Страница:
11 из 14
А Николай Степаныч старался себя заставить обнять ее, приласкаться к ней, спросить; Послушай мама,-- да что с тобой случилось?
Да расскажи мне наконец... Он опять посмотрел на блестящий стол, сосчитал свечки вокруг пирога. Их было двадцать пять штук. Двадцать пять! А ему-то уж двадцать восемь...
-- Да не осматривай так мою комнату! -- сказала мать.-Прямо сыщик! Ужасающая комната, я хочу переехать,-- быстро продолжала она-- и вдруг легко ахнула: -- Постой... Что это такое? Это ты стукнул?
-- Да,-- ответил Николай Степаныч,-- трубку выбиваю. А скажи мне,-- у тебя есть деньги? Ты не нуждаешься?
Она стала поправлять какую-то ленточку на рукаве и заговорила, на него не глядя...
-- Да... Ведь ты знаешь, кое-что после Генриха осталось... Но я должна тебя предупредить,-- мне только как раз хватает на жизнь. Ради Бога, не стучи трубкой. Я должна тебя предупредить, что я... Что тебя... Ну, ты понимаешь, Коля, мне будет трудно тебя содержать...
-- Эх, мамахен, куда ты загнула,-- воскликнул Николай Степаныч (и в это мгновение, как солнце из-за облака, ударил с потолка электрический свет).-- Ну вот,-- можно свечи тушить,-а то сидим прямо как в склепе. Видишь ли, у меня небольшой запасец деньжат есть,-- да и вообще я -- вольная птица... Садись же, что ты бегаешь по комнате?
Высокая, худая, ярко-синяя, она остановилась перед ним, и теперь, при полном свете, он увидел, как она постарела, как упорно выступают сквозь восковой слой красок морщины на щеках и на лбу. И эти ужасные желтые волосы!.. .
|< Пред. 9 10 11 12 13 След. >|