Аннотация: Мир, в котором отгремели войны богов, вздохнул с облегчением. Но всегда найдется кто-то, кому не хватает власти. И мир снова на пороге кровавой бойни. И только древнее порождение Тьмы, веками живущее в Городе Богов способно предотвратить катастрофу.


---------------------------------------------


 Максим Макаренков
 Ангелы крови



 Часть первая
 КЛИЕНТ ПРОПАЛ


 Чикарро сидел на корточках, привалившись спиной к холодной каменной стене.
 Сгусток тьмы в темном, провонявшем мочой, кровью и кошмарами падших ангелов тупике.
 Черные пластиковые пакеты, полные гниющих отбросов из ресторанчиков с южной кухней, чьи задние двери выходили в тупик, баррикадой перегораживали проход. Они давно не умещались в проржавевших мусорных баках, и уборщики просто кидали их в проулок.
 Кинби пробирался между ними, брезгливо морщась и стараясь не думать, во что превратятся туфли из оленьей кожи и костюм, всего неделю назад пошитый в ателье Брокенбергера.
 Аккуратно поддернув темно-синие брюки, Кинби присел на корточки напротив Чикарро, щелкнув портсигаром, извлек тонкую сигарету ручной набивки. Прикурил. Огонек зажигалки выхватил из темноты острые колени, безвольно опущенные руки, тусклые, цвета нечищеных ботинок, перья. Кончики крыльев полоскались в нестерпимо воняющей луже, но ангелу было глубоко наплевать.
 Судя по расширенным зрачкам и отвисшей челюсти, тот успел закинуться «весенними дарами» и теперь радостно скакал по воображаемому лугу с такими же идиотами.
 – С-с-скотина, – прошипел Кинби, отвешивая ангелу хлесткую пощечину. Брезгливо тряхнув рукой, потянул из нагрудного кармана надушенный платок. Тщательно вытер ладонь, сложил платок и отправил в карман брюк.
 Чикарро очумело тряс лохматой головой, сучил ногами, пытаясь удержать равновесие, но дырявые ботинки скользили по покрытым слизью булыжникам, и он с тихим стоном шлепнулся на задницу. Поднял на Кинби полные скорби глаза и произнес неожиданно глубоким чистым голосом:
 – Почему ты ударил меня, дитя тьмы? Зачем нарушил грезы несчастного ангела, ты, порождение Ночи?
 Его собеседник затянулся ароматным дымом:
 – Потому что ты мне звонил, нес какую-то околесицу о великой тайне хозяина Дома Тысячи Порогов и просил денег. Если ты оторвал меня от дел попусту, я уйду и больше никогда не дам ни гроша.
 Голос Кинби был тих и чуть хрипловат. В такт словам двигался огонек зажатой в тонких губах сигареты. Мраморно-белое лицо с сухими аристократическими чертами сохраняло неподвижность древней маски. Лишь горели красноватым светом глаза, спрятавшиеся в тенях, отбрасываемых широкими полями мягкой шляпы.
 – Нет-нет! Что ты! – Чикарро испуганно завозился у стены, пытаясь подняться. – Не уходи. Ты не можешь бросить бедного ангела в этой ужасной обители кошмаров!
 – Чикарро, ты живешь в этом тупике вот уже семьдесят лет. – Кинби поднялся, отряхнул брюки. – Говори или я уйду.
 – Да-да. Я помню. Я все помню, мой верный ночной спаситель! Это действительно важные и интересные слова. Но поможешь ли ты бедному ангелу, которому уже никогда не расправить крылья наяву, обрести небо в сновидениях?
 – Чикарро, говори, и если мне будет интересно, я подкину тебе пару монет. Хотя я не одну тысячу раз предупреждал – ты подохнешь от этой дряни, или как там у вас, ребят сверху, бывает.
 – А зато ты вот куришь много! – хихикнул ангел, и Кинби против воли усмехнулся.
 – Ладно, говори, давай, – сказал он, зажимая в губах новую сигарету.
 – Ты просил сказать, если я что-нибудь узнаю про ту красивую девушку из людей, снимок которой ты показывал? Так?
 – Ну да. А Дом Тысячи Порогов тут при чем? Люди из людей туда не ходят.
 – А я вот ее там видел! – Чикарро наконец сумел подняться и теперь стоял, торжественно потрясая перед носом Кинби грязным пальцем. – И не одну! С Хранителем Порогов!
 – Когда? Где именно? Обстоятельства? – забрасывал Кинби ангела отрывистыми вопросами.
 – Погоди-погоди… Не спеши так, мой проклятый друг. Бедный ангел уже не может охватывать разумом мироздание. Значит так… Было это сегодня днем. Я танцевал на перекрестке, напротив западных построек Дома. Плохое место – никто не бросил ни единой монетки, я уже хотел уйти.
 Кинби нетерпеливо щелкнул пальцами, и Чикарро зачастил:
 – Вот тут она и появилась. Вышла из большой черной машины и дверь ей открывал сам Олон! А за ней вышел Хранитель. Они поднялись по ступеням, и Олон открывал перед девушкой большие стеклянные двери.
 – Что дальше?
 Пожав плечами, ангел устало сполз по стене. Короткий рассказ вымотал его до предела.
 – Все. Двери закрылись, я подождал еще немного и ушел. Плохое место. Никто не бросил монетки танцующему ангелу.
 Кинби посмотрел на бродягу сверху вниз и полез за бумажником. Достал пару банкнот, сунул в карман, неровными стежками пришитый к неимоверно грязному пончо.
 – Постарайся не все деньги потратить на свою дрянь. Купи хотя бы немного еды.
 Чикарро лишь грустно улыбнулся и слабо помахал рукой вслед моментально растворившемуся в тенях силуэту.


* * *

 Выйдя на Закатный бульвар, Кинби глянул на часы. Он и так с точностью до минуты знал, сколько времени осталось до рассвета, но ему нравились мелкие человеческие привычки и дорогостоящие человеческие безделушки.
 Порой ему казалось, что страсть к красивой одежде, дорогим часам и прочему, совершенно ему не нужному хламу, уже перешла в манию, и вещи начинают давить на него, требуя все больше и больше места. Иногда он просыпался от кошмара – во сне вещи окружали его и начинали растворять. Кинби ощущал, как его душа перетекает в часы и туфли, смокинги и клубные пиджаки, флаконы одеколонов и бумажники ручной работы. Тогда он открывал глаза и неподвижно лежал, внимательно вглядываясь в непроницаемую для людского глаза темноту своей спальни, проверяя, все ли шкафы, тумбочки, шифоньеры и застекленные витрины остались на своих местах.
 Но расставаться с вещами и привычками Кинби не хотел. В конце концов когда-то он и сам был человеком и ему нравилось баловать себя старыми привычками или приобретать новые, тщательно отобранные после многолетнего наблюдениями за людьми, к которым Кинби питал тщательно скрываемую слабость.
 Сверившись с часами и убедившись, что ночь еще даже не приблизилась к середине, Кинби решил заглянуть в бар «Фиолетовый осьминог».
 Ночной бульвар кипел. Обрывки музыки, вопли зазывал из стриптиз-клубов, шепот сутенеров и пушеров, рев автомобильных гудков и визгливая ругань проституток создавали неповторимый звуковой фон, сопровождавший лихорадочное мельтешение толпы.
 Выплескиваясь из дверей баров, клубов, борделей и варьете, людские ручейки вливались в остро пахнущее алчностью и похотью море, время от времени выплескивавшееся с тротуаров на проезжую часть.
 С легкой отстраненной улыбкой Кинби разрезал толпу. Люди из людей, храты, добберы, люди из Ночи, все они безотчетно расступались перед ним, не всегда даже обращая внимание на невысокую стройную фигуру в дорогом неброском костюме и мягкой серой шляпе. Лишь некоторые ежились, робко глядя Кинби в спину.
 К этому Кинби тоже привык. В конце концов, даже в этом безумном котле, именуемом Городом Богов, такие как он встречались нечасто.
 Вампиры всегда были редкостью.
 «Фиолетовый осьминог» имел славу заведения недорогого и непритязательного. Держал его человек из людей, давно забывший свое имя и отзывавшийся исключительно на прозвище Папа Бургер. Происхождение этого прозвища оставалось загадкой и служило причиной постоянных пересудов среди завсегдатаев.
 Бургеров в «Осьминоге» отродясь не было, зато наличествовало пойло, которое Папа Бургер выдавал за виски, дешевый джин и лучшее в городе темное пиво.
 Самые отважные могли отведать фирменный омлет.
 Кинби был единственным, кто решался заказывать здесь бифштекс с кровью. За это Папа Бургер вампира искренне уважал.
 Действительно непрожаренный бифштекс и темное пиво сами по себе были достаточными причинами для того, чтобы Кинби полюбил этот бар, но было и еще одно обстоятельство, делавшее «Фиолетового осьминога» одним из его любимых мест. Когда-то давным-давно прокуренный зал облюбовали полицейские ночной смены, поскольку здание Городского управления находилось неподалеку и, если знать, где именно срезать, то, проплутав буквально пять минут по глухим переулкам, можно было попасть в гостеприимные объятья Папы Бургера.
 Аккуратно прикрыв дверь, Кинби сбежал по ступенькам и огляделся. Зал, как всегда, плавал в клубах сигаретного дыма, ночной бармен Николя меланхолично протирал стойку несвежим полотенцем, в глубине зала тихонько что-то обсуждали смуглые барыги из Восточного предместья. Они любили здесь сидеть, как и полицейские. По молчаливому соглашению здесь никто никого не трогал, никто никем не интересовался.
 Из клубов дыма выдвинулась массивная темная туша. Двухметровый доббер Жорнус входил в пятерку лучших вышибал в городе и всегда ревностно относился к своим обязанностям. Проскрежетав нечто неразборчивое, вышибала кивнул, давая понять, что узнал клиента. Развернулся и потопал обратно. Кинби вежливо поднял шляпу, и заднее лицо Жорнуса подмигнуло ему в ответ. Это лицо доббера нравилось Кинби куда больше переднего – вечно хмурого, туповато-сосредоточенного.
 Кинби подошел к стойке и постучал монетой. Николя тут же оказался рядом:
 – Как обычно, господин Кинби?
 Детектив задумался.
 – Нет, пожалуй, пока только пива. И соленых орешков. Только умоляю, Николя, проследи, чтобы они были действительно солеными и действительно прожаренными.
 Понимающе улыбнувшись, бармен принялся наполнять тяжелую кружку темным пивом.
 – Да, кстати, лейтенант Марино или сержант Шесински не появлялись?
 Николя молча покачал головой, сосредоточенно следя за пивной струей. Наполнив кружку, артистически отправил ее по стойке в сторону Кинби. За ней последовало блюдце соленых орешков. Кинув один в рот, Кинби издал неопределенный звук, означающий удовлетворение, взял кружку, блюдце с орешками, и направился в самый темный уголок зала.
 Время от времени поглядывая на дверь, он предавался своему любимому занятию – задумчивому безделью. Впрочем, не забывая оглядывать посетителей цепким холодным взглядом.
 На маленькой сцене заняло свое место трио Ларса Эйкарта – двое люди из людей, третий, контрабасист, яркий образчик людей из Ночи – угольно-черные волосы, бледная, почти как у Кинби, кожа, тонкие фиолетовые губы, непроницаемо черные, ничего не выражающие глаза. Впрочем, почти сразу контрабасист прикрыл глаза тяжелыми веками и тронул струны. Ларc закурил, сел за рояль и зал наполнила задумчивая мелодия Rainy Season Кейко Мацуи.
 Откинувшись на спинку полукруглого дивана, Кинби позволил себе окончательно расслабиться и насладиться мелодией. Трио Ларса было еще одной причиной, по которой Кинби проводил вечера в этом прокуренном зале.
 Негромко хлопнула дверь, заворчал Жорнус, на этот раз гораздо жизнерадостнее, чем когда приветствовал Кинби.
 По ступенькам сбегала невысокая шатенка в свободной кожаной куртке и мешковатых джинсах с накладными карманами. Завершали вечерний наряд тяжелые коричневые ботинки на толстой рубчатой подошве.
 Заметив Кинби, девушка подняла руку в дружеском салюте и направилась к его столику, бросив по дороге в сторону бара:
 – Николя, мне пиво!
 – Будет сделано, лейтенант! – с энтузиазмом отозвался бармен.
 Сняв куртку, шатенка кинула ее на диван рядом с Кинби и опустилась на стул.
 Со стоном вытянув ноги, она откинула голову и прокричала:
 – Николя, я устала и хочу пива!
 Бармен материализовался возле столика буквально через мгновение и так же стремительно исчез.
 Все это время Кинби с улыбкой смотрел на гостью, как смотрят умудренные жизнью старики на милых шумных внуков.
 – Здравствуй, Марта.
 Отхлебнув порядочный глоток, Марта отсалютовала кружкой и слизнула пену с верхней губы. Каждый раз, видя ритуал ее первого глотка, Кинби мучился вопросом, как у нее получается делать это так по-детски и одновременно настолько сексуально.
 – Здравствуй, Кинби. Как я уже говорила, я страшно устала.
 – Обычно ты забегаешь пораньше. Что-то случилось?
 Аккуратно опустив кружку, Марта с силой потерла лицо:
 – Убийство. Чертовски противное и, что самое мерзкое, совершенно обычное. Два придурка, два ствола, много «вороньего пера». Оба решили, что бессмертны.
 – Ну, и? – поднял бровь Кинби.
 – Ну, и. Один точно ошибся. Второй поймет свою ошибку скорее всего к утру. А мне… Осмотры, отчеты, писанина… ты сам все это прекрасно знаешь.
 – Именно поэтому я и ушел, – хмыкнул Кинби. – Прелесть частного сыска и в том, что писанины гораздо меньше.
 Неторопливо потягивая пиво, Марта и Кинби смотрели друг на друга и молчали. Спокойная уютная тишина коконом укрыла их столик. Безмолвие не было тягостным, так молчат старые друзья и любовники, которым слова не нужны. Достаточно видеть друг друга.
 Отзвучали последние такты мелодии, Ларс заиграл что-то быстрое и мажорное.
 – Ладно, давай, спрашивай, – сказала Марта, прикуривая.
 – Почему ты думаешь, что я ждал тебя только для того, чтобы о чем-то спросить? – притворно возмутился Кинби.
 – Прекрати. Я не говорила, что только для этого. Надеюсь, ты действительно ждал меня еще и потому, что соскучился. Но спросить что-то хочешь, не забывай, я же знаю тебя как облупленного.
 – Хорошо-хорошо! Сдаюсь, – поднял руки Кинби. – Что ты знаешь о Доме Тысячи Порогов? Точнее так – слышно ли о нем что-нибудь новое и необычное?
 Марта задумалась, пожала плечами.
 – Да нет вроде бы. Ублюдок Хранитель держится в рамках, старается не попадаться нам на глаза. А что касается дел в Дымке или там с Переродившимися, сам знаешь, это все относится к Девятой комнате, а тамошние ребята на нас смотрят как на недоумков, которым только улицы патрулировать.
 – Лейтенант Марино, это дело относится к нашей юрисдикции. Не вмешивайтесь, – произнесла она утробным голосом, явно кого-то передразнивая.
 – То есть никаких новых слухов, ничего о том, что он ведет какие-то дела с людьми из людей не слышно?
 – Во всяком случае я такого не слышала.
 Марта пристально взглянула на Кинби:
 – Дружок, а ты это все к чему спрашиваешь?
 – Да так. Пока ни к чему определенному. Но если услышишь хоть что-то о том, что Хозяин завел дела с кем-нибудь из людей, будь хорошей девочкой, намекни мне?
 – Ладно, заметано. – Марта допила свою кружку и потянулась. – Лично я валюсь с ног и собираюсь пойти поспать, пока снова кого-нибудь не убьют.
 Кинби в два глотка допил пиво, достал пару купюр, бросил на стол, придавил кружкой.
 – Тогда пойдем. Мне тоже пора. – Он глянул на часы. – Скоро рассвет, а он крайне вреден для моего здоровья.
 Обогнав Марту на входе, Кинби галантно распахнул дверь, но его спутница замешкалась, пытаясь нашарить зажигалку в многочисленных карманах своей куртки и Кинби шагнул из дверей первым. Марино уже догоняла его, толкнув дверь, она ступила на невысокое крыльцо бара.
 Развернувшись, Кинби сильно толкнул ее в грудь. Зашатавшись, Марта влетела обратно в двери бара. Падая, услышала отрывистые звуки выстрелов. Грудь Кинби взорвалась. Подброшенное в воздух крупнокалиберными пулями тело, влетев в зал, упало на девушку.
 Еще два выстрела прошли мимо цели, вырвав куски дерева из дверного косяка.
 Взревел мощный двигатель, взвизгнули покрышки и все стихло. Противно воняло порохом и горелым деревом. Тихо поскрипывали, покачиваясь на полусорванных петлях, изуродованные двери.
 Марта похлопала детектива по плечу:
 – Кинби. Кинби, послушай. Ты пачкаешь кровью мою куртку.


* * *

 Щелкнул выключатель и неяркий свет чудовищного сооружения, увенчанного коричневатым абажуром с бахромой, разогнал непроглядную темноту спальни.
 Марта приподнялась на локте и посмотрела на задумчиво курившего Кинби. Аккуратно вынув из его пальцев сигарету, сделала пару затяжек, вернула дымящийся цилиндрик на место. Протянув руку, Кинби погладил девушку по встрепанным волосам.
 Внезапно Марта порывисто обняла Кинби, уткнулась лицом ему в грудь:
 – Боги, Кинби. Я до сих пор вижу, как ты валишься на меня и из тебя торчат осколки костей.
 Девушку мелко трясло. Затушив сигарету, Кинби крепко прижал ее к себе, чувствуя, как бешено колотится ее сердце.
 – Прекрати. Все хорошо. Ты же прекрасно знаешь, насколько утомительно меня убивать.
 – Если бы не ты, я была бы уже мертва. – Марта резко села, закуталась в простыню. – А если бы эти придурки стреляли серебряными пулями…
 – То еще не факт, что попали бы, куда надо, – прервал ее Кинби.
 Марино потянулась за бокалом, стоявшим на прикроватном столике. Отпила глоток красного вина и принялась задумчиво покачивать бокал, наблюдая, как перетекает густая темная жидкость.
 – А ведь, действительно, они стреляли обычными пулями, – протянула Марта.
 – Да, я вот и сам об этом думаю. Основных вариантов два…
 – Именно, – продолжила его мысль девушка. – Либо хотели убить меня, но стреляли редкие недотепы, у которых сдали нервы.
 – Либо кто-то решил столь изящным способом предупредить меня. – Кинби раскинулся на кровати и смотрел на Марту снизу вверх.
 – Есть и третий вариант, – продолжил он. – Кто-то, наоборот, старается заставить нас действовать. Понимаешь, узнать, что мы с тобой встречаемся и постоянно бываем в «Осьминоге», большого труда не составляет. Хотя я склоняюсь к варианту предупреждения.
 Марта лишь пожала плечами, что вполне могло означать – кто знает?
 Взгляд Кинби становился все более сонным, движения замедлились. Бросив взгляд на напольные часы, стоявшие в противоположном углу комнаты, Марта заторопилась:
 – Все. Мне пора. Начальство и так устроит мне выволочку за то, что слиняла с места происшествия, составив лишь общий рапорт.
 Натянув джинсы и водолазку, она схватила куртку и, поцеловав Кинби в щеку, стремительно исчезла. Хлопнула дверь. Квартира погрузилась в тишину.
 Вздохнув, Кинби поплелся в прихожую, запирать многочисленные засовы.
 На город накатывал очередной, до краев наполненный белым солнцем день.
 Вампир уснул.


* * *

 Патрульный Захария Стериолидис, грозно поглядывая по сторонам, двигался своим обычным маршрутом – от правого угла первого ряда строений Дома Тысячи Порогов по узкой улочке вниз, до пересечения с Камышовой. Там он переходил на другую сторону улицы и заходил в чайную, которую уже много лет держало семейство хратов.
 Сейчас Захария, отдуваясь, вытирал вспотевший лоб несвежим носовым платком и чувствовал, как пропитывается потом форменная черная рубашка.
 В очередной раз помянув недобрым словом умника из мэрии, додумавшегося сделать летнюю форму черной, Стериолидис поправил висевшую на ремне дубинку и продолжил обход. Облизывая пересохшие губы, он представлял, как войдет в чайную и займет свой столик в глубине зала. Шустрая хратиха Мисарра, не то внучка, не то правнучка хозяина, моментом принесет запотевший графинчик морса, тонкостенный стакан, маленькую пиалу и чайник. Он неторопливо наполнит пиалу до половины и первую порцию выпьет залпом. Ледяное пламя «драконьей крови» скользнет в глотку, он длинно выдохнет и потянется за графином. Пока в пищеводе будет бушевать «драконья кровь», наполнит стакан и осушит его большими длинными глотками.
 После этого можно будет откинуться и прикрыть глаза, ожидая, когда придет время повторить.
 Сглотнув, Захария ускорил шаг.
 В узком проулке танцевала пара Переродившихся.
 Коротко ругнувшись, Стериолидис шагнул в проулок, срывая с пояса дубинку.
 Движения Переродившихся были грациозными и совершенно нечеловеческими. Они извивались, точно кобры под им одним слышную мелодию, над непонятной темной грудой. Руки нелюдей то взвивались к белому, полному полуденного зноя небу, то падали, словно хищные птицы. Лица их были бесстрастны, из зашитых ртов исходило тихое гудение. Стремительно и одновременно, будто управляемые единым разумом, Переродившиеся повернулись к полицейскому.
 Захария снова сглотнул и покрепче сжал дубинку.
 Он чувствовал себя очень толстым, старым и неуклюжим. Пытаться отогнать Переродившихся от мертвеца было делом неприятным и опасным. Можно, конечно, оставить их в покое и вызвать детективов, пусть приезжают, волокут с собой штатного некроманта и валандаются сами. Но ведь те поначалу обязательно спросят, а воспользовался ли он оберегающим амулетом. А когда выяснится, что амулет, вот он, то отметят это в рапорте. И не видать ему тогда дополнительных дней к отпуску как своих ушей.
 Сделав еще пару робких шагов, патрульный, расстегнув один из многочисленный кармашков на поясе, достал черный керамический флакон. Облизнул губы и бросил склянку между Переродившимися.
 На секунду гудение стало громче, и Захария почувствовал, как пот, ручейками стекавший по спине, стал ледяным. Бухнув, сердце пропустило удар, подумало, забилось снова.
 Тощие, закутанные в немыслимые балахоны фигуры застыли, затем грациозно отпрыгнули к стенам домов, юркими ящерицами-каменками полезли вверх и скрылись из виду.
 Выдохнув, Захария прислонился к стене и закрыл глаза. Соседство с трупом сейчас казалось ему едва ли не блаженством.
 Но медлить было нельзя. Покачивая головой и утирая пот платком, он подошел к темной массе, над которой танцевали Переродившиеся.
 И страшно захотел большой чайник «драконьей крови».


* * *

 Лейтенант Марино смотрела в мертвые глаза девушки и думала, что та едва ли старше ее самой. Увы, в Городе Богов смерть молодой девушки никогда не считалась событием, достойным пристального внимания. Порой, глядя на тело очередной несовершеннолетней проститутки, Марта в свои двадцать семь лет чувствовала себя старухой. Судя по лицу убитой, ей тоже не было и тридцати. Может тридцать, но не больше. Марта отметила, что при жизни девушка была хорошенькой и наверняка привлекала тех, кому нравится грубоватая, несколько вульгарная чувственность. Недорогая, щедро наложенная косметика, массивные броские серьги, остатки яркой безвкусной одежды – убитая не тянула не то что на аристократку, но и на мелкую бизнесвумен или офисную служащую. Хотя и на проститутку тоже не слишком похожа, решила Марино.
 Осматривая тело, Марта искренне радовалась, что не успела перекусить, как собиралась.
 – В нее что, из осадного орудия палили? – поинтересовался подошедший сержант Шесински.
 Невысокий и массивный Шесински в своем поношенном коричневом костюме напоминал оживший бабушкин комод. Чувство юмора у него было примерно такое же, за что многие в управлении его недолюбливали. Марте же сержант нравился, она ценила его надежность и хватку. Не обладая выдающимся умом, ее напарник был фантастически целеустремленным и бесстрашным человеком.
 Сейчас он склонился над трупом и, посасывая измочаленный огрызок сигары, рассматривал вывалившиеся внутренности несчастной.
 – Да уж. Не то слово. И не просто палили, а потом еще и разорвали. – Марта поднялась на ноги и стояла, покусывая ноготь большого пальца.
 – Смотри, крови не так уж и много. Значит, убили ее не здесь.
 – Или убийца высосал кровь, – хмыкнул Шесински.
 – Нет. Это не Дети Ночи, – покачала головой Марино. – Те эстеты. Но если будет нужно, я поспрашиваю Кинби.
 Сзади послышалось негромкое покашливание. Невысокий человечек, похожий на неприметную серую мышку, казалось расплывался в прозрачном зное. Посмотрев на труп, сглотнул, заметно зеленея.
 – Так, Валек, не хватало чтоб ты наблевал на месте преступления! – Шесински хлопнул человечка по плечу.
 – Ты, как всегда, передаешь свои мысли с непередаваемым изяществом, – пробормотал Валек, не в силах отвести взгляд от растерзанного тела. – Отойдите и не мешайте работать.
 Марино и Шесински сделали несколько шагов назад. Марта достала сигарету и закурила.
 – Никак не научусь смотреть спокойно на то, что он делает, – негромко сказала она.
 Шесински пожал плечами:
 – Ну, если у него получается разговорить труп и получить нужные сведения, то отчего бы и нет.
 – Я понимаю. И все же… неправильно это – некромантия. Зло это.
 Шесински лишь хмыкнул в ответ. Отвлеченные рассуждения его не интересовали.
 Встряхнув кистями рук, Валек встал над трупом. Носки его стоптанных ботинок почти касались головы убитой, и Марта с трудом удержалась от того, чтобы не попросить манта быть повнимательнее.
 Мант вытянул руки перед собой ладонями вниз и замер.
 Все происходящее выглядело очень буднично, и тем не менее Марте показалось, что свет в проулке ненадолго потускнел, словно легчайшая тень набежала на солнце. Вокруг ладоней некроманта появилось неяркое зеленоватое сияние, струйками стекавшее к телу. Валек стоял, сосредоточенно наморщив лоб, и от напряжения почти не дышал. На какое-то мгновение сияние усилилось и вдруг пропало. Будто кто-то выключателем щелкнул.
 Резко выдохнув, Валек подался назад.
 Повернувшись к лейтенанту, пробормотал с искренним недоумением:
 – Лейтенант, здесь нет никаких следов. Вообще никаких. Тот кто это сделал, не просто растерзал тело. Он уничтожил и астро– и эмоотпечатки жертвы.
 Глубоко затянувшись, Марта от души выругалась.


* * *

 Солнце неохотно уползло за горизонт, на время выпустив из своих безжалостных объятий расплавленный, истекающий потом город. На мир обрушилась душная, созданная для убийств и кошмаров ночь.
 Не успел погаснуть последний солнечный луч, как Кинби, открыв глаза, рывком сел на кровати. Откинув одеяло, целеустремленно направился на кухню. Последствия вчерашней стрельбы давали о себе знать, его мутило, предметы слегка расплывались перед глазами, противно звенело в ушах. Открыв огромный белый холодильник, он достал пакет с клеймом «Благородная кровь» и стилизованным изображением сердца. Глядя на фирменный знак производителя, Кинби криво усмехнулся. Людской цинизм и умение заработать на всем, из чего только можно выбить монету, перестали его удивлять после того, как одним из клиентов оказался преуспевающий владелец сети закусочных.
 Во время одного из разговоров Кинби неосторожно спросил, а есть ли способ готовить коктейли из детских слез.
 После чего ему пришлось долго доказывать, что он просто пошутил – клиент заглядывал детективу в глаза и пытался уточнить, действительно ли подобный коктейль будет пользоваться спросом, существует ли устоявшаяся рецептура и каковы потребительские предпочтения.
 На мгновение Кинби закрыл глаза и представил, как его клыки впиваются в шею хозяина закусочной, на язык брызгают первые, самые сладкие струйки крови, и вот уже терпкая, восхитительно горячая жидкость толчками заполняет рот, он глотает снова и снова, ощущая, как вместе с кровью в него перетекает сама жизнь.
 Помотав головой, вампир отогнал видение. Он сам выбрал свое существование и не собирался от него отказываться.
 Он не хотел становиться тем, кем стал – нежитью, вынужденной пить кровь просто для того, чтобы не корчиться от дикой, выворачивающей наизнанку боли, но раз уж так получилось, то он хотел быть монстром, существующим по своим, а не навязанным со стороны, правилам.
 В конце концов, всегда была, хоть и слабая, надежда узнать что-нибудь о судьбе того, кто преподнес Кинби этот сомнительный дар – бесконечное существование и имя – Дитя Ночи.
 Кинби не собирался отказываться от этого шанса.
 Но сейчас у него были дела поважнее и, наполняя огромную керамическую кружку жидкостью из пакета, Кинби пытался понять, кто и зачем мог проделать в нем дырки вчера ночью.
 Уйдя из полиции, Кинби вел себя достаточно осторожно, не геройствуя и не связываясь с силами, воздействовать на которые не мог. Вполне хватало заказов, не требующих риска, а пунктуальность и точность в отчетах об использованных суммах, помогли Кинби получить репутацию заслуживающего доверия профессионала, надежного детектива, умеющего держать язык за зубами.
 В том, что стреляли именно в него, Кинби не сомневался. Для того чтобы стать по-настоящему удобной мишенью, Марте нужно было сделать еще минимум пару шагов.
 Он чувствовал легкую неловкость, утаив от нее вчера кое-какие интересные подробности. Хотя он и не рассмотрел толком стрелявших, но машину запомнил. Только полный идиот мог приехать убивать в автомобиле, являющемся копией антикварного «порше» цвета лайма.
 Идиотов искать легко – и Кинби решил не откладывать это дело в долгий ящик.
 Возможно, он отложил бы поиски, но дебилы совершили крупную ошибку, посмели стрелять, когда рядом была Марта Марина.
 Кинби собирался популярно объяснить им, насколько необдуманны подобные действия.
 Посмотрев на лохмотья, валяющиеся в прихожей с прошлой ночи, Кинби зашипел от досады. Новенький костюм, рубашка от Арриано Кордольетти, все безнадежно испорчено и восстановлению не подлежит. Повертел в руках шляпу и тоже со стоном отправил в мусорный мешок, куда уже затолкал остатки костюма.
 Проклятье! Точная копия шляпы джентльменов Старой Эпохи залита кровью и измазана какой-то неопределяемой гадостью.
 Погубленная шляпа добавилась к общему счету.
 Распахнув створки гигантского платяного шкафа, Кинби замер, окидывая взглядом полки с аккуратно сложенными джемперами и свитерами, выдвижные вешалки с рубашками и костюмами, отделение, целиком заполненное плащами, сетчатые ящики с обувью и отсек для шляп.
 Поскольку ночь обещала быть напряженной, он решил одеться попроще.
 Заперев дверь, Кинби двинулся вверх по лестнице, аккуратно ступая по самому краю ступеней. Тяжелые ботинки на толстой резиновой подошве позволяли ступать совершенно бесшумно. Поднимаясь, поправил в кобуре автоматический кольт с удлиненным стволом, брат-близнец которого уютно устроился под левой подмышкой, и застегнул молнию куртки. Переделка и доводка кольтов обошлась детективу в кругленькую сумму, но он считал, что в вопросах экипировки экономия – верная дорога в небытие.
 Широкие брюки, свободными складками спадавшие на ботинки, скрывали две пристегнутые к лодыжкам кобуры с компактными пистолетами. Несмотря на небольшой калибр, они вполне оправдывали свое существование – заставив совесть умолкнуть, Кинби снарядил их абсолютно незаконными, но очень эффективными пулями «дум-дум».
 Добравшись до лестницы, ведущей на крышу, Кинби остановился и прислушался. Тишина здания была обычной, наполненной привычными ежевечерними звуками и шорохами. Все это Кинби чувствовал и так, но осторожность еще никогда и никому не вредила. Его не поджидали на крыше, не следили из соседних зданий – ничто не нарушало привычный ритм квартала. Аккуратно притворив чердачную дверь, Кинби позволил себе на несколько секунд расслабиться и почувствовать Ночь. Подойдя к краю крыши, посмотрел вниз, на Город, ощутил биение черного сердца жуткого и прекрасного монстра, раскинувшегося у его ног. Он чувствовал движение крови в артериях-улицах и венах-бульварах, слышал, как тяжело дышат прокуренные легкие баров и пивных, ощущал тяжелую похоть борделей и подворотен. Слепил глаза колючий алмазный блеск прозрачных башен Обители Бога Лантоя, темным пятном раскинулся Дом Тысячи Порогов, переливался разноцветными огнями Дворец Леди Сновидений. Спиной Кинби чувствовал недобрый взгляд крепости Окончательного Лодочника.
 А над всем этим сверкающим текучим великолепием парила Летающая Игла Итилора Повелителя Дождей.
 Отступив на несколько шагов, Кинби разбежался и прыгнул в темноту Города.


* * *

 Шагая вдоль исписанных граффити, охранными рунами, иероглифами силы и просто похабщиной бетонных заборов, за которыми скрывались легальные и не очень склады, пакгаузы, автостоянки, конторы торговцев подержанными машинами и автомастерские, Кинби думал о том, что надо бы выкроить время и встретиться с клиентом, нанявшим его для поисков девушки, которую Чикарро якобы видел вместе с Хранителем Порогов.
 Клиент без разговоров внес аванс, ни о чем противозаконном не просил, так что Кинби с чистой совестью принял заказ.
 Вот только заняться им толком не получилось.
 Свернув в проулок между двумя бетонными заборами, Кинби дошел до железных ворот, преграждавших въезд на территорию очередной автомастерской. Из окна караульной будки, пристроенной рядом с воротами, лился на истертые бетонные ступеньки неяркий свет. Взбежав по ступеням, Кинби постучал.
 – Кого там нелегкая несет? – послышался из-за двери хриплый голос.
 – Скажи Марио, что пришел Кинби. Поболтать надо, – не повышая голоса ответил детектив.
 В будке завозились, что-то со звоном упало, послышались невнятные проклятья. Дверь распахнулась и перед Кинби предстал необъятных размеров храт, полностью перегораживающий проход. Огромные, даже по меркам хратов, усы-щупальца покачивались, слегка извиваясь, над мясистой верхней губой. Больше всего привратник напоминал вставшего на задние лапы бегемота, укутанного в рулон плотного брезента.
 Насколько Кинби видел и чувствовал, оружия у охранника не было.
 – Проваливай, – буркнул бегемот, глядя на Кинби сверху вниз.
 Кинби недоуменно вздернул бровь.
 – Я не ожидал встретить столь прохладный прием у служащих почтенного Марио. Мы знаем друг друга много лет, и ни разу я не слышал от его сотрудников таких грубых выражений.
 – Я сказал проваливай. – Храт переминался с ноги на ногу, явно решая сложнейшую задачу, сказать «проваливай» еще раз или сразу дать наглому коротышке в зубы.
 Кинби огорченно вздохнул и решил облегчить мучения бедняги.
 Раскрытой ладонью он коротко ткнул храта в центр бочкообразной груди. Туша влетела в небольшую комнату и обрушилась на пол возле окна. Не обращая внимания на неподвижное тело, Кинби прошел через замусоренную караулку и оказался на территории мастерской, неподалеку от ремонтных боксов.
 И сразу же понял, почему Марио не хотел его видеть. «Порше» цвета лайма стоял возле ярко освещенного открытого бокса. Из машины неслись нестерпимо громкие звуки, которые хозяин авто по недоумию считал музыкой. Рядышком переминались с ноги на ногу трое – как определил Кинби двое люди из людей, третий – представитель людей из Ночи. Троица что-то бурно обсуждала. Точнее двое, бурно жестикулируя, что-то втолковывали третьему, судя по рабочему комбинезону, автомеханику.
 Рев музыки заглушал все остальные звуки, но Кинби не слишком интересовала беседа.
 Неторопливо, не скрываясь, он двинулся в сторону бокса.
 Первым его заметил тот, кого Кинби отнес к людям из Ночи. Белокожий, с прилизанными волосами, затянутый по последней уличной моде в облегающие джинсы и узкую короткую куртку, парень лихорадочно задергал «молнию», пытаясь добраться до оружия.
 Расстегнув куртку, Кинби извлек кольт. Оружие привычно легло в руку, Кинби навел его на «джинсового» и выстрелил. Кольт рявкнул, колено неудавшегося стрелка исчезло в розоватом облачке, превратившись в месиво из снежно-белых осколков кости и ошметков кожи.
 Гулко стукнувшись головой о дверь «порше», парень повалился на землю, хватая ртом воздух. Ногу ниже колена практически оторвало, держалась она лишь на нескольких лоскутах кожи да обрывках штанины.
 Посмотрев на стремительно расползающееся вокруг него темное пятно, парень тоненько заныл.
 С наслаждением вдохнув густой запах свежей крови, Кинби выстрелил снова. Музыка захлебнулась. Наступила блаженная тишина.
 – Прошу прощения, господа, но мне придется задать вам несколько вопросов. Искренне рассчитываю на ваше дружелюбие, – светски осклабился Кинби.
 Откуда-то из глубины заводской территории уже спешил сам Марио, как всегда потеющий, как всегда суетливый. Пара здоровенных лбов, ласково именуемых шефом «племяннички», неслась следом, лапая торчащие в поясных кобурах пистолеты и сурово зыркая по сторонам.
 – Кинби! Боги нерожденные, что же вы делаете, уважаемый Кинби! – заголосил Марио, едва детектив оказался в пределах видимости.
 – Вы же изувечили этот прекрасный автомобиль! И клиенты! Вы только посмотрите, что вы сделали с этим молодым человеком! – причитал владелец мастерской, переваливаясь на коротких толстеньких ножках.
 Добравшись до Кинби, он вытянул из кармана гигантский платок и, отдуваясь, принялся вытирать шею и побагровевшее лицо.
 – Я тоже очень рад видеть вас, почтенный Марио, – мягко поздоровался Кинби. Кольт, правда, не опустил, лишь чуть повел стволом, так, что теперь он смотрел в пространство между парочкой, застывшей возле «порше» и суровыми «племянничками».
 Вытерев лицо, Марио с досадой махнул своим головорезам:
 – Ай, да прекратите вы изображать тут охрану. Скажите спасибо, что господин Кинби не застрелил вас. Хотя, может быть, и стоило прекратить ваше бессмысленное существование!
 Осторожно взяв Кинби под локоток, Марио почти нежно прошептал:
 – Господин Кинби, может быть, мы с вами побеседуем у меня в офисе, как цивилизованные люди? Я не совсем понимаю, чем вызваны ваши, э-э-э… столь решительные действия, но уверен, мы сможем все решить миром. Правда же? – попытался он заглянуть Кинби в глаза.
 – Вообще-то у меня вопросы не к вам, господин Марио. – Кинби был задумчив и благодушен: – Меня интересуют вот этот, как вы изволили выразиться, молодой человек. А также его друг. Насколько я понимаю, они владельцы этой прекрасной машины?
 – Ай, да не смешите меня! – всплеснул руками толстяк. – Они арендовали ее в одном из моих салонов, ухитрились безжалостно покалечить красотку, и вот теперь имели наглость приехать сюда и попробовать качать права. Честное слово, – наливался праведным гневом Марио, – я уже подумывал о том, чтобы закатать их в бетон, но вы опередили меня!
 Прервал его негромкий, но очень неприятный звук взводимого затвора. Необходимости в этом не было, но Кинби прекрасно знал, какой эффект такой звук производит на собеседников.
 – Марио, заткнись, – Кинби говорил негромким скучным голосом, тщательно дозируя угрозу и безразличие. – Они стреляли в меня. Это доказывает, что они идиоты. Они приперлись стрелять в меня на твоей машине. Значит, идиоты вдвойне. Но самое главное, – шепот Кинби перешел в шипение, Марио побледнел и робко сглотнул. – Они стреляли в лейтенанта Марино. А теперь скажи, ты идиот?
 Вот тут толстяку Марио стало по-настоящему плохо. Он пискнул и судорожно замотал головой, пытаясь отогнать надвигающийся кошмар.
  Когда-то Марина и Кинби удалось накрыть банду Сэма Перышко, молодого, запредельно наглого и хитрого тупой звериной хитростью, парня-полукровки. Мать его была человеком из людей, папаша – человеком из Ночи. Сэм считал себя неотразимым красавцем, к тому же отличался недюжинной физической силой, что вкупе с полным отсутствием совести, обеспечило ему положение вожака среди таких же существ. Буквально за пару лет слава о невероятной жестокости Сэма и отсутствии страха перед властями сделала его идеальной кандидатурой для выполнения самых грязных заказов. 
  Если надо было тихо и незаметно убрать конкурента – серьезные люди шли к другим серьезным людям и те рекомендовали, к кому из специалистов стоило обратиться. 
  Если же нужно было устроить тупую кровавую баню, то можно было не гадать – Сэм Перышко и его гоблины принимали заказы круглосуточно. 
  По однажды Сэму не повезло, и сержанты Марино и Кинби повязали троих его парней. Еще двоих во время задержания рассерженная Марта грохнула после того, как Кинби вынес дверь халабуды, в которой отлеживались Сэмовы красавцы. 
  Самое удивительное – все трое пережили две ночи в общей камере, на третью самый молодой из троицы «поплыл», после чего Сэм занервничал. Парней следовало срочно вытаскивать из тюряги, хотя бы и под залог, но репутация Марино и Кинби, тогда еще сержантов, была такая, что даже самые «черные» адвокаты не решались связываться. 
  Сэм не нашел ничего лучше, как попытаться припугнуть напарников. Вычислить тогдашнее логово Кинби он не сумел, а потому послал своего личного адъютанта – храта Лоото, передать привет сержанту Марте Марино. Марта проделала в туше Лоото три дырки, но и сама получила по пуле в плечо и ногу. Остальные застряли в бронежилете, после чего Марта горячо полюбила эти неуклюжие сооружения. 
  Навестив Марту в больнице, Кинби попросил у начальства отпуск, мотивируя его необходимость расстроенными нервами, и пропал. 
  Через четыре дня появился, вручил Марте огромный букет роз и отправился писать рапорт об отставке. 
  Сэма и его оставшихся подельников нашли по запаху. Вонь из заброшенного здания на границе с Дымкой стала невыносимой настолько, что забеспокоились даже бездомные бродяги, ночевавшие неподалеку. Прибывшие патрульные вылетели из подъезда через три минуты и вдумчиво блевали до приезда детективов и экспертов. Те были покрепче, но тоже выходили из подъезда с лицами нежно-зеленого цвета. 
  Картину произошедшего удалось восстановить лишь частично. Сломав шеи часовым у подъезда, неизвестный убийца поднялся на два пролета, по пути проломив охраннику на лестничной площадке грудную клетку, и вошел в квартиру. 
  Пытаясь представить, каким образом умирали люди Сэма Перышко, эксперты покачивали головами. Убийца оказался на редкость изобретательным, к тому же абсолютно хладнокровным типом. Некроманту смены удалось разобрать, что Перышко, в то время как умирали его гоблины, медленно шел вдоль стены. Одной рукой он придерживал вываливающиеся кишки, другой – пытался вывести на стене фразу  «Я  извиняюсь перед госпожой Мартой Марино». Писал собственным языком, вырванным уверенной рукой. Чтобы не захлебнуться, ему приходилось постоянно сглатывать кровь, его тошнило, ноги скользили в крови, текущей из разорванного живота, но он не останавливался. 
  Как сказал некромант. Перышко слишком боялся, что убийца снова обратит на него внимание. 
  Доказать, что все это сделал Кинби, не удалось, но отставку его начальство восприняло с облегчением. О расправе над Сэмом узнал весь город, и Марта Марино получила статус неприкосновенной. 
 Кинби же без проблем выправил лицензию частного детектива и довольно быстро приобрел стабильную клиентуру.
 Разумеется, обо всем этом Марио знал, поэтому чувствовал, как подгибаются ноги и наползает на глаза серая пелена. Он только надеялся, что у него хватит духу не обмочиться.
 Холодная жесткая рука приобняла толстяка за плечи. Дулом кольта Кинби поманил застывшего возле машины парня.
 – Сюда. Живо.
 Кинби оценивающе смотрел на приближающегося человека. Высокий, хорошо сложен, одет неброско. Этот явно куда более опасен, чем подельник, уже навсегда затихший возле «порше». В лице что-то неуловимо лисье, глаза бегают по сторонам, оценивая обстановку. Когда между ними оставалось шага три, Кинби скомандовал:
 – Встал. Медленно достал пушку. Бросил в сторону.
 Высокий подчинился, осторожно сунул руку за пазуху, вытащил и отбросил в сторону небольшой тупорылый пистолет.
 – Теперь второй, – изобразил улыбку детектив.
 Вздохнув, парень нагнулся и вытащил из пристегнутой к лодыжке кобуры револьвер. Оружие упало рядом с Кинби, и он отбросил его ногой.
 – А теперь, как я уже говорил, мы пойдем в контору Марио и побеседуем, – голос вампира был тих и нежен, как смерть от шелковой удавки.
 Марио обреченно пискнул и засеменил к маленькому двухэтажному домику, приютившемуся в глубине территории. Разбитые перед домиком клумбы и старинный фонарь над входом делали его похожим на иллюстрацию из каталога «Идеи загородного дома».
 Кинби шел чуть позади Марио, с наслаждением вдыхая ночной воздух, впитывая запах страха, исходящий от торговца и его «племянников». К запаху страха, исходящему от того, что шагал слева от Кинби, примешивался аромат злобы, парень потел, растравливая себя, готовясь к нападению.
 – Марио, скажи своим бычкам, чтобы даже не пробовали. Я не в настроении, – негромко бросил в пространство детектив.
 До домика дошли без происшествий.
 Втолкнув Марио и «лисьего», как окрестил про себя Кинби неудавшегося убийцу, он захлопнул двери перед носом «племянников», пробормотав:
 – Погуляйте пока, мусор, вон, возле бокса приберите.
 После чего развернулся и в одно неуловимое движение оказался возле пленника. Коротко, без замаха, ударил в живот. Парня приподняло над ковром, словно кто-то сверху дернул его за невидимую нитку.
 На дорогой узорчатый ковер, устилавший пол в кабинете Марио, упало задыхающееся от боли существо, пытающееся вдохнуть хоть немного воздуха.
 Наконец парню это удалось, и он обессиленно распластался на полу.
 – Встать, – негромко приказал Кинби.
 Лежащий не отреагировал, и детектив сгреб в кулак ворот его куртки. Рывком поднял на ноги и ударил снова.
 На этот раз пленник рухнул на колени и его сотрясли приступы неудержимой рвоты.
 Забившийся в угол кабинета Марио закудахтал, видя, как гибнет его имущество, но моментально замолк, наткнувшись на взгляд вампира.
 – Итак, давайте начнем беседу, – обратился Кинби к присутствующим, дождавшись, когда стихнут звуки рвоты и парень немного отдышится.
 – Все очень просто. Я задаю несколько весьма несложных вопросов, получаю на них правдивые ответы и ухожу. Это тот вариант, который мне очень нравится. Вариант второй – я не сразу получаю ответы на свои несложные вопросы и начинаю вас пытать. Получаю ответы и ухожу.
 – Но позвольте! Кинби, уважаемый! Я понятия не имею, что натворил этот придурок! – все же решился подать голос Марио, побледневший при упоминании о пытках.
 – Не позволю! – рявкнул Кинби. – Они приехали на твоей машине! Твой храт не хотел меня пускать! Значит, ты замазан!
 – Итак, первый вопрос, – Кинби шагнул к парню, стоявшему на коленях, согнувшись в три погибели, посреди темного воняющего пятна: – Кто меня заказал?
 Парень покачал головой и промолчал. Схватив его ладонь, Кинби одним движением сломал и, резко потянув в сторону, оторвал мизинец. Дико заорав, парень задергался, пытаясь вырваться. Ухватившись за безымянный палец, Кинби, не повышая голоса, повторил вопрос.
 Плача и завывая, неудачливый убийца выдавил:
 – Морган! Морган Белоглазый!
 – Умница. Вот видишь, все просто, – потрепал Кинби парня по щеке. Но руку не выпустил.
 – Вопрос второй. Кто приказал стрелять в лейтенанта Марино? – И детектив поплотнее обхватил безымянный палец пленника.
 В ушах у Кинби уже слегка звенело от запаха свежей крови, хлещущей из оторванного пальца. Звуки, цвета, запахи… Все вокруг стало невыносимо ярким и громким. Кричал запах крови, переливался жемчужной белизной осколок кости в оправе из ошметков кожи, страхом и подлостью воняли звуки, исторгаемые стоящим на коленях существом.
 – Морган! Он! Он заказал, чтобы в тебя, но когда легавая рядом будет. Чтоб если подфартит, то и сучку тоже.
 Задумчиво посмотрев на «лисьего», Кинби отпустил его ладонь, и парень свернулся калачиком на ковре, плача и баюкая искалеченную руку.
 – Так. Еще один вопрос. – Толкнул детектив носком ботинка тело, свернувшееся на ковре в позе зародыша. – Ты и приятель твой, откуда?
 – Из Залива. Нас Морган оттуда выписал, – простонал парень.
 – Угу. Чудненько. Я так и думал, что не местные. – Кивнул Кинби и опустился перед «лисьим» на корточки.
 – Знаешь, что? – прошептал он почти ласково, глядя в полные страха и надежды глаза. – Ты честно ответил на мои вопросы. Это хорошо. Но ты стрелял в лейтенанта Марино. И ты посмел назвать ее сукой.
 Глаза Кинби превратились в два колодца абсолютной пустоты, и парень понял, что сейчас умрет.
 Он открыл рот, пытаясь закричать, неловко забил ногами, пробуя отползти. Он очень хотел, чтобы кончился кошмар и снова вернулась привычная жизнь, в которой он был крутым и должен был жить вечно, но Кинби оборвал эти попытки, вырвав неудавшемуся киллеру кадык.
 Дождавшись, когда умирающий перестал клекотать и дрыгать ногами, Кинби перевел взгляд на торговца машинами. Забормотав невнятное, тот попытался закрыться руками, надеясь слиться со стеной. Толстяк так и не понял, как это получилось – вот Кинби стоит над трупом в центре комнаты и смотрит на расползающееся бурое пятно, и вот он уже стоит рядом и поднимает его – толстяка Марио за шиворот дорогого пиджака, словно новорожденного щенка.
 Кинби пронес торговца из угла, в котором тот прятался, к огромному письменному столу, слушая, как с хрустом и треском расползается ткань пиджака под весом его хозяина, и швырнул в исполненное на заказ кресло, позволявшее увесистому Марио чувствовать себя комфортно.
 Обошел стол и со вздохом опустился в гостевое кресло – тоже удобное, конечно, но существенно поменьше и поскромнее.
 Задумчиво поерзал, устраиваясь поудобнее, затем махнул рукой, откинулся на спинку и водрузил ноги в тяжелых, запачканных кровью ботинках на полированную столешницу.
 – Итак, уважаемый господин Марио, – светски произнес Кинби, – объясните мне, пожалуйста, как вас угораздило связаться с этим отребьем.
 – И пожалуйста, – голос вампира стал чуть жестче, – убедительно объясните, почему я не должен вас убить.
 Тяжело дыша, Марио нагнулся и зашарил в ящиках стола. Добыл из недр плоскую бутылку, отвернул пробку и надолго присосался к горлышку.
 Со стуком опустил бутылку на стол и выдохнул:
 – Верите, меня просто попросили дать тому, кто придет от Моргана, тачку. Любую, какую тот захочет. Сам Морган и попросил. Вот, верите?
 Изобразив в воздухе замысловатый жест, Кинби пожал плечами.
 – Верю. А разве не должен был? Но вы продолжайте, продолжайте.
 – А дальше все очень просто. Пришли два этих пестрозадых, ткнули пальцем в «порше». Да вы на них посмотрите только, господин Кинби! Ну за версту же видно, что они и Города-то не видели! Ну я и решил, что ничего серьезного эти кретины не учинят. Да и не мог я Моргану отказать. – Прижал для убедительности Марио пухлые ладошки к нагрудному карману пиджака.
 – Это да. Это знаю. – задумчиво бросил Кинби.
 Действительно, отказать в такой просьбе Марио просто не мог. Все, что было связано с автомобилями в восточной части Города, Морган держал железной хваткой. Говорили, что он нашел способ привлечь к этому и обитателей Дома Тысячи Порогов. Кинби недобро усмехнулся – стоит лишь немного копнуть, и за потусторонними силами, загадочными ритуалами, таинственными пророчествами, исходящими из уст Воцарившихся Богов, обнаружатся все те же вечные пружины и шестеренки, движущие мир, – жадность, жажда наживы и власти, все те же интриги и подлые приемчики. Ничего нового – все знакомо, привычно и мелко.
 – Ну не знал я! Даже предполагать не мог, что эти… эти вот такое учинят! Ну это же надо настолько головы не иметь! – причитал и всплескивал руками Марио.
 – Почему храт дурил? – резко прервал поток красноречия Кинби.
 – Каюсь! Каюсь, господин Кинби! Эти вот приехали и велели никого не пускать, пока они тут. Видимо, очень не хотели, чтоб их кто-то видел, кроме моих людей. Да и я сам, честно говоря, – виновато поморщился Марио, – не очень хотел, чтобы почтенные клиенты видели, что у меня на территории такие вот… шляются.
 Кинби остро чувствовал исходящий от Марио запах – вонь жестокого страха, смешанного с неуверенным облегчением и робко крепнущей надеждой на то, что его не убьют.
 – Хорошо, я вам верю. – Детектив хлопнул ладонью по подлокотнику. – Извините за некоторый, м-м-м, – пошевелил пальцами в воздухе Кинби, подбирая слово: – Беспорядок, но вы должны понять, я был несколько расстроен.
 – Что вы, что вы! – замахал потными ладошками Марио. – Я так рад, что все прояснилось!
 – Я тоже искренне рад, господин Марио. – Кинби снял ноги со стола, снова заерзал в кресле, пристраиваясь поудобнее. – А теперь поведайте мне, что интересного говорят в Городе днем?
 Марио сиял. Он любил Кинби. Он готов был расцеловать его. Но боялся. Ужасно боялся, что если он прямо сейчас не расскажет все, что тот хочет, то сидящее в кресле и мило улыбающееся существо махнет рукой и оборвет его жизнь.
 – Не то чтобы это было достоверно, господин Кинби, – осторожно начал торговец, – но был слушок, что у кого-то видели некий очень ценный предмет. Очень ценный и очень старый. Якобы времен Войн Воцарения. И что предмет этот пропал.
 – И что? – вздернул бровь Кинби. – Такие артефакты имеют свойство всплывать и пропадать. Осколки прошлого, экзотика, но не более.
 – Не знаю. Ни что это такое, ни у кого этот предмет был. Но слышал, что ищут его очень активно. И не только земные, – многозначительно подчеркнул последние слова Марио. – Говорят, даже кто-то из обитателей Высоких Домов интерес проявлял, но очень осторожно. Сами знаете, все стараются сохранять существующее равновесие. А вот что это и зачем – уж простите, не знаю и знать не очень-то и хочу. Говорят, что интересоваться им очень и очень вредно для здоровья.
 – А кто именно вам об этом предмете говорил? – поинтересовался Кинби. И тут же уточнил: – Разумеется, источник информации останется в тайне.
 – Я верю! Я верю! Я же прекрасно вас знаю, уважаемый господин Кинби!
 – Так кто?
 – Вы знаете, а вот как раз Морган что-то такое и говорил. Когда просил дать машину этим его пестрозадым. Он и бросил фразу, что все на ушах стоят, ищут какую-то штуку времен Войн и ему самому некогда мелочевкой заниматься.
 Кинби задумчиво хмыкнул и поднялся. Торговец смотрел на него с преданностью дворняги.
 – Спасибо, уважаемый Марио. Я рад, что наше маленькое недоразумение разрешилось столь быстро.
 Не дожидаясь ответа, Кинби повернулся и вышел.
 Ввалившиеся в кабинет насупленные «племянники» увидели небывалую картину – толстяк Марио присосался к бутылке виски. Он глотал обжигающую влагу и плакал от облегчения. Оторвавшись от бутылки, перевел взгляд на своих мордоворотов и радостно заорал:
 – Что хлебала морщите? Идиоты, сегодня ваш самый счастливый день! Мы все живы!


* * *

 Засунув руки в карманы спортивной куртки, Кинби неторопливо петлял по темным переулкам рабочей окраины, двигаясь к центру, и размышлял.
 После того как Марио назвал имя Моргана, первым побуждением Кинби было, не откладывая, навестить его и поспрашивать, зачем тому понадобилось нанимать таких кретинов и отправлять на охоту за головой детектива. Но Кинби преодолел искушение и задумался. А действительно, зачем это Моргану, который, конечно, никакой любви к Кинби не испытывал, но прекрасно знал его репутацию, нанимать таких клинических дебилов и бездарно пытаться его убить? Грохнуть грубо, грязно, на глазах у свидетелей и, самое главное, по возможности вместе с Мартой Марино?
 Решиться на такое мог или абсолютный безумец, или… Вот тут Кинби остановился и закурил. Вспышка коротко осветила мраморно-белое лицо, застывшее в хищной усмешке. Или кто-то очень хотел, чтобы Кинби занялся личной местью и бросил все остальное. А значит, заказчик как раз хорошо знает репутацию детектива и рассчитывает, что после того, как под угрозой оказалась жизнь лейтенанта Марино, он будет заниматься исключительно охотой.
 Следовало хорошо обдумать, что же такое происходит. По всему выходило, что какое-то из дел Кинби затрагивало чьи-то очень и очень серьезные интересы. Серьезные настолько, что было организовано демонстративное покушение.
 Кинби задумчиво хмыкнул. Если он кому-то так мешал, то почему же его просто не убрали? Да, конечно, его гибель наделала бы шуму, да и хлопотное это занятие – убивать вампира, который помнит мир еще до Воцарения Богов, но, в принципе, вопрос решить можно.
 Но не так же топорно!
 Серебряный клинок в сердце, серебряная же пуля из снайперской винтовки – и, если повезет, то на рассвете можно будет выволакивать тело на солнышко.
 Прокручивая в голове дела, которыми он занимался в последнее время, Кинби свернул в неприметный проулок, перегороженный двухметровым забором, оттолкнулся и взмыл над грязными камнями мостовой. Мягко приземлившись на другой стороне, продолжил прогулку.
 Выйдя на тихую улочку, вдоль которой стояли двух– и трехэтажные частные дома, огороженные аккуратными, крашенными в белый или светло-зеленый цвет заборами, Кинби свернул налево и двинулся вниз по улице.
 Дом, к которому он шел, мог вызвать у случайного прохожего припадок истерического смеха, головную боль или озноб ужаса.
 Невысокую центральную башню с пятью рядами окон окружали, обвивали, душили различные пристройки, флигели, открытые террасы, державшиеся на хлипких с виду деревянных подпорках.
 К дверям на уровне третьего этажа вели шаткие наружные лестницы, а один из флигелей хвастливо показывал язык мраморного крыльца. Правда, истертого не одной тысячей ног.
 Единственный ржавый фонарь, раскачивавшийся под порывами легкого горячего ветра, бросал причудливые тени на стены дома. Прикинув, в каких окнах горит свет, Кинби узнал, что не спит частный некромант, державший контору по нотариальному заверению спорных завещаний да престарелый педераст из артистического мира, именовавший себя импресарио. По большей части, насколько знал Кинби, он зарабатывал тем, что поставлял мальчиков для стриптиз-баров и закрытых корпоративных вечеринок.
 Светилось и окно на третьем этаже. Детектив легко взбежал по скрипучей лестнице, прошел по террасе, опоясывавшей весь третий этаж и распахнул дверь.
 Юринэ, конечно же, услышала его шаги, как только он начал подниматься по лестнице и теперь сидела за своим столом с видом примерной ученицы, которой учитель несправедливо поставил четверку за безупречную контрольную.
 Пухлые губы слегка поджаты, карие раскосые глаза опущены, спина прямая – образец трудолюбивой секретарши.
 Вздохнув, Кинби привалился к дверному косяку и сунул в рот сигарету.
 – Юринэ, не надо изображать муниципального служащего, лишенного квартальной премии. Кто приходил, что сказал, почему ушел недовольным?
 Откинувшись в своем кресле, Юринэ сплела руки на груди и изобразила глубокую задумчивость.
 – Так, дай сообразить… Сначала приходил хозяин дома и очень настойчиво интересовался, когда ты внесешь аренду за следующий месяц.
 – Мелочи, деньги будут завтра. Дальше.
 – Заходили сержанты Кросс и Болович. Хотели узнать, когда будут готовы отчеты по делу банкира Ворвицы.
 – Юринэ! Ты же должна была их напечатать еще позавчера! – возмутился Кинби.
 – Я и напечатала! Но ты-то их должен был подписать!
 Тихонько застонав, детектив выкинул в ночь окурок и направился к своему столу. С отвращением посмотрел на аккуратную стопку отчетов и взялся за ручку. Он терпеть не мог подписывать документы.
 – Продолжай. Что еще? – сказал он, не отрываясь от бумаг.
 – Еще приходил тот тип, что поручал тебе разыскать свою сестру. Ну, тот, про которого ты сказал, что это никакой не брат. Кстати, я совершенно с тобой согласна – не сестру он ищет. Но расплатился он полностью.
 – Как это, расплатился? – несколько ошарашенно спросил Кинби.
 – Да вот так! – Юринэ развела руками, поднялась и щелкнула электрическим чайником, стоявшим на столике в глубине комнаты. Достав банку зеленого чая, принялась тщательно отмерять заварку. К чаю она относилась с трепетом, говоря, что почтение к этому напитку у нее заложено на генном уровне. Впрочем, как не раз язвительно замечал Кинби, это не мешало ей питать страсть к гамбургерам и хот-догам с острой горчицей.
 – Пришел он около семи вечера, расплатился по стандартной ставке за два дня, отчета не попросил, сказал, что с сестрой все нормально и ушел.
 – Очень странно, – пробормотал Кинби, возвращаясь к бумагам.
 – Да вот и мне он каким-то странным показался, – сказала Юринэ.
 – Почему? Попробуй объяснить. – Кинби давно уже привык доверять интуиции своей секретарши. Оттенки настроения она чувствовала потрясающе.
 – Ты знаешь, он был какой-то напряженный и рассеянный одновременно. Ну словно ему предстояло серьезное дело и он торопился. Причем дело не очень приятное, и он постоянно думает именно о нем, а тут – так, мелочи. И расплатиться надо было просто для того, чтобы потом не отвлекаться.
 Кинби помолчал, осмысливая слова Юринэ. Откинувшись в кресле, он положил ноги на стол, и задумался, сцепив руки на затылке.
 Невысокий лощеный типчик, появившийся в конторе пару дней назад, просил разыскать его сестру. Понимаете, бедняжка пропала, он очень переживает. Да-да, она уже уходила пару раз из дому и ему приходилось бегать по ее знакомым. Да, увы, сестренка весьма легкомысленна и испытывает, ну, вы понимаете, сильную тягу к противоположному полу. Увы, ему уже случалось отваживать ее прилипчивых ухажеров. Ах, их бедная мама – он так боится, что ее большое доброе сердце не выдержит, мама такая старенькая.
 Ни единому слову Кинби не поверил. Кроме того, что тип этот действительно очень хотел разыскать девушку. Глянув на фотографию, добытую посетителем из недр дорогой кожаной папки, модной в этом сезоне у брачных аферистов, страховых агентов и преуспевающих коммивояжеров, Кинби решил, что сестренка и братишка друг друга стоят.
 С фотографии вызывающе смотрела крашеная блондинка лет двадцати семи – тридцати. Пухлые губы изогнуты в улыбке, обозначающей чувственность, холодные глаза оценивают весь мир, как кошелек потенциального спонсора. Аккуратный, чуть вздернутый носик, высокие скулы. Типаж, на который клюют уголовники, постовые полицейские и охранники казино. А вот фамильного сходства с братцем не чувствовалось. Впрочем, решил Кинби, это совершенно не его дело.
 «Обеспокоенный брат», представившийся Питером Стерлингом ответил на стандартные вопросы Кинби – где «сестренка».
 Ах да, Ольга, работала – понимаете ли, она постоянно нигде не работала, никак не могла решить, чем же ей хотелось заняться, где Ольга бывала, – как и следовало ожидать, пара ночных клубов средней руки, несколько ресторанов, где девушку видели с разными кавалерами, подруги – ох, она ни с кем меня не знакомила, я, понимаете ли, живу отдельно. Да-да, я знаю о, э-э-э, специфике вашего существования и метода работы, это именно то, что надо, Ольга, она, знаете ли, существо, хи-хи, ночное…
 Врал. Врал господин Питер Стерлинг. Но деньги перешли из рук в руки, а видеть бегающие глазки клиентов Кинби было не впервой.
 Даже хратам – образцовым семьянинам в массе своей, доводилось сталкиваться с неверностью, что уж говорить о людях из людей или людях из Ночи. И тогда в небольшой комнате оказывались «братья» или «дяди», обеспокоенные судьбами сестер и племянниц.
 Впрочем, на рогоносца Питер Стерлинг похож не был.
 Сейчас Кинби сопоставлял крохи собственной информации, слова Юринэ, рассказ Марио и приходил к выводу, что именно от дела братца Питера и сестрички Ольги хотели его отвлечь. Правда, совершенно непонятно, почему.
 Юринэ внимательно посмотрела на Кинби и замотала головой:
 – Нет-нет-нет. С тобой расплатились, дело закрыто. Даже не говори, что ты решил искать эту девицу.
 – Понимаешь ли, цветочек, – улыбнулся Кинби, – вчера ночью кое-что произошло.
 Одним из несомненных достоинств Юринэ было умение слушать. Во всяком случае именно этот ее талант Кинби считал безусловно нужным и полезным для работы.
 Ему очень нравилось смотреть, как она начинает задумчиво постукивать кончиком карандаша, который вечно крутила в руках, по белоснежным зубкам, морщить лоб, хмыкать, если информация была уж совсем невероятной. Обычно, выслушав Кинби, она на некоторое время впадала в абсолютную неподвижность, становясь похожей на хрупкую фарфоровую куклу, затем отбрасывала с лица жесткие черные волосы, вечно закрывающие левый глаз, и шла к столику с чаем.
 Сейчас она слушала, чуть приоткрыв рот и забыв про карандаш.
 По мере того, как Кинби выкладывал факты, он все больше приходил к выводу, что ему стоит вот прямо сейчас подняться и отправиться на розыски господина Питера Стерлинга или информации о нем. Было очень похоже, что именно благодаря этому хлыщу и его холодноглазой сестричке был загублен прекрасный костюм. И шляпа. Про шляпу тоже нельзя было забывать.
 О стрельбе в автомастерской и испорченном ковре толстяка Марио Кинби решил не говорить, пересказав лишь слухи, о которых поведал ему торговец автомобилями. Юринэ, судя по всему, что-то почуяла, поскольку глянула на шефа с глубоким недоверием, но промолчала.
 – И вот теперь, – Кинби сделал последнюю затяжку и раздавил окурок в тяжелой стеклянной пепельнице, – я очень хочу найти господина Стерлинга и задать ему несколько вопросов.
 Кинби пружинисто поднялся, но Юринэ уже блокировала путь отхода, встав перед креслом шефа – глаза полны укора и грусти, тонкий пальчик указывает на неподписанные отчеты. С тяжелым вздохом Кинби снова опустился в кресло и пододвинул к себе желтоватые бланки. Несколько минут в небольшой комнате было слышно только тихое шуршание бумаги и тяжелые вздохи Кинби, выводящего очередную подпись.
 Расправившись с последним бланком, он с удовольствием отодвинул стопку и кинул ручку в верхний ящик письменного стола. В противоположность ухоженной, полированной и тщательно оберегаемой домашней мебели, стол этот, впрочем, как и вся остальная обстановка конторы, имела такой вид, словно ее нашли на свалке. Отчасти так оно и было.
 Язвительно улыбнувшись, Юринэ аккуратно собрала бумаги и, уложив в прозрачную пластиковую папку, убрала в свою вместительную сумку.
 – Завтра я, скорее всего, весь день буду мотаться между судом и Департаментом полиции, – сообщила она.
 – Юринэ, радость моя, ты знаешь, что передо мной об этом отчитываться не обязательно, я уверен, что ты все и всегда делаешь правильно.
 Уже открыв дверь, Кинби застыл на пороге и шагнул назад. Он очень серьезно посмотрел на Юринэ. Девушка вопросительно подняла бровь.
 – Юринэ. Будь очень. Очень. Осторожна, – выделяя каждое слово сказал Кинби, после чего распахнул дверь и исчез.


* * *

 О заказчике, назвавшемся Питером Стерлингом Кинби не знал фактически ничего. Человеку стороннему это могло бы показаться странным, но подчас Кинби было известно о заказчике только то, что он способен внести аванс, без получения которого детектив работать отказывался. Все остальное волей или неволей выяснялось позже, уже в ходе работы, когда требовалась дополнительная информация. И тут уж Кинби ставил заказчика перед выбором – рассказывать то, что ему, Кинби, нужно для дела, или распрощаться с уплаченными деньгами, но сохранить свое инкогнито.
 Питер Стерлинг аванс внес. И зачем-то расплатился окончательно, хотя Кинби свою часть сделки выполнить не успел, причем клиент явился в контору днем, хотя прекрасно понимал, что детектива не застанет.
 Объяснить это Кинби мог только одним – Стерлингу понадобилось срочно исчезнуть. При этом гарантировать то, что детектив не станет о нем расспрашивать, интересоваться, не пойдет по следу сам, если, вдруг, наткнется на Ольгу или информацию о ней, и не потребует остальную часть денег по договору.
 А заставить «обеспокоенного брата» так себя вести могла только очень серьезная опасность. Как сказала бы Марта, «парнишка жопой почуял, что пахнет жареным».
 Да не просто жареным, хмыкнул про себя Кинби, сворачивая в узкий переулок, выходящий на Апрельский проспект, а уже вполне себе горелым. Парень решил бросить поиски своей «сестренки», за которые заплатил весьма неплохие деньги. А найти дамочку он хотел очень сильно – Кинби хорошо помнил лицо посетителя. Выспрашивая о том, когда Кинби возьмется за работу и скоро ли можно будет ждать первых результатов, «братец» подался вперед, ухоженные пальцы нервно и совсем не аристократично вцепились в шляпу, до этого небрежно лежавшую на колене.
 Очень. Очень сильно нужна ему была «сестренка» Ольга.
 А вот о себе Стерлинг распространяться не стал, сказав, что свяжется с Кинби сам, от визитов к нему и его почтенной матушке, адреса которой он, кстати, не назвал, попросил пока воздержаться, посоветовал начать как раз с ночных клубов и танцполов – «ну, вы понимаете, я именно поэтому и нанял вас, как раз учитывая специфику…».
 Правда одна зацепка была. Разумеется, Кинби задал стандартный вопрос, а как связаться с уважаемым заказчиком, если ему, Кинби, будет необходимо передать какое-нибудь срочное сообщение. Стерлинг поморщился и принялся велеречиво и путано объяснять, что специфика его бизнеса предполагает постоянные перемещения, приходится встречаться с партнерами и заказчиками, а психосвязью он пользоваться не любит, неоправданно дорого, да и как найти астралота, которому можно доверять, так что, увы… Хотя, если подумать, все же выдавил из себя Стерлинг, глядя в неподвижные глаза Кинби, если будет что-то действительно срочное о его любимой сестренке, то ему можно оставить сообщение в ночном клубе «Башня Итилора», что на Дождевой улице.
 Местечко это Кинби знал. Небольшое лопающееся от пафоса заведение, с вечера и до утра набитое начинающими делягами, нелегальными брокерами, некромантами с сомнительными лицензиями, ипподромными жучками и прочей ночной накипью. И, разумеется, их спутницами, ярко накрашенными пустоглазыми девицами, появление которых можно было безошибочно опознать по визгливому гиеньему хохоту.
 Кухня в «Башне Итилора» была омерзительной, а при воспоминании о звучащей там музыке, Кинби передернуло.
 Неудивительно, что Стерлинг выбрал именно такое заведение.
 Идти до Дождевой улицы было порядочно, а искать такси в тихом районе частных домиков в такое время было занятием бессмысленным. Кинби ускорил шаг, стремясь побыстрее добраться до Апрельского проспекта.


* * *

 – Боги воцарившиеся, – пробормотал Кинби, входя в украшенные серебристыми потеками двери – если бы Повелителю Дождей не было настолько наплевать на дела внизу, он бы уже давно разнес этот позорящий его имя притон.
 Тонувший в серебристом полумраке зал сотрясали низкие ухающие звуки, издаваемые двумя огромными колонками, место которым было не меньше чем на городской площади. Вокруг трех шестов, установленных в глубине зала, извивались девицы разной степени обнаженности, на танцполе потные мужички в несвежих сорочках с полураспущенными галстуками исполняли брачные танцы вокруг немногочисленных самочек.
 Бабуины на месте танцоров, пожалуй, выглядели бы поизящнее, решил Кинби и направился к бару. Дорогу ему преградило квадратное существо в униформе, которая должна была, по замыслу хозяина заведения, придавать охране более респектабельный вид. Выходило плохо.
 – С оружием нельзя, – скучно протянуло существо. Кинби оценил его как перекачанное недоразумение из людей Ночи.
 – Мне – можно, – не менее скучно ответил Кинби и улыбнулся. Слегка выпустив клыки. Существо сглотнуло.
 Кинби протянул руку, поправил вышибале галстук и стряхнул с нелепой пародии на фрак какую-то блестку.
 – Застегни лапсердак, выдохни и вали к дверям, неси службу.
 Не оглядываясь, Кинби продолжил свой путь к бару.
 Тощий, изогнутый вопросительным знаком храт со свернутыми тугими спиралями усами подлетел с дальнего конца стойки:
 – Чего изволите?
 – Мне нужно шепнуть несколько слов для господина Стерлинга, – проорал Кинби, глядя в фиолетовые глаза храта.
 Тот резко дернул усом, матовый хлыст развернулся и обвил шею хозяина. Кинби знал, что у хратов это выражает целую гамму чувств – страх, неуверенность, озадаченность. И все это разом.
 Становилось все интереснее.
 – Простите, но я не совсем понимаю, кого вы имеете в виду, – бармен был сама любезность.
 – Уважаемый, – Кинби двинул по стойке купюру, – господин Стерлинг сказал мне, что если мне надо будет передать ему что-нибудь важное, то я могу это сделать в заведении под названием «Башня Итилора». Название, конечно, идиотское, но вывеска соответствует. Так что? – изобразил на лице дружелюбие Кинби: – Я попал по адресу?
 Второй ус храта, изобразив в воздухе сложную фигуру, указал на опоясывающий зал балкон, где были расставлены пронзительно-красные диваны и столики из тяжелого стекла. Почти все столики были заняты. Ус был направлен на прятавшийся в углу диван, где уютно расположился какой-то мужчина. По всем признакам человек из людей. Правда рассмотреть его как следует мешала подсветка танцпола, лампы которой были расположены как раз над диваном. Очень удобно, если ты хочешь, чтобы тебя не могли разглядывать снизу, оценил Кинби. Видно только, что он пьет нечто разноцветное из широкого стакана.
 – И зачем вы так невежливо тычете в этого добропорядочного гражданина? – осведомился детектив.
 – Попробуйте поговорить вот с тем человеком, – сказал бармен и пододвинул Кинби бокал с чем-то зеленым. – Это за счет заведения.
 После чего моментально исчез из поля зрения, материализовавшись в противоположном углу стойки.
 Взяв бокал, Кинби не спеша направился к лестнице, ведущей на балкон.
 Несмотря на слепящий свет, мешающий рассмотреть лицо, Кинби узнал того, кто сидел на диване. Правда он не ожидал, что Рональд Конверт решит обосноваться здесь – обычно «почтовые отделения» выбирали места потише и поуютнее, специфика работы обязывала.
 Подойдя к столику, он понял, что Рональду этот грохот не мешает. К трем имплантантам, установленным, как знал Кинби, в Центральной храмовой клинике бога Лантоя, добавились еще два. Теперь Конверт напоминал легендарную Медузу Горгону – гибкие камеры слежения, микрофоны, сканеры эмосферы, детекторы некроактивности и прочие, необходимые для профессионального «почтового отделения» устройства, извивались вокруг его головы на тонких гибких стеблях, пучками выходящих из черных кругов имплантантов. С таким оборудованием он мог сохранить сообщение любой степени сложности а также по желанию формировать звуковую сферу вокруг себя.
 Дела у Конверта явно шли просто замечательно, поскольку каждый имплантант стоил целое состояние.
 Отсалютовав стаканом, Кинби кивком показал на свободное кресло возле столика Рональда и изобразил лицом вопрос: «Можно?».
 Дождался ответного кивка и с усталым вздохом сел.
 Таких как Рональд Конверт в Городе было немного. Абсолютно надежные, при любой обстановке сохранявшие абсолютный нейтралитет «почтовые ящики» не просто принимали сообщения и передавали адресату. Нет, их роль в теневой жизни Города была куда более существенной, хотя и с трудом поддавалась определению.
 Они были своеобразными нейтральными территориями, их присутствие гарантировало безопасность любых встреч и переговоров. А еще они были живыми летописями, сохраняя в своей бездонной памяти малейшие крупицы информации.
 Конверт был старейшим, насколько знал Кинби, «почтовым отделением» города и пользовался безграничным доверием клиентов.
 Сейчас Конверт рассматривал Кинби с выражением спокойного интереса. Откинувшись на спинку дивана он неторопливо пил коктейль, со вкусом затягиваясь сигареткой ручной работы.
 Поставив стакан на стол, Кинби закурил, выпустил несколько безупречных дымных колец и перешел к делу:
 – Рональд, один мой клиент оставил координаты этого заведения в качестве места, где я могу оставить для него сообщение. Бармен указал на вас.
 Ответом ему было вежливое молчание и жест, означающий – будьте любезны, продолжайте дальше. Что ж, молчаливость была еще одной характерной чертой «почтовых отделений». Болтливые просто не выживали.
 – Мой клиент сказал, что его зовут Питер Стерлинг. Так вот, он неожиданно исчез, а мне как раз очень срочно понадобилось оставить ему весточку, так что будьте добры, передайте Питеру, чтобы он связался со мной.
 – Увы, человек, которого вы называете Стерлингом, более не является моим клиентом, – покачал головой Рональд. Пучки «щупалец» заколыхались вокруг его головы, словно водоросли в черной глубине и постепенно успокоились.
 – Сегодня днем он полностью расплатился со мной.
 Да, парень явно решил сделать все, чтобы на него нельзя было выйти, подумал Кинби.
 Пытаться расспрашивать Конверта о клиенте было абсолютно бесполезно. С большим успехом можно было пробовать разговорить столешницу или дверную ручку. Испустив еще один тяжкий вздох, детектив поднялся и, попрощавшись, спустился в зал. Прокладывая путь к выходу сквозь ставшую куда более плотной толпу, Кинби прикидывал маршрут, по которому стоило пройтись в поисках хоть какой-то информации о «братце». Дело обещало быть скучным и нудным. Как и девяносто девять процентов детективной работы.
 Мягким текучим движением Кинби развернулся и человечек, пробиравшийся следом за ним, ткнулся ему в грудь.
 – Мизинчик, тебе чего? – негромко спросил Кинби.
 Ростом человечек явно не вышел и, как многие глуповатые люди маленького роста, пытался компенсировать это наглостью и броской одеждой. Сейчас же, глядя на Кинби снизу вверх, коротышка явно чувствовал себя не в своей тарелке. В такие моменты Кинби думал, что и его существование имеет светлые стороны. Его хотя бы боялись.
 – Ну, так тут кто-то о Питере спрашивал? – кривовато улыбнулся Мизинчик.
 На ловца и зверь, подумал Кинби, не выказывая внешне какой-либо заинтересованности.
 Мизинчик действительно мог знать что-нибудь интересное. Мелкий жучок, постоянно крутившийся на ипподромах, вокруг букмекерских контор и закрытых спортивных клубов, Мизинчик видел многое, а слышал и того больше. По большей части это были просто обрывки фраз, но если знать, как спрашивать… Кинби спрашивать умел и за ответы платил.
 – Пошли, выйдем, – кивнул в сторону дверей Кинби и, не оборачиваясь, зашагал к выходу. Мизинчик пробирался следом, торопливо работая локтями и придерживая норовившую сползти на глаза шляпу.
 Вывалившись из дверей, человечек заозирался в поисках Кинби.
 – Я здесь, – раздался из глубоких теней, причудливым узором расползавшихся по стене дома, голос Кинби. Изображая чувство собственного достоинства, Мизинчик зашагал к едва различимому силуэту.
 – Итак, что ты хотел мне сказать?
 – Ну, так я слышал, вы Питером Стерлингом интересуетесь? – попытался заглянуть Кинби в глаза Мизинчик. Попытался и отпрыгнул на шаг, рассмотрев красноватые отблески в тенях.
 – К делу. Если будет интересно, сам знаешь, заплачу, – скучающе протянул вампир.
 – Ну, так думаю будет. – Мизинчик сдвинул шляпу на нос, почесал затылок и продолжил: – Ну, на самом деле не Стерлинг он никакой. Звать его Борис Паланакиди, сам он не из Города, все больше по пригородам шарился да около Залива.
 – Знаешь откуда?
 – Ну… вроде как пару дел вместе проворачивали.
 – Чем промышляет?
 – Да по-всякому. То тем, то этим. Все больше по побрякушкам, которые с Войн остались. Что попадалось – скупал, правда по мелочи все, настоящих-то бабок у него никогда и не было. Если катило, фуфло толкал да ноги делал.
 – Он, как, один работал или с кем-то?
 – Да когда как, – пожал плечами коротышка. – Но последнее время деваха какая-то вокруг крутилась. Ольга вроде. Атласная такая кобылка. Но из тех, что сначала на кошелек смотрит, а уж потом на остальное.
 – Так. Ты говоришь, он все больше по пригородам шуровал. Так что его сюда-то понесло?
 – Да кто его знает. Я его пару раз тут, в «Башне» видал, он с Конвертом базарил. Ну и все.
 – И все? – с нажимом спросил Кинби.
 – Да вроде как. Слушок правда ходил, что он с какими-то очень крутыми парнями связался. Вроде как он и деваха эта что-то такое нарыли, действительно серьезное и хотели загнать. Но – это я просто слышал краем уха.
 – Еще что?
 – Все. Не, правда, что знал, все сказал.
 – Ладно, если что услышишь, сам знаешь, где меня найти, – сказал Кинби, отсчитывая купюры.
 Мизинчик радостно осклабился, спрятал деньги во внутренний карман оранжевого пиджака и отбыл.
 А Кинби постоял еще немного, осматривая улицу и прикидывая, куда пойти теперь.
 Имя Борис Паланакиди ему ни о чем не говорило, но, по словам Мизинчика, тот в Городе особо и не светился. Что же могло привести такого мелкого афериста сюда, на чужую территорию? Какая-то крупная добыча, за которую могли дать настоящую цену только по-настоящему серьезные и понимающие покупатели. Искать таких можно было только в Городе.
 Обдумывая полученную от Мизинчика информацию, Кинби двинулся к городскому Управлению полиции. Если Марта не на выезде, то наверняка не откажет в небольшой любезности и пороется в файлах Управления.
 Если господин Паланакиди интересовался артефактами Войн Воцарения, то велика вероятность, что им уже интересовались.
 А если Кинби сильно повезет, то можно будет найти что-нибудь и о «пропавшей сестренке».


Старые кварталы. Той же ночью

 Бесполезно измерять глубину тьмы.
 Как бы глубоко вы ни погрузились, все равно внизу окажется вязкая бесконечность, в которой мелькают кошмарные тени и неторопливо шествуют беспредельно чуждые в своей извращенной жестокости существа.
 Здесь не существует таких понятий, как пощада, милосердие, жалость.
 Здесь недоуменно переглядываются, услышав незнакомые слова – надежда, свет, доброта, сочувствие.
 Тому, кто решится вести дела с тьмой, стоит помнить о том, что она готова платить только ту цену, которая устраивает ее саму.
 Тьма не любит, когда продавец торгуется.
 Ведь всегда проще отнять, чем заплатить.
 Возможно, если бы у человека, пытавшегося перевести дух, привалившись к каменной стене заброшенного дома было время для абстрактных раздумий, он пришел к таким выводам.
 Но времени не было.
 Мыслей в голове тоже не было, они улетучились несколько минут назад, когда в конце переулка, возник высокий стройный силуэт. Существо стояло молча и абсолютно неподвижно. Человеку оно напомнило изваяние Скорби, виденное им много лет назад в заброшенном храме.
 С негромким шелестом существо раскрыло огромные черные крылья. Переулок заполнила волна нестерпимого ужаса, обжигающего, словно раскаленная лава, и холодного, как тысячелетние льды.
 Человек побежал, подвывая, словно раненый пес, спотыкаясь и падая, сдирая кожу с ладоней и коленей. С головы слетела новенькая модная шляпа. Он выбирал ее несколько часов, доводя до нервного срыва продавцов и наслаждаясь процессом.
 Сейчас он не заметил потери, как не замечал струек крови, текущей по ногам из рваных ран на коленях.
 Резко свернув в узенький переулок, он с размаху налетел на мусорный бак и задохнулся от резкой боли в боку. Что-то хрустнуло, но он даже не заметил. Рванулся, неразборчиво заорал, дергаясь и бестолково колотя руками по своему, недавно еще белому плащу, зацепившемуся за проржавевшее железо.
 Ткань с треском, выстрелом прозвучавшем в мертвенной тишине глухого проулка, порвалась и несчастный, освободившись, побежал дальше.
 Легкие горели, ноги онемели и заплетались, беглец их уже не чувствовал, его мотало от стены к стене. Постепенно усталость заполнила все, заслоняя даже ужас, и человек остановился. Упершись руками в стену, он с трудом заталкивал в себя воздух. Отдышавшись, выпрямился и сделал пару неверных шагов по переулку. Звуки шагов отдавались гулким эхом и гасли, умирая меж каменных стен давно покинутых домов. Человек не помнил, как попал сюда – в самое сердце покинутых кварталов на границе с Дымкой.
 Но сейчас это его не волновало. Настороженно озираясь, он брел посреди переулка, боясь приблизиться к укрытым ночным мраком стенам. Спотыкаясь на непонятном хламе, человек брел к выходу из переулка, где ночная мгла казалась чуть менее густой, прислушиваясь к каждому шороху, стараясь ступать как можно тише.
 Позади звякнуло и человек, оборачиваясь, подпрыгнул, вглядываясь в неясные тени. Ни малейшего движения. Облегченно вздохнув, он снова повернулся к выходу из переулка и судорожно вздохнул. На него смотрели бесконечно холодные глаза, в глубине которых плескалось, прикрытое льдом равнодушия безумие. Ангельски прекрасное лицо было неподвижно, словно посмертная маска. За спиной чуть трепетали огромные черные крылья.
 Стремительно выбросив вперед изящные руки с тонкими длинными пальцами, существо разорвало человеку грудную клетку.
 Безнадежно пытаясь вдохнуть разорванными легкими, корчась от невыносимой боли, человек увидел, как фонтанчиками хлещет кровь из его разодранной груди, и почувствовал, как теплые капли падают ему на лицо.
 «Странно. Какой теплый дождь», – подумал он и умер.


* * *

 Дежурным по управлению оказался старый знакомый Кинби сержант Берт Гловер. Седоватый мужик с характерными для людей из Ночи точеными чертами лица и бледной кожей, он давно уже должен был по возрасту выйти на пенсию, но даже инспекторы отдела кадров не заикались об этом, просматривая результаты квартальных тестов и рапорты о раскрытии.
 Увидев Кинби, сержант заулыбался и протянул руку. Кинби с удовольствием обменялся с ним крепким рукопожатием, улыбнувшись в ответ.
 – Рад видеть тебя, Берт.
 – И я тебя, и я тебя. Лейтенант Марино у себя, – сказал он, не дожидаясь вопроса. – Подожди немного, сейчас пропуск выпишу.
 Дожидаясь, пока сержант заполнит журнал посетителей, детектив поставил на стойку пакет с лапшой и одноразовым термосом с зеленым чаем для Марты, и осмотрелся по сторонам.
 За время, прошедшее с его увольнения, практически ничего не изменилось, разве что все стало еще чуть более потрепанным и обветшавшим. Все так же потрескивала и мигала потолочная лампа в глубине вестибюля, привычно тянуло хлоркой из сортира, находившегося сразу за лестницей наверх.
 Кинби вспомнил, как однажды здоровенный доббер по кличке Два Оскала, обвинявшийся в вооруженном грабеже, попытался бежать через окно в этом сортире. Отрубив конвоира, он вышиб раму и принялся вылезать.
 И застрял.
 Основательная задница категорически отказывалась проходить через оконный проем. Вынимали героя под дружный гогот всей дежурной смены и подследственных, которым посчастливилось наблюдать это зрелище. С тех пор грозного Два Оскала знали исключительно как Две Жопы и криминальная карьера его неуклонно катилась под откос.
 – Держи, готово, – Гловер протягивал зеленый прямоугольник пропуска. В правом верхнем углу светилась яркая зеленая же точка контрольной пси-отметки. Цвет и содержание этих отметок каждые два дня менял мант дежурной смены.
 Поднявшись на второй этаж, Кинби свернул направо и двинулся по длинному коридору, застеленному выцветшей и вытоптанной до белизны ковровой дорожкой. Постучал в дверь кабинета с номером 249 и дождался хрипловатого:
 – Входите.
 Открыв дверь, Кинби прислонился к косяку и помахал перед собой пакетом:
 – Мадемуазель, доставка горячих ужинов! Если еда окажется недостаточно горячей, мы привезем еще две порции бесплатно.
 Марта сидела, откинувшись на спинку кресла и водрузив ноги в тяжелых ботинках на стол. Сцепив руки на затылке, она разглядывала снимки, приколотые к доске, стоявшей в торце комнаты. Черная футболка обтягивала полную грудь девушки, и Кинби залюбовался этим соблазнительным зрелищем. Несмотря на встрепанные волосы, покрасневшие от усталости и табачного дыма глаза, Марта оставалась самой прекрасной женщиной на свете. Кинби в очередной раз подумал, что мог бы смотреть на нее вечно.
 – Прекрати пялиться на мою грудь и тащи сюда свой горячий ужин, пока я не погнала тебя за двумя бесплатными порциями, – вывел его из задумчивости голос Марты.
 Вытащив из пакета термос и плотно закрытую миску с лапшой, Кинби поставил их перед Мартой, не забыв поцеловать в затылок и, потягиваясь, прошелся по кабинету.
 Марта уже стремительно уплетала лапшу. Плеснула в здоровенную чашку с надписью «Обожаю работать сверхурочно» чая из термоса и с гримаской отвращения уставилась на прозрачную зеленоватую жидкость.
 – Это ЧТО? Кинби, ты же знаешь, что я ненавижу эту мочу!
 – Марта, прекрати травить себя кофе в таких количествах. Зеленый чай полезен.
 – Ага. Конечно. – Сарказм в голосе Марино можно было резать и намазывать на хлеб.
 – Кроме того, ты все равно слишком устала, чтобы тащиться к автомату, а я не пойду.
 Фыркнув что-то, что Кинби предпочел не расслышать, Марта все же сделала глоток и демонстративно поморщилась.
 Кинби подошел к доске, на которой Марта развесила снимки с места происшествия. И застыл, глядя на первый слева снимок во втором ряду.
 На нем крупным планом было запечатлено лицо убитой.
 Не отрывая взгляда от снимка, Кинби полез во внутренний карман куртки и достал фотографию «сестренки Ольги». Перевел взгляд. Протянул руку и засунул край своего снимка за край того, что был пришпилен к доске.
 Спиной он ощутил внимательный взгляд Марты и шагнул в сторону. Лейтенант Марино присмотрелась  к  снимку и, отодвинув в сторону миску с недоеденной лапшой, потянулась за сигаретами со словами:
 – Так-так. А теперь давай ты мне все очень подробно расскажешь.
 Кинби развернул спинкой вперед стоявший возле стола стул, достал сигареты и на секунду задумался, готовясь к долгому рассказу.


* * *

 – Так, – повторила свое любимое словечко лейтенант Марино, выслушав Кинби.
 Как и при разговоре с Юринэ, он предпочел не распространяться о стрельбе в автомастерской Совершенно незачем травмировать нежную душу лейтенанта полиции, которая и так частенько закрывала глаза на действия Кинби, далеко не всегда совпадавшие с буквой закона.
 – Так. Ну и что мы имеем теперь?
 Кинби развел руками.
 – Да абсолютно непонятно на самом деле, что мы имеем. Совершенно ничего не вытанцовывается. Стрельба идиотская, девчонку не пойми зачем порешили, жучила этот мелкий вдруг когти рвать решил… Причем как последний идиот.
 – Ну, судя по всему, он и правда невеликого ума мужчина, – пробормотала Марта, разгоняя клубы табачного дыма перед монитором.
 Кинби обошел стол, наклонился, положив Марте руку на плечо, и тоже всмотрелся в мерцающий экран.
 На официальном снимке Паланакиди выглядел примерным мальчиком. Вот прямо сейчас на плакат «Законопослушный гражданин». Столбцы текста, сопровождавшие снимок, правда, несколько портили впечатление.
 – Мошенничество, снова мошенничество, подделка товарных сертификатов, незаконная скупка ксеноартефактов, сводничество… О как, он и в сутенерах отметился, – восхитился Кинби и продолжил: – Предпочитает действовать в паре с привлекательными девушками, данные о регистрации, последние задержания…
 – Даже та-а-а-к, – протянул детектив, распрямляясь.
 – Что такое? – спросила Марта.
 – А ты посмотри, где он ошивался последние полгода, если верить вот этому стукачку, – показал на экран Кинби.
 Марта вгляделась в синие строчки текста стандартного рапорта:
 «Задержанный Симеон Ворпус показал, что во время разговора в баре „Лошадь" его знакомый Борис Паланакиди, также известный как Питер Стерлинг, говорил, что ему удалось найти владельца крайне ценного предмета. Упомянутый Паланакиди рассказал, что если ему удастся найти сам предмет, то он, по словам задержанного, „будет как сыр в масле кататься и до конца жизни ему хватит на все, чего тот не захочет". Далее задержанный Ворпус показал, что Паланакиди находился в состоянии сильного алкогольного опьянения, отказывался говорить, что это за предмет и далее говорить на эту тему отказался. По словам гражданина Ворпуса, Паланакиди последние несколько недель регулярно посещал кварталы Западного пригорода, несколько раз его видели разговаривающим с жителями незаконно занятых строений и частных домов. Данная информация представляется недостоверной и не имеющей оперативного интереса».
 – Вот так вот. Не представляющей интереса, – с досадой бросил Кинби.
 – Ну что поделать. Согласись, тогда это действительно не представляло интереса. Ну нажрался мелкий барыга, ну распустил перья. Толку-то? Кстати, – продолжила Марта, – а нам-то что за польза?
 Усевшись за стол Шесински, Кинби пододвинул к себе пепельницу, закурил. Взгляд его рассеянно блуждал по кабинету, пальцы тихонько постукивали по столешнице. Заметив блокнот, Кинби выдрал из него чистую страницу. Положил перед собой, принялся выводить загогулины.
 – А нам с тобой то, что Паланакиди этот, скорее всего, кстати, уже покойный или драпающий из Города так, что шляпу сдувает, действительно нашел что-то очень стоящее. И решил он это самое что-то загнать крутым ребятам, у которых есть серьезные деньги. Дальше я понимаю ситуацию так – его подельница, вот эта Ольга, решает партнера кинуть, тырит бранзулетку и выходит на покупателей сама. Покупатель, как я понимаю, Хранитель Порогов или кто-то, с кем он очень плотно связан. Мой информатор ее видел рядом с Хранителем, – пояснил Кинби, не дожидаясь вопросов.
 – Да, я вот думаю, события развивались примерно так. – Кинби провел на листке длинную линию от верхнего левого угла к правому нижнему, чуть отодвинулся, всматриваясь, достаточно ли ровно получилось. – Паланакиди, как я уже сказал, что-то находит, пытается это загнать крутым парням, его кидает подельница. В самом Городе он особо никого не знает, к местным авторитетам и прочим серьезным теневым людям обращаться ему совсем не с руки – те мигом просекут, что у лоха увели какую-то интересную вещицу и сами на нее лапу наложат. Идея обратиться в полицию у него, ясное дело, даже не зародилась.
 Кинби взглянул на Марино, та молча покивала, показывая, чтобы Кинби продолжал.
 – Вот тут он и решает нанять детектива. Почему именно меня, не имею ни малейшего понятия. Может быть, просто в телефонном справочнике нашел. И тут что-то происходит такое, что решает наш живчик Борис залечь на дно, причем так, чтобы его ни с какой стороны не достали и чтобы никто его разыскивать не начал. Он в спешном порядке расплачивается со мной, с Рональдом-Конвертом, и в аварийном режиме валит из города. Вопрос – что же такого могло произойти?
 – Или его кто-то навестил, или он что-то такое узнал, что решил плюнуть на все и спасать шкуру.
 – Точно, именно так, – сказал Кинби, продолжая покрывать листок параллельными линиями. – И наверняка это связано с той штукой, которую он хотел продать.
 – Я одного не понимаю, – сказала Марта, – зачем было стрелять в нас с тобой?
 – Точно не знаю, но, судя по тому, что мне сказал Марио, кто-то просто решил отвлечь меня от розысков Ольги. В принципе, вполне логично. Я думаю, им нужно было, чтобы Ольга передала предмет по назначению. Что будет потом, их особо не интересовало.
 – И что ты теперь собираешься делать? – спросила лейтенант Марино. – В принципе, обязательств у тебя никаких. Клиент с тобой расплатился, девушка мертва. Дополнительной информации ноль… Не думаю, что тебя сильно беспокоит судьба Паланакиди.
 – Нет. Меня совсем другое беспокоит, – поднялся Кинби и заходил по кабинету. – Мне очень хочется узнать, что же нашел господин Паланакиди. Очень мне не нравится, что он по Западному пригороду рыскал. Нехорошее это место. Очень, очень нехорошее, – добавил он шепотом.


Войны Воцарения. Западный пригород

  Закованный в черную броню и шлем со светофильтром максимальной мощности, под завязку накачанный какими-то жуткими снадобьями, позволявшими ему оставаться на ногах и днем, Кинби сжимал в руках автоматическую винтовку, поглядывая в смотровую щель вездехода. 
  Машина медленно пробиралась сквозь развалины Западного пригорода. Полотнища дыма не давали рассмотреть местность как следует и это нервировало Кинби, и так сходившего с ума от запаха свежей крови, горелой плоти и желания забиться в какой-нибудь темный угол и уснуть. 
  Вместо этого нужно было тащиться непонятно куда на усиление штурмовой группы. Командование решилось-таки выбить войска Аланая-Кукловода из западных пригородов и теперь стягивало силы. 
  И сам Кинби и его бойцы были измотаны до предела. Трое суток они носились по развалинам, вычищая засевшие в домах остатки попавшего в окружение пехотного полка, целиком состоявшего из людей из Ночи – бойцов свирепых и хладнокровных. 
  Потеряли пятерых, ели всего два раза, а когда спали – не помнил никто. 
  Единственную возможность поспать им обломала пара вражеских некромантов, поднявших полуразложившиеся трупы, благо в развалинах их было предостаточно, в ночную атаку. Спасло группу Кинби только то, что некроманты попались не слишком опытные, или просто уставшие до предела, и сил на нормальную координацию тел у них не хватило. Однако спецгруппу едва не задавили количеством, и под конец Кинби пришлось, взревев и отбросив всякую осторожность, броситься в самую гущу рукопашной схватки, круша налево и направо обломком строительной арматуры. 
  Потом шальная пуля выбила импровизированную палицу из рук, и Кинби отбивался голыми руками. 
  В какой-то момент его бойцы потеряли командира из виду, и решили, что ему крышка. Атака стихла, но выбраться они уже не рассчитывали. 
  Но через полчаса вампир вернулся. К кострам лагеря он вышел в мокром от крови комбинезоне, с омерзением вытирая уголки рта белоснежным платком. Бросив: «Ненавижу некромантов», – он сел, привалился спиной к стене, и затих. 
  С той ночи он держался только на мерзких снадобьях, вроде «северного меда» жрецов Лантоя, да собственной злости. 
  Снова глянув в щель, Кинби увидел, что их транспортер ползет вдоль длинной кирпичной стены, сплошь исписанной рунами Сети Аланая. Значит, его марионетки лишь недавно ушли отсюда, и войсковые манты не успели закрасить знаки, несущие силу Кукловода. 
  Чуть впереди стена взорвалась, по броне транспортера застучало кирпичное крошево. 
  В образовавшемся проеме возник высокий, стройный силуэт. Сквозь царивший вокруг хаос, крики солдат, завывание двигателя, треск автоматных очередей, до Кинби донесся тихий мелодичный шелест черных крыльев, распахнувшихся за спиной существа. 
  – Назад!!! Сдавай назад!!! – во всю глотку заорал Кинби жрецу-механику, сидевшему за рычагами, но было поздно. 
  Подсвеченный кровавым светом заходящего солнца силуэт скользнул вперед, исчезая из поля зрения. Долей секунды позже матово-черное лезвие с ужасающей силой и скоростью вспороло обшивку транспортера в нескольких сантиметрах от лица Кинби и продолжило свое смертоносное движение, пронзив сидевшего у противоположного борта солдата. 
  Опрокинувшись набок, Кинби быстро пополз сквозь наполненное криками умирающих и скрежетом раздираемого металла нутро транспортера к заднему люку. Выдрал из пазов запорный рычаг, толкнул створку и выпал на булыжники мостовой, принося молитвы всем богам, надеясь, что хоть кто-нибудь окажется достаточно безумным, чтобы услышать мольбы Порождения Ночи. 
  Видимо, кто-то услышал, поскольку и шлем и черный комбинезон, защищающий вампира от солнечных лучей, уцелели. 
  Рывком включили мир, и Кинби едва успел отпрыгнуть, на ширину ладони разминувшись с тупой мордой второго транспортера. Выглянув из-за груды кирпичей, увидел, как широкое низкое рыло въехало в бок вскрытого, словно консервная банка, транспортера Кинби. 
  Проскрежетав по кирпичному крошеву несколько метров, изуродованные груды железа остановились. 
  Над развалинами повисла тишина, утихло даже потрескивание пламени. Кинби не мигая смотрел на величественные фигуры двух Ангелов Смерти, чьи огромные клинки с легкостью разделывали бронированные туши транспортеров, обнажая заполненное кровавым месивом нутро. Никто не пробовал выбраться из искореженных машин, уже некому было. 
  Ангелы переговаривались высокими мелодичными голосами, скользя вокруг неподвижных металлических коробок. Кончики огромных черных крыльев трепетали на легком ветру. 
  В воздухе разливался исходящий от Ангелов запах – что-то среднее между ванилью и расплавленной карамелью, решил Кинби. 
  Внезапно один из них текучим движением развернулся, и Кинби показалось, что на него в упор, выворачивая сознание наизнанку, заставляя падать вглубь себя, глянуло Небытие. Взгляд невыносимо прекрасных, совершенно равнодушных и абсолютно безумных глаз заставил вампира почувствовать собственную ничтожность. Ему нестерпимо захотелось встать, выйти на середину залитой топливом, кровью и машинным маслом мостовой и опуститься на колени, с вожделением ожидая удара меча. 
  Зашипев от ярости, Кинби вскочил и разрядил автомат в пахнущие детством и забытыми праздниками фигуры. 
  Тот Ангел, что стоял ближе, шагнул назад и запнулся об обломок стены. Взмахи черных крыльев подняли пыльные смерчи. Забился об искрошенные пулями степы негодующий крик крылатого существа. 
  Вторая очередь развернула того, что стоял, частично скрытый искореженным бортом транспортера и выбила из его руки меч. 
  Отбросив разряженный автомат, Кинби нырнул в развалины и побежал, стараясь оставить между собой и этим воплощением ужаса как можно больше дымящихся развороченных кварталов. 


* * *

 Марта окликнула Кинби, когда тот уже открыл дверь кабинета, собираясь уходить:
 – Кинби, о чем ты забыл мне сказать, кроме заварушки у Марио?
 Все же Марта Марино не зря стала самым молодым лейтенантом полиции Города.
 Кинби посмотрел в окно. Темнота за окном незаметно серела, это изменение могли уловить только Дети Ночи, такие, как он. Существа, для которых темнота – это мир, полный оттенков черного. Сейчас Кинби казалось, что где-то в сердце Города начал пульсировать сгусток мглы. Темноты непроницаемой, злобной и мудрой. Эта тьма ждала много лет и вот сейчас кто-то неосторожно тронул засовы ее клетки, и она почуяла, откликнулась, потянулась к возможности вернуться в мир.
 Кинби хорошо помнил эту тьму. Она текла по крыльям Ангелов Смерти, она заполняла марионеток Аланая и с торжеством взирала на мир глазами его жрецов.
 Все было просто и обыденно. Кто-то захотел заработать несколько монет, думая только о себе. И это было самым страшным.
 – Кинби! Очнись наконец! – вывел его из ступора резкий голос Марты. Она сердито смотрела на него, держа в одной руке дымящуюся сигарету, в другой зажигалку.
 – Да, прости. Задумался.
 – Теперь, когда ты подумал, ответь – о чем ты забыл мне сказать.
 Кинби осторожно закрыл дверь, вернулся к столу Марты и снова оседлал стул. Глядя ей в глаза, тихо заговорил:
 – Мне действительно больше нечего тебе сказать, поверь. Есть только предчувствие. Мне кажется, что смерть этой девушки – лишь начало чего-то очень нехорошего. Ты-то не можешь помнить, а вот я прекрасно помню, что как раз в Западном пригороде жрецы Аланая гнали на бойню его марионеток. И именно там их окружили в конце концов. Но когда их наконец прикончили, а самого Аланая увели Итилор и Леди Сновидений, то многих амулетов и Узлов Сети недосчитались.
 – И ты хочешь сказать?.. – Марта не закончила вопрос, но все и так было ясно.
 – Да. Именно так, – кивнул Кинби. – Прошло много лет, те, кто кому положено искать предметы-Узлы, давно махнули на это рукой, так что если сейчас что-то всплывет, то подавляющее большинство просто не поймет, что попало ему в руки. Я не удивлюсь, если какой-нибудь пропойца нашел симпатичную безделушку в бабушкином сундуке, да и загнал нашему барыге… Мало ли что могло случиться.
 Но если я прав, то скоро у тебя будет очень много работы. Радует меня только одно.
 – Интересно, что же? – фыркнула Марта.
 – Вся эта возня идет пока достаточно тихо. Кто бы это ни был, он явно не хочет привлекать внимание тех, сверху, – Кинби кивнул в сторону окна, за которым виднелось переливающееся огнями основание Летающей Иглы.
 С этими словами он поднялся, поцеловал Марту в щеку и пошел к двери. Обернулся на пороге. Девушка смотрела на него, сложив руки на груди, и в глазах ее была задумчивость и тревога. Слегка улыбнувшись, Кинби вышел.
 Легко сбежав по истертым ступеням, он помахал Берту и распахнул тяжелую деревянную дверь. Небо окончательно стало серым, скоро, очень скоро, кто-то безжалостно отодвинет штору ночи и Город зальет безжалостное летнее солнце.
 Поймав машину, Кинби забрался на заднее сиденье и сидел, глядя, как проплывают мимо серые коробки домов, пока такси не остановилось возле бакалейной лавки храта Фаррахха. Расплатившись, Кинби вышел и поспешил домой, поглядывая в светлеющее небо.
 Кинби не стал говорить, что «те, наверху», скорее всего до последнего будут лишь смотреть, как льется кровь смертных, прикидывая, как извлечь из происходящего наибольшую выгоду, и стоит ли, вообще, ввязываться в драку.
 Слишком дорожил каждый из Воцарившихся Богов своим спокойным существованием, слишком все они были заняты взаимными осторожными интригами, чтобы решиться на быстрые и решительные действия.
 Когда каждый подозревает каждого, все стараются выжидать, давая противнику шанс оступиться.


* * *

 Бессонная ночь не прошла даром, так что утром Марте хотелось только одного – добраться до своей квартирки, натянуть простыню и провалиться в сон. Два часа тяжелой дремы в комнате отдыха дежурной смены совершенно не помогли. Помешивая неопределенно-темную жидкость, которую местный автомат упорно выдавал за кофе, лейтенант Марино пыталась решить мучительную дилемму – плюнуть на все и поехать домой или попытаться исполнять свой долг и начать служить и защищать.
 Например потрясти своих информаторов на предмет слухов об интересных сделках, чьей-нибудь необычной активности да и просто в профилактических целях. Не давало спокойно уснуть и дело этой убитой – Ольги. При жизни она была, судя по всему, первостатейной сучкой, но умирать вот так, это уж слишком. Да и Кинби попусту слов на ветер не бросает, а он уверен, что крови будет еще больше.
 И Марта, с отвращением отхлебнув черно-коричневой бурды, снова открыла папку с протоколами осмотра места преступления. Пододвинув блокнот с плотными желтыми страницами, вывела: «Борис Паланакиди – где видели, с кем говорил, где может быть сейчас?».
 Вертя в пальцах ручку, лейтенант Марино невидящим взглядом смотрела в окно. Слова Кинби оставили ощущение смутного беспокойства, хотя Марта всегда считала, что бывший напарник склонен к преувеличениям.
 Криминальный мир Города был поделен много лет назад. Да что там лет – столетий. Марте всегда с трудом удавалось представить, что Кинби участвовал в тех войнах и помнит события, произошедшие во времена, когда даже бабушка ее еще не родилась.
 Для лейтенанта Марино существующий порядок вещей был чем-то незыблемым, вроде восхода солнца или смены времен года. Хотя… вот со сменой времен года в последнее время творилось что-то странное.
 Все больше жителей задирали головы и, прикрывая глаза ладонью, смотрели на нестерпимо блестевшую в солнечных лучах Иглу Итилора-Повелителя Дождей. Но, видимо, ему не было дела до происходящего внизу. В отличие от Хранителя Порогов, скажем, или добберских Ульев – наполовину банд, наполовину кланов, приносящих жертвы непонятной Многоликой Пустоте. Эти делами земными не брезговали.
 О существовавших испокон времен человеческих шайках, бандах, синдикатах и прочих незаконных сообществах и говорить не стоило. Никуда они не делись, разве что кое-кто воспользовался всеобщим ошеломлением и порешил конкурентов.
 Затем произошло несколько кровавых схваток с пришлыми – добберами, хратами, людьми из Ночи, но, как это всегда происходило, главари сообразили, что лучше поделить пирог, и жизнь вошла в более или менее спокойное русло.
 Нет, конечно, существовали и мафиозные войны и заказные убийства. Марта покосилась на увесистую папку, в которой лежали материалы по убийству Папочки Соноро, и вздохнула.
 И все же обстановка в целом последние годы была относительно спокойной.
 Так отчего же где-то глубоко внутри поселился холодок, предвещающий крупные неприятности?
 Сейчас Марта искренне хотела, чтобы Ольга оказалась жертвой какого-нибудь сумасшедшего. Пусть даже серийного убийцы. Цинично, конечно, но это все же лучше, чем полномасштабные войны, как сорок лет назад, когда полицейские были вынуждены держать оборону вокруг здания Городского Управления, а жители сидели по домам и боялись подойти к окнам.
 По улицам носились звенья добберов из клана Верхнего Цвета Пустоты и белолицые отморозки Салли Стригуна, кроша друг друга и всех, кто попадался под руку. В итоге магистрат, скрипя зубами, все же раскупорил резервный фонд и заплатил жрецам бога Лантоя.
 На следующее утро в город с четырех сторон вошли закованные в серую броню солдаты. Никто не видел, чтобы хоть один снял шлем, присел отдохнуть, ел или пил. Действуя эффективно и безжалостно, войска Лантоя за четыре часа вычистили город, полностью уничтожив соперничающие банды. Жрецов добберского клана и Салли Стригуна с двумя советниками взяли живыми, привезли на площадь перед зданием магистрата и распяли на асфальте, вбив в ладони и колени железнодорожные костыли.
 Об этой войне Марте рассказывал Кинби, а после она разыскала отчеты, снимки и файлы с мест событий. В одном из рапортов отмечалось, что трупы Салли Стригуна и других казненных работники магистратуры решились убрать с площади только через неделю.
 Больше подобных столкновений не было, теневой мир Города жил тихо, стараясь не привлекать к себе ненужного внимания Верхних Игроков, как называл Воцарившихся Богов тот же Кинби.
 И все же, и все же…
 Марте не давало покоя, что, по словам Кинби, Ольгу видели вместе с Хранителем Порогов. Среди странных, жутковатых и откровенно страшных фигур Города Хранитель был едва ли не самой загадочной. Человек без пола и возраста, не изменившийся, по словам ветеранов Управления, ни на йоту за последние пятьдесят лет, Хранитель был не только фактическим верховным жрецом Хозяина Дома Тысячи Порогов, но и одним из самых могущественных и жестоких теневых правителей города. «Весенние дары», «слезки», «отражения» и прочая дрянь расходилась по улицам исключительно с его благословения и под неусыпным контролем. Проституция, организация заказных убийств, рэкет – во всех этих видах бизнеса Хранитель имел свою долю или контролировал рынок.
 Отсюда вопрос, который, подумала Марта, Кинби себе уже наверняка задал, зачем понадобилось фигуре такого масштаба, как Хранитель, встречаться с мелкой шлюшкой вроде Ольги?
 Значит, действительно было у нее что-то очень важное. Настолько важное, что он изобразил любезность и лично захлопнул дверцу ловушки, дамочка угодила, исключительно по причине непомерной жадности.
 И глупости тоже, добавил бы Кинби, чуть подумав.
 А вот вопрос, кто же ее убил, все же оставался.
 Вариантов было не слишком много – подручные Хранителя, убравшие ненужный материал, чтоб не проболталась, или конкуренты, убившие ее после жестоких пыток, во время которых она, безусловно, рассказала все – и о том, что продала и кому и сколько ей заплатили и даже имя любимой собачки.
 «Боги! Какая собачка! Какое детство!» – Марта с силой потерла руками лицо. Это ж надо, какая чушь с недосыпа в голову лезет.
 Однако, где же Шесински, посмотрела на часы лейтенант Марино и в тот же момент сержант открыл дверь кабинета.
 К полудню солнце раскалило улицы, наполнило город белым светом, пылью и запахом плавящегося асфальта. Продавцы мороженого забились под выгоревшие зонтики своих тележек и с тоской смотрели на пустынные улицы, вдоль которых ветер закручивал маленькие пыльные смерчи.
 Немногочисленные посетители кафе сидели, отдуваясь и обмахиваясь газетами в ожидании холодного пива, нищие, словно статуи неведомых божков, сидели неподвижно, намотав на головы тюрбаны из тряпья.
 Лето.
 Обливаясь потом и злобно поглядывая на бездельников за столиками кафе, Марта Марино свернула в очередной переулок. В такие дни ей начинало казаться, что весь город состоит из пыльных переулков с черными дырами подворотен, дворов-колодцев, отличающихся только количеством орущих детей и веревок с пересохшим бельем, да душных, воняющих мочой, подъездов.
 В сотый раз она прокляла наплечную кобуру, служебный пистолет, джинсовую куртку, которую пришлось надеть, чтобы скрыть сбрую, и, самое главное, эту чертову! чертову жару!
 И заодно этот чертов квартал, в котором Ольгу угораздило встретить свою смерть. Теперь приходилось плутать, задавая идиотские вопросы старикам у подъездов, и плавясь от зноя.
 Однако, глянув на Шесински, бредущего в своем темном костюме, она устыдилась. Сержант невозмутимо потел, не обращая внимания на темные круги, расползавшиеся от подмышек и лишь чаще обычного промокал некогда белым платком основательный загривок.
 – Так, нам на пятый этаж, – сверилась с блокнотом Марта. Шесински невозмутимо пожал плечами, не считая нужным комментировать очевидное.
 Лифт, естественно, не работал, пришлось карабкаться по истертой лестнице, знакомясь по пути с наскальными росписями и отходами жизнедеятельности местных аборигенов.
 Звонок истошно заверещал. Впрочем, это не помогло, как и стук в дверь. Тишина за ней была объемной, ощутимой, какой она бывает только в безнадежно пустых квартирах, куда хозяева не торопятся возвращаться.
 Привалившись к стене, Марта застонала. Ползти вниз… Топать по пыльным улицам под ударами солнечных лучей, отвесно падающих с блекло-голубого неба…
 – Все. Хватит, – она с усилием отлепила себя от стены: – Сержант, мы заслужили обед.
 Молчаливый Шесински что-то кратко, но очень эмоционально пробурчал и с энтузиазмом зашагал вниз по лестнице.
 Потягивая ледяное пиво в небольшом кабачке, обнаружившемся неподалеку, Марта неторопливо осматривала зал. Заведение было явно из разряда «для своих», и если бы не наблюдательность Шесински, они бы наверняка прошли мимо неприметной двери в боковой стене длинной арки.
 Вывеска по светлому времени суток не горела, а больше никаких опознавательных знаков не было.
 Однако у сержанта на такие вещи был нюх.
 Теперь они наслаждались очень приличным обедом, хорошим легким пивом и прохладой. Марта рискнула расстегнуть куртку и откинуться на пластиковом диванчике, вытянув руки на спинке. Хотелось курить, но желание было ленивым, неотчетливым. Не было сил выпрямляться, тянуться к пачке, непредусмотрительно брошенной на стол. Вообще ничего не хотелось делать.
 Мысли тоже не хотели шевелиться, переваливались в голове вязкой массой: то всплывало лицо храта Филу-Веревки, скручивающего усы в жесте недоумения, качающего головой при виде фотографии убитой девушки, то уличный торговец, отгоняющий от прилавка с тающими сладостями ватагу оборванных детишек людей из Ночи. Потом завертелись перед глазами лестничные пролеты и обшарпанные двери, которые обязательно надо было открыть, и Марта выбивала их плечом, но за ними снова уходили в серое никуда истертые ступени.
 Кто-то тряс ее за плечо. Марино рывком села.
 – Боги, неужто я отрубилась? – она осоловело озиралась. Шесински сидел напротив, жевал зубочистку и улыбался.
 – Лейтенант, вы спали всего полчаса, я засек.
 – Ну так чего сразу не разбудил, – огрызнулась Марта.
 Шесински что-то обиженно пробурчал, и Марта ощутила укол совести.
 – Ладно. Извини. – Вытянув из пачки сигарету, она прикурила и, выпустив струю дыма, отхлебнула глоток уже тепловатого пива.
 – Итак. Что мы с тобой имеем? – спросила она сержанта и сама же ответила: – Да ничего. Никто ничего не видел, ничего не слышал.
 – Как думаете, врут?
 – Нет, мне так не показалось, и это странно, – протянула Марта. – Район тут довольно тихий, кто-нибудь должен был хоть что-то услышать.
 – Значит, или те, у кого окна выходят в тот переулок, где нашли тело, врут, или… – Шесински не закончил фразу и посмотрел на лейтенанта.
 – Или убийца поставил очень мощную завесу, и мы имеем дело с кем-то из Домов. Или тем, кто может оплатить услуги нелегальных астралотов.
 – Тогда ее очень странно убивали, – сказал Шесински. – Ставить завесу такого уровня имеет смысл, если нужно тихо убрать человека. Без шума и следов. А тут очень похоже на работу психопата.
 – Вот этого я тоже пока не понимаю, – сказала Марта, гася в пепельнице окурок и вставая из-за стола.
 Когда Марту толкнул вызов дежурного манта, они уже пятнадцать минут слушали маленькую худенькую старушку в розовом махровом халате. Таких вот старушек обожают и одновременно на дух не переносят все полицейские без исключения. Старые благопристойные перечницы тихо и сосредоточенно ненавидят мир и его обитателей. Их сухонькие носики чуют все, а глазки за толстыми стеклами очков в коричневой пластиковой оправе способны видеть во всех возможных и невозможных диапазонах. Если вам нужно узнать историю прегрешений нескольких поколений жильцов какого-нибудь дома, ищите старушку. Именно на такую и нарвались Марта и Шесински.
 Горшки с комнатной зеленью поплыли, стены комнаты раздвинулись, в голове раздался неприятный свист. Явно дежурил Брюс Леммон – он всегда вызывал таким вот мерзким звуком. Убедившись, что его слышат, мант развернул перед внутренним взглядом Марты сообщение.
 Полупрозрачный силуэт дежурного офицера смотрелся на фоне стола, застеленного скатертью в веселый цветочек донельзя идиотично, и Марта прикрыла глаза, знаком показав Шесински продолжать беседу.
 – Лейтенант Марино, срочное сообщение. Обнаружен труп мужчины. Человек из людей. Явные признаки насильственной смерти, совпадающие с вашей ориентировкой. В данный момент на месте работает дежурная смена. Труп обнаружен в Рябиновом переулке.
 Силуэт пропал, его место заняла карта города. Красная точка мигала в районе заброшенных кварталов возле самой Дымки.
 Марта открыла глаза.
 Шесински негромко поддакивал старушке, которая с нажимом, заглядывая ему в глаза, подробно излагала всю криминальную подноготную сантехника, жившего этажом ниже.
 Пришлось прервать старушку, хотя далось это нелегко.
 – Теперь она окончательно потеряет веру в полицию, – пробормотала Марта, спускаясь по лестнице.
 – Не думаю, – отозвался сержант, – но вот написать рапорт с жалобой на то, что мы проигнорировали сигнал бдительного гражданина, может. Так что за сообщение?
 – Труп. Похож на вчерашнюю жертву.
 До Рябинового переулка добрались только в сумерках – центр города стоял в смертельных пробках, из машины оба выбрались совершенно измочаленными. Марта была противна самой себе. Казалось, что от нее воняет, ноги гудели, в глазах плавали разноцветные круги.
 И жара.
 Не ослабевающая даже к ночи. В который раз Марта позавидовала Кинби, пережидавшему этот, растекшийся расплавленным оловом день в прохладной спальне.
 Шесински хмыкнул, оглядывая выбитые окна, провалы дверных проемов, груды битого кирпича и какой-то неопределенной дряни, громоздившейся возле потрескавшихся стен:
 – Вот тут нам точно не придется опрашивать старушек.
 – Это да. Зато узнаем много нового о городской архитектуре, – сказала Марта, ныряя под желтую ленту ограждения.
 Молоденький некромант из участка, к которому относился Рябиновый переулок, стоял, глубоко втягивая ртом воздух, и старался не смотреть на то, что лежало возле его ног. Марта одобрительно отметила, что паренек держится, изо всех сил стараясь сосредоточиться на работе.
 Заметив Марту, к ней поспешил, подняв руку в приветственном жесте, знакомый следователь, явно собираясь докладывать, но Марта приложила палец к губам – некромант наконец сосредоточился, закрыл глаза, протянул над телом руки ладонями вниз. Струйки зеленоватого света, извиваясь, потекли вниз, окутывая изуродованное тело. Сияние усиливалось, но ничего не происходило. Парень пошевелил кистями рук, закусил губу. На лбу выступили капельки пота, запульсировали жилы на висках.
 Марта и Шесински переглянулись. История повторялась. Наконец лейтенант громко сказала, разрывая вечернюю тишину:
 – Достаточно. Господа, заканчивайте здесь, дело переходит в ведение управления. Сержант Микс, подойдите, пожалуйста.
 Некромант тяжело выдохнул и отшатнулся от тела. Достав из заднего кармана брюк клетчатый платок, парнишка, облегченно отдуваясь, вытирал с лица пот.
 – Никаких. Вообще никаких следов, госпожа лейтенант, – пробормотал он, обращаясь к Марино.
 Обходя тело по дуге, к Марте подобрался следователь:
 – Здравствуйте, лейтенант Марино.
 – Приветствую, Микс. Рассказывайте, – скомандовала Марта, пожимая влажную ладонь сержанта.
 – Да особо и нечего рассказывать-то, – пожал плечами Микс. – Тело обнаружили подростки, они сюда частенько забредают, особенно летом, увидели и тут же рванули со всех ног. Ну и налетели аккурат на патрульную машину. Ребята их и тормознули.
 – Пацанье где? – спросил Шесински.
 – Вон, двое в машине сидят, – кивнул сержант в сторону полицейских автомобилей, стоявших в дальнем конце переулка. Шесински посмотрел на Марту, та кивнула. В указаниях Шесински не нуждался, он мог разговорить и фонарный столб. Неторопливо переваливаясь, сержант отправился беседовать с подростками.
 – Итак, – продолжила Марта, – первичный осмотр что-нибудь существенное дал?
 – Ни-че-го, – по слогам сказал Микс, разводя руками. – Ни физических следов, ни эмофона, ну это вы сами видели, ни свидетелей, да и откуда им тут взяться.
 – Бродяги? – предположила Марта.
 – Не-а. Они дома там, через пару кварталов, обжили, – пожал плечами Микс – а сюда что-то не забредают.
 – Ладно. Но все равно, отправь людей, пусть осмотрят дома по всему переулку. Сам знаешь, мало ли что.
 – Уже сделано, лейтенант.
 Микс явно обиделся, и Марта дружески похлопала его по плечу. Он был неплохим следователем, не хватавшим звезд с неба, и прекрасно это понимал. Зато великолепно ориентировался на своей территории, был в курсе всего происходящего и обладал феноменальной памятью, в недрах которой оседали все факты, слухи и шепоты, долетевшие до чутких ушей сержанта. Работать с ним Марино нравилось и, если дела приводили ее в эти края, она старалась получить в свое распоряжение именно Микса.
 – Ладно, пока мои не приехали, пойдем, я на тело поближе взгляну.
 – Предупреждаю, зрелище еще то, – покачал головой сержант.
 Уже темнело и Микс скомандовал принести фонари. Поскольку эксперты управления все равно должны были вот-вот подъехать и привезти свое оборудование, то Марта сказала, что ей хватит и нескольких переносных, так что вскоре патрульные приволокли огромные неуклюжие фонари, обычно болтавшиеся в багажниках машин. Света они давали, как хороший прожектор, но таскать их было сущим мучением, поэтому обычно патрульные покупали на свои деньги куда более легкие «Люминты» а штатные забрасывали в багажник.
 Резкий мертвенный свет превратил место преступления в черно-белый снимок – провал на месте грудной клетки, чернота пропитанного кровью плаща, дыра рта, белизна торчащих наружу костей.
 – Смотри, а крови вокруг немного, – показала кончиком авторучки Марта.
 – Да, мы тоже обратили внимание, – присел рядом на корточки Микс, – это и странно. Убили его, судя по всему, именно здесь. Кровищи должно было быть – отсюда и до Залива. А нету.
 – Вот именно. Отсюда и до Залива… Отсюда и до Залива… – бормотала себе под нос Марта.
 Ночь обещала быть бессонной и что-то подсказывало лейтенанту Марино – этим жарким летом их будет много.


* * *

 Кинби открыл глаза, как только раскаленный шар солнца коснулся горизонта, и неподвижно лежал в своей огромной постели, всей кожей ощущая каждую секунду заката.
 В уютной темноте спальни он мысленно расставлял по местам предметы, людей и нелюдей, события и слухи, строил схемы, пытался отделить правду от лжи.
 И вспоминал.
 Когда-то очень давно, до Воцарения, город назывался иначе, но имя забылось и он стал Городом Богов, а потом и просто – Городом. Любой приезжающий, задолго до того, как появлялись в поле зрения пригороды, видел перечеркивающую небо, нестерпимо сияющую на солнце, Летающую Иглу – дом Итилора-Повелителя Дождей. Уже одно это делало город единственным в мире и отнимало имя.
 Кинби помнил, как Игла появилась над городом: казавшаяся бесконечной колонна, разорвавшая ночные тучи, много недель хлеставшие город непрерывным ливнем, нависла над зданиями, переливаясь разноцветными огнями.
 Абсолютная тишина опустилась на город, невероятная в своей полноте и окончательности. Монотонный шорох дождя лишь подчеркивал эту тишину, в которую проваливалась старая, отслужившая свое реальность.
 Равнодушный к делам Города и мира Итилор открыл дверь другим богам и люди увидели Леди Сновидений и Дом Тысячи Порогов, выросли крепость Окончательного Лодочника и технохрам бога Лантоя.
 А затем пришел Аланай-Кукловод.
 Кем они были, эти боги? Кинби не знал. Сотни лет таившийся в тенях мира людей, он давно перестал верить в богов, отрекся от религий и признавал лишь один закон – свой собственный кодекс чести, позволявший ему существовать, танцуя на пороге окончательного безумия.
 Пришедшие были могущественны – этого Кинби отрицать не мог. Они играли с реальностью, открывая и закрывая двери между мирами, и в Город входили храты и добберы, окраинные кварталы обживали люди из Ночи, а в кварталах Аланая-Кукловода дергались его марионетки, управляемые жрецами с неподвижными лицами.
 Постепенно жители приходили в себя, из-под покровов таинственных культов, загадочных слов, механических чудес Лантоя и миражей Леди Сновидений вылезла обыденность.
 Город понял, что ничего не изменилось – жадность, подлость, трусость, жажда власти и денег никуда не делись.
 Никуда не делась скучная и мерзкая бытовуха рабочих кварталов и утонченное скотство частных домов с ухоженными подъездными аллеями.
 Не исчезла похоть – и проститутки снова вышли на улицы, Город успокоился, люди вспомнили о страстях и страстишках, открылись двери казино и игровых клубов.
 Жизнь пришла в норму.
 «Пока Аланаю Кукловоду не вздумалось поиграть в вершителя судеб», – подумал Кинби.
 Это оказалось чересчур даже для Итилора, и грянули Войны Воцарения.
 После них Кинби и пошел в полицию. Слишком тонкой оказалась грань между реальностью и окончательным хаосом, провал в который открыл Аланай-Кукловод в своем безумном желании сделать весь мир собой.
 Неожиданно Кинби ощутил желание существовать в этом Городе, в этом странном, но по-своему притягательном мире. Впервые за многие сотни лет ему стало интересно.
 Кинби почувствовал, как солнце послало в Город последний свой луч и рывком сел на кровати. Сегодня ночью нужно было сделать много дел, но самое главное – следовало нанести визит Хранителю, и задать ему несколько вопросов.
 Разумеется, это было совершеннейшей наглостью, но Кинби считал, что иногда надо играть именно так – на грани фола, колотя сапогом в дверь и задавая в лоб неприятные вопросы. Уж слишком сильно было беспокойство, охватившее его после того, как он узнал об убийстве исчезнувшей подельницы охотника за артефактами.
 Если Чикарро действительно видел ее с Хранителем, то…
 То это означало очень крупные неприятности. Кем был Хранитель для Хозяина Дома Тысячи Порогов, точно не мог сказать никто. Для полиции Города он был постоянной головной болью, поскольку очень быстро приверженцы культа Тысячи Порогов прибрали к рукам всю проституцию и торговлю наркотиками, а затем и организацию заказных убийств.
 Во время Войн Воцарения Дом сохранял нейтралитет – кварталы его сросшихся в головокружительный лабиринт строений в те времена окружала стена непроницаемого молчания, двери были закрыты, окна заполняла чернильная тьма. Уже много позднее Кинби шепнули, что кое-кто из верховных жрецов Аланая исчез как раз за одной из этих, открывшихся на секунду дверей.
 Сейчас Кинби складывал все эти фрагменты и приходил к однозначному и неприятному выводу – в руки Хранителя попал какой-то очень ценный артефакт времен Войн Воцарения, и он решил убрать всех, кто мог об этом знать или догадаться, что это за предмет.
 – В любом случае это какая-то исключительная гадость, – пробормотал Кинби, распахивая дверцы платяного шкафа.
 Для столь важного визита детектив выбрал в меру строгий, но не слишком консервативный темно-синий костюм в тончайшую, чуть заметную, белую полоску, светло-серую рубашку и синий же, ручной работы галстук с неброским рисунком.
 С сожалением поглядев на висевшую на стуле кобуру с кольтами, Кинби достал из ящика плоский автоматический пистолет и приладил в специально для этого предусмотренном внутреннем кармане пиджака.
 Увы, но Шепоток и Разговорчивый будут слишком видны под этим пиджаком, думал Кинби, поглаживая рукоятки кольтов. Без этой парочки он чувствовал себя несколько неуютно. Впрочем, страсть к хорошо сидящим, сшитым на заказ костюмам частенько перевешивала, а пиджаки свободного покроя сейчас были не в моде.
 А Кинби всегда строго следовал веяниям моды. Решив, что сегодня обойдется без шляпы, детектив закрыл шкаф.
 Центральный вход в Дом Тысячи Порогов тонул в медленно кружащихся тенях. Кинби почувствовал, как напрягаются мышцы. Все его существо отзывалось на призыв Тьмы, пропитавшей Дом.
 Скрипнув зубами, вампир взбежал по ступеням и постучал в дверь.
 Открыли моментально, будто человек, стоявший на пороге, ждал визитера. Впрочем, скорее всего, так оно и было.
 Невысокий тщедушный человечек в свободной зеленоватой хламиде склонился в поклоне.
 – Что будет угодно уважаемому господину?
 – Господину угодно увидеться с Хранителем, милейший, – процедил Кинби, тщательно дозируя нотку аристократической хамоватости в голосе.
 – Простите, уважаемый господин, но Хранитель Порогов не может увидеться с вами. С прискорбием я должен сообщить, что для того, чтобы увидеть почтеннейшего Хранителя, вам придется дождаться дня аудиенций.
 «Вот так даже, – мысленно хмыкнул Кинби, – день аудиенций…»
 Вслух, впрочем, говорить этого не стал. Наклонившись так, что его лицо оказалось на одном уровне с личиком человечка, Кинби чуть улыбнулся, показав кончики клыков, и проговорил:
 – Пожалуйста, передайте уважаемому Хранителю Порогов, что это касается некоего предмета, полученного им, почтеннейшим Хранителем, от девушки из людей несколько дней назад.
 На лице человечка не дрогнул ни один мускул, он лишь склонился еще ниже и попятился в глубь вестибюля.
 – Подождите здесь, уважаемый господин. Я передам ваши слова и сообщу о решении Хранителя.
 Коротко кивнув, Кинби заложил руки за спину и потерял интерес к прислуге. Ожидая, Кинби осматривал огромный вестибюль дома. Неяркий желтоватый свет немногочисленных светильников, висевших на стенах, скорее рождал тени, скрывающие обстановку, чем разгонял их.
 Не обладай Кинби способностью видеть в темноте, он разглядел бы только небольшой участок стены и очертания широкой мраморной лестницы, ведущей наверх, во внутренние помещения.
 Среди теней же скрывались несколько дверей, за одной из которых и исчез человечек.
 Кинби было неуютно. Слишком причудливы были тени, двигавшиеся и переливавшиеся словно живые существа. Они что-то шептали, переговаривались между собой, и Кинби казалось, что говорят о нем. Шепот становился все громче, в него вплетались новые голоса, настойчивые, призывные, обращенные к нему. Тени звали к себе, и Кинби хорошо знал, что значит это приглашение.
 – Уважаемый господин, проследуйте, пожалуйста, за мной. – Человечек стоял перед Кинби, вежливо глядя на него прозрачными глазками. Кинби вздрогнул – он даже не почувствовал приближения этого человека. Он – и не почувствовал. Непрост, ох и непрост этот тихий вежливый дворецкий.
 Как Кинби и предполагал, его повели не к центральной лестнице, а к неприметной дверке, таившейся сбоку от нее. Открыв дверь, служитель сделал приглашающий жест:
 – Проходите, пожалуйста, уважаемый господин. Идите прямо по коридору, вас встретят и проводят к Хранителю Порогов.
 Дверь захлопнулась, как только Кинби перешагнул порог.
 Пахло старым деревом, летними чердаками и почему-то пылью, нагретой солнечными лучами. Вдаль уходил узкий, обшитый деревянными досками коридор. Пол некогда был выстелен паркетом, но многие плашки повылетали и валялись около стен. В этих местах пол зиял лужами темноты и Кинби почему-то решил, что выбоины лучше обходить.
 Детектив шел мимо запертых дверей, слегка удивляясь их разнообразию. Большие и маленькие, со следами позолоты, украшенные искусной, но давно уже стершейся резьбой, и сколоченные из грубых, грозящих занозами досок, все они были заложены тяжелыми засовами, вдвинутыми в металлические скобы. Кинби заметил, что кое-где в запорные брусы были вбиты длинные гвозди с широкими посеребренными шляпками.
 Проходя мимо дверей, Кинби чувствовал, как изменяется пространство за ними. За некоторыми не было вообще ничего, казалось, двери открываются в пустоту настолько полную, что в ней нет даже вакуума, за другими вампир чувствовал тяжелое жаркое биение чужой, непонятной жизни, которой было тесно там, в комнатах. Но самое жуткое ощущение Кинби испытал, проходя мимо неприметной двери, некогда выкрашенной белой краской, ныне облупившейся, обнажившей выцветшее дерево.
 За дверью кто-то ждал. Взглядом порождения Ночи Кинби видел человека, сидящего в позе лотоса в центре пустой темной комнаты. У человека не было желаний, он давно утратил представление о времени, отбросив его за ненадобностью, а пространством считал все, что находится у него внутри.
 Медленно, очень медленно человек в центре темной комнаты открыл глаза и взглянул на Кинби.
 Вздрогнув, детектив ускорил шаг.
 Дверь в конце коридора была приоткрыта, из щели лился уютный оранжевый свет, слышались тихие тягучие звуки музыки.
 Кинби протянул руку, собираясь постучать, но дверь распахнулась сама. Телохранитель Хранителя Олон сделал приглашающий жест. Коротко поклонившись, Кинби переступил порог.
 – Будьте любезны, оставьте ваше оружие здесь, на столике, – произнес Олон глубоким, хорошо поставленным голосом. Огромная ухоженная ладонь указывала на низенький, инкрустированный черным деревом столик, приютившийся возле двери. Даже по меркам людей из Ночи, отличавшихся высоким ростом, Олон был великаном.
 Он нависал над Кинби, как осадная башня над изящным загородным домиком. Правда очень вежливая и прекрасно воспитанная осадная башня, но Кинби не обольщался на этот счет. Сам он никогда напрямую с Олоном не сталкивался, но был наслышан о его методах воздействия. Слухи были крайне неприятными.
 Подчеркнуто неторопливо достав пистолет, Кинби, держа его двумя пальцами за кончик рукоятки, положил оружие на стол.
 – Больше нет, – сухо сказал он.
 – Я знаю, – улыбнулся Олон, жестом предлагая гостю пройти. – Подождите, пожалуйста. Хранитель Порогов примет вас через несколько минут.
 С этими словами Олон скрылся в коридоре, бесшумно закрыв за собой дверь.
 Сделав несколько шагов, Кинби остановился, заложил руки за спину, с интересом огляделся. Ширмы из плотной желтоватой бумаги, тяжелые черные портьеры, диваны, кресла, столики, укрытые покрывалами и скатертями, превращали комнату в лабиринт, искажая ее размеры.
 Выбрав самое удобное на вид кресло, Кинби сел, закинул ногу на ногу и принялся созерцать ширму, расписанную сценами какого-то экспрессивного действа, весьма сильно напоминающего ритуальную казнь. Краснокожие четырехрукие существа с энтузиазмом вырывали с помощью хитроумных приспособлений руки и ноги из суставов других, отличающихся от своих палачей только голубоватой кожей.
 Ни красных, ни синих существ Кинби никогда ранее не видел.
 – Не правда ли, великолепный образчик? Экспрессия и сосредоточенность, целеустремленность и тотальный контроль над чувствами и разумом, – прошелестел из теней сухой, словно месяц пролежавшая на солнце змеиная кожа, голос.
 Поднявшись, Кинби вежливо поклонился в направлении голоса. Он прекрасно видел в темноте и подозревал, что хозяин покоев об этом знает, но зачем демонстрировать то, что можно скрыть?
 Хранитель Порогов вытек из теней – гибкий, серый, бескостный. Кинби впервые видел его так близко и с трудом подавил дрожь омерзения. За время своего невыносимо долгого существования Кинби доводилось видеть всякое – и божественную красоту, заставлявшую падать на колени и молча смотреть, чувствуя, как текут по щекам слезы счастья, и уродство столь жуткое, что леденели, не в силах вынести кошмар, тело и душа. Но едва ли не впервые Кинби испытывал столь чистое и яркое чувство омерзения.
 На первый взгляд в Хранителе Порогов не было ничего отталкивающего – невысокий и тонкий, он плавно втекал в комнату, словно тонкий песчаный ручеек с вершины дюны. Огромные черные глаза непрерывно двигались, стараясь охватить всю комнату разом. Сложенные перед грудью ладони с тонкими, унизанными кольцами из платины, белого золота и серебра пальцами, тоже находились в непрестанном движении – ладони потирали одна другую, пальцы переплетались, напомнив Кинби клубок дождевых червей. Тонкие губы растягивала вежливая улыбка. Все вместе заставляло Кинби испытывать неодолимое желание разрядить в Хранителя оба кольта.
 – Увы, не могу в полной мере оценить образец, не знаком с этим… э-э-э, направлением искусства, – ответил Кинби.
 – Это ширма времен империи Холо-Соор, – вежливо пояснил Хранитель, подплывая к ширме и нежно притрагиваясь кончиками пальцев к темному дереву каркаса.
 – Здесь изображено наказание отступников, отвернувшихся от служения Алому Порогу.
 – Простите, не слышал о таком периоде истории, – несколько суховато ответил Кинби.
 – Да-да, простите, я совсем забыл. Вы и не могли о нем слышать. Эта империя, она, знаете ли, существовала. – Хранитель задумался, словно подбирая слово. – Не в нашем пространстве.
 – Пространстве… Да, тогда, конечно, не мог, – Кинби искренне надеялся, что ему удалось подавить сарказм.
 – Впрочем, уважаемый Кинби, вы же пришли сюда не для того, чтобы беседовать о тонкостях искусства империи Холо-Соор? – В первый раз Хранитель прямо взглянул на Кинби, и тот решил, что кольтов будет маловато. Пули дум-дум тоже не помешали бы.
 – Вы совершенно правильно понимаете. – Тепла в ответной улыбке Кинби было не больше, чем в пакете крови, неделю пролежавшем в холодильнике.
 – Итак, какое же дело могло привести ко мне столь известного и уважаемого частного детектива? – спросил Хранитель Порогов, опускаясь в кресло. Изящным жестом он указал гостю на второе кресло, стоявшее по другую сторону столика из красного дерева.
 Поблагодарив, Кинби откинулся на спинку.
 – Не так давно вы встречались с некоей девушкой из людей по имени Ольга.
 – Вполне возможно, я достаточно общителен, – снова сложил губы в улыбку хозяин дома, – но, увы, у меня отвратительная память на имена.
 – Не волнуйтесь, у меня есть ее фотография, – Кинби протянул Хранителю полученный от Стерлинга-Паланакиди снимок девушки.
 – Да, действительно, я виделся с ней, – жизнерадостно закивал головой Хранитель, глядя на снимок. – Да-да, я встречался с ней, – подтвердил он еще раз, возвращая фотографию.
 – Не будет ли бестактностью с моей стороны спросить, а с какой целью? – При желании Кинби мог вспомнить и о манерах давно забытых времен, когда в ходу были витиеватые обороты.
 – Увы, увы, увы. – Черви-пальцы снова пришли в движение. – Это было личное, да, знаете ли, глубоко личное дело. И я крайне опечален тем, что мне больше не удалось увидеть эту замечательную девушку. Да, совершенно, знаете ли, замечательную.
 – Девушка убита и вас, скорее всего, ожидает визит полиции. А может быть – ребят из Девятой комнаты.
 – А могу я поинтересоваться, вы-то почему интересуетесь этой девушкой? – нырком подался вперед Хранитель Порогов.
 – Ее разыскивают обеспокоенные родственники.
 – Да-да, обеспокоенные… Какая трагедия, какая трагедия, – несколько запоздало решил выразить печаль Хранитель.
 – Да, действительно, молодая привлекательная девушка. Увы, непорочной ее назвать трудно. Скажите, какой артефакт она вам предлагала, – взглянул на собеседника Кинби.
 И увидел, все же увидел, как на долю мгновения, глубоко в непроницаемой черноте глаз Хранителя Порогов плеснулась тень даже не беспокойства, а легкого недоумения.
 – Артефакт? Уважаемый господин Кинби, человеку из людей нечего предложить Хранителю Порогов, уж поверьте мне на слово.
 – Увы, значит, мне дали ложную информацию, – легко согласился Кинби.
 – Да с чего вы вообще взяли, что девушка мне что-то предлагала? – очень искренне удивился Хранитель.
 «А вот этот вопрос ну совсем лишний. Не надо было об этом спрашивать», – подумал детектив. Пусть и заданный с недоумением, но прозвучавший, вопрос выпадал из рисунка беседы.
 – Простите, но я просто не имею права раскрывать свои источники, сами понимаете, – несколько даже смущенно развел руками Кинби, – но дело в том, что эта девушка участвовала в делах некоего мелкого торговца артефактами. Имя назвать не могу.
 – Да-да, она упоминала о каком-то своем знакомом, но. поверьте, мне он был совершенно неинтересен.
 – Что ж, – пружинисто поднялся Кинби, – тогда я не смею больше утомлять вас своим присутствием.
 Хранитель Порогов также встал:
 – Вы не поверите, насколько приятно общаться с джентльменом, помнящим, что такое хорошие манеры.
 Улыбка Хранителя была почти искренней. Во всяком случае, он очень старался. Поклонившись, он снова сцепил руки, и пальцы начали змеиный танец. Отступив на пару шагов, Хранитель исчез в тенях. На этот раз действительно исчез, Кинби не видел и не ощущал его в комнате. Он понял, что ему совсем не хочется знать, за какой именно порог шагнуло это существо.
 Олон уже ждал его около выхода. Вежливо поклонившись, указал на столик, где лежал оставленный пистолет. Отправив его во внутренний карман, Кинби одернул пиджак и прислушался к себе. Спокойнее не стало. Случись что – пистолет поможет ему примерно так же, как булочка с джемом. И то и другое можно швырнуть во врага.
 Если успеешь.
 – Привратник вас выпустит, уважаемый Кинби, – мягко пророкотал Олон, и вампир покинул комнату.
 Проходя мимо двери, за которой он почувствовал человека, Кинби едва не ускорил шаг, но сдержался. Сейчас ощущения были другими – комната была пустой и ожидающей.
 Маленький привратник ждал Кинби, согнувшись в почтительном поклоне. Открыв дверь, он дождался, пока визитер спустился с крыльца и лишь потом бесшумно закрыл дверь.
 Ощутив всей кожей теплый ночной воздух, Кинби глубоко вздохнул и полез в карман за сигаретами. Еще одна милая человеческая привычка.
 Закурив, он быстрым шагом двинулся в сторону «Фиолетового осьминога». После такой беседы было просто необходимо посидеть и спокойно подумать. Слабо прожаренный бифштекс и темное пиво способствовали этому как нельзя лучше.
 И, конечно, джаз.
 «А если повезет, то сегодня ночью туда заглянет Марта», – позволил себе немного помечтать Кинби.
 Закрыв за посетителем дверь, Олон повернулся и, почтительно сложив руки, обратился к теням:
 – Господин? Ваш гость покинул Дом.
 Из темноты неторопливо вышел Хранитель Порогов. Он совершенно по-человечески покусывал в задумчивости ноготь большого пальца.
 – Олон, он знает больше, чем говорит. А о том, чего не знает, скоро догадается.
 – Господин, вы считаете, что стоит перейти к действительно активным действиям? – вежливо, но с легкой долей сомнения спросил Олон, отчетливо выделяя интонацией слово «действительно».
 – Да. Причем очень активным. Дело в том, Олон, что это существо помнит слишком много. Он присутствовал при падении Ангелов Смерти. Он видел, как уводят Аланая. Не-е-е-т, не стоит рисковать, дожидаясь, пока он сообразит, что именно предлагала нам девчонка. А он может. Этот – может. И тогда он наверняка привлечет к нам внимание… – Не договорив, Хранитель ткнул пальцем в потолок, туда, где парила, нависая над городом, Игла Итилора.
 – А сейчас нам это совершенно не нужно. Так что, проблему нужно решить очень быстро, поскольку завтра, как ты помнишь, должно быть проведено первое серьезное испытание Ангельской Звезды.
 – Хорошо, господин. Ваш приказ будет выполнен.
 – Да, и еще. Олон, пожалуй, не надо, чтобы след слишком явно вел к нам. Нам надо выиграть как можно больше времени, прежде чем, Дома Воцарения сообразят, что все происходящее не просто интриги их политических противников и очередные мелкие интриги.
 – Разумеется, господин, – снова поклонился Олон. – Поскольку все должно быть выполнено быстро и качественно, то, я думаю, стоит воспользоваться услугами сотрудников мистера Джонсона.


* * *

 В любом городе есть люди, о которых слышали буквально все. Именно к этой категории относился Уильям Дэлэни Ричардсон. Он был объектом ненависти, обожания, зависти, заслышав его имя, жители плевались или возносили хвалу.
 Уильям Дэлэни Ричардсон делал новости. Нет, разумеется, уже много лет он не занимался этим сам, хотя карьеру свою начиная как репортер уголовной хроники в желтеньком журнале «Ночная жизнь».
 С той поры прошло много лет, он заработан прозвище Билл Грузовик, и титул короля городской прессы. Вы хотели узнать новости и покупали утреннюю газету по дороге на работу? Будьте уверены, она принадлежит Биллу Грузовику.
 Но газетами и журналами Билл Грузовик не ограничивался – радиостанции и телевидение, сети астралот-сообщений – всюду можно было увидеть логотип «Ричардсон Ньюс Компани» и слоган «Мы не ищем новости, они находят нас».
 Неизменно доброжелательный, улыбчивый, чуть располневший, но и к шестидесяти годам не утративший грубоватой привлекательности, Билл Грузовик являлся одним из столпов городского общества.
 Он делал щедрые пожертвования в Фонд борьбы с преступностью, неизменно поддерживал программы с громкими названиями, вроде «Обеспокоенные граждане», «Дети – наше будущее», «Долой наркотики» или «Проституция – болезнь души».
 Да, конечно, у великих людей всегда предостаточно завистников, да и всяческие интеллигентики время от времени брезгливо морщились, называя издания Билла Грузовика «желтухой» и «сортирными листками», но ведь он всего лишь давая людям то, что они хотят, не так ли?
 Мало кто знал, что давал им Билл Грузовик не только сплетни, новости и бесконечные сериалы.
 Мистер Ричардсон был человеком прозорливым, к тому же имел весьма прогрессивные взгляды на проблемы этики, правда, их он старался не афишировать, считая своим сугубо личным делом. В конце концов, разве он виноват, что люди хотят заниматься сексом? Нет, не виноват. И вот уже много лет люди Билла Грузовика контролировали проституцию в Городе.
 Не виноват был Билл Грузовик и в том, что люди воруют, после чего пытаются сбыть краденое. А подпольные ломбарды приносят весьма неплохой доход, позволяющий совершать пожертвования на благотворительность. Кстати, существенно уменьшавшие налоговое бремя.
 Благодаря столь удачным капиталовложениям, умелому ведению дел и спокойной совести, Уильям Дэлэни Ричардсон подошел к своему шестидесятипятилетию бодрым жизнелюбом, окруженным молодыми привлекательными женщинами и вниманием неизменно благожелательной прессы.
 Существовало, правда, несколько мелких проблем, но покажите бизнесмена, у которого их нет? Так, к примеру, до сих пор не встретило надлежащего понимания его настойчивое желание сделать существенные вложения в торговлю наркотиками.
 И ведь он не просил невозможного, хотел всего лишь участвовать в распространении «черных голосов», продукта, имеющего весьма ограниченный рынок сбыта, поскольку действовал он только на хратов.
 Разумеется, это заставляло мистера Ричардсона всерьез задумываться о том, чтобы облечь свое предложение в более доступную, для понимания партнерами по переговорам, форму. Например, задействовать специалистов одного из отделов своего департамента по связям с общественностью.
 Жалованье в этом отделе получали исключительно бывшие полицейские в звании не ниже лейтенанта и отставные военные в чине не ниже капитана. А также стажеры – молодые плечистые парни, проходящие учебу под командованием ветеранов. Отдел этот уже не раз доказывая свою высокую эффективность, и Билл Грузовик гордился им едва ли не больше, чем газетой «Голос Города», чьи тиражи год за годом били все мыслимые рекорды.
 Впрочем, это не омрачало его прекрасного настроения.
 Билл Грузовик обожал жизнь. А вот жару он не любил и предпочитая в такие дни работать по вечерам, дни проводя в прохладе уютного загородного дома.
 Если же дела требовали непременного присутствия шефа в городе, то он отсиживался в не менее уютных личных апартаментах на самом верху Газетной башни – небоскреба, выстроенного под его неусыпным надзором в центральной части города.
 Ричардсона до сих пор бросало в пот, когда он вспоминал сумму, запрошенную техножрецами Лантоя за начинку башни. Но теперь он чувствовал себя в абсолютной безопасности даже на крыше, нежась в любимом ротанговом кресле рядом с пятнадцатиметровым бассейном.
 Изящная волнистая крыша из бронированного пластика «хамелеона» защищала сам бассейн, а также веранду, на которую можно было выйти прямо из огромного кабинета Ричардсона. Пластиковый навес ослаблял безжалостный свет летнего солнца, а установленные жрецами Лантоя неизвестные аппараты создавали по периметру крыши зону абсолютной изоляции, позволяя проникать к бассейну только легчайшему ветерку.
 Где-то слева, скрытые широкими листьями растущих вокруг бассейна пальм, негромко переговаривались охранники из отдела Департамента по связям с общественностью – по давно заведенному распорядку каждые пятнадцать минут они докладывали обстановку старшему смены, сидевшему в комнате охраны на сороковом этаже Газетной Башни. Билл Грузовик давно уже не обращал на эти переклички внимания, много лет они являлись естественным фоном его существования. Увы, спокойствие, как и красота, требует жертв, – на раз говорил он, белозубо улыбаясь, на очередном светском рауте.
 Сейчас он задумчиво созерцал закат, поигрывая трубкой изящного беспроводного телефона. Астралотам он, в отличие от большинства горожан, не доверял, и искренне не понимал, охватившую руководство многих компаний Города моду на личных астралотов.
 Некоторые его знакомые доходили до того, что брали «шептунов» в штат и держали в качестве постоянных каналов связи. Кое-кто позволял им даже присутствовать на важных переговорах, и молчаливые фигуры с неподвижным взглядом сидели за левым плечом хозяина, передавая все услышанное в архив компании.
 Этих новомодных веяний Грузовик не понимал и не принимал – если есть человек, то его всегда можно перекупить или запугать. Другое дело – машины.
 Начал набирать номер, на середине нажал кнопку отбоя, в сердцах отбросил трубку. Отказ Дома Тысячи Порогов рассмотреть возможность вхождения Ричардсона в наркобизнес был оскорбителен сам по себе. Но ледяное молчание в ответ на предложение встретиться с Хранителем Порогов переходило всякие границы приличия.
 Билл Грузовик уже собрался позвонить своему секретарю и передать просьбу – мистер Ричардсон никогда не приказывал, он только просил, но очень убедительно, подняться на крышу начальника Особого отдела департамента, но передумал. Следовало успокоиться и прикинуть еще раз, к чему может привести перевод переговоров в силовую фазу.
 Протянув руку, Билл нащупал высокий бокал и втянул через соломинку прохладный, щиплющий приятной горечью язык тоник. Покрутил бокал в руке, глядя, как закат подсвечивает алым далекие облака, как солнце превращается в налитый кровью пузырь, готовясь исчезнуть за горизонтом, оставив Город во власти ночной духоты.
 Стремительно увеличивающаяся длинная тень перечеркнула веранду и навес тяжко содрогнулся. Поперхнувшись, Билл Грузовик, с воплем «е-ёп», выпустил бокал, тоник залил поросшую седым ворсом грудь, прохладные струйки потекли по животу, скапливаясь в паху.
 Уильям Дэлэни Ричардсон поднял глаза к небу и снова произнес «е-ё-оп».
 На прозрачном навесе кто-то стоял. Кто-то в стоптанных ботинках, подошвы которых, с дырами и стесанными каблуками, и видел сейчас Билл. Кроме ботинок видны были обтрепанные грязные брючины, которые трепал ветер. Неизвестный наклонился, и Билл Грузовик понял, что на него смотрит Смерть. Подняв огромный клинок, оборванец с размаху опустил его на навес.
 Небьющийся пластик, установленный техножрецами Лантоя, издав тихое «пфууууф», осыпался мелким прозрачным крошевом.
 За спиной оборванца с мечом раскрылись огромные черные крылья и Билл узнал одного из бродячих ангелов, которых он не раз видел из окна своего лимузина.
 Высокие худые создания в драных пончо или списанных армейских плащ-палатках бесцельно бродили по улицам города и танцевали на перекрестках, выпрашивая у прохожих мелочь. Жили они подачками и за счет благотворительных фондов.
 «Да я же на один такой жертвую, так какого…» – успел подумать Уильям Дэлэни Ричардсон и услышал, как что-то хрустнуло. Наклонив голову, он увидел, что широкое матово-черное лезвие исчезает у него в груди и понял, что не может нормально дышать. Во рту появился забытый со времен репортерской молодости вкус крови. Стремительным плавным движением ангел выдернул из раны клинок, и Билл попытался зажать ее руками. На секунду он даже залюбовался грациозно поднимающим меч угольно-черным силуэтом на фоне заката, но тут нахлынула боль, и он попытался закричать.
 Следующим ударом ангел рассек Билла Грузовика надвое вместе с ротанговым креслом.
 С криком «Бросить оружие, на колени!» уже бежали к бассейну охранники. Двигались они грамотно, не перекрывая друг другу линию огня, но широкие крылья убийцы мешали рассмотреть шефа и они не решались стрелять.
 Изящно развернувшись на каблуках, ангел прыгнул навстречу охраннику, набегавшему слева, и одним ударом рассек его надвое чуть выше пояса.
 Охранник прожил еще несколько минут, глядя на свои подергивающиеся ноги и страшно крича.
 Его напарник открыл огонь, с холодным удовлетворением отмечая, как крупнокалиберные пули выбивают черные перья из спины убийцы и фонтанчиками вылетает из ран темная, цвета шоколадной газировки кровь.
 Разрядив обойму, он достал новую, но вставить уже не успел. Не замечая ран, двигаясь с легкостью, которой позавидовали бы балетные танцоры, ангел взмахнул крыльями и перелетел через бассейн. Охранник попытался перекатиться, уходя от удара меча, но так и остался лежать на светлых плитках, невидящими глазами уставившись в небо. Кровь из разрубленной шеи ударила фонтаном, затем превратилась в ручеек, толчками вытекающий из обезглавленного тела в бассейн.
 Не дожидаясь, пока подоспеют остальные охранники, ангел подбежал к краю крыши, вскочил на высокий парапет и канул в вечернем небе.
 Залитая кровью веранда ловила последние багровые лучи уходящего солнца. Пахло кровью, дерьмом и ванилью.


* * *

 Открыв дверь конторы, Кинби улыбнулся, довольный выражением искреннего изумления на милом личике Юринэ. Придя в себя, она сказала, указывая на сыщика кончиком остро отточенного карандаша:
 – Наверное, мне надо сделать большие глаза и воскликнуть: «Надо же! Пришел с первыми лучами солнца!» Правда, – покосилась она в окно, – за окном темнота.
 – Ты вполне можешь сказать, что я явился с последними, – все так же улыбаясь, прошел к своему столу Кинби.
 – И все же, что такого случилось, что ты явился в контору НАСТОЛЬКО рано? – не унималась Юринэ.
 Время для Кинби было действительно раннее, не прошло и получаса с заката, все вокруг еще дышало вечерним теплом.
 Усевшись за стол, он сложил руки на груди, окинул задумчивым взглядом комнату.
 – Юринэ, детка, я решил, что тебе срочно нужен отпуск. Ты когда последний раз отдыхала? – голос Кинби был полон искренности и чувства вины.
 Девушка аккуратно положила карандаш, поправила его, добившись, чтобы он лежал строго параллельно ежедневнику, и, как примерная ученица, сложила руки на столе.
 – А теперь расскажи, что случилось. Да, пока ты не начал! Марта в курсе?
 Кинби отрицательно покачал головой:
 – Нет. Не в курсе. Просто не успел. Поэтому сделаем так, ты сейчас выслушиваешь меня, встаешь и идешь домой. Собираешь вещи и уезжаешь из города. Куда хочешь. По дороге связываешься со мной. Если я не отвечаю, звонишь Марте и говоришь, что Кин…
 Детектив оборвал речь на полуслове и поднял руку в предостерегающем жесте. В дверь постучали.
 Юрине вопросительно посмотрела на шефа. Тот кивнул и девушка, чуть повысив голос, сказала:
 – Войдите!
 Невысокий худощавый джентльмен, с манерами пожилого аристократа, прошел на середину комнаты, слегка опираясь на черную трость с рукоятью в виде летучей мыши, вежливо поклонился Юринэ и негромко спросил, переведя взгляд на вампира:
 – Насколько я понимаю, вы детектив Кинби?
 – Чем могу быть полезен? – ответил тот.
 Дальше произошло сразу несколько событий.
 Пожилой джентльмен превратился в торнадо, смерч, приближающийся к столу Кинби. Черная трость в левой руке отлетела в сторону, обнажив серебристый клинок, в правой оказался пистолет, направленный на Юринэ.
 Рявкнув что-то неразборчивое, Кинби поднял свой стол, используя его в качестве щита. Тонкий клинок пробил его, будто стол был сделан из бумаги, и вышел из столешницы рядом с лицом вампира.
 Подняв стол с застрявшим клинком, Кинби с размаху обрушил его на нападавшего и отскочил назад к стене. Дверной проем уже заполнял кто-то огромный, затянутый в черную кожу, с автоматической винтовкой наперевес.
 Кинби вскинул кольты, в долю секунды оказавшиеся в его руках, краем глаза видя, как Юринэ, вот умница девочка, падает на пол, и передняя крышка ее стола взрывается, и она, уже лежа, посылает заряды картечи в спину седоволосого, каким-то образом выбравшегося из-под стола.
 В изящных маленьких руках девушки уродливый обрез полицейского дробовика смотрелся непропорционально огромным, но управлялась с ним Юринэ вполне уверенно.
 Стоявший в дверях доббер не успел нажать на курок – выстрелы из кольтов смели его с порога и, проломив ограждение террасы, стрелок исчез в темноте.
 Держа на прицеле дверь, Кинби, аккуратно переступив через тело джентльмена с тростью, двинулся к порогу. Красивый серый пиджак седовласого убийцы превратился в лохмотья, в спине зияли огромные дыры, сочащиеся кровью.
 Минимум два выстрела Юринэ попали в цель.
 Выбравшись из-под стола, девушка держала на прицеле окно. И все же Кинби почувствовал опасность раньше.
 Крикнув Юринэ:
 – Ложись! – Он прыгнул к окну и превратился в смазанный силуэт. Юринэ снова упала под стол и выставила перед собой обрез, наблюдая за порогом. Автоматные очереди выбили щепки из дощатого пола, но ответил кольт Кинби, автомат замолчал. Снова и снова рявкали кольты.
 Затем стрельба стихла, послышались крики ужаса.
 Вылетев из дверей, Кинби застрелил автоматчика, подобравшегося к окну, и с удовлетворением увидел, как брызнули осколки черепа. Глянув вниз, он зашипел от ярости и презрения к самому себе.
 Его обложили.
 Двор перегораживали машины, причем их явно катили вручную, чтобы не побеспокоить бестолковую жертву. Но он просто обязан был учуять шелест шин. Он обязан был почувствовать запах опасности. Нет, не почуял. Расслабился, вынюхивая мелкие грязные тайны измен в окраинных мотелях, да страшные тайны бухгалтеров, укрывших выручку. Загнал глубоко в подвалы инстинкты убийцы, столетия позволявшие ему существовать.
 Либо кто-то накрыл нападающих «мант-колпаком», но тогда он все равно должен был насторожиться – слишком уж тихо вокруг!
 Теперь за это придется расплачиваться не только ему, но и Юринэ. Ей не дадут уйти живой.
 Оттолкнувшись от дощатого настила, Кинби прыгнул вперед.
 Стрелять он начал еще в полете, упав на крышу машины, перекатился и в упор разрядил кольт доббера – близнеца того, чье тело уже лежало под террасой. Тяжело ударившись о дверь соседней машины, тот ничком упал на землю.
 Опустошив обоймы, детектив сунул пистолеты в кобуры и, разбежавшись, прыгнул к нападавшим, осторожно сжимавшим вокруг него кольцо.
 Первому он свернул шею и швырнул тело в тех, что набегали справа. Кинби старался все время быть как можно ближе к нападающим, лишая их возможности стрелять, перекрывая линию огня, мешая навалиться скопом.
 Клыками разорвал горло человеку из Ночи, почувствовал, как бьет в нёбо струя крови. Отбросил тело и ударил набегавшего с занесенным над головой прикладом винтовки убийцу кулаком в грудь. Хрустнула, проламываясь, грудная клетка, и рука Кинби до запястья исчезла в груди жертвы.
 Кинби опьянел. Ему было уже все равно, сколько противников вокруг. Он рвал нападающих клыками, раскалывал черепа, ломал кости и смеялся.
 Наверху, забившись под стол, Юринэ сжимала обрез, слушала крики умирающих, холодный, словно лунный свет, хохот, и плакала.


* * *

 В густых тенях, окружавших дом, скользила еще одна, чуть более темная тень. Костюм свободного покроя из черной матовой ткани позволял человеку сливаться с темнотой, а двигаться так, чтобы его не могли услышать не только люди, но и порождения ночи, учили долго и жестоко.
 Сейчас, глядя, как умирает мясо, он испытывал легкую досаду с примесью брезгливости, хотя понимал, что в сложившихся обстоятельствах мистер Джонсон просто не мог разработать более изящный план.
 Заказчик обратился утром, заплатил по тройному тарифу, но поставил жесткое условие – объекты должны быть ликвидированы сегодня же вечером. Учитывая, что основным объектом оказался жестокий и умный хищник, да еще и с боевым опытом, вариантов было немного.
 В условиях жесточайшего цейтнота разработать сколько-нибудь надежный план не представлялось возможным, и мистер Джонсон принял единственно верное решение – привлечь все возможные силы и устроить массированную атаку. Конечно, мистер Джонсон не был бы самим собой, не подстрахуйся он всеми доступными способами.
 В то время, как основная группа потихоньку закатывала во двор машины, перегораживая подъезды, и брала на прицел дверь офиса, три незаметных тени мелькнули у задней стены здания и затаились среди деревьев, выжидая и присматриваясь.
 Судя по тому, что происходило во дворе, вмешательство незаметных людей было необходимо. Основная группа явно недооценила возможности вампира. И кто бы мог подумать, что девчонка-секретарша окажется настолько шустрой.
 К первой тени присоединились еще две, протекли через двор с трех сторон, окружая Кинби. Легко скользнули между машин – незаметные, холодные, смертоносные.
 Отбросив безжизненное тело, Кинби повернулся к дому и в последний момент почувствовал сзади чужое присутствие. Уже приседая, разворачиваясь, чтобы встретить противника в низкой стойке, понимал – не успевает. Опрокинулся на спину, в отчаянной попытке уйти от удара и почувствовал, как холодное лезвие вспарывает кожу, пластает мышцы груди, режет вскинутую руку. Навалилась слабость, пришла тошнотворная, стремительной волной расходящаяся по телу боль.
 Серебро! Нападавший знал, с кем имеет дело.
 Собрав остаток сил, Кинби закатился под машину, услышал, как лязгнули по щебенке клинки. Рывком выбрался с другой стороны и тут же прыгнул вперед, уходя от удара сверху.
 Серые тени вылетели из-за перегородившего подъездную дорогу громадного джипа, серебристый просверк клинка перечеркнул надвое пространство. Не было сил двигаться, спасаться. Нестерпимо жаль было, что больше никогда не увидит Марту, не давало покоя беспокойство за Юринэ – сообразила ли уйти, пока он геройствовал тут, во дворе.
 Откуда-то с улицы закашляли сухие выстрелы, взревел до боли знакомый голос: – Бросить оружие, полиция!
 Опускавшийся на Кинби клинок дернулся, и этой доли секунды хватило, чтобы детектив, собрав последние силы, ударил противника по ногам тяжелым ботинком. Сухо хрустнула кость, убийца молча опустился на одно колено, но с почти незаметным усилием выпрямился и продолжил наступление.
 Двое оставшихся, все также бесшумно исчезли в темноте, бросившись по направлению к стрелявшим. Стараясь отогнать холодный огонь невыносимой боли, Кинби заорал.
 – Осторожно! Шесински, осторожно!
 И снова перекатился, уходя от выпада посеребренного клинка.
 Долго так продолжаться не могло. Серебро растекалось по жилам, заставляя корчиться, чувствуя, как теряют чувствительность ноги, как начинает плыть мир.
 Выпрямившись, убийца занес клинок. Кинби смотрел, не мигая, как опускается на него посеребренное лезвие, сияя, заполняя собой весь мир. Подумалось, – может, оно и к лучшему?
 С террасы грохнул выстрел, голова убийцы исчезла. Кинби в лицо плеснуло теплым и соленым. Тело мотнуло в сторону, лязгнул выпавший из мертвой руки, клинок. Опираясь на руки, Кинби подтянул себя к машине, оперся спиной. С трудом поднял голову.
 Привалившись к ограде террасы, зареванная, с растекшейся тушью, Юринэ, всхлипывая, перезаряжала дробовик.
 Снова ударили пистолетные выстрелы, и Кинби заставил себя подняться и броситься вперед. Боль отступила, спряталась. Сейчас она не имела значения.
 Перезарядив дробовик, Юринэ вскинула оружие и поймала на мушку одну из теней, стремительно приближавшуюся к Шесински и Марте.
 Полицейские посылали в нападавших пулю за пулей, но юркие, сливающиеся с темнотой силуэты мерцали, растворяясь и появляясь снова, все ближе и ближе к стрелкам.
 Кинби видел, как выстрел Юринэ выбил фонтан щебенки из-под ног того убийцы, что бежал левее, прямо на Марту. Остановившись, тот развернулся и выбросил руку вперед, словно указывая на дом. Раздался короткий тоненький вскрик. Кинби налетел на противника и сломал ему шею, сбоку ударив ладонью. В глазах оседающего на дорожку человека застыло изумление – даже умирая, он не мог поверить, что все произошло так быстро и просто.
 И снова Кинби понял, что не успевает.
 Человек с мечом, танцуя, нырнул под выстрел Шесински и красивым прямым выпадом по рукоятку вогнал ему в грудь клинок. Охнув, сержант схватил убийцу за руку и дернул на себя, не давая освободить оружие. Приставив пистолет к голове невзрачного человека в черном костюме, Марта выстрелила.
 Подбежав, Кинби отшвырнул тело киллера, разорвал одежду Шесински. И, покачав головой, отодвинулся. Сержант невидящими глазами смотрел в ночное небо. Клинок пробил сердце, и даже Милосердные Сестры Леди Сновидений не могли бы ему помочь.
 Марта опустилась рядом на колени, провела рукой по лицу, словно пытаясь стереть грязь, и тяжело, неумело заплакала. Кинби обнял девушку, осторожно поставил на ноги:
 – Марта, прости… прости, что так. Но там еще Юринэ.
 Всхлипнув, Марта побежала к дому. Чувствуя, как снова наваливается боль, Кинби заковылял следом.
 Подниматься по ступенькам было уже немного легче, и Кинби снова горько порадовался своему проклятью, позволявшему ему выживать там, где погибло уже много хороших людей. Не успей он отклониться, лезвие перерубило бы его и тут уж ничто бы не спасло. А вот с длинным, но неглубоким порезом немертвое тело справлялось.
 Юринэ сидела, привалившись к дверному косяку, и быстро со всхлипами дышала. По бледному лицу текли крупные капли пота, на белой блузке расплывалось огромное кровавое пятно. Из плеча девушки торчал короткий металлический цилиндр, толщиной с карандаш.
 Марта осторожно просунула руку за спину Юринэ, попробовала ее приподнять. Девушка коротко слабо вскрикнула. Наклонившись, Кинби осмотрел рану:
 – Жить будешь. Сейчас я выдерну эту дрянь, и будет очень больно. Потом Марта тебя перебинтует, и мы отвезем тебя к Сестрам. Хорошо?
 Юринэ молча кивнула. Кинби достал из верхнего ящика ее стола аптечку, передал Марте.
 Крепко ухватил Юринэ за плечо, внимательно посмотрел ей в глаза. В зрачках девушки плескался страх, и Кинби с горечью понял, что это его она боится. Что ж, теперь она знает, кто он такой и больше не повторит своей ошибки – не будет считать его человеком. Во всяком случае, Кинби на это надеялся. И очень этого не хотел.
 Резко дернул стальной стержень на себя. Выплеснулся фонтанчик крови, но Марта тут же зажала рану ватным тампоном и принялась ловко бинтовать Юринэ.
 – Какого черта вы тут делали с Шесински? – спросил Кинби, чтобы отвлечь Юринэ.
 – Билл Грузовик убит, манера такая же, как в случае с твоей девицей, – Марта отвечала, не прекращая бинтовать. – Сам знаешь, по процедуре мы обязаны тебя допросить.
 Кинби встал, прошел в комнату, ухватился за стоявший у стены картотечный шкаф и опрокинул его. Вздрогнув от грохота, Марта и Юринэ испуганно смотрели, как Кинби отдирает доски, которыми была обшита стена. Достав из открывшейся ниши черный комбинезон, бронежилет и шлем с черным стеклом, Кинби бросил все это на стол и принялся срывать с себя изодранную одежду.
 – Кинби, что ты. задумал? – в голосе Марты слышалась искренняя тревога.
 – Сейчас повезем Юринэ к Сестрам, – ответил Кинби, натягивая комбинезон, – а потом… Потом я нанесу визиты.
 – Кинби, скоро уже утро. Ты не успеешь.
 – Ничего. Успею. – Кинби захлопнул стекло шлема, надел двойную кобуру, сунул в нее кольты. Подкинув в руке стержень, ранивший Юринэ, сунул в один из многочисленных карманов комбинезона.
 В приемном покое Милосердных Сестер стояла ночная тишина. Небольшой холл действовал умиротворяюще, здесь все было рассчитано на то, чтобы больные не чувствовали, что попали в больницу. Даже распахнувшая дверь Марта Марино, уже открывшая рот, чтобы гаркнуть и разбудить это сонное царство, понизила голос. Кинби встал в центре холла – неподвижная черная статуя с маленькой хрупкой девушкой на руках, и Марта почувствовала неожиданный и ненужный укол ревности. Ей невозможно глупо захотелось, чтобы это она была у него на руках, маленькая и беззащитная. Она сразу же вспомнила, что на улице до сих пор лежит спасший ее и теперь непоправимо мертвый сержант Шесински, и стало ужасно стыдно. Но ревность и глупое желание не пропали.
 Неслышно появилась плывущая по воздуху платформа, сопровождаемая одной из Сестер. За платформой спешила женщина постарше, видимо врач.
 Кинби бережно положил Юринэ на платформу, и Сестры тут же очень вежливо оттеснили его, склонившись над раненой. Между собой они обменивались короткими фразами на непонятном щелкающем языке.
 Та, что постарше, обернулась к Марте и Кинби:
 – Вы сами доложите полиции или это сделать нам?
 Марта устало распахнула куртку, достала полицейский значок. Сестра кивнула и сделала знак помощнице. Платформа с Юринэ бесшумно исчезла в коридоре.
 Женщина подошла и внимательно посмотрела сначала на Марту, затем перевела взгляд на Кинби.
 – Таким, как вы, здесь не слишком рады, – не повышая голоса, сказала она. – Но вы привезли человека вовремя. Благодарю.
 Коротко поклонившись, она скрылась в глубинах здания.
 Резко развернувшись, Кинби распахнул дверь и вышел.
 Сбегая по ступенькам, он услышал торопливые шаги. На плечо опустилась рука Марты. Она с усилием развернула его к себе. Подняла темное стекло шлема.
 – Кинби… Сегодня я потеряла очень хорошего друга и едва не потеряла тебя. И я не хочу, ты понимаешь? Не хочу потерять человека, который очень много для меня значит.
 Лицо Кинби чуть дрогнуло, он мягко отстранил Марту.
 – Марта, ты забываешь, я не человек, – прошептал детектив. – Увы, я слишком долго притворялся. А теперь… Теперь время визитов.
 Погладив девушку по волосам, Кинби натянул перчатки и сбежал по ступенькам.
 Марта осталась стоять на ступенях госпиталя. Сделала неуверенный усталый шаг. Ноги подогнулись, и она почти упала на ступеньку. Дрожащей рукой нащупала сигареты, прикурила. Выпустила длинную струю дыма, обхватила руками плечи. Уткнулась лбом в колени и тихо заплакала.




 Часть вторая
 ВИЗИТЫ


 Мистер Джонсон встретил утро в омерзительном настроении.
 Ухудшаться оно начало еще с вечера, когда личный астралот подошел к его рабочему столу красного дерева и, вежливо поклонившись на манер жителей южных городов, доложил, что многоуважаемый Олон просит уделить несколько минут драгоценного времени мистера Джонсона. Сладко-вкрадчивая, многословная манера Олона всегда раздражала мистера Джонсона, но показывать это он не решался.
 Разумеется, пришлось согласиться, слишком давние деловые отношения связывали его с Домом Тысячи Порогов.
 Олон был необычайно краток, но лучше бы он, как обычно, сидел со змеиной улыбочкой и плел словесные кружева. Слова заказчика вызывали самую настоящую изжогу. Будь это кто-то другой, мистер Джонсон даже не стал бы дослушивать до конца – ушел, сухо бросив, что не любит, когда посторонние тратят его время. Да еще, скорее всего, приказал бы решить проблему – бестолковый заказчик – угроза бизнесу.
 Но нельзя. Снова и снова это проклятое нельзя. Дому Тысячи Порогов не отказывают.
 Пришлось срочно собирать постоянных сотрудников, связываться с внештатными, лихорадочно пытаться соорудить хоть какое-то подобие плана. Хотя какой уж тут план – без точной информации об объекте, его перемещениях, привычках и, самое главное, без каких-либо достоверных сведений о его боевых возможностях.
 Нет, конечно же, досье на объект имелось, но архивное, поскольку никто его активной разработки не вел.
 Как и следовало ожидать, операция закончилась провалом.
 Нелепые ошибки, неудовлетворительная информация о второстепенной цели, роковое стечение обстоятельств – и теперь мистеру Джонсону приходилось думать, как оправдаться перед заказчиком. Мешали и мысли о судьбе Сэма Перышко, историю его гибели знали все, кто так или иначе слышал о Кинби.
 Мистер Джонсон уже отдал соответствующие распоряжения и был стопроцентно уверен, что к ночи его апартаменты, занимавшие два верхних этажа небоскреба «Синее Небо», будут осмотрены, охрана усилена, а схема постов изменена. Кроме того, ближайший помощник мистера Джонсона уже договаривался с техножрецами Лантоя о срочной установке дополнительных контуров механической защиты.
 Во второй половине дня все должно быть доставлено, настроено и включено в общую системы охраны.
 И все равно настроение было отвратительным, постоянно ухудшаясь и переходя в омерзительное.
 Дело в том, что мистер Джонсон был азартным игроком. Даже самому себе он не всегда признавался в этой слабости, но в глубине души знал – наивысшее удовольствие ему доставляет именно сознание того, что он обыграл противника, добился победы. Проигрывать он очень не любил. Во многом именно благодаря этой своей черте ему и удалось достичь своего нынешнего положения.
 Сейчас мистер Джонсон чувствовал себя крайне неуютно. Его деловой репутации нанесен серьезный ущерб, заказ не выполнен. И ведь никому не объяснишь, что виноват, прежде всего, заказчик, поставивший совершенно невыполнимые условия. В который раз с горечью подумалось, что роскошь отказа способны позволить себе лишь избранные.
 И, что самое мерзкое, он проиграл.
 Оставался, правда, весьма значительный шанс, что дело удастся исправить. Объект не выносил дневного света, забивался в свою нору и впадал в спячку. Мистер Джонсон надавил на нужные рычаги и теперь ждал, когда ему назовут адрес дневного убежища вампира.
 Несмотря на достаточно серьезный урон, нанесенный сотрудникам мистера Джонсона самим Кинби и так некстати оказавшимися на месте событий полицейскими, в его распоряжении еще оставались группы, которые можно было использовать в качестве пушечного мяса, а также несколько высококлассных специалистов, уровня «призрак».
 Некстати припомнив, что троих «призраков» он потерял сегодня ночью, мистер Джонсон поморщился.
 Выращенные в далеких южных городах, «призраки» были неимоверно дороги и столь же эффективны.
 Вспомнилась первая встреча с «призраками».
 Под дождем застыл в идеальном почтительном поклоне строй людей в одинаковых неброских костюмах.
 Следует короткая команда и одна из спин выпрямляется. На мистера Джонсона смотрят абсолютно равнодушные мертвые глаза. Лицо «призрака» не выражает эмоций – оно для этого не предназначено.
 На середину площадки выталкивают отбивающегося человека в форме полицейского штурмовика. Штурмовик не столько испуган, сколько взбешен. Новый резкий окрик, и «призрак» начинает плавно перемещаться, течь в сторону пленного.
 Тот зло сплевывает и принимает боевую стойку. Штурмовик огромен, в нем чувствуется сила сжатой стальной пружины. Мистер Джонсон чувствует, как начинает быстрее колотиться сердце. Он впервые видит знаменитого «призрака» в действии.
 Момент атаки он улавливает с трудом. Невысокая фигурка в мокром деловом костюме, какой носят младшие клерки, исчезает и появляется только рядом с полицейским. Молниеносный выпад правой руки – ладонь до середины исчезает под ребрами противника. Полицейский кричит от боли, наносит ответный удар, но «призрака» нет, он уже сзади, буднично, некрасиво бьет противника под колено и штурмовик падает, пробует перекатиться, но оскальзывается на мокрых булыжниках. Встает на одно колено. «Призрак» неслышно подходит сбоку и бьет его кулаком в висок. Тело падает в лужу.
 Невысокий человечек с внешностью клерка вежливо кланяется и снова встает в строй, склоняясь в поклоне.
 Это было самое большое разовое вложение мистера Джонсона. Для покупки «призраков» пришлось даже брать кредит, но покупка себя полностью оправдала.
 Теперь оставалось только сожалеть и подсчитывать убытки.
 Тяжело вздохнув, мистер Джонсон потянулся к стакану, в котором пузырилась минеральная вода из высокогорных источников.
 Дверь бесшумно открылась, и на пороге возникла худощавая фигура в черном комбинезоне. Лицо вошедшего скрывал шлем наподобие мотоциклетного, но хозяин кабинета сразу понял, кто перед ним.
 Чувствуя оглушающую обреченность, он все же потянулся к пистолету, укрепленному под столешницей, но нежданный гость сделал незаметное движение рукой, и мистер Джонсон тонко взвизгнул, подпрыгнув в кресле, – широкое лезвие метательного ножа насквозь пробило бицепс.
 Аккуратно закрыв дверь, Кинби двинулся к столу.
 – Здравствуйте, мистер Джонсон. Приношу вам свои извинения за то, что нанес визит без предупреждения и за доставленные неудобства. – Шлем делал голос глуховатым и странно вибрирующим.
 Боль и дикая вежливость гостя заставили мистера Джонсона мелко захихикать. Он чувствовал, как дребезжащий смешок рвется наружу.
 Отстраненно подумал: «Надо же, первый раз в жизни истерика».
 Тем временем Кинби перегнулся через стол и, все также вежливо, спросив: – Вы позволите? – Медленно, прокручивая лезвие в ране, потянул на себя нож.
 Задыхаясь от боли, мистер Джонсон дугой выгнулся в кресле. Свободной рукой он нелепо, по-старушечьи, бил по черной перчатке, тянущей лезвие из раны.
 Вытащив наконец лезвие, Кинби обтер его о пиджак хозяина кабинета и, поигрывая ножом, опустился в кресло. Вальяжно откинулся, закинул ногу на ногу:
 – Итак, мистер Джонсон, я уже принес вам свои извинения. Теперь поговорим.
 – Поговорим? – жестко повторил вопрос Кинби и Джонсон с трудом кивнул, чувствуя, как текут по лицу струйки холодного пота.
 – Замечательно. Собственно, вопросов у меня немного. Итак, вопрос первый. Вам заказал меня Олон?
 Мистер Джонсон кивнул снова. Протолкнул через сухую глотку слова:
 – Я браться даже не хотел. Но поймите меня правильно, это мой бизнес…
 – Я понимаю. Прекрасно понимаю, поверьте. – Закивала зеркальной головой жуткая фигура в черном, и мистер Джонсон вдруг позволил себе подумать, что, возможно, он останется жить. Надо только быть откровенным. Очень-очень откровенным.
 – Он разговаривал с вами лично? – задал следующий вопрос Кинби.
 – Да, он потребовал личной встречи. И настаивал на немедленном проведении операции.
 – Заказ был только на меня?
 – Нет, в контракт входила и ваша секретарша. Юринэ, если не ошибаюсь. Поймите, прошу вас, поймите меня, господин Кинби, – попытался прижать руки к груди мистер Джонсон, но сморщился от боли и зажал ладонью рану, – я не мог. Просто не мог отказаться… Дому Тысячи Порогов не отказывают. Попросту не отказывают…
 Голос его упал почти до шепота, и Кинби с интересом всмотрелся в лицо сидящего за столом человека. Он боялся. Боялся сильно и не скрывал этого. Причем сейчас он боялся не Кинби.
 Точнее, не только Кинби.
 – И почему же Дому Тысячи Порогов не отказывают? – Кинби поигрывал ножом, вертя его между пальцами. Мистер Джонсон завороженно смотрел, как серебристой рыбкой скользит по черной перчатке маленькая изящная смерть.
 – Вот с заказом на меня, – продолжил Кинби, – совсем странно получилось. Вы же профессионал, у вас устойчивая репутация. Зачем же взялись за такую авантюру?
 – Нельзя. Нельзя им отказывать, – почти умоляюще прошептал Джонсон. – Поймите вы, они могут страшные вещи делать. Сейчас они стараются быть в тени, действуют чужими руками. Но вы поинтересуйтесь, что случилось, к примеру, с Ричардом Райли или Сергеем Кроносом…
 – Поинтересуюсь. Обязательно поинтересуюсь, – несколько рассеянно бросил Кинби.
 В принципе, расспрашивать мистера Джонсона было больше не о чем. И все же Кинби медлил, все крутил и крутил между пальцев нож, молчал, хотя нужно было заканчивать и убираться, пока не все входы-выходы блокированы.
 Но какая-то мелочь не давала детективу покоя, еще не оформившийся вопрос вертелся на языке.
 Наконец вспомнилось – Марта бинтует Юринэ, он сидит рядом на корточках. Марта говорит об убийстве Билла Грузовика.
 – Мистер Джонсон, а не ваши ли специалисты отправили на тот свет Билла Грузовика?
 Джонсон отрицательно покачал головой. Побледневшие губы разлепились:
 – Нет, что вы. К этому я никакого отношения не имею.
 – Тогда кто?
 – Поверьте, не знаю. Но если хотите знать мое мнение – то без Олона или самого Хранителя Порогов тут не обошлось. Слишком вызывающе и грязно все это было проделано.
 – А не слышали вы о каком-нибудь артефакте времен Войн Воцарения?
 Джонсон снова отрицательно мотнул головой. Ему было очень плохо. Кровь пропитала рукав пиджака, просачивалась между пальцев, капала на дорогой ковер. С каждой упавшей каплей нарастал шум в ушах, усиливалась тошнота.
 – Последний вопрос. Олон говорил что-нибудь о причинах срочности? Не поверю, что вы вот так сразу согласились.
 – Нет, конечно, – слабо улыбнулся мистер Джонсон, – не сразу. О причинах он ничего не говорил. Сказал только, что выполнение этого заказа может сыграть решающую роль во всей моей дальнейшей жизни, поскольку Дом никогда не забывает тех, кто оказал ему важные услуги. И добавил, что скоро очень многое изменится.
 – Благодарю вас, мистер Джонсон, – сказал Кинби.
 Встав, он подошел к столу.
 Мистер Джонсон смотрел в непроницаемую зеркальную поверхность щитка, закрывавшего лицо Кинби и видел в нем отражение очень бледного человека с дрожащими губами.
 Смотрел на мертвеца.
 – Но-о-о… Я-я-а-а… – жалобно проблеял он.
 – Вы подняли руку на моих людей, – мягко, словно разговаривал с ребенком, сказал Кинби и молниеносным движением вонзил нож в макушку мистера Джонсона.
 Подождал, крепко держа короткую рукоять, пока тело не перестанет дергаться, и разжал руку.
 Голова мистера Джонсона с сухим костяным звуком упала на столешницу красного дерева.
 Аккуратно закрыв за собой дверь, Кинби прошел через просторную, отделанную тончайшими пластинами светлого камня приемную. Личные охранники мистера Джонсона, добберы из поклоняющихся Тысячеликой Пустоте, лежали, уставив в потолок мертвые глаза неестественно маленьких задних лиц. Оба умерли мгновенно, не успев даже понять, откуда взялась фигура в черном.
 Посмотрев на браслет, плотно обхватывавший запястье левой руки, Кинби ускорил шаг. Браслет напоминал часы, только вместо стрелок и циферблата под стеклом медленно перетекал сгусток серой мглы с пульсирующей в центре зеленоватой точкой.
 На глазах зеленый цвет пульсации становился все бледнее, в нем появлялись лимонно-желтые проблески.
 Следовало поспешить. «Дождевая пелена» сделала свое дело. Благодаря этому боевому амулету Кинби не раз удавалось целым и невредимым возвращаться на базу своего Отдельного Диверсионного и уцелеть до конца Войн Воцарения, но каждый раз жрецы Итилора доводили себя до изнеможения, заряжая побрякушку.
 «Дождевая пелена» делала своего обладателя абсолютно невидимым для любых средств защиты, включая магические круги Окончательного Лодочника и хитроумную механику техножрецов Лантоя.
 Амулеты эти были безумно дороги, прожорливы и требовали пристального внимания жрецов Итилора, которые сразу же по окончании Войн прекратили вмешательство в мирские дела. Вскоре они стали абсолютно бесполезны, да и магистрат на всякий случай объявил их незаконными. Но, навсегда покидая расположение Особого Диверсионного, Кинби унес в своем багаже черный комбинезон с солнцезащитным шлемом, метательные ножи и «Дождевую пелену».
 Словно знал, что пригодится.
 Предстояло пройти по длинному коридору и миновать вестибюль. Пока амулет выручал, в здании царила сосредоточенная тишина, какая бывает в офисных помещениях, где каждый занят своим, ужасно важным делом.
 Ускоряя шаг, Кинби пересек вестибюль и открыл тяжелую стеклянную дверь. Яркий солнечный свет, пусть и притушенный фильтром шлема, ударил по глазам. Кожу стянуло, в висках застучали молотки – день отторгал порождение ночи, яростно протестуя против вторжения в свои владения.
 Кинби нырнул в припаркованный неподалеку автомобиль и неторопливо влился в полуденный транспортный поток. В зеркале заднего вида было видно, как из дверей только что покинутого здания выскакивают встревоженные охранники.
 Выжимая сцепление, Кинби усмехался.
 Тяжелый джип ударил автомобиль Кинби в бок и отбросил к тротуару, впечатывая в припаркованные у обочины легковушки. Выбив перекосившуюся дверь, детектив попытался выпрыгнуть, одновременно выхватывая из кобуры кольт.
 И застыл на сиденье, успев лишь поставить ногу на тротуар.
 В шлем с глухим стуком уперлись рыла крупнокалиберных пистолетов.
 Очень медленно Кинби поднял руки.
 Пистолеты держали близнецы – оба в черных костюмах, оба очень белокожие, в одинаковых узких черных очках «капельках». Даже зажимы узких темно-синих галстуков были абсолютно одинаковыми.
 Кинби неторопливо поднял голову. Пистолеты не сдвинулись ни на миллиметр, так что движение сопровождалось мерзким скрежетом металла о пластик.
 Мысленно Кинби представлял, как резко наклоняется вперед, пистолеты скользят по шлему, близнецы невольно покачиваются, стараясь удержать равновесие, этой доли секунды хватит, чтобы нырнуть между ними, свалить подсечкой того, что стоит слева, перекатиться, выхватить кольт и разнести голову тому, что справа.
 Вместо этого, он вежливо осведомился:
 – Я так понимаю, Реннингтон хочет меня видеть?
 – Шеф Реннингтон, – выделяя голосом слово «шеф», произнес подошедший доббер. Как и парочка близнецов, он носил черный костюм с белоснежной сорочкой и узким галстуком.
 – Вуралос, как давно мы не виделись, – голос Кинби был сладок, как патока, – я даже стал забывать, как ты выглядишь. Скажи, а под подбородком второго лица у тебя тоже болтается такой же шнурок от звонка?
 Доббер скучливо улыбнулся:
 – В машину. Шеф Реннингтон ждет.
 Кинби запихнули на заднее сиденье уродливого внедорожника, по бокам уселись молчаливые близнецы. Пистолеты теперь упирались Кинби под ребра, и он решил, что это ничуть не лучше, чем дула, ткнувшиеся в голову.
 Сквозь тонированные стекла мало что можно было рассмотреть, но Кинби все равно смотрел, жадно, тоскливо, радуясь, что лицо его надежно скрыто за непроницаемой зеркальной поверхностью шлема.
 По улицам шли люди, храты, добберы, кто-то спешил, кто-то неторопливо прогуливался. Лавировали между припаркованными машинами на джамп-досках, прыгунах или роликах стайки подростков, сидели под зонтиками открытых кафе влюбленные парочки и делового вида мужчины в темных костюмах, и на всех них лило свое расплавленное золото летнее солнце.
 Черный внедорожник полз неторопливо, стараясь не выделяться из общего потока, водитель старательно соблюдал правила движения и Кинби взял это на заметку. Обычно ребята из Девятой комнаты глубоко плевали на окружающих, искренне считая, что одна только принадлежность к этому подразделению делает их неприкасаемыми и ставит над законом.
 Повелось это еще с Войн Воцарения, когда заштатный отдел, упрятанный за ненадобностью в девятую комнату полуразвалившегося особняка на окраине Города, вдруг оказался единственным, давшим вменяемую оценку происходящим событиям.
 Оказалось, что созданный для изучения экзотических сект и ересей отдел тихой сапой копил информацию на всех и вся. И не только копил, но анализировал, интерпретировал, делал долгосрочные прогнозы и многовариантные построения.
 К словам работников Девятой комнаты стали прислушиваться все чаще, затем им придали силовые подразделения и специалистов по внутренней безопасности, потом оказалось, что для оперативного получения информации совершенно необходимо подчинение полевых групп и диверсионных отрядов и…
 Как и следовало ожидать, Девятая комната постепенно стала самостоятельной организацией, о целях и задачах которой мало кто знал.
 Официальное название – «Бюро изучения и анализа религиозных и иных культов», являлось не более, чем вывеской. Ведь надо же что-то написать на неброской табличке, висящей около подъезда все того же полуразвалившегося особняка на окраине Города, где «Девятая комната» находилась до Войн.
 Во время Войн Воцарения взошла и звезда Артура Реннингтона, молодого манта-аналитика. Довольно быстро он стал сначала руководителем отдельной группы, а затем и начальником «Бюро изучения и анализа религиозных и иных культов». К моменту окончания Войн Воцарения он был единоличным правителем Девятой комнаты и планомерно подминал под себя другие структуры Города.
 Замечали это немногие, поскольку действовал Реннингтон, стараясь оставаться в тени, путем хитроумных интриг и нашептываний, так что оказывалось, что очередное приобретение Девятая комната делала вроде бы и не по своей воле.
 Также он был редкой сволочью, но, как частенько бывает, с горечью думал Кинби, это для карьеры большой плюс.
 Внедорожник остановился около неброского особняка, выпуская Вуралоса, сыто чавкнула дверца.
 Близнецы никак не отреагировали на остановку, продолжая вжимать пистолеты в бока Кинби. Он подумал, что ребята они, конечно, дисциплинированные и вышколены замечательно, но отсутствие каждодневной практики дает о себе знать. Заплывает, заплывает жирком грозная Девятая комната.
 Открылась задняя дверь и Вуралос коротко кивнул близнецам. Последовал короткий тычок в бок. Сидевший слева близнец вылез и сделал шаг назад, все так же держа Кинби на прицеле.
 Прежде чем покинуть салон, детектив обернулся и коротко бросил второму своему конвоиру:
 – Еще раз дотронешься – убью.
 Близнец внешне никак не отреагировал, но дуло перестало назойливо тыкаться в ребра. Уже неплохо.
 Распахнулась крашенная масляной краской неопределенно-мерзкого цвета, обычно именуемого «конторский зеленый», дощатая дверь, и Кинби ввели в покосившийся особняк.
 Внутри царил полумрак, непонятно откуда берущиеся сырые сквозняки и запах несвежей сырой побелки.
 Переступив порог, Кинби почувствовал неприятное покалывание, словно легкий электрический разряд прошел по телу. Он едва удержался, чтобы не присвистнуть, – здание было битком набито охранными заклинаниями, не знакомой Кинби техно-магией, а сложно поддающимся определению ощущением присутствия чего-то очень чуждого. Куда более чуждого, чем храты, добберы и даже сам Кинби. Ощущение это вампиру резко не понравилось, и он снова порадовался, что об этой его особенности восприятия и умении ощущать концентрацию энергетических потоков, никому из Девятой комнаты не известно. Во всяком случае, он на это очень надеялся.
 По скрипучей облезшей лестнице Кинби в сопровождении конвоиров поднялся на третий этаж.
 Негромко постучав в некрашеную дверь без всяких обозначений, Вуралос подождал пару секунд, после чего почтительно приоткрыл ее и просунул голову в щель:
 – Шеф Реннингтон? Кинби доставлен.
 В ответ раздалось неопределенное бурчание, и доббер, посторонившись, распахнул дверь.
 Переступив порог кабинета, Кинби неторопливо огляделся.
 Небольшая комната завалена бумагами, компьютерными картриджами, прозрачными астралот-дисками, чашами нейромантов и прочими атрибутами техно– и биомагий. Окно закрыто плотной пыльной портьерой, в воздухе плавают клубы ароматного дыма.
 – Ты не изменяешь своим привычкам, – усмехнулся Кинби, – все тот же «Лесной мед».
 Сидящий за столом человек сделал неопределенный жест, и дверь неслышно закрылась. Кинби остался наедине с хозяином кабинета. Стоя у порога, он внимательно разглядывал развалившегося в кресле человека.
 Годы, минувшие со времени Войн Воцарения, казалось не коснулись его, Реннингтон выглядел человеком средних лет, приближающимся к сорокалетнему рубежу, чуть располневшим, с небольшими залысинами и первыми морщинами в углах рта, но вполне бодрым и деятельным.
 Подумав, к каким средствам приходится прибегать шефу Девятой комнаты, чтобы так выглядеть, Кинби решил, что если покопаться в этом направлении, то можно найти очень много интересного и неприятного.
 Детектив примерно представлял, как именно можно столетиями поддерживать такой вот вид активно действующему манту, каким был Реннингтон. Законного в этом было очень и очень мало.
 Шеф Девятой комнаты улыбался, зажав зубами трубку в уголке рта. От этого улыбка становилась похожей на хищный оскал. Впрочем, это вполне соответствовало характеру манта.
 – Я тоже искренне рад тебя видеть, проклятый, – проговорил он, делая приглашающий жест в сторону продавленного кресла возле стола.
 Подойдя, Кинби демонстративно похлопал ладонью по сиденью, разогнал клубы поднявшейся пыли и лишь затем уселся, закинув ногу за ногу.
 – Сильно сомневаюсь, что ты поверишь, если я скажу, что тоже рад тебе, – процедил Кинби.
 – Не поверю, конечно, – еще шире заулыбался Реннингтон, – потому и пришлось посылать за тобой Вуралоса и близнецов Ашкенази. Ведь иначе ты бы отказался нанести мне визит. Да, кстати, ты можешь снять эту свою дурацкую кастрюлю, здесь тебе ничто не угрожает.
 Кинби, не колеблясь, расстегнул шлем, снял и положил рядом с креслом.
 С удовольствием покрутил шеей, снял перчатки, пригладил волосы.
 – Ладно, давай оставим все эти любезности. Зачем я тебе понадобился?
 Выйдя из-за стола, Реннингтон принялся неторопливо ходить по кабинету, попыхивая изящной пенковой трубкой.
 – Начнем с того, что я тебе объясню некоторые вещи, о которых ты, видимо, забыл. Первое – если я захочу, ты не выйдешь из этого кабинета, и тебя никто никогда не будет искать. Просто окажется, что не было никогда такого… – Реннингтон на секунду замялся, подбирая слово, – горожанина по имени Кинби.
 – Второе – я могу передать тебя полиции, и окажется, что ты виноват не только в массовом убийстве в офисе охранного агентства Джонсона, но и убийстве Билла Грузовика. Да, еще очень органично ты будешь смотреться в качестве убийцы той несчастной девушки. Как ее… Ольги.
 – Третье – я знаю все мельчайшие привычки Марты Марино, твой секретарши, хозяина твоего любимого ресторанчика и даже того прыщавого дебила, что отгоняет на стоянку твою машину. Ты понимаешь, зачем я тебе это говорю?
 Кинби задумчиво смотрел на собеседника, словно обнаружил перед собой какое-то интересное, но очень мерзкое животное.
 – Знаешь, Артур, я все думал, перестану я тебя когда-нибудь ненавидеть, или нет… – тихо сказал он, глядя на Реннингтона.
 – Я знаю, знаю, что не перестал, – Реннингтон добродушно похлопал Кинби по черному кожаному плечу и снова зашагал по кабинету, пыхтя трубкой.


Войны Воцарения



Восточнее Города. База Особого Диверсионного отряда

  Сержанта первого класса Лукаса Сантора Кинби нашел уже под утро. Точнее, это сержант нашел Кинби. Он просто вышел на него из лесной чащи – нелепой прыгающей походкой, от которой дергались его могучие плечи, ничего не видящий, с разбитым исцарапанным лицом. Сержант постоянно натыкался на ветки, бился всем телом о шершавые еловые стволы и не мог их обойти, пока случайно не поскальзывался и не проезжал по стволу всем телом. Тогда он заваливался набок, раскидывая руки и ноги, ворочался, словно жук, неловко поднимался и снова брел вперед, агукая и пуская слюну. 
  Кинби мягко отпрыгнул под завесу деревьев и долго шел следом, наблюдая, не увязался ли кто следом. Убедившись, что потерявший разум сержант не ведет за собой хвост, подкрался и мягко взял его за локоть. Лукас послушно остановился, словно кто-то его выключил. Так и стоял – неподвижный, с погасшим взглядом, нестерпимо воняющий дерьмом и мочой, пропитавшими комбинезон. 
  Держа сержанта за руку, Кинби повел его в лагерь. 
  Лукаса раздели, отмыли и уложили в отдельной палатке временного лазарета. 
  Кинби побродил вокруг, дожидаясь, когда освободится док Венгеров, ухватил за локоть теперь уже его и долго выспрашивал. Док отбивался, но в конце копире признал, что надежда, хоть и слабая, все же есть. Техножрецы Лантоя и Сестры Леди Сновидений смогут вернуть Лукаса, если отправить его в стационарный госпиталь не позднее завтрашнего вечера. Как это Кинби собирается делать, его, дока Венгерова, не волнует. Он сделал все, что мог – накачал бедолагу успокоительными, блокировал зрительные воспоминания, снизил эмофон. Все. 
  Кинби поблагодарил, пообещал очередную бутылку коньяку и двинулся делать транспорт до госпиталя. 
  На душе было погано. Он не хотел отправлять в этот рейд Лукаса – тот был человеком из людей, отлично подготовленным, конечно, с кондиционированным сознанием и адаптированным эмофоном, но все же человеком, мозг которого просто не мог адекватно воспринять то, что творилось в упрятанных глубоко в лесах храмах-конвейерах Аланая-Кукловода. 
  Правда, выбора особого не было, храты Ворг и Ваарг откомандированы в распоряжение начальника штаба, группа человека из Ночи Льюиса Мак-Марта лишь вчера вернулась из рейда, и ребята были абсолютно невменяемы от усталости, в остальных группах серьезный некомплект, а отправлять в такой рейд психически несбалансированную группу – все равно, что пристрелить их самому. 
  И Кинби отправил группу сержанта Сантора. 
  Из четверых вернулся один – причем командир группы. Это само по себе казалось ненормальным – как правило, старшие группы оставались с основными силами до последнего, посылая с донесением самого юркого и обладающего абсолютной памятью. 
  Кинби попытался представить, с чем же столкнулись парни и его замутило. 
  К солдатам-марионеткам все давно привыкли, сталкивались и с Белыми Молчунами и с фанатичными младшими жрецами, в знак преданности своему богу пропускавшими через раны в руках, ногах и щеках толстую леску, свободные концы которой особым образом заплетались вокруг шеи. С этими группа могла справиться. 
  Значит, было что-то еще – что начисто погасило разум многоопытного сержанта и расправилось с бойцами команды. 
  Со стороны палатки, где лежал сержант, донеслись голоса. Говорили на повышенных тонах, Кинби ясно различил далеко разносившийся в предутренней тишине голос дока Венгерова. Ему кто-то отвечал лениво, с барской ленцой. Док явно заводился, второй голос становился все более хамски тягучим. 
  Кинби поспешил к палатке. Загораживая вход, скрестив руки на груди, стоят Венгеров. А напротив, выстроившим полукольцом, шестеро тяжелых штурмовиков нервно прощупывали дулами ручных пулеметов окрестности. В середине полукольца стоял полноватый человек в штатском. Средних лет, с залысинами, в мятом сером костюме, совершенно неприметный. 
  Кинби быстро вклинился между раскалившимся доком и человеком в штатском. Пулеметные дула немедленно повернулись в его сторону. 
 –  Ай, да прекратите вы, – с досадой сказал Кинби и, уже обращаясь к человеку в штатском: – Извольте представиться. 
 –  Старший аналитик отдела изучения ересей и культов Артур Реннингтон, – процедил человек и протянул Кинби капсулу со штабной печатью: – А теперь дайте дорогу, мне нужно просканировать этот овощ, что лежит у вас вон в той палатке. 
  Кинби медленно повторил: 
 –  Овощ? – И почувствовал, что сейчас убьет этого мелкого слякотного человечка. 
 –  Да прекратите вы изображать героя. Откройте, наконец, капсулу, – брезгливо произнес Реннингтон. 
  Разломив капсулу, Кинби извлек голокристалл, заряженный техножрецами Лантоя. Автоматически сжал его пальцами. Кристалл засветился розовым, в воздухе возникло изображение кабинета начальника армейской разведки, генерала Малеуса. Сам генерал сидел за столом. Мигавшие в углу изображения иероглифы горели ровным розовым светом, подтверждая корректность записи. 
 –  Кинби, – поднял голову генерал, –  вы обязаны оказывать любое содействие предъявителю этого кристалла Артуру Реннингтону. С момента просмотра записи вы обязаны выполнять любые его распоряжения. Малейшее неповиновение вас или ваших людей рассматривается как прямая измена. Сопровождающие Реннингтона лица имеют право открывать в этом случае огонь на поражение, без предупреждения и объяснения причин. 
 –  Вот так, все просто, – улыбнулся Реннингтон, отодвигая в сторону Кинби и Венгерова. 
  Входя в палатку, он обернулся, кивнул штурмовикам: 
 –  Окружить палатку, никого не впускать, пока я не закончу. 
  Почти сразу внутри палатки разлился мертвенный зеленоватый свет. Венгеров рванулся ко входу: 
 –  Да что же этот мерзавец делает, это же некромания в чистом виде! Он же Лукаса насухо выкачает! 
  Кинби ухватил дока за воротник, дернул к себе: 
 –  Стоять, док. Придите в себя, шагом марш к группе Мак-Марта, чтоб завтра все были бодры и веселы! 
 –  Но! Кинби, это же убийство. Он же умрет после такого! 
 –  Марш выполнять приказ! – шепотом рявкнул Кинби в белое лицо. 
  Венгеров вздрогнул, отшатнулся и побрел в сторону палаток, где металась в кошмарах вернувшаяся группа. 
  А Кинби стоял и смотрел, как пульсирует зеленоватый свет и слушал страшные тонкие крики сержанта первого класса Лукаса Сантора. 
  Венгеров больше не подходил, зато пришлось скручивать Дэмьена – манта-один отряда, рвавшегося к палатке, что-то злобно бормоча себе под нос. 
  В какой-то момент Кинби всерьез испугался – Дэмьен обладал редкими мант-способностями и мог походя изувечить штабную дрянь. 
  Пришлось коротко ткнуть его кулаком в солнечное сплетение, а, когда мант согнулся, зажать его голову под мышкой и держать, пока бедолага не начал задыхаясь, хрипеть. 
  Через час свет погас, крики смолкли. Реннингтон деловитым шагом вышел из палатки, кивнул штурмовикам. Те молниеносно окружили его, и группа, ощетинившись стволами, двинулась к краю поляны. 
  Широко шагая, к ним шел от палаток док Венгеров. 
 –  Мразь! Ты же убил его, мразь!  –  Венгеров орал, показывая рукой в сторону палатки с небрежно отброшенным пологом. 
 –  Ты понимаешь, что убил своего, подонок?  –  док был уже рядом с группой. 
  Один из штурмовиков небрежно мазнул его прикладом по лицу и док, отлетев, неподвижно растянулся на мокрой траве. 
  Реннингтон стремительно развернулся к подлетевшему Кинби, наставил короткий толстый палец: 
 –  Ты – быстро убрал отсюда этого истерика и убрался сам. Приказ ты видел. Информацию я получил. Все. Остальное никого не волнует. Теперь – вон. 
  Он выплевывал слова с холодным презрением, и Кинби понял – этого надо убивать. Но не сейчас. 
  Сейчас нельзя. 
  Когда они с Венгеровым вошли в палатку, Лукас уже не дышал. На лице мертвого сержанта застыло выражение невыносимого ужаса. 


* * *

 – Зачем я тебе понадобился, Реннингтон? – устало спросил Кинби.
 Шеф Девятой комнаты вернулся за стол, плюхнулся в кресло и с удовольствием запыхтел трубкой, заполняя тяжелым ароматным дымом небольшую комнату.
 – Мне нужна приманка. И ищейка. А еще – болван, которого я подставлю и который будет везде маячить, задавать идиотские вопросы, а также бить морды, изображая праведное негодование.
 – Достойно, – кивнул Кинби. – Позволь угадать. Все эти роли отводятся мне?
 – Конечно, тебе, – улыбнулся Реннингтон.
 – А почему мне попросту не вырвать тебе горло? – задумчиво сказал Кинби.
 Реннингтон жестко ухмыльнулся и почти прошептал, перегнувшись через стол:
 – А потому, что тебя-то убьют быстро. А вот Марту и Юринэ я буду убивать очень и очень медленно. Понимаешь?
 – Почему я?
 – А ты уже влез в комбинацию с головой, – пожал плечами Реннингтон.
 – Хорошо. Насчет болвана и приманки понятно. Для чего тебе нужна ищейка?
 – Скорее всего, тебя убьют раньше, чем ты сможешь узнать что-то стоящее, – с брезгливым сожалением посмотрел на Кинби Реннингтон. – Хотя… Иногда чудеса случаются. Если такое чудо произойдет, – продолжил он, раскуривая погасшую трубку, – то ты должен узнать все о предмете, попавшем недавно в Дом Тысячи Порогов. Ты уже наверняка понял, что этот предмет хотела продать та идиотка, для розыска которой тебя наняли. Мне нужно знать, что это за предмет и у кого именно он находится.
 – Скажи, а девчонку и подельника ее ты убил? – спросил Кинби.
 – Нет. Не я. Кто убил – не знаю. Но то, как их убили, мне сильно не нравится, – выделяя голосом «как», ответил Реннингтон.
 Отчего-то Кинби ему совсем не поверил.
 – Какие гарантии того, что ты оставишь в покое моих людей, когда все закончится?
 Мант снова улыбнулся. Почти добродушно. Так могла бы улыбаться сытая акула. Вот только акулы всегда голодны.
 – Поверь – когда все закончится, они мне будут неинтересны.
 Реннингтон щелкнул пальцами, дверь открылась. Возникший в дверном проеме Вуралос вопросительно глянул на своего шефа, после чего жестом приказал детективу выходить. Надо было понимать, аудиенция закончена.
 В дверях Кинби обернулся и посмотрел на на шефа Девятой комнаты:
 – Скажи, а ты никогда не думал, что тебя могут убить?
 – Думал, конечно, – пожал плечами тот. – Но я утешаюсь тем, что приношу пользу нашему Городу.
 – Ну-ну, – усмехнулся вампир и вышел.


* * *

 Кинби устал. Последние силы ушли на то, чтобы добраться до ближайшего астралота и связаться с госпиталем Сестер-лекарей, после того, как Вуралос высадил его в центре города. Юринэ, как объяснил Кинби очень спокойный женский голос, спала, и будить ее было нельзя, но она вне опасности, рана болезненная, однако серьезной угрозы жизни и здоровью не представляет.
 Попробовал связаться с Мартой, но дежурный сказал, что она у начальства и вообще тут все стоят на ушах. Расплатившись с астралотом, Кинби вышел на улицу.
 Вечерело. Деловитая дневная толпа сменялась вечерней – тоже деловитой, но уже по-другому. Эта была неоднородной, здесь каждый искал чего-то своего, маршруты были более хаотичными, глаза горели в предвкушении развлечений – законных и не очень, черные и серые костюмы растворялись в круговоротах кричащих рубашек и широких, переливающихся в темноте оттенками красного и синего брюк.
 В квартиру Кинби буквально ввалился. Его мутило, в глазах плыли черные кляксы.
 Со злости запустив шлем в стену, прошел на кухню, зубами разорвал пакет с кровью, долго, жадно пил, не обращая внимания на текущую по подбородку холодную вязкую жидкость.
 Опустошив пакет, небрежно бросил его в раковину, тыльной стороной ладони утер рот. Подтянул ногой табуретку, сел и закурил.
 Докурив, отправил окурок в пепельницу и, на ходу сдирая одежду, отправился в душ.
 После с маниакальной тщательностью подбирал костюм, галстук, сорочку, ботинки. Мерил шляпы и отбрасывал одну за другой, старательно не обращая внимания, как прыгают губы и мелко трясутся руки.
 Наконец подобрал неброскую серую шляпу с черной лентой на тулье, долго смотрелся в зеркало, поправляя узел галстука. Руки вроде бы дрожать перестали.
 Заперев дверь, Кинби вышел на улицу и бесцельно побрел прочь. Сообразил он, что идет к «Фиолетовому осьминогу», только когда заметил знакомую вывеску.
 Зал был полон едва на треть. Из Управления не было никого, но это Кинби не удивило – смерть Шесински и последние убийства добавили дел и без того загруженной сверх всякой меры полиции города.
 Кивнув Жорнусу, прошел к своему любимому столику. Закрыл глаза, с наслаждением откинувшись на спинку стула. Почувствовав вопросительное присутствие Николя, сказал, не открывая глаз:
 – Пива. Темного. Много.
 Николя бесшумно удалился.
 Бармен хорошо представлял, что такое «много темного пива», так что через пару минут Кинби почувствовал, как дрогнула столешница. Открыв глаза, увидел перед собой высокий, полный густого темного пива стеклянный цилиндр на стальной треноге. В нижнюю часть цилиндра был врезан кран.
 Рядом стояла оловянная пивная кружка с резной крышкой.
 Удовлетворенно выдохнув, Кинби наполнил кружку, отсалютовал Николя, протиравшему и без того блестевшую барную стойку, и сделал первый долгий глоток.
 На сцене появился Ларс, кивнул знакомым в зале и заиграл Broken Wing Чета Бейкера. Мелодию эту Кинби любил, под нее хорошо думалось. Полные легкой грусти звуки отгораживали от остального мира и казалось, что он сам, столик, маленькая лампа на столе – все это находится в прозрачном стеклянном шаре, существующем до тех пор, пока звучит музыка.
 Но сегодня отвлечься не удавалось – его стеклянный шар мог разлететься в любую минуту, калеча и убивая невидимыми осколками близких Кинби людей.
 А все потому, со злостью подумал вампир, что нескольким мерзавцам захотелось власти. Еще и еще власти. И теперь наступит хаос. Потому что он наступает всегда, стоит только кому-то привести в действие тщательно продуманный план.
 Об этом плане сразу же начинают ползти слухи. Откуда они появляются, не знает никто, быть может, плодятся, как жуки на трупах, и множатся, расползаются, обрастают невероятными подробностями.
 И вот уже повсюду клацают затворы, щелкают ножи, летит слюна из яростно шепчущих ртов. Все опасаются всех.
 А потом кто-то самый глупый или нетерпеливый нажимает на курок или сует совершенно не тому человеку нож в печень, и наступает хаос.
 Умные тихо стоят в стороне и смотрят, надеясь, что им удастся прожить достаточно долго, чтобы воспользоваться плодами бойни.
 – Что ж, – криво ухмыльнулся Кинби, – злой умный мальчик из Девятой комнаты хочет хаоса. Он его получит.
 В том, что Реннингтон врет, Кинби не усомнился ни на секунду. Вся его затея с захватом, театральной доставкой в особняк, демонстрацией осведомленности имела лишь одну цель – показать Кинби власть, сломать, не дать возможности проанализировать ситуацию.
 А уж «болван» со стороны, да еще столь опасный и непредсказуемый, как Кинби, был нужен Реннингтону только в случае, если тот вел собственную игру и не мог в полной мере воспользоваться официальными ресурсами, доступными Девятой комнате в обычных условиях.
 Интересно, весьма интересно, подумал Кинби, выходит, Артуру Реннингтону стало тесно даже в кабинете главы самой могущественной службы не только Города, но и всей страны. А судя по тому, что он ищет, в его планы входит вовсе не рапорт с требованием прибавки к жалованью.
 Кровью все это пахло, большой кровью.
 Запахом, который вампир прекрасно чувствовал.
 Врал Реннингтон и о самом предмете. Знал он, что это. Наверняка знал. А если не знал, то подозревал. Причем с большой долей уверенности.
 На мгновение легкий гул в зале стих. Кинби глянул в сторону дверей – да, так и есть, по ступенькам спускалась Марта. Заметив Кинби, слабо улыбнулась и направилась к его столику, по пути показав Николя два пальца. Тот понимающе кивнул, и когда Марта тяжело опустилась на стул, на столе уже стояла чистая кружка и тяжелый стакан с двойной порцией виски безо льда.
 Одним долгим глотком осушив стакан, Марта длинно выдохнула сквозь сжатые зубы и зашарила по карманам в поисках сигарет. Кинби подтолкнул к ней свою пачку. Марта замерла – неловкая, остановившаяся, не закончив движения, одна рука во внутреннем кармане куртки, другая шарит по боковым.
 Взглянула на Кинби:
 – Ты знаешь, Шесински завтра хоронят.
 – Спасибо, что сказала. Я приду.
 – Его днем хоронят.
 – Неважно. Приду.
 Марта молча кивнула и сделала Николя знак. Через пару секунд он поставил перед Мартой бутылку и тарелку с солеными орешками.
 Налив на два пальца, Марта подняла стакан и принялась его медленно покручивать, глядя, как текут внутри жидкости медленные волны теплого желтого света.
 Наконец она вздохнула и спросила:
 – И за что тебя пытались убить на этот раз?
 – Судя по всему, из-за того предмета, который пытался продать Паланакиди, – осторожно сказал Кинби.
 – Кинби, так судя по всему или из-за него? – нехорошо посмотрела Марта.
 – Ну… Я так думаю.
 – Кинби, Шесински убили. Его проткнули буквально у меня на глазах. Так что не темни, пожалуйста.
 – Марта, я говорю тебе все, что знаю. Если узнаю что-нибудь еще, обязательно скажу, – несколько более резко, чем собирался, ответил Кинби.
 Тяжело посмотрев на него, Марта вздохнула и отпила из своего стакана.
 – Я понимаю, что время не самое подходящее, но… что случилось с Грузовиком? Ты сказала, что убийство схоже с убийством той девчонки…
 – Да, похоже. Мы потому и приехали. Процедуру сам знаешь – должны были опросить тебя.
 – Ну а охранники-то что? Грузовик же помешан был на безопасности.
 – Мертвы, – покачала головой лейтенант, – Те, кто с ним был – оба зарублены. А те, кто позже выбежал, почти и не видели ничего. Его же на крыше убили, у него там бассейн. И садик, – нервно хихикнула Марта.
 – Ну, почти, значит, что-то видели. Так что?
 Марта неопределенно пошевелила пальцами.
 – Тот, что выбежал первым, клянется, что всадил нападавшему в спину минимум две пули. Правда подтвердить не может – убийца в этот момент прыгал через ограждение крыши.
 Выставив перед собой ладонь, Марта предупредила вопрос Кинби.
 – Нет, тела не нашли. И охраннику показалось, что у киллера были крылья.
 После этих слов Кинби понял, что точно знает, какой именно предмет пытался продать покойный Паланакиди.
 Над столиком повисло долгое молчание. Марта пила, курила, опустив голову, выдувала длинные струйки сизого дыма и смотрела, как они разбиваются о столешницу на отдельные завитки и тают.
 Потом, не поднимая глаз, сказала:
 – Мне плохо. Поедем отсюда?
 В квартире Кинби она бессильно осела на скамеечку в прихожей и застыла.
 Осторожно сняв с Марты ботинки, Кинби ее подхватил на руки и понес в спальню. Раздел, закутал в одеяло, сам, не раздеваясь, лег рядом и уставился в темноту.
 Марта нашарила его руку, ухватилась, как обиженный ребенок, и тихо заплакала.
 Под утро она ушла. Выплакавшаяся, пришедшая в себя.
 Лейтенант полиции Марта Марино – собранная, внимательная и очень злая.
 Кинби долго лежал, закинув руки за голову, и смотрел в темноту.
 Пока не рассвело.


* * *

 Шесински похоронили рано утром. Поскольку он не поклонялся ни одному из Домов Воцарения, то над гробом сказали несколько слов начальник управления – высокий грузный храт Меес'к, и Марта – неестественно прямая, непривычно тонкая в парадной синей форме с белой траурной повязкой.
 Сухо треснули залпы.
 Меес'к пролаял команду «Смирно», гроб тихо опустился в могилу.
 Ощутив чей-то взгляд, Марта незаметно оглянулась.
 На вершине холма, теряясь в тени деревьев, стояла неподвижная фигура в черном. Лицо скрывал шлем, с опущенным зеркальным забралом.
 Увидев, что Марта смотрит на него, Кинби вскинул руку, отдавая честь, развернулся и исчез. Раздался отдаленный рев мощного мотоциклетного двигателя и над кладбищем снова разлилась напоенная солнцем тишина.
 За похоронами наблюдал не только Кинби. В Доме Тысячи Порогов, откинувшись в мягких креслах, смотрели на картину, транслируемую застывшим в трансе астралотом, Олон и Хранитель Порогов.
 Уловив поворот головы лейтенанта Марино, Хранитель скомандовал передвинуть фокус за ней. Посмотрев, как салютует и исчезает Кинби, отпустил, щелкнув пальцами, астралота, и, задумался, положив острый подбородок на сплетенные пальцы.
 – Он может представлять серьезную угрозу?
 – Не думаю, – осторожно ответил Олон, – но его необходимо жестко контролировать. Наша попытка его убрать была организована исполнителем излишне поспешно, теперь Кинби окончательно понял, что вовлечен во что-то серьезное. Насколько я знаю это существо, он воспринял нападение крайне болезненно, поскольку пострадали близкие для него люди.
 – Может ли он принести нам пользу? – все также задумчиво спросил Хранитель.
 – Да, может, – куда более уверенно ответил Олон, испытывая некоторое облегчение оттого, что его попытка переложить неудачу покушения на мистера Джонсона, удалась.
 – Каким образом?
 – Подкинем ему дезинформацию, вынудим к активным действиям. Полиция, да и не только она, будет сейчас пристально следить за ним. За это время, я надеюсь, нам удастся получить недостающую информацию для модификации Ангельской Звезды.
 Хранитель Порогов наставил на Олона тонкий, похожий на щупальце палец:
 – Не стоит беспокоиться о том, что не входит в область вашего понимания, уважаемый Олон. Вы должны обеспечить мне и другим мастерам Темных Ступеней нормальные условия для работы. Остальное – не ваша забота. Мы поняли друг друга?
 – Безусловно, мастер. – Поднявшись, Олон согнулся в поклоне. Его пробил пот, и он надеялся, что Хранитель этого не заметит.
 – Вот и замечательно. А ваша мысль о создании некоторой неразберихи в городе весьма удачна. Это даст нам возможность провести заключительные испытания.
 – Кстати, – добавил Хранитель, – может быть, стоит дать дезинформацию не только Кинби, но и еще кому-нибудь? Пусть мелочь режет друг друга, пока мы заканчиваем подготовку?


* * *

 С кладбища Кинби поехал в свою контору. Его мутило, тело казалось липким и скользким, перед глазами плыли черные пятна, но существовать пока было можно. Правда, сколько это продлится без снадобий, которыми снабжали его во время Войн Воцарения армейские знахари, вампир не знал.
 Но времени на отдых не было.
 Сидя за столом Юринэ – единственным, оставшимся относительно целым предметом мебели, Кинби неловко перебирал бумаги, шипя от злости, когда не получалось ухватить неловкими в перчатках из грубой кожи пальцами очередной листок.
 Надо было навести хотя бы какое-то подобие порядка и унести из разгромленной комнаты некоторые досье, прежде чем вызывать рабочих для ремонта. Конечно, всем этим будет заниматься Юринэ, но оставлять бумаги в неохраняемой комнате не годилось.
 Спасибо Марте – до приезда Кинби у дверей дежурил полисмен, обмотавший вокруг перил террасы и остатков двери желтую ленту и усевшийся с дробовиком на стул у порога.
 Но держать пост все время Марта, конечно же, была не в состоянии.
 Уложив распухшие от бумаг картонные папки в одну коробку, Кинби принялся сваливать в другую диски и кристаллы из стола Юринэ.
 Кольт оказался в руке Кинби раньше, чем он почувствовал, что по ступенькам кто-то поднимается. В который уже раз он разозлился на самого себя за эту дневную беспомощность – нежданный гость успел почти дойти до верхней площадки, не скрываясь, скрипя ступенями, а он даже ухом не повел.
 Кто-то застенчиво, чуть слышно, постучал в дверь. Кинби чуть не расхохотался от такой абсурдной вежливости, но сдержался. Прижавшись к стене, слева от остатков двери, направил дуло в сторону проема и крикнул:
 – Войдите!
 Жалобно скрипнув, перекошенная дверь заскребла по полу. В щель боком протиснулся очень высокий и очень худой ангел.
 Кинби тихонько убрал пистолет в кобуру.
 – Здравствуйте, почтенный. Что привело вас ко мне?
 Грациозно повернувшись, ангел склонил голову в легком поклоне:
 – Чикарро пропал.
 На несколько секунд в разгромленной комнате воцарилось тяжелое молчание. Наконец Кинби прошел к развалинам своего стола, выгреб из них относительно целый стул, принес и поставил перед столом Юринэ. Жестом пригласил посетителя присаживаться, уселся и сам.
 Ангел был очень стар. Во всяком случае, Кинби казалось именно так. Есть ли у ангелов возраст, он не знал, но почему-то ему казалось, что существо это едва ли не старше его самого. Может быть, дело было в спокойном взгляде серых, словно зимние тучи, глаз, которые, казалось, видели столько лет и столько миров, что даже Кинби не мог себе это представить.
 А может быть – в манере держаться. Ангел сидел очень прямо, аккуратно сложив руки на коленях. Кинби он напомнил старых отставных офицеров – всегда с прямой спиной, в аккуратных выцветших мундирах. Спокойных и неторопливых.
 Ангел повторил:
 – Чикарро пропал. Вот уже два дня, как мы не чувствуем его.
 Кинби положил руки на стол, нагнулся вперед и, глядя ангелу в глаза, уверенный, что тот чувствует этот взгляд, даже сквозь зеркальное забрало шлема, сказал:
 – Расскажите мне об Ангельской Звезде.


Город. Западные кварталы

 Олон очень любил это небольшое кафе. Здесь всегда было тихо, прохладно, хозяин сам любил стоять за стойкой, официантки не менялись годами, приветливо болтая с постоянными посетителями, у которых даже не надо было принимать заказ – все и так прекрасно знали их вкусы.
 Олону принесли крохотную чашку нестерпимо крепкого кофе, рецепт которого хозяин отказывался выдавать, со смехом говоря, что не расколется даже под пытками. Иногда Олону хотелось это проверить, но любовь к кофе перевешивала, и он, любезно улыбаясь, заказывал еще чашечку.
 Официантка задержалась, осведомляясь у сидевшего напротив Олона южанина, что желает почтенный господин. Не глядя на женщину, тот коротко бросил:
 – Кофе.
 Чашка появилась перед южанином буквально через минуту. Олон с удовольствием отметил, что кофе был самым обыкновенным – официантка позволила себе маленькую месть, принеся вульгарный эспрессо.
 – Итак, уважаемый Шенеге, я с прискорбием должен сообщить, что ваши сотрудники, равно как и их наниматель, мистер Джонсон, скончались. – Олон с удовольствием сделал первый, самый сладкий, самый  ожидаемый  глоток.
 Южанин сидел все так же неподвижно, уперев взгляд черных невыразительных глаз в пуговицы на пиджаке Олона.
 – Должен сказать, – продолжил Олон, делая второй глоток, – что отвечает за смерть ваших… единомышленников… некий Кинби. Он частный детектив. Из Детей Ночи. Поскольку мы с вами сотрудничаем давно и плодотворно, я счел своим долгом сообщить, что он имеет неприятную особенность – разыскивать тех, кого считает виновным в гибели существ, с которыми поддерживал деловые или дружеские отношения. В данном случае вашим сотрудником был убит полицейский, которого Кинби хорошо знал.
 Южанин встал, молча поклонился и ушел, оставив на столе нетронутую чашку эспрессо. Возможно, подумал Олон, у него и не такой уж плохой вкус, раз он не стал пить эту бурду.
 Олон знал, что способен убить любого из этих молчаливых, с неподвижными лицами, преисполненными сознанием своей исключительности, своей миссии, южан.
 Тем не менее при общении с ними он каждый раз чувствовал, как поднимается в груди легкий холодок – что-то среднее между страхом и восторженным ожиданием возможности померяться силой с равным.
 Олон искренне надеялся, что южанин на некоторое время займет Кинби и они устроят достаточно шума, чтобы отвлечь остальных от Дома Тысячи Порогов. Тяга южан к загадочным артефактам, тайнам богов, Воцарившимся и Нерожденным, была общеизвестна. Есть большой шанс, что ненужное Олону внимание теперь обратится в эту сторону.


* * *

 – Значит, Ангельская Звезда может действовать не только на ангелов? – в очередной раз переспросил Кинби.
 – Теоретически да, – развел руками Сольменус. – Во всяком случае, Аланай считал именно так, и его жрецы вовсю экспериментировали и с людьми разных рас, и с добберами, и с хратами. Насколько я знаю, лучше всего поддавались добберы, но полностью подчинить их не удалось – слишком велики были побочные эффекты.
 После того, как ангел подтвердил его опасения, что Хранителю удалось заполучить Ангельскую Звезду – самый мерзкий и самый страшный, пожалуй, артефакт Аланая-Кукловода, Кинби чувствовал нарастающий холодок внутри. Ведь, именно после применения Звезды вмешались Итилор и Леди Сновидений, почувствовавшие, какую угрозу несет этот предмет существующему миропорядку. Правда, шепотом поговаривали, что Дома Воцарения просто сообразили, какую выгоду могли бы получить сами от такого могущественного предмета, но официально это все дружно опровергали.
 – А почему получилось с ангелами? – задал наконец Кинби вопрос, вертевшийся у него на языке с самого начала разговора.
 Сольменус задумался. День уже клонился к вечеру, комната понемногу расплывалась в тенях, солнечные лучи исчезали из щелей, выпуская из своих тонких пальцев танцующие в нагретом воздухе пылинки.
 – Для того чтобы понять, почему именно ангелы стали слугами Аланая, надо знать, кто мы такие, – негромко проговорил Сольменус. Он откинулся на стуле, сложил на груди руки и заговорил:
 – В отличие от людей, добберов и хратов, мы были созданы. Вылеплены богами иных миров, куда более древними, чем те, кого вы сегодня зовете Воцарившимися. Тысячелетиями мы служили этим богам и народам, им поклонявшимся. Мы были глазами, карающими дланями, милосердными избавителями и грозными судьями. Мы воскрешали и умерщвляли целые миры. И мы были счастливы. Мы знали свое предназначение. Понимаешь? С самого начала единственным смыслом нашего существования было служение.
 – А затем боги ушли… – Сольменус тихонько раскачивался на стуле, голос становился все тише, превращаясь в прерывистый шепот, – ушли, оставив нас на оплавленных равнинах умирающего в холодном свете издохшей звезды мира. Там были только мы и города, полные зданий с выбитыми стеклами и улицами, засыпанными прахом, песком и пеплом. Больше там не было никого.
 Даже призраков.
 Мы хотели умереть, но не могли. В конце концов, мы перестали даже двигаться. Стояли, сидели, лежали там, среди мертвых городов, и нас засыпал песок.
 Потом мы услышали зов. Те, кто еще не до конца сошел с ума, последовали за этим зовом в ваш мир. Оказалось, здесь мы можем жить, служить… И умирать. Мы хотели служить… Но нас призвали, чтобы мы стали убийцами. Гончими псами. Аланай точно рассчитал действие Звезды. Мы не могли сопротивляться ему…
 И мы убивали и убивали… – закончил ангел чуть слышно.
 – После изгнания Аланая, Ангельская Звезда пропала, и вы оказались в этом мире – никому не нужные, ничего не умеющие, лишенные возможности уйти, – поставил точку в рассказе Кинби.
 Сольменус кивнул.
 – Как ты сам считаешь, далеко ли продвинулся в своих опытах Хранитель?
 – Видимо, пока не очень, – сказал Сольменус, – иначе, зачем бы он искал именно ангелов? Наверное, пока он старается добиться идеального подчинения от нас, как сделал это Аланай. Но все это вопрос времени. Хранитель упорен и умен. К тому же он получает поддержку из множества миров, тех, что за Порогами…
 – Почему не вмешиваются остальные боги? – Кинби действительно переставал понимать это. Ситуация могла выйти из-под контроля в любой момент, но ни один из Домов Воцарения не реагировал.
 – Все не так просто… Между Домами существует своеобразный пакт о ненападении. Он позволяет им плести друг против друга тихие интриги, не беспокоясь о том, что в этой реальности их уничтожат. Что же касается….
 – Хм… Ну, на Аланая они насели очень дружно, – перебил ангела Кинби.
 – Да, – согласился Сольменус, – но Аланай угрожал им всем. Ему не нужны были остальные Воцарившиеся. Поэтому создать коалицию, которая его свалила, Домам было очень несложно.
 – А сейчас такой угрозы разве нет? – поинтересовался Кинби.
 – Видимо, они считают, что нет. Да и кто мы такие, чтобы гадать о помыслах богов?
 – К тому же, – продолжил Сольменус, – я хотел сказать о том, что, несмотря на пакт, между ними идет тихая, но яростная война за планы реальности, позволяющие им существовать. Ведь в отличие от нас, Воцарившиеся существуют во многих мирах и реальностях разом. Это требует огромного количества энергии.
 – Теперь понятно, почему сразу после Войн их не было видно и слышно несколько лет, – сказал Кинби.
 – Именно так, – кивнул Сольменус. – Они восстанавливали силы. И сейчас никто из них не вмешается до тех пор, пока не получит стопроцентную гарантию успеха. А до той поры они будут действовать руками своих адептов и тайных слуг. А зачем еще они, по-твоему, нужны?
 – Кроме того, каждый из Домов будет долго решать, а не провокация ли это со стороны конкурентов.
 – Нет, – покачал головой ангел, – не рассчитывай на вмешательство богов.
 Кинби задумчиво катал по столу ручку Юринэ – тонкий изящный стержень черного металла. Она всегда питала слабость к красивым вещам – ручкам, пресс-папье, сумочкам… Внезапно Кинби представил Юринэ обезличенной. Красивой фарфоровой куклой, лишенной возможности пошевелить рукой, улыбнуться, заплакать без разрешения хозяина. Лишенной собственных мыслей, чувств, желаний…
 – Зачем ты пришел именно ко мне? – напрямик спросил Кинби. – Ты, ангел, ко мне – порождению Ночи. Проклятому.
 – Ты единственный, кому было не наплевать на Чикарро, – просто ответил ангел. – А еще тебе не наплевать на то, что вокруг, – добавил он, вставая со стула.
 Кинби молчал, задумчиво перекатывая ручку.
 В дверях гость обернулся:
 – Пожалуйста, постарайся найти Чикарро. И будь милосерден, убей его, если они уже заставили его…
 Сольменус замялся, словно хотел сказать что-то еще. Постоял на пороге, переминаясь, но все же толкнул дверь и вышел.


* * *

 Дома, рассовав коробки с документами по антресолям, Кинби устало опустился в гигантское ротанговое кресло – любимое убежище для спокойных раздумий, зажал в зубах очередную сигарету и закрыл глаза.
 Очень хотелось увидеть Марту, но она прислала через дежурного астралота сообщение, что будет занята до позднего вечера и останется ночевать в комнате отдыха Управления. Городская полиция рыла землю после гибели Шесински, добавляли головной боли убийства Ольги, Паланакиди и Боба Грузовика, спецы из отдела бихевиористики молились всем возможным и невозможным богам, чтобы не появился подражатель. Зашкалившая жара помогала горожанам ежедневно устанавливать рекорды по количеству бытовухи с отягчающими. Агенты под прикрытием и информаторы доносили о шевелениях группировок, с вожделением посматривающих на бесхозную империю Боба Грузовика.
 Неудивительно, что полицейские падали с ног, держась из последних сил, чтобы не сойти с ума. Удавалось не всем.
 Квартира давила. Вещи завели свою ночную песню и Кинби хорошо слышал их шепот. Вещи обсуждали его – своего хозяина. Они считали, что ему здесь не место. Что ему вообще не место в этом мире, раз он не в состоянии о них заботиться. Костюмы тосковали о загубленном во время покушения собрате, шляпы злобно шептались о бесславной смерти широкополой серой красавицы.
 Открыв глаза, Кинби рывком сел. Выбрался из коварных объятий кресла, прошел по комнатам, повсюду включая свет. Следовало исчезнуть из этой цитадели вещей, пока он снова не начал лихорадочно переставлять их, добиваясь идеальной симметрии, порядка и чистоты.
 Идти в «Фиолетовый осьминог» тоже не хотелось – слишком уж это место ассоциировалось с Мартой. Да и трое-четверо полицейских, поминающих Шесински, прозрачных от усталости, злых и пьяных до стеклянного звона, наверняка сидят там, плавая в бессильном бешенстве и плотных клубах сизого сигаретного дыма.
 Не хотелось туда Кинби, совсем не хотелось.
 Схватив шляпу и куртку, он, тяжело дыша, захлопнул входную дверь и, крепко зажмурившись, привалился к холодному стальному листу. Подумал, что все же потихоньку сходит с ума. Горько улыбнулся – неудивительно, после стольких веков бессмысленного, в общем-то, существования, призрачный смысл которому придавала лишь давно остывшая, серым пеплом рассыпавшаяся надежда – найти и отомстить тому, кто сделал ему этот ненужный, нежданный, подлый подарок, вечное существование в мире без солнца.
 Город – черный, яркий, истерично вспыхивающий витринами, потеющий в сырой духоте ночи, готовился к дождю. Город до предела измотали влажная жара, фиолетовые тучи, вкрадчиво, словно большие кошки, который день бродящие вокруг молчаливые молнии, издевательски сверкающие на горизонте. По ночам люди просыпались от приснившегося шума дождя, иссохший асфальт лопался, точно губы путника, упавшего в пустыне…
 Дождь, дождь, дождь…
 Не было дождя.
 В замшевой куртке Кинби смотрелся несколько безумно, но ему было глубоко наплевать – покрой у куртки свободный, стволы не видно, вот и замечательно.
 Ноги сами вынесли на небольшую зеленую улочку. Сюда Кинби приходил редко и каждый раз вроде бы случайно. Невысокие четырех-пятиэтажные дома с черепичными крышами скрывались в тени старых кленов, высаженных много лет назад вдоль тротуаров. Вечерами здесь загорались гирлянды неярких разноцветных лампочек и хозяева семейных кафе, расположенных в первых этажах соседних домов, выносили и, вежливо кланяясь друг другу, расставляли на маленьких, застеленных кремовыми скатертями столиках фонарики с тонкими ароматными свечами.
 Улица носила скучноватое название Тенистая и была прибежищем состоятельных пожилых пар медленно гулявших теплыми вечерами по булыжному тротуару или сидевших за столиками кафе с обязательной городской газетой и такой же обязательной болонкой у ног.
 Кинби стеснялся появляться в этом мещанском раю, ему было неловко оттого, что именно эти кафе, эти клены и эти чистенькие домики с квартирами в кружевных занавесках, он любил.
 Перевалило за полночь. Последние пары неторопливо шаркали по направлению к подъездам с гранитными ступеньками и ажурными чугунными перилами.
 По привычке Кинби выбрал столик рядом со стеной, сбоку от входа в кафе. Сел так, чтобы видеть улицу и подъезды, располагавшиеся по бокам от входа в кафе. Откинувшись на спинку плетеного стула, позволил себе на несколько минут расслабиться. Шелестели пыльные листья, маслянистая темнота перекатывалась там, за кленами и светлячками-лампочками. Тихо журчал фонтан в виде изогнувшего спину дельфина, изливая прозрачную струю в мраморный бассейн. Фонтанчик этот с незапамятных времен возвышался перед домом точно в центре площадки, на которую выставляли столики кафе. Он был еще одной причиной, по которой Кинби любил здесь бывать.
 Молчаливый хозяин кафе принес чашку крепчайшего кофе, коротко улыбнулся в ответ на благодарный кивок Кинби и с тихим треньканьем медного звонка, возвещавшего о посетителях, исчез за стеклянной дверью в зал, пустой по ночному времени и духоте.
 Высокая нелепая, шатающаяся, словно угловатая марионетка с оборванными нитями, фигура, вывалившаяся из темноты, была столь неуместна на этой улице, что Кинби не сразу понял, кто это.
 На подламывающихся ногах к столику брел Сольменус.
 Кинби вскочил, откидывая стул. В левой руке сам собой оказался кольт, молчаливый, выжидающий, готовый в любой момент разразиться злым смертоносным рявканьем.
 Время стало очень-очень медленным. Кинби прорывался через горячий, пахнущий городской зеленью, прохладной водой и разогретыми стенами воздух, словно через густое колышущееся желе.
 Мир обрел почти нестерпимую четкость и яркость.
 Вот у Сольменуса подвернулась нога, и он, нескладно махнув руками, упал на одно колено.
 Поднял голову, в глазах прозрачное спокойствие нечеловеческой боли, из уголков рта течет темное.
 Пытается подняться, тени под деревьями густеют, в свет фонарей вываливаются невысокие торопливые фигуры. К Сольменусу бегут люди в темных костюмах.
 Кинби видит пистолеты в вытянутых руках.
 Сольменус все пытается встать.
 В правой руке Кинби уже нетерпеливо ждет своей партии второй кольт.
 Начинается джаз.
 Кольты одновременно грохочут, Кинби видит, как, красиво кувыркаясь в воздухе, вылетают гильзы, и двоих в темном бросает на мостовую.
 Тявкают ответные выстрелы. Мимо. Противно визжит срикошетившая пуля, звенит стекло.
 В два прыжка Кинби оказывается рядом с Сольменусом, взваливает его на плечо и бросается под прикрытие фонтана.
 Сольменус дышит глубоко и редко. Нестерпимо пахнет карамелью. Кинби кладет легкое костистое тело под прикрытие мраморной стенки бассейна. Успокаивающе шепчет струя фонтана и Кинби подавляет приступ смеха.
 Оглядывается по сторонам. Хозяин кафе, опуская жалюзи, сосредоточенно вертит металлический штырь, поглядывая на распростертое у фонтана тело, и Кинби пронизывает мгновенное, как ночная холодная дрожь, понимание – он больше никогда не придет на эту улицу и не сможет заказать кофе в. этом уютном кафе.
 Все это занимает не более нескольких секунд – время для Кинби продолжает тянуться, густым темным медом перетекая в жаркой ночи.
 Глянул на Сольменуса – тот дышит плохо, изо рта продолжает толчками течь темная, неправильно пахнущая, не вызывающая никаких ощущений кровь. Но пока дышит. Прозрачные глаза поймали взгляд Кинби, ангел слабо кивнул, мол, да, жив я.
 Подняв пистолеты на уровень плеч стволами вверх, Кинби быстро выглянул из-за фонтана. Убийцы осторожно приближались, заметив движение, кто-то из них тут же послал пулю в сторону фонтана.
 Отпрянув, Кинби сильно оттолкнулся, взлетев над фонтаном.
 Этого нападавшие не ожидали. Оттолкнувшись от спины равнодушного дельфина, Кинби перемахнул на другую сторону двора, приземлившись перед нападающими. Выстрел в упор уничтожил грудную клетку ближайшей цели. Мертвец еще не успел упасть, как Кинби перенес огонь на остальных.
 В середине двора ненадолго открыл гостеприимные двери огненный ад.
 Потом Кинби посчитал. Нападавших было пятеро. Все в одинаковых темных костюмах, чисто выбритые и очень неприметные.
 Но это было потом, а сейчас его кольты отнимали жизни.
 Звякнула, упав на камни двора, последняя гильза и в мир вернулась тишина. Остро пахло порохом и кровью. Мертвой, невкусной.
 Вернув кольты в кобуры, Кинби бросился к Сольменусу.
 Тот дышал совсем редко, из глаз ушла боль, осталось лишь недоумение.
 Кинби нагнулся над ангелом. С неожиданной силой Сольменус схватил Кинби за отворот куртки, притянул к себе:
 – Слушай… Там, где я жил… Дом. Зеленый. Два этажа. На востоке. Он почти в Дымке, потому и не гоняли. Эти не нашли. А тебе отдам. Чикарро. Он тоже знал. Видимо сказал. Ты найди. Ты почувствуешь. Ты проклятый, ты почувствуешь. Хранитель, он не знал. А я зна-а-ал. Ангельскую Звезду, ее перебороть можно. В коробке лежит. В коробке…
 Глаза Сольменуса закатились, и он умер.
 Аккуратно отцепив руку мертвого ангела от своей куртки, Кинби положил ее ему на грудь. Встал. Долго стоял, глядя в спокойное лицо Сольменуса.
 Первый раз он видел, как умирает ангел.


* * *

 На парапете, ограждающем крышу одного из самых высоких небоскребов города – башню Алмазная Пирамида, созданную техножрецами Лантоя, стоит худощавая фигура. Лицо скрыто в тени полей мягкой серой шляпы, лишь изредка, когда стоящий затягивается сигаретой, мелькают жесткие сухие черты – тонкий нос, бледные губы, острый подбородок.
 Ухоженная бледная рука роняет окурок.
 Кинби смотрит, как исчезает далеко внизу маленький беспомощный огонек, заканчивая свое путешествие кляксой разлетающихся искр.
 Где-то там внизу упаковывают в грязно-зеленый мешок тело Сольменуса и дежурный некромант разводит руками в ответ на молчаливый вопрос эксперта – нет, ничего тут не найдешь, нет следов.
 Ангелы умирают не так, как люди или храты.
 Кинби сам это видел.
 Полукольцо Дымки, охватывающее Город, шевелится, извивается, перекатывается, словно жгут мерзких скользких щупалец. Дома на границе с Дымкой смотрят бессмысленными провалами окон, пустых, словно глаза идиотов, и страшных, как взгляд в спину из темноты.
 Щупальца Дымки гладят пустые глазницы, шарят в домах, текут по улицам и возвращаются обратно.
 Там – внутри, в Дымке, улицы, полные серого тумана, крадущего цвета, звуки и мысли, полные ужаса и размытых силуэтов, которые невозможно увидеть, можно лишь почувствовать, как они стоят на перекрестках, около подъездов, на ступенях домов, и смотрят тебе вслед. Терпеливо, неподвижно, равнодушно…
 Дымка появилась вместе с Воцарившимися… Но Кинби казалось, что даже боги до конца не знают, что же такое проникло в этот мир, для чего они открыли дверь?


Юг. Предгорья Террета

 Водопад был прекрасен.
 Он пленял негромкой ясностью и простотой. В нем не ощущалось мощи гигантских водопадов Нигры или холодной прозрачной льдистости горных потоков, извергавшихся из-за белых облаков высоко в горах, хлестко разбиваясь в кипящую пену, бурлящую меж темных влажных скал.
 Легкий, словно тончайший занавес, он дарил ощущение покоя и полной умиротворенности.
 Человек любовался прозрачной, словно сотканной из лунного света и блеска клинка завесой воды, изящно падавшей в чашу небольшого озера, укрытого от посторонних глаз стеной узловатых деревьев, чья листва пламенела холодным осенним огнем.
 Простое тихое спокойствие пейзажа наполняло душу чистым восторгом созерцания. Ему было позволено видеть суть гармонии этой картины, и человек был счастлив. Он был счастлив от самого сознания того, что ему дано видеть и понимать красоту мира.
 И нести в мир красоту.
 Невысокий человек с изящной фигурой балетного танцора сделал почти незаметный текучий шаг вперед и коснулся холста кончиком кисти.
 Отступил на шаг, склонил голову, всматриваясь в этюд. Да, вот он – завершающий штрих.
 Оторвав взгляд от мольберта, художник окинул взглядом окружающее великолепие, улыбнулся легкой жизнерадостной улыбкой и принялся укладывать кисти, аккуратно вытирая их мягкой тряпицей, методично закручивать колпачки тюбиков с краской.
 Собрав мольберт, повесил тяжелый ящик на плечо и неторопливо направился вниз, к мелькавшей в прогалинах между деревьями ленте шоссе.
 Неприметный внедорожник сыто заурчал и покатил к тонущему в дождливой серости далекому городу на берегу теплого и серого, будто свежий труп, океана. По мере приближения асфальт темнел, придорожные канавы заполняла тухлая, полная нездоровой живности стоячая вода. Пришлось включить дворники и сбросить скорость. Все это художник делал автоматически, за много лет привыкнув и к бесконечным дождям и к затхлой влажности, полной тяжелых ароматов мясистых бледных цветов и разлагающихся растений, и к расползающимся вдоль шоссе джунглям.
 Свернув в переулок, вдоль которого тянулись добротные каменные заборы со столбами, украшенными скульптурами водяных змеев, он доехал до выкрашенных коричневой краской ворот, нажал кнопку на брелоке. Дождавшись, когда поднимется, образуя крытый въезд, стальное полотнище ворот, загнал джип во вместительный гараж под домом.
 Заглушив двигатель, посидел несколько минут, слушая окружающее пространство. Дом дышал привычной сонной пустотой, тихонько пощелкивал остывающий двигатель, на пределе слышимости скрипнуло, вставая в паз, полотнище ворот.
 Неторопливо выйдя из машины, вытащил мольберт, прислонил к заднему колесу. Поставил машину на сигнализацию, подошел к закрытым воротам, открыл неприметный щиток, ввел код, отключающий блокировку дома.
 Весь второй этаж занимал огромный зал, превращенный в мастерскую. Развешанные на стенах, установленные на подрамниках, просто прислоненные к стенам и делившим зал на три части, колоннам, стояли холсты в простых строгих рамках, этюды, наброски.
 Один из углов занимал массивный стол, устланный карандашными набросками, они же, пришпиленные к дереву тонкими булавками, заполняли висевшую возле стола доску.
 В противоположном от входа углу располагалась барная стойка, за ней пряталась в тенях панель большого холодильника и мойка с раковиной из нержавеющей стали. Над ней, в небольшой сушилке, стоял одинокий бокал тонкого стекла и огромная фаянсовая кружка.
 Прислонив около лестницы мольберт, обойдя стойку, художник открыл холодильник, достал широкую плоскую бутылку. Задумчиво покрутил в руках.
 Да, пожалуй, то, что сейчас нужно. Прекрасное вино из ледниковых ягод.
 Густая белая жидкость, поблескивающая прозрачными льдистыми кристалликами, потекла в бокал.
 Посмотрев на телефон, художник увидел мерцающий огонек автоответчика. Тронул клавишу. Тишину заполнило шипение, затем звонивший вежливо кашлянул и заговорил:
 – Уважаемый Тишиг, вас беспокоит Шенеге, недостойный проситель, осмеливающийся украсть у вас несколько минут драгоценного времени. Не соблаговолите ли вы принять меня в эту среду в час вечерних теней?
 Помолчав, звонивший добавил:
 – Я буду с нетерпением ожидать вашего ответа, уважаемый Тишиг…
 Сняв трубку, Тишиг несколько раз ткнул пальцем в кнопки, дождался ответа и произнес два слова:
 – Я согласен.
 После чего снова погрузился в созерцательную неподвижность.
 Неторопливо допил вино, отрешенно наблюдая, как густеют вечерние тени, заполняя пространство, растворяя дом, шорох дождя, тишину комнат.
 Дождавшись, когда тени перерастут в густую тьму, бесшумно пересек зал, отодвинул одну из стенных панелей, оказавшуюся входом в небольшую аккуратную спальню, разделся и улегся в кровать. Поворочался, натягивая на себя уютное стеганое одеяло, закутался так, что из одеяльного кокона торчал только кончик носа, закрыл глаза и моментально заснул крепким глубоким сном.
 Утро Тишиг начал, как обычно, с зарядки и тренировки. Затем посвятил два часа глубокой медитации, моментально погрузившись в состояние созерцательного текучего отрешения от мира и столь же стремительно вернувшись в мир и тело.
 Именно эта его способность, отточенная десятилетиями жестоких тренировок и глубочайшего сосредоточения, вызывавшего поначалу у Тишига крики ужаса и ночные кошмары, позволила ему стать Художником – идеальным творением, превзошедшим самые смелые ожидания мастеров, поднявшимся на новую, пугающую его создателей ступень.
 Теперь почтенный Шенеге почтительно просил его об аудиенциях и смотрел с затаенным страхом на того, кто родился из теней тренировочных залов и камер абсолютной отрешенности. Из дождевых струй, брызг крови, слетающих с клинка, и тихого шипения жертв, удушаемых шелковым парадным галстуком.
 Как только серый дождливый день стал темнеть, Тишиг достал из сушилки бокал, второй вытащил из маленького изящного шкафчика, притулившегося рядом с барной стойкой, из холодильника извлек бутылку вина.
 Когда он заканчивал разливать вино по бокалам, с лестницы донеслось вежливое покашливание.
 Шенеге, в классическом корпоративном черном костюме и безукоризненно белой рубашке с черным галстуком, застыл на верхней ступеньке, согнувшись в вежливом поклоне.
 Художник с удовлетворением отметил, что поклон выражает уважение равного к равному, но обладающему большим опытом.
 Протягивая гостю бокал, Тишиг вежливо поклонился, выражая почтение равного к равному:
 – Благодарю за визит, почтенный. Вы оказываете мне великую честь.
 Приняв бокал, Шенеге прошел к высоким стульям, стоявшим возле стойки. Со вздохом сел, поерзал, устраиваясь поудобнее.
 Тишиг ждал, мелкими глотками попивая вино. Поставив бокал, Шенеге полез во внутренний карман, достал несколько фотографий и инфокристалл. Пододвинул глянцевые прямоугольники к Тишигу.
 – Вы знаете сколь глубоко наше почтение к вам, Мастер Тени. Вы знаете, насколько редко мы осмеливаемся прерывать ваше созерцание…
 Тишиг вежливо молчал.
 Орден-корпорация, создающая, помимо другой продукции, «призраков», одним из которых когда-то был и он, действительно крайне редко обращалась к его услугам, предпочитая незаметно наблюдать за своим величайшим достижением.
 Тишиг, конечно же, об этом знал, но не имел ничего против. Собственно, ему было абсолютно все равно – интересы и стремления давно вышли за пределы, понятные Шенеге и другим директорам-монахам.
 Впрочем, иногда им удавалось заинтересовать Тишига, и тогда он скользил по городским улицам, тихий и неприметный, словно водяной змей, которого жертва замечает только после того, как яд смертельного поцелуя начнет распространяться, замедляя движения, погружая в блаженное оцепенение.
 Со снимков смотрел хорошо одетый сухощавый мужчина с тонкими, словно вырезанными стремительным росчерком лезвия, чертами лица. Тишиг обратил внимание на прозрачную бледность кожи.
 – Он из Детей Ночи, – фраза была не вопросом, а утверждением. В голосе чувствовался оттенок радостного любопытства.
 Еще никогда Тишигу не доводилось работать со столь интересным материалом. Создать картину последних мгновений существования того, кого уже касалась рука величайшего мастера – Смерти. Перспектива была волнующей.
 – Это существо уничтожило несколько прекрасных образцов нашей продукции, – заговорил Шенеге, – что подрывает нашу репутацию. Мы были бы весьма признательны, уважаемый Тишиг, если бы вы занялись восстановлением нашей репутации и закончили выполнение контракта.
 Тишиг задумчиво поглаживал глянцевую бумагу, стараясь уловить взгляд прячущихся в глубокой тени глаз того, за чью судьбу он теперь отвечал.
 Не отвечая, вставил в считыватель инфокристалл.
 – Это снял наблюдатель нашего делового партнера – пояснил Шенеге.
 Запись была нечеткой, дело происходило ночью, но Тишигу было довольно и этого. С восхищением смотрел он на стремительные отточенные движения Кинби, отбивавшего нападение. Какая воля! Сколько прекрасной энергии, которая послужит основой для великолепного полотна.
 Действия Марты его не заинтересовали. Хотя после своего выстрела она тоже попадала в контракт Тишига, но творческого интереса не представляла.
 Не отрываясь от экрана, он коротко бросил:
 – Я берусь.
 Шенеге незаметно выдохнул. До последнего момента у него не было уверенности, что Художник согласится. Но впереди была не менее сложная часть разговора.
 – Простите мою назойливость, почтенный Тишиг, но у совета директоров есть еще одна просьба…
 Тишиг снова прокручивал момент атаки Кинби. Не отвлекаясь, молча кивнул, давая понять, что слышит собеседника.
 – Существо, которым я попросил вас заняться, может обладать информацией о неком предмете. Предмет этот представляет большой интерес для совета директоров и может принести нашему ордену значительную пользу. Не могли бы вы, по возможности, применить известные вам методы убеждения и узнать эту информацию?
 – Что за предмет? – спросил Тишиг.
 На долю секунды председатель совета директоров задумался. На экстренном заседании совета эту проблему старались обдумать со всех сторон, но принципы Художника были известны – он работал, только обладая всей необходимой информацией. Да и в любом случае, в ходе допроса он узнает, о чем речь.
 – Это один из артефактов, времен северных Войн Воцарения. Называется Ангельская Звезда.
 Тишиг снова кивнул.
 – Да, хорошо. Я допрошу его, – сказал он без выражения.
 Он ничем не показал своего ликования. Лицо осталось бесстрастным, голос спокойным, фигура неподвижной.
 Воистину сегодня был один из счастливейших дней в его жизни. Никто, даже монахи, достигшие высшего положения в совете директоров, даже корпоративные маги ордена, подчинявшие себе материю и уже подбиравшиеся к опытам над временем, не знали о тех черных, полных текучих теней пространствах, где путешествовал разум Художника.
 Среди этих бескрайних пространств дымчатые тени, клубящиеся меж черных полированных холмов, шептали о величайших тайнах и чудесах многих измерений.
 В том числе и о предмете, дающем власть над живущими. Они называли его Ангельской Звездой. Часто слышалось и имя его создателя – Аланая-Кукловода.
 Но знать об этом кому-нибудь еще совершенно не обязательно, поэтому Тишиг незаметно улыбнулся и повторил:
 – Да, конечно, я узнаю все, что требуется.


* * *

 Кинби и Марта слушали джаз. Сегодня к трио Ларса Эйкарта присоединился тенор-саксофон, обычно выступавший в джаз-клубах центра Юрий Фаров. На вкус Кинби, он был слишком сладеньким и поверхностным, но сочетание этой ванильной тягучести с холодноватой игрой Ларса, давало неплохие результаты.
 Кинби слушал с интересом, а Марта искренне наслаждалась, с чувством вздыхая каждый раз, как Юрий выдавал очередное соло.
 Виртуозное, как с внутренним неудовольствием признавал Кинби, соло.
 Прошло больше недели с похорон Шесински. Управление полиции все еще работало в усиленном режиме, город продолжали сотрясать волны облав и обысков, газеты выстреливали один разоблачительный материал за другим, но усталость уже начинала сказываться. Да и новых убийств не происходило.
 Некоторые аналитики уже осторожно высказывались, что, мол, настоящей целью был Билл Грузовик, а все остальное – это жестокое, неимоверно циничное, но очень эффективное прикрытие.
 Прочитав это в одной из городских газет, принадлежавших, кстати, покойному Грузовику, Кинби лишь фыркнул и, скомкав, отправил ее в урну.
 За газетами и информканалами детектив следил внимательно, прочитывая и просматривая от корки до корки, но никаких упоминаний об Ангельской Звезде, Доме Тысячи Порогов или исчезновениях ангелов не было.
 Первые два дня после убийства Сольменуса, Кинби метался по дому, рыча от злости, доводил себя до изнеможения и проваливался в дневное забытье, не находя покоя и там. Нужно было что-то делать, выяснять, кто и зачем устроил охоту на ангела, что было известно нападавшим, нужно было, в конце концов, разыскать дом, о котором говорил перед смертью Сольменус.
 Вместо этого он заперся, не отвечал на звонки и сообщения, глянул на Марту через щель в двери и попросил уйти. Марта коротко и доходчиво сказала все, что о нем думает, и ушла. Кинби запустил в стену тяжелую керамическую пепельницу и рухнул на табурет в прихожей.
 Посидел, тупо уставившись на носки запылившихся туфель, небрежно скинутых в прихожей. Передернул плечами от омерзения к самому себе, взял бархатную тряпицу и принялся медленными плавными движениями счищать пыль. Отложил тряпицу, достал крем, еще один кусок бархата – помягче.
 Так, втирая крем в черную гладкую кожу, Кинби приходил в себя, успокаивался, стараясь собрать разбегающиеся мысли.
 Закончив чистить туфли, аккуратно поставил их на специальную полочку рядом с двумя другими, уже вычищенными парами, удовлетворенно посмотрел на дело рук своих и, успокоенный, закурил.
 Поднял пепельницу, с удовлетворением отметив, что она не разбилась, на совесть все же делают, стряхнул в нее пепел и отправился в гостиную. Уселся в любимое кресло, поставил пепельницу на журнальный столик поблизости и принялся размышлять.
 Как и многие другие, дурацкие и импульсивные, на первый взгляд, решения, это оказалось правильным.
 От Кинби ожидали активности – он затаился. Его хотели использовать в качестве болванчика в детском тире – он ушел с линии огня.
 А раз за эти дни сюда не нагрянула полиция, значит… Значит свою лапу на тела мистера Джонсона и его охранников наложил Реннингтон.
 – Большое тебе спасибо, Артур, чтоб ты сдох, – с чувством сказал в пустоту Кинби.
 Спустя еще две сигареты и час времени детектив имел вполне работоспособный, на его взгляд, план действий. Заключался он в том, чтобы ничего не делать минимум неделю. За это время и Марта немного успокоится, и Юринэ, стараниями Милосердных Сестер, оправится достаточно для того, чтобы выпроводить ее в отпуск и отправить подальше из города. Конечно, она будет упираться, но тут надавит авторитетом Марта.
 Правда, для отпуска нужны деньги. Подойдя к столу, Кинби принялся перебирать папки. Ага, вот. Банкир Ворвица! Да, вот и его номер.
 Сорочку долой, снять с плечиков свежую, подойдет светло-серый галстук, смахнуть пылинку с лацкана, поправить шляпу.
 Заперев дверь, Кинби отправился к астралоту, услугами которого пользовался постоянно. Пора было напомнить мистеру Ворвицу об оплате.
 Вопрос с деньгами решился до смешного просто, банкир даже не стал требовать копии чеков, лишь попросил прислать краткое резюме дела.
 Затем Кинби несколько часов томился в вестибюле Управления, мычал что-то в ответ на реплики дежурного, здоровался с бывшими коллегами и думал, что и как сказать Марте.
 В конце концов, со стороны лестницы раздался ее голос, спустившись, она остановилась, заметив тонкую, укрытую в тенях фигуру, вздохнула, дождалась, когда он подойдет, и ткнула в грудь жестким кулачком.
 – Порой ты бываешь редкостной сволочью. Веди меня к Папе Бургеру и, может быть, на какое-то время я об этом забуду.
 Сейчас Кинби смотрел, как она покачивает головой в такт музыке, полуприкрыв глаза, и ловил себя на том, что улыбается. Пусть ненадолго, но ему было хорошо и спокойно. Ему нужно было вот так посидеть, глядя на любимую женщину и не думая ни о чем.
 На долю секунды появилось ощущение холодка. Дыбом встали волоски на шее. Давно уже Кинби не приходилось испытывать подобного.
 На него смотрел охотник. Не просто посетитель, не случайный знакомый или прохожий. Нет – это был равнодушный оценивающий взгляд. Его рассматривали как цель.
 Пусть добыча еще гуляет, не подозревая о появлении охотника, тот уже просчитал все. Он решил судьбу цели и теперь наблюдал в прицел, дожидаясь удобного момента.
 Ощущение это длилось лишь мгновение, но Кинби привык себе доверять. Последний раз ему в затылок так глядел сумасшедший доббер, собиравшийся принести его в жертву Многоликой Пустоте.
 В тот раз Кинби не стал задумываться и, кувырком ушел с линии взгляда, слыша, как звонко щелкали, кроша мрамор гостиничного холла, посеребренные дротики, выпущенные из мощной пневматической винтовки. Спрятавшись за колонной, Кинби достал один из кольтов и проделал в неудачливом охотнике дыру, размером с футбольный мяч.
 Прикурив, Кинби повернул голову, выпуская длинную тонкую струйку дыма. В углу, за маленьким столиком сидел невысокий стройный человек. Светильник на столе не горел, лицо терялось в тенях. Человек медленно положил на стол руки. Кинби смотрел, как узкая изящная ладонь с длинными чуткими пальцами рассеянно вертит солонку, отставляет в сторону, разглаживает салфетку.
 Наконец человек положил руки на стол, ладонями вниз, откинулся на стуле и застыл. Человек смог бы различить лишь силуэт, но Кинби прекрасно видел скрытое в тенях. За столиком сидел южанин средних лет: бледно-оливковая кожа, темные, чуть раскосые глаза, обязательный черный костюм, белая сорочка, однотонный галстук. Глядя на Кинби, южанин мечтательно улыбался.
 Кинби улыбнулся в ответ и отвернулся.
 Все же мысль устроить себе передышку и изобразить растерянное ничегонеделание была совершенно правильной.
 Все эти дни Кинби чувствовал за собой ненавязчивое наблюдение. Внаглую, из машин, стоящих напротив дома, или из окон соседних домов никто не следил. Но ощущение  поглаживающего  взгляда в затылок не оставляло. Но и не беспокоило особо.
 Он ничего не делал, как и решил. В его бесцельных шатаниях по городу невозможно было увидеть систему, он не встречался ни с кем, за исключением старых знакомых, не пытался явно отрываться от возможных преследователей. И на четвертый день ощущение взгляда почти исчезло.
 Поняв это, Кинби криво ухмыльнулся.
 Тем, кто не узнал на собственной шкуре, что такое многовековое существование в ночном мире, сложно понять, сколько воспоминаний о городе, расположении домов и переулков, их истории, темных и светлых сторонах, кровавых легендах, привычках обитателей, звуках в сырых проходных дворах и шорохах заброшенных парадных, скопилось у него в голове.
 Много лет они оседали, откладывались на всякий случай или пробирались в голову непрошенными.
 Теперь же пришло время их упорядочить, разложить по полочкам и разработать маршрут, по которому он будет водить охотников.
 Да, это будет прекрасное сафари.


* * *

 Выдав последний, выворачивающий душу пассаж, саксофон умолк. Серебристыми каплями упали в мертвую тишину зала звуки рояля. Ларс откинулся на стуле, взмахом руки указал на Юрия.
 Еще пару секунд стояла тишина, а потом зал взорвался. Кинби смотрел на восторженно хлопающую в ладоши Марту и улыбался. Хотя бы на несколько секунд, но она забыла о захлебывающемся кровью Шесински, запахе смерти и горя, нераскрытых делах и всей той проклятой суете, что называется жизнью полицейского.
 Спиной Кинби почувствовал легчайшее дуновение ледяного ветра. Продолжая аплодировать, бросил взгляд туда, где сидел южанин. Так и есть – пустой столик, чашка на блюдце, аккуратно положенная рядом ложечка. А человек исчез – будто и не было.
 Очень хотелось посидеть еще, глядя на Марту, нежась в неярком, полном белых пластов табачного дыма свете, но появление южанина означало начало  движения. 
 Стоя около дверей «Фиолетового осьминога», девушка, вздохнув, погладила Кинби по щеке и грустно улыбнулась:
 – Спасибо тебе за вечер. Но мне пора. Долг зовет.
 Кинби смотрел вслед Марте и чувствовал, как окутывает его Ночь. Звуки и запахи Города становились ярче, звонче, в ушах стучал пульс грязной горячей крови, несущийся по артериям каменного монстра, потеющего страхом, ненавистью, похотью, Душными кошмарами и жаждой новых извращенных наслаждений.
 Идеальные джунгли для сумасшедшего охотника.
 Марта скрылась за углом дома, и Кинби, губами вытянув из пачки очередную сигарету, двинулся вниз по улице.
 Прежде чем переходить к очередным визитам, следовало повидаться с Рональдом Конвертом. Нужно было сказать ему пару слов, причем так, чтобы это видело как можно больше заинтересованных глаз. Кинби искренне надеялся, что Рональд не сменил свой «вечерний офис» и все также торчит в «Башне Итилора».
 Машину, стоявшую с выключенными фарами в темном проулке наискосок от клуба, он заметил еще на выходе. Спрятали ее, конечно, грамотно, но только для человека или доббера – Кинби же видел ее как на ладони.
 Всколыхнулось слабое любопытство – чье бы это могло быть авто? То, что он идеально видит в темноте, секретом ни для кого не было. Следовательно, хотели продемонстрировать заботу. Мол, мы о тебе не забыли, помним, беспокоимся, присматриваем. Значит, скорее всего, Реннингтон знак подает. Ну-ну, пусть развлекается, пока может.
 Впрочем, любопытство это было совершенно праздным – скоро все это должно было потерять значение.
 Сворачивая за угол, Кинби услышал, как сыто рыкнул оживающий двигатель автомобиля.
 Замечательно, теперь о его встрече с Конвертом узнает еще больше народа.
 Детектив ощущал, как глубоко внутри начинают расти звонкие кристаллы ледяной ярости. Это было старое, давно забытое ощущение, но то, что осталось от души, его помнило, кристаллы входили в черную заброшенную пустоту, царившую внутри, словно клинки в ножны. Оно было полезно, но немного не ко времени. Глубоко вдохнув, Кинби постарался загнать иглы обратно, остановился на минуту, заглатывая горячий сигаретный дым, ощущая, как они исчезают – медленно, неохотно.
 Выдохнул дым, аккуратно загасил окурок и отправил его в урну. Заложил руки за спину и неторопливо отправился к «Башне Итилора», спиной чувствуя присутствие черного автомобиля и холодные взгляды сидящих в нем людей.


* * *

 Клуб содрогался от глубоких, уходящих в инфразвук басов. На танцполе перед пузатыми мужичками в костюмах и худосочными юнцами из «золотой молодежи» извивались девицы в облегающих платьях, заканчивающихся чуть ниже ягодиц.
 Кинби равнодушно скользнул по ним взглядом, машинально отметив, что в басы подпущены запрещенные секс-обертоны, устройствами для генерации которых приторговывали техножрецы Лантоя. Впрочем, добавочка была минимальной, только чтобы клиенты не скучали.
 Мазнул взглядом по балкону. Так и есть, Конверт сидел там же, где и в прошлый раз, прячась за стробоскопом, посылающим разноцветные очереди на танцпол.
 Привычно осклабившись в сторону охранника, сдуру двинувшегося в его сторону, Кинби взбежал по железной лестнице, отодвинув в сторону обжимающуюся парочку. Рука юнца глубоко залезла в Декольте томной, явно находившейся под «поцелуйчиком» или «синим небом» девицы. Юнец смешно задергался, пытаясь достать руку и изобразить готовность броситься в драку.
 Пришлось улыбнуться еще раз. Моментально потеряв интерес к приключениям, юнец растворился. Девица мягко опустилась на ступеньку и, мечтательно улыбаясь, уставилась в зал.
 Подойдя к столику Рональда Конверта, Кинби плюхнулся на диван и, щелкнув пальцами, поманил ошивавшегося неподалеку официанта:
 – Водки. С хинной водой. Тройную порцию.
 Официант недоуменно молчал, согнувшись в позе озадаченного червя.
 – Водки. С хинной. Водой. Тройную. Порцию, – четко выговаривая каждое слово, повторил Кинби, глядя в пустые холуйские глаза.
 Скользнули в сторону гостя щупальца сканеров, сторожко извиваясь исполнили танец проверки, нырнули обратно. Рональд чуть наклонился вперед.
 – Ты уж будь любезен, найди то, что он попросил, – мягко сказал Конверт официанту.
 Поморгав, тот исчез.
 – Крепко ты его озадачил, – снова откидываясь на мягкие подушки, улыбнулся Рональд, – тут, поди, и не слышали о такой экзотике. Местный народ все больше сладенькую шипучку пополам с колесами, марками, листьями и прочей дрянью кушает.
 – Вот потому я и удивляюсь, отчего такой уважаемый человек здесь обосновался. – Кинби щелкнул зажигалкой и прищурился, выпуская дым уголком рта.
 – Здесь удобно. Здесь хороший обзор, есть варианты отхода, отличная изоляция во многих диапазонах, помимо той, что я ставлю сам… Впрочем, – резко оборвал свою тираду Рональд, – ты пришел не затем, чтобы интересоваться, как я провожу вечера.
 Кинби направил на собеседника палец:
 – В точку.
 Кристаллы внутри окончательно растворились. Их место заняли пузырьки злого бесшабашного веселья. Кинби чувствовал, что становится легким, а мир вокруг – ярким, очень резким и ломким, словно цветное витражное стекло. Казалось – щелкни по нему пальцем, и оно разлетится сверкающими осколками. Но даже сам вампир боялся заглядывать в ту черноту, что открылась бы в этом проломе.
 К нему возвращалось прошлое. Давно забытое, старательно упакованное и выброшенное. Утопленное. С тяжким грузом – чтобы больше уже никогда не всплывало. Но сегодня оно понадобилось ему все, до последней капли крови, до последней слезы умерших, убитых и замученных на его страшных ночных путях. До последнего отголоска холодного злого смеха, тающего в равнодушных лабиринтах ночных улиц.
 До последнего мига безумия.
 Рональд посмотрел на собеседника более внимательно. Старый мудрый, вальяжный, чуть усталый, «почтовый ящик» чувствовал, что от невысокой стройной фигуры исходит волна хорошо контролируемого безумия. Словно кто-то стальной рукой держит на цепи свору голодных, рвущихся на волю, хрипящих от бешеной ненависти чудовищ.
 Кинби улыбался. Сейчас он скажет несколько фраз, и игра начнется всерьез.
 Наклонившись к Рональду, он негромко произнес:
 – Передайте всем, кому это может быть интересно, в Городе появилась новая сила. Абсолютно безжалостная. Этой силе недостаточно будет просто передела сфер. Ей нужно все, до последней капли. Вся власть, все деньги, все, что только может предложить город.
 Рональд нахмурился:
 – Это слова. Просто громкие слова. Это не сообщение.
 – Да. А теперь факты. Найдена Ангельская Звезда. Артефакт, с помощью которого можно подчинять разумные существа. Существует и… – Тут Кинби помялся, стараясь подобрать определение: – …Нейтрализатор. Сейчас за ними активно охотятся. В том числе шеф Девятой комнаты.
 Конверт сидел неподвижно, глядя на Кинби расширившимися глазами. До него постепенно доходило,  какую  информацию отдал ему детектив.
 Помолчав пару мгновений, Кинби вогнал последний гвоздь:
 – Судя по всему, Реннингтон действует неофициально. Иначе я бы уже знал, что Ангельская Звезда нейтрализована и находится в армейском хранилище.
 Сглотнув, Рональд потянулся за своим бокалом. Надолго присосался к нему, затем со стуком поставил на стол. Долгим внимательным взглядом оглядел своего собеседника, и с уважительной ненавистью, смешанной с удивлением, медленно проговорил:
 – Ты же мне только что подписал смертный приговор.
 Поднявшись, детектив дружески потрепал Рональда по плечу:
 – Ну, не переживайте, не надо. Абсолютно ничего личного. К тому же вам отлично платят за риск.
 – Ты же меня решил использовать просто как наживку… – Рональд все никак не мог поверить в происходящее.
 Кинби пожал плечами.
 – Кто-то же должен ею быть. Надо во всем искать положительные моменты – эту информацию можно отлично продать! И, между прочим, вы не совсем правы – сейчас ваше благополучие зависит еще и от того, насколько быстро вы сумеете ее распространить. Но – считайте меня своим клиентом. Я доверяю вашей репутации. Так что… – На секунду задумался детектив, и закончил стандартной формулой: – Я вам передаю слова. Слова должны дойти до… – Новая пауза. – Донов Центральных Кварталов и никого более, без искажений.
 Поднявшись, Кинби стремительным движением взял у окончательно ошалевшего официанта, спешившего к их столику, толстостенный бокал с прозрачной жидкостью, опрокинул его одним глотком:
 – Ну, вот видите, – потрепал он официанта по щеке. – Ведь можете делать приличные коктейли.
 И, кинув на поднос купюру, сбежал вниз по лестнице.
 Девица, так и сидевшая все это время на ступеньках, захихикала, провожая его бессмысленно-мечтательным взглядом.
 Кинби не стал говорить Рональду, что скорость может и не спасти. Например, от Реннингтона, который наверняка решит узнать о встрече с Кинби в подробностях.
 Впрочем, Конверт был человеком опытным и наверняка сообразил это самостоятельно.


* * *

 Выйдя из дверей клуба, Кинби остановился и задумался. В зале он заметил двоих в характерных черных костюмах. Они грамотно расположились у стойки бара и весьма правдоподобно изображали искателей необременительных приключений, флиртуя с моментально подлетевшими девицами. Но ненавязчиво контролировать балкон, где сидел Рональд, и спуск с лестницы не забывали.
 Кинби это совершенно не беспокоило. Следовало вести себя естественно, то есть непредсказуемо. Хотите, чтобы я сеял хаос? Пожалуйста.
 Реннингтон сам развязал ему руки, теперь, в случае необходимости, еще и прикрывать будет до поры до времени. А если на линии огня окажутся его люди – ну… таковы издержки профессии. Конечно, продолжаться это будет недолго – до тех пор, пока он не узнает, что именно сказал «почтовому ящику» Кинби. Но к тому времени ему будет не до детектива. Кинби искренне надеялся, что шефа Девятой комнаты плотно обложат желающие заполучить нейтрализатор Ангельской Звезды.
 Нейтрализатор этот, между прочим, нужно было еще найти. По ощущениям Кинби до рассвета было еще не менее четырех часов. Вполне достаточно для того, чтобы добраться до дома Сольменуса и найти этот загадочный предмет. Детектив понятия не имел, как он может выглядеть, но это его нисколько не беспокоило. Как и другие Дети Ночи, Кинби обладал острым восприятием любого эмоционального и магического излучения, а нейтрализатор наверняка должен был иметь сильный фон.
 Хотя, задумался Кинби, на месте Сольменуса он бы спрятал его так, чтобы от этого фона и следа не осталось.
 Но, мысленно пожал он плечами, с этой проблемой надо будет разбираться на месте. Для начала в дом надо попасть.
 Его не слишком беспокоила Дымка. А вот хвост в машине и загадочный южанин могли создать определенные проблемы, но Кинби надеялся, что они сами помогут решить эту задачу.
 Убедившись, что машина продолжает следовать за ним, то появляясь, то исчезая в густом транспортном потоке, никогда не редевшем на центральных улицах, он неторопливо шел в направлении бульваров. Шагнув в густую тьму, живущую под кронами древних тополей, замер. Хлопнула дверца, послышались осторожные быстрые шаги.
 Кинби улыбнулся. Обнаружить его ночью… Редкостная самонадеянность.
 Впрочем, избавляться от этой компании было рано, поэтому трудолюбивым джентльменам следовало помочь.
 Перебегая от одного дерева к другому, Кинби осторожно задел ветку, надеясь, что этого будет достаточно. Если мальчиков действительно, как он думал, послал Реннингтон, то они просто обязаны среагировать. Уж что-что, а готовить своих людей шеф Девятой комнаты умел. А этой паре, судя по рисунку движений, начальство оплатило еще и посещение одной из закрытых клиник техножрецов Лантоя, так что оставалось только гадать, какие сюрпризы встроены в их тренированные тела. Уж эмосканер и стандартный тепловизор, как минимум. И наверняка что-то еще.
 Пожалуй, облегченные «металлизированные» скелеты, грудные бронемышцы и механические ускорители боевых комбинаций, решил Кинби, глядя на обманчиво расслабленные движения людей в темных костюмах.
 Хорошие профи, крепкие, подумал он. Обыватель увидит только пару относительно безобидных, основательно налитых пивом менеджеров, бредущих домой после доброй порции ночных приключений.
 Впрочем, у всех этих механизированных суперменов, считал детектив, есть один огромный недостаток. Даже два, решил он. Один логично вытекает из другого, но они не в состоянии это осмыслить. Первым недостатком, который должен был стать в эту ночь роковым для оперативников, являлась самоуверенность. Безграничная, основанная на страхе и статусе неприкасаемых. Следствием этой самоуверенности, к тому же усиленной отсутствием реального боевого опыта, являлась привычка к шаблонному мышлению.
 Вампир был уверен, что подобная роскошь недопустима во времена, когда боги ходят среди людей.
 Ну, наконец! Засекли. Отреагировали. Как он и ожидал, тихо и незаметно. Просто двое слегка подгулявших прилично одетых господ чуть шатнулись к краю аллеи, пошли, заметно пошатываясь, присматриваясь к кустам. Видимо, ищут, где отлить.
 Но где же южанин?
 Кинби был абсолютно уверен, что тот где-то поблизости. Наблюдает, прикидывает, рассчитывает.
 И ему наверняка очень не нравится, что в его взаимоотношения с добычей кто-то вмешался. В чувствах этого человека он не сомневался – сам не раз оказывался на его месте, испытывая сладостное ледяное предвкушение охотника, оценивающего добычу.
 Скользнув через проезжую часть к домам, Кинби позволил себе на долю секунды мелькнуть в свете фонаря и пропал в узких переулках старого центра. Впервые за долгое время он полностью  отпустил  себя, позволив своему  я  струиться через Ночь, наслаждаясь холодной горькой свободой нежити.
 Мир вокруг плыл, словно фрагменты узора в калейдоскопе. Тяжело, грузно пульсировали чуть позади те двое. А вот и южанин – изящный, выведенный на черном бархате ночи рукой безумного каллиграфа росчерк, напоминающий чуть изогнутое лезвие старинного южного клинка.
 Перепархивая с крыши на крышу, он уверенно двигался за ними чуть позади, по левой стороны улицы.
 Вести за собой всю эту компанию дальше Кинби совершено не хотел. Очень вовремя замаячила впереди глухая стена.
 Остановившись, огляделся по сторонам. Со стороны казалось, что он находится в легком недоумении. Мусорные баки, уродливые кирпичные заплаты заложенных оконных проемов нижних этажей и ни малейшего признака выхода.
 Приближались шаги оперативников. Тихие, но, судя по ритму, полные плохо сдерживаемого раздражения. Гуще, темнее запульсировал иероглиф южанина.
 Иди, иди сюда, беззвучно позвал Кинби, ну, не дай же этим животным испортить такую прекрасную охоту…
 Костюмы вылетели из-за поворота – одинаковые, злые, самоуверенные. Больше всего они напоминали раздраженных ротвейлеров.
 За их спинами мелькнула тень – южанин бесшумно спрыгнул с крыши.
 – Эй, стоять, – рявкнул один из костюмов и наставил на Кинби палец.


* * *

 Тишиг наслаждался происходящим.
 Скользя по мягким, даже среди ночи млеющим от жары крышам, он испытывал ни с чем не сравнимое ощущение покоя и чистого наслаждения. Предвкушение акта последнего творения, возможности нанести завершающие мазки, создать поистине великое творение, завершить полотно существования этого странного белокожего существа, от которого отказалась сама Смерть, приводила Тишига в состояние спокойного отрешенного экстаза. Подобная возможность лежала за гранью наслаждения, о таком уже много веков не мечтали даже те тихие голоса, что делились с ним своими непроницаемо черными секретами посреди равнин из дымчатого стекла, куда он уходил во время своих медитаций.
 Как он движется, как изящно, без малейшего напряжения, ведет за собой пару этих эффективных, но грубых существ, как он естественен и безупречен, почти с нежностью думал Тишиг.
 Внезапно в рисунке движений того, внизу, что-то изменилось. Неужели он ошибся, и то, что он счел великолепным материалом для своего лучшего полотна – всего лишь вульгарный неинтересный обитатель этого плоского мира?
 Но, нет, с облегчением выдохнул Художник, присматриваясь к едва заметному среди теней силуэту вампира, это он говорит со мной.
 Сердце Тишига наполнилось восторгом. Он знает, что я здесь! Он почувствовал мое присутствие и предлагает игру! Он понял, что эти двое мешают и мне и ему, и оказывает мне знак уважения, разрешая подготовить холст, очистить место от всего ненужного.
 Это будет не только моя картина, решил Тишиг, это будет наше совместное полотно.
 Лучшего невозможно придумать. И он прыгнул в переулок, доставая короткий гибкий клинок.
 К чести оперативников (а их действительно послал Реннингтон, тут Кинби не ошибся), они сумели почувствовать движение, а один даже успел наполовину развернуться.
 На этом движении его жизнь прекратилась.
 Клинок вошел ему под нижнюю челюсть и продолжил движение, пробив мозг. Откуда-то сверху послышался шум падающих камней. Тишиг досадливо поморщился, но не стал отвлекаться. Удерживая слабо трепыхающееся тело на вытянутой руке, он коротко ударил ногой и сломал второму оперативнику коленную чашечку. Хорошо тренированный боец зашипел и, падая на ставшую вдруг непослушной ногу, попытался откатиться вбок, доставая из поясной кобуры миниатюрный тупорылый пистолет. Тишиг не дал ему такой возможности. Выдернув клинок из обмякшего тела, метнул во вторую жертву. Лезвие вошло в глаз оперативника с такой силой, что пробило череп.
 Подойдя к телу, южанин наступил на горло своей жертве и с усилием потянул клинок на себя.
 Поднял голову и оглядел глухие стены домов.
 Разумеется, его настоящей добычи уже не было. Над одним из мусорных баков темнел провал окна.
 Художник задумчиво улыбнулся.
 Он и сам любил изящество простых решений.
 Охота обещала быть поистине незабываемой.


* * *

 Бросить себя вперед и вверх. Стена приближается медленно, есть время рассмотреть каждый потрескавшийся кирпич, выбрать точку удара. Кулак соприкасается с камнем, и каждая клеточка неживого тела чувствует структуру камня, ощущает, как он поддается и разлетается гулким крошевом.
 В клубах черной пыли и кирпичной крошки Кинби приземляется на лестничной площадке. Перепрыгивая через три ступеньки, несется вниз. Взгляд фиксирует мельчайшие подробности – неровность ступеней, истлевшее тряпье, пустые ампулы «ангельских слезок», презервативы, засохшее дерьмо.
 Наплывает заколоченная крест-накрест дверь. Удар ногой, тяжелая створка вылетает в переулок, поднимая клубы пыли, врезается в стену противоположного дома.
 Внутри восторженно звенят кристаллы черного льда. Набирая скорость, вампир несется по переулку. Отталкивается, взбегает по стене дома, взлетает над парапетом крыши, мягко приземляется, перекатом уходит к противоположному краю, вскакивает и продолжает скользящий бег, перепархивая с крыши на крышу.
 Черный лед торжествует. Взгляд обретает давно забытую безжалостную зоркость.
 Кинби чувствует, как впереди начинает тихонько петь Дымка и что-то глубоко внутри просит ответить. Приходится дать песне черного льда заполнить себя до краев, тогда немыслимое «что-то» обиженно умолкает и уходит на глубину, о которой Кинби ничего не хочет знать.
 Город становится картой, улицы светятся прозрачным голубым светом, теряясь в светло-серых завитках Дымки впереди.
 Справа виднеется развалина, о которой говорил Сольменус. Вампир прыгает на крышу дома напротив. Тихо, так, что ни одна пылинка не шелохнулась, приземляется. Проходит по крыше, не оставляя следов, садится на корточки и долго смотрит в черные провалы окон.
 Кинби прислушивается, но южанина ощутить не удается. На долю секунды смазанное ощущение проскальзывает на границе чувствительности, но тут же исчезает.
 Помедлив еще несколько минут, Кинби покидает крышу. Подъезд нужного дома зевает беззубым старческим ртом. Дымка совсем рядом, ее языки лижут заднюю стену дряхлой развалины. Неудивительно, что сюда не суются даже парни из Девятой комнаты и иерархи Домов Воцарения.
 Дымка пришла вместе с Воцарившимися. Тихо вползла на окраины – серая, заполняющая улицы клубами загадочной тоски, полная тихих шепчущих звуков, гаденьких смешков и далеких стонов. В Дымке люди быстро теряли чувство направления, отказывал глазомер, становилось невозможным определить расстояние даже от одного подъезда до другого. Добберы просто моментально сходили с ума, а вот храты чувствовали себя вполне нормально. Точнее, сначала им так казалось. Через несколько часов после выхода из Дымки они впадали в жесточайшую депрессию и кончали с собой. Молча и очень страшно. Кинби видел, как один из вышедших медленно насаживал себя на металлическую арматуру, шаг за шагом проталкивая в себя железный штырь. Он протяжно кричал, усы бешено вились, глаза налились слезами, но он упорно шёл вперед, а потом долго умирал, царапая толстыми квадратными ногтями стену.
 Кинби хотел застрелить беднягу, но стоявший рядом старейшина с белыми полосками на усах, мягко опустил его руку с пистолетом и покачал головой:
 – Каждый из нас сам приходит в мир и только сам выбирает, как и когда уйти. Не мешай ему.
 Горожане, населявшие кварталы, захваченные Дымкой, исчезли, все до единого. Полиция и армия пытались отправлять поисковые партии, но и они исчезали. Вернувшихся можно было пересчитать по пальцам, и все они закончили свои дни очень плохо.
 Сегодня, насколько знал Кинби, в живых осталось двое или трое из ходивших. Один получил пожизненное за убийство с отягчающими, второго пытались лечить, но даже психологи Милосердных Сестер лишь пожимали плечами, если их спрашивали о состоянии больного. Третий, лейтенант, Гутерро, попросту исчез, тело его так и не нашли.
 Дома Воцарения хранили по поводу Дымки напряженное молчание, но иногда полицейские замечали у ее границ и Детей Итилора в серых дождевиках, и техномагов Лантоя.
 Поговаривали, что несколько техножрецов вошли в странный туман в наглухо застегнутых балахонах и странных, покрытых рунами Воздуха масках. Что с ними стало, никто не знал.


* * *

 Из темной дыры подъезда несло кислой затхлостью. Запахом застарелой безнадежной тоски. Некогда белый фасад посерел и облупился, дверь подъезда давным-давно сняли и унесли.
 Секунду помедлив, Кинби достал кольт и неторопливо поднялся по щербатым ступеням.
 Когда-то здесь был небольшой отель. В крохотном холле, как ни удивительно, сохранилась стойка портье, слева от которой виднелись очертания искореженной двери лифта.
 Кто-то или что-то с неимоверной силой смяло металлические полотнища, и теперь лифт зиял открытой раной. Кинби заглянул в кабину. Стены и потолок заляпаны высохшими бурыми пятнами.
 Пройдя мимо лифта, Кинби осторожно поставил ногу на первую ступеньку деревянной лестницы, ведущей наверх. Поднимался осторожно, прижимаясь спиной к стене, аккуратно перенося вес тела с одной ноги на другую, так, чтобы ни одна доска не скрипнула.
 Второй этаж.
 Крохотная лестничная площадка, слева провал шахты лифта. И здесь створки тоже искорежены и разорваны. Коридор буквой Г уходит налево и прямо. Почти у всех номеров отсутствуют двери. В комнатах пустота, неподвижно свисают со стен клочья обоев, пол покрывает слой пыли. Серый ковер нигде не потревожен.
 Постояв у правого ответвления коридора и убедившись, что в нем нет никаких следов, Кинби сделал пару шагов и вернулся в вестибюль. Коридор, уходивший влево, на первый взгляд был таким же заброшенным. У порога ближнего к вестибюлю номера валялась выломанная доска, в номере, расположенном наискосок, бессильно висела на одной петле рассохшаяся фанерная дверь.
 Кинби присмотрелся. Да – если аккуратно шагнуть, наступить на доску, а потом прыгнуть к порогу того номера, то следов в начале коридора не останется. Так он и поступил. Номер с перекошенной дверью был двухкомнатным. В пыли виднелась цепочка следов, ведущая в дальнюю комнату. Стараясь ступать след в след, Кинби двинулся к берлоге Сольменуса.
 Глухая стена, никаких признаков жильца, никакой двери. Задумчиво пощипывая себя за нижнюю губу, детектив оглядел потолок. Ухватился тонкими пальцами за дверной косяк и, быстро перебирая руками, полез вверх. Со стороны это смотрелось бы жутковато. В три приема поднявшаяся до верха дверного проема фигура почти не напоминала человека, движения обрели отвратительно завораживающую грацию, лицо стало отрешенно-равнодушным.
 Ударом ладони Кинби проломил стену, вырвал кусок штукатурки. Подтянулся еще выше, носком ботинка расширил отверстие в стене, уперся ногой и стремительно распрямился. Ударил в потолок, туда, где на стыке досок виднелось чуть более темное пятно. Доски подскочили, открылся самодельный люк. Вцепившись пальцами в край доски, детектив скользнул в люк, задвинул доски на место и огляделся.
 Маленькая каморка казалась даже уютной. Нищей, убогой, но очень чистой и опрятной. Поношенная одежда аккуратно развешана на вбитых в стену гвоздях, в углу стоят ношеные зимние ботинки, набитые старыми газетами. Судя по их масляному блеску, Сольменус где-то добыл масло или еще что-то, и старательно привел их в порядок, подготовив к холодам.
 Дальнюю от входа стену занимает матрац, аккуратно обтянутый светлой мешковиной. Сверху ровный прямоугольник шерстяного одеяла и видавшая виды подушка в не раз заштопанной наволочке. Над кроватью прибита потрескавшаяся книжная полка, забитая потрепанными томиками в темных истертых переплетах.
 Кинби подошел к полке, пригнулся, повел пальцем по корешкам, читая названия.
 «Сонные цветы» Гербертсона, адаптированная «Тысячеликая Пустота» Харр'н Иннората, «Величие падения» Истрова, «Воцарение. Взгляды и мнения» Штерна, три томика из серии «Новые приключения», «Кто вы, ангелы?» Столярова…
 Кинби уважительно хмыкнул. Сольменус читал самую разную литературу, явно пытаясь создать собственную картину мира, в котором ему пришлось жить.
 И умереть, добавил про себя вампир.
 Выпрямившись, оглядел комнатушку. Разумеется, прятать ее в комнате Сольменус не стал бы. Но нейтрализатор должен быть где-то поблизости, так, чтобы ангел мог быстро достать его, если кто-то попытается схватить его среди ночи, во время сна. Кинби медленно поворачивался по часовой стрелке, взглядом ощупывая стены.
 Внизу, в номере? Нет, вряд ли. Если бы за Сольменусом пришли, то почти наверняка подбирались снизу. Значит, спрыгивать и пытаться забрать артефакт, почти наверняка означало бы попасть в руки противника.
 Кинби подошел к матрацу и попытался представить себе просыпающегося в тревоге ангела. Он открывает глаза, прислушивается. Внизу еще не слышны осторожные шаги, но обостренные чувства отчаянно сигналят об опасности. Тихо встает, выпрямляется во весь свой немалый рост, почти упираясь головой в низкий потолок.
 Смущало только то, что он до сих пор не почувствовал никакого мант-фона. Ни малейшего.
 Запрокинув голову, детектив внимательно всмотрелся в доски потолка. Подняв руки над головой, попытался дотянуться до них кончиками пальцев. Не получилось. А вот Сольменус достал бы запросто.
 Подтащив к матрацу тяжелый ящик, служивший Сольменусу столом, Кинби взобрался на него.
 Да, теперь то, что надо.
 Осторожно нажал на доски. Ничего. Сместился левее, нажал снова.
 Ящик пришлось передвигать два раза. Кусок доски у изножья кровати легко поддался нажиму. Просунув руку в образовавшееся отверстие, Кинби пошарил и нащупал что-то твердое, завернутое в мягкую, на ощупь напоминающую замшу материю.
 Достав сверток, приладил доску на место и спрыгнул с ящика.
 Опустившись на корточки перед ящиком-столом, осторожно положил на него сверток и развязал узел упаковочного шпагата.
 Выточенный из серого камня овал был мертвым. Кинби не улавливал ни малейшего следа магической энергии. Просто кусок камня, обработанного на станке и старательно отполированного. Довольно толстая овальная пластина, в центре вырезано углубление в форме звезды с лучами разной длины.
 Вот и первая нестыковка, подумал детектив. Он-то был уверен, что нейтрализатор будет «фонить».
 Ну, хотя бы отчасти понятно, как он работает, подумал Кинби, заворачивая артефакт в истертый бархат.
 Опустив сверток во внутренний карман куртки, он тихо открыл люк и мягко спрыгнул вниз.
 Особо скрывать следы своего пребывания смысла не было. Выбоина в стене, следы на лестнице – если кто-нибудь возьмет на себя труд проследить маршрут, особого труда это не составит.
 Теперь следовало избавиться от нейтрализатора. Таскать его с собой было никак нельзя, и Кинби снова усмехнулся. Теперь ему приходилось решать ту же задачу, что и Сольменусу, как спрятать артефакт так, чтобы он был под рукой, в случае необходимости, но не бросался в глаза?
 Впрочем, решать эту проблему придется вечером. Небо еще не начало сереть, но Кинби уже ощущал приближение рассвета. Идти домой, когда карман куртки оттягивала каменная пластина, из-за которой ему, не задумываясь, могут снести голову, совершенно не хотелось. Марта, конечно, пустила бы его к себе, но подвергать ее опасности было немыслимо.
 Юринэ все еще лежала у Милосердных Сестер, контора разгромлена…
 Если бы не южанин, всех этих сложностей удалось бы избежать, с досадой подумал Кинби. Но ничего не поделаешь, придется воспользоваться одной из запасных лежек.
 Стоя посреди улицы, Кинби поднял лицо к небу, закрыл глаза и застыл на несколько секунд. Лицо его заострилось, верхняя губа задрожала и поползла в волчьей ухмылке вверх, обнажая длинные белоснежные клыки. Вампир слушал окружающий мир, пытаясь обнаружить слежку или ментальное наблюдение.
 Но все было тихо, и в привычном мире и там, куда Кинби старался не заглядывать – на изнанке, среди серых холмов, полных тихого неразборчивого шепота, где в непроглядно густых тенях, в озерах маслянистой тьмы, обитали те, кому не было места по эту сторону реальности.
 Не было поблизости и характерного легкого росчерка южанина. Кинби искренне надеялся, что он клюнет на приманку и, потеряв основную цель, вернется понаблюдать за последним контактом. Конечно, совсем хорошо было бы, если б южанин еще и попытался выбить из Рональда информацию, но Кинби понимал, что это утопия.
 Открыв глаза, детектив передернул плечами, словно от озноба, и легко побежал вдоль улицы. Через несколько секунд он растворился в темноте.


* * *

 Когда-то много лет назад Рональд Конверт подобно другим «почтовым ящикам» пользовался услугами наемных бодигардов. В те времена многие считали знаком престижа являться на встречу с двумя обязательными «шкафами» в черных костюмах за спиной и пятью-шестью такими же амбалами возле машины и входа.
 Время показало, что в профессии Рональда такой антураж совершенно неуместен. Заказчики с «конвертами» разговаривали наедине, передавать информацию получателю нужно было тоже только один на один, и бодигарды становились огромной и самой очевидной брешью в системе защиты информации. Их покупали, их похищали и пытали, они сами предавали принципалов.
 Рональд одним из первых понял, что лучшим телохранителем будет его собственная репутация, и отправился к техножрецам. Выложив огромные деньги, обзавелся усиленным скелетом, датчиками движения и сканерами эмосферы, мускульными ускорителями и встроенным комплексом боя без оружия, который официально вживляли только армейскому спецназу и штурмовикам полиции.
 Затем произошел бурный, опасный, но тщательно Рональдом спланированный скандал. Представители небольшого, однако весьма влиятельного семейства из Старого центра Города, решили надавить на него и узнать информацию, которая для их ушей никак не предназначалась.
 Исполнителей Рональд зарезал сам, а одного из заказчиков на следующий день навестил неприметный человечек из Шепчущих Братьев. Заказчик визита не перенес и скоропостижно скончался.
 Рональд послал скорбящей семье корзину восхитительных белых роз и принес свои искренние соболезнования.
 После этого Рональда не трогали много лет. Затем один очень наглый толкач, желавший получить в свое распоряжение один из самых сладких районов, решил не дожидаться решения совета кланов, а получить нужную информацию, вскрыв почтовый ящик.
 Рональду даже не пришлось самому вмешиваться, кланы с радостью ухватились за возможность преподать урок хороших манер и убивали толкача долго, со вкусом и выдумкой.
 После этого было заключено негласное, но от этого еще более незыблемое соглашение – «почтовые ящики» неприкасаемы, сохранность информации, доверенной им, гарантируется не только самим «почтарем» и адресатом, но и всеми остальными потенциальными клиентами. В случае опасности «почтовый ящик» может обратиться за помощью к любой из сторон и получить ее незамедлительно.
 Разумеется, никому из немногочисленных профессионалов, занимавшихся подобно Рональду хранением и доставкой информации, не приходило в голову попытаться ею торговать. Нет, бывало, конечно, всякое. Одному из коллег не повезло – информацию, находившуюся в его распоряжении, сумели считать с помощью необыкновенно мощного астропата, приведенного с помощью запрещенных ритуалов в активный режим. Узнав о таком вопиющем нарушении условий договора, коллега хладнокровно пустил себе пулю в голову, не дожидаясь, когда расстроенный заказчик придет к нему требовать объяснений.
 Поэтому, услышав слова здоровенного лощеного доббера, вынырнувшего из ниоткуда перед его столиком, Рональд лишь презрительно фыркнул, хотя внутри у него все ёкало от страха и мерзкий холодок мешал сосредоточиться.
 Но Рональд не первый год жил на свете и понимал, что показать это тренированному убийце, по бокам которого выросло еще два таких же «шкафа», означает немедленный и полный крах, после которого его будут колоть быстро и беспощадно. Сдаваться он не собирался.
 – Простите? – переспросил он с легкой улыбкой. – Я не совсем понял суть вашего вопроса.
 Наклонившись вперед, доббер, четко выговаривая слова, повторил:
 – Я хочу знать. Что. Тебе. Сказал. Кинби.
 Рональд затосковал. Сидевшему напротив существу было явно наплевать на все писаные и неписаные законы и соглашения. Его абсолютно не волновал статус Рональда Конверта и то, что он находится под защитой могущественных кланов города. Ему была нужна информация, и он собирался ее получить.
 Конверт осторожно выдвинул вперед один из своих имплантов. Прозрачный шар на гибком металлическом щупальце, покачиваясь, поплыл к добберу. Пистолеты в руках телохранителей, стоявших по бокам своего босса, возникли, казалось, из ниоткуда. Но свою роль имплант уже сыграл, и Рональд без дополнительных напоминаний убрал его в подкожную нишу за левым плечом.
 Пусть на долю секунды, но незваные гости ослабили свой ментальный и визуальный контроль, и он успел отдать мысленную команду на активацию встроенного в незапамятные времена комплекса боя без оружия.
 Откинувшись на спинку диванчика, Рональд медленно сунул руку за пазуху, демонстративно достал двумя пальцами тяжелую зажигалку, неторопливо прикурил и с наслаждением затянулся.
 Доббер неподвижно сидел напротив. Терпеливый, молчаливый, угрожающий. Казалось, он мог просидеть так всю ночь, но Конверт понимал, насколько обманчиво это впечатление. В любой момент троица могла взорваться молниеносной атакой.
 Промедли Рональд еще долю секунды, и доббер взял бы верх. Но Конверт моргнул и одно из щупалец, нервно подрагивавших у него над головой, раскрылось ядовитым цветком, извергая стремительный рой тонких металлических пластин. Одновременно почтарь откинулся назад и со всей силы выкинул вперед ногу, целя добберу в колено. Удар удался не полностью, но все же заставил противника неловко осесть. Завершением этого взрыва явилась пепельница, запущенная в голову второго оперативника.
 Опрокинувшись вместе с диваном, Рональд шустро пополз на четвереньках вдоль перил балкона, используя мебель как прикрытие. Нервно выстреливали вверх и по бокам щупальца эмосканеров и камер слежения, фиксируя, как, шипя от бешенства, доббер откидывает в сторону тяжелый столик дымчатого стекла, как пытается остановить платком кровь, заливающую лицо, первый «шкаф», а второй натужно свистит разрезанным горлом, заливая все вокруг темной блестящей жидкостью.
 Рональд прыгнул с балкона. Приземлился на середину танцпола, где жались друг к другу еще ничего не понявшие пары. Сверху захлопали выстрелы, почти теряющиеся в тяжелом приторно-сладком буханье эромузыки. Рональд пригнулся, и тут же девица в коротком облегающем платье из гибких золотистых пластин нелепо дернула руками, валясь лицом в пол. Отлетел под ударом тяжелой пули плотный невысокий парень. Завизжала в ужасе девчонка, забрызганная мозгами своего партнера.
 А Рональд, снова упав на четвереньки, несся через танцпол ко входу в служебные помещения.
 Быстро сообразившие, что нападающие не церемонятся и лупят из крупнокалиберных пистолетов, охранники попрятались за стойкой бара и орали в миниатюрные микрофоны, вызывая наряд полиции и дежурную смену боевиков Дома Контино, отвечавшего за безопасность заведений этого района. Именно на дежурных Дома, постоянно сидевших в небольшой комфортабельной комнате, рядом с кухней, и рассчитывал Рональд.
 И не ошибся. Подтянутые ребята в неброских костюмах появились в дверях и слаженно открыли огонь из короткоствольных автоматов.
 – Сообщение! Сообщение для Дома! – заорал Рональд, толкая навстречу выстрелам тощего визжащего парня в светящейся майке. Тело парня задергалось, расцветая черными дырами в спине, и это дало Конверту те несколько драгоценных секунд, что позволили ему нырнуть в двери служебного входа, под надежное прикрытие боевиков.
 Парни услышали Рональда, тот, что стоял слева от дверей коротко кивнул напарнику и он отступил вглубь помещения, прикрывая Конверта.
 В зале тяжело бухнуло, поплыл мерзкий кислый запах, всегда сопровождающий боевую техномагию Лантоя.
 Кто-то из нападавших применил «огненный вал». Рональда передернуло. Кому-то очень нужна была его голова. Вполне вероятно, без остального тела. Нужна настолько, что в зале использовали штуку, за одно хранение которой в черте города можно было отправиться на тот свет. Причем в соответствии с буквой закона.
 Зал затопила глухая тяжелая тишина.
 Парень молча тащил за собой Рональда, пинком открыв тяжелую дверь, вышвырнул почтаря на улицу, кинул ключи от машины.
 Кивком указав на неприметный черный автомобильчик, закрыл дверь. Вставил в наваренные по бокам двери проушины стальной брус и присел за мусорным баком, направив ствол автомата на дверь.
 Скользнув на водительское сиденье, Рональд повернул ключ зажигания и до отказа вдавил педаль газа.
 Неожиданно мощно взревев, автомобильчик сорвался с места.
 Выруливая из переулка, Рональд увидел в зеркало заднего вида, как вспухает стальным нарывом дверь и вылетает, крутясь в воздухе, изогнутый металлический брус.
 Сзади кто-то истошно засигналил, и Рональд вывернул руль, перестраиваясь в левый ряд.
 Теперь его жизнь, как и говорил Кинби, зависела от того, насколько быстро он успеет передать информацию Дому Контино, двое служащих которого только что отдали за него свои жизни.
 Ударив по рулю, Рональд коротко зло выругался. Проклятый вампир разрушил его жизнь. Его комфортную размеренную жизнь уважаемого, знающего себе цену человека. Теперь у Конверта был счет. Серьезный счет, который он собирался предъявить Кинби при первой возможности.


* * *

 Утро привычно обрушило на город кулак пыльной жары. Невыносимое белое сияние заставляло людей щуриться, лихорадочно искать темные очки, раздеваться до потери давно утративших смысл приличий или прятаться в домах – мечтая о дожде, лежа на горячих, пахнущих противным горячим потом простынях.
 Больше всего от жары страдали полицейские. Во всяком случае, они были в этом уверены. Особенно этим утром, когда управление полиции являлось точной копией недоброй памяти «пожара в борделе во время наводнения». Хотя, пожалуй, за наводнение многие полицейские отдали бы сегодня месячную зарплату.
 Постоянно подвозили новых свидетелей, в коридорах толпились вынутые из постелей боевики и менеджеры Дома Контино, в комнатах для допроса следователи прессовали обслугу, а психологи беседовали с теми свидетелями, которых согласились выпустить из своих заботливых объятий Милосердные Сестры.
 Марта шагала по коридору первого этажа, оттирая ладонь бумажным носовым платком и матерно шипя сквозь зубы. Пинком открыв дверь в женский туалет, выкинула бумажный шарик в корзину и принялась яростно мылить руки. Теплая желтоватая вода извергалась из крана судорожными толчками, с фырканьем и сипением, и Марта почувствовала, как ее охватывает волна безотчетной ярости.
 Хотелось выдрать раковину и грохнуть ее об пол, вытащить служебный пистолет и разрядить его в одного из лощеных ублюдков-адвокатов, с презрительной миной разглядывавших ее помятые джинсы и растянутую застиранную футболку, с темными разводами пота, расплывавшимися из-под кожаной сбруи кобуры.
 Больше всего хотелось найти Кинби, тряхнуть его и прижать к стенке. И спросить, какого такого рожна он делал в этом гадюшнике и о чем шептался с Рональдом Конвертом.
 Старого подонка описали несколько юнцов и юниц до того, как за ними приехали всполошенные родители. Чадолюбивых бюргеров кто-то заботливо предупредил еще до того, как первые полицейские патрули принялись обходить семьи потерпевших. Родители врывались в управление, похожие на разъяренных, загнанных в угол волков, готовых защищать своих детенышей ценой собственной жизни.
 Глядя на брызжущего слюной отца семнадцатилетнего парнишки, хлюпавшего носом за стеклянной перегородкой, один из следователей ночной смены пробормотал, с благодарностью прикуривая протянутую Мартой сигарету:
 – Кто-то их напугал до усрачки. Они сейчас готовы нам глотки рвать, лишь бы не дать щенков потрясти.
 К утру уже буквально все свидетели в один голос говорили, что не видели, кто стрелял и в кого. Слишком тусклое освещение, слишком были напуганы, ничего не видели, ничего не могут сказать. Подростки, описавшие Рональда, отказались от показаний, заявив, что им просто померещилось. А вам бы не померещилось черти что, когда в лицо брызжет мозг подружки, с которой только что обжимался?!
 Сопляков живо позабирали домой и стало совсем тоскливо. Ниточки исчезали одна за другой, вскоре стало ясно, что перестрелка в «Башне Итилора» имеет все шансы войти в историю города как один из самых громких висяков за всю историю полицейского управления.
 Злость на Кинби смешивалась с вязкой сосущей тревогой – он не отвечал, астралот, услугами которого он обычно пользовался, пожимал плечами и говорил, что уже давно его не видел. Выкроив несколько минут, Марта примчалась к нему домой, звонила в дверь, нервно бродила по лестничной площадке, покусывая ноготь большого пальца, обозлившись, загрохотала в дверь тяжелыми ботинками. Никого…
 Ругнувшись сквозь зубы, Марта сбежала по лестнице, села за руль служебной машины и закурила очередную сигарету. В сердцах двинула ладонью по рулю и зашипела сквозь зубы от боли.
 Это было под утро… Сейчас усталость, перешагнувшая все мыслимые пределы, тревога и гложущее чувство какой-то неотвратимой потери образовали коктейль, заставивший лейтенанта чувствовать себя гранатой с выдернутой чекой. Ее распирало изнутри, волны обжигающего бешенства сменялись холодными безднами ужаса.
 Марта чувствовала, как мир вокруг теряет точку опоры и начинает крутиться, превращаясь в безумную карусель. Она боялась даже подумать, что с ней будет к вечеру.
 – Марино! Марино, да что с тобой! – Марта сообразила, что уже несколько минут неподвижно стоит рядом с комнатой для допросов, неподвижно уставившись в пространство.
 Толстый потеющий следователь, стрельнувший сигарету, тряс ее за плечо:
 – Так, слушай, ты когда спала последний раз?
 Марта пожала плечами. Мысль о сне вызывала тошноту, перед глазами начинало плыть, а краски становились нестерпимо яркими.
 Крепко ухватив лейтенанта Марино за локоть, следователь потащил ее по коридору. Марта послушно шла, полностью занятая тем, чтобы передвигать ноги. Сдав ее с рук на руки дежурному по Управлению, толстяк, отдуваясь, поспешил обратно в комнату для допросов.
 Пожилой сержант усадил Марту на кушетку в глубине темной комнатки, прятавшейся за картотечными шкафами. Сунул ей в руки пластиковый стаканчик с чаем и заставил выпить.
 Марта пила, не ощущая вкуса, чувствуя только, как растекается внутри что-то горячее и успокаивающее.
 Чья-то сильная тяжелая рука надавила на плечо и Марино почувствовала, как голова опускается на что-то мягкое, пахнущее свежим казенным бельем. Кольнула острая боль несправедливой пустоты: «Где же Кинби? Почему? Как он мог? Что с ним?»
 Но даже эта боль не смогла побороть сон, в одно мгновение спеленавший Марту и забравший туда, где нет никаких тревог.


* * *

 Лежа в темном оцепенении, Кинби думал.
 Тяжелая непослушная голова отказывалась связывать обрывки во что-нибудь понятное, перед глазами мелькали дома, улицы, лица, распускались горячими цветами фонтаны крови, застывали в последнем па мертвые тела.
 Если кто-то думает, что работа детектива состоит из постоянной беготни, расспросов и сидения в баре, то он заблуждается.
 Работа детектива начинается тогда, когда заканчивает работать его тело.
 Во всяком случае, Кинби считал именно так.
 После случая с Сэмом Перышко, он ушел из полиции.
 Он прекрасно понимал, что всерьез это дело никто раскручивать не будет, даже если бы некромантам управления удалось получить его портрет.
 Но выработанный за многие века кодекс чести не позволял Кинби служить дальше. Этот кодекс был одним из немногих якорей, которые позволяли его рассудку как-то удерживать своего хозяина от окончательного сползания в горячую красную пропасть безумия.
 Сегодня влажное шепчущее море было как никогда близко. Кинби чувствовал его присутствие в неслышных скользящих движениях южанина, в тупой самоуверенности оперативников Реннингтона, в падающем возле тихого кафе Сольменусе. В тяжелой овальной пластине, лежащей у него в кармане.
 Постепенно из череды лиц выплыло одно – обрамленное темными кудрями, широкоскулое, с плотно сжатыми полными губами, и пристальным усталым взглядом карих глаз. Кинби поймал взгляд, сосредоточился, попытался задержать лицо Марты перед собой, ухватился за этот образ и потихоньку шепот кровавого моря умолк.
 Открыв глаза, Кинби неподвижно лежал, уставившись в потолок, прислушиваясь к окружающей тишине. Пустое здание жило своей невидимой жизнью, в одном ему присущем ритме старого, обветшавшего, но все еще сохранившего тень былого достоинства, дома.
 Некогда здесь жили тихие незаметные общественные фонды, о которых общественность не имела ни малейшего понятия, и редакции киножурналов, которые никогда не видел ни один кинозритель. Тихие незаметные люди выходили из небольших кабинетов, негромко разговаривая между собой, спускались по лестнице, и в доме снова наступала тишина.
 Затем грянула одна из редких выборных кампаний, во время которых происходит что-то действительно интересное, и кто-то умело воспользовался усиливающим звук кристаллом, выращенным в мастерских бога Лантоя.
 Редакции закрыли, помещения фондов опечатали, и Кинби с удовольствием наблюдал, как деловитые крепкие парни выводят, придерживая за локотки, скромных людей с незапоминающимися лицами и рассаживают по бронированным машинам, в каждой из которых сидел мант-оперативник, внимательно посматривающий по сторонам.
 Пару лет спустя Кинби вспомнил об этом здании, когда во время разговора с одним из его клиентов – торговцем недвижимостью, вдруг всплыл интересный факт – старый квартал, в котором находилось здание, почему-то пришел в упадок, дома стоят пустыми или в них перебиваются с хлеба на воду невнятные семейные конторы по починке обуви или зарядке амулетов.
 Побродив пару ночей по району, детектив убедился в том, что здание совершенно заброшено, и на всякий случай взял его на заметку.
 При первом же удобном случае он обустроил в одном из кабинетов аварийную лежку. Кабинет имел на редкость удобный подход – узкий и прямой, как стрела, коридор, заканчивающийся широкой лестничной площадкой и маленькую темную каморку непонятного назначения, которую можно было легко задвинуть тяжелым деревянным шкафом.
 Аккуратно проделав люк в потолке каморки, Кинби оказался на чердаке здания. Исследовав его вдоль и поперек, удовлетворенно хмыкнул и удалился, стараясь не оставлять следов.
 Сегодня лежка пригодилась. О ней не знала даже Марта.
 Марта… Кинби почувствовал, как что-то смутно кольнуло его изнутри. Ощущение было давно забытым и потому вдвойне неприятным – чувство вины и неловкость. Прошел целый день, Марта уже перестала тревожиться и впала в бешенство, разыскивает его, да еще и трупы оперативников наверняка обнаружились…
 Впрочем, – детектив потрогал карман, где лежала тяжелая пластина артефакта, – то, что Марта ничего не знает, к лучшему. То, чего она не знает, не может ей повредить.
 О перестрелке в «Башне Итилора» Кинби еще ничего не было известно.
 Не знал он и о том, что с трех часов дня Марта, как и все другие сотрудники Управления полиции думают только о том, что старший сержант Барский, ветеран даже по меркам людей из Ночи, выразил в одной фразе. Получив сообщение, он обвел глазами комнату дежурной смены и выдохнул:
 – Ну, такого, парни, со времен зачисток не было…


Тот же день, 14–10. Восточные кварталы

 Ни Кинби, ни Реннингтон, ни тем более парни из Управления полиции, к которым относилась и лейтенант Марта Марино, не знали точно, что именно нужно Хранителю Порогов. Даже Олон, глядя в нечеловеческие глаза своего патрона, не решился бы сказать, что до конца понимает его мотивы.
 Сейчас он был крайне недоволен и встревожен именно потому, что не мог понять, зачем Хранитель идет на совершенно ненужный риск, давая команду на проведение крайне агрессивной операции, да еще и с участием опытного образца.
 Конечно, перестрелка в «Башне Итилора», во время которой были убиты служащие Дома Контино, предоставляла определенные шансы, и ими можно было бы воспользоваться. Но не настолько же явно!
 Да еще в тот же день, когда вся полиция города поднята по тревоге, когда боевики Дома непроницаемой стеной встали вокруг своих принципалов…
 Это казалось полным безумием до тех пор, пока Хранитель, в очередной раз выслушав сдержанную, но решительную тираду Олона, не сказал:
 – Олон, я обладаю информацией изнутри Дома Контино. Примерно через час Ральфа Пергюссона будут перевозить в его загородное поместье. Повезут тайно, всего две машины сопровождения, маршрут известен. Лучше всего устроить  демонстрацию  на площади Перемирия. Объект задействовать необходимо.
 Помолчав, добавил:
 – Нужна  демонстрация.  Уже пора.
 Длинно выдохнув, Олон поклонился и вышел.
 Значит, у Хранителя есть информация. Изнутри… Олон с удивлением понял, что испытывает нечто, отдаленно напоминающее обиду. Это, конечно, было абсолютно непрофессионально, но это было так. Об источнике внутри Дома Контино Олон ничего не знал, и слова Хранителя явились для него неприятным откровением.
 Впрочем, подумал Олон, у Хранителя есть некоторые методы получения данных, о которых даже он не хотел бы догадываться.
 Вспомнились длинные ночи, полные непонятных тяжелых ароматов, и тени, двигавшиеся за шелковыми, расписанными иномирными существами ширмами. Тени и запахи просто не могли принадлежать этому миру, и Олону почему-то не хотелось уточнять – откуда были эти странные гости. Хранитель после таких ночей вплывал в комнату с загадочной улыбкой и мешками под глазами.
 И Олон получал информацию, позволяющую устранить любую угрозу до того, как она успеет себя осознать.
 Олон никогда не спрашивал, откуда хозяин получает информацию, что отдает взамен… Он начинал действовать, жестко, быстро и эффективно.
 С абсолютной непоколебимой уверенностью.
 Сегодня он такой уверенности не испытывал. Несмотря на все попытки убедить себя, несмотря на техники глубокой медитации, ощущение назойливой мухи, севшей на шею и мерзко перебирающей там лапками, не проходило. Муха-беспокойство кружилась в воздухе с противным, слышным только ему, Олону, жужжанием.
 Но, получив все необходимые вводные, Олон, как обычно, приступил к выполнению.
 Сейчас он в задумчивости стоял в дверях комнаты, залитой ослепительно-белым светом.
 У стены слева стоит тяжелый деревянный стул, снабженный сложной системой ремней. Сейчас эти туго затянутые ремни удерживали на стуле высокое худощавое существо.
 Одетый в чистые, но уже ветхие от старости лохмотья, ангел медленно поднял голову, резко дунув, пытаясь убрать с лица прядь черных сальных волос. Внимательно посмотрел на Олона.
 За время службы на Дом Тысячи Порогов, Олон видел всякое и порой думал, что уже ничто не может всерьез вывести его из равновесия. Но эта жалкая тварь, сидящая на стуле, заставляла его нервничать. Олон не боялся никого и ничего, что поддавалось контролю, запугиванию или убеждению. Всем этим он владел в совершенстве. Но это… Он не верил в то, что безумие можно контролировать, и каждый раз напрягался, заглядывая в колодцы, полные отборного непроглядного хаоса.
 Тихо рассмеявшись, ангел принялся раскачиваться на стуле, насколько позволяли ремни. Постояв в дверях еще несколько секунд, Олон, резко развернувшись на каблуках, вышел. Дойдя до конца коридора, нажал на неприметный рычаг, дождался, пока секция стены не отъедет в сторону, и сбежал вниз по ступеням из сероватого мрамора.
 Вдаль уходил длинный, залитый холодным светом коридор. Дойдя до середины, начальник службы безопасности приложил ладонь к одной из стальных дверей без опознавательных знаков.
 С тихим щелчком дверь открылась и Олон вошел в небольшую полутемную комнату.
 В глубине помещения, перед мерцающими экранами мант-вычислителей и обычных технокомпьютеров, собранных под присмотром жрецов Лантоя, сидели операторы научного отдела Дома.
 Он возник в первые же дни после окончания Войн Воцарения и стал любимым детищем Хранителя Порогов. В отличие от техножрецов бога Лантоя, Хранитель никогда не афишировал свои достижения, и деятельность отдела оставалась тайной за семью печатями.
 Сейчас на экранах вращалась многолучевая звезда. Будь здесь Кинби, он моментально узнал бы ее – она идеально подходила к выдавленному изображению на его артефакте.
 – Вводные получили? – сухо спросил Олон.
 Невысокий человек за ближайшим монитором кивнул и, не отрываясь от изображения, сказал:
 – Да, инструкции исчерпывающие. Янек и Поль уже в фургоне с оборудованием. Можете выводить объект.
 Коротко кивнув, Олон вышел.
 Конечно, можно было просто связаться по внутренней линии и не ходить самому, но Олон предпочитал лично убедиться, что умники из научного отдела все поняли правильно. Он не понимал их и потому не доверял. Порой он думал, люди ли они, вообще. Хранитель отбирал для работы в научном отделе исключительно фанатиков, которых интересовали лишь чистое знание и деньги. Причем только в такой последовательности. Мораль и способность испытывать эмоции, за исключением чистой жажды познания, исключались. Если было нужно, то лично Хранителем. Такие сотрудники были самыми преданными, но, к сожалению, после обработки начисто теряли способность к творчеству. Зато становились прекрасными исполнителями.
 Поднявшись наверх, Олон кивнул подошедшему командиру спецгруппы, остальные члены которой ждали распоряжений возле комнаты с белыми стенами.
 – Выводите. Обычная процедура. Сигнал к работе получите на месте. Маршрут уже в навигаторе.
 Молчаливый командир группы, обманчиво неловкий в громоздкой штурм-броне, буркнул что-то невнятное и двинулся к своим бойцам.
 Сам Олон поднялся в командный пункт службы безопасности – зал в самом центре здания. Стены зала были увешаны панорамными мониторами и прозрачными пластинами мант-экранов, регистрирующих изменения психо– и эмополей вокруг Дома.
 В нишах по обе стороны от входа застыли в рабочем трансе астралоты, два мощных манта из ближайшего окружения Олона сидели за костяными клавиатурами мант-вычислителей.
 Усевшись в свое кресло в центре комнаты, Олон сплел пальцы рук, опустил на них подбородок и застыл, наблюдая за экраном, на который передавалось изображение из фургона.
 Ангел сидел в металлическом кресле, намертво приваренном к полу. Стальные обручи охватывали его руки, ноги, грудь и голову, не позволяя двигаться.
 Бойцы спецгруппы внимательно наблюдали за каждым его движением.
 Один из мантов негромко сказал:
 – Прибытие к точке через восемь минут.
 – Хорошо. Переведите Звезду в режим диалога с объектом.
 Мант, сидевший слева от Олона, тронул несколько кнопок на своем пульте, и тот увидел, как вздрогнул в фургоне ангел. Было слышно, как он судорожно втянул сквозь зубы воздух. Прикованное к креслу существо подалось вперед и облизнуло сухие губы. Подняв голову, он посмотрел прямо в камеру, и Олон уже в который раз поразился глубине безумия, заполнившего эти тоскливые и темные, как озера в стране мертвых, глаза.
 Качнувшись, фургон остановился.
 – Пятиминутная готовность, объекту – боевую программу, – бросил в пространство Олон.
 Внутренности фургона заполнил янтарный солнечный свет, но ангел даже не сощурился. Остановившимся взглядом он смотрел на рукоять огромного меча, что протягивал ему один из оперативников. Кто именно – из Центра Управления было не видно.
 Щелкнув, раскрылись стальные полукружья, ангел чуть качнулся вперед и застыл в кресле, пожирая глазами клинок.
 Оператор снова защелкал костяными кнопками, изображение Звезды на экране изменило ракурс, налилось гнилостной зеленью.
 По-змеиному скользнув вперед, ангел крепко схватился за рукоять меча. Глаза его заполнила абсолютная пустота. Теперь для него существовало только матово-черное смертоносное совершенство, поющее ему тихую песню, завораживающую, растворяющую в себе.
 Проклятая муха беспокойства жужжала все громче. Наклонившись вперед, Олон обвел взглядом экраны. Маленькая площадь Перемирия, на которую выходили четыре старых узеньких улочки, подходила для операции как нельзя лучше. Пусть и в спешке, но план был продуман – простой и логичный, какие и любил Олон.
 Место операции прекрасно подходило для того, чтобы отсечь машину с объектом непосредственно на площади, дождавшись, когда первый автомобиль сопровождения пересечет ее. Вторая машина будет только въезжать на площадь и ее тоже будет легко отсечь. Непосредственно целью займется объект – для того, чтобы стремительно вскрыть бронированный автомобиль и был нужен клинок в его руках.
 Олон отчасти понимал причину своего беспокойства – первый раз объект будет тесно взаимодействовать с оперативной группой, и многое будет зависеть от успешной координации действий.
 «Да, тренировки тут не проведешь», – с легкой досадой подумал он и уже в который раз обвел мониторы.
 Один из астропатов разомкнул губы:
 – Автомобиль цели проехал пост раз.
 Выбил короткую дробь на пульте оператор.
 – Минутная готовность, – спокойный голос, отдающий рутинную команду.
 Шедший в авангарде автомобиль сопровождения пересекал площадь.
 Мант, напряженно следивший за изображением Звезды на экране, неслышно что-то отсчитывал, чуть заметно шевеля губами.
 – Ноль! Счет ноль! – спокойно сказал Олон, как только задний бампер автомобиля сопровождения исчез из виду.
 Сжимая в руке огромный меч, ангел выпрыгнул из фургона и, легко оттолкнувшись от булыжников мостовой, взмыл в небо, раскрывая черные крылья.
 Как только автомобиль с охраной пересек площадь, боец спецгруппы распахнул дверь подъезда жилого дома и его напарник разрядил в бок машины свой гранатомет. Бронированный автомобиль приподняло и отбросило, разворачивая поперек улицы. Из проулка между домами выступил второй гранатометчик и, тщательно прицелившись, выпустил гранату в лобовое стекло. В салоне расцвел и тут же умер в клубах жирного дыма оранжево-черный шар.
 Водитель автомобиля, в котором сидел Перпоссон, глава аналитического отдела и член совета директоров Дома Контино, среагировал моментально, и до упора вывернул руль влево, пытаясь уйти с площади другой улицей. Но размеры бронированного автомобиля сыграли против него. Колеса занесло, машину стало разворачивать… Водитель приготовился дать газу, но в этот момент в багажник сбоку врезался шедший следом автомобиль охраны, уже получивший два попадания из гранатомета и исходящий грязным чадным дымом.
 И все же Перпоссон мог бы уйти, водитель у него был гениальный. Но сверху на автомобиль уже падало безумное чудовище в развевающихся лохмотьях.
 Олон замер в немом восторге, глядя, как единым движением ангел приземляется на крышу лимузина, его руки, поднятые в момент приземления, без малейшей задержки начинают опускаться и клинок вспарывает бронированную крышу, словно тончайшую бумагу.
 Пергюссон успел увидеть, как страшное черное полотнище опускается с потолка и исчезает в его груди. Огромная острая боль заполнила его, опустилась к желудку, разлилась внутри, перерастая в плоскость запредельного яркого света. Он дернул рукой, пытаясь дотянуться до света, и умер.
 Все это заняло несколько секунд, и лимузин даже не замедлил движение. Выдернув меч, жадно впитывающий последние капли крови, ангел сделал шаг по крыше машины, развернулся, описал клинком в воздухе дугу и обрушил его на крышу машины. Клинок разнес лобовое стекло, рассек крышу, рулевое колесо, голову и грудь водителя, застряв в пуленепробиваемой спинке сиденья.
 Автомобиль запетлял и врезался в стену дома. Грустно курлыкнув, ангел поднялся в воздух, с усилием выдирая меч из развороченного автомобиля.
 Полупрозрачный голубоватый шар врезался в ангела и, гулко лопнув, бросил его через площадь. Согнувшись почти пополам, словно получив неимоверной силы удар в живот, ангел врезался в окно и исчез внутри дома. Лишь несколько черных перьев осталось кружиться в воздухе.
 На площадь вылетел полицейский «сити-хантер». Боковые окна опущены, с одной стороны из салона торчит дуло штатного полицейского автомата, извергающего шквал огня, с другой – вылетают стремительные цепочки голубоватых шаров, накрывающих бойцов Олона.


Несколькими минутами ранее

 После стрельбы в «Башне Итилора» у полиции, по меткому выражению дежурного по Управлению сержанта Тополя, «усы вибрировали». Учитывая, что должность начальника полиции занимал храт, выражение понимали буквально.
 Все силы были брошены на допрос возможных свидетелей, а поскольку в поле зрения попали ребята из Дома Контино, то за менеджерами Дома послали машины с усиленными нарядами и обязательным наличием в экипаже боевого манта.
 Сержанты Корзун и Белагро, как и лейтенанты Василевский и Йорк, понятное дело, радости по этому поводу не испытывали.
 Приказ допросить Ральфа Пергюссона они считали откровенным идиотизмом. С таким же успехом можно было отправить их допросить бога Итилора А еще лучше Лантоя. Точно, именно его.
 Это они и обсуждали, возвращаясь в Управление. Приходилось злобно хохмить, пытаясь подавить жгучее желание вернуться и рукоятками пистолетов выбить зубы из гладеньких мразей в костюмчиках, с издевательской вежливостью отвечавших, что господин Пергюссон только что убыл в срочную командировку, да и, в любом случае, без предварительной записи он просто не в состоянии принять никого, даже господ из полиции. И да, конечно, жаль, но они не могут сообщить, куда именно отбыл господин Пергюссон, а его личный секретарь, какая жалость, также недоступен. Провожает, знаете ли, шефа.
 Очень, просто очень хотелось всем в машине посмотреть, как крошатся белые зубки этих подонков. Но пришлось лейтенантам вежливо оскалиться в ответ и топать к машине.
 Глухие хлопки гранатометных взрывов они услышали на подъезде к площади.
 Сидевший на переднем сиденье Корзун проорал в рацию:
 – Площадь Перемирия, огневой контакт! – И полез в кобуру.
 Белагро уже давил на газ.
 Все четверо были опытными ветеранами, так что, уже выезжая на площадь, понимали, кто и что будет делать.
 Василевский первым же энергошаром вывел из игры непонятного урода со здоровенным мечом, отлетавшим от искореженной машины, а Йорк автоматным огнем прижал к земле парней в легкой броне, спешивших к автомобилю с противоположной стороны площади.
 Василевский выпустил цепочку шаров и удовлетворенно заурчал, увидев, как двое нападавших, врезались в стену и сползли вниз, оставляя на кирпичной кладке широкие кровавые полосы.
 С переднего сиденья, заполняя машину запахом пороха, рявкал огромный, совершенно неуставной, револьвер сержанта Корзуна. Пару раз начальство пыталось отобрать у него это сооружение, но безуспешно.
 Белагро, оскалившись, навис над рулем, разворачивая «сити-хантер» так, чтобы он закрыл от нападавших искореженные автомобили.
 Крохотная площадь до краев заполнилась грохотом стрельбы, шипением энергошаров и воплями раненых.
 Вскрикнув, дернулся Белагро, рукав его форменной рубашки стремительно набухал тяжелой чернотой. Бледный, взмокший от напряжения Василевский развернулся вправо, посылая в сторону нападающих новый веер энергошаров. Стрелок, ранивший Белагро, подлетел в воздух и закувыркался, падая на булыжники площади двумя комками сочащейся кровью растерзанной плоти.
 Корзун и Йорк вывалились из автомобиля. Перебросив сержанту автомат, Йорк вытащил из кобуры штатный пистолет и пополз к бронированному лимузину. Машина выглядела относительно целой, так что была, хоть и слабая, надежда, что кто-нибудь выжил.
 Подергал ручку задней двери. Та, чавкнув, приоткрылась. Лейтенант заглянул в салон и от души помянул всех богов и демонов. Развалившись на сиденье, смотрел в никуда пустыми глазами Ральф Перпоссон, вскрытый от горла до паха. Переднее сиденье заливал кровью мертвый водитель.
 Новые автоматные очереди вспороли воздух.
 Рванула граната, в полете перехваченная Василевским.
 Олон неподвижно смотрел, как непонятно откуда взявшиеся полицейские уничтожают спецгруппу. Бойцы Олона были хорошо тренированными специалистами, но противопоставить что-либо адекватное превосходному боевому манту, которого на редкость грамотно прикрывали огнем напарники, не могли. Для этого им надо было перегруппироваться, подавить огонь остальных полицейских и задавливать манта шквальным огнем, постепенно изматывая и разряжая его энергопотенциал. Сейчас времени на это не было. К полицейским уже спешит подкрепление, счет идет на минуты, если не на секунды.
 Олон взглянул на монитор с изображением Ангельской Звезды. Лучи пульсировали, от центра к краям бежали волны зеленоватого свечения.
 – Степень повреждений объекта? – спросил он у оператора.
 – Процентов тридцать. Полицейский мант очень силен. Объект выведен из активной фазы.
 – Он может действовать?
 – Да, но уровень избирательности будет очень низок, – пожал плечами оператор.
 – Дайте ему команду на тотальное уничтожение всех на площади и самостоятельную эвакуацию.
 Оператор искоса глянул на Олона. Только что тот взял на себя полную ответственность за судьбу самой секретной и амбициозной операции Дома Тысячи Порогов. Если ангел попадет в чужие руки… Да еще в состоянии боевого безумия… Думать об этом не хотелось. Но свидетельства полицейских, видевших все своими глазами, были еще опаснее.
 И мант-оператор отдал команду.
 Его напарник уже лихорадочно шептал в микрофон:
 – Немедленная эвакуация. Стае, немедленная эвакуация.
 Василевский не сразу осознал, что огонь стих и наступила полная тишина На площади остались только чадящие остовы машин да он с напарниками – измотанные, черные от пороховой гари, но живые.
 Мант подумал, что теперь несколько недель будет сам себе напоминать пустую бутылку. Последние несколько мгновений боя он провел, с отвращением стреляя из своего табельного пистолета, досадливо морщась при каждом безрезультатном выстреле. Стрелком он был никаким.
 Из-за капота настороженно выглянули Йорк и Корзун. Вдали уже ныли сирены. Лейтенант обвел взглядом фасады домов. С самого начала ему показалось странным, что никто из местных не завизжал, не попытался убежать из-под обстрела. Оказывается, бежать и визжать было попросту некому. На залитую кровью площадь равнодушно смотрели пустые глазницы заброшенных офисных центров и обветшалых домов, дожидающихся сноса. Место для засады было выбрано идеально.
 – Ты как? – тронул он за плечо Белагро.
 – Нормально, давай отсюда выбираться, – пробормотал тот, сморщившись от боли.
 По водительской дверце постучал Йорк:
 – Давай, вылезай и садись назад, я поведу.
 Благодарно кивнув, Белагро неуклюже полез из машины.
 Стена дома напротив взорвалась, и Василевский увидел, как к ним метнулась черная, невероятно быстрая тень. Леденящий душу тоскливый крик взмыл над площадью. Огромное лезвие перерубило пополам Йорка и тут же вошло в грудь сержанта Белагро.
 Лейтенант увидел, как нестерпимо медленно поднимает автомат Корзун, и подумал, что это уже бесполезно. Размытая фигура вскочила на капот машины, свистнуло лезвие, голова полицейского закувыркалась в воздухе.
 Василевский, как зачарованный, следил за своим убийцей. Не было сил пошевелиться, хотя бы поднять руку, закрыться. Можно было только смотреть, как хрустко взрывается лобовое стекло и надвигается матово-черное лезвие, несущее последнюю окончательную темноту.


* * *

 Олон неподвижно сидел в кресле, в который уже раз просматривая запись полного и окончательного провала. В голове поселилась гулкая пустота, тело налилось непривычной пухлой тяжестью. Не хотелось двигаться, думать, не хотелось даже совать в рот ствол тяжелого плоского пистолета и нажимать на курок.
 Все равно Хранитель Порогов вернул бы и из того неприглядного места, куда попадают самоубийцы.
 На боковом мониторе было видно, как копошатся на месте бойни полицейские, разматывая ленты, как дежурные манты опергрупп выставляют прозрачные экраны между домами, отсекая возможных любопытствующих.
 Тихо открылась дверь, и Олон увидел, как вытягиваются лица операторов, с какой суетливой осторожностью вскакивают они с рабочих мест. Хранитель ступал неторопливо, отрешенно чему-то улыбаясь.
 Следом, засунув руки в карманы мешковатых брюк, энергично вошел невысокий полноватый человек.
 Остановился, энергично попыхивая короткой круто изогнутой трубкой, с интересом осмотрелся и протянул Олону пухлую ладошку: – Реннингтон.
 Олон, разумеется, узнавший шефа Девятой комнаты, встал и молча пожал неожиданно крепкую сухую ладонь.
 И остался стоять, ожидая, что скажет Хранитель.
 Реннингтон тем временем подошел к экранам, поиграл тумблерами, то уменьшая изображение так, что машина в центре площади, люди, ангел, становились незначительными точками, то приближая до тех пор, пока безумный глаз ангела не заполнял собою все пространство.
 Вынув трубку изо рта, гость задумчиво постучал чубуком по столу и снова прихватил трубку крепкими желтыми зубами.
 Сунул руки в карманы и остался стоять – покачиваясь с носка на пятки, заполняя помещение клубами ароматного дыма, явно ожидая какой-нибудь реакции от Хранителя и Олона.
 Хранитель втек в кресло, на котором до того сидел Олон, сплел пальцы, опустил на них длинный подбородок и так застыл.
 Едва ли не впервые в жизни Олон почувствовал серьезное беспокойство. Ситуация была противоестественной. Нет, он примерно представлял себе комбинацию, но пытаясь просчитать последствия, видел столько крови, столько предательства и ударов в спину, что становилось не по себе.
 Хранитель остро глянул на Олона и тот почувствовал себя простым, понятным и прозрачным, словно оконное стекло.
 Хранитель знал все. Олон перевел взгляд на Реннингтона. Почувствовав взгляд, тот повернулся, жизнерадостно скалясь, и произнес:
 – Итак, господа, как я понимаю, у вас серьезные проблемы.
 Звонко хлопнул в ладоши, едва сдерживая холодное злое веселье, заставлявшее чуть заметно подрагивать его упругие румяные щечки:
 – Но я могу решить их. Надеюсь, с этого момента наша дружба будет крепнуть. День ото дня. День ото дня.
 Он тихонько засмеялся и снова повернулся к экранам, завороженно глядя на ангела.
 – Неплохо было бы начать доказывать свои дружественные намерения, – негромко произнес Хранитель, неподвижно сидя в кресле.
 Реннингтон стремительно развернулся к нему.
 – Разумеется, разумеется, – прошипел он, – я сделаю это тогда. Когда. Решу. Что это. Необходимо.
 Он произносил тираду, ставя после каждого слова жирную точку.
 Была б это перьевая ручка, капли аж в стороны бы полетели, подумал Олон, внешне, впрочем, никак не показывая своего отношения к происходящему.
 Шеф Девятой комнаты щелкнул пальцами, выводя из транса застывшего в своей нише астралота. Слегка склонил голову, обозначая вежливый поклон в адрес Хранителя:
 – Вы позволите?
 – Да-да, конечно.
 Подойдя к астралоту, Реннингтон лишь слегка коснулся указательными пальцами его висков, и тот, дернувшись, вошел в состояние трансляции.
 – Вуралос? – резко спросил маг.
 – Да, шеф Реннингтон, – отозвался кто-то низким голосом с характерными добберскими интонациями.
 – Сейчас вам скинут информацию с терминалов. Включая адрес места происшествия. – Тут Реннингтон повернулся и пальцем указал Олону на пульт: – И запись событий, включающую всех фигурантов. Задача – полицию от расследования отстранить, место происшествия оцепить, весь материал у полиции изъять. Дело подпадает под нашу юрисдикцию. Вопросы?
 – Никаких, шеф Реннингтон, – почтительно произнес голос. – Ждем данные.
 Олон сел за пульт, защелкал костяными клавишами, готовя пакет. Реннингтон протянул ему тонкую пластину, Олон опустил ее в щель считывателя, на мониторе появилось адресное окно, в которое он и перетянул готовый пакет.
 Почти тут же астралот произнес голосом Вуралоса:
 – Пакет получен, выезжаем.
 Реннингтон сел в свободное кресло оператора, оттолкнулся от пульта, разворачиваясь лицом к Хранителю:
 – Итак, уважаемый Хранитель Порогов, – заговорил он совершенно серьезным голосом, – теперь давайте обсудим окончательно условия нашего замечательного союза.


* * *

 Стоя возле искореженной машины, Марта невидящим взглядом смотрела на заляпанное кровавыми брызгами стекло. Из машины воняло дерьмом, вывалившимися кишками и кровью. Сводящая с ума жара раскаляла автомобиль, и вонь наплывала удушающими волнами через открытое окно со стороны водителя.
 Осторожно ступая, Марта обошла автомобиль. Василевский сидел, вдавленный в спинку сиденья, огромная рана зияла, начинаясь с середины грудной клетки и заканчиваясь в области паха. Прикинув, какой силой надо обладать, чтобы так разделать человека, Марта тихонько присвистнула и покачала головой. Голова Василевского упала на грудь, внутренности вывалились и мерзкими кольцами сползали с колен вниз, на пол. На секунду Марте показалось, что сейчас они зашевелятся, мертвый лейтенант поднимет голову и утянет ее к себе, в воняющую смертью машину.
 Сердито тряхнув головой, она зажала зубами сигареты и похлопала по карманам в поисках зажигалки.
 Не нашла и машинально обернулась, высматривая Шесински.
 Вспомнив, что напарник больше никогда не даст ей прикурить и не будет идти рядом, молчаливый, надежный, тихо сопящий на ходу, она дернула уголком рта и резко вздохнула.
 Кто-то из патрульных правильно истолковал ее жест.
 – Огоньку, лейтенант? – обратился к ней полицейский. Из ветеранов, уже седеющий, с животом, нависающим над ремнем, с острыми, все видящими, все запоминающими, спокойными глазами.
 Марта с благодарностью кивнула, патрульный щелкнул дешевой зажигалкой, дождался, когда Марино прикурит, полез за сигаретами сам.
 Прикурил и протянул зажигалку Марте.
 – Берите, лейтенант. У меня еще есть. Вечно таскаю – по карманам небось пяток наберется.
 – Спасибо, капрал… – Марта запнулась. Он был, видимо, из местного участка, Марино его не знала.
 – Дортмайр. Капрал Дортмайр.
 – Спасибо, капрал Дортмайр, – еще раз повторила Марта и, глубоко затягиваясь, пошла вокруг машины.
 Что же здесь произошло?
 Судя по записям переговоров, они влетели в заварушку на полном ходу и весьма успешно отбивались от нападавших, пока не…
 Пока не, что?
 Страшные раны на телах жертв живо напомнили Марино дела Паналакиди и Ольги. Но – там на жертвы нападали в абсолютно безлюдных местах, никаких свидетелей.
 Билл Грузовик? Да, очень похоже на то, как разобрались с ним. Но здесь убийцу сопровождала солидная группа огневой поддержки. Это напоминало не точечную операцию, а публичную демонстрацию силы.
 Марта огляделась и подозвала манта своей группы. Тот подошел, как всегда, словно немного не здесь, будто прислушивается к каким-то голосам, одному ему слышным. Марта не исключала, что так оно и было.
 Кивнула на искореженные автомобили:
 – Что с эмофоном? Есть читаемые картинки?
 Высокий тощий мант пожал плечами:
 – Я пока успел только поработать по периметру, лейтенант.
 Протянул руку к полицейской машине, пошевелил пальцами:
 – Тот, в машине, он же мой коллега?
 Марта кивнула.
 – Тогда картинки точно будут, – удовлетворенно кивнул мант. – Даже отсюда чувствую, хороший сильный фон, сознание тренированное, картинки структурные, все получим, не волнуйтесь.
 Марту стала потихоньку раздражать эта никчемушная многословность собеседника, это его дурацкое шевеление пальцами, его чуть изогнутая фигура, бледное нездоровое лицо… Свело скулы от желания заорать и погнать этого трупогляда работать.
 Но Марта понимала, что мант просто использует свою, пусть и не слишком приятную, привычку для того, чтобы ввести себя в состояние резонанса, ощупать внешний контур астрального следа, державшегося на месте убийства.
 – Кто здесь старший? – голос резкий, уверенный, его обладатель даже не скрывает брезгливости.
 Марта медленно-медленно обошла застывший на краю площади автомобиль.
 Солнце слепило глаза, заливая город расплавленной белизной. Козырьком прикрыв ладонью глаза, Марта всмотрелась в говорящего.
 Здоровенный доббер в людском костюме. В классической сорочке, что совсем уж нелепо, и с узким галстуком из тех, что Кинби называл удавками.
 «Вуралос. Только его здесь не хватало», – с тоской подумала Марта, не подозревая, что худшее еще впереди.
 – Лейтенант Марино, – представилась она, сбившись на хрип и обозлившись от этого еще сильнее.
 Небрежно кивнув, Вуралос процедил сквозь зубы:
 – Прикажите своим… специалистам, – «специалистов» он выплюнул, как ругательство, – очистить место преступления.
 Марта почувствовала, как отвисает у нее челюсть.
 Конечно, всякое бывало, Управление уже привыкло к тому, что Девятка периодически забирает под свою юрисдикцию дела, фактически не объясняя причин. «Особая важность», «теологический интерес», «применение магии, угрожающее государственной безопасности», ну, не считать же это объяснением, в самом-то деле.
 Но никогда они не вмешивались, если дело касалось убийства полицейского. Хоть с самой что ни на есть черной некромантией – молчок и морды в сторону.
 А тут – убиты сотрудники полиции, дело однозначно в ведении спецгрупп Управления, и тут, на тебе, заявились.
 Закаменев лицом, Марта двинулась на Вуралоса. Не думая ни о чем конкретно, даже не осознавая, что рука шарит по поясу в поисках кобуры, пока не почувствовала, что кто-то мягко, но очень настойчиво держит ее ладонь, не давая расстегнуть кобуру.
 – Лейтенант, лейтенант, спокойнее… – Знакомый голос, но сейчас она не могла разобрать, кто это.
 Марта пришла в себя, перед глазами постепенно перестали плясать прозрачно-желтые пятна. Рядом стоял, бережно придерживая ее ладонь, намертво вцепившуюся в рукоятку пистолета, мант, обследовавший место преступления.
 Обнял ее за плечо и с усилием развернул.
 Уводя, бросил через плечо Вуралосу:
 – У лейтенанта нервный срыв. Я сам ее довезу до Управления. Приступайте.
 Марта попробовала вырваться, но мант держал крепко. Тихонько зашептал ей в ухо:
 – Лейтенант, сейчас нельзя. Я тут пощупал по сторонам, и этих тоже попробовал пощупать. Очень, очень недоброе здесь случилось. И если Девятка приехала, надо уходить. Сейчас – уходить.
 И Марта сдалась. Она расслабилась и позволила усадить себя в машину. Сунула в зубы сигарету, но сил прикуривать уже не было. Так и сидела, с приклеившейся к нижней губе сигаретой, свисавшей из уголка рта, пока не подошел знакомый следователь, щелкнувший зажигалкой.
 Сев на водительское место, он коротко выматерился, и машина тронулась, оставляя позади деловитых подтянутых людей Вуралоса, немедленно начавших собирать обломки автомобилей, пеленать тела в прозрачные гелевые капсулы – предмет постоянной зависти полицейских экспертов, ставить зеленоватые мант-заграждения и вообще заниматься тем, что должны были делать они.
 Войдя в свой кабинет, Марта открыла окно, плюхнулась в расшатанное кресло и закрыла ладонями лицо. Посидела так несколько минут, пока не почувствовала, что глаза не желают открываться, тьма внутри сгущается, и она сейчас упадет на стол и уснет. С трудом отлепив влажные ладони от лица, помотала головой и пошла к кофейному автомату.
 Пять раз нажала на кнопку добавки сахара. Пошарила по карманам и, пока железная утроба гудела и ворчала, выдавая свою бурду, скормила несколько монет соседнему ящику. Со скрежетом отодрала вечно заедающую крышку лотка выдачи, и добыла оттуда шоколадный батончик. Взяла в другую руку стакан кофе и, тихо шипя – вечно она забывала, насколько быстро нагреваются эти пенопластовые баклажки, двинулась обратно к кабинету.
 Навстречу шел мант, остановивший ее на месте перестрелки.
 Марта мотнула головой, указывая на дверь своего кабинета, и полицейский открыл дверь, галантно пропуская даму вперед. Войдя, аккуратно притворил дверь и остался стоять на пороге.
 – Садись, – Марта указала на стул напротив. Мант осторожно стряхнул пыль с сиденья, сел, поддернув брюки.
 Марта отхлебнула кофе, поморщилась и зубами содрала обертку с батончика.
 – Теперь скажи, почему ты меня оттуда увел и что ты там почуял.
 Мант задумчиво рассматривал свои ногти. Хорошо отполированные и, как заметила Марта, покрытые бесцветным лаком.
 – Лейтенант, вы действительно хотите влезать во все это? – голос был тягуч, собеседник говорил негромко, почти скучающим тоном.
 Марта рявкнула:
 – Да прекрати ты ногти разглядывать, как девка! Что видел?
 Мант вздохнул, потер ногти о лацкан пиджака и улыбнулся:
 – Лейтенант, Василевский был моим хорошим другом. Еще до академии. Понимаете?
 – Прости, – теперь уже Марта опустила глаза и шарила по ящикам в поисках сигарет.
 – Все нормально. Значит так. – Мант на секунду замолчал, сосредотачиваясь: – Нападали не на них. Точнее, целью были не они, а машина с людьми Дома Контино. Нападала хорошо подготовленная группа, эмоследы этих орлов во всех переулках вокруг площади. Но они, как мне кажется, обеспечивали только огневую поддержку и контроль территории. Основную работу делал кто-то другой. Судя по тому, что я поймал – ангел.
 Марта тихо протяжно присвистнула. Мант покачал головой, соглашаясь с ней.
 – Вот именно. Василевский был очень сильным мантом, если бы мне удалось считать его предсмертный и посмертный фоны, уверен, получилась бы очень качественная картина происшедшего. Наверняка мне удалось бы прочитать и след нападавших, вплоть до того, кто отдавал приказы. Скорее всего, удалось бы проследить и путь отступления ангела. Но сейчас, – он пожал плечами, – парни из Девятки уничтожают все. Когда мы отъезжали, они стерилизовали место перестрелки на всех уровнях. Вам надо объяснять, зачем это делается?
 Марта слушала и морщилась, пытаясь вспомнить, как же зовут долговязого. С этой группой лейтенант Марино работала редко и все никак не могла запомнить, кого как зовут.
 Наконец не выдержала:
 – Простите… Как вас зовут?
 – Стром. Старший сержант Дэвид Стром.
 – Так, старший сержант Стром, давайте начнем сначала. Что вы успели увидеть, и удалось ли что-нибудь зафиксировать?
 И они приступили к разбору с самого начала.


* * *

 Гром грянул вечером. Марта уже дошла то того состояния, когда вкус сигарет перестает ощущаться, во рту вырастает мох, мешающий ворочать языком и чувствовать хоть какой-нибудь вкус, а язык распухает и не помещается между зубами.
 Глаза слезились и уже не хотели закрываться. Она посмотрела в зеркало, вделанное в дверцу шкафа, тихо зарычала, увидев налитые кровью глаза, и с отвращением отвернулась.
 В этот момент и раздался вызов дежурного астралота:
 – Внимание всем офицерам полиции. Поступила ориентировка подозреваемого в нападении на офицеров полиции, повлекшего смерть офицеров и гражданских лиц. Прошу ознакомиться со слепком. Более подробная информация будет передана на стационарные компьютеры и мант-вычислители соответствующих отделов.
 Марта прикрыла глаза.
 Перед ней возник образ невысокого стройного человека с очень бледной кожей и резкими аристократическими чертами лица.
 Хорошо знакомое лицо: Кинби.


Город. Вечер

 Кинби смотрел на Дом Тысячи Порогов.
 Дом был огромен, нелеп и оттого еще более страшен. Раскинувшееся на несколько кварталов сооружение, собственно говоря, домом не было. Дикое сплетение зданий, каменных, деревянных, шлакоблочных, бетонных, соединенных, где крытыми переходами, где переброшенными досками, местами сверкавшее свежей краской, соседствовавшей с обвалившейся штукатуркой или строительными лесами, являлось апофеозом злого безумия.
 Самого Хозяина Порогов не видел никто и никогда Если Итилор или Леди Сновидений изредка покидали свои жилища между мирами и показывались в храмах Города, то Хозяин Порогов, казалось, никогда не существовал во плоти.
 Зато высокую, гибкую, мерзко бескостную фигуру Хранителя знали все. Каждый, кто хоть раз видел, как он вытекает из автомобиля, запоминал на всю жизнь гнетущее ощущение тоскливой неправильности, возникавшей в его присутствии.
 Кинби знал, что рано или поздно ему придется снова войти в одну из многочисленных дверей этого Дома.
 Зачем?
 Этого он до конца не понимал, но финал истории, начавшийся с просьбы разыскать фальшивую сестренку, зависел от происходящего где-то глубоко внутри, среди лестниц и переходов, залов и коридоров.
 Докурив сигарету, Кинби бросил окурок под ноги, растер каблуком и исчез в переулке.
 Нежданный подарок Сольменуса он спрятал в одном из потайных уголков своего убежища и сейчас не слишком переживал о его сохранности. Куда больше его беспокоило отсутствие информации. Больше чем на сутки он выпал из бешеного ритма Города.
 И, что самое неприятное, именно тогда, когда события начнут развиваться стремительно, теряя логику, превращаясь в хаотичное нагромождение случайностей, неизбежно заканчивающиеся кровью.
 Он думал, как вывести из-под огня тех, кто был ему небезразличен. К счастью, таких было немного – Марта, Юринэ… Пожалуй, стоило еще предупредить Чикарро, но проклятый бродяга пропал.
 Начать стоило, конечно же, с Марты. Критически оглядев себя, Кинби решил, что если он заглянет домой и переоденется, то ничего страшного не случится.


* * *

 Марте казалось, что она на ринге и только что пропустила хороший, от всей души, крюк. Прямо в челюсть. Случилось с ней такое еще в академии, и сейчас, как и тогда, все вокруг стало очень ярким и тихим, она перестала чувствовать ноги, а перед глазами вдруг поплыл очень-очень белый потолок, залитый нестерпимым золотым сиянием ламп.
 Сейчас мир тоже стал режуще ярким, отчетливым до мельчайших деталей и абсолютно нереальным. Он сужался, сужался до яркой звенящей точки, наполненной пустотой.
 Ей до слез хотелось отмотать время на несколько минут назад, когда голос астралота еще не раздался, и вырезать следующие несколько минут. Или забиться под одеяло, свернуться клубком, положить на ухо подушку – чтобы ни один звук не проникал, чтобы проклятая жизнь шла где-то там, не касаясь ее – Марты Марино, которая хочет только одного – спать.
 Просто спать.
 Выспаться, прийти в гребаное управление, закинуть ноги на стол, закурить и дождаться, когда вечером возникнет проклятый, с этой своей неуловимой улыбочкой, непереносимо, до скрежета зубовного, элегантный Кинби и поведет ее ужинать.
 Все. Кончились ужины. И Кинби, судя по всему, тоже.
 – Если сейчас, ты, сопливая идиотка, что-нибудь не сделаешь, точно, кончится, – услышала она внутри себя голос и жалобно шмыгнула носом.
 Старшего сержанта Строма она нашла на первом этаже, в комнате, где обычно отдыхали манты дежурной смены. Вообще-то, комната отдыха, с креслами, кофейным автоматом и примыкающей к этой комнате спальней на восемь коек, была дальше по коридору, но там, как правило, сидели эксперты и следователи.
 Манты дежурных групп предпочитали эту – с вечно приглушенным освещением, потрескивающей и мигающей лампой в настенном светильнике, прожженным креслом в углу и изрезанным столом, вокруг которого стояло несколько разномастных пластиковых стульев.
 Стром, в одиночестве сидел у стола, вытянув длинные ноги. Почувствовав Марту, открыл глаза, посмотрел выжидательно.
 Кивнув в сторону коридора, Марта, не дожидаясь реакции сержанта, пошла к двери, открывавшейся во внутренний двор Управления – небольшой бетонный прямоугольник, с вечно умирающей клумбой в центре.
 Прислонилась к квадратной, обложенной мелкой коричневой плиткой колонне, сунула в рот сигарету. Прикурила, не почувствовав вкуса, принялась жевать фильтр, дожидаясь манта.
 Стром выглянул из двери, увидел лейтенанта. Подошел. Остановился, сунув руки в карманы. Постоял, покачиваясь с носка на пятку.
 – Ну, и что скажете? – нервно затягиваясь, спросила Марта.
 – О чем?
 – О сообщении этом. О том, что на Кинби объявлена охота.
 Стром пожал плечами.
 – Он что-то знает. Что-то, что очень и очень нужно Реннингтону.
 – Убьют, как думаете?
 – Сами прекрасно понимаете, убьют. Но не сразу. Постараются взять живым. Им от Кинби что-то очень сильно нужно, и это понимают все. Собственно, Реннингтон особо и не скрывает этого.
 Марта развернулась к Строму:
 – Поможете?
 – Чем именно?
 – Мне нужно уйти от мант-наблюдения. Есть напрокат что-нибудь, вроде глушилок, которыми домушники пользуются, только похитрее, чтобы «дыр» не оставляло?
 Мант помедлил несколько секунд, что-то прикидывая:
 – Хорошо. Ждите здесь. Есть у меня одна вещица.
 Хлопнув дверь, Стром исчез. Марта осталась стоять в душной темноте двора, провонявшего дымом бесчисленных сигарет, жухлой травой и выхлопными газами.
 Кинби нужно было как-то предупредить. После увольнения из полиции он сохранил со всеми ровные приятельские отношения, но доступа ко внутренней информации не имел, если ему что-то было сильно нужно, шел к ней или Шесински.
 Шесински теперь нет, осталась только она.
 А, может, он все уже знает и тихо исчез из Города?
 Марта покачала головой – нет, Кинби так не поступит. Он никогда не исчез бы, не постаравшись связаться с ней. В квартиру вампир не возвращался, появись он возле своей конторы или в других привычных местах, она бы знала – попросила сообщать владельцев кафе и ресторанчиков, а также хозяина дома, где Кинби устроил свою контору. Тот, кстати, до сих пор горестно покачивал головой, проходя мимо своей разгромленной собственности.
 Надо было попробовать перехватить Кинби. А если не получится, оставить сообщение.
 Оставалось понять, как именно.
 Астралоты, в том числе и незарегистрированные, отпадали, обычная телефонная связь, мант-вычислители и компьютеры, которые Кинби искренне ненавидел, тем более.
 Идти к нему домой? Наверняка там уже засада, как и возле конторы. «Фиолетовый осьминог»? Тем более.
 Юринэ? Девочке и так досталось, да и не станет Кинби подвергать ее опасности. И Марте не простит, если та ее во что-нибудь втянет.
 И все же, перехватывать его следовало возле конторы – Марта знала там несколько мест, откуда прекрасно просматривались все подходы к зданию. А может, и не стоило. Шансы наткнуться там на коллег были очень велики.
 Решив вернуться к этому вопросу позже, лейтенант сосредоточилась на том, чтобы придумать, через кого передать проклятому вампиру информацию.
 Марта потерла виски, пытаясь сквозь серую дымку усталости сообразить, к кому еще, кроме Юринэ и ее самой, мог обратиться за помощью Кинби в безвыходной ситуации?
 Снова хлопнула дверь. Стром протягивал ей изящную, чуть больше карманной зажигалки, коробочку серого металла. Марта взяла ее, удивившись неожиданной тяжести, покрутила в руках:
 – И что это?
 Мант пожал плечами:
 – Глушилка. По сути – самая примитивная глушилка. Правда, я ее чуть доработал.
 Такую Марта видела впервые, хотя за время службы перевидала всякое – амулеты, обереги и прочие побрякушки, предназначенные для того, чтобы их владельца нельзя было обнаружить с помощью мант-сканирования или других приемов полицейских или гражданских служб.
 Особенно любили такие штуки воры-домушники и автоугонщики – системами мант-безопасности пользовались в Городе почти все, благо, они были недороги. Но те амулеты выполнялись в виде массивных золотых подвесок, которые носили на широких, тоже золотых цепочках.
 – Ее не хватятся?
 – Нет. Ребята из отдела наркотиков сняли ее с южного курьера, регистрировать не стали. Отдали мне.
 Марта не стала спрашивать, почему ее отдали манту из другого отдела, что он с ней делал – это не имело значения. Важно было только то, что он ей отдал эту неприметную коробочку. Тем самым доверив свою карьеру и вполне возможно свою жизнь.
 Опустив тяжелый металлический прямоугольник в карман, лейтенант Марино застегнула молнию куртки. Жарко, конечно, но не ходить же светя кобурой по всему городу.
 Конечно, Марта не собиралась рисковать всем только ради того, чтобы предупредить Кинби об обвинении.
 Ему потребуется место, где можно было бы пересидеть и, если станет совсем плохо, документы и деньги, чтобы выбраться из города.
 Наверняка все это у Кинби было, и Марта прекрасно понимала нерациональность своих действий.
 И все же, если он действительно перешел дорогу Девятой комнате, то Марта и предположить не могла, какими методами Реннингтон будет пользоваться, чтобы вычислить Кинби. Мог потребоваться совершенно новый, незасвеченный пакет документов, а также наличные.
 Как многие полицейские, достаточно повидавшие на своем веку, она организовала несколько захоронок на случай беды.
 Всякое могло случиться – окажешься не в том месте не в то время, и придется спешно менять имя, хватать пачку банкнот и делать ноги, пока за тобой не явились, нет, не коллеги даже, а ребята в темных костюмчиках, служащие одной из семей, решившей, что убрать несговорчивого полицейского будет дешевле, нежели покупать его.
 Или нужно будет вовремя шепнуть на ушко важному свидетелю о том, что в такой-то квартирке, в таком-то доме, его ждет неприметный портфель с комплектом документов и билетом до позабытой всеми на свете станции, где его никто не будет искать недели две. За время своей работы Марте два раза пришлось шептать свидетелям. Один, правда, до места назначения не добрался – растворился по дороге.
 Быстро шагая по улице, девушка лихорадочно думала – с кем Кинби мог бы связаться? С кем? Кто-то, кого никто не принимает в расчет, о ком никогда не подумает Реннингтон.


* * *

 Ночь воняла. Страхом, похотью, злобой, тягучей тоской, копившейся день ото дня и не находившей выхода.
 Марта шла, уверенно впечатывая каблуки в мягкий асфальт, и настороженно поглядывала по сторонам. Она задыхалась от этой вони, вдруг, в одночасье, затопившей улицы.
 Перебежав на противоположную сторону переулка, дворами срезала пару кварталов и вышла на ярко освещенную улицу Золотого квадрата. Здесь бурлила истерическая ночная жизнь. Подкатывали к помпезным казино длинные розовые авто, извергали на тротуар девиц в блестках и коротких плотных мужичков с цепкими взглядами.
 Даже здесь, в центре лихорадочного веселья Марта чувствовала необычную напряженность, выпадающие из ритма тяжелые паузы, полные нехорошей тишины, излишне жесткие взгляды охранников, слишком поспешный шаг клиентов, старающихся как можно быстрее добраться до пуленепробиваемых дверей.
 Долетел из открытых дверей гитарный аккорд, и Марта сбилась с шага. Секунду постояла и бросилась через дорогу, не обращая внимания на недовольные гудки автомобилей и пронзительные вопли велорикш.
 На другой стороне улицы остановилась, прикурила, глядя в витрину перед собой. Через улицу за ней вроде бы никто не бросился, но это еще ни о чем не говорило. Двинувшись дальше вниз по улице, она свернула в узкий проулок, куда выходили двери служебных помещений варьете «Лунный гость», резко дернула потертую ручку.
 Сунула в нос ошалевшему охраннику жетон и толкнула его вглубь коридора. Сама встала напротив двери.
 Дверь нараспашку, в проеме – деловитая физиономия крепкого парня в сером костюме и хорошо отглаженной белой рубашке.
 Марта резко, в полную силу бьет внутренним ребром ладони чуть выше галстучного узла.
 Парень хрипит, хватается за горло.
 Марта втаскивает его за галстук в коридор, с размаху всаживает квадратный мыс тяжелого ботинка в пах.
 На полу – неподвижное скорчившееся тело. Марта перешагивает через него, стараясь не наступить в расплывающуюся вокруг искалеченного филера лужу мочи. Обернувшись, видит полные ужаса глаза охранника. Прикладывает палец к губам и пропадает в темноте проулка.
 Низенькая стенка делит проулок надвое. По одну сторону – владения варьете, по другую – мусорные баки цирка братьев Блоу. Несет звериной вонью, спермой и перегаром.
 Марта углубляется в квартал. Пересекает одну улицу за другой, останавливается в тихих переулках, прислушивается.
 Никого.
 Сжимает в кулаке подарок манта. Беззвучно шепчет: «Не подведи».
 В голове – тягучий гитарный аккорд. Снова и снова. Густой, темный, словно капля крови.
 Подземный переход.
 Марта сбегает по ступенькам. Светло, блестит кафель. Морг. Холодная мертвая стерильность. Здесь всегда так.
 Здесь живет Ночной Гитарист. Сейчас он стоит, привалившись спиной к колонне, ряд которых делит переход надвое. Марта видит только гитарный гриф да часть руки. Белая кожа, тонкие пальцы.
 Низкий глухой голос:
 – Здравствуй, Марта. Иди сюда. Рассказывай.


Двумя годами ранее

  Кинби ткнул пальцами, между которыми дымилась сигарета, в сторону ярко освещенной пасти подземного перехода: 
 –  Слышишь? 
  Марта поежилась. Из-под земли неслись медленные, полные холодной тоски гитарные аккорды. 
 –  Жутковатая музыка. Но играет мастер. 
 –  Сейчас его зовут Ночным Гитаристом. Когда-то я его знал, как Дэмьена Строкки. 
  Вампир вздохнул: 
 –  Когда-то он был лучшим боевым мантом армии. 
 –  Вы вместе служили? – изумилась Марта. – Но как… 
 –  Да-да. Столько лет прошло, как он мог столько прожить, – Кинби махнул рукой. – Но…  –  Он посмотрел на Марту и улыбнулся так, что у Марты защемило в груди. – Дэмьен уже не человек. Не совсем человек. 
  Обхватив руку Кинби, Марта прижалась к ней щекой: 
 –  Пойдем. Пойдем отсюда. Вон, на той стороне тихое пустое кафе. Если захочешь, расскажешь мне о Гитаристе. 
  Уже на ступеньках кафе она решилась спросить: 
 –  А Дэмьен, он один из… – Марта замялась. 
  Кинби озадаченно посмотрел на нее, потом, засмеявшись, махнул рукой: 
 –  Нет, он не проклятый. Ты ведь знаешь Суранский лес? 
  Конечно же. Марта знала. 
  В ночь, когда пришли Боги, странный дождь, пригоршни которого бросал в темноту дикий ветер, навсегда изменил полосу густого леса, тянувшегося далеко на восток, к подножью Суранских гор. 
  Изменились и люди, попавшие под этот дождь. 
  Перестали быть людьми. Перестали стареть. 
  Многие считали, что и жить они перестали. Другие же, например, добберы, считали, что они теперь живут между мирами и могут слышать голоса Тысячеликой Тьмы. Правда, мало кто из людей понимал, что же это такое. 
  Как-то один из патрульных-добберов пытался ей это объяснить, но Марта почувствовала, что у нее начинает болеть голова. К тому же патрульный был на редкость косноязычен. 
 –  Нас направили в Суранский лес, – Кинби говорил глуховатым голосом, неподвижно глядя в свою чашку. Руки непрерывно двигались – то хватали изящную чайную ложку, то вертели блюдце или комкали салфетку. 
  Марта мягко накрыла его ладонь своей, отобрала ложку, переставила чашку чуть дальше. 
  Бросив на нее короткий благодарный взгляд, Кинби улыбнулся. 
 –  Эй… если не хочешь, не говори, – сказала Марта, поглаживая его холодную сухую ладонь. 
 –  Нет-нет. Все нормально. Просто… иногда становится очень странно. Я рассказываю о событиях, произошедших задолго до твоего рождения, и понимаю что, для меня они произошли не больше месяца-двух назад. Так странно… Но я отвлекся. Итак, нас отправили в Суранский лес. Не весь отряд, только разведгруппу, укомплектованную добровольцами. Вызвались, конечно же, все, так что я отобрал десяток наиболее надежных и опытных бойцов. В том числе Дэмьена, манта-один отряда. 
  Вышли под вечер… 
  Кинби снова надолго замолчал. 
 –  Тогда Переродившиеся только начали появляться. Все они выходили из леса. Ползли по бетонным плитам, оставшимся от разбомбленных заводских цехов, ночью танцевали в развалинах. Если видели людей – забирались на стены и висели там, словно гигантские ящерицы. 
  Откуда они приходили – точно никто не знал. Так – домыслы. Одни думали, что это эксперименты Аланая, другие считали – последствия того дождя, что изменил лес. Кстати, насколько другим стал лес, тогда тоже никто не знал. Да и сейчас не знает. Но тогда разведгруппы проходили по опушке, видели посиневшую траву, лианы, реагирующие на движение, и все. 
  Разведка с воздуха никаких результатов не дала – непроницаемое полотно сине-зеленого цвета, ни малейших просветов. Пытались высадить исследовательские группы с вертолетов, машины пропали. Люди тоже не вернулись. 
  А потом стало не до исследований. Войска Аланая со стороны Суранского леса не появлялись, и ладно. Оставили заслон вдоль опушки и забыли на время. Пока кому-то не пришла в голову светлая мысль – устроить глубокий рейд четырьмя группами. Первые три должны были разойтись веером. А за ними шла четвертая – наша. 
  Расчет был на то, что даже если первые три группы исчезнут, мы найдем их следы и сможем сориентироваться. 
  Так вот. Мы не нашли ни единого следа. С каждым шагом становилось все страшнее. 
  Буквально через час после того, как мы вошли в лес, отказали передатчики. Все. И обычные, и мант-устройства. Техножрецы Лантоя уверяли, что их побрякушки будут работать и в аду. Обманули. 
  Или ад совершенно не такой, как они представляли. 
  Может быть, мы действительно побывали в нем. 
  Сначала исчез подлесок. Сине-зеленая трава пропала. Истончилась, превратилась в полупрозрачные, полные тягучей жидкости нити, обвивающиеся вокруг древесных стволов. 
  Потом стали абсолютно чужими деревья. Не может таких деревьев быть. Неправильные они. Гладкие тонкие трубы, уходящие в небо. Ни сучьев, ни коры, ни следа корней. Слегка качаются от ветра, и тогда слышится тихое бульканье жидкости, медленно текущей по этим трубам. 
  Шли почти всю ночь. 
  Под утро остановились, я выслал в стороны две пары на разведку, приказал описать круги вокруг лагеря и возвращаться. Выставил двоих часовых, остальным приказал спать. 
  Пока не стало светать, сидел, слушал, смотрел, вдыхал воздух, пытался хоть что-нибудь учуять. Ничего. 
  Потом принял мерзость, которую для меня варили армейские костоправы, и надел шлем. С этой гадостью внутри и шлемом на голове я мог существовать днем. Но ощущения, конечно, отвратительные. 
  Через час разведчики не вернулись. 
  Я дал команду собираться и отступать. 
  Помню, один из бойцов упаковывал свой вещмешок и вдруг, без предупреждения, упал на спину и закричал. На одной ноте. С совершенно неподвижным лицом. Лежал, бессмысленно глядя в одну точку, и кричал «о-о-о-о-о»… 
  Это было неимоверно страшно. 
  Потом его лицо стало будто проваливаться внутрь себя. Даже не проваливаться, а… складываться. Словно кто-то складывал по квадратикам дорожную карту. Или игрушечный картонный домик. Тело при этом сохраняло полную неподвижность. 
  Помню, Дэмьен подскочил к нему, схватил автомат и вещмешок этого бедолаги и одним прыжком оказался рядом со мной. Поглядел на меня и шепнул: 
 –  Ему не поможешь, командир. 
  И я скомандовал отход. Мы бросили своего товарища. Его тело еще долго было видно между труб-стволов, и мы все слышали это его «о-о-о-о». 
  Потом мы заблудились. 
  Даже смешно… Но мы заблудились. Ни единой засечки оставленной нами на стволах, ни одной вешки, никаких мант-маячков, что подвешивал Дэмьен. 
  Мы не понимали, утро сейчас, день или вечер. Через сине-зеленый потолок переродившихся крон лился жиденький мертвящий свет. 
  Даже я перестал чувствовать время. 
  Остановились часы. 
  Мы шли наугад, полностью доверившись Дэмьену. Он говорил, что ощущает очень слабые сигналы городской сферы. Как будто город за много тысяч километров от нас. Это было совершенно невозможно, но… Что такое невозможно в мире, куда пришли Боги? 
  Еще один боец упал и умер. Я вижу это ясно, как сейчас. Упал лицом вниз, вытянулся и застыл. Ни конвульсий, ничего. Вообще ничего. Просто перестал жить. 
  Через какое-то время льющийся сверху свет все же померк. Видимо, где-то там, в нормальном мире, наступила ночь. 
  И тогда пришли шепчущие тени. 
  Марта почувствовала, что страшно замерзла. В кафе было тепло, она крепко сжимала ладонями чашку с горячим кофе, но ее бил озноб. И не было сил пошевелиться. Сейчас существовал только глухой монотонный голос Кинби. 
 –  Мы, четверо оставшихся, стояли, спина к спине, опасаясь включать фонари, а вокруг скользили сливающиеся с ночной тьмой, тонкие ломкие тени. Они непрерывно шептали, голоса накладывались друг на друга, то взлетая вверх, превращаясь в шепчущий крик, то стихая до чуть слышного шипения. 
  И я не знаю, как еще это описать – в них не чувствовалось никаких понятных нам эмоций. Так, словно они не подозревали о нашем присутствии и говорили между собой, но на самом деле они только играли. Но результат игры не слишком их заботил. 
  Несколько теней скользнуло вперед, обняли нас и я увидел, как растворяются фигуры моих товарищей А от меня они отпрянули. 
  И пропали. 
  Подняв голову, Кинби оглядел пустое кафе, словно не сразу поняв, где находится. Сделал знак официанту принести еще кофе, дождался, когда на стол поставят чашечку с неимоверно крепкой дымящейся жидкостью, и продолжил: 
 –  Сам я так и не определил, сколько времени бродил там, держась на армейском снадобье днем и злости ночью. Как только наступала темнота, приходили тени и шептали. Сводили с ума. К счастью, – нехорошо ухмыльнулся Кинби и у Марты похолодело внутри,  –  я достаточно давно мертв и достаточно давно сошел с ума, так что у них не получилось. Л притрагиваться ко мне они боялись. Или не могли, уж не знаю. 
  Не помню, как оказался на той поляне. Вот только что стволы-трубы, глухое утробное бульканье, шепот… 
  И – идеально круглая поляна, в середине огромное сооружение, похожее на термитник. Белое, ажурное. 
  Прекрасное, но настолько чуждой красотой, что вызывает отвращение. 
  Дикая мешанина туннелей, часть их видна – снаружи фрагменты стен отсутствуют. Вокруг овальных входов вьются тени и шепот, шепот… Знаешь, как возле осиного улья. Вроде и негромкий, но настолько угрожающий, что понятно – не приближайся. 
  В одном из тоннелей, в открытой его части, я увидел Дэмъена. Он лежал, неподвижно глядел в потолок и кричал. Вокруг покачивались несколько теней, неторопливо, в такт крику. 
  Наверное, я не слишком хорошо соображал, что делаю. Сорвал с ремня гранату, выдернул чеку и бросил в одно из входных отверстий. А сам полез по стене этого термитника. Внизу бухнуло, термитник вздрогнул. Я был уже рядом со своим товарищем. Поднял, перекинул через плечо и начал спускаться. Дэмьен продолжал кричать. Это меля ужасно бесило, но останавливаться и что-то делать времени не было. 
  Потом я бежал и слушал монотонный крик. Мне было страшно опускать его на землю. Страшно заглядывать ему в лицо. Но пришлось это сделать, в конце, концов. 
  Лицо Дэмъена уже стало заостряться, глаза… белок пропал совсем, в никуда смотрели две лужицы тьмы. 
  Я не знал, как мне остановить все это. Поэтому полоснул себя ножом по запястью и сжал руку в кулак. Кровь у меня течет плохо, каждая капля долго собиралась, висела, потом лениво отрывалась и падала в его раззявленный рот. 
  Сколько я так сидел, сжимая и разжимая кулак, не знаю. 
  В конце концов Дэмьен замолчал. 
  Я поднял его, снова перекинул через плечо и пошел вперед. 
  Черед трое суток мы вышли к границе Города. 
 –  А что случилось с ним потом? – убедившись, что Кинби не собирается продолжать, спросила Марта. 
 –  Дэмьена списали. Его долго пытались лечить, он побывал и у Милосердных Сестер, и даже в самом Доме Леди Сновидений, и у техномагов Лантоя. 
  Им удалось отчасти спасти его разум. Но… мне пытались объяснять. Он уже не совсем принадлежит нашему миру. Он сам стал перекрестком многих пространств, но не может это контролировать, ею разрывают разные миры. Если бы он не был мантом, то просто стал бы Переродившимся – существом, потерявшим себя среди мириада пространств и реальностей. А так – его способности дали точку опоры, позволили сохранить хоть что-то. 
  Он пытался применять несколько раз свои умения. 
 –  И как? – с надеждой спросила Марта. 
  Кинби лишь покачал головой в ответ. 
 –  Это страшно. 
  И отказался отвечать на вопросы. 
  Сказал лишь, когда они уже выходили из кафе: 
 –  Для него сделали специальные браслеты, блокирующие любые мант-способности. Теперь он может жить. Но жить инвалидом. Я слишком поздно пришел. 


* * *

 – Ты хочешь спросить, откуда я тебя знаю, если ни разу не видел? – продолжал глуховатый голос, пока Марта шла вдоль белых колонн. Звук шагов гулко отдавался в пустом переходе, но нисколько не заглушал слова. Казалось, именно они полностью заполняли белый кафельный объем перехода.
 Голос смолк, в воздухе поплыли вязкие гитарные аккорды. Подойдя к гитаристу, Марта встала напротив, прислонилась спиной к колонне. Окинула собеседника внимательным взглядом.
 Дэмьен был еще выше и тоньше, чем она ожидала после рассказа Кинби. Лицо пряталось в тени широкополой шляпы. Старой, потертой, с обвисшими полями. Черный свитер с высоким воротом, делающим шею еще тоньше и длиннее, серый пыльник до пят. Черные драные на коленях джинсы, высокие солдатские ботинки.
 Тонкие нервные пальцы скользят по гитарному грифу.
 Гитарист нависал над своим инструментом.
 «Обвивался», – пришло в голову Марте. И сразу же она поняла, кого он ей напоминал. Змею. Нет, даже не змею.
 Змея.
 Гитарист поднял голову и взглянул на Марту.
 Лейтенант Марино сглотнула. Сначала ей показалось, что у Гитариста нет глаз. Почти сразу поняла – есть. На нее смотрели два провала в темноту. Это были не просто черные глаза без белка. Не две лужицы черного цвета. Не колодцы. Именно провалы. Засасывающие, заставляющие голову кружиться.
 Марте показалось, что она смотрит с огромной высоты на поверхность планеты, миллиарды лет не знавшей солнца. Она смотрела и видела там, на дне этих провалов, иссохшую черную равнину, полную трясущихся от холода призраков.
 Поспешно отвела взгляд. Услышала тихий горький смех:
 – Не бойтесь.
 Шорох одежды, тихий щелчок:
 – Смотрите теперь. Не бойтесь, Марта.
 Провалы исчезли, закрытые узкими черными очками. Теперь Гитарист стал просто очень худым и бледным человеком в потертой одежде. И очень молодым, удивленно отметила Марта. Она ожидала, что он будет выглядеть, как потрепанный жизнью, опустившийся мужик, типичный обитатель подземных переходов. Грязноватый, с отросшими ногтями, воняющий помойкой.
 Худощавый человек, чисто выбритый. Пахнущий… Ничем.
 Во всяком случае, Марта никакого запаха не уловила.
 – Теперь, когда вы меня изучили, может быть, скажете, чем я обязан вашему визиту, госпожа Марино? – учтиво спросил Гитарист. Вопросительным знаком повис тягучий звук гитарной струны.
 – Откуда вы меня знаете? – чувствуя себя на редкость глупо, спросила Марта.
 – Голоса, голос-а-а, – шепнули тонкие бледные губы ее собеседника. – Они мне сказали. Что вы придете.
 Марта решила не уточнять. Знал, значит знал.
 – Мне надо оставить сообщение Кинби.
 Человек осторожно опустил гитару, прислонил к колонне. Резко сполз по кафелю, уселся так, что острые колени оказались на уровне подбородка.
 – Он не ходит ко мне. Слишком тяжело.
 – Кому? – не удержалась от вопроса Марта.
 – Ему. Он считает себя виноватым. Зря. Но не изменишь.
 Гитарист говорил коротко, отрывисто. Слова слетали с губ, отсеченные друг от друга невидимым лезвием.
 Марта присела на корточки напротив. Сидела и смотрела в непроницаемые стекла черных очков. Гитарист по-птичьи наклонил голову:
 – Придет? Скоро?
 – Не знаю, – пожала плечами Марта. – Думаю, скоро. Может, сегодня, под утро. Может, завтра.
 – Опасно?
 – Что опасно? – не поняла Марта.
 – Ему. Ходить опасно?
 Она молча кивнула. В горле внезапно встал комок. Тяжелый, холодный. Сглотнув, откашлялась.
 – Передайте Кинби. Его обвиняют в убийстве. Обвинение «шитое». Заказное. Дело полностью под контролем Девятки, полицию к нему не подпускают. Пусть уходит из города на какое-то время. Если некуда – пусть попробует найти меня. Через вас, например. Я помогу документами и деньгами. Если же может уйти сам, пусть меня не ищет. Пусть уходит сразу.
 Выговорившись, Марта почувствовала странное облегчение. Они ничем реально не помогла Кинби, она сделала глупость, потащившись через город среди ночи. Ну не среди ночи, сейчас всего лишь довольно поздний вечер, поправила она сама себя. Да еще теперь впереди маячит мерзкое объяснение с начальством и Девяткой. Как только тот топтун придет в себя, сразу же побежит стучать.
 В мертвенном свете длинных трубчатых ламп Марта чувствовала себя на редкость глупо.
 Зачем она сюда пошла? Как она собиралась разыскивать Кинби? Чем могла помочь?
 Боги Воцарившиеся, вместо того чтобы идти к себе и наконец выспаться, она сидит в подземном переходе и вываливает сумасшедшему информацию, за которую ее с легкостью отдадут под суд.
 И все равно на душе было легко. Она сделала все, что могла.
 – Придет – скажу. Вы – осторожней.
 Марта устало улыбнулась. Внезапно она почувствовала, насколько вымоталась. Располосованные тела в переулках, убийство Билла Грузовика, перестрелка в «Башне Итилора», теперь это нелепое обвинение…
 – Я хочу в отпуск, – неожиданно пожаловалась она.
 Гитарист ответил кривой, но на редкость дружелюбной улыбкой:
 – Идите. Спите. Будут стучать – подушкой.
 Марта непонимающе склонила голову и Гитарист уточнил:
 – Накройтесь. Чтобы не слышать.
 – А вы накрываетесь? – вдруг спросила Марта.
 – Нет. Не помогает. – Пальцы нервно забегали по струнам, гулкую тишину перехода наполнили резкие звуки.
 – Не помогает. Все равно слышу.
 Он перестал играть, прижал струны ладонью. Задрал рукав плаща. Тонкое запястье охватывал тяжелый на вид браслет из потемневшего серебра.
 – Кинби рассказывал?
 Марта лишь молча кивнула.
 – Идите. Спите. Скажу.
 Взбежав по ступеням перехода, Марта глубоко вдохнула ночной воздух и неожиданно улыбнулась.
 На душе было легко. Впервые за столько дней – легко. Она сделала то, что должна была, и плевать на все законы и плевать на безопасность и целесообразность.
 Выйдя к центральным улицам, она поймала такси и с удовольствием развалилась на заднем сиденье.




 Часть третья
 ОСКОЛКИ


 Дверь подъезда поддалась, как всегда, с трудом. Марта с тоской посмотрела на лестницу. Тащиться на пятый этаж…
 Навалилась усталость. Разом. Словно мешок с песком на плечи скинули. Плюнув на собственные правила, Марта нажала кнопку вызова лифта.
 Скрипучая кабинка остановилась, судорожно дернувшись. Со скрипом ушли в пазы двери.
 Перекатывая из одного угла рта в другой длинную зубочистку, на нее смотрел здоровенный жлоб в сером костюме и белой рубашке с галстуком.
 Второй жлоб прихлопнул мясистой ладонью закрывающуюся дверь и почти дружелюбно спросил:
 – Лейтенант Марино?
 Марта уже сунула руку за спину и сейчас сжимала в руке рубчатую рукоять пистолета:
 – Предположим. А вот вы кто такие?
 Спрашивая, Марта уже знала ответ, и внутри поднималась тоскливая обреченность.
 Жлоб-один молча ткнул в лицо черное удостоверение с серебряными буквами. Второй даже не удостоил ответом.
 – Очень рада, агент Родни. И по какому поводу такая встреча?
 – Выйдите для начала, – мотнул головой жлоб-два, продолжавший держать дверь лифта.
 Отпустив пистолет, Марта вышла из кабины и встала, стараясь держаться спиной к стене, так, чтобы оба агента Девятки оставались в поле зрения.
 – Повторяю вопрос, что вы здесь делаете?
 – Лейтенант Марино, мы имеем ордер на ваше задержание, в связи с вашими противоправными действиями, нападением на сотрудника Агентства, а также необходимостью допросить вас в связи с недавним нападением на сотрудников полиции, совершенных вашим любовником Кинби.
 Последние слова жлоб-два выговорил с явным удовольствием, и Марта дала себе слово посчитаться с гаденышем при первой возможности.
 Жлоб-один незаметным движением извлек пистолет и нацелил его Марте в лоб.
 – Поднимите руки, лейтенант. Мой коллега обыщет вас.
 Его напарник ловко ощупал Марту, вытащил ее пистолет из поясной кобуры, прошелся по карманам куртки. Вытащил серую коробочку, хмыкнув, показал первому:
 – Это у нас, значит, использование незаконных устройств.
 И уже обращаясь к Марте:
 – Долго вам объясняться придется, лейтенант, до-о-олго. Лейтенант Марино, вы задержаны на основании соответствующего ордера и обязаны проследовать с нами.
 Он потянулся к кнопке вызова лифта. Сбоку, на лестнице, сгустилась темнота и послышался тихий свист.
 Жлоб-один недоуменно уставился на фонтан крови, хлестнувший из обрубка руки. Начав поворачиваться к лестнице, махнул обрубком, Марта почувствовала, как брызнуло на лицо теплым и липким.
 Второй оперативник молча рвал из кобуры пистолет, но по обреченности в глазах было понятно – он и сам понимал, что не успеет.
 Булькнул перерезанным горлом жлоб-один, и из груди второго, успевшего наконец выхватить оружие, выросло тонкое лезвие. Агент всхлипнув, умер.
 Марта изо всех сил долбила по кнопке вызова. Нестерпимо медленно открывались двери, изнутри ударил яркий, спасительный свет. Свет нормальной уютной жизни.
 Марта прыгнула через перила, мимо невысокой фигуры с тонким клинком в руках.
 Кто бы это ни был, Марта хотела оказаться от него как можно дальше.
 Тишиг неторопливо взял из руки мертвого оперативника пистолет и три раза выстрелил Марте в спину.
 Тело лейтенанта Марино отбросило к стене.
 Оно медленно сползло вниз.
 Марта умерла на площадке между четвертым и пятым этажами от трех пулевых ранений, каждое из которых было несовместимо с жизнью.


* * *

 Сначала Тишиг видел картину совершенно иной. Женщине, бывшей рядом с древним существом, не было места в полотне Художника. Ничем не примечательное создание, живущее серой жизнью человеческой массы – грунта, как называл их про себя Тишиг.
 Однако что-то во взгляде проклятого, в том, как он касался руки женщины, заставило Тишига присмотреться к ней внимательнее. И она перестала быть просто строкой в отчете, который следовало предоставить заказчику, докладывая о восстановлении репутации компании-исполнителя.
 Она явно представляла для вампира ценность. Сам полностью свободный от столь низменных и неинтересных эмоций, Тишиг прекрасно знал, как именно можно их использовать для создания картины.
 Решив, что эту возможность он рассмотрит позже, Художник сосредоточился на наблюдении за сотрудниками Реннингтона.
 Увидев, как шеф Девятой комнаты подъезжает к Дому Тысячи Порогов, южанин улыбнулся и удалился в свой отель – обдумывать завершающую стадию создания полотна.
 Необходимо было продумать мельчайшие детали, приготовить нужные инструменты, создать в уме тысячи набросков…
 В каждом своем полотне Художник стремился к совершенству, к абсолютной безжалостной законченности. Это творение обещало стать настоящим шедевром – вершиной его карьеры. Получив в свое распоряжение Ангельскую Звезду, Тишиг мог более не связывать себя с этим миром.
 Об этом шептали ему голоса среди серых равнин и черных холмов, куда отправлял он свой разум, этого страстно хотела его душа – новых пространств, нового материала для своих картин, неведомых красок, не испытанных прежде эмоций.
 Но Кинби пропал. Затаился.
 Тишиг не верил, что проклятый мог просто сбежать, банально покинуть сцену.
 Значит, он пережидает где-то, оценивает ситуацию. Давать ему время для такой оценки и подготовки совершенно не входило в планы южанина.
 И вдруг, в один ослепительный миг, Тишиг увидел всю сцену.
 Кинби послужит для него тем тараном, с помощью которого он получит не только Ангельскую Звезду, но и доступ к тайнам Дома Тысячи Порогов.
 Для этого надо лишь занять обитателей Дома и Кинби друг другом.
 Тишиг позволил себе короткую довольную улыбку и покинул номер отеля. Все складывалось как нельзя лучше.
 Конечно, увидев засаду у дверей квартиры женщины-полицейского, Тишиг на долю секунды встревожился, но тут же оценил изящество ситуации. Вырисовывался прекрасный набросок, позволяющий оценить общий замысел полотна. Художник надеялся, что Кинби сможет понять символизм композиции.
 Закончив работать, южанин постоял несколько мгновений, осматривая получившуюся сцену.
 Да, он ничего не упустил.
 Два тела на площадке – символ беспочвенной самоуверенности.
 Бессильно распластавшаяся мертвая женщина между этажами – тщетность ожиданий, невозможность изменений.
 Вампир обязательно оценит тонкую иронию момента.
 Бесшумно взбежав на последний этаж, Тишиг подпрыгнул, ухватился кончиками пальцев за край потолочного люка, втянул себя на чердак.
 И исчез в темноте.
 Вернувшись в отель, он поднялся к себе и лег. Заснул мгновенно, без сновидений.
 На следующий день он планировал несколько визитов, в том числе – в Дом Тысячи Порогов.
 Пора было предоставить заказчику отчет.


* * *

 Спустя пятнадцать минут после покушения, подъезд Марты наполнился светом, сигаретным дымом, властными раздраженными голосами.
 Начальник управления Меес'к стоял у подъезда, в бешенстве скручивая и раскручивая спирали угольно-черных усов.
 Прибывший на место наряд действовал грамотно, но Меес'ка не устраивал ответ – никаких следов.
 Наглухо перекрыв квартал, полиция устроила жесткий тотальный опрос.
 Поднимали с кроватей добропорядочных бюргеров, вламывались в наркопритоны и подпольные бордели, тяжелыми ботинками придавливали к полу бродяг и, светя фонарями в белые от ужаса глаза, требовали ответов.
 Никто ничего не знал, никто ничего не видел.
 Дэвид Стром наклонился над телом Марты, стоя так, чтобы не наступить в лужу крови, легонько прикоснулся кончиками пальцев к холодной щеке убитой.
 Закрыл глаза.
 Темнота… Серебристые росчерки клинка. Полные смерти глаза. Чьи?
 На грани восприятия – тихий шепот безумия, змеей скользящий меж островов нечеловеческих кошмаров.
 Открыв глаза, мант отшатнулся, потер ладонями виски.
 Снизу донеслись раздраженные голоса. Слов не разобрать, тона становятся все более повышенными.
 Наконец, все перекрывает низкий густой рев:
 – А я сказал, что расследование ведет Управление! Результаты сообщим!
 Раздраженный лай в ответ.
 – Что-о?! Пошли вон! Сержант! Выставить оцепление, гражданских задерживать до выяснения обстоятельств! Да! Этих тоже!
 Стром недобро усмехнулся. Судя по всему, Реннингтон решил прибрать к рукам и это дело. Формально он имел на то основания – погибли двое его оперативников. Но снова погиб офицер полиции. Причем не во время выполнения задания, как это произошло с Василевским и его сослуживцами. Марту застрелили в подъезде собственного дома, в спину.
 Такого не случалось уже несколько десятков лет.
 Меес'к и так не отличался кротким нравом и дипломатическими талантами, а уж сейчас-Завтра, конечно, Реннингтон надавит на все возможные рычаги, но эта ночь была полностью в распоряжении полиции.
 Стром собирался воспользоваться этим в полной мере.
 – Что-то нащупал? – негромко спросил его сержант Гловер. Судя по позе, он уже какое-то время стоял рядом, не решаясь прерывать размышления манта. И правильно делал.
 – Кажется, да. – Стром похлопал себя по бокам в поисках ручки, обнаружил ее во внутреннем кармане. Сделал несколько пометок в потрепанном блокноте.
 – И? – коротко спросил Гловер.
 – Ее застрелили не эти жмуры, – кивнул Стром на тела оперативников. Их как раз упаковывала «похоронная команда». Взвизгнула молния, дюжие санитары подняли черные коконы пластиковых мешков, занесли в лифт. Из тесной кабинки донеслось недовольное кряхтение, лязгнули двери, коробка лифта затряслась и поехала вниз.
 – Кто?
 – Тот, кто зарезал парней из Девятки. А вот кто это – не знаю. Только ощущение у меня от него очень поганое. Он «тень». Причем настолько глубокая, что я такой и не видел.
 Гловер мрачно присвистнул. На жаргоне полицейских мантов «тенями» называли адептов запрещенных культов, причем тех, кто ушел уже настолько далеко, что потерял всякую связь с обществом. Для «теней» существовали только свои цели, только своя реальность.
 Как правило, иерархам культов недолго удавалось контролировать подобных одиночек, и дело кончалось гибелью тени или гибелью культа. Тут уж, как повезет.
 Снова заскрежетал, залязгал лифт.
 Стром и Гловер переглянулись, и мант почувствовал тоскливое сосущее чувство внутри.
 Полицейские сопровождали движение лифта хмурыми взглядами. Оба ловили себя на детской мысли – а вдруг получится все вернуть назад.
 На площадку вышли санитары. У одного в руках черный пластиковый мешок.
 Стром прокашлялся, на негнущихся ногах пошел вверх, протягивая руку:
 – Ну-ка, дай. Мы сами.
 – Э-э… Не положено. – Санитар попытался завести руку с мешком за спину.
 – Мешок дай, – очень спокойно повторил Стром, поднимаясь еще на пару ступеней.
 Санитар опасливо протянул ему черную пластиковую скатку.
 – Спасибо. Теперь уезжайте. Ждите внизу.
 Сержанты уложили тело Марты в мешок и отнесли его вниз, к мигающему синим маячком фургону полицейских медиков.
 Недобро зыркнув, Меес'к скрутил ус и отвернулся.
 Стром потянул Гловера за рукав:
 – Давай-ка отойдем, покурим.
 Щелкнули зажигалки.
 – Если Девятка у Марты своих поставила, то…
 – У Кинби уже наши. Я узнавал.
 Стром с облегчением кивнул. Но все же уточнил:
 – А Девятка поблизости крутилась?
 – Да, но Меес'к приказал гнать их взашей.
 – Это, конечно, правильно. Но, понимаешь, хорошо бы там сейчас быть кому-нибудь, кого Кинби знает.
 – Это точно, – Гловер сломал недокуренную сигарету, отбросил и, хлопнув Строма по плечу, зашагал к своему автомобилю.
 Стром поежился.
 Ночь была душной, но ему показалось, что по городу только что пронесся холодный ветерок.


Той же ночью

 Уже через пять минут после того, как дежурный мант принял рапорт, подтверждающий смерть лейтенанта Марты Марино, во многих домах Города зазвонили телефоны, вошли в транс личные астра-лоты, запульсировали экраны мант-связи.
 Обитатели этих домов не имели отношения к Управлению полиции, однако многих новость заставила судорожно сглотнуть и подумать о том, что неплохо было бы оказаться подальше от города.
 Информация, переданная Рональдом Конвертом, еще накануне привела Дома в состояние повышенной боевой готовности, десятки недобрых глаз наблюдали за Реннингтоном, составлялись и рушились союзы, просчитывались планы.
 Но теперь… Никто не хотел попадаться под руку чудовищу, которое кто-то выпустил на свободу. Город превратился в охотничьи угодья хищника такого масштаба, что посторонним лучше было наблюдать происходящее со стороны.
 Впервые в жизни решил предпринять загородное путешествие и сам Рональд Конверт. Ему очень хотелось увидеть голову Кинби отделенной от тела, но… лучше наблюдать за событиями издали.
 Мистер Элингтон, принявший дела организации после трагического ухода из жизни мистера Джонсона, вызвал личного шофера и приказал немедленно готовиться к длительной командировке.
 Сел на краю своей огромной кровати толстяк Марио. Грустно посмотрев на свой огромный живот, растекшийся по коленям, положил телефонную трубку на рычаги и жалко шмыгнул носом.
 Срывающимся голосом позвал:
 – Антонио! Антонио!
 Квадратный «племянник» открыл дверь и почтительно застыл на пороге.
 – Антонио. Великое горе постигло одного из самых уважаемых жителей этого грешного города. – Сглотнув, толстяк продолжил: – Прикажи доставить утром в управление полиции букет красных роз и передай, что я скорблю о безвременной гибели лейтенанта Марты Марино.
 «Племянник» посерел и исчез.
 А толстяк еще долго сидел на кровати, покачивая головой и шепча:
 – Безумцы… Безумцы…


* * *

 Вуралос негромко постучал и, не дожидаясь ответа, вошел в командный пункт, ныне облюбованный Хранителем и шефом Девятки.
 Реннингтон резко развернулся:
 – Ну, что еще?
 Хранитель смотрел молча. По-змеиному извернувшись в кресле.
 – Только что доложили… Убита лейтенант Марино. Наши сотрудники, дежурившие около ее квартиры, погибли.
 Доложив, Вуралос замолчал. Стоял на пороге, больше всего желая, чтобы шеф отпустил его небрежным взмахом руки.
 – Подробности? – бросил Реннингтон.
 – Почти никаких. Меес'к не допустил наших сотрудников на место преступления, сообщение о перестрелке пришло по открытым каналам, а не по экспресс-связи, как положено.
 – Так-так… Так-так… – забарабанил пальцами по подоконнику Реннингтон.
 – Сейчас усатая тварь не успокоится и ни на какие доводы реагировать не будет. Попробуем давить – получим стрельбу. Так что до утра на них не нажимать. Но следить за каждым шагом. Пока подготовить запрос в муниципалитет и армейским. И на всякий случай в Совет Домов Воцарения. Просто подготовить – ход давать только по моей команде.
 Реннингтон чувствовал радостное беспокойство. Зависшая в состоянии неустойчивого равновесия ситуация наконец получила развитие.
 Правда, сам он хотел поступить несколько иначе.
 Достаточно было просто задержать любовницу Кинби и доставить в Дом Тысячи Порогов «для выполнения следственных действий».
 После чего ждать появления проклятого.
 Сейчас все несколько усложнялась, но становилась куда интереснее.
 Обернувшись, Реннингтон подмигнул Хранителю:
 – Ну, как думаете, кто кокнул малышку?


* * *

 Остановив машину, Гловер медленно потянулся к замку зажигания, повернул ключ, глуша двигатель.
 Высотка, в которой жил Кинби, темной громадой возвышалась на другой стороне улицы. Надо было выйти, проверить, как расставлены люди.
 Нужно было хотя бы поднести к губам рацию и предупредить своих о прибытии.
 Не было сил.
 Совсем.
 Сержант сидел, откинувшись на спинку сиденья, и от всей души жалел, что не ушел в отставку лет на десять пораньше. А ведь была такая возможность.
 Сейчас он жил бы в небольшом чистеньком доме на окраине Города и знать не знал о Марте Марино, которую помнил еще новобранцем.
 И не пришлось бы ему стоять над ее телом, следя, как бы не вляпаться в лужу крови.
 Он бы спокойно спал и утром, прочитав об этом кошмаре в газетах, осуждающе покачал головой.
 В стекло со стороны пассажирского сиденья аккуратно постучали.
 Вздрогнув, Гловер повернулся.
 На него вопросительно смотрел Кинби.
 Нагнувшись, сержант протянул руку, чтобы открыть дверь. Ему казалось, что секунды растянулись, превратились в длинные клейкие волокна, каждое мгновение не хотело заканчиваться, пальцы никак не могли коснуться рычага, открывающего дверь, все никак не чувствовали холода металла.
 Наконец замок щелкнул, Кинби скользнул на сиденье.
 – Чем обязан, – спросил он, глядя на Гловера.
 – Марта погибла, – выпалил сержант и замолчал.
 Казалось, из машины выкачали воздух. Из города выкачали воздух. Каждой клеткой кожи Гловер ощущал растущую пустоту.
 – Когда? Как? – мертво спросил Кинби, и Гловер понял, что сейчас расплачется от счастья.
 Кинби заговорил, значит, можно отвечать, произносить слова, рассказывать, делать хоть какие-то  нормальные,  обычные вещи, чтобы прогнать пустоту.
 И Гловер принялся лихорадочно забивать ее словами. Он глядел перед собой, положив руки на руль, и старался припомнить малейшие крупицы информации, которые могли хоть как-то помочь Кинби.
 Лишь бы не видеть каменно-неподвижную фигуру на пассажирском сиденье.
 Дослушав, Кинби сказал:
 – Мне нужны сутки. Может быть, двое. Сейчас, прошу, сними пост, я хочу подняться в квартиру.
 И вышел, аккуратно закрыв дверь.
 Гловер поднес к губам рацию, обнаружил, что руки трясутся.
 Онемевшими губами произнес:
 – Сворачиваемся. До семи утра к объекту не приближаться.
 Завел машину и уехал.


* * *

 Больше всего Кинби хотелось почувствовать хоть что-нибудь.
 Он сидел и ясно представлял, как поднимается внутри волна отчаянья, как перехватывает горло, как он сгибается и старается протолкнуть внутрь хоть немного воздуха. Он представлял, как нарастает тугой комок горя, он распрямляется и кричит, кричит, кричит.
 Как раз за разом он обрушивает кулаки на мраморную столешницу, выворачивает тяжелые двери шкафа-купе, срывает вешалки, в клочья рвет костюмы, раздирает спинку ротангового кресла…
 Он не чувствовал ничего.
 Совсем.
 Неподвижно сидел на краю постели, положив ладони на колени, неестественно выпрямив спину, и смотрел в одну точку.
 В голове крутились слова Гловера:
 – Марта погибла… Марта погибла…
 Фраза звучала снова и снова, заполняя собой все вокруг. Кинби моргнул раз, другой, пытаясь отогнать непрошеные звуки в голове, мешавшие сосредоточиться, увидеть Марту, представить ее глаза, вечно растрепанные волосы, нетерпеливое похлопывание по карманам в поисках зажигалки – она никогда не могла ее найти с первого раза. И пачки у нее вечно валялись по карманам смятые, Кинби постоянно подшучивал, что курит она, как пьяный бродяга, а Марта смеялась и прижималась к нему – теплая, живая, дивно пахнущая, смотрела темными глазами и облизывала губы.
 Марта погибла.
 Неловко встав, Кинби разделся, прошел в ванную, долго стоял под душем. Вытерся, аккуратно повесил полотенце, прошел в комнату и принялся раздвигать двери шкафов.
 На кровать легли черный костюм в тончайшую полоску и светло-серая сорочка.
 Это он возьмет с собой, решил Кинби.
 Натянул тонкий черный джемпер с высоким горлом, свободные брюки с накладными карманами, спортивную куртку, зашнуровал тупоносые ботинки на рубчатой платформе из толстой пористой резины.
 Сдвинул в сторону ряд костюмов и надавил на заднюю стенку шкафа.
 Затрещав, фанерное полотнище ушло в незаметный боковой паз. Щелкнув выключателем, Кинби осмотрел спрятанный за фальшивой стенкой стенд с оружием и нехорошо ухмыльнулся.


* * *

 Юринэ снова и снова драила полы маленькой квартирки, выливала в ванну флаконы средства для чистки и терла ее, пока пена не начинала переваливаться через белоснежные края. Но тяжелый лекарственный запах пропитал все ее существо и не желал выветриваться.
 Запах этот ударил ей в ноздри, когда она пришла в себя и обнаружила, что лежит в ярко освещенном зале, а над ней склонились хмурые женщины в белых, закрывающих нижнюю половину лица масках.
 Юринэ сделала судорожный вдох и упала в непроглядную черноту.
 Снова пришла в себя уже в палате.
 Она лежала и снова и снова чувствовала тяжелый удар в плечо, онемение, разливающееся по телу и жуткий страх – все кончено, сейчас она закроет глаза и навсегда перестанет быть. И желание, с которым все труднее бороться – лечь и закрыть глаза. Темнота по ту сторону жизни казалась такой манящей, казалось, так просто сделать шаг…
 Милосердные Сестры сотворили очередное, щедро оплаченное деньгами Кинби чудо, и уже на следующий день Юринэ отвезла домой молчаливая женщина, проводившая ее до квартиры и проследившая, чтобы молоденький храт из службы доставки забил ее холодильник свежими овощами, мясом и соками, а аптечку – лекарствами и травяными сборами.
 Юринэ с хрустом вгрызлась в брызнувший соком яблочный бок и расплакалась.
 Кинби не появлялся, пару раз Юринэ пыталась с ним связаться, звонила и Марте, но та отвечала невпопад и выглядела совершенно замотанной.
 Иногда она думала, что надо бы дойти до конторы, разобрать документы, прибраться, но каждый раз ее охватывал страх, снова начинало болеть плечо, и она забиралась с ногами на диван.
 Она стала бояться Города.
 Истошный ночной звонок сорвал Юринэ с кровати. Покрывшись липким потом, она смотрела на входную дверь. Новый звонок.
 Облизав пересохшие губы, она заставила себя подняться на ноги, шагнула к двери, уговаривая себя, что убить ее можно было и не звоня в дверь.
 На лестничной площадке стоял Кинби.


* * *

 Юринэ смотрела на неподвижную фигуру, сидевшую на стуле в углу крохотной кухоньки, и не знала, что делать.
 Два слова, сказанные Кинби на пороге, окончательно отправили Юринэ в жуткое путешествие по стране кошмаров. Не было верха, низа, добра и зла, правильного и ошибочного.
 Только пузырь кухни, наполненный желтым светом, плывущий среди черных скал городских домов – враждебных, населенных зловещими, неимоверно чужими, существами.
 Мир Юринэ рухнул. До сегодняшней ночи она сама не понимала, что центром ее существования, точкой опоры являлись Кинби и Марта. Их жизни она примеряла на себя, за них переживала, их радостям радовалась, о такой судьбе мечтала.
 В одну секунду волшебное стекло, через которое Юринэ смотрела на жизнь, разлетелось миллионом острых осколков, изрезав душу.
 Остался только страх.
 Кинби молчал.
 Руки действовали механически, спасая разум.
 Достать чашки, сполоснуть чайник, насыпать зеленого чая, залить горячей водой, закрыть крышкой.
 Привычная последовательность движений помогла обрести подобие спокойствия, зацепиться за реальность.
 Сделав первый обжигающий глоток, поморщилась и спросила, становясь собранной и деловой Юринэ:
 – Что от меня требуется?


* * *

 Гитарист слушал тихие шуршащие голоса. Он постоянно слышал их с тех пор, как первый раз открыл глаза, приходя в себя, в том термитнике, посреди леса. Голосам не было до него никакого дела, они разговаривали между собой, но чем больше он слушал, тем сильнее завладевали они его вниманием. Разум, душа, тело – все стремилось к этому равнодушному шепоту.
 Потом пришла боль, разрывающая личность подобно тому, как ослепительная молния разрывает небо, и больше он не помнил себя.
 О том, что произошло с ним после того, как Кинби вытащил его из леса, Дэмьен не рассказывал никому.
 К нему стали приходить гости. Сначала это были бледные тени, видимые только уголком глаза, но постепенно они обретали тела, наполнялись жизнью. Гости переговаривались, не обращая на Дэмьена никакого внимания, и от этих разговоров ему хотелось убить себя. Но это было как раз то, чего хотели его запредельные посетители.
 Дэмьен знал, что, умерев, он навсегда окажется там – в окружении непрерывно двигающихся силуэтов. Из века в век он слушал бы их беседы, не в силах даже сойти с ума. И он решил держаться.
 Поняв это, существа стали показывать манту картины иных миров, времен и пространств. Проплывая над черными полированными холмами, Дэмьен кричал от ужаса, видя то, что скрывали глубокие расщелины, замирал от восторга, видя нечеловечески прекрасные замки, поднимающиеся из полных тумана провалов, наблюдал процессии существ, поклонявшихся богам, неведомым в его пространстве и времени.
 Затем гости его разума начинали игру в смерть.
 Изощреннейшими способами они опустошали целые планеты, и Дэмьен кричал снова и снова.
 Но он запоминал. Против своей воли запоминал, КАК они это делают. Не спрашивая его разрешения, знание, которого он никогда не просил, вошло в его кровь, стало его частью.
 Демоны, чьи тени лишали разума людей, склоняли перед ним головы, жрецы неведомых культов, за которыми он наблюдал в своих снах, опускались на колени, почувствовав его присутствие и просительно складывали руки на груди.
 Знание и ужас разрывали Дэмьена на части, и вечная тьма поселилась в его глазах, заполнив непроглядной чернотой пустоты.
 Его снова спас Кинби.
 Браслеты, стоившие многих бессонных ночей техножрецам Лантоя, позволили Дэмьену существовать, не перерождаясь, балансируя на тонкой грани миров.
 Теперь он мог наблюдать за гостями, не сходя с ума от ужаса, запоминать то, что проходило перед его глазами, не распадаясь на звенящие осколки.
 Его отдушиной, связующей нитью с реальностью, стала музыка.
 Превратившись в Ночного Гитариста, он обрел счастье и проклятье вечного наблюдателя.
 Тонкие пальцы дрогнули на струнах, мелодия оборвалась, по трубе подземного перехода поплыл тоскливый высокий звук.
 Дэмьен резко по-птичьи повернул голову.
 Своими нечеловеческими глазами он видел, как взвихрилась ткань реальности там, где заканчивались ступени лестницы. На нижней ступени возник кокон непроглядной черноты. Приобрел очертания человеческой фигуры.
 Дэмьен вздохнул:
 – Это ты, Кинби. Я ждал тебя столько лет.
 Вампир приближался медленно, опустив голову.
 Подошел вплотную, обхватил тонкой, нечеловечески сильной рукой шею Дэмьена и прижал его к себе. Уткнувшись лицом в выцветший серый плащ, глухо выдавил:
 – Марту убили, Дэмьен. Убили.


* * *

 Кинби сходил с ума оттого, что приходилось постоянно повторять:
 – Марта умерла, Марту убили…
 С каждым повторением из него исчезала частичка чего-то такого, что позволяло ему существовать, и все росла, росла пустота, никогда не ведавшая света.
 Кинби постоянно прислушивался к себе, ожидая, когда же он хоть что-нибудь почувствует.
 Внутри расстилался лед. Миллионы километров льда, никогда не знавшего света.
 Они сидели в переходе, там, где несколькими часами ранее сидела Марта.
 – Она искала тебя. Просила передать, что тебя обвиняют в убийстве, – сказал Дэмьен.
 Кинби молчал.
 – Она тебя любила, ты знал?
 – Я знаю, кто ее убил, – сказал Кинби. – И я убью их. Всех.
 – Я задал тебе вопрос, Кинби, – мягко сказал Гитарист, – ты знаешь, что она тебя любила?
 – Да. Я знал это. Но я не человек, друг мой, и делаю сейчас единственное, что могу.
 – Я знаю, – так же мягко ответил Гитарист.
 – Мне нужна твоя помощь, Дэмьен.
 Гитарист улыбнулся и поднял согнутые руки, показывая запястья. Тяжелые серебряные браслеты наливались звездным сиянием.
 – Они мне мешают.
 – Тогда идем. – Резко поднялся Кинби и зашагал, не оглядываясь.
 Он знал, что Дэмьен его догонит.


* * *

 Той ночью в городе многие не спали.
 Визжа покрышками, унеслись, переполошив тихие пригороды, несколько автомобилей с тонированными стеклами, падали, истощенные трансом, астралоты, обслуживающие линии повышенной секретности между некоторыми уважаемыми семействами, сбивались с ног полицейские.
 Техножреца Юлиуса Ланга это не беспокоило. Он мирно почивал в своей маленькой квартирке, располагавшейся сразу же за мастерской квартального храма бога Лантоя.
 Юлиус закрывал храм в 23:30 по часам, висящим над входом. В половину двенадцатого часы издавали длинный писк, жрец выходил из-за прилавка и принимался вежливо выпроваживать задержавшихся покупателей.
 В храмах Лантоя не было алтарей. Каждое устройство, приобретенное в храме, являлось алтарем и воплощением бога. Каждая кредитка, уплаченная за протез или новые глазные линзы, радиоприемник или электрошокер, были жертвоприношением Лантою.
 Юлиус искренне почитал своего бога.
 И спал спокойно.
 До тех пор, пока его не коснулась мертвенно-холодная рука. Он резко открыл глаза и тут же потянулся к пульту с кнопкой тревоги, постоянно лежавшему под подушкой.
 – Не надо, Юлиус, – прошипел холодный тихий голос.
 Щелкнул выключатель.
 На жреца смотрели спокойные серые глаза. Нечеловечески спокойные. Не может быть таких глаз у живого человека, с ужасом осознал бедолага.
 Одной рукой сероглазый зажимал своей жертве рот, другой…
 От ужаса у Юлиуса полезли на лоб глаза, он забился на кровати, сдавленно мыча.
 Кинби демонстративно снял свой огромный кольт с предохранителя.
 – Мне нужно, чтобы ты кое-что сделал, – сказал он и встал с кровати.
 Только теперь Юлиус заметил, что незваный гость был не один.
 Около стены на корточках сидел человек в сером плаще. Подняв голову, он грустно улыбнулся. Глаза его скрывались за стеклами черных очков, но Юлиусу почему-то это совсем не показалось смешным. Он не хотел, чтобы человек снимал их.
 Мелодичным голосом второй посетитель сказал:
 – Снимите их. Пожалуйста.
 И вытянул руку.
 Юлиус снова почувствовал, что глаза у него готовы выскочить из орбит.
 Он знал эти браслеты.
 За все время существования храмов Лантоя, жрецы изготовили лишь три пары таких устройств, наглухо перекрывающих любое воздействие на эмосферу и астрал-каналы пациентов. Две пары пришлось надевать насильно. Обладатель третьей канул в безвестность.
 – В-вы понимаете, о ЧЕМ просите? Вы хоть представляете, какие силы блокирует этот браслет? – обратился он к человеку в плаще, игнорируя Кинби.
 Собеседник кивнул.
 – Сколько вы просуществуете без них? – спросил Юлиус с горечью.
 Он больше не боялся. Стоявший напротив человек обрекал себя на безумие и гибель. Вопрос был только во времени.
 – Трех дней мне хватит, а дальше – никто не знает, – пожал плечами человек в плаще и обнял жреца за плечи.
 – Пойдемте. Время не ждет. Уверен, в вашей мастерской найдется все, что нужно.
 Юлиус накинул старый махровый халат, пошарил под кроватью ногами, нащупывая тапочки.
 Ему совершенно не хотелось знать, что будет делать эта странная пара после того, как он закончит ритуал Разъятия.
 Войдя в мастерскую, жрец провел рукой по стене. Разгоняя тени, загорелись с тихим потрескиванием электрические светильники. Впрочем, комната так и осталась полутемной. Голые лампочки без абажуров осветили только рабочий стол жреца и витрину с кассовым аппаратом.
 Подойдя к столу, Юлиус, поежившись, поплотнее запахнул полы халата, и задумчиво осмотрел разложенные инструменты.
 – Подойдите сюда, – поманил он рукой Дэмьена и взял со стола аппарат на массивной треноге, похожий на увеличительное стекло в вычурной оправе.
 – Кладите сюда руку, – велел он, указывая на бронзовую площадку, укрепленную в нижней части треножника.
 Дэмьен без колебаний закатал рукав плаща и положил руку так, как показал жрец.
 Тот изменил угол наклона линзы, пожевал губами и склонился над линзой.
 Вглядевшись в знаки, покрывающие браслет, отпрянул и замахал руками:
 – Я не могу! Я не буду этого делать! Вы безумец! Вы сами не представляете, что хотите сотворить!
 Он не заметил движения Кинби. Только что тот стоял на противоположном конце комнаты, привалившись к дверному косяку, и вот он уже навис над ним и шипит в лицо:
 – Сейчас вы снимете эти браслеты. И спокойно ляжете спать. Или я сделаю так, что каждое следующее мгновение вашего существования будет более мучительным, чем предыдущее.
 – В-вы… можете убить меня, но я…
 – Убить? – горько усмехнулся Кинби. – А кто говорил о смерти?
 И Юлиус сдался.
 Повинуясь его указаниям, Дэмьен положил на площадку линзы другую руку, и Юлиус долго записывал что-то, водя тонким черным стержнем по стеклянной пластине. На ней появлялись и тут же исчезали руны тайного языка техножрецов, с помощью которого они общались с консультационными машинами божества.
 Кинби внимательно следил.
 Сейчас все зависело от того, удастся ли толстяку снять браслеты Дэмьена.
 Для себя Кинби уже решил, если заметит, что жрец пытается связаться с кем-нибудь, пристрелит его не медля ни секунды, и двинется в другой храм, и так, пока они не избавятся от мешающих его замыслам предметов.
 О Дэмьене он не думал.
 – Подойдите сюда, – сказал Юлиус, соскакивая со стула, он зашагал в глубь комнаты, где, теряясь в тенях, возвышался аппарат неопределенных очертаний.
 Сложив руки в ритуальном молитвенном жесте, жрец поклонился и зашептал слова церемониального обращения к Лантою.
 Аппарат загудел, оживая, вспыхнули огни маленьких лампочек на корпусе.
 – Что это? – с подозрением спросил Кинби.
 – Вообще-то, с помощью этой машины я провожу диагностические ритуалы и сеансы обслуживания аппаратов, милостью Лантоя вживленных в тела существ, коим необходима его мудрость и поддержка. Но сейчас мне придется использовать ее чудесные возможности для богохульного дела, – с тоской произнес Юлиус.
 Вращая маленькое золотое колесо на боку аппарата, он открыл хрустальную крышку капсулы, устланной изнутри черным шелком, и приказал Дэмьену залезать.
 Место в капсуле хватило как раз для того, чтобы человек разместился внутри, не сгибаясь.
 Жрец поправил руки Дэмьена, уложив их в специальные углубления, и захлопнул крышку.
 Кинби демонстративно взвел кольт, хотя этого и не требовалось.
 Жрец лишь поморщился:
 – Ах, оставьте. Я прекрасно знаю устройство этого примитивного орудия разрушения. Нет необходимости запугивать меня еще больше.
 Взяв золотистый стержень, соединяющийся с аппаратом гибким шнуром, он принялся чертить на хрустале ритуальные знаки.
 Гудение аппарата стало басовитым, крышка потемнела. По мере того как новые знаки вспыхивали и растворялись на поверхности капсулы, стекло чернело, наливалось тьмой, гудение аппарата превратилось в угрожающий вой, замигали лампы, освещающие комнату.
 Невидимая злая сила высасывала энергию из окружающего пространства.
 Юлиус побледнел и быстрее заводил стержнем по поверхности хрусталя. Гудение машины вышло за пределы слышимости, но Кинби продолжал воспринимать его как невыносимо низкую вибрацию, от которой содрогались внутренности и ныли зубы.
 – Вы понимаете, что обрекаете своего друга на безумие и смерть? – спросил жрец.
 Кинби пожал плечами, равнодушно глядя на Юлиуса:
 – Надеюсь, вы ошибаетесь.
 Из капсулы раздался короткий крик, в котором смешались боль, отчаянье и яростное торжество.
 В тот же момент оборвалось гудение, перестали мигать лампы.
 С шипением откинулась крышка капсулы.
 Дэмьен с наслаждением покрутил кистями рук, глядя на бледные запястья.
 Браслеты остались в капсуле – оплавленные, почерневшие.
 На секунду Кинби показалось, что тени вокруг Гитариста несколько гуще, чем должны быть, словно он идет через комнату, полную дыма, и каждое его движение заставляет тени клубиться и менять очертания.
 Жрец так и остался стоять возле своей машины, обессиленный, опустошенный.
 Уже шагнув на порог, Дэмьен обернулся и сказал:
 – Советую вам покинуть город, почтенный. И молчать о том, что произошло сегодня. Иначе я убью вас.
 Это было произнесено абсолютно спокойно.
 Даже равнодушно.


* * *

 До рассвета оставалась пара часов.
 Дэмьен и Кинби стояли возле храма-мастерской. Дэмьен ждал. Он то и дело неловко встряхивал кистями рук, растирал запястья, чужие, слишком легкие, без привычного груза браслетов.
 – Что будем делать теперь? – задал он давно вертевшийся на языке вопрос. Не рассчитывая на долгую счастливую жизнь, он хотел использовать оставшееся время с максимальной пользой. Не для себя, так хоть для друга и его мертвой женщины.
 Кинби протянул ему клочок бумаги:
 – Это адрес моей секретарши Юринэ. Я поручил ей собрать сведения обо всех южанах, прибывших в Город за последние четыре дня. Во въездных документах есть фотографии. Мне они нужны к полудню. Я приеду к этому времени к ней на квартиру. Помоги девочке и охраняй ее.
 – Хорошо. А ты?
 – А мне надо сделать еще кое-что.
 Дэмьен кивнул и зашагал вниз по переулку.
 – И вот еще что, – сказал Кинби вдогонку.
 – Да?
 – Постарайся не напугать ее.
 Кинби смотрел вслед уходящему другу и думал, что он действительно не понимает, что выпустил в мир.
 Но ему было все равно.
 Дэмьен поможет ему проникнуть в Дом Тысячи Порогов и, если потребуется, погибнет там.
 Следовательно, поможет уничтожить тех, кто виноват в смерти Марты.
 Только это имело значение.
 Небо еще не начало сереть, но Кинби уже чувствовал приближение рассвета.
 Еще один день без сна, еще одна ампула омерзительного зелья, позволяющего бодрствовать, снова мир через поляризованное стекло шлема, и убийственный солнечный свет, лижущий плотную кожу черного комбинезона.
 Кинби поднял сумку, в которую уложил, покидая свое жилище, костюм и оружие, и пересек улицу.
 Предстояло пройти пару кварталов до дома, где он оборудовал одно из своих убежищ.
 Еще до поступления на службу в полицию, он начал готовить такие вот «лёжки» – покупал по фальшивым документам квартиры, арендовал ячейки вещевых складов и неприметные гаражи в спальных районах.
 Вместо этого он пошел к дому Марты.
 Это было глупо, опасно, этого нельзя было делать ни при каких обстоятельствах.
 Закинув сумку с вещами за плечи на манер рюкзака, Кинби подтянулся и оказался на крыше гаража, стоявшего в глубине двора. Отсюда хорошо просматривался нужный дом.
 У подъезда все еще стояла, лениво мигая маячком, патрульная машина, но того оживленного движения, что должно сопровождать активную фазу осмотра места преступления, уже не наблюдалось.
 Стремительно промчавшись по стене, сгусток теней исчез в окне второго этажа. Не заскрипела рама, не звякнуло стекло…
 Кинби осторожно закрыл окно лестничной площадки и боком, ступая на самый край ступеней, зашагал по лестнице.
 Невыносимо пахло кровью. Он узнал запах Марты и скрипнул зубами. Чем ближе к площадке, на которой она умерла, тем сильнее становился запах.
 Закружилась голова, перед глазами поплыли желтые пятна.
 Лестничная площадка между четвертым и пятым этажами.
 Запах оглушал, звоном отдаваясь в ушах, заставляя стискивать зубы. Темное пятно на кафельных плитках.
 Опустившись на одно колено, вампир прикоснулся кончиками пальцев до пятна. Резко отдернул руку, с силой потер лицо.
 Прошептал:
 – Хоть что-нибудь. Ну, хоть что-нибудь.
 Внутри было пусто и холодно. Он рассуждал с холодной логикой автомата.
 Марту нельзя было трогать. Ее убили. Значит, те, кто это сделал, должны прекратить свое существование.
 Но этого было мало. Этого не хватало, чтобы сохранилась личность, старательно, по мельчайшим крупицам, собираемая им на протяжении столетий. Уже не скрываясь,  чуя,  что в квартире никого, взлетел, перескакивая несколько ступеней, на площадку пятого этажа.
 Снова резкий запах крови, уже чужой. Просто жидкости, вытекшей вместе с жизнью из здоровых сильных тел. Холодный медицинский запах химических реактивов, которыми обрабатывали пятна эксперты.
 Брызги крови на стенах. Всего несколько пятен. Кинби нагнулся, присмотрелся внимательнее. Провел пальцами по стене, обернулся. Постояв несколько секунд, переместился и встал так, как стоял, нанося удары, Тишиг.
 Посмотрев налево и направо, чуть изменил позу, выбросил вперед руку, нанося удар невидимым клинком.
 Если бы его видел южанин, то наверняка удивился точности, с которой детектив воспроизвел его действия.
 Но Тишиг его не видел и потому никаких корректив в свои действия не внес.
 Ключи от своей квартиры Марта дала два года назад. Со словами: – Держи, пока я не передумала, и не вздумай вваливаться без предупреждения. – Кинула через весь кабинет, не успев Кинби открыть дверь.
 Кинби не заходил ни разу.
 Считал, что ему не место в этой части жизни лейтенанта Марты Марино, смешной кареглазой Марты, засыпавшей, крепко обхватив его руку, прижавшись к нему всем телом, Марты, смешно хмурившейся, когда приходилось обдумывать сложную задачу, хитрой и бесстрашной, взбалмошной и доброй Марты.
 Бесшумно открыв дверь, Кинби оказался в тесной прихожей.
 Направо узенький коридор в кухню, прямо – дверь в единственную комнату.
 Что он рассчитывал здесь найти?
 Ничего.
 Только сейчас он понял, что должен был побывать здесь, чтобы в последний раз почувствовать Марту. Понять, от какой части ее жизни отказался два года назад.
 Кинби не зажигал свет, это ему было не нужно.
 Осторожно шагнул в комнату.
 Узкая кровать вдоль стены. В изголовье тумбочка. Будильник, стакан с водой.
 И браслет.
 Бессильно сев, почти упав, на кровать, Кинби взял браслет и прижал его ко лбу.
 Это украшение он подарил Марте несколько лет назад. Вещь из его далекого прошлого – массивная золотая спираль, украшенная тончайшим цветочным орнаментом.
 Марта фыркнула и сказала, что никогда не будет его носить. Она вообще не носила никаких украшений, считая, что они стесняют ее движения, ужасно мешают печатать и цепляются за карманы в самый неподходящий момент.
 Даже часов у нее не было.
 Кинби так и не решился спросить, что случилось с браслетом.
 Теперь он сидел на кровати и машинально вертел золотую спираль в руке.
 Он не смог защитить Марту, хотя знал, что после той ночи, когда она застрелила убийцу Шесински, ей будет грозить опасность.
 Кодекс чести южных орденов-корпораций требовал восстановления репутации и устранения тех, кто послужил причиной смерти их «изделий», как они называли своих убийц.
 Еще он вспоминал слова мистера Джонсона, сказанные им незадолго до смерти:
 – Дому Тысячи Порогов не отказывают.
 Туда вели все дороги. Что ж, он хотел сделать это иначе, но теперь разрабатывать сложные планы и беспокоиться о безопасности окружающих стало бессмысленно.
 Кинби окинул комнату растерянным взглядом.
 На мгновение его охватило чувство жуткой беспомощности.
 Что, неужели Марта никогда не войдет сюда? Она обязательно, обязательно должна войти. Вот, прямо сейчас. И с порога сморщить нос:
 – Я же просила не заваливаться без предупреждения.
 А потом улыбнуться, подойти и крепко обнять. И он снова ощутит чудесное тепло живого человека, доверяющего ему, любящего его…
 Кинби разжал руку.
 Он и не заметил, что все это время судорожно сжимал кулак.
 На потертый ковер упала исковерканная золотая спираль.


* * *

 Дэмьен шел по пустынным улицам спящего города, чувствуя, как постепенно пробуждаются те силы, что заставляли его кричать и безумно хохотать тогда, много лет назад.
 Сопровождавший все эти годы шепот становился громче, из густых предрассветных теней, накопившихся за ночь в переулках, выступали смутные фигуры, провожали поворотами безглазых голов и отступали обратно в темноту.
 Плыли, на глазах меняясь, очертания домов, обросли башнями, подъездами, балконами непривычных, чуждых для этого мира, очертаний.
 Город двоился, троился, множился, кружился вокруг Дэмьена, голоса становились все громче, звук возрастал, превращаясь в режущий визг.
 Гитарист сдавил голову руками, задыхаясь, упал на колени. Призрачные здания обступали со всех сторон, силуэты, десятилетиями таившиеся за плечом, обступали Дэмьена, кружились, наклоняясь, заглядывали в лицо.
 Мант повалился на бок, подтянув колени к груди, скорчился в позе зародыша.
 Но хладнокровный наблюдатель, годами прятавшийся внутри, лишь иронично хмыкнул:
 – Собрался подыхать? Так хотя бы сделай это красиво. Иначе, спустя пару часов, тебя найдут здесь, еще живого, мычащего, слюнявого и обделавшегося. Ты хочешь, чтобы от тебя воняло дерьмом?
 Гитарист зашипел. Рывком поднялся на колени. Уперся руками в теплый асфальт.
 И, открыв глаза, поднял голову.
 Силуэты отпрянули. Черные провалы, за которыми не было ничего, кроме пустоты, затягивали их в себя, губы маски, в которую превратилось лицо Дэмьена, кривила злая ухмылка.
 Дэмьен зашептал. Ядовитые слова срывались с губ и таяли в предутреннем воздухе, оставляя после себя завитки зеленоватого дыма, постепенно сливающиеся в кольцо, смыкающееся вокруг стоящей на коленях фигуры.
 Гитарист попытался сжать кулаки. Пальцы глубоко ушли в асфальт. Мостовая плавилась, не выдерживая исходившей от него силы. Реальность колебалась, подчиняясь его воле, сжимались пространства, населенные существами, что являются в кошмарах лишь Воцарившимся Богам, незримый прилив поднимался над городскими крышами, грозя обрушиться на спящий город.
 Резко выпрямившись, Дэмьен сказал:
 – Хватит.
 И наступила тишина.
 Он стоял, спокойно дыша, расслабленный и собранный одновременно, готовый к любому действию. Потом, когда-нибудь этот прилив затопит его, и создания кошмаров вовсю позабавятся с остатками разума. Но не сейчас.
 Сейчас он нужен Кинби. Тому, кто подарил ему годы, за которые он научился слушать шепоты, выуживать из них крупицы темного знания, обуздывать ужас, всегда таящийся за тонкой пленкой привычной реальности.
 Благодаря которому получил крохотный шанс выжить и продолжить свое существование.
 Подняв голову, Дэмьен посмотрел в начавшее сереть небо и двинулся дальше, посматривая по сторонам, в поисках названия нужной улицы.
 Его ждала незнакомая Юринэ, которую нельзя было пугать.


* * *

 Сидя в кресле посреди маленькой душной комнаты, Кинби с ненавистью смотрел на тяжелые пыльные портьеры. Там, отгороженный от него прямоугольниками ткани цвета давно свернувшейся крови, просыпался мир, отнявший у него Марту.
 Скривившись, вампир вылил в рот содержимое ампулы. Скривившись, проглотил и откинулся в кресле.
 Запрокинув голову, уставился в потолок.
 Как всегда, после приема снадобья, мутило.
 Тяжело дыша, он смотрел на растрескавшуюся побелку, ожидая, пока вязкий ком упадет в желудок и растечется тошнотворным огнем.
 Перед глазами мелькали лица убитых. Бестолковая девица, решившая продать Ангельскую Звезду, Паланакиди – обескровленный, навсегда застывший в смертельном ужасе, Шесински – оседает, в груди клинок, Марта – нажимает на спусковой крючок, лицо искажено криком…
 Марта, Марта. До этого момента он сам боялся себе признаться – не пойди она к Дэмьену, не попытайся разыскать его, Кинби, могла бы остаться в живых. Пусть под арестом, пусть отстранена от работы, но жива.
 Он резко выпрямился в кресле.
 Оглушенный известием о смерти Марты, он только сейчас понял, что именно сказал ему ночью Гловер.
 Девятая комната обвиняет его в убийстве полицейских. Совершенном, судя по всему, ангелом, подчиненным Ангельской Звезде.
 А значит это…
 Детектив резко поднялся.
 Пора было поговорить по душам с неизменно элегантным доббером Вуралосом.
 Кинби надел шлем, посмотрел на часы, перед тем как захлопнуть стекло.
 Если он поторопится, то успеет нанести визит до полудня и не опоздает на встречу с Юринэ и Дэмьеном.


* * *

 Вуралоса считали странным все, начиная с соплеменников – за то, что жил один, и за пристрастие к человеческим костюмам и тонким галстукам, и заканчивая людьми-сослуживцами, тертыми парнями, за годы работы в самой могущественной и незаметной конторе Города повидавшими всякое.
 Он жил не в улье и даже не в добберском квартале – как только появилась возможность, начал снимать квартиру. А поскольку служба хорошо оплачивалась, вскоре купил маленький дом на окраине Города, обнес его безобразной бетонной оградой, усаженной поверху битым стеклом, и подключил сразу к двум системам охранной сигнализации.
 Последние полгода он появлялся в своем убежище только для того, чтобы выспаться. Это если повезет. Или, гораздо чаще, чтобы урвать несколько часов сна, сменить костюм и сорочку, принять ванну.
 Вуралос полностью погрузился в операцию своего шефа. Чутьем хищника, он чувствовал, вот он – тот самый шанс, что может вознести его на вершины, о которых он и не мечтал ранее. Немного удачи, и не нужен будет этот жалкий домишко, хранящий его тайны, отпадет необходимость вообще что-либо скрывать. Он получит власть, настоящую, Большую Власть.
 Ни разу не усомнился он в Реннингтоне, покорившем его безжалостностью и стальной, не ведающей ограничений морали логикой. Сделав один раз ставку на него, служил верно, постепенно став совершенно незаменимым.
 Вуралос знал обо всех «серых» операциях Реннингтона, анонимных счетах, незарегистрированной группе астралотов, постоянно находившихся в распоряжении шефа и многом-многом другом. Одно время он готовился к тому, что Реннингтон попытается его устранить. Готовить спасательные «шантаж-пакеты» было совершенно бессмысленно, оставалось только надеяться на чутье и исчезать при первых же признаках опасности.
 Вуралос уже начал готовить себе убежище в одном из закрытых ульев культа Тысячеликой Пустоты, но время шло, а никаких признаков немилости не появлялось.
 В конце-концов отношения Вуралоса с шефом стали такими, что устранять его стало совершенно невыгодно – на то, чтобы подготовить ему замену, ушли бы годы, если не десятилетия.
 Доббер понял, что еще на одну ступеньку приблизился к своей мечте о Большой Власти.
 Когда Реннингтон впервые заговорил об Ангельской Звезде, Вуралос не придал информации слишком большого значения – в хранилищах Девятки находилось немало артефактов, за обладание которыми нелегальные манты или директора-монахи южных корпораций отдали бы не то что правую руку, а всю семью, включая прабабушек.
 Но постепенно он оценил величие и изящество замысла Алекса Реннингтона.
 Устройство, позволяющее получить абсолютную власть над независимыми, живущими только по своим законам ангелами…
 А если изучить его и попробовать использовать для контроля над другими видами разумных?
 А если…
 Люди в таких случаях говорили – голова кружится от открывшихся перспектив.
 Добберам головокружение было неведомо, но человеческое выражение Вуралосу нравилось.
 К сожалению, вовремя перехватить артефакт не удалось, а ввязываться в открытое противостояние с Домом Тысячи Порогов не хотел даже Реннингтон. Оставалось внимательно наблюдать и ждать, когда они совершат ошибку.
 Все шло своим чередом, пока в комбинацию не влез непредсказуемый Кинби. Шеф, узнав об этом, рассмеялся тихим мелким смешком и приказал не вмешиваться. Тогда Вуралос впервые засомневался, но решил оставить свои мысли при себе. Однако сигнализацию проверил и навестил небольшой храм Лантоя, где техножрецы специализировались на безумно дорогих охранных амулетах.
 После чего несколько успокоился и снова с головой погрузился в работу.
 События развивались стремительно, Вуралос метался между штаб-квартирой Девятки, Домом Тысячи Порогов, нелегальными лабораториями Реннингтона и жилищем храта Л'рена – старательно опекаемого жреца Аланая-Кукловода. В свое время Вуралос лично вывел его из-под судебной ответственности и доставил в тихий пригород, под круглосуточный надзор двух смен астропатов и мантов из спецотдела.
 Последние часы непривычно возбужденный Л'рен хлестал усами воздух и говорил, что на границе реальности собираются странные, невиданные им ранее существа, пристально смотрят на Город, переговариваются между собой. Ждут.
 Странное молчание хранили Воцарившиеся Боги. Верховные иерархи храмов Итилора и Леди Сновидений якобы ни о чем не подозревали, Окончательный Лодочник демонстрировал полное равнодушие, Лантой не появлялся…
 Что-то назревало.
 Узнав о смерти лейтенанта Марино, Вуралос второй раз всерьез занервничал.
 Историю уголовника, которого проклятый заставил писать на стене извинения вырванным языком, помнили все, кто о происшествии слышал. Вуралос, правда, надеялся, что сейчас Кинби будет не до подобных эффектов – обвинение в убийстве полицейских сфабриковали как нельзя вовремя.
 Реннингтон обещал, что ситуация решится в ближайшие два-три дня.
 Пока основной задачей Вуралоса оставалась незаметная подготовка захвата Дома Тысячи Порогов и, главное, нейтрализация спецгруппы, постоянно охранявшей Ангельскую Звезду и камеру с сумасшедшим ангелом.
 Сегодня под утро он подошел к Реннингтону и попросил разрешения съездить домой, переодеться. Шеф резко обернулся, посмотрел веселыми, безумными глазами, красными от постоянного недосыпа, и махнул рукой:
 – Давай. К семнадцати возвращайся.
 Подъезжая к дому, Вуралос бросил взгляд на датчик системы безопасности, вделанный в приборную панель автомобиля. Тот мигал успокаивающим фиолетовым огоньком.
 Браслет на запястье, служивший, помимо всего прочего, датчиком мант-системы охранной сигнализации, тоже помалкивал.
 Вуралос с силой потер лицо – все же эта последняя операция здорово выматывала.
 Несмотря на все внешние различия, добберы были куда ближе к людям, чем храты, и организм их реагировал на усталость примерно так же, как и человеческий.
 Дико хотелось спать, в глаза словно насыпали толченого стекла, да еще и язык превратился в наждак, словно он, Вуралос, неделю брел по пустыне.
 Он не стал загонять машину в гараж – поставил рядом с крыльцом и взбежал по ступенькам.
 Открыл дверь, аккуратно притворил, запер. Лишь после этого открыл щиток сигнализации, набрал код, подтверждающий прибытие хозяина, и пошел на кухню. Пить хотелось страшно.
 Браслет слабо дернулся на руке, когда Вуралос открывал дверцу холодильника. Доббер начал распрямляться, но из теней надвинулась черная фигура и все исчезло.
 Придя в себя от жуткой боли, Вуралос попытался закричать.
 Губы не разлеплялись, наружу проникало лишь жалкое мычание.
 Задергал руками – жестко связаны за спиной. Непроглядная темнота – глаза заклеены. Второе лицо, из-за которого добберы получили презрительную кличку «янусы», упирается во что-то жесткое, повернуть голову не удается – примотана к ровной, обтянутой материей поверхности.
 Вуралос попытался выровнять дыхание.
 Сильные пальцы зажали нос. Доббер мог задерживать дыхание на шесть, а то и семь минут, но ужас не давал сконцентрироваться.
 Пленник знал,  кто  пришел за ним.
 Не хватало воздуха. Перед глазами поплыли черные круги.
 Пальцы отпустили нос, Вуралос начал делать глубокий жадный вдох и тут же получил страшный, сбивающий дыхание, сотрясающий внутренности удар в живот.
 Обмякнув, доббер завалился набок. Рука невидимого мучителя ухватила его за пиджак, не позволила упасть.
 – Если понял, кто я, – шепнул глухой, искаженный голос, – пошевели правой рукой. Ладонью сможешь.
 Вуралос мгновение помедлил и пошевелил указательным и средним пальцами правой руки.
 – Вот и умница, – шепнул Кинби ему в ухо и сломал указательный палец.
 Доббер затрясся, замычал, рванулся в сторону.
 На этот раз вампир позволил ему упасть.
 Поднял стул, поправил гладильную доску, к которой примотал широким скотчем голову пленника, потрепал по щеке. Заговорил громче:
 – Я буду спрашивать. Ты будешь отвечать. Тогда не будет больно. Пока все ясно? Пошевели рукой.
 Доббер задергал конечностями, пытаясь отодвинуться. Кинби поставил ногу в тяжелом кованом ботинке ему на колено, нажал:
 – Будешь дергаться, сломаю ногу. Понял? Пошевели рукой.
 Вуралос пошевелил левой рукой.
 – Отлично, ты понятлив, – спокойно сказал Кинби и сломал ему указательный палец и на другой руке.
 На этот раз он не отпускал мычащее, извивающееся тело, держа доббера за сломанный палец, пока тот не затих, дрожа всем своим мощным телом.
 – Ты не думай, я тебе потерять сознание не дам, – утешил он пленника. – Итак, мы поняли друг друга. Сейчас я распечатаю тебе рот и ты будешь отвечать.
 Это не было вопросом – Кинби констатировал факт, и именно от этого Вуралосу стало страшно настолько, что он едва не обмочился.
 Щелкнуло что-то невидимое, щеки доббера коснулся холодный металл.
 Кинби поддел ножом скотч, перерезал, дернул.
 Вскрикнув от боли, пленник жадно задышал ртом.
 Кинби ударил.
 Вуралоса вырвало на собственную сорочку и брюки. Он не мог нагнуться, поэтому Кинби заботливо наклонил стул, чтобы сидевший не захлебнулся.
 Здоровенный доббер отплевывался и рыдал.
 – Теперь ты будешь отвечать, – равнодушно продолжил Кинби. – Вопрос первый, почему полицейских повесили на меня?
 – Шеф… Ты не выполнил то, что он, – Вуралос глотнул воздуха, – тебе приказал. Он считает, тебе тот старый крылан что-то передал или сообщил. Ты пропал – он решил подключить к твоим поискам все ресурсы.
 Это был легкий вопрос, ответ на который не слишком интересовал Кинби. Нужно было разговорить Вуралоса, позволить ему надеяться, что боли не будет. Дать надежду.
 – Что известно Реннингтону об Ангельской Звезде?
 – Все, что известно Хранителю.
 – Вуралос, я повторяю вопрос, – мягко сказал Кинби и нежно тронул сломанный палец доббера.
 Вуралос попытался заорать. Рот зажала рука в перчатке грубой кожи. Сдавила челюсти, сминая кожу, царапая.
 – Повторяю вопрос… – Рука исчезла.
 – Он говорил… что знал о Звезде еще во время Войн Воцарения. Но упустил тогда. Потом искал, но никаких следов. Вышел на ее след, но его опередил Хранитель.
 – Ты не о том говоришь, – поправил доббера Кинби, – я спросил тебя, что ему известно о Звезде?
 – Он собирал о ней все. Все упоминания, документы, легенды ангелов. Покупал для крыланов «весенние дары», двоих задержал для получения информации.
 – Похитил, – уточнил вампир. – А исполнитель – ты. – И снова это прозвучало утверждением.
 – Сейчас он готов к тому, чтобы испробовать Звезду на людях или хратах, – выпалил Вуралос, – но не хочет показывать это Хранителю.
 – Зачем ваши топтуны торчали около Марты?
 – Шеф приказал привезти ее в Дом.
 – В Дом Тысячи Порогов? – впервые в голосе послышалась нотка легкого удивления.
 – Да. Он там постоянно. Ни на минуту не выпускает Звезду из виду. И следит за материалом.
 – За ангелом? – уточнил Кинби.
 – Да. У них сейчас есть действующий экземпляр.
 – Понятно. А зачем вам нужна Марта?
 Вуралос обратил внимание на то, что Кинби говорит о девушке в настоящем времени.
 – Шеф хотел расспросить ее о тебе. Думал, ты мог с ней поделиться информацией. И еще, естественно, как рычаг воздействия на тебя.
 – Заложница, значит, – снова перевел Кинби, – решили на нее меня ловить.
 Вуралос промолчал. Что он мог сказать? Подготовка Кинби была не хуже, а, честно говоря, куда лучше, чем у него. Детектив не столько хотел получить новую информацию, сколько искал подтверждения своим соображениям.
 Впрочем, Вуралос ошибся.
 На какое-то время Кинби замолчал. Вуралос слышал его легкие неторопливые шаги. Так ходят люди, когда что-то обдумывают.
 Кинби действительно размышлял.
 Пока он не услышал от доббера ничего такого, что шло бы вразрез с его собственными мыслями.
 Предсказуемые мысли, мелкие желания – жажда власти, жадность, подлость…
 Правда, жажда власти в очень, очень крупных масштабах.
 – Что Реннингтон знает о нейтрализаторе?
 – О чем? – с искренним удивлением переспросил пленник.
 – О нейтрализаторе, – повторил Кинби. – О той штуке, что мне передал старый ангел.
 Вуралос пожал плечами. Совершенно человеческий, нехарактерный для добберов жест.
 – Ничего определенного. К сожалению, его контакт с тобой засекли слишком поздно, а взять живым не удалось. Знаю только, что шеф предполагал что-то такое и считал это очень важным. Для того чтобы получить от тебя информацию, девчонка и понадобилась.
 Вуралос заговорил спокойнее. Он почувствовал, что Кинби удалось выстроить связную картину и что-то для себя решить.
 Значит, скоро он его убьет, и боли больше не будет. И на него, Вуралоса, будет вечно смотреть Тысячеликая Пустота.
 Но вопросы продолжались:
 – Южанин. Кто нанял? Что об этом знает Реннингтон?
 Доббер мог сказать немногое. Знал только, что нанимал его Олон, что погибли двое оперативников, отправленных за Кинби, их нашли с ранами, явно нанесенными холодным оружием, а дежурный некромант Девятки едва не свихнулся, пытаясь прочитать эмофон убийцы.
 – Значит, – прервал излияния Вуралоса Кинби, – сейчас Алекс вовсю колет Хранителя и играет с ним в дружбу. Так?
 – Да.
 – Замечательно. – Кинби отодрал клейкую ленту с глаз доббера. Присел перед ним на корточки.
 – Значит, ты сможешь мне рассказать о расположении комнат, системе охраны и нарисовать схему всех помещений, где ты был. Ведь можешь. Правда?
 Самым страшным был вкрадчивый, почти просящий голос вампира.
 Вуралос моргнул и облизнул губы:
 – Да. Хорошо.
 – Только я хочу тебя предупредить, – потрепал Кинби пленника по щеке, – врать не надо. Хорошо?
 И доббер понял – действительно, не надо.
 – Сейчас я освобожу тебе одну руку. Дам карандаш и лист бумаги. Ты будешь рассказывать и чертить.
 Держать карандаш рукой со сломанным пальцем было неудобно, руку простреливали острые клинья боли, но Вуралос старательно чертил.
 Кинби засыпал его вопросами. Через какие входы он попадал в Дом? Где охрана? Какие виды охраны он засек? Ах, лабораторию охраняют люди из спецгруппы? А отдыхают они где? Так, рисуй, рисуй!
 Особый интерес у него вызвали хозяйственные постройки, соединявшиеся с основными корпусами крытыми переходами.
 – А свита Реннингтона где?
 Вуралос отметил, где именно расставил своих сотрудников.
 – Вооружение?
 И так до бесконечности…
 Кинби раз за разом спрашивал о ширине коридоров и высоте потолков, вооружении охранников и количестве ступеней лестницы, ведущей к камере ангела. Его интересовало все.
 В конце концов Вуралос самому себе стал напоминать губку, из которой выжали воду до последней капли, и наполнили безысходностью и болью.
 Наконец, Кинби, видимо, удовлетворился. Хмыкнув, он сказал:
 – А теперь мы поговорим о других вещах.
 И Вуралос рассказал все. И о жреце Аланая, спрятанном Реннингтоном, и секретных мант-лабораториях за городом, об анонимных счетах…
 Доббер говорил долго, временами замолкал, и тогда Кинби ломал ему палец на руке или тяжелым каблуком дробил ступни.
 В конце концов, доббер перестал говорить, поскольку сказал все.
 Кинби снова заклеил ему глаза и рот и вырвал кадык.
 Слушая, как бьется в агонии враг, он подошел к раковине, открыл кран и неторопливо смыл кровь с перчаток.
 После чего покинул дом.


* * *

 После ухода Кинби, Юринэ даже не пыталась заснуть. Она бесцельно бродила по квартире, трогала вещи, рассеянно проводила кончиками пальцев по стеклам книжного шкафа, вздрагивала, что-то вспоминая, и спешила на кухню.
 Входила в крохотную кухню и замирала на пороге, забыв, зачем пришла.
 Самой себе она казалась рыбкой, бестолково мечущейся в круглом, полном золотистого электрического света, аквариуме. Одновременно она смотрела на этот аквариум снаружи, бесстрастно изучая, прикидывая, насколько еще хватит у рыбки сил, скоро ли она начнет биться о стенки аквариума или просто сложит плавнички и всплывет кверху брюхом.
 Паника трогала ее отвратительными липкими пальцами и именно эта мерзкая липкость привела Юринэ в чувство.
 С самого детства она была болезненно чистоплотна, несвежая блузка приводила ее в ярость, а случайное пятно на школьной форме повергало в глубокое уныние.
 Девушка остановилась, глубоко вдохнула и медленно-медленно выдохнула. После чего достала из шкафа свежее полотенце и пошла в душ.
 Стоя под обжигающими струями, она чувствовала, как к ней возвращается спокойствие.
 Потом она села в ванне на корточки, обхватила руками колени и горько расплакалась.
 Тяжелые упругие струи били ее по худенькой спине с выступающими позвонками, кожа наливалась краснотой, а она все не могла остановиться.
 Произошедшее было настолько диким и несправедливым, что не укладывалось в голове Юринэ. Кто-то непонятно зачем, походя, разрушил несколько жизней и, наверное, даже не обратил на это внимания.
 Шмыгая носом и всхлипывая, она встала, держась за край ванны. С силой растерлась жесткой массажной рукавицей, постояла еще несколько минут под душем, успокаивая дыхание, решительно закрыла кран.
 Накинув легкий халат, босиком пошла в комнату, где достала с верхней полки тяжелую деревянную коробку. Для этого ей пришлось придвинуть стул и все равно – до верха она достала, только встав на цыпочки.
 Юринэ принесла из коридора газету, разложила на столе и откинула крышку коробки.
 Пистолет ей подарила Марта.
 Зайдя в очередной раз в контору Кинби, она увидела трясущуюся от злости Юринэ и в своей обычной манере спросила, какая паскуда посмела ее довести до такого состояния.
 Кинби в то время вел муторное дело о шантаже, и однажды, по дороге на работу, к Юринэ подошли двое неумело пытавшихся быть вежливыми «шестерок», в пиджаках, распираемых перекачанными плечами, и завели беседу о том, что было бы неплохо, если бы такая симпатичная и умная девушка обзавелась новыми друзьями. Которые, надо сказать, готовы хорошо заплатить за определенные сведения. А если девушка не такая умная, как они решили, то ведь кто-нибудь ее может и вразумить.
 Юринэ упросила Марту ничего не рассказывать Кинби. Хотя она недавно работала на детектива-вампира, но о том, как он расправляется с теми, кто угрожает ему или его знакомым, была наслышана.
 На следующий вечер Марта водрузила на ее рабочий стол деревянный ящик и сказала:
 – Открывай.
 Юринэ подняла крышку и обомлела.
 Довольная Марта торжественно возвестила:
 – Автоматический. Семнадцатизарядный. Калибр девять миллиметров. И весит полностью снаряженный меньше килограмма. Владей.
 Протесты Юринэ Марта решительно пресекла. Попросту махнула рукой, развернулась и вышла, не слушая воплей девушки.
 Кинби попытался выяснить, с чего это лейтенант Марино делает его секретарше подобные подарки, но Марта и тут махнула рукой и заявила, что только идиот считает лучшим подарком для честной работающей девушки бриллианты. Хороший автоматический пистолет, дескать, куда практичнее.
 Оружие буквально заворожило Юринэ лаконичным угрожающим изяществом и скрытой мощью.
 С тех пор она регулярно ходила в тир и с удовольствием тренировалась.
 Достав пистолет, девушка взвесила его в руке и отложила в сторону, после чего принялась снаряжать обоймы.
 Звонок заставил ее вздрогнуть так, что патроны раскатились по столу, один упал на пол и закатился под стол. Юринэ, не раздумывая, загнала обойму в рукоять пистолета, сняла его с предохранителя и, держа оружие в опущенной руке, бочком направилась к двери.
 Звонок снова разразился трелью.
 Посмотрев в глазок, она увидела высокого худощавого мужчину в сером плаще-пыльнике и зачем-то черных очках.
 Он спокойно стоял перед дверью, оружия видно вроде бы не было. Но это ничего не значило.
 – Хотели бы убить, уже убили бы, – решила Юринэ, и в этот момент незнакомец заговорил:
 – Кинби послал. Сказал, вам помогать.
 Юринэ надолго задумалась. Открыть дверь? А если это ловушка? Она может понадобиться тем, кто убил Марту, не только мертвой.
 Неизвестный подождал, Юринэ слышала, как он переминается с ноги на ногу на лестничной площадке, затем сказал:
 – Кинби говорил – не поверите. Тогда сказать – он просил вас узнать о южанах. Которые приехали в Город. Теперь верите?
 Она открыла дверь.
 Шагнув через порог, странный человек посмотрел на пистолет и сказал:
 – Еще просил не пугать.
 И Юринэ успокоилась окончательно.
 Они молча стояли друг напротив друга в тесной прихожей, пока хозяйка наконец не спохватилась:
 – Ой, проходите же. Есть хотите?
 Дэмьен закивал в ответ, и Юринэ обрадовалась. Можно было делать что-то привычное и мирное.
 – Тогда пойдемте на кухню.
 Гость проскользнул мимо нее, и девушка заметила, как тихо он двигается, насколько ловко и экономно каждое его движение.
 – Вас как зовут? – наконец сообразила спросить она.
 – Дэмьен, – ответил гость, устраиваясь на стуле в углу.
 Юринэ сама не заметила, как начала рассказывать нежданному гостю все, что знала.
 О том, как впервые пришел к Кинби тот человек, что просил найти его сестру, которая, это сразу ясно, никакая ему была не сестра, и как напали на их контору и ей пришлось стрелять, а Марта, то есть лейтенант Марино… Тут голос Юринэ дрогнул и она, зашмыгав носом, поставила на стол масленку и закрыла лицо руками.
 – Она приходила ко мне. Совсем недавно приходила. Вот в прошлый вечер, – тихо сказал Дэмьен. – Она его любила. Очень. Давайте теперь поможем.
 Юринэ закивала, длинно глубоко выдохнула и ответила:
 – Да. Я понимаю. С утра и начнем.
 Кивнула в сторону комнаты:
 – Там компьютер. Я сейчас проверю все гостиничные базы, а утром еще и позвоню нескольким своим знакомым. Если найдем подходящих приезжих, будем следить.
 Рассвет встретили на кухне.
 Сидя на табуретке, подобрав под себя ноги. Юринэ говорила, говорила, говорила, выплескивая ужас прошедших дней.
 Дэмьен молча крутил в ладонях огромную чашку зеленого чая и молчал.
 Он был доволен.
 Не напугал.


* * *

 Пришло время привычных и понятных дел, временно вернувших Кинби ощущение осмысленности существования.
 Он старался не думать о том, что будет завтра, послезавтра… Необходимо было сосредоточиться на сиюминутных вопросах, и он зарывался в дела, стараясь предусмотреть каждую мелочь, обдумывал мельчайшие вопросы, прокручивал невероятное количество вариантов.
 Сколько входов можно будет держать под мант-контролем Дэмьена? Удастся ли раздобыть «летунов» – летающие камеры, вот уже много лет поставляемых жрецами Лантоя городской полиции?
 Как устроить отвлекающий удар… Хватит ли оружия… Куда пробиваться в первую очередь… И будет ли в Доме Тысячи Порогов южанин.
 Кинби не думал, что его будет сложно найти. Судя по тому, что он показался им с Мартой на глаза, убийца хотел, чтобы детектив его заметил. Это было частью ритуала, столь же обязательной для южанина, как ежедневная медитация или тренировка.
 Детектив взглянул на часы. Да, времени больше, чем он полагал. Солнце снова ползет по небу, выжигая из Города остатки влаги. На Вуралоса пришлось потратить больше времени, чем ожидалось. Но результат того стоил – исчерченные дрожащей рукой листки, лежащие во внутреннем кармане комбинезона, сыграют им хорошую службу.
 Теперь надо разыскать убийцу Марты.
 Точнее, признался Кинби самому себе, надо позволить южанину проводить себя до места. Он не рассчитывал, что убийца не заметит слежку. Все происходящее для этого существа – игра, с четко определенными правилами и многовековыми ритуалами. Но, решил он, Юринэ об этом знать совершенно не обязательно.
 Сейчас, поднимаясь по лестнице к квартире девушки, он думал только о порядке действий во время подготовки к операции.
 Мизерный шанс на успех давала скорость и жестокость натиска. И еще, может быть, беспредельная наглость. Но для этого надо подготовить сильную группу прикрытия. Тех, кто примет на себя первый удар.
 И, скорее всего, погибнет. Нужно, чтобы это произошло как можно позднее, и принесло как можно больше пользы.
 Утопив кнопку дверного звонка, Кинби отступил на шаг назад и прислушался. И не услышал ничего до тех пор, пока дверь не открыл Дэмьен, который посмотрел в зеркальное стекло шлема и кивнул:
 – Проходи. Юринэ нашла того, кто тебе нужен.
 Все это время девушка маячила позади Дэмьена, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Ее охватило лихорадочное возбуждение, усиленное недосыпом. Нервы гудели натянутыми струнами, на которых исполнялась безумная мелодия отчаянья и безнадежности.
 Схватив Кинби за руку, она поволокла его в комнату:
 – Смотри. Этот? Дэмьен сразу сказал, что это тот самый.
 Кинби смотрел на распечатку. Непримечательное лицо, неброская стрижка, стандартный черный костюм с однотонным галстуком. Господин Омаяру Тишиг.
 Убийца.
 – Да, он.
 Повернувшись к Дэмьену:
 – Как ты узнал?
 Гитарист пожал плечами:
 – Увидел лицо. Понял – он. Посмотри сам. Он постоянно слушает.
 – Слушает что?
 – Голоса. Которые среди холмов. Шепчут.
 И неожиданно сняв очки, Дэмьен посмотрел на Кинби провалами нечеловеческих глаз:
 – И ты слушаешь. Сейчас они с тобой громко говорят.
 Выпалив эту неимоверно длинную тираду, Гитарист замолчал.
 А Юринэ тихо опустилась на кровать и сидела там, изо всех сил впившись зубами в ладонь. Она увидела, что скрывали все это время очки смешного долговязого гостя. Теперь в ней боролись страх, отвращение и рвущая сердце жалость.
 Кинби повернулся к девушке, делая вид, что не замечает ее состояния:
 – Ты узнала, где он остановился?
 Юринэ молча кивнула. Прокашлявшись, выдавила:
 – Да. В отеле «Шале». Не скрывается, документы в полном порядке, сейчас в своем номере.
 – Когда узнавала?
 – Как только выяснила, где он живет, позвонила гостиничному детективу Он нам должен до сих пор за то дело…
 Кинби жестом попросил ее говорить быстрее, и Юринэ зачастила:
 – Сейчас постоялец в номере. Попросил не беспокоить до двух дня. Если что – детектив мне перезвонит.
 – Хорошо, – кивнул Кинби. – Сейчас обсудим, как действовать, как закончим, поезжайте к отелю, пусть гостиничный детектив звонит тебе на мобильный. Присаживайтесь.
 И Кинби разложил перед ними листки, полученные от Вуралоса.
 Юринэ и Дэмьен не стали спрашивать, откуда он их взял. Пара кровавых отпечатков по краям говорили лучше всяких слов.
 – Смотрите, вот тут вход, которым обычно пользуется Хранитель, когда выезжает в город, – Кинби постучал по листку. – Сразу за ним большой прямоугольный холл. Там я был, помню и дорогу до комнат, где меня принимал Хранитель Порогов. Интереснее другое.
 И он положил второй листок встык первому.
 – А вот это – моя основная цель. Здесь покои Хранителя. Вот тут, дальше – оперативный зал, лаборатории и камера, где держат подопытного. Там же и Ангельская Звезда.
 Рука Юринэ накрыла руку Кинби в грубой кожаной перчатке. Девушка всматривалась в свое искаженное отражение в зеркальной поверхности щитка:
 – Скажи, зачем ты туда идешь? Ответь. Я должна знать. Это месть за Марту или что-то большее?
 Кинби мягко оторвал ладонь Юринэ от своей руки.
 – Нет. Не только. Там, в этом лабиринте комнат, залов и коридоров – зло. Большое настоящее зло, попавшее в руки очень умных и очень страшных ублюдков. И если они решились на убийство полицейских, значит, или уже готовы использовать это зло в полную силу, или вот-вот будут готовы. Если их не остановить сейчас – завтра все проснемся безмозглыми зомби и будем послушно выполнять их волю. А тех, кто не подчинится – убьют. Быстро и страшно убьют. Понимаешь?
 Юринэ кивнула, но лицо ее продолжало выражать сомнение.
 – Что еще ты хочешь узнать? – мягко спросил Кинби.
 – А почему не обратиться к Богам? Ну, к Леди, например? Она же добрая.
 – Понимаешь ли, Звезда – это оружие. Страшное. Позволяющее подчинить всех. Неважно, доброй или злой ты считаешь Леди или Итилора – если Звезда попадет к кому-нибудь из них, снова начнется то, что произошло сейчас. Сегодня Дома Воцарения не вмешиваются только потому, что каждый из них следит за всеми остальными. Все они ждут, когда кто-нибудь выступит, чтобы наброситься и, заручившись поддержкой остальных, растерзать.
 – Нет, отдавать им Звезду нельзя, – покачал головой вампир. – Это новая война.
 И они вернулись к обсуждению плана.
 Он был логичен и прост. Одна группа отвлекает внимание охраны, затевая с ней затяжной бой. В это время вторая группа, с Кинби во главе, атакует другой вход – тот, что ближе к оперативному залу. После чего он отделяется от основной группы и пробирается в центр.
 Детектив показывал пути движения, распределял обязанности, а сам думал о том, что врать очень легко.
 Кинби знал, что говорит правильные слова, которые должны были убедить тех, кто составит группу смертников, в правильности их действий.
 Но для вампира это никакого значения не имело. Там, в центре проклятой паутины сидел паук, посмевший отнять у Кинби единственную ценность, единственное существо, имевшее для него значение. Он должен умереть.
 Остальное следовало принимать в расчет лишь настолько, насколько оно помогало или мешало осуществить задуманное.
 – Нас мало, – подал голос Дэмьен. – Оружия мало. Не пройдем.
 – Пройдем, – с уверенностью сказал Кинби. – Сейчас вы отправитесь к отелю, а я еще кое с кем встречусь. Если все пройдет, как надо, у нас будет серьезная поддержка.


* * *

 Открыв глаза. Тишиг сел на кровати. В номере царила абсолютная темнота – плотные шторы задернуты, не пробивается ни единого лучика света. Но Художник знал – там, за шторами, раскаленный город цвета выбеленной временем кости. Похожий на скелет древнего гиганта, рухнувшего под собственной тяжестью посреди пустынной равнины.
 Тишиг улыбнулся. Радовало, что для самой совершенной его картины удалось выбрать столь подходящее во всех отношениях место.
 Размяв запястья, он встал в исходную стойку и начал танец Водяной Змеи. Бесшумно скользя по номеру, наносил стремительные удары руками и ногами, загоняя невидимого противника в угол.
 Выпад следовал за выпадом, каждое движение, защитный блок, являлись элементом атаки, служили одной задаче – уничтожению противника.
 Клинок появился из ниоткуда. Возник, как продолжение руки. Неуловимый глазом рубящий удар сверху вниз и вбок, изящная подпись мастера в правом нижнем углу картины. И танец продолжился, уже в обратном направлении. Только теперь все движения завершались стремительными выпадами клинка.
 Завершающий удар, возврат в исходную стойку…
 Он готов.
 Приняв душ, Тишиг надел традиционный черный костюм, белую сорочку и однотонный черный галстук. Завязал шнурки на мягких черных туфлях, выпрямился.
 Посмотрев в зеркало, чуть поправил узел галстука.
 Взял стоявший в углу длинный нейлоновый футляр и покинул номер, аккуратно затворив дверь.
 Выйдя из вращающихся дверей, он легко сбежал по ступеням и поднял руку. Старое такси лениво подползло к подъезду отеля. Открыв дверь, южанин скользнул на заднее сиденье и назвал адрес.
 Такси тронулось.
 Художник снова улыбнулся. Следом за его машиной тронулся неприметный седан.
 Все складывалось как нельзя лучше.


* * *

 Конечно же, Хранитель ни на йоту не верил Реннингтону. Однако это не мешало ему искренне восхищаться глубиной его знаний и силой таланта.
 С его появлением изучение Ангельской Звезды стремительно продвинулось вперед. То, на что раньше уходили дни и недели, теперь делалось за минуты. Реннингтон дал то, чего остро не хватало разработкам Хранителя – знания и техники других Домов Воцарения.
 Реннингтон получил к ним доступ еще во время Войн Воцарения и с тех пор старательно копил информацию обо всех способностях, приемах и техниках Домов, от техноритуалов жрецов Лантоя до сеансов Слияния с миром, проводимых Милосердными Сестрами в обстановке глубокой секретности. Пусть и не имея возможности воспользоваться многими ритуалами и приемами, он точно знал, как именно они должны проводиться и в каких случаях.
 Каждый из Домов старательно оберегал свои тайны, и откровения Реннингтона стали неоценимым подарком для Хранителя.
 Разумеется, он сразу же заметил и то, что своих людей Реннингтон расставил так, что они блокировали все подходы к оперативному залу, но это сейчас его не слишком беспокоило.
 Подопытный показывал потрясающие результаты. Буквально за несколько часов им удалось добиться безусловного подчинения, значительно сократилось время выполнения команд, а операторы мант-вычислителей доложили, что практически исчезла реакция отторжения, из-за которой еще вчера приходилось накачивать ангела наркотиками, подавляя волю.
 Они вплотную приблизились к уровню контроля, достигнутому жрецами Аланая.
 Хранитель еще раз бросил взгляд на экран и повернулся к Реннингтону:
 – Это потрясающе. Мне кажется, уже сейчас можно приступать к опыту с объектами других видов.
 – Советую начать с добберов. Они по самой природе своей склонны к коллективному подчинению. Так что, по возможности, привлеките к опытам полную семью. А в идеале – ячейку улья.
 Неслышно ступая, вошел Олон, склонился к уху Хранителя:
 – В нижнем зале ожидает некий Тишиг. Его направили для завершения контракта, заключенного нами с покойным мистером Джонсоном.
 Хранитель дернул плечом:
 – Подожди в моей комнате.
 И уже Реннингтону:
 – Я вынужден оставить вас на некоторое время. Увы, текущие дела требуют личного присутствия.
 – Да-да. Конечно. Прекрасно вас понимаю. Я буду здесь. Наблюдать за происходящим крайне… увлекательно.
 Олон расхаживал из угла в угол по комнате, которую Кинби узнал бы без труда. Правда, сейчас ширмы с четырехрукими монстрами стояли сложенными вдоль стен, отчего помещение казалась нежилым.
 – Что ему нужно? – резко спросил Хранитель.
 – Формально, это соблюдение ритуала ордена-корпорации. Он должен принести извинения работодателю за несоответствие их продукции требованиям заказчика.
 – Об этом я знаю, – отмахнулся Хранитель. – Что ему нужно на самом деле?
 Олон пожал плечами:
 – Увы, я не знаю. Но принять его все равно придется.
 Тишиг терпеливо ждал хозяина Дома, стоя в середине небольшого светлого зала со сводчатым потолком.
 При появлении Хранителя он склонился в поклоне, демонстрирующем подчинение младшего старшему и более мудрому. Хранитель по достоинству оценил этот жест и ответил поклоном «хозяин – уважаемому гостю», что сразу позволило вести беседу на более высоком уровне.
 – Я слушаю вас, почтенный… – Хранитель сделал паузу, давая гостю возможность представиться.
 – Тишиг. Недостойный посланник, нижайше умоляющий о прощении. От имени всего нашего ордена, я приношу свои глубочайшие извинения за то, что поставленная перед Нашей продукцией задача не была выполнена.
 – Извинения приняты, уважаемый Тишиг, – ответил Хранитель, пристально всматриваясь в южанина.
 Он постарался ничем не показать своего удивления. Невысокий стройный человек с незапоминающимися чертами лица, являлся воплощением темноты. Для Хранителя он являлся черным силуэтом, вырезанным в структуре реальности, провалом в те пространства, куда вели наиболее тщательно охраняемые двери Дома.
 – Также я должен передать, что орден скорбит о потере мистера Джонсона, нашего давнего партнера, и доводит до вашего сведения, что все обязательства по контракту будут нами выполнены. Также совершенно бесплатно будут устранены существа, причастные к гибели нашей продукции и сотрудников мистера Джонсона.
 – Мы с благодарностью принимаем это щедрое предложение.
 – Сегодня ночью я уже приступил к выполнению наших обязательств. Женщина-полицейский, послужившая одной из причин невыполнения контракта, устранена.
 Хранитель тихонько хмыкнул:
 – А сотрудники Девятой комнаты тоже входили в этот… перечень?
 – Нет. Это было одно из тех непредвиденных обстоятельств, что постоянно встречаются на жизненном пути, – невозмутимо ответил Тишиг.
 – Как изящно вы выражаетесь. Впрочем, это одна из особенностей южной культуры, – оборвал сам себя Хранитель: – Итак, вы можете передать уважаемым директорам, что их извинения приняты. Более того, я должен поблагодарить их и вас лично за проявленную заботу о процветании Дома Тысячи Порогов.
 Тишиг поклонился, демонстрируя глубокое уважение гостя к хозяину-нанимателю.
 – Могу ли я, недостойный, просить вас о милости, которую буду вспоминать до конца своих дней? – Мягко опустившись на колени, гость согнулся, в поклоне касаясь пола лбом и ладонями.
 – О чем именно? – удивленно приподнял бровь Хранитель.
 – Я знаю, что в Доме Тысячи Порогов существует Комната Перекрестков. Комната, о медитации в стенах которой мечтают лишь избранные. Лишь те, кто умеет слушать голоса с изнанки мира.
 Хранитель задумчиво смотрел на склонившегося перед ним человека. Впрочем, человека ли?
 Приложив сплетенные указательные пальцы к губам, он закачался с носка на пятку. Наконец, приняв какое-то решение, порывисто бросил:
 – Хорошо. Вас проводят в Комнату Перекрестков. Я ценю ваше рвение и польщен вниманием к Дому, скромным хранителем которого являюсь. Надеюсь, мы сможем поговорить завтра, по окончании вашей медитации.
 Тишиг одним движением оказался на ногах. Только что он стоял коленопреклоненный, и вот уже, все так же почтительно склонив спину, стоит перед Хранителем.
 Олон, наблюдавший за разговором, стоя у дверей, чуть не присвистнул. Этот человек был смертельно опасен. Олон прекрасно владел самыми разными техниками убийства и вполне мог выстоять против стандартного «призрака» вроде тех, что предоставлял в его распоряжение покойный мистер Джонсон, да будет комфортно его путешествие на корабле Окончательного Лодочника. Но этот… Схватка с «призраком» могла его разве что насмешить.
 Хранитель поманил начальника службы безопасности:
 – Пожалуйста, прикажи, чтобы нашего гостя проводили.
 Выглянув за дверь, Олон щелкнул пальцами и из теней, заполняющих коридор, возник невысокий седоватый служитель.
 – Проводи нашего гостя в Комнату Перекрестков и проследи, чтобы он получил все необходимое для медитации.
 Еще раз поклонившись, Тишиг вышел из комнаты и последовал за служителем.
 – Вы уверены, что его стоило допускать к Перекресткам? – Олон не скрывал своей обеспокоенности.
 – Лучше, чтобы он оставался в поле зрения, – проговорил Хранитель, опускаясь в кресло. Сложив указательные пальцы домиком, он задумчиво постукивал ими себя по губам. – Он непрост. Очень непрост, уверен, ты это тоже почувствовал. И мне крайне интересно, что же ему на самом деле нужно. Лучше, чтобы он был здесь, где мы сможем его контролировать.
 И Хранитель направился к выходу. Уже в дверях, обернувшись, коснулся плеча Олона:
 – Да, я думаю, не стоит говорить, что ваши люди должны постоянно следить за комнатой Перекрестков? Ничто не должно беспокоить нашего… гостя.


* * *

 Марио переживал. Очень сильно переживал. Ему категорически не нравилось происходящее. Неясное поначалу ощущение неправильности того, что творится вокруг, за последние несколько дней достигло пика. Марио стал нервным, раздражительным, потерял аппетит и похудел.
 «Племянники» переглядывались и встревоженно шептались – совсем с лица спал, бедняга, что же делать-то?
 Окончательно добило его известие о смерти Марты Марино. Симпатичного лейтенанта он считал абсолютно ненормальной, поскольку она добровольно связалась с проклятым, с нежитью, но искренне ею восхищался.
 К тому же он всегда питал слабость к темноволосым женщинам с большой красивой грудью.
 Сейчас он сидел в своем кабинете и с отвращением смотрел на новый ковер. Большой ковер. Красивый. Племяннички постарались. И ворс хороший, густой. Но все равно, кажется, что по ковру растекается темное пятно, и до сих пор остро пахнет в кабинете кровью.
 Запах крови повис над всем городом, и толстяк Марио безошибочно это чувствовал.
 Убийство Билла Грузовика заставило все силы, поделившие между собой Город, замереть. Все настороженно присматривались, гадая, кто же посмел так нагло заявить о себе. Шептались между собой торговцы информацией, с величайшей осторожностью встречались на тщательно охраняемых нейтральных территориях советники Домов, обменивались тщательно выверенными фразами и расходились, не веря друг другу ни на грош.
 Лишь Дома Воцарения хранили ледяное молчание.
 Затем Рональд Конверт выдал сенсацию, и начался новый виток подготовки к Большому Переделу. Девятку, конечно же, боялись до ужаса, но уж больно жирным был куш.
 Нападение на машину Дома Контино и убийство полицейских натянуло нервы еще больше. Улицы Города опустели. Многие кафе поутру не открылись.
 Марио видел, как пакует чемодан знакомый биржевой «жучок», а парочка нелегальных астралотов вежливо предупредила его, что некоторое время будет недоступна, и упорхнула за город.
 Все это отвратительно влияло не только на нервы почтенного Марио, но и на его бизнес. К тому же падла Морган все настойчивей предъявлял претензии по поводу своих пестрозадых придурков. Это было совсем уж не по-людски, но Морган все больше напоминал акулу, почуявшую кровь в воде. Это не давало Марио покоя. Морган всегда давил жестко, но чтобы настолько? Значит, у него появился новый и очень сильный покровитель.
 Монополизмом пахнет, тяжко вздыхал про себя Марио, имевший некоторое понятие об экономических процессах. А монополизм – это очень плохо для деловых людей. Конкуренции нет, качество товаров и обслуживания падает. Все недовольны, а выхода нет.
 К тому же Марио было попросту тошно.
 Погрузившись в свои тяжкие думы, он не расслышал, как открылась дверь. Понял, что в кабинете кто-то есть, только когда тихо скрипнуло кресло, в которое усаживался гость.
 Увидев фигуру, затянутую в черное, толстяк, взвизгнув, выпрыгнул из кресла. Голова в нелепом здесь, в кабинете делового человека, шлеме, повернулась вслед за торговцем автомобилями, пытавшемся обогнуть стол.
 – Да не суетитесь вы так, Марио. Ничего я вам не сделаю, – с легкой досадой сказал Кинби. – Вернитесь за стол и давайте поговорим.
 Опасливо посматривая на вампира, Марио, вернулся за стол. Нащупав подлокотник кресла, сел.
 – Кинби, уважаемый… Вы понимаете, что только что едва не сделали меня покойным? Я бы лежал здесь, а мои дорогие племянники плакали бы над хладным трупом и…
 – Достаточно, – мягко сказал Кинби, и Марио заткнулся. – Я пришел к вам потому, почтенный, что считаю человеком разумным и думающим не только о сиюминутной выгоде.
 Хозяин кабинета промолчал, но заметно приосанился.
 – Я внимательно слушаю вас, уважаемый господин Кинби.
 – Марио, – вдруг совершенно по-дружески обратился к нему Кинби, – скажите, сколько лет вы меня знаете?
 – Много. Очень много, – с удивлением ответил торговец. – Мне кажется, вы были всегда…
 – Не совсем так, но достаточно точно. Скажите, я когда-нибудь врал вам? Требовал чего-нибудь, что могло повредить вашему бизнесу?
 – Нет-нет! Что вы? Зачем же вы такие вещи спрашиваете? – с искренним возмущением замахал руками Марио.
 – Хорошо. Тогда последний вопрос. Вы знаете, что убили Марту. Как вы думаете, что теперь будет?
 Сказано это было очень спокойно, словно собеседник вежливо интересовался погодой на завтра.
 А перед глазами Марио вдруг предстал падающий на ковер парень с кровавой дырой на месте горла и нечеловечески спокойное существо, неторопливо шагающее перед столом.
 Перекладывая бумаги на столе, он пытался успокоиться, но сердце билось все сильнее. Сейчас раздастся глуховатый голос и его размеренная жизнь навсегда изменится.
 – Я думаю, – тут Марио задержал дыхание, – что теперь будет очень много смертей.
 – Правильно думаете. – Кинби пугал его все больше. Не может быть таким спокойным человек, только что потерявший свою любимую. Впрочем, напомнил он самому себе, перед ним не человек, и не стоит обращать внимание на внешность.
 – Я хочу, чтобы крови было как можно меньше. Вы мне поможете?
 – Я?! – голос торговца сорвался, толстяк дал Петуха, как мальчишка. Он ожидал всего, чего угодно, но только не этого.
 – Понимаете ли, почтенный Марио, – Кинби нагнулся вперед. Теперь зеркальный щиток его шлема находился прямо напротив глаз толстяка. Тот изо всех сил всматривался в зеркальную поверхность и чувствовал, что она затягивает его, как стихают посторонние звуки, и нет уже сил отвести взгляд.
 – Понимаете ли, – повторил Кинби. – Те, кто имел отношение к смерти Марты, умрут. Они все обязательно умрут, уж вы мне поверьте. И лучше, если я убью их сейчас, пока они не залили кровью весь город. Или весь мир – если получится. К тому же, это я вам точно обещаю, тот же Морган вам жизни не даст.
 Марио сглотнул и задал вопрос, который ему самому казался нелепым, но уже очень давно не давал покоя:
 – Но почему же молчат Воцарившиеся?
 Из-за зеркального забрала послышался странный звук, не то короткий смешок, не то всхлип.
 – Запомните, Марио, боги, любые боги, обращают внимание на дела смертных только, когда им выгодно. До нас с вами им дела нет. Сейчас вмешиваться невыгодно.
 – Кинби, почтеннейший, – облизнул губы Марио, – я-то чем могу вам помочь?
 – А вот это мы с вами сейчас подробно обсудим, – Кинби откинулся в кресле. – И желательно делать это в присутствии кого-нибудь из ваших племянников. Потолковее и с военным опытом.


* * *

 – Это он? Это, точно он? – переспрашивала Юринэ, крепко вцепившись в руль.
 Водила она хорошо, а стараниями Кинби и Марты, в приказном порядке отправивших ее на курсы спецподготовки офицеров полиции, могла вести слежку, но тренировки и неспешная езда за ничего не подозревающим адвокатом, решившим развлечься в лав-отеле, это одно, а висеть на хвосте хорошо тренированного убийцы, совсем другое.
 К тому же сказывалось отсутствие постоянной практики.
 Сейчас Юринэ заметно нервничала.
 – Не волнуйся, он это почувствует, – спокойно ответил Дэмьен.
 Он расслабленно сидел на пассажирском месте, до упора отодвинув сиденье. Так его длинные ноги не упирались ему же в подбородок.
 Рядом с Юринэ ему было неожиданно хорошо, и даже постоянно двоящийся и расплывающийся силуэт призрачного города, существующего рядом, но в каком-то другом пространстве, бледнел и отступал.
 Увидев Тишига, Дэмьен попытался его прощупать – осторожно прикоснуться к его эмофону – и наткнулся на глухую стену. Этот неприметный человек являлся провалом в структуре реальности. Невероятно, но его не было.
 Дэмьен потянулся за этой пустотой и почувствовал, как его затягивает туда, в холодное ничто. Краешком сознания он успел заглянуть за грань того, что казалось человеком, и резко откинулся на сиденье, вжимаясь в спинку так, что взвизгнули крепления.
 На той стороне расстилалась серая холмистая равнина, над которой нависло неподвижное, полное навеки застывших облаков небо. Меж холмов струился густой туман, скрывающий обладателей шепчущих голосов.
 Тех голосов, что десятилетиями отдавались в голове Дэмьена.
 Он лишь заглянул в эти пустоши, но и этого хватило ему, чтобы ужаснуться и отпрянуть. В тот момент, когда он выдергивал себя в реальность жаркого летнего дня, ему послышался тихий холодный смешок.
 – Что?! Что с тобой? – Юринэ смотрела на Дэмьена полными тревоги глазами.
 – Все нормально. Следи за дорогой.
 Юринэ сосредоточилась на вождении, стараясь не упускать из виду идущее впереди такси, но продолжала коситься на Дэмьена. Лицо ее выражало недоверчивость и настороженность.
 Да, подумал Гитарист, я бы тоже был на взводе, получив в напарники сумасшедшего.
 Между тем такси южанина замигало поворотником и перестроилось в крайний правый ряд.
 Вдоль улицы тянулись строения Дома Тысячи Порогов.
 Южанин вышел, расплатился с таксистом и, не глядя по сторонам, взбежал по ступенькам.
 Позвонив в дверной звонок, подождал несколько секунд и склонился в вежливом поклоне за мгновение до того, как дверь открылась.
 – Заметила? – кивнул он Юринэ.
 – Он поклонился до того, как ему открыли. Может, просто услышал шаги?
 – Может быть, – задумчиво сказал Гитарист. – Но мне так не кажется.
 – Если честно, мне тоже, – передернула плечами девушка.
 – Можем уезжать.
 – А если он выйдет?
 – Поверь, он не выйдет оттуда раньше завтрашнего дня.
 Дэмьен не стал упоминать, что, скорее всего, выйдет оттуда только один из двоих, Тишиг или Кинби.
 – Откуда ты знаешь? – Юринэ смотрела Дэмьену прямо в глаза.
 Ему захотелось снять очки, но он вовремя себя одернул. Напарник, который тебя боится – что может быть хуже. А он за эти несколько часов уже привык воспринимать ее именно как младшего товарища. Девушка ему нравилась. Спокойная, рассудительная, удивительно надежная и преданная.
 Если получится, решил Дэмьен, я постараюсь, чтобы она не умерла сегодня.
 В отношении южанина он был уверен абсолютно.
 Способность воспринимать ситуацию целиком, просчитывать ее развитие в разных вариантах, не фиксируя сами расчеты, разом  понимая  результаты, вернулась внезапно. Знание это оказалось естественным и уже казалось удивительным, как это раньше он не понимал таких простых вещей.
 Ощущение понимания он испытывал уже не раз, но давно, очень давно, когда учился овладевать своими способностями, постигал науку мант-взаимодействия с миром. Дэмьен усмехнулся неожиданным воспоминаниям. Тогда все казалось чудесным. То, что еще вчера представало перед ним лишь неясными контурами и случайными догадками, вдруг становилось кристально ясным, и можно лишь удивляться – как он не понимал таких простых вещей?
 Сегодня происходило нечто подобное. Мир разворачивался перед Дэмьеном, словно некогда прочитанный, но основательно позабытый свиток. Разноцветные линии взаимосвязей накладывались друг на друга, вспыхивали и гасли в местах пересечения, беспорядочное нагромождение повседневности превращалось в строгую упорядоченность тщательно выверенного узора.
 И нечто незримое и страшное продолжало тихо хихикать там – на изнанке мира.
 Юринэ барабанила пальцами по рулю.
 – И все равно… Что теперь делать?
 – Как минимум, не светиться тут, – несколько резче, чем собирался, сказал мант.
 – Да здесь-то мы можем светиться хоть до вечера. – И она указала на витрину небольшого кафе, возле которого припарковала автомобиль. – Кафешка тихая, семейная, здесь частенько парочки часами сидят.
 Да… вот тебе и увидел вероятности. Очевидного и приземленного не заметил.
 Но все же оставаться здесь смысла не было.
 – Поверь, этот человек пробудет здесь очень долго.
 «Да он знал! Знал с самого начала, что вы за ним следите, и вел вас сюда!» – орал внутренний голос Дэмьена, но он приказал ему утихомириться. Незачем расстраивать девочку. Она и так на взводе, держится исключительно силой воли.
 – Но ты знаешь, давай действительно перекусим. Или хотя бы попьем чего-нибудь холодного, – улыбнулся он и, не дожидаясь ответа Юринэ, открыл дверь машины.
 Прохлада маленького чистого зала оказалась приятной неожиданностью.
 Напарники расположились у окна, Дэмьен сразу же откинулся на стуле и сложил руки на груди.
 Неторопливо подошла пожилая официантка, похожая на добрую бабушку из сказок.
 – Что желаете, почтенные?
 – А? Для начала, наверное, дайте нам холодного апельсинового сока, а там посмотрим, да? – Юринэ посмотрела на Дэмьена, тот молча кивнул, соглашаясь.
 Ему хотелось как можно дольше сидеть в этом тихом кафе и смотреть, как миниатюрная черноволосая девушка, сидящая напротив, морщит лоб, читая меню, застенчиво улыбается, спрашивая, что будет заказывать он, и смешно сдувает с лица непослушную прядь волос.
 Не хотелось говорить.
 Не хотелось думать о том, что этот вечер станет временем кровавой бойни.
 Умирать не хотелось.
 Перед глазами всплыло узкое бледное лицо. Гибкое тело, возникающее из ночной темноты, полной теней. Нестерпимо страшных, словно в детстве, теней. Запредельный ужас, наполнивший все его существо безысходностью.
 В ту ночь Кинби оказался единственной ниточкой, за которую удалось уцепиться утонувшему в иномирности рассудку Дэмьена.
 Гитарист криво ухмыльнулся – в том, что его спасло существо, которое даже напрочь отмороженные парни из мант-разведки считали сумасшедшим, была какая-то жестокая ирония.
 Сегодня утром он почувствовал, что Кинби сознательно уничтожает в себе последние остатки человечности, готовясь к достижению цели.
 Дэмьен собирался ему в этом помочь.
 Одновременно он чувствовал, как неожиданно крепнет тонкая ниточка, связывающая его с реальностью. Стало легче подчинять себе зов с той, невидимой стороны. Захотелось остаться в Городе и смотреть, как живет смешная девчонка с самыми красивыми на свете черными глазами.
 – Так что ты будешь заказывать? – Юринэ сердито смотрела на него. – Я уже третий раз тебя спрашиваю!
 – Да? Прости, я задумался. Пожалуй, фруктового салата вполне хватит. Они же здесь делают фруктовый салат?


* * *

 За одну ночь сержант Гловер постарел на двадцать лет. После разговора с Кинби он отозвал оперативников, дежуривших возле квартиры, и приказал им возвращаться в Управление.
 Утро он встретил в комнате следственной группы – сидя в углу с дымящейся сигаретой, прилипшей к нижней губе, бесцельно щелкая авторучкой.
 Сейчас Марту должны готовить к вскрытию, думал он, представляя залитое мертвящим белым светом помещение морга. Сначала к столу подходит дежурный некромант – он всегда начинает процедуру и пытается прочесть остаточный эмофон.
 Обычно это абсолютно бесполезно – если не удается прочитать фон в первый час после смерти, то можно и не пытаться, но правила есть правила.
 Затем к столу подходит патологоанатом и включает свой диктофон.
 Полицейский потряс головой, серый столбик пепла упал на лацкан пиджака, рассыпался невесомыми хлопьями.
 Сержант недоуменно посмотрел, попытался стряхнуть пепел, но. лишь размазал его по ткани.
 Перед глазами все стояло лицо мертвой Марты – маленькое, беззащитное в обрамлении жесткого черного пластика. Там, на лестничной площадке, он все смотрел и смотрел, не решаясь застегнуть молнию, словно боялся, что этим движением оборвет нить, связывающую Марту с миром живых.
 К полудню он понял, что хочет на пенсию. И как только, так или иначе, закончится дело об убийстве лейтенанта Марты Марино, он подаст рапорт и уедет к своей мечте – домику в тихом пригороде.
 Пока что он старался не обращать внимания на боль в пояснице и глушил стучащие в висках молотки бесчисленными сигаретами и пригоршнями аспирина.
 Комнаты для допросов переполнены, из кабинетов тянет табачным дымом, из-за ближайшей двери доносится визгливый женский плач, его перекрывает могучий бас. Гловер узнает голос Вальтера Хорта – одного из самых жестких следаков, работающих по делу Марино.
 Бабе, которую он обрабатывает, не позавидуешь.
 Увы, все это напрасно, уверен старый сержант.
 Ближе к середине дня его опасения начинают сбываться. Из муниципалитета присылают пару лощеных типчиков, которые, усиленно не обращая внимания на полицейских, проходят в кабинет Месск'а. Спустя несколько секунд из-за двери доносится разъяренный рев начальника Управления.
 Толкнув тяжелую дверь, Гловер вываливается на улицу. Хочется глотнуть свежего воздуха, но его нет. Рядом останавливается парень из отдела по борьбе с мошенничеством. Помятый пиджак, красные глаза. Пальцы в желтых никотиновых пятнах. Галстук, похоже, попытались выстирать, отжали да так и завязали.
 Гловер протягивает руку, парень вяло хлопает ладонью о ладонь сержанта. Рука бессильно падает вдоль тела, полицейский приваливается спиной к раскаленному камню.
 – Что там? – кивает на закрытую дверь.
 Гловер пожимает плечами, закуривает:
 – Дым столбом, только что приперлись костюмчики из муниципалитета, сношают мозг нашему усатому.
 – Понятно.
 – Вас тоже припахали?
 – Да мы здесь с той поры, как стрельба в «Башне» случилась, ночуем. Там же берлога та еще была, вот и прессуем всех своих стукачей. А нас – «торпеды» из внутреннего. Сейчас, правда, поотстали.
 – Ладно, пойду я, – отлепившись от стены, парень похлопал Гловера по плечу: – Ты держись, давай…
 В кармане задушенно мявкнул телефон. Сержант достал пластинку аппарата – на экране мигал синий конверт.
 Прочитав сообщение, он выкинул бычок и набрал номер руководителя группы:
 – Лейтенант? Да, я. Гловер. Я на часок отлучусь. Нет. По делу. Стукачок один шепнуть что-то хочет. Нет, не знаю. Может, и по делу Марты. Вы ж знаете, по телефону говорить не будет.
 Свою машину сержант оставлял не на внутренней стоянке, как большинство коллег, а за пару кварталов от здания Управления, во дворе многоподъездного дома, растянувшегося на целый квартал.
 Это давало возможность посмотреть, не идет ли кто следом. Того, что в машину подложат какую-нибудь гадость, Гловер не беспокоился – за безопасностью присматривала окрестная пацанва, которую Гловер, по негласному соглашению, регулярно выручал из переделок.
 Входя во двор, он обернулся – нет, никого подозрительного, и прямиком двинулся к машине. Сев за руль, потянулся ключом к замку зажигания, когда уловил движение на заднем сиденье.
 Он попытался достать пистолет и, одновременно дернув ручку двери, вывалиться из машины, но понимал – не успеет. Уже не успеет.
 – Тихо, тихо, не дергайся, – ухватил его за плечо Кинби.


* * *

 На границе Дымки танцевали Переродившиеся. Жуткие фигуры извивались, вытягивая к слепящему диску солнца длинные костистые руки. Раскрывались в немом крике черные провалы ртов, ударяли в пыльный асфальт сухие желтые пятки.
 Исковерканные, напоминающие пустынных змей, тела кружились, кружились, кружились…
 – Не смотри, потом кошмары замучают, – толкнул своего молодого напарника патрульный Крауч. Сухопарый ветеран сидел за рулем автомобиля, медленно ползущего вдоль пустыря.
 – Ты глянь только, сколько их, – завороженно прошептал в ответ рыжеволосый парень, сидевший рядом. Пот градом катил по его веснушчатому лицу, темные пятна расползались по форменной рубашке. Не отрывая взгляда от Переродившихся, он снял фуражку и рукавом вытер лоб.
 Крауч пихнул его в плечо:
 – Эй, Мик, я тебе что сказал? Мне на хрен не надо, чтоб ты часа в два ночи начал орать в комнате отдыха.
 Мик взглянул на сержанта:
 – Да ладно тебе, Патрик, брехня, небось.
 – Не брехня, – сержант посмотрел в боковое зеркало на удаляющиеся фигуры. – По себе знаю. Ох, не нравится мне это.
 – А что такого-то? Они ж постоянно пляшут.
 – Ночью они пляшут. А если днем, то возле покойников. Или когда помереть кто должен. А ты здесь поблизости видишь кого-нибудь, кроме нас?
 – Не-а.
 – А сколько их, сечешь?
 – Много, и что?
 – Слушай, салага, – возмутился Крауч, – вас в академии чему-нибудь учат?
 Продолжить он не успел, запиликал мобильник. Крауч достал телефон, улыбнулся, взглянув на экран:
 – Здорово, старик. Да, конечно. Слушай, Гловер, я когда-нибудь тебя подводил? Ага. Да, понял, сегодня вечером.
 Он замолчал, слушая собеседника. Продолжая вести машину одной рукой, зажал телефон между щекой и плечом, черкнул в прикрепленном к «торпеде» блокноте. Покосился на напарника:
 – Ага. Рыжик Мик. Точно. Салага, но толковый. Спрошу. Но, думаю, согласится. Все, лады.
 Нажав кнопку отбоя, глянул на Мика, во время разговора превратившегося в слух.
 – Кажется. У тебя появился шанс стать героем. Или сдохнуть.
 Мик радостно осклабился.


* * *

 Вуралос позвонил в 16–45 на личный номер Реннингтона и сказал, что задержится – усатый кретин Меес'к закусил свои грёбаные усы и ни в какую не хотел отдавать дело о перестрелке в доме лейтенанта Марино. Более того, этот идиот не отдавал даже тела офицеров Девятки.
 Реннингтон рассеянно приказал держать его в курсе дела и обязательно явиться для личного доклада не позднее двадцати одного ноль-ноль.
 Отдав это распоряжение, он крутанулся в кресле и снова положил руки на пульт мант-вычислителя.
 Глаза Артура Реннингтона горели лихорадочным блеском, пальцы с неимоверной скоростью бегали по костяным кнопкам. Операторы научного отдела Дома Тысячи Порогов падали от усталости у своих пультов, подгоняемые волей безжалостных существ – начальника Девятки и Хранителя.
 Результаты превосходили все возможные ожидания.
 Предложенное Реннингтоном использование некоторых техник гипноза Милосердных Сестер одновременно с Ангельской Звездой окончательно сломило сопротивление подопытного.
 Удалось выработать и несколько новых режимов Звезды, один из которых позволял держать объект в состоянии боевой готовности практически неограниченное время.
 Долгожданный прорыв произошел.
 Подойдя к Реннингтону, Хранитель положил руку ему на плечо.
 – Вы понимаете, что нам за сутки удалось достичь уровня великого Аланая?
 – А? Да-да… Сейчас мы примерно на его уровне, – рассеянно ответил Реннингтон, не отрывая взгляда от экрана, на котором вращалась модель Звезды.
 – Но нам ведь нужно нечто иное, не так ли? – со смешком ответил он. – А потому, с вашего позволения, продолжим.
 Дэмьен захлопнул телефон и аккуратно положил его на место – в нагрудный карман пиджака Вуралоса.
 – Поверил? – спросил его стоявший в дверях Кинби.
 – Конечно, он же сейчас только о Звезде думает.
 – Тогда пойдем. Надо съездить еще кое-куда.
 – Минутку. Дай я еще раз посмотрю.
 Подняв за волосы голову мертвеца, Дэмьен всмотрелся в лицо доббера, удовлетворенно хмыкнул и повернулся к Кинби.
 На вампира смотрело улыбающееся лицо Вуралоса.
 Дэмьен прижался щекой к щеке трупа и хихикнул:
 – Ну, как? Кажется, я ничего не забыл.
 Кинби передернуло от этого смешка и от зрелища двух одинаковых нечеловеческих лиц, глядящих на него из полумрака.
 Стараясь не показать отвращения, Кинби сказал:
 – Главное, вечером не забудь полностью сымитировать. А теперь пойдем.
 И они вышли из дома.
 В Комнате Перекрестков неподвижно сидел, откинувшись на пятки, Тишиг.
 На коленях лежал обнаженный клинок. Указательными пальцами Художник касался лезвия рядом с острием и возле рукояти. Закрыв глаза, он впитывал восхитительную энергию темных пространств, пересекающихся в этой комнате. Каждой клеточкой ощущал биение божественной Звезды, все громче поющей под воздействием воли Реннингтона и Хранителя.
 Восхитительная песня беспредельной власти.
 Она пела для него. Для художника, способного оценить красоту песни.
 Скоро они будут вместе.
 Скоро.
 Сидя последи пустоты, крепко привязанный невидимыми ремнями, Чикарро переставал чувствовать себя. Оставалось лишь одно желание – подчиняться. Делать то, что диктует ослепительное Ничто, слиться с ним и испытать наивысшее запредельное блаженство, к которому он стремился все эти годы, глуша себя «весенними дарами». Нечто подобное он уже испытывал когда-то – восторженное погружение в НеСебя, растворение в Нигде. После него он обнаруживал себя забрызганным кровью, стоящим над изрубленными телами, но воспоминание о восторге уничтожало стыд, стирало ужас.
 Сейчас ощущения были еще сильнее.
 Чикарро орал, снова и снова умоляя позволить ему перестать быть.
 Выжигающее мозг сияние смеялось, дразнило, ускользало, не позволяя полностью раствориться.
 То, что осталось от личности Чикарро, рыдало от ужаса, клубком свернувшись в уголке полностью разрушенного сознания.


00:00. Один из хозяйственных входов



Дома Тысячи Порогов

 Сумерки пронеслись стремительно, как удар ножа – только что светило солнце, и вот багровая вспышка, обжигающий жар, зарево заката на полгоризонта и душная, полная электрического света, холодного сияния мант-светильников и непроглядной тьмы в воняющих мочой и грехом переулках городская ночь.
 Далеко над Суранским лесом беззвучно полыхнула, раздирая небосвод, молния.
 От неприметного служебного входа Дома Тысячи Порогов отъезжала машина начальника дежурной смены хозяйственного отдела.
 День выдался на редкость суматошным, и сейчас хозяйственник думал лишь о том, чтобы побыстрее добраться до дома, наскоро перекусить сандвичем с холодным мясом, выпить бутылочку холодного пива да завалиться спать.
 Но не успел он вырулить, как по крылу его подержанной машины, чиркнул боком сияющий черный джип.
 Злобно взвизгнув тормозами, внедорожник остановился. Из него выбрался здоровенный коротко стриженный мужик, обошел свое авто, задумчиво почесал в затылке, глядя на отвратительную царапину, уродующую зеркальную поверхность, и двинулся к машине «обидчика».
 Не дожидаясь, когда водитель джипа подойдет, взбешенный хозяйственник вылез из машины и пошел ему навстречу:
 – Эй, почтенный, вы совсем по сторонам не смотри…
 Перед глазами почему-то мелькнуло темное ночное небо, перечеркнутое еще более черными линиями проводов, затем он больно ударился затылком и спиной обо что-то твердое и сполз на землю по капоту собственной машины.
 – Зенки протри! – рявкнул водитель джипа.
 Хозяйственник сидел на земле, ощупывая стремительно немеющую челюсть.
 На четвереньках добравшись до водительской двери, он рывком открыл ее и достал из бардачка маленький короткоствольный револьвер.
 Подняв дуло вверх, два раза выстрелил, отчаянно моля все силы, какие только есть, чтобы охранник был сейчас на своем посту, а не ушел на обход, в сортир или куда еще ходят охранники, когда они нужнее всего.
 Сработало!
 Хлопнула дверь, срывающийся на визг голос разрезал вечернюю духоту:
 – А ну, стоять! Мой напарник уже звонит в полицию!
 Подошедший к хозяйственнику громила из джипа неожиданно дружелюбно улыбнулся и сказал:
 – Спасибо, мужик.
 После чего, откинув полу пиджака, с немыслимой скоростью извлек из-за пояса огромный пистолет и застрелил охранника.
 По переулку уже подлетал второй джип, из открытого окна которого высовывалось дуло армейской автоматической винтовки. Глухо булькнул под-ствольный гранатомет, и в проем открытой двери влетела граната.
 В первом джипе Марио обернулся к Юринэ:
 – Ну, девочка, жди, когда мы войдем, да звони, кому Кинби сказал.
 И пыхтя, полез из джипа, причитая:
 – Ну, что вы сидите, что вы сидите? Вы идите, а не сидите, вы же видите, Паоло там один старается, мальчик не может все делать один!
 «Мальчик» тем временем уже взбежал по ступеням, заглянул в полный дыма дверной проем, резко отпрянул, и, встав на одно колено, несколько раз выстрелил в неясные тени, мечущиеся внутри.
 Из второго джипа уже бодро выпрыгивали и бежали вверх по лестнице «племяннички» в темных костюмах и с автоматическими винтовками.
 Через несколько мгновений они исчезли внутри Дома.


То же время.



Центральный вход Дома Тысячи Порогов

 Деловито взбежав по лестнице, Вуралос потянул тяжелую дверь.
 Огромный холл главного здания Дома, казался еще больше из-за неяркого света плавающих в воздухе светильников. Язычки пламени колебались в потоках воздуха, множа скользящие по стенам тени.
 К вошедшему уже спешила пара оперативников.
 Внезапно пожилой привратник, придерживавший дверь, резко повернулся и бросил в спину Вуралоса резкое гортанное восклицание.
 Фигуру Вуралоса охватило голубоватое сияние, черты лица его задрожали и поплыли.
 Улыбнувшись, доббер замер посреди холла, раскинув руки ладонями вверх.
 Резко вскинув руки над головой, хлопнул в ладоши.
 Окружающее его сияние налилось багровым, и он взорвался.
 Взрыв опустошил холл.
 Оперативников Девятки швырнуло на стену и они сползли на пол бесформенными кусками обугленного мяса.
 Привратника вместе с дверью швырнуло наружу и размозжило о стену здания на противоположной стороне улицы.
 Влетевшая в кафе дверь вдребезги разнесла витрину, проехалась по залу, круша пластиковые столики, но, к счастью, никого не убила.
 Опустив руки, Дэмьен осмотрелся.
 Холл превратился в темную, полную дыма и запаха жареного мяса пещеру.
 Светильники растерло в пыль, от немногочисленной мебели остались лишь щепки.
 Гитарист повернулся к входу.
 По ступенькам поднимался Кинби. В великолепно отглаженном костюме, белоснежной сорочке и элегантной шляпе, он напоминал гостя, явившегося на званый прием.
 Правда, гости не ходят на приемы с двумя огромными кольтами в руках.
 Дэмьен открыл холщовую сумку, висевшую у него на плече, достал из нее помповое ружье. Он чувствовал, что его мант-способности многократно возросли, но пользоваться ими без лишней необходимости не хотелось.
 Кинби подошел, встал рядом.
 – Куда теперь? – спросил Гитарист.
 – Туда. Прямо по коридору, – кольтом показал вампир.
 И они двинулись в глубь Дома Тысячи Порогов, чтобы убивать.


* * *

 Сигнал тревоги заставил Реннингтона подскочить в кресле.
 – Что? Что это? – резко спросил он Хранителя.
 Тот молча щелкнул пальцами и указал на экраны. Изображение моментально сменилось, теперь на них выводились картинки с камер слежения.
 На одном из экранов какие-то парни бандитского вида сноровисто пробирались вглубь хозяйственного крыла, поливая огнем дверные проемы, а на другом…
 – Кинби! – сквозь зубы прошипел мант.
 Рядом с вампиром стоял долговязый оборванец в мятом пыльнике. Словно заметив взгляд Реннингтона, он посмотрел прямо в камеру и снял темные очки.
 Мант отшатнулся от экрана – ощущение было такое, словно на него глянули ожившие ружейные дула.
 Затем оборванец сделал движение рукой и изображение исчезло.
 – Олон, ваши люди уже действуют? – как о чем-то второстепенном спросил Хранитель.
 – Разумеется, – слегка поклонился Олон. – Если позволите, я хотел бы присоединиться к ним. В такие моменты присутствие руководителя очень важно.
 – Идите, идите, – несколько рассеянно ответил Хранитель и неожиданно резко взглянул на Реннингтона.
 – Друг мой, я могу рассчитывать и на ваших сотрудников?
 – Разумеется, – несколько высокомерно ответил мант и кивнул стоящему в дверях оперативнику. – С этого момента ты старший. Координируешь все действия с начальником охраны Дома. Задача проста – уничтожить эту мразь, – он кивнул в сторону экранов. – Вызывайте подкрепление.
 Надо отдать оперативнику должное, отреагировал он быстро. Уже через несколько секунд дежурная смена оперативников Девятки неслась к Дому Тысячи Порогов, а остальных поднимали по тревоге.
 Но не успела группа выехать на скоростную трассу, как в ведущую машину с разлету врезался грузовик дорожной службы, а с боков колонну блокировали «крейсеры» дорожной полиции.
 Полицейские с наслаждением положили оперативников Девятки носом в асфальт, после чего принялись разыгрывать идиотов, обыскивая машины и составляя протоколы изъятия оружия.
 В ответ на возмущенные вопли несколько раз пнули лежащих тяжелыми ботинками под ребра и уехали с чувством выполненного долга.
 Старший одной из машин достал мобильник, нажал кнопку быстрого вызова:
 – Гловер? Ага. Как ты и говорил. Да, там и оставили. Не, не доедут, я отвечаю.


* * *

 Юринэ дождалась, когда последние боевики Марио исчезнут в дверном проеме, выждала оговоренные пять минут и набрала номер сержанта Гловера:
 – Сержант Гловер? Да, ваш телефон дал мне наш общий знакомый. Нет, по телефону никаких имен. Он просил передать, что в хозяйственных блоках Дома Тысячи Порогов идет стрельба.
 И нажала кнопку отбоя.
 Пробормотав: «Умница, девочка», – Гловер выжал сцепление. Следом рванулись еще две машины, набитые полицейскими. Старый сержант потратил всю вторую половину дня, отбирая наиболее надежных и отчаянных – тех, что не побоятся сунуться в пекло и не сдадут муниципальным крысам.
 Звонок Юринэ, зафиксированный на станции связи и записанный на диктофон сержантова мобильника, развязывал команде руки – они ехали проверять оперативную информацию.
 Позвонив сержанту, Юринэ застыла на заднем сиденье джипа, не мигая, глядя на темный зев входа. Кинби и Дэмьен строго-настрого приказали сразу после звонка уходить, собирать вещи и уезжать из города.
 Глубоко вздохнув, девушка достала пистолет, проверила запасные обоймы и выбралась из джипа.
 Во рту скопилась противная кислая слюна, ноги дрожали, но, стараясь отогнать нарастающий страх, Юринэ побежала верх по ступеням.
 Она не могла оставить Дэмьена.
 И, конечно же, Кинби.


* * *

 Тревога Реннингтона сменилась лихорадочным оживлением.
 – Все к лучшему! Все к лучшему-у! – напевал он себе под нос, щелкая клавишами пульта.
 За его спиной Хранитель порогов шептал что-то неразборчивое впавшему в транс астралоту.
 – Вот он, наш великий шанс! – крутанулся на стуле Реннингтон. – Вот она, возможность как следует проверить результаты наших экспериментов!
 – Что вы имеете в виду? – вопросительно поднял бровь Хранитель.
 – Выпускайте вашего ангела. Дадим ему в поддержку моих людей, а вашу спецгруппу кидайте против этих молодчиков, – мант кивнул на экран, показывающий коридор, по которому как раз пробегали боевики Марио.
 – Это же полное безумие! Рисковать столь ценным экземпляром! Применять в боевой обстановке неизученные методы!
 – Почтенный! Ваши парни для такого чудовища, как Кинби, даже не разминка. Он их убьет, скучая и позевывая!
 На мгновение задумавшись, Хранитель кивнул.
 – Хорошо. Руководите Звездой. Я пока приму кое-какие меры.
 И, резко повернувшись, вышел из зала.


* * *

 Кинби и Дэмьен продвигались по коридору первого этажа, почти не встречая сопротивления. Немногочисленные охранники попытались организовать сопротивление, забаррикадировавшись в небольшой приемной, но Дэмьен смел их баррикаду движением руки.
 Кинби одним прыжком ворвался в комнату, и на несколько секунд в ней воцарился ад.
 Вампир даже не стал тратить патроны. Вернув кольты в кобуры, он убивал людей голыми руками, зубами рвал глотки, с наслаждением захлебываясь кровью жертв.
 Отбросив последний обескровленный труп, пинком вышиб дверь и двинулся дальше по коридору.
 Дэмьен на секунду задержался.
 Ему послышался шорох за закрытыми дверями кабинета, примыкавшего к месту побоища.
 Бесшумно повернув ручку, он заглянул в комнату. Из открытого окна пытался выбраться всхлипывающий от ужаса толстяк.
 Дэмьен тихонько свистнул. Толстяк обернулся, и Гитарист снес ему голову выстрелом из помповика, после чего, аккуратно закрыв дверь, последовал за другом.
 Машина Гловера тормознула у неприметного входа, через который обычно вывозили мусор из Дома Тысячи Порогов. Каждый из сидящих в машинах знал, что ему делать, поэтому сержант даже не стал тратить время на повторение задач.
 Обернувшись, сказал только, глядя на товарищей:
 – Ну, помянем лейтенанта.
 И, сняв пистолет с предохранителя, выпрыгнул из машины. Прикрывая друг друга, полицейские подобрались к двери, после чего Сторм выбил ее заклинанием.
 С ревом «Лежать, руки за голову», отряд сержанта Гловера ворвался в здание.
 Хранитель влетел в покои, дернул ширму, перегораживая помещение, и опустился на колени. Закрыв глаза, забормотал, сплетая и расплетая пальцы. Медленно развел руки в стороны – засверкала между ними зеленоватая прозрачная сфера.
 Резко выдохнув, свел руки – оторвавшись от ладоней, сфера поплыла вверх. С мелодичным звоном просочилась через потолок и исчезла. Звон нарастал, пока не взорвался оглушительным грохотом, и вновь наступила тишина.
 Кинби и Дэмьен проходили через длинный, уставленный изваяниями невиданных существ зал, когда раздался звон. По стенам и потолку пробежала волна зеленого свечения, здание задрожало, лопнуло несколько стекол. С грохотом упала и разлетелась на куски статуя чудовища с телом змеи и головой плачущего ребенка.
 Каменная голова подкатилась к ногам Кинби и уставилась снизу мертвыми глазами. Вампир наступил на лицо, прислушался. Грохот стих, откуда-то из глубины здания доносились редкие выстрелы.
 – Дэмьен, что это было? – спросил он товарища.
 Гитарист смотрел на потолок, где гасли последние искры зеленого света.
 – Если я все правильно понимаю, то Хранитель заключил Дом в Капсулу Перекрестка.
 – Подробнее, – потребовал вампир.
 – Он изолировал дом от нашего пространства. Теперь к нам не может проникнуть никто из Города.
 – А не из Города? – делая ударение на слове «не», уточнил Кинби.
 – А не из Города, не знаю. Закрыв нас от одной реальности, он открыл проходы из других. Из каких – не знаю. Но могу сказать одно – долго держать Капсулу он не сможет. Пару часов, не больше. Но за эту пару часов снаружи может пройти часов шесть, а то и восемь. Кстати, есть и хорошие новости – у всех, кто находится внутри Капсулы, ослабнут мант-возможности.
 И, еще – если мы выживем, то ты, друг мой, можешь оказаться посреди дня.
 Пожав плечами, Кинби двинулся вперед.
 – Будь осторожен, – крикнул ему в спину Гитарист, – теперь за поворотом нас может ожидать все, что угодно.


* * *

 В Комнате Перекрестков Художник открыл глаза.
 Медленно вытянул перед собой руки. Послушный его воле клинок завис на уровне глаз, словно приклеенный к кончикам указательных пальцев.
 Всем своим существом Тишиг чувствовал, как открываются двери между пространствами и реальностями, как проникают они друг в друга, словно истосковавшиеся любовники, полные мрачной жажды и ненависти, что слаще любви.
 Он слышал торжествующие крики крылатых тварей из жарких миров, наполненных песком и смертью, плеск кожистых лап по воде, красной от крови, свист кривых клинков, зажатых в руках четвероруких обитателей Мертвой империи, посвятивших себя утонченнейшим видам убийства.
 Малейшая дрожь ткани пространства отдавалась в его тренированном теле.
 Неисчислимые миры ждали, готовые склониться перед новым повелителем.
 Нужно было лишь получить знак своей власти.
 Благоговейно взяв из воздуха налившийся серебряным светом клинок, Тишиг открыл дверь и убил стоявшего в коридоре охранника.
 Почувствовал возникновение Капсулы Перекрестков и Реннингтон. Не отвлекаясь от манипуляций с клавишами мант-вычислителя, пробормотал сквозь зубы:
 – Толково. Толково. – И продолжил ввод команд.
 На экране Ангельская Звезда вращалась, наливалась насыщенным синим светом, раздувалась, подобно насыщающейся пиявке.
 В залитой светом камере открыл глаза Чикарро.
 Белое Ничто разрешило ему стать частью себя, слиться с собой, стать орудием НеБытия.
 Сами собой расстегнулись удерживавшие ангела ремни.
 Бесшумно открылась дверь.
 Встав, Ангел Смерти вышел в коридор, где, прислоненный к стене, его ждал гигантский черный меч. Чикарро коснулся рукояти, пение в голове достигло торжествующего пика и приняло в себя несчастное разорванное сознание ангела.
 С немыслимой легкостью держа перед собой черный клинок, убийца зашагал по коридору.


* * *

 Юринэ нагоняла «племянников» Марио.
 Она уже ясно слышала короткие сухие щелчки автоматических винтовок и отрывистые возгласы, которыми обменивались боевики.
 Не забывая постоянно контролировать взглядом пространство не только перед собой, но и по бокам, как учили ее на полицейских курсах, она поспешила на звук.
 Завернув за угол, увидела, как, поводя дулами винтовок, входят в более светлое помещение боевики, и бросилась к ним, но не заметила валяющуюся под ногами доску из выбитой двери. Споткнувшись, полетела на пол, стараясь сгруппироваться и упасть как можно тише.
 Это спасло ее саму и всю группу толстяка Марио.
 Не издав ни звука, Юринэ поднялась и увидела, как из темноты над дверью появляется черный силуэт человека, висящего вниз головой. В руках человек держал какое-то оружие.
 Юринэ не успела ничего сообразить – руки сами подняли пистолет, палец без участия мозга три раза нажал на спусковой крючок, и она услышала, как кто-то оглушительно орет.
 Оказалось – она сама.
 Мертвый человек в черном комбинезоне так и остался висеть в дверном проеме, а боевики Марио моментально раскатились в разные стороны и попрятались за тяжелой мебелью, стоявшей в зале.
 Опергруппа Олона утратила элемент неожиданности.
 Толстяк Марио, шедший последним, с неожиданной прытью нырнул обратно в коридор и в несколько прыжков оказался рядом с Юринэ и втолкнул ее в комнату, рядом с которой упала девушка.
 Несколько пуль тут же шлепнулось о дверной косяк, выбивая щепу.
 Марио смотрел бешеными глазами:
 – Я что ж тебе приказал-то, а? Ты что же это тут, а?! – от возмущения он все никак не мог подобрать слова.
 Потом он сгреб Юринэ в охапку, прижал к себе и чмокнул в макушку:
 – Спасибо тебе, девочка. Спасла.
 Высунувшись в коридор, несколько раз выстрелил и заорал:
 – Паоло, мальчик мой! Я здесь, с очаровательной девушкой! Нам грустно и одиноко! И в нас стреляют!
 Ответом была усилившаяся винтовочная пальба и возглас из зала:
 – Вперед бегом-бегом-бегом!
 Схватив Юринэ за руку, Марио, пригибаясь, бросился в зал.
 Его боевики рассредоточились в одной половине зала и вели ожесточенную перестрелку с бойцами спецгруппы, посланной Олоном для их уничтожения.
 Выстрел Юринэ смешал нападающим карты, и теперь «племянники» Марио поливали их огнем из крупнокалиберных винтовок, компенсируя недостаток подготовки энтузиазмом.
 Марио прижался к спинке роскошного дивана, за которым прятался Паоло.
 Молодой человек глянул на Юринэ, одобрительно что-то пробормотал и возобновил огонь.
 А Юринэ не могла отвести взгляд от висящего в дверном проеме мертвеца.
 К горлу подступала тошнота, глаза стекленели. Ее привела в себя короткая хлесткая пощечина. Марио сердито смотрел на девушку, сжимая в руке пистолет:
 – Барышня, если уж вы здесь, то таки стреляйте, пока вас вместе с моими мальчиками не сделали совсем холодной!
 И Юринэ решила, что тошнить ее будет потом, если для этого будет время. Она легла на пол и по-пластунски доползла до угла дивана. Осторожно высунулась из-за массивной изогнутой ножки.
 Увидев вспышки выстрелов в дальнем конце зала, навела пистолет, как учили, немного ниже вспышек, и несколько раз выстрелила. Сквозь грохот пальбы послышался крик и шум падающего тела.
 В лицо брызнули щепки и Юрине, взвизгнув, отпрянула под прикрытие дивана.
 – Долго мы так не продержимся! – кричал Паоло своему боссу. – Если обойдут, нам крышка! Пробиваться надо!
 В этот момент возле огромного книжного шкафа, опрокинутого на бок, упало с металлическим лязгом, круглое рубчатое яйцо.
 Резкий грохот ударил по ушам, и на Юринэ, вышибая воздух из легких, обрушилось что-то неимоверно тяжелое.


* * *

 Дом менялся. Со скрипом изгибались под новыми углами коридоры, исчезали одни лестницы, на их месте появлялись другие. Тайные закутки, закрытые портьерами, превращались в поля, уходящие за горизонт.
 Из стен вырастали извивающиеся лианы, усаженные острыми подрагивающими шипами, затхлый запах давно не проветривавшихся помещений выдуло порывами нездешних ветров, несущих с собой запах пустыни и моря, болота и свежескошенной травы.
 Сидя в своих покоях, отгороженный от мира бумажной ширмой, Хранитель открывал двери.
 Он слился в единое целое со своим Домом. Он слышал, как прогибаются ступени под осторожными шагами полицейских, поднимающихся по скрипучей лестнице на второй этаж, вздрагивал, когда, выбивая плитки драгоценного паркета, на пол библиотеки третьего этажа, рухнуло очередное обескровленное тело, чувствовал, как оседает на шелковых обоях пороховая гарь.
 Разорвав контакт, Хранитель, тяжело дыша, вытер пот со лба. Подобное единение отнимало огромное количество энергии, но дело того стоило.
 Теперь можно было приглашать гостей.


* * *

 Олон с отборными бойцами спецгруппы спешил по растекающимся между временами и пространствами коридорам дома. Такое он видел впервые, но удивления происходящее не вызывало. Люди тоже держались достойно, не отвлекаясь на происходящие метаморфозы четко держали под контролем свои секторы ответственности, готовые отправить на тот свет любого, кого прикажут.
 Получив приказ, Олон обрадовался. Перед ним стояла вполне конкретная задача. Ее надо было решать. Все стало простым и понятным и это его радовало. К тому же можно было убивать, не заботясь о последствиях.
 Как только Хранитель выдернул Дом из привычной реальности, перестали работать рации, так что на какое-то время Олон оказался отрезанным от информации.
 Впрочем, ненадолго.
 В голове раздался напряженный голос Хранителя:
 – Берешь людей, двигаешься в сторону центрального входа. Задача – уничтожить нежить и его напарника.
 Впереди показалась дверь. За ней должен был находиться небольшой проходной зал, где иногда Хранитель устраивал приемы.
 Если они успеют встретить гостей на входе, получится очень неплохо, решил Олон и приказал открыть двери и рассредоточиться.
 Осторожно, прикрывая друг друга, он и его люди вошли в зал.
 Бойцы спецгруппы рассредоточились, используя в качестве прикрытий мебель, и замерли.
 Олон, присевший за массивным книжным шкафом, достал пистолет и снял его с предохранителя.
 В комнате воцарилась абсолютная тишина, прерванная коротким смешком.
 Олон рывком запрокинул голову и успел увидеть, как сверху, с потолка, падает, раскидывая руки, темная фигура.
 Первыми же выстрелами Кинби снял двоих бойцов спецгруппы.
 Упав, рывком сел и послал пулю в кресло, за которым пряталась очередная жертва.
 В спину тяжело ударило, вампир опрокинулся набок и покатился, уходя с линии огня.
 Увидел перед собой ногу в тяжелом ботинке, ухватил, дернул. Человек, падая, коротко заорал, крик оборвался, сменившись утробным ворчанием Кинби, разорвавшим горло солдата.
 Взвилась от порыва ветра тяжелая портьера, и Олон увидел тощего человека в сером пыльнике, медленно выходящего на середину зала. С трех сторон в него ударили очереди, но оборванец сделал легкое движение рукой, и пули срикошетили от невидимого щита.
 Затем мант гортанно крикнул и обвел рукой зал.
 Олона подняло и ударило о стену. Уже лежа на полу, обессиленный, он видел, как пытаются спастись его бойцы, как, отступая, посылают очередь за очередью в окровавленное чудовище, с раскрытой в неслышном крике пастью рвущееся к ним.
 Мант в сером пыльнике с неподвижным лицом стоял в середине зала, убивая бойцов спецгруппы, сжигая их заживо.
 Олон попытался встать и отползти. И увидел, как на него падает огромный шкаф.


* * *

 Тишига не смущали изменения, происходящие с домом. Его вела песня Звезды. Завернув за угол очередного коридора, он ускорил шаг. Уже близко. Совсем близко.
 Кинби чувствовал, как нагревается и пульсирует нейтрализатор, лежащий в боковом кармане пиджака. Он вел его к цели лучше всякого компаса – две половины единого целого стремились слиться в одно.
 Дэмьен едва поспевал за все ускоряющим шаг вампиром. Бесконечный глухой коридор, казалось, никогда не кончится, но вот впереди забрезжил неяркий золотистый свет. Друзья ускорили шаг.
 Позади, поднимая тучу пыли, с грохотом вылетела часть стены. Из образовавшегося пролома потянуло ледяным зловонием, дом сотряс громовой рык. В коридор, тяжко ступая, один за другим выбирались вооруженные массивными булавами воины в шлемах, напоминающих маски древних демонов. Или это и были они – забытые ныне живущими и призванные силой Хранителя сюда – в сердце измученного жарой, предательством и жадностью Города?
 Сняв с плеча сумку с оружием, Дэмьен передал ее Кинби:
 – Иди. Делай свое дело.
 И зашагал навстречу противникам, выкрикивая первые слова заклинания.


* * *

 Кинби оказался в овальном зале, освещенном плавающими под потолком светильниками.
 Пульсация нейтрализатора усилилась, и вампир шагнул налево – к небольшой белой двери, украшенной затейливым орнаментом.
 Да, артефакт явно указывал именно это направление.
 – Не стоит так спешить, – произнес мягкий голос у него за спиной.
 Кинби не стал тратить время на развороты и взгляды. Мягким перекатом ушел вперед, одновременно роняя с плеча сумку, и выпрямился уже около противоположной стены.
 Кольты рявкнули, посылая в Тишига пули.
 Южанин изящно увернулся от выстрелов и сделал шаг вперед, продолжая говорить.
 – Прекрасно. Прекрасно. Вы станете вершиной моего творчества.
 Кинби стоял неподвижно, глядя в мечтательные глаза Тишига.
 Наверное, он должен ненавидеть его до судорог и звона в ушах.
 Увы, он не ощущал ничего, отметил только – противник замечательно двигается. Для человека – сказочно быстро и точно.
 Для человека.
 Сделав маленький шаг, Тишиг неожиданно рванулся вперед, нанося удар снизу вверх.
 Если бы он достиг цели, то развалил Кинби наискосок от паха до ключицы.
 Но вампира уже не было на месте.
 Снова грохнули кольты, но Тишигу удалось уклониться и на этот раз.
 Схватка становилась все более интересной.
 – Замечательно. Великолепно, – шептал Художник. – Вы доставляете мне истинное наслаждение. Этюд, основой которого послужила ваша женщина, оказался чудесным.
 По залу пронесся холодный ветер, забилось пламя светильников.
 Кинби пошел вперед, посылая в Тишига пулю за пулей.
 Художник в экстазе танцевал, уклоняясь от выстрелов, пока не обнаружил, что Кинби уже рядом, на расстоянии вытянутой руки.
 Щелкнули разряженные кольты.
 Прямым выпадом Тишиг вогнал клинок в грудь вампиру.
 Кинби резко вздохнул, чувствуя, как разгорается внутри огонь серебра, и ухватил Художника за плечи. Рывком потянул противника на себя, насаживаясь на клинок, подгребая южанина к себе.
 Тишиг попытался резко рвануть клинок вверх и вбок, но тот намертво застрял. И уже слишком близко были охотник и жертва.
 – Застряло. Между ребер, – выдохнул Кинби в лицо Тишигу, и южанин почувствовал на своем лице смрадное, пахнущее кровью дыхание древнего чудовища.
 Кинби снова дернул южанина на себя и впился ему в горло.
 Не отрываясь от горла жертвы, он резко отвел руку назад и вонзил сложенную копьем ладонь под ребра Тишига.
 Тело южанина задергалось, когда безжалостная рука нащупала его сердце.
 Тело пронзила немыслимая боль, и гаснущим взором Тишиг увидел, как вампир поднимает над головой кровавый комок.


* * *

 Со стоном оттолкнувшись от мертвеца, Кинби сделал несколько неуверенных шагов.
 Отбросил вырванное сердце южанина и со стоном ухватился за рукоять меча.
 Боли не было. Он чувствовал лишь легкую брезгливость от ощущения чего-то чужеродного в своем теле. Несколькими рывками выдернул из груди меч, и упал на колени, выпустив из рук клинок.
 Серебро продолжало свою разведывательную работу, но медленно, куда медленнее, чем рассчитывал Тишиг.
 Кинби криво ухмыльнулся – отчего-то люди склонны верить старым легендам о смертоносном для Детей Ночи серебре. Что ж, для только что ставшего вампиром, оно опасно. Но не для монстра, существующего столетиями.
 Вытер о пиджак окровавленные руки. Прислушался.
 Из коридора не доносилось ни звука.
 Кинби пополз к сумке с оружием, достал обоймы для кольтов, перезарядил оружие, и, пошатываясь, поднялся.
 Стоя сбоку от двери открыл ее, и, выждав пару секунд, шагнул за порог.


* * *

 – Парни, лафа кончилась, – сержант Гловер сидел, привалившись спиной к сырой каменной стене.
 Вытащив из внутреннего кармана маленькое зеркальце, он стволом винтовки аккуратно выдвинул его из-за угла. Зеркальце моментально разлетелось стеклянными брызгами.
 – Ага, вот он, – удовлетворенно пробормотал Гловер и махнул рукой Строму.
 Мант бочком-бочком подобрался к командиру группы.
 – Слушай, там комната. Квадратная, кажется, метров пять на пять. Что-то типа кабинета секретарши или приемной. В общем, фикусы, кресла и вся фигня. Стол перевернут, за ним пара гаденышей. Кто еще есть, не чувствую. Тебя на эту комнатушку хватит?
 Стром презрительно фыркнул, поднялся и закрыл глаза.
 Затем резко выбросил вперед правую руку, будто кидал что-то в комнату.
 С его ладони с пронзительным визгом сорвался прозрачный, отсвечивающий синим шар. Полицейские отработанным жестом закрыли глаза и уши.
 В комнате полыхнуло, и тут же Рыжик Мик вкатился внутрь, поливая злополучный стол автоматным огнем.
 Впрочем, необходимости в этом не было. Увидев, во что превратились охранники, молодой полицейский позеленел и его вывернуло прямо на обожженные мант-огнем трупы.
 Пробегая мимо, Крауч похлопал его по спине:
 – Бодро держишься, салага. Дуй вперед.
 И Рыжик дунул.
 Ручку следующей двери он повернул первым. Аккуратно открыл, подождал, как учили, и быстро заглянул внутрь.
 Свистнуло прозрачное лезвие, и обезглавленное тело упало на руки товарищей, заливая полицейских кровью.
 Комната и коридор таяли, меняли свои очертания, превращаясь в огромный сводчатый зал. Тонкие колонны из неизвестного зеленого камня поддерживали на огромной высоте волнистый асимметричный потолок. Дверь, возле которой стояли полицейские, вместе с куском стены пропала, и они оказались в проходе между двумя рядами колонн.
 Меченосца, снесшего голову Рыжику, Гловер уложил очередью в упор. Остальных отсек Стром, взмахом руки послав в пространство перед собой веер алых шаров, накрывших атакующих веером острых, насквозь прошивающих доспехи осколков.
 После чего побледнел и сполз по колонне. Сил не осталось ни на что. Мант закрыл глаза, равнодушно думая, что вот сейчас его убьют и можно будет хоть немного отдохнуть.
 – За колонны! – замахал Гловер, и полицейские, рассыпавшись, открыли огонь по наступающим воинам, вооруженным прозрачными изогнутыми клинками и странными, похожими на арбалеты устройствами, стреляющими сгустками светящейся фиолетовой слизи.
 Один такой комок попал в грудь храту, выбивавшему дверь в Дом. Бедняга страшно закричал и упал, раздирая руками грудь, в которой разрасталась громадная дыра с обугленными краями.
 В зал вбегали все новые противники.
 – Гранаты! – скомандовал Гловер, оттаскивая Строма за воротник под прикрытие колонны.
 Попытаться закидать противника гранатами, пока они не рассредоточились по всему залу и не перешли в атаку, было последним шансом полицейских.


* * *

 Юринэ рывками приходила в себя и снова проваливалась в небытие.
 Вот перед глазами плывет пол. Ребра во что-то упираются, неудобно дышать.
 Кажется, ее кто-то несет.
 Темнота.
 Новая картина. Она сидит, привалившись к холодной стене. Перед ней присаживается на корточки симпатичный парень в изодранном костюме. Изо рта у него идет пар.
 Очень холодно. Откуда-то доносится стрельба.
 – Сидите, сидите, синьорита, – говорит парень, его голова взрывается, забрызгивая Юринэ мозгом и кровью.
 Темнота.
 Снова тряска. Пыль забивает ноздри, не дает дышать. Внизу кто-то тяжело пыхтит.
 – Паоло, мальчик мой, не надо так бежать, когда ты путешествуешь с пожилым человеком и несчастной девушкой. Да застрели же ты эту гадость, что ты на нее смотришь!
 Звуки выстрелов, нечленораздельный рев, Юринэ падает и отползает в угол.
 Стоя посреди зала с обвалившимся потолком и увитыми лианами колоннами, Паоло и Марио увлеченно палят в кошмарную помесь тигра и скорпиона.
 Юринэ нащупывает в наплечной кобуре пистолет и присоединяется к ним.
 Тварь падает на бок, сучит лапами, издыхает.
 Смешно переваливаясь, к ней подбегает Марио.
 – Вот и умница, девочка. Это же просто замечательно, когда сразу можно понять, пришла ли синьорита в себя.
 Юринэ слабо улыбается и шепчет:
 – Дэмьен?
 Марио грустно качает головой:
 – Увы, мы никого не видели, кроме кошмарных тварей, которые даже не хотели поговорить, а сразу нас ели.
 – Где… Где остальные?
 Марио покачал головой и показал рукой на Паоло.
 – Надеюсь, дело того стоило, – грустно вздохнул он. – А теперь я предлагаю выбираться отсюда. Идти сможете?


* * *

 Кинби оказался в саду. Под ногами хрустели камешки, устилавшие прихотливо извивающуюся тропинку, ведущую к сооружению странных нечеловеческих пропорций.
 Здание напомнило Кинби что-то из его настолько давнего прошлого, что само воспоминание о нем успело стереться.
 Многоступенчатую крышу по углам украшали головы демонов, застывшие в беззвучном крике, ко входу вели несколько тропинок, извивающихся меж невысоких деревьев и старательно подстриженных кустов. В начале одной из них вампир и стоял.
 Он оглянулся – дверь, через которую он вошел, не исчезла, но ее очертания расплывались, текли, таяли в напоенном тяжелыми ароматами, воздухе.
 Кинби подумал о Дэмьене, но его внимание отвлекла усилившаяся пульсация нейтрализатора.
 Вампир побежал по тропинке.
 Звезда была где-то в этом непонятном строении, она пела, звала, требовала…
 Он едва уклонился от рубящего удара и покатился по дорожке, разряжая обойму в туловище четырехрукого существа, пытавшегося зарубить Кинби огромным серпом. Второй серп существо держало в другой верхней руке, нижняя пара сжимала длинные кинжалы с широкими лезвиями.
 Пули отбросили его в кусты, где нападавший и затих.
 А из дверей строения вышли Реннингтон и Хранитель Порогов.
 Следом за ними с оружием наготове двигались оперативники Девятки и бойцы Хранителя.
 – Браво, браво! – мягко захлопал в ладоши мант. – Кто бы мог подумать, что ты окажешься еще полезнее, чем я рассчитывал. Мы получаем не только прекрасного подопытного, но и чудеснейший артефакт, о котором я до этого только слышал.
 – Также вы помогли нам решить проблему с совершенно ненужным представителем южных орденов-корпораций. За что мы вам искренне благодарны, – добавил Хранитель, сплетая и расплетая пальцы. Выглядел он неважно – лицо побелело от напряжения, взгляд отсутствующий, на виске бьется похожая на червяка жила. Кинби вспомнил слова Дэмьена о том, что долго держать Капсулу Перекрестков Хранитель не сможет.
 – Теперь нам хотелось бы получить предмет, который вы так благоразумно принесли с собой, – протянул руку Реннингтон. Кажется, он всерьез думал, что вампир отдаст ему нейтрализатор.
 Вместо этого ожили кольты, сметая людей со ступеней.
 Кинби понимал, что убить Реннингтона и Хранителя уже не получится.
 Он попытался и проиграл.
 Оставалось только захватить с собой побольше врагов. Скоро все закончится, и его уже не будет волновать, что происходит в этом, не самом лучшем из миров.
 Одинаковым движением манты вскинули правые руки, ставя защиту. Но Кинби целил не в них. Отлетел один из оперативников с развороченной грудью, упал, заливая кровью ступени, другой. Кольты вампира пожинали кровавый урожай, и с каждым выстрелом Кинби приближался к фигурам на крыльце.
 Не было страха, злости, разочарования…
 Сейчас он останется лежать под этим чужим небом, и уже через несколько лет не останется никого, кто мог бы о нем вспомнить.
 Кинби услышал топот ног позади, но не стал оглядываться.
 Уничтожить его не так просто, так что, пусть поработают.
 Сбоку упруго бухнуло, на крыльце расцвел цветок взрыва. Завели торопливый разговор автоматы, мимо Кинби пролетел шар мант-энергии и расплескался по защите Реннингтона.
 Вот теперь Кинби обернулся и не поверил своим глазам.
 На месте двери, через которую он входил, зияла огромная дыра, сквозь оседающую пыль врывались фигуры полицейских из отряда Гловера.
 А возле прохода, пошатываясь, стоял с ног до головы перепачканный кровью Дэмьен, опираясь на плечо совершенно серого от усталости и боли человека, посылающего вперед все новые и новые мант-заряды. Увидев, что Кинби смотрит на него, он слабо улыбнулся и помахал рукой.
 Злобно вскрикнув, Реннингтон развернулся, и бросился в дом.
 Спустя несколько секунд тяжелые двери вынесло наружу.
 По ступенькам дворца спускался Ангел Смерти.
 Кинби узнал Чикарро… Но сходство было только внешним. Эти безумные восторженные глаза не могли принадлежать усталому ангелу из переулка.
 Гигантский меч описывал круги над его головой, с легкостью круша стволы деревьев, балки, ступени…
 В грудь ангела ударило несколько пуль, но он не обратил на это внимания.
 Скрипнув зубами, Кинби бросился в атаку.
 Оставалось одно – подобраться вплотную и вышибить безумцу мозги. Или разорвать горло.
 Давала о себе знать так и не затянувшаяся рана. Слегка кружилась голова.
 В последнее мгновение Кинби заметил приближающееся лезвие, отпрянул – поперек груди полоснуло льдом.
 Закричав от ярости, вампир упал на колени.
 Грудь пересекала глубокая рана, в глубине сахарно блестела кость, рассеченные мышцы мешали шевелить руками. Перед глазами проплыли кусты, деревья…
 Кинби упал на спину. С высоты на него надвигалось лезвие.
 Неимоверным усилием, он увернулся, уходя от удара.
 На четвереньках проскользнул мимо безумного ангела, сотрясавшегося под ударами автоматных пуль, и бросился вверх по ступенькам.
 Обернулся. Взмахнув крыльями, ангел поднялся в воздух и спикировал на полицейских. Снова фонтаны крови в воздухе, снова короткие предсмертные крики.
 Заставив себя забыть о ранах, Кинби рванулся к месту бойни.
 Отбросив пистолеты, прыгнул на спину ангелу и погрузил клыки глубоко в шею безумного убийцы. Мотнул головой, раздирая неподатливую плоть.
 Выпустив меч, Чикарро замахал руками, пытаясь дотянуться до Кинби.
 Невыносимо пахло карамелью.
 Намертво обхватив ангела за плечи, вампир снова и снова терзал его шею, пока жертва не упала на колени.
 – А ты куришь много, – всплыло перед глазами улыбающееся лицо оборванца из темного переулка.
 Вампир снова рванул горло жертвы и дернул тело на себя. Обмякнув, ангел повалился на спину и застыл.
 Пошатываясь, Кинби встал, подобрал кольт и заковылял к дворцу.
 Внутри строение напоминало панцирь улитки. Спиральный коридор, на стенах фрески, изображающие пытки и казни, ни одной двери.
 Позади чьи-то шаги.
 Остановившись, Кинби вытянул руку с кольтом в направлении шагов.
 – Стой! – голос Дэмьена.
 Задыхаясь, Гитарист промчался мимо.
 Детектив бросился следом. Жадно ловя ртом воздух, Дэмьен выдавил на бегу:
 – Ты – бери Звезду. А я их тут… Займу, как сумею.
 Впереди показалась непривычных пропорций дверь.
 Дэмьен выкрикнул заклинание, полотнище двери унесло в комнату.
 Друзья сбавили шаг. Кинби держал проем на прицеле. Боковым зрением увидел, как, сосредотачиваясь, закрыл глаза Гитарист.
 Из дверного проема показался Хранитель. На губах змеиная улыбка, руки плетут узор заклинания.
 Тихо засмеявшись, Дэмьен открыл глаза, и Хранитель непроизвольно отшатнулся. Впрочем, быстро взял себя в руки и губы задвигались с удвоенной скоростью.
 Заговорил Дэмьен.
 Каждое его слово глыбой падало в наливающееся тьмой пространство коридора.
 Свет исчезал.
 Глаза Дэмьена высасывали его из окружающего мира, за спиной наливались чернотой, увеличиваясь в размерах, неясные силуэты.
 – Добро пожаловать в наш мир, – прошептал Дэмьен и вытянул вперед руку. Огромные черные волки пронеслись мимо, слегка задев полы его плаща.
 Хранитель выкрикнул заклинание, но вместо яркой вспышки с пальцев сорвались бессильные зеленоватые искры.
 Не дожидаясь развязки, Кинби в два прыжка промчался мимо черного рычащего шара и оказался в комнате.
 Реннингтон открывал дверь в противоположном конце.
 Кинби выстрелил. Тонко закричав, всесильный шеф Девятки рухнул на пол, с ужасом глядя на хлещущую из огромной раны в бедре, кровь.
 Болевой шок не давал ему сосредоточиться, сформировать заклинание. К тому же припомнил вампир слова Гитариста, Капсула ослабляет мант-способности.
 Перед Кинби корчился обычный смертный.
 Вампир присел на корточки и достал из кармана пиджака Реннингтона Ангельскую Звезду.
 Она была совсем небольшой и невыразимо прекрасной.
 Из своего кармана Кинби достал нейтрализатор и вложил Звезду в выемку.
 Она вошла в нее как влитая. Наполнилась глубоким зеленым светом и погасла. Камень волнами потек, облепляя Звезду словно тесто и застыл некрасивым серым комком.
 – Вот и все, – равнодушно сказал вампир, и приставил ствол кольта ко лбу Реннингтона.
 Судорожно глотнув, Артур Реннингтон закрыл глаза.
 Кинби нажал на курок.
 Из коридора доносились жуткие крики и рычание волков.
 Хромая, Кинби прошел мимо визжащего куска мяса, терзаемого двумя тенями.
 Дэмьен стоял, сложив руки на груди и, не отрываясь, смотрел на кровавую забаву своих зверей.
 – Пойдем, пойдем, друг, – сказал Кинби, и они двинулись в обратный путь.
 Снаружи стояла тишина.
 Мертвый ангел лежал на дорожке, глядя неподвижными глазами в небо. Медленно впитывалась в землю коричневая, пахнущая карамелью кровь.
 Проходя мимо, Дэмьен с усилием поднял черный меч и, размахнувшись, зашвырнул в кусты.
 У взорванного Дэмьеном прохода поддерживали друг друга Сторм и Гловер, единственные выжившие из отряда полиции.
 Земля под ногами затряслась, сержант замахал рукой:
 – Скорее! Стром говорит, тут все сейчас захлопнется! Быстрее, а то останетесь здесь!
 Едва успев перебраться через проход, Дэмьен упал. Почувствовав, что ноги больше не держат, сполз на пол Кинби.
 Стены дома скрутило судорогой, проход закрылся.
 Они лежали посреди коридора, чуть дальше упиравшегося в завал из досок, кусков бетона, стальной арматуры, обломков колонн зеленого мрамора и непонятно откуда взявшихся полотнищ тяжелой коричневой ткани.
 С другой стороны тянуло неуверенной ночной прохладой и сладостным запахом влажного асфальта.
 Кинби склонился над товарищем:
 – Сильно задело?
 Гитарист слабо улыбнулся:
 – Жить. Буду. Наверное…
 Кровь толчками вытекала из ран в боку и животе. Скверно выглядело обожженное бедро.
 Зашевелились доски, из-за стены раздалась приглушенная ругань, кто-то толчком выбил заваленную мусором дверь рядом с завалом.
 В коридор вывалились Марио и Паоло, под руки поддерживающие бессильно висящую между ними Юринэ.
 Увидев Дэмьена, девушка выпрямилась, оттолкнула Паоло и бросилась к Гитаристу.
 – Жив! Живой! – Юринэ подлетела к Дэмьену, упала на колени, лихорадочно ощупывая, гладя лицо раненого, что-то неразборчиво бормоча, плача и смеясь одновременно.
 – Выводи его, я следом. Попробую, – пробормотал детектив, и Юринэ положила руку раненого себе на шею так, чтобы он хотя бы отчасти мог опираться на нее при ходьбе.
 Кинби мутило.
 Близился рассвет.
 Раны, нанесенные мечом Тишига и черным клинком ангела, не затягивались.
 Хотелось лечь и уснуть.
 Поднялся, сделал пару неуверенных шагов, тупо глядя на удаляющиеся фигуры друзей.
 Смотреть на них было неприятно – слишком резко выделялись силуэты на фоне рассвета, чьи первые лучи уже заглядывали в дверной проем.
 Дэмьен обернулся:
 – А ты?
 – Иди… А я тут найду себе место. До вечера.
 Юринэ всхлипывая, потащила Дэмьена к крыльцу. Щелчок предохранителя показался Кинби грохотом взрыва.
 Из теней в глубине коридора выступил Олон. Перемазанный копотью, с глубоким порезом через все залитое кровью лицо.
 Пистолет в вытянутой руке не дрожал.
 Олон улыбнулся и перевел ствол с Кинби на тоненькую фигурку Юринэ.
 Кинби прыгнул.
 В спину тяжело ударили крупнокалиберные пули.
 Столкнув Юринэ и Дэмьена с лестницы, вампир вылетел в яркий летний рассвет.
 Упав, перевернулся на спину, попытался подняться.
 Солнечный свет припечатал к ступеням, обрушился с неба бетонной плитой.
 Наконец пришла боль.
 На мгновение мелькнуло перед глазами женское лицо – непослушные темные волосы, серьезные карие глаза, внимательно смотрящие на него. Утопая в океане боли, он пытался вспомнить ее имя.
 Не успел.




 Эпилог


 Олона так и не нашли.
 После гибели Хранителя Дом Тысячи Порогов сотрясла череда взрывов. Часть зданий просто исчезла.
 Среди развалин нашли несколько трупов странных существ – краснокожих, с четырьмя руками.
 Хранителя удалось опознать только по рукам – его гибкие нечеловеческие пальцы невозможно было спутать ни с чем.
 Артура Реннингтона объявили пропавшим без вести, Девятую комнату полностью расформировали после того, как одновременно и в Управление полиции и в муниципалитет поступили одинаковые пакеты с очень подробным перечнем незаконных лабораторий и поддержке запрещенных культов, проводившихся с одобрения руководства Девятки.
 Говорят, такие же пакеты получили и в храмах всех Домов Воцарения.


* * *

 Господину Ал-Ларну очень нравились южные города. Спокойный и вежливый, прекрасно понимающий важность дисциплины ума и совершенства тела, он верой и правдой служил своему ордену-корпорации, и искренне наслаждался неторопливой однообразной жизнью, посвященной созерцанию гармоничного мира южных городов.
 Сегодня он, как обычно, совершил последний обход постов, попрощался с начальником ночной смены и спустился в подземный гараж.
 Приятная усталость разливалась по телу, он предвкушал, как вернется домой, и…
 – Олон… – шепот раздался, когда господин Ал-Ларн шел к своей машине.
 Он отреагировал мгновенно – выхватил пистолет, нырнул за автомобиль, нажимая кнопку тревожного устройства, вмонтированного в браслет часов.
 Просто так сдаваться – не-е-ет, не дождутся. Не зря же он…
 – Олон – Олон… Тебя не услышат, Олон. – Свет вокруг померк, словно его вытягивали из мира.
 Олон лихорадочно озирался по сторонам, но в чернильной тьме невозможно было что-нибудь рассмотреть.
 И ни звука, за исключением его тяжелого дыхания.
 Перед ним замерцал неясный свет, обрисовавший высокую фигуру в черных джинсах и длинном сером пыльнике. Рядом с ней стояла еще одна – маленькая стройная девичья фигурка.
 В круг мертвенного серебристого света медленно вошли два порождения мрака и ужаса – гигантские черные волки.
 Олон обреченно закрыл глаза.