Витязь в барсовой шкуре   ::   Руставели Шота

И вдова от них богата. И овец сосут ягнята.

Светом вся страна объята. Волк, кормясь, дружит с козлом.

Сказ о них — как сновиденье. Миг в ночи — его явленье.

Отошли, как блеск мгновенья. Век земной чрезмерно мал.

Все ж они сияли в яви. Я, певец села Рустави,

Из Месхети, песню славе здесь сложил и записал.

Для грузинской я богини, лунноликой, чьей святыне

Царь Давид, во всей гордыне блесков солнечных, слуга,

Ей, чьим страхом все объято от Востока до Заката,

Песнь сложил, в ней повесть сжата, для царицы — жемчуга.



Константин Бальмонт

Великие итальянцы и Руставели



Наклоняясь над глубоким колодцем Любви, и в зеркальной грезе вопрошая себя, кто из великих Красиволиких, начальных столетий нашего тысячелетнего цикла, заглянул в этот колодец так глубоко, что нашел бессмертные слова о Любви, среди всемирно прославленных я нахожу имена — Руставели, Данте, Петрарка, Микеланджело. И в звездной грозди четырех этих имен, сияющих, как полупрозрачные вазы, в которые заключен светильник, певучее имя Руставели мне кажется наиболее справедливо вознесенным. Мне хочется быть доказательным.

Между четырьмя этими гениями есть столько черт сходства в благоговейном отношении к Женщине и в поэтически-сердечном их положении по отношению к Любимой, что сравнивать их не только можно, но и должно.