JК
Пути Русского Богословия. Часть II :: Флоровский Прот. Георгий
Страница: 122 из 540Не часто говорил он и о самом Христе…
Нет, не истины искал он в христианстве и в вере, но только спасения … И именно спасения от ада и погибели, там и здесь, — нет, не новой жизни…
В его восприятии христианство почти что совпадает с философским пессимизмом, с философией Гартмана, [ 61 ] — «что на земле все неверно и неважно, все недолговечно, а действительность и вековечность настанут после гибели земли и всего живущего на ней…» Все кончится, все оборвется…
Христианство для Леонтьева есть только религия конца … Пророчество о конце, не тема для жизни, — нет в христианстве «благой вести» об истории и для истории… В истории Леонтьев не видел религиозного смысла, в истории он оставался эстетом и биологом, и тем вполне удовлетворялся…
У Леонтьева встречаем неожиданный гиперэсхатологизм, столь характерный для Реформации. Леонтьев неожиданно сближается с Карлом Бартом, [ 62 ] при всех своих языческих или «ницшеанских» склонностях и предпосылках. Всего дальше он именно от святоотеческой традиции…
Для Леонтьева христианство было только якорем личного спасения , он сам старался сжать всю свою религиозную психологию в рамки « трансцендентного эгоизма ». Потому у него не могло и быть ясного понятия о Церкви, для того он был слишком индивидуалистом…
Леонтьев был одним из возвращающихся … Каким тягостным и трудным был для него этот возврат, безрадостный, испуганный, скорее с закрытыми глазами, «вопреки целой буре внутренних протестов», как сам он говорит. Он уверовал, и веровал, с надрывом, с разочарованием и грустью, и вера не стала для него источником вдохновения, оставалась только средством самобичевания и самопонуждения…
Леонтьев был разочарованным романтиком больше, чем верующим.
Нет, не истины искал он в христианстве и в вере, но только спасения … И именно спасения от ада и погибели, там и здесь, — нет, не новой жизни…
В его восприятии христианство почти что совпадает с философским пессимизмом, с философией Гартмана, [ 61 ] — «что на земле все неверно и неважно, все недолговечно, а действительность и вековечность настанут после гибели земли и всего живущего на ней…» Все кончится, все оборвется…
Христианство для Леонтьева есть только религия конца … Пророчество о конце, не тема для жизни, — нет в христианстве «благой вести» об истории и для истории… В истории Леонтьев не видел религиозного смысла, в истории он оставался эстетом и биологом, и тем вполне удовлетворялся…
У Леонтьева встречаем неожиданный гиперэсхатологизм, столь характерный для Реформации. Леонтьев неожиданно сближается с Карлом Бартом, [ 62 ] при всех своих языческих или «ницшеанских» склонностях и предпосылках. Всего дальше он именно от святоотеческой традиции…
Для Леонтьева христианство было только якорем личного спасения , он сам старался сжать всю свою религиозную психологию в рамки « трансцендентного эгоизма ». Потому у него не могло и быть ясного понятия о Церкви, для того он был слишком индивидуалистом…
Леонтьев был одним из возвращающихся … Каким тягостным и трудным был для него этот возврат, безрадостный, испуганный, скорее с закрытыми глазами, «вопреки целой буре внутренних протестов», как сам он говорит. Он уверовал, и веровал, с надрывом, с разочарованием и грустью, и вера не стала для него источником вдохновения, оставалась только средством самобичевания и самопонуждения…
Леонтьев был разочарованным романтиком больше, чем верующим.