JК
Грация и Абсолют :: Гергенрёдер Игорь
Страница: 345 из 439Может, даже рассчитывал на флирт в будущем.
- Ло-о! – с надсадой воззвала она. – Но ты же знаешь, что это не для меня?!
Муж поспешно кивнул, говоря:
- И вдруг он видит – ты нагишом села ко мне на колени и воркуешь со мной!.. Истина, такая зримая, поразила его: ты любишь меня! мы счастливы! Его, молодого, красивого, отважного и прочее и прочее... ты, узнав, разлюбила. А меня, лжеца, мерзавца и так далее, и тому подобное... узнав – полюбила! И наслаждаешься – он это почувствовал.
Вообрази его состояние: сколько всего в нём загорелось, заболело, сколько вспомнилось ему... Как неимоверно разрасталась его с большой буквы Обида! Я представляю, как его корчила жалость к себе.
Профессор выразительно посмотрел в глаза жены, предлагая вообразить терзаемого обидой Можова, затем сказал:
- Он мог бы поставить целью подкараулить меня и зарезать – но тогда собой не больно-то полюбуешься. А так – когда отдаёшь себя на расстрел – ну, это ли не апофеоз мужества, отваги, дерзкой красоты? Он восхищался собой и рисовал себе мои страдания в тюремной камере, он балдел, воображая, как всё рушится у тебя.
Лонгин Антонович поднялся, вновь взял бутылку: дрожь руки постепенно утихла. Держа левой рукой рюмку, осторожно наполнил её коньяком, не пролив ни капли. Поднёс ко рту – и рюмка опустела, хотя губы не шевельнулись и не дрогнул ни один лицевой мускул.
- Но ты всё равно нервничаешь, я же вижу, Ло-о! Что теперь будет? – Алик измученно вопрошала его.
- Ло-о! – с надсадой воззвала она. – Но ты же знаешь, что это не для меня?!
Муж поспешно кивнул, говоря:
- И вдруг он видит – ты нагишом села ко мне на колени и воркуешь со мной!.. Истина, такая зримая, поразила его: ты любишь меня! мы счастливы! Его, молодого, красивого, отважного и прочее и прочее... ты, узнав, разлюбила. А меня, лжеца, мерзавца и так далее, и тому подобное... узнав – полюбила! И наслаждаешься – он это почувствовал.
Вообрази его состояние: сколько всего в нём загорелось, заболело, сколько вспомнилось ему... Как неимоверно разрасталась его с большой буквы Обида! Я представляю, как его корчила жалость к себе.
Профессор выразительно посмотрел в глаза жены, предлагая вообразить терзаемого обидой Можова, затем сказал:
- Он мог бы поставить целью подкараулить меня и зарезать – но тогда собой не больно-то полюбуешься. А так – когда отдаёшь себя на расстрел – ну, это ли не апофеоз мужества, отваги, дерзкой красоты? Он восхищался собой и рисовал себе мои страдания в тюремной камере, он балдел, воображая, как всё рушится у тебя.
Лонгин Антонович поднялся, вновь взял бутылку: дрожь руки постепенно утихла. Держа левой рукой рюмку, осторожно наполнил её коньяком, не пролив ни капли. Поднёс ко рту – и рюмка опустела, хотя губы не шевельнулись и не дрогнул ни один лицевой мускул.
- Но ты всё равно нервничаешь, я же вижу, Ло-о! Что теперь будет? – Алик измученно вопрошала его.