Аннотация: Книга журналиста С.Р. Ашиткова посвящена важной проблеме популяризации знаний о животных. В форме коротких очерков и зарисовок автор знакомит читателя с образом жизни мелких диких животных а естественных и домашних условиях, призывает бережно относиться к ним. Второе издание вышло в 1985 г. В издании содержится много полезных сведений о том, как можно обеспечить правильный уход и кормление зверей и птиц, содержащихся в домашних условиях, рассказано о формах общения с ними и методах их приручения. Книга послужит хорошим пособием для всех любителей содержания диких животных дома, откроет перед ними много нового и интересного. --------------------------------------------- Сергей Ростиславович Ашитков Корни добра Главы из книги РЫЖАЯ СОБАКА ДИНКА Из всего многообразия животного мира наибольшей любовью человека с древнейших времен пользуется собака — преданный четвероногий друг. Это первое прирученное и одомашненное животное. Тысячелетиями собаки верно служат людям, охраняя их кров и помогая добывать пищу. И сегодня, в век научно-технического прогресса, они продолжают служить человеку, освоив десятки сложных профессий; помогают обнаруживать утечки газа, искать полезные ископаемые, обезвреживать преступников и нарушителей границ, охранять народное достояние, спасать терпящих бедствие. Неоценим вклад этих животных в развитие медицины. Не случайно знаменитый ученый физиолог И.П. Павлов назвал собаку «исключительным животным» и, шутя, не раз говорил, что собака вывела человека в люди. Собаки издавна служили науке. Их нервная система и организм оказались настолько близки человеческим, что ученые стали использовать собак в качестве объектов научных исследований и их результаты переносить потом на человека. Собаки стали посланцами человека в неведомое: проложили ему дорогу к полюсам Земли и в космос. Люди высоко оценили заслуги собаки. В Японии, Франции, Англии, США воздвигнуты памятники отважным и верным четвероногим спутникам человека. Памятник собаке — другу ученого — есть и в нашей стране. Он установлен И.П. Павловым в Ленинграде на территории Института экспериментальной медицины. Самая характерная черта собаки — верность. Собака живет с человеком там, где не может обитать ни одно другое домашнее животное. Прибегать по первому зову человека и преданно служить ему — в этом смысл ее жизни. Мою собаку зовут Динка. Она — рыжий спаниель уже почтенного возраста, десяти лет, хотя многие принимают ее за щенка. Динка сохранила экстерьер, резвость и игривый нрав, свойственные собачьей юности. Она ровесница моей младшей дочери. Мы так и называем ее в шутку третьей дочкой, настолько она вжилась в нашу семью. В большом беспокойном хозяйстве, насчитывающем десяток разнообразных животных, у каждого из которых свой характер, своя яркая индивидуальность, Динка играет роль лидера. Она вроде сестры-хозяйки или ревностного коменданта в общежитии следит и поддерживает порядок в доме, разгоняя по углам не в меру разыгравшихся подопечных. Если ссорятся дети или повышают голос взрослые, Динка, обычно молчаливая, начинает громко лаять, как бы призывая прекратить ссору и восстановить порядок. Так же она ведет себя и на улице, демонстрируя свою неприязнь к пьяным или ссорящимся людям. Нрав у Динки миролюбивый. Она ласковая, добродушная, приветливая как к людям, так и к своим сородичам. Но при этом она и злопамятна — долго помнит несправедливую обиду. До сих пор Динка терпеть не может двух больших собак, проживающих на нашей улице, которые несколько лет назад безо всякого повода потрепали ее. Обидчики и сами забыли об этом, успели постареть и поседеть и не понимают, наверное, почему, проходя мимо них, маленькая рыжая фурия так рвется с поводка, хрипит и захлебывается лаем. Динка, если, по ее мнению, кому-то из членов нашей семьи угрожает опасность, безрассудно бросается на мнимого противника, и я уверен, что при настоящей опасности она скорее погибнет, чем допустит, чтобы кому-нибудь из нас было причинено зло. Очень любит Динка детей, потому что выросла среди них и стала их другом. Однако эта привязанность к детям иногда по недоразумению становится причиной неприятных конфликтов со взрослыми. Некоторые, немногие, к счастью, родители, не любя животных, воспитывают эту неприязнь и в своих детях. Чаще всего объектом их ненависти становятся почему-то собаки — преданнейшие, бескорыстные помощники человека. Не ведая иного отношения к себе, кроме всеобщей любви и внимания, особенно со стороны детей, Динка, завидя ребенка, всегда радостно бросается к нему, восторженно вертя обрубком хвоста, и недоумевает, почему ребенок, иногда даже с ревом, удирает от нее. Впрочем, большинство детей довольны, когда, виляя всем телом от избытка чувств и задрав улыбающуюся морду, на них влюбленными глазами смотрит красивая рыжая собака. Чтобы не пугать детей, лишенных ни с чем не сравнимой радости приласкать собаку, погладив ее по гладкой, шелковистой шерсти, и чтобы не травмировать их родителей, а также не нарушать правила содержания собак, я обычно прогуливаю Динку на поводке. Но каждый выходной, в любую погоду рано утром я сажусь с ней в пригородную электричку. Когда поезд вырывается за пределы города и попадает в зеленый коридор среди медных сосен и белоствольных берез, невозможно бывает отвести глаз от разворачивающейся за окнами вагона картины пробуждающегося от ночного сна подмосковного леса. Неотрывно смотрит в окно вместе со мной и нетерпеливо повизгивающая Динка. На небольшом полустанке мы выходим и сразу же окунаемся в зеленую пучину леса. От непрерывной тишины закладывает уши. Потом становятся слышны голоса птиц. Вокруг холщевые сарафаны и зеленые шали берез. Динка, мокрая от росы, рыжим пламенем вспыхивает то справа, то слева от меня, на мгновенье застывая, чтобы тревожно оглянуться и, отыскав меня взглядом, снова окунуться в чащу подлеска, оглашая тишину глухим отрывистым лаем. Впереди сквозь белое и зеленое начинает все ярче просвечивать голубое. Там большое озеро в окружении камышовых крепей. Динка с хрустом проламывает стену камыша и с разбега окунается в озеро — бирюзовое зеркало воды вспарывает ее узкая голова. Озеро морщится мелкой рябью. Все тело собаки как у заправской пловчихи погружено в воду. Динка прекрасно плавает и очень любит воду. В этом, как и во многом другом, наши вкусы совпадают, что в немалой степени способствовало и нашей дружбе. Отношения между нами нельзя описать стандартной схемой, где есть хозяин и всецело зависимая от него, рабски преданная собака. Динка попала ко мне в позднем щенячьем возрасте — шести месяцев, т.е. с уже сформировавшимися характером и представлением об окружающем мире. В этом мире не было хозяина, которого обычно видят мутные голубые глаза щенка и запечатляют в памяти на всю жизнь. В нем была мать — такая же собака, как и сама Динка, но более опытная и сильная. Она была вожаком. Таким вожаком для Динки, как мне кажется, стал впоследствии я, занимающий в нашей разномастной стае самую верхнюю ступеньку иерархической лестницы, а ступенькой ниже была она, Динка. Судьба моей собаки в отличие от многих собачьих судеб сложилась счастливо. У нее есть кров, пища, лидирующее положение в стае подобных ей существ и дружба с вожаком этой стаи. К сожалению и стыду нашему, ежедневно на улицах городов и поселков, на дорогах и свалках можно встретить еще немало собак, жизни которых не позавидуешь. Они стали бродягами, потому что хозяева бросили их на произвол судьбы. Рыская по помойкам в поисках съестного, ночуя, где попало, постоянно преследуемые и всеми гонимые, собаки невольно становятся источниками опасных заболеваний людей и домашних животных. Вот почему, приобретая щенка, нужно со всей ответственностью решить вопрос: сможете ли вы обеспечить безбедное существование на всю его собачью жизнь? Путешествуя по стране, я часто наблюдал бездомных собак и всякий раз убеждался в их благородном стремлении беззаветно служить человеку. Я расскажу вам две истории из жизни таких животных. Одна из них — про щенка по имени Щен, а другая — про островитянина Джека. ЩЕНОК ПО ИМЕНИ ЩЕН Кутька перебросили через плетень и ушли. Всю ночь он пролежал в арбузных грядках, а утром его нашла женщина, хозяйка дома. «Оставлю ребятам», — решила она и напоила Кутька молоком. Кутек рос среди чумазой детворы, покорно снося достававшиеся ему пинки и восторженно отзываясь на ласку. Он не понимал, ни за что его бьют, ни за что ласкают, принимая как должное и то и другое. Щенок радовался лучам солнца, голубым стрекозам-поденкам, за которыми гонялся с веселым лаем и, довольный, усталый, засыпал в огороде, когда дети разбегались по домам. В камышовом краю, где жил Кутек, было много комаров, которые днем спасались от зноя в зарослях, но как только наступал вечер, вылетали из своих убежищ. Дети спали в мазанках, окна и двери которых на ночь были наглухо затянуты марлей, так что ни один комар и носа не подточит. Пожужжав у этой преграды и убедившись, что в дом не проникнуть, обескураженные комары принимались прочесывать дворы и огороды. И когда под арбузным листом они натыкались на Кутька, — яростно набрасывались на него, жаля в черную кнопку носа, в веки, заползали даже в уши. Какой уж тут сон! Стараясь оторваться от назойливых преследователей, Кутек начинал бешено носиться по грядкам, топча и ломая хрупкие стебли. Однажды муж женщины заметил, кто по ночам хозяйничает в огороде. Пинком подняв Кутька, он потащил его к Волге и, широко размахнувшись, швырнул в реку. Быстрое течение подхватило собаку и понесло, закружило, как арбузную корку. Вниз по Волге плыли на байдарке туристы. Увидев тонущего щенка, они поспешили ему на помощь. Сильная загорелая рука схватила Кутька за шкирку и втащила в байдарку. Успокоившись и немного подсохнув, он поднял морду, посмотрел на своих спасителей и, кажется, остался доволен: обросшие, как Робинзон, туристы были похожи на больших добродушных кудлатых псов, которые, щелкая блох, валялись под деревенской пристанью. Пригревшись, щенок крепко заснул. На другой день Кутек встал раньше всех, выполз из палатки и осмотрелся. Вокруг тянулись ввысь сплошные заросли камыша, а над этой зеленой стеной распростерли свои корявые сучья старые ивы. На них, сгорбившись, словно грифы, застыли большие черные птицы — бакланы. В голубом безоблачном небе, величаво взмахивая крыльями, плыли серые цапли, похожие на доисторических летающих ящеров. Кутек чувствовал себя, как на дне глубокого колодца: все, что он видел, было высоко над его головой. Это был большой неведомый мир незнакомых существ, и щенок, испуганно поджав хвост, затрусил в палатку к своим новым хозяевам. А они от души полюбили Кутька за добрый нрав и прощали все его щенячьи шалости: утопленную мыльницу, растерзанную губку, сжеванные кеды. Кормили его до отвала тем же, что ели сами, делили с ним кров, и он платил им беззаветной преданностью, стараясь, как только мог, быть полезным. Когда хозяева с утра уплывали на целый день, Щен, как его теперь называли, нес караульную службу, добросовестно облаивая все проходящие мимо буксиры и рыбацкие лодки. А вечером, едва уловив в шелесте камыша равномерные всплески воды под дружными ударами весел, выходил на берег и, радостно помахивая хвостом и нетерпеливо повизгивая, ожидал, когда из-за поворота реки выпорхнет, сверкая на солнце веслами-крыльями, похожая на стрекозу байдарка с любимыми им существами. Время летело, как лепестки лотоса. Совсем недавно еще ждали, когда же распустится этот сказочный цветок, бледно-розовый, как зори над Волгой, нежный, как эгретки цапель, а теперь под легким порывом ветра он теряет свой наряд, как осенний лес листья. Тихие култуки с прозрачной водой, где он вырос, заалели розовой пеной. И вот настал день, когда рано утром, еще до восхода солнца, Щена поднял вой сирены. Проломив стену камыша, к берегу протиснулся буксир — один из тех, что каждый день проплывали мимо. Хозяева быстро убрали палатку и погрузили на палубу какие-то мешки, среди которых вскоре очутился и Щен. Снова завыла сирена, и зеленые заросли камыша поплыли назад все быстрее и быстрее. Когда стена камыша внезапно расступилась, буксир замедлил ход и стал причаливать. Щена взяли за шкирку, и, свесившись как можно ниже, отпустили. Он неуклюже шмякнулся в высокую траву, но тут же поднялся и, задрав свою всепрощающую морду, приветливо завилял хвостом, как бы говоря: «Извините, я поскользнулся, но что же вы не сходите?» — никто не выпрыгнул следом. Серая глыба, нависшая над Щеном, стала медленно подаваться назад. Щен испуганно заметался по берегу. Рискуя упасть в воду, он заскреб лапами по железному борту и, не видя людей, жалобно заскулил. Потом отбежал назад и стал высоко подпрыгивать, стараясь заглянуть через борт, а когда вернулся, между берегом и буксиром пролегла широкая полоса воды. Буксир уплывал. Щен что есть силы бросился за ним и бежал до тех пор, пока не кончилась поляна и высокая стена камыша не преградила ему дорогу. Он пытался пробиться сквозь зеленый частокол, за которым уже не было видно ни реки, ни буксира, но быстро выдохся и, запутавшись в переплетении прошлогодних стеблей, горько, отчаянно завыл, как может выть только щенок, брошенный людьми, которым он отдал всю любовь, переполнявшую его большое собачье сердце. ОСТРОВИТЯНИН ДЖЕК Высадившись из шлюпки на неприветливые с моря бараньи лбы острова Великий и перетаскивая потом подальше от брызг прибоя походное снаряжение, мы в суматохе не сразу заметили, что кроме хозяйки кордона — одинокой старой карелки, за нами пристально следит еще одна пара глаз. Поняв, что ее обнаружили, из укрытия вышла великолепная лайка волчьей масти, очень худая, но мускулистая, полная достоинства и врожденного благородства. Мы узнали, что собаку зовут Джеком и что на острове незадолго до нашего приезда разыгралась трагедия: пропал ушедший в море лесник. Через несколько дней нашли его перевернутый карбас, а потом в кровоподтеках и ссадинах, качающаяся от слабости, притащилась домой собака. К нашему приезду Джек отнесся равнодушно: вильнув несколько раз хвостом, он снова лег, положив умную волчью морду на вытянутые передние лапы. Спустя некоторое время, мы стали брать его с собой в походы по острову. Джек постепенно привык к нам и на заботу о нем отвечал беззаветной преданностью. А вскоре представился случай это доказать. Однажды ушла за морошкой и не вернулась наша бессменная повариха Юлька. Прождав до полуночи, мы забили тревогу. Двое вышли в море на лодке, чтобы обследовать побережье, а я с Джеком отправился в глубь острова. Наша прогулка была не из легких. Северная приморская тайга — это нагромождение огромных замшелых валунов, вековые разлапистые ели в сивых космах длиннобородых лишайников, ржавые болота с окнами темной воды, окруженными предательской трясиной, непроходимые заросли багульника, огромные, выше пояса, папоротники, войти в которые все равно, что окунуться в холодную воду. И над всем этим хоть и белая, но глухая, тревожная таежная ночь, изредка оглашаемая предсмертным криком какого-нибудь животного, схваченного вышедшим на охоту хищником. Неутомимый Джек, мокрый, исхлестанный ветками, бежал впереди. Часто я видел только крендель его хвоста, как флажок, мелькающий в зарослях. Время от времени мы останавливались: я, чтобы покричать, Джек — чутко прислушаться. Оба мы понимали безнадежность поисков: остров недаром прозвали Великим — силами трех человек и одной собаки его не обшаришь. Но мы не могли сидеть сложа руки и поэтому снова и снова карабкались на скалы и ныряли в таежные дебри. Время от времени Джек неуверенно оглядывался, как бы спрашивая, куда идти дальше, и снова трусил вперед, то опустив голову и рыская носом по замшелым кочкам, то поводя ушами и задирая морду вверх, ловя какие-то только ему понятные звуки и запахи. А потом случилось невероятное. Джек заволновался и, суетливо порыскав из стороны в сторону, уверенно рванул в заросли багульника, которые я хотел обойти. Подумав, что он поднял зайца, я крикнул: «Джек, вернись!» Он тут же остановился, но назад не побежал, а искоса посмотрел на меня и нетерпеливо заскулил. Это было так непохоже на сдержанного, исполнительного Джека, что я решил довериться ему. По тому, как долго мы шли по следу, двигаясь все время в одном направлении, было ясно, что мы пересекаем остров и что след ведет к самой дальней его оконечности. А когда угрюмый ельник сменился сосновым бором и меж бурых стволов появились сначала голубые просветы, а потом и безбрежная даль открытого моря, я понял, что не ошибся. Перед нами был кордон Дальняя Корга — неприветливый, даже мрачный дом без хозяина. Войдя в него я огляделся. Печь, стол, лавка да полка с неизменной жестянкой соли — вот и вся бесхитростная обстановка этого забытого людьми приюта. Стены украшены перьями и лапками совы, на подоконнике занавешенного лосиной шкурой окна высохший труп какой-то птицы. Сквозь царивший в комнате полумрак я не сразу заметил дверь в соседнее помещение. Там на нарах, в ворохе каких-то шкур лежала Юлька — осунувшаяся, постаревшая, очень усталая. Я разбудил ее и, увидев заплаканные, красные глаза, понял, что отчитывать ее не стоит, потому что она вконец измотана и напугана случившимся и пережитым за эти сутки, проведенные наедине с тайгой. Я просто вынул из кармана сахар, взятый с собой в дорогу, о котором мы с Джеком совсем забыли, и молча разделил его на троих. Вернувшись на материк, я получил известие от старой карелки, что Джека взяли к себе сотрудники биологической станции, где он обзавелся подругой по кличке Джулька и стал отцом большого семейства. Об авторе: Ашитков Сергей Ростиславович родился в Москве. Окончил Московский горный институт. Работал горным инженером в промышленности, журналистом и редактором в издательстве. Много ездил по нашей стране и за рубежом. Член Союза журналистов СССР, член редколлегии ежегодника «Сельский календарь». Рассказы и очерки С.Р. Ашиткова публиковались в центральных периодических изданиях. Им издано несколько очерковых книг о строителях и горняках. Книга «Корни добра» переведена на словацкий язык издательством «Природа» (г. Братислава).