Жизнь Матвея Кожемякина   ::   Горький Максим

Палага, точно голубая птица, плавала вокруг старика и негромко, несмело подпевала:

Понеж люди поговорку говорят,

Будто с милым во любви жить хорошо...

У Матвея слипались глаза. Сквозь серое облако он видел деревянное лицо Созонта с открытым ртом и поднятыми вверх бровями, видел длинную, прямую фигуру Пушкаря, качавшегося в двери, словно маятник; перед ним сливались в яркий вихрь голубые и жёлтые пятна, от весёлого звона гитары и гуслей, разымчивой песни и топота ног кружилась голова, и - мальчику было неловко.

Первый раз он видел, как пляшет отец, это нравилось ему и - смущало; он хотел, чтобы пляска скорее кончилась.

- Хозяин! - просачивался сквозь шум угрюмый голос дворника. - Народ собрался, поглядеть просятся... хозяин, народ там, говорю...

- Гони! - хрипло сказал Кожемякин, остановясь и отирая пот с лица.

- Лаются.

- Гони, говорю! Народ! Свиньи, а - тоже! - зверями себя величают...

- Ладу нет! Мы там пятеро...

- Ид-ди! - крикнул отец, и лицо его потемнело.

К Матвею подошла мачеха, села рядом с ним и, застенчиво улыбнувшись, сказала:

- Вот я как расхрабрилася...

Он вдруг охватил её за шею так крепко, как мог, и, поцеловав щёку её, промычал тихо и бессвязно:

- Ты не бойся... вместе будем...

Палага цапала его голову и, всхлипывая, шептала:

- Мотенька, - спасибо те! Господи! Уж я послужу...

- Савелий, гляди-ка! - крикнул лекарь.