JК
Селение любви :: Гергенрёдер Игорь
Страница: 49 из 99– сказала просто; в умных, всё понимающих глазах – ни тени раздражения.
Мне стыдно – она вовсе не высокомерная; как я мог считать её такой? Но я не в силах немудряще сдаться.
- Садитесь, посидите с нами! – сказал бесцеремонно, в страхе, что моя наглость спасует.
Она спокойно кивнула на песчаную полоску у воды:
- Туда перейдём.
Там открытое место, там с моей ногой я буду всё равно что на сцене. Она видит, как я не хочу переходить.
- Песочек. А тут илисто и тина.
Повела рукой, будто распахивая невидимую дверцу; этот жест и то, как она пошла, выступая гибко и плавно, было донельзя мило. Гога, не взглянув на меня, покатил за ней велосипед.
Беззвучно ругаясь, ненавидяще комкая подхваченную с земли майку, я заковылял за ними. Как враждебен мне весь свет! Как ненавижу я всех, кто на меня смотрит!
Она опустилась на песок, разгладила его ладонью и с наклоном головы к плечу – в этот миг вожделенно для меня интимным, – пригласила:
- Загорай, Пенцов! И поговорим.
Сказала достаточно властным, учительским тоном – его я ещё у неё не слышал. Я удивился ему, но ещё раньше, чем удивился, – лёг.
- Ну – в брюках?! – она обернулась к Гоге: – Стащите с него!
И Гога, добрейший старинный мой друг Гога, по первому её слову, с готовностью, с охотой сорвал с меня брюки.
Я лежал на животе, морщась размётывал щелчками песок; лицо пощипывало – наверно, я был кошмарно красен.
Она сказала с неловкостью в грустном голосе:
- Угловатый ты человек. Расшатанный и колючий.
Мне стыдно – она вовсе не высокомерная; как я мог считать её такой? Но я не в силах немудряще сдаться.
- Садитесь, посидите с нами! – сказал бесцеремонно, в страхе, что моя наглость спасует.
Она спокойно кивнула на песчаную полоску у воды:
- Туда перейдём.
Там открытое место, там с моей ногой я буду всё равно что на сцене. Она видит, как я не хочу переходить.
- Песочек. А тут илисто и тина.
Повела рукой, будто распахивая невидимую дверцу; этот жест и то, как она пошла, выступая гибко и плавно, было донельзя мило. Гога, не взглянув на меня, покатил за ней велосипед.
Беззвучно ругаясь, ненавидяще комкая подхваченную с земли майку, я заковылял за ними. Как враждебен мне весь свет! Как ненавижу я всех, кто на меня смотрит!
Она опустилась на песок, разгладила его ладонью и с наклоном головы к плечу – в этот миг вожделенно для меня интимным, – пригласила:
- Загорай, Пенцов! И поговорим.
Сказала достаточно властным, учительским тоном – его я ещё у неё не слышал. Я удивился ему, но ещё раньше, чем удивился, – лёг.
- Ну – в брюках?! – она обернулась к Гоге: – Стащите с него!
И Гога, добрейший старинный мой друг Гога, по первому её слову, с готовностью, с охотой сорвал с меня брюки.
Я лежал на животе, морщась размётывал щелчками песок; лицо пощипывало – наверно, я был кошмарно красен.
Она сказала с неловкостью в грустном голосе:
- Угловатый ты человек. Расшатанный и колючий.