JК
Белое и черное :: Шевченко Лариса Яковлевна
Страница: 22 из 199Я вздрагиваю и замираю от неожиданного и такого долгожданного известия. Мне становится удивительно хорошо и радостно, будто вокруг образовалось теплое сияние. Почему-то приподнимаюсь на цыпочки, вытягиваю шею и с надеждой шепчу:
– Где он?
– Погиб.
– А мама? – со страхом произношу я.
– Карточка не сохранилась, – эхом отдается у меня в голове, где-то в области макушки.
Трепетный ореол меркнет. Я боюсь задавать вопросы. Где она? Какая? Представление о маме у меня туманное. Она как бледно-голубая тень: неясная, таинственная, и также быстро расплывается и исчезает с первыми лучами – попытками узнать о ней подробнее. Она была. Теперь ее нет. И нет даже фотокарточки. Она остается для меня призрачной, бестелесной.
Сколько себя помню, я никогда не ждала ее. Может, давным-давно запретила себе думать о ней? И вот сегодня впервые это тайное желание вырвалось из меня неожиданно, безотчетно, в едином выдохе: «А мама?» В нем высказалось все: и затаенная боль, и бесконечная надежда услышать хорошее… «Ее нет. Фото, наверное, из-за войны, потерялось», – плывут безразличные безликие мысли. Я опять тупо гляжу в пол, и молчу. Мать уходит на кухню.
Смотрю на фотографию. Папа. Очень приятный и очень молодой. Совсем как мой друг Аркаша из городского детдома. И хотя в руках у него автомат, и две медали украшают гимнастерку, я не чувствую в нем отца. У него такие же, как у меня пухлые губы. Мы очень похожи. Но мне кажется, что он мой старший брат.
– Где он?
– Погиб.
– А мама? – со страхом произношу я.
– Карточка не сохранилась, – эхом отдается у меня в голове, где-то в области макушки.
Трепетный ореол меркнет. Я боюсь задавать вопросы. Где она? Какая? Представление о маме у меня туманное. Она как бледно-голубая тень: неясная, таинственная, и также быстро расплывается и исчезает с первыми лучами – попытками узнать о ней подробнее. Она была. Теперь ее нет. И нет даже фотокарточки. Она остается для меня призрачной, бестелесной.
Сколько себя помню, я никогда не ждала ее. Может, давным-давно запретила себе думать о ней? И вот сегодня впервые это тайное желание вырвалось из меня неожиданно, безотчетно, в едином выдохе: «А мама?» В нем высказалось все: и затаенная боль, и бесконечная надежда услышать хорошее… «Ее нет. Фото, наверное, из-за войны, потерялось», – плывут безразличные безликие мысли. Я опять тупо гляжу в пол, и молчу. Мать уходит на кухню.
Смотрю на фотографию. Папа. Очень приятный и очень молодой. Совсем как мой друг Аркаша из городского детдома. И хотя в руках у него автомат, и две медали украшают гимнастерку, я не чувствую в нем отца. У него такие же, как у меня пухлые губы. Мы очень похожи. Но мне кажется, что он мой старший брат.