JК
Черный ворон (Черный ворон - 1) :: Вересов Дмитрий
Страница: 5 из 626Стучат по мытому асфальту каблуки лодочек, утреннее солнце отражается в окнах величественного здания, у входа в которое мраморная доска с надписью "Государственная Публичная библиотека"...
Алексей, не поднимаясь со скамейки, выпрямился, разминая занемевшую спину, достал из кармана бушлата "Звездочку", продул гильзу, размял привычно, затянулся... В тот раз он толком и не рассмотрел ничего - все бегом, бегом, да и голова была другим занята... Зато теперь времени хоть с кашей ешь, а Невский - он тут, и никуда не денется. Настоящий.
Алексею вспомнился совсем другой Невский - в станице Трехреченской, названной так в память той, прежней, разгромленной большевиками в тридцать первом. Среди амбаров, фанз и палаток тянулся тот Невский проспект, а пересекала его под прямым углом другая "главная" улица - улица Поэзии и Грусти. На перекрестке стоял длинный каменный сарай, объединявший в себе трактир, клуб, постоялый Двор. Именно там и протекла большая часть той глупой, пьяной, залихватски-идиотской зимы, которой ограничилось его служение "белой идее". К семеновцам он, гимназист выпускного класса харбинской гимназии Белова, попал не столько под влиянием своего тезки и однокорытника Лехи Розанова, оставшегося в Трехреченской и погибшего через год "смертью героя" (захлебнулся во сне собственной пьяной блевотиной), сколько из отроческой фанаберии.
Алексей, не поднимаясь со скамейки, выпрямился, разминая занемевшую спину, достал из кармана бушлата "Звездочку", продул гильзу, размял привычно, затянулся... В тот раз он толком и не рассмотрел ничего - все бегом, бегом, да и голова была другим занята... Зато теперь времени хоть с кашей ешь, а Невский - он тут, и никуда не денется. Настоящий.
Алексею вспомнился совсем другой Невский - в станице Трехреченской, названной так в память той, прежней, разгромленной большевиками в тридцать первом. Среди амбаров, фанз и палаток тянулся тот Невский проспект, а пересекала его под прямым углом другая "главная" улица - улица Поэзии и Грусти. На перекрестке стоял длинный каменный сарай, объединявший в себе трактир, клуб, постоялый Двор. Именно там и протекла большая часть той глупой, пьяной, залихватски-идиотской зимы, которой ограничилось его служение "белой идее". К семеновцам он, гимназист выпускного класса харбинской гимназии Белова, попал не столько под влиянием своего тезки и однокорытника Лехи Розанова, оставшегося в Трехреченской и погибшего через год "смертью героя" (захлебнулся во сне собственной пьяной блевотиной), сколько из отроческой фанаберии.