Аннотация: Флетч – так все зовут давно полюбившегося читателям журналиста Флетчера. Теперь настало время проявить себя его сыну, который унаследовал от отца не только прозвище, но и любопытство, и чувство юмора, а главное – уникальную способность влипать во всевозможные криминальные передряги. А чтобы выпутаться из них, приходится на время превратиться из репортера в частного детектива.


---------------------------------------------


 Грегори Макдональд
 Флетч в Зазеркалье



 Глава 1


 – Фаони. – На самом деле он снял трубку с телефона, стоящего на столе Энди Систа в гигантском здании «Глоубел кейбл ньюс» в Виргинии. Собственного телефона, как и стола, у него не было.
 На коммутаторе знали, что он работает с Энди Систом.
 – Флетч?
 – Кто это?
 – Это Флетч? – Молодой женский голос.
 – Да. Джек. Фаони. Флетч.
 – Я знаю, что тебя зовут Джек Фаони. В уик-энд, который мы провели вместе, ты просил, чтобы я называла тебя Флетч.
 – Когда это было?
 – Мы катались на лыжах. В Стоу, штат Вермонт. Несколько лет назад. Мы там встретились. В «Хижине». Ты пришел с парнями из поселка лесорубов. Играл на гитаре. Тебя поили пивом, чтобы ты не прекращал играть. Я, можно сказать, похитила тебя. Сначала я похитила твою гитару – Голос низкий, но приятный. – Когда ты выбежал за мной на автостоянку, чтобы вернуть гитару, я схватила тебя. Шел снег. Ты был потный. Я разорвала твою рубашку, сдернула ее с плеч. Помнишь, как снежинки падали на твое мокрые от пота плечи, когда мы целовались? Ты шипел, как раскаленная сковорода.
 – Господи! Кем бы вы ни были, девушка, вам и сейчас удалось поднять мою температуру. Мне жарко. – Сунув палец под воротник рубашки, Джек оглядел огромный, ярко освещенный, с системой кондиционирования, уставленный современной оргтехникой зал. – А минуту назад все было нормально.
 – Ты оказался таким выдумщиком. Глупый. Неужели ты меня не помнишь?
 – Помню…
 «Иссиня-черные волосы, широко посаженные черные глаза… Как же ее звали?»
 – Я помню, что тебя уже не было, когда я проснулся.
 – Мне пришлось идти к отцу. Он без меня не завтракает. Так что мы провели вместе не уик-энд, а лишь несколько часов.
 – Я помню, что утро выдалось холодным, а мне пришлось бежать по снегу в порванной фланелевой рубашке. Спасибо, что оставила мне гитару.
 – У тебя такие нежные руки.
 – Почему ты не вернулась? Не оставила записки? Не нашла способа связаться со мной?
 – Отец потащил меня кататься на лыжах. А потом отвез в Погкипси.
 – Я ждал…
 «Не так уж и долго. Грех упускать возможность пронестись по свежевыпавшему снегу».
 – Я даже подумал, а не приснилась ли ты мне.
 – В последние дни твоя фамилия постоянно мелькает в передачах ГКН. Эти потрясающие репортажи о Клане.
 – Спасибо на добром слове.
 – Теперь ты работаешь в ГКН?
 – Наверное. Во всяком случае, торчу здесь. Они использовали все мои материалы.
 – Здорово. Но они ни разу не показали твоего лица. Если это твои материалы, почему они не поставили тебя перед камерой?
 – Вот этого не нужно.
 – Не нужно? Многие так и лезут в кадр.
 – Люди начинают тебя узнавать. И уже не сделаешь того репортажа, какие я привык делать.
 – Понятно. Ты, должно быть, работаешь над каждым много времени.
 – Много времени занимает подготовка. А на получение самих материалов уходит совсем ничего. Раз – и готово.
 – Догадайся, где я?
 – Любишь играть в разные игры?
 – Да. Люблю.
 – Дай подумать… Ты в тюрьме?
 – Нет.
 – Ты в больнице с ужасной болезнью, врач настоял, чтобы ты не скрывала от меня диагноза.
 – Нет.
 – Я сдаюсь. – Джек переложил бумаги на столе Энди Систа. – Почему бы тебе не напомнить, как тебя зовут, если, конечно, при нашей первой встрече ты сочла возможным представиться, не сказать мне, где ты находишься, если эта информация не уведет наш разговор в сторону, а уж в конце поведать мне, чем вызван твой звонок. Мы уже очень долго говорим, и я чувствую, мне пора принять душ.
 – В тот раз, насколько я помню, мы совсем не говорили. Набросились друг на друга, как два медвежонка.
 – Мне все равно, кто ты. Мне все равно, где ты. Мне все равно, почему ты звонишь. Прощай.
 – Штауфель.
 – Это имя или приказ?
 – Шана Штауфель.
 – О да, Шана. И где же ты, Шана?
 – Виндомия.
 – Знакомое слово. Где-то я его слышал. Это район заброшенных шахт в Аппалачах?
 – Одно из самых больших поместий Америки.
 – А, ну конечно. В Джорджии? И принадлежит оно…
 – Если точно, то я звоню из телефонной будки около бензоколонки и универмага Виндомии. В поместье есть своя деревенька, с церковью, библиотекой и всем прочим.
 – Интересно. А принадлежит поместье… парню, который изобрел… э…
 – Честеру Редлифу. Он изобрел идеальное зеркало.
 – Вот-вот. Этот человек дал нам возможность отличить наше левое от нашего правого, а правое от левого, когда мы смотримся в его зеркало.
 – Правильно. Честер Редлиф. Изобретение применяется в различных отраслях науки и техники, в космосе…
 – Такое ощущение, что ты цитируешь «Бизнес дайджест».
 – Так и есть. Я читала о нем. До того, как встретила.
 – Боксеры тоже оценили его зеркало.
 – Неужели?
 – Нынче они уже не так слепы и пропускают гораздо меньше ударов. Ты не заметила?
 – Вроде бы нет.
 – Теперь большинство поединков продолжается положенное число раундов, десять или пятнадцать.
 – Это хорошо?
 – Подумай только о философских, психологических, я уж не упоминаю о поэтических, последствиях появления идеального зеркала. Я о том, что многие столетия мы видели себя не такими, какие есть на самом деле. Не такими, как видели нас другие.
 – А теперь увидели?
 – Я бы хотел с ним встретиться. Интересный у него образ мыслей. Взять зеркало, простой, известный с незапамятных времен предмет обихода, и осознать, что в нем что-то не так.
 – Я собираюсь выйти замуж за Чета.
 – Кто такой Чет?
 – Честер Редлиф-младший.
 – Ясно. И ты позвонила, чтобы сообщить мне о свадьбе? Я пришлю подарок. Лоскут от моей фланелевой рубашки. На память о нашей встрече. При необходимости сможешь стирать им пыль.
 – Не совсем.
 – Тогда для чего?
 – Чтобы пригласить тебя сюда.
 – Куда? В Виндомию?
 – Да.
 – Тебе нужен человек, чтобы замолвил за тебя словечко? Может, написать рекомендательное письмо?
 – Я тут в первый раз. Приехала познакомиться с семьей.
 – Ничего не понимаю. Зачем я тебе? По-моему, для тебя лучше, если мы в разных штатах.
 – Твой конек – журналистское расследование.
 – Спасибо за комплимент.
 – Какое-то странное здесь место. Да и люди тоже.
 – Почему нет? Они очень разбогатели, и быстро-быстро. Кто сказал: «Богатство не так разлагает, как кажется со стороны»?
 – Ты?
 – Если и сказал, то не первый.
 – Я хочу, чтобы ты приехал сюда. Представлю тебя моим кузеном.
 – Насколько я помню, мы совершенно не похожи.
 – С кузенами такое случается. Ты вроде бы проезжал мимо и решил заглянуть на пару дней.
 – Конечно. Ты выходишь замуж за богатенького наследника. Чет привозит тебя домой, чтобы познакомить с мамой, папой и любимой борзой, и тут же заваливается твой дальний родственник и начинает спрашивать, а как пройти к их кладовой. Что они о тебе подумают?
 – Поместье такое большое, а людей так много, что на тебя никто не обратит внимания.
 – Да, изображать пальму в горшке – мое второе призвание. Ты хочешь сказать, что я смогу найти в поместье интересный материал? Нельзя ли поконкретнее? Об этом парне писали миллион раз. Профессор физики Массачусетского технологического института изобретает идеальное зеркало, между четвергом и пятницей зарабатывает тьму-тьмущую долларов, покупает половину Джорджии, строит особняк в пятьдесят комнат…
 – Семьдесят две. В семьдесят две комнаты.
 – Правда? Я-то думал, что прибавил с десяток.
 – Крыша – пять акров.
 – Святой боже! Да, я бывал на фермах меньшей площади.
 – Мне сказали, пять акров. Думаю, так оно и есть.
 – В особняке живет дружная семья, все превосходно воспитаны…
 – Вот тут у журналистов прокол.
 – Насчет дружбы или воспитания? Она замялась.
 – Так где прокол?
 – Я думаю, они хотят его убить.
 – Кто? Кого?
 – Честера Редлифа. Я думаю, семья хочет его убить. Друзья. Люди, которые работают у него. Все вокруг. Боюсь, один из них своего добьется.
 – С чего ты это взяла? Неужели он такой поганец?
 – Он чудесный человек.
 – Так откуда у тебя такие мысли?
 – Точно определить не могу. Многое тут странно. Особенно в мелочах. Вроде бы все очень строго. Служба безопасности всегда начеку. И все-таки какие-то странности то и дело случаются. Мне кажется, Честер, мистер Редлиф, думает, что в кругу семьи, среди людей, которые его окружают, идеальное зеркало ему не нужно. Но они далеко не идеальны… только и ждут удобного момента, чтобы разорвать его на куски.
 Энди Сист вышел из административного сектора и зашагал к своему столу. «В зале таких размеров, – подумал Джек, – не помешали бы движущиеся дорожки. Это тебе не редакция городской газеты, это редакция целого мира, вселенной».
 Джек убрал ноги с компьютерного столика.
 – … вот почему я хочу, чтобы ты приехал, – продолжала Шана. – Разберись с этим. Тут даже воздух вибрирует от напряжения. Боюсь, произойдет что-то ужасное.
 Джек расправил плечи. Последние недели, хоть и доставили немало приятных минут, сильно его вымотали.
 – Как я уже говорил, мне бы хотелось встретиться с мистером Редлифом, но у меня есть работа, и ты, я думаю, понимаешь, что я не могу все бросить и отправиться в Вальхаллу на земле, чтобы представиться несуществующим родственником будущей невестки. Ты понимаешь?
 – Как мне убедить тебя, что ехать надо?
 – Заставь поверить, что я найду там интересный материал.
 – Неужели «материал» – это главное? Я слышала, как ты играешь на гитаре. Я знаю, каков ты в постели. Весь мир видел, как здорово ты припечатал Клан. И после этого ты будешь говорить, что тебе безразличны людские судьбы?
 – Добудь улики. Что тебе известно о заговоре, цель которого – обрушить пять акров крыши на голову Честера Редлифа?
 – Я надеялась, что это сделаешь ты. Добывать улики – по твоей части.
 – У меня полным-полно дел, женщина.
 – Счастливчик.
 – Дай мне свой телефон, на случай, если старину Честера отвезут в больницу после того, как он отведает грибков.
 Она продиктовала несколько цифр.
 – Это коммутатор. Я живу в «Америкен герл роуз сьют».
 Энди подошел к своему рабочему месту.
 – И что сие означает?
 – Номеров у комнат нет. Каждую называют цветком или растением. Мою вот назвали по сорту роз «Американская девушка».
 – Ага. Понятно. Звучит мило. А как с шипами?
 – Похоже, они только на розах. Так что ты скажешь?
 – Не представляю себе, как мне удастся вырваться. Шана Штауфель вздохнула:
 – Ладно. Приятно было с тобой встретиться. А теперь вот и поболтать.
 – Желаю тебе счастья в семейной жизни.


* * *

 – Что-нибудь интересное? – спросил Энди.
 – Девушка. Джек встал.
 – Алекс Блейр попросил передать тебе, чтобы незамедлительно зашел к нему в кабинет.
 – Это кто?
 – Его кабинет в центральном коридоре Он тебя ждет. – Энди сел за стол.
 – Хорошо.
 – Джек?
 – Да?
 – Ты знаешь, среди моих здешних обязанностей – отвечать на звонки мистера Флетчера. Он владелец крупного пакета акций. Член совета директоров. В прошлом он работал в этой же сфере, кажется, в газете, точно не знаю. Полагаю, пользовался авторитетом. Одни говорят, пользовался, другие – нет. Иногда он звонит мне три или четыре раза за день. Случается, что без звонка проходит несколько недель. Обычно он звонит, когда у него возникают какие-нибудь идеи и надо кое в чем покопаться.
 – Похоже, тебя нагрузили на полную катушку.
 – Я не жалуюсь. Мне любопытно. Я пытаюсь понять, что он делает, о чем думает, почему формулирует вопросы так, а не иначе. Он практически всегда попадает в десятку. Пустых вопросов не задает. В итоге мы получаем или интересный, или сенсационный материал. Я многому от него научился. Во всяком случае, думаю, что научился. Взять хотя бы эту историю с Кланом. Вопросы он задавал вроде бы не связанные между собой. О побеге из тюрьмы в Кентукки, о женщине с фамилией Фаони. А в результате – цельная и очень хорошая серия передач.
 – Меня ждет этот Блейр.
 – Как ты познакомился с мистером Флетчером, Джек? Как пересеклись ваши пути?
 – Спроси его, – ответил Джек.




 Глава 2


 – Джек! – Из-за массивного, красного дерева стола поднялся стройный седеющий мужчина в сшитом по фигуре костюме, вроде бы искренне обрадовавшийся его приходу. Улыбаясь, он двинулся навстречу Джеку, крепко пожал его руку. – Уже неделю вижу тебя в конторе, но никак не могу подойти и поздороваться.
 Серые глаза не улыбались.
 – Вы – мистер Блейр?
 Улыбающаяся секретарша, что осталась за открытой дверью, утвердительно кивнула.
 – Алекс. – Мужчина не отпускал руки Джека. – Зови меня Алекс.
 Возвращаясь за стол, Блейр чуть ли не напевал.
 – Какой чудесный материал! Как здорово пригвоздить к стене этих расистов! Как хотелось бы полностью избавить мир от этой мерзости! Мы чертовски рады, что ты принес этот материал в «Глоубел кейбл ньюс»! – Он уселся в кожаное вращающееся кресло с высокой спинкой. – Присаживайся, Джек, присаживайся!
 Джек огляделся. Везде красное дерево, во всяком случае, на первый взгляд. Ранее Джек видел в ГКН только стекло, сталь и пластик, разумеется, высококачественный пластик. А здесь телевизоры в несколько рядов стояли на полках из красного дерева.
 – Значит, вы ремонтируете телевизоры? – спросил Джек.
 – Что? – Блейр проследил за взглядом Джека, все еще рассматривающего ряды телевизоров. – А! – Он хохотнул. – Ты у нас шутник.
 Джек улыбнулся, как бы показывая, что согласен со старшим коллегой.
 Блейр переложил на столе несколько бумажек.
 – Нам нужен твой номер в реестре службы социального обеспечения. [1] 
 Джек полез за бумажником.
 – Я уж думал, что не услышу этих слов. Куда вы намерены меня направить?
 – Как это куда? – Блейр не отрывал взгляда от стола.
 – Я могу поехать и в другую страну. Не женат. Не связан никакими обязательствами.
 – Тут вот записано, что звать тебя Джон Фаони. – Он прочитал фамилию по буквам. – Все так?
 – Да. А имя – Д-Ж-О-Н.
 – У нас нет даже твоего адреса.
 – В Вашингтоне я еще таковым не обзавелся. А он мне понадобится? Пока вы определили меня в мотель.
 – Да, да. Тебе там удобно?
 – Не знаю. Я день и ночь проводил в этом здании, готовя материалы к эфиру. Это утро – первое, когда мне нечего делать.
 – Как-то раз я заезжал в этот мотель на ленч.
 – Остались довольны?
 Блейр чуть покраснел.
 – Скорее на бранч. [2] 
 – А, так вы любите утром поспать. Джек протянул Блейру карточку службы социального обеспечения, продиктовал адрес матери в Индиане.
 – Как получилось, что ты вышел на мистера Флетчера? – спросил Блейр. Ответа не последовало, и он продолжил: – Нам повезло, что вышел. Мистер Флетчер – добрый друг ГКН. Входит в совет директоров, занимает пост редактора-консультанта. Но методы работы у него своеобразные, он старается держаться вне нашей системы, сторонится текучки, поэтому и идеи у него всегда свежие. И мы, как говорится, тянемся за ним. Как бы то ни было, познакомиться с ним для тебя большая удача.
 – Да уж, – буркнул Джек. – Повезло.
 – Он работал с тобой над материалом о Клане, однако авторство отдал тебе. Джек промолчал.
 – Что связывает тебя с мистером Флетчером?
 – Связывает?
 Джек скорее провалился бы сквозь землю, чем сказал, что «связывает» его с членом совета директоров «Глоубел кейбл ньюс», консультантом-редактором Ирвином Морисом Флетчером.
 Не будет он говорить каждому надутому индюку, особенно тому, кто может оказать самое непосредственное влияние на его карьеру, что вышеупомянутый Ирвин Морис Флетчер – его настоящий и единственный отец, о котором он столько слышал, столько читал, столько мечтал о встрече…
 Что встреча эта состоялась всего неделю назад…
 Что выставить Клан напоказ задумал Джек…
 Что Джек нашел способ завлечь упирающегося старшего Флетчера в проводимое им расследование, чтобы посмотреть, каков отец в деле…
 И чтобы его отец смог увидеть, каков из себя он, Джек.
 Нет, рассказывать об этом он не собирался. Он в такие игры не играл.
 – Да. Я хочу сказать, нас удивило, почему он передал тебе все материалы по Клану, работал с тобой, а уж потом направил тебя сюда. Почему не привлек наших сотрудников?
 – Это мои материалы, – ответил Джек. – Я все подготовил. А мистер Флетчер подключился на завершающем этапе расследования.
 – Ясно, – покивал Блейр. – Ты привлек его, чтобы получить доступ в «Глоубел кейбл ньюс». Джек промолчал.
 – Очень великодушно с его стороны. Впрочем, для него это норма.
 Блейр протянул Джеку сложенный лист из плотной бумаги.
 – Нам повезло, что вы встретились. И тебе повезло. Меня просто тошнит от вида этих подонков.
 Джек развернул лист. Чек на очень приличную сумму. Выписанный Джону Фаони.
 – Как мило.
 – Ты заработал эти деньги. Материалы о Клане вызвали живой отклик по всей стране. Не удивлюсь, если они принесут тебе престижные премии.
 – Будем на это надеяться. – Он недоумевал, что означает столь большая сумма. – Значит… Я буду получать такой же чек каждую неделю?
 – Простите?
 – Что, что… – Джек уже спрашивал, чем ему придется заниматься, но ответа не получил. – А сколько мне будут платить в год?
 – Платить где?
 – В «Глоубел кейбл ньюс».
 – Вы не сотрудник «Глоубел кейбл ньюс», мистер Фаони.
 – Но…
 – Мы просмотрели ваши материалы только из уважения к мистеру Флетчеру. Так уж случилось, что они пошли. В этот раз.
 – Вы не предлагаете мне работы?
 – Разумеется, нет. Мы даже вас не знаем. Вы появились ниоткуда, принесли сумку видеокассет и дискет, которые мы смогли использовать. Насколько мне известно, насчет вас мистер Флетчер позвонил один раз. А без его звонка вас бы и на порог не пустили.
 – Я принес сенсационный материал!
 – И мы помогли вам донести его до зрителя. И… – серые глаза Блейра многозначительно уставились на чек, – …заплатили.
 Взглянул на чек и Джек.
 – Вы от меня откупаетесь?
 – И благодарим за сотрудничество. Вроде бы Энди говорил мне, что вы учитесь на факультете журналистики?
 – Вернуться к учебе я не могу. Во всяком случае, сейчас.
 – Ничего страшного, подождете до начала следующего семестра. Деньги у вас есть, устройте себе веселые каникулы. Мы вот с женой недавно ездили по Канаде. На поезде. Превосходные экскурсии. Великолепное обслуживание.
 – Вы не предлагаете мне работы?
 – Времена сейчас трудные, Джек. Конкуренция жесткая. Нам очень непросто убедить американских бизнесменов, что они должны тратить на рекламу восемьдесят процентов прибыли. Некоторые упираются. Мы не увольняем сотрудников, но и не берем новых, если кто-то уходит по собственному желанию. Если нам кто и нужен, так это молодые люди с опытом работы. Один материал не означает, что у вас есть опыт.
 – Это мой материал. В нем указана моя фамилия. Отличный материал. Вы сами сказали, что он тянет на премию.
 – Да, – Блейр улыбнулся. – Мы очень благодарны мистеру Флетчеру.
 Джек вскинул голову. Очень уж ему хотелось… Но он напомнил себе, что не играет в такие игры.
 – Разумеется, – продолжил Блейр, – мы надеемся, что и с другими материалами, того же уровня, что и репортажи о Клане, вы прежде всего придете к нам. Может, не на заключительном этапе расследования, а чуть раньше… У нас классные специалисты. Я хочу сказать, что такие репортажи должны делаться командой.
 – Командой? – Джек попытался представить себе съемочную бригаду в лагере Клана. Не получилось. Это не журналистика. Это реклама.
 – Мы бы наверняка согласовали некоторые вопросы с нашим юридическим отделом. Нам остается только надеяться, что ваши репортажи не вызовут судебных исков. Меня вот информировали, что имело место нарушение некоторых законов, касающихся частной собственности.
 – Вы боитесь, что белые расисты подадут на вас в суд за то, что я нарушил их право на уединение и рассказал всем, чем они занимаются вдали от посторонних глаз?
 – Вы проникли на территорию, являющуюся частной собственностью. Ознакомились со сведениями, хранящимися в памяти компьютера, принадлежащего…
 – А что мне оставалось делать? Или вам хватило бы только видеозаписи?
 – Да еще начали готовить этот материал, сидя в тюрьме?
 – Вы что, не поняли? Меня посадили в тюрьму, чтобы…
 – Я говорю о том, что слышал. И никто не знает, где правда, а где – ложь.
 – Никто? – Во рту у Джека пересохло. – А я-то думал, журналисты только этим и занимаются, отделяют правду от лжи.
 – Да, разумеется, – усмехнулся Блейр. – Именно это я и хотел сказать, Джек. Тебе недостает опыта. Возвращайся на факультет журналистики. Иди в люди, туда, где ты столкнешься с реалиями жизни. Заработай себе репутацию. А пока… бросить учебу… попасть в тюрьму… контакты с белыми расистами… как узнать, кто ты на самом деле… Может, необработанный алмаз…
 С чеком в руке Джек поднялся.
 – Приятно было с вами познакомиться, мистер Блейр. – Он протянул руку над столом из красного дерева. Блейр встал, пожал протянутую руку.
 – Надеюсь, ты не откажешься выслушать отцовский совет. Репортаж сделал ты, но теперь он принадлежит нам. Мы его купили. Вопрос закрыт. Повторюсь, тебе недостает опыта. Один раз тебе повезло. Но на этом уже поставлена точка. Вокруг большой мир, в котором никто тебе ничего не должен. Закончи учебу, найди работу, женись, у тебя появятся дети, возможно, твое призвание совсем в другой сфере…
 Не выпуская руку Блейра, всматриваясь в его серые глаза, Джек процедил:
 – Жаль, что вы выпали за борт. Теперь моя дверь всегда закрыта для вас.
 – Что? – поперхнулся Блейр.
 – Прощайте.




 Глава 3


 – Виндомия. Доброе утро. Чем я могу вам помочь?
 – Пожалуйста, соедините меня с «Америкен герл роуз сьют», – попросил Флетч.
 – Соединяю.
 Вновь Джек воспользовался телефоном Энди Систа.
 – К сожалению, сэр, в «Америкен герл роуз сьют» никто не берет трубку.
 – Я хотел бы поговорить с мисс Шаной Штауфель.
 – Сомневаюсь, что мисс Штауфель будет сидеть в своей комнате в половине двенадцатого утра, сэр. Подождите. – Джек ждал. Теперь он уже не волновался, в какую сумму обойдется его телефонный разговор «Глоубел кейбл ньюс». – Сэр? Я связалась с бассейном, столовой, тиром, полем для гольфа и конюшней. Как вы думаете, где еще поискать мисс Штауфель?
 – Попробуйте телефон-автомат у бензозаправки в деревне.
 – Извините, сэр. Это платный телефон. Он не подсоединен к нашему коммутатору.
 – Могу я оставить ей послание?
 – Разумеется, сэр.
 – Звонил Джек Фаони. Передайте ей следующее: «Подготовьте „Кактус сьют“. Кузен».


* * *

 – Флетч. Слушаю?
 – Привет, папа.
 – Г-р-г-м.
 – Что там у тебя?
 – Ничего. Вдруг заложило уши.
 «Привыкну ли я к слову „папа“, – подумал Флетч. – Наверно, можно найти способ обойтись без него. А вот этому молодому человеку слово „папа“ очень уж нравится».
 А ведь неделей раньше Флетч понятия не имел, что у него есть сын.
 И до сих пор у него не было доказательств того, что Джон Флетчер Фаони действительно его сын.
 – Где ты? – спросил Джек.
 – Приближаюсь к городу Форвард, штат Висконтин, с юго-востока.
 – Я удивлен, что ты решился вновь сунуться в эту клоаку.
 – Подумал, что необходимо вызволить оттуда твою мать. Сегодня все пациенты должны покинуть «Блайт-Спирит».
 – Из-за твоего репортажа по ГКН закрыли любимый мамин санаторий?
 – Журналист не должен уподобляться белочке, которая думает, что солнце встает только потому, что она крутит колесо.
 – И что ей теперь делать?
 – Санаторий закрывает правительство штата Висконтин, потому что лечения там никакого не проводилось. А все сотрудники отдаются под суд за мошенничество.
 – И ты собираешься забрать ее?
 – Да.
 – Как же ты сможешь забрать женщину, которая весит больше шестисот фунтов?
 – Я взял напрокат грузовик-фургон технической помощи с гидроподъемником.
 – Она будет зла на тебя. «Блайт-Спирит» стал для нее домом вне дома.
 – И основным источником расходов. А пользы не приносил никакой. Ты знаешь, сотрудники «Блайт-Спирит» убедили твою мать, что она должна остаться в санатории до конца своих дней.
 – Не может быть.
 – Может. Одной рукой они кормили ее от пуза, другой внушали, что, кроме как у них, ей нигде не похудеть, и при этом умудрялись обчищать ее карманы. Твоя мать – умная женщина. Просто удивительно, что им удалось задурить ей голову.
 – Понятно, папа. Как ее сын, должен предупредить, что она может отвесить тебе оплеуху, если, конечно, дотянется. Только не позволяй ей упасть на тебя.
 – Ты хотел сказать, опять упасть.
 – Опять?
 – Сам знаешь, что случилось после того, как она упала на меня.
 – Да. Случился я. Ты не рад?
 – С этим еще надо разобраться.
 – Я уверен, что рад.
 – Теперь я знаю, почему у тебя такая легкая походка.
 – Другой и быть не может у того, чья мать весит больше шестисот фунтов. Тут уж поневоле научишься быстро уходить в сторону.
 – В тебе гибнет второй Нижинский.
 – Кто такой Нижинский? – переспросил Джек.
 – Один тип, который все время кружил вокруг женщин.
 – Ясно. Между прочим, репортажи о Клане нашли отклик по всей стране. Так мне сказали. Ты видел хоть один на ГКН?
 – Тебе известно, у нас на ферме нет кабельного телевидения. Я читал насчет твоих репортажей в прессе. И горжусь тобой. Но ты ни разу не появился в кадре, так?
 – В каком смысле?
 – Не показывали ни тебя, ни твоих фотографий.
 – Не показывали. Хотя очень хотели. Посмотрите, мол, на молодого журналиста, рисковавшего жизнью. Я не разрешил. Знаешь ли, беру на вооружение некоторые из твоих принципов.
 – Твоя мать многому тебя научила.
 – Понимаешь, папа, не так-то легко наступать на горло собственному тщеславию.
 – Безусловно. Однако, как говорил проповедник дочери: «Береги себя. Всегда будет завтра».
 – Ага. Я с такой однажды встречался. Кстати, сегодня я пообщался с твоим мистером Блейром.
 – Алекс Блейр? Этот напыщенный кретин.
 – Знаешь, папа, я поначалу подумал, что он – отличный парень.
 – По-другому и быть не могло.
 – Такой искренний.
 – Да уж, с искренностью у него все в порядке.
 – Он дал мне чек на приличную сумму.
 – Понятно. – Флетч искал глазами указатель поворота на Форвард. – Сие означает, что работу тебе в ГКН не предложили.
 – Зато денег отвалили выше крыши.
 – Засранцы. О том, что ты – мой сын, от тебя они не узнали. – Флетч улыбнулся. – Так?
 – Слушай, папа, а я – твой сын?
 – До получения уведомления об обратном – да.
 – Ты не собираешься провести экспертизу ДНК?
 – Что за мерзкий вопрос? Я даже не понимаю, почему тебе хочется быть моим сыном. Тебя воспитала мать, она напичкала тебя лживыми историями обо мне… Я всего-то написал одну книгу, которая тебе не понравилась.
 – Я смотрю на это иначе. У тебя еще есть возможность прославиться. Возможно, мое благотворное влияние…
 – Ты собрался переделывать меня? Что ж, флаг тебе в руки.
 – Слушай, я даже могу приобщить тебя к современной журналистике.
 – И чем ты теперь решил заняться? После того, как в ГКН тебе указали на дверь?
 – Собираюсь навестить давнюю подругу в Джорджии.
 – С чего бы это?
 – Она надумала выйти замуж. Не за меня.
 – Благоразумная девушка.
 – Мы провели вместе лишь один уик-энд. Вернее, несколько часов из уик-энда.
 – Я понял. Вы встретились в «Мотеле разбитых сердец». Так почему ты возвращаешься в ее жизнь накануне свадьбы? Она тебя отвергла, а ты не можешь этого пережить?
 – Она пригласила меня. Она думает, что у ее жениха какая-то странная семья.
 – Так это обычное дело. Правда, большинство невест осознают это после свадьбы. Она подрядила тебя выяснить, какие у нее будут родственники?
 – Что-то в этом роде.
 – Зачем тебе это? Едва ли твои находки заинтересуют читателей и зрителей.
 – Неужели во всем надо искать сенсацию?
 – Иначе придется перебиваться с пепси на пиццу.
 – Ты еще не спросил, с кем она собирается породниться.
 – С кем же?
 – С профессором и миссис Честер Редлиф.
 – Ага! Он изобрел идеальное зеркало. Джорджия. Не он ли построил…
 – Виндомию. Туда я и еду.
 – Ясно. Полагаю, я бы не отказался от встречи с парнем, который изобрел колесо.
 – Возможно, я действительно наковыряю что-нибудь интересное. По какой-то причине Шана думает, что жизнь профессора в опасности.
 – Если не выйдет ничего путного, возвращайся на Прайори-Фарм. Хорошо? Кэрри утверждает, что ты ей понравился, и какое-то время она готова тебя терпеть. Кроме того, заборы давно пора покрасить. Жалованье мы можем предложить минимальное, но у тебя будет крыша над головой, а по субботам тебе разрешат принимать душ.
 – Не приеду, – отказался Джек. – У нас и так сложились очень теплые отношения. Какие и должны складываться у отца с сыном.
 – А разве могло быть иначе? Я видел тебя два или три раза, мы провели вместе несколько часов.
 – Дело не в количестве проведенного вместе времени, а в качестве.
 – Да уж… – Флетч заметил указатель поворота на Форвард и сбросил скорость. – Пока мы были вместе, ты безраздельно владел моим вниманием.
 – Как Кэрри?
 – Разве я не сказал? Чокнулась. Ты ей нравишься. Меня она любит.
 – Я хотел, чтобы ты знал, где меня искать. Пожалуйста, скажи маме, куда я поехал.
 – Обязательно. – Флетч перестроился в левый ряд, включил поворотник – Позвони, если найдешь работу.


* * *

 – Как насчет ленча? – спросил Энди Сист.
 – Дельная мысль, – ответил Джон Флетчер Фаони.
 – Пойдем в столовую для сотрудников. Сегодня там подают лазанью. [3] 
 – Нет, – покачал головой Джек. – Я бы съел итальянский сандвич с моллюсками.
 – И где ты его найдешь?
 – В Сабс-Роуз.
 – Где это?
 – В Северной Каролине.
 – Однако.
 Джек пожал руку Энди.
 – Рад был познакомиться. Спасибо за помощь.
 – Блейр не взял тебя на работу?
 – Он дал мне «отеческий совет»: пшел вон.
 – Эй, Джек! – крикнул вслед Энди. – Мы еще увидимся?
 Шагая к выходу «Глоубел кейбл ньюс», Джек обернулся и помахал Энди рукой.
 – Возможно. Когда я научусь не заканчивать предложение вопросом.




 Глава 4


 – А теперь скажи мне, кому мы всем этим обязаны, – прорычала Кристел, увидев Флетча.
 Она лежала на кровати в своей комнате на втором этаже санатория «Блайт-Спирит». Наволочки, простыни, одеяла, даже занавеска отсутствовали.
 Огромную гору жира, в которую превратилось ее тело, прикрывали ночная рубашка и халат.
 «Какая она беспомощная, – подумал Флетч, – прямо-таки жертва автоаварии, лежащая посреди шоссе».
 Если не считать силуэта за занавеской, который Флетч лицезрел неделей раньше, он не видел Кристел много лет. И его поразили невероятные габариты ее тела.
 – Привет, – выдохнул Флетч.
 – Они забрали даже лампы, – пожаловалась Кристел. – Настенные бра.
 – Да. Сегодня у них суетливый день. – На подъездной дорожке сгрудились автомобили, пикапы, микроавтобусы, фургоны как частных лиц, так и медицинских учреждений. Из кабинетов тележками вывозили документацию. Флетч откашлялся. – Хочу увезти тебя отсюда.
 – Никуда я с тобой не поеду, – отрезала Кристел. – Это ты натравил на нас законников. Твой чертов репортаж по «Глоубел кейбл ньюс».
 – Ты же знаешь, что я поступил правильно.
 – Ничего такого я не знаю. Здесь обо мне заботились.
 – Здесь тебя держали только затем, чтобы чистить твои карманы.
 – Где Джек?
 – В Виргинии. Я только что говорил с ним.
 – Он едет сюда?
 – Нет. В Джорджию.
 – И что он тебе сказал? Флетч улыбнулся:
 – Он посоветовал мне быть поосторожнее, чтобы ты вновь не упала на меня.
 Коротко взглянув на Флетча, Кристел рассмеялась:
 – На этот раз я размажу тебя по полу.
 – Это уж точно.
 – Оба вы говнюки. Отец и сын. Не следовало мне рассказывать одному о существовании другого. Выметайся отсюда. Кому ты тут нужен?
 – Тебе.
 – Черта с два.
 – Ладно. И каковы твои планы?
 Лежа на кровати, Кристел нетерпеливо махнула рукой. Флетч понял, что женщина таких габаритов скорее всего не сможет и сесть без посторонней помощи.
 – Какое тебе дело? – пробурчала она. – За то, что будет со мной, ты ответственности не несешь.
 – Я знаю, – кивнул Флетч. – Но в воскресенье я обещал тебе вернуться.
 Он по-прежнему стоял посреди палаты, между кроватью и дверью в коридор.
 – Да уж, – горестно воскликнула Кристел. – Проник сюда под личиной репортера, шпионил за мной, шпионил за людьми, которые обо мне заботились, раззвонил обо всем по «Глоубел кейбл ньюс», натравил на «Блайт-Спирит» все правоохранительные учреждения, адвокатов, политиков, отправил под суд весь персонал, начиная с поваров и секретарей, в считанные часы добился закрытия санатория, а в итоге я лежу, прикованная к постели, всеми забытая. Не могу пошевельнуться, с утра маковой росинки во рту не было, нет даже салфетки, чтобы бросить в тебя! Ты вернулся, это правда. Вернулся, словно вторая половина тайфуна, накрывшего морской курорт.
 Флетч улыбнулся.
 – Язычок у тебя все такой же острый.
 – Почему не приехал Джек?
 – Подозреваю, он хочет дать нам еще одну возможность притереться друг к другу.
 – Да не хочешь ты ко мне притираться.
 – Может, и нет.
 – Я ужасно выгляжу?
 – Скорее ты в ужасном положении.
 – Это не твоя вина.
 – Кто говорит о вине?
 – Ты меня не бросал. Ты даже не знал, что я родила тебе сына. Я специально ничего тебе не говорила, чтобы воспитывать его самостоятельно.
 – Я знаю.
 – Тогда я не нуждалась в твоей помощи, не нуждаюсь и теперь.
 – Однажды моя помощь все-таки потребовалась. На чуть-чуть. Всего на несколько минут.
 – Я не виню тебя за то, что ты меня ненавидишь. Так поступить со мной! Обрушить «Блайт-Спирит», словно карточный домик. Ты всегда знал, как ударить по больному, а, Флетч?
 – Я тебе не мстил.
 – Разумеется, мстил. Ты узнал, что у тебя есть сын, Джек, что я долгие годы скрывала его, и не прошло и четырех дней, как я лежу, всеми брошенная, умирающая от голода, униженная.
 – Слушай, давай не будем жаловаться на судьбу.
 Кристел вновь взглянула на Флетча, сухо улыбнулась:
 – Сам-то небось позавтракал.
 – В самолете, когда летел в Чикаго. Кофе с булочкой.
 – Кофе с булочкой! – фыркнула она. – Какой булочкой?
 – С черничным джемом.
 – И ты называешь это завтраком?
 – Разумеется, нет. Пожалуй, на завтрак я бы съел половину грейпфрута, глазунью из двух яиц, бифштекс с кровью, несколько ломтиков бекона, жареную картошку, возможно, пару копченых сосисок…
 – Замолчи!
 – … и гренок с… да, с клубничным мармеладом…
 Взгляд Кристел уже не отрывался от него.
 – Ты все это съедаешь? За завтраком?
 – А ты собираешься встать с кровати?
 – Я не могу! Неужели ты этого не видишь?
 – Я вижу удивительно толстую женщину, которая лежит на кровати в псевдолечебном учреждении, только-только закрытом властями. У нее отняли простыни, одеяла, бра, салфетки, она намекает на то, что голодна, и при этом ничем не может себе помочь. Кристел, ты собираешься здесь умереть? Чего я уж точно не смогу, так это нести твой гроб. В могилу тебя придется опускать подъемным краном.
 – Я о себе позаботилась.
 – Неужели? Послала гонца в китайский ресторан?
 – Ты меня убиваешь.
 – Ты убиваешь себя сама. Что ты сделала ради собственного спасения?
 – За мной приедет машина «Скорой помощи».
 – Ты ее вызывала?
 – Нет.
 – И куда она тебя отвезет?
 – В больницу.
 – В какую больницу? Кристел, на тебя денег налогоплательщиков не хватит. Как не хватает их на школы, полицию и пожарные команды.
 – Они, наверное, упрячут меня в психиатрическую лечебницу. – Кристел всхлипнула. Повернулась к окну. – У меня не хватит денег на мое содержание.
 – Возможно и такое.
 – А ты мне не нужен.
 – Хорошо.
 – Ты мне не нужен. И Джек не нужен. Мне никто не нужен.
 Флетч вздохнул:
 – Кристел, уезжая в воскресенье, я обещал вернуться. Если я уйду сейчас, то больше уже не вернусь.
 – Уходи.
 – Ноги моей не будет в этой комнате.
 – Вот и убирайся.
 – Как скажешь.
 И Флетч ушел.


* * *

 – Привет, мистер Мортимер. Это Флетч.
 – Кто?
 – Это я, Флетчер.
 – О, только не это.
 – Я позвонил в неудачный момент?
 – Да. Я еще не умер.
 – Разве могло быть иначе? – Флетч звонил с телефона, установленного в кабине грузовика-фургона. Последний стоял на подъездной дорожке «Блайт-Спирит».
 – И у меня еще хватит сил, чтобы положить трубку.
 – Не делайте этого!
 – Почему?
 – Вдруг я скажу вам что-нибудь интересное.
 – Другого от тебя не услышишь. Поэтому я кладу трубку. Я слишком стар, чтобы интересоваться тем, что ты можешь мне сообщить.
 – Подождите.
 – Я ведь и постарел только потому, что в последний раз послушал тебя. До того я был молод. Густые волосы, прямая спина, много друзей. Я послушал тебя, и мои волосы поседели и вылезли, зубы выпали, спина согнулась, я потерял источник доходов, потерял друзей, и все за каких-то три месяца после того, как я тебя послушал Так чего мне опять слушать тебя?
 – На этот раз после разговора со мной вы помолодеете.
 – Конечно. На этот раз дело кончится тем, что меня усадят в инвалидное кресло.
 – Послушайте, я…
 – Никаких «послушайте»! Хватит, Флетчер! Ты уговорил меня стать главным свидетелем обвинения. Все остальные, все мои друзья и партнеры, угодили в тюрьму. А меня отправили в Вайоминг, ради моего же блага. Ха! Я бы лучше сел в тюрьму. Я бы хоть знал, за что сижу. А вот что я делаю в Вайоминге? В тюрьме у меня было бы куда больше знакомых. Нашлись бы темы для разговора. В Вайоминге я никого не знаю. А говорят здесь только о мясных бычках и двенадцати смертных грехах.
 – Семи.
 – Семи что?
 – Я думаю, смертных грехов только семь.
 – В Вайоминге их двенадцать.
 – Действительно, это же большой штат.
 – До сих пор не могу понять, то ли Вайоминг большой, то ли просто пустой.
 – Мистер Мортимер, вы стали свидетелем обвинения после того, как вашего подопечного, наиболее вероятного претендента на звание чемпиона мира по боксу в среднем весе, нашли насаженным на острия железных прутьев ограды Греймерси-Парк. [4] 
 – Да, меня это взбесило. Я очень любил этого парня.
 – Вы можете писать письма друзьям, которых отправили в тюрьму.
 – Я и пишу. Некоторым. Хорошие ребята, знаете ли. Переписываюсь с теми, кто говорит: «Я не сержусь за то, что ты разрушил мою семью и отправил меня за решетку до конца моих дней». С теми, кто подошлет ко мне наемного убийцу. Я посылаю им по письму каждую неделю. Рассказываю, как здорово коротать дни, наблюдая горы Вайоминга.
 – А разве плохо жить в прекрасном штате Вайоминг? Вы заслужили право на отдых. Вам же семьдесят два.
 – Семьдесят четыре. Благодаря тебе. Если б мы не встретились, мне бы по-прежнему было сорок семь.
 – Джейк Бургер говорит мне, что вы тренируете двух перспективных парней.
 – Мясные бычки. Двуногие мясные бычки. Иного тут нет: только мясные бычки. Четвероногие мясные бычки, двуногие мясные бычки.
 – Если б вы не верили в них, то не стали бы тренировать. Может, они выиграют первенство округа.
 – Никогда в жизни.
 – А сколько им лет? По двадцать?
 – Одному шестнадцать. Второму – восемнадцать. Я не доживу до того дня, когда хоть один из них оторвется от пола при счете десять.
 – Готов спорить, они себя еще покажут.
 – Старший, которому восемнадцать, зовут его Хэджа, полагает, что главное в боксе – злиться на себя. Он бы отправил себя в нокаут, если б я показал ему, как это делается. Второй, шестнадцатилетний, Рики, думает, что у него великолепная мускулатура. Можешь ты в это поверить?
 – В шестнадцать лет в этом уверены все.
 – Единственный соперник, который его интересует, – зеркало. И особенно он любит сходиться с ним в ближнем бою. Они оба пользуются дезодорантом. Можешь ты себе такое представить? Слышал о благоухающих боксерах?
 – По-моему, неплохая идея.
 – Я то и дело повторяю: «Откуда здесь запах петуньи?» Фу!
 – И кто обычно берет верх в спарринге?
 – Никто. Молодой не устает танцевать, словно босоногий городской мальчишка на горячем асфальте. И все для того, чтобы ему не подпортили физиономию. Старший ужасно злится на себя за то, что не может дотянуться до молодого. У него даже поднимается давление. И это чистая правда.
 – Я бы хотел приехать и взглянуть на них.
 – Нет, сэр. Не трать попусту мое время.
 – И привезти с собой даму.
 – Незачем ко мне ехать. Даже если сейчас ты стоишь у моих ворот. Я тебя не приму.
 – Она – тяжеловес.
 – Нет, сэр! Нечего ей делать в моем тренировочном лагере!
 – Но ей надо потренироваться.
 – Нет, сэр. Я до этого не дорос. И никогда не дорасту! Только не в моем лагере! Видел я эти журналы. Порнография, да и только.
 – Через несколько дней мы будем у вас.
 – Не будете. Только сунь сюда свой нос, Флетч, и я натравлю на тебя обоих. И Хэджу, и Рики.
 – Их я не боюсь.
 – И напрасно.
 – Отнюдь. Я же знаю их недостатки.


* * *

 Флетч остался в кабине.
 Два санитара, которых он «подмазал», вкатили огромное кресло-каталку с Кристел Фаони на платформу гидроподъемника. Платформа пошла вверх. Грузовик чуть накренился под весом Кристел. В кузове они помогли Кристел перебраться на большую кровать. Изголовье находилось аккурат за спинкой сиденья Флетча. Санитары выкатили кресло на платформу, Флетч опустил ее на землю, затем поднял вновь, завел в кузов. Санитары закрыли борт грузовика.
 Один из них подошел к кабине:
 – Все в порядке, приятель. Можешь увозить ее отсюда.
 Грузовик медленно покатил по подъездной дорожке, маневрируя между стоящими автомобилями. Их еще хватало. Выехав из ворот, они повернули направо, к автостраде.
 Он услышал, как Кристел высморкалась. Похоже, где-то достала пачку салфеток.
 – Куда вы меня везете? – спросила Кристел.
 – В Вайоминг Последовала долгая пауза.
 – Флетч? Это ты, Флетч?
 – А ты думала, Харон?
 – Я думала, ты уехал.
 – Я сказал, что больше не вернусь в твою палату. Надоело с тобой спорить.
 – Ты всегда уезжаешь.
 – Не уезжаю, если кому-то нужен. Ты же не хотела, чтобы я уехал, верно?
 – Нет. – Она рассмеялась. – А что мы увидим в Вайоминге?
 – Ничего интересного, если верить мистеру Мортимеру.
 – Кто такой мистер Мортимер?
 – Вредный старикашка по фамилии Мортимер, который требует, чтобы все звали его мистер Мортимер.
 – Твой приятель?
 – Да. Меня он ненавидит. Я уверен, что возненавидит и тебя.
 – Так почему мы к нему едем?
 – Меня осенило. Он, возможно, сам этого не осознает, но всю жизнь он занимался коррекцией веса человеческого тела. Он тренер. По боксу.
 – Тренер по боксу?
 – Да.
 – Ты везешь меня в тренировочный лагерь для боксеров?
 – Да. Я подумал, что стоит попробовать. Если не получится, придумаем что-нибудь еще. Пусть он поставит тебе апперкот.
 – Что такое апперкот?
 – Рубец над бровью.
 – Не надо мне этого!
 – Изголовье твоей кровати поднимается и опускается.
 – Понятно.
 Зажужжал электрический моторчик, поднимающий изголовье.
 – Можешь посмотреть в окно. Прекрасный вид, верно?
 – Да. Обратные стороны рекламных щитов.
 – Спереди написано: «СОХРАНИМ КРАСОТУ АМЕРИКИ».
 – Господи, он решил сделать из меня чемпиона по боксу!
 – Знаете, дамочка, в вашей весовой категории соперников не найдется.
 – Флетч? А мы не можем остановиться, чтобы ты купил мне что-нибудь из еды?
 – Почему нет. Я тоже проголодался.
 – Занятия боксом отнимают много сил. Так что мне надо подкрепиться.




 Глава 5


 Женщина в черном бикини, пришедшая поплавать в пятидесятиметровом открытом бассейне, то и дело поглядывала на Джека.
 В белых шортах с вертикальными синими полосами, униформе, ношение которой оговаривалось при поступлении на работу, Джек чистил бассейн.
 Плыла женщина кролем и при каждом повороте у бортика бросала на Джека любопытный взгляд.
 На работу в Виндомию Джека взяли, но ознакомили с длинным перечнем условий, нарушение которых приводило к незамедлительному увольнению.
 Прибыв в искомую часть Джорджии, он, к своему изумлению, узнал, что Виндомия – то ли деревня, то ли городок – находится на территории одноименного поместья и попасть туда можно только по пропуску. Три тысячи пятьсот акров поместья окружал забор с единственными воротами, у которых постоянно дежурила охрана.
 До отъезда из Виргинии Джек потратил часть денег, заработанных в «Глоубел кейбл ньюс». Купил кое-какую одежду и подержанный синий автомобиль с откидным верхом. «Миату». Маршрут его пролегал через Сабс-Роуз, что в Северной Каролине.
 Ближайшим к Виндомии городком оказался Ронктон. Там он перекусил в кафетерии. Спросил, где можно найти работу. Женщина за стойкой ответила без запинки: «Только в поместье». И направила его в бухгалтерскую контору на другой стороне улицы.
 – Ты должен соответствовать строгим требованиям, предъявляемым владельцем поместья к обслуживающему персоналу, – первым делом сообщил ему Кларенс Доунс, бухгалтер поместья. Он только что вернулся с ленча. – Присядь. Давай поговорим. Сидел в тюрьме?
 – Нет, сэр.
 – Мы это проверим.
 – Разумеется.
 – Чем-нибудь болеешь?
 – Ребенком перенес ветрянку. Сейчас мне гораздо лучше, благодарю вас.
 – Плавать умеешь? – Бухгалтер, крупный мужчина, прошелся взглядом по мускулистому телу Джека. Увиденное ему явно понравилось.
 – Да, сэр.
 – Я в этом не сомневался. В теннис играешь?
 – Да, сэр.
 – Хорошо?
 – Отлично, сэр. Доунс улыбнулся:
 – Ты по каким-то причинам решил прервать обучение в колледже?
 – Пытаюсь заработать немного денег, сэр.
 – Разумно. У меня двое детей в колледже. Хорошо, что я дипломированный бухгалтер-аудитор. Поток счетов никогда не иссякнет. Мне не приходилось химичить с личными счетами, пока мои дети не поступили в колледж. А чем занимаются твои родители, Джон?
 – Мать серьезно больна, сэр. У отца небольшая ферма.
 – Понятно. А ты, значит, не хочешь пахать в поле. Утомительная работа, согласен с тобой. В молодости сам удрал с фермы. – Он шлепнул себя по животу. – Всегда хотел ходить в белой рубашке и иметь толстый живот. – Он рассмеялся. – Видишь? Мне это удалось!
 – Да, сэр.
 – Гм-м. – Доунс нахмурился. Согласие Джека его, похоже, не порадовало. – Работать будешь в поместье Виндомия. Ты о нем слышал? Принадлежит и непосредственно управляется доктором Честером Редлифом. Поместье очень большое, определяет экономическое положение близлежащих территорий. Им нужен молодой человек… «приличного вида», так мне сказали. Его задача – поддерживать чистоту в бассейнах, на кортах, в спортивном зале, выполнять обязанности спасателя, если придут поплавать маленькие дети, сыграть партию в теннис, если у кого-то не окажется партнера, помогать садовникам, если возникнет такая необходимость, патрулирование поместья, когда…
 – Патрулирование поместья?
 – Да. Доктор Редлиф помешан на безопасности.
 – С револьвером и собакой?
 – И рацией. Справишься?
 – Скорее всего.
 – Если потребуется, когда соберется уж очень много гостей, придется надевать белый смокинг и разносить напитки.
 – Улыбаться – тоже моя обязанность, или за это полагается надбавка к жалованью?
 – И каждое утро ты должен являться к секретарю доктора Редлифа и докладывать обо всем необычном, что тебе довелось заметить.
 – Что сие означает?
 – Я же говорю, доктор Редлиф помешан на безопасности. Он хочет знать все… обо всех, – пожал плечами Доунс. – Такая вот у него странность.
 – Шпионить за гостями? За родственниками?
 – Таковы условия приема на работу. – Доунс водрузил на нос очки, взял со стола лист бумаги. – Тебе не разрешается курить, пить, принимать наркотики, приносить их на территорию поместья. Возражений нет?
 – Как насчет жевательной резинки?
 – Цвет поместья – белый и синий. Тебе выдадут одежду, которую ты будешь носить. Другой одежды носить в поместье не разрешается, вне зависимости от того, на службе ты или нет. Понятно?
 – Конечно. Хорошо хоть, что не требуют особых татуировок.
 – Старик Редлиф управляет поместьем, словно это британский броненосец XIX века.
 – А что случилось с тем парнем, что занимал мое место?
 – В мусорной корзине в его комнате нашли две пустые банки из-под пива.
 – И его уволили?
 – Моментально.
 – Не повесили на рее?
 – Тебе не разрешено приглашать в поместье гостей. Не разрешено приводить женщин в свою комнату. Если женщина попросит тебя показать, как пользоваться тем или иным тренажером в спортивном зале и пригласит сыграть партию в теннис, ты не вправе вступать с ней в более близкие отношения.
 – Однако. А почему старина Редлиф не нанимает роботов?
 – Я думаю, нанял бы, если б мог. Тебе выделят половину коттеджа, с отдельным входом, комнатой, ванной и кухней. Ожидается, что все продукты ты будешь покупать в супермаркете, расположенном в деревне Виндомия.
 – От меня ждут, что я продам душу лавке компании? [5] 
 – Между прочим, выгодное условие. Супермаркет – заведение бесприбыльное. Все товары продаются по ценам поставщиков. Опять же, доктор Редлиф лично следит за калорийностью продуктов. Продаются только самые лучшие.
 – Значит, никаких чипсов?
 – Отнюдь, чипсы он очень любит. Ты можешь пользоваться спортивным залом, бассейном и прочим, но не одновременно с членом семьи или гостем. При появлении члена семьи или гостя ты должен удалиться, если только нет причин для твоего присутствия. Машина у тебя есть?
 – Да.
 – По прибытии поставишь на охраняемую стоянку и отдашь ключи. Редлиф не жалует автомобили на территории поместья. Тебе выдадут велосипед. Отдыхать будешь сутки в неделю, начиная от полуночи со среды на четверг. Если в это время ты захочешь уехать из поместья, машину тебе, разумеется, выдадут.
 – Сегодня у нас четверг.
 – Совершенно верно. – Доунс сказал Джеку, сколько он будет получать каждую неделю. Протянул ему густо исписанный лист бумаги. – Тебя это устраивает?
 – Где мне расписаться?
 Покончив с формальностями, Джек поехал в поместье.
 Столбы, к которым крепились кованые ворота, поднимались на тридцать пять метров. В обе стороны уходил десятиметровый оштукатуренный забор. Сторожка скорее напоминала административное здание в пригороде.
 – Здесь Волшебная страна? – спросил Джек охранника в бело-синей униформе.
 – Ты не ошибся, – ответил охранник. – А пропуск у тебя есть?
 – Да, – Джек протянул охраннику ламинированный прямоугольник. – Винни-Пух потерял, а я нашел.
 Розовый цвет пропуска, как объяснил Доунс, указывал, что он – наемный работник.
 В миле от ворот, на холме, возвышался особняк. Под синим шифером крыши белые стены сверкали в солнечном свете, словно улыбка киноактера. Над крышей реяли на ветру несколько бело-синих флагов.
 Охранник сказал, как найти автостоянку.
 – Поезжай прямо туда, – предупредил он. – Я позвоню. Тебя будут ждать через шесть минут. Максимальная разрешенная скорость – тридцать миль в час.
 – А что мне делать с выхлопом? Охранник улыбнулся:
 – Собирай в полиэтиленовый мешок.
 Когда Джек въехал в ворота, ему сразу вспомнился разговор с Алексом Блейром. Он же сказал, что не женат и ничем не связан, так что готов поехать за границу.
 Едва он оказался на территории Виндомии, у него возникло ощущение, что он попал в чужую страну. Совсем чужую.
 «Наверное, таким Бог создал бы мир, если б у Него были деньги», – подумал Джек.
 Со стороны особняка ехала машина, каких в натуре видеть Джеку не доводилось: «Инфинити» с удлиненным корпусом.
 На заднем сиденье сидела женщина средних лет в красивой шляпке. Она держала у носа платок. Плакала?
 Лимузин проскользнул мимо со скоростью тридцать миль в час.
 «Ух, – сказал себе Джек. – Здесь, пожалуй, не стоит принимать яблок от женщин, а не то меня сразу отправят далеко на восток…»


* * *

 Наплававшись, девушка в черном бикини приблизилась к бортику, на котором стоял Джек. Высунулась из воды, руки положила на бортик, подбородок – на руки.
 Джек собирал грязь со дна бассейна через длинную металлическую трубу, шлангом соединенную с компрессором.
 Ему уже надоело хлопанье огромных флагов, развевающихся над особняком.
 Кроме них двоих, у бассейна никого не было.
 – Привет.
 – Доброе утро, мисс.
 – Позволь-ка взглянуть сзади на твою ногу.
 – Это входит в мои обязанности?
 – Повернись.
 Джек повернулся.
 Он знал, что она хочет посмотреть на маленький синий глаз, вытатуированный на его левой ноге.
 – То-то мне показалось, что я тебя уже видела.
 – Такое со мной случается. Даже слишком часто.
 Она еще долго смотрела на Джека, потом вылезла из бассейна.
 – Флетч.
 – Джек Фаони, мисс. Рад, что запомнили меня, мисс.
 – А можно было забыть? – низкий, приятный голос.
 – Я не забыл.
 – В ту ночь мы отлично повеселились.
 – Да, мисс.
 – Все было так хорошо. А гитару ты привез?
 – Да, мисс.
 – Ты здесь работаешь?
 – Да, мисс.
 – Когда ты приехал?
 – Вчера вечером, мисс.
 Стоя в метре от него, она посмотрела на особняк.
 – Я думала, ты назовешься моим кузеном.
 Джек понизил голос:
 – Ничего бы не вышло. Для этого мне пришлось бы заранее встречаться с тобой, узнавать массу подробностей о твоей семье…
 – И ты решил, что лучше наняться на работу, чем быть гостем?
 – Так у меня больше свободы. Не нужно двадцать четыре часа в сутки источать вежливость. Я, случается, пукаю.
 – Вот это ты загнул.
 Шана Штауфель уселась в шезлонг в двух метрах от Джека. Он продолжал работать, стоя спиной к ней. И они продолжали разговаривать, полушепотом.
 – Хорошо, что ты смог приехать.
 – Я только не понимаю, зачем?
 – Как я и говорила, тут творится что-то странное. У людей, которые здесь живут, есть все: приятная внешность, ум, здоровье, престиж, любой их каприз тут же выполняется, и при этом напряжение столь велико, что его можно пилить пилой.
 – Не зря утверждают, что на богатых не угодишь.
 – Я хочу сказать, Джек, что жестокость, ненависть, неудовлетворенность направлены на одного человека.
 – Кого же?
 – Честера Редлифа:
 – Капитана корабля.
 – Я боюсь, что напряженность перерастает в насилие. Скрытое насилие.
 – Давно ты здесь?
 – Десять дней. Сначала я подумала, что все обожают старика, добродушно над ним подшучивают. Потому что шептаться они начинали, как только он уже не мог их услышать Но потом я поняла, что никаким добродушием и не пахнет. Если и шутили, то зло. Для них Честер говорит не то, делает не так. Если он скажет, что сегодня вторник, все хмыкают и пожимают плечами и твердят, что сегодня – понедельник или среда, хотя на самом деле – вторник. Надеюсь, ты меня понимаешь. Это несправедливо.
 – Кто эти «все»?
 – Его жена. Его дети. Он много работает, не выезжая из поместья, но у него есть аэропорт, здесь же живут его ближайшие помощники. Взять, к примеру, его заместителя Эрика Бьювилля. Ситуация аналогичная. В лицо одни улыбки, за глаза – та же ненависть.
 – Доктор Редлиф – гений. Напрасно ты думаешь, что окружающие могут понять гения. Разумеется, без трений не обойтись.
 – Говорю тебе, добром это не кончится. Ты же знаешь, когда варишь яйца или спагетти, а в кастрюле слишком много воды или горелка чересчур раскалена, кипящая вода перехлестывает через край.
 – Да, я как-то сжег спагетти.
 – Если не уменьшить расход газа, вода выплеснется, испачкает плиту, зальет горелку. Здесь то же самое. Вода уже начинает перехлестывать через край.
 – Что ты подразумеваешь под «скрытым насилием»? Что-то определенное?
 – Да.
 Он услышал, как она тяжело вздохнула.
 – Так что же?
 – Каждое утро, на рассвете, Честер мчится по холмам на своем огромном жеребце. Скорее всего таким способом он снимает накопившееся напряжение. Утром того дня, когда я позвонила тебе, когда он выезжал из конюшни, жеребец упал замертво. Говорят, он умер от сердечного приступа.
 – Лошади умирают от сердечных приступов.
 – Трехлетний жеребец? Я думаю, его отравили.
 – Доказательства?
 – Честер отказался сдать кровь жеребца на анализ. Думаю, он не хочет знать, что жеребца отравили. Лучи летнего солнца жгли Джеку плечи.
 – Немного.
 – У Честера есть маленький коттедж в лесу. Он называет его «Домик для раздумий». Каждый день ровно в четыре он уединяется там на полчаса. Размышляет, слушая Гайдна. Вчера в самом начале пятого коттедж взорвали. Его разнесло по бревнышкам. Нам сказали, что взорвался обогреватель.
 – Обогреватель? – Весь в поту, Джек искоса глянул на солнце. – Кому нужен обогреватель в такую жару?
 – И я о том же.
 – С этим кто-нибудь разбирается?
 – Я.
 – Как я понимаю, в тот момент доктора Редлифа в коттедже не оказалось.
 – Он туда ехал, но сломалась передняя ось джипа.
 – Гм-м. Если бы передняя ось сломалась на обратном пути, он мог бы получить травму.
 – Скорее всего погиб бы. Там же проселок, очень извилистый, местами проходит по самому обрыву. А вчера еще прошел дождь.
 – Ты насчитала три возможные попытки покушения на его жизнь.
 – Была и четвертая, этим утром. До рассвета Честер пьет кофе в маленькой комнате, примыкающей к спальне. В то утро он обнаружил, что штепсель вытащен из розетки. И мокрый. Естественно, он взялся за провод, чтобы вставить штепсель в розетку. Но кто-то снял с провода изоляцию.
 – Откуда тебе это известно?
 – Он пожаловался, что утром остался без кофе.
 – Бывают совпадения.
 – Но не так много.
 – Я заметил, ты зовешь его Честер.
 – Да.
 – Ты же его будущая невестка. Вроде бы тебе следует называть его доктор Редлиф, профессор Редлиф.
 – Я познакомилась с Честером до того, как встретила Чета.
 – О?
 – Когда он ездил в Европу, я работала у него переводчиком.
 – Путешествовала с ним?
 – С его свитой. Я сопровождала его на культурные мероприятия и светские приемы. Мне сказали назвать его Честер. Он полагал, что обращение доктор или профессор возведет барьер между ним и другими гостями.
 – Понятно.
 – В Виндомию я приехала этой весной вместе с его командой. Он вел переговоры с немецкими и скандинавскими промышленниками и министрами. Тогда я и встретила Чета.
 – Любовь с первого взгляда?
 – Я увидела, что ты остановил свой выбор на журналистском расследовании, и подумала, а почему бы тебе не позвонить? Я не знаю, что мне делать. Я волнуюсь. – Она помолчала. – Извини, воспользовалась нашим знакомством, пусть и очень коротким.
 – Я тоже не знаю, чем я могу помочь тебе, – ответил Джек. – Не могу я мельтешить у него перед глазами, проверяя пульс его жеребца и втыкая в розетку штепсель кофеварки.
 – Разве репортеры, занимающиеся расследованием, не расследуют?
 – Теперь я сожалею, что прибыл сюда не гостем. Я слишком далеко как от него, так и от родственников.
 – Что-то менять уже поздно.
 – Доктор Редлиф – профессор физики. Он наверняка изучал теорию вероятности. Что он сам думает об этих совпадениях?
 – Он все отметает Однако какие-то мысли у него все-таки возникают.
 – Как я понимаю, он человек привычки?
 – Живет по часам. У него есть распорядок, которому он и следует, минута в минуту. У него идеальная самодисциплина.
 – Это опасно. Если у тебя будет возможность поговорить с ним, предложи ему менять распорядок дня. Пусть его появления в тех или иных местах станут менее предсказуемыми.
 – Есть ли смысл просить зебру снять полосатую пижаму?
 – Или предложи ему ненадолго уехать из Виндомии.
 – Здесь его дом. Его лаборатория. Его сотрудники. Все его игрушки. Увезти его отсюда – все равно что вынуть начинку из пирожка.
 – Он наверняка должен что-то знать. И непременно примет какие-то меры. И здесь ему нужны куда более серьезные помощники, чем я.
 – Он оберегает семью.
 – Это я заметил.
 – Не думаю, что он позволит хоть в чем-то обвинить родственников, даже заподозрить.
 – Но ты, человек посторонний, встревожена.
 – Вероятно, я здесь для того, чтобы родственники узнали меня, я – их, чтобы я узнала на практике, каково жить в Виндомии…
 – Так тебе здесь нравится?
 – А кому нет? – Она выдержала паузу. – У меня-то семьи не было. Отец женился четыре раза, мать трижды выходила замуж. Он – адвокат в Олбани. Берется за любые дела. Вождение в пьяном виде, подделка документов. Знает, кому и сколько надо дать в суде. Мать теперь целыми днями сидит на диване, уставившись в никуда. Сестра перепробовала все наркотики, какие только поступают из Южной Америки. Брат в тюрьме. За изнасилование. В моей семье никто не знал, что такое дисциплина. Кроме меня. Я – исключение.
 – Ты уважаешь дисциплину?
 – Да.
 – А потому восхищаешься доктором Редлифом?
 – Естественно. В нем есть все, что должно быть в мужчине.
 – И ты любишь Чета?
 – Наблюдая, слушая, ты не сможешь выяснить, кто за всем этим стоит, кому это выгодно?
 – Я в этом сомневаюсь. Все, кто здесь живет, знает поместье куда лучше меня. Всем известен его распорядок дня и ночи. – Джек повернулся к огромному особняку. – Я и представить себе не мог, что он такой большой. Я, конечно, предполагал, что меня ждет, но это уже перебор. Через несколько минут у меня встреча с секретарем доктора Редлифа, а я знать не знаю, где ее искать. И спросить не у кого.
 – Она в административном корпусе, около аэропорта. Возьми велосипед.
 – А где карта?
 – Тебе ее не дали?
 – Наверное, не хотели, чтобы я путешествовал по поместью.
 – А ты попытаешься?
 – Я буду наблюдать. Слушать. И думать.
 Мужчина лет двадцати пяти, в одних плавках, появился у бассейна. Стройный, мускулистый. Помахал рукой Шане.
 – Едва ли я что-нибудь выясню.
 Мужчина взобрался на верхнюю площадку вышки для прыжков. Без задержки прыгнул, двойной винт спиной вперед, вошел в воду практически без брызг.
 – Это Чет? – спросил Джек.
 – Да. На выпускном вечере в университете выступал с речью от курса, лучший четвертной студенческого первенства.
 – Я ожидал чего-то другого.
 – Получил приглашение от Национальной футбольной лиги. Разумеется, он может купить себе целую команду. Оксфорд предложил ему стипендию аспиранта.
 – Может, он купить Оксфорд?
 – Если его папочка поставит в договоре вторую подпись.
 Непринужденно, словно продолжая плыть, Чет выскочил из бассейна, встал, широко расставив ноги, набычившись. С него капала вода.
 – Пора идти, – бросил он Шане. Вроде бы он не заметил, что Джек и Шана разговаривали.
 – Куда?
 – Ты слишком долго сидишь на солнце.
 – Отдыхаю после заплыва. Я тут лишь несколько минут.
 Чет протянул Шане руку, повернулся к Джеку. Оценивающе оглядел его с ног до головы.
 – Хорошо. – Шана лениво поднялась с шезлонга.
 Уходя от бассейна, Шана и Чет держались на расстоянии метра друг от друга. Чет говорил о каком-то танцевальном па. В какой-то момент показал, о чем, собственно, речь.
 У ворот Чет оглянулся.
 Нахмурившись, Джек вновь принялся чистить дно бассейна. От взгляда Чета ему стало не по себе.




 Глава 6


 Вместо того, чтобы сказать в трубку стоящего на переднем сиденье телефона, когда тот зажужжал, обычное: «Привет», Флетч запел: «Привет, Америка…»
 – Мистер Флетчер? Это Энди Сист.
 – Как поживаешь, Энди?
 – У меня все хорошо, мистер Флетчер. Как ваши дела?
 – Нормально. Еду вот, пою.
 – У вас отличное настроение, мистер Флетчер.
 – А каким еще оно может быть у современного мужчины, несущегося по автостраде со скоростью урагана?
 – Вы правы, мистер Флетчер.
 – Фантастика, не правда ли?
 – Раньше я никогда не слышал, как вы поете, мистер Флетчер.
 – Теперь ты знаешь, как много потерял.
 – Я подобрал информацию по Честеру Редлифу, как вы и просили. Вы где-то на северо-западе?
 – Еду в Вайоминг.
 – Честер Редлиф живет в Джорджии.
 – А, в штате, где поначалу запретили практиковать адвокатам. И рабство. Сначала разобрались с адвокатами. Потом с рабством. С тех пор изменилось там немногое.
 – Поместье называется «Виндомия». Насколько я понял, очень большое. Есть поле для гольфа, деревня для проживания обслуживающего персонала. Ближайший город – Ронктон. Вы на отдыхе, мистер Флетчер?
 – На отдыхе от чего?
 – Я хотел сказать, вы сейчас около Джорджии?
 – Просто помогаю с переездом одному знакомому, который когда-то подвозил меня. – С кровати донесся смех Кристел. Динамик на щитке позволял ей слышать весь разговор.
 – Понятно, – Энди, глубоко вдохнув, перешел к делу: – Честер Редлиф, пятьдесят восемь лет, второй сын Рендолфа и Мелиссы Редлиф, родился в Линкольне, штат Массачусетс, в хорошо обеспеченной, уважаемой американской семье.
 – И кто же уважал эту семью?
 – Общество. Предки Редлифа показали капитану «Мэйфлауэра», где бросить якорь. Или что-то в этом роде.
 – Ага! Стопроцентные американцы!
 – Из его семьи выходили то министры, то банкиры.
 – А в чем, собственно, разница?
 – Профессором он стал в Массачусетском технологическом институте, но диплом и ученые степени магистра и доктора получил в Оксфорде. Во время учебы увлекался фехтованием и бейсболом. Преподавал в Гарварде и Оксфорде, прежде чем перейти в МТИ.
 – Значит, он образованный, не чурающийся спорта ученый.
 – Гармоничная личность. Вы понимаете, знает что-то обо всем и все о чем-то.
 – И ничего ни о чем.
 – Он изобрел идеальное зеркало. Как это? – спросил Энди Сист.
 – Наверное, научился превращать два негатива в позитив.
 – Что?
 – Я не знаю.
 – Теперь обычные зеркала кажутся анахронизмом.
 – Они всех устраивали не одну тысячу лет.
 – А теперь от них развивается косоглазие.
 – Мы не знаем, чего нам не хватает, пока нас не ткнут носом. Верно?
 – У него хватило денег, чтобы запантентовать идеальное зеркало, наладить производство и продажу. Вот почему он так разбогател.
 – Как?
 – У него миллиарды долларов.
 – Действительно, богатый человек.
 – Его заводы разбросаны по всему миру. В Джорджии он купил огромное поместье. Там находятся его семья, лаборатории, работает он сам и его ближайшие помощники. Поместье он покидает довольно редко Он коллекционирует произведения искусства. Скупает все лучшее, что-то оставляет, что-то продает. В Виндомии он пытается вывести новую породу коров. И мулов.
 – Мулов?
 – Да. В двадцать шесть лет он женился на двадцатитрехлетней Амалии Хьюстон.
 – Тоже ученой?
 – Она работала операционисткой в банке его отца в Бостоне. Ученые степени? Нет. Несколько лет назад, когда она входила в совет директоров молодежного исправительного центра, она выступила с речью, в которой предложила кастрировать всех юношей до восемнадцати лет, виновных в насильственных действиях.
 – Почему только до восемнадцати лет?
 – Потому что в молодежных исправительных центрах они находятся до восемнадцати лет. Вероятно, она боялась перегнуть палку.
 – Скорее слишком много времени провела среди мулов. А как насчет девушек?
 – Она сказала, что со стороны девушек насилие допустимо, поскольку иначе им себя не защитить.
 – От юношей, которых еще не кастрировали.
 – Миссис Редлиф потом заявляла, что ее неправильно процитировали.
 – Действительно, неправильно?
 – Нет. После этого она не занимала никаких должностей. Судя по всему, Редлифу небезразлично, что думают о нем в обществе.
 – Жаль. Если б ей развязали руки, она бы быстро разобралась с американскими мужчинами.
 – Об этом не говорят вслух, не сообщали в прессе, но, насколько мне известно, ее неоднократно лечили от депрессии, в том числе и с применением электрошоковой терапии.
 – Однако.
 – Возможно, это всего лишь слухи, но я так не думаю. Она считается эксцентричной особой, на людях появляется только в компании мужа и всегда улыбается. Если она что и говорит, то обязательно невпопад. Как-то в Белом доме она сказала жене президента:
 «Знаете, дорогая, вам должны платить за все, что вы тут делаете».
 – Ее приглашали вновь?
 – Разумеется. Она жена Честера Редлифа. У них четверо детей. Старшая дочь, Эми, ей двадцать девять, трижды выходила замуж. У нее семь детей.
 – Похоже, Эми кастрирование явно не по нутру. Она живет в поместье?
 – Да, со всеми детьми. Сейчас не замужем. Следующий по списку – Честер-младший. Один из лучших футболистов студенческого первенства, член «Фи-Бета-Каппа». [6] 
 – Номер сорок один, – вспомнил Флетч. – Чет Редлиф. Никогда не связывал его с идеальным зеркалом.
 – Он обручен с Шаной Штауфель. Она окончила Брин Мор [7] и работала переводчиком в европейском отделении «Редлиф миррор». Вроде бы старик проталкивает сына в палату представителей от избирательного округа в Джорджии, где расположено поместье. Написана книга, в которой разбираются противоречия между первой и четырнадцатой поправками к американской конституции Автором указан молодой Честер.
 – Он закончил юридический факультет?
 – Да. Но его первая попытка вступить в коллегию адвокатов провалилась. Он не сумел сдать экзамены.
 – Значит, книга будет опубликована, как только он преодолеет этот барьер.
 – В конгрессе ходят слухи, что нынешнему члену палаты представителей от этого самого округа предложена огромная сумма, если он согласится удалиться от дел. Источник денег неизвестен.
 – Все сокрыто мраком.
 – Молодому Честеру двадцать пять. Его сестре Аликсис – двадцать три Из колледжа ее попросили. Киностудия «Объединенные фильмы» выпустила мюзикл «Заноза в сердце», где она исполнила главную роль. Слышали о нем?
 – Нет.
 – Действительно, успеха он не имел. Съемки обошлись в тридцать два миллиона. В прошлом апреле в один из уик-эндов состоялся его показ в ограниченном числе кинотеатров. Самый добрый эпитет, которым его наградили, – «старомодный». Один критик написал… цитирую: «Это последний, очень на это надеюсь, фильм о соседской девочке, которой следовало бы там и остаться – я про соседний дом».
 – Очень грубо. Некоторые из критиков недостойны цитирования.
 – И самый младший, Дункан. Ему двадцать один год. Только что окончил университет Вандербильда, по успеваемости один из последних в выпуске. Увлекается автогонками. Мнит себя отличным пилотом и механиком. Следующей осенью вроде бы начнет учиться на магистра по специальности «Управление бизнесом», но никто не знает, где именно.
 – Старик прочит Дункана на свое место.
 – С другой стороны, он заплатил вступительный взнос в нескольких гонках, намеченных на следующий год, чтобы сын смог в них участвовать. Для него разработан «Зеркальный автомобиль». Изготовлено уже несколько модификаций.
 – Он выигрывал хоть одну гонку?
 – Да. Одну. В Юте. Призовые составили пять тысяч долларов.
 – Должно быть, окупил расходы.
 – Разве что на горючее.
 – Видать, все живут в свое удовольствие.
 – Правда?
 – Во всяком случае, тратят, сколько хотят.
 – Мистер Флетчер, вы думаете, что о Редлифе и его семье можно сделать интересный репортаж?
 – Тебя интересует, Энди, почему я попросил подготовить эту справку?
 – Вы же неподалеку от Джорджии.
 – Оставь все в памяти компьютера. Вдруг пригодится.
 – Между прочим, мистер Флетчер, помните этого парня, что готовил с вами материалы по Клану? Джека Фаони?
 – Что с ним?
 – Он уехал пару дней назад.
 – И куда он направился?
 – Сказал, что в Северную Каролину. На ленч.
 Флетч улыбнулся:
 – И что тебя смущает? Мог же он проголодаться.
 – У него даже нет автомобиля.
 – Знаешь, Энди, иной раз ради ленча стоит прогуляться и пешком. Спасибо за помощь, старина. Созвонимся.
 Он отключил телефон.
 – Разве Джек поехал не в Виндомию? – спросила Кристел.
 – Именно туда.
 – И что он собирается там делать?
 – Хочет повидаться с девушкой, на которой решил жениться молодой Честер Редлиф.
 – Рискованный шаг.
 – Он взял с собой гитару. Музыка успокаивает.
 – Редлиф, – произнесла Кристел десять миль спустя. – Сначала создает идеальное зеркало, потом пытается создать идеальный образ. Первое технически возможно…
 – Второе – несбыточная мечта, – закончил за нее Флетч.




 Глава 7


 – Я стара, как мир, и совсем слаба.
 Очень старая женщина в чепчике коротко взглянула на Джека, когда тот перешел на бортик бассейна, еще находящийся в тени. Она стояла на коленях и выдергивала редкие сорняки, затерявшиеся среди азалий. В земле она копалась голыми пальцами. Не пользовалась лопаткой или тяпкой. Поначалу ему показалось, что она разговаривает с растениями.
 – Цветы, сорняки, – продолжала бормотать старуха. – Совсем как дети. – Она схватила опавший лист. – Поливай некоторые цветы, подкармливай удобрениями, давай им все, что им нужно, а в итоге они скукоживаются вместо того, чтобы распускаться. А сорняки… Сколько с ними ни борись, все равно лезут и лезут. Если б мы уважали характер, то выращивали бы сорняки, а цветы выдергивали. – Она вновь подняла голову, повернулась к Джеку: – Привет.
 – Добрый день, мэм.
 – А ты сорняк или цветок?
 – Думаю, сорняк, мэм.
 – Это хорошо. Вроде бы ты достаточно силен, чтобы быть сорняком. Ты тут новенький. Я – миссис Хьюстон.
 – Простите, мэм. Не расслышал фамилию.
 – Я – мать Амалии Редлиф, миссис Редлиф. Бабушка больших засранцев, что живут здесь, прабабушка – маленьких. Это я про детей Эми. Я зову их «Шустрая семерка». Стоит мне отвернуться, как они тут как тут.
 – Может, они – сорняки, – предположил Джек.
 – Было бы неплохо. Да я сомневаюсь. Здесь, в Виндомии, их слишком хорошо кормят и поят. Сорнякам такое ни к чему.
 – Чуть-чуть хорошего сорнякам не повредит.
 – Вот в этом я не уверена.
 – Мне вот не повредило. Я по-прежнему сорняк.
 – Да уж, кормили тебя, во всяком случае, неплохо. – Синие глаза старухи задержались на Джеке. – Так как тебя зовут?
 – Джек.
 – И ты быстр и проворен?
 – Для сорняка – да.
 – Я тебе верю. Не положено мне возиться в земле, я знаю. Ты не возражаешь?
 – Отнюдь.
 – Но надо хоть что-то делать. Нельзя же день и ночь бить баклуши. Я, по крайней мере, так не могу. Если не работаешь, забываешь, что у тебя есть руки и ноги. Ты согласен?
 – Пожалуй, да.
 – Я даже не хочу в рай. – Пальцы миссис Хьюстон зарылись в землю. – Если мне не найдется там какой-нибудь работы.
 – Виндомия не очень-то отличается от рая, правда? – спросил Джек.
 – Все эти люди, которые курсируют между бассейном, теннисным кортом, спортивным залом и конюшней, тревожатся только о фигуре, тонусе кожи, блеске волос. Ты знаешь, на лошадях они лишь ездят. Не представляют себе, как подтянуть подпругу.
 – Я этого не знал.
 – И ты думаешь, они счастливы? Как бы не так. Они только жалуются и плачут. Я говорю им: «Застели кровать, приготовь завтрак, оседлай лошадь, вымой автомобиль, вскопай огород – и тебе сразу полегчает». Потому-то они и жалуются. Им не дают ударить пальцем о палец. – Миссис Хьюстон нацелила перепачканный землей указательный палец в грудь Джека. – Подозреваю, скоро они перестанут понимать, кто они такие. Всякий раз, когда Честер просит их что-то сделать, ждет, что они это сделают, они думают, что он их третирует. Они думают, что не должны выполнять свои обязанности. Знаешь, что говорит моя дочь?
 – Не имел чести встретиться с ней.
 – Она вопрошает: «Почему я должна раз в неделю общаться с поваром? Почему я должна разговаривать с домоправительницей? Почему я должна быть рядом с Честером, когда он принимает всех этих зануд?» Можешь ты себе такое представить? Я ей на это отвечаю: «Потому что это твоя работа, дочь». Она говорит: «Но иногда мне не хочется улыбаться людям. Почему же я должна страдать?» Я пыталась ей объяснить, что за все в жизни надо платить Она – жена Честера Редлифа, живет здесь, за это и должна платить. И цена – выполнение возложенных на нее обязанностей. А уж улыбнуться важным людям, которых принимает Честер, – невелик труд, если учесть, что она тут как сыр в масле катается.
 – Поговорить с вами – одно удовольствие, миссис Хьюстон, но через несколько минут я должен предстать перед очами секретаря доктора Редлифа.
 – Что почем, не узнаешь, если только своим горбом не заработаешь все, что у тебя есть. Как заработала я. Когда мой муж умер от переутомления и отчаяния, я с шести утра до трех работала горничной в отеле, а потом шла в прачечную. И все для того, чтобы воспитать Амалию, оплатить ей учебу на курсах секретарей. Это была моя обязанность, и я ее выполняла. Мои внуки думают, что иначе и быть не может. – Она махнула рукой в сторону особняка. – Все падает с неба, бесплатно, как дождь и солнечный свет Они недовольны своим отцом, он, видите ли, что-то от них требует. Я говорю: «А если бы родились в трущобах? Если б каждый день мучились от голода? Стали бы вы жаловаться на отца?» Они отвечают: «Такого быть не могло».
 Джек коротко взглянул на часы, что украшали раздевалку. Двадцать минут первого. В секретариате его ждали через десять минут, а он еще не знал, как туда добраться.
 – И вот что еще. – Миссис Хьюстон обращалась то ли к Джеку, то ли к азалиям. – Честер – святой человек. Всего он достиг своим умом и трудолюбием, дал всем все и что получил в ответ? Они никогда не улыбнутся ему, не скажут доброго слова. Какие уж там признательность или уважение! Хотела б я посмотреть, чтобы хоть кто-то из них сделал десять процентов того, что уже сделано Честером. Так нет же, они видят в нем строгого учителя только потому, что он ждет от них достойного поведения и выполнения своих обязанностей. Такие вот дела.
 – Доктор Редлиф, должно быть, очень требователен и к себе, – вставил Джек.
 – Естественно.
 – Может, он требует от них слишком многого?
 – Что-то он должен требовать.
 – Мне надо идти. Иначе меня уволят в первый же день.
 Миссис Хьюстон его не слышала.
 – И вот я прячусь за кустами, копаюсь в земле, в которой копаться не надо. Цветы и так ухожены, но я не могу без работы. Будь я проклята, если превращусь в такую же петунью, какими стали они. Ты никому не расскажешь о том, чем я тут занимаюсь?
 – Никому и никогда, – заверил ее Джек.
 – Дело в том, что я знаю, что такое признательность. Уважение. Я уважаю Честера и очень ему признательна. Но я уважаю и себя.
 – Это видно, – кивнул Джек. – Спасибо за помощь.
 На велосипеде, выданном ему в первый же вечер на стоянке, куда он загнал свою машину, Джек катил вниз по холму к разлапистому, удачно вписанному в ландшафт зданию, в котором, по его мнению, он мог найти секретаря. Заметил он здание по верхушке трансляционной башни и теперь держал курс на ее основание.
 За зданием протянулась взлетно-посадочная полоса. Упиралась она в большой ангар, соседствующий с диспетчерской вышкой.
 Парковочная площадка размерами больше напоминала автостоянку, однако служащие приезжали в основном на велосипедах.
 Джек затормозил у парадного входа, обратив внимание на отсутствие вывески, определяющей функциональное назначение здания. Поставил велосипед в свободную ячейку стойки, рядом с остальными. Поскольку велосипеды ничем не отличались, Джек отметил, что его ячейка – тринадцатая слева.
 – Эй, Джек!
 Двое мужчин вышли из здания. Один из них днем раньше принимал его на работу.
 – Доброе утро, мистер Доунс. Сложенную футболку Джек засунул за пояс.
 – Познакомься с Эриком Бьювиллем, Джек. Человек, который правит миром. Главный управляющий чуть ли не всех компаний, в названии которых упомянута фамилия Редлиф.
 Пожимая руку Джеку, Бьювилль не улыбался.
 – Я не правлю миром. Я исполняю приказы, как и все остальные. Каждое утро, в шесть часов, на мой стол ложится компьютерная распечатка новых приказов.
 – Да уж. – Доунс подтянул брюки. – Работая у доктора Редлифа, всегда знаешь, чего от тебя ждут.
 – В шесть утра, в половине седьмого, в восемь, в одиннадцать, – продолжал Бьювилль, – в два часа дня, в четыре, в восемь, в одиннадцать вечера.
 Доунс рассмеялся:
 – Это точно.
 – Включая субботы и воскресенья, – закончил Бьювилль.
 – Приехал повидаться с мисс Данбар? – спросил Доунс.
 – Боюсь, я опоздал. Я…
 – Оправдания не принимаются, – оборвал его Бьювилль. – Когда Честер приказал вырыть здесь озеро, он распорядился сделать его достаточно глубоким, чтобы в нем хватило места всем оправданиям. Поэтому больше он не желает их слышать.
 – Ты вспотел, – отметил Доунс. – Почему бы тебе не обойти здание с другой стороны? Внутри холодно, работает система кондиционирования, ты можешь простудиться. Кабинет Честера в центральной части. Мисс Данбар увидит тебя через окно.
 – Она, наверное, уже приготовила розовый листок, – буркнул Бьювилль. – Опоздавшего на две минуты сразу увольняют.
 – Я опоздал минут на семь.
 – Тогда мы больше не увидимся. Пошли, Доунс. – Бьювилль направился к серому «БМВ». – После ленча возвращайся в город и ищи ему замену. Куда его определили? Чистить бассейн?
 – Сначала ленч. – Доунс последовал за Бьювиллем.
 – Да. – Бьювилль открыл дверцу. – Как можно пропустить ленч с Честером. Нарезанная половинка груши, кусочек сыра и ледяной чай.
 – Потом съем в городе чизбургер, – ответил Доунс. Обращался он, похоже, к себе. – С кетчупом и луком.


* * *

 – Ты опоздал.
 Обходя административное здание, Джек достиг его средней части. Затемненные зеркальные стекла не позволяли заглянуть внутрь.
 В них он видел лишь свое отражение.
 Открылась сдвижная дверь.
 – Извините. Мне оправдываться?
 – Необязательно. – Фигуркой Нэнси Данбар могла гордиться, а вот с лицом ей не повезло. Низкий лоб, вздернутый подбородок, маленькие, близко посаженные глаза, широкий нос. – А тебе есть чем оправдаться?
 – Я не мог найти человека, который сказал бы мне, куда ехать. У вас есть карта?
 – Да. – Она отошла от двери. – На работу выходишь не вовремя. Не являешься к указанному часу. Можешь простудиться в кондиционированном помещении. Весь потный. Без рубашки. – Она вышла из здания, закрыв за собой дверь. С листком бумаги в одной руке. На другой болталась сумочка. – Пойдешь со мной.
 Она протянула Джеку карту. Он сложил ее, убрал в задний карман.
 Они зашагали по дорожке, ведущей, как полагал Джек, к другому зданию. Прошли через арку в стене.
 И оказались в японском садике, окруженном сплошной стеной. Скалы, тут и там торчащие в выровненном граблями песке, каменные скамьи, расставленные вдоль извивающейся каменной дорожки, грациозные деревца с редкими листочками.
 – Однако, – вырвалось у Джека. – Как красиво!
 – Ты художник. – Нэнси опустилась на первую же каменную скамью. – Каждый день будешь выравнивать граблями песок. – Она достала из сумочки сигарету, закурила. Глубоко затянулась. – Старайся варьировать следы, которые грабли оставляют на песке. Если они будут повторяться, доктор Редлиф это заметит и скажет мне, что ты зануда с граблями.
 – Пусть зануда, главное – чтобы работал. Нэнси коротко взглянула на него:
 – Юморист.
 – Я не уволен?
 – За опоздание? – Она выдохнула облако дыма. – На этот раз нет.
 – Я так и думал. Вы курите.
 – Правильно. Здесь курение под запретом. Хочешь сигарету?
 – Нет, благодарю.
 Пепел она сбрасывала в маленький пакетик, который достала из сумочки.
 – Как я понимаю, Доунс рассказал тебе, что на этой работе можно, а чего нельзя.
 – Главным образом, нельзя, – уточнил Джек.
 – Ты отвечаешь за этот сад, должен поддерживать чистоту в открытом бассейне, закрытом бассейне, спортивном зале, саунах, душевой, на теннисных кортах. Если твоя помощь потребуется садовникам, они тебя позовут. Иной раз придется помочь и официантам, если на вечеринку соберется много гостей. Следующая намечена на субботу. Ты же не откажешься надеть белый смокинг и разносить закуски?
 – Только сначала я их попробую. Чтобы чувствовать себя с гостями на равных.
 – Ты уже с кем-нибудь общался?
 – С миссис Хьюстон. Нэнси улыбнулась:
 – Чуть ли не единственный нормальный человек в этих краях. Моя хорошая подруга. Что она тебе сказала?
 – Возможно, она разговаривала с азалиями.
 – Ага! – Нэнси вновь улыбнулась. – Так она ввела тебя в курс дела.
 – Или азалий.
 – Можешь забыть то, что услышал от нее.
 – Хорошо.
 – Ее верность не вызывает сомнений. Кто еще говорил с тобой?
 – Молодая женщина, которая утром плавала в бассейне. Потом к ней присоединился молодой мужчина. Он со мной не говорил. Ее зовут Шана?
 – И Чет. Честер-младший. Что тебе сказала Шана?
 – Спросила, работаю ли я здесь, когда приехал, обычное любопытство.
 – Они обручены.
 – То есть собираются пожениться?
 – Да. Именно так. Кто еще?
 – Никто. Вечером я нашел свою комнату. Съел сандвичи. Немного погулял. Никого не встретил, кроме охранника, который открывал мне ворота.
 – Одиночества ты не почувствуешь. Ты еще не нашел зал отдыха для персонала?
 – Нет.
 – Пинг-понг. Стерео. Бильярд. Телевизор с широким экраном. Все удобства.
 – Здорово!
 – Главное, не мельтешить перед глазами членов семьи и гостей, если, конечно, тебя не позвали. С другой стороны… – Она затушила окурок о подошву туфельки. Ни единой частички пепла на землю не упало. Сказывалась богатая практика. Окурок она бросила в пластиковый мешочек. И тут же закурила новую сигарету. – …Если ты заметишь, что кто-то ведет себя странно, говорит что-то не то, ты должен немедленно найти меня и доложить об этом.
 – Вы хотите сказать, если кто-то нарушает установленные правила?
 – И это тоже. Но я имею в виду не только сотрудников, но и членов семьи, и гостей.
 – В том числе, миссис Хьюстон?
 – Кроме миссис Хьюстон. Она – исключение. Если ты услышишь об их планах, мы хотим это знать. Если увидишь людей, которым, на твой взгляд, вместе делать нечего, мы хотим это знать. Мы хотим знать, что говорят сотрудники друг о друге, о мистере Бьювилле, обо мне, о докторе Редлифе. И все такое.
 – Почему?
 – Доктор Редлиф не любит сюрпризов.
 – Другого ответа не будет?
 – Нет.
 – А как же право человека на личную жизнь?
 – Эта информация не становится достоянием общественности. При необходимости я ставлю в известность доктора Редлифа, он же никому ничего не говорит.
 Джек предпочел промолчать. Действительно, в поместье что-то происходило, вроде бы на жизнь доктора Редлифа четырежды кто-то покушался. Но Нэнси Данбар незачем знать, что он в курсе событий. Возможно, принимаемые меры предосторожности более чем уместны.
 Однако шпионить больно уж не хотелось.
 С другой стороны, для этого он сюда и прибыл.
 – С этим все ясно? – спросила Нэнси.
 – Да.
 Заревела сирена.
 У Нэнси округлились глаза.
 – Боже мой!
 Она быстро затушила о подошву недокуренную сигарету, отправила ее в пластиковый мешочек, его – в сумочку, щелкнула замком, поднялась и побежала к своему кабинету.
 Джек последовал за ней.
 Яркий солнечный свет японского садика сменился холодом и темнотой кабинета. Какое-то время глаза Джека привыкали к резкой смене освещенности. Наконец он увидел Нэнси.
 Она стояла у стола, прижав к уху телефонную трубку.
 – Да… да… А доктор Редлиф еще не приходил?. Понятно… Благодарю. Я об этом позабочусь.
 – Что случилось? – спросил Джек, когда она положила трубку на рычаг.
 – Доктор Джим Уилсон надышался в лаборатории каким-то газом. Машина «Скорой помощи» уже выехала.
 Зазвонил телефон.
 – Да? – бросила она в трубку. – Да?.. Понятно. Я об этом позабочусь.
 Вновь трубка легла на рычаг.
 – Джим Уилсон мертв, – сказала она то ли к Джеку, то ли к себе. Джек молчал.
 – Странно, – вырвалось у Нэнси Данбар.
 – Что странно? – спросил Джек.
 – Обычно доктор Редлиф приходит в лабораторию первым. Чтобы побыть одному. А Джим появляется ровно в два, – она взглянула на часы. – Сейчас только половина второго. Обычно в это время в лаборатории только доктор Редлиф.
 – Пятая попытка, – выдохнул Джек.


* * *

 Поставив одну ногу на педаль велосипеда, вторую – на асфальт, Джек наблюдал за толпой, собравшейся у здания лаборатории, больше похожего на большую гасиенду. От административного корпуса лабораторию отделяла дорога.
 У входа, с раскрытыми задними дверцами, стояла машина «Скорой помощи».
 Джек предположил, что санитары ушли в лабораторию, чтобы вынести оттуда тело доктора Джима Уилсона. Он заметил, что в некоторых окнах разбиты стекла: помещения освобождали от смертоносного газа.
 К лаборатории на велосипеде подъехал мужчина.
 Под шестьдесят лет, высокий, худощавый, широкоплечий. В очках. С черными волосами, заметно тронутыми сединой.
 Джек увидел язычок пламени, вырвавшийся из разбитого окна на первом этаже.
 – Смотрите! – Джек указал на огонь. Мужчина бросил велосипед на лужайке и побежал к входной двери.
 – Смотрите! – На Джека никто не обращал внимания.
 Из окна уже валил дым.
 Мужчина столкнулся в дверях с санитарами, выбегавшими из лаборатории.
 Попытался протиснуться мимо них.
 Один из санитаров схватил его за руку.
 – Нельзя, доктор Редлиф, – крикнул он. – Пожар!
 Редлиф вырвался.
 – Джим Уилсон! Он мертв?
 – Доктор Редлиф, туда нельзя! – крикнул санитар. – Пожар!
 Редлиф оттолкнул санитара.
 – Джим Уилсон! Он мертв?
 Второй санитар рухнул на колени, закашлялся.
 – Дым! – кричал санитар. – Дом горит. Туда нельзя. Редлиф исчез в здании.
 – Господи, нет, – воскликнула женщина, стоявшая на дорожке. – Доктор Редлиф! Нет!
 Санитар, пытавшийся остановить Редлифа, пятился от дыма, вырывавшегося через дверной проем.
 На какое-то мгновение повисла тишина, нарушаемая разве потрескиванием чего-то горящего.
 А затем прогремел взрыв. Люди, стоящие у горящего здания, отпрыгнули назад, прикрыли головы.
 С крыши полетели в воздух куски шифера.
 Стену первого этажа, выходящую к дороге, разнесло взрывом, стена второго этажа, лишенная опоры, рухнула вниз.
 – Нет, нет! – кричала женщина. Обвалилась и крыша, вверх поднялся столб дыма и пыли.
 – Доктор Редлиф! – Плачущая женщина повернулась к разрушенному зданию спиной. Обняла другую женщину. – Босс…
 Джек взглянул на часы.
 Без десяти два.
 Дым со стороны одной из боковых стен лаборатории клубился как туман.
 В дыму появился мужчина.
 На руках он нес обмякшее тело другого человека.
 После того как рухнула крыша, огонь практически погас.
 Однако дыма и пыли хватало.
 Тяжело шагая, весь в копоти, Редлиф нес тело доктора Джима Уилсона к машине «Скорой помощи».
 Остальные молча наблюдали за ним.
 Редлиф осторожно опустил тело на пол заднего салона «Скорой помощи». Согнутые в коленях ноги трупа касались асфальта.
 Редлиф повернулся:
 – Он мертв.
 Медленно поднял с травы велосипед. Даже не взглянув на разрушенную лабораторию, покатил велосипед через дорогу. Поставил в ячейку.
 Вошел в административный корпус.
 «Шестая попытка?» – спросил себя Джек.




 Глава 8


 – С вами все в порядке? – спросил Джек.
 – Аллергия, – сдавленным голосом ответила кассирша. – Вы должны показать мне удостоверение личности.
 Джек достал из кармана розовый ламинированный прямоугольник, врученный ему Доунсом, и протянул ей.
 – Посмотрю, что здесь есть.
 Она вернула ему виндомийское удостоверение.
 – Пожалуйста, проходите.
 Через окно супермаркета Виндомии Джек увидел белый катафалк, припаркованный у тротуара. Из кабины вылезали двое мужчин в черных брюках и белых рубашках…
 Когда он ехал на велосипеде от административного корпуса, мимо проплыл спортивный автомобиль. Скорость его ненамного превышала скорость Джека. Всю поверхность автомобиля, от ступиц колес до окон, покрывали зеркала Отражающиеся от них солнечные зайчики несколько раз ослепляли Джека, прежде чем автомобиль не повернул и не исчез в идеально ухоженном лесу. Шума двигателя Джек не расслышал.
 На границе деревни Джек выехал на перекресток. Дорога, уходящая налево, через квартал поворачивала под прямым углом направо. Дорога, уходящая направо, через квартал поворачивала под прямым углом налево. Домики по обеим сторонам дороги, каждый на своем участке, отличались друг от друга только в мелочах. Роднили их белые стены, синие крыши, лужайки и огородики. Некоторые коттеджи, как тот, где поселили его, предназначались для двоих. Подъездные дорожки и гаражи отсутствовали. Миновав перекресток, Джек пришел к выводу, что сверху деревня смотрится идеальным квадратом.
 А центральная часть деревни Виндомия занимала один квартал. Благодаря использованию рельефа местности центр казался более масштабным. Все дома стояли именно на том месте, где их хотел видеть проектировщик.
 Мостовую покрывал черный асфальт, тротуары – белая плитка. За исключением зеленых лужаек и аккуратно подстриженных кустов, цветов на клумбах и синих крыш, все остальное, включая несколько пожарных гидрантов, сверкало на солнце ослепительно белым цветом.
 Повсеместно стояли металлические стойки с ячейками для велосипедов…
 – Фунт болонской копченой колбасы, пожалуйста.
 – Милый, у нас нет болонской копченой колбасы. – Женщина за кассой закашлялась. Кашляла она долго, из глаз даже потекли слезы. – Нарезанная ветчина. У нас есть нарезанная ветчина.
 – Она же значительно дороже.
 Женщина чихнула. Жидкие каштановые волосы. Мешки под глазами. Серая кожа.
 – У нас только здоровая пища. – Она вновь закашлялась. – Высшего качества.
 – А мне нравится болонская копченая колбаса. – Он заглянул в список. – У вас есть тунец в масле? Люблю сандвичи с консервированным тунцом.
 – Консервов не держим. – Она все кашляла…
 Автомобилей в деревне не было.
 В конце главной улицы, ведущей к единственному выезду из поместья (примерно в миле от его границы), располагался пожарный пост. Две пожарные машины – одна большая, вторая маленькая – проехали мимо Джека. Направлялись они к лаборатории со скоростью тридцать миль в час. Супермаркет примыкал к пожарному посту, тут же находились колонки с бензином и дизельным топливом, три воздушных насоса, три розетки электрических зарядных устройств и телефонная будка. Напротив стояла церковь, с коротким шпилем и колокольней. Иные признаки храма отсутствовали. Ни вывески, ни таблички. С ней соседствовала библиотека, длинное низкое здание, окруженное рододендронами, и школа с наглухо закрытыми окнами из затененного стекла. Из школы не доносилось ни звука. Во дворе Джек увидел качалки, качели, стенки. Далее футбольное поле и бейсбольную площадку. Футбольное поле окружала гаревая дорожка. Идеально ровного изумрудного газона на поле и площадке, похоже, не касалась нога человека.
 Через дорогу от этих зданий находилась зона отдыха. Гандбольные площадки, за ними – пятидесятиметровый открытый бассейн. Далее – отделенные живой изгородью четыре теннисных корта. Фонтанчиков для питья хватало, однако автоматов по продаже прохладительных напитков Джек не обнаружил ни одного. За спортивными сооружениями высилось здание с широкой верандой, уставленной синими шезлонгами и креслами-качалками. Джек предположил, что к веранде примыкает большой спортивный зал, а за ним находятся раздевалки и душевые, мужские и женские. Бара или закусочной Джек не заметил. В два часа дня стоянка у спортивного зала, естественно, пустовала.
 Рядом со спортивным залом разместилась маленькая больничка. При ней гараж для машины «Скорой помощи». Тоже с открытыми воротами.
 А над этими зданиями высилась башня, самое высокое сооружение в деревне, с огромными часами, цифры которого показывали час, минуту, секунду и миллисекунду. Безумный бег миллисекунд казался единственным проявлением активности в застывшей под ярким солнечным светом деревне.
 Вращая педали велосипеда, Флетч думал о том, что впервые попал в спланированное поселение. Предварительно возникшее на чертежной доске, в ярко освещенном, снабженном системой кондиционирования зале, при помощи карандаша и линейки, возможно, не без участия компьютера. Поселение, в котором с инженерной дотошностью учтено все: где людям обниматься, драться, смеяться, кричать, спорить, трахаться, плакать, прятаться. Несколько птиц на деревьях, несколько загорелых, слоняющихся без дела малышей, но ни собак, ни кошек, ни белочек. Если б не хлопанье большущего бело-синего флага, тишиной деревня могла бы сравниться лишь с подводным царством…
 Толкая тележку вдоль рядов с товарами, Джек услышал, как двое мужчин, что приехали на катафалке, вошли в магазин.
 – Привет, Мари, – поздоровался один.
 – Привет, Фрэнк. – Чих. – Привет, Младший.
 – Как твоя аллергия?
 – С каждым днем все здоровее, – ответила женщина и высморкалась. – Она все здоровее, а я все болезненнее.
 – Приехали за доктором Уилсоном. Отравился газом.
 – Слышали. – Мари вновь чихнула. – Понятия не имела, что здесь есть и смертельный газ.
 – В лаборатории, – ответил Фрэнк.
 – А что это за газ? – спросила Мари.
 – Понятия не имею. Но его хватило и на пожар. А потом там все взорвалось.
 – Я слышала, как где-то грохнуло.
 – Вот-вот. Взорвалась лаборатория.
 – По-моему, кто-то думал, что в момент взрыва Редлиф будет в лаборатории, – вставил тот, кого назвали Младшим. – А его там не оказалось.
 – Жаль, – отозвалась Мари.
 Джек обратил внимание, что овощи и фрукты, продающиеся в магазине, не обрабатывались химикалиями, улучшающими их внешний вид. Апельсины не оранжевые, а желтые, помидоры – желтовато-зеленые, а не красные, бананы – зелено-черные, а не желтые, яблоки – желтые и зеленые, а не блестящие и красные. Только морковь имела привычный цвет.
 – Уилсон у вас в катафалке? – спросила Мари.
 – Да.
 На полках не было не только консервов, но и супов быстрого приготовления и коробок с овсяными хлопьями. Зато стояли пакеты с чипсами. Сухая горчица – пожалуйста, кетчуп – извините, оливки – да, маринованные огурчики – нет, ореховое масло – будьте любезны, зефир – не держим.
 Кондитерские изделия вообще отсутствовали.
 – А чего вы, собственно, пришли? – спросила Мари. – Табаком и пивом мы не торгуем, а если б и торговали, вам бы не продали.
 Зубная паста только на меловой основе. Мыло имелось, аэрозольные баллончики – нет.
 – Слушай, а немного говядины у тебя купить нельзя? – спросил Фрэнк.
 – Ты же знаешь, Фрэнк, я ничего не могу тебе продать.
 – Я все-таки женат на твоей сестре, Мари.
 – За это я тебе очень признательна, но товар отпускается лишь сотрудникам и гостям, Фрэнк. Тебе это известно.
 Растворимый кофе без или с пониженным содержанием кофеина. Чай только травяной.
 – Я – близкий родственник сотрудника, Мари, – настаивал Фрэнк. – Твой родственник.
 – Родственники не в счет. – Мари чихнула.
 Из лекарств один байеровский аспирин. А витаминов, фруктовых экстрактов, травяных сборов хоть пруд пруди. С подробными описаниями достоинств каждого.
 – А ты купи как бы для себя, – предложил Фрэнк.
 Мари закашлялась.
 – Не могу. У этих стен есть уши. И белого хлеба не было.
 – И что? Нас допускают в поместье, лишь когда надо забрать покойника, в том числе и отравленного, но в инструкции сказано, что я не могу выехать из поместья, взяв к ужину лучшую в округе говядину?
 – В инструкции сказано другое. – Мари высморкалась. – Обслуживаются только сотрудники.
 Мясной прилавок радовал глаз: антрекоты, вырезка, отбивные. Куры разделанные, без кожи. Цены ниже, чем за пределами деревни. Из рыбы только зубатка. Ни сосисок, ни бекона, ни прессованной ветчины.
 Зазвонил телефон.
 – Слушаю? – Трубку, естественно, взяла Мари. – Да, он здесь. Я ему скажу, – она положила трубку. – Это Нэнси Данбар.
 – Сука, – вырвалось у Фрэнка.
 – Я об этом позабочусь, – передразнил Младший Нэнси. – Я обо всем позабочусь.
 Интонациями он скорее напоминал попугая, а не Нэнси Данбар.
 Джек наполнил тележку доверху: салат, морковка, сельдерей, банка майонеза, галлоновая бутыль со смесью овощных соков, апельсины, яблоки, бананы, горчица, нарезанная ветчина, вырезка, половина бескожей курицы, двухпроцентное молоко, масло, яйца, сыр. Картофельные чипсы он брать не стал.
 – Мари, когда ты отправишься на тот свет, кто, по-твоему, приедет, чтобы увезти твои бренные останки? – спросил Фрэнк.
 – Очень надеюсь, что не ты. Ты заходишь в магазин, оставляя труп разлагаться на жаре.
 – Кроме меня, некому.
 – Я переживу тебя на сто лет.
 – Не переживешь, если будешь чихать и кашлять. Я не уверен, что ты доживешь до следующей выплаты жалованья, Мари. Или все-таки дотянешь?
 В скобяном отделе супермаркета лежали только простые инструменты, ни одного с электроприводом.
 Джек бросил в тележку синий рюкзак.
 – В воскресенье ко мне на спагетти не приходи, – донесся от кассы голос Фрэнка.
 – Меня приглашала моя сестра. Не ты.
 Мужчины направились к выходу.
 На журнальной стойке Джек нашел только публицистику да немного научной фантастики. Ни светской хроники, ни моды, ни гороскопов, ни комиксов. Книги в мягкой обложке – исключительно классика. Даже детективы, и те перешедшие в разряд классики.
 Мари начала подсчитывать сумму купленных им товаров.
 – Ты Джек Фанни, так?
 – Джек Фаони.
 – Вот-вот. – Мари чихнула, вытерла нос тыльной стороной руки, в которой держала завернутые в целлофан отбивные. – Тебе звонила мисс Данбар. Ты должен явиться на теннисные корты у особняка. Мисс Аликсис хочет поиграть с тобой.
 – Интересно. А кто такая мисс Аликсис?
 – Наша кинозвезда. Хочешь поиграть с кинозвездой? – Она усмехнулась.
 – А у меня есть выбор?
 – Вторая дочь, – продолжила Мари. – Аликсис Редлиф. Снималась в кино. Назывался фильм «Заноза в сердце». Она прогуливается в пижамке среди деревьев, поет, и тут с одного из них буквально ей на голову сваливается этот Хитлифф. Ломает шею или что-то еще, ей приходится за ним ухаживать, возвращать к жизни. Лечит она его главным образом песнями, поселив в своем коттедже у озера. Я фильм видела. Жуткое дерьмо.
 – А я вот пропустил.
 – Жуткое дерьмо. Его показывали в поместье Отвратительный фильм. Но мы все говорили, что очень ею гордимся.
 – Так она – одна из дочерей доктора Редлифа? Кинозвезда? – Джек перекладывал покупки в рюкзак. Мари чихнула.
 – Как ты думаешь, избавлюсь я от насморка, если буду ходить под деревьями в коротенькой пижамке?
 – Возможно, – ответил Джек. – Если только на вас не свалится голодный гробовщик.
 – Я знала, что ты подслушиваешь.
 Снаружи, закинув рюкзак на спину и усаживаясь на велосипед, Джек заметил лежащую у бордюрного камня обертку от шоколадного батончика.




 Глава 9


 Невысокая, загорелая женщина с короткими черными волосами, в короткой теннисной юбке наблюдала за приближающимся Джеком. Несмотря на яркое солнце, она не щурилась Стояла она у сетки одного из теннисных кортов. Компанию ей составляли три прислоненные к сетке ракетки для тенниса и лежащая у ног коробка мячей.
 Она просто стояла, не отрабатывая подачу или удар слева. Даже не соизволила взять в руки ракетку.
 – Шана рассказала мне о тебе. За ленчем.
 – Я – Джек.
 – Знаю.
 Он взял одну из ракеток.
 – Мы ждем кого-то еще? Сыграем в канадскую пару? [8] 
 – Нет Я просто хотела, чтобы ты мог выбрать более удобную ракетку.
 – Благодарю.
 Отъезжая от супермаркета деревни Виндомия, Джек обратил внимание на охранника, разговаривающего по телефону-автомату.
 Прежде чем пойти на корт, он заехал домой, выложил покупки в маленький холодильник и шкафчик Съел сандвич с ветчиной, выпил стакан молока.
 – Разомнемся? – спросил Джек.
 – Хорошо – В голосе Аликсис слышались скука и безразличие.
 Наблюдая за игрой Аликсис, Джек отметил, что у нее были отличные тренеры И ноги девушки ему понравились, стройные, мускулистые, пружинистые.
 Но то ли она очень устала, то ли ее замучила лень: если только мяч не приземлялся в одном-двух шагах от нее, она и не пыталась его достать.
 – Сыграем партию? – спросил он несколько минут спустя.
 – Нет, – ответила она. – Давай лучше посидим. Мне жарко.
 – Как скажете.
 Она села на освещенную солнцем лавочку рядом с кортом.
 – Теперь я смогу сказать отцу, что днем поиграла в теннис.
 – Этого от вас требуют?
 – Требуют? – Легкий ветерок ерошил ей волосы. – Как тебе сказать. Вроде бы я не обязана. Но, с другой стороны, упоминание о пребывании в бассейне, в спортивном зале, на корте, в библиотеке встречается отцом очень благожелательно.
 – Почему?
 – Если мы там не бываем, то, по мнению отца, не следуем его жизненной философии, заключающейся в том, что каждый день надо уделять время своему физическому и духовному развитию. Он сердится. Говорит, что мы тратим жизнь попусту, отпускает в наш адрес шпильки… Выказывает свое неудовольствие.
 – Я слышал, что незадолго до моего приезда на территории поместья сгорел коттедж.
 – Да. Отцовский «домик для раздумий».
 – Как могло такое случиться?
 – Наверное, когда он отвлекся, загорелась одна из его идей.
 – Зачем обогревать коттедж в такое время года?
 – А его обогревали?
 – И передняя ось джипа сломалась, когда он сидел за рулем.
 – Вроде бы сломаться она не могла. Джип совсем новый.
 – И доктора Уилсона сегодня отравили в лаборатории каким-то газом.
 – Ты думаешь, причина в том, что он афроамериканец? [9] 
 – Но чем-то его убийство обусловлено?
 – Я об этом ничего не знаю.
 – И зачем ученый держал в лаборатории смертоносный газ?
 – Сомневаюсь, что он там его держал.
 Джек помялся.
 – Лаборатория взорвалась. Я при этом присутствовал. Мы все думали, что ваш отец в здании. И погиб при взрыве.
 Аликсис поправила прическу.
 – Но он не погиб.
 – Вышел из клубов дыма с телом доктора Уилсона на руках. Как настоящий герой.
 – Да, на отца это похоже, – кивнула Аликсис.
 – Вам не кажется, что кто-то пытается убить вашего отца?
 Аликсис пожала плечами:
 – Что мне с того?
 Она зевнула.
 – Вам без разницы?
 – В общем-то, да.
 – Он же ваш отец.
 – Зато на меня не будут давить.
 – Давить?..
 – Постоянные вопросы, что я делаю, чего я не делаю.
 – Вы сыграли главную роль в фильме?
 – Его отсняли в конце прошлого лета.
 – Должно быть, незабываемое время.
 – Отнюдь. Такое занудство эти съемки. То все сидят и ждут, то куда-то спешат.
 – Значит, вы актриса. Хотите играть?
 – Нет. Это мой отец решил, что я должна быть актрисой. У него это идея фикс. Весь мир должен знать, что его дети многого добились в этой жизни.
 – Может, он действительно хочет, чтобы его дети реализовали себя.
 – Он хочет, чтобы широкая общественность думала, что у него все идеально, в том числе и дети.
 – Но зачем ему финансировать съемки фильма, если…
 – Меня вышибли из колледжа. Какой позор! Как будто других не вышибают. Не нравится мне учеба. Слишком много работы. Вечно над тобой что-то висит То зачет, то контрольная. А если ты сбавишь обороты, так учителя набрасываются на тебя, как стая голодных волков, будто это их дело. Какая им разница, занимаешься ты или нет!
 – Это точно.
 – Вот мой отец и решил, что путь у меня один – в кинозвезды. Как-то раз я сыграла Питера Пэна в школьном спектакле. Не так уж и хорошо, однако он уверял меня, что замечательно. Вот он и решил протолкнуть меня в кино. Нашел сценарий, нанял режиссера, даже трех. Первые двое уволились по ходу съемок. Сказали, что я им ничем не помогаю. Он потратил массу денег, раздавая взятки направо и налево, лишь бы мой фильм взяли в прокат, с одной лишь целью: чтобы люди забыли, что меня вышибли из колледжа. Наверное, он думал, что съемки пробудят во мне интерес хоть к чему-либо и я займу в жизни более активную позицию.
 – А вы не заняли?
 – Какая уж тут активность, если двенадцать часов в сутки каждый считает своим долгом сказать, что ты должна делать. Постановщик танцев, учитель пения… Как же они все мне надоели! И эти чертовы репетиции, дубли. Ничем они не помогали. И в пятый раз я играла в любом эпизоде ничуть не лучше, чем в первый. Да еще отвратительный, слюнявый сценарий. Фильм вышел в апреле, и его сразу положили на полку. Все знали, что фильм оплачен и куплен моим отцом. Я не хотела в нем сниматься. Отец меня заставил. Я попыталась сказать об этом. Но мне заявили, что я избалованная дочка богатого папика. И деньги надо тратить на другое, жилища для бездомных, еду для голодных. А в кино место тем, у кого действительно есть талант. Разговоры эти очень меня расстроили. С тех пор я практически не покидаю Виндомию. Теперь ты понимаешь, почему я говорю, что на меня постоянно давят? Кому это понравится?
 – А чем бы вы хотели заняться? – спросил Джек. Впервые ее глаза вспыхнули. Чуть разошлись губки.
 – Сексом. Мне очень нравится секс.
 Она посмотрела Джеку в глаза, затем ее взгляд опустился ниже.
 – А тебе нравится секс?
 – Конечно.
 – Я хочу сказать, что лучше ничего нет. Если можешь заниматься сексом, зачем тратить время на что-то еще? – Аликсис облизала губы. – Почему людям этого не хватает? Любое телодвижение требует энергии, которую я с большим удовольствием потратила бы на секс.
 Аликсис придвинулась к нему. Джека опалило жаром.
 – Это правильно. – Джек встал. – Пожалуй, мне пора в спортивный зал. Там надо прибраться.
 – Понятно. – Она смотрела на свои загорелые колени.
 Джек подмел корт, собрал теннисные мячи. Она сидела на скамье, наблюдая за ним. Когда он вернулся, поднялась:
 – Пожалуй, пойду с тобой. Чтобы вечером сказать отцу, что заглядывала и в спортивный зал.


* * *

 – Привет, толстяк, – крикнула Аликсис.
 Молодой парень не ответил. Только бросил на сестру сердитый взгляд.
 Толстый, дряблый, с нездорового цвета кожей.
 Они столкнулись у входа в спортивный зал. Аликсис, Джек и двое мужчин в замасленных комбинезонах. Они подъехали на грузовичке, какими обычно пользуется служба технической помощи.
 – Мой брат Дункан, – представила толстяка Аликсис. – А это Джек – Дункан посмотрел на форменные шорты Джека и не сказал ни слова, не протянул руки.
 Джек переложил три ракетки в левую руку.
 – Человек, который помогает Дункану тратить деньги на автомобили, – продолжила Аликсис. – Альфред?
 – Альберт, – поправил ее Альберт.
 – И на все остальное. Чего это тебя сюда занесло, братец? Не для занятий же спортом.
 – Мы в сауну.
 – Нет, Дункан, – твердо заявила Аликсис.
 Джек задумался, всегда ли у Дункана такие злые глаза.
 – Дункан, ты же большой любитель белого порошка. Нельзя тебе в сауну. Для тебя это плохо кончится.
 – И что? – Дункан открыл дверь. – Кого это волнует?
 – У тебя будет сердечный приступ. – Аликсис последовала за братом.
 – Заткнись.
 – Лучше б ты занимался на тренажерах… Дункан повернулся к сестре:
 – Да заткнешься ты или нет?
 – … а уж потом нюхал это дерьмо. Сопровождаемый Альбертом, Дункан прошел через вращающуюся дверь.
 – Делай, что хочешь, – крикнула вслед Аликсис. – Мне без разницы.
 Джек оглядывался: ему надоело таскаться с ракетками и мячами. Увидел дверцы стенного шкафа. Подошел, открыл. На полках лежали теннисные ракетки, бейсбольные биты, волейбольная сетка, мячи. Все новенькое, неиспользованное.
 – В борцовском зале дверь закрывается на засов, – раздался за спиной голос Аликсис.
 – Что?
 – Ты знаешь, что. Мы об этом говорили. У Джека забилось сердце.
 – О чем мы говорили?
 – О сексе.
 – Вы и я?
 – Вроде бы больше тут никого нет.
 – Нет, – покачал головой Джек. – Не сейчас. Может, позже. Я на работе.
 – Ты согласился!
 – Согласился?
 – Да пошел ты…
 – Послушайте, я же здесь работаю.
 – Ты мне совсем не нравишься, Джек!
 – Извините.
 – Да пошел ты…
 – Ну что вы меня все посылаете и посылаете.
 Аликсис развернулась и зашагала к двери. Ноги у нее были потрясающие.


* * *

 – Мне нужны еще шестьсот пятьдесят тысяч долларов. – Чтобы перекрыть шипение пара, приходилось говорить громче. Но они думали, что за пределами сауны, отделенной толстой деревянной дверью и выложенными теплоизолирующими плитками стенами, ничего не слышно – Я уже столько раз говорил об этом старику! Почему он не дает их мне?
 Джек осмотрел тяжелоатлетический манеж. Чинить ничего не надо. Он разложил гири и гантели по полкам, пропылесосил ковер. Штанги, блины, зеркала во всю стену, идеальные условия для тренировок. Он протер влажной тряпкой пол на баскетбольной площадке. Прошелся по всем комнатам, собирая грязные полотенца, некоторые еще не высохли.
 Ящик для полотенец стоял у двери в сауну.
 – Он велел мне написать запрос, – негодовал Дункан. – Можешь ты себе это представить. Я должен писать запрос на эти жалкие шестьсот тысяч! Я написал. Знаешь, что он сделал? Исправил ошибки красными чернилами и вернул мне! Каков говнюк!
 – Тебе следовало писать на компьютере, – вставил Альберт. – Там есть программа «Корректор». Исправляет ошибки.
 – Я и писал на компьютере. Но «Корректором» не воспользовался. Торопился. Говнюк! Никакой резолюции. Ни да, ни нет! Да за кого он меня принимает?
 Дункан и Альберт оставили комбинезоны и ботинки на полу рядом с дверью в сауну. В душ они, похоже, не заглядывали.
 – Сколько ты уже потратил на машины? – спросил Альберт.
 – Всего? Не так уж и много. Миллион, может, полтора. – Альберт промолчал. – Я же победил в Юте!
 – Твоя зеркальная машина была единственной в своем классе.
 – Но я победил, ведь так?
 – Победил.
 – Я хочу сказать, нет смысла участвовать в гонках, если у тебя нет возможности тратить деньги. Это же понятно и ежу.
 – Шестьсот пятьдесят тысяч долларов – большие деньги. Во всяком случае, для меня.
 – Но не для моего отца. Он совсем мне не помогает. Всякий раз, когда мы видимся, он спрашивает, в какую школу бизнеса я подал документы. Словно я обязан делать то, что хочет он, а мои желания в расчет не принимаются.
 – А в какую школу бизнеса ты подал документы?
 – Ни в какую.
 – А я думал, что подал.
 – Я солгал.
 – Он хочет, чтобы ты изучил управление бизнесом и потом помогал ему.
 – Да кому нужен его бизнес? Он его создал, пусть сам им и управляет.
 – Но он платит по счетам.
 – У него столько денег, что нам нет нужды работать. И так хватит до конца дней. Дисциплина! Да пошел он со своей дисциплиной!
 – Автогонщики – люди дисциплинированные, – напомнил Альберт.
 – А я что – нет? Я же закончил Вандербилт. Как он того и хотел.
 – Да. – Собирая полотенца, Джек услышал, как хохотнул Альберт. – Ты нанимал студентов, чтобы они сдавали за тебя экзамены.
 – Но я получил диплом, так? Он же этого хотел. А теперь я хочу модернизировать мой автомобиль. Я уже подал заявки на участие в десятке гонок, а у меня нет достойного автомобиля.
 – У тебя отличный автомобиль. Иной раз я даже боюсь, что он выскочит из-под тебя.
 – Я с ним совладаю. И что же мне теперь делать?
 – Потрать свои деньги. Когда тебе исполнился двадцать один год, ты же получил от него акции стоимостью в десять миллионов.
 – Почему я должен тратить собственные деньги? Я назвал автомобиль «Редлиф миррор кар». Платить должен отец. Это же реклама. И потом, нам не разрешено продавать акции компании. Но я продам, если придется.
 – Зеркальный автомобиль слепит. Других гонщиков. Его могут не допустить к гонкам.
 – Для своих денег я найду другое применение.
 – Засунь их себе в нос.
 – Лучше я их засуну в твою задницу.
 – Валяй. Я знаю, что я с ними сделаю. Уеду из этого сумасшедшего дома. От тебя.
 Джек покатил ящик с полотенцами в прачечную, загрузил их в большущую стиральную машину.
 Позже он намеревался вернуться к супермаркету и позвонить отцу по телефону-автомату.
 «Как приятно позвонить отцу, – подумал Джек. – Совсем недавно у меня такой возможности не было».
 Ему всегда хотелось, чтобы у него был отец.
 Теперь же Джеку надо было посоветоваться с ним по конкретному вопросу.
 Что он обо всем этом скажет?




 Глава 10


 – Хочешь пива?
 Молодой человек, живший в том же коттедже, что и Джек, в соседней квартире, стоял в дверях с двумя невскрытыми банками пива в руках.
 Джек поздоровался с ним, вернувшись с работы в начале шестого. Молодой человек, в башмаках, синих джинсах и рубашке в белую и синюю клетку, прибыл чуть раньше и уже открывал дверь, когда Джек ставил велосипед в ячейку.
 – Почему нет? С удовольствием выпью.
 – Меня зовут Пеппи, – представился молодой человек.
 Высокий, стройный, с черной кожей и вьющимися волосами.
 – Джек, – ответил Джек – Откуда ты берешь пиво?
 – Из сумки, что стоит под моей кроватью. – Улыбаясь, Пеппи вскрыл одну банку, передал Джеку. – Покупаю на неделю в выходной день. Оно не холодное.
 – Просто теплое.
 – И что? – Пеппи открыл свою банку и одним глотком осушил наполовину. – Это же пиво. – Он рыгнул.
 Он стоял в дверях, ветер дул с улицы, так что на Джека пахнуло животными.
 – А что ты делаешь с пустыми банками?
 – Убираю обратно в сумку. И увожу в город.
 – А люди на автостоянке не замечают, что ты тащишь сумку с жестянками?
 – Я прячу ее в кустах. Забираю по пути к воротам. И снова прячу перед тем, как заехать на стоянку.
 – Ты занимаешься контрабандой пива.
 – Да, – сознался Пеппи. – Какими только глупостями не приходится тут заниматься.
 Джек сел на раскладывающийся диван.
 – Ты работаешь на конюшне?
 – Как ты догадался? От меня пахнет конским навозом? Это мой естественный запах. От моего папашки пахло точно так же. – Пеппи сел на один из двух стульев у стола. – Я работаю с лошадьми, прибираюсь в стойлах, вывожу навоз.
 – И сколько здесь лошадей?
 – Сейчас восемнадцать.
 – Так много?
 – На большинстве никто не ездит. Только старик. Да еще один или два из его подчиненных, желающих привлечь к себе внимание босса. Ты бы видел, как выглядит на лошади японец, вице-президент не знаю чего. Голова у него так болтается, что вот-вот оторвется. Сразу видно, бедняга ненавидит верховую езду. Но он считает своим долгом следовать примеру руководителя «Редлиф миррор». Старик пытается организовать коллективные прогулки, но его никто не поддерживает, даже родственники. В последнее время Чет составляет ему компанию. Между прочим, он устроил меня на это место. Иногда на лошадях ездят гости, некоторые знают в этом толк. Я должен каждый день прогуливать лошадей, чистить их и так изо дня в день. Такие вот у меня обязанности. Ты ездишь верхом?
 – Нет. Обязанности приятные, если ты любишь лошадей.
 – Очень тут одиноко, – пожаловался Пеппи. – Никогда так остро не чувствовал одиночества. Не с кем пообщаться. Я вырос в Оклахоме, жил среди лошадей, спал рядом с ними. Не могу с ними расстаться. Наверное, я один из них.
 – В смысле?
 – Лошадь.
 – И давно ты здесь?
 – Три месяца. Четыре. Пять. Должен же я где-то быть. Что-то делать.
 – А где ты познакомился с Четом?
 – В баре. В Нью-Йорке.
 – Не лучшее место для лошади. И что ты там делал? Пеппи ответил после долгой паузы.
 – Старался уйти от лошадей? Старался перестать быть лошадью? Старался избавиться от одиночества? – Пеппи повернулся к Джеку. Большие глаза, длинное лицо. – Я похож на лошадь, правда? Движения у меня, как у лошади.
 – Ну, не знаю.
 – Я – лошадь. – Пеппи отпил пива. – Я ржу. Джеку осталось только гадать, сколько пива уже выпил Пеппи.
 – Я слышал, на днях умерла одна лошадь. Пеппи кивнул:
 – Под стариком. Жеребец. Умер, еще не упав. Едва не прибил старика. Если б не отменная реакция, жеребец как минимум сломал бы ему ногу…
 – И все?
 – Что ты хочешь этим сказать?
 – Всего лишь сломал бы ногу?
 – Если б это случилось на всем скаку или во время прыжка, а старик обожает прыгать через изгороди, он бы сломал себе шею. А так он просто больше не появляется.
 – Кто?
 – Старик. Док Редлиф. С того раза ни разу не ездил верхом. Меня это удивляет. Я думал, он вернется на следующее утро и вскочит на другую лошадь. Их же еще восемнадцать. Но я все равно прихожу в конюшню каждое утро и седлаю для него лошадь. Вдруг придет.
 – А он больше так и не показался?
 – Нет.
 – Почему? Как ты думаешь, он испугался, когда под ним умер жеребец?
 – Наверное. – Пеппи пожал плечами. – Он в последнее время не такой активный, как всегда. Я слышал, его чуть не сбросил и джип. Все его игрушки ломаются. Он проводит большую часть времени в кабинете и лаборатории.
 – Его лаборатория сегодня взорвалась.
 – Правда?
 – Погиб человек. Доктор Уилсон.
 – Будь я проклят. Еще один взрыв?
 – Смертоносный газ. Потом взрыв.
 – Будь я проклят. Старика загоняют в угол, верно? Еще чуть-чуть – и ему крышка.
 – А чем болел жеребец?
 – Ничем. Взял и упал. Говорят, у них тоже случаются инфаркты, но этот был абсолютно здоров.
 – Ты уверен?
 – Всякое, конечно, бывает. Только этот жеребец был покрепче остальных. Взлетал на холм, словно птица. Поэтому старик и любил его. И ноги у него никогда не болели. Здоровый трехлетка.
 – Ты думаешь, жеребца убили? Отравили?
 – Возможно. Нам этого не узнать. Мне велели сразу же захоронить его.
 – Такого хорошего коня. Ничего не понимаю. Я бы на месте старика сделал вскрытие.
 – Я бы тоже. Вдруг он умер от какого-нибудь вируса, инфекция могла перекинуться на других лошадей. Это же надо знать. Но нет. «Захорони его до того, как он успеет остыть, Пеппи», – сказал старик. Я и захоронил. Какими только глупостями не приходится тут заниматься!
 – Значит, после смерти жеребца доктор Редлиф в конюшне не появлялся. Пеппи, ты думаешь, кто-то пытается добраться до него?
 – До дока Редлифа? – Пеппи допил пиво. – Только круглый идиот может этого не замечать.
 – А почему никто ничего не предпринимает? Почему он не уедет отсюда?
 Пеппи пожал плечами:
 – Откуда мне знать? Я всего лишь лошадь.
 – А кто, по-твоему, мог отравить жеребца?
 – Кто угодно. Здесь же ничего не запирается. Ты не заметил? – Пеппи указал на входную дверь. – Даже двери без замков. Надеюсь, ты оставил бриллианты дома.
 – То есть даже в постели мы не можем чувствовать себя в безопасности.
 – Ты, я вижу, все понял.
 – А кто здесь может знать, как отравить лошадь?
 – Кто угодно. Отравить лошадь – не проблема. Лошади – глупые, бедные существа, совсем как мы. Они могут лягнуть тебя, сбросить на землю, сломать тебе ногу о жердь, прыгая через изгородь, но если ты действительно замыслил что-то плохое, они перед тобой совершенно беспомощны.
 Чей-то силуэт возник в дверном проеме.
 Лицо находилось в тени, так что Джек не мог понять, кто к нему пожаловал.
 – Я пришел на урок верховой езды, – послышался мужской голос. Пеппи встал:
 – Да, сэр, кабальеро.
 – Без седла. – Мужчина хохотнул.
 – Вам потребуется хорошая лошадь. Которая вас не сбросит.
 Джек поднялся, направился к двери, чтобы получше рассмотреть незваного гостя.
 – Будешь буянить, я тебе уши оборву, – добродушно пробасил Чет.
 Прыгнул к Пеппи. Схватил его за уши. Наклонил голову, поднял колено. Осторожно поводил носом Пеппи по своему бедру. Рассмеялся и отпустил парня.
 – Пошли. – Он вернулся к двери. Посмотрел на Джека: – Хочешь составить нам компанию?
 Густо покраснев, Пеппи взял пивную банку из руки Джека. Попытался одновременно смять обе. Из недопитой банки Джека выплеснулось наружу пиво.
 – О, извини.
 Чет уже прошел в соседнюю дверь.
 – Какими только глупостями не приходится тут заниматься! – повторил Пеппи.
 Джек слушал, как возились за стеной Пеппи и Чет Потом сунул плавки в карман шорт и отправился на велосипедную прогулку.
 Проехал мимо административного корпуса, аэропорта, поля для гольфа с девятью лунками.
 В ранних сумерках в клубе горел свет. На стоянке Флетч насчитал несколько дорогих автомобилей.
 Не слышалось ни музыки, ни смеха.
 До него донеслись запахи готовки. Жарили рыбу.
 Дорога вывела его к красивым домам, искусно вписанным в ландшафт. Они сильно отличались от маленьких коттеджей деревни. Каждый был с подъездной дорожкой.
 Он объехал большой особняк с тыла. Остановился на холме. Оглядел постройку. Действительно, площадь крыши никак не меньше пяти акров. Над ней реяли десять огромных бело-синих флагов. Они хлопали даже под легким ветерком.
 Джек посмотрел вниз, на большой сад, благоухающий красными, желтыми, белыми, даже синими розами. Никого там не увидел.
 Слез с велосипеда, покатил его к саду.
 На скамье сидели мужчина и женщина.
 В мужчине Джек узнал доктора Редлифа.
 Говоря, тот держал руку женщины в своих.
 Это была Шана Штауфель.
 Она, вскинув голову, повернулась к Джеку. И улыбнулась одними губами.
 Мужчина Джека словно и не заметил.
 Джек сел на велосипед и быстро уехал.
 В деревне Виндомия он прошелся по Центру отдыха. Юноша и девушка играли в пинг-понг. Дети, за дисплеями, – в компьютерные игры. Четверо подростков смотрели видеоконцерт на экране огромного телевизора.
 На него никто внимания не обращал.
 На веранде две пары сидели в синих креслах-качалках. На столике стояли высокие стаканы, судя по всему, с ледяным чаем.
 Отдыхающие посмотрели на проходящего мимо Джека, но не сказали ни слова.
 Возможно, они не разговаривали и между собой. Джек переоделся в плавки и один поплавал в пятидесятиметровом, ярко освещенном бассейне.




 Глава 11


 – Видишь ли. – Флетч говорил с Кристел, сидя на складном стуле у грузовичка. – Я тоже долго не знал о том, что у меня есть отец. Наверное, поэтому я испытываю противоречивые чувства по отношению к Джеку и тебе. Ты же не сказала мне о существовании Джека, две недели назад я и понятия не имел, что он есть… Вот я никак и не могу определиться, как мне на него реагировать.
 – Твой отец умер при родах, – ответила Кристел из грузовичка. – Ты так всегда говорил.
 – Не совсем.
 – Не умер?
 – Нет.
 Уже стемнело.
 Грузовичок стоял на автостоянке мотеля, рядом с номером, который снял Флетч.
 Кристел сидела на кровати, подложив под спину подушки. Флетч откинул задний борт, сдвинул боковую дверь, чтобы Кристел обдувал легкий ветерок.
 Люди, проходившие мимо, с удивлением поглядывали на сидящего на складном стуле мужчину, о чем-то беседующего с женщиной, устроившейся на кровати в грузовичке, но никто ничего не говорил.
 Кристел и Флетч поужинали жареными курами, картофельным салатом, шинкованной капустой и запили все чаем со льдом.
 Днем Флетчу то и дело приходилось останавливать грузовичок, чтобы купить Кристел еды. За раз она съедала больше, чем он мог съесть за неделю, а через несколько минут начинала жаловаться на голод. Он послушно останавливал грузовичок, никак не комментируя ее аппетит, но изумлялся объемам поглощаемой пищи. Он не считал себя вправе хоть в чем-то ограничивать ее. Ограничения, полагал он, заставят ее страдать, а она и так натерпелась в этом псевдосанатории.
 В компании Кристел и Флетч стал есть больше, чем всегда. Он постоянно сидел за рулем, практически не двигался, и полный желудок вызывал у него неприятные ощущения. Его клонило в сон, ремень все сильнее впивался в живот, и ему это совсем не нравилось.
 Не доставляли удовольствия и остановки в зонах отдыха, где он помогал Кристел подняться с кровати, на платформе гидроподъемника опускал на землю и сопровождал к женскому туалету, где она могла облегчиться. В грузовичке соответствующие удобства отсутствовали. Впервые Флетч осознал, сколь далек путь от автостоянки до туалетов. Кристел всеми шестьюстами фунтами наваливалась на Флетча, каждый шаг давался с трудом, потому что одно ее бедро зацеплялось за другое. Люди, особенно женщины и дети, в изумлении таращились на них. От такого унижения Кристел плакала. Тяжело дыша, она снова и снова повторяла: «Флетч, как я могла до такого дойти? Флетч, как я могла?»
 На этом долгом, изнурительном пути Флетч оглядывал народ в поисках крепкой, сильной женщины, в глазах которой читалось сочувствие. Такую женщину он мог попросить помочь Кристел в женском туалете. Некоторые качали головами, отвечали «нет» и уходили, отводя взгляд.
 В мотеле, где они провели прошлую ночь, ему пришлось самому отводить ее в ванную вечером и утром и помогать ей. Он, конечно, пытался обратить все в шутку, но удовольствия никакого не получил.
 Флетч обожал человеческое, особенно женское, тело и пришел в ужас, увидев, во что оно может превратиться, если им не пользоваться.
 Обе ночи он спал в номере, а Кристел – на кровати в грузовичке. В первую ночь она много читала, не забывая опустошать пакеты с едой, купленной им в придорожном магазинчике.
 Если не считать вышеуказанных неудобств, путешествие Флетчу нравилось. Он мчался по прекрасным автострадам Америки, он беседовал с Кристел, лежащей на кровати за его спиной. Их головы разделял какой-то метр, но лежала она затылком к нему, так что иногда ей приходилось повторять то, что он не услышал с первого раза.
 Они говорили о Джеке. Флетч засыпал ее вопросами о сыне. Кристел отвечала подробно, зачастую остроумно. Чувствовалось, что она любит Джека, восхищается им.
 Они говорили о газетах, в которых работали вместе, о материалах, которые готовили, о людях, с которыми встречались.
 – Так ты говоришь, твой отец не умер? – спросила Кристел.
 – Нет. Это выдумка моей матери. Полагаю, она думала, что так мне будет легче.
 – И ты с ним встретился.
 – Скорее, наткнулся на него.
 – Как интересно.
 – Более чем.
 Зажужжал спутниковый телефон Флетча. Он взял трубку.
 – Слушаю?
 – Папа! Папа! – Он услышал детский голос.
 – О боже. – Флетч сразу понял, что это Джек. – Неужели другой сын?
 – Нет, тот же самый, – ответил Джек уже своим голосом. – Как мама?
 – Хочешь с ней поговорить?
 – Конечно.
 Пока они разговаривали, Флетч собрал пакеты, коробочки и прочую упаковку, оставшиеся после обеда, и отнес в мусорный ящик. «Понимают это американцы или нет, – думал Флетч, – но мы поедаем наши деревья».
 – Флетч… – Кристел протянула трубку. Флетч взял трубку, уселся на раскладной стул.
 – Бип.
 – Когда ты доставишь маму в то место, куда ты ее везешь?
 – Завтра. – Он не сказал, что не знает, удастся ли ему оставить Кристел в тренировочном лагере мистера Мортимера. В глубине души он понимал, что идея, пусть и блестящая, но из разряда безумных.
 – Я вот думаю.
 – Это хороший признак.
 – Тут действительно творится что-то странное.
 – В Виндомии?
 – Да.
 – Поэтому ты и приехал туда, верно?
 – Я говорю из телефона-автомата у супермаркета деревни Виндомия.
 – А я на автостоянке мотеля в Вайоминге. Что из этого?
 – Я думаю, на жизнь доктора Редлифа покушались по меньшей мере пять раз, возможно, шесть. Вчера одна попытка удалась, правда, убили другого человека.
 – Кого?
 – Ученого, работающего в его лаборатории.
 – Рассказывай.
 – Первым умер трехлетний жеребец доктора Редлифа, на котором тот любил прыгать через изгороди.
 – Это ничего не значит. Лошадь обычно делает то, чего от нее не ждешь. Смерть лошади от сердечного приступа – далеко не редкость.
 – Конюх думает, что лошадь могли отравить.
 – Ладно. А что показало вскрытие?
 – Доктор Редлиф не разрешил делать вскрытие.
 – Вот это уже непонятно.
 – Кто-то оголил и облил водой провода его кофеварки. Обычно он сам вставлял штепсель в розетку. В темноте. И только чудом заметил, что провода оголены и мокрые.
 – От этих домашних приборов только и ждешь какой-нибудь пакости.
 – Сами провода оголиться не могли. Как и искупаться.
 – Может, доктор Редлиф и зачистил провода. А потом полил водой.
 – Коттедж, в котором он обычно предавался раздумьям в четыре часа дня, взлетел на воздух в четверть пятого.
 – М-м-м. Инцидент расследовался?
 – Думаю, нет. Сказали, что взорвался обогреватель.
 – Может, так оно и было.
 – Чтобы в Джорджии летом включали обогреватели?
 – Может, он встроен в систему кондиционирования.
 – Когда он ехал в гору, сломалась передняя ось его нового джипа.
 – Возможно, заводской дефект.
 – И, наконец, после того, как доктора Джима Уилсона отравили смертоносным газом, когда Редлиф вбежал в лабораторию, пытаясь спасти доктора Уилсона, лаборатория взорвалась. Я при этом присутствовал. Я все видел. Я не сомневался, что Редлиф погиб.
 – Газ вспыхнул от искры.
 – С чего такая задержка? Газ вспыхнул бы гораздо быстрее. И потом, зачем физику держать в лаборатории смертоносный газ?
 – Кто знает? Мало ли какие идеи могли возникнуть у Редлифа.
 – Папа…
 Флетч поежился от холодного ветерка.
 – Такое ощущение, что у доктора Редлифа пошла черная полоса. Может, он разбил одно из своих идеальных зеркал?
 – Шана ничего не выдумывала, когда просила меня приехать. Я думаю, его хотят убить.
 – А как ты? Ты соблюдаешь осторожность?
 – Да, конечно Никто не подозревает, кто я такой. Я получил работу.
 – Какую же?
 – Приглядываю за бассейнами, теннисными кортами, спортивным залом, инвентарем. Мне платят больше, чем я того заслуживаю.
 – Это хорошо.
 – Но я слишком далеко от эпицентра событий. Редлифа видел лишь дважды Мы не знакомы. Я не могу защитить его. Я не могу выяснить, что происходит.
 – А что тебе удалось выяснить?
 – Он построил рай на земле для себя, семьи и сотрудников. Они в полной безопасности, у них есть все, чего они только пожелают.
 – Звучит неплохо.
 – Они разбалованы до крайности, особенно его дети.
 – Само собой.
 – Они его ненавидят.
 – Естественно.
 – Больше чем ненавидят. Терпеть не могут. Не могут терпеть его существования.
 – Ты думаешь, детки стараются избавиться от своего папаши?
 – С другой стороны, доктор Редлиф желает держать под полным контролем всех и вся. Кто где живет, с кем, что делает, говорит, думает, ест, пьет. И так все двадцать четыре часа в сутки. На проезд от единственных ворот поместья до автостоянки мне отпустили ровно шесть минут.
 – Ты приехал на машине? У тебя есть своя машина?
 – Я ее купил. В Виргинии.
 – Какая модель?
 – «Миата». Подержанная.
 – Похоже, в «Глоуб кейбл ньюс» тебе тоже переплатили. Придется поговорить с Алексом Блейром. Большие гонорары негативно отражаются на моих дивидендах, знаешь ли.
 – Я думаю, Шана права. Кто-то пытается убить Честера Редлифа.
 – Шана – девушка, которая собирается выйти замуж за молодого Честера?
 Джек помялся.
 – Не уверен, что она собирается за него замуж.
 – Как так? Неужели твое появление в двухместном кабриолете так потрясло ее, что она передумала?
 – Я думаю, кое в чем она все-таки ошиблась.
 – Слушай, я вот складываю два и два, и…
 – Надеюсь, что получается у тебя пять. Так оно и есть. Ты не хотел бы приехать в Виндомию?
 – Меня не приглашали.
 – Ты должен признать, что совпадений слишком уж много.
 – Действительно, многовато.
 – И тебе проще говорить на равных с Честером Редлифом.
 – Мне? Маленькому человечку? Да как я могу говорить на равных с изобретателем идеального зеркала? Или ты думаешь, что я тоже что-то изобрел?
 – Перестань, папа. Я всего лишь мальчишка. – От холодного ветерка Флетч вновь поежился. – Какой у меня жизненный опыт?
 – Прежде всего, я должен устроить твою мать.
 – Я пытаюсь предотвратить убийство и не думаю, что в моем распоряжении много времени.
 – Ну, не знаю. Посмотрю, что можно сделать.
 – Хорошо. Мама не страдает отсутствием аппетита?
 – Старайся не бить зеркал, – напутствовал его Флетч.


* * *

 – Флетч? – Прошло уже много времени, но Кристел и Флетч – последний уже клевал носом – все еще разговаривали на стоянке мотеля. Из ресторана мотеля доносилась музыка. – В чем разница между толстыми и тощими?
 – Толстые больше весят? – вопросительно ответил Флетч.
 – Я серьезно. Дело, наверное, не в широких костях. Вот у меня кость узкая. И не в железах. Тут можно воспользоваться хирургией.
 – Генетическая наследственность?
 – Среди моих родственников толстяков не было. Таких, как я.
 – Я думаю, тут есть несомненная связь с тем, что человек кладет в рот. Ты согласна?
 – Это я знаю. Но почему ты кладешь в рот одно, а я – другое.
 – Мне не по себе от ощущения сытости. А вот тебе это нравится.
 – Я понимаю. Тебя тошнит от всех этих пакетов с едой, которыми заставлен кузов. Ты морщишь нос всякий раз, открывая для меня очередной пакет.
 – Морщу?
 – Именно. Морщишь и отводишь взгляд. Почему еда, которая так нравится мне, вызывает у тебя отвращение?
 – Привычка, наверное Мы все рабы наших привычек.
 – Я думаю, причина глубже.
 – Однажды я слушал лекцию одного известного профессора Северо-Западного университета, специалиста по вопросам питания. Так он говорил, что у людей в голове пищевой регулятор. И вопрос лишь в том, настроен он или нет.
 – И что сие означает?
 – Если он настроен, мы становимся более разборчивы в еде, соображаем, сколько и чего нужно съесть, а что уже лишнее. Мы едим высококалорийную пищу, которая вырабатывает много энергии, а мы ее тратим, сжигаем своей активностью. Нужно есть ровно столько, сколько необходимо для выработки этой энергии. Что-то в этом роде. – В углу автостоянки гудел двигатель восемнадцатиколесного трейлера, иной раз перекрывая музыку. – Точно не знаю. А почему ты спрашиваешь меня?
 – Я задавала этот вопрос специалистам.
 – Ты им платила, а потому их ответы нельзя считать объективными.
 – Флетч? У меня психическая болезнь?
 – Кристел, уж с головой-то у тебя все в порядке. Умная, рационально мыслящая женщина.
 – Тогда почему же я такая? Что рационального в моей прожорливости? Какой в этом смысл?
 – Не знаю.
 – Я хочу сказать, неужели тощим известно что-то такое, о чем не знают толстые?
 – Думаю, тощие что-то такое знают.
 – Пожалуйста, скажи, что именно.
 – Тощие иначе определяют голод. Я думаю, они знают, что зачастую голод в твоем понимании на самом деле является пищевым похмельем. Ты замечала, что, поев плотнее, чем обычно, ты вскорости начинаешь испытывать голодные спазмы?
 – Да. Постоянно замечаю.
 – Я думаю, если съедаешь больше, чем всегда, выделение организмом желудочного сока, ферментов увеличивается, и, перерабатывая пищу в желудке, все эти вещества посылают сигнал в мозг, сообщая, что готовы к переработке новой порции. По-моему, толстые воспринимают этот сигнал как голодный спазм. Тощие испытывают то же самое, но знают, что они не голодны, так как уже съели больше, чем следовало.
 – То есть голод, который я ощущаю, ненастоящий?
 – Нет. Ложный. Тебе просто кажется, что он настоящий.
 – А в действительности я не голодна?
 – Разумеется, нет.
 – Ты это где-то вычитал?
 – Нет. Просто мне часто приходилось не обращать внимания на голод, и я пришел к выводу, что первые голодные спазмы не настоящие. Они ничего не значат.
 – Синдром китайской пищи.
 – Китайская пища очень сытная. Поэтому через час ощущаешь голодные спазмы. Но в действительности в дополнительной еде необходимости нет.
 – А как можно определить, что ты и впрямь голоден?
 – Можно. Ты начинаешь испытывать недостаток энергии. Вот тогда надо что-нибудь съесть, но не сладкое, а калорийную пищу, чтобы восстановить запас энергии. Надо знать, сколько и чего необходимо съесть, чтобы произвести ровно такое количество энергии, которое потрачено за день, и именно столько и съедать.
 – И забыть о чувстве голода.
 – Что-то в этом роде Я не знаю, о чем говорю Я об этом думал, пока мы ехали, думал о тебе. Может, причины того, что ты такая толстая, надо искать в психологии. Я знаю, что ты не чокнутая. Но, возможно, все идет от головы. Ты неправильно оцениваешь свои ощущения Именно это имел в виду профессор, говоря о регуляторах.
 – Пищевых регуляторах.
 – Вот-вот Мы по-разному думаем о еде. Возьмем человека, который вечером перебрал спиртного, а утром с похмелья вновь берется за стакан. Это же бессмысленно. Совсем не обязательно пить только потому, что печень или другие органы готовы к переработке алкоголя.
 – Голодные спазмы – пищевое похмелье, – подвела итог Кристел. – Наверное, это я и хотела услышать.
 – Ты спросила – я ответил. Я ничуть не лучше тебя. Только смотрю на еду иначе.
 – Может, потому, что в прошлом тебе пришлось испытать настоящий голод.
 – Может.
 – Интересно, а я вот была хоть раз по-настоящему голодна?
 – Скорее всего нет.
 – Зато мне постоянно хочется есть.
 – Это не голод.
 – Может, тебе написать книгу о диетах, Флетч?
 – Думаешь, ее кто-нибудь купит?
 – Книги о диетах продаются лучше всего. Наряду с поваренными книгами.
 – Я об этом ничего не знаю.
 – Других это не удерживает от написания книг по диетам.
 – Я лишь размышлял об этом. О тебе. Может, за тебя.
 Зажужжал телефон. Он взял трубку.
 – Слушаю.
 – Флетч, опять звонил этот мистер Мортимер.
 – Это Кэрри, – объяснил Флетч Кристел. – Звонит с фермы.
 – Он настроен очень решительно.
 – Это его обычное состояние, – согласился Флетч.
 – Он требует, чтобы ты держался от него подальше. Ты далеко от его тренировочного лагеря?
 – Да нет. Три часа езды. Около девяти утра будем на месте.
 – Флетч, он не хочет, чтобы ты приезжал.
 – Наоборот, хочет. Меня все любят. Я тебе об этом говорил.
 – Он тебя ненавидит!
 – Это все выдумки.
 – Он считает, что ты загубил ему жизнь.
 – Как я мог такое сделать? Я лишь помог ему отправить за решетку всех его друзей. Чего ему из-за этого расстраиваться?
 – Он говорит, что ему пришлось бежать, чтобы остаться в живых. Из мира бокса в коровий рай. Из Нью-Йорка в Вайоминг. Его тошнит от коров и бычков. Он одинок, обозлен…
 – И настроен решительно. Это мне известно.
 – Флетч, он позвонил уже в седьмой или в восьмой раз. Предупреждая, что ты должен держаться от него подальше. Слышал бы ты его голос!
 – Слышал.
 – Я думаю, тебе следует отнестись к этому серьезно.
 – Полностью с тобой согласен.
 – Это же безумная идея – везти толстую женщину в тренировочный боксерский лагерь.
 – Многие мои безумные идеи реализовывались на практике.
 – Флетч, он говорит, что занял у соседей три ружья. Если ты приедешь к нему, он и двое его парней…
 – Хэджа и Рикки.
 – Он обещает, что они снесут тебе голову.
 – Боксеры умеют целиться лишь в объект, находящийся на расстоянии вытянутой руки.
 – Пожалуйста, Флетч. Он не шутит, я это чувствую.
 – Если он позвонит снова… – Флетч помялся.
 – Что?
 – … скажи ему, что мы подъедем к девяти. Оставь зажженную лампу на окне, дорогая. Домой я вернусь с головой на плечах или зажатой под мышкой, но обязательно вернусь.
 Он положил трубку.
 – Сколько весит Кэрри? – спросила Кристел.
 – Сто двадцать три фунта.
 – Ты не знаешь, сколько вешу я?
 – Нет.
 – Это хорошо.




 Глава 12


 – Кто…
 Джек оторвал голову от подушки. В комнате царила темнота. Спал он на животе. Его нога лежала на ногах другого человека. Упругих, с очень гладкой кожей. Его правая рука – на чьем-то животе. Он убрал руку. Уперся локтями в кровать. Ему казалось, что он грезит. Убрал ногу, повернулся на бок. Осторожно провел рукой по груди лежащего рядом.
 К нему в кровать забралась обнаженная девушка.
 Дыхание его участилось. Он прислушался к мерному гудению кондиционера.
 В последний раз женщина побывала в его постели много недель тому назад.
 Вернувшись домой, он полчаса тихонько играл на гитаре, думая о разговоре с отцом, о решении властей разоблачить Клан, о пяти неделях в тюрьме строгого режима в Кентукки, о лагере в Алабаме, о каторжном труде в Виргинии, о Виндомии, очень напоминающей концлагерь со всеми удобствами.
 Думал он и о сексе. Сколько времени прошло с тех пор, когда он ласкал женщину, а женщина ласкала его. Думал о тех, с кем предавался любовным утехам. Думал о том, где, когда и как это было. Оставалось только удивляться, что в этой динамичной жизни юноши и девушки, мужчины и женщины находили друг друга, сливаясь не только телами, но, случалось, и душой, и разумом, отдавая себя полностью, беря то, что дают, любя и учась друг у друга. А потом их разводили обстоятельства, семьи, школы, работа, расстояния. Поколению Джека всегда внушали, что длительные отношения – пережиток прошлого, им не место в современном мире, рассчитывать на них – абсурд.
 А ему недоставало многих из тех, с кем он встречался. Каждая оставила маленькую зарубку на его сердце.
 Он провел рукой по женскому телу.
 – Шана?
 Последовал взрыв негодования.
 Простыня взлетела в воздух, подкинутая ногой. Крепкий кулачок забарабанил по члену. Пальцы второй руки впились в бедро.
 Джека свалили на спину.
 Женщина оседлала его.
 Начала лупить обеими руками по голове, лицу, плечам.
 В темноте он пытался поймать ее руки, схватить, защитить голову.
 Наконец ему удалось оторваться от кровати, свести руки за спиной женщины, потянуть ее на себя.
 Она не возражала, вытянула ноги.
 Он перекатился на нее.
 Она широко развела ноги и загнала его конец, куда положено, обхватила ногами его спину.
 Их неистовый танец продолжался недолго.
 Женщина шумно выдохнула.
 – Аликсис, – соблаговолила представиться. И тут же добавила: – Еще.
 Джек подчинился.


* * *

 Он и не подозревал о глубокой царапине на спине, пока не встал под горячий душ.
 Кровь смешивалась с водой на полу.
 Вытершись, он повернулся спиной к зеркалу, чтобы посмотреть, как сильно она его расцарапала.
 Потом вернулся в комнату, сел на краешек кровати.
 – Что с тобой случилось? – спросила Аликсис.
 – Ты меня поцарапала.
 – Бедный Джек. – В темноте она безошибочно пробежалась кончиками пальцев по царапине. То есть точно знала, где ее искать.
 Царапина еще кровоточила, так что она испачкала пальцы в крови.
 – Бедняжка. Красная кровь. Кровоточащий мальчик.
 – Я вот думаю…
 – И о чем думает бедный мальчик? О сочащейся крови? Не волнуйся, много не вытечет.
 – Если б я вот так поступил с тобой, меня бы посадили на двадцать лет.
 – Ерунда, – отмахнулась Аликсис. – Я не первая девушка, которая залезла к тебе в постель и качественно тебя оттрахала.
 – Не первая, – признал Джек.
 – Парни это любят, всегда и везде. Или это не так?
 Джек промолчал.
 – В вас словно вставлены батарейки «Эвереди». [10] Я это знаю. Знаю, что у тебя есть. Что ты можешь отдать. Все равно ведь отдаешь, правда?
 – Да.
 – И ты не можешь забеременеть.
 – О чем ты говоришь?
 – Общепринято, что женщины могут дать, продать или не дать. Выбор всегда за ними.
 – А у парней выбора нет?
 – Нет, если женщина хочет. Парни сексуальны. Они сливают, сливают и сливают. В женщину или в сторону. И женщина выбирает, брать ей или нет.
 – Понятно.
 – Парням не больно. – Она прижалась к его спине, обхватила руками грудь, щекой накрыла темечко. – А бедному Джеку больно?
 – Ты же только что сказала, что парням не бывает больно.
 – Извини, что поцарапала тебя. – Она начала тереться о его спину, размазывая кровь по груди и животу.
 – Ничего страшного.
 – Болит?
 – Щиплет.
 – Значит, жаловаться не на что?
 – Я не жалуюсь.
 – Ты же не можешь сказать, что тебе не понравилось.
 – Мне понравилось.
 – Парням это всегда нравится.
 – Безусловно.
 – Безусловно. Парни не могут сдерживаться. Им всегда это нравится. Хороший парень – сперматозавр. Только и делает, что трахается. И ни на что не жалуется.
 – Никогда и ни на что, – поддакнул Джек.
 Она запустила пятерню в его волосы, запрокинула голову назад. Второй рукой провела по шее. Ее губы нашли его рот. Горячий язык проскользнул мимо зубов в глотку.
 Ему удалось повернуться к ней лицом, завести ее руки за спину.
 – Еще, – потребовала Аликсис.
 Джек не возражал.




 Глава 13


 – У тебя царапина на спине.
 – Я знаю – Джек граблями разравнивал песок в японском саду, когда появилась Нэнси Данбар, секретарь Редлифа, с чашечкой кофе в руках Она села на скамью, на которой днем раньше сидела вместе с Джеком, достала сигарету, закурила.
 – Береги спину от прямых солнечных лучей, – посоветовала Нэнси. – А не то шрам останется на всю жизнь.
 – Я знаю.
 Ранним субботним утром Джек работал в тени, отбрасываемой стеной.
 – У тебя есть что сказать? – спросила Нэнси.
 Джек впервые разравнивал песок граблями, так что старался оставить на нем интересный рисунок.
 Есть ли ему что сказать? На что просила обращать внимание Нэнси? Прислушиваться к людям, составляющим какие-то планы, обращать внимание на тех, кому в Виндомии не место, запоминать, что говорят люди друг о друге, о мистере Бьювилле, докторе Редлифе, Нэнси Данбар.
 Несколько часов тому назад он слизывал собственную кровь с грудей младшей дочери доктора Редлифа.
 Он слышал, как та же самая дочь говорила, что ей без разницы, убьют ее отца или нет. Он слышал признания Дункана Редлифа в том, что тот обманом сдавал экзамены, солгал отцу насчет поступления в школу бизнеса, собирался продать акции «Редлиф миррор», чтобы добыть денег на модернизацию своего гоночного автомобиля и, как догадывался Джек, на наркотики.
 Он видел, как старший сын доктора Редлифа, Чет, обрученный с Шаной Штауфель, занимался сексом с конюхом.
 Он знал, что под кроватью Пеппи стоит сумка с банками пива.
 Он видел, как доктор Редлиф и Шана в сумерках сидели в розовом саду, держась за руки.
 Он слышал, как местные жители насмехались над Нэнси Данбар.
 – Нет. Сказать мне нечего.
 – Ты видел или слышал что-нибудь такое, что может заинтересовать нас? – не унималась Нэнси.
 – Нет.
 – Очень уж резкие у тебя линии, – прокомментировала она рисунок на песке. – Надо бы мягче.
 – Мягче?
 – Да. Расслабь руки. Представь себе, что держишь не грабли, а кисть.
 – Никогда не держал в руке кисть. Один раз, правда, красил гараж.
 – Думай об абстрактной живописи, – наставляла его Нэнси. – Широкие мазки, кривые линии, прямые, проведенные под необычным углом.
 – Понятно.
 – У тебя все очень уж резко.
 Он принялся вновь разравнивать песок. Особенно ему досаждали торчащие из него скалы. Он чувствовал, что оставляемые граблями следы не должны утыкаться в них, а плавно их огибать.
 – Сегодня суббота. Еще нет восьми часов.
 – Да. – Нэнси взяла новую сигарету.
 – Вы работаете семь дней в неделю?
 – Я свободна в субботу после обеда и в воскресенье.
 – Вы используете выходные?
 – Может, раз в месяц. Это же не работа, а образ жизни. Мозг доктора Редлифа никогда не отдыхает. Если ему что-то нужно, то немедленно. Он работает постоянно, не делая различий между днем и ночью, будними днями и выходными. Поначалу к этому трудно привыкнуть.
 – Но вы привыкли, и вас это устраивает?
 – Меня устраивает. Потому что я уеду отсюда еще молодой, но уже очень богатой.
 – Это хорошо.
 – Между прочим, вечером большой прием.
 – Вы об этом говорили.
 – Тебе придется подавать спиртное.
 – Спиртное? Здесь? В Виндомии?
 – Разумеется. Честер не может навязывать свои законы всему миру. Подойдешь на кухню особняка в половине шестого. В белых шортах и белой рубашке. Там тебе дадут синий галстук-бабочку.
 – Хорошо.
 – Скажешь мне, если вечером услышишь или увидишь что-то необычное.
 – Хорошо.
 – После полудня можешь отдыхать.
 – Премного вам благодарен.
 – Только не покидай Виндомии, вдруг ты кому-то понадобишься. Погуляй, поплавай, позагорай.
 У входа в японский садик возник Эрик Бьювилль в цветастых шортах и розовой рубашке с короткими рукавами. В руке он держал конверт из плотной бумаги.
 – Нет, плавать тебе не стоит, – добавила Нэнси – Ты же не хочешь, чтобы на спине остался шрам.
 – Производственная травма? – спросил Бьювилль.
 – Зацепил ветку, – ответил Джек.
 – Конечно, – кивнул Бьювилль. – И это же дерево поставило тебе синяки на шее и груди?
 Глаза Нэнси Данбар превратились в щелочки. Смеясь, Бьювилль сел на скамью рядом с Нэнси.
 – Бог наградил меня дальнозоркостью.
 – Кто?.. – начала Нэнси.
 Бьювилль толкнул ее локтем.
 – Дай сигарету.
 Опадала, чиркнула зажигалкой.
 – Как хорошо, что у женщин есть сумочки. – Бьювилль глубоко затянулся. – Если б старина Честер заметил у меня пачку сигарет, он бы поминал мне это не одну неделю да еще втрое увеличил бы мне ежемесячный взнос по медицинской страховке. – Еще одна затяжка. – Из этого чертова логова я и уехать-то не могу, даже к врачу, потому что Честер держит врача в поместье.
 – Я думала, этим утром ты играешь в гольф на Си-Айленде.
 – Собирался играть – Бьювилль выпустил струю дыма. – Но наш вождь позвонил мне поутру, в четверть шестого, и сказал, что желает внести поправки в завещание, а также определиться, сколько у него свободных денег, а сколько вложено в различные фонды, трасты и корпорации.
 – Завещание? – переспросила Нэнси.
 – Вот-вот. Николсон летит сюда из Атланты. Кларенс едет из Ронктона.
 – Может, я тут лишний? – спросил Джек.
 – Нет. Даже не заглянув в завещание, я знаю, что ты там не упомянут.
 – Рад это слышать.
 – Мне нравятся твои узоры. – Бьювилль указал на песок. – Красивые, резкие.
 – Благодарю.
 – И ты совсем не похож на японца.
 – Так уж вышло, извините.
 – Очень резкие, – вставила Нэнси.
 – Наверное, этим мне удастся зацепить Честера, – задумчиво произнес Бьювилль. – Я ему так и скажу. Если у тебя японский садик, почему ты не завел садовника-японца? Намекну, что его могут обвинить в дискриминации по расовому признаку.
 – Он воспримет твои слова на полном серьезе, – заметила Нэнси.
 – Знаю. Он меня уже достал, почему мне не отплатить ему той же монетой.
 – Для этого у тебя не хватит ума, Эрик, – ответила Нэнси.
 – Попытаться-то можно, – возразил Бьювилль.
 – Что он задумал? – спросила Нэнси скорее себя, чем Бьювилля. – С чего вдруг озаботился завещанием? Бьювилль затушил окурок о подошву.
 – Может, его натолкнула на эти мысли внезапная смерть Джима Уилсона. Он умер, надышавшись смертоносного газа, которого раньше в лаборатории не было. – Бьювилль протянул окурок Нэнси.
 – Джим, должно быть, проводил какие-то свои эксперименты. – Окурок Нэнси сунула в пластиковый мешочек. – А может, их проводил кто-то другой.
 – Конечно, – кивнул Бьювилль. – Всему можно найти объяснение.
 – Всякое случается, – пожала плечами Нэнси. Бьювилль повернулся к ней:
 – Честер не хотел, чтобы сегодня утром я играл в гольф. Он вообще не хочет, чтобы я покидал Виндомию. Он боится, что какой-нибудь нормальный человек предложит мне возглавить нормальную компанию и жить нормальной жизнью.
 – У тебя не получится.
 – Еще как получится.
 Бьювилль поднялся.
 – Пошли. Поможешь мне достать бумаги из подземного сейфа, которому не страшно прямое попадание бомбы.
 Она взяла сумочку и пустую чашку из-под кофе.
 Бьювилль критически оглядел следы от грабель, появившиеся на песке по ходу их разговора.
 – Слишком размазанные линии. Прежде у тебя получалось лучше.
 Высказала свое мнение и Нэнси Данбар.
 – Линии все равно чересчур резкие.




 Глава 14


 – Приехали! – воскликнул Флетч. – Мне так кажется.
 Указатель у поворота на пустую, уходящую вдаль проселочную дорогу отсутствовал. С обеих сторон тянулись поломанные изгороди.
 – Какое счастье! – отозвалась с кровати Кристел. – Наконец-то я увижу мистера Мортимера, самого злобного человека на свете. Как, по-твоему, он повесит меня головой вниз за кончики пальцев?
 – Может. – Через полмили слева показались несколько домиков, прячущихся в тени высоких деревьев. Флетч искренне пожалел Мортимера. Попасть в такую глушь с многолюдного Северо-Востока. Даже появилось чувство вины – Очень даже может.
 Они прибыли к тренировочному лагерю мистера Мортимера раньше, чем предполагал Флетч. Часы показывали пять минут девятого. Ночью и он, и Кристел спали плохо. Выехали еще до зари. Дважды останавливались, чтобы купить еды, в туалет не заглядывали ни разу. Первый же человек, к которому обратился Флетч в маленьком вайомингском городке, дал им абсолютно точные указания, следуя которым они без проблем добрались до тренировочного лагеря. Местный абориген только спросил: «Вам нужен тот сердитый сукин сын, что приехал из Нью-Йорка?»
 – Он может повесить нас обоих, – добавил Флетч.
 Флетч прибавил скорости. Грузовичок сильно затрясло на ухабистой дороге.
 – Флетч, ты хочешь скинуть меня с кровати? – пожаловалась Кристел.
 – Я решил преподнести старикану сюрприз.
 Глядя на тренировочный лагерь, Флетч думал о том, что у Мортимера есть веская причина встретить его пулями.
 – Флетч, помедленнее!
 – Держись крепче!
 – Ты уверен, что поступаешь правильно, доставив меня сюда?
 – Разумеется, нет.
 – Помогите! Выпустите меня отсюда!
 – Хватит, Кристел, – одернул ее Флетч. – Если б не эта ухабистая дорога, ты бы и не поняла, что находишься в Вайоминге.
 Поджарый старик вышел из-под деревьев. В руке он держал ружье. Выстрелил в воздух.
 Паренек в одних шортах возник в нескольких метрах от старика Опустился на одно колено. Тоже с ружьем. Прицелился в грузовичок.
 Выстрелил.
 Фонтанчик пыли поднялся в воздух перед капотом.
 – Флетч! – заорала Кристел. – Они стреляют!
 – Они стреляют, – согласился Флетч, – но не попадают.
 Он вывернул руль.
 – Зигзаг!
 – Флетч! Хватит зигзагов! Меня стаскивает с кровати!
 В зеркале заднего обзора Флетч увидел взлетевшую в воздух простыню. Он понял, что она подняла ноги.
 Но не знал, почему.
 Мортимер, перезарядив ружье, выстрелил в грузовичок. Пуля прошла выше.
 Флетч съехал с дороги и погнал грузовичок прямо на Мортимера, прибавив скорости.
 Ухабы вне дороги не исчезли, а выросли в размерах.
 Грузовичок немилосердно бросало из стороны в сторону.
 – Флетч! – донесся с кровати сдавленный крик Кристел – Ты меня убьешь!
 Мортимер отпрыгнул в сторону.
 Паренек, держа ружье за ствол, словно дубинку, побежал за грузовичком.
 Флетч затормозил около домов, под деревьями.
 Паренек остановился в метре от дверцы кабины со стороны Флетча.
 – Привет, – поздоровался Флетч через открытое окно. – Ты Хэджа или Рикки?
 – Рикки.
 – Это ж надо Рикки.
 – А в чем дело?
 – Наверное, никогда не слышал такого имени. Здорово ты его произносишь.
 У шестнадцатилетнего парня была идеальная боксерская фигура.
 Но голос у него был особенный. Казалось, что он доносится из глубокой пещеры.
 Рикки, держа ружье за ствол, осторожно опустил приклад на землю. И позу он принял необычную. Вроде бы готовность к действию и одновременно полная расслабленность.
 Чуть склонив голову, юноша измерил взглядом расстояние между ними, потом медленно поднял глаза на Флетча.
 У последнего создалось ощущение, что Рикки согласен с любым поворотом событий, придется ли ему слушать или драться, смеяться или стрелять во Флетча.
 – Однако. – Флетч покачал головой. – Потрясающе.
 И отвлекся от Рикки, вспомнив про старика Мортимера.
 Тот орал в полный голос.
 – Сукин ты сын! Я же говорил тебе, держись от меня подальше. Я предупреждал, не появляйся здесь, я тебя пристрелю! И пристрелю, обещаю!
 От переполнявшей Мортимера ярости дрожали руки. Он даже выронил патрон, которым хотел зарядить ружье.
 Еще один юноша, мускулистый, ростом за шесть футов, куда более темнокожий, чем Рикки, стоял у ближайшего дерева.
 – Как поживаешь, Хэджа? – спросил Флетч.
 – Все отлично.
 По потным лицам и запыленным носкам юношей Флетч догадался, что с утра они пробежали не одну милю.
 Он им позавидовал.
 Пока Мортимер поднимал патрон, Флетч выпрыгнул из кабины.
 – Ужасные тут места. Просто удивительно, что мы не вернули их американским индейцам.
 Он направился к Мортимеру, и тот снова выронил патрон. Нацелил незаряженное ружье в живот Флетчу.
 – Я говорил твоей чертовой женщине, которая подходит к телефону в Теннесси, что снесу тебе голову, если ты появишься здесь!
 – Флетч? – донесся из грузовичка голос Кристел. – Флетч?
 – Она не чертова женщина и она не моя, – ответил Флетч. – Она подходит к телефону, когда он звонит. И мне не нравится, что вы ругаетесь, как последний городской забулдыга, разговаривая с хорошо воспитанной дамой!
 Глаза Мортимера метали молнии.
 – Будь я проклят! – Он бросил ружье на землю. – Я покажу этим парням, что могу разорвать тебя голыми руками!
 Флетч попятился.
 – Они и так знают, что вам это по силам.
 Мортимер принял боксерскую стойку. Сухой, подтянутый, он и в семьдесят четыре года мог преподать Флетчу хороший урок.
 – Расслабьтесь. Я сделал из вас героя.
 – Героя! – взорвался Мортимер. – Для кого?
 – Для всего мира.
 – Единственные люди, которые мне дороги в этом мире, благодаря тебе загремели в тюрьму!
 – Плохие люди, и вы это знаете.
 – Мои друзья!
 Флетч повернулся к Мортимеру спиной. Вдохнул полной грудью.
 – Свежий воздух. Неужели он вам не нравится?
 – Свежий воздух! – передразнил его Мортимер. – Что в нем хорошего? Он ничем не пахнет! Ты знаешь, как давно я не вдыхал запаха пекарни?
 Флетч заметил, что Рикки куда-то исчез.
 А Хэджа так и стоял под деревом.
 – Я пришлю вам ломоть бруклинского ржаного хлеба. Будете его обнюхивать.
 Гибкий, как пантера, Мортимер прыгнул на Флетча.
 – Я оторву тебе нос!
 Не поднимая рук, Флетч ушел в сторону.
 – Прекратите!
 Мортимер надвинулся на него.
 – Я вырву твое сердце! Я…
 Отступая, Флетч споткнулся о брошенное Мортимером ружье. Упал. Приподнялся на локтях.
 – Вы же не будете бить лежащего.
 – Мистер Мортимер? – Низкий голос Рикки требовал немедленного внимания. Юноша стоял у грузовичка.
 – Мистер Мортимер. Пожалуйста, подойдите сюда. – Голос обволакивал, как туман. – Тут есть, на что посмотреть.
 Не разжимая кулаков, Мортимер повернулся к юноше:
 – Разве ты не видишь, что я занят. Я должен превратить в отбивную этого… – Он посмотрел на Флетча. – Поднимайся, жук навозный, жалкий журналистишка!
 – Если я поднимусь, вы меня ударите. Так зачем мне подниматься? Чтобы вновь очутиться на земле.
 – Пожалуйста, мистер Мортимер.
 – Ладно. – Мортимер пнул ногу Флетча. Не так чтобы сильно. – Что там еще?
 Он плюнул на землю и зашагал к грузовичку. Флетч тут же поднялся и последовал за ним. Рикки открыл сдвижную дверь.
 – Что ты хотел мне показать? – прорычал Мортимер.
 Движением головы и взглядом Рикки предложил Мортимеру заглянуть внутрь грузовичка.
 Мортимер заглянул. Потом уставился. Подался вперед.
 – Что это?
 Из груди Кристел вырвалось рыдание. Мортимер залез в грузовичок.
 Пристально посмотрел на лежащую на кровати Кристел. Ахнул.
 – Дорогая моя. – Он взял ее за руку. – Как такое могло с вами случиться?
 – Мистер Мортимер! – По лицу Кристел катились слезы. – Я не знаю!


* * *

 – Я рад, что ты привез ее сюда, – процедил Мортимер. – А теперь убирайся.
 Он появился за спиной Флетча, выйдя на крыльцо.
 Флетч стоял там, оглядывая бескрайнюю равнину. Более его услуги не требовались. Миссис Роббинс, которую он отыскал на кухне, снабдила его чашкой кофе.
 По пути к мистеру Мортимеру они любовались красотами Вайоминга, но эти края наводили тоску. Флетчу даже показалось, что трава прямо на корню становится сеном. Конечно, одной корове требовалось пастбище площадью не в один акр. Но на здешних равнинах и коровы выглядели очень уж одинокими.
 Увидев, кого привез Флетч, мистер Мортимер немедленно начал подготовку к приему гостьи.
 Пока Кристел ждала в грузовичке, Хэджа и Рикки разобрали двуспальную кровать Мортимера, перенесли ее в спортивный зал, собрали и задвинули в угол, рядом с дверью в раздевалку. Застилал кровать лично мистер Мортимер.
 Зал не поражал размерами, но в нем имелось все необходимое для тренировок: деревянный пол, боксерский ринг в центре, самые современные тренажеры у дальней стены, груши для отработки ударов в корпус и голову.
 Удивляли разве что зеркала, старомодные, обычные, а не идеальные.
 К раздевалке примыкали сауна, контрастный душ, обычная душевая, ванная, туалет.
 Имея небольшой опыт, Флетч попытался помочь перевести Кристел к новой кровати. Но Мортимер, Хэджа и Рикки молча и решительно оттеснили его. Ему дозволили лишь опустить на землю платформу гидроподъемника, на которой они стояли…
 – У вас ведь нет ко мне ненависти? – спросил Флетч, повернувшись к Мортимеру.
 Плевок Мортимера перелетел через поручень.
 – Конечно, нет. Ты поступил правильно, Флетч, с моей точки зрения. Как и я. Я видел, что в боксе неладно, никогда не влезал в эту грязь, но и ни во что не вмешивался. А когда моего парня насадили на штыри железной ограды Гремейси-парк…
 – Его звали Шейн…
 – Голдблум. Шейн Голдблум… У меня внутри все перевернулось. И тогда…
 – Я оказался рядом и показал вам, как вывести их на чистую воду.
 – Видишь ли, мои друзья в тюрьме, я с ними переписываюсь и обвиняю тебя во всем. Во всем, что я им сделал.
 – Они этого заслужили. Они – плохие люди.
 – Да, но они не просто плохие люди, а мои близкие друзья. Мы выросли вместе, работали вместе. Кого еще я знаю, что умею? Верность, возможно, одна из добродетелей, но она и облегчает жизнь. Конечно, я тебя ненавижу. Ты заставил меня подняться над собой, вот я тебя и ненавижу. А чего ты ожидал? Мои лучшие боксеры возненавидели меня. Я им помогал, я убеждал, что лучше их нет, а они оказались никому не нужны, их отшвырнули, как использованную туалетную бумагу. Они винят в этом меня и соответственно ненавидят. Большинство людей, как я понимаю, не совершают выдающихся поступков, плывут по течению, не обличают коррупцию, потому что боятся одиночества, изоляции. – Синие глаза Мортимера обежали равнину, на которую смотрел Флетч. – Я вот хочу завести голубей. Как думаешь, приживутся они здесь?
 – Едва ли. Мало пакетиков из-под ленча.
 – Да. Пакетиков из-под ленча тут явно не хватает.
 – Хэджа и Рикки – отличные парни. Потенциальные чемпионы.
 – Естественно.
 – А Рикки еще умеет и подать себя.
 – Подать себя?
 – Ты не заметил?
 – Что ты такое говоришь?
 – У него особое чувство времени, пространства, света, звука. Он поневоле притягивает внимание.
 – Он просто влюблен в себя. Действительно, он заставляет окружающих смотреть на него, наблюдать за ним, даже если он ничего не делает. Получится ли из него боксер? Не знаю.
 – Как по-вашему, вы сможете помочь Кристел?
 – Ты говорил, что она – тяжеловес.
 – Да.
 – Работать с тяжеловесами сложно, но интересно.
 – Тогда позвольте откланяться.


* * *

 – Уезжаешь? – спросила Кристел. – Оставляешь меня здесь?
 – Мистер Мортимер выгоняет меня.
 – Это точно, – подтвердил Мортимер.
 – Куда ты едешь?
 – Туда, где ландшафт не столь однообразный.
 – Убирайся отсюда! – завопил Мортимер. – Рикки, проследи, чтобы этот мерзкий тип немедленно убрался.
 – Я позвоню, – пообещал Флетч Кристел.
 – Скажи Джеку, где я, – попросила она.
 Когда Флетч в сопровождении Рикки выходил из спортивного зала, Мортимер уже объяснял Кристел, что ее ждет.
 – А теперь слушайте меня внимательно. Вы не сразу начнете сбрасывать вес. Сначала мы постараемся укрепить ваши мышцы. Вы будете терять жир, но ваш вес останется прежним, потому что удельный вес у мышц больше, чем у жира. Так что не надо огорчаться.
 – Главное, чтобы я получала необходимую для этого еду, – пробормотала Кристел.
 – Вы совершенно правы, – покивал Мортимер. – Это действительно главное.




 Глава 15


 – Эй, ты!
 Джек поднял голову. Он катил велосипед по дорожке, огибающей особняк. С балкона его позвала пожилая женщина. Ветер раздувал ее легкий халатик, ерошил седые волосы.
 – Иди сюда! – Она указала на арку под балконом. – Иди сюда. Поднимись по ступеням.
 Джек прислонил велосипед к стене, вошел в арку, поднялся по каменным ступеням.
 Кажется, эта женщина плакала на заднем сиденье длиннющего лимузина, который он видел в день прибытия.
 – Я тебя знаю? – спросила она. – Я хочу сказать, мы с тобой это уже проделывали?
 – Что?
 – Мне нужен человек, который выбросит мой мусор.
 – Ясно.
 – Люди постоянно забывают выносить мой мусор.
 – Понятно.
 – Мне надо помочь.
 – Хорошо.
 – Ты похож на того парня, который в последний раз выносил мой мусор.
 – Мы все взаимозаменяемы.
 – Я рад, что ты это понимаешь. Он был моим другом. – Она сунула купюру в карман шорт Джека. – Ты будешь моим другом?
 – Конечно.
 – Вот этот мешок. – Она указала на зеленый пластиковый мешок, стоящий у дверей в дом. – Про него вечно забывают.
 – Понятно.
 – Ты сможешь его выкинуть?
 – Нет проблем. – Джек подхватил мешок. Внутри что-то звякнуло.
 – Это все. – Глядя прямо перед собой, она раскрыла двери и ретировалась в дом.
 За кухней Джек нашел маленький дворик, где на деревянных подставках стояли такие же пластиковые мешки.
 Джек поставил свой рядом.
 Раскрыл его.
 Много бутылок из-под водки, несколько из-под шерри, портвейна, бренди. Все пустые.
 Пузырьки из-под таблеток, тоже пустые. Названия лекарств ничего Джеку не сказали. Указывалось, что принимать их следует утром, когда встанешь, и перед сном. Выписывали лекарства разные врачи: Макмастерс, Донован, Гаррисон, Чайлз.
 Предназначались лекарства Амалии Редлиф.
 Джек было решил, что женщина очистила аптечку от пузырьков, копившихся там долгие годы, но потом отметил, что выписывались лекарства в последние три недели.
 Он вновь завязал мешок.
 Возвращаясь к велосипеду, достал купюру, которую засунула ему в карман миссис Редлиф.
 Пожалуй, он не смог бы предложить более легкого способа заработать пятьдесят долларов.




 Глава 16


 – Ты выходишь замуж за Чета?
 – Да, – кивнула Шана.
 – Почему?


* * *

 Он подкатил велосипед к бассейну и оставил у стены.
 Шана Штауфель плавала в бассейне.
 Одна.
 Джек подождал, пока она отмеряет положенные метры. Он сидел в шезлонге, который поставил в тенек у стены дома, невидимый из окон. Этому нехитрому приемчику он научился от Нэнси Данбар. В японском садике она садилась так, чтобы ее не видели из окон административного корпуса.
 Маленький реактивный самолет сделал круг над Виндомией, заходя на посадку.
 Выйдя из воды, Шана не заметила Джека.
 – Эй, – шепотом позвал он.
 Вытирая голову полотенцем, она направилась к нему. Сегодня она плавала в желтом бикини.


* * *

 – Значит, о Чете ты все знаешь.
 – Что я знаю о Чете?
 – Он любит мальчиков.
 – А девочек он тоже любит?
 Она покачала головой.
 – Ни в коем разе.
 – Тогда почему ты выходишь за него замуж?
 – Это соглашение.
 – Соглашение?
 – Да. Разве ты не слышал о договорных браках?
 – Когда каждый имеет выгоду?
 Она кивнула:
 – Совершенно верно.
 – И в чем же она состоит?
 – В возможности реализовать честолюбивые замыслы. Чет сдаст вступительные экзамены в коллегию адвокатов, начнет практиковать, сначала будет баллотироваться в палату представителей конгресса США, потом… ты понимаешь.
 – Покупать сердца и умы американских обывателей.
 – Он очень умен. У него будут прекрасные помощники. Для него уже написали книгу, в которой разбираются противоречия между первой и четырнадцатой поправками…
 – За него.
 – Ее опубликуют под его именем. Тем, кто написал книгу, хорошо заплатили как за их труд, так и за молчание.
 – Прекрасно.
 – Конгрессмен, представляющий этот округ, намерен закончить политическую карьеру и не выставлять свою кандидатуру на следующий срок.
 – Сколько ему лет?
 – Около пятидесяти.
 – Почему он сходит с дистанции?
 – Потому что денег ему теперь хватит до конца жизни. И даже останется.
 – Заботами Честера Редлифа-старшего.
 – Да.
 – Ему заплатили, чтобы он вышел из игры. Дали взятку.
 – Некоторые люди серьезно относятся к своему финансовому благополучию. Других активов, кроме выборной должности, у этого конгрессмена не было.
 – И он решил ее продать.
 – Да.
 – Редлифу и сыну.
 – Да.
 – Почему нет? Не вечно же конгрессмену сидеть в этом кресле. Кого снедает честолюбие? Редлифа или сына?
 Шана вздохнула:
 – Честер уверен, что надо творить добро, если есть такая возможность. С поддержкой отца Чет сумеет сделать гораздо больше для этого округа, страны, мира, чем нынешний конгрессмен.
 – Это мне понятно. А для успешной карьеры Чету необходима респектабельная супруга.
 – Она перед тобой.
 – Теперь в конгресс выбирают и «голубых».
 – Только не от Джорджии. Законы, карающие гомосексуализм, лишь недавно изъяли из уголовного кодекса.
 – Если движущей силой является честолюбие доктора Редлифа, почему Чет идет у отца на поводу?
 – Почему нет?
 – Негоже жить во лжи.
 – Ему предлагают беспроигрышный вариант. Чета любят. Известный футболист. Видный мужчина. Умница. Должен же он как-то распорядиться своей жизнью. Нельзя же до старости играть здесь в пинг-понг с младшей сестричкой.
 – Ему необязательно идти в политику.
 – Этого всегда хотел его отец. А Дункана Честер видел во главе семейной корпорации Редлифов.
 – Удачи ему.
 – Да, – вздохнула Шана. – Удачи ему.
 – Значит, Чет соглашается на этот брак.
 – Соглашается? Да. Соглашается. Мы нравимся друг другу. Не вижу в этом ничего удивительного. Он умный, симпатичный парень. Женившись на мне, он сможет покинуть Виндомию.
 – В Вашингтоне он не сможет высказать собственного мнения…
 – А кто может?
 – По конституции, конгрессмен не должен отстаивать точку зрения одного человека.
 – Честер – гений. Так что его интеллектуальный потенциал, пожалуй, выше, чем у населения всего округа.
 – Значит, доктор Редлиф знает, что его сын – гей.
 – Да. Эта одна из причин, побудивших его заключить соглашение с Четом.
 – Это не просто соглашение. Это сделка.
 – Пусть сделка.
 – Что будет, если Чет не примет условий сделки? Шана устроилась в шезлонге поудобнее.
 – Неизвестно.
 – А предположительно?
 – Чет опасается, что его вычеркнут из завещания. И ему придется торговать карманными зеркалами на каком-нибудь островке в южной части Тихого океана.
 – Ерунда. У него же есть голова на плечах.
 – Ты понимаешь, что я имею в виду.
 – Как раз я тебя не понимаю.
 – Все или ничего. Если Чет хочет быть сыном Честера Редлифа – со всеми полагающимися благами, – он должен вести себя так, хотя бы для посторонних, как и положено сыну Честера Редлифа. Это разумно?
 – А тебе известно, какие чувства вызывает это разумное требование у Чета?
 Шана замялась Откашлялась.
 – Ярость.
 – Что?
 – Ярость. Он в ярости. Его все время толкали в спину. Отец решил, что он будет спортсменом, точнее, футболистом. Чет и стал им. Одним из лучших в студенческой лиге. Отец решил, что он будет хорошим студентом. И Чета приняли в Фи-Бета-Каппу. Отец послал его в юридическую школу. Видишь ли, поначалу Чет с отцом не спорил. Он, кстати, всегда осознавал, что он – гей. И не стал скрывать этого от отца. Когда Чет узнал, что для него написали эту книгу, он пришел в ярость. Известие о том, что для конгрессмена приготовили запасной аэродром, разъярило его еще больше. Вот он и завалил экзамен в коллегию адвокатов. Я уверена, он сделал это нарочно. Чет никогда ничего не заваливал. И теперь он знает наверняка: каких бы успехов он ни добился, отец скажет, что этого мало. Гомосексуальные наклонности отнюдь не тревожат Чета. Его волнует другое: ненасытные требования отца, который гонит и гонит сына. И Чет должен поступиться всем, если хочет, чтобы отец от него отстал. Это тебе ясно?
 – Вроде бы.
 – У тебя есть отец, Джек?
 – Да.
 – У вас такие же отношения? Джек покачал головой:
 – Он ничего от меня не требовал. Никогда и ничего.
 – Это хорошо.
 – Но, наверное, необычно. Я хочу сказать… Даже не знаю, что я хочу сказать.
 – Отцы – странные люди.
 – Похоже на то.
 – Я говорила тебе насчет моего отца.
 – Да.
 – Мелкий мошенник, всегда готовый обменять правду на «Мерседес».
 – Значит, доктор Редлиф выбрал тебя в жены Чету.
 – Да. Он привез меня сюда прошлой весной, вроде бы по делу, и сказал Чету, что он, Чет, должен жениться на мне.
 – Как отреагировал Чет?
 – Он отдает предпочтение мальчикам с конюшни.
 – Шана? – спросил Джек. – У тебя роман с доктором Редлифом?
 – Да.
 – Понятно. Я хочу сказать, ты с ним живешь?
 – Да. Честер любит доводить дело до конца.
 – Это заметно.
 – Мы стали любовниками больше года назад. В один уик-энд, который провели вдвоем в Берлине. Никто из нас этого не планировал, не ожидал, что так получится. Во всяком случае, я. Для меня Честер был Большим Боссом. И я представить себе не могла, что он проявит ко мне какие-то чувства. Шел сильный снег. Его деловые партнеры не прибыли к обеду. Мы пообедали вдвоем. Много смеялись. Потом бросались снежками на улице. Слизывали снежинки с лиц друг друга. Перебрались в постель. Ты уже общался с миссис Редлиф?
 – Лишь несколько минут.
 – Она не выдержала испытания славой. Она думала, что вышла замуж за преподавателя колледжа. А попала в императрицы. Ее это ввергло в депрессию. Некоторые люди терпеть не могут перемен. Честера ее болезнь очень печалит. Развестись с ней он не может. Я это понимаю. Правда, теперь он обращает на ее болезни меньше внимания.
 – С тех пор, как у вас начался роман.
 – С тех пор, как ему стало ясно, что такова ее сущность и с этим ничего не поделаешь. – Она помолчала. – Да, с тех пор как у нас начался роман.
 – Чет знает, что ты живешь с его отцом?
 – Нет. Он думает, что я выхожу за него замуж ради денег и социального положения.
 – Шана, насчет всего остального ты говорила правду. Ты это делаешь ради денег, положения в обществе?
 – Я действительно люблю Честера.
 – Я тебе верю.
 – Очень его люблю. Понятия не имела, что можно так любить. Я представить себе не могла, что есть такой замечательный человек. Как и то, что этот человек будет любить меня, что я буду ему нужна.
 – Ситуация начинает прорисовываться, – кивнул Джек. – Чет – в Вашингтоне, ты – в Виндомии.
 – Меня бы это устроило.
 – У тебе будут дети от Честера?
 – Мы об этом говорили. Я – «за».
 – Но тогда Чет узнает, что ты – любовница его отца.
 Шана улыбнулась:
 – Я полагаю, дети будут вылитые Редлифы.
 – Да уж. Мне кажется, все останутся довольны этим браком.
 Она вновь улыбнулась:
 – Естественно. Итак, тебе известно насчет Чета. И меня. И Честера. Действительно, в журналистском расследовании ты мастер. Что еще ты выяснил? Кто угрожает Честеру?
 – Теперь я понимаю, с чего такая озабоченность.
 – Я думаю, его благополучие заботит только меня.
 – Не только. Еще и миссис Хьюстон.
 – Очень милая старушка. Послышались детские крики.
 – Печальная история, – вздохнул Джек. – Миссис Редлиф пьет и пригоршнями глотает таблетки.
 – Не без этого.
 – Дункан отдает предпочтение другим наркотикам.
 – Так вот в чем дело? Я думала, он просто болван.
 – Есть и такое. Он лжет. Обманывает. Ему нужны шестьсот пятьдесят тысяч долларов на новый автомобиль.
 – Нет бы ему ездить на велосипеде.
 – Аликсис полагает, что без отца ей бы жилось лучше.
 – Без отца Аликсис стояла бы на углу в белых сапогах и кожаной мини-юбке.
 – Бьювилль…
 – У нас гость, – прервала его Шана. Мальчик лет девяти в одних плавках появился у бассейна. Уставился на них.
 – Честер Третий, – пояснила Шана. – А вот второе имя забыла. У Эми семь детей от трех мужей. Поневоле запутаешься.
 – Как я понимаю, нам с тобой общаться не положено, – заметил Джек. – Но вроде бы здешние правила придуманы лишь для того, чтобы их нарушали.
 – Правила нарушать нельзя, – возразила Шана.
 За первым ребенком один за другим появились еще четверо. Загорелые, крепенькие здоровенькие.
 За ними к бассейну вышла худая женщина с двухлетним малышом на руках Ее сопровождала няня, которая несла младенца.
 Джек поднялся:
 – Пожалуй, мне пора.
 – Мне тоже.
 – Куда ты идешь? – спросил он. – Что ты собираешься теперь делать?
 – А что такое?
 – Спрашиваю из любопытства. Интересно, что ты тут делаешь, как проводишь время? Что значит для тебя Виндомия?
 – Я иду в спортивный зал, поработаю на тренажере.
 – Чтобы потом упомянуть об этом в разговоре с доктором Редлифом?
 – Потому что мне этого хочется.
 Джек подошел к бортику бассейна. Худая женщина опускала двухлетнего малыша в воду.
 – Я вас не знаю, – обратился он к худой женщине.
 – Эми Макдоуэлл.
 – Пожалуй, я пойду. Раз уж вы здесь.
 – Лучше останьтесь. – Она помахала рукой уходящей Шане. – Лишняя пара глаз нам не помешает. И спасатель тоже.
 – Как скажете.
 Джек вернулся к шезлонгу. Дети радостно плескались в бассейне. Энергии у каждого хватало на двоих.
 Эми унесла младенца в тень. Расположилась в шезлонге рядом с Джеком, в том самом, где только что сидела Шана.
 Начала кормить малыша.
 – Вы мне не представились.
 – Джек.
 Она указала на одного из мальчиков:
 – Его зовут Джек. Джон. Как и его отца.
 «Из семерых детей четверо мальчики», – отметил Джек.
 – Это все ваши дети?
 – Да. Красавчики, не правда ли?
 – Да.
 – Это я делать умею.
 – Что?
 – Рожать детей. Мне, правда, потребовались три мужа, но все красивые, здоровые, умные.
 – Вам еще нет тридцати?
 – Двадцать девять.
 – Однако. Семеро детей, а вам еще нет тридцати. Простите, пожалуйста. Впервые вижу такую женщину.
 Она рассмеялась:
 – Хотите еще иметь детей?
 – Да. И много.
 – Как хорошо, что вы богаты.
 – Это точно. Вам никто не говорил, как это приятно, кормить грудью ребенка.
 – Догадываюсь.
 – Завидуете маленькому Роберту?
 – Есть немного.
 – А вас кормили грудью?
 – Понятия не имею.
 – Тогда, боюсь, что не кормили. Я считаю, что дети растут более здоровыми, если кормить их грудью.
 – А ваши мужья?.. Впрочем, это неважно.
 Она рассмеялась:
 – Столько детей я могла родить только здесь, в Виндомии, где мне всегда помогут. Мужчины, за которых я выходила замуж, думали, что в Виндомии их ждет райская жизнь. Но со временем выясняли, что им тут не так уж и хорошо. Каждый приходил к выводу, что в Виндомии ему тесно.
 – Я их понимаю.
 – Здесь они могли работать на моего отца или вообще не работать. Ничего другого им не оставалось. В итоге они говорили, что Виндомия действует им на нервы, и уезжали, чтобы жить так, как им хочется. Мы остаемся добрыми друзьями, я и мои экс-мужья.
 – Вы очень хотели иметь детей?
 – Да. Если ты богата, на кого тратить деньги, как не на детей?
 – Тратят и на другое, – ответил Джек.
 Как бы между прочим, без нажима, Эми выяснила, где Джек родился, рос, учился. Он постарался ответить на все ее вопросы.
 – По возрасту вам пора жениться. Еще не успели?
 – Нет.
 – Я полагаю, к семейной жизни вы относитесь скептически.
 – Если не иметь детей…
 – А вы хотите иметь детей?
 – Не знаю.
 – Вы правы. Жениться надо лишь для того, чтобы рожать детей.
 – Разводы с тремя мужьями, должно быть, обошлись вам в некоторую сумму.
 – Ерунда. Мне есть чем прижать моего отца.
 – Чем же?
 – Если он не пойдет мне навстречу, я расскажу всему миру, что он сексуально домогался меня, когда я была еще ребенком.
 – Это правда?
 – Разумеется, нет Но он манипулирует людьми, хочет контролировать все и вся. Поэтому приходится искать способ манипулировать им, верно? Его слабое место – репутация. Ему хочется быть идеальным человеком, идеальным мужем, отцом идеальных детей. Это единственное оружие, которое у меня есть.
 – Как-то это не по-честному.
 – Зато срабатывает.
 – И вы действительно воспользуетесь им? Скажете такое об отце?
 – Разумеется. И он это знает.
 Старший из мальчиков, лет девяти, подошел к Джеку:
 – Как тебя зовут?
 – Джек.
 – Джек, не хочешь поиграть с нами?
 Играть с детьми особо не хотелось. Он бы с большим удовольствием поговорил с Эми Макдоуэлл. Внезапно прекрасный день, прекрасные цветы, прекрасный бассейн, прекрасные дети стали не такими уж прекрасными, словно их заплевали грязью.
 – Идите, – кивнула Эми.
 Джек встал:
 – Если я коснусь ваших обнаженных детей в бассейне, будет мое деяние классифицироваться как сексуальное домогательство? – Вопрос получился излишне резким.
 – Разумеется, нет, – хохотнула Эми – Какой смысл вас в этом обвинять?
 Играть с детьми Джеку понравилось.
 Он сцеплял пальцы под водой, дети один за другим становились на импровизированную подставку, он поднимал руки вверх, и они плюхались спиной об воду, оглашая бассейн восторженными криками.
 Потом они поиграли в короля горы, забираясь ему на плечи В итоге волосы у него встали торчком, а уши покраснели.
 Дети копошились вокруг, словно маленькие обезьянки.
 Игра затянулась.
 – Джек, – позвала Эми, подойдя к бортику – Вам бы лучше выйти из воды. У вас кровоточит спина.
 Джек коснулся рукой спины, убедился, что так оно и есть.
 – Не подставляйте спину под прямые лучи, – посоветовала Эми – А не то останется шрам.
 Джек надевал носки и кроссовки, когда Эми вновь подошла к нему.
 – Никому не говорите о том, что я вам сказала. Мне бы не хотелось, что бы Аликсис прижала отца тем же. Вы меня понимаете?




 Глава 17


 – Какие нежные звуки вы извлекаете из этого ящика со струнами.
 Джек сидел в лесу, привалившись спиной к дереву, и наигрывал на гитаре. Велосипед он прислонил к другому дереву.
 Сначала на небольшую полянку выскочил боксер. Затем на тропинке появился высокий, в возрасте, мужчина в шортах и роговых очках. С очень прямой спиной.
 – Не вставайте, – остановил Джека доктор Редлиф – И продолжайте играть. Мне нравится. Можно мне присесть Джек?
 Джек вновь привалился спиной к дереву.
 – Это ваш лес доктор Редлиф.
 – Лес принадлежит Богу. Как и весь мир. Мы лишь арендаторы – Редлиф опустится на траву, скрестил ноги по-турецки. Хохотнул. – Будь я Богом, я бы всех нас предал огню. А вы?
 – Если б вы были Богом, вы сожгли бы себя? – спросил Джек.
 – Я пытался не сходить с пути истинного. – Редлиф оглядел растущие вокруг деревья. – В основном мне это удалось. Как можно научиться играть на гитаре?
 – Я учился так давно. – Джек прошелся по струнам. – Главное, не мешать пальцам играть.


* * *

 Вернувшись в коттедж, Джек съел пару сандвичей, запил их молоком, закинул за спину гитару, оседлал велосипед и проехался по Виндомии.
 Около административного корпуса в субботний день стояли лишь несколько автомобилей. В том числе «БМВ» Бьювилля.
 Около взлетно-посадочной полосы замерли с десяток маленьких самолетов, как с реактивными, так и турбовинтовыми двигателями. Пока Джек их считал, приземлился еще один, древний, двухместный, выкрашенный желтой краской биплан. Пилот, правда, прилетел один, без пассажира.
 Несколько машин стояли и у клуба. Теннисные корты, бассейн, площадка для гольфа пустовали.
 Когда Джек катил к аэропорту, его обогнал серый седан «Инфинити» с тонированными стеклами. Еще один проехал мимо, у клуба.
 Джек предположил, что гости прибывают на самолетах, а потом их отвозят в особняк, где вечером хозяева устраивали прием.
 За клубом Джек обнаружил проселочную дорогу, уходящую в лес. Тут и там ее пересекали пешеходные тропинки. Он свернул на одну, которая и вывела его на полянку. Джек думал, что там он сможет побыть один.
 На гитаре он играл минут двадцать.


* * *

 Еще один самолет пролетел низко над головой, заходя на посадку.
 Доктор Честер Редлиф разглядывал деревья.
 – Гости все прибывают, – он улыбнулся Джеку. – Самое время погулять в лесу.
 – Вы знаете и мою фамилию? – спросил Джек. Редлиф кивнул:
 – Джек Фаони.
 Собака забралась на скрещенные ноги Редлифа, улеглась, положив голову ему на колено.
 – Этого типа зовут Архи. Он думает, что я – его собственность.
 – Архи?
 – Архимед.
 – А, понятно.
 – Хотел так назвать сына, но миссис Редлиф встала на дыбы.
 – Назвать сына в честь винта? [11]  – улыбнулся Джек.
 – Неважно. – Редлиф сменил тему. – Несколько дней назад мой старший сын, Чет, удивил меня. На заре встретил меня в конюшне. С двумя оседланными лошадьми. Мы отлично провели время.
 Джек ждал продолжения.
 Но Редлиф молчал.
 – А где был в то утро Пеппи? – спросил Джек.
 – Не знаю.
 – А через сколько дней умер ваш любимый жеребец?
 – Дней? – переспросил Редлиф. – Через три или четыре. – Он потрепал собаку по голове. – Такое случается не так часто, как я мог бы ожидать.
 – Случается что?
 – Когда хотя бы один из детей составляет мне компанию в верховой прогулке.
 Джек наигрывал какую-то мелодию, думая о Редлифе.
 Никогда еще он не встречался с таким человеком. Всемирно признанный гений, а в последних фразах слышалось что-то детское. Или он просто не понимал, что ему хотят сказать.
 Редлифа удивляло, что его дети не ездят с ним верхом.
 Редлифа удивляло, что только один сын однажды составил ему компанию.
 Отсюда следует… что?
 Когда Джек спросил Нэнси Данбар, в чем необходимость столь суровых мер безопасности и почему в Виндомии все должны шпионить друг за другом, она ответила: «Доктор Редлиф не любит сюрпризов».
 Может, доктор Редлиф мыслил категориями, недоступными среднему человеку, поэтому все деяния обычных людей удивляли его.
 Редлиф не сводил глаз с пальцев Джека, перебиравших струны.
 – Интересно.
 – Так что необходимо для того, чтобы изобрести идеальное зеркало? – спросил Джек.
 Редлиф пожал плечами:
 – Тот самый случай, что и с вашими пальцами. Не мешать мозгу играть. Пусть думает о чем хочет. Что-то и получается. – Он помолчал. – Иногда.
 Глядя на пальцы, лежащие на грифе, Джек спросил:
 – Что происходит с черной дырой, когда она исчезает?
 Редлиф улыбнулся.
 – Вы хотите спросить, что происходит с информацией, которая находится внутри.
 – Я не знаю, о чем я хочу спросить.
 – Было бы забавным, если б она растягивалась в столь тонкую нить, что ее срез становился бы невидимым.
 – А что тут забавного?
 – Потому что нам это поможет определять неопределенности, которые пока мы воспринимаем исключительно как неопределенность.
 – Ага. – Джек, конечно, ничего не понял, но почувствовал, что доктор Редлиф знает, о чем говорит. Человеческие существа могли удивлять Редлифа своим поведением, он, возможно, говорил с ними на разных языках, но вот исчезновение черных дыр его нисколько не удивляло.
 – Вас не затруднит ответить, какие идеи вы сейчас обдумываете? – спросил Джек.
 – Отнюдь. Космические перемещения.
 – Космические полеты?
 – Пожалуй. Мне представляется, люди еще не задумывались, а так ли фундаментальны основные физические принципы.
 – Я – нет, – честно признал Джек.
 – Вас этому не научили.
 – Нам предлагалось учить известное, а не придумывать что-то свое.
 – Дело в том, – Редлиф его, похоже, и не услышал, – что основные законы физики универсальны во всей вселенной. Принимая во внимание период ее существования, мы, люди, познаем эти законы очень короткое время. И я не уверен, что мы уже успели докопаться до истины. Боюсь, что знания наши полностью определяются нашим интеллектуальным уровнем и не могут считаться абсолютными. Эти же самые физические законы, увиденные с другой планеты, сквозь призму интеллектуального уровня тамошних обитателей, могут толковаться иначе. Скорее всего и толкуются.
 – Понятно.
 – Однако, когда будут познаны истинные, абсолютные, универсальные физические законы, выяснится, что их сущность неизменна для любой планеты.
 – Наверное, мне лучше и дальше играть на гитаре, – вздохнул Джек.
 – Это одно и то же. Вы оказались в той пространственно-временной системе, которая позволяет вам играть на гитаре. Мы же должны прийти в ту пространственно-временную систему, еще недостижимую для нас, которая позволит нам путешествовать в космосе.
 Редлиф столкнул боксера на землю, поднялся:
 – Пошли, Архи. К гостям опаздывать нехорошо. Видите, думать можно о чем угодно. – Последнее относилось уже к Джеку. – О любых глупостях. Кто знает, что из этого выйдет.
 Доктор Редлиф выпрямился во весь рост, потянулся.
 – Почему бы, к примеру, не предположить, даже не имея никаких теоретических обоснований, что вытянутая в нить черная дыра может послужить транспортным туннелем, по которому мы сможем мгновенно перемещаться из одной точки пространства в другую?
 Джеку, сидящему на земле, Редлиф казался гигантом.
 – Я полагаю или надеюсь, что все происходящее имеет какую-то цель. – Он наклонился, почесал Архи за ухом. – Искать цель и не видеть ее, видеть и не стремиться к ней – непростительная ошибка.
 – Сэр?
 Редлиф улыбался, ожидая продолжения.
 – Почему вы решили поговорить со мной? – спросил Джек. – Зачем вы мне все это сказали? И о ваших теориях.
 Брови Редлифа взлетели вверх.
 – Я пытался отблагодарить вас за вашу заботу. Когда-нибудь вы, возможно, об этом вспомните.
 И ушел, оставив Джека в полном замешательстве.
 Он даже подумал, уж не пришелец ли Честер Редлиф с другой планеты.




 Глава 18


 В сумерках, с синим галстуком-бабочкой под воротником, с серебряным подносом в руках, Джек подошел к группе гостей в вечерних туалетах на одной из террас особняка Виндомии.
 – Не желаете hors d’oeuvre, [12] сэр?
 Резко повернувшись, мужчина одной рукой крепко схватил поднос, дабы он не выскользнул из разжавшихся пальцев Джека.
 – Ага! Печенка, завернутая в ломтик бекона! Мое любимое блюдо!
 – П.! – начал Джек.
 – Вы чуть не выронили поднос, юноша. – Флетч убрал руку. – Или вы хотели, чтобы мы в парадной одежде, ползая на карачках, ели печенку с пола? Хорошенький мы имели бы вид!
 Две женщины, с которыми разговаривал Флетч, захихикали.
 Потом Флетч наклонился к Джеку и прошептал: «Сможешь сказать по буквам?»
 Доктор Честер Редлиф вместе с женой направлялся к Флетчу.
 – Что?
 – Hors d’oeuvre.
 – Конечно.
 – Хорошо. А твоя бабушка не могла.
 – Моя бабушка? Та, что писала триллеры?
 – Твоя бабушка, которая писала детективы.
 – Мистер Флетчер. – Редлиф протянул руку. – Я – Честер Редлиф.
 – Позвольте поблагодарить вас за то, что вы сразу откликнулись на мою просьбу. – Флетч пожал Редлифу руку.
 – Я давно хотел встретиться с вами, – ответил Редлиф. – Мне очень понравилась ваша биография Эдгара Артура Тарпа-младшего.
 Бросив короткий взгляд на Джека, Флетч дернул щекой.
 – Некоторым она нравится.
 – Моя жена, – представил даму Редлиф. – Амалия.
 – Приятно познакомиться с вами, доктор Флетчер.
 – Не доктор, – поправил ее Флетч. – Даже не пациент. Зовите меня Ирвин.
 – Ирвин? – пробормотал Джек. – С каких пор он стал Ирвином?
 – А откуда вы родом? – с полным безразличием в голосе спросила Амалия.
 Джек обратил внимание, что Амалия сделала себе прическу. Седина пропала, каждый волосок теперь знал свое место. На лице оставалась припухлость, но кожа разгладилась, приобрела здоровый цвет.
 – Из Монтаны.
 – Монтана! – пробурчал Джек за спиной Флетча. – Чего вдруг он назвал Монтану?
 – Мистер Флетчер, я думаю, что Бьерстадта я покажу вам утром Он в спортивном зале. А освещение там лучше утром.
 – Как скажете.
 – Что за Бьерстадт? – недоумевал Джек за спиной Флетча.
 – Хотя я нахожу странным, что вы повесили такую дорогую картину в спортивном зале.
 – А, – понял Джек, – картина.
 – Вы не видели нашего спортивного зала, – улыбнулся Редлиф. – Картина там в полной безопасности. Температура и влажность контролируются. А по размеру, мощи, энергии ей самое место в спортивном зале.
 – Мой муж – человек эксцентричный. – Амалия улыбнулась, потом спросила Флетча: – Скажите, вы разговариваете на языке койотов?
 На террасе гостей развлекали Чет, Эми, Доунс, Бьювилль, Нэнси Данбар. Аликсис и Дункан отсутствовали.
 – Не смогли бы вы после обеда побеседовать со мной в моем кабинете? – спросил Редлиф Флетча. – Полагаю, это единственное место, где мы сможем поговорить о вашей книге. Читая ее несколько лет назад, я делал кое-какие пометки, но и представить себе не мог, что нам доведется встретиться.
 – С удовольствием, – ответил Флетч.
 – Тогда в десять вечера.
 – До встречи, – кивнул Флетч.
 Чета Редлифов отбыла. Флетч повернулся к Джеку:
 – Избавься от подноса Нам надо поговорить.
 – Как ты сюда попал? – спросил Джек.
 – У Редлифа есть картина, которую он хочет продать. Мне, конечно, такая покупка не по средствам, но он этого не знает.
 Джек сунул поднос Пеппи, вдобавок к тому, что у него уже был. Теперь он держал по подносу в каждой руке.
 – Я тебе помогу – Флетч взял тарелочку с одного из подносов – Так будет легче.
 – Благодарю вас, – ответил Пеппи, – сэр.
 – Какие пустяки!
 Флетч и Джек спустились с террасы.
 – Я покажу тебе мои находки, – предложил Джек.
 – Думаю, я могу пойти с тобой, но к обеду должен обязательно вернуться. – Они уже огибали подсвеченный бассейн. Около него тусовалась молодежь. Кое-кто проводил взглядом высокого мужчина в белом смокинге, шагающего рядом с юным официантом. – Расскажи мне все, что знаешь.
 По вымощенным кирпичом дорожкам они направились в темный сад.
 – Здесь больше правил, регулирующих повседневную жизнь, чем в военной академии. Или в монастыре. Они всеми и повсеместно нарушаются.
 – Значит, давление на обитателей Виндомии слишком велико? Пробка намертво загнана в бутылку?
 – Дело идет к бунту, – кивнул Джек. – Даже Эрик Бьювилль, здешний управляющий, говорит, что чувствует себя тут заключенным.
 – Рассказывай, рассказывай.
 – Бунтуют не в открытую. Но чуть ли не все силы тратятся на то, чтобы нарушить установленные правила. На то, чтобы жить и работать, просто ничего не остается. Такая вот здесь обстановка.
 – Рай в клетке. А могло ли быть иначе? Я всегда подозревал, что Адам и Ева согрешили исключительно от скуки.
 Джек рассказал, что главный управляющий, Эрик Бьювилль, и личный секретарь Редлифа, Нэнси Данбар, тайком курят; все, начиная от жены Редлифа до конюха Пеппи, прячут и тайком пьют спиртное; дочь Аликсис обожает случайные половые связи; сын Дункан врет, мошенничает и наркоманит.
 – Все, однако, приделе, – прокомментировал Флетч.
 – Редлиф знает, что другой его сын, Чет, голубой.
 – Голубой, – повторил Флетч.
 – Девушки Чета не волнуют. А Пеппи, которому ты помог, взяв с его подносов одну тарелочку, – конюх и любовник Чета.
 – Но Шана…
 – Любовница доктора Редлифа.
 – Ага! И при этом играет роль невесты Чета, дабы создать ему должный имидж в преддверии избирательной кампании.
 – Кое-что ты и сам знаешь.
 – Спасибо Энди Систу. Я думал, ты говорил, что интересного материала тут нет.
 – Ничего такого, что можно рассказать широкой аудитории.
 – Согласен с тобой, – кивнул Флетч.
 – Заходи. – Джек открыл дверь в свою половину коттеджа.
 – У тебя на двери нет замка, – отметил Флетч.
 – Знаю.
 – Наверное, когда поместье обнесено забором, а войти в него можно только через охраняемые ворота, нет нужды запирать каждую дверь.
 – Мы защищены ото всех, кроме наших охранников. У нас даже есть паспорта, которые мы должны предъявлять при входе в поместье.
 – Паспорта?
 – Должны предъявлять их даже в магазине компании, если хотим купить там еду. Мой – розовый.
 Флетч оглядел маленькую гостиную-столовую, кухоньку.
 – Ты полагаешь, все прослушивается?
 – А есть ли разница?
 – Ага. Как, однако, просто сподобить тебя на бунт Мне надо помнить об этом, когда ты навестишь меня в следующий раз и я попрошу тебя принять душ.
 – Одного человека уже убили. В этом не может быть никаких сомнений. В лаборатории, где не проводится экспериментов с ядовитыми газами, доктор Джим Уилсон погиб, надышавшись именно газом. В это время он обычно в лаборатории не появлялся. А вот доктор Редлиф, наоборот, приходил.
 – Расследование проведено?
 – Должно быть. Все-таки насильственная смерть. Но я ничего не заметил.
 – Редлиф не мог не пустить полицию на территорию поместья.
 – Копов я не видел, только местных охранников.
 Прохаживаясь по комнате, Джек рассказал обо всем, что он видел, слышал, думал, чувствовал после прибытия в Виндомию.
 – Достаточно, Джек – Флетч удобно развалился на диванчике. – Ты пробыл здесь какое-то время. Кто мог покушаться на жизнь доктора Редлифа?
 – Мне воспользоваться методом исключения? – спросил Джек. – Сделать упор на мотив? Возможность?
 – Классификацию оставляю на твое усмотрение.
 – Теща не могла. Милая старушка, которая искренне любит и безмерно уважает доктора Редлифа. Она действительно думает, что он – само совершенство.
 – Совсем старенькая, так? В ее возрасте противозаконные деяния уже не совершают?
 – Сомневаюсь, что за этими попытками стоит и миссис Редлиф. Ты только что с ней познакомился. Амалия.
 – Слушай, она и впрямь думает, что у койотов есть язык? Или просто старалась показать, что свихнулась?
 – Мозги у нее наполнены маленькими таблеточками, сталкивающимися друг с другом в луже спиртного.
 – Она могла содрать изоляцию с проводов электрокофеварки, чтобы ее мужа хорошенько тряхнуло.
 – Да, могла бы, – согласился Джек. – Для этого много ума не надо. И доступ в ту комнату у нее был. Но взрыв в коттедже, сломанная передняя ось джипа…
 – Я как раз об этом думаю, – прервал его Флетч. – Получается, что это работа разных людей. Редлиф не взорвался в коттедже, потому что сломалась передняя ось джипа. То же произошло и в лаборатории. Один человек заполнил ее ядовитым газом, другой подложил в здание бомбу. Ты прав. Слишком много прошло времени между отравлением доктора Уилсона и взрывом.
 – Дочь Эми – единственная, кого доктор Редлиф не подмял под себя. Она сказала ему, что обвинит его в сексуальных приставаниях к ней, когда она была ребенком, если не получит, чего хочет.
 – Изумительно.
 – Похоже, срабатывает. Поэтому ей не нужно убивать отца. У нее семь детей, которые живут здесь, и папа оплатил три ее развода.
 – Некоторые женщины готовы на многое, лишь бы не подпадать под власть мужчин. В старину ради этого становились ведьмами. Потом стали покупать велосипеды и начинали работать.
 – Мне кажется, у него больше причин, чтобы убить ее, чем у нее – его. И Пеппи говорит, что кто угодно мог отравить лошадь если лошадь отравили.
 – Яд достать легко, особенно на ферме. А использовать могли любой яд, от стимулятора до депрессанта.
 – Миссис Редлиф принимает депрессанты. И стимуляторы. Сегодня я забирал ее мусор. Но я не могу представить себе, как она на заре пробирается в конюшню.
 – А вот ядовитый газ – это другое дело. Я думаю, его путь можно проследить. Определить, как и откуда он попал в Виндомию.
 – Короче, я считаю, что на жизнь доктора Редлифа покушались как минимум два человека.
 – Согласен с тобой. – Флетч встал. – Ты исключил очень мало людей. Поэтому осталось много подозреваемых. Слишком много. – Он похлопал себя по животу. – После нескольких дней с твоей матерью я все время хочу есть.
 – Так уж она воздействует на людей. Ты хорошо провел время?
 – Более чем Твоя мать – мудрая и остроумная женщина. Всегда такой и была Полагаю, за последние двадцать лет мне следовало хоть раз заглянуть к ней.
 – Ты сожалеешь о том, что не заглянул? Флетч всмотрелся в своего сына.
 – Теперь – да.
 – У тебя нет причин сожалеть об этом. Ты же не знал о моем существовании Она ничего тебе не сказала Более того, прятала меня от тебя.
 – Нехорошо так думать.
 – И потом, люди часто выпадают из круга общения.
 – Итак, вопрос поставлен: как нам быть с доктором Редлифом? Ты позвал меня сюда…
 – Спасибо, что приехал.
 – Я все рано хотел посмотреть на этого Бьерстадта. В том, что на его жизнь несколько раз покушались, сомнений нет. Одна попытка закончилась смертью постороннего человека. Способы убийства разнообразны, иной раз несогласованность действий покушавшихся спасала жизнь самому доктору Редлифу.
 – Много попыток – много подозреваемых.
 – Различные орудия убийства, от бомб до ядов. И один удачливый убийца. А знаешь, я не считаю, что доктор Редлиф заслуживает смерти.
 – Этим днем от посидел со мной в лесу. – Джек улыбнулся. – Разговаривал со мной. Такое ощущение, что рядом с тобой атомный авианосец. Но если не считать этого, он – милый человек.
 – Я хочу сказать, он не повинен в массовых убийствах, не насиловал собственную дочь, не накачивал наркотиками жену и сына, не обирал бедняков…
 – Скорее, наоборот.
 – Ладно. – Флетч посмотрел на часы. – У меня встреча с Редлифом в десять вечера.
 – Может, дело в том, что никто с ним не говорит, – предположил Джек. – Я хочу сказать, не говорит откровенно, по душам. Сегодня мне показалось, что очень уж он далек от людей, если ты понимаешь, что я имею в виду.
 У двери Флетч обернулся:
 – Знаешь, Джек, в конце концов даже Георг Третий [13] услышал глас народа.




 Глава 19


 – Послушайте, милая моя, – добродушно вещал Мортимер, сидя на кровати Кристел. – У каждого из нас только два источника энергии. Один – сон. Второй – еда.
 Зазвонил телефон, стоявший в углу спортивного зала.
 – Нельзя читать всю ночь напролет. Не литературой единой сыт человек. Вам необходим сон.
 – Я проголодалась. От голода не могла спать, – ответила Кристел. – Я хочу сказать, я привыкла думать, что голодна.
 – Вот это хорошо. Ваши мысли двинулись в правильном направлении.
 Мортимер снял трубку.
 – Алле? Господи, неужели опять Флетчер? А я-то думал, мы избавились от Флетчера. Пожалуйста, по крайней мере скажи, что ты покинул пределы штата Вайоминг.
 – Из штата я выехал, – признал Флетч.
 – Это первая приятная новость о Вайоминге с той поры, как я здесь поселился – ты уехал.
 Разговаривая по сотовому, Флетч шагал по извилистым дорожкам к особняку.
 – Просто захотелось узнать, как вы двое поладили.
 – Без тебя нам гораздо лучше.
 – Вы еще не убили друг друга?
 – Я наслаждаюсь общением с Кристел.
 – Неужели?
 – Давно уже не получал такого удовольствия. Очаровательная женщина! А какие она рассказывает истории!
 – Да. Я знаю.
 – Правда, ничего о боксе. Эти истории рассказываю я. Для нее это терра инкогнита.
 – Значит, вы благодарны мне за то, что я привез Кристел?
 – А потом уехал.
 – Утром, однако, ваш прием не показался мне радушным.
 – Все так.
 – Я хочу сказать, вы нас очень уж холодно встретили.
 – Ты и такого не заслуживал. Скажи спасибо, что мы тебя не застрелили. Да, мы стреляли в тебя, но не попали, о чем до сих пор сожалеем.
 – Вы не попали бы в меня и с расстояния вытянутой руки, даже если бы вам и удалось перезарядить ружье.
 – Вроде бы ты лежал на спине.
 – Зацепился за что-то ногой, вот и упал.
 – Именно так и говорил Шмелинг.
 – И что из этого вышло?
 – Получил нокаут, а потом о нем не слышали.
 – Ладно, сдаюсь. Кристел далеко от телефона? Я хочу убедиться, что она еще среди дышащих и говорящих.
 – Близко. И дышит, и говорит. Правда, я не понимаю, чего ей говорить с тобой.
 – Флетч? – спросила Кристел. – Ты где?
 – В Виндомии.
 – Как такое возможно? Это же в Джорджии. Ты же утром уехал отсюда.
 – Мистер Мортимер дышал в мои паруса.
 – Джека видел?
 – Только что. У него все хорошо. Как ты?
 – Превосходно. Кто подсказал тебе, что именно мистер Мортимер может мне помочь?
 – Я всегда стараюсь разглядеть в человеке что-то хорошее, хотя для меня это и чревато.
 – Я тренируюсь!
 – Как это?
 – Он привязал грузы к моим запястьям и щиколоткам. Я поднимала руки и ноги, лежа в постели.
 – Поднимала грузы в постели? Я этим тоже занимался.
 – А до этого я сделала пять приседаний. Потом три. Осталось еще одно. Я чувствую, как кровь побежала по венам.
 – Ты, должно быть, вымоталась.
 – Он дает мне высококалорийную пищу. От такой еды просто хочется тренироваться. Он говорит, что от нее и живот подтягивается.
 Шагая по дорожке Виндомии, Флетч представил себе, как подтягивается огромный белый живот Кристел. Все равно что тает полярная шапка.
 – Это хорошо.
 – И парни, которые здесь тренируются, меня вдохновляют. Господи, сколько же они расходуют энергии! Прыгают со скакалкой, часами поднимают тяжести, бьют грушу, бьют друг друга. Я и представить себе не могла, что юноши обладают таким количеством энергии.
 – Потому-то и выдумали войны.
 – Думаю, я тоже их вдохновляю. Всякий раз, когда они смотрят на меня, огромную гору жира, они прибавляют скорости. А у меня, когда я вижу, что они выделывают, появляется желание еще несколько раз поднять руки и ноги. Мы стимулируем друг друга.
 – Мистер Мортимер ведет себя достойно?
 – Он такой милый. Настоящий джентльмен.
 – Если он – джентльмен, то я – форель.
 – Ты – форель. Он такой заботливый, обходительный. Говорит, что через пять дней я уже буду делать те же упражнения стоя, а через семь начнутся пробежки.
 – Только не разнеси груши, Кристел. От сильного удара они могут и разлететься.
 – И мне не надо думать о том, чтобы сбавить вес. Все получится само собой.
 – Так это хорошо.
 – Моя цель – не сгонка веса. Главное – изменить образ жизни, образ мышления.
 – Иначе взглянуть на свое будущее.
 – Как Кэрри? Ты ее видел?
 – Днем заскочил на ферму, чтобы переодеться. У нее все в порядке. Одна кобыла должна вот-вот разродиться.
 – Флетч, ты, часом, не обратил внимания на одного здешнего юношу?
 – Рикки? Обратил.
 – Есть в нем что-то такое.
 – Что-то… Что?
 – Не знаю. Даже когда он просто стоит, из него идет какая-то энергия.
 – Секс?
 – Нечто большее. Так и хочется слушать его, наблюдать за ним.
 – Он симпатичный, красивый, какой?
 – Дело не только в этом…
 – Харизма?
 – Я читала ему после полудня книгу, которую принес мне мистер Мортимер. «Из мышей и людей» Стейнбека.
 – Мистер Мортимер читает Стейнбека?
 – У него очень много книг.
 – Неужели?
 – Сначала я просто читала Рикки. Он сидел на моей кровати. Потом я начала чувствовать идущие от него флюиды.
 – От Стейнбека? Естественно.
 – Нет. От Рикки. Потом, читая, начала наблюдать за ним. Он сидел, положив ногу на ногу. Я не видела, как двигались мускулы плеч, груди, предплечий, рук, даже лица, но они двигались. Я чувствовала, что они в движении. Я не слышала и не видела его дыхания, но могу точно сказать, что дыхание у него под контролем. И глаза пульсировали. Это правильный термин?
 – Не знаю.
 – Я хочу сказать, он растворялся в книге… ощущал ее, каждое слово… реагировал на нее… но я не понимала, что он делает и как ему это удается.
 – Другими словами, пока ты читала Стейнбека, Рикки каким-то образом заставлял тебя наблюдать за ним.
 – Да. Что-то в этом роде. Можешь ты это объяснить?
 – Нет. Да.
 – Мистер Мортимер корчит мне рожицы. – До Флетча донесся бубнеж. – Он говорит: «Чертов парень так долго смотрится в зеркало, что может слиться с ним. А теперь он хочет, чтобы и остальные составили ему компанию». – Кристел рассмеялась.
 – Мистер Мортимер так и сказал?
 – Так где твое объяснение?
 – Нет объяснения. Только вопрос.
 – Какой вопрос?
 – В кого ты влюбилась, Кристел? В мистера Мортимера? Или Рикки? Или в обоих?
 – Ты думаешь, я влюбилась? Возможно. Я люблю Вайоминг. О, я погорячилась! Мистер Мортимер говорит, что надо заканчивать. Мне пора приседать.
 Разговор с Кристел Флетч заканчивал на самой высокой точке сада, которая находилась практически на одном уровне с большой террасой особняка Виндомии. Там толпились мужчины в белых смокингах и женщины в нарядных летних платьях.
 Расположившись у края террасы, напротив бара, струнный квартет играл Гайдна.
 Доктор Честер Редлиф, в очках в роговой оправе, стекла которых поблескивали в электрическом свете, приглашал гостей на обед.
 Флетч заметил фонари, встроенные в стены дома, выходящие на террасу, и в окружающий ее парапет. На террасе хватало света не только в дни торжественных приемов.
 Несколько секунд Флетч не отрывал глаз от богатого, умного мужчины, гостеприимного хозяина, с улыбкой приглашавшего своих многочисленных гостей к столу.
 Богатого, умного, приятного в общении человека, которого пытались убить.
 Сунув сотовый телефон в карман смокинга, Флетч присоединился к гостям.




 Глава 20


 – Закройте дверь.
 Доктор Честер Редлиф стоял между огромным столом красного дерева и книжными, до потолка, стеллажами в своем кабинете в особняке Виндомии. Перед ним на специальной подставке красовался большой глобус.
 Часы показывали десять вечера.
 Флетч закрыл дверь.
 – Не желаете коньяку? – спросил Редлиф.
 – Вы пьете коньяк? – спросил Флетч, направляясь к хозяину кабинета.
 – Бывает.
 – С удовольствием.
 Бутылка и две стопки стояли на полочке у окна, разделяющего стол и стеллажи. Редлиф разлил коньяк. На столе лежала книга Флетча «Пинто». Флетч взял стопку.
 – Благодарю.
 – Мистер Флетчер. – Редлиф понюхал коньяк. – Я хочу поблагодарить вас и вашего сына за проявленную ко мне заботу… за то, что нашли время приехать, чтобы помочь разрешить, как вам представляется, возникшие у меня затруднения.
 – Моего сына?
 – Да. Юношу, что приставлен к бассейну. Джека Фаони. Молодого человека, который перед обедом обносил гостей закусками.
 – Вам известно, что он мой сын?
 – Вы вдвоем кружили по террасе, перешептывались, всем своим видом показывая, что знать друг друга не знаете. Такое захватывающее зрелище даже в театре увидишь нечасто.
 Джек говорил Флетчу, что рядом с Редлифом чувствуешь себя, как в компании атомного авианосца: жалкой букашкой.
 – Вы не можете знать, что Джек Фаони – мой сын. Даже вашей любовнице, Шане Штауфель, это неизвестно.
 Редлиф улыбнулся:
 – Проживающие в Виндомии уверены, что все телефоны прослушиваются, за исключением того, что у супермаркета.
 – А прослушивается только он, – кивнул Флетч.
 – Дешевле и эффективнее прослушивать один телефон, а не несколько десятков. Уж вы-то это понимаете.
 – Да, понимаю. – Значит, Редлиф слышал каждое слово Джека, сказанное ему, когда он двигался по дороге в Вайоминг. – Вы пригласили меня, чтобы я вам что-нибудь спел под аккомпанемент Джека?
 – Я пригласил вас, чтобы поблагодарить. И заверить, что все в полном порядке.
 – Отнюдь.
 – Вы уже успели поговорить с сыном, и он выложил вам все, что узнал обо мне и моем окружении.
 – Совершенно верно.
 – Шана позвонила Джеку без моего ведома или разрешения. Я очень удивился, прочитав распечатку ее разговора с Джеком по телефону у…
 – …магазина.
 – Эта распечатка подтвердила то, что я уже знал о ней, и открыла кое-что новое. Подтвердила, что она действительно меня любит и боится, как бы со мной чего не случилось. И не догадывался я о том, что ее возбуждает снег.
 – Простите?
 – Судя по всему, несколько лет назад, в снежную ночь, она набросилась на вашего разгоряченного, вспотевшего сына в Стоу, штат Вермонт, разорвала на нем рубашку и затащила в постель, где они несколько часов предавались любовным утехам.
 – Однако.
 – Он вам этого не рассказывал?
 – Пока еще нет.
 – Год назад, в Берлине, в снежную ночь, мы с Шаной на улице играли в снежки, пытались насыпать свежего снега друг другу за шиворот. – Редлиф застенчиво улыбнулся. – Кончилось это тем, что остаток той ночи мы провели в одной кровати. На основе этой, новой для меня информации следующей зимой в Европе я буду проводить деловые совещания исключительно в Сен-Морице.
 – Шана действительно вас любит, – вставил Флетч. – Вы говорите об этом?
 – Со всей страстью. Это же хорошо, правда?
 – Изумительно.
 – Итак, она позвонила Джеку. Джек приехал. И позвонил вам. Приехали вы. Между прочим, я читал «Пинто». Мне понравилось.
 – Никаких пометок на полях?
 – Разумеется, пометки есть. Нет вопросов. Во всяком случае, тех, что запомнились.
 – Это хорошо. Я боялся, что этим вечером мне придется держать экзамен.
 – Экзамена не будет, – ответил Редлиф. – Я лишь хотел поблагодарить вас и заверить, что никаких проблем нет.
 – Проблемы есть.
 – Вас действительно интересует Бьерстадт?
 – Я бы хотел взглянуть на него.
 – Отлично. Я покажу вам его утром, как и планировалось, до вашего отъезда.
 – Доктор Редлиф, кто-то, и не один человек, пытаются вас убить.
 – И что? – Пальцы Редлифа потирали грудь.
 – Разве этого мало?
 – Сколько попыток покушения на мою жизнь насчитали вы, Джек и Шана? Четыре?
 – Кофеварка, взорванный коттедж, сломанная ось джипа, отравленная лошадь…
 – Остановитесь на восемнадцати. Хорошее число. Или на двадцати четырех.
 – Неужели их было так много?
 – Я ничего не знаю о полученном вами образовании, мистер Флетчер, но, думаю, понятие научного метода вам не чуждо. – Редлиф поднял левую руку. Согнул, разогнул. – Когда вам известно о четырех или пяти попытках покушения на мою жизнь, у вас есть все основания для тревоги. Если же вы знаете о двух дюжинах, причем ни одна не удалась…
 – Одна удалась. И я не думаю, что доктор Джим Уилсон думал о главенстве научного метода, умирая от ядовитого газа, который ждал вас в вашей же лаборатории.
 – Согласен, меня. Но кого вы подозреваете? Мою жену? Вы знаете, что я и Шана Штауфель – любовники.
 – За обедом я сидел рядом с вашей женой. Она все говорила о «доминирующих страстях». Спрашивала, есть ли такие у меня. Она уверена, что всеми, кто ее окружает, движет какая-то страсть, за исключением ее самой.
 – Да, – кивнул Редлиф. – Амалия иной раз зрит в корень.
 – Как раз вашу жену я не обвиняю.
 – Вы обвиняете моих детей? Полагаю, вы уже догадались о том, что я в курсе страстей, которые ими движут.
 – Доктор Редлиф, вы создали в Виндомии очень необычную среду обитания.
 – Необычную? – Редлиф посмотрел в потолок. – Разве это не идеальная среда для моих сотрудников, друзей, родственников? Разве вам не нравится в Виндомии, [14] мистер Флетчер.
 – Вы создали диктатуру.
 – Неужели вас не учили в школе, что лучшая форма управления – милосердная диктатура?
 – Меня учили, что милосердными диктатуры остаются очень недолго.
 – Моя вот остается. Мне не надо собирать налоги. Наоборот. Мне не надо вести войны.
 – Но вы предъявляете требования. Вы загоняете одного сына в политику, другого – в бизнес, дочь – в кинозвезды…
 – Я имею полное право требовать. Посмотрите на все то, что я им дал. Получив так много, они должны что-то и отдать, если не мне, то миру. Формула проста. – Он тряхнул левой рукой, словно хотел сбросить с нее капельки воды. – Я ненавижу вторые поколения, которые транжирят свои ресурсы.
 – Должен ли я напомнить вам результаты, к которым привело практическое использование этой «формулы»?
 – Я знаю, знаю. Моя дочь, Аликсис, прошлой ночью забралась в постель вашего сына.
 – Забралась?
 – В вашем сыне есть что-то магнетическое.
 – Он играет на гитаре.
 – Я его слышал. Хорошо играет. Полагаю, молодой человек, умеющий использовать пальцы, несомненно, обладает сексуальной привлекательностью.
 Флетч вздохнул. Он выпил только капельку коньяка, а его уже потянуло в сон.
 Очень уж длинным выдался день.
 – И мой сын, герой футбольных полей, член «Фи-Бета-Каппа», Чет, трахает соседского мальчика. В смысле, соседа вашего сына. А Дункан со следующего понедельника будет проходить курс лечения. В одном из коттеджей, здесь, в Виндомии.
 – И ваша трижды замужняя дочь шантажирует вас.
 – Это процесс взросления, мистер Флетчер. В наши дни.
 – Вам это так представляется.
 – Безусловно. Детский бунт. Они делают именно то, что меня повергает в ужас. К сожалению, повод для бунта у них только один… я. А я терпеливо жду, когда они вырастут, повзрослеют, добьются уважения окружающих, начнут приносить пользу обществу, чего я от них и жду.
 – Вы рассчитываете дожить до этого времени?
 – В Виндомии у них есть все шансы выжить. – Отблеск ламп на очках доктора Редлифа не позволял Флетчу заглянуть ему в глаза. – Они повзрослеют. Должны.
 – Доктор Редлиф, кто-то убил, мы думаем, по ошибке, доктора Джима Уилсона.
 – Я не желаю слышать ни одного плохого слова о моей семье, жене, теще, сыновьях или дочерях. То, что вы и ваш сын здесь узнали, не должно стать достоянием широкой публики, или я гарантирую вам…
 – Что?
 – Что ваш сын вновь отправится в федеральную тюрьму за преступление, которое он не совершал, только на этот раз он проведет за решеткой всю жизнь. Я могу это устроить.
 – Уверен, что можете.
 – Тем не менее утром мы насладимся мастерством Бьерстадта. Мне очень понравилась ваша книга. И я благодарен вам за стремление оказать мне посильную помощь.
 – Эрик Бьювилль…
 Редлиф вскинул правую руку:
 – Достаточно. К моим сотрудникам я питаю те же чувства, что и к родственникам.
 – Речь идет о том, какие чувства питают они к вам, идиот!
 Редлиф рассмеялся:
 – Меня никогда не называли идиотом. Как свежо это прозвучало!
 – Извините. С вами очень трудно сохранить хладнокровие. Вы – не Господь Бог, доктор Редлиф.
 – Мне это уже говорили. Я никогда не претендовал на Его лавры. Никогда не полагал себя Богом. Просто…
 – Что?
 – Если у человека есть большие способности…
 – Почему не употребить их на контроль людей с меньшими способностями? Так?
 – Почему не помочь другим полностью реализовать себя? Именно этим я и занимаюсь, мистер Флетчер.
 К примеру, вы упомянули Эрика Бьювилля. Никто другой не назначил бы его главным управляющим. Голова у него не очень, работоспособность тоже хромает. Он – вечно второй, первым ему не быть нигде. Однако он думает, что где-то еще он будет счастливее, чем в Виндомии. Не будет.
 – И вы блокируете каждую его попытку уйти от вас.
 – Для его же блага, для блага его семьи. Здесь они счастливы. И денег в семью он приносит больше – Редлиф улыбнулся. – Опять же, выкуривает в день всего две сигареты.
 Флетч покачал головой:
 – Джек просил меня поговорить с вами. Я поговорил.
 Редлиф кивнул:
 – Спасибо, что заехали.
 Флетч поставил стопку с остатками коньяка на стол. Помялся, но добавил:
 – Того, кто убил доктора Джима Уилсона, найдут. Это я вам гарантирую.
 – Я уже договорился, что расследование будет вести местное отделение ФБР. Этим вечером в Виндомию должен прибыть лейтенант Корсо.
 – Вы потратили много времени для того, чтобы подобрать человека, которою можете контролировать. Так?
 – Так или иначе, мистер Флетчер, я позабочусь, чтобы справедливость восторжествовала. Увидимся утром. В семь в спортивном зале.
 – Хорошо. – Флетч направился к двери.
 – Мистер Флетчер?
 Флетч обернулся:
 Редлиф стоял на том же месте, что и в тот момент, когда Флетч вошел в кабинет.
 – Одну минуту, пожалуйста. – Пауза. – Мистер Флетчер, у меня сейчас будет обширный инфаркт.
 – Что?
 Редлиф повалился вперед. Грудью, головой ударился об стол. Его отбросило в сторону. Падая на пол, он сшиб с подставки глобус.
 Перекатился на спину, застыл между столом и сваленным глобусом.
 – Боже мой! – выдохнул Флетч.
 И поспешил к Редлифу.
 Отставив глобус в сторону, опустился рядом с ним на одно колено.
 Веки Редлифа дернулись. Замерли.
 Флетч попытался прощупать пульс у него на шее, потом на запястье.
 – Вы опять правы, Редлиф! – воскликнул Флетч.




 Глава 21


 – Джек?
 Оставив дверь открытой, Флетч вошел в ту половину коттеджа, которую отвели Джеку, и зажег лампу на прикроватном столике.
 Джек сел, щурясь, посмотрел на Флетча:
 – Который час?
 – Сорок пять минут первого.
 Джек тряхнул головой.
 – Я спал.
 – Не самый плохой способ проводить время в постели.
 – В чем дело? – спросил Джек. – Ты еще в смокинге.
 – Редлиф умер.
 – Доктор Честер Редлиф?
 – Он самый.
 – Кто его убил?
 – Я.
 – Что?
 – Я убил Честера Редлифа, – уточнил Флетч.
 – Лучше скажи мне, зачем черепахе пересекать дорогу.
 – Чтобы добраться до автозаправки «Шелл».
 – Ты шутишь.
 – Отнюдь.
 – Чем ты его убил? Как?
 – Словами. Ты попросил меня поговорить с ним. Я поговорил. Думаю, ты не ошибся: с Честером Редлифом давно уже никто не говорил откровенно, по душам. Разговор получился нервным. Теперь-то я понимаю, что поставил под сомнение его modus vivendi. [15] Назвал его диктатором. Даже идиотом.
 – Ты назвал доктора Честера Редлифа идиотом?
 – Вырвалось, знаешь ли. Упрямый человек, каким бы умным он ни был, – идиот.
 – Он умер от того, что его назвали идиотом?
 – Умер он or обширного инфаркта. Но сказал, что его никогда не называли идиотом.
 – Сердечный приступ?
 – Да.
 – Его отравили?
 – Нет. В комнате мы были вдвоем. Оба пили из одной бутылки коньяка. У него случился инфаркт. Он даже это понял. Его личный доктор подтвердил, что Редлиф умер от инфаркта.
 – Так он умер от инфаркта?
 – Наконец-то до тебя дошло.
 – Ты его не убивал?
 – Я ненавижу упрямство.
 – А я ненавижу картофель-фри, который выглядит как лобковые волосы.
 – И вот что интересно. Прибыл детектив Корсо, присланный отделением ФБР в Джорджии.
 – Уже?
 – Не для того, чтобы расследовать смерть Редлифа. Как я понял, Редлиф настоял, чтобы именно ему поручили расследование убийства доктора Джима Уилсона.
 – Какой смысл самому выбирать детектива?
 – На тот случай, если убийцей окажется член семьи. Вот тут власть и влияние можно употребить с тем, чтобы убийцу определить в клинику и не доводить дело для суда…
 – Такое возможно?
 – Можно привести примеры.
 – Почему Редлиф хотел защитить тех, кто пытался его убить?
 – Я только что говорил с ним.
 – Я знаю, – кивнул Джек. – И поклялся не давать тебе повода даже подумать, что я – упрямец.
 – Это хорошо.
 – Я быстро учусь.
 – Он считал своим долгом оберегать семью, что бы ни вытворяли его ближайшие родственники. Они не могли сделать что-либо дурное, во всяком случае, в глазах общественности. Он настаивал, что все преступления, включая и попытки убить его, не более чем болезнь роста, проявление детского протеста.
 – Это не так.
 – Он не желал признавать, что у каждого из них свой характер. Не верил, что в конце концов этот характер возьмет верх над всем остальным.
 – Разве святые в это не верили?
 – В своей гордыне он уверовал в то, что никому не удастся причинить ему вред. А в доказательство, исходя из того, что он называл научным методом, привел тот факт, что ни одна из попыток не стала успешной.
 – То есть пришел к выводу, что в действительности они убивать его не хотели, раз все попытки закончились неудачей.
 – Что-то вроде этого.
 – А потом появился ты.
 – И добился успеха там, где провалились другие… – Флетч откашлялся. – В последние мгновения своей жизни он, возможно, что-то да понял.
 – И споткнется гордыня, и упадет он. [16] 
 – Аминь.
 – Он упал.
 – На глобус его мира.
 Джек повернулся к двери.
 На пороге босиком, в одних трусах, стоял Пеппи.
 – Что случилось? – спросил он. – Кто это?
 – Мой отец, – ответил Джек.
 Пеппи подозрительно посмотрел на мужчину средних лет в белом смокинге и черном галстуке, потом на обнаженного юношу на кровати.
 – Понятно.
 – Доктор Редлиф умер от сердечного приступа, – пояснил Джек.
 – Сердечного приступа?
 – Естественная смерть, – добавил Флетч.
 – Вы уверены? – спросил Пеппи.
 – Уверен.
 – Дерьмо, – вырвалось у Пеппи. – Дерьмо, дерьмо, дерьмо…
 – Аминь, – выдохнул Флетч.
 – Теперь такое начнется… – предрек Пеппи.


* * *

 – Кто?..
 Джек проснулся, как от толчка, в собственной кровати, на боку, в чернильно-черной комнате. Чьи-то пальцы касались его шеи. Во сне он выставил вперед правое колено, которое теперь упиралось в чье-то гладкое бедро.
 Он отпрянул к стене.
 – Аликсис?
 – Аликсис? – переспросила Шана.
 – Шана.
 – Честер умер.
 – Я знаю. – Кончики его пальцев прошлись по ее мокрой от слез щеке – Мне очень жаль.
 – Обними меня, Джек Хорошо?
 – Хорошо.
 – Обними меня покрепче.
 – Хорошо.


* * *

 – Алле?
 – Флетч?
 – Да, Кристел.
 – Извини, что звоню тебе в столь поздний час.
 – Я не сплю. – Сидя на краю кровати, Флетч оглядывал стены спальни в «Манки грасс сьют» на третьем этаже особняка Виндомии.
 – У Джека все в порядке?
 – Да. Он позвонит тебе утром.
 – Флетч?
 – Да, Кристел?
 – Я думаю, что голодна.
 – Понятно.
 – Я лежу в полной темноте в углу громадного спортивного зала. Почему-то лампа не включается. Я думаю, мистер Мортимер что-то с ней сделал. Как, по-твоему, мог мистер Мортимер перерезать провода?
 – Он очень злобный.
 – Я не могу даже читать.
 – Почему бы тебе не поспать?
 – На ночь он оставил мне высокий стакан с обезжиренным молоком.
 – Глотни молока и засыпай.
 – Я его выпила.
 – Все?
 – Давным-давно.
 – Ясно.
 – Флетч, вместо овец я считаю тарелки с макаронами. Ты знаешь, в томатном соусе. С сыром. Чесночным хлебом. Когда вместо макарон на тарелках появились вареные лобстеры, я решила позвонить тебе.
 – Правильно. Лобстеры нынче дороги.
 – Запеченные в духовке и фаршированные креветками.
 – Хватит. Я чувствую, что проголодался.
 – Извини. Дурные привычки заразительны.
 – Поверишь ты мне или нет, но эту ночь ты переживешь.
 – Скажи мне еще раз, что я действительно испытываю.
 – Это не голод.
 – А по ощущениям голод.
 – Это то, что ты всегда полагала голодом, на что реагировала, как на голод.
 – А что же это?
 – Пищеварительные боли.
 – Я ощущаю пищеварительные боли, не голодные боли?
 – Поверь мне на слово.
 – Это правда?
 – Откуда мне знать Это моя идея. И мне представляется, что тебе лучше бы в нее поверить.
 – Ладно. Я верю Почему ты так поздно не спишь?
 – Доктор Редлиф умер после обеда.
 – Как? Его кто-нибудь убил?
 – Да. Я.
 – И как тебе это удалось?
 – Я с ним поговорил.
 – Мистер Мортимер как раз этим вечером сказал, что тебя ни в коем случае нельзя слушать.
 – Полагаю, он прав.
 – Пищеварительные боли, не голодные боли. – Кристел шумно выдохнула. – Никогда такого не слышала, Флетч. Поговори со мной.
 Флетч не смог подавить зевок.
 – Постарайся уснуть, Кристел.
 – Пищеварительные боли свидетельствуют о том, что я поела. Эта правильно?
 – Абсолютно.
 – Что ж, я действительно поела. – Тяжелый вздох. – Спокойной ночи, Флетч.
 – Крепкого тебе сна. И не попади в клешни лобстерам.
 – Спасибо, Флетч.
 Флетч вновь зевнул.


* * *

 – Джек?
 Они лежали на боку, вытянувшись во весь рост, тесно прижавшись друг к другу. Он всю ночь не выпускал Шану из объятий.
 Она тихо плакала.
 В какой-то момент Джек заснул.
 Теперь за окном забрезжила заря.
 – Джек? Люби меня. Только осторожно. Нежно. Медленно.
 – Ты этого хочешь?
 – Да. Пожалуйста.


* * *

 Солнце давно взошло, когда Джек брился в маленькой ванной.
 Над его левым плечом в зеркале появилось лицо Шаны.
 Ее глаза сузились, превратились в щелочки. Смотрела она на шрам на спине.
 – Аликсис, – прошипела Шана.
 Исчезла из зеркала.
 К своему изумлению, Джек услышал, как закрылась входная дверь. Прежде чем он успел стереть с лица пену.




 Глава 22


 – Тут все развалится в мгновение ока, – сказала Джеку миссис Хьюстон.
 Он не мог с ней не согласиться.
 Виндомия рушилась на глазах.
 Позавтракав в одиночестве в коттедже, Джек оседлал велосипед и объехал поместье.
 Несмотря на раннее воскресное утро, автомобили так и сновали по дорогам Виндомии. Об ограничении скорости никто не вспоминал. Принадлежали автомобили не только тем, кто работал и жил тут. Несколько раз нетерпеливые гудки сгоняли Джека на обочину. Спасаясь от пошедшей на обгон машины, он нырнул в кювет.
 Он увидел, что ворота Виндомии широко распахнуты. Сторожевая будка, сложенная из камня в фут толщиной и делившая дорогу пополам, пустовала. Телефонный аппарат утащили, провода вырвали из стены с корнем. Въезжая в Виндомию, Джек видел в сторожевой будке телемонитор. Утащили и его.
 Пустовал и домик охранников. На первом этаже разбили окно. На втором из открытого окна свешивались занавески. С черного входа сорвали сетчатую дверь.
 Обернувшись, Джек взглянул на особняк.
 Над крышей не реяли десять бело-синих флагов. Никто не удосужился поднять их, даже до середины стойки.
 Джек понял, что ему недостает хлопанья флагов на ветру.
 Он покатил обратно в деревню.
 На улицах автомобили стояли практически перед каждым домом. Некоторые хозяева припарковали их прямо на лужайках. Во дворах везде валялись детские игрушки.
 Легковушки и пикапы заполнили стоянку перед супермаркетом. Женщина, которую он видел за кассой, стояла на крыльце в домашнем халате и шлепанцах. Посмотрела на подъехавшего на велосипеде Джека. Закашлялась. Двое мужчин вышли из магазина с полными корзинами, прошли мимо женщины, спустились по лестнице, начали перекладывать продукты в багажник малолитражки.
 На дорожке перед восстановительным центром кто-то написал большими буквами: «ДАЙ МНЕ ЧЕГО-НИБУДЬ СЛАДЕНЬКОГО, СЭНДИ».
 На цифровых часах на башне в конце улицы бежали секунды. Флаг на башне тоже не подняли.
 Легко сообразив, что все это значит, Джек покатил к охраняемой автостоянке.
 Цепь с замком срезали. Ворота оставили открытыми. Так же, как дверь в сторожку.
 На автостоянке остались считанные машины, включая и «Миату» Джека. В сторожке он нашел ключи, висевшие на гвоздике, сунул в карман.
 Только несколько самолетов, два маленьких реактивных, с надписью «РЕДЛИФ МИРРОР» на борту, старенький двухместный биплан и еще один, реактивный бизнес-класса. Джек слышал, как самолеты гостей взлетали рано утром, некоторые еще до рассвета.
 Стоянка у административного здания пустовала.
 Джек поехал к клубу. Вот где хватало машин. Судя по всему, веселье было в самом разгаре. В воздухе стоял запах жарящегося мяса. У первой лунки выстроились в ряд гольфовые тележки. Джек и не подозревал, что в Виндомии живет столько людей. Все улыбались, смеялись, от ярких тонов одежды слепило глаза.
 На нескольких тележках для гольфа подростки гоняли по зеленому полю. Некоторые пытались одновременно тормозить и ускоряться, дабы развернуть тележку. Одна тележка чуть не слетела со склона в пруд, вызвав веселый смех.
 Возвращаясь к особняку, Джек наткнулся на бредущую по обочине миссис Хьюстон. В руке она держала толстую трость. Но не опиралась на нее.
 Джек слез с велосипеда, чтобы поговорить с ней. Они встали в тени деревьев, растущих вдоль дороги.
 – Знаешь, когда мы впервые приехали сюда, когда Честер начал строить Виндомию, он попытался завести огород. Я его уговорила.
 Ничего у него не вышло.
 Он окружил его забором, три фута под землей, шесть – над ней, с калиткой, которая запиралась на замок. Я тогда еще спросила, неужели он думает, что зайцы, олени или кабаны разбираются в технике и могут открыть калитку с обычной щеколдой.
 Он поливал огород дважды в день. Ежедневно подкармливал удобрениями. Подчистую вывел все сорняки. Как только я увидела, что он делает, я предложила ему умерить пыл, оставить огород в покое. Если какое-то растение, по его мнению, заболевало, он его выдирал.
 Он погубил огород. Своей заботой.
 Пока они разговаривали, по дороге проехал пикап. Двое мужчин сидели в кабине, третий стоял в кузове. Через заднее стекло кабины Джек увидел стволы двух ружей.
 Ехал пикап очень медленно.
 Мужчины, что сидели в кабине, помахали им руками.
 Когда пикап миновал их, мужчина в кузове улыбнулся.
 – Милое у вас тут местечко.
 Ни миссис Хьюстон, ни Джек не взмахнули рукой, не улыбнулись, не произнесли ни слова в ответ.
 На повороте из окна кабины вылетела пустая банка и прыгала по асфальту, пока не замерла.
 Джек взглянул на миссис Хьюстон: по щекам старушки текли слезы.
 – Такой уж был Честер, – продолжала она. – Думал о том, что нужно людям, чтобы те были счастливыми и здоровыми, могли реализовать себя, принести пользу, и щедрой рукой им давал все. Оберегал их, даже от них самих, если ты понимаешь, о чем я. И вместо того, чтобы получать положительные эмоции, видя, что они здоровы, счастливы, покоряют одну вершину за другой, добиваются признания и уважения, он сталкивался лишь с завистью, негодованием, злобой, ненавистью. Все хотели убить его или хотя бы увидеть его смерть.
 Ему следовало отказаться от этой затеи.
 Почему огород его ничему не научил?




 Глава 23


 – А вот и он. – Флетч приветственно вскинул руку.
 Подъезжая к особняку, Джек заметил Флетча и какого-то мужчину, выходящих на автостоянку с другой стороны. Этого мужчину Джек видел впервые.
 – Джек, это лейтенант Корсо из местного отделения ФБР.
 Не слезая с велосипеда, но поставив ноги на асфальт, Джек пожал мужчине руку.
 – Я рассказывал лейтенанту все, что знаю о здешних происшествиях. – Флетч многозначительно посмотрел на Джека. – Сказал ему, что и ты выложишь все, что знаешь.
 Корсо изучал шорты Джека.
 – Ты здесь работаешь?
 – Да, сэр.
 – Синее и белое, синее и белое, все здесь только синее и белое. – Он взглянул на свои брюки. – Какое счастье, что я надел зеленый костюм!
 – Флаги не подняты, сэр, – отметил Джек.
 – Никогда не был в таком месте. Представить себе не мог, что такое место может существовать.
 – А я был, – поделился воспоминаниями Флетч. – В нескольких. Человек, который строит такое поместье, думает, что строит его для семьи, которая будет здесь наслаждаться жизнью.
 – Ворота распахнуты, – добавил Джек.
 Автомобили медленно проезжали мимо особняка.
 – Я рассказывал лейтенанту о ядовитом газе. Который никоим образом не мог находиться в лаборатории. Значит, кто-то его откуда-то принес. Мы как раз возвращаемся из лаборатории.
 – Кто знает? – Корсо сощурился. – Такая большая лаборатория. Совершенно незнакомое мне оборудование. Все эти компьютеры. Кто знает, что там исследовали? Для меня все это темный лес. Кто угодно мог принести туда что угодно. Этот парень, как его фамилия… Уилсон?.. мог проводить с ним какой-нибудь эксперимент. А может, он нюхал его. В средней школе у меня был учитель химии, который на большой перемене что-то нюхал у себя в кабинете. Я сам видел.
 Флетч коротко взглянул на Джека. Вздохнул.
 – Что ж, думаю, мне надо опросить людей, – продолжил Корсо. – Задать им несколько вопросов обо всех этих инцидентах, падающих лошадях, оголенных проводах кофеварки и всем прочем, что здесь, по вашим словам, произошло. Вы хотите пойти со мной? Думаю, что, послушав ответы, вы потом сможете сказать мне, кто, по-вашему, говорил правду, а кто – лгал. Понимаете, о чем я?
 – Конечно, – кивнул Флетч.
 – Я попросил всех собраться в гостиной. – Корсо открыл огромную парадную дверь особняка и прошел в дом.
 Джек прислонил велосипед к колонне.
 – Будет от этого парня толк? – спросил он отца.
 – К сожалению, более тупого фэбээровца я еще не встречал.
 Они последовали за Корсо.
 – Свобода – прекрасная возможность для демонстрации самодисциплины, – изрек Флетч. – Поглядим, воспользуется ли кто такой возможностью.
 – Кто это сказал? – полюбопытствовал Джек.
 – Некий генерал Эйзенхауэр. Может, он сказал: «Демократия – прекрасная возможность для демонстрации самодисциплины».
 – Ты про президента Эйзенхауэра?
 – Ты знаешь этого адвоката, Николсона? – спросил Флетч.
 – Нет.
 – Судя по всему, личный адвокат Редлифа. Его выдернули из Атланты. Вроде бы вчера утром у Редлифа возникло желание изменить последнюю волю.
 – Это правда, – кивнул Джек. – Я слышал, как об этом говорили Бьювилль и секретарь Редлифа.
 Гостиная в действительности состояла из нескольких гостиных, в каждой из которых могли разместиться со всеми удобствами никак не меньше двадцати человек.
 – Уютно, – прокомментировал Флетч. – Так и подмывает спросить, когда вылетает в Талсу мой самолет.
 – Разве авиакомпании еще выдают такую информацию?
 – Добровольно – нет, – ответил Флетч. – И с достоверностью не все гладко.
 В одной гостиной, у камина, стояли Бьювилль, Доунс и третий мужчина, как предположил Джек, Николсон. Все трое, несмотря на воскресное утро, в строгих серых костюмах и при галстуках.
 Миссис Амалия Редлиф, в черном платье, шляпе и перчатках, сидела в кресле с высокой спинкой. Черная вуаль скрывала ее лицо.
 Дети Редлифа расположились на максимальном удалении друг от друга.
 Эми Макдоуэлл в другом кресле с высокой спинкой кормила младенца.
 Аликсис в черных шортах развалилась на диване. Чет в брюках цвета хаки и синей рубашке устроился на другом диване.
 Дункан, небритый, нечесаный, в замасленном комбинезоне и футболке, расположился на ковре.
 Нэнси Данбар сидела на диване рядом с Четом.
 Миссис Хьюстон отсутствовала. Джек только что говорил с ней на обочине дороги.
 Не было и Шаны. Джек не видел ее с тех пор, как поутру она выскочила из его коттеджа.
 – О, Джек… – Аликсис подняла на него заплаканные глаза. – Я потеряла своего папочку.
 – Что-то ты раньше так его не называла.
 Николсон обращался ко всем сразу.
 – Я хочу вас заверить, что денег, разумеется, предостаточно. Имущество будет разделено между наследниками. Каждый из вас будет очень хорошо обеспечен. Но…
 – Но что? – спросил Чет.
 – Но для нас всех это неожиданность. Чудовищная неожиданность.
 Дункан фыркнул.
 – Наследство огромное, – вставил Доунс.
 – С огромными проблемами, – добавил Бьювилль.
 – Нет, – возразил Николсон. – Серьезных проблем быть не может.
 – Разумеется, они есть, – гнул свое Бьювилль. – Иначе не бывает.
 – Как вы знаете, – обратился Николсон к детям, – ваш отец во главу всего ставил порядок.
 Джек видел, что Флетч внимательно наблюдает за Корсо. Лейтенант не пытался вмешаться, тем паче взять инициативу на себя, поставить дискуссию под свой контроль, начать допрос. Он просто сидел в углу, полностью удовлетворенный тем, что ему предоставили возможность лицезреть человеческую комедию.
 Аликсис громко чихнула.
 – Но он был относительно молод, никогда не жаловался на здоровье и не знал, что ему суждено умереть в прошлую ночь, – продолжал Николсон.
 – К чему вы клоните? – спросил Чет. Младенец на руках Эми захныкал.
 – Урегулирование всех вопросов, связанных с наследством, займет много времени, – ответил Николсон. – Два, а то и три года.
 – Пока вы, адвокаты, будете выдаивать нас, – фыркнула Аликсис.
 – Точно, – поддержал ее Чет. – Пока вы будете набивать свои карманы. Вы бы урегулировали эти вопросы до конца вашей жизни. Беря, естественно, почасовую оплату. Плодили бы ненужные бумаги, которые потом сами бы и теряли или подавали не по назначению. Ничего у вас не выйдет. Я вам этого не позволю.
 – Сколько я получу? – спросил Дункан. – Когда я получу мои деньги? У меня много дел.
 – Дункан, мы все хотим вырваться отсюда, – напомнила ему Аликсис.
 – Вы хоть собираетесь остаться на похороны? – осведомилась из-под черной вуали миссис Редлиф.
 Джек, услышав за спиной всхлипывание, обернулся.
 Там стояла Шана.
 Сверкая глазами, с закаменевшим лицом.
 Стоя позади Флетча, Корсо и Джека, она смотрела на людей, собравшихся в гостиной, внимательно слушала, что они говорят.
 Джека она не удостоила и взглядом.
 – Я думаю, мы должны похоронить его на прачечном дворе. Вы знаете, где горничные проветривают простыни.
 – Дело в том, что наличными есть только сто тысяч долларов, – возвестил Николсон. Аликсис ахнула:
 – Сто тысяч долларов.
 – Они мои, – заявил Дункан. – Они мне нужны для нового гоночного автомобиля!
 – Черта с два, Дункан, – возразила ему Эми. – Мои дети важнее!
 – Я уже должен восемьдесят пять тысяч! – взвизгнул Дункан.
 Эми устроила младенца поудобнее.
 – Мои дети – единственные внуки Честера Редлифа. Так что деньги прежде всего получат они. И так будет всегда.
 – Вы же знаете, как Честер любил спать на проветренных простынях.
 – Оба вы идите к черту. – Аликсис оправилась от шока. – Мне надо обустроить дом в Калифорнии.
 – Мне без разницы, что вам надо, – гнул свое Дункан. – Я должен оплатить счет, иначе автомобиль не успеют подготовить к гонкам.
 – А пока вы все будете получать пособие из наследуемых вами денег, – пояснил Николсон. – Вполне приличную сумму. Но потребуется какое-то время, чтобы оформить необходимые документы.
 – Пособие, – передразнил его Чет. – Велика радость. Вы хотите, чтобы мы оставались здесь?
 – Почему нет? – спросил Доунс. – Пока все не определится.
 – Нет уж, я перебираюсь в квартиру в Нью-Йорке. А остальные могут оставаться здесь.
 – Никто и не собирается жить с тобой в одной квартире, крошка Чет, – повернулась к нему Аликсис. – Но мне нужны деньги, чтобы купить дом в Малибу. Я пообещала себе, что буду жить там.
 Покраснев как рак, Бьювилль заговорил, обращаясь к полу:
 – Здешней жизнью я сыт по горло. И не думайте, что я и дальше буду управлять компанией. Уйду, как только получу достойное предложение.
 Зазвонил телефон. Нэнси Данбар потянулась, взяла трубку, не вставая с дивана.
 – Алле?
 – Мы тут все настрадались, – покивала Аликсис. – Кругом одни шпионы.
 – Понятно. – Нэнси Данбар положила трубку, не сказав: «Я обо всем позабочусь».
 – Ребенок только что попал под машину у супермаркета. Шестилетний мальчик. Умер на месте.
 – Пошла ты к черту со своим отродьем! – рявкнул Дункан на Эми. – И ты! – он повернулся к Аликсис: – Скорее бы избавиться от тебя. Ты еще говоришь о шпионах! Не получишь ты моих денег на дом в Малибу. Обойдешься без тамошних жеребцов!
 Аликсис хихикнула:
 – Не твоего ума дело.
 – Проклятая нимфоманка.
 – Наркоман.
 – Где сейчас Честер? – вопросила Амалия Редлиф. – Куда его положили?
 – Я не знаю, что вам еще сказать, – вырвалось у Николсона.
 – Вы и так все сказали. – Честер встал. – Я ухожу. Самолет оставлю в аэропорту Атланты, если кого-то это волнует.
 – Нам нужна помощь, понимание наших проблем, – взмолился Николсон. – Мы должны найти способ решить все по-доброму.
 Тут Шана, обойдя Флетча, Корсо и Джека, выступила на середину гостиной.
 Ее лицо раскраснелось, как заходящее солнце.
 – Вы убийцы! – выкрикнула она. Правый кулачок взметнулся над головой. – Вы все убийцы! Каждый из вас! Каждый из вас убивал Честера! Вы разве что не воткнули нож ему в сердце!
 Чет с любопытством поглядывал на нее.
 – Заткнись, – буркнул Дункан.
 – Почему она так кричит? – спросила Амалия Редлиф. – Она же разбудит мертвых.
 Шана повернулась к ней:
 – Ты сделала все, что могла, чтобы испортить ему жизнь. Никогда не пыталась понять его! Сидела в своей комнате, глотала таблетки, запивала их спиртным, твердила всем, какая ты несчастная! Любовь? Черт! Ты никогда не брала на себя такую ответственность. Ты когда-нибудь пыталась научить своих детей уважать отца? Понимать его?
 – Я сама никогда его не понимала, – призналась Амалия. – Очень уж это тяжело. Просто невозможно. Этот человек мог говорить о чем угодно, от космических кораблей до муравьев.
 – Ты когда-нибудь слушала его?
 – Да. Вначале. Безумно уставала. Вы думаете, в космосе есть муравьи? Они есть везде.
 – Вы все пытались убить Честера, – понизив голос, продолжала Шана. – Каждый из вас.
 – Я не пыталась, – возразила Эми. – Я достигла в жизни, чего хотела. – Она повернулась к Николсону: – Виндомию ведь не продадут?
 – Кто ее купит? – спросил Дункан. – Кому она понадобится?
 – Я думаю, новое руководство корпорации перенесет штаб-квартиру куда-нибудь еще, – вставил Бьювилль. – Кому охота жить в этой дыре?
 – Мне, – ответила Эми. – Моим детям. Я рассчитываю, что тут все останется по-прежнему.
 – Тебе будет тут одиноко, – усмехнулся Чет.
 – Со мной останется мама. Куда она еще пойдет?
 – Я как раз про это. Тебе будет одиноко.
 – Прежде всего надо расплатиться со слугами, – вставил Николсон.
 – Трое уже уволились, – уточнила Нэнси Данбар.
 – Неужели? – спросил Доунс.
 – Ждут своих чеков на кухне. Забыла тебе сказать.
 – Никто не получит чеков из этих денег, – воскликнул Дункан. – У меня чрезвычайные обстоятельства! Я написал отцу служебную записку.
 – Я ее видел, – усмехнулся Доунс. – Ты закончил колледж, но не можешь написать правильно слово «дерьмо».
 – Это не твое дело, Доунс!
 – Никогда не видел такой вопиющей неграмотности. Я и представить себе не мог, что Вандербилт [17] торгует дипломами. Как тебе удалось получить диплом, Дункан?
 – Я ушел, – сказал Чет.
 – Ужасней вас никого нет. – Шана закрыла глаза. – Никто из вас ничего не заслуживает! Вы не давали Честеру ни минуты покоя! Вы ценили его куда меньше, чем он – свою собаку.
 – Сейчас я его очень даже ценю, – ответила ей Эми. – Он мертв.
 – Наконец-то свобода. – Аликсис потянулась. – Никто больше не будет говорить мне, что я должна делать.
 – Он всегда смешивал меня с дерьмом. – Дункан уставился в ковер. – Хорошим мог быть только он.
 – Ты сам превратил себя в дерьмо! – крикнула Шана. – Ты и есть дерьмо! Никчемное дерьмо! Вы все не стоите и волоска на голове Честера.
 – Где Архи? – спросила Амалия. – Я с утра его не видела.
 – Я его пристрелил, – ответил Дункан. – Давно об этом мечтал.
 – Вы даже понятия не имеете, как много он работал. – Шана, похоже, разговаривала сама с собой. – Сколько делал для вас, старался сделать, как сильно он вас любил.
 – Конечно, конечно, – закивала Аликсис, – пока мы выполняли все ею требования.
 – Если б была справедливость… – Шана по-прежнему не открывала глаз, – за дверью стоял бы автобус, чтобы отвезти вас всех в тюрьму. Вы все убийцы, это ясно как божий день.
 Сжав пальцы в кулаки, опустив голову, Шана повернулась, чтобы выйти из гостиной.
 – Шана, ты покидаешь нас в гордом одиночестве. – Дункан с трудом встал. – Попутного тебе ветра. Чету, похоже, ты больше не нужна. Или ты этого не заметила?
 – Справедливость… – сорвалось с губ Шаны.
 – Мы не решили, где нам положить Честера, – напомнила Амалия. – Кто голосует за прачечный двор? Надгробные камни должны стоять у всех на виду.
 Аликсис поднялась с дивана.
 – Пойду паковать бикини. Залог за дом в Малибу будет побольше ста тысяч.
 Дункан нацелил палец ей в лицо.
 – Я говорил тебе, что это мои деньги!
 – Засунь его себе в нос, Дункан.
 – Он и засунет. – Эми убрала грудь в бюстгальтер. – Деньги пойдут слугам и на содержание дома. Надо подумать и о бабушке.
 – Конечно, – фыркнул Дункан. – Вот и думай о полоумной старухе. Гораздо дешевле определить ее в детскую, не так ли, корова? А тебя мы сможем определить на молочную ферму. – Он повернулся к Николсону: – Мой отец хотел, чтобы я участвовал в этой гонке. Я беру эти деньги.
 – Твой отец, между прочим, – заметил Бьювилль, – хотел, чтобы ты с завтрашнего дня начал лечиться от наркомании.
 И без того бледное лицо Дункана побледнело еще больше.
 – Хрен тебе.
 – Конечно, – кивнула Аликсис. – Я уверена, что он распланировал жизнь для каждого из нас. Планы, планы и планы… – Она двинулась к двери. – Что ж, он умер. Как и его планы. Слава богу.
 Молча Эми вынесла ребенка из гостиной.
 Позеленевшие Николсон и Доунс все стояли у камина. А Бьювилль, наоборот, раскраснелся.
 – Что-нибудь решили? – спросила Амалия из-под вуали.
 – Ничего, – отчеканил Николсон. – Могу только вас пожалеть. Ваши дети – ужасные эгоисты.
 – Вот и хорошо. А то я что-то устала. – Амалия поднялась и нетвердой походкой направилась к двери. – Хорошо, наверное, что я смогла сдержать слезы.
 – Чей ребенок попал под машину? – спросил Доунс у Нэнси Данбар.
 – Видите ли, здешние дети не привыкли к машинам на дорогах, – пояснил Бьювилль Николсону. – Вы понимаете, какая глупость это поместье.
 – Думаю, я тоже сыта им по горло, – заговорила Нэнси, не вставая с дивана. – Полной уверенности у меня не было, пока я не послушала этих людей. Меня от них тошнит. Я тоже уезжаю сегодня.
 – Это великолепно! – Голос Бьювилля переполняла злоба. – Оставляешь все на меня?
 – Мне без разницы. – Высокие каблучки Нэнси зацокали по паркету. – В отличие от остальных я уже получила все, что хотела.
 Корсо повернулся к Флетчу:
 – Наверное, этот день – не лучшее время для вопросов.
 – Вам этих людей больше не собрать. Никогда.
 – Я даже не знаю, что они могут сказать.
 – Вроде бы мы услышали предостаточно, – ввернул Джек.
 – Инцидент в лаборатории. – Корсо покачал головой. – Газ мог храниться там не один год. Это самый простой ответ.
 – А вы ищете самые простые ответы? – спросил Флетч.
 – Кто-то должен был выпустить газ, – добавил Джек.
 – Да, конечно. Возможно.
 – Как насчет ленча? – спросил Джек Флетча.
 – Ленч. Что у тебя на ленч?
 – Сандвичи. Сыр.
 Буду у тебя через несколько минут. Вроде бы я видел дату изготовления на наклейке этой канистры. Только вернусь в лабораторию и проверю.
 – Да, проверьте, – кивнул Корсо. – А потом дайте мне знать.




 Глава 24


 Флетч возвращался от лаборатории к особняку, когда в кармане зазвонил сотовый телефон.
 – Алле? – Остановившись на подъездной дорожке, он поднес трубку к уху.
 – Флетч…
 – Привет, Кристел. Как у тебя настроение? Ночь пережила?
 – Я спала.
 – Это хорошо.
 – Должно быть, в молоко что-то подмешали.
 – Едва ли. Молоко – прекрасное успокаивающее средство.
 – Позавтракала я грейпфрутовым соком с размешанным в нем протеиновым порошком, чашкой кофе, витаминами и таблеткой аминокислот, которая называется «Карнитин-Л». Таблетку я приняла до завтрака.
 – Отлично.
 – Я чувствую прилив энергии. Уже сделала пять приседаний, двадцать минут поднимала грузы, привязанные к лодыжкам и запястьям.
 – Следующую ночь ты тоже будешь спать.
 Маленький реактивный самолет, поднявшийся с взлетной полосы Виндомии, проревел над головой Флетча.
 По его борту тянулась надпись: «РЕДЛИФ МИР-POP».
 Флетч предположил, что Чет Редлиф покинул Виндомию, семью, невесту, покинул, не дожидаясь похорон отца.
 – Каким образом тебе удалось пригнать рабочих в этот богом забытый уголок в воскресное утро? – спросила Кристел.
 – Я не пригонял. Каких рабочих?
 – Они меняют обычные зеркала на идеальные. Говорят, что заказ поступил от Ай-Эм Флетчера. Насколько я понимаю, ты по-прежнему Ай-Эм.
 – Да. Но я не просил привозить зеркала именно в воскресное утро.
 – Так они привезли. В восемь утра. И до сих пор работают.
 – Очень мило Выходит, мне придется оплачивать их работу в двойном размере.
 – Может, и нет. Может, они знают о тебе. Может, они слышали, как ты разобрался с этим гадюшником, «Блайт-Спирит».
 – Прости?
 Рев реактивного двигателя заглушал голос Кристел.
 – «Блайт-Спирит» – это клоака, Флетч. – Кристел говорила очень тихо. – Я рада, что ты вытащил меня оттуда. Вся их помощь, которая обходилась мне так дорого, приводила лишь к тому, что я чувствовала себя совершенно беспомощной. Я рада, что ты разобрался с этими негодяями.
 – Мистер Мортимер доволен? – спросил Флетч. – Я про новые зеркала.
 – Он никогда тебе не скажет. Нет, он все утро возмущается. Сначала появление рабочих нарушило тренировочный ритм. Прежде всего он заявил: «Почему этот Флетчер все время лезет в чужие дела?» А уж когда увидел Рикки, изучающего свое отражение в новом, от пола до потолка, идеальном зеркале, просто взорвался: «Теперь этот чертов парень не захочет боксировать с кем-либо, кроме себя! А на парня, который боксирует только со своим отражением, в зеркале, не продать билета и монахине». Но я заметила, что назад он зеркала не отослал.
 – Я знал, что они ему понравятся.
 – Я звоню по поводу Рикки.
 – Рикки? Тот, что помоложе? Что он такого натворил?
 – Я его раскрыла.
 – Он прятался за зеркалом?
 – Ты знаешь «Листья травы»?
 – Конечно. Уитмен.
 – Нет.



   Листья травы, зерна песка,
   Солдат закаленный, парень крутой,
   Я такой, говорили мне…



 – Такого вроде бы не слышал.
 – Я нашла это стихотворение в антологии. И только что прочитала ему Рикки. Потому что из-за твоих рабочих этим утром они не могли тренироваться. Послушай. Передаю ему трубку.
 – Кристел. – Чего Флетч в этот момент не собирался делать, так это слушать шестнадцатилетнего боксера из Вайоминга, декламирующего стихи по сотовому телефону.



   Листья травы, зерна песка,
   Солдат закаленный, парень крутой,
   Я такой, говорили мне



 Голос, доносящийся из маленькой трубки, завораживал.



   Пить грязь, есть траву
   Считай меня саддамовой жопой
   Мы разных столетий, ты и я
   Меня учили – губы за губы,
   Глаз за глаз,
   Тогда как ты думаешь битами,
   Рука, глаз и мозг.



 Флетч зажал второе ухо указательным пальцем свободной руки, чтобы лучше слышать. Голос не умолкал.



   …Мусульманин, христианин и еврей…



 В голосе шестнадцатилетнего боксера из Вайоминга слышались властность, уверенность, обаяние, ритмика, свойственные великим Оливье, Бартону…
 – Ух ты! – выдохнул Флетч.
 Зажав второе ухо пальцем, слушая Рикки, находящегося за тысячу миль от него, Флетч чувствовал электрические разряды, бегущие по его спине, поднимающиеся все выше, чтобы взорваться где-то между ушей.



   …Базар сражается с аркадой,
   Естественно, аркада побеждает
   Вы пользуетесь благами нашей нефти,
   Когда моя мать и я ничего не имеем…



 Декламация сменилась паузой. Затем послышался вопрос, заданный не в трубку.
 – Все правильно, миссис Фаони?
 Кристел взяла у него трубку.
 – Флетч? Ты слышал?
 – Да.
 – Ты слышал то же, что и я?
 – В мальчике что-то есть.
 – Флетч, Рикки не боксер. Он актер.
 – О, Кристел! Мистер Мортимер задушит тебя собственными руками.
 Тут Флетч заметил какое-то движение на одном из балконов верхних этажей.
 – Я прочитала это стихотворение Рикки этим утром, один раз, и он тут же продекламировал его мне. Дело не только в голосе. Он сразу все запомнил! Даже не читая текста! Разве это не удивительно?
 – Фантастика.
 Кто-то привязывал простыню, белую простыню к парапету балкона.
 Кто именно, он не видел.
 Простыни. Сегодня уже говорилось о простынях. Простыни не проветривают на балконах особняка. Для этой цели существует прачечный двор.
 – Кристел, ты не можешь отнять у мистера Мортимера одного из его двух боксеров.
 – Такой талант нельзя зарывать в землю. Чтобы этого мальчика били по голове? Никогда! Я этого не допущу. Очень хорошо, что ты привез меня сюда, Флетч. Кто бы мог подумать, что талантливого актера можно найти в спортивном зале на краю света?
 – А почему это тебя удивляет? – На балконе все затихло. Оставшаяся часть простыни так и не появилась. – И что ты собираешься предпринять, Кристел? Насчет Рикки?
 – Какое-то время позанимаюсь с ним сама. В актерском искусстве я не сильна, но все-таки разбираюсь в нем лучше, чем мистер Мортимер. Почитаю ему, попрошу его почитать мне. У меня есть видеозаписи хороших спектаклей, фильмов, я ему их покажу. Он не видел и не слышал ничего, кроме «Терминатора». Свяжусь со своими знакомыми в региональном театральном…
 Что-то большое и черное появилось на парапете. Судя по размерам – тело.
 Слетело с парапета. Или его сбросили.
 Когда черная масса полетела вниз, от нее отделились взметнувшиеся вверх руки.
 Нижний конец простыни обвивал шею сброшенного с балкона человека.
 – Кристел! – закричал Флетч. – На моих глазах кого-то повесили!
 – Что?
 Тело, подвешенное на простыне, покачивалось, словно маятник. Руки упали. Дернулись. Бессильно повисли.
 Черная шляпа свалилась с головы, полетела на землю.
 Из-за парапета никто не выглянул.
 – Миссис Редлиф! – крикнул Флетч в трубку. – Амалия! Ее повесили! Пока!
 Флетч уже бежал к дому. На ходу сложил телефон и без особого успеха попытался засунуть его в карман.
 Взбежал по лестнице, проскочил террасу, оказался на огромном солярии.
 – Меня зарезали!
 На солярии Флетч столкнулся с Эми и Аликсис. Последняя была лишь в нижней половине бикини.
 Всхлипывая, она закидывала за спину то одну руку, то другую, словно щенок, старающийся ухватить себя за хвост.
 Всякий раз, когда одна из рук оказывалась у нее перед глазами, она с изумлением таращилась на покрывающую пальцы кровь.
 Кровь была и на полу: Аликсис размазывала ее босыми ногами.
 Эми ходила вокруг вертящейся на месте сестры, пытаясь осмотреть ее спину.
 – Стой смирно! Тебя не зарезали. Поцарапали вилкой для барбекю.
 По спине Аликсис тянулись две параллельные, довольно-таки глубокие царапины.
 – Кто это сделал?
 Аликсис повернулась к Флетчу:
 – Я спала у бассейна. Кто-то ударил меня по голове.
 Флетч уже направлялся к двери, ведущей в дом.
 – Кого-то повесили на балконе.
 – Что? – Эми двинулась за Флетчем.
 – Я истекаю кровью! – завопила Аликсис.
 – Заткнись! – рявкнула на нее старшая сестра. – Тебя давно пора зажарить, никчемный шматок мяса.
 Вместе с Эми Флетч поднялся на третий этаж. Открыл дверь одной из комнат, заглянул в нее. Не увидел простыни, привязанной к парапету балкона.
 – Вы сошли с ума? – спросила Эми. Флетч вытолкнул ее в коридор.
 – Я думаю, это ваша мать.
 Эми не отставала от него ни на шаг.
 – Я знаю, что она чокнутая.
 Следующая дверь, слева по коридору, была открыта. Флетч рысцой проскочил через комнату на балкон.
 Увидел привязанную к парапету простыню.
 Перегнулся через парапет.
 Четырьмя футами ниже висела Амалия Редлиф, в длинном черном платье и перчатках; черная шляпка с вуалью упала с ее головы на землю.
 Лицо полиловело.
 Флетч предположил, что у нее сломана шея.
 Тело висело кулем.
 Эми заглянула вниз… как ребенок смотрит на воду с высокого моста.
 – Мама…
 – Мне очень жаль. – Флетч оттащил Эми от парапета.
 Где-то в поместье громко взревел двигатель.
 Флетч даже подумал, что взлетает очередной самолет.
 – Она мертва? – Из спальни на балкон вышла старуха.
 – О, бабушка. – Эми попыталась обнять старуху, но та резко отбросила руки внучки.
 – Вы – миссис Хьюстон? – спросил Флетч. – Ее мать?
 – Да.
 Миссис Хьюстон перегибаться через парапет не стала.
 – Как только смерть приходит в гости… Она же не повесилась.
 – Нет, – качнул головой Флетч. – Думаю, что нет.
 – Я это знаю. Амалия была такой несчастной, потому что понятия не имела, что есть любовь и ненависть, надежда и отчаяние. Ее убили. Вы собираетесь вытащить ее на балкон?
 Двигатель ревел все громче.
 Эми вскинула голову.
 – Дункан.
 – Да, – кивнула миссис Хьюстон – Дункан на своем гоночном автомобиле выгоняет чужаков из Виндомии. По крайней мере, думает, что выгоняет. Глаза у него слишком уж ярко блестят, поэтому не знаю, что он там себе представляет А чужаки думают, что это какая-то игра. Поэтому я и ушла в дом.
 – Вы видели, как вешали вашу дочь? Миссис Хьюстон было закашлялась, но подавила приступ.
 – Да. Ее сбросили с парапета, верно? – Маленькая старушка руками оттолкнула воздух от груди. – Вернее, скатили.
 – Я тому свидетель.
 – Амалия не была бойцом. Ей никогда не приходилось бороться за то, что у нее есть, хранить, оберегать. Не защищала она и свою жизнь.
 – Наверное, наглоталась таблеток, – предположила Эми. – Транквилизаторов.
 – В этом я с тобой полностью согласна, – кивнула миссис Хьюстон.
 – Приглашу-ка я лейтенанта Корсо. – Флетч уже поворачивался к балконной двери, когда увидел на полу вилку для барбекю С запекшейся на зубцах кровью.
 – Нет. – Флетч все смотрел на вилку. – Эми, я думаю, нам лучше пойти к вашим детям. Втроем.
 Прогремел мощный взрыв. Рев двигателя тут же оборвался. Флетч оглянулся.
 В миле от особняка в безоблачное небо поднимались клубы дыма.
 Инцидент произошел посреди дороги.
 Гоночный автомобиль врезался в сторожевую будку, которая на въезде делила дорогу пополам.
 Средь языков пламени Флетч вроде бы разглядел осколки стекла, отброшенные к каменной стене.
 Гоночный автомобиль начало затягивать черным дымом.
 – О, Дункан… – выдохнула Эми. Миссис Хьюстон вздохнула:
 – А ведь все могло быть так хорошо. Для всех.




 Глава 25


 – Что это за шум? – спросил Пеппи.
 – Дункан, – ответил Джек.
 Вернувшись к себе, Джек нашел дверь своей половины коттеджа открытой.
 Пеппи сидел на его кровати с банкой пива в руке. Четыре пустые банки валялись на полу у его ног.
 – Никогда не слышал такого ревущего двигателя. Только на треке. – Тренировочный трек Дункана находился на задворках Виндомии, далеко от особняка. – Неужели он вырулил на дорогу?
 – Он гоняется за пикапами.
 – Гоняется? – сухо переспросил Пеппи. – И что он будет делать, если кого-нибудь поймает? Поплачется в жилетку?
 – Я режу сандвичи для себя и отца. Тебе сделать?
 – Будет жаловаться на несправедливость жизни? Винить во всем отца?
 – Сколько тебе сандвичей? – повторил Джек. – Все равно ты расположился здесь как дома.
 – Какие у тебя сандвичи?
 – С сыром. Больше ничего нет.
 – Несколько.
 – С хлебом у меня напряженка. Его здесь продают только в маленькой расфасовке.
 – Джек, твой отец – шишка?
 – Шишка?
 – Важный человек. Все-таки его пригласили на вечеринку.
 – Журналист.
 – С телевидения?
 – Нет, на телевидении он никогда не работал.
 – Пишет в газеты?
 – Можно сказать, да.
 – Потому что мне нужна помощь.
 – Ты знаешь, что Чет покинул Виндомию?
 – Да. – Пеппи уставился в пол. – Я не хочу садиться в тюрьму из-за этого сукиного сына.
 Джек на кухне раскладывал нарезанный сыр по кусочкам хлеба.
 – О чем ты?
 – Твой отец сможет мне помочь?
 – Если сумеет.
 – Чет заставил меня кое-что сделать. Тогда я не знал, зачем ему это нужно.
 – Естественно, – кивнул Джек.
 – Ты же не знаешь, о чем я говорю.
 – Нет, – согласился Джек. – Не знаю.
 – Тут творилось столько странного.
 – Ты мне уже это говорил.
 – Ты убедился, что я тебе не лгал?
 – Пожалуй.
 Пеппи наклонился вперед. Уперся локтями в колени. Потер глаза.
 – Чет сказал мне, что встанет пораньше и отправится с отцом на конную прогулку. Он пришел в конюшню до зари, оседлал лошадей, очень удивил старика, знаешь ли.
 – Да. – В лесу, сидя на земле, поглаживая боксера Архи, доктор Редлиф сказал Джеку, что его удивляет, почему его дети никогда не ездят с ним верхом; выходит, в одно утро Чет удивил отца, отправившись с ним на конную прогулку.
 – Хочешь пива? – спросил Пеппи.
 Прогремел взрыв.
 – Черт! – Джек отпрыгнул от столика. – Что это?
 Тут же рев двигателей смолк.
 – Понятно что! – Пеппи поднялся. – Старина Дункан куда-то врезался. – Он подтянул джинсы. – Да, сэр. Полагаю, старина Дункан отправился в ад, а то и подальше. – Он улыбнулся Джеку. – Наверное, его ослепил солнечный зайчик, отразившийся от зеркальной обшивки. Как думаешь?




 Глава 26


 – Недисциплинированные люди разбегаются, – заявил Джек.
 – Или дисциплинированный человек убегает, – ответил ему Флетч.
 – Мы оба правы? – осведомился Джек.
 – Империи рушатся; потом все люди разбегаются.
 Служанка сказала Джеку и Пеппи, вошедшим в особняк, что она видела мистера Флетчера в детской, когда случайно проходила мимо. Объяснила, как туда пройти: детская располагалась на третьем этаже, в глубине дома.
 Флетч сидел в кресле, что стояло в предбаннике детской.
 Кресло это многое повидало. Похоже, няньки и кормилицы, младенцы и подросшие дети активно его использовали. Ели в нем, спали, играли.
 Чувствовалось, однако, что Флетчу в кресле исключительно удобно.
 За двойными дверями нянька и Эми Макдоуэлл возились с детьми.
 Миссис Хьюстон устроилась в кресле-качалке. Сидела лицом к окну, сложив руки на коленях.
 – Джек, – тихим голосом спросил сына Флетч, – можешь ты мне сказать, почему кому-то потребовалось царапать спину Аликсис?
 – Ей поцарапали спину? – спросил Джек.
 – Да. Вилкой для барбекю.
 – Аликсис не знает, кто это сделал?
 – Она загорала у бассейна. Лежала на животе. Может, даже спала. Кто-то ударил ее по голове. Пришла в себя уже с расцарапанной спиной. В полном одиночестве.
 – Ты спрашиваешь, кто мог это сделать? – Джек искоса посмотрел на Пеппи, который стоял с полузакрытыми глазами. Словно лошадь, решившая поспать стоя.
 – И почему.
 Джек повернулся спиной к отцу. Стянул со спины рубашку.
 – Понятно. Это работа Аликсис?
 Джек вернул футболку на место, вновь повернулся, теперь уже лицом к Флетчу.
 – Пустяк. Всего лишь царапина.
 – Ты видел, что произошло с Дунканом?
 – Слышал. Видеть необязательно.
 У Джека сложилось впечатление, что Флетч смотрит куда-то за его спину.
 И говорить Флетч продолжал тихо:
 – Как я понимаю, ты видел миссис Редлиф, повешенную на балконе?
 – Да. – Когда Пеппи увидел болтающийся на простыне труп, его вырвало в ливневую канаву. – Почему ее не сняли?
 – Лейтенант Корсо ждет, пока на подмогу приедет полиция.
 – А где сейчас лейтенант Корсо?
 – Отправился к въездным воротам, на место автоаварии. Там и будет дожидаться подкреплений.
 – Эти события как-нибудь связаны?
 – Вилка для барбекю лежит на том же балконе, с которого столкнули миссис Редлиф.
 – О нет.
 – О да.
 – И ты сидишь один в предбаннике детской…
 – Защищая миссис Хьюстон, Эми Редлиф Макдоуэлл и семерых маленьких наследников Редлифа…
 – От… – Джек глубоко вдохнул, но легче ему от этого не стало. Шумно выдохнул. Флетч ждал. – Шаны Штауфель. – Вопросительных интонаций в голосе не слышалось.
 – Я подумал, что и ты придешь к этому выводу, – улыбнулся Флетч – Я заметил кровь на твоих простынях. Честер Редлиф упомянул о том, что предыдущей ночью Аликсис делила с тобой постель. Один из вас лишился толики крови. Мне как-то не верится, что Аликсис в ту ночь рассталась с невинностью. И уж конечно, ты не мог наброситься на нее с вилкой только за то, что она от страсти расцарапала тебе спину. Такое вытворяют из раздражения, ревности, мести… Иногда причина – помутнение сознания. Не вижу я тебя и угрожающим той самой вилкой пожилой, наглотавшейся таблеток женщине. Конечно… – улыбнулся Флетч, давая сыну время подумать, – …стопроцентной уверенности у меня нет. Ждать результатов лабораторных исследований, подтверждающих, что на простынях кровь Аликсис, а на вилке – отпечатки пальцев Шаны, долго, вот я и решил спросить тебя.
 Джек использовал время с толком.
 – Шана сошла с ума.
 Флетч пожал плечами:
 – Шана любила. Убедила себя в том, что обитатели этого дома пытаются убить ее любимого, вот и вызвала тебя, чтобы ты провел расследование. Убедила тебя, что люди пытаются убить Честера Редлифа. Ты попросил приехать меня.
 – Они пытались его убить.
 – Трудно сказать. Во всяком случае, им это не удалось. Они, возможно, внесли свою лепту. Если б они вели себя иначе, он бы не умер. То есть в принципе Шана права. Они способствовали его самоуничтожению, жаждали этого.
 Глаза Джека широко раскрылись.
 – Шана убила миссис Редлиф.
 – Миссис Редлиф предложила похоронить мужа на прачечном дворе… Столь пренебрежительное отношение к мужчине, которого Шана страстно и искренне любила, стало последней каплей. Ее психика не выдержала.
 – Вот она и повесила миссис Редлиф на простыне.
 – После того, как разрисовала спину Аликсис вилкой. Возможно, она хотела прикончить Аликсис. Шана ударила ее по голове, и Аликсис отключилась. Поскольку Шана в таких делах не специалист, она могла решить, что Аликсис умерла.
 – И ты думаешь, что она хочет причинить вред Эми?
 – Кто знает, какие обвинения, действительные или мнимые, выдвигает Шана против Эми и миссис Хьюстон? Может, в своем нынешнем психическом состоянии она намерена уничтожить всех прямых наследников Честера Редлифа, чтобы им не достались плоды его работы и его жизни. Вот я и решил, что лучше посидеть здесь, чем потом упрекать себя в смерти других людей.
 – Она не имеет никакого отношения к смерти Дункана, правда?
 – Я думаю, Дункан сам искал смерти. Стремление это просматривалось в его поступках.
 Вновь Джеку показалось, что обращается Флетч не к нему, а к некой точке, на стене или на потолке, за его спиной.
 Сам Джек то и дело заглядывал в детскую. Шум и возня детей его отвлекали.
 – Итак, осталось разобраться с убийством доктора Джима Уилсона. Что-то ты сегодня неважно выглядишь, Пеппи. Какой-то напуганный.
 Пеппи молчал, пока Флетч разговаривал с Джеком.
 Теперь же, когда его заметили, вскинул на Флетча глаза.
 – Пеппи хочет кое-что тебе рассказать, – пояснил Джек. – Ему нужна твоя помощь, папа.
 Флетч вопросительно смотрел на Пеппи.
 Тот шумно сглотнул слюну, но рта не раскрыл. Пояснения пришлось давать Джеку.
 – Как-то утром Чет пришел в конюшню на рассвете, заседлал двух лошадей и отправился с отцом на конную прогулку. Только одним утром.
 – Я знаю, – кивнул Флетч.
 – Когда доктор Редлиф подсел ко мне в лесу, в разговоре со мной он упомянул, что его дети никогда не ездили с ним верхом по утрам. Однако один раз Чет ездил. Тогда мне не хватило ума сообразить, что он предлагает ответ на интересующий меня вопрос. Не хватило ума спросить: «Почему?»
 – Мне спрашивать? – осведомился Флетч.
 – Чтобы Пеппи мог съездить в Бирмингем, штат Алабама, и привезти Чету канистру с газом.
 – Я не знал, что это такое, – наконец-то подал голос Пеппи. – Не знал, для чего. Не знал, что в канистре газ, который может кого-то убить. Название у него длинное. Чет написал его на листке. Канистру он заказал на мое имя, я выяснил это лишь после того, как приехал в Бирмингем.
 – Этот листок у тебя сохранился? – спросил Флетч. – На котором Чет написал название газа?
 – Да. Я нашел его, когда Джек сказал мне, что доктор Уилсон умер, надышавшись ядовитым газом. Он у меня в коттедже.
 – Это хорошо. Ты дашь в суде свидетельские показания против Чета?
 – Да, сэр.
 – Вот видите? Чет тоже стремился к самоуничтожению. Ума-то ему не занимать. Он мог сдать экзамен на адвоката, мог сообразить, чем чревата записка с названием смертоносного газа, написанная его почерком, отданная Пеппи. Однако он ее написал. – Флетч поднялся, взглянул на Джека: – Думаю, сэр, больше я ничем помочь не смогу.
 – Вроде бы ты собирался дождаться Шану, – напомнил Джек. – Защитить…
 – Шана стоит позади тебя, – ответил Флетч. – С ножом в руке. Давно стоит.
 Джек обернулся.
 В черных шортах, белой рубашке и кроссовках Шана стояла за его спиной. С большим разделочным ножом в руке.
 Ее иссиня-черные волосы растрепались.
 Широко посаженные черные глаза смотрели в никуда. Или в собственную душу.
 – Думаю, она хочет, чтобы ты взял у нее нож, Джек, – продолжил Флетч. – Мисс Шана пришла сюда с намерением что-то сделать. Слушая нас, она подошла к тебе. Мне представляется, ей уже не хочется делать то, что она наметила.
 Джек взял нож, не встретив ни малейшего сопротивления.
 – Извини, что втянула тебя в это дело, – сказала она. – Это твой отец? Тогда почему?..
 – Почему что? – переспросил Джек.
 Но больше Шана не произнесла ни слова. Ни тогда, ни потом. От нее ничего не могли добиться ни полиция, ни адвокаты зашиты, ни врачи, ни суд, ни специалисты клиники, в которую ее поместили. Шана Штауфель замолчала навсегда.




 Глава 27


 – Куда поставить чемодан? – Флетч в замешательстве оглядывал двухместную, синюю, с откидным верхом «Миату» Джека.
 Флетч попросил Джека встретить его в четыре часа дня у парадного входа особняка Виндомии.
 – А что ты тут делал с таким большим чемоданом? – спросил Джек.
 – А в чем, по-твоему, я привез смокинг?
 Дорожная сумка Джека стояла в узком зазоре между корпусом и спинками сидений. Он полагал, что там хватит места и для второй.
 Когда Джек подъехал к особняку, он кишел людьми. Полицейские в форме и в штатском. Газетчики. Репортеры с телевидения. Операторы. Чуть в стороне, в одиночестве, привалился к стене Пеппи. С бутылкой пива в руке.
 – С тем же успехом ты мог приехать за мной и на велосипеде. – Флетч стоял у дверцы со стороны пассажирского сиденья.
 – Ты пообщался с лейтенантом Корсо? – спросил Джек. – Он все понял?
 – Да. – С чемоданом в руках Флетч уселся на пассажирское сиденье. – Теперь я с уверенностью могу сказать: простейшие факты Корсо воспринять может. Хотя на это уходят часы.
 Джек помахал рукой Пеппи.
 Пеппи ответил тем же.
 – Джек! Джек Фаони! – К «Миате» подбежал телерепортер, которого Джек где-то видел. – Что ты тут делаешь? Если ты здесь, почему прислали меня?
 – Понятия не имею, – ответил Джек.
 – Ты готовишь материал? – спросил репортер.
 – Для кого?
 – «Глоубел кейбл ньюс».
 – О нет.
 – Но ты же работаешь в «Глоубел кейбл ньюс»? На прошлой неделе мы встретились на ленче за одним столиком в кафетерии ГКН в Виргинии.
 – Ах да!
 – Ты же делал серию репортажей о Клане.
 – Припоминаю что-то такое.
 – Так ты готовишь материал по Редлифу или нет?
 – Нет, – твердо ответил Джек. – Я не работаю в ГКН.
 – Ты же работал на прошлой неделе.
 – Нет. – Джек включил первую передачу. – Моя работа – нести людям свет истины.
 «Миата» медленно покатила к подъездной дорожке, огибая группы людей.
 – Гм-м, хорошая фраза, – прокомментировал Флетч.
 Джек посмотрел на отца.
 Флетч сидел рядом с ним. Задняя часть чемодана накрывала его голову, как шляпа. Передняя покоилась на верхнем торце лобового стекла.
 – Мне кажется, дождя не будет, – заметил Джек.
 – Погода – дело тонкое, – ответил Флетч. – Однако если ты скажешь, куда еще я могу поставить чемодан…
 – Не скажу, – отрезал Джек.
 – Налево. К взлетной полосе, – скомандовал Флетч, когда они выруливали на дорогу.
 – К взлетной полосе?
 – А ты думал, что я до самого Теннесси буду ехать с чемоданом на голове?
 – Тебя ждет самолет?
 – Да.
 – Однако. – Джек повернул налево.
 – Ты располагаешь внутренней информацией, которой не добыть никому, – прервал паузу Флетч.
 – Все так.
 – Ты – репортер. Ты должен донести ее людям.
 – Все так.
 – Я хочу сказать, ты должен позвонить Энди Систу. Даже Алексу Блейру.
 – Нет.
 – Почему нет?
 – Потому что я не подключил ГКН на раннем этапе. Мистер Блейр учил меня, что я должен вызывать операторскую команду, как только приступаю к расследованию. Ты понимаешь, чтобы они зафиксировали на пленку, как доктор Редлиф находит кофеварку с оголенными проводами, как взрывается коттедж в лесу, как на заре лошадь падает под ним замертво, что мы с Аликсис вытворяем в постели. Хорошо бы заснять в постели и меня с Шаной. Несколько лет назад, в Стоу, штат Вермонт… миссис Редлиф, повешенную на простыне… это все хороший материал… ты понимаешь, чем больше документальных съемок, тем лучше. Ты думаешь, все это что-то прибавит, как-то изменит факты? Короче, мистер Блейр объяснил мне, что сие и означает профессиональный подход, так и работает ГКН.
 – Слушай, заткнись.
 – Если ты едешь с чемоданом на голове, с водителем надо бы говорить повежливее. Одна колдобина, и ты запросишь аспирин.
 – Так что же мы будем делать с этим материалом? Просто выбросим? Общественность имеет право…
 – Я только что отправил полный отчет Джеку Сандерсу из «Бостон глоуб». [18] Старина Джек уже продал этот материал международному газетному синдикату. И за хорошую цену. Он редактирует его аккурат в тот момент, когда ты едешь по Джорджии с чемоданом на голове.
 – Газетная журналистика? – улыбнулся Флетч.
 – Мистер Блейр сможет прочесть об этом вместе с остальным миром в утренних газетах, – продолжил Джек. – От всех интервью я отказываюсь наотрез.
 – Я бы…
 – Надеюсь отказаться. – Джек остановил машину у взлетной полосы. – Что теперь? Ждать, пока за тобой прилетит самолет?
 – Видишь желтый биплан? – спросил Флетч.
 – Конечно.
 – Поехали к нему.
 – Зачем?
 – На нем я и улечу.
 – О нет! Неужели это твой самолет?
 – Будь уверен.
 – Не может быть.
 – Он мой. Я его купил.
 – Ты же не собираешься лететь на нем?
 – По-другому не получается. Он поднимается в одном месте, потом садится в другом.
 – Невозможно.
 – Сюда я на нем добрался, верно? Хотелось посмотреть Бьерстадта. Между прочим, изумительная картина. Подлетая к Виндомии, я даже видел, как ты катил по дороге на велосипеде. Рожденный ползать – летать не может.
 – Где ты откопал такой самолет? – Джек тронул «Миату» с места. – В Смитсоновском музее? [19] Как же они без него обойдутся?
 – Я купил его у приятеля. Ему потребовались деньги.
 – И ты научился летать на нем?
 – Скорее нет, чем да. Я пользуюсь дорожной картой, оставаясь вне транспортного потока.
 – Я не видел его на ферме.
 – Держу его в сарае.
 – А кто приглядывает за ним?
 – Эмери.
 – Который работает у тебя на ферме? Что он понимает в самолетах? Он даже не может залатать глушитель на своем грузовике!
 – Действительно, он никогда не летал на самолетах. Не верит в них. Но в старых двигателях разбирается отлично. Что же касается глушителя, я не настаиваю на починке. Хочу знать, когда он уезжает на ленч.
 – Папа! – Джек остановил «Миату» в нескольких метрах от самолета. – Это же развалюха!
 – Это классика.
 – Самолет старый. Очень, очень старый.
 – Да, – кивнул Флетч. – Это очень старая классика.
 Флетч открыл дверцу, попытался встать, не снимая чемодана с головы.
 – Он еще ни разу не падал. Вернее, падал. Но без фатального исхода. В смысле, без фатального для самолета.
 Он поднялся на крыло, сдвинул фонарь кабины, поставил чемодан за спинку второго сиденья.
 – И для чемодана есть место. Джек уже стоял на взлетной полосе.
 – Я только начинаю узнавать тебя. Я не могу позволить тебе подниматься в небо на этой… классике.
 – А куда ты денешься? – Флетч сел, пристегнулся ремнем безопасности. – Крепкий поводок. Держит намертво.
 Первые две попытки завести двигатель не удались.
 – Он у тебя никогда не заведется. – На лице Джека отразилось облегчение.
 – Заведется. Его только надо подбодрить, еще попытка. Он у меня медлительный – опять неудача. Подтолкни его, а?
 – Толкать самолет? – удивился Джек. – Как?
 – Обойди сзади и толкай. – Движением рук Флетч показал, как это делается.
 Джек уперся в руль и чуть не упал: самолет покатился вперед.
 – Слушай, он весит не больше двадцати фунтов! – прокричал он. – Вместе с тобой.
 – Да, – ответил Флетч. – Вещественное доказательство того, что сила земного притяжения – фикция. Ты еще посмотришь, как он взлетит.
 – Если ты его заведешь, – пробормотал Джек и провез самолет по взлетной полосе еще на десяток метров.
 Двигатель завелся, выплюнув облако черного дыма.
 Флетч дал по тормозам.
 – Я увижу тебя на ферме? – прокричал он, перекрывая рев двигателя.
 Стоя около самолета, который только что толкал, глядя, как его трясет, Джек крикнул в ответ:
 – Я в этом очень сомневаюсь.
 Флетч рассек воздух левой рукой:
 – До встречи!