Жили два друга   ::   Семенихин Геннадий Александрович

Песня оглушила оторопевшего Демина до того, что он не сразу узнал свои собственные слова. А Пчелинцев, держа белый листок в руке, продолжал лихо дирижировать.

Ты звени, штурмовик,

Ты лети, штурмовик,

К твоему я напеву привык.

Твой напев для меня -

Это сила огня,

Для врага это «черная смерть».

От зениток спасет меня наша броня,

А фашисту придется гореть.

Когда песня кончилась, Пчелинцев с победоносным видом устремил взгляд на лейтенанта, а Демин побелевшими губами произнес:

– Это… это вы что?

– Спели вашу песню, товарищ командир, – улыбчиво ответил Пчелинцев.

– А откуда, откуда вы взяли, что она моя?

– Мы нашли листок, – пробасил «папаша» Заморин.

– А на нем вашей рукой были написаны эти слова, – весело прибавила девушка, – целых четыре куплета. И нам они очень понравились.

Сумерки сгущались, и она не могла видеть лицо Демина, стоявшего в пяти-шести шагах от них. Им всем казалось, что командир экипажа обрадован ловким сюрпризом. Они и представить не могли, что в эти мгновения летчик сгорал от стыда, чувствовал себя безжалостно раздетым и выставленным напоказ. Люди по-разному переживают авторство. Одни гордятся, ожидая похвал и не задумываясь над тем, насколько ими сочиненное совершенно, другие стыдятся, остро ощущая вето слабость случайно вырвавшегося на свет. Демин явно относился ко второй категории.

– Я не писал этого, – сказал он грубо, – и вообще я ничего не пишу.