JК
Зеркала прошедшего времени :: Меренберг Марта
Страница: 127 из 320Там никого не было, а сложенный пополам лист бумаги все так же лежал на столе…
Через некоторое время Пьер и Рене уехали, посадив в карету уставшего и засыпавшего на ходу старика Метмана, и ехали совсем недолго, и Пьер почему-то никак не мог вспомнить, о чем они говорили тогда – но, кажется, имобоим было очень смешно. Он помнил, впрочем, что разразилась гроза, и всполохи молний освещали мертвенно-бледное лицо Рене и горящие огнем черные овалы его глаз…
Вспышки молний, свечи в старинном бронзовом подсвечнике, ночь и гроза. Гроза и ночь… Буря в его душе, черная ночь в глазах Метмана…
– …Вам нравится Жорж?
– Я… его… ненавижу.
– За что? Что он вам сделал? – Мягкий голос Метмана проникал в его душу и казался совсем близким, как будто Рене шептал ему на ухо…
– Он считает меня уродом… издевается надо мной…
– Над вами, друг мой? Но вы же моложе его, хороши собой… Это жестоко…
– А тогда, в детстве… он не был жесток?
– О нет, друг мой… он тогда… хорошо рисовал. Вместе со своим другом Ноэном.
– А вы? Вы с ним… дружили?
Метман наклонился над сидевшим на мягком ковре Хромоножкой и близко заглянул ему в лицо.
– Знаете, что у меня есть, князь? Вы не поверите… Его школьный дневник. Я нашел его в его тумбочке, когда Дантеса исключили из Сен-Сира. О… это занимательное чтение, я уверяю вас…
– О чем он писал? – Хромоножка почувствовал страшное возбуждение, ему стало тяжело дышать, и хотелось плакать, как в детстве, и он рванул на себе воротник сорочки, расстегнув ее почти до пояса.
– Обо мне, – спокойно ответил Рене, наклонившись совсем близко. – Вы бы хотели это почитать? да? Пьер?..
Через некоторое время Пьер и Рене уехали, посадив в карету уставшего и засыпавшего на ходу старика Метмана, и ехали совсем недолго, и Пьер почему-то никак не мог вспомнить, о чем они говорили тогда – но, кажется, имобоим было очень смешно. Он помнил, впрочем, что разразилась гроза, и всполохи молний освещали мертвенно-бледное лицо Рене и горящие огнем черные овалы его глаз…
Вспышки молний, свечи в старинном бронзовом подсвечнике, ночь и гроза. Гроза и ночь… Буря в его душе, черная ночь в глазах Метмана…
– …Вам нравится Жорж?
– Я… его… ненавижу.
– За что? Что он вам сделал? – Мягкий голос Метмана проникал в его душу и казался совсем близким, как будто Рене шептал ему на ухо…
– Он считает меня уродом… издевается надо мной…
– Над вами, друг мой? Но вы же моложе его, хороши собой… Это жестоко…
– А тогда, в детстве… он не был жесток?
– О нет, друг мой… он тогда… хорошо рисовал. Вместе со своим другом Ноэном.
– А вы? Вы с ним… дружили?
Метман наклонился над сидевшим на мягком ковре Хромоножкой и близко заглянул ему в лицо.
– Знаете, что у меня есть, князь? Вы не поверите… Его школьный дневник. Я нашел его в его тумбочке, когда Дантеса исключили из Сен-Сира. О… это занимательное чтение, я уверяю вас…
– О чем он писал? – Хромоножка почувствовал страшное возбуждение, ему стало тяжело дышать, и хотелось плакать, как в детстве, и он рванул на себе воротник сорочки, расстегнув ее почти до пояса.
– Обо мне, – спокойно ответил Рене, наклонившись совсем близко. – Вы бы хотели это почитать? да? Пьер?..