--------------------------------------------- Александр Дорофеев Одинокий рыболов * * * Когда мы спускались к реке, было видно – на льду сидит рыболов. Один единственный. Издали он казался черным столбиком. – Верно, Курилов с автобазы, – размышлял Вадик Свечкин, хорошо знавший местных рыбаков. – Он стойкий – любой мороз нипочем! На реке было холодно и ветер свистел. Тут и там во льду пробиты лунки. Иные уже заросли, затянулись. В другие мы непременно заглядывали – что там река зимой делает? Она жила, вилась тугими струями, дышала, приподнимаясь и опускаясь в проруби, будто хотела выплеснуться. – Курилов знает, где лунку долбить, – сказал Вадик. – Курилов, он всегда с рыбой. Средь реки, как ледяные шалаши, громоздились торосы. Меж ними было тихо, но еще холодней, чем на открытом месте, – вроде в давно покинутом доме. Толстые льдины нависали над нами. Из мутной их глубины выглядывали, казалось, какие-то торосные существа. Хорошо, Курилов неподалеку… Заспешив, мы выскочили на простор близко от него. Прямо на снегу сидел, спиной к нам, согнувшись, как говорится, в три погибели. – Эй! – крикнул Вадик. – Привет от юных штиблет! Курилов вздрогнул и заворчал. Похоже, ему было не до шуток. Вадик ухватил меня за рукав: – Клюет. Не топочи… Мы замерли, ожидая, когда наконец потянет он леску и разогнется. Но ничего подобного – недвижим, как черная льдина, будто до весны вмерз. – Дядя Курилов! – не выдержал Вадик. – Это я – Свечкин с другом! Поглядим только… Курилов мрачно хрюкнул, приподнял голову. И обернулся. У него было черное меховое лицо. Я было подумал, что это шутка. Много мыслей неразборчивых пронеслось, покуда мы пятились. А когда побежали, то страшно медленно, еле-еле шевелились ноги. Одно сердце летело. Оно-то, верно, и домчало в два счета до поселка. Мы остановились отдышаться и немо озирались. На крыльцо прибрежного дома вышел Петр Гамбоев, известный человек, боксер и чемпион. Нередко в клубе колотил он заезжих боксеров – канаты ходуном ходили. – Медь! – крикнул Вадик, показывая на реку. – Ведь! – уточнил я. Гамбоев скрылся за дверью, толстой, пухлой, похожей на спортивный матрац. Из продранной обивки вяло смотрела серая вата. Чего-то не понял Гамбоев. Улица была пуста. Вдали появился водовоз Колодезников – лошадь едва тащила обледенелую бочку. Отчетливо донесся звонок, вторая смена в школе. Будто ничего не случилось. Шарахнулась дверь, и выскочил Гамбоев. Следом еще двое с ружьями. И еще один, с топором. Мы хорошо видели с высокого берега, как бегут они к черному столбику. Скрылись средь торосов. Подкрались. Замерли. И яркие оранжевые вспышки. И тут же допрыгало – бум! буму-бум! Когда мы подошли, медведь лежал на боку, щуплый и маленький, вытянув по-собачьи лапы. Гамбоев в тулупе выглядел куда медведистей. – Давно сидел, – притоптывал он валенками. – Зад примерз – надо изо льда вырубать. – Ай, кожа да кости! – плюнул дядя с топором. – Да и шкуру, баранки гну, картечью порубили. Утиной бы дроби хватило. Шатун-доходяга! Верно говорю! – Какой шатун? – не понял Вадик. – Какой доходяга? Сидел тихо, никого не трогал. Гамбоев нахмурился. – Порядочный медведь в берлоге дрыхнет. А этот бродил вокруг да около, шатался там и сям, жрать хотел. – И вас бы скушал, баранки гну, кабы сил хватило! – прибавил дядя с топором. – Верно говорю. На медвежьей морде отблескивал, как вода в проруби, круглый глаз. Он стекленел, затягивался хрупким льдом, за которым еще можно было различить живое – что хотело дышать, двигаться, а теперь промерзало до дна. – Ближе, ребята, не бойтесь! – Гамбоев наступил огромным белым валенком на медведя. – Михайло, синий угол, в глубоком нокауте. Считай, навсегда. И тут раздался тяжелый медвежий рык, будто лед на реке треснул. Гамбоев отпрянул, покатился, но, моргнуть не успели, подпрыгнул, приняв боксерскую стойку. Мужики развеселились. – Что такое, Петушок?! В челюсть пропустил?! Или по уху? Сдуло, как пушинку! Пнув медведя в живот, дядя с топором подмигнул: – Последний вздох, баранки гну, кого хочешь сдует. Верно говорю? Рыком вышел! – Рыком-брыком, – досадливо хмыкнул Гамбоев. Они пританцовывали вокруг бездыханного медведя, толкались, согревая друг друга, – дул сильный ветер и было зверски холодно. – Курилов – это тот, с топором, – шепнул Вадик. – Грамотный, баранки гну, всегда с добычей. Верно говорю. Далеко, далеко прозвенел звонок – перемена.