---------------------------------------------



 Борис Александрович Алмазов
 Лягушонок


 Пристрастился Тимоша Есаулов стругать. Ещё весной попала ему в руки чурка, на корабль похожая. Он кухонным ножом подровнял её немного, мачты приладил — получилась каравелла, совсем как та, на которой Колумб Америку открыл.
 Показал Тимоша каравеллу деду Аггею. Дед всегда у своего дома на завалинке сидит, корзины плетёт. Он в войну у фашистов в плену был, там его искалечили: ноги у него отнялись, не ходят. Вот он и сидит — корзины плетёт.
 Дед Тимошкину каравеллу похвалил:
 — Чистая работа! Одно слово — модель!
 С того дня Тимоша всё стругал да стругал. Коня выстругал. Собаку. Домик по брёвнышку сложил, столярным клеем склеил. Крыша тесовая, ставни и двери на петлях, открываются.
 Попала ему в руки книжка про корабли, так он стал по картинкам разные суда вырезать. Целая флотилия уже на окне стоит.
 Утром идут хуторяне в поле и смотрят: что Тимоша нового выстругал? Все Тимошины изделия на окне дедова дома стоят, а дед прохожим пояснения даёт.
 Одна беда: не хватает у Тимоши инструмента. Рубанок, правда, есть, плоховатый, буравов пара, а вот ножа хорошего нет. Кухонный за два месяца сточился почти весь, да и ручка у него неудобная, мозоли набивает. Вот у Антипа, сына деда Аггея, нож так нож! Антип слесарем в мастерских работает и нож этот сам сделал, там и лезвия лучшей стали, и подпилки, и буравчики, и шило, и ножницы! Таким ножом не то что корабли — кружева вырезать можно. А главное — ручка удобная, ухватистая, не то что у магазинных ножей.
 Ну да ничего! У Тимоши и кухонным ножом получается неплохо. Валька Кудинов вон как к Тимоше пристаёт: «Давай меняться! Давай меняться!» Уж чего он за эти корабли не сулил, даже радиоприёмник на батарейках.
 — На что тебе, Валёк, корабли-то эти? — спросил его Тимоша.
 — В Москву на выставку пошлю! — сказал Валька. — Мне за них грамоту дадут.
 — Да ведь не ты ж их вырезал! — сказал дед.
 — Ну и что?
 — Горазд ты на чужом горбу в рай скакать! — ответил дед и больше с Валькой не разговаривал.
 Только плести стал быстрее да руки у него так затряслись, что несколько пруточков сломалось. Тимоша знает: как у деда начнут в пальцах лозины ломаться, значит, расстроился он.
 — Ты, дедуня, не сомневайся! — сказал Тимоша. — Я с Валькой меняться не стану. Лучше вон детишкам маленьким раздам — пускай в пруду балуются с ними.
 Но только расставаться с кораблями Тимоше было немножко жалко, да и не вся флотилия ещё изготовлена.
 Вот сидят они с дедом на завалинке, в тени. Разговаривают о том о сём. Дед донышко у корзинки заплетает, а Тимоша корму у фрегата выстругивает.
 Ослепительно сияет белая пыльная дорога. Тихо в хуторе. Жарко. Только подсолнухи тянутся к солнцу да маленькие мальчишки, сидя в колеях, сыплют пыль на свои бритые макушки. Кто больше холм насыплет, тот и победит. Того из конца в конец улицы все по очереди будут на закорках возить. Тимошка уже в эту игру не играет. Вырос.
 Вдруг к мальчишкам Каська Мотнев подбежал. Руками замахал, зовёт куда-то, показывает что-то. Каська — самый суматошный мальчишка на хуторе. Недаром у него прозвище — Звонарь. Он все новости, все слухи первым узнаёт и по всему хутору разносит.
 Мальчишек как ветром сдуло. Дед Аггей перестал плести и сказал Тимоше:
 — Ну-ко, Тимофей, поглянь: кудай-то они? Не наделали бы пожару.
 Тимоша положил нож и кинулся искать мальчишек. Он пробежал переулком и за Кудиновым куренём увидел сгрудившихся пацанов. Они что-то рассматривали.
 Тимоша протиснулся в середину.
 В центре стоял Валька Кудинов и давал объяснения:
 — Это научное достижение! Ещё никто в мире не мог вырастить лягушонка в пузырьке! Может, я этого научного лягушонка в Москву повезу! Мне премию дадут и по телевизору покажут. А, резчик-позолотчик! — увидел он Тимошку. — Иди смотри! Это тебе не чурочки стругать.
 Он протянул Тимоше плоский пузырёк из-под одеколона. Там, распластавшись в мутной тесноте, сидел маленький серый лягушонок с тоненькими прозрачными лапками.
 — Потляси! — сказал беззубый Христя Беглый. — Он длыгаться будет.
 — Ух ты! Как же ты его туда засадил?
 — В том-то и штука! — Васька Калмыков говорит. — Горлышко-то узенькое, только спичку можно просунуть, а лягва здоровая…
 — Ха! — отвечает Валька. — В большую-то бутылку любой дурак может лягушонка посадить. А тут научное достижение. Я в пузырёк махонького головастика затолкал, а уж он там сам вырос.
 — Видал! — ахнул Христя.
 — Я, конечно, воду менял, подкармливал его…
 — Вот у человека терпение! — говорит Васька. — Это ж надо: и воду менять, и подкармливать.
 — Ещё бы! — отвечает Валька. — Тут без терпения и браться нечего. У меня, может, десять головастиков в пузырьках сидели, да все передохли, а этот вот выжил. Значит, эксперимент получился.
 Все мальчишки после таких научных слов даже замолчали.
 — Вот я вам показать вынес, а то, думаю, и этот сдохнет, вы так ничего и не увидите!
 — Ловко! — сказал Тимоша и пошёл обратно к деду на завалинку.
 — Там Валька научного лягушонка показывает, в пузырьке вырастил! — И он рассказал деду про Валькин опыт.
 — Сидит, значит, — вздохнул дед и примолк.
 Он не удивился, не похвалил Вальку за терпение. И пруток в его больших пальцах вдруг хрустнул и сломался.
 Тимоша посмотрел на дедовы ноги и подумал о лягушонке, бледном, прозрачном и совсем на лягушонка не похожем. Лягушонкины товарищи в пруду скачут, а этот сидит и не может ни поплавать, ни попрыгать…
 Нож у Тимоши из рук выпал, а он и не заметил. Он представил, что это они с дедом Аггеем сидят вот так, распластавшись, в душной горячей прозрачной банке. Чьи-то огромные глаза приближаются и рассматривают их, потом встряхивают, и они больно ударяются о стенки пузырька и от боли двигаются.
 У Тимоши даже дыхание перехватило.
 «Что делать? — думал он. — Кинуться на Вальку и отнять пузырёк? Не получится. Валька сильнее. Да и неизвестно, за кого хуторские мальчишки горой станут. Не растил лягушонка, а тут прибежал отнимать! Что же делать?» — томился мальчишка.
 И вдруг его как током ударило: обменять! Обменять на коллекцию!
 Он кинулся снимать с подоконника корабли. А перед глазами у него так и стояли прозрачные лапки лягушонка на грязном стекле.
 — Он его в пузырёк! Живого в пузырёк! — приговаривал Тимоша. Корабли не помещались у него в руках и падали на землю. — Врёшь! Глаза твои, Валечка, завидущие, сменяешь! Посылай ты их куда хочешь! Тоже мне опыт! Живого в пузырёк запихивать!
 — Корзинку возьми, — сказал дед Аггей каким-то странным голосом, словно хотел ещё что-то добавить.
 Тимоша оглянулся на старика и увидел, что брови у него не насуплены.
 — На-кось корзинку.
 Ребята всё толпились у кудиновского дома, правда, их поубавилось. Валька рассказывал про жизнь в космических кораблях.
 «Только бы не успел он сказать: эна-бена, на лягушку нет обмена», — приговаривал про себя Тимоша, протискиваясь к пузырьку.
 — Что просишь — не знаю, — выдохнул он, — эту вещь меняю.
 По древним мальчишеским законам, которые свято чтились на хуторе, после этого нужно было обязательно меняться.
 — Это же научный лягушонок! — Валька покраснел от досады, потому что знал: все мальчишки, которые только что так восторженно рассматривали лягушонка и хвалили его за терпение, теперь стеной против него встанут и даже могут поколотить за нарушение неписаного закона. — Лошадь на вошь! — сказал он нехотя. — Что просишь, что даёшь?
 Обмен мог ещё и не состояться, если предложения были бы не равноценными.
 — Коллекцию!
 — Ух ты! — ахнул Васька. — Да на эту коллекцию можно тыщу таких лягушек сменять.
 — Эва! — закричал Каська Мотнев. — Лягва сама растёт, а на корабли талант надо иметь.
 — Меняй! — заторопил Васька. — Корабли век простоят, а лягва сдохнет, и всё! Вон уже и не шевелится!
 — Меняю! — Уже Валька опасался, как бы обмен не расстроился.
 Тимоша схватил пузырёк и, отбежав на порядочное расстояние, закричал:
 — Эй вы! Сволочи! Вас бы так в пузырёк! Для науки! Живых в пузырёк! Живодёры чёртовы!
 Ребятишки даже рты пооткрывали.
 Тимоша забежал в проулок. Прислонился к плетню. Лягушонок в пузырьке был совсем неподвижен.
 — Ты чего? — сказал Тимоша. — Ты, что ли, умер? Ты не умирай! Пожалуйста! Я тебя сейчас оттуда вытащу!
 Он нашёл два камня. Но когда положил на камень пузырёк, то подумал, что может поранить лягушонка. Он поднёс пузырёк к глазам. Лягушонок смотрел на Тимошу печально. Ему, наверное, было очень душно в этом пузырьке с каплями влаги на стенках.
 — Ты потерпи! — сказал Тимоша. — Потерпи. Я, понимаешь, боюсь тебя осколками порезать. Я к Антипу побегу, к дедову сыну. Он в мастерских, у него стеклорез… он аккуратно пузырёк разрежет. Ты потерпи! Я мигом. Тут всего километра три бежать. Ты не умирай только!
 Тимоша сорвал лопух и, завернув в него горячий, липкий пузырёк, припустил по раскалённой степной дороге.
 В мастерских было пусто. Только у горна возился чёрный полуголый кузнец.
 — Антипушка! — крикнул Тимоша.
 — Обедает, — ответил кузнец.
 Тимоша обежал мастерскую. Тут под навесом стоял стол, и человек десять мастеров ели окрошку.
 — Антипушка! Вот! — задохнувшись, сказал Тимоша и поставил пузырёк на стол.
 — Ну! — закричала кухарка. — Пакость всякую на стол.
 Антип отложил ложку и стал рассматривать лягушонка. Тут и Валькин отец сидел.
 — Ишь ты! — сказал он, беря в руки пузырёк. — Как же это ты его туда засадил?
 — Вот ребятня! — сказал отец шепелявого Христи. — Чего только не удумают. Это ж надо: в пузырёк засадили!
 — Акселерация! — сказал старший механик.
 — Антипушка! — едва отдышавшись, взмолился Тимоша. — Вынь ты его оттуда. Он же живой! Это Валька его туда головастиком ещё затолкал, он и вырос в неволе! Сидит, как дед Аггей в плену сидел! — Тимоша не выдержал и шмыгнул носом.
 За столом стало тихо.
 — Убью сукиного сына! — сказал Валькин отец и брякнул ложкой о стол. — Живодёр! А я-то, дурак, обрадовался было… — Он словно извинялся перед товарищами. — Ну погоди, я ему вложу ума вечером.
 — Ума ему не надо! — сказал деревянным голосом Антип. — Ума у него в достаточности…
 Он принёс из мастерской стеклорез и осторожно отрезал горлышко у пузырька. Лягушонок выпал на сухие доски стола.
 — Что ж вы его на сухое! — сказала кухарка.
 Она растолкала склонившихся над лягушонком рабочих и поставила на стол блюдечко с водой.
 Антип большими чёрными пальцами осторожно взял жидкое тельце и опустил его в воду.
 — Ну поплыви! Поплыви! — умолял Тимоша.
 И лягушонок, словно услышав, сделал слабое движение ногами, оттолкнулся.
 — Живой! — заулыбались все.
 — Плывёт! — К самому блюдечку вдруг протиснулась кудлатая голова Христи-шепелявого. — Ула!
 — А ты откуда взялся? — спросил его отец.
 — А я за Тимоней бежал. Знаешь, он на эту лягушонку всю коллекцию выменял! Теперь Валька в Москву за племией поедет.
 — Как же! Так ему премию и дали. Там, в Москве, знаешь, — сказал отец Христи, — тоже не дураки сидят. Скажут: «А ну-ка, товарищ дорогой, вырежь нам что, к примеру». Тут вся правда и явится.
 — И не жаль коллекцию-то было? — спросил Антип, кладя на спину Тимоше тяжёлую, горячую руку.
 — Да я ещё вырежу, — ответил мальчик, любуясь, как, почуяв волю, плавает в блюдечке лягушонок.
 — А вот, на-ко! — сказал Антип и положил перед Тимошей свой замечательный складной ножик.
 — Ух ты! — ахнул Христя. — Это ему насовсем?
 — За науку следует, — сказал отец Христи. — Что вот, значит, такой поворот мыслям дал, на жалость.
 Антип раскрыл лезвия и легонько ткнул Тимошу в руку, по старому казачьему обычаю, чтобы подаренный нож не причинил никому зла.