Человек Чубайса   ::   Прашкевич Геннадий

А теперь держит заведеньице. Никакого стыда. Но заведеньице уютное, душа радуется. Называется просто - "Брассьюри". Почему, Костя, спрашиваю, "Брассьюри"? А бывший таксист только жмурится, а вот, говорит, красиво.

Время от времени Шурка тормозил то у лавчонки, то у ларька.

Я оставался в джипе, поглядывал из-за опущенного стекла на сизый и смутный мир. Шурка что-то там говорил, весело и бесцеремонно наваливаясь животом на прилавок, иногда кивал издали. Как мы заранее договорились, я отвечал таким же кивком. В ответ, как китайский болванчик, начинал кивать лавочник. Смотрит издали, ничего не понимает, козел, но кивает. Я сам к лавочникам и ларечникам не подходил, но отлично знаю, что в этот момент пряталось у них в глазах. Отними у негра, у афроамериканца, значит, барабан, у него с глазами случится точно такое самое. Видел я это ещё у Вадика, поэтому старался не поглядывать лишний раз в сторону лавочников и ларечников, потому что окончательно ещё не решил, пойду ли к Шурке работать. Наверное, пойду, думал я, с чего-то начинать нужно. Даже обязательно пойду, но зачем торопиться?

- Что-то я не всосал, какие такие "люди"? - заржал Шурка, когда я поделился с ним некоторыми сомнениями. - Это ты о ком? Это же бараны, ты что? У них есть бабки, пусть делятся. Они же прекрасно знают, что лучше частью поделиться, чем потерять все. Ты что, братан? Я же у них не прошу, они сами дают. Они знают Фазана, потому и дают. Сам подумай.