JК
Черниговка :: Вигдорова Фрида Абрамовна
Страница: 2 из 373Мы не едем – тащимся, еле ползем, а куда? Где остановимся?
– …горячий весь и бредит, – снова слышу я.
Значит, заболел. Вчера его знобило, он никак не мог согреться. Я укрыла его поверх одеяла своим пальто, я уговаривала себя, что ему попросту холодно: на дворе октябрь, печка дымит и остывает, едва перестаешь топить. Но сейчас, прикоснувшись губами к его горячему лбу, я понимаю: он болен. И, как когда-то Федя, он в забытьи что-то шепчет и шарит рукой по одеялу.
Дверь теплушки чуть приоткрыта. Дождь не дает пробиться рассвету, и ребята еще спят. Дремлет и женщина, которая подсела к нам ночью где-то возле Зимогор. На руках у нее годовалый младенец, к плечу приткнулась девочка лет семи.
Женщина открывает глаза:
– Что, захворал? Придется ссаживать, нечего заразу разводить.
Как жалобно звучал ее голос ночью:
– Возьмите нас! У меня двое, куда я с ними? Христом-богом молю, возьмите.
Где тут было размышлять? Шура Дмитриев помог ей взобраться, Лепко подхватил девочку, я приняла малыша. И вот сейчас она не говорит, а приказывает: «Придется ссаживать».
– Еще чего – ссаживать, – сквозь зубы ворчит Борщик.
– Это мы еще подумаем, кого ссаживать, – тут же откликается Шура.
Не спят или только что проснулись?
Настя светит мне электрическим фонариком, я приподнимаю на Егоре рубашку и смотрю, нет ли сыпи: сыпняка – вот чего я боюсь. Как будто ничего такого нет. Горло? Я даю Егору воды, он пьет жадно и, глотая, не морщится.
– …горячий весь и бредит, – снова слышу я.
Значит, заболел. Вчера его знобило, он никак не мог согреться. Я укрыла его поверх одеяла своим пальто, я уговаривала себя, что ему попросту холодно: на дворе октябрь, печка дымит и остывает, едва перестаешь топить. Но сейчас, прикоснувшись губами к его горячему лбу, я понимаю: он болен. И, как когда-то Федя, он в забытьи что-то шепчет и шарит рукой по одеялу.
Дверь теплушки чуть приоткрыта. Дождь не дает пробиться рассвету, и ребята еще спят. Дремлет и женщина, которая подсела к нам ночью где-то возле Зимогор. На руках у нее годовалый младенец, к плечу приткнулась девочка лет семи.
Женщина открывает глаза:
– Что, захворал? Придется ссаживать, нечего заразу разводить.
Как жалобно звучал ее голос ночью:
– Возьмите нас! У меня двое, куда я с ними? Христом-богом молю, возьмите.
Где тут было размышлять? Шура Дмитриев помог ей взобраться, Лепко подхватил девочку, я приняла малыша. И вот сейчас она не говорит, а приказывает: «Придется ссаживать».
– Еще чего – ссаживать, – сквозь зубы ворчит Борщик.
– Это мы еще подумаем, кого ссаживать, – тут же откликается Шура.
Не спят или только что проснулись?
Настя светит мне электрическим фонариком, я приподнимаю на Егоре рубашку и смотрю, нет ли сыпи: сыпняка – вот чего я боюсь. Как будто ничего такого нет. Горло? Я даю Егору воды, он пьет жадно и, глотая, не морщится.