Страница:
41 из 68
Я подождал удобный момент и, когда люди расползлись по нарам или же поползли к столу гонять козла (в камере непрекращающийся грохот книг нет, на работу не выводят, так вот нарезали из фанеры дощечек и гремят ими по восемнадцать часов в сутки), так когда все разбрелись, я подсел к нему и спросил: а он-то тут за что? Он ответил:
- Жильцы сдали. Я спросил:
- Скандалил?
К моему удивлению, он кивнул головой. А вид у него был совсем не скандальный.
- Что ж ты так?
Он промолчал. И опять в нем было что-то очень странное, непонятное, отсутствующее - словом, что-то очень и очень свое. И сидел он здесь по-особому - уверенно и стойко, как космонавт в кабине. А около угла рта все время держалась и не спадала кривая складка раздумья. Это при полной неподвижности.
- И что, большой скандал был? - спросил я.
- Да нет, не особенно. Просто постучал и покричал. Разозлился я тогда очень. Ну пристают и пристают ко мне.
- Почему же? Помолчал. Подумал.
- Да не работаю я нигде, а выслать меня они не могут.
- А почему ж не работаете?
- Да не берут. Посмотрят документы и говорят: нет, нам не надо. Я шизофреник.
Он вдруг поднимает на меня глаза, и вижу в них что-то очень мое собственное, человечески скорбное.
- А на пенсии трудно, очень трудно. Маленькая! Да и хранить ее я не умею. Обязательно выманят, возьмут и не отдадут, - сказал, смущенно улыбнулся и опять ушел куда-то.
Вот все эти двое или трое суток, как бы ни кричали в камере, о чем бы ни спорили над ним и перед ним, как бы его ни толкали на бок, он сидел так же тихо и неподвижно, не доступный ничему и никому.
|< Пред. 39 40 41 42 43 След. >|