Эра Милосердия   ::   Евгеньева Лариса (Прус

Мурашов сел, оглядывая тесную, не намного больше вагонного купе, комнатушку. Единственное, чего здесь хватало с избытком, так это высоты потолка, и тому, кто находился здесь, начинало казаться, будто он попал на самое дно поставленного стоймя пенала.

Эра ушла на кухню - отгороженный от купеческой кухни закуток с третью окна.

- Эрочка, - окликнул Андрей Семенович, - холодильник набит до отказа! Дерзай на свое усмотрение! Так вот, - продолжил он, - я, разумеется, не вижу в понимании зрячего, однако иногда... - Он запнулся, подыскивая формулировку. - Иногда мне кажется, что чем-то похожим на зрение я все же обладаю. Прикосновения, запахи... - Он помолчал. - Главное, конечно, звуки. Для вас они - что-то привычное, малозначащее, а для меня каждый звук - это предмет, или движение, или характер, или расстояние, или чувство... Мир как бы состоит из звучащей материи. У каждого предмета свой голос. Для вас трамваи грохочут однообразно, а для меня нет двух одинаковых. Ты никогда не прислушивался, как стучит дождь утром или вечером?

- Разве есть разница?

- Конечно. А как он стучит по асфальту или подоконнику?

Мурашов отрицательно покачал головой и принялся перебирать разбросанные на журнальном столике яркие конверты с пластинками - на многих из них были иностранные надписи.

- Хочешь послушать?

Мурашов вздрогнул от неожиданности и растерянно протянул Андрею Семеновичу конверт с пластинкой. Тот поставил пластинку на проигрыватель, и комната вдруг огласилась птичьей трелью.