Бабушкины кружева (сборник)   ::   Пермяк Евгений

Но в этот вечер двоедановскому языку суждено было сделать еще один промах. Он, справляясь о Шоше, не желая, оскорбил Настю.

- А шерстобит-то где? - спросил Двоеданов. - Боится, что ли, он на люди показаться? Сбренчал бы нам на струне - глядишь, и поднесли бы чарочку. Мы ведь люди не гордые, всех жалуем, кого хочешь за один стол с собой посадим.

Настя, вспыхнув, ответила:

- Взаперти я его держу. Боюсь, как бы красоту его не сглазили. Да и рубаху новую я ему еще недовышила.

Кузьма Пантелеевич, видя, что его шутка не удалась, перевел взгляд на Мокшариху, будто спрашивал: "Как все это понимать?" И Мокшариха, будто поняв вопрос, разъяснила:

- Это от бабки у нее. Бабка, покойница, ее учила: "Ты, говорит, Настя, о журавле думай, а синицу из рук не выпускай". Вот и держит она Шошу в кухне. К тому же бабка наказывала ей, что не всякая долгоногая птица журавль и не всякая мала птаха синица. Другая с виду воробей, а на проверку соловей.

Тогда Двоеданов спросил прямо:

- К чему на помолвке такие слова?

И Степанида ответила:

- Это на какой же на такой помолвке? Уж не на моей ли с тобой, Кузьма Пантелеевич? Так я будто замуж не собираюсь...

Двоеданов хватил большую кружку изюмовой и сказал:

- Не о нас с тобой речь идет. О Трофиме с Настей. Зачем незнайкой-то прикидываться? Все ведь понимают, зачем мы в трех кошевках пожаловали.

Степанида не нашла сразу нужный ответ и принялась обносить гостей рыбным пирогом.