JК
Четвертая жертва сирени :: Клугер Даниэль
Страница: 74 из 79В нем, словно бы составленная из плохо подогнанных кусочков, виднелась та самая обстановка гостиной, красноречиво свидетельствовавшая об отсутствии здесь хозяйки, уже далеко не однодневном.
– К несчастью… – пробормотал я.
– Что? – переспросил Владимир.
– Зеркало разбитое… – пояснил я.
Владимир чуть скривил рот, что долженствовало означать его пренебрежение всяческими суевериями, но промолчал.
Меж тем Пересветов, засунув руки в карманы брюк, следил за нами хмурым взглядом и даже не предлагал сесть. Молчание затягивалось, я испытывал неловкость; полагаю – и Владимир тоже. Наконец в лице Евгения Александровича что-то дрогнуло. Он словно бы попытался светски улыбнуться, кивнул на графин и вдруг сказал, коротко кашлянув:
– Ореховая. Не угодно ли?
Не дожидаясь ответа, Евгений Александрович взял в буфете еще две рюмки, поставил рядом со своей. Молча наполнил их. Мы с Владимиром, не сговариваясь, качнули головами, давая понять, что воздерживаемся, но Пересветов словно бы и не заметил этого. Евгений Александрович запрокинул рюмку, и от движения этого расстегнутый рукав сорочки сполз к локтю. Я ужаснулся: правую руку покрывали многочисленные порезы и ссадины. Некоторые были кое-как залеплены кусочками гуммозного пластыря.
– Извините за беспорядок, господа, – сказал Евгений Александрович сдавленным голосом и опустился на фаевую [15] козетку, стоявшую возле буфета, – вовсе неуместный здесь предмет меблировки. – Вы, верно, наслышаны о моем несчастье, да, несчастье. Прошу садиться – где сочтете возможным.
– К несчастью… – пробормотал я.
– Что? – переспросил Владимир.
– Зеркало разбитое… – пояснил я.
Владимир чуть скривил рот, что долженствовало означать его пренебрежение всяческими суевериями, но промолчал.
Меж тем Пересветов, засунув руки в карманы брюк, следил за нами хмурым взглядом и даже не предлагал сесть. Молчание затягивалось, я испытывал неловкость; полагаю – и Владимир тоже. Наконец в лице Евгения Александровича что-то дрогнуло. Он словно бы попытался светски улыбнуться, кивнул на графин и вдруг сказал, коротко кашлянув:
– Ореховая. Не угодно ли?
Не дожидаясь ответа, Евгений Александрович взял в буфете еще две рюмки, поставил рядом со своей. Молча наполнил их. Мы с Владимиром, не сговариваясь, качнули головами, давая понять, что воздерживаемся, но Пересветов словно бы и не заметил этого. Евгений Александрович запрокинул рюмку, и от движения этого расстегнутый рукав сорочки сполз к локтю. Я ужаснулся: правую руку покрывали многочисленные порезы и ссадины. Некоторые были кое-как залеплены кусочками гуммозного пластыря.
– Извините за беспорядок, господа, – сказал Евгений Александрович сдавленным голосом и опустился на фаевую [15] козетку, стоявшую возле буфета, – вовсе неуместный здесь предмет меблировки. – Вы, верно, наслышаны о моем несчастье, да, несчастье. Прошу садиться – где сочтете возможным.