--------------------------------------------- Пантелеев Алексей Иванович (Пантелеев Л) Маршак и Людоед Алексей Иванович Пантелеев (Л.Пантелеев) Маршак и Людоед Я был совсем молоденький, почти мальчик, когда судьба свела меня с Самуилом Яковлевичем Маршаком. За минувшие с тех пор годы я успел и полюбить Маршака, и подружиться с ним, и поучиться у него уму-разуму... Маршак был человек удивительный. Поражал и могучий многогранный талант его. И фантастическая, какая-то колдовская память (когда он с одного раза, пробежав глазами огромную - вроде "Ночного обыска" Хлебникова - поэму, запоминал ее всю и на другой день читал уже наизусть - почти без запинки). Но, может быть, больше всего поражало трудолюбие Маршака. Работая с утра до глубокой ночи, он способен был по двадцать, по тридцать, даже по пятьдесят раз переделывать, переписывать, оттачивать и отшлифовывать каждую строчку и каждое слово в этой строчке. И вместе с тем Маршак был блестящим импровизатором. Он мог, не сходя с места, не отрывая пера от бумаги, сочинить эпиграмму, рифмованную шутку, стихотворную дарственную надпись на книге. Свидетелем этого чуда я бывал не один раз. У многих людей хранятся его книги с такими стихотворными экспромтами. Но, конечно, далеко не все надписанные им книги сохранились. Некоторые навсегда утрачены. А кое-что хранится только в памяти. Вот и моя память сберегла несколько таких маленьких маршаковских шедевров. * * * Всю жизнь я писал для детей. И всегда очень любил детей. Но своих ребят у меня очень долго не было. И ни у кого из моих близких родственников тоже. Чего-то в жизни очень не хватало: детского крика, детского смеха, даже детского плача. И вдруг у моей двоюродной сестры Иры появился ребенок. Девочка. Я сразу без ума полюбил свою маленькую двоюродную племянницу. И впервые за много лет снял в Сестрорецке дачу - две комнаты с верандой, чтобы новорожденная Иринушка могла полной грудью дышать свежим морским воздухом. Это было на редкость симпатичное, веселое и жизнерадостное существо. Только одно мне в ней не нравилось - то, что ее тоже назвали Ириной. Две Ирины в одном доме - это казалось мне, что ли, несколько чрезмерным. Мне хотелось называть ее как-нибудь по-другому. В Сестрорецке жил тогда Михаил Михайлович Зощенко. Однажды я был у него на даче, и он прочел мне свой новый, только что законченный рассказ. Там молодая мать, укачивая новорожденного ребенка, говорит: - Ах ты, мой ангел! Ах ты, мой маленький людоед!.. Мне ужасно это понравилось. И с этого дня я стал называть свою племянницу Людоедом. Конечно, ее маме, бабушке и некоторым другим родственникам это изящное имя пришлось не очень по вкусу. Но со временем они привыкли. И сама Иринка лет до шести, кажется, даже не подозревала, что она Ирина. Постепенно все в доме стали говорить: - Людоед сегодня жалуется на животик. Не съел ли чего-нибудь лишнего? - Людоеду купили куклу. - Шурочка, позови, пожалуйста, Людоеда! - Людоед, пора спать! И Людоед, нисколько не удивляясь и не обижаясь, шел спать. * * * Однажды, в начале тридцатых годов, я был у Маршака. Мы с ним работали над какой-то рукописью. Было уже поздно, и я сказал, что больше не могу, надо ехать: сегодня день рождения Людоеда. Конечно, Самуил Яковлевич знал, что у меня растет племянница, знал даже, что ее называют Людоедом, и все-таки, помню, он заметно вздрогнул, когда услышал, к кому я собираюсь ехать. - Сколько уже ей? - спросил Самуил Яковлевич. - Да всего годик, - извиняющимся голосом ответил я, употребив по обычаю это уменьшительное "годик", хотя на самом деле - по своей наполненности, насыщенности, набитости событиями и впечатлениями эти самые первые годы человеческой жизни не только не годики, но даже, пожалуй, и не годы, а целые годища. - Маловато, - сказал, подумав, Маршак. - Ну, ничего. Подарю ей все-таки книжку. На вырост. И, попросив секретаршу принести его только что вышедшую, переизданную книгу "Детки в клетке", он окунул в чернильницу перо и, ни минуты не помешкав, не сделав ни единой паузы, без помарок и поправок написал своим четким крупным почерком: Посылаю "Детки в клетке" Самой милой людоедке, Самой славной героине Косолаповой Ирине * * * А год или два спустя в этот же день Самуил Яковлевич обещал приехать к Людоеду в гости. Но что-то ему помешало. И он послал ей не помню уж какую книгу с таким стихотворным посвящением: На Грибоедовском канале Жила особа юных лет, Ее родные называли Ужасной кличкой "Людоед". Хотел я к ней приехать в гости, Боюсь я только одного Что от меня оставят кости, Очки и - больше ничего. А потом они познакомились и даже подружились. И оказалось, что наш Людоед вовсе не такой страшный, каким он представлялся Маршаку. Тогда она как раз пробовала учиться читать. И никак, бедная, не могла понять, что такое буква "я", как она произносится. Все говорила вместо "я" - "ты". - Напиши об этом рассказ, - посоветовал мне Самуил Яковлевич. Тогда я отмахнулся, мне было не до рассказа, я был огорчен бестолковостью Иринки. Но несколько лет спустя я такой рассказ написал, называется он "Буква "ты". А книги, подаренные Самуилом Яковлевичем, обе сгинули в лютую блокадную зиму, когда Иринка была в эвакуации, в маленькой уральской деревушке, в детском лагере. * * * Теперь она уже Ирина Валентиновна. У нее у самой растет дочь Алла. И вряд ли наша милая Аллочка, добрая и хорошая девочка, знает, что она - дочь людоеда. 1975 ПРИМЕЧАНИЯ ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПОРТРЕТЫ С благодарной памятью создает Л.Пантелеев портретную галерею людей, встречи с которыми оставили неизгладимый след в его жизни. М.Горький, С.Маршак, К.Чуковский, Е.Шварц, Б.Житков, Н.Тырса, Л.Квитко - в рассказах об этих больших людях писатель дорожит каждой подробностью и вместе с тем стремится передать самое главное, существенное, неповторимое. МАРШАК И ЛЮДОЕД Дружба между С.Я.Маршаком и А.И.Пантелеевым возникла в конце 1920-х годов и продолжалась многие десятилетия. Прощаясь навсегда 4 июля 1964 года с Маршаком, Л.Пантелеев говорил с глубокой благодарностью о тех отношениях, которые их связывали: "На одной из своих последних книг Самуил Яковлевич написал, что знает и любит меня половину своей жизни. Эти добрые слова тем более милы и дороги мне, что половина маршаковской жизни - это ведь три четверти моей, то есть вся или почти вся моя сознательная жизнь". Облик Маршака Л.Пантелеев запечатлел в большом очерке "Маршак в Ленинграде" (см.: Л.Пантелеев. "Живые памятники". Л.: Сов. писатель, 1966). Первая публикация: "Звезда", 1977, № 6, затем в "Избранном". Л.: Детгиз, 1978. Г.Антонова, Е.Путилова