Иван и Данило   ::   Гребенщиков Борис

А опущу глаза – деревья любимые стоят, трава растет, дом наш стоит – каждое бревнышко свое, каждую веточку на дереве, как ребенка, готов на руках таскать, росой отпаивать – и как будто вот все оно, под руками – ан нет, отделено от нас и как будто обреченное какое, только ему до этого и дела нет, оно с этим званьем на свет выросло – а у меня внутри все переворачивается. А ведь красотища какая – век бы всю эту землю на руках носил, целовал, да к сердцу прижимал. Вот поверишь, нет, Ваня, умереть захотелось, самому в землю эту лечь, лишь бы только она через это живой осталась, от нас не отделенной, чтобы мы ее, как свое тело, чувствовали, а она – нас. А как вместе на все гляну – и небо тут, и земля, и я посередине сижу – то и вообще ни одного слова про это не выдумано – только слезы из глаз. И горе в этом себе чувствую неизведанное, и сладость в этом несказанная, и тесно сердцу в теле моем, хочет оно со всем этим миром слиться и обнять его».

Замолк Данило, слезы на щеках, руками виновато разводит, на Ивана, как на мать родную, смотрит с просьбой:

«Прости, Ваня, видишь – не сказать мне обо всем этом».

Обнял Иван Данилу, к груди прижал – пусть плачет, надо ему. Стоят, а под ногами земля, вокруг деревья, а над ними небо. И нечего тут больше сказать.

А то вдруг приехали к Ивану с Данилой индийские йоги. Один ногу за ухо засунул, другой ходит узлом завязанный, третий сердце остановил и все время электрические лампочки жует. Остальные еще пуще и все при этом в чалмах, голые и намазаны подсолнечным маслом.