---------------------------------------------



 ПОСЛЕ ГИППОКРАТА



 Явка с повинной

 Естественно, не моя. Но я столько понаписал о больных, медиках и разных людях, что хочется как-то отметиться.
 И вот я напрягаю воображение.
 Звонит домофон, я распахиваю дверь и впускаю за стол многочисленных людей. Они едва помещаются, иным женщинам недостает места..
 Среди рассевшихся вкруг стола: Горавтотранс, Собес, Горздрав, Госнаркоконтроль, ФСБ, милиция, прокуратура, Ленэнерго, Ленгаз, ФНС, соседи снизу, сверху и раком, сберкасса и почта, юристы, судьи, замужние тести, агенты и дилеры, армия, флот, авиация, СЭС, ГБР, а также девушки, со слезами на глазах увидевшие Иегову.
 Они все смущенно молчат, а я все чувствую себя обязанным их чем-то развлечь.
 И начинаю рассказывать, как кот ухитрился насрать на кухне с самого утра. Я приношу им в доказательство тряпку, и они отшатываются в волнении.

 Качество жизни

 Качество жизни! сколько в этом звуке.
 Вот я читаю про рассеянный склероз.
 Он сидит в коляске, ноги спастичные, не чувствует почти ни хрена, речь скандирована, умом ослабел, глотает хреново, смеется не по делу, эйфоричен - и ему лечат сексуальную дисфункцию.
 Специальными средствами, в том числе - импотенцию.
 Возникает вопрос: не лечить?
 Я не знаю. Возможно, рядом вьется курочка-ряба, для которой он мил, как и прежде, за такого и вышла, когда он еще ронял гармонь только изредка. Но я бы сто раз подумал. Есть же телевизор, в конце концов. А силденафил дорогой и вряд ли поможет.
 Но ему же хочется себя ощущать! Ведь всякому хочется! Место на кладбище, купленное наперед - тоже качество жизни?
 Но как ему жить? Качественно. А качества нет и не будет. Тогда наступает иллюзия качества в виде измученной курочки-рябушки, катетера, локтевого изучения предстательной железы. Очередной вопрос для марксистов: что делать?
 Кто виноват - ясно, врачи-убийцы, но поговаривают на вирус. Напрасно, его не шлепнешь в подвале.

 Плотницкая история

 Бомж отморозил ногу.
 Нассал себе в валенок.
 Взяли пилить. Конечность. Чтобы совсем отпилить. Анестезиолог сделал местную анестезию, сидит в стороне, курит.
 Бомж лежит, ему не видно, что там такое пилят, только слышно. Пила визжит!
 Оживлен и доволен:
 - Хорошая у вас пила! Я сам плотник...

 Сон

 Снились лекарства. Очень интересно.
 Я сидел перед полной докторшей-терапевтом и просил анафранил.
 - Вы знаете, - сказала она мне воодушевленно, - анафранила нет, но зато есть панскам. Посмотрите, побочное действие одно и то же.
 Я превратился в сияющего профессора-экзаменатора, наслаждающегося моментом.
 - Скажите, - спросил я вкрадчиво, - от чего лечит панскам?
 Она молчала.
 - Ну, скажите, - допытывался я, зная, что не скажет.
 Она продолжала молчать.
 - От за-по-ра, - внушительно произнес я по слогам, как маленькой. - А анафранил...
 Она знала и спохватилась, и раскрыла рот, чтобы сказать, но я не дал:
 - От депрессии, - договорил я за нее. - А побочное действие у них одно и то же. Поняли?
 Вся красная, она кивнула. Хотела втереть мне очки. Я же даже наяву знаю, что никакого панскама не бывает.
 Мы стояли посреди Невского проспекта, я отвернулся, она двинулась в сторону Дворцовой площади.
 - Увидимся, - улыбнулся я ей, зная, что этого никогда не случится.

 Чревобесие

 Как у кого горячка, так все заражаются.
 Один все просил шашлыка с пивом, так на другой день вся палата хотела пиццу и гамбургер.

 Не может быть

 Делирий, белая горячка.
 Клиент, запертый в изолятор, сломал железную дверь, дал в морду санитару и сломал ему руку. Потом доктор его связал и ушел.
 Утром, коллега:
 - Представляешь! - говорит. - Дверь сломал, говорит! Руку сломал, говорит! Я его галоперидолом...
 - А чего там?
 - Так бредит же...
 - Да нет, правда...

 Кулёв

 К вечеру у меня созрел диагноз: это грипп, не вполне обычная и потому особо гнусная форма.
 Я его узнал безошибочно.
 Ну, что можно сказать о гриппе?
 Грипп разносит Кулёв.
 Кулёв - обтекаемый мужчина лет сорока пяти, из рабочих, мой давнишний пациент.
 Помню, как раз началась эпидемия гриппа, а я лечил Кулёва от радикулита и велел ему прийти на прием через три дня.
 Кулёв вбежал в кабинет. Лицо его распухло, глаза слезились. Он сел на стул, подался ко мне и, разбрызгивая слюну мне в лицо, закричал, что заболел гриппом. Он прямо-таки подался ко мне, шумно дышал.
 Перед этим он послушно высидел в очереди ко мне, общаясь с людьми.
 Я заболел через несколько часов.
 Наверное, на днях мне случилось где-нибудь соприкоснуться с Кулёвым, и вот наступили последствия.
 Я уверен, что птичий грипп тоже разносит Кулёв, потому что у некоторых существ имеется, как выражаются медики, особая тропность к разного рода заразе

 Говорящая бабушка

 Лежала говорящая бабушка, 100 лет. Так и написано на койке: Век. Сломала бедро. И ей решили забить туда железный гвоздь.
 Все: да на что?
 Хорошая такая бабушка. Все что-то искала в себе, очень любила покушать. Марлечку жевала какую-то. Шесть подклюк из себя выдрала с растворами, а они ж подшитые, и выпила все из трубочек, все капельницы.
 Гвоздь забили.
 Ну, померла через недельку. Батюшка там ничего, дело знает. Пошепчет - и через пару часов отходит.
 Еще возмущался кто-то: плохо лечили.

 Хостел

 Есть такой фильм ужаса "Хостел". Там в одном кадре вид - прямо из операционной токсовской больнички. Колоколенка там. Доктор с мяском.

 Два рояля

 Приемное отделение.
 Два привязанных человека.
 Белая горячка и инсульт. Инсульт лопочет:
 - Бла-бла-бла-бла.
 Горячка. Возмущенно: бла-бла-бла.
 - Черте что. - возмущается инсульт.

 Из разговора

 - Знаешь, какое главное врачебное правило?
 - Не навреди?
 - Нет. Прежде чем что-то сделать - подумай.
 - А это не одно и то же?
 - Не совсем...

 Глядя в телевизор

 С удовольствием ухватил за отмороженный конец телепередачу о нагом старце Порфирии Иванове. Сей старец был свят и подобен богу, ходил в подштанниках зимой и после смерти трое суток оставался теплым.
 Последователи считают, что старец жив. Учитель осеменил одну свою ученицу. Планировалось следующее: она должна была родить, но после дитя у нее отберут и будут кормить исключительно совокупной биоэнергией всех ивановцев, пока старец не вселится в него и не продолжит жить дальше в тех же самых хоругвеносных трусах.
 Любопытно, что эксперимент остановила милиция. Старца отвели в участок и оштрафовали, а ученицу - в роддом.
 Но ивановцы верят, что младенца подменили, и старец жив назло милиции.
 По-моему, таким методом должны размножаться очень многие отечественные объединения, группировки и собрания. Правда, тогда наступит демографическая катастрофа, а это противоречит планам правительства.
 Мне в больнице бабуля-заведующая совала листовку старца, а ей больные дали, хотя старца уже и не было в живых. Там была поэма, называлась "Детка".
 "Детка" не просто поэма, но и некое учение, вроде чучхе. Детку надо воспринять.
 Как это там было? "Здесь, на этом на бугре..."
 Нет, не помню.

 Мероприятие

 Он взволнованно прижимал руки к груди и настаивал:
 - Доктор, у меня на носу культурное мероприятие!...
 - Я вижу, - кивал доктор, вынимая йод и бинты.

 Две грани

 Размышляя на неврологические темы, я пришел к заключению, что некоторые аспекты человеческого бытия в неврологии не уничтожаются, а наоборот - доводятся до крайности.
 Людей можно грубо разделить на два типа: тех, кто ни хрена не понимает, что им говорят, и тех, кто все понимает, но сами не в состоянии связать пару слов, потому что Бог не дает рогов бодливой корове.
 После приличного инсульта эти качества разбегаются по полюсам.
 Помню, была у меня одна больная, когда я некоторое время бесславно заведовал отделением в Сестрорецком Курорте. Она абсолютно ничего не понимала, в том числе и себя саму, и на все говорила "Исин".
 - Исин. Исин.
 Сидим мы с медсестрой в моем кабинете и готовимся приступить к выяснению отношений. Распахивается дверь: стоит, в цветастом халате.
 - Исин! Исин!
 Медсестра - прикуривая и лениво поворачивая голову:
 - Что опять Исин?..
 Я смотрел мягко и доброжелательно.
 После моего лечения наметилась положительная динамика, и эта женщина расширила свой словарный запас. Она стала говорить "Исин Тудум".
 - Исин Тудум!... Исин тудум! - настойчиво, с заклинающими интонациями.
 И был очень старенький и очень симпатичный профессор, с которым стряслась противоположная беда. Он все понимал, но на все обращения разводил руки и горестно говорил:
 - Ничего нет, лапочка. Ничего.
 Как он был прав.

 Голова

 Я почти не читаю газет.
 Я их начитался на всю жизнь, когда работал в больнице. Покупал ежедневно штуки по четыре и разгадывал все четыре кроссворда, и еще сканворд успевал.
 Но иногда газета мне все-таки попадает в руки.
 Продолжаю читать газету, которую начал позавчера. Называется АиФ. Там что ни статья, то откровение: вырастили зубастых кур и так далее. И напечатано интервью с директором НИИ трансплантологии.
 Директор  в ответ на вопрос корреспондента ответил, что  технически пересадить голову можно, но его смущают моральные аспекты.
 Я, наверно, совсем отстал от современной науки. Но шесть лет тому назад, в больнице, у нас было принято считать, что при анатомическом перерыве спинного мозга наступает дело-дрянь и ни хрена не восстанавливается. Как же они будут шить эту голову?
 И мораль, конечно, имеет место. Если у кого-то голова больная, а туловище здоровое, то туловище можно взять в качестве донорского симптомокомплекса. Определяется ли личность головой? Каким именем будут называть акцептора туловища? И не явится ли акцептором само туловище, то есть все наоборот, а дающий голову - донором?
 Но идея заманчивая, конечно. Это всем будет только лучше, если поймать какого-нибудь дебила, отпилить ему голову и пришить новую - от писателя, скажем, который скоро скончается от цирроза печени.

 Обыденное

 Меня надо приковать наручниками к батарее и никуда вообще не выпускать, потому что расстройство не то что сплошное, а просто одно и то же, одинаковое, изо дня в день.
 Пошел в аптеку за анальгином.
 Передо мной - гладкая дородная дура (это я заранее, потому что потом там были поиски денежки в кошельке, спрашивание мешочка, отказ купить мешочек за два пятьдесят, спрашивание о бесплатном мешочке, сожаление по поводу отсутствия в природе такого мешочка - все это ерунда, я и не буду про это писать); спросила валидол.
 "И вот этих четыре штучки, как они называются" (променад через всю аптеку): Аскорбиночка!
 Аптекарша, которой я всегда почему-то побаиваюсь, не расслышала. Ей послышалось, что нужен арбидол, а не валидол.
 - Взрослый или детский?
 - А давайте и взрослый, и детский...
 Детский валидол, умереть.
 На разбирательство ушло еще какое-то время, и мне расхотелось анальгину.

 Ингерманландия

 Поступила старушка.
 Курлы-бурлы, да бурлы-курлы. Буйная, привязали.
 Рядом сосед лежит, вокруг него советские самолеты летают.
 Вот они так лежали курлы-бурлы, а потом он ей вдруг злобно говорит:
 - Дура!
 А она ему:
 - Сам дурак!
 Доктор заинтересовался: а по-каковски же вы это говорите?
 - Вам этого не понять. Это очень древнее эльфийское наречие.
 Доктор даже грузить ее не стал галоперидолом, чтобы другая смена послушала.

 К истокам

 Мы вернемся к истокам. Когда гуманной медициной гуманно правили гуманные Мудров, Пирогов... его заспиртованные препараты до сих пор где-то хранятся как образцы врачебного мастерства. Кудесник, пильщик, топограф.
 Срезы такие анатомические. Мясные.
 Доктор пришел к главному и сказал, что ему надоело лечить белую горячку галоперидолом. Для тех, кто боится этого слова, применим эвфемизм: ставить галочку.
 Не надо больше ставить галочку.
 Надо похмелять.
 Главный растроганно согласился.
 - Я теперь полсоточки ставлю, - трубит доктор. - Достаточно, да. На подносе стоят, обычно стаканчика три. Спиртик, конечно. Трое обычно и выступают.

 Слуга государев

 Я отработал вечернюю смену в петергофской поликлинике, выпил пивка, сел в электричку и поехал домой.
 В тамбуре вместе со мной курили сотрудники Петергофского Музея-Дворца-Заповедника. Это были Петр Первый и его дружок Меншиков.
 Переодетые, они были много пьянее меня.
 Между нами завязалась дружеская беседа.
 Царь Петр все больше курил, балагурил Меншиков.
 Я рассказывал, что работаю участковым доктором-невропатологом. Что очень много и долго работаю, очень стараюсь, очень люблю людей, особенно пожилых. Что ни с кого не беру денег - и это правда. Что принимаю без номерка. Что я еще очень молод и верю в то, что все может быть замечательно.
 У Меншикова слезились глаза. Петр в треуголке молчал и смотрел в окно на проплывавший мимо колхоз Красные Зори.
 - Не меняйся! - с чувством попросил Меншиков, повидавший - надо думать - государевых докторов. - Только не меняйся!...
 Я обнял его.
 Он только качал головой и умиленно смотрел на меня, не веря в ангела.
 - Я не изменюсь, - торжественно пообещал я Меншикову.
 Но я обманул его. Я изменился.

 Бред на двоих

 Есть такой психиатрический термин.
 Рассказали мне тут историю, как к доктору пришла семейная пара, где муж все время трагически молчал, а жена жаловалась на свекровь. За то, что та пару лет назад наорала на нее в лифте.
 Знаете, я бы насторожился сразу после лифта, который пару лет назад. Ко мне ведь такие приходили.
 Люди считают, что невропатолог - от нервов. Что он утешает, если нервничаешь, когда на них наорут в лифте пару лет назад. Они не понимают, что я человек грубый, что мне милее радикулит или инсульт, а в их случае - перелом основания черепа. Вот они и жаловались на. Разное.
 Посмотрел, кусил, назвал змеей.
 На эти случаи у нас во дворе поликлиники имелся двухэтажный желтый домик с безотказным доктором Милокостом, который принимал всех, кого я к нему отправлял. В этом психиатрическом домике они исчезали навсегда., ко мне ни один не вернулся. А от меня на всякий случай, сразу - нейролептики, да потяжелее, чтобы обида и скорбь двухлетнего образца отступили на заданные позиции.

 Хайрулла и Вольдемар

 Народ пьет черт-те что.
 Уже непонятно, инсульт ли это, или что-то другое.
 Невропатолог пишет: инсульт, моторная афазия. Но при моторной афазии обычно хочется что-то сказать, да никак не выходит! А этой не хочется ни хера.
 Хайрулла зовут.
 Лежит голая, довольная, ноги раскинуты. Катетер торчит из уретры, мочевой.
 Доктор походил-походил, плюнул, ушел.
 На следующий день привезли мужика по имени Вольдемар. Он месяц пил с товарищами, а потом замолчал и перестал быть интересен как собеседник. Друзья вызвали Скорую.
 Привезли, стало быть, Вольдемара. И был он такой же, как Хайрулла.
 Доктор пошел к Хайрулле.
 - Хайрулла! Мужика хочешь?
 - Да!
 Афазия моментально прошла.
 И вот их каталки состыковали. Оба тянутся друг к другу, оба голые, оба с катетерами в уретре. И привязаны оба крепко-крепко, к своим каталкам. Чтобы никуда, значит, не делись. Не дотянуться им друг до друга.
 Моча между тем собирается в резервуары.
 Какой-то обряд надо изобретать, что ли, для такого вот биологического единения. База есть, нужна культурная надстройка.

 Культурный пласт

 И вот, как мы с вами выяснили, пьют непонятно что.
 Один лежит и требует себе права на звонок. Один звонок. На работу.
 Вращает глазами, орет в телефон:
 - Заберите меня отсюда! У меня здесь на ногах... (по нарастающей, воет и трубит) ...кандалы! по девяносто килограммов каждый! И на руках кандалы - по семьдесят пять килограммов!...
 А второй, бывший интеллигент, гоняет бесов. И обращается со строгой просьбой:
 - Прошу изъять резину из канала.
 - Что?!...
 Галоперидол вне очереди.
 Потом до доктора дошло: это клиент просил катетер вынуть. И выразился витиевато, потому что культурный пласт не пострадал.

 Про пункцию

 Все-то ее боятся.
 И я боялся.
 Делать.
 В обоих случаях сильно влияет безрассудное начало. Клиент боится, потому что ни хрена в этом не понимает и думает, что сейчас из него выпустят давно растворившийся мозг. А доктор, если боится, то лишь потому, что он не хирург.
 Потому что ничего особенного в пункции нет. Любому хирургу смешно это делать и западло, поэтому он зовет невропатолога. Но в хирурги идут особенные люди. Им подсознательно хочется и нравится резать, а хирургия - полезная и продуктивная сублимация. Это необычная публика. А невропатологи ближе к обычным людям, к терапевтам, и даже чуть дальше - к санитарам и ассенизаторам.
 В общем, я не любил делать пункцию. Брать функцию, как выражались клиенты.
 Ибо мне с самого начала не везло с материалом.
 Первую в жизни пункцию я сделал в бездыханному человеку густо-лилового цвета. Его нашли где-то, и привезли, и он уже не реагировал ни на что. И никто не имел понятия, как с ним быть, а коли так - надо сделать все, что получится. И позвали меня, юного интерна, прокалывать эту чудовищную шкуру лилового гиппопотама - в общем-то, уже покойного.
 Подготовка к пункции - совсем другое дело. Надмеваешься. Потому что подсознательно ты все-таки хочешь ощущать себя человеком, способным резать. Но не являешься им. При колпаке и маске против обычного облика - какая маска, какой колпак в инсультной палате? Сестра почтительно подает тебе марлевые шарики с йодом и спиртом, ты весь расписываешь себя в смысле рук, чтобы потом показывать дома: смотрите, неблагодарные, какие я делаю важные, сложные и опасные вещи. Но все это быстро заканчивается. Пора колоть. И вот я колол это тело, наверняка чего-то напившееся, и не было в нем ни мозгов, ни жидкости, в которой они плавают. Я выдоил из него какие-то жалкие капли чего-то. Может быть, это был концентрат китайской жизненной энергии ци. И описал эти капли в истории болезни еще неровным, неопытным слогом.
 Потом-то я научился писать.
 Впрочем, ко мне и тогда не придрались. Все равно он помер к чертям от парамедицинских причин. Никто так и не понял, от чего конкретно.
 Я почему это все пишу? Натолкнулся на рассказ о докторе из Норильска, этаком современном Базарове, который заразился СПИДом, был уволен и от голода скончался в общаге. Ну, верится в это с известным трудом. Но заразиться можно.
 В моей последней больнице - их было много - я исполнил первую пункцию на полу, в приемном покое. Потом выяснилось, что это был человек-туберкулез. У него везде был туберкулез, он и помер от него через полчаса, но пункцию я ему сделать успел - не совсем удачную, но там уж не до капризов было. Проколол его непосредственно в уличной грязи, топоча зимними сапогами, без маски и перчаток, наугад, не глядя - совал, куда удавалось засунуть, потому что он еще извивался немножко, чтобы его запомнили хорошенько.
 И до сих пор я вот кашляю.
 Как закашляюсь, так мне не остановиться. До кругов перед глазами. Снимки какие-то делали, да ничего не увидели, но это ерунда. Важно ведь, кто смотрит и как. И куда.
 Я еще курю, конечно.
 Может быть, дело в этом.

 Тихушник

 Вот обо всех я понаписал за свою докторско-литераторскую жизнь, а про эту категорию забыл.
 Ну, какой он?
 Он тихий, чуть полноватый, невысокого роста, лет сорока пяти, с залысинами. Маленькие глаза, спортивный костюм.
 Я одного такого классического запомнил, когда сдавал посуду лет тридцать назад. Там была страшная очередь, а он подошел сбоку к прилавочку, с сеточкой, и встал. И стоит. Голубые глаза, детсадовский взор. Никакого скандала.
 Правда, когда он рассвирепел, стало иначе...
 В глазах случилось что-то такое песчаное, от ящерицы, и губы поджались навсегда.
 Это и есть тихушник.
 Он распознается на второй-третий день. Все нарушают режим, скандалят, требуют уколов и процедур, а этот - нет. И еще у него вечно завязано не то ухо, не то зубы, платком с бантиком на макушке.
 Моя коллега секла таких с полоборота. Тихушник, говорила она, та еще, сволочь.
 Ни разу не ошиблась.
 Сколько я таких выписал ночью за растерянно-невменяемое состояние - не перечесть.

 Снова День Медработника!

 Он миновал опять.
 Ничего особенного. Он закончился.
 Поступила флегмона по имени Маблахуй Аблахуевич.
 Потом наркоту отпиливали ногу по причине открытого перелома. Наркота перелом веселил, и он горячо шептал доктору: "Ты же понимаешь, я наркот, ты сделай мне дозу побольше", а доктор кивал: хорошо-хорошо, ложись на бочок. Сейчас тебе будет маргарин в спину, он круче героина, он сразу в мозг поступит.
 Охуенно лежит наркот. Предвкушает.
 А потом озадачился: а чего это у меня ноги немеют, не тот блядь приход, наебали! И доктор ему объяснил, что вышел новый приказ Минздрава: всем наркотам и алкашам моментально парализовать ноги, чтобы больше уже никуда не ходили, блядь, за герычем и водярой.
 А потом уже 11 вечера. Хирурги пьяные играют в шахматы, один спит. Сыграй со мной! А куда же играть, если все падает.
 Доктор вышел в пустынный коридор.
 Навстречу ему двигалось существо на четвереньках. Если движется, то все-таки живое - может, скажет чего? Но ничего не сказало, у него были ампутированы стопы. Оно куда-то ползло, одинокое, по делу.

 К истории медицины

 Были, между прочим, времена, когда и слова-то такого почти не существовало: психотерапия.
 Какая психика, если имеется собачья павловская кора, в той или иной мере дефектная? Она же сердце?
 И это было не когда-нибудь, а еще лет 25 тому назад..
 О психотерапии не заикались ни в неврологии, ни даже в психиатрии. Все это подавалось как-то хитрожопо: дескать, что-то есть, но лучше не любопытствовать.
 У нас был огромный мединститут со своей поликлиникой, и вот там имелся один-единственный психотерапевт Муравьев.
 На него приходили посмотреть умышленно.
 "Очень стремен", - говорили о нем полушепотом.
 Я и сам заходил.
 В нашей полунаркотической и антисоветской среде он слыл человеком мистическим, даже масоном. Поговаривали, будто он не просто так. Будто он знает нечто, а потому ого-го, и лучше к нему не соваться, это очень опасно. Вполне и зарезать могут в темном переулке, если спросишь слишком о многом.
 Он мог и от армии отмазать, и в дурку положить, и опалить василисковым взглядом.
 Ну, я и забрел к нему с обычной песенкой про беспричинный плач - мне отчаянно не хотелось ехать в колхоз.
 Это был огромный, суровый, усатый мужчина, которому совершенно не шел белый халат. Вида такого, что недолго и в Брежнева выстрелить - мало того: такие планы уже зреют. Глаза навыкате, гробовое молчание, пятнистые руки.
 Он выгнал меня на хер. Выписал рецепт на пустырник и выгнал, а мог аминазином ударить..
 До сих пор коленки дрожат. Ведь мог же он быть масоном и магистром, носителем тайного знания обо всем.

 Конверсия

 Для тех, кто не знает - это так раньше называлась истерия. Но истерики- то хитрые бестии и быстро учатся. Как только их мостики в дугу, слепота и параличи перестали производить впечатление, они напридумывали себе кучу новых малопонятных симптомов.
 Лежит, бывало, одна подобная в палате, а через неделю у ее соседок уже все такие же симптомы. Да. И у нее, соответственно, ихние.
 Очень трудно было с ними работать.
 Лаской, лаской - и на выписку.
 Но был у меня клиент, которому такая конверсия была ни к чему, ибо его сам Господь наградил-конвертировал в неразменную монету. Здоровый, косая сажень в плечах, наглый донельзя, глаза вытаращены и молодой совсем. Ему вырезали абсцесс мозга, и эта штуковина не повлияла ни на что, кроме левой руки.
 Во всем здоровяк, а левая рука - словно плеть. И не придерешься.
 Весь прямо лучится здоровьем.
 И ведь ничем ему не помочь, рука не заработает.
 Конечно, он был первым в очередь на цебребребрезин, и брекекекек, и прочие труднопроизносимые редкие препараты, и бабушек шугал из приемной, гаркал на них: тихо! Доктор работает!
 Я его не переносил.
 Он приходил без номера, запросто, без приглашения усаживался, швырял кепку на койку.
 - Ну что, доктор, как она жизнь? С цебребребрезинчиком как?
 Да будет, понятно. Тебе-то будет.
 С рукой он своей обращался небрежно, как с девичьей косой. Закинет ее куда-нибудь или демонстративно упакует в карман. С победным при этом видом: вы, доктор, хотя и с рукой, но история нас рассудит...
 - Ну, я пошел?
 - Ступай, голубчик.
 Хрустя яблоком, он выходил.
 Сказано, в конце концов: если член тебе какой мешает - отсеки его. Вот ему и отсекли. А так бы мешал. Еще неизвестно, что бы он этой рукой натворил. Зато теперь может жить беззаботно, все несчастья уже позади, а жизнь - она ведь прекрасная, жизнь.

 Добро пожаловать

 - Можно на прием?
 Люди по-разному входят в докторский кабинет.
 Иные дожидаются лампочки. И если уже все вышли, и даже сам доктор вышел, никого туда не пускают.
 Другие долго стоят перед дверью и читают надпись. Я так и слышал, как у них шевелятся губы. А что тебе в имени моем? Ничего. Пока не отопрешься сам - не войдут. В лучшем случае - осторожное поцарапыванье.
 Третьи стучат и спрашивают: к вам можно? Даже если нельзя. Ах, извините.
 Четвертых ведут под руки. Сидишь ты, не чуешь беды, считаешь ворон в окне, и вдруг распахивается настежь дверь - и его вводят. Сначала китель с орденами, а потом уже его, под руки. А он выбрасывает пехотные ноги в танковой обуви.
 Пятые чего-то там шуршат и скребутся: готовят газетный сверток с коньяком.
 Шестые тупо сидят, пока не соберешься домой. Уже запираешь дверь и халат снял, а они сидят. А вы чего? А мы, значится, пришли.
 Седьмые входят без стука, распахивают дверь ногой. Они здесь свои.
 Восьмых затаскивают коллеги, и это ужасное: посмотри. Неужто я умнее?
 Девятые сами являются от коллег, когда их никто не ждал: вот, меня попросили зайти.
 Десятые приходят не в тот день и скандалят в очереди. На это действовало одно: я выходил и раздельно объявлял: "Если. Сейчас. Не наступит. Мертвая тишина. То я буду принимать в три раза медленнее!"
 И был одиннадцатый.
 Он всегда являлся последним, он был безнадежный паркинсоник. Уж лампы погасли, уже шапито взмахнул мягкими крыльями, но вот я что-то такое слышу: кто-то топчется и внимательно читает надпись.
 Потом ручка медленно проворачивается. В дверной щели - застывшая маска:
 - Можно на прием?
 Только он один так выражался: "можно на прием?" Неизменно. Всегда. Являясь последним.
 А на что сюда еще можно? На сеанс тайского массажа? На десятиведерную клизму? На ленинский субботник?
 - Можно, конечно.
 Он никогда ни на что не жаловался.
 Ему нужно было просто переписать рецепты. На одни и те же лекарства, которые он пил уже много, много лет - столько, что помнил еще, наверно, Мерлина и Саурона. А уж видел наверняка.

 Попытка пейзажа

 Вот пейзаж.
 Я плохой пейзажист, да и за давностью лет все стирается.
 Поезд только что привез меня в Петергоф, к утренней смене. Я выхожу, смешиваюсь с толпой пассажиров, бегу к микроскопическому автобусу, который уже фырчит. Это последнее предупреждение.
 Повисаю.
 Мне ехать-то две остановки, но они долгие, и дорога все время петляет неприятной кишкой.
 Вываливаюсь. Тут-то и постоять, помедлить немного. До поликлиники - двести метров, она еще не видна. Ее, если напрячь фантазию, нет вовсе. Есть кинотеатр, есть рынок, а поликлиники оп - и нету. И первой растворяется регистратура, то есть нижний этаж.
 В руке у меня желтый портфель еще школьной поры.
 Мороз, но не сильный. Покаркивают вороны, покачиваются да поскрипывают несуразно высокие сосны. Повсеместный кислород, Воздух дрожит от предвкушения дня. Грязноватая утоптанная дорожка, хворый тракт. Отчего бы не постоять и не подышать?
 Может быть, именно в это мгновение я просветлюсь и что-то узнаю? О том, например, что могу повернуться и зашагать... Нет, не могу. Я ничего не могу. Я подневольный человек, работник галеры. Мне нужно идти в поликлинику. Там уже сидят люди, трясущие лицами, конечностями и карточками. Они поглядывают на часы и силятся прочитать на двери мое имя.
 И я неторопливо иду.
 А вокруг все тот же мороз, неотвратимые сосны, далекий непонятный дым. Я дышу полной грудью и думаю: вот, хорошо. Сейчас февраль, такой-то год. Тысяча девятьсот. А что будет дальше?
 Вот мне вдруг до смерти интересно: что будет дальше?
 Пока мне еще двадцать шесть лет. Мне отчаянно интересно. Ведь что-то же будет дальше - пускай не за поворотом, ибо я уже знаю, что там будет поликлиника и ничего больше, а вот через неделю или год? Ведь что-то случится со мной? Родится кто-нибудь или умрет, начнется война, случится землетрясение, объявится главный свидетель Иеговы Иисус Христос?
 Такие мысли меня до сих пор посещают, однако все реже.
 С порога:
 - Здравствуйте, Алексей Константинович! А позвольте узнать, куда это вы вчера так рано сбежали? Прием до девяти, а вас уже не было в семь...
 Ломаю шапку:
 - Так электричка... Вы местные, а мне еще ехать...
 - Алексей Константинович, так не годится.

 Преамбула

 У нас с писателем Клубковым возник маленький спор.
 Препаратор -Клубков - имеет к медицине довольно опосредованное отношение. Он некогда работал там санитаром.
 Но он из самоучек типа Шлимана, и Трою выкопает на тещином огороде, усиленно овладев перед этим греческим и еще каким-нибудь языком. Ну, древнеарамейским.
 Поэтому имеет мнение. Санитарии ему хватило.
 И он держал речь.
 - Будь я психотерапевтом, - говорил Клубков, - я каждый первый сеанс начинал бы преамбулой. Я бы спрашивал: вы знаете, что бывает, когда у человека неправильно срастаются кости? Правильно. Их ломают и составляют заново. Так вот: в психотерапии происходит то же самое. Но учтите: анестезия здесь... - он со значением помолчал и помешал ложечкой чай. - Не предусмотрена, -закончил он с фальшивым сострадательным вздохом.
 Я позволил себе пересказать это профессиональному психотерапевту.
 - Это был бы его последний сеанс, - сказала она.
 Потирая руки, я передал эти слова Клубкову. От нее, между прочим, добавил я, никто не уходит фрустрированным.
 И Клубков взвился.
 - Что? - взревел он и заскрежетал зубами. - Фрустрированным, говоришь? Да больной должен уходить от врача с полными штанами!...

 Алиса и Зазеркалье

 Я тут уже давно пишу об этих материях, и мне простительно повторяться. Я не помню, рассказывал об этом или нет.
 Но одна реплика из интернета меня возбудила и направила струю воспоминания, куда нужно.
 Дело в том, что однажды у меня заболел зуб. И не один. А у наших врачей было правило: должно быть больно. Потому что если клиент не вопит и не ссытся, то как же узнать, в каком ты канале - зубном или мочеиспускательном? Доскребся до нерва или еще не успел, и десерт откладывается?
 Я, понятно, лечился по блату. А какой у меня был блат на пятом курсе мединститута? Маменька-гинеколог, вот и все. Она и привела меня к себе в женскую консультацию.
 Там сидела очередь, человек шесть теток в больничных халатах. Чинно беседовали о молозиве. И я сел, тоже в больничном халате, только в белом. И еще я отличался тем, что был без живота, а у них животы были, моему не чета, благо ожидалась феличита.
 Доктор Алиса завела меня в кабинет поперед всех. Она была очень красивая, эта доктор Алиса. Как живую помню. И неподдельное наслаждение в ее карих очах. Лишний раз доказывает: не верь глазам своим! Вникай и бди.
 Мне казалось, что я лишь изредка и тихонечко мычу. Для порядка, из уважения. Ведь я тоже знал правила.
 Когда я вышел, в коридоре было пусто.
 А я был похож на кота Базилио по причине кромешной тьмы, сгустившейся перед глазами.

 Приказано выжить

 Давным-давно ко мне любил приходить пациент, на котором можно было возить воду. Правда, мешали очки. А в остальном он был грузен, розоволиц, энергичен и требователен.
 Ему, вообще-то, вовсе незачем было ходить ко мне, и он это знал. Он сосал кровь из ревматолога, но любил и меня, вкусного, и навещал.
 Потому что я был универсален, как понимала любая уборщица на вокзале.
 У этого человека была инвалидность под номером "два", и он добивался, чтобы ее переделали в номер "один", то есть усилили. И на лице его было написано сожаление, что инвалидностей еще больших на свете не существует.
 Он страдал заболеванием всех суставов.
 Загвоздка в том, что этих суставов в человеке до черта. Одних межпозвонковых не перечесть.
 И вылечить его было никак нельзя.
 Потому что он был участником и ветераном военной тайны: имел какое-то отношение к событиям на Тоцком полигоне. Там подорвали атомную бомбу и всем, кому повезло это пронаблюдать, запретили распространяться. И он помалкивал.
 О чем ему, секретностью скованные, понаписали такую толстую карточку, в бедро толщиной - уму непостижимо. Ведь что-то же писали, ведь находили некие эвфемизмы. Что лишний раз доказывает. Неважно, что.
 А я пришел работать в поликлинику, когда про Тоцкий полигон уже начали поговаривать. Полетел звон и благовест: мол, вроде бы что-то имело место, никто и не отрицает, но и выводов делать не будут. Хер вам, а не причинно-следственная инвалидность.
 И вот он намеревался увязать тотальное поражение своих больших и малых суставов с Тоцкими испытаниями.
 Дело было дохлое, но тем ему было веселее ко мне приходить.
 Я ничем не мог ему помочь.
 У него все болело.
 Я смотрел на него и молчал, а он кривил губы в обиде на Тоцкий полигон.
 Потом однажды вечером я шел после работы мимо местного пруда и видел, как он выгуливал собачку. При этом он, весь малиновый от пива, оживленно жестикулировал, доказывая что-то своему заранее солидарному собеседнику.
 Суставы его работали, как у Железного Дровосека, только что сошедшего с конвейера.
 И я понял, что пусть приходит дальше. Мне ведь не жалко послушать про Тоцкий полигон и даже интересно.

 Неизвестная война

 Поступил прапорщик.
 Уже без погон, окончательно обнаженный, и весь разноцветный.
 Белая горячка в сочетании с переломом бедер. Все, что ниже пояса - черным черно, включая конец.
 Грозный рефрен при железном невосприятии дискомфорта:
 - Ведь мы же с тобой служили!...
 Кто знает, никто не знает, быльем поросло, коноплей и боярышником.

 Насиба Сахидотовна и другие

 Не делай добра - не получишь зла: так о клиентах - с нескрываемым удовольствием и мазохистски - приговаривала моя коллега, соседка по ординаторской, с трудно произносимым именем Насиба Сахидотовна.
 Обычно клиенты стопорились возле дверей и начинали лихорадочно переписывать имя-отчество на спичечный коробок, а потом, самый вменяемый, махал рукой и говорил: "Да скажи ты ей Насиба - и будет достаточно".
 Зло возвращалось к ней послушно и регулярно, в виде грязных носков, чесотки, ночных дебошей и побегов, наветов и клевет, пьянства, общей дебильности, пасмурного неба и болей в эпигастрии.
 Это доставляло ей удовольствие: она у себя, она дома, в коммунально-производственном свинарнике общежития.
 Я тщетно цитировал ей старца-гадальщика из Леонида Соловьева:
 "Для каждого их вас я совершил в свое время доброе дело и ныне за это наказан. Таков закон нашего скорбного мира: каждое доброе дело влечет за собой возмездие совершителю".
 Соловьев продолжает восклицанием: "..если бы эти слова оказались правдой - жизнь должна была бы остановиться!"
 Но старик был мудр и знал, о чем говорил.
 Кот заливисто муркнул и попросился на руки, я взял. Доброе дело. По причине ожирелого волочения и свисания задних лап мобила лежит на полу, и будет ли жива - неизвестно; молоко пролито, из ноутбука заднем когтем выцарапана буква "ё".

 В надежде на дубль

 В далекие детские годы сей говноящик вполне дружелюбно показывал мне мультипликационный фильм "Варежка", донельзя слезодробительный. И эти рыдательные напоры сменялись печалью.
 Конечно, сейчас ориентиры переиначились, и все-таки телезрители упорно продолжают ждать чудес, и не с варежкой, и даже не на кукурузном поле с вертушкой усатого людоеда, а вообще.
 Вот пришли к моему отчиму в неврологическое отделение телевизионщики из компании ЛОТ: это Ленинградское Областное Телевидение, ловится только у нас. Ну, там про область и достижения, а в частности про больницу, где отчим вот уже сорок лет служит районным невропатологом. Зверь.
 Рапортовать о его мочекислом заведении с безмолвными утками и крякающими старушками. Все лежат, все постигают заключительные страницы неврологии.
 И вот одна старенькая санитарка, боготворившая телевизор за то, что многократно возвратился Мухтар-2, была прямо-таки сама не своя - до того ей хотелось запечатлеться среди остальных.
 Она так разволновалась, что обосралась.
 И просидела в сортире весь фильм, пока снимали ее пунцовых товарок, сестер-хозяек из узельной, да еще всякую второстепенную сволочь вроде занятых докторов, начмедов, поварих и главврачей.
 Не все говно, что светится голубым экраном. Иным оно - несказанное утешение и радость всей жизни, но синяя птица мазнула глянцевым крылом, так как бумага закончилась.
 Так она и не попала в кадр и даже в титры. Даже в название.
 Маленькая, казалось бы потеря, а вся передача - наверняка насмарку.
 Опять будет ложь о человеческом факторе, с которого на самом деле никак не начать медицинские реформы, благо он обосрался и заперся на задвижку.

 Сосед Пушкина, сосед Дантеса

 Урология требует простоты жизненного восприятия.
 Наш хирург-уролог К. ходил в длинном кожаном пальто до пят, неизменно распахнутом. Лицо у него всегда было оживленное, а перед стаканом - озорное и сразу ответственное.
 В поезде мы разговорились, как оно бывает, когда прихватит живот.
 Я рассказал ему о Черной Речке, где неподалеку от места гибели Пушкина валялись многочисленные синие бумажки, тогда сторублевые.
 Уролог К. согласно кивал: да, да.
 - А вот еще на подъеме метро "Чернышевская", - и он блаженно округлил, а потом закатил глаза. - Там же негде! Нет ни единой точки! А у меня положение - караул.
 - Школа есть, - напомнил я.
 Он скосил очки на свой плащ.
 - Так вот я вышел и пристроился между ларьками. Враскорячку, глядя прямо. Там была Шаверма и что-то еще, с сигаретами. Узкий промежуток. Распустил плащ, уперся руками в ларьки и... Как я какал! Как я какал! - восторг его не унялся к выходу из метро, и он порывался к ларькам.

 Гребешок

 Перевожу медицинский текст.
 Оказывается, гипербарическская оксигенация, куда при мне выстраивалась очередь, не принесла пользы при рассеянном склерозе.
 Бесполезно.
 А как рвались! Какие страсти бушевали!
 Улечься в камеру-капсулу, да под повышенное давление кислорода - это не шуточки. Это предмет для долгих скандированных рассказов в кресле-каталке под клетчатым пледом, над кашей с линолевой кислотой.
 И вот, выясняется, бесполезное дело.
 Очень обидно.
 Один улегся, вынул расческу и причесался, ибо хотел запечатлеться в вечности симпатичным. Это ему удалось. Искра рванула, и капсулу разнесло на куски. Но Бог увидел, что да, симпатичный парнишка, и волос без Его ведома не упал с головы: гребешок. Напрасно Он поразил его такой тягомотной болезнью. И сдержанно кивнул Святому Петру, который доброжелательно звякнул чудовищными ключами.

 Превосходительство

 У одного генерала заболел зуб.
 Это был современный генерал застойной эпохи.
 Ну, генерал.
 Представьте, такое событие. У генерала болит зуб, и в госпитале все должно быть устроено по высшему разряду. Никакого кресла, никакого "сплюньте". Плюющийся генерал? Да это мятеж, Черный Полковник!
 Поэтому развернули большую операционную.
 Все сверкает, все надраено; врачи и сестры стоят, улыбчивые донельзя. Установлен автоматизированный операционный стол с гуляющим изголовьем, приставлена лесенка. Мониторы, аппарат ИВЛ, инопланетные лекарства. Все с песнями моют руки, ждут генерала.
 И генерал является - здоровый, розовощекий, полноватый полнотой заповедного кабана. Он при регалиях, он в форме, он радостно пожимает руки.
 Приготовлен общий наркоз, но он не желателен. Возможны отдаленные осложнения, плохое настроение.
 Генерал укладывается на ложе; он шутит, ему проворно осматривают подсохший рот. Ему не больно и не страшно, он мужественный человек.
 Его ждут дела, совещания и многочисленные жопы на летучках. Дикий зверь уже затравлен в лесу под водочку.
 Ему делают обезболивающий укол.
 Спустя полчаса операционная сестра обеспокоенно замечает:
 - А ваш генерал почему-то не дышит.
 Генерал умер.
 Анафилактический шок. Лидокаин.

 Первичное звено

 В поликлинике есть участковый доктор. Перенес инсульт и подволакивает ногу. Его никто не гонит, потому что лет ему без малого шестьдесят, и скоро пенсия.
 Но он очень боится заведующую: вдруг уволит?
 И напрасно.
 Начмед, когда к нему обратились с настоятельной просьбой уволить, надменно сказал:
 - А  меня  он устраивает!
 К этому доктору ходят мало - в основном, за рецептами для платной аптеки. Потому что в бесплатной рецепты этого доктора категорически запретили отоваривать.
 Он может перепутать все: фамилию, адрес, число, дозировку и название лекарства. Медсестры у него нет, чтобы он получал за нее полставки и КТУ.
 А нет, я ошибся! К этому доктору ходят много! Потому что другого нет!
 И несут рецепт в доброжелательную аптеку.
 Пришел он тут, посетил, прибыл полюбоваться на парализованного больного. Тот давно отказывался есть и пить. Доктор посидел, послушал-погоревал, предложил попить и покушать.
 Ему улыбнулись и криво развели одной рукой: никак! Не выйдет у вас.
 Доктор тяжко вздохнул:
 - В больницу-то не надо, помрешь там.
 Пообещал зайти в среду - вдруг голодающий одумается. А то выплевывает не только таблетки, но и ректальные свечи с противоположного конца туловища.
 Велел не давать никаких лекарств. Зачем? Но не выбрасывать. Умирать надо с надеждой.
 Мне кажется, никто не умрет.

 Бритвы для доктора Спирина

 Уже можно рассекречивать многие имена. Ведь некоторые безнаказанно умерли. К счастью, Аспирин - доктор Спирин - находится в добром здравии..
 В больнице.
 Он - Анатолий Спирин - еще вполне жив и всегда был мне симпатичен.
 Он был циничен, но не зол; мы часто путешествовали в электричке до города Сестрорецка, где работали в известной больнице.
 Мне всегда хотелось сделать ему что-нибудь приятное.
 Ну, рассказать анекдот, купить пива со спиртом или сдержанно похвалить жену. Но случай все никак не представлялся.
 И вот он представился. В ожидании поезда я выпил на вокзале граммов триста-четыреста водки, сел напротив Спирина и принялся добродушно его изучать. При этом я не пропускал ни одного делового предложения, с которыми проходили транспортные торговки. Мы их уже всех знали на память.
 - Бритвенные станочки "Спутник"! Сотня штук, сноса не будет, - не без юродивости заблажил дед.
 - А ну дай, - сказал я.
 Я купил бритвы и обратился к Спирину.
 - Послушай, Толя, - произнес я. - Мне давно хотелось сделать тебе подарок. Возьми эти бритвы. Я понимаю, что это не что-нибудь, а дешевка, но дорог же не подарок. Все дело в намерении. Ты хороший человек. Возьми. Их здесь сто. Тебе хватит надолго.
 Толя пристально смотрел на меня.
 Он славился пушистой, окладистой бородой, уже лет двадцать.
 - Ну, подбриваться, - я попытался выкрутиться и срочно захотел на работу, где были граммы и литры. И еще в тамбур, от них избавиться, а это целая наука.

 Инструменты

 Я никогда не хотел быть хирургом, и в этом нежелании было нечто постыдное. Мой двоюродный дедушка, прошедший всю войну, не любил терапевтом с пенициллином, зато уважал хирургов. "Я пальцы отморозил, он мне чик-чик - и обрезал!" Дедушка победоносно сиял. И это была его победа.
 Я-то знаю, что надо уметь совмещать. Слушать Голос Луны и посудную симфонию с плывущего корабля, но по жизни заниматься зоотехникой - например, носорогом.
 Но не получилось.
 Это не совсем про врачей, понятно.
 А нанотехнологии... Вот если наноробот микронажрется и отправится погулять в мочевой пузырь с газетой и пирожком, чтобы расследовать кроссворд?
 Я не знаю, как лучше.
 Первую в жизни иглу я согнул о старческую жопу, и вышел прямой угол. И уже никаких угрызений.
 А если обратиться к истории, то инструменты были давно - рыбьи кости, да вострые камни для неудачной трепанации молодых доисторических черепов.
 Позднее - топоры и пилы, которые оказывали еще и воспитательный эффект.
 Добавьте ванны и воды, весьма ядовитые и чаще бесполезные, если рачок-с, а не астенический синдром с ипохондрическим климаксом.
 Плюс алхимики, нанесшие неизучимый вред.
 А потом инструментов расплодилось намного больше - с развитием воинского искусства и разбоя. Все это было миниатюрное, именное и полагалось к заучиванию. Роторасширители, клещи, ложечки Фолькмана и Льюиса - над этими мы еще потешались в столовой по аналогии lues - сифилис, когда обтирали ложки подозрительными бумажками. Может быть, этой ложкой и бумажкой кушал харчо лиловый негр в манто. Кетгут, кривые иглы. Все это немного напоминало авторемонтную мастерскую моего тестя - немного чище, но тоже с увечными собаками, и все искривлялось в разные стороны, так что надо было помнить, вправо согнулось или влево. И публика пролетарского склада. Я так и запомнил Билльрота с его конструкцией, а сам изобрел топор Смирнова, который многих потешал, А пуще всего я любил длинные секционные ножи и циркулярную пилу, но если жужжит одна, а не сразу две.

 Очевидное и вероятное

 Короче говоря - роды.
 Обстановка не лучшая.
 Воды отошли, поперечное положение - пора кесарить.
 Приблизились к счастливой маме, вдохнули носом, пищеводом и ниже.
 - Откуда? Пять часов вечера! Как от рюмочной, где рюмки величиной с царские кубки!...
 - Так это... в десять утра...
 - А что было в десять утра?
 - Ну как же. Муж со смены пришел.

 Эпиляция

 Женщина, пятидесяти лет.
 Ничего радостного, впереди экстирпация матки. Большая и тяжелая операция.
 Доктор сочувствует, старается поддержать. Можно ведь и без матки? В пятьдесят лет. А можно с маткой, но в пятьдесят лет и шесть месяцев. Это я с потолка.
 У меня, знаете, матки на потолке иногда, неимоверно мешает.
 Женщина:
 - Доктор! Я ведь буду без сознания? Я ведь буду под наркозом? Выщипайте мне брови!

 Свифт

 Если кто не знает, то Гулливер был доктором. Сейчас писатель Клубков напомнил мне его универсальный рецепт от всех болезней:
 "Микстура из кала и мочи...насильно вливаемая больному йеху в глотку. По моим наблюдениям, лекарство это приносит большую пользу, и в интересах общественного блага я смело рекомендую его моим соотечественникам как превосходное средство от всех недомоганий".

 Клиническое мышление

 Это то, за чем идут в медицинские университеты.
 Этого больше ни у кого нет, и никто не умеет ответить, что это такое. Старики не в состоянии сформулировать, и это лишь можно по возрасту вменить им в заслугу, а молодые не понимают.
 Это та самая тайна, которую буржуины выпытывали у Мальчиша Кибальчиша. Он бы и раскололся, да не прозревал всего в целокупности: знал, что Плохишу не надо бы печенья и варенья, потому что сахар уже в моче; знал, что скоро приедет Буденный и пройдут пионеры... но все это была какая-то неполная картина. А главная заповедь в этом деле, как известно, не навреди. Поэтому и побежали буржуины в страхе, когда и Буденный показался, и самолеты полетели с пароходами, и пионеры запалили для них первые костры...
 Клиническое мышление приобретается, даже если его приобретает идиот. Он поработает немного и начинает мыслить клинически, но объяснить свои когнитивные процессы не может. И ошибиться способен, и все, даже умные, ошибаются, но тут опять соединяются неразлучные мышление и клиника.
 Я знал одного очень хорошего доктора-инвалида, из партизан еще, в плену был, бежал, потом попал в аварию и стал инвалидом. От концлагеря и то отбрехался, ибо сместил себе вручную крайнюю плоть и притворился необрезанным.
 Военный врач высшего пилотажа.
 Бывало, скажет: доигрался хуй на скрипке! - значит, так оно и есть. Никто после этого не обследовался и за ненужными лекарствами не бегал.
 Вечная ему память.

 Наркотическая зависимость

 Травма, палата, заходит доктор с планшетом.
 - Так, завтра на операцию...
 Водит карандашом.
 - Ты... ты... и ты... ты глухонемой? Так на хера тебе наркоз?

 Ловушка для Терминатора

 Из не вошедшего в основную хронику.
 Едва за старшей сестрой закрылась дверь, моя коллега, узбечка Насиба Сахидотовна, осторожно спросила:
 - А вы знаете, Алексей Константинович, что она - сара?
 Сара прозвучала с маленькой буквы.
 - Нет. А что это значит?
 Разочарованное недопонимание вкупе с тайным знанием.
 - Она - сара.
 Это многое объясняло, в основном - бытовое.

 Ловушка для одинокого мужчины

 Из частично вошедшего в основную хронику.
 Я там жаловался, что мне подарили на 23 февраля трусы и майку. В общем, белье.
 Застенчивая большеглазая девушка, шлепая парализованными стопами, приблизилась и прошептала: это вам.
 Мне-то еще думалось поиздеваться: дескать, вы именно в этом хотите меня видеть?
 А сейчас полез в шкаф - беда.
 Надо было брать. Просто катастрофа.
 Правда, у девушки был сифилис, якобы вылеченный.
 Но это сущие пустяки, у меня есть стиральная машина. И вообще - нехорошо это, от подарков отказываться. Небось еще мерила - на себя или партнера, выбирала.

 Еще одна ловушка

 Ну, тут все просто.
 Персонаж решил трахнуть трубу парового отопления.
 Так с вентилем и привезли в травму, весь биокомплекс.

 Пуля и клизма

 История от доктора Германа Яковенко, чуть отредактированная и публикуемая по его просьбе.
 В начале 90-х один знакомый доктор подрабатывал частными выездами к разнообразно недостреленным и недорезанным в разборках людям - спортсменам, "афганцам" и прочим, кто еще искал себя в этой жизни.
 Однажды привезли его на огнестрел. Ранили какую-то девицу - видать, из ревности, но наверняка за дело, как выяснилось позднее. Стрелок, хоть и профи, был хорошо под герычем, а потому вышло неубедительно: ранение лёгкое.
 Док вынул пулю, прописал клизму и уехал.
 Через  несколько лет бывшая пострадавшая решила развестись со своим муженьком за его норов и общий образ жизни и мысли. Как и почему - история умалчивает, но получилось это у неё слишком шумно, гамно... в качестве причин развода стали всплывать подробности совместной жизни.
 И тут возьми она и брякни, что "он в меня даже стрелял и ранил".
 Милиция немножко заинтересовалась, взяла болтливую женушку "в разработку". Благо муж был не из бедняков, дело можно было хорошо продать.
 - Скажите а вы сможете описать врача, который вам делал операцию, удалял пулю?
 - Конечно смогу, я его отлично помню!
 - Так, так, пожалуйста [облизываются, придвигают блокнотик поближе]...
 - Высокий, красивый, в шапочке и маске...
 - Врач, как врач.... а пуля где?!
 - А пулю он с собой забрал.

 Бобер, выдыхай!

 В больнице работает медбрат: дебил дебилом, весь какой-то шарообразный, напоминающий медведя; и тик у него сложный: половина лица время от времени вдруг начинает поворачиваться по часовой стрелке.
 Или против.
 Сидит тут доктор в ординаторской и пишет, как полагается. И слышит, как за стеной пьянчужка уговорила этого медбрата сводить ее пописать в туалет.
 - Ну, пожалуйста!...
 Уломала, он ее повел.
 Из коридора уже зычно гаркнул:
 - Не запираться! Пусть дверь остается открытой! Я буду стоять и следить!
 - Да мне же стыдно...
 - Не запираться, кому говорю!
 Спустя какое-то время он кричал ей уже другое:
 - Носом, носом дыши! Не давись! Носом дыши! Не давись!
 Доктор был в полном недоумении.
 И все отделение было в недоумении, и даже профессор, и все от души хохотали с профессором вместе, потому что бабульку всего-то тошнило, и молодой человек ее чему-то учил, а все, не сговариваясь, решили, что он провел ей мастер-класс по минету.

 Терапия первичного крика

 Больница.
 Рассказал мне об этом писатель Клубков, работавший некогда санитаром.
 Был у них буфетчик, который все время орал.
 По разным причинам.
 И вот везут на каталке больного к лифту, и слышно, как буфетчик прямо-таки надрывается.
 - В чем дело?
 - А это, - ответил лифтер, - ему вчера поставили инфаркт. Так он с утра явился на работу и начал орать, потому что иначе сдохнет.

 Панкреатит

 - А ну-ка, ну-ка, что вы нам привезли?
 - Панкреатит!
 Доктор уже идет.
 - А ну-ка, посмотрим, что тут за панкреатит...
 (....)
 - А ну-ка встала с каталки и пошла отсюда вон! Ногами!
 И пошла, и бормочет:
 - Даже помощи медицинской оказать не могут...
 Самая соль в том, что доктор был прав. Никакого панкреатита не было.
 А была очень ретивая медсестра, которая знала симптомы панкреатита и хотела, чтобы был панкреатит. Ее потом уволили за то, что упустила коляску с больным в коляске с пандуса. Больной съехал, перевернулся и встал раком. А она стояла, уперев руки в боки, и хохотала.

 Урсосан

 Я очень много написал о плохих больницах и докторах.
 А вот сегодня навестил хорошую. Я ее ненавижу. Я всегда бываю там в качестве пациента, ибо в этой пригородной больнице работает мой могущественный отчим.
 Понадобилось мне проверить желудок: ФГДС. Три недели болел, и ничто не помогало, даже эрадикация как-то смазалась. И я прознал, что в клинике на Васильевском Острове за 6550 рублей тебе все сделают под наркозом - и кислотность проверят, и анализ на бактера пилори возьмут, и кардиограмму снимут, и даже доктору покажут.
 Ну, я рассмеялся. Что, у отчима нет анестезиологов? Хочу наркоз! Первая ФГДС, что состоялась пару лет назад, мне сильно не понравилась. И все бесплатно.
 Так что сегодня с утра пораньше отчим отвез меня к себе, свел с людьми. И люди-то хорошие какие! Нет повода к глумлению. Ну, я не о пациентах, конечно. И плакат преотменный в эндоскопическом кабинете! Юмористический доктор в очках изумленно заглядывает в эндоскоп, а рядом маячит не менее изумленная медсестра, а труба эндоскопа уходит куда-то вниз, где у доктора заканчивается халат и начинаются брюки.
 Быстренько прикатили ребята-анестезиологи. Ну, с наркозом вышла промашка. Дормикум в сочетании с атропином плюс маска, из которой надо было чем-то без толку дышать - это, я вам доложу, еще та премедикация. Я рассчитывал на галлюцинации, хотел хотя бы увидеть чертей и не знать, как во мне ковыряется зонд. Но я познал все в полной мере, без малейшего упущения. Хотя они зачем-то прикатили аппарат искусственного дыхания. И собрали. К чему-то, видно, готовились, не посвящая меня. Оказалось, что я совершенно здоров. Легкий поверхностный гастрит. Нормальная кислотность, бактера нет. Пищевод и 12-перстная - как у младенца.
 Меня отвели к докторше, очень милой, которая три недели назад и назначала мне лечение. Назначенному ею же лечению она сильно удивилась и сразу прописала другое.
 И легкие в полном порядке.
 Правда, не зря катался: у меня сломано седьмое ребро, но оно уже почти срослось.
 Ребра эти снимать немного обидно, потому что другим пациентам свинцом прикрывают яйца, а мне - жопу. Какие-то странные иллюзии на мой счет. Впрочем, я стоял не анфас.
 Между тем докторша прощупала меня насквозь и нашла, что я и впрямь совершенно здоров; готов к труду, обороне и бракосочетанию с первой желающей, кого не смутит сомнительный литератор. Ну, со второй.
 Я пошел в аптеку и увидел там новое для меня лекарство:  урсосан. 
 Мне его не назначили, но ребро я сломал о железные брусья гостевого дивана, так что следует отнестись к этому препарату с известной осторожностью.
 Но продавать как можно шире, всем.

 В здоровом теле - здоровый дух

 Операционная.
 Анестезиолог.
 Бабуля с гангреной последней ноги.
 Бабуля, не без юмора:
 - Ну что, доктор? Ногу прочь, а меня в морг?
 Ласковый ответ - без обещаний, но с намеком:
 - Ну, как получится.
 Так и получилось.

 Зубы и желчь

 Больница.
 Один стоматолог на всех.
 Длинный-предлинный коридор, ведущий к этому стоматологу. По этому коридору ходили всякие - здоровые и доктора.
 Пломбы с прощальным стуком вываливались изо ртов на пол уже на обратном пути, в том же коридоре.
 И вот у стоматолога случился холецистит.
 Заведующий собрал анестезиологов:
 - Такое дело, операция. Кто делает анестезию?
 Вся ординаторская, армейским хором, шаг вперед:
 - Я!....

 Пятиминутка неожиданной поэзии

 Я недвусмысленно превращаюсь в поэта. Пока мыл посуду, в раздражении сложились стихи.
  Выпьем за тех, кто командовал рвотами, Аминазин назначал, Кто наш огонь заливал антидотами И эспераль зашивал. 

 Прогулка под Богом

 Вроде бы я об этом не рассказывал. Память подводит, а старость не радость, и вы сейчас увидите, почему. Зачем не обязательны разнообразные научные практические конференции в преклонном возрасте, потому что уже после сорока начинаешь не то чтобы хуже соображать, а как-то многое упускается, проходит мимо седовласых ушей.
 Случилась однажды достаточно крупная конференция заслуженных кардиологов, посвященная оказанию первой медицинской помощи при острой сердечной недостаточности. Наверное, и банкет планировали.
 Все первое отделение выступала серьезная профессура наподобие Евстигнеева-Преображенского; метала с кафедры молнии, пускала под кафедру громы.
 Тема первой помощи была раскрыта полностью.
 А потом состоялся антракт.
 И один заслуженный старичок, чуть ли не академик, гуляя в проходе по ковровой дорожке, упал.
 И все столпились вокруг и стояли.
 И никто ничего не сумел сделать.
 Никто.

 Короче, "Клинское" - лечение без понтов

 Он пил, конечно, "Клинское" этот дедушка, ибо живет неподалеку от Клина, где мой братец купил себе дачу.
 И вот недавно - ночью, по своему обыкновению - братан позвонил и сообщил, что у соседа инсульт. Не говорит, и частично шевелится, а частично - абсолютно нет.
 71 год дедуле.
 Вызвали Скорую. На деревню дедушке. Это пара часов от Москвы, говоря откровенно, но и местное что-то имеется наверняка.
 - Правильно, - говорю, - что вызвали.
 - Четыре часа уже ждем, - отвечает.
 - Это в порядке вещей.
 Утром братец перезвонил.
 - А он уже пришел в себя! Дедуля-то! Бушует и требует водки! А Скорая так и не приехала!
 - Правильно, - повторяю, - что не приехала.

 Соприкосновение физических тел

 Пациентка: 59 лет.
 Любовник 29 лет.
 Это вводная.
 Теперь - циничное и, может быть, интересное.
 Пациентке предстоит неприятная и тяжелая операция: ампутация матки.
 Перед наркозом, слезно:
 - Доктор, я вас озолочу! Ну, сделайте так, чтобы его член во что-нибудь потом упирался!...
 Обязательно, хорошая моя и милая.
 Первоначальный наркоз уже сделан.
 Анестезиолог, вводя эндотрахеальную трубку и забивая марлю:
 - Вот! Вот тебе упор! Вот!...

 Судебная медицина

 Когда пятикурсник впервые входил в этот кабинет, его брала оторопь. На то и был кафедральный расчет: мы будем заниматься не херней, а серьезными делами.
 Потому что там не было привычных микроскопов и даже столов с убиенными телами, накрытыми простыней.
 Мы сразу попадали на место преступления.
 В кабинете была картонно-деревянно-тряпочная панорама: лесная опушка. На полкомнаты. Среди выдуманных берез на траве лежал непрезентабельного вида человек в коричневом галстуке, сбившемся набок, и в коричневом костюме явно с чужого плеча. Он лежал, вольно раскинувшись среди пластмассовых трав. Рядом лежала вполне реальная бутылка из-под портвейна.
 Пустая, выпитая вся.
 В груди человека зияло отверстие.
 Рядом был брошен деревянный пистолет. И все.
 Первое занятие называлось "Описание места преступления".
 Вот я сейчас, после многих лет, описал все, что запомнилось. Очевидный висяк, тайна. Рожа у покойника была такая, что он заслуживал именно пули, но никак не портвейна. И больше улик не было.
 Еще под стеклами висели экспонаты: например, ржавый пулемет военных времен, который был предметом моих многочасовых медитаций.
 Все это нам важно описывал главный подозреваемый, румяный коротышка в халате и с короткой бородкой, который не поставил моему другу зачет, и друг, выходя, сказал про него "козел тупорылый".
 Это он верно сформулировал.
 Впрочем, через несколько дней друг сел сам, и за дело. Обошлось без берез, но портвейн фигурировал.

 Уплочено

 Платная наркология - суровая штука. Там глаз да глаз за тобой.
 Помню, зашел я тут. Грешный, но не по личной надобности. Так там у них санитары - в черных трико! Никаких халатов. Бритые люберы, кун-фу, антифа, наши. Здоровые лбы, бритые, попробуй дернись...
 Гестапо из семнадцати мгновений жизни.
 Меня еле выпустили, и то за пропуск.
 А если заплатили за тебя, то лежи. Три дня, пять.
 Коллега рассказал намедни: одного привезли, привязали - ну и лежи. Он через три дня обоссал и обосрал всю палату, но требовал одного - выписки...
 - За три дни уплочено - ну и все! - орал он.
 Он потом закурил в постели.
 Обоссал ее, естественно.
 Она затлела.
 Его закутали в тленное тлеющее одеяло и опустили в ванну. Одеяло тлело.
 - Все сильнее воняет-то, - заметил дежурный доктор, проходя мимо.
 - Да нет!
 - Да да!
 Мокрое одеяло выбросили в мусорный бак, на помойку.
 Минут через десять доктор шел мимо заново.
 - А воняет-то сильнее! - заметил он, опытный диагност.
 - Не может быть!
 - Я вам что говорю?
 Смотрят: помойка горит! Пылает она прямо вся.
 ...Четвертые сутки пылают станицы - это не про войну. И баба останавливает на скаку совсем не взбесившегося коня.

 Бог не фраер

 Решил один запущенный мужичок свести счеты с жизнью.
 Пистолета нет.
 Вешаться неохота.
 Одна дорога - головой в стенку!
 Ну и выломал себе височную кость.
 Нейрохирург его похвалил.
 - Трепанацию, - сказал, - сам себе сделал. А иначе там натекло бы - и все. А тут - готовое фрезевое отверстие.

 Крыса

 Крыса, если вживить ей кое-что в башку, в место удовольствия, и показать, что для получения этого удовольствия в виде морфия, скажем, нужно нажимать на педаль, усваивает это дело очень быстро. Так и трудится в поте лица, словно на беговой дорожке, лишь бы капало. Больше ее ни хера не интересует.
 У нас за пятьсот рублей наркотам, у которых вен уже нету, ставят подключичные катетеры. Очень удобно: пробочку вынул, залил, заткнул. Многим нравится.
 ...Парнишка алкоголик и наркоман, у парнишки панкреонекроз - отмирание поджелудочной железы, дело дрянь, но парнишка чем-то симпатичен доктору. Забавный такой.
 Решил полечить.
 Поставил ему перидуральный катетер для введения обезболивающего лекарства лидокаин. Это такую трубку вводят в хребет, чтобы доходчивее было. И все чудесно. Время от времени подкачивал ему снадобье. Оно там растекается уж не помню, по каким путям-перепутьям, и хорошо, и не больно, и ниже все трубки все деревенеет.
 Потом доктор сменился.
 Новому доктору неохота было возиться, и он присобачил дозатор. Но сметливый парнишка быстро разобрался с дозатором, кнопочку там нашел - пипочку, чтоб лилось ему вечно, по щучьему веленью. И так блаженствовал.
 Пока не растеклось вверх и не отнялись руки. Тут уж какая кнопочка.
 Вынули ему все, пока до мозгов не доползло.
 Тут идет парнишка по лестнице, несет в объятиях какие-то мешки с марлей или бельем, из пуза трубки торчат. Помогает персоналу. Видит первого доктора, хрипло ему:
 - Ну, слышь, я спущу тебе пару тысяч, поставь обратно...

 Повод повеселиться

 Перешел я на третий курс, и началась у нас настоящая медицина.
 На первой лекции по общей хирургии все заранее гудели: у-у-у. Потому что стол в лекционном зале был непривычно застелен белой простыней. Зачем - до сих пор не знаю.
 Потом вошел жизнерадостный профессор N., завкафедрой. Называю его N. не почему-нибудь, а просто забыл фамилию. Вошел, скаля зубы, в колпаке, и начал развешивать плакаты с иллюстрациями.
 На первом же плакате был изображен несчастный человек в ожидании операции на прямой кишке. Ожидал он ее уже лежа на операционном столе, с задранными и разбросанными в стороны ногами, и все у него чудесно зияло.
 Разумеется, нашелся в зале дебильный невидимка, который позволил себе смешок. Смешок покатился и докатился до профессора.
 Тот только того и ждал. Развернулся с проворностью тигра, сверкнул глазами.
 - А что здесь смешного? Что смешного, я вас спрашиваю?
 И начал ставить нам коллективный пистон на предмет этики и милосердия.
 Очевидно, такое повторялось из года в год. Профессор был готов отразить вызов.
 Но чувство юмора у профессора было. Просто его веселили и развлекали другие вещи.
 Это именно он, как я однажды уже писал, на кафедральных попойках, упившись, метал в потолок помидоры и приходил от этого в щенячий восторг.

 После диплома

 Есть у нас в городе такая Медицинская Академия Последипломного Образования.
 Там усовершенствуются врачи.
 Раньше так и называлась она: Институт Усовершенствования Врачей. Но дохтур все же не изделие какое, и кто-то догадался, что усовершенствовать его как-то несподручно.
 И вот мой отчим пошел усовершенствоваться и образовываться. 44 года стаж. Но там нашлись и со стажем 47 лет, и 50 - уже в стадии слабоумия.
 Рассказывал о первом дне довольно живописно.
 Вышел профессор и радостно всплеснул руками:
 - Ой, сколько вас! Мы давали заявку на 45 человек, а приехало 92! Очень, очень приятно!
 Так оно и было. Отовсюду приехали - из Омска, Томска, Новосибирска, Екатеринбурга и т. д.
 - Так! А теперь поднимите руки, кто платный!
 Взметнулось семь рук.
 Профессорская физиономия вытянулась.
 - Что такое? - нервно обратился он к своим ассистентам. - Надо же как-то следить, контролировать!... Что за дела?
 ...Дела стали выправлять в тот же день. В глубинах группы зародилось шевеление, послышались реплики: "Староста! Всегда же был староста!"
 Тут же выбрали старосту. И он тут же стал собирать деньги со словами: "Раньше кафедре всегда что-то дарили - чайник, телевизор. А теперь - только деньги. По сколько будем собирать? Ну, давайте... по 800... Теперь: у профессора ожидается день рождения. Надо скинуться..."
 Профессор тем временем прокричал:
 - У петербуржцев с большим стажем - свободное расписание!
 Отчим ходит и радостно заявляет:
 - А я сегодня в школу не пойду.

 Судьба человека

 Больной Картошкин был прооперирован насчет панкреонекроза. Спиртного происхождения, конечно.
 Лежал, отдыхал.
 Помимо панкреонекроза у него были отморожены обе руки, но уже давно. Впечатления остались в прошлом и уже поблекли. И превратились его руки в этакие красные кулачки закругленные с культяпками вместо пальцев. Обрубочки, похожие на бочоночки.
 Но он не сетовал на судьбу и очень ловко орудовал этими культяпками, стакан было не вырвать.
 Решили хирурги взять его на повторную операцию - лапаротомию с промыванием всего внутри, так делают. А лечащий доктор пожимает плечами:
 - Да он воды напился, я ему не могу запретить.
 - Как-так?
 - Да вот так. Попробуйте у него стакан выдернуть.
 Картошкин как раз лежал со стаканом воды в кулачке. Хирург попробовал, подергал - действительно, не вырвать. Махнул рукой:
 - Ладно, везите напившегося.
 Тут Картошкин взвился. Из песни слова не выкинешь:
 - Какого хуя?.. Я согласия не давал! Меня баба оперировала, давайте мне бабу!..
 Доктор покачал головой:
 - Совсем у тебя жизнь тяжелая, мужик - выпить нельзя, бабы тоже нет, и не подрочишь...
 ...Потом пришел в гости сын Картошкина. Дегенерат, как выразилась докторша, с дикцией кирпича. Переспрашивает:
 - Так что, он и помереть может?
 - Да запросто.
 - Ага, ага. Ну, я на следующей неделе зайду.

 Степановна

 Больница. Бабулька с гангреной ноги. И еще санитарка Степановна.
 Бабульку готовят к операции, ногу отрежут.
 Ко времени "Ч" бабулька, как водится, переменилась и готова пойти в отказ.
 Лежит на кровати, в окно церковка видна. Крестится:
 - Ох, и зачем я только согласилась? Лучше бы я с ногой померла...
 Одновременно подходит санитарка Степановна, взирает на ногу, качает головой, всплескивает руками:
 - Ну нога, вот это нога. Как же я ее унесу?

 Степановна-2

 Клиента готовили к операции - никто не знал, что она продлится много часов. Лечащему доктору в лом было ставить катетер. Между тем клиенту захотелось по малой нужде.
 - Так ты обоссысь, - пожал плечами доктор.
 Приказ есть приказ. Не знаю, почему там судна не оказалось.
 Ну, помер клиент в итоге - не от этого, от чего-то еще. От операции, может быть.
 Лег на его место другой, помоложе. Стали и его готовить к операции.
 Степановна, недавно менявшая первому простыни, подошла и, помявшись, спросила:
 - Мил человек, а поссать ты не хочешь?
 Тот замотал головой: нет, не хочу.
 - А то смотри... У нас после операции все помирают...
 Доктор присутствовал, возмутился:
 - Что ты гонишь, Степановна?
 - А что? Вот до тебя, мил человек, лежал тут другой - так как помирал! Как помирал!...

 Холодно

 Человек лежал с трахеостомой. Кто не знает - это дырка в горле, на шее, чтобы дышать через нее.
 Он замерз и дрожал.
 Вовремя, очень кстати вошла санитарка - не Степановна, запричитала:
 - Ох, бедный!.. Давай я тебя одеялком укрою. Тебе хорошо будет, тепло.
 Укрыла его одеяльцем по подбородок, подоткнула. Теплое одеяло, синтепоновое, тяжелое.
 В дальнейшем хирург, удивленно:
 - А чего это он помер? Он же не должен был помереть.

 Гармония

 Отчима моего, невропатолога, исключительно жалко. Мало у него проблем на фоне возраста, так еще и зубы заболели, ничего не откусить.
 Это сказывается.
 Осмотрел в больнице клиентку, написал: "Сухожильные рефлексы симметричные".
 Да.
 У клиентки повальный тромбоз всего, что можно. Ее выписывают по частям. У нее нет левой руки и правой ноги.

 Новый поворот

 Да. И пугаться нет причины. Если вы еще мужчины. Вот, новый поворот.
 Был у нас в больнице доктор С., добрейший человек. Печальнейший циник с нехорошим юмором.
 Но несколько прижимистый, не отнять. Любил разнообразную халяву.
 Больница наша находилась - находится? не знаю, в чудо не верится - за городом, а доктор жил в городе и каждый день катался туда-сюда на электричке. Вместе со мной.
 И рад был любой возможности сэкономить четыре, что ли, рубля, и уехать как-нибудь бесплатно.
 Кто кормит и вообще выручает докторов? Больные. Вот одна больная, которую он систематически отпускал домой в город, и говорит: давайте, доктор, я вас подвезу на машине.
 Доктор вежливо помялся и сразу согласился.
 На выезде из пригорода он вспомнил, что у пациентки эпилептические припадки.
 Автомобиль набирал скорость. Доктор С. покрылся холодным потом.
 На вираже благодетельница бросила руль. Доктор закрыл глаза и решил, что это все. Он мысленно попрощался с любимой больницей. Потом с женой и дочерью.
 "Не бойтесь, доктор, - услышал он. - Я уронила помаду".
 Машина кое-как неслась по шоссе. Бросив руль, водительница сосредоточенно искала у себя под ногами.

 Первая скрипка

 Послала меня матушка в поликлинику забрать больничный, карточку, да печати поставить. К заведующей.
 Пришел я, прищурился, оценил очередь - небольшая, но вязкая.
 Сел.
 Чего-то, думаю, не хватает. Кого-то.
 И тут он пришел, он куда-то отходил, с авоськой и сумкой. Лет пятидесяти, с горбом, из хронических балагуров. Он собрался куда-то ехать - не иначе, как в санаторий. Разминать и рассасывать горб.
 Ослепительный козел.
 Присел на диванчик со словами: "А куда спешить-то? Спешить некуда".
 Перебрал содержимое сумочки, переложил сосиски, батон, штаны, лимон, рулон бумаги, кофе.
 После чего обратился к очереди со стихотворением: "Когда несешь жене цветы - подумай, не козел ли ты?".
 И достал, отломил шоколадку.
 Свет перед моими глазами померк.

 Санитарные потери

 После экзекуции, устроенной мне неустановленными лицами (побили меня), дела мои потихоньку пошли на лад. Почти не шатаюсь, голова соображает. Я уже не похож на шофера Бормана, я теперь похож на Терминатора, потому что нацепил темные очки в половину лица и нахожу, что они мне очень идут.
 И еще руки.
 Они болят.
 Правая плохо работает.
 С чего бы это?
 Я был бы не я, когда бы не пнул собратьев моих меньших по былой профессии. Узнаю милого по походке.
 В качестве новорожденного Терминатора я хочу взять обрез и молча навестить приемное отделение больницы, куда меня доставили. Между прочим, оттуда я начинал свой докторский путь.
 Вот представьте, дано: лежит человек без сознания. Тело. С окровавленной головой. Какими вам видятся санитарно-спасательные мероприятия? На каталку! Рядом кто-то бежит, держит над головой мешочек с раствором. "Мы теряем его, мы теряем его!"
 На самом деле все проще. Тело волокут за руки. Ухвативши в запястьях. В лучшем случае - только хватают, чтобы куда-нибудь забросить.
 Разрывая связки и создавая двусторонние синдромы карпального канала.

 Матка-яйки, новое

 Душераздирающее дело: медицинские экзамены. Для понимающих пишу.
 Урология.
 Где образуется первичная моча?
 Перечислено все. Первым назван мочеиспускательный канал.
 Гинекология.
 Замогильным учительским голосом экзаменуется доктор Блок. От него домогаются описания путешествия яйцеклетки.
 - Значит, эта... фолликул созревает...
 - Дальше! Куда дальше идет яйцеклетка?
 - Дальше... дальше она идет в трубу...
 - Дальше!
 - Дальше... она попадает в матку...
 - Дальше!
 А что же дальше? Доктор Блок лихорадочно множит, слагает, делит, возводит в превосходную степень и признается: "дальше... за жизнь женщины у нее в матке  скапливается около 400 яиц". 

 В ожидании чуда

 Посетил поликлинику.
 В гардеробе самозародилась маленькая ярмарка достижений народного хозяйства. Рыночек. Разные вещицы. Толпятся медсестры, докторши.
 Продавщица:
 - Стойте, девочки, стойте. Сейчас на вас что-нибудь привезут. Большие трусы... Стойте.
 Никто и не уходит.

 Деревенские хроники, месяц январь

 Пригородная больница. Сельская-областная.
 ...Терапия заполнена фигурами желтого цвета. На прицельные вопросы все отвечают, что выпили по бокалу шампанского.
 Самый популярный на деревне напиток.
 ...Привезли бабушку, диагноз - якобы инсульт. Давление не измерить, позвали спеца.
 Спец пощупал бабушку: холодная вся! впечатление, что градусов десять температура.
 Спец пригласил дочку.
 - Чего не топишь, сука пьяная?
 - Да у нас бесполезно топить! такие щели, что все выдувает! я топила три дня назад...
 Скоротечный консилиум. Спец:
 - Нет, мы эту бабушку оттаивать не будем. Завоняет. Вон, почернела вся. Положим на холодке, возле окошечка...
 Спрашиваю спеца: живая бабушка-то?
 - Да куда там.

 Реакция на ситуацию

 Желтые люди, выпившие - как им кажется - по случаю Нового Года бокал шампанского, так и лежат в пригородной больнице.
 И только один рассказал, что выпил водочку эконом-класса. Теперь он выдергивает изо рта скрепки, которых легион, и тянет себя за язык.
 А тем временем в подведомственном поселке Мурино состоялся пожар. Сгорел деревянный дом, где жил сплошной эконом-класс, любитель шампанского. Эконом-класс его и поджег.
 Приехало телевидение по имени "Вести", отсняло сюжет, показало. Отдельная палата, аккуратная бабушка под капельницей.
 Комментарий: вот, реакция на ситуацию.
 На пожар. Страшное дело.
 Правда, бабушку показали не ту. Показали другую, родственницу одного дохтура, которую исхитрились в эту отдельную палату пристроить.
 А ту, что отреагировала на ситуацию, не показали.
 Доктора ее сами спросили: как вы, мол, отреагировали на ситуацию?
 - А я и проснулась, когда из окна летела.
 Выпила бокал шампанского, спала.

 Пенаты

 Пришел во 2-ю больницу на диагностику. Кое-что надо было проверить.
 Сижу, жду.
 Выходит врачиха. Пристально на меня смотрит:
 - Лёшка?
 Ну ё-моё. Оксана. Вместе в ординатуре учились, я годом старше был.
 Денег она с меня не взяла. Спасибо ей.
 Тут же и вторая Оксана прилетела, мы с ней в одной группе были, в институте. Все доценты. И другие - они тоже в этой больнице, не иначе как снова Оксаны. Не помню. Все размножились и развелись. И я, несомненно, был бы таким же доцентом, не закуси удила пятнадцать лет назад.
 Разговорились.
 Ну что такого могла рассказать мне Оксана? Что у заведующей шизофрения, больше ничего.
 А пока я ждал, я сидел напротив сестринской. Угадайте, чем занимались сестры?
 Правильно. Они кушали. Выходили румяные, на ходу выдергивали из жопы трусы. До чего все знакомо и привычно.

 Новые песни о главном

 Привел дочку в новую поликлинику, по месту реального жития. Интересно, почему все взрослые поликлиники в четыре этажа, а детские - в три?
 Ну, неважно.
 Поликлиника оказалась продвинутой. Я всегда думал, что компутеры облегчают жизнь, но это не так. Все стало намного сложнее. Сперва нас отправили на прием к компутеру, а потом - обратно в регистратуру. Компутер раскладывал пасьянс, с дочей случилась смешная истерика, и я ее выставил - после того, как операторша задумчиво произнесла, набивая данные: "Так... она у нас - женщина."
 Обрадовали плакаты.
 Я узнал, что в Гренландии очень высока заболеваемость гепатитом А. Я теперь глаз не сомкну, раздумывая, с какой же это ледяной радости.
 Еще я посмотрел, как серого цвета голый человек лечит горло всякой дрянью, а потом пьет Септолете, мгновенно розовеет и идет радостный. Первичных половых признаков у него нет, и я бы на его месте повременил ликовать.
 Потом была стенгазета про то, чего нельзя. "Нельзя, играя, топить друг друга, держать под водой, драться и кричать в шутку "спасите"".
 "Дети должны уяснить опасность ныряния с барж, пароходов, плотов..." (эсминцев, авианосцев - А. С.)
 А напротив дохтурского кабинета - плакат про борьбу с половыми инфекциями. В очереди много читающих деток, всем интересно. Написано: "Прежде, чем вступить в сексуальный контакт, позаботьтесь не только о контрацепции, но и о безопасности. В настоящее время единственное средство, которое относительно эффективно защищает от инфекций - презерватив".
 Все-таки прежняя поликлиника была попроще, с ее эксклюзивным плакатом, на котором - корова в шляпке и подпись: "Кады-мады, неси воды, корове - пить, тебе водить".
 Но я понимаю, зачем в детской поликлинике советуют презерватив. Поголовье растет, а работать неохота.
 Доктор наш новый, кстати, - чудесный молодой человек, совсем еще не испорченный. Я и сам был такой - молодой, красивый, внимательный, вежливый, все знал. Пока не догадался, что большинство клиентов - редкие сволочи.

 Жечь глаголом

 Иногда в медицине - да и не только, конечно - рождаются неологизмы.
 Их родителями становятся удобство и практическая необходимость.
 Например, такой вот глагол: дифлюканить. Очень просто родился, слетел с языка без оглядки на благозвучие и прочие лингвистические тонкости.
 Мужик приперся в Центр Хирургии Позвоночника, на операцию. У него было что-то с шеей - грыжа диска, по-моему. Есть такое золотое полунегласное правило: шею не трогать, если можно не трогать. Но мужику пообещали, что он будет скакать, как козленок. Он пришел на своих двоих, а уехал лежа, парализованный ниже подбородка и до пяток. Уехал к нам, на реабилитацию. Надо же было его куда-нибудь деть. А у нас и в самом деле была реабилитация, а не реанимация и не интенсивная терапия, но заведующая бабуля взяла его, выпестывая в себе бред на тему физиотерапии и физкультуры.
 Ни того, ни другого ему было нельзя. Потому что он сразу затемпературил.
 Его так хорошо полечили антибиотиками, что внутри разрослись ядовитые грибы. Пришлось приглашать миколога, что было очень непросто, у нас таких не было, но выдернули, и он явился, и прописал ему еще один чудовищный яд: дифлюкан. Это снадобье выжигает грибы вместе со всем остальным. Его капают. И некому, да и незачем было сказать: сцуко, жжешь. Ибо деваться-то некуда.
 И вот мы капали.
 И соседка моя, коллега, озабоченно интересовалась у мирового пространства: ну что, будем его сегодня дифлюканить?
 Новый глагол обозначал деловитость и контроль над ситуацией, за коим обозначением зиял абсолютный вакуум.
 Дифлюканили, понятное дело. Выжигали грибы деловитым глаголом.
 Через пару месяцев, добившись двух дней нормальной температуры, его быстренько выписали домой. Конечно, он больше не вернулся. Еще через месяц дура-сестра притворно вздохнула на летучке:
 - Ах, где-то сейчас он?
 Бабуля бросила на нее острый взгляд и озабоченно произнесла:
 - Надо позвонить.
 Тут - редкий случай - я не выдержал.
 - Не надо, - попросил я ласково. - Не надо звонить. Зачем ему звонить? Что вы хотите услышать? Что вы намереваетесь сделать?
 Убедил.

 Ребятам о зверятах

 Студенческое, Первый Ленинградский мединститут.
 Экзаменуется раба божья Света (Галя, Таня, Наташа - неважно). Экзаменуется на предмет биологии.
 Рассказывает про паука.
 Довольно толково рассказывает.
 Профессор доброжелательно интересуется паучиным желудком. Какое у Светы-Наташи мнение насчет этой проблемы?
 Света-Наташа в замешательстве.
 Добрый профессор, выводя не то Хор, не то Отл, сам себе отвечает:
 - У пауков...
 Света-Наташа внимательно следит за движением его ручки. Оценка выведена, подпись поставлена.
 - У пауков, - говорит профессор, вручая зачетку, - желудок продолжается в ноги. Вы не находите этот факт весьма замечательным?
 Света-Наташа:
 - Мне наплевать.

 Профессор Молотков

 Однажды наш профессор Молотков, преподававший органическую химию, умер.
 Это был богатырского вида седой, бородатый дядька.
 Расхаживая перед нами, он рубил ладонью воздух и отбивал ритм:
 - Та-та-та-та-та-бутан. Та-та-та-та-та-пропан.
 Потом брал мел, рисовал ломаное кольцо, присобачивал радикалы. Грассируя, объяснял:
 - Это - аспиринчик. А это - анальгинчик.
 Он слыл ловеласом, и мои однокашницы писали шпаргалки на бедрах. Все равно же поймает. И уже подумывали, чтобы написать их на груди.
 Умер он внезапно. Каким-то бесом меня занесло в аудиторию, где шла панихида. Люди в строгих костюмах отловили меня, надели мне траурную повязку и поставили стоять возле гроба. В почетном карауле.
 Зал, устроенный амфитеатром, был полон. Девицы из параллельной группы плакали навзрыд. Это были странные девицы. Позднее, через пару курсов, они вдруг все родили, и Леня Спокойный, составлявший в их коллективе мужское меньшинство, от ярости даже перестал заикаться. Он шептал мне, выпучивая глаза: "Эти бабы со своими детьми заебут кого хочешь".
 Но тогда, на момент панихиды, детей еще не было, и они плакали о Молоткове.
 Я чувствовал себя довольно неуютно. Мне было грустно, что Молотков умер. Но я не понимал, почему они так плачут. И еще мне было неловко стоять в почетном карауле. Получалось, что я имею некое тайное отношение к администрации и не такой простой, каким кажусь, раз имею право дежурить при гробе.
 Потом подошел коллега покойного, тихонько оттеснил меня со словами:
 - Хватит, иди.
 И замер сам вместо меня.
 И я ушел. Какое-то время я думал об усопшем и недоумевал, как же он так. Ведь все же было нормально, ведь еще накануне, считай, рисовал аспиринчик. Но вскоре я отвлекся на какое-то молодое дело, и все кончилось.




 Аналитическая психотерапия (Автобиографическое приложение)



 1

 Я человек неуравновешенный, то есть циклический, меня не корми хлебом - только позволь сочинить какой-нибудь цикл. Поскольку мероприятие, вынесенное в заголовок, в какой-то мере определило мою жизнь на короткое время, я попробую порасписать и психотерапию. Если пойдет.
 Излагать я буду в виде коротенького дневника.
 Сегодня я побывал там в первый раз. Слишком много выпил и пошел успокоиться. Мне пообещали разобраться во мне и сделать так, что для меня это тоже будет вполне очевидно. Не уверен, что такого рода открытия полезны, но стоило мне выступить с этим сомнением, как я получил упрек в заниженной самооценке. Вообще говоря, я, конечно, не стану пересказывать эти сеансы.
 Начались они вполне предсказуемо: бабушка ела за столиком свеклу и приказала мне взять бахилы из грязной коробки с надписью "чистые". А дальше все пошло как-то наперекосяк.
 Очень живой, очень хитрый еврей-горбун; за первую встречу мне так и не удалось понять, в чем же он думает меня надуть. А ведь я стреляный воробей. Мы битый час пытались условиться в понятиях.
 Где обман?
 Пока непонятно.
 Пока остается лишь привкус того, что мною завладел многофункциональный наркологический спрут "Бехтерев". Оказывается, у меня уже есть и личный врач, и богатое прошлое, и неизбежная связь с этим кафкианским учреждением на всю оставшуюся жизнь. Хитрые вы, мусорки, с вашими рыночными приемчиками, но ничего, на всех ножичков хватит, еще наглотаетесь, как давеча на бульваре Сенечка Тузик.

 2

 Ну вот, ну вот. Уже начинают вырисовываться знакомые очертания, контуры и силуэты.
 Запахло Оптималистом. Это такое сообщество взаимопомогателей, которые сами ужасно, ужасно, страдали, но выжили и стали помогать остальным.
 Еврей-психотерапевт, сказать кстати, тоже назвался мне алкоголиком, но был настолько горбат и румян, что я не поверил. И так ему и заявил: не верю.
 Тогда он объяснил, что заранее вычислил в себе потенциального алкоголика, а потому уже больше нигде и никогда не пьет. Хотя за праздники я не уверен.
 По его наводке мне позвонил добродушный старичок, который вроде бы даже совсем не доктор, но очень многим помог, и предложил пересечься в среду рублей за пятьсот.
 Меня первым делом насторожил его не первый, но и не последний вопрос: обливался ли я холодной водой?

 3

 Что же, сходил я к психологическому дедку. Как я и думал, вместо аналитической психотерапии мне предложили рациональную.
 То есть мне будут объяснять, как это правильно и разумно - вести здоровый образ жизни, и подкреплять это специфическими дневниками-самоотчетами.
 Сначала я отправил их на хер. Но потом присмотрелся - уж очень доброжелательный дедок, изобретатель вечного радио. Он так светился желанием помочь мне, что я пожалел его и согласился немного поучаствовать. Ну не убудет же меня, и не разорюсь я.
 Искренний, честный дедок, свято верующий в силу разума.
 Мои слова о неуместности рациональной психотерапии для иррационального существа он оставил без внимания. Похожу я к дедку, повращаюсь. Чем-то оттуда тянуло хрестоматийным, как будто подштанниками Порфирия Иванова, но не в той, конечно, степени изношенности. Водой обливаться и ходить голым мне, во всяком случае, не предложили. Иначе я точно бы отказался. Если для выживания нужно быть седобородым старцем в черных подштанниках до колен, бредущим босиком по заснеженному полю, то для чего такое выживание и почему это бредущее существо должно выживать?

 4

 Это просто какой-то пророк и учитель, а не дедок!
 Вооружившись профессором Угловым и seen Kampf с пьянством, он заставляет меня вести перед сном дневники.
 Записывать в них ответы на одни и те же вопросы.
 Как я, дескать, отношусь к алкогольным напиткам? Не пью ли я их во сне? Что я вообще думаю по этому поводу?
 - А я не перед самым сном пишу дневник, - сказал я робко, - я перед сном еще телевизор немножко смотрю.
 Дедок встопорщился:
 - Какой телевизор? После дневника - никакого телевизора! Выкинуть телевизор к черту, если он мешает здоровой жизни!
 Ну, тут с ним многие согласятся, конечно. Телевизор нужно выкинуть, он это давно заслужил.
 Но мне нравится смотреть перед сном, как там что-то мелькает.
 И вообще я не об этом.
 Что это за "выкини телевизор, если мешает"? Отсеки руку, если мешает! Выдерни глаз, если соблазняет! И уд отсеки тоже, если соблазняет! Как будто мне его черт подарил, а не Господь Бог. И ноги выдерни, если отвлекают! И вот так и ползи для начала в здоровую жизнь, а потом в Вечную...

 5

 Дедок обещает открыть мне завтра масонскую тайну, которая поможет мне отныне и навсегда. Именно завтра.
 "Я сообщу вам такую штуку, что... Я дам вам такую  таблетку... "
 Все мои проблемы с попойками будут разрешены.
 Я с нетерпением жду этого посвящения.
 Может быть, он и вправду масон?
 Меня всегда живо интересовали масоны. Чем они все-таки занимаются? По тому же телевизору, который дедок советует мне отсечь как ненужный орган, обещают показать, как принимают в масоны и что они делают. Это же очень интересно посмотреть, и тогда каждый, если он не является масоном, им станет.
 Я прочитал двухтомник, который так и назывался "Масонство". Но там все описывались какие-то придворные деятели, которые это масонство насаждали, а о самом деле - ни слова. Прочел Берберову "Люди и ложи", но это и читать невозможно, там просто перечисляются фамилии.
 Что же они такое делают, эти каменщики? Женятся химической женитьбой с Христианом Розенкрейцем? Строят какой-то дом? Идеалистический профессор Юнг считал, что все это есть выражение какого-то прогрессивного подсознательного самокопания. Материалистический профессор Углов считает, что их главная задача - спаивание и скуривание русского народа.
 В общем, завтра я, наверное, узнаю что-то и всем расскажу.

 6

 Итак, аналитический дедок открыл мне тайну Здорового Масонства.
 Он долго ходил вокруг, да около.
 Рассказывал о вреде водки и папирос, страшной судьбе индейцев и о том, что Кондолиза Райт планирует споить население России до вымирания, пока оно не станет оптимальным - 15 миллионов человек. Для обслуживания железнодорожных сетей и путей.
 Все это он мне рассказывал.
 Я лукаво ему подмигнул и напомнил про обещанный секрет-таблетку. Он вздохнул и похвалил мою память.
 Секрет он назвал уже не таблеткой, но огромной Пилюлей, которая покончит с мировым злом.
 Ведь дело в чем?
 Ведь дело в том, чтобы подумать какую-нибудь мысль.
 Здоровую, конечно. И стоит ее подумать, как в голове к ней сразу - по утверждению дедка - начинают сползаться другие мысли, несвоевременные и вредные.
 Тогда-то, чтобы мысль заглубилась и ушла внутрь для оседания на прочное дно, и применяют Пилюлю.
 Я все гадал про себя: вода или клизма?
 Вода.
 Все-таки вода. Надо облиться холодной водой, и здоровая мысль - ах! - заляжет на грунт. Она укоренится.

 7

 Осмелев, психологический дедок назначил мне платную встречу в личном офисе: на лавочке, внутри станции метро "Спортивная".
 Там, по мнению дедка, есть очень удобные круглые скамеечки, на которых можно сидеть и разговаривать о спаивании русского народа.
 В ответ на это дедку была предложена альтернативная рациональная психотерапия, она же профилактика: не приходить больше на встречу со мной, никогда, и прежде всего - не появляться в офисе на удобной круглой лавочке внутри метро.
 Я высоко ценю его усилия и всегда буду помнить, что он где-то рядом.
 Я это и раньше чувствовал очень остро.
 Холодной водой я так и не облился.