JК
Знак Ворона :: Вересов Дмитрий
Страница: 159 из 338Правило второе: лекции для неспособных понять с первого раза и вообще тупых читают в других аудиториях, я же не имею привычки повторять…
“А теперь, видно, приобрел такую привычку…” — подумал Иван, издалека, от самого входав ресторанный зал, заметив красный, цветущий нос Модеста Карловича.
Тот тоже заметил приближающуюся к нему пару, но подняться не соизволил, а только, щелкнув пальцами, бросил официантке:
— Еще два прибора… Ну, с чем пожаловали? Или для начала по соточке?
— Мы за рулем, — быстро сказала Алиса, а Иван многозначительно кивнул.
— Оба? — с сомнением проговорил Ломов. — Что ж, хозяин — барин… А я, с вашего позволения… Голубушка, еще графинчик!
— Нам свежевыжатый сок. Две “Лангустики”, два шашлыка, — деловито распорядилась Алиса.
Себе Модест Карлович велел подать черной икры, стерлядь и двести французского коньяку поверх водки. По выражению лица великого критика Иван понял, что тот даже не допускает мысли о “голландском расчете” — за все должна уплатить приглашающая сторона… Кстати, тогда, в далеком семьдесят четвертом, после столь своеобычного вступительного слова молодой Ломов понес такую премудрую околесицу, что Ивану сделалось будто с лютого похмелья, и больше он на оппозитивную семасиологию не ходил. Да и сам ломовский спецкурс вскоре прикрыли — после того, как “академические козлы” во главе с академиками Левачевым и Стукалиным опубликовали в “Литературке” открытое письмо в ЦК с требованием оградить советскую лингвистику от происков вандалов. Говорят, опальный Ломов нашел приют в университете города Тарту, откуда его вместе с другими “оккупантами” уволили в девяносто первом.
“А теперь, видно, приобрел такую привычку…” — подумал Иван, издалека, от самого входав ресторанный зал, заметив красный, цветущий нос Модеста Карловича.
Тот тоже заметил приближающуюся к нему пару, но подняться не соизволил, а только, щелкнув пальцами, бросил официантке:
— Еще два прибора… Ну, с чем пожаловали? Или для начала по соточке?
— Мы за рулем, — быстро сказала Алиса, а Иван многозначительно кивнул.
— Оба? — с сомнением проговорил Ломов. — Что ж, хозяин — барин… А я, с вашего позволения… Голубушка, еще графинчик!
— Нам свежевыжатый сок. Две “Лангустики”, два шашлыка, — деловито распорядилась Алиса.
Себе Модест Карлович велел подать черной икры, стерлядь и двести французского коньяку поверх водки. По выражению лица великого критика Иван понял, что тот даже не допускает мысли о “голландском расчете” — за все должна уплатить приглашающая сторона… Кстати, тогда, в далеком семьдесят четвертом, после столь своеобычного вступительного слова молодой Ломов понес такую премудрую околесицу, что Ивану сделалось будто с лютого похмелья, и больше он на оппозитивную семасиологию не ходил. Да и сам ломовский спецкурс вскоре прикрыли — после того, как “академические козлы” во главе с академиками Левачевым и Стукалиным опубликовали в “Литературке” открытое письмо в ЦК с требованием оградить советскую лингвистику от происков вандалов. Говорят, опальный Ломов нашел приют в университете города Тарту, откуда его вместе с другими “оккупантами” уволили в девяносто первом.