Четвертая жертва сирени   ::   Клугер Даниэль

И вот, хоть и строишь себе новый по точнейшей мерке, из хорошей кожи, а надел его – и все не то, не привыкает нога к новой обувке. Так и душа моя никак не могла привыкнуть к новому образу жизни.

Словом, год, канителью тянувшийся со свадьбы, прошел у меня под знаком меланхолии. И наисильнейшим образом почувствовал я ее – стоит ли удивляться? – нынешним утром 16 июня 1890 года, когда, не успев проснуться, обнаружил в себе препоганое и душевредное настроение.

Шел Петров пост, посему позавтракал я пирогом с кашей, а до пирогов, что с кашей, что с горохом, что с томленой рыбой, Домна моя была большой мастерицей. Нынче пирог был отменный, да только не помешало мне это, к стыду своему, напуститься на безвинную кухарку. За что – через пять минут уже и не вспомнил. Видимо, ненароком поступил так – знаю, грешен! – чтобы внутреннее мое мрачное состояние обрело, так сказать, внешнее побуждение. Домна, впрочем, привыкла к подобным утренним сценам и просто вышла из горницы, храня молчание.

Я вернулся в спальню, которая служила мне также кабинетом, и уселся у раскрытого окна, из которого тянуло теплым летним ветерком, несущим чудные запахи скошенного сена и полевых цветов. «Что же, душа моя, Николай Афанасьич, – с грустью подумал я, – а стоит ли ждать, пока тебя известят о продаже имения? Не подать ли в отставку самому?» И то сказать – достаток какой-никакой у меня имелся, дочь, слава Богу, пристроена.