Аннотация: Жестокое убийство влиятельного сенатора и его любовницы — только звено в цепи заговоров и преступлений. И ключ к этой цепи — таинственные дискеты, способные погубить едва ли не всех политических боссов Америки. Холленд Тайло, молодая и отважная женщина — агент Секретной Службы, оказывается в одиночестве перед лицом гибели. Ей известно многое... Охота за дискетами превращается в охоту за ней. Не слишком ли много поставлено на карту? И не президент ли следующая жертва?


---------------------------------------------


 Филип Шелби
 Дни барабанного боя


 В тот день я слышал не сдавленные рыдания, не торжественные речи, а барабаны. То были дни барабанного боя.

    Наблюдение британского журналиста на похоронах Джона Ф. Кеннеди



 Пролог


  30 марта  —  1 апреля 
 Поместье Уэстборна называется Дубки, так как эти столетние деревья окаймляют четверть мили подъездной дороги к имению, занимающему более ста акров превосходной виргинской земли.
 Большой дом из красного кирпича представляет собой трехэтажное здание с покатой темно-зеленой крышей и черными ставнями. Стоит он на возвышении, откуда открывается вид на низину за прудом, в который впадает ручей. По другую сторону пруда, ярдах в ста от воды, находится островерхий коттедж для гостей.
 Лэмонт Флеминг, начальник наряда секретной службы, был вполне удовлетворен тем, что увидел. Вот уже час он наблюдал, как проводники с собаками движутся от границ имения к дому. Кончался март, и деревья, кроме, конечно, вечнозеленых, были еще голыми. Трава только пробивалась, укрыться в ней было невозможно. Земля под толстым слоем прелой листвы была мягкой, человек надолго оставил бы на ней глубокие следы.
 Кроме собак, безопасность должны были обеспечивать вертолет с приборами ночного видения, автомобиль с мощным двигателем, а также небольшой сюрприз — маленький, но мощный генератор, скрытый за одним из каменных столбов ворот. Как только Чарльз Уэстборн, старший сенатор от штата Нью-Хемпшир, и его гости, тоже члены сената, прозванные вместе с хозяином Кардиналами, проедут, через ворота будет пущен ток напряжением двадцать тысяч вольт. При испытаниях его воздействие на тележку с дистанционным управлением оказалось разрушительным.
 Флеминг поднял воротник нейлоновой куртки, спасаясь от сырого, насыщенного запахом прели ветра. Это был невысокий кривоногий человек с толстыми руками и мускулистой грудью. На его лице с никогда не сходящим загаром запечатлелись двадцать лет службы в морской пехоте. Он непрестанно поводил глазами, словно большой филин.
 Агентом секретной службы Флеминг состоял уже шесть лет. Пять из них он провел за границей, обеспечивая охрану посольства. Возвратясь в Штаты, он мог с одного взгляда определить, безопасен ли дом или можно ли сделать его безопасным. Для секретной службы эта способность была неоценимой.
 Большой дом беспокойства у Флеминга не вызывал. Стены крепкие, весь тщательно осмотрен. Прислугу отпустили на ночь. Поставщик провизии, услугами которого часто пользовалась секретная служба, привез готовые блюда, которые Кардиналы могли брать сами.
 Совещание должно было проходить в задней части дома, в библиотеке с окнами до пола и застекленными дверями, выходящими на каменную веранду. Такое количество стекол не понравилось Флемингу, поэтому он распорядился придвинуть к стене восьмиугольный стол, за которым расположатся сенаторы. Теперь врагу, чтобы добраться до них, потребовалось бы разнести всю комнату — разве что с помощью ракетной установки.
 Перед тем как отправиться в Дубки, Флеминг ознакомился со всеми угрозами Уэстборну, поступившими за последние полгода письменно или по телефону. Врагами сенатора были самые разные люди: фанатичные противники абортов, устраивающие слежку за врачами, радикальные защитники окружающей среды, сторонники господства белых, которым не нравилось его отношение к контролю за торговлей оружием. Оперативные подразделения проанализировали самые недавние угрозы. За потенциально опасными лицами установили наблюдение. Учтено было все.
 Взгляд Флеминга остановился на коттедже для гостей. Предполагалось, что коттедж будет пуст. Однако несколько часов назад Флемингу сообщили, что там поселится знакомая сенатора. Она должна была приехать к вечеру, ее требовалось встретить, проводить в коттедж — к тому времени проверенный и опечатанный — и оставить там одну. Размещенным в коттедже наблюдателям предстояло занять посты снаружи. Директор секретной службы велел Флемингу взять еще один автомобиль, чтобы не держать людей на холоде.
 Флеминг шел по ближайшей к пруду террасе, размышляя, хватит ли одной четырехместной машины, когда раздался сигнал его радиотелефона.
 Координатор командно-контрольного центра в Вашингтоне отвечал на недавний звонок Флеминга. Агента, которым интересовался Флеминг и которому полагалось уже быть на месте, найти не удалось. По словам координатора, этого человека отправили куда-то с другим заданием, однако фамилию его из списка назначенных в Дубки не вычеркнули. И не назначили ему замены.
 Флеминг негромко выругался и попросил побыстрее прислать кого-нибудь. Он не хотел начинать ночное дежурство, имея наряд в неполном составе. Руководство секретной службы внимательно наблюдало за состоянием дел и рейтингом высших политических деятелей. Как и директор, Флеминг знал о слухе, что Уэстборн скорее всего будет выдвинут его партией кандидатом на должность президента. Однако над выдающимся сенатором от Нью-Хемпшира нависала какая-то тень. Насколько темная или грозная, Флемингу было неизвестно. Но, может быть, именно по этой причине президент выражал личную заинтересованность в безопасности Дубков.


* * *

 Из укрытия в полузатонувшем домике для уток наемный убийца наблюдал за Флемингом. Агент смотрел в нужную сторону, однако не на тот объект. Коттедж в данный момент не являлся опасной зоной. Сейчас Флеминг мог бы разобрать его по дощечке, и это ничего бы не дало.
 Убийца не опасался, что Флеминг обратит особое внимание на домик. Возле пруда их было три. За зиму ни один не остался невредимым, и все наполовину утонули в грязи среди камышей. Потому-то люди Флеминга не осматривали их.
 Прятался убийца в самом грязном, развалившемся и дальнем от дома. Два дня назад, задолго до появления первых сотрудников секретной службы, он осушил домик, насколько было возможно, и покрыл фанерный пол непромокаемым брезентом. Забросал эту подстилку прелыми листьями и камышом, а на рассвете нынешнего дня вернулся до появления дежурного наряда. В тесной конурке он все же мог вытянуться во весь рост и проделывать специальные упражнения, не дающие затекать мышцам. Одет убийца был в нейлоновый комбинезон на пуху, какие использовались на армейских учениях в тундре Аляски. Он принес с собой воду, шоколад и полпинты бренди. На существа, ползающие в темноте по его лицу, не обращал внимания. Ни в пруду, ни возле него не было никакой ядовитой мерзости, как в местах предыдущих засад.
 Убийца убрал палочку, которой подпер одну из досок для наблюдения за домом. Говорящего по телефону Флеминга окутывала долгожданная темнота. Подробностей разговора убийца расслышать не мог, но они его и не интересовали. Он находился в домике уже почти десять часов. Скоро совсем стемнеет, он заснет и будет видеть во сне другие места, где устраивал себе передышку на ветвях деревьев или лежал, зарывшись по самые глаза в речную грязь. Потом в двадцать два часа он поднимется. Для замка на задней двери коттеджа приготовлена отмычка. Он точно знал, как близко будет проходить патруль. К тому времени агенты промокнут и устанут. Бдительность их упадет, внимание будет сосредоточено на светлом, теплом большом доме. Это очень незначительные свойства человеческой натуры, но от каждой мелочи может зависеть чья-то жизнь.
 Мысли эти радовали убийцу. То, что он совершит над живым еще сенатором, наполняло его душу ликованием, и она воспаряла к звездам, острым и белым, словно осколки костей. Сердце его давно зачерствело, в разуме, восставшем против себя, не оставалось следов жалости или сострадания.




 Часть первая



 1

 Уайетт Смит, директор секретной службы, казался персонажем, сошедшим со старой фотографии. Кожа да кости, с тонкими усиками, суровостью взгляда он напоминал пароходного шулера. Любил серые костюмы с пиджаками чуть длиннее, чем диктовала мода, с перламутровыми пуговицами и галстуки в виде шнурка с зажимом.
 Смит сидел у себя в кабинете за письменным столом, некогда стоявшим в трапезной одной из миссий в Санта-Фе. По телефону с громкой связью координатор командно-контрольного центра объяснял, что из-за путаницы в списках Флемингу не хватает одного агента.
 Смит мог бы сказать ему правду, но вместо этого продолжал слушать, полузакрыв глаза. В висках у него пульсировала кровь, голова раскалывалась от боли. Он заставлял себя дышать глубоко, медленно. За время службы Смит дважды принимал на себя пули, предназначенные его подопечным. Осколки одной до сих пор сидели между шестым и седьмым позвонками, слишком близко к спинному мозгу, чтобы их удалять хирургически. Уайетт Смит постоянно ощущал боль; в тяжелые дни спина горела, будто в огне. Ногти у него на руках были острижены очень коротко, чтобы во сне он не мог раздирать собственное тело.
 Координатор командно-контрольного центра умолк, и в наступившей тишине Смиту послышался грохот, напоминающий гром за горизонтом.
 — Я займусь этим сам.
 Голос Смита с протяжным техасским выговором звучал уверенно и властно. Координатор не стал спрашивать, почему он берет это на себя, так как обрадовался освобождению от ответственности.
 Смит не заметил, как прошло пять минут. На последнем медосмотре он солгал врачам, проигнорировав вопрос, не бывает ли у него временных потерь сознания. Выпрямившись в кресле, директор секретной службы расправил плечи. Разум его был ясен, как небо после ливня. Звоня секретарше, он знал, что голос его прозвучит четко.
 — Кэти, свяжись с Фрэнком Шурессом. Скажи, пусть встретит Тайло.
 Холленд Тайло, выходя из самолета в Вашингтонском Национальном аэропорту, не ожидала, что ее будут встречать. При виде Фрэнка она удивилась и почувствовала облегчение. Адвокат, севший рядом с ней в Атланте, не отставал от нее, даже когда они спустились по трапу. Холленд услышала резкий вдох — чуть ли не писк, — когда адвокат едва не столкнулся с рослым, безупречно одетым, недоуменно улыбающимся мужчиной.
 — Привет, Холленд. Твой знакомый?
 Адвокат попятился, промямлил что-то неразборчивое и юркнул в толпу.
 — Да нет, — ответила Холленд, глядя через плечо Фрэнка.
 Ей очень хотелось обнять его, но он мог приехать не один.
 Шуресс взял ее под руку и завел за контрольную будку возле ворот. Холленд ощутила ласкающий взгляд его черных глаз, во время любовных игр они так сверкали, что она называла их цыганскими. Когда Фрэнк поцеловал ее, запах одеколона, который она подарила ему на день рождения, подействовал на Холленд возбуждающе.
 — Всего три дня, а ты так соскучился, — пробормотала она, трогая губами большую родинку на его шее. — Едем домой — немедленно!
 Шуресс запрокинул голову, тяжело вздохнул:
 — Нельзя, к сожалению. Тебя хочет видеть Смит.
 Она остыла.
 — Недоработка в Атланте? — торопливо спросила Холленд.
 — Там все отлично. Смит отправил меня сюда, чтобы сберечь время. — Фрэнк взглянул на ее дорожную сумку. — Это все твои вещи?
 Холленд кивнула, и Шуресс легко вскинул сумку на плечо.
 — Фрэнк, в чем дело? Что-нибудь с Тружеником?
 Так сотрудники службы называли между собой президента, болельщика арканзасской футбольной команды, носящей это название.
 — Нет. Чуть-чуть не угадала. Директор введет тебя в курс дела. Если я сочту тебя годной к работе.
 Больше Шуресс не говорил ничего, пока они, пройдя через зал, не подошли к синему седану на особой, почти пустой стоянке. Последние слова его не задели Холленд. Агентам секретной службы, как и летчикам, вернувшимся с задания, не положено сразу же поручать другое, если на то нет особых соображений. Холленд думала об этом, когда Фрэнк укладывал ее сумку в багажник. Кроме того, ей было любопытно, почему решать, пригодна ли она к работе, поручили ему. Шуресс руководил нарядами, которые охраняли дипломатов и приезжих сановников. Занятие это трудное и неблагодарное.
 Сев за руль, Фрэнк повернулся к Холленд и, увидев, что выражение лица у нее настороженное, придвинулся:
 — Не придавай значения тому, что приехал именно я. Смит просто выбрал меня наобум. — Погладил ее по щеке. — А мне отказываться не захотелось.
 Шуресс осторожно вывел машину из аэропорта и свернул на объездную дорогу к Мемориальному мосту.
 — Расскажи об Атланте, — предложил он.


* * *

 В кабинете директора секретной службы, находящемся в стандартном административном здании по адресу Джи-стрит, 1800, Фрэнк Шуресс провел меньше трех минут. Выйдя, он тайком показал ожидающей в приемной Холленд поднятый большой палец. Проходя мимо, беззвучно произнес одними губами:  «Я позвоню». 
 Холленд все еще улыбалась, когда увидела, что в дверях кабинета стоит Смит с непроницаемым выражением лица и холодным взглядом.
 — Войдите, Тайло.
 Он шел впереди, наблюдая за ее отражением в высоких окнах, выходящих на Джи-стрит.
 Холленд начала службу всего восемь месяцев назад, после окончания академии. В свои двадцать восемь лет она была старше большинства новичков. Объяснялось это тем, что до того она окончила юридический факультет Джорджтаунского университета. Смит помнил ее по выпускным торжествам. При росте пять футов десять дюймов, подтянутая, гибкая, Холленд была выше большинства женщин. Пепельные волосы ее были подстрижены клинышком, эта прическа шла к овальному лицу с несколько выдающимися скулами. Холленд можно было бы назвать красавицей, если бы не глаза. Зеленые, с золотистыми искорками, они представляли собой первую линию обороны от всего мира, взгляд их, неизменно пристальный, настороженный, держал собеседников на расстоянии. Смит знавал и других с таким же взглядом. Люди, которым жизнь походя наносит удары, уходят в себя, становятся более ранимыми, недоверчивыми, менее приветливыми.
 Тайло принадлежала к их числу. Смит полагал, она никогда не сможет оправиться от того, как обошлась с ней судьба. Секретная служба для нее являлась не призванием — убежищем.
 Смиту было любопытно, хорошо ли понимает Фрэнк Шуресс эту женщину, с которой спит. Он подозревал, что гораздо хуже, чем ему самому представляется.
 Холленд вошла вслед за Смитом в теплый, уютный кабинет с множеством сувениров: бронзовыми статуэтками Ремингтона, индейской глиняной посудой и гобеленами. Смит отвернулся от окна и указал ей на кресло, набитое конским волосом.
 — Из Атланты сообщают, что вы им очень помогли.
 — Легенда оказалась очень хорошей, сэр. И все шло как по маслу.
 Хвалиться Холленд не любила. Она знала, что действовала успешно. Начальник управления в Атланте обещал прислать письменную благодарность для личного дела. Холленд сказала «спасибо», хотя считала, что главное — это внутреннее удовлетворение.
 Скромность Тайло соответствовала тому представлению, которое Смит составил о ней по личному делу.
 В Атланте требовалось разоблачить группу фальшивомонетчиков. Дело шло на лад, но потом один из банкиров, состоящих в преступном сообществе, заподозрил женщину-агента, игравшую роль покупательницы. Банкира вывели из игры, но этой женщине участвовать в операции больше было нельзя. Атланта срочно запросила другую, выросшую на Западном побережье и способную войти в роль. В секретной службе было примерно сто девяносто оперативниц. Компьютер сразу же выдал фамилию Тайло.
 Смит лично взялся контролировать операцию, проследил за тем, как Холленд проинструктировали, экипировали и отправили. Провел две бессонные ночи, интересуясь ее успехами, мучаясь сознанием, что, если дело примет дурной оборот, прикрывающие не смогут среагировать вовремя.
 Легенда была хорошей, но Тайло улучшила ее, срослась с нею. Она до сих пор была одета по роли — в темно-синий костюм, юбку и двубортный жакет с массивными золотистыми пуговицами, шелковый красно-синий шарф и мягкие туфли. Все это было куплено на средства из фондов секретной службы. От Холленд исходили сила и уверенность.
 Смиту стало любопытно, копалась ли Тайло в себе, искала ли какую-то внутреннюю опору, чтобы войти в образ. Поведение могло служить ей единственной защитой, ведь по плану она должна была действовать без оружия.
  И теперь все будет зависеть от поведения... 
 — Сенатору Уэстборну требуется охрана, — сказал Смит.
 У Холленд перехватило дыхание. За двадцать лет работы в сенате Чарльз Уэстборн побывал председателем всех значительных комитетов, советником трех президентов, прославился, помогая проталкивать всевозможные законопроекты — от реформы социального обеспечения до контроля за торговлей оружием. К тому же он являлся редким человеком среди политиков — говорил все начистоту, избегал демагогии, не был замешан в скандалах и обладал способностью внушать людям доверие. Он напоминал Холленд другого человека, к которому она питала уважение и восхищение, которого продолжала горячо любить, хотя со дня его смерти прошло пятнадцать лет.
 — Сенатор получал угрозы? — спросила Холленд. И поразилась тому, как пересохло во рту.
 — Нет. Но мы опасаемся фанатиков — противников абортов или сторонников господства белых... Вы произвели хорошее впечатление на сенатора, — продолжал Смит, — когда охраняли его в Бостоне. Он прислал мне о вас похвальный отзыв.
 Польщенная, Холленд от удивления захлопала глазами. Она знала, что у людей, которых постоянно охраняет секретная служба, есть любимые агенты, с которыми они чувствуют себя легко.
  Неужели Уэстборн потребовал меня? 
 Смит догадался о ее мыслях:
 — Да, Тайло. В разговоре он упомянул вашу фамилию.
 Холленд сделала глубокий вдох, стараясь не подать виду, что обрадовалась.
 — Есть какие-то особые обстоятельства, о которых мне следует знать?
 — Нет. Сенатор устраивает совещание в своем виргинском поместье. Там будет большинство Кардиналов.
 Холленд поняла, о ком речь. Один язвительный вашингтонский журнал как-то окрестил Уэстборна и еще нескольких сенаторов Кардиналами, намекая на их огромную власть и влияние. Пресса подхватила прозвище, и оно прилипло к ним.
 — В оперативном отделе кто-то допустил ошибку, — продолжал Смит. — В наряде не хватает одного человека. Совещание продлится с семи часов примерно до полуночи. Кардиналы после этого вернутся в город. Уэстборн, видимо, останется. Там у него в коттедже гостья. Юная леди по имени Шарлотта Лейн. Она работает у сенатора Уэстборна. Проверенная.
 Имя девушки ничего не говорило Холленд, но она догадалась, почему Смит хочет отправить туда ее. Возможен инцидент, который она сумеет уладить лучше, чем мужчина. Смит славился тем, что предусматривал даже ничтожные случайности.
 — Ваш пост будет внутри дома, — сказал Смит. — Флеминг проинструктирует вас на месте. Шуресс говорит, вы вполне пригодны для этого задания. Прав он, Тайло?
 — Да, сэр.
 — Дорогу туда знаете?
 Холленд кивнула. Смит вышел из-за стола и протянул руку. Ладонь была жесткой.
 — Желаю удачи.
 Холленд уже подошла к двери, когда вновь раздался его голос. Ей показалось, что директор говорит с легкой улыбкой.
 — Этот костюм вам идет. Если хотите, оставьте его себе.


* * *

 Три часа спустя Холленд, свернув с оживленного 66-го шоссе, вела машину по виргинской дороге, асфальт и щебенка которой покрылись за суровую зиму выбоинами от непогоды и снегоочистителей.
 У себя дома в Джорджтауне она долго стояла под горячим душем, смывая дорожную грязь. Фрэнк позвонил, пока она была в ванной. Автоответчик записал его поздравления, Холленд слушала их, тыча вилкой в салат с тунцом. И продолжала думать о Фрэнке, тосковать по нему, одеваясь для работы. Она надела темно-зеленый шерстяной свитер с глухим воротником, черные саржевые брюки и почувствовала себя очень легко. Пятнадцатизарядный «зауэр» в наплечной кобуре скрыла поношенная кожаная куртка.
 Холленд доехала до Миллерз-Понд, деревушки, где проживала обслуга близлежащих имений. Снизила скорость у единственного перекрестка — качающийся на ветру фонарь бросал желтый свет на лавки сувениров, старую аптеку, универмаг. Деревушка осталась позади, фары «хонды» выхватывали из мрака лишь серый штакетник. Холодная белая луна плыла высоко над покоящейся в мертвой тишине сельской местностью.
 Холленд с разгона въехала на гребень холма. Не сбавляя газа, понеслась вниз по склону, и тут в глаза ей ударил сильный свет фар. Она свернула к обочине, не забывая о глубоком кювете, и затормозила. Когда агент с автоматом постучал в окошко, Холленд сидела, положив руки на руль и держа в пальцах удостоверение.
 — Тайло?
 Щеки агента раскраснелись от холодного ветра; прокуренный голос звучал хрипло. Холленд подождала, пока он проверит ее документы и получит подтверждение. Въезжая на территорию поместья, она заметила портативный, негромко гудящий генератор и провода, подсоединенные к железным кованым воротам.
 Во дворике стояло четыре «линкольна» и еще две машины. Чуть поодаль — карета «скорой помощи». Холленд поставила «хонду» возле клумбы, все еще покрытой мешковиной, чтобы предохранить цветочные луковицы от мороза.
 — Рад видеть вас, — сказал Лэмонт Флеминг, спускаясь по ступеням широкого крыльца. Представляясь, он крепко, дружелюбно пожал ей руку. — Доехали хорошо?
 — Прекрасно, сэр.
 — Кто-нибудь ввел вас в курс дела?
 — Директор сказал, вам недостает человека.
 Флеминг кивнул:
 — Насколько я понимаю, вы уже работали с Уэстборном.
 Холленд не знала, что известно Флемингу об их пребывании в Бостоне. И решила быть максимально сдержанной. Женщины-коллеги говорили ей, что Флеминг суров, но справедлив; счастлив в браке, и это значительно облегчает работу с ним. Ей было важно, чтобы Флеминг не подумал, будто она строила Уэстборну глазки.
 Холленд кратко рассказала ему о командировке в Бостон. Флеминг внимательно выслушал, потом спросил, легко ли работалось с Уэстборном. Она ответила, что проблем с сенатором не возникало.
 Флеминг повел подбородком в сторону дома:
 — Налейте себе чашку кофе, потом я проведу вас по усадьбе.
 Холленд уже бывала в подобных домах. В отделанном мрамором вестибюле под люстрой стоял стол черного дерева, на нем — ваза со свежесрезанными тюльпанами из оранжереи. Две винтовые лестницы, короткий коридор, ведущий через кладовую в пропахшую специями и древесным дымом кухню. По обе стороны вестибюля находились жилые комнаты, двери их были закрыты.
 Только этот дом не знал ни семейного, ни детского тепла. Холленд показалось, что от его лепных украшений веет каким-то музейным холодком.
 Она вошла на кухню и представилась группе из трех человек, сидящих за столом в нише. На мясницкой колоде перед камином стоял кофейник. Автоматы были приставлены к стульям, из многоканальных раций слышалось потрескивание. Один из агентов предложил ей прогуляться по усадьбе, но она ответила, что ее ждет Флеминг. Выходя, Холленд ощущала на себе их взгляды.
 Ничего иного ожидать не приходилось. С этой группой она никогда не работала, а незнакомых агентов всегда принимают прохладно.
 — Все хорошо? — спросил Флеминг, когда Холленд вышла с кружкой кофе.
 — Отлично.
 — Ваш пост за парадными дверями. До конца совещания они будут заперты и закрыты на засов. Будет одна группа возле дверей библиотеки, две — наверху, на крыше — снайпер.
 По этим мерам Холленд поняла, что речь идет о третьей степени охраны, надежной, но не «герметичной», которую обеспечили бы, если бы сюда приезжал президент.
 — Пройдемся, — предложил Флеминг.
 Они пошли по тропинке, ведущей к пруду. Холленд уловила за окнами коттеджа какое-то движение. Зоркими глазами она с тридцати ярдов без труда разглядела, как женщина сняла белье, потянулась так, что заколыхались груди, и, встряхнув головой, распустила волосы. Затем взяла с кровати полотенце и намотала на голову, как тюрбан.
  Собирается принять ванну... 
 Холленд украдкой глянула на Флеминга, казалось, рассматривающего дым из трубы коттеджа. Эта нарочитость подсказала ей, что он все видел.
 Лишь теперь Холленд осознала, что темнота неспокойна и что причиной тому не ночная жизнь природы, а занятые охотой люди. Вдоль гряды холмов летел вертолет, высвечивая мощным прожектором деревья. Чуть ближе находились проводники с собаками. Сквозь звук собственных шагов она слышала негромкий треск раций, напоминающий стрекотание цикад.
 Флеминг остановился, нагнулся и поднял тонкий, плоский камешек величиной с серебряный доллар.
 — Тайло, вас не пугает темнота в сельской местности?
 — После академии я впервые ночью в таком месте.
 — Меня пугает.
 Флеминг размахнулся и бросил камешек. Он коснулся воды и запрыгал прямо по лунной дорожке. После четырех его прыжков в рации Флеминга послышался писк. Патруль на другой стороне пруда что-то услышал. Флеминг ответил, что все в порядке и беспокоиться нечего.
 — Возле коттеджа находится команда, — сказал он Холленд и поглядел на луну, словно определяя время. — Совещание начинается. Вернемся.
 Холленд не могла избавиться от ощущения, что Флеминг сказал ей не все. Недоставало какой-то маленькой, но значительной подробности.
 — Почему здесь третья степень охраны? — неожиданно спросила она.
 Флеминг не сбился с шага и не взглянул в ее сторону.
 — Знаете, кто здесь сегодня? Болдуин, Робертсон, Крофт и Зентнер.
 Холленд не поняла, в чем суть.
 — В каком комитете заседают трое из них — исключая Крофта? — негромко спросил Флеминг.
  Сенатской этики... 
  —  Они собираются, когда кто-то оказывается под подозрением в нечистой игре. — Флеминг сделал паузу. — А мы здесь потому, что президент хочет дать возможность этим добрым людям заниматься своим делом без помех.

 2

 Сначала убийца услышал звук шагов по гравию и голоса. Потом голоса приблизились, он уловил, что разговаривают мужчина и женщина, даже разобрал несколько слов.
 Наступило молчание, потом что-то ударилось о воду. Убийца узнал шлепок камня, потом услышал на другом берегу треск рации. Тот, кто бросил камень, невольно оказал ему услугу, выдав расположение группы, до сих пор не отходившей далеко от коттеджа. Теперь она находилась в отдалении.
 Досчитав до тридцати, убийца осторожно приподнял крышу своего укрытия. Мужчина и женщина входили в дом. Значит, совещание началось и в его распоряжении три с половиной — четыре часа. Больше, чем нужно, если бы требовалось действовать быстро; вполне достаточно, чтобы доставить себе удовольствие, когда он доберется до девицы в коттедже.
 Убийца плавно перевалился через стену домика и положил крышу на место. Убежище его, разумеется, обнаружат, с брезентом ничего не поделаешь. Но на внутренней стороне его шероховатая резина, похожая на крупнозернистую наждачную бумагу. Отпечатки пальцев на ней не остаются. Нейлоновый комбинезон прочный, в домике не найдут ни единой нити. Поскольку домик стоит в камышах, нечистая вода уничтожит жирные следы от волос и кожи. Собаки его не пугали. Даже будь они ближе, не учуяли бы его запаха возле пруда.
 Идя по бедра в воде, убийца раздвигал камыши так осторожно, словно отыскивал младенца Моисея. Выйдя на берег, он опустился на четвереньки, опасаясь, чтобы сапоги не захлюпали в грязи, и пополз к находящемуся футах в девяноста коттеджу.
 Теперь убийца находился на голой земле, лишь возле коттеджа рос высокий клен. Приподняв голову, он расслышал за прудом голоса. И двинулся на четвереньках быстро, как мог, от тяжести промокшей одежды икры и бедра начало жечь. На миг задержался у дерева; вокруг по-прежнему было пусто. Через несколько секунд забежал за коттедж и встал на колени у деревянного мусорного бака.
 Задняя дверь находилась слева на расстоянии вытянутой руки, бронзовая ручка блестела под фонарем. В кухне света не было, из передней части дома, возможно, из спальни, доносилась негромкая музыка.
 Замок, из тех, какие устанавливают богачи, вкладывающие деньги в самые дорогие и сложные средства защиты, существовал больше для виду, чем ради безопасности. Убийца заранее повозился с ним, что облегчило задачу. Меньше чем через восемь секунд он оказался внутри.
 Молния комбинезона была тоже нейлоновой, расстегнулась она почти беззвучно. Убийца снял свое одеяние и спрятал в угол, под водопроводную раковину. Пол из широких сосновых досок пах лимоном и согревал его озябшие ноги.
 Убийца постоял в темноте, стараясь, чтобы его тень не упала на оконные шторы в цветочек. Теплый воздух из вентиляционного отверстия в потолке обдувал его обнаженное тело, дышал он глубоко, чтобы ощутить запах девушки и согреть легкие. Поднял руки над головой, поближе к теплу. Ему не хотелось касаться ее холодными руками.
 Поскольку она была совсем юной, убийца ожидал услышать резкую рок-музыку. Однако из плейера звучала приятная народная песня. Ему представилось, что звуки плавно кружатся вокруг девушки, будто опавшие листья.
 Появилась тень, потом внезапно он увидел девушку, легкой походкой идущую через коридор в гостиную. На ней была только полотняная мужская рубашка, сквозь которую просвечивало пышное тело. В этом создании вряд ли старше двадцати одного года легко было узнать одну из тех наивных висконсинских молочниц, что приезжают в Вашингтон с радужными надеждами и в конце концов оказываются в постели какого-нибудь сановника. Когда она встала у книжного шкафа на цыпочки, рубашка задралась и убийца увидел волосы на ее лобке. Рыжие от природы.
 Убийца медленно выдохнул через рот. Подождал, пока девушка взяла книгу и, хмуро глядя на суперобложку, пошла обратно в спальню.
 Ноздри убийцы раздувались, словно его притягивал запах ее духов. Он сделал шаг, затем другой и — предусмотрительный, искусный любовник — прижал к щеке лезвие ножа, чтобы оно согрелось.


* * *

 Кто-то вынес из столовой в вестибюль кресло с одним подлокотником и поставил у парадной двери, где был пост Холленд. Она поблагодарила за дружескую услугу и сунула под кресло свою сумочку. Стоять на посту в буквальном смысле требовалось только в общественных местах. Агенты у закрытых дверей библиотеки тоже сидели, один листал журнал, другой был начеку. Ролями они менялись ежечасно.
 Холленд не взяла с собой чтива. Она обладала исключительным терпением, могла сосредоточиться частью сознания на окружающей обстановке, блуждать взглядом по углам и плинтусам, прислушиваться, не раздастся ли негромкий чужеродный звук. Другая часть сознания тем временем отдыхала. Таковы лучшие солдаты, способные заснуть по команде или прошагать в буран тридцать миль.
 Холленд знала несколько способов предохранять мышцы от затекания. И проделывала эти упражнения дважды в час, стараясь не принимать поз, в которых не сможет мгновенно выхватить оружие. Мысленно анализировала операцию в Атланте, отбирая подробности, которые могли быть поучительными.
 В половине одиннадцатого Флеминг устроил обход. Сначала он что-то сказал одному из агентов у библиотечных дверей, тот сбросил парку и скрылся на кухне. Потом подошел к Холленд:
 — Пора подышать свежим воздухом, размять ноги.
 — Я хорошо себя чувствую, — ответила она.
 — Не сомневаюсь. Однако доставьте мне такое удовольствие.
 Холленд заспорила бы, если в не видела, как отлучился тот агент. Но теперь она понимала, что Флеминг просто проявляет заботу. И не хочет, чтобы агенты расслаблялись, что легко может произойти в тепле и уюте.
 — Пять минут, Тайло. Я сообщу патрульным, что идете вы.
 Лицо приятно обдало холодом. Холленд ждала на верхней ступеньке крыльца, пока не услышала, как патрульные подтвердили сообщение Флеминга, что она вышла. Хотела было отправиться к пруду, но потом решила обойти вокруг дома.
 Эта дорожка была поуже, ее ярко освещали прожектора. Холленд ускорила шаг, миновала дом и направилась к вышке на краю заднего газона. Когда она ступила на платформу, доски заскрипели, потом послышалось негромкое рычание, сопение. Холленд стояла замерев, пока не послышался тихий голос:
 — Можете идти.
 Решив, что этого приключения с нее хватит, Холленд вернулась к дому, потом решила обойти его со стороны, обращенной к пруду. Веранда из песчаника с двумя мраморными скамейками была невысокой. Иней на ней искрился в ярком свете из окон. Когда Холленд услышала голоса, ей показалось, что они плывут по свету.
 — Чарльз, ты не можешь так поступить. Это чудовищно!
 Холленд замерла. Она узнала этот резкий, полный раздражения голос... Он принадлежал сенатору от штата Калифорния Барбаре Зентнер.
 — В этом нет необходимости, — продолжала калифорнийка. — Договориться можно всегда. Но только не думай, что мы будем плясать под...
 — Ты ничего не поняла, Барбара. Выбора у вас нет, согласиться  придется.  Охотно или не очень, это дело ваше, но уразумейте одно: я уже показал,  чем  обернутся для вас разглагольствования об этике.
 Тенорок Уэстборна звучал ровно, терпеливо.  Профессор, вразумляющий бестолкового студента.  Он стал еле слышен, и Холленд подумала, что Уэстборн расхаживает по комнате.
 На службе вбивали в сознание с первого дня: если вы что-то услышали, находясь на посту, и это не имеет отношения к безопасности вашего подопечного, то выбросьте все из головы.
 Холленд пошла дальше, стараясь сосредоточиться на том, что касалось ее. Застекленная дверь библиотеки была чуть приоткрыта, но даже это являлось нарушением безопасности, о чем требовалось доложить Флемингу.
 — Кто вы, черт возьми?
 Холленд с рацией в руке находилась у конца веранды, когда раздался этот грубый окрик. Она повернулась и увидела Барбару Зентнер, которая стояла в дверном проеме, вглядываясь в темноту.
 — Агент Тайло. Сенатор, эта дверь должна быть заперта...
 — Вы имеете привычку подслушивать, агент Тайло?
 Зентнер была невысокой худощавой женщиной пятидесяти с лишним лет, обращавшей на себя внимание курчавыми желто-рыжими волосами. Она сделала два шага вперед, прожектор высветил ее сильно накрашенное лицо.
 Холленд почувствовала желание уйти, но заставила себя остаться на месте.
 — Пожалуйста, вернитесь в комнату, сенатор, — твердо сказала она.
 Зентнер злобно сверкнула на нее глазами. Холленд вспомнила, что пресса окрестила эту женщину Злюкой за грубую манеру обращаться со всеми — от репортеров до свидетелей на заседаниях ее комитета.
 Из комнаты послышались голоса, интонации были вопросительными. Холленд видела, что Барбара колеблется, не зная, куда двинуться. Потом калифорнийка попятилась, не сводя с Холленд глаз, захлопнула дверь и задернула шторы.
 Холленд не замечала, что задерживает дыхание, пока с шумом не выдохнула. Повернулась и пошла к парадному входу. По спине бегали мурашки.


* * *

 За несколько минут до полуночи всем шестнадцати агентам сообщили по рации, что совещание закончилось. Вертолет отлетел и завис в девятистах футах над подъездной аллеей, на полпути от дома к воротам. Проводники с собаками стали возвращаться к своим грузовикам, водители прогревали моторы лимузинов и скоростных машин. По радио шли оживленные переговоры.
 — Четверо возвращаются в город, — объявил Флеминг, войдя в вестибюль. — Уэстборн остается.
 По тону голоса Холленд решила, что последнему он не особенно рад, но это не явилось для него полной неожиданностью.
 — Тайло, когда Уэстборн выйдет, находитесь при нем, — распорядился Флеминг.
 Холленд повесила сумочку на плечо и вошла в нишу под лестницей. Отсюда она могла видеть все, оставаясь невидимой. Ей не хотелось снова ощущать на себе злобный взгляд Барбары Зентнер.
 Сенаторы выходили один за другим, в пальто, без улыбок, поздравлений или прощальных похлопываний по спине. На их застывших, сердитых лицах легко читались неудовлетворенность, горечь. Холленд разглядела под этими чувствами страх, даже обреченность. Ей вспомнился обрывок подслушанного разговора.
 С какой стати комитету по этике травить Уэстборна?
 Холленд вернулась в пустой вестибюль. Было слышно, как снаружи хлопали дверцы и хрустели шины по гравию. Голоса становились все тише и затихли совсем. Двери библиотеки оставались закрытыми. Вошел, потирая руки, Флеминг:
 — Он все еще там?
 Холленд кивнула:
 — Даже не выглядывал.
 — Зайдите к нему, — резко сказал Флеминг, направляясь к кухне. — Мне надо знать, где сенатор собирается проводить ночь, — снимать охрану возле коттеджа или оставить.
 Холленд подошла к дверям и дважды постучала. Подумала, как прекрасно пахнет вишневое дерево, и тут раздался голос. Она повернула ручку. Чарльз Уэстборн сидел лицом к дверям за письменным столом в конце комнаты. Библиотека была ярко освещена, и Холленд легко разглядела на столе антикварную чернильницу, пресс-папье из цветного стекла в форме морского конька, серебряный нож для бумаги и на блокноте в красной кожаной обложке пару дискет. Слева на углу стоял компьютер.
 Переступив порог, Холленд поняла, что Уэстборн  не приглашал  ее войти. Голова его была опущена, пальцы касались дискет. Он резко вскинулся и сверкнул глазами.
 — Сенатор, прошу прощения. Я постучала... послышалось, что вы сказали «войдите».
 Гнев Уэстборна растаял, лицо снова стало таким, каким появлялось на телеэкранах в сотнях интервью и на журнальных обложках. Это был красивый мужчина, очень фотогеничный, бодрый, с добрыми серыми глазами, уголки губ чуть приподняты в его знаменитой улыбке. Противники сенатора признавали, что при своем обаянии он мог бы выманить вилы у дьявола. Так никто не отзывался даже о братьях Кеннеди.
 Уэстборн откинулся назад и провел большой красивой рукой по серебряным волосам, спадавшим на воротник его повседневной рубашки и джемпер.
 — Агент Тайло, — сказал он, улыбнувшись чуть шире. — Бостон. Месяца три — три с половиной назад?
 — Мне лестно, что вы запомнили, сенатор.
 Холленд почувствовала расположение к нему. Дать посторонним почувствовать себя своими — очень редкое и важное для политика умение.
 — Чем могу служить? — спросил Уэстборн.
 — Нам нужно знать, здесь вы проведете ночь или в коттедже.
 Сквозь сдержанность ответа прорвалось нетерпение.
 — В коттедже, агент Тайло.
 — Отлично. Я передам.
 — Задержитесь, пожалуйста, на минутку.
 Уэстборн достал из папки конверт. Секунду поколебался, потом взял левую дискету и положил туда. Заклеил его, сунул вторую дискету в нагрудный карман рубашки и поднялся.
 — Вы этой ночью — то есть уже утром — возвращаетесь в город?
 — Да, сенатор.
 — Не окажете мне небольшую услугу? — Он протянул конверт. — Одна из моих секретарш должна переписать дискету. Здесь материалы, связанные с законопроектом, который сегодня будет обсуждаться. Не могли бы вы завезти ее по пути? Если вас не затруднит.
 — Нисколько, сэр.
 Холленд взяла конверт, убедилась, что дискета диаметром два и три четверти дюйма находится в одном из углов, потом свернула его. Расстегнула молнию сумочки, отыскала на подкладке почти невидимый кармашек и сунула конверт туда.
 — У вас хороший вкус, — заметил, наблюдая за ней, Уэстборн.
 — Спасибо.
 Холленд решила не говорить, что сумочка эта приобретена на казенные деньги для операции в Атланте. Относившаяся с большим вниманием к сумочкам и обуви, покупать вещи такого качества она могла себе позволить только на распродажах по очень низким ценам.
 — Вам нужно еще несколько минут, сенатор?
 — Я закончил.
 Уэстборн снял кожаную летную куртку со старомодной деревянной вешалки и вышел следом за Холленд. Флеминг ждал в вестибюле.
 — Сенатор будет ночевать в коттедже, — сказала ему Холленд.
 Флеминг кивнул:
 — Дорогу туда вы знаете.
 — А мисс Тайло необходимо идти со мной?
 Холленд с Флемингом повернулись и увидели, что Уэстборн стоит, сунув руки в карманы куртки и недоуменно приподняв одну бровь.
 — Так положено, сенатор, — ответил Флеминг.
 Уэстборн, казалось, обдумал его слова. Потом пожал плечами, подошел к двери и любезно распахнул ее перед Холленд.


* * *

 Ей пришлось идти быстро, чтобы держаться рядом с Уэстборном. Расстегнутая куртка легонько похлопывала по пистолету, и Холленд отодвинула его назад. По пути она пристально вглядывалась в тени деревьев и кустарников. Завидев два силуэта на дорожке у коттеджа, перестала.
 — Рассматриваете, что это такое?
 Холленд не думала, что сенатор заметит в темноте ее пристальный взгляд. Уголком глаза она видела, как он вынул руки из карманов, держа в одной что-то блестящее, и принялся вертеть эту вещицу в пальцах, словно четки для снятия нервного напряжения.
 — Какая-то раковина, — сказала она.
 — Каури. Моя жена нашла ее, ныряя на Фиджи.
 Холленд читала кое-что в светской хронике о второй жене Уэстборна. Сенатор вдовел пятнадцать лет. Потом появилась Синтия. Палмер, и миллионы женских сердец оказались разбитыми. Многие считали этот брак вполне естественным — мужчина, способный со временем выдвинуться в президенты, и женщина из высшего общества, богатая наследница, способная финансировать его предвыборную кампанию. То, что он на пятнадцать лет старше, налагало на их союз определенный отпечаток.
 Однако в последнее время Синтия перестала появляться с Уэстборном. Вашингтонские сплетники шептались, что любовный пыл у них иссяк. Холленд вспомнила о девушке в коттедже и о том, что сенаторы обсуждали его поведение. Об Уэстборне она ни разу не слышала дурного слова и продолжала верить в него. Холленд происходила из семьи, где приличиям придавалось большое значение.
 — Хотите о чем-то спросить меня, агент Тайло?
 Он соображал быстро и снова понял ее. Холленд, вспомнив о мрачных лицах сенаторов, задалась вопросом, что может скрывать Уэстборн за своей непринужденной улыбкой.
 — Нет, сэр.
 Два агента, стоявших у крыльца, расступились, пропуская их. Холленд удивилась, что сенатор направился к задней двери. Потом увидела в окне спальни силуэт, полулежащую фигуру с рукой, вытянутой словно в приглашении.
 — Спасибо, что не отказались выполнить мою просьбу, мисс Тайло, — сказал Уэстборн. — Надеюсь, при случае еще увидимся.
 И потянулся к ручке двери. Холленд тронула его за плечо:
 — Прошу прощения, сенатор. Я должна войти первой.
 — Это как называется? Постойте, не говорите. Процедура.
 Холленд слегка улыбнулась:
 — Именно.
 Она думала, что разговор на этом прекратится, но Уэстборн холодно произнес:
 — Агент Тайло, здесь с пяти часов находится моя подруга. Ваши люди проводили ее сюда и с тех пор все время стояли на посту. Неужели вы всерьез полагаете, что она — или я — подвергаемся какой-то опасности?
 — Сенатор, я обязана. Пожалуйста... Задев его плечом, Холленд вошла в кухню.
 Негромко звучала музыка, и она узнала народную песню. Воздух был совершенно неподвижен, сквозь запах горящих дубовых дров ощущался аромат дорогих духов девушки. Дверь затворилась, и Холленд почувствовала, что Уэстборн стоит позади нее.
 — Агент Тайло, моя подруга молода и несколько неопытна. Я не хочу приводить в смущение ни ее, ни себя...
 Последние слова,  «ни вас»,  остались невысказанными. В голосе не слышалось ни извинения, ни сожаления, ни стыда. Уэстборн вышел вперед и встал перед ней спокойно, с совершенно чистой совестью.
 Припоминая все впоследствии, Холленд поняла, что в этот миг сдалась. Если бы не силуэт, музыка и потрескивающие поленья... Если бы Уэстборн рассердился, а не сохранял достоинство... Если бы хоть какая-то мелочь могла дать ей предлог...
 Позднее она кляла себя за потерю времени, за щепетильность. Когда прошло минуты две, следовало спросить, почему эта юная женщина не наденет халат и не выйдет к ним или хотя бы не окликнет своего любовника...


* * *

 Убийца слушал, как Уэстборн и женщина спорят на кухне. Ее голос он уже слышал, когда она ходила у пруда с другим агентом. Судя по тону и по словам, женщина была очень молодой. Подумал, что если она быстро повзрослеет, это спасет ей жизнь.
 Спальня в коттедже была большой. Помимо широкой кровати, ночных столиков и шкафа, там стояли широкое, вмещающее двоих, кресло, оттоманка и кофейный столик перед камином. Убийца усадил девушку в кресло; чтобы увидеть ее, Уэстборну и женщине-агенту требовалось переступить порог. Пистолет его был снабжен глушителем. Он мог бы всадить пули в обоих, не дав им вскрикнуть. Но тогда на Уэстборна у него осталось бы мало времени, так как женщины вскоре хватились бы.
 Женщина вошла в гостиную, каучуковые подошвы ее туфель скрипели по сосновым половицам. Уэстборн замолк. Видимо, наблюдал за ней, сложив руки на груди. Убийце стало любопытно, вспомнит ли потом сенатор, что эта женщина могла бы спасти ему жизнь, если бы не его упрямство и нетерпение.
 Он услышал, как женщина отдернула занавеску душа во второй ванной, как негромко хохотнул Уэстборн, как открылась и закрылась дверца одного из чуланов. Женщина принялась обследовать вторую спальню. Убийца, сидевший на корточках за шкафом, начал плавно поднимать руку с пистолетом. Покончив с любовницей сенатора, он старательно вымыл и вытер руки. Смывать кровь с других частей тела не стал.
 Убийца услышал голос Уэстборна: «Удовлетворены, агент Тайло?» Женщина что-то нерешительно пробормотала. Представил себе ее нерешительное выражение лица, колебания между долгом и порядочностью. Она могла бы уже насторожиться, задуматься, почему девушка не появляется и не подает ни звука. На белоснежный ковер упала тень, и он приподнял ствол пистолета еще на дюйм. Затем Уэстборн нарушил тишину:
 — Думаю, пора пожелать друг другу доброй ночи.
 В тоне его звучали снисходительность и усталость человека, которому надоело угождать подчиненной. Но эта агент Тайло сдалась далеко не сразу. Убийца досчитал до тысячи с лишним, прежде чем услышал ее удаляющиеся шаги.
 Щелкнул замок наружной двери, и Уэстборн с негромким смешком вошел в спальню. Он уже снял джемпер и расстегивал пуговицы рубашки. Когда сенатор увидел девушку в кресле, челюсть его отвисла, затем подсечка оторвала его ноги от пола и он грохнулся навзничь. Убийца мгновенно надел на него наручники. Полоска пластыря залепила сенатору рот, другая обвила лодыжки. Вращающимися испуганными глазами Уэстборн напомнил убийце бычка на скотобойне.
 Несмотря на затраченные усилия, убийца дышал ровно. Он прислонил сенатора спиной к основанию кресла и вытянул ему ноги. Перед камином стоял экран из непрозрачного стекла с гравюрой. Уэстборн, невольно взглянув на него, увидел отражение девушки с обезображенными лицом и грудью. Убийца подумал, что это сделает сенатора податливей.
 Перед самыми глазами Уэстборна появился нож.
 — Ну, дорогой мой Кардинал, исповедуйся полностью в грехах, об отпущении которых мечтаешь.


* * *

 Холленд нашла Лэмонта Флеминга одиноко сидящим на кухне с кружкой кофе и булочкой. Он жестом предложил ей сесть.
 — Все улеглись?
 Холленд кивнула. По пути от коттеджа она думала, что следовало завершить обход. Потом вспомнила, как глупо чувствовала себя под насмешливым взглядом Уэстборна, открывая дверцы чуланов и отдергивая занавеску душа. Надо было бы, не обращая на него внимания, закончить работу. Она радовалась, что Флеминг не спрашивает о подробностях.
 — Смена запаздывает. Раньше чем через полчаса ее не будет.
 Взглянув на Холленд, Флеминг что-то разглядел в ее лице и поднялся налить ей кофе. Она поблагодарила его и добавила в кружку сахара для поддержания сил.
 — Кто остается здесь, сэр?
 Флеминг сел и откинулся назад вместе со стулом:
 — Патруль у ворот, мы вдвоем здесь. Команда, охранявшая, сидя в машине, коттедж, уехала.
 И после паузы добавил:
 — Если не хотите трястись в машине обратно, места здесь достаточно.
 — Спасибо. Предпочитаю проснуться в своей постели.
 — Правильно.
 Флеминг попросил ее рассказать об Атланте, и оба рассмеялись, когда Холленд описала выражение лица банкира, понявшего, как крепко он влип. Рассказал сам несколько забавных историй периода своей службы морским пехотинцем в Германии. Этот разговор постепенно отвлекал Холленд от коттеджа, успокаивал, обращал ее мысли к дому. Когда в вестибюле послышались шаги прибывшей смены, она хотела поблагодарить Флеминга за то, что помог ей скоротать время. Тот, видимо, догадался об этом, так как слишком поспешно протянул руку и с крепким пожатием сказал, что работалось с нею хорошо. Холленд поняла, что он смущен, но говорит искренне.
 В «хонде» стоял ледяной холод, но двигатель Тайло прогревала не дольше минуты. Подумала, что потерпит несколько миль, потом включит отопление. И, отпустив ручной тормоз, повела машину во тьму.
 Подъезжая к уже открытым воротам, Холленд включила вторую скорость, чтобы замедлить ход. Свет фар упал на провода, и она подумала, как безобразно они выглядят. Тут заработала рация.
 Ни воплей, ни криков, лишь настойчивый голос сквозь треск разрядов:
  «Срочность номер один, срочность номер один, срочность номер один». 
 Холленд резко перевела рычаг на задний ход, из-под колес полетел гравий. Развернула «хонду», задев левым крылом что-то мягкое — очевидно, живую изгородь. Сняла правую ступню с тормоза и сильно нажала акселератор.
  Срочность номер один...  Этот сигнал Холленд слышала только во время учебы. Он означал чрезвычайные обстоятельства, невыполнение агентами своей задачи, гибель охраняемого человека. Ведя машину обратно, Тайло вспомнила старых агентов, гордившихся тем, что они за все время службы не слышали этого сигнала.
 Не останавливаясь у дома, Холленд свернула к коттеджу. Колеса дважды чуть не увязли в мягкой земле возле пруда.
 Подпрыгивая на ходу, «хонда» обогнала бегущего со всех ног Флеминга. Холленд не сводила с коттеджа глаз, ища взглядом быстро движущуюся тень.
  Там не было ни взрывов, ни стрельбы... 
 Холленд остановила машину перед джипом «чероки», на котором приехала смена. Дверцы джипа были распахнуты, и ее поразило, что полки для автомата и ручного пулемета пусты. Выхватив пистолет, она юркнула в дверь коттеджа и стала подавать голос, называя себя.
 Внутри ярко горел свет, но было очень тихо. Холленд, прижимаясь к стене и не умолкая, вошла в гостиную. Из спальни доносилось негромкое бормотание. Переступив порог, она разобрала, что кто-то твердит одно и то же слово, будто литанию:
 — Господи, Господи, Господи...
 Один из агентов, стоя на коленях, склонился над большим медным ящиком для дров. Другой стоял у застекленной двери спиной к комнате, прижимая к лицу полу нейлоновой куртки и шумно дыша сквозь нее.
 В натопленной комнате стоял смрад. Холленд запрокинула голову и глубоко вдохнула через рот. До тех пор, пока в легких хватит воздуха, она могла смотреть.
 Уэстборн сидел на ковре, прислоненный спиной к креслу, руки его были в наручниках. Лицо его представляло собой кровавую маску, содранная кожа свисала со щек. На месте правого глаза чернело отверстие, левый глядел прямо, веко его было срезано. Под грудной костью было вырезано четкое Y, из раны выпали внутренности и, окровавленные, лежали грудой на коленях сенатора. Если, когда их выпустили, Уэстборн был жив, то умирал он долго, в жутких мучениях.
 При виде девушки Холленд ощутила позыв к рвоте. Но, пересиливая отвращение и ужас, стала смотреть, не может ли что служить уликой. Девушка лежала ничком на кровати с окровавленными подушками под грудью. Одна ее рука была протянута к ночному столику, ладонь лежала на предмете, который Холленд приняла сперва за будильник. Это был сигнализатор тревоги с двумя кнопками, одна из них была вдавлена и частично прикрыта ладонью девушки.
 В комнате появился Флеминг, он поднял агента, которого тошнило, и вытолкнул в коридор. Схватив другого за локоть, распахнул пинком застекленную дверь и вывел наружу. Ощутив на щеках свежий ночной воздух, Холленд поняла, как ей жарко. Она подошла к открытой двери и остановилась в нескольких футах от агента, рассказывающего Флемингу, что они с напарником обнаружили после того, как услышали сигнал тревоги.
 Выслушав, Флеминг связался по радиотелефону с базой морской пехоты в Куантико и вызвал проходящий там обучение отряд быстрого реагирования. Затем разбудил звонком директора. И лишь после этого осознал, что в комнате находится Холленд.
 — Коттедж надежно охранялся! — хрипло прошептал он. — Что произошло, черт возьми?

 3

 Шел четвертый час ночи, в это время душа и тело особенно уязвимы. Смерть уже побывала здесь и удалилась, однако в большом доме Холленд чувствовала себя окутанной ею, словно густым туманом, не дающим дышать.
 Вертолеты улетели, но их шум все еще пульсировал у нее в висках. Они патрулировали имение с приборами ночного видения и ничего не обнаружили. Собаки отыскали тот утиный домик, но взять след от него не смогли. Эксперты изучали непромокаемый брезент. Поскольку агенты то и дело заходили в дом, Холленд слышала обрывки разговоров. В коттедже не удалось обнаружить никаких следов, даже хотя бы подозрительного отпечатка пальца. Но это казалось несущественным. Все были сосредоточены на том, как пробрался убийца сквозь сеть охраны. И как скрылся. На вопросах, которые теперь переходили в компетенцию заместителя директора секретной службы Арлисса Джонсона.
 Джонсон явился с двумя командами, одна из которых немедленно сменила Флеминга с его подчиненными. Другая принялась работать с отрядом быстрого реагирования ФБР, прилетевшим на вертолетах из Куантико. Холленд думала, что вторая команда взята больше для вида, дабы секретную службу не отстранили от расследования.
 Обязанностью Джонсона являлось допросить всех агентов, назначенных в Дубки. Холленд помнила эту процедуру еще по академии. Джонсон начнет с тех, кто в первую очередь отвечал за подопечного. То есть с нее, сопровождавшей Уэстборна в коттедж, и двух агентов, несших охрану снаружи.
 Входя в столовую, куда Флеминг отправил Холленд писать рапорт, Джонсон выглядел бодрым, оживленным. На нем были синий блейзер, несколько лет назад вышедший из моды, серые брюки и свежая белая рубашка. В волосах его после наскоро принятого душа блестели капельки воды.
 Джонсон, высокий и стройный, с крепкими мышцами пловца и загорелым лицом луизианского ловца креветок, начинал стареть. Чем-то он напоминал Холленд солдат-конфедератов на фотографиях, которые со снимков словно бы повсюду следуют за тобой взглядом. Такие глаза Джонсону были нужны: он являлся главой инспекционного отдела секретной службы, соглядатаем за соглядатаями.
 Видя, как Джонсон волнуется за нее, Холленд ощутила жгучий стыд. Он был одним из ее учителей в академии, но знакомство их началось гораздо раньше. Джонсон находился рядом с ней в Париже в тот проклятый день, когда ее мир рухнул. Опекал ее, помог прийти в себя и потом всеми силами старался вернуть к нормальной жизни. Джонсон показал, что секретная служба может стать для нее убежищем, привел ее к присяге, которую она нарушила. В эту минуту Холленд с ужасом осознала старую истину: мы почти непременно так или иначе предаем самых близких.
 — Сядь, Холленд.
 Сам Джонсон сел за обеденный стол, за которым вполне могло разместиться двенадцать человек. Аккуратно разложил перед собой бумаги и сплел крепкие длинные пальцы. Глаза его по-прежнему непринужденно разглядывали ее лицо, Холленд решила — потому, что они не виделись уже полгода. Она чувствовала, что Джонсон хочет протянуть ей руку и вынужден сдерживаться.
 — Нет, — сказал он, понимая, о чем она хочет его спросить. — Никаких выходов на убийцу. Ни фамилии, ни лица. Сейчас он может находиться где угодно в радиусе ста миль.
 После этих слов лицо его помягчело. — Мне жаль, Холленд, что с тобой стряслась такая история. — Она знала, что лишь три процента агентов теряли хотя бы раз за время службы своих подопечных. С большинством остальных ничего подобного не случалось. — Но, поверь, все  непременно  обойдется.
 Потом после паузы спросил:
 — Ты говорила с кем-нибудь?
 Холленд покачала головой.
 Джонсон хотел знать, разговаривала ли она с Хочкисом или Сичилиано, агентами, дежурившими возле коттеджа. Флеминг предусмотрительно развел их всех по разным местам. Это являлось обычной мерой, чтобы агенты не могли сговориться.
 — Хорошо, — сказал Джонсон. — Дай-ка просмотрю, что ты написала.
 И, взяв рапорт Холленд, стал читать. Она отвернулась. Сердце ее трепетало, словно зверек в клетке.
 — Пишешь, что проводила Уэстборна в коттедж, — негромко произнес Джонсон. — Он спешил к своей любовнице, не хотел, чтобы ты входила, но ты вошла.
 — Совершенно верно.
 — Входили вы через заднюю дверь. — Джонсон бросил взгляд на рапорт. — Так. Ты осмотрела гостиную, затем спальню для гостей, ванную, чуланы в коридоре. Теперь ты идешь к спальне хозяина. Подходишь, видишь огонь в камине, стоящую близко к входу мебель, уголок кровати. Слышишь музыку, но не слышишь девушки.
 — Да.
 Джонсон подался вперед:
 — Чего ты не успела дописать?
 — Я не входила в спальню. — Собственный голос показался Холленд чужим. — Не обследовала ее. Там должны быть отдельная ванная, чуланы, возможно, даже альков или что-то вроде. Ничего этого я не видела.
 Джонсон привалился к столу, потом откинулся назад:
 — Почему?
 — Уэстборн все твердил, какой неловкой может выйти сцена в спальне. Сказал, что с тех пор, как девушка приехала, в коттедж никто не входил и не выходил оттуда. Я подумала: перед тем как ее пустить, коттедж должны были обыскать. Уэстборн сказал о наружной охране...
 — Все это не важно, — перебил Джонсон, голос его был мучительно тихим. Забота о неопытном агенте, попавшем в неприятное положение, исчезла, сменившись осознанием того, что этот агент допустил серьезную оплошность. — Даже если бы коттедж обыскивали каждый час, ты должна была обыскать его снова, прежде чем оставлять там Уэстборна.
 — Знаю, — внятно ответила Холленд.
 Она не хотела опускать голову под его пристальным взглядом, несмотря на стыд.
 Джонсон постучал по ладони ластиком на конце карандаша. Когда он снова взял карандаш между пальцев, тот неожиданно переломился.
 — Давай попробуем восстановить последовательность событий. Начни с того времени, как Лейн появляется здесь.
 Холленд глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться.
 — Девушка приезжает в половине шестого. Перед этим коттедж обыскивают. Между временем обыска и ее приездом пост находится в коттедже или рядом. Ее встречают и впускают, не обыскивая помещения снова.
 Девушка остается внутри, никто не упоминает, чтобы она хоть раз вышла. Пост не сообщает, чтобы кто-то входил; вертолеты и проводники собак тоже. Совещание начинается здесь, в доме, и все по-прежнему считается безопасным. После совещания я сопровождаю Уэстборна в коттедж. Осматриваю все, кроме спальни хозяина.
 — Рассказывай все до конца, — подбодрил ее Джонсон.
 Она сделала глубокий вдох:
 — В шесть или шесть пятнадцать темнеет. Убийца уже в утином домике — кто знает, как он пробрался в коттедж и долго ли там находился. Мы с Уэстборном входим туда в семнадцать минут первого. Через десять — двенадцать минут я ухожу. Это как минимум шестичасовой промежуток. Вскрытие покажет, когда скончалась девушка, но это мало что нам даст.
 — Почему?
 — Потому что мы не знаем, сразу убийца прикончил ее или какое-то время выжидал.
 — С какой стати ему было выжидать?
 — Понятия не имею.
 — Похоже, все так, — сказал Джонсон. — Тем более, я знаю, что охрана иногда удалялась от коттеджа. Ты тоже должна это знать.
 Холленд задумалась, но не смогла догадаться, что он имеет в виду.
 — Перед самым началом совещания вы с Флемингом возвращались от коттеджа... — напомнил ей Джонсон.
 — Он пустил по воде камешек. С той стороны откликнулись.
 Джонсон кивнул.
 — Они были  не так уж  далеко, но в это время киллер мог сделать свой ход. С замком на кухонной двери он заранее повозился, это было почти незаметно, но могло при проникновении внутрь сберечь ему пять — десять секунд.
 Холленд поразилась. Стала припоминать, как вставила ключ, повернула дверную ручку. Не болталось ли что-нибудь? Не заедало?
 — Забудь о замке, — сказал Джонсон. — Убийца уже внутри.
 — Я тоже, — негромко произнесла Холленд. — Уэстборн донимает меня, но я все равно проверяю комнаты. Когда подхожу к спальне, там вроде бы все в порядке. Играет музыка. Доносится аромат духов. Я не ощущаю запаха крови, значит, убийца еще не искромсал девушку. Два шага, и я бы его увидела...
 — А он тебя. И убил бы, — договорил Джонсон. — Вместе с Уэстборном. Убийца наверняка имел при себе пистолет с глушителем. Он не рискнул бы идти на дело с одним ножом. Сперва застрелил бы тебя, пока ты не успела выхватить оружие, потом сенатора. Твоя смерть означала бы, что на свое дело у него останется гораздо меньше сорока трех минут. Флеминг ждал бы тебя в доме минут через десять, от силы через пятнадцать.
 — Сигнализатор тревоги, — неторопливо произнесла Холленд. — Когда я обнаружила Лейн, ее пальцы лежали на кнопке. — Подняла взгляд на Джонсона. — Судя по ее виду, она  не могла  быть живой.
 Джонсон состроил гримасу:
 — Этот парень очень умен, на какой-то извращенный манер. Помнишь, под нее были подложены подушки?
 Холленд кивнула.
 — Мы думаем, он подложил их специально, чтобы приподнять тело, и положил руку на сигнализатор. Потом искромсал девушку. Подушки, пропитываясь кровью, оседали, и Лейн опускалась. В конце концов веса руки оказалось достаточно, чтобы вдавить кнопку сигнала. — Помолчав, он добавил: — Это был его сигнал побудки для нас.
 Холленд заставила себя глубоко вдохнуть. То, что описывал Джонсон, было бесчеловечно.
 — Откуда убийца мог знать, когда подушки осядут?
 — Надо полагать, он не впервые использует этот метод. Во всяком случае, минута-другая не имели для него значения.
 Джонсон помолчал.
 — Президент получит предварительный рапорт Смита за утренним кофе. Это скверно. А то, что последует за этим, будет еще хуже. — Он помолчал. — Поезжай домой, отдохни и к четырем часам будь у директора.
 В лице его проглядывало что-то похожее на жалость.
 Полиция штата оттесняла машины журналистов, забившие дорогу перед воротами. Холленд затормозила, чтобы дать возможность полицейскому убрать барьер, затем стрелой пронеслась мимо ринувшихся к «хонде», сверкая фотовспышками, репортеров. На шоссе она въехала как раз в утренний час пик.
 Ее джорджтаунский дом когда-то не уступал изяществом окружающим. Теперь кирпичный фасад нуждался в чистке струей песка, новых ставнях, а изгородь — в окраске. Родной дом, единственное, что осталось ей от отца с матерью, ее последняя отрада.
 В доме от холода все тело Холленд покрылось гусиной кожей. Но она не стала включать отопление и, сбрасывая на ходу одежду, пошла в ванную. До отказа отвернула вентиль душа и, закрыв глаза, встала под струи горячей воды. На несколько блаженных минут забыла обо всем, кроме тепла и душистого запаха мыла. Потом, когда потянулась за полотенцем, ее мучительно поразило яркое воспоминание.
 Содрогаясь от рыданий, Холленд нащупывала вентили, слезы на лице мешались с водой...
 Замечательный весенний день в Париже. Тринадцатилетняя, впервые попавшая за границу, она выходила из машины у собора Парижской Богоматери. Человек впереди нее сделал несколько шагов, с улыбкой повернулся и протянул ей руку. Тут его настигла первая пуля. Вторая — когда он падал, обливая кровью Холленд в новом платье, которое купил ей...
 То был ее отец, сенатор Роберт Бомонт.
 Холленд скорчилась в углу душевой кабины, струи воды барабанили по ее склоненной голове. Подобие покоя, все, чего она с трудом достигла за много лет, являлось хрупким, бесценным сокровищем в толстой раковине сознания, что тогда, в Париже, она ничего не могла поделать. А теперь в мгновение ока она вновь оказалась на той самой холодной, каменистой дороге, усеянной болью, сомнениями, догадками. Сможет ли найти силы вновь идти по ней?

 4

 Время близилось к семи утра. Уайетт Смит находился в своем кабинете чуть ли не с полуночи. Шесть часов назад он поднял первого помощника президента и сообщил о происшествии в Дубках. Помощник, прозванный Стражем, так как ревностно оберегал покой своего начальника, решил не будить главу государства. Он сказал, что будет в Белом доме через полтора часа и надеется обнаружить на своем столе подробный, насколько это возможно, рапорт. Обещал ознакомиться с расписанием дня президента и устроить Смиту встречу с ним как можно раньше.
 В три часа ночи Смит получил первоначальное заключение экспертов из Куантико. Около десятка людей оставило в коттедже отпечатки пальцев. В большинстве своем они принадлежали Уэстборну, Шарлотте Лейн, Холленд Тайло, Лэмонту Флемингу и тем двум агентам, что обыскивали коттедж, а потом несли охрану снаружи. Но кому принадлежит отпечаток одной ладони, установить не удалось.
 Смит отложил заключение в сторону.
 В четыре сорок пять фотофакс выдал первые крупноплановые снимки трупов и ран. Патолог больницы Джона Гопкинса присовокупил записку о характере порезов: они были однотипно рваными, следовательно, на лезвии ножа имелась зазубрина.
 Смит ожидал и этого.
 Он велел секретарше не соединять его ни с кем в течение пяти минут. Взял сообщения из Куантико и из больницы, положил их рядом на голом рабочем столе и стал читать оба. Он вглядывался в слова, покуда не извлек из них все, что возможно.
 В одиннадцать тридцать по лондонскому времени Смит связался со Скотленд-Ярдом. Услышал приветствие Дики Венеблза, произнесенное с сильным акцентом, и подумал, что этому краснолицему йоркширцу, главе отдела по борьбе с терроризмом, телефон постоянно не дает покоя.
 — Сочувствую, Уайетт, — сказал Венеблз. — Здесь вещают о случившемся у вас по всем телеканалам.
 — С дурными вестями всегда так. Послушай, Дики, окажи мне любезность. Дело срочное. У меня есть отпечаток и фотографии ран. Можешь сверить их по своей картотеке?
 — Думаешь, след ведет сюда? — сдержанно спросил Венеблз.
 — Тут есть один штрих, памятный по нашей ноябрьской конференции. Я отказываюсь верить, но...
 — Передавай.
 Смит уже нажимал клавиши компьютера. Спутник связи в четырехстах милях над Ньюфаундлендом принял сигнал, мгновенно передал его на челтенхемскую станцию, а та — в Лондон.
 — С отпечатком нужно будет тщательно разобраться, — сказал Венеблз. — А раны любопытные.
 — Много времени потребуется для сверки?
 — Отпечатка — минут пятнадцать — двадцать. Ран — немного больше.
 — Буду ждать.
 Смиту звонили много, но одну линию он постоянно держал свободной для Венеблза. Разговор его с первым помощником президента прервал звонок секретарши.
 — Быстро же вы работаете, Дики.
 — Неприятно сообщать тебе эту весть, Уайетт, но твоя интуиция оказалась лучше, чем ты думал.
 И Венеблз изложил Смиту именно то, что он ожидал услышать.
 — Нам удалось идентифицировать и лезвие. Бесспорная связь с отпечатком. Уайетт, ты слушаешь?
 — Да, Дики. Извини. Можешь сообщить мне данные?
 — Последние сведения тебе отправлены. — Венеблз заговорил тише. — Совершенно свежие, Уайетт. Я не делился ими ни с ФБР, ни с ЦРУ. Мы сами копаемся, пытаясь разобраться.
 — Дики, я не стану делать из тебя козла отпущения. Если что-то выяснишь, дай мне знать.
 Смех йоркширца прозвучал жестко.
 — Не все ж такие, как ты. Будь настороже, Уайетт. Пока.


* * *

 За два часа до встречи Смита с президентом секретарша впустила Джонсона в директорский кабинет.
 Когда Смит предложил кофе, Джонсон обратил внимание, как осторожно двигается директор. Руку он вел от плеча, поворачиваясь, становился на носки, чтобы не изгибать позвоночника. Джонсону казалось, что в скверные дни Смит чувствует, как трется о хрящи сталь.
 Некогда они были едва ли не ближайшими друзьями. Вместе окончили академию, набирались опыта в отделе борьбы с фальшивомонетчиками. Потом перешли в оперативный отдел, и вот там-то Смит затмил всех. Никто не мог лучше его разобраться в методике потенциального убийцы и соответственно организовать более эффективную охрану. Общественность знала, что он получил два ранения, но этот факт лишь придавал дополнительный блеск его репутации. А вот то, как Смит выявил и без шума перехватил около тридцати потенциальных убийц, служило поводом для легенд и благоговения.
 После ранения Смита их пути разошлись, но Джонсон никогда не завидовал взлету своего коллеги. И не считал — как шептались некоторые, — что Смит был склонен к излишнему риску, можно сказать, сам напрашивался на пули. Джонсон вел расследование того случая. Он знал, что стрельба велась бы все равно, и сделал вывод, что, будь на месте Смита кто-то другой, пули могли бы попасть в того, кому предназначались.
 Но Джонсону, тогда еще новичку в отделе внутренней безопасности, поручили написать еще один рапорт — о пригодности Смита к оперативной работе. Начальство Джонсона представить себе не могло, что Смит по состоянию здоровья получит такое повышение.
 Джонсон откровенно написал самоочевидное — что раны Смита и его состояние не позволяют продолжать службу в оперативном отделе. Ему до сих пор помнился пустой, холодный взгляд Смита, когда по окончании расследования тот получил нынешнюю должность. Во время представления Смит не обмолвился с ним ни словечком, а когда Джонсон потом хотел подойти к нему, отвернулся.
 В ту минуту Джонсону вспомнилось, как оплывшая свеча тает в лужице собственного воска и тусклый, трепещущий огонек гаснет. Теперь, когда предстояло сказать Смиту о Холленд, ему стало любопытно, вспомнит ли Смит ту историю и отразится ли что-либо в его глазах.
 — Знаешь, какое сегодня число? — спросил Смит.
 — Первое апреля.
 — Пресса твердит: маньяк сделал свое дело в день веселых розыгрышей. Чтобы побольнее уязвить нас.
 Джонсон кивнул. Эту мрачную шуточку первым отпустил какой-то захолустный диск-жокей из Западной Виргинии, и бульварные газеты жадно растиражировали ее.
 — Что сейчас там делается? — спросил Смит.
 — Все разъехались. Дом и коттедж опечатаны. Полицейские штата установили в имении пост, чтобы не допустить воровства. С обнаруженными уликами разбираются на Куантико. В больнице Джона Гопкинса производят вскрытия.
 Директор недоуменно приподнял брови.
 — Нам удалось связаться с женой Уэстборна в Лондоне, — объяснил Джонсон. — Она дожидалась самолета в Хитроу. Сказала, чтобы мы делали все необходимое. — Джонсон сделал паузу. — Я знаю, родственники обычно колеблются в таких случаях. Эта не колебалась.
 — А как с Шарлоттой Лейн?
 — Ее ближайшая родственница — сестра в Висконсине. Когда я разговаривал с ней, она была уже сама не своя. Стервятники из бульварных газет осадили ее крыльцо. Я растолковал ей все варианты — дважды. Она сказала — делайте как знаете.
 Смит кивнул. Джонсон умел склонять людей соглашаться на его предложения, притом даже охотно. Особенно по телефону, когда собеседник только слышит мягкий, утешающий голос.
 — Это близнецы Макналти, — сказал Смит.
 От неожиданности Джонсон не сразу понял.
 — Томми и Шон?
 — Томми. Отпечаток ладони принадлежит ему. Соблазнительно думать, что и Шон был с ним, они всегда действуют вместе.
 Джонсон поднялся из кресла, подошел к окну и прижался горячей щекой к холодному стеклу.
 — Расскажешь мне обо всем?
 Смит начал с фотографий ран и одного штриха, о котором шла речь на конференции правоохранительных органов в Лондоне. Рассказал о разговоре с Венеблзом и обратил внимание Джонсона на стопки документов, полученных по факсу из Скотленд-Ярда.
 — Кто еще знает об этом? — спросил Джонсон.
 — Маршалл в ФБР, Питерсон в госдепартаменте, Рейнолдс в ЦРУ.
 — Где ведутся поиски?
 — Час назад казармы полиции к востоку от Миссисипи подняты по тревоге. Таможенная и иммиграционная службы усиливают контроль во всех портах от Галвестона до Мейна, ФБР занимается аэропортами. Автобусным компаниям разосланы фотографии. Их службы безопасности позаботятся, чтобы с ними ознакомился весь персонал. Сыщики в Нью-Йорке, Бостоне и Филадельфии внедряют своих людей в ирландские общины.
 — Мы ведь не получали никакого предостережения, — неожиданно сказал Джонсон. — Как же это так, черт возьми?
 Смит передал ему, что слышал от Венеблза.
 Близнецы Макналти на протяжении чуть ли не половины своей двадцатичетырехлетней жизни числились среди самых опасных убийц за всю историю ИРА [1] . Своей удачей и неуловимостью они были обязаны тому, что искренне увлеклись этим делом. Британские десантники охотились за ними много лет, потому что близнецы особенно любили нападать на патрульных солдат. Было ясно, что, если они попадутся, в руки правосудия их передавать не станут.
 Однако в последнее время эти изверги стали вызывать у руководства ИРА, как полагал Смит, немалый страх. Венеблз узнал от осведомителя, что близнецов изгнали. Но не обезвредили. Они предложили свои услуги одной экстремистской группе, Братству, и были приняты.
 — По последним сведениям Венеблза, близнецы затаились, — продолжал Смит. — Братство вот уже несколько месяцев не предпринимало никаких действий. Генерал считает, что у них плохо с огнестрельным оружием и деньгами.
 — А ножи есть, — сказал Джонсон.
 — Это любимое оружие Томми. Он всегда любил действовать врукопашную и нападал с ножом на британских солдат. Потому-то Венеблз так быстро вышел на него.
 — Но зачем было убивать Уэстборна?
  —  Думаю, Братство решило подложить ИРА свинью. Из-за убийства известного американца вроде Уэстборна субсидии делу прекратятся. Может, это первая попытка потеснить консервативную ИРА.
 Смит немного помолчал.
 — Вскоре мы будем знать больше. Венеблз старается вовсю.
 — ЦРУ не знало об этом?
 — Что Макналти переметнулись? Возможно. Что они хотели убить Уэстборна? Исключено.
 — Что известно президенту?
 — Страж знает обо всех наших действиях.
 — Значит, о них известно всему Капитолию, — сказал Джонсон. Первый помощник президента имел скверную привычку сообщать пикантные новости друзьям-сенаторам.
 Смит заговорил снова:
 — Труженик захочет узнать, проник ли один близнец или оба в Дубки до того, как прочесали усадьбу.
 Джонсон предвидел, что разговор об этом зайдет. И после того, как Смит сослался на президента, деваться ему было некуда.
 — Установить точно невозможно. Сказать об этом могли бы только Томми или Шон. В утином домике мог поместиться только один человек. Двумя другими не пользовались. Следует предположить, что в коттедже действовал лишь один Макналти. Если другой и находился где-то рядом, то поджидал его в машине. Эксперты считают, что он провел в домике много времени. Земля примята, много вдавленных листьев и камыша. Но с другой стороны, говорят, это могло произойти и за четыре часа, и за сорок.
 Джонсон умолк, потом спросил:
 — Предполагается, что близнецы — или один из них — все еще в Штатах?
 — Прошло шестнадцать часов. ЦРУ задействовало своих людей в аэропортах, наблюдение ведется в Хитроу, Гэтуике и Дублине; в аэропорту де Голля в Париже; в Мадриде, Риме и Франкфурте. Никаких результатов. Я склонен думать, они все еще здесь.
 Смит сел на край стола и стал легонько покачивать ногой.
 — Вести, которые ты мне привез, не могут быть совершенно утешительными, ведь так?
 Джонсон сделал глубокий вдох, внезапно ощутив сильное раздражение оттого, что директор так легко прочел его мысли.
 — Там случился прокол. Пустяковый, но...
 — Хочкис и Сичилиано?
 — У них все в порядке. Из записей Флеминга следует, что они обыскали коттедж перед приездом Шарлотты Лейн, проводили ее туда и не покидали своей территории.
 — Оба ничего не видели и не слышали?
 — Я смотрел им в лицо. Они не лгали и не изворачивались. Действовали по Книге, — сказал Джонсон, имея в виду «Нормативные правила деятельности секретной службы».
 Смит отвернулся.
 — А Тайло — нет.
 — Не во всем.
 Директор молча протянул руку за рапортом и, щелкнув по смятому уголку, развернул его.
 — Пишет, Уэстборн не пускал ее в спальню.
 — Я ей верю, — сказал Джонсон. — Тайло не пытается оправдаться.
 — Она, в сущности, признает свою вину. А то, что Уэстборн отчасти сам повинен в своей смерти, никого в Капитолии не будет интересовать.
 Смит соскользнул со стола и глубоко запустил руки в карманы.
 — Это все?
 Джонсон кивнул и поспешил заступиться за Холленд. Как это прозвучит, его не беспокоило.
 — Уайетт, не отдавай ее на растерзание. Тем более раз мы уверены, что это дело рук Макналти.
 Директор уставился на него в упор:
 — Из Капитолия уже начались звонки. Люди хотят знать, что произошло. Более того, не желают верить, что кто-то мог проскользнуть мимо нас, если не было совершено ни единого упущения. Ты знаешь эту публику, Арлисс. Им подавай виновника, предпочтительно живого.
  Как и тебе. 
 Однако Джонсон не улавливал злобы в голосе Смита. Боль и гнев директора при вести, что кто-то из агентов оплошал, звучали искренне. Ему вспомнилось, что, когда Смита сняли с оперативной работы, он оставался с ним неизменно вежливым и деловитым. Джонсон не знал ни одного человека, умеющего так скрывать свои чувства, как Смит.
 — Ты велел Тайло явиться сегодня? — спросил директор.
 — К четырем часам.
 — Пусть приедет к трем. Я хочу с ней поговорить.
 Вопрос Джонсона Смит пресек предостерегающим взглядом.
 — Я обязан доложить президенту о Тайло. Сам знаешь, Арлисс, выбора у меня нет. Он поинтересуется, как я намерен поступить с ней...
 Джонсон молчал.
 — Постараюсь объяснить людям, в каких условиях она работала, — снова заговорил Смит. — Может, это и будет иметь какое-то значение.
 Снова пауза.
 — Собаки лают, Арлисс, и сейчас Тайло — единственная кость для них, которая у меня есть.

 5

 Холленд удалось забыться на несколько часов беспокойным, наполненным кошмарами сном. Проснулась она в час, снова встала под душ. И лишь выйдя из ванной, ощутила аромат свежего кофе.
 Шуресса она нашла в гостиной. Кофейник с керамической подставкой стоял на низком полированном столике. Фрэнк поднялся, молча обнял ее и погладил по влажным волосам.
 — Немного не повезло, — негромко произнес он, касаясь губами ее лба.
 — Ужасно не повезло.
 Когда Холленд отстранилась, на груди его рубашки остались влажные пятна.
 — Я очень сожалею, — прошептал Шуресс. — Даже не могу сказать как. Нельзя было пускать тебя на задание после Атланты...
 Холленд отступила назад:
 — Атланта здесь ни при чем. Я прекрасно себя чувствовала. Не старайся искать для меня оправданий. Не найдешь. — И кивнула в сторону кофейника: — Пахнет замечательно. Налей мне чашку.
 Сев рядом с Фрэнком на кушетку, Холленд позволила поухаживать за собой. Телевизор работал, но звук был приглушен.
 — Что идет по ящику?
 Шуресс усилил громкость.
 — То, что тебе надо посмотреть.
 Передача по каналу Си-эн-эн велась из вашингтонской студии. Репортер беседовал с мрачного вида молодым сотрудником Брукингского института, весьма многословным. Когда на экране появилась фотография братьев Макналти, Холленд вздрогнула.
 Двадцатичетырехлетние Томми и Шон беззаботно улыбались. У обоих были кудрявые волосы до плеч, одинаковые острые носы и тонкие, словно бы вьющиеся по зубам губы. Томми ухаживал за зубами лучше, чем брат.
 А вот глаза их внушали Холленд страх. Широко раскрытые, они смотрели с маниакальным вызовом, за которым крылось не мужество, а слабоумие. Взгляд их привел бы в замешательство дьявола.
 — Это они? — прошептала она. — Тут нет ошибки?
 Шуресс покачал головой:
 — Мы обнаружили отпечаток ладони Томми.
 Молодой человек на экране понес вздор о классических антиобщественных симптомах и их проявлениях. Холленд в ярости выключила звук. Никаких объяснений тут не требовалось. Она много прочла о кровавых подвигах Макналти. Эти приспешники смерти убивали ради удовольствия, разглагольствуя об идеологии и набивая карманы.
  Кто из вас был там? Близко ли я к тебе подошла? 
 Холленд стала неистово тереть предплечье, чтобы избавиться от мурашек.
 — Отпечаток ладони, — негромко произнесла она.
 — Они допустили промах. Нам повезло.
 Холленд подняла взгляд на Фрэнка:
 — Какими сведениями ты можешь поделиться со мной?
 Шуресс рассказал ей, что Смит связался со Скотленд-Ярдом и британцы передали данные, которые не оставляют сомнений в том, что эту бойню устроили Макналти. О розыскных мерах он сообщил больше, чем позволил Джонсон, потому что правила на Холленд уже не распространялись... хотя она пока не знала этого.
 Холленд слушала внимательно. В глубине души у нее зарождалась надежда. Надо как-то убедить Смита допустить ее к розыску. Если ей предоставят возможность...
 Уголком глаза она заметила, что Шуресс тянется к пульту дистанционного управления телевизором.
 — Не надо, Фрэнк. Не выключай.
 — Поверь, смотреть это тебе ни к чему.
 Холленд выхватила у него пульт и усилила громкость. Внезапно началась трансляция пресс-конференции в сенате. Толпа конгрессменов с горящими гневом глазами теснилась за спиной худощавой женщины с острым, слишком накрашенным лицом. Сенатор Барбара Зентнер пронзительным голосом обращалась к журналистам.
 — Мне известно из достовернейших источников, — говорила калифорнийская республиканка, председатель могущественного комитета по финансам, — что при охране сенатора Уэстборна секретная служба допустила серьезное нарушение. Неопытный агент — в сущности, стажер, — прикрепленный к сенатору, не всегда придерживался существующих правил...
 По телу Холленд пробежала дрожь.
  Откуда  она узнала?
 Шуресс отобрал у нее пульт и выключил телевизор. Холленд сорвалась с места и заметалась по комнате.
 — Фрэнк, откуда Зентнер это известно? — повторила она свой вопрос вслух. — Мы с Джонсоном написали рапорты. Оба отправлены директору. Неужели...
 Шуресс подался вперед.
 — Не смей так думать, — строго сказал он. — Смит — достойный человек. Способов разузнать о тебе у Зентнер было много.
 — Назови хоть один!
 Фрэнк закусил губу. Холленд не представляла себе, как быстро разносятся слухи в секретной службе. Когда подопечного убивают, всю организацию лихорадит. Подробности распространяются быстрее, чем сплетни в маленьком городке, где есть телефоны с отводными трубками. Шуресс сам узнал о трагедии меньше чем через полчаса после того, как она произошла. Хотя в то время находился в постели.
 — Так или иначе, она узнала, и поверь, Смит здесь ни при чем, — сдержанно сказал он. — Ничего не поделаешь...
 — Смит ждет меня к трем часам, — неожиданно сказала Холленд. — На поддержку его рассчитывать не приходится, так?
 Шуресс отвернулся. Холленд поняла, что ей предстоит, и у нее мучительно сжалось сердце.
 —  Так? 
 — Смит отстранит тебя от работы и назначит официальное расследование.
 Холленд почувствовала, как кровь приливает клипу.
 — Глава четырнадцатая параграф три "в", — прошептала она. — Это будет просто формальностью, чтобы меня выпереть.
 — Еще неизвестно,  чем  обернется разбирательство, — сказал ей Шуресс. — Причастность Макналти придает делу совсем другой оборот.
 Холленд, вытянув руку, впилась ногтями в его ладонь:
 — Правда, Фрэнк? Ты  действительно  так считаешь?


* * *

 Холленд попросила Шуресса уйти, и все его возражения оказались напрасными. Ей требовалось побыть одной, успокоиться перед встречей со Смитом, подавить чувство страха и безнадежности.
 Перебирая в памяти каждую минуту, проведенную в коттедже, Холленд всякий раз наталкивалась на тот же камень преткновения: не обследовав спальню, она нарушила долг. Тут не могло быть ни объяснений, ни оправданий, ни снисхождения.
 Но это не значило, что она не может помогать в розыске Макналти. Смиту теперь понадобится каждый агент. А ей нужна хоть какая-то возможность загладить свой промах. Холленд считала, что, раз у нее с Макналти свои счеты, ей должны пойти навстречу.
 Она вошла в спальню и надела то, что попалось под руку. Заставила себя не выходить из дома, пока до встречи не осталось тридцать минут, но машин на улицах оказалось мало, и ей пришлось ждать в приемной. В беглом взгляде секретарши и нескольких сказанных словах она уловила сочувствие.
 — Теперь можете войти.
 Смит сидел не за столом, как ожидала Холленд, а на старомодной, обитой зеленой кожей кушетке, держа в руках очки. Холленд поразилась тому, как плохо он выглядит — словно больной, которого изматывает лечение.
 — Не пали духом в данных обстоятельствах? — спросил директор, указывая ей на кресло.
 — Не пала.
 — Имели возможность следить за ходом событий?
 — Видела кое-что по Си-эн-эн.
 — Этого вполне достаточно. Они пылают праведным гневом. Барбару Зентнер слышали?
 — Да. «Неадекватная, неопытная охрана». Я ждала, что будет упомянута моя фамилия.
 — Она упоминалась. — Комментировать это Смит не стал. — В таком случае о Макналти вы знаете. Добавить к этому почти нечего. Уликой явился отпечаток неизвестной ладони. Да еще характерная зазубрина на лезвии оружия.
 Он быстро сворачивал разговор, но Холленд не поддалась:
 — Сэр, откуда сенатор Зентнер получила сведения?
 Смит потер переносицу, потом надел очки:
 — Проболтался кто-то из своих, Тайло. Агенты ФБР весь день толклись в конторе. Видимо, Зентнер расспрашивала их о вас.
 — Мне нужно кое-что выяснить, — неторопливо сказала Холленд. — Это моя ошибка? В ответе только я?
 — Вы нарушили правила. И в ответе именно за это. Тут уже ничего поделать нельзя. Возможно, когда возьмем Макналти, дело примет другой оборот.
 В голосе директора звучало сожаление, словно ему было неприятно говорить об этом. Холленд подумала, что подавать пустые надежды не в его правилах. Однако какую-то надежду он ей дал, и она была за это благодарна.
 — Что меня ждет теперь?
 Каким будет ответ, она поняла прежде, чем Смит заговорил.
 — Через десять дней назначено внутреннее разбирательство. Председательствовать будет Билл Клементс, заместитель министра финансов, курирующий секретную службу. Я буду там вместе с Арлиссом Джонсоном. Необходимо рассмотреть все рапорты, чтобы точно определить вашу роль в случившемся. Вам предоставят возможность высказаться, потом мы проголосуем, требовать вашей отставки или нет.
 — Исход голосования не вызывает сомнений? — негромко спросила Холленд.
 Смит не уклонился от ее взгляда:
 — Нет. К сожалению.
 — Как мне быть до того?
 — В настоящее время вы отстранены от работы. Удостоверение можете на всякий случай оставить, но являться на службу незачем.
 Холленд понимала, что Смит сказал еще не все, но ей было нечего терять.
 — Я знаю, вы ведете розыск Макналти. За ними охотятся все, но взять их должны мы. Вам потребуется каждый агент. Если позволите, я смогу помочь.
 Сперва ей показалось, что Смит напустится на нее, потом она поняла по лицу директора, какое тяжкое бремя на него возложила.
 — Возможно, мне и хотелось бы этого, Тайло, — негромко произнес он. — Возможно, я даже считаю, что это было бы справедливо. Но допустить вас к розыску не могу. — Смит поднялся и глубоко запустил руки в карманы. — Сейчас это будет нелегко, но подумайте о будущем. Вы способны, талантливы. Молоды. Не нужно из-за одного промаха ставить на себе крест. — Он помолчал. — Впоследствии, когда примете какое-то решение, если я смогу чем-то помочь...
 Холленд ощутила какое-то жутковатое спокойствие. Теперь она знала, что ей предстоит. И должна была с этим справиться. Так или иначе. Рано или поздно.
 Разговор был окончен, и Холленд поняла, что Смит ищет слова, чтобы по-хорошему с ней проститься. Она взяла сумочку:
 — Можно задать вопрос?
 — Конечно.
 — Я не читала засекреченных сведений о Макналти, однако в прессе никогда не говорилось о том, что они мучили свои жертвы. Простреливали коленные чашечки — это да. Но такого, как с сенатором и Шарлоттой Лейн, никогда не бывало. Может, не стоит проходить мимо данного факта?
 — Вы определенно правы, Тайло, — сказал Смит, направляясь к двери. — С вашего позволения, я поручу кому-нибудь разобраться в этом.
 Смит впервые удивил Холленд. Его ответ граничил с грубостью. Этого она никак не ожидала.

 6

 Когда директор входил в лифт, его сопровождали два агента из отдела внутренней безопасности. На полпути к гаражу негромко зажурчал сигнал связи. Один из агентов прижал палец к наушнику, послушал, потом подался к Смиту и шепотом передал ему сообщение. Смит, ожидавший этого выхода на связь, удивился его откровенности.
 — Передайте, что все в порядке.
 Гараж секретной службы был большим, светлым, чистым, как роскошный автосалон. Под лампами дневного света блестело пять точных копий президентского лимузина, бронированных, с пуленепробиваемыми стеклами. У одной из стен стояло несколько скоростных машин, заправленных и отлаженных до совершенства. Другие машины, в том числе и санитарный джип «чероки», осматривали на подъемниках механики. Вокруг не было ни наклеенных на стены журнальных фотографий красоток, ни иллюстрированных календарей, ни ревущих приемников, лишь из скрытых динамиков лилась успокаивающая концертная музыка.
 Каблуки Смита залязгали по металлическому помосту. Там, в нескольких футах от директорского «линкольна», стоял человек сорока с лишним лет в элегантном кашемировом пальто, шелковом шарфе и лайковых перчатках. Черты лица его были грубыми, какими-то незаконченными, словно после недавней пластической операции. Блестящие голубые глаза смотрели из-под почти белых бровей, того же цвета, что и редкие, старательно причесанные волосы. Кожа была красноватой, что наводило на мысль о свежем загаре или пьянстве. Смит знал, что ни то, ни другое здесь ни при чем. Джеймс Крофт, старший сенатор от штата Иллинойс, глава Комитета по разведке, был почти альбиносом.
 — Добрый день, директор. Хотя, насколько я понимаю, не такой уж и добрый?
 — Я знавал дни получше, — холодно ответил Смит.
 Один из агентов распахнул заднюю дверцу, Смит с Крофтом сели в машину. Звуконепроницаемая перегородка, затемненная, чтобы водитель не мог разобрать слов по артикуляции, была уже поднята. Директор нажал кнопку внутренней связи, и автомобиль тронулся.
 — Нельзя было с этим подождать? — спросил Смит.
 Крофт негромко засмеялся:
 — Надо было повидаться с тобой до твоей встречи с президентом. Я звонил дважды, но секретарша отказывалась соединять. Если в я знал тебя хуже, счел бы, что ты меня избегаешь.
 — Говорить не о чем, — сказал Смит. — Ты уже знаешь, что произошло.
 — Но не знаю как. Вот что меня беспокоит. Мы должны знать, какие могут быть последствия.
 Смит напрягся, когда седан сделал резкий поворот на Конститьюшн-авеню.
 — Последствий не будет, — ответил он, глядя в непрозрачное снаружи стекло на пешеходов, таращившихся на машину.
 — Может, изложишь мне подробности и предоставишь судить самому?
 — Тайло уже письменно показала, что не обследовала спальню в коттедже. Этого вполне достаточно, чтобы содрать с нее шкуру.
 — Значит, внутреннее расследование начнется с нее и на ней закончится, — негромко произнес Крофт.
 — Любое расследование, — резко ответил Смит. — Тебе даже не придется прилагать к этому усилий.
 Холодный смешок Крофта покоробил Смита.
 — Уайетт, только не говори, что тебя мучает совесть.
 Они подъехали к воротам Белого дома, водитель опустил стекло и показал удостоверение. Смит подождал, пока машина не тронется снова.
 — Опасности больше нет, — сказал он. — Понимаешь?
 Крофт подумал, уместно ли сейчас поколебать хрупкий мир Смита откровением, что для беспокойства существует еще  много  причин. И решил, что не стоит этого делать. Пусть директор успокоится и уверенно чувствует себя на встрече с президентом. Крофт знал, что, если в Смите вновь возникнет нужда, на его безоговорочную поддержку можно рассчитывать.

 7

 Служащие джорджтаунского отеля «Четыре времени года» почти не обратили внимания на человека, появившегося в конце дня. И потому, что шел «час коктейлей», и потому, что он не являлся «персоной» — политической или эстрадной знаменитостью.
 Не принадлежал он и к крупнейшим деятелям или лоббистам, собиравшимся в гостиной на антресоли. Охранник увидел в нем обычного постояльца; молоденькая дежурная, передавая ему доставленный курьером пакет размером с роман в бумажной обложке, нашла его довольно симпатичным.
 Компьютер зарегистрировал этого человека как мистера Александра Бонатти, сотрудника издательства из Сан-Франциско. Дежурная итальянка отметила про себя, что черты лица его резковаты, кожа смуглая, почти как у левантинца. Решила, что предки его родом из окрестностей Неаполя или с Сицилии. Особое внимание она обратила на руки, когда он брал пакет. Изящные, с ровными, длинными пальцами и тщательно отполированными, наманикюренными ногтями. Этот мужчина понимал, как важно для женщины, как ей приятно, когда ее ласкают такими вот красивыми, ухоженными руками.
 Человек этот, никакой не Александр Бонатти, широким шагом прошел через людный вестибюль к лифтам. Он снял небольшой номер на десятом этаже, выходящий окнами в парк. Распахнул застекленную дверь и вышел на крошечный балкон. С удовольствием ощутил кожей биение пульса городской жизни.
 Среди людей, нуждавшихся в его особом таланте — кое-кто говорил даже о гениальности, — он был известен как Пастор. И не пытался разубеждать тех, кто считал это не фамилией, а прозвищем.
 Пастор стал одну за другой выдергивать скрепки пакета. Родился он тридцать восемь лет назад в Потакете, штат Род-Айленд. Смуглая кожа досталась ему от матери, испанки, уроженки Баскской провинции. Кровожадность он впитал не из ее груди.
 Из пакета Пастор достал тонкую книжку в переплете из телячьей кожи, поднес к носу и сделал глубокий вдох. Все это время он продолжал вслушиваться в ритм жизни города.
 Он прожил изгнанником за границей больше десяти лет, ему удалось скрыться прежде, чем искусные ищейки выследили его. Десять лет... Что-то изменилось, что-то казалось мучительно знакомым. Пастору хотелось разобраться в этой двойственности. Человек, приехавший к нему в Таиланд, привез безукоризненные документы. Даже его фамилия и фотография были стерты из компьютерного банка данных на лиц, находящихся в розыске. Чиновник иммиграционной службы поздравил его с возвращением домой и даже небрежно отдал честь. Пастор чувствовал себя на седьмом небе, хоть и понимал, что государственный служащий принял его, коротко стриженного, подтянутого, небрежно одетого, за офицера в штатском.
 Да, приятно было вернуться, заняться тем, в чем ему нет равных — как убедились этот напыщенный осел Уэстборн и его девчонка. Пастор очень гордился своей работой, опьянялся ею, особенно когда можно было выбирать способ действий. Теперь, когда его основная задача наполовину выполнена, можно было подумать, как приняться за сугубо личное дело, свести счет, который не давал ему покоя все десять лет.
 У Пастора мелькнула праздная мысль: имеет ли тот человек представление, что он явился по его душу? Ни малейшего. Однако не по глупости или беззаботности. Просто не мог вообразить, что такое возможно, и сейчас, как догадывался Пастор, с головой ушел в поиски других людей.
 Окидывая взглядом город, Пастор подумал, что теперь самоуверенность его врага несколько поуменьшилась. Во время ленча он зашел в шикарный бар. Телевизоры были включены на полную громкость, публика — молодая, денежная, наглая — слушала, как превозносят убитого политики всевозможных убеждений и рангов, начиная с президента. Пастор видел гневно стиснутые челюсти и руки, чересчур крепко сжимающие бокалы с коктейлями. Гнев сидевших в баре был суровым, непреклонным, требовательным, как у людей, бессильных свершить желанную месть. Ту же реакцию, те же чувства Пастор наблюдал в Нью-Йорке после взрыва в Центре международной торговли.
 Зажужжал телефон, и Пастор вошел в комнату, старательно прикрыв за собой балконную дверь. Он ждал звонка.
 — Слушаю.
 На другом конце провода голос, измененный с помощью электронного устройства, прозвучал будто из-под воды:
 — Дело не доведено до конца.
 — Уэстборн предпочел умереть мучительной смертью, но не сказать, где вторая дискета, — ответил Пастор. — Когда сталкиваешься с таким человеком, ничего не поделаешь. Но у вас есть одна дискета, которую я взял у него. Скажите, где искать, и я найду вторую.
 — К сожалению, — сурово ответил заказчик, — дискета, которую вы передали, не представляет для нас никакой ценности. На ней записаны только его официальные дела.
 Несмотря на электронное изменение голоса, Пастор ощутил ярость заказчика. И еще кое-что... хрипотцу страха.
 — Может, дискета до сих пор в доме? — спросил он.
 — Сомнительно, однако поиски продолжаются. Мы полагаем, Уэстборн мог дать ее кому-то на сохранение, рассчитывая на другой день вернуть в тайник.
 «Или же этот кто-то должен был отвезти дискету в указанное место, — подумал Пастор. — Не имея понятия, что записано на ней».
 Он припомнил всех, кого видел в Дубках. Двух агентов у дома, мужчину постарше — начальника наряда. И молодую женщину... Уэстборн называл ее Тайло.
 — Мне нужны фамилии и фотографии.
 Пастор подробно объяснил, что ему требуется.
 — Сложности это не представит, — сказал заказчик. — Вы всерьез думаете...
 — Я не знаю. Вы тоже. Возможно, дискета уже в сейфе. Возможно, Уэстборн переправил ее куда-то еще. Пришлите мне то, о чем я просил. И дайте подумать.
 — Хорошо. Материалы постараюсь прислать как можно скорее. Надеюсь, вы понимаете, как стремимся мы покончить с этим делом.
 — Догадываюсь.
 Пастор положил трубку, затем достал из холодильника баночку пива. Ледяной напиток освежил горло. Потом закурил и стал обдумывать положение. Он всегда первым делом заботился о прикрытии собственных флангов.
 Главное — агенты обнаружили отпечаток ладони и теперь убеждены, что ножом орудовали Макналти. Пастор считал, что тут он сработал отлично. Подумал: «Что сейчас у близнецов на уме?» Решил, что они забились в какую-нибудь Богом забытую крысиную нору в Мерсисайде и ломают голову, как объявить миру о своей непричастности к этому убийству. Пойти в местный полицейский участок —  определенно  не выход. Если даже найдут какого-нибудь сочувствующего журналиста, кто им поверит? Нет, в этом отношении все замечательно.
 Машину, на которой ездил в Дубки и обратно, он бросил в одной из балтиморских трущоб. Ее уже наверняка угнали и, возможно, разобрали на запчасти.
 Из Балтимора в Вашингтон Пастор ехал автобусом. Всю дорогу смотрел в окно, вновь открывая для себя Америку. Сойдя на автостанции, он забрел в глухую аллею и нашел там бродягу, которому оказался очень кстати арктический комбинезон, так хорошо послуживший ему в утином домике. Нож с приметной зазубриной исчез в мусорном баке за кафетерием автостанции.
 Единственным, что в этой истории удивляло — и озадачивало — Пастора, являлось нежелание Уэстборна говорить. Пастор был, можно сказать, мастером-садистом. Страдания жертв не ужасали его. Он никогда не слышал криков тех, кого пытал, и лишь смутно припоминал запах их крови.
 Пастор знал, что под его ножом Уэстборн страдал ужасно. Он ясно объяснил сенатору, что стоит ему сказать, где дискета, и конец будет быстрым. Но Уэстборн молчал — и когда Пастор напоказ ему искромсал девчонку, и даже когда его собственная плоть стала отделяться от костей.
 Теперь Пастор понимал, в чем тут дело. Уэстборн пошел на хитрость, взяв с собой в коттедж не ту дискету. Пастор представлял, какое удовлетворение испытывал сенатор, поняв, что его мучитель принял ее за нужную. Оно помогло ему вынести ужасное испытание, и за это Пастор мысленно отдавал ему должное. Нечасто случается, что мертвец плюнет тебе в лицо из могилы.
 Но это, в сущности, просто небольшая задержка. Он своевременно получит затребованные данные. А до тех пор можно заняться другими делами. Пастор потянулся за книгой в переплете из телячьей кожи, которую купил в маленьком магазине и велел доставить в отель. По корешку ее шла надпись золотыми буквами: «Светский календарь». Нашел нужную статью, полстраницы убористого текста. И решил, что она очень поможет ему.


* * *

 Полчаса спустя Пастор вышел из отеля и пошел по джорджтаунской Тридцать третьей улице. Пересек М-стрит, потом спустился к каналу. Там свернул налево и пошел, петляя между студентами и туристами, довольными тем, что наконец-то проглянуло солнце. У входа в джорджтаунский парк Пастор увидел до боли знакомый ему по прежней жизни памятник архитектуры. Это приземистое каменное строение едва просматривалось сквозь сплетение плюща на фасаде. Рядом с полированной черной дверью была прибита металлическая табличка, гласящая, что здание представляет собой построенный в 1779 году каретный сарай, где сейчас — пивной бар. Пастор распахнул дверь и вошел в полумрак, пахнущий опилками, старым деревом и виски.
 В «Карете и гербе» не было двора с манящими столиками и тенистыми зонтами, привлекающими туристов. Местные жители, случайно заходившие туда, замечали, что разговоры при их появлении становятся тише. Бармен держался вежливо, но не радушно; клиенты не желали их замечать. Мало кто из непосвященных тут же не поворачивал обратно. Потом они удивлялись, что это за такой бар. А если бы спросили, кого следует, то услышали бы, что «Карета и герб» вот уже много лет является «заповедником» агентов секретной службы.
 Если во время ленча там и было много посетителей, теперь они разошлись. Занятыми оказались всего несколько столиков, места у стойки пустовали. Пастор подошел, отодвинул табурет и заказал двойную порцию неразбавленного гаитянского рома «Барбье».
 Бармен окинул взглядом высокого смуглого человека, отвернувшегося к окну. Толстое стекло отражало свет, поэтому толком разглядеть лица он не мог. Видеть этого человека бармену определенно не доводилось, внешность и скользящая походка говорили, что он нездешний. Судя по загару, переведен из Лос-Анджелеса или даже из Гонолулу.
 Пастор, обхватив стакан, согревал рукой ром. Встречи с кем-то из тех, кто мог его узнать, он не опасался. Даже произойди такая случайность, лицо его за десять лет разительно изменилось.
 Здесь, в «Карете и гербе», можно было припомнить все утраченное, коснуться его, словно сокровища, неожиданно обнаруженного в коробке из-под изношенной в детстве обуви. Некогда Пастор принадлежал к братству, членам которого эта пивная служила клубом. Зазубрины и царапины на видавшей виды стойке казались ему старыми шрамами на собственном теле. Негромкое звучание мужской беседы было для него таким же родным, как шум прибоя для моллюска. Той жизнью Пастор упивался, но был вырван из нее одним из тех, чьи лица витали в преисподней, которую представляла собой его душа.
 Он поднял стакан и пригубил ром. Согрелся. Достал из кармана пиджака пару кухонных спичек. Другой рукой вылил ром на стойку, выставив при этом большой палец. Чиркнутая о ноготь спичка вспыхнула, но он выждал еще секунду, чтобы загорелась и другая. Мечтательно улыбнулся, глядя в золотистую лужицу, затем поджег ее.
 Откуда-то издали Пастор услышал крик бармена. Стулья заскрипели по полу, с которого давно уже слез лак. Когда пиджаки посетителей распахнулись, он уловил запах ружейного масла от пистолетов в кобурах.
 Пастор уже выходил размеренным шагом человека, знающего, что его не окликнут. Он не сомневался, что клиенты «Кареты и герба», успокоившись, поймут его жест. И думал только, скоро ли о нем станет известно Арлиссу Джонсону.

 8

  3 апреля 
 Через два дня после убийств в Дубках в тысячах населенных пунктов по всей стране были приспущены флаги. Губернатор Нью-Хемпшира, штата, который Чарльз Уэстборн двадцать лет представлял в сенате, объявил этот день траурным. Триста сановников, в том числе президент со своим кабинетом, и представителей делового мира собрались в часовне Джорджтаунского университета на заупокойную службу.
 Холленд не пошла бы на эту церемонию даже при иных обстоятельствах. Одеваясь, она смотрела прямой репортаж оттуда по Си-эн-эн. Пышность и торжественность растравляли старые раны. Холленд выключила телевизор и вышла из дома. Ей хотелось иначе проститься с человеком, доверия которого она не оправдала.
 Охрана в Джорджтауне и вокруг него была такой плотной, какой Холленд еще не видела. На каждом углу стояли полицейские в форме. В толпах легко было заметить старающихся не выделяться людей с цепкими взглядами.
 То и дело застревая в потоке машин, Холленд размышляла, где может находиться Фрэнк. Представляла его в часовне среди послов и консулов, внимательно оглядывающим все вокруг, в любую минуту готовым прибегнуть к оружию. Холленд почувствовала, как от страха у нее сводит желудок. Это ощущение она испытывала всякий раз, когда Фрэнк отправлялся на задание. Она поделилась с ним, и теперь он ощущал то же самое, когда службу несла она. Тень опасности придавала их отношениям какое-то нетерпение, побуждала с жадностью предаваться страсти, когда они оказывались вдвоем. Холленд вспомнилось, как Фрэнк говорил, что страсть заменяет им волнение. Всякий раз, занимаясь любовью, они смеялись над смертью. Потом, когда наставала пора возвращаться к работе, они бывали добрыми, внимательными, нежными друг с другом и всегда уделяли несколько секунд последнему объятию. На всякий случай.
  Я должна была бы находиться с ним. Мое место там. Другого у меня нет... 
 Позади засигналил автомобиль. Холленд, обнаружив просвет в гуще машин, устремилась туда и тут же была вынуждена сбросить скорость у въезда на мост. Медленно ведя «хонду», она утерла глаза ладонью. Подняв взгляд, увидела справа водителя, который смотрел на нее. Тот сочувственно кивнул ей и ободряюще улыбнулся...


* * *

 На другом берегу Потомака посвежевший ветер гулял по простору Арлингтонского кладбища. Холленд приехала задолго до похоронного кортежа, поставила машину неподалеку от участка, где погребены павшие в Корее, и пошла вверх по отлогому склону пригорка к месту, окруженному каменными скамейками. То было одно из многих «мест молчания», где посетители могут предаться воспоминаниям и раздумьям.
 Газеты писали, что по желанию семьи сопровождать тело к могиле будут только ближайшие родственники. За катафалком ехало лишь четыре лимузина, окруженных эскортом и охраной. Холленд наблюдала, как собираются родственники, как гроб несут к могиле. Когда все собрались, вперед выступил священник и стал читать Двадцать третий псалом.
 Стоя на пригорке в пятидесяти с лишним ярдах, Холленд склонила голову в молитве. Губы ее беззвучно шевелились, время от времени она ощущала соленый вкус слез, которые не успевал высушить ветер.
 Когда священник начал надгробную речь, Холленд подняла голову. И впервые как следует рассмотрела родственников покойного. Перед устланным цветами гробом сидела Синтия Палмер, вся в черном, под вуалью. Одна, потому что Уэстборны не имели детей. Холленд поймала себя на том, что думает, сожалеет ли вдова об этом теперь.
 Позади вдовы полукругом стояли кровные родственники, три брата и две сестры усопшего. Холленд узнала их по фотографиям в досье Уэстборна. Каждый добился успеха на своем поприще, их фамилии красовались на бланках престижных юридических фирм и крупных корпораций. Находился там и какой-то нестарый бородач, поднявший воротник куртки для защиты от ветра. Он стоял позади братьев, и Холленд решила, что это чей-то личный помощник, взятый на всякий случай.
 Еще там находилась женщина лет тридцати с худощавым страдальческим лицом. Она комкала в руке платок, щеки с засохшими потеками слез покраснели от ветра. Даже издалека Холленд видела, что женщина дрожит. Черное пальто ее с развевающимися на ветру полами было без подкладки.
 Холленд вспомнила эту женщину почти сразу же. Она видела ее в Бостоне, когда охраняла Уэстборна. Женщина то и дело заходила в номер «люкс» к сенатору. Тогда Холленд обратила внимание на ее рыжеватые волосы, худощавое некрасивое лицо и какой-то безжизненный вид. Это была Джудит Траск, главная составительница речей и референт сенатора. Холленд с сочувствием увидела в ней узнаваемый тип, закулисную труженицу, которая, терпеливо корпя в безвестности, скармливает власть имущему нематериальные плоды своего труда.
 Холленд было понятно присутствие Джудит Траск. Однако кое-что настораживало. За горем этой женщины Холленд ощущала нервозность, проявляющуюся в том, как она переступала с ноги на ногу, как озиралась вокруг.
 — Прошу прощения, мэм. У вас есть документы?
 Сосредоточившись на Джудит Траск, Холленд не заметила, как сзади подошел этот человек. Молодой, лет двадцати пяти, легкий на ногу, словно спринтер. Одет он был в джинсы, клетчатую куртку и кепку. Маскарадный костюм рабочего выглядел бы на нем убедительно, если в сквозь куртку не выпирала рукоятка пистолета, в руке не было крохотной видеокамеры, а с шеи не свисало пластиковое удостоверение ФБР с синими буквами.
 — Секретная служба, — твердо ответила Холленд. — Удостоверение у меня в сумочке.
 Левая рука его уже тянулась к пистолету, поэтому Холленд, поведя плечом, сбросила с него сумочку, та упала и раскрылась. Неторопливо, плавно она запустила в нее руку и вынула кончиками пальцев пластиковую карточку.
 Агент ФБР сравнил ее лицо с фотографией и вернул удостоверение.
 — Извините, агент Тайло, — сказал он и протянул руку. — Брэд Нормен, особый агент ФБР, веду наблюдение.
 — Я думала, центр событий находится в Джорджтауне.
 Нормен улыбнулся и стал похож на мальчишку. Судя по протяжному выговору, он был родом из Озарка.
 — Кто-то должен выполнять и рутинную работу.
 — Меня прислали посмотреть, не появятся ли здесь посторонние, — сказала Холленд первое, что пришло в голову. — Вы знаете в лицо тех, кто внизу?
 — Конечно.
 — Кто этот человек с бородой?
 Нормен вытянул шею, будто охотничья собака, на его загорелом лице под глазами появились морщинки.
 — Не знаю, — пробормотал он. — Очевидно, его взяли с собой в последнюю минуту. Как мальчика на побегушках.
 — Он есть у вас на пленке?
 Молодой человек похлопал по видеокамере.
 — Определенно.
 — Не могли бы прислать мне копию?
 — Пришлю. И, если нужно, сделаю отпечатки.
 Холленд улыбнулась. Бородач ее не интересовал; она хотела завести разговор, и пленка — первое, что пришло ей на ум. Ей не давало покоя поведение Джудит Траск.
 — Хотите, завезу сегодня попозже, — с надеждой сказал Нормен.
 И тут Холленд вспомнила, что рабочего стола у нее нет.
 — Отправьте ее прямо моему начальнику, — сказала она, вынув карточку автомобильной мастерской. — Меня сегодня на месте не будет.
 Холленд написала на обороте листка фамилию Фрэнка и название отдела. Только Нормен не собирался легко сдаваться. Он достал из кармана свою визитную карточку и протянул ей.
 — На всякий случай, — сказал с белозубой улыбкой. — Может, потребуется сделать увеличенный отпечаток, мало ли что.
 Холленд решила, что он славный парень. Засовывая карточку в сумочку, она думала о том, как полюбезнее с ним распрощаться, и вдруг ощутила острую боль. Отдернула руку. Указательный палец был в крови.
 — Что с вами? — спросил Нормен, беспокойство его выглядело наигранным.
 — Ничего, — раздраженно ответила Холленд. — Должно быть, булавка...
 Нет, она укололась не о булавку. Запустив в сумочку левую руку, Холленд осторожно повела вдоль молнии к нашитому на подкладке карману и обнаружила острый, влажный от крови уголок. Ощупала его. Конверт?
  Конверт. С дискетой Уэстборна. 
 Нормен, вытянув шею, с любопытством глядел вниз.
 — Послушайте, мне надо бежать. Не забудьте прислать пленку, ладно?
 — Не забуду.
 Холленд, не оборачиваясь, помахала ему через плечо рукой. Шагая по дорожке так быстро, что кресты сливались перед глазами, она мысленно корила себя за забывчивость. И лишь когда подошла к «хонде», сообразила: Уэстборн говорил, что на дискете материал, относящийся к обсуждению законопроекта. Три дня назад дискета наверняка была нужна. А теперь это просто лишнее напоминание о незавершенной работе.

 9

 Пастор рассеянно слушал, как священник бубнит надгробное слово. В свое время он присутствовал на многих похоронах и был знаком с этой недолгой речью. По ней можно было точно измерять время, не прибегая к неприличному взгляду на ручные часы.
 Как и Холленд, Пастор приехал на кладбище раньше кортежа, но вошел через другие ворота. Выразить уважение к усопшему было бы уместнее в часовне, но подвергаться самоубийственному риску он не хотел. К тому же кладбище вполне подходило и для осуществления другого намерения.
 Переодетого агента Пастор обнаружил почти сразу. Он знал, что соглядатай там будет, притом с примитивным снаряжением, не то что возле часовни. Поэтому его нисколько не беспокоило, попадет ли бородач на видеопленку. Незначительная гримировка делала Пастора совершенно неузнаваемым.
 Не беспокоило его и то, что родственники покойного могут поинтересоваться, кто он такой. Под пальто, к нагрудному карману пиджака у него была прикреплена точно такая же пластиковая карточка, как те, что в то утро выдали агентам ФБР.
 Покуда священник талдычил, что праведные упокоятся у вод тихих, Пастор обратил внимание на женщину, к которой подошел переодетый агент. Она стояла спиной к нему, но вскоре повернулась, смахивая со щеки выбившуюся прядь волос. Глаза Пастора за темными стеклами очков расширились.
  Что же привело тебя сюда, малышка? 
 Пастор заинтересовался. Лицо женщины, стоящей на пригорке, он видел на одной из фотографий, доставленных ему в отель три часа назад. Холленд Тайло, двадцативосьмилетняя, незамужняя, прослужила в секретной службе меньше года, проштрафилась и находится на грани увольнения. Что ей здесь делать?
 И упрекнул себя за недогадливость. Ее черная одежда, место, где она стояла, ясно говорили об этом. Приехала проститься с покойным. Точнее, ей так кажется. На самом деле ищет прощения, искупления.
 Пастор наблюдал, как разговаривают Тайло и агент ФБР. Судя по ее жестам, юный фотограф неуклюже с нею заигрывал. Пастор задался вопросом, может ли эта стройная малышка иметь какое-то отношение к пропавшей дискете. Характеристика гласила, что она компетентна, в некоторых сферах профессиональной деятельности незаменима. Однако ее неопытность красноречиво свидетельствовала о себе. Пришло бы Уэстборну в голову обратиться к ней за помощью, чтобы спрятать дискету?
 Пастор счел это маловероятным, но полностью подобной возможности не исключил. В конце концов Уэстборн уже проявил свою хитрость. Доверить дискету ничего не подозревающей охраннице было бы вполне в его духе.
 В отличие от своего заказчика Пастор полагал, что сенатор спрятал дискету где-то в Дубках. Но пока поиски продолжались, он решил присмотреться к тем, кто в тот вечер общался с Уэстборном, к трем опытным агентам... и этой новенькой. Если дискеты в Дубках не окажется, Пастор собрался первым делом заняться Холленд Тайло. В конце концов Уэстборн отдавал ей предпочтение перед другими агентами...
 Речь священника подходила к концу. Теперь Пастор сосредоточился на Синтии Палмер.
 Вдова начинала ерзать. Вот если в только чуть повернулась. О, да она красавица...
 На расстоянии в несколько ярдов вуаль не играла особой роли. Пастор оценил белую с румянцем кожу Синтии, полные губы, свежесть которых скрадывала телесного цвета помада. Белокурые волосы она заплела по-французски в косу, и он нашел, что ей это идет. Ее глаза беззастенчиво разглядывали его сквозь черную сетку. Когда они раскрылись пошире, явив всю свою голубизну, Пастор понял, что понравился ей.
 Он улыбнулся одной стороной рта, решив, что это является достаточным ободрением. Его старание было вознаграждено. Палмер передвинулась на скамье, открыв ему прекрасный вид на свои длинные, упругие икры.
 Пастор подождал, пока она снова не повернется к священнику, а потом чуть отступил назад. И лишь когда вдова скрылась из виду, пошел, срезав угол, к взятой напрокат машине, поставленной вдали от лимузинов.
 Синтия будет разочарована, обнаружив, что его нет. А также удивлена и немало заинтригована. Зато приятно удивится, когда он явится к ней в уотергейтские апартаменты.
 Пастор жаждал встречи с Синтией. Ему предстояло расспросить ее о многом, прежде всего о том, не приносил ли кто-то небольшой пакет для сенатора. Если да, где его можно найти. Это послужит возбуждающим прологом. Пастор не сомневался, что Синтия окажется весьма веселой вдовой.

 10

 Арлисс Джонсон снимал номер «люкс» с двумя спальнями в верхнем этаже «Виндзорского герба». Этот отель, расположенный рядом с Джорджтаунским университетом, описывается в путеводителях как «своеобразный» или «уютный». Джонсон жил там двадцать два года, на плоской крыше у него была своя терраса, где летом он выращивал розы.
 Поднялся с постели Джонсон в три часа дня. Он не ложился всю ночь, вел разговоры с людьми в разных часовых поясах и за демаркационной линией суточного времени. Приняв душ, Джонсон быстро оделся. Через несколько минут он уже шел по вестибюлю. Дневная консьержка с улыбкой кивнула ему, но ничего не сказала. Служащие отеля знали, кто такой Джонсон, и не тревожили его по пустякам.
 Ветер дул с Потомака, и воздух был чистым. Джонсон свернул с Оу-стрит и пошел северо-западной окраиной студенческого городка в сторону университетской часовни с часовой башней. Дорожки, которые он выбирал, шли сквозь густые живые изгороди и темные рощицы. Шагал Джонсон, подставляя лицо ветру и расстегнув куртку, «зауэр» терся о его ребра.
 Прилегающий к часовой башне английский сад с фонтанами был разбит по проекту Генри Мура [2] . Журчание воды в фонтанах заглушало звук шагов. Но это не имело значения. Человек, на встречу с которым шел Джонсон, уже поджидал его, дымя крепкой французской сигаретой.
 — Привет, Роберт.
 Вышедший из тени ирландец был здоровяком. Роберт Кокран некогда играл за Ирландию на розыгрыше кубка мира по футболу. С годами его торс стал еще мускулистее, сплющенный во время полуфинального матча с Аргентиной нос так и оставался сплющенным.
 — И тебе доброе утро, Арлисс.
 Из-за перебитых хрящей Кокран гнусавил.
 — Спасибо, что явился так быстро.
 Кокран засмеялся:
 — Пришлось вылететь рейсом «Конкорда» — этой дерьмовой британской авиакомпании.
 Свою спортивную славу Роберт Кокран умело использовал для политической карьеры. Член ирландского парламента, он являлся горячим патриотом и неустанно трудился ради объединения Ирландии. В Белфасте британские парашютисты арестовали его сына-подростка по обвинению в терроризме. Пивную, где постоянно бывали солдаты, разнесла бомба, и англичане жаждали крови. Джонсон добыл данные, оправдывающие парня и указывающие на истинных убийц. Кокран этого не забывал. Сын его после четырехдневного допроса в замке Армаг прихрамывал до сих пор.
 — Ты хотел узнать, что на уме у наших скверных мальчишек Макналти.
 Джонсон промолчал. Последние тридцать часов он корпел над уликами, которые собрал Смит по убийству Уэстборна. Они казались неопровержимыми, особенно благодаря сведениям из Скотленд-Ярда.
 Но ему не давал покоя мотив убийства. Большую часть времени Джонсон проводил, роясь в жизни агентов, которые могли соблазниться легкими деньгами от фальшивомонетчиков. Ему была понятна людская алчность, было понятно, как могут разъесть душу постоянные искушения. Мотив являлся маяком для Джонсона, но здесь он не видел проблеска.
 Уэстборн никогда не сочувствовал ИРА. Поддерживал суровые законы против контрабанды оружия в Северную Ирландию из Соединенных Штатов. Однако законы оставались несовершенными, как всегда, поэтому оружие и деньги продолжали курсировать через Атлантику.
  Зачем же убивать сенатора? Зачем идти на риск быть опознанными и вызвать непредсказуемые последствия? 
 Однако Смит был убежден в своей правоте и ничего не желал слушать.
 Кокран, видимо, догадался о мыслях Джонсона.
 — Для нас настали черные дни, Арлисс. Американцы называют ирландцев кровожадными дикарями, все Кеннеди вне себя от злости. — Он помолчал. — Ты беспокоишься о своей девочке, так?
 Джонсон поглядел на Кокрана. Слова ирландца прозвучали мягко, сочувственно. Он знал, что Джонсон находился подле сенатора Бомонта, когда его убили. Официально безопасность обеспечивали французы. Джонсон, служивший тогда при посольстве, просто составил компанию другу. Он и Роберт Бомонт дружили с девятнадцати лет. Впервые судьба их свела на смертоносных полях Куанг Трей во Вьетнаме. Тем утром в Париже Джонсон даже не взял с собой оружия.
 — Что ты привез, Бобби?
 Из внутреннего кармана пальто ирландец достал конверт. Извлек пачку фотографий и одну за другой стал показывать Джонсону. На каждой были оба Макналти. Со зверскими, как и следовало ожидать, физиономиями они смотрели в объектив, держа перед собой номер газеты «Интернэшнл геральд трибюн». На газете была отчетливо видна дата: «30 марта». Задний план мог представлять собой любой средиземноморский курорт.
 — Мои друзья склонили ребят к позированию, — сказал Кокран. — Это было не так уж легко.
 Джонсону показалось, что за вызывающими выражениями лиц он видит в глазах Макналти еще кое-что. Страх. Одно дело — воевать с британцами; обвиняться в убийстве американского сенатора — совершенно другое. Макналти понимали, что теперь им никуда не деться. Это было видно по их лицам.
 — Их снимали так, чтобы дата была видна, — сказал ирландец. — Ваши эксперты подтвердят, что это не монтаж.
 Джонсон кивнул. Кокран не стал бы подсовывать ему фальшивку.
 — Ребята ни при чем, Арлисс. Не скажу, что у них чистые руки, но сенатора убили не они.
 Отвернувшись от ветра, он закурил.
 — Да, наши дела очень скверные. И не улучшатся, пока вы не скажете британцам, чтобы они оставили нас в покое. Смит с Венеблзом поболтали, будто старые кумушки, и на том конец. Это удивляет меня, Смит должен бы уразуметь кое-что.
 — О чем ты, Бобби? — негромко спросил Джонсон.
 Он почувствовал, что разговор внезапно перешел на другой уровень.
 — Арлисс, почему Смит уцепился за эту версию? Почему сосредоточился на Макналти?
 — Хочешь сказать — у него есть другие факты?
 — Должны быть!
 Кокран глубоко затянулся и пристально посмотрел на Джонсона сквозь пелену дыма.
 — Черт возьми, Арлисс, так ты ничего не знаешь? Мы с тобой друзья, но я не стал бы срываться с места ради того, чтобы передать тебе фотографии. Я хотел узнать от тебя, почему Макналти до сих пор главные подозреваемые, хотя вашим людям уже известно, что их и близко не было от этих проклятых Дубков.
 — С чего ты взял, будто мы  что-то  знаем?
 — А с чего, — Кокран ткнул пальцем в сторону Джонсона, — ты взял, будто я с тобой первым говорю на эту тему?
 Джонсон почувствовал, как лицо его вспыхнуло.
 — Бобби, с кем еще ты разговаривал?
 — С Джеймсом Крофтом, черт бы его побрал. В Ирландии я член парламентского комитета по безопасности. Как и он здесь.


* * *

 Шел пятый час, к этому времени Джонсон собирался быть у себя в кабинете. Но он, подняв воротник куртки, сидел на бортике фонтана. Ветер не унимался, однако кофе, принесенный Фрэнком Шурессом из машины, согрел его. Джонсон не отказался бы и от хорошего глотка бренди.
 Он основательно поразмыслил, прежде чем выбрать в помощники Шуресса. Профессиональный опыт у Фрэнка был невелик; с другой стороны, молодой агент сильно переживал из-за случившегося с Холленд. Джонсон знал об их отношениях. Фрэнк отпускал неосторожные замечания по поводу того, как с ней обошлись. Дойди это до директора, Шурессу бы крепко досталось. И Джонсон решил держать Фрэнка при себе, чтобы уберечь от необдуманных рыцарских порывов.
 — Джеймс Крофт? — произнес Шуресс, держа пластиковый стаканчик. — Кокран уже разговаривал с ним?
 На встречу Джонсон отправился с микрофоном. Все, что говорили он и Кокран, Фрэнк записывал на пленку.
 — И директор об этом даже не заикнулся?
 За его удивлением Джонсон уловил гнев. При других обстоятельствах он оборвал бы Шуресса, однако ему самому было любопытно, что и когда стало известно директору.
 — Вы не находите это странным? — настаивал Фрэнк.
 — Я нахожу, что не следует делать поспешных выводов, — с раздражением ответил Джонсон.
 Шуресс немного помолчал. Он знал, что связывает Холленд и Джонсона. Думал, что Джонсон, возглавляющий расследование, убедит Смита оставить ее на оперативной работе, хотя бы до тех пор, покуда оно не завершится. Теперь Фрэнку показалось, что дело приятно пахнет полным оправданием Холленд.
 — Думаете, Кокран привез подлинные фотографии? — спросил Фрэнк.
 — Да. Он бы не стал подсовывать фальшивки.
 — Выходит, кто-то подставил Макналти и мы попались на эту уловку.
 «Уайетт совершил ошибку, — подумал Джонсон. — Могло так быть? Или Крофт, зная об этом доказательстве, утаил его?»
 Шуресс выплеснул на траву остатки кофе:
 — Это все меняет, разве не так? Когда директор узнает...
 — Директор узнает об этом, когда я сочту нужным. — Джонсон пристально посмотрел на молодого человека. — Не раньше. Ясно?
 Шуресс ничем не выказал, что задет резкостью его тона.
 — Да, сэр.
 — Фрэнк, я вижу твою заинтересованность. Однако для Холленд риск здесь значительно выше, чем для нас с тобой. Прежде, чем делать ход, мне нужна полная уверенность.
 — Понимаю, — ответил Шуресс.
 Хоть и сомневался, что понял правильно.

 11

 По пути с кладбища домой Холленд заглянула в Дирксен-билдинг, где находился кабинет Уэстборна.
 В коридорах царила похоронная тишина, хотя там сновали референты, лоббисты и тому подобная публика. Держались все учтиво, вежливо, что случалось нечасто. Молодой рассыльный указал Холленд нужное направление, и она плыла в людском потоке, пока не оказалась у цели.
 Хотя сенатора только что похоронили, кабинет его уже почти опустел. Стопы набитых ящиков высились в человеческий рост. Мебель вытащили в приемную. От висевших картин остались только светлые пятна на обоях.
 Пробравшись сквозь этот лабиринт, Холленд заглянула в кабинет. Из окон открывался вид на Капитолий.
 — Прошу прощения.
 Она думала, что парень азиатского происхождения, стоявший на коленях над стопками бумаг, должен был слышать ее шаги. Но он вздрогнул и так резко обернулся, что едва не свалились очки в тонкой оправе.
 —  Вам  какого черта здесь нужно?
 — Поговорить с секретаршей сенатора.
 — Простите, пожалуйста. Я не хотел грубить. Такой уж сегодня выдался день.
 Парень поднялся на ноги, поправил очки и протянул руку:
 — Майкл By, помощник сенатора — в течение трех месяцев.
 Холленд приняла извинение.
 — Холленд Тайло, секретная служба. Не знаете, где найти секретаршу? Или Джудит Траск?
 — Собственно говоря, у него работают... работали две секретарши, — ответил By. — Кэти, которая вечно торчала здесь, пичкают успокоительным в больнице Святого Иоанна. Бриджит, работавшая главным образом по ночам, находится на полпути в Калифорнию. Вылетела сразу же после заупокойной службы. А где может быть Джуди, представления не имею.
 Холленд закусила губу:
 — Проклятие.
 — А в чем дело?
 Ответ вертелся на языке, но кое-что заставило Холленд сдержаться. Пока By говорил, она заметила несколько странных деталей. Ковер на полу лежал так, будто его снимали, а потом второпях постелили снова. На ящиках стола с замками виднелось что-то вроде древесной трухи, словно их открывали силой.
  Ну и что мне до этого?  — упрекнула себя Холленд.
 — Слышите? Агент Тайло.
 Холленд потрясла головой:
 — Прошу прощения.
 — Не за что, — ответил By. — Роясь в этом хламе, я чувствую себя кладбищенским вором. Но кроме меня, никого не осталось.
 — Что будет со всем этим?
 — Бумаги и дискеты заберут в сенатский архив. Мебелью займется хозяйственное управление. Личные вещи передадут адвокатам, те, видимо, отправят их в поместье.
 — А материал, над которым работал сенатор, — новая законодательная инициатива или что-то в этом роде?
 By поправил пальцем очки:
 — Его, видимо, передадут соавторам. Вы ищете что-то конкретное?
 Холленд внезапно захотелось уйти. В кабинете было душно и жарко. Все вокруг напоминало о ее промахе. Отдать дискету By, и дело с концом.
 Но она не отдала. Не смогла. Дискету Уэстборн доверил ей. Холленд решила, что должна исполнить последний долг перед покойным.
 — Спасибо, что просветили, — сказала она. — Созвонюсь с Кэти, когда ей станет лучше.
 By пожал плечами:
 — Как знаете.
 Он провожал взглядом Холленд, пока та пробиралась по приемной. И когда услышал звук закрываемой двери, первым делом задвинул засов. Это надо было сделать раньше. Допустил неосторожность, но ему повезло.
 By повернулся. Глаза его сузились, и выражение юношеской наивности на лице сменилось холодным, суровым. Казалось, что в помещении царит беспорядок, но то были следы тщательных, методичных поисков. Став на колени, он отогнул край ковра. Ему поручили искать встроенный сейф или какой-то тайник размером, возможно, с регистрационную карточку и глубиной один-два дюйма. By обыскал уже всю приемную и половину кабинета. Действовал быстро, старательно, ничего не упуская, как полагалось сотруднику ЦРУ.
 Однако при всей своей опытности By не мог представить, что предмет его поисков находился какое-то время в нескольких футах. Человек, который платил ему за поиски дискеты в кабинете Уэстборна, не упоминал имени Холленд Тайло.


* * *

 Вернувшись домой, Холленд переоделась в джинсы и старый свитер грубой вязки. Заварила чай, потом позвонила подруге в Нью-Мексико, но той на месте не оказалось. И, пока чай остывал, стала бродить по дому, похлопывая конвертом по бедру. Незавершенные дела всегда не давали ей покоя.
 Войдя с чашкой чая в гостиную, она позвонила в больницу Святого Иоанна. Дежурная медсестра ответила, что Кэтрин Макгроу приходит в себя после обморока, вызванного вестью о смерти Уэстборна. Видимо, ей придется пролежать еще несколько дней.
 Холленд положила трубку, глотнула чаю и уставилась на конверт. Решить, как быть дальше с дискетой, можно было только одним способом — просмотреть ее, в сущности, прочесть записи Уэстборна.
 Смущенная этой мыслью, Холленд логично рассудила, что дискету не обязательно просматривать всю. Если Уэстборн надиктовал текст, то вскоре будет упомянута чья-то фамилия; если набрал на клавиатуре — то же самое. Тогда она узнает, кто соавтор законопроекта, и отыщет его — или ее.
 Холленд пошла в кабинет, включила компьютер с модемом и динамиком, придвинула стул. Распечатала конверт и установила дискету. Если текст устный, она его услышит. Письменный появится на экране.
 Оказалось, и то, и другое.
 «Дискета номер один. Первая дневниковая запись. Двадцать седьмое сентября тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года. Пятнадцать часов пятнадцать минут. Персонаж — Хьюберт Болдуин, старший сенатор от штата Теннесси, председатель Комиссии по регулированию использования атомной энергии. Дело касается сговора Болдуина с военными о сокрытии, уничтожении и фальсификации определенных документов, относящихся к испытаниям ядерных, химических и бактериологических материалов на ничего не подозревающих войсковых частях и гражданском населении с тысяча девятьсот пятьдесят шестого года по настоящее время».
 Голос явно принадлежал Уэстборну. Но запись сделали, когда он был значительно моложе. Холленд знала, кто такой Болдуин. Один из Кардиналов. Он приезжал в тот вечер в Дубки.
 После паузы раздался негромкий жесткий смешок. Затем:
 «Болдуин напрасно не уничтожил эти бумаги, когда у него была такая возможность. Теперь он примется искать их и не найдет. Интересно, скоро ли сообразит, что к чему, и обратится ко мне?»
 От этих слов и беспощадного тона Холленд остолбенела. Господи, что это? Тут, словно в ответ на ее вопрос, вспыхнул монитор.
 Записи охватывали двадцатилетний период, начиная с середины пятидесятых. Примерно половина из них принадлежала Болдуину, некоторые документы были написаны от руки; авторы других — различные офицеры из Пентагона вплоть до генерал-майоров.
 Эта переписка вызвала у Холленд отвращение и ужас. Содействуя расширению Окриджского центра ядерных исследований в родном штате, Болдуин за два десятилетия превратил его в гигантскую экспериментальную лабораторию для военных нужд. Первое испытание явилось продолжением программы атомных исследований времен второй мировой войны. Установки, которые полагалось полностью или частично демонтировать — как Пентагон обещал конгрессу, — были обновлены, а их численность увеличена. Строились целые больничные корпуса для солдат, подвергшихся на учениях большим — даже смертельным — дозам радиации. Затем эти подопытные кролики проходили различные курсы экспериментального лечения, в подавляющем большинстве случаев бесполезного, но причинявшего мучительные страдания.
 Поначалу, как следовало из документов, Болдуин просто шел навстречу тому, что уже начали военные. Но затем появились письма и памятные записки, написанные рукой Болдуина, призывающие военных расширить масштаб и количество испытаний. Сенатор рекомендовал использовать для этих целей осужденных, отбывающих пожизненное заключение в аризонских тюрьмах с максимальной изоляцией, не имеющих надежды на окончание срока или помилование. По его мнению, эти люди могли принести последнюю пользу обществу, работая в каменоломнях в тех местах, где недавно проводились ядерные испытания, — для того, чтобы выяснить, как скоро они погибнут от радиации.
 Холленд казалось, что страшнее ничего быть не может, пока она не дошла до следующей части, посвященной тому, как Болдуин содействовал желанию военных испытывать химическое и бактериологическое оружие.
 Война в Корее показала, до какой степени малоэффективными могут быть пули и бомбы против вторгшегося противника. Требовались гораздо более действенные, парализующие средства обороны.
 В Аризоне, как и во Флориде, проживало много стариков. Но имелось решающее различие: плотность населения Аризоны гораздо ниже. Городки, разделенные милями пустыни, находились вдали от любопытных глаз. С помощью Болдуина, а затем и сенатора Гейлорда Робертсона пентагоновские медики стали просачиваться в интернаты для престарелых и психиатрические лечебницы. Немощных, слабоумных пациентов пичкали множеством препаратов, о существовании которых управлению по контролю за качеством медикаментов не сообщалось. Ничего не подозревающим людям вводились разнообразные штаммы бактерий. Их реакция и сопротивляемость бактериям тщательно контролировались, результаты пристально изучались, повышалась сила воздействия штаммов, чтобы они действовали быстрее; в некоторых случаях — мгновенно.
 К тому времени, когда испытания прекратились и программа была свернута, ее жертвами стало более пятнадцати тысяч человек. По плывущим перед глазами кладбищенским спискам Холленд пришла к выводу, что никому не удавалось прожить более нескольких месяцев.
  Сенатор Гейлорд Робертсон... 
 Холленд запрокинула голову, прикрыла глаза и мысленно представила себе иссохшего человека, которого возил санитар в кресле-каталке. Его сын, красивый, надменный, занял после смерти отца его место в сенате. Пол Робертсон, еще один Кардинал...
 Поднявшись, Холленд обнаружила, что дрожит. Что происходило в Дубках? Что делал Уэстборн с этой уликой? Собирался разоблачить Болдуина — или Робертсона, если тот унаследовал пороки отца? Может, обоих?
 Ей вспомнились подслушанные обрывки разговора:
  «Чарльз, ты не можешь так поступить. Это чудовищно!» 
  «Выбора у вас нет, согласиться придется...» 
 Холленд стала лихорадочно пытаться вставить эти слова в контекст. Что именно чудовищно? Раскрыл ли Уэстборн тайны Болдуина съехавшимся в Дубки сенаторам? Может, это  он  угрожал Комитету по этике, а не наоборот? И с чем  они  должны были «согласиться»?
 Вопросы эти вертелись в голове Холленд. Она окунулась в ужас того, что услышала. То были уже не бесплотные, безучастные вестники. Слова надвигались на нее, теснили, проникали под кожу, превращали в сообщницу. Нагоняли страх, даже заставляли трепетать.
 Холленд изгнала их из сознания. Перед ее глазами медленно возникла картина. Она снова оказалась в библиотеке Уэстборна. Сенатор сидит за столом, вид у него испуганный, словно его оторвали от какого-то занятия. Перед ним на блокноте две дискеты. Он тянется к правой...
  И внезапно передумывает! Рука его замирает, потом берет левую! Он совершает ошибку и отдает мне не ту дискету! 
 Холленд села на софу и подтянула колени к груди. Содержание дискеты не имеет никакого отношения к законопроекту или законодательной инициативе. Это должно быть на той дискете, которую Уэстборн сунул в карман.
 —  Он дал мне совсем не ту дискету!  — произнесла она вслух в пустой комнате.
 Когда голос ее отразился от стен и потолка, она чуть не рассмеялась, как люди, впадающие в истерику.
 Холленд потянулась к телефону, но тут ей вспомнилось истерзанное тело Уэстборна. Перед ней встал последний вопрос: может ли кто-нибудь — например, некий секретный отдел военного министерства — пойти на убийство, чтобы этот материал никогда не увидел света?


* * *

 Фрэнк Шуресс у себя в кабинете злобно смотрел на телефон. Он ждал звонка уже больше часа, и ему надоело ломать голову над неподатливыми вопросами и проблемами.
 Из головы не шли привезенные Кокраном сведения. Может, Арлисс Джонсон все еще сомневался, но Шуресс теперь был твердо убежден, что Уэстборна убили не близнецы.
  Тогда кто же? И если Крофт узнал об этих фактах, почему молчит? 
 Шурессу требовалась дополнительная информация. Ради этого он переступил границу дозволенного. Джонсон велел ничего не обсуждать с Уайеттом Смитом. Но не сказал напрямик, что нельзя обращаться куда-то еще. Шуресс понимал слабость оправдания, однако это был единственный способ осуществить задуманное.
 Шуресс думал, что, располагая фотографиями и записанным на пленку разговором, Джонсон станет действовать быстро. Но ничего не произошло. Холленд оставалась не у дел, ее не только заранее обвинили, но и осудили. Если удастся разорвать паутину, которой ее опутали обстоятельства, Холленд будет оправдана. А там уже не важно, что скажет или сделает Джонсон.
 Раздался долгожданный звонок. Шуресс выслушал, поблагодарил собеседника и потянулся за курткой. Когда взялся за ручку двери, телефон зазвонил опять.
 — Фрэнк, это я.
 — Послушай, Холленд, я спешу...
 — Что-то выяснилось? В связи с Макналти?
 Шуресс заколебался. Ему очень хотелось дать Холленд проблеск надежды, но пока что он не имел права ничего сообщить ей. И Шуресс заговорил, старательно выбирая слова:
 — О близнецах никаких новостей. Я сейчас вышел на другой след. Холленд, мне пора бежать.
 — Фрэнк, постой!
 Шуресс впервые в жизни услышал в ее голосе панику.
 — Что случилось, Холленд? — резко спросил он.
 Когда до него дошел смысл того, что она выпалила бессвязной скороговоркой, он пришел в изумление. Уэстборн дал ей дискету с файлами по медицинским экспериментам Пентагона на людях?
 — Это далеко не все, Фрэнк. Материала там на много часов. Ты должен приехать, посмотреть сам. Я...
 — Холленд, говори медленней!
 Пауза, затем вновь зазвучал ее голос, уже более спокойно:
 — Извини. Фрэнк, мне нужна твоя помощь. Этот материал пугает меня!
 — Ты говорила о нем еще с кем-нибудь?
 — Нет!
 — Правильно. Держи язык за зубами. О том, что Уэстборн отдал тебе дискету, не знает никто. Дело займет у меня час, полтора от силы. Как только освобожусь, приеду.
 Молчание на другом конце провода говорило, что его слова не вызвали восторга.
 — Холленд, час-другой погоды  не делают.  А мои дела не терпят отлагательства. Выбора у меня нет. — Шуресс закусил губу, но слова все равно сорвались с языка: — Кажется, я вышел на то, что может помочь тебе.
 —  Фрэнк, объясни! 
 — Объяснять нечего — пока что. Но чем раньше я уйду, тем скорее мы сможем заняться тем, что ты обнаружила, и решить, как вести себя дальше. Я приеду, Холленд. Я люблю тебя.
 — Побыстрее, Фрэнк, — прошептала она. — Пожалуйста.

 12

 Посторонним старая библиотека сената казалась лабиринтом узких длинных коридоров с множеством зигзагов, тупиков и поворотов, где легко было запутаться. Фрэнк Шуресс осуществлял связь между секретной службой и сенатским Комитетом по разведке, поэтому прекрасно знал здесь все ходы.
 В конце как будто никуда не ведущего коридора была дверь, десятки раз перекрашенная, за которой, казалось, находился чулан уборщицы. Но она была обита листовой сталью и снабжена электронным замком. Шуресс вставил кодовую карточку, набрал нужный номер, и замок с жужжанием открылся.
 По винтовой лестнице Шуресс поднялся этажом выше, в круглую комнату с куполообразным потолком, которую можно было принять за библиотеку какого-то чудака или миниатюрную обсерваторию.
 Она не была ни тем, ни другим. В эту комнату, изыск архитектора, получившую название «Тауэр», являлись в течение последних пятидесяти лет наиболее значительные шпионы и перебежчики, здесь они сообщали добытую информацию избранным представителям, работающим рука об руку с разведслужбами страны.
 Шуресс окинул взглядом старые, но удобные диваны, столы с подпалинами от сигарет и единственный большой стол, на котором стояли компьютер и несколько телефонных аппаратов. Здесь он всегда нервничал. Каким бы чистым ни был воздух, Фрэнку всякий раз чудился запах боязни, подозрительности, предательства.
 — Добрый день, Фрэнк.
 Это произнес Джеймс Крофт, влиятельный член сенатского Комитета по разведке. Как и Шуресс, он был подтянутым, жилистым, словно боксер-легковес. Фрэнк полагал, что в юности Крофт умел работать кулаками. Лицо сенатора было на редкость неприятным, и Шуресс невольно задумывался, какие жестокости выпали в прошлом на его долю.
 — Спасибо, что сразу согласились принять меня, сенатор, — сказал молодой агент, снимая куртку.
 Крофт махнул тщательно наманикюренной рукой:
 — Как долго мы уже сотрудничаем, Фрэнк?
 Три года? Больше? Я считаю, из нас получились хорошие напарники.
 Шурессу приятно было это слышать. Крофт всегда относился к нему дружелюбно. Внимательно слушал, задавал дельные вопросы, вступался за секретную службу, когда находил, что это справедливо, а не политически выгодно.
 — Ну так что у тебя? — спросил Крофт. Голос его звучал беззаботно, но в глазах светился жгучий интерес.
 Шуресс сделал глубокий вдох:
 — Сенатор, вы знакомы с ирландцем по фамилии Кокран?
 — С Робертом Кокраном? Разумеется. У британцев он бельмо на глазу, но мы с ним ладим.
 Изуродованные губы Крофта скривились в единственной разновидности улыбки, на какую он был способен.
 — Фрэнк, теперь я слушаю тебя с полным вниманием.
 Шуресс заговорил:
 — Насколько я понял, Кокран шесть дней назад звонил вам из Ирландии.
 Глаза Крофта сузились.
 — У тебя очень точные сведения, Фрэнк. Да, звонил.
 — Тогда он сказал вам, что, по его мнению, эти двое террористов, Макналти, не представляли угрозы никому в Соединенных Штатах, включая Чарльза Уэстборна?
 Крофт слегка подался вперед:
 — Мы вступаем в запретную зону, Фрэнк. Подробности того разговора огласке не подлежат. Однако могу сказать вот что: разведка сообщила, что некоторые террористические группы весьма интересовались местонахождением и планами передвижений нескольких высокопоставленных лиц, в том числе и двух сенаторов.
 — Одним из которых был Уэстборн?
 — Да. Из сообщений, которые мы получали, следовало, что определенные силы в ИРА были недовольны попытками Уэстборна ужесточить наши банковские законы, что прижало бы американских жертвователей их делу. Меня это обеспокоило, и я связался с Кокраном. Он утверждал, что подобные акции даже не обсуждались, тем более не планировались.
 — Вы ему поверили?
 — Не имел причин не верить. Кокран не так глуп, чтобы пытаться обмануть меня.
 — Вы  до сих пор  верите этому, сенатор, хотя на месте убийства обнаружен отпечаток ладони одного из Макналти?
 Крофт достал пачку сигарет и протянул Шурессу, но тот отказался. Закурил сам.
 — У тебя все? Я не могу представить, что Кокран стал бы обманывать меня или вводить в заблуждение. И все же, боюсь, зря поверил ему...
 — Нет, сенатор, не зря.
 Крофт задумчиво посмотрел на собеседника:
 — Почему, Фрэнк?
 — Потому что я видел свидетельство, о котором Кокран, возможно, упоминал.
 — Не может быть! — прошептал Крофт.
 Шуресс понимал, что у него осталась последняя возможность хоть отчасти оправдать доверие Джонсона. Можно было сказать Крофту только самое главное — о фотографиях и некоторых деталях, касающихся Макналти. Однако начав, Фрэнк не смог остановиться. Он нуждался в помощи Крофта, и каждая подробность являлась платой за нее.
 Крофт слушал, не перебивая. Пока Шуресс говорил, он выкурил еще одну сигарету.
 — Просто не верится, — пробормотал сенатор. — Кокран прилетает с фотографиями, делится информацией... Говоришь, Джонсон поверил ему?
 — Не поверить было трудно, сенатор.
 Крофт поднялся и стал мерно расхаживать по окружности небольшого зала.
 — Ты сознаешь, что говоришь, Фрэнк? — спросил он, не поворачиваясь лицом к собеседнику.
 Шуресс кивнул и поднял взгляд:
 — Да, сенатор. Кто-то имел наглость — не говоря уж о времени и средствах —  сфабриковать  улики против двух террористов. На след настоящих убийц мы еще не вышли. — Он помолчал. — Вот почему я приехал к вам, сенатор. Кокран сказал, вы знали, что Макналти не представляли собой опасности. И в довершение всего снабдил нас доказательством. Сенатор, мы охотились не за теми людьми.
 — Фрэнк, кто еще знает о Кокране?
 — Только Арлисс Джонсон.
 Крофт взялся за углы стола:
 — Хорошо. Постараюсь выяснить — предельно осторожно, — кто вводит нас в заблуждение и почему.
 — Сенатор, возможно, тут я смогу быть вам полезен.
 — Слушаю тебя, Фрэнк.
 Шуресс заколебался. Он так спешил, когда позвонила Холленд, что едва слушал, стараясь успокоить ее и ободрить.
 — Подробности обрывочны, сенатор, — сказал Фрэнк и затем передал содержание разговора с Холленд. — Агент Тайло сказала, что на дискете документация о медицинских экспериментах на людях, которые вел Пентагон, со ссылками на сенатора Болдуина, — завершил Шуресс. — Похоже, Уэстборн собрал улики, способные погубить немало карьер и репутаций.
 Крофт потряс головой:
 — Ты понимаешь, как дико это звучит?
 — Тайло не стала бы поднимать ложную тревогу, сенатор, — твердо ответил Шуресс. — Нет оснований полагать, будто она что-то выдумала. Я ей верю.
 — И что собираешься предпринять, Фрэнк?
 — Если материалы на дискете столь компрометирующие, как утверждает Тайло, то, возможно, мы обнаружим  мотив  убийства. А там выйдем и на убийц.
 Крофт задумался:
 — Дискета у нее?
 — Да. Тайло отстранили от работы до окончания расследования. Она сейчас дома, ждет моего приезда.
 Крофт немного помолчал.
 — Встретимся у меня в кабинете, — произнес он наконец. — Потом совершим небольшую поездку.
 — То есть?
 — Посмотрим, что покажет нам агент Тайло. Судя по тому, что содержание дискеты привело ее в ужас, она заслуживает нашего внимания. Согласен?
 Шуресс покинул «Тауэр». Крофт немного подождал, потом вышел в коридор и, миновав две двери, вошел в третью.
 Трое находившихся там Кардиналов сидели на возвышении за столом в форме подковы. Внизу стояли два стола и несколько стульев, будто в зале суда. Дальше три ряда скамеек. В этой комнате более двадцати лет назад высокопоставленные уотергейтские заговорщики давали показания, пытаясь спасти свою шкуру. На тех секретных заседаниях председательствовали двое из присутствующих здесь Кардиналов.
 Крофт убедился, что дверь за ним заперта. По застывшим выражениям лиц он убедился, что с помощью чувствительных микрофонов, спрятанных в «Тауэрс», Кардиналы слышали каждое слово Шуресса. Тем лучше. Это сбережет время.
 — Джимми, похоже, эта девчонка из секретной службы устроила нам кучу неприятностей, — сказал Хьюберт Болдуин с сильным теннессийским акцентом.
 Рослый, грузный человек с будто высеченным из камня лицом, Болдуин представлял собой живую сенатскую легенду. Ему исполнилось семьдесят два, он ходил, опираясь на трость с серебряным набалдашником, любил хорошее виски и сигары, жил с третьей женой, на сорок лет моложе его. Безжалостный, когда дело доходило до политических стычек, и с виду несокрушимый, он погубил немало политиков и мог погубить еще многих.
 — Похоже, что так, — уважительно ответил Крофт. Из осторожности он не хотел подчеркивать, что Шуресс упоминал его фамилию, притом в убийственном контексте.
 — Кажется, дело принимает дурной оборот, — заметил Пол Робертсон. — Интересно, Хьюберт, почему всплыла  твоя  фамилия. Может, просветишь нас относительно тех «медицинских экспериментов»?
 Самый младший из троих, еще не достигший пятидесяти, смазливый, как герой мыльной оперы, Робертсон унаследовал отцовское место сенатора от Флориды. Закулисные политиканы завершили его образование. Никто не умел лучше его организовать кампанию по сбору средств на все, что угодно, или привлечь на свою сторону избирателей-пенсионеров. Но Робертсон обладал не только привлекательной внешностью. Те, кто обманывал его или сердил, быстро узнавали, до какой степени он злопамятен и опасен.
 — Старая история! — резко ответил Болдуин. — Было и быльем поросло.
 — Не будем позволять себе лишнего, Пол, — предложила Барбара Зентнер, увидев скептическое выражение его лица.
 На ней был костюм из зеленого шелка, подчеркивающий желто-рыжий цвет ее кудрей. Крофта поражало, как можно при таком блестящем уме обладать столь вульгарным вкусом. Однако Зентнер постоянно выслушивала комплименты своей внешности и умению одеваться. Старший сенатор от Калифорнии, чьей политической изворотливости воздавали должное, терпеть не могла конструктивной критики.
 — Согласна, мы столкнулись с неожиданностью, — продолжала она. — Но меры предосторожности принять можно.
 Она устремила взгляд своих блестящих глаз хищницы на Крофта.
 — Джеймс, я права?
 Крофт был одарен быстрым, ясным умом, действующим не хуже компьютера. Еще выслушивая Фрэнка, он строил планы, взвешивал всевозможные «за» и «против».
 — Права, Барбара.
 — Тогда поделись, пожалуйста, соображениями.
 — Судя по тому, что говорил нам Шуресс, Уэстборн создал эту ситуацию неумышленно, — сказал Крофт. — Однако мы знаем самое главное — у кого дискета.
 —  Одна  из дискет, — перебил его Робертсон. — Где-то спрятана еще одна. И, судя по тому, что ты сообщил нам, в кабинете Уэстборна ее не нашли.
 — Верно, но с нею придется подождать, — сдержанно ответил Крофт. — Сейчас наша главная забота — агент Тайло.
 — Новенькая, — громыхнул Болдуин.
 — Да. Но тем проще будет забрать у нее дискету.
 Подагрические пальцы Болдуина сплелись на серебряном набалдашнике трости.
 — Шуресс говорил, ее отстранили от работы. Это правда?
 — Да. И очень кстати. Молодая женщина совершила ужасную ошибку, стоившую жизни человеку, которого она должна была охранять. И просто раздавлена этим. Секретная служба вместо того, чтобы заступиться, избавляется от нее. Карьере конец. С такой репутацией она может считать за счастье, если ее возьмут патрулировать аллею в парке. Отсюда отчаяние, безнадежность. Прямой путь к самоубийству...
 — А семья? — небрежно спросил Роберт-сон. — Родные, которых волнует, что с ней станется?
 — Нет никого, — ответил Крофт.
 — Любовник?
 Крофт улыбнулся:
 — Легкая ирония жизни. Шуресс.
 Он умолк, думая, сколько времени им потребуется, чтобы осмыслить этот факт и сделать вывод.
 — Шуресса тоже надо убрать, — сказала наконец Зентнер. — Раз он знает кое-что о содержании дискеты, то так этого не оставит — после того, что произойдет с его любовницей.
 — Шуресс не новичок, — напомнил Болдуин. — Сработать надо аккуратно. И концы в воду.
 — В обоих случаях, — непререкаемым тоном произнесла Зентнер.
 Крофт не вмешивался в разговор. Он уже принял решение.
 — Тебя что-то беспокоит, а, Джимми? — негромко спросил Болдуин.
 — Осмелюсь сказать — то же, что и тебя, Хьюберт.
 — Не позволяй себе лишнего, Джимми, — вспылил старый сенатор. — Ты меня знаешь.
 Крофт почувствовал себя отшлепанным мальчишкой.
 — Хьюберт, я просто имел в виду, что выбор возможностей у нас ограничен, а действовать надо быстро.
 Пол Робертсон понял, что Болдуин ищет ссоры. В последнее время теннессиец все чаще становился старчески капризным, брюзгливым, упрямым. Времени успокаивать его сейчас не было.
 — Джеймс прав, Хьюберт, — сказал Робертсон. И обратился к Крофту: — Продолжай.
 — Похоже, Тайло просмотрела только часть дискеты. Но с тех пор прошло несколько часов. Наверное, теперь уже добралась до конца. Поскольку мы не знаем, что там за материалы, можно предположить, что упоминается не только Хьюберт.
 Крофт умолк, чтобы все смогли лучше осмыслить сказанное. Он был доволен тем, как ссутулился Болдуин, утратив свою патрицианскую чопорность. Робертсон и Зентнер были обеспокоены не меньше, но им удавалось скрывать страх. Крофт понял, что ощущение меча, занесенного над их головами, для всех Кардиналов внове.
 — Где сейчас Шуресс? — спросил Робертсон.
 — Дожидается в моем кабинете, — ответил Крофт. — Я сказал ему, что мы вместе поедем к Тайло, посмотрим, чем она располагает. Перед этим я свяжусь...
 — Подробности нам сейчас не нужны, — спокойно произнес Робертсон.
 Он взглянул на остальных, те слегка кивнули.
 — Незачем объяснять тебе, как осложнилось положение, — продолжал Робертсон. — У нас есть уверенность, что ты его исправишь. Позаботься только, чтобы твой стрелок не оплошал.
 Крофт чуть не рассмеялся над этой грубой попыткой бравады. Но ответил сдержанно:
 — Об этом можете не беспокоиться.


* * *

 — Ненавижу этого уродца! — Болдуин злобно посмотрел на дверь, за которой скрылся Крофт.
  «Он тебя, несомненно, тоже»,  — подумал Робертсон. Вслух же сказал:
 — Джимми позаботится, Хьюберт, чтобы дело было сделано. Этот человек хочет угодить нам таким образом. Вот и все, что должно иметь для тебя значение. И для нас с Барбарой.
 — Без Крофта ничего бы с места не сдвинулось, — добавила Зентнер, потом пояснила: — И Уэстборн с его стремлением попасть в Белый дом до сих пор держал бы нас за горло.
 Она помолчала.
 — Мы все были в руках Уэстборна, Хьюберт. Спасения от его шантажа не было. Однако поддержи мы его выдвижение — без чего ему было не обойтись, — потом он уничтожил бы нас политическими методами.
 Болдуин подался вперед и сплюнул в медную плевательницу — это было неохотным признанием того, что Зентнер права.
 За долгую блестящую карьеру места в сенате принесли Кардиналам немалые доходы — миллионы долларов. Уэстборн представлял собой угрозу их выгодным отношениям с теми, чьи интересы они защищали в парламенте. Налоги на табак, которые он предлагал ввести, вызвали бы потрясение в родном штате Болдуина и на всем Юге. Зентнер вместе со всей экономикой Калифорнии понесла бы урон, осуществись его намерение ликвидировать военные базы. Робертсон лишился бы поддержки сахарозаводчиков Флориды, если в Уэстборн отменил квоту на импорт.
 Кардиналы руководствовались самым сильным инстинктом — самосохранения. И политические боги пошли им навстречу, послали Джеймса Крофта быть орудием их воли. Болдуин знал, что дареному коню в зубы не смотрят, однако не мог сдержать отвращения.
 — Похоже, Крофт зазнается, — упрямо пробурчал он. — Начинает считать себя одним из нас...
 — И не надо развеивать его иллюзий, — сурово произнес Робертсон. — Что нам до них? Ты, кажется, забываешь, Хьюберт, что Тайло и Шуресс живы, так что мы в его руках. Пока ситуация не изменится, будем обращаться с ним, как со старым другом.
 Болдуин свирепо глянул на него. Барбара Зентнер встала между ними. Ее толстые красные губы вызывали у Болдуина отвращение.
 — Помнишь, Хьюберт, ты говорил — концы в воду? — сказала она, безуспешно пытаясь смягчить свой резкий голос. — Так вот, поскольку частностями занимается Джимми, мы остаемся полностью в стороне от того, что должно произойти. Этот человек — наша живая гарантия. Вот  и все,  что он для нас представляет.

 13

 Фрэнк Шуресс провел в приемной Крофта двадцать минут, прежде чем секретарша разрешила ему войти. Сенатор разговаривал по телефону.
 — Ко мне вошел человек, — торопливо произнес он. — Подожди немного.
 И обратил взгляд на Шуресса:
 — Это дело не терпит отлагательства. Мне нужно по крайней мере пятнадцать минут. Может, поедешь к Тайло, а я появлюсь попозже?
 — Отлично, — ответил Фрэнк.
 По пути к Дирксен-билдинг Шуресс забежал к себе в кабинет, позвонил Холленд, торопливо объяснил, что приедет не один. Ответ ее прозвучал вяло, холодно, облегчение казалось вымученным. Фрэнк был рад, что дожидаться Крофта не нужно.
 — Пятнадцать минут, — пообещал Крофт, тыча пальцем в мигающий огонек на корпусе телефона.
 Он проводил Шуресса взглядом и, когда дверь за ним закрылась, заговорил.
 — Едет, — негромко произнес сенатор. -Разделайся с ним поаккуратнее.


* * *

 Пастор в «Четырех временах года» положил трубку. Он был одет в коричневые шерстяные брюки, шоколадного цвета свитер с высоким воротником и итальянские ботинки ручной работы. Рядом лежала теплая шерстяная куртка. Такая одежда не могла никому запомниться.
 Раскрыв путеводитель по Вашингтону, Пастор внимательно изучил лабиринт джорджтаунских улиц. К нужному месту из центра города вели две магистрали. Зная, откуда поедет Шуресс, Пастор понял, по какой.
 То, что на джорджтаунских улицах движение в основном одностороннее, было ему на руку. Количество подъездов к дому Тайло оказалось невелико.
 Спустившись, Пастор велел швейцару поймать такси. Через пару минут он ехал по Н-стрит, некогда богемной улице Джорджтауна. Высокие цены на землю вытеснили оттуда кофейни и лавки одежды для хиппи. Теперь там находились роскошные рестораны европейского типа, фирменные магазины мод и деликатесов.
 Пастор вылез из такси у кирпичного дома, в котором находилась итальянская траттория, огляделся. Остался доволен. Людей было достаточно, чтобы оставаться среди них неприметным, но не так много, чтобы они могли помешать. Движение транспорта было размеренным, в конце квартала находился переход, который мог пригодиться. Пастор пошел к перекрестку в том же темпе, что и прохожие.
 Купил у лоточника теплую булочку, посыпанную шоколадной крошкой, и стал дожидаться на углу.


* * *

 Шурессу по должности полагалось знать кратчайшие маршруты между двумя любыми точками города. К дому Холленд он всегда ездил по Чарльз-стрит.
 Ведя машину, Фрэнк испытывал какое-то смутное беспокойство. Появилось это чувство, едва он вышел из кабинета Крофта, и не давало покоя, словно заноза. Он не мог понять, в чем дело, пока не стал приближаться к нужному повороту.
  Как может Крофт приехать к Холленд, если не спросил адреса? 
 В машине Фрэнка был телефон. Он стал набирать номер и вдруг услышал оклик. На перекрестке стоял мужчина в шерстяной спортивной куртке, он просил его остановиться, поднимая что-то похожее на маленький бумажник. Шуресс свернул к тротуару. Мужчина находился в двадцати футах, в руке он держал удостоверение. С этого расстояния Фрэнк разглядел синие буквы: ФБР.
 Шуресс среагировал совершенно естественным образом. Сомневаться в удостоверении или его обладателе у него не было причин. Он сразу счел, что агент нуждается в помощи. Лицо этого человека было спокойным, но глаза бегали, высматривая что-то или кого-то.
 Остановив машину, Шуресс приоткрыл дверцу. Агент находился менее чем в пяти футах, по-прежнему наблюдая за движением на тротуаре. Прохожие с любопытством поглядывали на него и ускоряли шаг.
 — Что случилось? — спросил Фрэнк, высунувшись наполовину.
 Пастор стоял вполоборота к нему. Шуресс поставил обе ноги на тротуар. Рука его потянулась за полу куртки.
 — Слава Богу, что я увидел вас, — сказал Пастор. — Там какой-то человек с винтовкой...
 Не договорив, он повернулся лицом к Фрэнку. Хлопок пистолета с глушителем утонул в шуме машин. Направленная умелой рукой пуля двадцать второго калибра, пройдя через печень и желудок Шуресса, вышла слева сквозь грудную клетку, как Пастор и рассчитывал.
 Рука Фрэнка так и не дотянулась до пистолета. Боль была такая, словно через его внутренности протягивали проволоку.
 — Черт возьми, Фрэнк. Только четыре часа, а ты уже наклюкался. Подвинься, нельзя вести машину в таком виде.
 Шуресс ощутил, как сильные руки приподняли его и пересадили на пассажирское сиденье. Пастор сел за руль и захлопнул дверцу. Сквозь ветровое стекло Шуресс видел, как мимо идут люди, совершенно не догадываясь о происходящем.
 Правя одной рукой, Пастор повел машину, резко свернул, отчего Шуресс сильно ударился о дверцу. Преодолевая боль, он потянулся к ручке.
 — Извини, Фрэнк. Так не пойдет.
 Держа руку на сиденье, Пастор чуть приподнял ствол и снова выстрелил, ранив Шуресса пониже плеча. Вскрик прозвучал бульканьем в горле Фрэнка. Он почувствовал себя очень легким и решил, что надо держаться за что-то, иначе улетит. Запоздалая мысль овладела всем его существом.
  Откуда он знает мое имя? 
  * * * 
 Холленд раздернула кружевные занавеси на узких, высоких окнах, выходящих на передний газон. Прошло уже почти сорок минут с тех пор, как Фрэнк позвонил, сказал, что приедет с Крофтом. Но их все еще не было.
 Холленд удивило, что Крофт собирается приехать. Фрэнк добавил только, что тревожиться не нужно. Крофт «очень интересуется» тем, что с нею происходит. Фрэнк уже имел дела с Крофтом. Ему можно доверять.
 После этого Фрэнк сразу положил трубку. Потом, размышляя, она вспомнила, что в тот вечер в Дубках Крофт вместе с другими выходил из библиотеки Уэстборна. Холленд почти ничего не знала о сенаторе, кроме того, что он и его иллинойсская организация явились решающим фактором в победе президента на выборах. Крофт слыл тяжелым человеком. Но Фрэнк за него ручался, к тому же эта фамилия не упоминалась в дневнике Уэстборна.
 С радиотелефоном в руке Холленд расхаживала по гостиной перед высокими, до потолка, книжными шкафами. На глаза ей попался том греческих трагедий, и она уловила в этом какую-то иронию. Тысячи лет прошли с тех пор, когда жизни смертных и богов неразрывно переплетались. Однако люди мало чему научились за это время и, казалось, обречены были повторять древние ошибки. Холленд подумала, что совершила ужасный мистический грех: обрела знание, которое не может ни применить, ни вернуть. Ее искушал самый сильный из инстинктов — любопытство, и она уступила искушению.
 Она не прочла надписи на каменной скрижали, не открыла запретного ящика. Бременем на ее душу легли тайны крохотной дискеты. Холленд знала, что комментарии, которые она слышала, и документы, которые видела, являлись правдой о Чарльзе Уэстборне, о некоторых самых могущественных людях страны. Побуждаемая отчаянной потребностью знать, она просмотрела всю дискету. Теперь уже ничто не могло быть прежним. Потому что эти откровения ужаснули и разгневали ее. Потому что она чувствовала себя обманутой, преданной теми, кто клялся оправдать народное доверие.
 Но ужас на этом не кончался. Ко всему, что она узнала, добавилось еще одно: в конце записи Уэстборн сказал, что есть вторая часть дневника... где-то.
  И они, кто бы то ни был, будут искать ту, что у меня... 
 Холленд поняла, почему убили Уэстборна. И осознала, что имя его врагам — легион. Как распознать человека, руки которого уже в крови?
 Холленд чуть не подпрыгнула, когда телефон в ее руке зазвонил.
 — Агент Тайло? Говорит сенатор Крофт.
 — Все в порядке, сенатор? — встревоженно спросила Холленд.
 — Конечно, мисс Тайло. Просто хочу сообщить, что мы с Фрэнком задерживаемся.
 Холленд прикрыла глаза, пытаясь замедлить сердцебиение.
 — Мисс Тайло? Алло?
 — Прошу прощения, сенатор.
 — Я звоню из машины. Будем у вас через пять минут.
 Голос Крофта звучал ободряюще.
 В трубке послышался треск, связь прекратилась.
  Отлично. Они почти здесь. Еще несколько минут. 
  * * * 
 Пастор находился в двух минутах езды от дома Холленд, когда в машине зазвонил телефон. Он взял трубку, зная, что звонит Крофт, назвался и стал слушать. Сенатор говорил всего несколько секунд. Пастор свернул в боковую улочку и принялся объезжать квартал. Холленд находилась на месте, и он не хотел встревожить ее, появившись слишком рано.


* * *

 Холленд услышала хруст шин на подъездной аллее. Увидела в окно синюю машину.
  Фрэнк. Слава Богу. 
 Раздался стук в дверь.
 На парадной двери было маленькое окошко с витражом, на котором красовалось изображение подсолнуха. За желтыми, коричневыми, черными пятнами она видела лишь силуэт. Холленд отодвинула засов, отперла нижний замок, и, когда стала открывать дверь, та ударила ее, твердое дерево вдавилось ей в бок, край рассек лоб и щеку. Холленд показалось, что ее кто-то сильно толкнул; она пошатнулась, потом подкосились ноги.
 Пастор вошел и направил пистолет на Холленд, мешком лежавшую у его ног. Прижав дуло к ее виску, пощупал пульс. Жива; в полубессознательном состоянии. Повернув голову, осмотрел комнату. Никого.
 Встав на колено, Пастор взял вялую руку Холленд и плотно обвил ее пальцы вокруг рукоятки и спускового крючка своего пистолета. Перчатки из латекса позволяли ему пользоваться оружием, не стирая отпечатков.
 Потом он схватил Холленд за шиворот и потащил по гладким половицам в глубь дома. Заглянул в кабинет и, увидя дискету на красной резиновой подушечке, улыбнулся.


* * *

 Фрэнк Шуресс ничего не чувствовал ниже пояса, однако шевелить ногами мог. Грудь ужасно жгло, из уголка рта капало что-то теплое. Но разум его был совершенно ясен. Он помнил, как тот человек сразил его, как небрежно нанес вторую рану. Узнал за стеклом кабины дом Холленд. Убийцы в машине не было.
 Когда Шуресс зашевелился, с его губ сорвался стон.


* * *

 — Отвернитесь.
 Холленд сидела, привалясь спиной к письменному столу. В голове у нее стучало, перед глазами плясали черные точки. Но она не могла оторвать взгляд от стоящего в нескольких футах человека. Одна рука его была опущена, ствол пистолета был направлен ей в шею.
 — Кто вы? — хрипло спросила она.
 — Тебя это не должно беспокоить.
 Голос был мягким, почти нежным.
 — Что вам нужно? — спросила Холленд, стараясь говорить твердо.
 Как ее учили, она перестала думать о том, где Фрэнк с Крофтом и что могло с ними случиться. Вместо этого сосредоточилась на пистолете.
 Пастор показал ей дискету:
 — То, что нужно, я уже взял. — Сунул ее в карман. — И, боюсь, сделать мне остается только одно. Незачем тебе смотреть на смерть, малышка. Отвернись, подумай о любовнике или вспомни что-нибудь прекрасное. Обещаю, больно не будет.
 Холленд едва не повиновалась этому гипнотическому голосу. Потом сильно затрясла головой, и боль вернула ее к действительности.
 — Совершенно не обязательно... — заговорила она.
 Пастор прижал палец к губам. Сделал шаг вперед и чуть приподнял ствол пистолета.
 — Ладно же. Получай!
 Угроза поразила его, будто брошенный камень. Пастор отшатнулся, тело его напряглось, и Холленд нанесла ему удар ногами чуть повыше лодыжек. Отчаяние придало ей сил. Пастор потерял равновесие и упал на полированный пол.
 Упав, он зарычал и быстро потянулся к Холленд. Схватил ее за лодыжку и стал подниматься на колени, ствол пистолета смотрел ей в затылок.
 Выстрел, прогремевший в маленькой комнате, раздался не из пистолета Пастора. Холленд подняла взгляд и увидела Фрэнка Шуресса, державшегося за дверной косяк, одежда его была окровавлена, табельный пистолет болтался в руке. Нанесла еще удар ногой, высвободилась и бросилась к нему.
 Пастор даже не подумал уклоняться. Увидев, что Шуресс силится поднять руку, дважды нажал на спуск. На лбу агента появилось два красных пятна.
 Пастор поднялся на ноги. Он слышал, как Холленд бежит куда-то вглубь дома. Искушение погнаться за ней, учинить расправу было почти неодолимым. Но он знал, что делать этого нельзя.
 Убедившись, что дискета лежит в кармане, Пастор осторожно пошел по коридору. Бросил свой пистолет на кушетку и выскользнул через парадную дверь. А когда уже вывел машину задним ходом на улицу, услышал вой сирен.


* * *

 Холленд прижалась к холодильнику, держа пистолет наготове. Услышала, как открылась и закрылась парадная дверь, как заработал мотор машины. Выглянув из-за края кухонного окна, увидела убийцу за рулем. Бросилась к двери, распахнула ее и присела, вытянув руку с пистолетом. Заднее стекло седана разлетелось вдребезги, но он продолжал удаляться, петляя, пока не скрылся из виду.
 Холленд побежала обратно и опустилась на колени возле Шуресса. Перехватило горло, когда увидела две раны на его лбу, безжизненный взгляд глаз. Потом она завопила.
 В ее отчаяние ворвался вой сирен. Холленд с трудом поднялась и, все еще сжимая в руке пистолет, побежала, шатаясь, к открытой двери. Перед домом, визжа тормозами, остановился какой-то седан, через несколько секунд появился еще один, за ним другой. Холленд отметила, что номерные знаки принадлежат секретной службе. И готова была зарыдать от облегчения, но тут из машин выскочили вооруженные люди и прицелились в нее.
 — Вон она! С пистолетом!
 Первые две пули расщепили древесину возле ее лица. Холленд захлопнула дверь и побежала через гостиную. Позади нее раздался залп, усеявший ковер битым стеклом.
 — Что вы делаете! — закричала Холленд. — Перестаньте!
 Она пробежала через кухню, схватив куртку и сумочку, потом стала возиться с замком на задней двери. Где-то позади звонил телефон, пока не включился автоответчик. Снаружи от холода у нее захватило дыхание. Холленд, шатаясь, побежала по забетонированному дворику. Голоса были совсем близко, за углом дома.
 Замок на калитке заржавел. Холленд отступила на шаг и сбила его выстрелом. На секунду воцарилась тишина, потом стрельба началась снова, уже гораздо ближе. Холленд последний раз оглянулась, затем пинком распахнула калитку. Она раскачивалась, косо вися на скрипучих петлях, и это являлось единственным свидетельством того, что Холленд вообще была там.




 Часть вторая



 14

 Такси с включенным мотором стояло перед «Хикори Дикори Док», полупансионом, выстроенным по образцу викторианского особняка. Он находился перед парком на Вольта-плейс.
 Холленд быстро бежала легкой поступью марафонца. Теперь она заставила себя перейти на бег трусцой. Женщина, бегущая подняв голову и не глядя по сторонам, представляла в этом районе обычное зрелище, но тротуары в час пик заполнялись пешеходами, а ей не хотелось обращать на себя внимание.
 Пока она топталась на углу, дожидаясь переключения светофора, взгляд ее был прикован к старому желтому такси на другой стороне улицы. Водитель был очень рослым негром, нигерийцем или сенегальцем, кожа его блестела, словно намасленный орех. Выставив сумки из раскрытого багажника, он ждал, пока пассажир отсчитает ему чаевые. На ступенях пансиона дрожала молодая женщина в цветастом весеннем платье, поглядывая в путеводитель, потом с сомнением — на уготованное ей пристанище.
 Вспыхнул зеленый свет, и Холленд помчалась со всех ног, чтобы опередить поглядывающего на такси ученого мужа. Обежала машину спереди и юркнула на заднее сиденье. В машине приятно пахло мускатным орехом и каким-то благовонием.
 — Я кончил работу! Кончил!
 Водитель отмахивался от нее рукой, протягивая другую за платой. Потом Холленд почувствовала, как машина качнулась, когда закрылся багажник. Таксист сел за руль, показывая Холленд движением пальцев, чтобы она убиралась.
 — Вудли-парк. Знаете, где это?
 — Кончил работу!
 Холленд подалась вперед и сунула ему в руку деньги:
 — Вудли-парк.
 Водитель передернулся от ее голоса. Поглядел на пятидесятидолларовую купюру и на незнакомом Холленд языке заговорил с приклеенными на приборную доску фигурками и талисманами.


* * *

 Холленд знала, что в конце концов они отыщут водителя. Будут допрашивать, пока он не опишет сумасшедшую, севшую в его такси перед «Хикори Дикори Док», и не скажет, где высадил ее.
 Кто  они? 
 На бегу Холленд не оглядывалась, пытаясь уловить слухом, далеко ли преследователи. Она до сих пор напряженно вслушивалась, выделяя уличные звуки, гудки пожарных машин, жалобные завывания «скорой помощи», ждала, что вот-вот раздадутся полицейские сирены. Их пока не было слышно. Каждый щелчок счетчика прибавлял крупицу облегчения в песочные часы ее надежды.
  Кто  они?
 Номерные знаки машин перед ее домом принадлежали секретной службе. Те, кто стрелял в нее, явно были агентами.
  Может, они примчались по сигналу бедствия, который сумел подать Фрэнк? Сообщил как-то в управление, что ранен и теперь нападавший угрожает другому агенту? 
 Холленд содрогнулась, вспомнив Шуресса у себя на руках, взгляд его мертвых глаз, две пулевые раны во лбу. На бегу она сумела забыть о нем; теперь вновь словно ощутила пальцами его мягкие волосы...
  «Вон она! С пистолетом!» 
 Это воспоминание потрясло Холленд. Агенты приехали  не потому,  что Шуресс позвал на помощь,  не потому,  что знали о грозящей ей опасности. Им нужен был не убийца. Была нужна она, только она...
 Костяшки ее руки на поручне побелели, когда такси, не сбавляя скорости, круто свернуло на Рок-Крик-драйв. Они миновали Дамбартон-Окс и ехали в восточную сторону, впереди виднелся Рок-Крик-парк. Разглядывать поток машин Холленд не трудилась. Если бы преследователи знали, что она в такси, то прижали бы его к тротуару.
  Меня преследуют свои. Хотят ликвидировать... 
 Вопросы «Почему?», «За что?» и  «Господи, неужто это случилось со мной?»  могли окончательно лишить ее самообладания.
  Тебе пока что мало известно. Но, может, скоро узнаешь побольше. 
 Подавляя беспорядочный вихрь мыслей, Холленд сосредоточилась на образе убийцы. Это могло пригодиться потом.
 Лет тридцать пять — сорок. Худощавый, но очень сильный, черные глаза на загорелом лице — прямо-таки натурщик для фотографий на яхте в Карибском море или на фоне белых утесов в Эгейском. Голос — произношение американское, — едва не склонивший ее вкусить смерти, принадлежал профессионалу, рука которого твердо держит пистолет. Он всадил две пули человеку в лоб, почти не целясь. Хорошо тренированный, абсолютно уверенный.
  Только ли в своих способностях? 
 Обращало на себя внимание не только отсутствие страха. Убийца говорил так, словно времени ему девать было некуда. Словно он не мог совершить ошибки, и поэтому ей следовало отвернуться от пистолета, думать о любовнике или вспоминать что-нибудь прекрасное... Казалось, его оберегает некий волшебный талисман, который всегда защитит, не даст никому с ним совладать.
  Защитит... 
 Кто ты? Откуда взялся? Нет, думай о другом. Я знаю, что ты явился за дискетой. Ты улыбнулся, сказал, что взял то, что нужно, затем сунул дискету в карман.  Значит, тем вечером в Дубках был ты. Еще несколько шагов, и я бы увидела тебя... на долю секунды перед тем, как ты бы меня застрелил. 
 Ты убил Уэстборна. Но сначала пытал. Зачем? Из-за дискеты, не так ли? А у сенатора ее не было. То есть не было той, что нужна тебе.
  За которой тебя послали. 
 Ты знал расстановку охраны, ведь так? И все прочее, что тебе было необходимо. Например, об утином домике. Там было холодно, неудобно, но тебя это не смущало. Ты находился в безопасности. Тебя не могли обнаружить даже собаки. А ты знал, что они там будут.
 Ты открыл отмычкой замок на задней двери, потому что у тебя был такой план. Ты услышал, как Флеминг пустил камешек по воде, как откликнулась на это охрана. И понял, что путь к коттеджу свободен.
 Ты знал, что там будет любовница Уэстборна. У тебя был расчет — устрашить его, чтобы сенатор отдал то, что тебе было нужно, пока ты не распотрошил его, будто куклу...
 Такси ехало по Коннектикут-авеню, вблизи от Вудли-роуд. Справа, на другой стороне улицы, находился вход в зверинец, но Холленд туда не смотрела.
 — Остановите.
 Она распахнула дверцу до того, как машина остановилась полностью, и побежала через улицу на желтый свет. Холодный ветер нагонял зловещие тучи. Холленд протиснулась сквозь толпу бездомных и попрошаек, сгрудившихся у вентиляционной решетки перед станцией метро. Приготовленные для оплаты монеты жгли ей руку. Последняя страшная мысль настигла ее, когда она ступила на эскалатор:  Кто послал тебя калечить и убивать? Кто твой защитник? 
  * * * 
 Холленд бросилась к отходящему поезду, протиснулась в закрывающиеся двери. До станции «Фаррагат-Норт» с полдюжины остановок.
 Впервые с тех пор, как выбежала из дома, Холленд почувствовала себя в безопасности. Среди толпы она была неприметна. Преследователи могли догадаться, что она ринется в муравейник метро, но так быстро разослать людей по всем станциям, тем более по отдельным поездам, было немыслимо.
 Доехав до «Фаррагат-Норт», Холленд растворилась в толпе пассажиров, пересаживающихся на южную линию. Через минуту опять оказалась в вагоне. Поездка до станции «Уотерфронт» длилась всего пятнадцать минут.
 Опустив голову, Холленд быстро перешла Мейн-стрит и направилась к парку, вдоль которого проходит Вашингтонский канал. Слева находилась пристань, откуда отправляются суда по реке. Вдали виднелись огни форта Лесли Макнейр, а еще дальше — Баззард-Пойнта, где расквартированы отряды ФБР по освобождению заложников.
 Холленд свернула налево и ускорила шаг. Набережная была совершенно пуста, и сырой ветер пронизывал ее хлопчатобумажную куртку. От холода страх начал усиливаться; усталость нагнетала подозрения — пустые, урезонивала себя Холленд. Она физически ощущала, как перестает владеть собой.
 Огни Мемориального моста Френсиса Кейза тянулись над покрытой рябью водой. В тени его Холленд разглядела пляшущие красный, синий и зеленый огоньки. Услышала чистый звон судового колокола, поскрипывание шпангоутов и натянутых канатов.
 В яхт-клубе «Потомак» было около трехсот стапелей, занятых моторными и парусными яхтами. Клуб представлял собой величественное здание, стоящее на возвышенности в свете прожекторов. До Холленд донеслись звуки оркестровой музыки, хриплый женский смех. Перспектива тепла и покоя оказалась едва преодолимым соблазном.
 Холленд обогнула большую лужайку и направилась к проходной — единственному проему в изгороди из железных прутьев, ограждавшей владения клуба.
 Она догадалась, когда охранник услышал ее шаги. Послышалось жужжание телекамеры с ночным видением. Холленд отвернулась к воде, надеясь, что лицо ее можно будет разглядеть только в профиль, а то и вовсе нет. Уголком глаза она видела, как охранник наблюдает за ней. Он служил не в обычной полиции, а в особом подразделении, охраняющем главные неправительственные здания. Поэтому Холленд надеялась, что присматриваться к ней он сочтет ниже своего достоинства.
 Подходя к воротам, Холленд уже держала в руке пластиковую карточку. Просунула ее в отверстие замка, вспыхнул первый зеленый огонек. Затаив дыхание, она нажала пять цифровых кнопок на панели. Код в интересах безопасности менялся ежемесячно. Холленд не помнила, когда получила этот номер.
 Вспыхнул второй зеленый огонек, ворота с жужжанием открылись. Холленд вошла, закрыла их и зашагала дальше. Оглянувшись, увидела, что охранник смотрит телевизор. Его компьютер должен был зарегистрировать время и фамилию прошедшего на территорию. Но то будет не ее фамилия. Холленд была уверена, что охранник привык видеть приезжающих в одиночку молодых дам. Мужчина мог уже дожидаться или подъехать попозже. Лишь бы женщина имела входную карточку и знала код, остальное охранника не заботило.
 Номера стапелей освещались желтыми фонарями, и Холленд, шагая вдоль них, подошла к сорокавосьмифутовой двухмачтовой яхте, построенной в Финляндии двенадцать лет назад. Холленд плавала на ней летом. Яхта совершала рейсы вдоль побережья от Чесапика до Мейна. Однажды она даже помогала вывести ее в мексиканские воды Карибского моря.
 Холленд ступила на планшир и легко спрыгнула на корму. Склонясь у двери за большим хромированным штурвалом, сунула ключ в замок. Оказавшись в главной каюте, включила генератор, свет и отопление. Потом нырнула в спальню владельца, сбросила туфли и упала на койку.
 Она лежала, свернувшись клубком, не смея сомкнуть глаз, несмотря на усталость. Страх внушала ей не темнота, а то, что мерещилось сквозь нее. Потом Холленд увидела на привинченном к койке ночном столике фотографию: она и Фрэнк, оба загорелые, с выбеленными мексиканским солнцем волосами, сидят на корме, обнявшись. Когда яхта вернулась в Вашингтон, ее владелец дал Холленд входную карточку и код. Холленд и Фрэнк, вынужденные соблюдать некоторую осторожность в отношениях, использовали ее как убежище от пристальных взоров и сплетен. Никто не знал, куда они исчезают по выходным; никто не видел их вместе на людях. Яхта «По направлению к Свану» [3]  была их самой большой тайной.
 Холленд смотрела на фотографию, пока не вспомнила, как в последний раз видела Фрэнка, и потом уже была не в силах ее видеть. Оплакивать его она сейчас не могла, чувство вины парализовало бы ее, дай она ему волю. Холленд взглянула на часы, пошла на нос яхты и мылась, пока не кончилась горячая вода. В ящике под койкой взяла белье, джинсы и свитер.
 Потом достала из шкафчика портативный телевизор, включила. Начинались шестичасовые новости. Хорошенькая негритянка открыла выпуск сообщением о взрыве газа в Нью-Джерси, сровнявшим с землей многоквартирный дом.
  Крофт жив... 
 Ранение или смерть сенатора было бы событием номер один. Холленд изо всех сил старалась не сомневаться в нем, не думать, что могло случиться, почему он не приехал к ней с Фрэнком. Но этот вопрос снова и снова приходил ей в голову.
 Она проанализировала тот последний телефонный разговор. Крофт говорил, что он в машине с Фрэнком, в пяти минутах езды от ее дома. Может, сенатор получил срочный вызов и выбрался из машины за несколько минут до того, как Фрэнк угодил в засаду? Это было единственное логичное объяснение. Должно быть, он велел Фрэнку ехать одному... не догадываясь, что задержка спасет ему жизнь.
  Есть человек, который помнит о моем существовании. Крофт согласился приехать, потому что Фрэнк рассказал ему о дискете. Все, что знал сам... 
 Хрупкая надежда согревала Холленд, пока не кончилась реклама и на экране не появился очередной сюжет. Ее дом, освещенный, будто театральная декорация, фарами полицейских машин, решительного вида люди в форме, тяжело ступающие по газону. Запыхавшаяся молодая журналистка говорила, что при неудачной облаве на фальшивомонетчиков убит агент секретной службы. Затем последовало краткое напоминание о недавней операции в Атланте с намеком на связь между обоими событиями, и женщина-репортер перешла к новой теме. Бесследно исчезла агент Холленд Тайло. Подробностей выяснить не удалось, поэтому репортер высказала необоснованное предположение, что Тайло была тайным осведомителем фальшивомонетчиков и ее разоблачили.
 Холленд не верила своим ушам. Она переключила телевизор на два других канала и обнаружила, что оба передают этот сюжет с тем же комментарием. Когда включала четвертый, что-то привлекло ее внимание, и она вернулась к третьему. Увидела свой дом, уже с другой стороны. Изображение дергалось, словно оператор бежал. Затем появился крупный план — Арлисс Джонсон в профиль, разговаривающий у ее парадной двери с двумя полицейскими.
 Холленд не догадывалась, что затаила дыхание, пока не заболело в груди. Фрагмент с Джонсоном длился не более десяти секунд, но ей показалось, что значительно дольше. Ужасно долго.
 Как мог Джонсон так быстро появиться там? Когда убивают агента, на место происшествия устремляется группа реагирования. Не инспекционный отдел.
  Разве только сотрудники отдела были уже на месте... 
 Мысль эта засела в мозгу, будто рыболовный крючок. Холленд не могла поверить, что Фрэнк в его состоянии стал бы связываться с Джонсоном по радио. Сознавая, что смерть близка, он бы нажал кнопку сигнала тревоги.
 Не получалось и по времени. Холленд прикинула, сколько минут могло пройти между началом стрельбы и приездом Джонсона.  Он бы не успел приехать так быстро...  Значит, в нее стреляли сотрудники инспекционного отдела. Они почему-то среагировали первыми на поданный Фрэнком сигнал бедствия.
 Холленд попыталась извлечь этот засевший крючок. Она сознавала, что находится в глубоком расстройстве, на грани психического срыва, и пыталась привести в порядок свои мысли. Мало ли что могло ей померещиться. Нельзя пренебрегать логикой. Надо обуздать свои бурлящие чувства.
 Все это казалось невероятным — особенно то, что касалось Арлисса Джонсона. Холленд многое знала о нем, о потайных уголках его души. И твердила себе, что, если бы он даже заподозрил наихудший оборот событий, то ни в коем случае не отправил бы людей убрать ее.
 Но ведь ее пытались убить. И разве не Джонсон стоял у двери дома? Холленд хотелось верить, что это ужасное недоразумение. Те люди увидели ее и, поскольку примчались по сигналу тревоги, среагировали слишком остро.
  Но в отделе Арлисса нет людей, допускающих подобные ошибки. Которые появляются через несколько минут после приезда убийцы, через несколько секунд после его бегства. Какая четкость... И не пускаются в погоню. Л пытаются завершить то, что он начал. 
 Холленд уставилась на телефон, стоящий возле пульта спутниковой навигационной системы. Правила требовали, чтобы она позвонила в дежурную часть, представилась, сообщила о своем состоянии и местонахождении, уведомила, нужна ли помощь. Так полагалось по Книге. И Джонсон, вбивавший ей в голову, что исполнение этого требования поможет уцелеть в чрезвычайных обстоятельствах, ждал, что она позвонит. Холленд чувствовала, что где-то за неспокойной рекой, в оглашаемой сиренами ночи, лежащей над городом, он ждет, держа в руке трубку радиотелефона.
 — Простите, Арлисс, не могу, — прошептала она. — Найти меня я вам не позволю.
 У нее мелькнула мысль позвонить сенатору Крофту, но она передумала. Ему — завтра. А сейчас ей нужен человек, который не станет спрашивать, советовать или побуждать к действию. Который любит ее и утешит.
 Холленд позвонила в Нью-Мексико. Какая-то женщина ответила, что доктора Дэниелс в клинике нет, будет через четыре часа.
 — Попросите ее, пожалуйста, позвонить «По направлению к Свану».
 — По направлению к Свану?
 — Она поймет, — любезно ответила Холленд и, чтобы избежать дальнейших вопросов, положила трубку.

 15

 — Не хотелось огорчать тебя этим известием, — сказал Уайетт Смит.
 Директор сидел в своем старом зеленом кресле с высокой спинкой. Арлисс Джонсон заметил, что он слегка ерзает, пытаясь уменьшить боль. И хранил молчание, лелеял его, зная, что лишь оно принесет плоды.
 — Пришло окончательное заключение, — продолжал Смит. — Отпечатками пальцев Тайло усеян весь пистолет, из которого она убила Шуресса. Я разговаривал с Пауэллом. Его эксперты перепроверили трижды.
 — Говоришь, его убила Тайло, — без всякого выражения произнес Джонсон.
 — Я говорю об уликах. Тайло не звонила тебе?
 Было восемь часов. После стрельбы в Холленд прошло три часа.
 — Нет.
 — Представляешь, где она может быть?
 Джонсон покачал головой.
 — Ты, Арлисс, кажется, не удивлен результатами экспертизы.
 — Несуразица, — ответил Джонсон. — Удивлен, конечно. Пауэлл вряд ли ошибается. В данных обстоятельствах он не стал бы этого утверждать без полной уверенности. Но мы с тобой знаем, что есть разные способы оставить отпечатки пальцев на орудии убийства.
 — Так вот что, по-твоему, произошло в доме Тайло? Был кто-то третий?
 — Что там произошло, я не знаю. Пока.
 Смит, хорошо зная Джонсона, не стал настаивать. Решил вернуться к этому вопросу позже.
 — Что скажешь о Шурессе?
 Джонсону как-то не верилось, что человека, который прикрывал его на встрече с Кокраном, нет в живых. Он видел тело, кровь, раны. Но внезапность произошедшего не способствовала анализу; у него в голове не укладывалось, что перспективный агент, которого терзало происходящее с его женщиной, мертв.
 — Я просмотрел досье Шуресса. Ничто не указывает, что он мог встать кому-то поперек дороги.
 — Он охранял дипломатов. Может, подружился с кем-то из наших смуглокожих братьев-революционеров, стал невольным соучастником каких-то дел, в которые им не хотелось бы посвящать нас?
 Джонсон пропустил мимо ушей расистский выпад директора. Смит недолюбливал арабов. Особенно это стало заметно после взрыва в Центре международной торговли.
 — И на это ничто не указывает. Мы обыскали его квартиру и кабинет. Ничего. К полуночи будем располагать содержимым сейфа, который он арендовал в банке, однако найти какие-то улики я не рассчитываю.
 — Что возвращает нас к Тайло. Насколько мне известно, они были любовниками. Может, она хранила что-то по его просьбе. Или он посвящал ее в свои секреты.
 Джонсон не стал спрашивать, откуда Смит знает об их отношениях. Директор был прав: Холленд могла знать «секреты».
 — В этой истории есть еще одна странность, — сказал Смит.
 Когда он поворачивался к Джонсону, линзы его двухфокусных очков сверкнули в лучах света, проникавшего с улицы.
 — Почему твои люди стреляли в нее? Каким образом группа реагирования так быстро оказалась на месте? Свидетель услышал выстрел в доме, но когда приехала полиция, твоя группа была уже там. — Смит немного помолчал. — Арлисс, ты подозревал, что там может что-то случиться? Установил за ней наблюдение?
 Джонсон вынул из портфеля рапорт на двух страницах. И сопровождал чтение директора устным рассказом:
 — В пять пятнадцать раздался звонок дежурному. Звонил мужчина, скорее всего белый; о возрасте догадываться трудно, потому что говорил он так, будто задыхался. Мы пытались сравнить его голос со спектрограммой голоса Шуресса, но слишком много искажений. Голос мог принадлежать кому угодно — кроме женщины. Оператор не смог определить номер. Говоривший лишь сказал, что убит агент, и назвал адрес Тайло. Послышался треск, потом снова раздался его голос: там была стрельба, стреляла женщина. Связь длилась не более десяти секунд.
 В подобной ситуации группа реагирования выезжает по команде дежурного. Она выехала. — А когда приехала, у парадной двери стояла Тайло с пистолетом в руке, — сказал Смит, щелкнув ногтем по второй странице рапорта. — И твои люди открыли по ней огонь, так как приняли за убийцу.
 Директор поднялся и скованной походкой подошел к шкафу. Достал бутылку шотландского виски; Джонсон покачал головой. Смит поглядел на этикетку, словно читая, что там написано, затем поставил бутылку обратно.
 — Как думаешь, кто звонил дежурному?
 — Должно быть, Шуресс. Машина его внутри вся в крови, в том числе и микрофон.
 — Но мы не знаем последовательности событий, — резко сказал Смит. — То ли он был ранен сперва в машине, а потом в доме, то ли наоборот. Не знаем прежде всего, почему она стала в него стрелять. Очень многое нам неизвестно, черт возьми.
 Директор вернулся в свое кресло:
 — Будем пока что замалчивать эту историю.
 — Это как? — возразил Джонсон. — Телевидение уже обо всем оповестило...
 — Нам это только на руку, — перебил Смит. — Исчезновение Тайло поспешили связать с операцией в Атланте, вот мы и будем придерживаться этой версии. Что дает нам полное основание отказаться от услуг полиции и вести расследование самим.
 — Уайетт, я не думаю, что это правильный ход.
 — Только благодаря ему Тайло может оставаться в живых, пока ты ее не отыщешь. Если я приму решение объявить полномасштабный розыск убийцы, послать по ее следам ФБР, полицию Виргинии и Мэриленда, Холленд можно считать покойницей. Этим ребятам объявят: она убила оперативника. Что ждет Тайло, если ее обнаружат и она попытается бежать?
 Смит передвинул ногу, и Джонсон услышал, как щелкнул выключатель. Свет позади стола потускнел.
 — Ты ее единственная надежда, Арлисс. Ты знаешь Тайло, знаешь, как она мыслит, как может реагировать. Надеюсь только, что не обучил ее всем трюкам. — Смит помолчал. — Арлисс, Тайло одна из наших. Пожалуйста, отыщи ее.
 Джонсон больше не был уверен, что хорошо знает Холленд, но возражать директору не стал.
 Проходя через пустую приемную, Джонсон похлопал по карману куртки и успокоился, ощутив под пальцами микрокассету, снятую с автоответчика Холленд. Счетчик показывал, что на пленке записано какое-то сообщение.
 Спускаясь по лестнице, Джонсон думал о том, прослушивал ли его кто-нибудь — Холленд, убийца, оба? И окажется ли на автоответчике достаточно сведений, чтобы отыскать ее и вернуть домой?

 16

 — Я предупреждал тебя, а ты отмахивался. Вот и остался ни с чем.
 Сенатор Пол Робертсон вытянул ноги на обитой кожей софе в кабинете Крофта. На нем был белый поплиновый костюм и широкополая шляпа. Робертсон недавно принимал по-свойски делегацию пенсионеров — «свору старых перечниц». Для подобных случаев он всегда одевался по-плантаторски.
 Крофт подлил Робертсону превосходного виски. К своему стакану он не притрагивался.
 — Операция прошла как по маслу. Мой человек уложился вовремя. Мне также сказали, что выдвинутая для прессы версия пересматриваться не будет. А для инспекционного отдела Тайло стала преступницей. Их коммутатор зафиксировал много ее звонков Шурессу в тот день; он, уезжая к ней, позвонил диспетчеру и назвал ее адрес. Связь между ними сомнений не вызывает. Главное — никто не видел, как приезжал и уезжал третий. И ничто не может навести на мысль, что там побывал мой человек.
 Крофт говорил о «своем человеке» будто о слуге.
 — Однако дискета до сих пор у Тайло, — сказал Робертсон. — В доме ее не обнаружили.
 Крофт сел в кресло напротив софы и подался вперед, положив локти на колени:
 — Послушай, Пол. Мы сейчас не в худшем положении, чем когда Шуресс поехал к ней. Может, даже несколько в лучшем. Тайло сейчас одна, перепуганная, бесприютная. Найти ее — только вопрос времени.
 Робертсон легким, плавным движением опустил ноги на пол:
 — Джеймс, остальные не особенно довольны тобой: неизвестно, где дискета, что может сделать с ней Тайло.
 — Болдуин ясно дал это понять.
 — Значит, старый козел заходил к тебе? Послушай, песенка Болдуина почти спета. — Взгляд Робертсона похолодел. — Никто больше не должен об этом знать, понятно? Сведения получены от врача, который передо мной в долгу. Жить Болдуину остается месяцев шесть-семь. Когда его не станет, откроется много вакансий. Отыщи Тайло, и мы с Барбарой обеспечим тебе лучшую. — Робертсон поднялся, взболтнул виски в стакане и выпил. — Двери клуба открыты, Джеймс. Нужен только вступительный взнос.
 Увидев, как глаза Крофта вспыхнули надеждой и алчностью, он улыбнулся.
 — Думаю, Тайло в одиночестве не выдержит больше двух суток, — спокойно сказал Крофт.
 — Ну и прекрасно. Держи меня в курсе, слышишь?
 Когда Крофт провожал Робертсона к двери, раздался звонок. По прямому телефону, не через секретаря. Крофт снял трубку, послушал, потом негромко настойчиво сказал:
 — Минутку, пожалуйста. У меня в кабинете человек. Сейчас я его провожу.
 Он жестом пригласил Робертсона обратно и прижал палец к губам. Затем произнес в трубку:
 — Все, мисс Тайло. Я один.
 Робертсон, не сводя глаз с Крофта, медленно опустился в кресло.
 — Прежде всего, мисс Тайло, как ваши дела? Не ранены? Слава Богу. Я жутко беспокоился... Да, конечно, слышал, что случилось с Фрэнком. Помните, я позвонил вам из машины? И тут же меня вызвали по пейджеру — возникло неотложное дело. Я велел Фрэнку остановиться у кофейни возле вашего дома... Да, той самой. Сделал оттуда несколько телефонных звонков, а потом... Словом, когда я добрался до вашего дома, все было кончено.
 Крофт закурил.
 — Меня беспокоите  вы.  Где... Ладно, понимаю. Спрашивайте, о чем хотели.
 Послушав, Крофт заговорил снова:
 — Фрэнк сказал, что вы располагаете сведениями относительно убийства Чарльза Уэстборна. Что это взрывной материал просто невероятной силы, но тем не менее подлинный. Причин сомневаться в его оценке у меня не было. Скажете мне что-нибудь об этом? Нет?
 Послушайте, мисс Тайло. Я не знаю, что именно произошло у вас в доме. Но Фрэнк убит, а вы, судя по всему, скрываетесь. Я готов помочь вам всем, что в моих силах, но для этого должен располагать какими-то фактами... Нет, с директором Смитом не разговаривал, дайте мне повод, поговорю...
 Позвольте спросить вот о чем: можете пробыть там, где находитесь, хотя бы до завтра? Хорошо... Конечно, понимаю, что вам страшно. Я же сказал, что хочу помочь, но для этого... Нет, послушайте. Я  никому  не скажу о вашем звонке. Пока вы чувствуете себя в безопасности, оставайтесь на месте. Постарайтесь как следует выспаться. Завтра утром позвоните мне часов в восемь. Скажете, где вы, и я лично приеду за вами — один.
 Пока это все, что я  в силах  сделать, мисс Тайло. Поверьте, необходимую охрану вы получите. И не от секретной службы — от ФБР. К тому же я буду постоянно рядом с вами...
 Хорошо. Нет, постойте. На всякий случай запишите мой домашний телефон. — Крофт старательно продиктовал номер. — Послушайте, мисс Тайло — вас зовут Холленд, так ведь? Холленд, подождите только до утра. Завтра все уладится, я обещаю. Да, и вам тоже. Доброй ночи.
 Крофт снова сел в свое кресло. Сигарета его упала из пепельницы, оставив подпалину на кожаной папке. Обгорелый фильтр Крофт бросил в мусорную корзину.
 — Рад, что ты был здесь и все слышал.
 — Она не сказала, где находится, — недовольно произнес Робертсон. — Надо было потребовать...
 — И наверняка потерять ее след. — Крофт покачал головой. — Тайло начинает понимать, что не такая сильная, как ей казалось. После всего происшедшего она не хочет никому доверять. Но вынуждена. Иначе бы не позвонила. Она в страхе и растерянности. Попытайся я вытянуть у нее побольше, она бы вообще ничего не сказала. — Крофт улыбнулся. — Тайло завтра позвонит, Пол. Колебания у нее будут, но недолгие. Безопасность, помощь сенатора станут еще желаннее. И она скажет, где ее найти.
 — Ты ничего не спросил о дискете.
 — Незачем было. У Тайло хватает ума понять: дискета — единственное, чем она может оправдаться. И кому же отдать ее, как не единственному человеку, который способен ей помочь?
 Робертсон задумался.
 — Звучит обнадеживающе, — сказал он наконец.
 — Еще бы, — негромко произнес Крофт. — Заяц зовет на помощь гончую.


* * *

 Когда Робертсон ушел, Крофт выплеснул свое нетронутое виски и откупорил бутылку прекрасного бордо. Наслаждаясь его ароматом, подумал, сказать ли Робертсону о Майкле By. И решил, что не стоит. Под лощеной внешностью сенатора скрывался примитивный, толстокожий неандерталец, не способный воспринимать ни утонченности, ни иронии. А вот Крофт даже упивался тем, как приблизился к тайне Уэстборна, как она внезапно оказалась в пределах его досягаемости и как он упустил ее между пальцев.
 Не сказать Майклу By о Тайло было ошибкой — Крофт переосторожничал. Когда By сообщил ему об их встрече, он винил только себя.
 Но, может, даже к лучшему, что тогда она осталась в живых. Если в By убрал ее, Шуресс сейчас не давал бы покоя.
 Крофт наклонил бутылку и бережно наполнил стакан. В мягком свете настольной лампы кроваво-рубиновое вино особенно радовало глаз. Отпил глоток, посмаковал и одобрительно улыбнулся.
 Любовь к хорошим винам была лишь одним из его тайных дорогостоящих пристрастий. Почти все их оплачивали просители и лоббисты. В отличие от денег материальные подношения не оставляли следов; они поглощались, а тара выбрасывалась. Женщины забывались.
 Эту игру Крофт вел умело. Но трофеями не хвастался, как некоторые из его коллег. Наслаждался он ими в одиночестве, со знанием дела, чтобы потом оставались приятные, светлые воспоминания. И если другие считали его чопорным или слишком принципиальным, Крофта это не трогало. Он давно смирился с тем, что его никогда не полюбит красавица и не примут в друзья те, для кого превыше всего происхождение и точеные черты лица.
 Крофт усвоил суровую истину: его уродливое, деформированное лицо вызывает жалость, а в среде политиков — презрение. Он понял это на последнем выдвижении кандидата в президенты от его партии.
 За несколько месяцев до съезда Крофт оказался в средоточии власти, получил равный голос с теми, кто уже был зачислен в списки кандидатов на правительственные должности. Жаркие споры шепотом о выборе кандидата на пост вице-президента бушевали словно пыльные бури в душной техасской ночи. Крофту учинили тщательную проверку. Он знал, что ФБР копается в его прошлом, однако не подавал виду. А при взгляде на кандидата всякий раз испытывал сердцебиение. Он считал себя очень близким этому человеку, добившемуся его помощи обаянием и сладкими посулами.
 Крофт не сомневался, что поддержка иллинойсской делегации обеспечит кандидату победу. И полагал, что выдвижение его вице-президентом — вопрос решенный.
 Однако за день до принятия этого решения кандидат не оставил от его надежды камня на камне.
 Крофт без стука вошел в номер «люкс» кандидата и стал невольным свидетелем его разговора с длиннолицей супругой.
  «Брэд, ты ведь не всерьез говорил о включении Крофта в список. Он же просто невыносим!» 
  «Да, не красавец». 
  «Такой мерзкий. Господи, когда пожимаю ему руку, у меня мурашки бегут по коже. В довершение всего ужасный подлиза». 
  «Он обеспечил голоса иллинойсцев». 
  «Ты бы получил их и без него». 
  «Возможно. А насчет Крофта ты права. На телеэкране он выглядит пугалом. Бедный дурачок. Пусть довольствуется тем, что место в сенате ему обеспечено». 
  «Дорогой, брось ему какую-нибудь кость, когда вступишь в должность. Но не будем брать с собой такой багаж, м-м-м?» 
 «Багаж» остался на станции. Утром кандидат пригласил Крофта к завтраку и стал лицемерно сокрушаться, как трудно далось ему это решение, как он жалеет, что Крофту не достанется пост номер два.
 Крофт очень гордился тем, как это воспринял. Он посочувствовал кандидату и заверил, что готов служить ему всеми силами. Но в течение всего съезда и победной ноябрьской кампании Крофт не слышал грома оваций. Подслушанные слова засели в его памяти, словно осколки стекла. И сейчас они кололи его, напоминая о лжи Робертсона. Возможностей стать одним из Кардиналов у него было не больше, чем три месяца назад.
 Началось это на вечеринке перед Рождеством. Напившийся восьмидесятилетний сенатор ухватил Крофта за лацкан пиджака и отвел в сторону. Слушая невнятную, слюнявую болтовню старика, Крофт узнал нечто потрясающее.
 Он упомянул, что, возможно, ему предстоит работать вместе с Уэстборном, и получил совет бежать от него как черт от ладана. Уэстборн страшный человек, заявил старик. Раскопал тайны многих политиков из закулисной деятельности, из личной жизни. И не поколеблется использовать эти сведения, чтобы смешать кого-то с грязью.
 — Я-то знаю, — проскрежетал старый сенатор, потирая нос указательным пальцем. — Не один год пляшу под его дудку.
 После этого Крофт несколько недель изучал прошлое Уэстборна. Ездил по всей стране, встречался с людьми, живущими в тихом отчаянии, изгнанными из общественной жизни или разорившимися, потому что не выполняли его распоряжений.
 Во время этих разъездов Крофт узнал о тайных дневниках нью-хемпширского сенатора, копилке грехов и преступлений его коллег. Первоначальные наметки плана зародились сами собой; когда Крофт убедился, что и Кардиналы живут в страхе перед Уэстборном, план обрел четкость.
 Первое упоминание Крофта об этих дневниках Робертсон, Болдуин и Зентнер восприняли невозмутимо. Выслушав некоторые подробности, нехотя признали, что слышали о них, однако значение содержащихся там сведений преуменьшили. Крофт сказал, что у него камень с души свалился. Значит, к его предложению раздобыть дневники Кардиналы интереса не проявят.
 Зентнер и двое других повели себя, как и рассчитывал Крофт. Не только проявили интерес к предложению, но уцепились за него — лишь бы все оставалось шито-крыто. И Крофт сдержанным, размеренным голосом принялся им лгать, перемешивая уверения с обещаниями. Теперь в обмен на дневники они соглашались принять его в свое сообщество избранных.
 Крофт подлил себе еще вина и включил компьютер. На экране появились фотокопии чеков, которые Зентнер депонировала в одном зарубежном банке четыре года назад, когда сражалась за политическую жизнь с неожиданно выдвинувшимся, на удивление сильным соперником. Голос Уэстборна в динамике вел подробный рассказ о том, как перед самыми выборами эти деньги таинственным образом оказались на личном счету соперника. Разразившийся скандал и трагическое самоубийство этого человека представляли собой весьма любопытную историю.
  Неудивительно, что старушка Барбара пускает слюну сквозь вставные зубы в ожидании дневников. 
 Крофт хохотнул, вспомнив, как легко Робертсон поверил его лжи. И ему, и всей шайке незачем было знать, что человек, которого он отправил к Уэстборну, а затем к Шурессу и Тайло, уже добыл первую половину дневников Уэстборна.
 Со временем Пастор отыщет и вторую дискету. Крофт в этом не сомневался. И разумеется, не имел намерения оповещать о ней Кардиналов. У него было единственное желание — взять оружие Уэстборна в свои руки.
 Но оружие это оказалось гораздо более грозным, чем Крофт мог вообразить. В добавление ко всему прочему он встретил там фамилию надменного жестокого человека, который некогда отверг его как «пугало» и «бедного дурачка».
 Крофт отпил вина и закрыл глаза. Тонкие розовые веки просвечивали. Вообразил себя в Овальном кабинете. Компьютер гудит, дискета вертится, вертится, выматывая душу из человека, стоящего у кормила власти.


* * *

 Двумя часовыми поясами к западу, в штате Нью-Мексико, солнце стало заливать багрянцем горы Сангре де Кристо. Мег Дэниелс, эпидемиолог, старший научный сотрудник Национального института здравоохранения, остановит ла «лендровер» перед клиникой на окраине Санта-Фе. Захватив свою полевую сумку, вошла внутрь. От кондиционированного воздуха в приемной ее пробрал озноб.
 — Господи, на что ты похожа!
 Бенджамин Цукерман, руководивший клиникой от имени университета штата, сокрушенно поцокал языком. Мег с первого взгляда сочла его кабинетным человеком и не ошиблась. Он занимался только писаниной и бледнел при виде крови. Когда Цукерман требовал Мег к себе, она говорила, что была в лаборатории у патологов, которой он старательно избегал.
 — Замечательный ты парень, Бенни, — сказала Мег, входя к нему. — Вот тебе мой отчет. По-прежнему никаких результатов.
 — Сообщи об этом в Вашингтон. Там ждут не дождутся твоих «Д-47».
 «Д-47» представляли собой сводку, которую полагалось еженедельно отправлять в институт. Мег за это не бралась целый месяц. Ничего нового она сообщить не могла. Повторялась все та же история: индейцы ложились спать здоровыми, а утром просыпались с рвотой и высокой температурой. Трое умерли; более десяти больных находились в критическом состоянии. Остальные из шестидесяти трех заболевших кое-как крепились. Дэниелс исследовала эту вспышку загадочной эпидемии и пока пришла к единственному выводу: задержки с отправкой «Д-47» тут совершенно ни при чем.
 — Мне надо провести кое-какие токсикологические исследования, Бенни. Можно поговорить там.
 — Нет-нет. Я должен бежать.
 Мег помахала рукой и вышла.
 Клинику она воспринимала как уютный дом с чудесными медицинскими игрушками и прелестями замечательного курорта. Это была одна из немногих «кормушек», занятых делом, куда Мег получала направления. Войдя к себе в кабинет, она осторожно обошла бумаги, разбросанные на полу, покрытом прохладным мексиканским кафелем, разделась и пошла в ванную. Ей потребовалось добрых двадцать минут, чтобы смыть пыль пустыни.
 Прямо на голое тело Мег натянула тенниску и влезла в обрезанные выше колен джинсы, довольная тем, что сбросила пять фунтов. Требовалось сбросить еще десять. Причесала короткие рыжие волосы, смазала лосьоном лицо и босиком подошла к компьютеру. Замигал сигнальный огонек электронной почты. Взяв из холодильника баночку фруктового сока, она уставилась на экран.
 Прюитт, ее начальник из Вашингтона, высказывал мнение, что вирус, косящий индейцев навахо, находится в воздухе. Обнаружила ли Мег какие-то отклонения в пробах воды? Неплохо бы подвергнуть исследованию легочную ткань больных. Тут она уже опередила его. О задержке «Д-47» ни слова. Молодец Прюитт.
 Гарри Риггз из Лос-Анджелесского университета. В легочной ткани, которую она отправила на анализ, при первых проверках не обнаружено ничего необычного, но он продолжит работу. Не пообедает ли она с ним на будущей неделе, поскольку жены его не будет в городе.  Нет уж. 
 От секретарши Андреаса Нойманна, больница имени Джона Гопкинса. Предложение обратиться к материалам о вспышке так называемой сонной болезни среди индейцев мелати в Перу. Там причиной болезни являлось ежегодное весеннее нашествие полевых мышей. Не связана ли болезнь навахо с грызунами?
 Мег застонала. Она упустила возможную связь с той эпидемией. Предоставила вспомнить о ней Нойманну, своему семидесятишестилетнему наставнику.
 Она стала усиленно вспоминать, что читала о той эпидемии, и тут на экране появилось последнее, четвертое послание. От телефонистки клиники:  «Позвоните по направлению к Свану».  И в скобках:  «Звонившая сказала, вы поймете». 
 Мег поняла.
 Холленд не надеялась сразу дозвониться до Крофта и теперь радовалась своей удаче. Голос его звучал утешающе, озабоченно, но не испуганно. Обо всем происшедшем Крофт знал. Слушая его уверенный голос, Холленд ощутила, что кто-то заботится о ней, и теперь удивлялась, почему оборвала его, когда он спросил, где она и не хочет ли приехать сразу.
 Холленд мысленно представила его себе сидящим за изогнутым столом, одним из восьми сенаторов на заседании комитета. Жаркие споры. Ее воспитывал Арлисс, поэтому она представляла, как приходится выбивать бюджетные деньги на Капитолийском холме. Когда Холленд впервые увидела Крофта, его неровное, лоснящееся лицо вызвало у нее отвращение, и она тут же устыдилась этого, тем более зная, что он защищает интересы секретной службы.
 Холленд пошла на камбуз и разогрела банку консервированного супа. Голода она не чувствовала, но понимала, что надо поесть. Помешивая суп, думала, позволить ли Крофту приехать за ней. У него хватало сил помочь, защитить, если потребуется. Главное — он слышал свидетельство Фрэнка и поймет, что она говорит правду.
 Сдерживало ее лишь то, что она совершенно не знала Крофта. Созданный для публики образ — да. Но не подлинного человека. Холленд думала, что знает Чарльза Уэстборна, что человек, о котором она читала и которого охраняет, — один и тот же. Мнение это изменил дневник. Крофт на дискете не упоминался. Не было причин думать, что он как-то связан...
 Защебетал телефон.
 — Привет, закадычная.
 Связь была неважной, но голос этот нельзя было спутать ни с каким другим.
 — Мег!
  Закадычная...  Это словечко сохранилось у нее с последнего класса школы, где они вместе учились. Мег была на два года старше. Толстушка, тогда она бегала за улетевшим мячом во время игры в лакросс, быстро и остроумно парировала насмешливые выкрики мальчишек, плакала из-за их жестокости, когда рядом не было никого, кроме Холленд. В колледже она расцвела, и кое-кто из прежних насмешников пытался за ней ухаживать. Но было уже поздно, Мег не думала ни о чем, кроме учебы.
 — Слышала, ты попала в беду, девочка. Тебя не ранили в поместье Уэстборна?
 — Нет.
 — Я уже звонила тебе, оставила сообщение...
  Я как раз выбегала из дома... Телефон зазвонил, когда я была у кухонной двери. 
 От облегчения Холленд почувствовала слабость.
 — Я так рада слышать тебя, Мег, — негромко сказала она.
 — Значит, у тебя все в порядке.
 — Вроде бы.
 — Как это понять, черт побери? Фрэнк с тобой?
  Она не знает. 
 — Мег, выслушай меня.
 Холленд рассказала ей все, начиная с той минуты, как обнаружила в сумочке дискету Уэстборна. Оставила в стороне только ее содержание. Говорить Мег о нем не имело смысла. Когда Холленд окончила рассказ, из трубки не раздалось ни звука.
 — Алло!
 — Я на месте.
 Холленд представилось, как Мег грызет палец; чтобы избавиться от этой детской привычки, она даже мазала ногти перечным соусом, но все впустую.
 — Очень жаль, Холленд. Господи, ты даже не представляешь, как мне жалко и Фрэнка, и тебя... Как могли эти идиоты открыть по тебе огонь?
 — Не знаю. Какое-то сумасшествие. Может, завтра выясню.
 — То, что ты связалась с этим Крофтом, мне тоже не нравится.
 — Он сенатор...
 — Уэстборн тоже был сенатором.
 — Мег, он в силах помочь мне.
 — Возможно. Но ты не продумала всего до конца. Какая у тебя альтернатива? Только не говори, что никакой, ты никогда не предпринимала ничего без запасного варианта.
 Холленд заколебалась:
 — Подумывала никуда не высовывать носа день-два.
 — Это уже лучше.
 — У меня совсем нет денег. Пойти в банк я не могу. По моим кредитным карточкам сейчас ничего не выдадут.
 — Это пусть тебя не волнует.
 — Я думаю, что человек, который застрелил Фрэнка, прикончил и Уэстборна, — негромко сказала Холленд.
 — Почему?
 — Он был очень уверен в себе, Мег. Профессионал высшего класса. Совершенно ни о чем не беспокоился, потому что распланировал все до последней мелочи. — Она помолчала. — Два человека убиты в течение нескольких дней разными профессиональными убийцами. Насколько это вероятно?
 — Настолько же, как мне выиграть в лотерею. Холленд, не двигайся с места, пока я не появлюсь.
 — Мег...
 — Можешь не продолжать. Ночью из Альбукерке в Атланту летит самолет. Оттуда я доберусь до Вашингтона к восьми часам. Самое позднее, к девяти. По пути к тебе загляну в банк, и все будет в порядке.
 — Я не хочу втягивать тебя, — отозвалась Холленд, но мысль, что лучшая подруга скоро будет с нею, оказалась теплой, утешающей. — Что ты скажешь Цукерману?
 — Что мне надо покопаться в архивах НИЗа. Это, кстати, не выдумка. Нойманн прислал мне кое-что, и я могу довести это до конца в Вашингтоне.
 — Плохи там дела?
 — Люди все умирают, закадычная, и я не могу докопаться, отчего.
 — Понимаю, — печально сказала Холленд. — Послушай. Тебе надо кое-чего остерегаться...


* * *

 В одиннадцать часов Крофт расхаживал по своей квартире, поглядывая на зверинец Вудли-парка. Вид подсвеченных шпилей Национального собора оставлял его в тот вечер равнодушным. Он слишком заждался телефонного звонка.
 — Говорит Пастор.
 Крофт сдержал раздражение:
 — Мы установили возможный контакт Тайло. Ближайшая подруга ее — Мег Дэниелс, врач, сейчас находится в Санта-Фе в связи с эпидемией среди индейцев навахо. Умная дамочка — работает в НИЗе.
 — Почему вы говорите — «ближайшая подруга»?
 — На заявлении о приеме в секретную службу Тайло указала, что в особых случаях нужно оповещать ее. Она же единственная получательница страховки.
 — Вы разговаривали с ней?
 — Пытался. Никто в клинике не знает, куда она делась после того, как вернулась из разъездов. Домашний телефон молчит.
 — Она держит путь сюда, — сказал Пастор. — Проверьте авиалинии, чартерные рейсы тоже. Она спешит на выручку.
 — Пусть, — сказал Крофт. — Не успеет.
 После краткого молчания Пастор произнес:
 — Вы узнали еще что-то.
 Крофт не спешил с ответом, наслаждаясь этой минутой.
 — Ты будешь доволен. Я получил распечатку всех телефонов, по которым Шуресс звонил за последние шесть месяцев. Ничего необычного — кроме номера яхт-клуба. Шуресс никогда не сопровождал никого по водным маршрутам. Воды он боялся — даже не отправился с принцессой Дианой в круиз по Потомаку.
 — Значит, у Шуресса с Тайло имелось какое-то убежище?
 — Видимо, скрывали свои постельные делишки, — негромко сказал Крофт. — Похоже, занимались этим там, где никому в голову не пришло бы их высматривать. Уточни, что это за номер, и дай мне знать.
 — Синоптики предсказывают сильные дожди, — заявил Пастор. — В такую погоду опасно находиться на воде.

 17

 Четвертого апреля перед рассветом демоны, тревожившие сон Холленд, исчезли. Она лежала спокойно, но измятые, мокрые от пота простыни свидетельствовали о ночном кошмаре.
 Холленд убегала от рослого смуглого незнакомца, чей вкрадчивый голос лишал ее воли и сил. Видела и Шуресса, он печально смотрел на нее и с недоумением потирал два красных пятна на лбу.
 С исчезновением этих образов улегся страх, замедлилось сердцебиение. Пистолет все еще лежал возле живота; словно мать, оберегающая младенца, Холленд точно знала, где он находится. Ни разу на него не навалилась и время от времени поглаживала теплый вороненый ствол.
 Той глубинной частью разума, которая не спит, Холленд сознавала, что за ней охотятся. Будь она ясновидящей, то, видимо, знала бы, что в эту минуту Пастор сидел, запершись, в тесном помещении телефонной подстанции. Пластиковое удостоверение ФБР, которым снабдил его Крофт, свисало с нагрудного кармана шерстяной куртки. Ночной дежурный, склонясь над клавиатурой компьютера, искал, кому принадлежит номер, который дал ему Пастор. Принтер отстукал одну строчку. Пастор оторвал клочок бумаги и улыбнулся, увидев название «По направлению к Свану», фамилию владельца и опознавательные номера. В литературе начала века он хорошо разбирался и подумал, что этим названием какая-то молодая дама подчеркивала свою образованность.


* * *

 Арлисс Джонсон догадался, что уже утро, потому что сменившийся ветер принес в комнату аромат росистых розовых кустов. Бутоны их еще не раскрылись. Загадки, над которыми он всю ночь ломал голову, тоже.
 Одетый в старый шерстяной халат, Джонсон сидел за письменным столом. Ореховая столешница была завалена толстыми, перетянутыми резинками досье, старыми письмами в коробках из-под обуви и сложенными в шаткую стопку фотоальбомами. Некоторые из этих материалов хранились в его чуланах, но большую их часть он забрал в час ночи из мэрилендского архива.
 Письма, фотографии, досье — вот что заменяло Джонсону семью. Они разговаривали с ним, как люди, и, как люди, иногда упорно отказывались ему помогать.
 Джонсон слегка убавил свет, потому что уже наступало утро, и включил кассетный магнитофон.
  «Привет, это я. Твое послание получила. Позвони своей закадычной». 
 Кто эта «закадычная», звонившая Холленд? Незнакомый голос принадлежал молодой женщине с сильным характером, но встревоженной. На кассете слышалось потрескивание, поэтому Джонсон решил, что звонок был междугородным.
 «Закадычная» — явно старая подруга. Фразы ее были по-телеграфному краткими. Джонсон считал, что Холленд недавно звонила ей. Но не из дома. Эти данные он уже просмотрел.
  Звонила на бегу. Оттуда, где остановилась перевести дух. Телефонной карточкой не пользовалась, но звонок был междугородным; видимо, у нее были монеты... 
 Джонсон прослушал запись еще раз. Подумал, что в то или иное время знакомился со всеми немногочисленными подругами Холленд.
 Освободив место на столе, Джонсон положил туда последнюю папку, привезенную из архива. Он умышленно не спешил заглядывать в нее. И до сих пор сомневался, разумно ли в ней рыться. Папка была наполнена болью. Там хранились официальные данные американской и французской разведок об убийстве сенатора Бомонта, отца Холленд. Большинство их было неизвестно общественности, и теперь, пока Джонсон перебирал пожелтевшие края бумаг, вопросы, которые преследовали его все эти годы, вновь встали перед ним. Он вспомнил собственный праведный гнев, жгучие слезы, когда он оплакивал друга и судьбу его осиротевшей дочери. Вспомнил о крушении своих обещаний найти убийцу и вырвать правду у него из горла. Убийца так и остался ненайденным.
 За несколько месяцев после смерти Бомонта Джонсон усвоил страшную истину. Люди, близкие к жертве убийцы, приучаются жить по другому кодексу поведения. Они могут что-то знать или думать, что знают, но прежде, чем успеют заговорить, из темноты появляется тень и советует помалкивать. Родные и друзья убитого, пережив гнев и возмущение, начинают следовать этому совету. Никто не понимает их молчания, вежливой, скрытной манеры, с которой вопросы отклоняются или демонстративно пропускаются мимо ушей. Вскоре из уважения с вопросами перестают приставать.
 Но сомнения остаются, по крайней мере так считал Джонсон. Кто не задумывался, почему Жаклин Кеннеди ни разу не давала показаний на расследованиях гибели президента? Почему так спокойно скрылась в своей прочной, блестящей раковине?
 Потому что являлась членом этого исключительнейшего из клубов: уцелевших, знающих часть правды, может быть, всю, но не могущих раскрыть рта.
 Джонсон перебирал документы, пока не нашел плотный пакет с фотографиями. Достал его и поддел перочинным ножом приклеенный клапан.
 Фотографии выпали, трепеща, будто крылья бабочки. Их было четыре — на трех Джонсон с Бомонтом в Риме, на четвертой, более поздней, Холленд и еще одна девушка, они стояли, обняв друг друга за плечи, на парапете древнего карибского форта. Джонсон взмолился, чтобы его желание сбылось, и перевернул фотографию.
  Я и Мег. Сент-Томас. 30.9.1994 г. 
 Джонсон медленно выдохнул. Он вспомнил фамилию Мег. Холленд упоминала ее, рассказывая о том отпуске.
 Через две минуты разбуженный Томми Брайент, лучший оперативник Джонсона, внимательно слушал его. Когда Брайент повторил приказания, Джонсон повернулся к компьютеру и стал просматривать файлы Национального института здравоохранения. Найдя личный листок Мег Дэниелс, набрал номер телефона клиники в Санта-Фе. Сердце у него упало, когда сонный сторож объяснил, что доктор Дэниелс среди ночи уехала из города. Нет, маршрута ее поездки сторож не знал.
  Куда она отправилась? К Холленд. 
 Когда Джонсон вновь связался с Брайентом, тот ехал на машине за двумя из шестерых членов группы реагирования инспекционного отдела. Джонсон велел ему отправить людей в Национальный аэропорт. Требовалось встретить там одну женщину и установить за ней слежку. Фотографии и необходимые сведения он обещал отправить туда.


* * *

 Крофт устроил в одной из комнат квартиры спортивный зал. Он уже тридцать седьмую минуту занимался на шведской стенке, когда зазвонил телефон. Сенатор ответил и снял полотенце с влажной перекладины.
 — Тайло я нашел, — сообщил Пастор. — Она на одной из яхт.
 В голосе Пастора Крофту послышалось нетерпение, будто у садящегося за стол гурмана.
 — Увидеть ее ты можешь?
 — Когда выйдет. — Крофт услышал вздох. — Если, конечно, вам нужно, чтобы она вышла.
 Учащенный пульс Крофта успокаивался. Мысли плясали, как пылинки в солнечном луче.
 — Давай подождем, пусть она мне позвонит. — Не услышав ответа, Крофт продолжал: — Если она покинет яхту, следуй за ней. Далеко она скорее всего не пойдет. Только к ближайшему телефону. Как только она положит трубку, я свяжусь с тобой.
 — Буду ждать, — ответил Пастор и прекратил связь.
 Крофт с полотенцем на шее потянулся к стакану апельсинового сока со льдом. Он знал, что Пастор недоволен запретом. Но  соблазнительно  было взять Холленд, когда она все расскажет, дать Пастору поработать над ней, а потом избавиться от трупа.
  Она позвонит, у нее больше никого нет. И скоро все будет позади. 
 Эти мысли приятно взбодрили Крофта, и он вновь направился к спортивным снарядам.


* * *

 Оперативник узнал Мег, как только она вышла из ворот авиакомпании «Дельта» в Национальном аэропорту. Даже без фотографии, полученной Джонсоном по факсу из НИЗа, трудно было бы не обратить внимание на эту женщину в замшевых сапогах, в дорогой парке, с индейскими браслетами на запястьях. Рыжие волосы ее блестели, и, когда она проходила мимо, Брайент уловил запах шампуня. Уверенные зеленые глаза Мег блуждали по сторонам, но никого конкретно не высматривали.
 Брайент не думал, что эта женщина будет дожидаться багажа. Так и оказалось. У него было пять агентов: один за рулем пригородного автобуса на тот случай, если подопечная направится в пункт проката машин, двое в такси, один в роли диспетчера, один в скоростном автомобиле. К его удовольствию, Мег села в такси.
 — Отлично, — пробормотал Брайент. — Куда, леди?
 И получил ответ по радио, настроенному на ту же частоту, что и в такси. Спокойный голос четко произнес:
 — Национальный институт здравоохранения.
 Брайента это удивило. Женщина срывается с места, летит самолетом всю ночь и в конце концов отправляется на службу?
 Один из агентов выразил по рации такое же недоумение.
 — Может, Тайло подъедет туда. Или уже там. Вскоре узнаем, — сказал Брайент. В отделе, где работала Дэниелс, уже установили микрофоны, телефон прослушивался.
 Но Брайента что-то раздражало, будто застрявший между зубов кусочек воздушной кукурузы. Когда водитель вывел такси на проезжую часть и три машины последовали за ним, он подвел итог своим впечатлениям от Мег Дэниелс.
  Очень спокойна. Не похоже, чтобы спешила на помощь подруге. Черт! Неужели ничего не знает? 
 Над этим вопросом Брайент задумываться не стал. Так или иначе эта женщина приведет его к Тайло. Если та не была откровенна с Дэниелс, выдумала какую-то историю, чтобы выманить подругу сюда, но не пугать, подруга быстро узнает, в чем тут дело.


* * *

 Сидя на заднем сиденье такси, Мег делала вид, будто дочитывает статью в медицинском журнале. Холленд предупредила, что за ней могут следить, и эта мысль раздражала ее. Она напомнила себе, что буквально следовала инструкциям Холленд и пока все хорошо, кроме поднявшегося давления.
 Главный корпус Национального института здравоохранения — прямоугольное здание, построенное в шестидесятых годах, с узкими, как бойницы древнего замка, окнами, не особенно велико, планировка его проста. Однако в нем есть свои секреты.
 Мег вылезла из такси и окунулась в поток служащих, вливавшийся через парадные двери.
 Показала удостоверение охраннику и втиснулась в один из лифтов. Ее отдел находился на пятом этаже. Он представлял собой одну из двадцати комнатушек с завешенной уродливыми жалюзи стеклянной панелью. Было половина девятого, поэтому Мег не удивилась, что в отделе никого нет. Оглядела кабинет, обнаружила, что там как будто ни к чему не прикасались — в том числе и уборщицы, и принялась разыгрывать свою роль.
 — Черт! Ребята, что ж не поставите кофе?
 Холленд сказала, что в комнате могут установить микрофоны и Мег нужно будет выиграть время.
 Она вышла в коридор и трусцой побежала к лестнице, скользя каблуками на поворотах. В вестибюле протиснулась между служащими, стоящими у автоматов с кофе, потом пошла в глубь здания. Охранник в мундире как раз отпирал замок на дверях местного отделения Первого Национального сберегательного банка.
 Мег выписала расходный ордер и с улыбкой протянула молодой женщине за двумя дюймами плексигласа:
 — Двадцатками и пятидесятками, пожалуйста.
 Пяти тысяч долларов Холленд должно было хватить для начала.
 — Ну, мальчики и девочки, где она?
 В лифтовом холле в вестибюле стоял «водитель пригородного автобуса». За четырьмя кабинами, находящимися друг против друга, наблюдать было легко.
 Брайенту пришлось напрячь слух, чтобы расслышать его ответ по рации сквозь стоящий там гвалт.
 — Здесь ее нет. Не спускалась.
 — Хорошо. Марианна, действуй.
 Марианна Дженкинс находилась на пятом этаже, в той секции, где работала Дэниелс. Там появилось всего четверо или пятеро человек. Было пустынно, тихо. Марианна, знавшая Тайло по академии и проникшаяся к ней инстинктивной неприязнью, сочла это дурным признаком. Компьютер Дэниелс все еще был накрыт пластиковой крышкой. Более того, она не ощущала запаха кофе и, просунув голову в дверь, обнаружила, что в отгороженной ее части никого нет, а оба стеклянных конуса наверху кофеварки пусты.
 Марианна сделала глубокий вдох и обрела дар речи.
 — Ее нет. Возможно, она в туалете, но не ждите, пока я это выясню. Перекройте все выходы. Немедленно!
 Получив деньги, Мег деловито вышла на тротуар с задней стороны здания. Ни в отделение банка, ни на улицу за ней никто не последовал. Услышав шипение отпущенных пневматических тормозов, побежала к автобусу. Водитель резко остановился, распахнул дверь, и Дэниелс вскочила на подножку.
 — Спасибо, — выдохнула она и протянула ему пять долларов.
 Водитель с кислым видом глянул на нее:
 — Пожалуйста.
 И указал на табличку с надписью: «Оплата строго по тарифу».


* * *

 Холленд подождала, пока сменится ночной охранник, потом сошла с яхты. Прислушалась к раздающимся в тишине звукам — плеску воды о корпус, поскрипыванию каната, хлопанью парусов на ветру. Они подействовали на нее успокаивающе, тем более что в них не врывались шумы, производимые людьми.
 Окинула взглядом ближайшие пирсы. Никого.
 Холленд помахала рукой только что заступившему на дежурство охраннику и вышла в ворота, потягиваясь и зевая, будто ей очень не хотелось спросонья делать зарядку. Ветер дул сильнее, чем ей казалось, от воды тянуло холодом. В небе плыли серые тучи.
 На улице преобладающим звуком оказалось шлепанье кроссовок об асфальт. Набережная пользовалась популярностью у бегунов, и Холленд обрадовалась, увидев целую толпу; в ней она не будет выделяться. Начав бег на месте, чтобы разогреться, окинула взглядом окрестность и ничего настораживающего не увидела. Тайна яхты «По направлению к Свану» оставалась тайной.
 Закусочная находилась примерно в полумиле, и Холленд побежала. Пристегнутый сбоку пистолет почти не мешал. Пристроившись позади женщины в розовом свитере, бегущей с гантелями в руках, она пряталась за нею, будто за ширмой. Вскинув голову, разглядывала бегущих навстречу. Прислушивалась, не окажется ли кто-то слишком близко за спиной.
 Пробежав ярдов четыреста, Холленд взбодрилась и почувствовала себя несколько уверенней. Ночь она пережила. Убийца ее не выследил. Вскоре, если удача не отвернется, у нее появятся деньги и заманчивая возможность выбора. Она знала, что очень задерживается с обещанным звонком Крофту, но ей не хотелось разговаривать с ним, пока она не убедится, что это следует сделать. Для чего требовались время и совет подруги.
 Ветер изменил направление, и Холленд ощутила запах корицы. Владелец закусочной знал, как привлечь клиентов. Приблизившись ярдов на пятнадцать, она увидела блестящую кофеварку и подносы со сдобными булочками. Холленд покинула даму в розовом и свернула к бетонному парапету, постепенно замедляя шаг и оглядываясь.
 Около полудюжины бегунов в дорогих спортивных костюмах с надписями стояли возле стойки закусочной, они подсыпали шоколад или корицу в кофе капучино. Холленд пригляделась к выражению их глаз, положению рук. Осмотрела костюмы. Издали трудно было определить, спрятано ли что-то под ними. У большинства под просторными свитерами скрывался лишний жирок.
 Какая-то парочка подошла к пластиковому столику с пластиковыми стульями. Появилось еще трое бегунов с темными пятнами под мышками и на спинах. Лысеющий, похожий на лоббиста человек вышел из туалета, быстро огляделся и решил, что можно почесать в паху.
  Она слишком задерживается. 
 Холленд ощутила легкий страх. Стоя так близко к бегунам, она была открытой, уязвимой. Быстро глянула влево, где покачивались мачты, и вспомнила, как спокойно чувствовала себя на яхте.
  Обеги вокруг закусочной, потом возвращайся. 
  И не думай! Погода могла оказаться нелетной, на улицах в это время пробки... 
 В глаза Холленд бросилась копна рыжих волос, благодаря которой Мег всегда выделялась. Подруга ее быстро шла вьющейся по парку дорожкой. Выглядела очень спокойной, по большой коричневой сумке на ремне ее можно было принять за аспирантку.
 Холленд наблюдала, как Мег взяла кофе и отошла с ним к дальнему столику. На дорожке больше никто не появлялся. Движения среди деревьев и кустов не было. По каналу, как обычно в это время, ползли баржи. С неба слышалось далекое гудение снижающегося самолета.
 Бегуны покинули закусочную, большинство их с усилием взбежало по склону и скрылось в парке. Владелец поднял взгляд на подошедшую Холленд. Она улыбнулась ему, покачала головой, и он снова принялся считать деньги.
 — Думала, не появлюсь, да?
 Мег крепко обняла подругу, оценивающе поглядела на нее, потом обняла снова.
 — Сама не знаю, — тихо ответила Холленд, присаживаясь за столик. — Побаивалась, что они успеют выйти на тебя. — И крепко стиснула руку подруги. — Спасибо.
 — Сначала самое главное. — Мег достала из сумки конверт и протянула Холленд. Та немедленно сунула его в карман. — Пять тысяч. Понадобится — сниму еще.
 Она помолчала.
 — А выйти успели, Холленд. Кто они — не знаю. — Мег огляделась, проверяя, нет ли кого поблизости. — Понимаешь, ничего определенного сказать не могу. Я не видела, чтобы кто-то следовал за мной из аэропорта, но постоянно  ощущала  их. В отделе все выглядело нетронутым, однако в том, что никто не рылся в моих вещах, ручаться не могу. Поступила я, как ты сказала, зашла в банк и, получив деньги, вышла на улицу. По пути сюда осматривалась. Думаю, за мной никто не следил.
 — Они были бы уже здесь, — согласилась Холленд. — Ты все правильно сделала, закадычная.
 Мег допила кофе.
 — Пойдем. Тебе предстоит многое объяснить.
 Они пошли по ближайшей к парку тропинке. Когда ветер менялся, поворачивали головы и понижали голоса. Холленд говорила почти без умолку, не замечая страха и горя, звучащих в ее словах.
 Мег Дэниелс была очень умна. У нее на языке вертелось множество вопросов, но она понимала, что пока задавать их не следует. Любопытство, интерес к подробностям могли подождать.
 — Не нужно тебе сейчас отправляться к Крофту, — сказала Мег. — На яхте безопасно. Раз тебя до сих пор не нашли...
 — Знаю. Только Крофт сочтет, что я вожу его за нос. Фрэнк дал ему немало оснований верить мне, а я могу все быстро испортить.
 — Какой ему смысл тебе помогать?
 Холленд размышляла над этим и считала, что нашла объяснение.
 — Видимо, Крофт — порядочный человек. Иначе бы Фрэнк не доверял ему. И притом политик. Если я смогу подтвердить то, что он слышал от Фрэнка, начнутся поиски дискеты. Крофт наверняка считает, что это дело может оказаться громче уотергейтского.
 — С твоей не столь уж тайной подачи.
 Видя скептицизм подруги, Холленд объяснила:
 — В Вашингтоне дела делаются именно так. Тени на Крофта это не бросит.
 — Я все равно не доверяю этому человеку.
 — А что мне остается? Конечно, я могу скрываться, но долго ли? К тому же это никак не поможет мне выяснить, кто убил Фрэнка. Мег, мне это  необходимо  узнать.
 — "Узнать"! Ты хочешь собственноручно убить его.
 — И убить.
 Некоторое время они шли молча, потом Мег сказала:
 — Если я могу помочь...
 — Ты уже помогла. — Холленд знала, что она заговорит об этом. — Теперь уезжай. Возвращайся в Санта-Фе. Мне надо знать, что ты в безопасности.
 Холленд увидела, как ее подруга упрямо вздернула подбородок. Но в конце концов она должна была уступить.
 — Ты остаешься с Крофтом, — не терпящим возражения тоном сказала Мег.
 — Да. Я тебе уже все объяснила.
 — Тогда я задержусь на несколько дней, посмотрю, чем это обернется. У меня в НИЗе есть дела.
 Увидев, как встревожилась Холленд, Мег поняла, что это из-за случившегося с Шурессом.
 — Я буду держаться в стороне, — пообещала она. — Но если понадоблюсь...
 — Буду рада, что ты поблизости.
 Холленд полностью поверила слову подруги.
 — Ну и что теперь?
 — Теперь я вернусь на яхту и позвоню Крофту.
 Мег достала двадцать пять центов:
 — Сделай мне одолжение, позвони из того автомата.
 Холленд, прислушиваясь к удаляющемуся топоту бегунов, неожиданно осознала, как тихо стало на набережной.
 — Мег, что это?
 — Не знаю, черт возьми. У меня здесь мурашки по коже бегают. Звони и вызывай его сюда, пока я не передумала и не увезла тебя в Санта-Фе.

 18

 — Холленд, я уже начал беспокоиться. У вас все хорошо?
 — Прекрасно, сенатор.
 Холленд ничего не стала добавлять к сказанному. Она вслушивалась в интонации голоса Крофта, пытаясь уловить нервозность или гнев. Но он говорил спокойно, невозмутимо, не расспрашивал, почему она так поздно звонит.
 — Вы думали о том, что мы обсуждали?
 — Да, сэр. Появиться вместе с вами — неплохая мысль.
 — Рад это слышать, Холленд.
 Сенатор слегка запнулся. На долю секунды, но Холленд это уловила.
 — В чем дело, сенатор?
 — В пистолете, из которого убит Фрэнк. На нем отпечатки ваших пальцев.
 —  Что? 
 — Кое-кто говорит, Холленд, что убили его вы. Зачем и почему — этих людей не интересует. Они хотят объявить об этом и передать дело полиции.
 Холленд постаралась изгнать из памяти образ Фрэнка. Припомнила, как подошла к двери, глянула через цветное стекло, ничего не рассмотрела. Потом ее ударили дверью. Долго ли она оставалась без сознания? Несколько секунд? Минуту или больше? Теперь она припомнила убийцу, стоящего в нескольких футах, с пистолетом, направленным на нее.
  На нем были латексные перчатки.  Он не нуждался в них, поскольку не собирался прикасаться к гладкой поверхности. Даже к кнопке звонка. Ее можно нажать костяшкой пальца.  Зачем они могли ему понадобиться? Лишь для того, чтобы скрыть какие-то следы на пистолете. 
  —  Сенатор, я могу это объяснить.
 — Искренне надеюсь. Узнав об этом, я для перепроверки позвонил Смиту. Ничего ему не сказал, но он насторожился. Решил, что у нас с вами существует контакт. Дальше вводить его в заблуждение я не могу.
 — Понимаю.
 — Что же будем делать, Холленд?
 — Знаете, где речной вокзал?
 — Знаю.
 — Мне потребуется часа полтора, чтобы добраться туда. Там есть место, где останавливаются туристские автобусы.
 — Буду там. Что скажете об охране?
 — Обойдемся без нее. Пожалуйста, приезжайте один.
 — Хорошо. Полтора часа, Холленд, и все будет позади.
 Она подошла к скамье, где ждала Мег.
 — Вид у тебя не особенно радостный.
 Холленд вкратце пересказала то, что услышала от Крофта. Услышав об отпечатках пальцев, Мег побледнела.
 — Я встречаюсь в Крофтом у речного вокзала, — закончила Холленд.
 Мег поднялась.
 — Отлично. Прогулка пойдет мне на пользу.
 — Прошу тебя...
 Холленд отвернулась, чтобы не видеть блеска в глазах подруги.
 — Помнишь мой служебный телефон?
 — И домашний. Позвоню, как только окажусь в кабинете у Крофта.
 Они обнялись, потом Мег повернулась и зацокала каблуками по асфальту. Что-то ощутила затылком, резко обернулась, но увидела лишь Холленд, идущую в противоположную сторону.


* * *

 — Отлично. Они расстались. Рыжая идет через парк. Она не будет помехой.
 Пастор пользовался сильным биноклем из арсенала израильской армии, который стоил триста долларов. Наблюдательный пункт он устроил на холмике неподалеку от яхт-клуба, откуда отлично просматривались окрестности.
 — Следуй за ней, — велел Крофт. — Я буду на месте к назначенному часу.
 Пастор спрятал в карман сотовый телефон и быстро убрал параболический микрофон дальнего действия, складывающийся, как миниатюрный веер. Этот прибор появился в ЦРУ год назад. Он уловил каждое слово, произнесенное Тайло. С этой новенькой все получилось очень легко.
 Он уже собрался спускаться с холмика, но тут волосы у него на затылке встали дыбом. Неприметный седан, остановившийся у проходной яхт-клуба, мог оказаться просто-напросто полицейской машиной без опознавательных знаков. Мог принадлежать и другому ведомству.
 Глаза Пастора застыли, когда он увидел появившегося из машины Арлисса Джонсона. Джонсон держал в руке удостоверение, и охранник посторонился.
  Ах ты... 
 Последний раз Пастор видел Джонсона десять лет назад, в голой белой комнате на Джи-стрит, 1800. Тогда Джонсон арестовал его. Школьная учительница, с которой Пастор проводил ночь, была обнаружена на мэрилендском берегу Потомака. Джонсон сказал, что есть свидетель, какой-то университетский чудик, видевший, как кто-то роет землю на насыпи. Чудик подождал, пока «землекоп» уйдет, потом отправился удовлетворить любопытство. Сняв несколько дюймов земли, он обнаружил окровавленную руку с сорванными ногтями. Когда гуда приехали эксперты, то стали отпускать шуточки по поводу рвоты на той неглубокой могиле.
 Чудик, орнитолог по профессии, оказался опытным наблюдателем. Фоторобот, составленный в полиции с его помощью, имел явное сходство с Пастором. Джонсон напирал на это. Правда, тогда стояли сумерки, и орнитолог признал, что его бинокль — не ночного видения. Однако свидетель был уверен, что Пастор — тот самый человек, который стоял над могилой.
 Джонсон бился с Пастором шесть часов, но Пастор упорно отпирался. Рациональной, логической частью разума он вел сражение с Джонсоном; эмоциональной — парил на крыльях мечты. Он знал: Джонсон не имеет представления, что допрос лишь усиливает его радость. И что Джонсону не удастся уличить его в этом жестоком убийстве.
 Обыск на квартире Пастора не дал ничего, связанного с жертвой или с местом преступления. И не прошло еще двенадцати часов, как адвокат Пастора объявил, что орнитолог подвергается интенсивному психиатрическому лечению и принимает сильные антидепрессанты. Последующие проверки показали, что в тот день чудик не принимал таблеток, а это легко могло привести к помутнению зрения и даже временной слепоте.
 Дальнейшее расследование лишь осложнило задачу Джонсона. Пастор на четвертом году в секретной службе имел безупречную репутацию. До того он прослужил три года в «зеленых беретах». Однако многие сведения о прохождении той службы были засекречены до такой степени, что оказались недоступными даже Джонсону. А о прочем — о трупах женщин, гниющих в дождливых тропических лесах, на дне рек, в смердящих мусорных кучах городов третьего мира, — никто не знал. Никто даже не подозревал.
 Кроме начальника инспекционного отдела секретной службы. Который отстранил Пастора от оперативной работы. Который стал разыскивать тех, с кем служил Пастор, а также отправлявших его на операции командиров. Джонсон мучил Пастора, пока у того не лопнуло терпение. Он прекрасно понимал, что у Джонсона на уме: довести его до грани и столкнуть за нее, заставив признаться или вынудив к действию.
 У Пастора отобрали удостоверение и оружие, но оставили паспорт. Об арендуемом, набитом деньгами сейфе, о документах, которыми он запасся, не знал никто. И никто из тех, кто следил за его посадкой в тот солнечный майский день на самолет в Калифорнию, не знал, что Пастор не собирается возвращаться. Джонсон был уверен, что он летит в Палм-Спрингс через Лос-Анджелес, но Пастор пересел на самолет таиландской авиакомпании, вылетающий в 10.45 на Бангкок.
 Пастор помнил ту минуту в лос-анджелесском аэропорту, когда смотрел в иллюминатор стоящего на старте «Боинга-747». Он знал, что выбора у него нет. Джонсон был терпеливым, методичным, совершенно беспощадным. Когда-нибудь, возможно, в ближайшем будущем, он раскопал бы правду о кровавых секретах Пастора. Пастор не мог этого допустить. Единственным выходом являлось бегство.
 Теперь он смотрел, как Джонсон идет к стапелю «По направлению к Свану», становится на планшир и скрывается внутри. Через несколько минут тот появился снова — раздосадованный, сердитый.
 — Нет ее, голубчик? — пробормотал Пастор. — А ты есть. И я приду по твою душу, Арлисс. Непременно...
 Джеймс Крофт очень не любил, когда ему лгут. Холленд требовалось гораздо меньше полутора часов, чтобы добраться до места встречи.
 После их разговора прошло пятнадцать минут. Пастор позвонил снова, сообщил, что Тайло явилась на место и осматривает его. Мысль о Холленд, такой доверчивой, ничего не подозревающей, несколько смягчила гнев Крофта. Он был этим доволен, потому что несколько решающих минут Тайло будет смотреть ему в лицо. На нем не должно быть отпугивающего выражения.
 Крофт вышел из квартиры и вскоре ехал по улицам в густом потоке машин на удобном, но не бросающемся в глаза, как и его костюм, «олдсмобиле». Вставил компакт-диск в новейшую стереосистему, звуки «Бранденбургского концерта» Баха слегка развеяли его дурное настроение. Он надеялся, что успеет упрекнуть Тайло за ложь прежде, чем ею займется Пастор. Это доставило бы ему громадное удовольствие.


* * *

 Брайент оскандалился, но не знал, насколько сильно. Убедившись, что его люди упустили Мег Дэниелс, он позвонил Джонсону. Теперь Джонсон сидел рядом с ним в машине, стоявшей напротив главного входа в НИЗ. Выслушав устный рапорт Брайента, он не сказал ни слова.
 Только велел Марианне Дженкинс привезти кое-что со своего стола. Смущенный вопиющим провалом, Брайент не хотел расспрашивать, для чего.
 — Может, распространить ее словесный портрет, — неуверенно предложил он, ерзая на водительском месте.
 Ему хотелось курить, но начал моросить дождь, и стекла были подняты.
 — Она заходила в банк, — сказал Джонсон. — К тому времени вы уже потеряли ее след. И вышла с пятью тысячами для Холленд.
 Брайент молча слушал. Джонсон знал все подробности. И размышлял вслух, стараясь прийти к какому-то выводу:
 — Чем она может еще помочь? Есть яхта, теперь появились деньги. Близко ли Холленд привлекла ее к своим делам? Думаю, не очень.
 Теперь Брайент понял, что у Джонсона на уме.
 — Вот тебе на!
 Брайент ухватился за верхнюю часть руля, собираясь выскочить из машины. Потому что Мег Дэниелс вышла из такси и небрежной походкой направилась в здание.
 — Постой.
 Брайент резко обернулся. Джонсон с неподвижным, как ацтекская маска, лицом смотрел на Мег.
 — Нужно подождать Марианну. Она будет с минуты на минуту.


* * *

 Мег как будто приехала на встречу со старыми друзьями. Заинтригованные ее внезапным появлением, коллеги, которых она не видела несколько месяцев, ринулись в отдел. Мег поведала им историю о «сонной» болезни, придала ей значимость ссылкой на Нойманна и оставила их в размышлении.
 Все это время сотовый телефон в кармане белого халата тяготил ее, будто якорь. Она твердила себе, что звонить Холленд еще рано, но это не помогало. Потом позвонил Прюитт, ее начальник, и попросил спуститься к нему в кабинет.
 Мег взяла для виду две папки и отправилась. Начальник явно решил, что она на грани успеха. Иначе зачем же было лететь среди ночи через всю страну?
 — Входи-входи, Мег.
 Прюитт, аккуратный, франтоватый мужчина сорока с лишним лет, лучился улыбкой. И Мег сразу же догадалась — что-то неладно.
 Встав, Прюитт взял ее руку в обе ладони:
 — Рад видеть тебя, Мег. Очень хочу узнать, что ты выяснила. Поговорим, когда... когда будет покончено с другими делами.
 И прежде чем Мег успела ответить, торопливо вышел, оставив ее созерцать спину стоящего у окна рослого поджарого человека.
 — Привет, Мег. — Он обернулся. — Помните меня?
 Мег помнила Арлисса Джонсона по выпускным торжествам в академии у Холленд. И знала историю их отношений.
 — Конечно, — беззаботно ответила она. — Когда Холленд познакомила нас, я пожалела, что вы не моложе лет на двадцать.
 Почему Джонсон здесь, Мег понимала. Как ему удалось выследить ее так быстро, значения не имело. Теперь требовалось одержать над ним верх. Арлисс Джонсон был хитрецом, умеющим залезать в душу. Она обратила внимание, как его усталая улыбка противоречит тревоге в глазах.
 — Вы, должно быть, прочли мои мысли, — сказал Джонсон. — Я подумал то же самое. — Он запустил руки глубоко в карманы. — Мег, у меня нет времени на предисловия. Я знаю вот что: Холленд позвонила вам, и вы поспешили на ночной самолет. Приехали сюда, зашли в банк, потом отправились на встречу с ней. Дальше мне ничего не известно. У меня много вопросов, но по-настоящему важен только один: где можно найти Холленд, помочь...
 — Почему ваши коллеги — коллеги Холленд — стреляли в нее? — перебила Мег.
 Джонсон кивнул, словно она подтверждала какое-то подозрение.
 — Она рассказала вам, что произошло в доме. Вы знаете о Шурессе. Но у этой истории есть аспект, о котором Холленд не может знать.
 Джонсон рассказал ей все. О звонке пока что неизвестного человека, о реакции агентов и почти роковом результате. Он ничего не смягчал и не каялся, считая, что Мег мгновенно уловит фальшь. Надеялся, у нее хватит ума понять, что это правда, и быть с ним откровенной.
 — Вот и все, — сказал Джонсон. — В настоящее время я больше ничего не смогу сообщить. — Он помолчал. — Мег, зачем ей понадобились деньги? Бежать она не собирается. Не так глупа. К тому же с пятью тысячами далеко не уедешь.
 Мег не ответила и не отвела глаз.
 — Холленд не сделала ничего дурного, — заявила она. — Это вы загнали ее в угол. Дайте ей время...
 — Я знаю, что Холленд нужно время, — мягко перебил Джонсон. — Ей одиноко, страшно. И задаюсь вопросом, почему она не с вами. Вы могли бы в мгновение ока собрать сюда целый батальон адвокатов. Я был бы очень рад видеть ее здесь. Но вы поступили по-другому. Отправились к ней, отдали деньги и вернулись.
 Почему? Она сказала, что вы можете оказаться в опасности? Так. Но, может, не только. Может, убедила вас, что у нее есть план выпутаться самой, и вам он показался вполне разумным? Иначе бы вы при своем шотландском упрямстве ни за что не оставили ее одну.
 Джонсон немного подождал.
 — Мег, мне нужно знать, где она. Я уже осмотрел ту яхту. Куда бы Холленд ни отправилась...
 И умолк, потому что в голову ему пришло нечто совершенно очевидное.
 — Тот, с кем она встречается, Мег, может оказаться ее врагом.
  Черт, быстро же он соображает! 
 Джонсон понял, что прав, и стал прокручивать в голове варианты.
  Но кое-чего не может знать. Например, о Крофте... 
 И тут Мег заметила, что Джонсон колеблется, будто не уверен в себе.
  Не рассчитывал, что Холленд куда-то отправится, покинет свое убежище. И теперь в растерянности. 
 Джонсон глянул на Мег, и ей стало понятно, что он догадался о причине ее замкнутости.
 — Холленд боится меня? Не доверяет мне?
 — Можно ли ее винить? — ответила Мег вопросом на вопрос. —  Она  не знает, почему в нее стреляли. — И после паузы спросила: — Как вы узнали о яхте «По направлению к Свану»?
 Джонсон раскрыл лежащую на столе папку и придвинул ей. Мег увидела розовые и фиолетовые конверты с написанным рукой Холленд адресом Джонсона.
 И поняла, что делает Джонсон. Она сама случайно позволила ему это сделать — напомнить об их добрых отношениях, о том, что они много лет доверяли друг другу.
 Мег заколебалась. Ей с самого начала не нравилась мысль о встрече Холленд с Крофтом. Посмотрела на Джонсона. Тот спокойно ждал.
 Дверь внезапно распахнулась. Джонсон быстро повернулся, однако Мег успела разглядеть на его лице вспышку гнева.
 — Что такое? — резко спросил он.
 Брайент бежал со всех ног. Лицо его раскраснелось, дыхание вырывалось со свистом.
 — Вам необходимо взглянуть на это. Немедленно.
 — Минутку, — обратился Джонсон к Мег.
 В коридоре он в упор посмотрел на Брайента:
 — В чем дело?
 — Один человек заходил вчера в «Карету и герб». И сделал вот что.
 Протянув Джонсону рапорт на одной странице, Брайент продолжал:
 — Бармен говорит, он сделал свое дело и ушел небрежной походкой. Все, кто там сидел, смотрели разинув рты.
 На лбу Джонсона появились морщинки, когда он прочел о подожженном роме. Это был символический акт, который агенты секретной службы иногда совершали в память о погибшем товарище.
 — По Шурессу? — спросил Джонсон.
 — Я подумал так. Однако бармен говорит, в том человеке было что-то подозрительное. Он составил фоторобот следственному отделу. Там его получили полчаса назад и подняли тревогу.
 Брайент вынул из обертки листок крупнозернистой фотобумаги размером двенадцать на пятнадцать дюймов. Увидел, как глаза Джонсона расширились, тело напряглось.
 — Бармен уверен?
 — Полностью. Он прослужил агентом двадцать два года. Зрение у него лучше, чем у меня. — Брайент умолк. — Ребята из следственного отдела, поняв, на кого вышли, подняли досье.
 — Где оно? — негромко спросил Джонсон.
 Брайент поднял толстую папку, которую положил на один из стульев, стоявших в коридоре возле кабинета Прюитта. Джонсон подержал ее в руках, словно какой-то талисман.
 — Пастор вернулся, — сказал Брайент. — Все разрозненные сообщения о его смерти в Юго-Восточной Азии — чушь.
 Он знал, как Джонсон преследовал Пастора, как не хотел упускать его, считая, что Пастор в глубине души безжалостный маньяк. Как не верил сообщениям из третьих и четвертых рук о его смерти где-то в джунглях. Чтобы поверить, Джонсону нужно было увидеть труп Пастора своими глазами.
 — Пастор прикончил Уэстборна, верно? — продолжал Брайент. — Кто-то вернул его...
 — Об этом позже, — резко сказал Джонсон. — Свяжись с таможенной и иммиграционной службами в Лос-Анджелесе, Сан-Франциско и Сиэтле. Разошли фоторобот, пусть просмотрят свои видеозаписи. Той фамилии, которую он носит, в списках находящихся в розыске не будет, поэтому изображение — наша единственная надежда. И дай знать канадцам. Он мог явиться сюда через Ванкувер.
 — А здесь что? — спросил Брайент.
 — Пастор убил и Шуресса, — негромко сказал Джонсон. — Этого не произошло бы, если бы его единственной целью был Уэстборн. Он здесь ради чего-то еще... кого-то еще.
 Брайент прикусил язык, чтобы не произнести фамилии.
 — Я выйду через несколько минут, чем бы ни кончился разговор, — сказал Джонсон. — Будь готов к отъезду.
 Взяв досье под мышку, Джонсон опять вошел в кабинет. Мег увидела, что он изменился. Ей не приходило в голову, что этот человек может выглядеть испуганным.
 Джонсон разобрал вещи на столе Прюитта, чтобы освободить место. Потом раскрыл досье и достал фоторобот.
 — Требовать от вас подписку о неразглашении некогда, — решительно сказал он. — Достаточно будет вашего слова, что вы никогда никому не скажете о том, что увидите.
 И вопросительно приподнял брови.
 — Даю слово, — сказала Мег.
 Но ей не хотелось знать того, что он собирался рассказывать. Ни единой подробности. Она чувствовала себя, как в детстве, когда зашла по горло в пруд и испуганно разинула рот, не полагаясь на свое умение плавать.
 — Фамилия его Пастор, — сказал Джонсон. — Он был агентом секретной службы, пока мы не обнаружили у него некоторых пристрастий...
 —  Пристрастий? 
 — Он с наслаждением убивал и мучил, особенно женщин. Бежал из страны, пока я не мог его арестовать. Поступали сообщения о его смерти, но он появился в Вашингтоне. Это его фоторобот. Уэстборна с девушкой наверняка убил он. Думаю, и Шуресса.
 Джонсон помолчал.
 — Он был в доме Холленд. Она как-то ухитрилась спастись. И потому держала в руке пистолет, когда приехала группа реагирования.
 Что происходило там, никто не знает, но, думаю, Пастор не довел дело до конца. Может, Холленд услышала от него что-то, может, что-то увидела. Как бы там ни было, он охотится за ней.
 Джонсон стиснул кулаки и подался к Мег.
 — Я не знаю, где и с кем встречается Холленд. Но она не может знать, что Пастор поблизости...
 — Если он поблизости, — перебила Мег.
 Джонсон кивнул:
 — Разумеется. Если. Вот такая ситуация. Теперь слово за вами. Думаете, стоит пойти на риск не вызволять ее? Не зная, где она, я ничем не смогу ей помочь.
 Джонсон качнулся на каблуках, не сводя взгляда с Мег.
 Мег взглянула на фоторобот. Средиземноморские черты, полные губы, изящные скулы. Дружелюбные глаза могли принадлежать любому из сотен молодых священников в студенческом городке Джорджтаунского университета. Пастор... подходящая фамилия.
 Ее пальцы коснулись досье. Она могла бы затянуть время, читая его от корки до корки, но что бы это дало? У нее мелькнула мысль, что сейчас оно оказалось Джонсону слишком уж кстати. Потом Мег вспомнила отчаяние агента, который распахнул дверь. Это не могло быть притворством.
  Холленд там. Слово за тобой. Она ждет. 

 19

 К автовокзалу, построенному из шлакоблоков и выкрашенному в оранжевый цвет, подъехали первые четыре автобуса. Рядом с ним стояло причудливое строение в колониальном стиле, там размещались кафетерий, билетная касса и сувенирный киоск. Холленд заметила, что европейские и японские туристы одеты по погоде, в шерстяные свитера под теплыми пальто с шарфами. Гости из средней полосы Америки, считавшие, что Вашингтон — это юг, и мечтавшие увидеть цветение вишни, ежились в легких ветровках.
 Холленд юркнула в толпу. Окруженная людьми, она почувствовала себя спокойней. Путь по эспланаде к речному вокзалу показался слишком длинным. До приезда Крофта еще оставалось время.
 Холленд вошла вместе с толпой внутрь, втиснулась между четырьмя японцами в очередь у кафетерия, взяла горячего шоколада и стала пить за столиком возле окна. На воде увидела четыре двухпалубных судна, выстроенных в линию, словно дрессированные бегемоты. Окинула взглядом матросов, разбирающих канаты и устанавливающих сходни. Не вздрогнула, когда сходни с металлическим лязгом упали на причал.
 Зазвонил колокол. Холленд вместе с очередью дошла до будки билетного контролера. Потом, когда подъехал еще один автобус, повернулась к нему и осмотрела лица пассажиров. Подумала, что, пока приходят автобусы, ей ничего не грозит.
 Возвращаясь к кафетерию, она заметила фургон, въезжающий на место одного из автобусов. На боках его была надпись: «Экскурсионное бюро Мотта». Стекла были затемнены. Так как почти весь туристский транспорт оснащен темными стеклами, Холленд не обратила на это особого внимания. И не видела, как открылась дверца, как из нее выскользнул мужчина.


* * *

 На Пасторе были очки с простыми линзами, бейсбольная кепочка и старая, еще школьных времен, кожаная куртка с нашивками в виде футбольного мяча. Он походил на учителя математики, тренирующего по совместительству младших школьников где-то в сельской местности.
 Приехал Пастор к речному вокзалу раньше Холленд. Быстро обошел округу, поболтал с докерами и полностью освоился до того, как ее увидел. Проследил за маневрами малышки и счел, что свое дело она знает. Он чуть ли не нюхом чуял ее стремление избавиться от страха и выжидал, совершит ли она какую-нибудь оплошность или запаникует. Пока что Тайло все делала правильно — пряталась среди туристов, чтобы не получить пули в спину, высматривала место, откуда могла незамеченной следить за появлением Крофта. Когда заняла свой наблюдательный пункт, Пастор улыбнулся. Он выбрал бы тот же самый.
 Убить эту женщину Пастор мог уже трижды. Его до сих пор раздражало, что она одержала над ним верх у себя в доме. Но Крофт предупредил, что смерть ее не должна вызвать подозрений. Должна выглядеть результатом обстоятельств, в создании которых Тайло была повинна сама. Пастор понимал, что это потребует уединения и полного внимания.
 Он в нетерпении взглянул на часы. Крофт подъедет через несколько минут. Тайло на месте. Пора. Его охватывало нетерпение.


* * *

 Слева от третьего судна стоял кирпичный сарай с крышей из оцинкованной жести. Его окружали пятидесятигаллоновые бочки солярки и смазочного масла. Асфальт скользил под ногами, поэтому Холленд шла осторожно.
 Сарай представлял собой прекрасное укрытие, оттуда полностью было видно автостоянку. Холленд корила себя за то, что забыла спросить Крофта, на какой машине он приедет. Но частных машин там было мало. Его будет легко обнаружить.
 Холленд взглянула на часы. Должен появиться с минуты на минуту. Она остро замечала все вокруг — негромкий шум отплывающего судна, сладкий, тошнотворный запах солярки, грохот убираемых сходен. Вздрогнула, услышав гудок теплохода. Но шагов позади не слышала, лишь ощутила укол сбоку шеи.
 Холленд подумала, что ее ужалило какое-то насекомое. Потом повернулась, увидела тень и потянулась к пистолету. Однако мышцы отказывались ей повиноваться. Движения были медленными, словно под водой. Она открыла рот, намереваясь крикнуть, но из горла послышалось только хрипение. Колени ее задрожали.
 Кто-то подхватил ее сзади, не давая упасть. Холленд чувствовала дыхание этого человека на своей щеке, но не могла обернуться, чтобы увидеть его.
 — Ты можешь идти, — сказал он. — Ног не чувствуешь, но идти можешь. Вперед!
 Они зашли за сарай. Ее бесчувственные ступни задевали за стыки бетонных плит, шаркали по асфальту. Она снова попыталась закричать, но безуспешно.
 Они подошли к стоянке, обошли сзади автобусы с еще не остывшими двигателями. Впереди она увидела фургон с затемненными окнами. Боковая дверь открылась, Холленд лишь мельком разглядела чью-то сильную руку, больше ничего.
 Ее развернули и усадили спиной к салону. Потом, занеся ноги, мешком перекатили на пол. На долю секунды она увидела, но не ощутила узелковый коврик у себя под щекой. Когда дверь стала закрываться, Холленд, собрав все силы, ухватилась за нее и заметила, как из стоящей неподалеку машины вылезает Джеймс Крофт.

 20

 Перед тем как застегнуть пальто, Крофт убедился, что кашемировый шарф хорошо закрывает горло. Он был восприимчив к всевозможным заболеваниям и особенно берегся ранней весной, в сырую, переменчивую погоду.
 Крофт прошелся среди туристов, не задерживаясь взглядом на иностранцах. Осмотрел, не тратя времени на семьи, одиночек в очереди за билетами, потом в кафетерии. Заглянул в магазин подарков, увидел развешанные на стенах тенниски, застекленные прилавки, значки с изображением памятника Вашингтону и других достопримечательностей. Несколько минут делал вид, будто читает расписание отправления судов, наблюдая за дверью дамского туалета.
  Где оке она? 
 Подъехал еще один автобус, и Крофт вышел наружу. От выхлопных газов начали слезиться глаза. Тайло среди приехавших не было. Когда они удалились, он медленно прошел от кафетерия до стоянки, потом дошел до причала и вернулся обратно. Если Холленд смотрела откуда-то, то не могла его не заметить.
 Делая повторный обход, Крофт почувствовал, что ноги начинают мерзнуть. Чувствительную кожу лица пощипывал холод. На сей раз сенатор искал Пастора.
  Он увез Тайло. Что-то случилось, и пришлось ее увезти. 
 Крофт размеренной походкой направился к стоянке. Когда отопление в машине заработало на полную мощность, поехал к месту встречи.


* * *

 — Отлично. Сюда не пошел. Сидит в машине, запустил двигатель. Собирается уезжать.
 Холленд не узнала голоса. Инстинктивно зажмурилась, когда в салоне вспыхнул неожиданно яркий свет. Кто-то, взяв ее большими руками за плечи, стал передвигать так бережно, насколько было возможно в тесноте. Глаз она не открывала. Не хотела, чтобы видели ее страх.
 — Открой глаза, Холленд.
 Узнав голос, она от удивления разинула рот, потом обнаружила, что, мигая, смотрит на Арлисса Джонсона. Он попытался улыбнуться, но получилась гримаса.
 — Вы...
 Губы ее продолжали шевелиться, но голосовые связки не повиновались. Джонсон надел ей на руку манжетку тонометра, накачал и, выпуская воздух, следил за стрелкой.
 — Все будет хорошо. — Он запрокинул ей голову и поднес к губам пластиковый стакан с соломинкой. — Это просто-напросто слегка подсоленная вода. На вкус не особенно приятная, однако принесет облегчение. Взболтни ее; если сможешь, прополоскай горло.
 Холленд отпила глоток и ощутила жгучий вкус соли. Прополоскала водой десны, потом почти всю ее проглотила.
 — То была слабая разновидность синтетического кураре, — сказал Джонсон. — Этот яд поражает мышцы, однако нервную систему не затрагивает. Действие прекращает быстро, как новокаин.
 И обратился к Брайенту:
 — Дай Крофту отъехать подальше, но не теряй из виду. Думаю, у него назначена еще одна встреча.
 Холленд, проверяя, вернулась ли к ней способность двигаться, пошевелила ступнями, вытянула ноги, сжала кулаки, поводила вправо-влево челюстью.
 — Зачем? — спросила она непослушным языком.
 Джонсон помог ей сесть. Фургон представлял собой оборудованную для наблюдения машину с вращающимися сиденьями. Холленд отвела руку Джонсона и втиснулась поглубже в обитое кожей кресло.
 Джонсон сидел перед нею на корточках, прося взглядом о понимании. Но в глазах его сверкала искорка гнева.
  Он узнал что-то скверное. 
 — Убегала ты  от меня,  — сказал Джонсон. — И найдя тебя, я опасался сопротивления. — Помолчал. — Мне жаль, что так получилось, Холленд, но пустить тебя к Джеймсу Крофту я не мог.
 Холленд выглянула в затемненное окно и увидела траву, деревья. Фургон плавно ехал навстречу потоку легковых машин и туристских автобусов.
 — Где искать меня, вам сказала Мег.
 Теперь голос ее звучал твердо, отчетливо. Она повертела головой, расслабляя напрягшиеся мышцы.
 — Это не было предательством, — ответил Джонсон. — Я ей показал кое-что.
 Холленд услышала шелест бумаги, повернулась и увидела фоторобот. Выброс адреналина в кровь окончательно покончил с действием транквилизатора.
 Джонсон кивнул:
 — Да, этот человек хотел убить тебя в твоем доме.
 Он положил папку ей на колени и стал торопливо рассказывать ей о бывшем агенте по фамилии Пастор, ставшем преступником, маньяке, выбирающем жертвами главным образом молодых женщин. Сказал, что это очень искусный убийца, опытный сыщик, очень уверенный в себе, много знающий.
  Очень уверенный... 
 Эти слова продолжали звучать в голове Холленд, пробуждая старые мысли.
  Кто тебе помогает? Что твой талисман? Кто твой талисман? 
 — Не вы, — пробормотала Холленд. — Только не вы.
 — Что?
 Холленд встряхнула головой:
 — Ничего. Путаница в мыслях. Куда мы едем?
 — Крофт приезжал на встречу с тобой. Подождал, не увидел тебя и уехал.
 — Он собирается остановиться, — сказал сидевший за рулем Брайент. — Что будем делать?
 — Проскочи мимо, развернись, поставь машину так, чтобы он нас не видел, а мы могли наблюдать за ним.
 Они ехали по двухрядной асфальтированной дороге, вьющейся по парку между каналом и Уотер-стрит. Тенистой, со стоянками для отдыха. На площадках с побуревшей влажной травой стояли столики, большие металлические барабаны для мусора и кирпичные печи с ржавыми вертелами для барбекю.
 Холленд видела, как седан Крофта въехал на стоянку. Фургон прокатил мимо, потом она услышала, как Брайент включил сигнал поворота. Мимо пронеслись три легковые машины. Задние колеса внезапно вдавились в гравий, и Холленд, когда машина стала разворачиваться, прижало к спинке сиденья. Брайент, замедляя ход, въехал на противоположную обочину; по крыше заскребли ветви деревьев.
 Брайент быстро вылез из фургона. Распахнул заднюю дверцу, взял брезентовую сумку и захлопнул снова. Сквозь шум машин на дороге Холленд услышала пощелкивание и почувствовала, как фургон накренился. Под фургоном стоял домкрат, говорящий проезжающим — и всем, кто мог его видеть, — что спустила шина, но необходимое оборудование у водителя есть. Таким образом, опасаться, что их кто-то побеспокоит, не приходилось.
 — Крофт остановился на пикник? — негромко произнес Джонсон. — Вряд ли. Холленд, что ты видишь там необычного?
 Холленд взяла у него электронный бинокль и, настраивая фокус, услышала негромкое жужжание тонкого механизма.
 Скамейки были пусты. Тени отбрасывали только деревья, в кустах никого и ничего. Крофт вылез из машины, обошел площадку дерганым шагом, словно ноги замерзли. Похлопал руками в перчатках, не пытаясь скрывать недовольство.
 Подъехала взятая напрокат бежевая машина, судя по виду, ей пора уже было на металлолом.  Ничего необычного... 
 — Кроме того, что бежевая въезжает задом, — произнесла вслух Холленд. — Словно водитель собирается спешно уезжать.
 — Угу. И кто же в ней?
 Джонсона разбирало нетерпение.
 — Ну-ну, вылезай. Сенатор — занятой человек. Время дорого.
 — Сэр...
 Вернувшийся на водительское место Брайент обернулся. Холленд впервые увидела его толстое румяное лицо, приплюснутый нос, суровые, умные глаза. И догадалась: он хочет, чтобы Джонсон дал ему свободу действий.
 — В Эндрюсе есть готовая к вылету «пташка». Она будет здесь через двенадцать минут. Отряд быстрого реагирования может выехать из Баззард-Пойнта...
 Джонсон угомонил его взмахом руки. Холленд знала, что «пташка» — это вертолет, способный вылететь куда угодно в любое время. Двухместный, предназначенный для разведки и наблюдения, он мог незаметно приблизиться к объекту.
 — Будь там любой человек, кроме Пастора, — дело другое. А он следит за небом. Хотя сейчас у него и нет для того причин.
 Холленд ничего не понимала, потом дверца бежевого седана распахнулась и оттуда появился человек, которого она видела на фотороботе. И у себя дома. Джонсон шумно вдохнул. Брайент с полки под приборной доской извлек автомат «узи».
 — "Пташку" он заметит, — произнес Джонсон, словно размышляя вслух. — И обо всем догадается. «Пташка» не сможет задержать его, помешать ему убить или взять в заложники Крофта. Он первым делом использует сенатора в качестве щита. Не выйдет — первую же семью, проезжающую в машине. Думаю... Холленд, нет!
 Тайло ощутила, как он схватил ее за руку повыше локтя. Пальцы ее уже коснулись ручки дверцы, и через секунду она бы оказалась снаружи.
 — Без глупостей, ладно?
 Джонсон выпустил ее руку, она снова села на место. И не могла отвести глаз от двух разговаривающих мужчин, изо ртов которых вылетали облачка пара.
 — Отдайте его мне! — прошептала Холленд.
 Но спроси ее, кого именно, — она не смогла бы ответить. Пастора, который говорил с нею нежно, будто любовник, который ранил Фрэнка в машине, а затем, когда тот все-таки вошел в дом, убил? Или Крофта, которому она доверила свою жизнь?
  Крофта, который отдал верившего ему Фрэнка палачу. Именно он был талисманом Пастора... 
 Холленд с безумным взглядом повернулась к Джонсону. Тот уже разговаривал по телефону с командным пунктом в Баззард-Пойнте. От диспетчера отряда быстрого реагирования ФБР секретная служба получала ответ быстрее, чем кто бы то ни было. Вооруженные люди в пуленепробиваемых жилетах, с гранатами, слезоточивым газом и запасными патронами уже садились в фургоны с рекламой цветочников и пекарей на кузовах. Джонсон описал бежевую машину и водителя, затем назвал единственный маршрут, которым Пастор мог выехать из парка на юго-западное шоссе. Если перекрыть дорогу, есть возможность его взять. Люди из инспекционного отдела уже выехали. При этих словах Джонсон взглянул на Брайента, говорившего по другому телефону.
 — Мальчики и девочки едут, — сказал тот.
 Джонсон продолжил разговор:
 — Задержание производить жестко. Без окликов. Стрелять только по рукам и ногам. Он мне нужен живым. Я должен расспросить его кое о чем...
 — Холленд, что там происходит?
 — Крофт сел в свою машину. Пастор... подошел к своей. Он уезжает первым.
 Джонсон похлопал Брайента по плечу. Послышался скрежет металла, съехавший с домкрата фургон тряхнуло. Брайент вывернул руль, нажал на газ и выехал на противоположную сторону дороги. Позади раздались нетерпеливые гудки.
 — Порядок, — спокойно сказал Джонсон. — Пристроимся за Крофтом, обгоним его, если окажется место между ним и Пастором, потом замедлим ход и разъединим их. — И повернулся к Холленд: — Путаница в мыслях прекратилась?
 — Все в порядке.
 — Коленки не дрожат?
 Она покачала головой.
 — Вот и отлично. Возможно, нам улыбнется удача.
 — Крофт...
 — Холленд, дело сейчас не в нем. Мы  знаем,  где его найти. А сейчас делом займется ФБР, понимаешь? Ты видела Пастора вблизи, но я знаю его лучше. Больше одной возможности он нам не предоставит.
 Холленд с трудом сглотнула, потом достала пистолет из кобуры, вынула обойму, проверила и загнала обратно.
 Джонсон наблюдал за ее руками — нет ли дрожи, и не заметил. Ни малейшей.


* * *

 Пастор ехал по Уотер-стрит с неизменной скоростью сорок миль в час. Крофт отставал, будто робкий турист.
 Крофта бесило, что Тайло не пришла. На площадке он отчитал Пастора за плохое наблюдение, за то, что позволил ей скрыться на причале. Пастор вынужден был напомнить о его же инструкциях — не перехватывать девушку, а проследить за ней до места встречи. Критику Крофт воспринимал обидчиво.
 Крофт не мог понять, почему в последнюю минуту Холленд струсила. Предположил, что ее могло что-то спугнуть, и намекнул, что она могла обнаружить наблюдение Пастора.
 Ответить на это Пастор даже не потрудился. И не счел нужным сообщать, что Арлисс Джонсон побывал на яхте «По направлению к Свану» и что он в отличие от Крофта не думает, что Тайло вернется туда.
  Не добрался ли Джонсон до нее первым? 
 Пастор в этом сомневался. Джонсона он упустил из виду, когда тот направился в город. К причалу за Тайло никто не шел. Если бы Джонсон хотя бы подозревал, что она будет там, то не остался бы в стороне.
 На пристани Пастора не беспокоило, что он упустил Тайло. Он разделял уверенность Крофта, что она сама отдастся в руки. Но когда она не пришла на встречу, заволновался. Он наблюдал за каждой машиной, проезжавшей мимо площадки для пикника, и теперь обращал взгляд на ветровые стекла каждой, идущей по встречной полосе.
 Пастор услышал два отрывистых гудка. Какой-то водитель терял терпение. Глянув в боковое зеркальце, увидел, что фургон с надписью «Экскурсионное бюро Мотта» выдвинулся из-за «олдсмобиля» и, слегка качнувшись, выехал вперед него.
 Пастор улыбнулся. Поведение водителя говорило, что в фургоне никого нет. Он возвращался в город набрать у отелей еще экскурсантов.
  А может, и нет. 
 Пастор видел водителя в зеркальце заднего обзора. На нем не было фирменной кепочки. Он был одет в спортивную куртку и рубашку вместо свитера и ветровки. Иногда губы его шевелились, словно он разговаривал с кем-то сзади, но глаза неотрывно смотрели на дорогу. Это был вовсе не водитель экскурсионного фургона.
 Пастор подъехал к повороту и свернул направо. Медленно пересек Мейн-авеню, дав себе возможность увидеть, как Крофт свернул к Седьмой улице, которая выведет его на Индепенденс-авеню. Фургон по-прежнему ехал за ним.
 Теперь Пастор знал, что его преследует Джонсон. Это означало, что Тайло у него. Значит, она описала ему убийцу Шуресса. Или же Джонсон получил сообщение из «Кареты и герба» и располагает фотороботом, который составил бармен.
 Пастор свернул налево, к площади, в которую упирается Десятая улица.
 Джонсон был не один. С ним находились водитель и Тайло. Пастор не думал, что в фургоне есть оперативники.
 Джонсон обнаружил его — видимо, на площадке для пикника — и, должно быть, поднял на ноги отряд быстрого реагирования. Но пока что не было видно приметных фургонов, какими пользуются фирмы сферы обслуживания.
 И наверняка дал команду своим людям, занятым поиском Тайло. Вот тут Джонсон просчитался. Он не ждал, что встретит Тайло, и не взял оперативников. Теперь ехал следом, надеясь, что Пастор даст ему время их дождаться.
  Нет уж. 
 В центре площади находится один из самых знаменитых вашингтонских фонтанов. Пастор особенно любил его и часто приезжал к нему по утрам, пока не бывало толпы. Теперь вокруг фонтана стояло не меньше полусотни машин, толпились ротозеи и любители фотографий, расставляющие своих понурых сопливых детишек. Пастору они были не нужны. Ему бы... Ага, вот эту симпатичную японскую парочку в новеньких красных парках, вылезающую из взятого напрокат «линкольна».
 Пастор остановился рядом с «линкольном» и оглянулся. Экскурсионный фургон находился далеко позади, водитель искал место для стоянки. Потом сзади потянулся поток машин и поглотил его.
 Пастор торопливо снял куртку, надел серую парку и вязаную шапочку. Вылез из машины и дружелюбно улыбнулся юной паре.
 — Привет. Сегодня очень холодно, — сказал он по-японски.
 Молодой человек изумился, девушка захихикала. Потом оба подошли, удивленные тем, что этот американец так хорошо говорит на их родном языке.
 Краем глаза Пастор наблюдал за фургоном, застрявшим в потоке машин на другой стороне площади. И без умолку тараторил по-японски, расхваливал фотокамеру молодого человека, предлагал сфотографировать парочку.
 Японец отдал Пастору камеру, объяснил, как с ней обращаться. Едва парочка отвернулась, Пастор поставил камеру на капот машины. В его руке появился нож с тонким шестидюймовым лезвием, закаленным тем же способом, что и самурайские мечи.
 Пастор думал об этой иронии судьбы, когда подошел к молодому человеку сзади, словно собираясь обнять его за плечи.


* * *

 — Я не вижу его! Черт подери,  не вижу! 
 Холленд почти прижималась лицом к стеклу, словно от этого могло что-то измениться. Сквозь ползущий поток машин и проходящих мимо фургона людей она временами видела машину Пастора. Но его самого — нет. Пальцы ее уже легли на ручку дверцы, когда раздался первый вопль, долетевший до нее скорее жалобным стоном.
 — Холленд!
 Она выскочила наружу и побежала, не обращая внимания на крики Джонсона. Лавировала в толпе, уворачиваясь от столкновений, отпихивая тех, кто не успевал сойти с дороги.
 Сперва Холленд увидела стоящих полукругом прохожих, потом кровь, текущую по асфальту. Пара лежала ничком. На затылке молодого человека, у основания черепа, зияла глубокая резаная рана. А девушка... Холленд не видела ничего подобного даже на вскрытиях во время учебы. Волосы ее разметались по затылку.
 Парка была задрана над рассеченной поясницей. В крови плавали две вырезанные почки.
 Холленд не сознавала, что стоит на коленях в окружении толпы, пока кто-то не поднял ее за плечи.
 — Идем, — властно сказал Джонсон.
 Холленд вырвалась и натолкнулась на подошедшего сзади Брайента.
 — Мы должны им помочь!
 На сей раз хватка Джонсона оказалась железной. Он повел Холленд сквозь причитания и всхлипывания, сквозь кроваво-красную дымку, застилавшую ей глаза.
 Шедший рядом Брайент негромко, настойчиво говорил по сотовому телефону. Потом набрал другой номер. Холленд расслышала достаточно, чтобы догадаться, в чем дело.
 — Вы отменяете вызов отряду быстрого реагирования? А как же Пастор?
 Джонсон развернул ее лицом к себе и указал подбородком на стоящие автомобили.
 — Машина Пастора здесь. А место рядом свободно.
 Холленд оглянулась, увидела пустое место, разбитую фотокамеру на асфальте, мерцающие осколки стекла.
 — Он использовал обоих для отвода глаз — подошел к ним сзади, сделал свое дело и угнал их машину, пока его никто не разглядел.
 Говоря, Джонсон продолжал уводить Холленд. Она услышала вдали вой сирен.
 — Полицейские, — сказал Джонсон. — Они сделают все, что смогут. Никто ничего не видел. Никто не назовет никаких примет — а если и назовут, то добрый десяток вариантов.
 — Но  мы  знаем!
 — Пастору это известно.
 Джонсон усадил ее обратно в фургон. Брайент сел за руль и запустил двигатель.
 — Пастор скрылся. Поверь, он способен ускользнуть от кого угодно. А показать его лицо по телевизору мы не можем. Если сделаем это, то придется рассказывать все. Я пока не хочу настораживать Крофта. А ты?
 Холленд запрокинула голову, чтобы из глаз не текли слезы.
 — Пастор поедет к Крофту, скажет, что его преследовали.
 — Нет, — негромко произнес Джонсон. — То, что произошло здесь, Крофта не касается. Тут личные мотивы. Пастор вернулся, помимо всего прочего, свести счеты со мной. Это его послание ко мне на тот случай, если не дошло первое.

 21

 Они подъехали к старому зданию из красного кирпича, с высокими дымовыми трубами и башенками, стоящему с восточной стороны университета Джорджа Вашингтона. Холленд подумала, что оно похоже на училище секретарш начала века. И не очень ошиблась. Табличка исторического общества свидетельствовала, что здание представляло собой пансион благородных девиц. Более поздняя гласила: «Центр Стюарта. Приют и юридическая помощь для женщин».
 Дверь открыла симпатичная подтянутая женщина лет пятидесяти с небольшим, одетая поверх строгого костюма в рабочий халат с цветочным узором, без украшений. Она представилась как Клара Крэнстон. Холленд, державшаяся вместе с Брайентом позади, с удивлением увидела, что они с Джонсоном обменялись легкими поцелуями в щеку.
 Обернувшись, Джонсон взглянул на Брайента, тот понял и повел Холленд по ступеням крыльца внутрь. Она догадалась, что ему там все хорошо знакомо. Брайент уверенно шел с нею через гостиную, по длинному коридору, мимо кухни к лифту с решеткой. Аппетитный запах стряпни — гуляша или тушеной говядины — пробудил у Холленд острое чувство голода.
 — Что, собственно, представляет собой это заведение? — спросила она сквозь шум лифта.
 Брайент снисходительно посмотрел на нее:
 — Вы хорошо знаете Джонсона, не так ли?
 — Мой отец и он были лучшими друзьями.
 Брайент хотел что-то сказать по этому поводу, но передумал.
 — Вам известно, что у него была сестра?
 Холленд покачала головой.
 — Она жила в Техасе. Муж, в прошлом агент ЦРУ, бил ее, и Джонсон узнал об этом слишком поздно. Потом стал расспрашивать женщин, состоящих на службе — у нас, в ЦРУ, в ФБР. Многие страдали от жестокого обращения в семье, это его потрясло. Вот он и помог основать этот приют. Заведует им Клара — та женщина, что встретила нас внизу. Приют не афишируется, однако женщины, состоящие на государственной службе, о нем знают. Джонсон очень успешно играет на бирже. Он взял субсидию, основал фонд, и теперь здесь ни в чем нет нужды. За это он время от времени прячет здесь кого-то. Клара служила в охране посольства и знает, как это делается.
 Они вышли из лифта и пошли узким коридором в отреставрированную мансарду. Холленд подумала, что некогда там размещались комнаты для прислуги. Брайенту приходилось нагибаться, чтобы не задеть головой о балки.
 Комната оказалась светлой, более просторной, чем ожидала Холленд, с красивыми обоями в цветочек и кленовой кроватью под пологом. В ней было очарование сельской гостиницы, вплоть до кувшина и умывального тазика с орнаментом. Однако воздух был затхлым, и Холленд подумала, что в комнате давно никто не жил.
  Тайное гнездо Арлисса, куда он приносит воробышков с перебитыми крыльями... 
 — Как ваша фамилия? — спросила Холленд.
 Брайент переступил с ноги на ногу, словно это был вопрос слишком уж интимного свойства. Когда ответил, она сказала:
 — Спасибо, что увезли меня оттуда.
 Брайент улыбнулся и занялся кофеваркой. По его быстрым, уверенным действиям Холленд догадалась, что он живет один.
 — Как тебе здесь нравится?
 Холленд не слышала, как вошел Джонсон.
 Он прикрыл дверь, огляделся, поджал губы и кивнул.
 — Будешь чувствовать себя здесь спокойно. Клара купит тебе одежду — скажешь ей свой размер — и все, что понадобится. В доме сейчас живут всего четыре женщины. Сюда никто не придет. Лифт включается только с помощью кода, Клара тебе его даст. — Указал на телефон. — Он постоянно прослушивается, но, думаю, ты не будешь никому звонить.
 — Позвоню Мег, — сказала Холленд.
 — Правильно. И объясни ей, что я не такое уж чудовище, ладно?
 Он сел в удобное кресло и вытянул ноги, будто на пляже. Холленд поняла, что его гнетет бремя событий, как прошлых, так и будущих, сознание, что он не в силах ни изменить их, ни предупредить.
 — Ему не требовалось убивать обоих, — услышала Холленд собственный голос. — Пастор мог убить кого-то одного. Ему нужно было отвлечь нас, так ведь? Как-то задержать и успеть скрыться. — Она помолчала. — Убивать обоих не было нужды.
 Приняв от Брайента чашку кофе, Джонсон сказал:
 — Нужда была. Помнишь притчу о лягушке и скорпионе? Лягушка перевозит на спине через реку скорпиона, обещавшего не жалить ее. На середине реки скорпион жалит лягушку. Когда они тонут, лягушка спрашивает: «Зачем?» А скорпион отвечает: «Такова уж моя натура».
 Такова уж натура Пастора. Более извращенной я не знаю. Его не сделали таким, какой он есть. Он просто  такой.  Потому, когда мы обнаружили его, пустился во все тяжкие.
 — Вы сказали, Пастор оставил вам послание на тот случай, если не дошло первое.
 Джонсон рассказал о происшествии в «Карете и гербе» и истории своих взаимоотношений с Пастором. При этом опустил подробности о его мании, в данном случае не имевшие значения, но сказал обо всем, что следовало знать Холленд, если она снова столкнется с ним.
 — Пастор будет выглядеть по-иному. Набросится невесть откуда. Нужно первым делом заметить движение... И он работает на Крофта.
 Последнюю фразу Джонсон чуть ли не прошипел.
 Холленд видела, что он с трудом сдерживается. Крофт находился в пределах их досягаемости. Они могли бы немедленно взять его, и эта мысль была пьянящей, как наркотик.
 — И можем, и нет, — произнесла Холленд.
 Джонсон посмотрел не нее.
 — Я о Крофте. Он под рукой, но мы не можем его коснуться.
 Джонсон не подал виду, что доволен. Холленд предал человек, суливший ей безопасность. Страх сменился жаждой мести, но она всеми силами стремилась обуздать свои чувства.
 — Пастор действовал по указке Крофта, — сказал он. — Мы это воспринимаем как данность, так?
 — Да.
 — Почему?
 — Не знаю. Фрэнк не знал. Он доверял Крофту, но ничего о нем не рассказывал.
 Джонсон увидел, как потускнели глаза Холленд при упоминании о Шурессе. Надо было срочно ее отвлечь.
 — Я должен знать, что происходило у тебя в доме, все до мельчайших подробностей.
 — Началось это не там. В Дубках.
 Холленд дошла до того, как Уэстборн дал ей дискету с просьбой передать секретарше, но, оказалось, не ту.
 — Ты даже не заикнулась об этом, когда я расспрашивал тебя, — перебил Джонсон.
 — Говорила, — запротестовала Холленд. — Я...
  Говорила ли? 
 Она постаралась вспомнить те минуты, стараясь выбросить из головы смятение и суматоху, поднявшиеся с обнаружением тела сенатора. Сосредоточилась на том, как они с Джонсоном сидели в библиотеке лицом друг к другу, припомнила его вопросы и свои ответы.
  Нет, о дискете не упоминала. 
 Холленд взглянула на Джонсона:
 — Не знаю, что и сказать. То ли дискета выскользнула у меня из памяти, то ли я сознательно умолчала о ней. Ни для того, ни для другого причин не было. Прошу прощения.
 — Чем объяснить, что Уэстборн привез дискету в Дубки?
 — Собравшиеся тогда сенаторы, за исключением Крофта, являются членами Комитета по этике. Думаю, Крофт подстроил вот что: навел Кардиналов на какое-то нарушение этики Уэстборном, реальное или вымышленное. Но серьезное, чтобы Уэстборн почувствовал опасность. Поэтому покойному потребовалась «тяжелая артиллерия». Он захватил с собой дискету — возможно, кое-что показал им — и пригрозил, что пустит ее в ход, если они станут слишком на него давить. Крофт именно на это и рассчитывал. Знал, что если Уэстборна как следует прижать, он возьмет дискету с собой.
 — Да. Видимо, так и было. — Джонсон помолчал. — Твоя забывчивость не играет никакой роли. Тогда для меня дискета ничего не значила.
 Холленд продолжила рассказ и дошла до того, как Пастор оказался в ее доме:
 — Он искал дискету. Больше ничто его не интересовало. Крофт подставил Фрэнка, пообещав, что поедет с ним ко мне. На самом деле он и не собирался ехать и в последнюю минуту нашел какой-то предлог. Пастор уже знал, что Фрэнк выехал. Он перехватил Фрэнка, ранил и приехал в его машине. Машину я узнала, меня ничто не насторожило. Потом Пастор ворвался в дверь. — Холленд вздохнула. — Пастору нужна была только дискета, а я уже приготовила ее. Ему следовало бы действовать быстрее, убить меня на месте, но он был слишком уверен. И хотел, чтобы я минуту-другую посмотрела смерти в глаза.
 Однако Пастор допустил оплошность. Фрэнк остался жив. Вошел и выстрелил один раз перед тем, как Пастор убил его. Ворвавшись в дом, Пастор оглушил меня. Я знаю, что была без сознания. У него было время прижать мои пальцы к пистолету. Он хотел представить дело так, будто я покончила самоубийством. Там остались только мои отпечатки, потому что он был в перчатках.
 Джонсон понял, что теперь знает всю последовательность событий. Но ему нужны были мотивы.
 — Расскажи о дискете.
 Холленд начала с похорон Уэстборна, когда обнаружила дискету в сумочке. Рассказала, как зашла в кабинет Уэстборна в Дирксен-билдинге, обнаружила, что он перерыт, личный помощник убитого разбирал то, что оставалось. Глаза Джонсона сузились, когда Холленд сказала, что унесла дискету домой; вспыхнули, когда она призналась, что знакомилась с ее содержанием, рассказала, какие злоупотребления и предательства обнаружила.
 — Мерзавцы! — прошептал он.
 — Это не все, — сказала Холленд и сообщила ему о существовании еще одной дискеты, второй части дневника.
 По выражению лица Джонсона она догадалась, что он понял все, и ждала, когда заговорит, свяжет прошлое с настоящим.
 — Итак, Пастор, думая, что завладел одной дискетой, пытал Уэстборна, стремясь узнать, где вторая. Уэстборн выдержал пытку. Потом Крофт, которому Пастор отдал дискету, обнаружил ошибку. И ухватился за возможность получить желаемое, когда Шуресс упомянул, что дискета у тебя. Но ты осталась жива; ты успела ознакомиться с содержанием дискеты. Крофт приманил тебя, рассчитывая на встречу. Возможно, думал, что тебе известно, где вторая дискета. Если да — это для него было бы отлично. Если нет — тебя все равно нужно убрать. И ничто не помешает Пастору продолжить поиски.
 — До чего же коварен этот Крофт... Как он связался с Пастором? Что тут за история?
 — Мы не знаем. — Джонсон взглянул на Брайента: — Займись этим. Вскрой всю подноготную Крофта — счета за международные переговоры, разъезды, телеграфные переводы из банков. Пастор жил в Таиланде. Должна остаться какая-то ниточка.
 Джонсон долго молчал. Он многое знал о вашингтонских политиках, догадывался, что у них немало тайн. Никогда не знаешь, что может возникнуть из пепла.
 И решил, что нужно явиться к Уайетту Смиту, обо всем доложить, предоставить ему расхлебывать эту кашу. Картину, как начальник инспекционного отдела, он выяснил. Из-за Пастора у него были личные мотивы в этом деле. Но Пастор — беглый преступник и убийца. По закону им должно заниматься ФБР.
 Заодно можно было помочь и Холленд. Вернуть ее, учитывая все, что она выяснила, в лоно секретной службы.
 — Мы должны передать все, чем располагаем, директору, — сказал он. — Дело разрослось...
 — Я добуду ее для вас.
 Джонсон уставился на Холленд.
 — Я могу найти вторую дискету. Крофт ее пока не получил. У Пастора много разных проблем, и нам это на руку. В поисках он нас не опережает. — Она помолчала. — Давайте я разыщу ее для вас.
 — Холленд, даже если бы ты знала, где она, времени заниматься ею у нас нет.
 —  Ни у кого  нет. Пастор не может долго находиться в Вашингтоне. Ему нужно скрыться. Если вы передадите дело директору, ему потребуется время решить, как действовать дальше. И мы упустим Пастора. Наверняка. — Холленд слегка понизила голос. — К тому же это теперь личное дело. Ваше и Пастора. Мое и Крофта. Официальным путем Крофта не разоблачить. Он даст отпор, потребует доказательств, которых у нас нет. Придумает какой-нибудь хитрый маневр, вынудит нас драться по  его  правилам... Они оба улизнут, Арлисс. Вы это знаете.
 — А если ты найдешь дискету раньше Пастора?
 — Тогда у нас могут появиться улики против Крофта. Возможно, Уэстборн собрал компрометирующие сведения и на него, тогда мы докажем его причастность ко всему, что началось с Дубков.
 Джонсон не беспокоился ни о своей карьере, ни о том, что осложнит отношения с Уайеттом, если совершит неверный ход. И не боялся Пастора. Но его тревожило то, о чем умалчивала Холленд.
 — Ты решила стать приманкой. Выйти на арену и выманить Пастора... Хочешь, чтобы он пришел к тебе.
 — Он придет, хочу я того или нет. — Холленд поглядела Джонсону в глаза. Она испытывала удивительную легкость. — Я рассчитываю, что, когда это произойдет, вы будете рядом.




 Часть третья



 22

 В квартире Крофта зазвонил не внесенный в справочники телефон.
 — Да?
 — Сенатор, вы нарушили слово.
 — Холленд?
 — Направили Джонсона на пристань. Я его видела.
 Текст Холленд отрепетировала. А горечь и злоба в голосе были неподдельными. Окажись Крофт рядом, она бы выцарапала ему глаза.
 — Холленд, не надо разговаривать со мной в таком тоне. Если Джонсон был там, я здесь ни при чем. Кстати, — добавил Крофт, — там был  я,  искал вас.
 — Да, искали. Но я не хотела быть схваченной!
 — Никто не собирается  хватать  вас, Холленд. — Голос Крофта звучал устало, терпеливо. — Вы сами позвонили мне, так? Все было организовано по вашему желанию. Я предлагал охрану, вы отказались. Все, что от меня требовалось, я исполнил. — Пауза. — Все же, думаю, вам следует появиться.
  Какой добрый... 
 — Надо будет подумать.
 Холленд нарочно заговорила неуверенным тоном. Пусть сочтет, что теперь, когда она излила свой гнев, ей по-прежнему страшно в одиночестве. Как он поведет себя?
 — Не знаю, что и сказать, Холленд. Вспомните — на пистолете, из которого убит Фрэнк, ваши отпечатки пальцев. Полицейские этого так не оставят. Если они до сих пор помалкивают об этой подробности, то не значит, что будут молчать и дальше. Вам нужно появиться ради собственной безопасности.
 Крофт опять сделал паузу. Холленд ждала.
  Сейчас последует предложение. 
 — Я по-прежнему хочу вам помочь, если вы мне позволите. Сделайте это немедленно, сегодня, и мы начнем разбираться с этой историей.
 Теперь Холленд уловила в голосе Крофта нетерпение.
  У него график, и он не хочет тратить время на меня. Ну, скажи еще что-нибудь! 
 — Боюсь, мне сейчас небезопасно показываться.
 — Безопаснее быть не может.
 — Судя по тону, вы спешите. Я права, сенатор? Случилось еще что-то, о чем мне следует знать?
  Разозлись, черт возьми! Выйди из себя. Выболтай что-нибудь! 
  —  Холленд, я по-прежнему очень озабочен вашим положением. Выбор за вами: примите мою помощь или делайте, что сочтете нужным. Только имейте в виду — если не объявитесь до конца дня, я буду вынужден сообщить о своих контактах с вами в полицию. А потом уже ничем не смогу вам помочь.
  Ультиматум. 
 — Сенатор, я перезвоню вам.
 Щелкнула положенная на место трубка. Сердце Холленд колотилось. Она чувствовала себя оплеванной, оскверненной, слова Крофта словно въелись ей в кожу. Чуть помедлив, повернулась к Джонсону:
 — Не знаю, заподозрил ли он что-нибудь. Но это не важно. Мы упустили его.


* * *

 — Эта сука врет.
 Злобы в голосе Пастора не было. Он просто констатировал факт.
 Пастор стоял у высокого, от пола до потолка, окна в кабинете Крофта, выходящего на Театральный центр имени Кеннеди. Крофт велел обшить комнату темными ореховыми панелями, потом увешать фотографиями — собственными и политических бонз. Пастор решил, что это красноречивый индикатор ненадежности его положения.
 Сенатор сидел за столом, глядя на телефон и покусывая розовые мясистые губы.
 Пастор не сказал, что Джонсон обнаружил его и преследовал.
 По его мнению, Крофт догадывался о его причастности к необъяснимому убийству японских туристов. Но значения это не имело. Он собирался завершить дела и покинуть страну в течение сорока восьми часов.
 — Видимо, ты прав, — наконец заговорил Крофт. — Джонсон как-то напал на ее след и встретился с ней. Но почему она это скрывает?
 Пастору не хотелось, чтобы сенатор беспокоил Джонсона.
 — Арлиссу предстоит свести воедино множество фактов. Тайло он нашел; это его отправной пункт. Ему надо выведать, много ли она знает, как на пистолете оказались отпечатки ее пальцев и с кем она встречалась или созванивалась после бегства из дома. Не удивлюсь, если Тайло сразу же назвала вашу фамилию и он за это ухватился. Беглянка обращается к сенатору? Кое-кого это может заинтересовать. — Пастор не мог остановиться. — Джонсон проинструктировал Тайло и велел позвонить вам. Вы ответили правдиво — сказали о своих предложениях, о том, что они остаются в силе, о том, что произойдет, если она откажется. Арлисс все это слышал и записал на пленку. Поскольку вы с Тайло не могли заранее отрепетировать этот разговор, он знает, что она говорит правду — по крайней мере в том, что касается вас. Значит, поверит и всему прочему, что она скажет.
 — А почему Джонсон не связался непосредственно со мной? — спросил Крофт. — Зачем использует ее таким образом?
 — Он хитер. Хотел разузнать —  без  вашего ведома, — насколько глубоко вы замешаны в этом деле. А вы оказываетесь совершенно чистым. Если Джонсон вам позвонит, это будет приглашение на разбирательство, где станут решать судьбу Тайло.
 — Она решила положиться на Джонсона и обойтись без меня?
 — У Тайло нет выбора, — ответил Пастор. — Джонсон крепко держит ее в руках. Поверьте, она бы многое отдала, чтобы вырваться.
 Крофт повертел серебряный нож для бумаги.
 — Жаль все же, что встреча не состоялась. Тайло могла бы кое-что сообщить нам. И она расскажет Джонсону о дискете!
 — Ну и пусть, — сказал Пастор. — У нее нет доказательств, что такая дискета существовала.
 — А что, если она догадывается, где искать вторую? Если она убедит Джонсона начать поиски?
 Пастор подумал, что ему это было бы очень на руку.
 — Тогда она — или Джонсон — столкнутся со мной, что окажется в высшей степени неприятно для любого из них или для обоих.

 23

 Когда Джонсон с Брайентом ушли, Холленд попыталась уснуть. Устала она до изнеможения. Горячая ванна согрела ее, но не расслабила мышц. И нечем было унять мысли, кружившиеся, будто огненное колесо фейерверка на сельской ярмарке.
 Глаза ее были открыты, когда вошла Клара Крэнстон — так тихо, что Холленд сперва уловила запах ее духов и лишь потом расслышала шаги.
 — Хотите чего-нибудь успокаивающего?
 Холленд села и, вытянув руки, коснулась носков.
 — Нет, спасибо. Я немного отдохнула.
 Она обратила внимание, что седеющие волосы Клары, причесанные просто и аккуратно, слегка влажные.
 — Идет дождь?
 Клара поставила у кровати две хозяйственные сумки:
 — Моросит. Пальто для вас я купила с большим воротником. Он будет какой-то защитой.
 Холленд стала разбирать купленную одежду — белье, свитера, джинсы, вельветовые брюки в тонкий рубчик. Длинное серо-коричневое пальто могло служить и для маскировки. Холленд удивилась, почему она не приобрела и зонтик, потом вспомнила, что эта женщина служила в охране посольства. У оперативника всегда должны быть свободны обе руки.
 — Знаете, я встречалась с вашим отцом, — негромко сказала Клара. — Два раза в Колумбии, когда служила там. Он приезжал для сенатского расследования.
 Холленд замерла, не сводя с нее глаз.
 — Я хотела вам сказать, что он произвел огромное впечатление на меня — да и на всех сотрудников. Это был один из лучших людей нашей страны за всю ее историю. Я до сих пор думаю о его смерти и не могу найти объяснения случившемуся.
 Холленд кивнула. Она не собиралась отвечать, знала, что Клара и не ждет ответа, но слова рвались у нее с языка. Они приходили всякий раз, с желчью, едва кто-то заговаривал о Роберте Бомонте, и Холленд, как хороший солдат, всегда проглатывала их.
 — Я тоже об этом думаю. И по той же причине. Убийцу так и не отыскали. Никому не известно, кто его нанял и почему. Комиссия по расследованию была создана просто для виду. Вот эта неизвестность и не дает покоя.
 Клара коснулась ее плеча:
 — Правда все равно всплывет. У людей есть странная особенность: желание регистрировать злодейства, составлять их каталог. Зло непонятно и потому вызывает у нас пристальный интерес. Если веришь в это, нужно верить, что и скрытая среди зла правда выйдет наружу.
 Стрекот телефона на ночном столике заставил Холленд вздрогнуть. Звонил Джонсон из своего кабинета:
 — Такое имя, как Брэд Нормен, агент ФБР, тебе что-нибудь говорит?
 Холленд напряженно задумалась. В памяти ее всплыло застенчивое лицо с мальчишеской улыбкой, с написанным на нем желанием помочь.
 — Он был на похоронах Уэстборна, снимая стоявших у могилы. Послали парня, чтобы просто чем-то занять. Никому не нужное задание.
 — Тогда — может быть. Теперь — нет. Он кое-что прислал Шурессу.
 — Я попросила у него копию пленок. Своего стола у меня уже не было, поэтому я назвала фамилию Фрэнка.
 — Понятно. Вот что мы имеем. На большинстве кадров те, кому и положено было там находиться, — вдова, родственники. Но потом он выхватил человека, стоявшего позади. Сперва я подумал, что мне мерещится, но в лаборатории сделали увеличенные отпечатки. — Джонсон глубоко вздохнул. — На похоронах был Пастор, стоял в десяти шагах от Синтии Палмер.
 Холленд прикрыла ладонью микрофон трубки, чтобы Джонсон не слышал, как она ахнула.
 — Пастор уже тогда следил за тобой. На нескольких кадрах он смотрит прямо на тебя и этого Нормена.
 Холленд не хотела с этим соглашаться. Получалось, что Пастор — какой-то вампир, вечно маячащий в ее тени. Она не могла позволить себе считать его неодолимым, всемогущим, всевластным над ней.
 — Мне необходимо видеть пленки, — негромко сказала Холленд. — И отпечатки. — Она взглянула на свои часики. — Немедленно.
 — Что тебе это даст?
 — Может быть, ничего. Но я не буду уверена в этом, пока не увижу материала. Арлисс, пожалуйста.
 — Буду через полчаса, — сказал Джонсон.
 — И вот что еще, долго ли выправлять новое удостоверение?
 — Прайс выправит за пару часов.
 — Тогда, пожалуйста, займитесь этим.
 Холленд положила трубку и уставилась на свою новую одежду. Ее беспокоило, что у всех вещей магазинный запах.
 — Мне нужно кое-что еще, — сказала она Кларе. — Не повседневное.
 Та взглянула на нее с грустью и пониманием:
 — Да. Конечно.


* * *

 Ехать на службу Джонсону не хотелось. Смит спросит о поисках Тайло, придется солгать. А одна ложь часто влечет за собой другую.
 Однако Джонсон понимал, что его это не должно беспокоить. Много лет назад, когда по рапорту Джонсона Смита отстранили от оперативной работы, директор закрыл от него свою душу броней неизменной вежливости и профессионализма, не оставив Джонсону возможности пробиться сквозь них.
 Смита не было. Джонсон поманил в коридор секретаршу, и та шепотом сообщила ему, что директора вызвали в Овальный кабинет. Тесная близость его с президентом не являлась тайной. Труженик любил, чтобы Смит за похлебкой из моллюсков осведомлял его о мерах безопасности. Джонсону было известно, что на будущей неделе президент собирается в турне по Западному побережью.
 Однако Джонсона ждало послание, поступившее по электронной почте. Смит собирался вернуться к вечеру и хотел получить от него последние сведения о Тайло.
 Джонсон просмотрел несколько записок, передал их своей секретарше, односложно ответил на ее вопросы и спустился на два этажа, в отдел документации.
 Первейшая задача секретной службы — оберегать подлинность банкнот Соединенных Штатов, поэтому там работают лучшие специалисты мира по гравированию, бумаге, изготовлению документов — а следовательно, и по подделке. Юджиния Прайс, двадцать лет назад занявшая третье место в конкурсе на звание «Мисс Америка», взяла протянутый Джонсоном моментальный снимок за края большим и указательным пальцами.
 — Арлисс, нам кое-чего недостает, — протянула с южным акцентом Юджиния. Ее карие глаза бесстыдно заглядывали в дебри намерений Джонсона.
 Существует непреложное правило, что к требованию о выдаче нового удостоверения прилагается с полдюжины бумаг. Для Джонсона их количество могло сократиться до двух — за его и директора подписями. Юджиния слышала, что несколько лет назад, когда иракцы готовили покушение на президента Буша, Джонсон самолично распорядился выдать удостоверение. Но тогда дело требовало срочности, а Юджиния не являлась главой отдела.
 — Это временное удостоверение, — сказал Джонсон, глядя ей в глаза. — Ты можешь сделать так, что через сорок восемь часов оно превратится в ничто.
 Для временных удостоверений разработаны определенные предосторожности. Фотография обрабатывается химикатами так, что по прошествии того или иного срока разлагается. Это вошло в практику, когда люди стали «по забывчивости» не возвращать удостоверения, сохраняя их как сувениры.
 Юджиния не отводила глаз от фотографии.
 — Я знаю эту девушку. Лично не встречалась с ней, но знаю.
 Память у Юджинии была цепкой, как медвежий капкан. Холленд получила постоянное удостоверение меньше года назад. При желании Юджиния могла бы сравнить ее фотографию с той, что хранилась в досье.
 — Если хочешь, могу дать расписку, — сказал Джонсон. — Или слово, что, когда все будет позади, верну удостоверение лично тебе.
 Юджиния задумалась. Если обнаружится, что она выписала удостоверение без необходимых документов, отвечать придется ей. Но об этом могли узнать только в том случае, если  окажутся  какие-то бумаги.
 Она вспомнила имя: Холленд Тайло. Восемь-девять месяцев назад эта молодая женщина поступила на работу, исполненная готовности сражаться со всем миром. Юджиния слышала и сплетни о ней — довольно красочные. Некоторые мужчины называли ее законченной феминисткой. Однако Джонсон рисковал ради этой женщины пенсией.
 Юджиния всегда исполняла просьбы Джонсона.
 — Какую поставить фамилию?
 — Отцовскую — Бомонт. Тайло она стала называться по личным причинам.
 Юджиния поняла. Глаза ее слегка расширились.
 — Хорошо. А имя то же самое?
 — Да.
 — Должность?
 — Напиши «расследователь».
 Юджиния слегка улыбнулась. «Расследователь» могло означать все, что угодно. Похоже, девушке предстояли серьезные испытания.


* * *

 К четырем часам Джонсон вернулся в центр Стюарта. Войдя в комнату Холленд, увидел маленький телевизор и стоящий на кофейном столике кассетный видеомагнитофон.
 — А где Клара?
 — Пошла кое-что купить. Привезли пленку?
 Джонсон протянул ей пакет. Он понимал ее состояние. Холленд замкнулась в себе. С ним тоже такое случалось, поэтому он не задавал никаких вопросов.
 Холленд вставила кассету в магнитофон и села, скрестив ноги, на коврик. Камера подергивалась, панорамируя группу стоявших у могилы. Сперва шли крупным планом члены семьи: братья и сестры, вдова, Синтия Палмер, поистине царственная в черном одеянии и жемчугах, ветер добирался до ее по-французски заплетенной косы.
 Появился Пастор с несколько пухлыми щеками — от театральных латексных подкладок, догадалась Холленд, с аккуратной, скрывающей очертания челюсти бородкой. К сожалению, в темных очках. Холленд смогла бы понять кое-что по его глазам.
 Холленд просмотрела пленку трижды. Пастор появлялся всего на шесть минут — она рассчитывала на большее.
 Затем, перемотав пленку, Холленд стала смотреть ту часть, где он стоял позади Синтии Палмер. Просмотрев с полдюжины раз, свела время просмотра к шестнадцати секундам. Через несколько минут потянулась за увеличенными отпечатками, медленно перебрала их, роняя по правую сторону от себя. Лишь один положила слева.
 Она нашла этот кадр на пленке и нажала «стоп».
 — Пастор интересовался не мной, — сказала она Джонсону. — Возможно, мы с Норменом вызвали у него любопытство. Может, он даже понял, чем занимается Нормен, и про себя посмеялся. Но внимание обращено сюда.
 Холленд постучала ногтем по экрану. Синтия Палмер сидела, полуобернувшись влево, ее красивые, длинные ноги были полностью открыты, подол юбки находился выше, чем следовало. Губы изгибались в застенчиво-похотливой улыбке.
 Слева стоял Пастор, бесцеремонно глядя на нее и одобрительно улыбаясь.
 — Сегодня четвертое апреля, — сказала Холленд. — Вечером состоится ежегодный бал Красного Креста. Уэстборн бывал там всегда. Так говорится в досье. Не пропустил ни одного раза. Думаю, вдова его не настолько убита горем, чтобы не приехать. Состоится бал в отеле «Омни Шорхем».
 Джонсон набирал номер телефона, когда вошла Клара. Через одну ее руку было переброшено потрясающее черное вечернее платье; в другой она держала туфли и сумочку в тон ему.


* * *

 Глава охраны «Омни», Барклай Холлидей, подтвердил Джонсону, что вечером состоится благотворительный бал. Но, когда Джонсон попросил список гостей, заупрямился. Не захотел давать по телефону этих сведений незнакомому человеку.
 Джонсон дипломатично уговорил его подождать, после чего позвонил начальнику полицейского участка, на территории которого был расположен отель. Начальник когда-то работал вместе с Джонсоном и согласился переговорить с Холлидеем.
 Через пять минут Клара вернулась с факсом списка гостей. Джонсон, все еще продолжавший беседу, поблагодарил Холлидея и передал список Холленд.
 — Фамилия Палмер здесь есть, — сказала она. — Спросите, знает ли он что-нибудь о ее личных мерах безопасности.
 Холлидей знал. Люди из списка "А", среди которых, разумеется, была и Синтия Палмер, имели собственный эскорт. На этот вечер она взяла шофера из службы безопасности Булдера.
 Джонсон знал эту организацию. Главой ее являлся бывший помощник директора ФБР. Его сотрудники занимались слежкой и промышленным шпионажем, но он располагал и небольшой группой бывших полицейских, осуществлявших личную охрану. Рекламировалась организация только устно. С рок-звездами, дельцами шоу-бизнеса или беглыми зарубежными политиканами Булдер дела не имел.
 Джонсон заверил Холлидея, что у секретной службы нет причин опасаться за кого-то из приглашенных; интерес к Синтии Палмер вызван тем, что убийца ее мужа до сих пор не схвачен. Говорил все это Джонсон усталым голосом, понятным Холлидею: начальство заставляет нянчиться с важной персоной.
 Джонсон быстро свернул разговор, сказав, что пришлет агента, просто для видимости. Фамилия ее Бомонт. Приехав, она представится. Потом Холл идей сможет просто забыть о ней.
 — Думаете, поверил? — спросила Холленд, когда Джонсон положил трубку.
 Он пожал плечами:
 — Я польстил ему. Вреда не будет, если он слегка насторожится, немного подтянет своих людей.
 — Но вы не думаете, что Пастор там появится?
 Джонсон покачал головой:
 —  Если  ты права — если Пастор интересуется Палмер, — то только тем, что ей может быть известно. Мертвая она ему не нужна. — И пристально поглядел на Холленд: — Думаешь, вдова разговорится?
 — Я слышала, ее называют ледяной королевой. Но, надеюсь, мне удастся добиться большего, чем мужчине.
 — Мы будем в фургоне, снаружи.
 — Дело может не закончиться в отеле. Не исключено, что я поеду с ней домой. Все будет зависеть от нее.
 Джонсон покачал головой:
 — До известного предела. Ты пойдешь с микрофоном. Если я обнаружу, что он удаляется, то задержу вас  обеих.  — И поглядел на элегантное платье простого покроя ценой примерно в тысячу долларов, не считая туфель и сумочки: — Примерь.

 24

 Честер Роулинс прослужил в чикагской полиции двадцать один год, десять лет занимался транспортировкой оружия, последние два года был одним из телохранителей мэра. Поэтому его охотно приняли в организацию Булдера.
 Одежду Роулинс шил на заказ. Держался весело, уверенно, что ободряло клиентов. Этому способствовало и внушительное телосложение. После того, как в течение нескольких лет он первым вламывался к убийцам, Роулинс считал свое нынешнее занятие — наблюдать за маленькими смуглыми людьми в развевающихся одеждах — плевым делом. В него вносили разнообразие замечательные задания вроде нынешнего.
 Роулинс въехал на лимузине во двор и затормозил в пятнадцати футах от машины, из которой выходили люди. Он водил автомобиль очень аккуратно. В результате трехнедельной тренировки на гоночном треке, который арендовало в Аризоне ФБР, он мог маневрировать «линкольном», как спортивной двухместкой.
 Проверив боковые зеркала, Роулинс стал смотреть в зеркало заднего обзора. Он никогда еще не сопровождал Синтию Палмер и жалел бедняг, которые возили ее постоянно. Она предавалась в машине развлечениям с любовниками.
 Палмер спустилась из квартиры в пентхаусе [4]  с опозданием. Роулинс особо не думал об этом, пока она, шмыгнув в машину, не бросила резким тоном: «Гони побыстрей, черт побери!» Его, доброго лютеранина, это покоробило.
 По пути к отелю Палмер беспрестанно придиралась. Он слишком медленно едет; выбрал не тот маршрут, вот и застряли в пробке; отопление греет слишком сильно — сзади прямо-таки сауна.
 Роулинс пытался умиротворить ее, но безуспешно. В конце концов она принялась болтать по телефону с какой-то Бетси. Он обрадовался возможности поднять стекло, отделяющее водителя от салона.
 Никто не предупреждал его о несносности Палмер. Диспетчер сказал только, что она давняя клиентка, и подчеркнул, что гибель Уэстборна изменила ее статус. Секретная служба и ФБР заявили, что это убийство не было политическим. Личная месть также исключалась. Но никто не говорил — об этом лишь шептались, — что убийцей мог быть маньяк. Диспетчер получил из вторых рук сведения о состоянии, в котором были обнаружены трупы.
 — Тот, кто прикончил Уэстборна и его девчонку, отдает предпочтение ножу, — говорил он, инструктируя Роулинса. — Если это псих, то вряд ли он станет за ней охотиться. Те, кто убивает ради удовольствия, не преследуют семьи, а кончают с ними на месте.
 ФБР уверено, что никакой опасности Палмер не грозит. И она не просила усилить охрану. Думаю, ее можно понять.
 Тебе я скажу вот что: будь начеку, никого не подпускай близко, если не будешь уверен, что она его знает. Охранники отеля получили соответствующие указания, к тому же там будет и полиция, поэтому как только она войдет в здание, то окажется в безопасности. Собственно говоря, она не хочет никакого телохранителя на балу.
 Последнее замечание не особенно понравилось Роулинсу. Теперь же он радовался, что избавлен от обязанности сопровождать ее. Она превратила бы его в мальчика на побегушках.
 Роулинс прибавил газу и въехал в главные ворота «Омни». Быстро вылез, посмотрел, как швейцар, смешно выглядевший в форме английского лейб-гвардейца, тянется к ручке задней дверцы. Синтия Палмер спустила на землю ноги — это самое красивое, что в ней есть, подумал Роулинс, — бросила на каждого двух-секундный взгляд и вылезла.
 — Вернусь через два с половиной часа. Я  пунктуальна. 
 Слова ее прозвучали, будто угроза.
 Роулинс ответил что-то неразборчивое. Снова сел в «линкольн» и повел автомобиль на стоянку, заполненную лимузинами особо важных персон. Одетые в пальто шоферы, собравшись кучкой, курили.
 Роулинс был очень здоровым для своего возраста. Гордился, что отжимается от пола не хуже, чем в колледже. Сидеть в машине ему не хотелось. Обычно он гулял, чтобы убить время и сжечь калории. Но в тот вечер Палмер могла передумать и собраться домой пораньше.
 Роулинс решил познакомиться с другими водителями. Когда те стали представляться, он краем глаза заметил человека, стоящего перед входом в отель. На нем были синее пальто и кепочка с блестящим козырьком. Человек этот, сложив руки на груди, глядел в пространство. Роулинс не раз видел такие взгляды у памятника погибшим во Вьетнаме.
 Пастор, хоть и не подавал вида, знал, что шофер Палмер заметил его и принял за коллегу. Роулинс — Пастор знал его фамилию — поболтает сперва с другими шоферами. Когда надоест, подойдет к нему, спросит, в какой фирме служит, кого привез.
 Пастор подготовил для него легенду. И не сомневался, что Роулинс будет под ее впечатлением до конца жизни.


* * *

 Холленд попала в «Омни» через туннель, куда Брайент, визжа шинами по гладкому бетону, въехал на фургоне инспекционного отдела.
 Джонсон одобрил ее вечернее платье, но в нем были свои недостатки. Микрофон уместился под бантом на правой бретельке. Но под облегающее одеяние невозможно было спрятать даже маленькую плоскую «беретту». Джонсону очень не хотелось посылать ее в отель безоружной.
 — Пастора там не будет, — напомнила ему Холленд. — Приглашения разосланы несколько недель назад. Это вечер для узкого круга лиц. В сущности, прием. Устраивает его Марджори Вулворт. Приглашены триста ее ближайших друзей.
 После паузы Холленд спросила:
 — Служебные помещения и кухни охраняются, так ведь?
 Джонсон кивнул:
 — Холлидей направил туда несколько человек.
 — Ну тогда все в порядке.
 Слова эти, как казалось Холленд, прозвучали вполне уверенно. Ей не хотелось, чтобы Джонсон уловил ее скрытые страхи.
 Брайент распахнул дверцу и протянул руку. Эта любезность тронула Холленд. Они направились к обитой железом двери с желтой надписью «Кухня». Каблучки ее стучали по бетону, как выстрелы.
 — Появится кто-то, похожий на него хотя бы отдаленно, дайте знать.
 Тревога в глазах Брайента пробудила у нее добрые чувства. Будь они наедине, она бы обняла этого человека.
 Он распахнул дверь, пропуская Холленд в короткий коридор.
 — Холлидею представляться не трудитесь, — сказал Брайент. — Джонсон сейчас с ним. Он не хочет, чтобы Холлидей оказывал на вас давление.
 Через помещение кухни Брайент шел быстро, плечом вперед. При этом он прикрывал собой Холленд.
 Для работников кухни это было не внове. Болтовня стихла, раздавались только звуки стряпни. Повара и подручные попятились к холодильникам и разделочным столам, подальше от рослого мужчины, быстро идущего мимо них, небрежно положив руку на кобуру с пистолетом, и провожали взглядами даму в черном.
 Они знали, что агенты секретной службы терпеть не могут кухонь. Там немало острых ножей, тесных мест, ограничивающих свободу маневра, каморок, где может таиться засада.
 Подойдя с Брайентом к дверям в бальный зал, Холленд ощутила затылком взгляды официантов.
 — Я покидаю вас, — сказал Брайент. — Пока.
 Она слегка кивнула.


* * *

 В зале были только официанты, заканчивающие накрывать шестьдесят круглых столиков. Гости находились на антресоли, музыка джазового квинтета заглушала их болтовню. Красивое знамя, закрепленное на двух решетках с алыми и белыми розами, декларировало благотворительную миссию Красного Креста. Поднимаясь по устланной ковровой дорожкой лестнице, Холленд заметила, что оно слегка колеблется от потоков теплого воздуха из калориферов.
 Список гостей Холленд просмотрела по дороге. Хотя Синтия Палмер значилась там без спутников, Холленд думала, что вдова появится в чьем-то сопровождении, например, старого друга семьи. Но Палмер приехала одна.
 В знак того, что хочет остаться наедине со своим горем? Холленд так не считала.
 К сожалению, ей удалось узнать о Синтии немного. В биографических данных, которые предоставил Джонсон, содержались материалы из светской и финансовой хроник — об игре в поло, о том, как хорошо расходятся на восточноевропейском рынке знаменитые шоколадные конфеты дедушки Палмера, обогащая семейство, имеющее на своих счетах сотни миллионов.
 В сущности, Холленд знала о настоящей Палмер лишь то, что было на видеопленке: эта женщина поощрительно улыбалась Пастору и, чувствуя его взгляд, кокетничала. Не особенно лестный портрет убитой горем вдовы. Холленд слышала, как телекомментаторы восхваляли «самообладание Синтии Палмер перед лицом трагедии», расписывали, как она «преодолевает горе любовью к мужу, которую по-прежнему несет, словно факел».
 Но была ли любовь? Помогла ли — если от нее хоть что-то оставалось — забыть неверность мужа? Могла ли Синтия простить ему то, что он погиб рядом с любовницей и тем самым подверг унижению ее?
 Холленд думала, что, знай она хоть крупицу правды, сообразила бы, как найти подход к Синтии. Другой такой возможности представиться не могло.
 Гости собрались. Немолодые, богатые, приехавшие с Западного побережья были загорелыми, живущие на востоке — бледными. Холленд, непринужденно улыбаясь, шла сквозь толпу людей в черных галстуках и шедеврах модельеров. Палмер она обнаружила у перил, в платье от Галаноса, усеянном изумрудами и бриллиантами, окруженную, словно королева, придворными и фрейлинами — в их числе находилась сама Марджори Вулворт. Палмер вертела головой, чтобы услышать их, смеясь, демонстрировала им длинную красивую шею. Нет, не было горя во взгляде этих глаз, перепархивающих от лица к лицу, словно бабочки, не было ни жалости, ни горечи утраты в легких, кокетливых жестах, интригующих и очаровывающих.
 Холленд насторожило появление Лоуренса Росса, он шел к Палмер, и свита покорно расступалась перед ним. Судя по обращенному на него взгляду Синтии, Росс играл роль принца-консорта. Он что-то шепнул ей на ухо, Синтия восхищенно шлепнула его по плечу, затем повернулась к прочим гостям, чтобы убедиться, что эти интимные жесты видели все.
 Лоуренс Росс, как было известно Холленд, происходил из богатой семьи и обладал одним из острейших юридических умов в стране. Президенты — и прошлые, и нынешний, — опасаясь обвинений в злоупотреблениях или разоблачения каких-то личных тайн, обращались к нему.
 Но Холленд волновал не профессионализм Росса, а его возмутительное собственничество. Она не могла подойти к Палмер, пока этот адвокат занимал все ее внимание.
 Она представила себе Джонсона и Брайента в фургоне с большим, включенным на самую медленную скорость катушечным магнитофоном. Им было слышно все то же, что и ей. Решила найти какое-то уединенное место, поговорить с Джонсоном. Может, он сумеет как-то вырвать оттуда Палмер?
  Нет, не ее. Но... 
 Холленд отошла и встала лицом к мраморной колонне:
 — Майк-майк.
 Пластиковый приемник в ее ухе завибрировал, говоря о том, что связь хорошая.
 — Майк-майк, — ответил Джонсон.
 — Ее кавалер — Лоуренс Росс. Нужно его удалить.
 — Понял. Майк-майк.
 Действовал Джонсон быстро. Не успела Холленд вернуться в толпу, как служащий отеля — судя по костюму, один из управляющих — подошел к Россу. О чем они говорили, Холленд не могла разобрать. Росс пришел в раздражение, потом сдался. Что-то шепнул Синтии, та потрепала его по руке. И последовал за управляющим вниз по лестнице.
  Отлично. Марджи, делай свое дело. 
 Марджори Вулворт, хозяйка, получила Палмер в свое полное распоряжение, отчего та явно была не в восторге. Матрона повела Синтию в одну из окаймляющих антресоль маленьких комнат. Комната была убрана в цвета Красного Креста, посередине стоял красивый письменный стол в стиле Людовика Четырнадцатого. За соседним столом трудились две женщины, вскрывая конверты от пожертвователей. Холленд подумала, что благотворительность в этот вечер пойдет успешно.
 Вулворт выставила обеих женщин и закрыла дверь, бросив на Холленд резкий взгляд. Та подумала, что Марджори изобрела хитрый маневр: остаться наедине с вдовой, показать ей чеки, выписанные ее друзьями, и предоставить совести завершить дело.
 Холленд размышляла, долго ли Вулворт будет наводить Синтию на нужную мысль, и вдруг дверь комнаты распахнулась. Появилась Марджори, улыбающаяся, будто сонный аллигатор; увидев Холленд, быстро закрыла дверь и направилась к ней:
 — Могу вам чем-то помочь?
 Тон указывал, что она не знает, кто такая Холленд, но очень хочет знать. От нее неприятно пахло смесью запахов французских духов и шампанского.
 Из почти невидимого разреза в платье Холленд извлекла новое удостоверение.
 — Секретная служба, миссис Вулворт. Можно вас на минутку? Спасибо.
 Говорила Холленд любезно, но твердо, поглядывая одним глазом на дверь комнаты.
  «Не спеши, Синтия»,  — мысленно взмолилась она.
 Холленд знала, что на людей вроде Марджори Вулворт, на старую вашингтонскую свору, подобные документы не производят впечатления. В кругах, где они вращаются, охрана всегда находится на периферии. И продолжала негромко:
 — Никаких причин для беспокойства, миссис Вулворт. Думаю, вы можете понять, что миссис Уэстборн уделяется особое внимание...
 — Конечно, могу. Если бы вы выполняли свою работу добросовестно, оно бы, смотришь, и не потребовалось!
 Холленд постаралась не реагировать на шпильку.
 — Миссис Уэстборн сообщила нам, что намеревается поехать отсюда еще в одно место. Там произошло осложнение, и мне необходимо сообщить ей об этом. Буду очень благодарна, если вы предоставите нам возможность побыть несколько минут наедине. Вероятно, миссис Уэстборн захочет позвонить по телефону.
 Собеседница Холленд заколебалась. В комнате находилась богатая жертвовательница, но чек, видимо, уже был выписан. Если Палмер отвлекут другим разговором, не потребуется тратить время на изъявление благодарности. Можно будет отправиться на поиски новой жертвы.
 —  Полагаю,  это вполне допустимо, — сказала Вулворт. — Вы понимаете, комната нужна мне...
 — Миссис Уэстборн тоже наверняка понимает, и я попрошу вас, миссис Вулворт, не говорить...
 — Оставьте! Вы считаете нас всех идиотами. Надеюсь, десяти минут хватит.
 С этими словами внушительная Марджори отправилась за новой добычей.
 Холленд быстро пошла к двери. Войдя, она заперла ее. Синтия Палмер прикурила сигарету и подняла голову:
 — Привет. Вас прислала Марджи?
 Тон ее был скучающим, вид равнодушным. Она помахала заполненным чеком:
 — Все сделано.
 Холленд протянула удостоверение и разглядела легкую морщинку на лбу Синтии.
 — Я, кажется, знаю вас? — неторопливо произнесла Палмер, небрежно уронив чек на ковер.
 Холленд не отвела взгляда:
 — Я охраняла вашего мужа в ту ночь, когда его убили.
 В глазах Синтии промелькнула искра узнавания. На миг Холленд показалось, что эта женщина ударит ее. Но ярость той сразу же угасла.
 — Да... Я видела вашу фотографию на телеэкране. — Палмер смотрела на Тайло, будто хозяйка дома моделей на манекенщицу. — Вы немного похудели.
 — Надо полагать, — сдержанно ответила Холленд.
 — Что вы здесь делаете?
 Холленд воспользовалась благоприятной возможностью.
 — Миссис Вулворт сказала мне, где найти вас. И была столь любезна, что позволила поговорить с вами без помех.
 — Наверняка потому, что  не знала,  кто вы такая. — Палмер загасила сигарету и зажгла другую. — А теперь скажите, что все это значит, черт возьми.
 Холленд могла только изложить ей вкратце правду с примесью лжи в надежде, что этого окажется достаточно.
 — Наше расследование показало, что ваш супруг в бытность сенатором делал подробные записи — их можно назвать политическим дневником. Он состоит из двух частей. Одна у нас. Нам нужно отыскать вторую.
 Лицо Палмер еще миг оставалось холодным, затем на нем отразились гнев, удивление, боль.
 — Политический дневник? О чем вы,  собственно,  говорите?
 Холленд пошла в атаку:
 — Записи в первой части дневника носят весьма разоблачающий характер. Мы решили, что кое-кто из упомянутых там людей мог пойти на крайние меры с целью завладеть этими сведениями.
 Палмер глубоко затянулась сигаретой, потом запрокинула голову. Вместе с дымом из ее горла вырвался не то легкий стон, не то сухой смешок.
 — Да, дневники... До чего... до чего безобидное название. Я говорила этому сукину сыну, они представляют собой смертельную угрозу. Говорила!
  Отлично. Теперь нужно быть поосторожнее. 
  —  В нашем распоряжении имеются фамилии, миссис Уэстборн. Множество. Однако там есть ссылки на вторую часть дневника, другую дискету. Вы не...
 — Я  говорила  ему! — негромко повторила Палмер. Казалось, Холленд она не слышала. — Что рано или поздно он столкнется с кем-нибудь, кто не станет мириться с этой мерзостью и свернет ему башку. Но Чарли всегда все знал лучше.
 Холленд тут же переменила тактику:
 — Миссис Уэстборн, ваш супруг обладал большим влиянием. Он не нуждался в сведениях подобного рода...
 — Хотите сказать, в этой грязи.
 — Он сделал политическую карьеру, — продолжала Холленд, вслепую подбирая ключ к измученной душе Синтии Палмер.
 Та покачала головой:
 — Вы располагаете его записями, но так ничего не поняли? Господи, там же все ясно!
 — У вашего супруга были... более высокие политические устремления?
 — Отлично, мисс Бомонт. А с этими устремлениями связаны особые, весьма  кусающиеся  запросы.
 —  Деньги? 
 — Трудно поверить, хм-м-м? — Палмер загасила сигарету в стеклянной пепельнице, осыпав искрами антикварный стол. — Все думали: «У этого зверски красивого, породистого бабника есть не только свои деньги, но и богатая жена. Очень богатая. Способная помочь ему израсходовать на предвыборную кампанию больше, чем любой соперник».
 Но Чарли не хватало собственных денег, чтобы оплатить путь в Белый дом. Он  нуждался  в моих. И знал, что никогда их не получит!
 Холленд подогрела ярость Синтии.
 — Дневники заменяли ему то, в чем вы отказывали, — торопливо сказала она. — Он использовал шантаж вместо денег.
 — Ничего привлекательнее Овального кабинета для Чарли не существовало. Иногда по рассеянному выражению его лица я догадывалась, что мысленно он уже там, за столом, и отдает распоряжения, как вести дела на планете.
  Господи! 
 Неожиданная мысль прожгла сознание Холленд:
  Она его ненавидела. Знала, что он ей изменяет. Знала, что в коттедже будет та девушка и он пойдет туда, позаботится, чтобы никто не нарушил их уединения... 
  Но вместе с тем она боялась... 
 Холленд вгляделась в лицо Синтии Палмер и увидела в нем то, что так много значило для всех женщин в секретной службе.
 — Вы боялись его, правда? — мягко заговорила она. — Знали, что он бабник. И заявили, что денег он от вас не получит. Наказывали его таким образом... — Холленд сделала паузу. — И он сводил с вами счеты. Другими женщинами, унижениями дело не кончалось. Он еще и...
 По красивым щекам Палмер скатились две крупные слезы. Она повернулась, сняла бретельку вечернего платья с плеча, и правая сторона тела оголилась чуть ли не до поясницы.
 Три синяка были старыми. Свежий, размером с устрицу, приобрел зеленовато-желтый оттенок. На двух ребрах виднелись красноречивые выпуклости. Срослись переломы как нельзя лучше.
 — Что же это? — прошептала Холленд.
 Синтия вновь натянула бретельку на плечо.
 — Когда я выходила за него, знала, что он драчун и лгун, — сухо сказала она. На губах ее заиграло подобие улыбки. — В каком же свете это меня представляет, хм-м-м? — И после недолгого колебания заговорила снова: — Я знала, что он творил с людьми. Чарли хвастался этим. Сидел перед камином, потягивая коньяк, и со смехом говорил, что распнет Боба или Гарри, если они не перейдут на его сторону. Любил твердить, что впервые в истории должность президента не будет куплена. И даже не завоевана в соперничестве. Ему поднесут ее на тарелочке и спросят, не желает ли он еще чего-нибудь... — Синтия провела пальцами по ребрам. — В конце концов я позволила ему увлечь и себя. Так как видела, что никто не в силах его остановить. Да по-моему, черт возьми, никто и не хотел. Все так долго жили под его угрозами, что сочли: когда он в конце концов станет президентом, они смогут вздохнуть посвободнее.
 — Как же так? — снова спросила Холленд.
 — Я  тоже  хотела этого, — прошептала Синтия. — После всего, что вынесла, все равно хотела стать супругой президента. Первой леди... Первой жертвой. Он устроил так, что я  не могла  отказаться от этого желания, я столько перенесла, я в конце концов  заслужила! 
 Холленд хотелось подойти к ней, обнять ее, дать выплакаться. Но делать этого было нельзя.
 — Миссис Уэстборн, вы знаете, где вторая дискета? У вас дома?
 Палмер хотела ответить. Холленд видела, как ее дрожащие губы шевелятся, как желание сказать наконец правду просвечивает сквозь вуаль никому не ведомого горя. Она сказала бы все, но тут кто-то сердито задергал дверную ручку сильной рукой. По дереву застучали костяшки пальцев, затем послышался глубокий бас, более возмущенный, чем обеспокоенный:
 — Синтия, что с тобой? Это Лоуренс. Синтия...
 — Миссис Уэстборн...
 Глаза Палмер раскрылись так широко, что Холленд увидела их белки. Возникшая между ними близость раскололась, будто плавучая льдина.
 — Убирайтесь к черту!
 Холленд, не сводя с нее глаз, открыла замок:
 — Это еще не все, миссис Уэстборн.
 — Не называйте меня  его  фамилией!
 Лоуренс Росс, услыша ее вопли, ворвался в комнату. Огляделся по сторонам, поглядел на Палмер. Она сидела полуотвернувшись, облокотясь одной рукой о стол, и обрушил всю ярость на Холленд.
 — Кто вы, черт возьми?
 — Секретная служба. — Росс выхватил удостоверение из ее пальцев. — Нам нужно еще несколько минут...
 — Еще чего! Вы устроили ей  допрос? 
  "Майк-майк!  Холленд, уходи. Немедленно! Не связывайся с ним".
 Холленд прижала палец к уху. Росс обнял одной рукой Синтию за плечи, свирепо глядя на Холленд. В дверях стояла, округлив рот, Марджори Вулворт. За ее спиной слышались обеспокоенные голоса.
 «Холленд, уходи!»
 Она не внимала голосу Джонсона. Он не мог понять, чего требует.
  Но теперь Синтия недоступна, между нами Росс. Он меня в порошок сотрет, если я дам ему такую возможность. 
 Холленд подошла к Россу и выхватила у него удостоверение.
 — Я еще разберусь с вами! — прогремел он, щеки его от гнева пошли красными пятнами.
 — Вы помешали федеральному агенту исполнять свои обязанности, сэр. Я доложу об этом начальству.
 Росс онемел. Не от угрозы, а от неожиданности.
 Холленд бросила последний взгляд на Синтию:
 — Это еще не все, мэм. Мне очень жаль.
 Когда Холленд выходила из комнаты, Марджори Вулворт неуклюже посторонилась. Толпившиеся у двери вставали на носки, чтобы получше все видеть.
 Холленд, опустив голову, прошла сквозь толпу. Затылком она ощущала, будто раскаленное клеймо, жадное любопытство этих людей, то, как они радовались скандалу.

 25

 — Она разговаривала со мной. Очень откровенно... Все было бы очень хорошо, если бы не ворвался Росс.
 Холленд сидела на одном из вращающихся кресел перед выключенным катушечным магнитофоном.
 Джонсон с сочувствием глядел на нее, думая о том, сознает ли она, как выглядит со стороны. Правая рука Холленд лежала на колене, пальцы были сжаты, словно она держала в них что-то. Возможно, Синтию Палмер.
 Он успел прокрутить последние минуты разговора до того, как в фургоне появилась запыхавшаяся, сверкающая глазами Холленд. Джонсон чувствовал, что она так и пышет гневом, и понимал, что ничем не может ее успокоить. Гнев объяснялся не только тем, что ей помешали выведать секрет Палмер, но и мрачной правдой, которую она узнала об этой женщине. И Уэстборне. Особенно об Уэстборне, считал Джонсон. Холленд была предана человеку, который оказался извергом и шантажистом, гнусным и недостойным. Он думал, что горе и чувство вины перед погибшим теперь выжжены, словно раскаленным железом, положенным на открытую рану, а на смену пришло презрение.
 — Я могу продолжить разговор с ней, — сказала Холленд.
 — Росс теперь ее не оставит. Не знаю, что у него на уме, но он будет разыгрывать рыцаря, оберегать измученную вдову.
 — Она приехала одна и вернется домой одна, — уверенно сказала Холленд.
 — Ну и что?
 — Хочу поехать к ней, когда убедимся, что она дома.
 Джонсон заерзал. Воздух в фургоне, хоть и дважды профильтрованный, был насыщен газами из подземного гаража «Омни». Похлопал Брайента по плечу:
 — Поехали туда, откуда виден ее автомобиль.
 Джонсон не стал предлагать Холленд выгодного пари, что Синтия поедет домой не одна. Просто решил дать ей возможность увидеть это самой.
 Занимала Джонсона проблема, казавшаяся ему более серьезной. Росс просто так не оставит случившегося. Произойди это столкновение с глазу на глаз, возможно, и оставил бы. Но тут какая-то девчонка срезала его на глазах Марджори Вулворт и всей ее своры.
 Требовалось как-то замять скандал. Росса при его влиятельности сразу же соединят с Уайеттом Смитом. Он скажет об агенте-девушке по фамилии Бомонт. Директор догадается, кто эта девушка. И тут же начнет чинить препятствия.
  Займись этим немедленно. Войди с унылым, огорченным видом. Отзови Росса в сторону, объясни все чрезмерным усердием новенькой. Пересыпай речь извинениями, проси о доверии и понимании. Он любит лесть и клюнет на это, если все преподнести в изящной упаковке. 
 Джонсон принял решение, когда Брайент поставил фургон среди автомобилей гостей и вылез навстречу распорядителю, подходящему широким шагом с целью прогнать их.
  Права ли Холленд? Знает Палмер, где дискета? 
 Уверенности в этом у Джонсона не было. О дневниках Синтии было известно. Но она никак не среагировала на упоминание Холленд о второй дискете. Из ее слов Джонсон сделал вывод, что она знала о существовании шантажа, но могла не знать о его формах и масштабах.
  Придется снова послать Холленд к ней. 
 Джонсон заерзал:
 — Мне надо пойти уладить дело с Россом. Иначе он начнет охоту за головами утром, как только проснется. Или, чего доброго, еще до утра.
 — Я ничего не могла поделать... — заговорила Холленд.
 — Знаю. Зато теперь  можешь.  Сиди здесь, жди меня.
 — А если выйдет Палмер...
 — Не выйдет. Еще рано. Ты знаешь церемониал подобных сборищ.
 Джонсон вылез.
 — Вернусь через пятнадцать, от силы двадцать минут. Росс не такой уж непреклонный, каким хочет казаться.
 Холленд посмотрела ему вслед, он шел, втянув голову в плечи, ветер трепал его брюки. Потом пересела на переднее сиденье и, не сводя глаз с входа в отель, стала перебирать в памяти взывающие к состраданию признания Синтии Палмер.


* * *

 В душе Пастора будто звучала героическая симфония. Музыка, слышимая только им, достигла крещендо. Честер Роулинс вскоре услышит финал с литаврами и грохочущими цимбалами. А потом не будет слышать ничего.
 Роулинс оказался легок на помине. Вылез из своей машины и побрел к нему.
 Подружиться с ним оказалось легко. Роулинс счел Пастора  своим парнем.  С интересом выслушал рассказ о службе в «зеленых беретах», но, как профессионал, от назойливых расспросов воздержался. Пастор счел, что Роулинс созрел для чашечки кофе. За поворотом, совсем рядом, находился роскошный гастроном.
 — Глотнем кофейку? — предложил Пастор.
 — Не откажусь.
 — Через пару минут будем опять здесь. Только согреемся.
 Роулинс засмеялся. Зубы у него были очень маленькими для такого здоровяка. Едва Пастор об этом подумал, как в машине Роулинса загудел телефон.
 — Возьми этот, поговори, — протянул ему Пастор свой сотовый. Звонок вызвал у него любопытство.
 Лицо Роулинса, пока он разговаривал, приняло недоуменное выражение, потом слегка обиженное.
 — Могли бы раньше сказать, — проворчал он. — Но желаю удачи тому, кто ее заберет.
 — Кого? — спросил Пастор, забирая у него телефон.
 — Палмер, эту богатую суку. Должно быть, что-то случилось. Ее опекает секретная служба.
 Пастор всеми силами постарался выразить удивление.
 — Слушай, — сказал Роулинс, — я не сразу домой. Может, выпьем по стаканчику, когда освободишься?
 — Не могу, — ответил Пастор. — Мой пассажир нанял машину до двух часов. Между нами, я думаю, он хочет поразвлечься на заднем сиденье со своей дамочкой.
 Роулинс засмеялся:
 — Да будет так.
 Пастор сунул в карман визитную карточку, которую дал ему Роулинс, пообещал позвонить в выходной и оставил его. Когда тот усаживался в машину, телефон Пастора зазвонил.
 — Планы переменились.
 — Я понял.
 — У тебя есть своя машина?
 Пастор глянул на лимузин, взятый напрокат:
 — Есть.
 — Где-то недалеко от тебя фургон наблюдения. Правда, сейчас у них другие хлопоты.
 Пастор тут же вызвал в памяти образ Холленд Тайло. Ему очень хотелось спросить, близко ли она, чтобы представиться ей.
 Но вместо этого он сказал:
 — Скоро у них будет гораздо больше хлопот.
 Обещанные Джонсоном двадцать минут прошли. Брайент предложил Холленд еще кофе из термоса, но та покачала головой. Не хотела отрывать глаз от входа в отель.
 Подъезжали машины, большей частью взятые напрокат, их вели усталые бизнесмены, разложившие из передних сиденьях дорожные карты. Появлялись и такси. В дальнем углу двора стояли лимузины, доставившие гостей на благотворительный бал. Время от времени кто-то из водителей садился в машину, заводил мотор и включал отопление.
 Вот один из них выехал, обогнул двор и остановился у ступеней, устланных красно-золотистой дорожкой. Швейцар в лейб-гвардейской форме поспешил распахнуть заднюю дверцу.
 — Она. — Холленд выскочила из фургона.
 — Тайло! Не надо!
 Брайент держал обе руки на руле, стиснув одной пластиковую кофейную чашку так, что она приняла овальную форму. Холленд понимала, что он не сможет остановить ее, если она побежит, и Брайент тоже понимал.
 — Вы знаете, куда я. Ждите меня возле дома, где живет Палмер.
 — Мы не сможем защитить вас там!
 — Палмер одна. Я знаю, чего опасаться. Она нет.
 Брайент смотрел, как Холленд бежит к освободившемуся такси, придерживая одной рукой платье от ветра. На плечи она набросила куртку, найденную Брайентом в глубине фургона. Куртка совершенно не сочеталась с вечерним туалетом, зато надежно прикрывала пристегнутую кобуру с пистолетом.
 Это упущение Джонсона, подумал Брайент. Он должен был понимать, что Тайло удерет, если появится Палмер. И ушел Джонсон без микрофона, только с бипером. Хоть бипер вибрировал, а не пищал, он мог заработать очень некстати, если Джонсон продолжал разговор с Россом.
 Достав панель, Брайент набрал номер бипера. Едва появился сигнал приема, набрал еще один номер и стал ждать, когда ответит женщина.


* * *

 Синтия Палмер думала, что ей придется дожидаться водителя, и готовилась сорвать на этом остолопе ярость, однако лимузин с работающим мотором стоял у ступеней. Когда швейцар, снимая шапку, неуклюже задел мехом ее лицо, она скрипнула зубами.
 Перегородка в машине, к ее удовольствию, оказалась поднятой. Нажав переговорную кнопку, Синтия сказала:
 — Везите меня домой.
 Рывка, которого она ждала, не последовало. Машина тронулась плавно, словно парусник. Палмер удобно устроилась на заднем сиденье, вытянула ноги и стала шевелить пальцами в теплом воздухе из запольных отверстий.
 Эта сучонка из секретной службы — как ее фамилия? Бомонт. Разболталась о дневниках Чарли. Слава Богу, Росс и эта корова Марджори не слышали.
 Достав сигарету, Синтия прикурила от золотой зажигалки. Бомонт застала ее врасплох, когда с чувств, так старательно скрываемых от всего мира, спала защитная броня. Она собиралась недурно провести вечер. Посплетничать, потратить немного денег, позондировать, что кроется за соболезнованиями. Может быть, даже отдаться. Россу этого определенно хотелось.
 Но Бомонт потрясла ее, сказав, что дневники исчезли, и намекнув, что они могли послужить причиной убийства Чарли. Не столь уж ошеломляющая догадка. Узнав в лондонском «Савое» за завтраком о гибели мужа, она поняла, в чем причина убийства.
 Знала она и то, что дневники состояли из двух частей. Однажды вечером, перепив арманьяка, Чарли стал хвастаться, как умно поступил, не свалив все в одну кучу. Без помощи референта он изъяснялся безнадежно избитыми фразами.
 Все время, пока Синтия летела из Лондона, пока отвечала на вопросы сотрудников полиции и ФБР, стремившихся быть максимально деликатными, пока слушала сентиментальные излияния подруг, у нее из головы не шел единственный вопрос: завладел ли убийца дневниками или их частью?
 Все задаваемые вопросы она соотносила с этим и пришла к выводу: нет, убийца или тот, кто его подослал, остались с пустыми руками.
 Палмер издала короткий смешок. Она не только ошиблась во всех умных, патологически жестоких мерзавцах, которые были бы не против заполучить дневники. Оказалось, что один из дневников попал в руки какой-то зеленой девчонки-агента.
  Что я знаю наверняка? С чего приниматься за дело? 
 Бомонт явно известно о содержании дневников — это следовало из ее намеков. Значит, секретная служба — начальник Бомонт или кто-то еще — тоже в курсе дела.
 Вопрос: Проболтались ли они?
 Маловероятно. Тот, кто видел дискету, понял, что это взрывоопасный материал.
 И они думают, что некто, упомянутый в дневнике, может оказаться убийцей. Логично, но кого это волнует?
 Отбросив все эти рассуждения, Палмер ухватилась за главное: не важно, что и как оказалось в распоряжении секретной службы. Теперь, по завещанию Чарли, это ее личная собственность...
 Смущало ее только одно: почему секретная служба прислала эту Золушку в готовом платье, хотя подобные дела нужно делать тайком?
 Скорее всего тот, кто послал девчонку, рассчитывал: Палмер будет до того потрясена, раздавлена упоминанием о дневниках, что выложит, где вторая дискета.
  Знать бы... 
 Она уже проверила все известные ей сейфы, тщательно обыскала всю квартиру, поехала в клуб «Белмонт», разыграла убитую горем вдову и получила доступ к шкафчику Чарли. Оставались только Дубки. Она была уверена, что дискету не найти, если Чарли спрятал ее вне дома. Теперь думала, что поспешила с выводом; когда почва подсохнет, она сходит в лес к тайникам Чарли — он называл их «секретные места».
 Но для начала нужно будет нажать на Бомонт. Потребовать, чтобы эта девчонка вернула дискету, попавшую к ней. Та, конечно, примется вилять, ссылаться на начальство. Но Палмер давно овладела искусством обращения с мелкой вашингтонской шушерой. Если собеседники оказывались слишком глупы или упрямы, приходилось привлекать к делу Лоуренса Росса.
  Стоит только упомянуть Ларри, и Бомонт станет шелковой! 
 Огни башни, в пентхаусе которой жила Синтия, проплывали мимо. Когда машина стала спускаться, Палмер обратила внимание, что они на пандусе, ведущем к гаражу. Потянулась к переговорному устройству, но тут остолоп заговорил:
 — Это просто мера безопасности, миссис Уэстборн. Мне дали указание привезти вас таким путем.
  Не все ли равно? 
 Палмер думала об этой девчонке, Бомонт. Что произошло между ними, почему вся ее оборона рухнула, будто песчаный замок?
 До сих пор она ни с кем не позволяла себе говорить так откровенно, особенно с Марджори Вулворт и ей подобными. Эти особы могут уловить слабость или тревогу безошибочнее и быстрее, чем кто бы то ни было. Они копят и копят мелкие секреты, пока их жертва не окажется в западне. В стае они ведут себя как сонные крокодилы, жадно бросающиеся к первой же попавшей в воду капле крови. У этих каннибалов своя, постоянно меняющаяся иерархия.
 А тут она назвала Чарли сукиным сыном, призналась в столь многом под влиянием гнева, возмущения, отвращения; обнажила свои язвы.
  Почему? 
  Потому что хорошенькой Бомонт не приходится вращаться в этой среде. Она чистая, неиспорченная, никогда не соприкасалась с этой грязью, хотя у нее и есть свои секреты. 
  Может, я была когда-то такой же. Или мне это только кажется. Обладай я ее чистотой и откажись поступиться ею, все могло быть хорошо. 
 Синтия продолжала думать о необходимости бегства с той холодной, неуютной планеты, где живет, когда машина плавно остановилась.
 Дверца распахнулась, Палмер вышла. Шофер стоял к ней спиной. Она услышала щелчок зажигалки, уловила запах табачного дыма. Достала из сумочки пластиковую карточку от лифта. Здание было оснащено всевозможными средствами безопасности, и лифты поднимались только на тот этаж, который указан на магнитной полоске карточки-ключа.
 Дверцы кабины открылись. Палмер вошла и обернулась. Машина стояла, мотор с пощелкиванием остывал. В воздухе висел голубой дымок, но шофера она не видела...
 Внезапно он появился в кабине, и она поняла, что это не тот, кто вез ее на бал. Другой человек, с безумными глазами, но плавными, изящными, будто у танцора, движениями. Шея ее оказалась словно зажатой в тиски. В глазах потемнело, и последней мыслью ее было, до чего он силен. Потому что другой рукой этот человек выхватил карточку, вставил в прорезь, и дверцы плавно закрылись.

 26

 Брайент смотрел в ветровое стекло, как Джонсон сбегает вниз, перескакивая через ступеньки. Когда начальник приблизился, разглядел морщинки у его глаз и понял, что поладить с Россом он не сумел. Подойдя, Джонсон посмотрел в упор на Брайента и пустое пассажирское сиденье. Взгляд его был мрачным.
 — Когда она удрала? — спросил Джонсон, влезая в фургон.
 Брайент глянул на цифровой дисплей:
 — Двенадцать минут назад. Зря я не примкнул ее наручниками...
 — Она отправилась к Палмер. Поехали.
 — Я позвонил Марианне, — сказал Брайент. — Она при разводе получила новую машину, шикарный джип «чероки». По пути захватит Дэвида Кобба... У Марианны двухстволка, а Кобб никогда не выезжает без своего «узи».
 Они, видимо, уже недалеко от дома, где живет Палмер... Джип не привлечет ничьего внимания, это не наш фургон. Я сказал им, пусть прикинутся любовниками.
 Джонсон хмыкнул.
 — Как прошел разговор с Россом?
 — Росс держался непримиримо. Думаю, он решил жениться на вдове Уэстборна.
 — И хочет устроить директору скандал?
 — Уже пытался. Смита не оказалось на месте.
 Где был директор, Джонсон не стал уточнять. Кроме президента, только пять-шесть человек знали, что Уайетт Смит еженедельно ездит на прием к хирургу в больницу имени Джона Гопкинса. Состояние его из-за пули в спине было критическим. Если ее не удалить, она вскоре могла повредить спинной мозг и Смит оказался бы парализованным.
 Джонсон знал, что Смиту нужно срочно принимать решение, пока есть еще выбор. И не хотел, чтобы ему докучал самодовольный осел вроде Росса, поэтому извинился перед адвокатом и пообещал лично разобраться с поведением «агента Бомонт».
 Однако кое-что не давало Джонсону покоя. Холленд выложила Палмер немало сведений. Росс, ее доверенное лицо, не упоминал об этом в разговоре. А Джонсон знал, что, располагай адвокат этими сведениями, то учинил бы ему допрос с пристрастием.
 Стало быть, Росс утешал Палмер, расспрашивал ее, а вдова ничего не сказала. Почему?
  Если Холленд попала в точку, заставила Палмер думать о том, что она проглядела или сочла не стоящим внимания... 
 Джонсон взял телефон и позвонил консьержу в доме, где жила Палмер. Этот человек знал, что происходит на его территории. Лимузин с миссис Уэстборн только что въехал в гараж.
 Джонсон сказал ему, что она, по всей видимости, уедет снова. И туда должен прибыть наряд секретной службы. Хорошо, если бы кто-то встретил агентов у ворот гаража. Расчетное время прибытия — через семь минут.
 Глянув на Джонсона, когда он закончил разговор, Брайент заерзал и прибавил газу.


* * *

 Снаружи охрана в «Риверсайд-Тауэрс» казалась надежной.
 Когда такси Холленд подъехало и развернулось, навстречу вышел человек в куртке. Из-за парадных, отделанных бронзой дверей глядел второй. У стола в вестибюле стоял консьерж. Это были крепко сложенные люди, грубовато-вежливые, что выдавало в них бывших полицейских или распрощавшихся с беззаботной жизнью спортсменов-профессионалов.
 Холленд оглядела двадцатичетырехэтажное здание из гранита, мрамора и меди, прилегающая территория была обнесена металлической изгородью, пики которой поблескивали черной краской. В темных уголках виднелись огоньки вращающихся видеокамер, она подумала, способны ли они автоматически держать движущийся объект в поле наблюдения.
 Убийце, даже вору пришлось бы несладко. Но для такого человека, как Пастор, здание представляло собой всего-навсего пирамиду причудливых, нагроможденных один на другой дорогостоящих курятников.
 Холленд не жила в этом доме, и привратники не включали механизм, открывающий двери, пока она не предъявила удостоверения. Вестибюль походил на зал Национальной галереи, мраморные стены его были увешаны гобеленами, картинами.
 Холленд обратила внимание, что консьерж глядит на спадающую с ее плеч спортивную куртку.
 — Я должна передать кое-что миссис Уэстборн.
 Ответ консьержа удивил ее.
 — Конечно-конечно. — Он широким жестом протянул ей карточку-ключ. — Пентхаус, квартира номер один. Лифт поднимается туда без остановок. Пожалуйста, верните карточку, когда будете возвращаться.
 Консьерж повел Холленд к лифтам.
 — Приезжал кто-нибудь к миссис Уэстборн сегодня вечером?
 — Нет. Она вернулась двадцать минут назад. Машина все еще внизу. Мы  очень  внимательно следим за приездами и отъездами наших жильцов.
 Холленд оставила без внимания его самодовольный тон. Путь в лифте наверх напомнил ей об учебной базе в Белтс-Вилле, штат Мэриленд, где курсантов учили освобождать заложников из лифтовых шахт. Та кабина была облегченной и двигалась быстрее, чем эта.
 Холленд выбросила из головы все: Брайента, Джонсона, неудобную наплечную кобуру, вечерние туфли, в которых замерзли ноги. Она думала о словах, которые сказала Синтии Палмер. Мысленно повторила все, что та ответила, и отобрала то, что могло пригодиться. Она не хотела давать Синтии возможность задумываться после того, как она откроет дверь.
 Холленд представила себе большую темную квартиру с морем городских огней за высокими окнами, Синтию, свернувшуюся калачиком в любимом кресле, держа в руке запотевший стакан с выпивкой и неотрывно глядя в горящий камин или, может, в пустой и холодный, как ее душа.
 Кабина лифта замедлила ход, двери ее бесшумно раскрылись. Холленд вышла в небольшой круглый холл, там стоял столик из красного дерева с красивым букетом. Слева была дверь на пожарную лестницу. Подергав ее, Холленд обнаружила, что она заперта.
 Прямо перед ней находилась двустворчатая дверь в квартиру, на уровне талии светилась кнопка звонка.


* * *

 Джонсон заметил джип «чероки», стоявший напротив дома, за перекрестком, на обсаженной деревьями улице, примыкающей к небольшому парку.
 В ночной бинокль он без труда разглядел пару на переднем сиденье. Подумал, что из них двоих Коббу приходится труднее. Он недавно женился, а Марианна, наоборот, привыкала к обретенной свободе от брачных уз. Она сидела, полуобернувшись к Коббу и вытянув руку вдоль спинки сиденья.
 Брайент заканчивал разговор с привратником, прибежавшим с ключом от ворот гаража.
 — Женщина-агент приехала? — спросил, высунувшись, Джонсон.
 — Да, сэр. Мы сразу же позволили ей подняться наверх.
 Джонсон скупо улыбнулся. По его указанию они пропустили бы даже слона.
 Недавно побеленный гараж был ярко освещен. Места индивидуальных стоянок обозначались свежими черными полосами и четко написанными фамилиями владельцев. Лимузин стоял у дверей лифта в очерченной желтым зоне высадки.
 Брайент выскочил из фургона и подошел к лимузину. На передних сиденьях никого не было. Постучал в заднее окошко, решив, что водитель дремлет внутри. Потом открыл дверцу, заглянул туда и обернулся к Джонсону:
 — Может, она была пьяной и нуждалась в помощи, чтобы подняться? Или он взялся что-то ей донести?
 — Иди к охранникам, — сдавленным голосом сказал Джонсон. — У них в лифтах есть видеокамеры. Просмотри пленки.


* * *

 Нажимать светящуюся кнопку Холленд не пришлось. Дверь в квартиру Палмер была приоткрыта.
 Холленд распахнула ее, зашуршав деревом о ковер. Вошла в небольшую прихожую со скрытым освещением, на светло-розовом мраморном полу лежал китайский коврик.
 Она сняла туфли, сбросила куртку и взяла в руку пистолет.
 На правой стене висело большое абстрактное полотно; слева находилась гостиная. Пламя газовой горелки в гранитном камине бросало блики на края ковра. Другим источником света являлись высокие, от пола до потолка, окна, из которых открывался прекрасный вид на город.
 В воздухе стоял запах духов Палмер. Холленд пошла дальше, увидела справа столовую, напротив нее — холл.
 Он представлял собой галерею картин Шагала, полотна с буйством красок были подсвечены музейными лампами. Справа находилась маленькая спальня для гостей. Рядом с ней кабинет, через открытую дверь были видны изящный письменный стол и современное кресло с высокой спинкой, стоявшие на кремовом ковре.
 Холленд замерла и на миг зажмурилась. Поперек ковра падала тень с чудовищными, словно бы тянущимися к ней руками. Сделав еще шаг, она увидела, что это скульптура Джакометти.
 Затем перед нею оказалась еще одна приоткрытая двустворчатая дверь. Вела она в спальню хозяйки. Свет там был выключен. Слева от двери с шумом текла в раковину вода. Из спальни доносились нечленораздельные звуки.
 По размерам квартиры Холленд могла предположить, что спальня огромна: по крайней мере один громадный стенной шкаф, ванная с отдельным туалетом и большой кладовой для белья, сама комната, возможно, Г-образной формы. Пастору там было где спрятаться...
  Он нападет совершенно неожиданно. Нужно поискать его во всех укромных местах... 
 Из спальни донесся протяжный стон, и этот высокий звук потряс Холленд. Она сказала себе, что это ветер, свистящий сквозь доски хижины, и ринулась в дверь. Ударом ноги захлопнула дверцу в один из стенных шкафов и, повернув ручку, заперла. Наведя ствол пистолета влево, сделала три быстрых шага и заперла дверцу второго шкафа.
 В ванной бежала вода в одну из двух раковин. Холленд завернула вентили, стон стал громче. Распахнула двери в туалет и в душевую, затем направилась в спальню.
 Перед ней до горизонта простерлись городские огни. Более яркий свет из ниши слева падал на сдернутое с кровати стеганое одеяло. Кровать была с пологом, на четырех блестящих бронзовых столбиках с шарами.
 Когда Холленд ступила на плюшевый ковер, отражения в окнах стали раскрывать ей тайны этой комнаты. На одном, да и на другом столбиках оказались толстые нейлоновые веревки, какими пользуются альпинисты. Ими были привязаны две ноги.
 Холленд осознала, что дышит ртом. Она не хотела делать последнего шага, догадывалась по запаху, что обнаружит, внезапно ей вспомнился коттедж в Дубках, спальня с окровавленными стенами и зловонием.
 Синтия Палмер была распластана на кровати, запястья прикручены к столбикам, как и лодыжки. Кровать была большой, и Холленд увидела, что Пастор вывернул ей руки из плечевых суставов, чтобы иметь возможность их привязать.
 Холленд почувствовала, как кровь хлюпает у нее под ногами, просачивается сквозь чулки между пальцами. Она путала картину преступления, но все же шла вперед. Опустилась на колени у кровати и вытянула руку с пистолетом в сторону двери.
  Сейчас он нападет из укромного места... 
 Но вход в спальню был один. Стенных шкафов там не было; только туалетный столик, двухместное кресло да телевизор на стенном кронштейне.
 Голова Синтии Палмер повернулась лицом к Холленд, веки ее трепетали, рот был открыт. Она едва дышала, однако стоны продолжались, словно сами собой рвались из глубины живота. Холленд поглядела на простыню, которой Палмер была прикрыта до основания грудей. Простыня пропиталась кровью и стала текстурой напоминать марлю. Холленд не трогала простыню; она знала, что обнаружит под ней.
 — Майк-майк! Майк-майк!
 Холленд не сомневалась, что Джонсон с Брайентом уже приехали. Частота микрофона оставалась прежней. С секунды на секунду она должна была услышать шепчущий в ее ухе голос Джонсона.
 —  Майк-майк!  — повторила она.
 От отчаяния силы покинули Холленд, пистолет задрожал в ее руке.  Где Джонсон? 
  —  Помогите мне...
 Холленд вздрогнула, услышав стон этой женщины, увидев, как глаза Палмер вперились в нее. Лицо и шея не были изуродованы, на них не было ни мазка, ни капли крови. Холленд представила, как Пастор сидит рядом с жертвой, глядя в лицо, возможно, гладя одной рукой, а другой направляя движение ножа.
 Глаза Палмер ожили, задвигались.
 — Помочь  вам... 
 Медленно, не отрывая глаз от входа, Холленд села на кровать и осторожно приблизила ухо к губам Синтии Палмер.
 Секунду спустя она услышала хлопок пистолета с глушителем, треск дерева и лязг металла.
 В гараже Джонсон медленно ходил вокруг лимузина. Водитель чересчур задерживался, и Брайенту пора уже было вернуться. Пристально смотрел на длинный черный автомобиль, словно выпытывая у него, что случилось, и совсем забыл, что микрофон находится на центральной консоли фургона, где он оставил его, когда шел поговорить с Россом.
 Открыв переднюю дверцу, Джонсон сел на кожаное сиденье. Вспомнил, что Брайент осматривал машину, и вновь подумал, куда же он запропастился. Недовольный собой, резко опустил козырек над ветровым стеклом.
 Гладкий велюр. Зажимов, которые водители обычно используют для хранения регистрационных документов, нет.
 Нет центральной консоли, на ее месте водительский телефон.
 Нет регистрационной карточки и под козырьком над пассажирским сиденьем. В ящичке под приборной доской нет удостоверения, квитанций оплаты бензина, стоянок, дорожного сбора...
 А вот под пассажирским сиденьем лежал маленький плоский предмет. Его мигающий огонек привлек внимание Джонсона.
 Джонсон отодвинулся, встал на колени и нагнулся к похожей на портативный плейер коробочке площадью пять квадратных дюймов, с гладкой, матово-черной поверхностью. Огонек на ней продолжал мигать.
 Тиканья не слышалось. Проводов к коробочке подсоединено не было. Она казалась не прикрепленной к полу, а небрежно положенной туда, словно водитель прятал ее от воров.
 Джонсон подышал на кончики пальцев, согревая их. Потянулся и осторожно ощупал бока коробочки. Там могли оказаться невидимая ему пружинка или кнопка, от прикосновения к которым произойдет взрыв. Приподнял коробочку на полдюйма и стал вынимать. Почти достав ее из-под сиденья, увидел табло. Красные цифры менялись в обратном порядке. Оставалось двадцать шесть секунд.
 Он ощупью поискал защелку, чтобы открыть коробочку. Но обнаружил на стыках сухие неровности эпоксидного клея.
 Двадцать три секунды.
 Джонсон положил устройство на ковровую подстилку и побежал к фургону, распахнул дверцу, схватил микрофон:
 — Майк-майк! Майк-майк! Холленд, немедленно уходи!  Немедленно!  Пастор там. Он заминировал квартиру!
 Отчаянный голос отразился от бетонных стен и затих. Джонсон сделал два шага к лестнице, и тут грохот заставил его поднять взгляд.
 Ему вспомнилось, как он сидел в лос-анджелесском баре, когда произошел подземный толчок силой 5,2 балла. Казалось, по зданию хлестнула какая-то громадная пальма и потрясла его до основания. Здесь взрыв на одном из верхних этажей произвел бы тот же эффект.
 Сам не свой от страха, Джонсон заставил себя идти к пожарной лестнице. Очередной звук, щелчок прибывшего лифта, показался жутко неуместным.
  Не пользуйся лифтом при пожаре или взрыве. Это смертоносная ловушка... 
  —  Холленд!
 Дверцы лифта приоткрылись фута на полтора, потом захлопнулись. Джонсон стал пытаться раздвинуть их плечом. Пожарная сирена уже гудела, и света в кабине не было. Джонсон не слышал, как вывернулся из-за угла Пастор, не видел блеска ножа, покуда острие не чиркнуло по его ключице.
 Сильные руки выдернули его из дверей лифта. Второй удар поверг на бетонный пол. Теперь Пастор стоял над ним, наслаждаясь его болью, издавая липкими от крови подошвами ботинок звук отдираемого от костей мяса.


* * *

  «Майк-майк! Майк-майк! Холленд, немедленно уходи! Немедленно! Пастор там...» 
 Эти слова прозвучали в ухе Холленд через несколько секунд после выстрела. И все же она не могла шевельнуться.
 На щеке Холленд ощущала липкую влагу. Когда она наклонялась к умирающей, по ней размазалась пузырившаяся на ее губах кровь. Слова этой женщины казались затихающим вдали громом.
 Палмер умолкла, слышалось лишь ее дыхание, прерывистое и хриплое. Холленд понимала, что спасти ее невозможно, даже если бы комната чудом превратилась в хирургическую палату. В ушах продолжали звучать выстрел и отчаянный зов Джонсона, но она не могла заставить себя покинуть умирающую. Как покинула в ту ночь Чарльза Уэстборна...
 Из раны на животе Палмер выплеснулась кровь, приподняв покрывающую ее простыню. Потом она вдруг словно бы съежилась, рот ввалился, кожа плотно обтянула череп.
 Холленд отшатнулась, словно бы наблюдая, как больная, измученная душа расстается с ненужным телом. В комнате воцарилась жуткая тишина. Холленд дышала с трудом, казалось, что-то унесло весь воздух, даже тот, что оставался в ее легких.
 — Прими, Господи, ее душу...
 Холленд не оглядывалась. Когда она вышла из комнаты, все ее внимание было направлено на дверь встроенного шкафа. Она оперлась о стенку и потянулась вперед. Поворот ручки, и дверь распахнулась от ее пинка.
 Сандаловое дерево и кедр. Ряды одежды, некоторые вещи в чехлах. Высокие подставки для обуви у одной стены, встроенные ящички для украшений.
 А в конце приоткрытая дверь, ручка свисает, будто сломанный сучок дерева.
 Холленд толкнула ее и увидела коридор, отделяющий жилые помещения от служебных. Справа наискось находился мусоропровод, чуть подальше — распределительный щит.
  Где лестница? Далеко ли он спустится по ней? На два этажа, на три? А дальше? Придется вламываться в другую квартиру, идти к лифту мимо хозяев... 
  Но он спешит. Такой путь слишком ненадежен. Если кто-то попытается остановить его, он потеряет время. Все обстоит по-другому, так как... 
 Холленд выскочила в коридор и обнаружила то, что искала, что  должно было  находиться там: грузовой лифт.
 Она принялась искать карточку-ключ, моля Бога, чтобы код совпал. Он должен был совпадать, иначе как бы жильцы могли пользоваться лифтом в чрезвычайных случаях? Если только не существовало  двух  карточек...
 Гудение механизма напугало ее. Она попятилась, наведя пистолет на двери лифта. Но кабина, обитая специальным материалом для сохранности перевозимой мебели, оказалась пуста.
 Холленд бросилась внутрь и нажала кнопку с буквой "Г". Она уже поняла, как Пастор оказался шофером Синтии, как попал в дом, в пентхаус, как смог искромсать ее в пустой квартире. Подумала о шоферской шапочке, которую видела в спальне, о том, что можно было даже без нее догадаться о методе Пастора. И обратилась мыслями к тому, что где-то в темноте лежит, возможно, пока не обнаруженный, еще один труп — водителя лимузина, который...
 Когда двери закрывались, раздался взрыв, где-то в коридоре треснули стены. Кабина закачалась, к ней понеслась туча пыли. Но проводка уцелела. Двери повиновались команде автомата.
 От взрывной волны Холленд отлетела к обитой стенке, кабина качнулась и стала падать.


* * *

 Вой сирены, исчезнувший из сознания Джонсона, вернулся со жгучей болью в плече.
 Джонсон лежал на спине, чуть сместив вес тела влево. Рубашка липла к плечу и груди, но кровь его не пугала. Из такой раны ее не могло вытечь много. Удар был нанесен под столь острым углом, что сила его сошла на нет. Вместо того, чтобы вонзиться в тело, лезвие ударилось в ключицу и скользнуло по ней, рассекая кожу.
 Подобной боли Джонсон еще не испытывал. Примерно такую же могло причинить сверло дантиста, круша эмаль здорового зуба.
 Он понял, что смотрит на ботинки Пастора, на пятна крови, оставленные его подошвами. С трудом приподнял подбородок и увидел сильные пальцы, изящно, словно дирижерскую палочку, держащие нож, потом длинные руки и, наконец, склоненное над ним лицо.
 Джонсон видел Пастора во плоти десять лет назад. Постепенно даже образ его исчез из сновидений. Он забыл, что глаза у него коричнево-желтые, словно у большого кота.
 Все это вспомнилось Джонсону в единый миг, и стон, сорвавшийся с его губ, объяснялся не болью, а мучительным осознанием поражения. Пастор заслонял от него последний свет, какой ему оставалось видеть, и Джонсон видел в его глазах напоминание обо всех жертвах. Ликование и ярость, плясавшие желтыми искрами, символизировали вопли женщин, которых Джонсон не знал, помочь которым не смог. Жертвы каким-то необъяснимым образом требовали ответа. Но Джонсон не мог бы никому объяснить, как позволил вырваться из своих рук этому чудовищу.
 Он вскрикнул, когда Пастор схватил его за галстук и дернул вверх, чтобы добраться до шеи.
 —  Привет, Арлисс. 
 Джонсон не отворачивался от усмехающейся маски. Он знал, чего хочет Пастор, чего каждый убийца в конце концов домогается от своей жертвы: чтобы он глядел на орудие убийства и умолял о пощаде, умолял, даже когда сталь начнет впиваться в тело.
 Джонсон отказывал Пастору в таком удовольствии и видел, как того охватывает удивление, злость.
  Пинг!  Открываются двери лифта?..
 Прогремел выстрел, пуля ударилась в колонну рядом с Пастором, осыпав бетонной пылью и его, и Джонсона.
 Холленд видела, что Пастор среагировал мгновенно, упал и перекатился, еще две пули ударились о бетон рядом с его изгибающимся телом.
 Когда двери лифта открылись, Холленд сидела в углу, прижимаясь к стенам. Руки она держала вытянутыми вперед между колен и выстрелила в тот миг, когда увидела Пастора, — под таким углом, что попадание было почти невозможно.
 Вскочив на ноги, она выбежала из кабины, бросилась на пол, ободрав локти и колени, и стала высматривать ноги Пастора. Надеялась, что он окажется под какой-нибудь машиной. Один выстрел в бензобак — и Пастор отправится в ад пылающим факелом.
 Разъяренная Холленд поднялась и открыла стрельбу. Ветровые и боковые стекла машин разлетались. Она хотела вспугнуть Пастора, загнать в угол и разделаться с ним...
 На слух полагаться было невозможно, потому что домовая сирена еще выла, но взглядом она уловила какое-то движение. И принялась стрелять навскидку. Потом увидела, как в противоположной стороне закрылась дверь запасного выхода с лестницей, ведущей наверх к другой двери, которая в аварийной ситуации автоматически откроется и выпустит Пастора в ночь...
 Холленд повернулась и побежала к Джонсону.
 — Со мной ничего страшного, — выдохнул он. — Не суди по виду. Снаружи Кобб и Марианна в джипе.
 Отстранив протянутую руку Джонсона, Холленд распахнула на нем куртку. Рубашка была залита кровью.
 — Вам нужно в госпиталь.
 — Нет! Просто поцарапана ключица. Помоги встать!
 Холленд помогла ему подняться и забросила его левую руку себе на плечи. Сделав первый шаг, Джонсон скривился, но продолжал идти. Холленд, поддерживая, вела его к воротам гаража, уже распахнутым для пожарных машин, потом вверх по пандусу.
 Сирены и красные огни сотрясали тьму, пожарные машины и кареты «скорой помощи» стояли на улице и в подъездной аллее. Мимо пробегали люди в желтых комбинезонах и плащах из огнеупорного материала, кислородные баллоны подскакивали у них на спинах, в руках они держали красные ящики с инструментами, сквозь завывание сирен слышались их хриплые крики.
 Один из пожарных остановился и, тяжело дыша, спросил, нужна ли помощь. Джонсон поспешил ответить, что у него сломана лодыжка. Разглядеть в темноте кровь на его груди пожарный не мог.
 — Они там, — сказал Джонсон и указал подбородком в сторону джипа.
 — Я поведу его, — сказал появившийся невесть откуда Брайент. Холленд видела на его широком лице страх и озабоченность, видела, как бережно ведет он Джонсона, едва не отрывая от земли.
 Выскочившие из автомобиля Марианна и Кобб стали помогать Брайенту. Холленд отстала от них. Она не отдавала себе отчета в том, что смотрит на крышу «Риверсайд-Тауэрс», откуда поднимался дым, — пламя уже погасила домовая противопожарная система. Что стоит посреди улицы, что ее бранят и толкают пробегающие мимо люди. Наконец Брайент вернулся, накинул ей на плечи толстое пожарное покрывало и повел прочь.

 27

 — Тебе невероятно повезло, Арлисс. Четверть дюйма в ту или другую сторону, и...
 Врач по фамилии Хупер поджидал их в комнате Холленд в центре Стюарта. Это был высокий тощий человек пятидесяти с небольшим лет, с прядью седых волос на блестящей лысине и суровым взглядом военного хирурга.
 Он вскрыл коробочку и постучал пальцем по пластиковой ампуле:
 — Это лекарство снимет боль.
 — И усыпит меня.
 — Ты что, собрался на танцы сегодня вечером? — Врач глянул на свои часы и поправился: — Сегодня утром.
 Было половина первого ночи пятого апреля.
 Хупер знал, что нужно Джонсону. Служа во Вьетнаме, он создал пилюли и микстуры, способные заглушить боль у раненого и позволить ему вернуться в бой.
 Врач оглядел агентов, которых уже знал по фамилиям. Марианна с напарником, Коббом, курили, выпуская дым в приоткрытое окно. Здоровяк Брайент и Клара Крэнстон, которую Хупер знал уже много лет, сидели в креслах напротив кровати, наблюдая за врачом и пациентом. Третья женщина, Холленд Тайло, стояла, хотя Хупер видел, что силы ее вот-вот покинут. Она не отрывала глаз от забинтованных плеча и груди Джонсона. За действиями Хупера следила так пристально, что он, способный забыть обо всем за работой, чувствовал себя неуютно. У него мелькнула мысль: она не может до конца поверить, что Джонсону не грозит смерть, и хочет как-то передать ему оставшиеся силы.
 Врач надорвал полоску фольги с двенадцатью капсулами.
 — Сильнодействующие. По одной через шесть часов. Не больше.
 — Ты мой спаситель.
 Джонсон, кривясь, потянулся за лекарством.
 Хупер собрал свои инструменты. Когда он собрался уходить, Клара подошла к нему, взяла за руку и погладила по лицу.
 — Эрон.
 Хупер обернулся.
 — Спасибо.
 — Постарайся побыстрее поймать того, кого ловишь. — Врач небрежно откозырял двумя пальцами. — Удачи, Арлисс.
 Когда Клара удалилась вместе с Хупером. Брайент жестом велел Марианне и Коббу выйти.
 — Холленд...
 — Томми, она останется.
 Брайент знал этот тон и не стал спорить. Джонсон приподнялся на подушках, достал одну капсулу и проглотил не запивая.
 — Что у тебя?
 Брайент невольно глянул на Тайло. Боевое крещение боевым крещением, но то, что он хотел сообщить Джонсону, не предназначалось для ее ушей. И стал тщательно подбирать слова:
 — Пришли ответы на запрос относительно Пастора. В Лос-Анджелесе, Сан-Франциско и Сиэтле он не появлялся. А вот в Ванкувере был замечен. Канадская полиция фотографирует американские паспорта якобы для налоговой службы. Фамилия у Пастора была другая, однако на паспортной фотографии он почти не загримирован. Они прислали факс.
 Брайент протянул лист бумаги, повернув его к Холленд чистой стороной.
 Джонсон сразу же посмотрел на серийный номер паспорта, который Брайент подчеркнул красным.
 — Как мы его получили? — спокойно спросил он.
 Брайент повел подбородком в сторону письменного стола, где стоял факсимильный аппарат.
 — Эта линия надежна, так ведь? На всякий случай я оставил номер вашей секретарше.
 Джонсон глянул на мелкие цифры вверху страницы: 11.17. Как раз в это время взрыв потряс пентхаус «Риверсайд-Тауэрс».
 — Канадцы уверены в этом номере?
 Брайент кивнул.
 Холленд видела, как сошло напряжение с лица Джонсона, как расслабились мышцы. Он походил на человека, понесшего непоправимую утрату.
 — Ладно, — сказал Джонсон. — Принимайся за поиски. Ты знаешь, чья подпись нас интересует. Выдать паспорт без нее никак не могли. — И вернул факс Брайенту. — Теперь начинай стучаться во все двери. Как только найдешь подтверждение, позвони. Марианна и Кобб смогут обойтись без сна?
 — Смогут, но...
 — Позаботься о надежной связи. Выйдешь на меня через них.
 Брайент тщательно сложил лист и спрятал куда-то под куртку. Потом откашлялся и сухо сказал:
 — Я бы предпочел остаться с вами.
 Джонсон знал, что мучает Брайента. Он не мог простить себе, что не был поблизости, когда его начальника едва не убил Пастор. Требовалось загладить вину, свести счеты, а Брайент чувствовал, что такой возможности ему не представится.
 — Томми, ты понимаешь, что значит для нас эта подпись. Такое дело я могу доверить только тебе.
 Когда Брайент вышел, Джонсон напряг мышцы живота, затем медленно спустил ноги на пол и повертел головой. Осторожно потрогал повязку на плече. Пилюля действовала отлично.
 — Хочешь знать, в чем тут дело? — спросил он Холленд.
 Она молча взглянула на него.
 — Полученный серийный номер принадлежит партии «черных» паспортов, изготовленных для ЦРУ, госдепартамента, министерства финансов. Эти учреждения имеют дело с людьми, нуждающимися в глубокой конспирации. В редких случаях мы выдаем их иностранцам, чтобы те могли покинуть свою страну.
 Партия эта невелика, всего несколько сотен документов, однако Брайенту потребуется время. Иногда ту или иную бумагу найти очень трудно. Но когда он найдет, мы узнаем, кто распорядился выдать этот паспорт Пастору.
 — У Крофта есть власть отдать такое распоряжение? Или принудить кого-то сделать это?
 Джонсон чуть улыбнулся:
 — Я, кажется, не поблагодарил тебя за спасение жизни.
 Холленд, когда он взглянул на нее, пришлось отвернуться.
 В глубине души она сознавала, что сделала для него. Но радоваться этому мешали Синтия Палмер, не дающие покоя кровавые образы.
 — Это пройдет, — сказал Джонсон. — Боль будет долгой, мучительной, но ты  непременно  ее осилишь. Ничего больше сделать для Палмер ты не могла. Пастор перехитрил нас обоих. Может, если бы пленку с похорон мы получили раньше, то сообразили бы, что к чему. Но это я позволил Палмер остаться без охраны. — Джонсон замялся и добавил: — А взрывное устройство, Холленд, предназначалось для тебя. Пастор  рассчитывал,  что ты поедешь к Палмер домой. Он точно знал, сколько времени потребуется ему на работу, сколько боли нужно причинить, чтобы она наверняка сказала правду.
 Ты приехала чуть раньше, чем ожидал Пастор, но он был уже готов улизнуть. Он знал, как ты среагируешь на то, что увидишь. И считал, что не покинешь Палмер. Однако он слегка ошибся в расчете...
 — И мы уцелели, — договорила Холленд.
 — Да.
 — И кое-что узнали.
 Джонсон поглядел на Холленд и увидел по глазам, что ей есть чем его обрадовать.
 — Что Палмер сказала тебе? — прошептал он.
 — О Дэниелс Уэбстере [5] , — ответила Холленд.


* * *

 Пастор — белый, хорошо одетый, похожий на подвыпившего туриста — остановил такси без труда.
 По счастью, водитель оказался арабом, плохо знавшим английский язык, и не приставал с разговорами. Пастору не хотелось отвечать на расспросы о трех пожарных машинах у «Риверсайд-Тауэрс».
 Город араб знал хорошо и без зазрения совести мчался на красный свет. Машину швыряло из стороны в сторону, когда она двигалась по Нью-Хемпшир-авеню, потом по Коннектикут-и Флорида-авеню. Наконец она въехала на пологий холм, к громадному, уродливому зданию вашингтонского «Хилтона».
 Здесь Пастор вскоре после регистрации в «Четырех временах года» снял номер под другой фамилией. Теперь он являлся Эндрю Макджи и располагал полным набором документов, в том числе калифорнийскими водительскими правами и членским билетом, свидетельствующим о его надежном положении в Ассоциации американских торговцев недвижимостью.
 В отеле проходил ежегодный съезд ассоциации. Там собрались тысяча четыреста хищников, обменивающихся сведениями о деловых успехах. Пастор затерялся среди этой публики. То, что именно в этом отеле был ранен Рейган, придавало происходящему определенную пикантную иронию.
 Даже в час ночи в похожем на пещеру вестибюле царило оживление. Пастор пробирался сквозь группы выходящих из баров участников съезда, болтающих друг с другом или заигрывающих с разодетыми проститутками. Он не видел ничего опасного для себя, да и не ожидал увидеть. Джонсон хорошо знал его и потому не поднял общую тревогу, не заставил полицейских мотаться из отеля в отель, показывать фоторобот скучающим служащим. Знал, что при своих многочисленных талантах он сразу же обнаружит слежку и, если окажется загнанным в угол, легко не сдастся.
 Подходя по коридору к своему номеру, Пастор был начеку. Подошел к юному гватемальцу, собиравшему выставленную для чистки обувь, и, притворившись подвыпившим, заговорил.
 Гватемальца он видел насквозь и, будь в номере засада, прочел бы это по его глазам.
 Войдя в номер, Пастор развернул оставленный на подушке шоколад, положил в рот, раскрыл стенной шкаф и стал набирать комбинацию цифр на дверце сейфа для постояльцев.
 Вскрыть этот сейф не представляло бы труда, но Пастор принял свои меры. Очень осторожно приоткрыв дверцу на дюйм, он удалил пальцами проволочки, подводившие ток от девятивольтовой батарейки к шашке взрывчатки размером с бейсбольный мяч.
 Обыкновенный взломщик распахнул бы дверцу и остался бы без лица или без рук.
 Отложив мину-сюрприз в сторону, Пастор извлек набор документов для путешествия, о планировании которого достопочтенный сенатор Крофт ничего не знал. Очень досадно было уезжать, не нанеся повторного визита Арлиссу Джонсону. И Холленд Тайло.
 Пастор был достаточно самокритичен и понимал, что сам отчасти виноват. Он заманил Джонсона в гараж и одержал над ним верх, мог через секунду полоснуть его по горлу. Но решил подольше насладиться его страданием и позволил Тайло опередить себя. Утешало его только то, что на своем пути он оставил немало трупов. Джонсону придется давать множество объяснений, не способствующих укреплению его репутации.
 Пастор собирался нанести последний визит. Синтия, как он и предвидел, разговорилась. Теперь он мог завершить свои дела и притом оставить на совести Джонсона еще одну болезненную зарубку.
 Он убедился, что взял все необходимое, в том числе и билет на самолет до Лондона, вылетающий в 7.20 из аэропорта имени Даллеса. Спустившись, получил у портье небольшой коричневый конверт. Вскрыл его и обнаружил свежеизготовленный ключ.
 Пастор с улыбкой подбросил его, поймал на лету и сунул в карман. Направляясь к бару, он думал, как приятно работать с профессионалами вроде Крофта, всегда доставляющими обещанное.
 Пробравшись сквозь плотную толпу, Пастор нашел у стойки свободный табурет. Поманил к себе бармена и заказал чистый тоник. Оглядев зал в зеркале за рядами бутылок, решил, что долго ждать не придется.


* * *

 Уайетт Смит сидел за своим столом напротив Джонсона. Было два часа ночи, директор два часа назад вернулся из военно-морского госпиталя.
 — Что показало обследование? — спросил Джонсон.
 — Перемен никаких. Пока, разумеется. Врачи иногда бывают очень бесцеремонными.
 — Может, они ведут отсчет времени иначе, чем мы.
 Смит чуть заметно улыбнулся:
 — Они не заговаривают о неизбежном. Просто раздумывают, резать или нет. Однако ты пришел ко мне не для этого разговора. Кстати, Арлисс, раз уж речь зашла о госпиталях, я думаю, тебе сейчас место на койке.
 Джонсон, входя в дверь, пристально наблюдал за реакцией Смита. У директора накопилось множество вопросов, но он задал лишь один:
 — Тяжело ранен?
 Джонсон ответил, а когда Смит высказал по этому поводу собственное суждение, спорить не стал.
 — Ты слышал, что произошло в «Риверсайд-Тауэрс»? — сказал он, пропустив замечание Смита мимо ушей.
 — Взрыв, потом пожар. Подробностей не знаю, но репортеры установили, что место происшествия — квартира Синтии Палмер. Она единственная жертва. Ну и что?
 — Имей в виду — все находившиеся там были под моим началом. Вся ответственность лежит на мне.
 Смит огляделся, будто аукционист, приглашенный для оценки дома.
 — У тебя есть свои маленькие секреты, так ведь, Арлисс? Надежное убежище, медицинская помощь... Ты поднял по тревоге отряд быстрого реагирования, а потом безо всяких объяснений отменил вызов. Моррисон из ФБР выразил мне неудовольствие по этому поводу. — И понизил голос: — Что  еще  у тебя?
 Джонсон, не тратя времени на оправдания, принялся рассказывать обо всем. И как отыскал Холленд, и о ее договоренности с Крофтом. Когда упомянул о Пасторе, Смит словно бы окаменел. Он прекрасно знал, что представляет собой этот человек. Много лет назад они с Джонсоном просиживали ночи над следственными материалами, пытаясь отыскать ниточку, которая завяжется петлей на его шее.
 — Уэстборн с любовницей, японские туристы, Синтия Палмер — все они погибли от руки Пастора, — сказал Джонсон.
 — Как же так? — спросил Смит. — Что привело его обратно через столько лет?
 Джонсон стал рассказывать о дневниках Уэстборна, которые стали причиной убийства, о том, как Холленд невольно оказалась втянутой в это дело, о видеопленке ФБР с Синтией Палмер, о том, как слишком поздно понял, что вдова еще тогда стала объектом внимания Пастора...
 — Тайло об этом догадалась и едва не поплатилась жизнью, — сказал Джонсон. — Пастор установил в квартире Палмер взрывное устройство, зная, что Тайло или я — а может, на его счастье, и оба — явимся туда. Он хотел ликвидировать всех, кто опасен ему и тем, кто его нанял.
 После паузы Джонсон заметил:
 — Ему это едва не удалось.
 Смит, задумчиво глядя в пространство, молчал около пяти минут.
 — Я ведь слышал о них, — неторопливо произнес он. — О дневниках. Временами до меня доходили слухи, что кое-кто потерпел крах, потому что Уэстборн располагал о нем компрометирующими сведениями. Я не придавал этому значения. Камни за пазухой Уэстборна казались не тяжелее, чем у других.
 Смит говорил, отвернувшись, словно обращаясь к темноте за окном.
 — Арлисс, кто могут быть «те», наниматели? Думаешь, тут замешан не только Крофт?
 — Это известно только Пастору, потому я и хочу взять его живым.
 Смит захлопал глазами, словно Джонсон сказал ему то, что должен был уже знать. Повернулся, оглядел комнату, словно ожидая увидеть кого-то еще.
 — Тайло здесь нет. Думаю, и вообще в этом здании. Брайента тоже, а он твоя лучшая ищейка. «Чероки» на улице не вижу, стало быть, Дженкинс с Коббом тоже нет. Ты загнал его в угол, так, Арлисс? Знаешь, куда Пастор поехал из «Риверсайд-Тауэрс», следишь за ним?
 Джонсон промолчал.
 — А что Крофт? — спросил Смит. — Его связь с Пастором ты установил. Разве нельзя узнать через него, кто нанял Пастора? Если, конечно, не он сам.
 — Неопровержимых улик у меня нет, — сказал Джонсон. — А Крофт — сенатор; он вывернется. Уайетт, я не хочу этого допустить. — Немного помолчав, он продолжал: — Пастор единственный, кто может сдать мне Крофта. Когда я возьму его, доберусь и до всех остальных.
 — А Пастор на это пойдет? Ты ведь не можешь обещать ему неприкосновенности?
 Джонсон грустно посмотрел на директора:
 — Ответа тебе лучше не знать на тот случай, если придется давать показания перед Комитетом по внутренним делам.


* * *

 На Джудишери-сквер между двумя внушительными прямоугольными зданиями расположен памятник погибшим полицейским, гранитный реквием, обращенный фасадом на Е-стрит. Поскольку место это имеет особое значение для столичной полиции, патрулируют его добросовестно. Торговцы наркотиками и лица без определенных занятий, которых могла бы прельстить низкая квартплата на Третьей и Четвертой улицах, благоразумно там не селятся.
 Кэпитол-Хиллз-апартментс и окружающие это шестиэтажное здание постройки отделены от улицы прямоугольными газонами. Квартиры с одной или двумя спальнями в нем просторны. Внутренняя планировка одинаковая: крохотная прихожая, слева кухня с проходом в столовую, примыкающую к гостиной. Разделенные встроенными шкафами спальня и ванная находятся справа.
 Секретаршам и младшим конторским служащим, не дающим замереть вашингтонскому муравейнику, жилье там как раз по карману. Благодаря регулированию квартплаты они слегка благоустраивают квартиры на свое жалованье; одинокие женщины особенно любят кое-что переделывать по своему вкусу. Съезжают оттуда редко.
 Холленд нашла квартиру уютной. В изящных бронзовых рамках висели гравюры океанских лайнеров 1930 года. На паркете лежал хороший индейский ковер машинной работы. Вместо стандартных флюоресцентных ламп под потолком комнату освещали напольные со светло-розовыми абажурами.
 Сидя в столовой, Холленд наблюдала за суетившейся на кухне Джудит Траск, слышала, как свистит чайник, как постукивают ложечки в кофейных чашках. Хозяйка казалась ей женщиной, не расстающейся с прошлым: хранящей в выдвижных ящиках фотоальбомы, школьные объявления и приглашения пятнадцатилетней давности; коробки из-под обуви с письмами подруг, уже разъехавшихся по всей стране; любовные послания от ребят, которые сейчас не узнали бы ее, перетянутые резинкой и засунутые в самые темные уголки.
 Траск была высокой, худощавой, тридцатипятилетней. Ее каштановые волосы спадали на плечи, лицо и глаза опухли после сна. На ней был форменный спортивный костюм Джорджтаунского университета, брюки слишком обтягивали живот.
 — Со сливками и сахаром? — крикнула Джудит с кухни.
 — Спасибо, черный без сахара.
 — Бутерброды?
 — Только кофе.
 — Я ем, когда нервничаю. Знаю, что не следует, но...
 Джудит поставила чашки на блюдца с видами приморского городка в Род-Айленде. Увидела, что Холленд разглядывает их.
 — Купила прошлым летом, в отпуске.
 — Поймите, никто не причинит вам вреда, — сказала Холленд, глядя ей в глаза.
 — Я спокойна, — ответила Джудит. — Правда. Только слегка ошарашена.
 Холленд отхлебнула кофе. Она переоделась в темно-серые вельветовые брюки и черную ветровку. Молния на ветровке была расстегнута почти до конца, и Холленд понимала, что Джудит видит ее кобуру. Она специально демонстрировала оружие, чтобы слова звучали более весомо.
 — Понимаете, вы вдруг звоните среди ночи, а потом появляетесь и заводите речь о... миссис Уэстборн.
 — Ждать я не могла, — сказала Холленд. — Вы можете знать то, что мне  необходимо. 
 — Я мало что знаю о ней, — негромко произнесла Джудит. — То, что произошло, просто ужасно.
 — Видели когда-нибудь этого человека?
 Холленд протянула ей фотографию Пастора. На оригинальный снимок, сделанный десять лет назад, с помощью компьютера были нанесены возрастные изменения.
 — Нет.
 — Уверены?
 — Никогда не видела. — Джудит замялась. — Это тот...
 — Он убил миссис Уэстборн. И сенатора. И Шарлотту Лейн, женщину, обнаруженную с ним.
 Холленд увидела, что при упоминании о Шарлотте она скривилась.
 — Вы очень любили его, правда? Чарльз был для вас всем на свете.
 На глазах Джудит выступили слезы, и она отвернулась.
 — Стереотип, не так ли? Сенатор и референт заводят интрижку, предаются любви на письменном столе, на полу, где угодно. — Голос ее от горечи звучал резко. — Именно так у нас все и было, и, должна сказать, замечательно, — продолжала она уже помягче. — Он мог заполучить любую женщину. Видит Бог, я слышала о его победах. Я мало чего не слышала.
 Но я видела его ежедневно, проводила с ним много часов, и он казался совсем не тем человеком, о котором ходили эти сплетни. Знаете, каково это, когда вы одни в комнате и весь мир перестает существовать? Исчезают все картины, звуки, запахи. И вы вдвоем, совершенно одни. Я увидела в этом мужчине то, чего не видел никто на свете. Видела, как лицо его менялось тысячу раз, и знала наверняка, что он думает, что скажет, в чем нуждается, чего хочет.
 Я была ближе к Чарльзу, чем кто бы то ни было. И всегда буду в этом уверена. Думаю, он тянулся ко мне, потому что знал это. Я не могла предложить ему ни красоты, ни других искушений. Но он все равно приходил ко мне, зная, что любить его, как я, не сможет никто.
 — Приходил, но не оставался, — сказала Холленд.
 Джудит, закусив губу, поглядела на нее:
 — Да, не оставался. Значит, все стереотипы верны, созданы для неудачниц вроде меня.
 — Он знал, что вы беременны?
 Джудит покачала головой:
 — Не думала, что вы заметите, при моей фигуре... Да, я сказала ему. Но он отказался от меня.
 В ее голосе прозвучала боль.
 Некрасивое лицо уроженки Среднего Запада отразило и страдание, и любовь к новой жизни, которую она несла в себе, и унижение той неудавшейся попытки разделить радость с отцом ребенка.
 — Оттолкнул меня, — повторила Джудит. — Не спросил ни о чем. Ни о ребенке, ни о моем самочувствии, ни о моих нуждах... Я сказала, что не доставлю ему неприятностей. Буду говорить всем, что отец ребенка живет там, откуда я родом. Сказала, что растить малыша буду сама. Единственное, о чем попросила, — немного денег для начала.
 — Он решил, что вы хотите его шантажировать?
 — Чарльз знал, что этого не может быть. — Джудит сделала паузу. — Он пообещал подыскать мне другую работу, получше, где-нибудь в Капитолии. Это была бы государственная служба, с пенсией и пособиями по болезни. Я была бы обеспечена. Отказывал он мне только в своей любви. — Джудит утерла щеку тыльной стороной ладони. — Дело не в ребенке, понимаете? Я мечтала, что он не расстанется со мной, может, когда-нибудь женится на мне. В мечтах нет ничего дурного... Когда Чарльз отвернулся от меня, мне было очень плохо. Он устраивал со мной... непристойные сцены. Иногда приводил других женщин, смотрел, как я их ублажаю. Иногда приходилось ублажать и их, и его. Были фотографии, видеопленки...
 Я шла на это. Потому что, когда мы бывали вдвоем, он обнимал меня, ласкал и я чувствовала себя с ним очень хорошо и уверенно. Мы готовы на все, если кто-то подарит немного доброты, правда?
 — Но вы знали его секреты, так ведь? — спросила Холленд.
 — Иногда мне кажется — не знала ничего.
 — Я спрашиваю о работе, Джудит.  Как  он работал, где хранил вещи.
 — В кабинете он не хранил ничего, если вы об этом. По крайней мере ничего личного.
 — Сейфа там не было?
 — Нет. Он арендовал сейф в Первом федеральном банке. Я видела ключи в ящике стола. Взять оттуда что-то или положить туда он никогда не просил.
 — В кабинете было место, где хранились документы, компьютерные дискеты?
 Джудит покачала головой:
 — Там царил беспорядок. Бумаги валялись повсюду. Мне приходилось разбирать  все,  прежде чем мы могли запереться.
 — Так, — сказала Холленд. — Кажется, я иду по ложному следу.
 Она старалась не выдать голосом беспокойства. Оставался последний вопрос.
 — Имя «Дэниел Уэбстер» вам что-нибудь говорит? Цитировал Уэстборн фразы из его трудов? Была ли какая-нибудь любимая работа, на которую он ссылался, томик, который всегда держал под рукой?
 Джудит встала и прошла до края индейского ковра.
 — Нет, — сказала она, повернувшись. — Чарльзу нравились Медисон и Джефферсон [6] . Все их книги стояли у него на полках. Постепенно я вызубрила много цитат из их сочинений. Он любил приправлять ими свои речи.
 Надежды Холленд рухнули, навалилась усталость. Это была последняя возможность выяснить, что могли означать последние слова Синтии Палмер.
 Всю ночь Холленд носилась с этими словами, будто с амулетом. Палмер долго терпела боль перед тем, как сказать это. Значит, то была правда, как признание на предсмертной исповеди.
  Но какая? 
 Холленд была совершенно уверена, что Джудит объяснит, что она знает об Уэстборне то, о чем Палмер не подозревала. Где-то между этими женщинами, с которыми безжалостно обходился один и тот же мужчина, лежал необходимый ей ответ...
 — Дэниел Уэбстер.
 Холленд пристально посмотрела на Джудит: — Да?
 — Как я сказала, Чарльз никогда Уэбстера не читал. Но у него было кое-что уэбстеровское.
 Холленд подскочила:
 — Что же, Джудит?
 — Его стол.


* * *

 В час сорок пять служащие бара «Столичная братва» стали подавать последние заказы.
 Пастор, сидевший у стойки, смотрел, как бармен наполняет стаканы. Глянул в зеркало, понаблюдал за шумной, пьяной суетой и легко разглядел, что к нему кое-кто направляется.
 — Господи, ну и толпа! Можно, я присяду здесь на минутку, подальше от этого жуткого шума?
 У стойки было восемь свободных табуретов, однако блондинка в облегающих вечерних брюках, белой блузке и красной куртке тореадора уселась рядом с Пастором.
 — Привет! Я Бобби Сью.
 — Не сомневаюсь. Меня зовут Эндрю. Эндрю Макджи.
 — Хорошее имя. Нравится мне больше, чем Энди.
 Под светом ярких ламп видны были черные корни ее белокурых волос. Пастор подумал, что макияж хорош, но кожа у нее грубая. И лет ей не тридцать пять, как может показаться, а больше.
 — Откуда ты, Бобби Сью?
 — Из Мэриленда, по соседству.
 Пастор усомнился в этом. Говор ее походил скорее на северофлоридский. Решил, что из какого-нибудь захолустья, где определение девственницы — сестричка, способная убежать от брата.
 — Снимаешь номер здесь, Эндрю?
 — Нет. Я просидел весь день на этом съезде и чуть с ума не сошел. Один старый друг уехал и оставил мне ключи от квартиры.
 Пастор слегка улыбнулся, видя, как Бобби Сью пытается скрыть разочарование. Подумал, что она уже обслужила клиента, а то и двух, но хочет закончить вечер на победной ноте. Выглядела она довольно свежей, возможно, потому, что ублажать пьяных дельцов — самое легкое в ее профессии.
 — Квартирка маленькая, — сказал Пастор, протягивая руку за счетом, который бармен сунул между стаканами. — Но приятная и очень укромная.
 Он достал бумажник, стал отгибать большим пальцем купюры и, дав Бобби Сью как следует полюбоваться на сотни, извлек двадцатку.
 На его руку легла ее прохладная рука, ногти впились в кожу.
 — Понимаю, почему ты не любишь отели, — сказала она. — Судя по твоим словам, та квартирка  гораздо  лучше.
 Пастор наполовину вытащил из бумажника три сотенные.
 — Хорошая, можешь мне поверить. Очень романтичная.
 — Люблю романтичных мужчин, — сказала, тяжело дыша, Бобби Сью. — Они самые щедрые, Эндрю...
 Пастор потянул четвертую сотенную, и Бобби Сью радостно взвизгнула. Взял салфетку и ловко обернул ею деньги.
 — Если не ошибаюсь, Бобби Сью, они твои.
 Та обеими руками взяла его руку и поцеловала пальцы, вытащив при этом салфетку.
 — Не ошибаешься, голубчик. Пошли, отведаем старомодной романтики.


* * *

 Пастор велел таксисту высадить их на Е-стрит перед памятником погибшим полицейским. Бобби Сью любовалась отражающимися на каменном фасаде огнями, пока не прочла надпись.
 — Один мой друг служил в лос-анджелесской полиции, — объяснил Пастор. — Погиб при исполнении служебных обязанностей. Люблю приходить сюда, предаваться воспоминаниям.
 Она содрогнулась и прижалась к нему:
 — Слушай, Эндрю, ты очень мускулистый. Тренируешься?
 — Когда есть время.
 Пастор стал рассказывать, как живется преуспевающему торговцу недвижимостью в Лагуна-Нигуэль. Запрокинул голову так, что подбородок касался волос Бобби Сью. Воротник его куртки был поднят, и лица нельзя было разглядеть даже в телескоп ночного видения.
 Если бы Холленд Тайло погибла, как было задумано, Пастору не понадобилась бы эта проститутка.
 Он подумал, что Палмер вряд ли рассказала ей то, что выдала ему. Еще более сомнительно, что Тайло смогла бы найти ключ к разгадке и убедить серьезно раненного Джонсона действовать.
 «Нет, — решил он, — все оборачивается в мою пользу».
 И все же Пастор старался уменьшить риск. Он подошел к Кэпитол-Хиллз-апартментс со стороны Е-стрит, потому что окна Джудит Траск выходили на передний газон. Если у одного из них затаился снайпер, Пастор смог бы разглядеть его. Площадь была освещена так ярко, что в каменных блоках блестела слюда. Углублений, где мог бы спрятаться человек с винтовкой, не было. Главное — крыши окружающих построек были очень пологими. Между крышами и стенами имелись небольшие рабочие помостки, но винтовку спрятать было негде. Ствол торчал бы.
 Пастор медлил, ерошил волосы Бобби Сью, а сам неторопливо озирался по сторонам. Бобби смеялась и заигрывала, а он водил взглядом по крышам.
 Порядок.
 Улица была очень тихой. При домах вдоль Третьей и Четвертой улиц были подземные гаражи, так что снаружи машин стояло немного. Несмотря на усиленные наряды полиции, мало кто из жителей хотел рисковать, чтобы у него разбили стекла или сняли с колес колпаки. Тем не менее Пастор осмотрел каждую, высматривая, нет ли чего-то необычного. Если бы Джонсон вздумал выставить наблюдение, то прислал бы фургон, где могут спрятаться по меньшей мере два человека.
 — Холодно становится, малыш, — жеманно улыбнулась Бобби Сью. — Не надышался свежим воздухом?
 Пастор повел ее по бетонной дорожке к парадной двери, отыскал на втором этаже слева от вестибюля окна квартиры Джудит Траск. Казалось, она спит с ночником.
 — Это уже лучше! — сказала Сью, оживленно потирая руки.
 Пастор провел ее по вестибюлю в небольшой лифт. Они поднялись на второй этаж, и Пастор поцеловал Бобби в шею пониже уха.
 — Да ты и  вправду  романтик! — хихикнула она.
 Пастор приложил палец к ее губам, и она умолкла.
 От лифта налево, шесть квартир по каждой стороне коридора, в торце еще две. Квартира Траск находилась там, справа.
 Пастор все еще подозрительно, напряженно оглядывался и прислушивался. Легкий шелест сквозняка; гудение флюоресцентных ламп; пыхтение старой отопительной системы; смех — по телевизору показывают комедию.
 Порядок.
 У самого конца коридора находился чулан для мусора. Пастор, джентльмен до мозга костей, пропустил Бобби Сью впереди себя. Какое-то время разглядывал ее красивые длинные ноги. Она сослужила ему хорошую службу, создала прикрытие. Джонсон велел бы своим людям сосредоточиться на одиноком мужчине; на обнимающуюся, хихикающую парочку они не обратили бы внимания.
 — Было замечательно,  голубушка. 
 — А?
 Бобби Сью с улыбкой стала поворачиваться. Она думала об уютной, мягкой постели, об этом крепком, хорошо сложенном мужчине с полным карманом сотенных купюр, и вдруг ее пронзило что-то раскаленное. Когда женщина стала падать, Пастор подхватил ее. Его дыхание касалось ее щеки, словно он предавался с ней любви, но, Господи, это было так  больно. 
 Удар оказался точным. Лезвие ножа прошло сквозь мякоть, не задев ребер, кончик его едва касался сердца. Пока Пастор не сделал последнего легкого нажима.
 Потом он распахнул дверь мусорного чулана и усадил Бобби Сью на пластиковую урну. Позаботился, чтобы она не упала и не наделала суматохи до его ухода. Пять шагов, и он оказался у квартиры Джудит Траск.
 От этой двери ключа у Пастора не было, поэтому он напряженно прислушался. Слабые голоса... это не телевизор. Кто-то говорит, разговаривают двое...
 Из калорифера на его шею струился горячий воздух. Пастор стал различать слова, обрывки разговора.
  «Уэстборн сказал вам так? Он... именно этими словами...» 
  «Это правда!.. Не хотел знать... когда я сказала, что люблю его...» 
  «...не могу поверить... все, что еще помните... нужно знать...» 
 Пастор отступил назад и глубоко вдохнул ртом. Траск не только не спала; у нее кто-то был. Подруга? Ночной разговор о неразделенной любви?
  «...все, что еще помните... нужно знать...» 
 Там была Тайло! Открытие так поразило Пастора, что он зажмурился. Когда открыл глаза, в руке у него был пистолет с глушителем.
 Наблюдения снаружи не было, он в этом не сомневался. Значит, она явилась сюда безо  всякой  поддержки?
  Она явилась без поддержки к Палмер. 
 А теперь ей потребовались те же сведения, что и ему. Она без прикрытия, и, когда с ней будет покончено, у Траск душа уйдет в пятки. Тайло, видимо, решила, что опасаться его уже не нужно. Когда она последний раз видела его, он бежал. И не думает, что он появится так быстро, если появится вообще.
 Удовлетворенный собственной логикой, Пастор успокоился. Объяснение было обоснованным, без неувязок и выдачи желаемого за действительное — того, что Тайло в себе смертельную опасность.
 Выстрел расщепил тонкую дверную ручку; нажав плечом, Пастор выдернул дверную цепочку из стены. Комната была залита розовым светом, который он видел с улицы, на ковер падали тени.
 —  Да? 
 —  Как я сказала, Чарльз никогда не читал Уэбстера... 
 Пастор в недоумении стремглав проскочил через маленькую столовую. Что-то было неладно, но он не мог понять, что.
  Почему они все еще разговаривают? 
 Второй раз он выстрелил неумышленно, в панике. Пуля вошла в стену рядом со стереосистемой.
  Как я сказала, Чарльз никогда не читал Уэбстера... 
 Голоса были записаны на пленку. На антикварном комоде стоял кассетный плейер, глядя красным огоньком в глаза Пастору.
 Пастор ощутил неземной покой, словно нежился в теплой воде. Иногда в праздные минуты он задумывался, какой конец уготован ему. Но такого  внезапного  и представить не мог.
 Пастор нажимал на спуск, даже когда его развернуло. Грохота моссберговской двустволки Брайента он так и не услышал. Но ощутил ожог, а затем силу, оторвавшую его от пола и швырнувшую на книжный шкаф. Второй выстрел, поразивший его чуть повыше шеи, снес ему лицо и опалил волосы.

 28

 Холленд вздрогнула, услышав выстрелы брайентовского «моссберга». Она была в квартире напротив и в наступившей оглушительной тишине не услышала, как скулит зажмурившаяся, стиснувшая кулаки Джудит.
 Расстояние между ними составляло пятнадцать футов, примерно столько же, на взгляд Холленд, разделяло Брайента и Пастора. После двух выстрелов из «моссберга» с такого расстояния остаться в живых было невозможно.
 Холленд подошла к Траск, стараясь не оказаться на линии огня у Дэвида Кобба. Дэвид стоял лицом к двери, держа «узи» на уровне пояса.
 — Джудит... Послушайте. — Холленд мягко разжала ее пальцы. — Послушайте. Все хорошо. Все кончено. Теперь вам некого бояться.
 Траск вцепилась в нее, Холленд успела повернуться, чтобы оставить правую руку свободной.
 — Вы уверены, что он мертв? — прошептала Джудит.
 Холленд кивнула:
 — Теперь мне нужно пойти в вашу квартиру. Кое-что сделать. — Ногти Джудит впились ей в кожу. — С вами останется Дэвид. Вы не будете одна ни секунды. Когда я вернусь, уйдем все вместе. Хорошо?
 Холленд вырвалась из рук Джудит и отвернулась от ее ошеломленного, безумного лица.
 Кобб посторонился, дав ей пройти, и прикрыл ее, когда она выходила.
 В коридоре не было никого, кроме Марианны Дженкинс с двустволкой. Двери других квартир были закрыты, жильцы эвакуированы.
 Два часа назад Холленд, Марианна и Кобб вывели сонных жильцов по черной лестнице в ночь, где их поджидали автофургоны.
 Люди охотнее откликаются на просьбы агентов секретной службы, чем других правоохранительных органов, полагая, что дело каким-то образом связано с безопасностью президента. Холленд сыграла на этом, и эвакуация прошла быстро, жильцов отвезли в расположенный неподалеку отель «Хайетт Ридженси».
 Холленд подошла к квартире Джудит. Вжавшись в угол, навела пистолет на дверь, державшуюся на одной нижней петле. С расстояния в четыре фута пуля прошла бы сквозь рыхлую древесину двери и стоявшего за ней человека.
 Глянув на Марианну, вставшую слева от нее, Холленд позвала:
 — Брайент?
 Секунды ползли медленно, и указательный палец ее лег на спуск.
 Пастор  не мог  остаться в живых после двух выстрелов...
 — Тайло, здесь безопасно!
 Узнав голос Брайента, она шагнула за едва державшуюся дверь, запах пороха щипал ей ноздри. Труп лежал мешком у книжного шкафа. На верхнюю половину тела было страшно смотреть. В голове у Холленд непроизвольно мелькнула мысль, из тех, что служат временной защитой от ужаса:  «Опознавать Пастора придется по отпечаткам пальцев. Не сохранилось ни лица, ни зубов». 
 Брайент сидел в кресле напротив книжного шкафа, держа на коленях «моссберг». Холленд подумала, что после стрельбы он даже не шелохнулся.
 — Томми...
 Здоровяк пошевелился, замигал. Поглядел на Холленд, на свое ружье, и его отсутствующий взгляд оживился. Глубоко вдохнул, фыркнул и по-лошадиному встряхнул головой.
 — Вы правильно рассчитали, — сказал он. — Пастор явился к ней. — И, помолчав, продолжал: — Я знаю, Джонсону он был нужен живым, но взять его не было ни малейшей возможности. Войдя, он сразу же уловил что-то неладное. Думаю, заметил огонек на плейере и догадался. Меня наверняка не видел, но все же начал стрелять.
 Брайент встал и положил руку Холленд на плечо. Он улыбался, но взгляд его был все еще затуманенным.
 — Он пришел прямо к нам в руки.
 Холленд отвернулась, подошла к плейеру и включила запись своего разговора с Джудит.
 Она позвонила Траск из центра Стюарта. Через двадцать минут приехала к ней на квартиру, мучилась от нетерпения, отказалась от бутербродов к кофе, мысленно молилась, чтобы эта женщина смогла помочь ей. И Джудит помогла, упомянув о столе, принадлежавшем легендарному Дэниелу Уэбстеру... за которым в зале заседаний сената сидел Чарльз Уэстборн.
 После этого Холленд поспешила увести Джудит из квартиры. Ей снова повезло, потому что живущая напротив сиделка, подруга Джудит, работала ночью в Джорджтаунской мемориальной больнице. Ключ у Джудит был.
 Брайент и Марианна занялись другими жильцами, а Холленд всеми силами успокаивала свою подопечную. Минуты летели. Холленд подавила воображение, чтобы не слышать вдали шагов Пастора, идущего в темноте по ее душу. Отвечая на расспросы Джудит, она не решилась рассказать всей правды и представила его психопатом, взбесившимся роботом.
 Когда Джудит наконец уразумела, что от нее требуется, Холленд включила магнитофон. Потом, оставив ее с Коббом, отдала пленку Брайенту и вернулась.
 От этой пленки зависело все. Никто представления не имел, как появится Пастор, знали только, что он наверняка скроется от обычного наблюдения. Марианна и Кобб предлагали посадить в засады снайперов, но Холленд сказала, что Пастор будет начеку, заметит их и скроется. Поэтому его решили допустить в здание.
 Холленд слышала, как открылся лифт, потом шаги в коридоре, но не видела Пастора, пока он не появился перед дверью квартиры Джудит. Сквозь глазок казалось, что Пастор очень далеко.
 Холленд наблюдала, как он прислушивался к голосам изнутри. Должно быть, поначалу, слыша только обрывки вопросов и ответов, упал духом. Она рассчитывала, что Пастор узнает ее голос и выйдет из себя. Ему предстояло иметь дело с двумя женщинами, одна из которых явно вооружена. Он не мог осторожно войти в квартиру, застать Джудит врасплох и сосредоточить на ней все внимание...
 Холленд молилась, чтобы звуки ее голоса пробудили в нем ярость. Она хотела, чтобы неудачная попытка убить Джонсона мучила его, чтобы голос ее явился песней сирены, манящей его в комнату, где ждал Брайент с «моссбергом» в руках.
 — Холленд.
 Голос Брайента был твердым, глаза ясными, чувство, что он сыграл роль палача, отступало.
 — Нам больше здесь нечего делать... Джонсон ждет. Вы должны позвонить ему.
 Брайент слегка подтолкнул ее, потом зашел справа, чтобы, выходя, она не видела трупа.
 В коридоре она увидела Кобба с «узи», за его спиной Траск с бегающим взглядом. Марианна быстро шла к лестнице, чтобы подогнать машину. Брайент жестом велел Коббу следовать за ней. Протянул руку Джудит и улыбнулся ей, будто робкому зверьку.
 Холленд шла по коридору, когда ее вдруг охватил озноб. Брайент, уже ждущий в лифте, увидел, что она отстала.
 — Поезжайте, — сказала Холленд. — Я покараулю здесь и позвоню Джонсону.
 Брайент хотел подойти к ней, но что-то в ее лице остановило его.
 Холленд подождала, пока лифт тронется, потом повернулась и пошла обратно.
 Подойдя к двери в чулан для мусора, замерла. Ей очень не хотелось поворачивать ручку. Надоело видеть пролитую Пастором кровь, его зверства.
 Однако Холленд помнила, как он шел по коридору. Она слышала голос... Нет — голоса. Ей вдруг пришло в голову, что Пастор явился с кем-то. Потом:  «Нет-нет, Пастор не мог привести сообщников. Он действовал в одиночку». 
 Однако беспокойная мысль о голосах не оставляла ее. Как Пастор подобрался к Кэпитол-Хиллз-апартментс?
  Он должен был предположить, что здесь выставлено наблюдение, хотя у нас почти не было времени на это. И подготовился, зная, что высматривать мы будем одинокого мужчину. Нашел кого-то для прикрытия. 
 Металлическая дверная ручка казалась скользкой в ее потной руке. Холленд вытащила оружие — там, где дело касалось Пастора, рисковать было нельзя — и открыла дверь.
 Женщина сидела на синей пластиковой урне, будто жалкая, сломанная кукла. Одежда, косметика, прическа, сильный запах духов подсказали Холленд, кто она и где Пастор ее нашел.
 Щупать пульс Холленд не стала. Белая блузка женщины была залита кровью. Она осторожно притворила дверь, отступила на два шага, прислонилась к стене, дрожащими руками достала из кармана телефон и нажала кнопку срочного вызова.


* * *

 Подняв трубку, Джонсон не предупредил Холленд, что Смит слушает по отводной. Первыми ее словами были:
 — Пастор убит. Он ворвался в квартиру Траск. У Брайента не было иного выхода.
 — Все целы-невредимы?
 — Да. Мне нужно несколько агентов в мундирах, чтобы охранять место происшествия до появления полиции.
 — Сейчас приедут.
 Когда Холленд стала излагать подробности, Джонсон подумал, что есть что-то неестественное в ее бодром рапорте. Но потом услышал, как она запинается, силясь справиться с ужасом. Подумал, заметил ли это Смит; по лицу директора ничего нельзя было понять.
 — Траск сказала мне то, что нам требовалось, — продолжала Холленд. — Во всяком случае, я в этом почти уверена. Убедимся через час.
 Джонсон заметил, что Смит нахмурился.
 — Холленд, минутку.
 И, прикрыв рукой микрофон, спросил:
 — Что ей сказать?
 — О чем она узнала у Траск?
 — Холленд, со мной директор. Мы должны знать, что Траск сказала тебе.
 Та ответила не сразу. Джонсон надеялся, что Холленд не станет скрытничать, боялся, что Смит вмешается и отзовет ее, когда она так близка к цели.
 — Траск объяснила, почему Синтия Палмер упоминала Дэниела Уэбстера, — сказала Холленд. — Я догадалась, что за этим кроется. Мне нужно только...
 — Тайло, говорит директор.
 — Слушаю, сэр.
 — Что означает упоминание Дэниела Уэбстера?
 Джонсон обратил внимание, что Холленд на сей раз не колебалась; должно быть, уловила нетерпение в голосе Смита. Выслушав ее объяснение, поразился его простоте, однако нутром понял, что она права.
 — Хорошо, Тайло.  Кажется,  в этом есть смысл. Но дело подождет.
 — Сэр...
 — Послушайте. Вы проделали хорошую работу. Не портите ее теперь сами. Через час будьте у меня в кабинете. Охрана в форме сменит вас и свяжется с полицией.
 У вас будут два срочных поручения. Во-первых, повидайтесь с людьми из нашего пресс-бюро, расскажите о случившемся, чтобы они могли составить заявление для средств массовой информации. Нам нужно быть очень осмотрительными. Люди зададутся вопросом: могли ли мы как-то предотвратить убийство Палмер?
 Во-вторых, мне нужны от вас письменные показания обо всем, что произошло, начиная со стрельбы в вашем доме. Последовательно изложите события, перечислите всех участников. Все, что вы раскопали, пахнет скандалом. Когда президент меня вызовет, я хочу точно знать, что произошло, как и почему.
 — Слушаюсь, сэр.
 — Отлично. До скорой встречи.
 Смит положил трубку и взглянул на Джонсона:
 — Позаботься, чтобы она приехала, не натворив никаких глупостей.


* * *

 В квартире Крофта свет горел с тех пор, как в условленное время не раздалось звонка Пастора. Крофт смотрел круглосуточные программы новостей, и в 3.30 наконец передали сообщение, которого он ждал: стрельба в Кэпитол-Хиллз-апартментс, один убитый, подробности почти неизвестны, потому что место происшествия охраняет секретная служба.
 Весть потрясла Крофта. Он считал, что Пастор не способен оплошать. Этот человек был совершенно безжалостным. Однако Холленд Тайло улизнула от него. Дважды.
 Может, Пастор из-за того, что не сумел ее убить, начал действовать поспешно и в чем-то просчитался?
 Крофту требовалось выяснить, как Тайло это организовала, и в четыре часа он узнал подробности у своего человека в полиции. Начальник отдела розыска, получивший свою должность благодаря настойчивости сенатора, сказал, что его люди очень злы на секретную службу, чинящую им препятствия. Сотрудникам отдела расследования убийств показали труп, но агенты секретной службы ждали своих людей, которые заберут его. Коронер сообразил, что пререкаться по поводу полномочий не имеет смысла, и уехал.
 Самым важным для Крофта — хотя начальник отдела об этом не подозревал — оказалось, что при убитом найдены документы на имя Эндрю Макджи, торговца недвижимостью из Калифорнии. Начальник добавил, что родственникам лучше бы не видеть труп: тело изуродовано пулями до неузнаваемости.
 Закончив разговор, Крофт быстро перебрал в уме свои немногочисленные возможности. Остановился на запасном варианте, о котором до сих пор серьезно не думал. Поискав в нем слабые стороны, сенатор не обнаружил ни единой.
 План был дерзким, но вполне реальным. Правильно осуществленный, он положил бы конец вмешательству Холленд, к тому же Крофт считал, что в этом у него есть надежный помощник.
 Достав из ящика стола дискету, он вставил ее в компьютер и просмотрел материал. Там было вполне достаточно подробностей, чтобы поднять переполох.
 Крофт взглянул на часы. Десять минут пятого, до начала передачи «Доброе утро, Америка» и прочих оставалось чуть меньше двух часов. К тому же Си-эн-эн всегда готова пустить сенсацию в эфир.
 Он сделал несколько копий с материалов на дискете и тщательно упаковал каждую. Затем позвонил трем руководителям программ новостей, которые не знали ни фамилии его, ни положения. В их тайных списках он значился как «мистер Линч», надежный источник в высших сферах, уже снабжавший их сенсационными, совершенно точными указаниями и сведениями.
 К половине пятого Крофт знал, что руководители, спешно покинув постели, инструктируют своих редакторов. Скоро поступит материал от «мистера Линча». Ознакомьтесь с ним, потом снова свяжитесь с нами, но будьте готовы срочно пустить его в эфир.

 29

 Наряд агентов в мундирах прибыл, когда Холленд еще разговаривала со Смитом. Она услышала топот сапог по лестнице, потом дверь распахнулась. В коридоре стояло четверо людей с оружием в руках.
 — Тайло?
 Холленд глянула на негра, задавшего этот вопрос:
 — Да.
 — Я Карсуэлл, старший наряда. Здесь безопасно?
 — Безопасно.
 Но Карсуэлл, не полагаясь на ее слова, отправил людей к выходам. Когда он подошел поближе, Холленд увидела, что это почти мальчик.
 — Что здесь?
 Холленд указала подбородком на мусорный чулан, потом рукой в глубь коридора:
 — Два трупа. Очевидно, вам потребуется помощь.
 Когда Карсуэлл распахнул дверь чулана, Холленд отвернулась. Услышала его вздох, потом негромкую ругань. Из квартиры Джудит Траск он вышел с влажными глазами.
 Холленд видела, что Карсуэллу хочется расспросить ее, но он вел себя, как того требовала инструкция. Вызвал по рации две дежурные команды, затем предупредил кого-то из пресс-бюро, что надо будет заняться репортерами. И лишь после этого обратился к Холленд:
 — Мне приказано отправить вас отсюда.
 — Пойдемте.
 Холленд вслед за ним спустилась по лестнице и вышла через черный ход на сырой предрассветный воздух. Там Карсуэлл прикрыл ее от взоров полицейских, подъезжавших на машинах и спешивших к зданию по скользкому, грязному газону.
 — Увидев, что их ждет в доме, они пожалеют, что приехали, — пробормотал Карсуэлл. У бровки тротуара стоял белый седан с работающим мотором. Карсуэлл усадил туда Холленд, потом что-то сказал водителю. Когда машина трогалась, постучал в окошко и ободряюще ей улыбнулся. Она долго смотрела на него из мчащегося по улице седана.
 Агент в мундире топтался у проходной в северо-западном вестибюле, всматриваясь в лица проходящих. Людей было больше, чем обычно в это время, но он сразу же заметил Холленд.
 — Агент Тайло?
 — Да.
 — Будьте добры, следуйте за мной.
 — Начальник инспекционного отдела Джонсон здесь?
 — Не знаю, мэм. Мне приказано проводить вас в кабинет директора.
 Холленд не стала настаивать. Агент косвенным образом ответил на ее вопрос. И принялась обдумывать доводы, которые выложит Джонсону.
 Агент довел Холленд до двустворчатой двери в конце коридора. Находившаяся в приемной делового вида женщина средних лет приветливо улыбнулась и предложила следовать за ней. Холленд ни разу не бывала на верхнем этаже и обратила внимание на прекрасные деревянные панели, на витрины со спортивными призами и медалями, с благодарностями в изящных рамках. Перед одной наградой она невольно замерла.
 «От секретной службы США за доблесть».
 Холленд засмотрелась на серебряный диск. Этой награды удостаивались только агенты, павшие при исполнении служебных обязанностей. Уайетт Смит был единственным, кто получил ее при жизни.
 — Агент Тайло?
 Секретарша не повысила голоса. Она понимала, какое впечатление производит эта награда.
 Холленд кивнула.
 Они прошли мимо кабинета директора к дверям, ведущим в зал заседаний. Вокруг стола, за которым помещалось двадцать человек, Холленд направилась к Арлиссу Джонсону, державшему в руке пульт управления одного из шести телемониторов на стене.
 — С Пастором ты попала в точку.
 Сперва Холленд подумала, что подавленный тон Джонсона объясняется болью и последствиями шока от ножевой раны, воздействием пилюль. Потом поняла, чтр он пытался что-то додумать. И не хотел отвлекаться, но тут вошла она.
 — Что-нибудь стряслось?
 Джонсон покачал головой.
 — Ты сработала замечательно, — негромко продолжал он.
 — Дело еще не закончено, — упрямо возразила Холленд. — Мы знаем, почему Палмер упомянула Дэниела Уэбстера. Джудит Траск, можно сказать, подтвердила это.
 — Ты  думаешь,  что знаешь. И я отважусь предположить, что ты права. Но с этим придется повременить.
 Холленд возмутилась:
 — Нет. После всего...
 — Придется повременить, Холленд.
 Тон Джонсона заставил ее умолкнуть.
 — Надвигается гроза. Сведения пока отрывочны, но когда она разразится, нам придется попотеть.
 — Я не...
 — Послушай. Ты разговаривала с директором. Получила приказ. Здесь есть компьютер; я распоряжусь, чтобы тебе принесли кофе. — Он поднялся и прошел мимо Холленд, небрежно добавив: — В рапорте директору должны быть все подробности.
 Его резкий тон окончательно лишил Холленд терпения.
 — Но упоминание об Уэбстере? Я должна подтвердить свою правоту.
 — Под рапортом будет стоять твоя подпись. Пиши так, чтобы потом никто не мог обвинить тебя в сокрытии информации.


* * *

 В окна с пуленепробиваемыми стеклами сочился рассвет, высвечивая на столе полоски пыли, не замеченной уборщицами. От ярких ламп под потолком покрасневшие глаза Холленд слезились. Возле ее правой руки стояла чашка очень крепкого кофе, приготовленного секретаршей Смита. Все ее общество составляли кофеин, адреналин и мучительное разочарование.
 Отпив глоток кофе, Холленд вернулась к своему занятию, пальцы запорхали по клавиатуре. Факты проблемы не представляли; приходилось думать о тоне, излагать сухо и сдержанно кровавые события.
 Не раз она чувствовала, что становится трудно дышать, и прекращала работу. Тогда ее гнев обращался против себя самой и прогонял усталость. Вопросы — например, почему Джонсон пошел у Смита на поводу, вызвал ее и заставил писать о незавершенном деле, — не давали ей покоя. Ответы существовали, однако найти их она пока не могла. Глядя в окно с толстыми рамами, Холленд чувствовала, как вдали назревает что-то грозное. Ей казалось, она это даже слышит, будто гул далекого вулкана.
 Колокола церкви Святого Иоанна Богослова прозвонили полчаса.
 Открылась дверь, вошел Джонсон:
 — Закончила?
 — Написала, осталось только отпечатать.
 Джонсон был взбудоражен, и Холленд передалось его состояние.
 — Что произошло?
 — Часа через два в городе начнется столпотворение. — Он указал на компьютер. — Дискета готова?
 Холленд кивнула.
 — Отдай Кэти. Она выведет текст.
 Холленд повесила на плечо сумочку:
 — Куда едем?
 — В Калораму. Нанесем визит сенатору Зентнер. Фургон внизу. Время не терпит. Обо всем узнаешь по дороге.


* * *

 Калорама-Хейтс — район величественных домов, расположенный вдоль парка Рок-Крик. Брайент быстро проехал по Джорджтауну, петляя в утреннем потоке машин, и теперь фургон плавно катил по парковой дороге. Холленд, держась за поручень над головой, смотрела программу новостей местной студии.
 Одна тема оттеснила все остальные. Известный всей стране ведущий говорил о Джеймсе Мередите Бакстере, высокопоставленном сотруднике ЦРУ, недавно осужденном как советский шпион. Бакстер поведал руководству управления и проводившим расследование конгрессменам много подробностей о своей предательской деятельности. В конце концов было установлено, что на его совести гибель шестнадцати американских агентов в бывшем Советском Союзе и еще многих в Восточной Европе.
 Количество переданной в Москву технической информации было ошеломляющим; воздействие на моральное состояние и репутацию управления — катастрофическим.
 Руководство ЦРУ и члены следственной комиссии конгресса допрашивали Бакстера шесть месяцев. И в конце концов сочли, что узнали все. Однако, слушая ведущего, Холленд поняла, что главное Бакстер каким-то образом утаил.
 "Доказательства являются убедительными и неопровержимыми, — говорил ведущий. — Из материалов, доставленных на студию сегодня утром, следует, что Джеймс Бакстер действовал не в одиночку, как сам упорно заявлял и в чем убедил следователей.
 На всем протяжении своей предательской деятельности Бакстер пользовался поддержкой сильного союзника — Хьюберта Болдуина, старшего сенатора от штата Теннесси".
 Холленд побледнела, вспомнив пожилого сенатора, которого видела в Дубках. Бросила быстрый взгляд на Джонсона, но не увидела никакой реакции.
 "Из документов явствует, что Болдуин знал о связях Бакстера с разведслужбами бывшего Советского Союза, — продолжал ведущий, — и что по крайней мере дважды являлся посредником при передаче похищенных Бакстером сведений его советскому хозяину.
 Знал ли сенатор, что его используют таким образом, получал ли деньги от Бакстера или кого-то еще, предстоит выяснить.
 Однако мы уже знаем, что сенатор Болдуин использовал свое огромное влияние, дабы не допустить никаких расследований, которые могли бы привести к разоблачению Бакстера. Политический обозреватель Майк Прескотт утверждает, что Болдуин мог покрывать Бакстера в течение пяти лет".
 «Майк, можешь сообщить нам свои последние сведения?»
 Холленд приглушила носовой голос обозревателя и с нетерпением ждала, когда Джонсон закончит говорить по телефону.
 — Много там еще? — негромко спросила она, когда тот повернулся к ней.
 — Информации на студии в избытке. Ее передают обрывками лишь потому, что материал очень свежий. Кое-что нуждается в уточнении.
 — С Болдуином кто-нибудь говорил?
 — Насколько мне известно — нет. Теннессийское время на час отстает от нашего. Он может пока ничего не знать.
 — Верите вы этим сведениям?
 — Еще бы.
 Холленд глубоко вздохнула:
 — Видели вы хотя бы часть материалов?
 — Нет. Но, думаю, ты можешь догадаться, откуда они.
  Из дневников Уэстборна... 
 Холленд поглядела на проносящиеся мимо голые деревья, на черные холмы парка, с которых недавно сошел снег.
 — Зачем мы едем к Зентнер?
 В ответе Джонсона не прозвучало ни жалости, ни горечи.
 — Потому что она поможет посадить Крофта в тюрьму на двадцать пять лет или пожизненно.


* * *

 Брайент свернул у посольства Таиланда и повел фургон вверх по густо обсаженной деревьями дороге. Дом Зентнер, просторный кирпичный особняк в тюдоровском стиле, Холленд уже видела на фотографии в воскресном журнале. Выйдя из машины, она подумала, что самое привлекательное в нем — парадный вход. Дверь из светлого дуба со вставным освинцованным окном.
 — Заместитель директора секретной службы, — представился Джонсон вышедшей на звонок экономке. — Это агент Тайло. Нам необходимо видеть сенатора.
 Худощавая женщина пятидесяти с лишним лет, седая, в серой униформе, захлопала глазами:
 — Сенатор ждет вас?
 Но Джонсон уже вошел, Холленд быстро последовала за ним. Экономка затрусила сзади.
 — Скажите, сенатору не угрожает опасность?
 — Совершенно.
 — Она ждет...
 — Нам нужно видеть ее немедленно. — Джонсон указал на раздвижные двери справа. — Она в библиотеке, так?
 — Да, но...
 Джонсон раскрыл двери, пропустил Холленд, потом шепнул ей:
 — Запри нас.
 Мебель прошлого века была массивной, неизящной, кружевные покрывала на креслах выцвели. Шторы, как и ковры, выглядели весьма потертыми. Вдоль окон стояли кадки, большей частью с азиатским орнаментом, в которых росли экзотические растения. Как ни странно, в комнате не ощущалось запахов, кроме приторного аромата духов Барбары Зентнер.
 — Кто вы,  черт возьми? 
 Зентнер в зеленовато-голубом вельветовом спортивном костюме сидела с ногами на софе, сжимая пульт дистанционного управления телевизором. Он был настроен на Си-эн-эн. Шла передача, разоблачающая ее коллегу — Кардинала Хьюберта Болдуина.
 Джонсон протянул удостоверение, Зентнер взяла его и стала разглядывать.
 На столике, инкрустированном слоновой костью, стоял поднос с завтраком: апельсиновый сок, гренки с мармеладом, чай. Гренки были нетронуты, от сока неприятно пахло. Запах Холленд узнала почти сразу же. Там была водка — и в большом количестве.
 На экране репортеры осаждали дом Болдуина в фешенебельном районе Мемфиса.
 — Что вам нужно? — спросила Зентнер.
 Холленд помнила ее блестящие пронзительные глаза по встрече в Дубках. Теперь они снова уставились на нее.
 — Вы... та, что допустила убийство Чарли!
 Холленд промолчала. Зентнер определенно была пьяна.
 — Вижу, вы следите за событиями, сенатор, — вкрадчиво сказал Джонсон, указав подбородком на телевизор.
 — Это чушь! — Зентнер пришла в ярость. — Все будет опровергнуто. Вы не знаете Болдуина. Он крепкий орешек.
 — Возможно, — ответил Джонсон. — Но теперь его песенка спета. Можете не сомневаться.
 — Я могла бы лишить вас  работы  за эти слова!
 — В другое время — возможно, сенатор. Я видел улики —  все  до единой. Болдуин крепко влип. Пожалуй, теперь самое время внести ясность.
 — Вы не имеете здесь никаких полномочий,  заместитель директора.  Уайетт Смит знает, где вы? Если я сейчас позвоню...
 — Это дело рук Крофта, не так ли? — негромко произнесла Холленд.
 Шагнув вперед, она уставилась в испуганные глаза Зентнер.
 — Я с вами не разговариваю! — пронзительно выкрикнула та.
 Холленд села на потертую кожаную оттоманку:
 — Крофт старался для вас, так ведь? Подослал убийцу к Уэстборну... ради вас и остальных Кардиналов.
 — Вы сошли с ума! — прошептала в испуге Зентнер. — Сами не знаете, что несете!
 — Ошибаетесь, сенатор. Я тоже доверяла Крофту. Пока он меня не предал.
 —  Предал  вас?
 — Вы не знали, что он подсылал ко мне убийцу? Вряд ли я поверю этому, сенатор.
 Холленд пристально смотрела в искаженное отчаянием лицо Зентнер, распухшее от бессонницы и водки, с толстым слоем поплывшей косметики.
 — Вы использовали Крофта, сенатор. Уэстборн держал вас всех на коротком поводке. Мог делать с вами все, что вздумается. Должно быть, очень неприятно, когда тебя шантажирует кто-то из своих.
 И вот Крофт предлагает вам выход. Берет весь риск на себя. Говорит, что вы можете заполучить дневники Уэстборна. Вы, не раздумывая, соглашаетесь. Что бы ни запросил за это Крофт, цена в любом случае не была слишком высокой.
 Только все вышло не так.  Крофт не сказал вам, что дневники у него.  И кормил вас обещаниями. До последней минуты. — Холленд указала на телевизор: — Вот вам еще одно свидетельство. Крофт смешивает Болдуина с грязью, дабы доказать, что дневники у него, и продемонстрировать, на что способен, если вы не станете плясать под его дудку.
 Холленд внезапно поняла, что сказала, и у нее перехватило дух. Эти слова явились огненным откровением, выплавленным в тигле убийств и обманов. Они таились в ее подсознании, им требовался лишь толчок, чтобы слиться друг с другом.
 Только не совершила ли она ошибки, выложив сразу так много?
 — Я права, не так ли, сенатор? — уверенно сказала она, не давая ей передышки.
 Зентнер выронила телевизионный пульт. Рука ее, сжимающая стакан, дрожала так, что лед постукивал о стенки. К губам прилипла апельсиновая мякоть.
 — Вы ничего не знаете, — пробормотала она. — У вас нет никаких доказательств.
 Холленд глянула на Джонсона; тот кивнул.
 — Ошибаетесь, сенатор. Думаю, Крофт не сказал вам, в какой форме Уэстборн вел дневники. Они на дискетах. Из-за этих дискет и совершено убийство.
 Зентнер резко вскинула на нее взгляд.
  Отлично. Клюнула. 
 — Да-да, сенатор. Крофт убедил вас, что существует единственная дискета и, если он завладеет ею, вам до конца жизни нечего бояться — не будет ни вопросов, ни сомнений в вашем могуществе, ни намека о ваших прошлых делишках. Но он солгал. Видите ли, дневник записан на двух дискетах. Он завладел одной и сейчас использует ее. Другая у нас.
 Холленд видела, что Зентнер дрожит, но не жалела ее. Подалась поближе, чуть вздернула подбородок и разрушила все ее надежды:
 — О вашей избирательной кампании, сенатор. В последнюю минуту вы сокрушили соперника заявлением, что у него есть незаконные доходы, с которых он не платит налогов. Финансовая инспекция это подтвердила. Ваш соперник утверждал, что невиновен, но его никто не слушал... и потому он покончил с собой...
 Только на счете лежали не его деньги — след вел из сан-францисского банка «Голден уэст файненшл» со счета, который принадлежал  вам.  Деньги перевели за границу, отмыли в панамских банках, потом вернули в нашу страну и положили на счет, где, без ведома вашего соперника, уже значилась его фамилия. — После паузы Холленд спросила: — Припоминаете, сенатор?
 Со всеми подробностями, которые узнала до того, как Пастор забрал у нее дискету, Холленд перечислила названия банков, в которых побывали эти деньги, даты, когда они поступали. Данные она называла не спеша, словно игрок в покер, медленно открывающий карты, чтобы унизить противника.
 Зентнер пришлось поверить, что Холленд способна доказать это и еще многое. Однако все было бы потеряно, если бы калифорнийка потребовала показать дискету. Холленд надеялась, что нетрезвое состояние этой женщины сыграет им на руку.
 Зентнер нашарила пачку сигарет, достала одну, зажгла. Курила молча, пока не накопилось полдюйма пепла, и не обратила внимания, когда тот упал на ее спортивный костюм.
 — Если я сдам Крофта, то что получу за это? — спросила она, глядя в окно.
 — Это будет зависеть от министра юстиции, — вмешался Джонсон. — Возможно, даже от президента. Я помогу тем, что в моих силах.
 Зентнер фыркнула:
 — С вашими возможностями? Утешительного мало.
 — Большего вам не получить, Барбара.
 Холленд удивилась фамильярности Джонсона. Но тут же поняла: последние секунды перед капитуляцией — наиболее затруднительные. Они с Джонсоном подвели Зентнер к черте, но переступить ее она должна была сама.
 Сенатор оглядела комнату. Ее рассеянный взгляд напомнил Холленд человека в опустевшем, некогда родном доме, пытающегося найти напоминание о хороших временах в голых, безмолвных стенах.
 — Нужно решать, с кем ты, — пробормотала Зентнер. — Я всегда себе так говорила. — И подняла взгляд на Джонсона: — Ваша взяла.
 Джонсон пошел в другой конец комнаты звонить по телефону. Холленд напрягла слух и услышала, что он разговаривает с министром юстиции, предлагает ей на время забыть о скандале в Теннесси и нанести визит Зентнер.
 Потом позвонил Смиту; затем дежурному в Капитолии.
 — Директор у себя, — сказал он Холленд. — Кэти говорит, читает твой рапорт.
 — Разрешите мне поехать.
 За настойчивостью Холленд Джонсон уловил мольбу.
 — Разрешите, — повторила она. — Я знаю, где искать. И привезу ее вам.
 Джонсон заколебался, потом кивнул:
 — Возьми с собой Брайента. Как только окажешься внутри, поддерживай со мной постоянную связь. И сразу же уходи, если ее не окажется на месте.
 Беспокойству в его голосе Холленд значения не придала. «В конце концов, — подумала она, — я еду в одно из безопаснейших мест на земном шаре».

 30

 Когда Холленд села на пассажирское место, отопление в фургоне работало вовсю. Она подышала на пальцы, внезапно вспомнив, как холодно было в доме Зентнер.
 — Вы действовали молодцом.
 Холленд улыбнулась Брайенту. Он слушал все по радио на тот случай, если ситуация выйдет из-под контроля.
 — Быстро сообразили, что к чему, — сказал Брайент.
 Холленд откинулась на спинку кресла и уставилась в ветровое стекло.
 — Все дело в разоблачении Болдуина по телевидению. Я задумалась, почему это происходит именно сейчас. И смогла найти единственный ответ: Крофт запаниковал. Предать этот материал гласности он мог только из страха, что кто-то развяжет язык. И решил, смешав Болдуина с грязью, запугать прочих.
 Брайент потянулся к рычагу переключения передач, но, пораженный словами Холленд, так и не перевел его.
 — В ту ночь в Дубках Кардиналы, препираясь с Уэстборном, знали, что даже если он отдаст им дискеты, то все равно будет убит, едва они уедут. И у всех их будет прекрасное алиби. Каждый покидал усадьбу в сопровождении эскорта секретной службы. — После паузы она добавила: — В ту ночь мы охраняли убийц.
 Теперь Брайент понял, какие чувства бушуют в душе Холленд. В их мире предатели считались дерьмом.
 — Джонсон говорит, вы можете завершить это дело.
 — Да, могу.
 — Ну и отлично...
 Брайент завел мотор. Включил проблесковый маяк на крыше, а когда въехал в парк, то и сирену.
 Было начало восьмого. Холленд занервничала, увидев на перекрестках пробки, созданные утренними потоками машин. Взглянула на Брайента, тот потянулся к телефону и связался с дежурным по моторизованному отделу полиции.
 Полицейский эскорт встретил их там, где Нью-Хемпшир-авеню вливается в Вашингтон-серкл. Поток машин сворачивал, уступая дорогу мотоциклистам, сопровождавшим фургон. На перекрестках поближе к Белому дому полицейские машины перекрывали движение, освобождая им путь.
 Сперва Холленд увидела Зеркальный пруд; затем вынырнувшую из утреннего тумана бронзовую статую Свободы на куполе Капитолия. Проводила взглядом эскорт мотоциклистов, когда Брайент свернул к восточному входу. Даже в этот час под портиком толпились туристы, потягивающие кофе из картонных стаканчиков в ожидании экскурсии по конгрессу.
 — Надо было ехать к западному, — проворчал Брайент. — Кто мог подумать, что в такое время здесь окажутся зеваки.
 — Можно вызвать коменданта...
 — Уже сделано.
 Брайент указал на человека, только что распахнувшего двери и отгоняющего криками туристов. И, поставив фургон подальше от толпы, потянулся к алюминиевому футляру, в котором лежал «узи».
 — Автомат, — сказала она, — нам не потребуется.
 Брайент пожал плечами, взял оружие, запер фургон и быстро пошел к дверям. Холленд предъявила удостоверение. Она смотрела прямо перед собой, не обращая внимания на взгляды и шепот экскурсантов.
 Комендант пропустил обоих без вопросов и замечаний, Холленд услышала, как двери закрылись со стуком, раскатившимся, словно гром над прерией. Затем под высоким сферическим потолком воцарилась вековая тишина.
 — Отсюда мы дойдем сами, спасибо, — сказал Брайент коменданту, когда они шли по коридору Брумиди мимо фресок, на которые Константино Брумиди и его помощники потратили больше двадцати лет. — Там никого, ведь так? — спросил он, обернувшись.
 — Насколько я знаю, нет, — ответил комендант. — Но туда можно пройти и другими путями.
 Холленд едва расслышала его слова. Она была уже в Мраморном зале с коринфскими колоннами и облицованными пестрым теннессийским мрамором стенами, где сенаторы ведут свои политические баталии. Внезапно ей вспомнилось, как отец впервые привел ее сюда. В памяти всплыли едкий дым сигарет и грубые голоса, собственное смущение, когда мужчины наклонялись и пожимали ей руку, гладили ее по головке. Холленд помнила, как гордилась в тот день отцом, как бурлило ее воображение при мысли обо всех важных, полезных делах, которыми он здесь занимался.
 Пройдя через Мраморный зал, она подошла к вишневым дверям зала заседаний и взялась за обе ручки. Услышала, как за ее спиной лязгнули защелки алюминиевого футляра. Одно движение руки — футляр упадет и автомат будет в руках у Брайента.
 Холленд потянула на себя створки дверей и встала на пороге пустого святилища. Осторожно шагнула вперед, оглядела галерею, затем полукруг столов за голубым с золотом ковром, обращенный к ораторской трибуне. С губ ее сорвался негромкий возглас.
 Справа от трибуны, за большим флагом, стоял Джеймс Крофт.


* * *

 Джонсон, оставшийся в доме Зентнер, слушал, как министр юстиции Мадлен Кроуфорд допрашивает сенатора.
 Высокая, стройная, Кроуфорд любила шелка пастельных тонов, носила очки в сделанной на заказ оправе, еще больше придающие ей обличье светской дамы. Это была очень удачная маскировка для бывшего федерального прокурора из Лос-Анджелеса. Опыт ее проявлялся в том, как она вела разговор с Зентнер.
 Джонсон потянулся к телефону и вдруг заметил, что голоса умолкли. Барбара Зентнер выходила из комнаты.
 — Куда она? — торопливо спросил он.
 — Наверх, в туалет, — ответила Кроуфорд.
 — Советую отправить с ней женщину-полицейского.
 Кроуфорд удивленно поглядела на него, потом поняла, что он имеет в виду. И жестом велела служащей следовать за Барбарой.
 — Вы следили, чтобы она не попыталась покончить с собой? — спросила она Джонсона. — А я удивлялась, почему у нее такой понурый вид.
 — Кто знает, что хранится у нее в спальне. Устраивать там обыск не хотелось.
 Кроуфорд отвернулась, покачивая головой:
 — Вы еще, видимо, не слышали.
 — О чем?
 — О Болдуине в Теннесси. Он успел застрелиться из охотничьей винтовки, пока полицейские выламывали дверь в  его  спальню. — Кроуфорд помолчала. — Хотела бы я знать, что на уме у остальных — тех, о ком говорила Зентнер.
 — Не исключено, что они вознамерятся улететь.
 — Пусть попробуют, — сурово ответила министр. — Мои люди контролируют все аэропорты. Федеральному управлению авиации отправлен список фамилий на тот случай, если они вздумают зафрахтовать частный самолет. Никто никуда не денется.
 Министр юстиции пошла к двери навстречу помощнику, размахивающему факсом, и Джонсон набрал номер. Его удивило сообщение Кэти, секретарши директора, что Смит так и не выходил из кабинета.
 — Кэт, сделай мне одолжение. Просунь голову в дверь и скажи ему, что у меня срочное дело. Спасибо.
 Дожидаясь ответа, Джонсон задумался, нашла ли Холленд то, что искала. Вскоре она должна была позвонить. Если она права, забот министру юстиции тут же прибавится.
 — Прошу прощения, Арлисс, — сказала Кэти с недоумением и легкой обидой. — Директора в кабинете нет.
 — Что-что?
 — Он был там, я видела. Должно быть, что-то срочное — он ушел через выход для особо важных персон.
 Джонсон знал, что в кабинет Смита был особый проход для людей, не желавших, чтобы их видели. Как у психиатра, от которого пациент может выйти, не возвращаясь в приемную.
 — Кэт, ты хоть представляешь, что случилось? Звонил ему кто-нибудь?
 — Нет. Но он сам звонил кому-то.
 — Взгляни, пожалуйста, на экран.
 Все звонки из здания регистрировались компьютером.
 — Арлисс, не могу...
 — Ты же знаешь, что творится в городе сегодня утром! Директору нужно кое-что узнать, я боюсь, он может обратиться не к тем людям. И я буду сомневаться, пока ты не назовешь мне номер.
 Чувствовалось, что Кэти колеблется, но в конце концов она выпалила его чуть ли не шепотом. Потом спросила:
 — Арлисс? Слушаешь?
 Кэти не могла видеть, что трубка аппарата, с которым соединен ее телефон, болтается над паркетом, а Джонсон со всех ног выбегает из дома, не обращая внимания на крики за спиной.


* * *

 Холленд сверлила взглядом Крофта. Ошеломленная, она механически ступала по ковру, приближаясь к первому ряду стульев.
 Позади нее со стуком упал на пол алюминиевый футляр. Потом раздался металлический щелчок снимаемого предохранителя. Оружие было готово к стрельбе.
 Крофт вышел из-за флага с самодовольной улыбкой на толстых губах. Его свободно свисающие руки говорили Брайенту о мирных намерениях. Остановился он между двумя столами прямо напротив трибуны, расставил ноги и стал ждать.
 Холленд спустилась на три яруса и пошла между рядами столов красного дерева, перенесенных из старого зала. Пальцы ее касались гладких поверхностей. Некоторые столы сохранились с 1819 года. Как и в первый визит сюда еще девочкой, она подумала, что они похожи на громадные парты.
 Она оказалась меньше чем в двенадцати футах от Крофта, перед особенно старым столом с трещинами и царапинами. Ей не требовалось смотреть на дощечку с фамилией, чтобы узнать, кому он принадлежит.
 — Томми?
 Она подняла крышку.
 — Я прикрываю вас, — откликнулся Брайент.
 Холленд заглянула в стол и прочла нацарапанные надписи. Даже здесь, в этом величественном зале, солидные законодатели США предавались мальчишеским шалостям. На дне грубыми буквами были выведены фамилии первого человека, который сидел за этим столом, — Дэниела Уэбстера, и последнего — Чарльза Уэстборна.
 Холленд пошарила в укромных уголках, задевая ногтями въевшуюся грязь. Ей потребовалось трижды обыскать стол, пока она не обнаружила выемку, которую приняла сперва за случайную. Крышка со скрипом отодвинулась. Под ней находился тайник глубиной один дюйм, площадью два на три. Он оказался пустым.
 — Браво, Холленд, — сказал Крофт. — Я был бы разочарован, если бы вы не пришли к верному умозаключению. Показать, что я нашел? — Крофт нарочито неторопливо полез в карман и достал дискету. — Вы это искали, да?
 — Положите дискету на стол рядом с вами, сенатор. Медленно.
 — Нет, Холленд, не положу. Строго говоря, это собственность сената, и я имею на нее больше прав, чем вы.
 — Это улика в расследовании убийства.
 — Смелый полет воображения, Холленд. Право же, ум у вас блестящий. — Крофт вздохнул. — Жаль, вы не подошли ко мне в гавани. И вообще очень многого из того, что случилось, можно было бы избежать, если бы вы не совались не в свое дело. Правда, Уэстборн совершил глупую ошибку, перепутав дискеты, но вы все осложнили тем, что не передали ее по назначению — например, охранникам сената. Или хотя бы мисс Траск.
 — Вы бы убили ее, — сказала Холленд. — По крайней мере попытались бы.
 Крофт пропустил ее слова мимо ушей. Холленд осознала, что он до сих пор не сказал ничего такого, что могло бы запятнать его, тем более уличить.
 — Уэстборн всегда отличался склонностью к театральным эффектам, — протянул Крофт. — Вы, конечно, этого не знаете. Но можете мне поверить. Нашел где хранить дискету! И почему я так долго не мог догадаться об очевидном? — Он умолк и окинул взглядом галерею. — Стол Дэниела Уэбстера. Что вы знаете о нем, Холленд?
 — В тысяча восемьсот тридцатом году к столам сенаторов были приделаны ящики. И лишь Уэбстер отказался что-то менять в своем столе.
 — Отлично, Холленд. — Крофт легонько зааплодировал, но в пустом зале хлопки прозвучали очень громко. — Приятно сознавать, что гуманитарное образование все же приносит какую-то пользу.
 Вы, конечно, понимаете, что занимать этот стол позволяют лишь сенаторам от штата Нью-Хемпшир. И когда я наконец задался вопросом, где самое надежное место на свете, чтобы что-то спрятать, удобное, но куда никто не посмеет сунуться, то вспомнил, что мистер Уэстборн представлял этот штат.
 В другое время Холленд приняла бы объяснение Крофта. Оно было убедительным, логичным, без натяжек. Однако теперь ее чувства были обострены и она ощущала, что гладкая нить рассуждений сенатора свита из лжи.
 Видимо, в лице ее что-то появилось. Задумчивое выражение глаз Крофта сменилось жестким, и он снова глянул на галерею.
  Крофт здесь не один! 
 Эта мысль стоила Холленд доли секунды; ее крик долетел до Брайента слишком поздно.
 — Стрелок! На галерее!
 Брайент среагировал быстро, повернувшись так, что мог взять под обстрел все места для посетителей. Когда он поднимал автомат, его поразила первая пуля. Томми рухнул в проход, выронив оружие.
 Вторая пуля — еще один негромкий хлопок пистолета с глушителем — вошла в грудь Крофта.
 — Холленд!
 Это был голос Джонсона.
 Она бросилась к Крофту, скорчилась возле него и, слыша ужасный, всасывающий звук, исходивший из раны в груди, навела пистолет на галерею. Отыскивая взглядом Джонсона, крикнула:
 — Он на галерее! Брайент и Крофт ранены!
 Джонсон, согнувшись почти пополам, прячась за столами сенаторов, двигался к ней.
 — Нет! — пронзительно крикнула она. — Не выходите из-под галереи...
 Пуля расщепила древесину рядом со щекой Джонсона.
  О Господи, он перемещается! Подходит к концу подковы... Он не мог предвидеть появления Джонсона, однако не запаниковал. Сигнал тревоги уже включен, но он продолжает стрельбу... 
 Внезапно в сознании Холленд возник образ Пастора, а с ним и мысль, что тот как-то ухитрился выжить.
  Его тело лежит на обитом сталью столе в окружном морге! 
 Тут гнев ее прорвался, палец лег на спуск, оглушительно прогремел «зауэр». Из-под ротонды полетели куски штукатурки. Холленд обстреливала галерею.
  Не давай этому гаду подняться, заставь его слегка поволноваться! 
 Она не слышала выстрела, который ранил Джонсона, но видела, как тот схватился за ногу и упал в проход. Загнала в пистолет новую обойму и, пока бежала к Джонсону, расстреляла всю. Сердце ее замерло, когда она увидела, что одна из дверей на галерею распахнулась.
 —  Томми? 
 — Я жив. Рана в мякоть, в ягодицу.
 Когда Холленд подбежала к Джонсону, тот полз в сторону Крофта.
 — Попал мне в ногу. Ничего страшного. Крофт?
 Холленд сняла с Джонсона ремень и туго перетянула его ногу выше колена. Потом подошла к Крофту, глядящему широко раскрытыми глазами на один из девизов над главным входом.
 —  Annuit Coeptis...  — прохрипел он. —  Бог благословил наши начинания... Не похоже. 
 Он сжал руку Холленд. Она заставила себя не отпрянуть от прикосновения его холодных белых пальцев.
 — Почему он стрелял в меня?
 И тут Холленд сделала то, чего никак от себя не ожидала. Отложив пистолет, подсунула руку под шею Крофта и положила голову сенатора себе на колени. Нагнулась к нему так низко, что волосы коснулись его лица. И шептала утешения, пока дыхание его не замедлилось. Потом ощутила в ухе жаркий шепот признания.

 31

 Когда сообщения о стрельбе в сенате будоражили секретную службу, Уайетт Смит остановил машину перед юго-западными воротами Белого дома.
 Он поддерживал связь с командно-контрольным пунктом. В Капитолий прибыли дополнительные наряды агентов, другие окружали весь Капитолийский холм. Медики уже находились внутри. По первым сообщениям, два агента были ранены, но не опасно. Когда к воротам подбежали охранники, Смит перевел взгляд с Белого дома на Пенсильвания-авеню, потом обратно. С тех пор, как сумасшедший летчик посадил легкий самолет на южном газоне, а несколько месяцев спустя группа стрелков открыла огонь с Пенсильвания-авеню, охрана Белого дома была реорганизована. Смит увидел на тротуаре еще нескольких агентов в мундирах; в толпе собравшихся с фотокамерами у железной изгороди находились люди в спортивных студенческих куртках и длинных пальто, однако они не были ни питомцами университетов, ни заезжими бизнесменами. На другой стороне улицы, перед Лафайет-парком, стояли специальные бронированные легковые машины и фургоны, готовые пуститься в погоню или перекрыть улицу.
 Кое о чем Смит знал, хотя не мог видеть, — и о снайперах на крышах жилых помещений и западного крыла, и о прочем... Дежурный у ворот отрапортовал, что все в порядке.
 — Хорошо, — сказал Смит. — Я иду принять меры, чтобы президент не покидал кабинета. Никто, кроме наших агентов — ни с какими удостоверениями, — не должен проходить, пока я не разрешу. Понятно?
 Ворота открылись.
 Смит оставил колесами десятифутовый след на полукруглой подъездной аллее, величественно огибающей северную лужайку.


* * *

 В трех четвертях мили к востоку Холленд протискивалась сквозь автомобильную пробку на Индепенденс-авеню. Она выбрала этот маршрут и совершила ошибку; впереди, перед авиационно-космическим музеем, стояли большие грузовики и бетоновозы; мигали желтые огни, люди в оранжевых жилетах предостерегающе размахивали флажками.
 Ехала Холленд в машине Джонсона, выла сирена, мигал проблесковый маяк, но вашингтонские водители привыкли к сиренам и не обращали на них внимания.
 Заметив свободное пространство в левом ряду, Холленд резко прибавила газу, въехала туда и тут же затормозила. Раздосадованная, не обращая внимания на вульгарные жесты водителей и перекрывающие шум стройки гудки, она ждала, когда в потоке транспорта вновь появится просвет. Увидела его и въехала на полосу встречного движения. Замелькали бамперы уступающих дорогу машин. Холленд каждую секунду ждала столкновения, но буквально чудом отделалась лишь царапинами на крыле. На Седьмой улице резко свернула, промчалась мимо Сада скульптур и понеслась по Конститьюшн-авеню. Затем выехала на Пенсильвания-авеню и, не сбавляя скорости, стала петлять между машинами, шины ее дымились, когда она промчалась мимо такси, сгрудившихся возле отеля «Уиллард».
 Оставалось проехать полквартала. Уклоняясь от машин, ехавших с Пятнадцатой улицы, Холленд помчалась к огражденной стоянке и, чтобы не врезаться в пересекавший дорогу лимузин, сбила две черно-белые загородки.
 Выскочив из машины, Холленд побежала вверх по широким каменным ступеням министерства финансов, стараясь не оступиться. Внутри под большой ротондой остановилась перевести дыхание. Она могла позволить себе не больше десяти секунд, чтобы отдышаться, иначе охранники в вестибюле задержали бы ее вопросами.
 Сделав глубокий вдох, Холленд пристроилась позади рано приехавших секретарш. Удостоверение она держала возле лица, чтобы охраннику было легче сравнить фотографию с оригиналом.
 — Опаздываем?
 Холленд заставила себя жеманно улыбнуться.
 Охранник махнул рукой, позволяя ей пройти, и Холленд побежала влево, удаляясь от шедших к лифтам сотрудников. Спустившись на два лестничных пролета, она оказалась перед толстой стальной дверью. Вооруженный автоматом охранник в штатском оказался бдительнее тех, что наверху. Тщательно разглядев удостоверение Холленд, он указал на ее свитер:
 — Завтракали оладьями с черничным джемом?
 Холленд опустила взгляд и коснулась темного липкого пятна:
 — Угу. На скорую руку.
 — Что-нибудь знаете о заварушке в Капитолии?
 Она покачала головой:
 — Меня вызвали по общей тревоге. И мне нужно успеть переодеться.
 Агент пожал плечами и нажал кнопку под столом. Стальная дверь отворилась. Холленд шагнула в бетонный бункер, побежала вниз по винтовой лестнице, потом замерла, увидев кажущийся бесконечным коридор. Выложенный белым кафелем и освещенный забранными в проволочную сетку флюоресцентными лампами, этот трехсотшестидесятиярдовый туннель соединяет министерство финансов с Белым домом.
 Холленд ступила на движущуюся дорожку, наподобие тех, что бывают в аэропортах, и побежала, резиновые плиты пружинили под ее ногами.
  Черничный джем... 
 В памяти ее внезапно всплыло лицо Крофта с гримасой боли и удивления. Она вспомнила, какой легкой казалась его голова, лежавшая на ее коленях, как слова выходили изо рта с кровавыми пузырями.
 Поначалу она не могла — не хотела — верить. Думала, что это его последняя хитрость, месть в форме чудовищной лжи. Но продолжала слушать, стараясь разобрать каждый слог сквозь стоны раненых и крики охранников за дверью. Даже под конец, издавая предсмертные хрипы, Крофт не каялся, а снова и снова повторял одну фамилию.
 Едва он испустил дух, Холленд повернулась и увидела подползшего к ней Джонсона. Он отмахивался от медиков, кричал, чтобы они оказали помощь Брайенту. А когда опять взглянул на нее, она поняла, что он слышал большую часть признаний Крофта, так как у него был вид человека, ошеломленного ужасающей правдой. Она осознала, что Крофт облегчал перед смертью свою совесть.
 Джонсон стиснул ее запястье.
 —  Понимаешь!  — спросил он.
 Холленд затрясла головой.
 — Понимаешь? — повысил он голос.
 — Да, да, понимаю! Но...
 — Но это  еще не все!  Слушай и запоминай — срочно!
 Где-то посреди туннеля Холленд восстановила в памяти и другие слова Джонсона. Убедившись, что она все правильно запомнила, он сообщил ей еще кое-что: о своих подозрениях, о расставленных ловушках и открытых с их помощью истинах. Затем, грубо толкнув ее, велел действовать.
 Холленд вспомнила, как попятилась, как Джонсон глянул на нее с гневным укором, как закричал ей: бегом! Перед тем как его обступили медики, она увидела, что он достал телефон и набирает номер, высоко поднятой рукой запрещая приближаться тем, кто хотел помочь ему.
 Дыхание ее стало тяжелым, теплый, затхлый воздух жег легкие. В пятидесяти ярдах от поворота Холленд пошатнулась и чуть не упала, ухватилась на бегу за поручень и замедлила шаг, когда увидела конец дорожки. Она находилась под Белым домом.
 Коридор поворачивал направо, но Джонсон дал другой маршрут. Холленд потеряла целую минуту, ища погруженный в темноту второй выход. От тепла ее пальцев засветились кнопки кодовой панели. Она помедлила, силясь унять дрожь в руках и набирая номер, который Джонсон заставил ее запомнить.
 Когда Холленд нажала последнюю кнопку, послышался гудок. Она отступила на шаг, достала пистолет и приготовилась стрелять. Джонсон предостерег ее, чтобы она не чувствовала себя в безопасности даже здесь, в девяноста футах под Овальным кабинетом.
 Как и дверь в другом конце туннеля, эта открылась плавно, бесшумно. По сильному запаху машинного масла и затхлости воздуха Холленд догадалась, что этим ходом не пользовались уже давно. И все же, войдя в бетонный бункер, прижалась спиной к перилам лестницы, дуло ее пистолета было направлено на первую лестничную площадку, потом на следующую, на следующую...


* * *

 Выражением лица Джонсон напоминал разозленного, загнанного в угол барсука, но медики, не обращая на это внимания, принялись за дело. Как он и требовал, они лишь перевязали рану и наложили жгут. Пуля прошла через мякоть ноги, едва задев кость. Они искали признаки шока, но увидели на его лице только неистовую ярость.
 Закончив, медики ушли, оставив его, привалившимся к холодному мрамору трибуны.
 Джонсон связался с контрольно-командным пунктом. Через несколько секунд его соединили с обоими постами у Белого дома на Пенсильвания-авеню. Он назвался и приказал пропустить Холленд, если она появится.
 Тот же приказ получил наряд внутри Белого дома.
 На этом Джонсон прекратил звонки. Сильная дергающая боль в ноге, потеря крови могли вскоре притупить сознание. Требовалось немедленно решить: понадеяться, что Холленд успеет, или объявить общую тревогу, перекрыть все ходы, превратить Белый дом в крепость?
 Пока Джонсон размышлял, зазвонил телефон.
 Говорил дежурный с командно-контрольного пункта, голос его звучал неуверенно:
 — Только что звонили с постов. После разговора с вами они вспомнили, что Тайло уже прошла.
 Джонсон уронил телефон на ковер и тихо, страшно застонал.
 Ему явственно представилось: Холленд бежит по туннелю, достигает двери, набирает номер, который он заставил ее запомнить, и делает глубокий вдох, чтобы подавить страх перед входом в тесный бункер. Вот она взбирается по лестнице, напряженно прислушиваясь, пистолет в ее потной руке кажется скользким.
 Вот Холленд дошла до верху, там еще одна дверь, она не заперта. С другой стороны она кажется частью стены Овального кабинета, разглядеть щели почти невозможно. Холленд распахивает ее, рассчитывая увидеть президента, пригласить его следовать за собой. Если потребуется, увести силой.
 Но Холленд видит тело, обмякшее в кресле за столом. Она потрясена. И не услышит, как Уайетт Смит сделает шаг в ее сторону, как пуля расколет ей череп, не увидит, как Смит нагибается, берет пистолет у нее из руки... потом вкладывает ей в руку  свой  — из которого убил президента, — а ее оружие кладет к себе в наплечную кобуру.
 Несколько секунд спустя, когда Смит откроет электронные замки, в кабинет ворвется охрана, директор будет стоять, не сводя глаз с изменницы, которую застрелил... но слишком поздно.
 Никто не заподозрит, что это ловушка, что Смит умышленно оставил незапертой дверь, ведущую из бункера в Овальный кабинет. Так как знал, что Холленд появится и это единственная его возможность убить ее.
 Слезы туманили глаза Джонсону. Он ощупью отыскал телефон и нажал кнопку, посылающую электронный импульс к отводной трубке, которую Холленд пристегнула к поясу. Предостеречь ее можно было только так.
 Красный огонек замигал, но не зажегся ровным светом, означающим контакт. Холленд уже находилась в бункере, за непроницаемой железобетонной стеной...


* * *

 Уайетт Смит быстро шел по коридору, ведущему к дверям Овального кабинета. Жгучую боль в пояснице он стойко сносил и не замедлял шага.
 Секретарши и служащие, поднимая глаза от бумаг, смотрели на него. По их взглядам Смит понял, что они уже знают о перестрелке в сенате. Теперь директор секретной службы спешил к президенту. Охрану он удвоил; это не осталось незамеченным.
 Смит кивнул агентам, стоявшим в коридоре. Пиджаки их были расстегнуты; те, что были вооружены «узи», держали пальцы на защелках футляров.
 Возле дверей Овального кабинета сидел летчик с «ядерным чемоданчиком». Между двумя агентами он выглядел мальчишкой.
 Смит кивнул секретарше президента, попытавшейся улыбнуться. Она нажала кнопку в столе, и электронный замок на дверях открылся. Смит помедлил, бросил последний взгляд на людей, прекративших работу, чтобы посмотреть на него, и вошел внутрь.
 — Да, Уайетт, что случилось? — Президент перестал писать и поднял взгляд от бумаг. — Ты сказал, дело не терпит отлагательства.
  Мой президент... Моя клятва защищать его... Моя боль... 
 Смит левой рукой расстегнул куртку и отвел полу. Хотел заговорить, но язык ему не повиновался.
  Пастор, которого я вызвал из небытия, уже по-настоящему мертв. Крофта первой пулей с сенатской галереи я не убил. Тайло среагировала очень быстро: сама того не подозревая, чуть не убила меня. И Джонсон ворвался, вынудив меня ранить его, отняв время, которое мне требовалось на то, чтобы убрать Крофта... Крофт умирал, но был еще жив, Тайло ползла к нему... 
  Много ли он ей сказал? Чтобы уничтожить меня, достаточно было нескольких слов. Так что выбора не осталось... 
  Появляйся же, Холленд. 
 Смит быстро нажал кнопку, запирающую двери Овального кабинета. Едва разглядев удивленное выражение на лице президента, выхватил пистолет. Ноги его были расставлены, рука вытянута, дуло находилось самое большее в восьми футах от лба мишени.
 Послышался шелест, Смита обдало потоком воздуха. С потолка упал плексигласовый колокол. Отскочив, Смит стал нажимать на спуск, однако пули попадали в трехдюймовое органическое стекло, покрывая его мелкими трещинами и сплющиваясь.
 Смит поглядел на человека под колоколом, обхватившего голову руками. Потом, не оборачиваясь и не прислушиваясь, заговорил:
 — Стало быть, вы здесь, Тайло. Как я и рассчитывал. Только появились вы слишком быстро.
 Холленд вышла из-за двери, ствол ее пистолета смотрел Смиту в спину.
 — Бросьте оружие, сэр. Немедленно!
 — Слышите, ломятся? — Смит повел подбородком в сторону двери. — Им потребуется время; не так уж много, но достаточно, чтобы покончить дело самим.
 Пистолет показался Холленд неимоверно тяжелым. Она хотела сказать очень многое. Хотела схватить Смита за горло, вытрясти из него ответы на все вопросы. И сознавала, что, даже думая так, действует ему на руку.
 —  Бросьте пистолет, черт возьми! 
  —  Нет. — Смит покачал головой, поднимая оружие. — Я ношу в себе пули, предназначавшиеся людям, гораздо менее достойным, чем вы или я.
 От этого страдальческого крика, который издал человек, возненавидевший тех, кто стоял над ним, Холленд окаменела. Она была бессильна предотвратить происходящее: Смит, перенося вес тела на левую ногу, повернулся так, что мог беспрепятственно застрелить ее. Она видела президента за стеклом, направленный на нее пистолет, палец Смита на спусковом крючке. В последний миг Смит вывернул запястье. Она не слышала ни собственного вопля, когда он сунул ствол себе в рот, ни выстрела, который отбросил его на колокол.

 32

 Глава наряда в Белом доме, Джерри Кепплер, получил по радио сообщение о перестрелке в сенате, когда она еще не затихла. И последовал непреложному правилу секретной службы: если возникают осложнения, принимай меры на своем объекте; не думай о том, что происходит в других местах. Бывали случаи, когда первыми выстрелами просто отвлекали внимание.
 Когда Смит появился в коридоре, ведущем к Овальному кабинету, Кепплер уже ввел состояние повышенной готовности. Он обратил внимание, что Смит на ходу оглядывал посты: замечаний не последовало, значит, глава наряда не упустил ничего.
 Сам Кепплер находился в шести футах от стола секретарши президента. На стене, над фотографией ее семьи с главой государства, горел красный огонек, указывающий, что у президента кто-то есть и его нельзя беспокоить. Впоследствии Кепплеру казалось, что Смит пробыл в Овальном кабинете пятнадцать — двадцать секунд, прежде чем замигал второй, янтарный огонек.
 Кепплер понял, что сработали электронные замки. И пока, хмурясь, поворачивался к дверям кабинета, услышал резкие, назойливые гудки тревоги.
 — Опущен колокол! — крикнул он.
 И окинул взглядом коридор. Все агенты выхватили оружие и дослали патроны в патронники. Секретаршу президента, двух помощников и курьера из Капитолия подняли на ноги и, подталкивая, погнали в глубь коридора.
 Один из агентов втиснул летчика с чемоданчиком в нишу и прикрыл собой; его напарник поднял ствол автомата.
 — Видео! — крикнул Кепплер.
 — Выключено! — отозвался кто-то. Овальный кабинет оснащен четырьмя скрытыми видеокамерами, включить которые может только президент. Когда они включены, за происходящим можно наблюдать по монитору.
 Кепплер понимал, что президент не станет записывать на пленку встречу со Смитом.
 — Продолжительность тревоги? — рявкнул он.
 — Пятьдесят две секунды.
 Кепплер встал перед двумя агентами, которые навели оружие на замки и ручки дверей. Опустился на колени, провел пальцами по гладкому вишневому дереву, подергал ручки, поднялся и отступил.
 — Заряды, — спокойно сказал он.
 Укрепленные стальными плитами двери в Овальный кабинет снабжены наилучшими замками. Выстрелы в упор только расщепили бы шпон.
 Двое агентов, ежемесячно отрабатывавших эту операцию, заняли места по обе стороны дверей. Из выложенного изнутри пенопластом контейнера достали заряды пластиковой взрывчатки размером с двадцатипятицентовую монету. Прикрепили их к восьми дверным петлям, затем подвели провода к взрывному устройству. Через двадцать пять секунд один из агентов вставил в него двенаддативольтовую батарейку. Потом глянул на Кепплера, тот кивнул.
 Убедившись, что все находятся в безопасности, закрыли руками уши, отвернулись от двери, агент нажал кнопку.
 Заряды оглушительно взорвались. Двери покосились и с грохотом упали на пол. Кепплер, у которого в ушах звенело от взрыва, ринулся в кабинет. Когда он увидел трещины на плексигласе, ему чуть не стало дурно. Но пули засели в колоколе. Внутри его президент выкрикивал слова, которых Кепплер не мог расслышать, и неистово указывал пальцем на что-то.
 Потом Кепплер увидел Смита, кровавую полосу на плексигласе, оставленную тем, что недавно было его головой. Теперь Смит лежал на боку, будто спящий.
 Кепплер взмахом руки велел входящим агентам вернуться на места. Пистолет Смита валялся в нескольких футах от трупа. Кепплер понял, что Смит покончил с собой. Расколоться так череп мог только от выстрела в рот.
 Кто-то находился в туалете; слышно было, как бежит вода в раковину. В приоткрытую дверь Кепплер разглядел пистолет на мраморном туалетном столике.
 Он жестом велел одному агенту прикрыть себя.
 — Назовитесь!
 Голос его перекрыл шум воды из открытого крана. Кепплер шагнул вперед, потом сигнал радиотелефона заставил его замереть. Не отводя от туалета глаз, он потянулся за трубкой.
 Говорил Джонсон. По отдаленному шуму Кепплер догадался, что тот еще в Капитолии. Джонсон сказал о потерях, спросил, что происходит в кабинете, в безопасности ли президент, жива ли Тайло. И что со Смитом?
 — Президент в безопасности, сэр, — негромко ответил Кепплер. — Пожалуйста, подождите минутку. — И обернулся к своим людям: — Опасности больше нет. Перекройте все входы. Если кто-то спросит — мы испытывали новое приспособление, произошла авария.
 Потом Кепплер распахнул дверь туалета и увидел склонившуюся над раковиной женщину. Она поглядела на него в зеркало, и он увидел, что лицо ее растерто докрасна. Затем она снова наклонилась над раковиной и принялась тереть лоб и виски. Когда отняла руки, пальцы ее оказались в крови; в раковину падало что-то похожее на белые песчинки. Кепплер догадался, что это: осколки черепа Смита.
 Он отвернулся, глубоко вздохнул и сказал в трубку:
 — Жива, сэр. Мы о ней позаботимся.




 Эпилог


 Открыв глаза, Холленд пришла в недоумение. Благоухание букета на столике не заглушало больничного запаха. Комната была очень большой, окрашенной в мягкие пастельные тона, с креслами и маленьким холодильником под столом. На одной из стен была эмблема больницы Джорджтаунского университета.
 Повернув голову, она увидела Мег, сидящую в шезлонге возле кровати.
 — Привет, закадычная.
 Голос ее походил на карканье.
 Мег поднялась и обняла подругу. Ощутила дрожь руки Холленд, капли слез у себя на шее. Протянула ей бумажную салфетку, отвернулась, пока подруга сморкалась, потом подала стакан холодной воды.
 — Давно я здесь?
 — Уже шесть часов. Медики сделали тебе укол, потому что ты не хотела уходить из того туалета.
 — Там был какой-то мужчина...
 — Джерри Кепплер. Он привез тебя сюда, обращался, будто с хрустальной. Не хотел уходить, пока врачи его не вытолкали.
 — И?
 Мег переступила с ноги на ногу и подняла взгляд к потолку:
 — И попросил номер моего телефона, пригласил в пиццерию.
 — В пиццерию...
 — Можешь пойти с нами.
 — Угу.
 Холленд улеглась повыше на подушки. Глаза ее затуманились, и Мег поняла, что она вспоминает.
 — Президент?
 — Все в порядке. И с ним, и с Джонсоном. Собственно говоря, Джонсон тоже здесь, скандалит из-за того, что ему не позволяют тебя видеть.
 — Смит?
 — Джонсон сказал, что поговорит об этом с тобой, как только ты очнешься. Просил передать, что, если бы не ты, президенту пришел бы конец.
 Холленд закрыла глаза, сосредоточилась на пульсации в висках, на боли, потому что только так могла избавиться от кровавых образов.
 Потом, не имея ни малейшего представления о том, сколько времени прошло, сказала:
 — Мне нужно умыться.
 Мег порылась в своем рюкзачке, достала три флакона разных шампуней, дорогое мыло, зубную пасту и щетку, новый гребень. Когда Холленд поднялась с кровати, заботливо посмотрела на нее и убедилась, что подруга уверенно держится на ногах. Обрадовалась, увидев гримасу, которую скорчила Холленд, посмотревшись в зеркало ванной.
 Двадцать минут спустя ее дверь отворилась, выпустив волну теплого, ароматного воздуха. Мег подумала, что в коротком больничном халате Холленд выглядит лучше, однако поморщилась при виде синяков на руках и ногах подруги.
 — Хорошо, что ничего не сломано, — сказала Холленд, проходя мимо Мег.
 Она открыла дверцу шкафа, потянулась к своим брюкам и запустила руку в карман. Когда повернулась, Мег увидела в ее руке две дискеты.
 — Из-за них все и произошло?
 Холленд кивнула, глядя на серебристые штучки. Одну она получила от человека, за которого отдала бы жизнь, вторую вынула из пальцев умирающего Крофта.
 — Сейчас они нужны кому-то еще, да? — спросила Мег.
 — Я должна их отдать, — ответила Холленд. — Это моя работа... мой долг.
 Мег хотела возразить, но увидела, что на губах Холленд появилась загадочная улыбка.
 — Думаю, мне нужно пройти еще одно рентгеновское обследование, — сказала она. — Надо же окончательно убедиться, что у меня нет сотрясения мозга.
 Мег уставилась на дискеты, внезапно показавшиеся такими ненадежными... такими податливыми воздействию неблагоприятной среды.
 — Устрою, — сказала она. — Собственно говоря, работать на аппарате придется мне самой, поскольку рентгенолога неожиданно куда-то «вызовут».


* * *

 Холленд сидела на углу маленькой кушетки, подобрав под махровый халат босые ноги. Они с подругой вернулись менее десяти минут назад.
 — Хочешь пообщаться? — спросила Мег.
 — С Арлиссом?
 Та кивнула и передвинула к ней телефон.
 Холленд вздернула подбородок, подставляя лицо последним, слабым лучам солнца. Ей нужно было кое-что узнать у Джонсона. Для начала. Она выслушала его и поняла по голосу, что ему есть еще что сказать, но только при личной встрече.
 — Не поговорить ли тебе с Джерри Кепплером о пицце? — сказала Холленд, положив трубку.
 Мег пожала плечами:
 — Девушке надо питаться. Принести тебе что-нибудь?
 — Только непристойные подробности.
 После ухода Мег Холленд захотелось вздремнуть. Она закрыла глаза, по-прежнему подставляя лицо солнечным лучам, но тут дверь распахнулась и въехал Джонсон в кресле-каталке с моторчиком. Молча оглядел ее.
 — Чувствуешь себя нормально?
 Холленд наблюдала, как Джонсон объезжает палату. Его плечо и бедро были плотно забинтованы, предвечерние тени старили лицо с ввалившимися щеками.
 — Рана серьезная? — спросила она.
 — Прострелена мякоть, только и всего.
 — Как Брайент?
 — Пуля прошла сквозь ягодицу. Придется какое-то время помучиться.
 Холленд вздрогнула, когда он взял ее холодную руку в свои.
 — Ты спасла президенту жизнь. Не забывай об этом. Смит все так рассчитал, что у тебя, в сущности, не оставалось возможности уцелеть.
 — Труженик подскочил от неожиданности, увидев, как я выхожу из туннеля, но быстро пришел в себя. Я провела в кабинете меньше чем полминуты до того, как он впустил Смита.
 — Почему он не заперся в кабинете с тобой? Смит не смог бы войти.
 — В коридоре были безоружные люди — секретарши, курьеры, посетители. Смит мог взять их в заложники.
 Джонсон задумался:
 — Рискованным был ход с этим колоколом.
 — Вы  знали,  что президент на него отважится, — сказала Холленд. — Рассказывали же, что, когда эту штуку установили, вы устроили ему демонстрацию. Видимо, она произвела на него впечатление.
 Джонсон поглядел на Холленд:
 — Что еще ты хочешь сейчас от меня услышать?
 — Все.
 Джонсон вытянул здоровую ногу:
 — Подозрения у меня возникли потому, что Пастору было все нипочем. Как и у тебя...
 Холленд кивнула:
 — Он был словно призрак. Я решила, что у него должен быть какой-то талисман, покровитель.
 — Талисман у него был. И все указывало на Крофта. Я был убежден, что это Крофт, пока нам не сообщили номер паспорта, с которым Пастор прилетел из Таиланда.
 Помнишь, Брайент отправился с проверкой? Я все ждал — он позвонит, скажет, что на бумагах подпись Крофта. Только оказалось, выдать паспорт распорядился Смит.
 Холленд поглядела в серые глаза Джонсона, наполненные болью, стремлением понять смысл этого предательства.
 — Значит, в это дело Смита втянул Крофт. Как? Почему Смит на это пошел?
 — Директорский кабинет уже опечатан. Кобб с Марианной поехали к нему на квартиру поискать какие-то следы — дневники, письма, видеозаписи.
 — Нашли что-нибудь?
 Джонсон отвернулся, потер висок:
 — Крофту потребовался убийца. Он обратился к Смиту без малейшей опаски. Мог обратиться и к другим, но начал со Смита. Смит непосредственно знал людей вроде Пастора, с которыми имел дело...
 — Но вы говорили, Смит когда-то его преследовал...
 — Сейчас я задаюсь вопросом, действительно ли даже тогда Смит хотел, чтобы Пастор был пойман. Надеюсь, сумею выяснить. — После паузы Джонсон продолжил: — Итак, я узнал, что выдать паспорт распорядился Смит. Он и был «талисманом» Пастора. Мне требовалось встревожить Смита. Это было наилучшим способом добраться до Пастора. Я рассказал ему о нашем расследовании во всех подробностях, но убедил, что подозреваю Крофта.
 — Вот почему вы, можно сказать, приказали мне упомянуть в рапорте Дэниела Уэбстера, — негромко произнесла Холленд. — Дали Смиту все сведения, в которых нуждался Крофт. Знали, что он передаст их Крофту.
 — Только я недооценил быстроты реакции Смита. Не рассчитывал, что он мгновенно оповестит Крофта, чтобы тот успел обшарить стол Уэстборна раньше тебя. — Джонсон поглядел на нее в упор, голос его стал хриплым. — И вы с Брайентом чуть не погибли из-за этого. Я считал, что Смит у себя в кабинете, читает твой рапорт. Звонил его секретарше, та все говорила, что он не выходил. А Смит уже вышел через заднюю дверь и ехал убить последнего человека, знавшего о его причастности к возвращению Пастора и убийствам.
 — Крофта.
 — Крофта.
 — Но Смит не убил его первым выстрелом.
 — Промахнулся. Он знал, что сенатор еще жив. К нам шло подкрепление, а ты держала на коленях голову Крофта. Поэтому Смит думал только о его предсмертном признании.
 — Но зачем было ехать в Овальный кабинет? Смит не мог надеяться, что вывернется, взяв президента в заложники!
 Джонсон покачал головой:
 — Президент был приманкой. Я это понял слишком поздно. Смит устроил все так, чтобы ты последовала за ним. Позаботился, чтобы охрана у входа в министерство финансов пропустила тебя.
 Он рассчитывал, что ты воспользуешься кратчайшим маршрутом, не пойдешь через парадный вход Белого дома.
 Рассчитывал и на то, что я сочту, будто он охотится за президентом, пошлю тебя туда. А у него был другой план. Слушай.
 Директор секретной службы приезжает к президенту. Все уже знают о перестрелке в сенате. Нервы у всех напряжены, никто не понимает, что происходит. Наш начальник запирается с Тружеником.
 Смит стал бы что-то рассказывать президенту с целью протянуть время до твоего появления. Может, какой-то вымысел о происшествии в сенате. И был бы начеку. Едва бы ты появилась, произошло бы одно из двух, в зависимости от того, что мог увидеть президент.
 Если бы ты вошла с оружием в руке, Смит уложил бы тебя одним выстрелом. И тут же стал бы героем, не давшим агенту-изменнице, участнице перестрелки в сенате, убить Труженика. На следствии извратил бы все полученные от меня сведения о нашей операции против Пастора.
 Доверие ко мне было бы подорвано, мало того, я ничем не смог бы доказать, что Пастора вернул в страну Смит, — ты понимаешь, что все улики к тому времени исчезли бы. Наилучший сценарий. Меня бы лишили должности и пенсии.
 — А если бы я вошла  без  оружия в руке, — сказала Холленд, — Смит застрелил бы сначала президента, потом меня. Через две секунды его пистолет оказался бы в моей руке. Может, даже раздался бы третий выстрел, он сам нанес бы себе рану, чтобы, когда наконец взорвут дверь, все лежали.
 — Сперва я думал, что так и будет, — сказал Джонсон. — Представлял, что он убьет президента, вторым выстрелом тебя...
 Джонсон был измучен, и его боль не давала ей покоя. Но она должна была знать правду, а ответа пока не получила.
 — Что Марианна и Кобб нашли у Смита в квартире? — спросила Холленд.
 Джонсон потер лежавшие на коленях руки:
 — Некогда Смит возглавлял наряд, который попал в засаду.
 — В Пуэрто-Рико? — перебила Холленд. — Тогда произошла перестрелка с боевиками наркодельцов?
 — Да. Смит получил там две пули, предназначавшиеся Уэстборну. — Джонсон помолчал. — Из той стычки Смит вышел героем — главным образом благодаря показаниям Уэстборна. Но потом совершенно изменился. Я думал — потому, что потерял в той стычке трех человек, а здесь его наградили...
 — Уэстборн  прикрывал  его?
 — Дома у Смита хранились записи о том, как все произошло на самом деле, как он оплошал. Этот промах мог стоить ему карьеры. У него были также записи разговоров с Уэстборном, тот ясно дал понять, что при желании может лишить его работы...
 — И Уэстборн внес это в свой дневник, — угрюмо сказала Холленд. — Поэтому, когда Крофт... — Она вскинула голову. — Но ведь Крофт обратился к Смиту до того, как раздобыл первую дискету!
 — Зентнер рассказала мне, как все было, — сказал Джонсон. — Она и другие сенаторы слышали, что Уэстборн располагает порочащими сведениями о ком-то, занимающем высокий пост в системе национальной безопасности. А ты знаешь, каким дотошным был Крофт. Он все разнюхивал, разнюхивал, пока не собрал достаточно материалов о Смите. Потом соблазнил его, сказав, что можно избавиться от угрозы шантажа, что для всех них есть выход...
 — Когда-то вы своим заключением отстранили Смита от оперативной работы, — негромко сказала Холленд. — Он так и не простил вам этого. Не видел в вас друга, к которому можно обратиться... А вы бы ему помогли.
 — Он считал, что обойдется без меня, — прошептал Джонсон. — Со смертью Уэстборна все должно было окончиться. Просто никто не принимал во внимание тебя, Холленд...


* * *

 Позднее в телепередачах появились различные версии происшедшего. Арлисс Джонсон умело соткал их из лжи и полуправды. Однако суть всех была одинакова.
 Прорвавшийся в зал заседаний сената преступник опознан как Уэйн Пардью, бывший лейтенант десантно-диверсионных войск, за два случая буйства уволенный из армии с лишением прав и привилегий. Документы Пардью из госпиталя в Сан-Диего свидетельствуют, что беседы и медикаменты оказывали на него воздействие, однако после демобилизации для последующих курсов лечения он не являлся.
 При обыске кабинета и квартиры Джеймса Крофта обнаружено несколько писем угрожающего содержания. Установлено, что они написаны почерком Пардью.
 Судя по этим письмам, Пардью считал Крофта повинным в том, что «с ветеранами обращаются мерзко, по-скотски, а вы, подонки, обжираетесь у кормушки». Представитель ФБР заявил, что сенатор Крофт никогда не сообщал им об этих угрозах, подчеркнул, что Бюро смогло бы держать Пардью под наблюдением и взять его, когда он отправился в Капитолий с преступной целью.
 Как Пардью смог проникнуть в зал заседаний, стало темой горячих споров среди сенаторов. Из-за этой шумихи сообщение полиции об убийстве проститутки в Кэпитол-Хиллз-апартментс передали после метеосводки; его даже не выделили в особую новость.
 И никто, судя по всему, не знал о том, что, кроме трупа Бобби Сью Тайлер, из этого дома вынесли еще один, тем более что попал он не коронеру, а оказался в стальной камере на военно-воздушной базе Эндрюс. Считал ли кто-то из полицейских, что переданное по телевидению описание Уэйна Пардью имеет хотя бы отдаленное сходство с тем изуродованным трупом, — публично никогда объявлено не было.
 Слишком пристальный интерес к убийству Крофта приглушила трагическая весть о смерти директора секретной службы Уайетта Смита.
 Во время демонстрации нового приспособления, проводившейся в Овальном кабинете под руководством директора, преждевременно сдетонировал небольшой заряд взрывчатки. Смит, стоявший всего в нескольких фугах, погиб мгновенно.
 Помощники впоследствии подтвердили, что президент в то время работал в другом месте и никакой опасности не подвергался. Процитировали его слова: «Убит горем из-за смерти человека, который держал в руках мою жизнь».
 Смиту предстояли похороны на Арлингтонском кладбище со всеми почестями, в присутствии президента.
 Те, кто считал себя осведомленным, уверенно говорили, что Джонсон, единственный, кто догадался о грозившей Крофту опасности и едва не устранил ее, станет новым директором.
 В тишине больничной палаты Холленд смотрела и слушала. За лукавыми, обтекаемыми формулировками и слащавыми словами соболезнований она угадала руку Арлисса Джонсона и узнала его с неизвестной еще стороны. Но вскоре ничего нового уже не говорилось, и ей надоело следить за новостями. Она продолжила работу над рапортом, о котором просил Джонсон, и, дописав его, спокойно выписалась из больницы.
 Проведя бессонную ночь в собственной постели, утром она вышла и обнаружила на подъездной аллее знакомый фургон. Поприветствовала взмахом руки агента, сидевшего за рулем, заперла парадную дверь. В машине еще раз проверила, взяла ли с собой все, что понадобится президенту.


* * *

 Воскресным утром в Овальном кабинете Труженик выглядел обычным служащим, пришедшим поработать несколько часов. Поверх клетчатой рубашки на нем был кашемировый джемпер с замшевыми нашивками на локтях; когда он поднялся, Холленд увидела коричневые брюки из саржи и поношенные мягкие ботинки.
 Холленд пошла вперед, стараясь не ступить на Большую печать, глядя на стол с прекрасными письменными принадлежностями, на человека за ним. Опускать глаза было нельзя.
 — Это вы спасли мне жизнь, а не плексиглас, — сказал президент.
 Он пожал ей руку, другой рукой привычным движением стиснул ее локоть. Холленд уловила запах крема после бритья.
 Президент указал на пакет, который она держала под мышкой:
 — Ваш заключительный рапорт?
 — Заместитель директора Джонсон велел мне принести его, сэр.
 Труженик взял пакет и положил на стол.
 — Врачи говорят, у вас будет все хорошо. Это так?
 — Да, сэр.
 Холленд ощутила на себе его взгляд, скорее любопытный, чем испытующий.
 — Вы слышали много ерунды по телевизору, правда? Думаю, эта ложь не нравится вам так же, как и мне. Однако в данном случае у нас нет выбора. Если кто-то узнает, что Смит меня чуть не убил, наши органы безопасности превратятся в посмешище. Репутация секретной службы окажется подорванной; потребуются годы, чтобы загладить этот ущерб. — Президент помолчал. — И все же это мучительно, правда?
 — Да, сэр.
 — Я знаю, что вы перенесли, агент Тайло. Никому не пожелаю такого, особенно женщине, спасшей мне жизнь. — Президент провел большим пальцем по краю взятых у Холленд страниц. — Все написали с самого начала, последовательно?
 — Все, сэр.
 — Тогда позвольте сказать вам то, чего вы не знаете. — Он постучал хрустальным ножом для бумаги по небольшой стопке конвертов. — Это прошения об отставке. От всех уцелевших сенаторов, прозванных Кардиналами. У них не осталось ни святости, ни могущества. Привлечь их к суду я не могу, это вызовет в стране бурю. Вы знаете, люди в настоящее время ненавидят политиков и Вашингтон; но это будет ничто по сравнению с той лавиной, которая похоронит нас, если о случившемся что-то станет известно. Единственное, что я могу сделать, — прогнать нескольких мерзавцев. — Он пристально поглядел на Холленд. — Хотя вам это, в сущности, безразлично.
 — Люди, о которых идет речь, — соучастники убийства, сэр. И мне это далеко не безразлично.
 — Только если у вас есть доказательства, агент Тайло. И даже в этом случае они еще подлежат рассмотрению суда.
 — Понимаю, сэр.
 — Не сомневаюсь. Но само по себе для вас это не особенно много значит, так ведь?
 Холленд промолчала.
 — Насколько я понимаю, вы остаетесь агентом секретной службы?
 — Я попросила отпуск на неопределенный срок, и мне его предоставили.
 — Вы считаете невозможным оставаться после того, как держали под прицелом своего начальника, пока он не покончил с собой?
 — Мне приходило это в голову, сэр.
 — Пусть уйдет, — мягко сказал президент. — Недостатки этой организации мне известны лучше, чем большинству людей. Однако позвольте сказать вам главное: то, что произошло здесь на самом деле, знаем только вы и я.
 С теми агентами, которые появились потом, я разговаривал лично. И ясно дал понять, что для их карьеры будет губительно, если кто бы то ни было хотя бы намекнет, будто вы действовали неподобающим образом. — Президент поерзал в кресле. — Я буду занимать это место по меньшей мере год. Потом, если посчастливится, еще четыре. По крайней мере в течение этого срока вам будет совершенно не о чем беспокоиться.
 — А потом, сэр?
 — К тому времени, агент Тайло, люди все забудут. Не забудет лишь тот человек, который сидит перед вами. Через пять лет, проводя рождественское утро с внуками или ловя форель в Айдахо, я буду вспоминать ваше лицо и молиться за вас. — Президент поднялся. — Выздоравливайте, агент Тайло. Выздоравливайте и возвращайтесь к нам.
 — Вы очень добры, мистер президент. Спасибо.
 Подходя к двери, Холленд услышала его голос:
 — Помнится, я спрашивал Джонсона о двух специфических вещицах. Вы приложили их к рапорту?
 — Конечно, сэр.


* * *

 Президент обнаружил дискеты под рапортом, заголовок которого заставил его нахмуриться, но он слишком спешил, чтобы сосредотачиваться на этом.
 Вставив дискету в компьютер, президент вспомнил, что сказала Тайло. Ему  уже  посчастливилось. У него в руках дневники Уэстборна, сведения, с помощью которых сенатор мог бы его шантажировать. И с этими дискетами ему гарантировано сотрудничество всех значительных лиц на Капитолийском холме, которые упомянуты в уэстборнском каталоге грешников.
 Экран компьютера светился, но оставался пустым. Президент нажал пару клавиш, негромко ругнулся, потом снова, когда и вторая дискета оказалась чистой. Рука его потянулась к телефону, чтобы вернуть Тайло, пока она не вышла из здания.


* * *

 Холленд дошла до поста на пересечении коридоров. Если ее остановят, то здесь.
 Она замедлила шаг, глядя на агента, сидящего за небольшим столом. Он уставился серыми глазами на ее лицо и не отвел их, даже поднимая трубку при первом звонке. Негромкого ответа Холленд не расслышала. Но значения это не имело, потому что в глазах агента заблестели любопытство и подозрительность.
 — Это вас, — сказал он.
 — Агент Тайло, кажется, вы дали мне не те вещицы, — произнес хозяин Овального кабинета нарочито беззаботно.
 — Мистер президент, я привезла именно то, что мне было поручено, — свой рапорт и дискеты Уэстборна.
 Президент откинулся назад. Голос этой женщины был совершенно спокойным, в нем не слышалось ни одной фальшивой нотки.
 — Но эти дискеты чистые, агент Тайло.
 — Об этом я ничего не знаю, сэр. — Она сделала краткую паузу. — Единственное, что могу предположить, мистер президент, — с дискетами что-то случилось, когда меня просвечивали рентгеном. У вас должны быть мои медицинские справки.
 Облизнув палец, президент стал быстро листать страницы, пока не нашел больничных бумаг.
 — Да, есть.
 — Я была не в себе, сэр. Плохо помню, как меня увели из вашего кабинета, еще хуже то, что было в больнице. Возможно, рентгенолог не соблюдал всех требований. Меня могли не раздеть, или сложить одежду слишком близко от аппарата, а магнитное поле оказало на дискеты неблагоприятное воздействие.
 Президент потер переносицу.
 — Неблагоприятное воздействие, — пробормотал он. — Скажите, агент Тайло, вы верите, что произошло именно это?
 — Да, сэр. Другого объяснения у меня нет.
 — Понятно. Значит, сведения, записанные на дискетах, безвозвратно утрачены. Восстановить их невозможно.
 — Да, сэр. Раз дискеты чистые, записи восстановить невозможно. Даю вам слово.
 Президент заколебался. Как юрист, он знал, что есть время предъявлять встречное обвинение и есть время признавать чужую правоту.
 — Охотно верю вам, агент Тайло. И буду спокойно спать ночами. Согласны?
 — Да, сэр. Совершенно спокойно.
 — Побыстрее выздоравливайте, мисс Тайло.
 — Спасибо, мистер президент.


* * *

 — Все в порядке?
 Холленд вернула телефонную трубку агенту:
 — Да. Спасибо.
 Агент поднялся и протянул руку:
 — Имейте в виду, люди вроде него, — он повел подбородком в сторону Овального кабинета, — просто-напросто временщики.
 Холленд ответила ему крепким пожатием, улыбнулась и пошла дальше. Все же Труженик плохо понимал тех, кто его охраняет. Их идеалы, верность товарищам — основу их кредо.
 Но она была довольна, что президент — проницательный, сведущий человек, разбирается в современной технологии и способен понять, что электромагнитное поле может уничтожить на магнитной дискете все записи...
 Смыть все грехи, в которые подчас так соблазнительно впасть...?