JК
Живи как хочешь :: Алданов Марк Александрович
Страница: 613 из 706И сам Дюммлер, если доживет, перекрасится, он верно только месяца через два и с достойным письмом в редакцию «Правды": признает свои заблуждения, найдет философское объяснение и расскажет исторический анекдот"…
Вправо уходила широкаякрасивая, засаженная деревьями аллея. Проверила название, – да, та самая, – нашла сторону четных номеров. «Эти „аристократы“ дети лавочников и нажились на войне… Еще десять домов… Еще восемь. Пока могу отказаться. А когда дойду до того палисадника, то уже нельзя будет… Нет, можно будет и тогда, нельзя будет только когда позвоню. Три раза подряд, быстрые короткие звонки, помню, помню, я все-таки еще не совсем сошла с ума… Чепуха эти damnosum и вся эта немецкая книга, которой Дюммлер будто бы так восхищается… Да, и он тоже хорош… Тридцать четыре минуты третьего. Тридцать четыре плюс две: тридцать шесть. Раньше тоже не следует приходить, и гулять около той виллы нельзя: он еще, может быть, будет подглядывать из окна, следить, как я себя веду… „Не здесь ли продается детская колясочка?“ Спросить очень спокойно, чтобы не дрогнул голос И надо, чтобы была приветливая улыбка … И все для себя замечать… Ничего, если он заметит, что я все замечаю. Это даже лучше: оценят"…
Затем долго сидела на скамейке, чтобы не прийти слишком рано. Думала о Гранде. «Конечно, он вор, самый настоящий вор. И я знала, что он на все способен. Да, да, совершенно ясно, как это было. Я ему в последний раз денег не дала. Если б были, дала бы, но их не было. Делавар отказался купить дом. Из афер ничего не вышло. Может быть, он проигрался или выдал чек без покрытия, кажется это так у них называется. Вот он решился и на простую кражу. Вероятно, он это сделал тогда, когда я с Фергюсоном ездила в Страсбург.
Вправо уходила широкаякрасивая, засаженная деревьями аллея. Проверила название, – да, та самая, – нашла сторону четных номеров. «Эти „аристократы“ дети лавочников и нажились на войне… Еще десять домов… Еще восемь. Пока могу отказаться. А когда дойду до того палисадника, то уже нельзя будет… Нет, можно будет и тогда, нельзя будет только когда позвоню. Три раза подряд, быстрые короткие звонки, помню, помню, я все-таки еще не совсем сошла с ума… Чепуха эти damnosum и вся эта немецкая книга, которой Дюммлер будто бы так восхищается… Да, и он тоже хорош… Тридцать четыре минуты третьего. Тридцать четыре плюс две: тридцать шесть. Раньше тоже не следует приходить, и гулять около той виллы нельзя: он еще, может быть, будет подглядывать из окна, следить, как я себя веду… „Не здесь ли продается детская колясочка?“ Спросить очень спокойно, чтобы не дрогнул голос И надо, чтобы была приветливая улыбка … И все для себя замечать… Ничего, если он заметит, что я все замечаю. Это даже лучше: оценят"…
Затем долго сидела на скамейке, чтобы не прийти слишком рано. Думала о Гранде. «Конечно, он вор, самый настоящий вор. И я знала, что он на все способен. Да, да, совершенно ясно, как это было. Я ему в последний раз денег не дала. Если б были, дала бы, но их не было. Делавар отказался купить дом. Из афер ничего не вышло. Может быть, он проигрался или выдал чек без покрытия, кажется это так у них называется. Вот он решился и на простую кражу. Вероятно, он это сделал тогда, когда я с Фергюсоном ездила в Страсбург.