---------------------------------------------



 Владислав Анатольевич Бахревский
 Нормальная температура


 — Ты зачем бросал в старую ворону льдышками? — спрашивает мама.
 Что тут ответишь? Молчит Илюха.
 — Ты почему у Танечки отнял лыжи?
 — Я ей отдал.
 — Он с обрыва прыгал! — кричит Танечка.
 — Подумаешь, один раз, — мрачно соглашается Илюха.
 — Не один, а два раза ты прыгал.
 — С какого обрыва? — Глаза у мамы становятся круглые, как копеечки. — От сосны?
 — От сосны! — злорадствует Танечка.
 — Ты забыл, что твой отец, настоящий лыжник, на этом злосчастном обрыве сломал ногу?
 — Я же маленький! — не соглашается Илюха. — У маленьких кости гибкие.
 — Кости у него гибкие! — кричит мама гневно. — Разве это сын? Это!.. Сосульку грыз, со взрослыми, со здоровенными парнями снежками кидался… Бабушку Весёлкину с ног сшиб…
 — Я извинился. Я её из снега достал.
 — Но ведь и это не всё! — скорбно говорит мама.
 — Не всё! — торжествует противнейшая из самых противных девчонок, доставшаяся хорошему человеку в родные сестры. — Ты ещё мне и моей подруженьке Аллочке натолкал снегу за воротник. И теперь у меня — температура!
 Илюха опускает голову.
 — Они наябедничать грозились. Чего ж было делать-то?
 — А что делать? Одевайся, мама, обувайся и ступай за доктором. Ты ведь, дорогая мамочка, мало сегодня работала…
 Илюха бросается в прихожую за пальто.
 — Я сам сбегаю!
 — Ну уж нет! — твёрдо говорит мама. — Посиди, дружочек, дома! Будешь сидеть, покуда Танечке не разрешат выходить. Чтоб ты понял, наконец! Ступай в свою комнату и учи таблицу умножения.
 Такой вот невесёлый выдался вечер.
 А ночь получилась и того хуже. Хоть врач приходил, хоть Танечке ещё два раза ставили градусник, и лекарство она пила, температура у неё поднялась высокая. Девочка бредила, и всё убегала в бреду. От него, от Илюхи. Она так и кричала: «Илюха! Илюха! Прячься!»
 Только под утро лекарство, наконец, подействовало, Танечка вспотела и уснула крепким сном.
 Тогда и мама уснула.
 А Илюха уснуть никак не мог.
 Ну, спрашивается, чем ему помешала старая ворона? Она у них, как своя. Если её нет на верхушке сосны, и поглядеть не на что. Илюха, прежде чем задачки решать, всегда на сосну глядит. У него своя примета: сидит ворона — значит, задачка простая, а не сидит — лучше и не браться. Ни за что с ответом не сойдётся.
 И с большими дураками зря связался. Они разве понимают, что ведь и вправду — лбы. Федул этот такие снежки жмёт — хуже булыжника.
 Илюха пощупал синяк на боку. Здоровенный. Если бы не бабушка Весёлкина, Федул ни за что бы в него не залепил!
 Илюха убегал, а бабушка — вот она. Тропа узкая, снег глубокий. Сама виновата, загородила дорогу и кричит: «Светы! Светы!»
 Какие «светы»?
 Илюхе стало вдруг стыдно: взялся себя выгораживать.
 Чего уж там! С девчонками ума хватило связаться. Танечка-то, как сосулька, тоненькая, недаром мама говорит: «Светочка ты моя!» Каждую зиму болеет. И вот опять. Из-за братца родненького.
 «Вырасту большой, возьму я тебя, сестричка, к себе на корабль. И на экватор махнём! Пропалю до черноты. Чтоб уж никакая простуда не брала».
 И опять Илюха оборвал себя:
 «Экватор! Ты ещё вырасти, выучись».
 Горько стало Илюхе: ни разу — вот ведь, что обидно! — ни единого разу не сделал он для Танечки что-нибудь хорошее. Всегда у них вражда: крики, щипки, затрещины и всякое другое.
 Чёрные окна не торопились не то чтобы порозоветь — посинеть как следует. Такое уж время пришло. Не хочется утру людям показываться. Зима стоит непонятная: то мороз, то оттепель, небо серое.
 «Привести бы Танечке Снегурочку! — подумал Илюха. — Вот, пожалуйста, сестричка. Играйте».
 — Опять выдумки! — сказал вслух Илюха, встал и потихоньку оделся.
 Ноги были ватные после бессонной ночи. Мама и Танечка спали. Надел пальто, шапку, валенки.
 «А мамин запрет? — подумал Илюха, отпирая дверь, и сразу нашёлся: — А я в булочную! Танечке горячую булку принесу. Она любит с пылу с жару».
 Ночью приморозило и ветром намело снега в подъезд.
 Илюха вышел на улицу: люди уже проснулись, по делам бегут.
 Булочная уже издали поманила душистым запахом тёплого хлеба. Продавщица поглядела на Илюху с одобрением.
 — Вот и вырос матери помощник.
 Покраснел Илюха, будто крапивой его стеганули, — хорош помощник. Ничего не скажешь.
 Взял булку, побежал домой.
 Ветер дул в лицо, и пришлось нагнуть голову. Под ноги глядел. А поднял глаза уже возле дома, когда сворачивал с дороги на тропинку, — Снегурочка.
 Снегурочка стояла отвернувшись, словно бы кого поджидала.
 — Эй! — вежливым голосом позвал Илюха. — Пойдём к нам. К Танечке! К сестрёнке моей!.. У неё знаешь какие куклы! И говорящие, и которые танцуют. Ей слона купили. Уши хлопают, хобот в колечко свёртывается. Пошли, чего тебе? Ну хоть на полсекундочки.
 Илюха глазам своим не поверил: Снегурочка сошла с дороги на его тропинку.
 По лестнице он первым взлетел, дверь отомкнул, пальто скинул, чтоб холодом Танечку не обдать. Дверь в спальню настежь.
 — Танюха! Держи, тёпленькая. А эта тоже к тебе!
 Танечка, хлопая ресницами, смотрела на Илюху с булкой в руках, на Снегурочку и вдруг всхлипнула:
 — Илюша, миленький! Спасибо тебе.
 И тут из Илюхиных глаз потекли слезы. Ручьём!
 И оба сквозь свои всхлипы услышали: дзинь! дзинь!
 Это упали на пол ледяные слезинки Снегурочки.
 — Ты-то что плачешь? — испугался Илюха. — Да вы поиграйте! Мама! Где слон-то Танечкин, у которого уши хлопают?
 А мама стояла в тёмной прихожей и говорила:
 — Это она от радости. На вас, дурачков, глядя.
 — Мама! Илюша! Снегурочка! — крикнула Танечка, трогая голову. — У меня нормальная температура. Совершенно нормальная. И глотать не больно.