Liberty   ::   Малахов Олег

Белые руки мои, дедушка, державшие жаворонка, который разучился петь мои любимые песни, строки моих лесных стихов с радужными метафорами истекают багровой кровью, и я бы хотела петь песню жаворонка кровавым голосом и окропить капельками крови листья в лесу, и отдать сгустки крови сборщику налогов в торговых центрах, вырвать вены из рук своих, из белых, соединить со спутниковыми сетями, и захлебнуться в информации, но пусть там будет толика моей крови.

Дедушка слушал ее в кресле своих прадедов, наполняя глаза свои осенним садом, стынущим за окном. Будто дед остывал вместе с ним, предчувствовал нечто необратимое, не событие, и не действие, бездейственность. И будет так. И он молчал помнящим все молчанием. Сильвия была его кровью, а стройной она была всегда, и нравилась она мужчинам, ей посвящали стихи. Но глубокое озеро рядом с садом привлекало ее больше, чем какой-нибудь воздыхатель.

Только, когда я сплю, ты можешь присутствовать в старом Мерседесе. Именно там ты видишься мне невредимым и смеющимся над глупостью чиновников человеком, да, обычным человеком. Ты просто убиваешь сто историй одним своим безупречным выражением, соединяющим мудрость, не поддающуюся времени, с простотой каждодневного желания мыть руки и есть фрукты. На струнных инструментах особенно откровенно играли кельты, когда ты открывал свои тайны, которые оказались незыблемо человечными, а мысли ты прятал в губах младенцев, ищущих горячие соски. Никто тебя не мог растрогать. Но ты был самым трогательным человеком. Не знаю, что на меня нашло, не покидай меня.

Можно влюбиться в убийцу.