Жизнь Матвея Кожемякина   ::   Горький Максим

На секунду как будто стало тише, и оттуда, где сидели чиновники, поплыла чья-то печальная возвышенная речь:

И знал я, о чём он тоскует,

И знал он, о чём я грущу:

Я думал - меня угостит он,

Он думал, что я угощу...

Рассыпался смех, и снова стало шумно, и снова сквозь всё проникали крики:

- Я - Россию знаю, я её видел! Не я чужой ей, а вы посторонние, вы!

- Тише! - крикнул Посулов вставая, за ним это слово сказали ещё несколько человек, шум сжался, притих.

- Это вы наследства, вам принадлежащего, не знаете и всякой памяти о жизни лишены, да! Чужой - это кто никого не любит, никому не желает помочь...

- Однако, - кричал Сухобаев, - объясните - вы кто такой? Вам что угодно-с?

- Человек я!

- Половой, значит, - услужающий?

Многие захохотали, а Кожемякину стало грустно, он посмотрел в угол сквозь синие волны табачного дыма, и ему захотелось крикнуть Тиунову:

"Перестань!"

Но откуда-то из середины зала, от стола, где сидели Посулов и регент, растекался негромкий, ясный, всё побеждающий голос, в его сторону повёртывались шеи, хмурились лица, напряжённо вслушиваясь, люди останавливали друг друга безмолвными жестами, а некоторые негромко просили:

- Встань, не видно!

- Громче!

- Стойте, тише, братцы!..

- Кто это?

- Неизвестно.