Из старых записных книжек (1924-1947)   ::   Пантелеев Алексей Иванович

И ниже:

"Я не без основания подчеркиваю высокую добродетельную роль тумана, ибо, как это ни странно, но атмосфера, в которой развертываются романы Диккенса, часто важнее их интриги".

До чего же это здорово, как верно!.. Не прошло года с тех пор, как я читал "Большие надежды", а я уже не мог бы, вероятно, пересказать содержание этого романа. Атмосфера же его живет со мной и во мне, и, думаю, будет жить всегда.

* * *

Молодой профессор осматривает раненого, пальпирует желудок. Руки у него - холеные, красивые, голову он повернул, задумчиво смотрит в окно, похоже, что играет что-то грустное, элегическое на рояле.

* * *

"Можно замолить даже такой поступок, как убийство, но никогда не простить себе опрокинутой миски с супом".

Почему я выписал эти слова из книги Честертона о Диккенсе? Потому что они обо мне! Это - та мисочка с супом, которую принесла мама в феврале из Дома писателя. И именно эту опрокинутую мисочку, я, вероятно, никогда не смогу простить себе.

* * *

Уж поскольку начал записывать в эту тетрадь о некоторых своих ленинградских злоключениях, запишу и московское продолжение этой муторной и нелепой истории.

В середине октября разыскал и навестил меня в госпитале Женя Шварц, приехавший по театральным делам из Кирова. С тех пор, как я его не видел, он похудел ужасно, рядом с ним я - толстяк. И в самом деле - таким полным, упитанным, толстощеким, как этой осенью, я никогда не был!..

Женя порадовался счастливому повороту в моей судьбе. Признался, что не верил в возможность моего спасения. В Кирове слышал, что я погиб.

В конце месяца меня выписали из госпиталя.