Жизнь Матвея Кожемякина   ::   Горький Максим

А были - которые хозяевами считали себя исконными, века вековать на земле надеялись, добро делать старались, только - не к месту: на болоте сеять - зря руками махать! Мужики тоже бар портили, как червивые маслята, примерно, могут спортить и крепкий белый гриб, положи-ко их вместе! Помнишь - работал у нас Лексей, мужик белобрысый такой? Рассказал он мне однова, как прославился перед барином верностью своей рабьей: старого Бубнова наложница стала Лексея на грех с ней склонять, девица молодая была она, скучно ей со стариком...

Кровь бросилась в лицо юноши; незаметно взглянув на мачеху, он увидал, что губы её плотно сжаты, а в глазах светится что-то незнакомое, острое. А Савелий Кожемякин добродушно говорил:

- Лексей этот сейчас барину донёс. Позвал барин её, позвал и его и приказывает: "Всыпь ей, Алёха, верный раб!" Лексей и сёк её до омморока вплоть. Спрашиваю я его: "Что ж, не нравилась она тебе?" - "Нет, говорит, нравилась, хорошая девка была, скромная, я всё думал - вот бы за меня такую барину отдать!" - "Чего ж ты, говорю, донёс-то на неё?" - "Да ведь как же, говорит, коли баринова она!"

Старик откинулся от стола и захохотал.

- Обрыдл он мне с той поры, стал я к нему привязываться совсем зря. Понимаю, что зря, а не могу удержаться, взглянешь на него и так, ни за что ни про что облаешь. А он только глазами мигает да кланяется - терпенья нет! Эдакие люди - беда вредны; они какую хошь узду ослабят зверю твоему, полный простор дают всем деймонам в душе человечьей. Он будто кроткий, а тебе хочется по морде ему треснуть.