---------------------------------------------


 Огнева Вера Евгеньевна


 Барон-дракон



 ЧАСТЬ 1


 Глава 1


 Таверна "Старая каракатица" со стороны берега имела обшарпанный и даже заброшенный вид. Вокруг мелко рябил сонный залив. По берегу вдоль кромки прибоя изгибался белесый приморский тракт. От него в море уходила кривоватая, похожая, на нахально оттопыреный палец, песчаная коса. На кончике пальца - круглая площадка-ноготок, на которой корявым наростом сидела хибара.
 Где окна, где двери с дороги не разобрать. Чужой проезжий человек посмотрит, покрутит, недовольно, носом и двинется дальше. Чужому невдомек, что со стороны моря таверна выглядит куда как интереснее. Там к воде была открыта целая стена.
 Ночью в волнах залива плясали веселые цветные огоньки. Там же имелся удобный причал - милостьи просим. Если пришел незванным гостем с берега, наблудишься в поисках двери, ногу свернешь среди хлама и шею бы поберег. С моря тебя примут с дорогой душой.
 Но сухопутные гости являлись исключительно в светлое время суток. Кому же взбредет ночью путешествовать? Ночью хоть потоп, хоть пожар, хоть брат помирает
 — сиди под крышей, носа за порог не высовывай. И дверей ночному гостю никто не отворит. Пойди, разбери, человек пожаловал, или оборотень.
 С воды принимались все, ночь-заполночь, без разбору. Известно: драконы моря терпеть не могут. Оттуда придет только человек. А уж какой? Какого, Защитник пошлет. Плохой - так плохой. И такого примет " Старая каракатица". Примет, обогреет, накормит. Глядишь, злого блеску в глазах у человека поубавится, затуманится взор, разожмутся кулаки, скрипнут и разойдутся в зевоте зубы - хорошо у вас тут. А там: поспал, перекусил с утра и - уже другой человек.
 В дождь или шторм хозяин таверны старый Сарко затягивал морскую стену просмоленной парусиной. Но в любую непогоду под коньком крыши, в защищенном от ветра месте, горел огонь маяка - идите люди на свет.
 Перед случайными путешественниками с тракта Сарко открывал низенькую дверцу и первым нырял в темноту обшарпанной комнатушки. Три стола, стойка, за стойкой, на покосившейся полке, пыльные бутылки; замусоренный пол… Его специально не мели. Смотрит путник - перед ним бедная таверна. Хозяин едва концы с концами сводит. Выйдет к любопытному замотанная, с серым лицом, с черными запавшими глазами Ашхен; вынесет жареную рыбу, жалко улыбнется: не обессудьте - живем так. Откуда у Ашхен взяться румянцу? Всю ночь, сбиваясь с ног, подносы таскала, пела, и станцевать с гостями могла, скинув деревянные сабо. Утро
 — самое время поспать. Так нет же, несет хвостатый проезжих. Ладно, хоть не каждый день. Когда на приморской дороге тихо, Ашхен выспится, искупается в теплом заливе, одарит Сарко своим телом, - а тело, несмотря на возраст, еще крепкое, легкое, - и опять всю ночь с подносами. Приходите люди.
 Но случайный человек о ночной жизни таверны не подозревает. Посмотрит он на нищую лачугу, на серые лица хозяев, отведает рыбы - хорошая рыба, свежая - запьет кислым вином и дальше по своим делам уберется. Дела сделал и к Хозяину с докладом: таверна для Высокого Господина интереса не представляет. Рыбу
 Господин не любит. Женщина Господину не понравится. Как будет гореть? Плохо.
 Сырое дерево плохо горит. Ночного фейерверка, - явись Господину такая блажь, - не получится. Только округа зря дымом провоняет.
 Случись таки дракону заинтересоваться, - чего со скуки не бывает, - или просто лететь невдалеке от моря, он и увидит серую лачугу, нагромождение старых ящиков, мешки с песком, обрывки парусины.
 Однако всем известно, драконы не просто видят - проницают. Чтоб его проницательные зенки повылазили! Сарко и тут выкрутился. Любой дракон, пролетая над таверной, увидит именно то, что желает показать хозяин. Сколько за то заплачено? Три таверны можно купить. Сарко, как вспоминал те денежки, начинал кручиниться. Но не долго. И что, что три? Горели бы они по очереди, а то и разом вместе со всем содержимым и с людьми. Дракону что, пролетел, плюнул, да полюбовался, как полыхает, рассыпая искры, человеческое жилище. Еще и лишний круг даст, чтобы крики послушать. Если дом стоит на его собственной земле, но, конечно, сначала подумает, стоит - нет свое добро губить. Если на чужой, иного какого дракона - сто раз подумает. За разор - война.
 " Старая каракатица" стояла на ничейной земле, и сам Сарко принадлежал только себе, да своей семье, так что, заплатив втрое, получается, купил себе жизнь и свободу; а еще возможность принимать у себя разных людей; а еще прятать кое кого. Не бескорыстно, разумеется. В курсе событий, опять же. Не единожды осведомленность приносила Сарко изрядную прибыль.
 Так что семейство не голодало. Близость к морю и хорошая защита давали какую-никакую гарантию дальнейшего существования и даже некоторого процветания. Двух дочерей он удачно выдал замуж в Город. А это вам не деревня, где синьор Высокий Господин властен над всем и над вся. В Городе свои законы. И там, конечно, Высокий Господин может женщину прямо с улицы утащить. А ты не будь дура: не наряжайся да не разгуливай с открытым лицом. Иш, взяли моду, с открытыми лицами ходить! Прогрессистки! Сарко передернуло. Дуры бабы. Его
 Ашхен не такая. Двойняшки подрастают. Всего только одну дочь они и потеряли.
 Он не любил о том вспоминать. Дочь пошла в уплату за заклинание, довеском к деньгам. Трактирщик раз и навсегда запретил себе, о ней думать. Умерла! А как умерла… Не думать!


***

 — Высокий Господин прибыл!
 В едином порыве взвыли двурогие трубы. Шесть трубачей одним духом выдали прибытие и дружно шагнули назад под прикрытие зубцов стены. Ритуал - мать его! - старинный, не очень нужный и на сегодняшний день себя не оправдывающий. Андраг досадливо поморщился. Давно бы отменил все старинные заморочки. Но… Не поймут-с! Соседи не поймут. Родная мать, не поймет. Даже людишки не поймут.
 Маменька, старая летучая крокодилица, так вдвойне не поймет. Как можно!
 Ты разрушаешь. Ты попираешь. Ты нарушаешь…
 Ворота душераздирающе заскрипели. Опять вспомнилась мать:
 — Прикажи смазать воротные петли!
 — Не хочу. Пусть скрипят.
 — Это неприлично.
 — Мне все равно.
 — Соседи…
 — Мне нет до них дела.
 — Как ты можешь! - и далее по списку: ты нарушаешь, ты подрываешь, ты посягаешь и т.д.
 Ворота действительно не смазывались лет сто. На робкое заикание дворецкого, в том смысле, что Высокому Господину - только отдать приказ. Андраг приподнял в немом удивлении бровь.
 Заткнулись все!
 Четверо крепких привратников с натугой растолкали тяжеленные створки. Визг железа по железу стоял такой, хоть сам уши затыкай. Но, гадство, радовал!
 — Дорогу Высокому Господину! - глашатай надрывался на совесть, в полном соответствии с протоколом. И опять же в соответствии прятался за крепостным зубцом.
 В старину дракон, прибывающий к себе в замок, не всегда, мягко говоря, находился в добром расположении духа. Первые, кто попадал под гнев господина: трубачи, привратник и глашатай рисковали быть съеденными, сожженными, раздавленными и т.д. - в зависимости от хозяйских склонностей. Дело дошло до того, что людишки взбунтовались и начали использовать, доверенные им заклинания, во вред кормильцу. Бывали прецеденты, когда Высокому Господину приходилось взламывать собственные ворота. В других домах, еще хлеще, народ отказывался заступать на эти должности. А ведь место тихое, сытное: одет, обут, накормлен, работа не пыльная. Двери отворять, это вам, не камни ворочать.
 Так или иначе дракон, вынужденный на глазах у всего мира прорываться за стены собственной цитадели, попадал в нелепейшую ситуацию. За тысячелетия существования каждый камень в кладке, каждая петля вотрот, каждая щеколда несли по нескольку заклинаний. Ладно если ты образован и умудрен в древнем благородном искусстве магии - сможешь распутать дьявольский клубок. А если твое образование позволяет оперировать только элементарными бытовыми и боевыми формулами?
 Бывало, знаете ли, когда Высокий Господин выходил из неравной схватки с собственными стенами - не вполне… больше напоминая паленую кошку или бифштекс с кровью. Некоторые даже хвостов лишались, либо иных необходимых частей тела.
 Совет Высочайших, которые и сами не единожды попадались, после длительных, дебатов установил новый ритуал открывания ворот. Теперь все, участвуюшие в церемонии люди, имели право, находиться от Господина на безопасном расстоянии, а по выполнении обязанностей, невозбранно прятаться. Благо, куда сховаться, всегда найдут. Каменные выступы, ниши, козырьки есть везде, а где мелковаты, людям разрешалось их углублять.
 Андраг торжественно вступил в собственные владения. Вконец зарвавшийся глашатай проверещал над самым ухом:
 — Дорогу! Высокий Господин прибыл!
 — Заткнись, - рявкнул барон.
 — Дорогу! - недопонял, оглохший от собственных воплей горлодер.
 Андраг обернулся. Глашатая сдуло с козырька. В пыль под ворота шмякнулось и коротко вякнуло. Андраг, больше не оборачиваясь, пошел к дому. Глашатай, разумеется, не убился, - Высокий Господи вообще не склонен был к кровавым забавам с людьми, - но попрыгать день-два в шкуре лесной жабы назойливому блюстителю старинного благолепия придется. А - нечего! Тихонько прокричал отпирающую фразу и - в тень. Тем более знаешь, господина с души воротит от замшелых ритуалов.
 Нет, есть конечно владетельные синьоры, которых мясом не корми, дай под рев труб и крики герольдов прошагать по ритуальной дорожке. Андраг бы с огромным удовольствием приземлялся прямо за стенами на лужайке. Однако, фиг вам, как говорят люди. Один из самых древних законов запрещает летать над территорией замка. Ни себе, то есть, ни людям, вернее драконам. По периметру летай, сколько хочешь. Стоит приблизиться к стене, заклинание сначала мягко потом с каменной твердостью встретит нарушителя. Может так приложить, костей не соберешь.
 Запрет, но не привнесенный Высочайшими, а естественный существовал и на полеты над морем. Враждебная стихия всасывала неосторожного дракона как воронка. На пресную воду запрет странным образом не распространялся. Андраг подозревал, что законы природы тут в общем-то ни при чем. Скорее, действовало совсем уже древнее заклинание. Известно, что изначальные формулы, которых на сегодняшний день никто не помнит, самые мощные. Ищут, конечно, обрывая когти, роются в старых фолиантах. Но древние были не дураки, так спрятали свои секреты, нынешним верхолетам нипочем не докопаться.
 Ритуальная дорожка упиралась в широкую лестницу из белого мрамора. Еще несколько шагов и можно будет нормально двигаться. А то топаешь как командор.
 Спина - в линейку. Голова откинута назад. Слегка крючковатый, тонкий нос задран.
 Губы в ниточку. И тишина. Только парчовое кимоно скрипит, да забранный в хвост, пучок жестких черных волос с шорохом возит по спине. Обе руки - на рукоятях мечей. Класс!
 Какому идиоту пришло в голову, ввести на этот сезон японскую моду?! На коротконогом самурае оно, может, и ничего. На Андраговы метр восемьдесят восемь, да со всей пышностью, да с прибамбасами, да с крылышками над широченными прямыми плечами… Впрочем, бабам нравится.
 Еще три шага.
 — Уф!
 Парчовый японский кафтан полетел под ноги. Не всходя по ступеням, Андраг начал распутывать пояс. Фигня, сложенная на пояснице в подушечку, размоталась десятиметровой полосой. В гробу он видел официальные визиты: и по сути, и по форме, и в хвост, и в гриву, и в сто тридцать три драконьих угодника! Джинсы, майку и загорать на прудик. Заляжет с книгой в теньке, если кто подойдет ближе ста метров, поступится собственными принципами - сожжет в одно дыхание.
 В портал Андраг вошел уже будучи разоблаченным до штанов и жесткой рубашки. Опять помянулся законодатель мод: Дживанши, блин, хвостатый.
 С боку у колонны переминался с ноги на ногу рыхлый, белесый управляющий.
 Бледные пухлые губы скорбно поджаты. У, блюститель! Не одобряет вольного поведения Высокого Господина. Лучше бы приказал, пыль у ворот вымести.
 Устроить им тут что ли субботник, всех с вениками и ведрами послать на уборку территории?
 Управляющий скорбные складки на бледной, нажратой до полной циркулярности физиономии, подправил из унылых в почтительные и шагнул к господину. В передних руках, как и положено, докладной список. Задние руки: одна в кармане, - не иначе фигу держит, - другая висит. Вообще-то вторая пара рук не совсем удалась. Они получились худосочные, слабые и, - подозревал Андраг, - вороватые.
 Вторую пару верхних конечностей управляющий получил в наказание. Имел неосторожность огрызнуться на замечание: у меня, дескать, всего две руки, а не четыре, чтобы кругом поспевать. Вообще, людишки, длительно зажившиеся в замке при гуманном синьоре, приобретали: во-первых, сноровку, уворачиваться от хозяйского гнева, во-вторых, слабенький, но все-таки иммунитет против магии и в третьих, как выяснилось, наглость.
 Ах, тебе двух рук мало?! Получай. Могу и ноги удвоить. Вообще могу к тебе сиамского близнеца присобачить. Все люди о двух ногах: раз-два, раз-два, а ты будешь о четырех - раз-два-три-четыре…
 Тогда Андраг ограничился только руками. Управляющий все же был толковый, да и с маменькой дружен. Вместе блюдут его интересы, регулярно через магическое зеркало, - кое Андраг именовал дальней связью, - переговариваются.
 И чего маменьке не сидится? Сменила трех мужей, сейчас в четвертый раз замужем, так и занимайся, родная, собственными делами. За мужем присматривай, чтобы не загнулся как предыдущие товарищи. Не лезь в жизнь единственного отпрыска: где был, с кем был, что ел, куда собрался… Бабка, та живет замкнуто, родни не любит. Разве вот, беспутного внучка отличает. То есть, постучись внучек в ворота, могут и отпереть. А могут и послать: летите, Высокий Господин и не просто летите. Не велено открывать, бабушка почивать изволят.
 Своего отца, первого мужа маменьки, Андраг не знал. Сгинули папенька, улизнули от маменьки, когда та маялась насносях. И Андраг его очень понимал. У драконов до последнего не знаешь, кто родится. Верь папенька, что на свет появится симпатичный зелененький отпрыск мужского полу, может и остался бы. А если дочь? Иметь в доме двух дракониц, такое не каждый потянет.
 — Приветствую Высокого Господина, - пропел управляющий, ножкой шаркнул и поклонился. Серые кудерьки свесились с обширной розовой лысины, - Ваша матушка…
 — Жрать хочу, - оборвал назревающее занудство Андраг. - Переодеться, поесть, не беспокоить. И еще… - розовая лысина светила в глаза, так бы и плюнул, - вели ритуальную дорожку вычистить. Глашатай с ворот сверзился, чуть в пыли не утоп.
 Управляющий распрямился. От неудобной позы кровь прилила к лицу:
 — Но…
 — Вычистить!
 — Но…
 — Тебе еще две руки отрастить?
 Угроза подействовала. Управляющий юркнул за колонну и уже оттуда выкрикнул свое "Но".
 — Что ты там бухтишь? - переспросил господин.
 — Позволю себе напомнить, - скороговоркой зачастил управляющий, - что убирать ритуальную дорогу могут только юные девственницы. Свод законов, статья двадцать три дробь четыре, пункт пятый. Никто кроме них не может ступить на магическую тропу.
 Н-да! Как же он об этом забыл. Между тем, с девицами в замке обстояло туго. То есть положенную дань девственницами барон получал регулярно. Другое дело, что до хозработ в изначальном состоянии они не дотягивали. Высокий Господин в данном случае пользовался древним уложением неукоснительно, постоянно и с большим удовольствием. Уж этот-то ритуал он чтил и помнил.
 Ситуация.
 — Выходи, не трону, - прогудел Андраг. Управляющий бочком выдвинулся из мраморного укрытия, но видно: шевельнись хоть пальчик Высокого Господина, хоть волосок в прическе - задаст стречка.
 — Напомни, сколько не убиралась ритуальная дорожка?
 — А как вы в возраст вошли. Лет сто тому. При моем дедушке в последний раз мели.
 Точно, утоп глашатай в пыли.
 — Всю следующую партию девушек пошлешь на уборку. Когда у нас очередной сбор дани?
 — В этом году приходится на август, сентябрь.
 — Я как раз буду в отпуске.
 Посожалел таки Высокий Господин, злоехтдно отметил про себя управляющий, но нет худа без добра: вернется и с новыми силами займется пополнением.
 Андрага сия проблема тоже цепляла. С одной стороны - кайф. С другой - куда эту ораву распаленных юных женщин потом девать? Опять головная боль. Не к мамаше же их отправлять. Уважаемая баронесса Голлен-Андраг-Фар-Греви-Месмор человеческих дочерей, мягко говоря, недолюбливала. Она такое с девочками вытворит, век себе не простишь. Разве, бабке сплавить. Он уже так делал. Потом проверил. Все живы здоровы. Бабка их замуж выдает и ловит от этого какой-то непонятный кайф. Бабка - человек. Тьфу! Дракон конечно.
 Андраг совсем запутался. Чего, спрашивается, сейчас-то голову ломать? Будет день - будет пища. И еще раз: тьфу, тьфу, тьфу. Гнилой, однако, каламбурчик получился. А все управляющий. Гад! Когда только успел очки вздеть. Щас маменькины распоряжения зачитывать начнет.
 — Ваша матушка…
 В красную циркулярную рожу полетела жесткая рубашка, которую Андраг успел стащить:
 — Жрать! Доклад потом.
 — И так, что велела мне передать почтенная баронесса?
 — Напомнить Вам, что реестр праздников лежит на столике в парадной зале.
 Высокая госпожа рекомендовала, - последнее слово управляющий, как мог, смягчил
 — не он, понятное дело, рекомендует - маменька. Иначе, от, подозрительно дернувшего бровью, Высокого Господина можно и соусником по лысине схлопотпть.
 Андраг, тем не менее, промолчал. Управляющий, немного расслабившись, продолжил.
 — Особо ваша маменька просила, напомнить про ежегодный слет.
 — К черту.
 — И ежегодные смотрины.
 — Два раза к черту.
 — Она сама хотела бы переговорить с вами. Сегодня по полудни…
 Управляющему пора было прятаться под стол. Вот ведь должность! С одной стороны - для всех людей - господин. С другой - за единое слово… Он слегка пригнулся, готовый в любой момент нырнуть под дубовую столешницу.
 Высокий Господин, не в пример соседям редко прибегает к членовредительству.
 Но ведь может! Бедный герольд сидит в кадке на конюшне. В пыли, конечно, не утонул, но вымазался страшно. Управляющий велел посадить бедолагу в воду. А чем кормить? Не будут же конюхи ловить для наказанного мух и комаров. Тем более, что таковые на территории замка не водятся. Да и не прокормить пудовую жабу комарами.
 Для поступка нужны были силы и пространство. Пользуясь задумчивым состоянием Высокого Господина, управляющий отступил на несколько шажков и как бы за делом взял в руки тяжелое золоченое блюдо. Такое запросто пойдет вместо щита. Барон, кажется, не обратил внимания:
 — Говори дальше. Что еще желает мне порекомендовать маменька?
 — А? - управляющий выглянул из-за края металлического диска.
 — Ну!
 — Ваша матушка больше ничего не просила передать. Но…
 — Я от твоих " но" рехнусь. Или еще что случилось? Быстро выкладывай.
 — Герольд.
 — Сдох?
 — Нет пока. Мы не знаем, чем его кормить.
 Андраг расхохотался. Хрусталь на столе и в огромной люстре содружественно вздрогнул, рассыпая смех хозяина. Управляющий опустил блюдо-щит. Вот никогда не знаешь, чего Высокий Господин отмочат.
 — Сегодня на обед рыба?
 — Да.
 — Пусть отнесут жабе потроха, хвосты, головы.
 — Вареные?
 — И сырыми сожрет. Где вы его держите?
 — В кадке на конюшне.
 — Вели выпустить в пруд.
 — А загадит?
 — Сам загадит, сам потом уберет.
 — Его, извините, Высокий Господин, на долго?
 — Дня два, три попрыгает.
 Управляющий облегченно вздохнул. Визитов на ближайшее время не предвиделось. Стало быть, и герольд не понадобится. В противном случае самому придется карячиться, лезть на стену, и оттуда подавать отпирающее заклинание.
 Герольду что! Хоть весь день ори - никакого урона. А у замены потом - прыщи по всему телу. По тому что, у каждого свой иммунитет.
 Но если Высокий Господин откажется принять участие в ежегодном турнире, его матушка - дай ей Небо здоровья и долгих лет - старая крокодилица, обязательно припрется. Не приведи добрые силы. Тут отпирающим заклинанием не отделаешься.
 Управляющий владел и другими хозяйственными формулами. Но там как? Там выкликнешь и скорее на боковую, отлеживаться. С гневной матушкой такой номер не пройдет. Заставит, старая зеленая кишка, стоять по струнке, а потом еще и попеняет: что-то быстро по тебе Крэгг парша идет. Стар стал, пора тебе смену готовить. Высокий Господин хозяин, конечно, не позволит матушке у себя в замке распоряжаться. А если позволит?
 — Так как насчет турнира? - осторожно поинтересовался управляющий.
 — Считаешь, надо лететь?
 — Иначе матушка прибудут, шум поднимут, а у нас герольд в пруду квакает.
 — Об интересах хозяина, значит, заботишься? - угрожающе протянул Андраг.
 Управляющий поспешно прикрыл голову, отставленным было блюдом.
 Старый маразматик! Как можно было забыться до такой степени?! Они ж мысли читают. Не все конечно. Но если расслабиться и думать прямо в глаза, Высокому
 Господину ничего не стоит, расшифровать твои мыслишки.
 — Маменька, значит, старая крокодилица, кишка зеленая? - с жутким пониманием улыбнулся дракон. - Не спорю. Но если бы ни она, вы б тут давно мне на голову сели. К герольду в компанию захотел?
 — Простите, Высокий Господин!
 Управляющий бухнулся на колени. Это ж надо, так опростоволоситься.
 — Кстати, - голос, проистекавший с высот на коленопреклоненного слугу, стал обычный, вполне домашний и спокойный до такой степени, что управляющий отважился выглянуть из-под блюда. - Как тебя угораздило попасть на имя Крэгг?
 Кто тебя таким похабным словом нарек?
 — Так ваша матушка распорядилась. От рождения меня Конрадом назвали в честь вашего дедушки по отцовской линии.
 — А когда папаша свильнул, матушка вдогон тебе имя поменяла?
 — Нет, Высокий Господин, когда я родился, ваша матушка уже третий раз замужем была.
 Андраг как-то упустил из виду, что драконья и человеческая жизнь несоразмеримы.
 — Она, - продолжал управляющий, - мне имя поменяла, когда я на должность заступал. Вы тогда в отпуск уехали. Вернулись - новый управляющий Крэгг.
 Точно, было такое. В те времена Андраг почти не интересовался перемещениями прислуги в замке. Единственные, кого он запретил, матушке менять, это - постельничьи. Баронесса, естественно, поорала, поплевалась, грохнула об пол вазу, но, - как говорится: в чужой замок со своим уставом не лезь, - ограничилась мужской половиной прислуги. А уж перетасовала! Вернувшегося из отпуска, молодого господина окружали совершенно незнакомые лица. Много времени прошло, пока прислуга перестала шарахаться от каждого его движения и слова.
 Убывая в следующий отпуск, Андраг и это матушке запретил. Неча, мол, Высокая
 Госпожа, тут командовать. Для верности наложил заклятье на поместье и уехал.
 Вернулся в замок - все вверх ногами. Кони разбежались, сокола улетели, - всей оравой потом ловили, - мужики вповалку пьяные, девки похмельные едва ползают.
 Один Крэгг трезвый и весь виноватый в ноги бух - прости хозяин, задачку ты мне задал не по силам. Их счастье, что барон прикатил в прекрасном настроении.
 Обошлось без жертв. Но тогда молодой господин сам всех перетасовал: конюхов - на ворота, привратников - на кухню, девок к бабке в деревню - пусть замуж идут.
 Сам за хозяйство взялся. Матушка, конечно, налетела, да так же быстро и отступилась, увидела, что сынок держит замок железной рукой.
 Однако и людей понять можно. В кои-то веки - в прямом смысле - их предоставили самим себе.
 Постепенно все как-то устаканилось. Андраг присвоил управляющему пару командных заклинаний, способных держать дворню в узде. И тот, надо признаться, не подводил Высокого Господина. Но - зануда.
 — Ты прав, на турнир лететь придется, - сменил тему Высокий господин. -
 Хорошо бы там легкое ранение получить. Тогда, глядишь, и от смотрин отвертимся.
 — Маменька…
 — Нет! Ты точно в компанию к глашатаю захотел. Сказано - не будет смотрин. И не вздумай маман проболтаться. Сам первый под бой попадешь.
 Кто б спорил.
 Положительно, сегодня пронесло. Вон уже Высокий Господин вино допивает.
 Сейчас синие штаны в заплатках натянет и - на травку с книгой.
 Андраг легко взбежал по лестнице на второй этаж. Маменьке сюда хода не было. Не одну вазу грохнула об пол баронесса Месмор. Но с сына как с гуся вода - не пустил.
 Впрочем, никаких особых безумств собственные апартаменты молодого барона не содержали. Девушки поддерживали во всех комнатах, исключая библиотеку - туда хода не было никому - порядок. Окна - настеж. Свет, воздух, пестрые подушки, легкие занавески. Второй этаж сильно отличался от мрачно мемориального первого.
 У девушек - отдельная комната. Там они спят, там красоту наводят, там же составляют очередные списки на каждый месяц и на каждый день. Главное в такой момент не соваться, не выяснять отчего шум, крики, визг, отчего стекло бьется, и плачь как по покойнику.
 Однажды барон имел неосторожность влезть в свару. Двое суток выйти не мог.
 А такое даже для его драконьего здоровья - внапряг.
 Позже он заподозрил, что шумные разборки устраиваются в начале каждого месяца специально, чтобы заманить господина на девичью битву.
 Не мудрено, что их из замка страшного-кровожадного-свирепого-поганого зверя ни калачом не выманишь, ни пинками не прогонишь. Воют, орут, ревут: не гони!
 В спальню следом за ним скользнула Ева.
 — Господину угодно отдыхать?
 — Переодеться, - коротко скомандовал Андраг.
 Девушка не торопясь развернулась и пошла к шкафу. Не знает где его джинсы?
 Ни фига. Просто надо пошарить на верхней полке. Короткая туника при этом поднимается, поднимается… Ну, встань на цыпочки. Молодец! С краю на верхней полке - ничего. В глубине, впрочем, тоже, но девушка старается, тянет руку. Подол туники выше, выше, пока не стала видна складочка между ягодицей и ножкой. А там и вся гладкая попка показалась.
 Безучастно смотреть на ее старания Андраг не мог. Руки сами потянулись.
 Гладкие круглые ягодицы легли в ладони. Андраг мягко их раздвинул, слегка надавил пальцами, пока Ева не застонала Пальцы пошли дальше, глубже. Девушка задвигалась. Осталось согнуть ее чуть-чуть. Согнул.
 Мокрая, готовая. Андраг уже и сам едва терпел. Сейчас он доберется… Добрался, вошел как в теплое масло. Запустил пальцы спереди в волосы и погнал короткими неглубокими толчками, пока она ни заорала, ни забилась. И под конец въехал по полной, так что девушка повисла в руках, почти теряя сознание.
 Ее пришлось оставить на подушках у шкафа. Не помощница. Андраг быстро переоделся. Ева только, осоловело, хлопала глазами. Смотри-ка, шевелится. Стойкая девочка. Но Высокий Господин уже влез в растянутую майку и старые джинсы.
 Последний взгляд и только дробный стук, удаляющихся шагов, остался несчастной жертве дракона.
 По мере того как Андраг спускался по лестнице, портилось настроение. Давили камни старого замка. А на камнях мечи, щиты, латы, кольчуги. Портреты маменькиных предков настроения не улучшили. Дракон - драконица. Дракон - драконица. Опять доспехи. Повоевали дедушки и прадедушки, захлебнулись своей и чужой кровушкой и сгинули.
 Народная мудрость гласит: " Дракон с мечем в поле - дракониха с ядом в спальне". А уж кого травили милые дамы врагов ли, мужей ли, поди узнай. Тайна веков. Взять хоть матушку. Второй муж Высокой Госпожи, барон Фар, скончался в страшных судорогах. Было решено: нарвался на блуждающее заклинание. А поскольку дурак, каких мало - не справился. Матушка при этом так убивалась, что на нее подумали в первую очередь. Однако не пойман - не вор.
 Третьего мужа маман честно засосало море. Кажется, в тот раз она действительно расстроилась.
 Зал приемов окончательно придавил. Полотнища знамен пропылились. Точно субботник устрою и девок всех вниз сгоню. Пусть разомнутся.
 Слет-турнир гвоздем засел в башке. Не отвертишься. И так подозревают в крамоле, в подрыве устоев, в распущенности, в извращениях. Кто-то из одноплеменников даже вменил Андрагу, что он предпочитает драконицам обычных женщин. Ну, предпочитаю! Сами-то Высокие Господа тоже не со своими женами спят, за что и ловят потом блуждающие заклинания или в омут головой кидаются.
 С другой стороны Высокий Господин, потомок Старой крови барон Андраг за всю жизнь ни разу не удосужился бросить вызов сопернику, ни разу не оспорил честь
 Прекрасной Дамы. Подозрительно? Более чем.
 Как то ни прискорбно, лететь придется. Будем надеяться, повезет: попадется на глаза зеленая коровища насносях и муж - владетель прекрасного чрева - рядом.
 Бока нахальному молокососу оскорбленный барон-дракон, разумеется, намнет. Это не беда. Есть восстанавливающие заклинания, а девушки дома долечат. Зеленой корове по возвращении в родной замок тоже пару раз по роже прилетит. Заранее извиняюсь, Высокая Госпожа, но прошу понять, меня поставили в безвыходное положение.
 Другое дело, если нарвешься на дракона, который не чает, как свильнуть от брюхатой половины. Собственный папаша - наглядный пример. На такого один раз дыхни, брыкнется на спину и ножкой дрыгнет - убит. А вы, молодой, прекрасный
 Высокий Господин извольте жениться на даме сердца, которую взялись оспаривать.
 По коже продрало морозом. Если вдуматься, не такой уж это фантастичный поворот. И ведь не отвертишься. Попался - веди в дом брюхатую, зеленую корову. А она первым делом спалит шалаш на берегу пруда, специально поставленный для утех на свежем воздухе, потом заколотит дверь в библиотеку. Девок просто пожрет.
 Беременной драконихе все можно.
 Значит, изволь брыкнуться первым. Соперник только замахнулся, а ты уже лежишь. Главное все правдоподобно исполнить.
 Андраг вырвался из каменных стен как из капкана и в обход ритуальной дорожки, по тропинке среди зарослей жасмина, среди розовых кустов, среди кудрявого, вечно цветущего, орешника - подальше. Туда, где прозрачная вода, где стрекозы, где травяная подстилка пряно пахнет…
 — К-к-к-ва! К-к-к-ваше Великолепие! - гигантская жаба распялила в приветствии беззубый рот.
 Андраг содрогнулся. Они меня неврастеником сделают. А глашатай от натуги начал раздуваться. Лопнет же гад! Потом по всему саду ошметки собирай.
 — Я слышу, - как можно спокойнее отозвался барон, - Я ценю твое усердие.
 Жаба захлопнула пасть. Бока и зобный мешок опали.
 — Вот и умница. Теперь плыви на тот край пруда и следи, чтобы никто не подкрался к твоему господину. Главное - притаиться. Понял?
 Жаба поползла с зеленой травки в воду. По зеркальной поверхности пошли огромные, расходящиеся валиками круги.
 Уканал. Уф.
 Андраг опустился на траву. Скорее бы в отпуск.


***

 Вадим с трудом приподнял голову. Телефон трещал на недосягаемом расстоянии.
 Рукой не достать. А вставать… Он пожалуй и руку протянуть поопасится. Лучше не делать никаких движений вообще, иначе вчерашнее пойло пойдет кругами и вырвется наружу. Лучше еще полежать.
 Телефон примолк, но только снаружи. В голове продолжало назойливо тренькать.
 Это же сколько мы вчера употребили? Лучше не вспоминать.
 Утро было из тех, когда стакан воды вызывает рвотные ассоциации, сердце начинает бухать от одной мысли о движении, во рту кошки ночевали… и по сей момент не ушли. Изнутри что-то больно царапало щеку. Вадим осторожно потрогал с той стороны языком. Край второго зуба обломан. Бутылки что ли вчера зубами открывал? Дооткрывался.
 В памяти мглилось еще что-то неприятное.
 Так. Они пили у Пашки. С ними тусовались две девчонки. Одну Вадим помнил отчетливо, вторую так себе. Пашка уже тихо прикорнул. Водилось за ним такое свойство. Вторая девушка недовольно косила в его сторону. Это - ничего, милая.
 Полчаса - час, и Пал Андреич будет как новенький. А первая все норовила расстегнуть Вадиму штаны. И таки добилась своего. Хорошо, что у Пашки есть комната, а не только кухня. Вадим не любил скученности и антисанитарии. Но, перебраться в комнату на диван, помешала подруга хозяина, потребовав, чтобы ее ненаглядного, но временно потерявшего форму кавалера, перенесли туда.
 Исполнил. Подругу хозяйской подруги пришлось вести в ванную и там пользовать, наклонив над краем обшарпанной ванны. Девица оказалась хоть и пьяная, но с выдумкой. Подзадержались они надолго. Когда они выбрались на воздух, Пашкина дама нервно курила. А друг и не думал просыпаться. Вадим вспомнил, что тот потреблял на свежие дрожжи, и сочувственно посмотрел на девушку. Она истолковала его взгляд по-своему. Сунула окурок в тарелку, стащила через голову ажурную кофточку, расстегнула бюстгальтер и пошла на Вадима с неумолимостью рока. Грудь, впрочем, ничего. Все остальное - тоже. Вдвоем девушки растянули его на диване, подле хозяйского тела и… В самый неподходящий момент Пашка проснулся.
 Вышел скандал. Причем, друга Павел ни в чем не заподозрил. Зато девчонкам досталось.
 Или ему Пашка зуб сломал? Нет, Вадим точно помнил, там обошлось без членовредительства. Девушки умелись. А они? Вроде, продолжили. Что значит вроде? Точно, допили, что осталось, и пошли в ларек.
 Это надо же! Среди ночи - в ларек. Перестройка, блин! Ларьки есть, а денег нет.
 Наскребли только на дюжину жигулевского. Его-то и пришлось открывать зубами.
 Дальше - провал.
 Хорошо, что проснулся дома. Значит, в ментовку не загребли. Вывод обрадовал сам по себе - с логикой все в порядке.
 В ментовку теперь тянут либо буйных, кого никак на воле не оставишь, либо тихих, но с деньгами. Их там ощипывают и мирно отпускают. Они с Павлом ни под одну категорию не подпадали.
 Опять истошно завопил телефон. Какой же гад придумал аппарат, который будит по утрам, голосом свихнувшегося сверчка! Похмельная муть колыхнулась тошнотной волной. Но это уже было - ничего. С этим он уже справится. Раз пошли связные воспоминания и анализ, значит, вчерашняя доза не превысила критической.
 И встал он. И пошел.
 Своротил по дороге кресло, больно ушиб коленку, но до телефона добрался.
 — Слушаю.
 — Господин Ангарский?
 — Можно без господина. Просто Вадим.
 Случись в трубке мужской голос, фиг бы он дождался подобной благожелательности, но женский, мелодичный, с томной растяжкой на гласных просто необходимо было отметить добрым отношением.
 — Вам звонят из ректората университета, - пропела собеседница о себе в третьем лице, - Ваш курс решено зарезервировать.
 — Это куда послать, простите? - осведомился Вадим уже менее благостно.
 — Как вам объяснить…
 — Как есть и по возможности без лишних сантиментов.
 — Вадим Константинович, ваш курс объединяется с Демьяненко, - невинно согрешила секретарша против правил русского языка.
 Вадим грохнул трубку на аппарат. Захотелось всю голосистую конструкцию влепить в стену.
 Не далее как вчера он уволился из НИИ, где пребывал в должности МНСа и звании КТНа. Докторская тихо, но неотвратимо накрылась медным тазом. Полгода ни работы, ни зарплаты. Сначала две трети сотрудников отправили в отпуск без содержания, в конце которого большинству прислали уведомление о закрытии темы, лаборатории, участка и т.д. Расчет получила одна треть. Среди них - Вадим. На те и гуляли. Сегодня выясняется, что лекции, которыми он перебивался последний год, будет читать проректор по учебной работе, дама загруженная, изможденная и неудовлетворенная. Надо полагать, выдрав у Вадима его полставки, Галина
 Всеволодовна наконец удовлетворится.
 Надо было ее тогда трахнуть, пришло запоздалое сожаление. Нет. Ему, пожалуй, столько не выпить. Неужели старая сука еще с аспирантских времен вынашивала план мести, чтобы наконец воплотить его в жизнь? Вообще-то на нее похоже.
 Итог? Остатки от вчерашнего гульбища можно растянуть только на сегодняшний день. Уже завтра захочется кушать. Вчера же не кушал и завтра перебьешься. А послезавтра?
 Оставалась возможность, заняться чем-нибудь физическим, например, пойти разгружать вагоны. Мысль, на сколько не новая, на столько же утопическая. К редкой физической работе на сегодняшний день выстраивались километровые очереди из дюжих ребят, которых поперли с заводов. Стояли себе заводы. Стояли себе, поигрывая бицепсами, молодцы. Вадиму тут ничего не светило.
 Оставалась еще школа, курс математики по элементарности схожий с детскими кубиками.
 Телевизор что ли включить, посмотреть на демонстрацию голодных учителей?
 Они дяде, который спрятался за бронированными окнами бывшего горкома, громко и со всей определенностью: "Хотим есть!". А он им - тихую фигу из-за занавески.
 Кстати, какое сегодня число? Первое сентября. Значит в школах полный комплект. Учителя хоть и митингуют, но свои часы похмельному КТНу никто не отдаст. Вдруг да разожмется десница, и просыплются на их умные головы звонкие монетки. Пусть даже на всех не хватит, лишь бы мне перепало.
 Под ногами каталась пустая пивная бутылка. В углу стояла еще одна. Вадим, походя, подхватил, тряхнул. О! Есть, почти полная!
 И пролилась влага на горячие похмельные мозги, на разбежавшееся сердце, на кошек, что скребли теперь не только во рту, но и на душе.
 На миг даже потемнело в глазах. Вадим пошатнулся. По коже от макушки до пяток продрало ознобом. Но тут же и облегчение накатило. Да какое! От головы и даже от души разом отлегло. Нет, ну надо же! Всего один глоток, а как живой воды напился. Все неприятности нечувствительно отодвинулись и подернулись мутной пеленой.
 Идти никуда не надо. Есть не хочется, наоборот, с души воротит. Можно спокойно заваливаться на диван, досматривать сон. Что там снилось-то? Сплав?
 Белая или Нарын он не помнил. Да и какая разница!
 Просто движение, просто солнце, просто ветер. Ты и порог.
 Я тебя возьму.
 Я тебя взял!
 Когда оно началось? В двенадцать лет? Нет, в четырнадцать. Тихий, интеллигентный мальчик Вадим Ангарский, пребывая с родителями на даче в деревне, за три недели умудрился: обобрать соседскую яблоню, подраться до крови с половиной деревенских пацанов, - причем, половина половины надавала ему, а второй половине надавал он, - разбить хозяйское окно; не утонуть в омуте, который раньше обходил седьмой дорогой. Далее последовал угон мотоцикла у первого парня на деревне, за что Вадим был бит первым парнем. Второй парень, брат первого, помогал. Не убили только по тому, что мотоцикл вернулся к хозяину в целости и сохранности. Далее была учена феня. Правда в пределах деревни, где отдыхало семейство Ангарских-Ивановых, сленг имел ограниченное хождение. Тем не менее, ошарашенные родители уже не всегда понимали свихнувшееся дитя.
 Но апофеозом явилась случка с деревенской блядью Светкой. Бледная, одутловатая деваха залучила к себе городского несмышленыша и на вонючей пуховой перине научила такому, от чего вся последующая жизнь с ее наворотами и кренделями так и не смогла отучить.
 Менее родной и потому более спокойный отчим рассудил - переходный возраст.
 Более родная, и потому насмерть перепуганная мать, поставила диагноз: маниакально депрессивный психоз, и потянула сына по специалистам. Они слушали безупречные ответы недоросля, интересовались учебой. Отличник? Чудненько, чудненько. Спрашивали о планах на будущее. Университет? Математика?
 Прекрасно. Выкладывали перед юношей маловразумительные картинки- тесты. Он покладисто отвечал, выстраивал логические цепочки, опять отвечал.
 Психиатры в один голос подтвердили умозаключение отчима - перебесится.
 Так потом и повелось: учится, занимается спортом, общается с, такими же как он, высоколобыми центровыми. Вежливый, не по годам умный… И вдруг! Образцово показательный юноша срывался с "цепи" и пускался во все тяжкие.
 В его похождениях не было, пожалуй, только откровенного криминала да наркотиков. Мать тихо утвердилась в своем первоначальном диагнозе и периодически пыталась подсунуть сыну то транквилизаторы, то седативу. Ей казалось, что неизбежно и очень скоро для Вадима все кончится либо тюрьмой, либо психушкой. Поэтому, наверное, новое увлечение дитя - сплав - она встретила как избавление. Бедная женщина до поры не очень хорошо себе представляла, что он там делает. Ну, допустим, катается на своем катамаране, потом играет в бадминтон, песни у костра поет. Если и выпьет, то немного. Девушки, которые уходили с сыном в поход нравились матушке все поголовно: красивые, сильные, здоровые, лишенные даже намека на блядство. Не пьющие. Хорошо, когда именно такие окружают твоего ребенка.
 Первый же фильм, привезенный сыном с обычной порожистой речки, вогнал матушку буквально в транс. Оказывается, единственное, родное, ненаглядное, дитятко могло попросту гикнуться на той природе. Маме хватило одного просмотра, чтобы навсегда возненавидеть воду и все с ней связанное. Бедная женщина теперь надеялась только на женитьбу. Хоть кто! Хоть мышонок, хоть лягушка, хоть неведома зверушка, лишь бы отвадила сына от экстремальных забав.
 Маме и тут не повезло. Объявившаяся на третьем курсе Татьяна, тут же родив сына, мужа дома все равно не удержала, наоборот, с покладистостью скво кроила и шила ему рюкзаки, чинила штормовку и катамаран; провожала, встречала, любила… пока не разлюбила.
 Студенческое дитя росло до поры на руках у бабушки. Позже бывшая Вадимова жена благополучно вышла замуж и забрала отпрыска в спокойную, состоятельную семью. А бабушка к тому времени так устала, что даже обрадовалась.
 Великовозрастный сынуля так и носился со своими экстремальными увлечениями, присовокупив к ним женщин и выпивку. Мать раз в неделю ездила к внуку да копалась на даче, практически оставив за бортом сыновьи проблемы.
 Второй раз за один день просыпаться от телефонного рева - слишком. Тем более, что первый раз ты просыпался в статусе гражданина и трудящегося КТНа, а второй
 — личностью без определенных занятий.
 Ну, ничего, не долго тебе осталось звонить. Деньги кончились, платить нечем.
 Скоро ты, пластмассовый сплетник, сдохнешь от бескормицы. Не скрою, мне тебя будет не хватать.
 Настроение, противу всяческой логики, было хорошим. Называется: заспал похмелье.
 Телефон не дотянув до встречи, замолк, коротко вякнув. А Вадим не очень-то и рвался. Вставательное движение только началось. Лучше, полежать, адаптироваться к новому для себя необязательному состоянию, но…
 Звонки были короткие и какие-то лихорадочно веселые. Междугородка трепала старый аппарат так, что тот едва не подпрыгивал. Рывок абонента оказался стремителен и сметающь. Батарея из бутылок отступила с позорным звоном.
 — Алло, дорогой, ты что спишь?
 Слово "дорогой" отдалось в голове ликующей грассадой. Когда к нему так обращались женщины, Вадим внутренне передергивался. Оно обязывало и обременяло. Но когда за три тысячи верст дорогим его обзывал хрипатый мужской голос, это был кайф. Это был простор, ветер, солнце и дурная вода. Это был Гасан.
 — Ты как спишь, один, или как всегда? - поинтересовался чудовищный акцент на том конце дальней связи.
 — Привет.
 — Девушке скажи, чтобы подремала, пока мужчины разговаривают.
 — У меня их тут штук шесть и все стеклянные.
 — Что случилось?
 — С одной работы ушел сам, с другой подвинули. Свободен, причем, от денег тоже.
 — Это хорошо! Это замечательно!
 — Кому как.
 — Мне замечательно. Я тебе звоню и думаю, как уговорить. У тебя же работа забота, лекции-мекции. Осень, мать-перемать. Мне человек нужен.
 Вот так вот! В самый разгар, в апофеоз, можно сказать, глухой тоски позвонит страшный черный человек и скажет: "Ты мне нужен". И - все. Жизнь начинается сначала.
 Насчет черного Вадим погорячился. Такой эпитет годился только в общем плане, определяющем, горский статус друга.
 Гасан достался крохотному армянскому сельцу в качестве подкидыша, имея грозное восточное имя, труднопроизносимую русскую фамилию Манаенков, которую аборигены тут же перекрестили в Манукян, и метрику. Это не считая двух пеленок и старой болоньевой куртки, которую его мамаша пожертвовала обществу, тихонько покидая село.
 Как туда забрела молодая, не до конца еще опустившаяся русская женщина, никто не дознавался. Пропала, подавно не спросишь.
 Русский, крещеный, - на крохотном, сморщенном тельце болтался алюминиевый крестик (конфессию ему в последствии определили григорианскую, другой в округе не водилось) ребенок заходился ревом. На рев и пришли сельчане.
 Мужчины бестолково толкались, встав полукругом у стола, на котором вопил подкидыш; возмущались, чесали в затылках, но конкретных действий никто не предпринимал. Так и доорался бы Гасан до детской грыжи, как бы не влетела в распахнутую дверь злая, маленькая Гресимэ. Мгновенно оценив обстановку, женщина сгребла ребенка вместе с пожитками в охапку и утащила к себе.
 В последствии Гресимэ ни на минуту, ни на мгновение не пожалела о своем поступке. Хуже, явись в село блудная мамаша, прописанная в метрике Ольгой
 Ивановной Манаенковой, и начни требовать дитя обратно, Гресимэ кошкой бы в нее вцепилась, глаза бы выцарапала.
 Так и рос младшим в семье, пока не вырос в двухметрового, поперек себя шире в плечах мужчину. Но пуще немеряной силы в Гасане гнездилось нечто. Куда бы ни попадал огромный, рыжий гражданин вселенной, с кем бы ни привела судьба водиться, везде его окружала человеческая любовь. Сама Гресимэ как-то обмолвилась сестре: как взяла ноябрьским утром Гасанчика на руки, как прижала к себе, так сразу поняла - никому не отдаст. Гасан буквально источал флюиды необъяснимого тепла и обаяния.
 Когда похмельным утром тебе звонит такой человек и говорит: "Ты мне нужен", остается, все бросить и идти, бежать, ехать, лететь. Ты нужен. А тебе самому оно еще больше нужно. Дорожка, что ты себе уже успел нарисовать, ведет исключительно вниз и только вниз. Ан - нет! Есть, оказывается, другой путь. Можно быть уверенным, его приглашают не на увеселительную прогулку, наоборот, колдобины и крутые виражи обеспечены.
 — Что делать-то будем?
 — Вах! Ты согласен!
 — Говори, что ладить собираешься.
 — На Цыце часовню строить.
 — Ну ты, блин, даешь.
 — Страшно?
 — Ага. Напугали ежа голым задом. Как только денег на дорогу наскребу - приеду.
 — Я тебе вышлю.
 — Не надо.
 — Смотри. За две недели управишься?
 — Буду.
 — Будь.
 — Постой, погоди, - в последний момент спохватился Вадим. - На какой срок рассчитывать?
 — Полгода.
 — Ага. Увидимся.
 — Будь.
 Если сдать бутылки, выскрести все из карманов и занять у Пашки, хватит на такси до вокзала. Где еще? Можно взять в банке ссуду под залог. Квартира в качестве залога вполне сгодится. Только Вадим не самый круглый дурак и про кренделя, связанные с такими вот залоговыми сделками, уже наслышан. А ведь - дурак! Вот же они деньги: сдать жилье на полгода. Великий аналитик, блин. Мог бы раньше сообразить.
 С антресолей на пол полетели манатки. Куда только похмельная слабость девалась. Это с собой, это выбросить, это пусть лежит. Это - опять с собой. Это снова с собой…
 Телефон разорвался новой серией междугородних воплей. Скорее всего мать.
 Вадим выбрался из вороха барахла, на четвереньках прошел к аппарату, чуть выждал и снял трубку:
 — Слушаю.
 Оказалось - опять Гасан:
 — Я забыл сказать, женщины там будут.
 — Ну, брат! Ну, спасибо.
 — Давай. Увидимся.
 В трубке запиликал отбой.
 Они поставили на Цыце хачкар пять лет назад. Поставят и часовню. Не иначе американский родственник, о котором так много говорили в армянском сельце в последние годы, раздарился траншем. Или сами собрали? Наверное, всетаки, американец. Зачем иначе в зиму начинать стройку, да еще чужих набирать? Денег прислал и с американским похабным прагматизмом определил, когда ему удобнее приехать, чтобы уже готово было.
 А не все ли тебе, бывший МНС, равно кто дал и что назначил? Тебя зовут.
 Жизнь продолжается.




 Глава 2


 Черный, толстый, весь лоснящийся Мумба стучал в барабан. Капур дергал струны цитры. Мусса, кося левым глазом к носу, дудел в глиняную флейту.
 На дощатом пятачке двое танцевали, каждый - свой танец. Один, кучерявый и носатый, подхватив себя под мышки большими пальцами, выбрасывал вверх ноги. Другой, бросив под ноги шапку, стучал по ней, уже превратившейся в блин, подошвами сапог.
 Эх! Жарь, братва. Однова живем! Мелодия подбрасывала, заставляла топать, сидящих за столами в зале. В воде залива плясали отражения веселых, разноцветных огоньков. Безветренно. Веселись!
 Только не сегодня. Сарко мигнул музыкантам. Те вразнобой остановились.
 Танцоры по инерции сделали еще несколько па и тоже замерли. Но скандалить, требовать продолжения, никто не стал. Носатый бочком двинулся к своему столику. Тот, который топтал шапку, тупо глянул себе под ноги - что это там?
 Дошло не сразу. Он поднял головной убор и, двинув кулаком в середину, превратил его в кривой колпак, однако, надевать на голову не стал; пьяно примерился, и аккуратно поставил на лавку между Капуром и Муссой.
 — Иди к нам, - позвали из глубины зала. Он смутно, пусто, глянул в ту сторону, пошатнулся, но пошел, однако, пройдя несколько шагов, остановился.
 Мощные узловатые руки свесились до колен, спина сгорбилась, задрожали плечи.
 Человек заплакал.
 Окружающие молча смотрели на черное мужское горе. На месте Ивана мог оказаться любой. А кто уже и побывал, избыл горе и забыл, или не забыл.
 Единственная дочь Ивана, которую он растил один, без матери, вытащила жребий.
 Каждое поселение раз в три года поставляла ко двору своего Высокого
 Господина жертву. Село побольше, так до пять девушек, бывало, отправляли.
 Маленькая деревушка, та, и одной откупиться могла.
 В нонешние-то времена оно еще ничего. А в тотошние-то - ого-го! Каждый год в конце лета над деревнями вой поднимался. Сто лет всего как послабление вышло. А с ним и запрет: до восемнадцати лет девушек замуж не отдавать, и чтобы девственность пуще глаза блюли. Конечно, если кривая или хромая - совсем другое дело. Любись с кем хочешь, замуж хоть с пеленок ступай. Высокий
 Господин на такую и не взглянет. Но если не повезло, родится красивой, изволь до восемнадцати сидеть в девках. Некоторым везло, проскакивали в чистое двухлетие. Другим, таким как Светланка - нет. Даже из пятерых одну отдать, как кусок собственной плоти отсечь и кинуть поганому псу. А если одна? Если единственная кровиночка, если берег и лелеял, если почитал смыслом всей жизни? А кровиночку вырвали из рук и отдали чудовищу.
 Такое горе не заговоришь, не зальешь. Перебедуешь, жив останешься, может, и потопчешь еще землю. Только обчество в большинстве своем сильно сомневалось. Жену Ивана унес дракон, подхватил прямо на улице и утащил.
 Такие-то, бывало, и возвращались. Редко, конечно. До человеческого жилья их, понятное дело, не допускали. Мало ли чего принесет в людское селище драконья подстилка. Такие селились отдельно, либо уходили в Город, промышлять по улицам поруганным телом.
 Иван ждал, твердо зная, если Маша вернется, примет ее, что б там с ней ни делали. Если обчество не потерпит среди себя, опозоренную семью, они уйдут, будут жить на отшибе. Лишь бы вместе. Да вот хоть как Саркел - на берегу моря.
 Маша не вернулась. Ни весточки, ни словечка. А теперь в те же поганые лапы уходила Светланка.
 Никто не утешал, никто больше не окликал, не звал к себе. Иван, шатаясь, слепо, побрел между столами. Дотянул до двери. Канул.
 С его исчезновением будто невидимый и неслышимый вздох облегчения прошел по комнате. Зашевелились. Беспамятный Капур потянул струну цитры.
 Тренькнуло. Зашелестели разговоры.
 Один Сарко, как сидел сгорбившись за стойкой, так и не пошевелился. Надо бы обойти зал, посмотреть, все ли у гостей в достатке. Хороший хозяин на месте сидеть не будет.
 Не мог. Старое горе придавило неподъемной глыбой. Его дочерей жребий обошел. Не плакала Ашхен, не шила белого платья. Сарко сам своими руками отдал девочку дракону. Откупился от всего их поганого племени кровью, сохранил семью и себя, капитал умножил. И вот сидит, не может пошевелиться. Не может даже в глаза людям посмотреть. Кажется, любой глянет - поймет, проникнет в страшную тайну Саркелова благополучия.
 Из вязкой черной тоски, что не давала подняться, выдернул крик. Сарко, наконец, посмотрел в зал. На дощатый помост вывалился Юрген. Реденькие седые волосенки прилипли ко лбу. Лицо серое от щетины. Светлые навыкате глаза подернуты всегдашней слезой. Рубаху то ли расстегнул, то ли рванул от ворота к подолу. В прореху блестит жирная волосатая грудь..
 — Врут они! - непонятно заорал, затопал ногами в доски настила. - Врут!
 Правильно люди их к себе обратно не пускают. Опоганилась - сдохни!
 До Сарко не в раз дошло. Вспомнил: у Юргена жребий пал на среднюю дочь.
 Давно еще. Повыли, поплакали, сшили белое платье и отдали. Однако жизнь, она жизнь и есть - стало забываться. А недавно прохожий человек донес: якобы видел
 Илонку в окрестностях Города. Будто живет там в домике, никого к себе не допускает, но сама нет-нет нос за порог высунет. И еще, будто родила Илонка от
 Высокого Господина зеленого безногого ублюдка с хвостом.
 Юрген тогда засобирался в Город, да так и не поехал. А теперь выплескивал на головы собравшихся в "Старой каракатице" свои темные сомнения:
 — Если приведет судьба, встречу свою дочь, сам своими руками порешу, а ублюдка копьем проколю. Шкуру обдеру и на стену прибью. Буду в нее ножи метать каждый день. Всех их ножами!
 Рехнулся Юрген, решил Сарко. Поди, останься в уме, когда знаешь, твой внук, твоя кровь "милостью" Высокого Господина родился змеей. Змея ползает по дому твоей дочери, нашептывает, шипит, кровь, наверное, пьет. Про ублюдков и не такое рассказывали.
 — Этого не может быть.
 Голос раздался из самой глубины темноватого зала. Все головы повернулись в ту сторону. Высокий молодой мужчина в дорожном платье сидел за столиком у дальней стены один. Руки положил на пустую столешницу. Зашел себе вольный пешеход и сел, ждет, когда хозяин или хозяйка принесут поесть-выпить.
 — Этого не может быть, - ровно повторил незнакомец. Таверна разом наполнилась шумом. Говорили в голос, по нарастающей.
 — Человеческая женщина не может родить от дракона. Сказки все это.
 Сарко помертвел. Перед ним был КОНЕЦ. Конец всему. Ничто не спасет.
 "Человек" из глубины зала принес его на своих пыльных сапогах. Сейчас обчество, разъярившись на спорщика, кинется кулаками доказывать его неправоту. А тому только этого и надо. Пыльные сапоги превратятся в когтистые лапы, голова вытянется, а надо лбом встанет костяной гребень. Одно дуновение, и от посетителей, от "Старой каракатицы", от самого Сарко останутся угольки да легкий пепел.
 Сколько лет хозяин таверны не видел этого лица, а увидел и вспомнил мгновенно.
 Высокий лоб, узкий чуть крючковатый нос, тонкие, в ниточку губы над квадратным подбородком. Волосы спрятаны под шляпой. А сними шляпу под ней - черная, долгая, жесткая грива.
 Ему когда-то Сарко отдал свою Астхриг. Знал же, что драконам верить нельзя.
 Однако много лет спокойного существования притупили опаску. А этот просто выждал. Дождался и пришел позабавиться. Спалит осиное гнездо и довольный полетит к себе. Во как ловко обманул людей!
 Сарко высигнул из-за стойки, сжимая в руке мясницкий тесак. Все одно - конец, а так - хоть зацепить напоследок, хоть каплю драконьей крови увидеть перед смертью.
 Но как оказалось, слишком долго думал. Чудесный незнакомец уже покинул свое место, ушел к морской стене и сел, свесив ноги почти до самой воды. Вскинувшееся было обчество, как-то само собой успокоилось - человек, как человек, моря не боится - расселось и слушало.
 А и будешь слушать. Незнакомец говорил и занятно и понятно. Видно - ученый.
 Понятно, между прочим, объяснил, почему у человеческих женщин от драконов детей не бывает. И правда: повяжи кошку с собакой, какой приплод? А что дракон в человека может превратиться, так с тем же успехом - и в коня, и в голубя и в камень придорожный. А что дочь Юргена в семью не вернулась, так, во-первых: она ли то была. Во-вторых: вернись девушка к родителям, и ее и их погнали бы добрые люди с насиженного места.
 Сарко подошел к краю пристани. Сапоги "незнакомца" на пядь не доставали до воды. А обчество решило: человек пошел пыльную обувку сполоснуть. Сполоснул и ноги на помост забросил. Блестят сапоги, и капельки воды с них стекают.
 Сарко не знал, куда девать нож. Тесак в руке норовил предать его и людям и дракону.
 — Эй, Саркел, будешь на гостей с ножом кидаться, дорогу к тебе забудут! - крикнули из зала.
 — Господин, мятежник, - буркнул хозяин таверны, пряча тесак за спину, - Есть будешь?
 — Буду, - улыбнулся тот и пошел к себе в угол. Сапоги посверкивали капельками влаги.
 Саркела второй раз продрало ознобом вдоль спины. Если драконы научились спасаться от моря, всем добрым людям конец. Так выходит конец и этак - тоже.
 Еще мятежником обозвал. Это слово само по себе страшное. Так драконы именовали людей, в чем-либо неугодивших Их Высоким Милостям. Расправу над такими чинили принародную и зело страшную. Один раз увидишь, на всю жищзнь заречешься от вольных мыслей. Вырвалось. В стенах "Старой каракатицы" это слово частенько вертелось. И другая крамола проскакивала. Люди давно заметили, что под крышу Саркеловой таверны глаза драконов не проницают. Если только кто из своих донесет. Но таких пока не встречалось.
 А тот сидит себе. При нем закон попирают, а он только улыбается, даже на мятежника не огрызнулся. У Сарко тоскливо засосало под ложечкой. Произнесенное про себя слово поразило смертельной двусмысленностью.
 Ашхен жалко, девочек жалко. Но кажется - все. Отбегались. Простояла свое
 "Старая каракатица".
 Только вот поперек дракона пошел с тесаком, но прошла секунда, и порыв угас, смелость испарилась, остался сковывающий страх.
 Обчество, между тем, даже развеселилось. Юрген сидел, сидел, мусолил свою трубку, потом враз подхватился и - к двери. Никак, в путь поспешает? Точно, завтра поедет в Город Илонку искать.
 А если и мне спросить, пронзила острая и жгучая как раскаленная спица мысль.
 Саркел как раз нес миску гостю. Споткнулся и чуть не вывалил ее содержимое за шиворот гончару Ерику. Остановился, дернул головой и пошел дальше.
 А как ответит Высокий Господин правду: мол, сам ты свою дочь на съедение страшной твари отдал, прикрылся девочкой от напасти? А, может, ему дома жаркое из человечины подают, как я сейчас баранину?
 И опять споткнулся. Теперь у самого столика, за которым притулился Высокий
 Господин. Глянул…
 Лицо у того бледнее старой выгоревшей парусины, щеки запали, крючковатый нос заострился. Над бритой верхней губой блестела испарина. Такой вид, будто
 Высокий Господин в обморок наладился.
 Саркел поставил перед гостем, с таким трудом доставленную миску, и в нерешительности затоптался рядом.
 — Вина неси, - глухо прорычал незнакомец. Голос совсем другой, не тот каким докладывал обчеству о драконьем обычае. - И за конем присмотри. Я его бросил.
 За стеной действительно послышалось ржание и перестук копыт. Люди обратили внимание.
 Сарко исполнил все единым духом. Вина принес целый жбан. Незнакомец жадно припал и выпил одним духом. Уже в дверях до Саркела донеслось:
 — Ты что ж, господин проезжий, - вопил Юргенов свойственник Сарапаг. -
 Коня на воздухе бросил? Гляди, налетит дракон, утащит.
 — Они возле моря редко появляются, - отозвался путник.
 — Что, верно, то верно. Да вдруг, какой с пьяных глаз завернет?
 Коня за стеной не оказалось. Одна темнота. Сарко на всякий случай обошел таверну. В дорожной грязи поблескивали свежие отпечатки подков. Прибег, стало быть, Высокий Господин о четырех ногах и так же уберется. А обчество подумает, уехал путник. Саркел распахнув рубашку, подставил потную грудь ветру.
 Осунувшееся лицо дракона в человеческом облике не шло из головы. Море!
 Догадался. Оно их тянет, а этот упирается, аж побелел.
 В таверне было обычно. Иваново горе стерлось. Да и, признаться, горе было общим в той части, которую каждый примерял на себя. Завеялось. Вон, музыканты уже рассаживаются. Запиликал на своей дудке, что-то волнистое Мусса. Его перебили. И пошла обычная, веселая, с притопом.
 Путник вино выпил, мясо съел - не побрезговал - и собрался уходить.
 Саркел посторонился, пропуская, бросил взгляд на стол. Под тарелкой блеснуло желтым. Пока никто не видел, хозяин накрыл веселый кружочек пятерней и так же невидимо, сгреб в карман передника.
 Развлекаться изволят, Высокий Господин. Шутки шутют! Тот обернулся, будто услышал. А и услышал. Очень уж зло и "громко" Сарко подумал.
 — Прощай, хозяин. Прощай общество.
 — И тебе - хорошей дороги, - отозвались из зала.
 Незнакомец ушел. Золотой жег Саркела через передник, рубаху и штаны. Чтобы дракон людям золотом платил, такого даже в сказках не удумали. Хвостатого ублюдка придумали, а дракона, который оберег дал, да по честному с тобой обошелся, да золотой за миску баранины кинул - не придумали.
 Значит, что? А - ничего. Сумасшедший тебе дракон попался, Саркел. И ведь никто никогда о том не узнает. Случись какое зло, людишки его тут же и так и сяк обмусолят. И на себя примерят и на соседа. А узнай кто Саркелову историю? Во первых, не поверят. Во-вторых, его таверну, его самого с чадами и домочадцами пожгут.
 Так чем мы лучше-то? Только он - большой, и всем виден. Мы - мелкие. А как соберемся в толпу - тот же зверь. Выходит, молчать тебе Сарко до гробовой доски.
 Умирать будешь, передашь сыну слово про драконов оберег. А от кого получил, да чем заплачено…
 Эх, надо было про Астхриг спросить.


***

 — Высокая Госпожа с визитом к сыну!
 Над воротами взревели трубы. Оглушительно завизжали петли, глухо бухнули створки. Баронесса Голлен-Андраг-Фар-Греви-Месмор вступила на ритуальную дорожку во владениях сына.
 Со своего места, с верхней площадки мраморной лестницы Андраг заметил, как сноровисто попряталось все живое. Даже птицы перестали петь. По коже прошло предгрозовое покалывание. Надвигалась буря. Ох, надвигалась. С громами и молниями, с проклятиями и угрозами. Маменька прибыла с воспитательным визитом.
 От ворот разнесся возмущенный рев - баронесса начинала свое наступление.
 Управляющий Конрад затрясся так, что стал слышен зубовный стук. Мадам еще не отревела, а Андраг уже догадался в чем дело: герольд недостаточно громко произнес доверенную формулу.
 Андраг недавно подправил заклинание. Вопли, от коих закладывало уши, прекратились. Когда по требованию Высокой Госпожи бедный горлодер выкрикнул формулу в полную силу, створки захлопнулись сами, слегка поддав мадам по заду.
 Ну, теперь держись. Разнесет к чертовой матери и самого Высокого Господина, и всех его ближних, и дальних, и даже камни цитадели.
 Мода за последние десять лет сделала несколько хаотичных скачков. Японское кимоно сменили греческие хитоны, к ним на смену пришла индейская бахромистая кожа, потом на приемах замелькали шелковые цилиндры. На сегодняшний день драконье общество парил средневековый бархат, и резала под мышками жесткая парча.
 Закованная в душные доспехи, сверкающая бриллиантами Высокая Госпожа надвигалась по ритуальной дорожке как линкор в полном вооружении. Пыль за дамой стояла столбом, будто не одинокая женщина прошествовала, а конная ала на рысях.
 — Конрад, вали отсюда, - проговорил Андраг, едва разжимая губы.
 — Но…
 — Вали, кому сказано.
 Высокий Господин на всякий случай скосил глаза, удостовериться, что его приказ выполнен. Верхняя площадка мраморной лестницы опустела. Барон Андраг,
 Высокий Господин и наследник Старой крови в одиночестве встречал разъяренную мать.
 — Ты мне за все ответишь, - прорычала баронесса, как только соступила с ритуальной дорожки на мраморную лестницу.
 — И я вас приветствую, матушка.
 — Прекрати паясничать!
 — Я только поздоровался.
 Мать дошла уже до середины лестницы, а ритуал все еще не был завершен.
 Промедление грозило серьезными неприятностями.
 Дело в том, что, привнесенная древними в обиход, приветственная фраза, практически обезоруживала гостя. Вообще все визитные формулы, да и сама ритуальная дорожка призваны были, оградить хозяина замка от вероломного нападения гостя. Дом дракона являлся крепостью не только снаружи, но и внутри.
 Откажись визитер произнести приветствие, на него и потолок мог рухнуть, и пол под ногами разойтись, и собачка хозяйская закусать до смерти.
 Дабы не доводить до членовредительства, барон Андраг, припоклонившись, напомнил матушке:
 — Вам, мадам, тоже не мешает поздороваться.
 Лицо баронессы из просто красного сделалось свекольным. Как же!
 Блюстительница старых ритуалов сама чуть не напоролась. Вот было бы смеху в окрестных замках. Еще один повод обозлиться на недостойного сына. Хотя, куда уж кажется, больше-то?
 Но мадам таки справилась с собой и присела в легком реверансе.
 Ступенька узковата, мстительно подумал Андраг, не навернулись бы, матушка.
 Не приведи Небо! Случись такое, война сыну обеспечена.
 Баронесса Месмор оказалась на высоте и без запинки произнесла приветствие, после чего, ее вступление под замковые своды уже не грозило неприятностями.
 — Где Крэгг?
 — Я его переименовал.
 — Где Крэгг?!
 — В моем замке такого нет.
 — Где это человеческое ничтожество?
 — Если вы имеете ввиду управляющего, я его отослал с поручением, - снизошел до объяснения Андраг.
 — Куда?
 — Я обязан отчитываться? - тон хозяина изменился. Матушке давали понять, что она в гостях. И только.
 Вертикальные зрачки баронессы превратились в лезвия:
 — Хочешь сказать, что стал взрослым, что имеешь право на самостоятельность?
 — Вы так не считаете?
 — Нет! Ты остался вздорным подростком. Твой юношеский бунт продолжается неприлично долго. Я, твоя мать, еще какое-то время могла бы это вынести.
 Общество - нет. Ты эпатируешь буквально всех. Если такое положение сохранится, вопрос о тебе может встать на Совете Высочайших.
 — Мадам, вы лучше меня знаете, что пока я не совершил преступления против закона, к Совету могут апеллировать только ближайшие родственники. Посторонние не имеют права, вносить запрос. Следовательно, Совет Высочайших рассмотрит только вашу жалобу.
 — Об этом я и собираюсь с тобой поговорить, - тон матери смягчился, стал почти мягким, почти сострадательным. Убивается бедная по непутевому сыну. Только зрачки похожи на амбразуры, из которых проистекает нешуточная угроза.
 — Говорите, мадам, - холодно разрешил барон.
 — Мы будем беседовать в передней?!
 — Не угодно ли Высокой Госпоже пройти в гостиную… или сразу в столовую?
 Высокая Госпожа дернула головой, будто получила в лоб. Бриллиантовые искры колюче разбежались. Оскорбление вышло тонким и точным.
 Высокий Господин ее сын имел в жилах Старую кровь, а баронесса Месмор -
 Молодую. И эти две линии, как параллельные прямые, не могли совместиться ни во времени, ни в пространстве. Носители Старой крови женились на особах женского пола Молодой. Но плод их любви - мальчик - наследовал только Старую линию.
 Драконица в этом случае несла исключительно утилитарную функцию, являлась сосудом для драгоценного семени - не более.
 Физиология и анатомия двух драконьих линий несколько различалась. Самое очевидное - зрачки: у Старой крови - круглые, как у людей. У Молодой - вертикальные - кошачьи. Представители Молодой ветви боролись с этим недостатком, кто как мог: приколдовывали, меняли конфигурацию зрачков.
 Человека или другого дракона из новых такой трюк еще мог провести. Но в присутствии Старых заформулированные зрачки принимали свой естественный вид. Причем, тем даже не надо было ничего делать. Все свершалось само.
 Сидят, допустим, мирно беседуя, в зале Дворца Совета три Высоких Господина.
 Пара-тройка отпрысков в дальнем углу тусуются. И все чинно, благородно: этикет, ритуал, наряды по последней моде. Оружие начищено, драгоценные камешки радугой поигрывают. Каждый смотрит на собеседника и мысленно себя с ним сравнивает: у кого кожа чище, у кого волосы длиннее. Зрачки, опять же. Изредка встречаются идеальные, но чаще с погрешностью. Зрачки - особая статья.
 Необходимо иметь много золота и нешуточное влияние, чтобы дракон-маг Старой крови дал тебе нужные заклинания. Брали бы золотом, сволочи! Нет, подавай им какой-нибудь старинный артефакт. Тратишь тогда желтый металл. Когда у своих, а когда и у людишек разживешься. С людьми, конечно, проще. Но и такие попадаются: хоть когтями их рви, хоть мечем пошинкуй, ни за что безделушку не отдадут. Сам артефакт, та еще гадость, в руки не дается. Его нужно либо откопать, либо купить или выменять. А какой же дракон в земле ковыряться пойдет? К людишкам приходится обращаться.
 Способ конечно давно известен: умыкаешь у копателя жену или дочь - можно и сына - потом торгуешься. Но и тут не все идеально. Сторговался - верни, кого утащил. А как удержаться и товар не попортить, пока владел?
 Так вот: сидят высокие господа, друг на друга смотрят, себя показывают, вдруг забегает в залу мозгляк из Старых. Сапоги пыльные, кафтанишко потертый, волосенки седые, лицо, тьфу, все в морщинах. Случайно забегает. И - все! Кранты.
 Зрачки у Высоких господ вытянулись. У кого не только зрачки, вся морда вперед пошла. У Высокого Господина Шуда чешуйки на щеках проступили, у барона Мора рог, оказывается, на темени торчит. Не зря он везде в шляпе ходит. У третьего собеседника уши зелеными лопухами свисли. И никакими бриллиантами те лопухи не скроешь.
 Мозгляку в пыльном пиджаке что: зашел - вышел. А Высокому Господину Шуду?
 То-то!
 С магией то же самое. Сколько ни зубри Молодая кровь известные формулы, сколько ни комбинируй, все равно ничего путного не выйдет.
 Но самое досадное - переход из одной формы в другую. Сменил форму - есть хочется, спасу нет. Тут все равно, что на зуб ляжет. Живое - так живое. Мертвое - так мертвое. У Старой крови и в этом преимущество: им от перехода хоть бы хны.
 Прилетит такой на официальный прием, форму сменит и, давай, разговоры разговаривать. К столу не бежит, не чавкает, не хватает, не давится. И до человеческой плоти они, говорят, не охочи.
 Так что, пока одни Высокие Господа мясо рвут и в рот запихивают, пока вино хлещут, другие Высокие Господа стоят в сторонке и брезгливо губы кривят.
 А уж когда сын над матерью, готовой в данный момент сожрать хоть лошадь, хоть собаку, хоть старого слугу, потешаться вздумал…
 — Подонок, дрянь, ничтожество! - мать заорала, некрасиво разевая и без того большой рот. Слюна полетела на метр. Андраг предусмотрительно отступил. Брызги могли и дырку в рубашке прожечь.
 Отступил, смягчился душой и, с видимым почтением поклонился:
 — Не стоит так расстраиваться, Высокая Госпожа. Прошу.
 Створки высокой двери распахнулись. За ними баронесса узрела такое, от чего поток ругани мгновенно иссяк. Похоже, дама слюной захлебнулась. На столе, на золотом блюде лежал зажаренный целиком кабан. Надо бы еще чуть задержаться, проявить волю, выпустить злобу, но из столовой выползло облако ароматов, от которых все этические и воспитательные соображения пошли к черту. Тем более, сын стоит, почтительно склонив голову. Осознал! Ну, или вроде того.
 Высокая Госпожа ринулась к столу.
 Сын появился в поле зрения Высокой Госпожи, не ранее чем она насытилась.
 Робко, по стеночке пробравшиеся в столовую слуги унесли золотой поднос, кости и огрызки. Сыну стоило бросить на стол единый взгляд, как тот засверкал не тронутой сервировкой. Мог бы с самого начала так, но не любит. Вообще не любит колдовать.
 Все ж в твоих руках! Одно движение и соседи на корячках приползут, начнут руки лизать. Не хочет! Этого Высокая Госпожа понять не могла. И никогда не могла!
 Сидит на "золоте", как собака на сене. Не хочет пользоваться сам, матери бы помог.
 Но и тут она всякий раз встречала ожесточенное сопротивление. Сбежавший много лет назад отец этого упрямца, что-то такое ей пытался объяснять насчет магии.
 Какие-то там силовые потоки, обеднение источников, катаклизмы. По ней, гори оно все синим огнем. Пусть хоть камни с неба посыплются, лишь бы желаемое оказалось в руках.
 Сын устроился напротив матери. Их разделяли золотые тарелки, искрящийся хрусталь, тонкое невесомое стекло. Он и ел-то неправильно - того клюнет, того ущипнет… Баронесса испытала острое желание, разметать стол, чтобы брызнуло осколками, раскатилось, разлетелось. Вон тем блюдом - в зеркало…
 — Продолжим нашу беседу, Высокая Госпожа, - голос сына подействовал как ушат холодной воды. Баронесса перестала грезить разором и вскинула глаза.
 — О главном я тебе сообщила. Собственно, я могла бы и не продолжать. Ты не глуп. Выводы сделаешь сам.
 — В основном - понятно. Но хотелось бы услышать подробности. Согласитесь, не каждый день тебе с порога грозят страшными карами неизвестно за что.
 — Ах, подробности? Пожалуйста. Во-первых, ты нагло попираешь традиции.
 Когда ты в последний раз участвовал в турнире?
 — Десять лет назад.
 — Всего-то! Если учесть, что турниры проводятся ежегодно, перерыв более чем длительный. Ах, я и забыла. Ты возможно до сих пор страдаешь от раны? Или позор мешает показаться на глаза Высокому Собранию?
 — И то и другое.
 — Можешь морочить голову людишкам, но не своей матери. Не хочется верить, но поговаривали, что ты нарочно все там подстроил: вызвал на поединок Эрка, жена которого, между прочим, благополучно разрешилась девочкой, и упал от первого удара.
 — Я боялся, он и того не сделает. У него руки тряслись. С трибун не видно. Зато, в близи - сущее наказание. Согласитесь, я проявил завидную выдержку и упал, только получив удар. Хотя, желание, быстрее со всем этим покончить, мучило меня с самого начала.
 — За что ты так ненавидишь наши законы?
 — Это не законы, Высокая Госпожа, это замшелые ритуалы, изжившие себя сотни лет назад.
 — Ты преступник, ты еретик, ты…
 — Я - Старая кровь.
 — Ты вырожденец. И твой отец был вырожденцем.
 — Кстати, мне всегда хотелось выяснить, что с ним сталось. Ваши мужья, мадам, умирали с завидной регулярностью. Не исключено, что к исчезновению барона, моего папеньки, именно вы приложили свою когтистую лапку.
 Тяжелое золотое блюдо ребром врезалось в оконный переплет. Брызнул во все стороны со стола хрусталь. Двузубая вилка, коей не удалось порхнуть следом за скатертью, трижды перевернулась в воздухе и вонзилась в оголенную столешницу.
 Баронесса смогла заговорить не ранее, чем дрожание вилки прекратилось, оборвался мелодичный звон.
 — Ты - ублюдок. Все вы дети Старой крови - ублюдки! Однако закон, каким бы замшелым ни был - один для всех. И ты будешь его исполнять. Иначе, я, твоя мать, вынуждена буду подтвердить слухи, которые о тебе гуляют.
 — Я и просил: с подробностями.
 В спину дуло из разбитого окна, но он не спешил заделать брешь. Придут слуги,
 Конрад вызовет стекольщика, сами без какой-либо магии прекрасно справятся.
 Никчему из-за такой чепухи тревожить пространство. Только дураки с Молодой кровью считают магию удовольствием. В каждую произвольную формулу ты вкладываешь часть себя. Ее не восполнить. Ты как сосуд, из которого отливают по капле. Общедоступные бытовые и боевые формулы, негибкие и страшно ограниченные, те, что используются всеми драконами, опираются на иные энергетические постоянные. Старая кровь определяет другое виденье. Ты всей кожей, нутром, печенкой ощущаешь, как корчится пространство.
 А мать тем временем продолжала:
 — Ты убил в жизни хоть одного дракона?
 — Нет, и не собираюсь.
 — А человека?
 — Да, к сожалению. Я был молод и глуп. Для меня тогда убийство стало новой игрой. А вы, мадам, как могли, поощряли меня в этом. На сегодня я вырос из жестоких детских забав.
 — Вырожденец! Одного этого достаточно…
 — Для чего?
 Тут маман явно зарвалась. Первая заповедь Основного Закона гласила: дракон свободен в своих поступках. Далее следовали пункты и подпункты разъяснений. Уничтожение людей дракону в обязанность отнюдь не вменялось. Другое дело, что наказание за такой поступок следовало только, если убийством человека ты наносил вред другому дракону. Но баронесса не унималась:
 — Ходят слухи, что некто разъезжает по стране и смущает умы людей против драконов.
 — Я-то тут при чем?
 — Не знаю, не знаю. По описанию этот некто - вылитый барон Андраг. А еще есть слухи, что девушки из тех, кого тебе приводят каждые три года, объявляются потом в разных концах страны, да не уродливыми попрошайками. Они прекрасно устроены и обеспеченны.
 — Высокая Госпожа, я не намерен обсуждать с вами досужие сплетни. Не имею на то ни времени, ни желания!
 — Я так поняла, на очередной турнир ты не собираешься?
 — Нет.
 — Но тебе придется там побывать. Иначе я во всеуслышанье заявлю, что слухи небезпочвенны.
 — Зачем?
 — Ты - мой позор!
 — Это только твое мнение, или к нему приложил лапу твой муж?
 — Не твое дело!
 — Исключительно мое. Ведь подавать жалобу вы собрались на меня. Вот я и спрашиваю, зачем вам, мадам, это нужно?
 — Шестой пункт Основного закона гласит: дракон не обязан отчитываться в своих действиях перед другим драконом.
 — Допустим. Но я спросил не кого-то постороннего, а свою мать.
 — Я все сказала, - баронесса резко поднялась и глянула на сына сверху вниз. -
 Мне пора.
 — Надеюсь, дорогу мадам найдет сама.
 — Крэгг!!!
 — Не надрывайтесь, баронесса, я его отослал.
 — Ты за все ответишь!
 Кульбит. После кульбита необходимо сложить крылья, потом расправить. Кульбит, сложить, расправить. Мощный поток воздуха подхватил тело. Плечи заломило, но
 Андраг, наконец, почувствовал опору. Позорный страх, который чуть было не заставил, выкрикнуть спасительное заклинание, отступил.
 Тут все дело в тренировке. Он слишком долго ею пренебрегал. Теперь, Высокий
 Господин, повертись-ка в воздухе. А с земли за тобой всенепременно наблюдают.
 Можно даже без особого труда вычислить: где и кто. Зачем? Шпион, скорее всего, мелкая сошка. Поймаешь, дознаешься, кто послал, а дальше? Вызов на поединок на турнире, или дуэль? Для дуэльного убийства существует специальный кодекс: вызови и объясни комиссии причину. Придраться, конечно, можно и к дубу. Да только - мелко. К тому же, в первую голову, выдаст беспокойство Высокого Господина за собственную репутацию. По тому, что боец вы, барон, хреновый. Если в человеческом обличии еще туда-сюда, то в исконном - полный фиг. Не то, что
 Молодая кровь. Те летают, не налетаются. На землю не ссадишь.
 Со своей стороны Андраг был уверен, что излишнее пристрастие к базовому облику сильно отражается на интеллекте.
 Однако, биться на турнире его заставят именно в шкуре летучего ящера. Огонь, дым, рывки когтей, рев - все по полной программе. Желательно после этого остаться хоть на половину целым. Ладно, если хвост оторвут - новый вырастет - а если голову?
 Наблюдает. И при этом даже не очень прячется. Еще раз, что ли кувыркнуться,
 Пусть видят неуклюжего выродка. А что - метода проверенная.
 На общество наплюю, матушку перестану на порог пускать, жениться откажусь…
 Тогда точно - Высокий Совет. А там они на меня всей кодлой попрут.
 Надоело. Сделав еще пару кругов над долинкой, Высокий Господин, наследник
 Старой крови, барон Андраг, пошел на приземление, находу меняя форму.
 Не рассчитал - пришлось немного пробежаться. Кросс получился длинный и сумбурный до того, что в конце барон уткнулся носом в землю. В лицо прилетела трава, мелкие сучки, рыхлая лесная земля. Неприятно, конечно, что в рот набился песок, однако, мог вообще нос на сторону своротить.
 Он бы и еще полежал. Кто в мире может запретить свободному дракону и
 Высокому Господину валяться мордой в землю? Помешали. Хуже, заставили вскочить как ужаленного. Дело в том, что ягодицы Высокого Господина ожгло.
 Удар был нанесен мечем плашмя. Перед взвившимся Андрагом предстал низкорослый, широкоплечий незнакомец в старомодном доспехе с мечем в руках.
 Через мгновение точно такой же меч появился в руке Андрага. Затем - шлем, броня… Незнакомец не дал молодому дракону дочитать формулу до конца. Андраг успел пригнуться. Над головой, срубая султан из перьев, просвистел чужой клинок.
 Разом накатили раздражение, злость и даже страх. Такого поединка он не ожидал. Должны ж предупредить, вызов, там, уведомление… Ритуал, говоришь?
 Однако, следующий удар он смог отбить точно и даже где-то красиво. А там и доспех построил, вернул султан на шлем.
 Но… как выражается управляющий.
 Доспех ссыпался с молодого барона осенними листьями. Не успев как следует удивиться, Андраг ушел кувырком через голову назад, чтобы вскочить на достаточном для маневра расстоянии.
 Но…
 Замысливший подлое убийство незнакомец, оказался рядом, за спиной. Его меч уперся Адрагу под левую лопатку. Только тут Высокий потомок Старой крови осознал, что меч не простой.
 Поздно. Хоть плачь, хоть смейся в Высокое Небо. Противнику осталось только чуть двинуть вперед свое оружие. Андраг приготовился сердцем встретить зачарованную сталь.
 В следующую секунду его враг стоял напротив. Лицо в лицо. Если лицом можно назвать сплошную железную личину. Только концы рассыпанных по плечам длинных с проседью волос видны. А меч уже упирается в пятое межреберье слева.
 Магия меча обездвижила Андрага. Кончик теплой стали чуть надавил, прорезал кожу. Из-под него потянулась вязкая ниточка крови. Больно. Кончик клинка дрогнул - рана увеличилась. Появилось ощущение, что под ребро вогнали раскаленный штырь.
 Похоже, незнакомец решил его методично и спокойно зарезать. Как свинью.
 Дождется, пока схлынет кровь - мясцо помягче выйдет.
 У-у-у! Полное бессилие. Ему оставили только ощущения и… кажется, речь.
 — Сними маску, - прохрипел Андраг. - Перед смертью я хочу увидеть твою поганую рожу.
 — Смертью? - донеслось из-под шлема.
 — Почему ты хочешь меня убить?
 — Убить?
 Это звучало по меньшей мере издевательством. Андраг дернулся. Раскаленный штырь между ребрами дернулся вместе с ним, вызвав чудовищную боль.
 — Чего ты добиваешься? - просипел Андраг.
 — Проучить слюнтяя, который забыл, что он - дракон.
 Незнакомец чуть потянул меч на себя. Боль немного отпустила.
 — Тебя послала моя мать?
 — Нет.
 — Высокий Совет?
 — Нет.
 — Кто?
 — Никто.
 — Так, чего же тебе нужно?
 — Мне необходимо, чтобы ты вспомнил, что дракон создан Высоким Небом не только для того, чтобы валяться с женщинами, читать книги и купаться в роскоши.
 Получай!
 Удар плашмя бросил молодого дракона на колени. Меч сам собой исчез из рук, шлем свалился.
 — Получай!
 Удар пришелся в плечо. Левая рука повисла. Следующий - через всю спину.
 Следующий - по ягодицам. Незнакомец сумел парализовать его волю. Андраг сейчас не мог выговорить самой простой формулы, и его вульгарно били.
 Когда боль, а пуще боли - позор, заставили собраться с силами, Андрагу только-то и удалось, что откатиться от незнакомца на безопасное расстояние. Тот не стал преследовать.
 — На сегодня достаточно, - донеслось из-под шлема.
 А больше ничего Андраг не успел. Дикая сокрушающая формула уже созрела. Он был готов вложить в нее всего себя. Не успел.
 Незнакомец исчез так же внезапно, как и появился. Ошеломленный барон просканировал пространство - никого.
 Переполох - явление сложное, разноплановое. В вороньем гнезде переполох - обычное дело. Случись затишье, обитатели первыми запаникуют. Другое дело - тихое место, где жители отвыкли от постоянного напряга. От шума отвыкли. От страха, между прочим, тоже. Здесь переполох, вызванный явлением избитого, изрезанного и злого как три дракона хозяина, по глубине восприятия подобен пожару и потопу в одном флаконе.
 Андраг уже давно завел у себя в замке тайную калиточку, через которую уходил и приходил. Парадные ворота не открывались месяцами. Глашатай растолстел и стал похож на ту жабу. Привратная стража обленилась до такой степени, что перестала прятаться, как того требовала традиция. Открыли ворота, да так и замерли, выпучив глаза на Высокого Господина. А у того от колета остались изрезанные на ленточки, пыльные ремки, волосы растрепались и висели потными змеями. Шел господин босиком.
 Узрев хозяина в таком виде, Конрад чуть не брякнулся с парадной лестницы.
 Управляющий как раз завтракал. На крик глашатая он выскочил с салфеткой за воротником. Крошки облепили подбородок. Но, пораженный до глубины души, он напрочь позабыл о непорядке в туалете.
 Андраг загребал голыми ступнями пыль ритуальной дороги. Ругательства сами рвались из глотки. Левая рука не поднималась, правая чертила в воздухе. По сторонам тропы то с одной, то с другой стороны вспыхивали подсохшие кусты.
 Конраду давно пора было позаботиться о парке, да все руки не доходили. Очень к месту вспомнились времена, когда он обретался с четырьмя верхними конечностями. Вторая пара, которую Высокий Господин приделал ему в наказание, нещадно болела на погоду. Ситуация грозила повторением прецедента.
 Из, не к месту случившейся задумчивости, управляющего вырвал грохот. Рядом на постаменте с незапамятных времен пылилась ваза под Китай эпохи Мин.
 Матушка барона заказывала ее известному ваятелю горшков. Уродина, конечно, страшная. Не матушка - ваза. Хотя и матушка… того.
 Давно всем примелькавшаяся ваза, по мановению руки господина рванула тысячью мелких осколков. Управляющий шарахнулся, теряя крошки с подбородка.
 Высокий Господин уже стоял на крыльце. Конраду показалось, следующим мановением разлетится он сам. Барон, добрый хозяин, надвигался как сама смерть.
 Страх парализовал мажордома до ватной слабости в ногах.
 Барон коротко двинул управляющего в челюсть. Не предательская бы слабость,
 Конрад вполне мог бы удержаться на ногах. А тут не сдюжил, кубарем улетел в угол под колонну.
 — Ну! - прорычал над ним добрый господин, - Во что тебя превратить?
 Конрад только и сумел - стать на четвереньки, да уткнуться лбом в пол. Вполне возможно, он так с них и не поднимется. С разъяренного хозяина станется, обратить слугу в нечто лохматое о четырех ногах. Будешь жить при поварне, ловить мышей, или наоборот - кошек.
 — Вставай, гад!
 Конрад оторвал от пола пока что человеческую голову.
 — Вставай! - неистовствовал барон, - Вставай! Обленились. Я вас научу свободу любить!
 Управляющий только и отважился, что поднять голову повыше. Благо крошки уже ссыпались, а салфетку потерял.
 — Парк до завтрашнего дня привести в порядок. Ворота смазать. Дорожку подмести!
 — Но…
 — Я тебе покажу но! Сам будешь мести, потом мыть с шампунем, как в иных местах принято.
 — Я не девственница! - в отчаянии крикнул управляющий, чем, как то ни странно, отвел гнев господина.
 — Найди.
 — Где? - управляющий по-собачьи склонил голову набок, сейчас залает.
 — Что, в замке - ни одной?
 Пугаясь до синего ужаса, что очередное слово уже вырвется доподлинным лаем, управляющий оторвал руки от пола, и в немом отрицании развел их в стороны.
 Смотри, мол, сам, дражайший господин.
 — Ни одной? - голос у господина обманчиво успокоился, слова мягко растянулись. Такого Конрад боялся пуще открытого гнева, а по тому не сдюжил, открыл свою тайну:
 — Е-е-есть.
 — Кто?
 — Она маленькая.
 На глаза Конрада навернулись слезы.
 — Кто?
 — Дочь поварихи Линды.
 — Ты уверен, что она девственница?
 — Ей только девять лет. Я сам…
 — Что сам? - угрожающе взревел барон.
 — Сам ее воспитываю, - прокричал управляющий и бухнулся лбом об пол, - Не губите девочку, Высокий Господин. Пожалейте! Она мне дочь.
 Андраг пнул босой ногой управляющего в бок:
 — Ах ты, сволочь. Ты что про меня подумал? Что я ребенка…
 Еще пинок. Конрад упал на пол. По лицу текли слезы. Больно, или за ребенка печалится? Андраг был склонен думать на второе. Бледнеть, трястись и падать в обморок от страха за собственную шкуру, управляющему доводилось неоднократно.
 Плакать - никогда.
 — Вставай! - взревел высокий Господин. Конрад взмыл и затрепетал.
 — Через пять минут всех выгонишь в парк. Я вам тут устрою субботник с воскресником и каторжными работами. Понял? Девок туда же. Дочке Линды дашь веник, пусть подметает ритуальную тропу. Но если ты сказал неправду, и ребенок пострадает, я тебя самого туда загоню - только угольки брызнут.
 Представив какой ор поднимется с его появлением на девичьей половине, барон подался кружными коридорами, в обход жилых помещений, в библиотеку.
 Честно говоря, в явлении избитого господина народу, присутствовал элемент некоторой нарочитости. В первоначальные намерения барона входило, тайно проникнуть в замок. Калиточка функционировала только по его слову. Пришлось по трезвому размышлению отказаться. Ибо у барона возникло опасение, что незнакомец, который мастерски парализовал его волю и форменно надругался над телом, легко может проникнуть следом за ним в замок. И никакого спасу тут от него уже не будет. Такого противника Андраг пока не встречал, больше того, был уверен, что их в природе не существует.
 Ворота же пропускали только объявленную персону. Так что, если злобный колдун сунется следом за Андрагом, будь он хоть мушкой, хоть пчелкой, так получит створкой по рогам - все колдовство в миг растеряет. Летит себе комарик, вдруг - раз! - и падает у самого порога незнакомый, несимпатичный чужак с расквашенной мордой. С древней магией ворот никто не отважится спорить.
 Раны тоже можно было залечить на месте и костюмчик подправить. А вдруг негодяй все еще за ним наблюдает? Отвлекись на минутку, ладно, если только обидного пинка под зад наладят, можно и головы лишиться. Пойди, пойми, что у того на уме. Личность врага осталась для барона загадкой.
 Само собой не из Молодых. Те могли напасть хоть вдвоем, хоть втроем. С тем бы и убрались. Если б смогли. Всех драконов Старой крови Андраг знал наперечет.
 Оставались несколько совсем уже древних стариков, помнивших Большое
 Смущение. Но они селились высоко в горах, вниз спускались крайне редко и неохотно, предпочитая полное одиночество. Поговаривали, что такой отшельник легко мог справиться со всеми имеющимися в наличии магическими силами
 Платиновой долины. А уж с одиноким магом, даже очень сильным - и подавно. Но такого прецедента за всю историю драконьей страны не случилось.
 Это кто сказал, спросил сам себя Андраг. И сам же себе ответил: если такие случаи неизвестны драконьему обществу, это еще не значит, что их не было вообще.
 Исчез, например, дракон Старой крови, первое, что придет на ум расфуфыренным Молодым - рухнул в море. Подумают, очумевший от собственной силы маг, решил потягаться со стихией. А на самом деле, вполне возможно, в укромном месте подкрался к нему незнакомец, тихо прикончил и останки по ветру развеял. Реально? Еще как реально!
 Дверь библиотеки мягко пошла к косяку. В образовавшуюся щель на мгновение ворвался женский визг. Андраг не стал полагаться на Конрада в деле организации полевых работ. Девицы, пожалуй, последние кудерышки выдерут бедному управляющему. Барон доверился старому, давным-давно опробованному заклинанию. Девиц сейчас просто срывало с места и несло в сад. А там уже грабли приготовлены.
 Это я вовремя смылся. Ни к чему вставать на пути у обозленной женской толпы.
 Раздерут, не посмотрят, что любят без памяти. Мысли так плавно повернули к женщинам, что пришлось самому себя одернуть - не до них. О вражеских кознях надобно думать, а не о том, как будет ублажать свой гарем.
 Библиотека располагала к умным мыслям. Никакой роскоши, только полки и стеллажи от пола до потолка, да старое продавленное кресло, знававшее еще папеньку. Какое таки счастье, что баронессе сюда нет хода. Иначе и эту память вытравила бы. Доберись до него маман, гореть бы креслу на заднем дворе.
 Андраг помнил, как мать увещевала его, еще малютку, снять заклятие с двери.
 Прекрасно ведь понимала, что рискует не только собственной шкурой, ребенком рискует, но она так рвалась в эту недоступную комнату, что готова была буквально на все. Что она тут хотела найти? Читать маменька, в отличие от бабки, так и не выучилась. Наверное, думала, что отец хранил за запертыми от всех дверями жутко дорогие артефакты. Вот ведь темная баба, ну нашла бы она нечто, но как пользоваться, даже как в руки взять не знала. Или хотела пригласить кого-нибудь из
 Старых оценить, поторговаться. Опять - чепуха. Даже сними Андраг для матушки защиту с двери - предположим, такое произошло - никто из посторонних сюда войти все равно не мог. А уж драконы Старой крови и не пытались бы. Это Молодые готовы хоть в печку, лишь бы добыча оказалась в руках. Отсюда вывод - маменька просто рехнулась от жадности. Благо в те, уже очень давние времена, Андраг ничего от библиотечных дверей не добился, а когда стал старше и мудрее, сам маменьке отказал, за чем, естественно, последовали вопли, крики, угрозы и битье посуды. И так все детство. Мать только и делала, что заказывала разным ваятелям новые вазы.
 Только привыкнешь к очередному "шедевру", только прислуга перестанет шарахаться, матушка хвать и об пол.
 Кресло заскрипело, принимая в свои протертые глубины тело Андрага. В этом кресле хорошо думалось. Возможно, особый комфорт старой мебелине сообщали пара-тройка заклинаний. Андраг не выпытывал. Не хотел, если угодно, расставаться с иллюзиями.
 И так, жадность - движущая сила, которая всегда заставляла матушку действовать, вливала в нее немерянную энергию. Но и глупость. Чего скрывать, баронесса туповата. И это еще мягко сказано. Вообще, какого черта папенька на ней женился? Или перед ним тоже поставили условие: либо под венец, либо - суд
 Высочайших. На бабку оно не похоже. Не могла его, Андрагова бабка так поступить.
 Значит кто-то со стороны. Либо я тут сижу и выдумываю из головы. Существует же такое понятие как любовь.
 Андраг, во всяком случае, предполагал, что существует. Не в смысле горячего плотского обладания, а в смысле чего-то другого, чему в человеческих книгах имелась чертова куча невразумительных определений. Но осознать, представить, и разбить - как того требовал его изощренный ум - на компоненты он сие понятие не мог. Как можно проанализировать картину, которую никогда не видел, а очевидцы с массой подробностей рассказывают о каком-то отдельном кусочке полотна. Сколько очевидцев, столько кусочков. В уме Андрага такая мозаика, если и складывалась, так только в монографию "Творчество душевнобольных".
 А кто вам барон сказал, что папенька были нормальны? То-то! И нечего тут теориями заниматься, думайте лучше, Высокий Господин, как избавиться от напастей. Именно во множественном числе. К матушкиным угрозам, которые хоть и громки и страшны, но все же достаточно эфемерны, присоединилась неизмеримо большая опасность: реальный враг, маг и дракон, начал охоту за бароном Старой крови.
 Андрагу вспомнилось, - оно правда не очень-то и забылось, - ощущение полной беспомощности. Внутренности скрутил спазм. Сейчас, в тишине и безопасности, все случившееся с ним на поляне предстало чудовищным, позорным действом. Тогда сковал страх, сейчас нестерпимый стыд. Андраг и сам не заметил, что напрягся, пальцы до боли сжали подлокотники. Все посторонние мысли вылетели из головы.
 Но прошла минута, натруженное, избитое тело запротестовало. Он заставил себя расслабиться. Как все же хорошо, что в библиотеку никто не вхож. Не хватало, чтобы господина застали в минуту слабости и стыда. Сейчас он отдохнет, подлечится - что там лечить, разве душу, а тело уже в норме - потом пойдет на женскую половину. Ах, девичьи заботы всегда унимали и боль, и смуту в душе.
 Далее, перед глазами барона пронеслись веселые картинки. Девочки рассержены, девочки кинутся к нему с упреками. Крик, слезы, простертые руки, которые так и норовят вырвать клок одежды. За волосы можно не опасаться, а вот одежду, ту точно разорвут. И далее - по списку. Кто там на сегодня назначен в дежурные?
 Паче чаяния, отлегло от одной мысли о женском участии в судьбе бедного дракона. Андраг сладко потянулся, аж кресло заскрипело, протестуя: мне, мол, господин не по возрасту…
 Нападение произошло внезапно и подло. Он только начал подниматься, еще и глаз толком не открыл, когда удар по голове заставил клацнуть зубами. Вместо женских прелестей перед внутренним взором поплыли радужные круги. В следующее мгновение он стоял в углу, между стеной и длинным тяжелым стеллажом.
 В руке меч. Щелчок пальцами - на предплечье другой руки повис щит. Глаза лихорадочно обежали помещение. Столик перевернут, старое кресло хоть и не упало, уехало далеко в сторону. Это он его двинул, освобождая место для маневра…
 На полу, на месте сдвинутой мебели, валялся огромный фолиант. Барон уже все понял, но открыто себе признаться, было стыдно. А по тому он еще некоторое время обводил библиотечную комнату настороженным взглядом. Обводил, обводил… пока ни выругался, с привлечением всех известных в двух мирах оборотов. То есть, долго.
 Пока не кончился запас воздуха в легких. Он еще раз вдохнул. На том и замолк. Чего уже продолжать-то? Пора просто признать себя дураком. Обороняться вздумал от собственной книги! Вы, юноша, не дракон, вы - пуганая ворона. Вот ведь гадство, руки до сих пор дрожали мелкой дрожью. Андраг со злостью кинул в угол щит и меч.
 Грохот эхом раскатился по помещению.
 Так, кресло на место, столик - на ножки. Фолиант - на полку. Однако последнее намерение он только задумал, выполнять не стал, остановился и замер в задумчивости над пудовым томом.
 Чего это книжке вздумалось летать по воздуху, аки птичке? Лежала себе сто пятьдесят лет, а тут вспорхнула. И не надо мне говорить о беспорядке на полках. На всякий случай он глянул туда, откуда спланировала ему на голову новая напасть.
 Том выпал из гнезда, куда его, похоже, забивали кувалдой. Соседние даже не накренились.
 Книженция, между прочим, громадных размеров. Такие рукописные фолианты были в хождении лет двести, а то и триста назад. С тех пор техническая мысль
 Платиновой долины таки шагнула вперед, просвещенные драконы начали пользоваться печатным станком. Верхнюю крышку книги покрывала тисненаю зеленоватая кожа. По углам - чеканные металлические полоски. Андраг наклонился и осторожно потер металл. На пальце остался жирный, черный след. Уголок желто засветился.
 Ни фига себе! Золото. При всем при том, названия не прочесть. Буквы, некогда выполненные ввиде перламутровой инкрустации, от времени рассыпались. Только крупинки переливчатого, слоистого материала еще сохранились кое-где в углублениях. Барон осторожно взялся за книгу обеими руками и с некоторой натугой водрузил ее на столик. В стороны пыхнуло мелкой пылью. Тоже, знаете ли, странно.
 В библиотеке еще со времен его отца сам собой поддерживался определенный порядок - ни мышей, ни моли, ни пыли.
 Положил и еще некоторое время помедлил. Не дурак, поди, сообразил: так просто столетние фолианты на голову среди бела дня не падают. Не иначе - знак свыше.
 Переднюю и заднюю крышки скреплял простенький замок. Андраг поддел ногтем миниатюрный крючочек, тот щелкнул. Но верхняя крышка не отошла, лежала как приклеенная. Он осторожно потянул. Поддавалось с трудом. Следом за крышкой пошли вверх слежавшиеся или слипшиеся от времени страницы. Пришлось взять в руки книжный нож и аккуратно разобрать листы.
 Название его откровенно разочаровало. Оказывается, на темечко ему прошел
 "Свод законов". Но уже в следующую минуту Андраг забыл о досаде. В самом низу титульного листа меленько чернели цыфирки - год написания книги, или, скорее, окончания работы над ней. Такие книги переписывали по-многу лет. Оказалось, фолианту около шестисот.
 Стоп! Это значит, перед ним свод законов, по которым Платиновая долина жила еще до Великого Смущения.
 Про Великое Смущение, как то ни странно, ходило больше слухов, нежели было написано хроник. Андраг не единожды удивлялся такому невниманию хроникеров.
 Казалось бы, величайшее событие современности, а про него там - три слова, здесь - пять. Ни точной даты, ни причин. Короче - одни домыслы в драконьем народе, да и тех на удивление мало. Не любили Высокие Господа обсуждать свою недавнюю историю.
 Первая же строка, расположенная под витиевато выписанной буквой, подвигнула к очередному разочарованию: "Дракон - венец творения".
 С какой стати вводить в закон то, что и так каждый Высокий Господин знает с пеленок. Только вылупился, ему стразу: ты - самый-самый! Ладно, решил Андраг, отнесем сие за счет несовершенства древних. Но за первой шла вторая строчка, которая гласила нечто непонятное: " Драконы - едины". Дальше мелкими буковками пояснялось, что драконы, бежавшие из страны Кровавых закатов в Платиновую долину обязались чтить Великий Свод.
 Какие такие Закаты? Андраг ничего не понимал. Какие беженцы? Хоть бы слово где про них было в хрониках. Глаза побежали по строчкам, и чем дальше он читал, тем больше напрягался. Статьи старого и нового сводов формулировались, в общем то, похоже. Только комментарии к ним разительно отличались.
 Что значит, например: "Дракон - мудрый господин". В старом своде - синьор обязывался оберегать своих подданных. В новом: так вести дела в собственном хозяйстве, чтобы не уронить славы Платиновой долины. А уж как он этого добивается, его личное дело. И это еще не самое главное. От кого оберегать смердов,
 Андраг даже не сразу понял, а когда в третий раз перечитал мелкие пояснения, чуть не рухнул с кресла. От самих себя! То есть, оно, конечно, уму непостижимо. И не может быть постижимо никогда. По старому своду получалось: синьоры обязаны предотвращать войны между подданными. Еще нечто смущало - Андраг не сразу уразумел, в чем загвоздка - а когда понял, бросил читать, захлопнул книгу и откинулся в кресле.
 В голове роилось, и даже, кажется, пощелкивало. Старый закон выдвигал гуманистические постулаты не в рекомендательной, а в императивной форме. В новом своде, который он помнил в достаточной степени, говорилось совершенно обратное. Начиная с первой строки: дракон, дескать, свободен и т. д. Далее - право объявления войны, право наказания, право на дознание - к слову, существовало пособие по ведению допроса с картинками, какими детей на ночь пугать - право собственноручной казни и много других прав.
 Зуммер ворвался в мысленный хаос, как раскаленный прут в воду. Только, разве, над темечком не задымилось. Андрага требовала дальняя связь. Он уже давно перенес магическое зеркало в библиотеку. Главным образом, чтобы маменька не терроризировала Конрада. Если она решила прервать собственный бойкот и пообщаться с опальным отпрыском то выбрала не самое удачное время. Андраг собирался так ей и объявить. Не до мелочей, типа семейных скандалов, когда, мир вокруг рушится в прямом и переносном смысле.
 Зеркало крепилось между стеллажами в дальнем конце библиотеки. Барон перед ним даже плохонького стульчика не поставил. Разговаривать с матерью лучше набегу, иначе вовсе не отстанет. Но, добравшись до зуммерившего артефакта и включившись в заклинание, он был приятно удивлен. Из мутноватой глубины на него смотрел Лендор.
 — О! - заорал приятель вместо приветствия, - Ты один. А где женщина? Вся наша общественность уверенна, что уж Андраг-то в одиночку время не проводит. Но я не вижу за твоей спиной кровати, даже коврика не вижу. Или ты начал использовать столы вместо ложа любви?
 — Ты пьян, или мне кажется?
 — Так-то в твоем замке приветствуют старого друга, которого не видели сколько не помню
 Точно, Лендар был - в стельку. Что само по себе и не странно, но вот общаться в таком состоянии с кем бы то ни было даже с единственным другом тот не любил.
 Пил, что называется, в темную.
 — У тебя что-то случилось? - поинтересовался Андраг, попирая этикет. Если свободный дракон пожелает, сам скажет. Задавать вопросы не принято. Однако,
 Лендор ответил. А мог бы и послать к драконьей маме:
 — Не проверишь. Женюсь.
 — Не верю. Чего вдруг?
 — Мать!
 — И у меня.
 — Тебя тоже присватали?
 — Пока Небо миловало. И дальше собираюсь отбрыкиваться. Ты-то как попался?
 — Долгая история. И - не по телефону, как говорят в иных землях.
 — Там можно установить прослушку. У нас такое не возможно.
 — Не учи ученого, - полез Лендор в бутылку, - Лучше помоги, чем можешь.
 Светлая кудрявая голова приятеля свесилась. Он с самого начала разговора прилег на диванчик, установленный против зеркала. Сейчас несчастный кандидат в мужья собирался поспать. Пока такого не случилось, пока можно достучаться,
 Андраг взревел, привлекая к себе внимание:
 — Ты собрался спать в моем зеркале?
 — Прости, - вскинулся тот. На Андрага выпялились светлые, подернутые слезой глаза, - Здоровье подорвано.
 Пьяная горесть заставила Лендора надрывно выкрикнуть последнюю фразу. Из чего Андраг сделал вывод: пьет он не меньше недели. Шесть, семь дней как раз тот предел, за которым друга начинало тянуть к театральным эффектам.
 Обладатель несомненного актерского дарования, барон Старой крови Лендор, не мог в обыденной жизни найти применения своему дару. Ему всегда хотелось сцены, внимания, оваций. Даже цветов, наверное. Юношей, пользуясь некоторой самостоятельностью, которую ему предоставила мать, он сбежал из дому и в человеческом облике подался в бродячую труппу. Ровно три дня актеры терпели среди себя дракона лицедея. Как потом выяснилось, его расшифровали чуть ни с порога. Пойди перепутай голодного попрошайку с владетельным бароном, который тех попрошаек хоть себе и напредствлял, но весьма смутно. Кроме того, переодевшись в рвань, Лендор позабыл снять фамильный перстень.
 Является такой шпаненок в труппу, плачет, просит принять, завирает, что жить без театра не может, что помирает с голоду, с холоду, с угрей и чесотки. А на пальце, которым оголодавший подросток размазывает по лицу грязные - зуб даю - не настоящие слезы - бриллиант величиной с лесной орех.
 Предводитель труппы, Патрик, надо полагать, там же, не отходя от лицедея в штаны наложил. Однако убоявшись мести свихнувшегося дракона, в трупу его принял и даже три вечера выпускал на подмостки. Справедливости ради надо сказать, что Лендор оказался прирожденным артистом. Сборы в те три вечера покрыли часть страха, что дракончик распространял вокруг. Но уже на четвертый день актеры взбунтовались. Патрик немного подумал, прикинул, что помощи ждать неоткуда, и завернул труппу к побережью. Лендор до самой поморской дороги не мог сообразить, куда они заехали. А когда сообразил, было уже не до лицедейства.
 Мощный призыв моря чуть не заставил бедного, свихнувшегося от свободы дракончика, полететь в синюю даль. Он оборотился и даже несколько раз хлопнул крыльями, но тут на шею небольшому по юному возрасту ящеру кинулась Лалка.
 Девушка орала и не пускала. Патрик несколько раз пнул ее, но та не давала дракончику взлететь, чем и сбила морское притяжение. Очухавшийся Лендор, быстро ретировался в родной замок. Дома ему, конечно, нагорело от матери. Еще живому в те времена отцу пришлось заступаться за сына. От того приключения
 Лендору навсегда осталась привычка, все свои беды заливать вином.
 — Короче, - примирительно заговорил Андраг. - Когда встречаемся?
 — Вечером, - засыпая, пробормотал приятель. - Я тебя внес в манифест.
 — Удружил. Это ж весь вечер париться в бархате.
 Но тот уже отключился в прямом и переносном смысле слова. Ничего не поделаешь, придется напяливать колет и лететь как простые Молодые. Манифест не потерпит свободной формы одежды. Ворота могут вообще не открыться. Интересно, тут же подумал Андраг, а если, допустим, покалеченному дракону нужна срочная помощь, а его внешний вид не соответствует этикету, тогда что, подыхать под воротами? И опять же интересно, что по этому поводу прописано в Старом Кодексе?
 Книга лежала там же, но на раскрытой странице не осталось ни строки, ни буковки. Андраг отлистнул назад. Строчки сохранились, но таяли на глазах.
 Пролистал вперед - все нормально, письмена на месте. Он захлопнул книгу, догадавшись, что ждет текст, если неосторожно задержаться с его изучением.
 И еще более интересно. Книгу такой задумали, или строки стирает более позднее колдовство? Если приять вторую гипотезу - становится понятным, куда пропали старые хроники. Только не слишком ли это сложно? Кому оно надо-то?
 И все же, он был заинтригован. Утреннее приключение, точнее избиение, даже как-то поблекло в свете новых открытий. О Лендоре Андраг особо не задумывался.
 Все там будем. И ему придет срок жениться. Как ни упирайся, древние законы потребуют, и пойдешь. Рука сама потянулась к тому. Он усилием воли остановил движение, но глаз с книги не сводил. А что если в древности все обстояло иначе?
 Однако дальше рисковать источником драгоценных знаний нельзя. Разберется, найдет консервант, тогда сядет и почитает в свое удовольствие.
 Во всем втором этаже - ни звука. Унесло теток на полевые работы. Но, спускаясь по лестнице, барон услышал рев. В нижних покоях полакал ребенок.
 В столовой, уткнувшись головой в согнутую руку, припала к колонне девчушка.
 Ростиком господину до пояса и рыдает как по покойнику. Над ней навис бледный больше обычного Конрад с хворостиной в руке.
 — Марш на кухню!
 — Не пойду-у-у.
 — Марш, пока господин тебя не видел!
 — Не пойду. Там мамка ругаться будет.
 — Я ей скажу, чтобы тебя не трогала.
 — Она не послушается-я-я.
 — За что мне такая напасть! За что мне такое наказание? - запричитал Конрад. -
 Хочешь, чтобы папа головы из-за тебя лишился?
 — Я ничего не сделала!
 — Девочка моя, если бы ты знала, сколько людей пострадали именно за это.
 — Почему? - девчушка обернулась. По опухшей от слез мордочке еще катились слезы, а в глазах уже проклюнулось любопытство. Но чувства, отразившиеся в этот момент на физиономии ребенка, вмиг истаяли. Их место занял страх. Девочка замолчала и даже, кажется, стала меньше ростом.
 Конраду не надо было смотреть в ту сторону, чтобы сообразить, кто остановился у него за спиной. Старый слуга рухнул на колени и на них уже повернулся к Андрагу:
 — Не губите, Высокий Господин! Она маленькая. Она не понимает.
 — Я тоже пока не понимаю. В чем дело?
 — Ну, так как же…- заблеял мажордом. - Она дорожку подмела. Завтра мыть начнет. Дня за три управится.
 Конрад частил, стараясь увести внимание высокого господина от девочки. А та, несколько оправившись от первого страха, вытаращила на хозяина заплаканные глазищи: съест, утащит, разорвет, затопчет?
 — Я же тебе говорил, гад, что ребенка не трону. - Андраг не сильно пнул управляющего под ребра. Тот икнул. - Тебе голову сейчас снести или чуть позже, когда аврал в замке кончится?
 — Позже, Высокий Господин.
 — Договорились. А тебе, - Андраг замешкался, - как ее зовут?
 — Анна.
 — А тебе, Анна, на вот.
 Роскошная занавеска из зеленого как трава шелка ополовинилась. Хозяин просто откромсал от нее нижнюю часть и накинул девочке на плечи.
 — Матери скажи, чтобы сшила девочке платье, - обернулся барон к управляющему.
 Тот молча глядел снизу вверх. В глазах Конрада наряду с облегчением плавала изрядная доля недоумения. В благородных домах не принято было одаривать слуг. К тому же, занавеска на платье… Что подобает купчишке, не подобает благородному дракону.
 — Ну, ты и дурак, - подытожил душевные муки слуги Андраг, - Не сообразил?
 — Нет, - честно признался тот.
 — На этой занавеске колдовства больше чем у барбоски блох. Если хоть клочок от нее останется на девочке, никто не сможет причинить ей вреда.
 Конрад бухнул лбом в пол. Андрагу как никогда захотелось плюнуть ему на лысину. Кроют драконов в своих тавернах: и такие они и сякие. А сами? Не его боится управляющий - дворни. Как дознаются, что под печкой цветочек процветает, на который хозяин изволил обратить внимание, проходу бедной девочке не дадут.
 Бабы защиплют. Мужики могут просто подмять - не посмотрят, что малолетка - дабы дракону не досталась ее девственность. Придет же такое в голову! Надо быть последней скотиной…
 Стоп, Высокий Господин, назови-ка тех из числа драконов, кто откажется позабавиться с ребенком? Назвал? Правильно, молодец. Среди них одни Старые.
 Молодых только допусти, в клочья разорвут, еще потом похваляться будут друг перед другом. Следовательно, не суди по себе. Твоя дворня ведь не судит о других владетельных синьорах по собственному, наоборот, чужие грехи рады тебе приписать.
 Человеческая психика тут загадочна и непредсказуема. Что сделают слуги, попадись им в руки беспомощный добрый хозяин? Конрад, пожалуй, кинется помогать. Девки не в счет. А остальные? Как пить дать, добьют. Хоть миг, да покуражиться! Не сообразят даже, что завтра на его место придет новый хозяин, и по их спинам, головам и даже внутренностям промчится карающий вихрь.
 Пока Андраг занимался анализом, девчушка мелкими шагами подкралась к зеркалу. В открытую любоваться собой ребенок не решился, но огромный синий глаз косил в ту сторону. Зеленый шелк переливался. Девочка уже поди представила как покажется на людях в платье. А и тут может выйти неувязка. Не забывайте,
 Высокий Господин, с людьми дело имеете.
 — Поварихе скажешь, - барон заглянул Конраду на самое дно глаз, - Что шелк имеет силу, только для девочки, пожадничает, на себя напялит, на всю оставшуюся жизнь в чешую оденется. Понял?
 — Понял.
 — Высокий Господин Андраг с дружеским визитом.
 И здесь заклинание подправлено, отметил про себя означенный визитер. Герольд не орет как резаный, просто говорит. Но все попрятались. Чувствуется, дом посещают не только потомки Старой крови, и Молодые залетают. Ритуальная тропа поражала чистотой. Андраг редко выбирался на официальные приемы, отлынивал, но когда выбирался, всегда отмечал грязь на дорожках. Лендор, стало быть, имеет штатную девственницу для уборки. Эх! Пропил благородный господин потенцию.
 Хотя, он и с молодых когтей больше склонялся к вину и зрелищам.
 На верхней ступеньке лестницы Андрага встречал сам хозяин. Серый камзол, буфы с прорезями в которые видна ослепительно белая рубашка, штанцы тоже с прорезями. Подштанники из красного шелка. Все как у людей. Сам Андраг предпочитал лаконичный испанский стиль. Одно неудобство - крахмальные брыжи царапают подбородок.
 — Приветствую своего друга барона Лендора, в его доме.
 — Приветствую своего друга барона Андрага. Войди гостем в мой дом.
 Теперь можно двигаться вверх. Нижнюю ступень лестницы для того и делали такой широкой. Пришел в гости, проведи ритуал как положено - поклонись, а чтобы гостю никакого урона не случилось, чтобы не навернулся обратно на ритуальную тропу: пожалуйста - широченная как подмостки ступенька. Поприветствовал, поклонился, можешь даже, - в зависимости от требований этикета на день визита, - перьями шляпы ту ступеньку подмести.
 Шляпа с пышным плюмажем из черных перьев спланировала на голову статуи, что притулилась у входа. Если мадам Андраг и т.д. непрерывно заказывала вазы, мать Лендора - скульптуру. И, кстати, колотила своих глиняных болванов с той же регулярностью.
 — Неприлично колдовать в чужом доме без спросу, - попенял Лендор другу, указав на точное попадание.
 — Даже не думал. Само получилось.
 — У меня почему-то никогда не получается. Всегда приходится подправлять траекторию.
 — Стоит ли тратить силы?
 — Хотца.
 — Понимаю.
 — Пойдем в дом или в беседку?
 — Что я в твоем доме не видел! Разве, уважаемая баронесса обзавела тебя новым скульптурным шедевром?
 — Ага, голем называется. Без слез не взглянешь. В Городе недавно объявился скульптор-монументалист и сразу попал в фавор у бомонда. Лепит трехметровых болванов. Грудь колесом, в профэл - Чингачгук, на голове рог, а за спиной крылья летучей мыши. В общем - истинный ариец Платиновой долины. Молодые тащутся. И матушка - первая перед всем народом.
 — Три метра?!
 — В парадный зал впихивали под скрежет заклинаний. Само не проходило.
 — Такого, пожалуй, за один скандал не разгрохать.
 — А я о чем? Матушка ему уже одну конечность отбила, но затребовала, чтобы я присобачил обратно.
 — И ты?
 — Как сказала, так и сделал. В зад, так в зад.
 Андраг согнулся от хохота.
 — Тебе хиханьки, а мне еще объяснять Высокой Госпоже, что заклинание дает буквальный результат. Боюсь, не поймет.
 — Подумаешь. Отобьет второй раз.
 Беседка располагалась позади жилого комплекса на берегу узенького живописного ручейка. Барон Лендор-старший специально выстроил ее у бегучей воды. Откат от любого заклинания в таких условиях переносится легче. Речь конечно, о настоящих произвольных формулах, требующих знаний, навыка и привычки к трансформации энергий. Это вам не меч в руки колдануть или огнем на лету пыхнуть. Такую ерунду, пожалуй, и человек может сделать, если его достаточно долго учить. Другое дело, что время обучения неконгруентно продолжительности человеческой жизни. Только сподобится человек-адепт телепортировать вилку с одного конца стола на другой - обычное бытовое заклинание - а ему уже помирать пора.
 Лендор-сын папенькины опыты не продолжил. То есть, сначала что-то пытался делать, да быстро забросил, надоело. Баловался, разве, иногда - строил мелкие козни маменьке. Достроился! Обратали парня.
 Они вольготно расположились в прохладном павильоне, стены которого были сплетены из веревки. Гигантское макраме держало форму без какой-либо магии, исключительно посредством банального столярного клея. Три стены завивали виноградные листья, четвертая открывалась к воде кружевной аркой.
 Андраг любил бывать в этой беседке. В ней присутствовала индивидуальность автора, отца Лендора. Сетчатая халабуда хранила любовь художника.
 — Пиво будешь? - спросил Лендор.
 — Ты что, отказался от вина?
 — Поганая у тебя привычка, отвечать вопросом на вопрос.
 — Извини.
 — Так будешь или нет?
 — Наливай.
 — Ты прав, - тонкие стеклянные бокалы наполнились янтарным напитком. -
 Пришлось дать маменьке слово, что к вину до свадьбы не притронусь. Водку не люблю. От коньяка, сам знаешь, прихожу в неистовство после трех рюмок, вот и пробавляюсь пивом.
 — Ну, твое здоровье.
 — Лучше, без тостов. Напьемся в благородной тишине.
 — Не получится. Я от любопытства лопну.
 — Не гони. Сам все расскажу. В назидание, так сказать, чтобы ты не попался в такой же дурацкий капкан.
 Некоторое время они действительно пили молча. Лендор опрокидывал один стакан за другим, Андраг лениво прихлебывал, пробовал сухарики, орешки, рыбку - всего понемногу.
 — Ты заметил, что в последнее время количество представителей Старой крови резко пошло на убыль? - язык у Лендора уже заплетался, но связно говорить он еще мог.
 — Что-то такое просматривалось. Но каждый прецедент оправдан. Ардаг утонул при скоплении очевидцев, Геривер убит на турнире по всем правилам. То есть - случайная смерть. Аммагад пропал, оставив подробную записку: куда, что, почему.
 Дальше продолжать?
 — Не стоит. Сам все знаю. Однако такое количество случайностей навело меня на мысль, не происходит ли нечто спланированное.
 — Зачем? И кому оно нужно?
 — Предположительно, Молодой крови.
 — Абсурд. Это все равно, что резать курицу, несущую золотые яйца.
 — Не скажи. Избавиться от драконов Старой крови желают очень и очень многие. Я собственными ушами слышал, как некто Фун - имечко, с ума сойти - открытым текстом заявил, мол, без них жизнь враз наладится.
 — Болтать любой дурак способен. Попробуй тот же Фун справиться с самым негодящим в магическом смысле Старым - от него только пепел останется.
 — Почему же тогда барон Фун позволяет себе такие высказывания?
 — Дурак. Таких во всех мирах хватало, хватает, и хватать будет.
 — Это они нас будут хватать. Они накачали мышцы, запаслись золотом, учат штатные формулы как проклятые. Они стали сильнее.
 — Остынь! Фун иже с ним не стоят обломка твоего когтя, в смысле Силы. Не физической, разумеется - Силы мага.
 Лендор внезапно рывком сел, потом вскочил. Андраг уже было собрался колыбельную ему спеть, а он вон как разошелся. Но пока все умозаключения друга оставались для Андрага пустым теоретизированием. Жутких опасений товарища он не разделял и почвы под предполагающимся заговором не видел.
 — Мы, драконы Старой крови последнего поколения, обленились. Мы погрязли в бездействии.
 — Не обобщай, пожалуйста, - засмеялся Андраг.
 — Если ты трахаешь, все что шевелится, а я пьяный, проявляя кипучую деятельность, устраиваю свой маленький театр, это еще не значит, что мы на самом деле чем-то заняты. Мы попросту валяем дурака. Мой отец, тот по настоящему трудился.
 — Что мешает тебе?
 — Не при-у-чи-ли!
 Лендор раскорякой стоял перед Андрагом и пальчиком отбивал такт слогам. Не при-у-чи-ли. И еще раз: не-при…
 — Ты у меня во лбу дырку решил продолбить? Так я тебе не Фун. Могу ответным ударом обломать твой любимый рог. Пошли на полянку, там мне будет удобнее, в том смысле, что не пострадает беседка. Мне ее жаль. Тебя - нет. Работу твоего отца - очень.
 Андраг шутил, но в душе уже поднималось раздражение. Вчера оно, может, и прошло бы мимо, но сегодня был слишком насыщенный день. Так не пойдет! За один световой период напугаться до мокрых штанов, потом соответственно устыдиться, потом удивиться. Осталось, рассвирепеть и придушить этого жалкого алкоголика. Потом скажут - нечаянная смерть. Дескать, Старая кровь и впрямь вырождается.
 Слетевшее недавно с маменькиных уст слово, внезапно зацепило некую струну, и
 Андраг как-то сразу расслабился. Пыл боевой и желание отстоять свою точку зрения поединке растаяли. Осталось легкое опьянение и такая же легкая досада. Шел - трясся от любопытства. Послушал Лендора - накатила скука.
 Лендор сидел, свесив тонкие белые руки. Не длинные бы с легкой прозрачинкой пальцы - вылитый мастеровой. Умаялся - отдыхает. Андрагу стало его жаль. Вновь зашевелилось любопытство:
 — Извини, погорячился.
 — Пустое. Теперь все - пустое. Женят. Народится мальчик, а меня - в отходы производства.
 — Не дури. Все что ты мне тут наговорил - домыслы.
 — Ни хрена! Драконы Старой крови, почившие только за последние пять лет, все были накануне оженены. У кого уже родился отпрыск, у кого - мадам беременна.
 Популяция - ты такое слово знаешь? - сохраняется. Зато дракон, который в сомнениях утопает да доискивается истины, устраняется - не нужен. Маменьки воспитают без папенек в преданности законам Платиновой долины.
 — Тебя заносит. И виной всему женитьба. Так, отказался бы.
 — Обязали. Высший совет. Слыхал про такой?
 — Намедни мадам Месмор пугали меня разборками.
 — Меня сначала тоже пугали. Я отбивался, отбрехивался, ругался. А мать пошла и накатала жалобу, по которой, я как преступник предстал перед Советом. А там знаешь, какие артефакты? Не очень покобенишься.
 — Рассказать можешь?
 — Нет, естественно. Запечатали.
 — Постой, в Совете только один из Старых.
 — Он и старался. И знаешь, что паршиво? Старался, похоже, не за страх, а за совесть.
 — Сильный маг?
 — Не сказать, но артефакты в сочетании с произвольными формулами дают непробиваемый эффект.
 — Погоди, я не понял, что в результате произошло?
 — А ничего особенного. Совет посмотрел, как меня расплющило, головами
 Высокие Господа покивали, да и приговорили к женитьбе. Дескать, женится - остепенится.
 Теперь поднялся Андраг. Не такая уж фантастичная перспектива, оказаться на месте Лендора. Матушка почву подготовила, порох, так сказать, насыпала.
 Достаточно одной искорки и - все! - ку-ку.
 — Что, примерил на себя? - косо усмехнулся уже сильно пьяный друг.
 — Есть такое опасение, что я последую за тобой. Мне родительница буквально ультиматум выставила. Что бы - как все! Чтобы на турнире дрался, а после, победителем - на смотрины. А с другой стороны, что она мне может предъявить? Да ничего. Ну, напишет, Ну прочитают…
 — В том-то и штука. Моя мать тоже никакой крамолы не донесла. Обычная бытовуха, по меркам Молодых, даже смешно. И наказание смешное вышло. Закон и видимость соблюдены, а в результате, не пройдет и полгода, как я гикнусь где нибудь в прибрежных водах, или грибами отравлюсь.
 — Есть другое объяснение поведению почтеных драконесс. Никакой это не заговор против Старых. Они просто договорились между собой и кое с кем из
 Совета, приструнить сыновей. Собрали свой бабский совет и измыслили.
 — Ты, наверное, прав, - устало и как-то по стариковски кивнул Лендор, - Время покажет.
 Эх, ноченька! Самое время для расстроенных драконов.
 Створки ворот захлопнулись. Барон Андраг в парадном прикиде остался один на один с пространством и временем. Захочу - похулиганю, захочу - спать полечу.
 Ни того, ни другого, кстати, в действительности не хотелось. Наоборот, было бы не плохо, залечь где-нибудь в недоступном и тихом местечке и как следует все обдумать. Это он перед Лендором выступал, распушая хвост из скепсиса. Ни фига, ребята, нам не угрожает. Маменьки переполошились. И вот ведь, гадство! Трезво поглядеть - действительно, ничего страшного не происходит, а шкура аж горит.
 Знать бы еще, откуда навевает на чувствительную кожу палящий ветерок. Не зря простой, по меркам Старых, Лендор закручинился. Но как же не хочется никаких сложностей. Живешь себе в собственное удовольствие. От тупых сограждан отгородился, выстроил замок из слоновой кости, окружил себя девушками, а тут нате вам - неприятности. Мне, собственно, в жизни и надо-то: хорошего собеседника за стол, да любящую женщину в постель; да еще время от времени ставить на место дураков. Не могу отказать себе в такой малости. Развлечься иногда тоже не мешает. Как в прошлый раз, например, когда завернул в таверну к Саркелу.
 Андраг живо вспомнил тот случай. Можно повторить опыт тотчас, не возвращаясь домой. Однако барон здраво рассудил, что ввязываться сейчас в подобную авантюру по меньшей мере неосмотрительно. Конечно, тогда никто кроме
 Саркела не догадался. Не в том дело. Сил на борьбу с притяжением моря Андраг в тот вечер потратил столько, что потом, втечение недели вынужден был, избегать общения со своими девушками. До дому и то кое-как доковылял. Попадись на его пути в ту ночь злокозненный незнакомец, лежать бы барону Андрагу в пыли хладным чешуйчатым трупом. Б-р-р-р. Не будем о грустном. Лучше подумаем, каким видом транспорта добираться до родного крова. Пешком - к завтрашнему обеду, ввиде лошади - чуть быстрее, но не намного. Можно легким зайчиком.
 Однако лес ночью кишит хищниками. Прыгать, удерживая над собой охранное заклинание - делать двойную работу. Кому оно надо? Правильно - ни кому. Значит - полетели.
 Ветер засвистел в ушах. Плечевые суставы болезненно, но уже привычнее чем раньше, отреагировали на нагрузку. Лапы зацепили верхушку дерева. Что-то застряло между когтями. Какая проза! Зато, сколько восторгов по этому поводу в книгах. Человек создан для полета как птица… Нет, птица - для полета, а человек для чего-то там еще. Надо будет в следующий отпуск уточнить, для чего таки его создали, еще бы узнать - кто. Неужели, как и драконов, Высокое Небо. Или какой древний дракон расстарался, сотворил себе игрушку?
 Внизу плавно разматывалась серая ленточка дороги. Лес стискивал ее черными, мохнатыми ладонями. Кое-где в сплошной древесной толкотне проступали свободные пространства. Из чащи светили зеленым глаза ночных хищников.
 Человек, пожалуй, ночного полета дракона и не заметит, если ему на голову не нагадишь. Хищники осторожней, умнее. Зато, человеческие женщины - самые лучшие женщины во всех мирах. Это Андраг мог утверждать с высоты собственного столетнего опыта. Приходилось, знаете ли, и с птицами, и с рыбами - вообще не понятно где кайф - и с драконессами. Ничего от извращений в его опытах близко не бывало. Произвольная трансформация доступна любому Старому дракону. Это
 Молодые имеют две три фиксированные формы, и каждый переход у них сопровождается немерянной потерей энергии. Андрагу превратиться в рыбу, например, что барону Га - высморкаться. Вот и экспериментировал по молодости, пока не осознал: в человеческом облике любовь имеет ни с чем несравнимую эмоциональную глубину. В ней нет жестких ритуалов мира животных или рациональности бесчувственного родопродолжения рыб; нет жестокого противостояния драконьих случек. В ней все произвольно, зыбко, неопределенно, туманно и ясно; одновременно нежно и остро. И не важно в первый раз ты подходишь к девушке, или в сотый к знакомой, давно познанной женщине. Они все такие разные!
 Оп-па! В низу что-то происходило. Мысли о женщинах в который раз пришлось задвинуть подальше. Ничего, когда-нибудь он до дома доберется. А уж там вознаградит себя за столь длительное воздержание.
 Андраг лег на встречный поток воздуха, чуть наклонил корпус и пошел над лесом по широкой дуге. Голос, что вывел его из приятного размышления, удалился, потом стал приближаться. Мужчина ломился по лесу и орал. Корову что ли потерял? Черта с два. Не будет мужик за коровой ночью по лесу бегать. Жизнь дороже. Значит, что?
 Значит, ищет то, что дороже жизни - или жену, или ребенка. Мечущийся по лесу крестьянин стал симпатичен Андрагу уже тем, что не бросил дорогое себе существо, полез в чащу, рискуя быть съеденным каждую минуту. А вон и едоки помаленьку собираются. За голосом следовала полоска, зеленоватых огоньков. Андраг заложил круче. Примерно на расстоянии километра, кто-то притаился в кустах. Дурачок, думает, спрятался. А к нему уже с двух сторон подбираются такие же отсверкивающие точки. Это, не считая меня, самокритично подумал дракон. Он еще не решил, вмешается или просто досмотрит. С одной стороны, какое ему дело до обезумевшего мужика? А с другой - нехрен волков человечиной поважать. Иш, нацелились.
 Наверное, того внизу вело Высокое Небо. Мужик бежал точнехонько в сторону захоронника. Волки несколько приотстали, слишком много шума создавал вокруг себя мужчина. Возможно, и успеет, решил Андраг, зависая. Парить - не лететь, но тоже не сахар. Он сначала приспособился к положению в пространстве и только потом начал в деталях рассматривать, что там внизу делается.
 И второй раз: оп-па! В жуткое переплетение ежевики забилась девушка. И не сама, похоже, выбрала сие поганое место. На поляне перед кустами валялся труп волка. Рядом лук - кинула или в спешке обронила. Андраг прислушался. Мужик орал не переставая. Свет… Он что, ослеп? Света ему подавай. Так ведь ночь на дворе.
 Люди все же непроходимо глупы. Но в следующее мгновение барон обругал тупицей уже себя. Света - человеческое имя. Редкое, конечно, однако на слуху бывало… И даже не так давно. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы сложить два и два, тем более не надо быть проницающим драконом: таверна, Иван, его дочь Светланка -
 Света - вытащившая жребий.
 Побег!
 Возможно, и сама заблудилась. Но скорее - побег.
 Внизу дочь, наконец, откликнулась на призывы отца, и тот, не разбирая дороги, попер сквозь подлесок. Приотставшие было волки, ринулись за ним. Дальше можно не смотреть. Отец найдет потерянное дитя, дитя кинется на шею, к обретенному родителю, и обоих в конечном итоге съедят. Волки заходили широким полукругом.
 Андраг колебался. Своих дел, что ли нет! Тем более, лес примыкал непосредственно к владениям совсем недавно помянутого барона Фуна. Его девка сбежала, он пусть и ловит.
 Он еще поругивался про себя, а в мозгу уже зародилось и крепло: Фуну, значит,
 Старая кровь мешает? Что ж, не будем разочаровывать Высокого Господина. Сказал
 Фун: "Мешают" - будут мешать. Дракон всегда прав!
 И еще отголосочком, тоненьким зуммером - статья Старого кодекса под номером восемнадцать: "Дракон обязан оберегать…". Кого?! Взревел про себя Андраг, круто разворачиваясь, чтобы приземлиться на соседнюю полянку.
 Волки с перепуга чуть ни скушали друг друга. Серые тени порскнули с поляны во все стороны. Андраг постоял привыкая к человеческому зрению. Привык и пошел на голос.
 Иван нашел дочь. Но в данный момент ему было уже не до нее. Хищники подобрались совсем близко. Андраг услышал, как Иван приказал Светланке сидеть, где сидит, из густых, колючих кустов не высовываться. Дальше пошел треск. Мужик выламывал себе дубину. Силушка у ополоумевшего папаши, однако, имелась нешуточная. Все равно, одному ему не справиться. Хищников в округе наблюдалось не меньше десятка.
 Андраг осторожно пробрался сквозь кусты на край полянки. Так и есть, серые окружили Ивана. Тот уже сжимал в руках здоровенную жердину. Когда волки попробовали напасть, мужик завертелся на месте. Жердина пошла кругом. Одного хищника зацепило, но только отбросило в сторону. Шмякнувшись о мягкую лесную землю, он тут же вскочил, страшно оскалился и, пригибая голову к земле, пошел на человека.
 Шляпа с перьями полетела в кусты. В последний момент Андраг догадался оборвать пышный гофрированный воротник. Только что на опушке стоял испанский гранд, а уже и не он совсем - простой путник в черной одежде.
 Иван успел зацепить еще одного волка, когда на него кинулись с трех сторон.
 Андраг услышал звук рвущейся ткани, потом вскрик - достали таки твари человека.
 В следующее мгновение на опушке вспыхнул желто-белый, плюющийся искрами, фальшфаер. Иван стоял зажимая рукой рану на бедре. Волков отнесло к краю видимости. Но Андраг подозревал, долго они там не удержатся. Добыча была совсем рядом. Уже и запах крови поплыл в чувствительные волчьи ноздри. Не хотелось прибегать к колдовству. Раскусят тебя, тогда прощай длительные пешие прогулки в человеческом облике, прощай таверны, простые разговоры и простые человеческие утехи на сеновалах. Останутся только официальные визиты. Есть, конечно, средство от болтливого языка. Как не быть. Стоит откусить беглецам головы и - ни каких сплетен. Ага. Для того и прилетел!
 Андраг подбежал к Ивану, сжимая в одной руке искристый факел, в другой - меч.
 — Когда кинутся, прикрой мне спину!
 Мужик успел перетянуть раненую ногу тряпкой. В руках подрагивала жердина.
 Волки кинулись. На барона так нападали впервые. Какой же благородный дракон позволит, чтобы на него поперла безмозглая тварь? За километр остановят и так пугнут, тварюга навсегда дорогу забудет к Высокому Господину, если не сдохнет на месте. Волна звериной ярости накатила такая, в пору экран ставить. Удержался и принял первого зверя на кончик меча. Волк завизжал, откатился в сторону, но не замер, как полагалось бы, а жутко оскалившись, пополз в сторону людей. Андраг тем временем подсек следующего. С этим получилось аккуратнее. Волчару почти перерубило пополам. Отлично!
 Дальше стало не до эмоций. Успевай, поворачивайся. За спиной хекал Иван.
 Жердь со свистом вспарывала воздух. Но где-то он недоглядел. Левый бок рвануло болью. Рука с той стороны сразу обвисла. Андраг чуть не упал, удержался и продолжал махать оружием. Это вам, Высокий Господин, не на турнире. Только протяни лапки к верху, тут же отгрызут. Есть! Еще одного успокоил. Кровь веером залила лицо, только глаза успел прикрыть. За спиной раздался визг, затем предсмертный хрип. Иван сумел прибить зверя своим несовершенным орудием.
 Когда не меньше пяти тварей уже валялись неподвижными кучками вокруг двух запаленных людей, волки, наконец, отступили. Иван тяжело дышал, но не торопился выпускать жердину. Андраг, бросил меч в ножны и потянулся к прокушенному боку.
 Кровь промочила штаны до колена. Он зажал рану рукой. Много ли надо чтобы кровь запереть? В темноте никто ничего и не заметит. Сразу отпустила боль.
 Зашевелилась левая рука.
 Волки ушли. Как внезапно нагрянули, так разом и сгинули в темноте. Андраг проследил, как стая неслась по подлеску. Неужели мелкое, незаметное для человека, колдовство отпугнуло? И - скатертью! И валите себе в чащобу!
 Бок все же побаливал, мешал свободно двигаться. Андраг неуклюже обернулся.
 Сражение не заняло много времени, даже фальшфаер не успел догореть. Пока совсем не погас, барон запалил от него сухую ветку. На поляне стало светлее.
 Иван наконец бросил свою дубину. По светлой штанине расползалось пятно крови. Но не капало. Повезло мужику, волк мог вырвать такой кусок - в два бы счета дух испустил.
 — Я тебе, друг, сейчас тоже тряпицу дам, - пробасил мужик, - На, держи. Одна знахарка нашептала. Кровь запирает, только приложить.
 Андраг принял из рук Ивана чистую ветошку. Действительно от ткани исходило едва ощутимое невинное как аромат полевого цветка колдовство. Оно не возмутило, скорее умилило. Надо же, у людей, оказывается, есть своя магия.
 Приложил ветошку к боку, отнял, показал Ивану.
 — А я что говорил! Человеческая ворожба почище драконьей станет. А тебя крепко зацепило. Ты тряпочку-то оставь. На вот еще, - Иван отодрал от подола длинную полосу ткани, - Перевяжи. Иначе грязь набьется, заболеешь.
 Хоть плачь, хоть смейся. Но назвался человеком, изволь соблюдать. Андраг принял и этот дар.
 Иван пошел к кустам, развернул свою жердь сучковатой стороной - получился прочный крюк - и начал раздирать кромешное сплетение ежевичных плетей. Как туда пролезла Светланка, трудно было себе представить. Такое дается только в состоянии аффекта. Обратно без посторонней помощи ей вообще не выбраться.
 Андраг пошел помогать. Они продрали в ежевичной кудели коридор и выволокли на волю изодранную растрепанную девушку.
 Она не плакала, подвывала по-звериному. Вдох - короткий вой.
 — Успокойся, - Иван сгреб дочь в охапку. - Девочка, хорошая моя, маленькая, успокойся. Волки ушли. Сейчас пойдем домой.
 Вдох - вой.
 — Тихо, тихо. Я тебя никому не отдам. Ни волкам, ни дракону. Пойдем домой.
 Андраг почувствовал острую потребность отойти подальше. Не для него была сцена. Не для дракона, если быть точным. Она вносила в его душу некий диссонанс.
 Он - венец творения - никогда в жизни не слышал от близкого существа ничего подобного. В его жизни не было таких близких. Может быть, пропавший отец…
 Андраг вскинулся. Далеко, на пределе восприятия будто завозилась в болотной жиже гигантская змея. Именно такое возникло ощущение. В следующую минуту он соткал над Иваном с дочерью незримый сетчатый кокон.
 Высокий Господин барон Молодой крови Фун почуял неладное.
 — Па-па, па-па… - девушка пыталась и не могла говорить. Понятно - такой страх. Но если они задержатся в лесу еще чуть-чуть, страха будет много больше.
 Барон Фун, это вам не безмозглый зверь. Дурак дураком, но как выслеживать, ловить и наказывать беглых людишек обучен с молодых когтей.
 Быстро проанализировав ситуацию, Андраг пришел к выводу, что вся его затея со спасением этой пары уже почти что пошла прахом. Ну, спас, ну проводил до дому по лесу. А дальше? К утру уже Высокий Господин хозяин будет знать, что произошло. А барон Фун это вам не барон Андраг. Он такое с девушкой принародно сделает, на многие мили вокруг и на многие годы вперед все окрестные девственницы забудут как от жребия бегать.
 Надо было решать и за людей, и, как то ни парадоксально, за себя тоже. Вот же ввязался. Но отступать оказалось некуда. То есть, во вне - пожалуйста - беги хоть на все четыре стороны. Во внутреннем пространстве у дракона Старой крови Андрага места для отступления не имелось.
 — Иван!
 Мужик не сразу, но оторвался от дочери. Кажется, он ее уговорил. Девочка уже не подвывала, не рвалась из рук.
 — Чего, добрый человек?
 — Надо уходить.
 — Нам тут близехонько. Сейчас и пойдем. У меня переночуешь… А ты вообще-то как сюда попал? - в голосе Ивана не скользнуло даже тени подозрения. Да и как заподозришь человека, который только что тебе и твоему дитя спас жизнь? Просто поинтересовался человек обстоятельствами. Андраг так же просто ответил:
 — Коня потерял. Теперь уже точно не найду.
 — Ой, беда! Съели поди твою лошадь волки-то.
 — Я и сам заблудился. Тебя услыхал, пошел на голос.
 — Это ладно, что мы с тобой встретились. В одиночку с волками не совладать.
 До чего лютуют в последние годы! Слышь, Светик, от волков-то мы отбились. И ты молодец, в одиночку бирюка завалила. Видал, добрый человек, она сама волка стрелила. Ай, молодчинка!
 Андгар понял, до Ивана надобно еще достучаться. Бег по ночному лесу, страх за дочь, бой с волками - теперь мужик только свое ненаглядное дитятко перед собой и видит. Но из этого состояния и его и девушку придется вытряхнуть, как ежа из мешка.
 — Иван, у тебя кто синьор?
 — Фун, дышло ему в глотку.
 — Иван, если мы сейчас отсюда не уберемся, он накроет тут и вас, и меня вместе с вами.
 — Не боися, добрый человек, спрячем.
 — Я не за себя боюсь. Меня твой Фун в глаза никогда не видел и искать не станет. А вот вас…
 — А че нас искать? Мы - вот они. Сейчас в деревню вернемся. Никто ничего не заметит.
 — Уже заметили.
 — Как же это… ты что такое говоришь?!
 Толкнув Светланку себе за спину, Иван развернулся к незнакомцу. Впервые за время их краткого знакомства, Андраг почувствовал в человеке подозрительность.
 — Ты сначала выслушай.
 — Говори.
 — Мне один человек из предгорий продал вещичку. Если быть точным, не продал, так отдал. Я ему кое в чем помог…
 — Как мне сегодня?
 — Ага. Он мне подарил вещичку, которая начинает греться, когда драконы выходят на охоту за людьми. Индикатор. Еще и травля не начиналась, только намерение у дракона, а он уже тепленький. Возьми, потрогай.
 В широченную твердую ладонь Ивана упал камешек агата, который Андраг таскал в кармане уже черте сколько времени, каждый раз забывая выкинуть. Так и валялся пестрый желвачок, ждал своего часа.
 — Ух ты!
 — Горячо?
 — Как ты его в кармане таскаешь? - искренне удивился мужик.
 — Я тебе по дороге расскажу.
 — Нет, добрый человек, некуды нам бегать. Они кругом. Я сам к дракону на заклание пойду, вымолю дочку.
 — Ни черта ты не вымолишь! Хочешь, расскажу, как барон Га своих беглых наказывает? А барон Хек? Я своими глазами видел…
 — Папа, - позвала из-за спины девушка. - Папа, я не вернусь.
 — С ума сошла?!
 — Папа, прости меня, я не вернусь туда. Я не хочу как мама. Знаешь, что про
 Фуна рассказывают? Знаешь, что он с девушками делает?
 Иван растерянно обернулся. Тоненькая, в разорванном платье, перемазанная зеленью и кровью Светланка, бухнулась ему в ноги.
 Время утекало немыслимо быстро. Еще немного и Андрагу придется бросить их в лесу. Самому пора ноги уносить. Фун, конечно дурак дураком, но если позовет кого из Старых, те быстро вычислят не только беглецов - Андрага со всей его премудростью. Его сегодняшний демарш - чистой воды нарушение закона. Тут маменькина жалоба не понадобится, так засудят. И женитьбой фиг отделаешься.
 — Я ухожу, - решился Андраг подстимулировать ситуацию.
 — Я с вами, добрый человек, - кинулась к нему девушка. - Папа, пойдем, спрячемся где-нибудь.
 — А! - махнул рукой Иван. - Все одно - помирать. Пошли.
 Какой там камешек! Андраг всей кожей чувствовал, нарастающее смущение пространства. Фун раскинул ловчую сеть. Для дракона - чепуха. Зато люди со своей просто патологической бесчувственностью, могли попасться на первом же километре.
 Андраг бежал, останавливался, водил тонким носом не хуже гончей, сворачивал, петлял. И все это с оглядкой. Спутники неслись за ним след в след - с самого начала предупредил. На дорогу они не выходили. Уже к обочине ячея сети резко сгущалась.
 Такие сеточки имелись у многих, у тех, конечно, кто не мог себе позволить менее громоздкое заклинание. Стоит зацепить ячею - у хозяина звоночек. Он в зеркальце посмотрит, а там лось спутанный стоит. Захочет хозяин сети - отпустит, не захочет, так и оставит. Ему и лось пригодится. Только лесные звери попадались крайне редко. Другое дело люди. Эти вообще ни черта не чуют.
 Андраг резко затормозил. За спиной запаленно дышала девушка. Отставший
 Иван ломился, не глядя под ноги. Треск стоял по всему лесу. Хорошо, что барон Фун предпочитает домашнюю охоту. Но, кажется, лафа кончилась. Со стороны Фунова замка блеснуло, раздался хлопок. Барон выходил на след собственной персоной.
 — Что это? - охнула Светланка.
 — Дракон, - лаконично пояснил Андраг.
 — Не успели.
 Девушка как подрубленная рухнула на землю. Вот черт! Загнал. Из чащи на прогалину наконец вывалился Иван.
 — Светочка!
 — Не ори, - грубо рявкнул Андраг. - Фун услышит.
 Но папане, кажется, уже было все равно. Он опустился на колени перед дочерью, запричитал, заохал.
 Андраг прикинул шансы. Край ловчей сети совсем рядом. Ему самому проскользнуть труда не составит. Но как быть с людьми? На себе перетащить?
 Тогда вся игра получится зряшной. Его расшифруют в один момент.
 Рука в кармане наткнулась на камешек, которым он недавно стращал Ивана. Что если попробовать еще раз.
 — Иван, Светланка, быстрее.
 Они смотрели на него, уже ни на что не надеясь. Но на окрик начали подниматься. Сначала мужик, потом до одури уставшая девочка.
 — Иван, я тебе сразу не сказал, теперь уже нечего таиться. Горячий камень может еще раз послужить. Я его подниму над головой, а ты ползи у меня между ног.
 Света - за тобой. Понял?
 — Зачем? - тупо спросил Иван.
 — Чтобы от дракона уйти! Ползи как змея, руками в стороны не загребай.
 Главное, меня не касайся. Уразумел?
 — Да, вроде.
 Андраг легко поддел край ловчей сети неощутимым заклинанием. Если потом и случится расследование, ничего кроме мужской фигуры с поднятыми руками дознаватели не увидят. А там пусть разбираются, кто от Фуна бегал. Людей они точно не заметят.
 Получилось!
 Андраг пулей пересек дорогу. Люди чуть медленнее, но все равно успели. Никого погоня не обнаружила. Иван на радостях наддал, задышал Андрагу в спину. А вот девочка выдохлась окончательно. Еще бежит, но уже видно - не разбирает перед собой ничего. Не вывихнула бы ногу.
 Андраг, приотстав от мужика, на бегу подхватил ее на плечо. Она охнула, но протестовать не стала. Какое там! Наоборот, хлюпнула в самое ухо:
 — Спасибо.
 — Лежи, не трепыхайся и не разговаривай. Иван! Эй, Иван! Давай левее. Левее, а не правее. Ага, туда. Добежишь до просеки, увидишь ручей. Обязательно переправься на ту сторону, тогда и отдыхать будешь.
 Андраг пошел направо. Вырвались-то они, вырвались. Только ни к чему создавать скученности, привлекая тем спамым внимание возможного противника.
 За ручей барон Фун не сунется. Там территория Лендора. Иван должен успеть.
 Андрагу же с девочкой вообще ничего не грозит. Со стороны - путешествует себе дракон с ношей на плече по нейтральной территории. Что за ноша, никого не касается. Может девушка, а может мешок картошки. И летите, Высокий Господин
 Фун, дальше. Согласно законам природы Платиновой долины, вы того дракона просто не увидите. Будь на вашем месте Старый, тот бы обнаружил, а вам сроду не углядеть.
 Девушка зашевелилась.
 — Лежи, не долго осталось.
 — Я уже отдохнула, сама пойду.
 — Донесу. Нам еще топать и топать.
 — Куда?
 — Тебя мамка не учила, что кудакать вредно для здоровья?
 — Ее дракон унес.
 — Прости, я забыл.
 — Давно, я еще маленькая была. Но помню, как она мне креньдельки пекла.
 Подует, остудит и только тогда даст. Папа такие делать не умеет.
 Андраг сделал изрядный крюк, прежде чем переправиться через ручей. И уже приготовился вздохнуть свободно, когда пришло четкое понимание: они не оторвались. Их не нашли, но погоня продолжается. Пока шли разделившись, все было нормально. Когда собрались все вместе, когда Иван кинулся им на встречу и перенял дочь из рук незнакомца в свои, в воздухе отчетливо повеяло близкой опасностью.
 Фун не отстал. Прав Лендор, Молодые многому научились, а чего не умеют сами, получат от покладистых Старых. Не иначе Фуну ищейку продали. Хреновое такое заклинание. Вводишь в формулу известную величину, в данном случае - девушку, и… Стоп. Когда Светлана с отцом разделились, преследователи их потеряли. А это значит, что барон Молодой крови Фун не только дурак, но еще и скряга: решил одной ищейкой накрыть их обоих. Проще говоря, погнался за двумя зайцами.
 Андраг, разумеется, не в счет. Он не заяц и даже не охотник. В данной ситуации он играет роль паводка или селевого потока, который разделил охотника с верной добычей. Теперь еще и добычу делить. Опять лицедействовать. Сюда бы Лендора.
 Он задумался, под каким соусом подать людям новую новость. Если просто предложить разделиться, папаша, пожалуй, за дрын схватится. Однако Иван оказался не таким тупым:
 — Что-то ты, незнакомец, не веселый. Говори уже, не держи в себе. Нагоняет поди нас Фун, а ты не знаешь, как об том доложить?
 Андрагу осталось только кивнуть.
 — Не помог, стало быть, твой камушек.
 — Выходит, не помог.
 — Ты, вот что, ты только девочку мою спаси. Выведи ее отсюда. Защитником тебя заклинаю! А я тут останусь. Найдут, так найдут. Ничего у меня выпытать Фун не сможет. Я ж все равно не знаю, куда вы пойдете.
 Так-то оно так. Только бедному крестьянину невдомек, что методы дознания у означенного барона не только страшные, но еще и очень хитрые. При умелой помощи, а она у барона есть, можно навести след по эмоциональной связи.
 Молодец, похвалил себя Андраг, сам дотумкал, теперь доходчиво объясни сие
 Ивану.
 — Можешь мне не верить, только я много скитался, много видел, кое-что понимаю и поэтому прошу тебя, прислушаться к моим словам. Тебе тоже надо уходить. Никого своим геройством ты не пасешь. Твоя смерть как раз бедой для дочери обернется. У трупа порой больше можно узнать чем у живого.
 Иван отшатнулся. В глазах снова полыхнуло недоверие. И снова на помощь пришла Светланка:
 — Папа, уходи. Беги к морю. Да хоть к дяде Саркелу. Он тебя отправит на острова. А я с господином спасителем останусь. Иначе и мы сгинем, и невинный человек пострадает.
 — Как же я тебя неизвестно на кого брошу, доченька?! - непоследовательно заголосил мужик.
 — Папа, я лучше на себя руки наложу, чем достанусь дракону. Если догонят, так и знай, при тебе на нож кинусь!
 Девушка не говорила - кричала отцу в лицо. Андраг ни минуты не сомневался, именно так она и поступит. Отец, кажется, тоже.
 — Ладушка моя, доченька, да как же… А ты, добрый человек, принеси страшную клятву, поклянись кровью матери, что не причинишь вреда моей
 Светланке.
 — Клянусь, - твердо сказал Андраг, содрогаясь в душе от хохота. Бедный крестьянин! Бедные люди! Вернее будет на полевой ромашке поклясться, чем на кровушке мадам Месмор. Ну да, это наши внутренние дела. Главное - отец решил спасаться отдельно. Понял: попадись, только хуже дочери сделаешь. Надеюсь, что понял.
 Промедление грозило. Андраг бесцеремонно оттащил Ивана от девушки.
 — Пойдешь в ту сторону. Понял?
 — Понял.
 — Там еще один ручей. Переправишься. За ним будет тропинка. Чеши по ней до самого моря. Там владения барона Андрага. Он сроду на людей не охотился, а Фуна, насколько молва доносила, вообще терпеть не может. Никуда только, Небом прошу, не сворачивай. Попадешься - нам всем конец.
 Иван как стоял, пал в ноги спасителя, благодарить ли, пугать ли страшными карами, нарушь незнакомец клятву. И ведь что странно: имени так и не спросил.
 Однако не до мелочей. Накатывало. Время почти упущено. Оставалась крохотная возможность. Волосочек отделял от большого досадного проигрыша в этой игре.
 А потому, барон не стал медлить, схватил девушку за руку и побежал в сторону
 Лендорова замка. Окрестности он тут знал как свои собственные. Будем надеяться, жадный Фун ищейку не переориентировал, и как только расстояние между отцом и дочерью увеличится, поганое заклинание разорвется пополам.
 Они понеслись. Девушка некоторое время успевала за стремительным продвижением длинноногого незнакомца, но вскоре начала отставать. Он притормаживал, хватал ее за руку, но тропа в этом месте была слишком узкой, вдвоем не протиснуться. Приходилось отпускать потную маленькую ладошку.
 Светланка вновь отставала. Андраг с каждой задержкой чувствовал, как утекают последние минуты, секунды, мгновения…
 Ткать во время такой гонки эффективное протвозаклинание, равносильно безумию. Обязательно напутаешь и только хуже сделаешь. Приходилось полагаться единственно на физическую силу. Благо, ее пока хватало. А вот девушка скоро совсем выдохнется. Пока этого не случилось, Андраг прибег к испытанному средству: подхватил легкое тоненькое тело на плечо и понесся с невероятной скоростью.
 Освобождение наступило внезапное и даже болезненное. Будто натягивал, натягивал всем телом упругую сетку, пока она не порвалась, выпуская на волю добычу. Причем, выпуская, со скоростью пули.
 Споткнувшись, Андраг кубарем покатился вместе с ношей. К его черной матерной тираде тут же присоединился леденящий рев, прилетевший со стороны
 Фуновых владений. Заклинание разорвалось таки и по дурковатому барону отлетело.
 Девушка тихо постанывала рядом. Андраг протянул руку, потрепал ее по затылку: ничего, милая, прорвались.
 Прошло довольно много времени, пока Светланка смогла подняться на ноги и хоть как-то их переставлять. К запекшимся уже царапинам присоединилась широкая ссадина на колене. Кровь при каждом шаге выступала мелкой росой и сворачивалась, постепенно превращаясь в корку. Шаг - корка трескается, на розовой поверхности выступают свежие капельки. Андраг пропустил Светланку вперед. Тропинка одна, никуда не свернет, с дороги не собьется. Сам шел сзади, посматривая, как та двигается, как сокращаются мышцы под грязной кожей, как плавно перекатываются в шаге ягодицы, шевелятся лопатки. Его помаленьку забирало. Мало ли, что сутки, - и какие сутки! - на ногах. Мало ли, что перенервничал (любимое слово маменьки). Забирало! Я вам дракон, или кто?
 Девушка, будто почувствовав, нарастающее за спиной напряжение, полуобернулась, но не шарахнулась, не нахмурилась; легко улыбнувшись, кинула косу за спину. Коса начала извиваться в такт движению, чем еще больше достала
 Андрага.
 Пора было подумать о привале. На полянке, там, расположиться, воды попить, отдохнуть, полежать…
 Бац! Он наткнулся на упругую стену. Недоразумение… Но Светланка БЫЛА по ту сторону. Хуже - ее тащило. Девушке удалось зацепиться, за слоивщееся поперк тропинки, корневище. Пальцы побелели, вот-вот разожмутся.
 Что за хрень! Это во владениях Лендора-то! И тут же вспомнилось: обязали. Или обвязали? Ладно, доискиваться причин будем после. Сейчас пошел открытый хоккей.
 Стеночка поддалась. После некоторых усилий Андраг прорвался. Но Светланку уже тащило дальше. Ее слабеньких силенок хватило ненадолго. И стремительное движение тела по колдобистой тропинке все ускорялось. За поворотом, метрах в пятидесяти, должна уже открыться широкая поляна перед лесным домиком
 Лендора. Именно там Андраг рассчитывал отдохнуть. Выходит - ловушка.
 В жестоком, болезненном скольжении, Светланке удалось приподнять голову. На
 Андрага ужасом полыхнули голубые, прозрачные глаза. Она не кричала. Она просто не могла.
 Да, пропади оно все!
 Тропинка позволяла сделать небольшой разбег. Шаг, другой, третий и уже не подошвы сапог, огромные когтистые лапы оторвались от земли, оставив в ней параллельные борозды. Хлопок крыльями - кусты легли. Даже скольжение тела по дорожке замедлилось. Еще хлопок.
 Андраг подхватил девушку и круто взмыл вверх. Необходимо было одномоментно, оторваться от визуального наблюдения, поставить экран, набрать высоту и сориентироваться. Только после этого он расчухал, что Светланка обвисла в когтях как тряпочная. Когда хватал, дергалась. Он боялся посмотреть вниз.
 Слишком большая скорость, завернет встречным потоком, будешь до самой земли кувыркаться. Перебирать лапами тем более опасно. Это вам не пальчиками девичьи прелести ласкать. Саданула мысль, что он ее задавил. Опыта в умыкании женщин у
 Андрага пока не было. Сами шли в руки, отбиться бы.
 Мать, перемать! Можно конечно приземлиться и разобрать ситуацию в спокойной обстановке. Но ему казалось, что, несмотря на все предпринятые действия, он пока недостаточно надежно оторвался. А еще гулял где-то в окрестностях вчерашний злодей. Тьфу, тьфу, тьфу! Не приведи Небо.
 Куда лететь, большого выбора не случилось. Только в горы. Молодые туда не суются. И - славненько. У Андрага в предгорьях, на самой границе гольцов стоял небольшой замок. Главное, чужим туда хода не было. Траектория полета проходила над бабкиными владениями. А она, как никто другой заботилась о собственном покое. Конечно, существовала определенная опасность и для внука. Но с бабкой он не ссорился. Старя леди не должна отказать ему в такой малости. Опять же, по непонятной причине, ненавидит Молодых.
 Пристарелая сварливая драконица приходилась Андрагу бабушкой по отцовской линии. С матерью самого Андрага она и пары слов в жизни не сказала. Он, во всяком случае, такого не помнил. Мадам Месмор при упоминании свекрови так просто зеленела. Как говорится: чувства их были взаимны и продолжительны на столько, на сколько может быть продолжительна женская ненависть, то есть - вечны.
 В детстве Андраг побаивался бабки. С возрастом, детский страх превратился в сторожкое уважение. Бабка никогда не прислушивалась к мнению столичного бомонда, подавно не следовала прихотливым извивам моды, никогда не пыталась хоть что-то подправить в своей внешности с помощью внуковой магии. Какая есть - такая и есть!
 Путь до владений почтенной родственницы предстоял не близкий. Убедившись, что погоня отвязалась, Андраг, экономя силы, сбросил скорость. Сказывалась бессонная ночь и суматошный вчерашний день. Неподвижная девушка в когтях настроения не прибавляла. Вдруг и правда задавил? Судьба человеческой дочери была ему уже не безразлична. Все же принял посильное участие. Теперь бы из всего этого благополучно выпутаться. А как вчера хорошо летел, спешил домой к своему гарему, к своим книгам.
 Если быть точным спешил он только к одной книге. Той, что стояла на верхней полке и чуть не до смерти приложила по затылку. Пролетая над гнездом родной бабушки, можно будет поинтересоваться насчет литературы в ее библиотеке. Скорее всего, ничего для себя нового он там не найдет, но вдруг бабка сталкивалась со странным поведением старых фолиантов.
 На горизонте растекалось и клубилось розовое сияние. Андраг летел в рассвет.
 Он давно не летал утром и забыл, как это прекрасно: ветер тугими струями овевает горячее тело, роса на чешуе горит чистым сиянием - серебряный дракон в голубом небе.
 Ух, какой я красивый. Жаль, свидетелей нет. И не надо. Глаза бы никого не видели втечение всего полета. С бабкой перемигнусь и в горы.
 Он рассчитывал послать привет старой баронессе и получить разрешение налету.
 Не тут то было. Паче чаяния, бабушка изволили в такой ранний час совершать моцион в окрестностях замка. Андраг издалека заметил характерное свечение.
 Старую леди окутывала разноцветная несколько мрачноватая на его вкус аура. Он начал тормозить пока не остановился, завис над бабкой.
 — Приветствую, Высокая Госпожа. Как Ваше здоровье?
 — Какая холера принесла тебя в такую рань? - милостиво откликнулась та.
 — Прогуливаюсь. Не позволите ли пролететь над вашей долиной в Замок-на Камнях?
 — А в руках у тебя что, внучек? - ехидно поддержала разговор бабушка.
 — Где? - очень натурально удивился Андраг.
 — Дожили! Дракон Старой крови тырит женщин как Молодой.
 — Бабушка, где вы нахватались такого сленга?
 — Где, где - в Караганде. В отпуске, естественно.
 — Караганда вероятно замечательный город, обязательно там побываю. Но если вы не дадите своего разрешения на транзит, учтите, могу не долететь, рухну и погибну у вашего порога. Устамши я, бабушка.
 — Быстро пришлось лететь?
 — Не то слово.
 — А гости вслед за тобой будут?
 — Не хочу вас пугать, но вполне возможен и такой вариант.
 — Пропущу, если скажешь, у кого девчонку умыкнул.
 — Бабуля, в ситуации задействовано не простое заклинание. По следу этой девочки пускали ищейку. - Андрагу становилось трудно говорить. Действительно, могло не хватить сил до замка.
 — Имя, стало быть, произнести нельзя, - рассуждала заинтригованная бабка, -
 Хоть намекни. Мне от любопытства не уснуть. Пока еще новости дойдут до моего глухого угла. Давай, выкладывай. Я сообразительная.
 Глаза милой старушки злорадно полыхали. Такое развлечение!
 — У него, мадам, короткое легкопроизносимое имя с неприятным запахом.
 — Йес! - бабка аж подпрыгнула. - Лети, мой птенчик, лети в свое гнездышко. Я тебе даю зеленую улицу. Завтра прибудешь ко мне с докладом. Иначе, обратно не выпущу.
 Андраг с натугой потянул свое, ставшее изрядно тяжелым и неповоротливым тело вверх.
 Замок-на-Камнях представлял собой маленькую, практически неуязвимую цитадель. Он как будто вырастал из скалы, был ее продолжением. От подножья поднималась даже не дорога - узкая тропа. Конному не одолеть. Пешему - не всякому. Посадочная площадка всего десять на десять метров. Садиться на такую само по себе - рискованное мероприятие. А если ты устал как черт, если в лапах держишь ношу, которую не желательно размазать о камни? В прежние приземления Анрагу случалось и с краю падать и морду о стену расшибать. Сегодня ни как нельзя было ошибиться. Черт дернул, связаться с людьми! - в который раз изругал себя дракон, - от них все беды. Правы Молодые: жрать их и жрать! Мать, перемать! Как же садиться?
 Сначала он заложил большой плавный круг, потом круг поменьше. Потом по спирали пошел вниз, сужая круги, и уже у самой земли, сложив крылья, рухнул вниз. Да не просто рухнул - на спину. Лапы с зажатой в них девушкой площадки даже не коснулись. Зато чувствительно коснулся весь остальной организм. Дыхание перехватило. И боль такая - хоть ори. Андраг не удержал стона. С ним из пасти вылетел язык пламени. Хорошо, что голову успел отвернуть. На девчонку не попало.
 Когда переворачивался, чуть не заорал второй раз. Удержался.
 Глашатай, он же привратник, он же трубач проделал ритуал быстро и не громко.
 Понимающий человек. Держал бы тут Андраг другого. Этого типа он буквально сдернул с дыбы и поселил подальше от всяческих глаз. Привратник, он же, к слову и дворецкий, жил в цитадельке, почти что, сам себе господин. Андраг наведывался редко. Горы кругом нехоженные, драконов практически нет. Охота, рыбалка - курорт. Однако покидать место пребывания ему категорически не рекомендовалось. Да он и сам не рвался. В Платиновой долине Влад был объявлен вне закона.
 Гадство! Барон остановился, не донеся ступни до ритуальной дорожки. На руках
 — обеспамятевшая Светланка. Что она - сплошные ссадины и синяки, что сам
 Высокий Господин. А дальше-то как?
 Влад не понял. Он стоял на пороге, готовый принять ношу у хозяина. Ритуальная тропа в этом замке представляла из себя коридор. Узенький такой, пыльный, до полного потопления в сыпучей субстанции коридорчик, из которого Андрагу пришлось отступить. А долго так не простоишь. Ворота формулу исполнили, если гость не проходит, рассуждать безмозглая конструкция не станет. Еще чуть-чуть и припечатает створками, останешься снаружи.
 Дело, собственно, было в том, что Андраг не успел поинтересоваться у Светланки, не была ли та замужем. Хоть проверяй! Если он вступит на тропу с девственницей на руках, ничего не произойдет. Если он несет женщину - кранты. Она сгорит.
 Андрагу - хоть бы что, а от нее останутся мелкие, мелкие угольки.
 Кажется, ему оно стало надоедать. В конце концов, что такое?! Он разве боится запаха горелого мяса? В юности не один человек расстался с жизнью, просто по тому, что барон-дракон решил поиграться. Если он промедлит хоть минуту, останется на голой скале с исковерканным заклинанием в компании. Девице, что, отлежится и даст деру. А ему, дракону, за которым, вполне возможно, идет погоня?
 За ней, конечно, тоже идет, но у людей такая планида.
 И все же он еще миг колебался. Выхода не было, был только вход на ритуальную тропу. Андраг приготовился. У него оставался краткий миг, наносекунда - время от соприкосновения подошвы с дорожкой, до начала уничтожающего заклинания. Если сильно постараться, в это мгновение можно забросить девушку на лестницу. Влад стоит корягой, руки растопырены. Если и не поймает, смягчит удар.
 И… Шаг!
 Не полыхнуло, не завоняло, девица даже не вздрогнула. Пронесло. Влад сгреб гостью в охапку.
 — Куда ее?
 — Запри, только культурно. Подушечка, одеяльце, горшок не забудь.
 — С водой?
 — И с водой тоже.
 — А… - протянул Влад, обнаруживая запоздалое понимание. - Значит, она у нас на долго.
 — Посмотрим. Как дела пойдут.
 Андраг шагнул в легкую арку. Высокие, кованые створки дверей распахнулись.
 За ними открылся небольшой каминный зал. Есть хотелось до спазмов в желудке.
 Поневоле вспомнишь маменьку. Томил, злодей, почтенную даму у дверей столовой, теперь аукнулось. Не иначе маменька подсунула ему тихую фигу из чисто женского арсенала: пожелала, чтобы милое дитя точно так же проголодалось, дабы понимать, каково оно.
 — Господину есть подавать? - очень к месту поинтересовался Влад.
 — Не есть, а жрать!
 — Я вчера охотился, убил косулю.
 — Тащи девицу наверх, потом тащи сюда козу.
 — Ее варить надо. Я ж не знал, что вы объявитесь.
 — А вот это нам ни к чему.
 — Так жрать будете?
 — Тебя это смущает?
 — С чего бы!
 Разговорчивый! Его и колесовать-то хотели именно за длинный язык. Какому
 Высокому Господину понравится, что вверенный его неусыпным заботам контингент, распевает про него скабрезные стишата? Внешность поэт имел неказистую и даже где-то зверовидную. Именно по этому длительное время никто на него не думал. Влад обнаглел и однажды устроил публичный диспут на площади.
 Тут-то его и взяли. Андрагу пришлось дать солидную взятку, чтобы вызволить неосторожного сочинителя из застенка. Ему нравились веселые Владовы стишки.
 Барон владетель не часто наведывался в горный замок, главным образом из-за расстояния. Зато когда наведывался, каждый раз открывал в укромной цитадельке новые для себя стороны. В этот прилет его поразил рассвет. И раньше приходилось вставать с первыми лучами солнца, но то ли он тогда торопился, то ли возраст начал сказываться, нынешнее пробуждение пошло под степенные мысли, свист прохладного ветерка в нестекленных узких окнах и розовое новорожденное свечение.
 Бабушка велела быть ввечеру. День свободен. Напряга со стороны вероятного противника пока не просматривается. Утро Андраг решил посвятить восстановлению перемирия между людьми и драконами.
 В Замке-на-Камнях, как и в других владениях, он предпочитал одеваться в джинсы. Нечего пугать бедную девушку пышными брыжами и сверканием бриллиантов. Да ей сейчас в сущности начхать, что там развешано на драконе, алмазы или простое стекло.
 Влад запер Светланку в угловой спаленке. Там два окна, помнил Андраг, и оба открываются в пропасть. Решетки, правда, не пустят. Умный все же у него помощник. С дикой человеческой дочери станется, прыгнуть вниз с немыслимой высоты лишь бы не попасть в лапы дракону. А лапы вот они. Ничего, кстати, красивые, смеем надеяться.
 Он не торопясь шел к двери, еще прикидывая как войдет, как она станет его пугаться - видел, перевидел, - как потом страх смениться интересом, как… Да куда она от него денется! В том смысле, он заранее знал, что она не сегодня так завтра окажется в его постели. И сие знание не отравляло ему предстоящее удовольствие.
 Когда в отпуске едешь к морю, живое представление и доподлинное знание отнюдь не превращают долгожданную встречу в рутину. Они все такие разные.
 Дверь скрипнула, Андраг, чуть пригнувшись, ступил за порог. Коморка три на три метра. Утреннее солнце бьет в окна. У дальней стены - кучей подушек и одеял - развороченная лежанка. Девушка в обозримом пространстве отсутствовала. Барон хмыкнул и сосредоточился. Так и есть, прячется за косяком. Детка, мне ж не надобно смотреть даже. Я отсюда чувствую, как ты там трясешься, шагу со страху сделать не можешь. И ножичек свой ты зря ухватила. Не сможешь. Я не дам. Однако нож это лишнее. Еще порежется. Что-то такое она грозилась сделать, если попвдет в лапы…
 — Брось ты эту железку, - сказал он мирно.
 Из уголка, где пряталась Светланка, послышался зубовный стук. Бедная девочка.
 Тут надобно было набраться терпения. Не будет же она пугаться до бесконечности.
 В прошлом, иногда приходилось и отступать. Не по настоящему, конечно, понарошку. Обживется такая пугливая птаха в хозяйских покоях, с девушками подружится, или наоборот - поссорится, разговоров наслушается, посмотрит на разборки по поводу очередности. Не пройдет и трех месяцев, как сама в списочек запросится. А девушки ей: тебе, мол, дуре, спервоначалу предлагали - сама отказалась. Однажды девушка полгода в замке прожила, прежде чем попала в господскую постель. Андраг не торопил. За то и отплатила пламенно и страстно. По сей день живет на девичьей половине. Стала кем-то вроде старшей по взводу, а на любые попытки выдать замуж, да просто отпустить, в ноги бух: умру, Высокий
 Господин, но не променяю живой огонь на горбушку. Сюда бы ее, к Владу - родственные души.
 Нож она не бросила. Андраг осторожно, что бы еще больше не напугать, обернулся. Светланка прижалась в уголке. Личико белое, белое. В руках злополучная железка. Влад, обормот, не удосужился обыскать.
 — Так и будем стоят? - он почти шептал. Зря, между прочим. Девочка находилась в ступоре. До нее еще надобно было достучаться. А чего собственно ждать? Трех месяцев на раскачку у него нет. Есть три дня. Значит, придется форсировать события.
 А та зажмурилась и изо всех сил ткнула себя ножиком в грудь. Завопила, открыла глаза, глянуть на то, что сжимала в руке. Дурак бы он был полный, если бы оставил ее забавляться с колющим предметом. Из безвольной ладони на ковер выпал нехитрый деревянный черен. Лезвие осыпалось ржавой трухой за секунду до удара.
 Андраг шагнул к ней, чтобы подхватить заваливающееся тело - девушка хлопнулась в обморок. Не на долго, надо полагать. Не изнеженная городская фифа - крестьяночка.
 До широкой, заваленной одеялами лежанки было и всего-то три шага. Барон их буквально пролетел. Быстрее - пока не очухалась. Остатки от платьица спланировали на ковер. А под ним практически ничего и не было. Он укрыл девушку и прилег рядом. Рука под одеялом нащупала холодное гладкое бедро.
 Ну, давай, отогревайся, приходи в себя. Андраг осторожно передвинул руку на живот и начал гладить. Пальцы путаясь в густых курчавых волосах, пошли ниже, глубже. Туда, куда не добрался обморочный холод. Там горела влажная глубина.
 Он откинул одеяло, оперся на свободную руку и начал целовать грудь. Слегка прижимал, прихватывал сосок губами, до тех пор, пока она ни зашевелилась.
 — Ох! Что, что, что… ты что…
 — Я пытаюсь привести тебя в чувство самым действенным способом, который знаю, - шепнул ей в самое ухо Андраг. Ухо заполыхало.
 Теперь надо быть на чеку. Сейчас она рванется из драконьих лап. Он заглянул в лицо девушки. Оттуда на него взирал ужас. Осталось, скрутить, оплести руками, прижать к себе и терпеливо ждать, пока она выдохнется, пока потеряет силы и обмякнет.
 — Все? Или еще будешь драться? - крепенькая, однако, девочка попалась. - Я тебя отпущу. Кричать и колотить меня больше не будешь?
 Девушка молчала. Он чуть отпустил хватку. В ответ она рванулась с новой силой.
 Пришлось дожимать, но не долго. Кажется, у нее действительно не осталось сил.
 — Отпускаю.
 Одной рукой он всетаки ее придерживал, другой натянул повыше одеяло, подсунул по него ладонь и едва ощутимо коснулся живота своей жертвы. Ее кожа стала горячей и влажной. И она больше не дергалась.
 — Я рад, что ты успокоилась. Может, поговорим?
 — Кто ты?
 — Я барон Андраг, тот, который не охотится за людьми.
 — Ты дракон?
 — Дракон.
 Из глаз Светланки сами собой потекли слезы. Она не вздрагивала, не рыдала.
 Слезы просто лились извилистыми дорожками к вискам.
 — Не надо плакать, - выдавил Андраг жуткую банальность.
 — Ты меня убьешь?
 — Никогда!
 — Но ты - дракон.
 — Они, детка, тоже бывают разными.
 — Ты лжешь.
 — Клянусь.
 И, о - чудо, она всхлипнула. Андраг тут же расслабился. Он ее сломал, бери теперь голыми руками. Сейчас с перепугу и от парализующего облегчения, что сразу не убьют, она на все согласна. Андраг осторожно вытащил руку у нее из-под спины, заботливо подоткнул одеяло и не торопясь поднялся.
 — У меня много дел. Отдохни. Влад принесет тебе поесть. Не обижай моего слугу.
 Он ни в чем не виноват. Уж в том, что я оказался драконом - точно.
 Она ему не верила. Андраг усмехнулся про себя, постоял, удостоверится, что девушка находится в ясном сознании, и пошел к двери.
 Библиотеки как таковой в Замке-на-Камнях не было. Имелась крипта. Кто отвел
 — замкнутое не только дверью, но и кучей заклинаний - крохотное помещеньице под хранилище книг и артефактов, он не знал. Замок переходил от одного дракона другому по мужской линии. Бабка тоже была в неведении. Книжные запасы Андраг давно исследовал - ничего особенного: пособия для начинающего мага-дракона да рекомендации по ведению хозяйства. Имелась, кроме того, парочка романов человеческого сочинения. Он перелистал их мимоходом. Вечный перепев одних и тех же тем. Писатели Платиновой долины особым полетом творческой фантазии не отличались. Стилистика - хреновая. Тематических направлений и всего-то три.
 Первое - плохой человек всячески подрывает и вредит. Благородные драконы исхитряются и ловят преступника. Второе - светлое будущее Платиновой долины, которое в едином порыве строят совместными усилиями драконы и люди. Третье - сентиментальные опусы на тему любви. Тут все было очень жестко разграничено.
 Люди - отдельно, драконы - отдельно. Авторы никогда не брались описывать любовь дракона к женщине или любовь драконнессы к мужчине. Оно и понятно. Если первое - при известной доли фантазии - еще можно было себе представить, второе - сущий бред. Случалось, разумеется, в обыденной жизни замков и крепостей, как не случаться. Однако любовник человеческой породы исчезал с лица земли, как только удовлетворял свою даму. Сюжет, к стати - вполне. Есть на чем разгуляться. Плохо другое: рискни кто-нибудь написать не всю правду, но хоть часть правды, от него в тот же день останутся одни мелконькие угольки. А на другой день даже память о крамольнике испарится. За что Андраг и подобрал Влада. Корявый хрипатый менестрель такое резал в своих стишках - у Молодых хари зеленели.
 В углублении, завернутое в тряпочку, до времени почивало малое зеркальце.
 Медная оправа от старости позеленела. Завиточки, гроздья, листики - ничего особенного, но в руки взять приятно. Андраг развернул артефакт. Хорошо умели в старину, сейчас таких не делают. На него из мутного серебра глянули темные чуть раскосые, - говорят в папеньку, - глаза. Барон, не торопясь, чтобы не сбивать с толку старинную маломощную вещицу, проговорил цифровой код. Знакомая раскосость поехала в стороны, заволновалась. Некоторое время ничего кроме серого тумана видно не было, но потом зеркальная глубина озарилась дневным светом, и перед Андрагом предстал Лендор. Предстал, сильно сказано. Опухшая физиономия друга едва поместилась в зеркальце. Да она еще все время дергалась, норовя отворотиться.
 — Ты там блох ловишь?
 — Андраг!
 — Не ори.
 — Погоди. Я - сейчас.
 За сим изображение дружеского лица исчезло. На заднем плане прорисовались ряды библиотечных полок. Ни что не предвещало, но Андраг насторожился. Некие флюиды носилось в эфире. Лендор показался в зеркальце спустя довольно продолжительное время.
 — Я не вовремя? - нейтрально спросил Андраг.
 — Уже все в порядке. Ты где?
 — В гостях у бабушки.
 Если Лендор против воли включен в свору загонщиков - найдет способ намекнуть. Если по собственной воле, - чем черт не шутит, - Андраг расшифрует его в одно касание.
 — Правильно сделал, что от меня прямо к ней подался. Тут такое творилось!
 — Жаль, что я улетел. Скука кругом. Так, что я там пропустил? - откровенно слицемерил Андраг. Лендор посмотрел на него с некоторым сомнением, помялся, но продолжил, не уловив фальши. Эх, морда твоя, опухшая! Пропил парень не только потенцию, но и интуицию, оказывается.
 — Высокого Господина Фуна кинули.
 — Куда?
 — Что ты прикидываешься!
 — От полноты счастья. Извини. Рассказывай. Мне страшно интересно.
 — А мне недавно было просто страшно.
 Лендор сказал это таким тоном, что Андрага пробрало. Будет неприятно, если по его вине пострадал единственный друг.
 — Часа через два, после того как ты ушел, в округе началось натуральное светопреставление. Зафонили все зеркала. Я кое-как включился в переносной вариант. А там сине-зеленый Фун в базовом варианте ревет - ни слова не понять. Я не сразу разобрал, что он собирает Дикую Охоту.
 Андраг присвистнул. Получается, уцелел вообще чудом. На всякий случай он переспросил:
 — Я не ослышался? И как, собрал?
 — Нет.
 — А что, собственно, произошло?
 — У него данницу украли.
 — Из замка? - продолжал с серьезным видом притворяться Андраг.
 — Ты что-то знаешь? - вяло насторожился Лендор.
 — Да ни хрена я не знаю!
 — До замка она не дотянула. Время дани еще не пришло. Но Фун собирался поторопить…
 — Это нарушение закона.
 — Разумеется. Однако Высокий Господин мой сосед решил, что такая малость ему сойдет с рук. А девчонка возьми и исчезни. Вместе с папашей, к тому же.
 Вот почему Фун так быстро отреагировал на побег Светланки - настроился уже на нее лапы, поди, потирал, слюнки сглатывал.
 — Когда он уразумел, что отец с дочерью исчезли, выкинул ищейку. Но, либо формула была с изъяном, либо кто-то вмешался, ищейка лопнула. Фун не успел заэкранироваться или не смог. Откатом ему оторвало ухо.
 Сохранять серьезность стало невмоготу, и Андраг расхохотался. Лендор только криво усмехнулся:
 — Я ничего не подозревал. Ты ушел. На душе было так скверно, так паршиво. Я и подался в лесной домик к Лалке.
 Осталось еще раз про себя присвистнуть. Такого Андраг не ожидал даже от
 Лендора. В глухом лесном углу, в защищенном не хуже замка теремке, доживала свой век древняя старуха. Именно Лалка когда-то не пустила молодого дракончика, утопиться в пучине.
 Люди тогда, как водится, ее от себя прогнали. Девушка поскиталась, помыкалась, потрудилась в Городе на улицах. Совсем бы сгинула. Но Лендор ее нашел, как только маменька, поверив в его благонадежность, оставила непрерывный и неукоснительный надзор. Тащить девушку в замок, он побоялся, отнес в сторожку.
 Андрагу приходилось там бывать. Сначала перед ним предстала - измотанная, забитая девочка, позже - холеная молодая женщина, потом просто женщина без возраста. Со временем она превратилась для своего дракона в подобие няньки. Уму не постижимо, но Лендор продолжал ее навещать.
 — И вот, - повесть друга еще не кончилась, - Сначала - зуммер тревоги, потом взрыв в замке Фуна, потом, представь, срабатывает моя собственная защита. Я ее совсем недавно поставил. Я же не мог разорваться. А меня обвинили.
 — Кто?
 — Совет Высочайших.
 — Они считают, что девушку утащил ты?
 — Нет. Но думают, что я мог способствовать. И алиби, как ты понимаешь, у меня нет. Мне даже пришлось спешно перевозить Лалку в другое место, чтобы предъявить им охотничий домик.
 — А просто послать советников подальше было нельзя?
 — Не забывай, на меня у них есть мамашина кляуза. Одно слушание уже состоялось. Я перманентно нахожусь под подозрением.
 — Тебе грозит второе слушание?
 — Кажется, отбрехался. Но пришлось вывернуться на изнанку.
 — Ты начал с Дикой Охоты, - напомнил Андраг.
 — Разъяреный Фун грянул в колокола - девка сбежала, одного уха нет, ума там не ночевало, без меня знаешь - не сообразил в пылу, что сам, первый нарушил закон.
 — Теперь Совет просто обязан открыть по нему слушанье.
 — А как же! Только боюсь, он отделается легким испугом: пожурят, наложат штраф и - все.
 — Вестимо. С твоей подружкой все в порядке?
 — Ты к бабке на долго? - вместо ответа спросил Лендор.
 — Дня три просижу. Старая леди недавно вернулась из отпуска, рассказывает много интересного.
 — А сам когда отдыхать?
 — Уже скоро.
 Они еще поговорили. О Лалке Лендор так ничего и не сказал. Андраг мимоходом удивился. Но мало ли какие прихоти могут случиться у дракона Старой крови.
 Все формальности остались позади. Дворец бабки был единственным местом в
 Платиновой долине, куда приглашенный мог явиться в вольном прикиде. Сама хозяйка встретила внука в таких же как у него потертых штанах и ковбойке. Лицо у бабушки сильно загорело нездешним загаром. В глазах прыгали чертики.
 — Есть пойдешь, или поговорим? - хитро прищурилась баронесса Андраг старшая.
 — Бабушка, в вас погибла придворная интриганка. Вы умеете одним невинным вопросом вытряхнуть из собеседника всю правду.
 — Зато ты умеешь уйти от любого вопроса. Кто в ком погиб?
 — Как ваше здоровье?
 — Сам не видишь? Но ты не ответил. У меня накрыто. Только намекни.
 — Намекаю: есть не хочу.
 — Что так? Или девушка оказалась не такой красивой, как ты рассчитывал и ты решил вернуть ее хозяину, или - что было бы сущей несправедливостью - она погибла во время перелета? Если девушка хороша и жива к тому же, ты не мог отказать себе в малом. Не поверю, что ты ее еще не трахнул.
 — Фу, бабушка, отпуск не пошел на пользу вашей лексике. А вот и не трахнул.
 Погодим маленько. Пусть придет в себя. Мне ж не жертва нужна - просто женщина.
 — Высокое Небо в помощь. Развлекайся, как знаешь. Объясни только с какого кваса ты утащил девчонку у дурака Фуна, - в стенах своей цитадели бабка могла говорить все что угодно. Охота, конечно, еще не кончилась, но отсюда не вылетит ни словечка.
 — Случайно. Поверь, совершенно случайно. Был в гостях у Лендора. Бедолагу приговорили к женитьбе. Он в прострации пьет пиво и несет по кочкам наше милое общество. Считает, что на Старую кровь Объявлена охота.
 — Ну-ну, - неопределенно отозвалась старая леди.
 — Лендор помянул, что барон Фун непочтительно отозвался о Старых. Обсудили, посмеялись, посетовали на дураков. Он остался допивать, я, немного прогулявшись пешком, полетел к себе. Над межевым лесом и наткнулся на беглую парочку.
 Спустился к ним, познакомился, подружился…
 — Они тебе поверил?
 — Там, знаете ли, присутствовали некоторые обстоятельства.
 — Разбойники?
 — Волки.
 — Надеюсь, ты не посрамил славы драконов? - злоехидно поинтересовалась родственница. - Сжег пару гектаров вместе с волками и папашей, ухватил девицу и дал деру в сторону моих владений? - К концу фразы тон у бабки стал просто таки угрожающим.
 — Представьте, мадам, сражался как простой человек. Железкой махал. Мне, между прочим, волк шкуру попортил. Честно. Мужик потом наговоренную тряпочку дал, кровь запереть. Тоненькое такое колдовство. Зря нас пугают человеческой магией - вполне мило и невинно. Потом мы знакомимся, девушку из кустов вытаскиваем. Чувствую, Фун зашевелился. Пришлось принимать меры. Папаша утек к морю. Я с девушкой в охапке кинулся в Лендоровы владения, хотел отсидеться в его лесном домике. И представьте, глупо попался в его же охранное заклинание.
 — Следы остались?
 — Я им кое-что подкинул. Меня они точно не расшифруют. Будут до скончания века искать фантом. А я улетел. Девушку, естественно, не бросил. Это - моя добыча!
 — Волков-то хоть много было?
 — Дюжина.
 — Ты прав: это - твоя добыча. А что случилось с ищейкой?
 — Ты же хорошо знакома с бароном Фуном. Могла бы и сама догадаться. Дурак ввел в линейную формулу две неизвестные. Когда папа с дочкой разделились, линейное уравнение лопнуло, попутно оторвав тупому пользователю ухо.
 Бабка захохотала. Андраг и сам посмеялся. Огонь в камине, вторя, полыхнул длинным веселым языком. Между престарелой баронессой и ее внуком на столике стояли бокалы с фиолетовым на просвет вином, блюдо винограда, сыр. Их уединения ни кто не нарушал. Сиди сколько хочешь, болтай. В ее доме, Андраг не раз ловил себя на этом, он чувствовал себя особенно защищено.
 — Бабушка, сколько можно заставлять меня ждать?
 — Любопытство кошку сгубило.
 — Так то - кошка, а то - я.
 — Тебя что, собственно, интересует: ход расследования твоего хулиганства, или мои приключения в отпуске?
 — Конечно отпуск. От расследования я еще успею устать.
 — Да, чуть не забыла: мне пришлось честно соврать. Я сообщила комиссии, что ты прибыл в мои владения сразу после полуночи.
 — Спасибо.
 — Не стоит благодарности. Если еще раз припечет, смело обращайся ко мне.
 — Бабушка, я иду на нарушение этикета. Где вас носило в отпуске, неужели действительно в Караганде?
 — С ума сошел. Что я не видела в этой забитой угольной пылью дыре! Сначала
 Москва, но не долго, всего несколько дней. Надо же было осмотреться. Потом я подалась на Юг. Море, солнце, ночевки на берегу. Неделю так прокантовалась, потом перебралась в соседний городок. Там на свою беду Газпром построил санаторий из тех что: трохи для сэбэ. Сто баксов сутки. Так, ребятки, я же со всей душой!
 — От санатория, хоть что-то осталось, после вашего визита?
 — Обижаешь. Стоит как в первый день творения, только пустой. Народ туда почему-то ехать отказался.
 — Не преувеличивайте, мадам. Русский работяга на халяву и в пекло скатает, да еще потом будет соседям рассказывать, как бесплатную путевку в пофкоме оторвал.
 — Ты сколько не был в отпуске? - серьезно спросила бабушка.
 — Много. Я в прошлый раз сильно задержался, выбрал вперед весь лимит.
 — Ты меня пугаешь. Неужели ТАМ нашлась женщина способная тебя так долго удерживать?
 — Представьте, не в бабах дело. Мне было интересно, я остался. Не думал, что наказание окажется таким строгим: вместо оговоренных трех лет - десять без права отпуска.
 — Там многое изменилось за последнее время. Но не буду тебя больше томить, расскажу по порядку.
 Некогда на углу проспекта Мира и Грохольского переулка в шестиэтажном доме сталинской застройки, в квартире, обращенной окнами от шумной улицы во двор, проживала и тут же занималась своей индивидуальной трудовой деятельностью известная узкому, хорошо обеспеченному кругу клиентов, медиум, она же целительница и гадалка Прасковья Гадюкина. По документам дама носила другое имя, но то документы - сухая прозаичная бумага, а то - жизнь. Режущего слух сочетания имени и фамилии, обыватель шарахался и страшился. Хватало на Москве других, менее мрачных псевдонимов: Виктория Светлая, Сандра Горячая,
 Ваольдемар Серый… Хотя последний все же несколько промахнулся. Псевдоним скорее ассоциировался с тамбовской фауной, либо с мордовскими курортами нежели с благим делом излечения людей от магической хвори. Мадам Гадюкина за быстрой славой и легкими мелкими деньгами не гналась. От покойного мужа ей кое что осталось. Это кое-что позволяло ранней пенсионерке сводить концы с концами в ожидании солидного клиента. Каковая дамочка, в конце концов, и показалась на ее пороге. Мадам Гадюкина как раз пребывала в поре наибольшего вдохновения.
 Периодически, раз в год на нее находило. И так дама была не из скучных, а уж в пору "прихода", вообще отрывалась по полной. Случись визит страждущей магии и колдовства дуры в другой раз, Прасковья, быть может, и прогнулась бы, принимая, упакованную по высшему разряду, коротышку. Да и визитерша хороша! Пришла к ведьме - веди себя смирно.
 Не пустив за порог, мадам Гадюкина резким каркающим голосом уточнила у дамы, чего, мол, та притащилась? Визитерша, обозленная таким обращением, не подумав, наехала на бедную женщину. То есть, объяснила, народной целительнице кто она, визитерша, есть. Тогда Прасковья, не напрягаясь и не очень заботясь о вежливости, выдала мадам свою версию: кто та такая, кем была, кем стала, кем собирается стать. Вскоре пришлось остановиться. С дамой творилась форменная прострация. Хватая ртом воздух, она заваливалась на бок, норовя отереть стенку до самого пола. Думаете, Гадюкина бросилась на помощь? Ага! С разбегу! Она смачно захлопнула дверь перед визитершей. А нечего! Ишь явилась указывать колдунье, что та ей должна, в какой последовательности и сколько оно - прорицание то есть - будет стоить. А иначе… машина с бодигардами ждет на улице.
 Дама оказалась еще большей дурой, чем выглядела. На следующий день к
 Гадюкиной заявилась бригада из трех качков во главе с мужем. Наставив на гадалку стволы, бригадеры потребовали тысячу долларов в качестве налога на частную деятельность и еще тысячу, как компенсацию за причиненный моральный ущерб.
 Облаченная в блестящий лиловый халат из плотного шелка мадам Гадюкина, величественным жестом достала из кармана требуемую сумму и, кинув под ноги вымогателям, процедила сквозь зубы одно единственное слово: "Обосритесь!".
 Трое суток!
 В дверь ломились, ее пытались распилить "болгаркой", пытались вскрыть с помощью подкупленного слесаря ПРЭТа; взывали именем закона, представленного тоже купленным милицейским чином. Дверь стояла как каменный монолит.
 Производить взрывные работы в густонаселенном доме в центре Москвы бригадники все же постеснялись. Ночью на веревках к балкону зловредной гадалки с крыши спустился десант. Облом случился неожиданный и крайне прискорбный: решетка, которой гадалка оградила свою собственность от посягателей, оказалась под напряжением. Альпинеры на службе мафии поболтались на веревках, поблажили и дали верхним отмашку, спускать себя на землю.
 Всего этого безобразия крутой супруг обиженной дамочки не видел, но ему регулярно докладывали. Через дверь сортира до вестовых доносилось жуткое, утробное бурчание, матюги, да гнусный запах.
 На четвертый день, в двенадцать по полудни в квартире Прасковьи Гадюкиной раздался телефонный звонок. Она милостиво сняла трубку. Ей звонил сам Падва.
 Уважаемый мэтр в изысканных выражениях предложил мадам медиуму, встретиться и обсудить претензии сторон.
 Тут-то Прасковье масть и пошла.
 В начале этого лета на платформу маленькой приморской станции из поезда, следовавшего по маршруту Грозный - Сочи выскочила худая высокая женщина, которую не назвал бы старухой даже жлоб из народа. Не молода, конечно, и вид самый затасканный, но - женщина. Клетчатая "челночная" сумка не отличалась особенной чистотой и изыском. Замок на сумке сломан. Края скрепляли две огромные булавки. Милиционер на платформе покосился в ее сторону, сделал себе заметку на будущее и пошел по своим делам. А побродяжка двинулась в сторону центрального пляжа.
 Погода только-только установилась. Отдыхающие в большинстве своем пребывали еще в северных регионах, так что на пляже было относительно свободно.
 Женщина расположилась со своими пожитками в самом центре галечного пятачка, расшпилила сумку и принялась вытаскивать из ее недр съестное, потом неторопливо и смачно есть. Представительницы прекрасного пола, находящиеся в пределах прямой видимости, все как одна скривили ротики. Мужчины, состоящие при женах, последовали их примеру, разве вот ухмылки у них получились менее искренними. Поев, женщина расстелила на камнях видавшее виды, все в сомнительных пятнах покрывало, и начала раздеваться. Под черным платьем майкой нашлись только мелкие трусики и больше ничего. А кто сказал, что загорать топ-лесс на родном постсоветстком пространстве запрещено? Мы, господа, двигаемся вслед за Европой, а где-то и опережаем. Грудь у дамы оказалась очень даже неплохой формы, живот поджарым, ноги длинными. Кожа, конечно, кое-где пошла мелкими пергаментными морщинками. Однако такие мелочи не мешали мужчинам косить в ее сторону. Так что вскоре пляж начал стремительно пустеть.
 Жены, ругаясь, кто про себя, а кто и в голос, уводили своих благоверных подальше.
 Беспардонная старуха, на которую и смотреть-то - срам, обидно приковывала внимание мужской половины. А еще через малое время в сторону загорающей дамы пошли пунктиром, оставшиеся на пляже "одинокие волки".
 — И что. Всю неделю так? - Андраг в восхищении уставился на бабку.
 — Представь. Получила массу удовольствия и новых впечатлений. Не поверишь, впервые в жизни дорвалась. На пляже стоял маленький, пустой павильончик.
 Сколько он, бедный, повидал за эту неделю! Бери я деньги, озолотилась бы.
 — А милиция?
 — Куда же без нее. Прицепились. Я им изобразила олегофрению в степени умеренно выраженной дебильности. Потащили меня разбираться в тот же сарай, оттрахали вдвоем и отстали.
 В одно прекрасное утро раннего лета побродяжка, доводившая женскую половину пляжа до истерики, а мужскую до иступления, исчезла, а в соседнем городке сошла с поезда женщина в дорогих мятых шортах, такой же мятой рубашке, завязанной на впалом животе узлом и с кожаным потертым кофром в руках.
 Рубашка с боку зияла не маленькой дыркой. В просвете виднелась загорелая кожа.
 Женщина, не торгуясь, села в такси и погнала водилу за город в расположение закрытого санатория "Итака".
 Охрана на входе, состоявшая из двух малобритых аборигенов, в первый момент встала стеной. Но стоило даме заговорить по-английски, подкрепив, сварливый монолог демонстрацией внушительной бумаги, стражи отступили, пропуская
 "американку" в пространство газпромовского рая.
 Территория Прасковье понравилась. Тихо, пусто и прохладно. Фонтаны и каскады струились; деревья шелестели не как на общедоступных улицах - деликатно и густо; попадающаяся по дороге обслуга, сплошь была молодой и нагло-безразлично вежливой. Женщина дотащила свой кофр до центрального корпуса и вошла под своды портала. Холл изумлял и покорял. Такое впечатление, одним шагом провалился из потертой, околосочинской действительности в иностранный мир.
 Перепачканные белесой пылью, танкетки дамы утонули в пушистом ковре. Ей даже удалось сделать несколько шагов, прежде чем от стойки портье проорали:
 — Сойдите с ковра! Кто пустил?!
 Прасковья проворно скакнула в сторону и по стеночек, по стеночке двинулась к своей цели. Против ожидания, за стойкой никого не оказалось. Строгий, тупо прилизанного вида юноша разговаривал по мобильнику в сторонке, стоя, при этом, что называется, на вытяжку. Когда он положил трубку и чуть пришел в себя, по холлу пулеметом разнеслось несколько сумбурное сообщение, сводившееся к сакраментальному: "Едут!". Следом пошла такая суета, что за ней Прасковью
 Гадюкину просто никто не заметил. А она и не напрашивалась. Стало интересно.
 Женщина отступила в уголок у стойки и замерла.
 Клерк, первым получивший известие, производил шуму гораздо больше необходимого. Прислуга вбегала и выбегала. На середину выскочила толстая тетка с пылесосом. Сомнительные следы Прасковьиных сандалий тут же затерли и всосали.
 Кто-то прыскал в воздух из пульверизатора одуряющую химическую смесь, способную убить в одну дозу любого аллергика. Мадам Гадюкина стояла.
 Они вошли как хозяева: вчерашние охранники при магазинах или бригадники при паханах, мановением судьбы оказавшиеся при Теле. Почему-то все толстозадые.
 С такими ягодицами, считала Прасковья, что убегать, что догонять - одно неудобство.
 Ей бы и сидеть в уголке, но тут за стойку прошествовала портье - девица хороших панельных статей. Прасковья двинулась к цели, однако, ближайший бодигард бесцеремонно задвинул ее обратно в угол:
 — Стой тут, не отсвечивай, бабка. Не видишь, человек приехал.
 Охрана в количестве шести человек - все в строгих черных костюмах, делающих их похожими на перекормленных пингвинов - выстроилась в две жидкие шеренги и, наконец, в холл вступило само Тело. Большой как дирижабль, холеный мен прошествовал к стойке. Прасковья обомлела. Не иначе по бабушке газпромовского бонзы в отпуске Фун пропахал. Сходство - потрясающее.
 Ближний к Прасковье охранник, тем временем совсем притиснул ее к стенке широкой как печка задницей. Женщина потихоньку начала злиться - жарко, и смотреть мешает. Пришлось даже сесть на кофр, и уже из этой позиции наблюдать, как бонзу не пустили к стойке. Тот хотел как простой инженер, подойти, там, записаться куда надо, ключик от номера получить… Челядь вылилась бурным потоком аккурат под ноги, прибывшему высокому гостю, и устроила форменную демонстрацию народной любви. Прасковья была уверенна: кабы не охрана, они прямо в холле стащили бы с бонзы штаны и торжественно вылизали задницу.
 Сцена несколько затянулась, Гадюкиной пора было подумать о себе. Неделя на городском пляже это вам не хухры-мухры. Тело зудело, требовало мытья.
 — Я за все время на пляже ни разу пресной водой не умылась.
 — Экстремальные у вас развлечения, бабушка.
 — Люблю. - Коротко согласилась та, - слушай дальше. Сижу чухаюсь…
 Охранник кое-как с натугой обернулся, глянул на шевеление за спиной и поспешно отступил на шажок. По выражению лица понятно, как только кончится торжественный внос Тела в апартаменты, он дамочку обязательно отыщет и уконтропупит до состояния пластмассовой пальмы, у которой та притулилась. И в горшок головой воткнет.
 — Я дальше чешусь. Смотрю, и он под своими потными доспехами волнами пошел.
 — Зудилку подсадили, бабушка?
 — Естественно. И так мне сразу легко и хорошо стало. Я чесаться прекратила, сижу тихо, смотрю. А там - танцуют все!
 Сначала в пляс пошла охрана, потом отельные челядинцы. Мелочь тут же слиняла
 — побежали чесаться по углам. Директору хуже - деться некуда - стоит и дергается как карась на сковородке. Последним задергалось Тело. Одну руку он попытался засунуть себе за спину, что, учитывая габариты, не очень-то получилось, другой непрерывно теребил мотню штанов; и озирался в полном, между прочим, недоумении - почему никто на помощь не спешит. До него не сразу дошло, а когда, наконец, докатило, он просто таки с воем кинулся из холла, своротив по дороге стойку.
 — Остались мы с портье в зале одни.
 — Ее не коснулось?
 — Должен же быть хоть один клерк, способный меня зарегистрировать и поселить.
 Девица озиралась, ничего не понимая. Наконец ее взгляд зацепился за женскую фигуру в почти карнавальном наряде. Расхристаная дама шагнула к слегка покореженной стойке.
 — У вас можно остановиться?
 Несмотря на ошарашеность, девица навыков не растеряла и бросила женщине
 "через губу":
 — Сто долларов.
 — Почему столько? - искренне удивилась соискательница места в санатории.
 — Идите в частный сектор, там можно устроиться за сто рублей.
 Тон шлюхи при исполнении просто-таки обязывал. Прасковья, внутренне взвинтившись, расстегнула полотняную торбу, что таскала на шее и выложила перед девицей пачку серозеленых. С верхнего листочка на портье с укором глядел президент Франклин.
 — Меня удивило, - в речи дамы явственно проступил легкий, но стойкий евроакцент, - Что люкс в вашем заведении стоит так дешево.
 Вот теперь на девицу напал натуральный столбняк. Взгляд заметался: на посетительницу - на дверь - на телефон. Женщина - дверь - телефон. Прасковье в какой-то момент показалось, портье кинется ее грабить, такое зверское выражение сформировалось на лице девушки. Редкие извилины пошли штопором. Рука сама потянулась к толстой пачке баксов. Но посетительница проворно сунула их обратно в торбу. Девица на мгновение замерла, как змея над местом, где вот только вот сидела добыча и ускользнула. Однако - справилась. Панель, она тоже к определенному порядку приучает: мало ли какие чувства взыграют, дело потребует, засунешь их подальше и пойдешь оказывать сервис:
 — Документы, пожалуйста, - процедила портье, сквозь плохо скрываемую ненависть.
 В самом начале вояжа Параскева хотела представиться русской теткой
 Монакского князя Рене, но после демарша с зудилкой, поостереглась. Секьюрити могли с умной головы расценить простую шутку, как попытку теракта, тогда не миновать скрытых и явных проверок. Пришлось доставать рядовой российский паспорт. Небрежно двинув его портье, гостья затребовала люксовый номер.
 — Люксов нет.
 — Вообще или именно для меня?
 — Все заняты. Есть обычные номера.
 — Клетушка с унитазом за занавеской и зеркалом на стенке? Я не намерена платить сто долларов за камеру два на два метра, - обидела портье Прасковья.
 — У нас очень хорошие номера, - уже едва сдерживаясь прорычала девица.
 Далее по логике должно было следовать предложение выкатываться за пределы санатория и снимать в поселке хоть дом, хоть весь квартал, "если ты, сука, такая богатая". Что-то удержало девушку от неверного шага. Не иначе, глаза гостьи. Та смотрела на нее как сытый удав на кролика. При том что кролик догадывается: удав сыт временно, а кролику, в силу не зависящих от него обстоятельств, деваться некуда.
 Двухкомнатный полулюкс, который Прасковья таки выдрала у зловредной администраторши, ее приятно удивил: просторно, светло, прохладно от тихо шуршащих кондиционеров; вид на море, опять же. Денег жалко не было. Параскева собиралась разгуляться.
 Втечение двух, последовавших за вселением в "Итаку" эксцентричной дамочки, недель на побережье в этом районе обрушились все мыслимые и немыслимые катаклизмы.
 Сначала санаторий жгучим потоком затопила жара под шестьдесят. Люди не ходили, собаки не лаяли, воры не воровали. Постояльцы спасались кондиционерами.
 Потом на смену пеклу пришел сквозной холодный ветер, пригнавший шторм. Пара смерчей в одночасье унесла весь пляжный инвентарь, чтобы вывалить его в долине
 Псе. Далее началось нашествие на прибрежные воды стай электрических скатов, которые стаями вообще-то не водятся. Эти, к тому же, имели чудовищный, не сообразный ни с какими законами природы, хвостовой заряд. Туча саранчи объела личный садик директора санатория, нагадила как стадо коров и умелась в пространство.
 Лифт, спускавший к морю постояльцев двух люксовых номеров верхнего яруса - вообще, отдельный разговор. Прасковье, которая так и дефилировала в драной кофте, было холодно отказано от этого вида сервиса. Карточка полулюкса не помогла. Стоит ли говорить о том, что теперь лифт ежедневно застревал аккурат по середине прозрачного стеклянного цилиндра по которому катался вверх-вниз. При чем, случалось это в самый солнцепек и обязательно с пассажирами на борту.
 Горничная, толстая, исполненная сознания собственной важности тетка, имела неосторожность сделать постоялице замечание насчет окурка в цветочном горшке, после чего навернулась на лестнице и сломала лодыжку. На смену ей прислали молодую веселую и словоохотливую. От нее-то Прасковья и узнала, что господин
 Кулпанов - важное Тело - недоотдыхав положенный срок, съехал.
 После его отъезда номер пустовал только сутки, по прошествии которых туда с шумом вселился газпромовский гость, зам. гендиректора какой-то нефтяной компании и, как доподлинно было известно - американскоподданный.
 На следующий день, после того, как всю ночь под окнами замгендиректора -
 Прасковья жила этажом ниже - пели, а потом просто непотребно орали, прикупленные им, дабы развеять американскую грусть, цыгане молдавского разлива, повторилась полдневная остановка лифта. Если, безвременно отъехавший г-н Кулпанов, по причине непомерной толщины, пользовался подъемником в одиночку, и, сновавшей вверх-вниз по лестнице охране, приходилось его оттуда регулярно выносит, г-н Калкис ездил в плотном окружении бодигардов. Последний демарш лифта, таким образом, требуемых результатов не принес. Г-н Калкис проспал всю остановку пьяным сном. Выносить пришлось, вырубившихся от теплового удара, охранников.
 Ночь с цыганами повторилась, но к утру они неожиданно исчезли в неизвестном направлении, прихватив своего нанимателя, чтобы на следующий день потребовать за него выкуп в размере десяти миллионов долларов. Санаторий оцепили правительственные войска, на поимку киднеперов был выслан оперативный отряд.
 Когда шайку прижали ко дну малого ущелья вертолетами, стоять на ногах в состоянии оставались только барон табора, да сам Калкис, остальные лежали вповалку пьяными. Барон тут же сделал заявление, что похищение является рекламной задумкой самого Калкиса. В результате, отпустили обоих. Барон укатил на восток, Калкис - на Запад.
 Это - не считая мелочей. Все до единой девицы-портье, нанятые через одну контору в Москве - оптом, в одночасье оказались без работы. То есть, сначала слетел со своей должности директор, его зам, придя в момент крайнего напряжения всего трудового коллектива, помел как новая метла - у него имелись своя контора и свой опт. Девушки ревели и рвали на себе волосы. Попробуй, найди такую работу на побережье в разгар сезона! Приехала их мадам и увезла в вольное турне.
 Или такая мелочь: половина и без того немногочисленных гостей покинула пределы "Итаки" с симптомами чесотки, псориаза и сапа. Сыпь начинала пропадать, как только гость забирался в самолет или садился в поезд.
 К концу двухнедельного срока путевки Прасковья осталась в санатории одна. К тому времени она сменила рвань на вполне приличный прикид, нацепила бриллианты, крокодиловые туфли, шляпу и наняла шофера на мерседесе. В путь ее провожали всем дружным, но несколько поредевшим коллективом.
 Андраг нахохотался от души. Давно его не баловали такими веселыми байками.
 Вино с бабкой они благополучно допили, пощипали фрукты, еще поболтали о разных мелочах. Внук, наконец, засобирался восвояси.
 — Лети, мой птенчик, и пребудет с тобой Высокое Небо.
 — Вы, мадам, будто в бой меня посылаете.
 — А вдруг, умыкнутая тобой девочка заронит, наконец, в бесчувственную душу дракона зерно любви?
 — Это я-то бесчувственный!
 — Представь.
 — Не откажите в любезности, мадам, объясните недоумку, в чем его природный изъян.
 — Дитя мое, какого лешего ты обращаешся к старой, выжившей из ума крокодилице? Не торопись, дружок. Жизнь все тебе объяснит и все разложит по полочкам.
 — Если успеет. Забыл за волнениями вам поведать: накануне меня подкараулили и попытались убить.
 — Обычные игры молодых. Такое случается сплошь и рядом. Ловят друг друга, избивают, даже пытаются надругаться.
 — Вам-то откуда сие известно?
 — Ты нарушаешь, как любит говорить твоя мать, ты попираешь, в конце концов.
 Дракону никто не имеет права задавать вопросы.
 — Кроме комиссии Высочайших.
 — Не иначе, бедолага Лендор нагнал на тебя страху?
 — Страх? Нет, пожалуй. Но некоторые опасения имеются.
 — Не переживай раньше времени. Я - на твоей стороне. А сейчас изволь выметаться. Мне пора отдыхать. Да и погода портится. Клавдий тебя проводит.
 В каминную залу вошел высокий широкоплечий мужчина, распахнул дверь и почтительно склонил голову. Знакомый с ним по прежним визитам Андраг в который раз отметил, что и поклон у того не так глубок, как надобно бы, и взгляд не выражает особого почтения. Улучив момент, внук искоса глянул на бабку и поразился: лицо дамы смягчилось, в глазах светилось ожидание и все это не ему,
 Андрагу, на него она в этот момент не смотрела. Все - Клавдию. Ну да, Небо в помощь. Не наигралась, оказывается, бабушка в отпуске.
 За воротами Андрага встретил шквалистый, довольно прохладный ветер.
 Помнится, когда летел к бабке, давило жарой. Похоже, надвигалась гроза. Следовало или поторопиться, или возвращаться в бабкины владения. Но внук вспомнил выражение лица почтенной родственницы. Постучись он сейчас обратно, бабка и матом может обложить. Не в том даже дело. Не хотелось встревать.
 Летать в грозу считалось неразумным. Посиди под навесиком, под деревцем, если тебя непогода застала в дороге. Из дому лучше носа не высовывать. Микроклимат над замком конечно ни какая гроза не тронет, а вот за воротами, первая же молния может угодить в фамильный " ирокез". Здесь существовала некая предопределенность, но не такая фатальная как с морем. Могло и пощадить, а могло
 — и нет.
 Андраг передернул плечами, согнул и разогнул руки. Короткий разбег и в лицо ударила волна ветра. Он, как часто случалось, не рассчитал, положился на мышечную память и вместо плавного взлета получился кульбит. Чуть об бабкины ворота не треснулся разлетевшимся организмом, но напрягся и выровнял плохо начатый подъем.
 Низко лететь в круговерти нарастающего урагана - обязательно наткнешься на скалу или дерево. Высоко лучше не забираться, можешь вообще никуда не долететь.
 Порыскав вверх-вниз, Андраг приспособился к взбесившейся стихии и пошел против ветра. А это вам - не фигушки воробьям показывать. Порыв - напряженное до предела тело набирает критическую высоту, порыв - кубарем летит в бездну.
 Надо бы заклинаньице… Какая к черту магия! Дух перехватило от напора воздуха.
 Андраг моментально растерял все компоненты. В голове осталась единственная мысль - приземлиться. А его, гадство, опять потащило в верх, там закрутило, потом распялило как лягушку. Крылья с жутким суставным хрустом вывернулись, и, лишенное опоры тело, ринулось на скалы. Сам не понял, как удержался. Мимо скользнул зубчатый гребень невысокой горы. За такой в пору руками держаться, только вот ногу поставить некуда. Андраг сообразил, что следующим порывом его саданет об этот самый край. И пойдет барон потомок Старой Крови вниз, увлекая за собой камнепад. Хрен потом откопаешь.
 Он выбрался! Саданулся об скалу и, теряя высрту, ушел в каньон. До замка оставалось всего-ничего. Но в конце каньона стояли скальные ворота. В них и при ясной-то погоде страшно влетать. А уж при урагане - подавно. Андраг твердо решил спешиться, не дожидаясь нового шквала. Ни навеса, ни пещеры, ни даже деревьев в каньоне не было. Промокнет, и замерзнет, разумеется. Однако все эти тяготы - прерогатива живого организма. Долбанись один раз о скалы головой и все - полный покой и нирвана.
 В ущелье завывал непроглядный мрак. Барон напряг внутреннее зрение.
 Оказалось земля, точнее острые как зубы камни, совсем рядом. Близко, а не укусишь. Чтобы не зацепиться, он чуть поднялся. По спине холодной щеткой прошелся ветер. Место внизу, наконец, открылось. Андраг сосредоточился.
 Необходимо было прийти именно на тот гладкий пятачок, иначе сломается весь от носа до кончика хвоста.
 Молния ослепила его именно в тот момент, когда край единственной в каньоне ровной площадки уже был под брюхом. Каким-то чудом, инстинктом наверное,
 Андраг успел заэкранироваться. Какое там приземление! Ему грозило, превратиться в летучий факел, если не отведет небесное электричество.
 Отвел.
 А вот от грома отмахнуться не успел. На голову обрушился гремящий, страшный в своей плотности и неотвратимости каскад звука. В первое мгновение Андрагу показалось, что ему расплющило череп. Второго мгновения просто не наступило.
 Мозг отключился, а тело, перевоплощаясь на ходу, рухнуло вниз.
 Влад заволновался где-то к середине ночи. Чего, казалось бы, спи себе.
 Завывает по периметру, так до тебя-то не достает и не достанет. Хорошее место, уютное. Сам себе хозяин. Иногда разве залетит сумасшедший дракон, которого посчастливилось иметь хозяином. На этой мысли Влад споткнулся. Не рекомендовалось Высоким Господам прогуливаться в плохую погоду. Может, у бабки остался? Влад вспомнил о девушке, запертой в угловой спаленке. Еду он ей отнес.
 Горшок поставил. Пытался перемолвиться словечком, молчит как каменюка. На
 Влада что ли злится? Нашла объект! Он такой же заключенный. Некуда ему отсюда бежать. Да и не зачем.
 Раньше как было: проблеял песенку на площади, походя зацепил Высокого
 Господина за больное место, потом пол года отсиживайся по норам. Нос высунешь, перед ним тут же клацнут челюсти. А в народе уже слухи поползли: исписался, спился, продался драконам… Стихи, правда, распирают. Влад начал понимать беременных баб. Изнутри растет что-то, вытесняет душу на поверхность. Когда терпеть уже невмоготу, склоняешься над страницей и - полилось! Когда легко, как выплюнуть. Когда с болью, с кровью и криком. Родишь, глянешь - уродец. Нет, определенно, барона Андрага ему послал Защитник.
 Да куда он подевался-то!
 Ругая себя последним идиотом, человек полез из-под теплого пледа. По ногам дуло. Накинутая на плечи шкура, со стороны выглядела, надо полагать, куда как романтично, но тепла давала мало. Одеваться, однако, не хотелось - лень. Так пошлепал тапочками по тысячелетним плитам замковых переходов. Сунулся сначала на господскую половину, вдруг хозяин тихонько прибыл? Ничерта. Пусто. Поднялся во второй этаж, постоял перед Светланкиной дверью - тоже тишина. Будь там высокий Господин, девица или ругалась бы до визга, или охала и ахала на весь замок. Приходилось, знаете ли, наблюдать.
 Через эту комнату много уже женщин прошло. Последнее свидание, как говорил барон. Влад в первый раз напридумывал себе всякой жути. Вот натешится Зверь с девушкой, а утром, например, сварить ее прикажет, и сожрет. Ни фига! Высокий
 Господин их, оказывается, прямо из-под себя замуж выдавал. Уму, конечно, не постижимо. Однако новопоселенца Замка-на-Камнях еще больше поразило то, как все до единой страдали и выли при разлуке с драконом. Будто в котел, а не в нормальную жизнь собирались.
 Пользоваться дальней связью Влад умел, но беспокоить старую змеюку, бабушку господина, поостерегся. Та, пожалуй, и через зеркало порчу нашлет.
 Да, в конце-то концов! Может, он в гости улетел?! Трахается сейчас с какой нибудь юной драконицей, а Влад за него переживай.
 И опять - ни фига. Беда случилась. Он понял это в мгновение и уже после не сомневался. Бегом вернувшись в свою комнату, он переоделся: напялил старый толстый свитер, полотняные штаны, высокие сапоги. Поверх всего натянул дождевик. Подвигался, помахал руками, скинул дождевик на пол. В такой хламиде не то что другого не найдешь, сам потеряешься. Короткая кожаная куртка, как раз в пору. И сухо и движениям не мешает.
 Малая калиточка была заговорена только на него и на хозяина. Чужой застрянет.
 За дверью человека встретила стихия в полном непотребстве: ни идти, ни смотреть, ни даже стоять было невозможно. Самое разумное - забиться в щель между камнями.
 Жутко матерясь и поминутно оскальзываясь, Влад начал спуск. Бесполезный фонарик пришлось спрятать под куртку. От него только темнее. Он нащупывал ногой камень внизу, пробовал на устойчивость, только тогда переносил на него тяжесть всего тела; руками цеплялся за мокрые корни, ветки, землю. Жидкая грязь продавливалась между пальцев. На середине спуска он чуть было не повернул назад.
 В той круговерти, что выла, стараясь его поглотить, самому бы шею не свернуть. И где он будет искать барона? Влад остановился, приник телом к тропинке, отдышался. Помянул Защитника, Высокое Небо, драконьих и человеческих заступников и полез дальше.
 На дне каньона было не так ветрено, но темно. Тут пригодился волшебный огонек.
 Влад начал двигаться быстрее. Коме как через скальные ворота к замку не пробраться. В своих охотничьих вылазках он в ту сторону никогда не заходил. Аркой кончалась замковая защита.
 Арка осталась за спиной. За ней обрушился уже не дождь - водопад. Стало трудно дышать. Он до режущей плотности надвинул шляпу на голову и пошел. Из темноты вырастали камни, человек натыкался на них, ругался, обходил или перелазил. Ногти давно обломались. Голос осип. Случись кричать - только шипение выдавит. Он шел, стараясь отыскать единственную в ущелье узкую ровную площадку. Что-то подталкивало Влада в ту сторону. Он не сопротивлялся. Начни сомневаться, вообще остановишься, да тут же и сдохнешь. Вода сверху забьет на смерть. Вода снизу подхватит и унесет бренные останки бывшего стихоплета, ренегата и труса.
 Он собрался перешагнуть через продолговатый камень, когда сообразил - на площадке их быть не может.
 Пальцы сначала наткнулись на мокрую одежду, потом на холодную как у покойника кожу. Влад уже не сомневался кто перед ним, но на всякий случай ощупал лицо. Владельцем такого носа мог быть только его спаситель и нынешний хозяин барон Андраг.
 От облегчения человек выдал залпом все какие знал ругательства. Имей они силу заклинания, от гольцов бы следа не осталось.
 Нашел. Нашел-то - нашел, да что делать дальше? Влад попытался приподнять тело. Такое впечатление, ворочаешь мешок с камнями. Вот, мать их за ногу, драконы хреновы. Точно говорили, что они тяжелее обычных людей. Человек чуть не заплакал. Не по силам ему… Он наклонился над Андрагом и стал дышать тому в лицо. Ведь живой же. Никаких сомнений: живой. Мертвечины стихоплету пришлось повидать на своем веку достаточно.
 Огонек трепетал у самого лица дракона. Слуга натянул на голову куртку и склонился над бароном. Теплое человеческое дыхание уносило ветром. Он начал греть щеки дракона руками. Ничего не помогало - будто камень трешь. Влад сам пока не околел только по тому, что двигался. А еще он не давал обреченности заползти в душу. И соблазну. Кто ему этот дракон? Да никто! Зверь, какого, любой порядочный человек должен ненавидеть с рождения и до смерти. Убивши такого - счастлив должен быть.
 Влад задрал голову. По глазам, вышибая последний разум, хлестнуло струями взбесившейся небесной воды. Изо всех сил, с размаху, сначала одной потом другой ладонью он влепил по щекам Высокого Господина. И еще. И еще. Пока не ожгло ладони. Но веки дрогнули, открылись мутные глаза.
 — Я где?
 Влад мог поклясться, что губы дракона не шевельнулись. Значит, и нам нет надобности орать.
 — У самой арки. Мне тебя не дотащить. Здесь оставаться нельзя. Скоро ущелье превратиться в сплошной поток. Нас унесет.
 Дракон попытался поднять руку. Не получилось. Человек помог. Закоченевшие пальцы с трудом сложились в подобие "козы".
 — Теперь донесешь, - прошептал барон и потерял сознание.
 Как он тащил, ставшее легким, но страшно неповоротливое, безвольное тело вверх по тропе, как допер таки его до калитки, как, сам уже теряя сознание, внес в замок и буквально сбросил у камина, Влад потом вспоминал урывками. Целиком картинка не складывалась. Он рухнул рядом с драконом и замер, не в силах пошевелиться. Так и уснул в мокрой, с одной стороны нагретой огнем, с другой - холодной одежде.
 Солнышко по утру, как ни в чем не бывало, заглянуло в узкое окно залы. Огонь в камине давно потух. На полу перед его холодным зевом лежали двое. Слава
 Высокому Небу, оба дышали. Один со стоном, другой хрипло, часто прикашливая.
 Влад плавал в полусне, из которого не хотел выбираться. За пределами мягкой, вполне еще комфортной пелены, обязательно ждет какая-нибудь пакость. Сегодня, например - он был уверен - болезнь. Ночные странствия по мокрой, каменистой преисподней всплывали в просыпавшемся сознании. Он бы и еще полежал, но тишину залы пронзил зуммер. Так могло завывать только магическое зеркало. В свое время Андраг строго настрого запретил менестрелю к нему подходить. На дальнем конце связи мог оказаться кто угодно: от старого друга до нового врага. Узнать
 Влада труда не составит. Так что, услышишь зуммер, беги со всех ног в другую комнату.
 И рванул бы от всевидящего ока драконов, да первое же движение заставило взвыть. Болело практически все. Кое-как привстав на четвереньки, он глянул в сторону старого, обшарпанного трюмо. Из тумана на него взирало озабоченное лицо
 Андраговой бабки:
 — Подойди! - приказала драконша. Влад попытался встать, не смог и рухнул с достигнутых высот на коврик, который делил с хозяином.
 — Где Андраг? - взревела бабушка.
 — Рядом, - едва ворочая распухшим языком, выговорил Влад.
 — Вы там, что, напились вчера?
 — Ага, - непочтительно отозвался человек, - Водицы со дна ущелья.
 — Он жив?
 Со своего не совсем удобного для наблюдения места Влад все же углядел, как изменилось лицо почтенной родственницы Высокого Господина. Смотри-ка, переживает.
 — Бабушка, - донеслось из-за спины, - Успокойтесь. Я скорее жив, нежели мертв.
 Хоть некоторые сомнения присутствуют.
 — Подойди к зеркалу. Мне трудно разговаривать с камином, а больше ничего не видно.
 — Не могу. Кажется, сломаны обе ноги. Во всяком случае, очень больно.
 — Тебе нужна помощь, - констатировала бабка.
 Дракону пришлось таки приподняться. Только одна половина лица походила на потомка Старой крови барона Андрага. Другая - на синюю оладью. Бабка охнула:
 — Я лечу к тебе.
 — Увы, мадам. Не получится. Влад тащил меня вчера из ущелья и, кажется, надорвался. Мне некого послать на ворота. Не волнуйтесь. Самое плохое позади. Я только немного отлежусь и начну лечиться. Думаю, к вечеру уже буду в состоянии разговаривать, глядя вам в глаза, а не в потолок.
 — Мальчик мой, я не буду больше тебе надоедать, скажи только что случилось?
 На тебя напали?
 — Молния. От разряда я прикрылся, от звуковой волны не успел. Спикировал на камешки.
 — Лечись. Вечером свяжемся.
 Сначала у Влада перестала болеть спина, потом прекратился озноб, от которого клацали зубы. Последним подарком драконьей волшбы явилось возвращение способности двигаться. Человек поднялся на ноги. Ни хрена себе! Одним, можно сказать, мановением все болячки улетучились. Он с высоты роста глянул на распростертого у его ног дракона.
 На том, что называется, лица не было. Глаза прикрыты, по коже катятся крупные капли пота. Значит, человека поднял, а на себя силы не хватило. Так что ли выходит? Внутри шевельнулась давняя злоба. Морочит, гад. Где это сказано, кто, когда видел, чтобы дракон человека прежде себя выручал?! А где написано, кто видел, что бы человек дракона с того света на себе волок?
 Сам - дурак, сам и стой тут, теряйся в догадках.
 Влад забегал, засновал, притащил теплый мягкий тюфяк, перекатил на него, вновь ставшее неподъемным, тело хозяина, затопил камин, повесил на крюк котелок, бросил туда заварки. И только потом начал раздевать дракона. Тело
 Высокого Господина представляло собой один протяженный синяк. Влад поежился - человеку такое не снести - и прикрыл дракона теплым одеялом.
 К обеду с лица Высокого Господина сошли отеки; к ужину, он смог достаточно приподняться, что бы коротко переговорить с бабушкой. Но Влад подозревал, что лечение не вполне заладилось. Фигня, однако. Его вылечил в один момент, а себя не может? Слуга всмотрелся в лицо хозяина. Улыбается, гад. И тут же осенило.
 Не зря Андраг заплатил огромную по меркам Молодых взятку. Озабоченное лицо мажордома озарилось пониманием. Умен парень. Даже ничего не спросил, только потыкал пальцем в потолок. Вести, мол? Вести, вести, а как же.
 — Как приведешь, не забудь запереть все двери в зал.
 — Какие еще будут распоряжения?
 — Бочку с водой в малую гостиную. Нет, пожалуй, лучше в оранжерею, там меньше дует.
 — Дверь?
 — Только прикрой, запирать не надо.
 — Понял.
 — Исполняй.
 Она сначала сильно испугалась. Не мудрено. Девушкам с самого рождения внушали: не дай Заступник, попасть в лапы дракона. Дракон - зло. Попадешь - пропадешь. Смерть и то лучше, нежели драконий плен.
 Когда за ней пришли, Светланка вся обмерла. Ждала этого мига, сутки маялась, сама себя пугала, сама потом придумывала разные способы избавления, зная в глубине души, деться не куда. Судьба! Не досталась страшному Фуну, достанется другому.
 Низкорослый малый, подручный дракона привел ее в зал, где у дальней стены в камине полыхали дрова. За прошедшую ночь она так намерзлась, так набоялась, что сущая малость - живое тепло - вдохнуло надежду.
 У огня, на тюфяке, прикрытый теплым одеялом, раскинулся предатель и негодяй, обманом заманивший ее в западню. Если бы не он…
 — Помоги, - буркнул слуга.
 — Я к нему не прикоснусь! - шарахнулась девушка.
 Пока кричала, верила, но после…
 Влад поднес к губам дракона чашу. Растрескавшиеся губы разомкнулись. Вода полилась тонкой струйкой. Дракон судорожно глотнул.
 — Что с ним?
 — Попал под молнию.
 — Его убило?
 — Вроде того. Может, оклемается, а может и нет.
 — Он нас слышит? - опасливо спросила девушка.
 — Куда там! На грани, можно сказать, балансирует, - со значением отозвался слуга.
 — Но, если он умрет, - Светлана приостановилась, лихорадочно соображая и делая поспешный выводы: вот она надежда, вот оно избавление. - Тогда я свободна.
 Ты же не будешь держать меня в замке? Отпустишь?
 — На все четыре стороны. Только уйдешь ты ровно до порога. Тут каждый камень заколдован. Не выпустит замок ни тебя, ни меня. Пока есть пропитание будем жить. Продукты выйдут, останется, помереть, или съесть друг друга.
 Светланка вскинулась на Влада. Как же так! Тот смотрел печально: такие вот дела, девочка. Погибаем, можно сказать.
 Под ногами распростерлось тело врага. Девушка теперь глядела на него иначе. С его смертью кончится и ее жизнь и жизнь противного, корявого, страшного не меньше дракона прислужника. Пройдет день, неделя, месяц, и человек, к тому времени превратившийся в голодного зверя, съест ее. Светланка представила, как слуга начнет выслеживать ее по коридорам, по переходам замка, как она будет прятаться, сама, шатаясь от голода.
 Беспомощный умирающий дракон вдруг показался не таким уж страшным. Он же спас их с отцом в лесу. Сначала волки… За всеми треволнениями Светланка позабыла животный страх, что накрыл ночью в чаще. Вспомнила, затряслась. Если бы незнакомец не пришел на помощь, их с отцом уже бы не было в живых. Побег, петляние по темным тропинкам, рев и грохот в отдаленном замке. Тогда она не боялась. Рядом бежал надежный сильный, и чего самой себе-то врать, красивый мужчина, готовый в любой момент подхватить и вынести из беды.
 Вынес. В когтях. На девушку будто вылили ушат холодной воды. Заманил, утащил… Она помнила, что случилось вчера на верху. Не просто помнила, думала об этом все время. Он мог надругаться над ней и сожрать. Не стал. Почему? Самое простое - растягивает удовольствие. Она много раз возвращалась к этому вопросу и много раз так себе отвечала, пока не заметила, что не просто отвечает, заставляет себя так думать. В поведении дракона не чувствовалось угрозы. Зато сквозь вчерашний страх проступало нечто, что заставляло Светланку гнать от себя эти воспоминания, ругаться и злиться: зверь, чудовище, нелюдь, людоед! Нежные, сильные руки…
 — Делай же что-нибудь! - вдруг заорала она на Влада, - Что встал! Неси горячую воду, травы какие есть, тряпки. Его же перевязать надо, не видишь, он кровью истекает.
 Осторожно, едва касаясь кожи, она обмыла ссадины и раны; какие забинтовала, какие помазала единственным средством, которое нашел Влад - водкой. Этот недотепа, оказывается, поил больного господина простой водой. Девушка смешала в котелке мед, вино, чай, добавила кипятку, потомила у огня и начала с ложечки вливать снадобье в рот недужного дракона. Сама тоже хлебнула. Напиток получился сладкий, горячий и очень хмельной. То ли от него, то ли от того, что тупое заточение сменилось привычной занятостью, заботой, на нее снизошло спокойствие и даже некоторая веселость.
 Узкие твердые губы дракона чуть смягчились. Он глотал, кадык двигался вверх вниз. Живой и, кажется, уже не будет умирать, решила Светланка. Выпоив с ложечки пол чашки вина, она подняла глаза на Влада:
 — Мясо есть?
 — Зачем?
 — Иди, свари ему похлебку.
 — Я не могу его с тобой оставить, - категорически воспротивился слуга. - Ты еще, чего доброго, добьешь господина.
 — Не беспокойся. Сам же сказал, без него нам тут долго не протянуть.
 — Откуда я знаю, вдруг ты народная мстительница, только и ждешь, как дракона укокошить? А мне он дорог.
 — Ты его так любишь?
 — Я этого не говорил. Только, скажу тебе откровенно, если бы не он, не сидеть бы мне тут с тобой и лясы не точить. Он меня у палача выкупил.
 — Ты разбойник?
 — Дура! Думаешь, к кату одни разбойники попадают?
 — Не знаю, - опешила девушка. - Наверное.
 — Ты песенку про черную простыню слышала? А про козла драного?
 — Слышала.
 — Меня за них приговорили к смерти на колу.
 — Ой! - глаза Светланки округлились, - Ты - Влад! А говорили, что тебя тихо удавили, и еще, что ты сам продался…
 — Меня продали. За такие деньги, что людям и не снились. Такие тыщи только у драконов водятся. Барон Андраг их за меня выложил.
 — Зачем?
 — Не знаю.
 — Он странный, - задумалась девушка.
 — Он - сумасшедший.
 Светланка чуть не выронила из рук чашку. Губы задрожали. Только что вернулась к жизни, только вот опять начала на что-то надеяться, а тут как обухом по голове.
 — Ты сильно-то не пугайся. Он людей не убивает, - ободрил ее Влад.
 Но по лицу девушки уже бежали слезы. Она отставила чашку с вином и уткнулась в ладони.
 — Он в людей играет.
 — Как? - прорвалось сквозь всхлипы.
 — Как в шахматы. Видишь, доска с фигурками на столике? Вот и он наберет фигурок, наиграется, а потом отпустит.
 — Совсем? - она, конечно, не поверила, но слезы как-то сами прекратили течь.
 — Ага.
 — Не может быть. Барон Фун…
 — Не сравнивай цветок с дерьмом. Фун из Молодых, барон Андраг - Старой крови. Они такие же разные как благородный олень и дикий кабан, например.
 Сравнение на вкус Влада грешило откровенным китчем, но что поделать, не в салоне образованную, городскую дамочку уламываем, деревенскую простушку.
 Дожил, вольный голос народа, дракону помогаю, девку охмурить! И ведь, что интересно, азарт забирает: поладят они, или таки девка будет брыкаться до последнего. А с другой стороны, если уйти в глубины собственной подлости, так что бы с верху совсем ничего, ни мораль, ни нравственность не отсвечивали: барон отсюда дней через пять смоется, девицу за собой, понятное дело, не потащит.
 Значит, что? Значит, останется она на попечении Влада и в полном его распоряжении. А что под драконом побывала, так иной человек еще меньше на человека похож.
 Светланка отвернувшись, вытирала мокрые щеки краем подола. Влад глянул на господина. Глаза того были открыты и очень внимательны. Барон Андраг без улыбки смотрел на слугу.
 — Ладно, - буркнул Влад, поднимаясь, - пойду мясо варить. Посиди тут с господином. Если ему хуже станет, зови.
 Он поспешно ретировался от внимательных драконьих глаз. Гады! Точно - насквозь людей видят.
 Девушка осталась наедине с распростертым телом Врага, камином, легко гревшим и освещавшим покой, узкими полосами черного неба в окнах-бойницах и страхами. Время замедлилось. Дракон не шевелился. Язычки огня нехотя облизывали поленья. Ветер, вчера норовивший разнести замок, сегодня напоминал о себе только легкой, знобкой змейкой.
 Она поднялась, сделала несколько сторожких шагов. С высоты роста барон выглядел как бы менее значительно. Если отбросить подлое знание - и вовсе недужный, может даже умирающий, очень высокий… очень красивый мужчина.
 Слова Влада возымели над ней некоторое действие. Сейчас она уже не так боялась. Но признаваться себе в этом не хотела, гнала вообще любые мысли о бароне
 Андраге, кроме привычных, затверженных с детства: опасность, смерть, позор. Пока слова не стали растворяться, терять смысл. Можно было сто раз повторять одно и то же, смысл не умещался в слове, растворялся в покое комнаты, в редком потрескивании дров, в тихом, прерывистом дыхании человека на полу.
 — Помоги.
 Светланку подбросило. Замечталась! А он, оказывается, уже пришел в себя. Она застыла, наблюдая, как он с трудом перевернулся на бок, как подтянул колени к животу и попытался встать.
 Барон Андраг поднялся. Одна рука кое-как удерживает простыню, в которую его завернул Влад, вторая - висит плетью. В глаза Светланке бросились синие полосы и запекшиеся корки крови. Его лошадями что ли тащили? А на боку, на чистой белой коже - опухоль и следы зубов - волк подрал.
 — Что ты так на меня смотришь? - прохрипел Андраг.
 Она хотела сказать о волке, о лесе, о страхе, но язык против воли выдал, затверженное с детства:
 — Отпусти, зверь.
 — Уходи, - без выражения бросил барон и, едва переставляя ноги, двинулся к одной из дверей. - Влад проводит.
 Первым порывом было - бежать. Она дернулась, но взгляд не отрывался от шатающейся фигуры. Девушка остановилась. Дракон тоже остановился и начал заваливаться в бок, пока не рухнул на плиты пола.
 Светланку сдуло с места. Он был тяжелый, совершенно неподъемный, но она как то справилась, подлезла под здоровую руку, надрываясь потянула. И подняла.
 — Пойдем, куда… Куда тебя? Я не знаю… Влад!!!
 Слуга не отзывался. Мужчина не открывая глаз качнулся вперед она - за ним.
 Дверь вела в небольшое помещение, где посередине, между кадками с диковинными растениями стояла приземистая деревянная бадья. От воды поднимался пар. От цветов исходил густой сладкий аромат.
 — Мне надо в воду, - прохрипело у нее над ухом.
 В воду, так в воду. Она помогла ему. Простыня осталась в каминной зале. Не до нее. Девушке, струдом, удалось довести больного до ванны, а там и запихать в горячую темную воду.
 Когда вода прикрыла барона до подбородка, Светланка испугалась еще больше: вдруг уйдет с головой и захлебнется. Но он зацепился за край лохани затылком, погружение прекратилось. Слева по виску заструилась кровь. Светланка схватила чистую тряпочку, приложила, отняла. На месте раны светлел тонкий рубец. Вот почему он сюда полз! Людям надо после такой передряги отлеживаться да снадобья глотать, дракону - только ополоснуться.
 Не понимая что делает, и не желая понимать, она начала поливать его голову водой, зачерпывая ее ладонями. Длинные черные, жесткие волосы спутались. Она разобрала, распустила волосяной пучок и начала осторожно по прядкам мыть и расчесывать. Попутно, как листья осенью, с его лица опадали кровавые корки.
 Потом плечи…
 У него была удивительно чистая белая кожа. Пальцы сами тянулись погладить, отереть. Она не смогла отнять рук! И глаза…
 Он смотрел на нее прямо и спокойно. Не как господин, не как дракон… как мужчина.
 — Хочешь ко мне?
 В голове помутилось. Ей так захотелось опустится рядом с ним в воду. В тепло. В эти руки. Она их помнила.
 Девушки отступила, отерла ладони о платье - того платья оставалось совсем не много. Как бы в недоумении осмотрелась, - что это на мне? - и взялась за подол.
 — Снимай его.
 Она уже не думала. Остатки одежды упали на пол. Она шагнула через невысокий бортик кадки. И только тут вдруг осознала, что творит.
 — Не бойся, - прошептал мужчина, я тебе ничего не сделаю. Ты устала, посиди, согрейся.
 Теплая вода и теплые ладони на плечах. Он придвинулся к ней, зачерпнул пригоршню, вылил. Кожу под его пальцами покалывало. Ладонь зацепила сосок. От прикосновения по телу девушки прошла короткая молния. Она замерла. Дракон осторожно приподнял ее грудь.
 — Красиво. Посмотри.
 Девушка послушно опустила глаза. Все происходило не с ней. С ней такого быть не могло. Она таяла, превращалась в сгусток сладкой дрожи, в непрерывный плавный полет.
 Она что-то лепетала, когда Андраг вынул ее из ванны и понес к камину. Его и самого несло. Близость чистого девичьего тела опьяняла. Он осторожно положил ее у огня, лег рядом, натянул одеяло и замер, дожидаясь, когда она перестанет вздрагивать.
 Влажная кожа струилась под пальцами. Под мышками и в паху она стала горячей. Руками и языком он заставил полыхать ее всю. Девушка застонала. Он не останавливался. Пальцы перебирали волоски на лобке, двигались глубже, возвращались, пока… Она сама раздвинула ноги и выгнулась.
 Он держался. Он был драконом. Он держался, пока она ни закричала, ни забилась, царапая ему плечи. Только тогда он накрыл ее своим телом, и начал вгонять себя в узкое девичье влагалище.
 Когда она заорала от боли, Андрагу пришлось накрыть ее рот ладонью, иначе охрипнет. И отступить. Ничего не поделаешь. Первый раз - испытание для обоих. Он это понимал. Она смотрела на него расширенными от страха глазами.
 — Так всегда бывает. Боль скоро пройдет. Иди ко мне.
 Она затрясла головой. Андраг не настаивал, дождался, когда она чуть успокоится, протянул под одеялом руку и положил ей на живот. Волосы на лобке слиплись от крови. Ну не скотина же он, чтобы лезть к женщине, которая только вот перенесла одно из самых больших потрясений в своей жизни - просто приласкать, не дать уйти в собственные страхи, в панику. Надо быть последней свиньей, чтобы за один короткий миг сделать женщину холодной на всю жизнь.
 Утром ее разбудил солнечный луч. Девушка открыла глаза и тут же зажмурилась.
 Свет вливался в широкое окно. Она не здесь засыпала. Ночью рядом полыхал камин.
 К ней прижималось горячее мужское тело. Было больно и страшно.
 Сейчас в мире присутствовал покой и только покой. Легкая, белая, надутая ветром занавеска раскрылатилась. Светланка увидела в окне голубое небо.
 — Проснулась? - раздался рядом низкий знакомый голос.
 Он лежал тут же, подперев голову согнутой рукой. Жесткие черные волосы спадали на подушку. Глаза дракона смеялись. Движимая отголосками вчерашнего страха, она постаралась отодвинуться, но он легко дотянулся до нее, обнял за плечи, притянул.
 — Куда ты так торопишься? Полежи. Тебе плохо?
 — Нет, - едва слышно отозвалась Светланка.
 — Тогда сделай одолжение, побудь со мной немного.
 Она не понимая уставилась на него. Кто она и кто он! Или события последних дней были страшным мороком и он вовсе не дракон? Он просто человек, спасший их с отцом. Или…
 Он не стал ее переубеждать. Зачем тратить слова, если можно просто ласкать, так чтобы уже через небольшое время для слов не осталось места. Они стали не нужны.
 Нужны только руки и губы.
 Он ни куда не торопился. Пальцы едва касались ее кожи, губы шептали и убаюкивали. Но она не засыпала, наоборот, с каждым мгновением в ней нарастала волна. Если бы он остановился… Но он не останавливался, пока не добился своего.
 Она потянулась к нему сама, нетерпеливо, еще толком не зная, чего хочет. Но - хочет!
 Андраг был вознагражден за терпение и осторожность. Когда так долго сдерживаемое возбуждение взорвалось оргазмом, у него на миг потемнело в глазах.
 Наслаждение пронзило до кончиков пальцев. Он застыл, не двигаясь, приходя в себя. Девушка под ним вздрагивала. Андраг посмотрел и удивился. В ней кажется тоже доигрывали последние аккорды сладкой разрядки. Как же повезло ему,
 Андрагу, и как не повезло Фуну!
 Два дня он то отпускал ее, то притягивал обратно. Они спали урывками, ели не глядя, что едят, иногда молча по долгу смотрели в небо, что бы тут же забыть об облаках и звездах и опять приникнуть друг к другу.
 Ради такого стоило рисковать! Тысячу чертей в глотку Фуну иже с ним. Девушка оказалась именно такой, какие больше всего нравились Андрагу. Она не причитала, не требовала от него признаний или обещаний. Она просто отдавалась на волю своим и его желаниям.
 Но все имеет конец.
 Зеркало в каминной зале начало подавать признаки жизни еще с утра. Андраг игнорировал вызовы. В каминную просто никто не заходил. Хоть обзвонитесь, господа. Нас нет. К вечеру отдельные позывные превратились в непрерывный зуммер. Андраг вылез из ванны, обмотался простыней и пошел отвечать.
 — Бабушка! У нас потоп или пожар?
 — У нас Дикая Охота!
 С него в миг слетели остатки истомы. Дело оказывается, на месте не стояло. Фун добился таки разрешения на большой гон. По правилам, к нему обязаны присоединиться все, способные держать оружие. Дружина наберется довольно значительная и совершенно дурная. Эта орда попрет по долинам и по взгорьям, сметая все на своем пути. Им, между прочим, чужая данница даром не нужна, зато какой повод покуролесить. Бароны Старой крови и умеренные немало сил положат, чтобы защитить свои владения. Под шумок молодая гвардия так напакостит, полвека потом будешь икать. Людей эта пьяная от крови толпа синьоров положит, сколько смогут. Дикая Охота объявлялась на одну ночь. А это очень долго.
 — Ты вовремя меня подняла. Спасибо.
 — Лети, спасай свой лен. Мне кажется, именно твои владения могут пострадать в наибольшей степени.
 — Можешь порекомендовать какой-нибудь бескровный ход?
 — Нет. Но есть способ отделаться малой кровью. Предъяви им тело девушки.
 Якобы нашел на дороге. Если беглянка отыщется до начала Охоты, призыв будет отменен.
 — Я этого не сделаю.
 — Значит, готовься к большой крови.
 Почувствовав чужое присутствие, Андраг обернулся. В углу, прижав кулачок ко рту, застыла Светланка.
 — Уйди! - рявкнул он.
 — Это из-за меня?
 — С кем ты разговариваешь? - поинтересовалась бабушка.
 — С вами, мадам. Еще раз спасибо за предупреждение. Я собираюсь вылететь тотчас.
 — Девочку принесешь ко мне?
 — Нет. Оставлю тут. Ей ни к чему выходить из-под сводов замка.
 — Делай, как знаешь.
 Он побежал в спальню. Его вещи кучей лежали около кровати. Не обращая внимания на причитания девушки, он кинулся одеваться. Под руки попалось зеркальце в медных виноградных завитушках, сунул его в карман анорака, туда же отправился вместительный несессер. Барон Андраг решил, что все имеющиеся в наличие артефакты, надобно иметь при себе. Предстояла схватка возможно не только за собственное имущество, но и за жизнь. В любом случае - он не отдаст им ни пяди, ни крошки.
 — … слышишь?!
 — Что?
 — Ты меня слышишь?!
 — Нет! Не до разговоров.
 Оказывается, Светланка металась за спиной, дергала его, пыталась что-то сказать.
 — Отдай меня им! - закричала она, так что уши заложило.
 Андраг развернулся к ней, взял за плечи и грубо тряхнул.
 — Будешь сидеть в замке. Если я не вернусь, будешь сидеть тут до конца дней.
 Влад о тебе позаботится.
 Светланка поползла вниз. Ползла пока не пала на колени ему в ноги.
 — Отдай меня им. Я не стану жить, зная, что из-за меня ты погиб!
 — Не дождутся. Встань! Вставай! Я им никогда ничего не отдам. Дело не в тебе.
 Они не получат ничего принадлежащего мне.
 Она было вскинулась, но Андраг уже несся к выходу. По дороге подвернулся
 Влад. Барон кинул ему на ходу:
 — Если со мной что-нибудь случится, отсидитесь тут, потом уходите через калитку. Моли своего Защитника, чтобы он дал мне победу, иначе тебе придется всю оставшуюся жизнь прожить далеко в горах с бывшей драконьей подстилкой. Так, кажется, люди называют девушек побывавших у меня в постели?
 — А если вернетесь? - нагло осведомился верный слуга.
 — Тоже, только тут.
 — Желаю Высокому Господину полной победы.
 — Мерси.
 Взлет с отвесной площадки почти не требовал разбега, три шага и ты уже паришь. Андраг с места начал набирать скорость. Миг и драконьи ворота остались позади, он проскочил их со скоростью пули. Тут его достал Зов. Действительно
 Дикая Охота! Такое ни с чем не спутаешь. То-то Молодые по всей долине сейчас збираются, то-то гладят шнурки и чистят оружие!
 Андраг, не снижая скорости, плавно входил в поворот, - чему-то да научился за последнее время, - а в мозгу болючей занозой сидело: что делать? что делать? что делать???
 Предъяви он, как советовала бабка, тело девушки, инцидент сочтут исчерпанным. Даже если потом штатный маг из Старых и докопается до истины, наказание будет минимальным. Выйди на бой с Дикой Охотой - не справится.
 Магически он их, конечно, уделает… каждого по отдельности. С оравой не справиться ни кому. Да к тому же - Лендор прав - они накачали мышцы, они кое чем тоже владеют. Но отдавать им девочку, которая ему, в сущности, сейчас и не нужна… Он даже последней, паршивой овцы им не отдаст!
 Пора было сбросить темп - устанет, запыхается. А ему необходимо явиться к
 Охоте с холодной головой и во всеоружии Силы. Земля внизу перестала стелиться серым покрывалом, замелькали кусты и деревья. Впереди выстроились цепью каменистые холмы, граница владений бабки. Дальше ничейная полоса.
 За холмами простиралась каменистая, местами зеленая долина. Здесь водилось много живности: ходили набитыми тропами небольшие оленьи семьи, бегали от рощицы к рощице кабаны. Масса мелких зверушек хоронилась под камнями. Здесь же обитали и вершили свой пир хищники. Волков Андраг встречал довольно часто, иногда на глаза попадался осторожный леопард. Бабка говорила, что видела льва.
 Андраг сомневался. Скорее кто-то из драконьего племени оборотился и разгуливал по пленеру. Не те широты для львов.
 На полном скаку, вернее лету, его будто приложило о твердое. Дракон круто заложил разворот.
 На зеленой полянке между высоких серых камней багровело. Когда огромная тень накрыла пятачок, от растерзанного тела отскочила пятнистая кошка; оскалилась, подняла окровавленную морду к зениту, и, рыкнув, длинными прыжками ушла в лабиринт камней. Андраг опустился на площадку.
 Останки: куски плоти, обрывки грязных тряпок, длинные пряди волос невозможно было идентифицировать. Он на мгновение оцепенел. В стороне от кровавого комка валялась голова. Он не видел лица и даже не сразу сообразил, что голова не оторвалась совсем, а держится на ленточке кожи. Но - волосы!
 Собственно, и остолбенение-то было вызвано тем, что точно такие он гладил и целовал только сегодня утром. Светланка?!
 Не нагибаясь, носком сапога он перевернул голову к себе лицом. Уф! На него глядели чужие мертвые глаза. Да и как бы девушка, полчаса назад оставленная в замке, оказалась на пустоши? Бродяжка, зашла в дикий край, заблудилась, попалась зверю…
 Зверю. Зверю? Андраг почти сразу уловил присутствие магии. Пятнистая кошка оставила за собой очень четкий совершенно не свойственный животным след. Пойти за ней, дознаться? А на хрена, спрашивается? Один дракон не должен отчитываться перед другим. Я ему что, Высокая комиссия? Пошлет меня соплеменник и будет прав. Да еще попеняет, мол, и тебе, барон, пожрать оставил.
 Оставить-то, оставил… Женщина. Белокурая. Волосы длинные. Молода. Живот, кишки и промежность выедены "кошкой". А в кармане куртки у барона Андрага, между прочим, лежит платьице Светланки…
 Не надо быть драконом Старой крови, что бы сообразить - перед ним подарок судьбы.
 Прости меня, девушка. Дракон осторожно собрал в кучку, что осталось от бродяжки, окровавленные тряпки откинул в сторону, достал из кармана изодранное старое платьице и сложил в него останки. Прости меня, девушка. Когтистая лапа провела по мертвому лицу, сдирая кожу с черепа. Теперь можно было предъявлять свою находку Дикой охоте. Андраг завязал все собранное в узелок, подхватил и понес. Уже можно не тормозить, не задерживаться. Труп - налицо. Чужая магия в нем просто-таки свербит. Другое дело, что чем больше Андраг к ней прислушивался тем больше убеждался - он с носителем этой магии знаком. Да не просто знаком…
 Жаль, бабушка, что вы принадлежите к Молодой крови. Вам не дано умения так скрывать свои следы, чтобы никто никогда не догадался. Жаль, бабушка… Но я постараюсь. Вас не вычислят.
 Старого мага, эксперта при Дикой Охоте, к счастью, не оказалось. Начало гона обычно наступало с восходом луны. Андраг успел задолго до того. На Ратном Поле - месте турнирных поединков - уже собралось довольно много желающих прокатиться по Долине смертельным клубком. Появление барона Старой крови с останками беглянки их просто таки возмутило.
 Ох и нюхали, лапами трогали, искали и находили: вся магия на останках была - чужая, не Андрагова. На платье - его, да он и не отрицал. Скрепя буйные сердца, синьоры согласились: нашел случайно, принес, предъявил. Фун орал и брызгал огнем. От него потихоньку отворачивались. Дикая Охота разваливалась на глазах.
 Несколько совсем уж юных отморозков собрались было уйти в гон самостоятельно.
 Их усмирили быстро и качественно. Откуда ни возьмись, в общество влились
 Старые. Барон, допоследнего находившийся в немыслимом напряжении, с облегчением отметил, что эксперт так и не прибыл. А что Старые? Походили, похмыкали, перебросились с ним парой слов и улетели.
 Взошедшая луна застала на турнирном поле вполне понятное запустение. Фун, два члена Совета да Андраг еще стояли над останками бродяжки. Степенные синьоры откочевали во дворец - административный центр Долины - запить нереализованные намерения. Молодняк резвился в воздухе. Хорошо, что коровы не летают, в который раз подумал Андраг, а драконы, даже Молодые, не приучены гадить налету.
 В полночь, с боем часов, призыв к Дикой Охоте был отменен, барону Фуну лишний раз указали на нарушение закона, но попутно объявили, что разбирательства по этому поводу не будет. Ни к чему отрывать занятый Совет от дел по такому мелкому поводу. Барону Андрагу сквозь зубы выразили благодарность и разрешили лететь домой.
 Задержись он хоть на полчаса, не миновать подозрений. Они и так присутствовали. Но - доказательства? Улетать не хотелось. Надобно сначала спалить останки, да приложить к пеплу пару артефактов, чтобы и у Старого эксперта нюх отшибло. А с другой стороны: лучшее - враг хорошего.
 Едва дослушав пространную речь члена Совета, барон-дракон поднялся в воздух и пошел на небольшой высоте в сторону своего замка. Пара молодых ринулась за ним. Они не собирались нападать - только лишний раз отметить, как Старая кровь неповоротлива и физически слаба. Андрагу пришлось попотеть, отрываясь. Они бы не отстали, но он повернул в сторону моря. Молодые сочли его маневр проявлением трусости и прохохотав нечто обидное вслед, умелись к себе.
 Отчетливо ведь понимаешь, что тебя провоцируют, но справиться с собой не можешь. Иррациональный гнев прет из подкорки. Поддавшись, или дерись с отморозками по их правилам и победи - хрен ты их одолеешь без магии - или калечь пространство произвольными формулами и гни молодняк в дугу.
 Не долетев до кромки прибоя, Андраг благоразумно развернулся и тут понял, что пришла пора отдохнуть. Он устал. Устал безумно. Он что не человек, в конце-то концов! Не живое, то есть, существо, что бы банально потерять силы?
 Трава доходила до пояса. Идти по такой - еще больше устанешь. Андраг остановился и, раскинув руки, пал навзничь. Ночь конечно, холодновата, но надо чуть отдышаться, может даже замерзнуть слегка. Как начнет пробирать дрожь, тут и силы для последнего рывка вернутся.
 Знакомые созвездия привычно ударили по глазам иголками мерцающего света:
 Венец дракона, Корона дракона, Гребень, Глаз черного ворона. Или Врана? Говорят, был когда-то такой род Старой крови. Наверное, все же Врана. Откуда на небе взяться человеческим названиям? Среди людей они, конечно, имеют хождение, но в пособия по астрономии и астрологии, предназначенные исключительно для драконов, попасть не могут ни коим образом. На созвездие набежала маленькая тучка. Глаз закрылся. Черный Вран уснул. Андраг уснул мгновенно следом за ним.
 Пробуждение случилось кошмарным. Поперек незащищенного ничем кроме легкой одежды тела прошелся огненный смерч. Андраг, еще толком не проснувшись, взвился и туту же получил тупой короткий удар в лицо. Из глаз брызнули в обе стороны фонтанчики разноцветных искр.
 Они его достали!!!
 Энергия, материя, сознание, воля - мгновенно сконцентрировались в игольной толщины луч. Осталось найти цель, а уж он не промахнется. Только нащупать ее - и все. Как в старом анекдоте. Ты кто? Я - Смерть. И что? И - все!
 И - ничего. Пространство вокруг пустело. Вычерпанная энергия тяготила.
 Материальная масса тянула к земле. Еще одно сканирование, и не найдя врага, он начал потихоньку распутывать заклинание. Сам же сочинял, сам зазипповал до короткой, ювелирной формулы, теперь сам ставь все на место.
 Когда работа была закончена, в глазах Андрага плавали цветные круги. Но…
 Да, вашу же мамашу!
 Между лопаток холодно и остро кольнуло. Барон узнал меч таинственного противника, избившего его совсем недавно. Если в тот раз молодой дракон хоть как то защищался, сегодня - бери голыми руками.
 — Что тебе? - устало выдавил Андраг.
 — Ничего, - глухо донеслось сзади.
 — Пришел убить? Убивай.
 — Пришел, наказать сопляка.
 — Один хрен!
 — Не хочешь спросить, за что?
 — Догадываюсь.
 — Нет.
 В какой-то момент Андраг почувствовал слабину. Противник отвлекся. Движение оказалось сокрушающим. Их разнесло в разные стороны. Ночным зрением Андраг смог ухватить стремительный, смазанный полет противника к дальним кустам.
 Досматривал издалека. Его самого тоже отнесло, да еще и забросило в терновник.
 Выбираться? А силы? На последнюю формулу ушли практически все. Осталось сидеть на колючках и ждать смерти. Однако с той стороны поляны вместо угрожающего рева раздался смех. Короткий и, как показалось вымотанному до полубессознательного состояния барону, одобрительный.
 Через мгновение странного врага на поляне уже не было. Рассосался!
 Сканировать пространство барон-дракон не стал. Проходили уже. Следа и того не найдет. И сил не найдет. Разве, проколотая задница заблажит, подвигнет, выбраться из колючек, а связываться с незнакомыми магами - дудки.
 — Высокий Господин прибыл, - испуганно прошептал над головой глашатай. И еще тише:
 — Дорогу, Высокому Господину.
 Андраг едва переставлял ноги. Никакой рисовки или хитрости на этот раз не было и в помине. Он всю ночь пешком ковылял по проселку. Дважды пришлось прятаться под крону дубков. Молодые этот вид растительности не любили. Он не просвечивался, мог и по глазам бесстыжего наблюдателя нечаянно хлестнуть.
 Старые дубраву переносили легко. Стыдно сказать: отсиживался как простой человек, пережидал ночной полет Высоких Господ и двигался дальше. Под утро тело несли уже не мышцы - одна голимая злость. Но стоило переступить порог родного дома, она отступила, навалилась смертельная тоска. Мир только что, за какую-то неделю развалился, и как жить в новом, еще зыбком, не устоявшемся, полном тайн и опасностей, не понятно.
 Челядь не высовывалась. Один Конрад стоял по струнке на крыльце. Андраг молча прошел под своды портала. Конрад тенью - за ним. Там в полутьме визитного зала что-то притаилось. Дракон собрал последнее что у него оставалось - физических сил не было вовсе - ошметки воли, напрягся…
 Ни чего себе! Он не верил своим глазам. На столе светился рескрипт. Он так всегда светился. Но как давно это было! Долгих десять лет он не видел этот янтарный свет свободы.
 " Сим изъявлением Высшей Воли барону Андрагу разрешается очередной отпуск.
 Условия: - отдых предоставляется на срок до трех недель:
 — запрещается вывозить, либо ввозить любые инородные для данной местности предметы, тем более артефакты и живые организмы;
 — самовольное увеличение срока отпуска идет за счет следующих лет;
 — штрафные санкции - произвольны.
 Желаем, хорошо отдохнуть!"
 Только пробежав глазами весь документ, Высокий Господин, потомок Старой крови рухнул у стола и мгновенно заснул.




 Глава 3


 Вадим Ангарский КТН и бывший МНС сидел у матушки на даче под рябиной и тупо смотрел на досточки, припасенные отчимом для изготовления скамейки. Мать третий день просила заняться этим самым изготовлением. Вадима жевала совесть.
 Две недели на даче у родителей он только спал и ел. Ни на что больше не было сил и главное желания. Хотелось лежать, отключившись от информационного потока, от родных и знакомых; вообще от вселенной.
 Мать с отчимом устроились в своем не маленьком домике вполне комфортно. Они тут собирались пересидеть зиму. Обе квартиры, их и его, были сданы на длительные сроки. С тех денег родители и питались. От сына по понятным причинам никто из них ничего не ждал. Некоторое время его даже считали безвести пропавшим. Потом дитя объявилось, чем вызвало бурю восторгов, - но кратковременных, - и массу упреков, которые продолжались по сей день. Сын не торопился радовать. Он даже толком не рассказывал, где обретался так долго. Ах, у Гасана! Мать это лицо кавказской национальности в глаза никогда не видела, а по тому априори воспринимала только в рыночно-анекдотическом ракурсе. Одно примиряло, родители не попрекали отсутствием денег. На такое они просто были не способны.
 Вот отсутствие работы, и даже простого желания оную получить, их волновало.
 Однако это скорее было отрыжкой советского трудовоспитания и трудопонимания.
 Они жили старыми категориями. Бог в помощь. Проводить среди последних близких ему людей разъяснительную работу Вадим не собирался. А собирался пересидеть зиму и умотать с первыми теплыми днями на Юг. И там конечно разруха, как и везде в бывшем великом и ужасном Советском Союзе. Но жить, если отбросить все практически излишние запросы, всетаки можно. Работу какую ни какую найти труда не составит. Главное - не засиживаться в средних широтах. Как только пригреет солнышко…
 Досточка выпала из рук. Он уже столько раз повторял себе это, что натер на извилине, ведавшей планами на будущее, мозоль. Не плохо бы тот загиб в мозгах вообще распрямить. Не куда ему ехать.
 Если быть точным и откровенным с самим собой, а кажется, наступил момент истины, он в те края вообще никогда не поедет. Если бы там жил только Гасан… Но кроме него на благословенном побережье Вадима дожидалась юная Гасанова племянница, которой пообещали Вадима в мужья. А Вадим не разубедил. Ему так было удобнее. Хорошо, хоть девочку не трогал, хватило мозгов.
 Из всех родственников, невесты, только Гасан понимал, что дело с женитьбой - гиблое. Вадим не купится ни на будущие куротно-приморские пряники, ни на молодость невесты. Он вообще ни на что не купится. Однако родня стояла на смерть. Как же так - герой! Помог переходить границу, Гасанчика из плена на себе раненого выволок. Как такого не принять в родню, не осчастливить перспективой безбедной жизни у моря? Не последним было и то, что девочка вульгарно влюбилась в высокого, умного русского дяденьку. Много ли надо слегка образованной околоморской горянке?
 Досточка пять оказалась в руках. На всякий случай он и вторую взял. Если мать подойдет, умилится - сын при деле. А сынулю щас стошнит. От всего!
 Началось с часовни. Они ее ставили полгода. Он никогда, ни до, ни после не испытывал такого душевного подъема. Все горело в руках. На зов Гасана тогда собрались самые разные люди. Кто-то поморозил сопли и быстро смылся.
 Большинство остались. Евгений, Гиви, Саша, Сергей… Альпинисты, сплавщики, егерь Коля Мочалкин, Гасановы родственники. Впервые в жизни Вадиму все люди действительно казались братьями. Не только те, кто рядом с ним ворочал камни. Это было братство со всем миром.
 Часовню они закончили к уговоренному сроку. Родственник из далекой арканзасчины приехал и одобрил. До него, по большому счету, ни кому не было дела.
 Родственник потусовался и, так и не поняв, что даром тут ни кому не нужен, отбыл.
 А у Гасана пошло дело к свадьбе. Вадиму пришлось задержаться. Уезжать в такой важный для друга момент он не хотел. Хотя и настроение как-то усмирилось. И ребята все почти разъехались. Он остался: пережил бурный роман с учительницей, кое как отбился от матримониальных притязаний последней, поучаствовал в анархической чехарде первых военных конфликтов, поработал у моря…
 По возвращении в родные пенаты он не сразу включился. А когда включился, затосковал. Подвижки социального грунта оказались таковы, что в образовавшиеся пустоты и трещины провалилось буквально все. Его никто тут не ждал. Друзья пристроились кто кем, а кто и никем. Бывшие сослуживцы и сотоварищи по математической стезе торговали на рынках и мотались по стране с объемистыми клетчатыми сумками. На кафедре зацепились единицы. Кафедру возглавила
 Демьяненко. В силу стойкой неприязни к когда-то горячо любимому, но так и не востребовашему ее мужчине, она не собиралась принимать его на работу. Да и ту работу он пришел спросить больше по инерции.
 Пашка уехал на Север. Визит к родителям друга не принес ничего кроме тусклого как холодный мокрый пепел осадка на душе. Тетя Аня непрерывно хвасталась сыном: такой он удачливый, такой молодец! Нашел денежную работу, с девушкой познакомился. Скоро женится и заживет. За ее тирадой угадывалась хлипкая, дерганная как марионетка надежда, что Пашка хоть как-то устроится. А чтобы не пугать погоду, бедная женщина возвела это ненадежное чувство в абсолют и с позиции собственной утопии пеняла Вадиму на его социальную несостоятельность. Демарш тети Ани походил на защиту нападением.
 Отработав все версии устройства, Вадим даже как-то успокоился. Оставалась квартира в центре, оставалась возможность и дальше ее сдавать. Другое дело, где жить самому. Какое-то время можно ночевать у очередной подруги. Но г-н
 Ангарский предпочитал перебиваться иными способами выживания. Прибегать к помощи и покровительству женщин он не станет. Нет у него такого свойства. Хотя иногда, в мечтаниях он так и этак рассматривал подобную перспективу. Порой он сочинял целый сценарий на эту тему, твердо зная, никогда на такое не пойдет.
 Порода не та.
 В поле зрения объявилась мать. Месяца два уже как в их пригороде развернули телефонизацию. Родители не поскупились. Им как ветеранам и пенсионерам телефон провели в первую очередь. Мать несла Вадиму трубку.
 — Тебя спрашивают.
 — Кто?
 — Не знаю. Мужчина. Он не назвался, - сказала мать с неудовольствием.
 Отсутствие возможности контролировать сына, - если уж он находится в непосредственной близости, - ее злило.
 Вадим не сразу уразумел, кто его оторвал от созерцания столярных заготовок, а когда понял, обрадовался. Борис Исаакович Гольштейн имел свойство, объявляться как осенний лист. Не ждешь, не чаешь, топаешь своей дорогой и тут - такая радость
 — яркая, легкая, ласковая кленовая напасть припечатывает физиономию.
 Борька существовал в принципе как противовес обыденному. Он присутствовал в жизни человеков как анестезиолг-неонатолог; как внук, сын и брат; как друг и как неисправимый оптимист. Таким, во всяком случае, его помнил Вадим. С первых же фраз, однако, обозначилось, что и тут не обошлось без подвижек.
 — Привет, - програссировали на том конце провода. - Только вчера узнал, что ты вернулся.
 — Я уже месяц тут околачиваюсь. Пытаюсь найти свое место в жизни.
 — Нашел?
 — Представь. Рядом с домом. Рабочий день не нормированный, сдельшина, ответственности никакой.
 — Частное предприятие или госслужба?
 — Индивидуальное, - со значением произнес Вадим.
 Несмотря на его откровенно ернический тон, Борька пока не въезжал. Осталось пояснить:
 — Бутылки на помойке собирать.
 Гольштейн не засмеялся, как того ожидал Вадим, а деловито предупредил:
 — Не советую. В один момент останешься без яиц.
 — Не понял.
 — Все помойки в городе поделены между бомжовскими синдикатами.
 — Ты сам себя слышишь? Сочетание абревиатуры БОМЖ и слова синдикат не выдерживает ни какой критики.
 — Ты столько лет на луне что ли просидел?
 — Очень близко к тому. На высокогорье, потом у моря в Абхазии.
 — Я и говорю - на Луне.
 — Стоп! Со мной более или менее ясно. С тобой-то что?
 — Сваливаю.
 Спрашивать, куда, Вадим не стал. И так понятно. Таким похоронным тоном
 Борька мог обозначить только последний путь. Или как в данном случае - очень дальний.
 — Сегодня? - на всякий случай спросил Вадим.
 — Завтра.
 — Щас буду.
 — Не торопись. Я освобожусь только к вечеру. Последние документы оформляю.
 Приходи часов в семь.
 — Буду.
 По непритязательным меркам соседей, квартира Гольштейнов, состоявшая из шести комнат, была огромной. Другое дело, что никто из завидующих не прикидывал, как мало может оказаться места в этих хоромах для восьми взрослых и двоих детей.
 — Если исключить Белку с Юзиком, - говаривал Борька, - Средний возраст нашего семейства приближается к шестидесяти.
 Семья состояла из Борькиных родителей, университетских профессоров, в недавнем прошлом вполне закономерно вылетевших на мизерную пенсию; уже давно не встававшей с постели, но пребывавшей в здравом рассудке, бабушки; тети, проживавшей тут с мужем инвалидом и второй тети, которая своего мужа схоронила и сама была инвалидом. Тут же ютилась сестра Борьки Алиса с двумя малышами трех и пяти лет.
 Своей комнаты у Борьки фактически не было. Была выгородка. Некогда отделили толику пространства от большой комнаты книжными шкафами. Позже
 Борис поставил с той стороны хлипенькую стенку из листов сухой штукатурки. В углу, под подоконником притулился маленький очень старый и красивый резной столик с точеными под львиные лапы ножками. Рядом с ним - креслице в том же стиле. Пространство от окна до двери занимали уже пустые по причине отъезда книжные полки. Вдоль другой стены вытянулась тахта. Расстояние от полок до лежбища и всего-то с пол метра. Вадима всегда поражало, как в таких стесненных условиях Борька смог вымахать до своих более чем внушительных габаритов. Метр девяносто три, сто тридцать килограммов и черная непроходимая борода едва вмещались в отведенное пространство. Бороду он то отпускал до размеров марксовской, то укорачивал, норовя подогнать под статус модной щетины. Первый вариант был зимний, второй - летний. Без бороды Гольштейн средний присутствовал в миру разве что во младенчестве.
 — Ты сядешь в кресло, а я с краю, на тахту. Столик развернем, и получится полный уют.
 Рассуждая, хозяин пытался протиснуться мимо гостя к окошку. Вадим благоразумно забрался на тахту с ногами и прижался к стене. Вдвоем им не развернуться. Борька, получив необходимую для маневра свободу, быстро поменял местами столик и кресло. На столике тут же возникла бутылка водки.
 — Сейчас с кухни принесу огурцы и грибы
 — Не напрягайся. Говорят, закуска градус крадет.
 Борис замер на полушаге, поколебался некоторое время, но потом таки принял решение и отправился на кухню за банками. Быстро вернулся, поставил банки, сел на край тахты и опустил голову на подставленные ковшиком руки. Вадим молчал, все понимая.
 Назначенный на завтра отъезд, предстоял ни куда-нибудь - в Израиль. Муж
 Борькиной сестры Алексей уже почти год жил в Хайфе. Теперь за ним снимались остальные.
 Хозяин комнаты-пенала наконец оторвал голову от рук, скрутил пробку с бутылки и набулькал по полстакана.
 — Давай, сначала выпьем, потом откроем все и порежем.
 — Давай.
 После второй пошло легче. Борька больше не пялился в угол пустым взором.
 Трудно складывавшийся по началу разговор, возобновился. Одному стало легче говорить, другому - слушать.
 — Понимаешь, они с утра до ночи доказывают друг другу, что им там будет очень хорошо, - грассировал Борька. - " Вот тетя Бетти приехала и стала собираться на ПМЖ. Вот тетя Бетти…" Если бы ты знал, как они боятся! Если бы ты знал!
 Передать не могу, как мне их жаль. Думаешь, я бы поехал? Но их-то как бросишь?
 — Остаться, совсем никак? - только для поддержания разговора спросил Вадим.
 Он прекрасно сознавал, что если бы не Борька, многочисленная семья уже бы вымерла от элементарного отсутствия необходимых лекарств. По жизненной необходимости, единственный по сути работающий в семье человек, так нагружался, что - сам признался - отупел. Он через день по суткам дежурил в детской реанимации роддома, откуда утром топал в скользкую, частную клинику и давал там наркозы до вечера. Но вполне прилично по сравнению с остальными зарабатывая, он все равно не мог прокормить семью. Он перестал встречаться с друзьями, перестал вообще где-либо бывать кроме работы и дома. А дома все время требовалось его активное присутствие. Вот и сейчас, только выпили по третьей, на пороге комнаты бесшумно появилась Сусанна Аркадьевна:
 — Извините, мальчики, что я вам мешаю, но, Боренька, тете Соне пора делать укол.
 На фоне темно бордового халата едва просматривалось маленькое узкое личико в вечной сеточке мелких морщинок. Пожизненно воспаленные веки, будто обведены красным карандашом. Сусанна Аркадьевна ушла так же тихо как появилась.
 — Я - сейчас.
 Борька встал, пошатнулся и чуть не рухнул обратно на диван. Вадим не верил своим глазам. Этот парень мог выпить в пять раз больше, и никто бы не заподозрил истинной дозы. Похоже, Борис Исаакович действительно дошел до ручки.
 — Давай, я сделаю, - предложил Вадим.
 — Не волнусь. Ща сосредоточусь. Расслабился. Во, уже порядок, - и вышел из комнаты шаркающей походкой старика.
 Вадим вдруг примерил ситуацию на себя. Показалось - стоишь над черным, но теплым и вполне комфортным омутом. Камень на шее просто таки обязывает нырнуть, но будешь цепляться за край до последнего.
 Борька вернулся не таким мрачным:
 — Представляешь, тетя Соня иврит со словарем учит.
 — Ни фига себе! У нее же, если не ошибаюсь, только один глаз и тот с большими плюсами.
 — Сидит с лупой и выписывает русскими буквами слова из разговорника.
 — Вас там кто-нибудь встречает, или самим придется добираться до Хайфы?
 — Не в том дело. Встретят, конечно. Алексей… Дело не в том. Я сейчас подумал, смотри: вот я большой и красивый мужик лью тебе слезы в жилетку, а она - словарик для меня пишет. Понимаешь? Я так не умею. Не могу! Они всяко жили. В последнее время не плохо совсем. Но в один момент все рухнуло. Ни сытой старости, ни уважения. Беспросветность. Тут как-то просыпаюсь - плохо стал спать - но лежу молча, только пошевелись, набегут с причитаниями. Я лежу слушаю, как мать с тетками решают, что делать, если начнутся погромы. Страх, Вадик. Их же страх гонит.
 Борька замолчал, неадекватно, но придирчиво осмотрел стол и предложил:
 — Давай выпьем за связь времен. За преемственность. То есть, я, наверное, так тоже научусь. А пока мне просто охота по-русски напиться. По-русски. Понимаешь?
 Моя Родина здесь. И язык у меня русский.
 Борька выдохся. Некоторое время посидели молча. Вадиму тяжко было прощаться. Не в том дело, что уезжал последний друг детства, Борька всегда нес в себе положительный заряд. С его отъездом закрывалась щелка, через которую на
 Вадима веяло сложносочиненным ветерком интеллекта, силы и жизнелюбия. А кроме того, Вадим болезненно осознавал, что Борька из его детства никогда бы не стал так выворачиваться. Значит, действительно прощаются.
 — Вполне возможно, там твои опасения покажутся смешными. Приедешь, устроишься…
 — Я как-то попал в Испанию. Группа врачей - по обмену. Возили по госпиталям, ну и т.д. В культурную программу входило конное шоу. Настоящий старинный замок, ристалище, по периметру трибуны. В каждом секторе своя национальная делегация. За нами сидели американцы, французы какие-то… Напротив - группа туристов из Тель-Авива. Представление мне понравилось: обычный конный цирк, но с атрибутами. После окончания предполагался еще бар. Я приотстал. Когда вошел в зал, увидел, как те туристы из Израиля бегут к нашим. Так всей кучей и бежали. За руки трясут. Говорят все разом. Мне потом одна девочка весь вечер рассказывала, как они там хорошо устроились. Как у них все замечательно. Наговориться не могла.
 Вадим смотрел на пустые полки. На нижней, в углу остался круглый светлый отпечаток. Здесь много лет стоял еще школьный кубок "За достижения в спорте".
 Собственные неприятности вдруг показались мелкими и какими-то надуманными. Он, после возвращения ведь еще и не начинал как следует вживаться. Лень обуяла.
 — А ты не собираешься… В смысле - отъехать? - с некоторой надеждой спросил
 Борис.
 — Куда? На историческую родину, то есть в Рязанскую губернию? Меня, видишь ли, по национальному признаку только туда могут пустить.
 Вадим преднамеренно ломал мотив разговора. Хватит, поплакали скупыми мужскими слезами.
 — Тогда, давай еще выпьем, - предложил Борька, - Тебе завтра не на работу?
 Мне тоже. Вот и прекрасно. Представляешь, вещи собрали, билеты, документы… Пол года возьни… И буквально вчера выясняется, что билеты надо менять.
 — Почему?
 — Суббота. Не понимаешь? В субботу нельзя выезжать. Абсурд!
 Борька перевел мутноватый, слегка навыкате взгляд со своего стакана на
 Вадимов. - Не понял, я пропустил или, наоборот, обогнал?
 Вадим уже и сам с трудом ориентировался, но Борькино предположение показалось возмутительно абсурдным.
 — Слушь, Боб, мы ведь только что про хорошее говорили, а ты влез со своим стаканом и все испортил.
 — Ты говорил, что собираешься жениться, - совершенно голословно заявил
 Гольштейн.
 — Врешь. Не мог я такого говорить. Не дождутся! Так я не понял, вы завтра уезжаете?
 — Конечно.
 — Помощь нужна?
 — Естественно.
 — Завтра утром буду.
 — Будь. Слушай, что-то мы отвлеклись…
 Вадим пьяно соображал: Борька решил капитально запить отъезд. И черт его знает, может быть, за всей этой суетой и чехардой, за тяготами переезда и прощания откроется действительно какая-то другая жизнь? Хорошая, целенаправленная, заполненная не только борьбой за выживание. Борька будет потом вспоминать все здешнее, как затянувшийся кошмар.
 Всю жизнь их гнали и всегда они обживались и вживались, не просто мимикрируя, вбирая в себя этику и философию племени, которое их приняло, сплавляя их со своими собственными тысячелетними традициями и комплексами, в результате чего на свет появлялся совершенно непредсказуемый микст. Это про немца можно сказать - обрусевший. Обрусевший еврей звучит нелепо. Русский еврей - другое дело.
 Разлили остатки, и сразу стало понятно - все - за продолжением не побегут.
 Кончалась водка, кончался длиннющий отрезок дистанции. Завтра Борька перейдет на другую дорожку. Вадим побежит дальше без него.
 Ноги у Борьки заплетались, но он таки пошел провожать Вадима до остановки.
 Ночи, мол, темные, район хоть и респектабельный, но не спокойный… возможно именно в силу собственной респектабельности. Где как не здесь, в гнездилище старых научных кадров и творческой интеллигентности, промышлять мелкотравчатым лиходеям? Крупный уголовный элемент на гоп-стоп по темным улицам не разменивается. Те вершат свои дела в ресторанах и при банях с ВИП кабинетами. А для разномастной мелочи, которая, между прочим, зарезать может не хуже профи, подобный район - кормушка. Народец проживает не боевой, наоборот
 — хлипенький, но пока еще не обносившийся до ремков. Есть чем с него поживиться.
 Милиция вносит свою лепту: тут ее днем с огнем не сыщешь. Зачем нужны стражи порядка в заведомо спокойном месте?
 Шли, громко сказано - шатались в сторону покосившегося павильончика, стоявшего в торце дома. Ветер развевал полы курток. Вадим тщетно пытался согреть руки. Перчатки остались у Гольштейнов, куда девались карманы?
 Осталось пробраться сквозь голые, но безобразно густые кусты, когда Вадим сообразил: автобус с этой остановки идет в другую сторону. А и хрен с ним. Доедет до ближайшей пересадки, оттуда до автовокзала. Соображения на некоторое время затормозили, заставили остановиться. Потом пришлось ловить зависшего в полупадении Борьку. А это вам не абы что. Когда процесс устаканился, то есть
 Борька ровнехонько сосредоточился в вертикальном положении, наступила минута тишины. Они замерли, пережидая стресс. Выл ветер. Совсем рядом, в кустах шуршало и скреблось. Звуки были неприятные и тревожные. У Вадима мгновенно встал дыбом загривок. С детства так. Если поблизости обнаруживалась реальная, реже мнимая опасность, по загривку проходил невидимый холодный сквозняк.
 Однако, загруженное алкоголем и длительной вялотекущей депрессухой, сознание не откликнулось на безсознательное и, напрямую, поперлро организм к остановке.
 Под одиноким фонарем, чудом сохранившим среди собратьев мутное око, возились двое.
 — Стой, - загнусил Борька, - Мы, кажется, влюбленных спугнули.
 — Потерпят. Иш, мало им темных мест…
 На них обернулся обладатель широченной обтянутой чем-то малопонятным спины. Глянули мутные, похоже, безумные глаза. Только тут, на свету, Вадим разглядел, что одной рукой мужик ухватил женщину за воротник пальто, а другой зажимает ей рот. На любовный акт оно походило как аутодафе на пионерский костер. Женщине ухаживания явно не нравились. Она извивалась, молотила в туловище претендента кулаками и, в конце концов, укусила его за руку. Насильник отдернул ладонь, женщина пронзительно закричала.
 Вполне могло оказаться, что перед ними супружеская пара. Ну, повздорили по дороге из гостей. Она, например, не с тем танцевать пошла, или он, хватив лишку, полез к Клавке под подол. А уж кто как выясняет отношения, то дело вкуса и воспитания. Неча лезть в чужие семейные дела.
 Невнятно рыкнув, мужик - ни много, ни мало - треснул женщину затылком о столб. Она тут же повисла как тряпичная. Он разжал грабки и развернулся к случайным нарушителям процесса.
 От него несло немытым, гнилым, фекальным и страшно опасным. Перед друзьями стояло животное подвальной породы. Из-под старого дождевика, застегнутого на единственную пуговицу, на растоптанные ботинки складчатыми буфами сползали штаны. На лбу животного темнел вдавленный рубец в форме запятой. Синие губы поблескивали от обилия слюны.
 Борька икнул. Ему ж завтра отваливать, пронеслось в голове у Вадима…
 Волна зародилась выше вздыбленного загривка и пошла вниз как медленный электроразряд. На мгновение пошатнулись тени, и померк свет. Он сначала падал, потом взлетал, потом опять стал самим собой.
 Отодвинув рукой двухметрового Борьку, Вадим рванул в сторону насильника.
 Женщина осталась у основания столба, а скот изготовился и встретил нападение коротким прямым ударом в поддых. Силища в руках недочеловека оказалась немерянной. Вадима отнесло в кусты. Он тут же выдрался обратно на простор.
 Ненависть буквально подбросила. Еще один рывок, и, не ожидавший повторного нападения детина, напоролся на его кулак. Пока обездвиженное тело падало на асфальт, Вадим успел два раза поддеть его ботинком. Насильник только хрукал, разбрызгивая кровь изо рта.
 Когда к ним подбежал, резко протрезвевший Борька, Вадим, что называется, мочил лежачего. И ни хрена в том плохого не видел. Борьке пришлось оттаскивать друга от поверженного.
 — Ты соображаешь?! Ты соображаешь?! Ты…
 — Отойди! Я его добью!
 — Ты соображаешь?!
 Ни чего он не соображал. Похожие недолчеловеки, повылазившие из своих щелей с началом конфликта в Абхазии, заставили Гасана, все бросить, сняться с насиженного места и идти через горы на российскую сторону. Грэсиме чудом осталась жива. Вернувшийся с побережья Гасан, застал в доме бомжовскую шайку, завернувшую в разоренное и покинутое почти что всеми обитателями сельцо. Отца вырубили первым же ударом. Над старой Грэсиме собирались надругаться. Резали овец, ловили разбежавшихся внуков. Гасан их успокоил всех. Задержавшийся в соседнем ущелье Вадим, услышал стрельбу и рванул напрямую через перевал. Клял себя набегу: завис на бабе.
 Потом они стаскали трупы в сарай, согнали в кучу недорезанных овец, и не пойманных бандитами ребятишек, нагрузились самым необходимым и пошли в сторону российской границы. Отца Гасан нес на руках. Вадим тащил на закорках маленького Хачика. За спиной чадил, облитый бензином, подожженый сарай.
 Они тогда сильно переживали о нарушении закона и о попрании человеческой жизни. Вадим, во всяком случае, много о том думал. Гасан черно молчал. Дети смотрели за овцами. Далеко позади догорало.
 Здоровенный Борька отодрал таки Вадима от поверженного вонючего тела.
 Обретя в руках друга некоторую конкретность восприятия, Ангарский перестал брыкаться.
 — Отпусти.
 — Ты его убьешь, если уже не убил.
 — Убью.
 — С ума сошел!
 Борька приготовился к новому витку борьбы. Вадим глянул по сторонам. В качестве декораций присутствовали: два тела на асфальте (одно живое, второе - под вопросом), безразличные голые осенние деревья и мутный фонарь. В конце улицы в пыльной городской темноте проблескивал синим маячок, приближающейся милицейской машины.
 Вадим окончательно пришел в себя. От затылка будто отняли горячий компресс, и картина мира предстала во всех своих угрожающих реалиях.
 — Вали отсюда! - заорал он на Борьку.
 Тот отшатнулся. В глазах заплескалась обида. Вадим экспрессивно пояснил:
 — Сейчас тут будут менты! Понял?
 Борька понял, качнулся, было в сторону спасительных кустов, но характер взял свое - замер памятником рядом с другом.
 — Пионер-герой, блин! Вали, кому говорю. Тебе уезжать завтра.
 — Я т-т-тебя одного не оставлю. - Борьку ощутимо потряхивало.
 — В морду дать? - деловито спросил Вадим, - Щас дам. Обижайся потом хоть всю оставшуюся жизнь.
 Синие сполохи маячка достигли их переулка и потонули в бледном сиянии фонаря, но машина почему-то все не показывалась, шум мотора даже отдалился.
 — Там дорога перекопана, - пояснил Борька, настороженному Вадиму, - По дворам поедут.
 — Слушай, - терпеливо начал уговаривать Ангарский. - Я тебя как друга прошу, уходи. Ни чего со мной не случится. Ну, загребут. У меня перед ментами против этого скота все шансы. Отбрешусь. Скажу: он сам упал.
 Борька колебался, но, аккурат, до того мига, когда начал приближаться шум милицейского движка. Если бы ни отъезд, ни груз обязательств, ни…
 Звонко хлопнув в кожаную спину, Вадим задал, наконец-то развернувшемуся к спасению Гольштейну, ускорение.
 Спина исчезла. Менты крались на своем уазике где-то в темноте. Женщина медленно начала подниматься. Вадим пошел помогать. Но полностью распрямиться она не смогла. Только приняла вертикальное положение тут же согнулась, и ее вывернуло ровотным спазмом. До стона, до скудных ниток желчи, повисших на губах.
 Вадиму стало ее жаль. Видно, что не бродяжка. Одета прилично, только сильно измазалась. И - запах! Общение с бомжами, знаете ли, накладывает отпечаток.
 "Вот стоят неземной красоты
 Наши меньшие братья, менты.
 Как увижу фуражки тот час
 Становлюсь мизантропом…"
 В голове каруселью вертелся веселенький куплетик Шаова.
 — Ноги шире! Шире расставь! - и удар по спине. Больно, гадство. Вадим заскрипел зубами.
 — Я тебе поскриплю! - обозлился сзади юный менток. - Руки на капот! Руки!
 Кому сказал.
 В то время как сержантик распяливал Вадима по машине, двое старших по званию допрашивали женщину.
 — Что случилось?
 Ее колотило. Говорить она не могла, показала рукой в сторону распростертого тела.
 — Подрались?
 — Нет, - кое-как выдавила женщина и начала икать, - Этот… ик… напал. Я шла от знак… ик. Он схватил…
 — А тот?
 — Он потом пришел… ик.
 — Пиши, Степанов: попытка группового изнасилования.
 — Нет! - вдруг истошно завопила женщина.
 — Не кричите!
 — Он не нападал. Он мне помог!
 Женщина заплакала. По замурзанным щекам потекли черные дорожки смешанных с тушью слез.
 — Этот напал, а тот его успокоил? - вкрадчиво поинтересовался дознаватель.
 — Я не видела. Меня бандит ударил.
 — Чем?
 — О столб.
 — Получается - самозащита? - несмело поинтересовался молодой наглаженый лейтенантик у дознавателя.
 Вадима уже качественно распялили. Голова вывернута в сторону. Щека прижата к холодному металлу. Зато видно, как дознаватель недовольно дернул плечом. Кому нужны сложности!
 — Степанов, дай сюда протокол. Иди посмотри на пострадавшего. Живой он там?
 Лейтенант склонился над бомжем. Ветерок относивший вонь в сторону, тут не мешал. Парень нюхнул и отшатнулся.
 — Что там? - потребовал начальник.
 — Бич. Голова разбита.
 — Посмотри пульс.
 Лейтенант несмелой рукой потянулся к бичевскому запястью. Того, что произошло в следующий момент, никто не ожидал. Бестрепетно лежавшее на асфальте до сих пор тело, совершило молниеносное движение, рука лейтенанта попала в замок. Даже Вадим, стоявший от них довольно далеко, услышал характерный хруст. Коротко вякнув, лейтенант уткнулся бомжу лицом в грудь. А стороживший Вадима сержант, от неожиданности приложил своего подопечного дубинкой по ребрам. Ангарский взревел, но его вопль потонул в матерном шквале.
 Командир рвал кобуру, пытаясь вытащить пистолет. Из уазика выметнулся поджарый, ловкий как кошка водитель с автоматом в руках. Бичара же сгреб лейтенанта поперек тела и теперь отползал к кустам, прикрываясь им как щитом.
 Все орало, материлось и двигалось. Только Вадим, дабы сохранить ребра в целости, стоял молчком.
 Водила оказался крутым профессионалом. Он перепрыгнул через клубок из бомжовского и лейтенантовского тел и пинком отправил маргинала в длительный нокаут.
 Пострадавшего кое-как вынули из вонючих объятий. Он пребывал в отключке.
 Шок, надо полагать. Водитель вызвал по рации подкрепление и, только когда в конце улицы появился второй проблесковый маячок, на Вадима обратили внимание.
 — Документы, - коротко потребовал дознаватель.
 — С собой нет.
 — Имя, фамилия, отчество.
 Вадим назвался.
 — Что тут делали.
 — Шел от знакомых. Увидел, как бич тащит женщину. Закричал. Он стукнул ее о столб головой и обернулся. Пьяный на ногах не удержался, упал. Я пошел помочь женщине. Потом вы приехали.
 — Упал? - с нажимом переспросил дознаватель.
 — Упал, - нахально подтвердил Вадим.
 — А если на его теле обнаружатся свежие следы от побоев?
 Дознаватель или не понимал, или сознательно гнул свою линию. Уже ежику должно быть понятно, дело развалилось, вернее, приняло совершенно неожиданный поворот. Бич своим необдуманным - чем там думать-то - поступком взвалил на себя груз сразу нескольких статей. Перед власть предержащими стояла свидетельница, она же пострадавшая и почти трезвый, как то ни странно было ощущать, Вадим.
 Проследить ход рассуждений командира наряда так и не удалось. Пробравшись теми же задворками, что и первый на освещенное место выкатил второй милицейский УАЗ. С переднего сидения, отдуваясь, вывалился поперек себя шире милицейский начальник, облаченный в хороший камуфляж. Остальные вытянулись перед ним во фрунт.
 — Доложите, что случилось, - потребовал он у командира наряда.
 Пока тот рапортовал, пока, вызывали скорую, пока с целью опознания переворачивали бомжа, Вадим полсматривал на прибывшее начальство и соображал, узнает его Виталька или нет. Нет, наверное. Со школы не виделись.
 Вадим подался в университет, Виталька в юридический. В школе не шибко общались, после окончания даже ни разу не виделись. Казалось бы, город не такой уж большой - не привела судьба.
 Виталька склонился над бомжем:
 — Голощапенко! Вечно с тобой одни проблемы. Ты кого тут упаковал?!
 — Это водитель его приложил, - перевел стрелки капитан.
 — Что со стажером?
 — Нападение.
 — Кто из них? - безразлично поинтересовался Виталька.
 — Бичара.
 — Не типично.
 — Так точно, товарищ подполковник.
 — Прошу прощения, - встрял в разговор один из вновь прибывших. - Спешу предупредить, вы на свою голову Кучу накликали.
 Заматерились одномоментно и почти синхронно все. Вадиму осталось только гадать, чем таким досадил и еще постарается досадить милиции вонючий люмпен.
 Лейтенантик тем временем пришел в себя. Его аккуратно уложили на носилки, носилки - в скорую. Бомжа гораздо менее аккуратно, но без откровенного членовредительства запихали в автозак. Перед процедурой Виталины помощники предусмотрительно натянули перчатки и отворотили носы.
 Вадим из тени кустов наблюдал за копошением людей в форме и соображал, как бы потихоньку смыться. С бомжем за вред, нанесенный представителю себя, ментура, надо полагать, расправиться без привлечения свидетелей. Однако не исключено, что после расквитания вину за увечья постараются свалить на него.
 Вдруг проверка, да спросят, кто, мол, изувечил сироту. А они: Вадим Ангарский, бывший и т. д и т. п, а ныне - без определенных занятий. И вообще, они там свои дела выясняли. Могут и в розыск объявить. Овце в белом пальто, которая так и трясется под фонарем, соберись она настаивать на своих показаниях, вежливо, но доходчиво объяснят, что почем. А Виталя - гад - не узнал.
 Они там еще походили, понюхали следы, покалякали на редкой разновидности слэнга - ментовском жаргоне. Но вяло и слегка - на публику. Потом начальник скомандовал всем разъезжаться. Когда скорая и ПМГ отбыли, он обернулся к пострадавшей:
 — Прошу в машину.
 Прозвучало как "марш!" Затем Вадиму:
 — Вы - тоже.
 Ангарский, нехотя, поплелся к новенькой полицейской Вольво, прокравшейся на место происшествия следом за сермяжными уазиками. Прежде чем забраться в салон, женщина сняла и туго свернула пальто. Так действительно меньше воняло.
 Когда Вадим угнездился на заднем сидении, в руках у той уже была пудреница.
 Молодец! Война - войной, а женское естество себя окажет.
 — У Гольштейна был? - не оборачиваясь спросил Виталя.
 — У него, - чуть запнувшись отозвался Вадим.
 — Я думал, он уже свалил.
 — Завтра.
 — Прощались?
 — Ага.
 Узнал таки, гад!
 — Узнал, - как подслушал Виталя. И дальше, без перехода, - Исчезни из города.
 Желательно прямо сейчас и желательно недели на три - четыре.
 — Это обязательно?
 — Тебе разборки нужны?
 — Нет.
 — Мне тоже - нет. А вас, девушка, порошу, завтра - ко мне в кабинет с заявлением. Договорились?
 — Да. Конечно… Я приду. Но…
 — Завтра!
 — А, собственно, из-за чего такие сложности? - несколько более нахально чем стоило, поинтересовался Вадим.
 — Сашок, останови, - скомандовал бывший одноклассник. Машина послушно спланировала к темной обочине. - Выходи.
 На воздухе Виталя всей тушей надвинулся на Вадима:
 — Страх потерял? - угрожающе прогудел гражданин подподковник. - Скажи спасибо, что я тебя в автозак вместе с Кучей не засунул!
 — Спасибо, - клюнул носом Ангарский.
 — У него справка из дурдома. Понимаешь?
 — Нет.
 — Справка! Он санкциям не подлежит.
 Виталя выглядел не на шутку разъяренным. Должно быть, с самого начала клекотал душой, а пар выпустить пришлось на Вадима: с одной стороны - участник, как бы не зачинщик, происшествия; с другой - в детстве золотом рядом на горшках сидели. А такое помнится и не дает разложить на асфальте и приласкать сапогом под ребра.
 Но Вадим в положение бывшего согоршочника входить не стал, не случилось ему такого хотения, отступил от опасного собеседника на шаг и свысока в прямом и переносном смысле поинтересовался:
 — Теперь вы его помоете, покормите, вшей выведете и мирно отпустите обратно на помойку, или в дурку таки сдадите?
 — То-то и оно, что в дуруку не берут. Гребаное финансирование не позволяет.
 Выпустим. Понял?
 — Не понял.
 — Мне сейчас придется эту падаль тащить в больницу, синяки зеленкой мазать, потом три короба отписок сочинять. Потом к заму по связям с общественностью на брюхе ползти и жопу ему лизать, чтобы материал подал в нужном свете. - Виталя даже слегка задыхался от гнева. - Ты Серегу Воробья помнишь? Вот ему и надо спасибо сказать. Он у нас теперь прогрессивный журналист, золотое перо центральной городской газеты. Он не так давно разразился статейкой, которая неожиданно поимела успех в столичных сферах: отобразил тяжкую жизнь местных бомжей. Как их тут обижают, да какие люди под рваниной пропадают. По горячим следам начали строить ночлежку. Тут то и стало ясно, кто музыку заказывал. Ты представляешь, сколько денег на ту ночлежку ушло? Отель пятизвездочный дешевле обойдется. А ты представляешь, сколь я дерьма через ту писанину хлебнул?
 Виталя согнутым пальцем постучал Вадиму в грудь как в дверь.
 — Слышу, слышу, - смягчился Ангарский. У подполковника, оказывается, были свои рифы и мели на этой реке. И широкий погон не всегда мог защитить от оверкиля.
 — Я Серегу просил, не делай этого, но ты своего дружка лучше меня знаешь.
 — Он мне никогда другом не был, - чистосердечно открестился Вадим. - В одной компании тусовались, и только.
 Серега Воробьев с удовольствием занимался общественной работой, с удовольствием же с той работы стриг кое-какие купоны, пописывал, постукивал.
 Достучался до областной газеты, там и осел. Но Вадиму бы никогда не пришло в голову, хвастаться этим знакомством. От Сереги всегда разило. Какой-никакой интеллект, наглость, бесподобный нюх на коньюнктуру и цинизм в одном флаконе - невыразимый аромат.
 А Виталя, выпустив пар, остыл. Тряски за грудки, во всяком случае, не последовало.
 — Пошли в машину.
 Женщина сверкнула на них испуганными глазами.
 — Вас как зовут, простите, забыл? - поинтересовался подполковник.
 — Семенова Наталья Викторовна.
 — Наталья Викторовна, где вы живете?
 — На Гусарова.
 — Поворачивай, Сашок.
 Маршрут Вадима более чем устраивал. В самом конце названной улицы, за сотыми номерами гнездился автовокзал.
 — Я тоже там выйду, - мирно предложил он разгоряченному начальнику. Тот только хмыкнул. За всю дальнейшую дорогу не было сказано больше ни слова.
 Наталья Викторовна жила как раз за теми сотыми, в высотке, окнами на суетную и шумную автовокзальную площадь. Истребовав, явиться завтра поутру, Виталя отбыл. Вадим собирался молчком отчалить, но что-то тронуло. Она не спешила к освещенному подъезду, не торопилась в спасительное и надежное тепло дома. Она так и топталась на месте. Тонкое платье под ветром облепило фигурку. Пальто она не надела. Вадима тронула ее беззащитность.
 — Вас проводить?
 — Если можно. Здесь перекопано, - заторопилась она с объяснениями. - Надо обойти по темноте. И в подъезде…
 — А в квартире? - дальнобойно поинтересовался Ангарский. - Муж меня обрезом не встретит?
 — Он уехал, - проронила женщина и, пристально глядя под ноги, засеменила в обход длинной как вселенский удав канавы.
 Что ж… можно ж и не торопиться на ночной автобус… Можно ж и до завтра потерпеть…
 За углом дома Вадим налетел на неподвижно вставшую подопечную. По узкому слегка подсвеченному тротуару, напрочь его перегораживая, на них двигалась широкая как плетень фигура.
 Да, вашу мамашу!!! Хэлоуин что ли на сегодня перенесли?! Ночь кошмаров.
 Вадим сгреб трясущуюся женщину, переместил ее себе за спину и только тогда начал слегка отступать в сторону. Пришлось сойти с разбитого тротуара в колдобину. Места для прохода темной личности стало достаточно. Другое дело захочет ли обладатель таких габаритов мирно протопать по своим делам?
 Мужик в темноте не торопился. У Вадима зло застучало в висках. Если тот рыпнется, Ангарский точно тут его положит, носом в колдобину. Одной злостью, что сначала всколыхнул своим демаршем бомж, а потом подполковник Володев.
 — Копочка, девочка моя, - внезапно донеслось из дышащей опасностью темноты. - Погуляла? Пошли домой. Иди к папе.
 Мелкая собачонка, которую звал из темноты голосом кастрата огромный страшный мужик, тут же вынырнула из соседней канавки и помчалась к хозяину.
 — Копочка, разве можно так пугать папу? Пошли домой. Нам мамочка косточек оставила, колбаски…
 Наталья за спиной заплакала навзрыд. Вадим обернулся и обнял ее за плечи.
 Прижать женщину и хоть чуть-чуть согреть мешало свернутое пальто, которое она так и держала перед собой.
 — Все. Хватит плакать. И нам пора идти. Враги в лице Копочки и ее хозяина отступили. Пошли в тепло.
 Подъезд не удивил: те же что и везде окурки, битые бутылки, лужи и густой подростковый грай на третьем этаже. Оттуда ощутимо сдавало анашой.
 — Лифт работает?
 — Нет.
 — Понятно. Будем форсировать, или обождем?
 — Мне как раз на третий.
 Подтверждая ее опасения сверху донеслась корявая матерная тирада. Кому-то из тинов захотелось, простите, в туалет, что он, не отходя, и справил. Следом за криками завязалась потасовка. Вадим остановился в углу площадки и Наталью придержал. Вовремя. Клубок воняющих мочой, табаком и винной кислятиной тел, миновал их без причинения ущерба. Дверь подъезда жалобно захрустела - вынесли.
 — Всегда так? - спросил Вадим уже в прихожей.
 — А бывает как-то иначе?
 — Я живу в пригороде у родителей - бывшая дача, превращенная в постоянное жилище. И там конечно - не Елисейские Поля, но ощутимо тише. Можно ночью дотопать от остановки до дому, даже не получив по физиономии. Правда, не всегда.
 — Закруглился Вадим. Нечего демонстрировать девушке собственную отвагу. Еще чего доброго, выставит на улицу. Ему никуда не хотелось идти. Ей, впрочем, тоже не хотелось, чтобы он уходил. Ангарский это нюхом чуял. Но ему нравилось, что она не тащит его в комнаты, не сажает за стол, норовя с порога проложить путь к сердцу через желудок. Ему, представьте, нравилось ее стеснение и замешательство. Даже то, что она не знает, как предложить ему остаться.
 — У тебя ванная где?
 — Тут, - она как к спасению кинулась к узкой двери.
 — Постой.
 Вадим вытянул у нее из рук вонючий сверток.
 — Пакет есть?
 Когда злосчастная тряпка упокоилась и была герметично завязана, дошла очередь и до людей.
 — Не хочешь отмыться? - как бы между прочим поинтересовался Ангарский.
 — Неудобно… Ты…
 Дальше слова были не нужны. Он просто шагнул к ней и осторожно, что бы, не дай Бог, не спугнуть, начал стаскивать через голову платье. Петельки - крючочки.
 Резинки - трусики.
 Вода окутала и обогрела. Впрочем, им уже хватало тепла. Ладони стали горячими.
 Или оставались холодными - горячими стали прикосновения?
 Они немного поели только часа в четыре утра, выпили остатки вина из бара и опять рухнули в постель. Ему нравилось разбивать ее закомплексованость, растворять холодность. Под утро она стала раскованной и свободной, на столько, что закричала. Бедная девочка. Кто ж тебя так заморозил?!
 Борька понял все с полуслова. Не может прийти проводить? Рехнулся! Какие проводы, когда менты на хвосте. Краткий рассказ о встрече с Виталькой успокоил его на столько, что гражданин вселенной Гольштейн пообещал спокойно отбыть в
 Землю Обетованную.
 Наташа вдруг разом проснулась и заплакала. Ангарскому было не привыкать, но все равно, такие расставания он не любил.
 — Не плачь.
 — Я тебя больше не увижу.
 — Есть конструктивные предложения? Не в смысле трахнуться на квартире у подруги, а…
 — Нет, - оборвала его Наталья. - Я из-за этого и плачу.
 Ну, чем он мог помочь?


***

 Йо-хо-хо! Гуляй свадьба! Они там чего-то говорят, чего-то поют. Вадим уплывал, не вдаваясь в подробности. Вот так вот оторваться, после недели неприятностей, после невразумительной голодной, почти безденежной дороги - это вам не хухры мухры! Надо было отгулять. Вовремя Пашка собрался жениться. Ой как вовремя.
 Проплыло и кануло личико в очках. Девушка! Девушка смотрела длинно, выжидательно. Чего ждет, только дураку не ясно. Но, не могу, милая! Не способен в данный момент отозваться. Хоть режь меня, хоть тискай. И очочки тебя, милая, не красят. И взгляд уж больно агрессивно-заинтересованный. Такая утащит под лестницу, потом всю жизнь алименты плати. А других лиц почему-то не видно. Тетю
 Аню в самом начале видел. Она на него смотрела с плохо скрываемым торжеством.
 Не волнусь, тетя Аня, прибрали Пашку к рукам - послабленьице тебе обломилось.
 Детишки пойдут - нанянчишься. А Паша, как добропорядочный член общества, поведет семью к высотам благосостояния. Исполать. Или: из полатей? Что бы оно могло обозначать? Вылез из полатей… Голова в пуху… вместе с рылом, портки за ногами волочатся, а сверху распаренная молодуха тебе в след пристанывает. Вот ведь - хрен! О чем бы ни задумался, все всегда сведу на баб. Планида такая. А
 Пашка - герой. И девушка у него - ничего. Маленькая, ладненькая, кругленькая.
 Мне б такую. Тьфу, тьфу, тьфу. Не надо мне Пашкиной жены. Обойдусь. Сегодня во всяком случае… О! Опять поют. Сами сочиняют, сами поют. И надо признаться, здорово получается. Так! Если пошли связные мысли и ассоциации - пора добавлять, иначе опять заплохеет.
 Совсем уже сквозь туман, облепивший голову, пробились слова старого знакомого, который, собственно, Пашку сюда за собой и перетащил, мол, давай и ты
 — к нам. Вместе тут заживем. Работы - непочатый край, деньги под ногами валяются; знай, подгребай…
 Соловеюшка! Я подумаю, Сатасик. Я очень хорошо подумаю. Только добавлю для интенсивности мышления и подумаю.
 — Ты меня слышишь?
 — Слышу.
 — А понимаешь?
 — Струдом.
 — Шестой день, - констатировала Пашкина жена, Ленка, высунувшись из-за плеча молодого супруга. - Полет на автопилоте продолжается.
 Вадиму нравилась ее манера говорить: спокойно, без истерического бабского напора, с юмором; но скажет все, что считает нужным, а главное - это слышно.
 Другая будет орать и стучать ногами, от нее отмахнутся. Эта выждет и без лишней конфронтации добьется своего. Повезло Пашке.
 А соскакивать с автопилота, действительно было пора. Сколько, в конце концов, можно! Время уходит. Вадим сам не понимал, почему уходящее время его так волновало. В последние годы он научился, или скорее привык, тратить его как попало. Прошло и прошло. Но период от Борькиных проводин до сегодняшнего дня был ему дорог. Почему-то казалось, скоро все кончится. Не минуты и часы, разумеется. Кончится тот душевный подъем, который охватил на остановке перед, готовым к убийству скотом. Вернулось… Что? Ощущение полноты восприятия, не замутненного сожалениями, о безвременно утраченной карьере; о банальной в бытовом плане, но привычной и комфортной жизни; об утраченных человеческих связях? О свободе? От чего?! Он ведь и так свободен!
 Вадим сел, целомудренно прикрыв длинные ноги одеялом. Щепетильно относящийся к нравственности молодой жены Пашка, мог и попенять другу на развращающие действия. Будто не вместе как-то трахали одну девицу. Но это было давно. Стоит ли напоминать.
 — Я весь в твоем распоряжении. И даже протрезвел.
 — Сомневаюсь.
 — Опохмелиться нальешь?
 — Нет. Мне надо уезжать. Аврал на месторождении. Меня посылают, разбираться с метрологией, а мой разнорабочий запил. Вроде тебя, - мстительно присовокупил
 Пашка. - Можешь его заменить?
 — Легко! А что делать?
 — Плооское таскать, круглое катать.
 — Повторю: легко.
 — Он потом в ведомости распишется, а деньги получишь ты. И не малые, между прочим.
 — Когда ехать?
 — Два часа назад.
 — Уже в пути.
 Ленка сноровисто собрала их в дорогу. Вадим полюбовался ее движениями.
 Повезло Пашке. Но и взгляд друга тут же перехватил. Тот поглядывал то на него, то на жену. Отметил, значит, повышенный интерес. Это - плохо. Вадик его хорошо знал, затаит обиду или злобу, ногой на порог не ступишь. А в сущности, зачем ему,
 Вадиму, Ленка? Да - ни зачем. Момент приспел. Что бы рассеять подозрения, он спросил:
 — Женщины там есть?
 — Ну, ты силен! С такого перепоя можно только о рассоле думать. Видать, точно, горбатого могила исправит.
 — Сплюнь.
 — Тьфу, тьфу.
 Через час сытые и упакованные, они выходили на улицу. Вадим отважился таки на прощание поцеловать Ленке ручку. На что Пашка недовольно мотнул головой.
 Не горюй, Пал Николаич, получу бабки и двину с твоей территории. Тем более,
 Ленка, кажется, уже в положении. Чего еще ждать от порядочной женщины? Только штанами мужик тряхнул - готово.
 Пробирало до костей. Ну и мороз. Начало ноября, а уже снегу успело навалить откуда-то. Известно откуда - с неба. Накрыло холодной подушкой, и сыплет.
 Они двигались от парковки вахтового автобуса к длинному сараю, почему-то именовавшемуся общежитием. Издалека строение напоминало продолговатую кучу дерьма. Именно. И по цвету и по форме.
 — Странная архитектура, - осторожно заметил Вадим. - Никогда не видел таких сооружений.
 С Пашкой приходилось осторожничать. Он замолчал, как только вышли из дому.
 Не иначе, заподозрил. Пройдет, конечно. Но уж больно тягостно оказалось немое пятичасовое похмелье. Можно уже и поговорить. Подумаешь, глазом на твою жену зыркнул. Я ж не со зла. Я ж - по привычке.
 — Тут так везде, - без выраженной злобы отозвался Пашка. - Сруб для тепла покрывают пенным изоляционным материалом. Видуха, конечно, та еще. Зато - комфортно.
 — Работать будем в помещении?
 — По обстоятельствам.
 — Яйца на морозе не оставим?
 — Спецодежду дадут. Не журысь, хлопче, прорвемся.
 То что вечно второй, вечно стесняющийся Пашка, так заговорил, не столько озадачило, сколь позабавило. Смотри-ка, что с человеком делает статус. Вадим решил не обращать внимания. Пройдет годик-другой, Пал Николаич пообыкнется к статусу и перестанет его воспринимать как индульгенцию.
 Строение надвинулось. Действительно - мерзлая пена, и в ней дверь, обитая дернитом, который торчал из прорех дерматина. За ней встретило душное пованивающее тепло.
 В коридор с продавленным полом выходили одинаковые, новенькие двери.
 Паша шел вдоль них, пытаясь отыскать пристанище администрации. Таким образом они достранствовали до особо теплого отрезка коридора, отмеченного запахом съестного.
 — Давай, сначала - в столовую, - предложил друг-начальник. - Потом будем искать, кому предъявлять документы.
 — А пустят?
 — Тут еще старые порядки. Пришел человек с мороза - накорми, - прозвучало так, будто Пашка сам придумал закон таежного гостеприимства.
 В помещении четыре на четыре метра теснилось аж шесть столов. Стульев не было. Их заменяли разномастные, сработанные в разное время и разными умельцами лавки. В дальней стене бельмом сидело, напрочь закуржавевшее окошко.
 Сказка. И три девицы под окном. Вадим оторопел. Контингент, однако. Маленькая, тощая, вся в морщинах, но еще женщина, чистила картошку. Вторая - толстая, с одутловатым, на редкость некрасивым лицом - которая собственно женщиной никогда и не была - по локоть засунув руки в чан, ту картошку мыла. Рядом на краешке стола восседала еще одна - полный отпад: синявка вокзальная на исправительных работах. В ушах у нее курчавились огромные золотые серьги. Ну,
 Паша, ну друг, и это ты назвал женщинами? Надобно полгода поститься, чтобы на такое запасть.
 Три девицы дружно развернулись к мужчинам. У маленькой старой осы - выражение теоретического бабского интереса. У толстой - лени и апатии: опять кто то приперся. У проститутки - бубновый интерес. Видно как сама собой в мозгах складывается калькуляция. Но, когда она с Пашки переместила взгляд на Вадима, дензнаки, пропечатавшиеся в зрачках, мгновенно исчезли, появился исследовательский интерес. Такая, без сомнения, в мужиках петрит и зерна от плевел отличит в одно касание. Интерес мадамы раздвоился, как глаза не разъехались в разные стороны. Лысый суровый Винни-пух - при деньгах, зато второй - мужик. И совместить эти две халявы у нее не получалось.
 У Вадима теоретические изыскания, умудренной опытом дамочки, не вызвали сочуствия. Денежный Пашка ей не обломится, в силу свежей женатости, а Вадик - так просто не захочет. Неа! Никогда. Даже просидев на голодном пайке полгода, не захочет. Он эту породу знал и не любил из-за рассчетливого цинизма и жуткой душевной пустоты. По жизни относящийся к женщине с состраданием Вадим, этих не жалел, как не желал обслуживать чужие грехи.
 Значит, просто будем обедать. Благо, даже заикаться не пришлось. Маленькая заметала на стол алюминиевые миски. Толстая уже волокла кастрюлю, пристроив ее на выдающийся живот.
 А Пал Николаичу все было не в лом. На баб он смотрел как на забор. Да, флаг тебе в руки, Пашенька! Но если женщина не Мерлин Монро, это еще не значит, что ей не стоит улыбаться.
 В самый разгар поедания обеда за спиной Вадима растворилась дверь. По тому как разом вздрогнули все три нимфы, стало понятно - явилось начальство, предержащее реальную власть. Обернулся. Н-да. Броня крепка и танки наши быстры. Впрочем, не так быстры, как грозны. А брони - сантиметров пять.
 Начальница тоже скользнула по нему взглядом, но сразу отвернулась.
 — Люба, почему ужин еще не готов? Катерина, опять расселась! Засмотрелись?
 Вероника…
 — Что? - с вызовом пропела озолоченная блядь.
 — Пошла отсюда! Сколько раз повторять, чтобы вымыла подсобку!
 — Там холодно. Вода на полу замерзает.
 Налицо имелась борьба характеров. Вероника уже запала на приезжих, - откуда ей знать, что не обломится, - а тут приказ, выметаться. А баба бабе никогда поперечного курса не простит. Такая баба, как видавшая вокзальные виды
 Вероника - и подавно.
 — Если через час подсобку не выдраишь, убирайся с месторождения! - рявкнула начальница.
 — Это мы еще посмотрим, кто уберется, - отругалась Вероника. Но уже стало ясно - угроза для нее не шуточна. Одно дело перетрахаться с кучей голодных по отсутствию женщин работяг и таким образом создать себе некоторую поддержку в массах, другое - пойти на открытую конфронтацию с такой же как она бабой.
 Только она, Вероника, честная, кому хочет, тому и дает, а эта - целку из себя строит!
 Пашка склонился над тарелкой и прошептал:
 — Как думаешь, подерутся?
 Смотри-ка, чувство юмора проклюнулось. Что значит, оторвался птенец от родного гнезда.
 — Нет. У той кишка тонка. Даже громкого скандала не выйдет. Разве, потом устроит мелкую пакость, натравит кого из своих мужиков. И то, думаю, без большой пользы. Место тут изолированное, люди все на виду, зарабатывают много. Кому захочется из-за бляди рисковать карманом?
 — Встречаются и такие. Они ж тут дикие. Случались истории похлеще мексикансих сериалов.
 — Главное - успеть смыться до развязки,- дежурно пошутил Вадим.
 Строгую начальницу звали Галиной Петровной. Она и была администратором.
 Лет тридцать с небольшим, решил про себя Ангарский - спрашивать, разумеется, не стал, какая разница - не высокая, крепкая. Лицо усталое. И вся в броне.
 — Отдельной комнаты вам предоставить не могу, - пояснила она Пашке, -
 Только подселить. Но там жилец тихий, мешать не будет.
 Сказала и зачем-то посмотрела в сторону Вадима. Глаза серые печальные. За спиной у девушки, надо пролагать, что-то такое было. С такими глазами купцам про грозу рассказывать, а не блядей в медвежьем углу строить. Судьба загнала?
 Постоялец, в комнату которого их подселили, действительно оказался ниже травы, тише воды. При чем на столько, что Паша рванулся щупать пульс. Вадим остановил. Неча пьяного тревожить. Щупали одному такому.
 Крохотную комнатенку с таким же как в столовой слепым окошком едва освещала казематная лампочка. Три кровати, одна тумбочка, стол, стул. Абориген покоился на продавленной панцирной сетке, напоминающей гамак. Впрочем, ему было достаточно комфортно. Ни вынужденная поза, ни шум, связанный с вселением, ни даже попытка растолкать, из нирваны его не выдернули. Так и пребывал.
 Интересно, сколько? Вадим пристальнее всмотрелся в сокомнатника.
 Отпад!
 На всякий случай он подошел ближе. Может, ошибается? Ни фига! Зеленоватые махровые носки на, торчавших между прутьями кроватной спинки, ногах оказались не совсем носками. То есть, они имели определенное отношение к нитяным изделиям. Только…
 В студенческие годы общага разработала принцип деления носок по степеням грязности. Первая: стоят в углу. Вторая: подбросишь к потолку - прилипнут. Третья: дашь собаке понюхать - сдохнет. Носки соседа далеко выходили за означенные рамки. Они заплесневели.
 Занятый размещением багажа Пашка, подошел позже и не сразу вник. Когда до него дошло, согнулся пополам. Расхохотались они одновременно. И ржали бы долго, кабы Вадим случайно не глянул на бронебойную комендантшу. Жалость и отвращение, и сожаление, и… Она заметила, развернулась на каблуках и молча покинула злополучный покой. А Вадиму как-то расхотелось смеяться. Пашка же еще некоторое время прихохатывал. Потом они пошли на объект.
 Спецодежда состояла из добротной пуховки системы " Аляска", стеганых штанов, и собачьих унтов. Допоздна пропахав, они как черти голодные, но ни капли не замерзшие вернулись в общежитие, поели и уже собрались завалиться спать, когда дверь их комнатенки распахнулась, чуть не слетев при этом с петель. За порогом толпились.
 — Мужики, надо выпить для знакомства, - неровно выговорил предводитель народа.
 — Мы спать будем, - отшил Паша и закосил в сторону Вадима. А ну, как тот пойдет на мезальянс и напьется с пролетариями? Вадим, состоявший при нем в статусе того же пролетария, между прочим, ничего бы зазорного в том не видел, да компания откровенно не понравилась. Одно дело развлекаться в кругу людей, обремененных хотя бы зачатками интеллекта, другое - с пьяным скотом.
 Те не слушали. Или не слышали. Толпа влилась и заклубилась по комнатенке.
 Никакие возражения не помогли. Даже повышенный тон начальника не возымел действия. Точнее возымел, но не то, на которое рассчитывал Павел Николаевич. Его просто отодвинули в сторону, предложив полный стакан Вадиму.
 Паша побагровел, но заткнулся. Вадим, не нарываясь, отказался, лег на кровать поверх одеяла и принялся наблюдать. Демонстрировать антиалкогольное мировоззрение он не собирался - такового просто не имелось.
 Собственно, интерес вызвал не процесс опустошения пролетариями бутылок, а то, что кроме себя они еще и соседа пытались напоить. И попытки их оказались не такими уж тщетными. В какой-то момент, он вдруг проявил признаки жизни: открыл глаза. За сим последовало открывание рта и попытка высказаться. Не получилось. Но народ обрадовался. По всему видно, и такое случалось не каждый день. В раскрытый по случаю воскрешения рот тут же влили стакан портвейна.
 Низкорослый, в обтрепанной клетчатой безрукавке мужик заботливо прихлопнул челюсть страждущего. Не пошло. Вино красно-коричневыми потоками хлынуло из носа. Тогда в дело напоения вмешался предводитель. Велев помощникам, запрокинуть товарищу голову, он осторожно вылил тому в рот второй стакан, прижал одной рукой челюсть, чтобы не отквашивалась, а другой зажал страдальцу нос. Рефлекс сработал! Мужик проглотил пойло. Отключка наступила мгновенно.
 Только что человек подавал признаки жизни и уже - все. Но процедура, оказывается, еще не закончилась. Предводитель, сам приняв на грудь, прокомандовал: кормить Коляна. Народ был наготове. Голову опять запрокинули.
 Челюсть отвисла сама. Стараясь не пролить ни капли, один из помощников трясущимися руками разбил над разверстой пастью яйцо. Содержимое скорлупки кануло в темноту чрева. Далее последовало зажимание естественных отверстий головы, дабы корм не выпал.
 Вот это - да! Зря Пашка отвернулся. Такого цирка за деньги не посмотришь.
 Остекленевший Колян перестал интересовать публику. Мужики еще раз попытались напрячь приезжих, в смысле поддержания компании, но, получили отпор. Вадим отвернулся. Заснуть в таком гвалте было немыслимо. Так бы и кантовался до утра, но гульбище прекратилось разом и безапелляционно - на пороге возникла Галина Петровна. Не сказать, что бы толпа расходилась под покаянные стенания. Матом ее, разумеется, обложили, пригласить выпить - пригласили, потом опять - матом. Женщина таки выдворила пьянь из их комнаты, закрыла дверь и пошла разгонять гулеванов по койкам.
 — Не баба - танк, - развернулся от своей стенки друг-начльник. - Кого угодно уконтропупит.
 — Здесь так всегда?
 — В смысле гулянки? Почти. Меня один раз затянули. Потом чуть отбиваться не пришлось. Кстати, знаешь, кто у нас тут плесенью порос?
 — Кто?
 — Главный механик месторождения.
 — Ни хрена себе!
 — Галка над ним одно время билась, да бросила.
 — Я заметил, как она на него смотрела.
 — Между прочим, не простая баба.
 — Это я тоже заметил.
 Паша неодобрительно хмыкнул, отвернулся и затих. Понимай так: ты конечно известный ходок, женщин видишь насквозь, только не лез бы к ней.
 А может и не это совсем имел ввиду уважаемый свежеженатый Павел
 Николаевич. Вадим не стал развивать. Спать, так спать. Время покажет.
 Неделя минувшая с приезда была отмечена для Вадима несколькими примечательными обстоятельствами. Во-первых: за все время пребывания он не выпил ни капли. Как-то было не комильфо, напиваться на таком кондовом фоне. Во вторых: Вероника. Случались моменты, когда он готов был топать с месторождения пешком, лишь бы убраться подальше от упрямой, хитрой, распаленной его неуступчивостью бабы. И ушел бы. Галина Петровна, периодически гоняла настырную девку, оберегая Вадимов покой. Но Вероника не унималась. А в последние дни устроила форменную охоту: караулила его в столовой, в коридоре, у дверей туалета. Бабий азарт разобрал ее на столько, что однажды она кинулась на
 Вадима в тесном уличном тамбуре. Кинулась, вцепилась мертвой хваткой, обвила руками. Но тут Вадима двинуло в спину. Припоздавший Паша, решил, что дверь замерзла и приложился о нее всем организмом. Грохоту и крику было предостаточно.
 Вероника грязно материлась, Пашка отвечал более интеллигентно, но все равно, забористо. Прибежала Галина Петровна. Эта не загибала - рычала. Однако,
 Вероника не умелась, как обычно, а буром пошла на начальницу:
 — Сама на него глаз положила?! Так и скажи. Только ты ему до фени. Поняла?
 На такую как ты ни один не вскочит. Ты ж не баба - мужик в юбке!
 Лучше бы она драться полезла. К такому Галина привыкла, притерпелась и реагировала адекватно. А тут, под градом жестоких бабских обвинений, не справилась. Но и не потеряла лица, молча развернулась и ушла к себе в комнату. То то радости досталось победительнице. Она еще некоторое время кричала Галине в след, наплевав, что на месторождении продержится до первой вахты. Как только за работягами придет машина, Веронике велят собирать манатки.
 Вадиму стало жаль Галину. Сидит туту, себя как может, блюдет. А на кой, спрашивается? Дала бы волю бабскому нутру, оторвалась по полной, глядишь и отпустило бы, то что гложет. А ее гложет. Только слепому не видно. Вадим, в силу собственного понимания человеческой природы, не исключал даже, что женщина закуклилась в серую шинель неприступности и нарочитой грубоватости в ожидании,
 — не смейтесь, пожалуйста, - любви. И запойный главный механик, очень может статься, когда то ее надеждой на ту любовь поманил. Да не сдюжил. Слабоват оказался.
 Однако все это не его, Вадима, дело. Он завтра поутру соберет котомку и уедет из этих палестин. Пора, пора. Не просто пора, а ПОРА! В хоть какую-то цивилизацию, к нормальным людям, к нормальным женщинам… Галину было жаль.
 Павел Николаевич укладывал кофр. Тряпочка к тряпочке, тапочек к тапочке.
 Кофр с собой она захватил объемистый. Зачем надо так много вещей на неделю?
 Надо наверное. Вадимовы пожитки уместились в небольшой сумке. Закинул на плечо и - ходу.
 И какое старание… Ангарский поймал себя на том, что Пашка его раздражает, как не раздражал никогда в жизни. Чтобы обдумать такую мысль, Вадим завалился на кровать и даже к стене отвернулся. Получалось: они разошлись! Оказались по разные стороны невидимого барьера. По дну остался он со своим вечным раздолбайством, со своими принципами (их - раз, два и обчелся, но были!) со следами рюкзачно-палаточной романтики в душе и, конечно, со всеми женщинами мира, которые были - его. По другую сторону устойчиво как палубный кнехт обосновался Паша. С денежной работой, с расчетами и планами на будущее, с новопреобретенной женой, разумеется. Они еще стоят у барьера, еще раскланиваются, но уже вот-вот начнут расходиться, а там, глядишь, пистолеты поднимут. Кто знает, может, и стрелять придется.
 Буча началась часа примерно через два. Вадим успел задремать. Думал, думал, вертел проблему так и этак и сладенько заснул легким поверхностным сном. Удар в стену с той стороны пришелся как раз напротив уха. Такое впечатление - били именно ему в голову. Вадима подбросило. Пал Николаич приподнялся со стула, на котором сочинял отчет.
 — Началось.
 — Что?
 — Получка.
 — Ее пинками раздают?
 — Бывает и дубьем, - Паша казался не на шутку встревоженным.
 — Да ты-то чего перепугался? Дверь на крючок - отсидимся, - пошутил Вадим.
 Друг шутки не поддержал.
 — Выломают.
 — Тогда и мы за дубье возьмемся.
 — Вечно ты…
 Договорить Паше не дали. Пространство за стеной взорвалось ревом. Потом визгом. Женщина визжала истошно и длинно. Вадим, не рассуждая, метнулся к двери. Кроватная дужка не выдержала его бурного порыва, вывернулась из заржавевших, набитых сажей гнезд, да так и осталась в руке.
 — Стой! - Паша попытался ухватить друга за руку. Но куда ему, пухлому коротышке. Вадим аккуратно переместила Пал Николаевича в сторону от траектории движения и ринулся на шум.
 Стоило ему выйти в коридор, как распахнулась соседняя дверь. Из разверстого, мутного чрева комнаты вывалился большой пьяный вахтовик. Следом за ним выкатился ком из человеческих тел. Последним явлением марлезонского балета случилась разодранная клетчатая безрукавка, которая вороной спланировала на тусующуюся группу. И только после, явила себя Вероника в грязной зеленой комбинации и кирзачах на босу ногу. Споткнувшись о порог, она прянула вниз, в гущу. Но сказалась многолетняя практика, ее не замесили. Женщина извернулась и, потеряв часть одежды, - огромный клок комбинации - откатилась, вскочила и нанесла удар кирзачом в первую попавшуюся спину.
 Защищать, таким образом, оказалось некого. Теперь бы уйти обратно, плотно притворить дверь, еще лучше чем-нибудь подпереть и мирно долежать до отправления вахтовки. Но путь к отступлению оказался отрезан. Куча мала растеклась на полкоридора. Вадим отступил в тупичок. Если что - отобьется.
 Главное, иметь в тылу надежную стенку.
 Спина наткнулась на мягкое и теплое. Не готовый, к такому повороту Ангарский, чуть не подпрыгнул. Хорошо, что не саданул железякой, мог бы с перепугу человека покалечить.
 У стены в тупичке стоял главный механик месторождения. Собственно опознать его можно было только по носкам. Заплесневелый экспонат, к тому же, невыносимо вонял. Механик не шевелился. Руки сложены на груди. Кокошник бы из перьев, и совсем - индейский вождь. Фигура и лицо являли полную неподвижность и отрешенность. Мир клубком катался рядом, раздирая и пожирая сам себя, Колька наблюдал. Наблюдал? Вадим присмотрелся. Ни фига себе, разукрасили парня! Все лицо главного механика представляло сплошную синюю оладью. Глаз не видно, заплыли. Сам добраться до этого угла Николай ни как не мог, сообразил Вадим.
 Значит, привели и прислонили. Но какова воля! Стоит как памятник. Или это кататония?
 Проверить не дали. Внезапно и неумолимо к Вадиму приблизился клубок из тел и начал дробиться на отдельные фрагменты. Из общего гомона вырвался пронзительный женский голос:
 — Вот он!!!
 Вадим отшатнулся и удобнее перехватил гнутую железку. Но, оказалось, не по нем прозвенело. Фрагменты, на которые рассыпался клубок, опять сползлись в единую массу и качнулись в сторону главного механика.
 Дураку понятно, будут бить и теперь уже до смерти. Кто бы ни был у него за спиной, такого Вадим допустить не мог. Чем уж так досадил работягам Колька?
 Совершить сколько-нибудь осмысленного противоправного действия он просто не мог. Сказать лишнее, пожалуй, тоже. Отчего такая ненависть?!
 И - понеслось. Надвигающаяся кодла не сразу сообразила, что у них вместо безответного, почти что не живого врага в оппонентах достаточно подвижный, ловкий и сильный мужик. Собственно, Вадиму и надо-то было только отмахиваться.
 После первых двоих, которых он уложил пинками, слегка добавив железкой, на роль лидера никто не претендовал. Подбирались, конечно, но больше материли и грозились из безопасного далека. Казалось, ситуация переломилась. Еще немного побузят, погрозятся и пойдут допивать.
 Ан - нет. А Вероника на что? И ведь прекрасно сообразила, стерва, что Вадим на женщину руки не поднимет. Нутром поняла, женским низом.
 — Ударь! Ударь женщину!
 От комбинации почти уже ничего не осталось. Тощее тело светило во множество прорех. Как ни пьяна была его обладательница, нашла в себе силы скомпановаться и прыгнуть на грудь общего врага. Мужикам, которые с новой силой заклубились у нее за спиной, было невдомек, что сия попытка предпринимается не впервые.
 Натренировалась уже дамочка. Но Вадим в данный момент был далек от галантности. Следовало в долю секунды принять правильное решение: и девку
 "успокоить" и мужиков не разозлить.
 Выставив перед собой кроватную дужку, он принял на нее тело дамы, нечувствительно развернул и, пока та не начала барахтаться, вогнал концы дужки в стену, на сколько позволил слой рыхлой штукатурки и дранки. Окажись на месте
 Вероники ее полнотелая товарка с кухни, фиг бы получилось. А так, тощая как весенняя кошка блядь повисла в железном капкане. Она, разумеется, тут же подняла неимоверный крик. Вадим согласился: разумеется, не комфортно, даже, наверное, жмет и болит, но высвобождать - дураков нет. На него уже надвигались.
 Осталось пригнуться и спружинить ноги в коленях. Накатил даже боевой азарт. И мужики, вроде того - почувствовали, перестали набегать. Пошли медленно. Но…
 Толпа она и есть толпа - безмозглая, жестокая тварь.
 Он пригнувшись стоял у стены. Внезапно пришло иррациональное желание: взреветь, заполнить грохотом собственного голоса узкое, загноенное помещение.
 Следом за ревом вырвется язык пламени и слизнет с лица земли вонючую хибару вместе с ее содержимым.
 А те все еще медлили. Вадим был далек от мысли, что его боевая внешность остановила пьяную толпу, скорее - отсутствие лидера. Да еще Галина: врезалась с тыла в толпу, раскидала в стороны несколько человек, подбежала и встала рядом.
 Вероника, доведенная появлением врагини до иступления, рванулась из импровизированных оков и вывернула таки железную скобу.
 Вадим был не мальчик, но муж, однако такой женской драки видеть еще не приходилось. Они сцепились как две кошки. Даже видавшие виды вахтовики расступились. Галина отбивалась молча. Зато, Вероника материлась и кляла ее на все лады. Локти, ногти, зубы… крылья ноги и хвосты. Все смешалось в мгновенном и неистовом вихре.
 Вадим в первый момент оторопел. Но уже через секунду кинулся разнимать женщин. Естественно огреб, но не остановился, пока не отодрал одну от другой. В руках оказалась надоедливая блядь. Лучше бы комендантша, но выбирать не приходилось.
 — Уходи, - крикнул он Галине. - Я ее подержу. Не видишь, они взбесились.
 — Тварь! - надрывалась в это время Вероника. - Мужики, это она подговорила
 Кольку. Паскуда!
 Черт его знает, что там у них произошло. Брань явно имела под собой материальную подоплеку. Кроме страха наказания и полового инстинкта работягами двигал материальный интерес. На крик они загудели, заклубились и уже без оглядки пошли в наступление. Вероникой же и пришлось отбиваться. Не обессудьте, мадам, не хотел, само получилось.
 Ростом Ангарского Бог не обидел, длинной рук, а главное силой тоже. Перехватив извивающуюся и царапающуюся женщину поперек тела, он в броске буквально распорол толпу на две части, бросимл девку, догнал Галину и уже вместе с ней рванул по коридору.
 Они мчались по направлению к складу. Галинина резиденция осталась в другом конце коридора, можно сказать, в руках врага. Но склад - еще лучше. Помещение имело непрогораемо-непробиваемо-несворачиваемую дверь. Хорошо, что Галина не замкнула ее как положено на три замки и железную поперечину. Один поворот ключа, и они оказались в безопасности. Главное, Вадим успел захлопнуть дверь, а
 Галя задвинуть массивный внутренний засов. Не иначе, тот, кто сей засов придумал, был хорошо осведомлен о местных нравах. Знал товарищ, что администрации время от времени приспеет нужда, ховаться от гегемона в надежном месте.
 С той стороны накатило камнепадом. В дверь колотили руками, ногами и прочими подручными средствами. От отсутствия взаимности зверели и колотили еще сильнее, пока не выдохлись естественным путем. Благо стальная плита толщиной в палец, обтянутая с внутренней стороны дернитом, практически не пропускала звуков человеческой речи. От грохота и так уши закладывало. Дольше всех у неприступной твердыни задержалась Вероника. Вадим определил это по относительно легким толчкам. Да и отдельные слова стало возможным разобрать.
 — Так и убиться можно, - кивнул Ангарский на дверь.
 — Лучше бы башкой колотилась, - прошипела Галина.
 В ответ с той стороны последовала серия ударов на уровне головы. Похоже,
 Вероника скинула сапог и долбила теперь им. Сколько же в ней злости! Попадись такой, на куски разорвет. Не врали очевидцы про " подвиги" дамочек из ВЧК.
 Пытали, говорят, не хуже мужиков, зато азартнее.
 Но все имеет конец. Не в раз и не по доброй воле, но Вероника покинула поле боя. Ее оттащили. Она упиралась, не желая отступать. Ее сначала попытались увести силой, потом уговорили. И пошли они в даль, воркуя. Два мужских голоса и один женский отдалялись, отдалялись пока совсем не пропали.
 — Как будем выбираться? - поинтересовался Вадим.
 — Ни как.
 — Что, вообще?
 — До завтра не получится. Утром придут вахтовые автобусы. Те, кто работает по месяцу, уедут.
 — Есть и другие?
 — Конечно. Месяца по три тут сидят. Им просыпаться и собираться без надобности. Эти только к понедельнику маленько очухаются.
 — Как вы тут с ними раньше-то справлялись?
 — Думаешь, я первый раз в складе отсиживаюсь? И в конторе приходилось прятаться. В последнее время вроде чуть присмирели. Черт принес Верку на месторождение. Я ее добром предупреждала, грозила, стращала. Ей все - мимо.
 Мужиков между собой стравливает и тешится. Сволочь!
 — Да и хрен с ней. Отсидимся. Завтра она уедет - наступят мир и благодать.
 — Откуда бы им взяться? Николай такую кашу заварил, расхлебать бы без мордобоя.
 — Мордобой вроде уже случился?
 — Это - семечки. Они хоть и пьяные, но сообразили, что до него не доходит. Его сейчас можно под трактор положить, не шелохнется. Сами же поили…
 — А в чем собственно дело? Я, признаться, не понял, из-за чего началась разборка?
 За разговором они переместились в глубь довольно прохладного помещения. Если коротать тут ночь, вполне реально к утру превратиться в сосульку. Но все оказалось не так страшно. Лавируя между тюками и ящиками, они добрались до небольшого закутка, задернутого плотной дернитной шторой. Тут имелось все, что нужно для короткой осады: лежанка, толстая стопка одеял, заваленный консервами столик и, наконец, колорифер. Хотя, толку от него: машинка маленькая, помещение огромное.
 Занавеска, конечно, придержит тепло, но его все равно будет катастрофически мало.
 — Что все-таки произошло? - вернулся к разговору Вадим.
 — Сегодня давали получку. Николай должен был подписать ведомость, только после этого выдают деньги. Механики его подняли, отвели, вернее, отнесли, поставили перед ведомостью…
 — А он?
 — Не смог расписаться. Денег не дали. Николаю сразу наваляли. Сами же поили две недели, сволочи!
 — Вот это прикол! - Вадим совершенно не к месту и не к тяжести момента расхохотался.
 — Чего ржешь?! Его вообще убить могут.
 — Неа, - пришлось остановиться, отдышаться. - Не убьют. Если некому будет бумагу подмахнуть, вообще без бабок останутся. Они его сейчас еще маленько побуцкают, потом начнут реанимировать, что бы к утру был как огурчик.
 — Может, ты и прав.
 — Да прав, конечно. Не переживай… Он тебе…
 — Был.
 — Тут чай сообразить можно? - резко сменил тему Ангарский. Ни к чему женщине впадать в воспоминания. О будущем надо думать. Кстати, ближайшее будущее постепенно вырисовывалось. И не пугало, совсем наоборот.
 Ему было приятно на нее смотреть. Невысокая, полная, как ртуть подвижная женщина, быстро и аккуратно сооружала стол, в центре которого угнездилась бутылка водки. Самое время. Стресс надо снимать! Пал Николаич завтра, конечно, надуется. Но перебьетесь, любезный друг и товарищ. Вам к молодой жене поспешать, а куда мне, сирому? Разве, тут остаться.
 — Садись, - пригласила к столу Галина.
 Вадим устроился на лежанке. Водка булькнула в кружки. Закуска: сухари, тушенка, печенье, кусочек копченого сала…
 Алкоголь разбежался от желудка горячими змейками. Такая доза с ног не свалит, разве, взгляд освежит. Выключив мертвенный потолочный светильник, женщина разожгла керосиновую лампу. По закутку поплыл густой, памятный с детских дачтных времен, запах. Живой теплый язычок не так светил, как согревал самим фактом своего присутствия.
 У Галины было округлое, упругое лицо с чистыми, на глазах розовеющими щеками, совсем легонький нежный второй подбородок его невероятно украшал.
 Черные блестящие глаза походили на вишни - как бы там ни затерли такое сравнение.
 … Галю, Галю, Галю молодая…
 Ее помаленьку отпускало. Чуть расслабились губы. Брови разошлись. Уже не грозила, сорваться стальная пружина внутри.
 Налили по второй.
 Ей только-только исполнилось восемнадцать, когда Алешка вернулся из армии.
 Она его честно ждала. Сыграли нормальную, в сиську пьяную свадьбу и зажили нормальной жизнью, где было все: работа от звонка до звонка, периодически пьяные явления мужа, крики, скандалы. По физиономии все же прилетало редко.
 Жили. Очень скоро в семье кончились деньги, зато появился Дениска. Забрав Галину из роддома и дав ей неделю на поправку, Алексей уехал: подался на Север за длинным рублем.
 Год Галина держала на своих плечах всю вселенную. Как не надорвалась! Но с одной стороны, вселенная была не так уж велика, а с другой - плечи оказались крепкими. Алексей, как потом выяснилось, забирать их к себе не собирался, жил себе, да жил, денег, по северным понятиям зарабатывал не много, но зато тратил их исключительно на себя. Жене он регулярно отписывал о трудной, голодной и холодной жизни нефтяных первопроходцев, не обременяя семью денежными дотациями. Много ли надо, что бы обмануть провинциальную девочку? А девочка вскакивала в шесть утра, кормила ребенка и тащила его к бабке. Бабка, между прочим, сидеть с дитем за так отказалась, хоть и родная. От нее Галя бежала на фабрику ПОШ в родной трепальный цех, вкалывала до обеда, в обед неслась кормить ребенка, потом обратно. После работы… и т.д. и т. п, чтобы в двенадцать ночи упасть в постель, как подкошенная, без каких-либо мыслей и желаний.
 Дениска уже встал на ножки, сначала заковылял, потом уверенно пошел, а папаша все притворялся первопроходцем. Облом случился из-за смерти бабки.
 Родственница, несмотря на преклонный возраст, употребляла постоянно, аккуратно и неуклонно. Весной коммунистический субботник, Пасха, Первое и Девятое мая, выстроившись в жуткую пьяную шеренгу, ее доконали. Зеленый змий уловил старушку в свои лапы, да так и не выпустил.
 Ребенок провис. О яслях нечего было думать. Туда принимали либо из многодетных семей, либо из неполных. Галинина к таковым не относилась. Мать сидеть с внуком отказалась наотрез. Двое младших на руках, плюс неустроенная личная жизнь. Осталось, сесть и свесить ножки, точнее - протянуть.
 Вместо этого молодая женщина в одночасье собрала манатки и, как снег на голову, обрушилась на супруга, который таковым себя уже почти не числил. А пришлось. Подробности Галина опустила. Без них понятно, срасталось трудно и не сразу. Срослось как-то. Началась северная, околонефтяная жизнь. Дениска бодро потопал в ясельки; муж - на месторождение, зарабатывать на семью; Галина - в детсад сначала нянечкой, потом завхозом.
 В конечно итоге все оказалось не так плохо. Обычно? Обычно. По временам даже спокойно.
 Алексей уехал в отпуск, не без нажима со стороны Галины, прихватив с собой
 Дениску. Тому уже исполнилось пять. Она собиралась за ними через неделю. Билет на самолет лежал в серванте. Она с чемоданами в срок отправилась в аэропорт, в срок взлетела и приземлилась. Потом еще полдня добиралась до городка, где жили родители мужа на перекладных.
 Они купили машину год назад. Гнать ее на север Алексей не захотел, поставил у отца в сарае. За день до приезда жены он собрался на рыбалку. С ним поехали отец и Дениска. Алексей не просыхал всю неделю, утром, перед отъездом, принял еще - надо же поправить голову.
 Машина летела с высокого, метров тридцать, яра переворачиваясь в воздухе.
 Пришла на крышу. Погибли все.
 Галина говорила ровно, монотонно, будто не собственную жизнь повествовала, а сюжет из очередного сериала, будто не она пережила тогда крушение своей вселенной.
 Вадим понял: перед ним уже не та девочка. Та умерла. Эта народилась взрослой на пепелище. Он не стал спрашивать, что было дальше. Всей правды все равно не расскажет. Он просто притянул ее к себе, комкая нерациональное, спонтанное сопротивление. Он ей сейчас был даже нужнее чем она ему. Сопротивление скорее являлось инерцией от пребывания в чумной, расхристанной, грубой, голодной до баб, похмельной, а иногда и озверелой мужской среде. Он ее не уговаривал. Зачем слова? Без них справится. Не он, конечно - она.
 Вадим ласкал ее руками, губами, дыханием, всей кожей. Она была достойна ласки, а не короткого, торопливого, животного соития. И тянул, пока не почувствовал - она плавится в его руках, превращаясь в горячий, струящийся поток. И сам тонул в нем до стона, до темноты в глазах.
 В последнее время ему определенно везло на баб. Ни одного тошного расставания. Это, когда с тебя берут клятву: жениться, вернуться, оставить адрес, писать, звонить.
 Больше того, Вадиму показалось, Галина старается дистанцироваться от него, унести в себе нечто, не расплескав. Мелькнуло - остаться. Вадим глянул по сторонам. Несколько протрезвевшие по утреннему времени лица, милее не стали.
 Пообщаться такими втечение недели даже забавно, жить среди них постоянно, все равно, что загнать себя в капкан. Такого ни одна баба не стоит.
 Возврашение в цивилизацию и получение денег прошло как по маслу. Ангарский откровенно порадовался значимости суммы. За неделю-то не очень пыльной работы!
 Может, стоит прислушаться к Стасику? Он подумает.
 Идти к Павлу не хотелось. Мало, что ревнует к жене, Галины ему простить не может. Кто же тебе, Пашенька, мешал, осчастливить женщину, пока меня тут не было? А если кишка тонка, нечего злиться. Однако и визит в семейное гнездо, и последующая ночевка прошли гладко. Через сутки Вадим Ангарский отбыл в родные края.




 Глава 3


 Сарко сидел на краю помоста, свесив ноги в воду. Отчего бы не отдохнуть в полдень счастливому хозяину? Дети спят, Ашхен тоже. Гостей, слава Заступнику, нет. Не набежали еще гости, разве к вечеру появятся. Если появятся вообще.
 Третью неделю люди отсиживались по домам. А кому и дом не помог. Одно слово
 — взбесились драконы. Такого Сарко не помнил. Даже древние старики не помнили, чтобы Высокие Господа денно и нощно шастали над долиной, да не по одному - стаями. Опять же, с какой стороны посмотреть. С одной - торговле урон, с другой - отдохнуть тоже надо. Который день Сарко сидит у воды. Ашхен встанет под вечер, испечет пирогов, нажарит рыбы немного, для себя только, ну и чуток еще, вдруг кого ночью с моря придет. Но это - вряд ли. Попрятались людишки.
 А причина? Тьфу! Знает он причину. В лицо знает. Разговаривал не так давно.
 Даже золотой от причины получил. Чтоб ему! И чего Высокому Господину не сиделось смирно? Ох, пропадет Сарко ни за грош. Столько знать - никогда спокойно жить не сможешь. Так и мерещится: за ним уже идут, схватят и - на спрос. А там ничего не утаишь.
 Для себя он давно решил, если попадется, все расскажет, про всех доложит.
 Только так можно скрыть правду про заклинание, наложенное на таверну. Хотя, если трезво помыслить, и это не поможет.
 И ведь, что обидно, Сарко мог бы неплохо заработать на своих знаниях. Долго ли явить чистосердечное признание? Так, мол, и так: по приказу Высокого Господина такого-то переправил на острова раба барона Фуна Ивашку. Испугался мести дракона и преступил закон. Поверят, похвалят и денег дадут. Только зачем мертвому монеты? Разъяренный предательством дракон сотрет трактирщика в пыль. Да ладно бы его одного, семью всю прикончит. Вот и сиди, Саркел, грейся на ленивом солнышке. Не видать тебе наградных денег. Про Светланку тоже заикаться не стоит. Иван в запарке все рассказал. Шутка ли, навсегда человек покидал родную землю. Острова - что подземный мир. Оттуда возврата нет. Вести, конечно, доходят, только те, кто их приносит, сами на острова и шагом не ступали. Вся торговля там идет на плотах. Причалил к плоту, отрекомендовался, допустили тебя, тогда разворачивай товар. Что не так, мигом утопят. Там расправа короткая, законы страшные. Уж на что под драконами жить тяжко, только когда люди сами себя в драконов обращают, еще гаже. А как не обратиться? Иного-то не знали. Вот и лютуют. Кабы не это, на тех островах уже и пяди бы свободной не осталось. Людям только дай лазейку. Но и здесь нынче не сахар. Сиди, Сарко, грейся. Не придут сегодня гости.
 — Высокий господин прибыл! - пискнуло над ухом.
 Андраг задрал голову. Никого. Герольды загодя протрубили, следом прокричал глашатай. Попрятались все.
 Еще на подходе к замку, барон почувствовал разлитое в воздухе напряжение.
 Вдалеке погромыхивало. Не гроза. А и гроза была бы лучше. Там ревели драконы.
 Тренировка перед турниром? Прецедентов Андраг не помнил. Не свойственно
 Высоким Господам проводить коллективные вылеты и спарринги. Бывает, сойдутся два брата. Но тут любой здравомыслящий дракон в первую очередь усмотрит соперничество. Да не простое противостояние до перовой крови - заранее продуманное смертоубийство.
 Ворота наконец отворились. И опять в поле зрения - никого. Андраг пошел по чистейшей как в первый день Творения ритуальной тропе. На верхней ступеньке лестницы трепетал Конрад.
 — Вам конец света на сегодня назначили? - вместо приветствия спросил Высокий господин.
 — Вторую неделю, - невпопад отозвался мажордом.
 Всю дорогу по долине Андраг предусмотрительно проделал пешком, растянув над головой добротный экран. Уж больно резво собратья разлетались. Того и гляди, какой на голову спикирует.
 Лететь тем более никчему. При Андраговых полетных статьях - обязательно нагонят и обплюют.
 Изрядно уставший и раздраженный хозяин озадаченно уставился на мажордома. Тот развел руками.
 — А подробнее?!
 — Но… - зачастил, испугавшись, сдвинутых господских бровей Конрад, - Связь… дальняя. То есть, зеркало… Вы изволили закрыть в библиотеке. Оно три дня там надрывалось. Штукатурка вокруг двери облетела. Потом случилось страшное.
 Конрад трясущейся рукой указал на венецианское окно. Один переплет закрывала черная тряпка.
 — В нем…
 — Что? - обречено уточнил господин.
 — Ваша маменька.
 Андаг присвистнул. Если мадам пошла на траты, купив у Старого экстренную, - между прочим, весьма хлопотную и дорогостоящую, - связь, значит дело действительно не шуточное. Впервые с возвращения клюнула очень неприятная мысль: не по нему ли, Андрагу, творится полетный психоз в
 Платиновой долине?
 А Конрад разволновался уже до такой степени, ни слова не разобрать.
 — Замри! - скомандовал барон. Мажордома на полуслове сковал приступ кататонии. -
 Успокоился? Вижу, успокоился. Отомри!
 Прием старый, испытанный. У людей после кратковременного вмешательства, обычно наступала смена настроения. С Конрадом тоже помогло. Впрочем, не всеобъемлюще. Он по-прежнему частил:
 — Мадам Месмор приказала представить ей в окне всех женщин молодого возраста для обозрения.




 Я… Я…


 — Испугался?
 — Простите, Высокий Господин.
 — Представил?
 — От десяти до сорока лет. И наших и деревенских. Вы ж перед отъездом всех крестьян за стены загнали. Когда приказ на смотрины вышел, мужики за вилы похватались. Зато потом, когда началось
 — носа из-под крыши не высовывали. Скотина некормленая ревет, девки воют, а мужик по щелям забились и трясутся.
 — Стоп! Стоп! Что началось?
 — Так Высокие Господа стаей вокруг цитадели летать пошли. Ближе, ближе. Так по кругу и растянулись. Вы говорили, что за стену им хода нет. А как прорвутся?
 Андраг рухнул в кресло. Ни хрена себе заморочки! Похоже на войну. Похоже, хотя бы по тому, что сим демаршем соплеменники попрали массу пунктов и подпунктов основного закона долины.
 Как то: имущество отпускника - неприкосновенно! Это он здорово придумал, что перед отъездом людишек в замок согнал. И ничего, что помитинговали. Домов им, видите ли, жалко! Сейчас небось рады радешеньки, что живы остались. А дома новые поднимут. На то они и люди, чтобы терять да строить, терять да строить.
 — Не прорвались? - собственно, вопрос был задан исключительно для поддержания разговора. В крепости стен собственного замка Андраг не сомневался. Выступление драконов - чистой воды авантюра. Зуб даю, Молодые с умной головы ринулись на штурм. Никто из Высшего Совета хулиганского демарша не санкционировал, если вообще, Совет о нем знал.
 — Извините, Высокий Господин.
 — А? Продолжай.
 — Столкновение таки случилось.
 — Со стеной? - удивился Андраг.
 — Не совсем. Они там летали, летали. Потом как жахнет. Одного подбросило и на остальных ринуло. И пошло.
 — Я тебя сейчас проглочу! То частил, то из тебя слова не вытянешь.
 — Высоких Господ друг на дружку покидало же. Огонь, рев, дым! Драка началась. На что у нас стены крепкие - дрожали.
 — Надеюсь, они все там передрались и погинули?
 — Половина сразу отвалила. А половина… того.
 — Жертвы?
 — Были - скорбно поднял бровь нахальный лицемер.
 — И что же маменька? - вернулся к началу разговора Андраг.
 — Девок осмотрела и в окно плюнула, так что по нему трещины пошли.
 Андраг поднялся и дернул за край тряпки. Обнажилось все в тонких разводах надтреснутое стекло. В центре как след от пули белел маменькин плевок.
 Он опустился обратно в кресло и жестом отослал Конрада. Надо было подумать. Отпуск закончился. Наступили суровые будни. К тому же настроение не было лучезарным. Отнюдь. Он вернулся с некоторой толикой печали. Мир, в котором он много лет отдыхал и расслаблялся, за краткий промежуток - что такое десять лет? - сильно изменился. С другой стороны: отсутствовал дома всего три недели, вернулся - смута.
 Бабке надо позвонить. Старушка, несомненно, в курсе последних событий. Матушке тоже придется. Но - позже. До встречи с мадам надобно собрать как можно больше информации. Хотя и на данный момент кое-что вырисовывается. Имей Совет веские доказательства Андраговой неблагонадежности, ни какой атаки вообще бы не было. Его бы тихо-мирно дождались из отпуска и взял тепленьким. Но слухи, видимо, бродят. Не зря маман устроила смотр - Светланку искала.
 Мысль перекинулась на девушек вообще. Это в отпуске надо было ждать да догонять, выстраивать отношения, позволять себе тратить время. Дома - никчему. Сейчас он поднимется на второй этаж и прямиком пойдет в девичью светелку. А уж они ему покажут почем женский страх в
 Драконьей долине. Выместят все до последней толики.
 — Конрад!
 — Я здесь, - слуга далеко не ушел, топтался за косяком.
 — Позови стекольщика, пусть все тут заменит.
 — Но… Мы и сами… хотели.
 — И?
 — Жжет.
 — Ясно.
 Андраг щелкнул пальцами. Стекло стало матовым, - трещинки теперь напоминали морозный узор, - но, блин, не вылетело. Тогда Высокий Господин потомок Старой крови плюнул. Окно разлетелось тысячью мутных брызг. Что значит - переплюнул маменьку!
 — Завтра свадьба, - обречено вымолвил Лендор. Он сидел против зеркала на своем любимом продавленном диванчике.
 — Она хоть ничего?
 — Обыкновенная. Я сильно не перебирал. Указал наименее противную. Не в ней дело. Одну ночь как-нибудь перетерплю.
 — А вдруг понравится?
 — На долго ли? Я тебе уже говорил, мне после свадьбы жить только до оглашения зачатия.
 — И здесь - масса вариантов. Наколдуй себе презерватив и трахай дражайшую супругу до скончания веков, если уверен, что с зачатием против тебя будет устроена каверза. Я по-прежнему считаю твои опасения бредом. Лендор очнись. В долине творится, черт знает что. Я только-только из отпуска, а уже такого наслушался! Ты в курсе, что мой замок подвергся нападению? - Андраг говорил с той долей беспечности, которая должна была свидетельствовать о его полной непричастности к событиям. Бабушка, милейшая старая крокодилица, на связь так и не вышла. Очень скоро в зеркале забрезжит лик любимой маменьки, а барон еще толком ничего и не знает. Но спрашивать Лендора напрямую - дураков нет. Из него завтра же все вытянут. Пропил друг не только потенцию и интуицию, но и остатки воли. Все выложит, как нажмут посильнее.
 — Не просто в курсе. Наблюдал. Сущая глупость со стороны юных отморозков. Представляешь, кто-то что-то такое сказал - причем что именно никто не знает - Молодые враз сорвались с насеста в
 Доме Советов и рванули к твоему замку. Дикая Охота, как ты помнишь, не задалась. Думаю, они решили выпустить пар, а заодно покалечить твое владение. Деревню сожгли.
 — Я перед отъездом переселил людей в замок.
 — Это только еще больше разозлило Высоких Господ, наших собратьев. Они уже напрямую орали, что ты отступник. Что чуешь за собой вину, что нарушаешь, попираешь…
 — Конрад мне доложил - были жертвы.
 — Двое. Дуракам счастье. Могли бы в массе полечь. Их отнесло на довольно большое расстояние. В образовавшейся куче началась потасовка. Они даже не поняли, что произошло.
 — В Высшем Совете разборки были?
 — Вяло. Представь, созвали нарушителей, пожурили и отпустили.
 Лендор говорил, не глядя на Андрага. Так и сидел, свеся голову. За спиной - стена с обрывками обоев. Диванчик, любимое место друга - остов былого великолепия. Вместо ножек подсунуты кирпичи. От самого Лендора веяло запустением. Еще живой и здоровый, он смирился с неизбежной гибелью. И что самое паршивое, кажется, заразил этим Андрага. Даже разубеждать как-то расхотелось. Не было уверенности, что слова прозвучат достаточно искренне. Лендор мог заметить фальшь и впасть в уже совсем черную меланхолию. Руки бы на себя не наложил.
 — Свадьба будет проистекать во дворце Совета? - свильнул в сторону Андраг.
 — Естественно. Ты приглашен.
 — Идти обязательно?
 — Не откажи в любезности. Рад буду видеть тебя вживую. К тому же, представь, как высокие господа, братья наши меньшие, "обрадуются"?
 — Я бы на их месте особенных камуфлирующих заклинаний не использовал. Там будет много
 Старых. Все колдовство разлетится.
 — Так то - ты. А то - они! Им попросту ума не хватит.
 — Буду.
 Разговор с маман, противу ожидания прошел почти мирно. Разумеется, не обошлось без упреков и претензий. Все по списку: ты нарушаешь, ты попираешь, ты разрушаешь… Маман, к слову, даже не поинтересовалась, как Андраг провел отпуск. Ей в сущности никогда и дела не было до его жизни. В который раз высокий Господин вспомнил Ивана. Мужик за дочерью попер на верную смерть. Такого среди драконов не водилось. Имеются ввиду нормальные драконьи семьи. Старые не в счет. Известно
 — вырожденцы.
 Полезной информации Андраг получил с гулькин нос. Маман пересказала, все что он и так знал, новым знанием не порадовав. А докапываться, расспрашивать, наводить на нужную тему он поопасился. Дура-то она дура, только чутье имеет потрясающее. Если сама не сообразит что к чему, побежит советоваться с более умными. С некоторых пор Высокий Господин мысленно поместил маменьку в стан своих противников. На какую-либо поддержку с ее стороны надеяться не приходилось.
 Бабка на связь так и не вышла.
 Драконьи свадьбы, если в брак вступает пара из Молодых - явление наискучнейшее. Сойдутся на церемонию разряженные Высокие Господа, чинно раскланяются, обожрутся, о делах своих скорбных покалякают и - по домам. Другое дело - смешанный брак. Есть на что посмотреть. Есть над чем в тайне посмеяться. Но избавь Высокое Небо, мина должна оставаться постной. Вроде и не замечаешь, как зрачки у гостей вытягиваются, как следом вытягиваются физиономии и т.д.
 Лендор оказался прав, не вняли соплеменники здравому смыслу, понацепляли на себя камуфлирующих заклятий. То-то смеху было Старым. Но опять же, все - чинно, благородно. Не случись смуты, Андраг не преминул бы сказать барону Фуну комплимент по поводу золотого уха, которое оный барон приставил себе, вместо оторванного. Но посмотрел на физиономию визави и осекся. Свекольная харя пылала гневом. Пальцем ткни - прорвется как мешок с гнилой жижей. Все обрызгает. Теми брызгами не долго пол долины отравить. Живите себе, барон, спокойно.
 В какой-то момент захотелось вульгарно, как в отпуске напиться. Жаль, удовлетворить сие ну никак невозможно. Каникулы дракону для того и даются, чтобы он все свои естественные хотения и движения души реализовал и вернулся пресыщенным, годным к новому циклу безупречного существования. Вполне вероятно, что именно длительный перерыв - десять лет - втечение которого
 Андраг не был в отпуске, сыграл с ним недобрую шутку. С чего бы иначе Высокому Господину захотелось потрясать устои? А ведь хотелось. И что самое странное, несмотря на только что отгулянный отпуск, хотение то не прошло. Разве осторожности прибавилось. Бегаете вы, Высокий
 Господин, по краешку. Силы девать некуда? Так женились бы, вон как друг ваш. Тогда все помыслы уйдут в одну сторону - как отвоевать у супруги клочок независимости и не дать, превратить свой дом в бабий вертеп.
 Он с постной миной ходил между гостями. Изредка в поле зрения попадал кто-нибудь из Старых.
 Но особой охоты разговаривать, тем более откровенничать не случилось. Лендоровы опасения не шли из головы.
 Эксперт Совета подошел к нему сам. С этим хотелось говорить еще меньше нежели с другими.
 — Как ваш отпуск?
 — Вы первый кто спросил меня об этом по прибытии. Остальные только и делают, что мусолят инцидент с моим замком. Не подскажете, что там произошло? Согласитесь - у меня к тому самый оправданный интерес.
 — У вас великолепная выдержка, - двусмысленно проговорил визави. Андраг остался спокоен как снаружи, так и изнутри. Копай, копай! В кармане грелось малое зеркальце в виноградных завитушках. Старенькая вещ, маломощная, зато, как выяснилось, способная отвести любые глаза.
 Даже проницающий взгляд Старого мага.
 Двусмысленность, таким образом, осталась как бы в стороне. Пожевав губами, эксперт продолжил:
 — Случился печальный недосмотр. Общее настроение в тот момент оставляло, желать лучшего.
 Часть Высоких Господ не справились с эмоциями.
 — И только? Я так понял, официальных извинений мне не дождаться.
 — Требуете расследования?
 Невинный вопрос таил под собой нешуточный подвох. Только официального расследования
 Андрагу и не хватало!
 — А разве оно не было проведено по горячим следам?
 Теперь застопорилось у собеседника. Если было, почему не наказали виновных? Ну, или его, отступника и еретика. Если не было… Такой вариант Андрагу наруку. Только по свежим следам можно было определить, чьи останки он принес в узелке. Сейчас - бесполезно. А домысливать себе господа могут все что угодно.
 — Было, - наконец неохотно откликнулся эксперт, Но не внесло полной ясности. Не откажитесь ответить на несколько вопросов. Вам оно не в тягость, а Совету не придется назначать повторное расследование.
 — Меня в чем-то подозревают?
 — Уже нет. Уже нет. Но прояснить кое-что не мешает
 — Спрашивайте. Но если ваши вопросы мне не понравятся, или станут угрозой для некоего третьего лица - увольте - отвечать не стану. Один дракон не может…
 — Это вы меня увольте от выслушивания пошлых истин. Мы с вами не Молодые.
 Ласточка ты моя старенькая! Не Молодой он! А для кого стараешься? Но и раздражение не вырвалось за экран старого зеркальца.
 — На ратном поле вы предъявили Высоким Господам останки, некой сбежавшей собственности, и объяснили, где и при каких обстоятельствах их нашли.
 — Да.
 — Вы утверждали, что жертву убил и съел дракон в образе леопарда.
 — Да.
 — Нувязочка получается, - протянул эксперт тоном штандартенфюрера Мюллера. -
 Расшифровать по оставленным магическим следам Молодого представителя драконьей расы не трудно. Однако наши попытки ни к чему не привели. Эрго? Над трупом поработал Старый. И тут неувязка! Старые не любят человечины. Сии несовпадения очень меня насторожили. Повторяю, я включился не сразу и мог что-то упустить. Меня интересует ваше мнение. При вашем уме и способностях… изначально должны были запасть некие сомнения. Я прав?
 Андраг изобразил мыслительный процесс. Торопиться было ни в коем случае нельзя. Долго тянуть, впрочем, тоже. Барон быстро нашел чем огорошить собеседника, но подвел издалека:
 — Сомнения, разумеется, имели место. Леопард оставил неповторимый след, в котором только дурак не разобрал бы старой магии.
 — Вы не пытались его догнать?
 — Ни в коем случае.
 — Барон Андраг не любит поединков, это знает каждый, но этот же барон страшно любопытен и достаточно безрассуден. Не поверю, что вы оставили загадку, даже не попытавшись разгадать.
 — Придется поверить.
 — Почему.
 — Дважды за последнее время - и замечу, очень короткое время - меня пытались убить.
 Андраг на мгновение раскрылся. На собеседника хлынули образы: неизвестный противник, сталь под ребром, бесследное исчезновение врага. Но ворота пришлось спешно захлопнуть.
 Ошеломленный потоком информации эксперт, уже в следующий миг изготовился, прорываться сквозь Андраговы защиты, дабы почерпнуть еще. А оно вам надо, Высокий Господин? Узнай вы хоть на гран больше, мне придется вас убить.
 Эксперт недовольно поморщился, но протестовать не стал. И так, в попрание кодекса, назадавал вопросов. Дальше залупаться, можно и по рогам огрести. А нахал, у которого молоко на губах не обсохло, соврет потом осиротевшему Совету, что эксперт сам нарвался. Поди, проверь. Барон
 Брандарег был единственным, кто согласился сотрудничать с Советом. Остальные Старые брезгливо отвернулись. Не понимают, дурачье просвещенное, что начнись в долине свара, от зыбкого мира в миг ничего не станется. Страну охватит позиционная война. Сами же Высокие Господа и пострадают.
 От драконов останется едва ли половина. Людей не останется вообще.
 Он принципиально не желал перемен. Ленивые, занятые своими исследованиями и своими фантазиями снобы, не дают себе труда помыслить на столетие вперед. Остается, ему думать за всех.
 Но он отвлекся. То, что показал ему юный наглец, многое объясняло. Да и пугало, чего греха таить. В долине, получается, уже некоторое время орудует никому неведомый мощный маг. Барон
 Старой крови подвергся нападению. Его попросту могли прикончить. Тогда почему не прикончили?
 Нет! Андраг так и останется под подозрением. В свете последних откровений - спору нет - беспочвенным, но, поскольку те подозрения, по прошествии слишком большого времени, ни отвергнуть, ни разрешить, следует от барона Андрага избавиться.
 В кармане эксперта тоже лежала вещица, экранирующая от любых проникновений. Однако отголосок последней мысли Высокого эксперта до Андрага докатился. А следом накатила злость.
 Молодые, ничтоже сумнящеся, напали открыто, Старый продажный гад замыслил каверзу. Такое требовало ответа.
 А вокруг заворачивалась свадьба. Лендор сидел в кресле пьяный в дым. Мадам Лендор недовольно косила в его сторону. Переживает, как тот станет исполнять супружеский долг, не иначе. А что - тоже метода. Напивайся до посинения каждый вечер, протянешь чуть дольше. То есть, пока печени хватит. Молодежь сгрудилась в центре. Не танцы танцевали, беспорядочно тыкались друг в друга под какофоническую музыку. Произведение местного композитора оставляло далеко позади все потуги самого бездарного андеграунда. Под сводами холла плясали цветные огоньки. Метались по стенам блики стробоскопа. В дальнем углу стояла компания Старых: улыбались, изредка перебрасываясь словом.
 Подойти что ли? Проталкиваться сквозь толпу не хотелось и Андраг подался вобход через малые залы, через зеленый внутренний дворик, мимо беседок. В одних шумно пили. В других не менее шумно стонали. Остался короткий промежуток глухой тени, за ним - вход в парадный зал.
 Из плотной темноты к нему качнулась женская фигура:
 — Барон Андраг?
 — Да, мадам.
 — Не хотите посидеть со мной в беседке?
 — Увы, мадам, меня ждут, иначе с удовольствием составил бы вам компанию.
 — Мне говорили, что вы врете легче, чем дышите. Однако ваше вранье звучит приятно для женского слуха.
 — Мужское вранье всегда было приятнее женщинам нежели правда. Другое дело, что стоит оно дороже.
 — В конечном итоге.
 Андрагу стало интересно. Никогда, никто из женщин драконьей расы с ним так не разговаривал.
 Дам хватало обычно на короткий грубоватый натиск. Иногда он уступал, чаше выворачивался из рук претендентки. Уж лучше простые женщины. Разумеется, мадам жаждет того же чего и остальные. Да она и не скрывает. Но - умно, смело, и где-то даже интригующе. Жаль толком ее не разглядеть. А то, пригреешь такую в темноте, днем глянешь, и кандрашка хватит с перепугу.
 — Мне говорили, - засмеялась незнакомка, - Что вы не первый храбрец долины. Однако не настолько же чтобы пугаться слабой женщины.
 Беседка озарилась теплым матовым светом. Столик, лампа с язычком пламени, широкая тахта, ковры на полу, ваза с виноградом, бокалы, вино - не общественное место, а тайный альков. Мадам рехнулась?
 Она, кстати была вполне. Достаточно простое, даже слегка костистое лицо ничем не выдавало принадлежность к драконьему племени. А глаза! В глазах полыхал характер. От нее исходило нечто… вроде легкого электрического покалывания. Андрагу вмиг обнесло голову. Он не встречал ее раньше. Кто такая?
 — Мадам представится?
 — Почему бы и нет?
 — Я жду.
 — Я - баронесса Юр.
 Ни фига себе! Не было в долине дракона не знавшего о Юрах. Он - первый витязь, или, если хотите, первый дракон долины. Она - вторая половина. Их брак считался образцовым. Двое детей.
 Две девочки похожие на мать. Если хотели привести пример безупречной драконьей семьи, указывали на Юров.
 И все это - у ног вырожденца!?
 — Мадам желает посмеяться?
 — Нет. Желаю понять, что такое есть в бароне Андраге, чего нет в других.
 — Много ли других, мадам встречала?
 — Хотите получить полный отчет?
 — Нет, разумеется. Но согласитесь, ваш выбор, по меньшей мере, странен. До сих пор слышал о вас только положительные отзывы. Вы образцовая жена и мать образцового семейства. И вдруг…
 — Вы разве никогда не прибегаете к камуфляжу?
 — Столь всеобъемлющему? Нет.
 — Барон Андраг трусит?
 Она не оставила ему выбора. Но не зацепи она его за живое, развернулся бы и ушел. Простите, Высокая Госпожа - вы не в моем вкусе…
 Зрачки баронессы Юр напоминали две полыхающие щели. Умница - никакого камуфляжа.
 Андраг шагнул к даме и, не размениваясь на дальнейшие политесы, задрал юбку. Только бы на бедрах не росла чешуя, приходилось, знаете ли, встречать, но там все оказалось в порядке. Ладони легли на гладкую теплую кожу. Она вцепилась в его плечи пальцами, застонала и раздвинула ноги. Ладонь сама пошла в промежность. Ничего себе! Со вчерашнего, что ли дожидалась?! От ее запаха у
 Андрага закружилась голова. Только у драконесс был такой аромат. Он уже не размышлял, не взвешивал. Сейчас он мог только действовать. Ее пальцы на плечах превратились в клещи. Или она выпустила когти? И черт с ним. Его бы сейчас не остановил даже огненный клинок под ребром. Вперед! С хрипом, с воем, с болью. Только вперед! Пока не перестанет царапаться и выть, пока не повиснет тряпкой.
 Оргазм слился с ее визгом и вспышкой. Андраг даже не сразу сообразил, что вспыхнуло во вне. А когда сообразил, было поздно.
 Все пространство вокруг заливал ярчайший белый свет. От алькова не осталось следа - обшарпанная беседка Сломанная скамейка в углу, да кучка мусора посередине. Только баронесса Юр осталась на месте. На нее светопреставление не произвело никакого впечатления. Она еще пристанывала от спазмов, - достал, так достал! - даже глаз не открыла. Или боится открывать? Дражайший супруг ведь нарисовался в самый неподходящий момент; все видел своими глазами.
 Свидетелей не надо - убьет на месте.
 Андраг поправил одежду и обернулся. Свидетели присутствовали. Двое незнакомых баронов. Ни хрена не понятно. Юр решил таким образом развестись?
 От одной мысли, что его таки подловили, и теперь не миновать женитьбы,
 Андрага передернуло. Но с другой стороны, когда-то это все равно случится.
 Пусть будет баронесса Юр. Она ему понравилась. И, кажется, с ней можно будет договориться.
 — Барон Юр, ситуация очевидна. Я согласен взять в жены вашу неверную супругу. Тем более, свидетели подтвердят факт измены.
 Долженствующая формула была произнесена. Осталось пережить пять минут трындения Высокого Господина. Порядок требует…
 — Ты забеременела? - спокойно спросил Юр у супруги.
 — Да, - прохрипела дама за спиной у Андрага.
 — Ты уверенна?
 — Да.
 — Барон Андраг, я вызываю вас на смертный поединок. Вы силой взяли мою жену. Она ни в чем не виновата. Здесь присутствуют двое свидетелей. Она кричала. Она рвала вас когтями. Вы насильник! Я вас убью.
 Только тут дошло окончательно. Его по настоящему подловили. Смертельно.
 Это вам не игрушки неврастенических мамаш. Это - нечто глобальное.
 Он резко обернулся. Баронесса смотрела спокойно. Его подловили. И угроза убить барона Старой крови - не пустое сотрясение воздуха. На таком поединке
 Юр мог выставлять свои условия. Свидетели все подтвердят. Высший Совет сошлется на статью закона. Далее - по сценарию.
 А он не верил стенаниям Лендора. Дурак! Юр сначала убедился, что его жена беременна. Драконесса с первого мгновения чувствовала в себе проросшее семя.
 Барон Андраг оставил потомство. Барон Андраг может умереть.
 Кишка у них тонка! Злость захлестнула с такой силой, что он едва удержался от скорой расправы. И только уняв жуткий порыв, быстрым умом сообразил: скорее всего, ничего бы у него не вышло. Хрена бы Юр сам, по собственной инициативе, устроил такой спектакль. Его подготовил куда более искушенный и сильный противник. Не Высокий ли Совет явился инициатором и вдохновителем? Сто раз прав Лендор. Только теперь это уже не важно. Старые не станут вникать.
 Посетуют на неосторожность сородича и отвалят по своим замкам. Молодые - тем более. Эти сорвутся крушить его фьер, как только услышат. Их и подговаривать не надо.
 — Я так понимаю, вы прямо сейчас собираетесь огласить вызов? - вежливо поинтересовался Андраг у Юра.
 — Следуйте за мной!
 — Даму берем с собой?
 Туповатый Юр замер. По закону следовало вести на спрос неверную жену. Как без этого! Однако барону очень уж не понравился тон, каким заговорил щенок
 Старой крови. Почему он заостряет внимание на женщине? Хочет отыграться за поражение? Сам Юр заговорен. Свидетели тоже. На нем такое заклятье, такие цацки под камзолом! А на жену ничего не повесили. Иначе бы щенок за версту почуял неладное. Прихлопнуть на месте!
 Барон Юр всю жизнь ненавидел Старых. Кланялся, улыбался и ненавидел. Он
 — первый боец Долины. А они кто? Сборище вырожденцев, не умеющих как следует взять меч в руки. Но будь ты хоть трижды силен, победи хоть в ста турнирах, завоюй все награды - ничего против мозгляка с тонкими пальцами и ехидной усмешкой старого мальчика не сделаешь. Как же он их ненавидел!
 — Баронесса останется под охраной свидетелей. Ей не стоит еще больше волноваться. Вы пойдете за мной один и предстанете перед Советом прямо сейчас.
 Решение достойное великого ума!
 Юр развернулся и шагнул из круга света. Андраг - за ним. Терять мятежному дракону было нечего и по тому, попирая все и всяческие правила, он включил одно из самых мощных, произвольных, ему одному доступных заклинаний.
 Дворец Совета на мгновение погрузился в темноту и неподвижность. Андраг готов был зуб дать - Старые успеют заэкранироватося, Молодые, просто перетрусят, а кто и обгадится. Мгновения ему оказалось достаточно. Барон
 Старой крови Андраг дал деру наиредчайшим в этом мире способом, идею которого почерпнул в отпуске. Ломая заклинания, которыми был напичкан дворец Совета, и калеча пространство, он телепортировался под ворота собственной цитадели. А когда за спиной захлопнулись тяжелые створки, доломал уже зыбкое пространство. Никто, никогда не перешагнет порога его дома! Они ничего не получат. Кроме него самого. Он выйдет на бой и, скорее всего, погибнет, но его замок не достанется никому!
 С инцидента прошли сутки. Замок погрузился в гробовую тишину. Даже на девичьей половине перестали выть и орать. Андраг спешно заканчивал с делами.
 Конрад получил необходимые наставления. Страшно подумать, во что превратится дом без хозяина. Но лучше пусть они тут друг дружку перережут сами, чем их раздерут Высокие Господа.
 На почтовом столике в зале приемов скрипел пергамент, каждые пять минут напоминая зуммером, о своем существовании - Совет постарался.
 Дальнюю связь Андраг отключил, справедливо полагая, что перебьются.
 Экстренные вызовы, типа матушкиного, через выставленную защиту не прорывались. Старые не стали тратить энергию на дозвон. Оно им надо!? Тогда
 Совет воспользовался Высшей связью. Тонкостей процесса Андраг не знал.
 До поединка оставалось три часа. Совет постановил, что барон Юр должен получить сатисфакцию на ратном поле при стечении Высоких Господ, всенепременно в полночь. И, разумеется, ни какой магии. Противники могут пользоваться только физической силой. Андраг другого и не ожидал.
 Вдруг заело жуткое любопытство: как, всетаки, действует почтовый столик?
 Он понимал, что порыв проистекает исключительно от психотического напряжения. Тем более понимал, начни магические изыскания в таком состоянии, выпустишь на волю пару тройку древнейших неучтенных заклинаний, от которых, вполне вероятно, все его попытки защитить свой замок, пойдут прахом.
 Надо было себя чем-то занять. Барон пошел на второй этаж. Дверь в библиотеку со вчерашнего дня находилась под дополнительной защитой. Умри он через три часа, еще пятьсот лет сюда никто не войдет.
 Книги стояли на своих местах. Ничего не нарушало покоя залы. Андраг прошел вдоль стеллажей. Пальцы касались корешков: кожа, пергамент, бумага, золотое теснение, тусклые полоски металла. Ему было их жаль оставлять, как компанию старых веселых и умных друзей. Впрочем, он в той компании являлся частым, но все же сторонним товарищем. Приходил и уходил, когда хотел. Мог задвинуть надоевший том на дальнюю полку и забыть. Тот не возмущался, не протестовал, как не возмущаются по настоящему близкие, те, которые любят и понимают.
 Барон сел в кресло, вытянул ноги. Если он не выйдет на поединок, последует полное уничтожение. Его замок просто сотрут с лица земли вместе с хозяином.
 На то существует соответствующее заклинание. Не просто формула - целое уравнение, в деталях которого так никто и не разобрался. Однако невежество не мешает нынешним хозяевам Платиновой долины той формулой пользоваться. Так что, выходя на поединок, Андраг отнюдь не добрую волю проявлял, а повиновался закону.
 Его передернуло - вспомнил баронессу Юр. Высокие Господа знали, кого ему подкладывали. Такую мимо не пропустишь. Когда барон, ее муж, двинулся в сторону залы Совета, Андрага зацепил прощальный взгляд баронессы. Ах, мадам еще и сожалели? Сука!
 Время утекало. Следовало оставить немного на полет к ратному полю. А вообще-то, Высокий Господин, пора вам уже и собираться. Явиться что ли к ним в саване? Не поймут, а кто поймет, таки не устыдится. К кому взывать? Кричи, не кричи - глухо все в драконьем королевстве.
 Растрачивая последние минуты, Андраг полез наверх. Старинный том легко вышел из гнезда. В нем явно убыло веса.
 "Ак…" Запись обрывалась. Андраг пролистал несколько пустых страниц, пока не нашел бледные строки - жалкие остатки закона.
 "Дракон - мерило справедливости". Ни хрена себе, прежние заворачивали!
 "Дракон есть любовь". Это про меня. Я - есть любовь. А остальные: кто алкоголизм, кто стяжательство, кто праздное любопытство. А в большинстве своем - примитивные жадность, голод и страх.
 Он откровенно ерничал. Но странность уже захватила. Древние жили совершенно по другим законам. Те законы были ужасно прямолинейны и требовали от дракона непрерывного и постоянного напряжения. Быть благородным, справедливым, мудрым и терпимым, это вам не наряды менять в соответствии с последней модой, да лопушастые уши бриллиантами завешивать.
 Так и надорваться не долго.
 Андраг лихорадочно перелистал несколько страниц. Строчки бледнели на глазах. Он быстро выхватывал куски текста, что бы нестись дальше. Так и не придумал консервант. На все остальное времени хватило, на дело, как всегда - нет.
 "… дракона способна изменить мир."
 Что способно? Андраг глянул в начало фразы. Слово почти растаяло, но он таки смог прочесть. Снова любовь! Древние на ней помешались, не иначе.
 Перед глазами послушно встали откровенные картинки. Он их прогнал.
 Примитивные постулаты вдруг показались важнее и интереснее всего остального на свете. Но время-то кончалось. И не только в собственно временном выражении. Строки исчезли вовсе. Перевернув последнюю страницу, Андраг увидел, как мучительно тает, грубо выписанная чьей-то посторонней рукой фраза:
 " Ты волен, изменить себе, или изменить себя".
 Ее оставил не безвестный, древний каллиграф. Фраза была написана его,
 Андрага чернилами. Буквы корчились под напором Силы. Они сопротивлялись, как раненные солдата, что не могут отбросить противника, но будут стоять до последнего. Однако последний воин пал, и том начал рассыпаться в руках барона на мелкие кусочки. Вскоре на столе осталась кучка, похожей на древесную трухи.
 Смысл фразы остался непонятен, или проще сказать, невостребован сознанием.
 Андрага сейчас занимало другое: кто ее написал? Такое могло быть под силу только отцу. Но старший барон Андраг погиб еще до его рождения. Неужели он уже тогда провидел, что сын попадет в этот жуткий переплет? Или сие - общие указания? Если тайные гонения на Старую кровь начались еще в его времена, не мудрено, что отец постарался хоть как-то предупредить сына.
 В библиотеке грянул сигнал зуммера. Он будет звонить во вне и внутри каждую минуту до тех пор, пока дуэлянт не окажется на ратном поле. Андраг поднялся. С собой брать ничего не надо. Сражение предстоит в базовом облике.
 Крылья, когти и хвосты отрастут на месте. Он в последний раз оглядел такую родную и такую уже далекую комнату. Пожалуй… Сам не зная для чего, он зачерпнул горсть книжной трухи и кинул в карман.
 На том конце обширного голого пространства шевелилась толпа. На этом - стоял одинокий воин. Традиции требовали, чтобы противники приветствовали друг друга в человеческом облике. Случись обычная дуэль, Андраг так бы и поступил. Еще и прощения бы попросил у Высокого Господина. Авось и разошлись бы, слегка потрепав друг друга. Юру Андраг кланяться не станет.
 Пусть Совет хоть троих против него выставит в наказание. Не станет. Можно вежливо поклониться недалекому, тупому, даже жестокому сородичу, но не подлецу. Не важно, что породило подлость: жадность, злость или давление извне.
 Не важно! Она все равно останется подлостью, за которую носитель будет расплачиваться всю оставшуюся жизнь. На то есть Высокое Небо.
 Не поздно ли вспомнили о Вышних Силах, барон, пискнуло внутри.
 Поздно.
 Им велели сходиться.
 На середине, на расстоянии двадцати шагов друг от друга, они остановились.
 Юр, как того требовал ритуал, поклонился, правда, громко скрипнув зубами.
 Андраг не стал. Толпа за спиной Юра заволновалась. Голос председателя Совета потребовал завершения ритуала. Андраг не двигался.
 Так продолжалось довольно долго. Пока между поединщиками не встал маг эксперт.
 — Согласно ритуалу, без взаимного приветствия поединок не может быть начат. Барон Андраг саботирует. Всем понятно, почему он это делает, - криво усмехнулся эксперт. В толпе рассыпались смешки. - Но молодой, хоть и умудренный в магии, дракон Старой крови не знает, что существует оговорка.
 Если по какой-либо причине один из дуэлянтов не может завершить приветствие, за него это должен сделать кто-нибудь из родственников. Барон Лендор! Вы приходитесь барону Андрагу восьмиюродным внучатым племянником. Вам придется продолжить ритуал.
 Андраг глянул в толпу. Он не ожидал, что Лендор придет на зрелище. Пришел, оказывается. Скромняга! За спинами намеревался отстояться…
 Лендора вынесли из толпы, точнее, выволокли под белы рученьки. Он даже ног не переставлял. Уже возле эксперта, его кое-как привели в вертикальное положение. Глаза открыты, но совершенно, абсолютно слепы. Остекленел парень.
 И как видно давно. Не иначе, с момента вступления в брак находится в бессознательном состоянии.
 — Барон Лендор, - вкрадчиво обратился к нему эксперт. - Не откажите в любезности, поприветствуйте барона Юра. Барон Андраг в силу непонятных причин не может этого сделать.
 Лендор дернулся, попытался повести головой. Но тут случилось досадное недоразумение. Запредельные усилия, к которым его принудили, всколыхнули все выпитое за последние сутки, и оно бурным потоком излилось на эксперта. Тот позеленел. А Лендор - надо же! - сконфузился.
 — П-п-простите. Прости-т-те, Высокие Господа. Приветствую всех от имени и по поручению… Андраг! Дружище! - Лендор вскинул руки, намереваясь обнять дальнего родственника.
 Кто б ему дал! Двое подхватили упирающегося Лендора под мышки и поволокли обратно в толпу. За инцидентом, эксперт успел привести одежду в порядок, только лицо оставалось зеленым, как в базовом варианте.
 — Приветствие завершено, - он не говорил - рычал. - Расходитесь.
 Юр четкой походкой двинулся к своему краю поля. Андраг побрел к своему.
 Бедный Лендор. Если, не дай Высокое Небо, ему каким-то чудом удалось выполнить супружеский долг, его дни вряд ли окажутся продолжительнее дней, - часов? минут? секунд? - Андрага.
 Широко расставив ноги и раскинув руки в стороны, барон Старой крови медленно начал читать формулу перехода. Можно было проделать нехитрое превращение в единый миг. Не стал. Он цедил слова, в последний раз оглядывая тварной мир. Перед ним лежало обширное черное поле, похожее на тарелку мрака. На дальнем конце толклись огоньки, оттуда навевало злом, нетерпением, возбуждением. Над ним выгнулся звездный купол. То самое Высокое Небо…
 Андраг со взлета пошел на таран. Такого Юр не ожидал. Не будь барон
 Молодой крови первым бойцом долины, мог бы и пострадать. А так - в последний момент ушел от столкновения, но стал двигаться еще стремительнее, норовя не просто зацепить, искалечить или убить в одно касание. И все же ему некоторое время это не удавалось. Не зря Андраг вертелся в воздухе все дни перед отпуском. Не зря тренировал изнеженное тело. Ближнего боя пока удалось избежать, но…
 Юр камнем рухнул ему на спину. Андраг не успел перевернуться в воздухе, чтобы встретить противника когтями. Но и Юр слегка промахнулся: вместо шеи схватил противника за поясницу. Кости хрустнули. По телу молниями разбежалась невыносимая боль. Но Андраг не закричал. Собрав последние силы, он сжался в комок, и камнем пошел к земле. Он расшибется насмерть, но и Юра утащит с собой в преисподнюю.
 Как в падении ему удалось перевернуться на бок?! Юр, рвавший клыками спину противника и плевавший в свежие раны огнем, так увлекся, что прозевал. О землю они грянулись разом.
 Обоим тут же вернулся человеческий облик. Юр лежал неподвижной изломанной куклой. Не менее искалеченный Андраг, истекал кровью. Но сознание осталось! Оно уползало, давая размытую, заполненную болью картину бытия, однако пока еще теплилось.
 В полосы и завитки тумана, которыми стал мир, влезла голова эксперта. Он произвел над умирающим драконом несколько пассов.
 Что?! Невероятно! Андраг почувствовал мощное восстанавливающее заклинание. Неужели барон Брандарег пытается исправить то, что сам же и натворил?
 Все стало ясно, когда в слегка оживший мозг Андрага ворвался императив:
 "Говори!"
 Его заставляли открыться. Скомканная воля не могла сопротивляться. Никаких защитных артефактов у него с собой не было. Эксперт надавил еще. Остатки воли смяли как бумажку. Андраг оказался у последнего рубежа, у тонкой кромки, отделяющей его от поражения, худшего чем смерть. Сейчас его выпотрошат. Они получат все.
 Все? Ничего они не получат!
 Пригоршня книжной пыли полетела эксперту в глаза. Андраг только хотел отвлечь, но эффект превзошел всяческие ожидания. Крупинки вдруг ярко засияли и превратились в рой пляшущих огоньков, которые охватили Брандарега. Как горела и плавилась кожа эксперта, Андраг не увидел. Он потерял сознание.
 — Высокий Совет рассмотрел дело о преступлении барона Андрага. Высокий
 Совет постановил…
 Ничего не болело. Все двигалось, дышало и билось. Сознание фиксировало, мозг анализировал. Но жить не хотелось. Даже лицезрение обожженного, навсегда изувеченного лица барона Старой крови Брандарега, даже Юр, ставший из первого бойца долины калекой, не радовали. Хоть как-то примиряло с действительностью только то, что они так от него ничего и не узнали. Ни его тайна, ни его запечатанный замок им не достанутся никогда. А с ним сами, кажется, уже покончено. Не смогли убить физически, убивали, вернее, добивали страшным приговором, который по прошествии суток с момента поединка взялся огласить председатель Совета.
 Андраг чувствовал страшную скованность и холод. С обеих сторон от него стояли вычурные подставки. Каждую венчала золотая чаша. В чашах покоились страшные по своей силе артефакты. Против таких не попрешь. Не то что не попрешь, пальцем не шевельнешь. Холод заползал в сердце вместе с голосом председателя:
 … нарушал, попирал, презирал… Остается неясным вопрос об участии барона
 Андрага в похищении человеческой женщины по имени Светлана. Совет склонен считать, что таковое участие все же имело место. Однако поступок, совершенный бароном на торжестве два дня назад, а затем преступление, повлекшее страшные последствия для двух достойнейших Высоких Господ Брандарега и Юра, делает его персоной нон грата. Барон Андраг навсегда изгоняется из Платиновой долины. Но изгнание для такого закоренелого преступника не может послужить достойной карой. Для обеспечения безопасности жителей, дабы исключить возможность мести с его стороны, Совет приговорил: лишить барона Старой крови СИЛЫ.
 Андрага передернуло. Лучше бы стерли с лица земли, развеяли и распылили.
 Лишиться Силы для дракона, тем более дракона-мага, страшнее.
 Члены Совета начали спускаться с трибуны. Сейчас они замкнут круг, в котором равносторонним треугольником стояли Андраг и подставки с артефактами. Потом - ритуал. Он о нем читал. К нему в истории Платиновой долины прибегали считанные разы. Дальше - конец. Смерть при жизни. Длинное, длинное существование, лишенное всего, кроме сознания собственного ничтожества.
 Бабка вихрем ворвалась в судебный зал, разорвав круг, остановилась на середине и ударила в пол своим посохом. От кончика палки по мрамору зазмеились трещины.
 — Я, баронесса Андраг-старшая, протестую!
 — Покиньте зал. Вы не имеете права, вмешиваться, - заявил председатель
 Совета. - Мать барона отказалась от выступления в защиту сына. Вы - дальняя родственница…
 — Заткнись, зеленая задница! - взревела бабка. - Ломайте комедию друг перед другом только не передо мной! Это ваш Совет попирает и нарушает. Закон гласит: ближайшие родственники с обеих сторон. Я имею право. Кроме меня по отцовской линии у него никого нет.
 В судейском стане произошло некоторое замешательство. Но вот они надвинулись на старую леди. Обездвиженый, лишенный возможности, защитить ее Андраг испугался: сейчас они сомнут бабку, заставят стоять перед собой навытяжку.
 Но они разом отхлынули. Только тогда он разглядел, что в центре гневного круга бабка пребывала уже не одна. Никто не уловил, в какой момент рядом с ней появился Старый Дракон в ослепительно белых одеждах.
 Их лет сто никто не видел. Андраг был уверен, что на его веку такое не произойдет. Слухи о древних Драконах, поселившихся высоко в горах, ходили самые разнообразные: от жутких, до нелепых. Если Старик выступит на его стороне… Но позыв надежды заглушили артефакты. Ничего он не сделает. Даже древним изгоям, наделенным страшной силой не дано право, нарушать волю
 Совета.
 — Рекомендую всем занять свои места, - негромко проговорил Старик.
 Председатель Совета сделал к нему решительный шаг, но эксперт подхватил уважаемого дракона под ручку и повлек на трибуну. Остальные, чуть замешкавшись, последовали за ними. Бабка осталась рядом с внуком. Старик не протестовал.
 — Приветствую Высокое Собрание, - степенно заговорил Гость. Трибуны отозвались нестройным гулом. За ответ такое принять было трудно, но тот не обратил особого внимания на нарушение ритуала. Или для древних законы не писаны? Писаны, решил Андраг, только в другой книге.
 — Я прибыл по просьбе баронессы Андраг-старшей. Позволю себе напомнить вам статью Кодекса,: любой дракон имеет право на защиту. В данном случае имеет место нарушение: барону Андрагу не предоставили адвоката.
 — Мы не люди. У драконов свои законы! - выкрикнул кто-то с места. Старик глянул в ту сторону. У барона Ху морда поехала вперед, на глазах превращаясь в базовый вариант при человеческом теле. Челюсти по завершении метаморфозы схлопнулись и, кажется, склеились. Барон явственно пытался отворить пасть, у него не получалось. За чем наступила гробовая тишина.
 — Вы сами попираете свои законы, - провозгласил Старый Дракон. - Ты, помянувший людей, должен знать, что нарушение человеческих уложений влечет за собой земную кару. Нарушение драконьих законов влечет кару Высокого Неба.
 Трибуна будто подернулась изморозью. А Старик молчал, протягивая и протягивая внушительную паузу. Драконы ежились, а кого и потряхивать начало.
 Как же так?! Собрались наказать мальчишку… Ну и что, что немного нарушили собственное уложение. Цель оправдывает средства. А цель в данном случае более чем достойная - очистить общество от преступника… Старой крови.
 Андрагу казалось, обрывки мыслей порхают по зале и даны всем любопытным не только в догадках, но и в ощущениях. Юр, того и гляди, в падучую наладится: покраснел, налился дурной кровью. Уже не только Андрага ненавидит, Старика в белых одеждах еще больше. Андраг - что? - тьфу! Не мытьем так катаньем его достанут. А ЭТОГО не достанешь ни чем.
 Но ступор постепенно начал отпускать. Драконы на трибуне зашевелились.
 Старик же отступил, и как показалось Андрагу, стал меньше ростом.
 Всколыхнувшаяся было надежда, опять уползла.
 — К сожалению, у меня нет права, судить вас, недостойные потомки не достойных отцов, - из императивного, тон Старика стал усталым. - Но я призван, не дать, свершиться преступному беззаконию. Вы приговорили юношу к изгнанию. Ваше право. Хоть, я и считаю, что за его проступок наказанием могло быть лишь порицание. Тем более, дуэль он выиграл. Да выиграл! Он смог подняться на ноги после дуэли, барон Молодой крови - нет. Значит, победа осталась за бароном Андрагом. Что же касается увечий, нанесенных барону
 Брандарегу - Андраг невиновен. Он не знал о свойствах субстанции, причинившей тому вред. По большому счету, он защищался. Брандарег, воспользовавшись тяжелым состоянием юноши, пытался вскрыть его память.
 — Дракон-эксперт получил на то разрешение Совета, - встрял в речь Старика председатель.
 — Ваш же закон гласит: дракон не должен отчитываться в своих поступках.
 Вы сами установили сей постулат. Вы закрепили его ритуалом. И сами же его нарушаете. Но вы забыли, что - не люди. Они крутят и вертят своими уложениями в зависимости от обстоятельств. Вы уподобились жалким и подлым существам.
 Повторюсь, к сожалению, я не могу вас судить. Меня только послали напомнить: ваша власть еще не вершина власти. Над всеми есть Высокое Небо.
 На трибуне поднялся ропот. Расчухали, что прямо сейчас их наказывать никто не станет. Вон и у барона Ху рожа несколько подравнялась. Только эксперт сидит, как кол проглотил. А председатель уже вылез, косит правда на эксперта, но тому жизнь дороже, будет молчать как партизан.
 — Драконы отшельники никогда не вмешивались в дела долины, - с места в карьер попер председатель. - Вы ушли от дел. Вы сами отказались от жизни здесь и по тому не имеете…
 — Имеем! - веско провозгласил Старик.
 — Барон Андраг приговорен к изгнанию. Он будет жить в предгорьях, один в изоляции, в своем Замке-на-Камнях. Мы лишаем его Силы. Так постановил
 Совет. И даже вы не имеете…
 — Имеем! Не повторяйся. Мне понятен приговор. Теперь пойдем по пунктам.
 Изгоняя мальчика в Замок-на-Камнях, вы не высылаете его, а заключаете под домашний арест. Что само по себе исключено Кодексом.
 — Но… Приговор уже оглашен, значит, ритуал вступил в действие, - попытался оправдаться председатель. Он теперь неотрывно смотрел на эксперта.
 Тот не шевелился. Помощи председателю, таким образом, ждать было неоткуда.
 Он замолчал.
 — В данном случае ссылкой - коли уж ритуал задействован и обратного хода не имеет - может служить Другой Мир.
 Драконы взвыли. Это что же? А? Преступника сослать в вечный отпуск?!! Им по три недели в году, а ему на всю жизнь? Но председатель не зря занимал свое место. Он первым сообразил и, перекрывая недовольный гул, торжественно провозгласил:
 — Барону Андрагу назначается ссылка в Другой Мир. И лишение Силы.
 Теперь и до остальных начало доходить. В отпуске ты хоть и не в полную мощь, но используешь свои способности. В мире, где магии и магов практически нет вообще, Молодая кровь вовсю пользовалась своими невеликими возможностями. Высокие Господа прям-таки тащились от сознания собственной значимости. Старые там магией не пользовались, считая сие дурным тоном.
 Чистоплюи!
 Гость надолго замолчал. Он стоял в центре площадки, глядя на свои, обхватившие навершие посоха, руки. Казалось, сосредоточенный взор Старика способен высечь смертоносную искру из черного алмаза, вставленного в массивный перстень. Но и это молчание кончилось:
 — Пусть будет по-вашему.
 Если бы мог, Андраг бы застонал. Но Старик, оказывается, еще не закончил:
 — Лишение Силы - страшное наказание. Неужели преступление юноши столь велико, что вы обрекли его на медленную и страшную смерть?
 — Мы так считаем.
 — Тогда ответь, по незнанию или по преступному умыслу, вы умолчали о том, что лишение Силы не может быть вечным. Дракон, приговоренный к такому наказанию, может вернуть себе Силу, если выполнит три условия или урока, или задания. Называй, как хочешь.
 Председатель вскинулся на эксперта. Кажется, он действительно не знал о такой оговорке в законе. Но о ней не мог не знать маг специалист.
 — Кто определяет задания? - осторожно поинтересовался он у Старика.
 — Вы.
 Что тут началось! Высокие господа повскакали с мест. Гвалт поднялся как на человеческом торжище. Предложения сыпались как просо из худого мешка.
 Задания, предлагаемые Андрагу в качестве искупления, были попросту не выполнимы. Они нащупали лазейку - додавить ненавистного носителя Старой крови. Вопреки закону, вопреки каким-то Древним. Кто они, вообще, такие!
 Убить, уесть, уконтропупить!
 Эксперт поднялся со своего места в самый разгар полемики. Остальные быстро затихли.
 — Разрешит ли мне Высокое Собрание и наш Гость сформулировать задания?
 — глухо спросил барон Брандарег.
 Ему разрешили. Обезображенное лицо эксперта застыло как маска. Рубцы напоминали потеки дегтя. Он некоторое время думал, а потом бесцветным голосом проговорил:
 — Лишенный Силы барон Андраг, проживая в Чужом Мире, во-первых: должен выиграть поединок на мечах.
 Высокое собрание возмущенно зашумело. Еще бы! Любой дракон, будь он хоть трижды лишен Силы, будь последним рубакой среди драконов, без труда справиться с самым искусным человеческим бойцом. Андраг ужаснулся. Где он в том мире найдет человека, готового всерьез сражаться допотопным оружием?
 Времена поединков давно миновали. Они остались только в кино.
 Старик печально посмотрел в сторону скованного дракона, но кивнул, соглашаясь с экспертом.
 — Во-вторых, - продолжил Брандарег. - Он должен пощадить врага. Уточню: не того с кем выпадет сражаться на мечах. А реального врага, появившегося в процессе человеческой жизни барона и, ставшего врагом, по человеческим причинам.
 Собрание некоторое время озадаченно молчало, пока не заголосило сразу несколько Высоких Господ. Они одобряли. Какой же дракон попустит врагу, тем более врагу-человеку? Никто такого не вынесет, даже Старая кровь.
 Гость еще ниже склонил голову. Массивный посох пристукнул по мрамору.
 Точка. Согласен.
 — В-третьих, - Брандарег замешкался, но не надолго. - Барон Андраг должен полюбить женщину, полностью подчинить ее себе, сломать ее волю, уничтожить ее как свободную личность.
 На трибуне опять поднялся гвалт. Возмущались все. Уж не продался ли эксперт? Андрагу увести чужую жену, что плюнуть. Все знают! Вон Юр сидит, щас кончится. У него спросите… Андрагу… женщину…
 Голос старика не потонул, перекрыл шум. Он не напрягался, просто его все услышали. Но обращался он только к эксперту:
 — Ты так ненавидишь этого юношу?
 — Мои чувства не имеют значения.
 — Ты сказал: " Должен полюбить". Эти понятия исключают друг друга.
 — Хорошо, я изменю формулировку: если барон Андраг полюбит женщину…
 Так тебя больше устраивает?
 — Спроси свой Совет, согласны ли они?
 Драконы, Высокие Господа уже поуспокоились. Они ровным счетом ничего не поняли из диалога двух представителей Старой крови, зато сообразили, что защитнику последнее задание особенно не нравится. А раз так, то - за!


***

 Вадим Ангарский с трудом задвинул сумку в тамбур вагона. Дальше надо было ухватиться за поручни. Ухватился, чуть не заорав. Спину разрывала страшная в своем постоянстве боль. Ему показалось, сейчас откажут ноги. Он сосредоточился и осторожно потянул правую на ступеньку. Удалось не сразу.
 Потом - левую. Когда весь он оказался на полпути к заветному тамбуру, сзади в спину подтолкнули. Вадим охнул и чуть не упал навзничь. Однако мужик, поторопивший тормозного пассажира, сам же и придержал.
 — Больной что ли? Так и сидел бы дома.
 Но что значит, широкая русская душа, не выкинул увечного, да еще и пьяного
 — массой вдавил человека в вагон.
 По прямой идти было легче. Уже теряющий сознание Вадим, последним усилием водрузил себя на верхнюю полку, перевернулся на живот и замер, гася боль.
 В нос ударил запах вагона: сажи, кислой снеди, перегара, грязных носков.
 Плевать. Он доедет. Не убили вчера, не сдох по дороге на вокзал - доедет.




 Глава 4


 Сарко блаженно щурился на солнце. Он еще затемно снарядил лодку, отгреб вдоль берега подальше и закинул сеть. Рыбка ловилась ни шатко, ни валко, но на ужин уже есть. Голодным никто не уйдет. К вечеру кабанчика обещали подвезти.
 Налаживается жизнь.
 Ох-хо-хо! Налаживается? Да вроде. Высокие Господа по долине более стаями не шастают. Ему самому оно и не страшно, но гостей в таверне за последнее время убыло впятеро. Только три дня, как начали по старому собираться. Лодки, опять же, с моря пошли. Хоть драконы над водой и не летают, люди все равно предпочитают тайно добираться до "Старой каракатицы". Лучше, чтобы никто ничего не видел. И себе лучше и хозяину таверны.
 Лодка покачивалась у самого берега под обрывом в тени скалы. В полдень такая тень особенно черна. А вокруг, сколько хватало взора - синее сияние и блики. Сейчас Сарко посидит еще маленько, вздремнет даже, потом вытянет последний провяз с рыбой и - домой.
 Метрах в двадцати от лодки вода вдруг брызнула фонтанчиком. Слабый камень сорвался со стенки? И - еще. И еще!
 Сарко тихо, но сноровисто погреб в тень скалы. Кто-то топтался над обрывом.
 Человек ли, зверь ли, пусть себе топчется, да не знает, что на воде сидит наблюдатель. А он еще посидит, посмотрит. От чего-то стало тревожно. Слухи, должно быть, виноваты. Нагрянувшие в таверну по наступлении относительно спокойных времен, гости радостно донесли, что драконы таки передрались между собой. Одного, который закон нарушил, даже судили.
 — Кого? - поинтересовался Сарко.
 — Андрага, - радостно гыгыкнул Ерик.
 — Этот из Старых, - зачем-то уточнил хозяин таверны.
 — А мне - хоть из каких. Одним меньше - все людям послабление.
 Сарко, невидимо для окружающих, задумался. Барон Андраг, продав ему заклинание, уверил, что даже по его, барона то есть, смерти, формула не распадется. Стало быть - опять кругом в выигрыше. И таверна за ним осталась, и ворожба драконья, и враг, утащивший Астхриг в свой вертеп, под суд пошел - получил наказание.
 Живи и радуйся! Пляши, братва, пей, ешь, веселись. Не ступит больше на порог странный прохожий в черной как ночь одежде, не вымоет сапог в море. Не ответит на вопросы, не растолкует темному народу кто такие драконы, а кто такие люди… и про Астхриг уже не спросишь.
 Сарко так глубоко задумался, что тяжелый всплеск в том месте, куда падали камешки, аж подбросил. Мало, лодка не перевернулась. Краем глаза рыбак ухватил, что летит в воду большое тяжелое тело. Долетело и камнем пошло ко дну. Ровно топор в воду кинули, а не человек сорвался. И надо же так попасть - аккурат в сети.
 Первая мысль была: пропала сетка. Такой тяжелый точно порвет и обрывок на дно утащит. Второй мысли не оказалось, вместо нее колыхнулось в душе нечто похожее на стыд: опаскудился, ты, живя в безопасности, сам себе драконом стал, сети важнее.
 Больше не таясь, Сарко широкими гребками погнал лодку к месту падения тела. Там из глубины к искрящейся голубой поверхности клубилось черное облако ила. Точно, в сети угодил утопленец. Но поплавки, что стояли по концам веревки, хоть и сошлись близко-близко, не потонули. Ухватив оба буя, Саркел подтянул веревку и намотал на самодельный ворот. Рукоять пошла трудно, каждый виток кренил лодку на бок, но человек продолжал выбирать сетку.
 Железный он что ли? Или каменный? Лодка уже дважды черпнула бортом.
 Рыбак поддел веревки и начал сдвигать с борта к корме. Так-то лучше. Нос суденышка задрался, однако, утопленец был уже совсем рядом. Синюю воду мазнул угольно черный край плаща. Потом, запутавшееся в сети тело перевернулось. Над поверхностью показалась голова.
 Сарко обезумел. Рискуя вовсе перевернуть лодку, он вскочил и ухватился за тяжелую гребь. Из воды вынырнула голова с длинными черными волосами. Глаза закрыты, кожа бело-серая, как осевший весенний снег.
 Занесенное над головой весло, дрогнуло в руках - добить, если еще живой! А говорили - суд… И про Астхриг уже не спросишь.
 Глаза дракона открылись.
 Он греб как никогда в жизни. Всю душу вкладывал. Только бы дотащить Того до отмели. Только бы живого. Он его не станет вытаскивать на берег. Он его прямо в воде поспрошает. Попался, проклятый!
 Но вытаскивать всетаки пришлось. Иначе утащило бы. Как только Сарко разжимал руки, неподъемное тело волокло в пучину, неведомо откуда взявшимся в этом месте течением.
 Вытащив и даже откатив тело подальше от берега, человек упал возле беспамятного дракона, отдышаться.
 Он очнулся, когда рядом обозначилось шевеление. Недоутопленец начал подавать признаки жизни. Сарко поднял голову. На него глянули темные страшные глаза.
 — Ты зачем меня спас? - прохрипел Андраг.
 Человек подскочил, навис над драконом, приставив к его шее внушительный тесак. Если тот дернется, да хоть мигнет не так - зарежет. У ненавистного людоеда даже ресницы не дрогнули. Человеку стало страшно. Размахался ножиком, решил, что связанный дракон не страшен. А тому, может, и дергаться не надо, только подумает - ошметки полетят.
 — А!!!
 Сталь чиркнула по коже. Узкая рана тут же наполнилась густой темной кровью. Надо бы дорезать. Только… Дракон как лежал, так и лежал. Ясно же что убивают, а он даже не сморгнул.
 У Сарко затряслись руки. Врожденная ненависть и врожденный же страх перемешались с недоумением. А еще, из глубины черным клубом, как давеча ил, поднялось - замучить дракона. Они мучают, они оскверняют, они заставляют все живое бояться себя хуже смерти. А я - тебя!
 — Что остановился? Режь, - донеслось из-под ножа.
 — Зарежу! Но сначала ты мне скажешь, что сделал с моей дочерью. И ты мне не соврешь. Я ложь за версту чую. Не только вам чужие мысли читать. Пока говоришь правду, будешь жив.
 Сарко не хвастался. Вся округа знала, соври хозяину таверны, от стола и крова не откажет - работа такая - только душевности или помощи от него больше не жди.
 Дракон было трепыхнулся, но тут же и обмяк. Что значит, море рядом - съело драконью силу - возликовал трактирщик.
 — Не помню, - сказал Андраг и закрыл глаза.
 — Говори! - Саркел погрузил нож в рану, но давить поопасился. Перехватишь жилу, и пикнуть не успеет.
 — Не помню, - все так же безразлично отозвался враг, - Как ее зовут?
 — Астхриг ее звали. Ты у меня ее в уплату за таверну взял двенадцать лет назад. Что ты с ней сделал?
 — Черненькая? Глаза веселые… Все время смеялась…
 Дракон закрыл глаза. Брови сошлись к переносице.
 Когда Саркел прощался с девочкой, та только плакала, да цеплялась руками, за все что попадалось на пути. Он много лет не разрешал себе эти воспоминания.
 Как сам взял дочь за руку, как повел к двери, как передал с рук на руки толстому белесому домоправителю барона Андрага. Высокий Господин до того и видел-то ее всего один раз, откуда знает, что ее смехом как солнцем наполнялась старая таверна?
 Руки тряслись. Рана на шее дракона разошлась. Кровь стекала и капала, впитываясь в песок. Так ее всю и выпустить!
 — Что с ней сталось? - взревел Сарко.
 — Что и с другими, - страшно и непонятно отозвался Андраг, но тут же пояснил. - Года три она у меня в замке жила, потом бабке отдал.
 — Что с ней сделала твоя бабка?
 — Замуж отдала, - последовал безразличный ответ.
 — Как! - опешил Сарко. Рука с ножом непроизвольно дернулась. Рана стала еще шире.
 И ведь не врал! Не врал!
 У Саркела будто камень с плеч свалился. Всю жизнь эту тяжесть тащил, надрывался, думал так и задавит до смерти, а оказалось - всего одно слово, и - нет камня.
 Нож полетел в сторону. Трактирщик одной рукой зажал рану на шее дракона, другой полез за пазуху и вытащил чистую тряпицу, что на всякий случай дала
 Ашхен. Покончив с перевязкой, он начал распутывать сеть. Завертело дракона, как совсем не задавило! Кое-где пришлось резать ячею. Барон Андраг не шевелился. Только когда Сарко закончил свою работу, тот открыл глаза и выдал:
 — Вспомнил. Бабка как-то про нее говорила: пятого или шестого родила.
 — Кто родил?
 — Не бабка, конечно - твоя дочь
 Человек с пяток сел на задницу.
 — Так это ж внуки мои.
 — Тебе их все равно никогда не увидеть. Бабка в свои горные деревни никого не пускает. Тебя тоже не пустит. Лучше и не пробуй.
 И пусть, враз решил человек. Главное, что девочка жива. Да какая девочка - взрослая женщина. Детей куча… Или враг глаза отвел? Подозрение отравило нечаянную радость. Он опять настороженно вгляделся в лицо барона.
 — Что смотришь?
 — И верю и не верю, - честно признался человек.
 — Как хочешь.
 Сказал, а сам голову назад откинул, подставляя шею под удар. Только тут до
 Сарко вдруг разом дошла вся картина - сложилась из отдельных кусочков.
 Дракона свои, стало быть, засудили, да так, что он в море топиться побежал. А не дали, сам шею подставляет - режь, добрый человек, чего уж там. И получается, если добрый человек свое исконное желание - убить дракона - исполнит, сыграет на руку Высокому Совету.
 Трактирщик отодвинулся подальше. Дракон полежал еще с задранной головой, потом зашевелился, начал подниматься. Только передумал, упал навзничь и в небо уставился. А в глазах такая тоска, какую человеку просто не перенести.
 Драконья тоска.
 — Однако плохо тебе, Высокий Господин.
 — Уже не Высокий и почти не господин.
 — Как в такое поверить?
 — Поверил же, что твоя дочь жива. Только ты не спросил, что она у меня в замке три года делала. Знай, любила меня, спала со мной, а когда к бабке оправлял, чуть не удавилась. Девочки из петли вынули.
 Сарко заскрипел зубами, как представил. Но зубы разжались. Любовь зла. А такого как Андраг любая баба полюбит, если знать не будет, кто он на самом деле. А и будет знать - полюбит, сделал он неприятное умозаключение.
 — Между людьми слух прошел, что драконы своего судили. Только не известно, за что. Не за… Ивана?
 — Ты его на острова отправил?
 — Да.
 — Теперь забудь. И про него и про его дочку.
 — Девчонка-то жива?
 — Замуж за хорошего человека пошла.
 — Тоже из-под тебя?
 — Это уж, как водится.
 — А не свернет ли хороший человек ей шею, как дознается?
 — Нет. Он, считай, за благословением ко мне же и пришел. Я благословил.
 — Охренеть, - подытожил Саркел. - Тебя, значит, не за них…
 — Меня - за меня.
 Человек задумался, аж голова загудела. И так и этак поворачивал, а входило: у драконов все как у людей. Только у них страховиднее, а у людей подлее.
 Народись такой как Андраг среди человеков - враз бы сами задавили, чтобы не высовывался. А кто порасторопнее, предварительно продать бы успел соплеменника тем же драконам и на выручку дом купить.
 — Ты от приговора что ли сбежал? - осторожно поинтересовался хозяин
 "Старой каракатицы".
 — Нет. Приговор приведен в исполнение.
 — Не понятно мне. Ты ж живой и здоровый… на вид.
 — Это еще не все. Во-первых: ссылка. Во-вторых: лишение Силы.
 — Колдовать что ли запретили?
 — Да.
 — И ты от того топиться побежал? - Сарко был поражен.
 — Это все равно, что птице отрезать крылья, все равно, что у умного отобрать голову, у сильного - волю. Все равно, что отобрать жизнь.
 Сарко начал подниматься с земли. Ноги затекли, в голове гудело от разом навалившейся усталости, да и напекло. Солнце катилось к закату. Скоро, наступит ночь, а с ней - насущные заботы трактирщика. И так поди Ашхен тревожится. Домой пора.
 Барон лежал не шевелясь. Сейчас Сарко отвалит, стихнет шлепанье весел по воде, а тот опять в море наладится, и некому уже будет выловить непутевого дракона из пучины.
 — Вставай! - вдруг взревел над ним человек. - Умереть всегда успеешь. Силы его лишили! Другие без нее всю жизнь, и - ничего. Живут. Не просто маются, живут, любят, да надеются. Оно, конечно, руку или ногу потерять страшно. Но и без них можно человеком остаться, если ты человек, а не размазня. Обидели тебя, бедного, игрушку отобрали… По тому что магия твоя игрушка и есть.
 Сарко запыхался. Перевел дыхание и попутно ужаснулся: такого дракону наговорил, вовек ему Высокий Господин не простит. Но остановиться он уже не мог:
 — Что магия! Видимость одна. Крылья расставит, огнем пыхнет, и - полетел.
 Драконом-то любой дурак проживет. Ты человеком проживи.


***

 Андраг не торопился. До заката он просидел над морем на краю высокой скалы. Прежняя, необоримая хватка пучины ослабла. Он вскоре перестал ее замечать. Сидел себе и просто любовался закатом. В том мире тоже будут закаты.
 Там все как здесь. Если бы этим можно было себя уговорить! Подляна в том и состояла, что Миры оставались незыблемыми, а Андрага, как личности, считай, уже и не было. Его ополовинили. Его лишили защитной оболочки, кожи. Как жить с ободранной кожей он не знал. Он не хотел. Но последние слова трактирщика зависли в мозгу. Его ломали, но не доломали. А недоломанное еще может срастись. Другое дело, что тут нужны силы и совсем не драконьи. Иное нечто, чего он не знал, не умел, не допытывался. И это придется искать и постигать. Иначе, получится, что Совет добился своего: раздавил и развеял дракона Старой крови Андрага.
 Сегодня в полночь ему предстояло убыть в бессрочный отпуск. Где он будет находиться в момент свершения приговора - не важно. Он просто исчезнет здесь и возникнет там. Но возникнет не новым, только что народившимся человеком.
 Он очутится в шкуре давно знакомого и даже где-то любимого Вадима
 Ангарского. Только не известно пока, как личность Вадима отреагирует на вторжение. Не свихнулся бы парень




 ЧАСТЬ ВТОРАЯ


 Глава1


 Теперь Вадиму казалось, что он всегда об этом знал. Если и не знал доподлинно, то чувствовал. Тот, второй, периодически появляясь и подселяясь в сознание, толкал на поступки, которым Вадим потом сам удивлялся. И радовался.
 И гордился в глубине души и в тайне, пожалуй, даже от самого себя. Порой оторопь брала от собственной отваги и бесшабашности. Но… Вадим хмыкнул.
 Как говаривал наш мажордом: но… На любой позитив всегда найдется большая куча негатива, которая благополучно тот позитив под собой похоронит.
 Последнее явление и окончательное взаимопроникновение хоть и отвлекло от далеко не блестящих собственных обстоятельств, оптимизма не внушило. В увечное тело Вадима втиснулась увечная душа Андрага. А это вам не математика.
 Из двух минусов плюса не получилось, получился длинный, тощий, умный, даже красивый субъект со странным взглядом, от которого у мужчин шерсть вставал дыбом на загривке, а у женщин - в другом месте.
 Для начала, означенный субъект месяц провалялся в маленькой комнатушке, примыкающей к офису Стасика. Свалившегося буквально ему на голову, избитого и вообще какого-то странного однокашника, Стас мог устроить только сюда. Не дома же его селить. Такого альтруизма старый товарищ позволить себе не мог, хоть режь.
 Когда Вадим Ангарский, вызванный в перспективный северный регион, дабы трудиться на благо свеженарожденной Стасовой фирмы, вывалился из общего вагона, будущий босс оторопел. Он-то звал к себе блестящего специалиста в равной степени разбирающегося в проектировании и компьютерных заморочках.
 Ему-то нужен был свой человек, который и дело сделает и не продаст за здорово живешь, и которому, чего греха таить, не надо платить бешеные бабки. Стас свою фирму именно такими и укомплектовал. Некоторые, увлеченные блестящими перспективами, вообще работали за чисто символическую плату.
 Фирма-то развивалась! Скоро они начнут по настоящему зарабатывать. Тогда
 Стас со всеми и рассчитается. Но Вадим его просто-напросто обманул. Вместо непритязательного интеллигента, хотя бы и слегка пьющего, Стасик увидел микст из ума злости и боли. Но хуже всего был взгляд. Боссу показалось, что Ангарский прошил его тем взглядом насквозь, сразу ухватив суть невинных, в общем-то,
 Стасовых хитростей. И ведь не сбросишь с рук. Бывшие одноклассники и однокурсники, которых Стас кропотливо переманивал к себе в фирму, в большинстве своем знали и помнили Ангарского. Как-то они посмотрят на шефа, бросившего друга в беде?
 Не бросил и даже приложил максимум усилий к поправлению Вадимова здоровья, рассудив в конце концов - привыкнет к обстановке - обтешется. Стас даже свозил товарища в больницу и показал знакомой докторше. Большая, суровая, похожая на каменную скифскую бабу дама в белом халате, потыкала в похмельного Ангарского пальцем, повертела перед близорукими глазами снимки, кликнула носатого травматолога и приговорила: фигня. Перелом поперечного отростка. Три недели постельного режима, тепловые процедуры, покой, уход.
 Само срастется. Это ей фигня - она каждый день людей режет. А Стасику каково?
 Помаялся сомнениями, посоветовался с вечно сонной женой Лялькой и определил
 Вадима в офис, сбросив с рук на попечение секретарши и бухгалтерши.
 Те восприняли явление, заросшего щетиной, неприветливого субъекта в их законной комнате отдыха, как посягательство, и по началу ощетинились. Но по мере того как боль уходила, и прояснялся Вадимов взгляд, баб начало забирать. И не просто забирать - закручивать и затягивать в омут, в смертоносную воронку его темных, непонятного цвета глаз.
 Кончилось плохо. Вадим-то поправился и даже приступил к работе. А вот обеих дам пришлось увольнять - подрались в офисе среди бела дня на глазах у клиентов. Дошло до вырывания волос. Физиономии у них к концу побоища, - разнимать пришлось, разумеется, Стасику, Ангарский сидел в сторонке, будто не по нем звон, - были разлинованы, как детские тетрадки. Не останови их начальник, и глаза бы друг дружке повыдирали.
 Обоих Стасик знал давно и хорошо, даже слишком хорошо. Такого надругательства над честью фирмы и своей собственной он снести не мог. Обе женщины вылетели с работы в тот же день. Стасику никто не попенял. Друзья сотрудники покосились на безразличного Ангарского, покачали головами, припомнили его прежние похождения и решили: Стас сам виноват - пустил козла в огород.
 С выдворением влюбленных дур, и приходом на их место совершенно посторонних и потому, шугающихся всех и вся, секретарши и бухгалтера, работа на фирме прям-таки закипела. Вадим, конечно, пил, на что начальник ему несколько раз категорически указывал. Вадим, кроме того, как выяснилось, никуда не собирался из офиса съезжать, но… и работал он качественно. Стас в тайне от соратников придирчиво вникал во все детали, пытаясь уловить товарища на какой-нибудь крамоле. Видел же, чуял, что тот работает не в полную силу, а, как бы, спустя рукава, как бы, в полусне. Не болит у него душа за их общее дело, за процветание фирмы. Однако так ничего и не накопал. От сих, до сих
 Ангарский выполнял свою работу блестяще. И пойди, придерись, попеняй, что, дескать, без огонька трудишься, а тот тебе в лоб и принародно: на какие деньги ты себе особняк строишь? Еще зарплату припомнит, которая в последнее время больше напоминала фиговый лист. Так ведь Стас, по большому счету, тут был ни при чем. Он им всем в самом начале предложил внедрять, разрабатывать, осуществлять… и т.д. Не его вина, что они ленятся лишний час на себя поработать.
 Станислав Петрович остановился и мысленно прикусил язык. Одно дело митинговать на междусобойчиках: давайте, мол, ребята, действуйте под моей крышей, я прикрою. Другое - честно признаться самому себе: не даст он им развернуться. Хуже - быстренько избавится от излишне активного сотрудника.
 Что, кстати, однажды уже и случилось. Но - тихо, мирно, без скандала.
 Замотанные кризисом, безденежьем, маленькими детьми и безработными женами, бывшие однокашники тогда ничего не понял. Они и сейчас еще не врубались, а этот - будто рентген. Стас не раз ловил его проницающий, внешне безразличный взгляд. В принципе, решение в голове генерального директора уже давно созрело, не хватало прецедента.
 Вадим валялся на продавленном диване, уставившись в экран старого престарого, черно-белого телевизора. Там бухтели и клубились вперемешку со стрельбой. Силиконовые дамы обмахивали крылышками прокладок перхоть со своих кавалеров, а те в отместку прыскали в них дезодорантами, так что девушек сметал удушливо-аллергический вал.
 Остохренело. То есть - охренело на сто процентов. И они, в ящике все охренели. И он от них. А встать выключить - лень. Не хотелось двигаться, не хотелось даже дышать. Ничего практически не хотелось. Приговор привели в исполнение. Лишение Силы там обернулось в этом мире параличом воли. Он не сразу догадался. Когда допер, пытался даже бороться с собой. Пытался что-то делать. Иногда получалось. Но он не радовался, сознавая, что все его потуги - пустая суета. А потом и суетиться перестал. О приобретении какого-либо материального благополучия и речи не было. Не престало дракону, спешить к навозной куче, дабы не оставили без горячего. Лень заполонила все его существо.
 Давно надо было встать и уйти из тесной комнатушки, куда Стас, для уплотнения жильца, велел составить старую офисную мебель, рухлядь, коей место исключительно в печке.
 Еще в начале, в период какой-никакой активности, приходила мысль, перебраться в соседний городок к Пашке. Тот стал крупным нефтяным начальником, у него народились детки, и жил он припеваючи, периодически позванивая Ангарскому в офис.
 А зачем? От себя можно бегать только во внутреннем пространстве. Во внешнем бесполезно.
 Только женщины несколько примиряли Вадима с его нынешним состоянием.
 Тем более, Высокий Совет одним из испытаний определил разработку женской линии. Вадим привычно перебирал бабами как харчами. Андраг присматривался.
 Но отклика в душе не нашла ни одна. Он их понимал, он их чувствовал, как виртуоз чувствует свой инструмент, он их жалел. Он получал настоящее удовольствие от обладания их телами. Его душа оставалась слепоглухонемой.
 Если у дракона есть душа. Если у увечного драконочеловека сохранилась душа.
 Сначала он ухнул в тягостные сомнения по этому поводу, а потом просто перестал о ней размышлять, как перестал размышлять о Боге, вычеркнув эти темы из списка насущных.
 В телевизоре тем временем упитанный небритый субъект, оседлав стул, начал обличать, посверкивая на миллионную аудиторию, навернувшейся слезой. Вадим выключил звук. Информации все равно с гулькин нос и та - сплошное вранье, зато видна актерская работа, отрепетированность, так сказать, боли сердца.
 Полюбовавшись еще некоторое время на обличителя, Ангарский закрыл глаза.
 Так - совсем хорошо. Почти что умер. Ни желаний, ни планов, ни обязанностей.
 И извне никто не пробьется. Те, кто ему был нужен и дорог либо далеко, либо вообще умерли. Сколько умерло! Иногда ему казалось, соберись ушедшие сейчас вокруг него, пристыди, накати гневом на аморфную массу, в которую превратился их друг, да, просто, скорбно постой рядом - он поднимется и найдет в себе силы стряхнуть страшное безразличие.
 Телефон затрещал на расстоянии вытянутой руки. А Вадим, оказывается, задремал. В промытые сном глаза, рухнула с экрана картина взрыва. Из черно серого клубящегося облака на зрителя летели ошметки и обрывки. Телефон поддержал апокалептическую картину очередным хриплым треском, будто рвалось вокруг пространство.
 Тьфу! Вашу же мамашу! Достали. Ангарский вместо того чтобы мирно нажать на клавишу, вырубил телевизор ударом кулака по корпусу. Тот крякнул и свернул картинку. Осталось, повторить то же самое с телефоном. Однако пыл уже был растрачен. Зачем? Завтра набежит Стасик, развоется. Лучше не брать трубку вообще. Вадим уставился на аппарат - кто кого переупрямит. Тот потрещал и стих, но через десять секунд опять вякнул. Звонарь на том конце, похоже, знал, что Ангарский на месте и добивался контакта.
 — Слушаю.
 — Ты что спишь? - весело прокурлыкал в ухо Стасик.
 — Сплю.
 — Просыпайся.
 — Зачем?
 — Подгребай ко мне домой. Тут компания собралась. Толик приехал и твой старый дружок с ним.
 Стало понятно, от чего это начальника распоганило, звонить и приглашать.
 Гости, оказывается, пожаловали и в недоумении спросили: где друг наш,
 Ангарский? А тому слабо ответить - не сторож я другу своему. Застеснялся
 Стасенька, что не пригласил товарища на день рождения, и кинулся исправлять оплошность.
 Вадим уже собрался отговориться, но трубку у Стаса забрали. В ухо забасил
 Толик:
 — Ты, говорят, приболел. Это - ничего. Заодно и полечишься. Только попробуй не прийти. Столько лет не виделись. Пашка тоже…
 От его голоса повеяло чем-то старым, давно прожитым и почти забытым. Даже апатия отступила под таким напором. Вадим поднялся с дивана, дослушал жизнерадостное клекотание трубки и, бросив: буду, начал собираться.
 Застолье в доме у Стаса собралось отнюдь не маленькое. Не междусобойчик, на который рассчитывал Вадим, а целый прием. Человек двадцать гостей: кто еще сидел за столом, кто уже разбрелся по знаменитым начальственным хоромам.
 Народ успел изрядно накатить. Вадиму сразу налили по полной - пусть человек догоняется. Он не отказывался. Есть не хотелось, но он что-то ел, разговаривал, слушал. Изображал интерес. Пашка вспомнил их давний заезд на месторождение, когда пришлось ночь отсиживаться в холодном складе, спасаясь от пьяной толпы.
 Толик хохотал, Пал Николаевич, забыв старую досаду, тоже. Но все как-то вяло, будто собрались не на веселье, а по разнарядке. Или устали все за последнее время? Или само время устало?
 Лялька первая поднялась на звонок в дверь. Еще кто-то из гостей припоздал?
 Ольга приехала, сообщила она, вернувшись в комнату. За столом тут же очистили пятачок для прибора. Мужики сдвинулись, освобождая место на диване. Вадим не знал кто такая Ольга, но почувствовал некоторое колебание общей атмосферы.
 Как сквознячком потянуло, разгоняя сонную хмарь.
 А потом она вошла. И стало еще свежее, потому что все враз заулыбались. И она улыбалась, но не заученно, не из вежливости. Она действительно была рада их всех видеть. И его, Вадима тоже? Фигня. Это просто маска, решил Ангарский, и приготовился уловить даму на фальши.
 Приготовиться-то приготовился только и сам не заметил, как забыл о своем намерении. Через десять минут ему стало интересно. Она с ходу въехала в общий разговор и повела в нем свою не громкую, но очень занимательную партию. Дело даже было не в выбранной теме, а в умении увидеть проблему под каким-то другим, часто забавным углом.
 Толик как всегда перехватил инициативу и перетянул разговор на себя. Ольга не протестовала. Слушала.
 Поморок, не иначе. Откуда в нашем царстве, состоящем наполовину из мелких самодовольных деловаров, наполовину из замотанных исполнителей, взяться такой женщине? Ангарский, запоздало обратил внимание на ее внешность, разобрал, так сказать, в деталях. Довольно высокая и чуть полноватая Ольга имела, оказывается, весьма соблазнительные формы. То, что на мужском языке называется - удобистая.
 К концу вечера все опять собрались за столом, попытались даже спеть нечто старое, студенческое - не задалось. Но не расстроились. Выпитое не дало разлиться желчи. Гудели, смеялись без особой причины; собирались по домам, пока не собрались.
 Ангарский не напился. Не случилось такого хотения. Наоборот, весь вечер цедил единственный стакан и даже разговаривал, чего за ним в последнее время не водилось. И все поглядывал в ее сторону. Не случайно, - какого лешего! - преднамеренно поглядывал. И словил таки ответный взгляд.
 Но… как говаривал незабвенный мажордом, ни тебе призыва, ни - ответа.
 Скорее вопрос: ты кто? Но и он был не главное. Главное - серо-голубая глубина, в которую захотелось нырнуть.
 За дверями компания даже не сразу распалась. Потоптались, посмеялись, прошлись вместе до конца улицы и только там окончательно разделились. Ольга уехала на такси. Вадим зашагал в сторону офиса и уже через десять минут был в своей норе. Благо - рядом.
 Неделя прошла суматошно. С одной стороны: Стас всех начал гонять, как перед концом света или большой ревизией, с другой: в Ангарском ни с того ни с сего проснулась, давно забытая активность. Народ умилился. Директора такая метаморфоза только раздосадовала.
 В первый же день Вадим между делом разузнал, что Стасик сам имел, положить глаз на давешнюю гостью - не получилось. Пустячок, а приятно. Спрашивать Стаса
 Ангарский не стал. Неча масла в огонь подливать. Да и зачем, собственно! Мелькнула - и мелькнула. Мало ли баб на свете. Они, кстати, уже успели натоптать тропу к захламленной Вадимовой комнатухе, сто лет трава не вырастет. Только падет ночь на славный город Мухосранск, только уметутся по домам сослуживцы, звонит телефон. Не было настроения, дергал штекер из розетки. Было, снимал трубку и цедил односложные фразы, между которыми позволял себя уговорить. Но, упаси Бог, не обижая, не унижая.
 Просто они должны были принимать его таким, каков он есть. Не нравится, не набивайся.
 Нравился и еще как. Так что снятая трубка автоматически означала - придет. Только раз всего рука и дрогнула. Вдруг помстилось, сейчас он услышит голос Ольги. Вадим даже ругнулся про себя: в детство впадаю. Подставил ухо и уже спокойно принял - не она.
 Бабы же и подвели под монастырь. Даже не баба - девчонка сопливая. Только-только восемнадцать стукнуло.
 Через две недели после памятного междусобойчика, в воскресенье, Вадим решил устроить себе роздых: телефон отключил, на звонки в дверь не отзывался, сидел бирюком в своей коморке и смотрел телевизор. Пиво и воблочка скрасили одиночество на столько, что даже привычное отвращение от теледейства никак не наступало. Он лениво прыгал с канала на канал, пока перед глазами не закрутился средневековый триллер. Тут Ангарский притормозил. С первого взгляда понятно, что ладили не столько сладенькую конфетку, сколько фантик, в коем ничего практически и не должно быть. Действо выдумано от начала до конца. Страсти ненастоящие, чувства ненастоящие, плащи - и те шелковые. Хрена бы крестоносцам в шелковых плащах ходить на край света, воевать
 Гроб Господень? Имей они такие шмотки, сидели бы по домам. Не было в одиннадцатом веке шелка в Европе. Ну да, черт с ним. Напутал чего-то там художник по костюмам, мы ему простим. Главное
 — оружие настоящее. Вадим присмотрелся, чуть не носом уткнувшись в экран - никакой бутафории.
 Еще - герой. Молчит и ходит. Ходит и думает. Ангарскому понравилось.
 Он так увлекся, что не услышал, как щелкнул замок на входной двери, оторвался от экрана, только, когда на его порог вплыла Вика. А это вам не сослуживица, с которой можно обойтись по свойски: либо необидно выставить за порог, либо, на худой конец, по-быстрому уложить в постель и опять же, выставить. К нему собственной персоной пожаловало дитя Стаса от первого брака, проживающее с родителем. Отсюда и ключ. Сам бы Стас беспутной доченьке его нипочем не дал.
 Стащила и отправилась на поиски приключений ко взрослому дядечке. Вадим недовольно вскинулся. Но лицо уже само по себе сделалось нейтральным. Ничего не поделаешь, многолетнее участие в женской судьбе - а учитывая опыт Андрага - вековое, довело реакции до автоматизма. И сделался он учтив и мягок себе на погибель. Девица приостановилась, будто споткнулась, но только на мгновение. Уже в следующее - плюхнулась рядом на диван.
 — Привет.
 На экране к этому времени отгремел финальный поединок. Герой, как и положено победителю, заваливал свою даму на попону у костра. Можно выключать. Вадим без всякого сожаления ткнул пальцем кнопку. Экран погас.
 — Привет.
 — Пива налей, - нахально потребовала девчонка.
 — Обойдешься.
 — Боишься, отец отругает?
 — Ага.
 Вадим откинулся на спинку дивана и только что не зевнул. Дальнейшее - очевидно. Он все знал заранее. Погнать бы эту дурочку из своей норы в три шеи. Грубо, с обидными сравнениями, а еще лучше, с занудной моралью… И ей возможно никто, никогда не объяснит, каким должен, или хотя бы, может быть мужчина в постели. Ослепительно молодая, богатая, глупая, уже развращенная, но так и не понявшая, что тут по чем… Если потянуть время, может, струсит и уберется по добру поздорову? Шутка ли, ворваться в логово старого развратника? К тому же, девочка балованная, привыкла к совершенно иной обстановке.
 Он молчал, подспудно сознавая, что надежды его тщетны, и молчанием он только усугубляет ситуацию.
 Так и получилось. Директорская дочка не стала тушеваться, сама налила себе пива в Вадимов стакан и прихлебнула. Губы некрасиво сморщились:
 — Не люблю светлое пиво. Почему ты не купил темное?
 — Не люблю темное. Еще вопросы будут?
 — Ты кого-нибудь ждешь?
 — Не слишком ли вы напористы, мадемуазель?
 — А чего тянуть?! Я пришла, чтобы ты меня трахнул, - получил Ангарский в лоб, и в первый момент даже не нашелся, что возразить. А когда таки решил без промедления выгнать девицу, она уже выскользнула из шубы и начала стаскивать тонкий свитер, одетый, естественно, на голое тело.
 Не худышка с пупырчатой кожей - большая, плотная. Чистая кожа на груди бело светилась.
 Соски - торчком. Прикоснись, уколешься. А в глазах ничего, кроме интереса. Просто так пришла.
 От скуки. Девку, поди, с нежного возраста валяли все кому не лень. Вполне привычно ввалилась, разделась, раздвинулась.
 Ангарский поймал ее взгляд и повел, не отрываясь, не моргая, не давая свильнуть. Пальцы заскользили по плечам, по прохладной гладкой коже, по груди до кончика, до затвердевшей иглы.
 Ее руке пришлось подсказать, что делать. Молния на джинсах разъехалась в одно касание, даже пуговица отскочила. Маленькая ладошка как змея скользнула внутрь.
 Вот ведь чертовка, как быстро добилась своего! Что ж, если, как говорится, по обоюдному согласию, почему бы и нет? Плевать на сантименты и мораль. Хрена бы в той морали! Не для данного случая писана. А на Стаса и с самого начала было плевать.
 И - понеслось. Без задержек, без особенных ласк, без затей, в общем. Но это только вначале. Он сам притормозил, заставил ее почувствовать свои руки, язык, кожу, приподнял под лопатки и зацеловал до хрипа, до остановки дыхания, пока ни забилась, ни застонала, вымогая у него последний рывок.
 Папаша явился тотчас после окончания действа, когда девочка еще плавала в волнах нирваны, а
 Вадим уже поднялся и ушел в ванную. Оттуда он и услышал истошный визг бывшего однокашника.
 В ответ раздался не менее громкий вербальный всплеск. Но дочь отнюдь не винилась, не просила прощения за грехопадение. Дитя крыло папеньку таким матом, что у Вадима уши нагрелись. На пол полетело что-то тяжелое. Никак родитель до членовредительства дошел? Или это дочка отбивается?
 Хорошо бы так и остаться в ванной, переждать… Эх, жаль уютной берлоги. Похоже, выметаться придется прямо сейчас и прямо на снег.
 — Сволочь! - заорал Стас, как только перепоясанный полотенцем Ангарский выплыл из своего убежища, и даже замахнулся.
 — Только попробуй его тронуть! - тут же вступилось нежное создание, занося над головой тяжеленный дырокол. Если не остановить, массивная доперестроечная конструкция полетит Стасу точно в темя.
 — Сволочь, - на тон ниже отозвался оскорбленный отец и отступил к порогу. - Убирайся! Чтобы духу твоего тут не было. Из города тоже убирайся. Я тебя достану. Я на тебя…
 — Ничего ты ему не сделаешь! - перекрыла его крик Вика, - Он останется здесь. Я за него замуж выхожу!
 Лицо Стаса враз из разъяренного сделалось несчастным. Ну как с такой интуицией можно руководить предприятием?! Он что, вообразил, что Вадим… Однако это выход. Пусть успокоится, прикинет все за и против. А когда дочка додавит, заставит, окончательно смириться с неизбежным, тут ему Ангарский облегченьице и выдаст: не волнуйтесь, мол, папа, понимаю, что не пара вашей продвинутой девочке и ухожу в тень. За то время пока Стас с Лялькой будут обмусоливать проблему, Вадим себе что-нибудь в смысле работы и жилья придумает.
 Он с одобрением глянул на Вику и осекся. Та смотрела на него просто таки с обожанием. Ни фига это, оказывается, не уловка. Она так и решила: ни много, ни мало, выйти за него замуж.
 Дракон внутри трубно расхохотался. Куда ему понять заботы бывшего интеллигентного человека.
 — Я ухожу, - процедил Вадим, сверху вниз глядя на Станислава Николаевича. - Одеться дашь, или выметаться прямо так?
 Все смешалось в злосчастной конторе. Девчонка орала, как резаная, требуя Ангарского себе в мужья. Папа орал не менее пафосно, объясняя юному созданию, чтобы и думать забыла. Во все стороны летели бумаги и мелкие канцелярские принадлежности. Крупные тоже падали. Вадим ходил между, собирая пожитки в сумку. Под те же крики оделся, начиная с исподнего и заканчивая не по сезону легкой курткой, - так и не успел купить "аляску", - и пошел к выходу. Только когда предмет разбирательства застыл в дверном проеме, спорщики замолчали. Вика без всякого перехода заплакала, да так горько - в пору остаться. Стас, наоборот, успокоился и пошел следом за
 Ангарским.
 — Зарплату получишь в конце месяца, - такое впечатление, губы у него онемели. Правда, что ли, переживает? Другое дело - за девочку или за себя. А ну как история выплывет наружу? Тот-то смеху будет в высших кругах мелких предпринимателей! Сотрудники, естественно, тоже пройдутся по чести семьи. Но с другой стороны - пусть. Только бы этот непредсказуемый субъект убрался подальше. Хорошо бы вообще в другой город. Вон хоть к Пашке. Пусть тот расхлебывает. Ишь, навялил ему, Стасу, своего собутыльника. К себе звать, очко сыграло. Вика ревет по-бабьи. Вся в мать. Убил бы! Ненавижу. Ее мамаша всю жизнь хотела загнать его себе под каблук, гнобила как могла, поганка худосочная…
 Мысли относительно инцидента, видов на будущую ночевку, температуры за бортом, а так же вообще любых событий в их драном Человеческом Мире разом вылетели из головы бывшего
 Высокого Господина, ныне Вадима Ангарского. Их вытеснило, только что приключившееся с ним обстоятельство. Он понял или почувствовал, вернее ощутил…
 Мысли Стаса неслись пунктиром. Образы проскакивали, смазывались, мельтешили. В них скользила и пропадала первая жена Стаса, Нина. Совсем молоденькая, но какая-то изначально блеклая. Даже сейчас - лет двадцать прошло - Стасика доставало чувство жалости пополам с презрением. Он ее презирал с самого начала, однако был уверен, что другие девушки не для него.
 Потом жалость сменилась ненавистью. Он ненавидел эту блеклую куклу, но таки любил их единственное дитя. Девочка тянула к папе ручки. Только ради нее Стас терпел Нину, терпел ее тихие укоры, попреки, даже редкие просьбы терпел. Иногда бил, когда уже не было сил терпеть.
 Потом он уехал. Как все за деньгами на Север. И только тут, в свободном полете, выдравшись из под вечного нравственного контроля, которым его доставала Нина, стал самим собой. Стал удачливым, не обремененным, сильным…
 — Я хочу забрать Вику.
 — Не отдам…- Вой. Красные веки, блеклые глаза, морщины - старуха. Не отдаст она!
 — Ей со мной будет хорошо. На твою зарплату ее элементарно не прокормить, не то что выучить. Алименты? Да я такие суммы укажу в ведомости, тех алиментов тебе на трамвайный билет не хватит.
 — Не отдам!
 — Отдашь! Ах, "не смей"? На, получай. Еще добавить? Сука, всю молодость мне изгадила!..
 — Вичка, детка, ты едешь со мной. Мама останется здесь. Нет, детка, она сама так решила.
 Вичка, не плачь, мама будет к нам приезжать…
 А его сын, оказывается и не его вовсе. Ай да Лялька! У Стасика застарелая венерическая хворь сказалась бесплодием, и ослепительная красавица Лялька пошла на сторону, ни сколько не сомневаясь в своем праве. Окажись Вадим на ее месте, тоже бы не сомневался.
 Стасик вдруг резко оборотился и с размаху влепил дочери пощечину.
 — Заткнись! Воешь, вся в мамашу.
 Ангарский вышел из ступора, аккуратно взял бывшего начальника за воротник, вынес на улицу и заткнул головой в сугроб.
 — Прости, я не могу остаться, - сказал выбежавшей следом Вике и пошел в темноту.
 Значит, так вот! Так вот, значит. В голове побрякивала и позвякивала на разные лады одна единственная фраза. Мыслей - вообще никаких. Какие тут мысли? Неоткуда им взяться. Все заняло чувство законного торжества. Совет, значит, приговорил, а природа взяла таки свое. Вернулось изначальное умение считывать чужие мысли. Вернулось! А вдруг - кратковременно? Проверить надо прямо сейчас. Как на грех, вокруг никого. Откуда взяться простым людям посреди ветреного, до чертиков морозного декабря? Один дракон, владыка и Высокий Господин, шпарит по улице, не отворачивая морду от ветра. Так чувства переполнили, мороза не чует. Проверяет, вдруг иные какие умения вернулись. Выкинул пару формул - ноль. Ничего, подождем. Не все сразу. Внутри тонко кольнуло: что если способности открываются эпизодически? Сегодня мысли считал, завтра огнем плюнул, послезавтра… Толи пошел откат возбуждения, толи ветер сменил направление, а скорее, по тому что вышел на площадь, Ангарский, наконец, почувствовал: не май месяц, однако, а совсем даже декабрь. И широта - та еще. Ветер прошил куртку как марлевую. Вадим припустил рысью.
 Ближе всех жил Олег. На ночь пустит, и ладно.
 Рядом-то, рядом, только в подъезд он ввалился окончательно закоченев. Пальцы на руках не ощущались и не шевелились. Это вам, Высокий Господин, не в тепле у телевизора, только зазевайся
 — уши, нос и конечности отвалятся, печально постукивая.
 В подъезде тоже был минус, но не такой радикальный. И почти отсутствовал ветер. Вадим слегка отогрелся, пока пешочком шел на девятый этаж в Олегов пентхаус. Количество мусора и экскрементов от этажа к этажу убывало. На верхней площадке вообще было чисто.
 Дверь открыл сам Олег. Тут и мысли читать не надо. Так все ясно. Вид приятель имел угрюмый.
 Глаза сразу опустил, потом вскинул, но смотрел уже изподлобья.
 — Вижу. Стас успел позвонить. Предупредил, чтобы на порог не пускали? - подытожил Вадим суму мимических моментов, промелькнувших на лице товарища.
 — Заходи, - тем не менее, пригласил Олег. - Только у нас тесно.
 Тесно - не то слово! В невообразимо маленьком пространстве, от силы метров пятнадцать, умещалось четверо человек Олеговой семьи. Настя стояла в коридорчике с младшим сыном на руках. Ребенок кашлял и хныкал. Из-за нее выглянул старший, лет пяти парень, и вежливо поздоровался.
 Вадим прижался спиной к входной двери. Прихожая крохотная. Комнатка сплошь заставлена приспособлениями для сна. В кухне пространства - только руку всунуть.
 — Я только погреюсь и пойду дальше.
 — Куда? - желчно поинтересовался Олег.
 — К Вовке. Он от Стаса не зависит.
 — У него сегодня теща умерла, - сообщила Настя.
 — Останешься у нас, - пробурчал Олег, пятясь в кухню.
 Так или иначе, предстояло задержаться. Неотогретому выбираться в лютый ветреный декабрь - или обморозишься, или простудишься насмерть. Да и просто замерзнуть в такую погоду - раз плюнуть. Вадим потянул с головы вязаную шапочку, зашелестел курткой.
 Настя передала младшего мужу. Тот выпятился из кухни, давая ей возможность накрыть на стол.
 Хлеб, маринованные грибы, варенье из черники… На плите засвистел чайник. Далее произошел обратный обмен ребенком, и все как-то устроились у стола.
 Вадим обхватил чашку ладонями и тут же начал согреваться. Еще и не пил, а тепло уже заструилось по жилочкам. Места на кухне конечно маловато, но если составить табуретки друг на друга, а ноги просунуть под стол, он тут как-нибудь поместится. И матраса не надо. Постелит старый полушубок, который висит в прихожей.
 Олег, вперившись в столешницу, прихлебывал чай. Настя покачивала, задремавшего сына. Вадим не начинал разговора. Наоборот, затаился - чаевничает. И тут же кусок встал поперек горла.
 У маленького даже сквозь сон болело и скребло внутри, было трудно дышать, мешал свет. И все
 — плохо. Он кашлял, собирался заплакать, но придремывал до следующего приступа.
 Олег злился на всех. На Вадима - понятно - ввалился незванным среди ночи. На Настю - мальчишек до сих пор не уложила. На маленького. По тому, что не знал, как ему помочь и боялся, что станет еще хуже. На себя - не обложил босса по телефону, а вяло промямли, что-то вроде: ага… ну… Но больше всего, глобальнее и страшнее он злился на этого самого босса, с которым когда то учился в одной группе и даже был у него свидетелем на свадьбе. Станислав Николаевич давал маленький и неадекватный, он таки заработок, который не давал умереть. Но и жизнью это назвать было нельзя. Он злился на Стаса за убожество собственной воли, за то, что тот выгнал единственного среди них неудобного и непредсказуемого, но свободного человека. Потом опять на
 Вадима - что такой свободный.
 Настя думала о котлете, которая лежит Олегу на завтрак. Мальчишкам останется жареная картошка и немного молока. Утром надо идти с младшим в поликлинику, продлевать больничный.
 Если продлят, а не закроют совсем. Если закроют, придется тащить мальчика к Люське на третий этаж. Она за десятку собирает у себя тех, кого нипочем не примет детский сад. Они у Люськи перезаражаются друг от дружки - и уже на всю зиму. Но деваться некуда. Старшего в садик отведет
 Олег. Жаль Вадика. Хочется спать. Ничего больше не хочется.
 Пятилетний мальчик за стенкой думал о том, что завтра в садике склеит из бумаги самолет, что
 Давид обещал принести из дома настоящую саблю, что пятки упираются в стенку, и надо все время поджимать ноги. Что дядя Вадим очень большой. Если дядя Вадим ляжет на кровать, папе придется спать с ним, Петькой, на маленьком диванчике и будет очень тесно и жарко. Мама ляжет с
 Сашенькой на раскладушке. Раскладушка скрипит… К самолету он приклеит картинки…
 Чашка выскользнула из рук и ударилась о блюдце.
 — Что с тобой? - вскинулась Настя.
 — А? - Вадим широко распахнул глаза.
 — Ты побелел весь, - встревожился Олег. - Ты не болен?
 — Нет. Не беспокойся. Задремал. Извини. Я пойду.
 Он никогда больше не станет копаться в человеческих мыслях.
 Никогда!
 — Ты с ума сошел! На улице мороз. Транспорта никакого. Куда ты пойдешь?
 Вадим пополз из-за стола. Выпростался и замер. Не захотят отпускать, упрутся, так тут и останешься. К двери можно добраться только по головам.
 Решительного Вадимова натиска они не снесли, сами начали выбираться из тесного пространства. Настя смотрела с состраданием, Олег - зло.
 Уже на площадке Ангарский бодро улыбнулся друзьям, развернулся и попрыгал через две ступеньки вниз - весь из себя победитель, блин - чтобы не стенали вслед, не уговаривали, как уговаривали, пока влезал в куртку, перчатки и тонкую вязаную шапочку.
 Он остановился, когда на девятом хлопнула дверь. Батарея чуть грела. К ней можно прислониться и постоять, пока не продрогнешь. Лучше вообще не останавливаться, так и вынести на мороз остатки домашнего тепла. Их тогда хватит на какое-то время. Продрогшему - дороги только до соседнего подъезда. Однако притормозить следовало: поуспокоиться, сбросить остатки потрясения, да прикинуть дальнейший маршрут.
 Разумеется, ему было к кому ввалиться среди ночи. Примут с распростертыми объятиями. Только хрен потом выпустят. Уйти-то он, конечно, уйдет, под слезы, вопли и упреки, но вариант сей рассматривать не станет, пока есть другие. Этот останется для крайнего случая. Однако в глубине души Вадим сознавал, что даже на грани возможного не станет продавать привязанность за теплый угол. Дурак - одним словом. На том и успокоился, решив, направиться к Димке. Правда, топать на другой конец города. Если не найти попутку, греясь время от времени в подъездах, пропутешествуешь до утра. А вы чего хотели, Высокий Господин? Взалкали свободы от всех и вся - получите ее в виде независимости от общества, прописки, денег и человеческих коммуникаций.
 Другое дело, что идти туда не хотелось. Вадим не любил Димки. Когда-то они довольно тесно общались. У обоих прослеживались почти параллельные жизненные прямые. По началу - нормальная семья, нормальная работа. Даже диссертации защитили одновременно. Оба чего-то там добились, в той жизни. Рухнули они тоже одновременно, это когда в одночасье вылетаешь из
 МНСов, КТНов и из жизненной колеи, соответственно. Вадим тогда спонтанно нащупал некий рычаг, с помощью которого вывернул собственную жизнь на изнанку, оставаясь верным себе прежнему. Димка вначале пустился странствовать по эзотерическим волнам: учился у колдуна, медитировал, нашептывал и гадал. Ничего не добился. В отместку ухнул в чистую религию.
 Расстригся вскоре так же легко, как и постригся. И пошел жениться. В результате странствовал последние годы от одной жены к другой, объясняя свои метания, поиском смысла жизни. Ангарский над его объяснениями откровенно смеялся. Димка обижался, что не удалось в очередной раз красиво соврать. На что Вадим ему резонно замечал: я не баба. Бабам ври. Детей, кстати, Дмитрий
 Сергеевич народил, вам и не снилось. Теперь вот подался в дальние края на всю эту ораву заработать… с понтом. То есть он так свой порыв заявил у жен и отпрысков. Те, как уже бывало, поверили и отпустили. Для начала Димитрий устроился кочегаром. Не понравилось. Работал потом сторожем, смотрителем, мальчиком на побегушках, пожарным. По непонятной причине его отовсюду рано или поздно выпирали. Осев на сегодняшний день в качестве дворника при общежитии, он чистил немерянный северный снежок и в редкие визиты Ангарского всячески превозносил приоритет физического труда над умственным. От необходимости к нему обращаться, слегка воротило с души. Но больше-то все равно не к кому.
 Улица встретила чугунным холодом. Переулок и площадь Вадим кое-как одолел, дальше пришлось греться. Такими темпами он, пожалуй, и до утра не успеет. Потуже затянув пояс куртки и засунув руки в рукава, он двинулся дальше. Приходилось жмуриться. Мороз норовил выжечь глаза.
 Когда Вадим остановился, чтобы подыскать следующее место отогрева, выяснилось: он находится на середине пустыря, через который змеилась дорога, отваленная с обеих сторон высоченными сугробами. До дальнего конца, до освещенных прямоугольников человеческого жилья еще ого-го, а сил и внутреннего тепла в обрез. В глазах мутилось. Промерзшие суставы отказывались гнуться. Он побежал, вкладывая в рывок последние силы. Благо ветер толкал в спину. Случись в лицо, останется лечь в сугроб и принять быструю, но мучительную смерть. Замерзнуть на пустыре города
 Мухосранска, чем не подвиг для дракона!
 Злость на некоторое время заставила кровь бежать быстрее. Но против законов природы не попрешь. В мозгу Вадима затлел очажок паники. Дома со своим светом и теплом не приближались.
 Заблудился? Он глянул назад. За спиной ровнехонько лежала пробитая между сугробами дорога.
 Значит надо двигать дальше. Он дойдет. Андраг быстро построил формулу и даже остановился, чтобы ее проговорить. Результата - ноль. Ветер, издевательски взвыв, толкнул в спину ледяной дланью. В его круговерти зря потерялись драгоценные мгновения и крупицы тепла.
 Затем произошел естественный поворот дороги. Ветер ожог щеку. Вадим почти развернулся и пошел спиной вперед.
 Его путь измерялся уже не километрами или часами, даже не метрами и минутами. Счет шел на мгновения жизни.
 Он не сдохнет! Он не остановится! Он дракон! Хрена ли дракон? Он просто человек. Он не справится. Надо сесть, переждать порыв ветра, чуть отогреться и только тогда идти дальше. Вон и подходящая куча снега…
 Свет фар мазнул высоченный, метра два, сугроб на повороте. Вадима догоняла машина. Чтобы не дать водителю проехать мимо, человек встал посреди дороги и раскинул руки. Ветер невозбранно вцепился в тело. Вадим испугался, что не сможет говорить.
 Потом… Все потом… Если машина остановится… Не может не остановиться… Бросить человека посреди пустыря в такой мороз, все равно, что убить.
 Джип затормозил в двух метрах от распятой ветром фигуры. Ангарский не сразу двинулся в его сторону. Его сковало. Прошло сто лет, прежде чем он добрался до дверцы в тепло. Она сама распахнулась. Последним усилием Вадим впихнул себя во внутрь. Водитель дотянулся и сам захлопнул дверь, не давая ветру выстудить салон.
 Сознание таки уплыло. В себя Вадим определенно пришел не сразу, да и когда пришел мало что соображал, только скрипел зубами, перемогая жуткую боль в отогревающихся конечностях.
 Наконец руки задвигались. Он нагнулся и начал корявыми пальцами развязывать шнурки. Стащил обувку, ухватился за одеревеневшие ступни - так дело пойдет быстрее.
 — Возьмите.
 Водитель оказался женщиной. Она ему что-то совала под нос. Ангарский, не оборачиваясь, оттолкнул. Она грубо тряхнула его за плечо:
 — Выпейте! Быстрее согреетесь.
 Вновь перед глазами оказался предмет… стакан до половины налитый темной жидкостью.
 Вадим, не разгибаясь и не поднимая рук, припал к нему губами и высосал содержимое. Коньяк проскочил, не оставив по себе никакого следа. Ангарский еще ниже опустил голову. Затылок ломило. Тонкий нос уткнулся в колени. Было очень больно. И везде. Но вот от желудка в стороны проскочили тонкие горячие змейки-молнии. Стало возможно чуть расслабиться. Вслед за чем он попросил:
 — Налейте еще.
 — Уже налила.
 Организм явственно заскрипел в попытке разогнуться, но справился и принял новую порцию живой воды. Вадим откинулся на спинку сидения. Только тут он сообразил, что машина стоит.
 — Почему мы не едем?
 — Вам куда?
 — Вообще-то далеко. Но достаточно довезти до конца пустыря.
 — Это ваша сумка валяется за поворотом.?
 Он ее потерял или бросил. Поклажа, во всяком случае, при нем отсутствовала.
 — Наверное моя… Не помню.
 — Давайте, вернемся, посмотрим.
 — Охота вам возиться?
 — Вадим… извините, не помню вашего отчества…
 Только тут Ангарский удосужился посмотреть на свою спасительницу. За рулем джипа сидела
 Ольга.
 — Ты!
 Она пожала плечами. Я, мол, что поделать, и начала осторожно разворачивать не маленькую машину на узкой дороге.
 Сумку они нашли. Ее уже на половину занесло сухой как песок снежной крупой. Ольга выбралась из-за руля, подобрала Вадимово барахло и быстро вернулась обратно. Сумка полетела на заднее сиденье.
 — Переезжаете?
 — Давай, сразу на ты. Говори мне ты. Мне так удобнее.
 — Хорошо. Переезжаешь?
 — Стас выпер с работы.
 — Куда теперь?
 — К приятелю. Живет в промзоне, у памятника покорителям.
 — Ты туда пешком собирался?!
 — Как-то не сообразил, что так холодно.
 Машина все стояла. Наконец Ольга отжала рычаг передачи и мягко двинула теплую тушу джипа вперед. До жилища Димки они добрались через двадцать минут. Вадим к тому времени успел пьяно вздремнуть. Ольге пришлось его будить. Он долго натягивал ботинки, завязывал шнурки, заматывал лицо шарфом. Собрался. Глянул сквозь щель, что оставил для обзора.
 — Спасибо.
 — Я подожду, - отозвалась женщина. - Вдруг твоего приятеля не окажется дома, или на вахте не пропустят.
 — До утра будешь тут стоять?
 И какого бы черта задираться?! Она же только что спасла ему жизнь. Нет! Лезет, прям таки прет, хамская мужская бравада. Она будет права, если просто выкинет его из машины. Сумку - следом. И матом еще запустит.
 — Могу не ждать, - просто ответила Ольга.
 — Извини. Я, кажется, пьян. Если все нормально, выйду и скажу. Идет?
 — Договорились.
 Его тут ждали, дождаться не могли! То есть на вахте его пропустили, только отобрав паспорт, а вот Димка встал в дверях стеной, заявив, что принять его у себя сегодня никак не может.
 — Мне на одну ночь, - унизился до просьбы Вадим. - Завтра что-нибудь придумаю.
 — У меня дама.
 Он врал. Не было у него женщины. Была пустая теплая комнатка - угол, в который он не захотел пустить человека, многажды Дмитрия Сергеевича оскорблявшего… самим фактом своего существования. А что из такой дали в морозную ночь к человеческому жилью не выбраться, так то -
 Бог подаст.
 Вадим не сказал ни слова, развернулся и пошел к вахте. Может, разрешат остаться до утра? Но тут его просто не стали слушать. Белесая, разъехавшаяся в поясе вахтерша, со значением смотрела в окно, за которым послушно фырчал джип. Иш, катаются! В пору пускать в ход свое безотказное обаяние, но к ней из каптерки подгреб такой же белесый и широкий мужик. Сразу стало ясно, на любую попытку внедрения последует отпор. Ангарский на всякий случай поинтересовался:
 — Остаться до утра можно?
 — Не положено.
 В глазах у обоих тлела неприязнь не только к нему - ко всей джиперной популяции. Попробуй, объясни таким, что джип случайный, и женщина за рулем - случайная счастливая звездочка, которая пала в ладонь, чтобы исполнить одно единственное желание. Не захотел барон Старой крови, он же КТН замерзать в сугробе, сильно не захотел, судьба послала ему Ольгу. Но далее эксплуатировать мимолетный подарок фортуны нельзя. Другой раз не пошлет. Так и сгинешь.
 Вадим подхватил сумку и вышел на улицу, бухнув на прощание дверью, так что задрожало тонкое оконное стекло. Знакомо жутко сдавило холодом. Заболела кожа на щеках. Приморозил таки, пока топал по пустырю.
 Он не побежал к машине, нарочно постоял у дверей негостеприимной общаги, дал холоду, пробрать до костей. Соматика погонит в тепло. Она, родимая, всякую философию, всякую этику вывернет наизнанку. Хотя, существовали же во все времена схимники, постники, страстотерпцы, флагеланты, наконец. Вадим, однако, был уверен, чтобы встать на сей путь, надобно основательно съехать с катушек. Сумасшедшему, как известно, и море по колено. Тьфу, тьфу, тьфу! Иисусе
 Христе, Сыне Божий, я не хотел тебя обидеть. Не о Тебе речь. И вообще - дама ждет. А что плетусь обратно побитой собакой, то есть победителя из меня не получилось, уже наплевать - опять продрог.
 — Облом? - без тени злорадства спросила Ольга.
 — Облом, - в тон ей отозвался Вадим.
 — Куда теперь?
 — На вокзал. Пересижу до утра. Завтра уеду в соседний город. Там остались товарищи. Приютят.
 Встретят ли там с распростертыми объятиями, еще вопрос. Но плакаться такой уютной, уверенной, чистенькой, богатой, в конце концов, женщине в жилетку Вадим не стал бы даже под пыткой. И тут же кольнуло: а не скатываетесь ли вы, Высокий Господин, к примитивной обывательской неприязни, не встаете ли в позу вечно правой нищеты? Ни фига! Социальная грань тут ни при чем, скорее - сексуальная.
 — Я тут позвонила кое-кому, пока вас не было, - мягко и как-то даже осторожно начала Ольга, -
 У моих знакомых есть в городе квартира, они используют ее под склад. Там сейчас пусто, можно пожить несколько дней. Особого комфорта, правда, не обещаю…
 — Как они отнесутся к незваному гостю?
 — Я спросила у Маргариты, она не против. Под мою ответственность.
 — Ты неосмотрительна. Вдруг я там устрою пожар, потоп или оргию?
 — На оргию пригласи. Никогда не участвовала.
 Она легко подхватила шутливый тон, и сразу стало ясно, с ним она в той квартире оставаться не собирается. Так они теперь и будут общаться. Юмор сыграет роль буфера. Сбиваться на серьезность не стоит, завязнешь в вопросах: что делать, и кто виноват. Перешагнуть через доверительно товарищеский тон трудно, а со временем станет вообще невозможно. Так что, твердая почва под общение подведена. Ольга с нее не двинется. Если он не приложит усилий. А он их прикладывать не станет. В этой женщине вдруг померещилась некая опасность, некая размытость границ. Сморишь и видишь зыбкую радугу, а заглянешь за нее - пропасть - до дна не долететь. К тому же она сама, первая начала строить дистанцию. Находится в высоком градусе влюбленности - не до случайного мужика? Нет, не то. Он такое нюхом чуял. Верная жена? Не подходящее амплуа для такой женщины. Отдельные экземпляры в истории, конечно, встречались. Но только в литературе. В жизни Вадим таких не видел.
 В салоне пронзительно тренькнуло. Из гнезда между сиденьями Ольга достала миниатюрную трубку, откуда отчетливо зарокотал мужской голос:
 — Ты на работе?
 — Уже еду домой. Когда ты вернулся?
 — Только что. Поел. Ложусь спать.
 — Ложись.
 И отключилась. Проверка связи. Без эмоций, без переживаний, без подозрений: где, мол, жена болтается среди ночи. Такое может проистекать либо от полного безоговорочного доверия, либо от безразличия.
 — Тебе приходится работать по ночам? - спросил Вадим, у которого от чужого разговора остался на душе неприятный осадок. Точно, не только пальцы отморозили, Высокий Господин, но и мозги.
 Откуда быти осадку? Ну, позвонил мужик своей бабе, поинтересовался, куда делась. Разговор, тем не менее, еще больше отгородил его от Ольги.
 — Иногда.
 — Часто?
 — Нет.
 Тема ей не нравилась. Вадим не стал настаивать, тем более - приехали. Ольга, не глуша мотор, закрыла машину. В темном как колодец подъезде хрущевки она на ощупь нашла нужную дверь и долго вертела ключом, пока в замке не щелкнуло. Дверь открылась. На шнуре под потолком болталась лампочка свечей на пятнадцать. Из коридорчика просматривалось, заваленное упаковочным хламом помещение. Окно заколочено фанерой. Кухонная дверь имела отдельный замок. За дверью их встретила недообжитая комнатка. У стены притулилась узкая медицинская кушетка. В изголовье придвинут вместо тумбочки тонкий фанерный ящик. Плита, раковина, решетка на окне. На кушетке аккуратно свернуто одеяло. Впрочем, тут не замерзнешь - душно как в бане.
 — Не Сан-Франциско и даже не Ривьера, - констатировала Ольга.
 — Больше похоже на Сахару.
 — Жарко. Но Марго предупредила: форточку открывать нельзя. Извини, я здесь не хозяйка, так что придется соответствовать.
 — Попарюсь. После сегодняшнего пробега по морозцу - в самый раз.
 — Она еще сказала, что три дня тут точно никто не появится. Ты твердо можешь рассчитывать на это время. Двенадцатого утром она приедет за ключами.
 — А если мне понадобится уехать раньше?
 Ольга задумалась.
 — Я работаю рядом. Челюскинцев 1.
 — УВД?
 — Отдел криминалистики. Не выпучивай пожалуйста глаза. Я занимаюсь техническим обслуживанием. Ничего такого-этакого. Никакой крови.
 — Все равно, замер в почтении.
 — Иди на фиг!
 — Уже в пути. Только куртку сниму, а то не дойду, запарюсь. Ну, допустим, я ввалился в УВД, кого спрашивать?
 — Ольгу Аркадьевну Радзивилл.
 — С ума сойти!
 — Да. Вот так вот не повезло.
 — Я не в том смысле, ваше сиятельство.
 — Я тебя уже послала, или еще не успела?
 — Уже.
 — Тогда - гуд бай.
 — А…
 Она не расслышала его тихого, почти утробного призыва, по тому, что именно в этот момент брякнула ключи на ящик, развернулась и пошла к выходу. Наружная дверь захлопнулась, щелкнул автоматический замок. Ольга отбыла.
 "Высокая Госпожа" - орал герольд - " княгиня Радзивилл с визитом". Створки распахнулись. На ритуальную тропу ступила женщина. Узкий на двадцать локтей шлейф растянулся от ворот до мраморной ступеньки. В прическе сверкают бриллианты. В ручке веер ать-ать. И реверанс. Грудь готова вывалиться из декольте. Андраг напрягся, сейчас ткань сползет, открывая сосок… Женщина подняла глаза. На него полыхали две вертикальные зеленые щели.
 Андраг проснулся. Как же погано, что вместо Ольги ему приснилась баронесса Юр. Не к добру.
 Жаль, в этой норе отсутствовал телевизор. Самое бы время посмотреть на мир в узкое, страшно ограниченное в своей погоне за конъюнктурой, окошко. Глядишь, отвлекся бы от неприятных ассоциаций. Но чего нет, того нет.
 Вадим уснул одетым. На момент пробуждения все что на нем было, промокло от пота. Он разделся до трусов, расстелил одеяло и улегся, накрыв ноющие ступни курткой. За отсутствием зрелищ, оставалось помыслить.
 Жалел ли он, что пришлось уйти от Стаса? Нет. Скорее досадовал. Из всех ценностей значение для барона Старой крови Вадима Ангарского сохраняло только человеческое общение. Очень ограниченное, очень избирательное. И все же. Там, где он обретался последние пол года, нет-нет да встречались люди, с которыми ему было комфортно и интересно. В перспективе - полный туман.
 Он завтра-послезавтра укатит в соседний городок, переконтуется там до весны, дальше - видно будет. Спина, слава Высокому Небу, донимать перестала. Немного денег на первое время есть. Если станет совсем туго, примкнет к артели странников… Ха-ха! Вякнул в глубине души, задремавший было дракон. Артель странников ныне именуется бригадой шабашников или притоном БОМЖей, выбирай на вкус. Вкус того и другого Вадиму откровенно не нравился. Но на худой конец и это сойдет. Другое дело, что так или иначе, ему надо выходить на ситуации и обстоятельства в которых реализуются три задания Совета.
 Ангарский закинул руки за голову и уставился в темный потолок. Хоть так поворачивай, хоть эдак: простенькие в условиях Долины задачи, здесь оборачивались почти что безысходностью.
 Допустим, Вадим отыскал человека свихнувшегося на средневековье - ролевые игры, доспехи, турниры - и тот вызвал его на поединок. Драконий кодекс предполагал результатом дуэли либо смерть, либо увечье. Победой по очкам тут не обойдешься. Ангарскому, в случае если он выиграет поединок, - а он обязательно выиграет, - элементарно грозило тюремное заключение. И ведь не докажешь самому продажному на сегодняшний день суду в мире, что действуешь исключительно из высших побуждений. Только вякни, загонят вместе со вторым дуэлянтом в психушку, выдадут по деревянной сабельке - машитесь, ребята, сколько хотите.
 Второй неразрешимый момент - враг. Смешно за токового принимать Стаса, например. Да и любого другого ЧЕЛОВЕКА. От людей Вадим как бы отгородился тоненькой, но прочной, практически непроницаемой стеночкой. Они жили сами посебе, он - сам посебе. Отморозки, которых нанял муж Натальи, дабы отметелили любовника жены, сделали свою работу от сих до сих.
 Не убили. Даже, как показалось Вадиму, не очень рассерчали в процессе битья. Сделали по минимуму, посоветовали убираться из города и свалили, дальше пиво пить. Пожалел рогоносец хренов денег на профи. И его за врага держать смешно. Мелкий, жалкий мужичонка, пытающийся деньгами заткнуть дыры в собственной состоятельности. Ничего кроме презрения он у Вадима не вызывал. Ну, враги - дело наживное. Вдруг да обломится, обидит кто до крови. Не до жиденькой человеческой, до густой черной драконьей. Уж тут Ангарский его пожалеет. Примет во внимание все резоны и пожалеет.
 Что имеем? Прирезал свихнутого ролевика - попал в психушку. Там санитар обидел дубинкой по почкам - он санитара простил… Влюбляться придется в ограниченный стенами ПНД женский контингент. А это - самому сначала надо рехнуться. Ой, матушка моя человеческая и маман дракониха! Куды бечь? Чем спасаться?
 Перспектива, нарисованная слегка примороженным мозгом, вызвала конвульсивный смех, на коем Ангарский и уснул во второй раз.
 Осинка высотой в человеческий рост горела ярко красными листьями. Красное и желтое на фоне ультрамаринового неба - очень красиво. Очень контрастно. У деревца, вровень с ним, стояла Ольга.
 Немного другая. Черные, разнятые на пробор, волосы сверкали как антрацит. Румянец ярче листвы.
 Она беззвучно шевелила губами. Вадим силился понять. И не мог. Он даже приподнялся на локте.
 Ему мешала… Перед ним, спиной к нему, прижимаясь всем телом, на зеленой траве лежала женщина. Из-за ее спины Вадим и выглядывал. Он за ней как будто прятался. Ольга не грозила, но угроза все таки присутствовала. В ней самой. В ее явлении. Вадим хотел туда. К ней… Подруга, к которой он прильнул, была мягкой и теплой. Он попытался встать. Женщина обернулась.
 На Андрага смотрела баронесса Юр!!!
 Затылок плавал в поту. Одеяло промокло. По груди стекали противные капли. В крохотной кухоньке висел тяжелый душный угар. Вадим рывком поднялся, шатнулся к окошку, дернул шпингалет форточки. Ни фига - прибита. Сунув ноги в ботинки, он пошел в прихожую и распахнул дверь на площадку. Клуб белого морозного воздуха нечувствительно подкатился к ногам. Потом его окутало. Потные дорожки стали холодными и противными, как прикосновение змеи или рыбы.
 Воющая холодная темнота подъезда ознобила и, наконец, заставила убраться восвояси.
 В прихожей он прижался затылком и спиной к шероховатой пыльной стене. Его колотило. Не холодом, не слабостью - безысходностью. Баронесса Юр только символ, граница, запрет на хорошее. Хорошего никогда не будет. Чистого не будет. Не может быть любви. Не случится честного поединка. Не встретится достойный враг. Андраг так и зачахнет на какой-нибудь тусклой кухне. Сопьется Вадим, свалится в подвалы и мусорные баки. Здесь нечего ждать. Здесь само ожидание смехотворно. Здесь ждут повышения по службе, прибавки жалования, смены правительства - с ума сойти! - но ведь ждут. Покупки телевизора, машины, квартиры. Здесь алчут нормального жизненного успеха, который можно унести в руках.
 Лилит, Лейла, Киа, Беатриче, Офелия… Те, кто воспел женщину, те, кто темные страшные века ждал встречи - все сумасшедшие? Ни у одного ведь не состоялось. А то, что состоялось, они не вынесли налюди. Состоявшееся можно, как зарплату, унести в кошельке. Несостоявшееся - только в душе. Кто рассказал о несостоявшемся - все сумасшедшие. Надо свихнуться, чтобы говорить о нем с посторонними. Те станут смеяться, давать советы или сочувствовать, ругать грязными словами, все меряя на свой аршин. Потом они постараются растоптать твою мечту, твое ожидание, чтобы не заразиться. Потому что безумие мечтателя заразно.
 Стоп! Приказал себе Вадим. Стоило один раз хорошо промерзнуть, чтобы на глазах превратится в неврастеника. Ты дракон. Ты просто таки обязан выстоять. Ты обязан победить.
 И ряд черных портретов в родном замке ощерится хищными улыбками. Ущербный потомок встал на истинный путь. Матушка-то как обрадуется.
 Только тут Ангарский сообразил, что у него банально поднялась температура. А сообразив, испытал неимоверное облегчение. Если свихнулся - это навсегда. Если просто температура - так она ж пройдет! Достаточно выбраться в ночной магазинчик, пока еще двигаются ноги, и купить водки.
 Остаток времени до утра он потратил на поправку здоровья. Не хватало, серьезно расхвораться.
 Тогда точно попадешь в руки какой-нибудь бабы. Спасет, разумеется, да только ноги бы потом унесть.
 А утром в дверь позвонили. Если явились хозяева с просьбой выметаться, решил Ангарский, им придется уйти ни с чем. Будут настаивать, сошлется на Ольгу. Она, кажется, имела в здешних кругах некоторый авторитет.
 Он не торопился отпирать. Звонок настырно тренькал. Но явись хозяева, они бы воспользовались своим ключом, вместо того чтобы терпеливо трезвонить.
 За порогом топтался невысокий мужчина в овчинном полушубке, мохнатой шапке и собачьих унтах. Прикид - ни какой мороз не страшен. Ходи себе по гостям. Опасения становились реальностью. По всему - явился хозяйский приказчик. Из-под низко надвинутой шапки на Вадима поблескивали холодные оценивающие глаза.
 — Кого надо? - грубо спросил Ангарский.
 — Барон Андраг?
 Прикажи гость, сплясать в трусах на крыше, или притащи мешок с деньгами и ордер на квартиру,
 Вадим бы удивился меньше.
 — Можно войти? - холодно поинтересовался посетитель, и только что не оттер Ангарского плечом.
 — Валяйте, - не преминул окрыситься Вадим, развернулся и побрел в свое убежище.
 Сволочи, и тут достали. Зарезать, удавить, растоптать прямо на кухне… Или помилование? Все равно - убью!
 В жаркой комнатке визитер бесцеремонно разоблачился. Шуба, шапка, шарф полетели на кушетку. Вадиму показалось, он и унты стянет - не стал. Плюхнулся рядом с одеждой. Вадиму остался фанерный ящик. Сиди, изображай птичку на веточке - конструкция, того и гляди, сложится под задницей как карточный домик.
 Распираемый злостью Ангарский, остался стоять, нависнув над зловещим посетителем как вопросительный знак. Но, по мере того, как секунды уплотнялись в минуты, гость линял: вызов из взора испарился, поблек румянец, большой кривоватый нос уже не торчал - уныло свис, даже рыжеватые волосенки свалялись, перестали топорщиться. Когда молчание стало нестерпимым, гость выдавил:
 — Прошу, простить, барон. Предупредить вас о визите не было никакой возможности.
 — Ты кто? - не стал церемониться Андраг. Иш, вздумал нахрапом переть на барона Старой крови! Гость не мог претендовать даже на элементарную вежливость. Думать надо на кого лапу задираешь.
 — Я барон Молодой крови Ик.
 — Какого хрена от меня понадобилось Молодым?
 — Не гневайтесь, прошу… Меня послали.
 — Кто?! - взревел Андраг.
 — Не они… Вернее… Я не при чем! Я такой же изгнанник, как и вы.
 Жизнь, длительное время стоявшая болотом, вдруг в одночасье вздыбилась и пошла на перекат.
 Только вчера тихо гнил за воблой, а сегодня - такой сюрприз. Вадиму не впервой было приноравливаться к крутым поворотам в судьбе, сам чаще всего их себе и устраивал. Но и она, сучка, тоже кое-что подбрасывала. Барона Ика, например. Страшно хотелось, размазать его о стену.
 Однако - любопытство! И унижаться, расспрашивать не надо. Достаточно пнуть - само польется.
 — Ты, паскуда, для чего крутым прикинулся? - Андраг без труда попал в местный сленг.
 — Привычка, барон. Я тут давно. Имидж сложился… Люди пугаются. Поймите, надо как-то жить.
 — На кошках тренируйся.
 — На животных нельзя. Они чуют не хуже драконов, - сказал Ик и тут же испугался. Это же надо такое сморозить: дракона Старой крови уподобить помойному Ваське! Он явственно затрясся.
 Лицо побелело.
 — Простите! Я отвык. Вы должны понять.
 — С какой стати?
 — Вы недавно в изгнании, не поняли еще всей глубины трагедии, - Ик блеял, стремясь, как можно шире размазать кашу по столу. Глядишь, пронесет.
 — Заткнись, - оборвал его Андраг. - Скажи лучше, когда тебя вытурили. Что-то я не помню прецедента.
 — А меня - тихо, - оживился гость. - Не поднимая лишнего шума. Я, видите ли, нарушил одно из уложений Кодекса. Меня негласно судили и приговорили к вечному поселению на Земле. Живу и служу.
 — Кому?
 — Не знаю.
 В пору выть от досады. Андраг ровным счетом ничего не понимал. Не исключено, впрочем, что перед ним сумасшедший. Но у тех бред, как правило, очень логичен. Нет. Не сумасшедший. Хуже того - говорит правду. Вон как морда сморщилась. Того и гляди, слезу пустит.
 — Тебе Совет приказал служить?
 — Нет. У меня дома однажды появился рескрипт, точ-в-точ такой, какие рассылали в Долине по внутренней почте.
 — И что в нем?
 — Мне по телефону будут давать задания. Я обязан выполнять.
 — Кто?! - Андраг схватил гостя за лацканы щегольского пиджака и рванул на себя. В ноздри ударил приторный аромат туалетной воды. В глаза бросился очень умелый, тонкий макияж. Ах, ты ж противный! Вот за что тебя поперли из долины. И Кодекс тут ни при чем. Про Кодекс ты наврал.
 Андраг брезгливо разжал пальцы. Гость буквально вывалился из его хватки и всхлипнул. А барон
 Старой крови расхохотался. Его согнуло пополам. Сесть бы, но рядом с визитером - стошнит. А на ящик - сломается - будешь валяться среди щепок в страшных конвульсиях.
 — Какого черта тебе от меня надо? - наконец вымолвил он. - Ты хоть знаешь к кому пришел, педик сраный?
 — Меня послали.
 Гость заплакал. Слезы промыли на щеках темные извилистые дорожки. В пору пожалеть. Тоже, кстати, вполне женская уловка. А еще устрашить хотел. Вот дурак-то! Но что-то удержало Андрага, от уже готовой сорваться плюхи. Рука опустилась. Он все же сел на ящик и устало потребовал:
 — Быстро выкладывай, с чем пришел и выметайся, чтобы я тебя больше не видел.
 А сам подумал: сейчас предложит объединяться. И пойдут два изгнанника по жизни рядком, рука об руку. Сладкая парочка. Как только замолчит, так и убью.
 — Мне позвонили в конце прошлой недели. Приказали Вас найти и сообщить некоторые условия существования дракона в этом мире. До того момента я о Вас не слышал.
 — Тебе сказали, за что я осужден?
 — Нет.
 — Продолжай.
 — Мне сказали только, что Вам выставили три условия.
 — Не выполнимых
 — Тот, кто звонил, как раз настаивал на обратном. Он сообщил, что ситуация может возникнуть в любой момент. Дракон сам притягивает к себе судьбу. Простите за высокий стиль. Мне именно так было приказано передать. Важно не ошибиться. В нужный момент Вам будет подан знак.
 — Какой?
 — Не знаю. Знак - и все.
 — Насчет восстановления магических способностей, твой хозяин ничего не передавал?
 — Нет. Но могу сообщить от себя: только пассивные…
 — Ах ты, гнида! - Андраг рывком поднялся с предательски просевшего ящика.
 — Не бейте! Вы не так поняли. Я имел ввиду пассивные способности: сверхвосприятие, сверхчуствие, эмпатия… флюиды, иногда - мысли.
 В этом Андраг не так давно и сам убедился: мысли считал без труда, а простой формулой обогрева воспользоваться не смог.
 — Кто они? Ну, те кто звонит?
 — Я действительно не знаю.
 — Пробовал саботировать приказы?
 — Что, Вы!
 По грубоватым некрасивым чертам лица разбежалась серая бледность. Кто же они такие, если сама мысль о сопротивлении вызывает у Ика ужас? Хотя, на такого цыкни - уметется под лавку, носа не высунет.
 — И Вам не советую, - ворвался в мысли Андрага голос визитера.
 — Засунь свои советы себе в задницу!
 — Барон, я Вам добра желаю. Послушайте, здесь вполне можно жить, если не нарываться. Я, например, прекрасно устроился. У меня школа повышения квалификации для магов и прорицателей.
 — Таковые действительно встречаются среди людей, или это чистое надувательство?
 — На 99,7 процента. 0,3 кое-какими способностями обладают. От таких я стараюсь избавиться, вообще вытеснить их из нашего бизнеса.
 Голос Ика окреп. Он уже не блеял, вкрадчиво просвещал неразумного изгнанника.
 — И статистика есть?
 — Разумеется. Мы с вами, барон, могли бы составить прекрасную пару…
 Несмотря на общую мягкотелость, скула у гостя оказалась твердой. Костяшки пальцев заныли.
 Андраг подул на кулак. Треснувшийся о стену затылком Ик, мотал головой. Под глазом у него набухал отек.
 — Все понял, гнида?
 — Вы тут недавно, а я прожил долгие годы, - вдруг заорал гость. - Я много знаю, но не высовываюсь. По тому и жив еще. Вы со своим гонором можете вообще не дожить до возвращения, даже до испытания не доживете! Захочет Совет и отменит испытания. Потихоньку. Придет к вам на порог человек и без объявления причины вас зарежет. Вы прекрасно знаете, как умеет манипулировать человеческим сознанием Старая кровь.
 — Старая-то умеет, да не захочет. А Молодым - слабо. За предупреждение, впрочем, спасибо.
 Буду начеку. А теперь, выметайся.
 Смотри-ка, еще и косится. Не так, видишь ли, приняли. Гость быстро одевался. После тычка он заметно посуровел. Обиделся, должно быть. Натянул шапку, шубу, варежки и, не прощаясь, вышел вон.
 Лежанку захотелось протереть, вообще тут все вымыть. Однако перебьетесь, Высокий Господин.
 Все это сантименты. Лучше, отбросив излишнюю брезгливость, прилечь и обдумать ситуацию.
 Именно прилечь. Опять поднималась температура. По коже забегали волны озноба. Не разболеться бы, в самом деле. Только, можно сказать, забрезжило. Андраг дотянулся до подоконника, на котором стояла початая бутылка водки, плеснул в пластиковый стаканчик; хитро изогнувшись, чтобы не вставать, выпил
 Он выдержит. Он через все пройдет. Если есть хоть какая-то надежда… Я выдержу!
 Преступление, подлость… Гадость… Но какое ему, в сущности, дело до людей?! Вадим от них отгородился. Андраг к таковым себя никогда и не причислял. Совесть, сострадание, порядочность хороши, когда ты на коне, кода при тебе Сила, а за спиной бьются перепончатые крылья. Когда балансируешь на грани, все средства сгодятся.
 Он еще добавил. Мысли спутала накатившая злоба на весь свет. Ничего не хотелось: ни анализировать, ни крушить. Хотелось напиться до полной отключки. До комы. И пошло оно все!




 Глава 2


 Окно загородили, подсвеченные солнцем, медовые стволы сосен. Сверху нависали темные кроны. Между ними гулял кусочек синего неба. Солнце только, только поднялось. Мороз сегодня отпустил. Из воздуха исчезла колючая, похожая на туман, ледяная взвесь. Янтарно светились деревянные панели стен, шторы и даже простыни.
 Вадим покосился на прикроватный столик. Горничная успела принести завтрак. Он спал, не слышал. Кофе в белом кофейнике, тосты, масло, джем. Он бы с большим удовольствием употребил бифштекс с зеленью, но меню определяла Маргарита. Он иногда спорил, но чаще соглашался.
 Какая, в сущности, разница! Ему было приятно уступать, ей - настаивать на своем.
 Два месяца назад обмороженный, а потом загнанный обстоятельствами в душную коморку, выпроводивший жалкого и в то же время зловещего гостя, Вадим метался в бреду. В дверь звонили, в окно стучали. Ангарскому казалось, кто-то страшный проник в его убежище и подбирается к последнему бастиону - кухонной двери. Вадим сползал с кушетки, толкал ее к двери, сооружая смешную баррикаду. Потом затихало. Он вставал, отодвигал шаткое ложе, освобождая себе дорогу в ванную. Все повторялось. Кто-то пытался влезть в окно. Силы были наисходе. Он решил больше не суетиться. Добьют сонного? Тем лучше.
 На третьи сутки температура спала, но навалилась чудовищная слабость и кашель. Когда в дверь коротко и зло позвонили, Вадим лежал весь в поту, не в силах пошевелиться.
 И встал бы, да не могу. Перебьетесь. Отвращение и безразличие заполнили все его существо от кончиков пальцев до макушки. А тот у двери заскребся, пробуя замок. Несколько раз провернулся ключ. Дверь заскрипела. По коридору процокали каблуки.
 Она стремительно вошла в кухню. Тонкие черные брови возмущенно изогнуты. Без шапки.
 Видно: шагнула в подъезд прямо из теплой машины. Полы короткой норковой шубки крыльями разлетелись в стороны. Глаза сверкают. Морозный румянец очень красил ее живое, слегка скуластое лицо.
 Кошка, сразу определил породу Ангарский, даже - минильвица. Маленькая, нервная, стремительная. Движения резковаты, но вполне грациозны. Она ему понравилась.
 — Ольга брала ключи на три дня. Сколько вы еще тут собираетесь жить?
 Злость и напор маленькой хозяйки большой жизни. Ух - хороша!
 — Что вы молчите?
 — Собираюсь с мыслями.
 У Ангарского случился приступ кашля; невыносимо заломило в боку, потемнело в глазах. Его скрутило. Вадим смог дышать, только когда отгремели последние спазмы. По логике вещей его сейчас погрузят в машину и отправят в ближайшую больницу. Но без страхового полиса там не принимают. Значит что? Значит - на мороз. Теперь уже навечно. Там и загнется.
 — Вы больны!
 — Нет. Притворяюсь.
 — У вас есть лекарство?
 — Под лавкой стоит, - Вадим показал в сторону пустой бутылки.
 — Вам нужно в больницу, - категорично заявила женщина.
 — Увы, мадам, меня там не примут. Нет документов.
 — Что же теперь, умирать тут? - наивно возмутилась она.
 — Не стоит беспокоиться. Если поможете встать, постараюсь уйти прямо сейчас. Не вежливо задерживать даму.
 Уходить он никуда не собирался, просто, безошибочно нащупал и потянул нужную ниточку. Она умна, но не интеллектуальна, окружена деньгами и комфортом, и в то же время одинока.
 — Никуда вы не пойдете, - попалась на его крючок женщина. - Оставайтесь тут. Я - сейчас.
 Трое суток она не выбиралась из его логова. Кухня за это время стала похожа на человеческое жилье. Женщина покупала ему лекарства; предварительно проконсультировавшись со знакомой врачицей, делала уколы. Она мыла пол и помогала ему переодеваться.
 Через три дня он взял ее здесь же, на узкой кушетке.
 Она ему нравилась и кого-то мучительно напоминала. Когда отгремело крещендо оргазма, когда она еще всхлипывала и бессвязно бормотала, он понял… Но Вадим отмахнулся. У него никогда не было такой женщины.
 — Я буду звать тебя баронесса.
 — Почему?
 — Ты похожа на баронессу.
 — Зови, как хочешь.
 У нее в сумке зазвонил мобильник.
 — Да. Нет. Я не приеду.
 Она со злостью ткнула кнопку отбоя.
 — Муж беспокоится?
 — Какой это муж? Одно название, если мужик импотент с первого дня.
 — Ты же родила ему детей.
 — Только на это его и хватило.
 — Но тебе все равно придется с ним объясняться. Что ты ему скажешь?
 — Скажу все как есть. Я ухожу к тебе.
 — Мы будем жит на вокзале? У меня ведь ничего нет.
 — Останемся здесь.
 В открытую, наконец, форточку немилосердно задувало. Из подвала сочилась душная, парная вонь. Марго рывком села. Шатнулась кушетка.
 — Я поехала.
 — Ты же сказала ему, что не приедешь.
 — Мало ли что я сказала! - она потянула с ящика белье. Вадим перехватил ее руку и положил себе на живот.
 — Побудь со мной еще немного. Вдруг ты никогда не вернешься.
 Больше можно было не уговаривать. Она обхватила его и начала целовать. От ее прикосновений по коже расходился знакомый нервный ток. Вадим завелся с полуоборота.
 Она, разумеется, ни куда не уехала.
 На четвертый день переговоры таки состоялись. Результатом явился переезд Ангарского из хрущебы в уютный домик на территории дачи семьи Маргариты.
 Что муж со всем согласился и на все закрыл глаза, Ангарский узнал не сразу. Марго какое-то время потчевала его мелким невинным враньем: уехал, не знает, ему все безразлично… Много позже она сказала, что поставила супруга перед фактом: либо они живут, так как хочет Марго, либо она уходит, забирая, между прочим, не хилую долю средств из оборота фирмы. Что явилось причиной капитуляции г-на банкира: слабость характера, пылкая безответная любовь к жене или угроза благополучию банка - Вадим не допытывался. Он принял свое положение, не очень заботясь об этической стороне вопроса. Ему хотелось быть с ней. Ему хотелось выжить. Все сложилось само.
 Зачем усложнять?
 Он еще долго потом болел. Пару раз возвращалась лихорадка. Она его лечила и любила. Вадиму теперь казалось, не случись ее в тот страшный день, он так бы и умер в душной захламленной хрущевке. К тому же, как ни крути, почти год обитая в "придонных" слоях социума, он изрядно от него устал. Возвращаться не хотелось. Он быстро обратно привык к комфорту, теплу, чистым простыням, к книгам на полках, к компьютеру, который велела принести в его домик Марго. Вадим часами сидел в интернете. Горничная приносила им завтрак. Если Марго уезжала, Вадим готовил себе сам. Если на дачу приезжал муж, что случалось не часто, Вадим не подавал признаков жизни.
 При желании усадьбу можно было покинуть через боковую калитку, не попадаясь на глаза визитерам, друзьям, прихлебателям и деловым партнерам хозяина, которые являлись вместе с ним.
 Домик Вадима стоял в глубине леса наотшибе.
 Маргарита как всегда стремительно вошла в комнату, бросила пакет в кресло, остановилась на середине.
 — Ты еще не вставал?
 — У тебя что-то случилось?
 — У нас случилось.
 — Потоп или пожар?
 — Хуже. К нам приехала свекровь.
 — Чья?
 — Не твоя, разумеется. Вадик, нам надо поговорить.
 — Пришла пора расставаться?
 — Не издевайся, пожалуйста.
 — Ты с ума сошла! Когда я над тобой издевался? Мне просто трудно представить человека, будь то мужчина или женщина, способного выбить тебя из колеи. Она насовсем приехала?
 — На неделю. Но мне этой недели на три года хватит. Пришлось ей сказать, что ты мой дальний родственник. Муж проглотил не поперхнулся. Его мать тут же потребовала представить тебя на обозрение. Я сказала, что ты болен. Сейчас ходит атипическая пневмония. Только ей и напугала свекровку.
 — Раз Машка принесла завтрак, я думал, мы остались одни.
 — Он ездил ее встречать. Вернулись, и началось: не там стоит, не так лежит, не туда пошла, не так сказала… Я ее ненавижу. Если она докопается…
 — Прислуга не заложит?
 — Машка? Никогда. Она у меня на таком крючке…
 Марго споткнулась и тут же сменила тему:
 — Я по тебе соскучилась.
 — Иди ко мне.
 — Мне надо возвращаться. Потерпи недельку. Эта тварь уедет, все наверстаем.
 — Может быть нам уехать? Помнишь, ты предлагала: устроимся в соседнем городе, найдем работу…
 — Он не отдаст мне детей.
 — Они все равно живут у твоей матери.
 — Он не разрешит им со мной видеться, еще и настроит их против меня. Я не могу их потерять.
 Марго заплакала. По высоким скулам покатились крупные слезы. Они топили Вадима. Что он, в само-то деле, с ума сошел - отрывать мать от детей? Они, правда, живут в столице, там лучше образование. И все равно, он не имеет права настаивать.
 — Перестань реветь. Все будет хорошо.
 — Тебе легко говорить.
 — Ну, допустим, она докопается, устроит скандал, откроет своему сыну глаза на жену. Что от этого изменится? Он разве не знает, куда ты уходишь ночевать два раза в неделю?
 — Мы с ним договорились, что наши с тобой отношения не выйдут на свет. А она разнесет по родственникам, по знакомым. Для него это будет страшным ударом.
 — Ты предлагаешь мне, войти в его положение?
 — Ну, пожалуйста, помоги мне.
 Она уже ревела в голос. Вадиму стало ее нестерпимо жаль. Пусть лучше шипит как кошка и кусается, пусть стонет и визжит в его руках, пусть дерется, только не слезы.
 Да и какая, в сущности, разница!
 Был момент, когда Вадиму казалось, заветный сигнал вот-вот прозвучит. Высшие силы, следящие за исполнением приговора, укажут: хватай ее уноси в когтях. В конце концов, ни одна женщина не становилась еще ему так близка и так нужна за столь короткое время.
 Но… Вот именно - но. Поднявший было голову дракон, уронил ее на крыло. Вокруг рассыпались облетевшие серебряные чешуйки.
 — Что я должен сказать твоей свекрови?
 — Подтвердить мои слова - ты мой троюродный брат.
 — Хорошо. Только не плачь.
 В его лес ворвалась короткая поздняя весна. Еще вчера вокруг лежали сугробы. Сегодня снег почернел, осел, ноздрясто выпятился льдинками. Ночью температура воздуха поднялась с минус десяти до плюс двадцати. На солнечной стороне запахло баней. Дерево разогрелось.
 Он сидел, откинувшись затылком на горячую стенку. В кронах сосен расщебеталась птичья мелкота. Вниз летели невесомые чешуйки. На прогалине показалась трогательная весенняя травка, бледная и худосочная.
 За много дней и даже лет ему впервые так спокойно ничего не хотелось. Только сидеть, слушая весну. Только греться. Даже не думать. Даже не думай! Он и не думал. Ловил тонкими ноздрями влажные лесные запахи. Нет борьбы, нет проблемы, нет времени, нет людей. Есть он и кусочек его мира, куда разрешен вход только одной женщине. Она подкрадется, чтобы озадачить внезапностью своего появления, на мгновение привнесет в его уголок нервную суету, обдаст дыханием далекой жизни с ее бессмысленным движением, потом успокоится в его руках, чтобы через короткое время взорваться оргазмом…
 Со стороны тайной калитки послышались шаги. Не Марго. Из внешнего мира к Вадиму приближался мужчина. Шел осторожно мелко ступая, загребая рыхлую землю на дорожке. Андрагу захотелось просканировать: кто, что, за чем; что про него, расслабленного и умиротворенного, думает. Не стал. Он зарекся копаться в человеческих мозгах. Даже в мысли мужа Марго не лазил, хотя, однажды такое желание возникло.
 Александр Викторович собрался по нефтяным делам в Париж. Марго объявила Вадиму, что бизнесмены приглашены на саммит вместе с женами. Все оплачено принимающей стороной. Она только что вернулась из столицы - дела детей потребовали экстренного присутствия. Они виделись второй день. Первый продолжался бурно и долго - до утра. Потом хозяйка исчезла и появилась только вечером с известием, что вскоре опять уезжает. Вадим замолчал. Не расспрашивал, не возмущался. Лицо сделалось неподвижным. Не злым - отрешенным. Марго еще убеждала его в необходимости ехать: муж настаивает, выставляет ей условия, он же на все согласился… Она остановилась, только когда Вадим перебил, сказав что поставит чайник. Чаю хочется. Когда он вернулся, Марго рыдала, уткнувшись в подушку.
 — Я никуда не хочу ехать, - прорывалось сквозь всхлипы. - Я ни куда не поеду. Я останусь с тобой. Мне ни кто кроме тебя не нужен.
 — От чего же! Поезжай, - мирно предложил Вадим, уже устыдившись собственной черствости.
 Что, в конце концов, случится, если она уедет на неделю? Не одиночество его пугало - отсутствие заполненности того кусочка пространства, куда он еще допускал людей. Территория Марго не должна была пустовать. Он привык к комфорту ее присутствия. Без нее он начинал ощущать оторванность, жалкость своего существования. Врываясь в его жизнь, Марго возвращала ему сознание собственной значимости. Она, подумал Вадим, действует на меня как наркотик. Я подсел.
 И сам себе усмехнулся? Чепуха. Это просто отдых, полустанок на дороге из прошлого в будущее.
 Ему недвусмысленно дали понять, что три прецедента, из которых он должен выйти победителем, так или иначе, возникнут. Пусть это будет не завтра, не послезавтра. Через год, как и через десять лет он останется драконом.
 Марго смотрела на него расширенными от страха глазами. Вадим спохватился: вот - черт! Волю своим мыслям можно давать в сугубом одиночестве. Тем более, - он имел возможность в этом убедиться, - Марго обладала потрясающей интуицией.
 — Чего ты испугалась? - он сел рядом, притянул ее к себе. Сейчас все пройдет. Стоит прикоснуться - ток разбежится по жилочкам. Она уже не так упирается. Еще мгновение и твердыня падет.
 — У тебя стало страшное, совсем чужое лицо. Это был не ты.
 — А кто? Ну-ка сознавайся, кто тут был!
 — Прекрати паясничать.
 — Моя маленькая баронесса, я как никогда серьезен. Просто я расстроился, представив как твой муж трахает тебя на фоне Эйфелевой башни.
 — Я тебе уже говорила, у нас с ним давно ничего нет, - она села и начала вытирать слезы. - Я никуда не еду.
 — Едешь. Тебе стоит прошвырнуться по Парижу. Тем более, поездка оплачена. Твое дело, только получать удовольствие.
 Голос Вадима звучал вполне искренне, но Марго еще некоторое время к нему присматривалась.
 — Хорошо. Я поеду.
 Она ушла. Вадим лежал у телевизора и не столько смотрел, сколько пытался разобраться, что его погложивает. Не лож - нет. Тень фальши, что ли промелькнула. Проверить, заглянуть в мысли
 "нашего" благоверного и подруги? Да, на хрен! грубо оборвал себя Андраг, стоит ли разменивать пятак на рубли.
 Вадим приоткрыл один глаз и сразу зажмурился. Перед ним стоял его зимний гость. Кепочка в красно-зеленую клетку, короткая светлая ветровка; джинсы, туго обтягивают ляжки. А сапоги - резиновые. Не иначе, прибыл на севера из средних широт, где уже подсохло; и только, по прибытии, разобрался - тут мимо пролетарской обувки не проскочишь. Рыжее лицо покрыто ранним загаром.
 Большой кривой нос - по ветру. В глазах ни тени вызова или нахрапа. Наоборот - уважение.
 — Какого хрена тебе надо? - бесцеремонно спросил Андраг.
 — Здравствуйте, барон.
 — Да пошел ты!
 — Сей момент испарюсь. Только передам вам записку.
 — От кого?
 — Не знаю. Мне позвонили…
 — Бумажка из телефона вылезла?
 — Ее опустили в почтовый ящик.
 — Давай.
 Ик протянул большой белый конверт. На обратной стороне створки слепила печать. Рука дрогнула. Знакомый зеленый сургуч бугрился оттиском рубля советской чеканки.
 — Пшел отсель, - скомандовал Андраг гостю.
 — Уже ухожу, только позволю себе заметить: я восхищен вашими переменами. Зимой, - простите, не разобрался, - вы производили впечатление выкинутого из жизни интеллигента, у которого всего имущества - принципы. А это - верная смерть. Однако вы переболели, - адаптационный синдром, со всяким бывает, - и прекрасно устроились. Надеюсь, теперь вы со мной согласитесь: тут тоже можно жить.
 Андраг поднимался медленно. Его, оказывается, одобрили, за своего теперь держат. У-тю-тю…
 Ик пролетел метра три, въехал спиной в недотаявший твердый сугроб, коротко взвывнул, подхватился и рванул по прогалине к калитке. Элегантная курточка и джинсы на заднице измазались землей и хвоей.
 Андрага трясло. Конверт в руке ходил ходуном. Ощущение покоя и умиротворенности улетучились. Сволочь! Пусть только еще раз попадется на глаза - мокрого места не оставлю.
 Не дожидаясь, пока уймется дрожь, он вскрыл конверт. На белом листочке знакомой вязью и знакомым почерком ожгло: "Ты еще дракон?"
 Бумага не рвалась. Он пытался разодрать ее в мельчайшие клочки. Она только издевательски потрескивала. Андраг скомкал листок и втоптал его в жирную лесную грязь.
 Какого черта они врываются в его жизнь! Что им надо? Наказали, сослали, пусть живут себе спокойно. Пусть радуются. Он навсегда останется здесь. Ему тут хорошо! Из горла сам собой вырвался сдавленный рев. Андраг напрягся как перед броском. На лицо упал солнечный луч и опалил. Показалось, за спиной сейчас хлопнут гигантские перепончатые крылья…
 Показалось. Солнце зашло за мизерную тучку. Под ногами хлюпнул весенний компот из хвои и талой воды. Конверт куда-то подевался. Только отклеившаяся печать с оттиском рубля осталась в потной ладони.
 Вадим повалился на скамью: закрыть глаза, забыть все. Иначе умрешь от стыда.
 Марго подкралась как всегда незаметно. Он не услышал, Попросту не способен был слышать посторонние звуки, только набат в собственной голове.
 — Что с тобой? - сразу встревожилась женщина.
 — Ничего, - огрызнулся Вадим.
 — Я же вижу, что-то случилось.
 — Плохое настроение.
 Не объяснять же ей, в самом деле, что тут произошло. Любить-то любит, да все равно по психиатрам затаскает.
 — Чем вызвано твое настроение?
 — Мне надо уехать… На некоторое время, - поправился Вадим, увидев как вскинулась
 Маргарита. - Надо чем-то заняться, в конце концов. Я больше не хочу пребывать в роли приживалки.
 — Ты с ума сошел! О чем ты говоришь? Какая… Не торопись, прошу тебя, - ее голос из напористого, истерического стал монотонным. Справилась с собой, сейчас начнет давить, понял
 Вадим. - Я что-нибудь придумаю. Я уже придумала, только не знала, как ты к этому отнесешься.
 — Что? - вяло поинтересовался Ангарский.
 — Мы откроем свою фирму. Ты можешь делать на компьютере небольшие проекты. Я буду доставать заказы, ты - выполнять. Я - глупая эгоистка - радовалась, что ты все время рядом, что тебе хорошо. Дура, не могла понять, что тебе нужно настоящее мужское дело.
 — Мужским делом я с тобой через ночь занимаюсь.
 — Не злись, пожалуйста. Скажи, ты согласен с моим предложением?
 Вадим почувствовал страшную усталость. Ушла бы она, что ли. Назрела необходимость, побыть одному. Но она не отстанет. Напор и цепкость, пожалуй, самые яркие черты ее характера. Еще хуже, если начнет плакать. С женскими слезами он никогда не умел справляться. Осталось, согласиться.
 Там видно будет.
 Таким вот манером на свет появилась карманная фирмочка "Сигнал". В формальности Вадима не посвящали. Да они, собственно, были ему до фонаря. Он не без напряжения вник в работу, потом она стала ему нравиться. Маргарита привозила заказы. Не сказать, чтобы их было много, но - были.
 Она с гордостью каждый раз сообщала Вадиму заработанную сумму, а однажды принесла и плюхнула на стол пачку сотенных, перетянутую банковской резинкой.
 — Решила выдать мне зарплату?
 — Ты смеешься?
 — Разве?
 — Я хочу, чтобы у тебя были карманные деньги.
 — Спасибо.
 — Ты их заработал.
 — Звучит, как одобрение беспризорнику, вставшему в колонии на путь исправления. Еще добавь: "На свободу с чистой совестью".
 — Не понимаю, от чего ты злишься.
 — Я сам не понимаю. Наверное, засиделся на одном месте. Хочется на простор.
 — Давай выберемся в город, посидим в кафе.
 — Нет.
 — Тогда, просто погуляем.
 У нее сморщились губы. Она едва сдерживалась. Ну, чего он, в самом-то деле, к ней цепляется?
 Она хотела его обрадовать, старалась. Она многое понимает, но не все. И этого всего ей не объяснишь, к сожалению.
 — Хорошо. Давай погуляем.
 От ворот дачи они проехали по узкой извилистой дорожке, с которой свернули на трассу.
 Маргарита водила машину недавно, от того наверное, нервничала сильнее обычного. Резко выкрутив рулевое, она чуть не влепилась в зад ПАЗику, остановившемуся у шаткого прозрачного павильончика. Ангарский даже и не предполагал, что совсем рядом - пятнадцать минут пешком - остановка автобуса.
 — Вахтовка, - раздраженно отмахнулась Маргарита, - Утором привозит рабочих, вечером забирает. Тут кругом качалки.
 В трех шагах от остановки на темном фоне леса проступали контуры сарая на колесах. Возле автолавки топтались мужики рабочего вида. Один держал растопыренный полиэтиленовый пакет, другой ставил в него бутылки, снимая по одной с прилавка.
 — Родные лица земляков, - весело констатировал Ангарский. К нему вернулось хорошее настроение. Зато Марго газанула так, что Вадим чуть не врубился лбом в стекло.
 — С ума сошла!
 — Извини.
 — Осторожнее. Не картошку везешь.
 Она не приняла шутливого тона. К лицу будто приклеилась злая гримаса. Сама вытащила его из берлоги, сама злится. Никогда ему не понять баб. Или просто нервничает за рулем? Ангарский машину водить хоть и умел, не имел водительских прав.
 Они до вечера бродили по городу. Комары тут не так свирепствовали. Можно было посидеть на открытых верандочках летников. Вадим цедил пиво. Марго пила кофе. Горький напиток лился под шелест ее разговоров. Он не вслушивался. Обычная женская чепуха, возведенная в ранг проблемы.
 Лишенный смысла поток звука успокаивал, даже убаюкивал.
 Да и Маргарита утихомирилась. Вспышка, накрывшая ее в лесу, выкипела. Разве, на донышке глаз нет-нет да плескались следы раздражения.


***

 Год прошел как сон пустой. Царь женился… Мне это не грозит. Уже. Иначе, нежели ожененным, мое состояние не назовешь. Сижу в тапочках, смотрю телевизор. В лавку, разве, сбегать за пивом.
 Но сегодня на даче саммит. Съехались все мурзы и беки нашего острова нефтянх сокровищ. Делют, ой, делют! Значит, сиди, не высовывайся.
 Захотелось высадить окошко. Марго прибежит, общебечет, обуспокаивает. Бедная, не легко ей со мной. Есть еще вариант - удавиться. Интересно, после смерти я приду в базовый вариант или так и останусь в человеческом теле? Вот было бы здорово: они набегут, а тут змеюка в петле болтается.
 Жаль, не посмотришь.
 Вадим шарахнул кулаком по крышке телевизора. Японец последней модели послушно мигнул и погас. Самое интересное, включался потом без каких-либо проблем. Обращаться с телевизором таким манером, вошло у него в последнее время в привычку.
 Что бы еще выключить? Точно, за пивом пора. Иначе ситуация грозит выйти из-под контроля.
 Он быстро оделся, накинул на плечи старую темную куртку и сунул в карман полиэтиленовый пакет. Розливного в автолавке нет, придется брать бутылочное. Кафка. "Замок" - самое место для заначки. Марго давным-давно пресекла поток свободных денег, некогда щедро вылитый на
 Ангарского. Не оправдал доверия - первую же дотацию пропил до последней копейки. Пил неделю.
 Она ругалась, грозилась, причитала, плакала. Пьяный Ангарский легче переносил женские слезы, потому, натиск выдержал, и, как только выдался момент, опять смотался к автолавке за спиртным.
 Возвращение к трезвой жизни прошло страшно. Марго бесновалась. Стоило не малых усилий, вернуть ее в нормальное состояние. Прежде чем в следующий раз дать ему денег, она взяла с него слово, не пить. Слово он, разумеется, дал. А лавка-то, оказывается, работала и ночью.
 Так и пошло. Стоило завестись монете, Вадим шел за пивом. Иногда тем и ограничивался. Чаще брал еще и водки. Марго метала громы и молнии. Не раз вставал вопрос о расставании. Вадим перестал со временем обращать внимание на эти угрозы. Она без него уже не могла. Тоже подсела.
 А за тем и смирилась, принимая его заходы, как необходимое зло. Но денег практически не давала.
 Вадим изворачивался, сознавая, между прочим, что она добра ему желает, но ни как с этим добром на данный момент не согласный.
 У господского дома клубились. Народищу понаехало как на престольный. В небо пуляли петарды. Не салютом - по одной. Развлекались пока. Салют назначен на более позднее время, когда упадут хоть какие-то сумерки. Если они дотянут до салюта, подумал Вадим. Я точно не дотяну - слягу.
 Шесть пивных бутылок уместились в пакете, две - в карманы. Порядок. Возвращался он тем же путем. Тропинка вилась между жутко густых кустов шиповника. Не приведи Высокое Небо, упасть
 — близкая женщина замучается колючки из задницы вытаскивать. Прошел, даже не зацепившись.
 Выпитая у лавки бутылка легла на старые дрожжи почти неощутимо. Только слегка покачивало.
 Ключ бесшумно повернулся в замке. Вадим распахнул воротца.
 Оба-на! Прямо перед ним на тропинке стояли четверо: пузатый дядька лет шестидесяти, в разъехавшейся над ремнем белой рубашке, и, накинутой на плечи куртке. Двое, по виду - бодигарды. И Александр Викторович.
 В момент растворения калитки, Александр Викторович что-то рассказывал толстому дядьке. Тот кивал всем организмом. Бодигарды держались в непосредственной близости. Случись, кивание перейдет в свободный полет - подхватить.
 — … уйти, прийти незаметно… - хозяин дачи споткнулся. А чего собственно? Сам сказал, сам нарвался на пример. Ангарский, вот, ушел незаметно, а что при возвращении попал на глаза, так нечего почетных гостей по кустам таскать, сидели бы за столом, водочку кушали.
 — Кто такой? - повелительно взревел гость. Вадим молчал. Александр Викторович и так улыбался, а тут растянул рот до предела возможности:
 — Это - родственник. Брат. Троюродный.
 Молочный, про себя добавил Вадим. Компания освобождать тропу не собиралась. Ему, что так и стоять на пороге? Господа, мне в дом надо. Вы - уже. А я - еще.
 — Почему твой брат не участвует в празднике? - считай, по буквам выговорил гость. - Не порядок. Брезгует? Наказать!
 — Он болеет, - приклеившаяся к лицу хозяина поместья улыбка, не давала нормально говорить.
 Получилось маловразумительно. Зато глаза горели такой злобой, будь Ангарский послабей, испепелился бы на месте.
 — Щас вылечим! - взревел гость. - Орлы! Хватайте родственника под микитки и тащите за стол.
 Приказываю, напоить. Иш, болеет. Вылечим!
 У Вадима вежливо забрали авоську. Там звякнуло. Толстяк сноровисто потянулся к пакету.
 — Пиво! Семерочка. Открыть!
 Охранник вытянул бутылку и моментально распечатал. Специально, что ли, открывашку носит, или у них такая сноровка входит в подготовку? Толстяк, приникнув бутылке, высосал ее одним духом. Силен дядька! Вадима, между тем, аккуратненько подтолкнули вперед, идите, мол, вас же пригласили. Пошел. С души в миг своротило. Но устроить демонстрацию - подставить Марго.
 Ничего, гостей много, затеряется и свильнет. Пива жалко.
 Ни хрена себе, праздничек! Гостей на площадке перед домом толпилось человек тридцать.
 Обслуги - примерно в половину. Столы вынесли на воздух. Что бы, значит, вольно дышалось. К
 Вадиму тут же подскочила Марго.
 — Как ты здесь оказался?
 — Твой муж гостей выгуливал по лесу. Столкнулись.
 — Я же просила, не выходить сегодня, - она была взвинчена больше обычного. Только искры не летели. Впрочем, и такой она ему нравилась. Однако не до нежностей. На них стали оборачиваться.
 Марго откачнулась, заулыбалась. Вадим тоже растянул губы, повертел головой, да так и замер на месте. За углом стояла отдельная от других компания. На столько отдельная, что у него перехватило дыхание. Трое в рыцарских доспехах озирались через узкие прорези шлемов. Двое - высокие, массивные. Третий - низкорослый, но широкоплечий. Все вооружены
 Вадима сзади подтолкнули. Он обернулся. Давешний бодигард покивал на стол. Ангарскому очень не понравилась его улыбка: глумливая, поганенькая, всезнающая и в то же время опасливая.
 Похоже, информация в ведомстве толстого начальника поставлена блестяще. Не прошло и пятнадцати минут, а охрана уже знает кто тут кому вася.
 — Не хочу, - процедил Вадим сквозь зубы.
 — Мне приказано проследить, - прозвучало вежливо, но и с некоторой угрозой.
 — Следи. У тебя работа такая.
 — Ага. У меня - такая. У тебя - другая, - в тон ему заелся бодигард.
 В голову ударила горячая волна. Мгновенно все поплыло. Рожа парня растеклась волнистым блином. Не захочешь, да попадешь. Дракон внутри поднял голову. Ангарский поднял глаза. Что уж там в них узрел качок из охраны? Только его сдуло. Был, маячил, сам напрашивался - и пропал.
 Только ближний стол качнулся. На траву попадали, стоявшие с краю фужеры. На неловкого слегка заматерились и забыли. На инцидент вообще никто внимания не обратил, потому что трое кольчужников вышли из своего укрытия.
 Вадима еще потряхивало, однако, и он вместе со всеми попятился, освобождая место. Каскадеры, донеслось из толпы. Марат Ибрагимович каскадеров снял для боя.
 Невысокий, изящный, прямой восточный человек подошел к троим и поздоровался с низкорослым за руку. Тому пришлось снять латную перчатку. Марат Ибрагимович так же прямо и значительно отвалил. Незаметная на общем хаотичном фоне охрана расступилась, образуя заплечное каре. Марат Ибрагимович еще потянул время. Трое стояли в вольных позах. Мечи в ножнах. Глаза обегают толпу. Артисты! У Вадима зачесалась правая ладонь. К деньгам. Нет. К деньгам - левая. Правая - здороваться. И так уже…
 Низкорослый отошел в сторону. Оставшиеся развернулись друг к другу. По неслышному хлопку восточного гостя мечи взлетели из ножен.
 Они хорошо работали. Андраг весь ушел в поединок. Его толкали, он не обращал внимания.
 После очередного, прекрасно разыгранного и отбитого выпада, противники разошлись. Над площадкой на мгновение повисла тишина. Потом зрители вяло захлопали. Вадим недоуменно огляделся. Чего этим закормленным сволочам надо? Им ведь только что показали класс. Ни хрена они не увидели. Разве искры от сталкивающихся мечей. Зато разогрелись. Кое-кто уже машет руками, показывая, как бы он это сделал, если бы умел.
 Вадим наблюдал толпу, когда сзади, пониже поясницы ему прилетел короткий пинок; не ожидал и выпал из толпы, чудом не ткнувшись носом в газон; в последний момент сумел подставить руки и тут же вскочил. В сумерках, в мельтешении лиц мелькнула рожа бодигарда. И пропала. Лови.
 Окружающие хохотали. Клоуна им выкинули на манеж, пока бойцы отдыхают! Ангарский решительно шагнул из круга. Он уйдет. Прямо сейчас соберет манатки и уйдет. Он больше никогда не переступит порог этого дома. Если Марго так его любит, пусть уходит от мужа.
 Вадим не заметил, когда на пути появился толстяк. Он вообще ничего перед собой не видел, когда в лицо густо пахнуло коньячно-пивной смесью. Гостюшка уже столько принял, в пору под столом отлеживаться, однако, гулял.
 — Родственник! - заорал он радостно. - А мне сказали, ты уже выбыл. Пошли отметим наш праздник. Или ты не рад? Говори.
 Вадим попытался его обойти, толстяк ухватил его за рукав.
 — Стой. Куда? Гулять, так гулять. Орлы! Присмотрите.
 Вадима грубовато потеснили к арене. Пришлось отступить. Он развернулся лицом к каскадерам.
 В спину горячо дышали бодигарды.
 Бой, между тем, заканчивался. Низкорослый, - главный у них, как понял Вадим, - без труда одолевал своего противника. Одолел, поклонился, приложив руку к груди. Все по правилам. Глянул на Марата Ибрагимовича. Тот важно кивнул. На коротышку пошли двое. У них по одному мечу. У него - меч и спадон. Ангарский даже про бодигардов забыл. Черт с ними, подышут - отвалятся.
 Ух, как красиво он работал. Четко, умело, ловя даже не взмах, не жест - мгновение зарождения жеста; и почти не двигался с места. Они крутились. Он стоял. Толпа тоже замерла. Даже до пьяных хозяев и хозяйчиков, кажется, дошло. А бой распалялся. Парни вошли в раж. Они наскакивали на главаря уже не по учебному - азартно, хлестко. Он только головой встряхивал. В толпе начали подвывать, постанывать. Завизжала женщина. Один из противников оступился. Вадим бы руку дал на отсечение - не трюк - по настоящему оступился. Главарь воспользовался ошибкой и мечом плашмя отправил противника на землю. Тот не торопился вставать. А когда таки поднялся, со вторым уже тоже было покончено. Меч валялся далеко в стороне, сам поединщик - под ногами победителя. Вот тут толпа взорвалась по настоящему. Им показали! Они видели!
 Визжали женщины. Мужчины орали и матерились. Марат Ибрагимович улыбался как победитель, - купил, так купил развлечение, сто лет не забудут, - улыбался и головой по сторонам покручивал: все ли поняли, кто тут главный виновник?
 В центр внезапно вывалилась совсем уже расхристанная фигура. Лица в сумерках не видно, но и так понятно, кто. Рубашка расстегнута, волосатое пузо квашней свесилось на ремень. Куртку он где то потерял. И так не мерзнет, распалился как все.
 — Марат! Дай я тебя поцелую.
 — Лучше выпьем, дорогой, - отвертелся тот.
 — Успеем выпить. Я драться хочу.
 — Так, драться или целоваться?
 Толстяк пьяно задумался, закручинился даже. А надумав, заорал на сторону:
 — Бой до крови!
 — С ума сошел, дорогой. Завтра в министерство на коллегию лететь. Пусть дерутся те, кому положено.
 — Они все подставные, - упрямо возразил толстяк. - Я видел: они нарочно подстроили бой.
 — Я им за это плачу.
 Но голос восточного мужчины потонул в гаме. Высокое собрание неожиданно приняло сторону толстяка. Впрочем, Марат Ибрагимович не был обескуражен. А хрена ли ему? Хотят гости забавляться - пусть. Он кивнул главному каскадеру. Тот, так и не сняв шлема, на кивок не побежал; постоял, глухо сказал что-то своим и только после этого двинулся к высокому начальству. Говорили они не долго. Пара слов. Каскадер кивнул, потом сам задал вопрос. Марат Ибрагимович поморщился, но согласился.
 — Бой до первой крови, - глухо донеслось из-под забрала.
 На свободное пространство раскорякой вывалил один из знакомых бодигардов. Ему бы волыну в руки, а то с мечом он выглядел сущим идиотом.
 — Кольчугу, - скомандовал главный. Бодигард напрягся, ожидая распоряжения шефа, не дождался, и теперь пребывал в нерешительности. Один из каскадеров вынес длинную, сетчатую, металлическую рубашку. Под хохот собравшихся охранника облачили, на голову нахлобучили шлем, выдали перчатки. Он их бросил на траву. Андраг его понимал. Оголовок меча и так-то не больно в руках удержишь, а тут еще - негнущиеся чешуйчатые краги. Но главный каскадер настоял на своем. Парню пришлось натянуть латные перчатки.
 Бой продолжался с минуту. Толпа хохотала. Толстяк корчился вместе со всеми. Когда охранник захромал из круга, хозяин только поддал ему леща. На черной штанине униформы расползалось кровавое пятно. Даже на траву капало. Парень затерялся в толпе.
 — Кто еще желает драться? - глухо спросил Главный.
 Андраг не раздумывал. Чего думать-то? Внутри кипело. Случай таки выпал! Дождался. Что до сигнала Следящих, может пинок в зад и был тем сигналом? А и не будет знака, он все равно ввяжется. Дома бы так, ехидно вякнул Вадим. Там отлынивал. Доотлынивался. То - дома, а то - тут.
 Будем считать, ностальгия захлестнула.
 Андраг пошел. Как дома, как на настоящем поединке - голова поднята, спина в линейку, жесткий, стянутый резинкой, хвост шуршит по болоньевой спине - прошел три шага, остановился и, приложив ладонь к груди, коротко поклонился. Трое стояли молча - рассматривали. Наконец
 Главный кивнул левому. Тот выдвинулся. Правый поднял с травы доспех. Андраг отмахнулся - не стану одевать.
 — Бой не состоится, если вы не оденете кольчугу, - глухо донеслось из-под забрала.
 — Ставлю сургучный рубль против десяти тысяч, что ты меня не заденешь, - отозвался доброволец.
 — Боя не будет!
 Плевать они хотели на его заявления! Стало быть, безопасность гостей тожеоговорена и проплачена. Вадим глянул по сторонам. Гости как-то притихли. Еще минуту назад вслед ему неслись смешки. Не иначе, заявление о ставке насторожило. Щас колесики в головах прокрутятся, и пойдет тотализатор. Точно! Он еще медлили, - одевать, не одевать кольчугу, - а за спиной уже понеслось. Ставлю штуку… Три на длинного… Александр Викторович, сколько ставишь на родственника? Ни хрена, себе…
 Ставлю…
 Ставлю…
 Ставлю…
 Главный каскадер кивнул Правому: помоги. Левый скучал на дальнем конце площадки. Андраг подчинился. В ушах пошуршивало, от ускорившегося движения крови. Нетерпение заставляло, переминаться с ноги на ногу.
 Но… Расслабился и сделал вид, что он тут цветочки нюхает. Не для каскадеров - в результате поединка он был уверен - для публики. Правый помог натянуть кольчугу, шлем. Перчатки Андраг надел сам. Глаза через узкую щель привычно обежали пространство.
 Мы, в танке. Щекотнуть, что ль пузатого, кончиком железки? Прям, руки чешутся. Нельзя!
 Марго вся как натянутая струна. Но тоже ставки сделала, родственник же, не много, правда. Не надеется на победу. Задыхается, поди, от злости, что он вылез. И волнуется.
 Андраг стоял почти в центре, один шаг - и ты на позиции. Меч он только что не тащил. Кончик чертил по земле. Нехотя так, качнулся в сторону противника и замер пыльным мешком. А Левый то, оказывается, разозлился. Андраг не ожидал настоящей атаки. С бодигардом игрались, с ним решили разобраться сразу и наповал.
 Да ты ж, моя лапа! Меч блеснул вниз, к ногам - ранить с первого замаха, и пошел вон с поля.
 Андраг не шевельнулся, только чуть подправил траекторию своим клинком. Кисть Левого вывернулась, но оружие он удержал. Пришлось, правда, отступить. Не споткнулся бы, бедный. И - злится. Чего злиться-то? Не видишь - играем. И так играем… И так играем… Зачем прыгать, можно стоять на месте и отмахиваться, как от мухи. Все. Надоело. Прости, парень, учиться тебе еще и учиться. Толпа вот-вот на площадку попрет. Орут как бандерлоги. Марго прыгает. Успокоилась - не убьют - еще и заработает. Завтра премию выдаст на пиво.
 Один короткий шаг вперед, согнуть колено. Меч - снизу под гарду. Есть! Левый выпустил клинок. Тот провернулся в ладони, еще и перчатку разворотил. Левый отступил, зажав пострадавшую ладонь под мышкой. К нему тут же двинулись товарищи. Помогли стянуть перчатку.
 Крови не было. Но кистью он некоторое время работать не сможет. Андраг безучастно наблюдал за суетой. В поле зрения попался Александр Викторович. Лицо у него запунцовело. Белое родимое пятно в пол щеки, как лишай. Тоже волнуется. Понятно - такой шанс навсегда избавиться от
 "родственника". Протолкался к Марго, зашептал на ухо. Та отмахнулась. Горит как свечка. Не чужие бы глаза, бросилась бы Вадиму на шею.
 Правый, который помогал одеваться перед боем, сам занял позицию. Теперь подходить пришлось
 Андрагу. Да нам разве зазорно? Опять кончик меча потянулся по траве, будто сил нет поднять руку
 — умаяли, щас упаду.
 Правый оказался куда более холодным и осторожным бойцом. С ним драться было интереснее.
 Он не спешил атаковать. Начинал проявлять инициативу, только если бой вовсе затухал. Не пошевелись, так и будут стоять друг против друга, а бабки - мимо. За борьбу характеров Марат
 Ибрагимович платить не станет. Вадим между делом глянул в ту сторону. И у этого глазенки загорелись. Пожалуй, он один, не считая Главного каскадера, понимает хоть какой-то толк в происходящем. Зато толстяк орет как лось в гон. Даешь! Шайбу! С ума сойти… А рука сама в этот момент отбила хитрый выпад Правого. За спиной на Ангарского уже ставили крупные суммы. Надо бы чуток профилонить, иначе интерес к следующему поединку у народа убавится. А именно следующего боя Андраг и дожидался. Главный стоял как монумент. Шлем не снимал. Кто его там разберет под забралом: может скорбную мину пасет, а может, улыбается. Где еще такой тренинг для бойцов найдешь? У таких, как Главный, свои резоны… Еще один выпад ушел в никуда. Правый начал нервничать. Потерпи, не долго тебе осталось. Раз. Два. Три.
 Резко переместившись вперед и вправо, Андраг с силой плашмя приложил мечом противника по корпусу. Того сложило. Пришлось даже подхватить. Железяка выпала у парня из рук. Кажется, он потерял сознание. К нему кинулись еще резвее, чем к первому и свои, и из гостей. Набежавший врач, потребовал, чтобы с пострадавшего сняли доспехи. Раздели. Парень был в сознании, но губы - синие. Его унесли, оказывать помощь.
 Главный, не дожидаясь отмашки хозяина, вышел вперед и, неколебимо, встал, расставив короткие ноги. Он будет драться не на потеху, подумал Вадим, и доказывать никому ничего не станет. Он боец по своей сути, по человеческому предназначению. И еще - ему интересно. Мне тоже. Как то ни странно, мне интересен предстоящий бой. А за спиной-то, что творится!
 Там попросту сходили с ума. В ход пошли уже такие суммы - уши сами заворачивались, послушать. Марат Ибрагимович и тот повелся - поставил. На Главного, конечно, и сумма небольшая, но повелся. Что? Ах, оно - в фунтах стерлингов? Плакали ваши фунтики, дорогой.
 Ближнее окружение тоже выставилось на каскадера, но пожиже. Вадим заставил относится к себе с уважением. Толстяк надрывался, орал. Ставил не на "родственника".
 — Константин Левский, - донеслось из-под шлема. Короткий кивок довершил приветствие.
 — Вадим Ангарский. - Тоже кивок.
 Ритуал, мать его! И тут - ритуал. Всплакнуть что ли умильными слезами? Под забралом никто не заметит. Марго потом заботливой ручкой оботрет. Так и ставит на Вадима. Муж, кстати, тоже. Ему деваться некуда. Однако сумма уже очень приличная. Банкир!
 Андраг не стал рисоваться. Он уважал противника, и делать из предстоящего поединка цирк не собирался. Меч к вящему оскорблению уже не тащился за ногой, подрагивал в руке. Они пошли по кругу, приноравливаясь, прощупывая, разведывая, глядя в глаза друг другу. Зачем им смотреть на оружие? Главное оружие - ум и воля. Андраг по-прежнему не сомневался в результате поединка, но шестое или какое там чувство заставляло, напружиниться, быть начеку.
 Р-р-раз! Выпад сбоку - убить. Не крутнись Андраг, достигни меч противника цели, разложило бы на две половинки: верхнюю и нижнюю. А так, даже не задело. Или я чего-то не понял? Меня тут убивать пришли? Нет. Не похоже. Скорее - зауважали. Щадить, творить потешный бой, уважающий тебя противник, не станет, а станет атаковать в полную силу. Понял уже, должно быть, с кем связался.
 Еще выпад. Андраг ответил короткой серией. Справа, сверху, снизу. Слева не заходил, оставил напоследок. Его левую атаку не каждый дракон отобьет и, главное - разработана она не на поражение, только вывести бойца из строя. Не убью, а только отмечусь, оптичу мероприятие по возвращению в родные пенаты.
 Так и пошло: Левский атаковал каждый раз неожиданно, по-новому. Андраг отвечал правым боем. Притихшие было гости опять расходились. Андрагу было на них наплевать, Левскому, кажется, тоже. Они вершили свою игру. Интересно, подумал Вадим, какова твоя ставка? Не за деньги же дерешься, что-то высшее преследуешь. А моя, так просто немеряна. Извини, брат, придется тебя победить. Мне деваться некуда. Вон, как мужу близкой женщины.
 А нехрен отвлекаться! Он пропустил удар. Не то чтобы пропустил - замешкался, и меч Левского плашмя, вскользь зацепил по шлему. Так примерно должен звучать колокол, когда находишься не вовне, а внутри. Так звонари должны слышать. Пока еще слышат. Теперь понятно, от чего они глохнут. Звон никак не хотел прекращаться, хуже - разрастался обвальным крещендо. Андраг отпрыгнул на край площадки, туда, где бесновались гости; кажется, кого-то толкнул, - а шли бы вы все! - и затряс головой. Звон не прекращался. Положив меч на траву, он стащил проклятую кастрюлю. Сумеречный свет резанул по глазам… Но звон-то не прекращался!!!
 Знак! Андраг даже слегка опешил. Ему подан знак. Осталось, выйти и довершить.
 Вадим закрыл глаза. В уши ворвался рев:
 — Кровь! Где кровь?
 — До смерти… Пусть дерутся до смерти!
 — Вади-и-ик!
 — Костя, ломай его!
 — Шайбу! - ревел толстяк. На нем висели охранники.
 Остальное слилось в вой. Крови им захотелось! Поели, попили, теперь - зрелища. Римляне хреновы.
 А противник, между прочим, тоже снял шлем. Длинные волосы завязаны в хвост. Бледное лицо в поту. Нос ему когда-то сломали. Непонятного, как и у Андрага, цвета глаза смотрят настороженно.
 На мгновение помстилось - перед ним такой же дракон из Старых, а вокруг надрываются Молодые, не имея ни сил, ни возможности, ни дозволения Высокого Неба, войти в их круг; только мельтеша по периметру; лапая необоримую преграду, делая свои мелкие ставки.
 — Драться можешь? - спросил противник одними губами. Андраг услышал и пошел, уже примериваясь, уже зная, что сделает в следующий миг.
 Левский не дал к себе прикоснуться. Андраг так и не пустил пока в ход свой левый трюк. Думал, обойдется без него. Когда они в очередной раз откатились друг от друга, когда он почувствовал, наконец, легкую испарину и глянул как там противник, выяснилось - до финала один шаг. Левский тяжело дышал. По лицу катились крупные капли пота. Но не отступит. И злости, нормальной злости проигрывающего, в нем не было. Сохранялся только азарт. По сторонам он не смотрел, В отличие от двужильного дракона, ему требовалось время, чтобы отдышаться и сосредоточиться.
 — Коська, я на тебя лимон поставил. В асфальт закатаю, если проиграешь! Лимон! - надрывался толстяк. Пасть разинул - трахею видно. Если хватит мочи, еще раззявиться - заглотит весь мир.
 Марго тоже орала, широко раскрыв рот. Орал и Александр Викторович. Маратка-хозяин стучал кулаком в открытую ладонь, не кричал, но глаза горели угольями. Плевать ему на деньги. Он поставил на победу.
 — Родственник! - взревел толстяк где-то рядом. - Добей Коську. Хрен с ним, с лимоном. Добей, чтобы мозги брызнули.
 В глазах Константина Левского плеснулось понимание и, кажется, обреченность. Он шагнул в центр, уже зная, что проиграет. Но шагнул. Возможно на смерть. Страшный, непонятный, как нелюдь холодный боец, на лице которого ни тени чувств, сейчас его прикончит. Но шагнул. Потому, что таково его человеческое предназначение, которое выше мелких ставок.
 Андраг шагнул за свободой, за правом вернуться… В спину ударил рев толстого: "Кончай его… лимон дам… конча…"
 Вадим споткнулся, не дойдя до позиции. Нога зацепилась за ногу, он неловко клюнул вперед и порезал скулу о собственный же меч. Правое плечо рвануло болью - в падении оперся о клинок - сустав вывернуло.
 Подниматься в полный рост он не стал, стоя на одном колене, выдернул меч и положил перед
 Левским на траву.
 — Я сдаюсь.
 И перекрывая сплошной вой, заорал сам:
 — Первая кровь. Я сдаюсь! Ты победил.
 Левский стоял, широко расставив ноги. Меч держал обеими руками за оголовок и за лезвие. В лице ни тени торжества или облегчения - только понимание. За это понимание Андраг был ему благодарен. Что до всех остальных… Их НЕ БЫЛО.
 Вадим поднялся и пошел сквозь толпу, как нож сквозь масло. Его хватали за руки; кто-то пытался дотянуться, ударить; кто-то вис, норовя всосаться поцелуем - в зависимости от того, кто выиграл, а кто проиграл. Попавший на пути Александр Викторович, свильнул, прошевелив белыми губами. Толстяк обрушился потной глыбой. Вадим невежливо стряхнул его финансовое высочество.
 Он почти уже вырвался, когда на пути встала Марго
 — Ты… ты… ты…
 Она крутнулась на месте и побежала в дом. В ее крик вместилось столько презрения, ненависти и боли за него, за которого боялась, а потом уже видела победителем, что она почти задохнулась.
 Не заминка бы с истерикой Марго, так бы и утопал в кольчуге. Вадим начал стаскивать неудобную в быту одежду. Ему помогли. Кто, увидел только, когда освободился от железа. Один из младших каскадеров, кажется Левый, старательно сложил одежку колечко к колечку. Сложил, поднял глаза на Вадима и тут же опустил, а вместе с глазами опустил голову, что вышло очень похоже на поклон. Вадим тоже поклонился, развернулся и зашагал к своей избушке.
 Старая сумка нашлась не сразу. Марго не раз порывалась ее выбросить, не понимая Вадимова пристрастия к хламу. Не дал - пригодилась. В сумку легко поместились его пожитки. Г-н Ангарский за прожитые в комфорте и холе полтора года не обременил себя богатым гардеробом. В сумке лежали те же вещи с которыми уходил от Стаса. Прибавились только кое-какие мелочи. Жаль, денег совсем не было. До города придется топать на своих двоих. Дотопает. Жирок по дороге растрясет, воздухом подышит. Риска замерзнуть на данный момент - никакого.
 Калитка не скрипнула, сглотнула и выплюнула на той стороне. Как в старом мультике: жила девочка в райском саду, побежала за мечтой, миновала стену, а за ней бушует холодная осень; ветер рвет деревья, холод забирается в душу: вернись, тебя простят, тебя примут.
 Он, не торопясь, пошел по тропинке до поворота, до трассы, там пристроился на краешек асфальтового полотна и двинул по направлению к городу. На звук легковых не реагировал - объедут. Когда за спиной взревывал движок тяжелого грузовика, соступал в песчаную отсыпку.
 Такой снесет с дороги и сам не заметит.
 Он уже довольно много протопал и примеривался, где бы отдохнуть, посидеть минут пятнадцать, когда пришла пора опять соступать с дороги. Показалось, волна звука тащит автомобиль прямо на него. Вадим не оборачиваясь попробовал определить, что его нагоняет. Не получилось. Для легковушки - громко, для грузовика - слишком ровно, не чувствуется сермяжного надрыва.
 Рядом затормозил квадратный, зеркально черный хаммер. Передняя дверца распахнулась, на асфальт спрыгнул легкий поджарый мужчина сильно восточного вида.
 — Садитесь, пожалуйста, - предложил он Ангарскому сове место.
 — Спасибо. Я лучше прогуляюсь, - Вадим глянул вовнутрь. Оттуда ему улыбался улыбкой восточного сфинкса нефтяной король. Улыбался и кивал: садись дорогой. Вежливый мен, который уступал свое место, вольно стоял у распахнутой дверцы - команды хватать и тащить пока не поступило.
 Они меня все равно посадят, догадался Вадим, не так, так эдак. Внутри нехорошо ворохнулось, но успокоилось мгновенно. Он только что проиграл такую игру, потерял такую ставку, что все остальное перед ней бледнело, выглядело неважным, смехотворным. Что ему, в самом-то деле, мог сделать изящный нефтяной сатрап? Если даже и закопают, Вадим на них в большой претензии не будет. Лучше сразу, нежели гнить тут, как гнил два года.
 Салон походил на каюту океанского лайнера из кинофильма: кожа, полированное дерево, даже позолота. Или золото? С сатрапа станется. Вадим угнездился. Дверцу за ним захлопнул вежливый охранник. Машина медленно тронулась. Марат Ибрагимович не подавал с заднего сидения признаков жизни. Вадим усмехнулся: пауза имела целью, напугать его, простого человека, до синего ужаса. Г- н магнат дожидается, когда пассажир начнет нервничать, вертеться, вопросы задавать.
 Можно сыграть шестерку. Сглотят твою игру, ни у кого сомнений не возникнет, решат, поперли, не оправдавшего приживала, и он тут же кинулся искать нового хозяина. Мир Марата населен именно такими. Других он не потерпит. Не те времена. При стабильной политической ситуации, богатый человек может себе позволить некоторую вольность, как то - терпеть возле себя независимую, талантливую, либо просто непонятную в своей основе личность. При экономической нестабильности и шаткости политического курса такие заходы исключены. Опасно-с! Будь ты хоть олигархом, имей хоть три хаммера.
 Автомобиль похожий на океанский лайнер неспеша рассекал серую полярную ночь. Вадим, не ко времени задумался, чем проигнорировал предложенную паузу. Когда после крутого поворота впереди замигали огоньки городской окраины, прорезался Марат Ибрагимович:
 — Теперь я понимаю Маргариту, но никогда не смогу понять Сашу. Она, конечно, потрясающая женщина. Редкая. Одна на миллион. И все равно.
 Вадим обернулся. Тонкое смуглое лицо нефтяного босса было неподвижно. Он все сказал.
 Раскосые охранники вообще напоминали две бронзовые статуи. Ангарский не ответил. Не вежливо конечно. Но… Кто он такой, чтобы Марата интересовало его мнение? И кто такой Марат, чтобы до ответа ему снизошел дракон Старой крови?
 Его высадили на окраине. Вадим подхватил сумку, сказал спасибо и пошел по направлению к центру. Позади осталась мгновенная пауза-заминка. Ангарский теперь гадал, что предполагалось: приказ мочить его прямо тут, или лестное предложение.
 На поиски нового Вовкиного адреса ушло чуть ни пол ночи. Тот, оказывается, успел сменить две квартиры. Вадим нахально звонил в чужие двери и выслушивал все, что о нем, незваном, думали, но своего добился. В половине третьего он встал на пороге новой квартиры Волковых.
 От людей он что ли отвык? Или люди изменились? Или Волковы как раз не поменялись, остались человеческим островком в море дерьма?
 Ему обрадовались! Вовка выполз в прихожую следом за Машей, забрал куртку, сумку, повел на кухню. Маша вошла следом. Из-под халата мела пол длинная ночная рубашка. Она не обращала внимание. Вадим тоже не стал.
 — Ты когда приехал? - спросил Вовка.
 — Я никуда не уезжал. Обретался неподалеку… Сторожем при объекте.
 — А сейчас чего?
 — Выгнали.
 — Бывает, - успокоил Вовка. Маша поставила чайник, полезла в холодильник. Вадиму совершенно не хотелось есть. Выпил бы с удовольствием. Маша как услышала, достала непочатую бутылку водки, осторожно поставила на стол, при этом грозно зыркнув на своего половина.
 — Понял, - отреагировал муж. - Только ее. За добавкой не побегу.
 — Смотри!
 После первой заговорили о том, о сем. Стас процветал. Олег уехал, живет в соседнем городе.
 Пашка третьего родил - отец герой. Толик фирмой ворочает. Люба, Лена, Ира… мелькали имена.
 Вадим кого вспоминал, кого - не очень. Ольга…
 — Кто?
 — Ты, наверное, ее не знаешь.
 — Знает, - вставила слово Мария. - Она рассказывала, как тебя на дороге зимой встретила, а потом ты пропал. Она кому-то там звонила, сказали: ты в порядке - уехал.
 После второй Маша ушла. Говорил в основном Вовка. Рассказал, как выкрутились и купили квартиру, как работают. Ребятишки растут. Парень уже в садик ходит. Дочь в школу.
 В этой кухне, среди людей, которым полагалось давно его забыть и наплевать, но которые встретили среди ночи, как давно жданого, Вадиму вдруг сделалось грустно до слез. Вульгарно. По человечески.
 Он напился.
 За добавкой, пользуясь тем, что Маша уснула, конечно, сбегали. Так что к утру оба были готовенькие. Топая на цыпочках как оживший шкаф и задевая за все, за что можно задеть, Вовка постелил ему на кухне в углу. Благо - места хватало. Вадим рухнул на надувной матрас и тут же провалился в сон.


***

 — А як же ж с получкой? - в который раз спрашивал, наехавшего хозяина, непонятливый хохол.
 — Аккордом, - отмахнулся толстый мужик, некстати облаченный в черную с искрой пару.
 Занесло на стройплощадку прямо со званого ужина, или они так теперь вообще одеваются, размышлял Вадим. Хозяин старался лишнего не двигаться. Кругом стояли лужи, жирно блестела грязь, валялись бревна, чурки, чурочки и щепки. И так уже испачкал лаковый ботинок в смоле: за каждым шагом другой ногой отшпиливал от подошвы приклеившуюся щепку, будто пританцовывал.
 — Так не договаривались, - влез татарин Ваниль. - Аванса не было. На что еду покупать?
 — Я вам предлагал повариху и харчи. Вы сами отказались, - огрызнулся, занятый борьбой со щепкой, хозяин.
 Предлагать-то он предлагал, только и вычет на питание положил такой, что вся бригада дружно отказалась. В ресторане, выходило дешевле. Для начала сбросились, сколько у кого было, купили продуктов, готовили. Потом перешли на сухомятку. Мыкола Худорожко первым заблажил, что повару ставить надлежит только половину дневной нормы. Иш, у печки греется, а мы ему плати.
 Народ естественно откачнулся от казана. Ели теперь почти все всухомятку. Если кто и варил - только для себя. Не больно-то привередливому Вадиму, и тому надоело. К тому же продукты испарялись с потрясающей скоростью. В бригаде поползли разговоры: кто-то потихоньку тягает харчи, не иначе захоронку на тяжелые времена делает. Все дружно подумали на того же Худорожку.
 Однако не пойман - не вор. Подозреваемого попытались прижать, но на передний план выдвинулся молчаливый мужик, которого звали просто Михась. Без фамилии. Но с дурной силой и тухлыми глазами. С Михасем никто связываться не захотел. Так что, продуктов осталось на полтора дня.
 Вообще-то Вадима вся ситуация занимала постолько-поскольку. Он тут был человек случайный, оставаться в бригаде дольше необходимого не собирался. А собирался, заработать и уехать.
 Тяга к перемене мест образовалась после памятного поединка. У Волковых он обретался дня четыре… или пять. Не помнил. Помнил как рассвирепела в конце концов Маша, и как он убрался по добру поздорову, то есть пока не убитый ее железной лапой. Плечо - сажень, рука - лопата. Это про нее. А красавица! В другой бы ситуации… Вовка и пристроил Вадима в бригаду шабашников. Тому было все равно. В первые дни он не очень-то и понимал, что они тут строят. Только потом разобрался - заимку. Ни хрена себе, конечно, заимочка выходила. На такую и президента пригласить не зазорно. Хуже другое - торчать на стройке придется до окончания работ, иначе не увидишь денег. Это оговаривалось отдельным пунктом. Торчал и даже получал по началу некоторое удовольствие. Природа, мать наша, раскинулась вокруг тихим болотным краем, в центре которого, на островочке и строился деревянный дворец в стиле теремок. Твое дело - бревна ворочать, топором махать, плоское таскать, круглое катать. Бригада интересовала Вадима ровно два дня, столько, сколько нужно, чтобы понять, говорить тут не с кем. Он глухо молчал, работал, уходил по вечерам на окраину мшаного острова и там отдыхал от всех.
 Он немного заработает и поедет к матери. Прискорбное бегство из родного города, а главное, обстоятельства его спровоцировавшие, стали забываться. На родине, тоже поди не помнят, кто таков. Можно возвращаться. Дальше… Поедет к Гасану, устроится где-нибудь у моря. Там и врага найти, и любовь встретить легче. Если мне вообще такое грозит. Ирония в данном случае была более чем уместна. Проверяли уже, надеялись и пытались. Ни тебе внутренней уверенности, ни тебе знака свыше. Было и было. И сейчас бы было, не разведи обстоятельства. Марго осталась для
 Вадима близкой женщиной. Она была ему дорога, он ее ценил. Но… даже не попытался с ней связаться.
 В первые дни после своего поражения он ждал весточки от Следящих. И дождался таки.
 Вадим жил в какой-то общаге за городом, пил с остальными водку; стакнулся даже накоротке с молодой особой, по ее понятиям страшно разборчивой в связях - ниже бригадира она ни с кем не спала. Все по пьяне. Пока однажды под матрасом собственной койки не нашел мятую бумажку, по виду пролежавшую там не меньше года. Выбросил бы, да тот же Худорожко, пробираясь мимо, толкнул под руку. Бумажка вывалилась из ладони, развернулась и спланировала под ноги.
 Любопытный хохол сунулся следом за Вадимом поглядеть, увидел непонятные каракули и ушел по своим делам. Вадима же пригвоздило. Чернозеленые строчки слегка светились: " Приговор пересмотрен. Тебе надлежит выполнить только одно задание. Выбор за тобой".
 Он как стоял, так и рухнул на свою койку. Буквы плясали перед глазами.
 — Что пишут? - Худорожка стоял рядом и лез носом в листок. Откуда только взялся?
 Вадим осторожно, чтобы не выдавить ненароком глаза, взял его пятерней за физиономию и отправил в дальний угол. На некоторое время в комнате повисла тишина. Пока тот приходил в себя, пока осознавал всю подлючесть поступка сотоварища по бригаде. Потом, конечно, началось: вбыл, угробыл, да шоб тоби, да провалыси, да хай похилыться и повалыться… Вадим вышел, аккуратно притворив дверь. Побежит на него жаловаться противный хохол или нет, его категорически не интересовало. Путь домой практически был открыт. Только одно задание, означало - победу.
 Можно паковать чемоданы и покупать обратный билет. Простить врага? Они их всех простит и ныне, и присно, и вовеки веков, и в мать и в перемать!
 В захламленном дворике он присел на ящик, откинулся спиной на стену и закрыл глаза. Пусть все тут провалится, скоро он отсюда отчалит. Ему дела нет до людей, до их обид и кодексов. Домой!
 А уж там он разберется…
 — Шо, жиджяра, попался! - визгнул рядом Худорожкин голос.
 Вадим открыл глаза. Мелкого в кости склочного хохла напрочь загораживала широкая фигура
 Михася. Мужик стоял напружинившись, согнув не по росту длинные руки в дугу. Один вид напугает вшивого антелегента до усеру. Рука-коромысло потянулась к Вадимовой шее.
 До чего же вовремя! Андраг взялся за эту, походившую на небольшое бревно, конечность и потянул на себя. Может, Михась и пытался предотвратить, летевшие на физиономию неприятности, но как-то не получилось. Оной физиономией он в стену и впечатался. И как только что Худорожка, мгновенно скис. Ушибся, не иначе. Андраг вдобавок придавил ему шею клещастым захватом.
 Придавил и замер, не последует ли сигнал от Следящих? Нет. Жаль, но и это - в копилку. Глядишь, зачтется по сумме очков.
 — Я тебя на первый раз прощаю. Понял? - он грубо тряхнул оппонента. - Понял?
 Тот подал таки признаки жизни, завозился. Вадим приотпустил хватку. Михась кивнул, бумкнув головой о стену.
 — Молодец. Понятливый.
 Худорожку к тому времени сдуло, как и не было. Вадим не стал дожидаться, пока Михась полностью оклемается, встал и пошел со двора. Назрела необходимость, остаться в полном одиночестве.
 Все последующее время он в том одиночестве и пребывал. С бригадниками связывали, разве, спорадические пьянки. И то, он держался на отшибе. Выпьет, посидит немного с остальными и идет себе в тишину на край островка.
 Построить бы себе тут хатку, да поселиться вдалеке от человеческой гнилоты, оставив незаметный для чужого глаза проход, чтобы те, кто был ему интересен, кого он еще хотел видеть, могли к нему пробираться. Захотят, не захотят - их дело. Он и один проживет.
 Себе-то не ври, ехидно влез Андраг. Тебе плевать на признание и авторитет. Тебе безразличны деньги и слава. Ты можешь обходится малым - привык. Но тебе никогда не обойтись без женщины.
 Природа, мать ее! Она свое возьмет, и станет дракон Старой крови по ночам вылезать из своего укрытия, чтобы,- как выразилась бабка, - тырить женщин по округе.
 А что! Населю ими остров, осную новое государство. Бабы пусть пашут, дикоросы собирают: шишки, грибы-ягоды; охотятся, а я стану охранять их покой. В начале каждого месяца - известно - разборки. Заживем!
 Не зря Ваниль хвостиком тянулся за хозяином, не зря полдня тянул на одной ноте грустную песнь про аванс. Босс сломался. Аванс перепал таки полуголодной бригаде. Тут же обнаружились добровольцы, ехать за провизией и конечно водкой. Худорожке с Михасем бригада в доверии решительно отказала. Поехал тот же Ваниль, прихватив с собой тихого, непьющего, работящего, и до щепетильности честного таджика Амона.
 Или превращаюсь в алкоголика, который пробку понюхал и готов, или водка оказалась паленой, вяло мыслил Вадим. И выпил-то всего-ничего, а как развезло. Надо было поесть. Но в глотку ничего не лезло. Сказывалось напряжение. Уже несколько дней Ангарский оставался настороже.
 Теремок складывали из гладко отесанных бревен в три поверха или, как принято называть в современном строительстве - этажа. Перекрытие настелили накануне, установили подъемник и с утра в среду начали поднимать последние венцы. Бригадники не плохо приработались за прошедшие два месяца. Работа спорилась. Вадиму даже нравилось. Он весь вкладывался в физическое напряжение, когда не надо ни о чем думать, когда есть простые команды и простые действия.
 Торец бревна просвистел буквально в сантиметре от его головы. Сработало шестое чувство,
 Вадим успел пригнуться. Бревно впечаталось в незакрепленную шкантами стену и разворочало ее до самого основания. Снизу закричали. Он встал на четвереньки и прополз за нижними венцами, чтобы вылезти с другой стороны площадки. Никто не видел его в месте аварии. Он затаился за переборкой и стал наблюдать. Первым на площадку влетел Худорожка. Ух как он рыскал! Носом землю рыл, на брюхо лег, чтобы заглянуть под завал, в который превратилась стена. Сквозь щель в переборке Вадим разглядел его озадаченное лицо.
 Все работы на тот день свернули. Зацепило бригадира. Как смогли, оказали ему первую помощь, вызвали по рации машину и отправили в город. Михася, стоявшего у рычагов подъемника, примерно наказали лишением дневного заработка. На том и успокоились. Подумаешь, три венца разнесло. Их вывели на следующий день.
 Ангарский со своей версией происходящего не выступал. Зачем? Сам разберется. Хотя и разбираться, в сущности, не надо. Так ясно - Михась и Худорожка. И мотив ясен, и генезис, и принципы исполнения.
 Хорошо бы заглянуть им в черепки. Только и остальные развернутся перед внутренним взором:
 Ваниль, Амон, Кочергин, вернувшийся на следующий день с перевязанной рукой бригадир. И хлынет поток: чужие воспоминания, чужие, примитивные заботы и желания. Зачем ему, дракону
 Старой крови вникать? Ему же и так все ясно! Он не станет наказывать. Он пощадит. Судьба или
 Следящие не зря посылают ему шанс. Всего делов-то - продержаться две недели до конца стройки.
 И уйти. Тогда есть большая вероятность, что задание ему зачтут. Это вам не хама на улице отпустить, это вам покушение на мою драгоценную жизнь случилось. Просто обязаны, зачесть очко и - свободен.
 Вадим спал вполглаза, все время озирался и даже перестал уходить на свой краешек вселенной для ежевечерних медитаций; сидел со всеми, постоянно находился в толпе, в гуще. Попробуй, достать его тут два мстительных хохла - фиг получится.
 Выпили они качественно. Считай, первый раз с начала стройки удалось по настоящему оттянуться. Они и оттягивались. Все кроме Амона. Тот не пил по соображениям веры. Остальные пили по соображениям полного и безоговорочного неверия практически ни во что. Так решил для себя Ангарский и примкнул. Неудачно, как оказалось. Его повело с первого стакана. Он уполз в недостроенную баньку, улегся там на куче сена и задремал.
 За стенкой говорили. Спросонья Вадим не сразу разобрал кто, а когда разобрал, весь обратился в слух.
 — Да як же ж я его достану? - ныл Худорожка.
 — Как хочешь, но чтобы достал, - отвечал Михась без всякого акцента. В бригаде привыкли, что он почти всегда молчит, а когда говорит, не разберешь и половины исковерканных суржиком слов.
 — Вин же ж сторожится. С глаз не сходит. Все у куче.
 — Вымани.
 — Не пойдет он за мной.
 — Придумай чем приманить, чтобы пошел.
 — Так пусть же ж себе уезжает. На что он тебе?
 — Урою суку! Кишки на гвозди развешаю. Язык галстуком пущу.
 — А як поймают? Тут же ж не Абхазия. Сховаться некуда. Болотина кругом.
 — Заткнись. Про Абхазию ни кому не говорил?
 — Да кому оно надо?
 — Этот не пытал?
 — Ни. А ты ж с ним там встречался?
 — Было дело.
 С Вадима разом слетел хмель. Тошнота и та куда-то пропала. Он напрягся, готовый вскочить, и тут же замер, затаился, опасаясь дышать в полную силу. Он мог бы поклясться, что никогда раньше не встречал Михася…
 Всему свое время, всему свое место и назначение. Всему!
 Андраг раскрылся слушая Мир. И…
 Горело сено в амбаре. Горело вокруг. Горели деревянные перила и рамы в окнах дома. Гасан за ноги подтаскивал труп бомжа к двум другим, уже готовым к сожжению. Перемазанный копотью
 Вадим, с такой же закопченной Гресиме на руках скрылся за воротами…
 Михась, сидел недалеко, лица видел отчетливо. Он знал всех убитых по именам. И не только. С тем, которого притащил Гасан, что-то такое было связано… Андраг отмахнулся: дальше, дальше.
 Уткнувшись головой в скошенную траву, он продирался сквозь сумбур чужих пьяных мыслей.
 Пока не наткнулся!
 Это были более поздние воспоминания, по времени совсем недавние. Лето, наверное, прошлого года. Солнце. Усушенное до треска травяное пространство с выступающими камнями - пустырь, костер из мелких кривых сучков и старой камеры и… Гасан! Они его распяли, прибили гвоздями к твердой земле и пытали. Их было четверо. В стороне кучей лежал кто-то уже убитый. Гасан был еще жив. Одетый в комуфляж, в черной по брови косынке Михась, вспорол ему живот и тащил оттуда кишку, зацепив изогнутой крючком проволокой. Рот Гасану разрезали до ушей, половые органы валялись рядом. Они не пытали его о чем-то конкретном, они его просто мучили.
 Просто мучили! Зачем он подался в Абхазию?! Он же прекрасно устроился на Российской стороне. Нужда заставила? Теперь не узнаешь, да и не важно.
 Теперь все не важно. Нет больше огромного, сильного, светлого человека, который мог позвонить в любое время суток, в любое время года, в любое время жизни и сказать: "Ты мне нужен".
 Вадим застонал. Двое за тонкой переборкой вскочили и кинулись смотреть, кто это там притаился. Когда они прибежали, Ангарский стоял на четвереньках. Его рвало.
 — Що, жидяра, нажрался? - визгнул Худорожка, подскочил и ударил ногой вподдых. Вадима подбросило. От боли потемнело в глазах. Из полета он вернулся носом вниз на заблеванную солому.
 Теперь к нему придвинулся Михась, и уже сгреб за куртку на спине, приноравливаясь поудобнее ухватить шею, когда рядом обозначились многие голоса.
 Короткая разборка прошла мимо Вадима. Он лежал, стараясь отдышаться. Мат стоял такой, комары и те сгинули, ушли от греха. Худорожке, кажется, прилетело пару раз. Михася трогать поопасились, но от недвижного Вадима отогнали.
 Спасибо, мужики, это вы вовремя. Я сейчас оклемаюсь и пойду. Я совсем пойду. Мне НАДО.
 Хрен с ней, с аккордной зарплатой. Переживу. Пойду я. Пешочком по отсыпке два часа до бетонки, там кто-нибудь подберет. Нравы тут старые, денег за подвоз не спрашивают. Мне главное уйти. Мне




 НАДО.


 Он непрерывно что-то себе твердил, проговаривая слова чуть ни по слогам. Необходимо было забить собственный мысленный эфир, иначе с маниакальной четкостью перед глазами вставал распятый Гасан. Замучить, а не просто убить, как убивают по необходимости… Убить сладко… А-а а-а!
 — Ваниль, - голос едва повиновался, - Мне в больницу надо.
 — Он тебе что-нибудь повредил?
 — Болит внутри, - не соврал Вадим. Действительно болело. Внутри болела душа.
 — Зачем пешком? Рация есть. Скорую помощ вызовем.
 Ваниль двинулся в сторону вагончика, но не прошел и двух шагов, как его перехватил бригадир:
 — Стой, Ванилька, нельзя скорую.
 — А если человек помрет? - возмутился непонятливый татарин.
 — Меня хозяин за прошлый вызов чуть со света не сжил и предупредил: еще инцидент, и он наши деньги надвое поделит. Вторая половина пойдет в оплату за медицину.
 Ваниль встал на месте. Лицо из решительного сделалось нейтральным. Дойдет Вадимка. Он мужик крепкий. И не хромает даже. Дойдет.
 — Ты в городе сразу в больницу иди, - напутствовал он Ангарского.
 В старую, порядком уже истрепавшуюся сумку полетело барахло. Легонькая сумка, с такой и болящий справится. Оповещенные уже о запрете на мед вызовы, а главное о каре за них, бригадники, кто безразлично, а кто и злорадно поглядывали в сторону, молча собирающегося товарища. Ангарский застегнул молнию на сумке, и, ссутулившись, двинулся из вагончика. Проходя мимо стола, захватил непочатую бутылку и сунул ее в карман. Народ не возмутился.
 Узкая песчаная отсыпка змеилась, пропадая впереди между низкорослых болотных сосенок. Кое где вровень с их куцыми темными кронами вставал рогоз. Пушились его черные бархатные верхушки. Осень. Стайка чахлых осинок по колено утонула в собственной облетевшей листве.
 Сквозь сплошную кудель мха просвечивали капли клюквы.
 На дом Гасана тогда напала, оказывается, не шайка бомжей. Они были разведкой боевиков.
 Наемники. Ни одного грузина. Двое с западной Украины, один эстонец, двое русских. Михась - наемник, воюющий за деньги, но главное, за право убивать себеподобных - командир - единственный остался жив. Он потом выследил Гасана, выманил его в Абхазию и…
 Подходящая гривка нашлась километрах в трех от строительства. Вадим перепрыгнул мочажину, заполненную черной болотной водой, по валежнику залез на склон, сел, а потом и лег между корнями кедра. С дороги не видно. На комаров он не обращал внимания. Не холодно. Не голодно.
 Тихо. Оставалось, просто ждать.
 Отсыпку на плоской гривке, которой предстояло стать дачей крутого мена, делали по образу и подобию месторождения: расчистили середину и подняли, вбухав триста примерно магирусов песка; от весенних вод опаясали песчаным же валом. По периметру остались сосны, кустарник, трава, изумрудный мох - кусочек первозданной тайги. Сама по себе такая отсыпка с подъездной дорогой могла потянуть тысяч на тридцать долларов. Когда на ней встанет трехэтажный теремок с полнм автономным обеспечением, а дорожку закатают в асфальт - на все сто. Красиво заживет упитанный мен, если не посадят или не отстреляют.
 На краю отсыпки у, спрессованного в камень, песчаного бархана притулился дощатый сарайчик вертикальной конструкции. Из жилого вагона к нему то и дело курсировали насельники. В основном немыслимыми траекториями. Водки, все-таки, парни привезли достаточно. Мало кто доходил до заветной цели, отливали по дороге. Некоторые все же добирались, однако зайти внутрь никто не сподобился. Журчали вокруг.
 Вот еще двое бредут. Один вихляется из стороны в сторону. Другой ступает как шагающий экскаватор. Ручищи ковшами. Голос урчит низко, утробно:
 — Завтра сядешь на рацию, обзвонишь все больницы в городе и узнаешь, что с ним стало, когда обратно отпустят. Понял?
 Грабка вовремя метнулась в сторону и придержала, споткнувшегося Худорожку.
 — Понял?
 — Да кто ж меня к рации пустит?
 — Подольстись к бригадиру.
 — Да як же ж?
 — Придумай. И дурика мне тут не строй. Иначе я тебя самого в мох закатаю, не хуже чем в асфальт. Скажешь, мол, опасаюсь, за здоровье сотоварища. Вгорячах пнул. Раскаиваюсь.
 — Не поверят.
 — Твое дело сказать. Денег пообещай с получки.
 — Михасю…
 — Худорожка. Сука, бля! - донеслось от вагончика. - Пидор, последнюю бутылку утащил.
 Оттуда в сторону заговорщиков двинулись двое.
 — Точно? - угрожающе пророкотал Михась.
 — Так я ж хотел на завтра… похмелиться…
 — Иди, отдай!
 — Да як же ж…
 Михась коротко ткнул Худорожку кулаком. Тот охнул, качнулся, раззявил было рот закричать, но Михась прикрыл ему пасть ладонью как лопатой.
 — Иди отдай. Ко мне больше не подходи. Завтра все сделаешь, как я тебе сказал. Узнаем, когда долинный возвращается, подкараулим на дороге. А пискнешь кому, и тебя за ним отправлю.
 Мелкий мужичонка несколько раз икнул, привыкая к воздуху, развернулся и потрюхал в сторону разъяренных бригадников. Михась двинулся к дощатой конструкции, первым за весь вечер растворил дверь и взгромоздился над очком.
 Худорожку всосало в освещенную дверь вагончика. Дверь закрылась.
 А нам света и не надо. Андраг, терпеливо, прождавший своего часа за кромкой отсыпки, одним прыжком выметнулся на эту сторону. Ой же ж, Михасю, хиба ж ты дверь то не запер? Знал бы так и припер чем тяжелым с той стороны. А так сидишь себе, нужду справляешь.
 Андраг ждал, слившись с темнотой. За дверью завозились. Михась, кряхтя, распрямился. Штаны натягивает.
 Не успел. Дверь перед носом бывшего наемника бесшумно распахнулась. В следующее мгновение на шее сомкнулись железные пальцы. Андраг придавил - выключить на некоторое время, а не убить. Убивать он его будет вдалеке от людей, там, откуда не долетят крики. Придавил, легко взвалил на плечи и опять же прыжком выметнулся за край площадки, к лесу, к болоту, за кусты, вниз в топкий мшаник, потом по кочкам, по кочкам, по маленьким дорожкам. Зря, что ли он сюда хаживал чуть ни каждый вечер? Нашел себе тропочку, никакой следопыт не допетрит.
 Уф. Михась зашевелился в пределах веревок, открыл глаза, но ничего не увидел. Темны осенние северные ночи, не хуже южных. К тому же сегодня тучки на небе, ни луны, ни звезд. И дождичек вот-вот начнется. Это нам наруку.
 Андраг видел в темноте не хуже чем днем. Рожа наемника налилась кровью. Он рыпнгулся было заорать, но рот тут же забило куском мха с землей. Михась замотал головой. Он не понимал!
 — Гасана помнишь? - тихо спросил Андраг. - Если забыл, я тебе напомню: рыжий такой, веселый. Он был моим другом.
 Белки глаз у Михася чуть поблескивали. Не промахнешься. Замучить его тут как он Гасана?
 Голову обнесло горячим. Пальцы сами рванулись к этим белкам и провалились в склизлое и теплое. Михась взвыв утробой, закрутился на месте. Андраг отпустил. Пусть боль дойдет, пусть первее боли дойдет страх. Чтобы понял, как мучились его жертвы.
 В следующую минуту Андраг сам схватился за голову. В ней, разрывая изнутри, зазвенело.
 Зуммер, ввинчивался в мозг не звуком - болью. Непрерывный, страшный телефон, чуть было не заставил внутренности вывернуться наизнанку. Но горячий вал, охвативший затылок тут же и отпустил.
 Ему подали сигнал. Его предупредили. Он должен внять.
 Он должен!
 Вадим мотнул головой, раз, еще раз, вытряхивая из нее остатки предупреждающего сигнала, пока не затихло окончательно; повернулся к Михасю, взял его голову в захват и рванул вверх и вбок. Под руками захрустело как в камнедробилке. Тело Михася мгновенно обмякло. Вадим буквально пальцами ощутил, как из него истекла жизнь.
 Не по-осеннему густой дождь смыл следы. Топь упокоила тело наемника. Мох распрямился, трава встала стеной. Не было никакого Михася. Не тащил тут Андраг тело своего врага.
 Утром он выбрался к бетонке. За ночь дождь принимался дважды. Вадим вымок до нитки, потом успел чуть обсохнуть. Даже помылся в канавке у дороги. Потом опять дождь. Ночь завершилась густым холодным туманом. Вадим пробирался по нему едва переставляя ноги. Но не останавливался. Движение происходило как бы помимо него, само по себе. С дороги не собьешься.
 Шаг вправо, шаг влево - канавы с водой. Впереди непроглядность.
 Пригодилась бутылка, которую он нагло сгреб со стола, уходя со стройки. Он ее высосал, как только за спиной послышалось гудение мотора. КРАЗ шел медленно, крался в тумане. На счастье
 Вадим вышел на относительно свободный от тумана пятачок. КРАЗ затормозил. Ангарский кое-как влез во внутрь и плюхнулся на сидение.
 — До города подвезешь? - промямлил заплетающимся языком.
 — До двадцптьчетверки. Оттуда сам добирайся.
 — Давай.
 Глаза закрылись, он провалился в темноту.
 Молодая тетка, торгующая с лотка дешевой обувкой, косилась на Вадима, подозревая в нехорошем. Лоток развернулся возле телефона автомата, отгородив, его от страждущих общения граждан. Пошатывающийся грязный патлатый мужик шагнул через картонные обувные коробки к аппарату, не спросив разрешения. Тетка гавкнула, обозвала пьянью. Он не обратил внимания. А когда она попыталась его толкнуть обернулся и глухо, страшно посмотрел. Да пусть звонит! Пусть подольше звонит. Сейчас придет Вагиф. Где только его носит? Вечно его нет, когда нужен. Вагиф ему…
 — Марго, это - я.
 — Ты где?!
 — Звоню из универсама.
 — Я сейчас приеду.
 И бросила трубку. Вадим будто наяву увидел ее порывистые, нервные движения: сорвалась с места, схватила пальто, ключи от машины. Приедет. Собственно, он и не сомневался. Она, конечно, могла устроить спектакль, поводить его как рыбку. Не стала. Знакомое теплое чувство поднималось внутри. Приедет Марго, и все станет хорошо и спокойно. Только она умела создавать вокруг него изолирующий, мягкий внутри кокон. Сейчас самое время, отгородиться от происходящего и уйти в покой постели. Чем дальше от людей, тем лучше. Не видеть, не понимать, не вникать, и не дай
 Высокое Небо, не проницать в их гнилые души.
 — Пачему тут стоишь? Тавар уронил! Да. - Низкорослый брюнет в штанах пузырями и такой же пузырястой кожаной куртке нарисовался прям посередине мысли. Коровьи глаза светились некоторой злостью на человека, посягнувшего на его угол. Был бы индивид в нормальном прикиде,
 Вагиф сто бы раз подумал держать форс перед Нинкой или нет. А тут - не поймешь, не то работяга, не то вообще бич. И пошел, на обидчика, изображая крутой восточный гнев.
 В следующую секунду его буквально смело. На пол с прилавка брякнулась пара тяжелых как литейные башмаки кроссовок. Пустые коробки расскочились на пол магазина.
 Марго в совершенно ослепительной, немыслимой шубке, в коротюсенькой юбочке - девочка, девочкой - кинулась Вадиму на шею.
 — Где ты был!? Я с ума сходила, обыскала весь город. Где ты был!? - маленькие кулачки замолотили его по спине. Марго всхлипывала и смеялась. Ее макушка едва доставала Вадиму до подбородка. Он смотрел поверх. Теперь возмущалась продавщица, на что хозяин лотка никак не реагировал, - такая "шуба" может вообще твою торговлишку прикрыть, - цыкнул даже на свою подружку и без дальнейших выяснений пропустил парочку вовсояси.
 Марго неистовствовала. Она соскучилась. Она сходила с ума: зацеловала его с ног до макушки, искусала, обвила, обволокла своим телом - не выпустит больше. Не выпустит! И он ей в который раз доказывал, что тоже скучал. Да и в самом деле скучал. Приподнимал ее легкую как пушинку и дразнил, только касаясь, только щекоча, лаская, пока она не начинала кричать. Потом выгибалась дугой - на, возьми. Ну, возьми же! И он брал.
 Только к утру, когда оба устали, уже засыпая, Вадим пробормотал:
 — Можно попросить тебя об одной малости?
 — Все, что хочешь.
 — Если станут спрашивать, когда я вернулся, скажи - утром двенадцатого.
 — У тебя неприятности? - голос Марго был совсем не сонный. Вадим струдом разлепил веки.
 Подруга смотрела тревожно. Испугалась за него, маленькая.
 — Чепуха. Это, чтобы меня не дергали… чтобы нас не дергали.
 — Ты мне потом все расскажешь?
 — Да.




 Глава 3


 Пятница. Пусть скорее наступит пятница. Типа: пусть скорее грянет буря. Пусть скорее настанут вечер, покой, одиночество. Чиж, подлец, в динамике с утра подзуживает: "Сегодня точно напьюсь…" И я напьюсь. Мне положено.
 Вадим давно уже полюбил пятничные вечера. Марго на протяжении всех пяти лет, что они были вместе, в этот день отправлялась на дачу. По пятницам Васюковы принимали гостей. Марго надлежало играть роль хозяйки. Она периодически намекала Вадиму, как ей это надоело, как она устала. Однажды, - в который уже раз, - разговор зашел об их совместном отъезде. Она тогда была в особенно плохом настроении. Муж устроил скандал по поводу ее поведения и втянул в него, приехавших на каникулы детей. До младшего, кажется не дошло, зато старшая все поняла и выразила матери свое неудовольствие. Марго плакала, расписывая подробности.
 — Разводись, - предложил Вадим.
 — Разведусь, - всхлипнула Марго.
 — Уедем.
 — Разведусь, - зло повторила Марго и укатила, обеспечивать пятничное суаре.
 Редко теперь поднимавший голову дракон встрепенулся. С него опали чуть ли не все серебряные чешуйки. Вадим невесело усмехнулся. Дракон положил голову на лапы и прикрыл глаза. Задремал.
 Сначала Андраг ждал: вот-вот грянет очередной сигнал. Не последнюю роль в ожидании играли его отношения с Маргаритой. Он к ней привязался, на столько, что в иные моменты не представлял себя вне ее жизни. Потом приходило трезвое понимание: нет. А быт тем временем затягивал, теплилась, возгоралась и затухала их карманная фирмочка. Жизнь обставлялась необходимыми вещами. Происходили даже отпуска, в которые он уезжал к родителям. Марго сама покупала ему билеты. Обязательно в оба конца. И он возвращаясь, опять принимался за работу, перемежая ее качественными загулами, которые доводили близкую женщину до белого каления, но конца их отношениям положить так и не смогли. Она, в конце концов, притерпелась и смотрела на его пьянку, как на необходимое зло. Вадим, таким образом, жил. Андраг все больше дремал. Но вполне комфортно.
 Офис, он же Вадимово место жительства, сверху донизу и вдоль и поперек загромождала оргтехника. Такая сложилась в этом году конъюнктура. В начале года Ангарский предложил перепрофилирование деятельности, Маргарита быстро все просчитав, согласилась. В запарке нахватали кроме нужного, всякого барахла. Теперь бы избавиться. Вадим походя пнул коробку с монитором, которая углом вылезла в дверной проем. Мешала, сволочь. Руки заняты. В каждой по полторашке пива из круглосуточного магазинчика на углу. Хоть всю ночь бегай, добавляйся. А собственно так оно и будет. Выпьет, что принес, пойдет по ночному холодку за следующей порцией, а захочет и водки купит. Но водка, это на долго - дня на два, на три. Жди тогда скандала с непременными упреками. Однако он привык, она привыкла, даже немногие, знакомые, кто к ним был вхож, в основном подруги Марго, и те привыкли.
 Телевизор, установленный на те же коробки, тихо лаял в углу. Вадим звука не добавлял. Зачем?
 Ничего нового оттуда ему не сообщат. К спорту он был равнодушен. Политика его тоже не интересовала. Разве, изредка прорвется на экран какой-нибудь приличный фильм. Хотя на старой колымаге, выпуска времен перестройки и ускорения, лица угадывались уже с некоторым трудом. Да и программ всего три. Марго тихо радовалась, когда обнаружила узость телевизионного доступа.
 Предполагалось, что Вадим больше времени станет отдавать работе. Дай ему волю - с дивана не поднимешь. Только и будет, что пялиться в экран. Ангарский полагал, что уходом с головой в проблемы их фирмы, Марго старалась реализовать жажду нормальной повседневной деятельности.
 До банковских дел г-н Васюков кругом виноватую жену, разумеется, не допускал. Вот она и устроила себе имитацию финансово-промышленной бури в стакане воды, зарабатывая за месяц ровно столько, чтобы купить коробочку пудры где-нибудь на Елисейских Полях.
 Пивко пошло стаканчик за стаканчиком. Хорошо пошло. Даже светлее стало, или тучки к вечеру разнесло? Из открытого окна навевало теплом и комарами. Дракон расслабился. Спал, наверное.
 Первая полторашка опустела на половину, когда зазвонил телефон. Марго в будние дни обязательно хоть раз за вечер звонила ему, проверяла, как он тут. В пятницу - раза три. Убедится, что дошел до кондиции, отчитает для порядка и - спать.
 Ангарский нехотя поплелся к телефону. Ну, какого бы тебе не отключиться? Так хорошо сидел.
 Никчему ему сейчас причитания подруги. Все заранее известно: что скажет, на что обидится.
 — Слушаю.
 — Это телефон Вадима Ангарского?
 — Да.
 Голос в трубке был совсем незнакомый, женский но с мужскими твердыми обертонами.
 — Мне вас порекомендовала Ляля, жена Стаса. Она сказала, вы занимаетесь проектированием сигнализационных систем для частного жилья.
 — Да. Раньше занимался.
 — Нужна ваша помощь.
 — Что делать?
 — Вообще-то это не для меня. Для подруги. Она лучше вам сама расскажет, какие там трудности. Назовите день и время, когда к вам подъехать.
 В голове у Вадима слегка покруживалось пиво. Какая-то подруга, какой-то Лялькиной знакомой… Он действительно недавно виделся с женой бывшего начальника. Встретились на улице.
 Лялька, против ожидания, обрадовалась. У них все было нормально. Беспутная Стасова дочка удачно вышла замуж, родила. Живут в Германии. Сын поступил в универ. Все тип-топ. А ты как? В
 Лялькином "как" плеснулось бабское любопытство. Вадим сделал вид, что не заметил. Вдаваться в подробности тем более не стал. Нормально. Работаю. Проекты делаю. Сигнализация. Ну, пока.
 Пока.
 Телевизор в углу показал улетающие в морскую даль крылышки прокладок. Им в след плеснулась волна дезодоранта, потом экран заполнил мужской торс. Ни головы, ни ножек, только рельефные мускулы и руки. Интересно, чего он рекламирует кроме себя самого?
 Отвлекся, а на том конце провода, между прочим, ждали ответа.
 — Пусть сейчас приезжает, - неожиданно для себя кинул в трубку Вадим. Непривычно захотелось с кем-то поговорить. Хоть с кем. Подруга подруги привнесет в его нору некоторое разнообразие. Пива выпьют. "Может, воблы принесла бы. Или я свинья? Нет, я не свинья…": подпел Чиж.
 — А не поздно? - осведомилась собеседница. На часах доходил восьмой вечерний час.
 — Нормально, - грубее, чем следовало, брякнул Вадим и надиктовал адрес. - Я спущусь, встречу. На чем она приедет?
 Марка машины, номер, спасибо, до свидания. Всем привет. Как только положил трубку, телефон разорвался новой трелью. Теперь уже точно - Марго. Как дела? Идут. Как пиво? Кончилось.
 Побежишь в магазин? Угу. Что с тобой? Ничего. Я же слышу. Сейчас привезут заказ на сигнализацию. Кто? Не знаю. Пойду встречу. Не злись. Я не злюсь. Я завтра приеду. Приезжай.
 На улице было сумрачно и тепло как в выстывающей бане. Ребятишки гоняли на роликах. На лавочке у соседнего подъезда угнездилась компания парней с пивом. Там клубился вполне мирный пока мат. Мимо проследовала девочка с коляской. В коляске шевелилось. Пиво в желудке шевелилось, требуя продолжения. Предстоящий визит вдруг помстился совершенно в ином свете: приедет старая сухая селедка, подкинет задание и уметется на своем иномарочном помеле. Да и хрен с ней. Пойду, возьму еще и продолжу. Но настроение испортилось, тем более, что разговор шел о двадцать минутах, получасе, а прошло уже минут сорок. На Вадима накатило раздражение. Он уже собирался уйти к себе, и пусть потом колотится в закодированный подъезд, когда оговоренная машина свернула на их дорожку. Вадим поднялся с лавочки. Машина затормозила точно против него. Дверь со стороны водителя распахнулась, потом закрылась.
 Из-за тонированной, глухой напросвет лаковой колымаги вышла…
 — Ты!
 — Здравствуйте, - вежливо поздоровалась Ольга.
 — Почему твоя подруга не сказала, что приедешь ты?!
 — Я не была уверенна, что вы меня вообще помните.
 — Помню.
 Губы против воли сами поползли в улыбке. Он ожидал всего чего угодно - от старой ведьмы, до безответственной нимфетки - но даже представить не мог, что встретит ее. Что вообще когда нибудь ее увидит.
 — Проходи.
 Ольга чуть споткнулась на пороге, обежала глазами квартиру до верху, до потолка заставленную всякой всячиной, - тут и заблудится не долго, и испугаться, - но сделала спокойное лицо и шагнула.
 Вадим запер дверь.
 Они с Марго сняли эту квартиру под офис года три назад. В первом порыве обживания он еще пытался придать ей более или менее презентабельный вид. Быстро надоело. Жил как жилось.
 Например, напрочь не замечал, что на стене против столика отклеился и повис клок обоев. Ольга тоже старательно не заметила, помедлила, осматриваясь и осторожно села в кресло. Вадим устроился на диване.
 — Вот, - женщина подала ему плотный пакет. - Тут проект. Нужна пожарная сигнализация.
 Вадим взял конверт, раскрыл, наскоро просмотрел бумаги. Ни фига, между прочим, не видя.
 — Строение частное?
 — Да. Загородный дом с сауной.
 Понятно. Чета Радзивилолов вьет гнездо. Да мне-то какое дело! Сделаю я ей проект. И делать буду медленно и печально. Не раз еще увидимся.
 Зазвонил телефон. Вадиму, как когда-то давно, захотелось долбануть голосистую конструкцию о стену. Однако послушно пошел и снял трубку.
 — Слушаю.
 — Заказ привезли?
 — Да, - он подпустил в голос пьяной протяжности.
 — Сколько они заплатят?
 — Нисколько. Это мои старые знакомые.
 — Какая разница!
 — Есть разница, - веско оборвал он, готовую взорваться возмущением Марго. И она отступила.
 Она хорошо всегда чувствовала, когда надо отступить.
 — В магазин второй раз успел сбегать? - она сменила тему, но тон оставался напряженным.
 — Нет. Собираюсь. Пока.
 Вадим положил трубку. Ольга смотрела мимо него в угол. Знает, кто звонил, догадался
 Ангарский. И хрен с ним. Разговор с Марго остался за кадром, будто выключили телевизор. Только что мельтешил, привлекал внимание, и уже нет, забылся.
 — Пиво будешь?
 — Я за рулем.
 — Бросишь машину тут. Уедешь на такси.
 — У вас не самый спокойный район.
 — Забыла? Говори мне - ты. Мне так удобнее.
 Она вдруг улыбнулась, как старому знакомому, как другу даже. Так легко и весело ему давно никто не улыбался.
 Она немного похудела за прошедшее время. Фигурка - класс. Не плоскодонка с подиума, но женщина! Темные волосы спускались на плечи. Она щурилась, переводя взгляд прозрачных серых глаз с предмета на предмет.
 — У тебя как со зрением? - спросил Вадим.
 — Хреново, - совершенно неожиданно отозвалась женщина нормальным, бытовым сленгом. Он то думал с ней придется вспоминать русский письменный, на котором классики изъяснялись, а тут оказывается - нормальный человек.
 — У меня тоже стало не очень в последнее время. Что делать?
 — Наверное, идти к окулисту. Я все собираюсь, ни как не могу себя заставить. Хотя читать стало совсем невмоготу.
 — Ты еще и читаешь?
 — Иначе сдохну. Сначала рехнусь, потом сдохну. Своеобразный уход от действительности.
 — Странно, - протянул Вадим.
 — Что?
 — Что ты мне это говоришь.
 — Мне кажется, ты можешь понять. В нашем городе не так много людей, которые способны понять, с которыми вообще есть о чем говорить. Не болтать, кто что купил и куда собираешься в отпуск, а говорить.
 — Пожалуй. Пиво будешь?
 — Я за рулем.
 Теперь она улыбнулась вполне по-женски, кокетливо. Вадима что-то толкнуло в грудь.
 Оп-па! Так, детка. Только не торопись. Все у нас получится. Ты же не торопишься? Или тебя дома ждут?
 — Тебя дома не потеряют? - на всякий случай спросил он.
 — Нет. Муж укатил в командировку. Но мне действительно пора.
 Она вдруг засобиралась. Встала, пошла к двери.
 — Уходишь?
 — Надо ехать.
 Никуда тебе не надо. А ведь ты боишься. Не играешь, не кокетничаешь, действительно боишься.
 И вроде большая девочка. Ну, же! Брось ты эту дверь. Не нужна она тебе. Отпусти. Пальчики побелели, так ухватилась за косяк.
 Его самого уже закрутило. Внутри стало тепло.
 — Не уходи. Мы еще и не поговорили толком.
 Она услышала, отцепилась от спасительной железки, нерешительно потопталась и качнулась обратно.
 — Пиво будешь?
 — Наливай.
 — Садись рядом, тянуться к тебе через стол неудобно.
 Она пересела. Вадим уловил пряный сладковатый аромат ее духов. Нечто необычное, редкое. Он втянул воздух. Еще запах чистого тела и… возбуждения.
 Тонкая черная майка полетела в угол, за ней лифчик. У нее была прекрасная тяжелая грудь. Она вся была тяжелая, настоящая. Джинсы, трусики… Когда сам успел раздеться? Или она его раздела, да не заметил? Старый стал, не контролирую ситуацию. А ведь действительно не контролировал, потому что рванулся в нее как мальчишка, не умеющий вовремя остановиться. И двигался, гнал вверх до звона в ушах, до стона, до полета в пустоту. И только ее руки… У нее были совершенно невозможные, волшебные руки. Ее руки высекали искры из его кожи. Он не хотел останавливаться.
 Он не мог, чтобы это когда-нибудь кончилось.
 И это не кончалось.
 До утра.
 Дракон взмахнул перепончатыми крыльями, разгоняя темноту.
 Она ушла рано утором чуть позже шести… А он остался рано утром, где-то чуть позже шести и…
 Выпил все, что нашел в квартире. Достал даже захоронку, что стояла на крайний случай.
 Встречаться с Марго на трезвую голову было просто опасно. Алкоголь создавал таки какой-никакой буфер между ним и ее интуицией. Может, проскочим?
 И вроде проскочил. Наслушался, конечно, втрое против обычных выговоров; все принял как должное и, изображая пьяный трудовой энтузиазм, уселся за комп в непосредственной близости от телефона. Ольга должна была позвонить около одиннадцати. С приближением времени звонка,
 Вадим начал если не дергаться, то подергиваться. Хватал трубку, но в ней каждый раз обнаруживался кто-то другой. Марго злилась, но молчала. Около двух, Вадим понял, Ольга не позвонит. Не понял, почувствовал. Не позвонит. Нечего хвататься за трубку, нечего волновать близкую, уже не на шутку насторожившуюся, женщину. Да пошло оно все! Жил как-то раньше и дальше проживет без чужой бабы. Своей хватит.
 Хотя, за пять лет с Маргаритой другие женщины так или иначе проникали в его жизнь. Но ни одна не оставила следа. Как лампочка: смеркается - включил, пропала надобность - выключил до следующего раза. Дракон даже головы не поднимал. Они неощутимо скользили мимо.
 А эта не хотела выключаться. Заело что-то в реле. Сбился ход времени.
 Вадим вышел на кухню, нащупал в шкафчике последнее, что осталось - глоток на дне бутылки - и выпил, не очень даже таясь от Марго. Та как раз приехала - отлучалась по делам фирмы не на долго. В коридоре что-то упало, Марго ругнулась, своротила ящик в дверях и пролетела в кухню.
 — Почему ты мне не сказал, что вчера приезжала Ольга?
 — Ты не спрашивала.
 Вадима качнуло. Марго уже не просто подозревала, она была почти уверенна:
 — Ты ее трахнул?
 Ангарский прямо, холодно и непроницаемо глянул ей в лицо. Она же буквально вцепилась в него глазами. А на него накатило нешуточное раздражение. Такого пожалуй между ними еще не случалось. Обычно он, щадя ее нервы, врал с опережением. До серьезных объяснений дело не доходило. Верила Марго или нет, его, вообще-то не очень и волновало. Делает вид, что верит, значите, ее такое положение устраивает. Если верит в действительности - еще лучше. Ей - меньше головной боли, ему - легкий укол совести, похожий на комариный укус: почесал - прошло.
 Неприятный тет-а-тет продлился еще несколько мгновений. Потом женщина сдалась.
 — Нет, - вдогон пожалел ее Вадим.
 — Она обратилась к тебе за проектом специально, чтобы не платить?
 — Она предлагала. Я сам отказался?
 — Почему?! - зло вскинулась Марго.
 — Когда она меня полумертвого подбирала на дороге, а потом по городу возила, чтобы на ночлег пристроить, она с меня денег не спрашивала.
 — Пристроила, называется! Бросила в трущебе больного и забыла.
 — Возможно, она и приходила, - невольно начал выгораживать Ольгу Вадим. - Я тогда двое суток провалялся почти без памяти. Ты же помнишь.
 — Я-то все помню, а вот ты, кажется, забыл.
 — Не забыл, - процедил Вадим сквозь зубы и решительно пошел из кухни.
 Алкоголь как-то нечувствительно выветрился. Съеден адреналином, решил Ангарский. И пока
 Марго не уедет, продолжения не получится. Если она вообще сегодня уедет.
 Он не рвался на части, не жаждал непременного повторения прошедшей ночи. Помутнение рассудка, что оставила по себе Ольга, то ли под влиянием упреков подруги, то ли просто от времени и состояния относительной трезвости начало проходить. Скоро и совсем успокоится. И будут они дальше жить. Долго и счастливо. Пока не умрут. Интересно, жизнь человека дракона более продолжительна, нежели жизнь простого человека? Каких-либо разъяснений он не получил ни дома ни здесь. Если ему предстоит драконий век в человеческом теле, смерти в один день с Марго не получится. Если только она его и себя не отравит в приступе очередной истерики. Придется проявить осторожность. Собаку, что ли завести? Буду на ней еду пробовать.
 Тьфу! Лезет в голову всякая дребедень. А Ольга так и не позвонила. Собственно, что для нее прошедшая ночь? Да - ничего. Эпизод. Мужиков у нее, похоже, перебывало достаточно, по повадке видно. А с другой стороны, не она ли ему в горячке, почти в отключке простонала, что сто лет ей так хорошо не было.
 Стоп! Не надо вообще о ней думать. Мало ли чего баба ни наговорит, после того как ее только что качественно разложили.
 Не думать!
 Она не позвонила и на следующий день и через неделю. В проект Ангарский не заглядывал, задвинул его на дальнюю полку и почти забыл. К пятнице, Марго выбилась из сил уговаривать его, ругать и стращать. Она просто забрала все деньги и укатила на дачу. Добавляться оказалось не на что, а за одолжением Вадим не побежал бы, даже помирай он от жажды. Пришлось трезветь в принудительном порядке. Две следующие недели прошли под воркотню подруги и стрекот компьютера. Только в конце месяца Маргарита обмолвилась, что Ольга звонила и справлялась насчет проекта.
 — На следующей неделе, - безразлично буркнул Вадим.
 — Она сказала - не к спеху. У тебя месяц времени. Я думаю, а зачем тебе вообще эта головная боль? Проектами ты уже не занимаешься.
 — Я обещал.
 — Тогда делай. Быстрее отвяжется.
 — Ага.
 Маргарита улетела в понедельник. Накануне они долго и пламенно прощались. Шутка ли, неделю она не увидит любимого мужчины. Ему ее тоже будет нехватать. Зато работы она ему оставила как мачеха Золушке. Только успевай поворачиваться.
 Он и поворачивался дня три. На четвертый появилось твердое убеждение, что с него хватит. Пора устроить организму роздых.
 Вадим был благодарен близкой женщине, за то, что она его держит наплаву, не дает ухнуть совсем уже вниз, тормошит, заставляет преодолевать лень, паралич воли, скуку. А то он даже общение в последнее время забросил. Никого не хотелось видеть. Раньше забегал к Волковым, радовался - иначе не скажешь - их семейному очагу, у которого было тепло не только своим, но и чужим, даже совсем чужим. Например, увечному дракону. У них ели вкусную еду, разговаривали вкусные разговоры.
 Год их не видел. Позвонить, что ли? Он уже потянулся к аппарату, когда тот разразился сам.
 Если кто из клиентов, он их пошлет открытым текстом - не готово. Марго, конечно, потом разворчится. Переживем.
 — Слушаю.
 — Здравствуйте уважаемый Вадим Константинович, - пропел ласковый мужской голос на том конце дальней связи. Вадима бросило в дрожь. Но… И отпустило так же быстро. Тьфу! Холера!
 Венька! Кошкин!
 — Вы почему молчите, Вадим Константинович? Не рады, так и скажите.
 — Венька! Предупреждать надо. Я тебя за другого принял. Голосок у тебя, сам знаешь, девичий.
 Ты откуда звонишь?
 — Из гостиницы Парма.
 — В Италии?
 — Лучше бы конечно оттуда. Нет, мил дружок, с улицы Нефтедолбытчиков вашего города.
 — Не может быть!
 — Еще как может. Хочешь убедиться вживую, говори адрес, приеду.
 Вадим действительно обрадовался. С Венькой они не виделись лет десять, изредка перезваниваясь. Вообще-то он только для Вадика Ангарского и еще пары тройки друзей был
 Венькой. Для остальных - доктором наук, профессором Вениамином Цадиковичем Кацом.
 Прозвание Кошкин к нему прилепилось после одного смешного эпизода. Веньку как-то остановил гаишник. В машине с ним сидела жена. Разумеется, не пристегнутая, как того требовал дорожный кодекс. Гаишник несколько раз обошел машину, пнул зачем-то скат и только после этого спросил:
 — У вас свидетельство о браке есть?
 — Нет, - ошарашено, отозвался Венька.
 — А паспорт с городской пропиской?
 — С собой не вожу.
 — А вообще какие-то документы в наличии имеются?
 — Да. Права и техпаспорт. Показать?
 — А чего я тут брожу перед вами? Показывайте, конечно.
 Гаишник методично прочитал все написанное в листочках. Глянул на Каца, на его жену и, не торопясь отдавать документы, опять пристал:
 — Что это за фамилия такая - Кац?
 — Обычная еврейская фамилия. Кац в переводе - кошка.
 — Странно. Кац по-еврейски значит кошка… и по-мордовски - кошка. Так вы еврей?
 — Еврей. А вы мордвин?
 — Мордвин.
 — Очень приятно, - улыбнулся Венька, наконец-то въехавший в ситуацию: ну, заскучал человек на боевом посту, ну надо ему хоть с кем-нибудь неформально пообщаться. Пообщался, отмяк душой и с широченной улыбкой протянул документы владельцу.
 — Можно ехать? - спросил Вениамин Цадикович.
 — Минутку.
 Страж автодорог обошел машину, наклонился к раскрытому окну со стороны Венькиной жены и сказал:
 — А вам советую пристегнуться, не то я товарища Кошкина оштрафую.
 Венька любил показывать эту историю в лицах. Вообще - лицедей. Маленький, подвижный.
 Голосок почти что женский и ласковый, ласковый. Кто ж такого будет опасаться! И только потом по прошествии значительного времени и значительных событий, малознакомые с Вениамином
 Цадиковичем обнаруживали его просто таки бульдожью хватку, невероятно быстрый ум и смелость. Еще у Веньки была совесть. Качество, по нынешним временам обременительное. Не будь ее, размышлял Вадим, сидеть бы тому на высоких финансовых столах, одесную с каким-нибудь
 Абрамовичем. А то и с Березовским.
 Вениамин Цадикович за прошедшие годы внешне почти не изменился, да и с внутренним содержанием все оставалось в норме. Не постарел, не растерял чувства юмора, даже некоторых иллюзий не утратил. Чего не скажешь об Ангарском. Они вместе когда-то защищали кандидатские.
 Веня быстро продолжил - написал докторскую, успел до эпохи всеобщего развала. Вадим - нет.
 — Ты сюда как попал? - спросил Ангарский после первой, - Институт открываешь?
 — Если бы. Научная и преподавательская деятельность давным-давно накрылась. Приехал устанавливать контакты с местными торговыми организациями. Буду свою продукцию вам поставлять.
 — Какую?
 — Полиграфическую.
 — Ну вы, блин, даете! Круто тебя развернуло.
 — Это еще очень приличный бизнес. Не представляешь, чем я только не торговал. От постельного белья до пищевых добавок. Где меня только холера не носила за эти годы. От международной экологической комиссии до переговоров с таджикскими сепаратистами.
 — И как они к тебе, еврею, отнеслись?
 — Не поверишь, прекрасно. Я единственный кто на переговорах мог изъясняться на английском и арабском. Без меня они бы там по сей день сидели, молча плов кушали.
 Вадим хохотал. Веньке пожалуй можно было бы поведать свою собственную историю. Нет. Не станет. Лучше повспоминать о прошлом, Гасана помянуть. Они были знакомы.
 Потом они пошли прогуляться. Белые ночи, к сожалению, закончились. На улицах вовсю светили фонари - чисто северная эстетика - на большой земле такое, редко где встретишь. Венька затащил Вадима в ресторан, где они и гуляли почти до утра.
 И что самое прекрасное, на завтра Кошкин еще оставался в городе, значит, сделает свои дела, вернется в Вадимову берлогу, и никто им не помешает, дальше справлять встречу. Он и вещи перетащил из гостиницы. Гуляем!
 Часов наверное в десять, когда город накрыла тьма, и граждане помоложе потоком пошли из подъездов, а те что постарше опасливо затрусили домой; когда литра три пива уже упокоилось в желудках, зазвонил телефон. У Вадима появилась мысль, переждать звонок, а потом вообще отключить эту тарахтелку. Так хорошо сидели, хорошо говорили… Марго вчера не позвонила.
 Обязательно нагрянет с беспроволочным визитом сегодня. Он тянул время, раздумывая, как поступить, но наткнулся на вопросительный Венькин взгляд. Пасуешь? Получается, пасую.
 — Жена? - спросил Веня.
 — Кому еще в такое время?
 И снял трубку.
 — Слушаю.
 — Это я.
 — Слушаю, - автоматически брякнул Ангарский. Он просто не ожидал, просто застопорился.
 Самое смешное, спроси она его с ходу о чем-нибудь, он бы опять повторил свое "слушаю". Слова вылетели из головы.
 — Я хочу тебя увидеть, - донесся из трубки чуть дрожащий голос Ольги.
 — Приезжай, - прорвался Вадим сквозь вербальный барьер. - Адрес не забыла?
 — Нет.
 — Только… тут у меня товарищ.
 — Тогда я не приеду.
 — Он из другого города, завтра отбывает. Приезжай.
 — Хорошо.
 Трубка с первого раза не попала в гнездо. Точно, старым становлюсь. Какого бы черта волноваться. А ведь волнуюсь. Такого я за собой, пожалуй, и не припомню. Разве в юности так потряхивало, когда за первыми девушками еще вполне невинно ухаживал.
 — Не жена, - удовлетворенно констатировал Кошкин.
 — Ага.
 — Мне смыться? Все равно в пять утра надо быть в аэропорту. Приеду с вечера, посижу, книжку почитаю.
 — Ни в коем случае. Я тебя не отпущу.
 И опять смешно. Ангарскому вдруг стало интересно, как Венька отреагирует на Ольгу.
 Она появилась на пороге такая красивая, что у Вадима в первый момент захватило дух. Прошла, поздоровалась, устроилась в уголке дивана и без напряжения, без рисовки, без бабских ужимок легко влилась в разговор. Смеялась, слушала, сама что-то рассказывала; на Вадима почти не смотрела. Но… Она вся была наполнена внутренним напряжением, которое перехлестывало: в дрожании пальчиков, в напряженном изгибе губ, даже в запахе.
 А Венька разливался:
 — В начале года в мое издательство поступил заказ из министерства обороны. Надо было сотворить поздравительные открытки к Двадцать Третьему февраля. Так мы же с полным нашим удовольствием. Дизайнер быстренько сработал все в цвете, надпись, полиграфия… Осталось найти какой-нибудь военный символ. Нас, кстати, предупредили, что картинка должна отображать морскую тематику. Морскую, так морскую. Я пошел к фотографу, тот порылся в своих слайдах, у него их целая коллекция. Нашел. Соединили. Получилось великолепно: синее море, серебряный шрифт, красные гвозьдики. В середине присобачили авианосец, с которого взлетает МИГ. Открытка
 — класс. Отпечатали, прошла предоплата, мы отправили груз по назначению.
 — И, что? - засмеялся Вадим, уже предполагая дальнейший поворот событий.
 — Страшное случилось примерно через неделю после праздника. Тот же чин из министерства позвонил мне и на чистейшем русском устном, без употребления каких-либо других оборотов, предложил явиться к нему в кабинет.
 Вадим согнулся от хохота. Ольга смотрела недоуменно.
 — Я являюсь. Рожа у чина совершенно свекольная, плюс послепраздничная отечность, сам понимаешь, один вид может напугать до икоты. Я, признаться, струхнул, но пока в обморок не падаю. Чин швыряет мне в рожу открытку и кричит - перевожу, как понял:
 — Это что?
 — Открытка, - говорю.
 — Что на ней изображено?
 — Море, - говорю. - Облака, цветы, кораблик.
 — Какой, на хер, кораблик! - орет чин. - Ты мне что тут нарисовал?
 — Авианосец, - говорю.
 — Чей?
 Теперь в захлеб расхохоталась уже Ольга. Венька и сам хихикал.
 — Так чьим же кораблем вы министерство поздравили? - едва выговорил Вадим.
 — Не поверишь, американским.
 — А МИГ наш?
 — Наш.
 — И как ты выкрутился?
 — С ходу и на полной громкости понес какую-то околесицу, мол, в прошедшей войне мы и американцы вместе сражались против фашистов. Что пришло время вспомнить братство по оружию…
 — Неужели прокатило?
 — Представь себе. После того как я напомнил генералу, что именно ему привозил открытку визировать. Он ее и подписал. Иначе я сегодня не водку бы под полярным кругом трескал, а в
 Хайфе на ПМЖ устраивался.
 Вадиму сто лет не было так хорошо. Рядом был друг и была женщина, которую он хотел, как никого до нее. И она - тоже. В первый раз, в прошлое свидание, для нее все случилось спонтанно, она была ошарашена, хоть и старалась держаться непринужденно. Сегодня она пришла к нему и только за ним.
 Деликатный Венька засобирался спать. Вадим постелил ему в маленькой комнатке. А они еще некоторое время сидели и разговаривали. Пока он ни сорвался. Тянул бы еще, чтобы сама к нему качнулась, не смог. И опять все слилось в сплошной горячий поток, когда каждое прикосновение, движение, слово заставляют все внутри плавиться сладкой лавой, и эта лава, наконец, выплескивается сумасшедшим взрывом.
 Утром они отвезли Веньку в аэропорт, почти не перекусили и все началось сначала.
 Жизнь Вадима Ангарского разделилась на повседневность с ее заботами и проблемами и редкие вспышки-праздники, когда все окружающее отступало. Он попадал в другой мир и жил там на полную катушку. Тут не надо было себя уговаривать, не оставалось места для лени, для раздражения и скуки. Ему было трудно, хорошо и одновременно интересно, до того, что он забывал, кто он на самом деле. С ней его не тяготило человеческое существование. Случись оказия, он бы просто, как анекдот, рассказал ей свою историю. Но им хватало других тем.


***

 Марго кричала. Она так еще никогда не кричала. Лицо заливали слезы. На этот раз она их не наигрывала, она действительно рыдала, выматывая ему душу:
 — Ты все забыл! Ты забыл, как умирал, когда я тебя нашла. Ты никому не был нужен. Твоя
 Ольга бросила тебя загибаться в подвале. Ты никогда не будешь ей нужен. Она - избалованная барыня. Она никогда не уйдет от мужа к тебе. Решай! Слышишь, решай: или она или я!
 Вокруг стояла чернота. Внутри стояла чернота. В мире наступила чернота.


***

 В конце лета Ольга уехала. Без нее легкая, яркая, как никогда теплая осень подернулась сеткой дождей. Их сменила снежная крупа. Задул северный ветер, загоняя под кров все живое, вымораживая лужи, стены, окна, свет, тепло, душу. И выморозил, так что зима пришла на готовенькое, накрыла помертвевший город снегом и чугунным холодом.
 Зато Марго повеселела. Вадим не пропадал теперь на рыбалки, не задерживался у каких-то там друзей, - откуда они только взялись, - смотрел спокойно и отрешенно. Он почти перестал ей врать.
 И раньше случалось, он западал на какую-нибудь юбку. Но она знала, что остается для него главной женщиной в жизни. Разумеется, она не молчала, ожидая кончины очередного романа. Упреки и напоминания быстро приводили любимого мужчину в норму. Он просил прощение, каялся, доказывал ей свою любовь. В такие моменты Марго была просто счастлива. Она с одной стороны боготворила этого мужчину, с другой - не было ничего прекраснее, чем ощущать свою власть над ним. Он был в ее власти.
 До последнего лета.
 Она же сразу почувствовала неладное, но дела отвлекали. Решались серьезные вопросы. Она не могла бросить дело на произвол судьбы из-за неверного мужика. Да и куда он денется!
 Вчера, вернувшись с дачи, она не застала Вадима в офисе. Злилась, ругалась последними словами, звонила… Сутки!
 Он вернулся через сутки черный, злой, чужой. На вопрос, где был, честно ответил - у Ольги.


***

 Ольга позвонила внезапно, как снег на голову. Через полчаса они встретились. Она была вся такая солнечная, веселая, загорелая, еще полная морем и теплом. Она смеялась и ласкала. Они говорили, пили вино, что-то ели падали в постель, не в силах оторваться друг от друга. Потом коротко засыпали, просыпались, и все повторялось. Он давно пропустил все сроки. Его ждали. Он решил, что это не важно.
 Сутки!
 Давно пора было устать и пресытится, а они не устали и не пресытились.
 Они любили.
 Вадим смотрел на нее. Она смежила веки и тихо улыбалась.
 — Расскажи все мужу, - попросил он.
 Ольга вздрогнула, свела брови. В лице промелькнула боль.
 — Не хочешь?
 Она только мотнула головой. Понимай, как знаешь.
 — Ты его любишь?
 — Он очень добрый человек. Самый близкий мне человек. Ближе матери. Мне даже не надо ничего говорить, ни о чем его просить, он все понимает без слов.
 — Он должен видеть, что с тобой происходит. И как он на это реагирует?
 — Он молчит.
 — Что будем делать?
 — Не знаю.


***

 Марго, собравшись в мокрый комочек, рыдала в углу дивана. В Вадиме проклюнулась жалость.
 Он опустился перед ней на колени, взял в руки холодные ладошки.
 — Прости меня. И попробуй понять…
 — Что понять!? - вскрикнула она, вырывая руки.
 — Ты для меня сделала столько…
 Она отодвинулась подальше, засверкала на него мокрыми глазами:
 — Ты хоть знаешь, кто такой Радзивилл?
 — Нет. - Вадим как-то спросил. Ольга ответила - чиновник. На том тему закрыли.
 Зато Марго длинно с расшифровкой аббревиатуры назвала ведомство, в котором начальствовал
 Ольгин муж.
 — Ты знаешь, что с тобой сделают, если он дознается?
 — Убьют, что ли?
 — Да тебя живого закопают на центральной площади. И заметь, никто не спросит, кого закапывают. Кого надо, того и закапывают. А ты знаешь, что он с ней может сделать?
 Хитра, все же, Марго. С ума сходит от ревности, но не упустит возможности, заронить в его душу зерно сомнения. Прекрасно знает, Вадим никогда не подставит женщину.
 Ангарский поднялся. Его неприятно зацепило. Она его действительно прекрасно знает, успела изучить за долгие годы, и он теперь не сомневался, использует это свое знание на полную катушку.
 Не родился еще человек, которому Марго отдала бы просто так хоть что-то ей принадлежащее. А его, которого любит, в которого столько вложила - тем более. Тем более - Ольге.
 Но ее слова, тем не менее, подействовали. Вадим встал, отошел к затянутому шторой окошку, выглянул в ночь. Черно. Ольга не уйдет от мужа. Теперь понятны некоторые особенности ее поведения. Она боится. Она просто боится. Или я успокаиваю сам себя? Она очень сильная. Такие ничего не боятся. Значит, не любит. Смогла же Марго решить все одним духом. Ольга - нет.
 Внутри все почернело. Стало тихо пусто и прохладно, как в гробу.




 Глава 4


 Вадим пил вторую неделю. По утрам страшно болела голова, в пояснице проснулась давно забытая боль. Он кое-как поднимался, разгибал стонущие суставы, шаркал на кухню. Вода не приносила облегчения. Лучше - проверенное средство. Он всегда оставлял на утро хоть глоток. Тот глоток приводил его в какое-никакое чувство. Становилось возможным хотя бы умыться. Он умывался, иногда ел что-нибудь, чаще вообще не ел, надевал куртку и шел в магазин. Благо - рядом.
 Часам к одиннадцати приезжала Маргарита, корила или журила, иногда кричала, но все реже. Он видел, она пытается найти какие-то новые точки, новые рычаги воздействия. Пусть ищет. Ему, по большому счету, все было безразлично.
 Месяц назад он в последний раз видел Ольгу. Казалось, больше уже не приблизятся друг к другу, даже никогда не встретятся. Он в последнее время вел очень замкнутый образ жизни, на улицу и то почти не выходил. Ей он не звонил. Она тоже молчала.
 Позвонил Вовка. Юбилей - сорок лет. Придешь? Нет. Приходи. Нет. Будут только свои. Кто?
 Олег, Слава, Наргиз с мужем, еще двое, трое. Приходи.
 Он пошел, вопреки первоначальному своему намерению, вопреки здравому смыслу. Его толкало изнутри. И, разумеется, она была там. Весь вечер они честно делали вид, что едва знакомы. Не для окружающих делали - друг для друга. И сорвались одновременно и страшно, как только остались одни на темной улице. Он повез ее к себе.
 Это было прощание. До утра. К утру его берлога пропахла коньяком, болью и ее духами. Они впервые не разговаривали. А утром молча расстались.
 Марго, явившись как всегда к одиннадцати, учуяла неладное, но промолчала. Не иначе, по тому, что он, проявив добрую волю, без понуканий уселся за работу.
 А он смотрел в экран ненавистного агрегата и отчетливо, почти по слогам проговаривал: все, все, все.
 Прошедшей ночью Андраг понял: он может сделать Ольгу своей рабыней, заставить забыть дом, близких, всю прошлую жизнь. Он ее сломал. Но он ее не позовет. Никогда.
 Лучше, останется в этом мире навечно, проживет тридцать три человеческие жизни, переживет всех врагов и друзей, выиграет сотню поединков…
 Потому что, если он выполнит задание Совета, его вернут обратно. А ее - нет.
 Какая разница?
 Есть разница!
 Ольга позвонила. По голосу - плачет. Ему стало нехорошо. На звонок прибежала Маргарита и вопросительно уставилась. Она с некоторых пор завела моду не только торчать рядом, когда он разговаривал, но и потихоньку брать параллельную трубку. Он ее понимал, однако, ей было совершенно нечего делать в их разговоре.
 Она сразу догадалась - кто. Теперь не уйдет. Но ты же все решил. Ты все здраво просчитал, измерил и взвесил… Болело так, будто на грудь поставили копыто - хуже любой физической боли.
 Он даже не предполагал, что так может болеть. Но через это следовало пройти. Иначе - ты не дракон.
 — Мне плохо без тебя, - всхлипнула Ольга.
 — Это не страшно, - мертво отозвался Вадим.
 — Я собираюсь уехать.
 — Зачем?
 — Вместе с тобой.
 — Нет.
 — Ты с ума сошел! Почему нет?
 — Нет.
 — Но ты же…
 — Нет.
 Из коридора падал свет, глаза Марго отсвечивали зеленым. На миг показалось, зрачки стали вертикальными. Она слушала, сжав кулаки.
 — Тогда скажи мне открытым текстом, - потребовала Ольга. - Скажи, что бы я услышала: я тебя не люблю, ты мне не нужна. Скажи!
 — Нет… Не люблю, - наконец выдавил Вадим.
 Трубка осторожно легла в гнездо. Копыто на груди не хотело отпускать. Ангарский пошатываясь, двинулся мимо женщины, которая присутствовала при разговоре, мимо стола, мимо света к двери в темноту.
 Маргарита остановила его уже на пороге, кинулась на шею, закричала, заплакали. Она что-то ему втолковывала, пыталась даже трясти его.
 — Отпусти. Я только схожу за пивом.
 — Я с тобой.
 Копыто навечно пвечаталось в грудную кость. Вадим послушно одел куртку, дождался, пока оденется Марго, и побрел под ее причитания в магазин.
 Дракон внутри свернулся клубком. На боку подрагивала единственная оставшаяся серебряная чешуйка.
 Их отношения с Маргаритой перешли в иную форму, что ли. Если он был пьян, она уезжала. Если трезв - укладывала его в постель. Она прекрасно знала, что является для него лучшим лекарством, и лечила изо всех сил. Забудет. Всех забудет. Останется она. И он на некоторое время забывал.


***

 Вечер накатывал черным валом. И черным же валом катил алкоголь по венам. Голову уже по настоящему обнесло. Все связное вылетело к чертовой матери. Ноги едва держали. Еще чуть-чуть, и можно падать на диван. Только телефона дождусь. Прорежется, запаникует бешеной кукушкой, а за тонкой мембраной - женщина, которая тебе добра желает. А сам ты его тоже хочешь. Пошел на хрен, Высокий Господин, привыкай жить как люди. Звонка ведь от Следящих не было. А мне он и не нужен. Я и так знаю… Ольга… Или кофейку хлебнуть? Мысль достойная. Можно будет телек посмотреть. Не включал… Сколько? Не помню.
 Кофе растворил кисельно плотный туман в голове, но против ожидания депрессуха не навалилась, как оно обычно случалось. Зато сон улетучился. Только работу себе наделал этим кофе. Слоняйся теперь по квартире, или иди смотреть, как в телевизоре машут крылышки от прокладок. Еще чуть чуть, и кроме них ничего там махать уже не будет.
 Вадим полез в стол. Все книги на полках читаны, перечитаны. В столе тоже ничего нового, а вдруг отыщется какая-нибудь любимая, но давно забытая? Если и тут облом, полезет в интернет.
 Оттуда можно скачать…
 Оба отделения тумбы завалились бумагами. Книжки по одной плавали в этом бумажном море, но все какие-то не те. Под руку попался Кафка. Когда-то Вадим использовал его как место для заначки.
 Тихая была книжка непосещаемая посторонними. Зачем им понимать, зашифрованные в ней простые истины? Крму те истины вообще нужны? Только дурной дракон ищет, копается, жаждет примитивно глубинного смысла. Некоторые люди называют его смыслом жизни. Да разве ж докопаешься? Эту хрень надо искать на просторе, когда есть ты ветер, солнце и стихия. Когда тебя вот-вот схватит и закрутит дурная вода; когда есть только ты и порог.
 Я тебя возьму!
 Я тебя взял!
 Упертое в грудь копыто, слегка шевельнулось. Только не думать, только не вспоминать. Это надо загнать в самую глубокую глубину, туда, где обитают одни рептилии, где сидит страшно сильный и страшно одинокий дракон. Ему с воспоминаниями справиться под силу. Вадиму - нет.
 Книжки не нашлось. Разогнув ноющую спину, Ангарский потянулся к другой тумбе стола. Но дверца оказалась запертой. Сам что ли закрыл, да забыл? Вполне возможно. Он не очень в последнее время сосредоточивался на повседневном. Все ключи висели на одном кольце. Однако ключика от тумбы не нашлось. Затерялся? В груди ворохнулось любопытство. А что если за дверцей отыщется именно та книга, которая ему все и объяснит? В ящике с инструментами валялось много всяческого железного хлама. Перебрав не менее десятка ключей, Вадим подобрал нужный и заветная дверца наконец поддалась.
 Н-да! Тумбочка оказалась практически пуста. Только на верхней полке лежали какие-то бумаги.
 Ни пылинки. Аккуратная стопка документов упакована в прозрачную папку, застегнутую пронзительно синей кнопкой.
 Рука сама потянулась. Не закрывал он эту тумбу. Никогда даже мысли такой не приходило.
 Теперь он точно вспомнил.
 Вадим вытащил свою находку, осторожно положил на стол и включил лампу.
 Тьфу! Ну конечно, он ворвался в царство Марго. Договоры, накладные, ведомости…
 Он пальцем отогнул часть документов и прошелестел как пачкой денег. Смешно. Зачем только сюда полез? Ах да, книжку искал. Тихо шифером шурша, едет крыша неспеша.
 Договор. Ведомость… Марго ежемесячно отчитывается, где-то там, перед кем-то там. Он никогда не вникал, подписывал, если она подсовывала ему документы, неглядя. Ни один налоговый инспектор к ним пока не привязывался.
 Вадим уже собирался сунуть бумажки на место, когда на глаза попалась цифра. Ни хрена себе!
 Наверное черновик. Марго чего-то там не так насчитала. Он глянул следующую страничку. Цифра итога, стоявшая внизу, его еще больше озадачила. И не черновики они были вовсе. Наоборот, самые, что ни на есть настоящие документы. Только по ним выходило, что в их мизерной фирме трудятся аж тридцать семь человек. Вот и фамилии. Ни одной знакомой, отметил Вадим. Против каждой - цифра зарплаты. Месяц-то какой? Ах прошедший! Так, накладные… Счет фактура… Налоговая квитанция…
 Вадим откинулся на спинку вращающегося кресла. По суме налога получалось, через их сраный
 "Сигнал" за месяц прошло не меньше миллиона рублей. Тридцать тысяч долларов, если не размениваться на ежедневные биржевые качания.
 Ай да Солоха!
 Вадим минут десять сидел с закрытыми глазами, откинувшись затылком на стену. Пальцы бессознательно теребили краешек прозрачной папки.
 А что собственно произошло? Да - ничего. Глупышка. Могла бы и сама ему все рассказать, не рисковать: вдруг найдет, вдруг вникнет. Нет, не могла. Она никогда не сможет понять, что ему
 БЕЗРАЗЛИЧНО, сколько там нулей в "и того"? Да хоть девять!
 От неподвижного сидения заломило спину. Вадим пошевелился. Открыл глаза. Обежал взглядом кабинет. Странно, как в первый раз смотришь. Мебель, вещи, тряпки - незнакомы. Будто впервые сюда попал. Документы на столе тоже чужие. Зачем он их достал? Зачем было рыться! Собака зарыта… А дракон откопал. Зачем?
 Он аккуратно подравнял листочки и засунул в папку. Опять пришла спокойная мысль. А что собственно произошло? Ну, узнал он некую тайну близкой женщины. Ну не такова она, от коей можно прийти в романтический восторг. И только-то? И, что под всеми бумажками стоит его подпись - понятно. Он - никто, ветер в поле. Случись напряг, ему проще простого исчезнуть, затеряться на бескрайних просторах страны. Не Марго же, в самом деле, пускаться в бега.
 Пронзительно синяя кнопка звонко защелкнулась. Осталось сунуть папку на место и забыть. Он собственно уже и потянулся, когда в двери заскрежетал ключ. Вадим вздрогнул. Если - посторонние, лучше им папочку не показывать. Если не посторонние - по закону жанра его ожидает пуля в лоб. Надо же, какая дурь придет в голову! Это всего лишь Марго.
 По коридору процокали ее каблучки. Она ворвалась в кабинет, внося в душную, застоявшуюся атмосферу свежий, хрусткий холод. И споткнулась, будто натолкнувшись на стену. Взгляд остановился на папке.
 — Ты за мной шпионишь?! Эта тварь тебя подбила!
 — Нет.
 — Врешь! Вы договорились! Я же чувствовала, что ты мне все время врал.
 — Нет.
 — Отдай папку.
 — Возьми.
 Она схватила прозрачный пакет и стала засовывать его в сумку. Папка не лезла. Марго ругнулась, надавила. Сумка изнутри натянулась уродливым углом. Она попыталась застегнуть. Замок сломался, оторвалась собачка. Колкая железка больно впилась в палец. Женщина зашипела и остановилась. Она будто только что увидела себя в комнате, против, равнодушно, оглядывавшего ее мужчины.
 — Вадик, я все это делаю для нас. Только для нас. Мы же собирались уехать. Я хочу, что бы мы нормально жили. Мы купим квартиру…
 — Могла бы с самого начала все мне рассказать. Разве я против?
 — Я хотела, но ты связался с этой.
 Марго рухнула на диван. По лицу катились слезы. Губы дрожали. Сумку она прижала к груди.
 Она верила в то, что сейчас говорила. Он ей тоже верил. Как верил всегда. Верить Марго было удобно.
 — Там везде моя подпись, - напомнил Вадим.
 — Но ты же генеральный директор. Вадик, я прошу тебя, давай все забудем. Я выкину эти документы. Только, пусть все останется между нами. Я же никому не рассказала, о строительстве.
 — О каком строительстве? - Вадим не сразу сообразил, о чем это она. А когда сообразил…
 — И что там произошло?
 — Ты меня тогда обманул! - оправившись от первого потрясения, Марго пошла в наступление. -
 Ты обещал мне все рассказать, но отделался двумя словами. Драка, да? Драка? Я не поленилась, заплатила и выяснила, что случилось на стройке, где ты вместе с бомжами трудился. Там человек пропал. Ты в тот день ушел якобы в больницу, а вечером пропал один из строителей. Не надо быть профессором, чтобы сложить два и два.
 — Тело нашли? - равнодушно спросил Вадим.
 — Да! Представь. Его обнаружили через два года. Человеку кто-то свернул шею. На тебя конечно не подумали. Никто ведь не знает, что иногда у тебя появляются совершенно нечеловеческие способности.
 — Действительно, никто не знает, - криво усмехнулся Ангарский.
 — Но я же не побежала на тебя доносить, - спохватилась всплакнуть Марго. - Я тебя люблю. Мне все равно, что ты там натворил.
 — Я тебя - тоже, - ровно отозвался Вадим.
 Марго вскинула на него заплаканные глаза и даже качнулась. Закрепить успех, констатировал про себя мужчина. Но женщина все же была достаточно умна, поняла, не стоит перегибать; невидно сосредоточилась и откачнулась назад. Она ждала последнего слова. Почти уже выдавила из него, почти добилась…
 — Я, разумеется, никуда не побегу, никому ничего не скажу. Можешь спать спокойно.
 — Без тебя? - напряженно спросила Марго.
 — И со мной тоже. Только не сегодня, ладно? Мне надо отдохнуть.
 Она вскочила. Лицо в миг стало злым. Слезы высохли.
 — Оставайся! Но если ты позвонишь этой, я все равно узнаю. У меня такая интуиция, я завтра же пойму, что ты с ней опять связался.
 — Не позвоню.
 Пыльные полупустые полки, старая обтерханная штора на окне, развороченный стол… Что он тут делает? Как он вообще сюда попал? Как он тут жил столько лет? Или не жил? Доживался.
 Дожидался. Дождался.
 Черная пустота вовне сомкнулась с черной пустотой внутри.
 А где-то люди живут на свете, друзья сидят за водкою…
 Только и осталось. И так ее родимой вон сколько выпито за последние годы. Собственно, ничем больше, исключая, разумеется, работу на благо фирмы, он и не занимался. Хотел поехать на парусную регату, Марго отговорила. Светил денежный договор. Как было отказаться! Не поехал.
 Потом по телевизору увидел Леху. Леха постарел. Вадим едва его узнал. Но говорок коренного волжанина остался прежним. На голове - бандана в цветочек. И плевать ему, что парус на его яхте из полиэтилена, что на соседней красавице океанских статей отдыхает девушка в бикини, которой
 Клудия Шифер в подметки не годится, а у него за спиной только жена мелькает. Он вышел на регату.
 Я тебя возьму!
 Не взял. Разве в этом дело?
 Так ли уж важно, победил ты или нет? Взял порог, или он тебя выплюнул на берег мокрой, покоцанной кошкой? Может быть правильнее, главнее вообще выйти на бой, не зная, победишь или нет; даже, останешься жив или нет; сделать шаг на удачу, наугад, не представляя, во что твой шаг обернется, или заранее зная, что шаг этот - заведомая глупость, которая ничего тебе не принесет, кроме запоздалых сожалений?
 Вадим открыл глаза. А что, собственно произошло? Да - ничего. Все что могло случиться важного, случилось месяц назад. Остальное - сон наяву. Переживет. Завтра приедет Марго, вникнет в его настроения, и в соответствии с ними, предложит новые правила игры.
 Они же просто играют. Не пошла старая игра, она придумает новую, что бы ему было комфортно, чтобы не отвлекался на посторонних баб, а попутно, чтобы копеечку приносил. И не хилую, надо сказать, копеечку.
 Или она действительно затеяла отъезд? Нажилась двойной жизнью, набегалась туда сюда и решила все бросить, чтобы остаться с любимым?
 Другое дело, он ей никогда больше не поверит. Будет слушать, кивать, соглашаться, делать вид, а перед глазами - строчки и цифры.
 Вадим глянул на часы. С посещения подруги минуло полтора часа. Время летело - не заметишь.
 А зачем оно мне? У меня его навалом. Могу поваляться на диване, могу посмотреть в мир или, например, послушать, о чем соседи думают. Нет, пожалуй, соседские думы мне никчему. Пожалуй, я лучше гляну, чем близкая женщина занимается. Табу? Какое табу? Никто не видел никакого табу.
 Не было его. Была блажь дракона, решившего, что он человек.
 Андраг сосредоточился. Расстояние до резиденции Васьковых отнюдь не маленькое. Никакой уверенность, что получится. И что? Не пробовать? Вадим криво усмехнулся. Он попробует, он теперь все перепробует.
 Марго плакала, примостившись на изящной табуреточке в кабинете господина мужа. Г-н
 Васьков, опустив голову, восседал за столом. Из-за нахмуренных бровей выползало на лоб, заслонив все остальные черты, белое родимое пятно. Ресницы на этой половине - тоже белые - хлоп, хлоп.
 Карандашик по столу - стук, стук.
 — Ты уверенна, что он не проболтается?
 — Уверенна.
 — А я - нет.
 — Он сказал, что это останется между нами. Я ему верю.
 — Ты же сама говорила, что он все время врет.
 — По мелочам - да. По крупному, он меня ни разу не подвел.
 — Но в ваши отношения вмешалась…
 — Он ее прогнал. При мне. Он не может к ней вернуться после того, что наговорил.
 — Слушай, брось! Я не понимаю, кому ты тут морочишь голову, мне или себе. Мне глубоко наплевать, кто там тебя трахает и в каких позах. Но мне не все равно, что будет с деньгами. Когда ты открывала вашу фирму, ты гарантировала, что все пойдет гладко, иначе я не отстегнул бы тебе такой процент. Согласен, первые два года ты ничего от меня не получала. Ты в праве была возмущаться, но потом-то я восполнил эту прореху с лихвой. И что, теперь, когда пошли настоящие деньги, все ставить в зависимость от настроений алкаша?
 — Если, - задохнулась Марго, - хоть волосок упадет с его головы…
 — Что ты сделаешь? - ехидно спросил муж.
 — Все расскажу Марату.
 Как не вовремя! думал господин Васьков. Как же не вовремя! До окончания многоходовой комбинации, в которой не последнюю роль играла фирмочка Марго, осталось совсем немного.
 Можно сказать - завершающий аккорд, и жена остается в семье, и деньги ее тут же, и ненавистный алкоголик, отправляется в отвал. Марат. Ой, Марат… Ибрагимович… Или удасться оттянуть?
 Марго умна, хватка у нее просто таки акулья. Она чего доброго и в самом деле заставит своего любовника молчать некоторое время. Не долго, разумеется. Когда речь идет о таких деньгах - мертвый встанет, слепой прозреет, а дурак - соответственно - поумнеет. А поумнев, ее же, а через нее и г-на Васькова начнет шантажировать. Однако тут может найтись неплохой резерв для маневра.
 — Маргарита, согласись, я к тебе хорошо отношусь. Я несмотря ни на что тебя люблю. Ты имела возможность в этом убедиться. Но под ударом на данный момент оказались не только мы.
 Марат… Тень подозрения, и от нас с тобой не останется мокрого места. Ты можешь гарантировать невмешательство твоего… героя в дела хотя бы еще месяц? Делай что хочешь, но что бы он молчал.
 Через месяц я закончу все дела. Тогда он может со своими подозрениями идти хоть в минфин, хоть
 ФСБ. Мы будем уже в столице. Кстати, если он будет себя хорошо вести, можешь забрать его туда с собой.
 Маленькая и несчастная Марго всхлипывала, сидя на стульчике. Г-н Васьков вышел из-за стола и потянулся к темному хрустальному кувшину. Тот оказался пуст.
 — Принести тебе вина? Или воды?
 — Воды.
 Он вышел. Женщина перестала всхлипывать. Глаза сухо заблестели. Она выпрямилась, ударила себя кулачком по колену.
 Она все сможет. Только бы уговорить Сашу, дать ей немного времени! У него своя игра, про которую Марго знает, больше, чем он думает. Нужно только немного времени. Она доведет до конца свою комбинацию, тогда и деньги, и семья, и положение в обществе, и Вадим останутся при ней. Она никому ничего не отдаст. На Марата тоже есть управа. Он давно ее обхаживает… Но
 Вадима она не отдаст! Она его любит. Он останется при ней.
 Дальше можно было не смотреть. Сейчас г-н банкир принесет жене воды. Она выпьет, успокоится. Они договорятся, как договаривались все эти годы. И - в светлое будущее. В столицу.
 Можно не беспокоиться, ничего г-н Васьков любовнику своей жены не сделает. Марго не позволит.
 Умница, красавица, горячая, нервная любовница - женщина - одна на миллион, как выразился
 Марат Ибрагимович. Ему тоже немного отломится, она уступит.
 "Аляска" легким теплом легла на плечи. Поверх шапочки можно нахлобучить капюшон - никакой ветер не проймет. Ботинки, правда, слабоваты, но Вадим не собирался долго гулять, только немного пройтись перед сном. Надо успокоиться. Что, собственно, произошло?
 Ни-че-го!
 Державшийся две недели лютый мороз, отпустил. С утра бледно синее небо зарябило мелкими, подметенными облаками, на смену которым уже в сумерках раннего вечера пришли настоящие метельные тучи. Оно как дожидалось. Стоило пройти до конца дома и вывернуть на проспект, как ударил шквал. В лицо полетел снежный заряд.
 Давненько вы, Высокий Господин, не гуляли по зимней ночи. Вспомните-ка молодость. Скоро новый год. Ветер сорвал с выставленной елки единственную пока, плохо закрепленную гирлянду, и кинул в сторону Вадима. Поземка подхватила, поволокла извивающуюся бумажную змею.
 Как зовут тебя сестрица? Тускло-цветастая, шелестящая, бумажная драконица обвила ноги, попыталась зацепиться, но не смогла. Ее рвануло, подхватило и зазмеило дальше. Прощай, сестра.
 Вокруг зажженых фонарей кружились мириады серебряных снежинок, делая их похожими на штормовые огни летучего голландца. Порыв - снежинки сдуло, по глазам безжалостно хлестнул холодный свет.
 Вадим зажмурился и некоторое время брел в темноте. Внешний мрак, проникнув внутрь, угнездился там, начал разрастаться. Скоро от человек-негатива вообще ничего не останется. По улице ветром повлечет сгусток темноты, кинет в простор речного русла, перенесет на ту сторону и запутает истончившийся остов в потусторонних лесах. Останется эхо.
 Можно двигаться вовсе не раскрывая глаз. Упрешься в стену или упадешь в яму, все - приключение.
 Налетел на мужика, тот матюгнулся. Вадим пошел дальше. Пурга смазала очертания домов и улиц. Сколько ни топай, такое впечатление, остаешься на месте. Чтобы вырваться из лабиринта одинаковых домов, он пошел быстрее. Наконец улица вылилась в набережную, за которой вообще ничего, кроме мечущегося снега.
 Он не хотел сюда идти. Так получилось. Ноги сами принесли. В конце набережной возвышался дом в форме трилистника. Одиннадцать этажей. Шесть подъездов. На четвертом этаже корпуса, развернутого окнами к реке, жила Ольга.
 Если обогнуть дом, выйдешь к остановке автобуса. Надо бы поторопиться. Руки уже замерзли, ничего не чувствуют. Губы заледенели, доведись слово сказать - не получится. Ледяной сквозняк с реки выдул тепло из-под "аляски".
 Вадим вспомнил, как замерзал на пустыре. Каким же он тогда был свободным и по сути счастливым. Иди куда хочешь, делай, что хочешь. Судьба тебя сама найдет. Нашла! Тогда его нашла
 Ольга, а получилось - судьба. Как все странно обернулось через много лет.
 Фонари горели, освещая, прочерченный снежными закосками, путь к ее дому. Любую дорогу следует пройти до конца. Сентенция не для данного случая, разумеется, зато как вовремя выскочила. Да и остановка где-то там недалеко.
 Каждый шаг давался с таким трудом, будто он продирался сквозь ледяную воду. Мало того, в той воде плавали острые ледышки, норовя изрезать попавшего в нее человека. Не посмотрит, что он не совсем и человек даже. Изрежет, нашинкует мелкой стружкой и смоет в реку.
 Шаг, еще шаг. Ее руки на груди, на плечах, на спине… Горячая волна прошла по телу, ударила в затылок. Они больше никогда его не обнимут. Она больше никогда не позвонит, не скажет коротко: приезжай. Он больше никогда не понесется к ней навстречу, оставляя за спиной любые резоны и выгоды, только для того чтобы увидеть, услышать, почувствовать.
 Холодный обруч охватил голову - ветер - никакой капюшон не спасает. Вадим отвернулся от шквала и попятился. Обруч не отпускал. Ничего, осталось совсем немного. За домом остановка. Он спрячется от ветра за стенкой павильончика, переждет, оттает, потом приедет в свой офис - слово то какое поганое! - ляжет на продавленный диван, включит телевизор. И что дальше?
 Он дико замерз, как еще сохранялась способность мыслить; но не торопился, шел все медленнее.
 Ее дом надвинулся, пестро светящейся громадой. Окна, окна, окна: синие, красные, желтые; блеклые занавески, яркий свет, тусклый свет. Мертвенный свет телевизора.
 Вместо остановки Вадим свернул к реке.
 Ее окно светилось. Не замечая холода, да и вообще ничего, он остановился под фонарем на кромке тротуара, на границе жилого человеческого поселения и обрыва. Набережную в этом месте не достроили. Ни тебе ограждения, ни ступеней, ведущих к руслу - просто обрыв, с которого вниз змеилась узенькая ледяная тропинка - ребятишки протоптали, по своим детским делам. Вадим заглянул за край. Тропинка изгибалась и пропадала за высоким наносом. Если немного спуститься, ветер не будет так донимать.
 Пока смотрел вниз, ее окно погасло. Понятно - Радзивиллы отправились спать.
 Он тоже сейчас пойдет. Только чуть отогреется и отдохнет: сядет в снег за сугробом, еще посмотрит на ее окна. Там уютно, тихо, никто не мешает. Вокруг, вообще, ни души. Город как вымер. Ветер сечет, не разбирая живое - не живое.
 Он еще раз глянул.
 Темнота.
 Он сам так решил.
 Дракон свернулся, уложив голову на крыло. По коже волнами ходила дрожь. Тонкие кожистые веки вздрагивали. Ему, как и Вадиму было нестерпимо холодно… и пусто. С боку сорвалась и покатилась, мелодично звеня, последняя серебряная чешуйка.
 Вадим уже шагнул в сторону, ведущей вниз ледяной тропинки, когда за спиной кашлянули.
 Обернуться оказалось не так-то просто - заколодел. Пока разворачивался, успел подумать, только ведь никого не было. Если там отморозки с просьбой закурить, даже сопротивляться не станет.
 Пусть режут. Так даже быстрее выйдет.
 За фонарем, на грани видимости, на самой кромке скупого дергающегося света мелькала приземистая фигура. Ангарский, молча, смотрел в ту сторону. Неужели прохожий задержал ради пустого вопроса? Ворохнулось раздражение: пусть проваливает, пусть они все от него отстанут. Он больше не хочет…
 Человек шагнул в круг света.
 Левский!
 Его Андраг узнал бы и через сто лет. Врезался парень в память, не вырубишь. Сколько раз после поединка, Вадим хотел найти этого человека. Зачем, спрашивала Марго. Действительно, зачем? В подручные не возьмет, в учителя - тем более. Хотя… И тут же ударила другая мысль: за ним послали убийцу. Левский и есть киллер. Ай да Александр Викторович! Не решился таки подставлять финансовую операцию под удар. Чем доверять хитроумной супруге и ее любовнику, лучше того любовника вывести из игры вовсе. И антураж соблюден: зарезали парня, бо прогуливался в ненужном месте, в ненужное время.
 — Ты пришел меня убить? - напрямую спросил Вадим. Чего церемониться-то?
 — Убить? - глухо прозвучало из-под фонаря.
 Голос у каскадера изменился. Один к одному - давний, злобный враг, желавший извести молодого дракона еще в Долине. Глаза в глаза - Константин Левский. Зажмуришься…
 Ангарский качнулся за предел света в мутную круговерть, подальше от человека. Тот шагнул следом.
 — Я пришел забрать тебя с собой.
 — Стоит ли напрягаться? Убей тут. Я не вооружен.
 — Я пришел забрать тебя с собой.
 — Кто тебя послал?
 — Никто.
 — Тогда уходи.
 — Андраг.
 — Что!!!
 — Приговор исчерпан. Ты свободен.
 Андраг смотрел из темноты на невысокого, широкого в плечах человека. Длинные серебряные волосы падали на плечи. Снег, наверное… Брови тоже белые. На нем не было шапки. Ветер свободно трепал подмерзшие космы.
 — Кто ты?
 — Барон Старой крови Андраг-старший.
 — Мой отец?
 — Да.
 — Я ничего не понимаю! Я же не выполнил ни одного условия.
 — Ты выполнил все как должно.
 — Значит: суд, Совет, приговор - фикция, розыгрыш?
 — Нет. Они настоящие. И приговор они тебе вынесли настоящий.
 — Я ничего не понимаю, - беспомощно повторил Андраг.
 — Ты слишком долго жил среди людей. У них все линейно: преступление - приговор - стенка.
 Ты забыл, что главный суд над драконом вершит Высокое Небо. Или не знал? В новом Кодексе, кажется, нет такой статьи. Молодые забыли, что кодексы драконов пишутся на Небесах. Все, между тем, очень просто: ты не совершал преступления, за которое тебя судили, значит: приговор неправомерен.
 — Зачем же тогда все?
 — А ничего и не было. Это просто первая линька. Она самая болезненная.
 — И нашего поединка не было?
 — Был. Если бы ты его выиграл, твое пребывание здесь продлилось бы намного дольше. Ты не разменял чести. Ты сдался более достойному бойцу. На все - Высокое Небо.
 — А враг?
 — Дракон справедлив и милостив, но есть преступления, которые нельзя прощать. Что бы ни взывало к прощению.
 — А… женщина? - Андраг не захотел произносить перед посторонним, в сущности, чужим ему существом имени. Андраг-старший понял и чуть помолчал, как по покойнику.
 — Тут не властен никто.
 — Даже Небо?
 — Даже Оно. Женщина остается вечной болью. Это одно из условий возвращения.
 — Я туда не вернусь.
 Вадим еще кричал, еще хватал заледеневшими губами колючий воздух, а дракон внутри уже поднимал голову. Кожу покрыл ровный слой тонких серебряных чешуек. Человек еще корчился, а дракон уже расправлял крылья.
 — Наш путь лежит совсем в другую долину, мой сын. Твой замок уже там. И девочка в зеленом платье, сшитом из занавески, подметает ритуальную тропу. Твой мажордом всех выгнал на субботник. Дом готов принять своего хозяина, люди - своего господина.
 — Но я все еще ни понимаю… - одними губами прошептал Вадим.
 — Мы не люди. Драконов воспитывают иначе. Вперед!
 Вместо рук у Левского выросли два белых крыла. Хлопок, и ветер поднял над обрывом длинное мощное тело. Еще хлопок, второе, такое же извивающееся тело присоединилось к первому.
 Старший взревел, выплескивая в ночь столб огня. Андраг заложил широкую дугу, в последний раз оглядывая ночь, город, ее дом, ее окно.
 — Я смогу сюда возвращаться?
 — А ты захочешь?
 Андраг закричал как от боли. Столб огня ударил в небо.


***

 Ольга стояла у окна. За спиной молчала темная комната. Чужая комната, чужой дом. Сколько лет она была тут хозяйкой! Она обживала вещи, вживалась в них. Она была женой, матерью, другом, помощником, товарищем. Она все время кем-то была.
 Пока не стала просто женщиной.
 Только в его руках она поняла, что можно быть просто женщиной. И ничего другого уже не надо.
 Не греет тепло, не светит свет, не нужны ни слава, ни богатство. Если это - любовь, как же страшно любить. А терять? Когда остаешься совсем одна с чужими вещами и чужими, когда-то родными тебе людьми?
 За окном ветер носил по пустынной набережной космы метели. Мир опустел Она так теперь и станет жить в пустом мире. Ее, разумеется, сочтут сумасшедшей. Ей это безразлично.
 В метели замаячила одинокая фигура. Ее то скрывало совсем, то выхватывало порывистым светом фонаря. Ольге показалось, она узнает, кто это. Присмотрелась. На набережной стояли уже двое. Один высокий, ссутулившийся от холода, другой низкорослый с развевающимися волосами.
 Или это метель завивает? Ничего толком не разобрать. Два бродяги столкнулись и думают куда податься? Скорее всего.
 Простая житейская мысль чуть отвлекла, а когда Ольга глянула, под фонарем уже никого не было. Только взъярившаяся пурга захлестнула пространство, рисуя свои причудливые картины. В них две гигантских птицы расправили снежные крылья. Два раза полыхнуло и сразу за тем - два раската грома.
 Зимняя гроза редкое зрелище.
 Ольга сорвалась с места, заметалась по комнате, выбежала в прихожую, схватила с вешалки пальто и кинулась за порог. Быстрее! Быстрее на крышу. Она давно припасла ключ от чердачной двери. Чердака собственно и не было. На плоскую кровлю вела лестница и маленький тамбурочек.
 Я схожу с ума.
 Ну и что?
 Я не могу больше!
 Пусть лучше так, чем жить в пустоте. Пусть лучше небытие, чем постоянная боль, которая хуже любой физической. Но боль не самое страшное. ЕГО больше не будет никогда. Она поняла это как то сразу, в одно мгновение.
 Две гигантские белые птицы кружили в небе. Она полетит за ними.
 Она была уже на крыше. Позади остались десять шагов до края, до невысокого парапеты. Надо сделать еще два…
 Ольга обернулась. От двери тамбура к ней бежал муж.




 ЭПИЛОГ


 — Алло.
 — Оля! С наступающим новым годом!
 — Машенька! Тебя тоже. Вовку поздравь.
 — Он тебя сам поздравит. Приходи к нам.
 — Спасибо.
 — Оля, мы тебя ждем. Машка блинов напекла, какие ты любишь. Приходи.
 — Спасибо, Володя, я уже не успею.
 — Так и будешь сидеть одна в новогоднюю ночь?
 — Машенька, мне никуда не хочется.
 — Тогда мы к тебе нагрянем. Только шампанского под звон курантов выпьем и нагрянем. Ты от нас не отвертишься.
 — Приходите. Я вас так люблю.
 — Алло.
 — Ольга Аркадьевна?
 — Да.
 — Поздравляю вас с наступающим Новым Годом. Вы меня узнали?
 — Разумеется, Алексей Владимирович.
 — Вы на меня все еще сердитесь?
 — Стоит ли, выяснять отношения в новогоднюю ночь?
 — Не сердитесь. Вы тогда долго болели. Мне пришлось взять на ваше место другого сотрудника.
 Согласитесь, дело, есть дело.
 — Не трудитесь оправдываться, Алексей Владимирович. Когда я болела, вам позвонил
 Радзивилл и попросил меня уволить. Вы подсуетились. Я оказалась без работы. И только-то.
 — Вы не правильно все понимаете, Кто дал вам право…
 — Мне сам Андрей все рассказал. Не переживайте так-то. Я устроилась в другое место, с голоду не помираю. От Радзивилла на сегодняшний день не завишу. Стоило ли беспокоиться, звонить?
 — До свидания.
 — Алло.
 — Ольга, привет!
 — Здравствуй Танюша. С наступающим.
 — Как живешь?
 — Нормально.
 — Андрей звонил?
 — Да. Поздравил с Новым Годом.
 — Вы с ним не собираетесь…
 — Танюша, мы с ним никуда не собираемся. У него молодая жена, в марте ребенок родится. Он, по-моему, вполне доволен.
 — А сын?
 — Он тоже звонил. И, представь, тоже собирается жениться.
 — А ты?
 — Танюша, ты неисправима. Обещаю, как меня потянет под венец, тебе сообщу первой.
 — Ну ладно, я так просто спросила. Не обижайся. Зайченок тебе тоже передает привет. Даю ему трубку.
 — Оль-льгуня, приходи к нам.
 — Ты во сколько начал провожать старый год?
 — Я? Еще вчера.
 — Заметно.
 — Вижу, н-настроение у тебя хорошее. Давай, хватай такси и приезжай. Я рыбу жарю.
 — Заяц, я вас с зайчихой поздравляю с наступающим. Я вас люблю.
 — Алло.
 — Привет.
 — Здравствуй.
 — Чем занимаешься?
 — Как все, встречаю Новый Год.
 — Хочешь, приеду?
 — Нет.
 — Почему?
 — Хочу побыть одна. До свидания.
 — Алло.
 — …
 — Алло. Вас не слышно. Перезвоните…
 — Здравствуй.
 — Ты!!!