Риццоли часто наблюдала, как рушились семьи у полицейских, видела, как быстро обновлялась галерея женских образов на столах многих ее коллег-мужчин. На столе Мура оставалась Мэри с застывшей навеки улыбкой.
Святой Томас? Риццоли скептически покачала головой. Если на земле и были настоящие святые, то уж точно не из числа полицейских.
* * *
Один хотел, чтобы он жил, другая хотела его смерти, и оба наперебой клялись ему в своей любви, соревнуясь в том, кто любит сильнее. Сын и дочь Германа Гвадовски сидели друг против друга по разные стороны отцовской кровати, и никто не хотел уступать.
– Не ты один заботился об отце, – говорила Мэрилин. – Я готовила ему еду. Убирала его дом. Я возила его к врачу каждый месяц. Ты вообще-то хоть иногда навещал его? У тебя всегда находилось множество других важных дел.
– Я живу в Лос-Анджелесе, черт побери, – огрызался Иван. – У меня бизнес.
– Но хотя бы раз в год можно было прилететь. Неужели это было так сложно?
– Ну вот я и прилетел.
– О да. Господин Большая Шишка прилетает, чтобы спасти положение. Раньше тебя нельзя было отвлекать подобными мелочами. Но теперь ты хочешь быть первым.
– До сих пор не верю, что ты вот так запросто готова отпустить его.
– Я не хочу, чтобы он страдал.
– А может, ты хочешь, чтобы он перестал сосать деньги со своего банковского счета?
Лицо Мэрилин окаменело.
– Ты просто ублюдок.
Кэтрин больше не могла слушать это и предпочла вмешаться: