Аннотация: «Голодный гоблин», помимо увлекательного сюжета, интересен еще и тем, что его действие происходит в викторианской Англии, а в разгадке клубка тайн принимает участие сам Уилки Коллинз, автор знаменитых на весь мир мистических романов.


---------------------------------------------


 Джон Диксон Карр
 Голодный гоблин


 Хью Холману



 Часть первая
 НОВЫЕ ТАЙНЫ «УДОЛЬФО» [1] 



 Глава 1

 Человек, о котором идет речь, прибыл в Ливерпуль этим утром на «России» кьюнардовской линии. Взяв билет первого класса до Лондона, он в пять часов дня оказался в гулком пространстве столичного вокзала, после чего кеб доставил его в отель «Лэнгем» в западной части города. Потом у него появилась причина запомнить этот день – пятница, 29 октября 1869 года.
 Когда он добрался до места назначения, моросило, точнее, в воздухе висел сырой туман. «Лэнгем» числился среди самых новых и благоустроенных отелей Лондона, если не мира, и его массивное здание высилось напротив церкви Всех Душ. Портленд-Плейс, широкая оживленная улица, на которой размещались посольства, тянулась на север к Риджент-парку.
 Довольный, что успел облачиться в пальто, которое защищало его от сырого осеннего воздуха, приехавший кивнул нескольким швейцарам, чтобы они сняли с крыши кеба его багаж. Этому сухощавому, крепко сбитому и здоровому молодому человеку было лишь чуть больше тридцати. В возрасте, когда большинство мужчин предпочитает носить бороду и усы или и то и другое вместе, он был чисто выбрит; у него был иронический взгляд, но добродушная улыбка.
 Отказавшись от услуги швейцара, раскрывшего зонтик, он расплатился с кебменом и направился к входу в гостиницу, выстроенную уже после его отъезда. Он надеялся, что здесь получили его каблограмму. Он надеялся на...
 Впрочем, не важно. Еще один кеб, на этот раз пустой, остановился у обочины. Озаренная мерцанием газовых светильников, в дверях отеля появилась женщина в широком сером плаще с капюшоном. Зонтик швейцара почти полностью скрывал ее. Но когда она садилась в кеб, блеклый свет уличного фонаря дал ему возможность мельком увидеть ее.
 Он не мог ошибиться. Этот безукоризненный профиль, блестящие каштановые волосы, короткие завитки на затылке под маленькой плоской шляпкой!
 Этого не может быть... Но почему не может?
 Он вернулся в Лондон; он не должен окликать кого-то на улице. Да и в любом случае толку не будет. Никто его не услышит. Даже в Нью-Йорке не так шумно, как в этом проклятом городе. Пока он размышлял, кеб, грохоча по булыжной мостовой, скрылся в тумане.
 Тем не менее наш приезжий, воодушевленный надеждой, вошел в холл отеля «Лэнгем». Стены фойе, симфония серого с золотом в мягком свечении газовых рожков, чудесный мраморный пол являли собой сочетание роскоши и достоинства. В Америке осенью и зимой в комнатах стояла несусветная жара; Англия же, как правило, отличалась другой крайностью.
 В сопровождении посыльных, которые несли его чемодан, портфель и шляпную картонку, он подошел к меланхоличному аристократу во фраке, восседавшему за приемной стойкой администратора.
 – Мне заказан номер? – спросил он. – Мое имя Фарелл, Кристофер Фарелл; я телеграфировал вам из Нью-Йорка. Мне заказан номер?
 Пока этот меланхолик собирался с мыслями, его опередил другой аристократ во фраке. Он держался с достоинством первосвященника и обладал бакенбардами, стиль которых стараниями мистера Сотерна обрел известность на Пикадилли. Держась на заднем плане, он успел оценить личность гостя, которая, похоже, его полностью удовлетворила.
 – Конечно же, мой дорогой сэр! Хайслоп, мистер Фарелл, займет номер ДЗ.
 – Отлично! – обрадованно сказал Фарелл. – Вы управляющий?
 – Я его секретарь, – сказал «первосвященник». Затем он слегка приосанился. – Вы из Америки, сэр? Всегда рады приветствовать ваших соотечественников. В прошлом году у нас останавливался мистер Лонгфеллоу с дочерьми.
 – Строго говоря, я британец. Что заставило вас принять меня за американца?
 – Ваша речь, мистер Фарелл. Конечно, это не совсем язык янки, но акцент чувствуется. Могу я осведомиться, долго ли вы отсутствовали?
 – Более девяти лет.
 – Фарелл... Кристофер Фарелл! – задумчиво пробормотал «первосвященник». – Почему ваше имя напоминает мне о прессе? И конкретно о нашем лондонском «Ивнинг Клэ-рион»?
 – Да, совершенно верно.
 – Во время последней войны между штатами вы, кажется, присылали много сообщений? Должно быть, это было нелегко.
 – Присылал, сколько мог. Они еще не проложили Атлантический кабель. Вся связь с этой страной осуществляется по почте, и в силу ряда причин это совсем непросто.
 – Могу ли я задать вам еще один вопрос: вы прибыли сюда по долгу службы?
 Наследство, оставленное дядей, избавляло Кита Фарелла от необходимости зарабатывать на жизнь, но он не афишировал это обстоятельство.
 – Нет, просто в отпуск, – ответил он. – То есть повидать кое-кого из старых друзей, а затем провести зиму в Италии. На мое имя приходили какие-то письма или послания?
 Конечно, единственным человеком, который мог знать о его приезде, был Нигел Сигрейв. Меланхоличный клерк протянул ему запечатанный конверт, украшенный гербом, адрес на котором был написан неповторимым почерком Нигела. Кит, не вскрывая конверта, опустил его в карман.
 – Если позволите, второй, и более важный, вопрос, – продолжил он. – Есть ли в вашем отеле постоялица по имени мисс Патрисия Денби?
 – Мисс Патрисия Денби! Мисс Патрисия Денби! – Похоже, «первосвященник» смутился. – Нет, сэр. При всей моей осведомленности (заверить вас, что она достаточно обширна) не могу припомнить, чтобы мы принимали гостью с таким именем. У вас есть основания считать, что эта дама могла остановиться именно у нас?
 – Только та, что не далее как пять минут назад я видел ее выходящей из отеля. Если вы в тот момент находились здесь, то должны были увидеть ее.
 «Первосвященник» позволил себе что-то вроде тихого смешка.
 – Ну-ну! Вы же знаете, что нам совершенно несвойственно... как бы поточнее выразиться?., мы не привыкли держать наших гостей под наблюдением. К сожалению, имя это мне незнакомо и я ничего не могу сообщить, кроме того, что эта леди могла просто зайти к кому-то в гости. – Он помолчал. – А теперь, мистер Фарелл, не будете ли вы настолько любезны последовать за мной?..
 «Первосвященник», чье имя, насколько Кит смог разобрать, звучало как Рискин, церемонно предложил ему войти в одну из металлических клеток, которая в некоторых объявлениях описывалась как «поднимающееся помещение», поскольку ее тянул кверху стальной канат, управлявшийся гидравлическим прессом. Американцы называли их элеваторами, англичане – пассажирскими подъемниками.
 Было ровно шесть часов. Очутившись в своем номере – гостиная, спальня, ванная, полные сдержанного величия, – который выходил на Лэнгем-Плейс, Кит наконец получил возможность перевести дыхание. Газ был зажжен, в камине пылал огонь. Выслушав заверения Кита, что его одежда не нуждается в услугах камердинера, секретарь Рискин, произнеся добрые пожелания, откланялся. Кит наконец прочел записку от Нигела Сигрейва.
 Своего друга и ровесника Нигела он не видел с начала 60-х годов. Имея переизбыток то ли денег, то ли энергии, то ли того и другого вместе, Нигел стал таким же известным исследователем Африки, как капитан Бертон. Кит никогда не встречал Мюриэль, предмет обожания Нигела, так же как Нигел не видел Патрисию Денби. Не доводилось Киту бывать и в том изысканном доме, что располагался в сельской местности в Хампстеде.
 Весной 68-го года в церкви Святой Маргариты Вестминстерского аббатства состоялось бракосочетание Нигела с Мюриэль Хилдрет. Киту тогда только предстояло унаследовать состояние, и серьезные заботы вынуждали его оставаться в Вашингтоне, так что он не мог присутствовать на свадьбе.
 Но счастливой семейной жизни Нигела, так же как и его карьере, едва не пришел конец. Вскоре после женитьбы он в одиночку отправился в очередную экспедицию вверх по течению Нила. В силу обстоятельств он потерял своих носильщиков, заблудился и был обречен на верную гибель, если бы не экспедиция миссионеров, которая нашла его полумертвым в буше. Таким образом Нигел вернулся в Англию только летом этого года.
 Записка, которую Кит читал, была ответом на его послание, отправленное из Нью-Йорка по электрическому кабелю, и сейчас ему казалось, что Нигел самолично присутствует в комнате.
 «Кит, мальчик мой! До чего приятно будет снова взглянуть на тебя, старого пройдоху. Как выглядит твоя жуткая физиономия? Я не могу многого объяснить, но скоро мне придется посоветоваться с тобой по делу, имеющему для меня кое-какое значение. Ты сказал, что прибудешь на «России» и остановишься в «Лэнгеме». Постарайся вечером в пятницу, 29-го числа, в шесть тридцать быть в малом зале внизу. Всех тебе благ, и не потеряй меня».
 Кит решил, что поскольку он в Лондоне, то к обеду лучше переодеться. Наполнив ванну, он с наслаждением погрузился в нее, второй раз за день побрился, подобрал не очень мятый вечерний костюм. И как раз заканчивал возиться с широким белым галстуком, когда в дверь его гостиной постучали.
 Крикнув «Войдите!», он прошел в гостиную, на пороге застыл мальчик-посыльный в мундирчике с двумя рядами сияющих пуговиц, и было видно, что он с трудом сдерживает сильное волнение.
 – Мистер Фарелл, сэр? Вас хочет видеть джентльмен, сэр. В малом зале.
 – Без сомнения, мистер Сигрейв. Я жду его.
 – Нет, сэр. У него другое имя.
 И тут мальчишка принял вид заговорщика. Даже произношение у него полностью изменилось.
 – То есть это не тот, кого вы ждете, да? Тут что-то серьезное, сэр! Это п'лиис!
 – Полиция?
 – Ну, не то что настоящая полиция или синемундирники, нет. Это новый комиссар, сэр. Сам полковник Хендерсон! Его все швейцары знают. Сэр!..
 – Все в порядке, сынок. Власти меня не разыскивают, и арест мне не угрожает. Я знаком с полковником Хендерсоном, он дружил с моим покойным отцом. Хотя... как он здесь оказался или откуда он узнал?..
 Но мальчишка уже улетучился.
 Когда Кит спустился вниз, дедовские часы в холле пробили полчаса. Несколько человек двинулись в направлении обеденного зала. При входе в малый зал рядом с главными дверями Кит и обнаружил своего неожиданного гостя.
 Полковник Эдмунд Хендерсон, ранее служивший в Королевском инженерном полку, унаследовал должность комиссара столичной полиции от старого аристократа сэра Ричарда Мейна. Полковник Хендерсон знал преступный мир. Тринадцать лет он возглавлял руководство поселения каторжников в Австралии и еще шесть лет был директором тюрем в здешнем министерстве внутренних дел. Он обладал здравым смыслом и, что не менее важно, чувством такта и умением понимать собеседника. Хотя его подтянутую фигуру не облегал военный мундир, черные усы, тронутые сединой, и густые бакенбарды неизбежно вызывали воспоминания о воинской дисциплине.
 Придерживая под мышкой шелковый цилиндр, он шагнул навстречу, чтобы обменяться рукопожатием.
 – Прошу прощения, Кит, – начал он. – Я должен возвращаться в Уайтхолл, на этом посту столько административной работы, что буквально руки опускаются. Но я не мог удержаться от искушения лично приветствовать тебя.
 – Мне очень приятно, полковник Хендерсон. По тем отзывам, что доходили до нас по другую сторону океана, вы за этот год проделали огромную работу, расширили и укрепили уголовный отдел, а главное – смогли вызвать симпатию к людям в форме.
 – Так говорят. А знаешь, как это у меня получилось? Я разрешил им носить бороды и усы, на что король Мейн никогда не шел. Чем не повод для популярности, а? Тем не менее этого нельзя сказать об обществе в целом или о прессе, или о так называемых бульварных изданиях. Они не могут принять нас как своих защитников, как мы ни стараемся ими быть. После сорока лет они все еще думают или пытаются думать, что мы можем превратиться в армию подавления, особенно если ее возглавляет военный человек. И пока мне не приходит в голову, как мы все это сможем изменить. Но как ты поживаешь, мальчик мой? Рад отметить, что выглядишь ты здоровым и счастливым. И наверно, превратился в настоящего американца, как твой дядя Кит до тебя.
 – Не уверен в этом, сэр. Но поскольку вы второй человек за вечер, который сказал мне это...
 Полковник Хендерсон посмотрел на него:
 – Заметь, я сказал «наверно». Если как следует разобраться, ты никогда им не станешь. Ты ирландец, Кит. Ирландский джентльмен, ирландский протестант, Фарелл из графства Даун, ты принадлежишь к британцам, одержавшим победу. А Тринити-колледж в Дублине? Кое-кто из нас надеялся, что ты пойдешь по стопам отца и займешься юриспруденцией. Но увы! Должен был появиться Лондон и журналистика; и теперь, когда родители скончались, твое имя обрело известность по ту сторону океана в Новом Свете. Как барристер [2] и как человек, Кит, твой отец обладал всеми достоинствами, кроме одного – он никогда не умел зарабатывать деньги. А ты умеешь?
 – Не очень хорошо, но стараюсь. В Америке на первых порах дела шли довольно непросто... и становилось все хуже. Как раз перед началом Гражданской войны лондонский «Клэрион» попросил меня представлять издание на месте...
 – Конечно, конечно!
 – Любому, кто считает, что оставаться нейтральным легче легкого, еще предстоит многое усвоить. Когда Билли Рассел из «Тайме» всего лишь написал правду о том, что армия Союза очертя голову рванулась к Манассасу, его практически выставили из Вашингтона, хотя к тому времени он был сторонником северян. Да и мне не очень доверяли: считалось, что я сочувствую южанам. К концу войны ни одна из газет северян не пригласила меня на работу; и было лишь несколько газет южан, которые еще держались на плаву. Но это табу не могло длиться долго. Я подробно освещал для нью-йоркского «Баннера» процедуру попыток импичмента Эндрю Джонсона, и, кроме того, за спиной у меня оставался «Клэрион». Я работал на несколько журналов, написал мелодраму, которую Джон Огастин Дали с огромным успехом поставил на Пятой авеню. Затем...
 – Тебе никак улыбнулась судьба?
 – Именно так, сэр. Ирландский джентльмен, которого вы уже упомянули, дядя, в чью честь я и был назван, отменно, хотя и не по-джентльменски, вел свой строительный бизнес в Бруклине. Дядя Кит никогда не был женат. Он не оставил по себе наследников, законных или незаконнорожденных, и, за исключением некоторых подарков, я унаследовал все его состояние.
 – А ты не женат, мальчик мой? Может, помолвлен? Или у тебя есть какая-то... американская подружка?
 Кит задумался.
 – Нет, сэр. Единственный серьезный эпизод такого рода был слишком скоротечен, чтобы считать его связью; мне остается лишь желать, чтобы таковая возникла. Девушка, о которой идет речь, англичанка... безукоризненная, как изображение Британии на монете. Знаю, вы извините меня, если я не буду вдаваться в подробности.
 – Естественно, я так и сделаю. – Полковник Хендерсон встал, по всей видимости собираясь вернуться к своим заботам. – Я хотел пригласить тебя к обеду, но сегодня из-за дел мне придется обойтись без него. Разве что перекушу в пабе. Ты, конечно, найдешь себе компанию?
 – Надеюсь. Как любезно с вашей стороны, полковник, что вы заглянули повидаться со мной. При вашей занятости и вашем усердии, с которым вы проводите нововведения в Скотленд-Ярде, просто чудо, что у вас нашлось время. Неужто уголовный отдел сообщил вам, что я здесь?
 – Ну, это было ему не под силу, – хмыкнул полковник. – На прошлой неделе я встретил Нигела Сигрейва; он и рассказал мне. Кстати, ты видел Нигела?
 – Еще нет, но я жду его. Он должен появиться.
 – Отлично! Поскольку сегодня с обедом не получилось, Кит, ты сможешь завтра выбраться на ленч?
 – Конечно, смогу. Большое спасибо. Когда и где?
 – В клубе «Младший Атенеум», скажем, между двенадцатью и половиной первого. Он, как ты, наверно, помнишь, на Даун-стрит в районе Пикадилли. Говоря об уголовном отделе... – озабоченно добавил полковник. – Я обдумывал некую смутную идею... которая, может, и не очень глубока. Есть член клуба «Младший Атенеум», с которым тебе было бы интересно встретиться. Поскольку ты написал мелодраму, я в этом не сомневаюсь. Есть только одна проблема: она в том, что у нас нет никаких проблем. А теперь, черт побери, я должен бежать! Значит, до завтра – и хорошего тебе вечера.
 Расправив плечи и решительным жестом водрузив на голову шелковый цилиндр, полковник Хендерсон в сопровождении Кита направился к парадным дверям, в которых они столкнулись с Нигелом Сигрейвом, входившим в отель.
 Для человека, который сравнительно недавно был на грани смерти от лихорадки и истощения, Нигел довольно быстро обрел свою привычную форму. Крепкий и здоровый, с копной светло-каштановых волос и густыми усами, он отлично выглядел, хотя и несколько прихрамывал. Но какая-то тревожная мысль явно омрачала его настроение. Сомнение, нерешительность... что это могло быть?
 Нигел раскланялся с полковником Хендерсоном, когда тот проходил мимо него; затем схватил Кита за руку и буквально втащил за собой в малый зал.
 – Прости, старина! – выпалил он. – Я дважды и трижды чертовски виноват, но ничего не мог сделать.
 – Чего ты не мог сделать?
 – Сегодня вечером празднество не состоится. Мы с Мюриэль должны отбыть на природу и вернемся только в воскресенье вечером. Поезд отходит в 7.30 с вокзала Чаринг-Кросс, Мюриэль уже ждет в кебе. Все было обговорено уже несколько недель назад, но я забыл. Начисто забыл! А с родителями Мюриэль необходимо обращаться так, словно они в прямом родстве со Святым семейством, – так что мне было не выкрутиться. Кит, черт бы меня побрал, как мне заслужить у тебя прощение?
 – Тем, что все забудешь.
 – То есть?
 – Нигел, ради бога! Неужели ты кипишь, как примус, лишь потому, что мы не сможем немедленно осмотреть твой новый дом, а затем, когда я осмотрю его сверху донизу, сесть и выпить, как в старые добрые времена?
 Нигел швырнул шляпу и перчатки на стол и расстегнул пальто. Хотя рядом никого не было, он понизил голос:
 – Нет, ничего подобного! Разве я не говорил, что должен посоветоваться с тобой по делу большой важности?
 – Я к твоим услугам. Валяй, советуйся.
 – Сейчас, Кит? – в ужасе переспросил друг. – Разве ты не понимаешь, что это невозможно? Движение на улицах такое, что будем радоваться, если успеем на Чаринг-Кросс к отходу поезда.
 Но, подумав, Нигел просиял.
 – Могло быть и хуже. Обычно такие визиты длятся с пятницы до понедельника. Но родители Мюриэль люди пожилые и слегка капризные. Гостей они не очень жалуют. И в воскресенье днем, отдав долг чести, мы их покинем. И вот что я скажу тебе, Кит! Почему бы в воскресенье вечером тебе не пообедать с нами в «Удольфо»? Я пошлю за тобой экипаж – и вот тогда-то мы сможем поговорить.
 – То есть в твоем доме, не так ли? Насколько я понимаю, назван «Удольфо» в честь «Тайн...»?
 – Одна из романтических идей Мюриэль. Когда они безобидны, я ничего не имею против. Она могла бы выбрать что-то столь же романтическое и из более современного романа. Скажем, из «Женщины в белом» или... как называется та толстая книга того же парня? Мюриэль рассказывала, что она вышла всего лишь в прошлом году.
 – «Лунный камень». Я читал ее с продолжениями в «Харперс уикли».
 – Да, именно «Лунный камень». Но не заблуждайся, Кит. Наше «Удольфо» – отнюдь не замшелые руины с тайными ходами, в которых по ночам звенят чьи-то цепи. В Хэмпстеде целебный воздух, прекрасный вид, все современные удобства! Так мы договорились на воскресенье вечером?
 – Конечно. Послушай, Нигел, я вижу, тебя что-то серьезно волнует. В чем дело?
 – Скоро узнаешь, старина! Всему свое время!
 – Можешь хотя бы намекнуть мне, о чем пойдет речь. Надеюсь, дома все в порядке? И жена любит тебя?
 – Да, она меня любит. Я не должен употреблять таких выражений, но не могу не сказать, что любит она меня страстно.
 – И ты к ней испытываешь такие же чувства?
 – Я всегда любил Мюриэль и буду любить.
 – Так в чем же суть дела?
 – Прошу прощения, какого дела? – вмешался женский голос.
 Кит оглянулся. Судя по фотографии, которую давным-давно прислал ему друг, это могла быть только Мюриэль Сигрейв. Но хотя изображение передавало ее красоту, оно не могло передать всего очарования молодой женщины. А Мюриэль, как сразу же стало ясно, обладала удивительным обаянием.
 Возраст ее колебался между двадцатью и тридцатью. Среднего роста, с гибкой фигурой, она поверх вечернего лиловато-розового платья накинула котиковую шубку. Ее стройная шея казалась слишком хрупкой для тяжелой копны золотых волос, которую не могла скрыть шляпка клюквенного цвета. Светло-карие глаза смотрели на собеседника с неподдельным интересом, в котором не было ни кокетства, ни хитрости. Каждый ее взгляд, каждый жест говорил о воплощенной женственности.
 – Что это такое? – не без раздражения спросил Нигел. – Я-то думал, что ты ждешь в экипаже!
 Пусть даже Нигел и был раздосадован, у жены его это не вызвало ни тени замешательства.
 – Я послушная жена, мой дорогой, в чем ты, конечно, не сомневаешься. Но, честно говоря, Нигел, я просто не могла справиться с собой. А вы, должно быть, Кит. – Она протянула руку. – Прошу прощения, но ваше имя так часто упоминалось в нашей семье, что было бы странно, если бы я обратилась к вам как к мистеру Фареллу. А я...
 – О, я думаю, Кит знает, кто ты такая! Та фотография...
 – Эта фотография, Мюриэль, – заверил ее Кит, – совершенно не в силах воздать вам должное. И давайте отбросим формальности...
 Ни Кит, ни Нигел не садились; Нигел оставался стоять у стола, а Кит – рядом с дверью, что вела в фойе. Мюриэль подошла к мужу, который нежно посмотрел на нее.
 – Все в порядке, малыш, – сказал он. – Кит в курсе дела; в воскресенье вечером он у нас обедает. Кстати, не лучше ли нам двинуться на вокзал, чтобы не опоздать к поезду?
 – Ох, Ниг, еще нет и четверти седьмого! – Она обратилась за поддержкой к Киту: – Вы же знаете, каждый раз этот человек настаивает, чтобы мы являлись за несколько часов до назначенного времени.
 – А эта женщина, как, впрочем, большинство женщин, – возразил Нигел, – просто обожает тянуть время до последнего и еле успевает на поезд. А если серьезно, моя дорогая: что заставило тебя примчаться сюда?
 – Считай это свойством человеческой натуры, считай вульгарным любопытством. Кит, могу я задать вопрос?
 – Прошу вас. О чем угодно. Мюриэль подняла на него взгляд:
 – Я знаю, вы не так уж часто переписывались с Нигом. Но вы как-то написали ему поистине трогательное письмо, когда он вернулся домой после своих ужасных приключений в Африке. И сообщили, что подумываете заглянуть в Англию по пути в Италию, где собираетесь провести зиму. Но дату вы не сообщали – пока сутки назад не пришла ваша каблограмма. А теперь скажите мне: вы знакомы с Пат Денби? То есть с Патрисией Денби из Бьюли-Олд-Холл в Гэмпшире?
 Кит уставился на нее:
 – Вы знаете Пат?
 – Нет, я никогда не встречала ее...
 – Чего и следовало ожидать.
 – Попытайтесь говорить без горечи, Кит. Моя лучшая подруга, девочка, с которой я училась, очень хорошо знает ее. Мы с Нигом поженились в апреле 1868-го, более полутора лет назад. Разве вы не встречали по вашу сторону океана Пат Денби примерно в это же время?
 – Да, встречал.
 – Она путешествовала вместе со своей тетей, леди Туайфорд. В своем письме, где вы поздравляли Нига с благополучным возвращением, вы обронили несколько замечаний, которые так толком и не объяснили. Вы сказали, что познакомились с Пат, а затем «таинственно» потеряли ее, но продолжаете искать. Если я затрагиваю запрещенную тему, дайте мне знать, и я больше слова не вымолвлю. Но как бы там ни было, не можете ли вы как-то разъяснить это?..
 Кит задумался.
 Так что же он может сказать о Пат Денби? Или тем более о тете Аделаиде, леди Туайфорд, которая требовала строго соблюдать правила морали, но пила как лошадь? Воспоминания о тех сумасшедших днях в Вашингтоне и за Потомаком вернулись с обжигающей яркостью.
 – В том же письме, – напомнила ему Мюриэль, – вы сделали несколько торжественных заявлений, которые, как сегодня ясно, ни к чему не привели. И я вообще ничего не понимаю. Разве что вы потеряли интерес к Пат Денби, когда у вас на пороге появилась тайна Уилки Коллинза. Что случилось, Кит? – вскричала она. – Вы не искали девушку?
 – О, еще как искал! – Кит развел руки. – В определенном смысле я и продолжаю ее искать, хотя почти готов сдаться. И что хуже всего, я готов поклясться, что вечером видел, как она выходит из этого отеля. Но управляющий сказал, что такая женщина тут не останавливалась, с чем мне волей-неволей пришлось согласиться. Она могла навещать кого-то, или я мог ошибиться... что было не очень сложно. Но если Пат в Англии и ваша подруга дружит с ней, я смогу в конце концов получить хоть какое-то объяснение...
 Он остановился и, не отдавая себе отчета, обвел взглядом холл. Мимо него, направляясь к выходу, прошел человек, которого он знал, высокий, молодой в цилиндре и театральном плаще с капюшоном. По пути этот темноволосый юноша заглянул в малый зал. На глаза ему попались Сигрейвы, и он, похоже, ускорил шаги. Он не мог видеть Кита, стоявшего по другую сторону дверного проема, но на этот раз Кит понял, что ошибки тут быть не может.
 – Джим! – позвал он. – Эй! Джим Карвер! Минутку!
 И он заторопился к входным дверям.

 Глава 2

 Дождь только что прекратился. Три минуты спустя, прихваченный дождем, но не промокший, Кит снова протиснулся в двери. И, направляясь к малому залу, встретил не кого иного, как «первосвященника» Рискина, который в своем вечернем костюме был похож на элегантного распорядителя похорон с Пикадилли.
 – О, мистер Фарелл! Надеюсь, у вас больше не было встреч с таинственными гостями?
 – Было нечто подобное, хотя без всяких тайн. Это был американец майор Карвер – точнее, мистер Карвер, поскольку война закончилась, – которого я хорошо знал в Штатах.
 – Не сомневаясь в вашей уверенности относительно встречи с земляком, мистер Фарелл, тем не менее должен вам сообщить, что в данный момент никого из американцев у нас нет.
 – Я слышал, что Джим уехал за границу, так что во встрече с ним здесь нет ничего удивительного. Его отец – сенатор Карвер из Массачусетса.
 – Насколько мне известно, отец этого джентльмена мог стать и президентом Соединенных Штатов. Но в отеле «Лэнгем» нет гостей из Америки. Могу ли я осведомиться, обратились ли вы к той даме, которая этим вечером исчезла у вас на глазах?
 – Нет. Не думаю, что она видела меня. Ее ждал экипаж.
 – Ваш американский друг мистер Карвер... вы и с ним не поговорили?
 – Но попытался, я поздоровался с ним, когда он выходил, и думаю, что он услышал меня. Я решил нагнать его, но в дверях мне преградила путь целая компания. И когда я выбрался на улицу...
 – Без риска ошибиться могу предположить, что этот джентльмен тоже сел в ждавший его экипаж, с которым и пропал?
 – Он не ждал, и экипажа тоже не было. Он остановил проезжавший кеб, вот и все.
 – В самом деле? – вскинул бровь «первосвященник». – Как ни странно, вам решительно не везет, мистер Фарелл. Друзья решили не обращать на вас внимания.
 «Первосвященник» Рискин торжественно удалился; Кит, пылая гневом, вернулся в малый зал, где и обратился к Нигелу и Мюриэль.
 – «Одержимый, или Сделка с призраком», – горько сказал он. – На этот раз управляющий решил, что я пьян или вообще рехнулся. Надеюсь, что вы так не думаете? Вы-то видели Джима Карвера?
 – Парня, которого ты окликнул? Да, мы его видели, – заверил Нигел. – Но послушай, Кит...
 – Дальше уж некуда! Я наткнулся на Пат Денби, которая тут же исчезла. Затем мимо меня прошел Джим Карвер – и теперь он исчез. Если дела и дальше пойдут таким образом, то мне останется лишь молиться о собственном исчезновении. Вот как я объяснял относительно Пат...
 – Но ты ведь ничего не объяснил, – обиженно заметил Нигел. – Ты сказал Мюриэль, что она может спрашивать о чем угодно, и дал понять, что расскажешь, как разминулся с девушкой, именуемой Патрисией Денби. Но ты ни черта не объяснил. Почему?
 – Ваш поезд, на который...
 – Да черт с ним, с поездом! Всегда можно сесть на следующий. Когда ты так обеспокоен и взволнован, мы должны отложить все прочие дела. Мы с тобой, Кит, сядем, выкурим по сигаре. А Мюриэль...
 – Лучше не надо, Ниг, – посоветовала она. – Я и сама была бы рада выкурить сигаретку, но в этом помещении нельзя курить, если бы я даже ничего не имела против... хотя на самом деле имею. – Она умоляюще посмотрела на Кита. – Как бы то ни было, Кит, неужели ты нам ничего не расскажешь?
 Кит помедлил.
 – Да и рассказывать в общем-то нечего. В начале прошлого года, когда они пытались объявить импичмент президенту Джонсону, я представлял в Вашингтоне нью-йоркский «Бан-нер». Импичмент провалился. Но никто не мог сказать мне, какой ход предпримет этот старый пожиратель огня Эдвин М. Стентон, который уже сделал много странных ходов; так что мой редактор приказал мне сидеть на месте. В апреле из Канады явились Пат с тетей. Они остановились в отеле «Уиллард», где...
 – А тетя Аделаида пила? – перебила его Мюриэль.
 – Вот об этом не надо! – предупредил ее муж.
 – Ниг, дорогой, упоминание привычки леди Туайфорд – не скандал и даже не сплетня. Это то же самое, как сказать, что у мистера Гладстона низкий голос или что мистер Дизраэли смахивает на еврея... словом, нечто, о чем все знают. Так она пила, Кит?
 – И довольно основательно, так что не путалась под ногами. В последнюю неделю апреля Пат и тетя Аделаида собрались по пути в Канаду заглянуть в Нью-Йорк. В воскресенье вечером перед их отъездом мы с Пат вернулись после нескольких дней увеселительной прогулки по сельской Виргинии.
 – «Нескольких дней увеселительной прогулки по сельской Виргинии...» – вслед за ним повторил Нигел. – На этот раз не буду задавать вопрос, который так и вертится на языке. Но тетя Как Там Ее была с вами?
 – Нет.
 – Так я и думал, старина. Ну и?..
 Кит замялся в поисках слов. Он продолжал видеть перед собой Пат в ее кринолине, скроенном по последней моде – спереди юбка спадала ровными складками, а сзади вздымалась высокими фижмами. Он помнил ее и в других нарядах, в придорожной гостинице и среди яблонь. Он видел ее глаза, слышал ее шепот, чувствовал ее прикосновения. Но ничто из этих воспоминаний не нашло выражения в словах.
 – Они собирались уезжать в понедельник днем. Я был неподалеку, в отеле «Сент Джеймс»...
 – Ты имеешь в виду...
 – Нет, вы думаете о своем «Сент Джеймсе»... А тот «Сент Джеймс», что на Пенсильвания-авеню напротив отеля «Нэшнл», по-прежнему пользуется дурной славой, потому что в нем останавливался Уилки Бут. С Пат, да и с леди Туайфорд все было серьезно и благопристойно. Но когда я собрался проводить их на вокзал, оказалось, что они уже уехали утренним поездом. Не оставив ни записки, ни послания, ни даже адреса!
 – И что ты тогда предпринял?
 – Я был просто вне себя и тут же связался по телеграфу с Нью-Йорком. Но даже когда «Баннер» напал на их след, мы выяснили только, что они провели вечер понедельника в «Виндзоре» и на следующий день уехали в Монреаль. Я разослал телеграммы во все гостиницы в Монреале, которым они могли бы оказать предпочтение, на все суда, которые могли бы отходить из Монреаля в это время. Никаких ответов. Я подумал, что на крайний случай у меня есть адрес Пат в Англии – тот, что сообщила Мюриэль. Не дождавшись ее прибытия, я сначала послал телеграмму, а потом написал. Ответа не последовало. Переждав, я еще раз написал. Ответа снова не последовало. Вплоть до сегодняшнего дня.
 – Ну и что ты об этом думаешь? – спросил Нигел, разглаживая усы. – Что бесцеремонно вмешалась пожилая леди?
 – Конечно, это одно из объяснений. В трезвом виде эта женщина способна часами рассуждать о чувстве долга и моральной устойчивости. Когда мы с Пат вернулись после нашей прогулки, я ее и в глаза не видел. Скорее всего, она была в полном беспамятстве. Да и вообще не похоже, что она оказывала большое воздействие на Пат. Но если она оказала еще и финансовое давление...
 И снова в их разговор вмешалась Мюриэль, которая была полна искреннего сочувствия:
 – Нет, Кит! Судя по тому, что я слышала от Дженни, моей подруги, которая знает их обоих, все как раз наоборот. В финансовом смысле это тетя Аделаида полностью зависит от Пат, которая в раннем детстве потеряла родителей и осталась весьма обеспеченной сиротой. И если родственники решительно взялись за дело, они могли многого добиться этаким домашним шантажом. Есть и другое объяснение, которое довольно убедительно. Не нужно быть уж очень наблюдательным, – продолжала Мюриэль, с любопытством глядя на Кита, – чтобы понять, как ты увлечен. Итак, были ли у тебя намерения, которые принято называть благородными? Рискну сказать, что это не так уж важно, – легкомысленно добавила она, – но ты просил ее выйти за тебя замуж?
 – Видит бог, я хотел. Но как я мог себе это позволить?
 – А почему бы и нет?
 – Мюриэль, в апреле 68-го? Ты сама только что назвала Пат весьма обеспеченной сиротой. В то время – дядя Кит скончался только в конце июня этого же года – я мог предложить ей лишь то, что зарабатывал. Но что-то подсказывает мне – с данным фактом можно было не считаться. И если во время нашей экскурсии в тот или иной момент я сделал бы ей предложение, что-то опять-таки подсказывает мне – она могла бы принять его. Нет, Мюриэль. Тому, что случилось, есть только одно объяснение, единственное, которое приходит мне на ум.
 – Да? И какое же?
 – Что вашего покорного слуги более чем хватило. Что она увидела, как без особых хлопот выйти из положения, и воспользовалась этой возможностью. Очень хорошо. Если ситуация складывается таким образом, я должен принять ее. И если начну биться лбом о стену, то буду выглядеть законченным дураком. Но я принял бы отставку с большим достоинством, если бы понял, почему она так поступила!
 Мюриэль чуть не плакала.
 – Тебе в самом деле нелегко пришлось, да? Бедный Кит! Но вот второго твоего объяснения принять я не могу: не в силах поверить, что женщина может так измениться за столь короткое время. Веселей, Ниг! Nil desperandum [3] , как гласит латынь, которую я почти полностью забыла. Я займусь делом (конечно, очень тактично) и посмотрю, что можно сделать для соединения любящих сердец. Просто верь мне и не грусти. – Она прервалась. – Что ж, Ниг, может, нам в самом деле лучше поторопиться на поезд.
 – Теперь, значит, уже ты спешишь, да? – снисходительно сказал Нигел. – Но ты права. Если мы не появимся, когда нас ждут, твой папаша захочет содрать с меня шкуру и прибить ее к дверям. Не хмурься, радость моя. Генерал теперь является моим уважаемым тестем, которого полагается ценить и почитать; я не могу дать этому зануде пинка под зад, чего он полностью заслуживает.
 – Ниг!
 – Разве ты еще не успела привыкнуть к моему языку, радость моя? Я подлинный Благородный Дикарь – минус благородство. Что же до тебя, Кит, прислушайся к тому, что говорит моя лучшая половина, и не ломай голову над своей проблемой.
 – Проблемой? – взорвался Кит. – До вашего появления я беседовал с полковником Хендерсоном, комиссаром полиции, который с давних пор знает мою семью. Его проблема, сказал он по какому-то поводу, состоит в том, что у него вообще нет проблем. Что бы он ни имел в виду, у меня проблем на полный сундук головоломок. Девушка, в которую я влюблен, прошла на расстоянии вытянутой руки и не увидела меня. Я здороваюсь со старым приятелем Джимом Карвером, а он меня в упор не замечает. По-вашему, мало проблем?
 – Может, старый приятель просто не глядел в твою сторону? Но он увидел Мюриэль и меня.
 – Я помню, что он взглянул на вас, а потом, похоже, ускорил шаги. Вы-то знали Джима Карвера, вы оба?
 – В жизни его не видел, – покачал голой Нигел. – Слышал, что ты говорил этому старому слизняку Рискину, но это и все.
 – Провалиться мне на этом месте! – горячо заверила Мюриэль. – Мне тоже он никогда не попадался на глаза. Кит, до вечера воскресенья! Не падай духом и не вешай нос!
 Проводив их до дверей, Кит остался в холле. В Нью-Йорке прошел слух, что после того, как открылось так много прекрасных новых отелей, светский Лондон обрел привычку обедать на людях. Кит и сам пришел к выводу, что ему не остается ничего другого, как пообедать здесь, в отеле, перед тем как уйти.
 Убедившись, что его сигаретница полна, он направился в величественное фойе главного обеденного зала. Метрдотель, еще один «первосвященник», хотя и не обладавший такой растительностью на лице, как Рискин, провел его к столику у окна, который Кит и сам бы выбрал. Зал неторопливо заполнялся блестящим светским обществом, а меню выглядело просто соблазнительно. После обеда, подумал Кит, он может пойти в театр: скажем, в то небольшое заведение на Тоттнем-стрит, которое так хвалят, – в Театр принца Уэльского, который мистер и миссис Бэнкрофт сделали столь популярным.
 Кит расправился с дуврской камбалой и тушеной говядиной, сопроводив их половиной бутылки кларета. Отказавшись от острого сыра и сладкого десерта, он сидел за чашкой кофе, пока мысли о театре не покинули его.
 С кем-то пошептавшись у дверей, метрдотель с величественностью галеона под всеми парусами подошел к нему и вручил небольшой конверт.
 – Мистер Фарелл? Из номера ДЗ? Телеграмма, сэр. Только что прибыла.
 Кит разорвал конверт и, едва пробежав взглядом послание, с трудом удержался, чтобы не заорать от радости.
 «ДЕСЯТЬ ТЫСЯЧ ИЗВИНЕНИЙ. ЕСЛИ ВЫ СМОЖЕТЕ ПРОСТИТЬ МЕНЯ, ПОПЫТАЮСЬ СЕГОДНЯ ПРИМЕРНО В ДЕВЯТЬ ВЕЧЕРА БЫТЬ НА ДЕВОНШИР-СТРИТ, 56. ВОЗМОЖНО, ВЫ НЕ ЗАХОТИТЕ УВИДЕТЬ МЕНЯ, Я ПОЙМУ ВАС, НО ВСЕ ЖЕ НАДЕЮСЬ. ВСЕ ТА ЖЕ».
 И подпись –  Патрисия Денби. 
 Значит, как он и надеялся, просто произошло какое-то недоразумение. И Пат должна была его видеть в этот вечер. В противном случае откуда же она узнала его местопребывание? Нигел и Мюриэль, единственные, кто знали о нем, никогда не встречались с Пат.
 Стоп! Была еще и общая подруга Дженни Какая-то, знакомая и с Пат, и с Мюриэль. Если Мюриэль рассказала Дженни, а та сообщила Пат...
 Кит расплатился по счету, оставив щедрые чаевые и официанту, и жрецу обеденного зала. Сияя, он поднялся на лифте в свой номер, чтобы взять пальто и шляпу. Здесь, сверившись с часами, он раскурил сигару.
 Хотя адрес Девоншир-стрит, 56 ровно ничего не говорил ему, но дом этот был недалеко от отеля. Время после обеда у него еще было. Он может спокойно и не торопясь докурить сигару и, не исключено, раскурить другую. Кеб доставит его по нужному адресу ровно к девяти.
 Меряя шагами номер, Кит вспоминал Пат Денби. Воспоминания были столь интимны, что лучше было бы не давать им воли. Не важно! Если слова «все та же» означали то же, что, по его мнению, и должны были означать, то его ждет самый лучший день в жизни. И он должен получить ответы на многие вопросы.
 Он снова на лифте спустился вниз, облачился в пальто и шляпу и вышел на Лэнгем-Плейс. Хотя дождя больше не было, следы его присутствия все еще чувствовались в воздухе и в низком небе.
 Поток театралов уже сошел на нет. В этот час движение на улице почти затихло, никто не направлялся на север к широкому и темному пространству Портленд-Плейс. Никто? Кроме одного человека.
 Одинокий кеб со своим одиноким пассажиром неторопливо выехал на Лэнгем-Плейс, миновал отель и продолжил движение на север. После всех этих лет в Америке, спохватился Кит, он должен помнить, что в Англии левостороннее движение, – иначе попытка пересечь улицу может стать самоубийственной авантюрой.
 Вспоминая это забытое правило, он мялся на месте. И когда одинокий кеб проезжал мимо, полоса света упала на лицо его пассажира, он сидел, выпрямившись, сложив на груди руки и мрачно сведя брови. Этим пассажиром был Джим Карвер.
 Полной уверенности не было, но, похоже, Джим сидел в том же кебе, который нанял, когда избежал встречи с Китом. Если во время войны поведение Джима казалось странным и необъяснимым, то эта эскапада была в высшей степени эксцентричной. С тех пор как он, избежав встречи с настойчивым Китом, уехал отсюда, он, должно быть, безостановочно кружил вокруг Лэнгем-Плейс, словно не в силах уехать отсюда.
 Слева от Кита у обочины ждал экипаж, обыкновенный, основательно потрепанный кеб. Не дожидаясь появления швейцара с зонтиком, Кит сел в него и назвал кебмену адрес.
 – Номер 56 по Девоншир-стрит, – сказал он. – Видите тот кеб, что едет по Портленд-Плейс к Риджент-парку? Постарайтесь не упускать его из виду, пока он движется в том же направлении, что и мы. Если он повернет, что, скорее всего, и случится, больше не обращайте на него внимания. Понятно?
 Кебмен хмыкнул, как завзятый заговорщик. Кит захлопнул дверцу экипажа, и тот, затарахтев, пустился в погоню.
 Но длилась она недолго. Опустив окно с левой стороны, Кит высунул голову, чтобы наблюдать за другим экипажем. На перекрестке с Кавендиш-стрит он увидел то, чего и ждал. Кебмен Джима Карвера плавно развернулся в другую сторону по Портленд-Плейс. Джим явно собрался продолжить начатое им кружение.
 Кит оставил наблюдение и закрыл окно. Если он правильно помнил, Девоншир-стрит был вторым перекрестком. Дом, который ему нужен (чей это дом?), должен быть расположен к востоку или западу от него.
 Он располагался к западу, и на нужном перекрестке кеб повернул налево. Пытаясь справиться с нетерпением, Кит беспокойно ерзал на сиденье, пока кеб неторопливо преодолевал сорок—пятьдесят ярдов улицы, окаймленных ровными рядами узких фасадов темно-красного кирпича, после чего перебрался на северную сторону улицы и остановился.
 Не столь величественные, как строения на Портленд-Плейс, дома тут все же производили впечатление неброского благосостояния. Перед каждым лужайка, окруженная забором с металлическими остриями, а отдельный вход вел в подвальное помещение. Хотя к парадным дверям вели лишь две широкие каменные ступени, над каждым входом высился портик, который с обеих сторон поддерживали колонны. С того места, где они остановились, на освещенном полукружии окна над дверью четко вырисовывался темный номер.
 Кит расплатился с кебменом. Когда он взбежал по ступенькам и потянул медную ручку колокольчика, откуда-то донеслись отдаленные раскаты грома.
 Дверь открылась, впустив его в просторный холл с полом из белых и черных мраморных изразцов; он был освещен гроздью шаров, внутри которых горели газовые светильники. Горничная, которая открыла ему дверь, оказалась в холле не одна. За ней маячили очертания полной пожилой женщины в черном, манера держаться которой сразу же выдавала домоправительницу.
 – Моя фамилия Фарелл, – начал Кит. – Я предполагаю... Ответила ему эта полная женщина:
 – Да, конечно, сэр. Входите же; мисс Патрисия уже ждет вас. Эллен, прими пальто и шляпу джентльмена.
 Когда Кит вручил одежду горничной, в холл вошел кто-то еще. В задней части вестибюля появился элегантный молодой человек в вечернем костюме изысканного покроя. Его выражению крайней самоуверенности не хватало раскованности и легкости. У него были гладко причесанные густые волосы и ухоженные курчавые бакенбарды. Но и голос и манеры его были решительными и энергичными. Бросив на Кита оценивающий взгляд, он обратился к полной женщине и горничной:
 – Свое дело вы сделали, большое спасибо. Дальше я буду разговаривать с мистером Фареллом.
 Когда они скрылись за дверью, обтянутой зеленым сукном, что располагалась под лестницей, молодой человек ткнул большим пальцем себе за спину.
 – Миссис Готтшалк, домоправительница, – сказал он. – И при ней, конечно, Эллен. А вы, значит, ирландский журналист... и к тому же свободный художник. Я думаю, именно вы сопровождали Пат в Вашингтоне. – Он протянул руку, которую Кит пожал. – Я Харви, кузен Пат. Надеюсь, она упоминала обо мне?
 Строго говоря, Пат не обмолвилась о кузене ни словом. Да и у Кита не появилось к нему никакой симпатии, особенно когда он тоном собственника упоминал о Пат. Если бы только он не был так самоуверен, так самонадеян!
 – Вы родственник леди Туайфорд? – спросил Кит.
 – Можно и так считать; она моя мать.
 – Хорошо ли себя чувствует леди Туайфорд?
 – Иначе и быть не может, а то бы мне сообщили; она в Шотландии, проводит время в своей старой компании. Через день ждем ее обратно.
 – Значит, это ее дом?
 – В общем-то нет. Это дом Пат. То есть, – продолжил Харви Туайфорд, стараясь все растолковать как можно подробнее, – это был городской дом ее родителей до того, как они погибли в железнодорожной катастрофе в Степлхерсте. И теперь он принадлежит ей. Милая доверчивая Пат! Трудно представить, что ей принадлежит городской дом, если я ясно выражаюсь. Да и в любом случае наша глупая девочка предпочитает природу. – Дальше его речь приобрела отрывистый характер. – Итак, Фарелл! У меня есть приятель, который, как ни странно, хотел бы встретиться с вами. Он в основном занимается теми же делами, что и вы. Хотя хочет увидеться с вами не по этой причине. Впрочем, какая разница? Думаю, минут десять Джордж сможет подождать.
 Взяв Кита за руку, Харви Туайфорд повлек его за собой к большим закрытым дверям в правой стороне холла.
 – Итак, Фарелл! – с терпеливой снисходительностью повторил он. – Моя милая кузина думает, что это она хочет увидеть вас, как вы уже слышали. Я буду вам бесконечно обязан, милорд, если вы зайдете, с подобающей краткостью выразите свое уважение и тут же выйдете. В любом случае не воспринимайте эту милую девочку слишком серьезно. Ладно?
 Отбросив руку своего спутника, Кит вошел и прикрыл за собой дверь.
 В богато украшенной гостиной со старинной мебелью, перед окном с тяжелой портьерой, которое выходило на улицу, она стояла спиной к нему. Мягкое мерцание газовых светильников, свечение языков пламени над раскаленными углями решетки высокого мраморного камина создавали ореол вокруг ее каштановых волос.
 Она повернулась. Нежная белая кожа ее обнаженных рук и плеч отливала розовым; к корсажу оранжево-синего платья была приколота роза, а лиф украшен единственным алмазом. Выражение ее лица говорило, что она полна сомнений, тревог и даже страха. Но в фиолетовых глазах ее безошибочно читалась эмоция куда более сильная, чем та, на которую он надеялся.
 – Кит. Ты... значит, ты не забыл меня?
 – Забыть тебя! – вскрикнул он и кинулся к Пат, которая протянула к нему руки.
 – Нет, Кит, пожалуйста! Ты не должен обнимать меня, как бы мне этого ни хотелось. Слишком много глаз наблюдают за нами, слишком много плохих людей вокруг. Что же до того... до того, чтобы пойти дальше, чем твои объятия, придется подождать, пока мы не останемся совершенно одни. И боюсь, Кит, есть еще одно условие.
 – Да? Какое же?
 – Ты не должен задавать мне никаких вопросов.

 Глава 3

 Кит не без труда понизил голос.
 – Никаких вопросов? – откликнулся он. – Ради всех святых – никаких вопросов? Да обладай ты и утроенной дьявольской изобретательностью, ты не могла бы придумать большей муки! Я скорее вернусь в Лондон, чем предстану лицом к лицу с целой кучей вопросов, на которые никто не отвечает, и самые важные из них касаются тебя. Если ты настаиваешь, что хочешь быть Сфинксом или в лучшем случае Цирцеей...
 – Кит, умоляю, выслушай меня!
 – Да?
 – Я должна была уточнить, что никаких вопросов сейчас. Дай мне сорок восемь часов, а потом спрашивай, о чем хочешь. В последние шесть-семь часов дела ужасно осложнились, но я уверена, что к вечеру воскресенья их можно будет наладить. Когда ты все услышишь, ты поймешь. Фактически... Слишком много глаз, – добавила она. – Да, слишком много глаз, даже когда, казалось бы, никто не смотрит. Вот таким образом, Кит.
 Она едва ли не тайком провела его к задней части гостиной, мимо арки, затянутой портьерой, в другую комнату, где было много такой же резной мебели, но также атмосфера уединения или тайны. Спокойная и уравновешенная по натуре, Пат все же испытывала какие-то смутные опасения. Она показала на софу розового дерева, обтянутую желтой шелковой тканью, но сама садиться не стала.
 – Если бы то, что я должна рассказать, касалось только нас одних, – сказала она, – все было бы не важно. Я бы выкинула это из головы, а ты смог бы сам принять решение. Но все не так. Это касается...
 – Наверно, какого-то другого человека, который в данный момент преследует тебя?
 – Нет! Слава богу, нет! Ты полностью заблуждаешься! Понимаешь, я обещала помочь кое-кому – строго говоря, двоим людям – и ни с кем не обмолвиться ни словом. Ох, да когда я смогу рассказать тебе, ты все поймешь!
 – Тяжело видеть, как секреты других людей влияют на нас с тобой. И все же! Если я не должен спрашивать, почему восемнадцать месяцев назад ты как сквозь землю провалилась, может, ты не против выслушать совершенно безобидный вопрос. Ты видела меня этим вечером у отеля «Лэнгем»?
 – С запозданием.
 – С запозданием?
 – Да. Я знала, что ты должен быть в городе и остановишься в «Лэнгеме»...
 – Слышала от Дженни?
 – От Дженни? – Она было уставилась на него, но вдруг спохватилась. – Ах да, от Дженни. От другого человека я не могла этого услышать...
 – Могу ли я предположить, кто этот другой?
 – Не сейчас, молю тебя. Я знала, что ты должен появиться, Кит, но и представить себе не могла, что это произойдет так быстро. Когда я выходила после того, как... меня кое-кто позвал, мы должны были пройти почти рядом мимо друг друга. Но я тебя не узнала. И лишь когда кеб тронулся, я обернулась и увидела тебя. Я не могла ни приказать кебмену развернуться, ни выпрыгнуть из кеба посредине улицы. Хотя это было важно, Кит. Я должна была выяснить, как ты ко мне относишься, возненавидел меня или, может, просто забыл. Даже когда я поручила отправить эту телеграмму, я сомневалась, найдет ли она тебя в отеле. Ты мог поехать к кому-нибудь обедать, а потом еще куда-нибудь. Харви и Джордж Боуэн... надеюсь, ты встретил Харви?
 – Мы познакомились только что, здесь, в твоем доме. Этот парень в самом деле командует тобой или только думает, что командует?
 – Ах, Харви! – Она отмахнулась. – Он ничего собой не представляет, хотя может жутко раздражать. Он и Джордж Боуэн... Джордж – свободный литератор, он младше Харви, с невестой, с которой он еще не обручился и которая обожает его... они завсегдатаи таких мест, как «Моттс», «Кейт Гамильтон», всех этих жутких заведений, где шампанское стоит тридцать шиллингов за бутылку и любая женщина, которая заговорит с тобой, доступна. Мало кто из так называемых порядочных девушек осмелится посетить такое ночное заведение, разве тебя возьмет туда какой-нибудь приличный мужчина. Но холостые молодые люди постоянно бывают там. Я думаю, что Харви и Джордж собрались вечером заглянуть туда. Ты можешь сделать то же самое.
 – Некий молодой человек, моя дорогая, не может считать себя холостым.
 – Могу ли я воспринимать твои слова как признание, что ты все еще чувствуешь то же самое, что и восемнадцать месяцев тому назад, на лоне дикой природы?
 – Господи, женщина, да конечно можешь! «Я сомневаюсь, что звезды льют огонь, я сомневаюсь, что солнце движется по небу, я сомневаюсь, что правда может ложью обернуться. Но никогда в любви не усомнился». Хотя стихи Гамлета так же плохи, как и его познания в астрономии, я со всей теплотой принимаю его чувства. И это еще не все.
 – Не все?
 – Ты же видишь, что вечер только начинается. Почему бы нам не отправиться куда-нибудь и не отпраздновать нашу встречу? Пат, ведь пресса никогда не отличалась примерным поведением. Если ты в самом деле хочешь посетить ночное заведение, с репутацией или без, я к твоим услугам.
 Сияющий взгляд Пат потускнел, когда она, похоже, о чем-то вспомнила.
 – Я бы с таким удовольствием... но не могу. Сегодня вечером я должна покинуть город. И прошу тебя, не спрашивай, куда я отправляюсь, и не предлагай доставить меня на вокзал; все это – часть тайны. Но я вернусь в воскресенье днем.
 – И ты тоже? – воскликнул он. – Кажется, все уезжают сегодня вечером, чтобы вернуться в воскресенье днем. И те же условия ставят. Значит, я не должен встречать твой поезд? Секрет так и остается под замком? Ты будешь держать его при себе все сорок восемь часов до воскресенья вечером?
 – Я должна, Кит. Должна!
 – Что ж, хотя бы обрати внимание, с каким почтением относятся к требованию моей дамы. Так, например, я даже не спросил – а чувствуешь ли и ты то же самое, что весной 68-го?
 – Ох, да неужели тебе еще надо спрашивать? – вскричала она. – И если ты хочешь, Кит, заключить меня в объятия... в гостиной или нет, то пусть условности летят ко всем чертям!
 И в этот момент из-за портьеры, прикрывавшей арку, что вела в переднюю гостиную, появился Харви Туайфорд. На плечи его было накинуто пальто, левой рукой он придерживал цилиндр, а в правой у него был зонтик. Было слышно, как от близкого раската грома задребезжал колпак дымовой трубы.
 – Привет, привет, привет! – поздоровался Харви. – Спросите меня, и я скажу, что сцена довольно подозрительная. Если никто не возражает, мы с Джорджем все же отправимся по своим делам. В любую минуту хлынет как из ведра. Но у нас зонты, и мы надеемся быстро поймать кеб. Вы знаете, такая жалость, – сообщил он Киту, – что моя очаровательная кузина не позволяет мне пользоваться нашей семейной каретой. Пат сама не воспользовалась ею, когда сегодня днем отправилась по какому-то таинственному поручению. Вместо нее взяла кеб. Она вам рассказывала, куда ездила?
 – Скорее всего, это не мое дело. Вы считаете, что ваше?
 Харви не потерял хладнокровия.
 – То, что меня интересует, – это мое дело, старина; им я и занимаюсь. Тут есть кое-кто еще, который... Джордж!
 Из-за портьеры появился симпатичный темноволосый юноша. У него было серьезное выражение лица, и оно говорило о нешуточных целях, которые он ставит перед собой... может, слишком идеалистических. У него тоже были шляпа и зонт, но пальто он надел, а не накинул.
 – Джордж Боуэн, это Кристофер Фарелл, которого близкие знакомые называют Кит и кто прошлой весной в Вашингтоне уделил такое внимание Пат и моей матушке. А теперь Пат пригласила его сюда... в силу причин, которые лучше всего известны лишь ей самой.
 – Джордж, – объяснил Харви, – порой публикует свои рассказы в издании «Круглый год». На самом деле мы не можем называть его «одним из юных учеников мистера Диккенса». Когда у Джорджа состоялся дебют, папа Диккенс отправился в свое знаменитое турне по Америке с чтением лекций. Уилли Уилле, второй редактор, слег с какой-то хворью. Большинство тягловых лошадок журнала преклонялись перед молодым Чарли Диккенсом, с которым нашему Джорджу не сравниться. Но старый Чарли скоро на какое-то время вернется к браздам правления, и нам предстоит посмотреть, сможет ли Джордж работать в том же духе, что и Уилки Коллинз.
 Нервничая, молодой человек с предельной вежливостью обратился к Киту.
 – Я очень польщен встречей с вами, сэр, – сказал он. – Я не так много знаю о вас, кроме того, что вы работали на нью-йоркский «Баннер» и были корреспондентом лондонского «Клэриона». И я искренне восхищаюсь мистером Коллинзом, с которым немного знаком. Но, кроме того, я также слышал... также слышал...
 – Он слышал, Фарелл, – вмешался Харви, – что вы вроде в близких дружеских отношениях с Нигелом Сигрейвом, исследователем Африки, из-за которого было столько шума. Нельзя не признать, что Джордж с должным уважением относится к Уилки Коллинзу. Но подлинный предмет его интереса – это Нигел Сигрейв; его восхищение Сигрейвом просто не поддается описанию!
 Джордж Боуэн продолжал рассматривать Кита.
 – Я питаю высочайшее уважение к мистеру Сигрейву, как и к любому человеку, который может отправиться в такое путешествие и перенести такие испытания. Я могу лишь хотеть быть похожим на них, но у меня не получается. Во мне есть что-то от кролика... которому вечно не везет. А это правда, сэр? Нигел Сигрейв действительно ваш друг?
 – Действительно.
 – И теперь я могу встретиться с ним! – восторженно вскричал Джордж. – Я написал ему, когда он вернулся из последней экспедиции, и он взял на себя труд ответить. А теперь я могу встретиться с ним, и Сьюзен тоже увидит его. Он не сказал когда, но это будет скоро; может, уже на будущей неделе.
 – Да брось ты, – вмешался Харви, – ну что за шум из-за этого Сигрейва? Что он сделал такого, кроме того, что заблудился в джунглях и его спасли? Мне кажется, что мы вкладываем слишком много эмоций в эту тему. Сигрейв? Если вы спросите меня, я скажу, что он ничего собой не представляет.
 – Никто тебя и не спрашивает, Харви, – напомнила ему Пат.
 Долгий раскат грома громыхнул где-то неподалеку. Пат, которая уже заметно раскраснелась, глянула на маленький позолоченный маятник часов, которые под стеклянным колпаком стояли на каминной доске.
 – Бели ты собрался уходить, Харви, почему ты продолжаешь болтаться здесь? Ни ты, ни твое поведение меня совершенно не волнуют, пока ты не занимаешься клеветой или открытыми оскорблениями. Почему бы тебе... ох, Кит, что это за слово, которое, как я помню, употреблялось в армии во время Гражданской войны?
 – Ты имеешь в виду «вали отсюда», – напомнил ей Кит. – Им пользовались на Севере так же, как и на Юге. «Вали отсюда» – вот что это значит, Пат. Vamos, или убирайся. Смывайся. Исчезни.
 – Я не знаю, что такое vamos, но остальные слова совершенно понятны. Ты, конечно, их слышал, Харви? Почему бы тебе просто не свалить отсюда, не сделать vamos, не убраться или не смыться?
 Харви остался невозмутим.
 – Нервы, нервы! – поддел он ее, цокнув языком. – Может, все делается ради твоей же пользы, дорогая. Что-то мне не нравится выражение глаз Фарелла. Но давай не будем забывать о милосердии, ладно? Хотя нашу компанию принято считать веселыми гуляками, мы с Джорджем умеем понимать намеки. Идем, Джордж.
 Он толкнул тяжелую дверь, выходящую в холл, широко распахнул ее и вышел. Давая понять суетливыми жестами, что он извиняется, Джордж последовал за ним.
 Вскоре их шаги прозвучали по изразцовым плиткам пола в холле. Хлопнула входная дверь. Тридцать секунд спустя, после нескольких громовых артиллерийских залпов небо с грохотом разразилось потоками дождя.
 – Они ушли? – громким шепотом осведомилась Пат. – Они в самом деле ушли?
 Она подошла к дверям задней гостиной, заглянула в них и плотно прикрыла.
 – Да, ушли, – вернувшись, сообщила она. – С моей стороны глупо так волноваться...
 – Вовсе не глупо. Я сам был готов свернуть его гнусную шею. Но юный Боуэн не вызывал желания прикончить его. Похоже, он неплохой парнишка.
 – Он такой и есть, Кит.
 – А вот кузен Харви.
 – Я не могу потворствовать Харви, хотя и чувствую ответственность за него, как за члена семьи. Но понимаешь, в какой-то мере этот глумливый тип прав. Когда речь идет о тебе, мне нельзя доверять. Я не могу, да и не хочу сопротивляться...
 – Моя дорогая...
 – Если другие женщины ведут себя так, как им нравится, почему я не могу вести себя точно так же? То, чем мы занимаемся, когда остаемся наедине, Кит, – она не отводила взгляда от его лица, – не считается ни греховным, ни запретным. Все это совершенно правильно. Я говорила – мы должны помнить, что кто-то может оказаться рядом. Но все это на самом деле настолько не важно, что я не знаю, то ли плакать, то ли смеяться. Но не хочешь ли поинтересоваться, сколько времени? Уже половина десятого. «Надеюсь, я не заставлю тебя опоздать на поезд». – «О нет, в нашем распоряжении еще достаточно поездов». Это нечто иное, Кит, настолько простое и ясное, что я только сейчас осознала...
 За плотными опущенными портьерами был слышен ровный и мощный шум дождя. На какое-то мгновение Пат задумалась, а потом махнула рукой в сторону занавешенных окон:
 – Ты не должен выходить в такую погоду. То есть я хочу спросить, можешь ли ты подождать, пока я переоденусь в дорожный костюм. Ионас отвезет в экипаже нас обоих, и по пути на вокзал я смогу высадить тебя у твоего отеля.
 – В этом нет необходимости, Пат. Я могу спокойно дойти и сам...
 – Подожди, прошу тебя! – Ее глаза блеснули радостным торжеством. – Именно это я и хотела сообщить. Но из-за своей глупости забыла, что это надо было сказать первым делом. Мне все же придется сделать то, что необходимо, но нет нужды спешно отправляться сегодня вечером. Я могу отправиться завтра рано утром, успеть разобраться со своими делами и вернуться в воскресенье днем. И если ты не против, прийти в воскресенье к чаю...
 – То есть ты не уезжаешь сегодня вечером? Ты это имеешь в виду?
 – Конечно это! И, кроме того... нам совершенно не надо куда-то выходить! Тебя устроит, если мы останемся дома? Чтобы тем временем...
 – Устроит ли? – переспросил он. – «Рай ждет меня, любовь моя, и в нем не надо мне ни книг стихов, ни ломтя хлеба, ни вина кувшина. Только тебя... чтобы часы остановились». Ты сказала, что тем временем...
 Подняв взгляд, она подошла к нему, и ее шаловливое выражение сменилось совершенно иным.
 – Сегодня мы одни, Кит, мы так этого хотели. И ты помнишь, что я сказала как раз перед тем, как нас прервал Харви?
 – Конечно, помню. Теперь мы одни, и нас никто не прервет. Поэтому...
 Но едва только его пальцы коснулись плеча Пат, как снизу раздался отчаянный трезвон, словно кто-то с силой дергал ручку звонка у входной двери.
 Пат сдавленно вздохнула. Кит дернулся и выругался.
 – Мы вроде считали, что остались одни? Интересно, что еще нас ждет? Может, вернулся наш Чайльд Гарольд, чтобы устроить дополнительные хлопоты?
 – Нет, у Харви есть свой ключ. Странно... в такое время ходить по гостям не полагается. Ох, Кит!..
 Пат нерешительно двинулась к двери и слегка приоткрыла ее. Кит следовал за ней.
 Колокольчик смолк, и теперь был слышен только гул непогоды. На этот раз домоправительницы не было на месте; появилась только горничная Эллен, успевшая привести себя в порядок. Когда она потянула на себя входную дверь, в холл ворвался порыв холодного ветра.
 Снаружи под укрытием портика стояла девушка, которой не могло быть больше восемнадцати лет; широкий плащ с капюшоном настолько скрывал ее фигуру, что она казалась бесформенной. У обочины ждал крытый кеб. Его кучер, похоже, прятался на тротуаре под раскрытым зонтом.
 Патрисия Денби в сопровождении Кита вышла в холл.
 – Пат! – воскликнула девушка.
 – Сьюзен! – отозвалась Пат.
 – Если ты примешь мои извинения за это неуместное вторжение...
 – Сьюзен Клейверинг, – пробормотала Пат сквозь зубы. – Я недавно говорила о ней, да и Джордж упомянул ее перед уходом.
 Она заторопилась встретить гостью, которая так и не сдвинулась с места.
 – Нет никакой необходимости извиняться, Сьюзен, но в чем дело? Почему ты не заходишь?
 Из-под капюшона выглянуло хорошенькое личико с янтарными глазами, в обрамлении темных волос; оно было полно какой-то странной неподвижности.
 – Ты же знаешь, что, если я зайду, дяде Хьюго придется сопровождать меня. В противном случае он меня никуда не пустит.
 – Сэра Хьюго Клейверинга в этом доме всегда примут. Как и в любом другом.
 Она произнесла его имя с такой интонацией, будто хотела о чем-то сообщить Киту. И после секундного замешательства память подсказала ему ответ.
 – Кроме того, дядя Хьюго – мой законный опекун, – запинаясь, произнесла Сьюзен. – У тебя же никогда не было опекунов, не так ли? Это просто ужасно!
 Из экипажа медленно выбиралась фигура в пальто и блестящем цилиндре. Ее прикрывал зонтик кебмена. Сказав тому вернуться через полчаса, этот высокий, худой и смертельно бледный мужчина с копной припорошенных сединой волос сделал шаг под портик. Экипаж, дребезжа по булыжной мостовой, отъехал, дверь закрылась, Эллен удалилась с охапкой одежды на руках, и Пат представила мистера Кристофера Фарелла.
 – Мы все обожаем Сьюзен, Кит. Скорее всего, ты слышал имя сэра Хьюго?
 – Не только имя. Мне кажется, сэр, что вы, должно быть, мистер Клейверинг, барристер высшего ранга, которого в свое время в юридических кругах знали как Красногривого Льва? Может, вы помните моего отца, покойного Уильяма Росса Фарелла. Он выступал в залах Темпла.
 – Сейчас я ушел на покой, – густым баритоном сказал сэр Хьюго, – и заметьте, моя рыжая грива несколько изменилась. Но мы не забыли Билла Фарелла, никто из нас не забыл! Хотя у него не было сонма помощников, которые подсказывают прецеденты, в процессах по уголовным делам он мог загипнотизировать самое упрямое жюри.
 Пат провела его в переднюю гостиную, где к тому времени снова разгорелось пламя. Сэр Хьюго Клейверинг избрал для себя кресло тронного вида, темно-зеленой кожи. Для Пат, Сьюзен и Кита нашлись стулья, стоящие лицом к оракулу.
 – Порой даже сейчас какой-нибудь преуспевающий клиент ищет возможности проконсультироваться со мной. Но на другой день... впрочем, мы оказались здесь не с этой целью. Не сомневаюсь, Патрисия, вы удивляетесь, что привело Сьюзен в ваш дом в столь неурочный час.
 – Ну... надеюсь, что не произошло никаких неприятностей?
 – Никаких неприятностей, ни в коем случае. Но... – И снова Сьюзен запнулась. – Пат, могу я поговорить с тобой наедине?
 – И немедля, немедля! – прогудел сэр Хьюго, держась за лацканы пиджака. – Пока еще решительно ничего плохого не случилось, если тебя это устраивает. Тем не менее в мое время, Сьюзен, воспитанные молодые леди не носились по городу в поисках представителя противоположного пола.
 – В поисках... – в ужасе выдохнула Сьюзен. – О, я никогда!.. Это гнусная ложь!
 – Выражение, может быть, слишком сильное, – уступил ее дядя. – Я не хочу слишком сурово относиться к Джорджу Боуэну, поскольку считаю, что он получил хорошее воспитание. – Он посмотрел на Пат. – В данный момент Джордж находится где-то здесь? Ах, я понимаю, – его нет. Разреши мне откровенно напомнить тебе, Сьюзен: мы должны избегать не только порока, но даже намеков на него. И послание, которое ты так отчаянно торопишься передать, должно быть передано только лично, а не в письменном виде.
 Сьюзен тоже обратилась к Пат:
 – Строго говоря, это не так уж и спешно. У него дома сказали, что он обедает с тобой и с Харви, поэтому мы и приехали. Понимаешь, человек, которым Джордж восхищается от всей души, но с которым никогда не встречался, мистер Сигрейв, хочет нас обоих пригласить в Хампстед, где он живет с женой. Но я с понедельника не видела Джорджа и не знаю, было ли специально обговорено время... и вообще я ничего не знаю!
 – Все в порядке, Сьюзен, – мягким голосом заверила ее Пат. – Судя по тому, что сказал Джордж перед тем, как ушел с Харви, он не слышал, чтобы обговаривалось какое-то определенное время.
 – Значит, эта важная тема, – произнес сэр Хьюго, – в данный момент продолжает оставаться в неопределенном состоянии. Что ж, Патрисия...
 Он заерзал в кресле, собираясь вставать, когда его намерение прервал очередной звон дверного колокольчика.
 Сэр Хьюго поднялся, остальные тоже встали, но никто не произнес ни слова. Наконец за шумом дождя донесся звук открывающейся двери, и после паузы, которая показалась невыносимо долгой, она снова закрылась. В дверях передней гостиной появилось растерянное лицо горничной Эллен.
 – Простите, мисс Патрисия...
 – Да, Эллен?
 – Простите, мисс, но там никого нет.
 – Никого?
 – В дверях никого, мисс Патрисия, и никакого экипажа на улице. И никто не убегал, ну, то есть вообще ничего.
 – Чушь! – сказал человек, в свое время известный как барристер Клейверинг.
 – Но, сэр!.. – запротестовала Эллен.
 – Если мы не столкнулись с чем-то сверхъестественным, дитя мое, то, значит, кто-то позвонил. – Он посмотрел на Пат. – Тем не менее не могу не сказать, что, конечно, такое чувство юмора у уличных бродяг более чем странно, не правда ли?
 – В наших местах они не бывают, сэр Хьюго, боятся полиции. – Пат переключила свое внимание. – С этим все, Эллен, спасибо. Можете закрыть двери этой комнаты.
 – Да, мисс Патрисия.
 – Так что вы собирались сказать, сэр Хьюго?
 – Я хотел сообщить, Патрисия, что я и Сьюзен слишком у вас загостились. Тем не менее, не предполагая, что Джордж здесь, хотя я и не жаждал встречи с ним, я попросил кебмена вернуться через полчаса. Если вы еще в состоянии выносить наше общество...
 – Присаживайтесь и располагайтесь, как вам удобно. Могу ли я предложить вам что-нибудь освежающее?
 – Ничего, спасибо. Но тем не менее!..
 Сэр Хьюго вернулся к своему стулу и помедлил, прежде чем заговорить.
 – Хочу заметить, что звон этого колокольчика должен был быть или чьей-то шуткой, или же проявлением сверхъестественных сил, – продолжил он, – и, как ни странно, напоминает мне о некоем другом происшествии. Вам будет интересно послушать. И не могу не сказать, что в данных обстоятельствах эта история развеселит вас.
 И он жестом показал на окна, затянутые портьерами. Непогода, которая, казалось, стала стихать, вернулась с новой силой. Пусть даже молний не было видно, их было легко представить; в кратких перерывах между потоками дождя гремели раскаты грома. На пике этого буйства стихий, едва только сэр Хьюго снова открыл рот, дверь бесцеремонно распахнулась и на пороге возникла бледная и перепуганная Эллен.
 – Простите, мисс, я ужасно извиняюсь! Но...
 – Ради бога, что случилось, Эллен?
 – Я не стала спускаться вниз, мисс. Прошу прощения, но я так перепугалась... можно сказать, впала в панику... что не стала спускаться. И тут...
 – Хватит, дитя мое, – строго сказал сэр Хьюго. – Постарайтесь успокоиться. Насколько я понимаю, в колокольчик никто больше не звонил, не так ли?
 – Звонков не было, сэр. Но кто-то постучал, так тихо, что вы, леди и джентльмены, не услышали. Затем кто-то стал скрестись, словно большая собака... или рука с когтями. И я не могла открыть эту дверь, мисс! Даже прикажи вы мне в ту минуту, я бы к ней не подошла, клянусь вам! Не знаю, кто там был, но...
 – Так не посмотреть ли нам? – испытывая нескрываемое облегчение, вмешался Кит. – Будь там какой-то шутник-бродяга или чертов гоблин, давайте посмотрим, кто это явился к нам в гости, и свернем ему нос на сторону. Ты не против, Пат?
 Он выскочил в холл, длинными шагами подошел к входной двери, рванул ее на себя и остановился под портиком. Если где-то в подсознании и присутствовал суеверный страх. Кит не хотел признаваться в нем даже самому себе.
 Из-за спины у него пролилось сияние газового светильника. Рядом с портиком молотили по земле блестящие струи дождя, с шипением растекаясь по тротуару. Кит никого не увидел. Подойдя к самому краю укрытия, он сквозь плотную пелену дождя посмотрел налево и направо. На Девоншир-стрит не было ни одного человека, она была пустынна, как улица в Помпеях.
 Тогда это и случилось. Сразу же за слепящей вспышкой молнии громовой раскат, казалось, расколол небо. Кит скорее почувствовал, чем услышал или увидел удар в колонну рядом с ним. Что-то, похоже, не далее чем в полуметре от его головы врезалось в округлую внешнюю часть колонны.
 Удар, который испытала колонна, стал потрясением и для его нервов. Он попытался рассмотреть, что же произошло, но свет из дверей освещал только внутреннюю сторону колонны.
 Выудив из кармана спички, Кит чиркнул одной по подошве и прикрыл пламя левой рукой. На летевшую под портик водяную пыль он не обращал внимания. Высунувшись под дождь, причем голова и плечи его сразу же промокли, он вытянул шею и поднял руку с горящей спичкой. Порыв ветра почти мгновенно задул слабый огонек, но Киту все же удалось рассмотреть маленькое отверстие, пробитое в дереве.
 Где-то справа от него мигнул слабый свет. С западной стороны появился высокий плотный полицейский в округлом шлеме (когда Кит уезжал в Америку, они носили старомодные цилиндры), который время от времени открывал шторки своего фонаря, направляя его луч то на дверной проем, то рядом с ним. Страж закона подошел величественной походкой и остановился.
 – Добрый вечер, сэр, – сказал он грубоватым, но добродушным голосом. – Никак вышли подышать свежим воздухом?
 – Тут был не только свежий воздух, констебль. Не могли бы вы сделать мне одолжение? Посветите-ка на колонну: вот сюда, куда я показываю. Вот так, спасибо! Что вы об этом скажете?
 Полицейский громко и выразительно хмыкнул.
 – Интересно, сэр, что вы думаете об этом?
 – Понятия не имею. Не видел вспышки, ничего не слышал; вокруг были только гром и молнии, так что я не мог ни видеть, ни слышать. Конечно, это всего лишь предположение, но... меня интересует, что вы думаете по этому поводу?
 – Хотел бы я ошибиться, но если вы спрашиваете, сэр, то это отверстие от пули.

 Глава 4

 В половине первого следующего дня, в ясную октябрьскую субботу, когда все краски казались резкими и чистыми, Кит Фарелл вылез из кеба перед клубом «Младший Атенеум», – это было массивное здание, величественно возвышавшееся на углу Пикадилли и Даун-стрит.
 Быть членом этого клуба считалось весьма почетным. Войдя в холл, который когда-то был отдельной квартирой, Кит направился к портье, сидевшему за недавно поставленной стеклянной перегородкой.
 – Мистер Фарелл к полковнику Хендерсону? – с достоинством переспросил тот. – Да, сэр. Еще один джентльмен наверху в библиотеке. Но полковник Хендерсон ждет вас в гостевой комнате. Направо и по коридору, сэр; гостевая комната в дальнем конце.
 Кит последовал указаниям. Сегодня он позволил себе отказаться от строгого стиля одежды и предпочел смокинг с короткими фалдами и котелок с загнутыми полями; пальто и шляпу он оставил в холле вместе с. одеждой других посетителей клуба. В гостевой комнате, обставленной с так называемой строгой роскошью, полковник Хендерсон стоял перед камином и, хмурясь, проглядывал стопку бумаг, которые сунул себе в карман, как только появился Кит.
 – О, мой дорогой друг! Надеюсь, вы оправились после приключений прошлой ночи? Отлично! Интересуют ли вас подробности?
 – Весьма.
 – По мнению старшего инспектора Кларка, пуля, извлеченная из колонны, – объяснил полковник Хендерсон, – могла быть – и, скорее всего, так оно и было – выпущена из новейшей усовершенствованной модели барабанного револьвера «Галланд-и-Соммервиль-380» с экстрактором. Кроме того, у меня имеется отчет суперинтендента Мэллоу, который вскоре после выстрела прибыл в дом мисс Денби. Предполагаю, что в нем была большая суматоха?
 – Так и было, – согласился Кит. – В основном между сэром Хьюго Клейверингом и лично суперинтендентом Мэллоу. Сэр Хьюго вел себя так, словно все присутствующие сопровождают его к обряду посвящения в рыцари, а суперинтендент Мэллоу явно обладает природным чутьем к бреду. Они не договорились, каждый стоял на своем и гнул свою линию. «Кто ваш враг? Кто мог это сделать?» Надеюсь, наконец я убедил их, что ни у кого, ни у одной живой души не могло быть столько претензий ко мне, чтобы пускать пулю мне в голову. Да что говорить, полковник, девять лет и ноги моей не было в этой стране! А если считать, что за мной следил кто-то из Америки, то это просто смешно.
 – Но...
 – А учитывая, что на меня падал свет из дверей и я представлял собой отличную мишень, все, что случилось, можно считать случайностью, ошибкой или чьим-то розыгрышем. Вот и все.
 Комиссар полиции разгладил усы.
 – Насколько я понимаю, вы явились по приглашению мисс Денби? С этой молодой дамой вы встретились, когда она и ее тетя путешествовали по другую сторону океана?
 – Да. Не вдаваясь в личные подробности, можно сказать, что я встретил ее, решил, что потерял, и затем снова встретил ее уже здесь. Хотя до сих пор я не знаю, что послужило причиной нашей разлуки, скоро все разъяснится. Во всяком случае, именно Пат спасла меня прошлой ночью.
 – Каким образом?
 – Работа Мэллоу и сэра Хьюго, – в памяти Кита стали всплывать живые картинки, – была в полном разгаре. Я никогда и нигде не слышал таких пререканий, кроме как в сенате Соединенных Штатов. Понимаете, Пат рано утром должна была сесть на поезд. Суперинтендент решил работать всю ночь, и даже сэр Хьюго выдохся. Пат изъявила желание дать мне свой экипаж, чтобы я добрался до гостиницы. Но непогода кончилась, и я решил пройтись. Так все и завершилось.
 – Скорее всего, не совсем. Боюсь, что и я хотел бы задать вопрос-другой, – сказал комиссар полиции, поглаживая пачку бумаг в кармане. Затем он выпрямился. – Хотя не сейчас. Я пригласил вас сюда, Кит, для встречи с моим одноклубником, чье общество вам понравится... не исключено, что он уже стал вашим любимым автором.
 Облаченный в мятый сюртук и полосатые брюки, в гостевую комнату вошел невысокий полноватый мужчина средних лет с усами, густой каштановой бородкой и веселыми насмешливыми глазами за стеклами очков в золотой оправе. Двигался он неторопливо, поскольку, по всей видимости, не очень хорошо себя чувствовал.
 – Наконец он выбрался из библиотеки, – встретил его полковник Хендерсон, – и явился. Кит, могу ли я представить тебе мистера Уилки Коллинза?
 – Я безмерно уважаю вас, мистер Коллинз, – заверил его Кит, когда полковник Хендерсон покончил с церемонией знакомства, – что не далее как вчера вечером мы с приятелем самым высоким образом оценивали вашу работу. Человек, который написал «Лунный камень»...
 Комиссар полиции, который всегда отличался хорошими манерами, на этот раз бесцеремонно вмешался в разговор.
 – Как мне представляется, человек, который написал «Лунный камень», обладает способностями, которые, возможно, позволят ему дать толковый совет по некоторым криминальным вопросам, что требуют моего внимания. По крайней мере, я очень на это надеюсь.
 Похоже, мистеру Коллинзу было явно не по себе.
 – Я вам очень благодарен, джентльмены, – сказал он, – за столь лестные слова, но сомневаюсь, что смогу вам пригодиться, особенно если речь идет о действительно криминальных вопросах. Если ты имеешь дело с вопросами, на которые ты сам составил ответы, то да, ошибиться невозможно. В настоящей жизни расследователь, как мне кажется, должен страдать от того, что, пытаясь найти все ответы, он совершенно не уверен, что нашел все вопросы. Кроме того...
 – Я знаю об этих трудностях, – заявил полковник Хендерсон, – но тем не менее не теряю надежды... Хотя, первым делом, – он нажал на кнопку звонка, – что вы будете пить?
 С появлением официанта все трое предпочли шерри средней крепости, и, когда официант принес бокалы, они расположились за столиким у окна.
 – Отбросьте, мой дорогой Коллинз, – запротестовал полковник Хендерсон, – вашу чрезмерную скромность. Что же до криминальных дел, разве не стоит хотя бы попытаться? Несмотря на многочисленные болезни, на которые вы намекаете...
 Хотя у Уилки Коллинза был вялый и даже больной вид, рукопожатие его было более чем сильным и энергичным.
 – Прошу прощения, – сказал Кит, – но... болезни? Бородатый писатель поморщился.
 – Это моя проклятая ревматическая подагра, – сказал он, – которая особенно сказывается на глазах и суставах. Без болеутоляющего лауданума жить бы вообще не стоило. Большую часть «Лунного камня» я был вынужден продиктовать, потому что мне было слишком трудно смотреть, держать ручку и даже вставать с постели. С трудом, но я справился с этой задачей.
 – Вы не могли даже диктовать? – спросил Кит.
 – Ну, диктовать-то я мог. Но несколько молодых людей, избранных на роль моих личных секретарей, пришлось уволить одного за другим, потому что они оказались слишком мягкосердечными. Когда я не мог справиться с собой и кряхтел от боли, они забывали все данные им указания, бросали работу и кидались мне на помощь. Потребовалось взять молодую женщину, которая не обращала внимания на несчастного и занималась своим делом. Мисс Рудд... впрочем, не будем обсуждать мисс Рудд. Словом, сейчас здоровье мое в порядке. – Он поднял бокал. – Так какое криминальное дело не дает вам покоя, полковник Хендерсон?
 – Значит, так. – Полковник замялся. – Наша проблема, как я объяснил Киту прошлым вечером, заключалась в том, что у нас не было проблем, точнее, таких проблем, которые были бы достойны внимания вашего выдающегося таланта. Я так выразился, и я так думал; теперь же я далек от этой уверенности. Сын моего старого друга Билли Фарелла, похоже, сам того не ожидая, стал героем загадочного романа вполне в вашем стиле. – При этих словах полковник Хендерсон повернулся к молодому человеку: – Хотя в силу своей эмоциональной натуры, Кит, ты можешь упустить кое-какие детали, не против ли ты рассказать нам все, что ты видел или слышал между тем временем, когда мы расстались с тобой в отеле «Лэнгем», и до той минуты, когда кто-то выпустил пулю на Девоншир-стрит? Если память мне не изменяет, сразу же после моего ухода явился Нигел Сигрейв.
 Обращаясь главным образом к Уилки Коллинзу, Кит набросал точный отчет о событиях. Он походя упомянул Нигела и Мюриэль Сигрейв в дополнение к истории с Джимом Карвером, еще более небрежно об обитателях дома Пат и о ней самой. Во время этого повествования автор «Лунного камня» сидел совершенно неподвижно. Хотя его слушатель постарался напустить на себя вид расслабленного сельского эсквайра, Кит безошибочно видел беспокойный блеск умных глаз за стеклами очков.
 Полковник Хендерсон откашлялся.
 – А теперь, думаю, нам стоит заняться ленчем. Есть какие-нибудь выводы из этой истории, Коллинз Magnus?
 – Поскольку я не Коллинз Magnus, оставим вашу ремарку без ответа. Никаких выводов, достойных упоминания, сделать не удалось, как вы и предупреждали. Но можно и по-другому подойти к этому бессмысленному пистолетному выстрелу, хотя это кажется притянутым за уши даже для меня. Если будет позволено, я хотел бы еще подумать на эту тему. Вы вроде упоминали ленч?
 За ленчем, когда после весьма приемлемого мяса последовал пирог с ветчиной и устрицами, о делах они не говорили. За столом Уилки Коллинз приободрился и выпил хорошую дозу вина. Он охотно участвовал в разговоре, отнюдь не пытаясь его монополизировать. В каждой его реплике чувствовалось тонкое чувство юмора; ему нравилась жизнь, нравились люди, и он подшучивал над своими хворями.
 Выкурив по сигаре, они расстались. Мистер Коллинз вернулся в библиотеку, полковник Хендерсон предложил Киту подвезти его в отель «Лэнгем», где уже ждала телеграмма от Пат.
 «НА ВОКЗАЛЕ ЮГО-ЗАПАДНОЙ ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГИ, ПЕРРОН ВАТЕРЛОО, ПОЖАЛУЙСТА, В ВОСКРЕСЕНЬЕ ВСТРЕЧАЙ ПОЕЗД ИЗ МОРТЛЕЙКА, ПРИБЫВАЕТ В 3.30 ДНЯ. НАДЕЮСЬ, МЫ ВСЕ В БЕЗОПАСНОСТИ».
 Значит, она села в Мортлейке, о котором Кит знал лишь, что там, не далее чем в шести милях от города, финиширует гребная гонка Кембридж—Оксфорд. Никак Пат передумала соблюдать тайну? Но в любом случае, что могли бы значить слова, что «мы все в безопасности»?
 У него еще был день с лишним до их встречи. Если даже Уилки Коллинз и полковник Хендерсон избегали обсуждать его проблему, сам он не мог думать ни о чем ином. У него были определенные подозрения, но проверить их он никак не мог. Наконец он остановил кеб и добрался до редакции «Ивнинг Клэрион». Дункан Макфергюс, исполнительный редактор, ко времени его появления уже исчез, а все остальные лица были для него внове. Заглянув в парочку заведений на Флит-стрит, он встретил старого Сонулю Бейтса из «Газетт», который во второй половине дня был уже настолько пьян, что понять его было невозможно.
 Очень хорошо! Сегодня вечером он сделает то, что собирался сделать прошлым. Попросив кебмена доставить его к Театру принца Уэльского на Тоттнем-стрит, Кит прибрел билет на лучшее место и приготовился посмотреть «Школу», популярную комедию Т.В. Робертсона, которая уже выдержала двести представлений.
 Снова он пообедал в отеле, оставив указание, где его найти, если кому-нибудь понадобится. В восемь пятнадцать, за четверть часа до открытия занавеса, он уже смешался со светской толпой, собравшейся на спектакль «Школа».
 Этот маленький театрик в унылом квартале города, который когда-то презрительно называли Пыльной дырой, теперь привлекал к себе такое количество блестящих карет, что умники сочли – дыра-то полна золотой пыли. И никто больше не удивлялся, что зрители не едят апельсинов и не нянчат детей во время представления.
 Оформление театра было выдержано в светло-голубой гамме, оркестр был искусно скрыт из вида за бутафорскими скалами, зарослями папоротника и водопадами. Кит сидел в удобном кресле в партере у самого прохода. Пьеса, в которой шла речь о школе для девочек, не допускала никаких двусмысленностей. Хоть сцена и была невелика, декорации были столь же хороши, как в величественном театре мистера Бута в Нью-Йорке.
 Пьеса состояла из четырех актов, и роль Наоми Тиг играла одаренная Мэри Уилтон на пару со своим ярким мужем Джеком Пойнтцем. Киту нравилась их игра, хотя большую часть последнего акта он не мог отделаться от неприятного чувства, будто из задних рядов партера за ним наблюдают.
 «Скорее всего, мне это кажется», – решил он и даже не стал оборачиваться, чтобы посмотреть. Но оказалось, что ощущение это не было обманчиво.
 Когда актеры, приняв причитающиеся им аплодисменты, откланялись и занавес опустился, зрители потянулись в фойе ждать появления своих карет. Кит, который также выходил вместе с ними, остановился как вкопанный. Испытав едва ли не потрясение, он увидел Нигела Сигрейва, который, кутаясь в пальто, с мрачным лицом и поникшими каштановыми усами, переминался с ноги на ногу в суетливой толкотне.
 – Нигел! Что ты-то здесь делаешь?
 – Ищу тебя, старина. Мне сказали в отеле, что ты будешь здесь. Но вряд ли стоило незадолго до конца бегать по рядам, чтобы вытащить тебя.
 – Где Мюриэль?
 – Ответ, Кит, таков – черт бы меня побрал, если я это знаю. Хотя стоп! – Нигел потер подбородок. – Она не... она никуда не удрала, и вообще ей это не свойственно. Не против, если я объясню?
 – Обязательно объясни.
 – Понимаешь, Кит, – очень серьезно начал Нигел, – рано утром, пока я еще лежал в постели, эта женщина встала, взяла экипаж дорогого папочки и исчезла в неизвестности. Но оставила мне записку. Вроде у нее какое-то важное дело.
 – В этом она не одинока. Что за дело, Нигел?
 – Она ничего не объяснила – ни что за дело, ни где она сама. Но вроде я мог не беспокоиться. Я решил вернуться в город в воскресенье, как мы и собирались. Вполне возможно, что она успеет к этому же поезду. Во всяком случае, я предполагаю, что она явится до вечера воскресенья.
 – И потом?
 Нигел повел плечами:
 – Что ж... Боюсь, я начинаю заводиться. Вот проклятье, Кит! Я и подумал: если у женщины, которая делит со мной жизнь, есть в голове какие-то важные дела, то такие же могут быть и у меня. Это необходимо обсудить с Китом Фареллом, и как можно быстрее, пока я еще в здравом уме. В местной платной конюшне я нанял двуколку, успел сегодня на дневной поезд и к обеду вернулся в «Удольфо».
 – Что за местная платная конюшня, Нигел? Где ты был?
 – Местечко называется Боддингтон, это в Кенте.
 – Оно где-то неподалеку от Мортлейка?
 – Ехать надо с разных вокзалов, как и возвращаться – и туда, и туда. В Боддингтон – с вокзала Чаринг-Кросс, а в Мортлейк – с Юго-Западного. Но надо сказать, что между ними есть связь. И послушай, Кит! Я готов взорваться... во всяком случае, очень близок к этому. У меня тут экипаж с кучером. Ты не против вернуться в «Удольфо» и выпить по рюмке, пока мы разговариваем?
 – С удовольствием!
 – Ландо тут неподалеку. Не хотел попадать в это столпотворение экипажей, которое зарождается на наших глазах. Вот сюда.
 Выйдя на Тоттнем-стрит, они повернули в восточную сторону к Тоттнем-Корт-роуд, затем к северу и мимо Уайтфилд-ской церкви миновали запущенные кварталы, на которые лила желтоватый свет луна, входившая в полную фазу.
 Пятиминутная прогулка привела к ожидавшему их ландо с опущенным верхом и дремавшим на козлах кучером. Нигел, похоже, стал успокаиваться, когда пригласил Кита занять место.
 – Только прошу тебя – ни слова о моих проблемах, пока мы в мире и комфорте не осушим наши стаканы. Но у тебя тоже что-то на уме, загадочная ты личность! Не так ли?
 – Да. Начать с того, что я нашел Пат.
 Экипаж двинулся прямо на север по Хампстед-роуд, оставив слева от себя таверну «Адам и Ева», проехал по границе Камден-Таун мимо паровозного депо Чок-Фарм, поднялся по пологому склону Хаверсток-Хилл, который продолжился совсем уж пологими склонами Хай-стрит и Хит-стрит. Упомянув о ленче с Уилки Коллинзом и полковником Хендерсоном, Кит вернулся к вечеру пятницы. Он уже заканчивал свое повествование, в котором не упустил ни одной подробности, как они выехали на широкое открытое пространство.
 – Идея, конечно, взята с потолка, – признал он. – Но не могли ли и Мюриэль, и Пат уехать, чтобы посоветоваться с их общей подругой Дженни? Кстати, кто она такая, эта Дженни? Где она живет?
 – Ради бога! – решительно остановил его Нигел. – Меня удивляет, что ты упустил из виду самое главное. Ты говоришь, что пуля врезалась в колонну всего в восемнадцати дюймах от твоей башки? Кто решил заняться такими играми?
 – Я говорил тебе, Нигел...
 – Да, ты мне говорил. Мой дорогой олух, ты убедил себя, что это чистая случайность, ошибка... кто-то решил подшутить над тобой. Но я человек практичный, – напористо заявил Нигел, который вроде и сам верил в созданный им же миф, – и не могу не задаться вопросом: а что, если ни одно из объяснений не подходит? Шутник, который на Девоншир-стрит палил в белый свет, похоже, отлично знал, что он делает. А теперь смотри в оба. Мы почти на месте.
 Слева от изгиба дороги на юг смотрела высокая стена из грубого камня, прорезанная железной решеткой ворот. Резко щелкнул бич кучера, как бы сигналя о появлении экипажа. Из открытых дверей небольшой каменной сторожки с другой стороны стены упала полоса света, появился невысокий и сутулый пожилой человек в охотничьем камзоле и гетрах.
 Сторож открыл ворота и почтительно застыл на месте, пока экипаж проезжал мимо. Опустив окно с левой стороны, Кит высунул голову, чтобы лучше видеть.
 К дому, стоявшему примерно в пятидесяти ярдах от ограды, вела широкая дорожка, усыпанная гравием, над которой аркой смыкались голые, безлиственные ветви высоких деревьев. Дерн был усыпан опавшими листьями, хотя на самой дорожке их не было.
 Из дома, массивного продолговатого сооружения, сложенного из обработанных каменных блоков, наружу не пробивалось ни проблеска света. К его западному крылу примыкало куда более низкое строение, и в лунном свете можно было уловить проблески стеклянного обрамления: без сомнения, оранжерея. По обе стороны от парадных дверей тянулся ряд высоких, до самой земли окон.
 Нигел заверял его, что дом не имеет ничего общего с отсыревшими старыми развалинами. Так оно и оказалось. Но солидной основательности дома фантазия архитектора добавила поддельные боевые укрепления типа зубцов парапета на крыше и квадратных башенок на каждом ее углу. Эти детали конструкции, которые высились над белой пеленой тумана, придавали замку «Удольфо», залитому желтоватым лунным сиянием, жутковатый вид обиталища гоблинов.
 – Я вам еще понадоблюсь сегодня вечером, сэр?
 – Мне нет, а вот мистеру Фареллу понадобитесь. Давайте-ка прикинем. – Расстегнув пальто, Нигел извлек часы, открыл их и прищурился, стараясь увидеть циферблат при лунном свете. – Только что минула полночь. Примерно через час – скажем, в час ночи – вы должны быть готовы отвезти этого джентльмена в отель «Лэнгем». Думаю, в данный момент это все.
 – Очень хорошо, сэр. Спокойной вам ночи!
 Экипаж отъехал, обогнув восточную часть дома с правой стороны. Вытащив связку ключей, Нигел направился к парадным дверям. Но прежде чем он пустил ключи в ход, дверь, словно получив телепатический сигнал, открылась.
 Хотя все окна на этой стороне дома были плотно закрыты, все-таки из-за них пробивался свет газовых ламп. На пороге дома их ждал полный осанистый дворецкий средних лет, которого Нигел назвал Тиммонсом. Тот, встретив их в дверях квадратной прихожей с красным изразцовым полом, украшенной доспехами XVI столетия и древним оружием по стенам, принял у них верхнюю одежду.
 – В мою берлогу, Тиммонс, – приказал Нигел. – Камин в ней готов?
 – И готов, и разожжен, сэр. Поскольку мы ждали вас примерно к этому времени, я взял на себя смелость приготовить сандвичи и освежающие напитки. Э-э-э...
 – Прекрасно, Тиммонс! Как всегда, великолепно! И вам уже не стоит ждать, когда можно будет закрыть дверь. Просто оставьте на виду пальто и шляпу мистера Фарелла, и можете отправляться в постель. Я позабочусь и о газе, и о замках.
 – Если вы в самом деле возьмете это на себя, большое вам спасибо, сэр.
 Нигел повернулся к Киту.
 – Я не собираюсь устраивать тебе экскурсию, – сказал он, широким жестом указывая на ряды дверей. – Справа, куда мы не пойдем, – гостиная, а за ней – обеденный зал. Слева – библиотека, а за ней – буфетная. Вот в библиотеку мы и заглянем. Идем.
 Длинное и высокое, должно быть в два этажа, помещение библиотеки было мягко освещено и сплошь заставлено книгами на дубовых полках, которые кое-где прерывались проемами до самого пола. В середине этой стены, за проемом, у которого они стояли, тянулся широкий сводчатый проход, ведущий в темноватый коридор. Недалеко от центрального прохода по одну сторону от него полки прерывались обыкновенной закрытой дверью – и точно такая же дверь располагалась по другую сторону от прохода. Примерно до середины западной стены от пола поднималась винтовая металлическая лестница, а от нее в обе стороны, на юг и на север, тянулась широкая галерея. Как раз над центральной нижней аркой на галерее была еще одна закрытая дверь.
 – Ну как? – вопросил Нигел с видом владельца экспозиции, предлагающего что-то на выбор. – Ну как тебе, Кит? Заметил что-нибудь?
 – Да, – ответил Кит.
 Он посмотрел на линию высоких окон, плотно закрытых и зашторенных тяжелыми портьерами, которые выходили на парадный фасад.
 – Эти окна смотрят на юг, не так ли? Я обратил на них внимание, когда мы подъезжали. А вот в западной стене, похоже, нет ни одного окна.
 – Их нет, Кит, и никогда не было. В них нет необходимости.
 – Нет необходимости?
 – Ну, посмотри, друг мой! Строению этому меньше десяти лет, несмотря на некоторые его любопытные особенности. Малый, который его построил и у которого я его купил, воздвиг и оранжерею. Ты должен был обратить на нее внимание. За этой аркой тянется коридор, который в нее ведет. Дверь слева от арки – бильярдная. Справа – курительная. Если захочется, курить можно по всему дому, но идея мне понравилась. В бильярдной, в курительной – всюду по паре окон в полный рост; ты можешь выйти прямо на лужайку по обе стороны от оранжереи. Дверь на галерее, – Нигел показал наверх, – это уже мои владения. Пойдем, посмотришь!
 Он легко взлетел по железной лестнице, и Кит последовал за ним. Теперь он стал разбираться в топографии дома и, коснувшись локтя своего спутника, спросил:
 – Ты сказал, что комната над библиотекой – буфетная?
 – Да. Потолок в ней обыкновенный, то есть вдвое ниже, чем в библиотеке. Это владения Мюриэль, поскольку предполагается, что библиотека – моя. Я купил все эти книги оптом у прежнего владельца; я не так уж привержен учебе.
 Нигел остановился, держась за белую фаянсовую ручку единственной двери на всем протяжении галереи.
 – Все указывает, – сказал Кит, – что эта дверь, должно быть, ведет в твою берлогу?
 – Именно, старина, но за этой дверью больше чем просто моя берлога, несколько отдельных изолированных комнат. С одной стороны, – показал Нигел, – спальня и ванная, на тот случай, если я тут ночую. А с другой стороны, – снова показал он, – пара кладовок для того барахла, что я притащил из своих путешествий, да все не могу найти времени разобрать его и разложить по местам. Моя берлога в середине, и в апартаменты можно пройти только через нее. Вперед!
 Решительно распахнув дверь, Нигел провел гостя в просторную прямоугольную комнату, с одним занавешенным окном на противоположной от двери стене; в камине ровно горело пламя, а на столе в центре комнаты стояла лампа под зеленым абажуром. По стенам, над беспорядочно, но уютно расставленной мебелью висели копья дикарей, боевые дубинки, устрашающие дьявольские маски, а также обрамленные фотографии Нигела в окружении своих охотничьих трофеев. Здесь же стояли три книжных шкафа, полки которых за стеклянными дверцами были набиты книгами. Взгляд Нигела переместился к центральному столу, на котором стояли блюдо с сандвичами, прикрытое салфеткой, графин бренди, кувшин с водой и несколько стаканов.
 – Обрати внимание, тут по стенам нет никаких чучел, – сообщил он. – Они все внизу, в специальной комнате для трофеев, она же и оружейная. Но!..
 – Привержен ты учебе или нет, Нигел, но ты и сам собрал весьма приличную библиотеку.
 – Книги принадлежат главным образом Мюриэль. Мне лично нужны или толковое повествование, или отчет о путешествии, или исторические факты... которые действительно являются фактами, а не сотрясением воздуха. Но Мюриэль любит романтические ужасы: она их все помнит и прямо упивается ими. Если бы при строительстве дома с ней советовались, то здесь появился бы настоящий замок «Удольфо», как в той истории, вместо... – Нигел остановился.
 – Вместо чего?
 – Вместо нескольких поддельных башен и дурацких укреплений. Впрочем, не важно. Хотя, черт побери!..
 Он подошел к столу. Не притронувшись к сандвичам, он щедро разлил бренди по стаканам, добавил в каждый немного воды, протянул один стакан гостю и одним глотком осушил свой.
 – Черт побери, Кит, – повторил он, – нам надо тщательно обсудить кое-что. Здесь и сейчас. Потому что это ждать не может. Ни минуты!
 – Полностью согласен. И поскольку ты снял с себя обет молчания, ответь хотя бы на один вопрос. Кто эта таинственная Дженни, общая подруга Мюриэль и Пат? Что за Дженни? Где она живет?
 – Вот уж не могу тебе этого сказать; я даже не знаю ее фамилии. Ты чертовски хорошо и сам знаешь, насколько она таинственная личность; она настолько бегло мелькала в моей жизни, что я не могу припомнить ни одной черточки Дженни. Я даже не уверен, существует ли она вообще. Но дело не в этом, не так ли?
 – Так в чем же дело?
 – Я тебе объясню. – Нигел плеснул еще бренди в свой стакан и досуха опустошил его. – Понимаешь, после моего возвращения из Африки я не мог отделаться от ощущения, что постепенно схожу с ума. Я не знал, как с этим справиться, что думать, не говоря уж о том, что делать. Прошлым вечером в гостинице я заверил тебя, что моя тревога не имеет отношения к семейным делам. Я нагло соврал тебе. Мои беды имеют прямое отношение к моим семейным делам и непосредственно касаются той женщины, что присутствует в моей жизни.
 – То есть все, что ты мне рассказывал, было враньем?
 – Нет, Кит. Все, что я тебе рассказывал в ответ на прямые вопросы, было полной и буквальной правдой. Но эти ответы содержали... ощущение лжи, вот и все.
 – Боюсь, что могу показаться туповатым, Нигел, – Кит отпил бренди, – но я что-то не понимаю. Например, ты же говорил, что Мюриэль страстно любит тебя.
 – Я сказал, что женщина, которая присутствует в моей жизни, страстно любит меня. Разве не так?
 – Согласись, это одно и то же. И поскольку ты заверил меня, что всегда будешь любить Мюриэль, какие между вами могут быть сокрушительные неприятности?
 Нигел поднял свой стакан.
 – Вот мы наконец и подошли к самому главному, – ответил он. – Женщина, с которой я живу, – не Мюриэль.




 Часть вторая
 ХЕЛЛОУИН В «УДОЛЬФО»



 Глава 5

 Кит потрясенно уставился на него. Наступило оглушительное молчание.
 – Нигел, ты хоть понимаешь, что говоришь?
 – О, я-то понимаю. И видит бог, как мне этого не хочется! Садись и устраивайся поудобнее, старина, пока я попытаюсь тебе объяснить.
 По дому бродили тихие ночные шорохи. Нигел снова налил бренди, разбавил его водой. Открыв коробку с сигарами, он протянул ее Киту и, подождав, пока Кит выбрал одну из них, взял и сам. С бокалом бренди в одной руке и сигарой в другой он подошел к камину, поставил стакан на каминную доску, откусил кончик сигары и раскурил ее от скрученной полоски бумаги, поднесенной к огню.
 Когда Кит, обрезав сигару, раскурил ее и сел, хозяин дома остался стоять, опираясь локтем на каминную полку. Нигел заговорил приглушенным, спокойным голосом, но в нем было такое напряжение, что лицо его приобрело возбужденное и измученное выражение.
 – Женщина в моей жизни, та женщина, которую ты встретил прошлым вечером...
 – Но, Нигел!..
 – Надеюсь, хоть ты-то поймешь! Я утверждаю, что у женщины, о которой идет речь, было лицо Мюриэль, голос Мюриэль... да, и тело Мюриэль! Она помнила то, что могла помнить Мюриэль, говорила, как должна была говорить Мюриэль... и никто, ни я и ни кто другой, не мог поймать ее на слове. И какую бы игру она ни играла, надо отдать должное этому подкидышу, этому дьявольскому созданию – она была точным подобием Мюриэль. Я женился весной прошлого года, и (ради Христа, Кит!) лишь крохотное отличие, сущая мелочь дала мне понять, что это не Мюриэль!
 – Минутку. И постарайся успокоиться, ты говоришь о какой-то ее «игре»...
 – А чем иным это может быть? И более того – зачем вообще идет эта игра? Она не могла бы возникнуть и существовать без согласия и помощи реальной Мюриэль, хотя в это трудно поверить. Во всяком случае, Кит, для этого обмана должна быть причина. Но какая?
  –  Похоже, ты полностью уверен в обмане?
 – Еще как уверен! Я бы сказал, что жутко уверен, если бы это слово не было таким зловещим...
 – Когда ты впервые заметил этот... предполагаемый обман?
 – Почти сразу же после того, как я в последний раз вернулся из Африки. Через два или три дня я уже не сомневался.
 – Кто-нибудь еще разделяет твои сомнения?
 – Нет. Похоже, они мучают только меня.
 – Да, так оно и есть. – Кит внимательно изучал приятеля. – Но обманщица, если она в самом деле такова, немедля встретилась с тобой. Так же без промедления она встретилась с родителями подлинной Мюриэль, которые приняли ее как свою дочь. Может ли такое быть?
 – Может, – возразил Нигел, – потому что именно это и случилось. Я могу привести несколько классических примеров – обычно их героем был мужчина, но вполне могла быть и женщина – маскарада, когда обманутыми оказывались родители, друзья, да и все остальные.
 – Включая и мужа реальной женщины?
 – А вот эта не обманула мужа Мюриэль, что и пытаюсь тебе объяснить.
 Кит выпустил кольцо дыма и посмотрел, как оно тает.
 – Ты как-то противоречиво выражаешься, Нигел. Сначала ты сказал, что эта так называемая обманщица ни в словах, ни в поступках не совершает никаких ошибок...
 – Я говорил не совсем то.
 – Тогда что же ты сказал? – потребовал ответа Кит. – Почему ты так безоговорочно уверен, что женщина, называющая себя Мюриэль, на самом деле не Мюриэль?
 – Чтобы ответить на это, Кит, я сначала должен задать тебе очень личный, даже грубоватый вопрос. Ты позволишь?
 – Да, конечно.
 – Вот эта твоя Пат Денби, – задумчиво пробормотал Нигел, – которую ты снова нашел, когда она прислала тебе телеграмму. Ты был не очень многословен, рассказывая о ней. Но что-то подсказывает мне, что ваше общение с ней в Америке не ограничивалось только редкими поцелуями и объятиями. А теперь откровенно признайся старому другу, который умеет держать язык за зубами. Ваше общение было куда более близким, не так ли?
 – Откровенно говоря, да.
 – Я так и думал. Вот! – Нигел сделал еще глоток разбавленного бренди и с силой раскурил сигару. – Что же до этой подмененной Мюриэль, – продолжил он, – дело не в том, что она говорит, а в том, что делает. Ты так часто делишь ложе с женой, с любимой женщиной, что прекрасно знаешь все ее привычки. И я скажу тебе, Кит, что это безошибочная проверка! Неужели ты допускаешь, что тебя могла бы обмануть поддельная Пат или меня – фальшивая Мюриэль? Настоящая Мюриэль была довольно восторженной личностью, признаю. Эта же имитация Мюриэль настолько чрезмерно восторженна, настолько бывает чертовски разной, что порой мне лезут в голову грешные мысли о...
 – О чем?
 – Не важно, забудь мои слова. Ты так и не сказал мне, что ты-то думаешь обо всей этой истории, Кит. Выкладывай как на духу!
 – Значит, как на духу, – согласился Кит, допивая свою порцию бренди. – Будь это романом Уилки Коллинза – с которым я сегодня встречался, о чем уже упоминал, – настоящая Мюриэль, скорее всего, томилась бы под запором в сумасшедшем доме, куда ее спрятал какой-нибудь коварный баронет – как Лаура Фэрли в «Женщине в белом», – в то время как это дьявольское отродье, подмененная Мюриэль, заняла бы ее место, преследуя какую-то гнусную цель. Но не складывается, Нигел, не складывается. И как бы ни была романтична жена, которую ты пригрел на груди, видит бог, ты ей в этом не уступаешь.
 – Надо понимать, ты что-то имеешь в виду?
 – Надеюсь. Помнишь, вернувшись в Англию, ты только-только оправился от болезни, которая чуть не прикончила тебя. И такое состояние никак не могло способствовать взвешенности твоих суждений. Ты что, отрицаешь даже возможность, что женщина, которая сейчас живет с тобой как Мюриэль, в самом деле может быть подлинной Мюриэль?
 Нигел просиял.
 – Честно говоря, Кит, не думаю, что могу отрицать такую возможность. Но в таком случае разреши сказать тебе, что моя любимая жена усвоила чертову кучу вещей, о которых она понятия не имела, когда я уезжал! Видишь ли...
 Он остановился и впал в такую глубокую задумчивость, что-то бормоча про себя и роняя пепел на ковер, что собеседник счел себя обязанным подтолкнуть его.
 – Да, Нигел?
 – Откровенно говоря, старина, я вспоминал твоего американского приятеля майора Карвера.
 (Думал о нем и Кит, но он воздержался от упоминания этого имени.)
 – И вот в чем ты был прав, приятель. Похоже, этот парень, едва только увидев Мюриэль в малом зале «Лэнгема», явно ускорил шаги. Интересно, куда он подался, выйдя из отеля?
 («Не стоит рассказывать тебе, Нигел, что после ухода Мюриэль он еще долго продолжал бессмысленно кружить вокруг гостиницы».)
 – Может, это всего лишь совпадение, – заводясь, воскликнул Нигел, – и ничего больше! И все же!.. Если настоящая искренняя Мюриэль чему-то научилась от кого-то еще, кроме своего мужа, кем бы ни был этот человек...
 – Это так тебя волнует?
 – Нет, не думаю. Я ненавижу саму идею; ненавижу потому, что она отравляет меня. Но в наши дни слишком много ханжества, вот в чем беда! Почему я должен рубить с плеча, почему мне необходимо делать вид, что пришел конец света, хотя я знаю – в ближайшем будущем все ее усилия и старания будет посвящены только и исключительно мне? Разве ты сам этого не чувствуешь?
 – Да.
 – Значит, ты считаешь, что так все и случилось, да? Муж в отъезде... и соблазнитель принимается за дело...
 – Да успокойся ты! – возмутился Кит. – Я никогда не говорил и не думал ничего подобного! Все это нес ты сам – и просто загипнотизировал сам себя.
 Возбуждение Нигела внезапно сменилось нервной веселостью. Он это осознал.
 – Я понимаю, старина, что так и есть, – и принимаю на себя эту ответственность. Но тем не менее выкинь из головы мысль, что я буду плясать от радости, допустив, что Мюриэль была мне неверна. Может, и соблазнителя никакого не было. Если эта женщина – настоящая Мюриэль, готов держать с тобой пари, что никакого соблазнителя не было и в помине. Я сказал, что она питает ко мне страстную любовь, что и доказывала. Она наконец позволила расцвести своим природным талантам. Еще бренди, Кит?
 – Спасибо, не сейчас. Ты собирался как-то намекнуть Мюриэль, что сомневаешься или откровенно усомнился в ее подлинности?
 – Боже милостивый, конечно нет! Частично потому, что у меня не хватило нервов, а частично в силу другой причины, которую мы тут не будем обсуждать. Может, это и к лучшему, если я буду помалкивать. И вот что я тебе скажу... – Он кинул в огонь окурок сигары и расправил могучие плечи. – И вот что я тебе скажу, Кит, – повторил он. – Она вернется завтра днем; не помню, чтобы она нарушала обещание. Так что завтра вечером мы сможем устроить что-то вроде праздника. Когда ты явишься к обеду, прихватишь с собой Пат Денби?
 – С удовольствием... если получится.
 – Молодец! До того как я услышал, что вы с Пат снова вместе, я собирался пригласить к обеду только тебя и, может, еще одного моего приятеля, доктора Весткотта, очень симпатичного человека. Но теперь мы все устроим куда лучше. На Девоншир-стрит ты встретишь Джорджа Боуэна, которому я обещал пролить свет на причины моего самообладания. И эту его девушку, Сьюзен Как-Там-Ее?..
 – Клейверинг. Сьюзен Клейверинг.
 – Значит, Сьюзен Клейверинг! Значит, завтра я напишу и пошлю им обоим приглашение разделить с нами, что Бог послал к трапезе. Времени немного, и если у них не получится...
 – Они все устроят, Нигел. Парнишка от всей души обожает тебя...
 – Слава богу, что хоть кто-то так относится ко мне.
 – ...а малышка Сьюзен во всем следует его примеру. Ну а теперь, поскольку уже поздно, может, я лучше позволю себе последний глоток бренди на посошок.
 – Наливай себе, Кит. До краев. На самом деле вовсе не так уж поздно – и не торопись удирать от меня. Я хочу тебе еще кое-что показать. Вот сюда!
 Нигел почти полностью пришел в себя. Он подошел к единственному окну в своем убежище, которое располагалось в стене напротив двери. Отдернув плотную коричневую портьеру (с внутренней стороны окна жалюзи не было), он отступил от окна и показал за него. Кит подошел, держа в руке наполненный стакан.
 Внизу вздымалась округлая крыша оранжереи, которая, пусть и не очень высокая, напоминала стеклянный пузырь прямо у них под ногами, поверхность которого мерцала в свете октябрьской луны.
 – Видишь, что там в темноте? – снова показал Нигел. – Не ломай себе голову; я могу зажечь газ одним движением пальца. Это то еще зрелище, Кит, особенно тропические рыбы.
 – Тропические рыбы, ради всех святых? Как ты поддерживаешь подходящую температуру?
 – Горячие трубы, раскаленный пар согревают всех рыбешек, которых здесь столько, что ты всех и не вспомнишь. Но эти нежные создания, черт бы их побрал, погибают, стоит только отвести взгляд от них. Пар этот может быть только в оранжерее, а то он очень плохо влияет на здоровье, уж я-то знаю! – Нигел отвернулся от окна. – Твои многословные и убедительные аргументы, старина, практически убедили меня, что нынешняя Мюриэль полностью соответствует той Мюриэль, что была в прошлом, но которую изменили сильные эмоции, связанные с благополучным возвращением мужа. Облегчение только начинается... но какое это облегчение! Давай спустимся вниз, не против?
 Кит допил бренди, растер сигару в оказавшейся под рукой пепельнице и последовал за Нигелом.
 – Я, кажется, упоминал, – произнес Нигел, когда они вышли на галерею с металлическими перилами, – что в буфетной потолок обыкновенной высоты. Эта галерея, что тянется к северу, выходит в коридор верхнего этажа, но обеим сторонам которого расположены спальни; в задней части дома, ближе к середине – открытый двор. Теперь вниз по ступенькам – осторожно, они скользкие, – и мы на месте!
 – Ну и?..
 – Подожди в библиотеке, ладно, пока я включу свет в оранжерее? Я мигом.
 Нигел извлек коробок спичек из-под фалд своего смокинга и решительно прошел под центральной аркой в западной стене, за которой тянулся полутемный коридор. По пути он зажег настенную лампу, прикрытую абажуром в виде плоской стеклянной тарелки. Синевато-желтый язычок пламени, поколебавшись и наконец застыв, позволил увидеть в сплошной стеклянной стене в конце коридора дверь со стеклянными панелями. Нигел, войдя в оранжерею, прикрыл ее за собой.
 Движимый инстинктивным стремлением посмотреть на книги, хотя их названия не казались особенно привлекательными, Кит минуты три стоял у полок, когда хозяин дома, вполне удовлетворенный, вернулся.
 – Для тебя все готово, Кит. Вот сюда.
 Оранжерея, примерно тридцати футов в длину, двадцати в ширину и десяти в вышину, была мягко освещена. Их окружило влажное тепло. На плотно утоптанной земле их шаги были совершенно бесшумны. По обе стороны широкого прохода, который тянулся с востока на запад, на фоне экзотической растительности тянулся ряд продолговатых аквариумов на высоких металлических ножках, прикрытых легкими металлическими же крышками. За их стеклами в зеленоватой воде порхали маленькие, ярко раскрашенные рыбки. Эта двойная линия аквариумов тянулась, кажется, нерушимо, если не считать...
 – Если не считать, – громко сказал Кит, – вон тот проем на полпути. Там авеню, что идет с востока на запад, пересекается другой авеню с аквариумами – с юга на север. Я не ботаник и не могу оценивать деревья и цветы, но эти рыбки...
 – Что-то душновато в этом спертом воздухе, не так ли? – заметил Нигел, подводя Кита к поперечному проходу с такими же экспонатами. – Нам приходится порой впускать сюда немного свежего воздуха. Часть оконных панелей крепятся на петлях, но большинство привинчены... как в крепости. Этого потребовал Макбейн, мой старший садовник.
 – Ты можешь назвать хоть какие-то экспонаты из своей коллекции, Нигел?
 – Некоторые, но не все. Вон тот круглый желтоватый парень с вертикальными черными полосками и слишком большими для его размера плавниками называется рыба-ангел.
 Можешь не верить, но те два малыша, что проплывают мимо твоего плеча, – это краснохвостые черные акулы. Но как я только что говорил...
 Стоя на перекрестке пересекающихся авеню с аквариумами, Нигел смотрел на южную стену оранжереи. В конце ее не было ни деревьев, ни кустарниковых, ни поросли папоротников: от пола до изгиба крыши тянулись только стеклянные поверхности в деревянных переплетах. В завершение своего рассказа Нигел что-то пробормотал про себя.
 – Да? – переспросил Кит. – Что ты сказал?
 – Это я разговариваю сам с собой, старина. Неужто я не могу впустить сюда немного воздуха, что бы там ни требовал Макбейн?
 Раскованно и уверенно он двинулся в конец прохода, где и остановился в раздумье.
 – Как видишь, на стекле и снаружи и изнутри собирается пыль. Панели должны быть на высоте чуть меньше моего роста. Кроме того, тебе стоит обратить внимание...
 Подойдя, Кит в самом деле увидел, что высокая оконная панель держится на почти невидимых петлях, которые крепятся с другой стороны крохотными винтиками.
 Раскрутив их, Нигел распахнул окно, и в помещение ворвался порыв прохладного ветерка. Снаружи, справа от того места, где стоял Нигел, свет из оранжереи падал на круглый металлический садовый столик и два садовых стула, которые стояли, прислоненные к стеклянной стене.
 – Прислушайся! – внезапно сказал хозяин дома и, высунув из окна голову, застыл в этом положении. – Ты что-нибудь слышишь?
 – Да, кое-что. Но не могу понять, что именно.
 – Звуки могут быть обманчивы, особенно по ночам, когда пытаешься понять, откуда они идут. Но я-то уверен, что они собой представляют. Это конские копыта... и какой-то экипаж... подъезжают к парадным дверям. – Нигел посмотрел на оконную панель. – Ее лучше прикрыть и завинтить; не могу позволить, чтобы хоть одна из этих чертовых рыбешек подохла завтра к утру. А теперь посмотрим, кто к нам явился.
 Он прикрыл раму, закрепил ее и по боковому проходу вышел в центральный, который вел наружу.
 – Нигел, ты что, ждешь поздних гостей?
 – Во всяком случае, одного из них довольно часто; мыс ним просто безобразно обращаемся со временем. Двинулись?
 Они бок о бок прошли по проходу и, миновав библиотеку, оказались в вестибюле. Стрелки дедушкиных часов, стоящих около лестницы, показывали двадцать минут первого. В этот пьяный, дремотный час ночи, который считается временем самоубийств и тяжелых снов, Киту показалось, что он испытывает легкое головокружение. Нигел решительно распахнул входную дверь.
 На дорожке стоял легкий кабриолет с желтыми колесами; видно было, что за лошадью, застывшей в терпеливом ожидании, хорошо ухаживают. Джентльмен, вышедший из кабриолета, хотя был далеко не пожилого и даже не среднего возраста, тем не менее носил одеяние какого-то древнего мудреца.
 Худощавый, среднего роста, с аккуратно подстриженной густой бородкой и усами, он обладал серьезным, даже мрачноватым лицом, украшенным (или, скорее, испорченным) стеклышками пенсне. На сиденье экипажа он оставил черную сумку и, подойдя поближе, поклонился.
 – Никак кабриолет? – воскликнул Нигел, снова обретая раскованное состояние духа. – Дай-ка я вспомню цитату, Кит: «Он был весьма достойный джентльмен и управлял кабриолетом».
 – Ты вспоминаешь дело об убийстве в Элстри в 1823 году, по которому был обвинен Джон Тартелл и два его подельника? Не могу сказать, что совершенно ясно помню эту историю, потому что сам родился двенадцать лет спустя. Мы с тобой одного возраста, нам минуло по тридцать четыре года. Но я изучил все подробности дела Тартелла. О нем были сложены довольно известные стишки, которые редко цитируют правильно. Вот как они звучат по-настоящему:
  Горло ему перерезали от уха до уха, 
  Мозги ему вышибли вы; 
  Звали его мистер Уильям Йоху, 
  И жил он в гостинице «Львы». 
 «Мозги ему вышибли» в буквальном смысле слова. В Бедфорде, где в начале следующего года повесили Тартелла, можно увидеть его пистолет; убийца держал оружие за ствол, чтобы рукояткой раскроить голову бедняге и прикончить его. А вот множественное местоимение «вы» тут неправильно: грязную работу Тартелл взял на себя, а остальные стояли и смотрели. И наконец на суде горничная отпустила знаменитую ремарку в адрес Тартелла.
 – «Он был весьма достойный джентльмен и управлял кабриолетом»?
 – Именно, Кит! И вроде некий весьма известный малый вставил ее слова в знаменитую сатиру... или в сатирическую философию?
 – Да, Томас Карлейль. Пустил в ход слово «кабриолетомания».
 – А тот, кто ныне стоит у меня на пороге, – широким жестом показал Нигел, – полное олицетворение достоинства, кабриолета и всего остального. Как ты думаешь, какое убийство он совершил этой ночью?
 Голос нового гостя полностью соответствовал его внешности.
 – Обычно я прилагаю все усилия, чтобы избежать убийства, – сказал он, – если только речь не идет о профессиональной необходимости. Я полагаю, что не доставлю вам неудобств, Сигрейв, но...
 – Доктор Лоренс Весткотт, – вскричал Нигел, – позвольте познакомить вас с моим старым приятелем Китом Фареллом, о котором я вам много раз рассказывал! – Нигел снова обратился к Киту: – Он хороший парень, наш семейный врач, но чертовски скрупулезно соблюдает все светские приличия. Никак не может называть меня Нигелом и рычит, когда я пытаюсь называть его Ларри. Наверно, и через двадцать лет знакомства мы будем обращаться друг к другу Сигрейв и Весткотт, Весткотт и Сигрейв.
 – Ваш слуга, мистер Фарелл, – сказал доктор Весткотт, склоняясь в поклоне перед тем, как обменяться рукопожатием. – А вам, Сигрейв, отнюдь не помешает обрести чувство ответственности в той же мере, в какой вам присуще чувство юмора. Которое напоминает мне...
 – Да, старина?
 – Этим утром по почте я получил записку от вас, по всей видимости написанную в пятницу днем. В ней говорилось, что вы с женой надеетесь вечером встретить мистера Фарелла в его гостинице, после чего вам придется расстаться и вы отправитесь в сельскую местность. Но в воскресенье днем вы вернетесь, сообщили вы. Вы уговорили мистера Фарелла пообедать с вами в воскресенье вечером и спросили меня, не против ли я присоединиться к вашей троице за этим обедом?
 – Ну и?..
 – Вы не указали, какого ждете от меня ответа. Поскольку было весьма сомнительно, что ответ, написанный в субботу, будет доставлен в субботу же, чтобы ждать вашего появления на следующий день...
 – То, значит, ответа вообще не понадобилось? Вы решили возникнуть неожиданно или вообще не появиться.
 Доктор Весткотт помолчал немного, а потом сказал:
 – Разрешите, друг мой, причинить вам небольшое огорчение. У меня вообще не было намерений приезжать сюда сегодня вечером; предполагалось, что записка будет отослана с нарочным сегодня или завтра. Но я сейчас возвращался домой после позднего вызова к больному. Когда я поднялся на холм, – доктор кивнул в ту сторону, – то увидел, что весь ваш дом погружен в темноту, а это позволяло предполагать, что вы и миссис Сигрейв отсутствуете. Но тут, к моему удивлению, портьеры раздвинулись и из окна вашего убежища упал свет. Этой комнатой пользуетесь только вы; доподлинно известно, что в нее не заходят ни слуга, ни камердинер. Это означало, что вы вернулись, и я счел за лучшее лично убедиться... кто это там был.
 – Убедиться? – чуть не заорал Нигел. – Весткотт, что это все значит?
 Глаза доктора Весткотта, которые за стеклами пенсне казались в лунном свете бесцветными, оказались светло-голубыми.
 – Думаю, вы согласитесь, что, составляя планы, вы вечно меняете их в последнюю минуту или вообще никого не оповещаете. Вчера вечером, Сигрейв, я мог быть свободен, как только может быть свободен врач общей практики, завершивший работу. И был бы очень рад пообедать вместе с вами, если ваш план оставался без изменений. Кстати, он и пребывает в таком виде или, как обычно, изменился?
 – Ну, в общем-то да, некоторым образом изменился, – согласился Нигел, и возбуждение его росло по мере того, как он говорил. – Просто собрание будет многолюднее, вот и все. Кит, как мы надеемся, пригласит молодую леди, к которой он испытывает интерес; Джордж Боуэн пригласит свою Дульцинею; ну и будем мы с Мюриэль. Поскольку все мы, кроме одного человека, будем парами, почему бы и вам не пригласить какую-нибудь девушку, чтобы все были в равном положении? Например, как насчет Элен Обер? Элен, – торопливо объяснил он Киту, – англичанка, которая в прошлом была замужем за французом по фамилии Обер или Д'Обер (думаю, какой-то мелкий аристократ). Теперь она вдова, к тому же веселая и обаятельная. Что думаете по этому поводу, Гиппократ? Почему бы вам не поступиться достоинством и не пригласить Элен?
 – Вы же знаете, что я лично вряд ли могу пригласить даму, – сказал доктор Весткотт, приподнимая одно плечо. – Если бы это предложение поступило от миссис Сигрейв – что, наверно, предпочтительнее, чем от вас, – я бы с большим удовольствием стал спутником миссис Обер в случае ее согласия. Но уж воздержитесь от очередного изменения планов.
 – Мюриэль не появится раньше завтрашнего дня. Так что нравится ли вам это или нет, но мне придется самому съездить за Элен; я дам вам знать. И честное слово, больше никаких изменений! Ну как, Весткотт? Чувствуете себя получше? Или более счастливы, когда планы полностью выверены и приведены в порядок?
 Доктор вскинул светло-голубые глаза.
 – Неужто в порядке? – пробормотал он. – Разве их может привести в порядок такой легкомысленный и неорганизованный фантазер, как вы? Откровенно говоря, меня беспокоит отсутствие вашей жены. Увидев свет в вашем окне, я решил заглянуть. Когда я поднял привратника...
 – Старого Барни?
  –  Если его так зовут. Словом, когда я поднял привратника, он сообщил мне, что вы вернулись из усадьбы без миссис Сигрейв и сейчас общаетесь со старым другом, чье имя он не помнит. Когда я подъехал, то заметил... нет, – доктор Весткотт похоже, смутился, – я хотел бы забыть то, что пришло мне в голову; это совершенно не важно! Но вы припоминаете, что едва я появился, как вы встретили меня одной из ваших неприглядных выдумок: сравнили с тем жутким убийцей Тартеллом на том глупом основании, что я обладаю репутацией и влал* iо кабриолетом. Почему вдруг такое странное сравнение с убийцей?
 – Честно говоря, я и сам не знаю, – заверил его Нигел, – если не считать, что сегодня вечером в воздухе было странное ощущение. Ведь ты его тоже чувствовал, Кит?
 – Да, чувствовал или мне казалось, что чувствовал... какое-то время. Может, это ощущение возникло чисто случайно... под влиянием завтрашнего праздника.
 – Случайность? Праздник? О чем вы говорите?
 – Этот праздник, – объяснил Кит, – тут не отмечают. Но его с давних пор праздновали в Шотландии и широко отмечают в Америке. Ты забыл дату, Нигел? Завтра будет ночь Хеллоуина.
 – Боже милостивый, верно! Так что было у вас на уме, Весткотт?
 – Я с трудом припоминаю...
 – Но вы таки вспоминаете, Гиппократ, – и не оставляйте усилий. Значит, когда вы поднялись на холм, говорите вы, то заметили... и тут вам что-то помешало, о чем вы не хотите говорить, считая это сущей мелочью. Ну же? Так что там было?
 – Что ж, если вы настаиваете... – буркнул доктор Весткотт. – Но не подлежит сомнению, что все это совершенно не важно. Когда я поднялся наверх, джентльмены, какая-то неразличимая фигура выскочила из-за деревьев и кинулась в заросли кустарника, где и исчезла.
 – Да?
 – Действительно, сегодня один из пациентов напомнил мне о кануне Дня Всех Святых, но его слова лишь промелькнули в памяти. В этом «Удольфо» не может быть никаких привидений, вы согласны? Фигура, которую я заметил, могла принадлежать какому-то заблудившемуся прохожему или безобидному бродяге; приятной эту встречу не назовешь, но вряд ли она представляла собой опасность или угрозу для обитателей дома.
 – Вы можете описать этого бродягу? Как он выглядел?
 – Это был не «он», мой дорогой Сигрейв, – отчетливо произнес доктор Весткотт. – Лица увидеть мне не удалось: фигура была ко мне спиной. Но ошибиться было невозможно: на ней было платье, шаль и шляпка. Не знаю, какую цель преследовало это фиглярство, но, вне всяких сомнений, этот бродяга был женщиной.
 И тут же сквозь голые ветви деревьев пронесся могучий порыв ветра, вздымая тучи листьев, и померк лунный свет.
 – Ради всех элевсинских тайн! – решительно заорал Нигел. – Бродяжка, которая выскакивает из-за деревьев и кидается в кусты, может, и странное зрелище, но не более, чем кое-какие иные вещи, которые случались здесь. Спокойно! Значит, как вы говорите, никакого вреда и быть не могло? Всего лишь странно и просто любопытно, не так ли?
 Пророком он оказался плохим. Странно и просто любопытно, но меньше чем двадцать четыре часа спустя раздался взрыв, от которого все чуть не сошли с ума.

 Глава 6

 Когда воскресный вечер близился к десяти часам, с обедом было покончено, но обсуждение проблем продолжалось, Кит Фарелл снова уединился в берлоге Нигела. На этот раз его спутницей была Патрисия Денби, которая за столом встретила его взгляд. Он припомнил те события, которые привели его сюда.
 Сегодня днем он встретил ее на вокзале Юго-Западной железной дороги – как она и просила в своей телеграмме. Стоял прекрасный день, такой теплый, что можно было ходить без пальто, и в клубах вокзального пара и лязге локомотивных сочленений Кит увидел, как Пат в своем легком дорожном плаще и плоской шапочке кинулась ему навстречу. Она сияла от радости, но ею владели какая-то странная застенчивость, смущение и даже робость. Тем не менее фиалковые глаза Пат блеснули радостью, когда она протянула руки навстречу ему.
 В сопровождении носильщика с ее багажом Кит проводил Пат до экипажа, который предварительно нанял на Ватерлоо-роуд. Пока они не пересекли мост Ватерлоо и не выбрались на Странд, он не произнес ни слова.
 – Прежде чем я задам неизбежные вопросы, ты согласна сегодня составить мне компанию на обеде у Нигела и Мюриэль Сигрейв? Я встретил Нигела вчера вечером, и он рассказал, что его дом назван в честь замка из того романа.
 – Вчера вечером? Но я думала, что, как ты сказал...
 – Нигел вернулся из сельского дома раньше, чем предполагал. Мюриэль при нем не было, хотя она обещала присоединиться сегодня. Ну так как, моя дорогая? Обед?
 – С удовольствием, Кит! В какое время?
 – Скажем, между семью и половиной восьмого. Нигел предложил прислать за нами экипаж, и, если ты согласна, он будет к нашим услугам. Но я подумал, что, может, ты предпочтешь свой экипаж, чтобы не усложнять ситуацию?
 – О да! Кит, после того, что в пятницу вечером случилось на Девоншир-стрит, могу я надеяться, что дом со столь многозначительным именем не преподнесет нам никаких сюрпризов?
 Даже Пат полагалось оставаться в неведении относительно сомнений Нигела, связанных с его брачными узами, из-за которых Нигела даже покинуло его отменное чувство юмора.
 – Больше никаких пуль и вообще ничего подобного. Но ближе к часу ночи, когда семейный врач возвращался после визита к больному, какая-то неизвестная женщина, как привидение, мелькнула в зарослях.
 – Кит, это «Удольфские тайны» или «Джейн Эйр»? Если твой друг Нигел держит жену-лунатичку где-то под замком...
 – Чушь, моя дорогая! И если ты не против, не стоит даже и говорить о каких-то семейных неприятностях.
 – Скажи мне, Кит, Нигел Сигрейв счастливый человек?
 – Конечно. Он безумно счастливый человек.
 – Ты даже не представляешь, как я рада это слышать! Где... где он бывает в сельской местности?
 – Это место называется Боддингтон, в Кенте. Да и ты, как я предполагаю, ездила в Мортлейк советоваться с Дженни?
 Пат вскинула руки.
 – Куда бы ни ездила, с кем бы я ни советовалась, – вскричала она, – сейчас я получила у нее разрешение рассказать тебе всю историю, но это предполагает разрешение еще кое-кого. Но будешь ли ты так любезен ничего не спрашивать у меня до десяти часов? И в ту же минуту я смогу тебе все рассказать. Но сейчас и время не то, и атмосфера не та, и, главное, есть кое-что, о чем я боюсь тебе рассказывать. Я не кокетничаю, Кит. Я, скорее, презираю кокетство; но честно и искренне признаюсь, что боюсь это рассказывать!
 – Я что, такое чудовище?
 – Ты вовсе не чудовище. Если бы ты на самом деле был злым, раздражительным или бестолковым или если бы ничего для меня не значил, я бы немедля тебе все выложила. Но прошу тебя, можешь ли ты подождать до десяти часов? – взмолилась она. – Я всегда медлила кое-что рассказывать тебе. Но когда речь заходит о том, что мы называем прямыми действиями. Кит, я никогда не уклонялась и была столь же серьезна, как и ты. Разве не так?
 – Очень хорошо, моя дорогая Цирцея. Значит, до десяти вечера! И предупреждаю тебя, ни секундой позже – или ты пожалеешь, что имеешь дело со мной, а не с Великим инквизитором Торквемадой. Пусть вокруг свистят пули, пусть в том проклятом месте таинственные женщины то и дело бросаются под колеса экипажей – пока не пробьет последний десятый удар, с этих губ не сорвется ни слова истины.
 В этот час воскресного дня на улицах было не такое уж оживленное движение, и экипаж Пат беспрепятственно доставил ее к дому. На колонне портика не осталось никакого следа от пули: кто-то тщательно зашпаклевал отверстие и закрасил его.
 Их прибытия ждали. Комитет по приему состоял из миссис Готтшалк и горничной, которую Кит раньше не видел, – та взяла саквояж Пат, а домоправительница наблюдала за процессом.
 Вскоре вместе с Пат Кит вошел в просторную, изысканно обставленную столовую, где уже все было готово для чаепития. Харви Туайфорд, покончив с трапезой, отставил тарелку и откинулся на спинку высокого стула во главе стола. Хотя на нем был обыкновенный сюртук, даже его покрой отличался подчеркнутой изысканностью, так же как и форма густых бакенбардов и его привычка поднимать брови.
 – Надо же! – встретил он их. – Провалиться и не жить, если это не вы лично! Поздновато, вам не кажется? Обратите внимание, что на этом некогда обильном столе почти ничего не осталось, кроме крошек сандвичей и амберных печений. Надеюсь, вы не очень голодны, Фарелл?
 Кит подавил желание заявить, что, если бы даже он и был голоден, присутствие Харви начисто лишило бы его аппетита. Пат сказала, что отнюдь не поздно, всего четверть пятого; она попросила налить ей горячего чая и пригласила Кита сесть рядом. Харви, подскочив, изобразил какое-то танцевальное па.
 – Сегодня день великих свершений, провалиться мне снова! – продолжил он. – Не так давно тут был Джордж Боуэн, он влетал и исчезал, как торнадо. У него была записка от его героя – от Нигела Сигрейва, ни больше ни меньше, – с приглашением ему и Сьюзен сегодня вечером на обед. О господи!
 – И они пойдут, не так ли? – спросила Пат.
 – Еще бы! Даже если бы ее величество пригласила Джорджа для возведения его в рыцарский сан, вряд ли он был бы так потрясен. – Харви задумался. – Дайте-ка мне подумать! Я не видел тебя, милая кузина, – да и вас, Фарелл, – с вечера пятницы, когда после нашего с Джорджем ухода, похоже, кое-что случилось.
 – Вы слышали, что произошло, Харви?
 – Слышал, дорогая кузина. Как и Джордж. Фарелл может радоваться, делая вид, что храбро вел себя (я предполагаю, что ты-то была потрясена). Но сомневаюсь, что он получил большее удовольствие, чем мы с Джорджем, хотя Сьюзен Клейверинг ни в коей мере не могла одобрить ту женскую компанию, которую встретил Джордж и провел в ней остаток вечера. Понимаете, Фарелл, Джордж Боуэн – исключительно порядочная личность; я и слова не могу сказать против него...
 – Не кажется ли вам, – осведомился Кит, – что пора подвести черту, пока вы не начали выбалтывать чужие секреты?
 – Не пытайтесь заткнуть мне рот, Фарелл, – сказал Харви, скрывая за бесстрастностью тона злобу. – У вас это не получится, ввиду отсутствия мозгов, так что и не пытайтесь. И учтите, что Сьюзен Клейверинг весьма проницательно оценивает немалые шансы Джорджа однажды занять место в палате лордов после того, как это звание будет присуждено его отцу. Старый Боуэн – крупный промышленник, денег у него полные закрома, огромные кучи, он их жечь может! Семья, конечно, не очень знатная. Джордж просто счастлив, что с моей поддержкой может войти в те круги общества, куда без меня ему бы никогда не попасть. А теперь, прежде чем вы оба скажете, что сыты по горло моим обществом, разрешите заверить вас, что и мне чертовски опротивело смотреть на вас! Всего хорошего. – И он удалился, хлопнув дверью.
 – Нет! – с насмешливо-трагическим видом заявила Пат. – Я тоже это слышала, Кит, но не могу поверить своим ушам. Харви говорит словно один из денди времен Регентства [4] , что было шестьдесят лет назад, и мы о нем слышали только от своих дедушек. В пятницу вечером он гнусаво протянул, что положение «обя-я-язывает», а сегодня столь изысканно назвал имбирные печенья «амберными». Чего он хочет достичь этим жеманством, когда весь этот век давно скончался, как и сам принц-регент? Но какое это имеет значение, когда мы наконец избавились от Харви?
 – Конечно, никакого! Я просто подумал...
 Но мысли в его голове так переплетались, что Кит был не в состоянии четко изложить, о чем же он подумал. Она все поняла. Потом уже он вспоминал этот промежуток времени за столом до того, как они расстались, как время, когда оба старались вести разговор, не касаясь своих чувств. Тем не менее они давали о себе знать в каждом слове или взгляде.
 Оба они выпили по нескольку чашек чаю, хотя ничего не ели. Кит вернулся в «Лэнгем», переоделся к обеду и, вернувшись, успел встретить Пат, когда она спускалась по главной лестнице в своем серовато-голубом с синим оттенком платье, украшенном жемчужным ожерельем.
 Стоял прекрасный теплый вечер, и полог кареты, которая доставила их в Хампстед, был откинут. Ни одно окно в «Удольфо» не было зашторено портьерами; казалось, весь дом полон сияния. Едва только их встретил величественный дворецкий Тиммонс, как из гостиной в сопровождении Нигела появилась Мюриэль Сигрейв, облаченная в изящное розовато-кремовое вечернее платье.
 Они прибыли последними из приглашенных, сказала Мюриэль. Сьюзен Клейверинг и Джордж Боуэн уже на месте, как и доктор Весткотт, хотя Элен прислала извинения и сожаления. В присутствии жены Нигела Пат почему-то почувствовала себя неуверенно.
 – Теперь, когда мы наконец-то встретились, Мюриэль, – сказала она, – я с трудом представляю, что сказать. Вы и... вы и Дженни...
 – Стоит ли вообще что-либо говорить?  –  Светловолосая Мюриэль взмахом руки открыла живописный веер. – Кроме одного: я надеюсь, что вам понравится здесь так же сильно, как мы с Нигом рады принимать вас! Надеюсь, вас не пугает название этого места?
 – Название?
 – «Удольфо»! – сказала Мюриэль, продолжая играть веером. – Ведь на самом деле вы же не предполагали найти здесь Эмили Сент-Жак, которую преследует зловещий итальянский граф? Конечно же не предполагали! И тем не менее! Я могу поверить в дьявольское создание Монтони куда легче, чем во французскую героиню с христианским именем Эмили, не так ли?
 – Мы не собираемся выражать хоть какие-то сомнения по поводу этой восхитительной старой сказки. – Пат замялась. – В чем дело, Кит? Похоже, ты слегка удивлен.
 – Может, так и есть, – искренне признался Кит. Заметно было, что он потрясен. – Может, это и не важно, но... если, Мюриэль, такова ваша точка зрения на Радклиф, что вы думаете об «Амброзио» Мэтью Льюиса? [5] 
 – «Амброзио»? Ах, вы имеете в виду «Монаха». Полное название звучит как «Амброзио, или Монах», хотя большинство имеет в виду второе название. Об этом и идет речь?
 – Об этом. «Удольфо» вышел на два года раньше «Монаха»: первый роман появился в 1794 году, а последующий в 1796-м. Да, Мюриэль?
 – Говорят, сюжет просто шокирующий. Безнравственная и распутная... как ее, Матильда? Да! Значит, безнравственная и распутная Матильда и святой Амброзио из ордена доминиканцев, который, выслушав ее покаяние, вступил с ней в любовную связь и наконец убил ее. Ну и как вам? – воскликнула Мюриэль с выражением завзятого критика. – Миссис Радклиф тоже дала волю своему воображению, но объясняет все естественными причинами. У Монаха Льюиса дьявола ждет огненная кончина. Но хватит, Кит! Хватит говорить о стариках и старых грехах. Давай поговорим о современниках, не важно, грешных или безгрешных. Вот сюда, прошу вас.
 В гостиной, обставленной в стиле Первой французской империи, а не в сегодняшнем стиле Наполеона III, некоторое напряжение все же уступило место раскованной атмосфере, причем Сьюзен Клейверинг и Джордж Боуэн, не обращая на это никакого внимания, уютно устроились на красном полосатом диване.
 Джордж пытался заставить Нигела рассказать о его приключениях на охоте, которой он увлекался в юности. И хотя обычно Нигел не отказывал себе в удовольствии рассказать о своих подвигах, сейчас он заявил, что убийство животных утратило для него привлекательность. Тем не менее с Джорджем он был мил и доброжелателен, как с младшим братом. Доктор Весткотт явно испытывал беспокойство, но сохранял подчеркнутую бесстрастность. Кит, стараясь скрыть пережитое потрясение, затеял легкий светский разговор с Пат и Мюриэль. Во время долгого и неторопливого обеда, который проходил в настоящем феодальном зале, они продолжали разговор на самые невинные нейтральные темы. И лишь когда три дамы перешли в гостиную, оставив Нигела, доктора Весткотта, Кита и Джорджа наедине с их бокалами портвейна, Нигел обратился к более насущной теме.
 – Кстати, – сказал он, поворачиваясь сначала к Киту, а затем к бородатому доктору Весткотту, поблескивающему стеклышками пенсне, – мы можем не ломать себе голову по поводу той таинственной женщины, что мелькнула прошлой ночью. – Он рассказал Джорджу об обстоятельствах этой встречи. – Понимаете, я поговорил с привратником Барни. Наша «таинственная женщина» оказалась всего лишь пожилой особой по прозвищу Сумасшедшая Нелл. Все знали, что она бродит в округе, хотя в прошлом году ее не видели. В свое время она была замужем за одним из слуг. Сейчас он умер, а у нее остался ключ от маленькой двери в западной стене.
 – В самом деле? – уточнил Кит.
 – Копы застукали ее прошлым вечером. Она пыталась войти и снова отправилась бродить. При ней и ключ обнаружили. Сейчас она сидит в полицейском участке; завтра утром ее отпустят, но ключ не вернут. Сумасшедшая Нелл, джентльмены, не побеспокоит нас ни сегодня вечером, ни, скорее всего, никогда. И остальные объяснения, Кит, могут оказаться столь же простыми.
 Если Кит и не согласился, он предпочел остаться при своем мнении. Когда графин с вином несколько раз обошел вокруг стола, они вернулись в гостиную к Мюриэль, Пат и малышке Сьюзен.
 Джордж и Сьюзен снова устроились на ярком полосатом диване. Пат и Мюриэль, которые, стоя у одного из окон, о чем-то тихо переговаривались, кончили перешептываться. И пока доктор Весткотт нерешительно мялся на месте, Пат уселась рядом с Китом, а Мюриэль присоединилась к мужу.
 – Я собирался, – начал доктор Весткотт, – спросить, играет ли кто-нибудь в бильярд. Это занятие, пожалуй...
 – Весьма успокаивает, – согласился Нигел.
 К нему снова вернулась раскованность. Взяв Мюриэль под руку, он вышел в холл и остановился поблизости от дверей в гостиную. За ним вышел Кит вместе с Пат, повисшей у него на руке. Нигел обрел многозначительный, едва ли не величественный вид.
 – Мюриэль, любовь моя...
 – Да, Нигги?
 – У меня есть одно небольшое дельце в оранжерее. Сейчас, – Нигел посмотрел на дедушкины часы, – только что минуло половина десятого. Можешь ли ты встретить меня здесь минут через десять?
 – Сложность в том, Нигги, что у меня тоже есть одно небольшое дельце.
 – Так ты можешь встретить меня здесь через десять минут?
 – Конечно, дорогой, если ты этого очень хочешь. Мои заботы не потребуют много времени.
 – Как и мои, стоит только начать. И я очень хочу.
 – Отлично. Хотя...
 – Мюриэль!.. – умоляюще начала Пат.
 – Нет! – сказала Мюриэль. Она сказала это негромко, но с отчаянием. – В последний раз, Пат, решительно и окончательно нет! Рано, слишком рано!
 И тут, не произнеся ни слова, восемнадцатилетняя Сьюзен вскочила с дивана. У нее было хорошенькое, хотя и несколько флегматичное личико и гибкая фигурка. В своем легком зеленом платье, уставившись куда-то в пространство, она пересекла гостиную, вышла в холл и, как сомнамбула, направилась к библиотеке.
 Кит заметил, что в западной стене библиотеки, по обе стороны от центральной арки, за которой тянулся коридор в оранжерею, открыты обе двери. Дверь слева, как рассказывал Нигел, вела в бильярдную, а справа – в курительную.
 Да! В слабом освещении комнаты слева Кит увидел очертания накрытого стола. За ним два высоких окна выходили на лужайку с южной стороны оранжереи; их портьеры были широко раздвинуты, а нижние рамы открыты, поскольку стояла теплая ночь. Сьюзен Клейверинг, которая выглядела так, словно спит на ходу, пересекла бильярдную и вышла на лужайку.
 Мюриэль, выпустив руку мужа, вернулась к дверям в гостиную и обратилась к Джорджу Боуэну, который нерешительно поднялся с дивана.
 – Идите за ней! – потребовала Мюриэль. – Что же вы? Девушка хочет, чтобы вы пошли за ней, и вы это знаете. Она ничего не скажет, но именно этого она хочет. Ох, неужели вы не можете понять?
 Джордж беспомощно взмахнул руками:
 – Я знаю, миссис Сигрейв! Знаю и все понимаю! Я отнюдь не бесчувственный олух, за которого меня кое-кто принимает; я и собирался вот-вот бежать за ней. Но есть вещи, которые вы никак не можете объяснить женщине, какими бы добрыми намерениями вы ни руководствовались!
 – В таком случае, – заявила Мюриэль, – если присутствующие извинят меня, я покину их на короткое время, чтобы заняться кое-какими домашними делами. Тебе не придется ждать, Нигги.
 И сделав общий реверанс, она направилась в заднюю часть помещения и скрылась за дверью, обитой красным штофом.
 Теперь не осталось никаких сомнений, что среди собравшихся возникла напряженная атмосфера. Нигел стоял, застыв на месте. Запустив руку в нагрудный карман сюртука, он с рассеянным видом извлек черный графитовый карандаш, который незамедлительно вернул в тот же самый карман.
 – Кит, ты не против сделать мне одолжение?
 – Конечно, если смогу.
 – Сможешь. На столе в моей берлоге я кое-что оставил для тебя. Книгу, которая должна вызвать у тебя интерес. Просмотри ее, особенно форзац, а потом, с глазу на глаз, расскажешь, что ты об этом думаешь. Я пойду в оранжерею.
 И он решительно вышел. Патрисия Денби и Кит Фарелл проследовали за ним до библиотеки. Нигел, миновав центральную арку, прошел в оранжерею, а Кит, пропустив вперед свою даму, поднялся по металлическим ступенькам на галерею.
 В обиталище Нигела окна были прикрыты портьерами. На столе, очищенном от остатков вчерашнего пиршества, горела газовая лампа под зеленым абажуром. Рядом с ней не было ни стаканов, ни коробок с сигарами, ни даже пепельниц. Под лампой лежал экземпляр «Грозового перевала» в красивом кожаном переплете, с золотым обрезом. Быстро обежав взглядом стены, увешанные фотографиями в рамках и оружием дикарей, Пат уставилась на книгу.
 – Сегодня в начале вечера, – сказала она, – я вспоминала «Джейн Эйр». А тут встречаюсь со знаменитым шедевром другой сестры Бронте. Ты думаешь, что выбор этого романа имеет какое-то особое значение?
 – Нет, вряд ли. Давай не будем торопиться с выводами, идет?
 Открыв форзац книги, он пробежал несколько написанных на нем слов и пододвинул книгу так, чтобы и Пат могла прочитать их. Надпись была сделана фиолетовыми чернилами: «Нигги, который скоро станет моим мужем, с любовью от Мюриэль». И ниже – «Апрель, 1868».
 – Пат, выбор книги не имеет значения. Она преподносилась в знак радостного события, хотя вот уж радостей в «Грозовом перевале» не сыскать. И я имею в виду не только несчастного Хитклиффа, потерявшего свою возлюбленную. Большинство характеров в этом романе вообще не являются человеческими существами; они демоны. Но что это может значить? Проклятье, Пат, что это ДОЛЖНО значить?
 – Да?
 Они расселись на удобных стульях по обе стороны стола. И теперь, когда время приближалось к десяти часам воскресного вечера, Киту Фареллу предстояло предстать лицом к лицу с тем, что, как он знал, должен увидеть и что, о чем он тоже знал, должно было предстать перед ним какое-то время назад. Он выпрямился.
 – А теперь, Пат, не лучше ли тебе сообщить то, что ты обещала мне рассказать?
 – Но ведь еще нет десяти часов, не так ли? Кит, ради всех святых, в чем дело? Ты выглядишь... у тебя просто сумасшедший взгляд!
 Кит вскочил на ноги:
 – Если у меня сумасшедший взгляд, женщина, то лишь потому, что я в самом деле именно так и чувствую себя. Пат, послушай меня! Перестань напускать на себя таинственность! Пусти в ход свой здравый смысл! Зачем оттягивать? Неужели эта история, которую ты так тщательно умалчиваешь, станет менее опасной, как только пройдут эти несколько минут?
 – Менее опасной?
 – Да, менее опасной! Это пугает меня и посему должно пугать и тебя тоже. Если вся эта история означает то, в чем я не сомневаюсь, то, значит, она...
 – Но ты же не знаешь! Ты не можешь знать!
 – Я начал думать, что мне под силу обо всем догадаться. Густая паутина лжи сплетена кем-то – несколькими лицами, – и ты попала в самую середину ее. Не важно, почему и кто ее сплел; я не хочу, чтобы ты в ней барахталась. Так рисковать не стоит, очень похоже на то, что приходится иметь дело с этой новой штукой, которая называется динамит; это может привести даже к...
 – Может привести даже к... к чему?
 Пат тоже вскочила на ноги; у нее и самой было то же возбужденное выражение глаз, которое, по ее словам, было у Кита.
 В этот момент раздался какой-то звук, что-то вроде взрыва, от которого она сначала вздрогнула и отпрянула, а затем, обогнув стол, оказалась в объятиях Кита. Кит, который был репортером на нескольких войнах, слышал слишком много револьверных выстрелов, чтобы сомневаться в происхождении этого звука. Он донесся снизу, со стороны оранжереи и был приглушен, словно стреляли в закрытом помещении.
 Вместе с Патрисией Кит подобрался к окну, раздернул портьеры, поднял раму и высунул голову наружу. Сквозь овальную стеклянную крышу оранжереи, где, как и в прошлую ночь, горел свет, было видно, как кто-то, вытянувшись во весь рост, лежит на грунтовом полу в поперечном проходе, где стоят аквариумы с тропическими рыбками. Но поскольку стекло было таким пыльным, что через него было трудно хорошо рассмотреть, Кит мог различить только смутные очертания лежащего тела – и тут его внимание было привлечено к травянистому покрову с южной стороны оранжереи.
 Сьюзен Клейверинг и Джордж Боуэн, испытавшие настоящий шок, были в состоянии произнести лишь несколько нечленораздельных звуков. Кит видел Сьюзен и Джорджа в лунном свете. Джордж, схватив один из садовых стульев, что стояли рядом со столиком, вскинул его над головой и с силой ударил по стеклу оранжереи – раздался громкий треск и звон осколков, а в окне образовалась огромная дыра. Стул снова взметнулся в воздух и прорубил сзади в боковом проходе что-то вроде перекошенного дверного проема.
 Джордж бросил стул и обратился к своей спутнице.
 – Это мистер Сигрейв! – заорал он. – Я говорил тебе, кто-то стрелял в него! Тебе не стоит смотреть, отойди! Отойди, я сказал!
 Но побледневшая Сьюзен не отступила, а только поднесла руку ко рту. Джордж, выкрикивая имя хозяина дома так, словно он взывал к какому-то божеству, пригнувшись, нырнул сквозь выломанный проем в оранжерею.
 И Патрисия, стоявшая рядом с Китом, не веря своим глазам, вскрикнула:
 – Кит, это же не Нигел? Это не может быть Нигел!
 – Боюсь, что это он. Останься здесь, а я пойду и посмотрю.
 Подумав о Пат, он вспомнил, что стоит закрыть окна и задернуть портьеры. Затем, словно подгоняемый злобным вихрем, воцарившимся в этом доме, он выскочил на галерею и сбежал вниз.
 У арки, что вела в коридор и оранжерею, неподвижно стоял величественный Тиммонс, дворецкий. Кит пошел не этим путем; он рванулся в бильярдную и дальше в открытое окно. Доктор Весткотт, который только что проследовал тем же путем, вошел в оранжерею через импровизированную дверь.
 Нигел Сигрейв лежал на спине в проходе, головой к южной стене, и на левой половине груди на рубашке расплывалось большое кровавое пятно. Доктор Весткотт опустился на колени рядом с ним. Джордж Боуэн, который потерял всю свою решимость, как маленький беспомощный мальчик стоял у аквариума с яркими рыбками, и из его бормотания можно было разобрать лишь два слова:
 – Значит, его...
 Доктор Весткотт покачал головой.
 – Нет, – сказал бородатый врач. – Еще нет. Пройди пуля на дюйм выше, с ним было бы кончено. Конечно, пока я ничего не могу обещать, но, если мне помогут, возможно, смогу его спасти.

 Глава 7

 Кит решительно отстранил перепуганную Сьюзен и вошел в оранжерею.
 – Вам помочь, доктор?
 Доктор Весткотт отреагировал, повысив голос, что делал очень редко.
 – Тиммонс! – неожиданно громко гаркнул он. – Эй, там! Тиммонс!
 Изразцы пола скрипнули под тяжелыми медленными шагами. Стеклянная дверь оранжереи открылась, чтобы впустить осанистого Тиммонса и закрылась за ним.
 – Да, сэр?
 – Где вы-то были, человече? – вопросил доктор.
 – У входа в коридор, снаружи, сэр.
 – Ах да. Я сам был в библиотеке, и мне показалось, что я видел вас. Как давно вы здесь находитесь?
 – Как только вошел хозяин.
 – Кто еще заходил в оранжерею после мистера Сигрейва?
 – Никто, сэр.
 – Вы уверены?
 – Полностью, сэр. Я ждал миссис Сигрейв, но она не появилась.
 – Вы оставались тут и во время всей этой суматохи?
 – Как полагается, сэр, – решительно ответил дворецкий, словно ставя точку. – Чтобы в случае необходимости меня могли позвать. Все так и было. Ваши указания, доктор?
 – Да, мои инструкции... Возьмите джентльмена за голову и плечи, Тиммонс, но только очень осторожно. Если мистер Фарелл сможет взять его за ноги...
 – В этом нет необходимости, сэр; мы позовем швейцара. Мы с ним...
 – Отправьте швейцара за полицией и ничем больше не занимайте его. К счастью, по привычке, – сообщил доктор Весткотт, – я всегда имею при себе набор инструментов. Пока пациента доставят наверх в его спальню, я успею взять из кабриолета мой черный саквояж. За дело, Тиммонс! Ну же, мистер Фарелл!
 Джордж Боуэн снова встрепенулся.
 – Могу ли я?.. – взмолился он. – Нигел Сигрейв – самый лучший человек на земле. Разрешите мне помочь... разрешите хоть что-нибудь... я хочу доказать, что я не пустомеля и не кролик! Могу ли я понести его вместе с Тиммонсом, мистер Фарелл?
 Кит, испытавший огромное облегчение от известия, что Нигел выживет, был согласен на что угодно и, не раздумывая, кивнул. Когда Тиммонс нагнулся, чтобы приподнять тело жертвы за плечи, а молодой Боуэн, стоявший спиной к выходу, тоже нагнулся и прихватил ноги за лодыжки, доктор Весткотт остался стоять, с неумолимым критицизмом наблюдая за ними.
 – Очень хорошо! – одобрил их действия врач. – Я немедля провожу их из комнаты и вниз по лестнице. А тем временем, журналист Фарелл, до прибытия полиции вам бы лучше взять расследование в свои руки и попытаться разобраться, что же тут, черт побери, произошло?
 – Хорошая идея! – одобрил его предложение Кит. Ему приходилось наблюдать расследование нескольких дел, но ни одно из них его не устроило. – Если все согласны, я попробую. Хорошо, что сегодня здесь не так жарко и душно, как прошлым вечером.
 – Поскольку сегодня стоит довольно теплая погода, – сказал доктор Весткотт, – паровое отопление не включено – это тоже хорошо, но дело совершенно не в этом. Наш друг Сигрейв придет в себя. Он в предельно критическом положении, но справится. И тем не менее! Пусть даже он выздоровеет, эта сегодняшняя история не станет менее зловещей и отвратительной. Кто посмел покуситься на жизнь этого человека, у которого нет ни одного врага? Почему? И как... Ага, вот мы где.
 Джордж и дворецкий подняли свою ношу. Когда доктор Весткотт огибал их, чтобы показывать путь, его нога задела какой-то предмет, лежавший справа от грунтовой дорожки, рядом с аквариумом, который стоял справа от пересечения поперечного прохода и центрального, если смотреть на север.
 Там лежал шестизарядный револьвер фирмы «Галланд и Соммервиль» с экстрактором, хотя в тот момент, когда Кит разглядел его, он увидел перед собой всего лишь барабанный револьвер, несколько более тяжелый и неуклюжий, чем обычный 45-го калибра. Доктор Весткотт не нагнулся подобрать оружие. Как и Кит – он шел рядом с Нигелом, которого несли по центральному проходу к стеклянным дверям оранжереи.
 Доктор Весткотт, возглавлявший шествие, бросил из-за плеча:
 – Я слишком материалистичен, чтобы предполагать вмешательство злого духа... да и что он может сделать с плотью? А вот кто-то абсолютно реальный почему-то, черт побери, может доставить массу неприятностей. Что же до моего пациента... полегче!
 И тут, когда Нигела были готовы пронести сквозь двери, он открыл глаза.
 Какое-то мгновение в них стояло отсутствующее, непонимающее выражение. Затем, когда он увидел склонившегося над ним Кита, во взгляде Нигела забрезжила какая-то мысль. И хотя его голос походил скорее на хриплый шепот, его все услышали.
 – В тот первый раз я был прав, старина. Мюриэль...
 И тут сознание покинуло его. Голова Нигела откинулась, челюсть отвалилась, и он снова впал в беспамятство.
 Доктор Весткотт придержал дверь для Тиммонса, Джорджа и беспомощного тела, которое они несли. До Кита донесся голос Мюриэль из библиотеки; Пат что-то пробормотала в ответ. Но он не зашел туда. Вместо этого, когда доктор Весткотт прикрыл двери за этой небольшой процессией с внутренней стороны, Кит направился по центральному проходу к месту пересечения с другим, где и остановился лицом в южную сторону.
 – Сьюзен! – громко позвал он. – Сьюзен Клейверинг! Сьюзен появилась в зазубренном проломе в конце прохода, с ее ухоженного личика еще не сошла краска возбуждения, она еще не совсем оправилась от потрясения, но чувствовалось, что смогла взять себя в руки.
 – Вы же знаете, что я на месте; я никуда не уходила. Что вам от меня надо?
 – Ничего особенного. Оставайтесь там, где вы стоите, пока я тут все обыщу и проверю, не прячется ли где-нибудь странный гость. И насколько я понимаю, за это время никто не покидал помещение?
 – Силы небесные, да нет же! Но вы... вы же не думаете, что он еще здесь?
 – Очень сомневаюсь, но все же лучше убедиться. Стойте там, Сьюзен, и, если увидите кого-то, кто не должен быть здесь, крикните мне. И хотя тут вроде нет места, где можно спрятаться, я займусь осмотром.
 Конечно же спрятаться тут было негде, в чем он скоро сам убедился. В западном конце центрального прохода Кит обнаружил дверь со стеклянными панелями, которая выходила на газон; он убедился, что она не только заперта, но и закрыта с внутренней стороны на два солидных засова, один внизу, а другой наверху. Пока Сьюзен маялась на своем месте, дальнейший осмотр выявил несколько продолговатых стеклянных панелей, врезанных в стену, но все они держались на щеколдах и были так малы, что даже ребенок не пролез бы в них.
 Кит кипел от злости, возвращаясь к пересечению проходов. Сьюзен оставалась на том же месте, почти не двигаясь, чтобы не наступить на осколок стекла или на щепку.
 – Я никуда не отходила, мистер Фарелл... так что вы выяснили?
 – В том-то и беда! – чуть не выругался Кит. – Понимаешь, девочка, это чистый бред! Ничего не получается.
 – Что именно, простите?
 Кит помедлил с ответом. Он снова уставился на револьвер, блестевший под аквариумом с яркими обитателями. Подняв оружие, он откинул барабан и увидел, что была выпущена всего одна пуля и, кроме нее, все патроны на месте. Он попытался засунуть оружие в правый карман брюк, а затем в задний карман, но ни в одном из них револьвер не поместился. Затем, вернув оружие туда, где он его увидел, Кит обратил внимание на то место, куда упал Нигел.
 Он четко помнил положение его тела: лицом вверх, головой в южную сторону, а ногами в северную. На земле, примерно в десяти дюймах наружу от того места, где была левая лодыжка Нигела, лежал черный графитовый карандаш. Кит увидел его как раз в ту секунду, когда в оранжерею в сопровождении Пат Денби торопливо вбежала Мюриэль Сигрейв – и как вкопанная остановилась на пересечении проходов.
 Веки у нее припухли и покраснели, как у женщины, которая недавно плакала и сейчас сдерживает слезы; пальцы рук с такой силой сжимали сложенный веер, что угрожали сломать его, она с трудом переводила дыхание. Тем не менее Мюриэль, белокурая красавица в розовом платье, справилась с голосом.
 – Все в порядке, – заверила она Кита, – или, может, мне стоило бы сказать – я в порядке. Ужасная история, просто страшная. Я вообще ничего не понимаю! Но я... я говорила с доктором Весткоттом, когда они несли Нига наверх, и, похоже, он считает, что мне не стоит так уж волноваться.
 – Мюриэль...
 – Можете ли поверить, я даже не слышала звука выстрела? Я была в другой части дома. Но несколько слуг слышали его, и все мы слышали какой-то треск, словно оранжерея рухнула. – Она остановилась. – Кит, ради бога, что там случилось?
 – Как раз вот это, Мюриэль, мы и хотим выяснить. Кто-то выстрелил в Нигела и выскочил из помещения. Тиммонс клянется, что по коридору, который ведет в библиотеку, преступник не проходил. Не проходил он и через западную дверь на газон, потому что она так и осталась запертой изнутри. Конечно же он не выходил и через самодельный дверной проем, у которого сейчас стоит Сьюзен. И тем не менее его здесь нет. Куда он делся?
 – Кит, вы, должно быть, ошибаетесь!
 – Ошибаюсь?
 Мюриэль ткнула дрожащим указательным пальцем:
 – Да конечно же вон в ту дверь, что выходит на газон! Ею пользуется Макбейн, наш старший садовник, который ухаживает за оранжереей. Дверь обычно закрыта, чтобы беречь тепло в помещении, но ее никогда не запирают на ключ или на засовы.
 – А вот сейчас она заперта. На два засова.
 – Говорю вам, это невозможно! Мы не могли заставлять Макбейна ходить через весь дом, когда он направлялся в оранжерею! Нам это и в голову не пришло бы!
 – Невозможно, Мюриэль, – рассудительно сказал Кит, – чтобы каждого, кто выходит отсюда через любой выход, вы знали бы по имени. Если не верите, что дверь в самом деле закрыта на засовы, пойдите и посмотрите сами.
 Что Мюриэль и сделала. Она прошла по центральному проходу к двери, рассмотрела засовы, безуспешно покрутила и подергала ручку. Через несколько секунд, яростно обмахиваясь веером, она вернулась.
 – Меня это не волнует! – заявила она с возмущенным выражением человека, которого уговаривали, но он остался при своем мнении. – Должно быть какое-то объяснение! Может, очень простое. В противном случае это бред и ужас, чего быть не может! Если это все, что вы знали или хотели мне сообщить, я лучше пойду наверх и посижу с Нигги.
 При этих ее словах появились два человека, пришедшие из дома: первым Джордж Боуэн, погруженный в свои мысли, а затем осанистый Тиммонс. Они прошли мимо Пат, которая пока не произнесла ни слова. Джордж, отбросив ногой осколки стекла, подошел к Сьюзен. Дворецкий, вежливо кашлянув, обратился к Мюриэль:
 – Могу ли я осмелиться высказать вам предупреждение, мадам?
 – Предупреждение?
 – Вам решать, мадам, что вы собираетесь делать. Может, вы хотите посетить комнату с раненым, если доктор Весткотт разрешит вам остаться с ним?
 – Не разрешит? Не разрешит остаться с моим мужем? – взвилась Мюриэль. – Что вы думаете по этому поводу, Кит?
 – Довольно странно, может, даже оскорбительно, но продиктовано самыми лучшими намерениями. – Кит внимательно изучал ее. – Уверен, вы очень привязаны к Нигеллу. Вы же в самом деле любите его, не так ли?
 – Разве есть какие-то сомнения по этому поводу?
 – Ровно никаких. Не в данный момент.
 Когда Мюриэль в расстроенных чувствах вылетела из оранжереи, а Тиммонс вежливо последовал за ней, Кит повернулся к Джорджу и Сьюзен:
 – Если даже кажется, что некоторые вещи и события не имеют смысла, давайте разберемся, что же тут происходит. Первыми на месте происшествия оказались вы двое, не так ли? Что вы можете сказать в помощь расследованию? Сьюзен?
 Девушка замялась.
 – Боюсь, что большой помощи оказать не смогу, – сказала она, облизывая губы, – но по крайней мере хоть что-то расскажу. Я вышла на газон через окно бильярдной. Я... я кое о чем думала; я даже не смотрела на эту проклятую теплицу, разве что заметила свет в ней. Завернув за угол, пошла к дальнему концу ее и остановилась там, занятая своими мыслями. Спустя какое-то время я услышала, как кто-то идет по траве... точнее, легкий шорох, словно под ногами шелестели опавшие листья. Но я надеялась... впрочем, не важно. Я заглянула за угол. Это был Джордж, который шел с той стороны, откуда и я пришла. Он остановился. Посмотрел сквозь стекло в том месте, где оно сейчас разбито. Он просто стоял и смотрел, когда изнутри раздался громкий звук... что еще вы хотите от меня услышать?
 – Это скоро станет ясно. Да, молодой человек? Прищурившись, Джордж сосредоточился.
 – Помните, я сказал, что, когда получалось, я следовал за ней? Ну, в общем-то именно так я и поступил. Мистер Сигрейв вошел в оранжерею. Вы и мисс Денби поднялись наверх, в берлогу мистера Сигрейва, как он называет ее. Я немного подождал, прикидывая, что сказать Сьюзен, а затем пошел за ней. Саму Сьюзен я не видел, но когда, проходя мимо, посмотрел внутрь оранжереи, мистер Сигрейв стоял на дорожке спиной ко мне и, похоже, с ним был кто-то еще.
 – С ним?
 – То есть за ним. Точнее, лицом к нему, – Джордж с трудом подбирал слова, – но за аквариумом, что стоял справа от пересечения дорожек.
 – Кто это был?
 – Вот уж не могу сказать.
 – Вы видели Нигела, но не смогли рассмотреть этого другого человека?
 – Я видел только его очертания. С одной стороны, поле зрения перекрывал сам мистер Сигрейв. С другой стороны, это проклятое стекло! Ты можешь рассмотреть, что от тебя находится на расстоянии вытянутой руки, только если уткнешься носом в стекло, а дальше – сплошной туман. Не знаю, сможете ли вы понять меня.
 – Смогу. У меня точно такие же воспоминания. А вы видели револьвер?
 – Нет, сэр, тогда не видел.
 – Эти двое о чем-то говорили?
 – Нет, сэр. По крайней мере, я ничего не слышал.
 – И что случилось потом?
 – Я услышал выстрел. Секунду-другую я не мог понять, что это в самом деле был выстрел. Затем мистер Сигрейв упал на спину. Он не шатался, а просто упал. Я видел, как кровь залила всю рубашку. Револьвер остался лежать там, где он и сейчас, он блестел на свету. А другой человек ушел.
 – Убежал, да?
 – Должно быть. Больше я его не видел. И тут подбежала Сьюзен. Я сказал, что в мистера Сигрейва стреляли; думаю, что повторил это несколько раз. Обычно, когда я волнуюсь, так и делаю. Я взял садовый стул и... остальное вы знаете. Простите! – сказал Джордж, с трудом сглатывая комок в горле. – То, что я сделал, скорее всего, было бессмысленно, глупо, по-идиотски, но тогда мне ничего иного не пришло в голову.
 – Во всяком случае, действовали вы правильно. Теперь кое о чем другом. Когда тот неизвестный человек удалился, – Кит показал жестом, – то в какую сторону он двинулся? В западную, к дверям, что вели из оранжереи, или в восточную, обратно в дом?
 – Разве там есть другая дверь? Предполагаю, что должна быть... но не знаю. Когда мы с Сьюзен вечером впервые оказались здесь, нас провели в оранжерею, чтобы показать рыбок, вот и все. Кроме того, нам показали гостиную и библиотеку; мистер Сигрейв рассказал, что у него есть берлога, но не приглашал нас в нее. Что же до того неизвестного человека, он не мог убежать в северную сторону, куда уходило продолжение бокового прохода. Он мог уйти в восточную или западную сторону; я же могу только повторить, что не видел его и добавить что-либо не могу.
 – Неизвестная личность... Кстати, так ли вы уверены, – поинтересовался Кит, – что этот неизвестный в самом деле был мужчиной? А могла ли это быть женщина?
 Джордж Боуэн выпрямился.
 – Если бы я стоял на свидетельском месте, мистер Фарелл, то не взялся бы утверждать это под присягой. Все же я не думаю, что это была женщина. Фасон современных юбок – вы понимаете, они слишком широкие, – думаю, я бы заметил, даже при беглом взгляде. Кроме того, многие ли женщины могут таскать при себе такой тяжелый револьвер? И если этот вопрос остается открытым, то что еще у нас есть?
 Кит задумчиво прошелся взад и вперед.
 – Похоже, у нас есть, – ответил он, – то, что доктор Весткотт назвал злым духом. Этот злой дух, которому совершенно не мешают ни стены, ни запоры, ни свидетели, проходит мимо них как тень, не оставляя следов. Доктор Весткотт, доктор Весткотт! – воскликнул Кит, риторически обращаясь к человеку, которого здесь не было. – Вы предсказали бесконечные тревоги, не объясняя, кто и почему их причинит. Но заверяю вас, куда большую растерянность вызывает вопрос – как!
 – Не исключено, что... – внезапно начала Пат, но остановилась.
 – Наш предполагаемый убийца, – продолжил Кит,  –  стоял за аквариумом с тропическими рыбками. Вот так, – показал он. – И стрелял в Нигела с близкого расстояния, но не в упор. Он бросил оружие и исчез. Доктор Весткотт, доктор Весткотт!..
 – Кто тут всуе упоминает мое имя? – Голос доктора Весткотта раздался в середине тирады. – Вы пытаетесь воссоздать ситуацию, в которой и должен был раздаться выстрел. Преступник стрелял с близкого расстояния, хотя не с такого близкого, чтобы на одежде бедного Сигрейва остались следы пороха. Но...
 – Как ваш пациент, доктор?
 – Покоится с теми удобствами, которые мы только смогли ему создать в данных обстоятельствах. После извлечения пули я хотел сделать ему инъекцию успокоительного и погрузить в сон, но он и слушать не хотел. Беспокойная личность и упрям, даже когда речь идет о его благе.
 – Вы спрашивали у Нигела, кто стрелял в него? Он-то должен был видеть.
 – На эту тему я его не терзал. Ему уже хватило неприятностей, и вопросы могут подождать. – Доктор Весткотт не скрывал растущего нетерпения. – Что это за разговоры о ком-то исчезнувшем? И почему я должен спрашивать Сигрейва, что он видел?
 – Потому что больше никто ничего не видел. А только слышал.
 Кит коротко изложил то, что ему сообщили Сьюзен и Джордж, особенно последний.
 – Если мы согласимся с его рассказом – а нам ничего иного не остается, – исчезновение виновной стороны становится совершенно реальным и конкретным фактом. Каково ваше мнение, доктор?
 Доктор Весткотт посмотрел на Джорджа, который даже не моргнул.
 – Я верю вам, молодой человек, – сказал он. – Другое дело, поверит ли вам полиция. А теперь обратите внимание, мистер Фарелл! Швейцар Сигрейва был послан за полицией, которая должна появиться с минуты на минуту. Сам Сигрейв...
 – С Нигелом все будет в порядке? Как он?..
 – Его состояние будет вполне удовлетворительным, если он будет спокойно лежать и делать то, что я ему решительно советую. Сейчас при нем миссис Сигрейв, которая оказывает раненому неоценимую помощь.
 – То есть вы оставили при нем Мюриэль, не так ли? А Тиммонс был уверен, что вы ее выставили.
 – Тиммонс, – резко бросил доктор, – временами болтает лишнее. Мне несколько раз приходилось ставить его на место, что я продолжу делать и впредь. Миссис Сигрейв находится рядом со своим мужем, как и подобает жене. Но обратите внимание вот на что!
 – Да?
 – На месте преступления царит не самая лучшая атмосфера. Эти два молодых человека, – мягко сказал он, имея в виду Сьюзен и Джорджа, – скорее всего, с удовольствием подышат свежим воздухом под луной. А в это время мы с вами, как два здравомыслящих человека, должны до прибытия полиции кое-что обсудить.
 – Могу ли я поговорить с тобой, Кит? – вмешалась Пат. Доктор Весткотт вежливо обратился к ней:
 – Надеюсь, вы простите меня, мисс Денби, если в данный момент я позволю себе первым претендовать на внимание нашего друга-журналиста? Вот сюда, сэр. Мы тут ничего не трогали; все оставлено in situ [6] . И если вы присоединитесь к нам, мисс Денби, то, возможно, сможете внести какие-то ценные предположения. Вот сюда, будьте любезны.
 Пока Джордж и Сьюзен, с хрустом давя ногами осколки стекла, выбирались сквозь пролом в стене, врач уверенно провел двух других своих собеседников по коридору, что тянулся за дверью со стеклянными панелями, в большую библиотеку. Оказавшись в ней, он на короткое время остановился у высоких полок с книгами и погрузился в раздумья.
 – Полицейские, – сообщил он, – могут обладать таким высоким профессионализмом, которым их пытался наделить покойный сэр Ричард Мейн, или же быть так глупы, как их изображает наша пресса и комиксы. Но они обладают педантичным образом мышления, сэр; они едва ли не до болезненности педантичны. Посему есть один аспект этой истории, которым они просто обязаны сразу же заняться.
 – Вот как? И какой же?
 – Давайте пока на мгновение забудем, каким путем могло произойти это странное исчезновение. В данный момент вы и я, мы оба очень хорошо знаем, что должен был быть какой-то человек со стороны, который и напал на Сигрейва с намерением убить. Но примет ли полиция такую версию расследования? Нет, вряд ли или вообще никогда; они будут искать ответ куда ближе, в самом доме. Я могу предложить куда больше вариантов, но и того, что я сказал, более чем достаточно. И это будет не просто неудобно, а страшно неприятно... если они решат, что сделал это один из нас.
 – Но этого не может быть! – запротестовал Кит.
 – Почему же?
 – Вы конечно же обратили внимание на револьвер. Попытайтесь засунуть такую неуклюжую вещь себе в карман, в любой карман. Ничего не получится, то есть в любом случае револьвер бросится в глаза. И если бы вечером этот чертов револьвер был у кого-то из нас, его можно было бы заметить уже за несколько метров. – Он помедлил. – И, кроме того...
 – Что «кроме того»? – спросила его Пат. – Альтернатива точке зрения доктора столь же плоха. Идея о каком-то бродячем маньяке или о неизвестном враге человека, у которого вообще нет врагов... это чистая фантастика!
 – Но, конечно, более правдоподобная?
 – Более приемлемая. Пока во всей этой истории лишь предельно смелый и самоуверенный человек может сказать, чему стоит верить, а чему нет, – выпалила Пат на одном дыхании. – Вы еще ничего не говорили Нигеллу?
 – Помилуйте, как я мог? Весь вечер я не говорил с Нигелом с глазу на глаз; всегда кто-то присутствовал. И вы это знаете.
 – Да, знаю. Но меня интересовало...
 Пат запнулась. Из холла, с трудом переводя дыхание, влетела возбужденная Мюриэль.
 – Я оставила рядом с ним Тиммонса, – отрапортовала она доктору Весткотту, – чтобы он в любом случае пришел ему на помощь. Это все Нигги!
 – Что с ним?
 – Он настаивает на встрече с Китом с глазу на глаз. Если вы не подниметесь к нему, Кит, он клянется, что накинет халат и найдет вас, где бы вы ни были. И он это сделает! Может, сейчас он слабее, чем обычно, но у него еще хватит сил спустить Тиммонса с лестницы или вытолкнуть его в окно!
 – Этого нельзя допустить, – фыркнул доктор Весткотт, – хотя мы, кто знает Сигрейва, можем оценить этот ультиматум. Две минуты, мистер Фарелл! Не больше двух минут – но лишь в том случае, если вы не будете волновать его и не позволите ему волноваться.
 – Могу ли и я пойти с ним? – спросила Пат.
 – Лучше не надо, мисс Денби.
 – Если не считать миссис Сигрейв, чем меньше людей, тем лучше.
 – А если я подожду за дверью?
 – Это пожалуйста. Я и сам там буду, поглядывая одним глазом и держа наготове шприц на крайний случай. Миссис Сигрейв?
 Во главе с Мюриэль они вышли из холла, поднялись по широкой лестнице с резными балясинками и направилась к комнатам, расположенным над центральной дверью.
 – Наша с Нигги спальня, – объяснила она, берясь за ручку двери, рядом с которой на столике ждал своего хозяина черный саквояж доктора Весткотта. – Дальше идет гардеробная, а за ней ванная.
 В комнате с, дубовыми панелями, напоминавшими о XVI столетии, газовый свет был притушен. Хотя большая часть мебели была выдержана в современном стиле, массивная, огромных размеров кровать с пологом и прочими украшениями также принадлежала XVI столетию. Нигел Сигрейв, под ночной рубашкой которого виднелись бинты, перетягивающие грудь, полулежал-полусидел, опираясь на подушки. Пока Тиммонс, наблюдая за происходящим, пристроился у пустого камина, а Мюриэль постаралась стать совершенно незаметной, раненый заговорил с таким напором, которого Кит от него совершенно не ожидал:
 – Ничего не поделаешь, Тиммонс, придется потерпеть. Здесь душно, чертовски душно, но я знаю, что мы не должны открывать окна, так что ничего не поделаешь. Кит, старина! Я в полном порядке и совершенно не волнуюсь, что бы они ни говорили. Теперь слушай. Мне не позволят вести с тобой долгие разговоры...
 – Две минуты, не больше.
 – ...так что я лучше буду краток. Когда меня раздевали, выложили на туалетный столик все содержимое моих карманов. И маленький черный блокнот в кожаной обложке. Видишь его?
 Кит увидел, что на мраморной столешнице вместе с золотыми часами и цепочкой, с ключами на кольце, гильотинкой для сигар, банкнотами, россыпью медной и серебряной мелочи лежит и блокнот. Взяв его, он полистал страницы.
  –  Нет, там ничего не написано, – заверил его Нигел. – Блокнот есть и в кармане брюк. А ведь ты мог бы поинтересоваться, зачем он мне нужен!
 – Это что, ты хотел провести такой тест? В нем нет ровно никакой необходимости. Мозги у тебя уже полном порядке.
 – Отлично, Кит! Как ты пришел к этому выводу?
 – С тобой все хорошо, как мне и говорили. Да я и сам вижу. Но тут ничего не сделаешь, Нигел, – Кит помахал в воздухе блокнотом, – пока ты не ответишь на вопрос, который давно уже следовало бы тебе задать. Кто стрелял в тебя?
 Нигел с растерянным видом вытянул руку, словно пытаясь что-то нащупать.
 – В том-то и дело, старина, – сказал он. – Не имею ни малейшего представления.

 Глава 8

 – Нигел, да это же полный бред! Ты ведь видел его, не так ли?
 – Смотря что понимать под словом «видел». Левой рукой тот парень прикрывал лицо ниже глаз, и я вообще не разглядел его физиономию. Кроме того, как я уже говорил...
 – Тебе не показалось, что ты его знал раньше?
 – Если я не мог опознать этого сукиного сына, как я могу говорить, что знал его раньше?
 – Ну, какие-то черточки...
 – Черточки! Черточки! – вскипел Нигел. – Этот тип был в вечернем костюме, как и все мы. Все остальное было средним: средний рост, средний вес. Он мог быть молодым или средних лет; не думаю, что он был пожилым. Куда он делся, Кит?
 – Мы знаем не больше, чем ты. Похоже, что он исчез, растворился, как мыльный пузырь.
 – Проклятье! Только что стоял тут и... нет, подождите! Лучше расскажу, к чему я пришел. Точнее, дам вам основательный намек. В данный момент этого будет достаточно.
 – Конечно, этого достаточно, – сказал доктор Весткотт, левой рукой открывая дверь. – Ваши две минуты истекли, даже с лихвой. Вам устроили разговор, которого вы добились с помощью шантажа. Сегодня – больше никаких излишеств.
 – Ради бога, Гиппократ!..
 – Точнее, ради тебя самого. Если все будет хорошо, завтра сможете увидеть своего приятеля. А пока вы готовы отдыхать и следовать моим советам? Если нет...
 – Теперь вы перешли к угрозам?
 – В определенной мере. Вы сильный человек, Сигрейв. Но нас тут достаточно, чтобы удержать вас, пока я сделаю инъекцию, которая смягчит ваше острое чувство юмора. В любом случае – могу я сделать укол?
 – Ну ладно! – фыркнул Нигел. – Валяйте, колите, пускайте в ход яд Борджиа, если это доставляет вам такое удовольствие. Я хочу отдохнуть, но не могу. Кит...
 – Мистер Фарелл, – сказал доктор Весткотт, – не будете ли вы так любезны подождать снаружи?
 Кит оставил их, прикрыв за собой дверь. Патрисия, с остановившимся взглядом фиалковых глаз ждала в верхнем холле, а Тиммонс неподвижно стоял у нее за спиной. Она было начала говорить, но, осознав присутствие дворецкого, осеклась. Кит посмотрел на нее:
 – Пат, ты слышала, что мне сказал Нигел?
 – Да. Мы все слышали. Если и он не знает, что там случилось...
 В спальне доктор Весткотт тихо сказал Мюриэль несколько неразборчивых слов; она ответила столь же неразборчиво. Затем, спустя какое-то время, доктор вышел.
 – Тиммонс! – очень тихо позвал он.
 – Сэр?
 – Будьте любезны оставаться у этих дверей впредь до дальнейших распоряжений. На мистера Сигрейва было совершено покушение, и ничего подобного повториться не должно.
 – Совершенно верно, сэр.
 – Теперь о том револьвере, который вы, без сомнения, видели.
 – Я имел возможность рассмотреть его, сэр.
 – В комнате, отведенной под охотничьи трофеи, Тиммонс, ваш хозяин держит немалую коллекцию оружия. Она включает несколько пистолетов и револьверов. Я не такой знаток их, чтобы утверждать без колебаний, мог ли данный револьвер быть из этого собрания.
 – Да я и сам, сэр, вряд ли могу считать себя таким уж знатоком. В то же время я не думаю, что он мог быть одним из них.
 – Почему?
 – Каждое оружие такого рода, принадлежащее мистеру Сигрейву, сэр, имеет на обеих сторонах рукоятки вырезанные или выгравированные его инициалы. На револьвере, о котором идет речь, таких инициалов нет.
 – Оставайтесь на посту! Мисс Денби, мистер Фарелл – будьте любезны спуститься вниз.
 В нижнем холле с его красным изразцовым полом и мрачно поблескивающими доспехами доктор Весткотт продолжил тем же приглушенным голосом.
 – Что бы мы себе ни думали, – сказал он, – гипотеза, что оружие появилось в доме со стороны, куда более соответствует образу некоего незнакомца, чем теория, что на Сигрейва напал его приятель или знакомый, вхожий в дом, – да еще и при помощи его же собственного оружия.
 – Значит, вы настаиваете, – уточнил Кит, – что готовы отдать свой голос за какого-то бродячего психопата?
 – Ему не обязательно было быть психопатом, сэр. – Доктор Весткотт погладил бороду. – Сигрейву доводилось бывать в очень странных уголках мира и проводить время в весьма сомнительных компаниях. Мы не колеблясь заявили, что у него не было врагов, – но правы ли мы были? И если я могу рассчитывать на ваше внимание, то готов представить и другие доказательства в поддержку моего тезиса.
 – Да, доктор?
 – Когда вы спросили у Сигрейва, не напоминал ли нападавший кого-то из его знакомых, имея в виду человека, которого он знал, Сигрейв ответил, что не мог его опознать, поскольку не видел нападавшего в лицо. Да бросьте! – усмехнулся доктор Весткотт, глядя на Кита. – Рискну предположить, что у вас много друзей. Предположите, что один из них стоит перед вами в такую минуту. И вы считаете, что не сможете узнать его только потому, что рукой и рукавом он закрывает рот, нос и скулы? А как насчет поведения, манер, жестов, черточек, по которым мы узнаем друг друга? Нет, сэр и мадам. Полиции придется вести широкий поиск, может быть кого-то, кто находится далеко...
 – Их ждет нелегкая работа, если им придется искать по всей Африке, от Триполи до Кейптауна и от Сенегала до Красного моря.
 – Да, возможно, им придется побегать. Но можете мне поверить, на первых порах наши пилеры [7] ничего подобного делать не будут. Хотя уверенно утверждать не берусь, есть один человек, который будет вызывать у них серьезные подозрения... пока они не убедятся в их тщете. Они будут думать, что виновной стороной должна быть миссис Сигрейв.
 – Мюриэль? – вскричала Пат. Она было отступила на шаг, но, придя в себя, рванулась вперед. – Это хуже, чем просто ошибка, доктор! Это не просто заблуждение, а полный абсурд! Ты согласен, Кит?
 – Да, полностью.
 – Строго говоря, я тоже, – сказал доктор Весткотт, – тем более что знаю истину и то поручение по дому, о котором упоминала миссис Сигрейв. Она отправилась на поиски бутылки с каким-то домашним лекарством для прислуги, у которой заболели зубы. Она раньше обещала достать ее, но забыла. Снадобье она не нашла, из-за чего и опоздала на встречу с мужем в оранжерее. Так что, когда в Сигрейва стреляли, она, в соответствии с показаниями слуг, была в совершенно другой части дома, даже на другом этаже.
 – Слава Богу хоть за это! – выдохнула Пат.
 – Вот именно, мисс Денби. Говорю вам, что надо беречься слуг закона, которые раз за разом будут бесконечно выдвигать свои обвинения, пока не найдут среди своих свидетелей человека, который, по их мнению, врет. Когда беда случается с женой, подозревают мужа. Когда жертвой становится муж, подозревают жену. Такой подход характерен для полиции, так что будьте готовы к нему. – Доктор Весткотт прервался. – И уж коль скоро мы говорим о наших блюстителях порядка, звуки, которые до нас доносятся, вроде неопровержимо говорят об их скором появлении?
 И действительно, в ночной тиши раздавались скрип колес и топот лошадиных копыт по дорожке. Доктор Весткотт подошел к входным дверям, широко распахнул их и остановился на пороге, где к нему присоединился Кит.
 Экипажи, которые ожидали гостей, приехавших в «Удольфо», включая и кабриолет доктора Весткотта, обходившегося без кучера, располагались в боковых ответвлениях дорожки, к востоку и западу, оставляя пустое пространство посередине. Кит смотрел на подъезжающий экипаж.
 – Это не полиция, – сказал он, – и вообще не полицейская карета. Конечно, это всего лишь предположение, но думаю...
 Когда экипаж подъехал ближе, стало видно, что он очень напоминает элегантную закрытую карету, которую Кит в последний раз видел в пятницу вечером, на Девоншир-стрит, когда шел дождь. Кучер спустился с облучка и открыл дверцу экипажа. Когда появился его высокий обитатель, не осталось никаких сомнений, кому принадлежит это смертельно бледное лицо и копна седоватых волос под полями угольно-черной шляпы.
 – Сэр Хьюго Клейверинг! – вскричала Пат, заторопившись к дверям, в проеме которых возникла высокая фигура гостя. – Какие силы доставили вас сюда?
 – Может быть, какое-то дурное предчувствие, – ответил сэр Хьюго. – Патрисия, если не ошибаюсь. И насколько я понимаю, сын Билла Фарелла. – Он повернулся к доктору Весткотту: – Могу ли я осведомиться, сэр, не вы ли будете мистер Сигрейв?
 – Не имею такой чести, сэр Хьюго. Моя фамилия Весткотт; я скромный практик от медицины и нахожусь в ситуации, которая мне не очень нравится. Но имя сэра Хьюго Клейверинга достаточно известно. В данный момент, сэр, у дворецкого мистера Сигрейва несколько иные обязанности, чем открывать дверь и принимать вашу шляпу. Пусть даже ваше появление здесь вызвано совершенно неотложными причинами...
 – Что все это значит, доктор Вес... как вас там? Вы хотите сказать мне, что я не должен был появляться здесь?
 – Я говорю только о том, что тут произошел очень неприятный несчастный случай.
 – С огнестрельным оружием? А, я так и думал! В кого-то стреляли?
 – Рана мистера Сигрейва, хотя и не смертельная, оказалась достаточно серьезной. Ему решительно необходимы отдых и покой.
 – Значит, он все же был ранен. Есть какие-то предположения о вмешательстве, например, сверхъестественных сил?
 – Конечно нет, сэр Хьюго. Неизвестный человек с револьвером менее всего напоминал привидение, хотя ему удалось исчезнуть буквально у нас на глазах.
 – Как и в пятницу вечером, да? А теперь в это оказалась замешанной и моя малютка Сьюзен! – воскликнул сэр Хьюго, и в его звучном голосе послышались гневные нотки. – Или сын Билли Фарелла стал тем буревестником, появление которого предвещает неприятности? Я-то думал, что не будет ничего страшного, если моя племянница явится на обед в обществе Джорджа Боуэна. И пусть я испытывал сомнения, но все же дал согласие. И что же случилось? Что же случилось, если даже мне пришлось явиться?
 – Но, сэр Хьюго... – запротестовала Пат.
 – А у ворот, – продолжил сэр Хьюго, не обращая на нее внимания, – я встретил привратника, который вел себя очень оскорбительно и упрямо. Сначала он даже отказывался признавать меня. – Сэр Хьюго принял величественный вид. – Думаю, я убедил этого цербера, что я именно тот, за кого себя выдаю, и имею полное право въехать в эти ворота. Затем, по мере продвижения...
 Остановившись на полуслове, сэр Хьюго из-за плеча посмотрел назад. Влекомый двумя невысокими коренастыми лошадками, по дорожке катился экипаж с двумя продольными сиденьями. Впереди сидели две фигуры в синих мундирах – одна в куполообразном шлеме, а другая в плоской шляпе. Кучер, высокий и крепкий, который, несмотря на свой легкомысленный вид, производил впечатление властного человека, тоже был в плоской шляпе. Сзади пристроился лакей в ливрее.
 Кучер умело заставил этот экипаж описать круг, сунул хлыст в специальное гнездо, бросил вожжи на облучок и спрыгнул с него. Оказавшись на свету, падавшем из входной двери, он несколько приосанился.
 – Это вы, суперинтендент Брунсвик? – окликнул его доктор Весткотт.
 – Доктор Весткотт? – откликнулся тот. – Заверяю вас, это я. А кого вы ждали?
 – Я так и надеялся встретить вас, суперинтендент. Я послал лакея с указанием спросить лично вас. Но я не был уверен, что вы на службе.
 – Что вы, сэр, я так много времени провожу на службе, что вряд ли могу быть в каком-то ином месте! Так что у нас тут делается? Мне сказали, что покушение на убийство.
 – Именно покушение на убийство, – мрачным, зловещим голосом произнес сэр Хьюго, – хотя мне рассказывали о несчастном случае. Не так ли, доктор... доктор Вест?
 – Весткотт, сэр Хьюго. Лоренс Весткотт, доктор медицины. Эдинбург.
 По дорожке со стороны оранжереи приближались Сьюзен Клейверинг и Джордж Боуэн, которые прогуливались под луной. Сьюзен вздрогнула, но не пустилась в бегство; она отчаянно вцепилась в локоть Джорджа, а он, чтобы успокоить ее, погладил по руке. Стало совершенно ясно, что сэр Хьюго старался господствовать всюду и над всеми.
 – Нет, доктор Весткотт, – сказал он. – Вмешиваться я ни во что не буду. Просто я заберу свою племянницу из атмосферы, полной такого количества нежелательных миазмов, что и представить невозможно. – Он повысил голос: – Идем, Сьюзен! Где твоя пелерина? Я уверен, Джордж простит, если я провожу тебя домой.
 Суперинтендент Брунсвик почтительно, но с непреклонной решимостью обратился к сэру Хьюго.
 – Видите ли, сэр... – начал он.
 – Вы хотите вмешаться, суперинтендент?
 – Ну, не совсем вмешаться, сэр. Поскольку я не знаю, что вы собираетесь...
 – Я главный сержант Клейверинг, уважаемый. Полагаю, вы воздержитесь от глупых шуток и не будете спрашивать, в каком полку я служил.
 – Никто этого и не спрашивает, сэр. Но... вы присутствовали здесь, когда все это случилось?
 – Нет, меня здесь не было.
 – А молодая леди?
 – Полагаю, что она была.
 – Мне сказали, что молодая леди является свидетельницей. И мы не можем позволить ей покинуть место происшествия.
 – Суперинтендент, – вмешался доктор Весткотт, – сэр Хьюго Клейверинг – весьма уважаемый юрист.
 – Очень хорошо, доктор, и я рад это слышать. Хотя это ничего не меняет, будь он даже министром юстиции. И самый уважаемый юрист обязан подчиняться закону.
 Суперинтендент отдела Брунсвик, не в пример суперинтенденту отдела Мэллоу, который был тут две ночи назад, имел круглое, чисто выбритое, добродушное лицо, которое в минуты волнения покрывалось малиновой сыпью. Но при всем своем добродушии он оставался неколебим.
 – Я постараюсь, леди и джентльмены, в пределах своих обязанностей доставить вам как можно меньше беспокойства. – Он снова повернулся к сэру Хьюго: – Итак, сэр, прежде чем мы перейдем к делу. Когда я и Перкинс впервые увидели вас, – он кивнул в сторону другого офицера полиции, который тоже покинул экипаж, – вы рассказывали этим леди и джентльменам, что старый Барни на воротах доставил вам какие-то неприятности. Затем вы взялись что-то добавить, но так и не кончили фразу. Не против ли вы рассказать мне, что это была за фраза? Сэр Хьюго согласился с присущей ему любезностью.
 – Вы совершенно правы, суперинтендент. Я, признаться... должно быть, я поторопился со своим предложением. Конечно же и моя племянница, и привратник должны быть допрошены, как и все остальные. И надеюсь, вы не будете возражать против моего присутствия, хотя ничего существенного сообщить я не смогу. Могу ли я остаться в роли amicus curiae? [8] 
 – Пусть даже я не понимаю иностранных выражений, сэр... я не люблю отказывать и не откажу, поскольку у меня самого есть дочь. Итак, что вы видели по пути сюда? Не похоже, что вам это понравилось.
 – Нет, суперинтендент, мне это решительно не понравилось. Я увидел на лужайке женщину. И эта женщина, кем бы она ни была, вела себя очень странно. Она появилась из зарослей кустарника, что растут вдоль стены поместья. Скрытно совершая быстрые перебежки от дерева к дереву, она приближалась к зданию. Нет, я не могу дать ее описание. И вдруг совершенно внезапно она развернулась и заторопилась обратно в заросли. Вот и все.
 – Вы слышали, Перкинс? – осведомился суперинтендент Брунсвик, поворачиваясь к подчиненному.
 – Да, сэр.
 – Вы знаете ту маленькую дверь в стене, не так ли?
 – Знаю, суперинтендент.
 – Значит, марш туда! Бегом к ней – и осмотреть ее! Констебль Перкинс, сделав глубокий вдох, развернулся и через лужайку побежал в юго-западном направлении. Доктор Весткотт, который пришел в возбуждение в силу какой-то непонятной причины, взъерошил бороду, вместо того чтобы пригладить ее.
 – В начале того вечера, суперинтендент, – сказал он, – мистер Сигрейв рассказал нам о встрече с некоей личностью, именуемой Сумасшедшая Нелл. А не могла ли она снова появиться здесь?
 – Вы не поверите, сэр, но нагнать ее удалось лишь у здания вокзала. При ней был и ключ. Сомнительно, была ли то Сумасшедшая Нелл при первой встрече. В той же мере непонятно, с кем пришлось иметь дело и этим вечером. – Суперинтендент задумался. – Есть вопрос, который я хотел бы задать сэру Хьюго Клейверингу. К тому же довольно забавный вопрос. Вы не против, сэр?
 – Я полностью за, – ответил ему сэр Хьюго. – Каков ваш вопрос?
 – Позвольте пока не вдаваться в подробности, сэр. Итак, в темноте и на некотором расстоянии вы видите женщину. Можете ли вы ее оценить как леди?
 – Я не могу исчерпывающе ответить на этот вопрос, что вы, несомненно, должны понять, – фыркнул очевидец. – Тем не менее, если вас интересует просто впечатление...
 – Именно оно, сэр, вот это я и пытался сказать, но не мог подобрать слов. Была ли эта женщина леди?
 – В каком-то смысле она ее напоминала. Именно поэтому я и счел всю эту ситуацию довольно странной.
 – «Странной» – именно то слово, сэр! Очень подходящее слово! – Суперинтендент Брунсвик откровенно торжествовал. – Я как раз хотел выяснить, доктор...
 – Что касается трех женщин, обитающих в этом доме, – сказал доктор Весткотт, – то можете получить полный отчет о местопребывании каждой из них и в это время, и в любое иное.
 – Рад слышать, доктор, хотя в определенном смысле это еще более странно. Вы не находите?
 Не настаивая на ответе или комментариях, Брунсвик повернулся и стал смотреть в южную сторону, где у стены поместья поблескивал полицейский фонарик. Наконец его луч потух. Шорох листьев под ногами дал понять, что констебль Перкинс возвращается. Прикрыв заслонку фонаря и повесив его на пояс, этот молодой человек с квадратной челюстью и закрученными усами предстал перед ними.
 – Ну, Перкинс? – рявкнул его начальник.
 – Дверь в стене открыта, чего в сумерках тем вечером не было. Сегодня кто-то еще – не Сумасшедшая Нелл – входил и выходил через нее.
 – И поправьте меня, леди и джентльмены, – радостно вскричал суперинтендент Брунсвик, – но вот это и есть самое странное! И теперь я обязан (конечно, с вашего разрешения) зайти в дом, чтобы провести ряд допросов. Лучше всего было бы встречаться с каждым из вас по отдельности. Это справедливо, доктор?
 Доктор Весткотт кивнул.
 – В данный момент, суперинтендент, допросить мистера Сигрейва вы не можете. Остальные из нас к вашим услугам. – Он быстро назвал присутствующих. – В какой комнате вы предпочтете проводить допросы? Вы же здесь бывали раньше, не так ли?
 – Да, я заходил в этот дом, сэр. Я бывал только на служебной половине, но хорошо знаю расположение помещений. Эта большая комната слева, кажется, библиотека? Она отлично подойдет, благодарю вас. Если вы зайдете в дом, леди и джентльмены...
 И тут Пат обратилась к представителю закона:
 – Как вы слышали, суперинтендент, я Патрисия Денби. А это, как вы тоже слышали, мистер Кристофер Фарелл. В какой-то мере мы являемся свидетелями; мы готовы рассказать вам то немногое, что нам известно. Но... надеюсь, вы не будете против, если я сначала отведу мистера Фарелла в сторону (здесь же, рядом, у вас на глазах) на несколько секунд? Это не заговор; нам нечего скрывать. Так можно?
 – И это будет достаточно честно, мисс, – великодушно согласился страж закона, – потому что рано или поздно мне придется поговорить со всеми вами. Так что будьте любезны – но не слишком долго. Остальные, как я уже говорил...
 Первой вошла Сьюзен, за ней последовали сэр Хьюго, Джордж, констебль Перкинс и сам суперинтендент Брунсвик. Поскольку Патрисия и Кит оставались снаружи, доктор Весткотт, входивший в дом последним, помедлил у дверей, прежде чем закрыть их.
 – Если на меня сейчас выпали обязанности дворецкого, позвольте мне быть хорошим дворецким. Пока будете совещаться, дети мои, не забывайте нашего друга Брунсвика. Он далеко не столь примитивен, каким пытается предстать, и он не дурак. И учтите, это патентованный замок; я поставлю его на стопор, чтобы вы не остались вне дома. Кстати, счастливого Хеллоуина.
 Дверь закрылась.
 Как бы ни была тиха и спокойна эта ночь, Пат испуганно шарахнулась от каких-то бесформенных очертаний, которые, как оказалось, были экипажами, стоящими у дверей. Она уже успела преодолеть небольшое расстояние по дорожке, ведущей к югу, когда ее нагнал Кит. Пат, вздрагивая, повернулась лицом к нему:
 – Кит, в чем дело?
 – Дело?
 – За последний час я не менее полудюжины раз пыталась привлечь твое внимание, но мне это не удавалось. Весь вечер, вплоть до недавнего времени, ты сгорал от желания услышать историю, которую, по твоим словам, я скрываю...
 – И ты ее в самом деле скрывала? Из-за чего оказалась в сложных, запутанных обстоятельствах?
 – Ну, я бы не сказала, что они оказались столь уж запутанными.
 – Это я говорю, Пат. Я сказал это вечером и повторяю сейчас.
 – Тебя нелегко понять, Кит. – В лунном свете на ее ресницах блеснули слезинки. – Ты угрожаешь мне пытками инквизиции, если я запоздаю с рассказом тебе хоть на минуту после десяти. Сейчас уже давно минуло десять, а ты не проявляешь ни малейшего интереса... Разве ты не хочешь узнать, что я собираюсь тебе рассказать?
 – В данный момент в этом нет необходимости. Боюсь, что я уже все знаю.
 – Боишься?
 – Да, боюсь! Предполагалось, что будет взрыв; взрыв в самом деле состоялся, и его результаты едва не оказались фатальными. Появилось несколько факторов, которые могут привести в замешательство, но мы не должны впадать в смущение. Мы не должны терять из виду главный мотив.
 – Что ты имеешь в виду под ним?
 Он отошел от нее на несколько шагов и вернулся обратно.
 – Этим вечером, Пат, я увидел доказательство, которое говорит об истинном положении дел в «Удольфо». Оно рассказывает не все – так, оно не сообщает, кто стрелял в Нигела, – но оно достаточно ясное и определенное. Были и, скорее всего, еще будут другие и более мощные потрясения.
 – Кит!..
 – Мы должны будем обсудить это дело, мы должны будем вышвырнуть его вон, когда в головах у нас воцарится спокойствие. Не можем ли мы завтра встретиться где-нибудь, чтобы полностью во всем разобраться и все оценить? Например, у тебя дома?
 – О да! Мы легко сможем... нет, подожди! Я все поняла! Ее лицо, еще бледное, но с которого уже сошел испуг, было столь же очаровательно, как и ее фигура. Кит не без усилия удержался от искушения прикоснуться к нему.
 – Ну? – потребовал он ответа.
 – «Базар» на Бейкер-стрит, Кит! Можешь ты меня встретить там, скажем в три часа дня?
 – Конечно. Где находится это заведение на Бейкер-стрит? И что продают на этом базаре?
 – Ты должен был побывать на нем еще несколько лет назад, потому что «Базар» там находится с давних пор. Это не базар в обычном смысле слова, просто у него такое название. Скажи любому кебмену, чтобы он тебя доставил к «Базару» на Бейкер-стрит. И не проси его, чтобы он разыскал меня; ты сам увидишь, как я тебя жду. Нам есть о чем поговорить, не так ли?
 – Есть. Поскольку Нигел на самом деле в первый раз оказался прав...
 Пат, подняв руки, положила их на отвороты его сюртука.
 – Мой дорогой, – едва ли не со слезами сказала она, – эти туманные намеки предельно смущают меня. Что ты имеешь в виду под главным мотивом? И почему ты сказал, что Нигел в первый раз оказался прав?
 – Потому что он в самом деле был прав. Потому что Мюриэль – это не Мюриэль; может, это та неуловимая Дженни, фамилия которой никогда не упоминалась. Все зависит от внутренней убежденности, что «Мюриэль Сигрейв» – обманщица, так что будь любезна, не пытайся делать вид, что ты ничего не знаешь. Ты уже все знаешь, Пат; и знаешь куда лучше, чем я!




 Часть третья
 ДЕТЕКТИВЫ ДЛЯ «УДОЛЬФО»



 Глава 9

 Телеграмма, которая была доставлена на Вигмор-стрит вскоре после полудня, гласила:
 «ПРОВЕЛ РАССЛЕДОВАНИЕ. НАДЕЮСЬ, СМОГУ УБЕДИТЬ ВАС СЕГОДНЯ В ПОНЕДЕЛЬНИК ПРИМЕРНО В ДВА ЧАСА ДНЯ ЗАГЛЯНУТЬ КО МНЕ НА ГЛОЧЕСТЕР-ПЛЕЙС, 90, ПОРТМАН-СКВЕР. ЕСЛИ ВАС УСТРАИВАЕТ, ОТВЕЧАТЬ НЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО. БУДУ РАД ВОЗОБНОВИТЬ ЗНАКОМСТВО И ДУМАЮ, ВЫ НЕ СОЧТЕТЕ, ЧТО ВАШЕ ВРЕМЯ ПОТЕРЯНО ВПУСТУЮ.
  Уилки Коллинз». 
 После очередной утомительной ночи Кит проснулся в спальне своих апартаментов в «Лэнгеме» лишь после полудня. Хотя время завтрака прошло, он знал, что достаточно спуститься в обеденный зал внизу. И там можно заказать то, что вам нравится, и попросить, чтобы все подали в номер.
 Кит заказал яичницу с ветчиной, тосты, мармелад и кофе. Меланхоличный официант, обслуживавший его в гостиной, рядом с прибором положил и телеграмму.
 После сытного завтрака он побрился, принял ванну и, не теряя времени, оделся, предвкушая первую за день сигару. Он подумал, что знает, каким расследованием должен был заниматься мистер Коллинз. Глочестер-Плейс и Портман-сквер были совсем рядом с Бейкер:стрит. И приглашение в два часа на встречу с Уилки Коллинзом его вполне устраивало, потому что через час его ждала встреча на соседней Бейкер-стрит.
 Адрес на Глочестер-Плейс, куда ровно со вторым ударом часов экипаж доставил Кита, принадлежал солидному и элегантному зданию: три этажа из темно-красного кирпича, фасад облицован бесцветным камнем. Дверь открыла довольно привлекательная юная девушка с пышной копной волос, которая не походила ни на хозяйку, ни на прислугу, хотя от первой в ней все же было больше, чем от последней.
 Сегодня, в понедельник, вернулись те холода, что стояли в пятницу. Когда девушка провела Кита в комнату справа от входных дверей, уставленную книгами, полную уютного беспорядка, хозяин дома поднялся из кресла, стоявшего у растопленного камина в противоположной стене.
 По крайней мере сегодня Уилки Коллинз не выглядел больным; казалось, он сдерживает сильное возбуждение. Взъерошенный как обычно, он жестом показал гостю на кресло по другую сторону от камина.
 – Садитесь, мой дорогой друг! Ах да, девушка! – воскликнул он, отвечая на невысказанный вопрос Кита о девушке, которая уже успела исчезнуть. – Это Каро Младшая, что не является ее настоящим именем, но будет. Это дочь миссис Грейвс, которая живет здесь; я рад, что могу предоставить крышу над головой и Каро. Садитесь, прошу вас! Я должен бы был пригласить вас к ленчу, но у меня остался всего лишь сандвич...
 – Поскольку я покончил с завтраком всего лишь час назад, сэр, такое гостеприимство совершенно излишне. – Кит бросил взгляд на письменный стол между двумя высокими окнами. – Это ваш рабочий кабинет, мистер Коллинз?
 – В общем-то нет. Я пишу главным образом в комнате наверху, в задней части дома.
 – Сейчас вы тоже работаете?
 – В данный момент я вообще не работаю. Мой последний роман «Муж и жена» скоро будет опубликован здесь и в Америке. В нем нет никаких тайн; я поставил перед собой цель, кроме всего прочего, рассказать некую нравоучительную историю – выступить против нашей мании прославлять безмозглый атлетизм. – Уилки Коллинз спохватился: – Впрочем, хватит! Иу почему я такой плохой хозяин? Я хотел бы дать вам понять, какую я испытываю радость от вашего появления. Что вы предпочитаете?
 – Сейчас никаких напитков, благодарю вас, хотя от сигары не отказался бы.
 Кит выбрал сигару и раскурил ее. Его хозяин взял одну и для себя, но садиться не стал.
 – Да, мой юный друг, я самым высоким образом оценил ваше общество за ленчем в тот день. Видите ли, если я правильно понимаю, вы мыслите совершенно по-иному, чем я. Скажите мне, как человек, который так долго отсутствовал в Лондоне: поразило ли вас обилие перемен за время вашего отсутствия?
 – Думаю, что весьма, но вот одно осталось неизменным.
 – Да?
 – По-прежнему перекапывают улицы, – с возмущением ответил Кит. – Когда я в начале 60-х уезжал, еще не кончились работы по сооружению новой системы сточных вод – теперь они начали разрывать огромные районы для подземной железной дороги.
 – Существующие линии подземной железной дороги, – сказал Уилки Коллинз, – вступили в строй сравнительно недавно. С их помощью удалось разгрузить, хотя и немного, заторы на улицах. Они не вышли из строя, как предсказывали, и если вы не возражаете против дыма и шлака, то можете путешествовать с приличной скоростью и не испытывая острого дискомфорта.
 И тут его поведение изменилось.
 – Но я пригласил вас, – сказал он, выпрямляясь в кресле, – не для того, чтобы обсуждать проблемы быстрого перемещения. Есть и другие проблемы – более личные и настоятельно требующие немедленного внимания.
 – Они касаются Нигела Сигрейва?
 – Ах, вы догадались? Я так и думал. Этим утром по приглашению полковника Хендерсона, вместе с самим полковником и старшим инспектором Гобом из уголовного отдела Скотленд-Ярда, я нанес визит в Хампстед. Полковник Хендерсон считает, что нашел дело, в котором я могу оказать ему содействие. Я достаточно нахален, чтобы тоже так считать, хотя, может, по другим причинам, чем он. И в любом случае я остаюсь детективом-любителем. – И детектив-любитель, погрузившись в молчание и глядя на огонь, затянулся сигарой. – Полковник Хендерсон, – продолжил он, – уже получил набросок предварительного отчета от суперинтендента Брунсвика. В доме Сигрейва мы встретили самого Брунсвика, а также доктора Весткотта, который прошлой ночью присутствовал на месте событий. Брунсвик и доктор Весткотт дали нам полный отчет об обстоятельствах, которые сопутствовали этой странной и в высшей степени сенсационной попытке убийства. Насколько я понимаю, прошлой ночью суперинтендент допоздна опрашивал всех свидетелей, включая и вас?
 – Именно этим он и занимался. И оказался не так плох, как я предполагал.
 – Не так плох? А вы сами предполагали, что окажетесь объектом подозрений?
 – Нет, вот это вряд ли. – Перед глазами Кита живо всплыла эта сцена. – Разве что доктор Весткотт недвусмысленно предостерегал меня, вот и все. Он заверял, что Брунсвик может взяться и за Мюриэль Сигрейв, говоря, что эта обыкновенная полицейская практика. Так вот, Брунсвик этого не сделал. Он был вежлив со всеми, и особенно с Мюриэль Сигрейв. Впрочем, столь же мягко он обращался с Пат Денби или Сьюзен Клейверинг. Кроме того, у Мюриэль было железное алиби.
 – Да, так я и понял. То есть повода для взрывов возмущения и бурных вспышек не было?
 – В том смысле, какой вы имеете в виду, – не было. Сначала мы все были удивлены поведением сэра Хьюго Клейверинга. Он был решительно настроен как можно скорее забрать домой свою племянницу и беспрестанно говорил о каких-то своих дурных предчувствиях. Потом уже выяснилось, что в начале этого вечера к нему домой явился юный Харви Туай-форд и действительно перепугал его своими мрачными предсказаниями. Роль пророчицы он играл куда успешнее, чем доктор Весткотт.
 – Харви Туайфорд, Харви Туайфорд, – задумчиво пробормотал мистер Коллинз, продолжая рассматривать своего гостя. – В этом имени звучит что-то знакомое. Кто это – Харви Туайфорд?
 – Нарушитель спокойствия. Я рассказывал вам о нем в «Младшем Атенеуме», когда вы хотели узнать, что случилось в пятницу вечером. Харви Туайфорд – кузен Пат Денби. И, кроме того, приятель Джорджа Боуэна... если вы помните Джорджа.
 – Более чем хорошо. Он не только польстил мне подражанием моему литературному стилю, но и был одним из тех молодых людей, которым я пытался диктовать, когда лежал в постели с приступом подагры. Как и остальные, он не справился с задачей, потому что не мог выносить вида человеческого существа, терзаемого болью. Но лучше я продолжу свою историю о том, что увидел утром и услышал в Хампстеде.
 Автор повествования, погрузившись в раздумья, снова сделал паузу.
 – Услышав от суперинтендента Брунсвика и доктора Весткотта отчет об этих показаниях, – продолжил он, – мы – полковник Хендерсон, старший инспектор Гоб и я – поднялись наверх в комнату к мистеру Нигелу Сигрейву.
 – Как он себя чувствует?
 – Слишком возбужден, несмотря на старания его врача. Он по-прежнему прикован к постели, но держать его в таком положении довольно трудно; он так и брызжет энергией. Не успели мы задать ему вопрос, как он перехватил инициативу и уже не упускал ее. Первым делом он потребовал ответить, знакомы ли мы с событиями прошлой ночи. Когда мы заверили его в этом, он заявил, что сделал важное открытие. Но оповестит о нем, если мы пообещаем, что оно не пойдет никуда дальше и никто – за одним исключением – о нем не узнает, пока не возникнет необходимость предъявить его доказательство в суде. Полковник Хендерсон от имени всех нас дал такое обещание. Затем...
 Сигара Уилки Коллинза сошла на нет. Он швырнул окурок в огонь, встал с кресла и теперь стоял спиной к каминной полке. Казалось, что он сам кипит буквально демонической энергией, и Кит не мог оторвать от него взгляда.
 – Сигрейв изложил свое открытие с такой потрясающей откровенностью, что мы лишь изумленно уставились на него. Я и сам нередко с пренебрежением относился к условностям, как в словах, так и в делах. И тем не менее я никогда не говорил даже с близкими друзьями и тем более с незнакомцами о таких интимных материях, как наш авантюрист-путешественник. Думаю, сделал он это потому, что знал полковника Хендерсона, доверял ему и доверие это распространялось на старшего инспектора Гоба и даже на меня.
 – Так в чем была суть этого открытия?
 – Он сказал, что уже какое-то время подозревает, что его жена, урожденная Мюриэль Хилдрет, не является той молодой женщиной, на которой он женился примерно восемнадцать месяцев назад. Она обманщица (суккуб, как он назвал ее), обладающая таким полным физическим сходством и настолько хорошо подготовленная к этой роли, что он обнаружил разницу лишь в глубоко интимной сфере, о которой я не считаю нужным распространяться.
 – Но мне-то вы расскажете?
 Мистер Коллинз предостерегающе поднял палец:
 – Кроме требования соблюдать молчание Нигел упомянул об исключении для одной личности. Эта личность – вы. Фактически Сигрейв пошел еще дальше. В субботу вечером, сообщил он нам, он поделился своими сомнениями с вами, но в тот момент вы убедили его, что он, должно быть, ошибается.
 – Нигел сам себя убедил в этом, вот и все. Я ему почти ничего не сказал. А теперь он уверен, что его первоначальное мнение было совершенно правильным, не так ли?
 – Скажем, он почти уверен. – Уилки Коллинз изобразил в воздухе какую-то неопределенную фигуру. – Похоже, когда прошлым вечером он пригласил леди в оранжерею, то хотел подвергнуть ее какому-то испытанию. Его спутница, если она на самом деле была псевдоженой, могла и соответствовать внешности Мюриэль, и знать события их совместной жизни. Но была одна деталь, которую обманщица не могла так уж безукоризненно подделать.
 – Ее почерк?
 – Ее почерк, – согласился детектив-любитель, полный той же самой демонической энергии. – У него был экземпляр «Грозового перевала» с дарственной надписью неоспоримо подлинной Мюриэль, которую она сделала до их свадьбы, – он-то и привлек его внимание. Этим утром в своей спальне Сигрейв привлек наше внимание к блокноту, который был при нем. Во внутреннем кармане пиджака, добавил Нигел, он таскал карандаш, который, должно быть, выкатился, когда он упал.
 – Я помню этот карандаш!
 – Как и я. Полковник Хендерсон предъявил его. Он был найден в оранжерее, и Сигрейв опознал в нем свой черный грифельный карандаш. «Эта история не должна обрести известность! – вскричал он. – Ни для кого! Вы это понимаете? Прошлым вечером я подумал, что у меня хватит решимости предстать перед ней лицом к лицу и задать ей прямой вопрос. Но сейчас я не уверен. Если кто-то и разберется в ней, то это должен быть я, и только я, но до сих пор не уверен, смогу ли я. Эта история не может быть предъявлена всему миру – помните, вы обещали, – пока не встанет вопрос об уголовном расследовании. А этого никогда не должно случиться».
 – Нигел сказал что-нибудь еще?
 – Он сказал: «Та чародейка, что делит со мной стол и постель, – это не Мюриэль. Женщина может во многом измениться, но она не может изменить тому, как выражает свою любовь. Если не...»
 – Что «если не...»?
 – Он отказался говорить или давать какие-то объяснения, – ответил Уилки Коллинз. – А теперь могу ли я спросить, как вы смотрите на всю эту историю с обманом, которую вы явно не хотите комментировать? Это подлинная Мюриэль или поддельная – и есть ли доказательства в пользу той или иной точки зрения?
 Кит тоже помедлил, прежде чем ответить.
 – Я склонен думать, что такие доказательства имеются, мистер Коллинз, и считаю их вполне удовлетворительными. Даже рискуя услышать упрек в нежелании сотрудничать, я должен устраниться от ответа на этот вопрос, пока не посоветуюсь с некоей леди... нет, не Мюриэль Сигрейв... с кото-рой должен встретиться недалеко отсюда в три часа. Есть тут что-то еще, о чем я мог бы рассказать вам?
 – Есть – и много, если на то будет ваше желание. Отойдя от огня, который уже слишком сильно разгорелся, хозяин дома несколько развернул кресло, заставив гостя сделать то же самое, так что, усевшись, они оказались лицом друг к другу по обе стороны от камина.
 – Ваш рассказ о событиях прошлой ночи оказал бы неоценимую помощь. Я припоминаю, что, когда вы описывали суматоху пятничного вечера, вы продемонстрировали врожденное журналистское умение дословно цитировать и отбирать живые подробности. Сможете ли вы так же описать и канун Дня Всех Святых?
 Кит исполнил просьбу, объяснив предварительно, как складывался субботний вечер.
 Он начал с того момента, когда они с Пат в ее карете прибыли в «Удольфо» к самому концу вечера. Он четко, объективно и беспристрастно описал все факты. Уилки Коллинз, успевший раскурить вторую сигару, слушал очень внимательно, почти не задавая вопросов. Один из вопросов он задал, лишь когда Кит рассказывал, как Нигел попросил Мюриэль присоединиться к нему в оранжерее, и описал, как Нигел вынул карандаш из внутреннего кармана пиджака и прежде, чем положить его обратно, вскинул в воздух.
 – Словно он сознательно хотел обратить ваше внимание на этот карандаш?
 – Такое у меня сложилось впечатление, мистер Коллинз.
 – Вам не кажется, что это наводит на какие-то мысли?
 – Да, – ответил Кит. – И сразу же после этого Нигел заговорил о... о книге, на форзац которой я должен был взглянуть... он оставил ее для меня на столе в своей берлоге. Когда я нашел эту надписанную книгу, то увидел связь с карандашом и предположил, что это был тест на почерк.
 – И, кроме того, он мог указывать на еще одну деталь. Правда, сама по себе она несет не так уж много информации, но, учитывая дальнейшее развитие событий, довольно любопытна. Прошу вас, продолжайте.
 Вскоре ему пришлось снова прерваться. Кит рассказал, как, находясь в обиталище Нигела, они с Пат услышали со стороны оранжереи пистолетный выстрел. Вместе с Пат, которая немедленно оказалась у него за спиной, Кит подошел к окну, раздернул портьеры, увидел, что делается внизу, и сбежал вниз.
 – Вы видели, как жертва упала, не так ли?
 – Я не видел, как он падал; пуля сразу же уложила его. Я видел лишь очертания какого-то человека, который лежал во весь рост в боковом проходе. Но в южной стене была проломана огромная дыра, которая невольно притягивала взгляд. И стекло было чертовски мутным.
 Уилки Коллинз стряхнул пепел с сигары.
 – Как много людей в самое разное время, – не скрывая удивления, сказал он, – замечали это мутное стекло! Очень хорошо. Значит, вы сбежали вниз, прошли через бильярдную и сразу же вслед за доктором Весткоттом вошли в оранжерею. И вот тут в своем повествовании вы остановились. Почему?
 – Не знаю.
 – Вы не знаете?
 Кит скрипнул зубами.
 – Понимаете, это всего лишь мысль, которая слишком поздно пришла в голову... до прошлой ночи я о ней и не думал. Пока я о ней никому не говорил. Это всего лишь впечатление, слишком туманное, чтобы представлять ценность, даже если оно и не ошибочное... а скорее всего, так оно и есть!
 – Любое впечатление, пусть даже и туманное, может представлять ценность в хаосе этих ночных свидетельств. Могу я услышать, что за мысль пришла вам в голову?
 – Когда я увидел доктора Весткотта, склонившегося над Нигелом, мне показалось, что практически нет разницы между этой сценой и той, что я видел сверху. Только не спрашивайте меня, как и в чем они разнились, – простонал Кит, – потому что я не могу вам это сказать! Я могу только предложить вам свое впечатление и извиниться за его никчемность.
 – Не извиняйтесь, друг мой. Вполне возможно, что вы открыли дверь... А тем временем продолжайте, прошу вас.
 Кит продолжил историю, которая оказалась на удивление длинной, потому что он вдавался во все подробности и слово в слово цитировал показания. Его хозяин больше не прерывал его, даже когда Кит почти дословно передавал ему разговор с Нигелом перед появлением полиции. Отвлекаясь, только чтобы пошевелить кочергой поленья в камине или стряхнуть пепел в фарфоровую пепельницу рядом с локтем, Уилки Коллинз хранил молчание, пока Кит не завершил изложение.
 – Значит, две ночи подряд, – удивил он Кита направлением своих мыслей, – какая-то странная женщина выделывала антраша на газоне в «Удольфо». И как вы меня заверили, по крайней мере в воскресенье вечером это не была ни Сумасшедшая Нелл, ни кто-либо из трех дам, присутствовавших в доме. Кто же это мог быть?
 – Боюсь, что нет ровно никаких указаний.
 – Какие-нибудь теории, предположения?
 – Толковых – ни одной. Весьма сомнительно, что тут присутствуют две полусумасшедшие женщины – обе обуреваемы страстью пробраться в «Удольфо», и у каждой из них есть ключ от входа. Сэр Хьюго Клейверинг подумал, что та, которую он видел, все же была леди, как я вам рассказывал. Когда той же ночью, но попозже, я его опросил подробнее, он добавил, что, кроме того, подумал, будто она молода. Но...
 – Но он не сможет поручиться в этом, не так ли, в той же мере, как вы не можете подтвердить под присягой свое впечатление от сцены в оранжерее. Ну-ну! В данный момент мы, без сомнения, должны оставить размышления на эту тему. Давайте займемся попыткой убийства.
 Покончив со второй сигарой, Уилки Коллинз сложил руки и, погрузившись в раздумья, опустил голову так, что его каштановая борода веером расположилась на его груди.
 – Мотив, мотив, – повторил он. – Не говоря уж обо всем остальном, здесь не было ни привидений, ни каких-либо признаков мотива для покушения на жизнь Нигела Сигрейва. В самом деле! Если бы я придумал историю, в которой были бы и тайна, и ее разрешение, как ее следовало подать в обличье выдумки? Интересно?
 – Очень.
 Собеседник сосредоточился.
 – Если вы в самом деле хотите удивить аудиторию, – сказал он, – следуйте вот этим основным правилам. Будьте честны со своими читателями; рассказывайте им все. Но ваш рассказ не должен носить простодушный или даже глуповатый характер. Первым делом решите, какие подозрения смогут появиться у среднего читателя, – подготовьтесь к ним, и тогда сможете одурачить его. Затем прикиньте, что будет подозревать умный читатель, – подготовьтесь и оставьте его в дураках. И таким образом, действуя совершенно открыто, вы подготовите финальную сцену, которая прозвучит как гром с ясного неба.
 – А в этом случае?..
 – По крайней мере, пока мотива найти не удается – как бы старательно мы его ни искали. Следовательно, мотива вообще не существует. Вспомните, нападение не удалось. Можно предположить, что так и должно было быть. Подлинная жертва спланированного заговора – какое-то другое лицо, не Сигрейв. Оно остается неизвестным, и теперь его удастся безнаказанно устранить.
 – То есть вы считаете...
 – Мы должны сделать вывод, что настоящий злодей этого запутанного заговора – человек, который все же совершит задуманное им убийство, человек, который придумал это дурацкое нападение в оранжерее. Только так можно объяснить эту невероятную ситуацию. Речь идет о Нигеле Сигрейве.
 Кит уставился на него:
 – Вы же сами в это не верите, не так ли?
 – Имеется слишком много установленных фактов, – теоретик откинулся на спинку кресла, – которые камня на камне не оставляют от этой теории. Конечно, я говорю только о сюжете, который может быть примером изобретательности или сверхизобретательности. Не сомневаюсь, что истина лежит где-то в другом месте.
 – Есть какие-либо ясные указания, где искать?
 – Скорее намеки и предположения, чем такие ясные указания. Например, как это было сделано? Единственное объяснение, которое приходит мне в голову, упирается в непреодолимое препятствие. И я не могу даже представить себе мотив. Разве что...
 – А теперь вы остановились. Почему?
 – Это была рассчитанная пауза. Как ваш друг Сигрейв, я скажу «Разве что...» и остановлюсь.
 Издалека до них донесся слабый приглушенный звон, словно кто-то потянул ручку звонка у входной двери. Уилки Коллинз с нескрываемой поспешностью поднялся.
 – Еще один гость? – пробормотал он. – Не может быть! Этот человек не может...
 Как ни странно, он обеспокоился. Но не подошел к окну. Когда в коридоре прозвучали шаги, он продолжал стоять у камина. Открылась и закрылась входная дверь. Затем, держа запечатанное письмо, появилась пышноволосая девушка, которая и протянула послание.
 – Это для вас, дядя Уилки. Доставил какой-то полицейский.
 – В форме?
 – Да, дядя Уилки.
 – Надеюсь, вы пригласили его зайти на кухню, выпить чего-нибудь освежающего?
 – У меня не было такой возможности, честное слово, не было! Он спросил, ваш ли это дом и на месте ли вы. Когда я сказала, что да, он вручил мне это письмо и тут же ушел.
 – Спасибо, это все. А теперь, мой дорогой друг, если вы простите меня...
 Мистер Коллинз подошел к левому окну и поднес письмо к свету, прихватив с собой нож для открывания конвертов. Вскрыв его, он извлек несколько сложенных листков, заполненных рукописным текстом, который внимательно изучил сквозь очки в золотой оправе. Один раз он с силой втянул в себя воздух, словно его что-то серьезно обеспокоило. Но не проронил ни слова, пока не вложил послание обратно в конверт.
 – Помнится, вы сказали, что в три часа у вас назначена встреча неподалеку отсюда. Могу ли я осведомиться, где именно?
 – Я и сам в этом не очень уверен. Какое-то место на Бейкер-стрит, которое называется Базар, хотя Пат Денби сказала, что это не тот базар, который я себе представляю.
 – Да, не тот. – Уилки Коллинз поднялся. – Путеводители продолжают называть его Базаром, каковым он когда-то был. Но вот уже много лет он служит– пристанищем Музея восковых фигур мадам Тюссо, которая скончалась, когда вы были ребенком.
 – Мадам Тюссо? Ну конечно! – возбужденно сказал Кит. – Я бывал в музее несколько раз и до сих пор смутно помню комнату ужасов. Он вроде располагался на Бейкер-стрит, 58, по правую руку, если идти к северу.
 – Адрес все тот же. А теперь просьба, – ткнул в письмо мистер Коллинз, – точнее, и просьба, и предупреждение. Если вы сегодня увидите Нигела, скажите ему, чтобы он отправлялся домой. Передайте ему: ехать домой и оставаться там!
 – Сказать ему, чтобы он ехал домой? Да ведь он уже дома, разве не так? У вас есть какая-то причина думать, что я с ним сегодня встречусь?
 – Причины нет, но это вполне возможно. И если говорить серьезно, я делаю это потому, что должен. Мы боимся, что это может случиться, хотя, наверно, никогда не представляли себе этого в реальности. Короче, ваш друг Сигрейв пустился во все тяжкие. Как его ни уговаривали, ни убеждали, он поднялся с постели, оделся, приказал подать экипаж и уехал в город. Могу ли я убедить вас, что мы можем столкнуться с куда большими опасностями, чем себе представляем?
 – Но...
 Уилки Коллинз не стал его слушать.
 – Значит, встреча в три часа? – вытаскивая свои часы и возвращая их в жилетный карман, воскликнул он. – Это моя вина: я задержал вас долгими разговорами. Если вы истово придерживаетесь пунктуальности, вам лучше не медлить. И доведется вам где-то встретить Сигрейва, не забудьте передать ему эти слова: «Отправляйтесь домой и оставайтесь там! Ради бога, человече, езжайте домой!»

 Глава 10

 Когда Кит вошел в фойе Музея мадам Тюссо, он оставил за спиной холодный ветер, обдувавший Бейкер-стрит и нависшее над ней серое небо. Заплатив два шиллинга за билеты в основную экспозицию и отдельно – в комнату ужасов, у дверей большого зала, которые охранял внушительный восковой полицейский, он приобрел и каталог.
 В большом зале было тепло, и в этот пасмурный день его освещали шары газовых светильников. Хотя со времени его последнего визита сюда экспозиция должна была пополниться массой новых фигур, Киту казалось, что тут все в том же виде, как и десятилетие назад. Так же стояла блистательная вереница королей и королев Англии, мимо которой осторожно проходили посетители, среди них были и дети, но никто из них не капризничал.
 Патрисия Денби, в меховой пелеринке, изучала надпись рядом с миссис Флоренс Найтингел, которая сидела за столом, совещаясь с ныне покойным мистером Сиднеем Гербертом, повернулась, почувствовав присутствие Кита.
 – Не кажется ли тебе это место довольно странным для нашей встречи, Кит? – спросила она. – Но куда еще я могла пригласить тебя? У меня дома нам помешал бы Харви, он во все вмешивается. В понедельник днем здесь, как правило, мало народу. Мы можем спокойно поговорить. Нам никто не будет мешать, и нас даже никто не заметит... если ты продолжаешь считать, что необходимо... – она повысила голос, – по... поговорить о револьвере и крови!
 – Учитывая самые последние события, моя дорогая, это более чем необходимо. И сейчас ты убедишься. – Он посмотрел налево от себя. – Там вроде комната ужасов, не так ли?
 – Но...
 – Если память мне не изменяет, то когда входишь внутрь, то попадаешь в темноватое пространство под платформой, которая, как утверждают, является той самой настоящей гильотиной, на которой обезглавили Людовика XVI и Марию-Антуанетту. Организаторы решили выстроить в ряд всех причастных: там и Марат, заколотый в ванне, и недоброй памяти Нана Сахиб. Мы там сможем где-нибудь присесть?
 Пат казалась такой же красивой, желанной и такой же встревоженной, как и прошлым вечером.
 – Только не в комнате ужасов, спасибо  тебе.  Если ты не хочешь, мы даже не войдем туда. Хотя присесть стоит; и я ничего не имею против скамеек в этом большом зале. А с другой стороны, – показала она направо от себя, – вон та дверь ведет в некое подобие ресторана, где мы можем заказать чай. Правда, время для него еще не наступило, но, думаю, нас обслужат. Пойдем?
 Они прошли мимо вереницы королей и мимо Спящей красавицы, которая, казалось, дышала. Пройдя вдоль всего большого зала, между рядами исторических личностей, начиная со столь древних, как Юлий Цезарь, высаживающийся в Британии, и кончая такими современниками, как маршал Серрано, который прошлым июнем стал регентом Испании, они вошли в комнату с обшитыми деревом стенами. Столы в ней были аккуратно накрыты клетчатыми скатертями, а ряд окон, утопленных в стенах, и дверь выходили на тротуар с восточной стороны Бейкер-стрит.
 Пат села лицом к большому залу. Кит, сняв шляпу и пальто, устроился напротив нее. Раздражительного дракона в облике официантки наконец удалось уговорить принести чай.
 – Послушай, – начал Кит. – Последние события, о которых я говорил...
 – Д-да?
 – Я был у Уилки Коллинза. Он узнал какие-то новости из письма полковника Хендерсона. Во всяком случае, доставил его пилер в форме, так что я предполагаю, прибыло оно из Уайтхолла.
 – Уайтхолла?
 – Из Скотленд-Ярда! И очень похоже, что речь в нем идет о каких-то неприятностях, Пат. Нигел что-то затеял. Он вырвался из плена и сломя голову ринулся в город.
 – Я... я это знаю. Я только что оттуда.
 – И именно поэтому ты так нервничаешь?
 – Разве?
 – Признай это, Цирцея. Перестань сопротивляться и признай. Я не знаю, что у Нигела на уме, но, если даже к нему никто и пальцем не прикоснется, он сам себе причинит травму. Когда это случилось?
 – Вскоре после того, как в половине первого дворецкий принес ему поесть, – а к часу его уже не было. Ваш мистер Коллинз вместе с комиссаром полиции и его человеком из уголовного отдела утром были в «Удольфо». Они не рассказывали, что там делали или о чем говорили с Нигелом; все были в ужасном состоянии. Я явилась к двум часам и услышала всю эту историю. Мюриэль до сих пор просто вне себя.
 – Именно так и должно быть... каково бы ни было ее настоящее имя.
 В этот момент и подали чай; стол накрывали со звоном и грохотом посуды. Когда их темпераментная официантка снова удалилась, Кит сжал руку девушки в своих ладонях.
 – Неужели ты не понимаешь. Пат? Этот обман необходимо разоблачить как можно скорее.
 – Похоже, ты совершенно уверен, что мы действительно имеем дело с обманом.
 – Уверен. Есть доказательство...
 – Неужели и Нигел думает то же, что и ты?
 – Я не могу рассказать тебе, что думает Нигел. В таком случае мне придется нарушить обещание. Но я могу рассказать тебе, что я сам видел и слышал. Ты тоже все это видела и слышала. Ты была на месте и можешь судить.
 – Я бы не хотела, чтобы ты в это вмешивался, Кит. Но я слушаю.
 И пока Кит собирался с мыслями, она стала разливать чай.
 – В субботу вечером, – начал он, – Нигел мне много рассказывал о Мюриэль, о настоящей Мюриэль, на которой он женился. Мюриэль обожала романтические или сенсационные сочинения, точнее, смесь того и другого. Она больше чем просто обожала их; она поглощала их, впитывала, воспринимала их всем сердцем. Я могу оценить такое отношение – у меня такого же рода фотографическая память. Строго говоря, у тебя она тоже есть. Так ты понимаешь Мюриэль в этом плане?
 – Да, конечно. Именно это я всегда и слышала о ней.
 – Прошлым вечером, Пат, нас встретила в «Удольфо» женщина, настолько похожая на Мюриэль Сигрейв, что могла бы быть ее отражением в зеркале. И столь же не настоящая. Но ради ясности давай будем называть и эту особу тоже Мюриэль – пока не выясним, кто она такая на самом деле... Ты что, хихикаешь надо мной?
 – Силы небесные, конечно же нет! «Хихикать» – такое уродливое слово, Кит, что я им никогда не пользуюсь... пусть даже именно так я себя и веду. Но я этого не делала! Честное слово! Не делала!
 – Ну хорошо, если ты настаиваешь. Теперь эта подмена Мюриэль основательно собралась с мыслями и начала быстро соображать; она должна выдержать любую проверку, которой, как она знает, ее подвергнут. Но тут она увлеклась. Она тут же начала разговаривать о зловещих сюжетах романов и привела пример «Удольфских тайн». Помнишь?
 – Да, помню. И похоже, это обеспокоило тебя.
 – Ты совершенно правильно это подметила. Несчастной героине этой истории крепко досталось от мерзавца, итальянского графа Монтони. А имя героини, которую он преследовал, было Эмили Сент-Обер, а не Эмили Сен-Жак, как ее назвала наша хозяйка. По-французски оно писалось как Aubert. Понимаешь, Пат, Нигел пригласил еще одну гостью, которая так и не появилась. Она вдова, и ее муж-француз носил фамилию Обер – или по-французски Auber. Сходство в произношении этих двух фамилий сразу же обратило мое внимание, и ошибка поразила меня.
 – Но, Кит...
 – Обмолвка, ты хочешь сказать?
 – Почему бы и нет?
 – Как ты должна помнить, я сразу же спросил нашу предполагаемую Мюриэль об еще более известном романе «Амброзио, или Монах». И она снова обмолвилась. Хотя она быстро и точно вспомнила имена всех действующих лиц, дала им остроумные оценки... но приписала бедного старого Амброзио к доминиканскому ордену, хотя он принадлежал к капуцинам. – Кит покачал головой. – Нет, моя дорогая. Та или другая ошибка могут в самом деле быть обыкновенной обмолвкой. Но два таких вопиющих ляпа, которые последовали вплотную один за другим из уст преданной поклонницы, которая говорила о своих любимых романах? Нигел практически не интересовался книгами, какими бы то ни было; он никогда бы не обратил внимания на такую фактическую ошибку. Но она была налицо. Наконец, Пат, мы пришли и к твоей роли в этом заговоре.
 – Заговоре? – изумленно выдохнула Пат.
 – Ты знаешь, что заговор существует и ты в него вовлечена. Я допускаю, что ты оказалась втянутой в него, сама о том не подозревая, но в самом факте его существования сомневаться не приходится. Я готов признать, что ты никогда не встречала фальшивую Мюриэль, что ты имела дело только с настоящей – вплоть до того дня, когда мы с тобой прибыли в «Удольфо» на Хеллоуин. Но это потрясающее сходство ошеломило тебя, не так ли? «Теперь, когда мы встретились, Мюриэль, – сказала ты ей, – я в самом деле не знаю, что сказать. О тебе и об этой... о тебе и Дженни...» Закончить фразу не удалось; тебя прервали. А ты собиралась сказать ей: «О тебе и об этой другой нельзя говорить по отдельности». Вот это ты едва не сказала. Разве не так?
 – Послушай, Кит, – вспыхнула девушка, – я никогда в жизни не слышала такого... такого...
 – Чего именно? – Кит сделал глоток остывшего чая и поставил чашку. – Подмененная Мюриэль выдала себя позже. Вскоре после обеда вы вдвоем сели голова к голове, чтобы пошептаться в гостиной. Думаю, ты попросила ее разрешения рассказать мне всю правду. Это разрешение, по твоим словам, ты получила от другой и думала, что оно означает молчаливое разрешение и этой... пока ты по-настоящему не встретилась с ней, но она не согласилась.
 – Кит...
 – Ты помнишь, моя дорогая? Перед тем как наша небольшая группа разделилась, ты посмотрела на нее. «Мюриэль...» – начала ты умоляющим голосом, но она оборвала тебя: «Говорю тебе в последний раз, Пат, абсолютно и окончательно – нет! Рано, слишком рано!» Она запретила тебе, и ты подчинилась; вот к чему мы пришли. И не проще ли будет, моя дорогая, если ты расскажешь мне всю эту историю – здесь и сейчас?
 Патрисия, которая никак не могла перевести дыхание, наконец нашла слова. Говорила она хотя и негромко, но с большой силой.
 – Почему это я должна рассказывать, – вырвалось у нее, – если ты мне вообще ничего не говорил?
 – Чего я тебе не говорил?
 – Ты не сказал, питает ли Нигел такие же подозрения, что и ты. Хотя стоп! – Она облизала губы. – Пусть даже ты ничего не сказал, кое-что ты должен признать, потому что отрицать этого никто не сможет. Ведь, кроме того, что Нигел получил ранение, он был в очень возбужденном психологическом состоянии?
 – Да, был.
 – А ты его друг.
 – Друг.
 – Предположи, что в самом деле был какой-то заговор. Я не говорю, что он в самом деле существует, потому что, скорее всего, это не тот тип заговора, о котором ты думаешь, так что ты невообразимо далек от истины. Но если и было нечто подобное, неужели это поразило бы его куда больше, чем если бы он узнал истину?
 – Нет, Пат. Я думаю, это могло бы спасти его.
 – Спасти?
 – Это всего лишь возможность, но в ней стоит разобраться. В чем истина, Пат? В том, что Мюриэль Сигрейв на самом деле Дженни?
 – Ох, Кит! Ты запутал себя, запутал меня; ты запутаешь и Нигела. Если у тебя столько жгучих вопросов, мой дражайший Торквемада, – Пат бросила ему загадочный взгляд, – тебе лучше задать их самой Мюриэль. Кстати, вот и она.
 Кит повернулся. В дверях большого зала стояла Мюриэль, облаченная в такую же меховую пелерину, что и Пат. На ней была шляпка с ленточками и искусственными цветами, в левой руке она держала ридикюль. Щеки ее раскраснелись от холодного воздуха, от этого она выглядела еще прелестнее. Справившись со смущением, она подошла к их столику и обратилась к Пат:
 – Ты сказала, что будешь тут с Китом, вот я и подумала...
 – Нигел уже вернулся?
 – Нигги? Нет, Пат. По крайней мере, когда я уходила, его не было. Дженкинс предложил подвезти меня. У нас есть два экипажа, оба ландо, на случай хорошей и дурной погоды, да и, кроме того, полная конюшня лошадей. Часы в том холле, – показала она из-за плеча, – говорят, что уже половина четвертого, так что Нигел отсутствует уже два с половиной часа. Но я должна была увидеть вас обоих, особенно Кита! Так что...
 – Не хотите ли присесть и составить нам компанию? – пригласил ее Кит. – Чаю?
 – Да вы же сами не притронулись к своему чаю! Тем не менее...
 Пока Кит ждал заказанного им кипятку, она села рядом с Пат. Но Мюриэль или ее безукоризненное подобие чай, похоже, тоже совершенно не интересовал. Беспокойные лучистые карие глаза составляли контраст со светлыми прядями волос, которые она нервно накручивала на палец.
 – Да, Мюриэль? – поторопил ее Кит. – Значит, вы должны были увидеть нас обоих, а меня – в особенности. Какие-то неприятности?
 – Еще бы, мистер Фарелл! Думаете, я не догадывалась о сути неприятностей, которые не так давно возникли? Когда Нигги пришел к убеждению, что рядом с ним вовсе не я, а какая-то другая, похожая на меня?
 – Что заставляет вас думать, будто он убежден в этом?
 – Кит, намерения мужчин так прозрачны! Мужчины думают, что они хитры и ловки, и в то же время они прозрачны, как стекло. Вот как Ниг. Он всегда был таким. Даже вы... Думаете, я не заметила своих глупых оговорок, сначала с Эмили Сент-Обер в «Удольфских тайнах», а затем спутав монашеский орден Амброзио в другой книге? Или что я не стала удивляться – и беспокоиться, – как только произнесла эти ошибки?
 – Значит, вы их заметили?
 – Еще бы! Но что мне оставалось делать? Сразу же поправиться? Чтобы ситуация, может быть, стала еще хуже? Мне вас описывали, Кит, как человека, который превосходно запоминает все, что когда-либо прочел. Мною владело чрезмерное напряжение; я говорила как сущая идиотка. А теперь... могу ли я сыграть роль экзаменатора и задать вопрос-другой? Пожалуйста!
 – Как вам будет угодно.
 Мюриэль подняла глаза. Они были полны искренности.
 – В «Лесном романе», первом произведении миссис Радклиф, разве не было девушки с фамилией Сен-Жак? Мари или Аннета Сен-Жак? Она не относилась к числу главных действующих лиц, но ведь она там присутствовала?
 – Да, была такая.
 – Значит, это в самом деле была обмолвка, Кит, пусть даже вы разделяете мнение Нига. Теперь относительно того порочного монаха из Мадрида. Вы не приверженец Римско-католической церкви?
 – Нет.
 – В таком случае разве различия между монашескими орденами играют для вас хоть какую-то роль? Если бы сюда вошли и присели рядом с нами доминиканец, францисканец и кармелит, смогли бы вы определить, кто есть кто, по цвету их ряс или по каким-то другим приметам? Разве вы не выкинули бы всю эту ерунду из головы, как ненужный хлам?
 – Да, боюсь, что так и сделал бы. Я не должен этого думать, но, скорее всего, так и поступил бы.
 – Как и я, в чем и проявила беспечность. Это еще не все. Если вы все же считаете, что я притвора, участница какого-то зловещего заговора против Нига, давайте поговорим о почерке.
 На этот раз Мюриэль говорила куда более серьезней.
 – Конечно, меня не было, когда Ниг сказал вам, что на столе в своей берлоге он вам кое-что оставил. Я как раз отправилась искать капли от зубной боли для миссис Клайд. Затем в Нига стреляли и вся эта ужасная история начала становиться все хуже и хуже. Ниг настаивал, что хочет увидеться с вами с глазу на глаз. Когда доктор Весткотт запретил всем остальным, мне он позволил пойти вместе с вами...
 – Да, именно так. Он сказал, что жена может присутствовать.
 – И тут же Ниг... ох, нужно ли мне это повторять?., сделал еще одну попытку проявить себя ловким и умелым. Он обратил ваше внимание на блокнот, который был при нем. Вы сочли его каким-то тестом и спросили его об этом. Ниг в общем и целом признал это, но не стал вдаваться в подробности, потому что я тоже была в комнате. Потом уже Пат рассказала мне об экземпляре «Грозового перевала». Обычно Ниг никогда не имел при себе карандаша, но на этот раз, одеваясь к обеду, он сунул его во внутренний карман. Я не дура, Кит. Конечно, я поняла, что означала эта проверка.
 Не поднимая глаз от столешницы, Мюриэль сделала глубокий вдох.
 – День был просто сумасшедшим, – продолжила она. – Не успел Ниг сорваться с места и умчаться в город, кто, как не Элен Обер, возникла на пороге дома? Не знаю, слышали ли вы о ней, Кит?
 – Да, об этой даме упоминали.
 – Элен – рыжая, но она носит розовые или пурпурные цвета, хотя они совершенно не подходят ей. Этой женщине тридцать пять лет, но выглядит она моложе, довольно приятная, но настолько склонная к кокетству, что некоторые люди старомодных взглядов сочли бы ее излишне суетливой. Хотя... Боже милостивый! Кто я такая, чтобы задирать нос и обвинять какую бы то ни было женщину в суетливости?
 – Мюриэль! – воскликнула Пат. – Ты сама не знаешь, что несешь! Ничто человеческое тебе не чуждо, вот и все!
 – Разве не это я и имею в виду, дорогая? – Мюриэль словно проснулась. – Да, наверно, так и есть. Во всяком случае, большое спасибо! Если Ниг не может спокойно сидеть на месте, то Элен уж и подавно. Когда она услышала, что его ранили, то чуть в обморок не упала, хотя не думаю, что она была так потрясена, как старалась изобразить. Отбыла она в своем экипаже. Пат, которая появилась попозже, так и не встретилась с ней.
 – Эта миссис Обер... – начал Кит, – или она предпочитает обращение «мадам Обер»?
 – С формальной точки зрения – миссис Обер, но она говорит, что предпочитает именно такое обращение.
 – Так вот, – объяснила ли миссис Обер, почему она прошлым вечером не приняла приглашение к обеду?
 – Нет, она об этом даже не вспомнила. А ведь она, несомненно, испытывает слабость к Ларри Весткотту, а также... впрочем, не важно. Но я не хочу отнимать ваше время изложением моего мнения по поводу широких взглядов вдовы Обер. Есть другие вещи, которые вызывают беспокойство.
 – Например?
 – Сегодня ранним утром нам была оказана честь личным визитом полковника Хендерсона, комиссара полиции, а также детектива с волнующим именем Гомер Гоб и взволнованного интеллектуала мистера Уилки Коллинза.
 Кит не стал говорить, что он уже в курсе дела.
 – Да?
 – После того как они допросили доктора Весткотта, меня и кучу слуг, они провели совершенно секретную встречу с Нигом. Как ни странно, больше всего я опасалась Уилки Коллинза. Он казался таким добродушным, таким небрежным и расслабленным, но я все время воспринимала его как замаскированную батарею, которая в любой момент может открыть огонь из всех орудий.
 – Мюриэль...
 – Забудьте эту воинственную метафору; они мне в общем-то не свойственны. Но ситуация вроде налаживалась. Они могли подозревать то, они могли подозревать это, но совершенно ясна была только одна вещь.
 – Мюриэль, к чему вы клоните?'
 Лицо Мюриэль сохраняло обвинительное выражение.
 – Вы не можете утверждать, что это сделала я! – взорвалась она. – Иными словами, было слишком много свидетелей, чтобы полиция могла учесть, что это я покушалась на жизнь Нига, пусть даже они были такими идиотами, что решили, будто я оделась в мужскую одежду для попытки покушения! Как будто мне, которая любит Нига и преклоняется перед ним, могла прийти в голову такая мысль! Разве вы не говорили прошлым вечером, что верите в мою любовь к Нигу?
 – Говорил. И продолжаю верить.
 – И я должна принять ваши слова на веру, не так ли? Так вот, я их не принимаю. Кит, вы думаете, что я не жена Нига. Вы думаете, что я не Мюриэль! Да поможет мне Бог, – ее голос звенел неподдельной искренностью, – я Мюриэль, и я не меняюсь! Но вы-то думаете, что я гнусная обманщица, – и полиция тоже так считает!
 – Полиция со мной не советуется. Если какое-то время я и сомневался в вас, Мюриэль, то сейчас эти сомнения рассеялись.
 – Об этом «если» я думала не меньше, чем вы. Если бы только тут был какой-то способ... Но он есть! Конечно, есть! – Мюриэль выпрямилась. – Кит, в боковом кармане вашего пиджака торчит маленькая тонкая брошюрка с чистой задней страницей. Не каталог ли это выставки?
 – Да, я купил его по пути сюда. Он вам нужен?
 – Будьте добры!
 Мюриэль щелкнула замком ридикюля, открывая его, и извлекла отточенный карандаш. Поскольку последняя страница обложки каталога, который он протянул ей, была девственно-чиста, Мюриэль положила ее перед собой на стол.
 – Если бы только Ниг спросил меня, вместо того чтобы так долго ждать! – сказала она. – Как там было? «Нигги, моему будущему мужу, с любовью от Мюриэль». Дату поставим не ту, что там есть, а сегодняшнюю: «Ноябрь, 1869». – Она вывела надпись легко, аккуратно и без спешки. И затем передала каталог через стол. – А теперь, Кит, суньте его обратно в карман. В следующий раз, как увидите Нига, покажите ему это. Покажите всем, кто хорошо знает меня. Или кому-то из тех, кто разбирается в почерках... кажется, их зовут графологами, да?
 – Да, именно так.
 Мюриэль вернула карандаш в ридикюль и щелкнула язычком замка.
 – Почему-то, – неожиданно продолжила она, – меня посетила странная мысль. Ведь вы были в Америке больше девяти лет, не так ли? Вы знаете кого-либо из американцев, ныне живущих в Лондоне?
 – Насколько я в курсе дела – никого из постоянных обитателей. – Кит подавил желание подробнее поговорить на эту тему. – А многих ли вы знаете из живущих тут янки, Мюриэль?
 – Нет. Мне довелось быть немного знакомой с мистером Адамсом. Но он больше не является советником американского посольства, и я даже не слышала, кто его сейчас возглавляет. То есть для меня вообще никого не осталось. Так что вы понимаете, Кит...
 – Чего я не понимаю, Мюриэль, так этого внезапного интереса к американцам, которых вы вполне могли встретить в обществе. Что у вас на уме?
 – Просто кто-то что-то сказал, вот и все. Случайная реплика, никакого подтекста. Так что давайте не будем обсуждать эту тему, хорошо?
 – В таком случае есть другая тема для обсуждения. Не хотите ли кое-что рассказать мне, Мюриэль, то ли о себе, то ли о какой-то другой девушке по имени Дженни? Поскольку Пат не смогла меня просветить, а вы сказали, что хотите быть откровенной, почему бы не выяснить суть дела? Если даже и существует какой-то заговор, то откровенность пойдет всем на пользу... так что это такое и что происходит?
 В карих глазах Мюриэль мелькнула тревога.
 – Пат, – внезапно сказала она, – я больше ни с кем не могу встречаться! Не могу и не хочу! Отсюда можно как-то выбраться, чтобы не проходить через главные двери?
 Пат показала на дальнюю стену:
 – Вон та дверь, между двумя окнами! Администрация не хочет, чтобы сюда пролезали, не покупая билетов, так что снаружи открыть эту дверь невозможно. А вот изнутри если нажать на ручку посредине, то она выпустит человека и сама захлопнется после того, как он выйдет. Если ты в самом деле считаешь, что должна, Мюриэль?..
 – Ты знаешь, что я должна! И не будешь ли ты так добра, прошу тебя, дорогая, пойти со мной? Потом Кит без труда найдет тебя.
 – Дома, Кит! Я буду дома!
 Обе женщины торопливо поднялись и в спешке стали собираться. Казалось, Пат охватила та же тревога, что и Мюриэль.
 – Чему быть, – тоном пророка провозгласил Кит, – того не миновать. Слушаю и повинуюсь, Пат, жду тебя дома.
 Он тоже встал. Конечно, резкая смена тактики, к которой прибегла Мюриэль, заставила ее перевести взгляд от Кита в сторону большого зала. Пока две женщины в меховых шубках не исчезли, пока за ними с решительным стуком не закрылась дверь, он сознательно удерживался от желания посмотреть назад. Наконец он повернулся и увидел то, что и предполагал увидеть.
 В дверях стоял Нигел Сигрейв.

 Глава 11

 Мрачный, осунувшийся, но, как всегда, полный решимости, в пальто и блестящей шляпе, Нигел, поглаживая густые усы, переминался с ноги на ногу. Он подошел к столику Кита, но не стал ни садиться, ни снимать пальто и шляпу. Помолчав, он заговорил.
 – Не моя ли дорогая жена тут присутствовала? И твоя inamorata?
 – Да, они обе. Ты хочешь пуститься в погоню за ними?
 – Нет. Пусть бедняжки идут себе. Искал я тебя. Но Мюриэль хороша, не правда ли?
 Кит посмотрел на него.
 – Это ты хорош, Нигел, – резко сказал он. – Получив рану, которая едва не поразила сердце, делать то, что ты делаешь, подвергать себя такому опасному и ненужному риску!..
 Нигел отказался слушать.
 – П-п-полегче, старый ворчун! Если эта проклятая пуля не прикончила меня в воскресенье вечером, то уж днем в понедельник она со мной ничего не сделает. Я продирался сквозь африканский буш, когда был, черт побери, в куда худшем состоянии, чем сейчас. Так что не переживай по поводу моего здоровья. А вот я переживаю... по кое-какому поводу.
 – Присядь, Нигел. Чай остыл. Хочешь, я закажу свежую заварку?
 – Обойдемся без чая, спасибо. Пригодился бы хороший бренди с содовой, хотя не вижу, чтобы тут подавали выпивку. И хватит тут рассиживаться. Для того, что я собираюсь рассказать тебе, должна быть совсем другая атмосфера. Ты взял билет в комнату ужасов?
 – Да.
 – Как и я. Значит, двинулись.
 Кит расплатился с мегерой официанткой за напиток, который и не пахнул чаем. Надев шляпу и перекинув пальто через руку, он последовал за Нигелом в большой зал.
 На полпути Нигел остановился, чтобы изучить табличку у изображений мистера Гладстона и мистера Дизраэли, которые беседовали так дружелюбно, что в это было трудно поверить. Кит тронул своего спутника за руку:
 – Ты сказал, что искал меня?
 – Искал, старина, и ты не представляешь, сколько времени у меня это заняло. Первым портом назначения для меня стал отель «Лэнгем», куда я прибыл, высвободившись из уличного затора – две подводы столкнулись с маленьким локомотивом и перекрыли всю дорогу у Чок-Фарм. В гостинице мне сказали, что ты ушел, но не оставил указаний, где искать тебя. Швейцар снаружи подсказал мне, что, когда ты взял экипаж, ему послышалось, что ты назвал адрес Глочестер-Плейс, 90, Портман-сквер.
 – Этот адрес тебе о чем-то говорил?
 – Только не тогда. Мне пришлось порыться в памяти. Мне помнится, в субботу у тебя был ленч с полковником Хендер-соном и Уилки Коллинзом. Кроме того, как ты сейчас уже должен был услышать, оба они утром явились в «Удольфо», прихватив с собой какого-то детектива, которого звали... что-то вроде Гоблин. Я знал, где живет полковник Хендерсон, – не на Глочестер-Плейс. Мог этот адрес принадлежать другому?..
 – Ну и?..
 – Когда приходится, я тоже могу быть детективом, – с гордостью сообщил Нигел. – Я вернулся в гостиницу за справочником по Лондону. Ты небось думаешь, что справочник у них под руками? Наконец ош нашли один – но лишь после основательных поисков. Я просмотрел его и наконец нашел нужное имя. «Коллинз Уильям Уилки, Глочестер-Плейс, 90, Портман-сквер». Так что я сказал моему Кебмену, куда ехать.
 – Значит, ты увиделся с Коллинзом?
 – Встретиться с ним мне не удалось: он поднялся к себе и прилег вздремнуть. Милое дитя по имени мисс Грейвс – она его племянница или что-то в этом роде – сообщила мне, что ты здесь был и ушел на какую-то встречу у мадам Тюссо. – Нигел вскинул кулак. – Но я не имел представления, что эта проклятая встреча состоится с Мюриэль!
 – Я договаривался о встрече с Пат. Никто из нас не ожидал появления Мюриэль. А теперь скажи мне, – продолжил Кит, глядя собеседнику прямо в глаза. – Это отчаяние, с которым ты можешь говорить только в своем окружении, – имеет ли оно отношение к Мюриэль и к ее подлинности?
 – Боже святый, конечно, имеет! К кому или чему еще оно может относиться!
 – Если ты избегал задать ей прямой вопрос, Нигел, то необходимость в нем отпала. Она знает.
 – Что она знает?
 – Что ты подозревал или подозреваешь ее, будто она подменила собой лицо и тело Мюриэль. В субботу вечером ты убедился, что она совершенно подлинная. Прошлым вечером, могу ручаться, ты изменил свое мнение и чувствовал нечто совершенно противоположное. Так что же ты на самом деле чувствуешь?
 Нигел уставился на него:
 – Ну... В одном смысле ты прав, Кит. Прошлым вечером я верил или почти верил, что был обманут суккубом. Теперь все изменилось. И сейчас, хотя не могу в этом поклясться, я совершенно убежден, что, как бы там ни было, она – моя Мюриэль. А вот что ты думаешь?
 Кит коснулся каталога, лежащего в боковом кармане пиджака.
 – Честно говоря, – ответил он, – будь я проклят, если знаю. Прошлым вечером я, как и ты, считал, что у меня есть весомые причины сомневаться в ней. А сейчас я, так сказать, сомневаюсь в собственных сомнениях. Когда мы с Пат оказались тут за столиком, Мюриэль присела к нам и сама все выложила. Не успел я высказать ей свои возражения, как она ответила и на них. И более того. В то мгновение, когда она поклялась в своей подлинности, я по ее голосу почувствовал, что она просто не может лгать! Короче, после того, как она рассказала нам всю эту историю...
 Нигел, откровенно потрясенный, фыркнул.
 – Минутку, Кит! Для меня ты не чужой человек, а вот Мюриэль тебя не знает. Пат тоже ей незнакома. – Нигел пыхтел все громче. – Значит, она тебе все рассказала, да? Моя Мюриэль откровенно выдала всю эту историю, изложила ее перед двоими людьми, которые, как бы ни были ей симпатичны, все же оставались для нее чужими?
 – Столь же откровенно, Нигел, как ты сам этим утром выложил ее не только перед таким близким знакомым, как полковник Хендерсон, но и перед совершенно чужими .тебе людьми, как Уилки Коллинз и старший инспектор Гоб.
 – Они умные ребята и смогут помочь. Да и разве я не взял с них слово, что они никому, кроме тебя, ничего не расскажут? Что касается меня, то это другое, совершенно другое! Она меня убедила! Понимаешь?
 – Более или менее. То есть что ты и я, мы оба, говорили одно и то же. И посмотри сюда!
 Под стеклянными взглядами мистера Гладстона и мистера Дизраэли, чуть более глуповатыми, чем их выражение в жизни, Кит извлек каталог с надписью и, протягивая его собеседнику, объяснил, откуда он взялся.
 Нигел с трудом подавил возглас удивления.
 – Вот оно! Вот он, решающий довод! – произнес он. – Вот он, настоящий почерк моей подлинной жены, – или же я туп, как дюжина твердолобых голландцев! – Он сунул каталог себе в карман. – Но чего ради мы торчим здесь под присмотром нынешнего премьер-министра и бывшего, который был год назад? В комнату ужасов!
 – Нигел, ты серьезно?
 – Я чертовски серьезен, старина!
 – Парень, что случилось? – уставился на него Кит. – Почему именно сейчас в комнату ужасов? После того как ты убедился в подлинности Мюриэль, тебе подобает порхать и веселиться, как жаворонку. Тени растворились, и тебе больше не о 4ev беспокоиться. И конечно же комната ужасов отнюдь не то место...
 – А вот тут, Кит, ты совершенно не прав!
 – Неужто?
 – Если это Мюриэль собственной персоной, очень хорошо. С одной стороны, приходится признать, что лучше и быть не может. С другой стороны, конечно, все может стать куда хуже. И вот эта мрачная атмосфера соответствует моему настроению. Понимаешь? Или ты считаешь, что я окончательно тронулся?
 – Надеюсь, что нет, Нигел. В то же время...
 – Брось, Кит! Ты же знаешь, что тебе свойственна незаурядная проницательность; если ты дашь себе труд подумать, то сразу же все поймешь. Но в любом случае – вперед, Здесь, перед нами, в дальнем конце...
 Они больше не разговаривали, пока не добрались до места назначения. Проход к самой популярной экспозиции выставки был сделан в виде арки, ведущей в темную пещеру, в которой стояло слабое зеленоватое свечение, словно идущее из-под воды. Отдав свои билеты капельдинеру в ливрее, они прошли под дополнительную крышу, образованную платформой гильотины.
 – Может, это настоящая гильотина, – заметил Нигел. – Хотя, скорее всего, нет. В Париже было несколько таких орудий, включая и главное, которое стояло на площади Согласия. Я слышал, что, когда безумие Большого террора стихло, все эти бритвенные станки уничтожили, превратив в щепки. В каждом из этих дьявольских устройств использовалось больше одного лезвия?
 – Да, можно не сомневаться, – согласился Кит. – Вдовушка Луизетта нуждалась в частой замене затупившихся ножей.
 Выйдя из-под платформы, они повернулись, чтобы взглянуть на нее.
 Под треугольным– ножом, поднятым и закрепленным в деревянной раме, на доске лицом вниз лежала пышноволосая придворная дама в изодранном бальном платье; шея ее была прижата деревянным воротником, а голова свисала над корзиной, куда ей предстояло упасть. Сбоку наготове стоял стройный молодой человек в запятнанном комбинезоне. Зубами он сжимал красную розу.
 – Годится! – одобрил Нигел. – Если даже эшафот не подлинный и гильотина сомнительная, лезвие может быть из числа настоящих. А малый, что жует розу, никак палач? В те дни эта служба передавалась по наследству?
 – Из поколения в поколения, – ответил Кит, – она принадлежала семье Сансон. Этот паренек с розой – кстати, он описан в нескольких отчетах и вылеплен совершенно точно – юный Анри Сансон, сын того человека, которого поэтически называли «Месье Париж».
 – Послушай, Кит, ты разбираешься в делах, связанных с кровью, но ручаюсь, что и я смогу показать тебе кое-что. Вот, например!
 Показав на реконструкцию камеры смертников, которой и сейчас пользовались в Ньюгейтской тюрьме, Нигел обратил внимание на чисто английскую виселицу, которая в этом сумрачном освещении высилась зловещим напоминанием. Приговоренный со связанными руками и ногами и с петлей на шее стоял под ней на поперечном брусе, в то время как палач готовился накинуть ему на голову белый мешок, а священник зачитывал текст из открытого молитвенника.
 – Последняя публичная казнь в стране! – сообщил Нигел, заставив нескольких посетителей пугливо отшатнуться. – Больше таких отвратительных зрелищ не будет!
 – А кто это под виселицей?
 – Ирландец Баррет, Майкл Баррет. Он вместе с несколькими своими друзьями-заговорщиками из братства фениев [9] подложил бочонок с порохом к стене Клеркенвелской тюрьмы и поджег фитиль. Таким образом они хотели освободить других фениев, которые сидели в ней. Но добились лишь того, что взрыв разнес в куски целую улицу, убил четырех человек и ранил около сорока, среди которых было много детей. Когда летом 68-го года Баррет был казнен, привычное мятежное настроение значительно усилилось. Публичные казни уже давно подвергались осуждению, как унизительное, развращающее действо. Беспорядки во время казни Баррета плюс многочисленные слухи о заговорах фениев вынудили внести поправки в эту юридическую процедуру. Впредь казнь должна была проводиться внутри Ньюгейта и никогда снаружи для увеселения толпы. Ты в то время, Кит, не был в Англии, как и я. Но мне довелось позже услышать об этом. А ты?
 – Я читал, что публичные казни отменены – кроме самого факта, несколько подробностей.
 Теперь у Нигела был вид экскурсовода.
 – Обрати внимание, Кит, – продолжил он, – на восковые изображения отрубленных голов, что находятся рядом с гильотиной. Революционный трибунал заставил мадам Тюссо, которая тогда была швейцарской девочкой, живущей в Париже, лепить головы сразу же после того, как Луизетта отчленяла их. Не знаю, вынуждали ли ее копировать Шарлотту Корде, которая заколола Марата, ты можешь увидеть ее справа от себя. Теперь, прежде чем мы перейдем к тем убийцам, что стоят рядами...
 – Минутку, Нигел?
 – В чем дело, старина?
 – Являюсь ли я или нет специалистом по делам, связанным с кровью, – Кит продолжал изучать его, – но никогда не слышал, что ты им был. И прежде чем мы подойдем к какому-то убийце, скажи, где ты почерпнул столько кровавых подробностей о том или ином преступлении?
 – На самом деле, Кит, я ни черта не знаю! Хотя хотел бы знать. Когда вспоминаешь, что случилось со мной в моем же собственном доме прошлым вечером, хочется быть ходячей энциклопедией. И все-таки я беспокоюсь не только из-за событий прошлого вечера; нет, ни в коем случае! У меня есть подозрение, приятель, что за мной следят!
 – Следят?
 – Когда я в своем экипаже выехал из «Удольфо», – с глубокой убежденностью сказал Нигел, – кто-то в наемной карете последовал за мной. За мной следили, когда я подъезжал и к отелю «Лэнгем», и к дому Уилки Коллинза... мне кажется, я и сейчас под наблюдением. Что ты об этом думаешь, Кит?
 – Я думаю, это еще одна причина, по которой ты не должен так по-дурацки рисковать. Ты знаешь, что у тебя есть какой-то враг, который уже сделал попытку убить тебя...
 Нигел взвился:
 – Кит, ради бога! Что бы им ни было нужно, они не хотят убивать меня. Кажется, я сказал «они»? Сказал потому, что их как минимум пара и я знаю, кто они такие. Упоминал ли я некоего офицера полиции, детектива с фамилией, смахивающей на Гоблин?
 – Да, хотя его зовут...
 – За мной следят, Кит, наши синемундирники из Скотленд-Ярда! В штатском! Несколько раз старина Гоблин высовывал голову из бокового окна кареты, а кто-то другой, смахивающий на него, высовывал голову с другой стороны. Должно быть, им отсыпали довольно щедрый бюджет, черт бы их побрал, раз они могут нанимать кеб и носиться по всему городу. Но зачем, дьявол их побери, они должны этим заниматься?
 – Может, они подозревают, что под прикрытием всех своих дел ты являешься крупным преступником?
 – Я? – взорвался Нигел, возмущенный таким невероятным предположением. – Но ведь я жертва, черт бы побрал их души, черт бы побрал и меня тоже! На самом деле они просто не могут так считать! С чего бы?
 – Нигел, речь не идет о реальной действительности! Изощренная фантазия писателя может придумать и не такой повод для подозрений. Я уверен, что полиции это не под силу.
 – Во всяком случае, как-то полегче! А теперь двинулись со мной, дружище, и давай вернемся к делам!
 В той же раскованной манере бывалого экскурсовода Нигел направился к залитой зеленоватым светом группе убийц, стоящей в отведенной для них пещере, и наудачу выбрал чисто выбритую и лохматую фигуру, внешний вид которой вызывал отвращение.
 – Этот парень – типичный грабитель, охотник за чужими деньгами! К тому же весьма прилично одет. Никаких данных, кто он такой, но у него есть номер. Так что стоит заглянуть в каталог...
 – Могу тебе рассказать, кто он такой, – предложил Кит, – потому что он тут стоял еще до моего отъезда за границу. Это Уильям Палмер, знаменитый доктор Палмер из Рагли, которого повесили в 56-м. Мать считала его святым, но у жертв, которым он давал яд, должно быть, имелась другая точка зрения. Но я согласен, Нигел, что нам лучше вернуться к делу. Чего ты так и не сделал.
 – Не сделал?
 – На самом деле ты отдалился от него куда дальше, чем прежде. Вот смотри! – Кит вытянул руки. – К своему большому удовольствию, ты доказал себе, что твоя жена, цвет души твоей, – не подмена и не обманщица. Но это не улучшило твоего душевного состояния. Скорее, наоборот. С одной стороны, как ты заверял меня, все еще хуже, чем раньше, так что комната ужасов – единственное подходящее для тебя место. Почему? В чем дело? Что за дьявольщина, которую ты несешь?
 – Если я должен обсуждать это, старина...
 – Ты сам знаешь, что должен, – или из-за всех этих мудрствований ты станешь жертвой страхов и ужасов. Ну, Нигел!
 Но тот, вместо ответа, погрузился в тяжелые раздумья.
 – Да, может, ты и прав, – наконец согласился он. – Мюриэль...
 Взгляд Нигела, скользивший вдоль ряда восковых изображений, остановился на фигуре женщины – точнее, девушки, – чья шляпка, а также красивое платье из красного бархата с пышным кринолином напоминали о моде десятилетней давности.
 – Даю слово, Кит, что я не избегаю этой темы. Но вот эта девица... – Он подошел поближе, чтобы лучше рассмотреть ее. – Хороша, как на картинке, хотя челюсть тяжеловата. Думаю, что помню ее! Мадлен Смит, не так ли? Богатая очаровашка из Глазго, дело вроде 57-го года... или около того. У нее был бурный роман с молодым французом, клерком конторы по торговле семенами. Ее обвинили, что она накормила его мышьяком. Но что здесь делает Мадлен Смит? Ее же оправдали, не так ли?
 – Не в полной мере, Нигел. Наверно, она в самом деле давала ему мышьяк, как сочло жюри. Но Пьер Л'Анжелье шантажировал ее, чтобы она вступила с ним в брак. Ей вынесли шотландский вердикт «не доказано», который в действительности означает «невиновна, но больше так не делай». Во всяком случае, она получила свободу. И уж конечно, тут ей быть не полагается. У ее семьи, должно быть, было свое мнение по этому поводу, в противном случае мадам Тюссо уже несколько лет назад был бы вчинен иск за клевету...
 – Чертовски забавно. Так вот, Мюриэль...
 – Надеюсь, ты не сравниваешь Мюриэль с Мадлен Смит?
 – В плане отравительства и холодного сердца – нет. Ни в коем случае! В то же время... Ты же знаешь, что я тут отсутствовал добрый год. Если моя дорогая жена настолько сбилась с пути добродетели, что завела любовника...
 – Ты снова заводишь старую песню?
 – Не понимаю, Кит.
 – А стоило бы понять. Помнишь, в субботу вечером ты выдвинул тот же тезис – и отказался от него. Сказал, что тебе не нравится вся эта ситуация в целом. Но ты не можешь отказаться от любви к ней и даже не испытываешь чрезмерных страданий, поскольку убедился, что она любит тебя и будет предана тебе. Ты же говорил это, не так ли?
 Нигел, созерцавший Мадлен Смит, развернулся:
 – Да, я так говорил, когда не знал, в чем дело.
 – Теперь ты думаешь по-другому?
 – Мне ничего иного не остается. Учти, что я не отказываюсь ни от одного сказанного слова! Если во время моего отсутствия Мюриэль нашла кого-то другого, мне это не понравится. Но я не буду бесноваться, как маньяк, и не буду кричать о мести. Я приму это и забуду... потому что я должен так поступить. Вот представь себя, Кит, в такой же ситуации... с девушкой, которую ты обожаешь. Представь ее в объятиях другого парня, с которым она занимается тем же, чем занималась с тобой. Пусть даже ее увлечение будет результатом мгновенного помутнения мозгов, неужто тебя не потянет к выпивке?
 – Может, да, а может, и нет, – сказал Кит. – Давай кое-что вспомним, Нигел. Когда ты изливал душу перед полковником Хендерсоном и Уилки Коллинзом, ты сказал им: «Женщина может во многом перемениться, но вот способ, которым она выражает свою любовь, изменить она не может. Разве что...» – и вот тут ты остановился. Разве – что?
 – Разве что, – нашелся с ответом Нигел, – она узнает несколько новых штучек, о которых никогда раньше не знала. Это неизбежно, Кит. Откуда еще Мюриэль могла узнать о вещах, которые она не знала, поскольку я ее не учил им?
 – Значит, именно это ты и имел в виду?
 – Именно это я и имел в виду. Доволен?
 – Ты заставил меня замолчать, но удовлетворения я не испытываю. Ты знаешь, что в субботу вечером и у меня родилась сумасшедшая идея. Я пришел к выводу – если выяснится, что Мюриэль в самом деле обманщица, ты должен будешь не переживать, а испытывать удовольствие и облегчение.
 – Удовольствие? Облегчение?
 – В данный момент, мой старый друг, я прибегну к твоей же тактике и откажусь что-либо объяснять. И кстати, если во время отсутствия мужа Мюриэль все же нашла себе утешение в виде любовника, есть ли какие-нибудь кандидаты на эту роль?
 – Да, вполне возможно. Как насчет твоего приятеля Джима Карвера?
 – Джим Карвер? – уставился на него Кит. – А что с ним?
 – Пошевели мозгами, парень, ты же сам предположил!...
 – Мне это никогда и в голову не приходило!
 – Еще как приходило, – продолжал настаивать Нигел. – Это парень Карвер прошел через малый зал в «Лэнгеме»; увидев мою жену, он тут же прибавил шаг. Она сказала, что не знает этого человека, но мне показалось, что ее возражения были слишком бурными. И еще! В субботу утром Мюриэль неожиданно сорвалась из сельского дома своих родителей. Она вернулась лишь в воскресенье днем и до сих пор так и не рассказала ни где она была, ни чем занималась. Неужто тебя это не удивляет?
 Хотя Кит никогда не представлял Джима в роли реального действующего лица в этой ситуации, он припомнил, что эта мысль часто посещала его. А если добавить бесконечное кружение Карвера вокруг отеля и неожиданные недавние расспросы Мюриэль о его американских друзьях в Лондоне, такая возможность перестает быть уж очень отдаленной.
 – Ну так как, старина? – потребовал ответа Нигел. Кит встрепенулся.
 – Я склонен не столько удивляться, – громко сказал он, – сколько понять, каким образом наше с тобой воображение так далеко завело нас. Ты знаком с «Песней Тома из Бедлама»?
 – Не думаю. А что?
 – Некоторые называют ее «Песней Тэма из Бедлама». Это знаменитый набор глупых анонимных стишков XVII столетия. Один из них гласит, как герой, гонимый дикими страстями, с которыми он не может справиться, вооружившись пылающим копьем и оседлав воздушного коня, скитается в пустыне.
 Наступило молчание.
 – Мы не будем интересоваться, – добавил Кит, – правилами рифмовки XVII столетия. Может, у них вообще не было рифм. Но вот что есть для нас: романтический звездочет, теоретик, сплетение фактов с фантазией и даже с горячкой! Мюриэль и Джим Карвер? Нет! Это более чем сомнительно; это настолько бредово, что...
 Потрясение заставило его прерваться. От каменных плит пола отразился звук быстрых шагов. Из-под платформы гильотины, стоящей в комнате ужасов Музея мадам Тюссо, вышел не кто иной, как Джим Карвер.
 У него был вид туриста, который, пусть и изучает достопримечательности, погружен в свои размышления. Сначала Джим не заметил ни Кита, ни его спутника. На нем была та же пелерина, что и в пятницу вечером. Он был высок, черноволос, беспечен и столь же раскован в движениях, как и Нигел Сигрейв; он наклонился, чтобы повнимательнее рассмотреть изображение камеры смертников в Ньюгейте.
 Наверно, не менее тридцати секунд он вглядывался сквозь прутья решетки в унылую фигуру узника; и вдруг, словно повинуясь внезапному толчку, повернулся и в упор посмотрел на Кита.
 Нигел узнал Джима. Оставалось непонятным, узнал ли Джим Нигела. Но хотя его, похоже, беспокоили те же тревоги, что и Нигела, Джим расплылся в улыбке и сделал шаг вперед, когда Кит протянул ему руку.
 – Кит! – сказал он, крепко сжимая протянутую руку. – Я не буду спрашивать, что ты делаешь в Лондоне; в конце концов, это касается только тебя. Пока я пребываю здесь, снимаю квартиру на Кларидж-стрит, 24. До чего приятно увидеть хоть одно знакомое лицо в чужой стране. Как дела, ирландцы?
 Все трое, хотя и по разным причинам, испытывали крайнее напряжение. Кит хотел бы предупредить Нигела о некоторых аспектах прошлого Джима, но, скорее всего, это было не важно, да и во всяком случае это можно отложить на потом.
 – Физически лучше некуда, – ответил он. – Да и твою жуткую физиономию приятно увидеть. Я хотел бы познакомить тебя с моим очень старым другом, о котором я тебе рассказывал. Джим Карвер. Нигел Сигрейв.
 – Очень приятно, сэр, – в унисон сказали оба, обмениваясь рукопожатием.
 Нигел, скорее всего, припомнив и то, что он услышал от Кита, и то, что подслушал из разговора Кита с «первосвященником» Рискином в отеле «Лэнгем», был воплощенная любезность.
 – Надеюсь, вы не сочтете Лондон слишком уж скучным, мистер Карвер. Давайте кое-что уточним. Ваш отец – сенатор Карвер из Массачусетса. А вы, насколько мне помнится, во время последней заварушки в Америке были майором. У вас, янки, была масса времени между 61-м и 65-м. Служили в кавалерии или пехоте, майор Карвер?
 Джим нахмурился, и его доброжелательность испарилась.
 – Если быть точным, сэр, ни там и ни там.
 – Бросьте, бросьте, мы не собираемся совать нос в чужие дела. И тем не менее! Поскольку вы среди друзей, в каком полку армии Союза вы служили?
 Джим выпрямился и застыл. В тишине помещения громко раздался его голос.
 – Среди друзей? – повторил он. – И снова, сэр, опасаюсь, что вас ввели в заблуждение или что вы сами впали в него. Я командовал вьючной артиллерией Южной Каролины и имел высокую честь служить Конфедерации [10] Штатов Америки. Всего хорошего, Кит. Надеюсь, скоро увидимся. Он повернулся на каблуках и решительно вышел.

 Глава 12

 Хотя Кит, который оттащил Нигела в темный угол, говорил тихим голосом, он был буквально вне себя.
 – Я должен был предупредить тебя! Это моя ошибка, глупейшая оплошность! Тьфу ты, черт, Нигел! Откуда ты мог это знать?
 Нигел тоже вскипел:
 – Да не в этом дело! Этот парень помрачнел, как грозовая туча, как только я назвал его янки. Но ты прав, Кит: как я мог это знать? Он же янки, не так ли?
 – О да; он из бостонских браминов [11] . Джим был причиной чертовски неприятного происшествия. Север объявил его вне закона и назвал предателем; семья сразу же отказалась от него. Если бы он несколько лет назад, когда ему минул двадцать один год, не унаследовал независимый источник дохода, сегодня ему пришлось бы вести весьма нелегкую жизнь.
 – Черт возьми, почему армия Конфедерации?
 – Мы руководствуемся нашими инстинктивными симпатиями, Нигел. Джим был рожден, в районе Бикон-Хилл [12] . Но его колледжем был «Уильям и Мэри» в Виргинии, большинство его приятелей и все самые близкие друзья были выходцами с Юга. Доводы рассудка и традиции говорили одно, а чувства и симпатии – другое. Когда пришло время выбирать сторону, он выбрал повстанцев и мятежников. И я могу его понять. Хотя признавать не имею права, ибо с технической точки зрения остаюсь нейтральным. Я чувствовал, чем он руководствовался в своих действиях. Что же до личности Джима...
 – В нем сидит какая-то чертовщина, – сердито буркнул Нигел. – Но мне он скорее нравится. Я предполагаю, он был хорошим офицером?
 – Одним из самых лучших. Джим – прирожденный артиллерист. Он инстинктивно чувствовал, где поставить пушки, как использовать каждую складку местности и в какой момент открыть самый убийственный огонь. Он всегда напоминал мне другого такого же лидера – урожденного южанина, майора Джона Пелема из конной артиллерии Стюарта, который в 63-м был убит у форта Келли. Если не считать, что Джим был, в отличие от Пелема, темноволос и смугл. Та же самая добродушная аристократичность, та же лихая бесшабашность...
 – Сегодня он продемонстрировал не лучшие качества своей натуры, так ведь? И все же! Если он таков, как ты о нем рассказываешь, Кит, я готов назвать его своим другом. Ты совершенно уверен, что Мюриэль никогда бы не смогла привлечь его внимание – и он ее тоже. Вопрос в том, – внезапно взорвавшись, добавил Нигел, – где, черт побери, мы оказались и что нам теперь делать?
 – Может, ты выслушаешь хоть несколько слов совета? Если не от меня, то хотя бы от Уилки Коллинза?
 – И что же это за совет?
 – Отправляйся домой, Нигел. Иди домой, отдохни и успокойся. Это последнее, что сказал Коллинз перед моим уходом, и тебе стоит оценить его мнение. Мало было прошлой ночи, так тебе еще достался нелегкий день с переживаниями. Так что скажешь?
 – Надо подумать, – неохотно выдавливая каждое слово, сказал Нигел. – Может, мне в самом деле лучше отправиться домой. Но говорю тебе, в постель они меня не уложат!
 – В этом нет необходимости. Выбери себе удобное кресло, расположись в нем и читай... если сможешь найти что-то интересное.
 – О, вот за это я ручаюсь. Ладно! Если ты хочешь составить мне компанию до Хампстеда, Кит, то собирайся. Когда они из комнаты ужасов вышли в большой зал, Нигел снова стал рассказывать:
 – Тут есть и экспозиция наполеоновских реликвий, но сейчас не будем тратить на них время. Для одного визита с меня хватит и экспозиций Мадам Т. Вперед, карета ждет!
 Она ждала их на Бейкер-стрит. В субботу вечером, когда Кит добирался до «Удольфо» в таком же экипаже, он сидел с левой стороны, лицом по ходу движения. Сегодня, надеясь, что его суетливый приятель больше ничего не будет передумывать, он устроился в том же самом левом углу, дав Нигелу возможность расположиться справа. Они снялись с места; окна в экипаже были закрыты, потому что за ними стоял сумрачный зябкий, с порывами ветра, день.
 Нигел долго сидел, погруженный в задумчивое молчание, хотя его губы шевелились, словно он что-то говорил про себя. И когда их экипаж пробирался сквозь плотное движение, и когда улицы опустели, он продолжал что-то бормотать. Один раз он опустил окно с правой стороны, чтобы, высунув голову, посмотреть назад, но почти сразу же закрыл его и вернулся к своим раздумьям, подперев подбородок сжатыми кулаками. Они были готовы преодолеть последний крутой склон на Хит-стрит, когда Нигел бросил на своего спутника возмущенный взгляд и взорвался:
 – Брось, Кит! Ради бога, как мне хочется, чтобы ты объяснился!
 – В чем объяснился бы?
 – Ты как-то сказал – если выяснится, что Мюриэль обманщица, то, по твоему мнению, я могу испытать лишь радость и удовольствие, а не переживать. Вздор, старина, полный вздор! Как ты пришел к такому выводу?
 – Значит, ты не сомневаешься, что Мюриэль в самом деле Мюриэль?
 – Да, не сомневаюсь!
 – Но предположи, просто предположи, что она все же суккуб. Можешь ли ты в глубине души категорически отрицать, что и в таком случае могут быть элементы удовольствия и облегчения?
 Нигел сделал какой-то неопределенный жест:
 – Откровенно говоря, в глубине души я вообще не могу ничего категорически отрицать. Тем более тут все жутко запутано. Большую часть времени я не знаю ни что думать, ни по какому пути двигаться!
 – Хотя не перестаешь размышлять о Мюриэль?
 – Да, среди прочих тем...
 – А конкретно эти прочие темы...
 – Одна из них, – Нигел распрямил плечи, – это заговор, по причине которого со мной надо обращаться так, словно я сделан из хрупкого стекла. Большое спасибо! Я в добром здравии и в отличной форме! Даже Уилки Коллинз, похоже, не знал, что сказать. Неужели он в самом деле настаивал, что я должен заткнуться и вести себя как инвалид?
 – Вот его подлинное послание тебе, которое я передаю слово в слово: «Иди домой и оставайся там! Ради бога, человече, иди домой!»
 – Но почему, Кит? Если подумать здраво, почему?
 Оказавшись на вершине холма, карета неторопливо двинулась по ровному участку дороги, которая поворачивала налево, огибая высокую каменную стену вокруг «Удольфо». По обе стороны ворот высились стволы буковых деревьев с облетевшей листвой. Вдруг Нигел с силой ударил кулаком по колену:
 – Ты слышишь меня, Кит? Почему?
 – Уилки Коллинз, как и я, не испытал никакого удовольствия, узнав, что ты шляешься по городу с пулевой раной в груди, когда за спиной у тебя маячит какой-то неизвестный враг, решивший убить тебя. И знаешь, тебе крепко повезло, что ты еще жив. Но больше не испытывай фортуну.
 – Чушь! – убежденно сказал Нигел. – Ты хочешь сказать мне, что этот тип сделает еще одну попытку?
 – И Коллинз, и полковник Хендерсон считают, что опасность существует. Не сомневаюсь, именно поэтому полицейские и искали тебя сегодня. Кстати, они тебя еще ищут?
 – Не так давно я сам их искал, но в городе чертовски много кебов, так что не могу быть уверенным. Но... – Опустив окно с правой стороны, Нигел, придерживая шляпу, высунул голову, тут же втянул ее обратно и закрыл окно. – Да, они тащатся за нами, сидят у нас на хвосте. Я не могу разобрать, то ли там старина Гоблин, то ли его напарник, не могу поручиться, что это тот же самый экипаж, хотя, скорее всего, он и есть.
 И теперь, сидя боком, лицом к окну с левой стороны, Нигел заговорил с предельной серьезностью:
 – Можешь ли оказать мне небольшое одолжение, старина? Перестань каркать у меня над головой. Я в состоянии и сам о себе позаботиться, Кит. Пусть даже этот псих сделает еще одну попытку, что в высшей степени сомнительно...
 Грохот выстрела раздался так близко, что Киту показалось, будто стреляли у него под ухом. Он увидел пулевые отверстия: два входных в левом стекле и два в оконном стекле справа. И, еще не успев заметить рваную борозду в пальто на правом плече Нигела, Кит склонился вперед и приник к стеклу слева.
 Кто-то, скрываясь за стволом бука, вел стрельбу с расстояния менее чем в шесть футов. День был сумеречный, и Кит успел увидеть лишь кисть и предплечье правой руки, сжимающей револьвер, и чем-то прикрытое лицо. И затем неизвестный исчез.
 Их экипаж остановился. И тут же раздался звук быстро приближающихся колес; он становился все громче и наконец замер. Чей-то голос заорал: «За ним!», и по дороге загрохотали чьи-то ноги.
 – Нет, Нигел! – приказал Кит, когда его друг рванул дверцу, чтобы присоединиться к преследованию. – Это работа лидеров; пусть уж они занимаются ею. Куда он попал в тебя на этот раз?
 – Да чтоб ты знал/он вообще в меня не попал. Просто вырвал кусок ваты из подкладки на плече, даже пиджак не пострадал. А второй выстрел просвистел мимо. Вот ублюдок, вот гад, так его и этак!..
 – Ублюдок ли он – это еще вопрос, – потрясенно сказал Кит. – Он стрелял в тебя почти в упор, с расстояния четыре или пять футов. И больше всего меня поразило, что пуля или даже обе не разбили стекло.
 Нигел, который тоже испытал потрясение, отказался удивляться.
 – Да, тебя это могло поразить, потому что ты имеешь дело только с карандашом. Этот подонок пользовался современным оружием, с высокой начальной скоростью пули. Он мог подойти почти вплотную, но окно все равно осталось бы цело. И, кроме того, прошлым вечером...
 Снаружи в проеме дверцы с правой стороны, которая так и оставалась открытой, появилось длинное, костистое, чисто выбритое лицо мужчины средних лет в потертом пальто и касторовой шляпе.
 – Провалиться мне на этом месте, вот наконец у нас и компания! – воскликнул Нигел. – Кит, это офицер Гоблин. Я рассказывал тебе о нем.
 У него был низкий хрипловатый голос.
 – Если не возражаете, сэр, моя фамилия Гоб. Гомер Гоб, старший инспектор Гоб, уголовный отдел. Можно не кричать. Все мы знаем, что смелости вам не занимать. Но если уж вы собрались так рисковать, мистер Сигрейв, то большой помощи от нас вам ждать не стоит.
 – Да я и не жду помощи. Похоже, в ней нет необходимости. Тот шалун, которого мы преследуем, должно быть, самый худший стрелок в мире. Он и в амбар не смог бы попасть, не говоря уж о двери от амбара.
 – Все может случиться, сэр. При таком плохом освещении в движущуюся цель даже лучший снайпер может не попасть. Скажите, сэр, в этот раз вам довелось увидеть стрелявшего?
 – Я успел увидеть его. То есть что-то вроде. Так же как и Кит. Что скажешь, Кит? Можешь ли ты описать его?
 – Сэр, – обратился к нему старший инспектор Гоб. – Если вы мистер Фарелл, каковым вы и должны быть, можете ли вы оказать нам какую-нибудь помощь?
 – Боюсь, что нет, – честно признался Кит. – Я видел его только мельком, как вы слышали. Лица не разглядел. У меня возникло смутное ощущение, что я его откуда-то знаю... но это и все.
 Гоб тяжело вздохнул:
 – В таком случае, джентльмены, нам остается лишь надеяться на лучшее. Сержант Хакли погнался за ним, а на сержанта Хакли можно положиться. Вам снова здорово повезло, мистер Сигрейв, хотя ваша одежда основательно пострадала.
 – Это? – презрительно усмехнулся Нигел, левой рукой ощупывая правое плечо. – Это вообще ничего – пустяк, легкий поцелуй. Скорее всего, пальто придется выкинуть или отдать бедным. Хотя в случае необходимости я смогу заштопать его за пять минут – да так, что и следа не останется.
 – Вы умеете штопать, сэр? Вы хотите сказать, что вам доводилось этим заниматься?
 – Нет. Просто я говорю, что умею сам справляться с такими вещами. Ради спасения своей души, старший инспектор, выкиньте из головы идею, что владение иголкой и ниткой – чисто женская привилегия и вообще женская работа. Представьте себе, вы оказываетесь в джунглях и полностью зависите от туземных носильщиков. Вы можете быть выносливым и неустрашимым, но вам придется довольно быстро освоить искусство штопки и шитья. На самом деле, как я однажды долго объяснял репортеру, или вы станете умелым портным, или у вас вообще не останется одежды, которую можно было бы штопать.
 Сзади послышались шаги – сначала по траве и опавшей листве, потом по дороге. За открытой дверцей экипажа, отдавая честь Гобу, появился коренастый, крепко сбитый мужчина. Он тоже, как и Гоб, был среднего возраста, так же, как и он, чисто выбрит, что вызывало воспоминания о временах владычества комиссара полиции Мейна, – это мог быть только сержант Хакли, о котором уже шла речь.
 – Итак, Хакли? – рявкнул его начальник.
 – Прошу прощения, сэр. Я упустил его.
 – Что произошло?
 – Разве вы не понимаете, сэр? Тут уж ничего нельзя было поделать! Пробежав вдоль стены, он обогнул ее. Я так и не смог выяснить, то ли его там ждал экипаж или лошадь под седлом, то ли он нырнул в какую-то нору. Будь у нас побольше людей...
 – Можешь ли хоть ты описать его?
 – Я видел только то, что и вы, сэр. Лицо до самых глаз обмотано чем-то вроде шарфа. Одет довольно щегольски; двигается проворно. Будь у нас побольше людей...
 – Побольше людей? – фыркнул Гоб. – Я тебя понижу в звании, если ты сам не будешь двигаться попроворнее. – Он прервался. – Итак! Это что такое?
 Ландо Нигела стояло почти вплотную к металлической решетке ворот. За воротами из сторожки выбрался пожилой ревматический сторож Барни. Он открыл ворота, но, похоже, не для того, чтобы впустить подъехавший транспорт, а чтобы освободить дорогу для отъезжающего.
 Еще один четырехколесный экипаж, кучер которого сохранял следы былой официальной осанки, выкатился на дорогу, делая правый поворот, в ходе которого поравнялся с ландо Нигела, смотревшего в противоположную сторону, и остановился, дверца открылась, и из экипажа навстречу старшему инспектору Гобу и сержанту Хакли выбрался полковник Эдмунд Хендерсон.
 – Это вы, сэр? – вырвалось у старшего инспектора.
 – Я лично, – согласился полковник Хендерсон. – Явился к исполнению своих обязанностей, Гоб, хотя полностью вам доверяю. Мы были почти у ворот, когда услышали выстрелы и шум последовавшей суматохи. Я приказал остановиться. Мы ждали и прислушивались.
 – Вы сказали «мы», сэр?
 Полковник Хендерсон кивнул. Уилки Коллинз, по уши закутанный от холода, показался из экипажа и неторопливо вышел. Наконец и Нигел выпрыгнул из ландо и присоединился к группе.
 – Я посылал к вам сегодня домой, мистер Коллинз, – в его голосе слышалось обвинение, – но мне сказали, что вы прилегли вздремнуть.
 Мистер Коллинз рукой в перчатке разгладил бороду.
 – Да, я слышал. Тем не менее вздремнуть удалось недолго. Полковник Хендерсон, который явился вскоре после вас, настоял, чтобы я сопровождал его сюда.
 – Ну, особенно настаивать не пришлось, – сказал полковник Хендерсон. – Коллинз был полностью согласен, Нигел, чтобы Кит встретил вас и доставил домой. Чего Кит и добился – в громе и блеске фейерверков. И прошу вас – больше никаких обвинений. Дело сделано. Ваша жена, Нигел, давно вернулась. Она будет счастлива узнать, что вы в безопасности... и, может, не стоит упоминать о последнем нападении. Но мы сделаем все, что в наших силах. – Он повернулся к Уилки Коллинзу: – Есть ли лучик света в темноте, мудрейший из мудрых?
 Неторопливо и расслабленно, словно он находился у себя дома, мудрейший из мудрых прислонился к стенке кеба.
 – Не исключено, что кое-где он мелькает, – ответил Коллинз, – хотя его было не так много в повторном допросе миссис Сигрейв или в первом допросе этой... э-э-э... еще одной гостьи.
 – Еще одной гостьи? – переспросил Кит.
 – Другой подруги миссис Сигрейв, – объяснил полковник Хендерсон. – Не сомневаюсь, сегодня она второй раз посетила «Удольфо».
 – Вы имеете в виду Пат Денби?
 – Мы не имели удовольствия встречаться с мисс Денби, Кит. Гостья, о которой идет речь, – английская леди с французским именем. Она... клянусь Юпитером, должно быть, да, это именно она сейчас скажет нам adieux [13] .
 Полковник Хендерсон кивнул на открытые ворота. Нигел Сигрейв прыгнул обратно в ландо. По мере того как приближался стук копыт и скрип колес экипажа, Нигел не медлил. Опустив окно со своей стороны, он нагнулся к Киту и настойчивым шепотом потребовал:
 – Опусти окно и со своей стороны, старина, чтобы скрыть пулевую пробоину! Стоит Элен Обер что-то увидеть, и это будут знать все. И чтобы никто не болтал...
 Пока Кит, несмотря на тесноту замкнутого пространства в ландо, последовал указаниям, Нигел, чертыхаясь, стянул с себя пальто и, свернув, положил его на колени так, чтобы скрыть прореху на плече. Когда в поле зрения появился четвертый закрытый экипаж – тоже собственная карета, как и у Нигела, – сидящая в ней женщина опустила свое окно с правой стороны и окликнула кучера, который остановился сразу же за воротами, после чего неторопливо и солидно слез со своего места, чтобы открыть дверцу.
 Очень красивая женщина с копной рыжих волос, на которых неизвестно как держалась модная маленькая шляпка, в тяжелом норковом манто, накинутом на платье цвета лаванды, вышла, а скорее, выпрыгнула из экипажа и кинулась к ним. Хотя Киту настойчиво описывали ее как слишком игривую кокетку, в ней не было ни кокетства, ни игривости, но лишь искренняя озабоченность.
 – Нигел! – своим хрипловатым голосом вскричала она, испустив вздох облегчения. – Чтоб мне не жить, дорогой Нигел, но выглядишь ты не хуже, чем раньше! Как Мюриэль и надеялась, ты возвращаешься! Но ты очень огорчил ее, бедняжку! Ты просто гнусное чудовище, и, можешь поверить, я не скоро прощу тебя!
 Затем Нигел представил Кита миссис Обер. Старший инспектор Гоб и сержант Хакли тактично держались на заднем плане, уступив пространство между ландо и четырехколесным экипажем полковнику Хендерсону, Уилки Коллинзу и самой леди.
 В процессе знакомства миссис Обер стояла с опущенными ресницами, из-под которых бросала томные взгляды, но очень скоро она обрела свойственную ей напористость.
 – Дорогой Нигел, ты сущий злодей, вот ты кто! Мало тебе, что у нас из-за тебя начались сердечные спазмы? В такой день, при твоей слабости... сидеть тут без пальто и к тому же с довольным видом, это... это... о, просто нет слов! Немедленно надень пальто!
 Нигел смерил ее холодным взглядом.
 – Чушь, моя belle Helene! [14] – сказал он. – Ты не в курсе последних открытий в медицине, в чем ты сама признавалась. Свежий воздух, Элен, лечит всех и вся, и благодаря ему я прекрасно себя чувствую. Не сомневаюсь, ты уже встречалась с полковником Хендерсоном и мистером Уилки Коллинзом?
 – Мне очень приятно, и я считаю за честь встречу с ними, – сообщила миссис Обер, даря каждому по томному взгляду. – Полковник Хендерсон выглядит куда лучше, чем его изображения в комиксах... я думала, что он должен подать на них в суд, но полковник заявил, что человек, который ведет общественную жизнь, не имеет права на такие действия. Но им снова, снова и снова будут задавать такие смешные вопросы!
 Уилки Коллинз открыл сонные глаза.
 – Если вы, миссис Обер, позволите спросить...
 – Это уже напоминает инквизицию, мистер Коллинз! Вам не кажется, что тут ни время, ни место для нее? В любом случае я уже рассказала вам все, что могла. Прошлый вечер я в тоскливом одиночестве провела у себя в доме; и близко не была рядом с дорогими Сигрейвами, ни с мужем, ни с женой. C'est entendu? [15] 
 – Как вам угодно. В то же самое время, мадам, вы даете понять, что могли бы рассказать куда больше, появись у вас на то желание.
 Элен Обер восприняла эти слова очень эмоционально.
 – Это всего лишь мимолетная фантазия, дорогой мэтр, невесомая, как паутинка, и не имеющая никакой ценности. – Оиа повернула голову: – Полковник Хендерсон! Должна ли я отчитываться перед полицией за каждую случайную мысль?
 – Нет, вряд ли, – сказал этот высокий чин. – Тем не менее, когда мы говорили с вами, я понял, что-то мешало вам явиться в «Удольфо», когда вас раньше приглашали. Или вы не получали приглашения?
 – Бывают времена, мой дорогой полковник, когда бедная, несчастная женщина считает невозможным появиться в обществе и прибегает к таким вот уверткам. Что же до мимолетной фантазии, промелькнувшей в вопросе, я даже не буду упоминать ее. Но могу дать легкий намек. Не случается ли, сэр, что жизнь начинает казаться вам невыносимо сложной в силу наших обычаев, наших привычек, наших символов веры, которыми мы руководствуемся? Как... как... что это за штука, с помощью которой усмиряют маньяков?
 – Наверно, смирительная рубашка?
 – Вот именно, смирительная рубаЩка! Не бывает ли, что вам часто приходит в голову мысль – мы находимся в ее оковах?
 – Очень редко, миссис Обер.
 – Peut-etre [16] . Тем не менее, судя по тому, что я слышала о частной жизни мистера Коллинза, – с ослепительной улыбкой сказала она, – не сомневаюсь, что уж он-то согласился бы со мной. Я представляю, как со мной могло что-то случиться, если бы я посетила «Удольфо», чего я не сделала.
 – Что бы с вами было, мадам, посети вы «Удольфо»? Элен Обер спрятала кисти рук в норковые рукава.
 – Скорее всего, ничего; мне бы не хватило смелости. Это было бы что-то безобидное, может даже, достойное похвалы. Помните Жан Жака, изучайте Жан Жака, вдохновляйтесь им! И тем не менее есть те, кто считает его безнравственным и даже предельно порочным. Нет, я ничего не буду рассказывать вам, двум суровым инквизиторам. Но если этот несчастный Нигел – очень хороший мальчик, в один прекрасный день я кое-что прошепчу ему на ушко.
 – Послушай, Элен!.. – выпалил Нигел.
 – Когда-нибудь, разбойник! Не сегодня. Думаю, это все. Ну а теперь я должна добраться до дому, чтобы спокойно посидеть и отдохнуть у камина, – разве что у полковника Хендерсона есть какой-то документ, который сможет остановить меня. И я настоятельно советую тебе, Нигел, сделать то же самое, пока ты не скончался от холода!
 Расточая сияющие улыбки и слова прощания, она вернулась в свой экипаж, подняла окно и отбыла. Нигел Сигрейв испустил глубокий вздох.
 – Ну-ну-ну! Если наша Элен думает о себе как о маньяке в смирительной рубашке, она не так уж далека от истины. Кстати, что она там говорила о Жан Жаке Как-Его-Там?
 – Скорее всего, – ответил Уилки Коллинз, – она имела в виду Жан Жака Руссо, идеалиста с путаницей в голове, который мечтал о совершенстве, но избегал реальности. Сто лет тому назад Благородный Дикарь Руссо оказал большое влияние на кое-кого из наших предков.
 – Что вы думаете об информации, – осведомился полковник Хендерсон, – которую она так и не дала нам? Если не считать упоминания Руссо, точно такие же показания она давала и в доме. Кстати, какое у вас сложилось мнение о ее свидетельстве?
 Мистер Коллинз снова погладил бороду.
 – Заявление, которое сделала леди, я склонен принять как буквальную истину... если она не ставила цель сознательно вводить в заблуждение. Что же касается ее подлинных мыслей... кто их знает?
 – Даже вы? – дернулся комиссар полиции. – Сержант Кафф в «Лунном камне» был незаурядной личностью. Но у нас нет сержанта Каффа, полицейского, который давал загадочные ответы на вопросы. Некоторое время назад я спрашивал, видите ли вы луч света в темноте.
 – И я сказал вам, – сообщил создатель сержанта Каффа, – что тут и там мелькают какие-то проблески. И источник их, должен добавить, кроется не столько в том, что мы слышали в доме, сколько в том, что нам удалось подслушать в ходе погони. – Он посмотрел на Нигела. – О вашем искусстве штопки и починки, мистер Сигрейв, широко известно из прессы. Был и еще один факт, имевший куда большее значение, буквально ошеломивший бедных умников. Давайте поищем хоть какие-то указания на мотив, любые указания на любой мотив – и в таком случае наша проблема окажется не столь уж трудной.
 – Не столь уж трудной? – недоверчиво откликнулся полковник Хендерсон. – Вы так считаете?
 – Фактически проблема будет почти разрешена. Если только...
 – Если только – что?
 – Если только, – сказал детектив-любитель, – мы бы сами не были так беспардонно запутаны в ней.




 Часть четвертая
 ЕЩЕ ОДНО ДОРОГОЕ СОЗДАНИЕ



 Глава 13

 На обратном пути в город Кит, принявший предложение полковника Хендерсона и Уилки Коллинза подвезти его, пытался привести в порядок впечатления об этих последних сумасшедших минутах.
 Пат Денби в «Удольфо» не было. Значит, он должен найти ее. Нигел не уговаривал его остаться. И комиссар полиции, и детектив-любитель заявили, что они должны вернуться в город. Когда старший инспектор Гоб осведомился, может ли он переговорить с мистером и с миссис Сигрейв, Нигел согласился без особой охоты. Но так или иначе, старшему инспектору и сержанту Хакли пришлось остаться.
 Наемный экипаж уже грохотал по Хит-стрит, и, сидя между полковником Хендерсоном и Уилки Коллинзом, Кит отчетливо помнил слова, которые возбужденный Нигел кинул им перед отъездом.
 И теперь полковник Хендерсон обращался к человеку, который, возможно, будет при нем следователем.
 – Итак, мой дорогой друг! Поскольку вы не смогли изложить нам четко и ясно, что значит это бормотание «Дельфийского оракула» по поводу данного дела, как вы восприняли вспышку нашего друга Сигрейва?
 Когда они уже были готовы сняться с места, Нигел, на левой руке которого висело пальто, сложенное так, чтобы прикрыть прореху, высунулся из окна ландо.
 – Есть кое-что еще, – громко сообщил он, – чем стоит поинтересоваться. Я думаю, моя дорогая жена познакомилась с американским приятелем Кита, которого зовут Джим Карвер. Он законченный янки из Новой Англии, сын сенатора от Массачусетса, который в силу какой-то извращенной причины служил в армии конфедератов в ходе того конфликта, который он называет войной между штатами.
 – Да? – вежливо поинтересовался полковник Хендерсон.
 – Сдается, парень неплохой, хотя характер у него прямо дьявольский. Помнится, я рассказывал вам, как он торопливо проскочил мимо, когда мы с Мюриэль в пятницу вечером были в отеле «Лэнгем». И надо же – сегодня днем мы с Китом совершенно случайно встретили его в Музее мадам Тюссо. Я даже могу сообщить, где найти его: он снимает апартаменты на Кларидж-стрит, 24. Вот именно! – добавил Нигел, хотя его слова никто не комментировал и никто не возражал. – Я не говорю, что его знакомство с Мюриэль может принести какой-то вред, пусть даже он с ней и встречался. Я этого не сказал. Я вообще ничего не говорю. Кроме того, все вы тут знаете, что значит осмотрительность; даже старый Гоблин может быть осторожным. Нет, Кит, и не пытайся заткнуть мне рот! Просто я думаю, черт бы меня побрал, что имеет смысл разобраться в этом. Что бы там ни было...
 И сейчас, сидя в кебе, полковник Хендерсон не мог скрыть своего беспокойства.
 – Что бы там ни было, если вам угодно, – сказал он, – а что же там на самом деле? Как вам это нравится, Коллинз? Или вы ответите на один вопрос лишь для того, чтобы задать другой?
 – Боюсь, что мне придется, – ответил человек с бородой. – А каково ваше мнение?
 – Давайте отложим вынесение приговора. Я не могу уломать вас сообщить, что вы думаете по этому поводу. И тем не менее!.. Есть вопрос, от которого вы не должны увиливать. Когда вы сказали, что хотели бы задать вопрос миссис Обер, она сочла его совершенно неуместным. Насколько я понимаю, вы хотели спросить ее, что она делала в воскресенье вечером?
 – О нет! Я собирался узнать, чем она занималась в субботу вечером.
 – В субботу вечером? – воскликнул Кит.
 – Да, – подтвердил Уилки Коллинз. – Поскольку вы спросили меня, что я думаю, так вот, полковник, я думаю, что пришло время рассказать Фареллу то, что вы скрывали от меня, пока не разбудили сегодня днем.
 – Я не рассказывал вам, – возразил комиссар, – потому что, как мне казалось, ясно дал понять – я сам ничего не знал, пока перед ленчем не вернулся в Уайтхолл после нашего первого визита в «Удольфо». Да, Кит может оказать некоторую помощь, хотя, не исключено, у него ничего не получится. Кроме того, Нигел Сигрейв сам назвал имя Джима Карвера. Так что...
 Холодный ветреный сумрак сгущался; кучеру пришлось слезть с облучка и прежде, чем трогаться в путь, зажечь светильники по обе стороны экипажа. На лицо полковника Хендерсона падал слабый отсвет лампы с правой стороны, и, сделав паузу, он продолжил:
 – Кит, сержант Забади Фентон является весьма ценным сотрудником уголовного отдела. Он еще довольно молод, но стал хорошим другом старшего инспектора Гоба. Даже для отъявленных преступников сержант Фентон является авторитетом. Насколько я знаю, он из Ланкашира, из простой семьи. Но выглядит джентльменом. Он знает, как носить хорошую одежду; он даже умеет говорить на изысканном языке, пока не забывается и не возвращается к простонародному наречию.
 – Ну и что, сэр? Какая связь между сержантом Фентоном и делом, которое вы расследуете?
 – Откровенно говоря, никакой; просто я помню о нем. Тем не менее это напоминает, как в полицейской работе случай помогает справиться с помехой.
 – Каким образом, сэр? Полковник Хендерсон задумался.
 – По возвращении в Скотленд-Ярд, одолеваемый сомнениями или, точнее, опасениями по поводу действий Нигела Сигрейва, я дал Гобу указание возвращаться в «Удольфо», взяв с собой Хакли. Они должны, не попадаясь на глаза, вести пристальное наблюдение. Если наш искатель приключений сделает вылазку, они должны последовать за ним и позаботиться, чтобы с ним ничего не случилось. Я даже сказал им взять кеб. Вскоре после того, как они отбыли, сержант Фентон попросил разрешения поговорить со мной о деле, которое, по его мнению, может оказаться достаточно важным. Гоб рассказал своему молодому коллеге о деле Сигрейва, и, похоже, достаточно подробно; как ни странно, но порой даже старший инспектор может быть чрезмерно болтлив. Сержант Фентон представил интересный, но достаточно путаный рапорт.
 – Насколько я понимаю, – вмешался Уилки Коллинз, обращаясь к Киту, – какое-то время полиция пыталась войти в доверие к человеку с множеством лиц, который крепко досаждал приличному обществу и здесь, и в Париже. Его настоящее имя Джук. По последней информации, Джук снова в Лондоне, и по пятам за ним следовал человек, крещенный как Забади Фентон. В пятницу вечером сержант Фентон оказался в отеле «Лэнгем»...
 – Наверно, удивляться этому не стоит, – сказал Кит, – но, черт побери, именно сейчас! Аферист, играющий на доверии, в «Лэнгеме»?
 Полковник Хендерсон продолжил рассказ:
 – Это может случаться, Кит, и это случается. Хотя Фенто-ну не удалось разыскать Джука, он подслушал обрывок разговора двух лиц в малом зале. Возможную важность того, что услышал, он осознал только сегодня, когда Гоб остался вести наблюдение за Сигрейвом.
 – Полковник Хендерсон, – настоятельно спросил Кит, – в какое время в пятницу вечером все это происходило?
 – Примерно в половине восьмого, может, чуть позже. Вас же тогда не было в малом зале?
 – Скорее всего, нет, сэр. Нигел с женой, как вы знаете, отправились на Чаринг-Кросс, к поезду в 7.30. Я пошел обедать. Кто же были эти два человека, чей разговор сержант подслушал?
 – Мы не можем быть уверены относительно даже одного из них; они не пользовались именами. Фентон сказал, что они выглядели скорее как гости, чем как постояльцы отеля. Как бы там ни было, выслеживая Джука, он почти не обращал внимания на все остальное. Те, о ком идет речь, были (я цитирую Фентона слово в слово) «красивой рыжеволосой леди, цвета одежды которой ей явно не подходили» и модным молодым джентльменом с изысканной речью, которого, между нами говоря, Фентон описал как «ла-ди-да».
 – Ну и, сэр?
 – Женщина сказала: «Мюриэль? Она была здесь, но она ушла. Как всегда, со своим американским спутником». Молодой человек сказал, что он должен спешить к обеду. Вот и все. И сержант Фентон занялся своими делами. Тем не менее...
 – В свете того, что Гоб должен был рассказать ему сегодня, – уточнил Кит, – Фентон не мог не удивиться. Имя Мюриэль встречается не так уж часто. У нас есть только одна Мюриэль, которая имеет отношение к покушению прошлого вечера. Так?
 – Так. – Комиссар полиции развел руки. – Давайте вернемся к краткому изложению событий этого дня. Когда Нигел Сигрейв направился в город с Гобом и Хакли по пятам, и его экипаж, и их кеб остановились из-за какого-то дорожного происшествия в районе Чок-Фарм. Из почтового отделения на Аделаидской дороге Гоб послал мне телеграмму, в которой сообщил о ходе преследования. Поскольку я уже ознакомился с рапортом Фентона и обдумывал его куда дольше, чем полагается человеку действия, я отправил Коллинзу записку с предупреждением, что наш неустрашимый искатель приключений порвал путы и выбрался из дому. Наконец я решил нанести в «Удольфо» еще один визит. Подняв Коллинза, который только собирался уютно расположиться в постели...
 Здесь мистер Коллинз издал неприличный звук.
 – Мы явились в «Удольфо» вскоре после возвращения миссис Сигрейв. Она была заметно расстроена, но смогла рассказать нам, что ее муж должен быть в Музее мадам Тюссо вместе с Китом, который и доставит его домой. Кроме того, мы встретили миссис Обер во время ее второго визита за день. И разрешите мне повторить, Кит: мы не можем с уверенностью утверждать, что той самой женщиной в отеле «Лэнгем» была именно миссис Обер, несмотря на ее описание и несмотря на недвусмысленное сообщение Фентона. «Эта женщина, сэр, знает или хочет знать почти все почти обо всех!» Если бы я стал расспрашивать ее о событиях пятницы или вечера субботы, она могла бы резонно ответить мне, что это не мое дело. Вспомните, что Коллинз пытался поднять ту же тему, но не успел он толком задать вопрос, как она ускользнула от этого разговора. Что же до молодого джентльмена «ла-ди-да», который тем вечером тоже был в «Лэнгеме»...
 – Ставлю пятерку, это был Харви Туайфорд! – уверенно заявил Кит. – Харви обладает способностью появляться в любом месте и обычно в самое неподходящее время. Что-нибудь еще, сэр?
 – Мальчик мой, дело, с которым миссис Обер явилась в гостиницу, – заверил его полковник Хендерсон, – скорее всего, забота полиции. Теперь добавим к уже имеющимся у нас знаниям то, что нам удалось выяснить о некоем Джиме Карвере.
 Когда Коллинз, Гоб и я утром говорили с Сигрейвом, он упомянул лишь, что молодой майор Карвер, американский приятель Кита, прошел мимо, не обратив внимания на приветствие Кита. Да вы и сами не так давно слышали вспышку эмоций жертвы. Правда, он отказался делать выводы...
 – Хотя, – сказал Уилки Коллинз, – предоставил право делать выводы нам. Есть ли что-либо между хрупкой миссис Сигрейв и родовитым янки, который обнажил свой меч в защиту дела Юга? Может, это crime passionel [17] , из-за которой гнусный ренегат и покусился на жизнь ее мужа! – Он посмотрел на Кита: – Есть что сказать?
 – Только одно, – резко ответил Кит, – что я не верю ни одному слову, черт побери!
 – Вы не верите, что ваш американский друг мог иметь отношение к этой истории?
 Кит обратился к своим воспоминаниям:
 – Я знавал Джима, когда он был на другой стороне. Он неудержимо привлекал к себе женщин. Они просто висли на нем, и, да позволено мне будет вульгарно выразиться, он на них тоже. Не будем исключать, что он мог впутаться в любое сумасшествие. Но пойти на такое – ни за что на свете!
 – Вы хотите сказать, что он никогда не стал бы обнажать свой меч против какой-то личности?
 – Реши Джим выступить с мечом в руках против Нигела, он бы вручил ему другой клинок, и их стычка превратилась бы в дуэль. Он не стал бы подкрадываться к нему как наемный убийца времен итальянского Возрождения. Нет никаких убедительных свидетельств, что Джим когда-либо встречался с этой женщиной; Нигел сам называет их смутными предположениями!
 – А миссис Обер, – пробормотал детектив-любитель, – называет себя ученицей Жан Жака. В какой мере, хотел бы я знать. Тут есть несколько любопытных черточек, включая мысль, которая наводит на размышления, – но ею совершенно не занимались. Конечно, вы правы: нет ровно никаких доказательств связи молодого Карвера и миссис Сигрейв. Тем не менее, полковник, предполагаю, вы займетесь этой темой?
 – О да. – У полковника Хендерсона был усталый голос. – Мой предшественник, покойный сэр Ричард Мейн, однажды громогласно объявил, что некое преступление будет «полностью расследовано». Но из-за корректорской невнимательности проскочило выражение «глупо расследовано» [18] , которое вдохновило юмористический журнал «Джуди» привести его как еще один пример искренности официальных инстанций. Я должен быть осторожен в своих высказываниях; общество мне этого не простит.
 – Но в одном смысле, полковник, оно должно испытывать к вам огромную благодарность.
 – Благодарность, говорите? За что же?
 – За чувство юмора, которым наделен комиссар полиции. Все трое замолчали; каждый погрузился в собственные мысли. Они высадили Уилки Коллинза у порога его дома на Глочестер-Плейс, отклонив предложение зайти в гости.
 – Мой рабочий день, Кит, – едва ли не простонал полковник Хендерсон, – еще далеко не кончен. Я должен вернуться в Уайтхолл. Подбросить вас в «Лэнгем» или куда-то еще?
 – Лучше в «Лэнгем», если вы не против. Я хотел увидеться с Пат Денби, но это может подождать. Время бежит себе, и за те немногие часы, что еще остались от понедельника, нас вряд ли ждут новые потрясения.
 И снова он ошибся. Оказавшись в тепле и спокойствии холла «Лэнгема», Кит первым делом направился к стойке администратора.
 – Вам сообщение, мистер Фарелл, – сообщила молодая стройная дежурная. – И еще вас несколько раз спрашивали.
 – Кто именно?
 – Сначала джентльмен, сэр, американский джентльмен с военной выправкой. Затем дама... но она была не очень настойчива. Назвать себя они отказались. Ваш конверт, сэр...
 Кит вскрыл небольшой конверт.
 «Пытался найти тебя, но безуспешно. Надеюсь, ты достаточно свободен, чтобы уйти на ночь. Во всяком случае, ради старых времен попытайся найти меня ближе к восьми часам, что меня устроило бы. Адрес ты знаешь: Кларидж-стрит, 24. Первый этаж, один пролет наверх. Всего наилучшего!  Карвер». 
 Очередные неприятности?
 Рассматривая телеграмму, Кит пришел к неизбежному выводу. Ее писал не Джим Карвер и вообще не американец. Американец прибегнул бы к следующему выражению: «второй этаж, один пролет наверх». Конечно, нельзя исключать, что за срок своего временного пребывания здесь Джим обрел привычку пользоваться британскими выражениями.
 Хотя во время их краткой встречи в Музее восковых фигур Джим ничем не дал понять, что изменился.
 «Осторожнее! – шепнул внутренний голос Кита. – Ты готов слепо лезть в любую ловушку, стоит ей только заявить о себе, – и далеко не один раз это могло плохо кончиться. Хотя бог знает, что к чему. Это может быть каким-то розыгрышем, но может быть и западней».
 Итак?
 Кто бы ни прислал это приглашение, он, очевидно, знал, что Кит отправится на Кларидж-стрит, потому что никогда не мог сопротивляться вызову, откуда он ни исходил. Но Кит и не думает посвящать ему всю ночь. Он собирается пообедать с Пат, если удастся заманить ее в какой-нибудь ресторан.
 Значит, первым делом приодеться для этого вечера. Оказавшись в своем номере, он, заинтригованный и обеспокоенный, переодеваясь, одновременно набросал телеграмму Пат. Попросив составить ему компанию для позднего вечера в городе, он предупредил ее, что она должна ждать его дома, куда он предполагал позвонить в половине девятого. Звонком он вызвал посыльного, чтобы отправить послание. Едва минуло четверть восьмого, Кит, при белом галстуке и всех регалиях, взял кеб и отправился к месту встречи с Джимом... которая могла или не могла состояться. Его мелодраматическое воображение разыгралось вовсю. Сейчас оно было обращено не столько к «Удольфским тайнам», сколько к «Парижским тайнам», этому сенсационному роману о французском уголовном мире, чья опасность простиралась далеко за границы страны. И когда кеб свернул с Пикадилли на Кларидж-стрит, воображение дало ему понять, что в каждом втором подъезде кроется зловещая фигура с ножом в кармане или дубинкой в рукаве. Но Кит не собирался отступать.
 «Вздор!» – сказал он себе.
 Почему из всех мест он оказался именно на Кларидж-стрит? В этом спокойном жилом квартале, который обрел известность еще в XVIII столетии? Здесь жила леди Гамильтон, возлюбленная адмирала Нельсона; здесь Байрон сиживал за ужином с банкиром Кинниардом; сюда Чарльз Джеймс Фокс возвращался домой из «Брукса» [19] . Здесь чувствовалось дыхание изысканности и моды. Слабо освещенная редкими уличными фонарями, эта короткая улица тянулась на север, к такой же короткой Карзон-стрит, и из-за плотно зашторенных окон на нее падали слабые блики света.
 Допуская, что его может ждать какая-то, пусть даже гипотетическая, ловушка, Кит, покидая отель, оставил несколько слов, информируя, по какому адресу после восьми часов его можно будет найти. Страховка, конечно, сомнительная, но он не был уверен, что она вообще ему понадобится.
 Номер 24 располагался на восточной стороне улицы. Солидное здание красного кирпича с тщательно протертыми ступенями, что вели к парадным дверям, было погружено в полную темноту, если не считать освещенного овального окна над дверью. И стоило ему потянуть ручку звонка, как створки дверей открылись.
 В проеме дверей скромно стоял мужчина средних лет, ливрея которого давала понять, что он исполнял обязанности мажордома, о чем говорил и полосатый жилет, потертый, но аккуратный и чистый; за его спиной, в глубине виднелся проход в подвальный этаж дома. Кит вежливо обратился к нему:
 – Будьте любезны, мне нужен мистер Карвер.
 – Да, сэр. А вы, должно быть... Кит назвался.
 – Очень хорошо, сэр; вас ждут. Но меня попросили не объявлять о вашем появлении. На первый этаж, сэр, вот по этой лестнице. Затем, если вы дадите себе труд пройти вперед и постучать вот в эту дверь...
 – Да, конечно. Благодарю вас.
 – Это я благодарю вас, сэр!
 Сняв шляпу, Кит тем не менее не стал расставаться ни со шляпой, ни с пальто. Он прошел сквозь богатую обстановку нижнего холла, поднялся по широкой лестнице в столь же роскошный верхний вестибюль; и в том и в другом было по единственному газовому светильнику. Когда он постучал в указанную ему дверь, женский голос пригласил его войти.
 Располагавшаяся за дверью гостиная, освещенная тремя лампами, отличалась современной обстановкой, от буфета и стульев красного дерева до софы с черной волосяной бортовкой. Два плотно зашторенных окна выходили на Кларидж-стрит. Слева от камина на стене висело боевое знамя конфедератов – знаменитые звезды и полосы проигранного дела. На каминной полке стояло бронзовое изображение вьючного мула, который тащил свою двадцатифунтовую пушку.
 В камине извивались и трещали языки пламени. В кресле, придвинутом к самому очагу, в серебристом вечернем платье сидела Патрисия Денби.
 – Патрисия! – бросив на софу пальто и шляпу, громко воскликнул он.
 Пат резко повернулась к нему.
 – Все в порядке, Кит! – заверила она его. – Знаешь, Джим Карвер здесь неподалеку; скоро он присоединится к нам. Кит, ту телеграмму послала тебе я – Джим попросил сделать это для него.
 – Я и не знал, что ты была знакома с Джимом. Не говоря уж о том, что знакомство было таким близким, что ты исполняешь роль хозяйки его дома.
 – Я не играю роль хозяйки. Я здесь вообще не хозяйка! До сегодняшнего дня я никогда не встречалась с Джимом, хотя довольно много слышала о нем.
 – Но вряд ли от меня, не так ли?
 – Нет, конечно нет! Всему есть свои причины, и ты скоро поймешь! Кит, о той телеграмме...
 – Так вот, говоря о телеграмме...
 – Да?
 – Поскольку в Англии их доставляют допоздна, не в пример Америке, как раз около семи часов я послал тебе телеграмму. Я спросил, можешь ли ты пообедать со мной сегодня вечером, и пообещал, что встречусь с тобой примерно в половине девятого, если Бог и обстоятельства это позволят. Ты получила мое послание?
 – Дорогой мой, сегодня с пяти часов меня вообще не было дома. Я лишь зашла переодеться к вечеру и снова ушла. Я была очень занята.
 Она потянулась к нему, и он сжал ее протянутые руки.
 – Так что ты скажешь? Может ли состояться обед, Пат, чтобы отпраздновать то, что нас больше всего устраивает?
 – Послушай, Кит. Пришло время откровения, – выдохнула она, – и, может даже, момент сделать тебе признание, о котором я до сих пор боюсь и думать. Чтобы между нами больше не было секретов! Если, выслушав кое-какие вещи, ты по-прежнему будешь желать моего общества или захочешь быть где-то рядом со мной... чего бы ты ни захотел, Кит, я от всей души пойду тебе навстречу! – И затем она, мягко высвободив руки, отпрянула от него. – Симпатичные комнаты, ты не находишь? Джим арендовал их со всей обстановкой у какой-то дипломатической шишки, которая отбыла за границу. А вот военные украшения принадлежат Джиму. – Она скользнула взглядом по стене над камином. – Я всегда сочувствовала Югу и знаю, что ты тоже. Строго говоря...
 Но Кит отказался удаляться от темы.
 – Давай вернемся к твоему предложению! – настоятельно потребовал он. – Ты сказала – больше никаких секретов между нами. Очень хорошо! Так в чем дело? Какие загадочные открытия ждут меня и много ли их?
 – Первым делом, Кит, я должна попросить у тебя прощения... за несколько моментов.
 – Надеюсь, ты не собираешься убегать?
 Пат показала на свою меховую шубку, которая висела на спинке соседнего кресла:.
 – Убегать? Вот уж нет! Это последнее, что я сделаю! Я никуда не уйду из этого дома. Даже не покину этаж. Но знаешь, это трудно. Дело в эмоциях, в тонкости чувств.
 – Эмоции? Тонкость чувств?
 – Мы все зависим от наших эмоций, не так ли? Если бы ты только мог видеть свое лицо, когда вошел и обнаружил меня здесь! Нет, я ничего не имею против, строго говоря, я польщена. Но это трудно. Тут есть кое-кто, с кем бы мне хотелось, чтобы ты встретился, а также другой, который подтвердит эту историю. Сначала я должна немного поговорить и убедиться, что эмоции не выйдут из-под контроля. Теперь ты видишь, к чему это ведет?
 – Начинаю думать, что да. И тем не менее...
 – Честное слово, это займет не больше чем несколько минут! Попытайся проявить терпение, Кит. Садись, устройся поудобнее. Или полистай книжки. Всего через несколько минут...
 Скользнув мимо него в шорохе кринолина своего серебристого платья, Пат открыла дверь, что вела в широкий верхний холл, куда выходили еще несколько других дверей, и, выйдя, прикрыла ее за собой.
 Кит осмотрелся. В центре комнаты на столе он увидел принадлежности для курения и пепельницу. Но если Пат вернется, как она и обещала, через несколько минут, лучше оставить сигары в покое. По другую сторону от камина вдоль стены тянулись подвесные книжные полки. Он подошел поближе, чтобы присмотреться к рядам книг.
 Часть из них представляла научные труды или технические справочники, в которые Кит не испытывал ни малейшего желания заглядывать. Другая часть была представлена романами или биографиями, чтение которых всегда доставляло Киту удовольствие. Выяснилось, что здесь есть и последняя новинка: два тома ирландского историка Леки. Он уже потянулся за первым томом, как откуда-то издалека раздалось слабое, слабее, чем на Девоншир-стрит, звяканье дверного колокольчика.
 «История европейской морали», Лондон, 1869. Кит посмотрел на титульный лист и пробежал взглядом по содержанию. Он не слышал, как открылась входная дверь. Секунд через тридцать, когда он слушал вполуха, до него донесся гул мужских голосов, которые то ли спорили, то ли ругались.
 Вернув Леки на полку, он подошел к дверям гостиной и открыл их. Нет, голоса раздавались откуда-то снизу, и шум не прекращался. Снизу тянуло прохладным сквознячком.
 Кит бесшумно преодолел покрытую ковром лестничную площадку и осторожно спустился на несколько ступенек.
 Он увидел странную картину. В нижнем холле, полутемном из-за единственного газового светильника, лицом к открытой входной двери стоял мажордом, встречавший его. Он не спорил, а кого-то увещевал. Новый гость уже стоял в холле; освободившись от пальто и шляпы, он бросил их на руки мажордому. Казалось, он на что-то гневался, но на самом деле его громкий голос был полон издевательской насмешки. Гостем этим был Харви Туайфорд.

 Глава 14

 Харви закрыл входную дверь, перекрыв путь холодному воздуху. Теперь его издевательский голос доносился более отчетливо:
 – Ты что, не понимаешь? Выражусь яснее. Кто я такой и с чем сюда пришел – не твое дело. Кстати, кто здесь живет? Снаружи нет таблички, я чиркал спичкой, чтобы разобраться.
 Мажордом сделал глубокий вдох.
 – Если вы не знаете, кто здесь живет, сэр, могу ли я спросить, почему вы обременили себя визитом?
 – Нет, спросить ты не можешь, – возразил Харви, накручивая на палец прядь бакенбардов на правой щеке. – Помни свое место, парень: ты должен отвечать на вопросы, а не задавать их. Это я должен получить информацию.
 – Да, сэр?
 – Есть тут этакий ирландский тип, именуемый Фарелл? Его дядюшка-янки был везучим мусорщиком или кем-то в этом роде и нагреб себе полную кастрюлю монет. Старый мусорщик отдал концы, Фарелл прибрал к рукам его добро и вырос в собственных глазах. Он... ну вот, стоит заговорить о дьяволе, и он тут как тут!
 Он прервался, пока Кит спускался по лестнице в нижний холл. Мажордом развернулся, и Кит обратился к нему:
 – У вас какие-то неприятности, мистер... э-э-э...
 – Киллиан, сэр! Меня зовут Киллиан!
 – У вас неприятности, Киллиан?
 – Небольшие, сэр. Мистер Фарелл, вы знаете этого молодого джентльмена?
 – Скажем, что я встречал его. Выясняется, что он хорошо осведомлен о моей истории.
 – Выясняется? – насмешливо хмыкнул Харви. – Я в самом деле отлично осведомлен. Моя мать читала в газете о твоем дяде-мусорщике после того, как она с Пат вернулась с тех пустошей. А у меня всегда был пытливый ум.
 – Такой пытливый, что он пригодился бы уголовному отделу Скотленд-Ярда. Неужели ты искал меня? Что привело тебя сюда?..
 – Благородство моего сердца, хотя ты его не заслуживал. И я был бы весьма обязан, если бы ты бросил этот тон. Какое-то время назад, Фарелл, ты послал моей милой кузине телеграмму с приглашением на обед.
 – Твоя кузина ее так и не получила. Ты хочешь сказать, что вскрыл адресованную ей телеграмму?
 – А как же! Конечно, я вскрыл ее, – с холодным самодовольством сказал Харви. – Но затем благородство моей души заставило меня отправиться в отель «Лэнгем» с посланием для тебя; мне даже пришлось нанять кеб. Там мне дали этот адрес.
 – Сегодня вечером ты снова явился в «Лэнгем»? После того, как в пятницу вечером побывал там с миссис Обер?
 – Слушай меня, племянник мусорщика. Если ты скажешь, что в пятницу вечером я был где-то неподалеку от «Лэнгема» или после обеда с лордом Эббсдейлом, который состоялся в сентябре, был в нем, я сочту это оскорблением. Так что не советую этого делать: оскорбившись, я могу доставить массу неприятностей. И тем не менее! Пусть даже тебя это волнует в той мере, в какой мой лакей беспокоится о состоянии моих шляпы и пальто, – тебе придется принять на веру мои слова об отеле «Лэнгем».
 У этого элегантного молодого человека, убедился Кит, вранье от зубов отскакивает. Что он вообще признает, этот Харви Туайфорд?
 – То есть, как я предполагаю, ты вообще незнаком с миссис Обер?
 – С дорогой Элен! – воркующим голосом простонал собеседник. – Все знают дорогую Элен! Так же как дорогая Элен знает все и вся обо всех. Ее беда в том, что у нее слишком много интересов. Назад к природе рука об руку с Благородным Дикарем! Решила, что может быть скульпторшей, и заказала тонну глины для лепки. «Что толку в занятиях лепкой, – сказал я ей, – когда вы всего лишь хотите сделать дубликат какого-то ключа?»
 – То есть?
 – «Одолжите этот ключ на пару секунд, – объяснил я ей, – и притисните его к куску глины, после чего любой слесарь сделает вам копию ключа». – Харви завелся. – Но о чем, собственно, речь? Тебе бы стоило быть осторожнее, Фарелл. Ты, как обычно, снова занимаешься пустяками. Неужели ты даже не хочешь выслушать послание, которое мне было так непросто доставить?
 – От Пат?
 – От меня. Но оно касается Пат.
 – Ну?
 – Это совет. Даю его ради твоего же блага. Каким-то образом – трудно поверить, но тем не менее – каким-то образом тебе удалось произвести впечатление на мою кузину. В Вашингтоне ввязался в драку и навалял силачу, который весил килограммов на десять больше тебя. На бедную девушку это, конечно, произвело впечатление – ничем иным ты бы не смог его добиться. Так вот – совет.
 – Ну?
 – Оставь девушку в покое, перестань надоедать ей и вести себя как идиот. Можешь не сомневаться – твое послание она не получила! Она уехала с кое-какими друзьями, я их сам не видел, но они подходят ей куда больше, чем ты. – Внезапно Харви замер. – Хотя подожди! Откуда ты знаешь, что она не получила телеграмму? А не потому ли, что она здесь? Да, что-то подсказывает мне – она тут, рядом. И думаю, что мне бы лучше увидеться с ней.
 – А я думаю, что нет. Киллиан, откройте, пожалуйста, двери. Мистер Туайфорд покидает нас.
 – У мистера Туайфорда, – возразил Харви, – нет такого намерения. Фарелл! – завопил он высоким голосом. – Прекратите эти глупости! Просто у Пат доброе сердце, вот и все. Не думайте, что она воспринимает вас серьезнее, чем я, только потому, что вы оказались с ней в постели.
 Киллиан, не обремененный заботами о пальто, распахнул дверь. Кит подошел к Харви, голос которого поднялся почти до визга:
 – Осторожнее, ты, дерьмо собачье! Нравится тебе или нет, но в этой стране есть законы. Если ты ударишь меня, ирландское отродье, тебе придется выложить кучу денег, чтобы избавиться от суда!
 – Лупить тебя нет необходимости. – Кит посмотрел на мажордома. – Спасибо, Киллиан. Сделаем вот так...
 Схватив надменного Харви за плечи, он развернул его лицом к улице. А потом, не дав своей добыче опомниться, сгреб Харви за шиворот и решительным пинком вышвырнул его за дверь, избавив таким образом от необходимости сделать хотя бы шаг, но едва левая нога Харви коснулась земли, как он неловко развернулся и шлепнулся на задницу.
 Взяв у Киллиана пальто и шляпу молодого человека, Кит швырнул их на тротуар рядом с владельцем таким образом, что шляпа приземлилась на воротник пальто и не укатилась никуда дальше. Потрясенный, но не испуганный, Харви с трудом поднялся на ноги.
 – Вот это было сущей глупостью! – визгливо закричал он. – Если я вызову полицейского...
 Кит обратился к Харви с той же интонацией, с которой тот разговаривал с Киллианом.
 – Только попробуй, парень, – и очутишься в ближайшей каталажке. В этой стране есть законы, как ты уже отметил. Ты ворвался в дом, куда тебя не приглашали, и ночь в камере, быть может, улучшит твои манеры.
 – Если их вообще что-то может улучшить, – осмелился сказать Киллиан, прикрывая дверь. – Я знаком с копами из соседнего участка, и они-то знают, что я никогда не вру. И как я понимаю, сэр, вы ищете мистера Карвера и двух молодых леди?
 – О, меня великолепно приняли. Я лучше поднимусь обратно.
 Кит еще раз преодолел лестницу. В верхнем холле, все так же погруженном в сумрак из-за единственного газового светильника, Пат в одиночестве стояла у одной из закрытых дверей в южной стенке. Она стояла прямо и напряженно, прижимая руки к сердцу и с трудом переводя дыхание.
 – Прости! – едва ли не шепотом начала она. – Это был Харви, и я слышала... хотя я не уверена, что же я слышала! Вы вроде подрались, да?
 – Нет, никакой драки не было.
 – Но ты его выставил?
 – Точнее, выкинул. Он приземлился, как говорят американцы, на пятую точку.
 – Я рада, что ты так поступил, Кит... и в то же время мне бы этого не хотелось! Ты обрел врага, и довольно опасного. Он этого не забудет. Он никогда ничего не забывает.
 – Постараюсь пережить.
 – Харви несчастный мальчишка. Он мечтал получать такой же доход, как Джордж Боуэн, его обеспечивает отец, он контролирует самые разные производства, от железных дорог до стеклодувного дела. Но у Харви таких возможностей нет; ему приходится одалживать, и поэтому он старается уязвить всех и вся. Я думаю, он еще удивит нас. Мы должны поговорить о нем.
 – Да, есть вопросы, которые я хотел бы задать ему. Обсудим его попозже. А тем временем. Пат, что за хорошее известие от тебя? Нет ли тут кого-то, с кем ты хотела меня познакомить?
 – Есть. И у нас все готово для знакомства. – Она кивнула в сторону гостиной. – Иди к камину, Кит. Кое-кто тут же к нам присоединится. Больше откладывать не стоит.
 Он прошел в просторную комнату, оставив дверь приоткрытой. Подойдя к огню, Кит протянул к нему руки. Вслед за быстрым шепотком за дверью в комнату спокойно вошла Пат. А за ней в девственно-белом платье с синим пояском, без всяких украшений, если не считать нитку жемчуга и браслет блестящих белых камней в серебряной оправе на левом запястье, появилась Мюриэль Сигрейв.
 – А теперь, Кит, – Пат отошла в сторону, – могу ли я представить тебя...
 Кит уставился на них.
 – Представить меня? – отозвался он. – Представить меня, ради всех святых? Я этого вообще не понимаю! Мне что – после всего, что случилось, надо второй раз представляться? Добрый вечер, Мюриэль. Что привело вас сюда в такое время?
 Пышноволосая девушка посмотрела на него.
 – Поскольку вы Кит, – ответила она, – боюсь, что именно я ничего не понимаю. Мы никогда не встречались, Кит. Но я благодарна за представившуюся возможность.
 Хотя его уже осенило, он все же задал вопрос иначе:
 – То есть вы не были днем у мадам Тюссо?
 – Был ли у той женщины, что вы видели у мадам Тюссо, – показала она левое запястье, – такой браслет? С сапфирами, и довольно хорошими. Сегодня днем его на ней, может, и не было, но обладай она им, то могла бы надеть его, скажем, в субботу вечером в «Удольфо». Видели вы нечто подобное? Я так и думала! Это моя любимая вещь, поэтому я всегда держу ее при себе. Дело в том, Кит, что лишь мой облик принадлежит той, с которой вы недавно так часто встречались. Но я...
 Кит щелкнул пальцами:
 – Ну конечно! Я должен был сообразить, едва только вы вошли. Вы же другая! Из Мортлейка! Вы Дженни!
 Поправила его Пат.
 – Нет, Кит. Ты очень часто бывал прав, хотя тебя, как и Нигела, бросало из стороны в сторону – и просто снедает желание сказать, что твое самое недавнее убеждение было ошибкой. То есть обман, конечно, имел место. И если уж осуждать его, то я не меньше всех прочих достойна осуждения. Я до самого конца поддерживала его. Но, – она посмотрела на свою спутницу, – лучше ты сама ему все расскажи, ладно?
 – Я – настоящая Мюриэль Сигрейв, – мягко сказала эта возникшая перед Китом женщина. – Урожденная Мюриэль Хилдрет. Я вышла замуж за Нига в апреле 68-го, после того как подарила ему надписанный экземпляр «Грозового перевала». Вплоть до возвращения Нигела из Африки я жила в Мортлейке под именем другой женщины и в ее облике. Но я настоящая Мюриэль; если будет нужно, это можно установить. Хотите с помощью вопросов по литературе устроить мне проверку?
 – Как в воскресенье вечером в «Удольфо»? Или сегодня у мадам Тюссо?
 – О чем я и говорю, Кит. Похоже, за тем обедом моя копия допустила несколько грубых ошибок по части книг. А сегодня в Музее восковых фигур она попыталась сделать вид, что они были всего лишь оговорками. О, я могу понять, почему она не захотела продолжать эту игру, да и сейчас не хочет! Мы планировали этот обман вместе, это правда, но оказалось, она не так нахальна, как я.
 – Не говори так! – взмолилась Пат. – Просто вы вели себя по-людски, вы обе. Я говорила ей это раньше; теперь говорю и тебе. Если бы у других было столько смелости...
 Это милое создание тяжко вздохнуло.
 – Я не сожалею о том, что сделала, Пат. Я бы пошла на это снова – и с полным удовольствием. Не хочу показывать, как я горда собой, вот и все; я тоже порой испытываю угрызения совести, и ты это хорошо знаешь. – Она с улыбкой повернула голову. – Давайте же, Кит. Будьте добры, задавайте мне вопросы о какой-то книге или книгах. Возьмите те, о которых не упоминалось в предыдущих случаях, так что я не могла подготовиться. Может быть, какие-то книги куда ближе к нашему времени, чем романы миссис Радклиф или Монка Льюиса. В самом деле! Неужели я не могу заставить вас бросить мне вызов?
 – Ну что ж! – Кит задумался. – Поскольку всем известно ваше пристрастие к волнующим романам в готическом стиле, с кое-какими заметными элементами мистики, вы, должно быть, читали «Холодный дом» мистера Диккенса.
 – Приступайте к своим жутким обязанностям, мистер инквизитор! Спрашивайте!
 – В «Холодном доме» среди действующих лиц есть персонаж, женщина, которая по своей воле прошла в снежную пургу двадцать одну милю, от Лондона до Сент-Олбани. Что это за персонаж?
 – Леди Дедлок! – последовал ответ, столь же быстрый, сколь и правильный. – Я-то думала, что вы спросите об инспекторе Баккете и об убийце старого Талкингхорна. Что же до прогулок в снежную пургу, то нечто подобное мистер Диккенс и сам мог проделывать в начале 50-х, когда писал эту историю. Если то, что я слышала, правда, он в самом деле мог предпринимать такие прогулки. Но думаю, что сегодня их постаралась бы избежать даже самая крепкая девушка. Еще вопросы?
 – Нет, спасибо. Я уже удовлетворен.
 – Кит, что вы вообще думаете обо всей этой ситуации? Врожденная практичность Пат Денби снова дала о себе знать.
 – Ты не думаешь, что первым делом он должен все услышать? – прервала она свою приятельницу. – Более того, это в принципе неверный подход. Раз уж в нашем распоряжении оказались апартаменты Джима Карвера, почему мы должны стоять как манекены в Музее восковых фигур? Горит камин, почему бы нам не придвинуть к нему кресла и не усесться? А затем мы сможем объяснить все, что случилось и как это случилось. Кроме, конечно, гнусной попытки убить Нигела. Давайте устроимся у камина – так мы будем чувствовать себя раскованнее и свободнее. Почему бы этого не сделать?
 – Да, в самом деле!.. Тем не менее, Пат, похоже, твоего мужчину что-то крепко беспокоит. Кит, пожалуйста! Что вас волнует?
 – Строго говоря, меня ничто не волнует, но...
 – Но – что?
 Кит внимательно рассматривал ее.
 – Каждой черточкой, каждой интонацией, – сказал он, – вы настолько напоминаете свою дублершу, что я просто в шоке. Я верю, когда вы говорите, что настоящая Мюриэль Сигрейв – это вы... да и слова Пат подтверждают. Пока еще этой ситуации нет исчерпывающего объяснения. Скорее всего, мне придется ждать его. И тем не менее я не перестаю думать о двух небольших деталях этих обстоятельств... которые, как я теперь понимаю, доподлинные факты.
 – Значит, две детали, Кит. Назовите их.
 – Во-первых, как мне вас называть? Я могу обращаться к вам как к Мюриэль; вы и есть Мюриэль. Но я настолько привык воспринимать таковой ваше второе «я» или, по крайней мере, называть ее этим именем, что это будет вечно ввергать меня в смущение, пусть даже виной тому будет лишь моя тупая голова. Так как мне вас называть?
 Подлинная Мюриэль Сигрейв вскинула запястье с браслетом.
 – Джим называет меня Сапфир, – ответила она, – да и Пат практически приняла это имя. Мне нравится. Я даже горжусь им! Если это поможет, Кит...
 – Это не просто поможет. Этого-то я и хочу. Впредь, мадам, и я, и последующие поколения будут знать вас под именем Сапфир. Согласны?
 – С удовольствием. А теперь – вторая деталь?
 – Пока подождем с ней, если вы не против, – прервал их мягкий голос Пат. – Первым делом, почему бы вам обоим не подумать, что стоит создать удобные условия, достойные человека? Одно кресло у камина уже стоит. Если Кит притащит и другие...
 Кит придвинул еще два массивных кресла. Настоящая Мюриэль Сигрейв, ныне именуемая Сапфир, разгладив складки своего изысканного платья, расположилась в кресле слева от камина. Пат предпочла то, что в середине, а Кит – третье кресло, справа, в котором раньше сидела Пат. Она и заговорила первой.
 – Если ты хочешь взять сигару, Кит, – предложила она, – то сейчас самое лучшее время для нее. Мне всегда нравилось, когда ты куришь, и уверена, Сапфир тоже не будет возражать.
 – Конечно, не буду, – согласилась Сапфир, обращая на Кита лучи своего сияющего очарования. – Джим заядлый курильщик; достаточно посмотреть на этот стол. Да я и сама люблю сигареты, хотя сейчас при мне нет ни одной. Да, конечно, закуривайте.
 – Сейчас, сейчас... – Кит задумался. – Если уж заговорили о Джиме – где он? Как недавно стало ясно, Джим испытывает глубокую заинтересованность во всем этом. Ты сказала, Пат, что он где-то поблизости и скоро присоединится к нам. Так не пора ли ему?
 – Увидишь, он скоро появится! А пока – о чем у нас шла речь?
 – Ты прервала дискуссию, дорогая, – напомнила Сапфир, позволив браслету скользнуть по руке безукоризненной формы, – как раз в тот момент, когда Кит собирался сообщить о своем втором пункте. А сейчас мы можем о нем услышать? Кит кивнул.
 – Да. Но прежде, – сказал он, – я хочу задать один-два вопроса. Значит, вы и ваша напарница спланировали этот обман вместе? Вам предстояло играть ее роль, пока она играла вашу?
 – Так и есть. Она видела Нигги, хотя по-настоящему никогда не встречалась с ним до того, как Нигел отправился в свое последнее несчастное путешествие по Африке, а я после отъезда Нигги встретилась с Джимом.
 – Как долго вы готовили этот маскарад перед тем, как наконец взялись за него?
 – Ну, ушло какое-то время. Мы начали обдумывать его, как только я получила известие из Африки, что Нигги найден, что он измучен, но живой и на первом же подходящем судне отправится домой.
 – Ну и?..
 – Ее жизнь в Мортлейке до того, как она потеряла сердце и голову из-за Нигги – тогда она знала его только на расстоянии, – была на редкость упорядоченна и не имела никаких сложностей. Обеспеченная, без родителей и даже без родственников, если не считать какого-то далекого отпрыска семьи в Кумберленде. Она жила одна и мужественно переносила все сплетни о себе. Она была не замужем, но опыта общения с мужчинами у нее хватало. В виде подготовки к обмену обликами к возвращению Нига...
 – В виде подготовки?..
 Лицо Сапфир напряглось. Поставив локти на ручки кресла, она наклонилась вперед, не отводя взгляда от Кита.
 – Дело было не только в том, что нас никогда, абсолютно никогда не должны были видеть вместе на людях. И я, и она, обе мы должны были досконально изучить до мелочей все привычки друг друга, чтобы не допустить ни малейшей оплошности. Каждая из нас должна была обрести все черточки характера другой. И сколько бы это ни длилось, мы должны были полностью перевоплотиться – одна в другую. Понимаете, Кит?
 – Да, понимаю. Вот мы и подходим.
 – К чему?
 – К последнему пункту. Я не перестаю удивляться тому потрясающему представлению, которое сегодня она дала в Музее мадам Тюссо!
 – Удивляться?
 – Ваша копия, Сапфир, почти убедила меня, что она является оригиналом, что, вне всяких сомнений, она и есть Мюриэль. После такой тщательной и продуманной подготовки я не удивляюсь, что она смогла безошибочно скопировать ваш почерк, когда расписалась на обложке каталога; Нигел сам поклялся, что он подлинный. Что касается повседневной жизни, если оставить в стороне вопрос об эмоциях, обе вы должны были научиться подражать друг другу. Но... – Кит встал и, положив правую руку на край каминной полки, посмотрел вниз. – Вы сказали мне, что она «прикинулась», будто ошибки относительно «Удольфских тайн» и «Монаха» были всего лишь оговорками, – продолжил он. – Но пока она не повернулась к восковым фигурам, вы в разговоре с ней поправляли их?.. Нет, это не проходит!
 – Я этого не делала, Кит. Но тем не менее почему вы говорите, что это не проходит?
 – Если ошибки были искренними, подлинными, Сапфир, откуда она могла знать, что это ошибки, и поправлять их? Затем, без посторонних просьб исправляя их, она совершенно правдоподобно добровольно сообщала информацию из другого романа миссис Радклиф. Сложности накладывались друг на друга, окончательно запутывая нас, хотя... Ну конечно! – внезапно спохватился Кит и с силой ударил кулаком по каминной полке. – Это снова моя тупоголовость! Вот не повезло! Есть объяснение, которое я просто обязан был увидеть!
 – Что за объяснение? – спросила Пат.
 – Ты! – бросил он.
 – Я?
 – Как я уже замечал, Цирцея, – Кит не отводил от нее взгляда, – в художественных произведениях ты помнишь точно те же детали и подробности, что и я. Ты замечала те же ошибки, когда она их делала, и знала, что я тоже обращал на них внимание. Все же я думаю, что после обеда в «Удольфо» ты уговаривала ее сказать Нигелу правду, потому что Сапфир изъявляла желание во всем признаться. Ты говорила подмененной жене, что я очень серьезно подозреваю ее?
 – После обеда, Кит? В то время я никак не могла сказать ей, в чем ты ее подозреваешь; я сама этого не знала.
 – А попозже?
 Слегка порозовев, Пат замялась:
 – Н-ну... я вовсе не горжусь своей ролью в этой истории! Поздно вечером, когда мы совершенно уверились, что Нигел поправится, и уже собирались расходиться, у меня состоялась еще одна встреча с ней. И снова я просила ее – кончай...
 – Ты сказала ей?..
 – Нет, Кит, – заверила его Пат. – Я никогда даже не намекала ей, что ты подозреваешь ее, будто она занимает место другой женщины. Тогда ты еще не упоминал о тех ее ошибках. Но я-то заметила их и знала, что ты тоже должен был обратить на них внимание. Когда я поправила ее, она спросила, есть ли в каком-то из готических романов имя, похожее на то, что она неправильно приписала «Удольфским тайнам».
 – И ты вспомнила «Лесной роман»?
 – Боюсь, что вспомнила его я, – отозвалась девушка в серебристом платье. – Она быстро соображает и вообще прирожденная актриса; она пустила в ход эту информацию позже. Я же сказала всего лишь, что вы можете испытывать по отношению к ней серьезные подозрения – и одной этой причины достаточно, почему она должна все рассказать Нигелу. Но она молила дать ей еще немного времени, чтобы собралась с мыслями, и я сдалась. Можете ли вы когда-нибудь простить меня за то, что я соблюдала свое обещание хранить тайну?
 – Если больше нечего прощать, малышка, то наши будущие отношения станут просто идиллическими.
 – Вы знаете – прощать есть что, и довольно много. Но давай сейчас не будем это обсуждать. Давайте припомним, как вы собрали воедино все доказательства. Большинство ваших аргументов попали почти в десятку; были и такие точные попадания, что вы прямо напугали меня. – Сапфир поднялась на ноги и, стоя лицом к Киту, выразительно ткнула в его сторону указательным пальцем. – И вот еще что, – заявила она, – пусть и святые, и грешники смотрят на человека, который упорно называет себя тупоголовым!
 – Каковым я и был – и мы должны это признать.
 – Мы должны? То есть как?
 Кит живо припомнил тот момент, когда эта обаятельная физиономия сегодня днем смотрела на него.
 – Как выяснилось, ваша копия сегодня сделала из меня полного идиота. В ресторане у Тюссо она клятвенно заверила в своей подлинности, сказав с непререкаемой серьезностью: «Мюриэль – это я». И этот тупоголовый растяпа, ваш покорный слуга всей душой, вплоть до мозга костей почувствовал, что она говорит правду. Ну можно ли допустить большую ошибку?
 Сапфир снова посмотрела на него.
 – Вы зря клевещете на себя, – успокоила она Кита. – Потому что в этом одном слове вы услышали чистую правду. Понимаете ли, Кит, ее тоже зовут Мюриэль.

 Глава 15

 – Господи, еще одна? Две Мюриэли? Сапфир повела хрупкими плечами:
 – По крайней мере, в этом нет ничего странного. Ее полное имя – Мюриэль Дженнифер Вейл. В детстве ее стали звать Дженни, потому что это легче произносить. И как говорят, каждый человек где-то имеет двойника. Вот она – мой двойник.
 – Но!..
 – Конечно, я никогда не училась вместе с ней, – резко сказала Сапфир. – Две школьницы, похожие как две капли воды... о них стали бы говорить далеко за пределами школы. С другой стороны, двойники могли прожить – и так чаще всего и бывает – свою жизнь, никогда не встретив свою копию и даже не узнав о существовании друг друга. И такая судьба, скорее всего, ждала бы Дженни и меня, не возникни нынешняя ситуация.
 – То есть вы можете объяснить ее?
 – Во всяком случае, у меня это лучше получится, не так ли? Нигги – я была единственной, которая называла своего мужа Нигги, а не Нигел, пока Дженни этому тоже не научилась, – отправился в Африку еще до того, как я с ней встретилась. И я должна рассказать вам, что случилось – когда, как и почему.
 Сапфир сделала паузу. Кто-то подергал за ручку двери в гостиную, и она открылась. Все трое вздрогнули, когда на пороге возник и резко остановился Джим Карвер, облаченный в вечерний костюм.
 – Прошу прощения, – извинился он. – Похоже, что мне пришло время наконец возникнуть. Но надеюсь, я никому не помешал. Кит, старый конокрад, как ты-то поживаешь?
 – Не могу жаловаться, Джим.
 – А не была ли несколько минут назад какая-то стычка внизу? – Джим перевел взгляд с Сапфир на Пат. – Не говоря уж о столкновениях военных лет, которые не считаются, мы с Китом не раз стояли спина к спине в драках, когда уж никак не могли избежать неприятностей. Так, Кит?
 – Я точно помню только одну стычку: ту ночь в Монтгомери, Алабама, когда ты пришел мне на помощь против троих громил, которые покушались на мой бумажник.
 – А я помню и другие. Но не стоит воскрешать старые тени; и в твоей и в моей жизни с ними покончено. Ну, мой британский брильянт, – обратился он к Сапфир. – Рассказала ты ему то, что собиралась?
 – Нет, Джим. Как раз готовилась рассказать. О нас.
 – О, чтоб меня! – Джим хлопнул кулаком по лбу. – Еще раз прошу прощения; я снова помешал. Ведь знал, что забуду кое-что. Этот дьявольский гейзер в ванной... обратите внимание, что я произношу это слово как «ге-ейзер», а не как «га-айзер», как дома... эта чертова штука взорвется, если не привести ее в порядок. Прошу прощения! Через минуту вернусь!
 Он выскочил, прикрыв за собой дверь. Сапфир сидела с раскрасневшимся, словно от внутреннего жара, лицом. Но, глядя на звезды и скрещенные полосы флага, висевшего над камином, она заговорила тихо и спокойно:
 – Бедный Джим! От остальных конфедератов, что обосновались здесь, я слышала, что он никогда, ни разу и глазом не моргнул даже под самым плотным огнем.
 – Более чем верно. Джим отнюдь не выставлял напоказ свое геройство. Он терпеть не мог, когда в него стреляли, как он однажды мне признался; просто иногда не остается выбора, кроме как стрелять в ответ. Он цитировал Веллингтона при Ватерлоо: «Не прекращайте огня, джентльмены; посмотрим, кто выдержит дольше». Батарея Джима вела чертовски мощный огонь.
 – И все же он развернулся и удрал... даже не извинившись, – нерешительно сказала Сапфир, – как только услышал... как только услышал.
 – Любой человек сделал бы то же самое, – заверила ее Пат, – после твоих слов. И если ты собралась входить в детали?..
 – И вовсе я не собиралась. Мне нравится делать такие вещи, а не болтать о них. Впрочем, не важно! Вся эта запутанная история должна вернуться к своему началу. – Хотя лицо Сапфир затуманилось, она без промедления обратилась к Киту: – Когда я вышла замуж за Нига, то честно думала, что любила его. Или давайте скажем так – я обожала его и искренне верила, что люблю, хотя вряд ли понимала смысл этого слова.
 Разговаривая, она снова села. Кит, взяв с центрального стола пепельницу и пристроив ее на каминной полке рядом со своим креслом, тоже сел. Он вытащил портсигар и, получив разрешение своих собеседниц, отрезав кончик сигары, раскурил ее. Сапфир решительно наклонилась вперед:
 – Словом, брак оказался достаточно приятным. Мне нравилась жизнь с Нигом, в те краткие периоды, что выпадали нам между его очередными экспедициями. Всего этого я и ждала, и меня это полностью устраивало. Не случись ничего больше, я бы и сегодня благополучно существовала в этакой полу-Аркадии. Но Ниг поднялся на корабль и отправился в очередное, самое далекое путешествие. А затем... на одном из музыкальных вечеров миссис Пеннистон, куда я пришла вместе с Грейс Фенвик, я встретила Джима. К тому времени он уже жил в Англии. В тот день, прежде чем представить его, миссис Пеннистон рассказала мне, что он родом из аристократической бостонской семьи и, кроме того, известный офицер из числа серомундирников Джефферсона Дэвиса. Она предупредила, что я никогда не должна упоминать о его происхождении из Новой Англии или спрашивать его об этом. Куда тактичнее относиться к нему как к одному из тех южных аристократов, которые до конца хранили верность своему флагу... Джим мне понравился с первого же взгляда, и я ему тоже; он спросил, можем ли мы снова увидеться. Я понимала, что не должна поощрять его, но дала согласие. Только прошу вас, помните, что сначала я воспринимала его или считала, что воспринимаю его лишь как романтическую фигуру изгнанника. Мы встретились и продолжали встречаться; казалось, что это было предопределено судьбой. И прошло не так много времени... не так много...
 – Сапфир, в самом деле! – запротестовала Пат, когда пышноволосая красавица снова запнулась. – Мы знаем, что ты хочешь сказать! Так почему бы тебе просто не произнести это?
 – Потому, – вскинулась Сапфир, – что я стараюсь не произнести ни единого слова, которое могло бы смутить или расстроить Джима, услышь он меня! Но я ничего не могу поделать с собой, ну просто ничего! Мне доводилось читать о так называемой великой страсти, но до сих пор я была уверена, что она – всего лишь прекрасный сон, как и много подобных мечтаний. Могла ли я при таких взглядах в самом деле представить, что в моей душе и сердце разразится такой шторм, который закрутит и унесет меня?.. Я не защищаюсь, Кит, а хочу найти объяснение. Но вы-то знаете, что эта мечта может стать правдой, вот и моя мечта стала реальностью. Такой же опыт, только с. другим мужчиной, уже обрела Дженни Вейл, о которой теперь я должна рассказать. И вместе с тем вывести на сцену Пат.
 – Не лучше ли будет, – спросила Пат, – если эту часть истории расскажу я?
 – Нет, спасибо. В этом нет необходимости.
 – Значит, и Цирцея участвовала... – подсказал Кит.
 – Именно с Пат я была в одной школе, что бы потом она ни говорила, – уже не столь эмоционально сказала Сапфир. – Мы с Пат были в школе мисс Дакс в Кенте, а Дженни посещала какую-то академию в Хайгейте. В то время мы с Пат были лучшими подругами. Но потом мы как-то отдалились друг от друга, такое часто случается. Пат просто ненавидела так называемый beau monde, в котором по настоянию моих родителей – генерала Хилдрета и его леди – мне приходилось проводить много времени. Пути наши пересекались редко, хотя от случая к случаю мы все же встречались. Пат не была у меня на свадьбе; она не смогла. Насколько я знаю, в то время она в обществе тети Аделаиды путешествовала по Канаде и Соединенным Штатам. Там она и встретилась с вами, Кит. Но пока вы не имели отношения к этому повествованию.
 – Хотя Пат имела!
 – Ну, в некоторой степени. Видите ли, Пат, как и я, никогда не встречалась с Дженни Вейл и даже не слышала о ней – вплоть до этого случая, который произошел в конце лета. Нигги отбыл в конце весны, а я уже была занята Джимом. – Сапфир посмотрела на Пат. – Если ты не против хотя бы вкратце описать эту встречу, я ухожу от рассказа, потому что он уж слишком действует на меня.
 – Ну, Пат? – обратился к ней Кит. – Значит, чисто случайно вы встретили эту талантливую Дженни. Когда, где и как?
 Пат тоже напряглась.
 – Как-то днем в июле 68-го. На вокзале Юго-Западной железной дороги.
 – И дальше?
 – Проводив друзей, которые ехали в Борнемут, я повернулась, чтобы уйти. Здесь же в ожидании поезда стояла женщина, в которой я узнала свою старую подругу. Я знала ее как Мюриэль и окликнула по имени. После того как она вышла замуж, мы не виделись. Я сказала: «Приве-ет, Мюриэль, что ты здесь делаешь?» Об отъезде Нигела много писали, и я спросила, какие от него новости. Эта странная женщина, – продолжила Пат, – сказала, что я ошиблась. «Если вы не Мюриэль Хилдрет, которая с некоторых пор Мюриэль Сигрейв, – сказала я, – вы абсолютное подобие ее; даже говорите вы точно как она». Женщина повторила, что я ошиблась. Но она производила такое приятное впечатление, была так дружелюбно настроена, что ее стараниями я избавилась от ощущения, что вела себя как идиотка. «Думаю, что понимаю вас, – сказала она. – Похоже, что нам выпала удачная встреча. Не хотите ли пойти выпить чаю?»
 За чаем у нас и завязалось настоящее знакомство. Она спросила, не моя ли подруга – та девушка, которая вышла замуж за мистера Сигрейва, знаменитого путешественника. Как-то вечером в опере, рассказала она мне... в апреле, как она припомнила... словом, Дженни в одиночестве пошла в «Ковент-Гарден» на «Фауста». В ложе (сама она сидела в партере) она увидела копию самой себя в сопровождении мужчины, о котором ей позже сказали, что это Нигел Сигрейв. Ты помнишь этот вечер, Сапфир?
 Та кивнула, приподняв обнаженное плечико.
 – Конечно, помню, – сказала Сапфир Киту, – хотя в то время мне ничего не врезалось в память. Как правило, я никогда не таскала Нига в оперу. Единственная музыка, которая ему нравилась (если вообще ее можно назвать музыкой), – это громовой хор мужиков с пивными кружками или сентиментальные баллады в сопровождении пианино. Но «Фауста» он признавал; ему нравился Мефистофель. Тут-то и начинается моя настоящая история, которую я отчетливо помню. Эта талантливая Дженни, как вы совершенно правильно назвали ее, сказала Пат: «О, как я хотела бы встретиться с миссис Сигрейв! Как вы думаете, могу ли я отважиться пригласить ее? Или она удостоит меня приглашения к себе?» Истина выяснилась только позже. Дженни никогда не интересовала, Кит, встреча со мной. Целью, которую она поставила перед собой, был Ниг.
 – Сразу же после того, как она один раз увидела его в опере?
 – Сразу же после того, как она один раз увидела его в опере. Ну, Пат нашла меня и рассказала о встрече на вокзале. Можете не сомневаться, что я поразмышляла над этой ситуацией. Затем отправилась в Мортлейк и представилась.
 – То есть вы сделали первый ход, Сапфир?
 – Именно. Меня разобрало любопытство. И кроме того! Меня все еще беспокоило, что я по уши влюбилась в Джима, и я пыталась избавиться от этой влюбленности, пока еще мы не стали любовниками. И подумала, что встреча со своей копией может отвлечь внимание, как-то увести в сторону.
 – Но не увела?
 – Не стала тем отвлечением, которое я себе представляла. Мы с Дженни сразу же без труда нашли общий язык, так же как Дженни и Пат. Дженни мне очень понравилась и нравится до сих пор, хотя это ужасно странное чувство, как у человека в рассказе Эдгара По, который встречает самого себя. Когда мы договорились не терять друг друга из виду, она предположила, что мы обе можем оказаться в сложном положении, если станет известно, что две женщины, похожие как две капли воды, являются подругами или даже просто знакомыми. Поэтому мы и не показывались в свете. По мере того как шло время...
 – Шло время... ну и?..
 – Оно стало очень тревожным. Сначала, когда от Нигела не приходило вестей, я особенно не беспокоилась. Африка далеко, сообщения волей-неволей идут медленно. Но когда и его агент в Найроби перестал получать известия из глубинной части страны, ситуация обрела совсем другой характер.
 Еще до наступления этого тревожного времени мы с Дженни встретились несколько раз. Встречи проходили в такой тайне, словно мы занимались чем-то недостойным. Раз или два с нами была и Пат. Но, как правило, мы вели беседы тет-а-тет, которые и стали признанием в доверии друг к другу. Хотя на первых порах мы говорили не очень откровенно (тогда мы ни о чем не говорили открыто), обе мы стали осознавать, что к чему. Я должна была предать роман с Джимом, который уже достиг уровня полной интимности. Она тоже отпускала предательские замечания. «Ты предположи, только предположи... – однажды шепнула она, – что я испытываю такую же страсть к твоему отсутствующему мужу. Ты будешь ненавидеть меня?»
 – На что вы ответили...
 – Когда я ответила «нет», именно это я и имела в виду. По природе я не сторонница многомужия, Кит. И ни одна женщина в моем положении не может вести себя как собака на сене. Я могла бы сказать «как сука на сене», если бы это не давало простор неправильному толкованию.
 Сигара Кита потухла. Он бросил ее в камин.
 – Но когда вы обе решили, что Нигел пропал...
 – Восприняли мы это очень плохо. Вы же знаете, я обожаю Нигги. Да, я обошлась с ним ужасно... как только женщина может обойтись с мужчиной, которому она дала клятву. Но я-то любила его. И тем не менее...
 – И тем не менее...
 – В самой глубине души, Кит, я никогда не верила, что Нигги может погибнуть. Я верила в его удачу, которая никогда не подводила его и не должна была подвести сейчас. Я думаю, она тоже так считала. И прежде чем возник вопрос о его исчезновении, Дженни озвучила другую фантазию. «Предположи, только предположи, – сказала она, – что мы с тобой поменялись местами. Ну не потрясающе ли это будет?» В облике Мюриэль Дженнифер Вейл, объяснила она, я смогу жить в Мортлейке. Смогу общаться с Джимом, сколько захочу, или отправиться в Лондон и быть с ним, пока она будет уделять время Нигги в «Удольфо».
 Я обдумала это предложение или, точнее, вообразила, будто я его обдумываю, – сумасшедший вариант идеи «Давай представим». Не сомневаюсь, что Дженни считала точно так же. В течение того беспокойного времени я не знала, что и думать. Пока...
 – Пока?
 – А теперь, Кит, – правда о том, как две совершенно здравомыслящие женщины стали – по крайней мере, в глазах миссис Грунди [20] – двумя совершенно потерянными личностями, такими обманщицами, которых не существовало на Божьей земле.
 Мы благополучно добрались до начала 69-го года. До меня дошли известия из Африки, что Ниг найден и, немного оправившись, двинется домой. Я написала Дженни записку, сообщила новости. Она ответила телеграммой с просьбой сразу же прибыть в Мортлейк. Я приехала к ней под покровом темноты. Мы заговорили сразу же, как только она меня встретила на пороге. «Разве ты не видишь, что мы сможем это сделать? Сможем сейчас, и ни одна душа не догадается!»
 – Хотя вы этого не хотели?
 У Сапфир был жалкий и горестный вид.
 – Как ни стыдно признаваться, но я-то хотела... О, как я хотела! Но внешне артачилась и протестовала. «Ты видела Нига только один раз, – сказала я, – да и то издалека. Скорее всего, ты не можешь быть уверена в своих чувствах». – «В них-то я не сомневаюсь, – сказала она. – Я-то уверена. И более того, получив такую возможность, думаю, что заставлю его чувствовать по отношению ко мне то, что я испытываю к нему».
 Продолжая подыскивать возражения против замысла Дженни, я перешла к практическим трудностям. Ведь ей придется обмануть не только Нига. Она должна будет убедить моих родителей, с которыми я достаточно часто вижусь, а также самых близких друзей, которые более чем хорошо знают меня. И если я возьмусь играть эту роль, мне придется убеждать и ее друзей тоже.
 И, кроме того, напомнила я ей, этой игре рано или поздно придет конец. Нам обеим придется все рассказать Нигги, пусть даже никто другой ничего не узнает. Дженни согласилась, сказав, что не стоит раньше времени создавать себе трудности. Она заверила меня, что все можно организовать, если правильно продумать и спланировать. Словом, даже возражая, я понимала, что соглашусь с ней. Так вот мы и начали строить наши планы.
 – И по большому счету, – сказал Кит, – она добилась успеха.
 – О, более чем добилась. Как Мюриэль Сигрейв, она заставила моих родителей прийти к выводу, что наконец-то я стала той дочерью, которую они всегда хотели видеть. Она заслужила откровенную похвалу моего отца, о которой я могла только мечтать. Последним местом службы отца был Крым, где он командовал бригадой перед тем, как уйти в отставку; отец верит, что именно он обеспечил победу в битве при Ин-кермане. Дженни...
 – Она поддерживала это его убеждение?
 – Она поощряла и ободряла его. Уговаривала его снова и снова рассказывать эти старые истории и каждый раз зачарованно слушала его. Она заботилась об обоих родителях, она была предана им куда более, чем настоящая дочь. Это тоже шло на пользу образу. У вас есть какие-нибудь вопросы, Кит?
 – Да. Как вы все это рассказали Джиму? Сапфир сделала глубокий вдох.
 – Я рассказала ему все, от альфы до омеги. Вот здесь, в этих комнатах, как-то вечером, когда сложился благоприятный момент. Уже после того, как я утвердилась в Мортлейке как Дженни Вейл. Он начал звать меня Сапфир, пока я продолжала оставаться Мюриэль Сигрейв, так что не было смысла менять имя, да и никогда не возникало необходимости менять наши привычки.
 – Ну хорошо. А что подумал Джим?
 – Мы еще вернемся к этому, если вы не против, – предложила эта очаровательная женщина и замялась, приложив указательный палец к виску. – Первым делом, Кит, давайте ясно представим себе ситуацию, которая существовала в конце прошлой недели – ранним вечером в пятницу, 29-го числа, когда вы прибыли в отель «Лэнгем». Этот маскарад шел (без сучка и задоринки, как выяснилось) с лета. Дженни была поглощена мыслями о Нигги, я – о Джиме. Мы с Дженни договорились, что будем держаться в отдалении друг от друга, хотя порой мы все же общались; случалось, Пат видела то одну, то другую из нас. Могли возникнуть непредвиденные обстоятельства, но мы считали, что справимся с ними. – Сапфир посмотрела на Пат: – Ну и историю мы закрутили!
 – Это точно, закрутили! – согласилась Пат, избегая взгляда Кита. – В соответствии с этой историей или выдумкой, я никогда не встречала Мюриэль Сигрейв. Да, я знала «Дженни», которая училась в школе с Мюриэль. Мы худо-бедно создали фантом Дженни, но фамилии ее никогда не упоминали. Она всегда была как бы за кулисами, скрыта от глаз. И случись какая-то неприятность, накладка, ее можно было списать упоминанием этой невидимой Дженни. Вот такой был замысел, Кит.
 – Чертовски хитрый и ненужный! Вам не кажется?
 – Давайте признаем, что эта выдумка была не очень умна; но у нас не было необходимости уж очень тщательно прорабатывать ее. – Пат по-прежнему избегала его взгляда. – Но вот любовь обоих этих милых созданий была глубоко продумана, и я не могла отвергнуть или осудить их чувства. В конце лета, когда Сапфир собралась рассказать тебе...
 – В конце лета, Кит, – объяснила Сапфир, разглаживая юбку на коленях, – вы написали Нигу. Среди всего прочего вы сообщили, что, скорее всего, остановитесь в Лондоне по пути в Италию, где собираетесь провести зиму. Ниг рассказал Дженни, которая в то время играла в «Удольфо» роль любящей жены, а уж она сообщила в записке мне эту информацию. Я, в свою очередь, рассказала о ней Пат, которая несколько дней спустя нанесла мне визит. Но вы не сообщили о дате своего прибытия и только за сутки до появления прислали Нигу телеграмму.
 – Вот с этого момента я весь внимание!
 – Во время пребывания в Мортлейке в своем подлинном образе, – напряженно продолжала Сапфир, – моя копия посещала город только случайно. А вот я в роли Мюриэль Дженнифер Вейл бывала в городе куда чаще; так мне было легче видеться с Джимом. Наша настоящая Дженни могла останавливаться в гостинице «Корт-отель», довольно шикарном заведении, хотя кое-кто считал его интерьер излишне кричащим и броским. Эта Дженни, – коснулась она лифа, – предпочитала «Лэнгем». Поскольку они выбрали это место несколько лет назад, мой отец, бывая в городе, всегда предпочитал останавливаться в нем. Должна признаться, что до замужества мы с матерью тоже как-то провели вечер под его крышей: только один вечер и не допоздна. Я не сомневалась, что, если я появлюсь здесь как мисс Вейл, никто не обратится ко мне как к мисс Хилдрет или миссис Сигрейв. Никто и не обращался. К вечеру последней пятницы моего очередного визита я провела в «Лэнгеме» больше двух недель...
 – Дженни знала об этом?
 – Нет, Кит. Мы не отслеживали передвижения друг друга; я бы сказала, что мы вообще не поддерживали связь, кроме как случайными записочками. У нее не было никаких оснований предполагать, что я где-то рядом с «Лэнгемом»; она считала, что меня почти всегда можно найти в сельской местности. Но Пат знала.
 В «Фейрлаунс», ее доме в Мортлейке, Дженни наняла постоянную горничную, и там жила главная кухарка, пожилая вдова с астмой по фамилии Онспид. Она видела меня вместе с Дженни. Я думаю, она догадывалась, что произошел обмен местами. Но она не позволила себе ни мельчайшего намека; она была слишком предана Дженни, или мне, или нам обеим. Преданная Онспид руководствовалась внушенными ей инструкциями. Если во время моего отсутствия, когда я пребываю в Лондоне, сюда придет письмо для меня на гербовой бумаге, которой пользуются Сигрейвы, то, значит, послание важное. И она должна тут же переслать его в отель «Лэнгем».
 – Очень хорошо. И вот в пятницу днем ко времени чаепития кто еще мог появиться в «Лэнгеме» с письмом в руках, кроме самой Онспид?
 – Эта паршивая почтовая марка в одно пенни за пересылку, сказала она мне, появилась во времена ее юности, и она по-прежнему ей не доверяет. Она было взялась лично доставить мне письмо, как только оно появилось, но ее лишил сил очередной приступ астмы. Что же касается горничной или другого такого посланца, она и этим дешевкам не доверяет! И теперь она оправилась. Так что Онспид, прошу прощения, набрала хорошую скорость [21] . Вручив мне письмо, она присела в глубоком книксене, и не успела я вскрыть его, как горничная исчезла.
 – Письмо от Дженни? – спросил Кит.
 – Конечно! – подтвердила Сапфир, снова заволновавшись. – Она потратила время, сидя над письмом. Новости, которыми она должна была поделиться с Нигом, пришли 15-го числа. Кит Фарелл, лучший друг Нига, плывет на «России» и рано утром в пятницу, 29-го, прибудет в Ливерпуль. В Лондоне Кит Фарелл остановится в «Лэнгеме», где Ниг надеется встретиться с ним в пятницу вечером перед обедом, на котором она, мой двойник, обязательно должна присутствовать. Обилие разных дел не позволило ей встретиться со мной до субботы, когда она решила, что может взять экипаж моих родителей и навестить меня в Мортлейке. Хотя это не было очень уж спешно, Дженни все же решила, что мы должны встретиться и обсудить ситуацию. И вы понимаете мою личную дилемму, Кит?
 – Отлично понимаю.
 – Я должна была сложить вещи и немедленно покинуть отель. Что делать, если я в присутствии Нига лицом к лицу встречусь со своим подобием. Рано или поздно, как я ее предупреждала, этот маскарад должен будет подойти к концу. Конечно, – с трудом сглотнула Сапфир, – я могла устроить открытый взрыв, так сказать организовав общую встречу в «Лэнгеме». Но я не железная женщина, я обладаю чувствительностью. И потом – кто же я такая, если не смогу сдержать слово, пусть даже и участвую в обмане? Дженни завтра может быть в Мортлейке. Очень хорошо. Я должна быть там, чтобы встретиться с ней. Я укладывала свои вещи, когда в отель явилась Пат. Она рассказала мне о Ките Фарелле из Вашингтона, который, без сомнения, и был другом Нигела, и еще о том, что она испытывает к нему. И вот тут-то я и выдала ей новости. Она почти ничего не сказала; хотя пока она ничего не может предсказать, она этим же вечером должна присоединиться ко мне в Мортлейке. Затем она покинула меня, с опозданием осознав – как я потом узнала, Кит, – что в дверях она прошла мимо вас.
 – Пока все верно, – вмешавшись, Пат обронила несколько слов. – Если ты сейчас собираешься спросить, Сапфир, объяснила ли я Киту, почему я убежала от него в Вашингтоне и вроде бы забыла его?..
 Похоже, Сапфир была шокирована.
 – Силы небесные, дорогая, ничего подобного я и не собираюсь спрашивать! Я только рассказываю, что случилось. Когда я отбывала, ты, должно быть, уже была наверху в своем номере. Я оставила записку Джиму, который собирался зайти ко мне, и сказала, что мне пришлось неожиданно отправиться домой. Джим пришел; ему сообщили, что я уехала, и передали мою записку. Выходя из гостиницы, он в малом зале увидел зеркальное отражение меня, которую охранял эскорт с густыми усами. Не забывай, что Джим знал всю эту историю; ему потребовалось всего несколько секунд, чтобы сообразить, кто эта другая женщина. Тем не менее, как потом он рассказал мне, ему пришлось пережить несколько весьма неприятных секунд. Джим не мог понять смысла моего послания. Я, его Сапфир, никогда раньше не вела себя подобным образом и, разреши мне сказать тебе, никогда впредь не собираюсь! Он взял кеб. Ему казалось, что он несколько часов – так в самом деле могло быть – заставлял кебмена ездить взад и вперед, подъезжать и отъезжать, чтобы всегда быть в виду отеля. Он чувствовал, что тут должна быть какая-то ошибка. Наконец он снова зашел в «Лэнгем»; нет, никакой ошибки не было. Тогда он сел на Юго-Западный до Мортлейка и ночь пятницы провел со мной в «Фейрлаунс».
 Кит воспользовался случаем задать важный вопрос:
 – Сапфир, вечер субботы он тоже провел там? И надеюсь, воскресенье тоже?
 – Нет. – Она замялась. – Джим часто проявлял такую деликатность... порой даже чрезмерную, что мне не нравилось. Дженни обещала навестить меня в субботу. Что же до Пат, то она сказала, что может завернуть ко мне в эту пятницу вечером. Джим считал, что ему лучше вернуться в город в субботу утром.
 – Да?
 – Как вы хорошо знаете, Кит, Пат до субботы не появлялась. Но она села на более поздний поезд, чем собиралась, и, когда она появилась, Дженни погостила и уже уехала. Трясясь в карете моих родителей по сельской местности, Дженни довела себя до ужасного состояния. Ну и сцену мы пережили, какой взрыв! Теперь-то она сказала, что дело не терпит отлагательств. Вот уже несколько дней, заверила меня Дженни, Ниг явно дает понять, что не верит, будто она – его жена. Дженни не может понять, в чем дело; она говорит, что не допустила ни одной ошибки, но клянется, что все так и есть; она клянется, что Ниг для нее прозрачен, как стекло.
 – Вы ей дали какой-то совет?
 – Да, но без толку. Я сказала, что пришло время кончать эту комедию и мы должны все объяснить Нигу, чего бы нам это ни стоило. Дженни и слушать не хотела. Она была уверена, что справится с ситуацией, но ей необходимо чуть больше времени. С чем она и отбыла. Как я потом слышала, когда она вернулась в Боддингтон, Ниг сел на дневной поезд в Лондон. Как хорошая дочь, она провела вечер субботы в доме моих родителей.
 Сапфир задумалась.
 – Это почти все, Кит. Как только в субботу Пат возникла у меня на пороге, я выслушала все подробности, как вы с ней снова соединились – и что последовало потом. Пат спросила, может ли она и вам рассказать эту историю. Я сказала, что мое разрешение не заставит себя ждать, но уточнила, что она должна получить разрешение и у Дженни. Я очень надеялась, что ей удастся убедить Дженни все рассказать Нигу. Вечер субботы Пат провела в «Фейрлаунс». Она в самом деле предприняла попытку убеждения, похоже, перед тем, как бедный Ниг чуть не расстался с жизнью. У вас есть какие-то замечания или предложения, Кит?
 – Пока только одно. Давайте подумаем о Джиме Карвере. Сапфир не просто встала. Она рывком вскочила. Ее колотило, она разрывалась между страстью и отчаянием.
 – Да, давайте подумаем о Джиме! Нет ни малейших сомнений, что я люблю его, хотя и он может быть совершенно прозрачен; и он будет повсюду разбрасывать деньги. Ну, что теперь, Пат?
 – Если ты позволишь, – рискнула сказать Пат, – признаюсь, кое-что приводит меня в удивление. Если Джим, родом с Севера, стал отщепенцем и предателем, каковым его многие считают, как у него могут остаться деньги, чтобы их разбрасывать? Ведь их должны были изъять у него или что-то с ними сделать... не так ли?
 Сапфир, полная торжества, объяснила ей:
 – Да, дорогая, они могли это сделать, но у Джима в Бостоне осталось несколько друзей, и одним из них был старый сучок, адвокат мистер Эверсли, который вел его финансовые дела. Еще до того, как на Джима обрушилась волна враждебности, мистер Эверсли посоветовал ему перевести деньги за границу, лучше всего в Англию. Джим отказался. Он отправился на Юг и присоединился к Конфедерации, потому что несколько лет изучал тактику использования артиллерии. У него уже был счет в каком-то банке в Уильямсберге, в Вирджинии. Ты следишь за мной, Пат?
 – Да, конечно. Но...
 – И перед тем как Джим стал жертвой всеобщей враждебности, мистер Эверсли, не сообщая ему, поскольку мой янки-конфедерат мог пойти по стопам Дон Кихота, перевел все его средства на счет Джима в банке Хуксона здесь, в Лондоне...
 – То есть к концу войны...
 – То есть к концу войны его положение оказалось не таким плохим, как можно было подумать. Благодаря благотворному обману мистера Эверсли и амнистии офицерам Конфедерации, Джим мог полностью контролировать все свои деньги в Англии. Он купил плантацию рядом с Чарлстоном в Южной Каролине. Через год-два он начал путешествовать по Европе и по прошествии времени осел здесь. – Она уставилась на него карими глазами. – Несколько минут назад, Кит, вы спросили, что Джим думает об этом веселом маскараде.
 – И вы мне не ответили.
 – А теперь я вам расскажу, – вскинулась Сапфир, едва не сорвавшись с места. – Джим хотел, чтобы все открылось, вот в чем дело. Он попросил меня выйти за него замуж; он потребовал, чтобы я развелась с Нигом. Но из этого ничего не получится.
 – Почему не получится?
 – Потому что, не говоря уже о неизбежном скандале, об уроне репутации, я не смогу этого сделать. В этой стране теперь для развода не требуется специального акта парламента. Любой муж может развестись со своей женой на основании адюльтера. Но ни одна жена не может развестись со своим мужем на том же основании, разве что ей удастся доказать, что муж бросил ее или жестоко с ней обращался. Это невозможно, Кит.
 – В то же самое время...
 – О, я могла проявить твердость и добиться развода; может, такая тактика меня бы больше устроила. Но так вопрос не стоял. Нигел и сам никогда бы не стал так себя вести. Нигел мог проявлять безответственность, но по сути он был человеком благородным и соблюдал правила честной игры. Я не могу представить себе, что он принимает какие-то меры против моего поведения после того, как он сам вел себя подобным же образом с женщиной, настолько схожей со мной, что нас не могли различить и в одежде, и без нее. Мы ходили по кругу, пока Дженни не задала, казалось бы, наивный вопрос: «Есть ли вообще выход из такой ситуации? В конце концов, что мы можем сделать?»
 – Ну что ж, давайте прикинем, – пробормотал Кит. – Джим знает существующий закон о разводе?
 – Да, знает. Кроме того, я сообщила ему, что до того, как Дженни не позже чем завтра расскажет Нигу всю правду, я сама ему все выложу.
 – И что Джим сказал на это?
 – Он сказал, что это надо будет отпраздновать. Он сказал, что на самом деле все мы четверо должны праздновать ночь напролет. С точки зрения своей жизни я не вижу, что здесь праздновать...
 Пат тоже вскочила на ноги и шумно перевела дыхание.
 – А вот я думаю, что вижу, – решительно заявила она. – И более того, могу даже придумать достойный способ отпраздновать. Могу ли я предложить его, Сапфир?
 – Сделай милость! Пат просияла.
 – В пятницу Кит предложил мне пойти в одно из таких мест... кажется, они называются ночными клубами. Когда впервые слышишь о ночном заведении, думаешь, что это, должно быть, бордель. Конечно, это не так, хотя мужчины нередко отправляются туда, чтобы найти прилично одетых и воспитанных девиц легкого поведения, которые не размалевывают себе физиономии или делают это так, что раскраска не очень бросается в глаза. Ты хочешь посетить такое заведение, Сапфир?
 – О, еще бы я не хотела! – восторженно выдохнула она.
 – Вот и давай отправимся туда сегодня вечером – пара воспитанных распутных женщин, которых мужчины уже выбрали. И если Джим возьмется сопровождать тебя, а Кит – меня...
 – Я получу огромное удовольствие, – заверил ее Кит.
 – Это было бы просто восхитительно, – вздохнула Сапфир, – и большое вам спасибо. Но я не могу.
 – Почему не можете?
 – Потому что Джим не согласится. – Она повысила голос. – Как я себя веду в частной жизни – это одно. Что касается моего общественного поведения, Джим придерживается очень строгих правил. Посещение ночного заведения? Он никогда не согласится.
 – Почему вы так думаете? – удивился Кит. – Вы хоть спрашивали у него?
 – Я никогда не осмеливалась! Понимаете, я знаю все его предубеждения. Например, ему не нравится, когда я курю сигареты. А уж ночной клуб! Говорю вам, Кит, Джим никогда, никогда...
 Раздался короткий стук в дверь, и она открылась.
 – На что это он не согласится? – спросил Джим, переступая порог. – Простите за вторичное вторжение, но я услышал свое имя еще в дальнем конце холла. Первым делом, – склонил он голову, – вы только посмотрите на это стадо графинов и бутылок, которые неоткрытые и нетронутые стоят в буфете. Старой Англии, Кит, приходит конец, если ты ленишься разливать. Итак, на что же это я не соглашусь?
 Войдя, он прикрыл за собой дверь. Сапфир подняла глаза:
 – Согласишься ли ты сопровождать меня в ночное заведение, Джим, если и Кит составит эскорт своей даме?
 – Ты что, хочешь отправиться в ночной клуб, моя гурия?
 – Да, мне бы этого очень хотелось. Но...
 – В таком случае почему бы и нет? – Джим сделал что-то вроде танцевального па. – Куда бы Сапфир ни захотела попасть – будь то Турция, Индия или пространства далекого Китая, – она там окажется в сопровождении своего верного оруженосца! Но первым делом мы должны что-то поесть. Сейчас половина десятого, слишком поздно для обеда, но к десяти, если вы закажете ужин, всегда можно что-то раздобыть. Теперь осталось только разыскать шампанское! А, Кит?
 – Я слишком долго отсутствовал, – извинился Кит. – И не в курсе, где его сейчас можно раздобыть. Может, многие из старых мест еще в ходу: скажем, у Кейт Гамильтон. Без сомнения, поблизости мы сможем найти что-то подходящее. Хотя в данный момент не берусь подсказать, где именно.
 – Я берусь, – заявил Джим, потирая руки. – У Полли Лумис, вот где! Хеймаркет, восточная сторона, отсюда один квартал вниз. Не то заведение, которое я бы выбрал для выпускного вечера воскресной школы. Но там довольно прилично. Какую бы компанию мы там ни обнаружили, по крайней мере, девушки будут в полной безопасности.

 Глава 16

 Сразу же после одиннадцати, когда в ночи стал подниматься туман, их компания из четырех человек, разместившаяся в двух кебах, подъехала к заведению Полли Лумис на Хеймаркет, сразу же за Пентон-стрит.
 Все складывалось как нельзя лучше. Ресторан «Ковисси», весь в позолоте, плюше, зеркалах и хрустале, предложил им вареных лобстеров в масляном соусе в сопровождении выдержанного сотерна, а затем бренди. За столом, когда пиршество кончилось, Кит втянул в живой разговор Пат, голубоглазую девушку с каштановыми волосами, и Сапфир, пышноволосую молодую женщину с карими глазами; Сапфир курила сигарету, которую Джим Карвер предложил со свойственной ему вежливостью.
 – Да, Кит? – переспросила Сапфир, щурясь от дыма сигареты. – Вы думаете...
 – Что мы должны обговорить и уточнить все подробности. Понедельник, 1 ноября, выдался таким бурным, все носились взад и вперед по дому, что я хотел бы все расставить по местам. Когда и как вы узнали о стрельбе?
 Сапфир нахмурилась.
 – Довольно поздно, – ответила она. – Примерно к середине утра я получила в Мортлейке телеграмму лично от Дженни. Она была подписана «Мюриэль Сигрейв» – так она подписывала свои письма, и, как обычно, адресована М.Дж. Вейл, то есть мне. В телеграмме сообщалось, что предыдущим вечером в «Удольфо» случилась большая неприятность. Хотя никто не погиб, Дженни считает, что я должна быть в курсе дела. Не могу ли я приехать в город и остановиться в гостинице «Корт-отель»? Как только она сможет, тут же приедет ко мне. Больше в телеграмме ничего не было, но она обеспокоила и испугала меня. Почему она должна подчеркивать, что никто не погиб, словно это могло случиться? Господи спаси, но... почему она вообще завела разговор о смертном исходе? Можно понять, почему меня охватило беспокойство. Я села на поезд. В два часа дня я уже устроилась в гостинице. Конечно, не было ни слова ни от Дженни, ни от кого. Я прогулялась. Меня прямо колотило от беспокойства; я не могла справиться с нетерпением и решила сама предпринять кое-какие шаги. Я и мечтать не могла оказаться где-то поблизости от «Удольфо», такая мысль мне и в голову не приходила. Но поскольку Дженни отказалась сообщить мне, что происходит, я должна была узнать об этом каким-то иным образом. Было и другое место, куда я могла отправиться. Я взяла кеб и отправилась к своей цели... но прежде, чем я очутилась здесь, меня еще ждало небольшое дело.
 – Небольшое дело?
 – Покидая отель, Кит, я сложила в пакетик кое-какие вещи. Кебмена я попросила доставить меня по такому-то адресу, где жил Джим. Но его дома не оказалось...
 – Если бы только ты мне сообщила, что появишься!.. – возмутился Джим.
 – Прости, Джим, дорогой, – мягко сказала Сапфир. – Попытайся понять меня. – Она снова повернулась к Киту: – Да, Джима на месте не оказалось. Но я встретила... как там его имя... старого Киллиана. Он знал меня и, думаю, относился с симпатией. Я передала пакет на попечение Киллиана и попросила передать Джиму, когда он вернется. Я тоже пообещала вернуться и отправилась к своей цели.
 – К какой цели? Куда вы направились?
 – Да конечно, к Пат, на Девоншир-стрит! Уж она-то, скорее всего, все знала о событиях прошедшей ночи.
 – Вы что-нибудь слышали об обеде, запланированном на воскресенье?
 – В то время – нет. В субботу в Мортлейке Дженни сказала мне, что встретила вас, Кит, и что вы на следующий день пообедаете с ними. О других гостях она не упоминала, потому, что сама ничего не знала о них, пока в воскресенье не вернулась домой в Хампстед. Пат тоже ничего не знала. И тем не менее! Поскольку вы, наверно, все же приняли участие в этом обеде, как обещали, значит, обо всем, что там случилось...
 – Ты хочешь сказать, – уточнила Пат, – обо всем, что там случилось, Кит должен был рассказать мне?
 – Во всяком случае, я на это рассчитывала. И тогда еще не догадывалась о подлинном embarras de richesses [22] , которое ждало меня.
 На Девоншир-стрит, Кит, – продолжила Сапфир, – я выяснила, что и Пат нет дома. Ее домоправительница, которая, естественно, назвала меня миссис Сигрейв, сказала, что Пат уехала в Музей мадам Тюссо, где предполагает встретиться с мистером Фареллом. Я не могла подробно расспросить экономку, не случилось ли чего в «Удольфо». Как миссис Сигрейв, я, конечно, должна была знать, что происходит в моем доме.
 Я направилась к мадам Тюссо. На Бейкер-стрит у обочины рядом с Музеем восковых фигур, к югу от направления на Оксфорд-стрит, стояла карета, которая показалась мне знакомой. Я попросила моего кебмена подъехать к ней поближе. Вы не забыли, что день был очень сумрачный, дул сильный ветер? Покинув кеб, я подошла ближе к карете, чтобы лучше рассмотреть ее.
 Это был один из двух экипажей Нига. Оба они были типа ландо, с открытым верхом, на каждом на дверцах был герб Нига. Ожидавший кучер был одним из двух, которые работали у него. Телосложением они были очень похожи, но, поскольку он не повернулся, я не знала, кто из них это был... И снова дилемма! Если Пат и этот Кит, о котором столько говорилось, – на выставке, то Дженни или Ниг, а скорее всего, оба тоже должны быть там. И мне решительно не хотелось столкнуться с кем-либо из них, особенно в присутствии другой пары. Пока я ломала себе голову, какой сделать следующий шаг, с южной стороны появилось второе ландо и остановилось у Музея мадам Тюссо, на другой стороне улицы, то есть на западной стороне. Из него выбрался и зашел в здание мой неутомимый муж. Каким бы ни был сумрачный день, но эти два кучера, скорее всего, заметили друг друга. Но не подали виду: излишнее любопытство кучерам не свойственно. Пока я продолжала ломать себе голову над своей дилеммой – ну почему мозги шевелятся так медленно? – случилось нечто худшее: открылась маленькая дверь в южном крыле. Из нее бок о бок вышли Дженни и Пат. К тому времени я уже стояла на тротуаре и подавала им знаки. Когда они обратили на меня внимание, я опустила голову и спрятала лицо за воротником – на тот случай, если кучер повернется. Подойдя, Дженни коротко шепнула: «Все трое садимся в экипаж до Хампстеда». Я сказала, что лучше в «Удольфо». «И... этот кучер?»– О, в сообразительности ей было не отказать! «Опусти голову, как ты сейчас и сделала. Когда мы окажемся на месте, я смогу спрятать тебя, пока не придет время отослать тебя обратно». Я кинула соверен моему кебмену и двинулась с ними. По пути они рассказали мне то, что им самим было известно. Нападение на Нига выглядело более чем странно... Затем этим же утром – визит полковника Хендерсона, мистера Коллинза и старшего инспектора Гоба, а позже Ниг вырвался на свободу. Пат сказала...
 Тут Пат перебила Сапфир и сама взялась объяснить: – Я сказала, Кит, что мне не стоит там показываться. А что, если полиция вернулась? Я не встречалась с полковником Хендерсоном, или мистером Коллинзом, или старшим инспектором и в данных обстоятельствах не жаждала этой встречи. Отвечать должна была копия Сапфир.
 – Ты легко могла оставаться незамеченной, Пат, – заметила Сапфир, – пока мы не отослали бы тебя обратно. Может быть, в любом случае, кто бы там ни был, так и следовало бы сделать. Когда мы прибудем в «Удольфо», вы все поймете.
 Строго говоря, – добавила Сапфир, – я еще до этого все поняла. С рассветом Макбейн и двое его подручных принялись за работу, ремонтируя оранжерею. Дженни сказала, что мы потеряли всего несколько тропических рыбок, но рабочие должны скоро закончить ремонт. Когда в поле зрения показалось «Удольфо», я убедилась, что они все закончили и ушли. Осталось только покрасить отремонтированные части, вот и все. Но, судя по частному экипажу и наемному кебу, прибыли визитеры. Дженни попросила меня провести Пат вокруг оранжереи к двери, что выходит на газон, которую она велела оставить незапертой. Если бы кто-то вошел в оранжерею, наше пребывание в ней не вызвало бы никаких подозрений, но Дженни позаботилась, чтобы никого в ней не было, пока она сама не разберется с посетителями. Ну, и мы и она сделали, что было намечено. Дженни вернулась почти сразу же. Визитерами были полковник Хендерсон, Уилки Коллинз (в наемном экипаже) и Элен Обер (в своей карете). Хотя теперь она должна была заниматься ими вплоть до их отбытия – полковник Хендерсон и Уилки Коллинз быстро уехали, она прислала ландо, чтобы доставить домой нас обеих. Пока же нам оставалось лишь ждать. Пат предусмотрительно оставалась внутри, где было тепло. Я же, как идиотка, бродила снаружи, то и дело высовывая голову из-за угла оранжереи, чтобы посмотреть, хотя через новое стекло открывался прекрасный вид. Я снова выглянула, когда полковник Хендерсон и Уилки Коллинз уезжали в своем экипаже. Полковника Хендерсона я встречала в прежней своей жизни; его бородатым спутником должен был быть мистер Коллинз. Я зашла внутрь к Пат. Их кеб еще не добрался до ворот, как мы услышали два резких звука, раздавшихся где-то рядом. Пат вздрогнула и сказала, что они звучат как выстрелы. «Не забывай, это сельская местность, – сказала я. – Люди здесь вечно охотятся на какую-то дикую живность. Нам не стоит думать, что...» И тем не менее мы думали, обе мы, хотя я старалась прогнать эти мысли...
 Кит внимательно изучал ее.
 – Вы были правы в своих мыслях, – указал он. – Если вы еще не знаете... какая-то пронырливая личность совершила еще одно покушение на Нигела. На этот паз злоумышленник промахнулся, но ему снова удалось удрать.
 – По крайней мере, – сказала Сапфир, – мы поняли, что после всех этих инцидентов Нигел не пострадал. Из оранжереи мы видели, как Барни открыл ворота. Наемный кеб, постояв, проехал сквозь них и повернул направо; мы решили, что все кончилось. Ворота оставались открытыми. Затем отбыла и Элен Обер в своем экипаже. Но, миновав ворота, он, вместо того чтобы, как полагалось, повернуть налево, остановился за ними. Элен вышла и, похоже, подошла к какому-то человеку или группе лиц, стоявших справа, которых не было видно. И тут... ты продолжишь, Пат?
 – И тут, – перехватила нить повествования Пат, – Сапфир кричит Элен, чтобы та отошла. Почти сразу по дорожке к входным дверям подъезжает другое из двух одинаковых ландо. И появляется Нигел с пальто, перекинутым через руку. Дженни, которая, должно быть, избрала для себя другой наблюдательный пункт, влетает в оранжерею. «Карета, которая доставила нас сюда, – говорит Дженни, – сию секунду будет у дверей. Выползайте отсюда – и в нее. Вас никто не увидит. Все остальные собрались в задней части дома. Я придержу Нигги, чтобы вы не попались ему на глаза. Если возникнут какие-то вопросы, – обратилась она к Сапфир, – исходи из того, что ты – это я». Она не стала просить Сапфир помнить, что ее имя должно звучать как Мюриэль Сиг-рейв; Дженни была смелой, но не безрассудной. Мы последовали ее инструкциям. Сапфир дала кучеру мой адрес на Девоншир-стрит. Когда мы проезжали эти ворота – Сапфир сидела справа, а я слева, – вплотную к нам проплыл еще один наемный экипаж. Рядом с ним стояли два человека, которые походили на полицейских без формы.
 Пат сделала короткую паузу.
 – Такой шанс мог больше не представиться. Я опустила свое окно и попросила кучера остановиться. «Где мистер Фарелл? – обратилась я к мужчине повыше. – Вы видели мистера Фарелл»?» У высокого мужчины голос был как у тени отца Гамлета. «Мистер Фарелл, мисс? Только что, пару минут назад, уехал вместе с комиссаром и другим джентльменом». Мы тоже отбыли. И на полпути в Хаверсток-Хилл... Теперь снова ты, Сапфир.
 Сапфир собралась с мыслями.
 – Как Пат рассказала, я сидела справа. Начало темнеть, но еще все было видно. На полпути в Хаверсток-Хилл на другой стороне дороги нам встретился экипаж. В нем сидел Джим. Разговаривая с полицейскими в воротах, я старалась прятать лицо. Но теперь меня это не волновало. Я не хотела, чтобы Джим ошибся и не узнал меня. Высунувшись из окошка, я позвала его.
 – Теперь, Джим, не хватает только твоего рассказа о том, – воскликнул Кит, – как ты связан с «Удольфо».
 Джим Карвер, который сидел, мрачно понурив голову, оторвал взгляд от пустой кофейной чашки.
 – Черт побери, Кит! Прошу прощения, дамы!.. Нет, тут ты ошибаешься, у меня и мысли такой не было. И все же... Я встретил Нигела Сигрейва у мадам Тюссо. Меня принимали за проклятого янки, и мне пришлось забыть хорошие манеры, а ведь он муж Сапфир. И все же мне этот увалень нравился! Он вел себя с решительностью кавалериста и давал понять, что на него всегда можно положиться. Из Музея восковых фигур я поехал обратно на Кларидж-стрит. Киллиан сообщил мне, что здесь побывала Сапфир и уехала, оставив сверток. «Куда мне положить вещи этой леди?» Я сказал оставить их в моих апартаментах, где они и должны быть, и поднялся наверх все обдумать. Очень хорошо, начал прикидывать я, но куда она могла деться? Теперь я знаю о покушении прошлым вечером. Но тогда-то я не знал. В газетах тоже не было ни слова. Она не могла уехать в то поместье с готическим именем, не правда ли? А может, и могла. Видит бог, как часто я требовал от моей британской драгоценности сказать Сигрейву всю правду. Или позволить мне сказать ему.
 – Джим, в самом деле! – запротестовала Сапфир. – Ты же ведь не имел в виду...
 – Ангел мой, успокойся. Я не собираюсь выдавать никаких секретов без твоего разрешения. Ты же не думаешь, что я на это способен. – Джим снова повернулся к Киту: – С другой стороны, моя английская драгоценность и сама могла сделать это. Вот я и подумал, что это прекрасный повод для рекогносцировки.
 – Рекогносцировки?
 – Именно. Для изучения местности. Сапфир детально объяснила мне, где находится «Удольфо», как добраться туда, – словом, все. Ведь никому бы не принесло вреда, если бы я просто проехал мимо и посмотрел на него, не так ли?
 – Никому. Я понимаю, Джим. Очередная романтическая идея.
 – Можешь называть, как тебе нравится, – сказал Джим, устраиваясь поудобнее. – Таково было мое намерение, и я о нем не сожалею. Тут была Сапфир, которая остановила меня по пути; здесь же была и твоя британская жемчужина. Я не встречал Пат, но она заслуживает самых изысканных комплиментов, мы сразу же стали называть друг друга по имени. Проведя военный совет прямо на дороге...
 – Проведя военный совет прямо на дороге, – объяснила Сапфир, – я отпустила ландо. Мы с Пат составили Джиму компанию по пути обратно в город. Вы же знаете, что три человека могут втиснуться в экипаж, тем более если двое из них не против пообниматься. По пути...
 – Мы сравнили свои наблюдения и обменялись информацией, – объяснил Джим. – Не то что у меня было много данных, но узнал я достаточно. Я убедил Сапфир забыть – по крайней мере, временно – свою гостиницу и оказать мне честь своим пребыванием на Кларидж-стрит. Когда мы оставили Пат у ее дома, она обещала присоединиться к нам как можно скорее, как только переоденется. Кроме того, я попросил ее послать тебе телеграмму от моего имени с приглашением.
 – Почему ты сам ее не послал?
 – Потому что я не был полностью уверен в правильности адреса. По идее послание должно было найти тебя даже по адресу «Отель «Лэнгем». Но некоторые почтовые указания чертовски запутаны. Ты можешь создать на конверте настоящее произведение искусства типа «Рилинг-Уолк, 99, Топер-Корт, Стейджер-Инн, Лондон Ю.В.» или просто «X.Y.Z.» – а исход может быть какой угодно. Но могу поспорить с тобой, Кит, – телеграмма уже ждала тебя в гостинице, да?
 – Да, хотя полковник Хендерсон, Уилки Коллинз и я снялись с места раньше тебя.
 – А смысл? Сапфир показала нашему кучеру короткий путь закоулками – к Примроуз-Хилл и по краю Риджент-парка. Держу пари, что мы миновали середину города чуть раньше вас. – Джим откинулся на спинку кресла. – Сапфир, Пат и я собрались, а вы, как мы и надеялись, приехали. Вот таково расписание событий. Но что еще оно может дать нам?
 – Немного, – признал Кит, – когда речь идет о тайне. Есть какие-то идеи относительно этой тайны?
 – Если бы это был увлекательный роман Уилки Коллинза, – мечтательно сказала Сапфир, – то у тайны имелось бы только одно возможное решение, только один возможный преступник, скрытый завесой заговора.
 – Ты совершенно права, моя сладкая, – согласился Джим. – А преступником этим, вне всяких сомнений, должен быть некий Дж. Карвер, этот закоренелый матерый негодяй, который, домогаясь жены Сигрейва, придумал, как покончить с ним и заполучить ее.
 – Нет, Джим, нет! – передернувшись, вскинулась Сапфир. – Ты же знаешь, что это не просто совершенная чушь! Это абсурд!
 – Почему же абсурд? Много ли человек, кроме этого гнусного Карвера, знают, что с самого лета женщина, выступающая как Мюриэль Сигрейв, на самом деле вовсе не моя Сапфир? И, кроме того, у меня нет алиби на воскресный вечер.
 – Это просто смешно, и ты это знаешь. Даже если ты домогался меня, тебе и пальцем не надо было шевелить, я уже была при тебе. И если кто-то и домогался другого, то только один человек. Я имею в виду себя, именно себя, moi qui vous parle! [23] 
 – Себя?
 – Кого же еще? Ты не в состоянии объяснить, где был в воскресенье вечером, – но и я не могу. Строго говоря, я отнюдь не пыталась убить бедного Нига – а ведь могла бы! «Ох, Сэмми, Сэмми, где твое алиби?»
 – В известном смысле, свет очей моих, ты права, – согласился Джим. – Можно сказать, я тебя заполучил. В другом смысле это безумие. Мы не сможем пожениться, пока ты не избавишься от твоих теперешних брачных уз. А я тот самый человек, который хочет на тебе жениться. Я, а не ты. Кроме того...
 – Не может быть, Джим!..
 – Вот именно – не может быть. Мы слышали, как в конце дня раздались еще два выстрела – и все мимо. Чем бы еще ты ни занималась в Хампстеде, Сапфир, ты не бегала за воротами с револьвером в руке. Когда это случилось, я был по пути сюда, и кучер это подтвердит. С другой стороны, если я подкупил его, чтобы он дал показания...
 – О, ради всех святых! Имеет значение только вечер воскресенья, а день не считается. Сегодня грязной работой будет заниматься другой человек и по другому поводу. Давай спросим специалиста по таким делам. У вас есть какие-то замечания, Кит? Тот кивнул.
 – Имей мы дело с увлекательным романом Уилки Коллинза, вы оба были бы признаны виновными. Мне не нравится такое решение сюжета, по которому события дня не имеют никакого отношения к главному событию воскресного вечера. Это топорно, безвкусно, это никуда не годится. Но вам не стоит так уж старательно обвинять себя. И перед нами стоит проблема разобраться не в художественном произведении, а в том, что произошло фактически, на самом деле. Вот в чем вопрос.
 – Так давайте же проявим практичность! – Сапфир растерла окурок сигареты. – Фактически, Кит, мистер Коллинз и сам весьма озабочен тем же самым. Из некоторых намеков, которые Дженни обронила сегодня, я поняла, что на нее произвела впечатление его сообразительность и она даже немного побаивается его. Так что он думает?
 – Это уже обсуждалось, Сапфир: вы никогда не поймете, о чем этот человек думает, особенно когда он разговаривает с вами. Вслух он скажет, что обдумывал способ, как бы помочь полиции. А на самом деле...
 – Что на самом деле?..
 – Он вроде бы согласится, что да, есть явный кандидат на роль преступника, но не скажет, кто именно. Он даже докажет, что наша проблема не такая уж сложная. Но я не могу не удивиться, как, случалось, удивлялся...
 – Послушайте, публика! – внезапно сказал Джим. – Уже поздно, официант мается, и нам лучше очистить это заведение. Я сейчас попрошу счет, и мы тут же двигаемся к Полли.
 Кит смерил его благодушным взглядом:
 – О счете не беспокойся, Джим. С ним уже все в порядке.
 – Вот как?
 – Ну да. Какое-то время назад его принес метрдотель. Но разреши повторить, я не могу не удивляться...
 – Ну и проныра ты! Для большинства из нас, Кит, ты смахиваешь скорее на американца, чем на англизированного ирландца, лояльного короне. Но под любым флагом ты будешь гнусным пронырой. Друг, руководствуясь самыми лучшими намерениями, пригласил тебя пообедать, а ты, скользнув ему за спину, расплатился по счету.
 Тон Джима был не столько возмущенным, сколько нетерпеливым.
 – Ладно уж, простим тебя! Высказывайся, облегчи душу! Так в чем дело? Что тебя волнует?
 – Уилки Коллинз и проблема «прозрачности». Почему он так настойчиво утверждал, что во всем можно было бы разобраться, если бы не следователи? Это все, Джим. Думаю, мы готовы идти.
 Таким образом, едва только минуло одиннадцать и колючий вечерний воздух затянулся туманной пеленой, эта компания из четырех человек, разместившись в двух кебах, подъехала к заведению Полли Лумис на восточной стороне Хеймаркет.
 От тротуара пролет каменных ступенек вел к входу. Верхняя часть двери представляла собой стеклянную панель, почти полностью затянутую портьерой, из-за которой мерцали проблески света. За дверью их ждало гостеприимно освещенное фойе, нечто вроде фатовато украшенного коридора, длинная сторона которого была как раз напротив входа. Справа две невысокие ступеньки вели вниз, в шикарный главный зал.
 Высокий и широкий, на всем своем протяжении залитый слепящим светом газовых светильников, он был затянут таким густым слоем табачного дыма, что приходилось всматриваться словно сквозь туманную пелену; воздух был пропитан влажными запахами пролитого алкоголя. Большое собрание мужчин и женщин сидело за беспорядочно расставленными столами.
 Мужчины были в вечерних костюмах. Что касается женщин, то их наряды отличались изысканностью, хотя порой чрезмерной, но они не злоупотребляли пудрой или румянами; некоторые уже обзавелись спутниками, другие же продолжали с надеждой ожидать их, тщательно скрывая легкое беспокойство. В какофонии гула голосов, скрипа ножек стульев по каменному полу слышались хлопки взлетающих пробок, обращения к официантам; духота и плотный дым, казалось, никому не мешали.
 Нельзя утверждать, что Кит, раскрасневшийся и счастливый из-за недавних объятий Пат, испытывал какое-то тревожное предчувствие. И все же...
 Бросив взгляд на хаос и сумятицу главного зала, он снова вернулся в вестибюль. Лицом к входным дверям и явившимся гостям, ловила взгляд Джима женщина, которая должна была их принимать. Она сидела у стены на длинной скамье, обтянутой красным плюшем, за столом, ящик которого служил кассой. Женщина держала запотевший бокал шампанского, перед ней стояло серебряное ведерко со льдом, в котором охлаждалась бутылка, а около нее отирались двое навязчивых поклонников.
 Мисс или миссис Лумис – платье в ярких блестках, глянцево-черные крашеные волосы – была не просто худой, а тощей и нескрываемо гордилась своим рафинированным изяществом. Она сердечно встретила Джима:
 – Добрый вечер, майор! И вам тоже, сэр! А также, конечно, и дамам. Всем добро пожаловать!
 – Добрый вечер, Полли. Ну и толпа у тебя сегодня.
 – Должна ли я жаловаться на обилие гостей? Хотя не важно. Вы найдете себе места? – Она деликатно отпила глоток и поставила бокал. – Э-э-э... если вы не против, майор, хотелось бы на минутку отвлечь вас! Вы же офицер Конфедерации, не так ли?
 – Когда-то был им, Полли. Давным-давно.
 – А как вас, южан, называли те, с другой стороны, – в синей форме и в маленьких смешных фуражках? Что-то вроде...
 – Они называли нас мятежниками; и продолжают так называть. Я не хочу оскорблять твои нежные ушки, Полли, повторяя, как мы называли их.
 – Сегодня вечером, майор, тут появились трое других американцев. Они и раньше бывали здесь и каждый раз выбирают других дам. Белые галстуки и, ах, всегда при деньгах. Но если вы спросите меня... нет, это не офицеры. Не исключено, сержанты откуда-то из города. Но на какой они стороне, могу сказать сразу же.
 – Вот как?
 – Тут прохаживается малый с аккорденом, он и сегодня здесь. Они дали ему полкроны, чтобы он играл им разные мелодии, но особенно ту, которую они называли «Боевой клич свободы». Она...
 – Я знаю, как она звучит. Избавь нас, пожалуйста, от этого «удовольствия».
 – Когда они бывают здесь, то смотрят, чтобы и другие ее пели! Тут никогда не бывало шума и ссор, и я не хочу, чтобы вы, проклятые солдаты из колонии, устраивали мне их. А теперь возвращайся к своей компании, майор. Этот дом – твой, в дверях его тебя радостно встретят приветствием – заходи и веселись!




 Часть пятая
 ПРОЩАНИЕ С «УДОЛЬФО»



 Глава 17

 – Знаешь, я думаю... – пробормотала Пат.
 – Я тоже, – сказала Сапфир. – Но ведь на самом деле это ничего не значит, не так ли?
 – Конечно нет.
 Конечно же здесь их ждал столик. Дав указание первому же попавшемуся официанту подать миссис Лумис выпивку по ее выбору, Джим провел своих спутников на несколько ступенек вниз, в жару, дым и влажную духоту главного подвального помещения, которое во всю длину тянулось вдоль Хеймаркет, что шла поверху.
 Голоса тут звучали громче, воздух был спертым до предела, а в хаосе столов и стульев тянулись лишь узкие проходы. Часть сидячих мест представляла собой маленькие полукруглые диванчики, на каждом из которых могло усесться максимум три человека; и они, и кресла были обтянуты золотистым плюшем. Кит и Джим сняли шляпы еще при входе, а оказавшись в этой духоте, избавились и от пальто тоже.
 – Вот мы и на месте, – объявил Джим, беря на себя команду. – Вон там единственные свободные места; хватайте их!
 Он показал на них: по другую сторону прохода у двух столиков стояли диванчик и кресло. Джим решительно подтянул поближе еще одно; первой уселась Сапфир, потом Пат, – словом, мест хватило всем.
 – А что делать с пальто и шляпами? – поинтересовалась Пат. – Их некуда повесить и нет места положить.
 – Справимся, – сказала Сапфир. – Сверни пальто и положи их на наш столик. Вот так! Но мы как-то слишком далеко друг от друга. Джим, подтяни свой стул поближе!
 – Чтобы перегородить проход, свет очей моих? По нему все время ходят и бегают; даже официанту не пробиться. Кстати, об официантах...
 Он заказал две бутылки шампанского. Они появились с удивительной быстротой; пробки полетели в потолок, и вино было разлито по бокалам.
 – Пат, – шепнула Сапфир после того, как все подняли бокалы в молчаливом тосте, – там три сержанта армии Союза...
 – Я их вижу, Сапфир.
 Кит еще раньше обратил внимание на эту компанию. В фойе, примерно в четырех ярдах от входа, за единственным столиком, на котором стояли ведерко с бутылкой шампанского, бутылка бренди и шейкер, чтобы смешивать шампанское и бренди, сидели трое моложавых завсегдатаев этого заведения, тупо и рассеянно встречая взглядом новых посетителей. Двое из них были несколько полноваты, третий был просто толстый, у него был тяжелый взгляд и густая щетина на подбородке.
 И тут начал играть аккордеон.
 При первых же нотах мелодии Кит привстал, чтобы бегло оглядеться.
 Аккордеонист, который выглядел солиднее среднего уличного музыканта, стоял у северной стены рядом с фойе. Он не пел и не делал вид, что собирается петь. Но едва только слабо блеснули серебряные накладки инструмента, как в памяти Кита отчетливо вспыхнули знакомые слова.
  Тащите добрый старый рожок, ребята; мы другую песню споем. 
  Споем, чтобы положить начало новому миру, 
  Споем, как мы привыкли, пятьдесят тысяч отважных, 
  Когда шли маршем через Джорджию. 
  Мелодия росла и крепла. 
  Ура, ура, нас праздник ждет. 
  Ура, ура, наш флаг к свободе ведет. 
  Мы хором поем, от Атланты до моря, 
  Когда маршем идем через Джорджию. 
 Какие бы ни вызывала эмоции эта песня, никто не мог отрицать захватывающей силы мелодии. Кит видел, что в глазах завсегдатаев читалось одобрение, хотя и другое, чем у той троицы, чьи чувства она выражала. Но за их столом...
 – Кит, – шепнула Сапфир, – где Джим? Куда он делся?
 Кит ответил не сразу.
 Джим, покончив с бокалом шампанского и налив себе другой, при первых же тактах музыки поднялся. Найдя его взглядом, Кит увидел, что он проталкивается между столиками, явно по направлению к музыканту с аккордеоном. Правую руку Джим держал в кармане.
  «Шерман со своими янки никогда до моря не дойдет», — 
  Наглые мятежники считали, только чушь несли. 
  Потому что забыли, с кем имеют дело, 
  Пока мы... 
 Аккордеон внезапно смолк. Джим протянул руку с какой-то бумажкой. Даже с такого расстояния Кит не мог ни с чем спутать белый цвет пятифунтовой купюры. Бродячий менестрель принял подношение и после паузы, в течение которой Джим или что-то говорил, или подбирал слова, повернулся к нему спиной. Менестрель кивнул и подтянул аккордеон на плечо. И снова издал мощный аккорд.
 Как бы я хотел вернуться в страну хлопка;
 В старые времена, которые забыть невозможно.
 Помни их! Помни, помни Диксиленд... [25] 
 Как он хотел бы быть в Дикси, ура, ура; в Диксиленде он хотел бы жить и умереть, в Дикси, на далеком, далеком Юге, в Дикси. И когда прозвучали еще несколько строф, повествующих о рождении лирического героя морозным утром и об обманчивой нити судьбы, Сапфир уже не нуждалась в ответе.
 Но песня эта оказала воздействие на тех, кто пил бренди с шампанским. Когда Джим возвращался на место, подчеркнуто не обращая на них внимания, Киту показалось, что на лицах по крайней мере двух сторонников Союза было выражение не предвещающее ничего хорошего. Какое-то новое настроение появилось в этой пещере, приглушенное, но зловещее, подобное давлению пара, которое копится в котле.
 Беззвучным шепотом Сапфир обратилась к Киту:
 – Но это же не ошибка Джима, правда? Ведь Джим никогда не напрашивается на неприятности...
 – Да, он никогда не напрашивается на них, – согласился Кит. – Тем не менее они не заставят себя ждать. Я бы лучше вывел вас отсюда.
 Пат вцепилась ему в рукав.
 – Конечно, чтобы потом ты смог вернуться? Так вот, слушай, Кит! – прошептала она с предельной серьезностью. – Тебе придется вынести меня на руках, а я буду орать и брыкаться – но я тебе обещаю, что иначе не уйду. Я, конечно, распутная женщина, но я преданный человек.
 – Ко мне это тоже относится, – выдохнула Сапфир, гордо вскинув подбородок. – Во мне не меньше распутства, чем в ней, или даже больше, и я тоже преданный человек. Неужто я спасую перед врагом? К тому же, Пат, если начнется стрельба, мы обе сможем нырнуть под стол.
 Покончив с «Дикси», аккордеонист затем завершил исполнение «Прекрасного синего флага» в честь одной из звезд Конфедерации. Наконец стал слышен голос грузного северянина, который, похоже, о чем-то совещался с одним из своих спутников. Хотя он старался говорить негромко, его хриплый голос был отчетливо слышен за дымной завесой:
 – Глянь, Джой! Там этот сукин сын из мятежников.
 – Гарри прав, Сай, – сказал Джой, поворачиваясь к третьему их спутнику с жестким суровым лицом. – Это Карвер, ублюдок и предатель, который думал, что его пушки разнесут нас в клочья под Фредериксбургом. Как увижу проклятого мятежника, так хочу им заняться. Нас трое, а он один.
 Кит очень аккуратно разбил свою бутылку о край стола и, не отводя взгляда от противников, встал в проходе.
 – Не совсем один, чертовы янки! – крикнул он им. – Рядом с ним стоит еще один сукин сын из мятежников. И что, черт бы вас побрал, вы собираетесь делать?
 Проталкиваясь сквозь кишащую вокруг толпу – обнаженные плечи женщин, белые пластроны мужчин, – которая то вздымалась, то опадала, Джой двинулся первым. Он направлялся к Джиму Карверу, который был готов к встрече. Стремительно вскочив, Джим опрокинул содержимое своей бутылки в ведерко со льдом и, взяв ее за горлышко, метнул тяжелым концом вперед, как снаряд, которым стреляют в упор. Джой, получив удар по лбу, дернулся, упал на колени и рухнул лицом вниз. Грузный Гарри, что-то в очередной раз крикнув о сукиных сынах мятежниках, перепрыгнул через него и рванулся к Киту, который был готов встретить нападение.
 Его левый кулак врезался точно в «цель», как любители кулачных боев называют солнечное сплетение; правой рукой Кит с разворота всем весом тела нанес удар по веснушчатой шее как раз под левым ухом. Задохнувшись и потеряв равновесие, Гарри перелетел через стол и вместе с ведерком, двумя бутылками и тремя бокалами растянулся на полу среди осколков.
 Поднялся на ноги и мрачный Сай. Но сделать он ничего не успел. Какой-то человек за его спиной – Кит, видевший его сзади, заметил лишь, что спина его обтянута тонким черным сукном, – повернулся, вскинул над головой легкий стул без обивки, на котором, похоже, лежали его собственные пальто и шляпа, и с силой опустил его на голову Сая, который, свалившись, потерял всякий интерес к сражению.
 – Если вы не против моего вмешательства, – раздался голос Нигела Сигрейва, – и третьего идиота янки можно списать со счета. Есть еще другие янки, Кит?
 Несколько крепких официантов, протолкавшись к эпицентру сражения, остановились и замерли на месте. Гул разговоров со стороны завсегдатаев – в которых слышались то ли облегчение, то ли ярость, то ли восхищение – тоже смолк. Все стали свидетелями того, как маленькая процессия пересекает фойе.
 Во главе ее, являя собой воплощенную скорбь, шествовал старший инспектор Гомер Гоб. За ним шел сержант Хакли в сопровождении двух констеблей в форме. Гоб, не замедляя шага, направился к Киту.
 – Итак, мистер Фарелл. Исходя из того, что любой офицер полиции должен обратить внимание... – Гоб остановился, глядя, как Гарри пытается приподняться. – Вы собираетесь выдвинуть обвинение, например, против этого джентльмена?
 Гарри, который с трудом приходил в себя, но все же мог издавать какие-то членораздельные звуки, наклонился к своим поверженным товарищам.
 – Сай в порядке, – сообщил он, не обращаясь ни к кому конкретно. – Джой тоже, просто он в нокауте. Хорошо, что бутылка была пустая, а то бы Джой отдал концы на месте. – И тут, осознав смысл своих слов, он выпрямился. – Ради бога! Выдвинуть обвинение? Да никогда, черт побери! Забудем! Они как были, так и остаются сукиными детьми, и мы как следует вломили этим мятежникам еще до того, как генерал Грант взял Ричмонд. Но пусть они и сукины дети, они все же не так уж плохи. Двое из них говорят как англичашки, а у того мятежника, что с ними, удар... Господи прости. Гоб повернулся к Киту:
 – А вы хотите выдвинуть обвинение против этого человека, сэр?
 – Нет, конечно же нет! Гарри прав, старший инспектор. Забудем. Скорее я сам был виноват. Я не участвовал в этой войне и не должен был ввязываться в их стычку. Лучше всего действовать как Джим и Нигел. Вы все еще ищете мистера Сигрейва, старший инспектор? Никто из нас и понятия не имел, что мистер Сигрейв был здесь.
 – Мистер Сигрейв! – словно проснувшись, воскликнул Гоб. Он стал настойчиво смотреть по сторонам – но тщетно. – А где сейчас, мистер Сигрейв? Эй, Хакли, где он?
 – Ушел, сэр.
 – Ушел?
 – Как ветром сдуло. Он был один, сэр, с ним никого не было. Должно быть, врезав этому чертову янки стулом по голове, он испугался.
 – Запомните, сержант, – строго сказал Гоб, – если вы сопровождаете меня, то мы не имеем права называть этих чертовых янки чертовыми янками. Они – желанные гости, которых приглашает ее величество. Что же до мистера Сигрейва...
 – Да, сэр?
 – За ним, Хакли! Бегите за ним, тупица! У дверей стоит Фентон; он и подскажет вам, в какую сторону тот ушел. Берите Фентона и следуйте за джентльменом. Фентон сможет заменить меня – держитесь как можно ближе к объекту, но так, чтобы вас не заметили. Затем...
 – Да, сэр?
 – Если он отправится домой, что и должен сделать, вы оба можете считать себя свободными от служебных обязанностей. Если он пойдет куда-то еще, пусть Фентон в одиночку проследит за ним. Вы же возвращайтесь в Уайтхолл и все мне доложите. Если же я от вас ничего не услышу, то с удовольствием приду к выводу, что рабочий день закончен. А теперь чтобы я вас не видел!
 Хакли не заставил своего шефа повторять приказание дважды. Кит заметил, что Джим Карвер тоже пропал. Но у него не было времени даже обдумать этот факт. Гоб снова обратился к нему:
 – Да, сэр, буду очень рад закончить день. Хотя одна вещь немного беспокоит меня.
 – Какая именно, старший инспектор?
 – Вы, сэр, сказали, что никто из вас не подозревал о присутствии мистера Сигрейва в этом месте сегодня вечером. Тем не менее здесь есть миссис Сигрейв, в чем нет ни малейшего сомнения! И похоже, она была здесь все время! В соответствии с полученным приказом, мы наблюдали за вашим домом, мэм, потому что у нас были основания для беспокойства. Как вам удалось покинуть дом и не попасться нам на глаза? – И тут ему пришло в голову очевидное решение. – Конечно, после того, как дом покинул ваш муж и мы последовали за ним.
 Сапфир подняла бесхитростный взгляд.
 – Должно быть, именно так и было, и иначе быть не могло, – улыбнулась она. – Что же до завершения дня, старший инспектор, мы все можем положить ему конец. Но могу ли я задать вам вопрос? Полковник Хендерсон и мистер Коллинз не наносили нам еще одного визита?
 Гоб покачал головой:
 – Когда комиссар и его друзья отправляются по своим делам, мэм, они не часто приглашают меня сопутствовать им. В послании полковника Хендерсона говорилось, что он хотел бы увидеть двух человек: молодого джентльмена по имени Туайфорд, а также весьма достойного джентльмена сэра Хьюго Клейверинга. Не спрашивайте меня, зачем они ему понадобились: объяснить это я не могу, да если бы и мог, то не стал бы этого делать. А вот и мы!
 Он обратил пристальное внимание на Джима Карвера, который возвращался из фойе.
 – Поскольку Нигел исчез, Джим, – начал Кит, – я не мог не подумать: а вдруг ты тоже удрал. Кстати, а куда ты делся?
 – Выяснял, какой урон мы причинили. Все улажено. Эта драка...
 Кит представил старшего инспектора Гоба. Затем познакомил его с Пат.
 – Судя по воплям, которые я недавно слышал, – продолжил Джим, – по крайней мере один из наших недавних противников оказался не таким напористым, каким он сам себя считал. Я мог бы преподнести им еще одну бутылку шампанского, на этот раз чтобы выпить под мой тост... если бы они были в состоянии оценить мое предложение. Эта драка, как я сказал...
 Джим, Кит и Гарри жаждали мира. Теплые отношения между воюющими сторонами установились еще не в полной мере, но тем не менее от недавней злости не осталось и следа и каждый старался предстать в лучшем свете.
 – Нужна ли какая-нибудь помощь, – Кит спросил у Гарри, – чтобы привести в чувство ваших друзей?
 Тот поблагодарил его, но отказался.
 – Если бы какой-нибудь долбаный официант принес гребаное ведерко с водой и окатил их, – сообщил он, – то через минуту-другую с моими друзьями все было бы в порядке! – Он посмотрел на Сая и Джоя. – Да забудем все, ребята!
 Когда компания Джима, принеся соответствующие извинения, покидала заведение, появился официант с ведерком, готовый исполнить просьбу о головомойке. Очутившись в фойе и направляясь к выходу, Сапфир резко остановилась и схватилась за голову.
 – Ниг! – неожиданно сказала она. – Кто мог вообразить, что он, со своей раной, второй раз за день вырвется на свободу? Но...
 – В чем дело? – спросила Пат.
 – Ниг! – повторила Сапфир, кутаясь в пальто. – Я так его и не увидела, это правда, пока он не появился, чтобы утихомирить того третьего идио... того третьего юниониста. Но нам не пришлось нырять под стол, Пат; для этого не было ни времени, ни необходимости. Ниг должен был увидеть меня – и что же он подумал? Ох, впрочем, не важно! Сейчас не стоит задавать вопросы, ведь правда? Уже поздно, и я основательно устала от всех этих приключений. Если тебя кто-то проводит домой, Пат, а я под защитой Джима доберусь до Кларидж-стрит, завтра мы сможем сравнить наши оценки.
 Услышав свисток, к дверям заведения подкатили два экипажа. Джим заботливо усадил Сапфир в первый, а Кит со своей Цирцеей расположился во втором.
 Было бы неверным утверждать, что, оказавшись в экипаже, они стали устраиваться поудобнее. Они бросились в бурные объятия друг другу и почти не разговаривали, пока их кеб не преодолел половину Риджент-стрит. Лишь тогда Пат, переводя дыхание, чуть отодвинулась от Кита.
 – Что это такое, Кит? Что у тебя на уме?
 – Кроме того, о чем я непрестанно думаю в данный момент, это...
 – Не забывай, что и я думаю о том же: о другом вечере или вообще о том времени, когда мы сможем себе что-то позволить. Но, кроме этого... ведь ты думаешь о всей ситуации в целом? О ситуации с Сапфир, Дженни, Джимом, Нигелом, об этом запутанном клубке и как они из него выпутаются? Так ведь, не правда ли?
 – Так. И о том, что у тайны есть какое-то решение. Например, что хотят наши мудрецы выяснить у кузена Харви и у сэра Хьюго Клейверинга?
 – Может, и ничего... если не считать, что оба появляются в довольно странные моменты. Знаешь, Кит...
 В вечерних сумерках мимо них проплывали огоньки встречных экипажей. И если не считать тихого гула Лондона, город больше ничем не давал знать о себе. Пат продолжила, положив голову Киту на плечо:
 – Знаешь, мой дорогой, ты смотришь на Харви как на английскую версию того толстого янки, который просил принести ведро с водой после того, как сулил вам разные неприятности. Ты же понимаешь, что я разделяю твое мнение. Но, как я тебе уже говорила, Харви очень и очень несчастный молодой человек.
 – Мы должны ему посочувствовать?
 – Мы можем попытаться понять. Что бы ему ни было нужно, Харви недоброжелательно относится даже к Джорджу Боуэну и его окружению, хотя искренне любит Джорджа. Харви говорит немало таких вещей, которые просто не имеют отношения к истине. Он называет Джорджа мечтателем, у которого нет практической жилки и соответственно денег. На самом деле все наоборот. Практичен как раз Джордж. Он может мечтать о литературной славе или о какой-то другой известности, но дела своего отца он знает до мельчайших деталей. Он успешно справляется с любым из них – от плавки металла до производства стекла. У Харви есть еще одна навязчивая идея, которая опять-таки не имеет отношения к истине. «Я совершенно уверен, – как-то сказал он мне, – что в жизни Джорджа есть какая-то женщина, и это не Сьюзен, ни в коем случае». Кит, Харви сумасшедший! Есть именно Сьюзен, и другой быть не может. Но и у Джорджа есть идея-фикс. Он будет человеком умудренным опытом... и столь же беспечным, как его герой; он даже Сьюзен не дает знать, как он заботится о ней.
 – Пат, к чему все это ведет?
 – Боюсь, что ни к чему не ведет. Я не могу рассказать тебе кое что о сэре Хьюго Клейверинге, кроме... если кто-то думает, что сержант Клейверинг имел отношение к стрельбе в Нигела или хотел застрелить его... значит, кто-то такой же псих, как Харви, как Безумный Шляпник, как самый безнадежный пациент Бедлама! Кит, Кит, нет ли у тебя еще кое-чего на уме?
 – Чего именно?
 Ее сотрясало дрожью, она испытывала такое эмоциональное напряжение, что он откинул ей голову назад и в полумраке кеба внимательно вгляделся ей в глаза.
 – Так чего именно, Цирцея?
 – Вечером Сапфир почти все поняла, – прошептала Цирцея. – Но она тактична и умеет сочувствовать; она увидела, что еще не время, и промолчала. В Вашингтоне я убежала от тебя, Кит, и продолжала делать вид, что не обращаю на тебя внимания, словно я все забыла или хотела бросить тебя. Я... я обещаю тебе об... объяснение, которое будет и п-п-признанием. Разве ты не хочешь услышать признание?
 – Только если ты хочешь рассказать мне о нем.
 – Ты же знаешь, что если я убежала от тебя, то вовсе не потому, что хотела тебя бросить. А потому, что не сомневалась – это ты бросишь меня, как только узнаешь.
 – Как только узнаю...
 – Когда мы там стали так близки, ты, без сомнения, думал... да и я, ничего не говоря, позволяла тебе так думать, что это был... мой первый опыт?
 – Успокойся!
 – Ну так вот – это не было моим первым опытом! Может, я и порочная, но не склонна к беспорядочным связям. Был только один мужчина. То есть было несколько случаев, не могу отрицать, но каждый раз был все тот же один мужчина.
 – А я знаю этого сукиного сына?
 Пат не стала ни обижаться, ни изображать возмущение.
 – Нет, мой дорогой, – с подчеркнутой нежностью сказала она ему. – Ты не знаешь этого сукиного сына; ты никогда даже не слышал о нем! Но!..
 – Успокойся, говорю тебе!
 – Но тетя Аделаида знала. И она догадывалась о нас с тобой. Особой симпатии ты у нее не вызывал: мы ведь еще ничего не слышали о твоем наследстве. Господи, как будто это что-то значило! – Прежде чем продолжить, Пат презрительно передернулась, покончив тем самым с рассуждениями на финансовую тему. – Все решила тетя Аделаида. После того как мы покинули Вашингтон, она сказала, что, если я увижусь с тобой или попробую каким-то образом установить связь (а ей это станет известно!), она расскажет тебе о моей постыдной, отвратительной связи с другим мужчиной. И ты отшатнешься от меня, полный ужаса или отвращения... или того и другого вместе. И я... словом, я испугалась, что ты в самом деле можешь так сделать.
 – Добрая старая тетя Аделаида!
 – Но ведь мужчины так и поступают, верно? Предполагается, что все так и будет, да я и сама помню один случай, когда так и случилось. Прошу, скажи мне! Что ты чувствуешь, Кит, теперь, когда ты все знаешь?
 Он припомнил, что Нигел Сигрейв задавал такой же вопрос. Теоретический.
 – Ты думаешь, что я ничего не знал, моя дорогая? Неужели ты воображаешь, что я сам не мог ни о чем догадаться?
 – Ты... ты... и что тогда? Вроде ты не ужаснулся, но...
 – Перед нами стоит только один вопрос, который, как мне кажется, уместно задать. Ты все еще испытываешь какие-то... какие-то теплые чувства к моему предшественнику?
 – О нет! Ни на йоту! Это случилось довольно давно, и он... он меня не очень устраивал. Я могу назвать тебе его имя, а все остальное я почти не помню.
 – Имя этого ублюдка, радость моя, не имеет никакого значения. Предположим, у тебя были какие-то отношения то ли с мистером Икс, то ли с таким же сукиным сыном, как он...
 – Клянусь тебе, никогда! Да и потом, у меня ни с кем ничего не было. Только с тобой... Я не знаю, как выразиться, но все это кажется ужасно глупым! Теперь ты не хочешь бросить меня?
 – Только на какую-нибудь удобную горизонтальную поверхность, где мы оба сможем разместиться. Но поскольку в данных обстоятельствах это невозможно...
 – Ты же знаешь, что пройдет не так много времени, и это станет возможно, – сказала она после очередной паузы. – Когда ты отправишься в Италию, Кит, ты возьмешь меня с собой?
 – С гордостью, радостью и удовольствием – при том условии, что свадьба состоится в самое ближайшее время.
 – Кто упомянул о свадьбе?
 – Пат...
 – Это было бы просто восхитительно, убедись мы, что устраиваем друг друга. Физически мы идеально подходим. Но есть не меньше дюжины других аспектов бытия, которые не имеют ничего общего ни с физической близостью, ни даже с романтикой. Кстати, так когда ты уезжаешь?
 – Оба мы скоро едем, маленькая Цирцея. Как только будут разрешены новые тайны «Удольфо». В том случае, если Уилки Коллинз разберется в загадке, что просто неизбежно произойдет, как ты говоришь, в самое ближайшее время. Давай уделим минуту этой загадке.
 – Да?
 – Сегодня в Музее восковых фигур, Пат, я процитировал Нигелу строфу из старого знаменитого фрагмента «Песня Тома из Бедлама». Есть и другие строчки, которые я не приводил, но которые столь же пригодны. Рифмоплет предупреждает о чудовищах, которые попадутся по пути, и обращается к нам с благочестивыми увещеваниями. Например, с такими: «Подальше от ведьм и гоблинов голодных, которые, прикрытые лохмотьями, хотят разорвать вас, но дух, который стоит рядом с нагим человеком из Книги Скитальцев, защитит вас!» Когда Том говорит «защищайтесь» или «да будете вы под защитой», он имеет в виду одно и то же.
 – И ты не приводил эти строки?
 – Нет, Пат. Нигел, который настаивает, что чисто случайно путает имя старшего инспектора, будет отпускать глупые шутки, утверждая, что один Гоблин тут уже есть. Это отнюдь не смешно. Некий голодный гоблин, и весьма свирепый к тому же, уже пытался разрушить жизни наших друзей. Ты не можешь увидеть его лицо, ты не можешь прикоснуться к нему; он и тут, и там, и вообще нигде. Но его необходимо остановить, он должен быть остановлен, загнан в угол и подвешен за ноги прежде, чем успеет причинить еще больше бед и неприятностей.
 – Как, Кит?
 – В этом-то все и дело. Я не могу объяснить тебе, как загнать его в угол. Может, Уилки Коллинз придумает способ.
 Непосредственно скручиванием его могут заняться полковник Хендерсон или Гоб. И кстати, придвинься поближе, радость моя; давай забудем о гоблинах и займемся нашими собственными делами.
 – Ох, неужели я могу прижаться к тебе?
 – Да, хотя это не очень благоразумно для основательно одетых людей в лондонском кебе. А вот в Италии, с другой стороны...
 – Италия! – выдохнула Пат и больше не произнесла ни слова.
 Полночь уже давно миновала, когда они прервали затянувшееся прощание в кебе перед ее домом, Пат рассталась с ним, а он дал своему кебу адрес отеля. Карета по Девоншир-стрит покатила на восток, свернула на Портленд-Плейс, повернула на юг в дальнем конце ее и продолжила движение по Портленд-Плейс.
 Кит снова испытал лихое головокружительное вдохновение, когда представлял себе зимние месяцы с Пат в Неаполе или на Капри, но ему явно не хватило времени на эти мечты, потому что кеб подъехал к дверям отеля «Лэнгем». Издалека доносились лишь негромкие звуки движения экипажа; они все приближались.
 Хотя стоп. Эти звуки не были плодом воображения. И когда он расплачивался со своим кебменом, сзади, громыхая по камням мостовой, вывернулось какое-то ландо, подъехало и остановилось на месте, освободившемся после отъезда кеба.
 – Неужто, Кит! – воскликнул Нигел Сигрейв, открывая дверцу с правой стороны, чтобы вылезти. Когда он это сделал, то взмахом руки отослал своего кучера.
 На совершенно пустом тротуаре теперь стояли только Нигел и Кит. Первый был в таком же состоянии сдержанного возбуждения, как и другой.
 – Кит! – повторил он. – А я уж думал, что ты никогда не появишься. Жаждал перекинуться с тобой парой слов, прежде чем ты уедешь. Но не хотел мешать...
 – Буду очень рад поговорить с тобой, Нигел. Ты видел женщину – не Пат, – которая вечером была с нами в этом месте?
 – Да, видел.
 – Тогда почему бы не зайти выпить?
 – Боюсь, что не могу. – В Нигеле росло возбуждение. – А теперь послушай, старина: я должен рассказать тебе о дюжине вещей, большей частью хороших. Но не сейчас. Я должен спешить домой; на то есть свои причины. Тем не менее история должна выйти наружу – в силу тех же причин. Как насчет завтра?
 Кит посмотрел на карету, которая вывернулась из-за церкви Всех Душ по другую сторону улицы. Но он ничего не сказал по поводу ее появления.
 – Да, завтра меня полностью устраивает. Посидим здесь за ленчем. Я закажу его себе в номер, чтобы мы остались с глазу на глаз. Значит, к ленчу? В час?
 – Отлично! – согласился Нигел, потирая руки. – Жди меня, буду точно в срок. Ты услышишь все. Я отвечу на любой твой, даже самый грубый, вопрос, если увижу по глазам, что ты хочешь его задать. А вот в эту минуту я скажу тебе кое-что иное. Не стоит отваживаться делать предсказания, но могу тебе рассказать, что случилось со мной. Я думаю, Кит, с нашими бедами скоро будет покончено. Я думаю, что мы уже видим конец пути.

 Глава 18

 – Ладно, Нигел, так в чем дело? – спросил его Кит на следующий день. – Зачем тянуть? Ты же обещал дать ответы? Где они?
 Вернувшись в свой отель с Девоншир-стрит, Кит, учитывая, что за три предыдущие ночи он спал всего несколько часов, свалился в глубокий благодетельный сон. Поскольку не было ни одной причины, по которой он не мог бы спать сколько влезет, что он и намеревался сделать, Кит проснулся в семь часов и какое-то время полежал, раздумывая, не подремать ли еще.
 Наконец, рассердившись на самого себя, он встал, побрился, принял ванну, оделся и спустился к завтраку в обеденный зал.
 День стоял довольно теплый, хотя все небо было затянуто облаками. Ленч Кит уже заказал. С сигарой в руке он легким шагом прошелся по Риджент-стрит до Риджент-Сёркус [26] , где повернул направо и смешался с толпой, кишащей на тротуарах северной стороны Оксфорд-стрит. Направляясь к Марбл-Арч, он пересек улицу и вернулся по южной стороне Оксфорд-стрит.
 Его окружало обилие витрин, но одна особенно привлекла его внимание. Она принадлежала букинистическому магазину.
 Хотя Кит не мог припомнить, давно ли он тут располагается, черные буквы на белой доске вдоль фасада «Дж. Болдвуд. Торговля антикварными книгами» основательно выцвели от непогоды. Сквозь выпуклое стекло эркера, за несколькими фолиантами, выставленными на обозрение, взгляду открывались ряды полок с потемневшими от времени книгами. Они заполняли помещение, которое напоминало скорее пещеру. Но внимание Кита привлекло и другое зрелище: он увидел Уилки Коллинза, облаченного в пальто и шляпу. Мистер Коллинз, который, похоже, был тут один, стоял перед одной из полок, держа открытый том со старинным готическим шрифтом, и в этом неверном свете внимательно разглядывал его через очки.
 Кит открыл дверь. Он набрал полную грудь воздуха, полного запахов пожелтевших страниц и кожаных переплетов, который пьянит настоящего книголюба, как букет хорошего вина. Кит притворил за собой дверь. Колокольчик над ней не звякнул; портьера, прикрывавшая арку, что вела в заднюю часть магазина, не шелохнулась. На его появление обратил внимание только Уилки Коллинз и повернулся, продолжая держать в руках том с готическим шрифтом.
 – Мой дорогой друг! – приветствовал он Кита. – Если даже наша встреча случайна, она как нельзя кстати. Вы ищете какое-то название?
 – Нет, никакой особой книги я не ищу. Но тем не менее, увидев здесь вас...
 – Это счастливое стечение обстоятельств. Минутку! Если вас интересует, куда делся наш продавец книг, прошу вас, не утруждайтесь поисками. С колокольчиком или без него, он отлично осведомлен о вашем присутствии. Но сначала он какое-то время будет посматривать на вас. И, лишь убедившись, что вы в самом деле явились купить книгу, он предложит свою скромную помощь. Стоит отметить, что подлинная цель букинистов...
 – Думаю, что понимаю ее.
 – Цель букинистов, – заявил Уилки Коллинз, – помешать продаже антикварной книги. Пока мы не найдем и не дотянемея до того, что нам надо, наш хозяин будет вести себя как все эти ученые брамины. Он будет отрицать, что у него есть такое название, и решительно отказываться искать эту книгу и тем более расставаться с ней. Есть и другие различия между такими лавками и современными заведениями, как, например, «Мадди». Разве вы их не чувствуете?
 – Никто не мешает в атмосфере блаженства и покоя рыться в книгах, да?
 – Да, это одно из них. – Голос мистера Коллинза, прижимающего к груди фолиант с готическим шрифтом, обрел ораторские нотки. – Для Дж. Болдвуда не так уж важны блестящие новенькие переплеты, библиотеки с выдачей книг на дом, яркие интерьеры «Мадди» и им подобных. – Он спохватился. – Впрочем, хватит! Мне ли, который получил столько преимуществ от таких подходов, сетовать на них? Нет, никогда!
 Тем не менее у нас есть возможность, как вы сказали, удалиться в оазис блаженства и покоя, уйдя от мира, который не знает ни того ни другого. Я, кстати, вспомнил... Можете ли вы сегодня вечером после обеда освободиться и посетить встречу в «Удольфо» с теми, кто присутствовал в воскресенье вечером?
 – Да, конечно!
 Его собеседник положил свой драгоценный том на стол, заваленный книгами.
 – Если бы не наша счастливая встреча, – объяснил он, выпрастывая бороду из-под отворотов пальто, – мне пришлось бы звонить в ваш отель или слать телеграмму, и все же я бы не застал вас. Но все сложилось просто прекрасно! Попытайтесь вместе с мисс Денби быть в доме Сигрейвов сразу же после девяти, если вас это устраивает.
 – Попробуете восстановить ход событий?
 – Может быть... в какой-то мере. Если вы рано или поздно увидите кого-то, кто не был на воскресном сборище (конечно, кроме меня), постарайтесь игнорировать это лицо, пока вас не попросят обратить на него внимание. Похоже, полковник Хендерсон хочет, чтобы я взял на себя руководство этим мероприятием. Полковник Хендерсон и я... Прошлым вечером, насколько мне известно, вы и ваш приятель Карвер в сопровождении двух юных леди – об одной из них, с пышной прической, я не расспрашиваю, потому что уже обладаю информацией... нанесли визит Полли Лумис, который мог кончиться куда печальнее, чем на самом деле. Да, это правда, мы с полковником посетили несколько мест.
 – Старший инспектор Гоб сказал, что в «Удольфо» вы не заглядывали.
 – Напротив! Кроме наших визитов вчера утром и во второй половине дня, мы были там еще дважды: один раз после того, как Сигрейв отправился в ночное заведение, и второй раз – отслеживая его возвращение, когда ночь подходила к концу. В это время добряк Гоб (хотя данное определение отдает богохульством) не знал о всех наших намерениях. Мы также заехали к миссис Обер, но застать ее дома не удалось.
 – Полиция все еще следит за Нигелом?
 – Нет, в этом больше нет необходимости. Разрешите мне добавить еще одну подробность. Покидая Глочестер-Плейс ради своей привычной утренней прогулки, я встретил на пороге Гоба. Он отнял у меня не так много времени. Но, говоря о слежке... – И тут детектив-любитель заволновался. Распахнув пальто и сюртук, он извлек часы.
 – Однако, плохи дела! – сообщил он, возвращая часы на место. – Почти полдень, куда позднее, чем я думал.
 – И намного позднее, – заявил Кит, – чем мне казалось. Должно быть, я, сам того не подозревая, впустую потратил время после завтрака. С Нигелом Сигрейвом, нашим героем, мы встречаемся в час за ленчем. Не хотите ли присоединиться к нам?
 – Мне это доставило бы истинное удовольствие. Но я уже договорился провести ленч в «Старшем Атенеуме», на Пэлл-Мэлл, в половине первого. Я должен найти кеб и уезжать. Но до тех пор...
 Повернувшись к окну, он церемонно приподнял шляпу. Снаружи, как бы в нерешительности, стояла Элен Обер. Поняв, что ее узнали, миссис Обер больше не медлила. Закутанная в меховую накидку, из-под которой выглядывало что-то пурпурное и оранжевое, рыжеволосая вдова влетела в двери и закрыла их за собой.
 – Дорогой мистер Коллинз! – начала она. – И мистер... э-э-э... мистер Фарелл, конечно?
 – Прошу прошения, мадам, – заметил дорогой мистер Коллинз. – Значит, я настолько недоступен? Неужели я действительно настолько недоступен, что... что...
 – Что бедной женщине, вы хотите сказать, приходится следовать за вами по пятам в своей карете? Но наконец-то я встретилась с вами, не так ли? И как мне кажется, вы упомянули Пэлл-Мэлл? Я двигаюсь в том же направлении; мой экипаж ждет. Вы не против, если я подвезу вас?
 – Благодарю. Буду вам очень обязан. Ваш французский, дорогая леди, – с невозмутимым выражением сказал он, – настолько беглый, что мы должны предполагать долгое изучение его в школе или непосредственно во Франции. Так какое предположение верно?
 – Ни то ни другое, – певуче ответила она. – Мне не довелось посещать школу, хотя мы с моим покойным мужем какое-то время жили рядом с заведением миссис Пилкингтон у Хайгейта. Конечно, в детском возрасте у меня были очень хорошие частные преподаватели, включая и настоящего француза, который ставил мне произношение. Мои дорогие родители не хотели, чтобы школа отрицательно влияла на меня. Могу ли я подвезти и вас, мистер Фарелл?
 – Нет, благодарю вас. Мне в другую сторону, и я с удовольствием пройдусь, тем более что тут недалеко.
 – Тогда не двинуться ли нам, дорогой мэтр? Я от всей души желаю задать вам несколько вопросов. Так мы можем идти?
 – Через минуту, – ответил ее дорогой мэтр и повысил голос: – Мистер Болдвуд! Появитесь!
 Из-за портьеры, прикрывавшей арку, вынырнул лично Дж. Болдвуд, невысокий пожилой мужчина, словно присыпанный пылью, с картонным козырьком над глазами.
 – Да, сэр?
 – Эта книга, – Уилки Коллинз поднял фолиант со стола, – была куплена и оплачена. Если вы будете настолько любезны, что завернете ее...
 – Вы уверены, сэр, что вам нужна именно эта книга?
 – Уверен ли я? Уверен ли я, что мне нужен том « Фокус -Покус Младший. Анатомия престидижитаторства»? Вы еще скажете, что мне не нужны «Странные преступления в странных местах», до сих пор так и не найденные. А вот это издание...
 – Очень хорошо, сэр, если вы настаиваете.
 Не скрывая своего нежелания, Дж. Болдвуд взял том и исчез в глубинах берлоги. По возвращении он не стал убеждать мистера Коллинза, что его покупка – непродуманная трата денег и вообще ему не нужна. Вместо этого, пусть все с той же неохотой, он аккуратно завернул ее в плотную коричневую бумагу и перевязал пакет.
 Подхватив его левой рукой, мистер Коллинз придержал дверь для миссис Обер.
 – Есть что сказать на прощание? – спросил Кит.
 – Ну, вряд ли стоит говорить о прощании. Сегодня вечером нас ждет как минимум одно открытие, а может, и больше, если предположения верны. Я думаю, – Уилки Коллинз нахмурился, – что должен оказать Хендерсону небольшую помощь, поскольку преступление в том виде, в каком оно предстало перед нами, кажется искусственным... если только с самого начала не было задумано таковым. Что же до остального...
 – Да?
 – Доказательства лежат прямо перед нами, они ясны даже такому тупице, как я. Не претендуя на оригинальность, оставляю вас с избитым трюизмом, что у каждой монеты есть оборотная сторона. Всего хорошего.
 Так что в настоящее время Кит возвращался в отель «Лэнгем» – в номер ДЗ, куда Нигел Сигрейв явился даже чуть ранее назначенного часа; казалось, что он в таком же хорошем состоянии духа, что и в предыдущий вечер, но все же что-то говорило о скрытой подавленности, он, погрузившись в раздумья, стал немногословен.
 Они расположились за столом под газовым светильником. Им принесли черепаший суп и ростбифы, которые они омывали элем. Кит прямо из кожи вон лез, стараясь найти правильную интонацию в разговоре. Нигел, из которого обычно слова лились несмолкающим потоком, продолжал хранить молчание или давал уклончивые ответы; он почти ничего не ел. За кофе и сигарами, после того, как даже рассказ об утренней встрече с Коллинзом и миссис Обер не вызвал никаких комментариев, кроме хмыканья, Кит взорвался.
 – Ладно, Нигел, так в чем дело? – спросил он. – Зачем тянуть? Ты же обещал дать ответы? Где они?
 – Они к твоим услугам, старина. Или тебе нужен какой-то особый ответ?
 – Что ж, начнем! Ты говорил мне, что видел женщину, которая прошлым вечером была в заведении Полли Лумис вместе с Пат, Джимом Карвером и со мной. Ты знаешь, что это за женщина?
 Нигел встал и прошелся по гостиной. Попыхивая сигарой, он остановился перед камином, чтобы согреть спину, и вернулся к своему креслу с видом человека полного внимания.
 – Видишь ли, Кит, я не хочу ошеломить тебя так, как ошеломил того гребаного янки у Полли, трахнув его по голове.
 – Чем ты можешь ошеломить меня? Нигел затянулся сигарой.
 – Давай начнем с мадам Элен Обер, доброй старой мадам Жан Жак Руссо собственной персоной! Она украдкой подобралась к Лунному Камню, то есть к Коллинзу, не так ли? Она так поступает с каждым, даже когда для этого, черт побери, нет никаких причин.
 Впрочем, она никому не приносит вреда. Она, должно быть, знает все, что достойно внимания, потому что детектив она первоклассный и, обладая такими знаниями, может мистифицировать людей. Но она никому не приносит вреда, у нее нет никаких злых намерений, ни капли злобы. Это первое, что стоит запомнить.
 – А что следующее?
 – Ты несколько раз упоминал, Кит, о количестве визитов, которые полковник Хендерсон и Коллинз Лунный Камень нанесли в мой дом вчера и прошлым вечером.
 Они были в нем четыре раза.
 – Совершенно верно, старина. Да и Элен сама ничего плохого не сделала; она нанесла три визита. Первый, как мне рассказали, был сразу же после того, как я днем направился в город. Она упорхнула, но снова вернулась для встречи с полковником и Лунным Камнем, когда они появились. Именно тогда мы с тобой (а также полковник Хендерсон и Лунный Камень) встретились с ней по ту сторону ворот. Третий визит...
 – Когда он состоялся?
 – Сейчас мы до него и дойдем! – сообщил Нигел, разгоняя рукой кольца дыма. – Он состоялся прошлым вечером, как раз перед тем, как я снова смылся в город. Она застала меня в комнате с трофеями и бочком подъехала ко мне. Я был не в настроении слушать ее, в голове у меня и так был полный хаос; но избавиться от Элен было просто невозможно. Днем, при встрече за воротами, она уклонилась от разговора о воскресном вечере. Она не едет в «Удольфо», сказала она, и это явно было правдой. Но хотя Элен в самом деле не поехала, она рассказывала всем встречным и поперечным, как она решила что-то делать... будто бы все так и было на самом деле. Помнишь?
 – И очень хорошо.
 – Она не собиралась рассказывать остальным, сообщила она, в чем заключалась эта идея. Но если я буду как следует вести себя, в один прекрасный день она может шепнуть мне в ухо. И вот прошлой ночью...
 – Ты хочешь сказать, что она тебе нашептала?
 – О, у этой девицы было желание не только пошептаться. Похоже, что она, как и ее приятель Жан Жак Руссо, о котором я почитал в энциклопедии, хотела Прямых Путей, Простого Поведения и Первобытной Невинности. Больше всего Элен мечтала о лужайке в «Удольфо», на которой, пусть даже тупые филистеры ничего не поймут, скинуть все одеяния и в теплом воздухе под луной плясать что-то вроде фанданго. Во всяком случае, так она говорила.
 – Но ничего не делала?
 – Не делала. Не могла. «Вот представь себе!» – сказала она мне, потому что только я помнил, как Элен выделывала какие-то танцевальные па. «Вот представь себе! – сказала она. – Как я могла войти на территорию, если бы меня не пропустил привратник? В стене есть маленькая дверца, но у меня не было ключа, и я не могла ею воспользоваться».
 Нигел раздавил окурок сигары в блюдце из-под своей кофейной чашки.
 – Элен излагала все это в комнате с трофеями, стоя под головой тигра, которого я раздобыл в Бенгалии. Она посмотрела на меня из-за плеча и спросила, не думаю ли я, что она слишком порочна. Когда женщина задает вопрос в таком тоне, Кит, предполагается, что ты скажешь «нет». Далее ты должен разуверить ее и лишь потом приступить к действию. Я же ничего не сказал. Я подумал, что для некоторых женщин (не Элен) это можно было бы считать основной манерой поведения – когда двери закрыты и мы с ней с глазу на глаз. Но, повторяю, я ничего не сказал и, видит бог, ничего не сделал. Эта бедная корова снова посмотрела на меня и вылетела из помещения, чтобы посоветоваться с моей обожаемой Мюриэль, которая делит со мной кров и ложе. А я отправился в город.
 Сигара Кита тоже потухла. Он бросил ее в свое блюдечко.
 – А теперь слушай, Нигел. Эта женщина или другая, но два разных свидетеля видели, как две ночи подряд, в субботу и воскресенье, она шныряла в окрестностях. В субботу это могла быть Сумасшедшая Нелл. В воскресенье это уж точно была не Сумасшедшая Нелл, потому что ее посадили под замок в полицейском участке Хампстеда. Если той женщиной была и не Элен Обер, то кто это был? Но в целом это не имеет значения. Пока еще ты так и не столкнулся с настоящим вопросом, не так ли?
 – Не имеет значения... не столкнулся... что ты имеешь в виду?
 Кит уставился на него:
 – Я имею в виду, Нигел, что за информацию, чем Элен Обер занималась в субботу вечером, в воскресенье вечером, да и в любой другой вечер, я бы и двух пенни не дал. Все, что связано с ней, показуха и совершенно несущественно. Главный вопрос – это личность женщины, с которой ты, начиная с лета, живешь.
 – Э-э-э... что ты несешь, старина?
 – Я спросил тебя, знал ли ты, кто был со мной и Пат у Полли Лумис. Ты не смог ответить. Вот оно! Ты хоть знаешь личность той, которую только что назвал обожаемой женщиной, что делит с тобой кров и ложе?
 Нигел встал.
 – Ну, в общем-то да. – Хотя он и заинтересовался тирадой Кита, но особого впечатления она на него не произвела. – Какое-то время я думал, что допустил небольшую ошибку. Это другая женщина, вот и все.
 Кит тоже поднялся.
 – Вот и все, говоришь? Но настоящая Мюриэль, сейчас известная мне как Сапфир...
 – Что ты имеешь в виду под словами «настоящая Мюриэль»? – вспылил его собеседник. – Только потому, что моя любимая, когда была маленькой, не могла как следует произносить «Мюриэль» и предпочитала, чтобы ее называли как-то по-другому... ради бога, не лишай ее права на свое собственное имя. И все же, Кит, я понимаю, что ты имеешь в виду. Меня никогда не интересовало имя Дженнифер или сокращения от него. Если другие могли дать этой Мюриэль другое имя и называть ее Сапфир, то я предпочитал думать о своей как о Кэти.
 В честь Кэтрин, прекрасной графини Солсбери, чье любовное искусство – хотя оно не оставило по себе следа в моей Кэти! – так очаровало короля Эдуарда Третьего, что он основал в ее честь орден Подвязки и обожал бы ее до самой смерти, если бы она не умерла первой.
 – Эта история графини Солсбери, Нигел, – всего лишь легенда. Историки не верят ни одному слову из нее.
 – Пошли бы они к черту, эти историки! У меня есть моя Кэти, и я хочу, чтобы она была при мне. Кэти и Мю... Кэти и Сапфир поменялись местами, не так ли? Спасибо, я кое-что знаю об этой ситуации.
 – Точнее, ты догадываешься, Нигел. Если Дже... прости!., если Кэти сегодня не расскажет тебе правды, Сапфир пообещала, что сама тебе все выложит.
 – Да будет тебе известно, Кэти таки рассказала мне всю правду. Прошлым вечером за обедом. Вот поэтому у меня так много на уме, и именно поэтому, когда Элен Обер подъехала со своими глупостями Жан Жака, я сорвался с места и удрал в город.
 – Ты был слишком взволнован, чтобы хранить спокойствие? Поэтому?
 – Я был слишком счастлив, чтобы хранить спокойствие! – заорал Нигел и грохнул кулаком по столу. – Мне нужно было время, чтобы подумать. И конечно, скоро пришло решение. Оно и должно было первым делом прийти ко мне.
 – Решение?
 – Конец хлопот и переживаний, твердая уверенность, как сделать всех счастливыми. – Нигел задумчиво покачал головой. – Знаешь, Кит, ты во всем был прав. Ты сказал мне, что я испытаю облегчение, если выясню, что женщина в моем доме, кроме всего прочего, подобна моей жене. И скоро я понял, что ты попал в самую точку. Но это было больше, чем просто облегчение, больше даже, чем радость или счастье. Черт бы меня побрал, парень! Я чувствовал такой взлет чувств, такой восторг, словно мне даровали вечную жизнь!
 – А что это за убежденность, что ты сделаешь всех счастливыми?
 Нигел посмотрел на него с высокомерным видом:
 – Это очень просто, Кит. Все остается на своих местах. Кэти остается Мюриэль Сигрейв; Сапфир продолжает существовать как Дженнифер Вейл из Мортлейка. Они поменялись местами, вот пусть и остаются каждая на своем месте... Прекрасный способ избавиться от всех трудностей. Ты понимаешь?
 – Да, понимаю. Мы избавимся от трудностей, еще больше усложнив их.
 – Что значит «усложнив», старина? Процесс развода не будет сопровождаться никаким шумом, никакими скандалами или чем-то подобным. Сапфир получит своего Джима. Я – свою Кэти. Оба мы будем более чем довольны. И если даже это не та любовная история, которую могла бы одобрить миссис Гранди, кого это заботит? Кому, как не нам, лучше знать?
 – Но!..
 – Когда прошлым вечером я вернулся домой от Полли, после того, как увидел тебя перед отелем, я обо всем поговорил с Кэти. Она согласна. Она более чем согласна. Я предполагаю, что и остальные выразят согласие. Но это еще не все, что я должен рассказать тебе, Кит, – продолжил Нигел, с силой сжимая край стола. – Обязанность распутать эти эмоциональные узлы лежит на нас, что мы и делаем... или скоро окончательно разберемся. Есть еще одна обязанность: поймать того ублюдка, что хотел меня прикончить, Но это уже не наше дело: ответственность эта лежит на полковнике Хендерсоне и Коллинзе Лунном Камне.
 – Неужто, Нигел? Почему именно на полковнике Хендерсоне и Коллинзе Лунном Камне?
 – Исходя из кое-каких намеков, которые Лунный Камень вчера вечером обронил в нашем присутствии, я подумал, что он должен заниматься этим преступлением. Когда наконец я вернулся в «Удольфо» и к объятиям Кэти, вчера поздно вечером или сегодня рано утром она сказала мне, что ищейки были здесь в третий раз. Меня они не нашли, но сказали, что могут явиться снова. Кэти, тоже уловив один или два намека, заметила, что они встревожены и вроде готовы кого-то арестовать. И конечно же они снова появились! Точно, как Кэти предупреждала, они прибыли в четвертый раз – и с массой вопросов. Когда я рассказал им о своем великолепном плане, как разрешить эмоциональные сложности и объединить неподдельно любящие сердца...
 – Рассказал им о предполагаемом безвозвратном обмене? – изумленно воскликнул Кит.
 – Так чего они сами не знают? И более того – они знают, как хранить тайны.
 – Ты же не предполагаешь, что они согласились заткнуться и молчать?
 – Ну, сначала они в самом деле повесили нос. Или, точнее, это относится к полковнику Хендерсону, а вот старого Лунного Камня это не особенно обеспокоило. Хотя наконец и полковник сдался. Это плохое дело, сказал он. Но, убедившись, что оно не имеет отношения к наказанию преступника и, похоже, является единственным способом избежать скандала, который может взорвать всю крепость респектабельности среднего класса... – Нигел остановился на полуслове. – Послушай, Кит, что тебе не нравится? Тебе не стоит придираться и чинить препоны. Мой план прост, ясен и безупречен. Что у тебя за возражения? Морального плана?
 – Нет, о морали тут вообще нет речи.
 – Так что же?
 Кит продолжал изучать его.
 – Ты взял на себя большую ответственность, тем более учитывая твою обычную беззаботность. Ты, как и последовательница леди Солсбери, похоже, серьезно увлечен. Но если даже ты все же обманешь комиссара полиции, который продолжает сомневаться, у нас нет уверенности, что Сапфир и Джим поддержат тебя. А без всеобщего согласия у тебя ничего не получится. Тебе не хватит...
 Кто-то тихо и быстро постучал в дверь. Несмотря на все старания сохранять спокойствие, Нигел чуть не подскочил.
 – Все в порядке, – сказал Кит. – Чтобы обеспечить полную уединенность, на которой ты настаивал, я после ухода официанта повернул ключ. А сейчас вернулся наш официант, чтобы убрать посуду после ленча.
 Он подошел к дверям, открыл их и распахнул. Но за ними оказался не официант, который вернулся убрать посуду после ленча.
 Она стояла на пороге, и свет газовых ламп в коридоре падал на ее пышные волосы и меха.
 – Добрый день, Кит. – Она посмотрела мимо него. – Привет, Нигги! Я явилась без оповещения. Недавно остановилась туг под другим именем. Я не хотела ни сообщать о себе, ни случайной встречи с кем-либо. Скользнула в лифт, мальчик-лифтер не проявил никакого интереса ко мне – и вот я здесь.
 Она улыбалась, но видно было, что чувствует она себя не в своей тарелке. С сумочкой под мышкой она переступила порог и, прикрыв дверь, прислонилась к ней спиной.
 – Если вам не удалось приветствовать меня, – продолжила она, – прошу вас, не извиняйтесь. Все четко отражается на ваших лицах. Вы оба пытаетесь понять: которая из них, какая из этих двух непонятных личностей? Итак! Нанеся вам этот неожиданный визит, за который я приношу извинения, самое малое, что я могу сделать, – это дать ответ. Я – та женщина, на которой ты женился, Ниг. Я Сапфир, Кит. Вот смотрите!
 Открыв сумочку, она извлекла браслет из блестящих синих камней, после чего бросила его обратно и закрыла сумочку.
 – Тебе нужны еще доказательства, Кит? В том ночном заведении на Хеймаркет, перед тем, как вы сцепились с теми юнионистами – все они смахивали на сержантов или капралов, не так ли? – я предложила Пат, что, если начнется фейерверк, мы с ней сможем нырнуть под стол. Фейерверк состоялся, но мы не сдвинулись с места. Когда вы с Пат и мы с Джимом уходили, официант наконец притащил то несчастное ведро с водой, которое и оживило Джоя и Сая.
 Кит, неловко бормоча слова приветствия, подтащил кресло. Сапфир приняла его.
 – Спасибо, Кит, – сказала она. – Я все же сяду, но только на секунду, и раздеваться не буду. Я не должна оставаться тут слишком долго, тем более что явилась незваной гостьей.
 – Званой, моя дорогая. И поскольку ты уже здесь, – пригласил Нигел, который уже пришел в себя, – по крайней мере, располагайся поудобнее. Я как раз рассказывал Киту...
 – Да, Нигги. Думаю, уже знаю, о чем ты ему рассказывал. А могу я кое-что рассказать тебе?
 – Открывай огонь из всех орудий.
 Сапфир сидела, положив руки на подлокотники кресла. Меж бровей пролегла морщинка, когда она мечтательно заговорила.
 – Поздно утром, проведя ночь на Кларидж-стрит, 24, я послала телеграмму, адресованную Мюриэль Сигрейв в «Удольфо». Я попросила ее встретиться со мной на Кларидж-стрит по очень спешному делу. Так что я встретила... встретила... мы зовем ее Кэти, не так ли? Ты крепко привязан к своей Кэти, верно?
 – Да. Так же, как ты к своему американцу, артиллеристу, который умеет стрелять и бутылками. Значит, ты услышала о великом замысле?
 – О да! – с неподдельной радостью вскричала Сапфир. – Значит, мы сохраняем статус-кво. Я полностью согласна, как и Джим! Только...
 – Только – что?
 – Джим хочет, чтобы я вышла за него замуж и вернулась с ним в Южную Каролину, как его жена! Если иного выхода нет, я не против стать обладательницей двух мужей...
 – Да, это отличный вариант, – согласился ее муж. – Хотя в твоем случае в этом нет необходимости. Я придумал решение.
 – Да?
 – Это правда, что ты не можешь выйти замуж ни в англиканской церкви, ни в какой-либо из протестантских, скажем в пресвитерианской. Ты, конечно, можешь попробовать обратиться к Римско-католической церкви, но это не совсем правильно, да и в любом случае, – Нигел изобразил воплощенную добродетель, – это в любом случае будет двоемужие, что противозаконно. И тем не менее! Если ты твердо решила, то всегда сможешь произнести супружеский обет в соответствии с обрядом какой-нибудь заморской еретической веры, например мусульманской, или индуистской, или буддистской. По крайней мере, ты получишь право искренне считать себя замужней женщиной.
 – Да, Ниг, так и есть. Я должна посоветоваться с Джимом. Нигел мрачно посмотрел на Кита:
 – Спасибо, Сапфир. Поскольку ты и твой Джим Карвер доверяете суждениям вашего старого дядюшки Нигела... между прочим, я тоже скажу ему слово-другое. – Взгляд Нигела смягчился. – Когда прошлым вечером я расставался с тобой, Кит, то сказал, что не буду делать никаких предсказаний, но думаю, что мы уже близки к концу пути. Учитывая, что мне потом сказала Кэти, да и сами ищейки были настолько добры, что ввели меня в курс дела, я в этом совершенно уверен. И твой утренний разговор с Лунным Камнем окончательно подвел черту. Он в самом деле сказал «разоблачение», да?
 – Да.
 – Значит, сегодня вечером нас ждет финал, старина. Больше не будет никаких «если», «но», «может быть». Черт возьми, мы в самом деле в конце пути.

 Глава 19

 Полосы дождя, подгоняемые ветром, летели мимо освещенных окон дома «Удольфо», когда подъехал экипаж Патрисии Денби и Кит Фарелл выбрался из него.
 – Кучер открыл зонтик для тебя, Пат, – сообщил он ей. – Держись под ним и иди к парадным дверям.
 – Но ты стоишь под дождем вообще без зонтика! Твоей шляпе придет конец!
 – Ни я, ни моя шляпа не имеют значения. Готова? Более или менее прикрытая зонтиком, Пат, поставив ногу на металлическую ступеньку, остановилась.
 – Кит, над входной дверью – что-то вроде каменного портика. Прошу тебя, укройся под ним, ладно? Я и шагу не сделаю, пока ты не послушаешься.
 Кит подчинился. После теплого дня к ночи заметно похолодало; вместе с порывами дождя доносились и далекие раскаты грома. Не обремененная мехами или кринолином, Пат присоединилась к нему под портиком и оттуда крикнула кучеру, что он может не ждать.
 – Кит, – сказала она, – кто у нас сегодня будет хозяйкой, Сапфир или Дженни?
 – Дженни, которая хозяйничала и в воскресенье. Ум за разум заходит... Пытайся думать о ней как о Кэти, потому что оба уменьшительных имени кончаются на «и». Нет, подожди! Лучше мы будем думать о ней как о Мюриэль... и смотри не ошибись, обращайся к ней как к Мюриэль. Да, она другая Мюриэль, но сейчас в этой истории никто уже не уверен, кем должны быть он или она.
 – Значит, Сапфир не будет присутствовать?
 – Нет, будет. Мы не сможем увидеть или услышать ее в любое время, но сама Сапфир пообещала, что всегда будет видеть или слышать нас.
 Кит пустил в ход дверной молоток, и осанистый Тиммонс, встретив их на пороге, проводил в холл с красным изразцовым полом, украшенный доспехами и древним оружием. Обе двери стояли открытыми: слева – в библиотеку, а справа – в гостиную. Откуда-то из-за библиотеки доносился гул голосов, перемежаемый щелканьем бильярдных шаров. А когда Тиммонс помог им освободиться от верхней одежды, из гостиной появился мистер Уилки Коллинз в модном, но мятом вечернем костюме.
 – Насколько я понимаю, мисс Денби? – улыбнулся бородач. – Ваш обожатель так красноречиво описал ваш облик, мисс Денби, что ни у кого из нас не осталось никаких сомнений.
 Кит все же представил ее. Уилки Коллинз, при всей своей любезности, все же, казалось, испытывал какое-то беспокойство.
 – Вы уже обедали? Отлично! Остальные опередили вас и сейчас собрались все вместе. – Он показал в ту сторону, откуда доносились звуки. – Сигрейв играет против доктора Вест-котта. Миссис Сигрейв... предпочитаю быть осторожным... так вот, миссис Сигрейв пребывает в обществе мисс Клейверинг и Джорджа Боуэна.
 – Каков порядок сегодняшнего вечера? – спросил Кит. – Нам придется реконструировать преступление?
 – О нет, вряд ли. Нет никакой необходимости в детальной реконструкции. Скоро мы присоединимся к остальным. А пока не будете ли вы настолько любезны уделить мне несколько минут?
 Он провел их в гостиную, где бросались в глаза полосатые чехлы на мебели, столы классических форм с металлическим орнаментом и полувоенные торшеры для ламп времен Первой французской империи. Изучив циферблат часов из позолоченной бронзы, стоявших на каминной полке, их гид показал на стул в красно-белой обивке для Пат, а сам устроился на другом напротив.
 – Надеюсь, Фарелл рассказал вам, что мы с ним встретились с миссис Элен Обер в книжном магазине старого Джонни Болдвуда на Оксфорд-стрит?
 – Да, Кит говорил мне. Я никогда не встречалась с офранцуженной Элен, но для тех, кто ее знает, она стала едва ли не легендой. Кит упомянул, что она подвезла вас до Пэлл-Мэлл. Вы хотели опросить ее?
 – Задавала вопросы как раз миссис Обер, – ответил Уилки Коллинз. – Я-то много слышал о ненасытном любопытстве данной леди, о ее страсти к собиранию фактов, в которой, впрочем, не было ничего злонамеренного. Миссис Обер была тщательна и дотошна, как и полагается на нашем острове! Ее сегодняшнее любопытство было направлено главным образом... можете предположить на кого?
 – На Мюриэль Сигрейв? – рискнул Кит.
 Детектив-любитель покачал головой:
 – Нет. На меня.
 – На вас?
 – Это правда, спросила она, что у вас случилась большая ссора с моим другом Диккенсом? Что, когда «Лунный камень» по частям печатался в журнале Диккенса «Круглый год», он резко выступил против публикации и против меня, на что я ему от всей души ответил?
 – Вы, конечно, не стали отвечать на эту бестактность, – высказалась Пат.
 – Наоборот, мисс Денби. Я ответил со всей искренностью, вот как сейчас рассказываю вам. Если какое-то время между нами и существовало легкое охлаждение, сейчас ни Диккенс, ни я не можем вспомнить, как и почему оно возникло. В таких делах кто и что может вспомнить? Великий человек порой бывает склонен к вспышкам темперамента, да я и сам не могу утверждать, что полностью лишен таких черточек характера.
 Но любая холодность, можете не сомневаться, давно исчезла. Я посетил Гейдсхилл в октябре и надеялся снова очутиться здесь перед Рождеством. Диккенс планировал сесть за новый роман. Он почти ничего не рассказывал, но распространились слухи (опять слухи!), что главной движущей силой повествования будет какая-то тайна. Может, на него немного повлиял и я. – И тут мистер Коллинз встрепенулся. – Но мы основательно отошли от миссис Обер, не так ли? Прошу прощения. Думаю, Фарелл, что упоминал этим утром – один из визитов, которые мы с полковником Хендерсоном нанесли вечером, был к миссис Обер, которая по договоренности должна была нас ждать.
 – Она скрылась от вас?
 – Ну, «скрылась» – это слишком сильно. Давайте скажем, что леди просто не хотела обращать на себя внимание... оплошность, которую она редко себе позволяла.
 – Может ли это иметь отношение к нашей тайне?
 – Миссис Обер явно так считает. Когда мы ехали в ее экипаже на Пэлл-Мэлл, – сообщил Уилки Коллинз, разводя руки, – она задавала мне вопросы не только о Диккенсе. Во время ее отсутствия дома предыдущей ночью, сказала она, большая кабинетная фотография, на которой запечатлена она с покойным мужем, исчезла – была украдена, если угодно, – из ее гостиной. И поскольку ее единственными посетителями были Хендерсон и ваш покорный слуга, которым горничная позволила подождать в гостиной, пока мы не потеряли терпение и не отбыли...
 – Она обвинила вас и комиссара полиции, – вспыхнул Кит, – что вы стащили эту проклятую фотографию?
 Уилки Коллинз укоризненно посмотрел на него:
 – Пропало не только бесценное воспоминание, сообщила она нам, но и рамка имела ценность. Боюсь, вы недооцениваете хитрость этой леди. Она далеко не Макиавелли, но в то же время ведет себя достаточно тонко. Обвинить нас? Никогда! Но не можем ли мы помочь? Видели ли мы что-нибудь подозрительное: какие-нибудь следы взлома, может, попадался на глаза какой-нибудь грабитель или воришка? И так далее. Но смысл был ясен, подтекст оставался. Миссис Обер...
 Он прервался, развернувшись к дверям. Два его собеседника посмотрели в том же направлении. Кит был воплощенным вниманием.
 Негромкий гул голосов, доносившихся из-за холла, из-за библиотеки, резко возрос, и, похоже, там разразился яростный спор, переходивший в нешуточную ссору. Кит мог разобрать женский голос («Помни, она – Мюриэль Сигрейв!»). Ему показалось, что до него доносится звучный баритон Нигела и не такой звучный, но не менее решительный голос доктора Вест-котта.
 – Имя Элен Обер, – сказал Уилки Коллинз, который не потерял нить повествования, – произвело воздействие и в другом помещении. Нам лучше немедля присоединиться к ним.
 Пат, Кит и их ментор покинули гостиную. Во главе с ним они пересекли холл и библиотеку. У дверей в бильярдную, расположенную слева от коридора, который вел в оранжерею, он остановился, чтобы Пат могла пройти первой.
 Пат не воспользовалась этой возможностью. Она замялась на пороге, разглаживая юбки. Уилки Коллинз стоял прямо за ней, а Кит держался за ними обоими.
 В бильярдной, где над столом зеленого сукна висела лампа, высокие окна, выходящие на лужайку, были прикрыты, но не захлопнуты и не затянуты портьерами. По стеклам текли струи дождя, который обильно поливал и крышу отремонтированной оранжереи.
 Мюриэль, Нигел Сигрейв, доктор Весткотт, Сьюзен Клейверинг и Джордж Боуэн – или, чтобы уж быть точным, первые трое – настолько были озабочены проблемой, как бы унести ноги, что сначала никто не заметил в дверях новых гостей.
 Сьюзен и Джордж рука об руку сидели на мягкой скамейке, что стояла вдоль стены у дверей. Но общий интерес, вокруг которого собирались все эмоции, вызывал тот центр, в котором были Мюриэль-Дженни-Кэти и двое других мужчин.
 Нигел и доктор Весткотт с киями в руках стояли по обе стороны стола. Мюриэль в том же кремово-розовом платье, в котором она была в воскресенье вечером (Пат опять предпочла голубовато-серый цвет, а Сьюзен – зеленый), располагалась поодаль от стола, и было видно, что она напряжена так, словно испытывает физические страдания.
 – В самом деле! – вскричала она. – Судя по тому, как доктор Весткотт осудил меня – только доктор Весткотт, и никто другой! – любой может сделать вывод, что я громко ругалась в Вестминстерском аббатстве. А я не делала ничего подобного!
 – Вы же знаете, что она права, – тут же согласился Нигел. – Она не делала ничего плохого. Все, что она сказала...
 – Все мои слова, – заявила их пышноволосая хозяйка, – были всего лишь повторением того, что сказала та женщина. Она явилась сюда вчера вечером, довольно поздно после обеда и поговорила с Нигги. Он все равно собирался уезжать, но из-за ее бредовых слов буквально вылетел. В настоящее время Ниг вернулся и все мне рассказал. Единственный человек, которому я сегодня рассказала... впрочем, не важно.
 Элен Обер хотела танцевать голой на лужайке. Она этого не сделала. Ее здесь не было, и она ничего не смогла сделать. Но, судя по возмущению и потрясению доктора Весткотта...
 Пусть даже в голосе доктора Весткотта не было возмущения и потрясения, понижать его он не собирался.
 – Позвольте мне подчеркнуть, мадам, что я очень редко, как вы изволили выразиться, кого-то осуждаю. Я не моралист и не пуританин. Если я просил вас не говорить таких слов во всеуслышание, воздержаться от пользования языком, который, как принято говорить, «может вызвать краску на лицах молодых людей»...
 – Ох уж эти мне «молодые люди»! А то мы не слышали, как они себя ведут в наши дни! Если даже допустить, что такая молодая личность в самом деле существует, то она должна быть самой глупой, самой ханжеской маленькой лицемеркой во всем нашем лицемерном обществе! Быть вообще без одежды – это очень приятно, даже, можно сказать, чудесно... в уединении и с любимым мужчиной...
 – Слушайте, слушайте! – поддержал ее Нигел.
 – Но я не должна была упоминать обнаженность, да? Доктор Весткотт водрузил на переносицу пенсне и пригладил свою ухоженную бородку.
 – Если я настоятельно попросил вас быть сдержаннее, дорогая леди, моя просьба практически не имела отношения к общепринятой морали или к отсутствию ее. Куда больше она относилась к тому качеству, которое вы так высоко цените, – к наличию хорошего вкуса. Вы вызвали ненужное напряжение, чем серьезно смутили мисс Клейверинг...
 – Я в самом деле смутила вас, Сьюзен? – вскричала Мюриэль.
 У этой юной девушки с янтарными глазами даже не было возможности ответить. Мюриэль, повернувшись к ней, увидела возникшую в дверях группу. Может, изумленная, но отнюдь не испуганная, хозяйка оценила ситуацию и тут же включилась в нее.
 – Мистер Коллинз! – сказала она. – Пат, моя дорогая! И Кит! Входите же!
 Все пробормотали вежливые приветствия. Пат вошла в сопровождении своих спутников.
 – Мистер Коллинз! – продолжила Мюриэль. – Теперь, когда все ужасные слова произнесены и заклинания выслушаны, давайте непредвзято посмотрим на них. Элен Обер была здесь вместе со мной, когда вы и полковник Хендерсон заехали сюда. Она постаралась не попадаться вам на глаза и оставалась еще долго после вашего отъезда. Позже вы и полковник вернулись, нанеся нам четвертый визит; Элен этого не сделала. Но довелось ли вам услышать о ее фантазиях, что она хочет скакать по нашей лужайке, как верная ученица Жан Жака?
 Уилки Коллинз покачал головой:
 – Нет, пока вы о них не упомянули, миссис Сигрейв. В силу некоторых намеков, которые эта леди обронила вчера за вашими воротами, мне кажется вполне возможным, что она обдумывала такие мысли. Среди прочих я получил от Кита Фарелла очень четкий подробный отчет о всех уликах и свидетельских показаниях. А вчера днем я сам все увидел и услышал. К тому времени мне это представлялось всего лишь возможностью, не больше.
 – И тем не менее! – Мюриэль отбросила все возражения. – Значит, полицию не заинтересовали кое-какие случайные мысли женщины? Значит, они не имеют значения. На самом деле она ничего такого не делала. Так?
 – Миссис Сигрейв, – тихим голосом сказал Уилки Коллинз, – надеюсь, вы простите то, что должно выглядеть как недозволенная поправка к недозволенному предположению. Но она могла это делать и сделала.
 – Она в самом деле танцевала голой?
 – Вы неправильно поняли смысл моих слов, который был плохо выражен. Это правда, что миссис Обер не прыгала и не танцевала в естественном виде. С другой стороны, она все же была здесь в воскресенье вечером и сделала несколько антраша, на которые свидетель обратил внимание.
 – Возможно ли это? – воскликнула Мюриэль. – Маленькая дверь в стене была закрыта. Как она могла проникнуть внутрь?
 – С таким количеством формовочной глины, которая была в распоряжении миссис Обер, это было нетрудно.
 – То есть вы хотите сказать, – уточнил Кит, – что она одолжила ключ у Сумасшедшей Нелл и сделала с него слепок? Но с Сумасшедшей Нелл совершенно невозможно иметь дело. И это не все! Посмотрите сюда!
 – Да?
 – Я слышал о такой глине и какие штуки с ней можно делать от Пат, которая, в свою очередь, услышала о ней от кузена Харви. Но хотя я привел вам много убедительных свидетельских показаний, на это я бы не стал полагаться. Откуда это стало известно? Да и кроме того, каким образом Элен Обер могла сделать копию ключа Сумасшедшей Нелл?
 Собеседник невольно поднял брови.
 – У миссис Обер не было в нем необходимости, – ответил он. – Имея формовочную глину, мой дорогой друг, она нуждалась в слепке ключа, а скорее, замка. Получив его, любой слесарь может не без труда, но достаточно точно выточить ключ, который подойдет к этому замку. Что касается моей информации...
 – Да! – сказал Кит, начиная понимать. – Те имена, которые были упомянуты...
 – Так и есть. Мне сообщили, что старший инспектор Гоб сообщил вам о двух лицах, которые Хендерсон и я собирались опросить, что прошлым вечером в городе и сделали. Одним из них был Харви Туайфорд, который стал настоящим источником откровений. Другой...
 – Сэр Хьюго Клейверинг! Он-то видел женщину, которая носилась по лужайке. Если он сможет опознать в ней Элен Обер...
 – Сэр Хьюго, – уточнил мистер Коллинз, – на первых порах испытал самые разные чувства, кроме удовлетворения. Поскольку я сам являюсь барристером, то могу понять его юридическую осторожность. Мое самое подробное устное описание приводит всего лишь к предположению, что это могла быть миссис Обер. Он видел ее после наступления темноты и на расстоянии, что совершенно справедливо подчеркивал. Так что мы направились в «Удольфо» и уж оттуда – к миссис Обер. Жаль, что нам с Хендерсоном пришлось похитить с целью опознания ту самую фотографию. Точнее, похитил ее я; полковник не одобрил мои действия, хотя понял их. Она получила свою собственность обратно в целости и сохранности – и ценную рамочку, и все остальное. Когда во второй половине того же дня мы показали эту фотографию сэру Хьюго, он все же не смог провести убедительное опознание, но у нас почти не осталось сомнений, что мы нашли ту самую женщину.
 – Великий хранитель устоев Клейверинг, – напомнил ему Кит, – рассказал остальным из нас, что она казалась молодой и производила впечатление леди.
 – Вам не кажется, что в возрасте сэра Хьюго любая женщина не старше тридцати пяти лет должна казаться молодой? И согласитесь, миссис Обер в самом деле производит впечатление леди. Но...
 И снова Уилки Коллинз повысил голос.
 – Прошу прощения! – сказал он. – Именно я и сбил вас с пути. Миссис Сигрейв, вы были правы! Неопределенные намеки миссис Обер на выходки и проказы, ее подлинные выходки были безобидными действиями, не имеющими отношения к нашей главной проблеме. В этой истории был кто-то другой, который не намекал, а весьма решительно совершал действия отнюдь не безобидные. Я имею в виду, миссис Сигрейв, недвусмысленную попытку покушения на вашего мужа. Продолжим разбираться в этой проблеме?
 Нигел решительно поддержал это предложение.
 – Ради бога, конечно же да! – воскликнул он. – Теперь вы можете пролить на нее хоть какой-то свет?
 – Если вы все составите мне компанию в оранжерее, думаю, что смогу.
 – Значит, мы к вашим услугам, не так ли? – Нигел огляделся. – Мюриэль? Весткотт? Да. Я вижу, вы тоже. Как насчет вас, Джордж?
 Джордж Боуэн поднялся с мягкой лавки:
 – Если это необходимо, сэр, то считайте, я в игре.
 – Сьюзен?
 – Я тоже в игре, – робко согласилась Сьюзен Клейверинг, тоже вставая. – Но... вы хотите, чтобы мы вышли под дождь, мистер Коллинз? Джордж должен снова разбить стекло?
 – Нет, отнюдь, – заверил ее церемониймейстер. – В полной реконструкции событий нет необходимости. Давайте будем надеяться, что все существенное можно будет извлечь из самой оранжереи.
 – Спасибо, мистер Лунный Камень, за эту небольшую любезность, – заявил Нигел, показывая на оконную панель. – Вчера кончили ремонтировать, а сегодня покрасили. Покраска плохо ложится под дождем, но, по крайней мере, ничего не поломано. Ладно, так чем мы сегодня будем заниматься?
 – Вот сюда, будьте любезны.
 В библиотеке мистер Лунный Камень, который взял руководство церемонией полностью в свои руки, проинструктировал всех, что они должны, предшествуя ему, пройти через освещенный газовыми светильниками коридор в оранжерею, освещенную точно так же.
 – Знаете ли, мы это понимаем, – сказал Нигел. – Мы все отлично понимаем, о друг женщины в белом. Но куда точно мы должны пройти в оранжерее?
 – Между аквариумами – к пересечению проходов. Или куда-то рядом. Ваше собственное положение, сэр, не будет иметь значения... по крайней мере, пока.
 – По крайней мере, пока?
 Уилки Коллинз пропустил его реплику мимо ушей.
 – Первыми, если позволите, миссис Сигрейв с мисс Денби и мисс Клейверинг. Затем мистер Сигрейв, доктор Весткотт, Джордж. И последнее... Фарелл, не будете ли вы так любезны остаться со мной?
 Когда процессия снялась с места, ее бородатый предводитель поманил пальцем Тиммонса, который заглянул в библиотеку и неслышно прошептал ему несколько слов. Дворецкий кивнул и исчез; Уилки Коллинз повернулся к Киту. Добродушное выражение его лица изменилось. Теперь оно казалось не столько любезным, сколько мрачным и грозным, даже пугающим.
 – Ну? – вопросил он. – Вы что-нибудь заметили? Кит показал в сторону оранжереи:
 – Только то, что вы основательно позаботились, дабы войти в нее последним.
 – Я должен убедиться, что дверь из оранжереи в коридор была оставлена незапертой.
 – Вы думаете, кто-то попытается остаться у этих дверей? Может, в спешке?
 – Я знаю, что кто-то войдет в эти двери. Должен быть свободный доступ.
 – Ну хорошо... но почему не дать мне войти последним вместе с вами?
 – Очень важный пункт, если внимательно присмотреться к нему, – сказал мистер Коллинз. – И его можно будет установить, когда вы повторите перед остальными то, что вы уже сказали мне. Идемте! – добавил он, когда они двинулись по проходу. – Сигрейв упомянул об уроне, который дождь наносит внешнему слою покраски. Белая краска внутри, хотя и свободна от воздействия дождя, должна какое-то время высыхать в этой влажной атмосфере. А теперь, мой дорогой друг, вы позволите пройти перед вами?
 Они окунулись в сырую удушливую атмосферу, в которой запахи краски смешивались с ароматами зелени. Дождь назойливо барабанил по стеклу. Яркие рыбки, подсвеченные светильниками, сновали в зеленоватой воде.
 На пересечении двух проходов стояли Нигел Сигрейв, Мюриэль, которая держала его под руку, и за ними – Пат. За спинами Сьюзен Клейверинг и Джорджа Боуэна тянулось отремонтированное и окрашенное окончание южного прохода. Доктор Весткотт, стоявший лицом к ним, развернулся.
 Не только он один, подумал Кит; обратил внимание на совершенно новое, мрачное выражение лица Уилки Коллинза.
 – Так что вы от нас хотите, властитель тайн? – вопросил Нигел. – Если не предполагается реконструкции событий...
 – Помнится, я сказал, что не будет полной реконструкции, – поправил его хозяин тайны. – В данный момент прошу вас оставаться на своих местах. Вот так! – Он обратился к Киту: – Насколько мы понимаем, в момент выстрела вы и мисс Патрисия были в обиталище мистера Сигрейва, окно которого выходит на крышу оранжереи?
 Кит кивнул. Они оба подняли глаза, хотя сквозь дождь можно было разглядеть лишь пятно освещенного окна берлоги Нигела.
 – Вы подошли к окну и раздвинули портьеру, – продолжил Уилки Коллинз. – Дождя в ту ночь не было. Но поскольку окно было затянуто туманом или моросью, вы, скорее всего, могли увидеть только очертания какой-то фигуры, во весь рост лежащей на пересечении проходов. Так?
 – Да, – согласился Кит.
 – Да! – с подчеркнутой горячностью согласился и Нигел. – Точно, как... – Он резко остановился и не стал продолжать.
 – Вы спустились из апартаментов мистера Сигрейва в библиотеку, откуда через бильярдную прошли на лужайку. Когда через выломанный проем вы проникли в оранжерею, то увидели, что мистер Сигрейв лежит лицом верх, головой к южной стене, а ногами – к проходу, который тянулся к западу и востоку, а над ним склонился доктор Весткотт. Пока все правильно?
 – Абсолютно, – ответил Кит.
 – Теперь мы приступаем к реконструкции? – спросил Нигел, который беспокойно расхаживал по помещению. – Вы хотите, чтобы я растянулся на земле, как я лежал тогда? Или, точнее... – И он снова резко остановился.
 – Друг мой Сигрейв, – внезапно подал голос доктор Весткотт. – Происходит нечто весьма странное. Второй раз вы взрываетесь комментарием, но спохватываетесь и замолкаете на полуслове. В чем дело? Что вы хотите сказать?
 Уилки Коллинз хлопнул в ладоши, словно желая положить конец этому разговору не по делу.
 – Боюсь, это становится привычкой у мистера Сигрейва. Мы сможем понять смысл его слов, если поймем Кита Фарелла.
 – Поймете меня? – удивленно вопросил Кит.
 – Когда вы вплотную, в упор разглядели лежащего здесь мистера Сигрейва, вы подумали, что эта картина несколько отличается от той, что открылась вам сверху. Нет, мистер Сигрейв! – прервался распорядитель действа. – Прошу вас, не ложитесь на землю! Я обращаюсь к моему коллеге-литератору. Пришло ли вам в голову, Фарелл, чем одна картина отличается от другой?
 – Нет, боюсь, что не пришло. Тогда я ни о чем не мог думать, да и сейчас не могу. Может, возьметесь объяснить?
 – Если не возражаете, – согласился Уилки Коллинз. – Ответ кроется в обыкновенном карандаше. Вот в этом.
 Едва только мистер Коллинз запустил руку во внутренний нагрудный карман своего смокинга, в дверях торопливо, но не теряя величавого достоинства, появился Тиммонс, дворецкий. Его смущенный кашель был адресован всем, но обратился Тиммонс к Сьюзен.
 – Прошу прощения, мисс Клейверинг. Если вы не против, вас просят немедленно появиться в иривратницкой. Этот джентльмен...
 Сьюзен в отчаянии застонала.
 – И в такое время! Не может ли это подождать?
 – Похоже, что джентльмен настроен весьма решительно, мисс.
 – Кто бы он ни был, почему бы ему не прийти сюда?
 – Лучше не надо! – едва не крикнул Уилки Коллинз.
 – Я согласен! – вмешался Нигел. – Старина Лунный Камень приступил к демонстрации; вот давайте и продолжим ее.
 – Очень хорошо! – согласилась Сьюзен, уступая. – Наверно, это дядя Хьюго. Я должна была приехать прямо сюда и... о нет, Джордж! – добавила она, когда молодой Боуэн суетливо замахал руками. – Он может серьезно простудиться, что ему свойственно, и совершенно не нужно, чтобы он замерз и простудился из-за вас. Надеюсь, вы все простите меня?
 Не теряя присущей ей грации, она последовала за Тиммон-сом. Нигел Сигрейв застыл на месте.
 – Странно! – заметил он. – В воскресенье вечером Тиммонс неоднократно встречался с сэром Хьюго Клейверингом. Что случилось с нашим верным слугой? Он обожает звучно произносить титулы; он звучит подобно божеству, когда возвещает о появлении какого-то пэра, и он весьма почтительно относится даже к скромному обладателю рыцарского достоинства. Впрочем, не важно! Наш старина Лунный Камень собрался демонстрировать...
 – Старина Лунный Камень, – сказал джентльмен, охарактеризованный подобным образом, извлекая из внутреннего нагрудного кармана короткий отрезок темного дерева с графитовой сердцевиной, – в настоящий момент представляет вещественное доказательство, уже опознанное мистером Сигрейвом, как то, которое было при нем в воскресенье вечером. Он держал его в том же самом кармане, что и я, откуда оно вывалилось, когда он упал. А теперь, Фарелл...
 – Да? – вопросил Кит.
 – Когда вашего друга и хозяина унесли с пулей в груди, вы нашли этот карандаш лежащим на земле. Вы рассказали мне, что обнаружили его очень близко к тому месту, где должна была быть левая нога жертвы, оставайся он лежать на земле. Будьте любезны, можете ли взять карандаш и положить его в проходе как можно ближе к тому месту, где вы его нашли?
 – Но!..
 – Абсолютная точность не потребуется. Сойдет и примерная оценка. Значит, – сказал организатор действа, когда Кит наклонился с карандашом в руках и выпрямился уже без него, – вот на этом месте он и лежал?
 – Да, примерно.
 – Так я и думал. И хочу спросить у вас, так же как спрашивал и у всех остальных: о чем это говорит?
 – Нет, магистр, – фыркнул Кит, – это мы будем спрашивать у вас. Так о чем это говорит?
 Уилки Коллинз, засунув пальцы в проймы своего белого жилета, выпятил грудь.
 – О полном абсурде, – ответил он. – У любого мужчины внутренний нагрудный карман пиджака находится со стороны правой руки. Так?
 – Боже милостивый, так! Значит?..
 – Если мистер Сигрейв в самом деле лежал головой к югу, каким вы увидели его, когда над ним хлопотал доктор Весткотт, скорее всего, карандаш не мог отлететь так далеко в другую сторону и упасть рядом с его левой ногой. Его положение объяснимо только в том случае, если жертва упала лицом вверх в другую сторону и к югу были обращены ее ноги. Заметна разница в его положении, не так ли? И многие весьма толковые люди упорно смотрели в другую сторону, на что и рассчитывал предполагаемый убийца. Выстрел прозвучал очень близко: не потому, что курок спускали в помещении, а потому, что кто-то снаружи выпустил пулю, летевшую с такой высокой скоростью, что она пробила стекло, не разбив его. Стекло все же было разбито. Преступник вошел через эту импровизированную дверь, отбросил свое оружие и развернул неподвижное тело Сигрейва в противоположном направлении, дабы оно поддержало ту историю, которую он собирался рассказать. А вот упавший карандаш он не заметил. Считая, что он прикончил свою жертву, преступник подумал, что находится в полной безопасности. – Уилки Коллинз резко развернулся. – Вот так вы и пытались убить его – не так ли, Джордж?
 На какое-то мгновение Джордж Боуэн, как парализованный, стоял на месте. Затем он, дернувшись, сделал странный жест: правая рука осталась на месте, а левая согнулась в локте и застыла в неудобном положении, прижатая к боку. Затем левым локтем, упертым в ребра, он откинул полу сюртука так, что стала видна подкладка. Под рукавом был пришит объемистый самодельный мешочек из грубой ткани, откуда высовывалась рукоятка револьвера.
 Он выкрикнул какое-то слово, которое могло быть и мольбой и проклятием. Правая рука рванулась к самодельной кобуре. Пригнув голову, он нырнул мимо Уилки Коллинза, мимо Кита, мимо Нигела и доктора Весткотта, мимо Мюриэль и Пат и кинулся влево по центральному проходу к стеклянным дверям в западном конце оранжереи.
 Им удалось расслышать за шумом дождя шаги бегущего человека. Вдруг шаги замерли. Донесся еще один вскрик, грохот выстрела и глухой звук упавшего тела. И затем – ничего. Только шелест бесконечного дождя.

 Глава 20

 5 ноября, в пятницу вечером, через неделю после появления Кита Фарелла в Лондоне, пять человек, расположившись в удобных креслах, полукругом сидели у горящего камина в библиотеке «Удольфо».
 Центр этого полукруга занимал Уилки Коллинз. Справа от него, вся в лиловом и розовом, сидела пышноволосая молодая женщина, которая то ли была, то ли не была замужем за Интелом Сигрейвом, и он сам. Слева от мистера Коллинза, в синем платье, сидела юная женщина с каштановыми волосами, которая сопровождала Кита Фарелла в Италии; сам он устроился за ее спиной.
 Перед организатором церемонии на декоративном то ли столе, то ли стуле, именуемом tabouret, стояла каменная пепельница и лежал кожаный портфель, из которого торчали несколько листов бумаги. Церемониймейстер не обращал на них внимания. Над камином висел коричневый от времени портрет какого-то предка из XVII века. Прежде чем откашляться, Уилки Коллинз бросил на него взгляд.
 – Я прошу не искать символичности, – начал он, – в том факте, что сегодняшний вечер знаменует Ночь Гая Фокса, которую другие называют Ночью Костра. Мы ничего не отмечаем и ничего не празднуем. Мы собрались просто поговорить и найти объяснения.
 Как вы все хорошо знаете, Джордж Боуэн скончался в больнице Белсайз-парк во вторник вечером, спустя час после того, как он направил револьвер себе в грудь. Перед смертью, понимая, что находится in extremis [27] , этот двуличный молодой человек сделал полковнику Хендерсону и мне заявление. Оно позволило прояснить некоторые подробности, которые до сих пор оставались непонятными. Вот копия этого заявления.
 Из кожаного портфеля Уилки Коллинз извлек несколько листов бумаги, но оставил их лежать на портфеле.
 – У меня нет необходимости читать этот текст, хотя раз-другой придется с ним свериться. По большей части, думаю, хватит и наших воспоминаний. Джордж Боуэн мертв, – продолжил он. – Джордж действовал один. У него не было ни сообщников, ни советников. Поэтому отпадает необходимость не только в судебном процессе, но и в какой-либо публичности. И полиция, и я сможем сохранять молчание, что мы и сделаем, исходя из того, что никто из посторонних не будет иметь доступа к тем секретам, о которых пойдет речь. Таким образом, готовясь дать вам объяснение, на котором вы настаивали, мы пришли к выводу, что лучше всего ограничить нашу встречу лишь теми, кто был непосредственно вовлечен в эти события и кому можно доверить все эти секреты.
 – Слушайте, слушайте! – зааплодировал Нигел.
 – Теперь дайте-ка мне посмотреть, – пробормотал организатор встречи, поворачиваясь к женщине справа. – Со вторника мне говорили, что в одних случаях я должен обращаться к вам как к Кэти, а в других – как к Сапфир. Так кто вы сейчас?
 – Я Сапфир, – ответила очаровательная женщина в лиловом и розовом, – хотя теперь не ношу и не показываю свой опознавательный браслет. Три вечера назад, когда вы только хотели поймать этого глупого мальчишку, который превратился в преступника, Кэти, как и раньше, могла играть роль хозяйки. А вот сегодня вечером все по-другому. Сегодня вечером о личных тайнах и секретах будут не просто упоминать; о них будут говорить и даже кричать. А поскольку краснеть я не умею и из нас двоих считаюсь более бесстыдной, сегодня моя очередь. Сама же Кэти здесь. Она будет держаться подальше от взглядов, но так, чтобы все слышать, – как и я вела себя во вторник.
 Вы были совершенно правы, говоря, что круг посвященных должен включать лишь нас. Наверно, мы могли бы довериться Ларри Весткотту. Тем не менее чем меньше, тем лучше. И Сьюзен Клейверинг... в общем-то в зависимости от обстоятельств...
 – В зависимости от обстоятельств! – взорвалась Пат. – Нет, мистер Коллинз! Вы назвали Джорджа двуличным. На самом деле он был куда хуже. Должно быть, он был самым подлым, самым гнусным маленьким лицемером в мире. Кит рассказал мне одну вещь: получив от вас указание, он делал вид, что не в силах его выполнить, потому что слишком мягкосердечен и не может видеть боли другого человека. А потом снова: это выдуманное школьное обожание Нигела, когда на самом деле все время... все время...
 – Тем не менее, мисс Денби, его чувства не были ни лицемерием, ни притворством.
 – Не лицемерием? Не притворством?
 – Мне бы хотелось, чтобы вы поняли меня, мисс Денби, – сказал Уилки Коллинз. – Его в самом деле потрясало зрелище человека, испытывающего боль. И его восхищение Сигрейвом было совершенно искренним. Но должен ли я напоминать слушателям, что у каждой монеты есть оборотная сторона?
 – Мыслительные процессы Джорджа, – заметил Кит, – интересовали меня куда меньше, чем вас. Но как вы пришли к подозрениям в его адрес?
 – Вот именно! – возбужденно воскликнул Нигел. – Вот это мы и хотели бы услышать! Выкладывайте, друг наш Лунный Камень!
 Детектив-любитель, откинувшись на спинку кресла, пригладил бородку, извлек сигару, но, обратившись к Киту, не стал ее раскуривать.
 – В самом начале мне казалось, что мы имеем дело лишь с имитацией преступления. В данный момент мы, с вашего разрешения, пропустим этот аспект и вернемся к нему потом. Почти с самого начала, с той минуты, как вы мне сказали об упавшем карандаше и о месте, куда он упал, мы должны были помнить об этом факте, ведь это доказательство того, что выстрел был произведен снаружи. Значит, преступником должен был быть Джордж Боуэн, который сделал проем в стене, избавился от оружия и изменил положение тела беспомощной жертвы.
 Уилки Коллинз выпрямился.
 – Вы, свидетели, – сказал он, – думали, что знали правду: Сигрейв упал в том положении, в котором вы нашли его, что не соответствовало истине. Сигрейв, который знал истину, ошибочно предположил, что вы тоже ее знали. Он не мог опознать того, кто на него напал, потому что тот смотрел на него, прикрывая рукой лицо и к тому же из-за мутного стекла. Более чем один раз, прежде чем наша частичная реконструкция...
 – Более чем один раз, – воскликнул Нигел, – я пытался все рассказать вам: о том парне снаружи, за проклятой стеклянной стенкой. Но вы вечно меня прерывали, а я позволял вам это делать. Вы думали, что знали истину! Господи, это я ее знал!
 – Попытайтесь не выходить из себя, сэр. Вне всякого сомнения, рано или поздно вы должны были сделать такое замечание. Без помех преступление все равно было бы раскрыто, что уже и случилось. Тем не менее, если бы разгадка преступления воскресного вечера пришла всего через сорок восемь часов, мы с Хендерсоном справились бы с ним куда лучше.
 – Но вот что насчет Джорджа, мой дорогой Лунный Камень? – спросил Нигел. – Бедного Джорджа, полного благих намерений, которого никто не понимал! Ведь карандаш – это было далеко не все, что у вас было против него, не так ли?
 – Далеко не все. Сначала мне казалось, что есть безапелляционное возражение против моей уверенности, что пуля прошла сквозь стекло. В начале понедельника я упоминал об этом в разговоре с Фареллом, не говоря, в чем суть возражения. Любая пуля, выпущенная в стекло с близкого расстояния, конечно же должна разбить его, не так ли? И вот в понедельник днем я получил объективный ответ на свои сомнения. Некоторые из вас кое-что вспомнят. Мы с Хендерсоном покидали «Удольфо» после второго визита сюда. Когда мы были рядом с воротами, то услышали два выстрела. Хендерсон крикнул кучеру остановиться, и мы услышали голоса. Вот вы, Фарелл...
 – Я-то подумал, – сообщил Кит, – что эти пули, выпущенные из-за дерева, могли разбить окно в экипаже. Нигел...
 Уилки Коллинз перевел взгляд на Нигела.
 – Вы, сэр, – подхватил он нить разговора, – дали понять, что современные боеприпасы таковы, что ими можно стрелять едва ли не в упор, но после них в стекле останутся лишь аккуратные дырочки. Известно, что вы крикнули; старший инспектор Гоб привел этот факт, что вы вскрикнули и все остальные подхватили.
 Затем он обратился ко всем:
 – Кстати, леди и джентльмены, в этом обсуждении есть еще одна очень интересная деталь. Револьвер модели 380, пусть и не огромный, но все же громоздкий и неуклюжий. Как предполагаемый убийца мог незамеченным таскать его? Но умение Нигела Сигрейва что-то на скорую руку шить себе стало так широко известно, что его поклонники, естественно, стали ему подражать. Пользуясь лишь теми материалами, что всегда под рукой, он мог смастерить что-то вроде дополнительного кармана. И теперь, даже сделав неловкий жест левой рукой, он мог иметь при себе оружие, не привлекая ничьего внимания.
 Вот на это, леди и джентльмены, я и должен был обратить внимание, о чем и сказал себе в понедельник днем. Джордж Боуэн мог сделать то, мог сделать это. Что же он сделал на самом деле? Например, известно ли было ему, что современная пуля, в упор выпущенная в стекло, не разбивает его на осколки. В понедельник вечером, когда я хотел перекинуться словом с Харви Туайфордом...
 – Но надеюсь, не о самом Харви? – перебила Пат. – Речь шла о Джордже, лучшем собутыльнике Харви! А тот, могу ручаться, ввел вас в заблуждение. Харви всегда говорил, что Джордж – пустопорожний мечтатель. Так вот, он был совершенно неправ. Джордж с его руками был хорошим человеком. Как практик, он прекрасно разбирался во всех деталях бизнеса своего отца, включая... да, особенно включая производстве стекла!
 Детектив-любитель кивнул:
 – Когда мы с полковником Хендерсоном примерно в половине десятого встретили на Девоншир-стрит молодого Туайфорда, он не стал рассказывать, что его выставили из жилища мистера Карвера, как американцы поэтически говорят, пинком под зад. Но, хотя он крайне презрительно оценил знания Джорджа Боуэна обо всем, что касается стекла, он все же упомянул о них.
 Джордж, потенциальный убийца, знал, что он в безопасности, снаружи в него никто стрелять не будет. И теперь все дороги ведут к Джорджу. Кузен Харви, не переставая размышлять, сделал несколько неверных предположений. И тем не менее одно из них попало прямо в десятку. Он сказал, что, по его мнению, в жизни Джорджа Боуэна была и другая женщина, кроме Сьюзен Ктейверинг. И это дало нам мотив.
 – Мотив? – внезапно встревожившись, повторила Сапфир. – Женщина в его жизни?
 – Точнее, как мы обнаружили в этом тексте, – Коллинз коснулся, не беря в руки, листов с признаниями покойного, – некая женщина, которую он очень хотел.
 – И какую женщину он так хотел? – спросила Сапфир.
 – Он хотел вас. Прошу прощения, минуту!
 Мистер Коллинз наконец откусил кончик сигары; Нигел наклонился и поднес ему спичку, а Сапфир не отрывала взгляда от лица их наставника.
 – Когда речь заходит о вас, мисс Сапфир, и о леди, которую меня попросили называть мисс Кэти, я испытываю опасения, что порой не смогу справиться со смущением.
 – Если вы не против, давайте обойдемся без «мисс Сапфир» и без «мисс Кэти». Пусть будут просто Сапфир, Кэти...
 – А я Пат! – решительно заявила девушка. – Нам бы не хотелось называть вас каким-то банальным именем. Вы не старая перечница, хотя, разумеется, понятно, что вы старше и. по крайнег мере, мудрее.
 – Мне сорок пять, и для меня время несется как крылатая колесниц? При крещении меня назвали Уильям Уилки, в честь моего отца и сэра Дэвида Уилки, шотландского живописца; обычно меня называют Уилки. Но забудьте эти имена! Называйте меня Лунным Камнем, теоретиком, беднягой... словом, как хотите. Мудрости у меня не так уж и много; может, есть толика здравого смысла, которым, случается, я руководствуюсь в своей жизни.
 Начиная с вечера понедельника и потом я много слышал о ваших любовных романах: не от Фарелла, а от вас самих, от Кэти и здесь от Сигрейва. Значит, ваш муж отправился в Африку весной 68-го и вернулся летом этого года, 69-го?
 – Да.
 – Насколько я понимаю, еще до его отъезда романтичная и в то же время достаточно деловая Кэти увидела его в опере и испытала к нему жгучую страсть, которая с тех пор отнюдь не уменьшилась, а, наоборот, возросла. Так?
 – Я... я думаю, что да. Вам бы лучше спросить Кэти. Или Нига.
 Нигел испытывал откровенное смущение. Мистер Коллинз снова показал на стопку листов.
 – Точно таким же образом, увидев вас и вашего мужа, направляющихся на прием, куда он не получил приглашения, Джордж Боуэн воспылал к вам такой же страстью, которую Кэти испытывала к Сигрейву.
 – Но ведь я никогда даже не встречала его!
 – Да. На обеде в воскресенье вечером он встретил женщину, которая изображала вас. Она вызвала в нем такой же жар страсти, как и вы. Сигрейв благополучно вернулся из Африки. Значит, Сигрейв должен умереть.
 Давайте проследим передвижения этого молодого человека начиная с вечера пятницы, всего неделю назад. Прояснятся кое-какие странные вещи, появится еще одно упоминание об Элен Обер. Сапфир, вы с Пат ходили в одну и ту же школу, а Кэти посещала некую академию в Хайгейте. Миссис Обер, с ее жаждой познания, не могла не знать о двух девушках, которых обеих звали Мюриэль и которые были похожи как две капли воды. Может даже, она подозревала какой-то розыгрыш. Она лет на десять старше Сапфир, Кэти или Пат и не могла учиться ни с одной из них. В то же время...
 Во вторник утром, когда шла проверка показаний Сигрейва о событиях вечера понедельника, миссис Обер, встретив меня в книжном магазине, сообщила, что, хотя она никогда не посещала школу, она и ее покойный муж в свое время жили рядом с мисс Пилкингтон в Хайгейте.
 Но мы, кажется, отслеживали Джорджа Боуэна, не так ли? Давайте-ка посмотрим, как он планировал ход событий, которые привели к фатальной воскресной ночи.
 Когда сержант Забади Фентон в пятницу вечером посетил «Лэнгем», то в малом зале ветеран увидел миссис Обер в компании некоего молодого человека. Фарелл сразу же пришел к выводу, что им, должно быть, был Харви Туайфорд. Но описание его внешности полностью соответствовало Джорджу; теперь-то мы знаем, что это и был Джордж.
 Миссис Обер сказала ему: «Мюриэль? Мюриэль была здесь, но она ушла. Как всегда, в сопровождении своего американца», добавив, что она, миссис Обер, переговорила с прислугой. Под Мюриэлью она имела в виду вас, Сапфир, которая – проведя несколько дней в «Лэнгеме» как мисс М.Дж. Вейл – вечером возвращалась в Мортлейк. Под американцем, сопровождавшим Мюриэль, она имела в виду Джима Карвера, часто гостившего здесь. А под прислугой она имела в виду ни кого иного, как лично «первосвященника» Рискина. Конечно, она всего лишь мистифицировала и мучила Джорджа...
 – Значит, Элен все знала? – вскричала Сапфир. – Она знала, что есть две Мюриэли, что было перевоплощение, хотя не знала, как оно прошло, и не знала даже, кончилось ли оно? И неужели она все время была в курсе дела? Это установлено?
 – Да, совершенно точно. Сапфир стиснула руки.
 – Вы говорили, что остальные из нас должны хранить молчание, – сказала она. – Но есть Элен Обер! Ради бога, как вы ее-то заставите молчать. Я представляю, как Ниг может это сделать, но Кэти ни в коем случае не согласится.
 – Если надо будет, – мрачно сказал Нигел, – я пойду и на это.
 – К таким крайним мерам прибегать не придется, – помотал головой оракул. – Полковник Хендерсон, который в отдельных случаях может вести себя куда строже и внушительнее, чем я, по душам поговорил с этой дамой. И не сомневаюсь, что теперь мы можем полагаться на ее молчание. Но Джордж-Джордж Боуэн...
 – Да, – подхватил Кит, – так что Джордж?
 – Этому любезному молодому человеку никогда и в голову не приходили мысли, что тут были или могли быть две Мюриэли. Единственная, которую он знал – или думал, что знал, – была предметом его обожания и жила здесь, в «Удольфо», со своим мужем. Конечно, он не таскался за ней по пятам; это могло оказаться слишком опасно. Но он старался держаться как можно ближе к ней. Подкупив одного из слуг – не важно, кого именно, – он выяснил, что в пятницу вечером мистер и миссис Сигрейв уезжают в Кент к генералу Хилдрету. Он не сомневался, что это была «его» Мюри-эль, которую преследует какой-то неизвестный непонятный американец.
 Кроме того, в отеле «Лэнгем» Джордж сообщил миссис Обер, что должен спешить к обеду. Он не сказал, что спешит домой к обеду, а только что должен торопиться, и мы знаем, что его ждал обед на Девоншир-стрит в обществе Пат и кузена Харви. И что же там случилось после обеда?
 Теперь Уилки Колллинз снова переключил внимание на Кита:
 – А случилось то, мой дорогой друг, что появились вы. И Харви Туайфорд прекрасно знал, кто вы такой. Когда он говорил с вами в присутствии одной лишь Пат, он назвал вас ирландским журналистом. Но когда он представлял вас Джорджу Боуэну, то, если вы правильно привели его слова, он не говорил ничего подобного. Он описал вас лишь как человека, который в прошлом году в Вашингтоне уделял много внимания Пат и ее матери. Джордж ответил... что именно?
 – Джордж ответил, – сказал Кит, – что знал меня только как нью-йоркского журналиста, который работал для издания «Баннер» и числился нью-йоркским корреспондентом лондонского «Клэриона».
 – Совершенно верно! Значит, когда в разговоре с ним, рассказывая о событиях военных лет, вы пустили в ход несколько типичных американских выражений, в частности «улепетывать», что, естественно, должен был думать этот молодой человек?
 – Вы же не хотите сказать, что, по его мнению, я был американцем?
 – А вот вспомните, «первосвященник» Рискин мог поклясться, что вы были американцем. Да и сам полковник Хендер-сон мог бы прийти к этому выводу, не будь он в курсе дела. Да и вы сами постоянно употребляли типичные для янки... прошу прощения, заокеанские... обороты речи.
 – Но американец, который преследовал Мюриэль?..
 – О, наш уважаемый Джордж недолго пребывал в заблуждении. Харви Туайфорд на следующий же день внес поправку. В пятницу вечером он уже был в другом настроении. Вы проявляли интерес к Пат. Но вы могли интересоваться и «его» Мюриэль.
 В то время он еще не получил формального приглашения в «Удольфо», – продолжил мистер Коллинз, – хотя ожидал, что оно скоро появится. Он прикидывал, как ему убить мистера Сигрейва при первой же возможности. Избавившись от мужа, он может испытать необходимость устранить и американского соперника. Обдумывая эти планы, он в компании Харви Туайфорда дождливым вечером пятницы покинул Девоншир-стрит. Проводив Харви до вечернего заведения, он подхватил там какую-то сговорчивую девицу. Оставив заведение, он щедро дал ей на чай и пошел домой за оружием, в котором нуждался. Продолжал лить сильный дождь, и, вернувшись на Девоншир-стрит...
 Нигел Сигрейв выпрямился в кресле.
 – Значит, Джордж стрелял и в тот раз! – рявкнул он, взмахнув кулаком. – С другой стороны улицы, или где он там прятался... и попал в колонну рядом с головой Кита. Боже милостивый, да у этого парня, должно быть, имелся при себе целый арсенал пистолетов!
 Детектив-любитель аккуратно стряхнул пепел с кончика своей сигары, положил ее на край пепельницы и, размышляя, откинулся на спинку кресла.
 – Вряд ли можно говорить об арсенале, сэр. Как выяснила полиция, ему принадлежали два револьвера: «томас» и «галланд-и-соммервиль», оба 38-го калибра, и оба куплены в оружейном магазине Стовера на Пэлл-Мэлл. «Галланд-и-соммервиль» он без всякой нужды выкинул, когда в первый раз стрелял в Сигрейва, а вот «томас» оставил, пока не обратил его против себя. Оружие вечера пятницы...
 – Но почему он стрелял в меня? – вопросил Кит. – Он решил, что первым делом надо избавиться от американца?
 – О нет! Предполагалось, что выстрел послужит всего лишь предупреждением, намеком на ту силу, которой он обладает, – на тот случай, если пустит ее в ход. Он никому не хотел причинить зла и не поранил вас. Об этом он чуть ли не со слезами говорил в своем предсмертном заявлении, и, скорее всего, это было правдой. Во время попытки покушения в оранжерее ему пришлось собраться с силами. И мы ведь разобрались с событиями в оранжерее, не так ли?
 – Не совсем, – поправил его Кит. – Вы сказали, что часть из них была подражанием. В каком смысле?
 – По профессии Джордж был сочинителем, – ответил Уил-ки Коллинз, – если вообще его можно было считать профессионалом в какой бы то ни было области. Разве Харви Туайфорд не рассказывал вам, что, когда Джордж сочинял, он оказывал мне честь, подражая мне?
 – Как он мог подражать вам? Насколько я знаю, вы никогда не писали, как кого-то убили в стеклянной теплице или в помещении, которое было заперто изнутри и находилось под наблюдением?
 – Совершенно верно. Да и сам Джордж ничего подобного не выдумывал. Он даже не догадывался, что мог бы создать что-то вроде чуда; он хотел всего лишь смутить вас загадкой. И снова я плохо выразил свою мысль. Я имел в виду совсем другой вид подражательства: непреднамеренное, даже неосознаваемое, но, наверно, инстинктивно верное, из тех, на которых и держатся выдающиеся сочинения. Если считать Джорджа Боуэна возможным убийцей, ситуация может вызвать воспоминания об одном важном инциденте в «Лунном камне».
 – В «Лунном камне»? – уставился на него Кит. – В «Лунном камне» нет убийств, если не считать справедливого воздаяния преступнику от рук индусов, которое постигает его в конце. Все наше внимание сосредоточено на похищении огромного желтого алмаза.
 Их наставник кивнул:
 – Так и есть. Алмаз в самом деле был похищен Франклином Блейком, героем этой истории. Свидетели уверены, что он действовал бессознательно и потом ничего не мог вспомнить. Бросив курить, чтобы сделать приятное героине, он довел свои нервы до такого состояния, что, как он утверждал, никогда больше не сможет спать. Чтобы проучить Франклина, семейный врач тайно дал ему лауданум.
 Блейку не давали покоя постоянные опасения, что алмаз может быть похищен, и ему все время хотелось перепрятать его в какое-то более надежное место. Став под воздействием наркотика лунатиком, он поднялся ночью, чтобы найти сокровище и перепрятать его в самое безопасное место. А в это время его видели две женщины, обе влюбленные в него: героиня романа Рейчел Вериндер и хромая девушка-служанка Розанна Сперман. И хотя они считали его виновным, ни одна из них не выдала его.
 Невинным Джордж Боуэн не был; пусть это и банально, но, разбираясь в этом деле, приходится признать, что Джордж Боуэн виновен с головы до ног. И все же...
 Теперь Уилки Коллинз не сидел, расслабленно откинувшись на спинку кресла. Он наклонился вперед, и в его фигуре чувствовалось некоторое напряжение.
 – В «Лунном камне» я вел с вами честную игру, – сказал он. – Я пытался играть столь же честно, анализируя и эту жизненную историю. У того, что я сейчас предложу, нет никаких доказательств, ни клочка свидетельств, ничего что могло бы выдержать самый поверхностный допрос. Нет ни малейших указаний, будто кто-то видел, как Джордж стрелял сквозь стекло. Только иррациональное, недоказуемое чувство заставляет меня верить –  кто-то  видел  что-то.  Но я убежден в этом.
 Я считаю, что малышка Сьюзен Клейверинг, которая пряталась за дальним концом оранжереи, обернувшись, посмотрела на своего Джорджа. Она не знала, что предмет ее страсти собирался совершить убийство. Но увидела более чем достаточно, чтобы у нее появились подозрения. Если удастся доказать истинность моего дикого предположения, то тем самым получит объяснение и предельная нервность, которая с тех пор не покидала ее. Она покрывала его, как Рейчел Вериндер и Розанна Сперман покрывали Франклина Блейка. В понедельник днем Джордж, привязав оседланную лошадь на лужайке за западной стеной, сделал еще одну попытку. Девушка прикрывала его и продолжала бы это делать и в дальнейшем.
 – Но в ходе частичной реконструкции во вторник вечером... – начал Кит.
 Уилки Коллинз поднял руку:
 – Думаю, что могу предугадать ваш вопрос. Почему мы оказались настолько бесчувственны и жестоки, что тогда позволили ей присутствовать? Сигрейв был в безопасности. Полиция больше не следила за ним; она следила за Джорджем. Когда мы с Хендерсоном обсуждали наш план, как загнать добычу в ловушку, оба мы чувствовали, что вся наша стратегия пойдет прахом, если не пригласим Сьюзен на наше сборище. В последний момент мне пришло в голову, хотя озарение блеснуло слишком поздно, что я мог бы поберечь Сьюзен, избавив от зрелища, как ее героя арестовывают и передают в руки закона.
 Я дал инструкции дворецкому. Когда я хлопнул в ладоши, вошел Тиммонс со спешным посланием для мисс Клейверинг. Фактически единственным человеком, полным ожиданий, был полковник Хендерсон, который решил включиться в игру, если наша добыча кинется в его сторону. Но Джордж избрал другое направление. Так вот и были поставлены все точки над «i»...
 – Похоже, что не совсем, – предположил Кит. – А как насчет поведения Нигела во время инсценировки?
 – Ты имеешь в виду мое поведение, старина? – воскликнул этот джентльмен.
 – Да. Доктор Весткотт тоже обратил на него внимание. Дважды ты начинал что-то бурчать и прерывался на середине. – И тут Кита осенило. – Ну конечно! Если в первом случае ты бы сказал слишком много, то тем самым дал бы знать Джорджу: тебе известно, что ты лежал лицом к югу, а не к северу. Если бы ты разговорился во втором случае, стало бы ясно, что ты видел нападавшего за стеклянной стеной, а не рядом с аквариумом на пересечении двух проходов.
 И ты это знал, Нигел! Они тебе все рассказали, всю историю, не так ли? И ты играл свою роль, верно? Нигел набрал в грудь воздуха.
 – Да, они мне рассказали. Или, точнее, это сделал наш благородный Лунный Камень. Кроме того, они все рассказали старине инспектору Гоблину, который, когда ты правильно к нему подходишь, оказывается совсем неплохим мужиком. Они боялись, что я не стану ждать и тут же выдам слишком много или же сразу схвачу за горло эту молодую свинью. И... да, я играл! Если он мог играть, пришло мне в голову, то чем я хуже! Ваш старый дядюшка Нигел мог бы блистать на сцене!
 – Как насчет вас, Сапфир? – поинтересовался Кит. Сапфир замялась. Меж бровей у нее пролегла морщинка.
 – Мне они ничего не говорили, – ответила она, – кроме того, что они все знали об обмане и сомневались, смогут ли сохранить его в тайне. Во вторник вечером я могла слушать вас, хотя не видела. Когда все вы были в бильярдной, я спряталась в стенном шкафу в библиотеке.
 Затем вы пошли в оранжерею. В шкафу постоянно висели куртка и зюйдвестка. Для меня они были просто огромными, но я воспользовалась ими. Я вышла через переднюю дверь и, обогнув оранжерею, подошла к внешним дверям с западной стороны, которые, в чем я не сомневалась, оставались открытыми. Там старший инспектор Гобл – то есть старший инспектор Гоб! – терпеливо ждал под дождем.
 Он попросил меня не издавать ни звука, что я и сделала. Я прокралась в оранжерею и спряталась среди деревьев рядом с западной дверью. Все развивалось очень медленно, пока... пока мистер Лунный Камень не обвинил Джорджа Боуэна, а он что-то закричал и выскочил.
 Сапфир закусила губу.
 – В свое время, – добавила она, – Кэти сказала мне, что не заметила следов большой страсти со стороны этого юноши, когда она впервые встретила его в воскресенье вечером. Но теперь Кэти было о чем подумать. Я пытаюсь представить, что он мог бы сделать, если бы, кинувшись к дверям, увидел перед собой живую копию «его» Мюриэль.
 Хотя я ничего не стала делать. Я просто повернулась спиной и присела на корточки, чтобы меня никто не заметил. Затем я услышала грохот выстрела. Он лежал на земле, рубашка была залита кровью; и рядом с рукой лежал пистолет. Мистер Гоб и какой-то сержант (думаю, сержант Хакли) поднимали его. Если это не все, о чем стоило бы поговорить, Ниг, по крайней мере, это все, что можно было рассказать.
 Ниг протянул поближе к огню свои длинные ноги.
 – Да, это не все, о чем стоило бы поговорить, – охотно согласился он, – хотя, если и под ясным небом тайны остаются покрытыми мраком, все счастливы. Кит получил свою Патрисию, ты – своего Джима, а я – мою Кэти. Стоит ли о чем-то жалеть?
 – Никаких сожалений! – восторженно согласилась она. – Что-нибудь решено относительно дальнейших действий, Ниг?
 – А как же! Завтра в субботу багаж Кита и мисс Денби, предназначенный для Неаполя, сделает остановку в Париже, где они проведут несколько дней. Ты же и твой буйный конфедерат, не сомневаюсь, отправитесь в Южную Каролину?
 – Не прямо туда. Джим думает, что сначала нам надо побывать на Востоке. Хотя мы не собираемся совершать кругосветное путешествие, даже после того, как буддисты поженят нас. Теперь через весь американский континент протянулась железная дорога. Но Джим говорит, что будет куда проще вернуться сюда и продолжить путь из Нью-Йорка. Ниг, а как ты и... и Кэти?
 Ниг задумался.
 – На следующей неделе, моя дорогая, Сигрейвы отправятся в Италию, как уже поступили Фареллы. Нам тоже достанутся несколько дней в Париже, а затем – Рим. Эти проклятые римские католики могут доставить неприятности с нашим бракосочетанием: вдруг захотят сначала обратить нас в свою веру... или заняться какими-то другими глупостями. Но, думаю, где-нибудь найдем англиканскую церковь. Покойный лорд Мельбурн, Кит, как-то заметил, что он предпочитает англиканскую церковь, но вот по какой причине, – это у меня вылетело из головы. Так почему же, Кит, ему нравилась англиканская церковь?
 – Потому что, по его словам, она куда меньше лезет в частную жизнь людей.
 – Я так и думал. Если пастор в Риме не знает нас или какой-нибудь тупой англиканский священник никогда не слышал моего имени... то, если мне повезет, Сапфир, – восторженно сказал ее муж, – я стану двоеженцем даже раньше тебя! Мы с Кэти останемся здесь и будем счастливы или отправимся туда, где нам понравится, и все равно будем счастливы... и там тоже.
 – Ты уверен в этом, Ниг? – поинтересовалась она. – Ты спросил, есть ли у меня какие-то сожаления. А у тебя?
 – Нет, как раз наоборот. Все, как я говорил, couleur de rose [28] , хотя кто-то может сказать, что вся эта ситуация просто шокирующая. Мой отец мог бы отбросить окончание и сказать прямо – шок! Но вы-то не шокированы, мой дорогой Лунный Камень? Вы же не собираетесь читать лекцию или произносить проповедь?
 Уилки Коллинз взял потухшую сигару, раскурил ее и снова сел, когда появился Тиммонс с подносом, уставленным графинами и бутылками.
 – Меня довольно трудно шокировать, – сказал детектив-любитель. – Я и сам питаю твердую надежду, что некая леди по имени Каро скоро вернется в свой дом, который, так уж случилось, является и моим домом. Есть и другая женщина... Лекция или проповедь с моей стороны будет полной бестактностью; мы не должны слушать, как великий султан осуждает полигамию.
 – В рассуждении о моем счастье, – заявил Нигел, – я могу пойти еще дальше. Знаешь, Кит, я вспоминаю ту «Песню Тома из Бедлама», что ты мне цитировал в Музее мадам Тюссо. Давай назовем ее песней Тама из Бедлама – так звучит куда выразительнее, хотя сам не знаю почему.
 – Да в тебе куда больше поэтичности, чем ты сам подозреваешь.
 – Я в самом деле поэтичен, тупая твоя голова! Теперь дайка мне порассуждать. Да, Кит: я таки нашел стихи о голодном гоблине. И нет, Кит: я не собираюсь отпускать недвусмысленные шутки о некоем старшем инспекторе. Я считаю, что в самом деле был голодный жадный гоблин, маленькая льстивая свинья, которая хотела убрать меня с пути. Я не буду просить тебя читать мне другие стихи; есть те, которые я сам бы хотел процитировать. Только, Кит, я хотел бы задать всего один вопрос.
 – Да?
 – Даю слово по буквам: т-о-у-р-н-и-р. Оно означает такое событие, когда двое рыцарей в доспехах скачут навстречу друг другу с копьями наперевес. Как это слово произносится?
 – Оно звучит как «турнир», в нем нет буквы «о». Какие стихи ты хочешь процитировать и зачем?
 Нигел возликовал.
 – Последние, – сказал он, – потому что они точно выражают мои чувства к Кэти. И рифмы у них хорошие. Твой рыцарь несет цвета своей дамы на доспехах, не так ли? Носовой платок Кэти, ее подвязку, что-то еще. Так что помоги мне, Кит. Я могу вышибить из седла всех до одного рыцарей Круглого стола, включая самого старину Ланселота. Не знаю, откуда я – то ли из Бедлама, то ли из Креморна, то ли с Господней крикетной площадки, но уж их-то я тебе точно скажу.
 У него окреп и поднялся голос:
  Рыцарь теней и призраков, 
  Ждут меня на турнире. 
  Три лиги осталось до края света, 
  И это рукой подать, сдается мне! 




 ЗАМЕТКИ ДЛЯ ЛЮБОЗНАТЕЛЬНЫХ




1

 Ранее в подобных заметках я цитировал специалистов из такого количества книг, что снова перечислять их значило бы обречь себя на бессмысленное повторение. Если говорить о топографии, то солидное обоснование моих текстов находится в «Новом плане Лондона» Уайлда (1867), опубликованном Джеймсом Уайлдом с Вест-Странд, который с гордостью называет себя географом королевы. Вполне возможно найти любое известное место или строение – а также и не столь уж хорошо известное – с помощью труда Х.Б. Уитли «Лондон, прошлое и настоящее» (Джон Мюррей. 1891. Т. 3). Из книги о театральной жезни «На сцене и за ней» мистера и миссис Бэнкрофт (Ричард Бентли, 1888. В 2 т.) мы узнаем, какую пьесу из репертуара Театра принца Уэльского 30 октября 1869 года смотрел Кит Фарелл. Самый большой долг благодарности я должен отдать работе Кеннета Робинсона «Уилки Коллинз» (Макмиллан, 1951), единственной полной биографии самого выдающегося выдумщика и заговорщика XIX столетия.


2

 Из подлинных действующих лиц хотелось бы отметить самого Уилки Коллинза и полковника (впоследствии сэра Эдмунда) Хендерсона, который в январе 69-го года стал комиссаром столичной полиции. Карьера полковника Хендерсона прослежена в «Национальном биографическом словаре» (1940. Т. XXII. С. 834—836) и в полицейском справочнике «Подъем Скотленд-Ярда» (1956).
 Фактически клубом Уилки Коллинза был «Младший Атенеум», расположенный, как описывает Уитли, на углу Пикадилли и Даун-стрит. В октябре 1869 года Кэролайн Грейвс, которая долго жила с Коллинзом, временно оставила Глочестер-Плейс ради другого брака, но затем вернулась к Лунному Камню Коллинзу и жила с ним, пока не скончалась. Он был отцом двоих незаконорожденных детей от другой женщины, которых признал и упомянул в своем завещании. Хотя есть предположение, что матерью этих детей могла быть Марта Рудд, которая во время его болезни бестрепетно, не обращая внимания на страдания жертвы, исполняла предписания врача, что не под силу и молодым людям. Однако эта теория так и осталась всего лишь предположением. И в нашей истории, в которой и так достаточно событий, происходивших за сценой, не было никакой необходимости уделять внимание этим незаконным детям или даже упоминать их.
 Дочь Каро Грейвз существовала на самом деле. Были и некоторые из бегло упомянутых ночных заведений, функционировали такие, как «Мотт» и у Кейт Гамильтон. Если заведения Полли Лумис не существовало, то, по крайней мере, описано оно вполне правдоподобно. Старший инспектор Гоб, а также сержанты Хакли и Фентон – выдуманные персонажи, хотя офицера полиции, которого упоминает полковник Хендерсон, старшего инспектора Кларка, можно было найти в Скотленд-Ярде.


3

 Благодаря любезной помощи мисс Лауры Дрю, архивиста Музея мадам Тюссо, я получил в свое распоряжение описание и рисунки музея, как он выглядел сто лет назад, за пятнадцать лет до того, как переехал на Марилебон-роуд. Хотя я не имел права включать в состав экспозиции изображения мистера Гладстона, мистера Дизраэли и мисс Найтин-гейл, мало кто удивится, обнаружив их. С другой стороны, я искренне удивляюсь присутствию Мадлен Смит в комнате ужасов, которая никак не могла, да и не имела права там появиться.
 Были сложности с фигурой д-ра Сметхарста, освобожденного министром внутренних дел после того, как он был приговорен к смертной казни за убийство. А также с Мадлен Смит, которую, несмотря на явные доказательства вины, освободило жюри присяжных. Вашему покорному слуге, так же как и тысячам других зрителей, мадам Тюссо доставила столько удовольствия, что никоим образом не хотелось бы ее обижать.