---------------------------------------------


 Росс Макдональд
 Дурная привычка

 Человек в строгом темно-синем костюме вошел в мою дверь боком. В руке у него была серая фетровая шляпа. Лицо его было длинным и бледным, глаза и брови — черными. На высоком лбу аккуратно зачесаны волосы, напоминавшие черные ленты. Только его галстук был цветным. Он висел на впалой груди, как задремавшая на время ярко-красная страсть.
 Человек быстро осмотрел острыми черными глазами мой офис, потом выглянул в коридор. Его волосатые ноздри раздулись, принюхавшись, как бы почуяв утечку газа.
 — За вами кто-то следит? — спросил я.
 — У меня нет причин так думать.
 Я сидел без пиджака, ворот рубашки расстегнут. Был полдень, и очень жарко. Начинался сезон, когда над городом постоянно висел смог. Посетитель посмотрел на меня с некоторым презрением, напомнив моего школьного учителя, и спросил:
 — Вы, должно быть, Арчер?
 — Вы сделали правильный вывод. Именно эта фамилия написана на двери.
 — Я умею читать, спасибо за подсказку.
 — Поздравляю вас. Но это не агентство по поиску талантов.
 Он весь сжался, схватился рукой, на одном из пальцев которой было надето стальное кольцо, за свой синий подбородок и окинул меня проницательным, грустным и одновременно враждебным взглядом. Потом пожал плечами, как бы показывая, что делать нечего, придется действовать.
 — Проходите, если желаете, — сказал ему я. — И закройте за собой дверь. Не обращайте на меня внимания. В жару я всегда бываю особенно остроумен.
 Он с силой захлопнул дверь, чуть не разбив дорогое стекло, сквозь которое изнутри можно было видеть, что происходит снаружи.
 — Простите. Я очень нервничаю.
 — У вас неприятности?
 — У меня — нет. Моя сестра... — Он опять посмотрел на меня своим проницательным взглядом. Я сделал вид, что мне скучно, что ничто меня не интересует и что я вообще нелюбознательный и равнодушный человек. Пауза затянулась.
 — Ваша сестра, — напомнил я ему через некоторое время, — она что-то сделала или с ней кто-то что-то сделал?
 — Боюсь, что и то, и другое, — он улыбнулся вымученной улыбкой. Уголки его рта опустились. — Мы с ней содержим школу для девочек в... в районе Чикаго. Должен предупредить: все, что я вам скажу, должно держаться в тайне.
 — Прекрасно. Садитесь, мистер...
 Он достал из внутреннего кармана пиджака бумажник, бережно раскрыл его и вынул визитную карточку. Держа карточку в руках, он заколебался.
 — Позвольте мне догадаться, — сказал я. — Ничего не говорите мне. Ваша фамилия начинается с согласной или с гласной буквы?
 Он осторожно опустился на стул, проверив предварительно, не спрятаны ли в нем электроды, и протянул мне свою визитную карточку, как подарок. На ней было выгравировано: «Дж. Реджинальд Харлан. Магистр гуманитарных наук. Школа Харлана».
 Я прочел все это вслух. Он поморщился.
 — Хорошо, мистер Харлан. У вашей сестры какие-то неприятности. Вы руководите школой для девочек...
 — Она руководит. Я счетовод и казначей.
 — Поэтому вы и боитесь скандала. У нее сексуальные проблемы?
 Он положил ногу на ногу и ударил ладонью по своему острому колену.
 — Откуда вы знаете?
 — У многих моих друзей есть сестры. Она, конечно, моложе вас?
 — Да, на несколько лет моложе. Но Мод не молоденькая девочка. Она зрелая женщина. Во всяком случае, я всегда так думал. Именно ее возраст, возраст и положение, делают все это просто невероятным. Как может женщина, занимающая такой пост, такое место в обществе, отвечающая за воспитание сотни невинных девочек, так внезапно и так безрассудно влюбиться? Вы это можете понять? Можете объяснить?
 — Да. Так часто бывает.
 — Я не понимаю.
 Слабое сомнение, возникшее у него, несколько смягчило его взгляд. Возможно, он думал, что и с ним такое может случиться, запоздалая страсть вспыхнет как молния и осветит его скучную жизнь.
 — Я всегда считал самым опасным подростковый возраст. — Он прижал свою бледную руку к груди и стал поглаживать ею свой красный галстук.
 — Это зависит от человека, — сказал ему я, — и от обстоятельств.
 — Возможно, вы и правы. — Он повернул шляпу, лежавшую у него на коленях, тульей вниз, и стал рассматривать ее подкладку. — По правде говоря, теперь я вспоминаю, что наша мать сорвалась именно в этом возрасте, тридцатилетней женщиной. Возможно, Мод унаследовала это от нее, и в генах у нее есть что-то неустойчивое.
 — А у вашей матери гены были голубыми?
 Харлан улыбнулся своей вымученной улыбкой:
 — Вы правы, она была голубых кровей. Вы очень проницательны. Но не будем говорить о нашей матери. Меня беспокоит моя сестра.
 — Что же с ней случилось? Она убежала?
 — Да. Самым скандальным и неподобающим образом, с человеком, которого она почти не знает, с человеком ужасной репутации.
 — Расскажите мне о нем.
 Он опять посмотрел внутрь своей шляпы, как будто ее невидимое содержимое одновременно очаровывало его и страшило.
 — Я мало что могу о нем рассказать, поскольку даже не знаю его имени. Видел его всего один раз в прошлую пятницу, почти неделю назад. Он подъехал к школе на старой разбитой машине как раз во время родительского собрания. Мод даже не представила его мне. Она его никому не представила. Если бы вы его увидели, то поняли бы, почему. В юности он явно был хулиганом. Здоровенный волосатый грубиян с рыжей бородой, в грязных старых брюках, в берете и свитере. Она подошла к нему на виду у всех родителей, взяла за руку и пошла с ним по аллее вязов как загипнотизированная.
 — Вы хотите сказать, что она так и не вернулась?
 — Нет. Вечером она вернулась на какое-то время домой, чтобы собрать вещи. Меня дома не было. У меня есть кое-какие светские обязанности. Это было начало учебного года. Когда я вернулся, ее уже не было. Она оставила мне короткую записку. И это все.
 — Записка с вами?
 Он полез в нагрудный карман и достал сложенный листок писчей бумаги. Я прочел записку. Каллиграфическим почерком в ней было написано:
 "Дорогой Реджинальд!
 Я выхожу замуж. Уезжаю так внезапно, потому что не надеюсь, что ты сможешь понять меня. Не беспокойся обо мне и, главное, не пытайся вмешиваться в мою жизнь. Если мое поведение покажется тебе жестоким, помни, что я борюсь за саму жизнь. Мой будущий муж прекрасный и добрый человек, который много страдал в свое время, как и я. Сейчас он ждет меня на улице.
 Будь уверен, дорогой Реджинальд, что я по-прежнему буду любить тебя и школу. Но никогда не вернусь обратно.
 Твоя сестра".
 Я вернул записку Харлану:
 — У вас с сестрой были хорошие отношения?
 — Всегда считал, что хорошие. У нас были с ней некоторые разногласия в отношении того, продолжать ли работу, начатую нашим отцом, и в отношении школы. Но мы глубоко уважали друг друга. Вы можете судить об этом по ее записке.
 — Да. — Но по записке я мог судить и о многом другом. — А что это за страдания, о которых она пишет?
 — Понятия не имею. — Он сильно дернул свой красный галстук. — Мы прекрасно жили с ней вместе. Мод и я, мы служили делу воспитания девочек, это была безбедная и счастливая жизнь. Так отвернуться от меня, предать ни с того, ни с сего. После восемнадцати лет преданного служения школе она вдруг о ней забыла. Школа для нее ничего не значит. Память отца тоже ничего не значит. Этот грубиян околдовал ее, вот что! Вся система жизненных ценностей пересмотрена.
 — Может быть, она просто влюбилась. Чем старше женщина, к которой приходит любовь, тем сильнее она любит. Черт возьми, может быть, он хороший парень, достоин ее любви.
 Харлан хмыкнул:
 — Он просто подлый соблазнитель. Уж я-то сразу таких вижу. Он бабник и пьяница, а возможно, и еще хуже.
 Я посмотрел на свой бар. Он был закрыт и выглядел вполне невинно.
 — По-моему, вы несколько предубеждены против него.
 — Я знаю, что говорю. Этот человек — головорез. Мод очень тонкая женщина, она должна жить в соответствующих условиях. Он развратит ее ум и тело, истратит все ее деньги. Повторяется история нашей матери, только в худшем варианте, в значительно худшем варианте. Мод гораздо более ранима, чем наша мать.
 — А что произошло с вашей матерью?
 — Она развелась с отцом и убежала с учителем рисования, который преподавал в нашей школе. Они жили очень весело, в кавычках, конечно, пока он не умер от пьянства. — Тот факт, что он умер, казалось, доставлял Харлану некоторое удовлетворение. — Сейчас наша мать живет в Лос-Анджелесе. Я не виделся с ней больше тридцати лет. Но Мод побывала у нее во время пасхальных каникул. Хотя я решительно был против этого.
 — Мод поехала со своим мужем в Лос-Анджелес?
 — Да, вчера она прислала мне оттуда телеграмму. Я сел на первый же самолет и прилетел.
 — Покажите телеграмму.
 — У меня ее нет. Мне прочли текст по телефону. — И он добавил с раздражением: — Она могла бы выбрать менее открытое для всех и каждого средство связи, чтобы сообщить мне о своих позорных делах.
 — А что было в телеграмме?
 — Она сообщала, что счастлива. Чтобы сделать мне больно, конечно. — Лицо его потемнело, но по глазам было видно, что внутри у него все полыхает красным пламенем. — Она предупреждала меня, чтобы я не пытался преследовать ее, и извинялась за то, что взяла деньги.
 — Какие деньги?
 — В прошлую пятницу перед отъездом она выписала чек на сумму, практически равную той сумме денег, что лежала в банке на нашем совместном счету. Чек на тысячу долларов.
 — Но деньги принадлежат ей?
 — По закону — да. Но в моральном смысле — нет. Мы всегда считали, что деньгами должен распоряжаться я. — В голосе его появились подвывающие нотки. — Этот человек явно охотится за ее деньгами. И самое печальное, что ничего нельзя сделать, чтобы заставить Мод не трогать наш капитал. Она даже может продать школу.
 — Школа принадлежит ей?
 — Боюсь, что да. По закону. Отец передал школу в наследство ей. Я не сразу стал хорошим администратором. Мои способности развивались постепенно... Бедный отец не дожил, чтобы увидеть, как я наконец стал зрелым человеком. — Он кашлянул и чуть не подавился. — Одни только здания стоят двести тысяч долларов. А наш престиж просто бесценен.
 Он замолчал и прислушался, будто мог слышать, как его деньги спускались в трубу, позванивая и урча.
 Я надел пиджак.
 — Вы хотите, чтобы я их нашел? Чтобы удостовериться, что они законно женаты и что он не мошенник?
 — Я хочу видеть свою сестру. Если бы я только смог поговорить с ней... Что-то можно было бы спасти. Она потеряла голову, это факт. Я не могу допустить, чтобы она сломала свою жизнь, да и мою тоже, как мать сломала жизнь нашего отца и свою собственную.
 — А где в Лос-Анджелесе живет ваша мать?
 — У нее дом в местечке под названием Вествуд, кажется. Я там никогда не был.
 — Считаю, что нам следует ее навестить. Вы с ней не связывались?
 — Конечно, нет. И не собираюсь этого делать сейчас.
 — По-моему, вы должны с ней повидаться. Если Мод встречалась с ней на Пасху, ваша мать может знать этого мужчину. Мне не кажется, судя по всему, что ваша сестра внезапно убежала с незнакомым человеком.
 — Возможно, вы и правы, — произнес он медленно. — Мне почему-то не пришло в голову, что она могла с ним познакомиться именно там. А потом он приехал за ней в Чикаго. Это вполне логично.
 Мы немного поговорили о плате за мои услуги. Харлан выписал чек на пятьдесят долларов, и мы спустились к моей машине.


* * *

 Вествуд по масштабам Лос-Анджелеса, находился неподалеку. Мы присоединились к раннему вечернему движению машин, направлявшихся за город и к морю. Прикрывая свои глаза рукой от косых, почти горизонтальных лучей вечернего солнца, Харлан рассказал мне немного о своей матери. Достаточно для того, чтобы знать, с кем мне придется иметь дело.
 Она жила в деревянном коттедже на холме, с которого открывался вид на студенческий городок. Маленький садик перед домом буквально задыхался от разнообразного вида кактусов, иные из которых достигали высоты дома. Краска на доме облезла, и он довольно непрочно стоял на склоне холма, как, впрочем, и его хозяйка.
 Она открыла дверь, щурясь на солнце. Лицо ее было опухшим и помятым годами и неприятностями. Черные с сединой волосы висели прямыми прядями на лбу. Крупные потемневшие металлические кольца воткнуты в уши. Несколько золотых цепочек висели на ее увядшей шее, позванивая при каждом движении. На ней были сандалии и халат из коричневого материала, напоминавшего мешковину, подвязанный на талии веревкой. Глаза были пыльно-черного цвета и смотрели куда-то вдаль. Она не узнала Харлана. Он сказал каким-то новым голосом, низким и переходящим на шепот:
 — Мама?
 Она внимательно посмотрела на него. Вокруг заблестевших глаз появились морщинки. Она улыбнулась. Зубы были желтыми от курения, но улыбка была широкой. Потом она стала громко смеяться. При свете солнца она выглядела как цыганка, которых рисуют на кувшинах для вина.
 — Боже мой! Ты — Реджинальд?
 — Да. — Он снял шляпу. — Но я не могу понять, почему ты смеешься?
 — Просто, — сказала она сквозь смех, — ты так похож на своего отца.
 — Что же в этом смешного? Я рад, что похож на него. Стараюсь жить так, как жил он. И мне очень хотелось бы, чтобы и Мод поступала так же.
 Она перестала смеяться:
 — Я не имею права критиковать Мод. Она стоит вас обоих, и ты это знаешь. Она прекрасная женщина.
 — Она просто дура, — сказал он взволнованно. — Убежала, украла деньги...
 — Следи за своими словами. Мод — моя дочь, — сказала с достоинством старая женщина.
 — Она точно твоя дочь. Она здесь, у тебя?
 — Нет, ее здесь нет. Я знаю, зачем ты пришел. Я предупреждала Мод, что ты постараешься найти ее и затянуть обратно в эти соляные копи.
 — Значит, ты ее видела? Где она?
 — Не собираюсь ничего тебе рассказывать. Мод прекрасно себя чувствует и счастлива. Счастлива впервые в жизни.
 — Ты скажешь мне, где она, — прошипел он сквозь стиснутые зубы, схватив ее за тоненькое запястье. Она испуганно заморгала и крепко сжала свои длинные зубы, готовясь к отпору. Я взял его за плечо и за руку, дернул назад, и он отпустил мать.
 — Возьмите себя в руки, Харлан. Вы не можете силой заставить людей говорить.
 Он с ненавистью посмотрел на меня, а затем на свою мать. Она ответила ему таким же взглядом.
 — Ты не изменился, Реджинальд, — сказала она. — Помнишь, как ты прикалывал к доске булавками жуков? Кстати, кто этот джентльмен?
 — Мистер Арчер, — ответил он ей резко. — Частный детектив.
 Она всплеснула руками и скорчила физиономию.
 — Реджи, ты превзошел себя. И ни капельки не изменился.
 — Ты тоже, мама. Но дело не в нас. Пожалуйста, не старайся увести меня в сторону. Я хочу знать, где сейчас Мод и ее... супруг.
 — Этого я тебе не скажу. Тебе мало, что Мод отдала тебе тридцать лет своей жизни? Ты хочешь, чтобы она посвятила тебе всю свою жизнь?
 — Я лучше знаю, что нужно Мод. А ты не можешь этого знать. Ведь ты сама превратила свою жизнь неизвестно во что. — Он презрительно посмотрел на облезлые стены, перекошенную дверь, одинокую старую женщину, стоявшую в дверях. — Если это ты виновата в том, что она так поступила... — Он умолк, не зная, что сказать. Гнев душил его, как железная проволока вокруг шеи. Я слышал, как в горле у него что-то булькает.
 — С Мод все в порядке. Она наконец нашла человека, который ей подходит. И у нее хватило ума посвятить ему себя полностью. Я тоже так поступила в свое время. — Воспоминания разгладили морщины на ее лице. В голосе зазвучали романтические нотки. — Я горда тем, что в этом есть и моя заслуга.
 — Значит, ты признаешь, что участвовала в этом?
 — А почему нет? Это я познакомила ее прошлой весной с Ленардом Листером. Когда она приезжала ко мне. Ленард великолепный человек. Они сразу понравились друг другу. Мод долго жила одна. И ей нужен был сильный мужчина, чтобы разбудить ее.
 — Как, ты сказала, его зовут?
 — Ленард Листер, — ответил ему я.
 Женщина закрыла рот рукой.
 — Я не хотела называть его имени, — сказала она сквозь желтые пальцы. — Но теперь, когда вы знаете его имя, вы должны знать, кто он. Он великолепный театральный актер.
 — Вы слышали о нем, Арчер?
 — Нет.
 — Ленард Листер? — удивилась женщина. — Конечно, вы должны были слышать это имя, если живете в Лос-Анджелесе. Он известный режиссер экспериментального театра. Он даже преподавал в университете. У него великолепные планы. Он хочет создать поэтический фильм, как Кокто во Франции.
 — И, конечно, на деньги Мод, — сказал Харлан.
 — Ты сразу же подумал о деньгах. Это на тебя похоже. Но он любит ее не из-за денег, а из-за нее самой.
 — Понимаю. Понимаю. А ты играешь роль частного брокера, предложившего человеку, который охотится за деньгами, свою собственную дочь. Сколько же этот блестящий парень обещал заплатить тебе за услуги?
 Солнце зашло. В сумерках лицо женщины сделалось усталым и бледным.
 — Ты прекрасно знаешь, что это не так. И никогда не говори так. Мод была всегда добра к тебе. И ты тоже должен пойти ей навстречу. Почему бы тебе не смириться и не уехать домой?
 — Потому что мою сестру обманули. Она в руках глупцов и жуликов. Кто из этих двух ты, мама?
 — Я ни то, ни другое. Мод сейчас живет так хорошо, как никогда раньше не жила, — сказала она, теряя уверенность под его натиском.
 — Вот я и хочу убедиться в этом сам. Где они?
 — Я тебе этого не скажу. — Она посмотрела на меня, ища поддержки.
 — Тогда я сам их найду.
 Это было нетрудно сделать. Адрес Ленарда Листера был в телефонной книге. Он жил в квартире на улице Санта-Моника, расположенной рядом с бульваром Линкольна. Я пытался уговорить Харлана, явного скандалиста, поручить это дело мне. Но он вел себя как спаниель, напавший на след утки. Я вынужден был или взять его с собой, или бросить это дело совсем. К тому же, если бы он пошел один, он наделал бы гораздо больше глупостей.


* * *

 Было почти совсем темно, когда мы добрались до их жилища, старого двухэтажного оштукатуренного дома, стоявшего несколько вглубь от тротуара. Трава на лужайке перед домом почти совсем высохла и казалась коричневой. Квартира Листера была студией, построенной над гаражом, примыкавшим к дому. В квартиру вела цементная лестница, пристроенная у наружной стены гаража. В самом доме и в квартире Листера горел свет. Окна квартиры закрыты шторами. Было очень тихо, и трава шуршала под нашими шагами.
 — Ужасно. И Мод вынуждена здесь жить, — сказал Харлан. — Замечательная, умная женщина живет в трущобах с этим сутенером.
 — Угу. Знаете что, давайте я буду вести разговор. Вы используете такие выражения, что можете схлопотать за это.
 — Ни один подонок не сможет меня запугать. — Но он пропустил меня вперед, когда мы поднимались по лестнице, которая освещалась желтой лампочкой, висевшей над дверью. Я постучал. Никто не ответил. Я постучал снова. Харлан отодвинул меня и взялся за ручку. Дверь была заперта.
 — Ломайте замок, — сказал он мне шепотом, но очень настойчиво. — Они там сидят и молчат. Я в этом уверен. У вас должна быть отмычка.
 — Это верно. Но я могу потерять лицензию.
 Он бил в дверь кулаком так сильно, что она стала ходить туда-сюда. Стальное кольцо на его пальце царапало краску. За дверью послышались легкие шаги. Я оттолкнул Харлана в сторону. Он чуть не потерял равновесия на узкой площадке.
 Дверь открылась.
 — Что происходит?
 На мужчине, стоявшем в дверях, был полосатый ситцевый халат и больше ничего. Плечи и грудь его были как у Геркулеса, но он несколько обмяк и сгорбился из-за возраста. Ему было около пятидесяти лет. Рыжие с проседью волосы нечесаны. Пухлый рот, как двустворчатый моллюск, выглядывал из рыжего гнезда его бороды. Глаза глубоко посажены и мечтательны. Такие глаза смотрят в прошлое и в будущее, но никогда не видят настоящего.
 Его плечи почти загородили дверь. Но я все же смог увидеть освещенную комнату. Она была вся чем-то завалена. Стояла большая кровать, несколько стульев.
 Книги валялись повсюду, хотя в комнате были самодельные книжные полки, сделанные из красных кирпичей и неструганых досок. В маленькой кухоньке что-то готовила на плите женщина. Я мог видеть ее темную голову и худенькую спину с завязанными на талии тесемками фартука и слышать звон посуды.
 Я объяснил Листеру, кто я, но он смотрел мимо меня на Харлана.
 — Мистер Харлан, не так ли? Это сюрприз. Но не могу сказать, что приятный. — Голос у него был вальяжный, обычно таким голосом говорят крупные мужчины. — Что вам нужно, мистер Харлан?
 — Вы прекрасно знаете. Моя сестра.
 Листер вышел на площадку, прикрыв за собой дверь. Нам троим стало очень уютно на лестничной площадке размером в один квадратный ярд. Мы чувствовали себя компонентами одной клетки, размножившейся в результате деления. Листер прочно стоял своими босыми ногами на цементном полу. Он ответил довольно мягко:
 — Мод сейчас занята. Я, кстати, тоже. Собирался принять душ. Поэтому советую вам уйти. И больше не приходить. Мы очень заняты.
 — Заняты тратой денег, принадлежащих Мод? — спросил Харлан.
 Зубы Листера блеснули в его рыжей бороде. Голос стал несколько раздраженным:
 — Вполне понятно, почему Мод не хочет вас видеть. А теперь забирайте своего друга-детектива и убирайтесь отсюда.
 — Значит, старая ведьма вас предупредила? Какой процент вы ей за это платите?
 Листер быстро обошел меня и схватил Харлана за борта его пальто. Он поднял его, потряс и снова поставил на пол.
 — Когда говоришь о своей матери, используй более уважительные выражения, ты, шибздик.
 Харлан оперся на перила, крепко держась за них руками. Он напоминал ребенка, которого взрослые пытаются куда-то увести, а он сопротивляется. При желтом свете лампы его лицо выглядело больным и обиженным. Он упрямо и злобно процедил:
 — Я хочу видеть свою сестру, хочу знать, что вы с ней сделали, грубиян.
 Я сказал ему:
 — Пошли.
 — Вы что, тоже на его стороне? — Он чуть не плакал.
 — Дом человека — его крепость. Вы же знаете. Вы не нравитесь ему, Реджинальд, и ей, видимо, тоже.
 — Вы совершенно правы, — подтвердил Листер. — Эта маленькая пиявка слишком долго сосала ее кровь. А теперь убирайтесь отсюда, пока я окончательно не разозлился.
 — Пошли, Реджинальд. Так мы ничего не добьемся.
 Я оторвал его от перил. Внизу под нами мужской голос спросил:
 — Что случилось, Листер? — Голос звучал так, как если бы его хозяин хотел, чтобы что-то произошло.
 Это был седоволосый человек в ярко разрисованной рубахе. Он стоял у лестницы, освещенный светом лампы. Его лицо, похожее на губку, было розового цвета, а глаза — бесцветными.
 — Все в порядке, Долф. Эти джентльмены уже уходят.
 Листер стоял спиной к двери — потрепанный рыцарь в грязном халате, защищающий свой обшарпанный замок, и смотрел, как мы спускаемся с лестницы. Потом он захлопнул дверь, и свет погас. Харлан что-то бормотал себе под нос.
 Седовласый мужчина ждал нас у лестницы. Он спросил шепотом, дыша на нас алкогольными парами:
 — Полицейские?
 Я ничего не ответил. Он дернул меня за рукав:
 — А что сейчас затевает этот бабник?
 — Вас это не должно интересовать.
 — Это вы так думаете. Но вы передумаете. У него ведь там женщина?
 — Это не ваше дело.
 Я освободил рукав своего пальто. Это было нелегко сделать. Он приблизил свое пухлое лицо ко мне.
 — То, чем занимается Листер, это мое дело. Я должен знать, как ведут себя мои жильцы, грешат они или нет.
 Я стал уходить от него и от его запаха, но он продолжал идти за мной, покачиваясь и придерживаясь рукой за дверь гаража. Его низкий голос все еще преследовал меня:
 — В чем дело? Я должен все знать. Я уважаемый гражданин. Здесь у меня не публичный дом. И я не позволю разорившемуся бродяге делать из квартиры бардак.
 — Подождите, — спросил Харлан, — вы хозяин этого дома?
 — Совершенно верно. Мне этот сукин сын никогда не нравился. Квартиру для него сняла женщина. Она думала, что он парень первый сорт. Но я-то сразу его раскусил. Кинорежиссер вонючий. Он не снял ни одного фильма и никогда не снимет.
 Он прислонился к стене и стал медленно опускаться на землю. Харлан нагнулся над ним, как прокурор. Его лицо казалось серым, как олово, при слабом свете освещенного, но зашторенного окна.
 — А что еще вы знаете о Листере?
 — Я выброшу его отсюда вместе с его машиной, если он не будет себя прилично вести.
 — Вы говорили, что у него бывают женщины. Что вы можете об этом рассказать?
 — Я не знаю, что там происходит. Но я узнаю, это уж точно.
 — А почему бы вам не подняться туда сейчас? У вас есть на это право. Ведь вы здесь хозяин.
 — Честно слово, сейчас поднимусь.
 Я подошел к Харлану и взял его за руку:
 — Пошли отсюда, Реджинальд. Мы и так наделали достаточно шуму.
 — Я наделал шуму? Глупости. Моя сестра вышла замуж за преступника, за сутенера.
 Человек у стены торжественно покачал головой.
 — Вы совершенно правы. Эта женщина с ним — ваша сестра?
 — Да.
 — И она за ним замужем?
 — Я так предполагаю. Но не позволю ей с ним оставаться. Я заберу ее домой...
 — не сегодня, Реджинальд, — я крепче сжал его руку.
 — Но я должен что-то сделать! Я должен действовать!
 Он попытался вырваться от меня. Шляпа свалилась, и его редкие волосы опустились на уши. Он почти что завизжал:
 — Какое вы имеете право? Уберите свои руки!
 Силуэт полногрудой женщины показался за занавеской в окне.
 — Джек? Ты все еще здесь?
 Человек у стены выпрямился, как будто ее строгий голос вдохнул в него жизнь.
 — Да, я здесь.
 — Иди сейчас же домой! Ты пьян. Поэтому болтаешь чепуху.
 — Никуда я не пойду, — пробормотал он себе под нос.
 Но она услышала его.
 — Сейчас же иди домой. Ты делаешь из себя посмешище. И скажи своим друзьям, чтобы они тоже отправлялись домой.
 Он повернулся к нам спиной и неуверенно пошел к двери. Харлан попытался пойти за ним, но я крепко его держал. Дверь захлопнулась.
 — Вы видите, что натворили, — сказал мне возмущенно Харлан. — Вы неправильно себя вели, вмешивались! Я уже начал кое-что узнавать.
 — Вы никогда ничего не узнаете.
 Я отпустил его и пошел к машине, мне было все равно, идет он за мной или нет. Он нагнал меня у тротуара, вытирая платком свою шляпу и тяжело дыша.
 — За те деньги, которые я заплатил вам, вы обязаны по крайней мере подвезти меня к отелю. Такси здесь стоит безумно дорого.
 — Прекрасно. Где находится ваш отель?
 — Отель «Осеано» в Санта-Монике.
 — Это и есть Санта-Моника.
 — Действительно? — Через минуту он добавил: — Это меня не удивляет. Что-то вело меня в Санту-Монику. Между мной и Мод существует телепатическая связь. Это я понял еще в детстве. Особенно когда ей плохо.
 — Я не уверен, что ей плохо.
 — С этим хамом? — Он резко засмеялся. — Вы видели, как он себя вел со мной?
 — При данных обстоятельствах его поведение показалось мне вполне нормальным.
 — Нормальным для этого Богом забытого места, возможно. Но я не потерплю этого. Да, кстати, если вы намерены продолжать ничего не делать, я хочу, чтобы вы мне вернули хотя бы половину того, что я заплатил вам.
 Я хотел спросить у него, кто украл его погремушку, когда он был грудным ребенком, но вместо этого сказал:
 — Ваши деньги я отработаю. Завтра займусь Листером. Если он действительно подонок, я это узнаю. Если нет...
 — Нет никакого сомнения, что он подонок. Вы ведь слышали, что говорил о нем хозяин дома.
 — Он был пьян. И потом нельзя бездоказательно обвинять людей в чем бы то ни было. Вы чуть не получили за это по шее.
 — Мне неважно, что со мной будет. Меня беспокоит только Мод. У меня всего одна сестра.
 — Но и шея у вас всего одна.
 Всю остальную дорогу он угрюмо молчал. Я высадил его из машины, не сказав ни слова. Освещенный калейдоскопом неоновых вывесок, на розовом фоне отеля он выглядел как печальная тень, забредшая сюда из страшного сна. Не из моего, поздравил я себя.
 Но это было преждевременно.


* * *

 Утром я позвонил другу, который работал в местной прокуратуре. У Листера были приводы: два раза его задерживали за вождение машины в пьяном виде, один раз за драку. Последнее обвинение было смягчено и охарактеризовано как нарушение общественного порядка. И ничего больше. До того, как было изобретено телевидение, он и в самом деле снял несколько небольших фильмов. Его последнее место работы — университет.
 Я позвонил еще в одно место и посетил университет. Весенний семестр уже закончился, а летняя школа работать еще не начала, так что студентов в университете не было. Но большинство факультетов работали. Исполняющий обязанности руководителя кафедры ораторского искусства, некто Шиллинг, был на месте.
 Шиллинг не был типичным профессором. Под толстым слоем жира, покрывавшим его лицо, скрывался профиль молодежного лидера. Одет он был как актер — в очень модный габардиновый костюм и рубашку с расстегнутым воротом. Волнистые каштановые волосы аккуратно зачесаны назад с лысеющего лба. Мне показалось, что он их красит. Я сказал:
 — Вы были очень любезны, доктор, согласившись меня принять. Спасибо.
 — Не стоит благодарности. Садитесь, мистер Арчер. — Он сел за свой стол у окна, где свет с улицы наиболее эффектно освещал его черты. — Когда мы беседовали с вами по телефону, вы сказали, что интересуетесь одним из преподавателей, бывшим преподавателем нашего факультета. — Он произносил слова очень ясно, прислушиваясь к богатым модуляциям своего голоса. Ему, казалось, нравилось говорить.
 — Я имел в виду Ленарда Листера, — я уселся на стул, стоявший в конце заваленного бумагами стола.
 — А какую информацию вы хотели бы получить? И зачем это вам нужно? У нас есть свои маленькие профессиональные тайны, как вы понимаете.
 — Я хотел бы знать, честный ли он человек. Это главное. Он женился на женщине из богатой семьи, а семья о нем ничего не знает, — объяснил я довольно мягко.
 — И они наняли вас, чтобы разузнать о нем?
 — Именно так. Некоторые члены семьи полагают, что он может быть мошенником.
 — О нет. Этого я не сказал бы.
 — А почему вы его уволили?
 — Строго говоря, мы не увольняли его. Он не работал у нас постоянно, а читал лекции на специальную тему. И мы просто не возобновили с ним контракт в конце осеннего семестра.
 — У вас, видимо, были на то причины? И конечно, это не была его некомпетентность?
 — Вы правы. Ленард знает театр. Он занимается театром вот уже двадцать лет. В Нью-Йорке, на континенте и у нас здесь. Одно время он был очень известен в кино. Тогда хорошо зарабатывал. У него был загородный дом, яхта и даже жена-актриса. Кажется, так. Но потом он все потерял. Это было несколько лет назад. Я не знаю, как Ленард жил после этого. Но он с удовольствием согласился на мое предложение поработать у нас.
 — И чему он учил?
 — Мы использовали его в основном для практических занятий. Он ставил пьесы в различных группах и читал лекции о драме. Студенты его очень любили.
 — Так что же с ним произошло?
 Он заколебался:
 — Должен сказать, что это дело носит этический характер. Он очень интересный человек, но своеобразный. Мне лично он всегда нравился. Но он просто не подходил к профессии преподавателя. Ленард провел некоторое время во Франции. Много времени проводил на Левом Берегу, в пристанище богемы. Много пил, увлекался женщинами. И не мог приспособиться к своей должности. Он громадный мужчина. Не знаю, видели ли вы его...
 — Я с ним встречался.
 — Но в сущности он совершенный ребенок. Не знает жизни. Действует иногда почти как маньяк.
 — А вы не можете объяснить это более подробно, доктор?
 Он отвел глаза в сторону, посмотрел в окно, провел рукой по волосам.
 — Мне не хотелось бы марать его репутацию. И потом, это касается нашего университета тоже. Это очень деликатное дело.
 — Прекрасно понимаю. Все, что вы мне скажете, останется в тайне. Это нужно знать только мне.
 — Хорошо. — Он опять стал смотреть мне в глаза. Его просто нужно было немного подбодрить. — У Ленарда была привычка ухаживать за студентками. Особое внимание он уделял одной из них. Об этом пошли разговоры, как это всегда бывает, и я предупредил его, сказал, что не следует себя так вести. Он не внял моим увещеваниям, и я стал следить за ним. Наш факультет и без крупных скандалов привлекает к себе достаточно пристальное внимание. К счастью, я лично застал его почти что на месте преступления и не стал поднимать шумихи.
 Шиллинг горел творческим экстазом. Он как бы переживал все это заново.
 — К концу осеннего семестра в один из декабрьских вечеров я увидел, как они вместе зашли в его кабинет. Он расположен как раз напротив моего кабинета. Нужно было видеть выражение ее лица. Она буквально съедала его глазами, в которых светилось обожание. Я взял отмычку в хозяйственном управлении и спустя некоторое время вошел в кабинет. Я застал их на месте преступления, если можно так выразиться.
 — Она была молоденькой девушкой?
 — Нет. Хуже. Она была замужней женщиной. У нас учится довольно много молодых замужних женщин, мечтающих стать актрисами. Нужно было положить этому конец. И я это сделал. Ленард оставил нас. После этого я его ни разу не видел.
 — А что случилось с женщиной?
 — Она бросила учебу. Она не подавала никаких надежд, и я был рад, что она покинула университет. Вы бы слышали, как она меня тогда обзывала за то, что я просто выполнил свой долг. Я сказал Ленарду, что он играет с динамитом. Эта женщина была настоящей тигрицей. — Указательным пальцем левой руки он провел по лицу ото лба к подбородку, как бы очертив свой профиль. Он улыбнулся сам себе. — Вот и все, что я могу вам сказать о Ленарде.
 — Еще одна вещь. Вы сказали, что он честный человек.
 — Да, за исключением его отношений с женщинами.
 — А что касается денег?
 — Насколько мне известно, деньги Ленарда никогда не интересовали. Он так мало думает о деньгах, в финансовом отношении он абсолютно безответствен. Теперь, когда женился на богатой женщине, надеюсь, он остепенится. Надеюсь, что он сможет это сделать для своей же пользы. И я также надеюсь, что сказанное мной никоим образом не ухудшит его отношений с семьей его супруги.
 — Думаю, что не ухудшит, если он прервал всякие связи с той женщиной. Кстати, как ее звали?
 — Долфин. Стелла Долфин. Довольно редкое имя. — Он назвал мне его по буквам.
 Я посмотрел в телефонной книге адрес прямо в кабинете Шиллинга. Там значилась всего одна фамилия Долфин — Джек Долфин. И жил этот Долфин там же, что и Ленард Листер.


* * *

 При дневном свете дом в Санта-Монике выглядел покинутым. Занавески на окнах первого и второго этажей опущены. Трава на лужайке высохла. Клумбы заросли сорняками. В них отражалась жизнь людей этого дома, как бы парализованных своим несчастьем. Я, однако, заметил, что лужайку недавно поливали. В неровностях покрытой цементом дороги кое-где стояла вода.
 Я поднялся по лестнице, ведущей в квартиру Листера. На мой стук никто не ответил. Я попробовал ручку двери. Дверь была заперта. В доме послышались шаркающие шаги. Седовласый мужчина в яркой рубашке открыл дверь и прищурился на солнце. Видно было, что ночь он провел плохо. Глаза его слезились от алкоголя и огорчений, губы были чувственными и беззащитными. Дряблые щеки напоминали размякший пластилин, приклеенный к костям. Тело его выглядело так же. Он напоминал яйцо всмятку, очищенное от скорлупы.
 Меня он, кажется, не узнал.
 — Мистер Долфин?
 — Да. — Голос мой он припомнил. — Послушайте, в чем дело? Вы были здесь прошлой ночью, сказали, что полицейский.
 — Это вы так решили. Я частный детектив, и зовут меня Арчер.
 — Что вы говорите? Я сам был частным детективом. Охранял завод в Дугласе. Но вышел в отставку, когда скопил достаточно денег. У меня шесть домов, земля, на которой можно построить прекрасные жилые многоквартирные дома. Возможно, я не выгляжу собственником, но это так.
 — Ну и прекрасно. А что случилось с вашими жильцами?
 — Вы имеете в виду Листера? Понятия не имею. Съехали.
 — Насовсем?
 — Совершенно верно.
 Он переступил через порог, дыша перегаром, и по-дружески положил руку мне на плечо. Это также помогло ему удержаться на ногах.
 — Я уже собирался его выгнать, но он опередил меня. Собрал свои пожитки и съехал.
 — А женщина, которая жила с ним, его жена?
 — Она уехала вместе с ним.
 — В его машине?
 — Совершенно верно.
 Он описал мне машину: синий «бьюик» довоенной марки, прошел двести или триста тысяч миль. Номера машины Долфин не помнил. Листеры не оставили своего адреса.
 — А я могу поговорить с миссис Долфин?
 — А зачем это вам? — Рука на моем плече потяжелела. Глаза его под напухшими веками сузились.
 — Она может знать, куда уехал Листер.
 — Вы так думаете?
 — Да. — Я пожал плечами и сбросил его руку. — Я слышал, они были друзьями.
 — Вы это слышали?
 Он набросился на меня. Лицо его исказилось от внезапного гнева. Он схватил меня за горло. Долфин был сильным, но реакция у него была замедленной. Я ударил его по рукам снизу и вырвался. Он попятился и стукнулся о дверную раму, расставив руки в стороны, как бы готовясь к распятию.
 — Вы ведете себя глупо, Долфин.
 — Простите. — Он весь дрожал, как будто вдруг сильно испугался. — Я не очень здоров. Все эти волнения... — Он прижал руки к груди, где на рубахе были изображены танцовщицы с обручами, издал звук, напоминающий звук лопнувшей гитарной струны. Лицо его стало белым. У него начался приступ астмы.
 — Какие волнения, Долфин?
 — Стелла меня оставила. Выжала меня, как лимон, а потом бросила. Я хочу дать вам один совет. Никогда не женитесь на женщине моложе себя...
 — Когда это случилось?
 — Прошлой ночью. Она уехала с Листером.
 — С ним уехали обе женщины?
 — Да, сэр. Стелла и другая женщина. Обе. — Пьяная похоть исказила черты его лица. — Я думаю, этот рыжий верзила считает, что может удовлетворить обеих. На здоровье. С меня хватит.
 — А вы видели, как они уезжали?
 — Нет. Я был в постели.
 — Откуда же вы знаете, что ваша жена уехала с Листером?
 — Она сказала мне, что собирается с ним уехать. — Он пожал своими тяжелыми плечами. — Что я мог сделать?
 — Вы хотя бы догадываетесь, куда они могли податься?
 — Нет. Не знаю и не хочу знать. Пусть уматывают. От нее все равно не было никакого толку. — Приступ мешал ему дышать. Хрипы в груди как бы подчеркивали боль, не высказанную словами. — Я сказал себе: пусть катится. Мне будет лучше.
 Он присел на ступеньку и закрыл лицо руками. Волосы его разлохматились и торчали, как перья. Я ушел.


* * *

 Приехав в отель «Осеано», я позвонил Харлану снизу. Он тут же взял трубку, голос у него был напряженным и недовольным.
 — Где вы были все это время? Я пытался связаться с вами.
 — Разбирался с Листером. Он уехал вместе с вашей сестрой.
 — Я знаю. Он мне звонил. Оправдались мои самые худшие предположения. Он хочет получить деньги. И он едет сюда, чтобы попытаться это сделать.
 — Когда он собирается это сделать?
 — В двенадцать часов дня. Я должен встретиться с ним в холле.
 Я посмотрел на электрические часы, которые висели в алькове над столом дежурного: было без двадцати двенадцать.
 — Я сейчас в холле. Мне подняться?
 — Лучше я спущусь. — Он заколебался. — У меня посетитель.
 Я сел на красный пластиковый диванчик у двери лифта. Красная стрелка над дверью передвинулась с единицы на тройку, а потом опять на единицу. Дверь лифта раскрылась. Из лифта вышла мать Харлана, позвякивая цепочками и озираясь. Она была одета в то же платье из мешковины; но теперь сверху на ней была темно-зеленая накидка, что делало ее похожей на старую птицу, приносящую несчастье.
 Увидев меня, она подошла широким шагом. На ее худых ногах были все те же сандалии.
 — Доброе утро, миссис Харлан.
 — Моя фамилия не Харлан, — сказала она строго, но свою правильную фамилию не назвала. — Вы следите за мной, молодой человек? Предупреждаю вас...
 — Вам не нужно меня ни о чем предупреждать. Я пришел повидаться с вашим сыном. Вы, кажется, только что у него были?
 — Да, я была сейчас у сына. — Лицо ее осунулось из-за плохого настроения. Глаза блестели среди морщин, как мокрая черная галька. — Вы кажетесь мне приличным человеком. Я немного экстрасенс, вижу ауру, посвятила этому всю свою жизнь. И скажу вам, мистер, как вас там зовут, — поскольку вы связались с моим сыном, — что у Реджинальда просто дьявольская аура. Он был бессердечным ребенком и стал бессердечным мужчиной. Даже не хочет помочь сестре, которая попала в очень тяжелое положение.
 — Тяжелое положение?
 — Да, у нее большие неприятности. Она не рассказала мне, в чем дело, но я знаю свою дочь...
 — Когда вы ее видели в последний раз?
 — Я не виделась с ней. Она позвонила мне по телефону вчера вечером. Ей очень нужны были деньги. Она, конечно, знала, что денег у меня нет. Вот уже десять лет, как я живу на ее деньги. Она попросила меня поговорить с Реджинальдом. Что я и сделала. — Рот ее закрылся, как карман на молнии.
 — Он не хочет раскошелиться?
 Она отрицательно покачала головой. В уголках глаз показались слезы. Стрелка над дверью лифта передвинулась на цифру три, а потом опять на единицу. Из лифта вышел Харлан. Его мать бросила на него косой взгляд и пошла. Она прошагала через холл и вышла на улицу — птица, приносящая несчастье, которая видела в своей жизни птиц, приносящих куда большие несчастья.
 Харлан подошел ко мне, смущенно улыбаясь и протянув холодную руку. Я вздрогнул, будто дотронулся до руки мертвеца.
 — Извините меня за вчерашнее поведение. Так получилось. Мы, Харланы, слишком эмоциональны.
 — Забудьте об этом. Я тоже не слишком горжусь собой.
 Он посмотрел на освещенную солнцем дверь, через которую вышла его мать.
 — Она рассказывала вам всяческие небылицы? Я должен был предупредить, она не вполне нормальна.
 — Угу. Она сказала мне, что Мод нужны деньги.
 — Листеру нужны, это уж точно.
 — Сколько?
 — Пять тысяч долларов. Он говорит, что привезет чек Мод на эту сумму. Я должен позвонить в наш банк в Чикаго, чтобы деньги немедленно выплатили. Это значит, что я должен сам получить эти деньги по чеку.
 — А вы разговаривали с сестрой?
 — Нет. Это как раз одна из причин моего беспокойства. Одна из причин. Он долго объяснял мне, почему она не может поговорить со мной сама. Она нездорова, не может выйти из дома, а телефона в доме нет.
 — Он не сказал, где находится этот дом?
 — Вот именно, не сказал. Начал что-то объяснять. Я вас уверяю, он не хочет ей добра, если она еще жива...
 — Не делайте поспешных выводов. Самое главное сейчас — узнать, где она находится. Поэтому ведите себя с ним очень осторожно. Соглашайтесь на все, что он попросит.
 — Вы что же, хотите, чтобы я дал согласие на получение денег по чеку? — сказал он с чувством, которое можно было бы оценить в пять тысяч долларов, не меньше.
 — Ведь это деньги вашей сестры, не так ли? Возможно, они нужны ей. Она сказала вашей матери, что ей очень нужны эти деньги.
 — Так утверждает моя мать. Но эта старая дура может и солгать, если сестра попросит. Подозреваю, они все вместе замешаны в этом деле.
 — Сомневаюсь.
 Харлан не обратил внимания на это мое замечание.
 — Зачем Мод нужны деньги? Ведь она взяла с собой тысячу долларов. Это было на прошлой неделе.
 — Возможно, они остановились в Лас-Вегасе и все спустили.
 — Чепуха! Мод никогда не будет играть. Она и не подумает об этом. Она очень бережливая женщина, как и я. Она не может истратить тысячу долларов за неделю. Значит, этот подонок спустил все ее деньги.
 — Почему же не может? Ведь у нее медовый месяц. Все это, возможно, не так и страшно, как вы полагаете. Я кое-что разузнал о Листере. У него хорошая репутация. — Решив, что несколько приукрасил его характеристику, я добавил: — По крайней мере, он не такой уж плохой человек.
 — Ландру тоже не был очень плохим, — сказал Реджинальд, вспомнив о втором муже своей матери.
 — Посмотрим, — сказал я. Электрические часы в холле показывали без десяти двенадцать. — Не обвиняйте его ни в чем. Но скажите ему, что он должен вернуться сюда за деньгами. Я подожду на улице и поеду за ним. Вы же сидите здесь. Я позвоню вам, когда узнаю, где они находятся.
 Он несколько раз кивнул головой.
 — И умоляю вас, не связывайтесь с ним, Харлан. Не думаю, что он профессиональный убийца. Но он может убить вас, если вы его доведете.


* * *

 Листер был пунктуальным человеком, в этом ему нельзя было отказать. За минуту до двенадцати его старый «бьюик» появился со стороны побережья Санта-Моники. Машина остановилась футах в ста от входа в отель. Листер вылез из машины и запер ее. В берете и черных очках он напоминал викинга эпохи декадентства.
 Моя машина стояла на противоположной стороне широкого бульвара носом не в ту сторону, куда было нужно. Я развернулся и нашел место на несколько машин позади «бьюика». Потом вышел из машины, чтобы получше рассмотреть «бьюик».
 Синяя краска на нем выцвела. Он был весь в грязи. Крыло поцарапано. Я заглянул внутрь через пыльное стекло. На заднем сиденье лежала дамская сумка с монограммой «МХ», мужская кожаная сумка, вклеенная ярлыками европейских гостиниц и кораблей, а также сумка из мешковины, доверху набитая продолговатыми предметами, вероятно, книгами. К сумкам был прислонен продолговатый предмет, напоминающий лопату.
 Я огляделся. На улице было слишком много народу, чтобы я мог открыть окно и просунуть руку внутрь «бьюика».
 Вернувшись в свою машину, я записал номер «бьюика» и стал ждать. Синий цвет моря, отражавшийся от блестящих хромированных деталей проходивших мимо машин, резал глаза. Я надел темные очки. Через некоторое время из отеля вышел Листер и направился в мою сторону. Очки он снял, его голубые глаза дико блуждали, он был очень возбужден. И я вспомнил, что говорил мне Шиллинг о его маниакальном поведении, и пожалел, что не могу видеть нижнюю часть его лица; дергающийся кадык, подбородок, рот маньяков зачастую свидетельствуют об опасности. Возможно, именно поэтому Листер носил бороду.
 Он сел в машину и поехал на север. Я последовал за ним. Машин было много, и я то отставал, то приближался к нему. Листер водил машину артистически, на большой скорости. Шины визжали у светофоров. Вскоре он свернул со скоростной магистрали. Я нажал на тормоз и съехал на посыпанное гравием шоссе на малой скорости.
 Дорога круто поднималась вверх. «Бьюик» исчез из виду. В пыли, поднятой им, доехал я до вершины холма и увидел его внизу, в полумиле от меня. Ехал он очень быстро. Дорога вилась серпантином к небольшой долине, где стояло несколько ранчо, окруженных вспаханной землей. Вдалеке работал трактор. Как маленький оранжевый жук, он медленно передвигался по земле. Ветра в долине не было, и пыль, поднятая «бьюиком», облаком висела над дорогой. Я еще немного наглотался пыли вместо обеда.
 Рядом с последним, третьим по счету, домом висел знак, предупреждающий, что это тупик. На столбе рядом со знаком был прикреплен ржавый почтовый ящик. Я заметил на ящике выцветшую надпись: «Ленард Листер». «Бьюик» был теперь далеко впереди, выписывая круги между двумя холмами в конце долины. Потом он исчез из виду. Дорога становилась все хуже и хуже, а потом превратилась в узкую колею, размытую многочисленными дождями.
 Я так внимательно смотрел на дорогу, что почти проехал мимо дома. Он стоял далеко от дороги. К нему вела эвкалиптовая аллея. Сквозь деревья увидел «бьюик». В нем никого не было. Я проехал дальше, туда, где мою машину нельзя было увидеть из дома, развернулся, вышел из машины и запер ее.
 Через желтую горчицу и фиолетовый люпин я пробрался на холм, откуда открывался вид на дом. Это был не дом, а развалина. Стены покосились. Крыша в некоторых местах пробита. Дом, видимо, бросили, когда дожди размыли его фундамент. В саду перед домом буйно цвета герань. «Бьюик» утопал в зарослях дикой овсянки.
 На заднем дворе, недалеко от стены дома, широкоплечий мужчина рыл яму. Железо его лопаты поблескивало на солнце. Я спустился с холма и пошел в его сторону. Яма была футов шесть в длину и фута два в ширину. Голова Листера, когда он останавливался, чтобы передохнуть, отбрасывала тень на стену дома, борода его взмокла и разлохматилась; мне было не по себе от этой огромной воинственной тени.
 Я сел в заросли горчицы, почти прикрывавшие меня, и стал следить за его работой. Через некоторое время он снял рубаху. Его тяжелые белые плечи были покрыты рыжеватыми веснушками.
 Через час глубина ямы достигла примерно четырех футов. Рыжие волосы Листера потемнели от пота. Он провел по ним руками, сунул лопату в кучу красной глины и пошел в дом.
 Я спустился еще ниже. Попутно вспугнул из зарослей фазана, и он взмыл в небо, оглушительно захлопав крыльями. Я посмотрел на дом. Там никто не прореагировал на шум крыльев, никто не выглянул в окно. Я переступил через обвисший проволочный забор и пересек задний двор.
 Дверь в помещение, которое раньше, видимо, было кухней, была открыта. Пол засыпан битой штукатуркой, которая заскрипела под ногами. Сквозь голые доски потолка проглядывало небо. В тишине громко жужжали мухи. Казалось, что я слышу голоса. Потом раздались тяжелые шаги, приближающиеся ко мне.
 Я достал пистолет. В дверях кухни появился Листер. В руках он тащил какой-то огромный сверток. Голова его была откинута назад и несколько в сторону. Он смотрел под ноги, чтобы не споткнуться. Меня он заметил только тогда, когда я скомандовал:
 — Остановитесь, могильщик!
 Он поднял голову и посмотрел на меня. Его широко раскрытые глаза сияли ярко-голубым огнем на раскрасневшемся, потном лице. Реакция его была невероятно быстрой и решительной. Продолжая идти вперед тем же шагом, он неожиданно швырнул свою поклажу прямо на меня. Падая навзничь под тяжестью завернутого в мешковину груза, я выстрелил, а потом сбросил с себя мешок. Внутри лежало что-то очень тяжелое и твердое, как замороженное мясо. Листер пяткой надавил на мою руку, в которой я держал пистолет. Другой ногой он ударил меня в лицо. Свет, проникавший сквозь потолок, полыхнул и погас.


* * *

 Когда я открыл глаза, солнце светило мне в лицо сквозь открытую дверь. Я заморгал. Рука под тяжестью груза в мешке занемела. Освободившись от него, я прислонился к стене. Жужжание насекомых казалось мне непрерывными выстрелами легкого оружия, а биение крови в голове — ударами тяжелой артиллерии. Я посидел немного в полусознательном состоянии. Потом, зрение и сознание стали проясняться. Я пощупал здоровой рукой опухшее лицо. Пистолет лежал на полу. Я поднял его. Патронов в нем не было. Все еще сидя у стены, я подвинул к себе мешок и развязал веревки. Разворачивая дрожащей рукой мешковину, увидел прядь черных кудрявых волос, измазанных кровью.
 Я встал и развернул мешковину, в которую было завернуто тело. Это было тело когда-то красивой женщины. Красоту несколько портила впадина от удара на левом виске. Нагнувшись поближе, я увидел два овальных синяка на горле, отпечатки двух больших пальцев.
 При солнечном свете, проникавшем сквозь дверь, кожа ее казалась слоновой костью. Я закрыл тело мешковиной. Потом увидел свой бумажник, валявшийся на полу. Из него ничего не пропало, но моя лицензия наполовину высовывалась из кармашка.
 Я прошелся по дому. Он был неподходящим местом для проведения медового месяца, даже такого, который закончился убийством. Электричества в доме не было, мебели тоже, за исключением нескольких пляжных стульев и кресла красного дерева с протертым сиденьем, стоявших в гостиной. В комнате потолок не протекал, именно здесь Листер поселился со своей женой. Кроме мебели, в комнате был камин, который недавно топили: обгоревшая кора эвкалипта и остатки сожженных тряпок свидетельствовали об этом. Зола была еще теплой.
 Я подошел к деревянному креслу. На пыльном полу виднелись следы каблуков женских туфель, а рядом с креслом кто-то вывел пальцем по-латыни: «Orapronobis». Я вспомнил значение этих слов: молитесь за нас теперь и когда мы умрем...
 На какой-то момент я почувствовал, что стал бестелесным, как привидение. Мертвая женщина и эти живые слова были реальнее, чем я сам. Настоящим миром был этот дом с разваливавшейся крышей, такой тонкой, что через нее проникал солнечный свет.
 Потом я услышал шум мотора. Не поверив своим ушам, я подошел к парадной двери, которая была открытой. Новый бежевый «студебеккер» стоял на заросшей травой дороге у эвкалиптовых деревьев. Он стоял на том же месте, где раньше стоял «бьюик». Из машины вышел Харлан.
 Я спрятался за дверь и стал следить за ним сквозь щелку. Он осторожно направился к дому, поворачивая голову то вправо, то влево. Когда он подошел к двери совсем близко, я вышел с незаряженным пистолетом в руке. Он буквально застыл на месте, напомнив мне мертвую женщину.
 — Умоляю вас, опустите пистолет. Вы меня ужасно испугали.
 — Прежде чем опустить пистолет, я должен знать, каким образом вы здесь оказались. Вы разговаривали с Листером?
 — Я виделся с ним в полдень. И вы знаете это. Он рассказал мне о доме, который ему раньше принадлежал. Я не успел выйти на улицу и предупредить вас. А теперь уберите пистолет, будьте человеком. Что с вашим лицом?
 — Об этом потом. Я все еще не понимаю, почему вы здесь.
 — А разве мы не договаривались с вами, что я приеду следом за вами? Я взял напрокат машину и приехал сюда как можно скорее. И долго искал это место. Они в доме?
 — Одна из них...
 — Моя сестра? — Он схватил меня за руку. Его длинные белые пальцы были сильнее, чем казалось.
 — Это вы должны мне сказать.
 Я повел его через дом в кухню. Сняв мешковину с обезображенного лица, я посмотрел на Харлана. Лицо его не изменило своего выражения. Ни один мускул не дрогнул. Или Харлан был очень хладнокровным, или же он специально скрывал свои чувства.
 — Я никогда не видел эту женщину.
 — Это не ваша сестра? Посмотрите внимательнее. — Я снял мешковину с обнаженного тела.
 Харлан отвел глаза, лицо пошло красными пятнами. Потом он опять искоса взглянул на труп.
 — Это ваша сестра? Ведь так, мистер Харлан?
 Я вынужден был еще раз повторить вопрос, чтобы Харлан его услышал. Он отрицательно покачал головой.
 — Я не видел раньше эту женщину.
 — Не верю.
 — Неужели вы серьезно думаете, что я отказываюсь опознать тело моей сестры, моей плоти и крови?
 — Да, если здесь замешаны деньги.
 Он не слышал меня. Он был зачарован видом обнаженного прекрасного тела. Я снова прикрыл его мешковиной и рассказал, что здесь произошло, не слишком распространяясь, ибо вдруг понял, что ему это неинтересно.
 Я провел его в гостиную и показал, что было написано на полу.
 — Это почерк вашей сестры?
 — Не могу вам сказать.
 — Посмотрите повнимательнее.
 Харлан нагнулся, опершись одной рукой о кресло.
 — Это не ее почерк.
 — А она знает латынь?
 — Конечно. Она преподавала латынь. Я удивлен, что и вы знаете латынь.
 — Я не знаю этого языка, но моя мать была католичкой.
 — Понимаю. — Неловко поднимаясь, он споткнулся и опустился на колено, будто ненароком стерев написанные на пыльном полу слова.
 — Черт бы вас побрал, Харлан! — заорал я. — Вы ведете себя так, будто вы убили эту женщину.
 — Не говорите глупости, — улыбнулся он своей тонкой улыбкой, показывая полоску белых зубов. — Вы совершенно уверены, что это Мод лежит, убитая в задней комнате, ведь так?
 — Я совершенно уверен, что вы лжете. Вы очень старались не опознать ее.
 — Ладно, — сказал он, отряхивая свои колени от пыли. — Думаю, будет лучше, если расскажу вам всю правду, тем более, что вы уже ее знаете. Вы правы, это моя сестра. Но она не убита.
 В комнате вновь воцарилась атмосфера нереальности. Я сел в кресло, которое взвыло, как животное, под моей тяжестью.
 — Это очень трагическая история, — сказал Харлан медленно. — Я надеялся, что мне не придется об этом говорить. Мод умерла прошлой ночью в результате несчастного случая. Когда я ушел, она поссорилась с Листером из-за того, что он не впустил меня. Она стала вести себя очень неразумно, нужно сказать. Листер пытался ее успокоить, но она вырвалась от него и побежала на улицу. Она скатилась с этой наружной лестницы. И умерла.
 — Это версия Листера?
 — Это просто правда. Он пришел ко мне в отель и рассказал, что случилось. Он был со мной вполне откровенен. Я чувствую, когда человек говорит правду, когда он действительно в горе.
 — Значит, вы лучше в этом разбираетесь, чем я. Я же считаю, что он хочет обвести вас вокруг пальца.
 — Почему?
 — Я поймал его почти на месте преступления, когда он хотел закопать это тело. А сейчас он лжет, пытаясь выпутаться из этого дела. И меня очень удивляет, как вы могли попасться на эту удочку.
 Черные глаза Харлана внимательно изучали мое лицо.
 — Уверяю вас, он говорил истинную правду. Он рассказал мне все... Даже то, что хотел похоронить тело. Поставьте себя на его место. Когда Мод убила себя... разбилась прошлой ночью, Листер сразу понял, что подозрение падет на него, особенно с моей стороны. У него уже были неприятности с полицией. Он сам рассказал мне об этом. И в панике он стал вести себя как преступник. Он вспомнил об этом пустынном месте и привез тело сюда, чтобы как-то от него избавиться. Он действовал поспешно и в нарушение закона, но я считаю, что это вполне оправдывает его в данных обстоятельствах.
 — Вы вдруг стали очень терпимым. А что скажете о пяти тысячах, которые он хотел у вас выманить?
 — Простите, не понимаю вас.
 — А чек на пять тысяч долларов, вы забыли о нем?
 — Забудьте и вы об этом, — сказал он ровным голосом. — Это мое дело, то есть наше с ним дело.
 Я начал понимать создавшуюся обстановку, хотя не понимал, в чем причина. Каким-то образом Листеру удалось убедить Харлана прикрыть его. И я сказал как можно ироничнее:
 — Значит, закопаем тело и забудем обо всем?
 — Вот именно. Я об этом и думал. Но не мы, а вы один. Я не могу позволить себе участвовать в нарушении закона.
 — А почему вы думаете, что я могу себе это позволить?
 Он вынул из кармана пальто кожаный бумажник, открыл его и показал мне чек на тысячу долларов.
 — Тысяча долларов — достаточная сумма за такую работу. Это поможет вам также все забыть.
 Он был неглупым человеком, но потрясающая жадность делала его идиотом. Он был как человек, напрочь лишенный слуха и не понимающий, что другие люди слушают музыку и даже любят ее. Но я не стал с ним спорить, позволил подписать чек. Он еще дал мне инструкции относительно того, как похоронить тело и потом обо всем забыть.
 — Мне не хочется так поступать с Мод, честно, — сказал он перед отъездом. — Мне больно оставлять сестру в неизвестной могиле, но я должен считаться с обстоятельствами и думать о пользе дела. Если все это попадет в газеты, школе конец. Я не могу жертвовать школой из-за братских чувств.


* * *

 Я, естественно, не стал закапывать тело, а оставил его лежать там, где оно лежало, и поехал за Харланом в Санта-Монику. «Студебеккер» я нагнал у въезда в город и незаметно последовал за ним.
 Он запарковал машину на бульваре и направился в авиационное агентство. Я еще не успел найти место для парковки, а он уже вернулся и сел в свой «студебеккер». Я записал название агентства и поехал за ним в отель «Осеано». Харлан оставил машину в гараже. У меня в бардачке были пули, и я зарядил свой пистолет.
 В холле отеля никого не было, кроме портье и двух старушек, игравших в канасту. Я вошел в телефонную будку в глубине холла и позвонил в авиационное агентство.
 Кто-то с прекрасным английским акцентом сказал:
 — Авиационное агентство «Сэндерс». Мистер Сэндерс вас слушает.
 — Это говорит Дж. Реджинальд Харлан, — произнес я, очень тщательно выговаривая слова. — Вы меня помните?
 — Очень хорошо помню, мистер Харлан. С вашими билетами все в порядке, надеюсь?
 — Я не совсем в этом уверен. Видите ли, я хочу попасть туда как можно скорее.
 — Уверяю вас, мистер Харлан, это самый ранний рейс. Вы вылетаете в десять часов из международного аэропорта. — Хотя отвечал он мне очень вежливо, в голосе его чувствовалось некоторое нетерпение.
 — А когда я прибуду на место?
 — Мне казалось, что я все очень подробно вам объяснил. Все написано на вашем конверте.
 — Я куда-то задевал конверт.
 — Вы должны прибыть на место по расписанию завтра утром в восемь часов. Время чикагское. Вам все теперь понятно?
 — Спасибо.
 — Не за что.
 Я позвонил дежурному телефонисту отеля и попросил Харлана.
 — С кем я говорю, простите?
 — Моя фамилия Листер. Ленард Листер.
 — Минуточку, мистер Листер. Я позвоню Харлану в его номер. Он ждет вас.
 — Не беспокойтесь. Я поднимусь к нему. Какой у него номер?
 — Триста четырнадцать, сэр.
 Я доехал до третьего этажа на лифте. Лифтер увидел мое лицо, открыл рот, чтобы как-то прокомментировать это, но, заглянув мне в глаза, закрыл рот и промолчал. Окна номера Харлана выходили на улицу, расположение хорошее. Я постучал.
 — Это вы, Ленард?
 — Угу.
 Харлан открыл дверь, и я вошел, оттолкнув его. Он сжал кулаки и прижал их к груди, как обычно делают женщины. Глядя на меня с ненавистью, он сказал:
 — Входите, мистер Арчер.
 — Я уже вошел.
 — Тогда садитесь. Должен сказать, что больше не ожидал вас увидеть. Тем более так скоро, — добавил он. — Все в порядке?
 — Все в порядке. Только убийство остается.
 — Но это был несчастный случай...
 — Возможно, падение с лестницы и было несчастным случаем. Но оно не явилось причиной смерти. У нее на горле синяки, синяки от пальцев.
 — Это для меня новость. Садитесь, пожалуйста, мистер Арчер.
 — Я постою. Во-вторых, ваша сестра написала пальцем на пыльном полу молитву. Она была жива, когда Листер привез ее туда. В-третьих, вы только что купили билеты на самолет, который улетает в Чикаго, и вы ждете сейчас Листера. Не слишком ли вы с ним подружились, как думаете?
 — Но он все же муж моей сестры, — заметил Харлан мягко.
 — И он вам очень нравится, не так ли?
 — У Ленарда есть хорошие качества.
 Он присел в кресло у окна. Его узкая голова не скрывала от меня неба и моря, синих просторов, на которых то тут, то там белели паруса яхт. И я подумал, что провел слишком много времени, допрашивая лгунов в номерах отелей.
 — Считаю, что он ваш соучастник в этом преступлении. Оба вы выигрываете от смерти вашей сестры. Насколько я узнал вас обоих, вы оба готовы пойти на убийство из-за денег.
 — Значит, вы изменили мнение о Листере?
 — Но не до такой степени, как вы.
 Харлан всплеснул руками.
 — Мой милый друг, вы совершенно не правы. Вы очень далеки от истины. Не говоря уже о деньгах, которые я заплатил вам. Искренне надеюсь, что будет лучше, если вы не будете действовать на основе вашей версии, которая абсолютно не соответствует истине. Во-первых, — он передразнил меня, — если бы я был заодно с Листером, то не обратился бы вчера к вам, не просил бы вашей помощи.
 — У вас должна была быть для этого причина. Но пока я не знаю, в чем она заключается.
 — Я обратился к вам совершенно искренне. Но теперь знаю обо всем этом гораздо больше. И уверяю вас, если бы Листер убил мою сестру, я бы преследовал его и нашел даже на краю света. Вы не знаете меня.
 — А что вы можете сказать о билетах на самолет?
 — Вы ошибаетесь. Я не покупал никаких билетов. Но если бы я и купил их, то это вас совершенно не касается. Посмотрите, — он показал мне обратный билет из Лос-Анджелеса в Чикаго. — Видите? Я улетаю в Чикаго. Домой. Завтра. Улетаю один.
 — Ваша миссия выполнена?
 — Черт вас возьми! — Это было самое сильное ругательство из всех, которые я от него слышал. Он встал и подошел ко мне. — Убирайтесь отсюда. Немедленно. Не могу вас видеть. Меня тошнит.
 — Я остаюсь.
 — Я вызову местную охрану.
 — Зачем же? Вызовите полицию.
 Он подошел к телефону и поднял трубку. Я стоял и смотрел, как его энергия постепенно угасала. Он положил трубку. Я сел в кресло, которое он освободил, а он отправился в ванную комнату.
 Я сидел и слушал, как он там блевал. Когда Харлан сказал, что его тошнит, он использовал это слово в буквальном смысле.
 Зазвонил телефон. Я поднял трубку. Женский голос сказал:
 — Реджи? Я звоню из аптеки. Можно нам к тебе подняться? Ленард считает, что так будет безопаснее.
 — Конечно, — ответил я ей более высоким голосом, чем обычно.
 — Ты купил билеты?
 — Да.
 Дверь из ванной открылась. Харлан бросился на меня. Я стоял к нему спиной, но успел аккуратно повесить трубку, а потом повернулся к нему. Он боролся со мной, используя свои ногти и зубы. Мне пришлось поступить с ним довольно грубо, чтобы успокоить. Я ударил его кулаком с левой. Потом оттащил его в ванную комнату и закрыл дверь. Затем сел на кровать и стал смотреть на телефон.
 С Листером была женщина, и она знала Харлана. Она знала его так хорошо, что называла его Реджи. И Реджи купил билеты на самолет для нее и для Листера. Все это дело завертелось в моей голове и перепуталось. Я увидел помертвевшее лицо Долфина и расплывчатые черты лица женщины, которая его покинула.
 Я снова нашел его телефон в телефонной книге и позвонил. После шестого гудка услышал в трубке пьяный голос:
 — Джек Долфин у телефона.
 Чтобы он сразу не бросил трубку, я сказал очень резким голосом:
 — Миссис Долфин ушла от вас, как я понимаю?
 — В чем дело? Кто это?
 — Это частный детектив, с которым вы разговаривали сегодня утром о деле Листера. Оказалось, совершено убийство.
 — Убийство? А какое отношение к этому имеет Стелла?
 — В этом-то и вопрос, мистер Долфин. Она сейчас с вами?
 Он долго молчал, а потом ответил, что ее с ним нет.
 — А когда она ушла?
 — Я говорил вам, прошлой ночью. Когда я встал сегодня утром с постели, ее не было дома. — В голосе его слышались нотки жалости к себе, а может быть, какое-то другое чувство. — Это убийство? Вы имеете в виду Стеллу? — Он чуть не задохнулся от волнения.
 — Возьмите себя в руки. Ваша жена действительно уехала с Листером?
 — Насколько мне известно, да. Он убил ее? Именно это вы хотите мне сказать?
 — Я ничего не хочу вам сказать. У меня на руках труп. И вы можете его опознать.
 — Вы схватили Листера? — в голосе его слышалась надежда.
 — Пока нет. Но очень скоро сделаю это.
 — Смотрите, не упустите его. Он очень опасен. Он убил ее. Я знаю, он убил ее.
 Долфин чуть не задохнулся, и я резко спросил у него:
 — Откуда вы это знаете?
 — Он угрожал ей. Я слышал, как они разговаривали перед тем, как он уехал на восток. Это было недели две назад. Они ругались в его квартире, кричали друг на друга. Вели себя, как дикие звери. Она хотела выйти за него замуж, развестись со мной и уехать с ним. А он сказал ей, что собирается жениться на другой женщине, женщине, которую он действительно любит. Она предупредила его, что этого ему не удастся сделать, она не позволит ему этого. А он ей ответил, что если она будет вмешиваться в его дела, он удушит ее своими руками.
 — Вы поклянетесь перед судом, что все так и было?
 — Поклянусь. Это правда, — сказал он очень тихо. — Он задушил ее?
 — Женщина мертва. Но я не знаю, кто она. Ее нужно опознать. Я нахожусь в Санта-Монике, в отеле «Осеано». Вы не можете ко мне подъехать? Прямо сейчас.
 — Наверно, могу. Я знаю, где он находится. А Стелла там, с вами?
 В коридоре послышались шаги.
 — Возможно, вскоре она будет здесь. Приезжайте побыстрее. Я нахожусь в комнате триста четырнадцать.
 Кто-то постучал в дверь. Я повесил трубку, достал свой пистолет, подошел к двери и широко раскрыл ее. Увидев меня, Листер удивился и выпучил глаза. Он сжал правую руку в кулак, приготовившись меня ударить, но женщина, которая стояла рядом с ним, удержала его. Она схватила его плечи обеими руками и почти повисла на нем.
 — Пожалуйста, Ленард, никакого насилия. Я не смогу этого вынести.
 Но следы насилия были на ее лице: под одним глазом у нее был синяк, на щеке глубокие царапины. А вообще-то она была красивой женщиной лет тридцати, высокая, тоненькая, в английском костюме. Новая шляпка кокетливо сидела на ее голове, не скрывая темных волос. Но ее здоровый глаз был полон отчаяния.
 — Вы полицейский?
 Листер закрыл ей рот рукой.
 — Помолчи. Не говори ни слова. Разговаривать буду я.
 Они одновременно вошли в комнату. Я прикрыл дверь ногой. Женщина присела на кровать. Синяк и царапины ярко выделялись на ее бледном лице. Листер встал рядом с ней.
 — Где Харлан?
 — Вопросы здесь задаю я, а вы только отвечаете на них.
 — Кто вы такой, чтобы так вести себя?
 И он пошел на меня. Я прицелился ему в живот.
 — Я тот, у кого оружие. И оно заряжено. Если возникнет необходимость, я выстрелю.
 Женщина, которую он загораживал своим телом, сказала:
 — Послушай, Ленард. Все это ни к чему. Насилие только ведет к еще большему насилию. Разве ты еще не понял этого?
 — Не беспокойся. Никаких неприятностей не будет. Я знаю, как обращаться с этими искателями долларов из Голливуда.
 Он повернулся ко мне. Зловещая белозубая улыбка сверкала в его рыжей бороде.
 — Вам ведь нужны деньги?
 — Харлан тоже так думал. Он заплатил мне тысячу долларов за то, чтобы я закопал мертвую женщину и забыл о ней навсегда. Я сдам его чек в полицию.
 — Так я вам и поверил.
 — А вы сможете наблюдать это, Листер. Потому что одновременно я сдам в полицию и вас.
 — Если я не заплачу? Сколько вы хотите?
 Женщина вздохнула:
 — Дорогой, все эти ухищрения и увертки... Неужели ты не видишь, как это все отвратительно и низко? Мы пытались действовать так, как ты хотел, но видишь, к чему пришли. Мы побеждены. А теперь послушай меня...
 — Не могу, Мод. И мы еще не побеждены.
 Он сел на кровать и обнял своей огромной рукой ее узенькие плечи.
 — Позволь мне поговорить с ним. Я и раньше имел дело с такими людьми. Он всего-навсего частный детектив. Твой брат нанял его вчера.
 — А где мой брат сейчас? — спросила она меня. — С ним все в порядке?
 — Он здесь. Немного не в себе, — я показал пистолетом на дверь в ванную комнату. Мне почему-то было неприятно держать в руках пистолет в ее присутствии, и я засунул его за пояс, расстегнув при этом пиджак на случай, если понадобится быстро его вытащить.
 — Вы — Мод Харлан?
 — Я была Мод Харлан. Теперь я миссис Листер. Это мой муж.
 Она посмотрела на меня, и я увидел, что между ними что-то вспыхнуло, как внезапная молния в темноте ночи.
 — Значит, мертвая женщина — это Стелла Долфин?
 — Ее так зовут? Странно, что можно убить женщину, даже не зная ее имени.
 — Нет! — с болью в голосе воскликнул Листер. — Моя жена не знает, что говорит. Она очень много пережила.
 — Теперь все кончено, Ленард. Боюсь, я не слишком хорошо подхожу на роль преступника. — Она широко улыбнулась ему и мне. Но улыбка вышла кривая из-за ран на ее лице. — Ленарда не было там. Он принимал душ, когда эта женщина... когда миссис Долфин подошла к нашей двери. Это я ее убила.
 — Зачем?
 — Все это произошло из-за меня, — вмешался в разговор Листер. — Я не имел права жениться на Мод, впутывать ее в мою жизнь. Я просто рехнулся, когда привез ее в свою квартиру.
 — А зачем вы это сделали?
 Зрачки его покрасневших глаз забегали из стороны в сторону, потом уставились в одну точку. Он задумался.
 — Не знаю, честное слово. Стелла думала, что я принадлежу ей навечно. А я хотел доказать, что это не так. Я несчастный идиот.
 — Не нервничай. — Она коснулась своими пальцами его волосатого рта. Руки ее тоже были исцарапаны. — Нам просто не везет. Я даже не понимаю, как это произошло. Просто произошло, и все. Она спросила меня, кто я такая, и я ответила ей, что я жена Ленарда. Тогда она сказала, что это она его жена перед Богом, и попыталась войти в квартиру. Я попросила ее уйти. Она ответила, что это я должна убраться, вернуться к своему брату. А когда я отказалась, она набросилась на меня. Она вытащила меня за волосы на площадку. Вероятно, я толкнула ее. И она спиной скатилась вниз с лестницы, до самого низа. Я слышала, как она ударилась головой о цемент. — Она поднесла свою маленькую руку ко рту, как бы пытаясь замолчать. — А потом, мне кажется, я потеряла сознание.
 — Да, — сказал Листер, — когда я вышел из душа, Мод лежала на площадке без сознания. Я отнес ее в квартиру. Мне пришлось повозиться с ней, пока она пришла в себя и рассказала, что произошло. Я положил ее в постель, а потом спустился вниз, посмотреть, что со Стеллой. Она лежала у подножия лестницы и была мертва, — голос его сорвался.
 — Ты любил ее, Ленард?
 — После того, как встретил тебя, нет.
 — Она была очень красива? — в голосе ее слышался вопрос и горечь одновременно.
 — Теперь нет, — сказал я. — Она мертва. И вы возили за собой ее тело. Какой был в этом смысл?
 — Никакого смысла. — Вся его пышная борода и усы не могли скрыть, что он выглядел, как виноватый напроказивший мальчишка. — Я запаниковал. Мод хотела, чтобы я тут же вызвал полицию. Но у меня уже были в прошлом небольшие неприятности с полицией, и я знал, что сделает Долфин, если найдет у моих дверей мертвую Стеллу. Он меня ненавидит. — Его детские голубые глаза смотрели вначале удивленно, а потом понимающе. — Я не виню его.
 — А что он мог сделать?
 — Он бы сказал, что это я ее убил.
 — Как он мог это сделать? Судя по тому, что рассказала ваша жена, это непреднамеренное убийство, возможно, при самозащите, поэтому оправданное.
 — Вы так считаете? Не знаю. Я чувствовал себя виновным в смерти Стеллы. Ничего не соображал. Просто хотел спрятать ее и увезти Мод из страны, подальше от этой грязи, в которую я ее впутал.
 — Для этого вам и были нужны пять тысяч?
 — Да.
 — Вы собирались бежать за границу через Чикаго?
 — Нет. Наши планы изменились. Брат Мод уговорил нас, что ей лучше вернуться в Чикаго. После того как вы выследили нас, я пришел сюда к нему и все рассказал. Он сказал, что, если мы покинем страну, это будет равносильно признанию своей вины в случае, если все это раскроется и будет суд.
 — Он был прав.
 — Вы считаете, что суд обязателен? — Он наклонился ко мне, кровать заскрипела под весом его массивной фигуры. — Если в вас есть хоть какие-то человеческие чувства, дайте нам возможность уехать в Чикаго. Моя жена — порядочная женщина. Не знаю, значит ли это что-либо для вас?
 — А для вас?
 — Для меня — да. — Он опустил глаза. — Она не сможет пройти через судебное разбирательство здесь, в Лос-Анджелесе, вынести всю эту грязь, которую они раскопают в отношении меня и бросят ей в лицо.
 Я сказал:
 — Во мне еще осталось кое-что человеческое. Но его недостаточно для того, чтобы согласиться с вами. Сейчас все мои чувства сосредоточены на Стелле Долфин.
 — Но вы ведь сами сказали, что это вполне оправданное непреднамеренное убийство.
 — Судя по тому, что рассказывает ваша жена, это действительно так.
 — Вы мне не верите? — спросил он удивленно.
 — Я верю вам. Но вы не знаете всех фактов, связанных с этим делом. На горле Стеллы Долфин есть отпечатки пальцев. Я видел такие отпечатки пальцев на горле других задушенных женщин.
 — Нет, — прошептала она. — Клянусь, я только толкнула ее.
 Я смотрел на изящные руки, которые она сжимала у себя на коленях.
 — Вы не могли бы оставить такие следы. Вы толкнули ее. Она покатилась с лестницы и потеряла сознание. Кто-то другой нашел ее в бессознательном состоянии и удушил. Листер?
 Он опустил голову, как потерявший все силы бык. Он не смотрел на свою жену.
 — Стелла Долфин не давала вам спокойно жить и могла продолжать это делать и дальше. И вы решили положить этому конец, прикончив ее. Все это так и было?
 — Дурная привычка, — сказал он. — Дурная привычка все время задавать вопросы, как говорит Кокто. Вы все перевернули, представили все это в невыгодном для нас свете, Арчер.
 — Ваша ложь, которую я постоянно слышу, заставляет меня это делать.
 — Хорошо, — сказал он, глядя в пол, — если я признаюсь и возьму на себя вину, вы разрешите Мод уехать вместе с братом обратно в Чикаго?
 Она прижала лицо к его опущенному плечу и сказала:
 — Нет. Ты не сделал этого, Ленард. Ты просто хочешь защитить меня.
 — Значит, это сделали вы?
 Она медленно покачала головой, прижавшись к нему. Он обнял ее. Я смотрел мимо них в окно на синее, темнеющее море. Они были довольно приличными людьми — такими же, как и все люди, — думающими о прошлом, переживающими за будущее, державшимися друг за друга в тяжелую минуту жизни. И вся эта история вновь прошла у меня перед глазами и перевернулась с головы на ноги — многоголовый дракон, голова которого, если ее отрубить, вновь вырастала.
 Харлан открыл дверь ванной комнаты и вышел, покачиваясь. Из носа у него текла кровь. Он посмотрел на меня с ненавистью, а на сестру с мужем — с отчаянием. Они не видели его. Он стоял в дверях, как вьющееся растение.
 — Мне не надо было сюда приезжать, — сказал он с горечью.
 Я повернулся к ним и сказал:
 — Дело зашло слишком далеко.
 Они ничего не слышали и не видели, поглощенные своим несчастьем, крепко держась друг за друга. Заскрипела дверь. Я подумал, что это Харлан закрывает дверь в ванную, и посмотрел не в ту сторону. Долфин появился в комнате. Тяжелый военный пистолет дрожал в его руке. Он стал приближаться к Листеру и его жене.
 — Вы убили ее, сволочи.
 Листер попытался встать с кровати. Женщина удержала его. Она сидела спиной к пистолету.
 Раздался единственный выстрел, очень громкий. Его отголоски прозвучали запоздалым громом. Харлан пересекал комнату, возможно, надеясь защитить свою сестру. Он остановился. Потом упал. Я выстрелил тоже.
 Долфин бросил пистолет, схватился руками за живот, попятился к стене и сел на пол. Он тяжело дышал. Из глаз и из носа у него потекла вода. Лицо его искривилось, выражая горечь и неудачу. Между пальцами у него стала просачиваться кровь. Я подошел к нему.
 — Откуда вы знаете, что это они ее убили?
 — Я все видел.
 — Но вы же были в постели.
 — Нет. Я был в гараже. Они сбросили ее с лестницы, а потом спустились и удушили ее. Листер удушил. Я видел его.
 — И вы не вызвали полицию?
 — Нет. Я... — Он подыскивал слова. — Я больной человек. Я был слишком болен, чтобы вызывать полицию. Я был расстроен. Не мог говорить.
 — Сейчас вы чувствуете себя еще хуже, но вы будете говорить. Ведь это не Листер убил ее, а вы?
 Он подавился и начал кашлять кровью. Его рыдания выплескивали кровь изо рта.
 — Она получила то, что заслужила. Я думал, она вернется ко мне, когда сказал ей, что он женился на другой женщине. Но она не пожелала даже смотреть на меня. Она думала только о том, как бы вернуть его обратно. А ведь это я любил ее, а не он.
 — Да, вы показали, как вы ее любили.
 — Я любил ее. Любил.
 Он посмотрел на свою окровавленную руку и начал громко кричать. Он упал на бок лицом к стене и кричал. И умер той же ночью.
 Харлан тоже умер. Он не должен был приезжать.