Эта милая Людмила   ::   Давыдычев Лев Иванович

Зная Пантю, он выпил два стакана воды, снял фуражку, положил её на стол, достал платок, то есть приготовился к тому, как злостный хулиган долго, нудно и не очень понятно будет тянуть слова, спотыкаться почти на каждом из них, повторять одно и то же по нескольку раз, но сегодня Пантю будто подменили. Он вдруг заговорил легко и вразумительно:

– Колёса-то я изрезал. Девчонка эта, Цаплей велела её звать… Имя у неё ещё не русское… Но она плавать любит. А отец её никуда не пущает.

– Не пускает.

– Ага. Не… ну, плохо ей дома-то сидеть и сидеть. А они в поход решили. Ей очень охота. А отец ни за что. Она из дому убежала. Отец ловить её приехал. Она говорит, что свободы хочет. Чтоб жить по-людски. А отец ровно зверюга. Вот я и… Они мене ругали здорово. Зато она в походе немного была! – очень радостно закончил Пантя, вздохнул тяжко, помолчал и повторил грустно: – А колёса-то я изрезал.

– Лучше ничего придумать не мог?

– Не.

– Но затея твоя, ты считаешь, удалась? Девочка весь день провела в лесу.

– Ага, ага! Купалась. Ягоды ела. Мы на озеро пошли. Костёр жечь. Она зачем-то хотела на звёзды смотреть. Да тут эти дылды…

Участковый уполномоченный товарищ Ферапонтов промакнул лысину платком, надел фуражку, поднялся с кресла, стал, как обычно, строгим и сурово проговорил:

– Тяжелую ты мне задал задачу. Я даже понятия не имел, чего мне делать, пока ты сам не признался в совершённом преступлении. А то, что ты сотворил, извини, дурак, есть самое настоящее, уголовно наказуемое преступление. Но вижу я, что в тебе чего-то человеческое начало проявляться. И помочь тебе надо. А у меня на тебя злости ещё хватает. Понимаешь?

Пантя охотно закивал головой, заулыбался, будто его похвалили.