Январь 1944   ::   Пантелеев Алексей Иванович

Запишу, как это случилось.

После демобилизации ЦК ВЛКСМ направил меня на работу в издательство "Молодая гвардия". Т.П.Карасева, узнав, что я ленинградец, спрашивает:

- Вы случайно не знали там Лебедевых?

- Каких Лебедевых? Ленинград - большой город. Художника Лебедева? Владимира Васильевича?

- Нет, не художника. Это семья моей подруги. Они жили в районе 31-го почтового отделения.

Меня осенило.

- На канале Грибоедова?

- Да, на канале Грибоедова.

- Таня?

- Да, Таня.

В подобных случаях говорят - тесен мир.

Между прочим, Наташа (к этому времени уже овдовевшая солдатка) только от меня узнала о гибели сестры и других своих близких.

Таню я видел за день, за два до ее смерти. Укрывшись двумя одеялами, она лежала в углу на сундуке, голова у нее была ясная, она все понимала и лучше всего, к сожалению, понимала, что умирает. Мать Нины Борисовны что-то жарила на буржуйке, что-то из дуранды или из подошвенной кожи. Крохотную порцию этого блюда предложили и Тане. Она отказалась. Мне навсегда запомнился ее слабый, но чистый, отчетливый голос:

- Пусть это съест Алексей Иванович. Мне не надо. Я все равно умру.

Нет, не буду врать, будто кусок встал у меня поперек горла. Таню уговаривали, она сердилась, мотала головой. Слегка поколебавшись, я съел этот лишний кусочек жареной кожи. Вспоминать об этом мне не стыдно. Мне просто жалко, очень жалко всех - и себя тоже.