Аннотация: В Риме происходит загадочное убийство, жертвой которого становится влиятельный парижский издатель. Одно из возможных объяснений - давно назревавший конфликт в семье убитого. Другой предполагаемый след ведет в необъятные, до конца не исследованные архивные фонды Ватиканской библиотеки. Французский юрист Валанс, виртуоз сыска, считает, что раскрыл тайну преступления. Однако второе убийство заставляет его взглянуть на дело по-новому.Книга взата из Публичной библиотеки http://publ.lib.ru


---------------------------------------------


 Фред Варгас


 Дело трех императоров



Лекарство от скуки

 В Риме происходит загадочное убийство, жертвой которого становится влиятельный парижский издатель. Одно из возможных объяснений - давно назревавший конфликт в семье убитого. Другой предполагаемый след ведет в необъятные, до конца не исследованные архивные фонды Ватиканской библиотеки. Французский юрист Валанс, виртуоз сыска, считает, что раскрыл тайну преступления. Однако второе убийство заставляет его взглянуть на дело по-новому.Книга взата из Публичной библиотеки http://publ.lib.ru




 I


 Двое молодых людей коротали время за беседой на главном вокзале Рима.
 - В котором часу приходит поезд? - спросил Нерон.
 - В час двадцать, - ответил Тиберий.
 - И долго ты будешь тут торчать? Так и будешь сидеть на месте и ждать ее?
 - Да.
 Нерон вздохнул. Вокзал был пуст, часы показывали восемь утра, и он ждал, когда прибудет из Парижа этот чертов «Палатинский экспресс». Он взглянул на Тиберия: тот растянулся на скамейке и закрыл глаза. Можно было потихоньку уйти отсюда, вернуться домой и лечь спать.
 - Не уходи, Нерон, - произнес Тиберий, не открывая глаз.
 - Я тебе не нужен.
 - Я хочу, чтобы ты посмотрел на нее.
 - Ладно.
 Нерон снова плюхнулся на скамейку:
 - Сколько ей лет?
 Тиберий погрузился в подсчеты. Он не мог с точностью сказать, сколько лет Лауре. Когда они с Клавдием впервые увиделись в школе, ему исполнилось тринадцать, а Клавдию - двенадцать, но к этому моменту отец Клавдия был уже довольно давно женат на Лауре. Получается, что Лаура почти на двадцать лет старше их. Он долгое время думал, что Лаура - мать Клавдия.
 - Сорок три, - сказал он.
 - Ладно.
 Нерон помолчал. Он нашел в кармане пилку и принялся подпиливать ногти, стараясь придать им округлую форму.
 - Я видел отца Клавдия, - сказал он наконец. - Так себе, ничего особенного. Объясни мне, зачем Лаура вышла за типа, в котором нет ничего особенного?
 Тиберий пожал плечами:
 - Это нельзя объяснить. Думаю, она все же любит Анри, а за что - неизвестно.
 Тиберий и сам часто задавался этим вопросом. Лаура, необычная, великолепная Лаура, - что могло бросить ее в объятия такого строгого, педантичного господина? Это нельзя было объяснить. Казалось, Анри Валюбер даже не отдает себе отчета в том, насколько необычная и великолепная у него жена. Если бы Тиберию пришлось жить с подобным человеком, он заскучал бы до смерти; однако непохоже было, чтобы Лаура умирала от скуки. Даже Клавдий не мог понять, как его отцу удалось жениться на такой женщине. «Это самое настоящее чудо, будем ему радоваться», - говорил он. Впрочем, Клавдий и Тиберий давно уже перестали ломать голову над этой проблемой, поскольку, пытаясь решить ее, всегда приходили к одному и тому же выводу: «Это нельзя объяснить».
 - Это нельзя объяснить, - повторил Тиберий. - Что ты там выделываешь с этой пилкой?
 - Хочу воспользоваться временем, которое мы должны провести здесь, чтобы улучшить мой внешний вид. Если тебе надо, - добавил он, помолчав, - у меня есть еще одна пилка.
 Тиберий подумал, что, возможно, это была не лучшая идея - представить Нерона Лауре. Лаура в чем-то была очень хрупкой. Если случайно стукнуть по уязвимому месту - останутся одни осколки.




 II


 Анри Валюбер не любил, когда в его жизнь вторгалось нечто непредвиденное.
 Он раскрыл ладонь и со вздохом опустил ее на стол.
 - Да, это Микеланджело, - сказал он.
 - Вы уверены? - спросил его посетитель.
 Анри Валюбер поднял бровь.
 - Прошу прощения. Раз уж вы это говорите…
 - Это набросок Микеланджело, - продолжал Валюбер, - часть торса и бедро, которые, как ни удивительно, пустились гулять по Парижу.
 - Набросок?
 - Вот именно. Нацарапанный наспех, при вечернем освещении, но стоящий миллионов других, потому что не принадлежит ни к одному из известных собраний, частных либо государственных. Можно сказать, новая вещь, которой никто еще не видел. Наспех зарисованное бедро, гуляющее по Парижу. Купите его, это будет потрясающе выгодная сделка. При условии, конечно, что набросок не краденый.
 - В наше время нельзя украсть произведения Микеланджело. Только если они неожиданно обнаруживаются на чердаке - но ведь так не бывает.
 - Нет, бывает - в Ватиканке… В необъятных архивных фондах Ватиканской библиотеки… Эта бумага пахнет Ватиканкой.
 - Бумага пахнет?
 - Да, пахнет.
 Это было глупо. Ведь Анри Валюбер прекрасно знал, что невозможно отличить по запаху один обрывок старой бумаги от другого. Он раздраженно оттолкнул от себя набросок. Тогда в чем же дело? Почему он взволнован? Сейчас не время думать о Риме. Совсем не время. До чего было жарко в те далекие дни в Ватиканке, когда он, словно одержимый, выискивал рисунки эпохи барокко, как шелестели в тишине переворачиваемые листы бумаги. Осталось ли еще хоть что-то от его прежней одержимости? Нет, ничего. Он руководил четырьмя издательствами, выпускавшими книги по искусству, ворочал большими деньгами, к нему обращались за советом, а прежде чем обратиться, просили извинить за беспокойство, его собственный сын робел в его присутствии, даже Лаура не решалась перебить его за разговором. А ведь когда они познакомились, Лаура запросто перебивала его, даже не замечая этого.
 Но все изменилось. С тех пор прошло восемнадцать лет, и теперь даже Микеланджело навевал на него грусть. Анри Валюбер терпеть не мог воспоминаний. Зачем этот тип сунул ему под нос вонючий лист бумаги? И почему он до сих пор такой сноб, что ему доставляет удовольствие говорить «Ватиканка», точно речь идет о его бывшей подружке, вместо того, чтобы, как все люди, уважительно сказать «Ватиканская библиотека»? И зачем Лаура почти каждый месяц ездит в Рим? Неужели ей необходимо так часто навещать родителей, живущих вялой, однообразной жизнью вдали от столицы?
 Ему даже не захотелось присвоить находку этого типа, хотя это было бы проще простого. Пускай оставляет себе свое бедро Микеланджело, ему не жалко.
 - С другой стороны - продолжал он, - у него может быть и вполне легальное происхождение - из какого-нибудь захудалого итальянского собрания. Что можно сказать о тех двоих, которые вам его предложили?
 - Люди как люди. Сказали, что купили этот набросок в Турине у частного лица.
 Валюбер промолчал.
 - Так что мне делать? - спросил посетитель.
 - Я же вам сказал: покупайте! Это редкая удача. И окажите мне любезность, пришлите его фотографию и поставьте в известность, если вдруг появятся еще наброски. Так, на всякий случай.
 Оставшись в одиночестве, Анри Валюбер распахнул окно кабинета, чтобы вдохнуть воздух улицы Сены и дать выветриться запаху старой бумаги и Ватиканки. Лаура уже должна подъезжать к вокзалу. Там ее наверняка ждет этот ненормальный, Тиберий, чтобы взять у нее багаж. Как обычно.




 III


 «Палатинский экспресс» подъехал к вокзалу. Пассажиры стали не спеша выходить из вагонов. Тиберий издалека указал Нерону на Лауру.
 - А, Тиберий, - сказала Лаура. - Ты не на работе? Давно ждешь?
 - С самой зари тут околачиваюсь. Ты еще спала на границе, а я уже был здесь. Вон в том уголке. Как ты? Удалось выспаться на диванчике в купе? Дай мне сумку.
 - Я не устала, - сказала Лаура.
 - Неправда, устала. Ты же знаешь, ехать в поезде утомительно. Лаура, я хочу представить тебе моего друга Нерона, третье сатанинское острие демонического треугольника, который предает город Рим огню и мечу… Луций Домиций Нерон Клавдий, шестой цезарь… Приблизься, Нерон! Лаура, будь с ним предельно осторожна… Это абсолютный, законченный безумец. Такой абсолютный безумец, каких в Риме не водилось с давних пор. Но Рим еще об этом не знает. Вот в чем беда.
 - Так это вы Нерон? Клавдий мне столько лет про вас рассказывал, - сказала Лаура.
 - И правильно делал, - отозвался Нерон. - Я - неисчерпаемая тема для разговора.
 - Да, только это очень мрачная тема, - сказал Тиберий. - Злокозненный ум, угроза для безопасности народов. Дай же мне сумку, Лаура! Не хочу, чтобы ты шла с сумкой. Когда ты ее несешь, тебе тяжело, да и выглядит это некрасиво.
 Нерон шагал рядом с ними. Тиберий не сумел описать эту женщину, его выспренние слова звучали слишком неопределенно. Нерон поглядывал на нее искоса, держась на расстоянии, с почтительной сдержанностью, весьма необычной для него. Лаура была довольно высокого роста и словно бы чуть-чуть пошатывалась при ходьбе. Почему Тиберий так бездарно объяснил, какой у нее профиль? Он что-то там говорил про нос с горбинкой, надменно выпяченные губы, черные волосы до плеч.
 Но он не сказал, что все в целом - поражает, властно притягивает взгляд. В данный момент она слушала Тиберия, покусывая губу. А Нерон вслушивался в интонации ее голоса.
 - Нет, малыш, у меня нет с собой еды! - сказала Лаура, она шла быстро, сжав руки на животе.
 - Ну и что теперь со мной будет?
 - Купи себе поесть по дороге. Должен же ты питаться. А Клавдий опять работает? Ему удается сосредоточиться?
 - Конечно, Лаура. Клавдий много работает.
 - Ты лукавишь, Тиберий. Днем он спит, а ночью бегает за девушками. Мой милый Клавдий прожигает жизнь. Скажи, Тиберий, почему его нет с вами?
 Она взмахнула рукой, словно отгоняя эти слова.
 - Это из-за Ливии, - сказал Тиберий. - Ты еще не слышала о новом увлечении твоего милого Клавдия?
 - В прошлый раз он упоминал только какую-то Пьеру.
 - Да нет же. Пьера - это было три недели назад, это уже древняя история, покрытая пылью веков. А о прелестной Ливии тебе что-нибудь известно?
 - Нет. Кажется, нет. Знаешь, их у него столько…
 - Отлично, на этой неделе я тебе ее покажу. Если, конечно, Клавдий не успеет к ней охладеть.
 - Нет, малыш, в этот раз я ненадолго. Завтра вечером уеду в Париж.
 Тиберий вдруг остановился:
 - Так скоро? Ты нас бросаешь?
 - Да, - с улыбкой ответила Лаура. - Но через полтора месяца я вернусь.
 - Лаура, ты понимаешь, что делаешь? С тех пор, как мы с Клавдием оказались в этой римской ссылке, мы каждый день, слышишь, каждый день плачем и зовем тебя! Перед обедом всплакнем, потом еще разок перед ужином. И как ты с нами поступаешь? Бросаешь на полтора месяца! Неужели ты думаешь, что всякие там Пьеры и Ливии могут нас утешить?
 - Думаю, да, - ответила Лаура, все так же улыбаясь.
 Нерон оценил эту улыбку.
 - Нет-нет, лично я - просто ангел, - объявил Тиберий.
 - Конечно, малыш. А теперь исчезни, я возьму такси.
 - А нельзя нам с тобой? Выпить стаканчик в отеле?
 - Не получится. Мне надо встретиться с кучей народу.
 - Ладно. Когда вернешься к Анри, поцелуй его от меня и от Клавдия. Передай, что я раздобыл фотографию для его книги, которую он просил. Ну, отдать тебе сумку? Только приехала и уже бросаешь нас? Еще до полутора месяцев?
 Лаура пожала плечами.
 - Ну и ладно, - сказал он. - С головой уйду в занятия. А ты, Нерон?
 - Утоплюсь в родной крови, - улыбнулся Нерон.
 - Это он про императорскую семью, - пояснил Тиберий. - Про Юлиев-Клавдиев. Такая у него маниакальная идея. Тяжелейший случай. Отцеубийца Нерон был самым закоренелым преступником в семье. Он в Риме пожар устроил.
 - Это не доказано, - возразил Нерон.
 - Знаю, - сказала Лаура. - А перед тем, как покончить жизнь самоубийством, он произнес: «Какой артист погибает!» Или что-то в этом роде.
 Тиберий подставил щеку, и Лаура его поцеловала. Нерон пожал ей руку.
 Двое молодых людей стояли на тротуаре и смотрели ей вслед. Она шла, широко шагая, кутаясь в черный плащ, слегка съежившись, словно от холода. Обернулась и на прощание махнула им рукой. Нерон сощурился. Нерон был близорук: он оттягивал к вискам уголки своих зеленых глаз, «чтобы стало четче», а носить очки упорно не желал. Римский император не может позволить себе носить очки, говорил он. Особенно если у него зеленые глаза, которые так легко опошлить. Это выглядело бы непристойно и комично. Волосы у Нерона были подстрижены коротко, как у древних римлян, а на лоб спускались несколько аккуратных золотистых завитков, которые он по утрам смазывал жиром, чтобы не топорщились.
 Тиберий легонько потряс его за плечо:
 - Можешь больше не щуриться. Она завернула за угол. Ее уже не видно.
 - Не умеешь ты описывать женщин, - вздохнул Нерон. - Мужчин, впрочем, тоже.
 - Заткнись, - сказал Тиберий. - Пойдем выпьем кофе.
 У Тиберия отлегло от сердца. Он ужасно боялся, что Лаура не понравится Нерону. Конечно, он принимал в расчет, что Нерон - натура увлекающаяся, но ведь заранее никогда не знаешь. Скажем, Нерон мог среагировать вяло. Мог вообще ничего не понять, мог заявить, что да, она красива, но уже немолода и у нее есть кое-какие недостатки, что все это далеко от совершенства, и тому подобное. Вот почему Тиберий и Клавдий так долго не решались показать ему Лауру. Но Нерон все-таки соображает, что на этом свете достойно внимания, а что нет.
 - Нет, не умеешь ты описывать женщин, - повторил Нерон, размешивая ложечкой кофе.
 - Выпей наконец этот кофе. Сколько можно мешать, ты меня раздражаешь.
 - Конечно, ты-то привык. Ты ее знаешь с детства.
 - С тринадцати лет. Но так и не привык.
 - Какой она была раньше? Красивее, чем сейчас?
 - На мой взгляд, раньше она была не такой красивой. Некоторые женские лица от усталости делаются привлекательнее.
 - Она итальянка?
 - Наполовину, отец у нее француз. Она родилась в Италии и провела тут всю свою молодость, как я понимаю, весьма бурную. Об этом времени она говорит крайне редко. У родителей не было ни гроша, она чуть не босиком бегала по римским улицам.
 - Воображаю, - мечтательно произнес Нерон.
 - С Анри Волюбером она познакомилась, когда он приехал на стажировку во Французскую школу. Очень богатый вдовец с маленьким сыном, но некрасивый. Да, Анри некрасивый. Она вышла за него и уехала с ним в Париж. Это нельзя объяснить. С тех пор прошло почти двадцать лет. Она регулярно ездит в Рим, повидать родителей и знакомых. Иногда остается тут на день, иногда подольше. Трудно добиться, чтобы она за один приезд уделила тебе достаточно времени.
 - Ты говорил, Анри Волюбер тебе очень нравится?
 - Верно. Потому что я к нему привык. Он был безжалостен к Клавдию. Когда время от времени, по утрам, у него все же случались приступы нежности, мы заносили это событие в тетрадь. Лаура потихоньку от него давала нам деньги, врала, покрывая нас. Анри Волюбер не признавал всяких там прихотей и излишеств. Только труд и страдание. В результате Клавдий теперь ничего не делает, а отец сходит с ума от ярости. С этим человеком ужиться нелегко. Думаю, Лаура его боится. Однажды вечером Клавдий уснул на ее кровати, а мне пришлось пройти через кабинет, чтобы попасть к себе в комнату. Лаура сидела в кресле и плакала. В первый раз я видел, как она плачет, и оцепенел, мне ведь тогда было пятнадцать, сам понимаешь. И в то же время это было потрясающее зрелище. Она собрала в кулаке свои черные волосы и беззвучно плакала, нос чуть выгнулся, и его линия стала просто божественной. За всю мою жизнь я не видел ничего красивее.
 Тиберий нахмурился.
 - Это был мой первый шаг к познанию мира, - добавил он. - До этого я был идиотом.
 - Почему она плакала?
 - Этого я так и не узнал. Клавдий - тоже.




 IV


 Клавдий торопливо постучал в дверь комнаты Тиберия и, не дожидаясь ответа, вошел.
 - Ты меня достал, - сказал Тиберий; он сидел за столом и не обернулся к вошедшему.
 - Полагаю, ты работаешь?
 Тиберий не ответил. Клавдий вздохнул:
 - И зачем тебе это надо?
 - Катись отсюда, Клавдий! Перед ужином я зайду к тебе.
 - Тиберий, скажи, когда ты две недели назад виделся с Лаурой, когда встречал ее на вокзале, вы говорили обо мне?
 - Да. Хотя нет. Мы говорили о Ливии. Знаешь, ведь мы с Лаурой увиделись после долгого перерыва.
 - С какой стати вы говорили о Ливии? Между прочим, два дня назад я ее бросил.
 - Ты невыносим. Что тебя не устроило на этот раз?
 - Она такая липучая.
 - Если девушка влюблена по уши, ты пугаешься, если не влюблена совсем, обижаешься, если влюблена самую малость, тебе скучно. Что тебе, в конце концов, надо?
 - Слушай, Тиберий, ты говорил с Лаурой обо мне? Или об отце?
 - Об Анри мы вообще не говорили.
 - Обернись, когда разговариваешь со мной! - крикнул Клавдий. - Иначе я не пойму, врешь ты или нет!
 - Ты меня утомляешь, дружище, - сказал Тиберий, оборачиваясь к нему. - Не люблю, когда ты такой возбужденный. Что еще случилось?
 Клавдий сжал губы. Ну вот, опять. Тиберий всегда ухитрялся разозлить его. Это началось четырнадцать лет назад, когда они познакомились, и за все время, пока они вместе учились в школе, потом в лицее, потом в университете, это не прошло. Наоборот, даже усилилось. По мере того как они росли, Тиберий становился все более обаятельным, все более волевым. Иногда это действовало ему на нервы. Ну ничего, пройдут годы, и Тиберий постареет, расплывутся твердые черты лица, выцветут длинные и черные, как у проститутки, ресницы, фигура станет бесформенной. Посмотрим, будет ли он тогда прежним Тиберием - благородным рыцарем, неутомимым тружеником, заботливым покровителем своего друга Клавдия. Посмотрим. Ждать, однако, придется еще очень долго. Клавдий отвернулся от окна, в котором видел свое отражение. Худышка - так говорил о нем отец. И с неправильными чертами лица. Впрочем, лицо он унаследовал как раз от папаши. К счастью, в жизни случаются чудеса: девушки почти никогда ему не отказывали. Он сам не знал, почему. Надо сказать, на это у него уходила уйма времени. Впоследствии он станет невероятно богат, и тогда, конечно, времени будет уходить гораздо меньше. Вот уж это Тиберию никак не светит. Тиберий ведь нищий. Без гроша в кармане. Голодранец. Тиберию пришлось самому зарабатывать на образование. Учился он, может, и замечательно, только вот зарабатывал на это сам. Тиберий даже не стажировался во Французской школе в Риме. Клавдий поступил туда без проблем, благодаря отцовской рекомендации. А вот Тиберий и Нерон остались за дверью. Все, что им удалось, это получить в университете одну стипендию на двоих, которая позволила им поехать вместе с Клавдием в Италию. Но Клавдий знал, что его мачеха подкидывает Тиберию немного денег, как в те времена, когда он был маленький. Это было совершенно очевидно. Одно остается неясным: почему он обожает этого типа, который так его нервирует. И раньше не мог без него обойтись, и теперь не может. А когда они образовали «триумвират», когда в самом начале учебы в университете к ним присоединился Давид, он же Нерон, их дружба стала еще крепче, стала чем-то нерушимым, святым. В свои девятнадцать Давид был уже полный псих, но это ничего не меняло. Его приводило в восторг, что Клавдий носит имя римского императора. Клавдию такое имя в самый раз, говорил Давид, ведь он так часто меняет женщин. «Ах, если бы он смог управлять своим домом так же, как управлял империей!» - восклицал он ни с того ни с сего, когда Клавдий представлял ему очередную подружку. Затем, следуя той же логике, Давид решил назвать Тибо Тиберием, а самого себя Нероном - «за мои врожденные пороки». И это словно сковало их одной цепью. Их больше нельзя было разлучить. Когда оказалось, что Клавдий на два года уезжает в Рим, разыгралась целая драма. Даже Лаура за эти годы успела забыть настоящее имя Тиберия. А ведь Тибо - очень милое имя.
 Тиберий воспользовался наступившей тишиной, чтобы вновь приняться за работу.
 - Ты меня не слушаешь, - заметил Клавдий.
 - Жду, когда заговоришь.
 - Я получил от отца письмо. Завтра он приезжает в Рим. Пишет, что по срочному делу.
 - Странно, какого черта ему понадобилось в Риме? Он же никогда не приезжает сюда в жару.
 - Он, конечно, выдумал благовидный предлог, но ясно, что приезжает он из-за меня. Хочет проучить меня, заставить блюсти семейную честь. Это невыносимо. Мог он каким-то образом узнать, что та девушка беременна?
 - Не думаю.
 - Ты ему ничего не говорил?
 - Слушай, приятель…
 - Извини, Тиберий. Знаю, ты ничего ему не говорил.
 - Что пишет Анри?
 - Говорит, что держал в руках маленького, до сих пор никому не известного Микеланджело. Он подозревает, что эту вещь выкрали из какого-то неисследованного архивного фонда, предположительно из знаменитой Ватиканки. Он позвонил Лоренцо, потому что Лоренцо работает в Ватикане и, по его мнению, мог обнаружить утечку материалов, если таковая существует. Лоренцо спросил об этом Марию, но она в последнее время не замечала в библиотеке ничего необычного. Вот и вся история. И ради этого он спешит в Рим, «чтобы разобраться на месте», хотя вообще-то его правило - не суетиться по пустякам. Но он приезжает, причем в середине июня. Безумие какое-то.
 - Возможно, он сказал тебе не все, возможно, он напал на след и у него возникли подозрения насчет одного из бывших коллег. Возможно, он решил замять дело и хочет заняться этим сам.
 - Почему, в таком случае, он мне ничего не сказал?
 - Чтобы ты не рассказывал об этом направо и налево и не спугнул вора.
 Клавдий насупился.
 - Относись к этому легче, дружище. Ты же знаешь, после трех стаканов тобой овладевает безграничное умиление и с безмерной снисходительностью увлекает тебя в прекрасный мир, где все женщины вдруг оказываются желанными, а все мужчины - симпатягами. Так уж ты устроен. Возможно, Анри просто решил подстраховаться.
 - Значит, по-твоему, он едет сюда не для того, чтобы меня контролировать?
 - Нет. Скажи, Лоренцо сегодня вечером будет у Габриэллы?
 - По идее, да. Сегодня же пятница.
 - Позвони ей. Мы зайдем проведать нашего друга епископа, а заодно, быть может, узнаем что-нибудь интересное. Скажи Габриэлле, что мы останемся ужинать.
 - Сегодня пятница, на ужин будет рыба.
 - Ну и пусть.
 Клавдий вышел в коридор и тут же вернулся:
 - Тиберий?
 - Да?
 - Думаешь, я не должен был бросать Ливию?
 - Это твое дело.
 - Ты считаешь, что женщины погубят меня?
 - Почему? Потому что император Клавдий стал посмешищем из-за своей третьей жены, а четвертой позволил убить себя?
 Клавдий рассмеялся. Закрывая за собой дверь, он обернулся и сквозь щель шепотом сказал:
 - А его четвертой женой была не кто иная, как мать Нерона. Это следует учесть.
 Тиберий подбежал к двери и крикнул:
 - Мать Нерона, которая возвела его на трон, а он в благодарность за это убил ее. Об этом не следует забывать.




 V


 - Габриэлла уже дома, монсиньор, - сказала привратница, сделав книксен.
 - Она одна?
 - К ней только что пришли трое друзей, монсиньор.
 Здесь, на убогой лестничной клетке многоквартирного дома в Трастевере, облачение монсиньора Лоренцо Вителли смотрелось по меньшей мере странно. Однако самого Лоренцо Вителли это нисколько не беспокоило. И никто из жильцов дома не сказал бы ему, что, приходя сюда, он роняет свое достоинство. Все знали, что епископ взял на себя моральную ответственность за Габриэллу, когда она была еще ребенком, что он неустанно поддерживал ее, но никогда не пытался как-либо стеснять ее свободу. При таком властном покровителе Габриэлла все же стала весьма независимым человеком. Раньше поговаривали, будто монсиньор увлекает ее на путь служения Богу, но на самом деле он даже не заводил с ней разговора на эту тему. «Я не вправе стеснять свободу человеческой души, - сказал однажды Лоренцо Вителли, - и душа Габриэллы нравится мне такой, какая она есть». Епископ очень любил проводить вечера у Габриэллы в обществе Клавдия, Тиберия и Нерона. Особенно ему нравился Тиберий.
 Вначале он испытывал некоторое предубеждение к Клавдию, сыну его старого друга Валюбера, но в итоге молодой человек тронул его сердце. Труднее всего было найти общий язык с Нероном: безвольное лицо, отсутствие принципов, состояние ничем не оправданного, искусственного возбуждения, - одним словом, прирожденный провокатор. Вначале он, по просьбе Анри Волюбера, главным образом помогал в учебе Клавдию, а теперь стал для всех троих проводником по извилистым тропам Ватиканки. Уже много лет назад епископа освободили от значительной части епархиальных дел и призвали в Ватикан, где благодаря своим выдающимся познаниям в литературе и богословии он стал необходим как знаменитой библиотеке, так и коллегии кардиналов. Вителли знал практически все, что имело отношение к Ватиканке, он даже оборудовал себе там кабинет. Почему Анри вдруг так срочно понадобилось в Рим? Абсурд какой-то.
 - Где ты пропадал? - спросила Габриэлла и поцеловала епископа. - Мы тебя заждались.
 - Я был занят подготовкой одного официального визита в Ватикан, дорогая, - ответил епископ.
 - Монсиньор, - сказал Тиберий, пожимая ему руку, - книга, которую вы мне порекомендовали, превзошла все мои ожидания. Я читаю ее запоем уже три дня. Но там есть несколько латинских изречений, которые я не понимаю. Не могли бы вы…
 - Зайди ко мне завтра. Хотя нет. Если ты будешь в Ватиканке, я сам приду к тебе в большой читальный зал. А заодно еще разок проверю, в каком состоянии архивы. Ты в курсе этой истории, Клавдий?
 - В общем, да, - проворчал Клавдий.
 - Похоже, ты этим не очень-то доволен.
 - Я не вполне доверяю отцу. Насчет украденного Микеланджело - это правда?
 - Полегче, Клавдий, - сказал епископ. - Пока нет никаких доказательств, что вещь была украдена. Однако у твоего отца, хоть он и не признается в этом, похоже, есть не просто туманные предположения, а нечто более серьезное, нечто такое, что заставляет его ехать сюда. А ведь даже в молодые годы он плохо переносил римскую жару.
 - Твой отец приезжает в Рим? - вдруг спросила Габриэлла. - Просто так? По собственной инициативе?
 - Что такого страшного, если Анри Валюбер приедет в Рим? - обиженным тоном поинтересовался Нерон.
 - Абсолютно ничего, - сказал Вителли. - Но Клавдий из-за этого нервничает.
 - Вы ведь ему ничего не скажете, монсиньор? - спросил Клавдий. - Ничего ему не скажете про девушку?
 - Клавдий, мое дело - выслушивать исповедь, а не обсуждать услышанное, даже с моим лучшим другом, - улыбаясь, произнес Вителли. - Если бы ты знал все, о чем я умалчиваю, у тебя голова бы лопнула.
 Позже Клавдий вернулся к этой теме.
 - Вам он тоже написал, монсиньор? Вы не могли бы показать мне письмо?
 - Если бы даже было такое письмо, Клавдий, я не позволил бы тебе его прочесть. Тебе не о чем волноваться, все это не имеет к тебе ни малейшего отношения. Неужели ты не доверяешь мне?
 - Когда именно он приезжает?
 - Завтра, он прилетает утренним рейсом. И зайдет ко мне прямо в Ватикан. Не очень-то кстати - я ведь занят подготовкой официального визита.
 - А вы не можете объяснить ему, что сейчас неподходящий момент для приезда?
 - Ты же знаешь: если твой отец что-то заберет себе в голову, ни один римский папа не сможет его остановить. Не исключено, впрочем, что его идея меня заинтересует. Завтра вечером он зайдет в Школу повидать тебя.
 - Только не это! - вскричал Нерон. - Завтра вечером на площади Фарнезе будет праздник! Там соберутся все самые утонченные и развращенные умы, какие только есть в Риме… Ты не можешь это пропустить, Клавдий!
 - Не волнуйся, не пропущу, - сиплым голосом ответил Клавдий. - Монсиньор, вы скажете отцу, что его беспутный сын ушел на праздник. Если он захочет поглядеть на это зрелище, пускай присоединяется к нам. Не захочет - увидимся позже.
 - Так и быть, - улыбнулся Вителли.
 Епископ встал, поправил облачение, разгладил пояс. Тиберий взглянул на часы. Лоренцо Вителли всегда уходил в одиннадцать.
 - А знаешь, Клавдий, - сказал епископ, - ведь твой отец вполне способен прийти на этот праздник. Кому ты бросаешь вызов? В какие-то моменты я понимаю Анри гораздо лучше, чем ты. Ты слишком торопишься. Всегда у тебя так.
 После ухода епископа Клавдий достал еще одну бутылку - чтобы расслабиться, как он объяснил.
 - Извини, Габриэлла, но иногда твой Лоренцо доводит меня до белого каления.
 - Сегодня тебя все доводят до белого каления, - обронил Тиберий.
 - Как давно епископ Вителли знаком с твоим отцом? - спросил Нерон. Он разлегся на диване и оттуда, оттянув уголок левого глаза, любовался изящным профилем Габриэллы, выделявшимся на фоне лампы.
 - Тебе уже говорили, - ответил Клавдий, наливая себе вина. - Выпьешь, Тиберий?
 - Как давно он его знает? - повторил Нерон.
 - Думаю, тебе придется все начать сначала, Клавдий, - улыбнулась Габриэлла. - Нерон все забыл. Нерон, перестань оттягивать глаз, на это неприятно смотреть.
 - Ну а Лаура, - начал Клавдий, поворачиваясь к Нерону, - может, ты хоть помнишь, кто такая Лаура?
 - Да! - ответил Нерон и взмахнул рукой. - Божественная фигура, неотразимая улыбка…
 - Отлично, - продолжал Клавдий, - Нерон помнит, кто такая Лаура, это уже кое-что. Лаура и епископ Лоренцо Вителли дружат с детства. Улавливаешь? Они росли вместе, без надзора, как сорная трава, на одной и той же заброшенной улочке римской окраины.
 - А спали они тоже вместе? - спросил Нерон.
 - Скотина! - рассердилась Габриэлла.
 - Вот здорово. Стоит слегка встряхнуть фиолетовое облачение епископа - и Габриэлла тут же выходит из себя. Прости, моя прелесть. Воспринимай это как комплимент: твоему Лоренцо под пятьдесят, но он все еще великолепен. Правильные черты лица, тронутые сединой волосы. Залюбуешься. Как жаль, что религия… Ну да ладно. Это его дело. Так что, Клавдий? Они росли вместе, а дальше?
 - Лаура и Лоренцо Вителли как два пальца одной руки, надо отдать им должное, нравится тебе это или нет. Мой отец познакомился с Лоренцо в Риме, в то время он был всего лишь коадъютором. Кажется, Лоренцо тогда еще не исполнилось тридцати, но он уже был невероятно образованный. Они сразу подружились, и Лоренцо представил Лауру моему отцу. Вот. В общем, восемнадцать лет назад отец уехал из Рима и увез с собой Лауру. Вот. С тех пор, когда в прохладное время года отец приезжает в Рим, он обязательно навещает Лоренцо. Это мой отец опубликовал большую часть работ Лоренцо по искусству Возрождения. Понимаешь? Вспомнил теперь?
 - Не уверен, - сказал Клавдий. - Нерон, ты пьешь в одиночку. Это недопустимо. Позволь немного проводить тебя, пока ты будешь спускаться в преисподнюю.
 - Очень мило с твоей стороны, но не стоит беспокоиться. Я и сам найду дорогу.
 - Нет, Клавдий, я настаиваю. Мне это в удовольствие. На первой же станции я тебя высажу.
 - Ну так держи! - сказал Клавдий и бросил ему бокал. - Доброго пути, Луций Домиций Нерон!
 - Благодарю тебя, Клавдий Друз. Ты - брат.
 Позже, когда Габриэлла уснула, Тиберий укрыл ее одеялом и закрыл балкон. Потом положил руку Нерона себе на плечо и, поддерживая его, спустился с ним по лестнице с четвертого этажа. С Клавдием это оказалось проще. Он опустил их одного за другим на тротуар, как два мешка, вернулся наверх, чтобы потушить свет и запереть квартиру, а потом потащил друзей к ним домой, на другой берег Тибра. Время от времени Нерон пытался что-то сказать, но Тиберий приказывал ему закрыть пасть. А Клавдий был в полной отключке. Тиберий бросил его на кровать и снял с него ботинки. Он уже к этому привык. Когда он выходил из комнаты, Клавдий вдруг пробормотал: «Лаура, только, прошу тебя, не надо…»
 Тиберий быстро подошел к кровати.
 - Что «Лаура»? О чем ты? Что ты хочешь ей сказать?
 - Лаура, это ты? - заплетающимся языком проговорил Клавдий.
 - Да, - прошептал Тиберий. - Что ты хотел сказать?
 - Лаура… только не надо беспокоиться…
 Тиберий встряхнул его, надеясь услышать еще что-нибудь, но это не помогло.




 VI


 Тиберий снял рубашку и грелся на солнце. Он сидел на обочине древней дороги и забавлялся, наблюдая за женщиной, которая расхаживала позади надгробной стелы, чтобы привлечь к себе внимание. Нерон обожал прогулки по Старой Аппиевой дороге: его интересовали возвышавшиеся по ее сторонам гробницы, Клавдий - тоже, но его больше интересовали проститутки, прятавшиеся в тени гробниц. А ему, Тиберию, нравилось, что здесь так много кузнечиков.
 Клавдий и Нерон развалились на траве. На щеке у Нерона сидел кузнечик, и Тиберий его прихлопнул.
 - Спасибо, - сказал Нерон. - У меня не хватило сил.
 - Тебе не полегчало?
 - Нет. А Клавдию?
 - Клавдий не отвечает на вопросы. У него голова как чугунная.
 - Какого черта ты разгуливаешь полуголый?
 - Соблазняю женщину, которая гуляет напротив, - улыбнулся Тиберий.
 - Эх ты, придурок, - пробормотал Клавдий.
 - Придется вам извиниться перед Габриэллой, - сказал Тиберий. - Вчера вечером вы вели себя неподобающе. Просто по-свински. Вы были галантны как куча кирпичей. Бог ты мой, что за зрелище! А под конец превратились в два жалких, обмякших тела, липких, потных и бесформенных. В два грязных мешка, которые мне достаточно было вытолкнуть на лестницу - и они покатились вниз сами собой. Мешок по имени Нерон прибыл раньше мешка по имени Клавдий, потому что он тяжелее.
 - Хватит, Тиберий, - проворчал Нерон. - Не строй из себя ангела.
 - А сегодня у нас трудности, - продолжал Тиберий. - То, что принято называть «тяжелым утром». Две стопки грязного белья, воняющие алкоголем. Девушка на той стороне не пошла бы с вами, даже предложи вы ей все деньги папаши Валюбера.
 - Это еще надо проверить, - пробормотал Клавдий.
 - Уже проверено, приятель. Но мне, в сущности, наплевать. Я загораю.
 - Пышущий здоровьем батрак с фермы, одержимый работой фанатик, - брезгливо поморщился Нерон. - Какая гадость.
 - Болтай, сколько хочешь, Нерон. Сегодня вечером я уведу у вас из-под носа всех римских телок, а вы оба будете только таращиться, как телята в хлеву. Конкуренции явно не предвидится.
 - Черт! Вечеринка! - вскричал Клавдий и приподнялся на локтях.
 - Вот именно, - отчеканил Тиберий. - Разнузданное празднество на площади Фарнезе. И вам осталось на подготовку ровно четыре часа. Дело непростое. Всего-навсего четыре часа на то, чтобы из развалины превратиться в соблазнителя.
 - Черт! - повторил Клавдий, надевая туфли.
 - Ты что, раньше не мог напомнить? - спросил Нерон.
 - Друг мой, - сказал Тиберий, вставая, - я ждал, когда ваши тела всплывут на поверхность. Всему свое время.
 - Эх ты, придурок! - выругался Нерон, и Тиберий, расхохотавшись, надел рубашку.




 VII


 Тусклый свет факелов придавал мрачному дворцу Фарнезе причудливый вид. Тиберий смотрел, как колышется здание, и не реагировал, когда его со всех сторон теснила потная толпа. Он протанцевал без перерыва три часа, и теперь у него болели ляжки. За все это время он не заметил ни одной потрясающей девчонки и начинал думать, что жизнь не удалась. Держа в каждой руке по бокалу, он искал своих друзей, которых давно уже потерял из виду. И вдруг до него донесся зычный голос Нерона: тот предсказывал, что сегодня вечером Французская школа сгорит, как свечка. Толпа вокруг заходилась от хохота. Тиберий возвел глаза к небу. Вне всякого сомнения, рано или поздно этот псих Нерон действительно подпалит что-нибудь. Тиберий поймал его за плечо.
 - Скажи, площадной затейник, ты не видел Клавдия? Я только что встретил его отца. Он здесь, и вот уже час ищет сына.
 - Посмотри вон там! - заорал Нерон. - Он на той узенькой улочке, в компании трех доступных женщин.
 - Сходи за ним, ладно? А я пойду предупрежу Анри.
 Возле ящиков с вином наблюдалось некоторое волнение. Завтра утром тут подберут немало бесчувственных тел. Тиберий поднял бокалы над головой и стал протискиваться сквозь толпу к Анри Валюберу.
 Через несколько минут он остановил Клавдия, который шел ему навстречу, приглаживая ладонью волосы.
 - Не ходи дальше Клавдий, прошу тебя, - выдохнул Тиберий.
 - Отец где-то здесь?
 - Твой отец позади меня. Лежит на земле. Он мертв.
 Тиберий бросил бокалы, чтобы обеими руками подхватить Клавдия.
 - Нерон, помоги мне, - позвал Тиберий слабым голосом. - Клавдий сейчас упадет.




 VIII


 На следующее утро, в первые воскресные часы, государственный министр Эдуар Валюбер срочно вызвал своего старшего секретаря.
 - Вам удалось получить предварительный отчет итальянской полиции?
 - Полчаса назад, господин министр. Дело серьезнее, чем мы предполагали.
 - Закройте дверь. И побыстрее.
 Эдуар Валюбер развел руки в стороны, вытянул их и положил ладони на письменный стол. Его секретарь Поль давно усвоил, что означает этот жест: ощущение опасности, тревогу, решимость. Министр Валюбер был взволнован - но не потому, что вчера у него умер брат. Он волновался исключительно о себе самом.
 - Побыстрее, Поль.
 - Ваш брат, Анри Валюбер, скончался вчера вечером в двадцать три тридцать. Ему дали выпить громадную дозу цикуты. Через несколько секунд его не стало. Свидетели видели, как он упал. Но никто не видел руки, которая подала ему стакан с отравой.
 - Цикута?
 - Да, цикута, иначе болиголов. Весьма примитивно изготовленная настойка плодов этого растения.
 - Примитивно изготовленная, однако весьма действенная. Цикута - это яд древних греков, который в Афинах давали приговоренным к смерти преступникам. Например, Сократу: его смерть была легкой и быстрой.
 - Полиция не любит, когда человек умирает от цикуты. В применении такого яда есть что-то показное, бьющее на эффект. Гипотезу самоубийства отвергли категорически. Цикуту подмешали в очень крепкий коктейль и угостили им вашего брата во время массового праздника на площади Фарнезе, где присутствовало не менее двух тысяч человек. Там, на площади, сразу же был задержан ваш племянник Клавдий Валюбер, хотя двое друзей попытались увести его до прихода полиции. Клавдий потерял сознание при виде мертвого отца. Его друзей зовут Тибо Лескаль и Давид Лармье. Оба учатся в Риме вместе с вашим племянником. Последний, кто видел вашего брата живым и говорил с ним, - это Тибо Лескаль. По словам Тибо, он расстался с Анри Валюбером и пошел искать Клавдия, чтобы передать, что отец его ждет. Когда Тибо вернулся, Анри будто бы уже лежал на земле, и вокруг тела начала собираться толпа. Он не может сказать, держал ли Анри Валюбер в руке стакан, когда говорил с ним, но уверяет, что сам он нес два стакана, по одному в каждой руке, и все еще держал их, когда вернулся, а значит, не давал один из них Анри Валюберу. Однако полиция не склонна принимать во внимание это обстоятельство, поскольку считает, что оно ничего не доказывает.
 - Я не понял, кто эти два молодых человека.
 - В отчете указано, что они более известны как Тиберий и Нерон.
 - Вот как? Тиберия я знаю. Он - подопечный моего брата, сирота или что-то в этом роде.
 - Накануне Клавдий Валюбер получил от вашего брата письмо, в котором тот сообщал о своем приезде. Анри Валюбер случайно узнал об одной афере, которая заинтересовала его настолько, что он решил приехать в Рим: речь шла о краже старинных итальянских рукописей. Вот копия его письма к сыну.
 Эдуар Валюбер торопливо протянул руку за письмом, взял его и стал разглядывать, держа довольно далеко от глаз.
 - Да, это почерк моего брата, неуклюжий и претенциозный. Странно, что Анри решил приехать по такому поводу: обычно лишь настоятельная необходимость могла заставить его летом уехать из Парижа. Возможно, он был не до конца откровенен в этом письме.
 - А вот еще одно письмо, более обстоятельное, он написал его одновременно с первым. Адресат - Лоренцо Вителли. Это…
 - Знаю. Старый друг Анри и его жены. Человек с благородным сердцем и проницательным умом, меня весьма интересует его мнение. Уже известно, что он думает обо всем этом?
 - Что Анри Валюбер, очевидно, знал об этой афере больше, чем давал понять, и все происходящее наверняка близко затрагивало его, если он решился собственной персоной отправиться в Рим. Епископ встретился с ним в Ватикане утром, сразу по его прибытии. Анри Валюбер был взволнован. Он даже не зашел в библиотеку и полтора часа проговорил с монсиньором Вителли в его рабочем кабинете. Анри Валюбер отказался отобедать с епископом, сказал, что зайдет к нему попозже. Даже с Вителли он держался замкнуто и настороженно. Попросил только сообщить ему имена всех читателей, которые с недавних пор регулярно посещают зал архивов. Вителли принес книгу регистрации, и они вдвоем ее просмотрели.
 - Может быть, у Анри возникли подозрения касательно кого-то из их общих знакомых? Какого-нибудь давнего друга?
 Поль пожал плечами:
 - Итальянская полиция неофициально попросила у епископа Вителли разрешить ей вести расследование внутри Ватикана, взять под наблюдение сотрудников, которые работают в архивах, провести проверку фондов. Вителли согласился.
 - Примите меры, чтобы моего племянника и двух его друзей немедленно освободили. Этот чересчур поспешный и неоправданный арест уже поставил меня в крайне затруднительное положение.
 - Собственно, они не арестованы, просто их будут некоторое время держать под контролем. Все-таки в тот вечер они были совсем близко от места происшествия. И два вышеупомянутых друга пытались увести Клавдия с площади.
 Эдуар Валюбер досадливо отмахнулся от него:
 - И тем не менее. Сделайте все необходимое, чтобы не пошли разговоры о моем племяннике. Это своеобразный юноша, из-за него у нас могут быть неприятности с итальянской полицией. Необходимо вмешаться, чтобы не допустить огласки и осадить журналистов. Иначе дело обернется катастрофой. Я хочу предотвратить это любой ценой. Необходимо задушить скандал в зародыше, Поль, и сделать это надо уже сегодня.
 - Не вижу возможности - разве что до конца дня поймать убийцу. Ко всему прочему сегодня еще воскресенье.
 - Вы не поняли. Мне наплевать. Наплевать на преступника, который убил моего брата. Я хочу только одного - чтобы об этом деле не болтали. Ясно вам?
 - Вполне. Если мы пошлем туда французскую полицию, это только осложнит дело. Попытаться заставить итальянцев плясать под нашу дудку - значит окончательно все испортить.
 - Я подумал о Ришаре Валансе, - резко сказал Эдуар Валюбер. - Он ведь сейчас в Милане, в командировке?
 - Совершенно верно. Он составляет отчет о юридических формах воздействия на преступный мир.
 - Очень хорошо. Мы отправим туда Ришара Валанса. Это будет выглядеть естественным, поскольку он находится недалеко от места преступления. А поскольку он не легавый, у него не будет трений с местной полицией. Валанс сообразит, как взяться за дело. Он первоклассный юрист. А еще я уверен, что с его искусством убеждения он без всякого нажима сумеет заставить итальянцев выполнять его приказы. Это человек, который не привык отступать и, что еще важнее, умеет держать язык за зубами.
 - Разумеется.
 - Немедленно свяжитесь с ним. Пусть все бросит в Милане и едет в Рим: это особое задание. Пусть возьмет дело в свои руки, раскроет его как можно быстрее и позаботится, чтобы о происходящем знали только те, кому положено знать. Поторопитесь, Поль, это не терпит промедления.
 - Я и не медлил, господин министр. Я уже позвонил в Милан. И только что мне удалось поговорить с Ришаром Валансом. Он отказывается.
 - Как вы сказали?
 - Он отказывается.
 Эдуар Валюбер сощурился:
 - Ришар Валанс ваш друг, не правда ли?
 - В некотором роде - да.
 - В таком случае я надеюсь, ради его и вашего блага, что через два часа он будет в Риме. Ответственность за выполнение этой миссии я возлагаю на вас лично.
 Эдуар Валюбер встал и открыл дверь перед своим секретарем.
 - Вообще-то я склонен думать, что это приказ, - добавил он.




 IX


 Ришар Валанс опустил телефонную трубку на плечо. И закрыл глаза, слушая, как где-то далеко потрескивает голос Поля.
 - Сегодня утром я высказался достаточно ясно, Поль, - произнес он. - Вы надеетесь, что заставите меня передумать?
 - Это приказ министра, Валанс.
 - Передайте ему, чтобы катился ко всем чертям. Мне приказывать нельзя.
 Пальцы Поля судорожно вцепились в трубку. Он чувствовал, что Ришар Валанс слушает его невнимательно. Очевидно, в этот момент юрист занят чем-то другим - читает газету или отвечает на письмо. Спорить с Валансом было тяжелым испытанием. Но разговор по телефону имел свое преимущество: не приходилось выдерживать его взгляд.
 Поль разглядывал потолок в кабинете.
 - Это ошибка, Валанс. Большая ошибка. Вы нарываетесь на такую жуткую неприятность, какой у вас еще не бывало.
 На другом конце провода раздалось ироническое восклицание. Даже вдали от Милана было понятно, что надавить на Ришара Валанса не удалось. Полю вспомнились мухи, которые с жужжанием вьются вокруг черного быка, недалеко от его дома в Испании. Он знал, что такая ассоциация не слишком оригинальна, но ничего не мог с собой поделать: всякий раз, когда он вот так разговаривал с Валансом, ему вспоминалась эта картина: мухи и черный бык. И наоборот, всякий раз, когда он оказывался в Испании и видел этого черного быка, ему вспоминался Валанс и он ничего не мог с собой поделать. Быка зовут Эстебан. Поль обожает этого быка, и ему страшно подумать о том, что бык умрет раньше. Чтобы расшевелить Эстебана, мух должно быть очень много, и они должны быть очень назойливыми. Тогда, возможно, через час могучий бык сдвинется с места. Тяжеловесная громада его тела внушает робость. Выступающие позвонки прочерчивают линию спины, так и хочется провести по ним пальцем и посмотреть, что будет. И уже протягиваешь руку, но тут изгиб его спины или движение рогатой головы заставляют тебя отступить. Вот и Валанс заставляет тебя отступить.
 - Если вы сейчас же не согласитесь взяться за это дело, Валанс, ваша песенка спета. Валюбер высказался на этот счет вполне определенно.
 - Не утомляйте меня такими разговорами, Поль, я сумею выкрутиться. Это не первое задание, от которого я отказываюсь.
 - Валюбер намерен возложить на меня ответственность за ваш отказ. Вы загубите не только вашу, но и мою карьеру.
 Валанс коротко рассмеялся.
 - А раз так, я имею право узнать причину, - продолжал Поль. - Почему вы отказываетесь от задания?
 Поль стиснул зубы. Спрашивать Ришара Валанса вот так, напрямую, у них было не принято. Валанс мог ответить на вопрос, а мог решить никогда больше с тобой не встречаться: это зависело от обстоятельств. От каких именно, никто до сих пор не понял. Сейчас он ничего не отвечал, только дышал в трубку.
 - Только две причины могут помешать вам взяться за это расследование, - сказал Поль. - Во-первых, ваша смерть. Вы мертвы, Валанс?
 - Кажется, нет.
 - Во-вторых, личная заинтересованность.
 - Тут вы попали в точку. Я знал убитого.
 - Примите мои соболезнования. Это был ваш друг?
 - Нет. Мы были знакомы очень давно, с тех пор прошло по меньшей мере лет восемнадцать.
 - Восемнадцать лет? И это вы называете «знать убитого»? А его сын? А жена? Вы знали также и его семью?
 - Его жену я видел. Насколько я помню, это яркое воплощение «вечной женственности». Я не знал, что у него есть сын. Вся суть в том, Поль, что я не хочу расследовать смерть Анри Валюбера. Мне это неприятно. И на сей раз я намерен придерживаться буквы закона: нельзя браться за расследование уголовного дела, если ты знаком с одним из его фигурантов, пусть и едва-едва знаком. Это вопрос деонтологии, так и доложите министру.
 - Ваши доводы не выдерживают критики, Валанс.
 - Поль, я прекращаю разговор, у меня много работы. Возьмитесь сами за это расследование, у вас прекрасно получится.
 - Нет. Этим должны заняться вы, и никто больше.
 Валанс засмеялся.
 - Вы трус, Валанс. Готовы воспользоваться любым предлогом, чтобы отвертеться от задания, а все потому, что боитесь его провалить: ведь вы уже много лет не соприкасались с реальными преступлениями, реальным кровопролитием, вы вышли из игры, занялись теорией и производите целые горы бумаг, не склеенных кровью. Еще бы, теперь она вас пугает, потому что вы не тот, кем были раньше.
 - А вы мерзавец, Поль, и к тому же дурак.
 Затем Валанс на секунду умолк. Поль старался думать об Эстебане.
 - Когда отходит ближайший поезд на Рим?
 - Через сорок пять минут.
 - Скажите министру, что я еду. Что я вернусь самое позднее через две недели с отчетом о завершенном расследовании. Что я вернусь с чемоданом, полным крови, кишок и слез, и вывалю содержимое чемодана на ваши письменные столы, и этого содержимого будет достаточно, чтобы вас обоих стошнило.
 - Желаю удачи, Валанс.
 Когда Поль положил трубку, руки у него немного дрожали: не столько потому, что он сумел расшевелить Ришара Валанса, сколько потому, что разговор получился грубый. Этот парень всегда привлекал его и одновременно отталкивал. Полю удалось отправить его в Рим. Теперь оставалось только дожидаться этого чемодана с кишками. Валанс был человеком со вкусом, кишки ему не нравились. Поль не хотел бы сейчас оказаться на его месте.




 X


 К полудню инспектору Руджери пришлось освободить Клавдия Валюбера и двух его друзей по просьбе итальянского правительства. Тем временем инспектор твердо решил отравить жизнь французу, которого прислали из Милана, чтобы помешать ему работать. Когда им удастся выявить какую-нибудь погрешность в расследовании, они сразу же все развалят и будут говорить, что никаких зацепок не найдено, что жертву убили по ошибке и убийцы наверняка собирались отомстить кому-то другому. А еще они скажут, что итальянская полиция не сумела разобраться в случившемся и с таким же успехом дело можно было бы закрыть.
 Но человек, вошедший в кабинет инспектора, вовсе не походил на жалкого типа, с которым тот мечтал померяться силами. Широкое бледное лицо, густые черные волосы, массивная фигура и взгляд, приковывающий внимание, - Руджери не нашел в этом взгляде ничего подозрительного. А раз так, инспектор посчитал, что должен несколько изменить свое отношение к этому типу. Не исключено, что появится возможность по-честному договориться с ним о сотрудничестве.
 - Какие у вас улики против Клавдия Валюбера? - спросил Валанс после того, как Руджери усадил его в кресло напротив себя.
 Руджери сделал кислую гримасу:
 - Вообще-то никаких. Просто он оказался не в том месте и не в то время.
 - Сколько лет молодому человеку?
 - Двадцать шесть. Известно, что он побаивался отца. Теперь-то, конечно, он рыдает и скорбит. Но на самом деле отец сильно осложнял ему жизнь. Клавдий Валюбер учится в здешней Французской школе уже почти два года, но пока что не выдерживает никакого сравнения с отцом, который учился там двадцать лет назад и, по слухам, оставил у всех неизгладимое впечатление. Похоже, Анри Валюбер постоянно унижал сына, добиваясь от него лучших результатов. С тех пор как парень живет в Риме, он уже много раз попадал в неприятные истории. Ночные скандалы, пьянство за рулем, проблемы с девушками. Но Валюбер-старший не должен был об этом знать.
 - Это все о Клавдии?
 - Да.
 - А его друзья? Те, что увели его с площади в тот вечер, когда произошло убийство?
 - Они очень привязаны к нему, даже поехали вместе с ним в Рим. Между этими троими сложились особые отношения, несколько необычная дружба, если мне будет позволено так сказать.
 - Возраст и социальный статус?
 - Тибо Лескалю, по прозвищу Тиберий, двадцать семь лет. Давиду Лармье, по прозвищу Нерон, двадцать девять. Ни тот, ни другой не зачислены во Французскую школу. Они приехали за компанию с Клавдием, учатся как вольнослушатели и живут вдвоем на одну университетскую стипендию. Оба, как мне сказали, блестящие студенты.
 - Монсиньор Лоренцо Вителли?
 - Мы поручили ему вести ту часть расследования, которая затрагивает Ватикан. Действовать в Ватикане напрямую для нас сложно. А он там свой человек и будет наблюдать за происходящим изнутри, нам это просто необходимо. Мы дали ему понять, насколько серьезно положение Клавдия Валюбера, и он согласился нам помочь.
 - Как он познакомился с Анри Валюбером?
 - Монсиньор Вителли - друг детства, почти что брат Лауры, жены Валюбера. Она их и познакомила - это было в Риме, двадцать лет назад. Когда Валюбер отправил сына во Французскую школу, он, естественно, попросил Лоренцо Вителли, видного эрудита, помочь его мальчику. А кто берет Клавдия Валюбера, заодно берет Тиберия и Нерона. Они поставляются в комплекте. Мне показалось, что епископ проникся уважением к этим троим. Странно все-таки: он священник, а у этих ребят есть некоторые специфические особенности.
 - А есть ли у этих специфических парней надежное алиби?
 - В том-то и дело, что нет. Не в их привычках смотреть на часы, когда они веселятся на празднике. Вспомнить, где они были в определенное время дня, они тоже не могут. Люди такого склада не планируют свою жизнь заранее.
 - Понимаю. А у епископа алиби есть?
 - Месье Валанс, монсиньор не нуждается в алиби.
 - Сначала ответьте на вопрос.
 - Тоже нет.
 - Отлично. Что он делал вчера вечером?
 - Работал допоздна у себя дома, в небольшом римском палаццо, где кроме него живут еще четверо его коллег. Остальные прелаты рано легли спать. Тиберий разбудил его утром, чтобы рассказать о случившемся и попросить принести нам письмо, которое прислал ему Анри Валюбер.
 - Значит, у всех четверых нет алиби. Это красноречиво свидетельствует об их невиновности, ведь когда человек замышляет подобное преступление, он заранее запасается солидными и убедительными доказательствами в свою пользу. У всех известных мне убийц, которым хватило хладнокровия приготовить и применить яд, было железное алиби. Вот их нам и следует искать - людей с солидным и убедительным алиби. Что еще?
 - Мы известили о случившемся мадам Лауру Валюбер. Сегодня вечером она прибудет в Рим на опознание. Ее пасынку это испытание было бы не по силам. Она вызвалась сделать это за него. Вас интересует ее алиби?
 - А должно интересовать?
 Руджери пожал плечами:
 - Ну, все же это жена убитого. Но алиби у нее… солидное и убедительное. Вчера вечером она была в своем загородном доме под Парижем, то есть в двух тысячах километрах от Рима. Она читала до глубокой ночи, это подтверждает привратница, которая сегодня разбудила ее в полдень. Там нет телефона, и нам понадобилось время, чтобы связаться с ней. Никто не знал, что она уехала за город. Известие о смерти мужа она восприняла не особенно тяжело, но и не слишком легко. Скажем так: в моей практике бывали случаи, когда это воспринималось гораздо легче.
 - Это еще ни о чем не говорит.
 - Клавдий Валюбер ждет приезда мачехи как манны небесной, - с улыбкой добавил Руджери. - Все трое, похоже, в восторге от нее, обсуждают ее друг с другом. Что вы об этом скажете? Занятно, правда?
 Валанс быстро поднял глаза, и Руджери, сам не зная почему, опустил свои.
 - Мне все равно, - пробурчал он, когда Валанс встал, собираясь уходить. - Ваша задача - все сгладить и замазать, вот чего вы добиваетесь с вашим министром. Но меня это не касается. Я буду выполнять свой долг.
 - Что вы имеете в виду?
 - Если молодой Валюбер виновен, я так или иначе сделаю это достоянием гласности. Я не люблю убийц.
 - А он убийца?
 - Очень похоже, что да.
 - Такое впечатление, что у нас с вами разные методы работы.
 - Защищать убийц - не метод работы, месье Валанс. Это жизненная позиция.
 - И это будет моей жизненной позицией, месье Руджери, если дело того стоит.




 XI


 Дойдя до стен Ватикана, Ришар Валюбер остановился, чтобы позвонить.
 - Инспектор Руджери? Мне нужна информация: высокий молодой человек, темноволосый, с очень крупными чертами лица, широкоплечий, изысканно одет, ходит, заложив руки за спину, - кто бы это мог быть, по-вашему?
 - В черном пиджаке?
 - Да.
 - С золотой серьгой в виде колечка?
 - Возможно.
 - Это Тибо Лескаль, по прозвищу Тиберий.
 - Ну так имейте в виду, что этот император идет за мной следом с той минуты, как я вышел из полицейского участка.
 - Вы уверены?
 - Успокойтесь, Руджери. Он, безусловно, следит за мной, но ничуть не пытается это скрыть, скорее наоборот. Похоже, он так развлекается.
 - Понятно.
 - Вот и хорошо, Руджери, раз вам понятно, вы потом все объясните мне. Увидимся позже.
 - Куда вы направляетесь, месье Валанс?
 - Собираюсь посетить монсиньора Лоренцо Вителли. У меня не так много времени, чтобы тратить его зря, и я надеюсь застать епископа на рабочем месте даже в воскресенье. Хочу начать с фигуранта, в каком-то смысле находящегося вне арены борьбы.
 - Лучше бы вам сразу броситься в центр событий.
 - Туда, где кровоточит рана? Это я всегда успею. Если вы погонитесь за зверем, он ускользнет от вас; но устройте на него облаву, и он легко попадется вам в руки. Это известный прием.
 Раздосадованный Руджери положил трубку. Валанс был не против сотрудничать с ним, говорил, куда пойдет и что собирается делать, но сердечности в нем было не больше, чем в каменной глыбе. Руджери, любивший долгие разговоры в часы досуга, с развернутой аргументацией и логическим обоснованием различных версий, в общем, все, чем радует нас беседа, догадывался, что ему трудно будет общаться с этим человеком, который предпочитает лаконизм в мыслях и в движениях.
 Ришар Валанс не ошибся: епископ был на работе и согласился принять его в своем кабинете. Пожимая руку Лоренцо Вителли, Валанс улыбнулся ему. Валанс мало кому улыбался, но этот рослый священник ему нравился. В голове у него пронеслась мысль, что, если бы он был молод и у него было бы неспокойно на душе, он, возможно, захотел бы, чтобы такой человек помог ему. Валанс смотрел, как епископ снова усаживается за письменный стол. Его движения были медлительны, а в манерах отсутствовала та профессиональная вкрадчивость, которая иногда встречается у юристов, врачей и священников и которая может оказаться скорее отталкивающей, нежели умиротворяющей. Его тело не слилось воедино с сутаной, и на него было приятно смотреть. Значит, вот он какой, друг детства и юности Лауры Делорм, в замужестве Валюбер.
 - Меня предупредили о том, что вы прибыли в Рим с миссией особого рода, - начал Лоренцо Вителли. - Зная, какое положение занимает Анри - вернее, его брат, - я ожидал чего-то подобного. Полагаю, Эдуар Валюбер хочет во что бы то ни стало замять дело?
 - Могли бы сказать точнее: замять любой ценой. Под угрозой его министерский портфель, а заодно и репутация всего кабинета.
 - Вы уже наверняка знаете об этом больше меня. Не будет ли с моей стороны нескромностью, если я спрошу, как дела у Клавдия Валюбера?
 - Он временно освобожден из-под стражи, но с обязательством являться в полицию по первому требованию и не покидать Рима.
 - Как все трое держались на допросах?
 - Понятия не имею. Вы за них волнуетесь?
 Епископ помолчал несколько секунд.
 - Верно, - произнес он наконец, медленно поворачиваясь лицом к Валансу. - Возможно, вы этого не поймете, но получилось так, что эти трое мне не безразличны. И я волнуюсь, потому что они совершенно непредсказуемы. Могут вдруг выкинуть что угодно. И полиция, разумеется, будет от этого не в восторге. Но скажите, чего, в сущности, вы ждете от меня?
 - Расскажите мне о них. Инспектор Руджери находит странным, что такой человек, как вы, оказывает им покровительство.
 Лоренцо Вителли улыбнулся:
 - А вы?
 - А я ничего не могу сказать.
 - Они занятные. Особенно все вместе. У них своего рода тройственный союз, в смысл которого хочется вникнуть. К Клавдию, - продолжал он, вставая, - привязаться труднее, чем к остальным. Два года назад, когда Анри, можно сказать, поручил мне сына, я смотрел на него с предубеждением. Меня раздражала внезапно вспыхивающая в нем агрессивность. Потом я разглядел его получше и оценил по достоинству. Когда его лихорадочное возбуждение утихает, он становится на редкость обаятельным. При первой встрече он производит на вас неприятное впечатление, но постепенно вы распознаёте в нем искреннее, трогательное существо. Вы понимаете? Отношения с отцом у него были непростые. Узнав, что Анри приезжает в Рим, он два дня не находил себе места. В полиции вам, вероятно, уже сказали, что Клавдий наделал здесь шуму. Однако ему не по силам причинить кому-либо зло, и в каком-то смысле я жалею об этом. Когда я взял Клавдия, то в придачу к нему волей-неволей должен был взять еще две посылки, прибывшие в его багаже, - Тиберия и Нерона, или Лескаля и Лармье, если вам так больше нравится. Нерон - аморальный, неуравновешенный тип, способный на необъяснимые, шокирующие поступки. Признаюсь, мне даже доставляло удовольствие наблюдать за тем, как он живет, хотя, по совести, не следовало бы. Тиберий, бесспорно, самый одаренный из троих. У него выдающийся ум, и ему я помогаю в учебе больше, чем остальным, хотя он-то как раз нуждается в этом меньше. Все это должно было бы сделать его неприятным, а получается наоборот. Он излучает такую невозмутимую, царственную невинность, какую я редко встречал в своей жизни. Но надо видеть их втроем. Только так они предстают во всем блеске. Что вы думаете об этой характеристике?
 - Достаточно лестная.
 - У меня есть оправдание. Они необычайно преданы друг другу.
 - До такой степени, чтобы в порядке взаимопомощи совершить убийство?
 - Теоретически - да. Но на деле - нет. Если это не так, значит, я совершенно не разбираюсь в людях и мою сутану можно выкинуть на помойку.
 - Инспектор Руджери не склонен доверять Клавдию Валюберу.
 - Знаю. Но я не склонен доверять недоверию полиции. А вы что думаете о Клавдии?
 - Я уже думаю о кое-чем другом. А как насчет этого наброска Микеланджело?
 Епископ снова сел за стол.
 - Возможно, Анри действительно что-то обнаружил, - сказал он. - Если по правде, я в этом почти уверен. Вчера утром он вел себя как человек, владеющий настолько важной информацией, что ему трудно держать ее при себе. У тех, кто обычно приходит ко мне, такое состояние очень быстро заканчивается исповедью, причем я заранее с точностью могу определить момент, когда это произойдет. Но только не у Анри. Этот человек всегда стремился все делать сам. И в результате не сообщил мне ничего конкретного, только безотчетно дал почувствовать, что находится в состоянии, когда исповедь неизбежна.
 - Кто заведует отделом архивов в вашей библиотеке?
 - В принципе - Мартерелли. Но он постоянно в разъездах, а замещает его Мария Верди, которой помогает референт Прицци. Она работает в библиотеке с незапамятных времен, по меньшей мере лет тридцать, а может, и все двести пятьдесят:
 - Она справляется с работой?
 - Она всегда на месте и чрезвычайно благочестива, - со вздохом ответил Лоренцо Вителли, - еще не бывало повода в чем-либо ее упрекнуть.
 - Очень унылая?
 - В высшей степени.
 - Вы словно бы о чем-то задумались.
 - Возможно.
 - О чем же?
 Епископ поморщился. По ходу расследования он оказался в новой для себя роли доносчика, и это начинало его угнетать.
 - Если вы хотите помочь Клавдию Валюберу… - подбодрил его Валанс.
 - Знаю, знаю, - с досадой ответил Вителли. - Но это не всегда легко дается, представьте себе.
 Валанс помолчал, ожидая, когда Вителли решится заговорить.
 - Прекрасно, - произнес епископ чуть взволнованным голосом. - Я скажу вам, о чем подумал. Давайте начистоту: я сообщу вам сведения, которые утром утаил от полиции, потому что вы здесь с неофициальной миссией. Если это приведет вас к чему-то существенному, можете поделиться вашими открытиями с Руджери. В противном случае вы забудете о том, что слышали, а я, с моей стороны, постараюсь найти оправдание собственной подозрительности. Вы меня понимаете? Сможем мы с вами во время расследования соблюдать такой уговор?
 - Согласен, - сказал Валанс.
 - Ладно. Около двенадцати, перед тем как распрощаться со мной, Анри попросил разрешения позвонить. Я хотел было выйти, но он, со своей всегдашней нетерпеливостью, набрал номер при мне. Он позвонил одному из наших давних общих друзей, который в Риме занимается тем же, чем Анри занимается в Париже: издает книги по искусству.
 - Как его имя?
 - Пьетро Бальди. Когда он был помоложе, то мог очаровать кого угодно, но деньги не пошли ему на пользу. Он не отличается… особым умом, сам это понимает и пытается компенсировать свой недостаток разными способами, иногда приятными, а иногда не очень. Пьетро - свой человек в библиотеке, он ходит сюда запросто уже лет двадцать.
 Лоренцо Вителли говорил, все больше понижая голос. Наверно, ему стыдно, подумал Валанс.
 - Но это еще не всё, - сказал Валанс.
 - Верно, - вздохнул епископ. - После ухода Анри я несколько встревожился и стал тщательно, страница за страницей, просматривать последние публикации Пьетро Бальди.
 Вителли поднялся с места, достал с полки книгу, перелистал ее и, раскрыв, положил на стол перед Валансом.
 - Взгляните сами, - сказал он.
 - Что я должен увидеть?
 - Вот этот маленький эскиз Бернини, слева. «Частное собрание. Владелец неизвестен». У меня впечатление, что я уже где-то видел этот эскиз. Мне даже кажется, что он попадался мне здесь, в Ватиканке, пятнадцать лет назад, когда я писал книгу о барокко. Но я в этом не уверен, понимаете, отнюдь не уверен.
 - А какой ему был интерес публиковать краденый рисунок?
 - Между издательствами, выпускающими литературу по искусству, существует безжалостная конкуренция. Бальди сделал себе имя благодаря случайным находкам, ранее неизвестным произведениям, содержательным примечаниям к публикации. Это приносит ему доход. Теперь вам понятно? Это крайне неприятная история. Вот почему мне неловко участвовать в вашем расследовании.
 - Не будем забывать о трех «императорах». Ведь вам хотелось бы вывести их из-под удара.
 Епископ улыбнулся:
 - Да, об этих троих нельзя забывать, но нельзя забывать и о Ватиканке. Всем, кто много лет посещал эту достопочтенную библиотеку, нестерпима сама мысль о том, что ее потаенные сокровища тают день ото дня. Это как если бы вам распороли ваш собственный живот. Ватиканка - это как болезнь. Обратитесь к Марии Верди, и вам все станет ясно. Но не надо сидеть с ней подолгу, а то вы умрете от скуки.




 XII


 Когда Ришар Валанс дошел до дверей отеля, он все еще улыбался. В Рим он прибыл утром, но до сих пор не успел разобрать вещи. Из своего номера он позвонил коллеге в канцелярию министра. Растянувшись на кровати, он с тоской ждал, когда из трубки послышится ровный голос Поля. Тот наверняка был в отличном настроении: ведь нагоняй от начальника ему уже не грозил.
 - Это Валанс. Как там министр, успокоился?
 - Все нормально, - ответил Поль. - А что у вас?
 - Спросите министра от моего имени, как он провел вчерашний вечер.
 - Вы что, рехнулись, Валанс? Это так-то вы все улаживаете?
 - Он же брат убитого, разве нет? Вдобавок, как я понимаю, Анри оставил брату немаленькое наследство. Эдуару Валюберу не приходилось в последнее время запускать руку в карман государства? Нет ли у него сейчас срочной нужды в деньгах? Не подделывал ли он финансовые документы? Где он был вчера вечером?
 - Валанс, - завопил Поль, - вас же послали развалить дело!
 - Знаю, знаю. И тем не менее я сам буду решать, что мне делать.
 - Перестаньте, Валанс! Кто-нибудь может подслушать этот идиотский разговор!
 Ришар Валанс рассмеялся.
 - Вы издеваетесь надо мной и получаете от этого удовольствие, да, Валанс?
 - Да, Поль.
 - А его супруга, пресловутое «воплощение вечной женственности»? Она уже в Риме? Вы с ней виделись? Что она чувствует после того, как избавилась от мужа? Вы хоть знаете, что она чуть не каждый месяц устраивала себе прогулку в Италию?
 - Выбросьте из головы эту женщину, Поль, - сказал Валанс. - И повторяю: допросите министра, - добавил он перед тем, как повесить трубку.
 Потом улегся поудобнее и закрыл глаза. Он еще успеет нанести визит этому издателю, Пьетро Бальди. У него создалось впечатление, что это ложный след. Но пойти туда нужно. От всего этого у него уже стало понемногу накапливаться раздражение. Он решил, что позволит себе полчаса вздремнуть.




 XIII


 Тиберий поднялся по лестнице быстрее, чем делал это обычно. Клавдий и Нерон ждали его. Время было позднее, они еще не ели, но, судя по их виду, порядком напились. Тиберий захлопнул дверь, схватил две бутылки и разбил их о подоконник открытого окна.
 - Сейчас не время пить, придурки, - сказал он.
 - Мог бы разбить аккуратнее, - заметил Нерон. - Ну да ладно. Новости есть?
 Тиберий уселся на корточки возле Клавдия и положил руку ему на плечо.
 - А он? - спросил Тиберий. - Как он?
 - Пьян в стельку, - ответил Нерон.
 - Ну-ка покажи физиономию, - скомандовал Тиберий.
 Клавдий повернулся к нему лицом. Тиберий всмотрелся в него и сделал недовольную гримасу.
 - Весь день проплакал, да?
 - Ему жалко папочку, - без выражения произнес Нерон.
 - А ты, - закричал Тиберий, - ты не нашел ничего лучше, чем опрокидывать ему в глотку вино, чтобы ему стало еще грустнее! Это все, что ты смог придумать?
 Нерон бессильно развел руками:
 - Знаешь, он это проделал сам, без моей помощи.
 - Но ты сегодня сделал хоть что-нибудь полезное? Сделал то, о чем мы договаривались?
 - Безусловно, Тиберий. Я принял унизительное обличье праздного легионера, который забредает то в одну таверну, то в другую. Шел по пятам за моими жертвами то по одной улице, то по другой. И при моей дородности все же ухитрился остаться незамеченным.
 - И что ты выяснил?
 - Я выяснил, что по приказу Руджери двое полицейских двинулись в направлении Ватикана, и больше ничего не произошло. А ты проследил за специальным посланником?
 - Да. Пока нам не о чем особенно волноваться. Но учти, этот тип на вид смышленый. Очень смышленый.
 - Очень? - спросил Клавдий.
 - Очень.
 - Можешь его описать?
 Тиберий пожал плечами.
 - Ну, знаете, такой несгибаемый, - сказал он, - как вам объяснить… Я не сильно разбираюсь в этих несгибаемых. Лет сорок пять - пятьдесят. Наверняка опасный. Не знаю, сколько мы продержимся, если он возьмется за нас. Но по идее этот тип приехал не для того, чтобы дать делу ход, а для того, чтобы спустить его на тормозах. Клавдий, ты знаешь, что мы с тобой сейчас сделаем?
 - Не знаю, - пробормотал Клавдий. - Стоит мне заговорить, как у меня льются слезы. Что вы со мной сейчас сделаете?
 - Будем откармливать, чтобы поправился, - предложил Нерон.
 Тиберий пальцем отодвинул мокрые пряди волос, прилипшие ко лбу Клавдия.
 - Мы тебя поднимем, наведем на тебя лоск и отправимся за Лаурой.
 - Лаура… а ведь верно. Она приезжает…
 - Вставай, император. Поправь пиджак. Через час она будет здесь и, конечно, ты будешь ей нужен.
 - Это точно, - согласился Нерон.
 Клавдий посмотрелся в зеркало, вытер лицо, затянул галстук:
 - Тиберий, могу я пойти туда один, в смысле - могу пойти туда без тебя?
 - Недаром же он император, - сказал Нерон, с улыбкой глядя на Тиберия. - Умеет применять запрещенные приемы, чтобы устранить соперников и уничтожить заговорщиков.
 - В жизни заговорщиков порой случаются неприятности, - ответил Тиберий, укладываясь на кровать. - Ну, иди, Клавдий. Отправляйся туда один. Ты очень красивый. У тебя блестят глаза, ты очень красивый.
 Когда дверь за Клавдием захлопнулась, Тиберий приподнялся, опершись на локоть:
 - Скажи, Нерон, он сильно плакал?
 - Ревмя ревел.
 - Что ты обо всем этом думаешь?
 - Мне это по душе.
 - То есть как - по душе?
 - Ты мог бы и сам догадаться, Тиберий. Эта трагическая сумятица меня завораживает, и я ничего не могу с собой поделать. Ты даже не можешь себе представить, какое удовольствие я от всего этого получаю.
 - Неудивительно. Чего еще можно было от тебя ожидать?
 - Я же не нарочно. Просто я так устроен. Знаешь, в эту минуту мне хочется зааплодировать.
 - Постарайся взять себя в руки.
 - Слишком поздно, - прошептал Нерон. - У цикуты такой волокнистый стебель, усеянный красными пятнышками. Все-таки это потрясающе, что ни говори.




 XIV


 В дверь номера Ришара Валанса постучал служащий отеля.
 - С вами хочет встретиться инспектор Руджери, - сказал он. - Инспектор ждет вас внизу, у стойки портье.
 - В такое позднее время? Он пришел один? - спросил Валанс.
 - Нет, синьор. С ним еще двое полицейских.
 Валанс нахмурился и надел пиджак. Руджери должен усвоить: если он решил отдохнуть, а кто-то нарушает его покой, ему это не нравится.
 Он быстрым шагом подошел к Руджери и, не говоря ни слова, пожал ему руку.
 - Я подумал, что вам захочется пойти со мной, - сказал Руджери.
 Валанс поднял бровь, как бы спрашивая: «Пойти куда?»
 - В отель «Гарибальди». Мадам Лаура Валюбер уже там и ждет нас. Она приехала на опознание, и чем раньше мы проведем эту процедуру, тем будет лучше. Вы идете?
 - Нет.
 Руджери посмотрел на непроницаемое лицо Валанса. Тот стоял скрестив на груди руки, и вид у него был не слишком приветливый.
 - Я предположил, что вам было бы интересно взглянуть на ее первую реакцию, - продолжал Руджери.
 - Вы ошиблись. В любом случае я знаю, что вы мне расскажете об этом во всех подробностях. Не так ли? - спросил он, протягивая руку инспектору.
 На то, чтобы избавиться от полицейских, у Валанса ушло всего три минуты, но тем не менее он чувствовал себя раздраженным и выбитым из колеи. Он поужинал в номере, одновременно пытаясь работать. Кончилось это тем, что он вдруг встал и вышел пройтись.
 Руджери, конечно, был прав. Он должен был пойти с ними в морг. Должен был внимательно отследить реакцию вдовы и сразу дать указания, о чем надо умалчивать в ее присутствии. Вместо этого он отказался идти, никому не объяснив причину отказа. То есть, по сути, не нашел никакого объяснения. Весьма недовольный этим, Ришар Валанс решил как можно быстрее добраться до отеля «Гарибальди». Хотя нет, это глупо. Наверняка мадам Валюбер и полицейские давно уже уехали из отеля. Наверняка они сейчас в морге. Пожалуй, он успеет присоединиться к Руджери. Не стоит подыскивать оправдания тому, как он себя вел. Он с давних пор утратил эту привычку - подыскивать себе оправдания. Валанс поймал такси.
 Руджери наблюдал за Лаурой Валюбер, пока снимали простыню, покрывавшую тело ее мужа. Он уже видел покойника и знал, что тот лежит с открытым ртом и выдержать это зрелище нелегко. Лауре Валюбер предложили сесть, но она отказалась. Стояла, прижав руки к туловищу, нагнув голову, всеми силами стараясь сдержаться. Руджери позволил ей закурить, хотя здесь это было строго запрещено. Но он не решился остановить ее. Он внимательно всматривался в ее профиль, открывавшийся в те мгновения, когда она откидывала волосы назад, видел во всем ее облике какую-то волнующую решимость и ждал приступа слабости, который заставит ее разомкнуть плотно сжатые губы и стиснутые зубы. Вообще-то он не нашелся, что ей сказать. И не сказал ничего, кроме банальностей. Если по правде, он чувствовал, что Лаура Валюбер произвела на него впечатление.
 Она вгляделась в лицо умершего и отвернулась.
 - Без сомнения, это он, - мрачно сказала она. - Мы здесь закончили?
 Она бросила сигарету на пол, раздавила каблуком и достала еще одну. Руджери опять позволил ей закурить.
 - Да, закончили. Можете вернуться в отель, - сказал он. - Что дальше, мы скажем завтра. Машина ждет вас во дворе.
 Руджери недовольно покачал головой. «Машина ждет вас во дворе» - вот и все, что он сумел сказать. Как будто машина могла ждать ее прямо здесь!
 Она кивнула ему на прощание и вышла из морга широкими неуверенными шагами.
 Оставшись один, Руджери машинально натянул простыню на голову покойника. Надо признать, Лаура Валюбер задела его за живое. И причина вовсе не в том, что она вдова, что она испытала потрясение, а в каком-то необычном обаянии ее внешности и манере держаться. Ему хотелось бы утешить ее, тронуть за плечо, как он нередко делал в подобных обстоятельствах, чисто автоматически. Руджери любил выразительные жесты, а еще больше - жесты картинные. Но сегодня он ни за какие блага в мире не отважился бы даже на самый неприметный жест. Клавдий, Тиберий и Нерон, ожидавшие приезда этой женщины как манны небесной. Сегодня, на вокзале, смятение на лице Клавдия, его рыдания, рука Лауры, гладившая его по голове, слова, которые она ему прошептала. «Мы с тобой тут как два придурка, верно, малыш, что они сделали с твоим папой!» Наверно, она сказала что-то в этом роде. Ну конечно. Теперь он понимал, почему они ждали ее приезда с таким лихорадочным нетерпением. Вполне возможно, что Анри Валюбера убили из-за украденного эскиза Микеланджело, но, с другой стороны, его жена наверняка пробудила не одну безумную страсть, и это тоже надо было учитывать. За свою жизнь инспектор Руджери успел кое-что узнать о безумных страстях и теперь испытывал к ним известную слабость, но вместе с тем они вызывали у него легкую тошноту.
 В тишине хлопнула дверь, и Руджери поднял голову. По залу к нему шел Ришар Валанс. Стены и пол в зале были выложены кафелем, и каждый звук получался гулким.
 - Вы опоздали, - сказал Руджери. - Она только что уехала в отель.
 - Ее реакция?
 - Твердость и некоторый испуг. Тело напряжено, равновесие временами нарушается, дрожащие пальцы и губы, хриплый голос, две сигареты. Ни в коем случае не вызов, просто усилие, чтобы не потерять выдержку. Она была очень красива.
 - Разве это важно? - сухо спросил Валанс.
 - На мой взгляд, это чрезвычайно важно, - резко ответил Руджери.
 - Правда?
 Валанс откинул простыню. Смотреть на лицо убитого было нелегко.
 - Некоторые мужики наверняка рехнулись из-за нее, - сказал Руджери.
 - И что?
 - А то, что они способны убить.
 Валанс пожал плечами. Руджери молча наблюдал за ним.
 - В чем дело, Руджери? Хотите посмотреть, не проберет ли и меня дрожь от этого жуткого зрелища? Что вы надеетесь таким образом узнать? Если вам интересно - вот она, моя рука. Глазейте на нее, сколько хотите…
 - Прошу вас, не надо, месье Валанс. Не будем играть друг с другом в такие игры. В вашей стойкости никто не сомневается.
 - Это ошибка, Руджери. Я равнодушен, и только. А что касается Лауры Валюбер, то для нас не имеет значения, дрожали у нее пальцы или нет: если да, это лишь показывает, что она не осталась равнодушна к увиденному. Но не надо путать эмоциональность с уязвимостью, а уязвимость - с невиновностью. Вы понимаете, Руджери? Бывает, и волки дрожат.
 - Зачем вы все это говорите?
 - Для порядка, а еще потому, что за несколько минут, которые вы провели рядом, не сказав друг другу ни слова, она вас уже одурманила. Я хочу предостеречь вас от вас самого, вот и все. Речь идет об убийстве. Вечная женственность тут ни при чем.
 - Она была во Франции, - сказал Руджери, и голос его стал жестким.
 Не хватало еще, чтобы этот тип, только сегодня утром сошедший с поезда, учил его бдительности и правилам поведения полицейских с воплощениями вечной женственности.
 - Знаю, знаю, - улыбнулся Валанс. - Успокойтесь, я рассуждал чисто теоретически. А заодно проверил на практике, насколько самолюбивыми бывают полицейские инспекторы.
 - Может быть, закончим на сегодня?
 - Еще два слова. У меня есть основания подозревать, что некоторые неизвестные эскизы попали к римскому издателю, не буду называть его фамилию, постоянному посетителю Ватиканской библиотеки. Сегодня я заходил к нему. Это очень полный мужчина, довольно-таки демонической наружности. Но я совершенно не представляю, чтобы он лично решился на такое рискованное дело, как кража из Ватиканки. Рисунок, который меня интересовал, был приобретен легально у владельца одного частного собрания. Он представил мне доказательство. На всякий случай эту историю надо запомнить, но у меня ощущение, что это ложный след. Такое дело, как кража манускрипта, не под силу очень полному мужчине.
 - Как вы можете говорить такие вещи? Это же бессмыслица.
 - И тем не менее.
 - Вы все еще придерживаетесь версии, что это вор убил Валюбера, опасаясь разоблачения?
 - Пока да. А вы?
 - А я пойду спать.
 Ришар Валанс вернулся в отель пешком: он вдруг почувствовал себя так скверно, что не решился взять такси. Руджери предлагал подвезти, но он отказался. Руджери ему надоел. Этим вечером Рим выглядел невыразимо печальным, и он не понимал почему. В голове у него мелькали какие-то неясные образы, они мучили его, он не мог найти им название и не знал, как от них избавиться. До отеля он дошел очень быстро, почти бегом. Он запыхался, и это как будто пошло ему на пользу. Ложась спать, он уже чувствовал себя лучше. А к утру все прошло.




 XV


 Монсиньор Лоренцо Вителли приехал в Ватикан рано утром. Ночью какая-то мысль не давала ему покоя. В библиотеке еще никого не было, если не считать Марии, которая уже начала расставлять каталожные карточки. Похоже, Мария сегодня была не в форме. Епископ осмотрел стеллажи, затем надолго углубился в записи о выдаче за последние месяцы.
 Вернувшись к себе в кабинет, он позвонил Ришару Валансу. В отеле ему ответили, что синьор Валанс еще не спускался; может быть, надо его разбудить?
 - Нет, - сказал Вителли.
 И тут же пожалел об этом. На часах уже десять: ясное дело, надо было его разбудить. Надо было, но не хотелось. Наверно, это было глупо, но Вителли положил трубку. От Ришара Валанса веяло какой-то опасностью. Правда, Вителли нисколько не боялся этого человека, но и не одобрял его чрезмерной, ничем не оправданной резкости. Однако, несмотря на некоторую неловкость, которую епископ испытывал в присутствии Валанса, тот ему нравился, и даже очень нравился. Особенно его радовало то, что благодаря Валансу он сможет избежать контакта с официальным следствием. Вителли просто не мог себе представить, как он каждый день является в полицию с ежедневным доносом. Другое дело Валанс: с ним это было не так противно. Вчера, на встрече с коллегами, конечно же зашла речь о предполагаемых кражах, и референт Прицци сказал, что в этом деле надо отбросить какие бы то ни было предубеждения, что дать им чрезмерную власть над собой означало бы скатиться к постыдному и гнусному пособничеству, а от этого уже недалеко до притязаний мистического свойства. Слушать референта Прицци всегда было крайне утомительно.
 Вителли удалось связаться с Валансом около одиннадцати. Сможет ли Валанс как можно скорее приехать к нему в Ватикан?
 В тот момент, когда епископ повесил трубку, в кабинет вошел Тиберий.
 - Тиберий, ты все же мог бы постучать, прежде чем входить, - сказал епископ. - Садись. Как там Клавдий?
 На лице Тиберия появилась и застыла выразительная гримаса.
 - Понимаю, - сказал Вителли.
 - Утром я видел его лишь мельком. Думаю, беседа с Лаурой вчера вечером должна была пойти ему на пользу. Вам так не кажется?
 - Иногда плакать вдвоем тяжелее, чем плакать одному. Она остановилась в отеле «Гарибальди», в том же номере, в котором останавливается обычно?
 - По-моему, да.
 - Как ты считаешь, она захочет со мной увидеться, или ей надо какое-то время побыть одной? Честно говоря, я не знаю, что делать.
 - Я иду к ней прямо сейчас. Наверно, она уже покончила с формальностями. Позвоню вам и скажу, какая она сегодня, сдержанная или ласковая. С ней ведь никогда не знаешь заранее.
 - Что это у тебя в руке, Тиберий? - вдруг спросил Вителли и встал с кресла.
 - Ах да. Одна книжечка пятнадцатого века. Чуть не забыл о ней, а ведь ради нее и пришел. Тут есть одно латинское изречение, которое я не понимаю. Вы говорили, что смогли бы…
 - Черт возьми, да ты спятил, Тиберий! Ты совершенно спятил! Гуляешь с инкунабулой под мышкой! Где ты, по-твоему, находишься? Кто тебе позволил вынести это из библиотеки?
 - Мария и референт Прицци, монсиньор. Я им сказал, что зайду к вам, поскольку референт не смог помочь мне с этим латинским изречением. Надо сказать, его непросто перевести.
 - Но это безумие! Ты отдаешь себе отчет, что здесь полным ходом идет полицейское расследование? Да или нет?
 - Как-то не очень верится, - пробурчал Тиберий.
 - Лучше бы тебе в это поверить, чем носиться с каким-то латинским изречением! Я с минуты на минуту жду Ришара Валанса: если он увидит, как ты небрежно размахиваешь инкунабулой, словно это план города, что, по-твоему, он должен подумать? А?
 - Книжка не такая уж редкая, вы это знаете не хуже меня. К тому же я не буду размахивать ею на глазах у всех. Я не идиот.
 - Ошибаешься! Придется мне поговорить с Прицци и Марией Верди. А ты, Тиберий, имей в виду: если ты чувствуешь себя здесь как дома, это одно дело. Но если ты относишься к Ватиканке как к своей личной библиотеке, это уже выходит за рамки дозволенного. Живо верни книгу на место и пришли ко мне Прицци.
 - Я вчера следил за ним весь день, - сказал Тиберий. - Он подозревает Пьетро Бальди, нашего почтенного издателя. Он заходил к нему.
 - О ком ты говоришь, черт возьми?
 - Вы горячитесь, монсиньор.
 - Это ты меня довел! О ком ты говоришь?
 - О Ришаре Валансе. Вчера я следил за ним, а Нерон следил за полицейскими, которых послал Руджери.
 - Что это на вас нашло?
 - Они же нами занимаются, так почему бы нам не заняться ими?
 - Это Нерону пришла в голову такая дурацкая идея?
 - Нет, монсиньор, идея моя.
 - Ты меня просто поражаешь, Тиберий. Сегодня мне некогда с тобой возиться, но мы еще вернемся к этому разговору, можешь мне поверить. Живо верни книгу на место, черт возьми! А с латинским изречением разберемся позже.
 Лоренцо Вителли смотрел, как Тиберий сбегает по ступеням широкой каменной лестницы. Похоже, Тиберий вовсю забавлялся. Но что тут было смешного?
 - У вас проблемы с вашими подопечными, монсиньор?
 Обернувшись, епископ улыбнулся Валансу.
 - Это ведь Тиберий, да? Вы знаете, что вчера он весь день сопровождал меня?
 - Да, - устало проговорил Вителли. - Он мне только что об этом сообщил, и такое впечатление, что он очень собой доволен. Я не понимаю… Право же, это отвратительно.
 - Не расстраивайтесь, монсиньор. Я не возлагаю на вас ответственность за поступки этого юнца. Вы хотели мне что-то сказать?
 - Да, верно. Я сегодня плохо спал. В голове постоянно вертелась одна мысль. Утром я проверял архивы. И заметил, что на полках в глубине, слева, на некоторых папках пыли меньше, чем на остальных. А в книге выдачи нет никаких записей, относящихся к этим папкам. Читатели их никогда не заказывают. Сегодня я их открыл: там материалы разного содержания, все они, или почти все, занесены в опись и представляют собой довольно-таки пеструю картину. Среди этих бумаг можно обнаружить что угодно. У меня такое впечатление, что недавно в них кто-то рылся. Видите ли, месье Валанс, я думаю, что Анри был прав. Похоже, в Ватиканке воруют.
 Валанс размышлял, сложив руки на столе и подперев подбородок кончиками пальцев.
 - У вас есть план библиотеки?
 - Загляните в мой письменный стол. План в этом ящике, перед вами.
 Лоренцо Вителли внимательно смотрел на Ришара Валанса. Епископ не позволил бы себе расспрашивать этого человека, но он явственно видел на его лице печать страдания, пережитого совсем недавно. Еще вчера этого не было. Казалось, Валанс все такой же: бесстрастный, непроницаемый, внушительный. Немигающие глаза все так же излучают свет, вызывая некоторое смущение. Но Вителли не сомневался: он действительно видел на этом лице след мгновенно промелькнувшей догадки. Епископ умел распознавать эту ударную волну в миниатюре, это была его работа, но он не ожидал увидеть подобное у человека вроде Ришара Валанса, на вид такого мощного и неустрашимого, будто созданного для того, чтобы выдерживать удары.
 - В помещении нет двери, кроме той, которую охраняют Мария и три референта?
 - Верно.
 - Но Мария не всегда сидит там?
 - Иногда ее заменяет Мартерелли. Этот человек не от мира сего, он с трудом понимает, что такое деньги. В голове у него только одно - история папства, страсть его жизни. Подозревать его было бы нелепо. Референтов Прицци, Карлиотти и Кордини также можно сбросить со счетов. Я не представляю, что они могли бы выгадать от такой аферы. Они толком не знают, как потратить то, что они зарабатывают. А Мария, как я вам уже сказал, сидит здесь тридцать лет, она прикипела к этому месту, вросла в стены Ватиканки.
 - Туалеты большого читального зала сообщаются с архивным фондом?
 - Нет, не сообщаются. Там нет двери.
 - Но есть небольшое окно?
 Епископ задумался.
 - Да, есть. Оно маленькое, но влезть через него, пожалуй, можно. Но оно находится на высоте четырех метров над землей. Если не взять с собой лестницу, то я не представляю, как…
 - А почему не веревку?
 - Да хоть бы и веревку, это ничего не меняет. Туалеты открыты для всех. Каждую минуту может кто-то войти. Нет, через туалеты нельзя. Разве что забраться туда и ждать, пока тебя запрут на ночь…
 - Это возможно?
 - Нет. Разумеется, нет.
 - И все-таки есть один шанс из тысячи, что это получится. Причем получиться это может у каждого, кто занимается в большом читальном зале, а значит, у нас несколько сотен подозреваемых, и наибольшее подозрение вызывают, конечно же, завсегдатаи отдела архивов.
 - Непонятно, что это нам дает.
 - Сколько читателей регулярно занимаются в архивах?
 - Человек пятьдесят. Если хотите, я составлю полный список, попробую понаблюдать за ними с близкого расстояния, завязать разговор на эту тему с читателями, которых я близко знаю. Правда, у меня мало свободного времени.
 - Необязательно торопиться, можно и выждать. Я хотел бы встретиться с Марией Верди.
 - Я провожу вас к ней.
 Ришар Валанс ненавидел библиотеки, потому что там ничего нельзя делать: нельзя шаркать подошвами по полу, нельзя громко разговаривать, нельзя курить, ерзать на стуле, вздыхать, в общем, производить шум, который производит всякий живой человек. Иные утверждали, что такие ограничения физической активности стимулируют работу мысли. А вот у него работа мысли в этих условиях мгновенно замирала.
 Стоя на пороге, он смотрел на Марию Верди, которая совершенно беззвучно перебирала карточки, которая тридцать лет жила среди этого осторожного шепота, жила этой заторможенной жизнью. Он знаком дал ей понять, что хочет поговорить с ней, и она повела его в архивный фонд, открыв дверь, находившуюся за ее конторкой.
 - Архивный фонд, - произнесла она с хозяйской гордостью.
 - Что вы думаете об этих кражах, мадам Верди?
 - Монсиньор Вителли говорил мне об этом. Как ни ужасно, мне нечего сказать по этому поводу, я ничем не могу ему помочь. Вы понимаете, что я хорошо знаю всех постоянных посетителей архивов. И я не вижу среди них никого, кто мог бы совершить подобное. Однажды, очень давно, у нас был читатель, который в большом зале вырезал бритвой гравюры. На первый взгляд он не был похож на вора, хотя, надо признать, вид у него был странноватый. Но люди выглядят по-разному, разве важно, какой у кого вид?
 - Вероятно, вора следует искать среди знакомых Анри Валюбера. Начнем с Пьетро Бальди.
 - Он бывает здесь часто. Но его невозможно заподозрить. Чтобы совершить такое, требуется большая смелость, а у него, как мне кажется, совсем другой темперамент.
 - А Клавдий Валюбер и два его друга?
 - Вы их видели?
 - Нет еще.
 - Полиция их подозревает? В таком случае она зря теряет время. Они не настолько поглощены мыслями об архивах, чтобы додуматься до кражи. Очень славные мальчики, правда, Нерон часто ведет себя несдержанно и шумно.
 - То есть?
 - Неуважительно. Он ведет себя неуважительно. Когда он возвращает мне манускрипт, то поднимает его на полметра над столом и резко отпускает - думаю, нарочно, чтобы позлить меня. Он знает, что я не выношу этого. Но он так делает постоянно и еще громко произносит: «Вот папирус, дорогая Мария!», или «Возвращаю тебе эту ветошь, Мария Святая Совесть Священных Архивов!», или просто «Святая Совесть» - когда как, у него есть масса вариантов, и он все время выдумывает новые. Я знаю, что между собой они меня так и называют: «Святая Совесть Архивов». Если он будет продолжать эти свои шутки, мне придется закрыть ему доступ в архивы. Я его уже предупредила, но он не унимается, такое впечатление, что ему все равно. А если я это сделаю, двое остальных будут в ярости.
 Она коротко рассмеялась.
 - Только никому не рассказывайте об этих ребяческих выходках. Сама не знаю, зачем я вам об этом рассказываю. В общем, вот такие они, эти молодые люди.
 - Вы должны быть бдительнее, мадам Верди. Ни на что не отвлекаться, чтобы не облегчать вору его задачу. Бывает так, что вход в архивный фонд остается без присмотра?
 - Месье, там, где хранят архивы, «отвлекаться» запрещено. За тридцать лет от меня не ускользнуло ничего из происходящего в этом зале. Отсюда, из-за конторки, я вижу всех читателей, даже когда работаю. Если происходит что-то подозрительное, я моментально это замечаю. Есть, например, такие документы, которые можно перелистывать только с помощью пинцета, чтобы не оставлять пятен от пальцев. Так вот, если кто-то коснется их ногтем, это не останется незамеченным.
 Валанс покачал головой. Мария была как дрессированное животное. В течение тридцати лет все ее пять чувств сосредоточивались на одном виде деятельности - охране библиотеки. Наверно, на улице она так же беспомощна, как вылезший из-под земли крот, но здесь и вправду трудно было себе представить, чтобы кто-то мог обмануть ее неусыпную бдительность.
 - Я вам верю, - сказал Валанс. - И все же, если случится что-то необычное…
 - Но здесь не случается ничего необычного.
 Валанс улыбнулся и вышел. Мария не могла допустить мысли, что в Ватиканке кто-то ворует. Вполне естественно. Это как если бы кто-то попытался обесчестить ее самое. А поскольку никто вроде бы не собирался обесчестить Марию, значит, никто не воровал в Ватиканке. Логично.
 На улице становилось очень жарко. Валанс был в темном драповом костюме. Некоторые римляне сняли пиджак и шли, перекинув его через руку, однако Валанс предпочитал петлять, выискивая тень, но не снимать пиджак. Он даже не расстегнул его, об этом не могло быть и речи.
 А вот Руджери сидел у себя в кабинете без пиджака, с закатанными по локоть рукавами. Руки у итальянца были тощие и некрасивые, однако он не стеснялся их показывать. Валансу стесняться было нечего, у него руки были крепкие и мускулистые, но он не стал бы их показывать: у него возникло бы ощущение, что он проявляет слабость, предлагает собеседникам перейти на уровень животного взаимопонимания, а этого он боялся больше всего. Пока вы не показали, что у вас есть локти, никто не может быть уверен, что они и в самом деле у вас есть, а это лучший способ держать людей на расстоянии.
 Руджери как будто не сердился на него за вчерашний разговор в морге. Он поспешно предложил сесть.
 - Мы попали в цель, месье Валанс! - сказал он, потягиваясь. - Утром удалось найти нечто необыкновенное!
 - Что случилось?
 - Вчера вечером вы были правы. Мадам Валюбер меня в некоторой степени одурманила. Все-таки жаль, что вы не видели, как она вошла в морг. Я в жизни не видел, чтобы в такое место кто-нибудь вот так входил. Какое лицо, какая осанка, черт побери! Представьте себе, я с трудом подбирал слова, хотя вы, наверно, заметили, что я от природы не застенчивый. Я не посмел бы подойти к ней ближе чем на три метра, разве только чтобы накинуть ей на плечи манто. Или, разумеется, если она сама попросит меня подойти! И даже в этом случае, месье Валанс, даже в этом случае, уверен, я чувствовал бы смущение. Просто невероятно, правда?
 Руджери громко рассмеялся, глядя на Валанса, но у того на лице не дрогнул ни один мускул.
 - Ну и что? Она попросила? - спросил Валанс.
 - О чем?
 - Чтобы вы к ней подошли.
 - Да нет же!
 - Тогда зачем мы об этом говорим?
 - Ну, не знаю, говорим просто так.
 - А вам хотелось бы, чтобы она попросила?
 - Нет. Во время следствия так не полагается. Но я вот думаю: когда следствие будет окончено, не захочет ли она попросить меня об этом…
 - Нет.
 - Что «нет»?
 - Нет, она вас об этом не попросит.
 - Ах, вот как.
 Почему этот тип не желает быть как все? Руджери занервничал и, уклонившись от устремленного на него взгляда, позвонил, чтобы ему принесли завтрак. Потом вытащил из ящика стола фотографию. И с шумом задвинул ящик. Взгляду можно противопоставить шум, иногда это помогает.
 - Держите. Это фотография мадам Валюбер, сделанная во время опознания… Неплохой снимок получился, верно?
 Валанс ладонью оттолкнул фотографию. Он тоже занервничал. И встал, собираясь уйти.
 - Не хотите узнать, что мы обнаружили сегодня утром? - спросил Руджери.
 - Это что, очень важно? Или опять пойдет речь о ваших восторгах?
 - Это исключительно важно. Из любопытства я собрал сведения о круге друзей, к которым три императора ходят в гости. Среди них есть девушка, с ней они видятся постоянно, а зовут ее Габриэлла.
 - Ну и что?
 - А зовут ее Габриэлла Делорм. Она - внебрачная дочь Лауры Валюбер, в девичестве Лауры Делорм.
 Это не сразу бросалось в глаза, но Валанс был поражен. Руджери видел, как у него заходил кадык.
 - Что вы об этом скажете? - улыбнулся Руджери. - Хотите сигарету?
 - Да. Продолжайте.
 - Итак, Габриэлла не кто иная, как дочь Лауры Валюбер, она родилась от неизвестного отца за шесть лет до замужества матери. Я проверил все это по актам гражданского состояния. Лаура зарегистрировала дочь под своей фамилией и отдавала ее на воспитание сначала в семьи, потом в пансионы - надо сказать, весьма недешевые. Перед отъездом в Париж Лаура передала девочку под неофициальную опеку одному из своих друзей-священников, который вызвался ей помочь.
 - И который впоследствии, как я полагаю, стал монсиньором Лоренцо Вителли?
 - Точно. Мы с ним встречаемся в Ватикане в пять часов.
 Смущенный упрямым бесстрастием Валанса, Руджери большими шагами расхаживал по кабинету.
 - Короче говоря, - продолжал он, - Лаура Валюбер, будучи совсем юной, родила внебрачного ребенка. Шесть лет ей удавалось это скрывать, а когда она неожиданно вышла замуж за Андре Валюбера, то доверила дочь своему преданному другу. Ясное дело, Валюбер развелся бы с ней, если бы узнал про девочку, это вполне нормально.
 - Нормально? Почему?
 - Потому что девушку, которая в девятнадцать лет рожает от неизвестного отца, нельзя считать образцом высокой морали, вам так не кажется? В любом случае это не предвещает безоблачного будущего. Естественно, задаешь себе вопрос: стоит ли на ней жениться, особенно если у тебя такое положение в обществе, как у Валюбера?
 Валанс медленно постукивал пальцами по краю письменного стола.
 - С другой стороны, - продолжал Руджери, - это заставляет задуматься над тем, что монсиньор Лоренцо Вителли понимает под совестью христианина. Покровительствовать этой девушке и ее дочери, помогать ей долгие годы скрывать правду от мужа, называя себя ее другом, - все это несколько странно для священника, верно?
 - Лоренцо Вителли не производит впечатления обычного священника.
 - Этого я и боюсь.
 - А мне это нравится.
 - Неужели?
 Валанс не отвечал, и Руджери снова сел за стол, чтобы попытаться смотреть ему прямо в лицо.
 - Вы хотите сказать, что на месте епископа поступили бы так же?
 - Руджери, вы теперь будете проверять еще и мое моральное здоровье или все же будете расследовать дело?
 Нет, выдерживать этот чертов взгляд было решительно невозможно. Губы Валанса были плотно сжаты, лицо застыло. Когда он вдруг поднимал глаза и упирался в тебя своим незамутненным взором, не оставалось ничего другого, кроме как смыться. Ну его ко всем чертям, этого типа. Чтобы иметь возможность рассказывать дальше, Руджери отвел глаза и вновь принялся кружить по кабинету.
 - Теперь все данные следствия предстают в совершенно ином свете. История с украденным наброском Микеланджело, возможно, лишь предлог, за которым кроется гораздо более сложная, запутанная интрига. Вам с вашим министром будет очень трудно замять это дело, уж поверьте мне. Ибо если предположить, что Клавдию Валюберу был известен секрет мачехи, - а я думаю, что это так, - он мог расправиться с отцом, чтобы защитить Лауру, которую он обожает. Впрочем, его обожание нетрудно понять. Габриэлла тоже могла сделать это.
 - А мотив?
 - После смерти мужа Лаура Валюбер, до сих пор не имевшая собственных средств, наследует значительное состояние. От этого, несомненно, выиграет ее пасынок, а также ее дочь, которая сможет наконец выйти из тени, выбраться из своего потайного убежища в Трастевере, не боясь преследований со стороны отчима. Поймите же, ведь Анри Валюбер был несчастьем ее жизни. Предположим, Анри Валюбер недавно узнал о существовании Габриэллы, затем об этом его открытии стало известно остальным членам семьи, и они всполошились. Если, узнав тайну жены, он решил развестись, то у Лауры и Габриэллы не оставалось никаких надежд на обеспеченное будущее. Они бы мигом вернулись в беспросветную нищету римской окраины. Но нам еще предстоит доказать, что Анри Валюбер раскрыл эту тайну.
 - Я этим займусь, - сказал Валанс.
 Руджери даже не успел подать ему руку. Дверь кабинета с силой захлопнулась. Вздохнув, инспектор снял трубку и попросил соединить его с начальством.
 - С этим французом что-то не так, - произнес он.




 XVI


 Валанс спешно вернулся к себе в отель и заказал обед в номер. Он так долго и сильно стискивал зубы, что заныли челюсти. Он попытался разжать их, расслабив подбородок, но они сами собой сжались опять. В противоположность общепринятому мнению, челюсти могут иногда жить самостоятельной жизнью, совершенно не считаясь с вами, и это их неподчинение, мягко говоря, не доставляет удовольствия. Каким образом Анри Валюбер мог внезапно узнать о существовании Габриэллы? Не так уж трудно было подыскать ответ на этот вопрос.
 Сев на край кровати, он стащил телефон на пол, подтянул его к ногам и без особого труда дозвонился до личного секретаря Анри Валюбера. Это была сообразительная девушка, она сразу поняла, что нужно Валансу. И пообещала позвонить, как только получит информацию. Он оттолкнул телефон ногой. Через час, самое большее два, он получит ответ. И если его предположение подтвердится, это будет неприятно для всех. Он запустил пальцы в волосы и обхватил голову ладонями. Браться за это задание было ошибкой, потому что сейчас ему уже не хотелось развалить дело, совсем наоборот. Его охватило желание все узнать, такое сильное, что он чуть не корчился от нетерпения. Не хотелось быстро и незаметно передать истину - он уже догадывался, какой она будет, - в руки Эдуара Валюбера. Наоборот, хотелось повсюду и во весь голос рассказывать о том, что он знает, хотелось ускорить ход расследования, чтобы весь позор выплыл наружу, и пусть будут вопли и стоны, пусть будут горючие слезы и вырванные кишки. Да, вот так. Что на него нашло? Он был зол на весь мир, и это его беспокоило. Обычно подобная жажда драматической развязки была ему чужда, а сейчас неуместное волнение, с которым он не мог совладать, выматывало его силы. А ведь он мог попытаться что-нибудь съесть и немного поспать перед встречей с Руджери в Ватикане. Руджери он бы с удовольствием разорвал на куски.
 Епископ Лоренцо Вителли поочередно смотрел на лица сидевших перед ним Руджери и Валанса. Из этих двоих не получится хорошая команда. Слишком суровая решимость Валанса и слишком легкомысленная раскованность Руджери вряд ли помогут им найти общий язык. На данный момент им, по-видимому, что-то было нужно от него.
 - Если вы пришли за списком постоянных читателей, - начал Вителли, - то я еще не успел его составить. Я тут занимаюсь подготовкой одного официального визита, должен обеспечить соблюдение протокола во всех его тонкостях, поэтому времени на ваше расследование остается не очень много.
 - Какой список? - спросил Руджери.
 - Тех, кто постоянно посещает отдел архивов, - объяснил Валанс.
 - А, понятно. Этим займемся позже. Сегодня мы пришли по другому поводу.
 Епископ невольно насторожился. Полицейский действовал слишком напористо, что было неприятно Вителли; очевидно, в этом у него выражалась добросовестность, смысла которой Вителли не понимал и от которой не ждал ничего хорошего.
 - Что-то случилось с тремя мальчиками? - спросил он.
 - Нет. Речь пойдет не о мальчиках, а о девочке.
 Руджери рассчитывал вызвать у епископа бурную реакцию, но Вителли только молча глядел на него.
 - Речь идет о Габриэлле Делорм, монсиньор.
 - Вы все-таки докопались до этого, - вздохнул Вителли. - Ну хорошо, так в чем проблема с Габриэллой? Она вам досаждает?
 - Это внебрачная дочь Лауры Валюбер, рожденная за шесть лет до замужества.
 - Ну и что? Это ни для кого не секрет. Девочка была вполне официально зарегистрирована в актах гражданского состояния под фамилией матери.
 - Ни для кого, за исключением Анри Валюбера, разумеется.
 - Разумеется.
 - И вы считаете это нормальным?
 - Я не знаю, нормально это или нет. Так получилось, вот и все. Думаю, вы хотите, чтобы я рассказал вам всю эту историю, верно?
 - Да, монсиньор, пожалуйста.
 - Только вот имею ли я на это право?
 Вителли поднялся с места и достал из книжного шкафа небольшой альбом. Молча перелистал его, затем забарабанил пальцами по переплету.
 - Впрочем, - продолжал он, - теперь, когда Анри умер, это, полагаю, уже не так важно. Даже совсем не важно. В этой истории нет ничего такого, из-за чего ее нельзя было бы рассказать. Это просто очень печальная история, а главное, очень обыденная.
 - Главное, это история незаконного рождения и девушки, ставшей матерью, монсиньор, - сказал Руджери.
 Вителли устало покачал головой. Он вдруг почувствовал отчаяние, представив себе, какое множество руджери обитает на всем земном шаре. И в эту самую минуту наверняка рождаются на свет тысячи и тысячи новых руджери, которые со временем будут всем портить жизнь.
 - Видите ли, господин полицейский инспектор, - произнес Вителли, четко выговаривая слова, - перед тем как применить на практике строгие правила, которые содержатся в Священном писании, необходимо тщательно изучить ситуацию. Что такое, по-вашему, богословие? Двор для расстрелов? Кто я такой, по-вашему? Охотник за головами?
 - Я не знаю, - сказал Руджери.
 - Он не знает, - вздохнул епископ.
 Руджери открыл блокнот и ждал, когда ему начнут рассказывать историю. Все, что мог сказать епископ, было ему безразлично, если только это не имело отношения к истории Лауры Валюбер.
 - Как вам известно, я знаю Лауру с раннего детства, она была на четыре года младше меня, - начал Вителли. - Мы жили на окраине Рима, в двух одинаковых, как близнецы, лачугах. Десять лет мы сидели с ней вечерами на тротуаре и разговаривали. С тех пор как мне исполнилось пятнадцать, я стал подумывать о поступлении в семинарию, а Лаура мечтала о совершенно другом. Надо сказать, мои планы она не одобряла. У нас с ней появилось что-то вроде игры. Каждый раз, когда я закуривал или ввязывался в уличную драку, она мне говорила: «Лоренцо, я не вижу в тебе священника, абсолютно не вижу».
 Епископ рассмеялся.
 - Возможно, она была не так уж и неправа, вот ведь инспектор Руджери тоже не видит во мне священника, верно? Однако мой выбор был сделан, и я поступил в семинарию. А она тем временем подросла и стала красивой, такой красивой, что это всем бросалось в глаза и об этом многие узнали. Ее без конца приглашали пойти куда-нибудь вечером, причем приглашали не только парни из нашего квартала, но и молодые люди «из города», причем иногда из очень богатых семей. Лаура всегда интересовалась, какого я мнения о ее новых знакомых, об их лице, фигуре, и просила определить, насколько крупное наследство им достанется, - с точностью до нескольких тысяч лир. Вечерами мы усаживались на все тот же тротуар и занимались подсчетами: это нас очень забавляло. Лаура была надменной задирой и замечательно умела пользоваться своим неотразимым и одновременно ускользающим очарованием. Однако у нее была слабость: богатство завораживало ее. Если ей предлагали покататься пусть даже на дешевой, но сравнительно новой машине, она радовалась, как ребенок. Я боялся, что в один прекрасный день кто-то из «наследников» - так мы их всех называли, наследник А, наследник Б, наследник В, Г Д, Ж, З и так далее, - воспользуется ее наивностью, отнюдь не наигранной, а самой настоящей. Однажды я предостерег ее. «Лоренцо, не будь святошей», - вот и все, что она ответила.
 - А сколько всего «наследников» крутилось вокруг Лауры?
 - По-моему, мы с ней дошли до буквы «М», включая обладателей небольших капиталов. Я отлично помню наследника «Д», который почти уже достиг цели, но его отец успел вмешаться до того, как случилось непоправимое. Лаура не очень-то нравилась богатым семействам. Однако история с наследником «И» была достаточно серьезной, потому что Лаура потом целый месяц рыдала.
 - Вы не припоминаете их фамилий?
 - Нет, конечно. Даже Лаура не знала их всех по фамилиям.
 - Вы ревновали?
 Вителли вздохнул. Целые полчища руджери разгуливают сейчас по земле. Загляни в самый неприметный закоулок - и даже там ты найдешь дураков.
 - Инспектор Руджери, - сказал он с едва заметным раздражением, наклонившись вперед и заложив руки за пояс, - если вы таким образом спрашиваете меня, любил ли я Лауру, мой ответ: да. Сейчас, когда я говорю с вами, ответ остается тем же, завтра он тоже не изменится. Если вы спрашиваете, был ли я влюблен в Лауру, мой ответ: нет. Вы, конечно, думаете, что я вам лгу, вы просто не можете поверить, что молодой человек, каким я был тогда, мог испытывать к такой девушке, как Лаура, одни только братские чувства. Должен вас успокоить: дело в том, что я тогда был влюблен в другую женщину. Да, господин инспектор. И я уже готов был бросить ради нее семинарию, но вышло иначе. Я остался священником. Можете сколько угодно наводить справки, если вам интересно, я вовсе не стремлюсь скрыть эту историю. Мне даже кажется, что человек непременно должен испытать на себе, что такое любовь, если хочет в дальнейшем давать советы другим. Могу ли я теперь вернуться к истории Лауры?
 - Прошу вас, - пробурчал Руджери.
 Епископ отвел взгляд от полицейского.
 - Среди всех этих наследников, - продолжал Вителли, снова усаживаясь в кресло, - попадались чувствительные натуры. Особенно опасными мне казались «В» и «К». Как-то вечером, сидя на тротуаре, Лаура призналась мне, что забеременела. Они встретились на ночном празднике в Риме, и она даже не знала фамилии этого парня. Потом она разыскивала его, но так и не нашла. Впрочем, она не так уж стремилась его найти. Ей было девятнадцать лет, у нее не было денег, не было профессии. Я потом часто задавался вопросом: сказала ли она мне тогда всю правду, действительно ли она не знает, как зовут отца ее ребенка. Это мог быть, например, один из наследников, который запугивал ее, угрожал ей, чтобы заставить молчать. Семья Лауры отличалась рабской религиозностью и восприняла случившееся как трагедию. Они опасались гнева Божьего, а я в то время только что принял сан, и мне удалось немного унять их страхи. Лаура рожала дома, и ее дочку Габриэллу тут же отдали в приют, чтобы скрыть от соседей и от наследников, - так приказал отец Лауры. Шесть лет спустя Лаура решила выйти замуж за Анри Валюбера. Еще раньше я познакомился с Анри во время его учебы во Французской школе, и это я представил их друг другу. Лаура умоляла меня, чтобы я не говорил ему о Габриэлле. Уверяла, что через какое-то время сама ему все расскажет. Я, конечно, не был уверен, что эта ситуация придется Анри по душе, но я не одобрял решение Лауры. Мне не нравилось, что Габриэлле суждено оставаться в тени. Но ведь именно матери, и никому другому, надлежало распорядиться ее судьбой, верно? За несколько дней до отъезда в Париж Лаура зашла повидаться со мной: это было поздно вечером, в ста километрах от Рима, в церкви, где я служил тогда. Она просила, чтобы в ее отсутствие я позаботился о ее дочери, говорила, что может ее доверить только мне, что девочка знает меня с первых дней своей жизни. Лаура говорила так проникновенно, и я, разумеется, согласился. Мне даже не пришло в голову отказаться. По согласованию с Лаурой я выбирал для Габриэллы лучшие школы. И устраивал так, чтобы она жила и училась поблизости от приходов, куда меня назначали. Когда я получил назначение в Ватикан, то перевез ее в Рим. Лаура регулярно приезжала повидаться с дочерью, но повседневные проблемы решал я - находил девочке учителей и врачей, выбирал для нее развлечения, и тому подобное. Сейчас Габриэлле двадцать четыре года, и для меня она уже стала почти что родной дочерью. Будучи епископом, я чувствую себя отцом, и это мне очень нравится. Но, если не считать обета молчания в отношении Анри, который я принял когда-то по приказу Лауры и от которого она меня так и не освободила, мы ни от кого не таились. Все мои коллеги знают о существовании Габриэллы и о ее незаконном происхождении, и сама Габриэлла тоже в курсе дела. Поскольку вы все равно об этом скоро узнаете, скажу вам, что Клавдий Валюбер знает, кто такая Габриэлла. С тех пор как он поселился в Риме, они практически неразлучны. А все, что известно Клавдию, естественно, становится известно Тиберию и Нерону.
 - В общем, все вы вступили в сговор с целью обмануть Анри Валюбера, - сказал Руджери.
 - Я уже сказал вам, что не одобрял решение Лауры. Если вы считаете, что, согласившись при таких обстоятельствах помочь ребенку, я стал сообщником в преступлении, это ваше дело. Но если бы пришлось выбирать снова, я бы сделал то же самое.
 - И у вас никогда не возникало чувства неловкости перед вашим другом Анри Валюбером?
 - Никогда. В сущности, какое он имел к этому касательство? Если бы он узнал, то счел бы себя обесчещенным - такой уж он был человек, - и в результате все только усложнилось бы. Возможно также, что поведение Лауры было продиктовано мотивами, которые мы не учли: например, опасением, что муж захочет во что бы то ни стало найти отца девочки и отомстить ему. А вдруг Лаура, всегда говорившая мне, что не знает, кто отец, на самом деле прекрасно это знает и боится его? Видите ли, в подобного рода делах возможно все. Наверно, лучше было бы поступить, как поступила она, предоставить событиям идти своим ходом, а не вытряхивать все наружу.
 - Интересный у вас взгляд на вещи, монсиньор.
 - Это потому, что наверху воздух свежее, - улыбнулся Вителли. - Кстати, здесь вы найдете несколько фотографий Лауры и ее ребенка.
 Лоренцо Вителли смотрел, как полицейский перелистывает альбом. Валанс заглядывал ему через плечо. Епископу не нравилось, что полиция так близко подобралась к Габриэлле. Неужели они собираются таскать ее на допросы?
 - А почему такое волнение? - спросил он Руджери. - У женщины есть дочь, что тут необыкновенного?
 - Предположим, что Анри Валюбер приехал в Рим не ради рисунка Микеланджело, а потому, что узнал о существовании Габриэллы Делорм. Это объяснило бы его неожиданный приезд: говорят ведь, что срываться с места просто так было не в его привычках. Предположим, он сделал вид, будто хочет провести расследование в Ватиканке, а на самом деле решил выяснить, кто отец Габриэллы. В результате мог разразиться скандал, который нанес бы непоправимый ущерб Лауре Валюбер. Муж развелся бы с ней. Вы знаете, конечно, что у мадам Валюбер нет ни гроша за душой.
 - Лаура была во Франции, когда убили ее мужа, - сказал Вителли.
 - Конечно, она его не убивала. Но Лаура Валюбер - яркая личность, и многие преданы ей до самозабвения. Не правда ли, монсиньор? Клавдий или, скажем, Габриэлла пошли бы на многое, чтобы защитить ее. Не говоря уже о том, что у обоих были свои счеты к Анри Валюберу и вдобавок после его смерти они становятся богачами. Все это вместе взятое и подтолкнуло их к убийству.
 Епископ снова встал с места и глядел на полицейского сверху вниз. Его руки снова сжимали лиловый пояс облачения. Валанс смотрел на него не без симпатии и находил, что в этой несколько воинственной позе епископ выглядит красавцем.
 - Вы позволяете себе выдвигать обвинение против Габриэллы? - спросил Вителли.
 - Я только говорю, что у нее были очень убедительные мотивы.
 - Это уже слишком.
 - Но это правда.
 - Вечером, во время праздника, она была в гостях у друга, я это знаю точно.
 - Нет, монсиньор. Я вас сейчас огорчу, но сын привратницы видел ее в вечер убийства на площади Фарнезе. Он хотел заговорить с ней, но Габриэлла, похоже, не узнала его.
 Руджери сбавил тон. Он говорил мягче и инстинктивно протянул руку к Вителли, словно для того, чтобы отразить удар. Он пожалел, что вначале был так резок: сейчас ему совестно было смотреть на епископа, на лице которого появилось выражение боли. Если бы можно было вернуться назад, он сказал бы все по-другому.
 - Убирайтесь вон, - сказал Вителли. - Вы, оба, убирайтесь вон! Вы уже получили, что хотели.
 Руджери и Валанс медленно вышли. Спускаясь по лестнице, они услышали, как епископ зовет их. И подняли головы.
 - Я же вам сказал, что напал на след! - крикнул Вителли. - Я найду вам библиотечного вора, и вы поймете, что он и есть убийца Анри! Слышите, Руджери? Вы полицейский, но вы недалекий человек! И вы размениваете золото на свинец!
 Епископ отошел от балюстрады, повернулся к ним спиной и, размашисто шагая, удалился. Дверь его кабинета с силой захлопнулась.
 Руджери замер на ступеньке лестницы, вцепившись рукой в перила. Он разменивал золото на свинец. Он поискал взглядом Валанса, но тот исчез без всяких объяснений.




 XVII


 Ришар Валанс направился прямо в отель. Когда ранним вечером он снова вышел на улицу, то чувствовал себя победителем. Перед этим он несколько часов говорил по телефону, а потом совмещал вновь полученные сведения с тем, что ему было уже известно и что оставалось лишь правильно истолковать. Стоило только обратиться к здравому смыслу, как запутанный клубок необъяснимого сразу превратился в строгую последовательность вполне очевидных фактов. Результат был окончательным и убийственно простым. Похоже, до сих пор это никому не приходило в голову. Хотя, если вдуматься, он с первой же встречи дал Руджери ключ к разгадке.
 На данный момент Валанс выбил у полицейского разрешение опередить его и первым допросить трех императоров. Вначале Руджери был категорически против. Но Валанс умел нейтрализовать любое сопротивление, потому что его собственная решимость была цельной, как скала, без тех слабых мест, которые заставляют других людей уступать нажиму со стороны или силе времени. Правда, с Руджери, прежде чем он сдался, пришлось повозиться минут десять. Это было много. Полицейский Руджери оказался крепким орешком.
 Поглядевшись в лакированный бок автомобиля, Валанс потуже затянул галстук и отбросил волосы назад. Сейчас он превосходно владел собой, и три императора, несмотря на всю доброжелательность, с которой отозвался о них епископ, не вызывали у него ни малейшего сочувствия. Точнее говоря, их возвышенная дружба казалась ему подозрительной.
 Дверь квартиры была низкой, и ему пришлось нагнуться, чтобы войти. Открыл дверь Клавдий, впустил его и оставил одного в тесно заставленной комнате неясного назначения. Скорее всего, это была общая гостиная, в которой отразились привычки и увлечения каждого из троих обитателей квартиры. Клавдий, извинившись, объяснил, что должен постучаться к Нерону и к Тиберию. Валанс мгновенно определил, к какому типу людей относится Клавдий. Привлекательное, но чрезмерно возбужденное лицо, предельная худоба - Валанс, пожалуй, был вчетверо толще. Такое ощущение, что Клавдия можно сдвинуть с места, просто нажав на него ладонью, что у него не было корней, которые помогали бы ему уцепиться за почву.
 Навстречу Валансу манерной, развинченной походкой шел Нерон. Величественно поклонился, словно на нем была римская тога, но руки не подал.
 - Будьте снисходительны, не обращайте внимания на мой костюм, - громко произнес он. - Ваш неожиданный визит не оставил мне времени, чтобы приодеться сообразно с обстоятельствами.
 Нерон был в коротеньких шортах. Больше на нем не было ничего.
 - Да, - сказал Нерон, - вы правы: тело у меня совсем безволосое. Вы удивлены, ибо это редко наблюдается у молодых людей моего возраста. По-моему, это очень привлекательно. Скажем так: это оригинально. Вот именно, оригинально. На самом деле это только видимость, мне выводят волосы на теле. Но не волнуйтесь, как только я покину римское общество, что, боюсь, случится нескоро, я избавлюсь от этой обузы. Ибо это, представьте, обуза. Вам придется поверить мне на слово, поскольку сами вы, полагаю, ни разу не рискнули подвергнуться этой процедуре. Процедура занятная, но отнимающая много времени и порой довольно-таки болезненная. К счастью, преимущества, которые она дает, окупают всё. Пройдя такую подготовку и, правдоподобия ради, обнажившись несколько более чем сейчас, я выставляюсь в музеях. Иллюзия полная. Я поднимаюсь на пьедестал и принимаю нужную позу. Они обступают меня со всех сторон, восхищаются и высказывают лестные замечания, которые с лихвой вознаграждают меня за принесенные жертвы.
 - Нерон, дружище, месье неинтересно тебя слушать.
 - Ах, это ты, Тиберий. Заходи, Тиберий. Как видно, месье не интересуется античной скульптурой. Тиберий, позволь тебе представить…
 - Не надо, - отрезал Валанс. - Мы с ним уже познакомились.
 - Не иначе, повстречались на увеселительной прогулке? - спросил Нерон, томно опускаясь в кресло.
 Тиберий стоял, прислонившись к стене, скрестив на груди руки, и, слегка улыбаясь, глядел на Ришара Валанса. Он все еще был в черном костюме и рядом со своим другом Нероном смотрелся несколько странно.
 - Да, - медленно произнес Валанс, прикуривая сигарету. - Император Тиберий ходит за мной по пятам с самого моего приезда. Правда, он преследует меня весьма ненавязчиво и совсем не скрываясь. Я даже до сих пор не напрягся и не спросил, зачем он это делает.
 - Но ведь все просто, - вздохнул Нерон. - Вы ему нравитесь, других причин я не вижу. Он вас любит. Верно, Тиберий?
 - Не знаю пока, - все с той же улыбкой ответил Тиберий.
 - Ну, что я вам говорил? - продолжал Нерон. - На самом деле любовь никогда не отваживается заявить о себе, это знают все. А такой тактичный юноша, как Тиберий…
 Клавдий с силой стукнул кулаком по столу. Два приятеля разом обернулись и посмотрели на него.
 - Слушайте, вы когда-нибудь прекратите валять дурака или нет? - заорал он. - А вы, господин специальный посланник, думаю, пришли сюда не для того, чтобы анализировать галлюцинации Нерона? Раз уж надо плюнуть нам в душу, так не тяните, покончим с этим побыстрее, черт возьми! Что вы там заготовили, что у вас на уме? Дерьмо? Ну и отлично! Давайте, вытряхивайте его ко всем чертям!
 Тиберий неотрывно смотрел на друга. Клавдий был белый как мел, лоб у него блестел от пота, и он наверняка не удосужился повнимательней взглянуть на собеседника. Иначе он поостерегся бы налетать на этого человека с оскорблениями. Валанс также оставался на ногах, опершись ладонями о стоявший позади стол. За те дни, когда Тиберий следил за Валансом, он ни разу не видел его вблизи. Валанс был массивный и плотный, и лицо у него было под стать фигуре. Тиберий видел все это, а еще - что Клавдий ничего этого не видит. Тиберий видел, что у Валанса очень необычные глаза, ярко-голубые, изумительной чистоты и прозрачности, и что с их помощью Валанс укрощает непокорных. Он видел, что Клавдий в припадке истеричной агрессивности вот-вот сшибется с Валансом, и было ясно - столкновения ему не выдержать. Поэтому Тиберий быстро вклинился между ними, предложил Валансу сесть и сел сам, подавая ему пример. Когда имеешь дело с таким человеком, лучше, чтобы он сидел, а не стоял.
 - Зачем вы пришли? - спокойно спросил Тиберий.
 Валанс заметил маневр, предпринятый Тиберием для защиты друга, и почувствовал к нему определенную благодарность.
 - Вы трое, - сказал Валанс, - вы трое попросту утаили от полиции факт существования Габриэллы Делорм.
 - А зачем нам было об этом сообщать? - тяжело дыша, проговорил Клавдий. - Какое отношение это имеет к моему папе? И вообще, почему мы должны выбалтывать все, что касается нашей личной жизни? Может, вы еще хотите знать, какого цвета у меня пижама? А?
 - Не волнуйтесь, пижамы он, слава богу, не носит, - вяло произнес Нерон.
 - Верно, - согласился Клавдий.
 Это признание пошло ему на пользу: он немного успокоился.
 - В скором времени, - продолжал Валанс, - у меня будут доказательства того, что ваш отец решился на путешествие в Рим отнюдь не ради наброска Микеланджело. Он узнал о Габриэлле Делорм и приехал сюда, чтобы уяснить себе ситуацию, увидеть то, что скрывали от него восемнадцать лет. Вы трое выступили сообщниками Лауры Валюбер и вместе с ней постоянно лгали ему.
 - Мы не лгали, - возразил Клавдий. - Мы ему просто ничего не говорили. А это совсем не одно и то же. В конце концов, Габриэлла ему не дочь.
 - Этот же аргумент приводит и монсиньор Вителли, - заметил Валанс.
 - Наш дорогой монсиньор… - прошептал Нерон.
 - Что у него за шашни с Габриэллой? - спросил Валанс.
 - Эти шашни называются взаимной привязанностью, - сухо ответил Тиберий.
 - Ладно, месье Валанс, - сказал Нерон, встав и величественно прогуливаясь по комнате, - надо кое-что объяснить, пока у вас не возникли банальные соображения. И притом немедленно, потому что банальные соображения уже начинают у вас возникать. Наш дорогой монсиньор отличается красотой. Наша дорогая Габриэлла также отличается красотой. Наш дорогой монсиньор любит Габриэллу. Но наш дорогой монсиньор не трахает Габриэллу.
 Тиберий поднял глаза к небу. Когда Нерон впадал в такое состояние, его было очень трудно остановить.
 - Наш дорогой монсиньор, - продолжал Нерон, - как мне сказали, уже очень давно взял на себя заботы о Габриэлле. Наш дорогой монсиньор навещает ее по пятницам, иногда по вторникам, и в такие вечера мы до отвала наедаемся рыбой, однако не трахаемся. Если не считать рыбы, мы чудесно проводим вечера, наш дорогой монсиньор читает нам лекции про всякую высококультурную дребедень, от которой абсолютно никакой пользы, но масса удовольствия. Когда он уходит, мы смотрим, как он в своем черном одеянии с лиловыми пуговицами спускается по загаженной лестнице, потом выбрасываем рыбу, достаем припрятанное мясо и готовим назавтра нашу тронную речь к римскому народу. И какое отношение все это имеет к Анри Валюберу и цикуте?
 - После смерти Анри Валюбера, - сказал Валанс, - Лаура и Клавдий наследуют большую часть его состояния, Габриэлла выходит из тени, Клавдий выходит из тени, все выходят из тени.
 - Как хитроумно и как оригинально, - сказал Нерон с выражением отвращения на лице.
 - Убийство редко бывает оригинальным, месье Лармье.
 - Можете называть меня Нерон. Иногда мне по душе простота, в некоторых из ее ипостасей.
 - Анри Валюбер уже почти убедился в существовании Габриэллы. Скандал был неизбежен, развод с Лаурой предрешен, потеря благосостояния неотвратима. У Габриэллы есть мужчина?
 - Позволь, я отвечу, Нерон, - поспешно вмешался Тиберий. - Да, у нее есть мужчина. Его зовут Джованни, это парень из Турина, у него свои достоинства, но монсиньор его недолюбливает.
 - А что в нем не нравится монсиньору?
 - Думаю, слишком заметно проявляющееся животное начало, - ответил Тиберий.
 - Вам он как будто тоже не нравится?
 - Наш дорогой монсиньор, - резко сказал Нерон, - мало смыслит в делах, касающихся грубой плотской страсти. Что до Тиберия, то его врожденное благородство не позволяет ему предаваться низменным инстинктам.
 - Постарайся хоть самую малость успокоиться, Нерон, - процедил сквозь зубы Тиберий.
 А Клавдий молчал. Его возбуждение улеглось, и теперь он безвольно обмяк на стуле. Валанс смотрел, как он сидит, закрыв лицо руками. А Тиберий следил за взглядом Валанса.
 - Не пытайтесь допрашивать Клавдия, - сказал он, предлагая Валансу сигарету. С тех пор как император Клавдий убил своего отца, чтобы защитить Лауру и Габриэллу, а заодно завладеть отцовским состоянием, он слегка не в себе. Вам следует его извинить, ведь это его первое убийство.
 - Тиберий, вы слишком много себе позволяете.
 - Я просто хочу помочь.
 - Речь не об одном только Клавдии. Габриэлла от смерти Валюбера выигрывает еще больше: теперь она сможет жить полноценной жизнью. Ее дружок Джованни мог провернуть это дело ради нее. Наконец, не будем забывать о Лауре Валюбер.
 - Лаура была во Франции! - выкрикнул Клавдий и выпрямился.
 - Да, мне это уже говорили, - сказал Валанс и ушел.




 XVIII


 Когда Валанс вышел из квартиры троих друзей, уже стемнело, и ему пришлось зажечь свет на лестнице. Он спускался с трудом, осторожно переступая со ступеньки на ступеньку. Нерон был совершенно безумен и очень опасен. Клавдий места себе не находил от беспокойства и был готов на все, лишь бы защитить Лауру Валюбер. А Тиберий все это понимал, сохранял хладнокровие и старался держать своих друзей под контролем. Три императора явно что-то знали. Но Тиберий определенно не проболтается. А к двум остальным не подберешься: Тиберий с них глаз не спускает. Валанс был уверен, что этот молодой человек, с его серьезным лицом и непредсказуемыми взрывами эмоций, обладает большой силой внушения. Нерон покорялся его обаянию, а Клавдий был полностью в его власти. Надо признать, эта троица стала весьма необычным препятствием на его пути - с виду пустяковым и даже забавным, а на самом деле - прочным как монолит. Однако с ним у трех приятелей будут затруднения, потому что его это нисколько не впечатляет. Валанс остановился на ступеньке, чтобы подумать. До сих пор ничто и никогда не производило на него впечатления, или почти не производило. Так уж получалось: все проскальзывало мимо него, не задевая. Но тем не менее три императора его озадачили. При такой взаимовыручке, такой нерассуждающей преданности друг другу они могли позволить себе всё. Очень непросто будет вырвать у них Лауру Валюбер. Предстоит отчаянный штурм, думал он, и эта мысль грела ему душу. Он один, воплощенная решимость, - против них троих, так любивших друг друга.
 И вдруг он весь напрягся. У подножия лестницы, в тесном подъезде, склонившись над маленьким зеркальцем, стояла женщина. Довольно высокая, лица не разглядеть - его закрывают свесившиеся волосы. Но линии плеч, профиля, просвечивающего сквозь темные пряди, и небрежного движения руки, которым она их отбрасывала, было достаточно, чтобы сразу понять; он встретился с Лаурой Валюбер.
 Надо бы молча подняться обратно, подумал он; но ведь он никогда так не делал. Значит, оставалось только одно: шагать вниз и побыстрее выйти на улицу - дверь была открыта.
 Валанс снял руку с перил, спустился по оставшимся ступенькам и с некоторой поспешностью, он сознавал это, направился к двери. Он прошел мимо женщины. Еще метр - и он будет на улице. И тут он почувствовал, как у него за спиной она перестала возиться с зеркалом и подняла голову.
 - Ришар Валанс… - сказала она.
 Она остановила его, положив руку ему на плечо, когда он уже почти был на улице. Она произнесла «Ришар Валанс» четко и раздельно, как будто прочла вслух.
 - Ну конечно, это ты, Ришар Валанс, - повторила она.
 Затем отступила на шаг, прислонилась к стене, скрестила на груди руки и с улыбкой взглянула на него. Она не сказала: «Вот чудеса, что ты здесь делаешь? Какими судьбами ты здесь?» Можно было подумать, она вовсе не удивлена этим совпадением. Вежливое приветствие - вот и все. Валанс почувствовал, что она внимательно наблюдает за ним.
 - Ты, конечно, помнишь меня? - спросила она, все так же улыбаясь.
 - Конечно, Лаура. А теперь не задерживай меня. Мне некогда.
 Валанс остановил такси, проезжавшее мимо дома, и, не оборачиваясь, сел в него. Ну вот, все вдруг началось снова: хрипловатый голос, неистовая и в то же время робкая красота лица, рассеянные движения и сказочная элегантность. Сейчас он уже дышал не так учащенно. В сущности, не имело смысла так напрягаться. Надо было только признаться себе, что перспектива опять встретиться с Лаурой немного волновала его. А в итоге все прошло так, как он хотел. Получилось грубовато, но в общем нормально. Дело сделано. И теперь, когда оно было сделано, Валанс почувствовал облегчение.
 Лаура еще несколько минут выждала внизу и выкурила сигарету, прежде чем подняться к Клавдию. Она курила, прислонившись к стене. Надо же, она вдруг встретила Ришара Валанса. Если честно, эта встреча даже взволновала ее. Только вот Валанс был какой-то сердитый и очень уж торопился. Она и представить себе не могла, что он станет таким неучтивым.
 Лаура пожала плечами и бросила сигарету, не погасив. Она неважно себя чувствовала.
 Поднявшись наверх, она застала троих молодых людей в большой тревоге, лица у них были озабоченные либо усталые. Она погладила Клавдия по голове, взъерошила ему волосы.
 - Тиберий, малыш, - сказала она, - тебе не кажется, что ты должен дать нам что-нибудь выпить? А заодно поесть? Что с вами сегодня произошло? Тиберий, в чем дело?
 Тиберий машинально бросил в бокал кусочки льда.
 - К нам тут приходил один человек, Лаура, - сказал он с кислым видом. - Это специальный посланник французского правительства, похоже, один из их лучших юристов. Эдуар Валюбер до смерти перепугался, вот и отправил его сюда, чтобы он притормозил расследование итальянской полиции, сделал свои выводы и решил исход дела. Будет ли это решение справедливым или нет, значения не имеет. Главное - это обеспечить безопасность Жабы Валюбера.
 - Почему ты называешь Эдуара Валюбера Жабой?
 - Потому что мне показалось, что у министра Валюбера жабья голова. Впрочем, у него была такая голова еще до того, как он стал министром. Скажи, а тебе не кажется, что у него жабья голова?
 - Не знаю, - тихо произнесла Лаура. - Странный ты. При чем тут это?
 - Минуточку, - вмешался Нерон, - постараемся дать точное определение: имеется в виду жаба с желтым брюхом или с огненно-красным?
 - С желтым, абсолютно желтым, как лимон, - ответил Тиберий.
 - Ах вот оно что, как лимон, - сказал Нерон.
 - Вы меня достали, - сказал Клавдий. - Тиберий, ты начал рассказывать Лауре про этого специального посланника, так сделай одолжение, попытайся рассказать дальше.
 - Ладно. Так вот, он приехал сюда, чтобы притормозить расследование Руджери, полицейского инспектора, которого ты вчера видела в морге. Одним человеком больше или меньше - при обычных обстоятельствах это не столь существенно. Но в том-то и дело, Лаура, что данного человека обычным не назовешь. Даже Нерон, считающий всех, кроме себя самого, пошлыми и заурядными личностями, вынужден это признать. С самого начала он вызывает у меня опасения, я постоянно слежу за ним, соображаю, как найти у него слабое место. Пока мне это не удалось. Ты сразу поймешь, чего тебе бояться, как только познакомишься с ним. Первая предосторожность: лучше, чтобы он разговаривал с тобой сидя. Он очень высокий, массивный, у него копна густых черных волос и красивая, очень белая морда. Да, Нерон, морда у него красивая. Причем в его морде есть что-то неукротимое, и от этого становится не по себе. Глаза у него совсем светлые и очень красивые - Нерон прямо лопается от зависти, - и он пользуется ими как оружием, чтобы сломить тебя. Должно быть, это его фирменный трюк, которым он пользуется уже давно. Его взгляд впивается в тебя и не отпускает. Наверно, это часто срабатывает. Когда он был здесь, то вздумал сломить еще и Нерона. Нерон, разумеется, ничего не заметил, но ведь Нерон - особый случай, не показательный. А вот ты, Лаура, поймешь, что я имею в виду.
 - Извини, но я тоже прекрасно это понял, - возразил Нерон.
 - В тот день, когда ты поймешь, что мир зачем-то вертится и на нем живут люди, это будет для тебя как удар дубиной по затылку. Кстати, ты уверен, что Лауре приятно смотреть, как ты расхаживаешь тут полуголый? Если не уверен, мог бы хоть рубашку надеть. Или брюки. Почему бы тебе не надеть брюки?
 - Как неучтиво, - вздохнул Нерон, вставая с видимым усилием.
 - А еще, - продолжал Тиберий, подав наконец Лауре стакан, - этот человек уже много чего нашел. Он нашел твою дочь и почти докопался до того, что Анри, похоже, приехал в Рим не из-за краденого Микеланджело, а чтобы раскрыть секрет Габриэллы. Вдобавок он знает, что мы все были в курсе дела, кроме Анри, и, по его мнению, это некрасиво с нашей стороны. Он уверен, что Анри, вернувшись в Париж, потребовал бы развода, что в результате его деньги уплыли бы от тебя, а следовательно, и от Габриэллы, и так далее, и тому подобное. Очень скоро он выяснит и то, что ты даешь мне и Нерону деньги на жизнь в Риме. Наверняка это ему тоже покажется ужасно некрасивым. Он свяжет все это воедино, начнет искать возможность одолеть нас и будет очень стараться. А способностей у него хватит, можешь в этом не сомневаться. Ты не хуже меня знаешь, насколько это может стать опасным.
 - А почему опасным? - спросил Нерон.
 - Тебе послышалось, - ответил Тиберий, встряхивая стакан.
 - Неправда, - сказал Нерон.
 - Говорю же: тебе послышалось, - повторил Тиберий.
 Он встал за спиной у Лауры и положил руки ей на плечи:
 - Тебе надо очень остерегаться этого типа. Если будет возможно, постарайся усадить его, а потом избегать его взгляда, даже если это будет нелегко.
 - Я уже смотрела на него, - сказала Лаура. - Его зовут Ришар Валанс.
 - Он уже допрашивал тебя? Вчера в морге?
 - Нет. Его там не было.
 - Значит, утром, когда ты была в полиции? Ты говорила с ним сегодня?
 - Это нельзя назвать разговором. Но знаешь, малыш, в те времена, когда я его знала, он не был таким уж неукротимым. Разве что в некоторые моменты. Это было двадцать лет назад. Забавно, да?
 - Черт, - сказал Тиберий.
 Лаура расхохоталась и протянула ему стакан. Ей стало получше:
 - Налей-ка мне еще, малыш. И достань мне хлеба или еще чего-нибудь. Я, видишь ли, есть хочу.
 Тиберий пошел за бутылкой, которая непостижимым образом опять оказалась в объятиях Нерона. Клавдий пулей выскочил на улицу - купить еды для Лауры.
 Они перекусили, держа тарелки на коленях и не говоря ни слова.
 - Я действительно когда-то была с ним знакома, - продолжала Лаура, - но знакомство длилось недолго.
 - Я сейчас думаю, изменит это что-нибудь или нет. Пожалуй, это ничего не изменит.
 - Возможно, ты не прав.
 Лаура медленно осушила свой стакан. Нерон включил музыку, а Клавдий стал клевать носом.
 - Ему тяжело, - тихо сказала Лаура, указывая на Клавдия. - Это из-за смерти отца, ему очень тяжело.
 - Ясное дело, - сказал Тиберий. - Я это знаю, я приглядываю за ним. А ты? Тебе тяжело оттого, что Анри умер?
 - Даже не знаю. Наверно, мне бы следовало ответить «да», но, в сущности, я даже не знаю.
 - Тем не менее сейчас тебе тяжело, но по другой причине. Право же, здесь всем тяжело.
 - Только не мне, - пробурчал Нерон.
 Лаура осторожно, чтобы не разбудить, поцеловала Клавдия и взяла свой плащ.
 - Тебе тяжело по другой причине, - настаивал Тиберий, глядя в пол.
 - Я возвращаюсь в отель, - прошептала Лаура. - Проводи меня немного, если хочешь.
 Нерон открыл глаза и вяло протянул ей руку.
 - Повеселитесь вдвоем, - сказал он.
 Лаура и Тиберий молча спустились по лестнице. Тиберий чувствовал неловкость. В обществе Лауры это бывало с ним нечасто.
 - Мы оба в черном, - произнес он, когда они вышли на улицу. - Странно как-то.
 - Да, - сказала Лаура.
 Она шла медленно, Тиберий держал ее за плечо.
 - Сейчас я расскажу тебе про Ришара Валанса, - сказала она.
 - Давай, - сказал Тиберий.
 - Вообще-то история сама по себе дурацкая.
 - Да.
 - Но это не мешает ей быть грустной.
 - Верно. То есть нельзя сказать, что тебе и вправду грустно, ты не видишь для этого причин, но ничего не можешь с собой поделать?
 - Вот именно. Это не настоящая грусть, ты как будто пожимаешь плечами с чувством сожаления - и все. Понятно?
 - Расскажи мне эту грустную историю.
 - Я встретилась с Ришаром Валансом, когда была в Париже, еще до знакомства с Анри. Как бы рассказать об этом так, чтобы звучало не слишком глупо?
 - Не имеет значения. Просто расскажи, как все было.
 - Ты прав. Я любила его одного, а он любил меня одну. Сказочной любовью. Какая выпадает в жизни не каждому. Вот. Что еще тут можно сказать?
 - Да, история сама по себе дурацкая. А почему он тебя бросил?
 - Как ты догадался, что это он меня бросил?
 Тиберий пожал плечами.
 - Ладно, ты прав, это он меня бросил. Через несколько месяцев. Почему, я так и не узнала. Ушел - и все. Надо признать, что жизнь вдвоем порядком нас выматывала.
 - Представляю. А что ты сделала, когда он ушел?
 - Кажется, рыдала от горя. Кончилась сказка. Какая не каждому выпадает в жизни. А еще мне кажется, что я еще долгие годы думала о нем. Мне так кажется.
 - Но ты вышла замуж за Анри.
 - И тем не менее. Правда, потом я все-таки перестала о нем думать, это прошло. Но когда я сегодня его встретила…
 - Это тебя взволновало. Ничего удивительного. Пройдет.
 - Уже проходит.
 - Ты увидишь, что это за тип. Или я ошибаюсь, или он никого не уважает, возможно, не исключая и тебя, Лаура. У Лоренцо тоже такое впечатление. Лоренцо очень беспокоится за Габриэллу. Он позвонил мне, боится, как бы у нее не было неприятностей. И правильно боится, я ведь кое о чем не сказал тебе: в тот вечер Габриэлла тоже пошла на площадь Фарнезе и никого не предупредила.
 - Ты можешь как-то это объяснить?
 - Нет.
 Остаток пути они прошли молча.
 Перед входом в отель она обернулась, чтобы поцеловать его, но вдруг замерла. Тиберий изменился в лице, сощурился, плотно сжал губы и смотрел куда-то в пространство.
 - Тиберий, - тихо сказала она, - пожалуйста, не делай такое лицо. Когда ты такой, в тебе появляется что-то от настоящего Тиберия. Что с тобой? Что ты там видишь?
 - Ты была знакома с настоящим Тиберием? С императором Тиберием?
 Лаура не ответила. Ей стало не по себе.
 - А я был, - сказал Тиберий, взяв в ладони ее лицо. - Я был с ним очень хорошо знаком. Странный это был император, его усыновили, и никто не смог толком о нем рассказать. Его называют Тиберий, но его настоящее имя Тиберий Клавдий Нерон, Тиберий-Клавдий-Нерон… То есть из трех наших имен составляется одно, и это мое имя, занятно, не правда ли? Тиберий видел, что происходит вокруг, он видел интриги, заговоры, он видел зло. И я тоже иногда вижу зло. И сейчас, Лаура, я вижу нечто ужасное, вижу рядом с тобой, такой красивой.
 - Перестань, Тиберий. Ты устал, и тебя заносит.
 - Пойду спать. Поцелуй меня.
 - Не думай больше об этой императорской семье. Вы от этого в конце концов рехнетесь. Тебе не кажется, что у нас и так хватает неприятностей? Ты никогда не был знаком с императором, Тиберий, усвой это.
 - Я это усвоил, - с улыбкой ответил Тиберий.
 Вернувшись домой, Тиберий разбудил Клавдия, который как задремал, сидя на стуле, так все это время и просидел. А вот Нерон исчез, и вместе с ним - бутылка.
 - Клавдий, - тихо сказал Тиберий, - ложись-ка ты в постель, там тебе будет удобнее. Клавдий, а ты знаешь, что на самом деле я не был знаком с императором?
 - Я тебе не верю, - ответил Клавдий, не открывая глаз.




 XIX


 Четыре дня Ришар Валанс безвылазно просидел в номере отеля. Время от времени ему звонил инспектор Руджери, но Валанс всякий раз отвечал, что он работает, и вешал трубку.
 В пятницу утром Лоренцо Вителли дважды попытался увидеться с ним. «Я хочу поделиться с вами чрезвычайно важной информацией», - сказал он, позвонив Валансу от стойки портье. «Это невозможно», - только и ответил Валанс.
 По мнению епископа, Ришар Валанс вел себя безобразно, и, несмотря на любопытство, какое вызывал у него этот человек, Вителли чувствовал, что его терпению скоро придет конец.
 - Это какой-то дикарь, - заметил портье, когда Вителли повесил трубку. - Он даже не желает принять монсиньора?
 Вителли барабанил пальцами по стойке. Он не решался оставить Валансу записку.
 - Начиная со вторника, - продолжал портье, - приходится подавать еду к нему в номер, он не выходит оттуда. Хотя нет, раз в день он прогуливается по кварталу - и сразу обратно. Изабелла, горничная, уже стала его бояться. Ей страшно открыть окно, чтобы проветрить комнату, - там не продохнуть от дыма. Он даже не поднимает голову, когда она входит, ей видны только его черные волосы, и она говорит, что он похож на хищного зверя. Говорят, французское правительство очень его ценит. Может, это и правда. Но лучше бы они таких французов у себя держали. Изабелла не хочет туда ходить, боится, как бы он чего-нибудь ей не сделал, - и все-таки ходит. Потому что привыкла работать на совесть.
 - Вовсе нет, просто ей понравился этот француз, - улыбнулся Вителли.
 Он скомкал и выбросил записку, которую хотел оставить Валансу. Раз тот повел себя так невежливо, можно обойтись без его помощи.
 - Не надо говорить такие вещи, - сказал служащий отеля.
 - Надо уметь говорить все, - ответил Вителли.




 XX


 Ришар Валанс уже два часа ничего не делал. Он разложил по порядку свои записи, убрал их со стола и теперь, усевшись на стуле, через закрытое окно разглядывал римские крыши. Скоро наступит вечер. То, что собирались ему сказать инспектор Руджери и монсиньор Вителли, его не интересовало. Он закончил свой отчет, одну копию отдаст итальянской полиции, другую представит Эдуару Валюберу, а оригинал оставит себе на память и завтра уедет в Милан. Когда бомба взорвется, он будет уже далеко. Все закончилось.
 Все закончилось, и теперь он сидел, грузный и неподвижный, и разглядывал римские крыши. Ну и помойка на этих римских крышах. Он отдаст им свой отчет и уедет. Дело сделано.
 Эдуар Валюбер будет вне себя от ярости. Его послали сюда, чтобы развалить дело, а он вместо этого выдвинул и доказал свою версию, такую страшную, что никто и мысли о ней не допускал. Результат его вмешательства будет полностью противоположным тому, чего ждут от него в Париже. Конечно, еще не поздно придержать отчет и отдать его министру в собственные руки, чтобы никто ничего не узнал. Вот как ему следовало бы поступить. Пойти попрощаться с Руджери, потом доложить о своих выводах Эдуару Валюберу, и пускай министр решает, какое продолжение должно быть у этой истории. Хотя заранее ясно, что он решит: никакого продолжения не будет. Найдут козла отпущения, какого-нибудь неуловимого преступника, - надо же дать этому прискорбному происшествию благопристойную развязку. Так ему следовало бы поступить.
 А он поступит по-другому. Ему удалось прорваться к правде, теперь он намерен рассказать о ней, и никто не сможет его переубедить. На самом деле ему очень хотелось, чтобы правда эта стала достоянием гласности, он все готов был сделать для этого.
 Он оперся ладонями о стол и медленно приподнялся: у него затекли колени. Сложил отчет пополам и сунул в карман пиджака.
 Он быстро шел по коридору отеля, руки в карманах были сжаты в кулаки. Он увидел Тиберия только в последний момент, когда молодой человек встал между ним и лифтом.
 - Проход закрыт, - сказал Тиберий.
 Валанс сделал шаг назад. Тиберий выглядел переутомленным и крайне возбужденным. У него была двухдневная щетина, и он как будто совсем не изменился с того вечера, когда Валанс был у него дома. На его черных брюках осела римская пыль, можно было подумать, что с ним случилась какая-то беда и он несколько суток не спал и не ел. По правде говоря, вид у него был угрожающий. Он заметно напрягся: готовился к нападению, если Валанс все же попытается пройти к лифту. Эта его решимость и покрытая пылью одежда придавали его облику романтическую элегантность, которую Валанс оценил по достоинству. Однако Тиберий не произвел на него впечатления.
 - Уйди с дороги, Тиберий, - сказал он спокойно.
 Тиберий приготовился к бою. Раскинул руки и уперся ими в металлические брусья по бокам кабины, закрыв собой дверь лифта, чуть согнул ноги в коленях. Ноги у него были крепкие. Запыленные, но крепкие.
 - Что тебе нужно, юный император? Чего ты от меня хочешь?
 - Хочу, чтобы вы поговорили со мной прямо сейчас, - отчеканил Тиберий. - Уже четыре дня за вашей чертовой запертой дверью, в вашей гранитной голове зреет что-то ужасное. Вы не пройдете дальше, пока не скажете, что у вас на уме.
 - Ты мне приказываешь? Мне?
 - Если с Лаурой должно что-то случиться, я сделаю все, чтобы это предотвратить. Вот так.
 - Ты меня насмешил. Откуда ты взял, что это должно как-то ее коснуться?
 - Просто я знаю: вам ужас как хочется, чтобы с ней что-то случилось. А мне ужас как хочется, чтобы с ней ничего не случилось.
 - А тебе не кажется, что мадам Валюбер уже достаточно взрослая и может решать свои проблемы без твоей помощи?
 - Зато я не намерен решать мои проблемы без ее помощи.
 - Понятно. Но почему ты думаешь, что с ней должно что-то случиться? Лаура Валюбер была во Франции, когда убили ее мужа, разве не так?
 - Вас не испугает алиби длиной в две тысячи километров, если вы задумаете с ней расправиться. А вы хотите с ней расправиться, я это знаю.
 - Похоже, ты много чего знаешь, Тиберий. И кто тебя так замечательно информирует?
 - Мои глаза. Я увидел это у вас на лбу, на губах, в глазах, когда вы заговорили о ней. Вы собираетесь ее уничтожить, потому что так надо.
 - Дай мне пройти, Тиберий.
 - Нет.
 - Дай мне пройти.
 - Нет.
 Тиберий был сильный, он был моложе Валанса, но Валанс знал, что все-таки одолеет его, если решит драться. Он медлил. Тиберий выдерживал его взгляд, он был готов к бою. Валансу не очень-то хотелось лезть в драку, раз дело можно было решить и по-другому. Если бы он разбил парню лицо, это не доставило бы ему ни малейшего удовольствия. И поскольку он уже решился нарушить приказ министра и предать свои выводы гласности, то может поговорить с Тиберием прямо сейчас. Ведь Тиберий еще до завтрашнего дня так или иначе узнает правду. Возможно, для него будет даже лучше, если он узнает ее от Валанса, из первых рук и сразу.
 - Давай-ка выйдем на улицу, - сказал Валанс. - Спустимся по лестнице. Надоела мне эта комната.
 Тиберий отошел от лифта. Бок о бок, быстрым шагом они спустились по лестнице. Валанс бросил ключ на стойку портье и вышел первым, а за ним - Тиберий.
 - Итак, юный Тиберий? Что тебя интересует?
 - Ваши мысли.
 - Сожалею. Моих мыслей ты не узнаешь. Одни только факты, и больше ничего.
 - Сойдет для начала.
 - Тебе повезло, что я вообще тебе отвечаю. Мне еще никогда не приходилось отвечать под тем лишь предлогом, что меня об этом просят. Не знаю, с какой стати я делаю для тебя исключение.
 - Потому что я император, - с улыбкой произнес Тиберий.
 - Наверно, так. Факты не столь многочисленны, но их достаточно, чтобы понять все - если не разрывать связь между ними, внося ненужные сложности и вовлекая бесполезных фигурантов. Шесть дней назад Анри Валюбер неожиданно приехал в Рим. Вечером того же дня его убили перед дворцом Фарнезе, в момент, когда он хотел встретиться с сыном. Таким образом, на площади находились Клавдий, ты и Нерон, а еще Габриэлла Делорм, которая никому не показалась и никого не известила, что собирается туда. Какое-то время полиция разрабатывала версию с краденым Микеланджело и даже поручила Лоренцо Вителли заняться расследованием внутри Ватикана. Но потом была раскрыта тайна Габриэллы: это все изменило, у преступления появился иной мотив, однако надо было еще доказать, что Валюбер отправился в Рим из-за Габриэллы. Я потратил четыре дня на телефонные переговоры с Парижем и доподлинно узнал, что так и было. В последнее время Анри Валюберу казалось, что его жена слишком часто ездит в Рим: трудно было объяснить эти ее поездки желанием навестить родителей, ведь месье и мадам Делорм живут теперь довольно далеко от столицы. Заподозрив, очевидно, что у его жены появился любовник, он нанял детектива, которому поручил следить за ней: метод нечистоплотный, зато надежный и вполне соответствует тому, что я узнал о характере этого господина. Детектив по имени Марк Мартеле начинал слежку с момента ее прибытия в Рим, он занимался этим четыре месяца. Не спрашивайте, откуда у меня эти сведения. Нет ничего проще: секретарша Валюбера отмечала в ежедневнике встречи своего начальника с Мартеле. Мне оставалось только позвонить Мартеле, ведь после убийства Валюбера он больше не обязан соблюдать профессиональную тайну. Мартеле успел передать своему клиенту фотографии Габриэллы и три отчета, из которых следовало, что у мадам Валюбер есть дочь, проживающая в Риме, что уже восемнадцать лет мадам Валюбер навещает ее и обеспечивает ей очень приличный уровень жизни. На какие средства? Этого Мартеле выяснить не успел. Но недавно он подметил кое-что любопытное: однажды вечером, на одной из улиц вблизи отеля «Гарибальди», мадам Валюбер встретилась с группой мужчин. Минуту или две она шла с ними, а в конце улицы молча отделилась от них и вернулась в отель одна, никто из этих людей не провожал ее. Мартеле пошел за одним из них, по-видимому руководившим группой, и сумел установить его личность. Римской полиции он известен под оригинальной кличкой Колорадский Жук. Это как-то связано с картофелем. Колорадские жуки объедают картофельные листья. В общем, с этим пока не все ясно.
 - Плевать я хотел на картофельные листья. Так что с этим Колорадским Жуком?
 - Он возглавляет банду грабителей, орудующую в Риме. Но его трудно поймать на месте преступления. Полиция ждет, когда он затеет какое-нибудь крупное дело: после этого его наверняка можно будет упрятать за решетку на долгий срок. Так или иначе, но Лаура Валюбер, супруга состоятельного парижского издателя, водит дружбу с Колорадским Жуком. Ты что-то замолчал, Тиберий?
 - Продолжайте, - выдохнул Тиберий. - Выкладывайте все, что знаете, ненужное потом отсеем.
 - Лаура Валюбер водит дружбу с Колорадским Жуком и ворами с окраины. Отсюда и средства на содержание Габриэллы - так пишет в своем отчете Мартеле, уточняя, что пока это лишь гипотеза, которая нуждается в подтверждении. Видное положение в обществе, высокий пост, занимаемый ее деверем, Эдуаром Валюбером, регулярные поездки из Парижа в Рим и обратно - все это делает ее незаменимой помощницей при сбыте краденого. Банда орудует в Риме, а Лаура Валюбер за солидный процент переправляет часть похищенного парижским скупщикам. Вот почему полиции не удается отследить, куда девается добыча Колорадского Жука, вот почему Лаура Валюбер упорно не желает летать самолетом. В поезде безопаснее, при посадке не надо указывать владельца багажа. Понимаешь, Тиберий? Ей же надо было где-то доставать деньги, чтобы все эти двадцать четыре года содержать Габриэллу, ведь Анри Валюбер не позволял ей распоряжаться своим состоянием. Она не могла утаить ни гроша из семейного бюджета, Анри Валюбер все скрупулезно заносил в расходную книгу. У супругов Делорм ничего нет. Значит, деньги шли из какого-то другого источника. К этому следует добавить, что Колорадский Жук, чье настоящее имя Венто Риетти, жил неподалеку от дома Делормов. По-видимому, эти двое стали сообщниками сразу после рождения Габриэллы, сначала она участвовала в его делах от случая к случаю, потом это превратилось в систему. Конечно, придется еще выявить кое-какие недостающие подробности, но материала, которым я располагаю, вполне достаточно, чтобы предъявить обвинение. Не очень-то приятная история, верно?
 - К чему все это? - проворчал Тиберий. - Что вы стремитесь доказать? Лаура не могла убить Анри, сидя в своем загородном доме. Ее никак нельзя притянуть к этому делу!
 - Зато убить могла ее дочь. Они могли сговориться. Предположим, вернувшись из последней поездки в Рим, она стала искать отчеты Мартеле. Очень может быть, что в Риме она заметила слежку, встревожилась и начала рыться в письменном столе мужа. Кстати, Мартеле в последнем отчете указывает, что его, похоже, заметили и что лучше бы пустить по ее следам другого человека. Представь себе, юный император, что она обнаружила эти отчеты и запаниковала. Представь себе, что Анри Валюбер, собравшийся, как ей стало известно, вскоре ехать в Рим, сумел найти недостающие доказательства… Какое будущее ожидало бы Лауру Валюбер? Полный крах, скамья подсудимых, тюрьма? Это не вдохновляет, верно? И если человек, от которого исходит такая угроза, не слишком вам дорог…
 - Лаура никогда не толкнула бы свою дочь на убийство! - крикнул Тиберий. - Вы ее не знаете! Вы не можете подозревать ее в таких жалких уловках! Лаура решает свои проблемы сама, она не станет прятаться за чьей-то спиной! Лаура никогда не скрывала и не подавляла своих чувств. Если Лаура любит человека, она его целует, если Лаура пьет, она пьянеет и говорит, что пьяна, если ей скучно, она встает из-за стола во время обеда и говорит, что ей скучно, а если она хочет кого-то убить, она его убивает. Причем убивает своими руками и говорит почему! Вот какая она, Лаура. Но есть одна вещь, которой вы не знаете: пусть Лаура и боится нищеты, но убить она неспособна.
 - Она скрывала от всех Габриэллу, она долгие годы лгала мужу. Согласись, это не очень-то вяжется с тем, что ты о ней рассказываешь.
 - Потому что Анри при своем утонченном интеллекте был дурак и не пощадил бы Габриэллу. Когда Лаура имеет дело с дураками, она дает себе поблажку. И правильно делает. От нас она Габриэллу никогда не скрывала.
 - Зачем же она вышла за этого дурака? Ради денег?
 - Это нельзя объяснить. Это ее дело. Но деньги тут ни при чем.
 - Ты ее идеализируешь, Тиберий. А стало быть, ты заблуждаешься. Лаура ослепляет тебя и превращает в своего фанатичного поклонника. Это она делает со всеми. Даже инспектор Руджери забыл о своих обязанностях и не сумел толком ее допросить. Женщины вроде нее вечно проскальзывают сквозь расставленные сети. А мне уже надоело смотреть на ваше фанатичное поклонение. Я хочу покончить с этим, и я с этим покончу. И тогда вы поймете, что Лаура Валюбер с ее непостижимым колдовским очарованием - всего лишь иллюзия, обман чувств, плод вашего воображения.
 - Если вы уже дошли до того, что принимаете Лауру Валюбер за иллюзию, мне вас жаль, месье Валанс. Невеселая, наверно, у вас жизнь.
 Валанс поджал губы.
 - Раз она ничего от тебя не скрывает, значит, тебе известно о ее делишках с Колорадским Жуком?
 - Ничего мне не известно. Лаура не занимается темными делами.
 - Ты лжешь, Тиберий. Тебе все известно.
 - Катитесь вы к черту.
 - А что это изменит?
 - В конце концов, чего вы от нее хотите? Понятно, вы хотите ее уничтожить! И как же вы собираетесь это сделать? А? Вы зря теряете время, Лаура была во Франции! И у вас нет улик против Габриэллы.
 Валанс остановился.
 - Юный император, - сказал он, понизив голос, - Лаура Валюбер не была во Франции.
 Тиберий застыл на месте и схватил Валанса за локоть.
 - Негодяй! Она была во Франции! Это написано во всех отчетах, - прошипел он.
 - Она была во Франции во второй половине дня. Она была во Франции на следующий день, поздним утром. Привратница принесла ей в комнату обед уже после двенадцати. Но разве это означает, что ночью она тоже была во Франции?
 - Естественно! - выдохнул Тиберий.
 - Да нет же. Загородный дом Валюберов находится всего в двадцати километрах от Руасси. Часов в шесть вечера Лаура Валюбер вышла прогуляться, предупредив привратницу, что ужинать будет в городе и вернется поздно - ничего удивительного, она часто так делает. В половине двенадцатого привратница увидела, что в гостиной зажегся свет, потом свет зажегся в спальне, а к двум часам утра все погасло. В это время Лаура Валюбер уже была в Риме, она прилетела восьмичасовым рейсом, ее самолет приземлился ровно в десять. К половине двенадцатого она без всякой спешки могла добраться до площади Фарнезе: должно быть, Габриэлла предупредила ее, что Анри собирается встретиться с сыном на празднике. Кругом пьяная толпа, это значительно облегчает ей дело. Она убивает его. Утром она садится в самолет, который прилетает во Францию в одиннадцать десять. А в полдень звонит привратнице и просит принести ей завтрак.
 - А кто зажег свет?
 - Свет мог зажечься сам по себе, Тиберий. Это очень легко сделать. В доме есть охранная сигнализация, с помощью которой можно запрограммировать включение света на определенное время.
 - Негодяй!
 - Она, конечно же, путешествовала под чужим именем, Колорадский Жук наверняка снабдил ее фальшивыми документами на случай непредвиденных осложнений. Она знала, когда Анри поедет в Рим, и у нее было достаточно времени, чтобы подготовиться к своей поездке. При первом же опросе в аэропорту вспомнили высокую брюнетку, которая в то утро вышла из самолета. Ей крышка, Тиберий. Ей крышка.
 - У вас нет доказательств!
 - Я несколько раз и подолгу допрашивал привратницу. Она проверила оба устройства, автоматически включающие освещение. Заданное им время соответствует времени преступления. Так что Лаура Валюбер допустила небольшую оплошность. Кроме того, когда утром привратница решила прибраться в гостиной, она заметила, что огонь в камине не был погашен, а ведь мадам Валюбер обычно гасит его каждый вечер. И наконец, соседи из дома напротив не слышали, чтобы вечером к дому подъезжала машина, зато они утверждают, что на следующий день, примерно без четверти двенадцать, явственно слышали, как одна машина плавно затормозила на аллее. В ту ночь Лауры не было во Франции.
 - Нет! Вы идете по ложному пути. Если она решила его убить, зачем для этого таскаться в Рим? Гораздо проще было бы убить его в Париже, сразу после того, как она прочла отчеты детектива, разве не так?
 - Пораскинь мозгами, Тиберий. В Париже у нее не было бы возможности обеспечить себе такое великолепное алиби. Просто-таки железное алиби, перед которым все сняли шляпу, - все, кроме меня. Нет, ей надо было выждать, когда они оба окажутся в Риме. Говорю тебе, ей крышка.
 - И вам это безразлично? - выкрикнул Тиберий.
 - Ну, не совсем. До некоторой степени.
 - Но вы все же довольны, верно?
 Валанс пожал плечами.
 - Рано или поздно мифы должны рушиться, - сказал он.
 - А почему?
 - Не знаю.
 Ришар Валанс поднял глаза. И увидел перед собой лицо Тиберия, искаженное неподдельной душевной болью. Молодой человек поднял руку и с силой ударил Валанса по щеке. Затем Валанс увидел, как он пошатнулся, повернулся к нему спиной, побежал со всех ног и вскоре растворился в наступающих сумерках. Что он теперь мог сделать, император Тиберий?
 Валанс поправил галстук, одернул пиджак. Стало прохладно. Он вспоминал искаженное болью лицо Тиберия и жалел, что так получилось. Тиберий ведь прекрасно знал, что Валанс был прав. Он даже не защищал Лауру по-настоящему - так, для порядка. Тиберий знал про Габриэллу, знал про Колорадского Жука, возможно, знал даже, что во время предыдущей поездки в Рим Лаура заметила слежку. Вот почему он так заволновался, когда узнал, что Валанс подключился к расследованию, вот почему постоянно следил за ним, чтобы не подпустить его к Лауре. Но это не помогло, скорее, наоборот, повредило ей. Валанс решил больше обо всем этом не думать. Пора было заканчивать. Надо зайти к Габриэлле и побеседовать с ней. Сейчас только десять вечера, она, конечно, еще не легла спать. И он неторопливо зашагал к ее дому, не обращая внимания на проносящиеся мимо такси.
 Габриэлла была не одна. Ах да, вспомнил Валанс, сегодня же пятница. И рядом с Габриэллой стоял монсиньор Вителли, рослый и суровый. Он стоял, скрестив руки на груди, и не переменил позы, когда в комнату вошел Валанс.
 - Отсюда только что вышел Тиберий, месье Валанс. Он искал Лауру, - сказал епископ.
 - Стало быть, он передал вам наш разговор?
 - Да, в двух словах. Это отвратительно.
 - То, что мадам Валюбер убила своего мужа?
 - Нет. Это вы отвратительны. Если не ошибаюсь, вас прислали сюда для того, чтобы вы замяли дело? И доложили о ваших выводах непосредственно министру?
 - Верно.
 - Значит, вы решили рискнуть карьерой?
 - Возможно.
 - Ради женщины?
 - Нет. Ради истины. По-моему, это ясно, разве нет?
 - На мой взгляд - не очень. А как на твой взгляд, дорогая Габриэлла, с этим человеком все ясно?
 Лицо Габриэллы выражало глубокое сомнение, и Валансу показалось, что эти двое ломают комедию, чтобы вывести его из равновесия. Оба держались с насмешливой невозмутимостью, которой он от них не ожидал.
 - Это же очевидно, - сказал епископ, обращаясь к Габриэлле и как будто забыв о присутствии Валанса. - Этот человек ставит под угрозу свою карьеру не ради истины. Истина - всего лишь слово, оно ничего не стоит. Конечно же, он ставит под угрозу свою карьеру из-за женщины, ради того, чтобы полюбоваться ее гибелью, ради того, чтобы подтолкнуть ее к гибели собственными руками. Это старо как мир. «Увидеть, как последний римлянин испускает последний вздох, знать, что я один этому виной, и умереть от наслаждения» - или что-то в этом роде. Он хочет уничтожить эту женщину и уже не в силах побороть в себе желание уничтожить ее. По сути, Габриэлла, этот человек уже не контролирует себя. Он стал игрушкой собственных страстей, он как дерево, унесенное рекой в половодье. Он не в себе, хотя с виду и не скажешь. Бывают люди, у которых это не проявляется внешне. Во время нашей второй встречи в Ватикане он уже был таким, как сейчас, неестественно бледным и молчаливым. Когда глядишь на его лицо, словно видишь бурлящие грозные воды, которые вот-вот зальют берега, и в то же время - начинающийся отлив. Не правда ли, месье Валанс, это раздражает, когда два человека начинают обсуждать вас, как если бы вас тут не было?
 - Мне все равно, - сказал Валанс.
 - Ну разумеется. Видишь, Габриэлла, этого человека ничто не задевает. У него весьма необычный и в конечном итоге привлекательный склад характера. Но его история проста, как все великие истории. Надо ли ее рассказывать?
 - Разве ваша сутана дает вам право с такой бесцеремонностью рассуждать о других, монсиньор? - спокойно спросил Валанс, наливая себе выпить.
 - Нет, не сутана, а долгие часы, которые я за мою жизнь провел в исповедальне. Вы не представляете, до чего однообразно то, что там слышишь. Все говорят об одном и том же.
 - Если вы так легко читаете в сердцах этих простых людей, монсиньор, то для вас, конечно, давно уже не секрет, кто убил вашего друга?
 Епископ нахмурился и не сразу ответил.
 - Думаю, да. Но не уверен, смогу ли я однажды произнести это вслух. Сегодня утром я пришел к вам за советом, но вы даже не соизволили принять меня, так захватила вас эта простая история, так неудержимо несла вас разлившаяся река. В конечном счете мне повезло: если бы утром я попал к вам, то мог бы разоткровенничаться, и сейчас мне пришлось бы очень пожалеть об этом. Потому что я больше не удостаиваю вас доверия, я вижу, что вы неотвратимо приближаетесь к бездне, и я жду, да, жду вашего падения. Разлив, половодье. И падение в бездну.
 - Странно слышать такие слова от епископа.
 - На мой взгляд, вам только это и осталось: пасть, а затем возродиться.
 - Давайте лучше поговорим о падении Лауры Валюбер. Что вы думаете о ее фальшивом алиби?
 Епископ равнодушно пожал плечами.
 - Всем людям, - сказал он, - рано или поздно приходится лгать, чтобы провести ночь вне дома. Но совершенно необязательно при этом совершать убийство. Возможно, Лаура собиралась встретиться с другом.
 - С любовником, - поправила его Габриэлла. - Возможно, мама собиралась встретиться с любовником.
 - Видите, - с улыбкой произнес Вителли, - девочка со мной согласна.
 - Значит, и вас она заворожила, и вас заморочила. А как насчет денег? Где она берет деньги на содержание дочери? Неужели вы не задумывались об этом?
 - У грабителей, - сказала Габриэлла, с трудом сдерживая смех.
 Епископа эта сцена явно забавляла. Валанс крепко сжал стакан, который держал в руке.
 - Мама каждый месяц приносит мне деньги, - нараспев произнесла Габриэлла.
 - Которые получает от Колорадского Жука за провоз краденого, - уточнил Валанс.
 - Разумеется. Но мама сама не ворует. Она только вывозит краденое, чтобы прокормить дочь. Скоро с этим будет покончено, я нашла работу, хорошую работу. А что ей оставалось делать, ведь Анри не хотел, чтобы она работала. Считал, что для него это было бы позором. А Колорадский Жук - отличный парень. Он тут всю сантехнику починил.
 Вителли по-прежнему улыбался.
 - Вам смешно, монсиньор? Вы покрываете преступников, и это вас нисколько ни беспокоит?
 - Месье Валанс, Лаура никогда не просила меня следить за ее нравственностью, полагая, что справится с этим сама. Она лишь доверила мне свое дитя.
 - Мама не выносит, когда кто-то пытается корректировать ее представления о морали, - пояснила Габриэлла.
 - Лаура Валюбер участвует в сбыте краденого, она лжет, она растит дочь на деньги, полученные от преступной группировки, - и ее друг епископ закрывает на это глаза, а ее дочь находит это забавным. Но во всей этой истории отвратителен один только я, так получается?
 - Да, примерно так, - сказала Габриэлла.
 - Значит, судьба матери вас не волнует?
 - Нет, почему же. Ее судьба волнует меня с тех пор, как вы стали проявлять личную заинтересованность в этом деле. Вы так надавили на Тиберия, что у него сдали нервы, он выскочил отсюда как ненормальный. Тиберия легко вывести из себя, когда речь заходит о маме, он сразу теряет голову. Он - но не я. Потому что я знаю: вам никогда не одержать над ней верх. Она посмотрит на вас, засмеется или, быть может, заплачет - и пойдет дальше, а вы, бросившись на нее с размаху, расшибете голову о стену.
 - Я же сказал: падение, - пояснил Вителли.
 - Ваша мать убила собственного мужа… Неужели этот ужас ничего для вас не значит?
 - Ужас - понятие растяжимое, - сказала Габриэлла. - Можно быть ужасным, прихлопнув муху, и можно быть великолепным, убив человека. Лоренцо, с меня довольно.
 До сих пор Валансу удавалось сохранять относительное спокойствие, он говорил себе, что так или иначе получил то, за чем шел: ему подтвердили, что Габриэлла регулярно получала деньги, грязное происхождение которых ни для кого здесь не было секретом. И всех здесь это забавляло, кроме Анри Валюбера, которого это свело в могилу. Валанс поставил стакан на стол и вздохнул. Остается только дополнить отчет этими подробностями. И уехать.
 - Ваша подопечная - чудовище, монсиньор.
 - Вы в этом не разбираетесь, - ответил Вителли.
 - С каких это пор епископы стали разбираться в женщинах?
 - Очень давно. С незапамятных времен, - ответил епископ.
 - А что вы собирались мне сказать утром?
 - Теперь это уже не имеет значения. Идите искать вашего убийцу, а я займусь моим.
 - Вы отворачиваетесь от реальности.
 - Ну и что?
 Лоренцо Вителли тихо закрыл дверь за Ришаром Валансом и послушал, как тот спускается по лестнице.
 - Я хорошо держалась, Лоренцо?
 - Великолепно. Ты была великолепна, дорогая.
 - Я совсем вымоталась.
 - Цинизм не дается так легко, тут нужна привычка. Поначалу он утомляет, но это в порядке вещей.
 - Как ты думаешь, он занервничал?
 - Думаю, задора у него поубавилось, хотя сам он пока этого не заметил. Но со временем заметит. Для такого, как Ришар Валанс, эмоциональные собеседники вроде Тиберия - просто находка, разговор с ними его вдохновляет. Этого надо избегать во что бы то ни стало. Надо угнетать его полным равнодушием, любым способом давать ему понять, что его действия выглядят неоправданными. И тогда, не отдавая себе в этом отчета, он пойдет на попятный. Я не вижу другого способа от него избавиться.
 - И все-таки мне страшно. Ты ведь не веришь ни одному его слову, да?
 - Я уверен, что это не Лаура убила Анри.
 - Ты сейчас думаешь о чем-то другом?
 - Верно.
 - О чем-то таком, что тебе неприятно?
 - Опять-таки верно.
 - Что ты намерен делать?
 - Ждать.
 - А это не опасно?
 - Может быть.
 - Я люблю тебя, Лоренцо. Постарайся быть осторожнее.
 Габриэлла смотрела в пространство, вертя пальцами сигарету.
 - Ты думаешь о Ришаре Валансе? - спросил Лоренцо. - Ты чувствуешь, что от него, как ни странно, исходит неодолимое обаяние, и пытаешься понять, в чем оно заключается?
 - Лоренцо, ты - тип священника, который я обожаю. Только начинаешь думать о чем-то, и вот оно уже расшифровано, сформулировано и аккуратно разложено на столе Ты не представляешь, как это успокаивает. Должно быть, к тебе в исповедальню стоит длинная очередь.
 Епископ рассмеялся.
 - Так у тебя есть ответ насчет Ришара Валанса?
 - Такие ответы надо находить самой, дорогая.
 - Противный хитрюга. Останешься у меня ужинать? Знаю, уже поздно, но сегодня пятница.
 - Пятница… - произнес Лоренцо. - Значит, едим рыбу.




 XXI


 Всего несколько часов назад Ришар Валанс вышел из гостиницы, ощущая абсолютную уверенность в своих силах, а теперь он злился из-за того, что растерял эту уверенность за такое короткое время. Валанс быстро шагал по улице. Он чувствовал, что этот лощеный подонок в сутане и его сучка-воспитанница оставили его в дураках. Ему никак не удавалось восстановить боевой дух. Так бывает, когда передвигаешь тяжелый шкаф, а потом не получается поставить его на прежнее место, обрисованное мелом на полу. Или когда не можешь сложить рубашку так, как ее сложила продавщица в магазине. Складываешь аккуратно, по сгибам, а потом видишь, что сложил не идеально, как было раньше, а по-новому, по-своему.
 Если бы Тиберий привязался к нему сейчас, он не проявил бы к парню такую неоправданную снисходительность. Досталось ему этим вечером: сначала - пощечина от юного психопата, потом - презрение девчонки и надменные разглагольствования ее сутенера в сутане. Он умел держать удар, выдыхался не скоро, но на сегодня с него явно было достаточно. Ему надо было поесть и выспаться. Это поможет вновь обрести спокойствие. Завтра нужно зайти к Руджери, отдать ему отчет и вскочить в первый же миланский поезд. Затем дождаться реакции министра и решить, что делать дальше. Конечно, придется искать другую работу. Его трусоватый коллега Поль обгрызет себе все ногти, когда узнает, что он растрезвонил правду на весь мир. Ну и что, подумаешь, ногти. Он ни перед кем не будет оправдываться. Внезапно он почувствовал, что у него подгибаются колени, и прислонился к стене. Да, он проголодался, это точно.




 XXII


 А в это время трое молодых людей встретились на улице, в темноте: Тиберий лежал на спине, подложив руки под голову, Клавдий сидел рядом, Нерон стоял.
 - Может, тебя овеять опахалом? - нежно спросил Нерон.
 - Нерон, - сказал Тиберий, - неужели это обязательно - все время быть невыносимым?
 - Мне не нравится, когда ты ночью лежишь на тротуаре и с идиотским видом пялишься на звезды. Тут, знаешь ли, люди ходят, они смотрят на тебя. А ты, поверь мне, нисколько не похож на прекрасное античное изваяние. Ты похож на развалину.
 - Я же сказал тебе, что я мертвец, - ответил Тиберий.
 - Нерон, ты что, не понял? - произнес Клавдий. - Он играет в мертвеца, играет в мертвеца, вот и все! И не надо его обмахивать, оставь его в покое, черт возьми.
 - Откуда мне было знать, что он играет в мертвеца? - возразил Нерон.
 - Это же видно, - сказал Клавдий. - Любой бы догадался.
 - Ладно, раз он умер, это меняет все. Как долго мы должны бдеть возле усопшего? - спросил он, усаживаясь на тротуар лицом к Клавдию, по другую сторону от распростертого тела Тиберия.
 - Зависит от него, - сказал Клавдий. - Ему надо поразмыслить.
 Нерон чиркнул спичкой и стал разглядывать Тиберия, придвинувшись к нему совсем близко.
 - Похоже, это надолго, - заключил он.
 - Еще бы, - сказал Клавдий. - Лаура скоро нас покинет. Ее будут судить и посадят в тюрьму.
 - Это все специальный посланник?
 Клавдий покачал головой.
 - Сегодня вечером что-то надвигается, - продолжал Клавдий. - Оно просачивается сквозь стены, подползает к горлу, от него подкашиваются ноги. Это надвигается гибель Лауры, и всё вокруг цепенеет от страха. Когда мы закончим бдение у тела Тиберия, я тоже притворюсь мертвым, и тебе, Нерон, придется бдеть возле меня.
 - А возле меня кто будет бдеть? Неужели я останусь совсем один и буду как последний дурак, со сложенными на груди руками валяться на тротуаре? Почему тогда не на навозной куче?
 - Заткнитесь вы, - буркнул Тиберий.




 XXIII


 Лаура спокойно и непринужденно вошла в отель и сказала, что заранее предупредила Ришара Валанса о своем визите и что он ждет ее. Ночной портье удивился, поскольку было уже почти половина второго ночи и Валанс не оставил ему на этот счет никаких распоряжений. Однако он впустил ее и назвал номер комнаты.
 - Только он, похоже, спит, - все же счел нужным добавить портье. - Окно уже не светится.
 После недавнего разговора с Тиберием в отеле «Гарибальди» Лаура точно представляла себе, что нужно сделать, чтобы встретиться с Ришаром Валансом. До того как перейти на «Гарибальди», она всегда останавливалась именно в этом отеле и хорошо знала, какие там двери. Их совсем не трудно открыть, достаточно повернуть в замке острие перочинного ножа. Уроки Колорадского Жука не пропали даром. Ведь Колорадский Жук в замках разбирался так же хорошо, как в сантехнике.
 Войдя, она увидела, что Валанс лежит на кровати одетый. Перед тем как заснуть, он успел только снять пиджак и ослабить узел галстука. Примерно это она и ожидала увидеть в первую минуту. Но она не продумала, что должно произойти дальше, как ей поступить. И сейчас стояла посреди темной комнаты, толком не зная, что делать. Она подошла к окну и с четверть часа глядела на ночной Рим. То, что ей рассказал Тиберий, потрясло ее. Валансу удалось узнать почти все, теперь она взята в кольцо. Ну почему, черт возьми, он так далеко зашел? До чего же это грустно.
 Лаура вздохнула, отошла от окна и взглянула на Валанса. Одна рука у него свесилась с кровати, и пальцы касались пола. Когда-то она так любила эти руки. А теперь, как сказал бы Тиберий, его руки стали орудиями разрушения, и она не знала, как это исправить. Она села на краю кровати, сложила руки на животе. Даже во сне он не выглядел безобидным. Ей захотелось выпить. Это наверняка придало бы ей мужества, ведь когда он проснется, ей надо быть настороже. Ни в коем случае он не должен догадаться, что ее судьба висит на волоске. Раньше она бы его не боялась. Могла бы прикасаться к нему, не испытывая тревоги. Она протянула руку и ладонью дотронулась до рубашки, осторожно, чтобы не разбудить. Она еще помнила это ощущение. Можно было бы попробовать посидеть вот так, пока страх не пройдет, пока к ней не вернется спокойствие, которое она чувствовала раньше, когда любила его.
 Ей больше не хотелось бороться. Смерть Анри, это ужасное лицо, там, на каталке в морге, нажим со стороны Эдуара Валюбера, бесцеремонное вторжение в жизнь Габриэллы, контрабандные перевозки, из которых собирались раздуть целый скандал, и Ришар Валанс, готовый обрушиться на нее всей своей мощью. Это было слишком за один раз. Лаура сидела, положив руку на грудь Валанса, а другой подперев лоб, она чувствовала, что засыпает, и рывками просыпалась. Лоренцо, Анри и Ришар порядком осложнили ей жизнь. Она не сожалела о гибели Анри, теперь ей это было ясно. Если бы она могла заснуть вот так, опершись лбом на руку, или даже поспать рядом с ним, а утром уйти, избавившись от страха. Почему, черт возьми, она не может это сделать, ведь это так просто!
 Она медленно встала, в темноте обшарила комнату, надеясь найти какую-нибудь выпивку. От звяканья стакана Валанс проснулся и резким движением сел на кровати.
 - Не пугайся, - сказала она, - это я наливаю себе стаканчик.
 Ришар Валанс зажег свет, и она прикрыла рукой глаза. Теперь уже не спрячешься в темноте.
 - По-вашему, это нормально, что вы среди ночи оказываетесь в моей комнате и наливаете себе выпить? - спросил Ришар Валанс, приподнимаясь на локте.
 - А по-твоему, это нормально, что ты на своем письменном столе заготовил мне смертный приговор? Что это у тебя тут? Джин?
 - Да.
 Лаура поморщилась.
 - Сойдет, если больше ничего нет, - сказала она, наливая полный стакан.
 Валанс тем временем встал, растер руками лицо и быстро надел пиджак.
 - Ты уходишь?
 - Нет. Одеваюсь.
 - Это более осмотрительно, - заметила Лаура.
 - Зачем ты пришла? Думаешь откупиться? Не выйдет.
 - Ошибаешься.
 - Это ты ошибаешься. Как ты сюда попала?
 - Через окно, как вампир. А ты знаешь, Ришар, что вампиры могут проникнуть в спальню только в том случае, если спящий страстно желает, чтобы они туда проникли?
 - У меня нет страстного желания, чтобы ты находилась в этой комнате.
 - Знаю. Поэтому мне пришлось взломать дверь, как делают все. Порви свой отчет, и я уйду.
 - Ты знаешь все, что там написано?
 - Думаю, да. Тиберий выражался хоть и несколько выспренно, однако точно.
 - Убирайся вон, Лаура.
 - Похоже, ты здорово вымотался.
 - Победа всегда выматывает. А теперь оставь меня.
 - Это все, что ты смог сказать с тех пор, как я опять увиделась с тобой: «Оставь меня». А разве ты оставляешь меня в покое?
 - Но я-то никого не убивал.
 - Ты хоть сознаешь, что твой отчет вызовет во Франции политический скандал? Если я и убила Анри, какое тебе дело до этого? Твоя карьера, наверно, поважнее.
 - Ты хочешь, чтобы я своим молчанием покрыл убийцу?
 - Почему бы и нет?
 - А что, по-твоему, должно заставить меня согласиться?
 - Склонность к красивым жестам, душевное благородство, воспоминания о прошлом. Все вместе.
 - Хватит пить, Лаура.
 - Не волнуйся, я предупрежу тебя, когда почувствую, что пьяна. Ты уничтожишь отчет?
 - Нет. Но твой приход поможет мне дополнить его. Итак, у тебя связи в римском преступном мире? Ты возишь контрабанду?
 - Вовсе нет. Это мой чемодан возит контрабанду. Когда я приезжаю в Рим, чемодан пуст. Когда уезжаю, он набит всякой дребеденью. Что я могу сделать? Этот чемодан живет своей собственной, чемоданной жизнью. Если ему нравится таскать туда-сюда кучу барахла, это его личное дело, я не собираюсь вмешиваться. Нельзя же бросать чемодан за то, что время от времени он ведет себя независимо. Он вроде ребенка, который постоянно убегает из дому: к его выходкам остается только привыкнуть. Но как бы там ни было, я уверена, что с любым другим чемоданом начнется то же самое. Знаешь, позавчера это произошло с моей сумочкой, видно, она подхватила инфекцию. На пути туда была легкая, на обратном пути стала тяжелая. Давай, Ришар, делай пометки в блокноте, массу коротеньких пометочек. Они просто чудо, эти пометки, одна дополняет другую: Лаура Валюбер то, Лаура Валюбер это, Лаура Валюбер прячет свою дочь в крысиной норе, Лаура Валюбер чемоданами возит контрабанду и в довершение всего пьет джин в комнате своего мучителя и экс-любовника, куда она проникла, взломав дверь. Запиши все это, милый, из этого получится великолепный отчет. Нет, в самом деле великолепный.
 - Что в этом чемодане?
 - А ты у него спроси, Ришар, ведь это факт его личной жизни. Думаю, он подбирает все, что ему попадется. У нас такие чемоданы, каких мы заслуживаем. Отметь это в своем блокноте.
 - Сколько времени это продолжается?
 - С тех пор, как он достиг половой зрелости. У чемоданов она обычно наступает в очень юном возрасте. У моего наступила по меньшей мере двадцать три года назад. Так что мой чемодан уже старый развратник.
 - Это приносит доход?
 - Да, и неплохой. Его хватало на содержание Габриэллы.
 - И ты не стыдишься этого?
 - А ты этого стыдишься?
 Валанс не ответил и бегло записал что-то в блокноте.
 - Пиши старательнее, - посоветовала Лаура. - Главное в жизни - быть старательным.
 - Как епископ узнал об этом?
 - Однажды он провожал меня на поезд и чемодан раскрылся у него на глазах. Наверно, был потрясен видом епископского облачения. В тот день Лоренцо почему-то надел нагрудный крест. В общем, чемодан вдруг упал и вывалил наружу все свои потроха, зрелище, скажу я тебе, было не из приятных, мне стало стыдно за него.
 - Ты рылась в письменном столе мужа и нашла там отчеты Мартеле?
 - Да, Ришар.
 - Когда ты последний раз была в Риме, то заметила, что за тобой следят?
 - Да, Ришар.
 - И тем не менее отправилась на встречу с Колорадским Жуком и его шайкой?
 - Я заметила Мартеле только на следующее утро, когда пошла к Габриэлле.
 - О чем ты подумала, когда обнаружила эти отчеты? О чем ты подумала, когда узнала, что Анри собирается в Рим?
 - Подумала, что я здорово влипла, а Анри здорово не повезло.
 - В субботу ты перебралась в загородный дом, от которого рукой подать до аэропорта.
 - Этот дом такой умиротворяющий.
 - Ты запрограммировала лампы, чтобы они зажглись в нужное время, и около шести вечера вышла из дому. Вернулась поздним утром, легла в постель и позвонила привратнице, чтобы она принесла тебе завтрак. Это называется сфабриковать себе фальшивое алиби.
 - Просто «сфабриковать алиби», дорогой. Правосудие такого не прощает.
 - Затем ты вернулась в Рим. Там ты бесстрашно опознала тело, предупредила твоих дорогих друзей, чтобы они вели себя спокойно, и стала ждать, когда произойдет чудо: в расследование вмешается правительство и дело положат в долгий ящик.
 - Как тебе угодно, мой милый. Напиши, что тебе сердце подскажет, можешь написать и это, если тебе так хочется.
 - Ты в стельку пьяная, Лаура.
 - Пока еще нет. Я же тебе сказала: когда это случится, я тебя предупрежу. Ты слишком торопишься, нельзя опьянеть так быстро, особенно если человек может выпить столько, сколько я.
 - Ладно, - сказал Валанс, закрывая блокнот. - Думаю, теперь у нас есть все, что нам нужно.
 - Неправда, не хватает еще моей головы в корзине.
 - Смертную казнь отменили. Ты прекрасно это знаешь.
 - Ах, до чего мне нравится, когда ты так говоришь, Ришар. Ты настрочил все эти бумаги про меня? В последние дни ты потратил на меня много времени. Я очень тронута. Ты собрал замечательное досье. А теперь отдай его мне.
 - Перестань, Лаура.
 - Кое о чем ты меня еще не спросил. Я имею в виду цикуту.
 - И что?
 - Когда я успела приготовить яд? Где? Каким образом? А ведь это существенно. Все, что связано с цикутой, ты оставил без внимания.
 Валанс с недовольным видом снова открыл свою папку:
 - А в каком смысле это важно?
 - Все детали имеют значение, Ришар. Ты должен создать для обвинения прочную доказательную базу.
 - Отлично. Так где же ты взяла цикуту?
 - В цветочном магазине, полагаю. Ведь она не растет ни в Париже, ни возле моего загородного дома. Вообще-то я никогда в жизни не видела цикуты. Это растение из семейства зонтичных, вот все, что я о ней знаю.
 Валанс пожал плечами:
 - Где ты приготовила яд?
 - В туалете самолета, на маленькой электрической плитке.
 - Где ты приготовила яд, Лаура? Дома?
 - Нет, пока стояла в очереди в аэропорту. Я попросила у стюардессы мисочку и пестик. Это нетрудно достать.
 - Ты хочешь вывести меня из равновесия, Лаура?
 - Да нет же, я мучительно стараюсь тебе помочь. Я напрягаюсь изо всех сил, соображая, где я могла бы достать эту чертову цикуту и приготовить из нее яд. К несчастью, я не уверена в том, что сумею отличить цикуту от кервеля. Может быть, у Анри сделалось несварение от кервеля, и он от этого умер?
 - Ну, сейчас-то ты точно пьяная, - сказал Ришар и с силой захлопнул папку.
 - Сейчас - да, вполне возможно. Но это не отменяет того досадного обстоятельства, что ты ни черта не знаешь о цикуте, верно?
 - Нет.
 Лаура встала и взяла в руки папку. Она перелистала бумаги каким-то неуверенным движением, придерживая рукой волосы, падавшие ей на лицо. Затем со вздохом раскрыла ладони, и документы из папки разлетелись по полу.
 - Какая чушь, Ришар, - сказала она. - Все эти аккуратные строчки, одна под другой, - это просто кошмар. Так ты, выходит, ничего не понимаешь? Ты ничего не заметил?
 И тут у нее полились слезы. Как это по-женски, промелькнуло у нее в голове. Она сжала нос у основания, чтобы слезы перестали течь.
 - Так ты ничего не понимаешь? Все эти ужасы? Эти рейсы на самолете, туда-обратно за одну ночь? Эта цикута? Это гнусное убийство из-за денег? Ты во всем этом не разобрался?
 Слезы не давали ей говорить нормально. Пришлось кричать:
 - Что ты на меня навесил, негодяй? Ты навесил на меня кровавый груз и хочешь, чтобы я доставила его прямо в зал суда? Неужели ты не понимаешь, что я не трогала Анри? Что я никогда никого не трогаю? Да, я скрывала от всех Габриэллу, да, у меня чемодан с сюрпризами, да, все так, можешь повторять это хоть сто раз! Но насчет цикуты - это не ко мне! Ты просто дерьмо, Ришар. Да, в субботу вечером я запрограммировала лампы, да, ночью меня не было дома. Но я была не в Риме, Ришар, не в Риме! Мне надо было предупредить подельников, ведь Анри уже почти раскрыл наш секрет. Ночью я навестила каждого из них и велела им быть осторожнее. И вернулась домой только утром. А потом мне позвонили и сказали, что Анри убит. Ты отдаешь себе отчет в том, что цикута не растет на огороде и я не могла бы найти ее на грядке с редиской? Плевать мне на цикуту! Плевать!
 Лаура упала в кресло, уронила голову на колени и прикрыла ее согнутыми руками. Ришар Валанс подбирал бумаги, рассыпанные по полу.
 - Ты мне веришь? - спросила она.
 - Нет.
 Лаура выпрямилась, вытерла глаза:
 - Давай, Ришар. Аккуратно собирай свое «дело Валюбера». Разложи все по порядку и отнеси папку легавым. А потом уезжай, да, уезжай, черт возьми, уезжай!
 Она встала. У нее так сдавило грудь, что казалось, она не сможет идти. Она огляделась, ища дверь:
 - Завтра утром ты отнесешь отчет тому поганенькому полицейскому?
 - Да, - ответил Валанс.
 - Когда двадцать лет назад ты удрал от меня, я кричала и рыдала. Долгие годы ты как живой вставал у меня перед глазами, я напрягалась, чтобы не дать воспоминанию изгладиться. Позавчера вечером, когда мы встретились, я была взволнована. А теперь мне хочется, чтобы ты отдал свой мерзкий отчет, мне хочется, чтобы ты уехал, и еще мне хочется, чтобы жизнь замучила тебя до смерти.
 Валанс провожал ее глазами, пока она шла по коридору к лестнице, видел, как она споткнулась на первой ступеньке. Он улыбнулся и, закрыв дверь, на всякий случай запер ее на два оборота. Ему и раньше нравилось, когда Лаура бывала пьяна. От этого ее движения становились еще более небрежными и неточными. Даже когда она была трезвая как стеклышко, возникало впечатление, будто она выпила. Ему бы следовало проводить ее, но она все равно бы отказалась, а он вовремя не подумал об этом.
 Он не сожалел об этой стычке с Лаурой. Ведь он целый час любовался ею, взглядом отстраненного наблюдателя смотрел на ее изящные позы, изысканность которых успел забыть, смотрел на ее профиль, который так божественно заострялся, когда она плакала, смотрел на ее словно бы незаконченные жесты, когда она не трогала, а лишь едва задевала что-то. Он уважал в Лауре инстинктивное мужество, позволявшее ей, как и прежде, быть может даже эффектнее прежнего, бросать вызов, плакать и оскорблять и под конец уйти побежденной, но великолепной. Двадцать лет спустя это чередование презрения с брезгливым равнодушием было все таким же обольстительным. Раньше это поражало его в самое сердце. А теперь у него только разболелась голова. И он, не раздеваясь, снова лег в постель.




 XXIV


 Валанс пришел к Руджери очень поздно, почти в обеденное время. Он проснулся внезапно, вскочил с постели и, как мог, попытался привести в порядок измятый костюм. Давно уже он не появлялся на людях в таком неряшливом виде. После ухода Лауры он проспал несколько часов, но сон был тревожным и нисколько не освежил его. Под глазами набрякли тяжелые мешки.
 Руджери не было на месте. Стоя в коридоре перед запертой дверью, Валанс топнул ногой с досады. Если он не найдет Руджери, то не сможет вечером уехать в Милан. Никто из коллег Руджери не мог объяснить, куда он девался. Они лишь посоветовали Валансу зайти попозже.
 Валанс уже два часа шагал по римским улицам и совершенно выбился из сил. Мысль о поезде, который увезет его из этого города, превратилась в наваждение. Он зашел на главный вокзал за расписанием, взял его и положил в карман. То, что у него в кармане было расписание, физически приближало его к желанному отъезду. У него было ощущение, что только в поезде он сможет почувствовать себя нормально, только там пройдет головная боль и что, если он задержится в Риме, случится что-то скверное. Остановившись перед витриной, он погляделся в нее. Утром он не успел побриться, и сейчас ему показалось, что с этой щетиной он похож на сбежавшего из тюрьмы. И вновь возникло тягостное ощущение, какое он испытал вчера вечером, когда пришлось опереться о стену, - что сила постепенно, рывками уходит из него. Он купил бритву, зашел в ближайшее кафе и побрился там в туалете. Пальцами пригладил волосы, которые слиплись от пота, когда он спал в душной комнате. Если не остережешься, Рим покроет тебя своим липким, грязным налетом гораздо быстрее, чем можно себе представить. Он подставил под кран руки до локтей, побрызгал водой на грудь, застегнул еще влажную рубашку и почувствовал, что готов к встрече с Руджери. Только бы этот болван уже вернулся к себе в кабинет. До поезда оставалось чуть больше шести часов.
 Но Руджери еще не пришел. В полицейском участке царила суета. Ночью, около трех часов утра, на виа делла Кончилиационе произошло убийство. Жертве перерезали горло, да так, что голова чуть не отвалилась. Об этом Валансу рассказал совсем юный полицейский, понуро сидевший на скамейке в коридоре. Он не выдержал этого зрелища, и коллеги увели его с места преступления.
 - Все вдруг завертелось, - тихо сказал он. - Говорят, со временем это проходит, ко всему можно привыкнуть.
 - Руджери был там с самого утра? - нетерпеливо спросил Валанс.
 - Но я не хочу привыкать к такому. Смотреть на это черное платье, все залитое кровью, на голубей вокруг…
 Молодой человек икнул, и Валанс, размахнувшись, звучно хлопнул его по спине, чтобы немного взбодрить.
 - Руджери? - повторил он.
 - Руджери там, возле нее, возле убитой, еще с утра, - ответил юный полицейский. - Говорит, что намерен заняться этим лично, хоть это и не его участок. У него очень усталый вид. Это продолжение дела Валюбера.
 - Возле нее? - выдохнул Валанс. - Руджери - возле нее?
 Его рука вцепилась в плечо юноши. Он услышал собственный голос: он говорил почти шепотом.
 - Она - это кто?
 - Я не знаю, как ее зовут, синьор. Красивое лицо, на вид лет сорок, а может, чуть побольше, трудно сказать. Ведь она вся в крови. По лицу рассыпались черные волосы, горло перерезано. Там еще епископ, который вроде был с ней хорошо знаком, и молодой человек, с именем, как у римского императора: ему было почти так же плохо, как мне.
 Валанс закрыл глаза. Его тело только что разлетелось на массу неуправляемых осколков. Он чувствовал, как сердце колотится у него в ногах, в затылке, и этот глухой гул приводил его в ужас.
 - Адрес! - крикнул он. - Адрес… скорее!
 - В самом начале улицы, на левой стороне, если стоять лицом к святому Петру.
 Валанс отпустил его плечо и бросился на улицу. Взять такси он не мог. Говорить с таксистом, назвать ему адрес, достать деньги, сидеть на заднем сиденье машины - все это сейчас казалось ему невыполнимым. И он отправился туда пешком, временами - бегом, если на это хватало сил. Почему, почему он не проводил ее? Чтобы добраться от его отеля до «Гарибальди», она должна была перейти мост Святого Ангела, свернуть на набережную, потом на виа делла Кончилиационе. В три часа утра, когда он опять заснул, она, должно быть, шла по этой улице, медленно, чуть ссутулившись, прижав руки к бокам и запахнувшись в свой черный плащ. Шла широко, небрежно шагая, шла задумавшись, не вполне трезвая, отрешенная. И ее убили.
 Еще издалека он увидел группу полицейских: они перекрыли движение по левой стороне улицы. Он побежал к ним. В кармане пиджака лежал отчет, который он утром сложил и засунул в конверт. «Какая чушь, бедный мой Ришар, - сказала она. - Так ты, выходит, ничего не понимаешь? Ты ничего не заметил?» Но что он должен был заметить? Что?
 Когда Валанс подошел, Руджери выслушивал показания свидетеля. Труп был накрыт брезентом, его окружали пятеро полицейских. Руджери смотрел, как Валанс приближается к нему.
 - Вы запыхались, месье Валанс, - сказал он. - Мне доложили, что вы искали меня. Сожалею, что не позвонил вам, но вы же понимаете, тут такое… Я просто не успел. Это новое убийство меняет все. Боюсь, мы с самого начала шли по ложному пути.
 Руджери обернулся к стоявшему в ожидании свидетелю. Этот человек был весь в поту.
 Валанс подошел к телу, накрытому брезентом, и присел на корточки, опершись ладонями на асфальт. Ему казалось, что земля качается у него под ногами. Один из полицейских собрался его отогнать.
 - Не трогайте его, - вмешался Руджери. - Он имеет право взглянуть. Предупреждаю, месье Валанс, на это смотреть нелегко, но если вам очень нужно…
 Валанс сделал глубокий вдох и знаком подозвал полицейского.
 - Приподнимите брезент, - сказал он тихо.
 Брезгливо поморщившись, полицейский перешагнул через труп и, отодвинув брезент, открыл верхнюю половину тела.
 Руджери наблюдал за Валансом. Сегодня с утра здесь было уже три обморока, и мертвенная бледность этого большого лица не предвещала ничего хорошего. Но Валанс не упал в обморок.
 - Это Мария Верди, - пробормотал Валанс, с трудом выпрямляясь во весь рост. - Это Мария Верди, Святая Совесть Священных Архивов Ватиканки.
 - А вы этого не знали?
 Валанс знаком показал, что не хочет разговаривать. Он протянул руку, чтобы набросить брезент на строгое, с правильными чертами лицо итальянки, и сейчас, только сейчас, его рука начала сильно дрожать.
 - Вы устали, месье Валанс, - сказал Руджери. - Можете подождать в моем кабинете, здесь я уже почти закончил.
 Принесли носилки. Тело подняли, и двери фургона захлопнулись за ним. Валанс отвернулся и зашагал прочь.
 Отель «Гарибальди» был в двух шага от места убийства. Лаура сидела на высоком табурете за стойкой бара с таким видом, словно все вокруг ей безразлично. Валанс сел рядом и заказал себе виски. Его все еще трясло. Лаура взглянула на него.
 - Я хочу побыть одна, - сказала она.
 Валанс закусил губу. Надо чуть помедлить, выпить перед разговором немного виски, и тогда он станет таким же бесстрастным, каким был сегодня ночью.
 - Сегодня утром кое-что произошло, - сказал он наконец, поставив стакан на стойку.
 - Бедный мой Ришар, если бы ты знал, как мне на это наплевать.
 - Кто-то перерезал глотку Марии Верди, ходячей совести Ватиканки. Это случилось в три часа утра, на виа делла Кончилиационе.
 - Чем она провинилась, бедняжка?
 - Пока не знаю. Ты была с ней знакома?
 - Конечно. Еще бы. Я же столько лет болтаюсь в Ватиканке… Когда Анри был студентом, Мария уже там работала. Мальчики часто рассказывают мне о ней.
 - Где ты была в три часа утра?
 - Что, опять начинается? У тебя новый приступ?
 - Ты ушла от меня примерно в половине третьего. Чтобы дойти от моего отеля до виа делла Кончилиационе, трезвому нужно четверть часа, а пьяному - полчаса.
 - А почему ты сегодня не пишешь? Не делаешь пометок в блокноте? Думаешь, я стану говорить просто так, в пространство, без протокола? Ты спишь и видишь сны, Ришар. Уходи, я больше не желаю тебя видеть.
 Валанс не шелохнулся.
 - Ну, тогда я уйду, - сказала Лаура, соскальзывая с табурета.
 Она пошла через зал к выходу.
 - А знаешь, Ришар, - сказала она у самой двери, не оборачиваясь, - сегодня ночью я не ходила по виа делла Кончилиационе. И делай с этим что хочешь. Попытайся выяснить, лгу я или говорю правду. Надо же тебе чем-то себя занять.




 XXV


 Валанс зашел в отель и полностью переоделся. Достав из кармана отчет по делу Валюбера, он швырнул его на стол. Теперь, после второго убийства, придется начинать все сначала. За последние часы ситуация осложнилась, а хуже всего было то, что в данный момент он чувствовал себя не способным понимать что бы то ни было. С тех пор как он проснулся, события бросали его из одного конца города в другой, не давая ему возможности привести себя в порядок. Спасение было совсем близко: поезд на Милан отправлялся через два часа. Еще не поздно было все бросить, но даже обдумывать то или иное решение ему сейчас казалось слишком трудным. И он был почти счастлив, когда снова обнаружил Тиберия на посту, у дверей отеля. Значит, не придется в одиночестве идти к Руджери. А то, что неизменный в своем упорстве Тиберий опять оказался на его пути, было, можно сказать, естественным.
 - Вид у тебя неважный, - сказал ему Валанс.
 - У тебя тоже, - ответил Тиберий.
 Валанса покоробило это неожиданное обращение на «ты». Но он был не в форме и не чувствовал в себе сил, чтобы поставить Тиберия на место.
 - С чего это ты мне тыкаешь? - спросил он только.
 - Это честь, которую государи должны оказывать умирающим, - пояснил Тиберий.
 - Звучит весело.
 - Да, не сказать чтобы грустно. Вчера вечером я был мертв.
 - Правда?
 - Клавдий и Нерон сидели со мной до двух часов утра. Потом Нерона сморило, и он бесформенной кучей осел на тротуар, а Клавдий намекнул мне, что с них, пожалуй, хватит. И они пошли спать, а я немножко прогулялся перед тем, как идти домой. А когда я узнал от Лоренцо, что убили Святую Совесть, мне сильно полегчало, хоть я и любил ее, и, увидев, как она мертвая валяется на асфальте, два часа не мог прийти в себя. А если мне полегчало, из этого логически следует, что вам стало хуже.
 - Ты о чем?
 - Лаура не убивала Святую Совесть, потому что это было бы бессмысленным. Эти две женщины никак не были связаны друг с другом. Могла ли Святая Совесть знать что-нибудь такое, что было бы опасно для Лауры? Нет, не могла. Святая Совесть вообще мало что знает, если не считать ее познаний о фондах Ватиканки. Значит, надо вернуться к первоначальной версии, то есть к рисунку Микеланджело. А Лаура вырвалась из вашего капкана. Она вырвалась из вашего капкана, и я могу вздохнуть свободно. Теперь вам придется побегать, пока вы опять ее поймаете. Придется пошевелить мозгами.
 - Сейчас я не могу шевелить мозгами, Тиберий. Пошли.
 - Вам скверно, и это меня безумно радует. Это убийство так некстати, да? Оно такое непонятное, такое омерзительное?
 - Я подумал, что это Лауру убили.
 - И были разочарованы, когда узнали, что ошиблись?
 - Нет. Я почувствовал облегчение. Из-за этого я даже не успел подумать о возможных причинах второго убийства. Успел только удостовериться, что Лаура Валюбер жива.
 - Вы все еще ее любите? - спросил Тиберий, скорчив жалостную гримасу.
 Валанс остановился и пристально взглянул на Тиберия, который, сложив руки за спиной, с невинным видом уставился куда-то вдаль.
 - Она тебе рассказала?
 Тиберий покачал головой. Валанс зашагал дальше.
 - Вы мне не ответили, - настаивал Тиберий. - Вы все еще ее любите?
 Валанс опять промолчал. Он не привык, чтобы его так бесцеремонно расспрашивали.
 - Нет, - ответил он наконец.
 - Тем лучше, - сказал Тиберий.
 - Почему?
 Тиберий обернулся:
 - Потому что в день убийства Анри вы, между прочим, были в Италии, верно? От Милана до Рима не так уж далеко. И если бы вы по-прежнему любили Лауру… Но никому не пришло в голову спросить у вас, что вы делали в тот вечер.
 - Ты дурак, - сказал Валанс. - У меня встреча с Руджери, я тебя покидаю.
 - А я жду вас на улице.
 Дверь в кабинет инспектора была открыта. Валанс вошел и сел на стул.
 - Ну как, месье Валанс, - спросил Руджери, - вы пришли в себя?
 Валанс быстро поднял глаза. Руджери тут же сделал примирительный жест.
 - Ради бога, - сказал он, - я не хотел вас обидеть. Не стоит вспыхивать от малейшей искры.
 Валанс вытянул ноги.
 - Каким образом эту женщину среди ночи выманили на улицу, чтобы зарезать? - спросил он.
 - Никто ее не выманивал. Знакомые Марии Верди говорят, что у нее были причуды. Она об этом охотно рассказывала. Мария страдала бессонницей. Раз или два в неделю она выходила ночью из дому, шла на виа делла Кончилиационе - это совсем близко, - становилась лицом к собору Святого Петра и возносила безмолвную молитву. Эта привычка появилась у нее давно, с тех пор, как она, по ее словам, увидела «что-то белое» над куполом нашего храма.
 - Ну, предположим. Кто об этом знал?
 - Все, кто постоянно общался с ней в библиотеке, и все, кто забавлялся, пересказывая эту историю; то есть, как я понимаю, все читатели. Убийце было гораздо проще расправиться с ней на улице, чем у нее дома. Свидетелей преступления мы не нашли. Убийца, вероятно, схватил ее сзади, прижал ее руки к туловищу и полоснул лезвием по горлу. Только один раз. Чтобы проделать такое, нужна незаурядная сила или незаурядная решимость. После убийства ее тело подтолкнули под стоявший у тротуара грузовик. Вот почему труп обнаружили только поздним утром.
 - И какой вы можете сделать вывод?
 - Очень простой. Мария Верди не имеет никакого отношения к семейным неурядицам Валюберов. Конечно, она была знакома с Габриэллой, как и все в Ватикане. Но других связей с Валюберами у нее не было. Поэтому можно с большой вероятностью предположить, что причину смерти Марии следует искать в библиотеке. Ведь это она выдавала литературу и была хранителем архивных фондов.
 - Вы хотите сказать, что мы возвращаемся к версии с Микеланджело?
 - Да, сделав большой крюк, мы возвращаемся к ней. Приходится верить, что Анри Валюбер не кривил душой, объясняя причину своего пребывания в Риме, и вор, поняв, что Валюбер идет по следу, поспешил устранить его. Теперь все позволяет нам думать, что Мария Верди, насторожившись после его убийства и начав проверять, не было ли краж в библиотеке, обнаружила что-то и по глупости выдала себя. Все, кто ее знал, сходятся во мнении, что она с неба звезд не хватала. Наверно, вор оказался постоянным читателем, которого Мария давно знала, возможно, даже испытывала к нему симпатию, поэтому она решила поговорить с ним, вразумить его: ведь она всегда отличалась наивной доверчивостью.
 - Если так, не можем ли мы снова прибегнуть к помощи епископа?
 - Я позвонил ему сразу после того, как мы обнаружили тело Марии Верди. И попытался разговорить его, но он не поддается. Может быть, Мария Верди о чем-то рассказала ему, а может быть, и нет. Пока что он молчит, уверяя, что ему нечего сказать. Если он и дальше будет играть в героя-одиночку, он сам окажется под угрозой. Насколько мне известно, вчера утром он приходил к вам и хотел поговорить по срочному делу?
 - Вы хорошо осведомлены, но вчера утром я его не принял. Я виделся с ним вчера вечером, но он передумал. Решил все оставить при себе.
 - Очевидно, есть какая-то веская причина, вынуждающая его молчать, но это отнюдь не страх за собственную жизнь. Насколько я понимаю этого человека, личного мужества ему не занимать. Но, с другой стороны, он способен на глубокую привязанность, как мы можем судить по его отношениям с Габриэллой и с тремя молодыми людьми, которых он взял под покровительство.
 - Или по его отношениям с Лаурой Валюбер.
 - Да, конечно. Вдобавок это человек, который много лет исповедовал, и в итоге у него наверняка сложилось собственное представление о справедливости, о добре и зле. То, что мы расценили бы как соучастие, он назвал бы соблюдением тайны исповеди. Думаю, он считает, что проступки людей должно рассматривать божественное правосудие, а земным судом можно и пренебречь. Вот почему я думаю, что своим молчанием он выгораживает какого-то дорогого ему человека. Боюсь, никто и ничто не заставит его развязать язык.
 - Кого же он выгораживает?
 Вздохнув, Руджери развел руками:
 - У епископа много друзей, это все, что я могу сказать.
 - Какой у вас план действий?
 - В пять часов мы проводим обыск в квартире Марии Верди. Если интересуетесь, вот адрес. У нее нет семьи, нет близкого человека, которому она поверяла бы свои тайны, короче, расспрашивать о ней некого. А что вы хотели сказать мне утром? Это ведь было что-то очень важное?
 Валанс откинулся на спинку стула. Чемодан Лауры Валюбер, легкий на пути туда и тяжелый на пути обратно. Ее фальшивое алиби на вечер убийства, отчеты детектива Мартеле. Он не хотел говорить обо всем этом, потому что на данный момент труп Марии Верди не вписывался в эту схему, пусть даже Лаура и оказалась поблизости в момент убийства. Возможно, он еще найдет тут связь.
 - Да так, ничего особенного, - ответил Валанс.
 - Вот как? Теперь и вы решили отмалчиваться? Прямо эпидемия какая-то. Все вдруг потеряли память.
 - Не нервничайте, Руджери.
 - Хочу - и нервничаю. Не вы один имеете на это право.




 XXVI


 Тиберий ждал Валанса перед входом в полицейский участок, прислонясь спиной к фонарному столбу.
 - Ты сегодня успел поесть? - спросил у него Валанс.
 - Да, но могу взяться за это снова.
 - Тогда пошли со мной. У меня еще целый час до обыска на квартире Марии Верди. Ты пойдешь за мной и туда?
 - Вряд ли. У меня встреча.
 - Будь осторожнее, Тиберий. Я еще не отказался от версии о виновности Лауры Валюбер. Скорее даже наоборот.
 - Отлично. Я приду.
 - Это самая замечательная слежка, какую когда-либо вели за мной.
 - А за вами уже следили?
 - Нет. Никогда.
 На обыск у Святой Совести Ватиканских Архивов Ришар Валанс и Тиберий прибыли с опозданием. Впрочем, они и не торопились туда. Они устроились на террасе кафе на площади Санта Мария ин Трастевере, куда Тиберий затащил Валанса, заявив, что любит эту «дурацкую маленькую площадь». По молчаливому уговору они воздержались от споров, касающихся дела об убийстве, и потратили полтора часа на обдумывание важного вопроса - какой напиток лучше всего утоляет жажду за самое короткое время и доставляет при этом наибольшее удовольствие. Нельзя проводить сравнение по всем параметрам сразу, утверждал Тиберий, это неизбежно заканчивается путаницей и неразберихой. Надо исследовать каждое свойство по отдельности - скажем, цвет, образование пузырьков, горький привкус и так далее. С пузырьками пить приходится дольше, заметил Валанс. Верно, признал Тиберий, когда они дошли до группы полицейских, оцепивших дом Святой Совести, но разве доказано, что степень утоления жажды прямо пропорциональна скорости поглощения? Нет. Эта формула была выдвинута как начальный постулат, но так и не была доказана.
 - Подожди меня минутку, - сказал Валанс, придерживая его за локоть. - Происходит что-то странное. Оставайся тут, тебе нельзя идти со мной.
 - Это бесполезно - заставлять меня ждать здесь, - заявил Тиберий, присаживаясь на радиатор чьей-то машины. - Пока вы не отвязались от Лауры, я не отстану от вас, потому что не доверяю вам.
 - Ты принял очень действенные меры, Тиберий.
 Валанс быстрым шагом подошел к подъезду дома. Его окликнул Руджери, выглянувший из окна второго этажа:
 - Месье Валанс, поднимитесь, пожалуйста, сюда! Посмотрите на это, пока здесь не навели порядок!
 - А что тут такого особенного? - спросил Валанс, подняв голову.
 - Когда мы приехали, оказалось, что печати сорваны. В квартире все перевернуто вверх дном.
 - Черт побери!
 Валанс издалека показал Тиберию на свои часы, давая понять, что задержится дольше, чем предполагал. Тиберий жестами ответил ему, что это не страшно и он благодарит за предупреждение. Валанс поднялся в квартиру. Кровать лежала на боку, картины и религиозные календари были сняты со стен и разбросаны по полу, все ящики вывернуты, китайские вазы сброшены с подставок.
 Валанс прошел через комнату, ничего там не трогая. Руджери был в ярости.
 - Подумайте, какая наглость - сорвать печати! Этот тип рылся тут минут десять, пока не появился сосед сверху. За десять минут можно много чего найти. Это случилось примерно два часа назад.
 - Почему вы считаете, что он был один?
 - Сосед его видел. И даже говорил с ним.
 - Вот и хорошо.
 - Не так уж хорошо. Сосед услышал шум. Шум все не прекращался, и сосед решил выяснить, в чем дело. Когда он спустился по лестнице, неизвестный уже закрывал дверь: поэтому он не увидел, в каком состоянии квартира. Вот его показания:
 «Этот тип сказал мне, что он из полиции и сейчас придут его коллеги, потому что утром убили мою соседку. Об этом я уже знал. Он не вызвал у меня подозрений. Мы поговорили еще минуту, по поводу ночных прогулок синьоры Верди к собору Святого Петра, и потом он ушел. Я не заметил, высокий он или коротышка, но он явно уже немолодой и одет немодно. Он был в очках. А вообще-то я не обратил на него особого внимания. Для меня все полицейские одинаковые. Правда, могу вам сказать, что он левша. Когда мы прощались, он протянул мне левую руку. Как-то теряешься, когда надо пожать руку левше.
 Вопрос. У него было что-нибудь в другой руке?
 Ответ. Нет. Правую руку он держал в кармане.
 Вопрос. Он был в перчатках?
 Ответ. Нет. Без перчаток.
 Вопрос. Это все, что вы можете о нем сказать?
 Ответ. Да, синьор».
 Руджери закрыл папку с протоколом:
 - Знаете, Валанс, таких свидетелей хочется послать куда подальше. На что у людей глаза, черт возьми?
 - Кое-что у нас все же есть. Этот тип, по-видимому, искал не вещь, а документ.
 - Почему вы так думаете?
 - Посмотрите, как он действовал, Руджери. Кровать поднята, книги раскрыты, рамы от картин разломаны… Что можно искать в таких местах, кроме листка бумаги?
 - Засушенный цветок, - зевая, предположил Руджери.
 - Отпечатки?
 - На данный момент - никаких. Мы только начали. Возможно, этот тип надел перчатки, когда рылся здесь. Не стоит чересчур доверять описанию соседа: нет ничего проще, чем скрыть свой возраст. Если вдуматься, нельзя даже с уверенностью сказать, что это был мужчина. В общем, мы не знаем о нем ничего. По-вашему, этот человек и есть убийца?
 - Вряд ли. Если бы убийца знал о существовании улики, которую надо уничтожить, он бы избавился от нее еще до убийства. Что было бы нетрудно, поскольку днем Марии никогда не бывает дома. Скорее это кто-то, кого убийство застало врасплох, загнало в угол и заставило опасаться обыска в квартире убитой.
 - Конечно, это вполне возможно. Мы все здесь тщательно проверим. У нас нет подтверждения, что незваный гость успел найти то, за чем пришел. Наверняка его спугнули шаги соседа, спускавшегося по лестнице. Если бы Мария захотела что-то спрятать, куда бы, по-вашему, она могла это положить?
 Валанс в окно наблюдал за Тиберием. Все еще сидя на радиаторе машины, Тиберий внимательно разглядывал прохожих: он словно играл в какую-то игру. Издали казалось, что к этой игре имеют отношение ноги проходивших мимо женщин.
 - Не знаю, Руджери, - ответил Валанс. - Сейчас я спрошу об этом одного человека, который хорошо ее знает. А вы держите меня в курсе.
 - На что ты смотрел, Тиберий? - спросил Валанс.
 - На щиколотки женщин, которые проходили мимо.
 - Тебя это интересует?
 - Очень.
 - Иди за мной до отеля. По дороге я расскажу тебе, что происходит там, наверху.
 Валанс всегда перемещал свое массивное тело без каких-либо лишних движений, Тиберий это уже понял. И эта мощная механика, вначале казавшаяся ему грозной и враждебной, теперь стала его завораживать. А значит, ему надо быть бдительнее прежнего.




 XXVII


 К тому времени, когда Тиберий вернулся домой, Клавдий и Нерон уже успели поужинать, хотя было только семь часов. В гостиной звучала музыка, и Нерон танцевал, медленно, с плавными, манерными жестами, описывая круги возле Клавдия, который пытался писать.
 - Ты работаешь? - спросил Тиберий.
 - Создаю оперное либретто по заказу Нерона, который решил стать королем балерин.
 - И когда это у него началось?
 - Перед ужином. От своих танцев он проголодался.
 - А какой сюжет у твоей оперы? - поинтересовался Тиберий.
 - Думаю, она тебе понравится, - сказал Нерон, томным движением останавливаясь возле него. - Это история о том, как некий ленивый и недалекий уж влюбился в звезду и постепенно превратился в ужа-гомосексуалиста.
 - Ну, если это устраивает вас обоих… - произнес Тиберий:
 - Не то чтобы устраивает, - уточнил Нерон. - Просто занимает. Ты исчез без всяких объяснений, библиотеку закрыли на весь день по случаю кончины Святой Совести С Перерезанной Глоткой. Что же остается делать, кроме как танцевать?
 - И правда, - согласился Тиберий.
 - От тебя сегодня была польза? - спросил Клавдий.
 - Я ни на минуту не отставал от Ришара Валанса.
 - Как это гадко, - нараспев произнес Нерон.
 - Валанс все еще подозревает Лауру, я знаю это, - сказал Тиберий. - Думаю, он попытается навесить на нее еще и убийство Святой Совести. Но пока я рядом с ним, я заставляю его зря терять время, я морочу ему голову.
 - Так только говорится, - сказал Нерон. - На самом деле это лишь предлог, чтобы нежиться в голубом сиянии его глаз, ведь их искрящиеся бездны чаруют твою чувствительную душу.
 - Нерон, не доставай меня. Теперь они говорят, - продолжал Тиберий, - что оба убийства могут быть связаны с рисунком Микеланджело. Но я уверен, что они ошибаются. Кража из архивов - это одно, а убийство двух человек - совсем другое. Это разные профессии, вам так не кажется?
 - Не знаю, - отозвался Клавдий.
 - Он в этом не знаток, - сказал Нерон. - Император Клавдий самым жалким образом дал себя укокошить.
 - Сейчас я опишу вам одного человека, а вы мне скажете, кого он вам напоминает, - сказал Тиберий. - Это человек, который сегодня во второй половине дня проник в квартиру убиенной Святой Совести и что-то искал там. Описание сделано соседом, я привожу его со слов Ришара Валанса.
 - Перестань крутиться, Нерон, - сказал Клавдий. - Послушай Тиберия.
 Тиберий постарался в точности повторить то, что Валанс рассказал ему о незнакомце в очках.
 - И ты хочешь, чтобы это описание, которое и описанием-то не назовешь, кого-то нам напомнило? - сказал Клавдий. - Под него подходят тысячи людей.
 - А это могла быть женщина? - спросил Тиберий.
 - Это мог быть кто угодно, какого угодно пола. Очки, старый костюм - разве это приметы?
 Нерон растирал себе плечи каким-то неприятно пахнущим маслом.
 - Нерон! - позвал его Тиберий. - Тебе нечего сказать?
 - Это лежит на поверхности, - презрительно проворчал Нерон. - Задачка для школьников. От ее решения даже не получаешь удовольствия. А где не получаешь удовольствия…
 - Ты о ком-то подумал? - спросил Клавдий.
 - Клавдий, ты же прекрасно знаешь, что я вообще никогда не думаю, - ответил Нерон. - Сколько раз тебе повторять? Думать - это вульгарно. Я не думаю, я вижу.
 - Хорошо, так ты видишь кого-нибудь?
 Нерон вздохнул, вылил себе на живот струйку масла и принялся меланхолично размазывать.
 - Я вижу, что я сам, на мое несчастье, левша, - сказал он, - и тем не менее в знак приветствия подаю людям правую руку. Быть левшой не значит быть одноруким. Все левши, когда здороваются, подают правую руку. Это облегчает контакты с окружающими. Вот ты, когда куришь, держишь ведь сигарету в левой руке. Из сказанного выше следуют два очевидных вывода: во-первых, инспектор Руджери - кретин, это подтверждается тем, что он пытается думать, а во-вторых, твой незнакомец - правша, который просто не пожелал подать правую руку. Значит, что-то мешало ему действовать этой рукой. А поскольку злоумышленник хотел остаться неизвестным, возникает мысль, что правая рука могла каким-то образом его выдать. Об остальном и говорить не стоит. Это так просто, что даже противно.
 - Ты хочешь сказать, что у него на руке была отметина, по которой его можно было бы опознать? - спросил Клавдий. - Например, глубокий порез?
 - Клавдий, дорогой мой, мне стыдно за тебя. Ты явно не в форме после ночного бдения. Разве порез - это отметина, по которой можно опознать человека? Да ни в коем случае. Если ты встретишь парня, у которого на руке не хватает двух пальцев, это ведь не поможет тебе узнать, кто он такой. Возможно, ты подумаешь: «Наверно, этот парень работает на сосисочной фабрике и у него затянуло руку в машину, вот ужас-то». Или, если ты перед этим выпил: «Надо же, у парня откусили два пальца». Вот и все. Больше ты ничего не сможешь о нем сказать. Даже если рука у него будет желтая в синюю клеточку, это не поможет установить его личность.
 - Верно, - сказал Тиберий. - А как можно установить личность человека по правой руке?
 - Вариантов решения не так уж и много, Тиберий. А в интересующем тебя случае - всего один, поэтому я и нашел его, ведь я не имею привычки думать. Если ты нальешь мне на спину масла, я расскажу тебе о незначительном событии, которое недавно имело место в квартире умученной Святой Совести.
 - Что это за мерзость, которую ты называешь маслом?
 - Сам только что изобрел. Не отвлекайся. Втирай. Наш друг епископ Лоренцо поддерживает скандальную связь со Святой Совестью Неодолимого Зова Плоти. Узнав подробности ее ужасной кончины, он с величайшим смущением вспоминает об игривых записочках, которые во множестве ей посылал. Испытывая вполне понятное беспокойство, наш Лоренцо спешит к ней домой, пока полиция не завладела этими милыми пустячками, которые в будущем могут стоить ему кардинальской шапки. Он облачается в старый костюм, сохранившийся у него с молодости - отсюда его старомодный вид, подмеченный добряком-соседом, нацепляет на нос очки - его ведь очень редко можно увидеть в очках, разве только за чтением древних Евангелий, и, моля небо о помощи, срывает с дверей печати. Но сегодня небо не желает помогать Лоренцо: его поиски прерваны появлением глупого и беззлобного соседа. Он в два счета отделывается от этого законопослушного гражданина, однако гражданин желает на прощание пожать ему руку. Вы оба не хуже меня знаете, что Лоренцо никогда не снимает аметистовый перстень, который носит на безымянном пальце правой руки. За долгие годы перстень буквально врезался в палец, и теперь Лоренцо даже не пытается его снять. Если он подаст руку с этим перстнем, в нем сразу же узнают епископа - как если бы у него из кармана торчал епископский посох. Секунду поколебавшись (ведь он не предвидел этого осложнения), Лоренцо протягивает соседу левую руку. Затем он уходит, а мы так и не знаем, унес он с собой эти письма или нет. Зато можно быть уверенным: если их найдет полиция, мы здорово повеселимся.
 - Потрясающе, - пробормотал Тиберий, - просто потрясающе.
 Он перестал растирать Нерона, отошел в сторону и, не присаживаясь, несколько минут размышлял.
 - То, что у монсиньора была связь со Святой Совестью, это только твое предположение?
 - Это единственная часть головоломки, которую я придумал. За остальное я ручаюсь.
 - Ты гений, Друз Нерон, - сказал Тиберий, беря пиджак. - До скорого, друзья.
 - Опять ушел? Зачем? - удивился Клавдий.
 - Если хочешь знать мое мнение, он пошел купаться в сиянии голубых глаз, - сказал Нерон. - И неизвестно, сколько это продлится. Остается только продолжить танец ленивого ужа.




 XXVIII


 Войдя в отель, где жил Валанс, Тиберий еще раз попытался отчистить руки от несмываемого и откровенно вонючего жира, изготовленного Нероном. И опять у него ничего не вышло. Он скомкал платок, засунул его в карман и постучал в дверь. Валанса он застал врасплох: тот лежал на кровати, но не спал и явно не был занят размышлениями. Он был в костюме, но без туфель и носков - Тиберий обратил на это внимание потому, что часто пробовал такую контрастную форму одежды на себе.
 - Ты что, намерен развалиться на ковре и следить за мной, пока я отдыхаю? - спросил Валанс, вставая с кровати.
 - У Нерона только что было озарение насчет Святой Совести. Я расскажу вам об этом и сразу уйду.
 Валанс снова растянулся на кровати, подложил руки под голову и стал слушать.
 - Клавдий говорит, что это просто смешно, а по-моему, это грандиозно, - сказал в завершение Тиберий.
 - Да, у него все четко продумано.
 - Нерон не думает.
 - Но мне не верится, чтобы епископ мог пойти на такой риск - писать любовные записки. Нет, тут что-то другое. Но в данный момент я не имею представления, что именно.
 - А вы с самого утра ни о чем не имеете представления. Для меня такое состояние - норма, но у вас оно должно вызывать беспокойство. Или нет?
 Валанс поморщился:
 - Не знаю, Тиберий.
 - Когда вы смотрите на этот потолок, что вы там видите?
 - Содержимое моей головы.
 - И как оно выглядит?
 - Сплошной туман. Недавно мне звонил Руджери. Они нашли в квартире Святой Совести свеженькие отпечатки, которые принадлежат мужчине. Идентифицировать их не удалось, но их явно оставил утренний гость. Помимо этого в квартире пока не обнаружили ничего интересного, если не считать дневниковых записей весьма целомудренного свойства. Ни о чем важном в них не упоминается. Может быть, стоит рассказать Руджери о гипотезе вашего друга Нерона? Теперь, когда есть отпечатки, ее нетрудно будет проверить.
 - Нет, не стоит. Возможно, поступок монсиньора вызван какими-то вескими причинами, о которых неприятно сообщать полицейским, - а ведь мы даже не знаем, относится это к делу или нет.
 - Тогда подождем. Завтра я иду к епископу. А ты сиди спокойно, это главное, что от тебя требуется.
 - Что насчет Лауры?
 - Мне достаточно слегка подтолкнуть ее, и она свалится…
 - Поберегите силы, месье Валанс.
 Валанс мигнул в ответ, и Тиберий вышел, хлопнув дверью.




 XXIX


 После первого утреннего визита Валанса в Ватикан прошла ровно неделя. Он привычно поднялся по широкой каменной лестнице и, дойдя до кабинета Вителли, заметил, что дверь приоткрыта. Еще на пороге, увидев епископа, Валанс понял, что он чем-то озабочен. На столе перед ним не было книги, он не работал.
 - Давайте побыстрее, - устало произнес Вителли. - Объясните, для чего вы опять пришли, а потом оставьте меня одного.
 Валанс разглядывал его. На лице епископа отражалось напряженное раздумье, не допускавшее никакого вмешательства извне. Ему явно было трудно разговаривать. Валансу самому приходилось испытывать такое мучительное состояние, и всякий раз он выходил из него слегка отупевшим. Вот и Лоренцо Вителли в данный момент слегка отупел.
 - Руджери наверняка рассказал вам, что вчера кто-то проник в квартиру Марии Верди. И наверняка описал вам этого посетителя.
 - Да.
 - Как вы думаете, что могла прятать у себя Мария Верди?
 Вителли воздел руки и уронил их на письменный стол.
 - Женщины… - только и сказал он.
 Валанс сделал короткую паузу:
 - Нерон думает, что это вы обыскали квартиру.
 - Вы обращаете внимание на болтовню Нерона?
 - Временами - да.
 - Почему он решил, что это был я?
 - У вас на правой руке перстень. Поэтому вам пришлось подать соседу левую руку.
 - Зачем мне обыскивать ее квартиру?
 - Предположения могут быть разные.
 - Не смущайтесь, я прекрасно понимаю, какие предположения могут быть у Нерона. А что думает Руджери об этой оригинальной реконструкции событий?
 - Руджери еще не в курсе. Зато у него есть отпечатки пальцев, которые оставил взломщик.
 - Понимаю, - медленно произнес епископ.
 Он встал, заложил руки за пояс сутаны и прошелся по комнате.
 - Трудно будет найти надежного преемника Марии Верди. Нам пришлось на время закрыть библиотеку, а читатели не захотят долго ждать. Я не уверен, что референт Прицци - это тот, кто нам нужен…
 Теперь он стоял спиной к Валансу и разглядывал в окно сады Ватикана.
 - А может быть, референт Фонтанелли больше подходит для этой должности? Не знаю. У меня есть сомнения.
 - Это вы приходили в квартиру Марии Верди, монсиньор?
 - Конечно. Это был я.
 - Наверно, искали там что-то очень важное? Что именно?
 - То, что было мне нужно.
 - Вам лично?
 Епископ не ответил.
 - Напоминаю вам, монсиньор, у Руджери есть отпечатки пальцев. Мне остается лишь подсказать ему имя, которого он пока не знает. Думаю, он отнесется к вам с меньшим почтением, чем я.
 - Не сказал бы, что вы ко мне очень почтительны.
 - То, что вы искали, связано с вашей частной жизнью?
 В огромном кабинете было тихо, и Валанс начал терять терпение: это была какая-то упрямая тишина.
 - Вы можете идти, - спокойно произнес Вителли. - Потому что на этот вопрос я вам никогда не отвечу.
 - Я позвоню Руджери.
 - Как вам угодно.
 Валанс встал и взялся за телефонную трубку.
 - Но и ему я ничего не скажу, - продолжал Вителли, - даже если он меня арестует.
 Валанс заколебался. Он взглянул на темный силуэт епископа, стоявшего к нему спиной: в этой фигуре чувствовались напряжение и решимость. Валанс положил трубку и вышел.
 - Как ты догадался, что утром я пойду в Ватикан? - спросил он у Тиберия, который шел позади. - Я же тебя просил сидеть тихо.
 - Что сказал Лоренцо?
 - Это он приходил в квартиру. Но он никогда не скажет, зачем. Ты сейчас куда собираешься?
 - Это не я, это вы собираетесь к Руджери. Руджери работает и по воскресеньям. Он ждет вас у себя. Я взялся передать вам сообщение, которое он оставил в отеле.
 - До сих пор ты только шел за мной по пятам. Тиберий. Вот и ограничивайся этим. Не пытайся забавы ради опередить меня.
 - Для меня это не забава.
 Тиберий рассмеялся.
 - Опасность надвигается на нас со всех сторон, это великолепно, - сказал он. - Итак, вы намерены предать нашего друга Лоренцо? Да или нет?
 - Раз ты такой умный, найди ответ сам. Подумай над этим, пока будешь ждать меня.
 Валанс уселся напротив Руджери, который катал в пальцах свернутый листок бумаги.
 - Не можете обойтись без вашего эскорта, месье Валанс? Даже по воскресеньям? - спросил Руджери, не поднимая головы.
 - О чем разговор?
 - О юном психе, который шпионит за вами и которому вы это позволяете.
 - А-а… Это Тиберий.
 - Да, Тиберий. Совершенно верно, Тиберий…
 - Он вбил себе в голову, что должен повсюду ходить за мной. И что теперь прикажете делать? Даже если бы я хотел избавиться от него, мне это не удалось бы. Не могу же я привязать его к дереву.
 - Значит, вы, месье Ришар Валанс, позволяете первому встречному ходить за вами и рассказываете ему обо всем, что с вами происходит?
 - Тиберий - это не первый встречный.
 - Вот именно, - прошипел Руджери, вставая. - Тиберий - это тот, кто обнаружил труп Анри Валюбера - надо ли напоминать вам об этом? - Тиберий - это верный рыцарь Лауры Валюбер, и, пока я не отменю приказ, Тиберий находится под наблюдением. И мне осточертело, что этот тип все время выпытывает у вас сведения, которые мы с таким трудом добываем!
 - Руджери, вы меня за ребенка принимаете?
 - Не надо так на меня смотреть, месье Валанс! Я больше не потерплю ваших деспотических замашек! Удалось вам что-нибудь узнать после вчерашних событий?
 - Представьте, да.
 Руджери снова сел за стол и взял сигарету:
 - О чем идет речь?
 - А я забыл.
 - Вы ищете ссоры и, похоже, добьетесь своего. У меня тоже есть новости, которые, боюсь, не доставят вам удовольствия. Идемте со мной в лабораторию.
 Валанс шел за ним по коридорам, не говоря ни слова. Руджери оторвал от работы коллегу, который разглядывал что-то под микроскопом.
 - Марио, достань то, что я принес тебе утром по делу Верди.
 Марио взял пинцет и положил на стеклянный столик какой-то конверт.
 - В этом конверте, месье Валанс, - сказал Руджери, скрестив на груди руки, - одиннадцать очень любопытных документов, которые мы сегодня утром нашли у Марии Верди во время повторного обыска. Эти бумажки были аккуратно свернуты и засунуты в старую, отключенную от водопровода трубу в ванной. Вот поглядите.
 Руджери надел перчатки и разложил листки на столе. Они были написаны на разной бумаге, наверно, в зависимости от того, какого сорта бумага оказывалась под рукой у писавшего.
 - Мария С О 4 вторник, - вслух читал Руджери, - Мария С Д 2 пятница, Мария С О 5 пятница, Мария С О 4 понедельник, Мария С К 1 вторник, Мария С О 5 четверг и так далее. Посмотрите сами, Валанс.
 Но Валанс не стал ломать голову над этими записями. Было ясно, что Руджери уже расшифровал их и теперь торжествует, любуясь его замешательством.
 - Я готов послушать ваш перевод, - произнес Валанс, не давая себе труда подойти к столу.
 - Стол-окно № 4 вторник, Стол-дверь № 2 пятница, Стол-окно № 5 пятница, Стол-окно № 4 понедельник, Стол-коридор № 3 понедельник, Стол-коридор № 1 вторник…
 - Хватит, я понял, - резко сказал Валанс. - Как вы это установили?
 - Референт Прицци помог. Ряд у окна, ряд у двери, ряд у коридора - так различают ряды столов в читальном зале отдела архивов Ватиканки. Референт думает, что один из читателей передавал эти записки Марии, чтобы условиться о месте следующей передачи.
 - Значит, Мария была причастна к кражам в библиотеке?
 - Разве это не очевидно? Теперь мы можем не сомневаться, что она была убита своим сообщником, а первой жертвой убийцы стал Анри Валюбер: ведь когда он заговорил о неизвестно откуда взявшемся рисунке Микеланджело, шайка оказалась под угрозой. Вероятно, после убийства Анри Мария запаниковала и захотела выйти из игры или даже признаться во всем.
 - Но зачем она сохранила эти записки?
 - Думаю, на случай шантажа.
 - Но это же нелепо. Записки компрометировали ее не меньше, чем ее сообщника. На каждой без особой необходимости указано ее имя, что весьма предусмотрительно со стороны писавшего. Пока я вижу лишь один мотив, который может заставить человека хранить такие опасные улики. Только любовь вынуждает нас сохранять обрывок бечевки на том основании, что он лежал в чьем-то кармане. Быть может, Мария Верди любила того, или ту - полагаю, все же того, - кто написал эти записки, и не решилась выбросить строки, начертанные любимой рукой. Кстати, я думаю, что исключительно по этой причине она решилась стать соучастницей преступника. Это поможет нам установить его личность.
 - Уже не надо, - сияя, сказал Руджери.
 Валанс подумал о епископе, который утром стоял в своем кабинете у окна, исполненный решимости. Как видно, не один Нерон мог рассуждать логически.
 - Мы его нашли, месье Валанс. Нашли по почерку, и никаких сомнений тут быть не может. В библиотеке есть тетрадь, куда читатели своей рукой вписывают названия выданных им материалов.
 - Читатели? Вы подозревали читателя?
 - Да, и я сразу напал на почерк, который искал. Он принадлежит тому, чье неуемное любопытство в последнее время стало очень меня беспокоить.
 Валанс замер. Происходило нечто непредвиденное, у Руджери, стоявшего напротив, был ликующий вид человека, который заранее наслаждается какой-то зловещей победой.
 - Я окажу вам любезность, - все так же сияя, произнес Руджери. - Можете сами пойти к вашему сопровождающему и сказать, что я жду его у себя в кабинете. Вот ордер на его арест.
 Специальному посланнику Валансу вдруг сильно захотелось стать обыкновенным человеком, который ни перед кем не отчитывается и может порезать на мелкие кусочки насмешливую и самодовольную физиономию Руджери. Он вышел, не сказав ни слова.
 Тиберий грелся на солнышке, прислонясь к серому грузовику, в нескольких метрах от полицейского участка. Рот у него был приоткрыт, казалось, он дремлет или погружен в безмятежные раздумья. Валанс, превозмогая себя, направился к нему и остановился в нескольких метрах.
 - Привет, юный император, - сказал он.
 Тиберий поднял глаза. Валанс выглядел странно: у него было очень серьезное лицо, пожалуй, даже лицо побежденного. Валанс хотел что-то сказать ему.
 - Святая Совесть сохранила все твои записочки, Тиберий. Стол-окно номер четыре вторник, Стол-дверь номер два пятница, Стол-окно номер пять пятница. Стол-окно номер четыре понедельник, и так далее. Ты прирезал ее понапрасну. Иди к Руджери, он ждет тебя. Все кончено.
 Тиберий не двинулся с места, даже не подумал бежать, он только был взволнован. Несколько минут он стоял, глядя на свои ноги.
 - Хочется исполнить какой-нибудь церемониал, - пробормотал он, - но, боюсь, это сочтут проявлением дурного вкуса.
 - Почему бы все же не попробовать?
 - Босоногим я начал мой путь, босоногим и закончу, - сказал Тиберий, снимая туфли. - Я предстану босиком перед моими могущественными судьями, и монсиньор наверняка сказал бы, что это вполне в библейском духе. В жизни бывают моменты, месье Валанс, когда совершенно необходимо вести себя в библейском духе. Я убежден, что такая библейская вульгарность приведет Руджери в бешенство.
 - Вне всякого сомнения.
 - Раз так, замечательно. Я иду к нему босиком. И если мне дозволено на прощанье дать вам совет, берегите глаза. Они великолепны, когда вы их чем-то наполняете.
 Валанс не мог заставить себя сказать хоть что-нибудь. Он провожал взглядом Тиберия, босиком переходившего улицу. У двери полицейского участка Тиберий улыбнулся ему.
 - Ришар Валанс, - крикнул он, - идущий на смерть приветствует тебя!
 Третий раз за одну неделю, что было уже слишком, Валанс почувствовал, что мужество оставляет его. Полицейский, дежуривший у дверей, смотрел на него.
 - Вы же не бросите туфли вашего друга на тротуаре, синьор?
 - Брошу, - ответил Валанс.
 Напрягшись как струна, Валанс шел по улице. Он снова думал о епископе, который сегодня утром поразил его своей решимостью. Теперь он все понял. Лоренцо Вителли не хотел признать очевидное, он во всей своей мощи встал между Тиберием и правосудием. Давно ли епископ догадался, что кражи из библиотеки совершает Тиберий? Во всяком случае, он уже знал это в то утро, когда пришел к Валансу в отель, а Валанс отказался принять его. Вителли готов был все рассказать, а потом передумал. Но уже тогда было бы невозможно спасти Тиберия. Он вор и убийца, а Валанс в отличие от епископа не верил, что божественное правосудие может обойтись без посредника на земле. Он бы сдал Тиберия инспектору Руджери, и епископ понял бы его. Сейчас уже нетрудно представить себе, что произошло. Анри Валюбер знал Тиберия еще ребенком. Возможно, в свое время совсем юный Тиберий подворовывал у него в доме, а потому, когда началась эта история с рисунком Микеланджело, он сразу понял, куда ведет след. И поспешил в Рим, предупредить Тиберия, чтобы тот был настороже и прекратил кражи. Наверно, Валюбер хотел уладить все по-тихому, заставить Тиберия вернуть остальные похищенные рукописи, чтобы избежать ареста. Но вместо этого только напугал его. Неудивительно: ведь Анри Валюбер никогда не мог найти подход даже к собственному сыну. Убив его, Тиберий не только обезопасил себя, но и решил другие свои проблемы. Прежде всего, Анри Валюбер был мужем Лауры, так? Разве одного этого было недостаточно, чтобы ненавидеть его? Тиберий боялся, что Валюбер его выдаст, этот сиюминутный страх оживил старые обиды, и все вместе подтолкнуло его к убийству. На суде будут охотно говорить о его страстях как о мотиве преступления. Однако Тиберий не предусмотрел, что после смерти Валюбера Лаура и Габриэлла останутся без защиты и вдобавок выйдет наружу история с вывозом краденого. Вдруг оказалось, что его преступление может обернуться против Лауры. Встревоженный Тиберий всеми силами пытается доказать невиновность Лауры, но так, чтобы не навлечь на себя подозрение. В то же самое время он непрерывно наблюдает за ходом расследования, и полученная информация подсказывает ему, как себя вести. И Тиберий отлично справляется со своей задачей: никто не заподозрил парня в убийстве. Никто, кроме Руджери: надо отдать ему должное. Но тут Мария Верди неожиданно дала слабину. Мысль об убийстве Анри Валюбера преследовала ее как неотвязный кошмар, не спасали даже ночные молитвы перед храмом Святого Петра. Мария становилась опасной, и Тиберию пришлось ее убрать, пока она не заговорила. Он сильно рисковал, ведь после этого убийства полиция вернулась бы к версии с Микеланджело, но у него не было выбора. К тому же он не особенно беспокоился. С Лауры были сняты все подозрения, а ему самому ничто не угрожало. Вряд ли следствие сумело бы отыскать преступника среди постоянных читателей Ватиканки, которые исчисляются сотнями. К несчастью, Мария была влюблена в Тиберия и не смогла уничтожить записки, на которых любимой рукой было написано ее имя. Она просто была не в силах сделать это. И ее любовь погубила Тиберия.
 Валанс вздохнул. Юный император… Что теперь будет с остальными двумя?
 Он дошел до Ватикана. И устало поднялся по лестнице в кабинет епископа, который все еще сидел за пустым столом.
 - Не стоит больше бороться, монсиньор, - сказал он. - Они взяли его. Тиберий в руках Руджери. Утром они нашли у Марии Верди то, что вам не удалось найти вчера. Записочки были в одной из труб в ванной.
 Вителли изменился в лице, и Валанс опустил глаза.
 - Что вы намерены делать, монсиньор? Будете заступаться за него перед самим Господом, минуя суд земной? С каких это пор епископы берут под защиту убийц?
 Валанс был в полном изнеможении. Пора возвращаться. Эдуар Валюбер может вздохнуть с облегчением: скандал не затронет его семью.
 - С тех пор, как убийцы научились околдовывать епископов, - тихо сказал Вителли. - Он был наделен всеми достоинствами, какие могут быть у человека, и все загубил понапрасну. Я надеялся хоть что-то спасти, собрать его заново, восстановить, что ли… Я не мог, не мог сдать его в полицию.
 - Как вы догадались, что это он?
 - У меня давно уже были смутные подозрения. С тех пор, как Руджери поделился со мной кое-какими данными следствия, я стал наблюдать за читальным залом архивов. Приглядывал и за Марией Верди, без ведома которой там ничего не могло произойти. Все привыкли воспринимать ее как часть библиотечного инвентаря, но я попробовал взглянуть на нее как на живого человека, и мне это удалось. В четверг вечером я решился обыскать ее письменный стол. И нашел там два листка, исписанных почерком Тиберия, с пометками, о которых вы уже знаете. На следующий день, рано утром, я вызвал Марию к себе. По-моему, я напугал ее до смерти, но как только я сказал, что не выдам Тиберия, она обрадовалась и тут же изъявила готовность повиноваться мне, а впоследствии, когда все утрясется, покинуть библиотеку. Я уничтожил две записки, которые нашел у нее в столе, и она дала мне слово, что сегодня же вечером уничтожит остальные. Ибо эта безумная женщина благоговейно хранила записки у себя дома, вместо того чтобы уничтожать их. Она ушла совершенно потрясенная. А ночью Тиберий убил ее. Но даже после убийства, даже после того, как я увидел этот ужас, что-то не позволяло мне выдать его. Я решил рискнуть, и вчера, взломав дверь, проник в квартиру Марии, чтобы забрать записки, ведь это были единственные улики против Тиберия. Я не был уверен, что Мария, вернувшись домой, уничтожила их. К несчастью, я не успел найти записки. Полагаю, меня привлекут за соучастие. Мне пойти с вами?
 - Руджери про вас не знает. Ему ни за что не найти человека, который сорвал печати с двери, и теперь для него это уже не имеет значения. Он забудет об этом.
 Вителли вздохнул.
 - Что еще тут скажешь? - пробормотал он.
 - Мне пора возвращаться, - сказал Валанс. - Скоро я уеду.
 - А вам есть, куда вернуться?
 - Думаю, да, - осторожно сказал Валанс.
 - Вот как, - сказал Вителли. - А мне некуда.




 XXX


 Но Валанс остался в Риме.
 Он все никак не мог решиться уехать.
 Тиберий уже четыре дня был под арестом, расследование закончилось, скоро должна была заработать машина правосудия, а он все никак не мог уехать. Хотя все остальные уже разъехались. Лаура, которую освободили от обязательства не покидать Рим, тоже, наверно, уехала. Клавдий и Нерон, наверно, вернулись к своим занятиям или куда-то еще, а епископ, должно быть, вернулся к созерцательной жизни и замкнулся в себе.
 А он, Валанс, все никак не мог уехать. Он вставал поздно, часами бродил по улицам, ел, иногда с кем-то разговаривал, часто укладывался в постель, хотя спать ему не хотелось. На следующий день после ареста Тиберия он аккуратно уложил чемодан, а потом стал перекладывать то одно, то другое и в конце концов разобрал его весь.
 С тех пор он ждал момента, когда ему станет понятно, почему он не уезжает. Его преследовало видение: Тиберий, нападающий сзади на Святую Совесть и перерезающий ей горло. Забрызганный ее кровью. Настоящий император Тиберий никогда не убивал своими руками, это делали другие по его приказу. Валанса не прельщала возможность снова увидеться с этим убийцей. С ним больше ничего нельзя было сделать, а значит, не стоило и думать о такой встрече. С другой стороны, почему бы не зайти к Руджери и не спросить, как там Тиберий? Это же нормально, в сущности.
 А потом он уедет.




 XXXI


 - Вы все еще в Риме, месье Валанс? - спросил Руджери, вставая, чтобы пожать ему руку. - Что вас здесь удерживает?
 - Дела, - пробурчал Валанс. - У меня перерыв между двумя встречами, и я забежал узнать, как продвигается следствие.
 Руджери, похоже, забыл об их стычке. Об этом типе можно было сказать что угодно, но злопамятным его назвать нельзя было.
 - Тут нет никаких секретов, - сказал Руджери. - За один год Тибо Лескаль - или Тиберий, если вам так больше нравится, - вынес из Ватиканской библиотеки одиннадцать рисунков, принадлежащих мастерам эпохи Возрождения, но не таких заметных, как набросок Микеланджело. Этот набросок Микеланджело его погубил. Пять рисунков он продал, и в результате у него набралась кругленькая сумма, которая сейчас лежит в сейфе одного парижского банка. Мария Верди получала свою долю, пятьдесят процентов, - очень неплохо, если учесть, что все рискованные операции, от встречи с покупателем до получения денег, брал на себя Тиберий. Всю эту историю он рассказал очень охотно. Он не в состоянии объяснить, зачем ему понадобилось столько денег, смеется и говорит, что просто не смог устоять, ведь это было так легко. В библиотеке ему все доверяли. Часто он проводил своего рода эксперимент: открыто выносил книгу, говоря, что вернет ее завтра, и референт Прицци позволял ему это. Разумеется, на следующий день он действительно возвращал книгу.
 Руджери замолчал и принялся аккуратно наматывать галстук на указательный палец. У Валанса возникло ощущение, что следствие продвигается не так уж успешно.
 - Меня уже тошнит от этого типа, - сказал инспектор.
 И, перед тем как продолжить, достал сигарету.
 - Когда Тиберий явился к нам, кроткий, благостный, даже несколько важный, он был босой. Сам так захотел. Пришлось дать ему обувь, потому что свою он оставил на улице, и она исчезла. Вы понимаете, каким неуравновешенным он может быть? С тех пор, то есть уже пятый день, он упорно отказывается надевать туфли или хотя бы носки - в особенности носки! Если к нему подходят, чтобы предложить обуться, он сразу начинает орать. Говорит, что ему представился редкий случай «проникнуться библейским духом», и он этот случай не упустит, требует, чтобы я показал ему статью закона, обязывающую его ходить в носках, если такая статья существует. Если такой статьи нет, я могу убираться ко всем чертям. Это его слова. Вчера он босиком явился на допрос к следователю. Он со всеми здесь держится так, будто пришел поиздеваться над нами. Это действует на нервы.
 - Не обращайте внимания, это же не помешает вам предъявить ему обвинение.
 - В том-то и дело, что помешает, - вздохнул Руджери.
 Он встал, заложил руки за спину и прошелся по комнате.
 - Тиберий, - с расстановкой произнес он, - не признает себя виновным в двух убийствах. Он отрицает свою вину. Отрицает спокойно и невозмутимо. Охотно сознается во всем, что касается краж из библиотеки, но, когда заходит речь об убийствах, отрицает свою вину.
 С понурым видом Руджери снова уселся за стол.
 - Вы ему верите? - спросил Валанс.
 - Нет. Мы же знаем, что это он их убил. Все сходится. Но нужно заставить его сознаться: улик против него нет. Но Тиберий обладает редкой душевной стойкостью, я не знаю, как найти у него слабое место. Все, что я ему говорю, он пропускает мимо ушей и смотрит на меня… смотрит на меня так, словно принимает за идиота.
 - Это неприятно, - заметил Валанс.
 - Зайдите к нему, месье Валанс, - сказал вдруг Руджери. - У вас есть на него влияние, успокойте его, сделайте так, чтобы он заговорил.
 Валанс медлил с ответом. Он не предвидел этого, когда шел сюда. Впрочем, может быть, и предвидел. А поскольку не он здесь принимал решения, у него не было причин отказаться.
 - Покажите, куда идти, - сказал Валанс.
 Когда они оказались у камер предварительного заключения, Валанс попросил Руджери оставить его одного. Надзиратель открыл дверь камеры и, впустив Валанса, сразу же запер ее. Тиберий молча смотрел на обоих. Валанс сел напротив него и достал сигарету.
 - Так вы не уехали? - спросил Тиберий. - Чего вы дожидаетесь в Риме?
 - Не знаю.
 - Вы не знали этого уже тогда, когда я расстался с вами. С тех пор дело не наладилось?
 - Разве мы здесь для того, чтобы говорить обо мне?
 - А почему бы и нет? Мне рассказывать нечего. Я нахожусь в этой камере, сижу на койке, ем, сплю, писаю, мою ноги - об этом долго не проговоришь. А вот с вами на римских улицах наверняка происходит много интересного.
 - Говорят, ты не признаешь себя виновным в обоих убийствах?
 - Да, я не признаю себя виновным в обоих убийствах. Знаю, это расстраивает планы Руджери и замедляет ход следствия. Посмотрите на мои ноги, вам не кажется, что они стали лучше, что они совсем как на картине, особенно четвертые пальцы? И это притом, что, вообще говоря, именно с четвертыми пальцами надо повозиться больше всего, чтобы они получились.
 - Почему ты не признаешь себя виновным?
 - Вам не интересно послушать о моих ногах?
 - Не так интересно, как об убийствах.
 - Вы не правы. Я не признаю себя виновным в двух убийствах, месье Валанс, потому что я их не совершал. Представьте себе, что в тот вечер, во время праздника на площади Фарнезе, в момент, когда я, конечно же, собирался прикончить Анри, который ничего мне не сделал, я вдруг задумался о другом, а о чем, понятия не имею, и пока я приходил в чувство, кто-то опередил меня и свел с ним счеты. Согласитесь, вышло глупо. Не надо было мне витать в облаках. Но, как вы сейчас убедитесь, я не усвоил этот урок: в следующий раз, когда была убита Святая Совесть Священных Архивов, случилось то же самое. Полный решимости, я подстерегал Святую Совесть, сжимая в руке большой нож, но вдруг на минуту отвлекся, и в это время ее успел зарезать кто-то другой. Как вы понимаете, я был вне себя от ярости. Но поскольку я не намерен похваляться тем, чего не делал, то вынужден со стыдом признать, что оказался не способен убить Анри и Святую Совесть. Это тем более обидно, что у меня не было никаких причин их убивать: получились бы два великолепных бессмысленных убийства, совершенных просто так, любопытства ради. Только я мог упустить такой удачный случай.
 - У тебя не было никаких причин их убивать?
 - Конечно же не было, черт возьми! Я пытался отыскать эти причины, но так и не нашел. Днем я не виделся с Анри, и даже если бы он решил заняться краденым Микеланджело - чего он не сделал, - он ни за что бы не заподозрил меня. Когда вечером, на празднике, мы с ним обсуждали эти кражи, ему и в голову не приходило, что их виновник - я сам. Анри не отличался тонкой интуицией. Что касается Святой Совести, то она не бунтовала против меня и никогда не подозревала меня в убийстве Анри. Правда, у нас был уговор, что мы прекратим наши тайные дела, когда одному из нас это надоест. Приехал Анри, и мы решили на какое-то время затаиться, а может быть, даже прекратить нашу деятельность насовсем, поскольку теперь нас могли разоблачить. Как вы понимаете, чтобы найти во всем этом мотивы для убийства, пришлось бы покопаться в отдаленных уголках моего мозга, но, признаюсь вам честно, месье Валанс, у меня не хватает на это мужества.
 - Тиберий, умоляю тебя, говори серьезно.
 Тиберий поднял голову:
 - Это у вас серьезный вид, Валанс. Серьезный и даже слегка несчастный.
 - Черт побери, Тиберий! Ты что, не отдаешь себе отчета, насколько все это важно? Ты можешь поклясться мне, что не убивал их? А доказать можешь?
 Тиберий встал и прислонился к стене:
 - А я должен вам что-то доказывать? Вы не способны поверить мне на слово? Вы не уверены в этом, вы колеблетесь… Руджери убежден в своей правоте, я - в своей, и вы не знаете, чью сторону принять, вам нужны факты. Конечно, с фактами в руках все гораздо проще. Так вот, у меня нет возможности вам это доказать, более того: я даже не стану пытаться. Руководствуйтесь вашей собственной совестью, собственным чутьем и собственным чувством справедливости, а я вам не помощник. И не будем больше говорить об этом. Я вам уже сказал, что намерен глубоко проникнуться библейским духом.
 - Ладно, - сказал Валанс, вставая.
 - Что вы собираетесь делать?
 - Вернусь в Милан. Думаю, теперь я точно вернусь.
 - Подождите.
 - Чего?
 - Ты не должен уезжать прямо сейчас. У меня есть к тебе просьба.
 - Какого рода?
 - Она тебе не очень понравится, но ты сделаешь это для меня, Валанс.
 - Ты уверен?
 - Сядьте сюда, Валанс. Подальше от тюремщика.
 Тиберий не сразу решился заговорить.
 - Ну вот, - сказал он. - Теперь настал мой черед мучиться. Вы знаете, что за эти кражи, за одни только кражи, мне дадут как минимум шесть лет. Шесть лет, Валанс, шесть лет в темноте, ходить кругами в четырех стенах. И теперь, когда я тут один и в оковах, вы кое-что сделаете для меня, потому что вы пока еще на свободе. Вчера у меня была Лаура. Происходит нечто скверное.
 - Она не уехала в Париж?
 - Пока еще нет, увы. С тех пор как ее непосредственно затронуло полицейское расследование, Колорадский Жук и в особенности члены его шайки перестали ей доверять. Боятся, что она заговорит или согласится стать осведомителем в обмен на неприкосновенность. В этой среде принято быстро избавляться от сообщников, попавших в руки полиции. Вы знаете, как это бывает. Вчера утром в отеле «Гарибальди» ей передали записку: «Держись подальше от легавых, или тебе крышка». За точность слов не ручаюсь, но смысл был именно такой. Но Лаура в отличие от вас твердо уверена в моей невиновности и не оставляет в покое Руджери. Она прямо преследует его. Она слишком близко общается с полицейскими, Валанс. Я умолял ее не вмешиваться, вернуться в Париж, но она вбила себе в голову, что должна защитить меня. И еще она говорит, что ей не стоит бояться Колорадского Жука, что он скоро утихнет, а она не отступится от меня. У нее есть знакомства среди французских политиков, и она думает, что сможет помочь мне.
 - А что я, по-твоему, могу сделать? Запереть ее, да?
 - Это тебе не удастся. Я хочу, чтобы ты взял ее под наблюдение.
 - Я не хочу наблюдать за ней.
 - Прошу тебя, сделай это. Ты будешь ходить за ней как тень и охранять ее. Ты сделаешь это, потому что я взаперти и не могу сделать это сам. Банда Колорадского Жука нападает только по ночам, но если решит напасть, действует молниеносно. Ты должен наблюдать за ней, пока я не уговорю ее вернуться в Париж. Думаю, мне понадобится на это несколько дней. Надеюсь, в воскресенье она уедет.
 - Не могу, Тиберий. Я уже сказал тебе, что должен уехать немедленно.
 - Пожалуйста, Валанс, сделай это для меня.
 - Я ничего не делаю для других.
 - Не верю.
 - А зря.
 - Ну так сделай это для себя самого.
 - Нет.
 Надзиратель открыл дверь и сделал Валансу знак.
 - Время вышло, - сказал он. - Если вам надо, приходите завтра.
 Валанс вышел за ним. Дойдя до конца коридора, он услышал крик Тиберия:
 - Валанс, черт тебя подери, попытайся хоть немного проникнуться библейским духом!
 Валанс больше не приходил к Руджери, у него не было на это сил. Он сожалел о перепалке с Тиберием и о том, что Тиберию пришлось умолять его. Возможно, в настоящий момент император Тиберий заливается слезами: он не сочтет это унизительным для себя.
 На улице он увидел Клавдия и Нерона - очевидно, их интересовали новости о Тиберии, - и ему не удалось разминуться с ними. Никому из троих не хотелось разговаривать.
 - Вы оттуда? - спросил Нерон.
 Валанс кивнул. Впервые он видел Нерона таким суровым, и это вызвало у него некоторые опасения.
 - Вы ему верите? - спросил Нерон.
 - Да, - не раздумывая, ответил Валанс
 - Если ему предъявят обвинение в двух убийствах, - ровным голосом произнес Нерон, - в отмщение я подожгу Рим.
 Валанс не знал, что ответить. У него возникло впечатление, что Нерон говорит искренне.
 Он быстро вернулся к себе в отель.
 - Приготовьте счет, - сказал он, хватая ключ на лету, - вечером я уезжаю.




 XXXII


 Валанс расхаживал по римскому вокзалу и ждал, когда подадут поезд на Милан, отправляющийся в двадцать один десять. Он приехал за два с лишним часа, потому что не знал, чем занять себя в отеле. На вокзале было все же лучше. Мимо него проходили сотни людей, которые никогда не слышали о деле Валюбера, которые никогда об этом не думали и думать не будут. Он слышал, как разговаривают друг с другом люди, которые никогда не мучились из-за дела Валюбера, которым на это наплевать, и всегда будет наплевать. И ему полегчало. Он даже стал размышлять о делах, ожидающих его в Милане. Завтра он, конечно же, с интересом будет изучать досье, которые не успел просмотреть, готовить доклад о мерах, какие должен принять муниципалитет для предупреждения преступности. Из-за поездки в Рим пришлось отложить несколько встреч, и теперь ему предстоит очень насыщенная неделя.
 Когда поезд наконец отошел от платформы, он посмотрел на удаляющиеся римские крыши, утыканные антеннами, и вздохнул полной грудью. Эти крыши - самая настоящая помойка. Он сел и закрыл глаза, даже не успев понять, что засыпает.
 Проснулся он весь в поту. Пока он спал, рядом с ним расселись какие-то люди, пять человек, которые ничего не знали о деле Валюбера и которым было на это наплевать. Пятеро ничтожеств, которые не думали о деле Валюбера. Валанс смотрел на них с ненавистью. Их неведение было отвратительно. Напротив сидит довольно красивая женщина, возможно, сейчас она заговорит с ним, а ведь она понятия не имеет о деле Валюбера. Он встал и вышел в коридор, подальше от них. Он весь дрожал, из окна дуло, а рубашка на нем совсем промокла. Надо сменить рубашку, надо успокоиться.
 Поезд затормозил, подъезжая к станции. Станция была маленькая, и поезд почти сразу же поехал дальше, он двигался медленно, толчками. Валанс схватил чемодан и пиджак. Он успел соскочить на платформу до того, как поезд набрал скорость.
 - Это запрещено, - сказал станционный служащий, подходя к нему.
 - Я француз… - сказал Валанс вместо извинения. - Далеко отсюда до Рима? Сколько километров?
 - Километров восемьдесят, восемьдесят пять… Смотря откуда считать.
 - Когда ближайший поезд?
 - Только через полтора часа.
 Валанс бегом спустился с платформы в город. Он наугад пошел по главной улице, и ему удалось поймать такси.
 Устроившись на заднем сиденье, он закрыл глаза. Он никак не мог согреться из-за промокшей рубашки. Машина выехала из города и свернула на автостраду. До Рима - семьдесят семь километров.




 XXXIII


 Он попросил таксиста высадить его у отеля «Гарибальди». Лучше всего было бы сказать Лауре Валюбер, что он будет в ее распоряжении, если банда начнет угрожать ей. Снова оказавшись в Риме, он немного успокоился. Если человек общается с полицейскими, это еще не повод, чтобы его убивать. Хотя, с другой стороны, Лаура могла сдать всю шайку. На всякий случай Валанс решил обойти вокруг отеля «Гарибальди» по окружавшим его узеньким улочкам.
 Окна комнат на заднем фасаде отеля почти все были темными. Судя по лестнице, по которой поднималась тогда Лаура, ее комната должна была выходить на задний фасад. Он попытался вспомнить номер на ключе, лежавшем возле ее стакана на барной стойке. Он был уверен, что в начале там была тройка: значит, третий этаж. Он прошел под окнами, которые по большей части были еще открыты из-за жары. Напротив заднего фасада «Гарибальди» находился другой отель, гораздо скромнее, и на одном из балконов кто-то стоял. Тишина на улице показалась Валансу какой-то гнетущей; он почувствовал тревогу, остановился и стал разглядывать фигуру на балконе, от которого его отделяло метров пятнадцать. Правда, разглядеть этого человека было трудно, потому что комната позади него не была освещена. Можно было лишь догадаться, что это мужчина. Валанс застыл на месте. Ему не нравилась неподвижность этой фигуры, не нравилось, что этот балкон - на третьем этаже. Нелепо было бояться одинокого мужчины, вышедшего на балкон подышать воздухом, только потому, что он живет напротив отеля «Гарибальди», напротив того этажа, на котором находится комната Лауры. Наверняка сегодня вечером сотни мужчин стоят на балконах и дышат воздухом. Но этот стоял совершенно неподвижно. Валанс решил подобраться поближе. Он неслышно скользил вдоль стены, чтобы не попасть в поле зрения незнакомца, если тот вдруг решит наклониться и посмотреть вниз. Что было не в порядке с этим балконом? Можно ли стоять на балконе в полной темноте и за несколько минут ни разу не пошевелиться? Хотя так бывает. Так может быть.
 Валанс размеренно дышал. Ночь превращала его в охотника, сейчас он уже не смог бы уйти. Подстерегать жертву в темноте - это было единственное, что его занимало. Так прошло три четверти часа. Временами налетали сильные порывы ветра. На балконе закрылась ставня и задела стоявшую там фигуру. Послышался глухой шум, и Валанс весь напрягся. Не нравился ему этот звук. Если бы ставня ударилась о пистолет, звук был бы точно такой же. Конечно, ставня могла удариться о любой другой металлический предмет, но могла удариться и о пистолет. Валанс осторожно взял чемодан и, по-прежнему двигаясь вдоль стены, отступил на тротуар. Добравшись до угла, он побежал и позвонил в дверь отеля «Гарибальди». Уже больше часа напротив отеля, на высоте третьего этажа, стоял на балконе человек с какой-то металлической штуковиной.
 Он почти набросился на молодого человека, дежурившего у стойки портье. Нет, Лаура Валюбер еще не вернулась к себе в комнату, ключ номер триста восемь висел на доске.
 - Куда выходит эта комната? На задний фасад?
 - Да, синьор.
 - Куда именно?
 - Разве я обязан вам отвечать?
 - Специальная миссия, - сказал Валанс, показывая свое удостоверение.
 - На середину улицы, напротив старого отеля «Луиджи».
 - Пожалуйста, закажите мне в баре порцию виски. Скажите мадам Валюбер, что я ее жду, и ни в коем случае не позволяйте ей подниматься в комнату до встречи со мной. Хотя нет: дайте мне ее ключ, так будет надежнее.
 Он говорил быстро и уверенно. Ему не было страшно. Просто он сознавал, что на балконе отеля «Луиджи» в темноте стоит убийца и поджидает Лауру, а он никого не может позвать ей на помощь. Если бы он обратился в полицию, пришлось бы рассказать о нелегальных операциях Лауры и Колорадского Жука, после чего ее бы тут же арестовали. Надо будет в одиночку разобраться с этим киллером.
 - Мадам Валюбер все еще в баре, - сказал молодой человек, протягивая ключ Валансу.
 В его словах прозвучала нотка осуждения.
 Валанс прошел через безлюдный холл отеля в бар. Лаура сидела там одна, опершись локтями о стол и уткнувшись подбородком в сложенные руки. Она с трудом удерживала в руке сигарету. Подходя к ней, он старался ступать как можно тише: ему казалось, что звук его шагов может привлечь смерть, затаившуюся на улице, и Лаура погибнет до того, как он успеет ее перехватить. Говорят же, что криком можно вызвать лавину. Остановившись позади нее, он заговорил еле слышным голосом:
 - Встань и без разговоров иди за мной. Мне надо увести тебя отсюда.
 Она не шелохнулась. Она застыла, ушла в себя. Он подошел с другой стороны и взглянул ей в лицо.
 - Ты должна пойти со мной, Лаура, - повторил он тихо.
 Что он мог сделать? Он стоял здесь, у стола, рядом с этой блистательной, отчаявшейся женщиной, которую надо было увести отсюда. Он решил прибегнуть к хитрости.
 - Не расстраивайся из-за Тиберия. Они не будут предъявлять ему обвинение в убийстве. Следователь сказал, что ему дадут от силы два года. А сейчас встань и очень тихо выйди отсюда вместе со мной, - сказал он.
 Не поднимая головы, она затянулась сигаретой.
 - Напротив твоего окна стоит человек, который собирается тебя пристрелить, - продолжал Валанс.
 Лаура медленно поднялась, и пепел от сигареты упал на стол. Она стояла перед Валансом, не глядя на него, опустив голову.
 - Мне все осточертело, - произнесла она. - Ты представить себе не можешь, до какой степени мне все осточертело.
 Валанс не двигался с места. Он простоял так несколько секунд, Лаура была совсем близко. Ну вот, подумал он, закрывая глаза, вот оно, падение в бездну, теперь мне крышка. Он обнял ее.
 - Лаура, - сказал он, - теперь нам крышка.
 Он вывел ее из «Гарибальди» через подвальные помещения и кухню, которые выходили на другую улицу. Они взяли такси и поехали к нему в отель. Валанс крепко сжимал запястье Лауры.
 - Завтра переедем в другое место, - сказал он. - Будем переезжать каждый день.
 - Ты соврал про Тиберия?
 - Да.
 - Они собираются предъявить ему обвинение в двух убийствах?
 - Да.
 - Этот парень много значит для меня.
 - Им на это плевать.
 - А тебе - нет.
 - Верно.
 - Я кое-что знаю, но не могу тебе сказать.
 - Что именно?
 - Кое-что насчет Габриэллы. Я ничего не могу тебе сказать, пока не буду знать наверняка. Я думаю об этом уже несколько дней.
 - Это имеет отношение к убийствам?
 - Да. Я больше не в состоянии думать об этом.
 - Лаура, - сказал Валанс, повышая голос, - я не могу спасти Тиберия. И ты не сможешь. Тиберия может спасти только Тиберий, только он сам.
 - Почему ты вдруг так говоришь?
 - Потому что Тиберий - император.
 Лаура посмотрела на него.
 - Они довели тебя до сумасшествия, - произнесла она едва слышно.
 Валанс все еще сжимал ее запястье. Наверно, ей уже было больно. Но он не собирался отпускать ее руку, об этом не могло быть и речи. Он повернул голову и через окно машины взглянул на темную улицу, проносившуюся мимо. Он внимательно разглядывал тротуары, фонари, обшарпанные дома, хотя ему не было до всего этого никакого дела. Валанс думал: «Я все еще люблю ее».




 XXXIV


 - Черт возьми, - в ужасе произнес Тиберий, - черт возьми, сегодня же пятница!
 Он сел на койке, сосредоточился, как только мог, и стал быстро соображать. Это было так увлекательно. Он сидел, неподвижно уставясь в потолок, и изучал целый ряд очевидных обстоятельств, стараясь дышать очень тихо, чтобы не спугнуть вереницы мыслей, которые бесшумно оживали у него в голове. От волнения у него сводило нутро. Он осторожно встал, схватился за прутья решетки и заорал:
 - Тюремщик!
 Надзиратель стиснул зубы. Парень с самого начала называл его не иначе как «тюремщик», словно они находились в застенке семнадцатого столетия. Это очень злило его, но Руджери просил не спорить с Тиберием по пустякам. Было ясно, что Руджери не знал, как найти подход к этому ненормальному.
 - Что случилось, узник? - спросил он.
 - Тюремщик, позови сюда Руджери, причем незамедлительно, - нараспев произнес Тиберий.
 - Нельзя беспокоить комиссара в восемь часов вечера, если на это нет серьезной причины. Он сейчас дома.
 Тиберий затряс решетку.
 - Тюремщик, черт тебя возьми! Делай, как я сказал! - крикнул он.
 Надзиратель вспомнил указания Руджери: если поведение задержанного изменится, если он изъявит желание говорить, немедленно известить об этом комиссара, пусть даже глубокой ночью.
 - Заткнись узник. Сейчас мы его вызовем.
 Тиберий полчаса простоял, держась за решетку, пока не пришел Руджери.
 - Вы хотите поговорить со мной, Тиберий?
 - Нет. Я хочу, чтобы вы привели ко мне Ришара Валанса, это крайне срочно.
 - Ришара Валанса нет в Риме. Вчера вечером он уехал в Милан.
 Тиберий судорожно вцепился в решетку. Значит, Валанс не послушал его, оставил Лауру одну в ночном Риме. Валанс был негодяй.
 - Так найдите его в Милане! - заорал он. - Чего вы ждете?
 - Рано или поздно, - сказал Руджери, глядя ему в лицо, - ты заплатишь за все твои оскорбления. Сейчас я свяжусь с месье Валансом.
 Тиберий рухнул на койку и уткнулся головой в сложенные руки. Валанс был негодяй, но с ним надо было поговорить.
 Вскоре дверь снова открылась. У Тиберия вырвался вздох облегчения: в камеру вошел Валанс.
 - Вы прилетели на самолете? - спросил Тиберий.
 - Я не из Милана, - ответил Валанс. - Вообще-то я не уезжал.
 - Так значит… ты сделал для Лауры то, о чем я просил?
 Валанс не ответил, и Тиберий повторил вопрос. Валанс медлил, подбирая слова.
 - Я повел себя с ней в истинно библейском духе, - сказал он.
 Тиберий отступил на шаг и пристально вгляделся в него.
 - Ты хочешь сказать, что вас охватила библейская страсть и ты переспал с ней?
 - Да.
 Заложив руки за спину, Тиберий медленно прошелся по камере.
 - Ладно, - сказал он наконец. - Ладно. Раз так, значит, так.
 - Раз так, значит, так, - повторил Валанс.
 - Надо будет предложить тебе должность консула, когда я выйду отсюда. Потому что я выйду отсюда, Валанс!
 Тиберий обернулся к Валансу. Он изменился в лице.
 - Ты можешь процитировать мне по памяти текст моих записок, тех, что нашли у Святой Совести Раскуроченных Архивов? Постарайся, прошу тебя, это важно, это жизненно необходимо.
 - Мария… - наморщив лоб, медленно начал Валанс, - Мария… Стол-окно номер четыре вторник… Мария Стол-дверь номер два пятница… Мария… Стол-окно номер пять пятница. Мария… понедельник… Мария…
 - Ты что, не понимаешь, Консул? Не понимаешь? Значит, ты не слышишь то, что говоришь? Мария Стол-дверь номер два пятница… Пятница!
 - Пятница. Ну и что?
 - Так ведь пятница же! - крикнул Тиберий. - По пятницам - рыба! Рыба, Валанс, рыба, черт возьми!
 Тиберий схватил его за плечи и стал трясти.
 Четверть часа спустя Валанс стремительно вошел в кабинет Руджери. Комиссар все еще был там: он не хотел уйти, не дождавшись Валанса.
 - Ну что, месье Валанс? Что за интимные тайны собирался поведать вам этот псих?
 Валанс схватил его за локоть:
 - Руджери, возьмите шесть человек и поезжайте в Трастевере, к дому Габриэллы Делорм, но только без мигалок и сирены. Вы будете в машине, которая перекроет выход из парадного подъезда. Я пойду к ней один. Когда надо будет, я махну вам рукой из окна, чтобы вы поднялись.
 Руджери и не подумал возражать или требовать, чтобы Валанс взял его с собой в квартиру Габриэллы. Он только непонимающе помотал головой.
 - Не сейчас, Руджери, я все объясню вам на месте. Приготовьте ордер на арест.
 Как всегда по пятницам, Габриэлла принимала гостей, но вечер получился вялый и скучный. Нерон, сидевший в дальнем конце комнаты, оттянул уголки глаз, чтобы как следует разглядеть вошедшего Валанса. А Валанс сел за стол и налил себе выпить. Все молча уставились на него: Габриэлла, сидевший рядом с ней епископ и Лаура, занимавшая место между Нероном и Клавдием.
 - Вы принесли нам новости, центурион? - спросил Нерон.
 - Да, - ответил Валанс.
 Нерон вздрогнул и встал.
 - Вот это настоящее «да», - произнес он вполголоса. - Такое «да» дорогого стоит. Что происходит, месье Валанс?
 - Тиберий не убивал Анри Валюбера и не убивал Марию Верди.
 - Это не новость, - жестко сказал Клавдий.
 - Ошибаетесь. Руджери бросил в корзину обвинительное заключение. И пишет вместо него другое.
 - Удалось что-то обнаружить? - спросил Нерон, все еще оттягивая уголки глаз.
 - Удалось обнаружить, что сегодня пятница.
 - Что-то я не понимаю, - тихо сказала Лаура.
 - Сегодня пятница, а по пятницам едят рыбу. Это постный день, день покоя. Это день покоя и воздержания для Марии Верди. Воздержания и непорочности. По пятницам Мария Верди отказывалась помогать Тиберию, а Тиберий, хоть и со скептической усмешкой, соглашался уважить этот еженедельный приступ благочестия. По пятницам библиотечные воры давали себе передышку.
 - И что? - спросил Клавдий.
 - На двух из записок, найденных у Марии, Тиберий написал: «Стол-дверь номер два пятница» и «Стол-окно номер пять пятница». Но Тиберий никогда не просил Марию работать на него в пятницу. Эти две записки - фальшивка, как, впрочем, и девять остальных. Настоящие записки Мария уничтожила, а эти подбросили в квартиру после ее смерти, чтобы подставить Тиберия.
 Валанс встал, открыл окно и подал знак Руджери.
 - Первое впечатление часто бывает обманчивым, - негромко произнес он, закрывая окно. - Когда в квартире все перевернуто вверх дном, вы обычно думаете, что там что-то искали, и вам просто не приходит в голову, что туда, наоборот, могли что-то подбросить. Этих записок не было в квартире Марии Верди, пока их не принес туда Лоренцо Вителли.
 Вошел Руджери с двумя полицейскими. Не дожидаясь просьб, епископ сам протянул руки, чтобы на них надели наручники. Валанс заметил, что молодой полицейский не сразу решился защелкнуть браслеты: его смутил епископский перстень. Габриэлла закричала и бросилась к Лоренцо, но Лаура не шелохнулась и не издала ни звука.
 Стоя спиной к окну, Валанс смотрел на нее, пока уводили епископа. Лаура не повернула головы в сторону Вителли, а тот не посмотрел на нее. Друзья детства расстались, не обменявшись взглядами на прощанье. Лаура покусывала губы и курила, со своей обычной царственной рассеянностью роняя пепел на пол. Она смотрела на свои руки, склонив голову, в полном изнеможении, и от нее веяло грустью и безразличием, какими обычно сопровождается полное изнеможение. Ришар Валанс пристально вглядывался в нее, он искал ответ, которого ему недоставало. Теперь он знал, что Лоренцо Вителли отравил Анри и зарезал Марию Верди. Знал, потому что это доказывали факты. Теперь он, наконец, понимал истинную последовательность событий и знал, с какой ловкостью епископ за последние тринадцать дней управлял этими событиями. Но не знал, зачем. Он ждал, когда Лаура заговорит.
 Теперь Лаура сидела, прикрыв лицо рукой, и он не мог оторвать от нее взгляд.
 После того как Вителли и полицейские молча покинули квартиру, Нерон остался стоять у двери в коридор, прислонившись спиной к косяку, и, оттягивая пальцем угол левого глаза, пристально глядел на Валанса. Валанс понимал, что Нерон видит, как он смотрит на Лауру. Он знал, что Нерон способен прочесть мысли по его лицу, а он сейчас не был способен изобразить на лице холодное бесстрастие. И не стеснялся этого.
 Нерон улыбался, Нерон возрождался к жизни после того, как чуть было не поджег Рим. Он пытался угадать, кто из присутствующих первым нарушит молчание, продолжавшееся с той минуты, когда величественный епископ вышел из комнаты. Ему самому не хотелось это делать. Оно было такое сладостное и такое тягостное, это ошеломленное молчание, в первый раз за тринадцать дней все они сидели и молчали. А он мог четче разглядеть Ришара Валанса, когда оттягивал уголок левого глаза, и ему это нравилось. Когда он оставлял глаз в покое, Валанс расплывался, а когда снова оттягивал глаз, Валанс обозначался совершенно отчетливо, с его голубыми глазами, прядями черных волос, падающими на лоб, и прерывистым дыханием. Нерон не был близко знаком с Валансом, но он был уверен, что в последние несколько дней Валанс сам не свой, и ему нравилось наблюдать за этим. Властители всегда приходили в восторг при виде большой любви, сказал себе Нерон.
 Он медленно отошел от двери и открыл шкаф, чтобы достать бутылку чего-нибудь покрепче.
 - Я уверен, что всем хотелось бы напиться, - произнес он наконец.
 Он неторопливо обошел вокруг стола и дал всем по стакану. Подойдя к Лауре, он присел на корточки и вложил стакан ей в руку.
 - А из-за чего все это? - сказал он ей. - Из-за пустяка, в сущности. Из-за того, что монсиньор - отец Габриэллы.
 Лаура взглянула на него с некоторым страхом:
 - Как ты узнал, Нерон?
 - Это же очевидно. Я всегда это знал.
 Валанс был в таком изумлении, что не сразу нашелся, что сказать. Он посмотрел на Клавдия, который застыл, как изваяние, потом на Габриэллу, которая, казалось, ничего не слышала.
 - Но, черт возьми, если ты знал это раньше, почему же ты не понял все с самого начала? - спросил он Нерона.
 - Потому что я не думаю, - встав, ответил Нерон.
 - А что же ты тогда делаешь?
 - Правлю, - сказал Нерон.
 И с улыбкой оглядел присутствующих.
 - Чего мы ждем, почему не напиваемся? - добавил он.
 Валанс тяжело оперся о подоконник. Медленно запрокинул голову назад. Ему надо было смотреть только в потолок. Ему надо было думать, только думать, ни на что не отвлекаться. Нерон, конечно же, прав, еще как прав. А он все проморгал. Габриэлла - дочь Лоренцо Вителли, дочь епископа. Это было единственное, что следовало знать. Дальше все было легко. Анри Валюбер узнаёт о существовании Габриэллы, незаконнорожденной дочери его жены, которую скрывали от него восемнадцать лет. С этого момента он обречен. Обречен потому, что хочет знать. И невозможно помешать ему в этом. Он хочет знать - и этим приводит в действие роковой механизм. Он встречается со своим другом Лоренцо и простодушно расспрашивает его о Габриэлле. Возможно, его насторожила реакция епископа, или он вдруг заметил некоторое внешнее сходство между отцом и дочерью, или, зная о давней дружбе Лауры с Лоренцо, сам сообразил, в чем дело. Не важно, как именно это произошло, но теперь Анри Валюбер знает. Он знает. К тому времени, когда родилась Габриэлла, Лоренцо уже успел стать священником. Угрозами он вынудил Лауру молчать. И она зарегистрировала Габриэллу как дочь неизвестного отца. Вступив в брак с Анри Валюбером, она должна была держаться еще осторожнее. А потом Лоренцо привязался к дочери. Глупость с его стороны, но тем не менее. Он воспитывает Габриэллу. Он ничем не рискует, их сходство не так уж велико и не бросается в глаза. Разумеется, он знал, как Лаура достает деньги на содержание Габриэллы, и это давало ему еще одну возможность заручиться ее молчанием.
 Анри Валюбер внес смятение в этот мирок, двадцать четыре года спокойно живший своей тайной жизнью. И епископу пришлось убить придурка, который хотел подорвать его налаженное существование, его надежды на кардинальскую шапку, его карьеру, будущее Габриэллы, наконец. Епископ хладнокровно угощает его ядом на разнузданном римском празднике. История с краденым рисунком Микеланджело подвернулась как нельзя кстати. Он день и ночь бьется над решением этой загадки, и успех превосходит все его ожидания: оказывается, это Тиберий ворует материалы из библиотеки, а на Тиберия так удобно повесить убийство.
 Однако торопиться не следует. Ни в коем случае. Что подумает о нем Руджери, если он выдаст Тиберия, юного Тиберия, которого он так любит? У сыщика могут возникнуть подозрения, он спросит себя: а почему этот пастырь христианских душ с такой готовностью отдает своего подопечного в руки полиции? Нет, пусть полицейские сами придут к мысли о виновности Тиберия, а он незаметно подтолкнет их к этому, продолжая играть роль заботливого покровителя юноши. И все бы получилось, если бы не Мария. Она не так уж глупа, Мария. Она знает его много лет и не поверит в его преданность Тиберию. И, что еще хуже, она подозревает его в убийстве. Она давно уже поняла, кто такая Габриэлла, или, быть может, подслушала разговор Валюбера с епископом в его кабинете. Вероятно, она предложила Вителли молчание в обмен на молчание: она ничего не скажет про Габриэллу, а он ничего не скажет про Тиберия. Епископ соглашается, а затем убивает ее. И все в этом преступлении неумолимо указывает на Тиберия. Надо же, как удачно. Однако Лаура потрясена арестом Тиберия, и она знает достаточно, чтобы разгадать эту шараду. Она так любит его, этого чертова императора, епископ видит, как она мучается, слабеет день ото дня. Лаура вот-вот взбунтуется против него, против епископа. Значит, Лауру надо убрать. Угрозы со стороны Колорадского Жука, а затем убийство: все будет выглядеть совершенно естественно. Убить Лауру. Наверно, ему трудно было решиться на это. Очень трудно.
 - Как ты догадался, Нерон? - тихо спросил Валанс, не отрывая взгляда от потолка. - Как ты догадался про епископа и Габриэллу?
 Нерон важно надул губы:
 - Понимаете, я обладаю даром внутреннего зрения.
 - Как ты догадался, Нерон? - повторил Валанс.
 Нерон закрыл глаза и сцепил пальцы на животе.
 - Когда Нерон делает так, - пояснил Клавдий, - это означает, что ему не хочется говорить.
 - Верно, друг мой, - отозвался Нерон. - Когда Нерон делает так, вы все можете убираться к чертям.
 - Я сама ему сказала вчера вечером, - произнесла Габриэлла.
 Она встала и глядела на них откуда-то издалека.
 - Но ты ведь не знала, - едва слышно сказала Лаура.
 - Я все же догадывалась.
 - Если ты знала это, - медленно произнес Валанс, - значит, ты знала, кто убил Валюбера и Марию.
 - Нет. Только догадывалась, - ответила Габриэлла.
 - Почему ты сказала только Нерону?
 - Я очень люблю Нерона.
 - Вот он, - не открывая глаз, сказал Нерон. - Вот он, клубок страстей, из которого плетутся судьбы государей, а потом обрываются…
 - Заткнись, Нерон, - сказал Клавдий.
 Нерон подумал, что Клавдию полегчало. Это была приятная новость. Валанс провел ладонью по глазам и отошел от окна.
 - Спиртное там, - сказал ему Нерон, показывая рукой направление.
 - Шесть из одиннадцати украденных листов Тиберий хранил в своем сейфе, - сказал Валанс. - Остальные, думаю, можно выкупить, если предложить хорошую цену.
 - Даже если все одиннадцать вернуть в Ватиканку, Тиберия не выпустят, - заметил Клавдий. - Его будут судить, а потом посадят.
 - Но у нас есть Эдуар Валюбер, - напомнила Лаура. - Он поможет замять дело.
 - Ты имеешь в виду шантаж или что-то в этом роде? - спросил Клавдий.
 - Ну конечно, милый.
 - Отличная идея, - сказал Клавдий.
 Валанс направился к выходу. Он хотел повидаться с Тиберием.
 - Поцелуй его от меня, - сказала Лаура.
 Он тихо вышел, стараясь не хлопать дверью.




 XXXV


 Было уже темно, но все еще очень жарко. Валанс шел медленно, и тротуар под ним слегка покачивался. Нерон заставил его слишком много выпить. Без конца наполнял его стакан. Приятно было идти по этому затуманенному городу, который вертелся вокруг него, но не сильно, а чуть-чуть, в самый раз. Проходя мимо темных витрин, Валанс видел в них свое отражение, он казался себе очень высоким, а главное, красивым. Если бы епископ вчера вечером убил Лауру, ему, Ришару Валансу, пришлось бы и дальше оставаться таким - крупным мужчиной со светлыми глазами. Но какой толк от светлых глаз, если в них никто не смотрит?
 - Никакого, - произнес он вслух, - никакого толку.
 Затем ему пришло в голову, что надо быть очень внимательным, иначе он собьется с пути.
 Он рассчитывал еще застать Руджери на работе, хотя была уже почти полночь. Руджери умел работать. Наверно, он уже начал заново просматривать дело, проверять все технические стыковки.
 Инспектор сидел в кабинете, голый по пояс. Когда пришел Валанс, он надел рубашку.
 - Я тут начал заново просматривать дело, - сказал он. - Все произошло так, как мы и предполагали. В саду епископского дворца в изобилии растет цикута. Он говорит, что выбрал для Валюбера этот яд потому, что знал: смерть от него легкая. А вот с Марией Верди было иначе. Она столько лет раздражала его, что он отвел душу, перерезав ей глотку.
 - А что он приготовил для Лауры Валюбер?
 - Пулю. И еще… вот это.
 Руджери обошел письменный стол и достал из ящика конверт.
 - Вообще-то я не должен бы… - сказал он.
 Несколько секунд он вертел конверт в руках и наконец сунул его в карман Валанса:
 - Лауре Валюбер от монсиньора Вителли. Вы ей это передадите. Только прошу вас, никому ни слова.
 - Я хотел бы увидеть Тиберия.
 - Вот как? Это срочно?
 - Да. Срочно.
 Руджери вздохнул и повел Валанса по коридору к камерам. Тиберий сидел в темноте.
 - Я ждал тебя, Консул, - сказал он.
 - Все кончилось, Тиберий. Монсиньор протянул руки, и на них защелкнулись браслеты.
 - Руки у Лоренцо красивые, особенно с этим перстнем на правой. Сколько народу целовало этот перстень. Ты представляешь? Красота, а за ней такая мерзость.
 - Скоро ты выйдешь отсюда. Лаура уладит твои дела по-своему. И через несколько месяцев ты будешь на свободе. Сможешь опять надеть туфли.
 Валанс встал, чтобы зажечь свет.
 - Не зажигай, - сказал Тиберий. - Мне хочется глядеть в темноту.
 - Ладно, - сказал Валанс, опять усаживаясь.
 - Думаешь, Лоренцо оставил бы меня гнить в тюрьме?
 - Да.
 - Ты прав, - вздохнул Тиберий. - Надо будет навестить его, когда он попадет туда сам. Мы с ним займемся латинскими переводами.
 - Не уверен, что это хорошая идея.
 - Нет, правда. А хочешь знать, почему я украл все эти бумажки из Ватиканки?
 - Ну, скажи.
 - Потому что мне хотелось, чтобы Святая Совесть раз в жизни поучаствовала в какой-нибудь забавной проделке. И клянусь тебе, Валанс, она действительно забавлялась. Видел бы ты ее возбужденную физиономию, когда она оставляла эти небольшие свертки под столами. Она обожала наши зашифрованные записки. Ладно, она умерла, но она действительно успела позабавиться. А теперь надо надеть туфли.
 Тиберий встал, зажег свет и наклонился, чтобы вытащить туфли из-под кровати.
 - Готово, - сказал он. - Быть может, ты никогда больше не увидишь мои ноги, Консул.
 Валанс улыбнулся и пожелал ему спокойной ночи.
 Лаура и Нерон ждали его напротив участка. Валанс перешел улицу и направился к ней.
 - Забыл поцеловать его от тебя, - признался он.
 - И правильно сделал. Целовать человека от кого-то - просто абсурд.
 - Это прислал Лоренцо.
 Лаура быстро вскрыла конверт:
 - Тут кольцо, его епископский перстень. Он разрезал его пополам.
 - Он отдает его тебе.
 - Разве он имеет на это право?
 - Нет.
 Какое-то время все трое шли рядом. Затем Нерон вдруг остановился посреди улицы:
 - Скажите, месье Валанс, сколько они еще будут держать там Тиберия?
 - В худшем случае - полгода.
 Нерон стоял неподвижно, что-то соображая.
 - Ладно, - сказал он наконец и поднял голову. - Скажите ему, чтобы ни о чем не беспокоился.
 Он важно протянул руку Валансу, осторожно поцеловал в губы Лауру и небрежной походкой пошел прочь.
 - В его отсутствие, - бросил он через плечо, - я сумею сохранить империю.


This file was created



with BookDesigner program



bookdesigner@the-ebook.org



20.01.2009