Журналист для Брежнева   ::   Тополь Эдуард

Темнота окружала меня, летние звезды - весь Млечный путь - висели надо мной низко и крупно, село спало, и только где-то в стороне изредка слышался молодой будоражащий тишину смех. Я осторожно шагнул с крыльца и направился в сторону этого смеха.

Группа молодежи - человек шесть - сидели во дворе какого-то дома, пили чай из тонких гнутых стаканов и слушали "Голос Америки" на турецком языке. При моем появлении приемник был выключен, но - пачка московских сигарет по кругу, стакан чая, от которого я не отказался, и уже минут через десять я в числе прочих достопримечательностей колхоза выяснил, что лесная школа - "а вон в горах огонек, видите? Это у них вечерний костер, песни поют у костра до двенадцати ночи". Допив чай и попрощавшись, я вернулся в свой домик для гостей и, не заходя в него, решительно двинулся в горы, на этот слабо мерцающий в темноте огонек.

Было 23.17 по местному времени, огонек казался близким - только подняться в гору, будто рукой подать. Но на самом деле это было путешествие не для московской обуви и не для моего сердца…

Усталый, грязный, с ссадинами на локтях, штанина брюк изодрана о какой-то кустарник, заноза в руке - я вышел к затухающему костру лесной школы ровно без пяти двенадцать ночи, вышел по песням, которые пели вокруг костра подростки.

Лев Аркадьевич Розенцвейг оказался веселым, живым, черноволосым и моложавым - на вид ему было все те же пятьдесят, ну разве чуть больше.