JК
Золотой храм (пер. Г. Чхартишвили) :: Мисима Юкио
Страница: 41 из 64Я же сидел один, немного в стороне, на скамейке, в почтительном благоговении – перед великолепием майских цветов, гордого мундира и громких, веселых голосов.
Однако молодой бог все чаще поглядывал в мою сторону. Видимо, он счел, что я один не признаю его превосходства, и чувствовал себя слегка уязвленным. Он спросил у восхищенных гимназистов, как меня зовут, и крикнул:
– Эй, Мидзогути!
Я молча смотрел на него. Курсант снисходительно рассмеялся:
– Ну, что молчишь? Или ты глухой?
– Я з-з-з-заика, – передразнил меня один из соучеников, и все остальные зашлись от хохота. Как ослепителен издевательский смех! Звонкий, по-детски жестокий хохот моих одноклассников всегда напоминал мне вспыхивающие на солнце стебли травы.
– Так ты заика? Надо тебе в наше училище поступать – там из тебя эту дурь в два счета выбьют.
И тут ответ выскочил у меня сам собой, помимо моей воли, я даже не заикнулся:
– Нечего мне делать в училище. Я стану монахом.
Все умолкли, а молодой бог, наклонившись, сорвал травинку и сунул ее в рот.
– Понятно. Значит, через год-другой придется тебе молиться за упокой моей души.
В ту пору война на Тихом океане уже началась.
…Внезапно на меня снизошло нечто вроде озарения. Мне представилось, что я стою один перед темным миром с широко распростертыми руками. И что весь этот мир – и его майские цветы, и блестящие мундиры, и мои безжалостные одноклассники – в один прекрасный день сам упадет в мои ладони.
Однако молодой бог все чаще поглядывал в мою сторону. Видимо, он счел, что я один не признаю его превосходства, и чувствовал себя слегка уязвленным. Он спросил у восхищенных гимназистов, как меня зовут, и крикнул:
– Эй, Мидзогути!
Я молча смотрел на него. Курсант снисходительно рассмеялся:
– Ну, что молчишь? Или ты глухой?
– Я з-з-з-заика, – передразнил меня один из соучеников, и все остальные зашлись от хохота. Как ослепителен издевательский смех! Звонкий, по-детски жестокий хохот моих одноклассников всегда напоминал мне вспыхивающие на солнце стебли травы.
– Так ты заика? Надо тебе в наше училище поступать – там из тебя эту дурь в два счета выбьют.
И тут ответ выскочил у меня сам собой, помимо моей воли, я даже не заикнулся:
– Нечего мне делать в училище. Я стану монахом.
Все умолкли, а молодой бог, наклонившись, сорвал травинку и сунул ее в рот.
– Понятно. Значит, через год-другой придется тебе молиться за упокой моей души.
В ту пору война на Тихом океане уже началась.
…Внезапно на меня снизошло нечто вроде озарения. Мне представилось, что я стою один перед темным миром с широко распростертыми руками. И что весь этот мир – и его майские цветы, и блестящие мундиры, и мои безжалостные одноклассники – в один прекрасный день сам упадет в мои ладони.