JК
Пять женщин, предавшихся любви :: Сайкаку Ихара
Страница: 13 из 98Наконец лодка пристала к берегу, а тут ее встретили посланные иа Химэдзи.
— Может быть, в этой лодке? — и они принялись искать среди пассажиров.
О— Нацу и Сэйдзюро некуда было деваться. «Какое несчастье!» -вот и все, что они могли сказать.
Но те, жестокосердные, не слушали их жалоб. О-Нацу тут же посадили в глухие носилки, Сэйдзюро связали веревками и так доставили обоих в Химэдзи.
Не было никого, кто бы не проникся сочувствием к ним, видя их безграничное отчаяние.
С этого дня Сэйдзюро находился под домашним арестом. Но даже и в такой печали он думал не о себе и твердил лишь одно: «О-Нацу! О-Нацу!» Не забудь тот разиня свой ящик, теперь они уже прибыли бы в Осаку, сняли бы флигелек где-нибудь возле Кодзу, ваяли старушку для услуг и первым делом пятьдесят дней и пятьдесят ночей наслаждались бы любовью. Так условлено было с О-Нацу, а теперь — о горе! — все это лишь минувший сон. «Убейте меня кто-нибудь! Каждый день бесконечно долог! Жизнь мне уже опротивела!» И он тысячу раз сжимал зубами свой язык [20] и закрывал глаза, но жаль было О-Нацу: хотелось ему еще хоть раз, на прощанье, увидеть ее прекрасное лицо. Не думая о стыде, о людском осуждении, он заливался слезами. Наверное, таковы они и есть, настоящие мужские слезы!
Людям, сторожившим его, жаль было на него смотреть, и целые дни они всячески его утешали.
И О— Нацу была погружена в такую же печаль. Семь дней она отказывалась от пищи и послала божеству, что в Муро, свою просьбу о спасении жизни Сэйдзюро.
— Может быть, в этой лодке? — и они принялись искать среди пассажиров.
О— Нацу и Сэйдзюро некуда было деваться. «Какое несчастье!» -вот и все, что они могли сказать.
Но те, жестокосердные, не слушали их жалоб. О-Нацу тут же посадили в глухие носилки, Сэйдзюро связали веревками и так доставили обоих в Химэдзи.
Не было никого, кто бы не проникся сочувствием к ним, видя их безграничное отчаяние.
С этого дня Сэйдзюро находился под домашним арестом. Но даже и в такой печали он думал не о себе и твердил лишь одно: «О-Нацу! О-Нацу!» Не забудь тот разиня свой ящик, теперь они уже прибыли бы в Осаку, сняли бы флигелек где-нибудь возле Кодзу, ваяли старушку для услуг и первым делом пятьдесят дней и пятьдесят ночей наслаждались бы любовью. Так условлено было с О-Нацу, а теперь — о горе! — все это лишь минувший сон. «Убейте меня кто-нибудь! Каждый день бесконечно долог! Жизнь мне уже опротивела!» И он тысячу раз сжимал зубами свой язык [20] и закрывал глаза, но жаль было О-Нацу: хотелось ему еще хоть раз, на прощанье, увидеть ее прекрасное лицо. Не думая о стыде, о людском осуждении, он заливался слезами. Наверное, таковы они и есть, настоящие мужские слезы!
Людям, сторожившим его, жаль было на него смотреть, и целые дни они всячески его утешали.
И О— Нацу была погружена в такую же печаль. Семь дней она отказывалась от пищи и послала божеству, что в Муро, свою просьбу о спасении жизни Сэйдзюро.