---------------------------------------------


 Урсула Ле Гуин


 Безбрежней и медлитнльней империй…[1]

  [1]  В качестве названия дана строка из стихотворения английского поэта Эндрю Марвелла (1621-1678) "Застенчивой возлюбленной", герой которого говорит, как росло бы его чувство к возлюбленной, "будь времени в достатке и пространства". 
 В первые десятилетия Лиги, и только тогда, Земля посылала корабли в чудовищно долгие экспедиции по ту сторону пределов - дальше, куда дальше звезд. На поиск миров, не засеянных и не колонизированных Основателями с Хайна, по-настоящему чужих миров. Все Ведомые Миры восходили к Хайнскому Первоначалу, и землян, не только созданных, но еще и спасенных хай-нианами, это уязвляло. Хотелось отделиться от семьи. Хотелось найти что-то новенькое. Хайниане, будто до противности всепонимающие родители, поддерживали такого рода изыскания и вместе с еще несколькими мирами Лиги предоставляли для них корабли и добровольцев.
 Всех этих добровольцев, завербовавшихся в бригады Особой Инспекции, объединяла одна особинка - нездоровая психика.
 Да и кто, будучи в своем уме, отправился бы на поиск информации, которой предстоит идти по назначению более пяти, а то и десяти столетий? На работе ансибля тогда еще сказывались помехи от космических масс, устранить их не удавалось, так что мгновенная связь была возможна лишь в радиусе 120 световых лет. Далее исследователи оказывались в полной изоляции. И само собой, они и понятия не имели, куда бы вернулись, если вернулись бы. Ни одно нормальное человеческое существо, испытавшее временной скачок всего-то в несколько десятилетии, путешествуя между мирами Лиги, не отправилось бы по своей воле в экспедицию с возвращением через столетия. Инспекторами становились эскаписты, люди, негодные для нормальной жизни. Инспекторами становились психи.
 Десятеро таких и поднялись в порту Смеминг на борт челнока, и те трое суток, пока челнок добирался до их корабля, всяк по-своему нескладно пытались узнать друг друга. Корабль их назывался "Гам" - тау-китянское уменьшительное словечко, что-то вроде "детка " или "дружок". Тау-китянцев в команде оказалось двое, двое хай-ниан, одна белденка и пятеро землян; корабль тау-китян-ской постройки был зафрахтован правительством Земли. Разношерстные члены его экипажа с хихиканьем один за другим пролезли на борт по стыковочной трубе, словно смекалистые сперматозоиды, вознамерившиеся оплодотворить Вселенную. Челнок отбыл, и навигатор отправил "Гама" в путь. Тот попорхал сколько-то там часов на границе космоса в нескольких сотнях миллионов миль от порта Смеминг, и вдруг его не стало.
 Когда через 29 минут по корабельным часам - или через 256 лет - "Гам" снова объявился в нормальном пространстве, он находился в окрестностях звезды КГ-Е-96651,- по расчетам. Достаточно надежным, надо сказать: действительно, была там золотая булавочная головка этой звезды. Где-то здесь же, внутри сферы радиусом в четыреста миллионов километров, по данным тау-ки-тянских картографов, была еще и некая зеленоватая планетка - Мир 4470. Далее кораблю предстояло найти эту планету. Что довольно просто на словах, но несколько сложнее на деле, ибо речь идет о том, чтобы переворошить стог сена размером в четыреста миллионов километров. И "Гам" не мог носиться в пространстве системы на околосветовой скорости: попытайся он это сделать, и любое возможное столкновение положило бы конец и ему, и звезде КГ-Е-96651, и Миру 4470. Приходилось по-че-репашьи ползти на ракетных двигателях, делая считанные сотни тысяч миль в час. Аснанифойл, Математик-Навигатор, определил точные координаты планеты и считал, что им удастся добраться до нее за десять стандартных дней. Тем временем члены Инспекционной бригады мало-помалу узнавали друг друга лучше и лучше.
 - Я его на дух не выношу,- сказал Порлок, Специалист по Точным Наукам (химия плюс физика, астрономия, геология и т.д.), и на усах его запузырилась слюна.- Этот человек безумен. Понять не могу, кто додумался включить его в Инспекционную бригаду! Разве что здесь сознательно проводят задуманный Властями эксперимент на совместимость, а нам в нем отведена роль морских свинок.
 - Мы обычно используем хомяков и хайнских голи, а не морских свинок,- вежливо ответил Мэннон, Специалист по Естественным Наукам (психология плюс психиатрия, антропология, экология и т.д.); он был одним из хайниан.- Как вам известно, мистер Осден - случай действительно весьма редкий. Строго говоря, он первый пациент, полностью излеченный от синдрома Рендера, одной из разновидностей детского аутизма [1] , считавшейся неизлечимой. Великий земной психоаналитик Хаммергельд доказал, Что в данном случае причиной аутического состояния является гипернормальная эмпатия [2] , и разработал соответствующий курс лечения. Мистер Осден - первый пациент, прошедший этот курс, он до восемнадцати лет, по существу, жил у доктора Хаммергельда. Лечение оказалось вполне успешным.
 - Успешным?!
 - Ну конечно же. Он абсолютно не аутичен.
 - Но он же невыносим!
 - Понимаете ли,- сказал Мэннон, кротко разглядывая капельки слюны на усах Порлока,- существует нормальная защитно-агрессивная реакция, возникающая при встрече незнакомых людей, скажем вас и мистера Осдена - это я просто для примера,- в которой вы вряд ли отдаете себе отчет; в силу обычая, правил поведения, да и невнимательности она проходит мимо вас; вы научились игнорировать ее до такой степени, что смогли бы даже отрицать ее существование. А вот мистер Осден, будучи эмпатом, ее чувствует. Чувствует свои ощущения и ваши тоже, и едва ли может разобрать, где какие. Скажем, когда вы встречаетесь с ним, в вашей эмоциональной реакции на него присутствует нормальный элемент враждебности, испытываемой к любому незнакомцу, да плюс к тому непроизвольная неприязнь к тому, как он выглядит, или одевается, или пожимает руку - неважно, к чему. Он ощущает эту неприязнь. Поскольку от аутической защиты он был отучен, он вынужден прибегнуть к агрессивно-защитному механизму в качестве ответа на агрессивность, которую вы невольно спроецировали на него…- Мэннон распространялся еще довольно долго.
 - Ничто не дает человеку права быть таким ублюдком,- подытожил Порлок.
 - А не внесет ли он разлад в команду?- спросил Харфекс, Биолог, второй хайнианин.
 - Это вроде слуха,- сказала Оллеру, Ассистент Специалиста по Точным Наукам, сосредоточенно покрывая ногти флюоресцентным лаком.- На ушах нет век, а у эмпатии нет кнопки отключения. Он слышит наши чувства, хочет он того или нет.
 - А он знает, о чем мы сейчас  думаем!  - спросил Эскуана, Инженер, опасливо поглядывая на остальных.
 - Нет,- резко перебил его Порлок.- Эмпатия - не телепатия! Телепатия недоступна никому.
 - Пока,- уточнил Мэннон, как всегда, чуть улыбаясь.- Как раз перед моим отлетом с Хайна туда поступил в высшей степени интересный отчет с одного заново открытого мира; Роканнон, специалист по врасу [3] , сообщает, что, как обнаружилось, у подвергшейся мутации расы гуманоидов существует телепатическая техника, которой можно научиться. Я видел только резюме в "Бюллетене ВРС", но…- ну и пошло-поехало.
 Остальные уже усвоили, что, пока разглагольствует Мэннон, можно говорить и им; ему это, по-видимому, не мешало, более того, он не упускал многого из сказанного другими.
 - Так почему же он нас ненавидит? - спросил Эскуана.
 - Андер, лапочка, да кто же вас ненавидит,- промурлыкала Оллеру и мазнула ему по ногтю левого большого пальца флюоресцентно-розовым. Инженер залился краской и смущенно ухмыльнулся.
 - Он ведет себя так, будто ненавидит нас,- сказала Хаито, Координатор. Хрупкая, миниатюрная женщина чисто азиатских кровей с удивительным голосом - хриплым, глубоким и мягким, как у молодой лягушки-быка [4] .- Если он страдает от нашего враждебного отношения, так зачем же он нагнетает его своими выходками и оскорблениями? Мэннон, я не слишком высокого мнения о терапии доктора Хаммергельда: возможно, аутизм был бы предпочтительнее, чем…
 Она замолчала - в общую каюту вошел Осден. Выглядел он так, будто его только что освежевали. Неестественно белая и тонкая кожа выставляла напоказ
 кровеносные сосуды, некое подобие выцветшей дорожной карты, выполненной в красной и голубой красках. Адамово яблоко, мускулы рта, кости и сухожилия запястий и кистей проступали так отчетливо, словно демонстрировались для урока анатомии. Волосы у него были цвета давно запекшейся крови, тускло-рыжие. Были и брови, и  ресницы, но разглядеть их удавалось лишь при Определенном освещении, зато каждый мог видеть кости глазниц, сеть сосудов в веках и лишенные цвета глаза. Не красные - Осден не был собственно альбиносом,- но и не голубые и  не серые: цвет, какой бы то ни было, категорически отсутствовал в глазах Осдена, оставались ясность, как у холодных вод, и  беспредельная прозрачность. Он никогда и ни на кого не смотрел прямо. На лице его было не больше выражения, чем на рисунке из анатомического атласа или у любого лица, с которого содрали кожу.
 - Согласен,- заговорил он высоким металлическим тенором,- что даже аутизм, возможно, был бы предпочтительнее, чем смог дешевых потасканных эмоций, которым вы, люди, окружаете меня. С чего это вы на сей раз источаете ненависть, Порлок? Вида моего вынести не можете? Ну так пойдите да поонанируйте малость, тем же манером, что этой ночью, глядишь, дрожь и уляжется. Что за сволочь переложила сюда мои пленки? Чтобы никто из вас не касался моих вещей, я этого терпеть не намерен!
 - Осден,- раздался мощный неторопливый голос Аснанифойла,- и все же почему вы такой ублюдок?
 Перепуганный Андер Эскуана сжался и спрятал лицо в ладонях.
 Ссоры приводили его в ужас. Оллеру подняла глаза, в ее взгляде завзятой любительницы происшествий странным образом сочетались отрешенность и нетерпение.
 - А как мне им не быть? - ответил Осден, не глядя на Аснанифойла и стараясь отодвинуться от него настолько далеко, насколько это было возможно в переполненной каюте.- Вы же сами не даете мне повода изменить поведение, никто из вас не дает.
 Заговорил Харфекс, человек сдержанный и терпеливый:
 - Повод тот, что нам предстоит провести вместе несколько лет. Всем нам будет жить легче, если…
 - Да как вы не можете понять, что все вы для меня - пустое место? - оскалился Осден, забрал свои кассеты с микропленками и вышел. Эскуаны уже не было, его вдруг потянуло ко сну. Аснанифойл рассекал пальцем воздух, бормоча Ритуальные стихи.
 - Его включение в команду можно объяснить только интригами в правительстве Земли. Я это сразу понял,- шептал Координатору, оглядываясь через плечо, Хар-фекс.
 Порлок машинально вертел пуговицу, в глазах его стояли слезы:
 - Говорил же я вам - все они сумасшедшие, а вы думали, я преувеличиваю.
 И все же "им" можно было найти оправдание. Особые Инспекторы рассчитывали, что сотоварищи по бригаде окажутся людьми умными, воспитанными, способными к адаптации и достаточно симпатичными; им приходилось работать бок о бок в тесноте и опасности, и они были вправе ожидать друг от друга, что проявления паранойи, депрессий, маний, фобий и неумеренной властности не выйдут за определенные рамки и личные взаимоотношения будут оставаться хорошими, во всяком случае большую часть времени. Умным, возможно, Осден и был, но воспитанным - Чисто поверхностно, а характером - просто невозможен. Его послали лишь из-за уникального дара - способности к эмпатии, или, точнее говоря, широкодиапазонной биоэмпатической восприимчивости. Его талант не ограничивался определенными видами существ, он мог перехватить эмоции или ощущения от любого что чувствует. Мог разделить похоть белой мыши, боль раздавленного таракана, светобоязнь ночной бабочки. В чужом мире, как решили Власти, было бы полезно вовремя обнаружить, есть ли рядом нечто способное чувствовать, и если есть, то что оно испытывает по отношению к людям. Для Осдена ввели новую должность: он был Сенсором экспедиции.
 - Что такое эмоция, Осден? - как-то спросила его в общей каюте Хаито Томико, пытаясь хоть раз установить с ним нечто вроде взаимопонимания.- Что именно вы улавливаете с помощью своей эмпатической чувствительности?
 - Дерьмо,- ответил тот высоким, раздраженным голосом.- Психические испражнения царства животных. Бреду по колено в ваших экскрементах.
 - Я просто хотела уточнить кое-какие обстоятельства,- сказала она, как ей казалось, на редкость спокойным тоном.
 - Да не обстоятельства вам были нужны. Вы меня хотели понять. Не без страха, не без любопытства и с громадным отвращением. Так, будто ковыряете дохлую собаку, чтобы посмотреть, как копошатся черви. Усвойте вы раз и навсегда: не хочу я, чтобы меня понимали, хочу, чтобы меня оставили одного! - Его кожа пошла красными и фиолетовыми пятнами, голос стал еще выше.- В собственном дерьме валяйся, сука желтая!
 - Успокойтесь,- сказала она по-прежнему тихо, но тут же ушла в свою каюту. Конечно, он не ошибся в ее мотивах; вопрос был в значительной мере предлогом, просто попыткой вызвать интерес. Но что в том плохого? Разве не предполагает такая попытка уважения к другому? Задавая свой вопрос, она меньше всего испытывала отвращение к Осдену; больше жалела его, несчастного, высокомерного и злобного ублюдка, Мистера Без Кожи, как прозвала его Оллеру. А на что он, собственно, рассчитывал, при своем-то поведении? На любовь?
 - Просто для него невыносим любой, кто чувствует к нему жалость,- сказала Оллеру; она лежала на нижней койке, покрывая соски позолотой.
 - В таком случае у него ни с кем не будет человеческих отношений. Все, что сделал этот его доктор Хаммергельд,- вывернул аутизм наизнанку.
 - Вот бедняжка,- сказала Оллеру.- Томико, ты не возражаешь, если ночью сюда зайдет Харфекс?
 - А самой пойти к Харфексу никак нельзя? Вечно мне приходится восседать в Общей с этой проклятой очищенной репой. Меня уже тошнит от него!
 - Ты ведь ненавидишь его, верно? Видимо, он это чувствует. Но я спала с Харфексом и прошлой ночью, и Аснанифойл может возревновать, у них же общая каюта. Здесь было бы приличнее.
 - Обслужи их обоих,- сказала Томико со всей грубостью оскорбленной благопристойности. Земная субкультура, к которой она принадлежала, восточноазиатская, была пуританской, и Томико хранила целомудрие.
 - Но я хочу только одного за ночь,- с невинной безмятежностью ответила Оллеру. На Белдене, Планете-Саде, так и не изобрели ни колеса, ни целомудрия.
 - Так попробуй Осдена,- фыркнула Томико. Нестабильность ее личности редко бывала столь явной, как сейчас; абсолютное неверие в себя проявлялось в деструктивной активности. Она потому и согласилась участвовать в этом деле, что, по всей вероятности, оно не имело никаких надежд на успех.
 Маленькая белденка подняла расширившиеся глаза, застыла с кисточкой в руке:
 - Томико, так говорить неприлично.
 - Почему?
 - Это было бы мерзко! Меня не влечет к Осдену!
 - Вот уж не знала, что для тебя это так важно,- с деланным безразличием сказала Томико, хотя прекрасно все знала. Она собрала кое-какие бумаги и вышла из каюты, бросив: - Надеюсь, ты проделываешь это с Харфексом или на ком ты там остановишься, в последний раз. Мне надоело.
 Оллеру заплакала, по маленьким позолоченным соскам полились слезы. Этой бы только пореветь. Сама Томико не плакала с тех пор, как ей исполнилось десять лет.
 Так что корабль не был счастливой обителью, однако дело повернулось к лучшему, когда Аснанифойл со своими компьютерами добрался до Мира 4470. Вот он, темно-зеленый самоцвет, открывшийся, словно истина, на дне гравитационного колодца. Рос жадеитовый [5] диск, с которого они не сводили глаз, росло и чувство общности между ними. Теперь эгоизм и расчетливая жестокость Осдена работали на то, чтобы свести остальных воедино. "Может быть,- сказал Мэннон,- он послан в качестве грона для битья. Того, что земляне называют козлом отпущения. Может, по большому счету его присутствие будет полезным для всех".- И никто не возразил - настолько все они хотели сейчас быть добрыми друг к другу.
 Они вышли на орбиту. На ночной стороне планеты не было огней, на континентах - линий или выступов, выдававших присутствие живых существ, способных к строительству.
 - Людей здесь нет,- прошептал Харфекс.
 - Само собой,- буркнул Осден; он отвернулся вместе со своим обзорным экраном и всунул голову в полите-новый пакет. Пластик, по его утверждению, отсекал эмпатический шум, доносящийся от коллег.- Мы в двух световых веках от пределов Хайнского Пространства, а вне его людей нет. Не думаете же вы, что Мироздание способно совершить одну и ту же чудовищную ошибку дважды?
 Но всем остальным было не до него - они любовно разглядывали расстилавшуюся внизу жадеитовую необъятность, где есть жизнь, но жизнь без людей. Для них, не приспособленных к жизни в человеческом обществе, то, что открывалось их глазам, означало не изолированность, но покой. Да и Осден выглядел не столь безразличным, как всегда. Он хмурился.
 Спуск в языках пламени к морю, воздушная разведка, посадка. Равнина с чем-то вроде травы с толстыми зелеными гибкими стеблями окружила корабль, задевая выдвинутые видеокамеры, марая объективы крохотными частицами пыльцы.
 - Похоже, чистой воды фитосфера,- высказался Харфекс.- Осден, вы поймали что-нибудь чувствующее?
 Все обернулись к Сенсору. Тот, потеряв интерес к экрану, готовил себе чай. Он не ответил. Он вообще редко отвечал на задаваемые вопросы.
 Жесткая, как хитин, военная дисциплина была совершенно неприменима к таким вот экипажам сумасшедших ученых; принятая в них система отдачи распоряжений занимала некое промежуточное положение между парламентской процедурой и "порядком целования" [6] и могла бы свести с ума любого кадрового офицера. Однако по непостижимой логике Властей звание Координатора было присвоено доктору Хаито Томико, и теперь она впервые воспользовалась своими прерогативами.
 - Сенсор Осден,- распорядилась она,- пожалуйста, ответьте Биологу Харфексу.
 - Как я могу "поймать" что-то извне,- сказал, не оборачиваясь, Осден,- если эмоции девяти невротических гуманоидов кишат вокруг меня, как черви в банке? Когда у меня будет что сказать вам, я скажу. Я знаю, что обязан делать в качестве Сенсора. А вот если вы, Координатор Хаито, позволите себе вновь отдать мне приказ, я буду считать свои обязательства утратившими силу.
 - Вот и хорошо, мистер Сенсор. Я полагаю, что впредь к приказам прибегать не придется.
 Ее лягушачий голос звучал спокойно, но сидевший спиной к ней Осден, казалось, слегка содрогнулся от боли, будто волна потаенной злобы Томико была физическим телом, нанесшим ему удар.
 Первое впечатление Биолога подтвердилось. Приступив к полевым работам, они не обнаружили животных даже среди микробиоты [7] . Здесь никто никого не ел. Все формы живого были фотосинтезирующими либо сапрофагами [8] , жили за счет света или смерти, но не за счет жизни. Растения, бесчисленные растения, и ни единого вида, известного экскурсантам из обители Человечества. Бесчисленные молчания. Разве что ветерок повеет, покачивая листья и ветви, теплый, шелестящий, насыщенный спорами и пыльцой, взметнет сладкую блекло-зеленую пыль над заросшими высокой травой прериями, пустошами без привычного вереска, нехожеными и невиданными лесами. Теплый печальный мир, печальный и безмятежный. Инспекторы, будто на пикнике, бродили по солнечным долинам, поросшим лиловыми папоротниками, тихо беседовали друг с другом. Они знали: их голоса нарушают молчание, длившееся тысячу миллионов лет, молчание ветра и листьев, листьев и ветра, что задует и уляжется и задует вновь. Они говорили тихо и все же говорили, на то они и люди.
 - Бедный старина Осден,- сказала Дженни Чонь, Техник-Биолог, пилотируя гелиджет [9] в плановом маршруте в район Северного Полюса.- Аппаратура в мозгу - просто класс, а принимать нечего. Вот ведь невезуха.
 - Он признался мне, что ненавидит растения,- хихикнула Оллеру.
 - А ты думала, он полюбит их уже за то, что они, не в пример нам, не раздражают его?
 - Не скажу, что я сам без ума от этих растений,- заявил Порлок, глядя вниз, на пурпурные волны Северного Полярного Леса.- Везде одно и то же. Ничего мыслящего. Ничего меняющегося. Человек, окажись он здесь один, свихнуться может.
 - Но все это - живое,- сказала Дженни Чонь.- А все, что живет, Осден ненавидит.
 - Ну, вообще-то он не такой уж и противный,- великодушно заметила Оллеру.
 - Доводилось спать с ним, да, Оллеру? - покосился на нее Порлок.
 - Похабники вы, земляне! - вскрикнула Оллеру, залившись слезами.
 - Ей-то не доводилось,- не замедлила вступиться Дженни Чонь.- А вам, Порлок?
 Химик натужно рассмеялся: "Ха-ха-ха!" На усах появились росинки слюны.
 - Осден не может вынести прикосновения,- всхлипнула Оллеру.- Я однажды чуть дотронулась до него, просто случайно, а он отмахнулся от меня, будто я какая-то грязная… вещь. Все мы для него просто вещи.
 - Он - сущее зло,- сказал Порлок странно изменившимся голосом, от которого обе женщины вздрогнули.- Дело кончится тем, что он перессорит нашу команду либо провалит ее работу - не одно, так другое. Запомните мои слова. Он не способен сосуществовать с другими людьми!
 Они сели на Северном Полюсе. Над низкими холмами тлело полночное солнце. Невысокая сухая зеленовато-розовая мохоподобная трава разбегалась до горизонта во всех направлениях, и каждое из них было одним и тем же - южным. Подавленные невероятной тишиной, трое Инспекторов установили приборы и занялись делом - три судорожно копошащихся вируса на коже недвижного гиганта.
 Никто не звал Осдена с собой ни пилотом, ни фотографом, ни регистратором, а сам он своих услуг никогда не предлагал, так что редко покидал базовый лагерь. Он обрабатывал на бортовых компьютерах данные Харфекса по ботанической таксономии [10] и помогал Эскуане, чья работа здесь сводилась к ремонту и профилактическому обслуживанию систем. Эскуана стал подолгу спать, по двадцать пять и более часов за тридцатидвухчасовые сутки, внезапно отключаясь за ремонтом радиооборудования или проверкой цепей управления гелиджета. Однажды Координатор специально осталась на базе посмотреть, что к чему. Больше никого не было, кроме подверженной эпилептическим припадкам Посуэт То - в этот день Мэннон начал курс лечения, погрузив ее в состояние превентивной кататонии. Томико вводила отчеты в банки данных и присматривала за Осденом и Эскуаной. Прошло два часа.
 - Это соединение вы могли бы при желании паять припоем 860,- тихо и нерешительно сказал Эскуана.
 - Ясное дело!
 - Извините. Я просто посмотрел, вижу, у вас там 840-й…
 - Уберу его, когда достану 860-й. Инженер, когда я не буду знать, как действовать, я сам обращусь к вам за советом.
 Через минуту Томико оглянулась. Сомнений быть не могло: Эскуана спал глубоким сном - голова на столе, большой палец во рту.
 - Осден!
 Тот не ответил и не повернул мертвенно-бледного лица, только нетерпеливо передернулся.
 - Вы не могли не знать о ранимости Эскуаны.
 - Я не отвечаю за его психопатические реакции.
 - Но за свои отвечаете. В том, чем мы здесь занимаемся, Эскуана - главная фигура, а вы нет. Раз вы не
 в состоянии справиться со своей враждебностью, вам следует избегать общения с ним.
 Осден положил инструменты и встал.
 - С радостью! - воскликнул он злым скрипучим голосом.- Вам-то, наверно, и вообразить не дано, каково это - переживать безотчетный ужас Эскуаны. Быть вынужденным разделять его жуткую трусость, съеживаться вместе с ним от страха перед всем на свете!
 - Вы что, пытаетесь оправдать свою жестокость к нему? Я думала, у вас больше чувства собственного достоинства! - До Томико дошло, что ее трясет от злости.- Если ваша способность к эмпатии в самом деле вынуждает вас делить с Андером его страдания, почему же она никогда не вызывает в вас ни капли сострадания?
 - Сострадание…- сказал Осден.- Сострадание… Что вы знаете о сострадании?
 Она не сводила с него глаз, но он на нее смотреть не хотел.
 - Не угодно ли, чтобы я описал словами ваши теперешние чувства по отношению ко мне? - спросил он.- Я смогу это сделать точнее, чем вы сами. Меня научили анализировать такие реакции по мере их приема. А я ведь и в самом деле принимаю их.
 - Но как вы можете рассчитывать на теплые чувства с моей стороны, если ведете себя подобным образом?
 - Да какую роль играет то, как я себя веду, курица ты безмозглая, думаешь, от этого что-нибудь меняется? Думаешь, средний человек - кладезь любви и благости? Весь мой выбор - быть ненавидимым или быть презираемым. Я не женщина и не трус и предпочитаю, чтобы меня ненавидели.
 - Вздор это. Самоуничижение. У каждого человека есть…
 - А я не каждый,- сказал Осден.- Есть все вы. И есть я. Я -  один. 
 Пораженная этой внезапно открывшейся бездной солипсизма [11] , она некоторое время молчала; наконец, уже без злости и Жалости, будто ставя диагноз, произнесла:
 - Вы можете себя убить, Осден.
 - Недурной для вас выход, да, Хаито? - глумливо ухмыльнулся он.- Я депрессиям не подвержен, и сеп-пуку не мой удел. Так что вы мне предлагаете делать?
 - Уйти. Пожалеть самого себя и нас. Возьмите аэрокар, портативный компьютер и отправляйтесь на подсчет разновидностей. В лес. За лес Харфекс еще даже не принимался. Выберите облесенный участок в сто квадратных метров, где-нибудь в пределах дальности радиосвязи. Но за пределами эмпатического приема. Докладывайте ежедневно в 8 и 24 часа.
 Осден отбыл и пять дней подряд напоминал о себе только поступавшими дважды в сутки короткими сообщениями о том, что все нормально. Настроение в базовом лагере сменилось с быстротой театральных декораций. Эскуана бодрствовал по восемнадцать часов в сутки. По-суэт То взялась за свою небесную лютню и погрузилась в астральные созвучия (Осдена музыка доводила до бешенства). Мэннон, Харфекс, Дженни Чонь и Томико, все как один, отказались от транквилизаторов. Порлок в своей лаборатории перегонял нечто и сам же все выпивал, привычно страдая похмельем. Аснанифойл и По-суэт То отслужили всенощное Численное Богоявление, мистическую оргию высшей математики - высшее наслаждение для религиозной сетианской души. Оллеру переспала с каждым. Работа двигалась.
 Специалист по Точным Наукам вернулся на базу бегом, с трудом продираясь сквозь мясистые стебли траво-образных.
 - Там, в лесу… что-то…- глаза его вылезали из орбит, он задыхался, пальцы и усы дрожали,- что-то большое. Движущееся, сзади. Я вводил данные, наклонился пониже. Оно на меня напало. Будто с дерева спрыгнуло. Сзади.- Он бессмысленно уставился на слушателей глазами, помутневшими не то от ужаса, не то от усталости.
 - Сядьте, Порлок. Успокойтесь. А теперь по порядку, все сначала. Вы  увидели  что-то…
 - Неясно. Только движение. Целенаправленное. Он… оно… не знаю, что бы это могло быть. Что-то самостоятельно перемещающееся. В этих деревьях или древовидных, называйте как хотите. На опушке леса.
 Харфекс, похоже, был неумолим.
 - Здесь нет ничего, что могло бы напасть на вас, Порлок. Здесь нет даже микробов. Здесь  не может  быть большого животного. Возможно, это просто упал какой-то эпифит, какая-то отцепившаяся у вас за спиной лиана?..
 - Нет,- сказал Порлок.- Оно спускалось прямо на меня, по веткам, быстро. Когда я повернулся, оно опять взлетело, вверх и от меня. Один Бог ведает, что это могло быть. Большое такое, с человека, не меньше. Кажется, красноватого цвета. Нет, не уверен, не разглядел.
 - Это был Осден, вообразивший себя Тарзаном,- заявила Дженни Чонь и нервно хихикнула.
 Томико подавила смех, беспомощный и безумный. Но Харфекс и не улыбнулся.
 - Под древовидными становится не по себе,- сказал он, как обычно, вежливо и тихо,- я это уже замечал. Возможно, именно потому я и откладывал работу в лесах. В цвете и расстановке стволов и ветвей, особенно расположенных по спирали, вообще есть нечто гипнотическое, а эти споровые растут, располагаясь до неестественности упорядоченно. Если говорить о субъективном ощущении, меня лично они угнетают. Не исключено, что более сильное воздействие такого рода могло породить галлюцинации.
 Порлок покачал головой. Облизал губы.
 - Оно там  было, - сказал он.- Что-то. Целенаправленно двигавшееся. Пытавшееся напасть на меня со спины.
 Когда этим вечером Осден, как всегда пунктуальный, вышел в 24 часа на связь, Харфекс пересказал ему сообщение Порлока.
 - Встречалось ли вам, мистер Осден, что бы то ни было, могущее подтвердить впечатления мистера Порлока о наличии в лесу подвижной и чувствующей формы жизни?
 Ответом был сардонический свист, затем послышался противный голос Осдена:
 - Нет. Дерьмо цена его впечатлениям.
 - Вы пробыли в лесу дольше любого из нас,- вежливость Харфекса была непоколебима.- Согласны ли вы с моим впечатлением, что пребывание в лесу оказывает довольно гнетущее, а возможно, и галлюциногенное воздействие на восприятие?
 Снова свист, потом голос Осдена:
 - Согласен, восприятие Порлока потревожить легко. Вот пусть и не высовывается из своей лаборатории, меньше вреда от него будет. Еще что-нибудь?
 - На данный момент все,- сказал Харфекс, и Осден отключился.
 Никто не мог поверить в историю Порлока, и никто не мог опровергнуть ее. Сам он был уверен: нечто - нечто большое - пыталось внезапно атаковать его. Отвергнуть это было трудно, ибо они находились в чуждом мире и любого, кто бы ни вошел в лес, под "деревьями" бил озноб и преследовали дурные предчувствия. ("Конечно, будем называть их "деревья",- сказал Харфекс.- В сущности, они деревья и есть, только, естественно, не имеют с ними ничего общего".) Все сходились на том, что испытывали тревогу или чувство, что сзади за ними кто-то наблюдает.
 - Мы должны с этим разобраться,- сказал Порлок и попросил, чтобы его, как и Осдена, послали в лес в качестве помощника Биолога - изучать, наблюдать. Попросились и Оллеру с Дженни Чонь, при условии, что они смогут работать в паре. Харфекс направил всех их в лес, поблизости от которого была расположена база: необъятные леса покрывали четыре пятых континента Д. Личное оружие брать было запрещено. Не разрешалось выходить из полукруглого пятидесятимильного участка, в пределах которого в данный момент находился и Осден. Все они дважды в день связывались с базой на протяжении трех суток. Порлок доложил о мельком замеченной крупной полупрямоходящей фигуре, пробиравшейся по деревьям на другую сторону реки; Оллеру была уверена, что на вторую ночь слышала, как что-то движется около палатки.
 - На этой планете животных нет,- упорно твердил Харфекс.
 И тут Осден не вышел на утренний сеанс связи.
 Томико прождала еще около часа и вместе с Харфек-сом вылетела в район, где Осден находился накануне вечером. Но стоило гелиджету приблизиться к безбрежному, непроницаемому морю отливающих пурпуром листьев, как она почувствовала паническое отчаяние:
 - Да разве сможем мы его здесь отыскать?
 - Он докладывал, что высадился на берегу реки. Найдем аэрокар, лагерь будет неподалеку, а далеко от лагеря он забраться не мог. Подсчет разновидностей - занятие медленное. Так, река вот.
 - А вот его кар,- сказала Томико, высмотрев среди красок и теней растительности яркий инородный блеск.- Ну что ж, приступаем!
 Она перевела аппарат в режим зависания, выбросила лестницу и спустилась вслед за Харфексом. Живое море сомкнулось над их головами.
 Едва почувствовав под ногами дерн, Томико расстегнула кобуру, однако, покосившись на безоружного Хар-фекса, так и не достала оружия. Но рука ее была готова в любой момент вернуться к пистолету. Всего несколько метров отделяло их от медленной коричневой реки, вокруг царил полумрак, не слышалось ни единого звука. Громадные стволы возвышались довольно далеко друг от друга, в неестественном порядке, почти одинаковые; были среди них покрытые чем-то мягким, гладким на вид и другие, губчатые - седые, зеленовато-бурые и  коричневые, обвитые канатами лиан и увешанные гирляндами эпифитов - они топорщились охапками жестких блюд-цеоо разных листьев, составляющих кровлю двадцати-тридцатиметровой толщины. Грунт под ногами пружинил, как матрац, каждый его дюйм был пронизан корнями и  усыпан крохотной порослью с мясистыми листками.
 - Вот его палатка,- сказала Томико и устрашилась тому, как звучит ее голос в этом гигантском сообществе безгласных. В палатке оказались спальный мешок Осдена, пара книг, ящик с провиантом. Надо бы нам покричать, позвать его, подумала она, но даже не предложила этого; не предложил и  Харфекс. Они стали обходить палатку все более широкими кругами, боясь потерять друг друга из виду в обступающем частоколе стволов и гнетущей тьме. Томико наткнулась на Осдена метрах в тридцати от палатки, привлеченная слабым отсветом оброненной им записной книжки. Осден лежал ничком меж двух деревьев с огромными корнями. Голову и руки покрывала кровь, местами запекшаяся, местами еще сочащаяся, красная.
 Рядом с ней возник Харфекс, его бледное хайнское лицо в сумраке казалось ярко-зеленым.
 - Мертв?
 - Нет. Избит. Его ударили. Сзади.- Пальцы Томико ощупывали окровавленный череп, виски, затылок.- Каким-то оружием или орудием… Трещин я не нахожу.
 Когда она перевернула тело вверх лицом, готовясь поднять его, глаза Осдена приоткрылись. Она поддержала его, склонилась к самому лицу. Бескровные губы Осдена искривились, и смертельный страх вошел в нее. Она громко вскрикнула раза три или четыре и попыталась сбежать в ужасающие сумерки - спотыкаясь, на непослушных ногах. Харфекс перехватил ее, и от прикосновения, от звука его голоса панический ужас отступил.
 - В чем дело? В чем дело? - спросил он.
 - Не знаю,- всхлипнула она. Ее все еще трясло от волнения, в глазах плыло.- Страх или… Я испугалась. Когда увидела его глаза.
 - Оба мы нервные. Не понимаю, что…
 - Я уже в порядке. Быстрее, нам надо доставить его на базу.
 Вдвоем, действуя с бессознательной торопливостью, они оттащили Осдена на берег реки и подняли, обвязав канатом под мышками. Тот висел мешком, чуть покачиваясь над клейким темным морем листьев. Они втащили его в гелиджет и снялись. Минуту спустя они были над просторами прерии. Томико установила курс на радиомаяк базы. Глубоко вздохнула и встретилась глазами с Харфексом.
 - Я испытала такой ужас, что едва не потеряла сознание. Никогда со мной этого не бывало.
 - Я… тоже слишком испугался,- сказал хайнианин; и верно, он выглядел потрясенным и постаревшим.- Не так сильно, как вы. Но тоже слишком.
 - Это случилось, когда я находилась в контакте с ним, поддерживая его. Мне показалось, что он на миг пришел в себя.
 - Эмпатия?.. Будем надеяться, он сможет сказать нам, что на него напало.
 Осден, как поломанная кукла, перепачканная кровью и грязью, все так же полулежал на заднем сиденье, куда они второпях швырнули его, желая только как можно скорее унести ноги из леса.
 Их прибытие на базу прибавило паники. Зловещее, неумело жестокое нападение было необъяснимо. Поскольку Харфекс упрямо отрицал какую бы то ни было возможность животной жизни, начались рассуждения о мыслящих растениях, растительных монстрах и психопроекциях. Фобия Дженни Чонь перешла из латентной стадии в активную, и та не могла говорить ни о чем, кроме Темных Эго, что следуют за спиной у окружающих. Ее, и Оллеру, и Порлока отозвали обратно на базу, покинуть которую никто особенно не стремился.
 За три или четыре часа, которые Осден пролежал в одиночестве, он потерял немало крови, а удар и несколько ушибов привели его в шок, почти в кому. Стоило Осдену выйти из этого состояния, как началась изнуряющая лихорадка: он несколько раз звал "доктора", жалобно стонал: "Доктор Хаммергельд…" Через два томительно долгих дня он полностью обрел сознание; тогда Томико пригласила к нему в бокс Харфекса.
 - Осден, я спрашиваю: вы можете сказать нам, что напало на вас?
 Бесцветные глаза смотрели мимо Харфекса.
 - На вас было совершено нападение,- мягко сказала Томико. Этот тусклый взгляд был ей привычно ненавистен, но сейчас говорил врач, защитник страдающих.- Возможно, вы еще не вспомнили. Что-то напало на вас. Вы были в лесу.
 - Да! - выкрикнул он с вспыхнувшими вдруг глазами и искаженным лицом.- Лес… В лесу…
 - Что в лесу?
 У него перехватило дыхание. По лицу было видно: он вспоминает все яснее. Ответил он не сразу, и ответ был:
 - Не знаю.
 - Вы видели, что напало на вас? - спросил Харфекс.
 - Не знаю.
 - Вы же сейчас вспомнили.
 - Не знаю.
 - Возможно, от этого зависит жизнь всех нас. Вы обязаны рассказать нам, что видели!
 - Не знаю,- сказал Осден, всхлипывая от слабости. Слабость не позволяла ему скрыть, что ответ он скрывает, а отвечать он не хотел. У бокса покусывал сивые усы Порлок, стараясь подслушать, что происходит внутри. Харфекс, наклонившись над Осденом, начал было: "Нет, вы расскажете нам…"- но Томико сочла необходимым остановить его.
 Больно было видеть, с каким трудом удалось Харфексу сохранить самообладание. Он молча ушел в свой бокс - конечно же, за двойной или тройной дозой транквилизатора. Прочие мужчины и женщины разбрелись по всему большому и непрочному зданию с его длинным общим холлом и десятком спальных боксов; они ничего не говорили, но выглядели подавленными и раздраженными. Даже теперь, как и всегда, Осден держал всех их в своей власти. Томико, склонившись, смотрела на него, и подступившая ненависть желчью жгла ей горло. Столь чудовищный эготизм [12] , питающий себя чувствами других людей, столь абсолютный эгоизм хуже самого отвратительного физического уродства. Как и любому врожденному уродцу, ему не следовало жить. Не следовало оставаться в живых. Следовало умереть. И почему голова его не раскололась?
 А тот лежал, безжизненный и белый, беспомощно раскинув руки; из уголков лишенных цвета широко открытых глаз бежали слезы. Попробовал уклониться от нее. Сказал слабо и хрипло: "Не надо!" - попытался поднять руки и закрыть голову.- "Не надо!"
 Она присела на складной стул рядом с койкой и, выждав какое-то время, накрыла его ладонь своей. Он попробовал выдернуть руку, но ему не хватило сил.
 Их надолго разделило молчание.
 - Осден,- зашептала она,- я сожалею. Глубоко сожалею. Я желаю вам добра. Позвольте мне желать вам добра. Я не хочу причинить вам боль. Послушайте, теперь я знаю. "Что-то" было одним из нас. Именно так, да. Не отвечайте, только скажите, если я ошибаюсь - но я не ошибаюсь… Конечно же, на этой планете есть животные. Целый десяток. И неважно, кто именно был там. Не играет роли, кто это сделал. Могла быть и я, вполне могла. Я не понимала, откуда это берется, Осден. Вам не дано знать, как нам трудно понять такое… Но послушайте. Что, если бы это было не ненавистью и страхом, а любовью… А любовью это никогда не бывает?
 - Нет.
 - Почему нет? Почему? Неужели человеческие существа настолько слабы, все до единого? Страшно подумать. Ну неважно, неважно, не волнуйтесь. Не шевелитесь. Сейчас хотя бы это не ненависть, верно? По меньшей мере симпатия, участие, доброжелательность. Вы не можете не чувствовать этого. Осден, вы  это  чувствуете?
 - И… другое,- произнес он почти неслышно.
 - Вероятно, шум от моего подсознания. Да и всех остальных. Знаете, когда мы нашли вас в лесу и я пыталась вас перевернуть, к вам отчасти вернулось сознание, и я ощутила ужас перед вами. На минуту я обезумела от страха. Я ощущала ваш страх передо мной?
 - Нет.
 Ее ладонь все еще лежала на его руке; напряжение его заметно спало, он погружался в сон - сон измученного человека, наконец избавленного от страданий. "Лес,- прошептал он, ей едва удалось разобрать, что он говорит.- Боюсь".
 Она не пыталась выжать из него что-то еще, просто держала ладонь на его руке и смотрела, как он засыпает… Хаито знала, что чувствует она, а значит, и то, что должен чувствовать он. Она была уверена: есть лишь одна эмоция или состояние существа, что может вот так, за один момент, обратиться в свою противоположность, инвертироваться. В великохайнском языке одно и то же слово,  онта,  означает и любовь, и ненависть. Конечно же, она не влюблена в Осдена, здесь другая история. То, что она испытывает к нему,- онта, инвертированная ненависть. Она держала его руку в своей, и между ними тек ток, ужасающее электричество, что возникает от прикосновения - прикосновения, которого он всегда страшился. Когда он засыпал, мышцы, окольцовывавшие, как на анатомическом рисунке, его рот, расслабились, и Томико увидела на этом лице то, что никому из них никогда не доводилось видеть,- улыбку, пусть едва заметную. Улыбка померкла. Осден уснул.
 Он оказался крепким - на следующий день уже сидел и хотел есть. Харфекс собирался допросить его, но Томико не позволила. Она завесила дверной проем бокса листом политена, как часто делал сам Осден.
 - Пластик в самом деле отсекает ваше эмпатическое восприятие?
 - Нет,- ответил Осден сухо и осторожно, тоном, который был теперь принят у них в разговорах между собой.
 - Значит, просто в качестве предупредительного знака?
 - Отчасти. Скорее для исцеления верой [13] . Доктор Хаммергельд думал, что это поможет… Может, и помогает немного.
 И все же любовь была, единственная. Испуганный ребенок, захлебывающийся в приливно-отливном напоре и дубасящий взрослых их же непомерными для него эмоциями, тонущий мальчик, спасенный неким мужчиной. Обученный дышать и жить тем же мужчиной. Получивший все - и защиту, и любовь от того же мужчины. От того, кто стал Отцом-Матерью-Богом, ни от кого другого.
 - Он еще жив? - спросила Томико, размышляя над невероятным одиночеством Осдена и странной жестокостью великих медиков. И вздрогнула, услышав деланный, резкий, металлический смех:
 - Он умер по меньшей мере два с половиной века назад,- ответил Осден.- Вы что, забыли, где мы, Координатор? Все мы, вырвавшись вперед, потеряли свои семейки…
 А по ту сторону политеновой завесы находились в прострации остальные восемь человеческих существ, обитающих в Мире 4470. Их голоса звучали сдавленно и принужденно. Эскуана спал; Посуэт То была на излечении; Дженни Чонь пыталась расположить светильники у себя в боксе так, чтобы не отбрасывать тени.
 - Все они перепуганы,- сказала Томико, перепуганная не меньше.-  У  каждого есть соображения о том, что напало на вас. Что-то вроде обезьянокартофеля, гигантский клыкастый шпинат, уж не знаю, что еще… Возможно, вы правы, не стоит толкать их к прозрению. Это было бы еще хуже - утратить доверие друг к другу. Но почему все мы так не уверены в себе, не способны взглянуть правде в глаза, так легко теряем голову от страха? Мы действительно все безумны?
 - То ли еще скоро с нами будет!
 - Почему?
 - Потому что "что-то "есть, - он стиснул рот так, что рельефно выступили мышцы губ.
 - Что-то чувствующее?
 - Способность чувствовать.
 - В лесу? Он кивнул.
 - А тогда что же?..
 - Страх…- Его лицо снова стало искажаться, он беспокойно заерзал.- Знаете, когда я там упал, я не сразу потерял сознание. А может, сразу же пришел в себя. Не знаю. Больше всего это было похоже на паралич.
 - Вы просто лежали.
 - Лежал на земле. Не мог подняться. Лицом в грязи; в мягкой такой лиственной плесени. Она и в ноздрях, и в глазах. Я не мог двинуться. Не мог видеть. Я будто был внутри земли. Проникнув в нее, став ее частью. Знал, что я между двух деревьев - даже если бы никогда не видел их. Думаю, что мог чувствовать корни. Те, что в земле подо мной, глубоко под землей. Руки были в крови, я мог чувствовать это, как и то, что именно из-за крови грязь, лицом в которой я лежал, теплая и влажная.
 Я чувствовал страх. Он нарастал. Как будто бы они наперед  знали,  что я буду там, буду лежать там, на них, под ними, среди них; я - то самое, чего они страшились, но, кроме того, и часть самого их страха. Я не мог не отсылать страх туда, откуда он пришел, и он рос и рос, а я не мог двинуться, не мог уйти. Думаю, я начинал терять сознание, но страх тут же вновь возвращал мне его, и я все так же не мог двинуться. Ничуть не больше, чем они.
 Томико почувствовала, как слегка зашевелились волосы на голове - заработал орган ужаса.
 - Они… Кто они, Осден?
 - Они, оно… Не знаю. Страх.
 - О чем он теперь болтает? - требовательно спросил Харфекс, когда Томико изложила ему эту беседу. Она чувствовала, что должна защитить Осдена от бешеной атаки могучих эмоций, которым хайнианин не давал вырваться наружу, и не хотела, чтобы Харфекс до поры допрашивал Осдена. К несчастью, тем самым она раздула костер параноидальной тревоги, вяло тлевшей в бедняге, и Харфекс вообразил, что она и Осден вступили в союз и утаивают от остальных нечто особенно важное или опасное.
 - Это походило на попытку слепого описать слона. Осден видел или слышал эту… чувствительность не больше нас.
 - Но он ведь почувствовал ее, дорогая моя Хаито,- сказал Харфекс с едва сдерживаемой яростью.- Не эмпатически. На собственном черепе. Она явилась, и сбила его с ног, и ударила его тупым орудием. А он и краешком глаза ее не увидел?
 - А что бы он мог увидеть, Харфекс? - спросила Томико, но тот будто нё слышал ее многозначительного вопроса, ведь именно он набросал другую версию: страх испытывают от чужого. Убийца пришел извне, он чужестранец, не один из нас. Зло - не во мне!
 - Первый удар завалил его так основательно,- устало продолжала Томико,- что видеть он ничего не мог. Но когда он пришел в себя, один в лесу, то почувствовал ужас. Не собственный, а эмпатически воспринятый. Он уверен в этом. Как и в том, что ничего не улавливал ни от кого из нас. Отсюда очевидно, что коренные формы жизни не совсем бесчувственные.
 Харфекс бросил на нее мрачный взгляд:
 - Хаито, вы пытаетесь меня запугать. Не понимаю, зачем вам это,- встал и пошел к своему лабораторному столу, такой медлительный и чопорный, будто ему не сорок лет, а все восемьдесят.
 Она оглядела остальных - впору было впасть в  отчаяние. Взаимопонимание с Осденом, недавнее, непрочное, но глубокое, придало ей сил. Но кто из остальных смог бы сохранить присутствие духа, если это не удавалось даже Харфексу? Порлок и Эскуана заперлись в своих боксах, остальные занимались работой или кто чем. Что-то странное было в их позах. Координатор не могла бы сразу сказать, что именно, потом поняла: все они сидели лицом к недалекому лесу. Оллеру, играя в шахматы с Аснанифойлом, постепенно передвигала свой стул по кругу, пока не оказалась почти бок о бок с партнером.
 Томико зашла к Мэннону, изучавшему срезы спутанных паукообразных бурых корней, и предложила ему взглянуть на эту головоломку. Тот сразу же понял, о чем она, и с непривычной для него лаконичностью сформулировал:
 - Слежение за врагом.
 - Каким врагом? Вы-то что чувствуете, Мэннон? - у нее вдруг появилась надежда, что в темной этой области намеков и эмпатий, где заблудились биологи, разберется психолог.
 - Я чувствую сильную тревогу определенной пространственной ориентации. Но я не эмпат. Следовательно, тревога объяснима в терминах частной стрессовой ситуации, то есть происшедшего в лесу нападения на одного из членов бригады, равно как и в терминах общей стрессовой ситуации, то есть факта моего присутствия в тотально чужом окружении, неизбежно воспринимаемом метафорически в духе архетипических [14] коннотаций [15] слова "лес"…
 Несколькими часами позже Томико разбудили крики Осдена. Тому снились кошмары. Мэннон успокоил его, и она вновь погрузилась в персональную тьму запутанных, не поддающихся толкованию сновидений. Наутро не встал Эскуана. Не удалось разбудить его и с помощью стимуляторов. Он цеплялся за сон, время от времени что-то тихо бормотал, соскальзывая все дальше и дальше назад, пока не достиг исходных позиций - свернулся калачиком на боку, прижал большой палец к губам и отключился.
 - Двое суток, и двое слегли. Десять негритят… девять негритят [16] …
 Это сказал Порлок.
 - А следующий негритенок, конечно же, вы,- огрызнулась Дженни Чонь.- Ваше дело - анализировать мочу, ею и занимайтесь.
 - Он нас всех сведет с ума,- сказал Порлок, уже стоя и указывая в "его" направлении левой рукой.- Неужели вы не чувствуете этого? Да вы что, совсем оглохли и ослепли? Неужели вы не чувствуете, чтб он творит, эманации эти? Все они - от него, оттуда, из его комнаты, из его сознания. Он нас всех сведет с ума - страхом!
 - Кто "он"? - спросил Аснанифойл, угрожающе нависнув над низеньким землянином.
 - Что, я еще должен назвать его по имени? Да пожалуйста - Осден. Осден! Осден! Почему, вы думаете, я попытался его убить? В порядке самозащиты! Во спасение всех нас! Потому что вы не хотите понять, что он с нами вытворяет. Он провалил нашу миссию, заставляя нас ссориться, а теперь собирается свести всех нас с ума, проецируя на нас страх, так что мы не можем ни спать, ни думать: он будто громадный приемник, который сам никаких звуков не производит, но транслирует круглосуточно, а в результате ты не можешь спать, не можешь думать. Хаито и Харфекс уже у него под контролем, но остальных еще можно спасти. Я должен был это сделать!
 - И сделали это не вполне удачно! - Осден, полуголый, ребра да бинты, стоял в дверном проеме своего бокса.- Я сам и то уделал бы себя лучше. Черт побери, да не во мне причина, что вы с испугу теряете рассудок, она не здесь, а там, в лесах!
 Наброситься на Осдена Порлоку не удалось - Аснанифойл обхватил его сзади и без всяких усилий держал, пока Мэннон вкалывал тому успокаивающее. Когда его уводили, он еще выкрикивал что-то о гигантских приемниках, но через минуту лекарство подействовало, и он присоединился к мирному молчанию Эскуаны.
 - Порядок,- заключил Харфекс.- А теперь, Осден, расскажите, что вам известно, и без утаек.
 - Ничего мне не известно,- сказал Осден.
 Он выглядел измученным и едва держался на ногах. Прежде чем он заговорил, Томико заставила его сесть.
 - После трехдневного пребывания в лесу мне показалось, что я время от времени воспринимаю какие-то специфические аффекты.
 - Почему же вы не доложили об этом?
 - Думал, что свихнулся, как и вы все.
 - В равной степени следовало доложить и об этом.
 - Вы могли отозвать меня обратно на базу. Я бы этого не вынес. Вы же понимаете, что включение меня в состав экспедиции было серьезной ошибкой. Я не могу сосуществовать с девятью другими невротическими личностями в одном закрытом помещении. Я ошибался, поступая добровольцем в Особую Инспекцию, а Власти ошибались, зачисляя меня.
 Никто ни слова не сказал, но Томико увидела, на этот раз совершенно определенно, как содрогнулись плечи и окаменело лицо Осдена, когда он улавливал мучительное для себя подтверждение.
 - Да, помимо всего прочего, мне бы не дало вернуться на базу любопытство. Ладно, пусть у меня крыша поехала, но я бы не мог принимать эмпатические аффекты, не будь существа, от которого они исходят. И скверными они не были - тогда. Очень слабые. Едва уловимые, будто сквознячок в закрытой комнате, мерцание, подсмотренное краем глаза. Ничего определенного.
 В эту минуту Осдена подбадривало внимание остальных: как его слушали, так он и говорил. Он находился в полной их власти. К нему проявляли антипатию - и ему приходилось быть отвратительным, над ним насмехались - и он становился нелепым, к нему прислушивались- и он превращался в оратора. Он беспомощно подчинялся тому, чего требовали эмоции, реакции, настроения других. А "других" здесь было семеро - слишком много, чтобы охватить всех сразу, приходилось постоянно переключаться с одной прихоти на другую. Он не мог войти в зацепление. Даже когда его вроде бы слушали, чье-то внимание блуждало: Оллеру, возможно, думала, что он некрасив, Харфекс выискивал скрытые мотивы его слов, сознание Аснанифойла, которое не могло подолгу концентрироваться на конкретном, уплывало
 к вечному миру чисел, а Томико безумела от жалости и страха. Осден стал запинаться. Он терял нить.
 - Я… Думаю, дело в деревьях, не иначе,- сказал он и умолк.
 - Дело не в деревьях,- отозвался Харфекс.- У них нервная система развита не больше, чем у растений, появившихся на Земле с Хайнским Пришествием.
 - Как говорят на Земле, вы за деревьями леса не видите,- вставил, проказливо улыбаясь, Мэннон; Харфекс уставился на него.- Что вы скажете о корневых узлах, над которыми мы уже дней двадцать ломаем голову, ну-ка?
 - А что о них говорить?
 - Они, безусловно, являются соединениями. Соединениями между деревьями. Верно? Теперь давайте представим совершенно невероятное - вы ничего не знаете о строении мозга животного. И получили на исследование один аксон [17] или одну изолированную глиальную клетку. Смогли бы вы разобраться, что она из себя представляет? Поняли бы, что клетка обладает чувствительностью?
 - Нет. Потому что она не обладает. Изолированная клетка способна к механистической реакции на раздражитель. И не более того. А согласно вашей, Мэннон, гипотезе, индивидуальные древовидные являются "клетками" своеобразного мозга, так?
 - Не совсем так. Я просто обращаю ваше внимание на то, что все они соединены друг с другом как корневыми узлами, так и через зеленые эпифиты на ветвях. Связью невообразимой сложности и протяженности. Ведь корневые узлы есть даже у травовидных из прерий, верно? Я знаю, что способность чувствовать, как и разумность, нематериальна, ее не увидеть в клетках мозга и не извлечь оттуда методами анализа. Это некоторая функция связанных клеток. Это в каком-то смысле определенный вид соединения: соединенность. Материально она не существует. Я и не пытаюсь утверждать, что она существует. Я только полагаю, что Осдену, возможно, удалось бы описать ее.
 И Осден прервал его заговорив, словно в трансе:
 - Чувствительность без чувств. Незрячая, глухая, вялая, недвижная. С некоторой восприимчивостью к раздражению, реакцией на прикосновение. С реакцией на солнце, на свет, на воду, на вещества, содержащиеся в земле у корней. Непостижимая для сознания животного. Бессознательное пребывание. Осознание бытия без выделения объектов и субъектов. Нирвана.
 - Тогда почему же вы принимаете страх? - тихо спросила Томико.
   - г-   Не знаю. Не могу понять, откуда бы взяться осведомленности об объектах, о  других,  какая-то непостижимая реакция… Но сначала была тревога, несколько дней. А потом, когда я лежал между теми двумя деревьями, и на их корнях была моя кровь…- Лицо Осдена заблестело от пота.- Она стала страхом,- сказал он пронзительным голосом,- только страхом.
 - Если подобная функция существовала бы,- сказал Харфекс,- она была бы не в состоянии постичь самодвижущееся материальное существо, отреагировать на него. Она не в большей степени могла бы постичь нас, чем мы можем "постичь" Бесконечность.
 - "Молчание этих бесконечных пространств ужасает меня",- прошептала Томико.- Паскаль постиг бесконечность. Через страх.
 - Лесу мы могли показаться лесными пожарами,- сказал Мэннон.- Ураганами. Опасностями. Неукорененность должна представляться ему чуждой, страшной. И если он и есть сознание, то кажется более чем вероятным, что он мог узнать о присутствии Осдена, сознание которого - если только он не в обмороке - постоянно открыто для связи со всеми другими; Осдена, распростертого в страданиях и в испуге внутри него, а в сущности - в нутре его. Неудивительно, что им овладел испуг…
 - Не "им",- сказал Харфекс.- Здесь не существо, не громадное создание, не субъект. Здесь в лучшем случае может быть только функция…
 - Здесь есть только страх,- сказал Осден. Какое-то время они молчали, вслушиваясь в обступившее их безмолвие.
 - Вы о том вырастающем у меня за спиной, которое я все время чувствую? - спросила подавленная Дженни Чонь.
 Осден кивнул:
 - Все вы чувствуете его, как бы глухи ни были. Эскуане хуже всех, у него ведь действительно есть определенные эмпатические способности. Он мог бы и передавать, если бы обучился, но уж слишком он слаб - он навсегда останется только медиумом, и ничем другим.
 - Послушайте, Осден,- сказала Томико,- но вы-то можете передавать. Вот и передайте ему - лесу, страху вокруг нас,- передайте, что мы не причиним зла. И коль скоро он обладает или сам является неким аффектом, который в переводе на наши ощущения воспринимается как эмоция, не могли бы вы сделать обратный перевод? Отправьте сообщение: "Мы безвредны, мы настроены дружественно".
 - Вам следует знать, Хаито, что никто не может отправить ложное эмпатическое сообщение. Нельзя послать то, чего нет.
 - Но мы и в самом деле не злонамеренны и настроены дружественно.
 - Так ли? В лесу, когда вы меня подобрали, вы испытывали дружелюбные чувства?
 - Нет. Страх. Но страх - его, леса, этих растений, не мой собственный, верно?
 - Какая разница? Это всё, что вы чувствовали. Да как вы не поймете,- Осден уже кричал,- почему я не выношу вас, а вы все - меня? Как вы не поймете, что я ретранслирую любую негативную или агрессивную эмоцию, которую вы испытываете ко мне, с первых же минут нашего знакомства? С благодарностью возвращаю вашу же враждебность. В порядке самозащиты. Вроде Порлока. Но у меня-то это действительно самозащита, автоматическая реакция, отработанная мной единственно для того, чтобы заместить первоначальную мою защиту, тотальный уход от окружающих. Проклятый замкнутый цикл, самоподдерживающийся и самоусиливающийся. Вашей исходной реакцией на меня была естественная неприязнь к калеке, теперь это, конечно же,- ненависть. Вы и сейчас не можете понять, о чем я? Этот лес-сознание передает теперь только ужас, а значит, единственное сообщение, которое я могу отправить,- ужас, ибо, подвергаясь воздействию ужаса, я ничего иного испытывать не могу!
 - Что же нам тогда делать? - спросила Томико.
 - Перенести лагерь,- не задумываясь, подсказал Мэннон.- На другой континент. Если растения-сознания есть и там, они заметят нас позже, чем заметил лес, а может быть, и вовсе не заметят.
 - Что могло бы явиться существенным облегчением,- чопорно заметил Осден.
 Остальные смотрели на него с вновь возникшим любопытством. Он раскрылся, они увидели его таким, каким он был,- беспомощным человеком, попавшим в ловушку. Может быть, они, подобно Томико, поняли, что ловушку эту, его бесцеремонный и жестокий эгоизм, соорудил не Осден, а они сами. Это они построили клетку и заперли его там, а он, как обезьяна в зверинце, швырялся из-за прутьев отбросами. Кто знает, каким бы он предстал теперь перед ними, прояви они при встрече с ним доверие, найди в себе достаточно сил, чтобы попытаться полюбить его.
 Никто из них не оказался на это способен, а теперь уже слишком поздно. Будь у нее время и возможность уединиться с Осденом, Томико могла бы исподволь выпестовать неспешное созвучие чувств, основанные на доверии согласие, гармонию; но времени не было, они должны были выполнять свою работу. Да и пространства не было - достаточного, чтобы сотворить такую-то громаду, вот и приходилось обманываться симпатией, жалостью - убогими заменителями любви. Ей даже и это заметно прибавляло сил, но ему было слишком мало. А ведь могла бы она прочесть на этом освежеванном лице, в какое бешеное возмущение приводит его не только любопытство остальных, но и ее, Томико, жалость.
 - Пойдите прилягте, рана опять кровоточит,- сказала она, и он послушался.
 На следующее утро они уложились, расплавили каркасный склад и жилой купол, подняли "Гам" на механической тяге и пролетели на нем полвитка над Миром 4470, над красными и зелеными землями, над множеством теплых зеленых морей. Выбрали подходящее место на континенте "Г": прерия, двадцать тысяч квадратных километров колышущихся под ветром травообразных. В пределах сотни километров никаких лесов, а на самой равнине ни отдельных деревьев, ни рощ. Растениевидные были сосредоточены в крупных, не связанных друг с другом одновидовых колониях, за исключением каких-то вездесущих крохотных сапрофитов и споровых. Люди напылили на каркас сооружений холомелд и к вечеру тридцатидвухчасового дня вселились в новый лагерь. Эскуана все еще спал. Порлока на всякий случай снова накачали успокаивающим, но остальных переполняла бодрость. "Здесь можно свободно дышать!" - не уставали они говорить.
 Осден заставил себя встать и, пошатываясь, пошел к выходу; опершись о дверной проем, он вглядывался сквозь сумерки за теряющиеся из взгляда пределы колышущейся травы, которая была не травой. Ветер дохнул пыльцой, слабо, сладко; ни звука, только тихий бескрайний посвист ветра. Забинтованная голова эмпата чуть вздернулась, он
 насторожился; долго стоял он без движения. Сошла тьма со звездами, светящимися окнами далекого дома Человека. Ветер стих, не было ни звука. Осден вслушивался.
 В эту долгую ночь вслушивалась и Хаито Томико. Неподвижно лежала, слушала кровь в своих артериях, дыхание спящих, дуновение ветра, ток в темных венах, наступление снов, необъятное оцепенение, охватывающее звезды с медленным умиранием Вселенной, поступь смерти. И судорожно выпросталась из постели, сбежала от крохотного уединения своего бокса. Спал только Эскуана. Привязанный к койке Порлок тихо бредил на невразумительном родном языке. Мрачные Оллеру и Дженни Чонь играли в карты. Посуэт То по медицинским соображениям была приведена в кататонию. Аснанифойл рисовал Ман-далу, Третью Систему Начал; Мэннон и Харфекс засиделись у Осдена.
 Она перебинтовала Осдену голову. Там, где ей не пришлось сбрить красноватые прямые волосы, они выглядели как-то непривычно - теперь их, словно солью, присыпала седина. Томико занималась своим делом, и руки ее дрожали. Никто пока не произнес ни слова.
 - Как смог тамошний страх оказаться и здесь? - спросила она; в необъятной тишине ее голос прозвучал безжизненно и неестественно.
 - Он не только деревья; и травы тоже…
 - Но мы в двенадцати тысячах километров от места, где были сегодняшним утром, мы перебрались на другую сторону планеты.
 - Все это - одно целое,- сказал Осден.- Единственная мысль зеленого массива. А много ли времени нужно мысли, чтобы перебраться с одной стороны вашего мозга на другую?
 - Он не мыслит. Это не мышление,- наставительно сказал Харфекс- Просто сеть процессов. Ветви, растения-эпифиты, корни с этими узловыми соединениями между индивидуумами - все они, должно быть, способны передавать электрохимические импульсы. Так что, строго говоря, здесь нет индивидуальных растений. Даже пыльца является частью этого соединения, некоей переносимой ветром чувствительностью, связывающей разделенные морями территории. Это невероятно! В таком случае вся биосфера планеты является единой коммуникационной сетью, чувствительной, неразумной, вечнозеленой, изолированной…
 - Изолированной! - воскликнул Осден.- Вот именно! Вот откуда страх. Не потому, что мы подвижны или вредоносны. Просто потому, что мы есть. Мы  другие.  А других здесь никогда не бывало.
 - Вы правы,- почти прошептал Мэннон.- У "этого" нет ровни. Нет врагов. Нет отношений с чем бы то ни было, кроме себя самого. Одно, само по себе - навсегда.
 - Тогда какую же функцию выполняет собираемая им информация в выживании рода?
 - Никакой. Возможно, никакой,- сказал Осден.- Зачем вам вдаваться в телеологию [18] , Харфекс? Разве вы не хайнианин? Разве мера сложности не есть мера вечного счастья?
 Харфекс не ввязался в дискуссию. Он выглядел больным.
 - Нам следует оставить этот мир,- мрачно произнес он.
 - Теперь вы знаете, почему мне всегда хотелось уйти, сбежать от вас,- с какой-то болезненной открытостью сказал Осден.- Страх, испытываемый другим,- не шутка, верно?.. И ладно бы речь шла о животном разуме. До зверей я достучаться могу. Уживался с кобрами и тиграми - превосходство в разуме дает определенные преимущества. Мне следовало бы работать в зоопарке, а не в человеческом коллективе… Если бы я мог пробиться к этой проклятой безмозглой картофелине! Если бы "это" так не подавляло… Знаете, я ведь и сейчас улавливаю что-то помимо cтpaxa. А до того как "это" испугалось, была у него… была безмятежность. Я не мог постичь ее сущность в то время, не сознавал, как она глубока. Познавать день от начала до конца и ночь на всем ее протяжении. Все ветры и затишья заодно. Зимние звезды и летние звезды - одновременно. Иметь корни и не иметь врагов. Быть цельным. Понимаете, о чем я? Без посягательств. Без других. Быть всем, что есть…
 "Он не мог раньше выговориться",- подумала Томико.
 - Осден, против "этого" вы беззащитны,- сказала она.- У вас уже произошли личностные изменения. У вас нет иммунитета от "этого". Возможно, не все из нас сойдут с ума, если мы не улетим отсюда, но вы сойдете.
 Он замешкался, потом поднял взгляд на Томико; впервые он посмотрел ей прямо в глаза - долгим, спокойным взглядом, ясным, как вода.
 - А что мне дало когда-нибудь здравомыслие? - спросил он насмешливо.- Впрочем, ваша правда, Хаито. В том, что вы говорите, что-то есть.
 - Мы должны уйти,- бормотал Харфекс.
 - Если я сдамся "этому", смогу ли я включиться в связь? - размышлял вслух Осден.
 - Как я полагаю,- быстро и нервно заговорил Мэннон,- говоря "сдамся", вы хотите сказать, что прекратите отсылать обратно эмпатическую информацию, принимаемую вами от растения-бытия; прекратите отвергать страх и будете поглощать его. Что вас либо сразу же убьет, либо вернет к тотальному психическому уходу в себя, аутизму.
 - Почему? - сказал Осден.- "Это" посылает отвержение. А в отвержении и есть мое спасение. "Это" не разумно. А я разумен.
 - Масштабы разные. Может ли тягаться единственный человеческий мозг с тем, что так огромно?
 - Единственный человеческий мозг может постичь то, что не уступает по масштабу звездам и галактикам,- сказала Томико,- и толковать это постижение как Любовь.
 Мэннон переводил взгляд с Осдена на Томико, Харфекс молчал.
 - В лесу, должно быть, удобней,- сказал Осден.- Кто из вас перебросит меня?
 - Когда?
 - Сейчас же. Пока все вы не обессилели и не обезумели.
 - Я,- сказала Томико.
 - Никто,- сказал Харфекс.
 - Я не смогу,- сказал Мэннон.- Слишком… напуган. Могу разбить джет.
 - Возьмите с собой Эскуану. Если мне удастся добиться своего, он послужит медиумом.
 - Координатор, вы одобряете план Сенсора? - строго по уставу спросил Харфекс.
 - Да.
 - Я не одобряю. И, несмотря на это, полечу с вами.
 - На мой взгляд, Харфекс, у нас нет другого выхода,- сказала Томико, взглянув на лицо Осдена: уродливая белая маска преобразилась, она горела страстным, словно любовным, нетерпением.
 Оллеру и Дженни Чонь, засевшие за карты, чтобы отвлечься от навязчивых мыслей о постели, о множащемся страхе, заверещали, будто испуганные дети:
 - Это существо в лесу, оно ведь возьмет и…
 - Темноты перепугались? - издевательски ухмыльнулся Осден.
 - Да посмотрите на Эскуану, на Порлока, на Аснанифойла даже…
 - Вам "это" не сможет причинить вреда. "Это" - просто импульс, минующий синапсы [19] , ветер, минующий ветви. Дурной сон, и всё.
 Они взлетели в гелиджете; в кормовом отсеке прежним глубоким сном спал, свернувшись калачиком, Эскуана. Томико вела корабль, Харфекс и Осден молча вглядывались вперед, в темную линию леса, отделенную неуловимо-мрачными милями залитой звездным светом равнины.
 Они приблизились к черной линии, пересекли ее; теперь под ними лежала тьма.
 Томико нашла место для посадки и стала снижаться, заставляя себя преодолеть неистовое желание набрать высоту, уйти, сбежать. Здесь, в лесу, огромная жизнеспособность растения-мира ощущалась гораздо сильнее, и паника его обрушивалась необъятными черными волнами. Впереди виднелось тусклое пятно, голая вершина холмика, едва возвышавшегося над обступившими его черными очертаниями - не-деревьев; укорененных; частей единого целого. Она посадила гелиджет в прогалину, посадила скверно. Ладони скользили по рукояткам будто намыленные.
 Теперь их обступил чернеющий во мраке лес.
 Томико съежилась от страха и закрыла глаза. Эскуана стонал во сне. Харфекс, часто и громко дыша, сидел, будто оцепенев; он не пошевелился и когда Осден потянулся мимо него к дверце и открыл ее.
 Осден поднялся, замер, ссутулившись, в проеме: спина и забинтованная голова едва виднелись в тусклом свете приборной панели.
 Томико затрясло. Она не могла поднять глаз. "Нет, нет, нет, нет, нет, нет,- твердила она шепотом.- Нет, нет, нет".
 Неожиданным мягким движением Осден качнулся из проема вниз, в темноту. Его не стало.
 "Я иду!" -сказал мощный голос, не звуками.
 Томико вскрикнула. Харфекс зашелся в кашле, он, казалось, хотел встать, но так и не смог.
 Томико сжалась в комок, целиком сконцентрировалась в незрячем глазе своего чрева, средоточии ее существа; вне был страх - ничего, кроме страха.
 И страх исчез.
 Она подняла голову, медленно расцепила пальцы. Села, выпрямилась. Темная ночь, звезды сияют над лесом, и ничего больше.
 - Осден,- позвала она, но голос ее не слушался. Позвала снова, громче; так квакает лягушка-бык в брачный период. Ответа не было.
 До нее стало доходить, что с Харфексом что-то неладно. Попыталась нащупать в темноте его голову - тот сполз с сиденья, как вдруг в мертвой тишине в кормовом отсеке гелиджета раздался голос. "Получилось",- сказал он.
 Это был голос Эскуаны. Томико включила внутреннее освещение, посмотрела - Инженер спал, свернувшись калачиком, полуприкрыв рот ладонью.
 Рот открылся и заговорил. "Все хорошо",- сказал он.
 - Осден…
 - Все хорошо,- сказал мягкий голос устами Эскуаны.
 - Где вы? Молчание.
 - Вернитесь. Ветер крепчал.
 - Я останусь здесь,- сказал мягкий голос.
 - Вам нельзя оставаться… Молчание
 - Вы окажетесь один, Осден!
 - Слушайте,- голос стал более слабым, невнятным, он словно терялся в шуме ветра.- Слушайте. Я желаю вам добра.
 Она окликнула его, но ответа не было. Эскуана спокойно лежал. Харфекс лежал еще спокойнее.
 - Осден! - крикнула она, высунувшись из проема в темное, сотрясаемое ветром молчание леса-бытия.- Я вернусь. Я должна доставить Харфекса на базу. Я вернусь, Осден!
 Молчание и ветер в листьях.
 Они завершили предписанную инспекцию Мира 4470, восемь из них; на это потребовался еще сорок один день. Первое время Аснанифойл и кто-нибудь из женщин ежедневно отправлялись в лес, разыскивая Осдена в окрестностях лысого холмика, хотя Томико в глубине души не была уверена, на какой именно холм они сели той ночью, попав в самое сердце взвихренного ужаса. Они оставили для Осдена груды запасов, еды на пятьдесят лет, одежду, палатки, инструмент. Продолжать поиски они не стали: не существует способа найти единственного человека, скрытого в бесконечном лабиринте темных коридоров, оплетенных лианами и устланных корнями,- если тот хочет скрыться. Они могли пройти мимо на расстоянии вытянутой руки и так его и не увидеть.
 Но он там был, ибо страха больше не было.
 Рациональная Томико, которую опыт страшного знакомства с бессмертным не-сознанием научил еще выше ценить доводы разума, пыталась понять рассудком, что же сделал Осден. Но слова ускользали из-под контроля. Открыл себя страху и, впустив, преодолел его? Сдался на милость того, что чуждо, и безоговорочной капитуляцией предотвратил беду? Научился любви к Другому и тем самым обрел целостность личности?.. Всё же не те это слова, которыми полагалось бы говорить рассудку.
 Люди из Инспекционной бригады бродили под деревьями по бескрайним колониям жизни, их окружало дремотное безмолвие, тягостное спокойствие, полуосведомленное о них и полностью к ним безразличное. Здесь не существовало времени. Не имели смысла расстояния. "Будь времени в достатке и пространства…" Планета обращалась меж солнечным светом и великой тьмой; ветры зимы и ветры лета гнали тонкую блеклую пыльцу за спокойные моря.
 Много инспекций, лет и световых лет спустя "Гам" вернулся в место, которое несколько столетий назад было портом Смеминг. Там еще нашлись чиновники, чтобы выслушать (скептически) рапорты членов бригады и запротоколировать ее потери: Биолог Харфекс, скончался от страха, и Сенсор Осден, остался колонистом.
  [1]  Состояние психики, характеризующееся преобладанием замкнутой внутренней жизни и активным отстранением от внешнего мира. 
  [2]  Способность к сопереживанию. 
  [3]  Врасу (ВРС) - высокоразумные существа. Мэннон использует официальный термин Лиги. 
  [4]  Крупная североамериканская лягушка, обладающая самым сильным голосом среди земноводных - ее низкий, хриплый голос слышен на расстоянии нескольких километров. 
  [5]  Жадеит - минерал яблочно-зеленого цвета, поделочный камень. 
  [6]  Шутливое название общественного строя, предусматривающего де ление  населения на группы, расположенные в строгой иерархии 
  [7]  Биота - совокупность флоры и фауны данного района. 
  [8]  Растения, питающиеся растительными остатками. 
  [9]  Аббревиатура от англ. "helicopter jet" - "реактивный вертолет" 
  [10]  Классификации и систематизации. 
  [11]  Крайний эгоизм, эгоцентризм. 
  [12]  Самомнение, самовлюбленность. 
  [13]  Метод лечения болезней молитвой и верой. 
  [14]  Архетип (психол.) - изначальные, врожденные психические образы, составляющие содержание т.н. коллективного бессознательного и лежащие в основе общечеловеческой символики сновидений, мифов и т.д. 
  [15]  Дополнительное, сопутствующее значение языковой единицы. 
  [16]  Имеется в виду детский стишок "Десять негритят пошли купаться в море…", в каждой строфе которого погибает один из героев. 
  [17]  Отросток нервной клетки, проводящий нервные импульсы от тела клетки к иннервируемым органам или другим нервным клеткам 
  [18]  Учение, приписывающее цели процессам и  явлениям природы. 
  [19]  Области контакта нервных клеток друг с другом и с клетками исполнительных органов. 


This file was created



with BookDesigner program



bookdesigner@the-ebook.org



29.09.2008