Страница:
20 из 24
Притом ворчать начинает с того момента, как мы встречаемся после долгой разлуки.
-- Видеть тебя не хочу. За год можно было хоть раз позвонить? Забери свой коньяк. Я к нему не прикоснусь. Поставь бутылку на стол. Что она прилипла к твоей руке? Ладно, иди сюда, я тебя поцелую.
Врагов у него тоже много. Как-то секретарь Союза писателей Марков сказал ему:
-- Стареешь, Поженян.
-- А что? -- обрадовался Гриша. -- Читал мою подборку в "Литературке? Мудрее становлюсь?
-- Да не в этом дело. Целый месяц на тебя никто не стучит.
Боятся Григория Михайловича начальники. Особенно перед съездами. А что, выйдет на трибуну, у него язык, как бритва.
Обычно за неделю до ответственных собраний приезжают к нему домой секретари6
-- Как живешь, Гриша? Может быть, чего надо?
-- Надо. -- Поженян не пропустит случая. -- Надо помочь Оле Бергольц. Позор! Такой поэт живет в ленинградском подвале. У тебя, небось, в гараже условия получше.
Побаивались его всегда и время от времени убеждались, что не напрасно.
Сидел как-то Гриша в ЦДЛ со своим другом писателем, который был во время войны боевым летчиком. Даже Героем Советского Союза. Во, заглавных букв. Даже встать хочется.
В конце войны этому летчику даже вторую Звезду присвоили. Но не выдали. И даже чуть первую не отобрали. А дело было в том, что его однополчанин, как-то подвыпив, стал в столовой поносить будущего писателя.
-- Никакой он не герой, а, как все евреи, немного трусоват.
|< Пред. 18 19 20 21 22 След. >|