Бедные люди   ::   Достоевский Федор Михайлович

Эх, Варенька, Варенька! Вот именно-то теперь грех на вашей стороне и на

совести вашей останется. Письмецом-то своим вы меня с толку последнего

сбили, озадачили, да уж только теперь, как я на досуге во внутренность

сердца моего проник, так и увидел, что прав был, совершенно был прав. Я не

про дебош мой говорю (ну его, маточка, ну его!), а про то, что я люблю вас и

что вовсе не неблагоразумно мне было любить вас, вовсе не неблагоразумно.

Вы, маточка, не знаете ничего; а вот если бы знали только, отчего это все,

отчего это я должен вас любить, так вы бы не то сказали. Вы это все

резонное-то только так говорите, а я уверен, что на сердце-то у вас вовсе не

то.

Маточка моя, я и сам-то не знаю и не помню хорошо всего, что было у

меня с офицерами. Нужно вам заметить, ангельчик мой, что до того времени я

был в смущении ужаснейшем. Вообразите себе, что уже целый месяц, так

сказать, на одной ниточке крепился. Положение было пребедственное. От вас-то

я скрывался, да и дома тоже, но хозяйка моя шуму и крику наделала. Оно бы

мне и ничего. Пусть бы кричала баба негодная, да одно то, что срам, а второе

то, что она, господь ее знает как, об нашей связи узнала и такое про нее на

весь дом кричала, что я обомлел да и уши заткнул. Да дело-то в том, что

другие своих ушей не затыкали, а, напротив, развесили их. Я и теперь,

маточка, куда мне деваться, не знаю...

И вот, ангельчик мой, все-то это, весь-то этот сброд всяческого

бедствия и доконал меня окончательно.