Страница:
3 из 152
И кого же я вижу, прислонившегося к стойке и равнодушного к сокрытым за ней напиткам? Моего друга и сотрудника Берюрье собственной, за неимением лучшей, персоной. Толстяк в плачевном состоянии. Он не брился дня три, и его западня для макаронов стала серого цвета, глаза приобрели форму параллелограмма, углы рта опустились. На нем пропитанный дождем костюм, вместо сорочки — надетая наизнанку пижама, ярлык которой сообщает, что куплена она в очень давние времена в «Самаритянке».
— Это ты меня вызвал? — недовольно спрашиваю я.
— Да, Сан-А.
— Что тебя дернуло? К тому же я считаю, что ты гриппуешь, еще два дня назад ты выглядел бледно.
Он дергает свою шляпу за волнистые поля.
— Я не был болен, Сан-А… Только со мною такое случилось… Он не может продолжать. Передо мной совершенно обессиленный тип опустошенный, постаревший, готовый выйти из игры. Он вызывает у меня жалость. Две крупные и вязкие, словно вазелин, слезы выкатываются из его глаз. Я кладу ему на плечо свою сочувствующую руку:
— Ну-ну, Толстяк, у тебя неприятности?
— И не говори, — бормочет он, — я конченый человек!
— Об этом поговорим, когда ты наденешь костюм из досок. Скажи-ка лучше, что у тебя стряслось?
— Исчезла моя жена! — вырывается у него. И он сопровождает это сообщение таким трубным ревом, от которого треснула бы бронированная плита.
Я же, вместо того чтобы проникнуться к нему сочувствием, испытываю гнев.
|< Пред. 1 2 3 4 5 След. >|