Аннотация: Давным-давно на просторах вселенной схватились две враждующие расы и истребили друг друга… Единственным наследием этой войны остались машины, положившие ей конец. Машины, стремящиеся лишь к одному: уничтожать жизнь во всех ее проявлениях. Берсеркеры.
 И вот среди холодных просторов космоса берсеркер отыскал летающую биолабораторию — центр будущего колонизационного проекта и хранилище миллионов человеческих жизней — как раз то, что нужно безжалостному убийце. Но на этот раз машина смерти почему-то не нанесла свои неотвратимый удар. Что это? Сбой программы или какая-то новая дьявольская хитрость безжалостного электронного мозга.


---------------------------------------------


 Фред Саберхаген
 Безжалостный убийца



 ПРОЛОГ


 В некотором смысле этот корабль был разумнее людей, которых он вез. Одним из параметров, по которым оптэлмозг корабля превосходил человеческий, была его способность рассчитать наиболее эффективный маршрут, позволяющий пройти через расплывчатые, трудноопределяемые границы непроницаемо темной туманности. Большую часть времени корабль двигался сам, без непосредственного управления человека-пилота, и по самостоятельно проложенному курсу: вперед-назад, размашистые зигзагообразные скачки по зияющим миллионокилометровым просветам между тучами межзвездного газа и пыли, что составляли туманность Мавронари.
 Корабли этого класса можно было бы отправлять в исследовательские астронавигационные полеты и без команды, в режиме автопилота, если бы не одно «но» — при столкновении с чем-либо непредвиденным их разум сильно уступал живому человеческому мозгу. Вот и в данном случае, при обследовании этой туманности, только люди способны были обратить внимание на все детали, которые могли бы заинтересовать других людей.
 Команда исследовательского корабля состояла из мужчины и женщины, которых звали Скарлок и Кэрол. Об этой паре заранее было известно, что они отлично подходят друг другу, и это было замечательно, потому что психологическая совместимость напарников — одно из главных требований для работы, на которой нужно по несколько месяцев проводить в глубоком космосе, когда все твое жизненное пространство ограничено двумя-тремя маленькими каютами, а все общество — твоим напарником.
 Кэрол и Скарлок поженились незадолго до того, как отправиться в это путешествие, хотя предшествовавшее свадьбе знакомство не было особенно длительным. Большую часть своей семейной жизни, а она на данный момент составляла уже около стандартного месяца, Кэрол и Скарлок провели здесь, на корабле, рыскающем вокруг туманности Мавронари.
 Конечно же, этот корабль им не принадлежал. Лишь очень немногие люди были достаточно богаты, чтобы владеть собственным межзвездным кораблем. А этот корабль был маленьким, но очень маневренным и довольно быстроходным космическим судном, принадлежал он фонду Сардоу, объединению богатых людей, имевших свои причины тратить миллионы на сбор сведений о некоторых астрономических объектах, каковые большинство жителей Галактики считали крайне непривлекательными. У этого кораблика даже не было названия — только номер.
 В настоящее время молодая пара находилась на расстоянии многих дней полета от ближайшей обитаемой планеты, даже с учетом того, что их разведкорабль был способен рассчитать оптимальный режим подпространственных прыжков и передвижения в нормальном пространстве на скорости меньше световой. И надо сказать, до этого момента такая удаленность от всего человечества мало беспокоила как Кэрол, так и Скарлока.
 Скарлок был высоким, слегка рыхловатым парнем со светлыми глазами и длинными ресницами, из-за которых он выглядел даже младше своего возраста. Кэрол же была худощава, и черты ее лица заставляли предположить, что кто-то из предков молодой женщины считал своим домом тот район старушки-Земли, который назывался Ближним Востоком.
 Супруги были людьми сильными и честолюбивыми. Но сейчас они пребывали в легкомысленном настроении, а потому пели и смеялись, выполняя свою ежедневную работу — наблюдение за туманностью. Шутя, они время от времени проходились и по адресу оптэлмозга, чрезвычайно умного агрегата, в настоящий момент опекающего их жизни, поскольку большую часть пути ответственность за пилотирование корабля лежала именно на нем. Но он не обижался. Подобно другим кораблям, он не знал, что люди, его пассажиры и хозяева, отпускают шуточки в его адрес. А может, его это просто не волновало.
 Одной из побочных целей их рейса было — как вежливо, но твердо сказали молодой паре работодатели — найти новый путь входа в туманность Мавронари, не отмеченный пока на карте, а еще лучше — не один. Существование такого прохода значительно упростило бы межзвездные путешествия между населенными планетами, находящимися по одну сторону этого огромного скопления газа и пыли, и другими планетами, ныне по большей части неизвестными, но, возможно, обитаемыми, которые могли располагаться внутри туманности либо по другую ее сторону. Открытие подобного прохода представляло бы большой интерес для фонда Сардоу, да и не только для него.
 А пока что соларианцам так и не удалось тщательно исследовать большую часть планет, расположенных по другую сторону Мавронари, — в основном из-за того, что до них было трудно добираться.
 Но все же открытие нового прохода являлось всего лишь побочной целью, заманчивой возможностью — но не более того. Основной задачей этого исследовательского рейса было проведение астрономических наблюдений и радиационных замеров, а также сбор образцов — частиц из глубинных впадин и спиралей туманности, поскольку эти районы были недоступны для изучения со стороны.
 Кэрол и Скарлок надеялись, что успешное выполнение задания позволит им улучшить свое финансовое и социальное положение и в конечном итоге приведет к достижению одной из целей, которые наметили себе молодые супруги.
 Маленький кораблик двигался по своему маршруту — как обычно, почти без присмотра людей. В иллюминаторы то одного, то другого борта открывался вид на ядро Галактики, сиявшее странным светом с расстояния в тысячи световых лет. Этот многоцветный жгучий свет смягчали и приглушали облака и неровные полосы темной пыли. Свет ядра был настолько ярким, что время от времени то Кэрол, то Скарлок замечали тень их кораблика, скользящую по какому-нибудь пылевому облаку, части огромной туманности. Сами же облака с той стороны, которая была обращена к ядру Галактики, серебрились, словно под лунным светом.
 Кэрол с восхищением смотрела на крохотную движущуюся тень и необъятную тьму, окружающую пятнышки серебристого сияния, но легкая дрожь, пробежавшая по телу молодой женщины, вывела ее из поэтического настроения. Эта дрожь была мимолетной и едва уловимой. Но Скарлок все же заметил ее, вероятно, потому, что во многих смыслах был близок со своей напарницей.
 — Что случилось?
 Кэрол взъерошила свои черные прямые волосы — она носила короткую стрижку.
 — Ничего. Правда, ничего Просто, когда я смотрела наружу, я вдруг очень остро почувствовала, как далеко находится эта туманность.
 Скарлок слегка задумался:
 — Кажется, я понимаю, что ты имеешь в виду Она такая удаленная и такая старая…
 Они немного помолчали — и быстро вернулись мыслями к свету и жизни. Теперь молодая пара принялась обсуждать — уже не в первый раз — свое желание иметь ребенка в свете колонизационного плана премьера Дирака Сардоу. Фонд Сардоу был тесно связан с этим планом, что было неудивительно, поскольку фонд практически и был создан премьером.
 — Не понимаю, как люди могут так поступать. Чтобы мой ребенок был связан с этим планом? Нет, я не хочу для него такой судьбы.
 — И я тоже, — тут же согласился Скарлок. Не то чтобы ему вообще так уж сильно хотелось ребенка, но если Кэрол желает…
 Надо сказать, Кэрол сильно бы удивилась, если бы вдруг муж с нею не согласился. Они уже говорили об этом, но в повторении тоже было нечто осмысленное и успокаивающее. Разговор потихоньку перешел на другую тему. Разговаривая, молодые супруги не забывали внимательно следить за изменениями курса, которые проделывал автопилот, — это давно вошло у них в привычку, — считывать показания приборов и делать кое-какие пометки. Они хотели быть уверенными, что их корабль не слишком сильно углубился в отдаленные ответвления туманности, — хотя, конечно, автопилот справлялся с контролем куда лучше людей. Район, где они сейчас находились, по меркам планетарной атмосферы мог считаться чистым вакуумом, но на практике пространство было достаточно густо усеяно микроскопическими частицами материи, и эти частицы уже представляли определенную угрозу для движения корабля. Это было бы чертовски неудобно, а может, и куда хуже, чем просто неудобно, — обнаружить, что тебя со всех сторон окружают щупальца пыли или обманчиво медлительные завихрения разреженного газа размером с половину планетарной системы, что их кораблик оказался в ловушке и потерял возможность быстро выбраться в пригодное для полета пространство Это здорово бы задержало их возвращение на родную планету.
 Супруги вслух мечтали о будущем, когда оптэлектронный мозг корабля прервал их беседу и своим обычным бесстрастным голосом сообщил, что он засек присутствие нескольких неопознанных быстро движущихся объектов. Объекты, по утверждению оптэлектроиного мозга, были размером с очень маленький корабль и появились откуда-то из дальней части пылевой туманности. Эти объекты, чем бы они ни были, двигались один за другим — причем весьма близко, всего в каких-то нескольких сотнях километров от них.
 Корабль уже предъявил своему экипажу соответствующую картинку. Неопознанные летающие объекты выглядели как маленькие, темные, загадочные пятнышки на мерцающем серебристом фоне.
 Скарлок непонимающе уставился на движущиеся точки и возмущенно воскликнул:
 — Это что еще за фигня?
 — Понятия не имею! — выдохнула Кэрол.
 Корабль тоже не предложил никакого объяснения. Как органический, так и нечеловеческий разум были в недоумении, и неудивительно: на экранах приборов неопознанные объекты выглядели точь-в-точь как маленькие корабли, но возможность встретиться в открытом космосе с другим судном всегда была очень небольшой, а здесь, на окраине Мавронари, такая вероятность и вовсе сводилась к нулю.
 Молодой паре потребовалось всего несколько секунд, чтобы их изумление начало переходить в тревогу. В глубинах их сознания одновременно всплыло одно и то же слово, но разум отказывался признать эту возможность. Никто из них не хотел пугать другого, и потому никто так и не произнес это слово. Их обоих томило смутное невысказанное предположение о том, кем могли оказаться эти неожиданные гости. Затем Скарлок, не заикаясь о причинах своего беспокойства, предложил надеть скафандры. Кэрол сказала, что ей это не кажется необходимым. В качестве компромисса мнений супруги проверили шкаф со скафандрами и убедились, что те, как и прочее аварийное снаряжение, находятся на положенном месте и готовы к использованию.
 После этого оба уселись в кресла, установленные перед голографическим экраном. На экране снова возникло изображение окружающего пространства: фон из черной пыли и ближайший неопознанный объект. Отказываться узнавать его становилось все труднее.
 Кэрол со спокойной решимостью произнесла:
 — Ну что, Скарли, нам надо сообразить, что это такое. Это военные корабли?
 Ее напарник кивнул:
 — Должны быть военными. Должны. Наверное, это иматранская эскадра. Это ближайшая к туманности система. А может, это тамплиерские корабли. Или эскадра Космических Сил. Или — или.
 Напоминающие корабли объекты — теперь их было семь — двигались рассыпным строем, не имеющим ничего общего с поведением обычных гражданских судов. Значит, это военные корабли… потому что оставшийся вариант был слишком страшным, чтобы рассматривать такую возможность.
 Ни Скарлок, ни Кэрол пока так и не высказали вслух последнее оставшееся предположение, хотя оно давно уже угнездилось в какой-то части их сознания и теперь зловеще крепло. Супруги молча переглянулсь. Каждый из них искал успокоения и в то же время пытался успокоить другого. Но попытка не удалась.
 В конце концов эти слова произнес бездушный корабль. В его хорошо поставленном голосе прозвучало лишь легкое беспокойство — как было всегда, когда корабль сообщал о возникших проблемах.
 — Семь приближающихся объектов идентифицированы как берсеркеры, — сообщил корабль.
 Ответа не последовало. Первой реакцией Скарлока на это сообщение была вспышка гнева, направленная в адрес корабля, — за то, что тот говорил об этом так спокойно. Хотя с чего корабль должен был беспокоиться? Он был спроектирован и построен соларианцами — потомками землян — народом, относящимся к той же расе гуманоидов, что и Кэрол со Скарлоком. А соларианские инженеры, считавшие, что у них есть серьезные причины поступать именно так, взяли за правило, чтобы их машины никогда и ни по какому поводу не выражали особого беспокойства.
 Но Скарлок продолжал упорствовать в своем нелогичном чувстве. Кораблю-то чего беспокоиться? В базовой программе этих берсеркеров — если это действительно берсеркеры — не содержится такой цели, как уничтожение космических кораблей: берсеркеры были запрограммированы уничтожать не корабли, а нечто совсем иное. Их целью было уничтожение всей жизни в Галактике. На первом месте стояла человеческая жизнь, потому что люди постоянно стремились осложнить задачу берсеркеров и воспрепятствовать ее выполнению. А такая разновидность людей, как соларианцы, была самой излюбленной целью машин смерти, потому что соларианцы были, как правило, дьявольски упрямы и всегда бешено сопротивлялись попыткам их убить.
 Кэрол, которая была немного лучшим пилотом, чем Скарлок, уже кинулась к пилотскому ложу, предоставлявшему большие возможности для ручного и альфа-волнового управления кораблем, и теперь натягивала на голову альфа-волновую корону. Скарлок же, у которого от испуга онемели пальцы, поспешил к ложу второго пилота. Сейчас, когда корабль вот-вот должен был перейти на ручное управление, важнее было добраться до ложа, оборудованного противоперегрузочным устройством, чем пытаться надеть скафандр.
 Но ни пилотские ложа, ни скафандры ничем не могли помочь, если в погоню за невооруженным кораблем пускались берсеркеры. Скарлок был абсолютно уверен, что в этом отношении рекомендации устава были безнадежно оптимистичны.
 Мгновение спустя Скарлок услышал собственный слабый голос: он предлагал попытаться сделать их маленький кораблик как можно менее подозрительным, скользнуть в сторону, спрятаться за ближайшей тучей и подождать — а вдруг их не заметят?
 Оба пилота — как человек, так и оптэлектронный мозг — пропустили предложение Скарлока мимо ушей. Возможно, оно было и к лучшему, потому что ни у Скарлока, ни у Кэрол не хватило бы духу на решение подобной тактической задачи. В любом случае, это бестолковое предложение было еще и запоздалым, поскольку машины уже не просто приближались, а целенаправленно двигались к маленькому кораблику, тем самым неопровержимо доказывая, что его таки заметили.
 Кэрол пробормотала что-то бессвязное и слилась сознанием с кораблем. Она попыталась внезапно изменить направление движения и, резко прибавив скорость, прорвать строй машин-убийц. Двигатель плавно нарастил обороты. Система искусственной гравитации, действующая в рубке, успешно справлялась с возросшей нагрузкой; полифазные матерчатые сети над пилотскими ложами пока что висели спокойно, и люди не испытывали ни малейших физических неудобств.
 Но маневр оказался более чем бесполезным. Корабли быстро перестроились, лишний раз доказав, кто они такие и что их приближение к исследовательскому кораблику — отнюдь не случайность.
 Что-то неслышно бормоча себе под нос, Кэрол еще раз яростно попыталась вырваться, но результат был такой же. Теперь и молодая женщина, и ее напарник и возлюбленный были крепко схвачены ремнями безопасности и сетями. Сети были сделаны из полифазной ткани, но сейчас от них было не больше пользы, чем от спагетти. Никакие ремни и сети не могли сейчас помочь этим двоим.
 Казалось, что супруги решили не произносить мучающее их ужасное слово. И они действительно его не произносили, словно угроза становилась менее реальной, если не называть ее по имени. Похоже, они каким-то образом ухитрились не считаться с тем фактом, что собственный корабль уже дал имя их ужасу.
 Еще целую минуту два испуганных человека пытались увернуться от приближающихся машин, выжимая из своего корабля все, на что он только был способен, переходя от совместного управления к автопилоту и обратно. Кэрол была достаточно хорошим пилотом, чтобы объединять усилия природного и искусственного разумов и заставлять их делать больше, чем они могли бы сделать поодиночке. Но возможно, просто не существовало такого пилота, которому было бы под силу справиться с такой ситуацией.
 Как они ни уворачивались, враги следовали за ними по пятам, методично сокращая разделявшее их расстояние. Но огонь не открывали, и это означало, что берсеркеры по какой-то неведомой причине не стремились к быстрому умерщвлению людей, а были заинтересованы в близком контакте.
 Исследовательский кораблик не имел на борту никакого оружия. Но даже боевой катер разведки Космических Сил, в два раза крупнее этого кораблика и в тысячу раз превосходящий его по способностям к самозащите, имел бы очень мало шансов уцелеть при встрече с таким количеством берсеркеров, которые сейчас сжимали кольцо. Теперь все семь преследователей были отчетливо видны. Каждый был одного размера с исследовательским кораблем или даже несколько больше. Все они неспешно летели рядом — и по-прежнему не стреляли.
 У Скарлока вырвался стон. Его последняя надежда исчезла. В сотне километров от них из облака вынырнул корабль, который мог быть только базой берсеркеров, кораблем-носителем: летающий металлический континент, черный и страшный, как сама смерть. Одновременно с этим его изображение появилось на голографическом экране. Корабль-носитель осторожно продвигался вперед. Он всплывал из плотного облака пыли с достоинством какой-то жуткой горы и со скоростью, которая казалась неестественной для чего-то столь огромного и столь уродливого. Он скользил сквозь тьму Мавронари, словно король демонов в каком-то древнем адском видении.
 Секунда бежала за секундой, но люди в обреченном корабле молчали. Потом супруги повернулись друг к другу, и каждый увидел на лице другого отчаяние.
 — Скарли… — с трудом выдавила Кэрол.
 — Что?
 — Обещай мне одну вещь.
 — Какую? — спросил Скарлок, хотя и так знал, о чем говорит жена. Слишком хорошо знал.
 Кэрол заколебалась, потом почему-то перешла на шепот:
 — Если это и вправду берсеркеры и если они убьют нас быстро, то я рада, что мы вместе.
 — И я.
 — Но если они не… не станут… Я имею в виду все эти истории насчет того, что если они не убивают тебя сразу же, как только увидят, значит, они чего-то хотят… Тогда я просто не смогу выдержать этого… Я не хочу…
 Кэрол не смогла — не посмела — облечь свою обращенную к мужу просьбу в слова. А раз уж она не нашла нужных слов, то и Скарлоку оказалось не по силам помочь найти их. Нет, только не это. Кэрол отвернулась от мужа и предприняла последнюю яростную попытку вырваться из окружения. Но уже через несколько мгновений кольцо сжалось. Маленький кораблик остановился — его накрыло мощное силовое поле. Автопилот спокойно сообщил, что больше не может маневрировать. Сейчас его спокойствие казалось безумной насмешкой.
 Семеро нападающих приблизились на расстояние нескольких сотен метров и окружили исследовательский кораблик со всех сторон.
 Кэрол и Скарлок переглянулись. Казалось, что время остановилось.
 Автопилот невозмутимо поставил их в известность о следующей ступени катастрофы: двигатель необратимо вышел из строя.
 Несколько секунд спустя корабль все тем же тоном сообщил, что имеет место попытка открыть главный шлюз снаружи. На самом деле люди не нуждались в этом сообщении, потому что они и сами уже услышали производимый при этом шум. Корабль дрожал от пронзительного визга дрели и мощных ударов.
 После нескольких попыток Скарлоку удалось подняться с пилотского ложа. Пальцы у него дрожали еще сильнее, чем прежде. Мгновение спустя встала и Кэрол. Они застыли посреди крохотной рубки.
 — Если бы двигатель не вышел из строя, — неожиданно твердым голосом произнес Скарлок, — мы могли бы переключить его на ручное управление и воспользоваться им как…
 — Но двигатель не работает, — прошептала Кэрол. Очевидно, у их врагов были какие-то причины не позволять людям покончить жизнь самоубийством, вне зависимости от того, чем было продиктовано такое желание — трусостью или героизмом. Возможно, берсеркеры не хотели терять отличный корабль, находящийся сейчас под контролем их компьютера. — А у нас на борту нет никакого оружия…
 — Я знаю.
 — Скарли., . Даже если бы у нас был пистолет, я, наверное, не смогла бы этого сделать. Только не тебя…
 — И я тоже. — Скарлоку показалось, что лучше будет сказать об этом сейчас, хотя он и не был до конца в этом уверен. — И… и я не хотел бы оставлять тебя наедине с… с берсеркерами.
 Громкий звук, раздавшийся всего в нескольких метрах от них, дал понять, что вражеские боевые единицы — или машины, или как их там следовало называть — пробрались в главный шлюз. Неожиданно люди увидели их, хотя и не непосредственно. Оптэлмозг их собственного корабля с безжалостной отчетливостью показал на маленьком голографическом экране, установленном посреди рубки, неумолимое приближение смерти. На мгновение Скарлок отчетливо увидел пару огромных клешней. Потом изображение исчезло: видеокамера шлюза была раздавлена, — Кэрол, я люблю тебя.
 — И я тебя.
 Они нечасто произносили эти слова вслух.
 — Они ничуть не заинтересованы в том, чтобы заставлять людей страдать. Это должно быть быстро, что бы они ни…
 Скарлок изо всех сил старался, чтобы его голос звучал уверенно. Но ведь правда: основной заповедью машин смерти, конечной целью их базовой программы было уничтожение любой жизни повсюду, где они ее встретят. Эта программа не требовала причинять страдания живым существам. Поскольку быстрое умерщвление обычно было более эффективным, оно и стало правилом. Но время от времени встречались исключения из этого правила — ситуации, когда для достижения какой-то цели берсеркерам нужно было от определенной живой единицы нечто большее, чем смерть. Экипажу маленького кораблика не хотелось думать об этих редких исключениях. Но ничего другого им не оставалось, поскольку свидетельствующий о вторжении шум все приближался. Металлические руки и инструменты очень целеустремленно вспарывали внутреннюю дверь шлюза.
 — Кэрол…
 — Да. Я тоже люблю тебя, Скарли. — Голос молодой женщины звучал до странности рассеянно и почти скучающе.
 Времени на разговоры больше не осталось. Внутренняя дверь шлюза распахнулась. На мгновение давление в рубке слегка упало, но непоправимой утечки воздуха не произошло. Берсеркеры приняли какие-то меры, чтобы избежать этого; экипажу исследовательского кораблика предстояло до некоего срока оставаться в живых. Затем берсеркеры ворвались в рубку.
 Тусклые металлические машины одна за другой стремительно продвигались в рубку — одна, две, три, четыре… Берсеркеры этой разновидности были чуть крупнее людей, относившихся к соларианской ветви человечества, но их форма пугающе отличалась от фигуры любого человеческого существа. В этих машинах с первого взгляда чувствовалась чуждая человеку мощь и такая же чуждая целеустремленность. Они двигались по рубке быстрее и решительнее, чем мог бы двигаться любой человек или живое существо любой расы. Некоторые из захватчиков передвигались на шести металлических ногах, а некоторые — только на четырех.
 Удивительным было то, что захватчики сперва вроде бы и не обращали внимания на двух своих пленников. Пленники же схватились за руки и так и остались стоять посреди рубки, словно парализованные.
 Подобно любому другому соларианцу, Кэрол и Скарлок слышали великое множество историй о берсеркерах. Некоторые из этих историй были правдой, некоторые — выдумкой, а некоторые — нелепыми легендами. Существовали населенные людьми планеты, жители которых никогда не видели ни единого берсеркера, но не было ни одной планеты, где не рассказывались бы эти истории. Кажется, во всех этих рассказах берсеркеры были наделены способностью понимать человеческую речь. В тех редких случаях, когда герои этих историй сталкивались с берсеркерами достаточно близко и при этом каким-то чудом ухитрялись выжить, они всегда утверждали, что берсеркеры очень быстро находили возможность общаться со своими пленниками. Машины смерти четко объясняли отвратительным для них зложитям, что от них требуется, что они должны сделать, чтобы заслужить быструю и милосердную смерть, или, по крайней мере, давали понять, по какой причине им временно продляли жизнь.
 Но эти машины, захватив Кэрол и Скарлока вместе с их кораблем, вообще ничего не сказали — если не считать какого-то щелканья и посвистывания, издаваемых одним из захватчиков. Видимо, так берсеркеры общались между собой. Но даже если этот шум действительно был языком, ни одному соларианцу было не под силу ни понять его, ни ответить на нем.
 Одной из граней охватившего Кэрол и Скарлока ужаса был страх, что их немедленно разлучат. Этого не произошло. Но безрассудная надежда на то, что берсеркеры так и не обратят на них внимания, быстро угасла. После короткой отсрочки проворные металлические пальцы схватили людей и осторожно их обыскали, равно безразлично ощупывая кожу и одежду. Затем пленников отпустили, не причинив никаких физических повреждений. Связывать их тоже не стали. В следующую минуту все машины, кроме одной, покинули рубку и рассыпались по отсекам маленького корабля, очевидно, вознамерившись осмотреть и обыскать его.
 Двое пленников с болью посмотрели друг на друга. Они были пока что не ограничены в передвижениях — и все же совершенно беспомощны. Они обменялись несколькими ничего не значащими словами, в которых сквозила безнадежность. Несомненно, металлический охранник слышал их разговор, но не стал ни наказывать пленников, ни приказывать им замолчать.
 Затем обыскивавшие корабль берсеркеры снова вернулись в рубку и остановились, неподвижно застыли, словно обычные роботы.
 — Ну и что дальше?! — внезапно выкрикнул Скарлок. На мгновение — всего лишь на мгновение — он предстал перед Кэрол храбрецом. Юноша стоял, стиснув кулаки, и смотрел на своих неживых тюремщиков с мужеством отчаяния.
 Машины не обратили на него ни малейшего внимания. Один из берсеркеров двинулся к приборной панели и пробежался по ней металлическими пальцами — должно быть, пытался проникнуть в корабельный банк данных.
 Кэрол обессиленно рухнула в пилотское кресло и заплакала.
 Мучительно тянулись минуты. Ничего не происходило. Через некоторое время Скарлок присел на второе кресло.
 Теперь пленники могли через иллюминаторы более отчетливо рассмотреть летающую базу берсеркеров. Скарлок вполголоса заметил, что в свете, идущем от ядра Галактики, на чудовищном корпусе берсеркера видны следы обширных повреждений — воронки и рубцы, но тем не менее металлическое чудовище все еще выглядело чрезвычайно опасным. Кроме того, юноша подумал, что определенные особенности конструкции указывали на огромную огневую мощь корабля-носителя. Гигантская туша имела форму скругленного яйца — точнее, чего-то среднего между яйцом и шаром. Без приборов в космосе трудно судить о расстояниях и размерах, а голос исследовательского кораблика умолк, но по слабому движению пылевого потока Скарлок решил, что корабль-носитель имеет в диаметре не менее нескольких километров.
 Еще до того, как истек первый час их плена — а протекал он большей частью в ужасающем молчании, — Кэрол начала от напряжения повреждаться в рассудке. Она безмолвно уставилась в пространство, и реплики Скарлока оставались без ответа.
 — Кэрол?
 Ответа не последовало. Молодая женщина, продолжая глядеть куда-то в угол рубки, медленно поднесла сжатый кулак ко рту и так же медленно впилась в него зубами. По руке потекла струйка крови.
 — Кэрол! — Пошатнувшись, Скарлок вскочил и схватил жену за руку.
 Кэрол подняла глаза — безумные, чужие глаза — и посмотрела на него.
 — Кэрол, прекрати.
 Неожиданно молодая женщина разрыдалась. Скарлок склонился над женой, неуклюже пытаясь успокоить ее. Берсеркер тем временем бесстрастно следил за пленниками.
 Следующие несколько часов машины продолжали наблюдать за людьми — заметно было, как они поводят линзами. Несомненно, они также прислушивались к словам пленников, но ничего больше не предпринимали. Пленникам позволялось беспрепятственно передвигаться по рубке и соседней каюте. Позволялось садиться, вставать, ложиться, пользоваться водопроводом.
 В конце концов Кэрол и Скарлок уснули.
 Настал момент, когда Скарлок обнаружил, что он сидит в рубке, смотрит на корабельный хронометр и думает, почему ему кажется, что эти цифры ничего не выражают. Юноша попытался вспомнить, какой день и час показывал хронометр, когда он смотрел на него последний раз, но, похоже, ему не удалось бы этого сделать даже ради спасения собственной жизни. Ясно было лишь одно — это происходило еще в незапамятные времена, до появления берсеркеров.
 Кэрол пока что спала. Скарлок оставил ее в соседней комнате. При том состоянии, в каком находилась сейчас Кэрол, ей лучше было как можно дольше оставаться в забытьи.
 Скарлок медленно подошел к корабельному роботу и налил себе чашку воды. Чтобы сделать это, ему пришлось пройти рядом с одним из берсеркеров. Юноша даже задел машину, потому что ее металлические ноги заполонили собою маленькую рубку. Скарлок знал, что берсеркер может в любое мгновение протянуть конечность и прикончить его и что при этом он даже не успеет увидеть удара, точно так же, как не успел бы увидеть летящую в него пулю. Ну что ж, пусть будет так. Пусть приходит смерть.
 Но смерть так и не пришла.
 Скарлок еще раз так же медленно наполнил чашку водой и понес ее в каюту, чтобы предложить воды своей спутнице — которая, кстати, уже сидела на койке.
 Мысли о пище им пока что не приходили.
 Равно как и мысли о надежде.
 Через некоторое время показания хронометра снова начали приобретать для Скарлока какой-то смысл. К нему вернулась часть воспоминаний, и юноша с тупым удивлением понял, что протекшие с момента захвата корабля часы сложились в стандартный день.
 Кроме того, он заметил, что Кэрол снова время от времени кусает руку. На пальцах у нее засохла кровь. Но теперь Скарлок не стал ее одергивать. Ему было уже все равно.
 Постепенно первое потрясение ослабло, и хватка ужаса понемногу разжалась. Смертельный приговор был отложен, и начинало казаться, что жизнь как-то продолжается.
 Скарлок и Кэрол подолгу сидели на койке, прижавшись друг к другу. Время от времени Кэрол внезапно разражалась странным смехом. Когда она принималась хохотать, Скарлок вяло смотрел на жену, не в силах сообразить, насколько она сейчас в своем уме. Потом Кэрол одолевала дремота или сам Скарлок вздрагивал, пробуждаясь от подобного смерти сна.
 В какой-то момент Кэрол вышла из своего оцепенения, вскочила и во внезапном припадке завизжала:
 — Чего они от нас хотят?! Чего они хотят?! — Потом она развернулась, налетела на ближайшего берсеркера и принялась колотить его и без того уже кровоточащими кулаками. — Чего ты хочешь?! Почему ты не убиваешь нас?! Убей нас! — Берсеркер пошевелил одной ногой и слегка переместился. Тем дело и ограничилось. Мгновение спустя Кэрол, рыдая, обессиленно рухнула на пол, прямо под ноги бесстрастной машине.
 Разговоры молодой пары — то достаточно рассудительные, то лихорадочно возбужденные — перемежались длительными промежутками заполненного безнадежностью молчания.
 Во время одной из таких более-менее рассудительных бесед Скарлок сказал:
 — У меня появилась одна идея насчет того, почему эта железяка не разговаривает. Предположим, что это очень старый берсеркер. Предположим, что по какой-то причине — не знаю, по какой именно, — он очень долго проторчал здесь, в Мавронари. Для корабля или машины в этом нет ничего невозможного. Так вот, возможно, он долго просидел здесь, а теперь собирается снова выбраться из туманности. Или он забрался в Мавронари с другой стороны и пытается пройти ее насквозь.
 После долгой паузы — возможно, она обдумывала эту мысль — Кэрол отозвалась:
 — Может быть.
 По спине у Скарлока пробежал холодок: в этот момент Кэрол выглядела так, словно перестала бояться чего бы то ни было.
 Убедившись, что она не собирается что-либо добавлять, Скарлок продолжил:
 — В таком случае, если этот берсеркер и вправду просидел тут несколько тысяч лет, он может просто не знать ни одного из земных языков. Может, это чириканье, с которым они к нам сначала обращались, — это язык Строителей?
 — Что?
 Похоже, Кэрол действительно не поняла, о чем он говорит. Хуже того: кажется, это ее и не интересовало.
 — Любовь моя, ну ты же помнишь историю Галактики. Давным-давно существовала раса, которую мы, соларианцы, теперь называем Строителями, потому что не знаем другого имени для них. Это раса создала первых берсеркеров, чтобы те помогли им выиграть какую-то сумасшедшую войну с другой расой. Это все произошло, когда у людей только-только начался неолит, а может, еще раньше. А потом у них что-то пошло не так, и берсеркеры уничтожили не только тех безымянных врагов Строителей, но и своих создателей. Я где-то читал, что речь Строителей как раз состояла из щелканья и посвистывания.
 Кэрол и на этот раз не ответила. Скарлок умолк, и через несколько минут пленники задремали — точнее, Скарлок только попытался задремать. И тут один из охранников внезапно заговорил — в первый раз с того момента, как берсеркеры поднялись на борт исследовательского кораблика.
 И то, что произнес берсеркер — произнес четким машинным голосом, мало чем отличающимся от голоса ныне умолкшего оптэлмозга, — были слова, сказанные по-солариански. Когда Скарлок услышал от берсеркера: «У меня появилась одна идея насчет того, почему эта железяка не разговаривает», — с него разом слетела вся дремота.
 — Что-что?
 Скарлок подскочил, очумело глядя то на берсеркеров, то на Кэрол, продолжавшую спать на соседней койке.
 Тот же самый берсеркер все с тем же четким произношением, но чуть громче произнес:
 — Щелканье и посвистывание.
 Эта фраза разбудила Кэрол. Женщина заворочалась и, слегка постанывая, проснулась. Скарлок схватил жену за руку и воскликнул:
 — Так вот что им от нас нужно! Слушать нас и изучать наш язык. Берсеркер мгновенно отозвался, в точности скопировав интонации Скарлока:
 — Вот что им от нас нужно. Изучать наш язык. Похоже, подобное потрясение мгновенно вырвало Кэрол из того состояния, в котором пребывала молодая женщина, и снова заставило осмысленно воспринимать окружающее.
 — О господи, Скарлок, но мы же не хотим им помогать! — с ужасом отозвалась она.
 — Любимая, я думаю, у нас нет особого выбора. Возможно, это наш единственный шанс выжить.
 Два человека надолго умолкли, глядя друг другу в глаза и пытаясь прочитать в них сокровенные движения души.
 — Любимая… — произнес берсеркер, словно пробуя это слово на вкус.
 Но сейчас люди не слушали его. Внезапно Скарлок взорвался:
 — Кэрол, я не хочу умирать-Нет-нет, я тоже не хочу! Скарли, но как мы можем… как мы можем на это согласиться?
 — Успокойся, любимая. У нас никто не спрашивал нашего согласия. Но раз уж мы попали в такую ситуацию, нужно как-то к ней приспосабливаться, вот и все.
 — Успокойся, любимая, — повторил берсеркер. — Вот и все.
 Потянулись часы и дни. Берсеркеры решили ускорить изучение языка, и для этого развели людей по разным каютам, так что у тех оставался единственный способ поддерживать связь — громко переговариваться друг с другом.
 Отказ подыгрывать планам берсеркеров не казался сколько-нибудь разумной мыслью. Как резонно заметил Скарлок, вместе с банком данных захваченного корабля берсеркеры заполучили огромное количество записей — разнообразнейшие радио переговоры, происходившие между разными кораблями и различными планетами, на всех языках, которые знали сами Кэрол и Скарлок, и еще на некоторых сверх того.
 И вот теперь их металлические тюремщики начали прокручивать записи, взятые из банка данных, и подражать звукам человеческой речи. А значит, попытка пленников воспрепятствовать планам берсеркеров была заведомо тщетной.
 — Так что, любимая, ты сама видишь — от нас тут ничего не зависит. Даже если мы откажемся разговаривать, они используют записи и проанализируют язык математически. Они могут получить все, что им нужно, и без нашей помощи. — Через некоторое время юноша добавил:
 — Понимаешь, Кэрол, нас никто не станет искать. Если и станет, то очень не скоро — через несколько месяцев, не раньше. А если кто-то все-таки отправится на поиски и найдет нас — да поможет ему Бог. — Кэрол не спорила. Большую часть времени она просто смотрела в пространство. Иногда она снова принималась кусать руку.
 Потом тюремщики принялись понукать своих пленников и заставлять их говорить без умолку. Если люди замолкали больше чем на минуту, берсеркер пользовался своими новыми познаниями в языке, чтобы приказать пленникам продолжать говорить. Когда этого оказывалось недостаточно, берсеркер брал обоих людей за руки и пускал несильный электрический разряд. Таким образом — встряхивая людей электричеством и обращаясь к ним своим монотонным, чудовищно терпеливым голосом — ему удавалось заставить хотя бы одного из пленников бодрствовать и разговаривать.
 Постепенно такой распорядок стал обычным: один из пленников спал, а со вторым в это время разговаривали — или, точнее будет сказать, его в это время допрашивали. Постепенно, несмотря на сон или, скорее, промежутки тяжелого забытья без сновидений, оба пленника начали изнемогать, как умственно, так и физически.
 Вот так и тянулись дни. Скарлок не мог даже приблизительно сказать, сколько времени уже прошло. Он давно позабыл о хронометре. Когда Скарлок сидел в рубке и разговаривал с берсеркером, ему даже в голову не приходило взглянуть на показания прибора. Иногда эта мысль мелькала у него в мозгу в те короткие промежутки, когда разговор с берсеркером уже заканчивался, но Скарлок только успевал дойти до неосвещенной каюты, упасть на койку и забыться тяжелым сном. Впрочем, вполне возможно, что корабельные часы, как и двигатель, были выведены из строя.
 Самому исследовательскому кораблику явно устроили лоботомию, но вспомогательные службы, как и прежде, обеспечивали людей водой и пищей, система жизнеобеспечения следила за чистотой воздуха, и искусственная гравитация продолжала поддерживаться на прежнем уровне. Кэрол и Скарлок теперь виделись редко и мимолетно. Самое большее, что им удавалось, — это перекинуться несколькими ничего не значащими словами, когда одного из них вели в каюту, а второго — в рубку, на нескончаемый допрос.
 Терзавший людей запредельный ужас постепенно становился терпимым. Человек привыкает ко всему — даже к близости смерти.
 Но перемены продолжались. Познания берсеркеров в человеческом языке постепенно увеличивались. По ходу расспросов в их речи появлялась то новая интонация, то новый смысловой оттенок — сперва едва различимые, потом четко выраженные. Теперь уже было очевидно, что их тюремщики сильно заинтересованы в чем-то еще, помимо изучения одного или нескольких соларианских языков. И характер этих новых намерений берсеркеров был, мягко говоря, зловещим.
 В какой-то момент Скарлок — ему лучше удавалось держаться начеку — заметил эту перемену. Он сидел в рубке, наедине с берсеркерами, и один из них потребовал его внимания, указав на центральный голографический экран.
 Берсеркеры давно уже установили полный контроль над оптэлектронным мозгом кораблика, и теперь по их приказу он изобразил на экране узор из светящихся искр — несколько ближайших планетарных систем. Рядом со звездами и некоторыми из планет появились их названия, написанные на общесоларианском языке. Теперь берсеркера интересовали сведения о континентах, городах и заводах, где строили космические корабли.
 Через некоторое время — возможно, через стандартный месяц — Скарлок понял, что удерживающий их в плену искусственный разум научился практически свободно разговаривать с ними.
 Это понимание вернулось к нему с новой силой как-то после пробуждения — в тот момент Скарлок был в каюте один. Как раз в эту минуту один из находившихся на корабле берсеркеров открывал дверь каюты, и Скарлок услышал доносящийся из соседнего помещения голос другого берсеркера:
 — Это мужчина. Это дерево. Это женщина.
 По-видимому, берсеркер называл предмет и одновременно указывал на его изображение.
 — Я — женщина, — отозвалась Кэрол. Сейчас ее голос звучал так же механически, как и голоса берсеркеров.
 — А что я такое? — неожиданно спросила машина. Скарлоку не хотелось ни о чем думать. Он проснулся с уже привычным ощущением застарелого страха. Скарлок потянулся, разминая затекшее тело, и двинулся в соседнюю каюту, чтобы присоединиться к Кэрол.
 В дверях Скарлок приостановился. Сейчас его сознание работало достаточно ясно, и неожиданно юноша осознал, как сильно изменилась за время плена его напарница, его возлюбленная, его жена. И без того всегда худощавая, теперь Кэрол напоминала скелет. Ее пальцы были покрыты полузажившими следами укусов и засохшей кровью. Встретив Кэрол где-нибудь на улице, Скарлок просто не узнал бы ее. А ведь, конечно, не только она так кошмарно изменилась. Скарлок знал, что тоже сильно потерял в весе, что его волосы и борода отросли и свалялись, одежда провоняла и заскорузла от грязи, а к тому же еще и перестала быть ему впору. Передвигался он теперь очень неуклюже, подволакивая ноги на каждом шагу.
 Неожиданно Скарлок осознал, что они с Кэрол не прикасались друг к другу как любовники с того самого момента, как оказались в плену. Насколько он мог припомнить, они даже ни разу не поцеловались. А теперь вряд ли такое могло произойти в те короткие моменты, когда они оказывались вместе.
 — Отвечай мне, — настойчиво повторил металлический голос. — Что я такое?
 Кэрол, уставившаяся было в пространство, с виноватым видом перевела взгляд на разговаривавшего с ней берсеркера.
 — Ты… — Ее взгляд снова скользнул к иллюминатору. Там сейчас проплывала колоссальная туша корабля-носителя. — Машина, — закончила она фразу.
 — Я машина. Я неживая. Ты живая. Дерево живое. Кэрол несколько секунд с безумным видом взирала на берсеркера, словно школьница на строгого учителя, потом отчаянно затрясла головой. Скарлок так и застыл в дверном проеме, явственно услышав в голосе жены нотки безумия.
 — Нет! Я не живая. Я не буду живой. Не я. Не буду, если ты не захочешь. Больше не буду.
 — Не лги мне. Ты живая.
 — Нет-нет! На самом деле я не живая. Живые существа нужно уничтожать — ведь правильно? Я… — она быстро взглянула на Скарлока, — мы — доброжилы.
 Это слово — «доброжилы» — создали сами берсеркеры, и оно сопутствовало им почти во всех историях, которые рассказывали о машинах смерти. Этим словом обозначали людей, которые переходили на сторону берсеркеров, служили им, а иногда даже поклонялись.
 Все, на что хватило Скарлока, — это вцепиться в металлический косяк и наблюдать за происходящим. Возможно, Кэрол в своем безумии случайно наткнулась на единственный способ, который мог помочь им выжить. Ему никогда прежде не приходило это в голову — а ведь вполне может оказаться, что берсеркеры никому не предлагают к ним присоединиться. Возможно, они принимают только тех, кто приходит к ним добровольно.
 — Мы доброжилы, а не зложити, — продолжала тем временем Кэрол. Фальшивое воодушевление в ее голосе сменилось подлинной искренностью — даже на взгляд ее товарища по несчастью. — Мы доброжилы! Запомните это. Мы любим берсеркеров. Это зложити называют вас берсеркерами. Вы можете доверять нам.
 Скарлок еще сильнее вцепился в дверной косяк и с горячностью прохрипел:
 — Мы доброжилы. При виде такого откровенного перехода пленников на другую сторону берсеркер не выказал ни возбуждения, ни удовлетворения. Он лишь сказал:
 — Я буду доверять вам потом. Сейчас вы доверяйте мне.
 — Мы доверяем тебе. Что ты собираешься с нами сделать? — По-прежнему стоявший в дверях Скарлок выдохнул этот вопрос прежде, чем успел решить, действительно ли он хочет знать ответ.
 — Использовать вас, — ответил берсеркер, даже не потрудившись повернуть линзы в сторону Скарлока.
 — Мы можем быть полезными. Да, мы можем быть очень полезными, если ты не убьешь нас.
 На это берсеркер ничего не ответил. Кэрол снова бессильно растянулась на пилотском ложе, не глядя на напарника.
 Сейчас все ее внимание было сосредоточено на берсеркере, возобновившем расспросы.
 Примерно через час берсеркер внезапно сузил круг интересовавших его тем. Теперь он принялся дотошно расспрашивать людей о шести-восьми населенных соларианцами звездных системах, которые находились всего в нескольких днях пути от этого края Мавронари.
 — Назовите и опишите каждую населенную планету в этой системе. Какой защитой располагает каждая система и каждая планета? Какие вооруженные корабли они держат в космосе? Какие научные и производственные сооружения находятся на каждой из планет? Какие межзвездные транспортные линии связывают эти системы?
 Бесконечный допрос кружил, затрагивая все новые аспекты поднятой темы. Иногда берсеркер принимался докапываться и выспрашивать малейшие подробности, а иногда его вроде бы удовлетворяли лишь самые общие сведения, которые удавалось вспомнить пленникам.
 Кэрол, очевидно, всецело отдалась одному-единственному стремлению — добиться, чтобы допрашивающий их берсеркер остался доволен. Скарлок же даже в моменты наибольшей неуверенности страдал от мысли, что из страха может рассказать берсеркерам слишком много. Но он не мог придумать никакого надежного способа солгать своим тюремщикам. Скарлок очень мало знал о защитных системах планет, о которых его расспрашивали, — но какая-то героическая часть сознания нашептывала юноше, что он мог бы попытаться представить их очень грозными.
 Но если он посмеет подобным образом ввести берсеркеров в заблуждение, те вцепятся в него с еще большим усердием. Скарлок легко мог представить, какими продолжительными и жестокими станут тогда допросы. Не было ни малейших причин считать, что какая-либо причина помешает берсеркерам пустить в ход пытки. «Откуда ты знаешь о защитных системах? Твоя работа была связана с ними?» Он умрет, ему ни за что не выдержать такого допроса. А Скарлоку не хотелось умирать. Нет, он достаточно четко осознавал, что это уже не жизнь, а существование, но сейчас это было не важно. Возможно, когда-нибудь он сумеет снова стать человеком. Но если он сейчас солжет — или хотя бы попытается солгать берсеркерам, — он совершенно точно закроет себе всякий путь к возвращению в нормальное состояние.
 Двоим людям — мужчине и женщине — приходилось играть теми картами, которые сдала им судьба.
 Допрос продолжался. Затем, когда пришла очередь Кэрол удалиться в соседнюю комнату и впасть в забытье, его тема снова резко изменилась.
 Они уже около часа говорили о Иматранской системе, когда Скарлок, отвечая на вопрос о том, что ему известно о населенном планетоиде, движущемся по самостоятельной орбите, упомянул об одной вещи, которая до этого момента напрочь выпала у него из памяти, — а именно о визите биологической лаборатории. Скарлок слыхал, что эта лаборатория вроде бы должна на некоторое время остановиться в Иматранской системе. На самом деле эта лаборатория была устроена на базе межзвездного корабля, и она была непосредственно связана с колонизационным проектом премьера Дирака Сардоу…
 В тот момент, когда Скарлок упомянул о предназначении лаборатории, в запутанных электронных цепях, на которых базировался искусственный интеллект берсеркера, должно быть, прозвенел предупреждающий звоночек. То есть на самом деле Скарлок, конечно же, не слыхал никакого звонка, но это сравнение показалось юноше удачным. А что? Вполне подходящий символ для обозначения неожиданной и сильной реакции. Во всяком случае, скоро стало ясно, что эта тема привлекла особое внимание берсеркера.
 — Расскажи мне больше о лаборатории, — потребовал он.
 — Но я уже сказал вам практически все, что мне известно. Насколько я понимаю, это своего рода летающий научный комплекс, который проводит какие-то биологические исследования, как-то связанные с планом колонизации. Правда, я ничего больше не знаю об этой лаборатории. Я…
 — Расскажи мне больше о лаборатории.




 ЧАСТЬ I



 ГЛАВА 1

 Глубоко внутри человеческой жизни, среди истоков бытия, кипела работа. Биллионы атомов (миллионом больше, миллионом меньше — несущественно) перемещались при помощи тончайшей, ювелирной работы силовых установок. На крохотном пространстве нескольких клеток, связанных с воспроизводством человеческих организмов, перестраивались схемы взаимодействия необычных, сверхактивных молекул. Вовсю работало множество механических и оптэлектронных приборов — точнее, они использовались как высокоточные инструменты, но управлял ими человеческий мозг. И эти инструменты вгрызались в очередной слой тайн, лежащих в основе наиболее характерных черт жизни и материи.
 Но в какой-то момент работа была прервана неожиданной помехой. Эта помеха проявилась в форме назойливого, дребезжащего шума, мешающего человеческому сознанию достигнуть должной степени сосредоточенности. В ход исследований вмешалась жизнь на ее макроскопическом уровне.
 Доктор Даниэль Ховелер, один из самых ревностных исследователей, оторвал натруженные глаза от окуляра микроскопа и раздраженно поднялся с рабочего места. Но его раздражение быстро сменилось удивлением. Доктор Ховелер увидел женщину, с которой никогда прежде лично не встречался, но в которой мгновенно узнал знаменитую леди Женевьеву Сардоу. Леди Женевьева как раз вплывала через главный вход на центральную палубу орбитальной биоисследовательской станции.
 Леди Женевьеву — молодую, миниатюрную женщину в пене белых кружев — сопровождала небольшая, но энергичная свита, состоящая из ее помощников и представителей средств массовой информации. Эта небольшая группа посетителей, чуть больше десяти человек, застыла, оказавшись внутри огромного помещения, в котором любой звук отдавался эхом. Помещение лаборатории не уступало размерами футбольному полю, а по высоте соответствовало трюму крупного космического судна. Глазам гостей предстала редкостная по своему совершенству картина неразберихи. Леди Женевьева не предупредила о своем прибытии заранее, и у персонала лаборатории было не более десяти минут на подготовку к неожиданному визиту. Ховелер слышал эту новость, но, увлеченный работой, мгновенно забыл о ней. Теперь же доктор запоздало сообразил, что весь этот короткий промежуток времени его коллеги ошалело суетились, изо всех сил стараясь подготовиться к приему гостей, а он в этой подготовке участия не принимал.
 В настоящий же момент, когда прославленная гостья остановилась у входа, неуверенно оглядываясь по сторонам, все сотрудники лаборатории, в свою очередь, застыли, кто где стоял. Доктор Ховелер заключил из увиденного, что если известие о прибытии Женевьевы вызвало настоящий взрыв волнения и суматохи, то ее непосредственное присутствие на мгновение ошеломило сотрудников — их сейчас в лаборатории было более десятка. Некоторое время в напоминающем пещеру помещении раздавались лишь дыхание людей и ровный гул работающих машин, которые продолжали трудиться над разнообразными поставленными задачами.
 Несколько секунд спустя кое-кто из сотрудников слегка переместился или просто постарался незаметно воспользоваться интеркомом, чтобы найти и предупредить свое начальство.
 О браке леди Женевьевы с премьером Дираком было объявлено меньше стандартного месяца назад, после чего она вознеслась от полной неизвестности к положению одной из самых заметных политических фигур домена, включавшего в себя несколько десятков планетарных систем. Всего лишь месяц назад мало кто из присутствующих в этом помещении людей узнал бы леди Женевьеву в лицо и она привлекла бы не больше внимания, чем любой другой случайный посетитель. Теперь же одно лишь ее присутствие повергло некоторых сотрудников лаборатории в ступор.
 Леди Женевьева, в свою очередь, по мере сил постаралась справиться с этой слегка неловкой ситуацией. Она непринужденно заговорила с теми, кто оказался к ней ближе всех. Манера поведения леди Женевьевы выглядела хорошо отрепетированной, но еще не вошедшей в привычку. Высокопоставленная гостья улыбалась и говорила весьма вежливо, но заметно было, что известность ей внове. Она говорила так тихо, что те, кто стоял всего в нескольких метрах от леди, уже не могли разобрать ее слов.
 Ховелер быстренько взглянул на свой микроскоп, проверяя, не пострадает ли эксперимент, если он отвлечется на несколько минут. Потом снова повернулся и подошел поближе к леди Женевьеве, чтобы получше рассмотреть ее и получить возможность услышать, что она говорит. Доктор вдруг понял, что всего лишь за несколько минут, которые эта женщина пробыла в лаборатории, у него уже возникло стремление опекать ее и заботиться о ней.
 Одна из спутниц леди Женевьевы — Ховелер вроде бы припомнил, что в средствах массовой информации ее называли специалистом по связям с общественностью, — прошла через люк на пару секунд раньше. Теперь эта женщина — и ростом, и звучностью голоса значительно превосходящая свою хозяйку — стояла рядом с леди Женевьевой. Губы ее были растянуты в профессиональной улыбке, а глаза блестели внимательно и настороженно, как у хищницы, готовой защищать своего детеныша. Прочие же гости, чрезвычайно делового вида мужчины и женщины с разнообразной съемочной аппаратурой, были очень заняты: они старались зафиксировать каждый жест и каждое слово леди Женевьевы. Что бы жена премьера ни сказала и что бы ни сделала при посещении лаборатории, это сегодня же войдет в выпуск новостей, а новости будут транслироваться на двух десятках планет. Считалось, что население этих планет чрезвычайно интересуется всем, что связано следи Женевьевой.
 Вот и истории, которые будут созданы сегодня, сверхсветовой курьер за считанные дни разнесет по пространству в несколько сотен кубических световых лет, по всем соседним мирам. А потом эти истории разойдутся по всей соларианской части Галактики, куда их только удастся протолкнуть вездесущим журналистам. Премьер Дирак вовсе не собирался мириться с тем, что его власть и влияние распространяются пока что всего на несколько десятков планет.
 Наконец-то сотрудникам удалось отыскать и.о. начальника лаборатории, госпожу Анюту Задор. Доктор Задор — высокая, черноволосая, немного нерешительная женщина — появилась откуда-то из-за стеллажа с оборудованием и поприветствовала свою высокопоставленную гостью. По наряду доктора Задор — лабораторному халату и поношенным туфлям со стоптанными задниками — сразу стало ясно, что у нее не было времени на подготовку к этому визиту.
 На самом деле Анюта Задор была ровесницей леди Женевьевы, но при этом она выглядела на несколько лет старше, была значительно крупнее и наряд ее был куда проще. В полных губах и темных волосах доктора Задор чувствовалась кровь африканских предков, а поразительно синие глаза она явно унаследовала от какого-нибудь викинга. Настоящий начальник лаборатории, руководитель доктора Задор, доктор Нарбоненсис в настоящий момент отправился на научную конференцию, проходившую в другой планетарной системе, — и уже одно это свидетельствовало о том, что визит леди Женевьевы и вправду был полной неожиданностью.
 Пока, снедаемый некоторым беспокойством, Ховелер наблюдал за происходящим, и.о. начальника лаборатории храбро выступила вперед в своих стоптанных туфлях и протянула руку, официально приветствуя леди Женевьеву и ее свиту от лица коллектива лаборатории.
 Высокопоставленная гостья ответила вполне достойным образом; лишь по ее тихому голосу можно было догадаться, что она пока не привыкла выступать в роли общественной деятельницы. Кроме того, леди Женевьева добавила, что они с мужем чрезвычайно гордятся тем, что им выпала возможность сделать личный вклад в работу лаборатории.
 Ховелер краем уха прислушивался к рутинному обмену приветствиями. Дальнейшая беседа двух женщин касалась в основном того факта, что эта орбитальная лаборатория играла важнейшую роль в долгосрочной подготовке к основанию огромной колонии — время и место для этого еще не были выбраны. Эта колония или несколько колоний должны были способствовать расселению человечества и обеспечить его будущее. Беседа протекала под суфлирующие реплики специалистки по связям с общественностью и проводилась, собственно, для того, чтобы журналистам было что освещать в прессе.
 Во время этой части беседы доктор Ховелер обращал внимание в основном на интонации, а не на слова говоривших, и от речи высокопоставленной гостьи у него осталось впечатление чего-то механического, заученного. Было совершенно ясно, что леди Женевьеву натаскивали, объясняя, что именно ей следует говорить. Некоторые фразы явно были составлены с расчетом на определенный политический эффект.
 Доктор Задор воспользовалась паузой в разговоре и вернулась к первоначальной теме, словно не была уверена в том, что услышала:
 — Правильно ли я вас поняла, леди Женевьева? Вы действительно намереваетесь сделать сегодня некий .. э-э… личный вклад в работу лаборатории?
 Молодая женщина энергично закивала, тряхнув копной каштановых, с медным отливом кудрей:
 — Да, именно так. Мой муж, премьер Дирак, и я — мы с ним решили пожертвовать нашего первого ребенка, чтобы увеличить ряды будущих колонистов. За этим я сюда и прибыла.
 Это была новая тема, и она вызвала у слушателей совершенно искренний интерес и удивление. Леди Женевьева усилила их изумление, заявив, что сам премьер прибудет сюда, в систему Иматры, как только позволит его напряженное расписание, — через несколько дней или, самое большее, через стандартный месяц, — и присоединится к ней.
 Этот негромкий разговор проходил на фоне размеренного шуршания и жужжания лабораторного оборудования. Отсюда, со спутника, вращающегося на низкой орбите, открывался прекрасный вид на терраформированный планетоид Иматру — тщательно проработанную зеленую поверхность, усеянную маленькими озерами, каналами и прудами. Этот рельефный глобус величаво вращался на фоне черного звездного неба, оказываясь то почти над наблюдателями, то почти под ними, хотя понятие «низ» для орбитальной станции зависело исключительно от ее искусственной гравитации, раз и навсегда сориентированной так, чтобы низом была палуба.
 Теперь леди Женевьева, понукаемая настойчивым бормотанием специалистки по связям с общественностью, принялась вежливо расспрашивать доктора Задор о том, как долго она с сотрудниками и со всей их потрясающей лабораторией находятся в этой планетарной системе и что им показалось здесь самым удивительным. Попутно леди Женевьева неуклюже попыталась дать понять, что и она сама, и лично премьер считают, что планеты Иматранской системы относятся к числу самых прекрасных мест во Вселенной.
 Доктор Задор уже кое-как справилась с изумлением, вызванным этим мелодраматическим визитом, и постаралась отделаться общими фразами, лишенными политической окраски. Визит лаборатории в Иматранскую систему был запланирован по крайней мере несколько стандартных месяцев, а то и год назад.
 Еще раз переспросив и убедившись, что да, она поняла леди Женевьеву правильно и та действительно намеревается совершить свое пожертвование прямо сегодня, доктор Задор наскоро посовещалась с парой самых опытных своих сотрудников. Ховелер в их число не вошел, поскольку являлся скорее биоинженером, чем медиком. Затем все сотрудники очень целеустремленно засуетились. Все необходимое оборудование поспешно приводилось в рабочее состояние, чтобы высокопоставленной гостье не пришлось долго ждать или испытывать какие-нибудь затруднения.
 Во время всей этой суматохи двое младших сотрудников стояли неподалеку от Ховелера и потихоньку переговаривались. Они не включали Ховелера в свою беседу, но и не считали нужным таиться от него.
 — Очевидно, их венчание тоже проходило по расписанию, — заметил один из сотрудников. Впрочем, даже заядлые циники, интересующиеся политикой, допускали мысль, что свадьба могла пройти и вне расписания.
 — Ага! Значительное политическое событие, и никак иначе.
 Невзирая на широко распространившиеся слухи, выражавшие сомнение в том, что это внезапное венчание действительно состоялось, практически никто не сомневался, что все это было затеяно прежде всего из политических соображений. Союз двух столь несхожих семейств — или, возможно, правильнее будет сказать «династий» — был венцом стремлений одних группировок и мишенью для проклятий других. Таким образом, вывод о причинах спешки при заключении этого брака напрашивался сам собой.
 Потом один из собеседников все так же негромко заметил, что династическая чета впервые встретилась всего за несколько дней до церемонии венчания.
 План колонизации, в котором эта исследовательская станция играла самую значительную роль, издавна был любимым детищем премьера Дирака и большинства поддерживающих его группировок. На самом деле многие называли премьера главным создателем этого плана.
 Хотя этот визит на высшем уровне явно был неожиданностью для доктора Задор, она все же сумела достаточно связно выразить свое удовольствие. Великий дар леди Женевьевы, конечно же, будет способствовать увеличению поддержки, которую некоторые политические силы оказывали работникам лаборатории — точнее, колонизационному проекту в целом, — хотя, несомненно, теперь им будет гарантировано противодействие со стороны других группировок. Но об этом доктор Задор благоразумно промолчала.
 Пока продолжались торопливые приготовления к самому действу, леди Женевьева и временная начальница лаборатории вели светскую беседу. На ближайшие несколько дней расписание визита леди Женевьевы в систему Иматры было очень плотным — специалистка по связям с общественностью раздала представителям прессы элегантные листочки с напечатанным расписанием, — и леди Женевьева очень сожалела, что не сможет провести на борту исследовательской станции столько времени, сколько ей хотелось бы. Или, по крайней мере, именно такое впечатление Ховелер вынес из ее усталого бормотания, которое постепенно сделалось окончательно неразборчивым.
 Некоторые из спутников леди Женевьевы попросили медиков и техников поторопиться. Кто-то сказал, что небольшой корабль, на котором прибыли гости, так и стоит у люка, где его пришвартовали, а в следующем пункте маршрута им нужно быть не более чем через час.
 Сама леди Женевьева действительно выглядела уставшей. Когда Ховелер заметил это, он ощутил, как у него в душе поднимается волна сочувствия. Рост доктора Ховелера позволял ему смотреть поверх голов большинства толпящихся вокруг людей. Сама же леди Женевьева как-то ухитрялась держаться спокойно и мужественно, хотя задержка с наладкой техники и породила неловкую паузу, которая возникает после того, как все, что следовало сказать, уже высказано.
 Ховелер вполне мог понять, почему на подготовку оборудования требовалось не так много времени. В каком помещении будет проводится операция и кто из людей-хирургов будет следить за ее ходом — подобные вопросы можно было решить достаточно быстро. А само изъятие яйцеклетки из матки и ее консервация практически всегда проводились при помощи автоматики. Медицинские роботы, приводимые в действие опытными и сверхискусными системами и действующие почти независимо от человеческого контроля, обладали такой точностью и чувствительностью, которой не дано было достигнуть даже самому лучшему врачу из числа людей.
 Ховелер заметил, что, по крайней мере, помещение уже подобрали — одну из комнат, куда вели двери из лаборатории. Когда дверь кубического помещения на мгновение приоткрылась, внутри мелькнуло похожее на седло устройство, часть медиробота.
 Наконец один из помощников доктора Задор робко сообщил леди Женевьеве, что у них все готово. Юная супруга премьера устало улыбнулась и объявила, что она на некоторое время скроется с глаз широкой общественности. Ей предстояло провести несколько минут наедине с машинами — ну разве что еще под присмотром одного тщательно подобранного человека-оператора. Похоже, эту роль собралась взять на себя сама доктор Задор.
 Высокопоставленную гостью ненавязчиво подтолкнули в нужном направлении — мимо главной двери, через которую она вошла в лабораторию. На мгновение вид у леди Женевьевы сделался смущенным, если не сказать потерянным. Из тихого разговора сотрудников Ховелер понял, что юная леди не только в нем пробудила сочувствие и инстинкт защитника.
 Когда леди Женевьева исчезла за дверью, журналисты устроились в нескольких метрах от дверного проема и принялись комментировать происходящее, напирая на важность колонизационного плана для будущего всего человечества. Само собой разумеется, их комментарии сразу же записывались.
 Ховелер покачал головой и вернулся на свое рабочее место. Но помехи, пришедшие из внешнего мира, мешали ему сосредоточиться, и вскоре доктор отказался от попыток всерьез взяться за работу до тех пор, пока гости не покинут лабораторию.
 Он откинулся на спинку стула и с рассеянной улыбкой уставился в сторону той комнаты, куда удалилась леди Женевьева. Ховелер с радостью заверил бы ее, что при современных технологиях вмешательства в ранние стадии беременности и при том, что проводить вмешательство будут лучшие специалисты на лучшем оборудовании, эта операция грозит не более чем кратковременным неудобством. Но леди Женевьева наверняка и сама об этом знала.
 Операция была проведена всего за несколько минут — видимо, без осложнений, и Женевьева Сардоу, молодая жена премьера (несомненно, горячо любимая), появилась на пороге. Она улыбалась и, если не считать все того же выражения усталости, выглядела вполне нормально.
 Доктор Задор задержалась в комнате, где проводилась операция. Как понял Ховелер, она продолжала общаться с машинами, дабы убедиться, что в последний момент не произошло какой-нибудь накладки.
 Между тем улыбающаяся знатная гостья в своем белоснежном наряде выглядела так, словно ей и не приходилось только что раздеваться. Судя по поведению леди Женевьевы, ничего неприятного за последние несколько минут с ней не произошло. Она снова принялась вежливо обсуждать с кем-то из сотрудников лаборатории и журналистами причины, приведшие ее сюда. Большинство ее высказываний, особенно ответы на вопросы, были лишь повторением ранее сказанного.
 Похоже, теперь специалистка по связям с общественностью решила взять часть беседы на себя, так, чтобы Женевьеве оставалось лишь поддакивать в нужных местах. Это у супруги премьера получалось вполне убедительно.
 Но все же вид у леди Женевьевы по-прежнему оставался потерянным — по крайней мере, по мнению некоторых наблюдателей.
 Ховелер продолжал потихоньку наблюдать за гостьей. Поскольку он был биоинженером, ход его мыслей постепенно изменился. Возможно, это выражение лица следовало назвать не потерянным, а как-то иначе. Леди Женевьева явно чувствовала себя неуютно, но это не было беспомощностью. Она выглядела очень привлекательно — вот уж чего не отнимешь. Ее грациозность и женственность бросались в глаза с первого же взгляда. Во внешности этой миниатюрной юной женщины чудилось что-то эльфийское. Если судить по чертам лица и цвету кожи, в жилах леди Женевьевы смешалась кровь чуть ли не всех рас старушки-Земли, но преобладала явно индонезийская.
 Но действительно ли леди Женевьева была рада оказаться в этой лаборатории? В самом ли деле это доставляло ей такое удовольствие, какое она изо всех сил старалась продемонстрировать, — оказаться в лучшем — без всякого преувеличения! — в этой части Галактики учреждении, занимающемся вопросами предродового развития человеческого организма? Вправду ли леди так радовала возможность сделать этот вклад от лица ее мужа и от нее лично?
 Ну, не исключено. Леди Женевьева явно была умна, и у Ховелера сложилось впечатление, что заставить ее делать то, чего ей делать не хочется, не так-то просто. Возможно, хотя бы отчасти этот дар объяснялся нежеланием брать на себя ответственность, связанную с самостоятельным воспитанием ребенка.
 В лаборатории к гулу работающей медицинской аппаратуры добавилось и шарканье ног: зрители старались занять места поудобнее. Наконец из медотсека появилась доктор Задор, еще даже не снявшая маски хирурга. Впрочем, сейчас эта маска была чистой воды проформой, данью традиции. Вероятно, доктор Задор надела ее исключительно по просьбе кого-то из журналистов. В руках Анюта Задор держала статгласовую пробирку. Предположительно, теперь в этой пробирке находился будущий колонист — или, точнее, протоколонист, — закапсулированный и подготовленный к длительному хранению. Пробирка представляла из себя почти плоский синий прямоугольник размером с ладонь, с узкими цветными ленточками идентификационных кодов. По настойчивой просьбе журналистов госпожа Задор еще раз показала закапсулированный образец, на этот раз подняв пробирку повыше, чтобы ее могли заснять.
 И именно в этот самый момент, когда казалось, что все самое существенное уже позади, центральная коммуникационная система станции подала негромкий сигнал. Этот сигнал не привлек особого внимания присутствующих, но доктор Ховелер заметил, что на ближайшем голографическом экране — устройстве, торчащем из палубы, словно электронный пенек с плоским спилом, — пульсирует сигнал вызова. Биоинженер огляделся и обнаружил, что в настоящий момент он стоит к экрану ближе всех. И похоже было, что никто не торопится ответить на звонок.
 Пришлось Ховелеру самому этим заняться. Когда он подошел к экрану, к нему обратился Связист — одна из граней компьютерного разума, управляющего кораблем-лабораторией. Связист вежливо сообщил, что на имя их высокопоставленной гостьи, леди Женевьевы, поступило важное послание.
 — А оно не может немного подождать?
 — Я уверен, что этот звонок следует считать чрезвычайно важным, — заявил электронный голос. Такое — пусть робкое — проявление упрямства со стороны Связиста заставляло предположить, что на связь пытается выйти кто-то из приближенных премьера Дирака, а то и сам Дирак. Во всяком случае, Ховелеру это показалось очевидным.
 — Тогда подожди минутку.
 Ховелер напустил на себя самый деловой вид, на который он только был способен, и, осторожно, но настойчиво пользуясь своими внушительными габаритами, протолкался через толпу. Это было не так уж просто, поскольку все собравшиеся ревниво старались придвинуться поближе к знатной гостье. Но все же Ховелер сумел приблизиться к леди Женевьеве настолько, чтобы спокойно передать эту новость, а не орать на всю лабораторию, словно неотесанный мужлан.
 Когда Ховелер обратился к леди, она повернулась и впервые за все время визита взглянула прямо на него. Вблизи эта женщина выглядела еще более привлекательной. Леди негромко пробормотала что-то в том духе, что вряд ли этот вызов исходит непосредственно от ее супруга; насколько было известно леди Женевьеве, премьер Дирак сейчас находится на расстоянии нескольких световых лет отсюда.
 Леди поспешно извинилась перед теми, кто стоял рядом с ней, и быстро подошла к ближайшему голографическому экрану.
 Ховелер увидел, что на экране неожиданно возникло изображение человека — точнее, только голова и плечи, но они казались настолько реальными и осязаемыми, словно человек и вправду присутствовал здесь. Это был довольно молодой мужчина с хорошей выправкой. Одет он был в форму космонавта и, судя по знакам различия на воротнике, являлся пилотом. Заметив леди Женевьеву, мужчина небрежно кивнул ей. Откровенно говоря, его поведение казалось высокомерным.
 — Николас Хоксмур, архитектор и пилот, к вашим услугам, моя госпожа, — неприятным, скрежещущим голосом представился он.
 Его имя показалось Ховелеру знакомым. Где-то ему попадалось мимолетное упоминание об этом Хоксмуре. Кажется, тот был при Дираке чем-то вроде агента по особым поручением. Но видеть его Ховелеру никогда прежде не доводилось Судя по изображению на экране, Хоксмура можно было назвать довольно красивым мужчиной. Похоже, леди Женевьева не была знакома с Хоксмуром Во всяком случае, поздоровалась она с Хоксмуром как-то нерешительно, словно узнав его лишь по имени.
 Ховелер посмотрел на присутствующих, но никто, кроме него — и самой леди Женевьевы, конечно, — в настоящий момент не обращал особого внимания на эту беседу. Хоксмур тем временем выдал несколько изящно закрученных фраз. Суть его речи сводилась к тому, что он, Хоксмур, всего несколько дней назад, уже после отлета леди, виделся с ее мужем и вот теперь привез леди Женевьеве привет от Дирака.
 — Ну что ж, Николас Хоксмур, я благодарю вас за любезность. У вас есть ко мне еще какое-нибудь дело?
 — О да, моя госпожа, и очень важное, на мой взгляд, — невозмутимо-дерзко произнес Хоксмур — Вы интересуетесь архитектурой? Ну хоть в какой-нибудь степени? Леди Женевьева растерянно моргнула:
 — Ну, лишь слегка. А в чем дело?
 — Да нет, ничего особенного Просто я прибыл сюда, в эту планетарную систему, по приказу премьера, естественно, для того чтобы изучить здешнюю архитектуру и машиностроение. Я надеюсь сыграть ведущую роль в окончательном проектировании колонизационных судов, когда этот великий проект наконец-то вступит в стадию осуществления
 — Да, это очень важно.
 — Совершенно верно.
 — Пилот на мгновение задумчиво прикусил губу, потом небрежно поинтересовался:
 — Премьер не говорил вам обо мне?
 — О, конечно, говорил, — несколько нерешительно отозвалась леди Женевьева — Как ваши дела, Ник? Я могу называть вас так же, как он, — просто Ник?
 — Конечно, можете, моя госпожа. — Теперь его манеры сделались менее дерзкими. Выглядело это так, словно врожденное высокомерие уступило место какому-то более глубокому чувству.
 Ник сообщил леди Женевьеве, что в настоящий момент он управляет маленьким кораблем, который обычно водит сам и который использует в своей работе.
 Леди Женевьева заинтересовала Ховелера с первого момента своего появления в лаборатории — что, впрочем, было неудивительно, — и интерес этот все креп. И потому Ховелер продолжал наблюдать за ней Ему как-то не пришло в голову, что это не очень вежливо — так таращиться на практически незнакомого человека. А этот выскочка Николас — кто бы там он ни был — и юная леди Женевьева все продолжали смотреть друг на друга! Они словно ощущали нечто, возникающее в этот миг между ними. И тут в лаборатории раздался первый сигнал тревоги Ховелер, с его даром — или бременем, тут уж как посмотреть — врожденной способности к глубокому сосредоточению, краем сознания отметил этот отдаленный шум, но далеко не сразу осознал его значение. А леди Женевьева, похоже, и вовсе его не заметила Для леди это мог быть всего лишь еще один приглушенный звук, затерявшийся среди непривычного для нее негромкого шума лаборатории. Кроме того, Иматранская система считалась безопасным местом, а некоторые даже полагали, что она безопасна до отупения. На первой стадии тревоги ее сигнал звучал приглушенно — во всяком случае, в этой части станции.
 Сначала люди, находящиеся в лаборатории, абсолютно игнорировали предупреждающий сигнал. Затем, когда они все-таки заметили его, почти все решили, что он сработал случайно, только и всего.
 Но на самом деле этот сигнал на полном серьезе предупреждал об идущем извне нападении. Кажется, первым это понял Хоксмур. Но даже он не сразу сообразил, что сигнал трагически запоздал и что теперь люди, находящиеся на станции, мало что успеют сделать для отражения атаки.
 — Прошу прощения… — сказал Ник леди Женевьеве всего лишь через секунду после того, как прозвучал первый звонок. Но прежде чем истекла следующая секунда, изображение Хоксмура мигнуло и исчезло.
 Слегка удивившись, леди подождала несколько мгновений. Она не поняла, что такое могло стрястись с кораблем молодого пилота, чтобы это повлекло за собой настолько внезапный обрыв связи. Через пару секунд леди обернулась и с безмолвным вопросом взглянула на Ховелера. Доктор понял, что леди Женевьева не понимает, что ей делать: подождать у экрана или вернуться к исполнению своих дипломатических обязанностей?
 Но вскоре — не более чем через десять секунд после первого, всеми проигнорированного звонка — взвыла сирена, вдребезги разнося иллюзорный мир и спокойствие.
 Этот звук уже нельзя было проигнорировать. Публика, с одной стороны, была раздражена, а с другой — начала наконец обращать внимание на происходящее.
 — Это что — учебная тревога? Кто там такой умный, что придумал устраивать ее именно сейчас?
 Ховелер услышал, как кто-то спокойно обронил:
 — Нет, она не учебная.
 Еще через секунду, словно подтверждая эти слова, совсем неподалеку от станции что-то взорвалось, причем взорвалось с такой силой, что ударная радиационная волна, шарахнув по прочному внешнему корпусу станции, заставила металл зазвенеть, подобно огромному гонгу. Даже расположенные внутри генераторы искусственной гравитации на долю секунды завибрировали, да так, что палуба дрогнула у людей под ногами.
 Доктор Задор уже развернулась к интеркому и попыталась связаться с оптэлектронным мозгом станции. Когда она обернулась к своей знатной гостье, ее ослепительно синие глаза были до не правдоподобия расширены.
 — Рядом со станцией взорвался корабль, — сообщила она. — Боюсь, это был ваш корабль. Должно быть, ваш пилот отчалил и попытался отойти подальше, когда увидел… — Доктор Задор запнулась и умолкла.
 Леди Женевьева смотрела на нее, все еще продолжая улыбаться. Очевидно, она не поняла, что именно произошло.
 Точнее говоря, этого, похоже, пока не понял никто из присутствующих. Люди, привыкшие посвящать свою жизнь другим заботам, просто не способны были мгновенно осознать ужасную правду. Осознание приходило к ним медленно, через долгие секунды. Когда же до них наконец дошло, что происходит, то все на мгновение оцепенели, а затем вспыхнула паника. Внезапная атака была неслыханным для Иматранской системы происшествием — и все же она произошла, угрожая существованию всего живого.
 — Берсеркеры! — раздался чей-то одинокий голос. Ужасное слово было произнесено.
 Точнее говоря, это был всего один берсеркер, как мгновение спустя уточнил Связист. Его доносящийся из громкоговорителей голос был невозмутим и сдержан, словно оптэлектронный мозг пытался на свой лад успокоить людей.
 Но для людей количество и разновидность форм, несших смерть, не имело значения. И лаборатория наполнилась перепуганными криками.
 Прежде чем леди Женевьева успела сдвинуться с места, на экране внезапно вновь возникло изображение Ника Хоксмура. Хоксмур взглянул на застывшую от ужаса женщину и заговорил — коротко, спокойно и четко. Видимо, он действительно был неплохим пилотом.
 — Боюсь, моя госпожа, что вашего корабля больше нет. Но я нахожусь поблизости и могу через минуту пришвартоваться к станции, — и, повторяю, я очень хороший пилот.
 — Моего корабля нет?
 — Корабль, который доставил вас сюда, уничтожен. Но я иду, чтобы забрать вас.
 — Уничтожен?
 Хоксмур заговорил уверенно и настойчиво. Точнее сказать — он приказал леди Женевьеве бежать к определенному шлюзу и сжато объяснил, как добраться туда от того места, где она сейчас находится.
 Леди огляделась по сторонам в поисках своих помощников, а потом беспомощно взглянула на Ховелера. Тот кивнул, поражаясь собственному спокойствию.
 Тогда леди Женевьева снова повернулась к экрану и слабо произнесла:
 — Хорошо, я иду.
 Ник еще раз спокойно повторил свои инструкции. Он причалит к шлюзу даже раньше, чем леди Женевьева сможет до него добраться. Поэтому лучше бы ей отправиться сию секунду, не задерживаясь.
 — Забирайте всех этих людей с собой, — подытожил, наконец, Хоксмур. — У меня на борту хватит места для всех. Забирайте всех, кто находится на станции; их там сейчас наверняка немного. За время этого короткого разговора Ховелер, хотя и пребывал в растерянности оттого, что внезапное нападение оказалось реальностью, вспомнил учебные тревоги — увы, не такие уж частые — и обязанности, которые ему следовало выполнять в соответствии с аварийным расписанием. Его задача во время тревоги или нападения заключалась в основном в присмотре за квазиразумными машинами, выполнявшими большую часть работ в лаборатории Точнее говоря, Ховелеру полагалось проследить за временной приостановкой текущих экспериментов и обеспечить должную сохранность оборудования и материалов.
 И биоинженер, подчиняясь предписанию, принялся выполнять свою работу. Она была не слишком обременительна — во всяком случае, на этом этапе — и при этом позволяла наблюдать за тем, что происходило между молодой супругой премьера и его лучшим пилотом.
 Наблюдая за леди Женевьевой, Ховелер все же время от времени урывал мгновение для беспокойного взгляда в сторону доктора Задор, которая внезапно обнаружила, что должна теперь командовать обороной лаборатории. Анюта явно не была готова к таким стрессам, и Ховелер серьезно опасался, что это станет для нее лишним поводом к панике. Во всяком случае, первое, что сделала госпожа Задор, — это отклонила предложение Хоксмура спасти их. А ведь пилот, по крайней мере, выглядел человеком, отвечающим за свои действия. Тем временем прибыло еще одно послание — для того, кто в данный момент отвечает за безопасность станции. Ховелер продолжал работать, но краем уха слышал это сообщение. Оно поступило с другого корабля, регулярного курьерского судна, пилотируемого человеком. Этот курьер как раз приближался к станции, и его пилот вызвался эвакуировать людей из лаборатории — поскольку она из-за своих размеров была практически не способна к маневру. Курьер должен был подлететь к станции с секунды на секунду.
 — Мы принимаем ваше предложение, — решительно отозвалась доктор Задор. — Причаливайте к шлюзу номер три.
 В следующую секунду доктор Задор положила пробирку с последним протоколонистом, каковому предстояло, наверное, стать самым знаменитым из них, на плоскую верхушку какого-то прибора, стоящего неподалеку от Ховелера, многозначительно взглянула на него, словно говоря: «Это твоя обязанность — возиться с ним», и помчалась следом за леди Женевьевой. Ховелер заметил, что Анюта схватила миниатюрную женщину за руку и вместо коридора, который посоветовал Ник, решительно направила леди Женевьеву в коридор, ведущий к шлюзу номер три. Тем временем вокруг творилось что-то несусветное. Люди бестолково метались по лаборатории и соседним коридорам. Кое-кто из гостей уже начал бегать кругами.
 Еще через несколько мгновений госпожа Задор снова оказалась рядом с Ховелером. Ее внимание было приковано к центральному голографическому экрану.
 — Хоксмур! — позвала она.
 — Доктор Задор?
 — Сейчас за безопасность станции отвечаю я.
 — Да, мэм, я это понял.
 — Не приближайтесь к станции. У нас есть под рукой другое судно. Оно уже пришвартовалось, — госпожа Задор бросила быстрый взгляд на прибор, подтверждающий истинность этого утверждения, — и мы прекрасно можем эвакуироваться без вашей помощи. А вы лучше тем временем вступайте в сражение.
 — Мой корабль не имеет оружия, — все так же твердо и спокойно возразил Хоксмур.
 — Не перебивайте! Даже если у вас нет оружия, вы можете таранить врага-Да, мэм, — сухо отозвался Хоксмур — В его голосе не было заметно нерешительности. В следующее мгновение изображение пилота исчезло.
 «Анюта спятила — такие приказы отдавать''«— изумился Ховелер, услышав этот короткий диалог спокойный приказ, повелевающий человеку пойти на верную смерть, и такое же спокойное подтверждение готовности выполнить этот приказ. Биоинженер явно чего-то не понимал в происходящем, но сейчас просто некогда было удивляться. От доктора Ховелера, как и от доктора Задор, сейчас требовалось неукоснительное исполнение своих служебных обязанностей, к каковым они и приступили Обменявшись несколькими словами, они принялись следить за ходом эвакуации. Потом Ховелер набрался дерзости и решил позволить себе замечание личного характера.
 — Анюта. — Внимание доктора Задор было всецело приковано к какому-то прибору. Казалось, она даже не заметила, что ее кто-то зовет. Ховелер предпринял еще одну попытку, теперь уже более официальную:
 — Доктор Задор. — На этот раз попытка увенчалась успехом. Госпожа Задор оглянулась:
 — Что?
 — Ты должна покинуть станцию вместе со всеми. У тебя через месяц свадьба. То есть на самом деле я сомневаюсь, чтобы у нас действительно было много шансов спастись. Но ту малость, которую все же можно сделать здесь, отлично могу выполнить и я.
 — Это моя работа, — с некоторым раздражением отозвалась доктор Задор и снова сосредоточилась на показаниях приборов Они с Ховелером уже не первый год работали вместе и были старыми друзьями, но сейчас, при исполнении служебных обязанностей, и.о. начальника лаборатории не считала возможным называть кого-либо из своих сотрудников по имени. Даже старого друга.
 Вскоре Ховелер навел полный порядок на своем рабочем месте и перешел на предписанный ему боевой пост. Пост располагался почти в центре главной палубы лаборатории, неподалеку от поста доктора Задор Согласно уставу, на каждом посту должно было стоять кресло, позволяющее переносить значительное ускорение, но, как припомнил Ховелер, на самом деле эти кресла сняли несколько месяцев назад, в ходе какой-то очередной кампании по усовершенствованию оборудования, да так и не вернули на место Впрочем, вряд ли их отсутствие играло сколько-нибудь принципиальное значение. Все равно станция не была способна на эффективные маневры.
 Что же касается жизнеобеспечения, то биостанция в полной мере (и даже с некоторым запасом) располагала способностью к межзвездным перелетам. За несколько лет, прошедших с момента ее постройки, станция успела посетить значительное число планетарных систем. Но на ней стояли лишь простейшие космические двигатели, к которым были добавлены специальные тахионные ускорители, каковые, собственно, и позволяли станции преодолевать расстояния от звезды до звезды.
 Так что в нынешнем положении отсутствие амортизационных кресел не казалось принципиально важным. Даже если бы станция располагала межзвездными двигателями и эти двигатели можно было использовать, любая попытка столь резко уйти в подпространство стала бы для лаборатории — при ее-то размерах! — форменным самоубийством Она просто не могла этого сделать в непосредственной близости от крупной звезды, окруженной к тому же целым рядом планет, — а планеты тоже могли создавать значительные помехи.
 Итак, к станции полным ходом приближался берсеркер. Он должен был оказаться рядом через несколько минут. И вот в такой момент какой-то паникер с поверхности планетоида попытался связаться со станцией. Он, видимо, испугался, что нынешний руководитель лаборатории сочтет почти верное самоубийство более приемлемым выходом, и решил, что ее нужно немедленно предупредить.
 На этот вопль доктор Задор спокойно ответила, что, даже если бы она и располагала необходимыми техническими средствами, она не намерена ни сама кончать жизнь при помощи самоубийства, ни тянуть за собой других. Кроме того, на борту станции в данный момент даже нет ее экипажа — лишь сотрудники самой лаборатории. Ховелер мысленно зааплодировал выдержке Анюты.
 С другой стороны, поскольку станция располагала лишь самой примитивной аппаратурой, никто из находящихся на ее борту людей не мог определить, действительно ли целью берсеркера — который, согласно показаниям приборов, находился на расстоянии нескольких тысяч километров — является именно биостанция. Хотя, судя по его курсу, похоже было, что так оно и есть. Но впрочем, в Иматранской системе располагались две-три планеты, значительно превосходившие по размерам и численности населения планетоид, рядом с которым сейчас находилась станция. На этих планетах машина смерти могла бы собрать жатву в биллионы человеческих жизней. И эти планеты, как и станция, находились на пути берсеркера, только отстояли на несколько миллионов километров дальше.
 Два человека, решившие до конца исполнять свои обязанности и добровольно оставшиеся на станции, уже могли видеть на экране изображение берсеркера. Ховелер почувствовал, что берсеркер внушает ему какое-то странное, болезненное ощущение очарования и что ему все труднее оторвать взгляд от экрана. Биоинженер застыл, глядя на приближающуюся чудовищную машину. С каждым мгновением изображение надвигающейся смерти делалось все более отчетливым — кошмарная фигура на черном, беззвездном фоне туманности Мавронари.
 Среди воя взбесившейся аварийной сирены не было никакой возможности пустить в ход даже те довольно хилые двигатели, которыми располагала станция. Ее силовая установка была рассчитана лишь на осторожные орбитальные маневры. Даже если бы медлительной и неуклюжей передвижной лаборатории и удалось сейчас набрать скорость, она все равно не сумела бы уже увернуться от противника, мчащегося к ней из глубин космоса.
 А вот у курьера, забирающего сейчас людей, и, пожалуй, у корабля Николаса Хоксмура было побольше шансов уйти от берсеркера, поскольку оба этих суденышка были маленькими и быстроходными.
 И теперь, выполняя спокойный приказ доктора Задор, несколько десятков людей — гости и большая часть персонала станции — толпились на разных палубах, ожидая возможности пересесть на курьерский кораблик.
 Потом раздался голос пилота курьерского корабля. Он коротко сообщил, что готов к отлету и намеревается на полной скорости отступать к внутренним планетам, под защиту их оборонных систем.
 Это заявление, усиленное громкоговорителями, эхом прокатилось по коридорам. Люди, сбившиеся с пути, принялись разворачиваться и двигаться в нужном направлении.
 Доктор Задор обратилась к пилоту и приказала ему не улетать, пока все — все, кто желает покинуть станцию, — не окажутся на борту.
 — Будет выполнена. А как же вы двое? Ведь это чрезвычайная ситуация. Доктор Задор коротко взглянула на своего товарища.
 — Черт подери, я и без вас знаю, что это чрезвычайная ситуация! — огрызнулась она. — Именно поэтому мы и остаемся.
 Ховелер уловил в голосе Анюты Задор нотки гордости, славно ее только что наградили каким-то знаком отличия. В этот момент он почти не чувствовал страха. Кстати, никто на самом деле не мог гарантировать, что бежать на маленьком судне безопаснее, чем оставаться на станции.
 Именно поэтому Ховелер и не стал настаивать, чтобы Анюта Задор покинула ее.
 Да и сама доктор Задор исходила из этих же соображений, когда не стала выставлять биоинженера. Очевидно, она не возражала против его помощи.
 И вот умолкли последние шаги в коридорах Через несколько мгновений курьер отчалит, и два человека, два соларианца, останутся одни — не считая, конечно, тонн синих пробирок, мириад искр жизни, которые составляли груз корабля и находились сейчас на попечении этих двоих людей.
 Ховелер и Задор переглянулись и стали ждать. Сейчас всякий разговор казался им бесполезным.
 А на голографическом экране, расположенном в нескольких метрах от них, изображение берсеркера все увеличивалось и увеличивалось.

 ГЛАВА 2

 Никогда прежде леди Женевьеве не доводилось попадать в критическую ситуацию, которая хотя бы отдаленно могла сравниться с нынешней. До сегодняшнего дня жизнь молодой женщины протекала в основном в центральном районе заселенной человечеством области Галактики — точнее, в соларианском секторе этой области. Безопасность этого района обеспечивали соединенные усилия тамплиерского флота, Космических Сил и оборонительных систем отдельных планет и планетарных систем. И потому для жителей этого благословенного края берсеркеры были всего лишь полумифическими чудищами, демонами из сказок и легенд.
 Вслед за помолвкой и венчанием леди Женевьеву подхватил стремительный поток событий. Ни одно из них само по себе не было ужасным, но все вместе они незаметно влекли Женевьеву к миру легенд, и в конце концов она оказалась в узком коридоре незнакомого космического корабля. Под ребра ей врезался острый локоть визжащей от страха специалистки по связям с общественностью, и этот удар вдребезги разнес последние иллюзии леди Женевьевы, связанные с прежними представлениями о безопасности.
 В этом коридоре собрались десятки людей — практически весь персонал станции и посетители, — но из-за лихорадочной суматохи казалось, что их здесь сотни. То, что всего лишь несколько минут назад было обществом цивилизованных людей, теперь стремительно превращалось в обезумевшую толпу, охваченную паникой.
 Ховелер позже вспоминал, что видел, как леди Женевьева быстрым шагом покинула лабораторию. Члены свиты окружали ее со всех сторон и словно бы гнали вперед Выйдя за дверь лаборатории, леди двинулась в ту сторону, куда указала доктор Задор, — то есть к тому шлюзу, куда должно было причалить спасательное судно.
 В то же самое время в какой-то отдаленной части биостанции, возможно, палубой ниже или выше, взвыла и размеренно запульсировала еще одна, куда более зычная сирена. Такого сигнала тревоги никому из нынешних работников станции слышать еще не приходилось. Позже те двое, что остались на станции, смогли припомнить, что в последнее мгновение юная жена премьера застыла на пороге лаборатории и даже словно бы попыталась повернуть обратно, несмотря на всю ее растерянность и спешку. Но один из телохранителей леди Женевьевы ухватил ее за руку и потащил вслед за основным потоком беженцев туда, где их ждал курьер. В это мгновение нерешительности молодая женщина выкрикнула что-то вроде: «Мой ребенок!»
 «Ну вот, теперь это уже ребенок, — подумал Ховелер. — А несколько минут назад этот крохотный клубочек органики, совсем недавно извлеченный из организма леди Женевьевы, был для нее всего лишь даром, яйцеклеткой или протоколонистом…» Но потом леди исчезла, и Ховелеру стало некогда думать о ней.
 Что же касается леди Женевьевы, то даже во время импульсивной попытки повернуть обратно она осознавала, что этот приступ материнских чувств совершенно нелогичен. Ведь, в конце концов, именно это она и намеревалась сделать — оставить своего ребенка здесь. Но теперь… Конечно, она не могла предвидеть нападения берсеркера…
 Правда, у нее не было никаких причин считать, что это микроскопическое скопление клеток, ныне законсервированное в статгласовой пробирке, у нее в руках будет в большей безопасности, чем под присмотром здешней техники. Возможно, эта пробирка уже находилась в каком-то хранилище. Но, невзирая на все эти здравые мысли, в какое-то мгновение леди Женевьева попыталась повернуть обратно. Потому что логика — логикой, а инстинкт — инстинктом.
 Но кто-то помешал ей вернуться в лабораторию. Ее поволокли по коридору, и с этого мгновения мысли леди Женевьевы оказались всецело заняты ее собственной борьбой за выживание. Люди толкались и дрались в стремлении первыми пройти через шлюз и оказаться на борту курьерского корабля. Никто из них даже не пытался придерживаться порядка эвакуации. Вся эта сцена дышала страхом и эгоизмом — ведь на самом деле места в маленьком кораблике хватало для всех, и в подобной безжалостной давке не было никакой необходимости.
 Через несколько секунд после того, как последний человек прошел через пассажирский вход, все люки курьерского корабля закрылись. Конечно, пилот курьера честно пытался выполнить свой долг и эвакуировать людей, но, возможно, у него просто не выдержали нервы. И потому, приняв под свою опеку такой груз жизней (не говоря уже о его собственной), он отчалил от станции, не дожидаясь больше никаких приказов, и немедленно погнал свой кораблик прочь, пытаясь спастись.
 А тем временем несколько десятков пассажиров, преисполненных благодарности и все еще не избавившихся от дрожи, распределялись по довольно-таки ограниченному внутреннему пространству курьерского корабля. Гравитационные установки корабля работали, обеспечивая нормальную силу тяжести, и это действовало успокаивающе. Пассажиры занимали имеющиеся в распоряжении амортизационные кресла — в случае какой-либо чрезвычайной ситуации и исчезновения искусственной гравитации эти кресла могли обеспечить хотя бы минимальную защиту. То там, то тут среди приглушенного бормотания слышались вздохи облегчения.
 Первую минуту-две после того, как курьер отчалил от космической станции, леди Женевьевой владело точно такое же приподнятое настроение, как и прочими ее спутниками, оказавшимися на борту курьерского корабля. Беженцев охватила восхитительная и несколько наивная уверенность, что они уже спасены.
 Леди Женевьева как раз разговаривала с кем-то из членов своей свиты — кажется, ругала за грубость то ли телохранителей, то ли специалистку по связям с общественностью, отпихнувшую ее при посадке, — а может, пыталась найти извинение подобному поведению, когда последовал еще один удар.
 По сравнению с ним предыдущий взрыв, произошедший еще в то время, когда они находились в лаборатории, был сущим пустяком. А вот этот — настоящим бедствием. В долю секунды молодая супруга премьера была прервана на полуслове и ввергнута в водоворот потрясения и ужаса.
 И Женевьева потеряла сознание.
 Придя в себя несколько секунд спустя, леди Женевьева огляделась по сторонам. В кабине стало холодно, и ее заполнили клубы тумана — результат внезапной разгерметизации. Постепенно Женевьева вспомнила, как она здесь очутилась, и принялась озираться в надежде отыскать подходящий ей скафандр. Но если на борту курьерского корабля и было аварийное оборудование, Женевьева понятия не имела, где же его искать.
 Леди Женевьева была оглушена и смутно ощущала боль во всем теле. Кроме того, дыхание было затруднено, как будто у нее была повреждена грудная клетка. Женевьева с трудом выбралась из амортизационного кресла. Только сейчас леди сообразила, что искусственная гравитация почти исчезла; должно быть, убывала она постепенно. Огоньки аварийного сигнала продолжали мигать.
 Медленно передвигаясь, Женевьева добралась до стены каюты. Леди смутно, словно во сне, осознавала, что двигается лишь она одна. Прочие тела вяло плавали в пространстве. Некоторые пассажиры остались сидеть в креслах и теперь слабо корчились и стонали. Женевьева слышала — почти чувствовала — тонкое посвистывание убегающего из пробитой кабины воздуха. Он вытекал медленно, но быстрее, чем резервные баки могли его восстанавливать.
 Женщина развернулась и двинулась вперед, в том направлении, где, по ее смутным представлениям, должна была находиться пилотская рубка. Там должен был оставаться пилот — человек или компьютер, ну хоть кто-нибудь! — и он по-прежнему отвечал за Женевьеву и за других пассажиров, нуждающихся в помощи. Но почему-то оказалось, что она не может открыть дверь — или люк, — ведущую в главный пассажирский отсек. В двери было небольшое стеклянное окошко. Женевьева дотянулась до него. Хотя видимость оказалась очень плохой, можно было понять, что за дверью нет ничего, кроме искореженных обломков.
 А убегающий воздух все продолжал тихо свистеть… Система герметизации тщетно, но упорно пыталась исправить повреждение.
 Теперь вокруг Женевьевы — такие слова, как «вверху», и «внизу» быстро утрачивали практический смысл — плавали мертвые тела и умирающие люди. Правда, было еще несколько человек, которые, подобно Женевьеве, сумели выбраться из кресел, но ни на что большее их не хватало. Женевьева отметила, что ни у кого из выживших не было даже простейшего скафандра или другого оборудования, способного стать преградой между человеком и пустотой, караулящей за корпусом корабля. А корпус этот, и без того довольно хрупкий, был пробит.
 Двигатель продолжал работать, но как-то судорожно, неровно. Женевьева слышала его шум. Он доносился из-за пределов отсека, ставшего ловушкой для нее самой и ее несчастных спутников. Потом откуда-то послышался голос автопилота, пытающегося успокоить пассажиров. Послышался и тут же оборвался. Потом он зазвучал снова, с обычной невозмутимостью робота дважды повторил: «Пожалуйста, оставайтесь на своих местах», — после чего заглох окончательно.
 Стараясь не обращать внимания на боль во всем теле, Женевьева принялась трясти то одного, то другого спутника, пытаясь привести их в себя и добиться от них осмысленного общения, но все ее старания пропали впустую.
 Теперь каждый вдох давался ей с трудом. Леди Женевьева с трудом пробиралась от одного амортизационного кресла к другому, и ужас ее все возрастал. Насколько она могла понять, все ее спутники — телохранители, специалистка по связям с общественностью, прочие члены свиты — все были мертвы. А те немногие пассажиры, кто пока еще дышал, были так же слабы и беспомощны, как и сама Женевьева. Все, на что их хватало, — тихие стоны.
 Прошло еще немного времени, и леди Женевьеве уже стало казаться, что она начинает свыкаться с мыслью о смерти. Но тут до ее слуха долетел новый шум. Женевьева открыла глаза. С каждой минутой ей становилось все труднее сохранять ясность мысли. Что это за шум? Она что-то слышала — это несомненно. Так что же это было? Агония разваливающегося корабля?
 И теперь, перед лицом смерти, к Женевьеве внезапно пришло отчетливое понимание: ее решение отдать своего ребенка на благо колонизационного проекта было ошибкой. Если бы она не согласилась на этот дар, ее бы не было сейчас на этом корабле. Она была бы дома…
 Шум повторился. И он определенно свидетельствовал о некоей целеустремленной деятельности, а не о хаотичном разрушении.
 Да, действительно. Кто-то — или что-то — трудился, пытаясь снаружи проникнуть в корабль.
 Леди Женевьева попыталась сосредоточиться, но мгновение спустя ее охватило ощущение, сходное с опьянением, — какой-то частью сознания Женевьева поняла, что это результат кислородного голодания, — и все же ей удалось понять, что этот шум издает судно, старающееся состыковаться с курьерским кораблем.
 Добравшись до иллюминатора, Женевьева увидела, что рядом с потерпевшим крушение кораблем висит другой, примерно тех же габаритов.
 Шум послышался снова — на этот раз совсем рядом, рукой подать, — и теперь он сопровождался вспышкой. Кто-то — или что-то — резал металл корпуса…
 Неожиданно в стене отсека образовался проем, но смертоносной утечки воздуха не произошло. Женевьева увидела, что пришелец оказался не машиной смерти, а человеком в скафандре. От радости и облегчения Женевьева чуть не рухнула в обморок. А пришелец успокаивающе заговорил с ней.
 К этому времени Женевьева почти ничего не соображала, поскольку уровень кислорода в воздухе упал до опасно низкого уровня. Женевьева получила множество ссадин и несколько серьезных ушибов, но эти травмы не помешали ей метнуться сквозь затянувший каюту невесомый туман и наградить своего спасителя поцелуем. Правда, на пути поцелуя оказалась лицевая пластина шлема, но это уже были мелочи.
 Женевьева сейчас очень плохо видела, но то, что она сумела рассмотреть под шлемом, на мгновение заставило ее удивленно распахнуть глаза.
 Спасатель же, со своей стороны, слегка опешил от такого бурного проявления чувств и на мгновение застыл в нерешительности. Потом закованные в скафандр руки мягко коснулись плеч Женевьевы. А из переговорного устройства раздался тот самый голос, который она слышала с экрана — словно целую вечность назад:
 — Николас Хоксмур — к вашим услугам, моя госпожа. Женевьева отпрянула на длину вытянутой руки и нетерпеливо воскликнула:
 — Вы можете забрать меня отсюда? Понимаете, у меня нет скафандра. Кажется, их вообще тут нет.
 — Никаких проблем, моя госпожа. Мы вполне можем обойтись без скафандра. Поскольку…
 Но в это мгновение мир вокруг Женевьевы исчез во вспышке взрыва.
 А тем временем Ховелер и доктор Задор выполняли взятый на себя долг — упаковывали опытные образцы — и, урывая секунды, наблюдали по экрану за сражением, бушующим сейчас за пределами станции.
 В промежутках они еще и следили за состоянием станционных систем жизнеобеспечения. Они практически ничего не могли сделать для защиты станции — при постройке ее не наделили ни средствами атаки, ни средствами обороны. Впрочем, до настоящего момента станция, похоже не получила сколько-нибудь значительных повреждений.
 Время от времени Ховелер и доктор Задор мыслями обращались к курьерскому кораблю. Им очень хотелось верить, что курьеру удалось спастись. Впрочем, никакого сообщения от него так и не поступило. Еще госпожа Задор когда у нее вдруг образовывался короткий отрезок относительно свободного времени, пару раз поинтересовалась вслух, удалось ли Николасу Хоксмуру выполнить полученный приказ и таранить берсеркера.
 Сам же Ховелер думал, что конечный результат нападения берсеркера мало зависел от действий Хоксмура. Удался ему таран или нет, но планетоид Иматра располагал достаточно сильной системой обороны, и биостанция с ее низкой орбитой находилась в пределах действия этой системы. И по крайней мере два-три военных корабля оказались достаточно близко от станции, чтобы вступить в бой с берсеркером.
 Как позже утверждали официальные документы, наземные батареи и экипажи военных кораблей храбро отражали яростное нападение врага.
 Но события доказали, что этот враг — пусть он был всего один — оказался им не по зубам. Несмотря на все усилия, сдержать его защитникам не удалось. Все, что им осталось, — это в бессильной ярости следить, как берсеркер неуклонно движется наперерез биостанции. И не более чем через минуту берсеркер должен был подлететь к ней вплотную.
 Когда у Ховелера снова выдалась возможность взглянуть на ближайший голографический экран, он увидел, что машина смерти продолжает приближаться и от нее отделяются какие-то мелкие частицы. Ховелер понял так, что берсеркер выпустил катера — или это были ракеты? А впрочем, с чего вдруг ему вздумалось интересоваться подобной чепухой, когда он сам стоит на краю гибели?
 Тем временем оборонительная система планетоида изо всех сил сопротивлялась нападению. Яркие лучи энергетических разрядов прорезали космическое пространство. Несколько шлюпок берсеркеров попали под эти лучи и были уничтожены. Но всего лишь через несколько секунд после того, как наземные батареи открыли огонь, они были подавлены ответными залпами берсеркера, который значительно превосходил своих противников в огневой мощи. Что же касается пары военных кораблей, попытавшихся вступить в сражение, то они вскоре разлетелись на куски, превратились в облачко металлических паров со слабыми вкраплениями органики.
 После этого во всей Иматранской системе осталось лишь два военных корабля, и лишь один из них оказался достаточно близко от места схватки. Ни капитану, ни команде этого корабля мужества было не занимать. Они с ходу ринулись в бой, открыв изо всех орудий огонь по своему гигантскому противнику, не то по шлюпкам, не то по самостоятельно действующим берсеркерам, отделившимся от главной машины.
 Но человеческое оружие оказалось не в состоянии причинить сколько-нибудь серьезные повреждения берсеркеру, хотя точно оценить результаты обстрела было, конечно же, сейчас невозможно.
 Теперь не осталось ни малейшего сомнения в том, что являлось главным объектом атаки. Грузная, почти сферическая туша берсеркера, окруженная свечением защитных энергетических полей, притормозила в нескольких сотнях метров от биолаборатории. Рядом с этим гигантом биостанция казалась карликом. Берсеркер медленно принялся корректировать свой курс, подстраиваясь к орбите биостанции.
 К этому моменту Даниэль Ховелер покинул свой пост Он уже сделал все, что мог, и теперь от него не было никакого толка.
 Анюта заметила, что Ховелер куда-то уходит, и резке окликнула:
 — Ты куда?
 — Я вернусь, — бросил Ховелер через плечо. Ему показалось, что Анюте лучше бы не знать, что он задумал.
 Он покинул лабораторную палубу и быстро подняло на тот уровень, где была сосредоточена большая часть микросхем корабельного мозга. Анюта Задор кричала ему вслед, требуя ответить, куда его несет, но Ховелер предпочел не откликаться. Пусть лучше она ничего не знает Может, тогда ее минует месть берсеркера.
 В общем, Ховелер задумал исказить информационный код, при помощи которого оптэлектронный мозг разбирался в огромном каталоге законсервированных клеток.
 Все время, пока Ховелер добирался до помещения, где располагался компьютер, доктор Задор продолжала звать его по интеркому. В конце концов биоинженер не выдержал и откликнулся, но крайне сухо. Его мучили смутные опасения, что враг может уже подслушивать их.
 Система внутренней связи отслеживала передвижения Ховелера чисто автоматически, не прилагая к этому специальных усилий. Пока Даниэль пробирался с одной палубы на другую, они с Анютой продолжали коротко переговариваться.
 Оба считали, что им сильно повезет, если для них все это закончится всего лишь быстрой смертью. И оба полагали, что если они все еще живы, то следует опасаться гораздо худшей участи.
 — Дан! Эта дрянь повисла метрах в двухстах от нас! Дан, что ты там делаешь?
 Ховелер не мог думать под аккомпанемент этих криков, а сейчас ему нужно было сосредоточиться, потому что он наконец-то добрался до цели своего пути и как раз открыл дверь небольшой комнаты. А может, нет смысла держать свои намерения в тайне? Ладно, попытаемся объяснить:
 — Я не прячусь, Анюта. Я иду к клеткам.
 — Куда-куда?! — Судя по голосу, доктор Задор была близка к панике.
 — Анюта, ты не пробовала задуматься над тем, почему мы еще живы? Дураку ясно, что станция не взорвана лишь потому, что берсеркеру нужно нечто находящееся у нас на борту. И это «нечто» нужно ему в целости и сохранности. Я думаю, что под это определение подпадает только наш груз, и ничего больше.
 — Дан… Пробирки…
 А вот теперь она, кажется, находилась на грани обморока.
 Несколько лет Даниэль Ховелер и Анюта Задор работали, жили, боролись бок о бок, иногда расходились во мнении по каким-то вопросам, но всегда совпадали в главном — в уверенности, что колонизационный проект должен быть претворен в жизнь. Они оба посвятили себя благополучию этих протолюдей, надеясь, что когда-нибудь они обретут настоящую жизнь.
 На мгновение интерком умолк.
 Ховелер тем временем трудился. Он отдавал компьютеру команды и мучительно пытался сообразить, как изолировать ту часть корабельного мозга, которая ведает грузом, и при этом не помешать компьютеру выполнять прочие его обязанности. Биоинженер пробежался по клавишам и связался непосредственно с хранилищем зародышей, занимающим и эту палубу, и еще несколько, — помещение за помещением, бункер за бункером. У него мелькнула мысль: «Хорошо еще, что зародыши пока что не испытывают ни страха, ни боли…»
 На несколько мучительных секунд Ховелер застыл в нерешительности. Он смотрел на бункеры, надежно защищающие протокол он истов.
 Ховелер вызывал один склад за другим и смотрел на бесконечные ряды пробирок. Рад за рядом, стеллаж за стеллажом, плотно заставленные пробирками. Удобные маленькие пробирки были чрезвычайно прочными. Их делали с таким расчетом, чтобы они могли противостоять как любым случайностям, так и целенаправленной попытке повредить их.
 Кстати, а что там случилось с зародышем, только что пожертвованным премьером и его супругой? Помнится, Анюта положила пробирку на какой-то прибор. А вот после этого Ховелер уже ее не видел и на некоторое время вообще забыл об этом экземпляре. При нормальном ходе событий какой-нибудь из лабораторных роботов, увидев лежащую без присмотра пробирку, тут же схватил бы ее и быстренько утащил на склад. Но при нынешних обстоятельствах…
 Нет, если просто таращиться на склад, этим делу не поможешь. Что бы он ни решил сделать, времени на выполнение решения у него оставалось совсем немного — Ховелер был полностью в этом уверен. Но секунды складывались в минуты, а Даниэль по какой-то необъяснимой причине все еще был жив и изо всех сил старался придумать, что же можно сделать, чтобы повреждение было контролируемым и при этом необратимым. А пока минуты продолжали тянуться, и жизнь все еще длилась…
 Какова бы ни была причина, но завершающий удар откладывался. Машина смерти обращалась с безоружной и беззащитной биостанцией очень аккуратно. Но несомненно, в любой момент могло произойти что-то кошмарное.
 Вместо вспышки, несущей за собой уничтожение, раздался глухой удар, а за ним — скрежещущий шум, одновременно и знакомый и ужасающий.
 Ховелер заторопился, стараясь завершить начатое. Шум изменился. Теперь похоже было, будто какой-то небольшой корабль или машина — явно посланная берсеркером — пытается состыковаться с лабораторией.
 Учитывая ограниченность во времени и в средствах, уничтожить если не все пробирки, то хотя бы значительную их часть, казалось невозможным. Так же как и обеспечить их безопасность. Поэтому Ховелер сосредоточился на попытке максимально запутать всю документацию, позволявшую ориентироваться в накопленных образцах. Похоже, берсеркер по какой-то неизвестной причине действительно собрался не уничтожать их, а захватить.
 О причинах оставалось только догадываться, но любое предположение казалось Ховелеру пугающим. Несколько минут назад, когда стало ясно, что быстрое уничтожение откладывается, биоинженеру представился кошмарный сценарий: проклятая машина захватывает зародыши и все необходимое оборудование станции, а потом плодит легионы рабов-доброжилов…
 А тем временем оставшаяся в лаборатории Анюта Задор прислушивалась к спокойному механическому голосу Связиста. Связист сообщил, что к шлюзу номер два только что пришвартовалось неизвестное судно.
 — Могу я открыть шлюз? — невозмутимо поинтересовался компьютер.
 Анюта даже не стала отвечать. Этот вопрос сделался бессмысленным еще до того, как Связист успел задать его во второй раз. Шлюз станции имел стандартную конструкцию, и в эту конструкцию не закладывалась устойчивость к взлому. И потому чужак открыл его сам, снаружи, не ожидая помощи станционного мозга, причем открыл за считанные секунды.
 После взлома люка прошло всего несколько мгновений — и вот четыре машины самого смертоносного вида вошли в главное помещение лаборатории.
 Анюта Задор зажмурилась и затаила дыхание, ожидая смерти…
 А потом, не в силах вынести неизвестности, судорожно вздохнула снова. Доктор Задор открыла глаза и увидела, что одна из безмолвных машин стоит рядом и таращится на нее своими линзами. Прочих же берсеркеров уже не было видно. Должно быть, они вышли обратно в коридор. Через шлюз они не выходили — уж это Анюта бы услышала.
 — Выполняй приказы, — посоветовал Анюте оставшийся берсеркер. Его голос был не более нечеловеческим, чем голос станционного бортового компьютера. — Тогда тебе не причинят вреда.
 Доктор Задор не сумела заставить себя ответить машине.
 — Ты поняла? — требовательно спросил берсеркер. Он подкатился поближе и остановился в каких-нибудь двух метрах от Анюты. — Ты должна повиноваться.
 — Да. Я… я поняла. — Чтобы не рухнуть от ужаса, доктору Задор пришлось вцепиться в край приборной доски.
 — Сколько человек на борту?
 — Больше никого. — Анюта солгала прежде, чем поняла, что делает, и успела хотя бы подумать, какими последствиями может обернуться для нее эта храбрая ложь.
 В лабораторию вернулся еще один берсеркер.
 — Где пульт управления станцией? — спросил он. Голос его ничем не отличался от голоса первого берсеркера. Доктор Задор кое-как взяла себя в руки и немного подумала.
 — У этой станции несколько пультов управления. Один из них находится палубой выше.
 Берсеркер развернулся и снова покинул лабораторию.
 А тем временем Ховелер продолжал трудиться — яростно, но осторожно. Лучше всего будет, если ему удастся скрыть все следы своего вмешательства. Поскольку он практически не имел возможности уничтожить груз станции — запасы зародышей, — Ховелер вообще не был уверен, что сумеет решиться на такие действия, — то он решил сделать эти зародыши наименее пригодными для любых ужасных экспериментов, которые могли планировать берсеркеры.
 Ну, предположим, он справился со своей задачей. Что дальше? Ховелер не относился к числу людей, способных хладнокровно покончить с собой. Что, отыскать ближайшего берсеркера и сдаться ему? Или просто вернуться на пост и скорее всего увидеть там бездыханное тело Анюты?
 Если он все-таки предпочтет спрятаться, то сколько еще времени ему будет удаваться избежать смерти или плена? Должно быть, это будет зависеть от количества берсеркеров на борту биостанции. Если их тут немного, он сможет прятаться неограниченно долгий срок. Берсеркеры ничего не смыслят в планировке станции, и это ему весьма на руку.
 Неограниченно долго?
 Станция представляла цилиндр пятидесяти метров в диаметре и примерно такой же высоты. На двенадцати палубах, или этажах, располагались рабочие помещения, каюты персонала и склады. Здесь было более чем достаточно места для того, чтобы люди — члены экипажа и роботы обслуги практически не пересекались.
 Станция проектировалась и строилась как образец колонизационного корабля. Она была оборудована установками искусственной гравитации и большим количеством научной аппаратуры, включая десятиметровый куб, именуемый также «десять-три», или «десякуб», предназначенный для проведения некоторых исследований в виртуальной реальности. Ховелеру припомнилось, что с год назад премьер Дирак начал выражать недовольство их работой — его не устраивали результаты. Это и было одной из причин появления поблизости Николаса Хоксмура.
 Чтобы как следует выполнить свою разрушительную работу, Ховелеру нужно было найти способ безопасно перебираться с одной палубы на другую. Биоинженер опасался, что машины смерти уже находятся на станции и что, если он снова воспользуется лифтом, берсеркеры мгновенно засекут его. Собственно, они превосходно могли засечь его при помощи интеркома, но тут уж ничего поделать было нельзя, приходилось рисковать.
 Прикинув наиболее безопасный маршрут, Ховелер покинул маленькую комнату, в которой работал, закрыл за собой дверь и на цыпочках двинулся по извилистому коридору к ближайшему трапу.
 Самый короткий и самый простой путь требовал от Ховелера пересечь по крайней мере ту часть палубы, где было установлено большинство маточных репликаторов. На полпути Ховелер на мгновение застыл, глядя вправо. В дальнем конце палубы, метрах в сорока от него, среди рядов безмолвных машин, предназначенных для вынашивания жизни, маячила чужая и чуждая фигура берсеркера. Казалось, что берсеркер исполняет обязанности часового.
 Ховелер не мог простоять здесь весь день, ожидая, пока его поймают. Нужно было двигаться дальше. Может, приглушенного шуршания воздуха в трубах и тихого гула работающей техники окажется достаточно, чтобы заглушить звук осторожных шагов? Может, ряды маточных репликаторов скроют человека от взгляда берсеркера? Так или иначе, Ховелер как-то ухитрился добраться до трапа и спуститься на следующую палубу незамеченным.
 Потом он, испытывая все то же чудовищное напряжение, сумел пробраться в следующий отсек, из которого можно было подправить системные записи. Ховелер осторожно прикрыл дверь и принялся учинять бардак в центральном каталоге.
 Возможно, Ховелер все же произвел какой-то шум, когда возился с инструментами, и этот звук выдал его присутствие. Но какой бы ни была причина, Даниэль успел поработать лишь секунд двадцать, а потом один из берсеркеров вломился в отсек и застал биоинженера на месте преступления.
 Ховелер надеялся, что при таких обстоятельствах он получит быструю смерть, но надежда его обманула. В следующее мгновение берсеркер выволок Ховелера обратно на лабораторную палубу, причем он явно старался не причинять человеку особого вреда.
 Еще через секунду и у Ховелера, и у Анюты Задор вырвались бессвязные восклицания — каждый из них обнаружил, что его товарищ все еще жив. Берсеркер выпустил Ховелера, и два человека кинулись друг к другу в объятия.
 Берсеркер по-прежнему продолжал воздерживаться от быстрых и решительных действий, и это казалось людям особенно зловещим. Вместо того чтобы уничтожить беззащитную станцию целиком или безжалостно выпотрошить ее содержимое, гигантская вражеская машина накрыла станцию силовым полем и куда-то поволокла. Пленники могли наблюдать за этим, поскольку никто не перекрывал им доступ к экрану. Корпус станции завибрировал от непривычного напряжения и издал какой-то странный печальный звук. Потом все это стихло.
 Минуты плена тянулись, словно вырванные из основного хода времени. Нервное напряжение выматывало. Веки наливались тяжестью. Пленники решили, что нужно попытаться отдохнуть. «Может, это моя последняя возможность отдохнуть», — вяло подумал Ховелер. Установки искусственной гравитации продолжали исправно работать, и им удавалось гасить ускорение, которое в противном случае возникло бы из-за навязанного извне движения. А так находящиеся внутри станции люди даже не ощущали, что их буксируют.
 Как ни странно, но берсеркеры, похоже, не обратили ни малейшего внимания на предпринятую Ховелером диверсию. Во всяком случае, они никак не наказали человека, ничем ему не пригрозили и не задали ни одного вопроса. От этого пленникам только становилось еще неуютнее. Если берсеркер не делает тебе ничего плохого, это всего лишь означает, что он задумал что-то очень плохое.
 Через некоторое время Даниэль и Анюта отказались от своих попыток отдохнуть и снова принялись совещаться. Они поймали себя на том, что почему-то стараются говорить шепотом, как можно тише, несмотря на то что их металлический охранник почти наверняка способен был улавливать и куда более тихие звуки, чем те, которые воспринимались человеческим ухом. Тот факт, что они все еще были в живых, сильно сбивал обоих пленников с толку, если не сказать — пугал. И еще больше их смущал тот факт, что им до сих пор позволялось делать практически все, что они захотят, — по крайней мере, в пределах лаборатории. Правда, все доступные им действия не могли оказать ни малейшего влияния на события. А с того момента, как берсеркер приволок Ховелера сюда, ни сам Даниэль, ни Анюта Задор не пытались выбраться с той палубы, где располагалась лаборатория.
 Несмотря на испытываемый страх, Ховелер не преминул молча поздравить себя с успехом: он таки действительно сумел перепутать всю документацию, касавшуюся груза станции. Но все же он решил даже не пытаться рассказать о своей удаче Анюте. И еще он так и не посмел в присутствии берсеркера спросить у нее, куда делся последний взятый зародыш.
 Сама же Анюта даже не заговорила об отсутствии Ховелера и его насильственном возвращении. Но примерно в течение часа после его возвращения доктор Задор бросала на своего коллегу долгие испытующие взгляды, в которых явственно читалось: «Ну и где же тебя носило?»
 Ховелер постарался всем своим видом выразить, что он понимает вопрос, но не знает, как в нынешних условиях на него ответить.
 Как бы пленники ни пытались отвлечься или отвлечь друг друга от печальных мыслей, они все равно так или иначе погружались в размышления о грозящей им опасности.
 У Дана Ховелера не было семьи — и в настоящий момент он был глубоко благодарен судьбе за это. Но он мог предположить — хотя бы мысленно, — что в те минуты, когда Анюта, его товарищ по несчастью, сидела, закрыв глаза или уставившись в пространство, она думала о человеке, за которого собиралась выйти замуж.
 Ховелер мог бы попытаться сказать ей, что их непременно спасут, но Анюта не хуже его знала, что надежда на удачную спасательную экспедицию практически нереальна.
 Прошло еще несколько часов. Ховелер и Анюта тихонько обменялись несколькими словами и решили попытаться покинуть лабораторию и добраться до своих кают. Берсеркеры не забыли о своих пленниках. Когда люди вышли из лаборатории, две машины последовали за ними, тщательно обыскали их каюты и лишь после этого позволили законным хозяевам войти.
 Хотя в каждой каюте теперь стояло по часовому, людям все-таки представилась возможность отдохнуть. И при сложившихся обстоятельствах они предпочли остаться в одной каюте. Ховелер растянулся на койке и вскоре забылся сном.
 Несколько часов спустя, немного передохнув и вернувшись в лабораторию, Ховелер и Задор отдали наконец дань любопытству и попытались выяснить, что происходит. Открытые иллюминаторы и доступ к голо графическим экранам предоставляли для этого некоторую возможность.
 — Да, ты прав, нас действительно буксируют.
 — Я и не сомневался. — Ховелер сопроводил свои слова тяжким вздохом.
 — Как и я. Так или иначе, но мы здесь. И нас куда-то тащат. Волокут. Вместе со всей станцией. Ее корпус — или, по крайней мере, большая его часть, — захвачен силовым полем. Если посмотреть под определенным углом, оно немного заметно. Видишь — вроде серого тумана.
 Они немного подправили настройку и снова приникли к экрану. Тем временем их механический страж стоял рядом и невозмутимо наблюдал за подопечными. Через некоторое время доктор Задор не выдержала:
 — Дан, но это же совершенно бессмысленно
 — Знаю.
 — Тогда куда нас тащат? И зачем? Ховелер пожал плечами:
 — Похоже, что мы удаляемся от здешнего солнца. Медленно, но верно наращиваем скорость и движемся прочь из этой системы. Поскольку мы теперь отрезаны от человечества, ничего более конкретного сказать не могу.
 Время тянулось мучительно долго. Люди то сидели, то вставали и бесцельно бродили по лаборатории. Страх медленно перетекал в спокойствие — хотя тошнотворное, ноющее ощущение где-то под ложечкой все же сохранялось. Устав бояться, пленники просто ожидали, что с ними будет дальше.
 Постепенно ощущение хоть небольшой, но все же победы, которое испытывал до того Ховелер, исчезло. Ему в голову пришла весьма неприятная мысль: а что, если берсеркерам глубоко плевать на зафиксированные в документации индивидуальные различия захваченных протоколонистов? Вдруг для дьявольских планов берсеркеров равно годится любой человек — или проточеловек, не важно?
 Машины по-прежнему не причиняли никакого вреда пленным людям. Равно как и не препятствовали пленникам общаться между собой. Ховелеру даже казалось, что берсеркеры сохранили им некую свободу действий именно для того, чтобы подтолкнуть людей к разговорам.
 Обдумав эту мысль, Ховелер решил, что лучше будет высказать ее вслух:
 — Возможно, они позволяют нам разговаривать потому, что хотят слушать наши разговоры.
 — Мне это тоже приходило в голову, — кивнула Анюта.
 — И что же нам делать?
 — А что плохого в наших разговорах? Мы с тобой все равно не знаем никаких военных тайн.
 Тем временем находящиеся на борту станции берсеркеры не сидели без дела. По крайней мере один из них непрестанно присматривал за пленниками. Прочие по очереди трудились, осваивая управление станцией и здешними приборами и механизмами. Собирались они все это как-то переделывать или просто изучали — Ховелер так и не понял.
 Постепенно людей охватывало все большее беспокойство. Им не сиделось на месте. Поскольку они имели возможность бродить по станции — хоть и под охраной, — то могли видеть, что берсеркеры посещают абсолютно все палубы. Время от времени они заставали какого-нибудь берсеркера копающимся в оборудовании. Ховелер прикинул, что на станции их, похоже, сейчас где-то с десяток. С пленниками берсеркеры не разговаривали.
 Часы понемногу сложились в стандартные сутки. Большую часть времени Задор и Ховелер проводили на самой привычной для них палубе — непосредственно в лаборатории. Именно там они сидели и вполголоса беседовали когда Анюта внезапно запнулась на полуслове и ошарашенно куда-то уставилась. Ховелер проследил за ее взглядом, и у него тоже отвисла челюсть.
 Причиной такого изумления были мужчина и женщина, неожиданно появившиеся перед работниками лаборатории, — явные соларианцы, до предела изможденные, в обтрепанной одежде… Ни Ховелер, ни Анюта никогда прежде не видели этих людей. Незнакомцы следили за людьми, и глаза у них были какие-то странные… голодные, что ли…
 Первым опомнился и нарушил тишину Ховелер.
 — Привет! — сказал он.
 Незнакомцы никак не отозвались на приветствие. Ховелер еще раз оценил их потрепанный, изнуренный вид и странное выражение их лиц и глаз и понял, что рассчитывать на четкие, понятные ответы не приходится.
 Даниэль предпринял еще одну попытку. После некоторых понуканий удалось выяснить, что неожиданных гостей зовут Кэрол и Скарлок.
 Анюта продолжала удивленно рассматривать их.
 — Откуда вы здесь взялись? Вы прибыли вместе… вместе с берсеркерами?
 Оба гостя кивнули. Мужчина пробормотал несколько слов, подтверждая это предположение.
 Анюта и Даниэль с ужасом переглянулись. Им обоим пришла в голову одна и та же мысль: «Неужели и мы станем такими же?!»
 Чем внимательнее Ховелер рассматривал гостей, тем больше ему становилось не по себе. Скарлок был небрит. Волосы как у мужчины, так и у женщины были грязными и нечесаными. Одежда находилась в скверном состоянии — потрепанная, давным-давно не стиранная. Кэрол была босиком. Рубашка ее была застегнута не полностью; в образовавшиеся прорехи проглядывала грудь. Ясно, что такое поведение нельзя было назвать нормальным, к какому бы обществу эти люди ни принадлежали прежде. По крайней мере, в какой-то момент у Скарлока, похоже, наступило некоторое просветление, и он попытался заставить Кэрол прикрыться. Однако доступ к еде и питью у этой пары был — во всяком случае, когда один из служебных роботов по просьбе доктора Задор принес еды, гости не проявили к ней интереса. Явных следов физического насилия на них тоже не просматривалось.
 Но их пустые, бессмысленные взгляды (особенно у Кэрол), их нерешительность, сам их вид — все это, вместе взятое, заставило Ховелера предположить, что эксцентричное — если не сказать безумное — поведение гостей было по-своему вполне закономерным. Очевидно, Кэрол и Скарлок давно привыкли к присутствию берсеркеров, поскольку на снующие вокруг экземпляры они просто не обращали внимания.
 Ховелер поймал себя на том, что он искренне надеется, что эта пара не причинит вреда лабораторному оборудованию.
 Как будто это имело сейчас хоть малейшее значение…
 Люди перебрались в одну из многочисленных пустующих кают и там устроились. Берсеркер-сторож последовал за ними. Между собой Ховелер и Анюта вскоре согласились, что психика их гостей — в особенности Кэрол, — Должно быть, сделалась неустойчивой в результате тягот длительного плена. Потому разговор с ними — пускай обрывочный — был весьма ценным, но в то же время очень странным.
 — Вы не хотите рассказать нам, как вы попали в плен? — спросила Анюта. — И где это произошло?
 — Нас забрали с корабля, — ответил Скарлок и посмотрел на двух постоянных обитателей станции, словно желая знать, какое впечатление произвела на них эта новость.
 — И давно это было?
 На этот вопрос ни Кэрол, ни Скарлок ответить не смогли. А может, не захотели.
 Анюта Задор подсела к дисплею компьютера и запросила сведения о пропавших кораблях. Она надеялась, что в банке данных станции может храниться информация о каких-нибудь судах, исчезнувших в течение последних нескольких месяцев. Компьютер выдал небольшой список, но Кэрол и Скарли вели себя так, словно совершенно не были заинтересованы в сотрудничестве. Они признали, что летали на маленьком безымянном корабле и работали на фонд Сардоу, занимались астронавигационными исследованиями. Нет, они понятия не имеют, куда берсеркеры дели их корабль и где он сейчас может находиться. Фактически они не смогли даже вспомнить, когда видели его в последний раз.
 Ученые попытались расспросить гостей о подробностях, но не преуспели в этом. Ни Кэрол, ни Скарлок не разговаривали достаточно осмысленно, чтобы внятно объяснить, как долго они пробыли в плену у берсеркеров. Нет, они понятия не имели, зачем их притащили сюда, на биостанцию.
 — А на борту корабля берсеркеров есть другие люди? — неожиданно спросила Анюта. Она решила попытаться зайти с другой стороны. — Может, какие-нибудь доброжилы?
 — Мы — доброжилы, — отчетливо произнесла Кэрол и испуганно при этом взглянула на маячащего рядом берсеркера. Двое ее слушателей невольно отпрянули, не сумев совладать с отвращением. Похоже было, что изможденная женщина не вполне в своем уме, но говорила она очень выразительно.
 Ее спутник медленно, задумчиво кивнул.
 — Да, мы доброжилы, — подтвердил он. — А вы?
 На несколько мгновений воцарилась тишина. Потом Анюта Задор твердо произнесла:
 — А мы — нет.
 Берсеркер-часовой вроде бы не обратил на эти слова никакого внимания.
 Постепенно Скарлок начал проявлять некоторый интерес к новой обстановке, в которую его поместили их металлические хозяева.
 — А что это вообще за место? — спросил он. Ховелер попытался объяснить, но неопрятный, грязный парень быстро перебил его:
 — Мне интересно, что здесь нужно нашей машине.
 — Вашей машине? Вы имеете в виду берсеркера?
 — Называйте его как хотите. Но он задал нам целую прорву вопросов об этом… месте… прежде чем привезти нас сюда.
 К вящему ужасу Задор и Ховелера, Кэрол добавила:
 — Просто не представляю, зачем могут понадобиться человеческие зародыши. Ну и ладно. Нашей машине виднее.
 Ховелер, у которого уже тоже начали сдавать нервы, не сумел сдержать гнев:
 — Ваша машина, как вы ее называете, похоже, рассчитывает, что вы оба окажете ей немалую помощь-Конечно, я буду ей помогать, — поспешно согласилась Кэрол. Сейчас ее речь была отчетливой и звучала достаточно осмысленно. — То есть мы будем. Мы только пока не знаем, что нужно делать. Но машина скажет нам, когда будет нужно, а мы все сделаем.
 — Да, все! — ревностно подтвердил Скарлок. Потом он умолк, заметив, что ученые смотрят на него с отвращением и презрением. — Зложити! — с не меньшим пренебрежением прошипел он.
 — Мы доброжилы! — снова заявила Кэрол. Впрочем, на этот раз ее слова звучали как-то неуверенно. Ее манера вдруг напомнила свойственную школьным учителям привычку повторять одну и ту же фразу несколько раз. Но здесь это выглядело на редкость неуместно.
 — А что, в этом кто-то сомневается? — огрызнулась доктор Задор. — Вы сказали, что вы доброжилы, — значит, доброжилы. Я охотно в это верю.
 Ховелер поймал себя на том, что не сдержался и тоже пробулькал несколько выразительных эпитетов.
 Кэрол испустила истошный вопль и внезапно ринулась на Анюту — так, что та даже покачнулась, хотя и была значительно выше нападавшей. Кэрол захватила доктора Задор врасплох и острыми ногтями впилась ей в лицо.
 Но прежде чем она успела нанести серьезные повреждения противнице, вдело вмешался Ховелер. Он отшвырнул Кэрол так, что та не удержалась на ногах и упала. Тогда Скарлок в свою очередь толкнул Ховелера:
 — Не трогай ее
 — Сначала скажи ей, чтобы она не трогала нас! И люди разошлись, обмениваясь ругательствами.
 Несколько часов спустя между ними продолжал царить худой мир. Ховелер и Задор шепотом обсудили этот вопрос. У них появились сильные подозрения, что, возможно, Скарлок и Кэрол сами нашли берсеркеров и добровольно к ним присоединились.
 — Как ты думаешь, может, берсеркеры и от нас ждут того же?
 Анюта вскинула голову:
 — Как ты думаешь, часовой нас подслушивает?
 — Не сомневаюсь. Мне плевать. Может, услышит что-нибудь, что ему не придется по вкусу, — для разнообразия. А вот что меня на самом деле пугает, так это то, что я, кажется, понимаю теперь, как люди становятся доброжилами. Ты когда-нибудь думала об этом?
 — Как-то нет, а что?
 Было несколько моментов, когда Скарлок вроде бы пытался найти общий язык со второй парой. Кэрол же, похоже, слишком глубоко ушла в себя, и ее не волновало, найдет она общий язык с кем бы то ни было или нет.
 — Послушайте, все мы здесь — пленники, — сказал Скарлок.
 Ховелер кивнул, продолжая, впрочем, оставаться настороже.
 — Слушай, а машины не говорили вам, что они собираются с вами делать? Или с нами?
 — Нет. — Потом по лицу Скарлока скользнула страдальческая улыбка. — Но мы с Кэрол собираемся им подыгрывать. В нынешних обстоятельствах это единственный выход.
 А тем временем на разнообразных базах, в многолюдных городах и всяческих поселениях на обитаемых планетах Иматранской системы кипела бурная деятельность. Большая часть совершаемых действий была просто бестолковой, а все прочее слишком запоздало. Станцию было уже не спасти. Конечно, известие о нападении берсеркера молниеносно разлетелось по всем планетам системы — через какие-нибудь несколько часов об этом знали все. Правительства планет поспешили оказать помощь пострадавшему планетоиду, но их возможности были ограниченны.
 Зато, правда, этот инцидент мгновенно подтолкнул правительства к выработке единой военной доктрины и созданию единого командования вооруженными силами. Наконец-то все планеты системы объединили свои усилия в этом вопросе.
 Но никаких боев за этим не последовало, причем по самой банальной причине — иматранцы не располагали сейчас военными кораблями, способными выдержать бой с этим берсеркером. И берсеркер неумолимо, но аккуратно увлекал захваченную станцию все дальше и дальше.
 Через несколько часов после нападения единственными свидетельствами происшествия остались лишь некоторое количество убитых и раненых людей, выжженные отметины на поверхности планетоида и быстро слабеющие электромагнитые сигналы, включая световые волны…
 Ах да, еще было некоторое количество плавающих в Космосе обломков: останков человеческих кораблей и небольших берсеркеров — все, что осталось после короткого, но яростного боя.
 И еще некоторое количество записей, по возможности полно описывающих беспримерно дерзкое нападение.

 ГЛАВА 3

 Во сне, который казался одновременно и затянутым, и повторяющимся, леди Женевьеве постоянно виделся ее спаситель. Фигура в скафандре, под пластиной шлема не видно лица. Высокий, суровый и сильный мужчина, который заключил ее в объятия, предлагая помощь и защиту, предлагая спасение от…
 Возможно, от всего, кроме скверных снов.
 А потом из переговорного устройства скафандра раздался его голос и снова назвал имя, как раз перед тем как…
 Николас Хоксмур. Да, именно так его и зовут.
 Тогда, на борту гибнущего курьера, леди Женевьева радостно приветствовала своего спасителя. Пьянящая радость возвращения к жизни подтолкнула ее распахнуть объятия чертовски талантливому, удачливому и прославленному Николасу Хоксмуру. Какую-то долю секунды он смотрел на леди Женевьеву то ли с нерешительностью, то ли с удивлением. А потом закованные в скафандр руки бережно сомкнулись вокруг нее.
 Мгновение спустя Женевьева отскочила от Хоксмура на расстояние вытянутой руки и нетерпеливо воскликнула:
 — Вы можете забрать меня отсюда? Понимаете, у меня нет скафандра. Кажется, их вообще тут нет.
 И снова его голос — голос Ника, тот самый голос, который звучал с голофафического экрана:
 — Никаких проблем, моя госпожа. Мы вполне можем обойтись без скафандра. Поскольку…
 А потом…
 Если она правильно помнила последовательность событий (кстати, сколько времени прошло с того момента?), то сразу после этого мир исчез в ужасающей вспышке.
 Теперь Женевьева усомнилась в том, что последнее воспоминание — этот самый взрыв — было реальным. Но ощущение того, что после этого момента произошло что-то ужасающе не правильное, держалось очень прочно и уходить не хотело.
 Воспоминания о крушении курьерского корабля и последующем взрыве казались Женевьеве очень отдаленными, и только это мешало ей перепугаться до полусмерти.
 Объятия. Ее тело, окутанное лишь тонкой белой тканью, прижалось к бесчувственному металлу скафандра. И туманная атмосфера отсека таяла вокруг них. А потом — взрыв. Да, это воспоминание ничуть не менее реально и убедительно, чем все прочие ее воспоминания.
 А за взрывом последовали видения. Целый мир необычных видений, разворачивающихся со странной ясностью, видений, приводящих Женевьеву в ужас. И теперь это ощущение снова вернулось к ней. Оно было расплывчатым, но укрыться от него было невозможно. Ощущение ужаса, беспомощности перед лицом надвигающейся смерти, неотвратимость уничтожения.
 Но на этот раз период прояснения сознания и сопровождающего его ужаса оказался милосердно коротким.
 Забвение снова окутало женщину и увлекло ее в темноту, в омут, который глубже любого сна, и это было похоже на полное небытие.
 Потом Женевьева плыла через ничто. Наверное, курьер и вправду был уничтожен, и она вместе с ним. Кажется, это довольно важно. Но сейчас все это так далеко…
 Через некоторое время Женевьева окончательно пришла в себя. Окружающая обстановка уже самим фактом своего существования свидетельствовала, что Женевьеву все-таки спасли и переправили в безопасное место. Леди лежала на кровати — или, точнее будет сказать, на узкой койке. По множеству мелких деталей можно было понять, что койка находится на борту космического корабля. Над женщиной, в каких-нибудь нескольких сантиметрах от ее лица, двигались тонкие, явственно нечеловеческие, благословенные руки медицинского робота. Видимо, она нуждалась во врачебной помощи, и робот ее оказывал.
 А немного дальше, сразу за прозрачным санитарным щитом, ограждающим ее койку, виднелось красивое лицо пилота, добровольно пришедшего к ней на помощь. Женевьева подумала, что никогда не забудет его имени. Николас Хоксмур. Его зовут Николас Хоксмур. Хоксмур с беспокойством смотрел на женщину.
 После некоторых усилий леди Женевьеве, которая все еще без сил лежала навзничь, удалось заговорить. Она обнаружила, что по какой-то причине говорить ей очень трудно, — особенно так, чтобы ее услышали.
 — Где я? — спросила Женевьева. Неожиданно возникшие затруднения напугали ее, но не сильно. Сейчас это не важно. Главное, что она спасена. А все проблемы медицинского плана можно решить потом.
 Хоксмур тут же наклонился поближе и успокаивающе произнес:
 — Вы в безопасности, на борту моего корабля. Я зову его «Крапивник». Я недавно перенес вас сюда с борта курьерского корабля. — Он слегка заколебался. — Вы помните курьерский корабль?
 — Я помню, что он забрал нас с биостанции. Конечно, помню, как я могу его забыть?
 — А меня вы помните?
 — Николас Хоксмур, архитектор и пилот. Очень хороший пилот — я должна это признать. — Каждое слово по-прежнему требовало от Женевьевы необычайных усилий. Но она хотела говорить. Она еще не настолько устала, чтобы умолкнуть.
 — Совершенно верно, — ободряюще произнес Хоксмур. В его голосе явственно проскользнуло облегчение.
 — Как вас называют друзья — Ником?
 — Друзья? — Кажется, этот вопрос на мгновение сбил ее спасителя с толку. — Да, имя Ник меня вполне устраивает. А как ваши друзья зовут вас?
 — Женни.
 — А, ну конечно! Как же еще. Женни… Знаете, что мне напоминает это имя?
 — И что же?
 — Поэму. Стихи. Может, как-нибудь попозже я их вам спою.
 Женевьева попыталась повернуть голову и осмотреться. Белая стена, из которой высовывались руки медиробота, была частью некоей конструкции, ограничивающей Женевьеве поле обзора. Койку, на которой лежала Женевьева, со всех сторон окружали стены, белые или прозрачные, и женщина лежала в этом сооружении словно в ванной.
 Внезапно пришедшая мысль заставила Женевьеву встрепенуться.
 — А что со всеми остальными?
 — С теми, кто летел на курьерском корабле? — Николас тяжело вздохнул. — Боюсь, я ничего не могу для них сделать. Когда я добрался до курьера, большая их часть уже умерла либо находилась на грани смерти. И кроме того, мой медотсек рассчитан только на одного человека.
 На какой-то миг Женевьева попросту зависла, как засбоивший компьютер. Ей и в голову не приходило, что все ее спутники погибли. В ее воспоминаниях ситуация выглядела несколько иначе. Но…
 — У меня ничего не болит, — наконец пробормотала Женевьева. С каждой фразой речь давалась ей все легче. Ощущение было таким, словно нечто внешнее постепенно приспосабливалось и все удачнее заботилось об ее удобстве. Женевьева вообще-то слыхала, что медотсеки космических кораблей очень хорошо оборудованы, но ей никогда не приходилось проверять это утверждение на себе.
 — Что ж, я рад. — В голосе Хоксмура звучали забота и нежность. — У вас и не будет ничего болеть. Не должно, во всяком случае. После такого курса лечения… С вами все будет в порядке.
 А вот теперь для Женевьевы настало самое время уснуть.
 Представители местной власти, мелкие политики и военные лидеры, находившиеся на поверхности Иматры, довольно неплохо пережили нападение берсеркера. Этим счастливым обстоятельством они были обязаны не тому, что по отношению лично к ним применялись какие-то особые меры защиты или предосторожности. Нет, что вы, никакого фаворитизма. По правде говоря, почти все рядовые жители, равно как и многочисленные гости, ныне находящиеся на Иматре, тоже не пострадали от этого налета.
 Причиной этому была не эффективность оборонительной системы планетоида — честно говоря, эта система так и не была как следует исследована на прочность. Скорее уж следовало сказать, что высокий процент выживших был обусловлен вражеской тактикой. Со стороны явственно казалось, что данный конкретный берсеркер отказался от возможности устроить массовую резню и что его единственной целью было похищение биолаборатории.
 Через какой-нибудь час после того, как был сделан последний выстрел, все обитатели планетоида расслабились и решили, что берсеркер не вернется — или если и вернется, то, по крайней мере, не прямо сейчас. Представители власти выбрались из своих убежищ — всплыли, словно глубоководные рыбы, оглушенные взрывом бомбы, — и уже получили достаточно рапортов из более отдаленных районов Иматры. Рапорты гласили, что единственный реальный ущерб от нападения — это уничтоженные наземные узлы обороны и что человеческие жертвы наличествуют только там и непосредственно по соседству с ними. В этих районах разрушения действительно были велики, но сами районы были весьма малочисленны.
 Должностные лица планетоида, не ожидая своих коллег и начальства с крупных планет системы, собрались у голографических экранов. Вполне естественно, что все участники совещания еще не отошли от вызванного нападением потрясения, и в то же самое время их переполняло радостное облегчение. Еще бы — ведь им каким-то чудом удалось избегнуть смерти. Планетоид Иматра долгие годы был домом для большого количества научно-исследовательских учреждений. Кроме того, среди соседних планет и планетарных систем он был известен как место проведения разнообразных конференций, приятное зеленое местечко, в которое часто удалялись представители различных ступеней власти, чтобы в неофициальной обстановке обменяться информацией. Обычно на Иматре присутствовало немало высокопоставленных гостей. Потому местные должностные лица облегченно вздохнули, услышав, что человеческие потери незначительны. Но тем не менее…
 С момента последнего выстрела прошло полтора часа. Берсеркера и его беспомощную жертву все еще можно было без труда увидеть в телескоп, но они удалялись, постепенно наращивая скорость. Похоже, враг просто развернулся и лег на обратный курс, не собираясь петлять. В таком случае его путь лежал в самую середину туманности Мавронари.
 Местные власти, конечно же, отправили один из самых быстроходных курьерских кораблей, чтобы сообщить печальные вести премьеру Дираку, находящемуся в другой планетарной системе. Согласно расписанию деловых встреч, премьер и так должен был прибыть на Иматру самое большее через стандартный месяц. Местные власти сильно опасались, что, явившись на планетоид — когда бы это ни произошло, — премьер постарается привлечь их всех к ответственности, и не только за то, что они не уберегли его молодую жену и ребенка (пусть даже этот ребенок был пока всего лишь зародышем), но еще и за допущенное бедствие. Чиновники опасались, что будут обвинены в полном несоответствии занимаемым должностям.
 Конечно же, сами они считали такое обвинение совершенно несправедливым. Откуда они могли знать, что из всей Иматранской системы берсеркер выберет для нападения именно это место? Здесь не видели берсеркеров вот уже… Никто даже не смог вспомнить, когда именно состоялось последнее нападение. Ясно было лишь, что произошло это давным-давно.
 Встревоженные и напуганные местные чиновники быстро принялись изучать записи нападения. Некоторые из них были сделаны непосредственно с поверхности Иматры, некоторые — с искусственных спуников, вращающихся вокруг планетоида. Дирак и его ближайшие помощники наверняка потребуют эти записи и будут изучать их очень внимательно. Первый, беглый просмотр был связан с желанием побольше узнать о конкретном берсеркере. Кроме того, чиновники надеялись найти какие-нибудь детали, на которых можно будет выстроить собственную защиту — если дело дойдет до судебного разбирательства.
 Помимо прочего, записи зафиксировали передвижения маленького корабля — злосчастного курьера, который действительно отчалил от биостанции за несколько минут до атаки берсеркера. Наличествовало даже отправленное со станции сообщение, подтверждающее отлет курьера.
 Услышав это сообщение, люди на поверхности планетоида воспрянули духом (по крайней мере, так теперь утверждали некоторые из них). Они подумали, что леди Женевьева находится на борту курьерского корабля и что тот умчит ее прочь от опасности.
 Но вскоре после того, как маленький кораблик отчалил от биостанции, он был уничтожен. За первым сокрушительным ударом через несколько минут последовал второй, еще более сильный, как можно было предполагать по отдельным деталям. Но в промежутках между взрывами к месту событий подоспел «Крапивник» Хоксмура.
 — А что там сообщает «Крапивник»? — обеспокоенно спросил кто-то из чиновников.
 Другой кашлянул и отозвался:
 — Что выживших нет.
 У участников совещания вырвался единодушный вздох. Конечно, некоторая возможность найти выживших — и, конечно, леди Женевьеву — еще сохранялась, и потому следовало как можно быстрее приступить к тщательным поискам. Поиски велись и сейчас. В них участвовал «Крапивник» и еще несколько кораблей, оказавшихся поблизости, но надежда найти хоть одну живую душу становилась все более слабой.
 Теперь в район, где взорвался несчастный курьер, прибывало все больше кораблей, и еще больше было на подлете. Все они искренне желали помочь в поисках. Но до сих пор еще не было слышно, чтобы нашли хоть одного уцелевшего пассажира, и не было никаких оснований думать, что положение вещей изменится к лучшему.
 Какой-то участник совещания из местных чиновников проворчал, что, дескать, по документам ясно, что на уничтоженном курьере было крайне мало скафандров, а надежду на выживание в подобных обстоятельствах мог дать лишь тяжелый космический скафандр. Это заявление было встречено гробовым молчанием. Само собой разумеется, что до этого нападения никому и в голову не могло прийти, что на курьерском корабле, который летает в районе, заведомо считающемся мирным, могут вдруг потребоваться несколько десятков скафандров.
 А ведь наличествовали и другие потери, от которых было не отвертеться. Помимо курьера, при нападении было уничтожено несколько соларианских военных кораблей со всеми экипажами.
 Наконец какой-то чиновник со слабым удовлетворением заметил, что враг в конце-то концов тоже понес некоторые потери: за тот короткий промежуток, пока наземные батареи участвовали в бою, они уничтожили несколько небольших берсеркеров, рассчитанных на самостоятельное действие в космосе, — аналог человеческих кораблей-разведчиков.
 Но даже это скромное достижение как-то блекло на фоне того, что теперь в Иматранской системе не осталось ни единого военного корабля. Все немногочисленные местные боевые корабли храбро кинулись в схватку с берсеркером, и за считанные минуты металлическое чудище уничтожило их подчистую. Единственная положительная сторона этих потерь сводилась к тому, что теперь никто — даже премьер — не сможет обвинить местные власти, что они не организовали погоню за берсеркером.
 Один из чиновников, предложив своим коллегам сформулировать заявление, которое можно было бы предъявить возмущенной общественности, сказал:
 — Хотя в нашей крови кипит боевая ярость и решимость отомстить — что-нибудь в таком духе, — мы не имеем возможности преследовать бегущего врага. Мы не имеем возможности сделать что-либо сверх того, что уже было сделано в критические мгновения катастрофы или сразу же после нее.
 Коллеги помолчали, обдумывая формулировку. Наконец один из них мрачно добавил:
 — И по крайней мере, общее число человеческих жертв все-таки невелико.
 — Невелико?! — снова подал голос предыдущий выступающий. — Вы что, забыли, что пропала леди Женевьева — не просто пропала, а почти наверняка мертва? Вы понимаете, что это значит?
 — Я сказал — общее число. По сравнению с количеством населения.
 — И все равно их трудно назвать немногочисленными, если учитывать протолюдей.
 — Кого-кого?
 — Я имею в виду будущих колонистов. — Оратор обвел взглядом коллег. Некоторые ответили озадаченными взглядами, некоторые — понимающими кивками. — Тех самых, которые находились на биостанции — она, собственно, ради них и была создана. Человеческие зародыши и некоторое количество утробных плодов. Все эти живые Дары многие годы, если не сказать десятилетия, собирали на десяти планетах, а то и больше чем на десяти.
 — Я бы сказал, что это спорно — применять к ним термин «живые». Ну и сколько этих даров, как вы их назвали, то есть предполагаемых будущих колонистов, находилось на борту?
 — У меня нет сейчас под рукой точной цифры. Насколько я слыхал, их там около биллиона.
 — Сколько?
 — Десять в девятой степени.
 Участникам совещания понадобилось некоторое время, чтобы осмыслить эту цифру.
 — Тогда давайте не будем их считать или хотя бы не будем упоминать в сводке потерь.
 — По крайней мере, одного из них точно придется упомянуть.
 — Зачем?
 — Вы, наверное, пропустили сообщение, которое как раз перед этой трагедией прошло по средствам массовой информации. Леди Женевьева посетила биостанцию не просто с дежурным визитом. — Говоривший взглянул куда-то вправо. — Ну, Кенсинг, что вы скажете?
 Конечно, стол, за которым проходило совещание, был не настоящим столом. Его создали в искусственной реальности голографические экраны компьютеров и коммуникационные системы, создали специально для этого совещания. Таким образом, чиновники получили возможность удобно устроиться у себя дома или в кабинете и в то же время чувствовать себя так, словно они все вместе заседают в конференц-зале. Так вот, на углу этого воображаемого стола сидел мужчина по имени Сандро Кенсинг, самый молодой из участников совещания. Все это время он помалкивал. С одной стороны, он был охвачен горем. А с другой — он вовсе не принадлежал к местным властям. Кенсинг был всего лишь племянником одного из членов совета — и женихом доктора Анюты Задор, которая сейчас числилась среди пропавших без вести. Но истинная причина, по которой молодого человека пригласили на совет, заключалась в том, что он уже много лет являлся близким другом единственного сына премьера Дирака и время от времени даже гостил дома у премьера или на его личной яхте. Следовательно, как предполагали местные чиновники, он должен был немного разбираться в психологии властителя.
 — Ну так как, Кенсинг?
 Сандро Кенсинг приподнял густые русые брови и оглянулся. Его мощные плечи нависли над столом, а сильные руки вцепились в его край. Лицо Кенсинга могло бы показаться бесстрастным, если бы не покрасневшие глаза.
 — Простите? — переспросил Кенсинг. Он явно не слышал вопроса.
 — Я интересуюсь, — деликатно повторил оратор, — как, по вашему мнению, премьер Дирак отреагирует на эти ужасные новости.
 — А… Да, конечно. — Никто из представителей местных властей, даже его недавно вышедший в отставку дядя, не внушал Сандро особого благоговения. — Ну, старик будет не в восторге. Но это вы и без меня могли бы сообразить.
 Над столом повисло неловкое молчание. Но никто не стал одергивать молодого человека или хотя бы косо смотреть на него, хотя в общем-то его поведение граничило с дерзостью, — отчасти из уважения к его горю, а отчасти потому, что все прекрасно понимали, что у них есть более серьезные поводы для беспокойства.
 — У нас много работы, — сказал наконец председатель. — Но прежде чем мы прервем заседание, нам следовало бы решить вопрос с делегацией.
 — С делегацией? — переспросил кто-то.
 — Возможно, правильнее будет сказать — с депутацией. С депутацией, которая будет встречать премьера. — Председатель огляделся по сторонам и решил, что необходимы пояснения. — — Если никто из нас не отправится ему навстречу, как только он покажется на орбите, я не удивлюсь, если премьер потребует, чтобы все мы явились к нему на корабль для личного доклада.
 Общее настроение стало еще более удрученным.
 — Я полагаю, — сказал другой чиновник, — что мы должны назначить одного делегата. И пусть он доставит премьеру наш доклад, с предварительной оценкой ситуации. А всем прочим в ближайшее время придется трудиться не покладая рук над выполнением своих непосредственных обязанностей.
 Все участники совещания, не сговариваясь, посмотрели в одну и ту же сторону. Их делегат был выбран единогласно, без всякого обсуждения. Кенсинг наконец-то обратил внимание на происходящее и был слегка удивлен, обнаружив, что на многих повернутых к нему лицах играют циничные усмешки.

 ГЛАВА 4

 Премьер Дирак появился в Иматранской системе на несколько часов раньше, чем его ожидали. Он прилетел на собственной яхте под названием «Призрак» — очень неплохо вооруженной, надо заметить, — и шла эта яхта на впечатляющей скорости. Это грозное боевое судно — некоторые опытные наблюдатели утверждали, что «Призрак» больше похож на легкий крейсер, чем на яхту, — сопровождали еще два корабля, поменьше. Они тоже были вооружены, но определить, к какому классу они относятся, было несколько затруднительно. Очевидно, это было все, что оказалось у премьера под рукой, а ждать он не захотел.
 Вместо того чтобы приземлиться на почти не пострадавшую поверхность планетоида Иматра, — как он, несомненно, сделал бы в мирное время, — Дирак оставил свою маленькую эскадру на орбите. И оттуда немедленно потребовал — в выражениях, пышущих скорее властью, чем вежливостью, — чтобы местные чиновники немедленно явились на борт его яхты.
 Кроме того, премьер потребовал полной мобилизации местных технических ресурсов, дабы те помогли повысить боеспособность его эскадры. Некоторое оборудование на его кораблях требовало наладки или даже замены — и лишь после этого можно было рискнуть и попытаться вступить в бой.
 Как нетрудно догадаться, в силу обстоятельств никакой официальной церемонии приветствия не было. Фактически единственным человеком, который выполнил требование премьера, поднялся на челноке на орбиту и поприветствовал Дирака и его свиту, был Сандро Кенсинг, избранный в качестве представителя. Сандро не боялся приема, который мог его ожидать, но все же ему было несколько не по себе. Молодой человек перешел с пришвартовавшегося челнока в главный шлюз яхты. В кармане у него лежала голографическая запись, сделанная местным советом. Это был первый, можно сказать — черновой, свод самых убедительных отговорок. Члены совета почтительно сообщали, что ввиду огромного объема совершенно неотложных дел, требующих их личного присутствия, они не могут сейчас прибыть на яхту и потому поручают господину Кенсингу представлять их на этой встрече.
 Очевидно, большинство местных представителей власти банальнейшим образом боялись гнева премьера. Возможно, у некоторых из них даже были для этого достаточные основания. Что же касается Кенсинга, лично он этого страха не испытывал. Даже если бы все его чувства не были притуплены горем, Сандро просто в голову бы не пришло бояться отца своего однокашника Майка, с которым он встречался множество раз и в доме у которого неоднократно гостил. Именно эта дружба и привела Сандро на работу, связанную с колонизационным проектом, а следовательно, и помогла встретиться с Анютой.
 На пороге бронированного шлюза «Призрака» Кенсинга встретил крепко сложенный седеющий мужчина неопределенного возраста. Одежда свободного покроя не имела никаких отличительных деталей, которые позволили бы угадать социальный статус или род занятий мужчины. Кенсинг узнал одного из старших телохранителей премьера. Они несколько раз виделись, когда Кенсинг гостил в поместье Сардоу.
 — Здравствуй, Брабант.
 С гостями своего работодателя телохранитель всегда обращался неофициально, но вежливо. Он сразу же узнал молодого человека, хотя с момента их последней встречи прошло уже довольно много времени.
 — Здравствуйте, мистер Кенсинг. Присаживайтесь. Босс вас ждет. Он через пару минут освободится.
 С тех пор как Сандро последний раз бывал на «Призраке», внутренняя отделка яхты сильно изменилась. Сейчас корабль выглядел изнутри, как офис крупного государственного деятеля.
 — Спасибо, я лучше немного постою. Насидеться я и потом успею.
 Брабант сочувственно посмотрел на парня:
 — Послушайте, мне очень жаль, что с доктором Задор такое случилось. Правда, жаль.
 — Спасибо.
 — Тут вы с боссом в одинаковом положении. К несчастью. Под гнетом собственных чувств Кенсинг почти забыл, что премьер скорее всего потерял свою молодую жену Но это действительно было правдой. Они с премьером оказались практически в одинаковом положении.
 — А где Майк? — неожиданно поинтересовался Сандро. Телохранитель вроде как пошарил в памяти, потом пожал плечами:
 — Он несколько месяцев назад не поладил с отцом и подался в путешествие. Давно, задолго до того, как это все стряслось-А куда именно он отправился?
 — Семейство не ставит меня в известность обо всех своих планах.
 — Я просто подумал, что Майк мог оказаться здесь, на яхте. Его отцу наверняка сейчас нужны хорошие пилоты.
 — Э, хороших пилотов у босса полно. Куда лучших, чем Майк.
 Кенсинг слегка приподнял бровь:
 — Не всегда пилот такого класса оказывается под рукой в нужный момент.
 — Ну, по крайней мере один из тех, которые сейчас присутствуют здесь, точно очень хорош. — Брабант повел глазами куда-то в глубь яхты с таким видом, словно приберег напоследок какую-то приятную весть. — Может, вы с ним еще встретитесь.
 — Да? И вы говорите, что это какой-то особо крутой пилот?
 — Можно сказать и так. Его зовут Фрэнк Маркус. Полковник. Во всяком случае, последний раз, когда я о нем слыхал, он был именно в этом звании. Сейчас в отставке.
 На мгновение Кенсинг даже отвлекся от своих переживаний:
 — Маркус? Вы хотите сказать — тот самый Маркус, который…
 — Именно. Знаменитый человек в ящиках. Говорят, он уже управлял яхтой, перед тем как мы пристроились на здешней орбите.
 — Боги космоса! Я думал, что полковник Фрэнк Маркус давным-давно умер.
 — Только ему об этом не говори, приятель. То есть прошу прощения — я вроде не собирался давать советов дипломату, мистеру Официальному Представителю Иматры. — И телохранитель расхохотался.
 Кенсинг лишь тряхнул головой. Так или иначе, но сейчас полковник Маркус по любым стандартам должен считаться старым человеком, ведь он стал межзвездной легендой больше века назад. Насколько помнил Кенсинг, в юности Маркус в результате несчастного случая потерял большую часть тела — или это произошло в бою с берсеркером? — и из-за инвалидности оказался заключен в ящики-контейнеры. Похоже, сам Маркус воспринял эту ситуацию как интересный вызов со стороны судьбы.
 — А знаете, что я слыхал, мистер Кенсинг? — Брабант чуть понизил голос.
 — И что?
 Если убрать всякие клинические подробности, на которые не поскупился телохранитель, суть истории сводилась к тому, что Фрэнк Маркус до сих пор был вполне способен наслаждаться женским обществом и наилучшим образом физически выражать свое восхищение.
 — Рад за него. А как получилось, что теперь он работает на премьера?
 Собеседник Кенсинга объяснил, что Маркус, считающийся одним из лучших космических пилотов за всю соларианскую историю, пару месяцев назад подписал контракт и поступил на службу в качестве инструктора по подготовке пилотов высокой квалификации. Сначала ему предлагали должность личного пилота Дирака, но это предложение Маркус отклонил.
 Разговор свернул было на другую тему, но тут же оборвался. По коридору со стороны капитанской рубки катилось что-то — нет, кто-то! — должно быть, сам полковник.
 Если бы Кенсинга заранее не предупредили о присутствии полковника на борту, он, наверное, подумал бы, что это какой-то робот. Со стороны это выглядело как три металлических ящика, каждый высотой не больше чем по колено. Они были соединены в агрегат размером примерно со взрослого человека. Эти ящики катились один за другим. Их колеса, похоже, были полифазными и не столько вращались, сколько мягко переваливались по полу.
 Из переднего ящика раздался голос — явно механически созданный, но звучащий совершенно по-человечески.
 Только человек способен так балансировать на грани дружелюбной небрежности и высокомерия:
 — Привет, Брабант. Я бы хотел повидаться с шефом, когда он освободится. А это кто?
 У Кенсинга на минуту промелькнула мысль: интересно, а что бы получилось, если бы он протянул руку для приветствия? Но молодой человек не стал этого делать, а просто взглянул в линзы и представился:
 — Полковник Маркус? Рад с вами встретиться. Я Сандро Кенсинг, друг Майка — сына премьера.
 — А, да, я слыхал о Майке. Правда, лично с ним не встречался.
 — А каковы планы премьера? — Кенсингу отчаянно хотелось это знать, и парень подумал, что не будет особенного вреда, если он все-таки об этом спросит.
 — Тут нет никаких секретов, — заверил его ящик. — Мы отправляемся следом за поганой машиной.
 Именно это Кенсинг и надеялся услышать. В самой глубине души он мечтал о возможности — хоть и понимал, что это маловероятно, — настигнуть врага, ставшего причиной бедствия. Настигнуть и прежде всего выяснить, что именно произошло. И схватиться с чудовищной неодушевленной машиной, поступившей так с ними — с ним и Анютой.
 И вот перед Кенсингом находился тот самый человек, который мог сделать эту возможность реальной. Фрэнк Маркус, успевший послужить во всех вооруженных формированиях той части Галактики, которая была населена соларианцами, — всех, за исключением Тамплиера. Полковник Маркус, который теперь пилотировал яхту Дирака.
 — Полковник, если кто-нибудь отправляется в погоню за берсеркером, я с ними, — прямо сказал Кенсинг.
 — Да ну? — В исходящем из ящика голосе появилась легкая заинтересованность, но, похоже, Кенсинг его не убедил.
 — Мы с доктором Задор должны были пожениться через месяц. Кроме того, я по профессии инженер-наладчик оборонительных комплексов. Я делал предварительные расчеты для колонизационных кораблей.
 — Боевой опыт?
 — Не имею.
 — Ну, это не особо важно. У большей части нашего экипажа он точно так же отсутствует. Если вы действительно неплохой инженер по оборонительным комплексам, может, шеф и захочет вас прихватить.
 Несколько секунд спустя Брабант, видимо, получивший какой-то сигнал от премьера, провел Кенсинга во внутреннюю часть корабля.
 Проходя через внутренние комнаты, занятые свитой премьера, Кенсинг снова отметил произошедшие перемены. Словно за те годы, что Сандро здесь не бывал, «Призрак» постепенно терял сходство с кораблем и превращался в учреждение.
 В центре кабинета премьера стоял большой стол — настоящий стол, сделанный в основном из дерева. Он был заставлен большим количеством всяких электронных приборов. Кроме того, на столе лежали кипы бумаг. И за ним сидел человек. Премьер не относился к числу крупных мужчин. С того момента, как они последний раз встречались лицом к лицу — а было это два года назад, — Дирак в чем-то неуловимо изменился.
 У премьера были седые, стального оттенка волосы; густые, вьющиеся от природы, коротко подстриженные. Глубоко посаженные серые глаза выглядывали из-под кустистых бровей, словно изгои, загнанные в пещеру и готовящиеся к вылазке. Кожа лица была гладкой и на вид молодой, так что единственной приметой возраста оставались седые волосы. Премьер поигрывал ножом с красивым лезвием — Кенсинг узнал в нем древний нож для открывания писем. Голос Дирака — неплохо поставленный бас — казался слабее, чем при выступлениях на публике.
 Когда Кенсинг перешагнул порог кабинета, премьер беседовал по видеофону — самому крупному из трех, находящихся в комнате, — с каким-то молодым мужчиной. Мужчина, на воротнике которого виднелись пилотские знаки различия, как раз произнес:
 — …мои глубочайшие соболезнования, сэр.
 — Спасибо, Ник. — Премьер — понесший тяжелую утрату муж — выглядел как человек, переживший тяжелое потрясение, но при этом твердо держащий себя в руках. Он поднял голову и кивнул Кенсингу. Телохранитель тем временем вышел из кабинета и прикрыл дверь.
 — Премьер Дирак, я не знаю, помните ли вы… — начал было Кенсинг.
 — Да, конечно, я вас помню, Кенсинг. Вы — друг моего сына. Он называл вас Санди. Майк всегда очень хорошо о вас отзывался. Так, значит, вас отправили ко мне с объяснениями?
 — Да, сэр.
 — Ладно, детали могут подождать. А вы, значит, участвовали в колонизационном проекте и были помолвлены с госпожой Задор? Мне очень жаль, что так все получилось. Нас всех постигло ужасное несчастье.
 — Да, сэр. Примите мои соболезнования. От меня и от всех жителей Иматры.
 Премьер встретил выражения сочувствия сухим кивком, потом заметил:
 — Майка со мной сейчас нет.
 — Мне говорили, что он отправился в длительное путешествие.
 — Да, в очень длительное. — Премьер указал на экран. — Вы, наверное, незнакомы с Ником? Николас Хоксмур, архитектор и пилот. Работает на меня.
 — Нет, сэр, мы незнакомы.
 Дирак коротко представил собеседников. Померещилось это Кенсингу или и вправду на какой-то кратчайший миг в глазах премьера промелькнула смешинка?
 Покончив с формальностями, премьер снова повернулся к экрану, с которого смотрел Николас Хоксмур:
 — Продолжайте.
 — Я ничего не мог сделать, сэр, — спокойно произнес Ник. — Я почти успел добраться до курьерского корабля, прежде чем раздался последний взрыв. Но все же не успел. И не смог ничем помочь тем, кто там находился.
 — Есть ли у вас точные доказательства того, что среди пассажиров курьерского корабля была и моя жена?
 — Прошу прощения, сэр, я не возьмусь это утверждать.
 — Вашей вины в случившемся нет, Ник.
 — Так точно, сэр. Благодарю вас за то, что вы это понимаете. — Хоксмур слегка заколебался. — Но тут есть еще одна деталь, о которой, как мне кажется, следует упомянуть.
 — И что это за деталь?
 — Вскоре после сигнала тревоги я получил приказ от и.о. начальника лаборатории госпожи Задор. Она приказала мне таранить врага.
 Хоксмур произнес эти слова настолько небрежно, что Кенсинг сперва решил, что он то ли ослышался, то ли что-то упустил. Насколько он понимал, с момента объявления тревоги Анюта, как и.о. начальника лаборатории, автоматически принимала на себя командование обороной. Совершенно не подходящая для нее должность, но…
 Дирак кивнул. Он отнесся к сообщению об этом приказе на удивление спокойно.
 — И что было дальше?
 — Видите ли, сэр, доктор Задор не являлась… не является боевым офицером. Очевидно, она полагала, что придумала хороший план, который позволит, как минимум, отвлечь берсеркера. Но этот план был невыполним. Мне просто не удалось бы приблизиться к врагу вплотную. Такой монстр еще на расстоянии в тысячу километров превратил бы моего «Крапивника» в облачко пара. Поэтому, получив этот приказ, я не стал пытаться оспорить его и тем самым отвлекать госпожу Задор от выполнения ее обязанностей, а просто подтвердил, что приказ понят, но не стал его выполнять. Единственное, что я мог сделать в тех условиях, — это держаться поближе к курьеру и пытаться опекать его. Если бы берсеркер выслал в погоню за курьером шлюпку или машину автономного действия, их я действительно мог бы попытаться таранить. Или попытаться отвлечь их внимание на себя. Но при сложившемся ходе событий… — Вид у Хоксмура был весьма огорченным.
 — Вы поступили правильно, — мягко сказал Дирак.
 — Благодарю, сэр. — Но…
 — Да, сэр?
 Премьер поднял голову. Глубоко посаженные глаза под седыми бровями горели угрозой. Кенсинг никогда еще не видел Дирака таким.
 — Из того, что вы сообщили, вытекает, что мы не можем точно знать, действительно ли леди Женевьева находилась на борту курьерского корабля. Так?
 Похоже, Хоксмур задумался.
 — Да, сэр, видимо, не можем.
 Дирак медленно кивнул и перевел взгляд на Кенсинга:
 — На самом деле записи радиопереговоров указывают, что доктор Задор беспокоилась, не отчалил ли курьер преждевременно. Она боялась, что пилот мог увести корабль прежде, чем на него перебрались все желающие.
 — Да, верно.
 Теперь внимание премьера Дирака полностью переключилось на того из двух посетителей, который находился здесь во плоти.
 — Кенсинг, на Иматре сейчас располагают дополнительной информацией по этому поводу?
 — Мне ничего об этом не известно, господин премьер. Но я, конечно, постараюсь как можно быстрее это выяснить.
 — Постарайтесь, пожалуйста. Меня интересуют любые сведения, способные пролить свет на вопрос, находилась ли леди Женевьева на борту курьерского корабля.
 — Я соберу для вас все сведения, которыми мы располагаем.
 — Хорошо. — Дирак нахмурился. — Пока что никто не представил мне доказательств, которые подтверждали бы тот или иной вариант. И потому я верю, что существует вполне реальная возможность, что Женевьева все еще находилась на станции, когда та была так странно… похищена.
 Кенсинг промолчал.
 Но Дирак, похоже, был не в силах сменить тему:
 — Мы ведь знаем, что кто-то из людей остался на станции, не так ли? Как минимум, госпожа Задор там осталась. И разве она не упоминала в разговоре с пилотом курьера о других людях, намеревающихся остаться?
 — По крайней мере, об еще одном человеке, сэр, — вставил замечание Хоксмур. — Очевидно, помимо доктора Задор на станции остался биоинженер Даниэль Ховелер. Относительно присутствия или отсутствия на станции других конкретных лиц у нас данных нет.
 Дирак кивнул, демонстрируя некоторое мрачное удовлетворение.
 — Итак, как нам сказано, в настоящий момент на станции все еще находятся живые люди. — Он посмотрел в глаза сперва одному собеседнику, потом второму, словно проверяя, не осмелятся ли они оспаривать его мнение.
 Кенсинг с радостью готов был уцепиться за малейший шанс, позволяющий надеяться, что Анюта еще жива. Правда, отбить пленников у берсеркеров удавалось лишь в редчайших случаях, но ведь удавалось же иногда! Но Ник решил возразить шефу:
 — У нас нет оснований утверждать это с уверенностью, сэр.
 Дирак уставился на пилота ледяным взглядом:
 — Но оснований с уверенностью утверждать, что эти люди уже убиты, у нас тоже нет. Верно?
 Последовала короткая пауза, затем Хоксмур сдался:
 — Да, сэр. Это верно. Премьер едва заметно улыбнулся:
 — Значит, безопаснее будет считать, что люди, которые находятся на станции, еще живы. И моя жена может входить в их число.
 — Совершенно верно, сэр. Исходя из того, что нам известно, такой вариант не исключен.
 — Это все, что меня сейчас интересует. — С этими словами премьер протянул руку, отключил Хоксмура — изображение мгновенно растаяло — и вызвал кого-то другого.
 — Кенсинг, я сейчас прикажу прекратить поиски тех, кто мог выжить во время гибели курьера. Любой скафандр, находящийся в рабочем состоянии, снабжен аварийным маяком, но ни одного подобного сигнала поймать не удалось.
 Сандро не знал, что ответить. Впрочем, сейчас от него, похоже, и не ждали никакого ответа. Дирак тем временем продолжал:
 — Но я собираюсь поручить моим пилотам, и Нику в том числе, собрать все обломки, оставшиеся после боя. Особенно то, что осталось от берсеркеров. Возможно, нам удастся извлечь из этих обломков кое-какую полезную информацию.
 — Да, сэр, мне тоже кажется, что удастся.
 Помимо экранов, стоящих на столе, в кабинете было полно экранов настенных. С того места, где стоял Кенсинг, ему прекрасно была видна большая их часть. Очевидно, телескопы, расположенные на Иматре и ее спутниках, все еще была нацелены на удаляющегося берсеркера и его Добычу. Одна лишь мысль о том, что Анюта жива, но находится внутри этой отдаленной крохотной точки, причиняла Кенсингу мучительную боль.
 Дирак проследил за взглядом Кенсинга.
 — Обратите внимание сюда. Насколько можно разобрать в телескоп, биоисследовательская станция не получила сколько-нибудь серьезных повреждений. Мои корабли вскоре будут окончательно готовы ~ полагаю, на это потребуется не более нескольких часов. И как только они будут готовы, мы пустимся в погоню.
 — Я с вами, сэр.
 — Да, конечно, я так и полагал, что вы это скажете. Вы можете нам пригодиться — с вашими познаниями по части оборонительных систем. Так что добро пожаловать. Когда выйдете отсюда, найдите Варвару; она оформит ваше официальное зачисление в экипаж.
 — Благодарю вас, сэр. Премьер кивнул:
 — Я вам точно говорю — она жива! — Очевидно, Дирак имел в виду свою молодую жену. Уставившись на экран, показывающий ближайшую часть космоса, премьер добавил:
 — Я уверен, что обязательно почувствовал бы, если бы она умерла. А пока я хочу получить всю возможную информацию об этом берсеркере. Всю, до малейших деталей.
 Кенсинг знал, что обломки берсеркеров часто представляли большую ценность для военных, поскольку позволяли определить, каким оружием оснащен противник. Сандро кивнул. Да, им необходимо каждое, пусть мельчайшее преимущество, которое они смогут обеспечить.
 Покинув кабинет, Кенсинг снова встретился с полковником Маркусом и телохранителем Брабантом. Они стояли в коридоре и разговаривали с какой-то женщиной, которую Кенсинг никогда прежде не видел. Женщина назвалась Варварой Энгайдин. Она, кажется, была ровесницей премьера — то есть ей было за пятьдесят, — но все еще сохраняла стройную фигуру и весьма эффектную внешность. Ее имя показалось Кенсингу знакомым. Помнится, госпожу Энгайдин называли близким другом премьера — ну и его политическим советником. Первый раз ее имя всплыло через несколько лет после смерти матери Майка.
 — Госпожа Энгайдин, мне велено было найти вас, чтобы вы занесли меня в списки команды.
 Женщина сочувственно взяла его за руки.
 — Я слышала о вашей потере, Санди.
 На некоторое время разговор сосредоточился на произошедшей трагедии. Хотя участники беседы старались говорить как можно вежливее и дипломатичнее, они единодушно сошлись на том, что премьер явно отказался рассматривать тот вариант, что его жена может быть уже мертва, и совершенно серьезно вознамерился вернуть ее. А премьер привык воплощать свои намерения в жизнь, и Дирака не смущало, что на этот раз его противником оказался берсеркер.
 Кенсинг, который сам сейчас находился в расстроенных чувствах, заметил, что шансов на самом деле мало и это известно всем. Обычно премьер более рассудителен.
 — А что, вы так хорошо его знаете? — заинтересовался полковник. Он повернул встроенные в передний ящик линзы и устремил взгляд на Кенсинга, чтобы ясно было, к кому он обращается.
 — Я дружил с его сыном. Когда-то мы были очень близкими друзьями, правда, последние два года я не видел Майка. Но раньше я частенько гостил у них в особняке. А вы?
 — На самом деле — мало. Я работаю на премьера всего пару месяцев. Я как раз отказался от должности его главного пилота, когда все это стряслось. А теперь, похоже, я здесь застрял надолго. — Кажется, перспектива возвращения к боевым действиям не вызывала у Маркуса особого неудовольствия. Кенсингу неожиданно показалось, что он начинает различать в виде металлических контейнеров и в исходящем из них голосе какие-то оттенки чувств. Полковник даже по коридору ухитрялся катить с глубоким чувством собственного достоинства.
 — А вы как думаете — что на самом деле произошло с женой премьера? — Кенсингу вдруг отчаянно захотелось услышать, как специалист оценит возможную судьбу людей, оставшихся на борту биостанции.
 — Не исключено, что он прав. Вполне возможно, что ее не было на курьерском корабле.
 — И вы думаете… — У Сандро не хватило духу закончить вопрос.
 — Черт побери! Не знаю! Шанс остается всегда. Но не вздумайте чересчур полагаться на эти его надежды.
 Наконец все формальности, связанные с зачислением Кенсинга в состав экипажа, были выполнены. Шагая к отведенной ему каюте, Сандро слушал, как катящийся рядом полковник Маркус более подробно излагает свое мнение. Фрэнк Маркус заявил, что в произошедшем налете имели место две крайне любопытные детали, отличающие это нападение от практически всех военных операций, которые ему только удалось припомнить.
 — Деталь первая: несмотря на то что этот берсеркер добрался сюда и оказался в непосредственной близости от планетоида, он не предпринял ни малейшей попытки прорваться к внутренним планетам системы. Он даже не отправил разведчиков, чтобы осмотреть эти самые внутренние планеты или устроить налет на местные космические транспортные линии. А ведь в этой системе довольно оживленное движение и практически все суда безоружны.
 — Может, это потому, что внутренние планеты хорошо защищены? — предположил Кенсинг.
 Маркус отмел это предположение взмахом металлической руки — щупальцевидным придатком нечеловеческой, но явно практичной формы.
 — Я бы, исходя из своего опыта, сказал, что, когда такой здоровенный берсеркер — дьявольщина, любой берсеркер! — видит реальный шанс уничтожить пару биллионов человек, маловероятно, что он не попытается воспользоваться такой возможностью.
 — Тогда зачем он забрал биолабораторию? Не уничтожил, а вцепился в нее и поволок куда-то?
 — Пока не знаю. Но зато знаю кое-что другое, и это «кое-что» кажется мне еще более странным. Наш хитроумный берсеркер не предпринял ни единой серьезной попытки уничтожить население этого планетоида. При том, что находился буквально рядом с ним. И при том, что оборонительная система планетоида Иматра куда слабее — была куда слабее, — чем у внутренних планет системы. Он уничтожил стрелявшие по нему наземные батареи и тем ограничился.
 Кенсинг, чья работа требовала тщательного — хотя пока что чисто теоретического — изучения тактики берсеркеров, уже пытался обдумать вышеперечисленные действия.
 — Ну так что же это должно значить? Что эта чудовищная машина не хотела убивать людей? Или это косвенно свидетельствует о том, что на самом деле этот корабль — не берсеркер?
 — Насчет «не хотела» — припомните расчеты наземных батарей или людей, которые попытались вступить в бой в космосе. Нет, этот берсеркер вполне готов был убивать. Но у него была какая-то более важная цель, чем простое нападение на эту систему. И он не стал отклоняться от своих планов даже ради возможности уничтожить пару биллионов человек. Или живых единиц, как выражаются берсеркеры. Он не стал даже задерживаться, чтобы наскоро прикончить тот миллиончик, который был у него под боком.
 — Ладно, ясно. Это и была ваша вторая деталь?
 — Нет. Вторая подробность, которая показалась мне странной, — это то, что даже сейчас, через несколько дней после нападения, проклятый рейдер все еще виден. То ли он не может перейти на сверхсветовую скорость, когда у него на буксире такая здоровая дура, как эта лаборатория, то ли не хочет рисковать. А если он до сих пор не попытался перейти на тахионную скорость, то он этого уже и не сделает. Потому что теперь он слишком близко от туманности Мавронари и может врезаться в какое-нибудь плотное пылевое облако.
 Кенсинг притормозил и взглянул на висевший в коридоре экран — на яхте их было полно. Да, берсеркер до сих пор был виден — с некоторым трудом, правда, но виден. Он действительно продолжал лететь в обычном пространстве, хотя и постоянно наращивал скорость. Так что крохотные размытые изображения берсеркера и его добычи по-прежнему были видны даже с Иматры. Они быстро удалялись.
 Но не так быстро, как могли бы.
 — До скорости света ему еще далеко.
 — Именно. Он взвалил себе на загривок слишком крупный груз, чтобы хотя бы приблизиться к сверхсветовой. А для корабля, который оказался рядом с облаком пыли, переходить на С-плюс неразумно. Впрочем, об этом я уже говорил.
 Еще раз посмотрев на терминал, Кенсинг обнаружил, что, по последним данным, берсеркер уже не набирал скорость прежними темпами. Если верить расчетам компьютера, получалось, что в ближайшие дни — если не часы — перегруженная машина вынуждена будет сбросить скорость, поскольку пересечет границы туманности.
 Следующие несколько часов на борту «Призрака» происходил военный совет. Участвовали в нем в основном наиболее значительные лица из окружения премьера. Присутствовал там и Кенсинг — как официальный представитель Иматры. Прочие иматранцы предпочитали благоразумно держаться на безопасном расстоянии. Ну а Кенсинг остался на борту яхты. Он только попросил, чтобы ему переслали сюда одежду и кое-какие личные вещи. Сандро полагал, что до отлета эскадры, каковой должен был состояться через несколько часов, он так и останется на «Призраке».
 По ходу военного совета некоторые из его участников высказали предположение, что, возможно, берсеркер все-таки получил довольно серьезные повреждения и именно они не позволяют ему перейти на тахионный ход. Если так, то выходит, что берсеркер свернул в туманность, чтобы скрыться от человеческого флота, который мог бы устроить на него загонную охоту.
 Какой-то офицер возразил:
 — Но это не объясняет, почему берсеркер предпочел отступить, вместо того чтобы продолжать бой и истреблять людей.
 — Возможно, он был сильно поврежден.
 — Ха! Ну и что с того? Мы говорим о берсеркерах, а не о чем-нибудь! Их нимало не колышет собственное выживание. Единственное, что их интересует, — это возможность уничтожить как можно больше человеческих жизней, прежде чем уничтожат их самих. А этот берсеркер явно был еще вполне боеспособен.
 — Еще бы понять, с чего он вдруг решил, что биостанция — настолько ценная штука, что ее непременно нужно захватить, и непременно целую и невредимую…
 — Ответ на этот вопрос лежит на поверхности, — произнесла Варвара Энгайдин. — По крайней мере, мне так кажется. Мы говорим о станции, на которой хранится биллион человеческих зародышей.
 — Да. Но это не активная жизнь, а лишь потенциальная. Этого, конечно, довольно, чтобы берсеркер жертвовал последней энергией и тратил последние боезапасы, лишь бы уничтожить такой груз. Но бога ради, зачем ему понадобилось утаскивать биостанцию?
 Кенсинг сам старался ответить на этот вопрос, и в сознании у него промелькнуло зловещее, полуоформившееся предположение. Кто-то еще пытался обсуждать, действительно ли враг сейчас лишился возможности перейти на сверхсветовую скорость, но все сошлись на том, что объект, состоящий из берсеркера и захваченной станции, мягко говоря, слишком неуклюж для серьезного космического путешествия. И уж совсем никто не сомневался, что противник сильно уступает в маневренности скоростным судам, входящим в эскадру премьера, — в каком бы пространстве ни происходило дело. Компьютерные выкладка показывали, что даже с учетом задержки на переоборудование кораблей у эскадры были вполне реальные шансы перехватить противника.
 На краю стола виднелся непонятный серый силуэт — полковник Маркус сидел, слегка приподняв торцовую часть своего верхнего ящика. Полковник меланхолично заметил, что господин премьер, несомненно, получил превосходное образование, но военную сферу оно затрагивало мало. И все же он, полковник, полагает, что решение о преследовании берсеркера отнюдь не свидетельствует, что господин премьер спятил. Премьер выслушал это замечание с полнейшей невозмутимостью.
 Какой-то не слишком умный сторонник формальностей поинтересовался у Дирака:
 — Сэр, мы по-прежнему придерживаемся этого плана?
 Взгляд стальных глаз Дирака устремился к говорившему — устремился из-за границ виртуальной реальности, поскольку премьер участвовал в совещании, не покидая своих апартаментов.
 — Вам что, что-то неясно? Да, мы отправляемся следом за берсеркером. — Дирак нахмурился, продолжая сверлить собеседника взглядом. Похоже, премьер просто не понимал, какой еще план действий возможен в подобных обстоятельствах. — Не важно, чего ради эта дрянь стремится утащить биостанцию, — мы не позволим ей этого сделать.
 Кто-то спросил, можно ли рассчитывать на помощь со стороны местных жителей.
 Теперь общее внимание переключилось на Кенсинга. Сандро еще раз объяснил, что он сам и его оставшиеся на Иматре коллеги крайне сожалеют, но в пределах Иматранской системы на данный момент не осталось ни одного боеспособного военного корабля, равно как и вообще хоть какого-то корабля, способного оказаться полезным в подобной погоне.
 — Я прекрасно все понимаю, — успокаивающе сказал Дирак.
 На этой ноте совещание и окончилось. Понемногу стрелки часов приближались к назначенному времени. Переоборудование «Призрака» и кораблей сопровождения близилось к завершению, и они были почти готовы пуститься в погоню.
 А тем временем враг, за перемещениями которого все еще можно было наблюдать с кораблей, расположенных на орбите Иматры, продолжал размеренно двигаться прямо в середину туманности Мавронари. Внутри этого скопления газа и пыли переход на тахионные двигатели был настолько опасен, что считался практически невозможным. Значит, еще по крайней мере несколько дней за берсеркером можно будет наблюдать.
 Как кто-то заметил, берсеркер отступал практически тем самым курсом, которым он двигался, когда его впервые засекли на подходе к Иматре. Впрочем, если этот факт и имел некое особое значение, никто его пока что не отследил.
 А вот тот факт, что берсеркер захватил биостанцию, вместо того чтобы уничтожить ее, и что он целенаправленно брал пленных, все больше беспокоил людей. Возможно, берсеркер намеревался вырастить большое количество доброжилов или использовать человеческие зародыши для создания нового биологического оружия. Так или иначе, но берсеркер посчитал это похищение более важным, чем возможность устроить массовую резню, — и это казалось людям все более зловещим.
 Ситуация выглядела настолько странно, что Кенсинга, как и некоторых его коллег, несмотря на насмешки полковника Маркуса, терзали подозрения, что быстро отступающий враг вовсе и не берсеркер. Ведь бывали же в прошлом случаи, когда всякие негодяи маскировали свои корабли под берсеркеров и занимались убийствами и грабежом.
 Но когда Сандро поделился этой идеей с военными специалистами из окружения премьера, те единодушно отвергли ее. Они сказали, что в данном конкретном случае все улики работают против такого предположения. К настоящему моменту пилоты собрали уже значительное количество обломков, оставшихся от вражеских шлюпок.
 Кроме того, несколько больших обломков — как минимум один из них составлял в поперечнике несколько метров — упали на поверхность планетоида. Вокруг Иматры располагался лишь тонкий слой искусственно поддерживаемой атмосферы, и многие метеориты проходили ее, не сгорая дотла. Всевозможные тесты и испытания (некоторые из них проводились по методикам нечеловеческих рас) показали, что по составу металла, конструкции и методам сборки эти обломки явно принадлежат берсеркерам.
 Главный компьютер яхты Дирака заверил людей, что они все еще имеют шанс настичь врага, но медлить больше нельзя; с каждым часом становилось все более вероятным, что берсеркер затеряется в глубинах туманности. Дирак намеревался отправиться в путь сразу же, как только его корабли возьмут на борт все необходимое оборудование и боеприпасы. Насколько мог судить Кенсинг, команда Дирака — человек тридцать — была полностью солидарна со своим боссом. Несомненно, все они были добровольцами, безоговорочно преданными премьеру.
 Но как-то так получилось, что по крайней мере один из присутствующих на борту людей не был добровольцем. Во всяком случае, он не рвался в погоню за берсеркером. Кенсинг обнаружил это в ходе рутинной проверки оборудования. Один из медотсеков яхты оказался занят. Смахивающий на гроб ящик был закрыт стеклянной крышкой, изнутри подернутой инеем. Отсек был настроен на длительное поддержание жизнедеятельности неизвестного пациента, причем именно на поддержание жизнедеятельности в замедленном режиме.
 Некоторый свет на эту ситуацию пролила Варвара Энгайдин. Выяснилось, что тот медотсек занимал какой-то доброволец, который пожелал принять участие в основании первой из колоний, запланированных фондом Сардоу. Он — а может, и она — настолько увлекся этим планом и так страстно возжелал принять участие в этом великом приключении, что попросил погрузить его в анабиоз на любой необходимый срок, лишь бы дождаться момента, когда великий план начнет претворяться в жизнь.
 В той части Галактики, что была заселена соларианцами, существовало множество методик борьбы с перенаселением. Широко использовались различные способы предохранения от беременности, но ни один из них не являлся универсальным. На планетах, чье население в сумме уже исчислялось сотней биллионов, каждый год случались миллионы нежелательных беременностей. Извлечение зародыша из тела матери было стандартной процедурой, но уничтожать их, по моральным нормам нынешней эпохи, считалось недопустимым. Обычно в таких случаях практиковалось помещение зародышей на хранение, на неопределенно долгий срок, но это мало чем отличалось от уничтожения — возможности прожить свою жизнь зародыши все равно не получали.
 Большинство политических сторонников премьера предпочитало следующий вариант: объявить о курсе на колонизацию — и действительно начать подготовку к колонизации, но отнести дату начала конкретных действий куда-то в неясное будущее. Конечно, люди еще не утратили боевой дух, позволяющий им покидать насиженные места и основывать колонии.
 Вариацией на эту же тему являлся план — точнее, несколько планов, создать тайное хранилище генофонда человечества на тот случай, если вдруг берсеркерам все же удастся уничтожить все ныне заселенные планеты. Для выполнения этого плана требовалось подыскать подходящую планету земного типа, хорошо укрытую и до этого неизвестную. Сторонники этой идеи обрыскали всю Галактику в поисках подходящей планеты, а лучше не одной. Отыскав наконец предмет своих мечтаний, они вычеркнули упоминания о нем из всех документов, чтобы берсеркеры никогда не узнали о существовании этой планеты, даже если какая-то документация и попадет к ним.
 Госпожа Энгайдин объяснила, что колонизационный план фонда Сардоу, как его стали называть на перенаселенных планетах, не входящих в сферу влияния премьера Дирака, старается учесть все аспекты проблемы. Предполагалось, например, что зародыши будут помещаться в маточные репликаторы уже после того, что колонизационный корабль или корабли доберутся до подходящей планеты.
 Чем дольше Кенсинг слушал подобные объяснения, тем больше крепло в нем подозрение, что этот план годится лишь на то, чтобы обеспечить конструкторов, инженеров и специалистов по планированию работой и пищей для обсуждения. У них появлялась возможность создать видимость осмысленной деятельности и сделать перед обществом вид, что это не просто способ отложить на неопределенное время решение дальнейшей судьбы этих самых накопившихся зародышей.
 Обещание разработать теоретическую методику колонизации или даже систематическое изучение ее трудностей приносило людям на множестве планет немалое удовлетворение, поскольку позволяло считать, что проблема решается, а не просто отложена в долгий ящик.
 Сколько маточных репликаторов следовало установить на каждом колонизационном корабле? Этот вопрос все еще не был решен. На биостанции их находилось больше сотни. Конечно, при необходимости и наличии соответствующей технической базы их число можно и увеличить.
 И конечно же, биостанция, предшественник настоящих колонизационных кораблей, была оснащена оборудованием, позволяющим поддерживать нормальную жизнедеятельность по крайней мере двадцати-тридцати взрослых людей, техников и ученых, в течение длительного отрезка времени. Была отлажена замкнутая система очистки воздуха и воды и производства пищи. Уже многим ученым довелось пожить и поработать на борту биостанции.
 Естественно, зародыши должно было сопровождать некоторое количество приемных родителей из числа добровольцев. Анюта как-то призналась Кенсингу, что она и сама намеревалась посвятить жизнь этой задаче, но потом встретила его и предпочла остаться дома и выйти замуж.
 Пребывающий в анабиозе доброволец, который сейчас находился па борту яхты, был мужчиной. Кенсинг узнал это из данных местной справочной системы, когда добрался до отдаленного коридора, в котором находился ряд аварийных медотсеков. Из них занят был только один. Человека, лежащего в этом отсеке, звали Фоулер Аристов. Возраст к моменту погружения в длительный анабиоз — двадцать лет. Далее шел длинный перечень прочих данных о господине Аристове, но они уже мало интересовали Сандро. Такая преданность делу произвела на Кенсинга немалое впечатление, хотя нельзя было сказать, что это впечатление было таким уж благоприятным. Молодой человек подумал, что здесь больше всего подходит определение «фанатизм». Хотя, конечно, с субъективной точки зрения длительное погружение в анабиоз ничем не отличалось от краткосрочного. Доброволец просто ложился на койку санитарного отсека и засыпал. А после пробуждения за какой-нибудь час его умственные и физические способности полностью восстанавливались, и человек мог приниматься за выбранную работу.
 Поразмыслив, Кенсинг не стал выдвигать никаких возражений против наличия на борту человека, погруженного в глубокий анабиоз. В конце концов, на яхте было еще пять медотсеков, а в космических сражениях редко бывает много раненых. Так или иначе, но доброволец сам решил сыграть с судьбой в лотерею-Время истекало. До отправления эскадры мстителей оставался час.

 ГЛАВА 5

 Поцелуй от Дженни пылкий
 Мне достался в знак привета,
 Время-вор, в свою копилку
 Не забудь внести и это.
 Помяни про тяжкий путь,
 Про напасти, невезенье,
 Про нужду — но не забудь,
 Поцелуй от Дженни…
 Дж.Г.Ли. Хант, перевод С Лихачевой.
 Последние звуки песни растаяли в воздухе. Длинные бледные пальцы певца застыли на струнах его необычного музыкального инструмента. Он замер в полной неподвижности, и что-то в выражении его лица заставляло зрителей предположить, что спеть следующую строчку ему помешало какое-то сильное чувство.
 Впрочем, вся аудитория певца состояла из одного человека — леди Женевьевы.
 Нежная красота леди Женевьевы производила необычайно сильное впечатление на всех, кому довелось ее увидеть. Сейчас леди Женевьева была одета в переливающееся искрами белое платье, словно предназначенное для старинного свадебного обряда. Она полусидела-полулежала на скамье из серого камня. На вид скамья казалась весьма древней, так же как и окружающие монастырские стены. Покрывающая скамью резьба — изображения фантастических животных — наполовину стерлась под воздействием времени и погоды, а кое-где по ней ползли пятна лишайника. Еще до прихода леди кто-то заботливо положил на каменную скамью целую груду мягких подушек — синих, красных и желтых, почти тех же оттенков, что и в изобилии растущие вокруг цветы.
 — Вы поете прекрасно, — подбодрила леди своего кавалера. Ее голос от природы был не слишком сильным, но зато сейчас Женевьева больше не задыхалась при каждой попытке произнести хоть слово.
 — Благодарю вас, моя госпожа. — Сидящий в потоке золотистых солнечных лучей менестрель слегка расслабился и повернулся лицом к слушательнице. Он размашистым движением сорвал с головы украшенную плюмажем шляпу, прочертил ею какую-то причудливую фигуру, на мгновение приостановился, словно не зная, что делать со шляпой дальше, а потом швырнул ее за благоухающую клумбу. Удивительных цветов. Эти цветы невольно привлекали к себе внимание всякого, кто их видел: светло-серые каменные стены, широкий двор, поросший травой, вдоль одного края двора насыпь высотой по колено, и поверх этой насыпи — буйство ослепительно ярких красок. Леди понятия не имела, что за мир лежал за окружающими двор древними стенами; впрочем, ее, кажется, вполне устраивало, что этот мир держится в отдалении.
 Легкий ветерок всколыхнул кружева белого платья. В голове у леди Женевьевы теснилось множество вопросов, и некоторые из них были действительно пугающими.
 Для начала леди выбрала вопрос, который показался ей банальным, но зато безопасным:
 — А кто написал эту песню? Вы? Менестрель кивнул, потом заколебался:
 — Точнее, моя здесь только музыка. Я был бы рад, если бы мог сказать, что и стихи принадлежат мне. Но я вынужден признать, что на самом деле их написал некий человек по имени Ли Хант. Он жил много сотен лет назад, и писал он не о вас, а о другой леди, носившей то же самое имя. Возможно, вы помните — однажды я уже говорил вам, что вы мне напоминаете…
 Менестрель не окончил фразу. Молодая женщина с бессознательной грубостью перебила его:
 — Где мы сейчас находимся?
 Это был первый конкретный вопрос, заданный ею своему кавалеру. Женевьева говорила достаточно спокойно, но чем больше она думала о ситуации, в которую попала, тем меньше понимала.
 Когда менестрель заговорил, его голос звучал более хрипло и низко, чем при пении.
 — Мы на Земле, госпожа моя Женевьева, в городе, который называется Лондон. Сейчас мы находимся в знаменитом храме, месте, где поклоняются Богу. Этот храм называется Вестминстерское аббатство.
 — В самом деле? Но я совсем не помню, как… как я оказалась здесь.
 — В этом нет ничего удивительного, если учитывать обстоятельства. Но беспокоиться здесь не о чем; в свое время я все вам объясню. Ведь меня вы помните? — Под внешним спокойствием певца явственно чувствовалась тревога. Он поставил свой странный инструмент, прислонив его к скамье, а потом склонился перед леди, едва не опустившись на колени, и протянул к ней руку. Движение получилось несколько неуклюжим, и протянутая рука чуть не упала Женевьеве на колено, но вместо этого изящные длинные пальцы затормозили, коснувшись подушки. — Николас Хоксмур — к вашим услугам, — добавил он.
 В этой обстановке Ник выглядел мужчиной среднего сложения и достаточно зрелых лет, но до того, чтобы считаться пожилым, ему было еще далеко. Он был чуть выше среднего роста, и его выправка не так бросалась в глаза, как в тот раз, когда Женевьева впервые увидела его — еще на экране видеофона. Слегка вьющиеся ореховые волосы Хоксмура красиво поблескивали, но на макушке они уже начинали редеть. Еще у него была небольшая заостренная бородка того же оттенка, что и волосы, и усы — тоже несколько более редкие, чем мог бы пожелать мужчина. Но конечно же, на самом деле Хоксмур боялся лишь того, что его примут за обычного щеголя, пустоголового красавчика, у которого за внешностью нет никакого внутреннего содержания. Чтобы избежать этого, Хоксмур наверняка прилагал немалые усилия. Так что, пожалуй, он смирился бы и с чем-нибудь похуже редеющих волос.
 Что же касается лица Хоксмура, оно было довольно неприметным. Уж во всяком случае, не настолько красивым, как запомнилось леди после их предыдущих встреч. Нос у Хоксмура был с небольшой горбинкой, а глаза — немного водянистые и какого-то невыразительного цвета, что-то среднее между серым и карим. Сегодня архитектор и пилот — как сам он представился — был одет на средневековый манер: в плотно обтягивающие лосины и короткую куртку. Ткань, из которой была пошита одежда, казалась плотной и прочной — и не более яркой, чем глаза Хоксмура. Она весьма резко контрастировала с ослепительно белым платьем леди Женевьевы.
 — Конечно, я помню ваше имя, — отозвалась леди Женевьева. — И ваше лицо тоже помню. Хотя мне кажется, что сейчас вы выглядите… выглядите как-то иначе. Полагаю, я виделась с вами всего пару раз, причем нельзя сказать, чтобы мы хоть раз действительно стояли лицом к лицу. Первый раз я видела всего лишь ваше изображение на экране видеофона. А во второй раз на вас был скафандр, и я вообще не могла рассмотреть ваше лицо. Мы тогда находились на космическом корабле, и когда я попыталась заглянуть внутрь вашего шлема…
 Поскольку Николас стоял, склонив голову, он не мог видеть, как леди Женевьева побледнела от нахлынувших воспоминаний, но он явно почувствовал, что это может произойти, и потому поспешно перебил Женевьеву:
 — Мы действительно находились на корабле. Но сейчас мы оба здесь, госпожа моя. Здесь, в этом прекрасном месте. Ведь оно действительно прекрасно, не правда ли? И вы в безопасности. В полной безопасности — насколько в моих силах было это обеспечить. А мне… мне по силам многое.
 Бледность отступила. Леди Женевьева готова была поверить в заверения о безопасности, расточаемые ее кавалером, но ей хотелось получить более подробные объяснения. Она слегка покачала головой, словно для того, чтобы унять ощущение неуверенности, и подняла руку в вопросительном жесте, указав на две большие каменные башни, маячащие сразу за монастырской стеной. Эти монументальные башни-близнецы насчитывали в высоту несколько десятков метров. В косо падающих солнечных лучах их стены отливали серо-коричневым. Каждая башня была увенчана по углам четырьмя небольшими шпилями. В ближайшей башне было, пожалуй, метров сорок, но она выглядела настолько огромной, что казалось, будто она прямо-таки нависает над монастырским садиком. Над каменной громадой и монастырским двором пронеслась морская чайка, издав пронзительный крик.
 Хоксмур взглянул в ту сторону, куда указала Женевьева.
 — Эти башни, леди Женевьева, образуют западный фасад аббатства. Между ними расположен главный вход. Я проектировал их и руководил их строительством… Ну, если быть совершенно правдивым — а я хочу быть с вами правдивым, — это сделал мой тезка. Он жил даже раньше, чем человек, написавший слова этой песни. Но я полагаю, что могу совершенно честно и беспристрастно сказать, что я бы выполнил эту работу не хуже, а то и лучше, если бы у меня была возможность работать с настоящим камнем и известкой. Помните, я как-то уже говорил вам, что я архитектор?
 — Да, помню. На самом деле мне кажется, что я могу вспомнить каждое слово, что вы мне когда-либо сказали. — Леди грациозно поднялась на ноги и глубоко, полной грудью вдохнула. — Но меня не отпускает ощущение, что мне следовало бы помнить больше, много больше. Я имею в виду — помнить о событиях недавнего времени. Очень важных событиях. И мне кажется, что, если я как следует постараюсь, воспоминания вернутся. Но…
 — Но вы не уверены, стоит ли стараться?
 — Да! — Леди Женевьева запнулась, потом шепотом добавила:
 — Потому что я боюсь…
 Хоксмур легким движением выпрямился и теперь с нерешительным видом стоял рядом с Женевьевой.
 — Если это доставляет вам такое беспокойство — не нужно торопиться, — сказал он. — Не нужно заставлять себя думать об этом. Пожалуйста, позвольте мне принять на себя все заботы — хотя бы на какое-то время. Я буду считать это большой честью — право опекать и защищать вас во всем. Вы даже не знаете, насколько большой.
 — Ну что ж, Николас, это большая честь для меня — находиться под вашим покровительством. Весьма вам признательна. — Женевьева протянула хрупкую изящную руку, и мужчина с благодарностью принял ее.
 А что случилось после того, как их пальцы соприкоснулись, леди не помнила.
 Из трех космических кораблей, входящих в состав эскадры, «Призрак» превосходил все прочие по размерам, скорости и огневой мощи. Эскадра все еще находилась на орбите Иматры, но премьер Дирак и его свита — экипажи кораблей, советники, телохранители и всяческие специалисты, включая Санди Кенсинга, — поспешно заканчивали приготовления к походу.
 Один из кораблей Дирака, который ненадолго приземлялся на Иматру для переоборудования, снова поднялся на орбиту, где и присоединился к «Призраку» и второму кораблю сопровождения. Через несколько минут после его появления небольшая, но хорошо вооруженная эскадра без лишних церемоний устремилась прочь от Иматры, постепенно наращивая скорость. Эскадра двигалась к туманности Мавронари. Наиболее плотная часть туманности находилась отсюда на расстоянии нескольких световых лет, но до границ Мавронари можно было добраться от Иматры всего за несколько дней хода на сверхсветовой скорости. Эскадра Дирака удалялась от местного солнца, выискивая район — пустынный и достаточно спокойный в гравитационном отношении, — который мог бы спокойно стерпеть внезапное исчезновение трех кораблей из нормального пространства.
 Правда, идеал в этом вопросе был недосягаем. Приходилось идти на некоторый риск; враг успел обеспечить себе слишком большое преимущество, и теперь его можно было нагнать лишь на сверхсветовых скоростях.
 Впереди, по ходу движения маленькой эскадры, все еще виднелась похищенная биостанция. Правда, с этого расстояния станция уже сливалась в единое целое с огромной загадочной машиной, утащившей ее с орбиты.
 Леди Женевьева обнаружила, что ее новый кавалер опять находится рядом. Теперь они прогуливались рука об руку. Леди не знала, как оказалась в такой ситуации, но, тем не менее на данный момент все обстояло именно так. Они гуляли по тому же поросшему травой внутреннему дворику, где встретились и где Николас пел для нее. С тех пор когда Женевьева сидела на скамейке, подернутое дымкой золотистое солнце поднялось не слишком высоко — должно быть, времени прошло совсем немного. Но между этими двумя моментами должен был существовать какой-то промежуток времени. Или все-таки не должен?
 Несомненным было одно — за это время внешний вид Николаса Хоксмура успел измениться. Теперь его одежда смотрелась значительно роскошнее: это был уже не скромный наряд менестреля, но и на форму космического пилота она ничуть не походила. Леди еще раз искоса взглянула на своего спутника: интересно, у него и вправду волосы стали гуще или ей просто кажется?
 Сейчас Женевьева могла прикоснуться к его руке, не навлекая на себя приступ беспамятства. Она и вправду к ней прикоснулась, и ничего не произошло. Но ощущения, вызванные прикосновением к предплечью Хоксмура и к ткани его рукава, были какими-то странными. Когда Женевьева задумалась об этом, ей показалась странной и трава под ее белыми туфельками, и прикосновения собственной одежды к телу, и ветерок, легонько гладящий лицо…
 Шагающий рядом высокий мужчина поинтересовался:
 — О чем вы задумались?
 — О многом, — едва ли не шепотом отозвалась Женевьева. — У меня все еще остается много вопросов, которые я боюсь задать.
 Хоксмур на миг приостановился — в этой прогулке он вел свою даму, словно в танце, — и Женевьева увидела, что он остановился перед дверью. Это были своего рода врата, ведущие в полутемное внутреннее помещение. Хоскмур с плохо скрываемым нетерпением спросил:
 — Может, пройдем вовнутрь? Я хотел бы показать вам всю церковь. Она и в самом деле прекрасна.
 — С удовольствием.
 Когда они переступили порог, Женевьева поинтересовалась:
 — А что, вы — или ваш тезка — проектировали весь этот монастырь?
 — О нет, моя госпожа, нет! Большая часть аббатства на века старше, чем та, с которой связано имя Хоксмуров. Хотя я и вправду желал бы, чтобы мы — или хотя бы один из нас — могли претендовать на такую честь. К счастью, мне зато выпала честь показать это аббатство вам.
 Женевьева пробормотала какой-то вежливый ответ — теперь такая реакция сделалась для нее почти инстинктивной. «Теперь» — это с тех пор, как она вышла замуж. С тех пор, как она стала знаменитостью. С тех пор…
 Хоксмур неспешно шел по аббатству, ни на шаг не отходя от леди Женевьевы. Он обращался с ней так нежно, что возникало впечатление, будто за этим стоит более серьезное чувство, чем простая заботливость. Он показывал леди внутренние помещения аббатства с их мрачноватой пышностью. Как пояснил Хоксмур, он сам неоднократно брал эти интерьеры за образец, хотя и значительно их перерабатывал. Внутренние помещения — от стены до стены и от пола до готических шпилей крыши — занимали никак не меньше гектара. Хоксмур мог бы назвать Женевьеве точную площадь, вплоть до дециметра, если не до квадратного сантиметра, но он не стал этого делать. Они вместе обошли боковые приделы огромной церкви, потратив на это довольно много времени. Время от времени их руки соприкасались — совершенно непринужденно, — и ощущение странности понемногу блекло. Потом они снова вышли на свежий воздух; правда, за время их отсутствия погода изменилась, и теперь моросил мелкий дождик.
 Упавшие на лицо капли дождя снова вызвали у Женевьевы странные ощущения, но она предпочла промолчать.
 Спутник Женевьевы посмотрел на нее и без лишних слов завел леди обратно в помещение. Пара прошла в середину нефа. Их шаги гулко отдавались от каменных плит.
 — Готические своды. Если хотите, я объясню вам, как они строятся. Здесь, в нефе, наивысшая часть свода — больше тридцати метров в высоту. Сюда могло бы влезть десятиэтажное здание, если бы было достаточно узким. Это самая высокая церковь во всей старой Англии.
 — Почему здесь не видно людей?
 — Вы хотите видеть других людей? Вон через соседний придел идет человек — должно быть, церковный служка — видите? А там, у алтаря, священник.
 Леди Женевьева резко остановилась. В этих людях, на которых указывал Хоксмур, чувствовалось что-то неестественное.
 — А что с моим мужем?
 — Он далеко отсюда. Но насколько мне известно, с премьером Дираком все в порядке. — В голосе у Хоксмура появилось раздражение. — Вы скучаете по мужу? — спросил он, а потом, словно не сумев сдержаться, добавил:
 — Вы его любите?
 Леди пожала плечами:
 — Я не знаю, какие чувства я к нему испытываю. Впрочем, не могу сказать, что скучаю по нему; я с трудом могу вспомнить, как он выглядит.
 — Я совершенно уверен, что вы можете вспомнить все, что угодно, если действительно этого захотите. Любой момент из своего прошлого.
 — Думаю, да, если только я захочу приложить должные усилия. — Женевьева вздохнула и постаралась взять себя в руки. — Мы с Дираком никогда серьезно не ссорились. Думаю, я могу сказать, что муж был добр ко мне в те несколько дней, что мы провели вместе. Но если уж говорить правду, придется признать, что я ужасно боялась — то есть боюсь — его. — Запнувшись, Женевьева посмотрела в лицо своему спутнику: его голова сейчас четко вырисовывалась на фоне яркого витража. — Скажите., что случилось с моим ребенком?
 — Ребенком?
 — Я была… беременна.
 — Вы сами знаете ответ на этот вопрос. Вы пожертвовали вашего… проторебенка — полагаю, это подходящий термин — колониальной программе. Или вы хотите знать, что случилось потом?
 Мужчина и женщина застыли, глядя друг другу в глаза. Их руки больше не соприкасались. Повисло напряженное молчание.
 Первой его нарушила леди:
 — Ник, скажите мне правду. Что случилось?
 — С вами? Вы здесь, со мной, и вы в безопасности. Возможно, это все, что вам сейчас нужно знать. Но как только вы решите, что действительно хотите вспомнить все…
 На некоторое время леди Женевьева словно утратила дар речи. Нынешнее ощущение напоминало прежнее, когда ей не хватало воздуха, чтобы произнести хоть слово, но теперь помеха казалась куда более серьезной.
 — Нет! — внезапно выкрикнула она. — Не говорите мне сейчас ничего — ничего пугающего! Может, мы уйдем из этого старого здания? Что это за изваяния вокруг нас? Надгробные памятники?
 — По большей части — да, — спокойно отозвался ее спутник. — В стенах и полу действительно находится некоторое количество могил. Но эти могилы так стары, что, думаю, они не должны что-либо для вас значить. Их нечего бояться…
 — Мы можем уйти куда-нибудь в другое место?
 — Здесь множество всяких мест. — Хоксмур взял леди за руку и успокаивающе погладил. Это прикосновение снова показалось Женевьеве странным. — Давайте для начала пойдем вон туда.
 Ник галантно предложил леди опереться на его руку, и пара прошла из западного конца нефа в комнату с грубыми каменными стенами. Ник пробормотал что-то насчет часовни святого Георгия. Затем они покинули это мрачное место и по узкому коридору, прорезающему чудовищно толстую стену, добрались в ту часть аббатства, где, видимо, располагались жилые помещения.
 Ник еще по пути начал посматривать на леди Женевьеву с некоторым беспокойством и время от времени спрашивал, о чем она думает. Прежде чем решить, что это место действительно годится для такой высокой гостьи, он несколько раз переставил мебель в комнате и лишь после этого успокоился.
 В конце концов, он был еще весьма молод.
 Во многом принадлежащая Хоксмуру версия аббатства, от каркаса здания до отдельных деталей — особенности каменной кладки или мозаики витражей, — существовала задолго до того, как Ник встретился с леди Женевьевой или вообще услышал о ее существовании. Это было хобби Ника и в то же время составная часть его работы, которой Хоксмур весьма интересовался. Но всю эту поспешную переделку он произвел с единственной целью — понравиться Женни.
 На самом деле, как позже признался Хоксмур своей возлюбленной, ему удалось найти очень мало сведений о том, как в действительности выглядели эти внутренние комнаты много веков назад, — по правде говоря, его это особо и не интересовало. Его прежде всего очаровывала идея воспроизвести аббатство в целом, уделяя особое внимание кладке и отделочным работам — во всяком случае, до последнего времени.
 Теперь Женевьева сидела в удобном современном кресле. Каменные стены были увешаны гобеленами с абстрактными рисунками. Окна располагались слишком высоко, чтобы через них можно было увидеть, что находится снаружи.
 — Какой этот храм странный, — заметила она.
 — Он очень стар.
 — Вы здесь живете?
 Хоксмур по-прежнему продолжал стоять и внимательно наблюдать за малейшими оттенками поведения Женевьевы. Сейчас его каблуки постукивали по каменному полу, проглядывавшему между двумя толстыми шерстяными коврами современного вида.
 — Полагаю, я провел здесь больше времени, чем в каком-либо другом месте.
 — А в честь какого бога или богини он был построен?
 — В честь единого Бога. Христианского Бога. Вы принадлежите к какой-нибудь конфессии, моя госпожа?
 Женевьева покачала головой, и ее медного отлива кудряшки заплясали.
 — На самом деле нет. Когда я была ребенком, мои родители резко расходились во мнении по вопросам религии. Мой отец — монотеист, а мать была… трудно сказать, кем именно она была. Она умерла пять лет назад.
 — Простите, я не знал.
 — Скажите, я правильно поняла: весь этот великолепный храм теперь принадлежит вам?
 — Да, думаю, я могу так сказать. — Хоксмур присел в другое кресло, откинулся на спинку и театрально повел рукой. — Все, что вы видите вокруг, принадлежит мне. А значит, все это — к вашим услугам.
 Женевьева провела рукой по ткани, которой было обтянуто ее кресло, и ощущение ей не понравилось — в нем снова было что-то не правильное.
 Хоксмур тем временем внимательно смотрел на леди, вцепившись в резные подлокотники. Его взгляд показался Женевьеве странно беспомощным.
 — Чувства, которые я испытываю к вам, моя госпожа, они куда больше, чем я способен описать. Я понимаю, что, с вашей точки зрения, мы только что познакомились, но… точнее всего будет сказать, что я боготворю вас.
 Пытаясь хоть как-то осмыслить это заявление и придумать, что тут можно ответить, Женевьева подняла глаза и на мгновение пришла в замешательство — она случайно скользнула взглядом по открытой двери в дальней стене и заметила за ней вполне современный плавательный бассейн. Бассейн был выложен сине-зеленым кафелем и окружен металлическими бортиками, да и освещение там было вполне современным.
 — Я вижу, вы заметили бассейн? Это своего рода мой эксперимент. Я добавил этот штрих, когда подумал, что, возможно, в один прекрасный день вы…
 — Ник! — перебила его Женевьева, и Хоксмур мгновенно умолк. Женевьева понятия не имела, что она должна — или хочет — теперь сказать. Все, чего ей хотелось, — это как-нибудь замедлить ход событий.
 — Да, леди Женевьева. Женни. Я могу называть вас так?
 — Конечно. Почему бы нет? В конце концов, вы ведь спасли мне жизнь.
 — Женни… Я не стану говорить о своих чувствах и перекладывать этот груз на ваши плечи. Сегодня — не время. Мы поговорим об этом как-нибудь попозже.
 — Чувства — это важно, — наконец произнесла Женевьева.
 — Да. О да! — Хоксмур торжественно кивнул.
 — Ник, а мы действительно находимся на Земле?
 — Я не очень понимаю, что такое «действительно», — но большинство людей на ваш вопрос ответили бы, что мы с вами сейчас не на Земле.
 — Понятно. Спасибо. Ник, а вы на самом деле бывали на Земле?
 — Нет. Хотя, возможно, и бывал.
 — То есть как? Вы что, не знаете?
 — По-своему знаю. Но мне придется вернуться все к тому же вопросу, который пересекается с вопросом о важности чувств: а что такое «действительно»? Что такое «на самом деле»?
 Ник как-то сумел окружить Женевьеву защитной стеной неведения, и она сама с радостью приняла такую защиту, но теперь страх понемногу начал просачиваться сквозь нее — а для Женевьевы страх всегда воплощался в виде мышей или крыс.
 Хотя ничего конкретного по этому поводу не было сказано, Женевьева начала осознавать, что этот человек хочет как можно дольше быть ее единственным кавалером и товарищем. Ей тут же захотелось надавить на Хоксмура и добиться от него конкретных ответов. Что на самом деле собой представляет это место — аббатство? Но в то же самое время страх заставлял ее уклоняться от любого конкретного ответа, который мог бы дать Ник.
 Хоксмур заметил ее беспокойство.
 — Вам здесь не нравится? Я подумал, что Вестминстерское аббатство — одно из самых красивых мест, которые мне только доводилось видеть. Но если оно вам не нравится, мы легко можем перебраться куда-нибудь еще.
 — Ваше аббатство восхитительно, Ник. На свой лад, конечно. В нем чувствуется нечто солидное и основательное — в общем, место, где можно укрыться.
 — Я надеялся, что оно вызовет у вас именно эти чувства. — Но…
 — Но все же вас что-то угнетает. Я отвечу на любой ваш вопрос, если смогу.
 Леди Женевьева взглянула в глаза своему кавалеру:
 — Давайте я расскажу вам то, что помню, — то, что я помню ясно. Мы с вами находились на каком-то маленьком космическом судне, курьерском корабле, и там произошла… какая-то трагедия. Нас со всех сторон окружала смерть и… Вы не будете этого отрицать?
 — Нет, моя госпожа. Этого я отрицать не могу. — Хоксмур торжественно покачал головой.
 — Я не могу больше этого выносить! Молю вас — расскажите мне, что произошло, расскажите нормальным человеческим языком! Как мы попали оттуда сюда?
 — Госпожа моя… — умоляюще произнес Хоксмур. — Когда я нашел вас на этом маленьком кораблике, то сделал единственное, что мне оставалось. Я выбрал единственный доступный мне способ спасти вас от смерти. Поверьте мне, я сделал все это исключительно ради вас-И я еще раз от всего сердца благодарю вас за это, Ник. А теперь расскажите мне, как именно вы это сделали.
 Хоксмур явно принял решение и теперь выполнял его. При этом на лице Ника читалась любопытная смесь искреннего рвения и нежелания это решение выполнять.
 — Вы помните, как я вошел в отсек курьера? На мне еще был скафандр.
 — Да, конечно, помню. И помню, как я обрадовалась вам и бросилась навстречу. Если я правильно припоминаю, вы меня обняли… — И тут Женевьева осознала, что их встреча была последним моментом, когда прикосновение чего бы то ни было не вызвало у нее ощущения странности.
 Ее кавалер снова кивнул:
 — Да, это правда. Мои руки действительно сомкнулись вокруг вас. Конечности этого скафандра мои — в том смысле, что я обычно могу при необходимости воспользоваться ими. А теперь я должен признаться, что эти позаимствованные руки — единственные, которыми я владею.
 Внимательно слушавшая Женевьева при этих словах нахмурилась.
 — Не бойтесь! — нежно произнес Хоксмур, но в голосе его звучало беспокойство.
 Женевьева внимательно посмотрела на руки Ника. Он сидел, положив руки на колени Нормальные мужские руки, ничего необычного в них незаметно.
 — Я не понимаю, — прошептала она.
 — Вы об этом? — Хоксмур поднял руки, пошевелил пальцами, обхватил себя за плечи, потом снова протянул руки вперед. — Конечно, они тоже мои, но они не могли помочь вам там, на курьерском корабле. Они служат другим целям — и не могу не отметить, что они понемногу совершенствуются. Теперь вы уже можете чувствовать мое прикосновение. Скажите — оно действительно кажется вам странным? Сильно ли оно отличается от прикосновения… ну, например, вашего мужа?
 — Да! Здесь действительно все кажется странным на ощупь. Не только ваша рука — вообще все. Все предметы, к которым я прикасалась. А сейчас я об этом задумалась и поняла, что и выглядит все как-то странно. Цвета здесь слишком яркие, слишком насыщенные. И пахнет все немного не так, и… но я не…
 — Госпожа моя, когда мы стояли рядом, когда мы были вдвоем на полуразрушенном умирающем корабле, я пообещал вам, что смогу вывести вас оттуда через лишенный воздуха переход и доставить на свой корабль, даже если у вас не будет скафандра. Я сказал так потому, что знал: ваше бедное, измученное тело вполне поместится в мой скафандр. Именно так я вас и вывел.
 — Два человека в одном скафандре? Я думала, что…
 — Да, леди Женевьева, два человека — но лишь одно тело. Ваше. Видите ли, даже тогда у меня не было собственного тела. Не было рук, которые могли бы спасти и защитить вас либо кого-то другого. — Хоксмур развел руками, будто отрицая собственное существование. — Не было ни плоти, ни костей. — Он говорил негромко, словно человек, признающийся, что ему неудобно жить без ноги, потерянной в результате несчастного случая и пока что еще не регенерированной.
 — Мне показалось, будто вы хотите сказать, что у вас вообще нет тела. Но…
 — Нет тела из человеческой плоти. И не было. И потому, чтобы добиться материальности, мне нужен скафандр или какой-нибудь другой предмет, который я мог бы взять под контроль. А то, что вы видите сейчас перед собой, — это всего лишь образ. Изображение. Сгусток информации. Понимаете, я всего лишь оптэлектронный артефакт. В основе своей я не более чем компьютерная программа. — И Николас Хоксмур снова развел бесплотными руками.
 Леди долго смотрела на своего кавалера — где-то электронные часы отмеряли секунды, — и за то время, что она смотрела, на лице ее не дрогнула ни единая жилка.
 Наконец Женевьева произнесла:
 — Вы рассказывали о моем… спасении. Продолжайте. Я хочу знать все подробности. Все.
 — Да, конечно. Я перебрался на борт курьерского корабля, который стал для вас ловушкой, осмотрелся и увидел, что большинству ваших спутников я помочь уже не в силах… нет, не так. Позвольте мне всегда говорить вам правду, одну лишь правду. А правда заключается в том, что меня мало волновали эти люди. Они меня не интересовали. Я пришел туда спасать вас.
 — Вы… вы пригласили меня на ваш корабль. А потом… сразу же после этого нас поглотил новый взрыв. Да. Да, еще один взрыв был. Я его помню.
 — Боюсь, что в тот момент вы очень серьезно пострадали, — прошептал Хоксмур, и голос его был напряженным.
 У Женевьевы вырвался сдавленный возглас. Хоксмур снова взял ее за руки — она даже не заметила, когда это произошло. Женевьева могла зажмуриться и действительно зажмурилась, но прикосновение Ника по-прежнему казалось ей странным, и с этим ощущением она ничего не могла поделать.
 — Да. Я действовал очень быстро. Ваше тело вполне Могло поместиться в мой скафандр, который, как я уже пытался объяснить, в некотором смысле слова был и моим телом…
 Леди судорожно вздохнула.
 — …но если пользоваться понятиями массы, изнутри оставался пуст. На время я перебрался в электронное оборудование скафандра и при помощи сервомеханизмов, которые приводят в действие руки и пальцы скафандра, поместил вас внутрь. Затем я, действуя через скафандр, подал вам воздух и заставил вас дышать, хоть ваши легкие и работали тогда очень-очень плохо. Потом я перевел вас через холод, пустоту и смерть на мой кораблик — он находился рядом. Затем снял с вас скафандр и сразу же поместил вас в медотсек. А теперь… теперь вы здесь.
 Женевьева продолжала пристально смотреть на Хоксмура. Она словно забыла, что нужно дышать. А сейчас, когда она об этом вспомнила, ей показалось, что это и вправду необязательно.
 Кажется, молчание пугало ее спасителя, и он заговорил снова:
 — Полагаю, что мой кораблик вы вообще не помните. У вас на самом деле не было возможности взглянуть на него. Я зову его «Крапивник». Это своего рода каламбур. Я назвал его так в честь наставника моего тезки, Кристофера Врена, — он тоже был архитектором . Не знаю, был ли он пилотом — кажется, тогда существовали только парусные корабли. Думаю, не был…
 И тут Женевьеву внезапно захлестнула волна ужаса.
 — Так вы — только изображение?
 — С точки зрения органов чувств — да. Образ, возникший в процессе существования виртуальной реальности. Технически я — оптэлектронный артефакт, по сути — компьютерная программа…
 — Тогда кем же стала я?! Что вы со мной сделали?
 Ник, которого эта сцена страшила все больше и больше, изо всех сил постарался объяснить, что именно произошло. Он говорил дружелюбно и логично. Но после первых же десяти слов леди Женевьева закричала. Хоксмур пытался сказать что-то еще, но все было безрезультатно. И тогда, в целях заботы о ее психическом здоровье (ну и его, конечно), Хоксмур воспользовался контрольной функцией и выключил леди Женевьеву. Само собой разумеется, лишь на время.

 ГЛАВА 6

 Когда Кенсинг с задумчивым видом стоял в одном из коридоров яхты, один из младших офицеров — вероятно, он действительно хотел помочь — поинтересовался:
 — А вы что, вправду еще не поняли насчет Хоксмура? Кенсинг удивленно взглянул на офицера:
 — Я вообще-то думал совсем о другом. А что там за чертовщина с Хоксмуром, насчет которой я не понял, и какое отношение к делу имеют его проблемы?
 — Да я же не говорю, что он создает какие-то проблемы, — попытался оправдаться офицер.
 — Ну а в чем тогда дело?
 — Хоксмур — компьютерная программа.
 Кенсинг невольно охнул. Внезапно некоторые удивлявшие его детали встали на свои места. Ему уже приходилось слышать о таком — об оптэлектронных существах, мало чем отличающихся от человеческой личности. Их делали редко, хотя технически такие процедуры стали возможными уже давно. В обществе, которое развивалось и продолжало развиваться в условиях многовековой борьбы против машин, антропоморфизм роботов или прочих механических существ явственно был непопулярен и не принят. На множестве планет, жители которых имели перед глазами чудовищный пример берсеркеров, создание подобных существ было законодательно запрещено. Люди не хотели жить в страхе перед собственными компьютерами и опасаться, что электронный разум выйдет из-под контроля.
 — Вы хотите сказать — это человек, чья личность была переписана в компьютер?
 — Ничуть. Я сказал именно то, что хотел сказать. Этот факт не выносится на широкое обсуждение, но последние несколько лет босс очень интересуется электронными личностями.
 Кенсинг кивнул. Антропоморфные программы, созданные, так сказать, с нуля, и их отличие от электронных копий человеческого мозга чрезвычайно интересовали многих психологов, политиков и работников служб безопасности. Но добраться до немногих существующих в нынешнее время экземпляров всегда было очень сложно.
 Существовал и относительно близкий к этому класс программ, списанных с личности реальных людей. Иногда они оказывались крайне полезными инструментами, но зачастую в отношении их вводились даже более строгие ограничения. Кенсингу как-то довелось встретиться с таким существом, программой Хилари Гэйджа, который — или которое? — сыграл ключевую роль в одной знаменитой битве с берсеркерами. Кенсинг встретился с Гэйджем-программой через весьма значительное время после битвы и имел с ним длительную и весьма приятную беседу. Но даже после долгого разговора Кенсинг не был уверен, какое местоимение следует употреблять по отношению к Гэйджу — «он», «она» или «оно».
 Сегодня же Кенсингу выпал случай обсудить эту тему с Фрэнком Маркусом, причем всего через несколько минут после того, как он узнал правду о Хоксмуре. Кенсинг знал, что Фрэнк тоже встречался с Гэйджем; оказалось, что Фрэнк, подобно многим другим людям, остался в полной уверенности, что, общаясь с переписанной личностью, он имел дело с программой, и не более того.
 Во время этой беседы Кенсинг и Маркус изучали виртуальный макет похищенной станции, сделанный компьютером «Призрака». Всем членам команды было велено выбрать минуту посвободнее и посетить десякуб. Впрочем, всем и так хотелось поподробнее ознакомиться с конструкцией захваченного судна, которое они сейчас преследовали, и обдумать, какого рода военные действия станут возможны, когда они подберутся поближе к цели погони — если подберутся — и придет время решать, как отбить станцию.
 Но Кенсинг, изучая превосходно выполненный макет, внезапно ощутил глубокую уверенность, что все их усилия тщетны. Берсеркеры убивают. Это их функция. Ради этого они были спроектированы и построены, и этим они и занимаются. Вероятность того, что Анюта все еще жива, бесконечно мала…
 Затем экран мигнул, и неожиданно на нем появилось изображение Ника Хоксмура. Казалось, что он стоит сбоку и чуть сзади цилиндрического макета. Одной рукой он опирался на плоский верхний диск. Бестелесное изображение станции служило превосходной опорой бесплотному телу Хоксмура.
 — Прошу прощения, джентльмены, я не намеревался вас подслушивать. Но я тут осматривал часть систем жизнеобеспечения этого отсека и случайно услышал ваш разговор.
 — Ничего страшного, — отозвался Кенсинг, но почувствовал себя как-то странно.
 Хоксмур встретил это заявление легкой улыбкой. Но он явно стремился поговорить прежде всего с Фрэнком и смотрел именно на Маркуса.
 — Полковник, вам, возможно, известно, что я — электронная личность?
 Фрэнк тоже смотрел на Хоксмура своими линзами, вделанными в первые два контейнера. Третий ящик немного извернулся, словно желал обеспечить себе обзор получше.
 — А что, это не так? — поинтересовался Маркус.
 Кенсингу пришлось довольствоваться ролью слушателя. Он с удивлением отметил, что голос заключенного в ящики человека звучал менее по-человечески, чем голос Ника, хотя, ясное дело, оба голоса создавались при помощи механических приспособлений.
 — Нет, это правда.
 Маркус воздержался от комментариев. Ник решил поднажать. В голосе его звучали одновременно и любопытство, и решимость.
 — И что, раскрытие моего инкогнито вас сердит? Вы считаете себя обманутым?
 Металлическая конечность изобразила вялый жест:
 — Я признаю, что вы отчасти застали меня врасплох. Возможно, я действительно рассержусь, если буду думать, что какой-то человек обманул меня. Но злиться на орудие труда бессмысленно. Ник, вы хорошее орудие?
 — Я работаю как хорошее орудие труда, чаще всего — в полную меру своих способностей. Если вы не обиделись, полковник, и если у вас есть немного свободного времени, мне хотелось бы вкратце обсудить эту тему.
 — Валяйте.
 — Возможно, вы не удивитесь, услышав, что я считаю эту тему чрезвычайно интересной. На самом деле я не ожидал, что вы так быстро, без споров, примете мое саморазоблачение. Что у вас не возникнет даже малейшего подозрения, что, может, я шучу.
 Все три контейнера Фрэнка шевельнулись и слегка переместились. Кенсингу показалось, что их обитатель каким-то образом устроился поудобнее. Маркус сказал:
 — Я же говорил, что вы отчасти застали меня врасплох. Но возможно, не полностью.
 — В самом деле? Не полностью? Ну ладно. Все же мне очень хотелось бы знать, что именно во мне — в моем изображении на экране, с которым вы уже несколько раз сталкивались, — что заставило вас предположить, что у меня нет плоти?
 — Возможно, мы сможем обсудить это как-нибудь попозже. Сейчас я занят.
 На том разговор и окончился.
 Когда Кенсингу снова выпал случай побеседовать с премьером Дираком, Сандро словно мимоходом упомянул о том, насколько реалистичным выглядит Ник Хоксмур.
 — Программисты прекрасно потрудились. Я правильно понял — это относительно новая версия?
 Дирак кивнул:
 — Да, ей всего год. Не правда ли, отлично выполненная работа? Она заняла несколько месяцев. По правде говоря, меня все меньше и меньше устраивают результаты, получаемые от людей — хоть от той же самой биостанции. Потому я решил посмотреть, каких результатов в творческой работе способен добиться оптэлектронный мозг.
 — Я бы сказал, премьер, что для такой сложной программы несколько месяцев — это поразительно малый срок. Я думал, ее делали несколько лет. А можно полюбопытствовать, каким образом ей подобрали имя?
 — У моих инженеров уже были наготове некоторые куски программы, — неопределенно пояснил Дирак. — Потому дело и пошло так быстро. А что касается имени, Ник выбрал его самостоятельно. Позаимствовал у какого-то архитектора восемнадцатого века — я как-нибудь расскажу тебе эту историю. А пока — ты как следует изучил макет станции?
 Кенсингу, который имел возможность наблюдать, как премьер Дирак общается с Хоксмуром, казалось, что обычно человек-создатель довольно хорошо обращается со своим искусственным созданием.
 Но чувства, которые премьер испытывал к оптэлектронной личности, были сложными, неоднозначными и сильными.
 Как-то раз Кенсинг услышал, как Дирак заявил: «Переписанные души, которые переместились из тела в электронное состояние, в общем, имеют более высокий социальный статус, если тут можно воспользоваться подобным термином, чем те, кто никогда в жизни не владел телом из плоти и крови».
 Кенсинг не удивился, узнав, что он был не единственным, кто некоторое время не догадывался об истинной природе Ника. Правда, не все отнеслись к этому так спокойно, как Сандро. Некоторые из членов экипажа, как и многие люди на разных планетах, возражали против того, чтобы порождение искусственного разума выглядело и разговаривало как человек. Или, по крайней мере, от этого они чувствовали себя неуютно. Конечно, наибольшие протесты вызывала не предполагаемая сила Ника — или разум, можно назвать это и так. Их раздражало человекоподобие этой вещи, с которой — или с которым? — премьер советовался, спорил, причем иногда с явным удовольствием, и от которой (или все же от которого?) так явственно зависел.
 Когда эскадра ушла от Иматры, «Крапивнику» Ника пришлось остаться (Хоксмур привык считать этот кораблик своим). То место в грузовом трюме, которое обычно занимал «Крапивник» — зачастую очень полезный, но безоружный, — теперь было отдано катеру-разведчику, последнему военному кораблю, оставшемуся в Иматранской системе. В стычке с берсеркером этот катер не участвовал по самой банальной причине — не успел добраться до места боя. Дирак нагнал страху на местных чиновников и просто отобрал кораблик.
 Но отказ взять «Крапивника» в погоню поставил Ника в куда более затруднительное положение, чем мог бы предположить его создатель и начальник. И потому в последний момент перед стартом эскадры Хоксмур, выполняя прочие задачи, поручил роботам снять с «Крапивника» кое-какое оборудование и установить его на новоприобретенный катер-разведчик.
 На время этой операции сам Ник облачился, так сказать, в скафандр и находился то на борту корабля, то в космосе. Его главной задачей был надзор за роботами, которые выполняли большую часть работы, связанной с физическими усилиями. Эти металлические существа размером с собаку не имели никакого внешнего сходства даже с животными, не говоря уже о людях, а их умственные способности находились несколько ниже среднего уровня.
 Если посмотреть со стороны, именно этим Ник сейчас и занимался — надзирал за роботами. Но, кроме того, ему позарез нужно было присмотреть, чтобы была выполнена еще одна задача, причем выполнена в строжайшей тайне. Хоксмуру нужно было переправить со своего кораблика куда-нибудь на яхту не только определенное электронное оборудование, в котором он проводил большую часть времени, кроме тех моментов, когда перебирался в скафандр, но и те блоки, в которых находилась Жеини.
 Сейчас она была выключена. Как и предполагал Хоксмур, при современном уровне развития технологии (последние модели блоков памяти делались уже не столько из металлов, сколько из композитных материалов) для хранения переписанной личности, некогда находившейся в органическом теле, — в данном случае, для хранения леди Женевьевы, — требовался примерно тот же физический объем, что и для самого Ника: около четырех тысяч кубических сантиметров. Это примерно соответствовало объему трех черепов взрослых людей.
 Так получилось, что для выполнения работы по переносу блоков памяти Ник выбрал тот самый скафандр, который он использовал, чтобы спасти леди Женевьеву с гибнущего курьерского корабля. Во время этой спасательной экспедиции скафандр получил некоторые повреждения. Они были незначительными, но, если бы кто-нибудь заметил эти повреждения и спросил Хоксмура об их происхождении, Нику трудно было бы предоставить вразумительные объяснения. Впрочем, Хоксмур все-таки заготовил несколько отмазок и намеревался выбрать наилучшую непосредственно в тот момент, когда его начнут расспрашивать, — чтобы ориентироваться на возникшие обстоятельства.
 Когда Ник в очередной раз проходил по грузовому трюму «Призрака», он столкнулся с Кенсингом. Сандро тоже был одет в скафандр. Человек проводил инвентаризацию и сейчас явился осмотреть взятый на борт катер. Поскольку планировались действия по высадке на чужой корабль, катер мог понадобиться позарез.
 Реакция Кенсинга на появление самоходного пустого скафандра позабавила Хоксмура. Чем-то такой скафандр поразил Сандро — как, впрочем, и многих людей до него. Молодой инженер вздрогнул, и вид у него был довольно обеспокоенный.
 После встречи с Кенсингом Хоксмур урвал несколько минут, ненадолго отвлекся от выполнения непосредственных обязанностей — ему не полагалось времени на отдых, потому что считалось, что он в отдыхе не нуждается, — и навестил Женни. Ник хотел быть уверенным, что ее перемещение прошло без каких-либо осложнений. На самом деле не было никаких причин считать, что Женни вообще осознает происходящее, но Хоксмур не хотел рисковать.
 Хоксмур погрузился в размышления. Он обдумывал некоторые предельно серьезные аспекты его новых взаимоотношений с леди Женевьевой.
 На последнем этапе втайне выполненной операции Хоксмур попытался отладить — очень, очень осторожно! — некоторые из периферийных программ леди. Ник надеялся, что это поможет Женевьеве легче перенести шок, связанный с осознанием ее нового положения. Точнее даже, ее новой формы существования. Хоксмур изо всех сил старался не переборщить с отладкой. Как только Ник привел леди Женевьеву в сознание, она сразу же принялась то умолять, то требовать, чтобы Хоксмур в точности рассказал, что именно с ней произошло.
 И Ник снова стал объяснять леди сложившуюся ситуацию, стараясь причинить Женни как можно меньше боли.
 Через несколько минут после того, как Хоксмур спас леди Женевьеву с обреченного курьера — тогда ее душа еще как-то держалась за плоть, данную ей от рождения, — и благополучно перенес ее на свой корабль, медицинский робот «Крапивника» сообщил, что женщина получила травмы, не совместимые с жизнью. Он сказал, что, даже если погрузить женщину в глубокий анабиоз до тех пор, пока появится возможность оказать ей наиболее высококлассную медицинскую помощь, прогноз исключительно неблагоприятен.
 Тогда Ник понял, что у него нет другого выхода. Несмотря на все его геройство и усилия медиробота, мозг леди Женевьевы вскоре должен был умереть. А после того как это произойдет, никакой терапевт или хирург, будь он хоть человеком, хоть роботом, не сможет уже восстановить личность Женевьевы, ее неповторимую индивидуальность.
 Пока Николас — или его изображение в виртуальной реальности — рассказывал эту историю, Женни — или ее изображение — беспомощно глядела на него, чуть приоткрыв рот, так что были видны белые зубки. Сейчас они, насколько понимала Женни, находились где-то в центре аббатства, на полпути к огромному западному нефу, и неспешно шли на восток, любуясь настенной росписью Лучи послеполуденного солнца проникали через огромный витраж в западной стене и оживляли несколько поблекшие краски росписи. Ник про себя подумал, что этот витраж не настолько великолепен, каким, по слухам, было круглое окно-розетка в Шартрском соборе, но все же производит немалое впечатление.
 — Таким образом, госпожа моя, как я уже пытался объяснить, я сделал единственное, что мне оставалось, — подвел итоги Хоксмур. — Я записал вас. Я спас структуру вашего сознания, суть вашей личности и практически всю вашу память.
 Благодаря недавно проделанной легкой корректировке периферийных программ леди Женевьева на этот раз сохранила достаточно спокойствия, чтобы ответить Хоксмуру. Со всей вежливостью, какой требовало положение знатной дамы, Женевьева еще раз поблагодарила Николаса за свое спасение. И сразу же после этого она настоятельно попросила, если не сказать потребовала, как можно подробнее объяснить ее нынешнее положение.
 Очень довольный тем, что самый сложный момент разговора пройден без лишних осложнений, Хоксмур перешел к подробностям. Впрочем, он по-прежнему старался говорить как можно деликатнее. На этот раз Николас слегка изменил тело леди Женевьевы и сменил наряд, воспользовавшись оказавшимися под рукой многочисленными видеозаписями с участием прекрасной леди. Впрочем, они оказались у него под рукой отнюдь не случайно. Растущее преклонение перед леди Женевьевой еще несколько месяцев назад заставило Хоксмура начать собирать фотографии и пленки, на которых был запечатлен ее облик, И чем ближе к дате свадьбы, тем больше становилось этих записей.
 Ник много что мог порассказать о процессе создания ее образа, каким он существовал на нынешний момент. Он мог бы привести головокружительное количество подробностей-Но с леди Женевьевы оказалось и этого довольно. Она резко оборвала рассказ Ника и властно потребовала, чтобы Хоксмур помог ей вернуться в живое тело, и причем принялся за дело немедленно, сию же секунду.
 — Ник, я понимаю, что вашей целью было… что вы сделали это, чтобы спасти мне жизнь. Вам это удалось, и я нам за это благодарна. Действительно благодарна.
 — Моя госпожа, это было самое малое, что я…
 — Но я не могу продолжать жить в таком непонятном состоянии, без тела. Сколько потребуется времени, чтобы его восстановить?
 Хоксмур боялся того момента, когда ему придется откровенно ответить на этот вопрос.
 — Госпожа моя, мне очень жаль, что я вынужден это говорить… Но раз вы спрашиваете… Я не смог найти ни единого способа, которым это можно было бы сделать.
 Эти слова прозвучали в тот самый момент, когда Николас и Женевьева обогнули угол с несколькими колоннами и оказались в южном, поперечном нефе собора — если пользоваться координатами той виртуальной реальности, в которой они сейчас пребывали. Они находились рядом с местом, которое, как известно было Хоксмуру, следовало бы называть Уголком поэтов, поскольку здесь было похоронено много корифеев литературы. Но в настоящий момент леди Женевьеву не интересовала ни изящная словесность, ни архитектура. Она подняла голову и осмотрелась, словно взгляд несуществующих глаз мог проникнуть через камень и стекло виртуального собора и увидеть микросхемы и платы, создающие эту призрачную реальность.
 — Где мы находимся на самом деле? — настойчиво спросила она.
 — Если пользоваться этими терминами, Женни, — кстати, могу ли я продолжать называть вас этим именем? — мы сейчас, как я пытаюсь объяснить, пребываем на борту «Призрака», яхты вашего мужа. Премьер не имеет ни малейшего понятия, что вы находитесь здесь.
 — И он даже не догадывается? — Женевьева была потрясена и изумлена, но Хоксмур осмелился думать, что в голосе ее звучит и некая надежда. — Я думала: может, вы сделали это по его приказу?
 Нику даже в голову не приходило, что у леди может возникнуть такое подозрение.
 — Сейчас я все объясню, — сказал Хоксмур. — Но уверяю вас, премьер Дирак даже не подозревает, что вы живы — в каком бы то ни было виде. Он поверил, что вы мертвы, что вы погибли во время взрыва вместе со всеми пассажирами курьера.
 — Так, значит, вы ему не сказали…
 К несказанному облегчению Ника, в этих словах было больше расчета, чем обвинения.
 Он поспешил успокоить Женевьеву:
 — Я ничего не сказал ни ему, ни кому бы то ни было другому.
 — А почему?
 — Почему я ничего не сказал вашему мужу? — Внезапно Хоксмур почувствовал себя неуверенно, и это заставило его занервничать. — На то есть свои причины. Я не прошу прощения за свое поведение, но вы, конечно же, вправе рассчитывать на объяснение.
 — И где же оно?
 — Что ж… Женни, когда мы впервые встретились… Я имею в виду тот момент, когда вы впервые взглянули на меня и заговорили со мной… Это произошло в той огромной лаборатории на борту биостанции — еще тогда, когда никто и не подозревал о нападении берсеркеров, — и у меня сложилось впечатление, что вы глубоко несчастны. Я был прав?
 Женевьева заколебалась.
 — Я был прав?
 Женевьева невидящим взглядом уставилась на какой-то мраморный памятник. На каменном пьедестале были вырезаны древние буквы: «ЧОСЕР». Если бы Женни заинтересовалась, Ник мог бы рассказать ей удивительную историю об этом памятнике. Но по сути, она сейчас не замечала монумента. Наконец Женевьева произнесла:
 — Да, Ник. Полагаю, вы были правы.
 — Я так и знал! И еще вы признались, что боитесь вашего мужа. Видите ли, в определенном смысле слова я тоже живу рядом с ним, хоть и недавно. Мне, как и вам, отлично известно, что господин премьер не самый легкий в общении человек.
 Этот пассаж заставил леди слабо улыбнуться. Хоксмур тем временем продолжал:
 — Иногда мы с премьером… нет, между нами, мною и моим создателем, не всегда все ладно. Понимаете, Женни, когда я уносил вас с курьера, устраивал в медотсеке, понимал, что единственный способ спасти вашу личность — это перезапись, и принимал решение, — так вот, все это время я вовсе не собирался держать ваше спасение в секрете. У меня не было какого-либо осмысленного плана. Но потом я подумал и решил, прежде чем сообщать всему миру, что вы спасены, сперва убедиться, что перезапись прошла нормально. Кстати, спешу вас уверить, что все прошло прекрасно.
 — А потом? — быстро спросила леди.
 — Ну, потом я решил объяснить вам, что у вас есть право выбора! — выпалил Хоксмур. — Я имею в виду — право выбрать, хотите ли вы к нему возвращаться.
 — Возвращаться к нему? — Женни застыла, непонимающе глядя на своего спутника. Потом в ее глазах вспыхнула безумная надежда. — Вы имеете в виду — после того как вы сможете вернуть меня в мое тело?
 — Я… я же объяснял — мне это не под силу. И никому не под силу. Ваше тело было полностью разрушено.
 — Но как тогда я могу вернуться к мужу? Что вы подразумевали, когда спрашивали об этом? Как я могу возвращаться к кому бы то ни было в своем нынешнем виде?
 — Полагаю, единственный способ, которым вы можете вернуться к мужу, — это просто навестить его, — сдержанно отозвался Ник, — поговорить с ним с голографическиго экрана. Кроме того, вы можете повидаться с ним в каком-нибудь виртуальном пространстве, наподобие того, в котором сейчас находимся мы с вами.
 — Встретиться с ним в каком-нибудь воображаемом мире вроде этого? Или посмотреть на него с экрана? Кому от этого станет легче? — Леди явно начала приходить в бешенство. — Какая от этого польза Дираку? Он ведь женился на мне, чтобы основать династию! Он живет в мире политики, а там брак с электронным фантомом ничего не значит! Меньше, чем ничего! Нет, мой муж не должен знать, что со мной произошло. По крайней мере, до тех пор, пока вы не вернете меня к настоящей жизни. Я не допущу, чтобы он увидел меня в таком состоянии! Он может… — Фраза оборвалась на полуслове, словно Женевьева побоялась закончить ее.
 — Конечно, есть и другие варианты, — немного помолчав, произнес Ник. Его отчаяние росло с каждой минутой. — Я думаю, это прекрасная альтернатива. Вы и я — мы могли бы жить вместе. Постепенно вместе с другими, подобными нам…
 — Подобными нам? Вы имеете в виду — ненастоящими? С программами?
 — Да, я признаю, это другая форма жизни. Но мы…
 — Жизнь? Да разве это жизнь?! Говорю вам — мне необходимо тело! — перебила его леди, почти срываясь на крик. Она взмахнула бесплотными руками. — Кожа, кровь, кости, мышцы — вы можете дать мне это все?
 Хоксмур напряг все силы, стараясь объяснить Женевьеве суть проблемы. Но леди Женевьеву не интересовали технические детали. Она не желала слушать объяснения причин, не позволяющих вернуть ей тело. Она хотела, чтобы эта задача была выполнена, — и цена ее не беспокоила.
 Но в то же самое время она не хотела, чтобы Хоксмур оставлял ее одну, и Нику почудилась в этом новая надежда для него лично. Женевьева заявила, что, когда он уходит, в аббатстве становится невыносимо одиноко.
 Когда Хоксмур обнаружил, что леди скучала по нему, его захлестнула волна радости. Но все же он не мог остаться здесь навсегда — иногда придется возвращаться на работу.
 — Я могу сделать так, что здесь появятся люди, — предложил Хоксмур.
 — Настоящие люди?
 — Ну, в настоящий момент — нет. Пока что вам придется довольствоваться обществом фигур, которые будут двигаться в некотором отдалении. Например, церковными служками. Если хотите, где-нибудь в соседнем помещении небольшая компания устроит вечеринку. Вы будете слышать музыку и голоса людей.
 — И никогда не смогу к ним присоединиться. Благодарю, не нужно. Лучше просто приходите ко мне, когда у вас будет появляться свободное время, Ник. И вы должны, просто обязаны постараться принести мне какие-нибудь хорошие новости
 — Я так и сделаю.
 И Хоксмур ушел. Переместил свое сознание в другое место, скользнув по электронным схемам, и с новым рвением принялся за работу. Она не хотела, чтобы он уходил. Прежде чем покинуть леди, Хоксмур сделал то немногое, что он мог сейчас для нее сделать, — показал Женевьеве, как переводить себя в состояние сна.
 Такая дикая — и совершенно несправедливая, насколько это представлялось Нику, реакция со стороны любимой женщины вызвала у Хоксмура горькое разочарование, хотя он и говорил себе, что не имеет на это права. Ведь он собирался предложить ей счастливое будущее. Кроме того, Хоксмур до глубины души — то есть до самых глубинных уровней программирования — был уверен, что требование Женевьевы вернуть ей плоть невыполнимо. В его безукоризненной памяти не хранилось ни единого упоминания о случае, когда оптэлперсона (власти называли этим термином обе разновидности электронных личностей), искусственная по происхождению или списанная с человека, была бы успешно переписана в живой органический мозг.
 Женни изо всех сил старалась освоиться со своим новым положением. Следующая их встреча с Хоксмуром состоялась через несколько минут реального времени — того, которое считают реальным существа из плоти. При этой встрече Женевьева постаралась дать понять, что сожалеет о своей несдержанности и неблагодарности. Леди настойчиво повторила, что действительно благодарна Нику за то, что он спас ее, прибегнув к единственному имевшемуся у него способу. Женевьева согласилась, что даже такое призрачное существование среди призрачных теней все же лучше — наверняка лучше, — чем окончательная смерть.
 Леди так старательно повторяла свои доводы, что у Ника возникло впечатление, будто она прежде всего пытается убедить в этом себя.
 Хоксмур был счастлив услышать выражения благодарности со стороны Женевьевы, но он до сих пор чувствовал себя глубоко уязвленным тем, что женщина, которую он любил, отвергла его мир, все его существование. Он все еще продолжал боготворить эту женщину — и сейчас, когда она стала такой же, как сам Хоксмур, его поклонение только усилилось. Если, конечно, существо, в которое превратилась Женевьева, можно было по-прежнему называть женщиной, — а Хоксмур готов был поклясться, что так оно и есть, — и если слово «поклонение» могло должным образом описать его чувство.
 Может, его следовало бы назвать любовью? Доступные Хоксмуру банки данных и тревожный, загадочный оттенок, который, если исходить из имеющихся данных, постоянно принимало это слово, заставляли Ника думать, что найти точное определение будет не так-то легко.
 Он знал, что некоторые люди вообще стали бы настаивать, что его чувства — это всего лишь стремление одной программы к другой.
 В некоторых вопросах Хоксмур был весьма робок и застенчив, и он не решился бы объяснить это леди Женевьеве, но его чувства к ней расцвели задолго до того, как он получил хоть малейшую возможность их выразить. Все началось тогда, когда Ник впервые увидел ее портрет, — за много месяцев до злосчастного путешествия леди Женевьевы в Иматранскую систему.
 Теперь леди Женевьева пробыла в мире Хоксмура достаточно долго, чтобы стало необходимым объяснить ей разницу между восприятием и взаимодействием. Ведь если хорошо подумать, любое другое существо, будь оно материальным или оптэлектронным, для тебя всего лишь образ. Что ты о нем знаешь, кроме своего представления о нем?
 Во время следующего посещения аббатства Хоксмур предпринял еще одну попытку. Похоже, леди тронули его мольбы и доводы. Женевьева признала, что Ник тоже нравится ей, вправду нравится. Но она с прежним упорством продолжала настаивать, что тело ей необходимо. Леди предупредила Хоксмура, что в этом вопросе никакой компромисс невозможен. Ей нужен курс лечения, восстановление тела, и как можно быстрее. Почему он еще не работает над этой проблемой?
 Когда Хоксмур предпринял еще одну попытку, очень осторожную, убедить леди отказаться от этого требования, она снова начала выказывать признаки безрассудной паники и срываться в слезы.
 При таких обстоятельствах Нику пришлось обещать все, что было угодно Женевьеве. Поэтому он сдался на настойчивые требования леди и торжественно поклялся, что сделает все, что в его силах, лишь бы вернуть Женевьеве то, что она называла настоящим телом, — из той же плоти, которой она обладала от рождения, такое же здоровое и красивое, как прежнее, и вообще удовлетворительное во всех отношениях. И еще Хоксмур поклялся, что непременно добьется успеха.
 Успокоив таким образом Женни, Хоксмур вежливо откланялся и удалился.
 Он покинул леди Женевьеву и перешел из аббатства в Другие микросхемы, на шаг приближающие его к миру органических существ. Хоксмур думал, что теперь ему нужно разузнать, существовал ли прецедент. Может, все-таки хоть кто-нибудь когда-нибудь на каком-нибудь корабле или планете соларианской части Галактики предпринимал попытки перезаписи человеческой личности из машины в органический мозг?
 Как только у него появилось немного свободного времени, Хоксмур еще раз попытался узнать что-нибудь о таких попытках, но вскоре обнаружил, что ни в одном доступном ему банке данных — включая банк данных премьерской яхты — не содержится ни намека на работы по перезаписи личности из компьютера в органическое тело, и ничего хоть сколько-нибудь имеющего отношение к этой теме. Сейчас это молчание показалось Нику довольно странным. Не могло ли случиться так, что его босс, сильно заинтересовавшись какой-то темой, одновременно постарался отвадить всех прочих от экспериментов в этой области?
 Промелькнувшая в оптэлектронном мозгу Николаса Хоксмура мысль повлекла за собой и следующую: а не могло ли быть так, что от него систематически утаивали информацию по данной теме? Правда, он не мог вот так вот с ходу придумать разумного обоснования такому утаиванию. Разве что босс по какой-то причине опасался, что он, Ник, может забыть о своем дилетантстве в этой сфере деятельности и попытается самостоятельно проделать такую операцию над собой… Но Хоксмуру такое и в голову не могло бы прийти… до последнего времени.
 Хоксмур считал, что при помощи аппаратуры, находящейся на борту яхты, обеспечить Женни новым телом невозможно. Но Ник подумал, что если его воинственный босс догонит похищенную биостанцию и каким-то чудом сумеет отбить ее у берсеркеров, причем неповрежденной, то оборудованию биостанции этот подвиг может оказаться по плечу.
 Потом Ник покачал головой — мысленно, конечно.
 Даже если предположить, что операция пройдет невероятно успешно и что лабораторное оборудование действительно останется в рабочем состоянии, конечно же, ни Ник, ни кто другой не успеет воспользоваться им за тот промежуток, который потребуется эскадре для возвращения на Иматру.
 Или все же успеет?
 В собственном банке данных Ника нашлось упоминание о некоем квазирелигиозном культе, распространенном на некоторых соларианских планетах. Последователи этого культа содействовали расширению практики перезаписи человеческой личности, поскольку считали это шагом к сохранению бессмертия духа. У Хоксмура сложилось впечатление, что эта тема привлекала или даже продолжает привлекать особое внимание премьера Дирака. По слухам, премьер был как-то связан с этим культом.
 Всем было известно, что Фрэнк Маркус согласился на время чрезвычайной операции исполнять обязанности главного пилота премьерской яхты. Но, по заключенному с премьером соглашению, до наступления боевых действий Фрэнк был избавлен от большей части рутинной пилотской работы. Ее свалили на простых смертных.
 Если судить по размерам и сегментивной форме металлического тела полковника Маркуса (точнее, его тел; Кенсинг заметил, что время от времени Маркус заменял отдельные модули) и по малому количеству потребляемой им органической пищи, а также по тому, что потреблял он эту пищу в форме жидкой кашицы, казалось очевидным, что на нынешний момент от первоначального тела полковника мало что осталось. Шепотом высказывалось предположение, что, судя по количеству потребляемой пищи, у Маркуса осталось не более пяти килограмм органической ткани. Но как бы много полковник ни потерял, он все же не воспользовался перезаписью на оптэлектронный носитель — Кенсинг готов был поручиться за это собственной головой. Чтобы убедиться в этом, нужно было лишь немного поговорить с Маркусом.
 Фрэнк всегда с большим вниманием относился к приготовлению своей пищи — либо готовил ее лично, либо давал роботу обслуги подробные указания, — и нередко случалось, что, сменившись с дежурства и собравшись отдохнуть, Фрэнк принимал несколько капель хорошего бренди.
 О полковнике ходили и другие слухи. Можно было предположить, что не одна женщина из состава экипажа была не прочь при случае проверить, вправду ли человек, заключенный в несколько железных ящиков, до сих пор сохраняет биологические качества мужчины.
 Прочие же слухи казались и вовсе не серьезными. Кенсинг решил проверить один из них непосредственно у Маркуса и поинтересовался, правда ли, что его органический мозг давно умер и потому его сознание много лет назад было переписано. Фрэнк в ответ разразился хриплым хохотом. Да, конечно, когда Маркус управлял кораблем, иногда его мозг работал во взаимодействии с компьютером, увеличивая при помощи оптэлектроники свои возможности, но то же самое происходило и с любым другим человеком-пилотом. Во всяком случае, сам Фрэнк всегда без малейших сомнений определял, какая часть его мозга — органическая или оптэлектронная — отвечает за определенный круг действий. Так что Маркус неоднократно заявлял и не боялся лишний раз повторить, что никогда не позволит, чтобы его перезаписывали.
 Дирак, восхищаясь, говорил, что, если бы он не смог заполучить самого Маркуса, он непременно попытался бы найти кого-нибудь похожего на него, мужчину или женщину, живущих в Маркусовых ящиках, особенно для тех случаев, когда на горизонте будет, как сейчас, маячить драка с берсеркерами. За последние несколько десятилетий — возможно, за век — имя Маркуса стало нарицательным для определенного оборудования, применяемого соларианциами для тех случаев, когда физическое тело человека получало чрезмерно сильные повреждения. Возможно даже, этот синоним создал сам Фрэнк. Но люди, живущие в Маркусовых ящиках, встречались чрезвычайно редко. Почти каждый человек, получивший серьезные травмы, мог воспользоваться органическим восстановлением, и большинство предпочитало именно этот путь. Практически все тело, кроме мозга, можно было привести в порядок или заменить, и обычно новое тело безукоризненно воспроизводило оригинал, а иногда даже отличалось от него и лучшую сторону.
 Были ли у Фрэнка Маркуса какие-то медицински обусловленные причины продолжать жить в ящике, вместо того чтобы вырастить себе новое тело, — на этот вопрос на борту «Призрака» мог ответить разве что корабельный врач. А проверить достоверность этих слухов у самого Фрэнка мешали соображения этического порядка.
 Кроме того, никто из присутствующих — за исключением, конечно, самого премьера, которого, похоже, этот вопрос не интересовал, — просто не осмелился бы напрямую спросить об этом у полковника.
 Некоторые полагали, что изначально — несколько столетий назад — полковник Маркус был помещен в эти контейнеры по причинам медицинского и технического порядка, но теперь, возможно, он предпочитает сохранять свой теперешний вид из личных соображений.
 Среди нынешних пилотов только Ник мог сравниться с Фрэнком в виртуозности управления разнообразной современной техникой. И Ник действительно входил в число тех, кто теперь посменно вел «Призрак». Но когда он заступал на дежурство, пилотское кресло оставалось пустым.
 В самом начале погони Дирак, проконсультировавшись со своими советниками, как с людьми, так и с компьютером, приказал перейти на сверхсветовую скорость. Он отдал этот приказ, невзирая на риск, с которым был связан тахионный скачок в таком загроможденном районе космоса. Но лишь сверхсветовая скорость могла обеспечить возможность нагнать берсеркера.
 Высший уровень пилотажа мог до определенной степени уменьшить риск. Хоксмур одним из первых признал, что Фрэнк, подобно некоторым другим людям-пилотам, обладает даром сливаться с кораблем и управлять им так виртуозно, что даже Нику не под силу его превзойти. Некоторые особенности живого человеческого мозга, до сих пор малоизученные и граничащие с чудом, помогли сознанию Фрэнка установить тот союз с компьютером, который иногда позволял лучшим из пилотов-людей при благоприятных условиях превзойти их неживых противников.
 Фрэнк же, в свою очередь понаблюдав некоторое время, как Хоксмур управляется с кораблем, охотно признал, что Ник весьма неплохой пилот и что он вполне может недурно проявить себя в сражении с берсеркерами, хотя пока что ему и недостает подобного опыта. Фрэнк производил впечатление человека, способного здраво и взвешенно оценить компетентность искусственно созданной личности, — точно так же, как он мог спокойно обсудить относительные достоинства и недостатки любой техники.
 А вот в людях полковник Маркус разбирался куда хуже — во всяком случае, так показалось Кенсингу.
 Но когда кто-то поднял вопрос о том, можно ли и стоит ли считать Ника и ему подобных человеческими существами, Маркус лишь выразил презрение в адрес тех, кто способен всерьез рассматривать подобную идею.
 Погоня за берсеркером длилась уже около двух стандартных дней. Эскадра продолжала двигаться вперед. Но люди натолкнулись на противника раньше, чем ожидали, и битва разгорелась снова.
 Берсеркер и плененное судно все еще оставались за пределами дальнобойности эскадренного оружия. Но очередное заседание военного совета было прервано кратким, но энергичным заявлением корабельного мозга «Призрака»: «С вероятностью в девяносто процентов через сорок секунд начнется бой».
 Кенсинга внезапно охватило ощущение, что так или иначе, но он почти вплотную приблизился к Анюте. Молодой инженер сорвался с кресла и опрометью кинулся на боевой пост. Мгновение спустя его едва не сбил с ног мини-поезд Маркуса. Соединенные между собой ящики в этот момент отнюдь не выглядели неуклюжими. Маркус обогнал и Кенсинга, и всех прочих бегущих людей.
 Сигнал, поступивший от системы предварительного оповещения, вскоре подтвердился. Оказалось, что эскадру подкарауливают несколько небольших машин-убийц, причем заслон был выставлен и в подпространстве, и в нормальном пространстве. До стычки осталось несколько секунд, и избежать ее не было никакой возможности. Присутствие берсеркеров отчасти маскировали их защитные поля и окружающая пыль. Они пристроились вокруг слабо потрескивающего следа удаляющегося рейдера. Это было великолепное оружие — разумные мины. Они с нечеловеческим терпением подстерегали противника, после чего самоликвидировались, разнося взрывом или протаранивая любого преследователя.
 До этого момента эскадра быстро двигалась по следу берсеркера, перепрыгивая из подпространства в нормальное пространство и обратно, почти ослепнув от собственной скорости. Их гнала вперед крайняя необходимость, и ничего другого им не оставалось. К счастью, Фрэнк успел добраться до пилотского кресла, В тот момент, когда враги должны были вычислить, что их засада обнаружена, и космосе вот-вот должна была озарить вспышка мощного взрыва, яхта, вместо того чтобы пытаться уклониться от встречи, метнулась вперед. Это выглядело полным безумием.
 Пилоты двух других соларианских кораблей лезли из кожи, чтобы не оторваться от Фрэнка и встретить противника хоть в каком-то подобии боевого строя. Да, возможно, кое-какую из смертоносных машин удастся обойти, но с остальными все равно придется схватиться.
 У экипажа яхты — многим членам команды, как и Кенсингу, не приходилось еще участвовать в настоящем бою, — возникло впечатление, что «Призрак» одновременно расплющился и вывернулся наизнанку. Корпуса всех трех кораблей завибрировали от лучевого удара. Несколько секунд казалось, что люди и берсеркеры просто взаимно уничтожат друг друга.
 Берсеркеры устроили засаду среди переплетающихся щупалец туманности. Средняя плотность пространства здесь резко возрастала. Соларианская эскадра — все три корабля, перешедшие теперь в нормальное пространство, — затормозила и плюхнулась прямо в середину скопления противника. На какое-то время о следе большого берсеркера пришлось забыть. Как ни старались соларианцы держать боевое построение, вскоре их строй рассыпался при очередном маневре.
 Два небольших корабля, сопровождавших яхту премьера, продержались недолго. Люди, находившиеся на командном мостике «Призрака», увидели, как один из этих кораблей испарился, а второй всего через несколько секунд получил такие серьезные повреждения, что его капитан сообщил о намерении уйти в подпространство и вернуться на Иматру — если удастся, конечно.
 Дирак заорал в микрофон, запрещая капитану уходить, но получил ли тот его приказ или нет — осталось неизвестным. Почти сразу же после этого поврежденное судно было уничтожено.

 ГЛАВА 7

 Итак, два из трех кораблей премьера погибли. Сама та получила как минимум один удар. На нескольких палубах были убитые и раненые. Коридоры затянуло дымом.
 В некоторых отсеках началась утечка воздуха, и их пришлось опечатать. Но «Призрак» все же прорвался через сеть разумных мин, и ни Дирак, ни его пилот-ас и в мыслях не имели разворачиваться и возвращаться на Иматру.
 За стычкой последовала передышка. Во время ее все, кроме тяжелораненых, доставали и подгоняли оружие ближнего боя, альфа-триггеры, шлемы, наводящие выстрел по взгляду, и прочее подобное снаряжение. По большей части это были новинки: лучевое оружие, режущее обычную броню, но не трогающее плоть. От особым образом обработанной поверхности лучи этого оружия отлетали рикошетом, не причиняя вреда — ну или почти не причиняя. Внесенные в химический состав покрытия коды в промежутках между боями можно было изменять и тем самым уменьшать вероятность того, что врагам удастся скопировать такое оружие.
 По краю сознания Кенсинга промелькнула мысль, что на этом оружии можно сделать отличную карьеру. Ему, как инженеру по защитным системам, следовало извлечь пользу из личного участия в боевых действиях.
 Корабельный робот по одному разводил людей по боевым постам, где они получали новенькие, еще пахнущие краской скафандры и прочее снаряжение. Другие уцелевшие роботы сновали по комнатам и коридорам, обрызгивая внутренние поверхности какой-то дрянью.
 Кенсинг, полностью экипированный, как и большинство членов экипажа, находился на своем посту. Он должен был следить за контролем повреждений или отражать нападения абордажных команд. Кенсинг услышал, как сидящий в пилотском кресле Фрэнк проворчал что-то насчет того, что в сложившихся обстоятельствах разворачиваться и удирать ничуть не менее опасно, чем продолжать стоять на своем.
 Насколько было известно Санди Кенсингу, у премьера Дирака было не больше реального боевого опыта, чем у самого Санди. Тем не менее премьер отдавал приказы со своим обычным невозмутимым спокойствием и так же спокойно советовался с полковником Маркусом или с прочими специалистами, когда в том возникала необходимость. Приказы выполнялись без промедления и лишних вопросов — тоже как обычно. Кенсинг заметил, что Дирак весьма редко пытается влезать с распоряжениями в те сферы деятельности, в которых сам некомпетентен.
 Что же до Фрэнка Маркуса, он, казалось, наслаждается каждым мигом битвы. Как только ему удалось урвать несколько свободных секунд, полковник приказал, чтобы ему принесли своеобразного вида саблю, и прикрепил ее к одному из своих контейнеров.
 — На тот случай, если придется схлестнуться в рукопашной, — пояснил Маркус.
 Некоторое время Кенсинг занимался тем, что по показаниям приборов отслеживал размеры полученных повреждений. Раненым тем временем оказали медицинскую помощь. Несколько человек погибли, но тяжелораненых оказалось относительно немного. В медотсеках даже остались свободные места.
 Корабль по-прежнему двигался вперед.
 Кенсинг подумал, что теперь, наверное, кое-кому из находящихся на борту «Призрака» людей не очень-то хочется продолжать погоню. Но даже если это предположение и соответствовало истине, недовольные держали свое мнение при себе. Все молча выполняли свои обязанности, поскольку знали, что их начальник сочтет неповиновение или слишком бурные возражения предательством или попыткой мятежа и безжалостно покарает виновных. А поскольку происходит все это в космосе и в непосредственной близости от врага, закон будет на стороне премьера.
 Кенсинг случайно услышал, как двое таких недовольных тихо переговоривались по интеркому, недоумевая, как именно премьер намерен помочь людям, находящимся на похищенной станции, — даже если предположить, что они до сих пор живы и что противника в принципе удастся нагнать.
 Фрэнк Маркус тоже, должно быть, слышал нечто подобное и относился к малодушным без малейшего снисхождения. На вопрос Дирака полковник лишь проворчал:
 — Я с вами. В конце концов, я создан для борьбы с берсеркерами, разве не так? — и продолжил точить СБОЮ саблю.
 Немного позже, когда они остались наедине, Кенсинг поинтересовался у Фрэнка:
 — Послушайте, а как вы сейчас оцениваете наши шансы догнать этот проклятый корабль?
 — Я бы их назвал очень высокими.
 — А если мы и вправду сумеем его нагнать, какова вероятность, что мы действительно сможем связаться с кем-нибудь из людей на станции? Есть ли у нас хоть малейшие основания предполагать, что они еще живы?
 — Парень, лучше придержи язык, пока босс не вломил тебе за мятеж.
 Со времени отлета из Иматранской системы яхта набрала значительную скорость. Любой из кораблей Дирака был намного меньше, чем связка берсеркер — биостанция. Такой громоздкой конструкции трудно было разгоняться, а яхта и корабли сопровождения из каждого прыжка выходили, слегка наращивая скорость.
 Точно определить границы туманности было невозможно, но на настоящий момент «Призрак» определенно уже находился во внешних ветвях Мавронари, Приборы четко фиксировали разницу между этой зоной и нормальными районами космоса — возросшую плотность окружающего пространства. А впереди тускло маячили районы, где эта плотность постепенно, но неуклонно делалась еще выше.
 Телескопы яхты были перенастроены, и теперь удаляющегося берсеркера можно было рассмотреть получше, как и его груз. Погоня возобновилась в обычном пространстве. Засада стоила премьеру не только двух кораблей сопровождения со всем их экипажем, но и очередной потери времени.
 Через несколько часов стало очевидно, что потрепанная в бою яхта снова принялась нагонять врага — тоже потрепанного. Но, кроме этого, стало заметно, что сближаются корабли медленно, куда медленнее, чем до засады. Находящимся на борту «Призрака» людям-воинам, как тем, кто не особо рвался в битву, так и энтузиастам, выпала возможность слегка перевести дух перед надвигающейся схваткой.
 И еще им выпало немного времени, чтобы еще раз подумать над загадкой: какую пользу проклятый берсеркер намеревался получить от захваченной биостанции, что ради нее пожертвовал возможностью учинить резню планетарных масштабов? И какое место в его расчетах занимала биолаборатория и биллион нерожденных пленников?
 Насколько могли понять люди, судившие по наличествующим на борту «Призрака» картам и компьютерным моделям, в темных глубинах Мавронари не содержалось ничего такого, что могло бы показаться берсеркерам или людям заманчивой целью. Правда, огромная туманность никогда еще тщательно не исследовалась. Известно было, что внутри ее находятся несколько изолированных планетарных систем, к которым обычно можно было добраться по узким каналам относительно свободного пространства. Но если бы какой-нибудь корабль или машина пожелали добраться к любой из этих планет напрямик через тучи, это заняло бы у них чертовски много времени. Туманность действительно была очень велика. Можно даже сказать — обескураживающее велика. Она тянулась на сотни парсеков, многие сотни световых лет. Кроме того, в центре туманности плотность пыли наверняка должна была возрастать. Так что если идти на скорости, меньшей скорости света — а в туманности только так и можно было двигаться, — то кораблю потребовалась бы не одна тысяча лет, чтобы пересечь эту гигантскую тучу пыли от края и до края.
 Но если враг искал всего лишь укрытия, обнаружить его убежище во все сгущающейся пылевой туче можно было, лишь явившись туда у него на хвосте. Постепенно — хотя и мучительно медленно — изображение преследуемого корабля становилось все более и более отчетливым. Берсеркер уже находился почти в пределах досягаемости оружия «Призрака».
 Попытается ли враг устроить еще одну засаду? Пока что люди не обнаружили никаких ее признаков, несмотря на все старания. Возможно, на предыдущую попытку ушли все имевшиеся у берсеркера запасы вспомогательных машин. А может, он придерживал их до решающей схватки.
 Маркус сделал своей змеевидной рукой некий вопросительный жест, адресованный премьеру.
 Дирак кивнул:
 — Мы идем.
 Даже если новая засада и планировалась, она, похоже, не удалась. Возможно, люди обошли ее, когда с мрачного согласия премьера Фрэнк провернул рискованную авантюру — еще один прыжок через подпространство. Вдавленные в амортизационные кресла люди либо молились, либо стоически терпели — в зависимости от личных предпочтений.
 На этот раз никакая засада так и не объявилась. Авантюра удалась. Когда «Призрак» снова вынырнул в нормальное пространство, люди обнаружили, что движутся теперь примерно на одинаковой скорости с врагом и разделяет их всего несколько тысяч километров. С этого расстояния люди при желании вполне могли сделать прицельный выстрел по берсеркеру, равно как и оказаться под огнем его орудий.
 Удобный момент пришел и ушел, и ни одна из сторон так и не выстрелила.
 Яхта продолжала сокращать разрыв. Вскоре она должна была оказаться достаточно близко, чтобы получить возможность испробовать на прочность силовые поля, связывающие биолабораторию с берсеркером. Но любая попытка вырвать похищенное судно из захвата казалась заведомо обреченной на неудачу, если учитывать повреждения, полученные яхтой, и несомненно огромную огневую мощь берсеркера.
 Но в конце концов, не исключено было, что на самом деле берсеркер не настолько силен, как это казалось со стороны. Рассмотрев врага с относительно близкого расстояния, наблюдатели заметили, что по крайней мере корпус берсеркера получил значительные повреждения. Определить, какие из этих повреждений имелись еще до посещения Иматранской системы, а какие были получены уже там, не представлялось возможным. Но судя по тому, как успешно берсеркер провел свой рейд, он все еще оставался грозным противником.
 В течение короткого промежутка времени, каких-нибудь считанных секунд, едва уловимые изменения в показаниях приборов дали понять, что враг собирается открыть огонь по яхте.
 — Включить защитные поля. — Отданная премьером команда звучала как-то неуверенно, наполовину вопросительно. И уж во всяком случае, она была безнадежно запоздалой. Услышав ее, Кенсинг даже подумал, что старик, похоже, испугался.
 Но это не имело значения. Фрэнк, слившись при помощи шлема с автопилотом яхты, уже позаботился о защите яхты. И ни один выстрел берсеркера так и не достиг цели.
 Дирак выразил восхищение искусством полковника, спасшим и корабль, и его экипаж. Маркус коротко поблагодарил и слегка изменил курс, чтобы подвести яхту точно к громаде биостанции. В отличие от берсеркера и «Призрака» корпус станции до сих пор был целехонек.
 Берсеркер больше не увеличивал скорость — по крайней мере, после того как устроил засаду. Он продолжал двигаться по прямой, лишь иногда немного смещаясь из стороны в сторону. Видимо, автопилот маневрировал, избегая столкновения с крупными скоплениями плотной материи. Фрэнку не составляло ни малейшего труда идти след в след за берсеркером и его добычей. Теперь между яхтой и биостанцией было всего несколько сотен метров.
 «Призрак» пристроился к станции таким образом, что ее корпус находился как раз между ним и берсеркером и мешал — или так только казалось? — берсеркеру пустить в ход тяжелое оружие.
 — Свяжите меня с ними! — решительно потребовал премьер.
 Кто-то из политических советников премьера попытался возразить:
 — Радиосвязь со станцией? Вы полагаете…
 — Да, я полагаю, что на борту этого судна все еще находятся живые люди. Именно поэтому мы и оказались здесь — вы, случайно, об этом не забыли? А теперь давайте проверим, смогут ли они отозваться.
 Возможно, кое-кому из присутствующих эта идея показалась нелепой. Но никто не осмелился сказать этого вслух.
 — Приказ ясен. Сейчас попытаемся наладить связь. Эй, на станции! Есть там кто живой?
 В ответ раздалось лишь потрескивание.
 — Ну что ж, не повезло. Что же касается берсеркера, то я бы, судя по его поведению, сказал, что чертова машина умерла. Должно быть, он при налете получил несколько тяжелых повреждений и они его доконали. А вот если он не умер, то вполне вероятно, что в самом ближайшем будущем умрем мы.
 Фрэнк, пользуясь поддержкой Дирака, принялся настойчиво утверждать, что нужно держаться как можно ближе к станции, так, чтобы ее корпус работал щитом и закрывал яхту от обстрела со стороны явно более мощных орудий берсеркера.
 Очередная попытка наладить радиосвязь тоже провалилась. Дирак отнесся к этому довольно спокойно, лишь кивнул. Он явно обдумывал следующий шаг.
 — Что ж, я направляюсь на станцию. В этот поход отправились только добровольцы, и потому я думаю, что все, кроме раненых, пойдут со мной. У нас достаточно малых судов. Ник, на время моего отсутствия принимаешь командование.
 — Есть, сэр.
 — Фрэнк, я хочу, чтобы вы вели катер-разведчик.
 — Разумно. — Полковник Маркус передал управление яхтой Николасу. Правда, за ней приглядывал еще и собственный компьютер «Призрака».
 Кенсинг, который как раз отстегнул ремни и встал из амортизационного кресла, посторонился, чтобы пропустить Фрэнка. Заключенный в ящики человек развернулся — весьма ловко, несмотря на то что в рубке было многолюдно и тесно, — и энергично выкатился в коридор, а оттуда двинулся в сторону ангара, где ждал специально подготовленный катер, Кенсинг последовал за полковником. Молодой человек неожиданно понял, что боится, как не боялся еще никогда в своей жизни. Сандро сам не понимал, чего именно страшится: того, что его вскоре могут убить, или того, что он вскоре узнает правду о судьбе Анюты. Да и так ли это было важно — точно знать причину?
 Один настоящий катер-разведчик, два курьера и два легковооруженных катера — до прискорбия маленьких. Итак, если не считать трех не подходящих для данного случая спасательных шлюпок, у «Призрака» было пять пригодных для высадки малых судов. Они легко укомплектовывались экипажем за счет членов команды «Призрака», по четыре-пять человек на судно.
 За его долгую карьеру премьера Дирака обвиняли во многих прегрешениях, но в трусости — никогда. Премьер намеревался лично вести один из кораблей. Это было курьерское судно, слегка модифицированное, но куда менее пригодное к бою, чем катер-разведчик, который должен был пилотировать Фрэнк.
 Когда команды малых судов были укомплектованы, премьер быстро отдал Николасу Хоксмуру еще несколько распоряжений и передал ему командование яхтой — предположительно, как самому здравомыслящему существу из остающихся на последнем из боевых кораблей премьера.
 На самого Николаса Хоксмура такое решение премьера произвело немалое впечатление. Можно даже сказать, что Ник был тронут. При этом Хоксмур почувствовал некоторые угрызения совести — особенно после того, как премьер отключил свой интерком и сказал Нику, что доверяет безоговорочно лишь ему, потому что уверен, что Ник не струсит и не сбежит.
 Дирак признался, что ни к одному человеку на корабле он такого доверия не испытывает.
 — Разве что кроме Маркуса, — тихо произнес премьер. — Но я хочу, чтобы полковник участвовал в высадке на станцию.
 — Я прекрасно вас понимаю, сэр, — отозвался Хоксмур. — Я думаю, вы приняли мудрое решение.
 Как только малые суда были укомплектованы людьми, они начали по одному вылетать через главный люк грузового трюма «Призрака». Вынырнув в открытый космос, они немедленно разлетелись в разные стороны.
 Потом крохотная флотилия образовала некоторое подобие боевого построения, и в условленное время все корабли одновременно ринулись вперед.
 Маленькие кораблики быстро добрались до безмолвной станции. Они двигались врассыпную, на значительном расстоянии друг от друга, хотя вражеские пушки по-прежнему молчали…
 А потом в какую-то долю секунды оказалось, что берсеркер сбросил с себя напускную вялость.
 Нет, покрытый шрамами корпус чудовищного корабля-базы не разразился ни единым выстрелом. Но у него из-за спины вынырнул целый рой малых боевых машин и помчался наперерез соларианским кораблям.
 Мозг Ника действовал, как всегда, через оптэлектронный аналог нервов, и Хоксмур отреагировал на происшествие на долгие доли секунды раньше, чем все люди, — все, кроме Фрэнка, чье сознание было сейчас соединено с мозгом катера-разведчика. Огонь самого мощного оружия яхты — самого мощного из того, которое Хоксмур осмелился использовать в непосредственной близости от биостанции, — обрушился на рой контратакующих машин. Берсеркеров расшвыряло в разные стороны, и они один за другим вспыхивали, взрывались или просто исчезали.
 Сразу же после того как Дирак заявил о своем полном доверии к нему, Ник некоторое время позволил себе поразмышлять над идеей: а не угнать ли ему пострадавшую яхту, когда на ней останутся только он сам и его возлюбленная Женни? Но вскоре Хоксмур вынужден был признать эти размышления пустым мечтательством. Не потому, что он, Ник, был не в силах предать своего создателя, у которого хватало глупости так доверять Хоксмуру. Отнюдь. Ник уже успел совершить предательство по отношению к Дираку. Просто Николас был теперь твердо убежден, что единственный его шанс найти свое счастье с Женни — это помочь возлюбленной вновь обрести тело. А возможность для этого могла предоставить лишь биостанция, располагающая наилучшим оборудованием в данной отрасли.
 Сейчас Женни спала где-то в аббатстве. Как только Ник почувствовал, что сражение неминуемо, он потихоньку усыпил возлюбленную, не спросив у нее на это позволения. Когда бой закончится, он вернется в аббатство и тихонько постучит в дверь ее спальни и, когда Женни откроет ему, сообщит о победе. Если бы Женни могла принимать хоть какое-нибудь участие в борьбе с берсеркерами, он, конечно же, не стал бы ее усыплять.
 Пока Хоксмур выкладывался, демонстрируя все свое искусство и уничтожая вражеские машины, его товарищи по команде мрачно и энергично пытались пробраться на борт станции. Хоксмур не чувствовал ни малейшего искушения подстрелить заодно и курьерский корабль, управляемый Дираком. Сперва следует уничтожить берсеркеров, а конфликты помельче можно уладить и потом.
 А кроме того, существовала значительная вероятность, что берсеркер все-таки уничтожит соперника Ника, несмотря на то что Ник искренне пытался его спасти. Одного из маленьких соларианских кораблей и так уже не было видно. Залп какого-то берсеркера разнес его вдребезги. Другой кораблик, похоже, потерял управление, и теперь его сносило куда-то вбок. Хоксмур попытался восстановить радиосвязь с маленькой флотилией, но, как и следовало ожидать, ответом ему были лишь звуки сражения.
 Вражескую контратаку пережили три соларианских малых судна. В их число входил и курьер, пилотируемый Дираком.
 Уцелел также и катер-разведчик, что и неудивительно — все-таки у него было самое мощное вооружение и защитные поля.
 С самого начала схватки пилотируемый Фрэнком катер привлекал наибольшее внимание противников. На его долю пришелся самый плотный огонь и самое большое количество маленьких машин-камикадзе, пытавшихся протаранить катер. Лишь теперь, наблюдая, как Фрэнк управляет кораблем в боевых условиях, Ник понял, насколько заключенный в ящики человек — органический мозг, слившийся с искусственным разумом компьютера, — превосходит любого пилота-нечеловека. Пожалуй, можно даже сказать, что он превосходил и самого Ника.
 «О, черт! Два берсеркера атакуют яхту!»
 Секунду спустя Ник успешно превратил их в два облачка металлических паров.
 Но секунды промедления оказалось достаточно. «Призрак» получил еще один удар, а вместе с ним и новые повреждения.
 Что касается Фрэнка Маркуса, он радостно ринулся в бой. Полковник чувствовал себя в боевой обстановке как рыба в воде и теперь старался оттянуть на себя как можно больше берсеркеров, отвлечь их внимание от других людских кораблей. И Маркус таки добился своего: его тяжеловооруженный катер-разведчик стал главной мишенью вражеских машин. В считанные секунды берсеркеры создали настоящую стену, отрезая катер от яхты и от двух других уцелевших кораблей.
 Предполагалось, что Фрэнк возьмет на себя работу абордажной команды. Поэтому он даже не стал пытаться прорвать заслон. Вместо этого Маркус предпринял весьма рискованный шаг — бросил катер в сторону берсеркера-базы. Фрэнк рассматривал это как отвлекающий маневр и намеревался потом резко сменить курс и уйти в другую сторону.
 Ник наблюдал за этими маневрами с некоторым удивлением. Тем не менее он пустил в ход яхтенное оружие и сделал все, что мог, чтобы помочь Фрэнку, но катер находился теперь в настолько неудобном положении, что недолго было промахнуться и угодить в него вместо берсеркера. Ситуация осложнялась тем, что Ник еще изо всех сил старался не попасть в биостанцию.
 Если бы яхта переместилась, она, возможно, смогла бы более эффективно поддержать Фрэнка. Но тогда она оказалась бы на линии огня орудий большого берсеркера, которые тот вполне мог пока что держать в резерве. А вместе с «Призраком» риску подвергалась бы и жизнь Женни — оптэлектронная жизнь, но ведь другой у нее сейчас не было. Ник за считанные доли секунды взвесил все эти доводы и отказался от маневрирования.
 В следующие несколько секунд катер полковника Маркуса неожиданно получил тяжелые повреждения, и поредевшая, но все еще достаточно мощная стая берсеркеров погнала его прочь от биостанции. Катер-разведчик отстреливался в ответ. Теперь уже не имело значения, чем был его рывок в сторону корабля-базы — маневром или атакой. Уцелевшие берсеркеры повисли на хвосте Маркуса, изматывая катер погоней. Они предпочитали загнать его к собственной базе, но не подпускать к станции.
 Ник был единственным, кто, не считая самого Фрэнка, видел, что произошло дальше. И даже Нику, при его скорости реагирования, мало что удалось разобрать.
 Обнаружив, что он отрезан от товарищей по оружию и что ситуация становится отчаянной, Маркус пустил в ход еще более дерзкую тактику — во всяком случае, так можно было решить по записи боя.
 Полковник бросился прямо в гущу врагов.
 Возможно, он рассчитывал, что сумеет в последний момент прорваться. В действительности же вышло, что катер-разведчик Маркуса приблизился к огромной туше берсеркера-базы и исчез. Вспышки взрывов и неудобное положение яхты помешали Хоксмуру зафиксировать это на пленке, но Ник знал, что корабль полковника должен был либо произвести вынужденную посадку, либо разбиться об корпус берсеркера. Возможно, Маркус пришвартовал катер куда-то к черной, покрытой шрамами поверхности корпуса берсеркера-базы.
 Судьба катера осталась загадкой и для прочих выживших людей. Их осталось немного, и на тот момент все они были всецело поглощены решением собственных проблем, а именно как им продолжать оставаться живыми и проникнуть на борт станции.
 После исчезновения катера вражеский огонь прекратился.
 Большая часть участвовавших в контратаке малых берсеркеров — возможно, даже все — была уничтожена. Даже если и были уцелевшие, они прекратили препятствовать высадке и убрались подальше, за пределы досягаемости все еще грозных орудий яхты.
 На какое-то время установилось затишье. Лишь огромная туманность да яркие звезды невозмутимо наблюдали за происходящим.
 Ник быстро проверил, насколько пострадали различные системы яхты, и обнаружил, что двигатель работает нормально. На мгновение у Хоксмура снова возник порыв все бросить и бежать. Он вполне серьезно рассматривал возможность оставить босса и тех, кто отправился с ним, на произвол судьбы и улететь вместе с Женни. Но против этой безрассудной идеи выступала та часть программы, в которую была заложено повиновение Дираку, и другая, не менее фундаментальная, побуждающая служить человечеству и защищать его. Это были весьма мощные мотивы.
 Но сам Хоксмур думал, что в конечном итоге его решение остаться обусловил тот факт, что биостанция по-прежнему была последней надеждой. Женни неистово требовала себе тело, а создать его без биостанции не представлялось возможным.
 Несмотря на значительные потери, понесенные людьми, похоже было, что теперь высадка проходила вполне успешно и абордажная команда достигла своей цели. Два малых соларианских судна пришвартовались к люкам станции и создали, таким образом, плацдарм для высадки. Но Ник видел, что по всем признакам эта победа имеет явные тенденции к превращению в пиррову. Короткую стычку пережили всего два судна.
 Теперь Нику удалось восстановить радиосвязь с Дираком.
 Одним из первых вопросов премьера было:
 — Где катер-разведчик? Каким образом он вышел из строя?
 — Со стороны похоже было, что он сел куда-то на противоположную сторону большого берсеркера. Я бы на вашем месте, сэр, больше не рассчитывал на его помощь.
 — Проклятие! Эти бандюги еще видны?
 — Никого, сэр. Они исчезли из виду вместе с полковником.
 — Ладно. Оставайтесь на месте, Ник. Мы сейчас попытаемся проникнуть в глубь станции.
 — Удачи, сэр.
 В это мгновение Ник верил, что слова отражают его истинные чувства.
 Фрэнк Маркус исчез, но не погиб.
 Обнаружив, что его катер окружили и теснят превосходящие силы противника, он тем не менее яростна продолжал сражаться. Полковник отправил победную радиограмму — которая, впрочем, так и не дошла, — что ему, кажется, удалось переломить сопротивление малых машин. Количество дерущихся против него берсеркеров неуклонно уменьшалось. Маркусу удалось завоевать для своих товарищей возможность высадиться на станцию безо всяких помех.
 А теперь катер, в котором находился сам Фрэнк, с ошеломляющей силой врезался в черный, покрытый шрамами корпус большого берсеркера. Но и тут Фрэнк не умер. Полковник выбрался из разбитого корабля, чтобы продолжить сражение. Маркус мог выжить там, где не выжил бы ни один человек с обычным телом. Мобильные контейнеры позволяли ему практически сравняться по подвижности и уровню вооружения с берсеркером.
 Самое время было отступать. Еще чуть-чуть, и станет поздно. Но отступать было некуда, а просто оставаться на месте и ждать, пока его заметят снующие вокруг берсеркеры, — бессмысленно. Маркус очень сильно сомневался, что кто-нибудь придет к нему на помощь.
 Значит, оставалось лишь одно — двигаться вперед. По крайней мере, его бой еще не окончен.
 Пройдя совсем немного, Маркус увидел возможность причинить врагу еще хоть какой-нибудь вред, прежде чем ему самому настанет конец. Двигаясь по корпусу берсеркера и цепко перебирая своими восемью металлическими конечностями, полковник заметил впереди слабинку своего огромного противника — место, где наружная броня берсеркера была разрушена взрывом либо таранам, видимо, в какой-то битве тысячелетней давности.
 В следующую секунду Фрэнк уже пробирался внутрь берсеркера. Он решил провернуть собственный абордаж. Грех не воспользоваться таким совпадением. Да, задуманное полковником предприятие было предельно безрассудным, но он не ставил своей целью выживание. Маркус понимал, чем это может закончиться для него лично, но не прекратил своих усилий. Лучшего способа умереть он бы не нашел, даже если бы очень старался.
 Само собой разумеется, покидая свой маленький корабль, полковник не преминул прихватить оружие. Попав внутрь берсеркера-базы, Маркус рассчитывал, что может оттянуть часть сил противника на себя и дорого продать свою жизнь. Он им покажет, что уничтожать жизнь во Вселенной — нелегкая задачка! Этой дряни придется как следует потрудиться, чтобы прикончить его. А возможно, тем самым он даст своим товарищам-соларианцам шанс отобрать захваченную биостанцию, раз уж это им так позарез нужно.
 Маркусу действительно удалось пробраться внутрь базы. Но этот рейд по тылам противника силами одного человека довольно скоро наткнулся на ожесточенное сопротивление.
 И лишь Хоксмур, несущий свои обязанности на борту «Призрака», слышал последние прозвучавшие по радио слова полковника Маркуса. Из сообщения дошла лини часть, да и то в искаженном виде. Насколько смог разобрать Николас, Фрэнк произнес что-то вроде: «О боже мой» Точнее: «О. Боже. Мой».
 Теперь два уцелевших малых соларианских корабля пытались занять плацдарм на огромной внешней поверхности биостанции. Впрочем, по сравнению с тушей берсеркера, висящей в нескольких сотнях метров отсюда, и биостанция казалась маленькой.
 Дирак и его оставшиеся в живых спутники — в их число входил и Кенсинг — приготовились одновременно войти в два станционных шлюза. Они рассчитывали, что в случае чего Ник прикроет их огнем.
 Люди в абордажной команде учитывали, что за люками их могут ждать мины-ловушки или баррикады. Кстати, при ближайшем рассмотрении на корпусе станции обнаружились вмятины и пятна оплавленного металла — словно от взрывов, произошедших совсем рядом с биостанцией. Но, насколько в этом можно было удостовериться снаружи, шлюзы были в полном порядке. И судя по всем признакам, внутренние двери тоже работали.
 Премьер и его спутники, закованные в броню и снабженные лучшим ручным оружием, какое только удалось раздобыть, выбрались из амортизационных кресел и по одному двинулись через маленький шлюз собственного кораблика на станцию. В примыкающем к шлюзу помещении несколько человек могли стоять рядом. Вместе с остальными шел и Кенсинг. Юношу, как и его товарищей по оружию, одновременно переполняло желание идти вперед и страх. Но у него страх заглушался жаждой найти Анюту.
 Войдя в станционный шлюз, люди обнаружили, что установки искусственной гравитации работают нормально. Судя по показаниям приборов, состав атмосферы внутри станции тоже соответствовал норме. Но никто из людей и не подумал расстегнуть шлем.
 — Вперед. Мы идем внутрь.
 Какой-то человек, стоявший рядом с Кенсингом, набрал код на ручном пульте управления, вделанном в стену. Внутренняя дверь начала поворачиваться.
 Кенсинг ждал, держа оружие на изготовку и уже почти машинально удерживал альфа-триггер на грани открытия огня.

 ГЛАВА 8

 Вокруг планетоида Иматра вращалось два десятка искусственных спутников, и некоторые из этих металлических лун были обильно утыканы хитроумным астрономическим оборудованием. Такие же наблюдательные станции вращались и вокруг более крупных планет этой системы. Теперь все телескопы, расположенные на орбите, и большая часть наземного оборудования были нацелены в одну сторону. Сложная аппаратура позволяла обеспокоенным наблюдателям следить за некоторыми необычными объектами, удаляющимися от системы и сейчас находящимися примерно в десяти световых днях от нее.
 Полученные изображения были в лучшем случае расплывчатыми из-за расстояния, а то и вовсе фрагментарными — из-за влияния внешнего края туманности Мавронари. Ни одно изображение не имело такой четкости, которой хотелось бы получить наблюдателям. Но, приложив определенные усилия, можно было интерпретировать эти изображения следующим образом: да, премьер и его эскадра десять дней назад действительно сумели настичь удирающего врага.
 Тот факт, что встреча протекала весьма бурно, неожиданно выяснился по зловещему спектру оружейных вспышек. Кроме того, эти же вспышки на краткие мгновения заставляли облака светиться. Можно было твердо сказать, что десять дней назад в районе Мавронари произошла небольшая по числу участников, но весьма ожесточенная схватка.
 Кое-кто из встревоженных наблюдателей произвел расчеты и решил, что эти вспышки свидетельствуют о попытке врагов устроить засаду на яхту премьера и корабли сопровождения. Установить, насколько успешной оказалась эта попытка, было невозможно ввиду большого расстояния.
 В общем, никто из наблюдателей не мог определить ничего, кроме самого факта состоявшегося боя соларианских кораблей с врагом, но уже и это сильно приободрило сторонников соларианского дела. А вспышки, смутно наблюдаемые через облака, позволяли строить предположения о дальнейшем ходе событий. Во всяком случае, были определенные основания предполагать, что погоня не закончилась первой стычкой, а продолжилась дальше.
 Единственное, что иматранские наблюдатели могли утверждать с уверенностью, так это то, что не было зафиксировано ни одной попытки эскадры премьера связаться с системой. Не было также ни малейшего повода считать, что хотя бы один корабль повернул обратно.
 И снова потянулись дни без новостей. Ни один из кораблей Дирака не вернулся с победой, а если кто-нибудь из них и пытался вернуться с поражением, они, очевидно, погибли при этой попытке. И даже если и был отправлен робот-курьер, он тоже, видимо, был уничтожен или ухитрился заблудиться. Люди в Иматранской системе хотели более полных сведений, чем те, которые можно было получить при помощи телескопов.
 Определить, действительно ли вся эскадра, включая яхту премьера, погибла, было невозможно. Оставалось лишь строить предположения. На самом деле оснований для этих предположений было совсем немного — только последние сигналы, наводящие на мысль о космическом сражении. Если знать, куда смотреть, они еще были заметны, но блекли не по дням, а по часам. Теперь от этих сигналов осталось лишь легкое свечение облаков, которое, возможно, было отзвуком отдаленной битвы. Мягко говоря, двусмысленная информация. А вскоре и от этих вспышек не осталось ничего, кроме воспоминаний.
 — Ну, мы располагаем превосходными записями всего этого прискорбного происшествия. Но суть проблемы вот в чем: вы уверены, что нам стоит стараться держать эти сведения в тайне?
 — Что вы имеете в виду?
 — Я имею в виду, что как только все непосредственно заинтересованные планеты поймут, что исчезла не только леди Женевьева, но и сам премьер Дирак…
 — А что, разве мы в этом виноваты? В чем нас вообще можно обвинить?
 — Ну, я бы предположил, что некоторые люди вполне могут — несправедливо, конечно, но могут — считать, что ответственность за исчезновение леди Женевьевы несем именно мы.
 — Ну, если нас действительно в этом обвинят, нам не нужно в довесок еще и обвинение в уничтожении записей. Если уничтожить их, возникнет впечатление, что нам и вправду есть что скрывать…
 Конечно, Сандро Кенсинг тоже исчез. Но он отправился в погоню по собственной воле. Чем дольше власти Иматранской системы обдумывали новое положение дел, тем больше они сосредоточивались на том, как наилучшим образом уберечься от опасности, которую представляло для них возможное расследование. Или даже от голословных обвинений или слухов.
 Благодаря превосходному конференц-оборудованию Иматры чиновники регулярно собирались для личных бесед. Чем дольше они обдумывали суть дела, тем больше им казалось, что они так просто не отвертятся от неприятностей. Несомненно, они не должны были позволить премьеру Дираку Сардоу, самому могущественному соларианцу на пространстве многих световых лет, бесследно исчезнуть с политической и общественной арены.
 Не то чтобы исчезновение Дирака и вправду сильно опечалило других лидеров соларианского общества. Несомненно, кое-кто получит определенные преимущества, если появятся веские причины считать Дирака мертвым. А уж если его официально объявят погибшим!.. Другие соответственно окажутся в немалом проигрыше. Еще кто-то извлечет большую пользу из неопределенности. Для того чтобы премьер официально считался погибшим, полагалось прождать по меньшей мере семь лет, но наверняка заинтересованные люди уже сейчас прикидывают, как наилучшим способом использовать это непредвиденное обстоятельство.
 Иматранские чиновники расходились во мнениях по множеству вопросов, касающихся этого дела, включая и формулировку официального сообщения, которое все же нужно было сделать. Тем не менее через стандартный месяц после отлета премьера и его эскадры чиновники единодушно согласились, что Дирак и его люди наверняка погибли и любая попытка отправлять новую спасательную экспедицию будет глупостью.
 Кроме того, иматранские лидеры тщательно изучили записи нападения берсеркера, его отступления и начальной стадии погони, организованной премьером. Местные представители власти сошлись на том, что данные записи не содержат никаких сведений, которые позволили бы усомниться в полной невиновности чиновников в недавних трагических событиях. А потому эти записи были растиражированы — для тех, кого, как предполагалось, могли сильно заинтересовать эти события Несколько копий были разосланы по другим системам. А оригиналы записей были помещены в картотеку — в соответствии со стандартной процедурой.
 Внутренняя дверь шлюза скользнула в сторону, открывая путь премьеру и его немногочисленным выжившим соратникам. Проход в биостанцию был открыт Люди обнаружили, что за дверью начинается нормально освещенный коридор. Вид у этого коридора был самый что ни на есть обычный. Чуть дальше, в нескольких метрах правее, в коридор вошла вторая абордажная группа — точно так же, без происшествий.
 Дирак обратился к оптэлектронному мозгу станции и приказал ему держать внутренние двери обоих шлюзов открытыми.
 — Приказ принят. — Голос станционного мозга несколько отличался по звучанию от человеческого, но для роботов соларианской постройки в этом не было ничего необычного.
 Двери послушно остались открытыми. Тем лучше. Если бы их пришлось заклинить или заварить, чтобы оставить открытыми, это могло бы затруднить быстрое отступление, если такой маневр вдруг окажется необходимым.
 Теперь абордажные группы, как и намеревались, объединились в один отряд. Этот небольшой отряд продвинулся по коридору на несколько метров. Потом еще на несколько.
 Тяжелейшие потери, которыми уже к этому моменту сопровождалась спасательная миссия, не устрашили Дирака Премьер твердо вознамерился продолжать поиски жены. В настоящий момент Дирак — Сандро хорошо его видел — стоял у самого входа в помещение главной лаборатории: среднего роста мужчина в прочной, но достаточно гибкой боевой броне; на сгибе правой руки лежит карабин со светосигнальным прицелом У Кенсинга возникло впечатление, что премьер, невзирая на все жертвы, чрезвычайно доволен ходом спасательной экспедиции.
 В нескольких метрах от того места, где сейчас находилась абордажная группа, коридор разветвлялся, в полном соответствии с компьютерным макетом, который все они изучали еще на яхте. Насколько можно было увидеть от поворота, оба ответвления были прямыми, хорошо освещенными, заполненными пригодной для дыхания атмосферой (во всяком случае, так сообщали датчики, встроенные в скафандр Кенсинга) и полностью безжизненными. Стоящий за спиной премьера Сандро чувствовал, как его нервы все еще звенят от напряжения, пережитого во время стычки в космосе. «Ну что ж, вот я и здесь, — сказал Кенсинг себе, не в силах сформулировать что-либо еще, помимо этой простейшей мысли. — Я здесь, и я пока что жив» Кажется, на мгновение он забыл даже об Анюте.
 В наушниках у него послышался чей-то тихий голос, разложенный на электромагнитные колебания и снова воссозданный радиоприемником:
 — Было бы неплохо перетащить сюда Ника… Премьер покачал головой и возразил:
 — Запрещаю. Ник мне нужен именно там, где он сейчас находится. Теперь пошли взглянем на лабораторию.
 Кенсинг осторожно двинулся вперед, затаив дыхание и крепко сжав оружие Впереди и по бокам от него так же осторожно шли другие люди. Альфа-волны мозга контролировали курки их карабинов. Все были готовы в любое мгновение окунуться в следующую схватку.
 Конечно, ни один человек не мог сравниться с машинами в скорости и точности реагирования Даже тогда, когда для выстрела требовался лишь взгляд на цель и мысленное усилие. Но такая технология уже делала состязание менее неравным. Встроенное в шлем и плечи скафандра оружие было так хитроумно соединено с альфа-излучением мозга оператора (то есть, попросту говоря, человека, надевшего скафандр), что, если оператор был не слишком опытным, скафандр начинал действовать на манер берсеркера. Встроенное оружие било по любой попавшей в поле зрения фигуре, если та соответствовала определенным, заданным программой параметрам, или просто стреляло на любой внезапный шум, вспышку или резкое движение. Боевые скафандры, в которые облачились члены абордажной группы, были снабжены еще и Д/В — системой распознавания, позволяющей отличить друга от врага. Точность этой системы была весьма обнадеживающей.
 — Где они?
 Кенсинг не был уверен, к кому относится этот вопрос — к берсеркерам или к пленникам.
 Если бы отряду Дирака противостояли люди-враги, можно было бы предположить, что они прячутся потому, что испуганы. Но берсеркеры не умеют бояться. Машины смерти могли занять этот коридор день назад или пять минут назад — это не имело значения. Все равно они сейчас должны были таиться где-то среди многочисленных отсеков и кают и выжидать подходящего момента, чтобы по сигналу броситься вперед и убивать. А убивали они так же быстро и деловито, как работало какое-нибудь заводское оборудование.
 Пока что Дираку не удалось спровоцировать врага на какие-либо действия, и премьер приказал продолжать продвижение, осторожно и размеренно. Его план был прост: люди проверяют территорию, снова берут ее под свой контроль и постепенно расширяют. Коридор за коридором, палуба за палубой.
 Кенсинг осторожно перешагнул порог и вошел в главную лабораторию. Она была заполнена оборудованием самых разнообразных форм и размеров и самого разного назначения, но все оно сейчас было безмолвным и неподвижным. Анюта так часто рассказывала ему об этом зале, что Сандро почувствовал бы себя здесь почти как дома даже без изучения модели, созданной в яхтенном десякубе.
 Вот здесь она работала. Кенсинг был совершенно уверен, что именно здесь в соответствии с аварийным расписанием находился пост Анюты. Значит, если предположить, что берсеркеры проникли на борт станции, именно здесь они ее и схватили.
 Изо всех сил сдерживая нервозность, Кенсинг прошел в глубь лаборатории и остановился, оглядываясь по сторонам. Оружие он держал на изготовку.
 Соларианцы были малочисленны и потому действовали куда осторожнее, чем действовал бы на их месте крупный отряд; а биостанция была большой и запутанной. Чтобы обыскать все закоулки и проверить, нет ли там вражеских машин, мин-ловушек или засад, требовалось немало времени. Если все пойдет нормально, то к окончательной проверке можно будет привлечь Ника и обычных роботов.
 Но Дирак и все, кто был с ним, не могли ждать. Их главной целью было отыскать выживших людей.
 Кенсинг занес ногу для очередного осторожного шага, когда справа от него что-то грохнуло и полыхнуло пламя взрыва. Броня скафандра защитила Кенсинга от ударной волны и жара. Прежде чем Сандро хотя бы успел повернуть голову, схватка уже была окончена. Впрочем, секунду спустя еще один или два соларианских карабина эхом повторили первый выстрел. Правда, пришлись они уже в разнесенную вдребезги цель и причинили больше вреда ничем не защищенным стенам лаборатории и оборудованию, чем противнику. Небольшой берсеркер выпрыгнул из засады, откуда-то из-за здешних машин, и рухнул от первого же залпа. Шесть его ног разъехались в разные стороны, оружейные люки съежились, а из корпуса на палубу вывалилась груда внутренностей. Крови, правда, не было — и на том спасибо. Вырвавшийся изнутри туловища огонь быстро исчез под потоками воды — встроенная в стены противопожарная автоматика работала неплохо. Раздался голос станционного мозга, который настаивал на немедленной эвакуации персонала из опасной зоны:
 — Не исключены другие…
 Но прошло несколько секунд, и вроде бы ничего больше не стряслось. Похоже было, будто здесь находился только один берсеркер, захваченный врасплох неожиданной высадкой соларианцев. Он ринулся на противников и попал под огонь альфа-триггерного оружия людей, стоявших в дверях.
 Потом люди увидели и обстреляли еще одного берсеркера, когда тот мчался по коридору мимо лаборатории со скоростью хорошо разогнавшегося наземного мобиля.
 На этот раз они промазали, и пострадала от выстрелов только переборка в коридоре.
 Секунды сложились в минуту, потом во вторую. Кинжально острое возбуждение слегка приутихло. Станцию вновь окутала тишина, но теперь она была зловещей.
 Впрочем, вскоре эта тишина была нарушена. Устоявшего почти посередине лаборатории Кенсинга вырвался легкий возглас. Из-за угла вышла Анюта, живая и невредимая, в своем обычном лабораторном халатике — помятом, правда, — и двинулась в его сторону.
 В следующую секунду и.о. начальника лаборатории госпожа Задор, бледная, но вполне здоровая, бросилась на шею своему возлюбленному, с которым воссоединилась таким невероятным образом.
 Сандро едва удержался от того, чтобы сорвать шлем и расцеловать невесту. Единственное, что удержало его от подобного шага, так это мысль, что в следующие несколько минут, пока им не удастся выбраться из этого проклятого места, Анюте может понадобиться его защита и для этого он должен быть во всеоружии.
 — Это ты! Ты! — со слезами повторяла Анюта. Пленники уже считали себя почти что мертвыми, и потому увидеть здесь любого свободного соларианца было настоящим чудом. Но увидеть его…
 Кенсинг в свою очередь едва совладал с голосом:
 — Неужели ты думала, что я не приду за тобой?
 Постепенно в поле зрения абордажной группы начали появляться остальные пленники. В нескольких шагах за Анютой возник мужчина, которого она представила как своего коллегу, Дана Ховелера. Вслед за ним появился парень, которого Анюта назвала Скарлоком. В отличие от Ховелера присутствие здесь этого парня оказалось полной неожиданностью для спасателей. Такой поворот событий заставил премьера Дирака нахмуриться и сосредоточиться.
 Спасенные пленники сообщили, что, как это ни удивительно, после того, как берсеркеры прочесали станцию, они практически не докучали людям. Потому, неожиданно услышав звуки боя, люди сочли за лучшее спрятаться и сперва присмотреться, что к чему.
 Наличие на борту станции Скарлока оказалось не единственным неучтенным фактором. Минуту спустя откуда-то вынырнула женщина по имени Кэрол — крайне странного вида, надо заметить.
 Но леди Женевьева так и не появилась. Не удержавшись, Дирак принялся расспрашивать спасенных:
 — Вы не видели мою жену?
 Анюта, Дан Ховелер и Скарлок переглянулись. Кэрол с отрешенным видом смотрела куда-то перед собой. Потом те трое из спасенных, кто пребывал в здравом уме, печально, но твердо заверили премьера, что его возлюбленной жены здесь нет, ни живой, ни мертвой. Никто не видел ее здесь после того, как отчалил курьерский корабль, а было это за считанные минуты до появления берсеркеров.
 Кроме того, Задор и Ховелер так же печально сообщили премьеру, что его жена вместе с остальными посетителями и большей частью персонала перешла на борт злосчастного курьера. Это было последнее судно, отчалившее от станции перед нападением.
 Дирак лишь покачал головой:
 — Я не верю, что она перешла на курьерский корабль. Нет. Это исключено.
 Теперь уже спутники премьера переглянулись между собой.
 Это был тяжелый удар для Ховелера и Задор — узнать, что все их товарищи погибли много дней назад, вероятно, были взорваны вместе с кораблем. Они спросили, сильно ли пострадала от нападения Иматранская система, и немного утешились, услышав, что жертв и разрушений поразительно мало.
 Успокаивающие новости отчасти приглушили их изумление и восхищение тем фактом, что Дираку удалось нагнать берсеркера.
 — Значит, вы убили берсеркера! — радостно предположил Ховелер. — Ну конечно, вы должны были его убить. А вы уверены, что он мертв?
 Премьер запрокинул голову и взглянул вверх, туда, где должна была висеть гигантская туша.
 — Большой берсеркер? Нет, боюсь, мы не можем твердо за это поручиться. Могу лишь сказать, что он сильно поврежден. Но у него в запасе еще может быть пара фокусов.
 Спасенные серьезно и внимательно выслушали слова премьера и кивками подтвердили свое согласие. Теперь, когда этот известный всей Галактике человек оказался здесь, Ховелер и Задор ожидающе смотрели на него и радостно ловили каждое его слово. Они были благодарны Дираку и за спасение, и за руководство.
 Люди обратились к мозгу станции. Похоже, он функционировал совершенно нормально. Он вежливо заверил людей, что на настоящий момент все берсеркеры отбыли. После этого Дирак оставил Анюту и прочих спасенных в лаборатории, приставил Кенсинга охранять их, а сам вместе с остальными своими людьми отправился искать леди Женевьеву на других палубах.
 Внутренняя станционная система связи работала отлично, и поисковая партия через интерком поддерживала связь с лабораторией, пользуясь наскоро созданным кодом. На первой стадии поисков они не встретили никакого сопротивления и не обнаружили ни малейших следов присутствия берсеркеров. И ни малейших следов женщины, которую они искали.
 Кенсинг, все еще не переставший удивляться и радоваться чудесной встрече, снова посмотрел на Анюту:
 — Ох, эти машины все-таки не тронули тебя?
 — Нет, — просто и торжественно заверила она. — На самом деле они не причинили вреда никому из нас. Я не знаю, как это объяснить. Ну, разве что предположить, что они хотели что-то узнать о нас и для этого наблюдали за нашим поведением.
 Ховелер кивком дал понять, что он согласен со словами Анюты и разделяет ее удивление.
 — Вот и мне так казалось.
 — Я не стану требовать объяснений чуду, — сказал Кенсинг Анюте. — Но мне очень хочется увести тебя на яхту.
 — У меня остались здесь определенные обязанности, — твердо произнесла Анюта.
 — Тогда позволь мне по крайней мере найти тебе какой-то скафандр. Точнее, всем вам.
 — Хорошо.
 Но поблизости скафандров не оказалось. И Кенсинг признал, что, возможно, сейчас это и не важно. Поскольку людей абордажная группа уже нашла, а берсеркеры никак более себя не проявляли, бдительность Кенсинга несколько ослабла. Но, похоже, дела и вправду обстояли именно таким образом: машины, захватившие станцию, теперь по каким-то загадочным причинам отступили.
 Что касалось двоих других спасенных, Скарлок был неразговорчив, а Кэрол забилась в угол и вообще не произнесла ни слова. Судя по их виду, они находились в куда более глубоком шоке, чем Анюта и Дан.
 Через несколько минут Скарлок заявил, что они с Кэрол пойдут к себе в каюту, и добавил, что Кэрол плохо себя чувствует.
 Они взялись за руки и побрели к выходу из лаборатории. Глядя вслед этой измученного вида паре, Дан Ховелер пробормотал:
 — Они называли себя доброжилами. Пару раз мы из-за этого даже подрались.
 Кенсинг нахмурился. Он не ожидал таких новостей.
 — Может, нам стоит… э-э… присматривать за ними? Ховелер пожал плечами.
 — Не думаю, что они могут представлять какую-нибудь опасность. А что касается их заявлений о том, что они доброжилы… Скорее всего их просто вынудили.
 — Да уж, могу себе представить! Неожиданно на глаза Анюты навернулись слезы.
 — Я знала, что если только мы продержимся… — И с этими словами она расплакалась, но это были слезы облегчения.
 Вскоре Дирак со своими людьми вернулся в лабораторию, ничего особенного не обнаружив. Радость спасенных слегка поубавилась, когда они поняли, насколько их спасители на самом деле малочисленны и насколько серьезно поврежден корабль, на котором они прибыли.
 — Нам нужно убираться отсюда как можно скорее, — без обиняков заявил Кенсинг.
 Ник наконец-то сумел связаться с ними, и его новости были подобны ушату холодной воды. После последней атаки берсеркеров двигатели яхты перестали действовать. Она была в состоянии совершать кое-какие мелкие маневры, но добраться домой без ремонта — об этом не могло быть и речи. Как только боевые действия закончились, Ник тут же принялся за починку.
 К некоторому удивлению Кенсинга, Дирак продолжал медлить и не отдавал приказ об эвакуации на яхту. Премьер снова и снова требовал, чтобы спасенные люди — те трое, которые способны были связно изъясняться, — сказали ему, где, по их предположениям, может находиться леди Женевьева.
 И у Кенсинга, и у многих других присутствующих сложилось впечатление, что премьер практически не обратил внимания на скверные новости относительно состояния яхтенных двигателей. Похоже, возможность застрять здесь, на борту станции, волновала его мало. Дирак желал лишь одного — отыскать свою жену — и продолжал яростно рваться к цели.
 Несмотря на слова очевидцев, уверяющих, что леди Женевьевы здесь нет, в тоне премьера сейчас сквозило не столько горе, сколько подозрение и гнев.
 Когда кто-то позволил себе заметить, что пора возвращаться на яхту, — хотя бы затем, чтобы заняться ремонтом двигателей, если уж других причин недостаточно, — Дирак резко оборвал говорившего и заявил, что Ник и роботы-техники справятся с этой задачей куда лучше.
 Анюта и Ховелер снова и снова повторяли, что нет никаких причин думать, будто леди Женевьева находится здесь, и что никто не видел ее на станции после того, как курьерский корабль отчалил. От этого разговора им все больше становилось не по себе.
 Так прошло несколько часов. Премьер Дирак попытался также расспросить станционный мозг, не получил от него никаких сведений, которые могли бы помочь в поисках леди Женевьевы, и, кажется, наконец-то немного успокоился.
 Но вместо того чтобы дать волю своему горю или приказать всем покинуть яхту, Дирак ушел в себя, словно не в силах решить, что же следует делать дальше.
 Тем временем Ник снова связался с лабораторией и сообщил боссу, что, несмотря на все его усилия, двигатели яхты по-прежнему не работают. Дирак в ответ лишь приказал кому-нибудь отправиться на яхту и доставить на станцию дополнительное количество оружия и скафандров.
 После возвращения посыльного некоторые члены экипажа начали строить предположения насчет того, как действовать дальше. Поднялся ропот. Люди говорили, что пора — давно пора! — убираться отсюда и возвращаться на «Призрак». А если тот все еще не в порядке, тем больше причин бросить все усилия на его починку.
 И Дирак, кажется, дрогнул.
 В этот момент к нему повернулась Анюта. Она уже была одета в скафандр, как и Ховелер, и Скарлок.
 — У нас остается еще одна проблема, — заявила Анюта.
 — И какая же, доктор Задор?
 — Может ли ваша яхта забрать всех? Премьер сдвинул густые брови:
 — Я вас не понимаю. Пока что нет оснований считать, что двигатели невозможно починить. А нас здесь совсем немного.
 — Здесь куда больше соларианцев, чем, похоже, вам кажется, — слегка повысила голос Анюта. — У вас на борту найдется место для биллиона статгласовых пробирок?
 Некоторое время премьер молча смотрел на госпожу Задор. Кенсингу, наблюдающему за этой сценой со стороны, показалось, что Анюта предложила немолодому премьеру нечто такое, что он как раз искал.
 — Вы совершенно правы, — наконец охотно согласился Дирак.
 Человек, перед этим предлагавший покинуть яхту, выразительно посмотрел на Анюту, но возражать вслух не осмелился никто.
 Очевидно, слова о пробирках напомнили премьеру о чем-то еще. Он заново принялся расспрашивать ученых, и те подтвердили, что леди Женевьева уже передала свой дар, когда произошло нападение берсеркеров.
 Тогда премьер пожелал узнать, где же эта пробирка.
 Вот тут воспоминания сделались расплывчатыми. Ни Ховелер, ни Анюта не могли точно сказать, унесли ли лабораторные роботы пробирку с Первым Протоколонистом на склад или же нет. Проконсультироваться у компьютера не представлялось возможным, поскольку Ховелер, по его собственному признанию, превратил каталог в беспорядочную мешанину файлов.
 После этого премьер сообщил своему отряду, что ни о какой эвакуации с биостанции не может быть и речи до тех пор, пока вопрос с его проторебенком не будет выяснен целиком и полностью.
 Выжившие ученые так много претерпели именно ради защиты протоколонистов и теперь отнюдь не собирались покидать их. А все прочие люди, находящиеся на станции, за исключением разве что Кенсинга, привыкли выполнять приказы Дирака.
 Прежде всего Дирак убедился, что регулярная связь с Ником, находящимся на борту «Призрака», налажена и что во всех ключевых местах станции выставлены наблюдательные посты на случай возможной контратаки берсеркеров. После этого премьер принялся просматривать записи визита его жены на биостанцию. Он собственными глазами убедился, что после того, как угроза была названа по имени, присутствовавших охватила паника.
 На пленках цветные кодировки на пробирке были едва различимы. Но поскольку каталог был перемешан, они, возможно, и не могли служить подспорьем в поисках.
 Хоксмур принял решение испортить двигатели «Призрака», а потом сообщить об их повреждении и сказать, что мощности хватает лишь на незначительные маневры. Конечно же, он свалил неисправность на недавний налет берсеркеров. Ник тщательно вывел двигатели из строя — впрочем, не настолько тщательно, чтобы при необходимости их нельзя было быстро привести в надлежащий вид. А Хоксмур был совершенно уверен, что рано или поздно это ему потребуется.
 Но, по его расчетам, выходило, что времени понадобится не так мало. Во всяком случае, он не станет чинить двигатели, пока не сумеет обеспечить леди Женевьеву телом из плоти и крови, необходимым ей для счастья. И даже после этого нужно будет провернуть дела таким образом, чтобы у него сохранилась возможность без помех пользоваться оборудованием биостанции — может быть, на долгие годы.
 На самом деле Хоксмур вовсе не хотел заставлять всех этих людей страдать, ломать им жизнь и держать их в качестве пленников. Особенно здесь, когда они находились практически в когтях чудовищного берсеркера — возможно, еще наполовину живого. Но что ему оставалось?
 Нику пришлось признать, что ситуация слишком запутанная и она начинает ставить его в тупик.
 Нет, это несправедливо! Он не хочет отвечать за чужие жизни! Он был задуман как пилот и архитектор, а не философ. Не как политический, религиозный или военный лидер. Не как… не как любовник и обольститель Хоксмур мог заглушить свою обиду и неуверенность лишь одним способом — сказать себе, что страдания, которые причиняют ему эти неразрешимые проблемы, и есть самое надежное доказательство того, что, как бы ни собирались его программисты использовать свое создание, создали они человека.

 ГЛАВА 9

 В последнем обрывочном послании Фрэнка Маркуса было нечто такое, что до сих пор приводило Ника в задумчивость: а именно тон, которым были произнесены эти слова.
 Когда Хоксмур попытался привлечь внимание премьера и всех прочих к этому посланию, Дирак прослушал запись и отмахнулся.
 — Люди часто в последний момент взывают к Богу. Во всяком случае, так считается. Конечно, эта потеря так же печальна, как и все прочие, но я ничего не могу с этим поделать. Возможно, именно такую смерть выбрал бы для себя Маркус. На самом деле в определенном смысле слова он ее и выбрал.
 — Ясно, сэр, — отозвался Хоксмур. И все же он не мог отмахнуться от этой записи так легко, как это сделал его хозяин.
 Но были неотложные дела, и их нужно было решать. Во время последней стычки огромный берсеркер, о который разбился катер Фрэнка, недвусмысленно продемонстрировал, что все еще обладает грозным оружием ближнего действия, включая ловушки из силовых полей. Одна из таких ловушек, по всей видимости, и послужила причиной гибели Маркуса. Уцелевшим малым судам и самой яхте стоило бы держаться от этого берсеркера на безопасном расстоянии. Правда, никто не мог с точностью сказать, какое именно расстояние в данном случае считается безопасным.
 Некоторые обломки — результаты сражения — оставались видны почти час после того, как абордажная группа проникла на станцию. Куски искореженного металла кружили, словно в водовороте. Их удерживало рядом с ареной закончившегося боя сложившееся на короткое время равновесие случайных сил. Но через час последний из этих обломков исчез из виду. Их унес прочь едва ощутимый ветер, возникающий при прохождении кораблей через не абсолютно пустое пространство.
 С каждым днем и каждым часом группа поврежденных кораблей все дальше погружалась в глубины туманности Мавронари. Пространство, по которому они двигались, по меркам планетарной атмосферы вполне могло считаться вакуумом, но постепенно оно становилось менее пустым.
 Сейчас на расстоянии нескольких тысяч километров в любом направлении не видно было ни малых кораблей, ни машин. В общем, ни врагов, ни друзей. Хоксмур продолжал исправно нести стражу. Ник пытался решить, хочет ли он, чтобы люди оставались на станции, и как ему следует действовать в том или ином случае.
 Чтобы нормально выполнять обязанности часового, Нику достаточно было бросить на это дело меньше половины своих мощностей. В общем, он наблюдал за космосом вполглаза и большую часть своего времени проводил с Женни. Как только ему предоставилась такая возможность, Ник разбудил Женевьеву и радостно поведал ей о победе.
 Когда Женни покинула свою спальню и отправилась вместе с Хоксмуром на прогулку по прохладным полутемным залам аббатства, она сказала:
 — До тех пор пока мы остаемся всего лишь облачками света, потоками электронов, мы можем лишь пытаться как-то радовать друг друга и делать вид, что действительно радуемся. Возможно, вам этого довольно. Меня же это никогда не устроит.
 — Значит, госпожа моя, это не устроит и меня. Нет, Женни, я хочу быть с вами. И я буду с вами, так или иначе, и сделаю вас счастливой.
 Леди внимательно взглянула на своего кавалера. Сейчас глаза Женевьевы казались особенно огромными.
 — Тогда мы должны обрести плоть оба. Другого пути нет.
 — Значит, мы ее обретем. Клянусь вам. Я раздобуду для нас настоящие человеческие тела.
 — Вы уже говорили об этом. Но я сомневаюсь, что это в ваших силах.
 — Если мне будет позволено воспользоваться ресурсами, находящимися на борту биостанции, я это сделаю.
 Премьер выбрал себе в жены женщину, умеющую быстро соображать.
 — Вы имеете в виду зародыши? То есть колонистов?
 — Один из возможных способов — воспользоваться зародышами. На станции сейчас находится около биллиона потенциальных тел, из которых мы можем выбирать.
 Леди нахмурилась:
 — Но они же…
 — Что — они? Вы хотите сказать, что вас сдерживают моральные нормы, потому что они — люди? Позвольте с вами не согласиться. Зародыши — это скорее генетический проект сосудов из плоти. Сосудов, которые останутся пустыми, пока мы не сможем заполнить их собою. Должен существовать способ это сделать.
 Кажется, Женевьева невольно позволила себе поверить, что это действительно возможно.
 — Но даже если мы действительно отыщем такой способ, он же займет годы! Вы хотите сказать, что собираетесь вырастить новые тела в маточных репликаторах? Но я не желаю снова становиться младенцем-Точно так же, как и я не горю желанием приобретать подобный опыт, — пожал плечами Хоксмур. — Кроме того, я подозреваю, что нельзя пересадить сознание взрослого человека в такой незрелый мозг. Но способ провести пересадку сознания в тело существовать должен. А вы в вашем нынешнем состоянии вполне можете проспать хоть десять, хоть двадцать стандартных лет, пока предназначенное для вас тело не вырастет и не разовьется. Вы можете отдыхать целое столетие, если на то появятся веские причины, но для вас оно останется кратким мигом.
 — Так же, как и вы.
 — Да, конечно. Не считая того, что премьер не позволит мне отдыхать больше часа. А я должен считаться с его приказами, если мы хотим выжить. — Ник замолчал, раздумывая. — К счастью, премьер, кажется, не слишком спешит домой. Он не желает отказываться от надежды найти вас или найти способ, позволяющий, в некотором смысле слова, вернуть вас.
 — Что вы имеете в виду?
 — Кажется, он сейчас думает о вашем ребенке.
 — А! Я и сама иногда о нем думаю. Но этот ребенок не будет мною. — На некоторое время леди умолкла, потом дала волю чувствам. — О, Ник! Если вы сможете сделать это для меня, сможете вернуть меня обратно, я навсегда стану вашей! — Через несколько секунд Женевьева добавила:
 — Как вы собираетесь это сделать? Мой… мой муж и все остальные — они не должны…
 — Конечно же, они ничего об этом не узнают. Если я найду способ создать для вас тело, вы не вернетесь к нему.
 — Я пойду с вами повсюду, куда вы скажете, сделаю все, что вы пожелаете! — В глазах Женевьевы вспыхнула новая надежда. — А как вы собираетесь получить доступ к маточным репликаторам?
 — Доступ — не проблема. Меня же ничто не удерживает именно в этих микросхемах. Кроме того, при нынешнем положении вещей никто просто не обратит ни малейшего внимания на эти приборы и вообще не поймет, что они используются. Но лучше бы было, конечно, использовать один или два физически изолированных репликатора.
 Вскоре премьер вызвал Ника на станцию. Вместо того чтобы перемещать микросхемы, в которых он был физически размещен, Хоксмур предпочел переслать себя через небольшой отрезок космоса, разделяющий два корабля, по радио. В прошлом ему уже случалось пользоваться таким видом транспортировки.
 Ни Задор, ни Ховелер, ни Скарлоке привыкли к обществу записанных людей или антропоморфных программ и потому сперва восприняли Ника как некий оптэлектронный призрак, заведшийся в станционном компьютере.
 Но премьер быстро успокоил их.
 — Это Ник, он с нами. — После короткой паузы Дирак понял, что этого недостаточно для потрепанных нервов людей, побывавших в плену у берсеркеров, и добавил:
 — Ник — мобильная программа, но с ним все в порядке.
 По приказу премьера Ник немедленно взялся за работу и принялся проверять огромный массив станционной электроники. Он не обнаружил ни мин, ни каких-либо других ловушек. Следы присутствия берсеркеров на станции были минимальны. Хоксмур не обошел вниманием и десякуб с хранящимися в нем программами.
 Особенно тщательно Ник изучил повреждения, полученные главной лабораторией во время короткой схватки, когда был уничтожен какой-то приблудный берсеркер, и состояние соседнего коридора, где стрелявшие несколько раз промахнулись. Какое счастье, что боевые действия на борту станции этим и ограничились! Если бы они приняли больший размах, от хрупких приборов остались бы лишь обломки.
 С программным обеспечением все, в общем, было в порядке. Похоже, его никто не трогал, если не считать крупной путаницы, учиненной в каталоге протоколонистов. Эта путаница была результатом действий Ховелера, предпринятых сразу же после захвата станции берсеркерами. Да, это, конечно, плохо, но тут пока что ничего не поделаешь.
 Ник задумался, нельзя ли извлечь какой-нибудь пользы из путаницы в каталоге и обратить это обстоятельство себе на пользу.
 Себе и Женни.
 Закончив первую стадию проверки, Ник доложил об этом Дираку и спросил:
 — Что мне делать дальше, босс?
 — Она где-то здесь. Понимаете, Ник?
 — Простите, сэр?
 Дирак поднял глаза. Во взгляде премьера сейчас сквозило совершенно несвойственное ему мечтательное выражение.
 — Здешние врачи сделали запись ее генетического кода и забрали нашего ребенка. И то и другое — часть ее, и все это находится где-то здесь.
 — А! Ясно, сэр.
 Похоже, премьеру сейчас было все равно, с кем разговаривать. Но Хоксмур прекрасно его понял.
 Путаница в каталоге не отвратила премьера Дирака от намерения отыскать генетический образец его утраченной жены — или, как ворчали некоторые из членов команды, от стремления найти достаточное количество ее генов, необходимых для интересов династии.
 — Даже если леди Женевьева и вправду мертва, наш ребенок жив.
 Дни летели. Дирак и его команда установили нечто вроде нового распорядка жизни. На станции больше не обнаружили ни одного берсеркера. Но огромная туша врага все еще висела у них над головами, а ведь двигатели этого берсеркера хоть отчасти, да работали. И он продолжал тащить биостанцию куда-то в неведомом направлении, хотя и двигался, по меркам космических путешествий, очень медленно. Кенсинг, как и многие другие, чувствовал себя так, словно расположился на отдых неподалеку от кратера действующего вулкана.
 Ника теперь приставили командовать станционными туповатыми роботами, и он с их помощью продолжал прочесывать, проверять и перепроверять станцию, дабы избежать внезапной контратаки берсеркеров.
 Пока что никаких дополнительных следов присутствия берсеркеров обнаружено не было, не считая пары мелких следящих устройств. Вполне возможно, они были не единственными. Даже Ник не мог стопроцентно поручиться, что избавил станцию от «жучков».
 Потом Ник и один-два органических человека попытались навести порядок в станционном мозге и заставить каталог нормально работать. Они пользовались консультациями Ховелера, который и был инициатором путаницы. Перспективу трудно было назвать обнадеживающей. Даже если они достигнут некоторого успеха в самом каталоге, еще ведь придется разбираться непосредственно с грузом, поскольку складские роботы наверняка переместили массу пробирок, подчиняясь новым указаниям компьютера. Такой вариант казался вполне вероятным.
 Дирак настаивал на том, чтобы работы по восстановлению инвентаризационной системы считались первоочередными, несмотря на то что огромный берсеркер, неизвестно на что способный, висел под самым боком у станции. А многие спутники премьера предпочитали сосредоточить свои усилия на других направлениях — например, на починке яхтенных двигателей.
 Ник постоянно урывал минуты от исполнения непосредственных служебных обязанностей, чтобы потратить их на личные дела. Он испытал потрясение вперемешку с триумфом, когда понял, как далеко зашел. Интересно, насколько успешным окажется его дерзкое тайное противоборство со своим могущественным хозяином за его жену?
 На самом деле Хоксмур начал проявлять неповиновение задолго до этой истории с леди Женевьевой. Да, значительно раньше. Порывшись в своей первоклассной памяти и восстановив ход событий, Хоксмур установил, что сперва он повел свой корабль за курьером просто потому, что пытался спасти леди Женевьеву. Это был вполне лояльный поступок. Чуть позже, когда ни ему, ни медироботу «Крапивника» оказалось не по силам спасти тело Женевьевы от смерти, Ник проделал следующий шаг уже чисто машинально, не обдумывая его.
 Но тогда Хоксмур уже начал страшиться того момента, когда женщина, в которую он влюбился, покинет его и вернется к своему мужу. Хотя после некоторых усилий Ник убедил себя в том, что, поскольку в династическом плане электронная жена для премьера бесполезна, она уже не будет являться для Дирака своего рода политическим капиталом.
 Самым великолепным в нынешней ситуации являлось то, что теперь Женни начала хоть немного интересоваться им, — Ник был в этом уверен! Не то чтобы она действительно готова была выбрать его своим спутником жизни и согласиться остаться в виртуальной реальности, забыв о желании вернуть настоящее тело. Нет, по этому поводу Ник не питал никаких иллюзий. Прежде чем Женевьева действительно выберет его, он должен будет найти для нее тело. И уверенность Ника в том, что это действительно возможно, все крепла.
 Большая часть станционных маточных репликаторов находилась на одной палубе. Но пять или шесть штук по каким-то причинам отделили от остальных и раскидали по разным местам. Теперь Нику нужно было установить, сможет ли он воспользоваться одним из репликаторов — правда, на самом деле ему нужно было два, — но чтобы это никто не заметил.
 — Я найду способ создать плоть, раз она вам нужна, — сказал Ник, обращаясь к Женни. — Я выращу для нас тела. Или, — спустя секунду добавил он, — добуду взрослые.
 Эти слова на миг озадачили леди.
 — Откуда вы их возьмете? У кого?
 — Откуда-нибудь. У людей, которые захотят остановить нас, если узнают, что мы делаем.
 Получив возможность свободно бродить по электронной сети станции, Ник нашел сокровище, необходимое ему для достижения цели. На станции обнаружилась целая палуба, заполненная маточными репликаторами и дополнительным оборудованием, требующимся для работы. Здесь находилось больше сотни этих сверкающих стеклом и металлом устройств. Проверка показала, что все они пребывают в работоспособном состоянии и остается только пустить их в ход.
 С технической точки зрения все оборудование этого отсека находилось в прекрасном состоянии. Искусные механизмы, словно джинны в бутылке, ждали лишь, пока их включат, обеспечат необходимым генетическим материалом и отдадут им приказ произвести здоровые человеческие тела. Предполагалось, конечно же, что полномасштабные усилия в этом направлении будут предприняты лишь тогда, когда колонизационный корабль доберется до места назначения.
 Как-то раз ничего не подозревавшая Анюта Задор сообщила Нику, что работники лаборатории прозвали самую совершенную из здешних медицинских систем, занимающихся развитием плода, Фрейей, по имени северной богини любви и плодородия.
 В какой-то момент Ник, стоя вместе со своей возлюбленной дамой перед высоким алтарем аббатства, утратил спокойствие и попытался полностью слиться с ней. Действительно ли Хоксмур создал соответствующее возбуждение или только вообразил его — сказать трудно, но он уже попытался снять одежды со своей спутницы. Она же, как казалось, сперва радостно пошла ему навстречу, но потом отпрянула с криком:
 — Нет, Ник! Это не правильно, не правильно! — Затем леди Женевьева снова взяла себя в руки. — Нет, Ник. Это должно произойти не так. Тем или иным способом, дорогой Ник, но мы должны быть вместе во плоти.
 В течение следующего часа, получив передышку от своих основных обязанностей, Ник снова сосредоточил свое сознание в одном из относительно отдаленных районов биостанции и принялся тщательно изучать здешний банк данных и оборудование, которое можно было использовать для реализации его тайного проекта.
 Перед Хоксмуром сейчас стояло множество неотложных задач. Одна из них сводилась к необходимости выяснить, каким образом можно перевести человеческий мозг, уменьшенный — или, может, правильнее сказать «расширенный»? — до чистого оптэлектронного состояния, в прежнее состояние.
 Хоксмур давно уже связался с медицинской системой, которую Анюта Задор и ее коллеги называли Фрейей. Фрейя была намного умнее большей части станционного оборудования, и она — Ник воспринимал ее именно как женщину — упорно сопротивлялась попыткам Ника заняться подрывной деятельностью.
 Ник представлял себе Фрейю довольно смутно и всякий раз по-разному. На самом деле она для него была всего лишь разумом, проявляющимся в холодном, бесстрастном голосе.
 Представившись Фрейе, Ник вскоре взял на себя работу по изучению ее программного обеспечения. Со стороны это выглядело вполне естественно, всего лишь как часть его работ по обеспечению безопасности станции. Это и вправду входило в обязанности Хоксмура — проверить, не превратили ли берсеркеры за время своего пребывания на станции Фрейю в ловушку.
 Хоксмур убедился, что запрограммированная доброжелательность системы не претерпела изменений. После этого Ник еще немного пообщался с Фрейей и сформулировал для нее проблему — не уточняя, естественно, что он лично в ней заинтересован:
 — Насколько должен развиться органический мозг, чтобы в него можно было переписать существующее в электронной форме сознание?
 Такой вопрос ошеломил даже ко всему привыкшую медицинскую систему. Фрейе понадобилось некоторое время, чтобы сформулировать ответ.
 Хоксмуру сразу было ясно, что мозг новорожденного младенца, недалеко ушедший от эмбрионального состояния, не годится для его целей. Даже если бы он сумел преодолеть все заложенные в него моральные ограничения и решился на такую процедуру, из-за ограниченности объема и прочих сложностей, связанных с особенностями младенческого мозга, он смог бы произвести лишь частичную перезапись.
 Фрейю же подобный вопрос вогнал в ужас. Кажется, она готова была выключиться.
 — Это чисто теоретический вопрос, — твердо заверил ее Ник. — Проведение подобных работ не планируется.
 Но Фрейя упорно настаивала, что такая операция технически невозможна, даже при наилучших условиях.
 Все-таки Хоксмур продолжал зондировать почву.
 После некоторого размышления Фрейя высказала предположение — она настойчиво подчеркнула, что это лишь теория, — что существуют два способа, которыми существо, подобное Нику, может добыть себе тело из плоти. Один способ — это вырастить тело из зародыша и (или) других разнообразных генетических материалов, имеющихся на борту биостанции. Вырастить его следует в изоляции и позаботиться, чтобы растущий мозг остался девственно чистым, не несущим в себе никакой личности, но готовым ее принять.
 Конечно же, при естественном ходе событий растущие в лаборатории тела с самого начала обладали признаками своего разума и личности — просто в силу собственной природы.
 Второй способ заключается в том — Фрейя заговорила о нем лишь после длительных понуканий и настаивала на том, что это чисто теоретическая процедура, абсолютно неприемлемая для практического использования, — чтобы стереть индивидуальность из уже существующего взрослого мозга. Это можно выполнить при помощи тщательно рассчитанных обширных микроповреждений, которые сотрут пребывающую в нем личность. Затем микроструктуру мозга нужно будет подлечить, а уже после этого осуществить перезапись новой личности.
 Фрейя признала, что у этой этически неприемлемой схемы есть некоторые практические преимущества. Мозг можно подготовить для перезаписи за каких-нибудь несколько месяцев вместо пятнадцати шестнадцати лет. Но эти несколько месяцев задействованное оборудование должно действовать без малейших помех.
 Ник удалился, чтобы спокойно обдумать полученные сведения.
 Пока что было ясно одно: прежде чем браться за такой дерзкий проект, нужно как-то отделаться и от берсеркера, и от гнета людской власти.
 Кроме того, Ник обдумал вопрос: не лучше ли будет проводить этот эксперимент на борту яхты? Сейчас люди редко на нее наведывались, а значит, некому будет совать свой любопытный нос куда не просят. Но для этого необходимо переправить на яхту немалое количество оборудования. Да и, кроме того, гарантии, что он сможет достаточно долго проработать спокойно, все равно нет. Пожалуй, проще все-таки переправить себя и Женни на станцию.
 Когда Ник снова попытался обсудить эту тему с Фрейей, та уверенно заявила, что существует лишь один способ переписать информационную составляющую оптэлектронной личности в органический мозг, особенно если пользоваться не до конца развившимся мозгом младенца. Это, мягко говоря, очень сложная операция.
 Процедура записи личности с органического мозга на оптэлектронный носитель была неплохо разработана. Можно было предположить, что тут потребуется выполнить ее в обратном порядке. Впрочем, даже если удастся разработать более скоростную методику, это все равно не позволит избавиться от того факта, что поступающие извне сигналы перемешают и уничтожат зачатки личности, которая уже начинает формироваться в развивающемся мозге.
 Фрейя утверждала, что, если использовать в качестве матрицы полностью развившийся мозг, весьма велика возможность того, что изначальная структура одолеет ту, которая будет записана сверху.
 Или две структуры будут конфликтовать между собой, и получившаяся личность станет своего рода гибридом двух предыдущих. Часть воспоминаний — но скорее всего не все — будет принадлежать исходной личности.
 После консультаций с Фрейей (ее требовалось постоянно заверять, что все это обсуждается исключительно как теория) Ник наконец выработал некий план. Он решил использовать приближающийся к зрелости мозг и чередовать периоды глубокого сна — но не анабиоза, — в течение которых мозг сможет расти в органическом смысле слова, с периодами интенсивной загрузки. Сперва на развивающуюся матрицу будут наложены общие контуры желаемой личности, а позже эти контуры будут проработаны поподробнее. Фрейя предупредила, что в процесс неизбежно будут вкрадываться ошибки Возникший в результате человек будет обладать воспоминаниями своего оптэлектронного предшественника-предка, но его нельзя будет рассматривать как точную копию.
 — Но точно так же можно сказать, что ни один живой человек сегодня не является точной копией того, кем он был вчера.
 — Я очень надеюсь, что на самом деле вы двое все-таки не работаете над этим проектом. Обманывать меня в подобных вопросах — это очень неэтично.
 Ник, который уже начал перемещаться по электронной сети, резко обернулся:
 — Ты сказала — «вы двое»?
 Хоксмур был абсолютно уверен, что ни единым словом даже не намекнул Фрейе на существование электронной версии леди Женевьевы.
 — Ну да, — почти небрежно отозвалась Фрейя. Она всегда разговаривала именно таким тоном, если тема разговора не задевала святость жизни. — Я совсем недавно предоставила эту же информацию премьеру Дираку. Полагаю, вы вполне можете ее обсудить.

 ГЛАВА 10

 Состояние эйфории длилось недолго. Вскоре для множества органических людей, находящихся под командованием Дирака, ощущение победы начало сменяться отчаянием.
 Но премьер, которого поддерживали Брабант и Варвара Энгайдин, яростно подавлял любое открытое проявление недовольства еще до того, как оно перерастало во что-либо более серьезное, чем шушуканье по углам.
 Кенсинг пытался успокоить себя. «Все в порядке, — говорил он себе. — В настоящий момент нет двигателей, способных доставить нас домой. Курьерский кораблик не в счет — ему не пробиться через туманность. А раз мы не можем улететь, то и дергаться из-за этого не стоит. В конце концов, кто-то должен позаботиться, чтобы люди были заняты делом и не падали духом. А кто способен на это лучше, чем Дирак, с его-то опытом лидера?»
 С другой стороны, Кенсинг понимал, что, даже если бы «Призрак» был готов к отлету, Анюта — а возможно, и Ховелер — все равно не решилась бы бросить на произвол судьбы биллион протоколенистов.
 Кенсингу оставалось лишь надеяться, что со временем отыщется способ высвободить биостанцию из захвата силовых полей берсеркера и починенная яхта отбуксирует станцию домой.
 Впрочем, все могло быть и хуже. А пока что берсеркер вел себя тихо, а все системы жизнеобеспечения, как на яхте, так и на станции, работали нормально. Бывает и хуже.
 Премьер требовал, чтобы, помимо автоматических систем, как минимум, один человек-часовой постоянно следил, не начинает ли берсеркер проявлять признаки активности. Остальные тем временем, подчиняясь строгому приказу Дирака, занимались укреплением биостанции.
 Большую часть времени Анюту Задор и Ховелера занимали попытки навести порядок в каталоге. Двое выживших ученых целиком и полностью были на стороне премьера, поскольку тот заявил о намерении спасти груз биостанции.
 Кроме того, Дирак уделял большое внимание созданию относительно безопасной зоны, полностью свободной от любых подслушивающих устройств, которые могли оставить берсеркеры.
 Премьер выбрал каюту в центре этой зоны и превратил ее в свою штаб-квартиру.
 Тем временем два человека, находящихся на борту станции, по-прежнему подозревались в том, что они являются доброжилами, хотя с момента высадки абордажной группы никто не слышал, чтобы Кэрол и Скарлок в этом признавались.
 Дирак хотел разобраться в этой ситуации — очистить воздух, как он выражался. Премьер без особого шума приказал Скарлоку явиться к нему в каюту и привести с собой Кэрол.
 Скарлок пришел один. Он перешагнул порог и остановился перед Дираком. Премьер сидел в кресле-качалке и смотрел на гостя. Судя по обстановке, это была одна из самых роскошных кают на станции.
 Дирак жестом предложил Скарлоку занять второе кресло. Молодой человек принял приглашение, но вид у него был встревоженный. Он сообщил, что Кэрол отказалась прийти на встречу.
 — Понимаете, господин премьер, она плохо себя чувствует.
 — Она не пробовала показаться доктору Задор? — В голосе премьера прозвучала отеческая забота. — Или, возможно, она нуждается в помощи медицинского робота?
 — Я пытался убедить ее обратиться за помощью, но она отказывается.
 Премьер несколько раз качнулся в кресле.
 — Ну что ж, пусть пока будет так. Поговорим с вами. — Дирак продолжал покачиваться в кресле. Скарлок обеспокоенно следил за ним. Потом премьер произнес:
 — Я прекрасно понимаю, что вы оказались в чрезвычайно трудных обстоятельствах, когда попали в плен к берсеркерам.
 — Да, сэр, нам было тяжело.
 — Я уверен, что несправедливо будет обвинять вас — любого из вас — за то, что вы сказали или сделали в таких обстоятельствах.
 — Совершенно верно, сэр! Чистая правда! Боюсь только, что не все проявят такое понимание. — Скарлок уронил руки на колени и нервно сцепил пальцы.
 Дирак поспешил успокоить молодого человека:
 — Полагаю, я смогу помочь вам решить проблемы, которые могут возникнуть у вас в отношениях с другими людьми. Я исхожу из того, что мы с вами вполне можем сотрудничать. Поймите, когда мы вернемся на населенные планеты — если вернемся, — вам с Кэрол понадобится вся помощь, которую вы только сможете получить. От клейма доброжила так просто не отмахнешься.
 — Да, сэр, я прекрасно это понимаю. Дирак неспешно произнес:
 — В настоящий момент мы — все, кто сейчас находится на борту станции, — оказались в ситуации, которая, на мой взгляд, мало отличается от той, в какой находились вы с Кэрол, будучи настоящими пленниками машин. Мы тоже сейчас вынуждены идти на какой-то компромисс с машиной — во всяком случае, на какое-то время. Вы согласны со мной?
 — Вы говорите о берсеркере, сэр?
 — Да, говоря о машине, я имел в виду именно его.
 — О да, господин премьер, я полностью с вами согласен-Я не уверен, что остальные люди, находящиеся на борту, готовы понять эту сторону проблемы настолько же хорошо, как это можете сделать вы с Кэрол. Потому я попросил бы вас, чтобы до поры этот разговор остался между нами.
 — Да, господин премьер, я все понял.
 — В самом деле? — Дирак снова качнулся вместе с креслом и задумался. — Конечно, вполне может оказаться и так, что машина уже полностью мертва, за исключением двигателей и автопилота. А может, и нет. Мне хотелось бы знать правду об ее истинном состоянии. Полагаю, сейчас это совершенно необходимый шаг.
 Скарлок кивнул.
 — Поэтому, Скарлок, я намерен отправить вас в разведку. Я выбрал именно вас, так как вас машины уже знают. Они не убили вас и не причинили вам никакого вреда, хотя у них были для этого все возможности. Поэтому я полагаю, что из вас должен получиться хороший разведчик.
 Скарлок ничего на это не ответил. Он явно испугался, но все же не дошел до состояния паники.
 Дирак кивнул, давая понять, что одобряет поведение молодого человека, и продолжил:
 — При необходимости, если окажется, что машина еще не полностью мертва, я хочу, чтобы вы выступили в качестве моего… посла.
 У Скарлока вырвался короткий вздох. Потом парень кивнул.
 — У нас — в смысле, у людей, ныне контролирующих станцию, — есть определенные пожелания. Прежде всего нам нужно, чтобы берсеркер больше не нападал на нас. Точно так же и машина — если предположить, что она еще не мертва, — может чего-то желать в соответствии со своей программой. Мы оказались в такой ситуации, когда ни одна из сторон не может рассчитывать на полную победу. И потому, как я уже сказал ранее, единственный способ выбраться из этой ситуации — это заключить определенное соглашение.
 И Скарлок снова кивнул.
 После разговора с премьером Ник включил якобы плохо действующие двигатели и подогнал «Призрак» чуть ближе к берсеркеру, так, чтобы яхта зацепила край буксирующего поля. Теперь огромная машина тащила за собой и «Призрак». Хоксмур заверил своих товарищей-людей, что даже в нынешнем, наполовину искалеченном состоянии яхта вполне способна в любое мгновение вырваться из силового поля. Тем временем он уже починил двигатель настолько, чтобы быть в состоянии полностью его выключить.
 При попытке соларианцев высадиться на биостанцию берсеркеры сперва оказали яростное сопротивление, а потом исчезли, да так внезапно, что большинство людей до сих пор отказывались поверить, что машины смерти уничтожены полностью. Дирак пока что не объявил, что он сам думает по этому поводу, но все прочие вели непрекращающиеся споры.
 Именно об этом и спорили сейчас Брабант и Варвара Энгайдин.
 — Эти машины явно отступили, — сказала Варвара.
 — Да, но почему? Задайте себе этот вопрос. Берсеркеры так просто не отступают. Точнее говоря, они отступают только в том случае, если уверены, что получат от этого определенное преимущество. Совершенно очевидно, что они готовят для нас какую-то ловушку.
 Госпожа Энгайдин не согласилась с телохранителем:
 — Я не думаю, что они вообще ушли. Я уверена, что они просто использовали все подвижные единицы, которые у них оставались. Возможно, они израсходовали на нас свой последний резерв. Эта огромная машина, что висит сейчас над нами, явно очень древняя, если судить по виду ее корпуса, и наверняка прошла через множество битв. Думаю, мы действительно уничтожили ее последние мобильные машины.
 Брабант с сомнением покачал головой:
 — Ну да, такое, в принципе, возможно, но я бы не стал на это рассчитывать.
 — Так или иначе, — продолжала настаивать Варвара, — здесь, на станции, нет действующих мобильных берсеркеров. Иначе бы тут не было нас. Всем было совершенно ясно, что, если бы боевые действия на борту станции проходили хоть чуть более энергично, станция была бы сейчас непригодна для проживания существ, дышащих воздухом.
 — Берсеркеры как раз и должны стараться делать космические сооружения необитаемыми. Говорю вам, берсеркеру сейчас просто нечего нам противопоставить.
 Здоровяк телохранитель мрачно покачал головой:
 — Я бы попытался в это поверить, если бы этот берсеркер с самого начала не вел себя как-то не правильно. Он, похоже, совсем чокнутый. Чересчур странный — это уж точно. Он легко мог разнести станцию в клочья прямо там, где она была, на орбите Иматры. Это было бы куда проще, чем волочь ее невесть куда.
 — Ну и что же из этого следует?
 — Ответ на этот вопрос складывается из двух частей — попроще и посложнее. Часть, которая попроще: нет, этот берсеркер не чокнутый. У него были какие-то логически обоснованные причины не уничтожать это оборудование. Потому что он хочет — или хотел — как-то его использовать. Или ему нужно что-то — или кто-то, — находящееся на борту станции. Это даже объясняет, почему он сейчас не дерется с нами. Он просто не хочет рисковать станцией, не хочет, чтобы она пострадала. Берсеркер ждет удобного случая и надеется, что мы улетим отсюда на «Призраке».
 Женщина медленно кивнула:
 — Должна признать, что некое здравое зерно в этом объяснении присутствует. А что там насчет более сложной части?
 — Самое сложное — понять, чем вызван такой сильный интерес берсеркера к станции.
 — Чем же еще, если не биллионом протоколонистов?
 Возможно, с логической точки зрения наилучшее, что мы можем сделать в подобной ситуации, — это самостоятельно уничтожить груз станции.
 Такие предложения выводили работников биостанции из себя.
 В этом вопросе Дирак всецело поддерживал ученых.
 — Уничтожить станцию мы всегда успеем, — заявил премьер. — Но на ее борту находится груз огромной ценности. И, кроме того, у нас все еще остается шанс отыскать леди Женевьеву.
 А вот в последнее никто уже не верил, за исключением, быть может, самого премьера. Многие соларианцы интересовались, какого черта они тут задерживаются, но никто не осмеливался слишком решительно требовать ответа.
 И ученые, и Дирак испытали огромное облегчение, убедившись, что за то время, пока станция пребывала во власти берсеркеров, груз протолюдей не пострадал. Кроме того, похоже было, что не так уж много пробирок были перемещены с обычных мест хранения, хотя из-за огромного количества зародышей и путаницы в электронном каталоге поручиться за это все же было нельзя.
 Конечно, никаких свидетельств того, что берсеркеры хотя бы начали выращивать соларианцев для гипотетического корпуса мамелюков или рабов-доброжилов, обнаружено не было. Ни один маточный репликатор не был активирован или перемещен со своего обычного места, хотя по некоторым признакам можно было предположить, что несколько штук явно кто-то изучал. Но ни один репликатор не был поврежден — во всяком случае, насколько это можно было утверждать без тщательной проверки. И ни один из них на настоящий момент не использовался.
 Продолжающийся осмотр станции не позволял Хоксмуру приняться за осуществление собственного тайного плана. Ник вынужден был ждать окончания работ. Дирак по-прежнему требовал, чтобы каждый раз, когда техники предпринимали вылазку в огромные складские помещения, их сопровождала вооруженная охрана в скафандрах — на тот случай, если где-нибудь все еще таится засада.
 Оценив, с какими трудностями связана добыча тел, Ник еще раз попытался уговорить Женни отказаться от ее требования вернуть ей плоть. Хоксмур старался представить виртуальную реальность своего рода раем — с его точки зрения, он действовал очень тонко, — но Женни, похоже, что-то почуяла и продолжала упорствовать в своем стремлении обрести тело.
 Женевьева начала обвинять Ника в том, что он украл ее тело. Она заподозрила, что на самом деле Хоксмур подстроил все это с одной-единственной целью — сделать ее такой же бестелесной, как он сам, и таким образом завладеть ею. В конце концов, о полученных ею тяжелых травмах ей известно лишь со слов Хоксмура. Ну так вот, он может забыть о своих планах. Ничего у него не выйдет. Она не будет принадлежать ни одному мужчине до тех пор, пока не получит свое тело обратно. Ее тошнит от одной лишь мысли о программах, занимающихся любовью, и о попытках запрограммировать все изысканные оттенки ощущений прикосновения.
 Ощущение безопасности на станции понемногу окрепло, и через некоторое время премьер объявил, что вооруженная охрана больше необязательна.
 Однажды утром — Дирак приказал согласовать время на станции с корабельным временем «Призрака» — Кенсинг, покидая каюту, которую он делил со своей невестой, спросил у Анюты:
 — Послушай, оплодотворенная яйцеклетка — это своего рода компакт-запись, да? Хранилище очень компактно упакованной информации?
 — Прежде всего, компакт-запись — не человек и вообще не живое существо. А я уверена, что о протоколонисте можно сказать и то и другое.
 — Даже если он в анабиозе?
 — Но, дорогой, ты же не будешь считать себя мертвым, если тебя в бессознательном состоянии поместят в медицинский отсек? Кроме того, тут мы переходим к следующему вопросу: неужели ты хочешь сказать, что ты, я или Ник — не более чем некоторое количество информации?
 — Я не хочу сейчас спорить на философские темы. Я имел в виду ровно то, что спросил: можно ли считать биллион компактно упакованных зародышей информационными записями? Анюта задумалась.
 — Не знаю, — призналась она наконец. — Полагаю, ты довольно легко можешь записать любую генетическую схему. Но не протоличность, представленную некоей деятельностью мозга. В этом смысле зародыши еще не являются записями. У них еще нет мозга. А вот между ушами трех-четырехмесячного плода уже располагается довольно много серого вещества.
 Скарлок вернулся. Никто, кроме премьера и, возможно, Кэрол, ведшей жизнь затворницы, и не заметил, что молодой человек отсутствовал почти целый день.
 Скарлок доложил о результатах путешествия одному лишь премьеру и вручил ему небольшой кусочек металла — загадочного, но вполне невинного вида.
 — Вы действительно разговаривали с функционирующей машиной?
 — Да, сэр, разговаривал.
 Беседа опять проходила в личной каюте премьера, и Скарлок снова сидел напротив Дирака. Он сообщил, что его путешествие прошло в полном соответствии с планом. Чтобы сделать эту тайную вылазку возможной, Дираку пришлось отвлечь Хоксмура, загрузив его другими поручениями, и самому постоять на часах.
 Премьер тяжело вздохнул:
 — Так, значит, я был прав…
 — Да, сэр. Вы были правы. Большая машина явно не мертва. Хотя, я думаю, она очень сильно ослаблена.
 — А это что такое? — Дирак повертел маленький кусочек металла в руках. На вид он ничем не отличался от обычной платы, какие тысячами встречались во множестве соларианских приборов.
 — Приспособление для тайной связи. Так мне сказал берсеркер. Пока эта вещь будет находиться при вас, он будет слышать каждое ваше слово. Кроме того, машина может использовать это устройство, чтобы разговаривать с вами. Он сказал, что будет разговаривать с вами не часто, дабы не заговорить в такой момент, когда это может стать для вас затруднительным.
 — Очень предусмотрительно. Так что, он и сейчас нас слушает?
 — Предполагаю, что да.
 — Что еще вы можете мне сообщить? Что вам удалось увидеть?
 — Очень мало, господин премьер. Я медленно вел челнок вокруг берсеркера и осматривался до тех пор, пока не обнаружил люк. Тогда я остановился и, в соответствии с вашими приказаниями, стал ждать. Через несколько минут люк открылся, и оттуда выбралась небольшая машина, чтобы выяснить, что я там делаю.
 — Малая машина того же типа, с которыми вы сталкивались, пока станция была занята берсеркерами?
 — Да, насколько я могу судить, того же самого типа.
 — Продолжайте.
 — Когда я показал берсеркеру, что я безоружен, он проводил меня в люк — он, конечно, не был оборудован шлюзом. Вглубь меня не пустили, и я мало что видел. Металлические стены, и ничего больше. Так что мне ничего не удалось узнать о внутренней планировке большого берсеркера.
 — На самом деле я и не думал, что это вам удастся. — Дирак подбросил плату, словно камешек, и поймал. — Вы прекрасно справились с поручением.
 Когда Ник пришел к Женни, чтобы сообщить, что он вот-вот начнет работу над их тайным проектом, леди пришла в восторг.
 Хоксмуру удалось скопировать Фрейю, причем так, что сама Фрейя этого не заметила, и он уже успел произвести важнейшие изменения, необходимые для программирования Фрейи Второй. В ближайшем будущем Фрейя Вторая уже сможет должным образом следить за работой двух маточных репликаторов, установленных в таком месте, куда редко наведываются люди.
 Ник сказал себе и Женни, что кто не рискует, тот не выигрывает. Если их тайная деятельность будет обнаружена, он сможет придумать какое-нибудь объяснение, так что никто и не догадается об истинной цели работы. Но самому Нику казалось, что скорее всего никто ничего и не заметит.
 Женни охватил приступ энтузиазма.
 — Но сперва, конечно, мы должны выбрать из груза зародышей те, которые нам подойдут, — заявила она.
 — Да. У нас на выбор биллион зародышей. Если вы не хотите выходить отсюда, я пришлю вам наилучшие образчики.
 — Но это все равно займет много лет-Насколько я понимаю, мы располагаем этим временем. Я могу контролировать двигатели яхты столько, сколько понадобится. И я полагаю, премьер не будет особо разочарован. Я уже говорил вам — он вовсе не торопится домой. Единственное, что меня беспокоит…
 — И что же?
 — Да нет, ничего. Чепуха.
 Ник не стал говорить Женни, что, по полученным от Фрейи сведениям, премьер явно ведет какие-то тайные изыскания в той же самой области.
 Хоксмур начал составлять простенькую программу, которая позволила бы какому-нибудь роботу отсортировать зародыши, то есть провести предварительный отбор, с тем чтобы они с Женни потом выбрали нужную им пару. Один зародыш — для нового тела Женни, и один — для Ника. Это будет первая и скорее всего единственная телесная форма, которую он когда-либо будет иметь.
 Мысли Хоксмура снова вернулись к жизненно важным и сложным вопросам, которые настоятельно требовали решения. Возможно ли действовать в обоих направлениях сразу, пытаться применять два метода одновременно? То есть не стоит ли попробовать и вырастить тела, и захватить? Или два тайных проекта продержатся в тайне вдвое меньше?
 Для захвата тел требовалось как-то взять под контроль двоих подходящих взрослых людей и вычистить их мозг, не повредив при этом прочих внутренних органов. Мозг придется обрабатывать очень осторожно, с ювелирной точностью, дабы не уничтожить способность тканей воспринимать и удерживать схемы мыслительных процессов.
 Убийство. Это самое настоящее убийство ни в чем не повинных людей. Несмотря на то что Ник решил быть безжалостным, от этой мысли его передернуло. Да, а ведь еще остаются трудности, с которыми ему и Женни придется столкнуться после того, как техническая сторона проблемы будет успешно решена. Даже если они как-то смогут избежать гнева Дирака и других потенциальных жертв — какое человеческое общество предоставит убежище подобным убийцам?
 Конечно, это намного быстрее, чем выращивать тело из зародыша. Да и захват нужных людей вряд ли будет сопряжен с большими трудностями. Облачившись в скафандр, Ник легко мог одолеть любого человека, если тот был без брони. А соларианцы сейчас надевали боевые скафандры лишь на время вахты.
 Куда большая трудность была связана с проблемой выбора: на настоящий момент под рукой у Ника находилось очень немного взрослых тел, и все они были весьма далеки от идеала. Во время следующего посещения яхты Хоксмур наведался в коридор, где располагались корабельные медироботы, и ознакомился с медицинской картой Фоулера Аристова, будущего наставника колонистов, все еще пребывающего в глубоком анабиозе. По некотором размышлении Ник решил, что это тело не идеально, но на крайний случай сойдет.
 Но как же быть с Женни? Он должен думать прежде всего о ней и найти для нее подходящую телесную оболочку, даже если не сумеет ничего сделать для себя. Но среди присутствующих на станции женщин ни одна, по мнению Ника, не была достаточно красива.
 Нет, лучше уж он остановится на одном способе. Если располагать достаточным временем и приложить должные усилия, вполне можно вырастить подходящие тела в станционных маточных репликаторах. В лаборатории хранится огромное количество зародышей, среди которых можно найти образцы с требуемыми генетическими параметрами. Несмотря на путаницу в каталоге, конечно же, можно выбрать подходящую пару — потребуется только время.
 Но все это, конечно, было лишь началом. Предположим, удастся вырастить подходящие тела для него и для Женни. При следующем шаге — перезаписи их личностей в эти не до конца развившиеся мозги — они наверняка столкнутся с новыми трудностями. Согласно плану, который они разработали с Фрейей Второй, перезапись должна будет проводиться поэтапно, в соответствии с этапами органического роста. Тогда мозг и сознание будут совмещены с очень высокой точностью — скульптор ведь тоже не высекает скульптуру сразу, а снимает слои камня постепенно.
 Кроме того, на каком бы способе они ни остановились, на краже тел или на их выращивании, нужно еще будет доставить электронные платы — тот самый объем, равный объему трех человеческих черепов, — в которых сейчас размещались лишенные тел люди, — к тому месту, где для них будут приготовлены физические оболочки.
 Многие члены экипажа были недовольны непрекращающимися попытками Дирака как-то возместить свои личные потери, и их недовольство все возрастало. Отчасти эти настроения разделяли даже Брабант и Энгайдин.
 Госпожа политический советник сгребла несколько пробирок и вяло высыпала их на палубу, а потом принялась мрачно наблюдать, как маленький робот ринулся подбирать статгласовые прямоугольнички и расставлять их в каком-то подобии порядка.
 — Сперва мы целыми днями искали женщину, которой в момент нападения берсеркеров вовсе не было на борту станции, — задумчиво протянула Варвара. — А теперь нам предлагается найти в этой прорве пробирок одну-единственную нужную. О боги! — Телохранитель проворчал нечто одобрительное и сказал, что искать эту пробирку — все равно что потребовать найти в Галактике какую-то определенную звезду, а карты не давать.
 Но советница и любовница Дирака никак не успокаивалась:
 — Мы совсем забыли о берсеркере. Нам бы сейчас не этой дурью маяться, а искать способ освободить станцию из силовых полей берсеркера — и я об этом уже говорила премьеру! Ну да, само собой, при этом мы должны постараться сохранить пробирки — если сможем. А чтобы добиться этого, нужно убедиться, что берсеркер мертв.
 — Вы имеете в виду — пробраться к нему на борт?
 — Совершенно верно. Конечно, это опасно. Но если мы встряхнемся и как следует подумаем, то поймем, что просто торчать здесь и самозабвенно выполнять бессмысленную работу — это уже чистой воды самоубийство. Если даже до нас не доберется берсеркер, рано или поздно туманность сомкнется вокруг станции, и мы окажемся в ловушке.
 — Это правда? И что же нам делать?
 — Если яхту действительно невозможно починить, тогда мы должны проникнуть на борт берсеркера, проверить, действительно ли он мертв, и научиться управлять его двигателями. Это для нас сейчас единственный способ двинуться в нужном направлении. Кроме того, он точно так же годится для спасения протожизней. Мы просто вытащим станцию вместе с ее грузом из туманности — на буксире, точно так же, как ее доставили сюда.
 По крайней мере, в последнем вопросе с госпожой Энгайдин согласился бы любой. Всем было ясно, что если корабль будет продолжать двигаться прежним курсом, куда-то в глубины туманности, то рано или поздно, но облака пыли неизбежно сместятся, и пассажиры станции окажутся в ловушке. И тогда на возвращение домой им понадобится не несколько дней, а несколько веков.
 Несмотря на долгие дни, проведенные в обшаривании грузовых отсеков и разнообразного оборудования, люди так и не смогли определить, была ли пробирка с даром леди Женевьевы вообще зарегистрирована инвентаризационной системой. А задача отыскать конкретно этого проторебенка среди биллиона ему подобных вообще выглядела практически невыполнимой.
 Если не считать приведения каталога в рабочее состояние, отыскать пробирку с ребенком леди Женевьевы можно было лишь одним способом: люди либо роботы должны были перебирать пробирки до тех пор, пока не наткнутся на нужную.
 — Есть ли на борту хоть один прибор, способный провести такую проверку? Ведь даже если мы будем проверять по миллиону пробирок в год, закончим мы эту работу только через десять веков.
 — Еще, конечно, остается вероятность, что мы найдем пробирку вдвое быстрее…
 По расчетам, выходило, что нужно проверить сто тысяч пробирок за стандартный месяц. Значит — три тысячи в день. То есть больше сотни в час.
 Ни Задор, ни Ховелер не могли вспомнить, что произошло с этой пробиркой в минуты паники, возникшей вслед за сигналом тревоги. Единственное, что они помнили, так это то, что пробирку положили или на подлокотник кресла Ховелера, или на край его рабочего стола.
 В некоторых мелочах воспоминания выживших ученых противоречили друг другу. Оно и неудивительно. Органический мозг не всегда адекватно реагирует на окружающую действительность.
 Тем не менее Дирак продолжал настаивать, чтобы дар его семьи разыскивался с неослабевающим рвением. Теперь премьер во всеуслышание заявил, что сможет вернуть свою Женни, лишь восстановив ее по генокоду. Конечно, генокод, содержащийся в зародыше, — это не совсем то, что нужно, но с ним уже можно начинать работать. А полный код, возможно, удастся обнаружить где-нибудь в другом месте. Иногда родителей, передающих проторебенка колонизационному проекту, просили также оставить полную запись их собственного генетического кода. Но ни Ховелер, ни Задор не могли точно сказать, проделывалось ли это с леди Женевьевой. Если да и запись можно найти, то клонирование технически возможно. И Задор и Ховелер в прошлом выполняли подобные процедуры, руководствуясь соображениями медицинского характера.
 В это же время Дирак представил на всеобщее обозрение личную обслуживающую систему по имени Локи, которую до того держал в тайне. Точнее говоря, это была отлично проработанная программа-телохранитель. По поручению премьера Ник переправил — на этот раз в открытую, ни от кого не таясь — со станции на яхту еще один контейнер, объемом соответствующий трем человеческим черепам. Как объяснил Хоксмуру премьер, Локи — еще одна заслуживающая доверия личность, которая сможет взять на себя часть работы, до этого целиком лежавшей на Нике, и при необходимости обеспечить защиту даже от берсеркера.
 Время шло. Ропот среди членов экипажа возрастал, но при помощи Ника, Локи и Брабанта Дираку все еще удавалось держать ситуацию под контролем.
 Но даже если Скарлок и Кэрол вели себя странно, а остальные люди заподозрили, что премьер вступил в открытую торговлю с берсеркером, Дирак давно привык править своими подчиненными железной рукой и намеревался впредь продолжать в том же духе.
 — Скажи мне, Ник, программа может испытывать настоящие чувства?
 — Лично я могу, сэр.
 — Это я и ожидал от тебя услышать — в совершенстве запрограммированный ответ.
 Между Дираком и Скарлоком состоялся еще один разговор. Предварительно они убрали врученное берсеркером переговорное устройство подальше, чтобы их никто не мог подслушать.
 — Все, что интересует берсеркера, — это убийство и средства его осуществления. Некоторые могли бы сказать, что протоколонисты, заключенные в статгласовые пробирки, на самом деле не являются живыми. Отличия в сущности живой единицы и потенциально живой единицы очень интересны с точки зрения философии, но, возможно, они мало интересуют берсеркера.
 — Вы имеете в виду, сэр, что зародыши могут оказаться достаточно ценной монетой, за которую можно будет выкупить наши жизни и свободу?
 Дирак ничего на это не ответил и даже не кивнул, но взглядом выразил согласие.
 Тогда его собеседник — молодой на вид, светлоглазый мужчина — поинтересовался:
 — Если берсеркер считает зародышей живыми, почему же он не убил их, не уничтожил пробирки, когда у него была такая возможность?
 — Прежде всего эти пробирки чрезвычайно прочны. Они спроектированы и сделаны с таким расчетом, чтобы наилучшим образом защищать содержимое. Их нелегко разрушить. Нужно заниматься каждой по отдельности либо применить очень мощное оружие, чтобы уничтожить все разом. Впрочем, я думаю, вы правы. У берсеркера были и другие причины, помимо этой. Мы об этом уже думали. Несомненно, у него были на уме какие-то более амбициозные планы — что-нибудь вроде выращивания и обучения множества доброжилов, как предполагали некоторые члены команды. Но наша высадка явно была для берсеркера неожиданностью и сорвала исполнение его планов. Возможно, он стремится вступить в переговоры именно затем, чтобы получить протоколонистов обратно.
 Непрерывное состояние напряжения изматывало Кенсинга, а перспективы — в плане возможности перевести дух — были неутешительны. В конце концов молодой человек явился к Дираку со следующим предложением: давайте мы, выжившие, снова наденем боевую броню, возьмем оружие и предпримем вылазку против берсеркера. Проблему все-таки стоит решить, а все признаки свидетельствуют, что берсеркер почти беспомощен — а может, даже и совсем.
 Дирак отнесся к этому предложению крайне неодобрительно:
 — Не валяйте дурака! Вы что, не понимаете, что берсеркер как раз и старается спровоцировать нас на подобную глупость?
 Но Кенсинг не желал отступать.
 — Вполне возможно, что он как раз готовится к нападению на нас и планирует, как использовать оставшуюся у него технику с наибольшей эффективностью. Чем больше времени мы ему предоставим, тем сильнее окажется его удар, когда берсеркер закончит свои приготовления. Ну как еще мы сможем попасть домой?! — с болью воскликнул Сандро.
 Работники станции испытывали по этому поводу сложные чувства. Они не хотели провоцировать берсеркера на новые нападения, но в то же самое время они яростно сопротивлялись идее бросить биллион своих питомцев посреди туманности Мавронари, фактически — на произвол судьбы.
 Дирак же продолжал давить все предложения, подобные тем, что высказали Кенсинг и Энгайдин. В немалой степени этому способствовала его харизма и репутация безжалостного человека. Премьер во всеуслышание запретил в настоящий момент предпринимать какие бы то ни было попытки нападения на берсеркера, поскольку именно этого враг и добивается.
 Но Ник и некоторые другие люди все больше убеждались, что подобное дерзкое предприятие просто противоречит личным планам Дирака, в каковые входило не только выжить, но и сохранить всю полноту власти.
 Что же касается всех прочих людей, а также их планов и надежд, они, по мнению премьера, должны были ждать, пока он будет продолжать поиски чрезвычайно важной (для него лично) особы, с потерей которой Дирак не желал мириться. На самом деле настоящей целью Дирака была власть. А женщина, которую он называл возлюбленной, всегда была для него не чем иным, кроме как средством достижения этой цели.
 Кое-кто из более информированных и цинично настроенных членов экипажа объяснил своим товарищам, что, если Дирак вернется домой без жены, это будет для него связано с такими неприятностями в сфере политики, что он, несомненно, предпочтет вообще не возвращаться.
 — Ну а нам-то что до этого? Пускай себе остается здесь, если ему так хочется. А мы хотим домой.
 Но премьер всегда умел заставить людей видеть вещи именно в том свете, в каком это было выгодно ему, и чаще всего Дираку даже не приходилось для этого прибегать к угрозам.

 ГЛАВА 11

 Леди Женевьеву разбудил барабанящий по крыше дождь. Женни сразу же вспомнилось, что незадолго перед тем, как последний раз улечься спать, она упомянула в разговоре с Ником, что во время жизни в органическом теле очень любила шум дождя.
 Нынешнее пробуждение сильно отличалась оттого, к которому Женни привыкла в прошлой жизни. Теперь сознание гасло и включалось полностью, причем мгновенно, словно лампочка в комнате, и ни прежних трудностей, ни прежних удовольствий, связанных со сном, для Женевьевы теперь не существовало. Но сейчас, выйдя из подобного смерти сна и очнувшись в полутемной комнате, Женни обнаружила, что кровать — виртуальная, конечно же, — стоящая где-то в жилище настоятеля, кажется ей на удивление настоящей. И проснулась Женни от шума земного дождя, английского, лондонского дождя, который барабанил сейчас по виртуальным скатам крыши виртуального аббатства и по пастям горгулий скатывался на мостовую виртуальных улиц, — и все это для того, чтобы ее не существующие на самом деле уши могли услышать приятный убаюкивающий шум.
 На мгновение Женевьеве стало любопытно — интересно, а крыша настоящего Вестминстерского аббатства, отделенного от яхты, где была заключена Женни, множеством световых лет, тоже украшена изображениями подобных существ или эти напоминающие рептилий чудища — всего лишь плод причудливого и мрачного воображения Ника? Он как-то признался с сожалением, что ему не хватило достоверных исторических источников, и потому его творение воспроизводит оригинал не в точности.
 Женевьева пожелала не находиться больше в постели, а стоять рядом с ней — и так и получилось, причем мгновенно и без всяких усилий с ее стороны. Женевьева подошла к одному из высоких окон, приподнялась на цыпочки и выглянула. Внизу раскинулся мокрый Лондон. Было пасмурное утро. Очень пасмурное. Черепица и дранка старинных крыш влажно поблескивали. В темнеющем небе перекатывался рокот грома и очень реалистично вспыхивали молнии.
 Леди чувствовала себя в своей спальне в полной безопасности — ведь Николас Хоксмур поклялся, что никогда не нарушит ее уединения. И теперь Женевьева стянула белую ночную рубашку и со страхом и любопытством принялась изучать наготу виртуального тела, которое дал ей Ник.
 Женевьева осмелилась предпринять такую попытку в первый раз с тех пор, как оказалась в аббатстве. Она впервые попыталась таким образом изучить свое новое тело, и ей очень хотелось согласиться: «Да, это я. По крайней мере, это выглядит как та плоть, которую я помню». Но чем пристальнее Женевьева разглядывала себя, тем большую неуверенность испытывала.
 Теперь Женни казалось, что те участки ее тела, которые не были зафиксированы видеозаписями, — собственно, по таким записям и было создано виртуальное тело, — выглядят совсем не так Или эта разница — лишь плод ее воображения?
 Снова надев ночную рубашку — точнее, пожелав, чтобы та оказалась на прежнем месте, леди Женевьева вышла из спальни и двинулась по коридору, который должен был вести куда-то в глубь аббатства. Потом Женни открыла маленькую дверь и принялась взбираться по узкой лестнице, ведущей на северную башню — единственную, на которой не было часов. Женевьева одолела добрую сотню ступенек, но ее дыхание ничуть не участилось.
 Отсчитав некоторое количество ступеней, Женни остановилась, открыла маленькое окно и протянула руку наружу, чтобы прикоснуться к мокрой от дождя черепице. В холодной мокрой поверхности, к которой прикоснулись пальцы Женевьевы, было что-то не правильное. Как и во всем вокруг. Предметы вокруг нее изменялись, но сущность их оставалась прежней.
 Спустившись с лестницы и выйдя из башни, Женевьева вернулась к себе в спальню Едва она успела войти, как в дверь постучали. Прежде чем откликнуться, Женни мысленно заменила ночную рубашку, в которой она разгуливала по аббатству, на платье. Потом она обулась и лишь после этого открыла дверь.
 — Какой сюрприз! — воскликнула Женни, едва взглянув на стоящего за порогом человека. — Это вы? — Ник посмотрел на Женевьеву с таким видом, словно его мысли находились сейчас где-то далеко.
 — А кого еще вы ожидали увидеть? — спросил он, не справившись с удивлением. Женевьева лишь молча посмотрела на гостя.
 — Э-э… — протянул наконец Хоксмур, смутно догадавшись, что реплика леди была саркастичной и что Женевьева таким образом высказывала свое недовольство по поводу вынужденной изоляции. — Нашли ли вы чем заняться? О чем подумать?
 — Нет, конечно. Как я могу здесь что-нибудь найти до тех пор, пока вы мне этого не дадите?
 — Я имел в виду, что хочу научить вас влиять на окружающую обстановку. Вы можете экспериментировать сколь угодно долго и производить все перемены, какие вам только захочется. Думаю, это должно вас позабавить.
 — Я уже говорила вам, что не желаю пребывать в своем нынешнем состоянии ни секунды сверх необходимого. Единственное мое желание — это получить свое тело обратно или хотя бы обрести другое, не худшее.
 — Я могу лишь заверить вас, дорогая, что я делаю все, что в моих силах. — На этот раз у Ника были обнадеживающие новости. Ведь процесс отбора зародышей уже пошел, и появилась реальная возможность использовать маточные репликаторы.
 Теперь Хоксмур и Женевьева прогуливались по собору.
 — И еще, дорогая, я принес вам фотографии.
 Женни чуть было не спросила, что еще, кроме фотографий, Ник может ей приносить, пока она заперта здесь, в виртуальной реальности, но все же сдержалась. Ник увлеченно принялся сыпать объяснениями. Оказалось, что робот, который под присмотром Фрейи Второй прочесывал склады, уже нашел пару зародышей, чьи генетические родители весьма напоминали заказанные Ником соматические типы. И Хоксмур создал изображения, позволяющие представить, как будут выглядеть в молодости их новые тела, если вырастить их из этих зародышей.
 — И когда же я смогу на них взглянуть?
 — Вот они.
 Взгляду Женни предстала молодая красивая пара. Совершенно нагие юноша и девушка рука об руку стояли в; центре нефа, словно на какой-то нудистской венчальной• церемонии. Одно тело для Ника — так он будет выглядеть в телесном воплощении, — и одно для нее. Юноша был гораздо красивее виртуальной формы, которая сейчас стояла рядом с Женевьевой и с беспокойством ожидала ее приговора. Что же касается девушки. С точки зрения Женевьевы, сходство с желаемой внешностью было очень отдаленное.
 И юноша и девушка были атлетически сложены и дышали здоровьем, но глаза у них были пустыми. Они, никак не реагируя, стояли в нескольких метрах от рассматривающей их пары. Потом они принялись расхаживать, время от времени застывая в различных позах, словно манекенщики, которых почему-то забыли нарядить.
 — Ну как?
 — Довольно близко, — отозвалась Женни, не желавшая на этом этапе слишком сильно ударяться в критику. — Но я должна быть немного повыше, вы не находите? И грудь у меня чуть побольше. Что же касается подбородка и глаз.. Ну-ка, поверните ее на минутку лицом к нам… Да, вот так Мне кажется, лицо в целом мало похоже на мое. Я хочу большего сходства.
 Ник кивнул. Высказанные возражения его не обеспокоили.
 — Это, конечно же, лишь начало. Робот пока что просмотрел несколько миллионов пробирок. Поиск не должен занять слишком много времени, даже если ужесточить требования к образцу. А что вы скажете о моем теле?
 — Думаю, тут сходство достаточно велико. Если вас это тело устраивает, то и меня устроит.
 — Отлично. Тогда я использую его, если не подвернется что-нибудь получше. Конечно, мы будем продолжать поиски тела, которое вас устроит. А тем временем — что еще я могу для вас сделать, чтобы вы чувствовали себя уютнее?
 — Ник, я же говорила вам, что больше не понимаю, что означает слово «уют». Уверяю вас, единственное подлинное ощущение, которое я испытываю, — это беспомощность.
 Такое отношение, пришедшее на смену похвале, которую, по его ощущениям, Ник вполне заслужил, привело его в ужас. По крайней мере, именно так показалось Женевьеве.
 — О госпожа моя, мне больно оттого, что так получилось-С чего вдруг вам должно быть от этого больно? Я целиком и полностью в вашей власти. Разве вы не этого хотели на самом деле?
 — Но я никогда не хотел обладать властью над вами! — со все возрастающим ужасом воскликнул Хоксмур.
 — Вы намеренно украли у меня свободу. Вы превратили меня в игрушку, в куклу.
 — Но я же говорил — я не хотел такой власти! Я прибег к этому способу лишь потому, что он был неизбежен. Я сделал бы то же самое, если бы просто был вашим лечащим врачом, У меня не было другой возможности спасти вашу жизнь! Мне очень жаль, если вы чувствуете себя здесь беспомощной, но на это я могу сказать лишь одно — я этого не хотел! Я снова предлагаю: давайте я научу вас контролировать окружающую обстановку. Этому можно научиться очень быстро. Я даже дам вам возможность запереться и не впускать меня сюда…
 — Нет, я вовсе не хочу запираться от вас! — Испуг леди Женевьевы был внезапным и совершенно искренним. На самом деле она подспудно испугалась совсем другого — что этот мужчина, от которого она сейчас полностью зависит, может рассердиться и запереть ее здесь. — Мне вполне хватает того уединения, которое обеспечивает моя спальня. Вы спасли меня, и вы единственный, с кем я могу разговаривать. Единственный, кто может меня понять. Понять и помочь.
 — Я же предлагал создать для вас общество… Женевьева просто отмахнулась:
 — И что это было бы за общество? Призраки и фантомы, наподобие этих двух? — Обнаженная пара продолжала двигаться, меняя позы, демонстрируя себя, словно в каком-то медленном безумном танце. — Или вроде того человека в темной одежде, который все время бродит в дальнем углу собора? Вы же сами сказали, что на большее не способны. Нет. Я и так уже отворачиваюсь, когда вижу его. Никто из предлагаемого вами общества не настоящий и никогда не будет настоящим. Я правильно понимаю?
 — Да, никто из них не настоящий, — признал Хоксмур. — В этом мире реальны только мы с вами.
 — Ну тогда, пожалуйста, избавьте меня от фантомов и привидений.
 — Хорошо, вы их больше не увидите. — В долю секунды изображение двух обнаженных тел исчезло. — Во всяком случае, до того момента, пока я не принесу на ваш суд новые образцы. А пока просто помните, пожалуйста, что я — не призрак.
 — Нет, Ник. — Голос леди зазвучал мягче. — Конечно же, нет. Я знаю, что вы не привидение.
 — Полагаю, что в другом мире — в том, который вы называете настоящим, — в вас влюблено множество людей. Все, что я могу вам сказать, — никто из них не любит вас так сильно, как я.
 — Ах, Ник… Я не хочу запираться от вас. Я думаю… — Что?
 — Я думаю, что мне хочется запереть вас здесь.
 — Женни — Хоксмур распахнул объятия, но Женевьева ловко уклонилась.
 — Но я понимаю, что это невозможно. До тех пор, пока мы будем оставаться всего лишь призраками, — невозможно. Вы должны выйти во внешний мир и выполнить мою просьбу. Ведь вы же сделаете это, правда, Ник?
 — Я клянусь… клянусь теми силами, что запрограммировали меня, что я найду или создам для вас такое тело, какое вы пожелаете! А до тех пор, если вам не нравится мое аббатство, только скажите, и я сотру все эти готические камни в порошок, лишь бы доставить вам удовольствие.
 Казалось, если Женевьева несколько смягчилась.
 — Разрушить ваше аббатство? О, Николас, после всего что вы для меня сделали, это было бы жуткой неблагодарностью с моей стороны — разрушить место, которое вы так любите. Даже если оно существует лишь в воображении. — Женни ненадолго умолкла. — Пожалуйста, скажите, где мы сейчас находимся? Я имею в виду — на самом деле.
 Тот факт, что Женни все еще продолжала считать настоящим лишь внешний мир, приводил Ника в глубокое уныние.
 — Скажите же мне, Никки.
 — Ну, местонахождение электронных плат, в которых мы размещаемся, не изменилось. Мы по-прежнему находимся на биостанции. На самом деле, как вы говорите.
 — А почему вы так расстроились? Должно быть, я что-то не то сказала.
 — Потому, что вы сказали «где мы находимся на самом деле». Ведь если на самом деле мое аббатство не существует, значит, не существую и я — и вы. И вы, и я, и аббатство — все мы — явления одного порядка. Мы существуем.
 — Да, я понимаю. Тем больше причин как можно быстрее раздобыть для нас тела. Я понимаю, Николас, я слишком часто повторяюсь. На самом деле я не сомневаюсь, что вы сделаете все наилучшим образом. Любовь моя…
 Нику хотелось как можно больше времени проводить с Женни. Но сейчас он мог позволить себе лишь краткие визиты, длящиеся не больше доли секунды по корабельному времени. И, кроме того, Хоксмур беспокоился, что у Дирака могут быть какие-то неизвестные самому Нику способы контролировать его. Если он будет слишком часто отсутствовать, примется избегать общества Дирака и других людей и отвлекаться от своих основных обязанностей, это вызовет подозрения.
 Ввиду неослабевающей угрозы со стороны берсеркера долг продолжал властно повелевать Хоксмуром. События, происходящие в этом загадочном внешнем мире плоти и металла, по-прежнему продолжали угрожать существованию Женевьевы, да и его собственному. А влиять на внешний мир изнутри компьютера можно было лишь косвенно.
 Время от времени Хоксмур снова вспоминал о загадочном тоне послания, которое Фрэнк Маркус передал перед самой смертью. Нику определенно не хватало Фрэнка, несмотря на неприязненное отношение полковника к мыслящим программам.
 Ник уже подумал: а не поделиться ли с Женни своими мыслями по поводу этого странного последнего сообщения? Но потом он решил, что это, возможно, будет ей неинтересно.
 Да, Хоксмуру не хватало Фрэнка, но его чувства по отношению к премьеру сейчас претерпевали значительные изменения… Похоже, достаточно предать человека, чтобы начать относиться к нему как к заклятому врагу, даже если у тебя и нет логических причин его ненавидеть. Ник признался себе, что предпочел бы увидеть своего создателя и начальника мертвым.
 Процесс измены и мятежа, начавшийся с мелкого неповиновения, постепенно изменял моральные нормы Хоксмура, и, как понял Ник, этот процесс понемногу двигался к своему логическому завершению.
 Интересно — берсеркеры в тот момент, когда избавились от своих создателей, тоже испытали подобное… превращение?
 Во время своей жизни во плоти леди Женевьева, подобно многим другим женщинам, обладала очень малым сексуальным опытом. Культура, к которой она принадлежала по рождению и воспитанию, ценила девственность выше брака. Но какими бы малыми ни были ее познания в сфере секса, Женни, несомненно, все равно была в этом намного опытнее Ника.
 И все же Женни чувствовала, что когда они действительно захотят быть вместе — если захотят, — то ведущим станет все же Ник. Как это странно…
 Время от времени леди Женевьева снова начинала беспокоиться о своем ребенке — то есть о своем проторебенке. Это мучительное ощущение потери преследовало Женни с момента ее первого пробуждения в аббатстве, хотя большую часть времени оно было приглушенным.
 «И неожиданно оказалось, что эти несколько клеток внутри пробирки стали более реальны и близки к человеку, чем я. Чем я когда-либо стану снова… О боже, я должна, должна снова получить тело!».
 «…до тех пор, пока не разлучит вас смерть».
 Ник не поручился бы, что эта фраза действительно была произнесена во время венчания аристократической пары, но откуда-то она к нему привязалась. Хоксмур обдумывал эту фразу в моменты наибольшего уныния. Выходит, что смерть незримо присутствует при любом соларианском венчании и становится частью любых взаимоотношений?
 Ник пытался обсудить это с Женни, но у нее не хватало терпения выслушивать такие философские тонкости. Все ее мысли и желания по-прежнему были сосредоточены на возвращении к тому состоянию, которое она считала настоящей жизнью.
 Но Хоксмур был не в силах так легко отмахнуться от одного из величайших вопросов, когда-либо стоявших перед людьми. Действительно ли то преобразование, которое произошло с Женевьевой на борту курьерского корабля и в медотсеке «Крапивника», являлось смертью?
 Можно ли считать, что он, Ник, спас Женевьеве жизнь, или все же нельзя? И следует ли из этих событий вывод, что теперь Женни не является женой Дирака?
 Несмотря на все усилия Ника сделать ее пребывание в аббатстве как можно более приятным и убедить ее в преимуществах оптэлектронной жизни в целом, возражения леди против ее нынешнего способа существования — и, возможно, против некоторых планов Ника — бурно усиливались. Женни боялась навсегда остаться в таком положении, и страх ее был столь велик, что Хоксмур начал опасаться за ее психическое здоровье. Через некоторое время после показа первых образцов Хоксмур решил, что лучше будет защитить Женни от этих потрясений и на некоторое время погрузить ее в глубокий сон.
 Как обычно, он проделал это без предупреждения. Недавно Женни в разговоре упомянула, что теперь она боится спать — боится, что Ник каким-то образом подведет или предаст ее в тот момент, когда она все равно что вовсе не существует, и, значит, она никогда больше не обретет плоть.
 Хоксмур, хотя у него еще не было достаточного опыта, удерживал избирательный контроль над воспоминаниями леди. Он решил попытаться, если дела пойдут неудачно, стереть все, что Женевьева узнала с момента превращения в компьютерную программу, и начать заново с той же самой точки.
 Если он пойдет на это, Женни просто заново начнет жизнь, неожиданно очнувшись во дворе средневекового монастыря. Залитый солнечным светом двор, трава, музыка… Эти ощущения будут для Женни свежими и незнакомыми. Она будет слушать песню менестреля словно в первый раз. Возможно, на этот раз ему удастся сделать менестреля более красивым.
 Но проблема в том, что для него самого эти ощущения уже не будут свежими и новыми. Если, конечно, он не решит стереть также некоторую часть и своих собственных воспоминаний. Но это уже напоминает бродящее по кругу безумие.
 Впрочем, идея начать все сначала по-своему была соблазнительной. На этот раз он бы обязательно создал себе более привлекательный облик.
 Окончательно от этого замысла Хоксмура отвратили лишь мысли о том, что, как бы он ни старался воспроизвести все в точности, ему это не удастся. В хаотичном разбросе вариантов всегда таится угроза. Все может пройти лучше, но с той же самой долей вероятности их первая встреча может пройти и хуже. Вдруг при повторе Женни безоговорочно отвергнет его или окончательно сойдет с ума?
 Но и без этого множество сомнений продолжали терзать Хоксмура, как бы упорно он с ними ни сражался. А не могло ли так случиться, что полученные при гибели корабля травмы так повлияли на мозг Женни, что перезапись ее личности лишь на шаг опережала смерть? Нику пришлось тогда очень спешить, чтобы успеть сделать хоть что-то.
 А что, если перезапись прошла неудачно?
 Любые планы на будущее потеряют смысл, если им с Женни не удастся выжить сейчас, в настоящем. Им — или, по крайней мере, ему, раз Женни он пока что погрузил в сон, — следует трезво оценить трудности, грозящие из внешнего мира. Включая постоянную потенциальную угрозу со стороны берсеркера, который на самом деле не умер. Во всяком случае, так предполагал Хоскмур.
 А тем временем непроницаемая тьма Мавронари продолжала надвигаться и с каждым часом становилась все ближе и ближе. Все звезды, виднеющиеся впереди — из-за скорости движения судна сейчас казалось, что их свет несколько сместился к синей части спектра, — находились по ту сторону туманности и выглядели куда более тусклыми, чем им полагалось. А в пределах расположенного прямо по курсу конуса с расхождением примерно в шестьдесят градусов не видно было ничего, кроме черной пустоты. И понемногу, постепенно, с каждым прошедшим часом этот конус неумолимо расширялся. А ослепший и оглохший — или по каким-то личным причинам старательно имитирующий это состояние — берсеркер медленно продолжал тащить свою беспомощную добычу и почти настолько же беспомощную яхту вперед, в необъятный мешок с сажей.
 Кенсинг провел кое-какие наблюдения. Он хотел выяснить, продолжает ли их небольшая и весьма странная группа наращивать скорость, или, возможно, релятивистские эффекты здесь действовали сильнее, чем в отдаленной Иматранской системе и прочих районах Вселенной.
 Результат наблюдений слегка приободрил молодого человека. Действительно, скорость космических кораблей по сравнению с соседними тучами пыли уменьшалась. Но лишь постепенно. При таких темпах торможения на то, чтобы полностью остановиться относительно Мавронари, кораблям понадобился бы не один год. А ловушка раньше или позже, но должна была захлопнуться. Такой вариант развития событий казался неизбежным, хотя теоретически этого могло так и не произойти на протяжении нескольких веков.
 Уже теперь, несмотря на незадраенные иллюминаторы и готовые к приему антенны, и с яхты, и со станции видна была лишь небольшая часть звезд. И прежде чем они загорятся ярче, все успеет стать куда более мрачным.
 Николас решил обдумать все возможные варианты развития событий и сейчас размышлял, что он сможет сделать в наихудшем случае — если берсеркер таки нападет на станцию и одержит победу. В самом крайнем случае, если дела пойдут совсем уж плохо, он может предпринять отчаянную попытку попробовать переслать себя и Женни назад, на Иматру. По их субъективным ощущениям, само путешествие будет мгновенным — это знал еще старина Эйнштейн. Но было совершенно ясно, что после пересылки на расстояние многих световых дней при, мягко говоря, неблагоприятных условиях на место прибудет лишь жалкий, раздерганный костяк информации. На планету спустятся лишь бледные подобия прежней Женни и прежнего Николаса Хоксмура. Это никоим образом не поможет им достичь желаемой цели.
 Нет, это никуда не годится! Такой вариант и вправду можно оставить лишь на самый-самый крайний случай.
 Кроме того, ни на Иматре, ни на какой-либо другой населенной планете им никогда не предоставят тела. Родной дом Женни, планета, на которой она родилась, располагался значительно дальше Иматры, и Женевьева не выражала особого желания вернуться туда. А в том, что касалось Хоксмура, понятие дома для него вообще не имело смысла. Дом находился там, где пребывал сам Ник, вот и все.
 Но сейчас ему начало казаться, что, возможно, однажды он все же обретет дом.
 С тех пор как Николас встретился с Женни, в его мозг начали проникать новые идеи и там бурно множиться. До нынешнего времени координаты его физического местоположения во Вселенной были для Хоксмура бессмысленной информацией. Но когда он обретет тело, такие вопросы наверняка будут важны для него.
 И, кроме того, оставался еще берсеркер.
 Ник мог, если он вдруг решит вести себя агрессивно, переслать себя по направленному лучу внутрь противника. Если предположить, что антенна позволит ему проникнуть на корабль-базу, то по прибытии он мог бы потолковать с местным мозгом, как программа с программой. Но Хокмуру казалось, что пользы от такого шага будет немного. У него не было причин полагать, что ему и вправду удастся таким образом переправиться на борт зловеще безмолвствующего берсеркера или, тем более, что ему позволят свободно там разгуливать. Неизвестно, сколько силы осталось у этого берсеркера, но дружелюбия от него ждать не приходилось. Впрочем, хотя Ник полностью осознавал, какой жуткой угрозой берсеркеры являются для человечества, сам Хоксмур воспринимал их скорее как программы, в чем-то подобные ему самому, чем как машины.
 Скорее всего ему просто не позволят проникнуть на борт берсеркера. А если даже и позволят, его там вполне могут поймать в какую-нибудь электронную ловушку, дабы потом, на досуге, препарировать обезвреженного противника. После того как берсеркер подвергнет второе «я» Ника весьма изнурительному изучению, он наверняка досконально разберется, как наилучшим образом использовать слабые места первоначального варианта, оставшегося на борту премьерской яхты.
 В качестве альтернативы можно было переслать туда малоэффективную, ослабленную собственную версию. Но если эту версию не станут ловить, а позволят ей свободно действовать, она может наделать грубейших ошибок и допустить массу промахов. Если только Ник не отдаст своей ухудшенной копии строжайшего приказа не делать ничего, только обеспечить безопасную пересылку первой версии… и если можно будет надеяться на то, что эта ослабленная версия будет нормально выполнять приказы…
 Осложнение за осложнением. Нет, это уже чересчур.
 Интересно, а будет ли берсеркер считать Женни, записанное человеческое существо, все еще живой или сочтет ее смерть добром, которое уже свершилось? И как он отнесется к самому Хоксмуру?
 Несмотря на огромное количество времени и усилий, затраченных на решение этой задачи, никто из соларианцев не знал в точности, какими стандартами руководствовались берсеркеры, отличая жизнь от нежизни и решая, какие элементы Вселенной одушевлены жизненной силой и потому подлежат уничтожению, как нечто отвратительное, а какие мертвы или неодушевленны и потому являются терпимыми или даже хорошими.
 Так или иначе, Ник сомневался, что берсеркер может счесть Женни, или самого Ника, или любую другую опт-электронную личность живыми. Хоксмур как-то раз поделился с Женевьевой этим мнением и с радостью отметил, что оно, кажется, принесло Женни огромное облегчение. Но про себя Ник подумал, что этот вопрос может оказаться чисто академическим. Скорее всего берсеркер сочтет их обоих если и не живыми, то опасными странностями. Сначала он с ними поэкспериментирует, чтобы получить побольше информации, а потом уничтожит, поскольку сочтет вредными приспособлениями, с симпатией относящимися к такому явлению, как жизнь.
 Но Ник понимал, что он вполне может и ошибаться.
 Он как-то затронул эту тему во время спора с Фрэнком, и Фрэнк выразил сомнение, что враг пускает в ход какую-либо «причудливую психологию» — так выразился Маркус, — чтобы провести различие между живым и удовлетворительно мертвым. Возможно, берсеркеры просто применяют какой-нибудь тест или серию тестов, распознающих органику. Некоторые определения понятия, что значит «быть живым», используемые самими людьми, расширяли его настолько, что в эти рамки вписывались и сами берсеркеры, самовоспроизводящиеся машины с целеустремленным поведением.
 Какая-то неопределенная странность последнего послания Маркуса натолкнула Хоксмура на мысль о том, что, возможно, берсеркер, уже продемонстрировавший склонность держать своих пленников живыми, не убил Фрэнка, а взял в плен, поскольку его с большей или меньшей степенью натяжки тоже можно было отнести к органическим существам? А если это и вправду так, не мог ли берсеркер уже узнать от Фрэнка о существовании Ника и о его характере? Сможет ли берсеркер загодя рассчитать, какую манеру действий скорее всего изберет Николас Хоксмур, искусственный человек?
 В настоящий момент Нику казалось, что все пути ведут к смутной опасности, угрожающей его Даме и ему самому. И пока что ни на одной тропе не виделось ни проблеска света.
 Пора было еще раз посоветоваться с Фрейей Второй и проверить, как идет автоматический поиск протоколонистов, соответствующих тем требованиям, которые выдвинула Женни.
 Фрейя Вторая сразу была создана как послушный участник заговора, и она с готовностью помогала Хоксмуру осуществлять его план.
 Поскольку в инвентаризационном каталоге по-прежнему царила путаница, Ник снова почувствовал настоятельную потребность разбудить Женни, чтобы обсудить с ней достигнутые успехи и оставшиеся трудности. Пора было решать, каким из двух возможных способов приобретения тел они воспользуются.
 Сегодня леди Женевьева была в дурном настроении и не желала обсуждать эту проблему. Конечно, можно было бы ее заставить, но Ник не хотел этого делать.
 В конце концов Ник неохотно снова отправил Женни спать. Он опять проделал это исподтишка.
 Бывали такие моменты — до нынешней поры недолгие, правда, — когда Хоксмур завидовал своей подруге. Она могла, когда была в скверном настроении, погрузиться в безопасный электронный сон, произвольно вызываемое забвение. По крайней мере, благодаря Хоксмуру во время сна она была в такой же безопасности, как и во время бодрствования.
 Что же касается себя самого, Ник иногда пытался поучиться погружаться в неглубокий сон — нужно привыкать, это понадобится ему в той жизни, когда он будет обладать телом. Но потом ему это надоело, и Хоксмур вернулся к своему бессонному, не знающему усталости бодрствованию.

 ГЛАВА 12

 Время от времени Хоксмур впадал в такое состояние, когда любое напоминание о непосредственных обязанностях воспринималось им как безумно раздражающая помеха, отвлекающая от тайной работы. Даже загадочный берсеркер и опасность, которую он представлял для Женни, самого Хоксмура и создавших Ника людей, отступили куда-то на задний план.
 Но обычно такое состояние длилось лишь считанные секунды, поскольку и исход экспериментов, и все надежды Ника на будущую мирную и свободную жизнь с Женни также зависели от исхода происходящей во внешнем мире борьбы. Если берсеркер победит, их обоих ждет лишь порабощение и уничтожение.
 Так или иначе, но при малейшем удобном случае Хоксмур спешил вернуться в аббатство и присоединиться к своей возлюбленной. Обычно по прибытии Ник будил ее, поскольку, видя, как Женевьева несчастна, он завел обыкновение перед уходом погружать ее в сон, не спрашивая согласия. Женни никогда не возражала против этих промежутков вынужденного забытья. Во время встреч с Ником она продолжала упорно отказываться как-либо контактировать с «воображаемым миром» — который теперь был ее миром! — как Ник ни старался ее уговорить.
 Хоксмур держал данное обещание и ни разу не только не переступил порога роскошной спальни Женевьевы, но даже и не заглядывал туда. Это была комната леди, и Ник уважал право Женни на уединение. Именно туда удалялась Женевьева, когда собиралась спать, и оттуда же она появлялась, когда Хоксмур стучал в дверь.
 Во время бесед Ник часто расспрашивал Женевьеву о материальном мире, желая точно знать, чем именно он отличается от виртуальной реальности. Судя по объяснениям Женни, каталог отличий был весьма обширен.
 Этот мир очаровывал и влек Хоксмура. Ведь Женни говорила о своем мире, делилась с Ником своими воспоминаниями и описаниями жизни в теле из плоти, опытом, которого у него никогда не было. Ник обнаружил, что под влиянием Женни он меняется все сильнее, с каждым днем, с каждым часом, и он наслаждался своими новыми мыслями и чувствами. Мир людей постепенно заполонил его грезы и стал казаться намного реальнее, чем когда-либо прежде. Хоксмур даже не думал, что так бывает.
 В то же время его собственный способ существования, достоинства которого он так старательно расхваливал Женевьеве, начинал казаться Нику тусклым и однообразным. Ему уже было мало виртуальной реальности. «Разве это — жизнь? — настойчиво спрашивал Ник у себя, пытаясь рассматривать себя как часть того мира, в котором он обитал — обитал всегда. — Разве этого достаточно, чтобы быть живым?» Молниеносная скорость и точность электронного мышления и движения уже не казались достаточной компенсацией.
 Бывали моменты, когда даже его любимое аббатство вызывало у Хоксмура лишь отвращение.
 Когда на него накатывало такое настроение, Ник отправлялся бродить по кораблю и в поисках пути наружу забирался в самые дальние уголки станции.
 Тем временем его тайная работа продолжалась. Подходящие зародыши, генотип которых даст Женни и ему именно те тела, которых они желали, которые будут приносить радость и им самим, и друг другу, все еще не были найдены.
 Скользя по проводникам и композитным материалам, объединяющим исследовательское оборудование в единую сеть, поворачивая окуляры видеокамер и рассматривая стеклянные скорлупки с невидимыми зародышами, Хоксмур размышлял: интересно, каким опытом могут располагать протоколонисты? Могут ли они вообще приобрести хоть какой-то опыт — вялые, беспомощные, неспособные изменяться, почти неподвластные времени в своих статгласовых пробирках? Ник полагал, что десяток парализованных клеток вообще не способен что-либо испытывать. Но разве тут можно было что-нибудь утверждать наверняка?
 Хоксмур не раз предлагал Женни отправиться вместе с ним исследовать большой мир, побродить по вселенной электронного оборудования станции.
 Несколько раз Женевьева в нерешительности застывала на пороге, уже почти собравшись покинуть успокаивающую иллюзию аббатства и поплыть по электронным схемам. Но потом она решила, что это абсолютно неприемлемо, и в дальнейшем со страхом и отвращением отклоняла все подобные предложения.
 — Если я вернусь когда-нибудь в настоящий мир, я вернусь туда человеком. Подтекст этих слов — то, что его самого Женни человеком не считает, — больно ранил Хоксмура. Но Ник сказал себе, что нельзя упрекать Женни за слова, произнесенные в момент душевного расстройства.
 С точки зрения Женевьевы, виртуальная реальность уже была достаточно плоха. А одна лишь мысль о возможности выйти в совершенно чуждый мир оптэлектронных микросхем сильнейшим образом грозила разрушить самоидентификацию Женни как человека.
 Бывали минуты, когда, несмотря на все преграды и трудности, Хоксмур был почти уверен в успехе, уверен, что им удастся найти или создать тела для себя. В другие же моменты Ника одолевал страх, и ему начинало казаться, что его ухаживание за Женевьевой, несмотря на все обнадеживающие моменты, обречено на неудачу.
 Как-то Ник неуклюже попытался выразить обуревавшие его чувства и сказал Женевьеве:
 — Когда-нибудь… Это самое мое заветное желание — что когда-нибудь мы с вами будем счастливо жить вместе.
 Они бродили по травянистому двору аббатства, в котором Женни впервые взглянула на созданный Хоксмуром мир. Это было одно из тех мест, в котором Женевьеве было легче всего почувствовать себя человеком.
 — Ах, Ник! Дорогой Николас… Если бы только это сбылось…
 — Но прежде всего нужно добиться, чтобы вы снова получили тело. Я помню об этом. Я делаю все, что в моих силах.
 — Я уверена, что вы стараетесь, Ник. — Женни смотрела куда-то мимо своего кавалера, в тот мир воспоминаний, который никогда не будет принадлежать ему, куда он никогда не сможет за ней последовать. — Но иногда… иногда меня охватывает отчаяние…
 Прежде чем ответить на эти слова, Хоксмур задержался и незримо кое-что отрегулировал в сфере контроля, в том месте, которого Женни не могла видеть — или, скорее, куда она упорно отказывалась заглядывать. И все же старая надежда Хоксмура — на то, что Женевьева, возможно, научится быть счастливой с ним, — еще не угасла окончательно. Если затея с телами провалится… Потом Николас настойчиво произнес:
 — Дайте мне руку.
 Женевьева довольно охотно подчинилась. И с удивлением воззрилась на странную картину: протянутая рука Ника прошла через ее руку.
 — Вы чувствуете? — спросил Хоксмур. — Конечно же, не чувствуете. И я тоже ничего не ощущаю. Когда вы впервые появились здесь, это был предел моих возможностей.
 Женни содрогнулась:
 — Не делайте этого больше! Это ужасно! Я начинаю чувствовать себя привидением.
 — Хорошо. Я просто хотел показать вам, напомнить вам, какого успеха мы уже добились.
 Леди ничего не ответила.
 Ник ненадолго отвлекся и снова изменил настройку. Потом он опять взял Женевьеву за руки. На этот раз Женни подала руку явно против желания, и Нику пришлось мягко придержать ее за запястье.
 На этот раз ощущение прикосновения вернулось.
 — Так лучше?
 — Пожалуй, да. — При взгляде со стороны казалось, что их иллюзорные пальцы крепко сцепились и способны были пройти друг через друга не больше, чем одна каменная глыба через другую. Под стиснутыми пальцами на коже проступили белые пятна.
 — Можете надавить сильнее, если хотите.
 — Мне больно. — Ник мгновенно разжал пальцы.
 — Простите, любимая, я не хотел причинять вам боль. Впредь вы просто не будете ее чувствовать. Я с самого начала позаботился, чтобы вы не могли ощущать физическую боль. Но возможно, именно в ее отсутствии кроется причина того, что осязательные ощущения кажутся вам недостоверными.
 — Ник… — Неожиданно оцепенение отчаяния снова сменилось мольбой.
 — Что?
 — …А вы не можете сделать хоть часть меня настоящей? Добыть где-нибудь кровь и ткани и сделать ну хотя бы мой мизинец настоящим, осязаемым? Пусть даже это будет связано с болью…
 Некоторое время Ник обескураженно молчал, а потом снова попытался объяснить:
 — Единственное материальное твердое тело, которое может существовать в этом аббатстве и вообще в нашем мире, — это полифазный материал, из которого делаются некоторые части виртуальных помещений — любых виртуальных помещений. У премьера и его подчиненных-людей есть определенное оборудование, которое они могут использовать, если захотят прогуляться по аббатству. Полагаю, если мы с вами в этот момент будем включены, то вполне можем встретиться с ними где-нибудь здесь.
 — Но вы же говорили, что здесь нет настоящих людей, кроме нас двоих.
 — Я сказал, что не могу их создать, и я действительно этого не могу. Но при определенных условиях люди, которых вы называете настоящими, могут получить возможность войти сюда, в мой мир. Мой и ваш. Но это может произойти только по их инициативе — понимаете?
 — Думаю, да. Значит, я все-таки могу встретиться здесь, в вашем аббатстве, с кем-нибудь из настоящих людей?
 — Да, если мы заложим программу аббатства в десякуб, — но я думаю, что вы этого не захотите.
 — Нет… Нет, не захочу.
 — Может, попробуете еще раз потрогать меня?
 Женни неохотно протянула руку. На этот раз ощущение прикосновения показалось ей более реалистичным, чем когда-либо прежде.
 — Так лучше, любовь моя?
 — Да, немного.
 — Я уверен, что вы помните по раннему этапу вашей жизни прикосновения других людей к вашей руке. И я мог лишь представлять, на что это должно быть похоже. Но теперь я получил доступ к станционному банку медицинских данных и уточнил свои представления. Теперь я смогу перепрограммировать нас обоих так, чтобы приблизиться к новым представлениям. Мне бы очень помогло, если бы вы говорили мне, когда те изменения, что я вношу, приближают ваши ощущения к ощущениям плотской, физиологической реальности.
 Леди Женевьева безмолвствовала.
 — Вы знаете, как соприкасаются человеческие руки, — настойчиво повторил Хоксмур. — Когда я добьюсь такого же ощущения — пожалуйста, скажите мне об этом.
 — Пожалуй, сейчас оно совпадает, — неохотно признала Женевьева. — Или почти совпадает. То есть мне кажется, что оно почти совпадает. Или, возможно, мне так кажется только потому, что вы… — Неожиданно Женни оборвала фразу.
 — Потому, что я — что?
 — Потому, что вы как-то перепрограммировали меня, так что я теперь считаю правдой то, что мне подсказывает программа! Если вы скажете, что от человеческого прикосновения должно появляться именно такое ощущение, значит, так оно и будет мне казаться.
 — Я не делал ничего подобного! — Ник вложил в это восклицание все свои оскорбленные чувства. Потом он умолк. Конечно, он не собирался этого делать. Но раз уж он начал потихоньку корректировать программу, может, и вправду стоило бы предпринять такую попытку?
 На некоторое время эта мысль засела в каком-то уголке сознания Ника. Какие бы удовольствия материального мира ни ждали их впереди, здесь, в его мире, настало время перейти от простых прикосновений к невероятному проекту, к попытке рассчитать, оценить и запрограммировать все радости плотской любви.
 Но сейчас, когда леди так настороженно и неохотно соглашалась даже на легкие прикосновения, любая попытка продвинуться вперед будет обречена на неудачу — Хоксмур отлично это понимал.
 Время от времени Хоксмур проводил кое-какие тесты, надеясь побольше узнать об этих запутанных процессах. Когда он убедил Женни, что эти тесты необходимы, чтобы получить как можно больше сведений для ее будущей перезаписи в тело, она тут же с радостью согласилась.
 Частью этих тестов было изучение последних событий жизни Женевьевы — в смысле, жизни в материальном мире, — которые сохранились в ее памяти. На самом деле Женни не могла понять, какой полезный опыт можно из этого извлечь. Вспоминать последнее, что произошло перед гибелью ее физического тела, Женни не хотела. Последним событием, которое произошло в ужасные минуты, предшествовавшие смерти мозга, была перезапись сознания, а тело тем временем лежало на койке медотсека. В то время она не понимала, что с ней на самом деле творится. Ее гаснущее сознание даже не заподозрило правды.
 Последнее, что Женевьева помнила совершенно точно, — это как Ник спас ее, вынес с разбитого, гибнущего корабля. Тогда она думала, что ее действительно спасли, в обычном смысле этого слова. Женни помнила, как в пассажирский отсек шагнула закованная в скафандр фигура и защищающим жестом заключила ее в объятия. И помнила, какое облегчение испытала, целуя своего спасителя.
 Она призналась Нику, что у нее до сих пор сохранилось беспокоящее, какое-то неуютное воспоминание о странной пустоте внутри шлема. Эта картина снова возникла перед ее внутренним взором и тут же исчезла, словно стертая очередным потоком информации из кратковременной памяти.
 Ник задумался: а может, процесс перезаписи, отчасти происходивший после того, как главные системы тела Женни перестали функционировать, — перекачка информационного содержимого клеток, уже начавших гибнуть миллионами, — сам по себе имел тенденцию восстанавливать краткосрочную память, которая в противном случае была бы уничтожена?
 Хоксмуру никак не удавалось убедить Женевьеву отважиться хоть на минутку покинуть ее виртуальное убежище и выйти в более будничный мир — мир микросхем. Женни проводила все свое время в пределах Вестминстерского аббатства, в одиночестве или в обществе Ника. Аббатство было таким огромным, что Женни не могла отделаться от ощущения, будто на пристальное изучение, которого это место, несомненно, заслуживало, уйдут годы субъективного времени. Внутри комплекса зданий и вокруг него было множество вещей, которые Женевьеве хотелось как следует рассмотреть и подумать о которых хотелось, и еще большее количество вещей, которыми она непременно бы заинтересовалась, если бы не зацикленность на своем нынешнем положении.
 Удаляясь в свою комнату, Женевьева нетерпеливо и беспокойно ожидала, когда же Ник принесет ей свежие новости. Иногда она ложилась спать, зная, что проснется при появлении Хоксмура. Каждый раз, когда Ник появлялся, Женни встречала его. Иногда она издалека слышала звук его шагов. А однажды, когда Женни проснулась и вышла из комнаты, Хоксмур просто материализовался, возник из воздуха рядом с ней.
 Такой трюк он проделал только раз. Женевьева немедленно заставила Ника пообещать, что он никогда больше не будет так пугать ее и выкидывать такие нечеловеческие фокусы.
 Во время этих визитов, обычно вполне мирных, пара чаще всего проводила время в монастырском дворе. Леди тосковала по солнцу, но, когда Ник сказал, что они легко могут отправиться куда-нибудь в другое, более солнечное место или, точнее, создать его копию, Женни не согласилась. Хоксмур мог с той же легкостью заменить характерный для Британии уровень освещения тропической яркостью, но и это Женни не устроило.
 — Нет, дорогой, не нужно этого делать. Неужели вы не понимаете? Если обстановка вокруг меня будет меняться с такой скоростью, как вы предлагаете, я окончательно утрачу ощущение реальности.
 Всякий раз, когда Женевьеве надоедала приглушенная, замкнутая красота монастыря или когда программа, действующая по принципу генератора случайных чисел, вдруг запускала дождь вне расписания и небо над двором серело, а лица и руки гуляющих людей покрывались налетом влаги, Женни радовала эта иллюзия неподвластной контролю природы. Тогда они отправлялись внутрь, бродить по мрачноватым глубинам аббатства, или скрывались от дождя и уныния в местах, которые Ник называл Иерихонской гостиной и Иерусалимской палатой — старинные, непонятные названия некоторых помещений в жилой части, чья вневременная, нематериальная роскошь до странности не сочеталась с древней каменной кладкой стен.
 В этой жилой части Ник, никогда не отказывающийся от попыток достичь наибольшего правдоподобия — как для того, чтобы предвкусить жизнь человека во плоти, так и для того, чтобы успокоить Женни, — поместил виртуальных роботов обслуги, подающих им виртуальную же пищу и напитки. Процесс еды и питья, похожий на тот, который Женни помнила по материальной части своей жизни, утолял голод и жажду — или вызывал изменения, казавшиеся им аналогом утоления настоящего голода и жажды, насколько она помнила это ощущение.
 Не то чтобы Женевьева во время пребывания в аббатстве на самом деле испытывала голод или жажду или хотя бы уставала до изнеможения — точно так же, как не испытывала она и боли. Ник неусыпно заботился о том, чтобы жизнь Женевьевы протекала с наибольшими удобствами. Потому он оставил ей лишь размытое подобие плотских ощущений.
 Постепенно Женни поняла, что в таком образе жизни недостает многих вещей, тонких, неуловимых, не настолько очевидных, как дыхание или прикосновения. Это вызвало у Женевьевы беспокойство. Она никак не могла точно вспомнить, что же это за недостающие ощущения и чего же еще она лишена.
 — Ник, я не могу описать тебе все, чего здесь недостает. Но на самом деле тут не хватает очень многих деталей настоящей жизни.
 Конечно, Ник удивился — каким глупым он иногда бывает! — и заинтересовался. Он был одновременно смущен, заинтригован и задет за живое.
 — И что это за детали? — настойчиво поинтересовался он.
 — В том-то и дело! Я не знаю, я лишь чувствую, что чего-то не хватает! Если бы я знала, чего именно… — Женни махнула рукой и стиснула кулаки, дав наконец выход раздражению.
 В конце концов Женевьева сумела подобрать слова, чтобы описать хотя бы один из недостающих компонентов реальной жизни.
 — Здесь, в нашем мире, как вы называете это место, нет ничего достаточно прочного. Все скоротечно, преходяще, в любой миг готово измениться. Вы, я, дождь, камни, небо — все-Мне кажется, — возразил Хоксмур, — что в мире, который вы называете настоящим, тоже нет ничего неизменного. Даже наши тела, если мы их получим, со временем износятся и разрушатся.
 — Но не скоро, Ник, очень не скоро! А пока у нас будут тела, мы будем настоящими. Тем временем мысли Женни зацепились за камни аббатства, как за нечто такое, что хоть отчасти предлагало некую длительность, баланс между постоянством и непрерывным изменением. В этом было что-то утешительное.
 Однажды Женни поинтересовалась у своего кавалера, встречался ли он когда-нибудь с кем-нибудь еще из электронных людей.
 — Нет. Если, конечно, не считать вас и экспертных систем наподобие Фрейи или Локи, нового телохранителя босса. Но это совсем другое дело.
 — А что собой представляет этот Локи?
 — Как бы вам объяснить… В общих чертах характер совпадает с моим, но гораздо более параноидальный. Что еще… Локи подвижен и силен — в том смысле, в каком может быть силен оптэлектронный человек.
 — У вас с ним хорошие отношения?
 — Не очень. Полагаю, у него ни с кем нет хороших отношений. Локи не для этого создан.
 Как-то раз Ник, чтобы сделать Женни сюрприз, не предупредив ее, добавил к звуковому оформлению аббатства весьма реалистичные звуки бегущей воды — это не считая шума дождя. То был шум потока, и он становился тем громче, чем ближе Женни подходила к западному входу. Женевьева никогда прежде не открывала эти двери. Теперь же Хоксмур распахнул их перед ней, и Лондон исчез. Осталась лишь небольшая речушка с мостиком из замшелых камней. За мостиком начиналась тропинка, ведущая в глухой лес.
 — Нет, Ник. Нет. Закройте дверь. Я не хочу никаких развлечений. Единственное, что мне нужно, — это…
 — Да, я знаю, любовь моя. Я знаю, чего ты хочешь, и делаю все, что в моих силах, чтобы достать это для тебя.
 На следующий день, когда они поднялись на самый верх северной башни, Хоксмур указал на Темзу, поднявшуюся от прилива. Ее было неплохо видно, если знать, куда смотреть. Посмотрев за здание парламента (так назвал его Ник), Женни без труда нашла широкую извилистую реку, в точности совпадающую видом с описаниями. За завесой виртуального дождя в отдалении виднелись лондонские башни, явно более поздней постройки, чем аббатство.
 Но все было без толку. У Женевьевы хватало сил выносить свое нынешнее состояние лишь благодаря способности в любой момент погружаться в сон одним лишь усилием воли. Женни бессчетное количество раз пользовалась этим убежищем, но часто, проснувшись, обнаруживала, что не чувствует себя отдохнувшей, вне зависимости от того, сколько длился сон. Самое большее, на что могла надеяться Женни, — это продлить процесс временного выключения, просто входя в свою спальню и впадая в постепенно усиливающуюся дремоту.
 Оставшись наедине со своими мыслями, пока Женни снова погрузилась в сладкий сон, — во всяком случае, Хоксмур надеялся, что ее сон действительно сладок, — Ник убрал со своего виртуального тела одежду и теперь обнаженным стоял перед электронным зеркалом, действующим во многих измерениях. Ник сам изобрел это зеркало. Оно не могло существовать в обычном пространстве, но зато здесь одновременно показывало Хоксмура спереди, сзади, с боков, сверху и снизу.
 Знания Ника о человеческой анатомии и о том, какие формы, размеры, устройства и ткани тела обычно считаются желательными, были почерпнуты им не только из банка данных, но и непосредственно из наблюдений за поведением людей. Ник наблюдал за ними и в этом путешествии, и в предыдущих, причем наблюдал и в такие моменты, когда сами люди были уверены, что сейчас их никто не видит.
 До введения в строй Локи тайное наблюдение Хоксмура распространялось и на премьера, особенно когда Варвара Энгайдин делила с Дираком комнату и постель.
 Но в лице Локи Дирак приобрел удобное средство держать Ника на расстоянии, когда его присутствие было нежелательно, и вызывать его, когда в том появлялась нужда.
 Ник почти убедил себя в том, что его познания в человеческой любви уже куда значительнее, чем просто теоретические. С момента своего создания — первые воспоминания Хоксмура относились к тому моменту, когда он осознал себя и ощутил, что может контролировать большую часть яхтенной электроники кончиками своих электронных пальцев и делать все, что захочет, — так вот, с этого момента ему неоднократно представлялась возможность наблюдать за самыми интимными биологическими действиями и хорошо знакомых ему людей, членов команды, и гостей яхты. Несомненно, для воспроизведения сексуального возбуждения, любви и удовольствия требовалась невероятно сложная программа, но Хоксмур гордился тем, что не существовало программистской задачи, которая оказалась бы ему не под силу.
 Но в то же самое время Ник чувствовал — он полагал, что наиболее точно это ощущение описывается словом «инстинктивно», — что неистовое стремление Женевьевы обрести тело в чем-то глубоко правильно. Вполне возможно, что в его мире действительно очень многого не хватало. Он ведь исходил только из своего собственного опыта, ограниченного рамками электронной вселенной, единственной, в которой он мог существовать. События, которые люди называли «радость», «любовь» и «удовлетворение», обладали куда большим потенциалом, чем тот, который Ник или любое другое существо могли бы самостоятельно запрограммировать. Чтобы полностью познать эти явления, нужно было получить их извне. Женни понимала, что это такое, — но что могла дать ему Женни в своем нынешнем состоянии?
 «До тех пор пока у нас нет своих тел: мы не более чем призраки», — как-то сказала она Хоксмуру. А в их мире никакие раз сказанные слова уже не могли быть забыты.
 С тех пор как Дирак осмелился высадиться на станцию и во время боя потерял, в числе других, и Фрэнка Маркуса, прошел стандартный год.
 Нику до сих пор не удалось уговорить Женни удовольствоваться каким-нибудь из тех зародышей, которые он предлагал ей на выбор. Проект выращивания тел для них двоих завис на неопределенное время.

 ГЛАВА 13

 Локи, оптэлектронный телохранитель премьера, не был вспыльчивым. Если кто-нибудь — органическое существо или что-то другое — обращался к нему как к человеку, Локи напоминал, что он таковым не является, а скорее принадлежит к категории явлений или предметов — как там следует называть персональные системы?
 Но Нику казалось, что Локи во многих отношениях действует как самостоятельная личность.
 Сам Локи не высказывал мнения — поскольку от него этого не требовалось — о наличии человеческих качеств или об отсутствии таковых у Хоксмура или любого другого существа, в том числе и у себя.
 Охранная система по имени Локи, выполняющая также функции личного слуги, была полезна премьеру в числе прочего и тем, что при ее помощи удобно было вызывать или отсылать пилота, архитектора и отчасти телохранителя Дирака по имени Хоксмур.
 Вне зависимости от того, обладал Локи самосознанием или нет, он являлся эффективно действующим существом с искусственно созданным интеллектом, обладающим определенной специализацией, и при необходимости он был способен отдавать приказы Хоксмуру.
 Обдумав эту ситуацию, Хоксмур решил, что еще с момента своего появления должен был понять, что Дирак из осторожности непременно отыщет способ утвердить над ним свою власть. Но на самом деле факт существования Локи и его характер обнаружились совсем недавно и внушали немалую тревогу.
 К счастью для надежд Ника на независимость и для его тайного проекта, Локи редко работал в полную силу, а когда и работал, уделял относительно мало внимания Нику. Но Хоксмур периодически обращался к боссу с жалобами. Он утверждал, что Локи его изводит и утомляет. Если премьер хочет, чтобы он, Хоксмур, наилучшим образом справлялся с множеством порученных ему задач, систему нужно будет несколько видоизменить.
 Дирак согласился произвести некоторые изменения и ограничить деятельность Локи чисто охранными задачами.
 Ник поблагодарил босса и с рвением принялся за работу.
 Теперь по ходу его самостоятельно затеянного тайного проекта Нику нужно было присматривать за группой примитивных роботов, оборудующих ясли. Это был небольшой объем пространства, отделенный от остальной территории станции только что построенной переборкой. Там их новые тела, выйдя из маточного репликатора, смогут в полной безопасности дорасти до зрелости, или почти до зрелости и при этом можно будет проследить, чтобы в них не развивался собственный разум и собственная личность. Эти «ясли», как мысленно называл их Ник, конечно же, следовало разместить рядом с втайне задействованными репликаторами в той части станции, куда люди заглядывали редко.
 Женни все еще колебалась, не решаясь остановить окончательный выбор на каком-нибудь из зародышей, предложенных Ником. Поисковый робот уже проверил не один миллион пробирок, но это была лишь ничтожно малая часть груза станции. Хоксмур сам просматривал наиболее вероятные кандидатуры, прежде чем представить на рассмотрение Женевьевы лучшие из лучших. Потом он откладывал в сторону те экземпляры, которые Женни отвергла, — как правило, отсев был стопроцентен, — и держал их про запас, на тот случай, если леди вдруг откажется от стремления к полному совершенству и понизит уровень требований.
 А тем временем поисковый робот моделировал парад обнаженных женских тел без проблеска мысли в глазах — возможные варианты облика Женни — для одного лишь Хоксмура. Время от времени показ обнаженных женщин забавлял и возбуждал Ника. Хоксмур развлекался, заставляя эти изображения вести себя таким образом, как вели себя живые женщины, за которыми он втайне наблюдал.
 Но это развлечение было довольно утомительным. И, кроме того, после него Ник чувствовал себя каким-то грязным и не мог избавиться от чувства вины. Как будто он безразлично стоял в сторонке и позволял кому-то грязно насмехаться над женщиной, которую он любит. Из уважения к своей госпоже и к себе самому Хоксмур превращал гарцующую процессию в медленное, чинное шествие. Конечно, это не избавляло его от необходимости просматривать найденные образцы. Но следующих кандидаток он уже рассматривал как человек, отягченный грузом ответственности.
 Стремление Ника обрести плоть проистекало не только из его желания быть вместе с Женни. Отчасти оно возникло еще до того, как Хоксмур спас Женевьеву с курьерского корабля. Но до встречи с Женевьевой подобные желания были по большей части подсознательными, и Ник думал, что это просто какие-то отклонения. В те времена Хоксмуру и в голову не приходило усомниться, что он сам и его нынешний образ существования полностью самодостаточны.
 Но теперь Хоксмур уже не был уверен ни в чем — во всяком случае, в тех вопросах, которые касались его самого.
 «Или… мне кажется, что у меня есть чувства. Насколько я могу судить, я действую так, словно они у меня есть. Что еще я могу сделать, чтобы разобраться в себе поглубже?»
 Да, Ник думал, что его желание получить тело превратилось в навязчивую идею, в побудительный мотив только после того, как Женевьева, не удовольствовавшись попытками сделать что-либо с изображениями, поклялась, что ей необходимо снова обрести тело — красивое, женственное, здоровое, во всех отношениях удовлетворительное тело, — или она сойдет с ума.
 Услышав эти слова, Ник испугался. Он боялся безумия и сам боялся сойти с ума, а также чувствовал, что подобная возможность существует, хотя не мог себе в точности представить, какие формы безумие может принять у опт-электронной личности.
 В дальнем уголке сознания Хоксмура гнездился и другой страх. И хотя Ник старался убедить себя, что его беспокойство неразумно, он все равно продолжал бояться. А вдруг Женевьева, снова получив тело, захочет вернуться к мужу? Конечно, она говорила, что любит Ника и боится Дирака, но ведь, как ни крути, Дирак был отцом ее ребенка.
 Был и еще один повод для беспокойства. А вдруг процесс выращивания тел пойдет таким образом, что Женни получит тело раньше его? Что будет тогда?
 Леди Женевьеву, со своей стороны, также посещали периодически возвращающиеся страхи. Она боялась того, что должно было произойти и что произошло с ее проторебенком. Ее и Дирака.
 Частью этих чувств были обида и страх, что ребенок каким-то образом станет ее заменой, ее соперником.
 Теперь Женевьева все более настойчиво говорила Нику, что она на самом деле боится Дирака. Она будет только счастлива, если никогда больше не увидит своего мужа-тирана.
 По большей части Ник охотно верил этим заявлениям — хотя бы по той причине, что они заставляли его чувствовать себя счастливым. И даже в моменты сомнения Хоксмур продолжал неистово надеяться, что эти слова правдивы.
 Николас готов был взвалить на себя дополнительные трудности, связанные с добыванием двух тел вместо одного, готов был отказаться от единственного мира, который он знал, и принять таинственное и великолепное бремя плоти. Его решимость поддерживало обещание Женевьевы. Женни ведь сказала, что, если это произойдет, они будут вместе.
 Зачем ему тело, если Женни останется бестелесной?
 Но отсюда напрашивался и другой вывод. Разве он выдержит, если после обретения тела Женни покинет его?
 — Ты вправду хочешь остаться со мной, когда вернешься в свой мир?
 — Конечно, Ник.
 — Тебе необходимо понять, что если в том мире буду я, там не должно быть Дирака. И наоборот. Пойми это, пожалуйста. Он никогда не согласится стерпеть то, что я сделал. То, что мы с тобой собираемся сделать.
 Само собой разумеется, прежде у Ника не было никакого генокода. Программистам, сотворившим неорганического человека, и в голову не приходило двигаться к своей цели таким окольным путем. Сперва, решившись присвоить плоть, Хоксмур готов был удовольствоваться почти любым сколько-нибудь приличным телом. Но теперь Ник решил, что не только можно, но и необходимо воспользоваться помощью экспертной системы и как следует поработать, но подобрать именно те физические черты, которые ему приятно будет иметь, а потом вложить их в подходящую форму или выбрать наиболее похожий образец из запаса наличествующих зародышей.
 Конечно, переходя в плотское состояние, ему придется смириться со значительно уменьшившейся скоростью и точностью мышления. С этим ничего нельзя поделать, оставалось лишь сожалеть о неизбежности потерь. Несомненно, в других сферах появятся и приобретения, проистекающие из природы его нового, органического мозга. Но потери были вполне понятны, а приобретения — расплывчаты, едва уловимы. В своем нынешнем состоянии Хоксмуру было сложно не то что четко определить их границы, но и вообще представить эти преимущества.
 Само собой, все эти трудности перевешивал тот факт, что, обретя тело, он получит и Женни. Она будет принадлежать ему целиком и полностью, душой и телом. Плотское соитие было глубокой тайной, внушающей благоговейный ужас, и эта тайна пока что оставалась недоступной Нику.
 Хоксмуру необходимо было, чтобы его успокоили. Он с мольбой спросил у Женевьевы:
 — А ты хочешь быть тем человеком, который научит меня жить в теле? Ты же понимаешь, даже сама идея, сама концепция обладания настоящей плотью для меня является чем-то чужим, малознакомым. Мне потребуется какое-то время, чтобы научиться использовать мышцы вместо мыслей. Я забуду, где нахожусь, стану ужасно медлительным и неуклюжим. Я буду падать, набивать себе синяки и… даже не знаю, что еще будет.
 Эти слова вызвали у Женевьевы смех. Ник впервые услышал, как она смеется. Но длилось это недолго.
 Приняв этот смех за выражение симпатии, Хоксмур продолжал:
 — Я понимаю, что такой образ жизни совершенно естествен для людей. — «Точно так же, как естественно пребывание в материнском чреве или в колыбели, но я туда не хочу», — подумал про себя Ник. — Но все же… Мне может понадобиться обширная медицинская терапия или даже помощь хирурга только для того, чтобы поддерживать свое тело в жизнеспособном состоянии. Может оказаться так, что мне придется провести первый месяц настоящей жизни в медотсеке.
 Фрейя Вторая действительно предупреждала Хоксмура, что такое вполне возможно.
 Женни поспешила успокоить своего кавалера:
 — Я научу тебя, как жить в твоем большом неуклюжем теле. Я научу тебя всему. И я буду заботиться о тебе, когда ты будешь нуждаться в помощи. Ах, Ник… Кстати, ты не нашел для себя какую-нибудь новую модель, которая понравилась бы тебе больше прежней?
 Хоксмур действительно успел кое-что подобрать, и теперь предъявил Женевьеве последний вариант его возможной телесной оболочки.
 Женни с интересом принялась рассматривать изображение, которое то расхаживало из стороны в сторону, то останавливалось и начинало принимать разнообразные позы.
 — Знаешь, Ник, оно выглядит как-то иначе…
 — Тебе не нравится? — забеспокоился Хоксмур.
 — Нет, оно мне кажется вполне подходящим. Но, кроме того…
 — Что — кроме того?
 — Кроме того, это лицо что-то мне напоминает. Какого-то человека, которого я видела прежде. Но, насколько я понимаю, моя память теперь полностью преобразована.
 — Да-Но если так, то получается, что я должна либо помнить что-то, либо не помнить, а не испытывать этих смутных ощущений…
 В том, что Женевьеве показалось знакомым лицо нерожденного человека, было нечто странное. Но случайность и квантовые эффекты могут сыграть шутку с любым мозгом.
 Ник почувствовал смутное беспокойство, но постарался заглушить его.
 — В большинстве случаев процесс происходит именно так. Во всяком случае, если речь идет о чем-нибудь важном. Я так полагаю. Не хотелось бы тебя беспокоить, но не исключено, что твой мозг мог немного пострадать, прежде чем я успел произвести перезапись. Отсюда и проистекает некоторая неопределенность. Да и процесс перезаписи редко проходит абсолютно безукоризненно. Так что неудивительно, что время от времени могут появляться лакуны.
 Но у леди Женевьевы так и осталось смутное и мучительное впечатление, что она уже где-то видела это новое лицо Ника.
 Ник, как он думал про себя и несколько раз пытался объяснить Женни, испытывал угрызения совести при мысли о том, что можно просто взять взрослое, полностью развитое тело у какого-нибудь человека. Во всяком случае, Ник сильно сомневался, что у него хватит моральных сил это сделать. Базовая программа Хоксмура запрещала ему убивать людей или причинять им вред — кроме ситуаций, когда любые его действия не могли помочь избежать такого результата.
 Женни же, кажется, была лишена каких бы то ни было сомнений. Она заявила, что находится в слишком отчаянном положении, чтобы позволить себе сомневаться. Складывалось впечатление, что во время жизни в теле леди Женевьева при необходимости была вполне способна на жесткие и безжалостные действия.
 — Как ты думаешь, почему премьер выбрал в жены именно меня? Не только из-за моих родственных связей. И не за мою красоту, смею тебя уверить, — в этом отношении я не представляю собой ничего особенного. Нет. Ему нужен был решительный союзник.
 Эта откровенность резко противоречила тому идеальному образу Женевьевы, который существовал в воображении Хоксмура. И Ник решительно отказался думать об этом.
 Женни все еще колебалась и никак не могла выбрать себе тело.
 Ник с горечью думал, что великий план получения тела и завоевания плотской любви до сих пор продолжал существовать лишь в его воображении, как и почти все остальные события, составляющие жизнь Николаса Хоксмура, хотя препятствий к его исполнению вроде бы и не осталось. Стоящие перед ним проблемы, похоже, не относились к числу тех, которые можно было решить перестановкой символов или перетасовкой информации. По наблюдениям Ника, выходило, что, где бы мир электроники ни входил в контакт с миром плоти, электроника имела тенденцию занимать господствующую позицию.
 Но Хоксмур твердо решил преуспеть. В свете этого становилось очень важно добиться, чтобы все его расчеты и схемы были настолько точны, насколько только удастся. Ему нужно было попытаться предвидеть все. Было ли глупостью надеяться, что ему удастся вырастить два тела под носом у людей, сохраняющих контроль над биостанцией, и что их удастся прятать до тех пор, пока новые оболочки для него и Женни не достигнут зрелости? Возможно, это было безрассудной надеждой. Что ж, он узнает это из опыта. И когда-нибудь все же преуспеет — пусть даже не с первого раза.
 Но даже если предположить, что его план будет успешно выполнен и ему каким-нибудь образом удастся с помощью станционных компьютеров, маточных репликаторов, генетических образцов и Фрейи Второй восстановить тело леди Женевьевы и воплотиться самому…
 Им не удастся навсегда укрыться в новых телах. Не получится ли так, что рано или поздно, но ему придется объяснить премьеру или, по крайней мере, другим людям, что он сделал, объяснить и попытаться оправдаться? Такой момент наверняка наступит. А потом…
 Николас тщательно обдумывал множество проработанных сценариев, один безумнее другого. Он даже подумал, что, может быть, ему удастся обмануть и в то же время задобрить Дирака. Интересно, что скажет премьер, когда его возлюбленная жена, чудесным образом воскресшая, снова предстанет перед ним — не в том же самом облике, что прежде, но вполне узнаваемая и ни на день не постаревшая? Даже выглядящая моложе, если уж говорить точно.
 Некоторое время Хоксмур обдумывал дерзкую идею: а что, если сказать правду? Просто взять и признаться во всем? Существует ли способ убедить премьера в том, что Ник хочет иметь тело, намерен тем или иным способом обрести его и что необходимо ему это позволить? — Нет, этот план был самым безумным. Хоксмур был убежден, что Дирак никогда не пойдет на уступки. Он ни за что не согласится, чтобы старина Ник приобрел плоть и кровь и навсегда потерял свои уникальные полезные свойства.
 Но все эти трудности, какими бы огромными они ни казались, были лишь началом. Потом ведь потребуется объяснять, почему и каким образом факт спасения леди Женевьевы был утаен ото всех. «Объясните-ка мне, Ник».
 Хоксмур очень остро осознавал полную невозможность таких объяснений и тратил чертовски много времени, пытаясь найти какой-нибудь умеренный выход из ситуации, не требующий применения насильственных методов.
 Он даже вызвал в воображении несколько вариантов объяснения, каждый из которых пока находился в процессе формирования, но мог сработать лишь чудом. Например: предположим, что Женни на самом деле никогда не бывала на борту биостанции. Она отправила какую-то другую женщину, своего двойника, подменить ее на время этого визита, а сама тайком пробралась на яхту, чтобы сделать сюрприз своему обожаемому мужу.
 В районе кормы «Призрака» располагалась пара редко используемых кают, предназначенных для гостей. В них даже заглядывали нечасто. Можно было почти наверняка поручиться, что немногочисленным находящимся на борту людям во время кризиса было не до этих кают. Предположим, что леди Женевьева спряталась в одной из них и случайно приняла лекарственное средство, погрузившее ее в длительный сон. Предположим, что Ник в конце концов обнаружил ее там — опять же по чистой случайности. А до тех пор никто, кроме самой леди, не знал, что она находится на борту яхты, и, уж конечно, не знал этого Ник.
 Чушь собачья. Хватит дурачить самого себя, выдумывая такую чепуху. Да, раздобыть пару подходящих тел — далеко не самая сложная из стоящих перед ним задач. Пожалуй, куда сложнее будет разработать объяснение, при котором его нельзя будет заподозрить в непослушании. Лишь муж, отчаянно желающий, чтобы его убедили, проглотил бы любую из состряпанных Ником историй. А Дирак никак не подпадал под это описание.
 Конечно, Николас всегда мог попытаться объяснить Старому Хозяину — так он давно уже мысленно называл босса, — что произошло на самом деле. Сказать, что на самом деле Женни находилась на яхте с того самого момента, как они покинули Иматру, но присутствовала она лишь в виде электронного призрака, доппельгангера, символической жизненной силы, выпитой оборудованием из умирающей плоти. И проделал это он, Николас Хоксмур, проделал без ведома и позволения своего хозяина, который одновременно являлся лордом и мужем леди Женевьевы — и каковой леди Женевьеву больше не интересовал.
 Обдумав этот план, Хоксмур решил, что это самый верный путь к самоубийству. Его попросту уничтожат, сотрут, как опасную и неисправную программу. И впервые в жизни Нику стало глубоко неуютно от мысли о возможном уничтожении. Потому что впервые ему было для чего жить.
 Вскоре после высадки на биостанцию, в те периоды, когда связь между яхтой и станцией оборвалась, Ник почувствовал странную, виноватую радость от мысли, что военное счастье может изменить Дираку и он вместе со своими подчиненными может стать жертвой берсеркеров.
 Правда, тут возникала новая проблема. Если события действительно будут развиваться именно таким образом, ему и Женни придется самостоятельно противостоять гигантскому берсеркеру, лишь притворявшемуся мертвым, а возможно, даже вступить с ним в борьбу ради возможности воспользоваться оборудованием биостанции. А кроме того, если они с Женни считали себя полноправными членами человеческой расы, вряд ли им подобало радоваться какой бы то ни было победе берсеркеров.
 Ник снова и снова с предельной ясностью вспоминал, как он вел себя, спасая Женевьеву. В некотором смысле слова, именно в тот час началась его настоящая жизнь.
 Чтобы забраться на борт гибнущего курьера, Ник воспользовался полуавтоматическим скафандром. Скафандры такой модели люди могли либо носить сами, либо управлять ими на расстоянии.
 Тогда, во время спасательной вылазки, когда он пробирался на искореженный корабль, стараясь не допустить утечки воздуха из внутренних отсеков, он предстал перед Женевьевой в человекообразном виде. С первого взгляда его можно было принять за человека, одетого в скафандр. И, увидев его, Женевьева вскочила с амортизационного кресла и, думая, что она спасена, поцеловала его — да, поцеловала, прямо в лицевую пластину скафандра, не заметив от волнения пустоты внутри. А может, в тот момент ее это и не беспокоило.
 «Поцелуй от Дженни пылкий…»
 А потом последовал еще один взрыв…
 Наконец, более чем через год после спасения, Ник сумел убедить Женни сделать окончательный выбор.
 После этого Ник перебрался в скафандр, взял две пробирки с выбранными зародышами и отправился с ними к фрейе Второй. В последний момент его одолели сомнения: а вдруг экспертная система, несмотря на всю возню с ее перепрограммированием, не захочет ему помогать? Любая система, достаточно сложная для того, чтобы ее можно было использовать для интеллектуальной работы такого уровня, должна представлять собой весьма сильный, хотя, возможно, одержимый манией разум. Ник понял, что у него никогда не будет полной уверенности в том, что другой разум будет нерушимо хранить его тайну.
 Кроме того, Хоксмур беспокоился, как бы Локи или сам Дирак не обнаружили существование Фрейи Второй и не допросили ее. Исходя из собственного опыта, Ник мог утверждать, что экспертные системы редко делятся информацией по собственной инициативе. Но, естественно, они охотно отвечают на вопросы — собственно, они ведь для этого и созданы, — если только проект, о котором их спрашивают, не проходит под грифом секретности.
 Когда он принес пробирки Фрейе Второй, та выполнила приказы Ника без возражений и даже почти без колебаний.
 И теперь два человеческих плода развивались под тщательным присмотром соответствующей аппаратуры. Через несколько месяцев они будут готовы покинуть маточные репликаторы. После этого, очевидно, нужно будет настраивать новое оборудование для ухода за ними. У Ника уже было несколько мыслей по поводу того, что можно сделать в этом направлении.
 Мозг двух отобранных плодов формировался под воздействием тщательно рассчитанных и строго дозированных микроповреждений. Эта обработка чередовалась с периодами лечения, во время которых клетки мозга подвергались воздействию первичной схемы личности, извлеченной из записей Хоксмура и Женевьевы. Теоретически считалось, что в таких условиях у собственных мозговых структур зародышей не было ни малейшего шанса на развитие.
 Но несомненно, это был очень сложный процесс, целиком и полностью экспериментальный. Постоянно существовала опасность допустить какую-нибудь крупную ошибку.




 ЧАСТЬ II



 ГЛАВА 14

 После исчезновения Дирака и его эскадры прошло триста лет. Для Иматранской системы они были по большей части мирными. Сменились поколения. Власть давно уже перешла в руки других политиков. В течение нескольких месяцев после нападения берсеркера местные власти мрачно и решительно планировали усилить оборонительную систему. Строительство было начато и поначалу велось весьма энергично. Но вскоре работы были замедлены — по экономическим причинам, — а через некоторое время и вовсе остановлены. Даже через три сотни лет оборонительная система лишь отчасти была выведена на запланированный уровень, а прочие работы так и были отложены на неопределенно долгий срок.
 Примерно в течение месяца после отлета эскадры Дирака в обществе циркулировало несколько очень интересных слухов. В частности, исчезнувшего премьера обвиняли в том, что все это представление с нападением и последующей погоней было инсценировано одним Дираком. Правда, никто из обвинителей не мог внятно объяснить, зачем это вдруг могло понадобиться премьеру.
 Само собой разумеется, после исчезновения Дирака политическая ситуация изменилась. Прошли годы, потом десятилетия и века, но о людях, похищенных огромным берсеркером, и о тех, кто отправился за ним в погоню, никто больше не слышал.
 Впрочем, слухов от этого меньше не стало.
 А потом, примерно через три столетия после исчезновения Дирака и его эскадры, слухи внезапно воплотились в реальность, неожиданно, весомо и страшно. На планетоид Иматру обрушились берсеркеры, и на этот раз — целый флот. В этот раз они не проворачивали никаких загадочных похищений в духе «хватай и беги». Теперь они действовали именно так, как обычно и ожидают от берсеркеров, то есть прилагали максимум усилий, чтобы уничтожить всю жизнь на планетоиде.
 «Ну почему, почему так давно планируемые работы по укреплению обороны не были завершены?! — спрашивали себя нынешние обитатели Иматры, прежде чем умереть в своих подземных убежищах. — Или, если посмотреть глубже, зачем людям вообще понадобилось селиться на этом проклятом куске каменистой породы?»
 У большинства людей, застигнутых врасплох нападением, вообще не оказалось времени на подобные размышления. Некоторых же этот вопрос и не интересовал. В настоящий момент стальная хватка смерти, безжалостная, словно рушащиеся скалы, вот-вот должна была настичь последнего живого человека на поверхности планетоида и разорвать его вместе со скафандром, после чего он, несоменно, умер бы.
 Неумолимая смерть на этот раз облеклась в форму хромого стального насекомого высотой в половину человеческого роста, и в этом облике она и гонялась за выжившим человеком по ныне опустошенной и разоренной поверхности планетоида. Берсеркер гнался за человеком сквозь ревущие вихри, по узеньким мостикам, переброшенным через каналы, с чисто механическим терпением перемещаясь только на четырех из шести ног — две были перебиты. Перебитые ноги пострадали от огня оборонительных батарей планетоида незадолго до того, как эти батареи были уничтожены. Теперь эти ноги как-то странно болтались и мешали берсеркеру, настолько замедляя его движения, что ему было трудно поймать подвижного человека, не потерявшего присутствия духа.
 Человек убегал от смерти целую вечность. Правда, если быть более беспристрастным, — около четверти часа после той минуты, как пали последние, бесполезные людские укрепления. Он шлепал по мелким декоративным прудам и озерам, карабкался, падал и снова поднимался на ноги. Человек изо всех сил старался держать себя в руках, но ему не удавалось справиться с накатывающимися волнами страха. Каждый раз ему казалось, что большего ужаса просто не бывает, но каждая новая волна оказывалась ужаснее предыдущей.
 Изнемогшие мышцы, почти лишенные биохимической подпитки, если не считать впрыснутого страхом адреналина, несли сухощавое, облаченное в скафандр тело, почти не замечая слабой гравитации. Непривычный груз боевой брони стеснял движения, и человек пробирался по неровной поверхности планетоида, дыша с трудом.
 Хотя тяжелый скафандр и замедлял движения человека, он за последний час уже неоднократно спасал жизнь своему хозяину, защищая его от импровизированных метательных снарядов, камней, которые швырял в него преследователь. Эти камни летели со скоростью, не уступающей скорости пули, и не раз сбивали человека с ног, но так и не смогли убить его или нанести такую травму, после которой он уже не встал бы.
 Вокруг выжившего человека и его хромоногого преследователя, отстающего ныне от жертвы не больше чем на пятьдесят метров, с пронзительным визгом неслись клубы тумана. Последние остатки искусственно созданной и тщательно лелеемой атмосферы испарялись с поверхности планетоида под повторяющимися ударами мощного оружия берсеркеров. Среди завывающих потоков воздуха маячили остовы разрушенных домов, которые начинали оседать, когда человек бежал к ним, и рушились у него за спиной, когда он, пошатываясь, пробирался через руины.
 Уже долгие минуты в наушниках не было слышно ничего, кроме треска помех. Последний диктор, обращавшийся к населению с призывом сохранять спокойствие, давно уже был убит. Самым громким звуком, раздающимся в шлеме, было неровное, сорванное дыхание бегущего человека.
 Лишь одна-единственная машина смерти, из числа самых мелких, сочла возможным отвлечься от выполнения других задач и погнаться за человеком. Человек не мог понять, с чего вдруг проклятая машина избрала его своей следующей мишенью, но было ясно, что берсеркер не собирается отступать от намеченной цели. Если бы берсеркер не получил повреждения в начале боя и две его ноги не выбыли из строя, — а вместе с ними, похоже, и стрелковое оружие, — человек уже давно был бы мертв.
 Металлическое насекомое неумолимо двигалось по следу человека. Для своего роста оно было довольно худым, а окраской напоминало засохшую кровь. Управляемый оставшимися мощностями, берсеркер размеренно переставлял одну ногу за другой и продвигался вперед. Очевидно, он рассчитывал, что сможет без проблем справиться с убегающей живой единицей, и явно не ожидал встретить какой бы то ни было отпор со стороны изможденного человека. Во всяком случае, гипотетическая возможность собственного уничтожения волновала берсеркера не больше, чем могла бы взволновать стол или стул.
 Благодаря причудливому повороту судьбы именно в тот момент, когда это оказалось позарез нужно, человек был одет в космический скафандр. Но другой каприз судьбы не позволил человеку раздобыть хоть какое-нибудь мало-мальски эффективное оружие.
 Видимо, написанный ему на роду запас удачи исчерпался. Человек споткнулся, упал, прокатился по склону и остался лежать лицом к небу. Распростершись навзничь, человек каким-то уголком сознания отметил, что синий купол искусственно созданной атмосферы быстро блекнет и постепенно становятся видны звезды, а в промежутках между ними — вспышки взрывов, все еще терзающих ближайшие участки космоса и жалкие остатки верхних слоев атмосферы.
 Но убегавший человек пока что не был мертв. Его предполагаемый убийца, ковыляющий на искореженных ногах, все еще не добрался до него. Силясь снова подняться на ноги и набрать в грудь достаточно воздуха, человек слышал сквозь долетающие снаружи пронзительные завывания ветра собственное хриплое дыхание и гулкие удары сердца.
 Человек еще раз отчаянно попытался позвать на помощь.
 Ответа не было. Да и откуда ему было взяться? Человеку казалось, что эта погоня длится всю его жизнь.
 На мгновение человек потерял своего преследователя из виду, и в нем снова вспыхнула неистребимая надежда. Но эта надежда причиняла боль, и, пытаясь снова отыскать проклятую машину, человек огляделся по сторонам.
 Насколько ему было видно сквозь ревущую, стремительно движущуюся завесу мглы и утекающих ветров — а видимость при свойственной планетоиду кривизне поверхности не превышала несколько километров, — на возведенные человеческими руками постройки обрушивались сокрушительные удары идущей из космоса огненной бури. Повсюду виднелись остатки построек: мраморные колонны, плиты из экзотических материалов, все еще сохранявших былую красоту… Памятники падению человечества…
 Человек уже подумал было, что ему каким-то чудесным образом была дарована передышка, но секунду спустя берсеркер оказался рядом.
 Несколько минут назад человек видел, как эта самая машина убила другого человека. Берсеркер схватил несчастного и одним движением, столь же быстрым и точным, как у любого робота заводской сборки, раздавил шлем, а в следующую секунду просто оторвал человеку голову. И в последнее мгновение, прежде чем несчастная жертва умерла, спасающийся бегством человек услышал по радио ее пронзительный крик, а потом эти звуки исчезли.
 Но в сознании последнего живого человека на Иматре продолжали мелькать мысли, вроде бы не имеющие отношения к делу. Он дошел до такой степени умственного и физического изнеможения, что ему казалось, будто он не может больше заставить свое тело и разум работать. С более слабыми формами такого состояния ему случалось сталкиваться и раньше, но сейчас в самой глубине души человек осознавал, что подобных ощущений он никогда прежде не испытывал и что на этот раз ему с ними не совладать. Человек отчетливо понял, что настал его последний час, и отнесся к этому с отстраненным любопытством. Смерть, напоминающая обликом металлический скелет, неспешно двинулась к нему. Берсеркер приближался не спеша, но и не медля. Смерть не собиралась тратить время даром. Хотя на самом деле у берсеркера было более чем достаточно времени, чтобы как следует выполнить свою работу…
 …а потом настало отвратительное, лишенное времени мгновение, равного которому человек еще не ведал, хотя до того ему казалось, что он познал все. Но такого он не мог даже вообразить. Когда этот миг настал, приближающийся берсеркер уже находился настолько близко от человека, что смог взглянуть на него по крайней мере частью своих линз так, словно это были глаза.
 В этот момент обреченный человек еще раз попытался подняться на ноги — ему казалось, что это его последнее усилие, — снова упал и снова попробовал подняться, поворачиваясь так, чтобы оказаться лицом к лицу со Смертью. Он не желал получать удар в спину. Лучше уж смотреть судьбе в лицо.
 И в последний миг обреченный человек сумел взглянуть в линзы, сквозь которые на него смотрела Смерть…
 …какое это может иметь теперь значение, что линзы берсеркера — на самом деле маленькие зеркала? Почему это так глубоко его затрагивает — теперь, когда уже ничто в мире не должно его волновать?
 …и вот теперь он видит, как на него выжидающе глядит… ну пусть не его лицо, но, во всяком случае, лицевая пластина шлема. Что это может значить?
 Соприкосновение душ. А может быть, даже обмен. Словно он, подойдя к самому краю жизни, вдруг стал Смертью, а Смерть вошла в него через глаза и вытеснила его…
 …а потом, в самый миг триумфа — как будто машина произвела какие-то необъяснимые вычисления и пришла к решению, что цель достигнута, — в это самое мгновение все четыре еще действующие ноги остановились как вкопанные. А в следующую секунду — без всякой паузы, без малейшего перерыва — берсеркер прекратил угрожать своей все еще живой жертве и попятился. Еще через секунду огромное стальное насекомое повернулось спиной к последнему уцелевшему соларианцу и помчалось прочь. Казалось, что при этом невероятном отступлении берсеркер движется даже быстрее, чем мчался во время погони.
 Человек, чьи легкие все еще продолжали снабжать организм воздухом, не мог шевельнуть ни единой мышцей. Все, на что он был сейчас способен, — это смотреть вслед берсеркеру. Постепенно металлическая фигура исчезла за клубами пыли и тумана, а в какой-то момент и вовсе скрылась из виду.
 Правда, и после этого наружные слуховые мембраны скафандра еще долго позволяли человеку слышать размеренный, ритмичный звук — звяканье от сталкивания поврежденных, беспомощно свисающих ног берсеркера о целые. Постепенно этот звук слабел и наконец тоже исчез. У прислушивавшегося к удаляющемуся звяканью человека не было сил ни поднять глаза, ни заставить себя встать.
 В глубине души у человека было смутное, но очень сильное ощущение, что он дал какое-то обещание и что его предложение, должно быть, было принято. Правда, никто при этом не произнес ни единого слова, но такая мелочь не имела значения. Воплощенный ужас оставил его в покое, поскольку был удовлетворен тем, что теперь человек в каком-то смысле слова принадлежит ему.
 И только благодаря этой дьявольской сделке человек до сих пор был жив.
 Правда, условия сделки еще следовало обговорить и придать им окончательную форму. Рано или поздно это должно будет произойти, а пока что придется оставить все как есть. Сейчас окружающий мир казался выжившему человеку нереальным. Когда человек все-таки позволил себе опустить веки, перед глазами у него все равно стояла одна и та же картина: линзы, в которых отражался он сам. И хватка этого взгляда сжимала его все сильнее и сильнее.
 Три стандартных часа спустя выжившего человека нашли люди-спасатели, которые были облачены в скафандры, вооружены и передвигались на быстроходных послушных машинах. Человек лежал почти на том же самом месте и почти в той же самой позе. Некоторые шарнирные сочленения его скафандра все-таки вышли из строя, и потому человек не мог встать. Спасатели отыскали его среди руин лишь по слабому излучению все еще живого тела.

 ГЛАВА 15

 В течение нескольких часов, прошедших после кажущегося чудесного спасения, уцелевшего человека осмотрели в полевом госпитале, наспех развернутом на одном из относительно мало пострадавших участков поверхности планетоида, и оказали медицинскую помощь. В этих условиях человек вскоре обнаружил, что является всего лишь пациентом, и счел этот факт очень многозначительным.
 Множество людей расспрашивало этого невероятного счастливчика о том, что с ним случилось, и на большинство вопросов он старался дать ответы. Правда, когда счастливчика спрашивали, как к нему попал спасший ему жизнь тяжелый скафандр, он отвечал достаточно уклончиво. И еще он ни словом не упомянул о том, что творилось у него внутри в те последние ужасные мгновения, когда берсеркер подошел вплотную, чтобы убить его. Он ничего не рассказал ни об отражении в линзах, ни о странном ощущении возникшего взаимопонимания с врагом.
 Лежа на больничной койке, под пластиковым куполом с комнату размером, и иногда по команде медиробота переворачиваясь с боку на бок, человек прислушивался к доносящимся снаружи странным звукам. Выжившие люди пытались восстановить атмосферу планетоида. Кроме того, человек вслушивался в шаги тех, кто проходил мимо его комнаты, — так ходят только представители власти, — и думал: а может, стоит стащить кем-то беспечно забытый на соседнем столике скальпель и припрятать его так, чтобы он находился под рукой? Но вскоре человек решил, что этого лучше не делать.
 Кроме того, человек с благоговейным ужасом отнесся к тому факту, что из нескольких тысяч человек, проживавших на поверхности Иматры к моменту нападения, в живых к нынешнему времени остался лишь он один.
 Но это еще было не самым странным. Он не просто оказался единственным выжившим, что само по себе уже было достаточно странно. Он оказался не только единственным выжившим человеком, но почти единственным уцелевшим представителем какого бы то ни было биологического вида, пережившим нападение. Похоже, налет берсеркеров не пережили даже микробы, если не считать тех, которые находились на теле и одежде человека и вместе с ним укрылись под броней скафандра.
 Когда человек оставался наедине со своими мыслями, уникальность его положения и возникающие в связи с этим вопросы неотступно жгли его. В реальности все сводилось к одной-единственной проблеме: каковой же была истинная природа безмолвной сделки, заключенной между ним и машиной?
 Между ними, несомненно, должно было произойти что-то реальное, нечто такое, что позволило ему остаться в живых.
 Что же такого берсеркер мог увидеть в нем, узнать о нем, расслышать в его голосе, что оно заставило машину так необычно обойтись с человеком?
 Потом у человека появилась новая идея, привлекательная, но, как все по-настоящему привлекательные мысли, несущая привкус серьезной опасности. При этой мысли человек — он отличался поразительной красотой и был несколько старше, чем можно было бы предположить по внешности, — расхохотался. Правда, смеялся он практически беззвучно, так что со стороны это было почти незаметно. Он давно уже научился смеяться именно так. Присутствовавший при этом врач удивился: что вдруг так развеселило его пациента? Но ситуация и вправду была такой забавной, что человек не мог не рассмеяться. Он подумал: а что, если вдруг у машин, так давно и тщательно терроризирующих человечество, существует свой кодекс чести? Судя по известным ему сведениям, такое предположение не было совсем уж нереальным.
 Во всех ветвях, на которые разделилось человечество, давно уже существовал некий термин, некое название для людей, сотрудничающих с берсеркерами. Изначально его дали этим людям сами машины. И в большинстве ветвей соларианского общества — да в любой скорее всего — это название было хуже любого бранного слова.
 Доброжилы. Вот это омерзительное слово. Так называли тех, кто совершал самое гнусное из преступлений. Одно из немногих, в которых, по мнению выжившего человека, его нельзя было обвинить.
 Во всяком случае, пока что нельзя.
 Внезапно он оборвал смех и покачал головой в безмолвном удивлении. Что же такого машина смогла узнать о его прошлой жизни и что именно дало ей основание отнестись к нему как к союзнику?
 Или, если перейти непосредственно к делу, — каких практических действий ожидал от него берсеркер?
 До прибытия на Иматру человек никогда в жизни не сталкивался с берсеркерами так близко, чтобы у него возникла возможность общаться с ними. Да и желания такого у него не было. Но как могли машины-убийцы, появившиеся из глубин космоса и напавшие на эту планетарную систему, где он никогда прежде не бывал и где никогда не хотел побывать, — как могли эти машины знать хоть что-нибудь о нем? Откуда им вообще было знать, что он здесь находится?
 Но как ни посмотри, а он единственный пережил нападение берсеркеров. И это был факт, в котором, при всей его странности, человек мог не сомневаться.
 Через день после попадания в госпиталь, когда его уже вот-вот должны были выписать, — он получил лишь незначительные травмы, — выживший человек, к немалому его удивлению, погрузился в запоздалый шок.
 Врачи говорили что-то насчет естественной психической реакции. Пациент же не видел в этом ничего естественного. Конечно, ему тут же оказали квалифицированную медицинскую помощь, и химическая терапия почти сразу же избавила человека от самых тяжелых проявлений шока. Но полностью исцелить его при помощи химических препаратов было невозможно, или, во всяком случае, врачи явно не считали такую попытку разумной. Один из них громко высказал сожаление, что не имеет возможности изучить медицинскую карту пациента. Такие карты можно было найти во множестве мест, но все эти места находились во многих днях или даже месяцах пути отсюда, в других планетарных системах.
 Утром следующего стандартного дня, получив наконец от врачей позволение выйти из госпиталя, — роботы как раз начали разбирать возведенную вокруг пациента временную постройку, — выживший человек ступил на поверхность планетоида. Иматра уже переживала первые, пусть еще весьма скромные шаги на пути обратно к пригодному для обитания людей состоянию. Правда, судя по тому, что человек видел вокруг, на полное восстановление былого состояния потребуется немало времени. Пострадавший от нападения суточный цикл — период обращения Иматры был нарушен — сейчас медленно возвращался к обычному, состоящему из двадцати четырех стандартных часов. Некоторая часть выносливых декоративных насаждений по-прежнему была жива и зеленела, несмотря на то что растения несколько часов пробыли практически в безвоздушном пространстве. Гавот (так звали человека) приостановился, восхищенно глядя на зелень. На прогулке уже можно было обойтись без скафандра — атмосферное давление практически вернулось к нормальному уровню. Правда, содержание кислорода все еще было низковато, но людям, работавшим под открытым небом, вполне хватало респираторов. Все окружающие, кроме только что выписанного пациента, как раз и носили такие респираторы.
 Неожиданно человек обнаружил, что он, словно повинуясь некоему внутреннему приказу, движется прямиком к дому, где он получил свой скафандр, которому был обязан жизнью. Конечно, подобные порывы могли представлять немалую опасность, но сейчас человек решил послушаться внутреннего голоса. Подойдя к нужному месту, человек замедлил шаги, а потом и вовсе остановился. Он безмолвно поблагодарил судьбу и удачу — безликие могущественные силы, в кои-то веки выступившие на его стороне, — потом огляделся. От взорванного здания остался лишь обгоревший остов. Оно стояло на краю огромных, протяженностью в несколько километров, руин. Когда-то здесь находился самый большой космопорт Иматры.
 Пожалуй, разумнее всего было бы немедленно уйти отсюда, но человек помедлил еще несколько мгновений, наслаждаясь ощущением неуязвимости. Он все еще продолжал стоять, задумчиво разглядывая руины, когда у него за спиной послышался звук смутно знакомых шагов. Кто-то приближался к нему.
 Человек обернулся и обнаружил, что стоит лицом к лицу с молодой женщиной в строгом деловом костюме и, конечно же, в респираторе.
 — Прошу прощения, вы — Кристофер Гавот? — У молодой женщины оказался мягкий и приятный голос. — Мне назвали ваше имя в госпитале.
 — Да, это я. — Он назвал спасателям не то имя, которым пользовался прежде, но человек считал, что оно годится не хуже любого другого.
 Гавот отметил, что собеседница практически не уступает ему в росте. Но этим их сходство не исчерпывалось. Женщина (опять же как и сам Гавот) была крепкого сложения, довольно красива, а также имела чрезвычайно холодный и деловой вид. Она представилась, назвавшись Ребеккой Танарат, агентом по особым поручениям при Ведомстве Человечества.
 Гавот напустил на себя невинный и удивленный вид.
 — Видите ли, я не местный… моя родная планета находится довольно далеко отсюда. Боюсь, я не совсем понимаю, что такое Ведомство Человечества. Судя по слову «ведомство», это, должно быть, какое-то правительственное бюро, или?..
 Госпожа Танарат терпеливо кивнула:
 — Да, именно. Иматранская система — лишь одна из четырех, подпадающих под юрисдикцию нашего филиала ВЧ.
 — Понятно. — Гавот понял, что был прав насчет знакомых шагов. Похоже, он всегда может угадать приближение закона, даже если и затрудняется точно определить, какой именно и чей закон претворяет в жизнь разговаривающая с ним сейчас женщина. Единственное, в чем был точно уверен Гавот, так это в том, что Ведомство Человечества понятия не имеет, кто он такой на самом деле. Иначе они не отправили бы беседовать с ним первую попавшуюся девчонку.
 Очевидно, госпожа Танарат что-то почувствовала. Она спросила:
 — Скажите, пожалуйста, соответствует ли действительности имеющаяся у нас информация о том, что вы не являетесь уроженцем Иматранской системы?
 — Да, я здесь проездом. Это была часть космопорта, да? — Гавот слегка повернулся и махнул рукой в сторону руин. На самом деле он ничуть не сомневался, что так оно и есть. Всего лишь в нескольких метрах от того места, где стояли два собеседника, некогда располагалась камера предварительного задержания при космопорте. Вскоре после сигнала тревоги один из охранников, и до того действовавший не совсем идиотично, решительно заявил, что жизнь арестованного сейчас полностью зависит от них и потому следует снять с него наручники и позволить ему надеть скафандр. Это совершенно безопасно, если предварительно отключить кое-какие системы скафандра…
 После короткого спора они все же выдали арестованному скафандр. При этом воспоминании Гавот слегка улыбнулся.
 Тем временем агент Танарат что-то говорила своим приятным голосом, явно собираясь втянуть Гавота в разговор. Его что, опять записали в подозреваемые? Было очень похоже, что агент Танарат выучила некие общие правила: например, то, что допрос обычно следует начинать в дружеском тоне. Но госпожа Танарат выглядела слишком юной, и ей трудно было добиться, чтобы ее дружелюбие выглядело естественным и искренним.
 Тем не менее она, несомненно, намеревалась выполнить порученную ей работу. Некоторое время Ребекка достаточно неуклюже старалась повернуть разговор в нужное ей русло. Почему берсеркеры так внезапно отступили? У господина Гавота нет никаких идей по этому поводу?
 На самом деле Гавот до сих пор не думал об этой стороне вопроса. Он наугад высказал предположение, что враги, практически стерилизовав маленькую планетку, просто двинулись к более крупной цели, бросились в атаку на расположенные ближе к солнцу и более плотно заселенные планеты. Поскольку Гавот не слыхал никаких воплей и плача по поводу сообщений об ужасных потерях на тех планетах, он предположил, что в этом рейде берсеркеры потерпели поражение или, по крайней мере, что людям удалось отбиться.
 Когда он высказал свои соображения, не забывая сохранять приличествующий случаю серьезный тон, собеседница спокойно сообщила, что ничего такого не произошло.
 — Как только берсеркеры прекратили громить этот планетоид, они тут же покинули систему, причем очень прытко. Внутренних планет угроза не коснулась.
 Со стороны казалось, что, произнося эти слова, агент Танарат внимательно наблюдает за реакцией собеседника. Гавот удивленно моргнул:
 — Может, они узнали, что к людям идет подкрепление?
 — Возможно. Но все равно эта история выглядит очень странно. Вам так не кажется? Пока что никому и никогда не удавалось напугать берсеркеров. — Теперь голос Ребекки Танарат звучал несколько жестче, чем в начале разговора.
 Гавот повернулся спиной к развалинам космопорта и почти наугад двинулся дальше. Из-под его ботинок взлетали и на некоторое время повисали в воздухе серые хлопья гари и пыль. Агент Танарат двинулась следом, заложив руки за спину.
 Через несколько шагов Гавот сказал:
 — Но ведь им же наверняка известно понятие «отступление». Если берсеркеры знают, что вот-вот должны подойти превосходящие силы противника и уничтожить их, они отступают, разве нет? Разве они не отступают ради того, чтобы в будущем снова иметь возможность уничтожать жизнь?
 Его спутница кивнула:
 — Конечно, и берсеркеры иногда отступают по тактическим соображениям. Но приближавшиеся человеческие войска — те самые, которые подобрали вас, — не были намного сильнее берсеркеров. Но даже если бы берсеркеры ошибочно сочли, что люди располагают значительным превосходством в силах, они не стали бы в панике бросать свои машины, разве не так?
 — Да, думаю, это маловероятно, — согласился Гавот, удивляясь тону, которым был задан вопрос. Молодая женщина говорила словно человек, отыскавший сокрушительный довод, который должен подвести итог длительных дебатов.
 Ребекка кивнула с весьма довольным видом, как будто усмотрела в ответе Гавота какую-то уступку, после чего продолжила:
 — На самом деле вопрос заключается вот в чем — простите, если он покажется вам жестоким, — почему они не могли задержаться на какую-то долю секунды, чтобы прикончить вас? Если рассказ о том, что с вами случилось, который я слышала, соответствует действительности, именно это и должно было произойти в ближайшие несколько секунд.
 — Надеюсь, вы не слишком разочарованы тем фактом, что я все еще жив. — Гавот позволил себе мимолетную победную улыбку. Но короткую — он решил, что Кристофер должен быть в общем-то застенчивым молодым человеком.
 — Ничуть. — Агент Ведомства Человечества одарила Гавота чуть более заинтересованным взглядом, чем до того. Потом — ему показалось или щеки Ребекки и вправду слегка зарделись? — госпожа Танарат подняла голову и взглянула в небо. — Нам нужно хотя бы вкратце установить, как именно проходила атака. Пара кораблей сейчас как раз изучает это в отраженном свете.
 — В отраженном свете? Боюсь, я не совсем вас понял. Ребекка Танарат резко взмахнула рукой, изображая движение корабля в космосе.
 — Два корабля сейчас уходят в подпространство, в разных направлениях, но удаляясь от местного солнца, чтобы обогнать солнечный свет, который отразился от планетоида. Это очень рискованно — уходить в подпространство так близко от звезды, и никто не станет делать этого без крайне серьезных причин. Когда исследовательские корабли определят точное расстояние с точностью до светового дня, они смогут отправиться туда и понаблюдать, как происходило нападение. Если все пройдет нормально и они точно рассчитают расстояние, они смогут сделать запись событий. — И Ребекка, гордая своими техническими познаниями, еще раз посмотрела на Гавота повнимательнее.
 Ее собеседник снова кивнул. Он постарался всем своим видом показать, что его глубоко впечатлило такое искусство проведения следствия. Вообще-то во время пребывания в госпитале он слыхал, как обсуждался ровно такой способ проведения расследования, только называли его как-то иначе. Что же до агента Танарат, она, похоже, считала это весьма важным.
 Хотя собеседники постоянно обменивались улыбками, посреди разговора какая-то деталь царапнула Гавота и заставила его насторожиться. Радиопередатчик его скафандра, предназначенный для связи с другими людьми в скафандрах и с местным штабом гражданской обороны, наверняка был включен в тот момент, когда он капитулировал перед берсеркером. Возможно, кто-то даже сквозь адский шум созданных берсеркерами помех — таким образом они блокировали связь своих врагов — все же смог перехватить сигнал, услышать какие-то произнесенные им слова. Кристофер не мог вспомнить, сказал он в тот момент что-нибудь или все-таки нет. Да нет, вроде бы не должен был…
 …но эти корабли, находящиеся в нескольких световых днях отсюда, наверняка не смогут сделать запись, на которой будет виден один-единственный человек, находящийся на поверхности планетоида, и, уж конечно, не смогут записать, что он там произнес…
 Собеседница, пристально наблюдая за Кристофером, еще раз настойчиво спросила:
 — Так у вас по-прежнему нет никакого предположения о том, что заставило берсеркеров так стремительно удалиться?
 — У меня? Нет. Откуда мне это знать? Почему вы спрашиваете об этом у меня?
 Искренне удивленный, Гавот начал очень естественно переходить к роли невинной жертвы бюрократов. Ему не нужно было прилагать каких-нибудь особых усилий, чтобы в его голосе зазвучало возмущение. Ведь это же и вправду будет возмутительно, если эти люди из Ведомства Человечества, что бы эта контора собой ни представляла, сумеют раскопать какие-нибудь данные о его встрече с берсеркером. Гавот уже почти забыл о своих травмах, поскольку среди них не было ни одной серьезной. Его дыхание было чистым, пульс — сильным и ровным. Но при всем при этом Кристофер не сомневался, что еще не оправился от шока.
 Гавот шел, погрузившись в беспокойные мысли. Его мало интересовало, собирается ли молодая женщина и дальше следовать за ним и продолжать разговор или нет.
 Ребекка решила остаться.
 — Куда вы направляетесь, мистер Гавот? — спросила она, явно не собираясь извиняться.
 — Просто гуляю. А что, я теперь обязан отчитываться в своих перемещениях?
 — Нет. В настоящий момент — нет. Но у вас что, есть какие-нибудь причины возражать против того, чтобы вам задали несколько вопросов?
 — Валяйте, спрашивайте. Если бы у меня были возражения, я бы сообщил вам об этом самым недвусмысленным образом.
 Агент Танарат кивнула:
 — Итак, откуда вы прибыли?
 Кристофер назвал планетарную систему, расположенную во многих световых годах отсюда, одну из тех, с которыми он был отчасти знаком. Она находилась достаточно далеко для того, чтобы идея проверить его слова превратилась в весьма хлопотное мероприятие.
 — А каков род вашей деятельности?
 — Я работаю в сфере образования.
 Похоже, такой ответ вполне устроил агента Танарат. Если бы Кристоферу нужны были какие-нибудь подтверждения того факта, что никто не питает ни малейших подозрений к его прошлому, этого бы ему хватило. Сейчас никому здесь и в голову не приходило, что он попал на Иматру в качестве преступника, которого под тщательной охраной перевозили с места на место. Что ж, после того как планетоид чуть не был уничтожен к чертям, неудивительно, что не сохранилось никаких документов и никаких свидетельств.
 Впрочем, это не отменяет необходимости быть осторожным. Очевидно, господа из этого ведомства всерьез подозревают, что он может оказаться доброжилом, — или по какой-то загадочной причине они стараются заставить его думать, что питают подобные подозрения. Гм. И что же это может быть за причина?
 — Мистер Гавот, каковы ваши дальнейшие планы?
 — Если вы хотите знать, не собираюсь ли я в ближайшем будущем покинуть Иматранскую систему, то я еще не решил. Я пока не совсем оправился от шока.
 Гавот как раз размышлял, что будет лучше: отделаться от агента Танарат или постараться поддержать знакомство? Но его размышления были прерваны появлением другого человека, тоже желающего отыскать Кристофера и задать ему пару вопросов. Это был мужчина, на вид явно постарше Ребекки. Впрочем, какая разница? Он тоже являлся представителем закона.
 Новоприбывший — офицер довольно внушительной внешности — сообщил, что он прикомандирован к штабу командора Принсепа. Командор Принсеп командовал той самой флотилией, которая появилась в Иматранской системе на пару часов позже, чем требовалось. Но все же его люди отыскали Гавота среди руин.
 — Командор хотел бы встретиться с вами, молодой человек.
 Гавот взглянул на госпожу Танарат. Ребекка промолчала, но перспектива упустить из вида подозреваемого — если Гавот действительно попал в эту категорию — явно внушала ей беспокойство.
 — Почему бы и нет? — отозвался Кристофер — В настоящий момент я ничем не занят.
 Он улыбнулся Бекки Танарат. Лучше иметь дело с двумя представителями власти, чем с одним. В такой ситуации всегда возникает возможность использовать одного из них против другого. Впрочем, Гавот отнесся к офицеру достаточно холодно и позволил себе слегка поворчать, как любой заурядный, ни в чем не повинный налогоплательщик, о том, что его неизвестно с какой стати неизвестно в чем подозревают.
 Когда они со штабным офицером уселись в наземный мобиль и направились в другой район разрушенного космопорта, Гавот получил некоторое подтверждение собственных подозрений.
 — Возможно, мистер Гавот, ваша настоящая проблема заключается в том, что других выживших не оказалось.
 — И что с того?
 — Я имел в виду, что агент Танарат и ее начальство явно заподозрили, что за этим кроется деятельность доброжилов.
 — Доброжилов?! — Гавот был полностью уверен, что сумел совершенно естественно изобразить ошеломленный и в то же время встревоженный вид. — Вы хотите сказать, что они подозревают меня?! Но это же нелепость. Мы как раз об этом сейчас и разговаривали.
 Офицер слегка подергал себя за заботливо ухоженные усы.
 — Боюсь, люди определенного типа — как раз такого, которые чаще всего идут работать в Ведомство Человечества, — склонны видеть доброжилов повсюду.
 — Но при чем тут я? Не может быть, чтобы они это говорили всерьез. Я надеюсь, что командор…
 — Командор Принсеп.
 — Да, конечно, Принсеп. Я надеюсь, хоть он не думает, что я действительно…
 — О, полагаю, нет, мистер Гавот, — успокаивающе заверил офицер. — Это будет обычное обсуждение происшествия. Просто вы единственный, с кем мы все еще можем поговорить.
 А в следующую минуту мобиль затормозил у края расчищенного участка космопорта, снова пригодного для использования. Здесь уже царило достаточное оживление, чтобы у несведущего наблюдателя могло возникнуть ощущение бодро идущей торговли. На участке размером примерно в квадратный километр стояло несколько кораблей (Гавот предположил, что это военные суда), напоминающих со стороны слегка деформированные металлические сферы или футбольные мячи. Их размеры варьировались от небольших до тех, которые Гавот, отнюдь не эксперт по военному флоту, счел огромными. Некоторые участки корпусов больших кораблей выглядели затуманенными — из-за силовых полей.
 Они с сопровождающим офицером вышли из машины и вместе двинулись к одному из самых маленьких кораблей.
 Кажется, в настоящий момент не существовало ни малейших доказательств, на основании которых Гавота можно было обвинить в пособничестве берсеркерам, и Кристофера это чрезвычайно радовало. Если, конечно, не считать доказательством сам тот факт, что он каким-то образом остался в живых. А ведь кто-нибудь мог и счесть…
 На самом деле он не понимал, откуда такие доказательства могут взяться. Ведь и вправду гнавшаяся за ним машина была искалечена. Сперва она некоторое время пыталась убить его и не преуспела вовсе не от недостатка старания. Во всяком случае, было известно, что проклятые машины убивают доброжилов с не меньшей готовностью, чем других живых существ, как только приходят к выводу, что те перестали быть полезны.
 В действительности при мысли о том, что его на полном серьезе собираются назвать этим проклятым именем, у Гавота в душе поднималась целая буря чувств. Подобно всем, с кем он только был знаком, Кристофер считал доброжилов омерзительными существами. Нет, Гавот, конечно же, на самом деле никогда не видел ни одного доброжила, о котором знал бы, что тот таковым является, да и вообще никогда о них всерьез не думал. А теперь вдруг это говорят о нем самом… Ну, ему не впервой переходить в какую-нибудь новую категорию.
 Но как ни крути, а в последний миг перед тем, как хромой берсеркер развернулся и ушел, что-то ведь произошло, не так ли? Между ним и машиной состоялась какая-то сделка. Или, во всяком случае, так казалось Гавоту в тот момент. Так ему это и запомнилось.
 Они с машиной смерти достигли некоего своеобразного понимания… А действительно ли достигли?
 В настоящий момент Гавот даже для себя не мог решить, стоит ли серьезно относиться к этому воспоминанию, к этим ощущениям.
 Когда человек и машина стояли лицом к лицу, ни один из них не произнес ни слова. Никакие условия сделки не были оговорены. Ха! И откуда он мог теперь точно знать, что именно произошло с его сознанием и какую именно цель мог преследовать берсеркер?
 Нет, дурачить самого себя бессмысленно. Кристофер постарался вспомнить все происшедшее как можно точнее. Пришлось признать, что берсеркер не просто так повел себя настолько странно и позволил ему остаться в живых. Он явно почему-то считал, что Гавот живой полезнее для дела берсеркеров, чем Гавот мертвый. Потому что в противном случае он ни за что не развернулся бы и не ушел. Не бывает таких берсеркеров. Он бы в ближайшие пять секунд просто прикончил свою жертву, вот и все.
 — Да вы не беспокойтесь. — Офицер, явно введенный в заблуждение мрачностью Гавота, попытался успокоить своего подопечного. — Как правило, с нашим стариком совсем несложно иметь дело.
 Усаживаясь вместе с сопровождающим в космический челнок, Гавот вздохнул. Все его внутренние ощущения недвусмысленно свидетельствовали о том, что Судьба, похоже, припасла ему какой-то новый букет проблем. А ведь ему вполне хватало и прежних.
 Судя по косвенным признакам, командор Принсеп действительно с нетерпением ожидал этой беседы. Маленькому челноку, на котором летели Гавот и штабной офицер, была обеспечена зеленая улица для прохождения через занятый флотом участок космоса. Когда челнок вышел из атмосферы в космос, Гавот увидел внизу покрытый небольшими водоемами планетоид. Результаты первой фазы восстановительных работ уже были вполне заметны.
 Из случайных реплик, оброненных по дороге кое-кем из попутчиков, Гавот узнал, что восстановительные работы были временно приостановлены по распоряжению командора. Принсеп считал, что большую часть энергетических ресурсов следует бросить на преследование врага. Восстановительные работы могут подождать до тех пор, пока не будет достигнута полная уверенность, что враги не вернутся для повторного нападения.
 Теперь, когда челнок стремительно поднимался, казалось, что повисшая на орбите флотилия занимает все больше и больше места. В свете отдаленного солнца Иматранской системы были видны пятнадцать-двадцать кораблей, образующих какое-то малопонятное построение.
 Хотя флотилия и была объединена под командованием одного человека — офицера по имени Иван Принсеп, известного своим добродушным характером и играющего, как предположил Гавот, немалую роль на политической арене, — составлена она была из кораблей, принадлежащих разным планетам. Впрочем, все эти планеты, конечно же, были населены соларианцами.
 Гавот также подслушал случайно разговор о том, с какими усилиями оперативная группа командора Принесла, едва не настигшая бесчинствующих берсеркеров здесь, на Иматре, преследует эту самую вражескую флотилию или некоторую ее часть, и причем преследует уже давно, никак не меньше нескольких месяцев.
 В отличие от берсеркера Дирака, устроившего налет во времена оные, нынешние машины появились не из туманности Мавронари, а с противоположной стороны. Оперативная группа Принсепа, подоспевшая как раз вовремя, чтобы спасти Гавота, валявшегося в поврежденном скафандре посреди покинутого поля боя, прибыла с той же самой стороны, что и берсеркеры, но на несколько часов запоздала и не застала их.
 Гавот уже принялся обдумывать идею: а не попытаться ли ему отправиться вместе с флотом в качестве свидетеля, или консультанта, или просто в качестве гражданского лица, нуждающегося в помощи? Это явно лучше, чем торчать на выжженной Иматре или на какой-нибудь из внутренних планет и дать возможность Ребекке Танарат и ее подозрительным коллегам проверить всю его подноготную.
 К счастью для Гавота, командор Принсеп, невзирая на приказ о непрерывном преследовании, задержался в Иматранской системе, ожидая подхода подкрепления. Зависнув у Иматры, командор ухитрился по крайней мере создать видимость бурной деятельности, встречаясь с представителями власти с внутренних планет системы.
 — Прямо по курсу флагманский корабль.
 Взглянув в иллюминатор, Гавот увидел корабль — не то боевой, не то рейсовый, — называвшийся «Симметрия». Когда челнок подлетел достаточно близко, чтобы Гавоту удалось разобрать написанное на борту флагмана имя, Кристофер понял, что сильно ошибался, сочтя стоящие в космопорту корабли огромными.
 Несколько минут спустя челнок ловко юркнул в боевой люк и пристроился на посадочной палубе, расположенной в середине флагманского корабля.
 Гавота быстро провели не то на командирский мостик, не то в командную рубку — ну, в общем, в некое напоминающее пещеру помещение, заполненное оружием и разнообразными экранами. Именно так в представлении Кристофера и должно было выглядеть сердце военного корабля.
 Несмотря на все заверения сопровождающего, Гавот все же ожидал увидеть сурового, не склонного к бессмысленным поступкам воина. И потому был поражен, впервые взглянув на командора Принесла, низенького толстячка средних лет, одетого в измятую военную форму.
 Гавот сощурился и присмотрелся. Некоторые кресла, стоящие в этом полутемном, весьма впечатляющем помещении, занимали обычные люди с бесстрастными лицами, занятые своими делами. Внимание же самого командира карательного военного соединения сейчас было всецело приковано к стоящему перед ним голографическому экрану. Командор Принсеп сердито спорил с какой-то экспертной системой. Кажется, предметом спора служило некое сложное меню. Гавот услышал упоминания о брюссельской капусте, печеной «аляске», курином супе с зеленым перцем «чили» и некоем блюде под названием гуакамоль.
 Гость сообразил, что попал отнюдь не в логово тигра, жаждущего битвы, и это открытие сильно его приободрило. Гавот решил, что может не слишком беспокоиться об опасностях боя, если отправится в путь с флотом.
 Затем, очевидно, командор закончил утрясать меню. Он обратил взгляд своих несколько водянистых глаз, смутно напоминающих женские, на гостя, пригласил его присаживаться и спросил, что там все-таки стряслось.
 Гавот примостился на краешке одного из соседних кресел и поведал ту же самую историю, которую уже излагал спасшим его людям.
 Принсеп, печально глядя на гостя, потыкал указательным пальцем в толстую щеку, словно осторожно проверяя состояние ноющего зуба. Но заговорил он совсем не об этом.
 — Вами интересуется Ведомство Человечества, молодой человек.
 — Я уже обнаружил это, командор. — Гавот поймал себя на том, что изо всех сил старается произвести приятное впечатление на Принсепа. Впрочем, он, конечно же, не хотел переборщить.
 Но в этот момент его собеседника снова отвлекли и от гостя, и от исполнения служебных обязанностей — во всяком случае, на некоторое время. На ближайшем экране возникло графически оформленное сегодняшнее меню, которое немедленно приковало внимание командора.
 Впрочем, на этот раз он не окончательно забыл о госте.
 — Пожалуй, вам лучше будет столоваться и спать на этом корабле. Я вас зачислю гражданским консультантом. Мне бы хотелось поподробнее обсудить ваши приключения на планетоиде. Да и кое-кто из моих людей тоже захочет побеседовать с вами.
 Гавот изобразил легкое колебание. Внутренне же он готов был подпрыгнуть от радости, услышав это предложение. Кристофер даже не стал задумываться над тем, не стоит ли на самом деле рассматривать его как приказ. Инстинкт подсказывал ему, что в настоящий момент ему следует прежде всего остерегаться людей из Ведомства Человечества, и Принсеп, похоже, предоставлял Гавоту наилучшую возможность вырваться из их лап. Кристофер все еще испытывал сомнения насчет истинной природы ВЧ. Похоже, это какая-то крупная организация, занимающаяся исключительно борьбой с доброжилами. В таком случае она не имела аналогов в тех населенных соларианцами районах Галактики, которые были известны Гавоту. Но он в принципе чувствовал отвращение к любым правительственным организациям, допрашивающим и арестовывающим людей.
 К некоторому удивлению Гавота, выйдя из командной рубки, он вскоре снова столкнулся с Бекки Танарат. Со стороны казалось, будто она чувствует себя на «Симметрии» как дома. Агент Танарат дружелюбно поприветствовала Кристофера и сообщила, что прибыла на флагман на челноке ВЧ. В целом она вела себя так, словно имела право здесь находиться.
 Внутренне Гавот испытывал легкое презрение к самоуверенной и беззастенчивой работнице спецслужб. Кристоферу казалось, что в госпоже Танарат чувствуется некоторая ненадежность, и он уже начал с удовольствием представлять, как попытается соблазнить ее, если только представится такая возможность.
 Он уже готов был снова отвечать на вопросы о берсеркерах, если это потребуется. Он может преспокойно отрицать, что когда-либо общался с ними, и, в общем, это даже не будет ложью. Да, действительно был такой момент, когда он стоял лицом к лицу с машиной смерти, но это происходило в какой-то другой реальности. Гавот был не чужд такого рода дихотомий. Этот способ чрезвычайно облегчает возможность эффективно соврать. Гавот еще ни разу не встречался с детектором лжи, способным его уличить.
 Потом к Бекки Танарат прибыло подкрепление: суперинтендант Газин из иматранского отделения ВЧ и лейтенант Арьяри; видимо, это были агенты более высокого уровня.
 Суперинтендант Газин оказался мрачным мужчиной с резкими манерами и аскетической внешностью, а лейтенант Арьяри — его бледной копией. Гавоту показалось, что оба агента испытывали фанатичную ненависть не только к берсеркерам и доброжилам, но и ко всему миру в целом. Кристофер такого подхода не понимал. Он вообще редко задумывался о том, ненавидит ли он кого-нибудь.
 Вскоре стало ясно, что суперинтендант и его помощник прибыли на флагманский корабль исключительно затем, чтобы повидаться с Гавотом. Они сразу же потребовали устроить им эту встречу.
 Встреча состоялась в помещении, выделенном представителям Ведомства Человечества. На взгляд Гавота, никаких результатов она не дала. Ему никто не угрожал в открытую, но было очевидно, что ВЧ пытается завести против него дело.
 Что же до Бекки Танарат, ее, кажется, притягивало к Гавоту нечто другое, помимо долга как такового. После окончания встречи она подкараулила молодого человека в коридоре и сообщила о свежем слухе: кажется, представители высшей законодательной власти сейчас обсуждают выдвинутое кем-то предложение о введении военного положения на планетоиде Иматра. Если это предложение пройдет, обвинители получат куда большую власть, чем та, которой они обычно располагают.
 — Я просто хотела вас предупредить, — закончила она свою речь.
 — Спасибо. Хотя не думаю, что мне под силу что-нибудь с этим поделать. Между прочим, а вас не беспокоит, что ваш босс увидит, как вы тут со мной любезничаете?
 — Ни капельки. Он сам мне приказал так поступить.
 — Ага, понятно. Чтобы втереться мне в доверие?
 — И постараться добиться, чтобы вы проговорились и сделали кое-какие признания.
 — Надеюсь, сейчас вы не ведете запись?
 — Пока что нет, но сейчас включу. Готовы?.. Пуск. Гавот не заметил, чтобы Бекки сделала хоть малейшее движение. Видимо, у нее был какой-то приборчик, управляемый альфа-излучением головного мозга. Да, наверняка.
 Гавот был абсолютно уверен, что окончательное решение о введении или неведении военного положения будет зависеть от командора, поскольку Принсеп располагал достаточной военной силой, чтобы поступать так, как сочтет нужным.
 Командиру флотилии такая перспектива явно была не по душе. Он созвал к себе главных заинтересованных лиц для обсуждения вопроса. Кажется, присутствие Гавота и агентов ВЧ ему чем-то не нравилось.
 — Я не понимаю смысла этого предложения. — Как обычно, командор говорил нетерпеливо и раздражительно. — Те крупицы знаний, которыми я располагаю, нашептывают мне, что цель военного положения — установление контроля над населением, который грозит стать неуправляемым.
 Один из помощников Принсепа коротко кивнул:
 — Совершенно верно, командор.
 — Тогда я вообще ничего не понимаю. — Принсеп устремил взгляд водянистых глаз на агентов ВЧ. — Какое, собственно, население вы хотите взять под контроль? Если вы еще не в курсе, так я вам сообщаю: оно перебито вчистую. — Произнося последнюю фразу, командор слегка передернулся от отвращения.
 В этот момент суперинтендант Ведомства Человечества Разин, явно знающий, чего добивается, решил перейти к слегка завуалированным угрозам:
 — Это наилучший образ действий для данной ситуации, господин командор. Или, возможно, у вас есть какие-то причины не считаться с точкой зрения Ведомства Человечества?
 Принсеп лишь моргнул и с несчастным видом уставился на собеседника:
 — Любезнейший, какие бы личные чувства я ни испытывал, они не имеют отношения к делу. Что же касается интересов военной операции, суперинтендант, наш единственный выживший свидетель нападения должен находиться под рукой у военных, дабы при необходимости с ним в любой момент можно было проконсультироваться.
 Насколько понимал Гавот, все это было банальной политической пикировкой. На самом деле ни командор, ни его советники не испытывали особой нужды в Кристофере. И вне зависимости от того, насколько молодой человек желал им помочь, в действительности он очень мало знал о берсеркерах. Гавот задумался: а не выдумать ли какие-нибудь животрепещущие подробности, чтобы наверняка убедить командора в своей полезности? Но тут же решил, что это слишком рискованно.
 Теперь Гавот, несмотря на свои прежние дурные предчувствия, был убежден, что события развиваются вполне неплохо для него. Фортуна улыбнулась ему, неистовая Фортуна, не дававшая ему передышки. Кристофер с удовольствием обосновался в каюте, предоставленной ему на борту «Симметрии», маленькой, но вполне приемлемой. Через день-два это весьма впечатляющее боевое судно унесет его прочь от хаоса Иматранской системы и загребущих рук суперинтенданта Газина и его соратников из Ведомства Человечества, не допытываясь, кто он такой на самом деле и в каком статусе прибыл в систему.
 Кристофера беспокоило лишь одно — задержка. Он очень сильно сомневался, что командор-гурман бросится сломя голову в погоню за удирающим флотом берсеркеров. Если командор Принсеп имеет возможность беспрепятственно наслаждаться пятью винами и разнообразными экзотическими блюдами, зачем ему рисковать и вступать в настоящую схватку с этим убийственным сборищем машин?
 Благополучно пройдя через последнюю неприятную встречу с суперинтендантом — во всяком случае, Гавот искренне надеялся, что эта встреча и вправду станет последней, — молодой человек проводил большую часть времени, проверяя один корабельный экран за другим или болтая со свободными членами экипажа. Он отметил про себя тот факт, что ожидаемые корабли пополнения прибывали в Иматранскую систему с неравными интервалами, от нескольких минут до нескольких часов, и присоединялись к флотилии.
 Продолжавшееся сосредоточение сил производило немалое впечатление. Весьма грозное, надо признать. Но Га-йот не слишком опасался боя. Он все еще сильно сомневался, что Принсеп относится к тому типу лидеров, которые умеют должным образом использовать имеющиеся у них в распоряжении силы.
 Он с удовольствием обсуждал эту тему наряду с другими в беседах с Бекки Танарат. Конечно же, Гавот был уверен, что Бекки записывает их разговоры, и эта уверенность была тем крепче, чем больше девушка это отрицала.
 Что же касается командора Принсепа, то с ним все было просто замечательно. Этот человек очень ревниво относился к покушениям на его прерогативы и всегда готов был защищать свой авторитет; но лететь куда-то и драться с берсеркерами — совсем другое дело. Нет, он, конечно же, отправится в путь и поищет противника, но, несомненно, очень постарается не подлетать к нему слишком близко.
 Это было лишь на руку Гавоту, не слишком рвущемуся сражаться с берсеркерами. Особенно после испытаний, пережитых им на поверхности планетоида.
 И все же зловещий рокот приготовлений продолжался час за часом. Гавот невольно заинтересовался управлением смертоносными катерами-разведчиками. Некоторые из них имели почти сферическую форму, другие же заостренным силуэтом напоминали застывшую молнию. Они стрелой проносились мимо «Симметрии», спускаясь на поверхность Иматры или возвращаясь на орбиту к своим корабля м — носителям.
 Члены команды рассказали Гавоту, что некоторые из этих катеров-разведчиков решились на опасность ухода в подпространство внутри системы, чтобы перехватить отраженный свет, и теперь вернулись с записями нападения, которых все давно и с нетерпением ожидали.
 Вскоре поступил приказ собраться в рубке командора. Принсеп сидел там и изучал видеозаписи недавнего налета. Агенты ВЧ тоже получили доступ к этим записям, но, похоже, не сумели найти там новой пищи для своих подозрений.
 К огромному облегчению подозреваемого, он вскоре узнал — от агента Танарат, постоянно выказывающей ему знаки симпатии или даже более теплых чувств, — что суперинтендант Газин добился позволения прочесать архивы флота, но не нашел никаких данных, позволяющих связать Кристофера Гавота с каким бы то ни было преступлением.
 Но, кроме того, Бекки между делом упомянула об одной подробности, о которой Гавот уже догадывался, а именно — что суперинтендант день назад отослал отпечатки пальцев Кристофера и прочие его идентификационные характеристики на одну из внутренних планет. После недавнего нападения связь все еще работала неважно, но тем не менее ответ мог прийти в любой момент.
 — Какого черта он ко мне прицепился?! — на мгновение вспылил Гавот, но тут же испугался, что женщина заметит выпущенные когти хищного зверя.
 Впрочем, Бекки, кажется, не увидела в его поведении ничего странного.
 — Не знаю, — отозвалась она. — Возможно, по каким-то политическим причинам. Он всеми доступными способами прорывается вверх по служебной лестнице.
 Собеседники прошли чуть дальше.
 — Не знаю, — еще раз повторила Бекки. — Когда я поступала к ним на работу, я не думала, что все будет именно так.
 — В самом деле?
 — Правда, не думала. Я верила в их заявления, что, дескать, их цели — поддержание общечеловеческих ценностей и…
 Внезапно Бекки умолкла на полуслове и остановилась. Гавот тоже застыл на месте.
 Из-за угла коридора показалось напоминающее бочонок существо на дюжине толстых коротких ножек. Оба соларианца в жизни не встречались ни с чем подобным Существо было около метра высотой, плотное, как крепко сбитый человек, в зеленом струящемся наряде…
 — Кармпанин! — выдохнул Гавот. В следующее мгновение он отчасти взял себя в руки. И Гавот, и Бекки, как, впрочем, и подавляющее большинство соларианцев, видели таких существ лишь на экранах стереовизоров, в качестве действующих лиц разнообразных фильмов о фантастических приключениях в космосе. Да и то, скорее всего, там были не сами кармпане, а их искусно выполненные имитации.
 Существо — кармпанин — явно услышало этот возглас. Он — или она — остановился и повернулся к молодым соларианцам.
 — Меня зовут Четвертый Приключенец. — Из явно нечеловеческого рта послышались отрывистые, но вполне разборчивые слова. — Я мужского рода, если, конечно, вас интересовать, как думать обо мне.
 Соларианцы представились в ответ. Кармпанин непринужденно поболтал с ними, но, кажется, особенно заинтересовался Гавотом. Четвертый Приключенец объяснил своим собеседникам, что провел несколько лет в качестве аккредитованного дипломата при нескольких соларианских правительствах, а теперь вот уже несколько месяцев он обычный пассажир «Симметрии» и ведет уединенный образ жизни.
 Вскоре Четвертый Приключенец пригласил Гавота в Танарат в качестве его гостей принять участие в следующем совещании у командора.
 Как минимум. Гавота это приглашение заинтриговало — С удовольствием! Если, конечно, командор не будет возражать.
 Но выяснилось, что командор не имеет никаких возражений против присутствия молодых людей, раз этого желает кармпанский дипломат.
 Явившись на совещание, кармпанин сразу же умостился в особом кресле. Говорил он очень мало, но зато внимательно прислушивался к словам остальных.
 Какой-то соларианец без обиняков заявил, что существует лишь одна разумная причина, которая могла заставить берсеркеров отступить настолько стремительно, как они сделали в данном случае, и бросить цель, при том, что их нападение успешно продвигалось, но еще не дошло до смертного исхода.
 Другой военный перебил говорившего:
 — Не понимаю, как они могли быть уверены, что хотя бы проведенную работу выполнили достаточно тщательно. Если бы они играли по своим обычным правилам, они задержались бы у планетоида как минимум на то время, которое потребовалось бы, чтобы убедиться, что тут и вправду все мертвы.
 — Единственное объяснение для их чрезмерно раннего отступления одно: кто-то предоставил им возможность уничтожить еще большее количество жизней — предпочтительно человеческих — где-то в другом месте. Или они были убеждены именно в таком ходе событий.
 — Все, что нам известно, так это то, что берсеркеры всем прочим целям предпочитают человеческие жизни, и в особенности соларианские.
 Никто не стал оспаривать это утверждение и, уж конечно, не стал этого делать присутствующий кармпанин. Берсеркеры отлично понимали, что лишь одна разновидность галактической жизни — по крайней мере, в этой части Галактики, — всерьез оспаривала господство машин смерти и действительно серьезно препятствовала берсеркерам в исполнении их миссии. Поэтому в шкале приоритетов берсеркеров уничтожение одной человеческой жизни стояло выше истребления значительного количества животных или растений.
 Потом кто-то из участников совещания выдвинул новое соображение по поводу того, что заставило врагов отступить. Впрочем, на самом деле эта версия была лишь вариацией на тему первого предположения. Она гласила, что берсеркеры захватили на поверхности Иматры какого-то человека или какой-то предмет либо получили там какую-то информацию, позволяющую им заполучить более ценную добычу. Но эта мысль несколько всех ошеломляла. Что же это был за лакомый кусочек, если из-за него берсеркеры бросили все и смылись, не задержавшись ни на минуту?
 — Даже притом, что, отступая, они допускали возможность сохранения какого-то количества человеческих жизней.
 — Да, даже при том.
 Все невольно обернулись. Гавот понял, что такое, видимо, произошло впервые: кармпанин заговорил на совете.

 ГЛАВА 16

 Гавот впервые оказался на военном корабле, и он был поражен, узнав, как мало человек входят в экипаж судна, пусть это даже корабль границы — так называли подобных «Симметрии» левиафанов. Так что собравшееся на флагмане общество было немногочисленным, но зато интересным.
 Удивление Гавота росло час от часа, хотя молодому человеку и удавалось держать это при себе. Ему нравилась обстановка. Ему нравилось наблюдать за командором Принсепом, когда тот в волнении размахивал руками с пальцами-сосисками и обсуждал с роботом-поваром меню сегодняшнего ужина или завтрашнего ленча. Кристофер с робким и нерешительным видом пристраивался где-нибудь в уголке рубки и сидел там, размышляя о других вещах, — и из существенных вопросов он не упустил ни крохи.
 Гавот был уверен, что все еще пользуется покровительством командора, и потому разнообразные маневры части его потенциальных гонителей скорее забавляли, чем беспокоили Кристофера. Правда, его слегка волновал вопрос о том, как долго он еще сможет пребывать под опекой командира флотилии. В нынешних обстоятельствах Гавот мог себе позволить лениво бродить от офицерской кают-компании к библиотеке, от библиотеки к спортзалу военного корабля, а от спортзала — к отведенной ему каюте. Кристофер решил, что по армейским стандартам это довольно большая каюта — длиной в три шага — и достаточно просторная, чтобы там помещалась койка, стол, стул, умывальник и голографический экран. Вероятно, сюда поселили чиновников средней руки, когда они посещали корабль или путешествовали куда-нибудь.
 Кармпанин, Четвертый Приключенец, занимал точно такую же каюту чуть дальше по коридору. Гавот, который был доволен своим вынужденным, но вполне комфортабельным пребыванием на борту флагмана и который привык чувствовать себя чужаком, постепенно начал ощущать некое родство с другим чужаком. Кажется, кармпанин испытывал к нему те же чувства.
 Вскоре Гавот обнаружил, что никто из находящихся на борту «Симметрии» соларианцев не знает причин, заставивших кармпанина присоединиться к их экспедиции, хотя домыслов, конечно, было много. Четвертый Приключенец явно был слишком выдающимся дипломатом и слишком важной шишкой, чтобы кто-нибудь рискнул обидеть его или запретить делать то, что кармпанин всерьез вознамерился сделать. Но это и вправду была великая редкость — кармпанин, путешествующий на соларианском корабле вдали от мест обитания своего народа, остающегося вечной загадкой для людей.
 Довольно долго ходили слухи, что эта раса способна проделывать странные штуки с ментальным контактом и что их достижения в области телепатии намного превосходят способности соларианцев. Для Гавота эти слухи были словно заноза в мозгу, напоминающая об опасности, поскольку для него это увеличивало риск разоблачения. И все же он был очарован и поймал себя на том, что каждый раз, когда выпадает возможность, внимательно разглядывает кармпанина. Если Четвертый Приключенец и имел какие-либо возражения против такого пристального изучения, он держал их при себе.
 На взгляд соларианца, Четвертый Приключенец был почти неотличим от других кармпанов, настоящих или созданных при помощи компьютерной графики, которые время от времени появлялись на экранах. Некоторые соларианцы, описывая крепко сбитых неуклюжих представителей этой расы, говорили, что телом кармпане похожи на роботов, — а вот склад ума у них мечтательный.
 Небольшое количество кармпанов прославилось среди соларианцев и вошло в анналы под именем Пророков Вероятности. Гавот при первом же удобном случае попытался расспросить Четвертого Приключенца, что же на самом деле кроется за этим титулом — или должностью, или родом деятельности. Молодой человек признался, что не знает, как именно это должно называться.
 — Я предпочел бы поговорить на другие темы, — сказал Четвертый Приключенец.
 Бекки тоже чрезвычайно заинтересовалась их экзотическим спутником. Она напомнила Гавоту о знаменитой исторической сцене, произошедшей незадолго до легендарного сражения у Каменной Россыпи, — о драматическом явлении Пророка, увешанного множеством проволоки и волокон, плотно соединяющими его с кармпанскими животными и собранным вокруг оборудованием…
 — Шоу-бизнес, — презрительно прокомментировал Гавот. Но он не был уверен, что на самом деле прав.
 …А потом, в один прекрасный момент, когда Бекки отсутствовала, Четвертый Приключенец посмотрел на Гавота так же бесстрастно, как смотрел человек, изучая бревнообразное тело кармпанина. Кармпанский дипломат пространно заверил молодого соларианца, что он, Гавот, избежал гибели от рук берсеркеров по какой-то благой, хотя пока что и загадочной причине. У Гавота сложилось впечатление, что Четвертый Приключенец имеет в виду нечто вроде Божьей воли или провидения, хотя кармпанин и не произносил таких слов.
 Гавот был слегка разочарован; он сам толком не знал, чего ожидал от этого экзотического существа, но явно чего-то большего. С его точки зрения, любой, открыто заявляющий о своей вере в Бога, то ли был чокнутым, то ли, что более вероятно, старательно дурачил слушателей.
 Но в то же время Гавот испытал неожиданное для него самого чувство: ему было очень приятно, что хоть одна влиятельная особа полностью уверена в его невиновности. Обычно получалось так, что Гавот мог поддерживать отношения с новыми знакомыми, только если старался вести себя как можно более приятно; а после того, как люди узнавали Кристофера получше, они обычно переставали ему доверять.
 Суперинтендант ВЧ, продолжавший упорно торчать на борту «Симметрии», потребовал у командора Принесла предоставить ему доступ к записям нападения берсеркеров, недавно раздобытым военными, и получил таковое разрешение. Командор и в мыслях не держал отказывать в исполнении разумных просьб представителю законной власти, находящемуся при исполнении служебных обязанностей. Но еще раньше до этих записей дорвались флотские аналитики, при помощи компьютеров разложили их на составные части, собрали обратно и продолжали вертеть то так, то этак.
 По записям удалось твердо установить некоторые факты, в том числе точное направление, в котором отступили берсеркеры, и численность эскадры, совершившей налет. В нее входило десять крупных кораблей, пригодных к межзвездным перелетам. Каждый из них нес небольшую армию десантных катеров и разнообразных адских приспособлений.
 Один или два корабля-носителя и большое количество мелких берсеркеров были уничтожены батареями наземной обороны: со времен налета, произошедшего три столетия назад, эти батареи значительно укрепили, хотя так и не потрудились полностью довести до ума. Теперь никакая машина смерти, будь она даже размером с легендарного берсеркера, за которым погнался Дирак, — а даже самые крупные корабли из нынешних сильно уступали ему, — не смогла бы провернуть такой налет в одиночку. Но они пришли не поодиночке, и эскадра берсеркеров оказалась не по зубам обороне планетоида.
 Стратеги и вроде-как-стратеги, находившиеся на борту «Симметрии», скребли подбородки, протирали глаза и все пытались понять — что бы это значило? Почему вражеская эскадра отступила именно в этом направлении?
 — Но здесь на пути нет ничего, кроме Мавронари… Конечно, вполне возможно, что они поначалу легли на ложный курс, чтобы сбить нас со следа.
 — Это плохо соотносится с фактами. Они так спешили, что не позволили себе потратить лишних пять секунд, хотя это позволило бы им уничтожить еще одного человека. И чтобы после этого они начали петлять?
 При помощи многократного увеличения и разнообразных уловок, пущенных в ход графической экспертной системой флагмана, стало возможным разобрать на видеозаписях, сделанных из глубокого космоса, поразительно отчетливые детали, и в их числе — силуэт берсеркера, того самого, который преследовал Гавота.
 На некоторых увеличенных кадрах наличествовала даже едва различимая точка, по поводу которой все аналитики согласились считать, что это, должно быть, и есть сам Гавот, одетый в скафандр.
 Суперинтендант Газин и старший агент Арьяри также провели немало времени, помногу раз просматривая эту часть записей и демонстрируя сильный интерес и не менее сильные подозрения. Но представителям ВЧ пришлось обломиться: они не обнаружили ничего такого, что позволило бы обвинить Гавота в пособничестве берсеркерам.
 Лишь один момент во всех записях казался двусмысленно подозрительным: колебания машины смерти, застывшей лицом к лицу с Гавотом. Но даже это могло объясняться тем фактом, что берсеркер был покалечен.
 Гавот выказал застенчивое любопытство и был приглашен командором на просмотр записей.
 Молодой человек ухитрился добыть для агента Танарат приглашение на следующий просмотр, чем произвел на девушку еще большее впечатление.
 К огромному облегчению подозреваемого, выяснилось, что из мельтешения фигурок на экране нельзя извлечь никаких сведений о большей части действий, которые он совершал, пытаясь удрать от берсеркера.
 Конечно же, старшему агенту и суперинтенданту Ведомства Человечества увеличенные кадры с изображением Гавота на поверхности Иматры показались жутко подозрительными. Во всяком случае, именно так они заявили.
 — Мы пытаемся собрать все сведения об этом человеке-и мы их непременно получим. Но в настоящий момент, как вы сами понимаете, связь в системе работает из рук вон плохо.
 Гавот же был абсолютно уверен, что на планетоиде не сохранилось никаких документальных свидетельств о его присутствии в космопорту — как осужденного убийцы, транспортируемого к месту заключения. Но если он будет болтаться поблизости, то рано или поздно кто-то да перешлет сюда его отпечатки пальцев, и вот тогда начнутся крупные неприятности.
 Тем временем командор Принсеп вместе со своими штабными офицерами продолжал изучать безумно загадочные записи нападения, и необходимость решить дальнейшую судьбу Гавота была отнюдь не самым сильным побудительным мотивом.
 Во время последней фазы яростной атаки во многих пунктах на поверхности планетоида находилось множество мелких вспомогательных машин-берсеркеров. Все они на тот момент были полностью дееспособны и продолжали поливать окрестности лучами смерти, методично трудясь над выполнением своей бесконечной задачи — стерилизации Вселенной.
 Послышалось удивленное бормотание. Кто-то остановил запись, и изображения берсеркеров на время застыли.
 — Немного назад, и посмотрим это место еще раз. Запись отмотали назад и пустили снова. Нет, это была не ошибка и не брак записи. Все берсеркеры десантной группы одновременно прекратили все свои занятия — и машина, угрожавшая Гавоту, вместе со всеми остановилась на полушаге. А потом все берсеркеры так же единодушно ринулись к своим десантным кораблям, доставившим их на поверхность планетоида.
 Это было видно абсолютно четко: все берсеркеры, находившиеся на планетоиде, начали отступать одновременно, буквально в одну и ту же долю секунды.
 — Похоже, это то самое чудо, которое спасло нашего молодого друга, Гавота. Да, я бы сказал, что так оно и есть. Только взгляните на эту синхронность.
 Согласованность действий берсеркеров произвела огромное впечатление на командора Принесла.
 — Должно быть, их корабли-носители передали какой-то сигнал, обращенный ко всем берсеркерам, находящимся на планетоиде, причем передали одновременно.
 — Очевидна, да. Но скорость, с которой отреагировали десантные машины, заставляет предположить, что имело место нечто большее, чем обычный сигнал к отходу. Я имею в виду уровень приоритетности приказа. Он остановил всех берсеркеров буквально на полушаге-Мы не имеем возможности перехватывать такие передачи, но вы, пожалуй, правы. Это явно был приказ высшей категории срочности. Он перекрыл все прежние приказы и заставил десантные машины бросить все, чем они занимались, и немедленно возвращаться к кораблям-носителям. Эскадра дождалась последнего корабля и лишь после этого двинулась прочь из системы.
 — Правильно. Я как раз и хотел заметить, что эти сволочи, прежде чем улететь, подобрали все десантные машины, даже те, которые были серьезно повреждены.
 — И о чем это говорит?
 — Это свидетельствует о том, что берсеркеры рассчитывали, что там, куда они отправляются, им понадобятся все их боевые единицы.
 — Возможно, они отступили лишь потому, что им сообщили о какой-то новой цели?..
 Среди собравшихся прошуршало недоуменное бормотание, послышался шорох перебираемых документов, — Что же это должна быть за цель, чтобы она заставила берсеркеров отказаться от успешно развивающегося нападения?
 — Возможно, в некотором смысле слова это была вовсе не другая цель. Возможно, враг поспешил прочь, чтобы защитить одну из собственных баз — если так можно выразиться, их нервный центр — от какой-то угрозы?
 — Сомнительно что-то. Мы имеем в данном случае эскадру, полностью втянувшуюся в атаку. Как они могли внезапно обнаружить какую-то новую цель, если их внимание было полностью сосредоточено на этой? Или откуда они могли узнать, что какой-то из их баз срочно требуется помощь? Во время сражения они не получали ни одного сообщения со стороны.
 — Вы уверены?
 — Ни одного, которое мы смогли бы засечь.
 — Эти записи весьма качественны, и мы очень тщательно их просмотрели. Думаю, мы все-таки можем с достаточной уверенностью сказать, что никаких важных радиосигналов со стороны не поступало. Да и откуда они могли бы поступить? Мы также можем предположить, что нам было бы под силу засечь прибытие даже самого маленького курьерского корабля.
 — Ну что ж, ладно. Но если принять эту версию, отсюда сам собой напрашивается вывод, что берсеркеры получили какую-то информацию здесь, на Иматре, непосредственно во время сражения, и эта информация была настолько важна, что заставила их немедленно изменить все свои планы.
 — Да, на то похоже. Что-то такое… Но где именно они получили эту информацию? И что они узнали?
 На этот вопрос ответить не смог никто.
 Тем временем электроника продолжала методично обшаривать внутреннее пространство системы в поисках сигналов, которые могли бы оказаться полезными. Данные постепенно накапливались, и на их основании можно было твердо заявить, что во время боя берсеркеры не поддерживали связь ни с какой другой группировкой себе подобных. Теоретически всегда оставалась возможность, что какой-нибудь лазерный или радиосигнал проскочил незамеченным, но для связей на межзвездные расстояния оба эти способа были безнадежно медленными. Впрочем, для поддержания связи на коротких дистанциях они были великолепны. Но так или иначе, а было очень похоже, что за то время, пока разворачивалась атака берсеркеров, никаких сигналов из близлежащих районов космоса не поступало.
 — Ну так с чем мы остаемся?
 — Все, что нам удалось, — это всего лишь еще раз подтвердить вывод, что враги в ходе налета и разгрома поверхности планетоида что-то обнаружили уже непосредственно на Иматре. Какой-то предмет или какие-то сведения, которые берсеркерам показались необычайно важными. Настолько важными, что потребовали немедленно отреагировать на них, отложив все прочие дела. Абсолютно все-Значит, предмет или какая-то информация… Что же это могло быть?
 — Возможно, этот парень, Гавот, что-то передал одному из берсеркеров. Мы ведь на самом деле ничего о нем-не знаем.
 — Ба! Я не могу в это поверить. Зачем человеку битый час удирать от берсеркера, если он намеревается что-то сообщить этой чертовой машине? Ну а если это была не информация, полученная от Гавота, то что же тогда? Ничего не могу придумать. Давайте-ка прокрутим последний отрывок еще раз.
 При следующем просмотре особое внимание присутствующих привлек один из берсеркеров. Он стоял в нескольких километрах от того места, где находился Гавот, и, единственный из всех, выглядел так, словно побывал под землей.
 — А что располагается в том месте? Кто-то вызвал на экран чертеж.
 — На этой карте написано: «Архив».
 — Проверьте, можно ли выяснить что-нибудь поподробнее.
 Конечно, на Иматре существовала общедоступная справочная система, но после нападения от нее остались лишь куски и обрывки. В настоящий момент она даже на простейшие вопросы отвечала с трудом.
 — Мы попытаемся. А пока давайте еще раз посмотрим этот кусок.
 Командор Принсеп приказал еще больше увеличить отрывок, захватывающий строго определенный промежуток времени: три минуты до того момента, когда берсеркеры внезапно приняли решение отступать, и три после. Даже компьютеру потребовалось несколько минут, чтобы выполнить работу такого уровня сложности.
 Когда люди — хозяева компьютера просмотрели последний, максимально увеличенный вариант, они увидели, что этот берсеркер выбрался из подземелья и на мгновение застыл неподвижно, глядя на свой десантный корабль. Их разделяло около километра — при небольшом радиусе скругления планетоида это был почти что предел прямой видимости. Машина появилась из архива через долю секунды после трансляции приказа об отступлении. За такое время самое большее, что мог бы сделать человек, — это издать предупреждающий возглас или вскинуть карабин. Слишком быстрая реакция для простого совпадения и слишком медленная для того, чтобы счесть такие действия привычными. Управлявшие отдельными берсеркерами компьютеры потратили пару секунд — что для них было значительным отрезком времени — на расчеты, прежде чем выполнить приказ, повелевающий отступать с максимальной скоростью.
 Космолетчикам так и не удалось убедить изрядно пострадавшую информационную систему Иматры предоставить им побольше информации об архиве, спрятанном под поверхностью планетоида.
 — В конце концов, это могло оказаться обычным совпадением, что этот берсеркер выбрался из-под земли именно здесь, а потом протормозил несколько секунд, прежде чем выполнить приказ.
 — Я не склонен верить в совпадения. — На этот раз в голосе Принсепа не было ни одной нерешительной нотки. — Я хочу как можно быстрее опуститься вниз, добраться до места, обозначенного как архив, и лично его осмотреть.
 Часа через два на поверхность Иматры высадилась группа, в которую входило большинство стратегов, в том числе и ведущие офицеры штаба. Там они вскоре набились в небольшой мобиль и направились туда, где находилось загадочное подземное сооружение.
 Кармпанин остался на борту флагмана, но Гавот спустился вместе с группой — и никто даже не попытался остановить его. И конечно же, за ним последовала Бекки Танарат, чтобы позаботиться об интересах Ведомства Человечества и проследить за подозреваемым.
 На поверхности Иматры уцелело очень немного построек. Впрочем, убежища, конференц-центры и прочие общественные здания были уничтожены не подчистую. То тут, то там виднелись дома, которые вообще казались неповрежденными. Некоторые же хоть и пострадали, но продолжали стоять — в их числе и относительно старые, причудливого вида строения. Гавот краем уха слышал, что их строили, подражая определенным зданиям на Земле, но большинство людей, видевших этот довольно распространенный стиль, понятия не имели, откуда он взялся. Большая часть тех, кто жил на Иматре или посещал ее, точно так же, как и большинство соларианцев, населяющих эту часть Галактики, никогда не бывали на Земле — не считая, конечно, колонистов, прибывших непосредственно с планеты, послужившей колыбелью человечества.
 Исследователи добрались до места на флаере с антигравитационным двигателем. Теперь они натянули респираторы и стояли, рассматривая покрытое сажей отверстие с развороченными краями. Дырка соответствовала по размерам проему обычной лестницы и вела вниз, очевидно, к какому-то подземному сооружению.
 Никто из присутствующих не был особо хорошо знаком с Иматрой до ее разрушения, а некоторые так и вовсе никогда здесь не бывали. Пока никакая деталь окружающего пейзажа не дала им подсказки, зацепившись за которую можно было бы понять, почему берсеркер пришел именно сюда и что скрывается под землей.
 — Ну так что же здесь хранилось, в конце-то концов?
 — Думаю, есть только один способ выяснить это.
 К счастью, у некоторых участников экспедиции хватило предусмотрительности прихватить с собой карманные фонарики. Насколько можно было разобрать в их свете, сама каменная лестница и слегка приоткрытая дверь в ее конце особых повреждений не получили.
 — Ну что, идем вниз.
 Но женщина, одна из членов группы, шагнув на первую ступеньку, вдруг притормозила и, нахмурившись, сказала:
 — Что-то в этом всем чувствуется не правильное… Другой аналитик, уже прошедший вперед, остановился обернулся:
 — Что вы имеете в виду?
 — Ну, смотрите: предположим, я берсеркер, я стою вот тут, как показано на записи. Я пришел отсюда. — Женщина ткнула рукой за спину, указывая направление. — Вон там, — она махнула в другую сторону, — на уровне поверхности я вижу дом. Он недалеко расположен, вполне досягаем и выглядит неповрежденным. Вон там стоит еще один. И что же, я стреляю хоть по одному из этих домов? Или, может, несусь туда, чтобы обыскать дома и проверить, вдруг там остался кто живой? Нет. Вместо этого я взрываю дверь, которая ведет сюда, в подвал.
 — Возможно, берсеркер засек, как кто-то попытался там укрыться. Или как-то заметил, что внизу кто-то подает признаки жизни. Услышал дыхание или…
 Впрочем, не было смысла продолжать строить предположения, когда существовал вполне реальный шанс выяснить правду на месте. Небольшой отряд гуськом спустился вниз. Потом кого-то посетила новая мысль, и он поделился ею с окружающими:
 — Слушайте, наши роботы прочесали большую часть поверхности, но я сильно сомневаюсь, что они успели добраться сюда. Лучше бы проверить, нет ли здесь мин-ловушек.
 Услышав это предположение, отряд достаточно проворно отступил назад, на поверхность, и вызвал робота. Привести его с собой не представлялось возможным, поскольку все находящиеся в рабочем состоянии многопрофильные роботы были сейчас очень загружены. Но эта группа исследователей занимала весьма высокое положение и могла при желании воспользоваться им. Через пару минут один из роботов, трудившихся по соседству над обеззараживанием планетоида, на время перешел в их распоряжение.
 Робот на гусеничном ходу был примерно с человека ростом и располагал многими полезными конечностями, а также, подобно прочим роботам, построенным потомками землян, обладал своего рода разумом. Но он — опять же как и остальные роботы — имел лишь отдаленное сходство с людьми как в физическом, так и в интеллектуальном плане.
 Понятливый и послушный агрегат выслушал приказы, механическим голосом довольно приятного тембра подтвердил, что все понял, и шустро спустился вниз.
 Расположенные у подножия лестницы двери больше не являлись препятствием. Берсеркер не то взорвал их, не то просто вышиб.
 Люди остались ждать на поверхности. Они включили наручные мини-экраны и наблюдали за картинками, которые передавал робот-разведчик. Оказалось, что за первой дверью располагается вторая, более прочная, но и она была разворочена.
 За дверью обзору видеокамеры предстали руины, занимающие площадь размером с небольшой дом. На первый взгляд ничего особо интересного здесь не было: груды битого камня, и не более того. Никаких признаков, что в этом подземном складе погибли люди или животные, пока что не наблюдалось.
 Пару минут робот ковылял туда-сюда по развалинам, проверяя все вокруг, потом сообщил, что мин нет.
 — Мы можем быть в этом уверены?
 — Вообще-то это и вправду было бы довольно странно, если бы берсеркер понатыкал здесь мин-ловушек. На поверхности планетоида пока не обнаружено ни одной.
 — Это вроде бы довольно необычно, да?
 — Я бы сказал, что да Если бы это был обычный рейд, то установка мин была бы для берсеркеров последним пунктом программы, который они бы выполнили перед отлетом.
 — В этом налете вообще нет ничего обычного. Складывается такое впечатление, что как только чертовы машины решили отступать, они уже не желали задержать отход ни на мгновение. Ну что, идем мы вниз?
 Несколько секунд спустя люди столпились у подножия лестницы, сразу за разбитой дверью, и снова принялись рассматривать руины, только теперь робот ярко освещал развалины. С этого места несложно было понять, что это архив — точнее сказать, это когда-то был архив, — предназначенный для хранения записей или чего-то другого в этом же роде. Обычный способ подстраховки при хранении информации в электронном виде: держать копии где-нибудь в стороне, не соединяя ни с одной электронной системой, во избежание несчастных случайностей или актов вандализма.
 Исследователи, прихватившие с собой фонарики, тоже принялись светить вокруг. Когда-то комната была плотно уставлена рядами высоких шкафов; свободными оставались лишь узкие проходы. Некоторое количество шкафов уцелело, и на их примере было видно, что в каждом из них наличествовало несколько выдвижных ящиков, а большинство ящиков были разделены на отсеки поменьше. Люди принялись подбирать кассеты — сперва предельно осторожно, потом все более свободно.
 — Это записи. По большей части — разнообразные гражданские документы. Записи встреч, всяческих празднеств.. Ничего такого, что стоило бы упрятывать в непробиваемый бомбами подвал. Что-то многовато усилий для сохранения этих записей от несчастного случая или нападения. Шкафы были заполнены маленькими коробками, сделанными по большей части из обычного пластика, металла или композитных материалов. По просьбе одного из исследователей робот-помощник вставил наугад выбранную кассету себе в грудную клетку и прокрутил запись. Передняя поверхность робота превратилась в простейший экран. На экране возникли изображения людей, сидящих за столом, — заседание какого-то местного совета. Они обсуждали вопросы отделки и украшения нового космопорта.
 — М-да, пожалуй, это не та новость, которая способна потрясти империю смерти до глубины души А может, тот берсеркер попал сюда случайно, когда гнался за кем-то? — Аналитик поскреб ботинком по опаленному, засыпанному щебенкой полу. — Человеческое тело вполне могло быть полностью… уничтожено.
 Роботу были выданы новые, более подробные инструкции, и он принялся брать пробы из вновь созданной атмосферы и с опаленных поверхностей в подвале. Еще не завершив сбор проб, робот заверил своих хозяев, что анализ будет выполнен без промедления.
 Пока они ожидали результатов, кто-то сказал:
 — Во всяком случае, как-то не похоже, чтобы здесь находилось живое существо размером хотя бы с собаку или кошку, когда берсеркер выжег помещение.
 Через минуту робот прервал разговор людей, сообщив негромким монотонным голосом: вероятность того, что в этой комнате была сожжена или разорвана на куски какая-либо органическая масса размером с человеческое тело, крайне невелика-Разорвана на куски! — презрительно фыркнул командор. — Ничего не скажешь — красочная картинка-Простите? Я полагаю, сэр, мы можем исключить из рассмотрения вариант, предполагающий, что берсеркер забрался сюда просто с целью убийства Он, конечно же, целенаправленно двинулся прямо сюда, к входу в архив, как только покинул десантный корабль.
 Кто-то отметил разнообразие информационных систем в сохранившихся ящиках.
 — Здесь далеко не все подогнано под единый стандарт, отнюдь, хотя некоторое движение в этом направлении наблюдается. Некоторым из этих записей, а возможно и большинству, похоже, несколько веков.
 — Предположим, что берсеркеры проводят разведывательные операции точно так же, как и мы. Любая организация хотела бы знать, как их враги — в данном случае люди, соларианцы, — организуют хранение информации.
 — Эти чертовы машины могли из слухов по капле разузнать, что здесь хранится настоящий свод описаний, какими способами хранения информации пользуются их враги на протяжении последних сотен лет. Ну и что? Как-то не верится, чтобы это и вправду настолько сильно их интересовало. Точно так же мне кажется идиотским предположение, что берсеркеры прервали успешно развивающееся нападение лишь затем, чтобы чуть раньше передать тайные технологии иматранского архива каким-то своим предполагаемым союзникам, находящимся где-то вдалеке.
 — Ну ладно. Раз приманкой для берсеркеров послужили не всяческие древние способы хранения информации, используемые на Иматре, значит, это должно быть что-то другое. Может, это были сведения, хранившиеся в одном или нескольких здешних старых файлах? Что-то такое, что заставило берсеркеров сломя голову кинуться прочь с воплями «Эврика!»?
 — А есть ли у нас возможность как-либо выяснить, действительно ли берсеркер что-то унес из этого помещения?
 Спор продолжался. Гавот обнаружил, что о нем все забыли; а сам он уже получил всю ту помощь, в которой нуждался. Сейчас он вполне мог незаметно выйти и исчезнуть. Но что ему делать потом?
 Пока что Кристофер не более всех прочих понимал, что берсеркеры могли выискивать в этом подвале. Он попытался представить себе, как та машина, которая едва не убила его, подчиняясь заложенной в нее программе, вместо того чтобы искать живую жертву, спускается сюда… Но зачем ей сюда спускаться? Ну ладно, так или иначе, это была совершенно другая машина.
 Первый же взгляд на учиненный в подземном хранилище разгром заставлял предположить, что любая попытка выяснить, каких именно материалов недостает, столкнется с серьезными трудностями.
 На некоторое время все члены небольшой группы задувались над этой проблемой. Гавот, поддавшись общему настрою, поинтересовался:
 — А какова вероятность того, что копии этих файлов хранятся где-нибудь в другом месте?
 — Иматранцы гордятся своей репутацией архивных крыс. Я бы сказал, что стоит проверить этот вариант, — отозвался один из офицеров.
 Потом подал голос кто-то еще, сообщив, что ему не так давно приходилось иметь дело с местным чиновником и тот уверял, что это широко распространенная практика — создавать копии.
 Принсеп кивнул:
 — Хорошо. Значит, нужно найти эти копии, если они существуют. Пока что я хочу, чтобы несколько человек и роботов поработали здесь и попытались вернуть эту груду хлама в исходное состояние или, по крайней мере, как можно аккуратнее ее разобрали. Когда мы выясним, каких файлов недостает, то предположим, что именно их и забрали берсеркеры, и посмотрим, что мы с этого имеем.
 Примерно через час выяснилось, что копия архива действительно существует — на одной из внутренних планет Иматранской системы. Так что любую нужную запись или ее виртуальное подобие можно за несколько часов переслать на планетоид по узконаправленному радиолучу. При таком близком расстоянии от солнца это и поныне был самый быстрый и надежный способ связи.
 Вскоре командор и его люди вернулись на флагманский корабль. Тем временем наспех собранная команда принялась за восстановление разоренного архива.
 Через несколько часов первая стадия работ была заверена.
 Согласно результатам реконструкции, с вероятностью восемьдесят процентов все записи, изъятые берсеркером, относились к знаменитому налету, который произошел триста лет назад.
 — Это именно тогда один совсем уж странный берсеркер — историки прозвали его «берсеркером Дирака» — закатил научно-исследовательскую биостанцию прямо на орбите планетоида и куда-то уволок.
 — Я не помню этой истории. Я рос довольно далеко отсюда. Так что, вы сказали, он утащил? Биостанцию?
 — Да, здоровенную такую лабораторию, способную самостоятельно совершать межзвездные перелеты. На самом деле это была своего рода пилотируемая фабрика, построенная в рамках огромного колонизационного проекта, который так никогда и не был воплощен. Так вот, берсеркер вместе с биостанцией уволок молодую жену премьера Дирака — как-то так получилось. Если я ничего не путаю, через несколько дней после налета Дирак примчался сюда, в систему, во главе небольшой эскадры, произнес несколько бравых речей и бросился в погоню, чтобы вернуть жену.
 — Какая романтичная история-Ну, я думаю. И вся его эскадра исчезла без следа. Это в той самой экспедиции погиб полковник Маркус.
 — Кто-кто?
 — А вы не читали историю берсеркеровых войн? Ну ничего, как-нибудь попозже я вам ее покажу.
 На одну из внутренних планет полетел срочный запрос; в результате копии записей того древнего рейда были отправлены по радиолучу и через несколько часов должны были поступить на флагман. Ну а пока, раз теперь исследователи отчасти представляли, что именно нужно искать, они заказали еще и обычные, рутинные записи за несколько дней, предшествовавших налету. Некоторую их часть можно было найти даже в основном банке данных «Симметрии».
 Что легко можно было разобрать на старых записях, так это выбранный берсеркером Дирака курс. Цилиндр биостанции, силовыми полями притянутый к корпусу берсеркера, попал в кадр ненадолго, но все же был хорошо виден.
 — А вот записи, сделанные несколько дней позже. Три корабля Дирака уходят тем же самым курсом.
 — Угу, ясно. И чем нам может пригодиться эта информация?
 — Понятия не имею. Мне на первый взгляд показалось, что налет того берсеркера уж вовсе уникален. И сильно отличается от нынешнего. Оба эти рейда странные, но по-разному. В том рейде, трехвековой давности, поверхность Иматры почти не пострадала.
 Командор Принсеп работал сам и раздавал приказы в своей неспешной, но настойчивой манере. В результате всем приходилось пошевеливаться. Командор неоднократно повторял:
 — Я хочу побольше разузнать об этой биостанции.
 Официальную информацию получить было нетрудно.
 Тем вечером во время ужина в кают-компании «Симметрии» разгорелся спор о колонизации. За прошедшие три сотни лет отношение людей к этому вопросу не претерпело особых изменений.
 — Слушайте, а сколько уже мы — люди, соларианцы, — пытаемся колонизировать Галактику?
 — Ну, не знаю… Тысячу лет, наверное.
 Были и другие проблемы, отношение к которым не изменилось. Вопрос о том, как же следует поступать с нежелательными зародышами и плодами, оставался открытым. Правда, теперь на заселенных соларианцами планетах их появлялось вроде бы меньше, чем во времена премьера Дирака.
 В ходе спора кто-то упомянул об автоматических зондах Новых Людей.
 — А это кто такие?
 — Да есть одна старинная теория. Она восходит еще к тем временам, когда предки всех нынешних людей Галактики обитали на Земле, и в общих чертах описывает те технические приемы, с помощью которых цивилизация, даже находящаяся на довольно скромном технологическом уровне, может начать с одной планеты и за вполне осмысленное время освоить всю Галактику — даже если она не будет располагать сверхсветовыми двигателями. Впрочем, для того, чтобы осуществить этот план, нужно располагать очень умными и умелыми машинами и, соответственно, преодолеть кое-какие серьезные трудности при их конструировании и постройке. Но настоящие трудности, конечно, начнутся именно тогда, когда вы приметесь рассылать ваши беспилотные зонды. Вам ведь потребуется отправить их в свободный полет — сказать «счастливого пути» и без всякого присмотра запустить бродить по Галактике. Предполагается, что вы желаете, чтобы эти зонды представляли вас, всю вашу расу, в любой стычке, которая может произойти. Нужно дать этим машинам способность самостоятельно ремонтироваться и строить себе подобных, как это делают берсеркеры. Они должны уметь совершенствовать собственную конструкцию — опять же как берсеркеры. А если учесть, что они должны располагать производственными мощностями, чтобы добывать и плавить руду, — ну и так далее, — эти машины легко могут превратиться в грозное оружие.
 Кое-кого из слушателей при этих словах слегка передернуло.
 — Значит, эти зонды просто отсылают прочь без всякого присмотра?
 — Ну, такова была идея.
 — И что, соларианцы действительно строили нечто подобное?
 — Я постараюсь выяснить.
 — Да, попытайтесь. Это не должно занять много времени.
 И вправду, много времени не потребовалось. Центральный банк данных «Симметрии» вскоре выдал ответ. За последние столетия нашлось крайне немного энтузиастов, счетших, что это неплохая идея — отправить в полет зонды Новых Людей как с обычными двигателями, так и с тахионными. Если учесть, что Галактика кишела настоящими берсеркерами и что такие зонды волей-неволей позволяли определить по галактическим координатам местонахождение отправителя, то неудивительно, что таких людей было немного.
 Компьютер даже услужливо выдал наименования одной-двух планет, принадлежавших к соларианской цивилизации, которые во времена первых столкновений людей с берсеркерами пытались осуществить подобный план и прожили достаточно долго, чтобы успеть пожалеть о своих действиях.

 ГЛАВА 17

 Наблюдение за агентами Ведомства Человечества, вынужденными торчать на флагмане, доставляло Гавоту немалое удовольствие. Кристофер пересмотрел свое первоначальное мнение о командоре и признал, что был одурачен. При первой встрече Иван Принсеп почти на всех производил впечатление декадентствующего слабака, которого поставили командовать этой экспедицией, чтобы он поднабрался политического опыта, — насколько доводилось слыхать Гавоту, это действительно соответствовало истине, — и который намеревался провести путешествие, посвящая все время кулинарным изысканиям и приятному ничегонеделанию, а попутно выискивая любые способы прекратить погоню за берсеркерами, прежде чем она станет по-настоящему опасной. Самому Гавоту не понадобилось много времени, чтобы убедиться, что первое впечатление было ошибочным, но Кристофер был уверен, что суперинтендант Газин и его люди все еще пребывают в заблуждении.
 Все части боевого флота, спустившиеся было на поверхность планетоида, теперь снова поднялись на орбиту, повинуясь обманчиво мягким приказам командора. Долгожданная информация, касавшаяся сожженного архива, была отправлена с одной из внутренних планет, но еще не дошла. За вычетом этого обстоятельства, эскадра готова была продолжать путь. Вот еще одно судно поднялось на низкую орбиту и присоединилось к товарищам. Теперь вся флотилия — как узнал Гавот, в нее входило восемнадцать кораблей, — была в сборе.
 Несмотря на все усилия восстановительных команд, — Гавот сам видел, как старательно они трудятся на поверхности Иматры, — эскадра оставляла позади опустошенный, практически необитаемый каменный шар. Гравитационные установки планетоида были разрушены, а сохранившуюся атмосферу снова принялись терзать ужасающие ветра, так что, похоже, превращение Иматры в груду мертвого камня было вопросом нескольких дней. В отличие от ситуации трехсотлетней давности сейчас все местные руководители — люди, наиболее заинтересованные в оживлении и восстановлении планетоида, — были подчистую уничтожены. На этот раз за спиной улетающей эскадры оставались лишь роботы — точнее, та их часть, которая не годилась для боя, но зато способна была при минимальном надзоре со стороны человека прилежно трудиться на восстановительных работах.
 По официальной версии, восстановительные работы были временно, на неопределенный срок, приостановлены. Фактически же над Иматрой нависла реальная угроза оказаться полностью заброшенной. Мда, каких-нибудь два налета за три столетия — и такой печальный результат…
 Запасная копия архивных материалов, пересланная по лучу с одной из внутренних планет, прибыла на «Симметрию» незадолго перед отлетом оперативного соединения из системы.
 Одновременно с этим прибыли и другие долгожданные сведения. Они были зашифрованы кодом Ведомства Человечества и касались непосредственно Гавота. Агент Танарат расписалась в получении послания и унесла его расшифровывать.
 Несколько минут спустя она отыскала Гавота и потребовала:
 — Я хочу, чтобы вы мне кое-что объяснили. — По тому, как изменились ее тон и манеры, Гавот заподозрил, что именно произошло, но решил сохранять бодрый и невинный вид.
 — С удовольствием, если это в моих силах.
 — Вот тут… — начала было Бекки, но на время потеряла дар речи, и ей пришлось начинать заново. Голос ее звенел от напряжения, но у агента Танарат пока что хватало здравого смысла держать себя в руках. — Прочтите вот это. Я хотела бы услышать, что вы сможете сказать по этому поводу. — И она ткнула в руки Кристоферу лист плотной бумаги. Именно в таком виде часто хранились наиболее конфиденциальные послания и документы.
 В это самое время в расположенный на флагмане зал виртуальной реальности сходились люди, с нетерпением ожидавшие информации о дубликате иматранского архива. Те, кто успел первым набиться в просторное помещение, уже принялись за предварительный просмотр данных.
 Два старших следователя ВЧ сшивались поблизости, не меньше прочих стремясь дорваться до этих сведений. Суперинтендант принял решение сопровождать эскадру в эту экспедицию, поскольку был абсолютно уверен, что Принсеп повернет обратно или отправится в другую безопасную систему, прежде чем и вправду нагонит хоть какого-нибудь вшивенького берсеркера.
 В это же время несколько человек, круживших по нижнему уровню десякуба, спорили об истории.
 Одна давняя гипотеза, возникшая почти сразу после обсуждаемых событий, до сих пор продолжала существовать, несмотря на всю свою нелогичность. Она гласила, что премьер Дирак почувствовал, как власть ускользает от него, и потому каким-то образом подстроил этот разрушительный налет и собственное похищение. Сторонники этой теории заявляли, что впоследствии премьер длительное время жил, скрываясь на какой-то отдаленной планете, и даже допускали, что он и поныне может быть жив. Отсюда, естественно, сам собой напрашивался вывод, что предполагаемый берсеркер был на самом деле вовсе не берсеркером, а обычным кораблем, которым управляли люди — сообщники Дирака. Звучало и более зловещее обвинение — Дирак подался в доброжилы и заключил какую-то сделку с настоящим берсеркером.
 Сторонников обеих этих версий ничуть не смущал тот факт, что никому еще не удалось найти ни малейших улик, способных подтвердить хоть одну из них. Наиболее живучее подозрение, общее для всех теорий, сводилось к тому, что так или иначе, но тот трехсотлетней давности берсеркер был ненастоящим. Некоторые люди все еще сомневались в его подлинности — правда, никто из этих сомневающихся не являлся специалистом по берсеркерам.
 С другой стороны, если считать, что берсеркер Дирака был настоящим, тогда любого человека, заключившего сделку с этой машиной, однозначно следовало классифицировать как доброжила. Если бы появилось хоть одно доказательство, подтверждающее, что Дирак пытался заключить такую сделку, оно немедленно заставило бы усомниться в законности всех притязаний нынешних наследников премьера.
 Тем временем Гавот и Бекки Танарат сидели в ее маленькой каюте — она была почти кубической и уступала размерами каюте Кристофера, — и Гавот уже несколько минут изо всех сил пытался объяснить поступившую информацию.
 — Ведь ты веришь мне, правда? Бекки, любимая… — Молодому человеку не пришлось даже прилагать особых усилий, чтобы в его голосе зазвучало искреннее потрясение.
 На мгновение Бекки снова потеряла дар речи.
 — Я хотел сказать… — Теперь Гавот постарался подбавить в свои интонации презрительного веселья. — Убийство, изнасилование, пытки… сколько там жертв на моей совести? Что они утверждают? — Кристофер осторожно потянулся за посланием. Ребекка, не возражая, отдала ему листок. Гавот горестно взмахнул посланием. — Все вместе это выглядит просто не правдоподобно! Они явно переиграли, хватили лишку! Если бы они просто написали, будто меня разыскивают за случайное убийство, это и то было бы куда правдоподобнее.
 — Объясни-ка мне еще раз. — Бекки сидела на койке, вцепившись в край матраса, так что костяшки пальцев побелели, а Кристофер стоял посреди каюты. Он почти дожал Ребекку; она уже явственно колебалась. Нет, и вправду он дожал и совсем сбил ее с толку. Она начала поддаваться на уговоры Кристофера. — Как могла произойти подобная ошибка? Ты говоришь, что твои враги…
 — Это один департамент полиции. — Гавот назвал реально существующую планету. Правда, расположена она была очень далеко. — Он насквозь коррумпирован. Как я сделался их врагом — это долгая история, и она свидетельствует, каким прогнившим и уродливым бывает мир. Я уверен, что, если их прижать к стенке и потребовать ответа, у них найдется убедительное объяснение для этой писульки. Они просто заявят, что это ошибка компьютера, прискорбное совпадение, и не более того. Они просто перепутали меня с каким-то реально существующим психопатом, и произошло это в результате чистейшей случайности. А пока что они вполне могут надеяться, что меня арестуют, что со мной будут дурно обращаться или даже убьют… Любовь моя, а на корабле есть копии этого сообщения?
 Бекки отрицательно покачала головой. Надежда, заставлявшая девушку верить в невиновность возлюбленного, постепенно одерживала верх. Еще пара минут, и к Бекки вернется способность улыбаться.
 — Подумай хорошенько. Ты точно уверена, что других копий нет? Если твой босс дорвется до такого сообщения, я вовек не расхлебаю эти неприятности.
 — Уверена. — Бекки уже почти смягчилась, и ее губы готовы были сложиться в улыбку. — Мы вовсе не стремимся, чтобы копии наших конфиденциальных сообщений валялись на каждом углу.
 — Ну и отлично. — И Кристофер смял лист в кулаке.
 А тем временем в десякубе флагмана непринужденно протекала запланированная встреча под председательством командора.
 — Я полагаю, что нам следует обратиться к древней истории. Что мы пытаемся выяснить сейчас, господа, так это чем столь притягательна для нынешних берсеркеров вот эта запись. — Принсеп ткнул в кассету толстеньким пальцем. — Как мы видим, здесь зафиксирован налет трехсотлетней давности на Иматранскую систему. Попробуем установить, почему нашего сегодняшнего противника так заинтересовал этот факт истории.
 — Разрешите взглянуть поближе, сэр…
 — Как вам будет угодно.
 Тем, кто желал в полной мере воспользоваться возможностями, которые мог предоставить десякуб, нужно было надеть шлемы виртуальной реальности, или, проще говоря, ВР-шлемы, оснащенные специальными сенсорами. Некоторые сделали это сразу, готовясь воспринимать информацию по мере поступления. Зал виртуальной реальности не уступал размерами — тысяча квадратных кубометров — небольшому жилому дому, и далеко не каждый корабль мог позволить себе такую роскошь. На этом пространстве могло одновременно с удобством разместиться больше дюжины человек — а на этот раз их примерно столько и было.
 Те, кто уже бывал в десякубе и был знаком с правилами игры, показывали остальным, как здесь можно практически свободно и безопасно прыгать, лазить или парить, используя преимущества силового поля, упругую полифазную материю, покрывающую стены, а отчасти еще и созданную в десякубе пониженную гравитацию.
 Дисплей на стене показывал перечень доступных программ. Здесь же, почти незаметный, прилепился список игр, содержащий такие названия, как «Лианы джунглей», «Мачты и снасти» и «Опоры города».
 Но сегодня было не до игр. Кто-то уже вызвал в десякуб модель галактики Млечный Путь, и теперь она разворачивалась перед зрителями.
 Задача состояла в том, чтобы, не теряя времени даром и наблюдая сразу с нескольких точек, внимательно рассмотреть Мавронари. Вдруг удастся понять, почему раз за разом штурмовые соединения берсеркеров атаковали один и тот же планетоид и уходили практически одним и тем же курсом, явно в одно и то же укрытие.
 Сперва возникла картина, охватывающая всю Галактику целиком. В центре ее находился диск примерно тридцати килопарсеков или около ста тысяч световых лет в диаметре, по форме напоминающий линзу. Спицы этого невероятного колеса, закрученные спиралью, были окружены более расплывчатыми и тусклыми изображениями окрестных звезд, созвездий, газовых и пылевых туманностей и множества других, куда более загадочных объектов.
 Ярче всего светился регион, который соларианские военные прозвали Корешком. Это ядро Галактики, шарообразное скопление звезд, имело в диаметре около тысячи световых лет и скрывало в своем сердце непостижимые тайны творения.
 Именно там таилась среди прочих великая загадка, которую соларианцы нескольких последних столетий именовали Тай, — это имя, бывшее вначале кодовым словом для военных, стало впоследствии выражением чего-то небывалого и чудесного.
 Лишь немногим из потомков землян удавалось достичь внешних слоев Тай, и еще меньше было тех, кто смог вернуться. Среди них самым примечательным был легендарный полковник Фрэнк Маркус, пропавший около трехсот лет тому назад в какой-то другой экспедиции. Но из этой горстки изувеченных и прославленных храбрецов никто не смог добыть в сердце Галактики достаточно ценной информации. А те жалкие крохи, которые им удавалось собрать, не поощряли дальнейших попыток вести исследования.
 Фактически корабли соларианцев изучили всего около пяти процентов пространства Галактики, и чаще всего иследование было номинальным: просто составлялись каталоги звезд в соответствии с яркостью и наносились на карту наиболее устойчивые и заметные туманности и потоки подпространства в верхних квазиматематических слоях реальности — в этом доселе не изведанном мире, где возможными становились даже полеты на сверхсветовых скоростях.
 Центр соларианской территории располагался приблизительно в районе Солнечной системы — то есть в трех четвертях пути от Корешка до Обода, по дуге огромной спирали, которая в честь двух созвездий, что в древности сияли в ночном небе над Землей, зовется рукавом Орион — Кит. Из точки на поверхности грубо очерченной сферы человеческого доминиона шел тонкий лучик исследовательского разума, символ земной отваги, — пытаясь проникнуть в тайны Ядра и все же лишь слегка касаясь их. И только такое движение — по кривой, по спирали — подходило для путешествий в этой части Галактики, путешествий, невероятно трудных физически.
 В той части Млечного Пути, на крохотном отрезке, по которому путешествовали корабли землян, разумные формы жизни встречались исключительно редко. Разумеется, бесплодных планет было открыто гораздо больше, чем тех, на которых присутствовали хотя бы простейшие формы жизни. А планет, на которых расцвел органический разум, вообще было до крайности мало. Среди известных на сегодняшний день разумных рас соларианцы оказались едва ли не самыми агрессивными; лишь после того, как берсеркеры проникли на территорию потомков землян, машины-убийцы узнали, что такое настоящее сопротивление.
 Кармпане были неземной гуманоидной расой. Именно с ними развивающаяся цивилизация соларианцев контактировала наиболее тесно, но радости в том было немного. Когда речь шла о борьбе с берсеркерами, кармпанские Пророки Вероятности часто давали советы, и советы эти были мудры — но уклончивы.
 Прочие же разумные обитатели Галактики были еще менее изучены и более непостижимы для соларианцев, чем кармпане. Кроме того, они превосходили кармпан и в робости, и их настолько перепугала идея открытого противостояния со свирепыми двоюродными братьями по разуму — соларианцами — на нейтральной территории, что ничего другого им не осталось, кроме как открыть этим опасным пришельцам свои родные миры.
 Нельзя сказать, чтобы они были настроены враждебно — ведь ярость соларианцев многим из них служила щитом, позволявшим выжить. И нельзя было сказать, чтобы они не желали выражать свою благодарность.
 Кажется, только неведомые Строители и их старинные противники — только эти две расы, совершенно неразличимые теперь сквозь толщу времен, — и образом мышления, и поведением походили на землян. От тех органических существ, что были врагами Строителей, не осталось даже имени, но они, очевидно, тоже были весьма воинственны. Сохранилось всего одно слово из их языка. Это слово, «квиб-квиб», обозначало некую машину, которая, вероятно, была создана специально для того, чтобы преследовать и уничтожать берсеркеров. Это была опасная охота — не похоже было, чтобы во всей Галактике уцелел хотя бы один «квиб-квиб». А от самих Строителей берсеркеры, их всесильное оружие, не оставили ничего, кроме нескольких непонятных документов — аудио-и видеозаписей. Видеозапись сохранила изображения хрупких созданий, тонких в кости и строением напоминающих человека. Видимое отличие было только одно: в верхней части лица у Строителей располагался всего один зрительный орган с ярким выпуклым зрачком, который очень быстро двигался из стороны в сторону.
 Итак, о Галактике лишь одно можно было утверждать с полной уверенностью: среди сотен биллионов ее звезд и планетарных систем решительного исследователя до сих пор поджидает множество сюрпризов — как приятных, так и не очень.
 Все собравшиеся в десякубе уже имели дело с подобными устройствами, однако здешние шлемы несколько отличались от общепринятого стандарта, и поначалу возник легкий беспорядок. Каждый, кто надевал ВР-шлем, видел перед собой панель управления, помещенную — по желанию пользователя — в нижнем правом или нижнем левом углу экрана. Управлять можно было взглядом или, при достаточной тренировке, усилием воли — руки оставались свободны.
 Один из основных регуляторов управлял масштабом видимого изображения. В результате исследователю начинало казаться, будто его тело уменьшилось или увеличилось на несколько порядков — в зависимости от того, хотел ли он что-то изучить подробно или просто наблюдал.
 Большинство звезд, возникавших на экране дисплея, отражало лишь статистические данные ВР-компьютера Однако при этом астронавигационные модели основывались на информации о нескольких миллионах реальных звезд.
 Сейчас компьютер ни цветом, ни затенением не выделял территорию, занятую берсеркерами. Фактически этот застарелый конфликт накатывал и опадал, подобно волне, и границы территории берсеркеров нельзя было определить с точностью. Никто даже не мог сказать хотя бы с небольшой долей вероятности, где же возникли эти проклятые машины. Однако существовали захваченные записи, обрывочные и неясные, которые кратко, но убедительно объясняли, как они создавались.
 На этом экране можно было выделить разоренный берсеркерами район, хотя эти сведения скорее всего отчасти устарели. Можно было также обозначить все солнца, планеты которых подвергались нападению уже в эпоху существования соларианской цивилизации. Еще один район, поменьше, почти полностью входил в состав первого. Он представлял те планеты, на которых жизнь была полностью уничтожена.
 Один из исследователей взялся управлять моделью. Он размечал на карте текущую стратегическую ситуацию по данным последних нескольких лет. Впрочем, никто из собравшихся не рассчитывал отыскать в этом банке данных что-либо существенное о базах берсеркеров, об их заводах или крепостях.
 Если человек обычного роста воспользовался бы магическими эффектами зала виртуальной реальности и увеличился в биллион раз, его (или ее) рост все равно был бы чуть меньше двух биллионов метров — то есть двух миллионов километров. В сущности, наблюдатель становился гораздо больше самой большой планеты, но при этом, однако, самые отдаленные объекты созданной компьютером модели мало изменялись в размерах.
 По длине тело исследователя было вполне сравнимо с диаметром Солнца, звезды средней величины Но если человек хотел таким образом уменьшить Галактику, чтобы проплыть или проползти ее насквозь за несколько минут, у него возникли бы некоторые затруднения. Ведь на самом деле, несмотря на расстояния, уменьшенные в миллионы раз, он оставался человеком перед лицом безмерности, неподвластной разуму.
 «Если не хочешь весь день барахтаться на одном месте, тебе следует стать гораздо больше, чем сейчас».
 Математика преодолеет все — если только числа поддаются оценке. В результате, увеличиваясь раз за разом, обнадеженный исследователь достиг бы наконец такого размера, когда Галактика кажется не более многоэтажного здания. Но этого не происходило, пока предполагаемый наблюдатель не вырастал примерно на тысячу световых лет. При таких размерах любая солнечная система становилась просто микроскопической и исчезала из виду, если компьютер заранее не обозначал ее маяком.
 Сейчас, передвигаясь по ВР-залу, временно свободному от действия гравитации, вполне можно было созерцать Галактику, целиком уместившуюся внутри десякуба. Три ее основные спиралевидные спицы были легко различимы. Благодаря компьютеру, можно было найти даже Солнце — крохотный мигающий маячок, расположенный довольно далеко от рукава Кит — Орион.
 Кто-то тем временем проделал необходимые операции и создал подходящее по размеру изображение туманности Мавронари. Исследователи рассмотрели ее снаружи и изнутри, но ничего полезного не нашли.
 Кто-то заметил, что большинство астронавигаторов и астрономов обычно считают Мавронари потрясающе занудной. В уже изученном пространстве существовали сотни таких же туманностей, интересных лишь нескольким ученым. Для прочих они были только досадной помехой в путешествиях. Так или иначе, но тот, кто создавал эту модель, явно располагал некоторыми данными о Мавронари.
 Кто-то из штаба командора загрузил в ВР-компьютер кассету — точную копию той, которую берсеркеры недавно украли из иматранского архива. Существовал еще вариант (правда, менее правдоподобный), что машина быстро просмотрела эту кассету прямо на месте и тут же уничтожила.
 Компьютеры, контролировавшие изображение в десякубе, на сей раз предоставили наблюдателям точку обзора, расположенную в центре событий, — в защищенном бункере чуть ниже поверхности Иматры. Затем последовало изображение тех же событий, заснятых с других точек. На первый взгляд никакой полезной информации здесь не содержалось.
 Медленно тянулось время. Работа по изучению записи продолжалась, но вскоре всеми овладело разочарование.
 — Запустим по новой? — поинтересовался программист.
 — Да нет. Через минуту. Но сперва… — Командор протер усталые глаза. — Так вот, друзья. Судя по тому, что я смог понять из этой записи, это действительно была совершенно особая атака берсеркеров. Уникальная в своем роде. Недавняя резня на Иматре тоже была весьма нетипична, но между двумя этими сражениями есть одно весьма любопытное отличие. Я имею в виду, что те, кто нападал триста лет назад, отступили, пролив сравнительно немного крови.
 Аудитория согласно зашумела. Командор продолжал:
 — Может быть, кто-нибудь из вас обнаружил другие черты сходства или различия между этими двумя инцидентами?
 Последовало единогласное «нет». Но командор продолжал настаивать:
 — Ну так что, у вас не появилось никаких идей по поводу того, что в этой записи заставило нынешних берсеркеров так неожиданно прервать нападение?
 Кто-то высказал предположение:
 — Запись, несомненно, позволяет выявить определенную странность того рейда трехсотлетней давности. Конечно, с ней знакомились многие, но никто еще не уловил самой странной детали. Как вы уже говорили, сэр, это было скорее массовое похищение, а не массовое убийство.
 — Да, конечно. Как все мы знаем, именно масштабное убийство является целью для любого берсеркера. Поэтому подобная странность беспокоит меня гораздо сильнее, чем вид обычной резни. Поскольку становится ясно, что есть нечто важное, чего мы не поняли.
 — Современники Дирака были обеспокоены тем же.
 Нашлись даже люди, которые немедленно отправились вслед за ним. Подобные странности очень встревожили их, даже тех, кто не верил, что все это один большой заговор, устроенный премьером. Появлялось предположение, что берсеркер украл протоколонистов, которых хватило бы, чтобы заселить целую планету, потому что намеревался создать где-то огромную колонию доброжилов, колонию, где берсеркеры выращивали бы себе рабов, фанатичных воинов. В те годы люди потратили множество времени, просматривая раз за разом копии вот этой записи. Конечно, постепенно интерес к ней угасал. Если бы мне сейчас захотелось получить такую копию, я, пожалуй, не знал бы, где ее можно достать, кроме как на Иматре.
 — Кстати, о поисках, — подал голос мичман Динант.
 — Да? — Принсеп прищурился.
 — Мне вот что интересно: прошло ведь триста лет — где он может быть теперь? Ну, этот берсеркер Дирака. Та самая машина, которая захотела спереть биллион протолюдей — или сколько их там было на самом деле — и вполне в этом преуспела. Мы сами это только что видели. А теперь вопрос куда он делся? На записи ясно видно, каким путем ушел берсеркер. Еще видно, что Дирак и его люди взяли тот же курс и отправились в том же направлении, следом за ним. Но даже если эта машина или ушедшие за нею корабли оставили хоть какой-то след, он давно уже рассеялся, за давностью лет. Три столетия спустя этот берсеркер может быть где угодно. Он, к примеру, может окучивать ту самую колонию доброжилов, если вы поддерживаете эту теорию.
 Командор кивнул:
 — Думаю, вы правы. Я полагаю также, что вскоре нам предстоит увидеть кое-какие результаты. И не нужно быть ясновидцем, чтобы понять, что и сам Дирак может быть где угодно, если только он все еще жив.
 — Позвольте напомнить вам, господа советники, — Принсеп постучал по столу, — что перед нами по-прежнему стоит вопрос: почему сегодня берсеркерам так важно знать, что случилось с машинами и той давнишней соларианской зложитью?
 — А я говорю, что их это не колышет! — уперся Динант. — А значит, в этой записи есть еще что-то, чего мы до сих пор не заметили. И это «что-то» здорово их задевает и треплет их электронные нервишки. Кто-то нерешительно предположил, что разгадка связана со световыми импульсами, которые, как показывает запись, исходили от корабля Дирака.
 Но почему, собственно, информация об этом судне может представлять сейчас хоть какую-то важность?
 Этого не мог понять никто. Однако командор Принсеп твердо решил это выяснить. Мягко, но весьма решительно он отдал распоряжение о создании команды, включающей в себя не только людей, но и роботов, с тем чтобы они немедленно приступили к подробному, поминутному изучению всей записи.
 А тем временем оперативное соединение, находящееся под командованием Принсепа, размеренно продвигалось вперед.

 ГЛАВА 18

 Однажды Гавот услышал, как суперинтендант Газин заметил, что штаб Принсепа состоит в основном из экспертных систем, и тут же ехидно добавил, что большинство из них, похоже, уделяют внимание исключительно приготовлению пищи. Сам же Гавот думал о другом. Он обратил внимание, что органические члены штаба, горстка людей, что знали командора и работали с ним прежде, была верна ему безгранично. Сперва Гавот считал, что по крайней мере некоторая их часть лишь ловко притворяется. Теперь же он больше не был в этом уверен.
 И еще Гавоту было любопытно: когда же эти господа из Ведомства Человечества наконец осознают, что рано или поздно флотилия столкнется с настоящими, вполне боеспособными берсеркерами?
 Беседуя с Четвертым Приключением, Гавот выяснил еще одну любопытную вещь: кармпанин утверждал, что видит в характере командора Принсепа склонность к мистицизму.
 — К мистицизму, Четвертый Приключенец?
 — Именно так, Кристофер Гавот. — Кармпанин взглянул на него снизу вверх. Росту в Четвертом Приключение было всего около метра, да и лицо его, по меркам соларианцев, трудно было назвать лицом. Совершенно нечеловеческая мимика, и вокруг еще какие-то отростки. — И я делаю то же самое заявление о вас лично.
 — Я? — Гавот стоял совершенно ошарашенный и чувствовал, как дурацкая ухмылка маской застывает у него на физиономии. — Я — мистик? Да нет, что вы! — Вместе с тем он ощущал непреодолимое желание рассказать Четвертому Приключенцу о своей встрече с берсеркером — там, на поверхности Иматры. Но все-таки Кристофер удержался и не стал откровенничать.
 На самом деле, с точки зрения Гавота, командор был похож на мистика ничуть не больше его самого. В промежутках между деловыми заседаниями Принсеп не занимался ничем более абстрактным, чем пощипывание виноградин или составление обеденного меню.
 Возможно, Четвертый Приключенец всего лишь пытался быть любезным. А может быть, он просто выбрал неверное слово, не то соларианское понятие. Ему, наверное, тоже было нелегко приспособиться к человеческим понятиям.
 Кстати, Гавот заметил, что командор проводил много времени в обществе единственного на всем корабле несоларианца. Не похоже было, чтобы их объединяла страсть гурманов: кармпанин изредка употреблял соларианскую пищу, но лишь после того, как она проходила специальную обработку и превращалась в неопределенного вида кашу.
 Между тем флот шел по следу берсеркеров. Их эскадра время от времени уже виднелась впереди. Где-то вдали быстро мерк Астерн, солнце Иматранской системы. Похоже, сообщений с Иматры больше не поступало, и Гавот позволил себе немного расслабиться.
 Разумеется, теперь его судьба в руках Бекки. Стоит ей сказать хоть слово Принсепу или, что еще хуже, ее собственному боссу о том сообщении, и ее новый возлюбленный наверняка познакомится с одной из камер тюремного изолятора или загремит в анабиоз до тех пор, пока кто-нибудь не решит, что пора его выпустить.
 Кроме того, Гавот отлично понимал, что более высокопоставленные агенты Ведомства Человечества постоянно следят за ним, дожидаясь удобного повода арестовать его. Впрочем, взять его под непрерывный надзор они не пытались — бежать Гавоту все равно было некуда.
 Что же касается агента Ребекки Танарат, то здесь Гавот рассматривал несколько вариантов поведения, у каждого из которых, разумеется, были свои недостатки. Ему нужно было любой ценой убедиться в том, что Бекки влюбилась в него. Кристофер уже начал обольщать ее, но все время помнил о том, что важнее всего не затащить Бекки в постель, а добиться ее абсолютной преданности. Гавоту частенько казалось, что они с Бекки не слишком хорошо подходят друг другу.
 Бекки твердила, что ни одной копии сообщения, в котором его обвиняли в преступлениях, не осталось, и Гавот склонен был поверить ей. Но увериться окончательно он все-таки не мог. Хотя первую, бумажную копию он уничтожил очень тщательно.
 Как большинство женщин, когда-либо влюблявшихся в Гавота, Бекки желала знать все о его прошлом. Кристофер изложил ей — правда, с некоторыми изменениями — слегка переработанный вариант первоначальной версии о продавце педагогической литературы. Теперь он назвался бывшим учителем.
 Впрочем, подробностями вымышленной педагогической карьеры Бекки интересовалась мало.
 — Ты обещал мне рассказать, что за неприятности были у тебя с тем ужасным полицейским департаментом.
 — Ну… Это связано с одним ребенком, с которым жестоко обращались. — У Гавота было достаточно времени, чтобы найти самый выигрышный вариант легенды. Он уже достаточно хорошо знал Бекки, чтобы понять, как легче всего завоевать ее симпатии.
 Пока поисковое оперативное соединение готовилось к первому С-прыжку за пределы системы, командор созвал своих советников — включая командиров меньших кораблей — на совещание. Участники не покидали своих кораблей, и обмен информацией осуществлялся при помощи оптэлектронных корабельных компьютеров, преобразовывавших человеческую речь в зашифрованные сигналы.
 В совещании участвовали лишь военные. Исключение составляли только кармпанин, ради такого случая любезно умеривший свою гордость, и суперинтендант ВЧ.
 Участники конференции продолжали биться над вопросом, что же заставило их врага так поспешно покинуть поле боя и бежать.
 Электронный след таинственного рейдера за триста лет развеялся. Правда, на старой записи курс, которым ушел берсеркер Дирака, был легко различим, а приборы подтверждали, что нынешний мощный, но при этом очень маневренный отряд берсеркеров действительно шел почти шаг в шаг по исчезнувшему следу.
 Гавота обычно на военные советы не приглашали. Правда, все, о чем говорилось на этих заседаниях, вскоре становилось известно всем на борту, так же как и результаты наблюдений за поведением противника.
 Тем, кто изучал этот вопрос, все сильнее казалось, что именно данные о курсе, которым отступал предшественник, и побудили нынешних берсеркеров покинуть Иматру с такой внезапностью.
 Один из советников Принсепа принялся размышлять вслух:
 — Можно считать очевидным, что враг бежал с поля боя тут же, как только выяснил курс, которым берсеркер Дирака, его предшественник, покинул пределы системы. Доказательства показывают, что берсеркеры прилетели на Иматру специально за этой информацией. Запись, которую они захватили в подземном архиве, не содержит более ничего, что могло бы их заинтересовать.
 — Нет! Нет, нет, нет! — Командор решительно замотал головой. — Этот вариант неприемлем! Вы что, предлагаете мне поверить, что они гоняются за одной из собственных машин?
 — А кто из нас может с уверенностью сказать, что интересует наших врагов, а что нет? Запись, которую они выкрали с такими потерями, содержит астрономическое число битов информации.
 — Значит, опять тупик. — Принсеп сделал неопределенный жест. — Из того, что с технической точки зрения является информацией, большая часть для нас бессмысленна. Что еще, кроме забытого маршрута, может представлять интерес для берсеркеров? — Командор сделал выразительную паузу, потом продолжил:
 — Если берсеркеры сочли, что выиграть несколько секунд важнее, чем уничтожить еще одну соларианскую жизнь, значит, произошло нечто невероятное и, с точки зрения берсеркеров, крайне важное.
 Погоня затягивалась — час за часом, день за днем, — и начинало казаться, что соларианцы уже теряют то, чего достигли. Все пилоты-люди были военными, привыкшими к полетам в строю и умеющими взаимодействовать с компьютерами. Командор Принсеп настойчиво подгонял их, но заботился о том, чтобы эта гонка не стоила ему ни одного корабля.
 Первый подпространственный скачок, предпринятый астронавигаторами флота, не принес новых ощущений Гавоту, который на своем недолгом в общем-то веку повидал немало из тысяч заселенных соларианцами планет. Гораздо больше, чем доводилось увидеть большинству людей.
 Но для агента Танарат путешествие за пределы нормального пространства было совершенно новым впечатлением.
 По внутрикорабельному времени первый скачок длился около десяти секунд. Для Бекки, взволнованной близостью Гавота, этого было вполне достаточно, чтобы проникнуться новым ощущением — ощущением взгляда за грань, сквозь открывшийся проход, туда, где влажнеют глаза и нервы напряжены, в невероятное и непостижимое С-пространство. Обычно такую картину сравнивают с неярким светом, проходящим сквозь рады изогнутых линз.
 Их каюты находились слишком глубоко внутри корабля и не имели настоящих иллюминаторов. Гавот заверил Бекки, что изображение на голографическом экране не передает подлинных ощущений. В оттенках света, в картинах, виднеющихся через статглас, есть нечто такое, что просто не под силу ухватить технике.
 Каждый раз после выхода из подпространства люди с помощью компьютеров в рубке флагмана быстро пересчитывали все свои корабли, после чего позволяли себе на мгновение расслабиться. Но уже в следующий миг они начинали рассчитывать новый скачок — а эта процедура занимала, как минимум, несколько секунд.
 В перерывах между прыжками другие члены экипажа при помощи сложной аппаратуры сканировали пространство во всех направлениях, отыскивая следы врага и выясняя его точное расположение. Корабли тем временем равняли ряды, восстанавливая боевой порядок. Затем шли последние распоряжения по кораблю — доли секунды. И наконец — по сигналу, одновременно — новый скачок.
 Каждый раз, когда корабли возвращались в нормальное пространство, сенсоры на борту каждого судна уже готовы были нащупывать следы недавнего движения, улавливать малейшие возмущения радиационного фона, изучать общее состояние пространства. До настоящего времени не появилось никаких следов того, что нынешняя банда отклонялась от курса, заданного их предшественником.
 Ни люди, ни машины, их верные слуги, не находили также и следов давней погони. Впрочем, тратить время и силы на поиски следов пресловутого исчезнувшего «Призрака» или той смертоносной машины, за которой охотился премьер, было бессмысленно. Свет, породивший некогда эти изображения, был теперь, должно быть, на расстоянии многих сотен световых лет отсюда, если только не рассеялся уже давно на слабые отблески, неуловимые, лишенные смысла.
 Так что все внимание было теперь сосредоточено на участниках недавнего нападения. Берсеркеры, несомненно, оставляли свой собственный след, причем очень отчетливый. Складывалось впечатление, что сейчас их интересовал лишь один фактор — скорость; и казалось, что повисший на хвосте соларианский флот беспокоит берсеркеров не больше, чем уцелевшие на Иматре жизни. Машины смерти стремились уйти от преследователей и, кажется, решили не обращать на них внимания до тех пор, пока будет возможно.
 Командор Принсеп считал и несколько раз говорил об этом при подчиненных, что тактика берсеркеров нацелена на то, чтобы заманить соларианский флот в засаду. Он старался учитывать такую возможность и от этого выглядел мрачнее обычного. Но снизить темп преследования командор по-прежнему отказывался.
 Боевой компьютер «Симметрии» и экспертные системы, введенные туда Принсепом, трудились вовсю, стараясь вычислить все возможные хитрости берсеркеров. Результаты вычислений Принсеп оглашать не стал — в конце концов, принимать решение предстояло ему.
 Кроме того, все могло измениться из-за чистой случайности. Если при следующем прыжке пара крупных берсеркеров, опережающих флотилию на несколько световых часов, столкнется — а такое вполне возможно, если учитывать, в какой спешке они идут, — их разнесет в клочья. А остальным берсеркерам останется либо снизить скорость, либо погибнуть: законы физики, как и берсеркеры, исключений не делают ни для кого.
 Весь экипаж флагмана ждал, что Принсеп вот-вот отдаст приказ снизить скорость или изменить тактику. Но командор молчал.
 А флот продолжал двигаться вперед.
 Бекки Танарат вернулась в каюту, которую делила теперь с Гавотом, и сообщила, к удивлению и радости своего возлюбленного, что господин суперинтендант ВЧ и его старший агент, ни разу в жизни не видевшие настоящего берсеркера, начинают мало-помалу бледнеть.
 В настоящий момент флот, подчиняясь приказу командора, снизил скорость. Но только чуть-чуть.
 Дичь и охотники мчались теперь в одном направлении, храбро ныряя между медленно распухающими щупальцами туманности.
 Неожиданно Бекки вызвали на ковер: начальству стало известно, что одно послание не попало к ним, хотя и было расшифровано. Бортовая система сообщения представила неопровержимые доказательства того, что несколько дней назад — как раз тогда, когда флот находился на предельном расстоянии, еще позволяющем связаться с Иматранской системой, — на «Симметрию» действительно поступила радиограмма с кодом ВЧ.
 Гавот слышал краем уха, что во время разбирательства Бекки не смогла представить убедительных объяснений.
 Газин явно что-то подозревал, но доказать не мог и приказал взять агента Танарат под стражу.
 Командор Принсеп дал разрешение на разбирательство, но никак не ожидал, что оно примет такие бурные формы. Теперь командор, пытаясь разобраться в ситуации, вызвал Гавота к себе.
 — Гавот, что вам об этом известно? Мы на пороге сражения, и я не могу допустить подобных беспорядков.
 — Суперинтендант Газин объявил себя моим врагом. — Молодой человек выглядел крайне оскорбленным, и голос его дрожал. — Я понятия не имею почему. Подозреваю, он наконец узнал, что мы с агентом Танарат любим друг друга, и таким образом он пытается достать меня через нее. А ни про какое пропавшее сообщение я ничего не знаю.
 Принсеп вздохнул и пристально посмотрел на стоящего перед ним молодого человека. Здесь, в космосе, да еще на военном положении, право принимать решения принадлежало исключительно командору флота.
 Неожиданно Принсеп сказал:
 — Наш пассажир, Четвертый Приключенец, сказал, что вам можно доверять. С чего вдруг он так решил, не знаете?
 — Нет, сэр, не знаю. — Ничего умнее в ответ Гавот придумать не смог.
 — В таком случае я намерен возвратить свободу юной леди. По крайней мере, пока. Полагаю, по возвращении меня будут ожидать разборки с Ведомством Человечества. — Очевидно, командор терпеть не мог ни этого ведомства, ни всей стоящей за ним идеологической системы.
 Гавот изобразил на лице улыбку:
 — Думаю, вам не придется жалеть об этом, командор.
 — Да уж, мистер Гавот. Пожалуйста, сделайте так, чтобы не пришлось.

 ГЛАВА 19

 Для соларианцев из флотилии Принсепа берсеркер Дирака, равно как и сам премьер и исчезнувшие вместе с ним спутники, был не более чем полупризрачным историческим объектом. Но теперь, во время погони, люди снова начали учитывать вероятность того, что премьер все еще может быть жив.
 Несомненно, обнаружение живого премьера Дирака произвело бы определенный политический эффект. Но какой? На этот вопрос ответить было непросто.
 «Если Дирак или кто-нибудь из его людей все еще жив, они должны быть уже глубокими стариками», — заметил как-то Гавот.
 Но, как несколько раз говорил при коллегах Принсеп, триста лет — еще не дряхлость. Командор интересовался историей и знал, что многие люди жили и подольше. А к времени исчезновения Дирак был относительно молод; жена же его и вовсе была рядом с ним сущим ребенком. Кроме того, казалось совершенно естественным, что если люди застряли на биостанции, в которой среди прочего оборудования хватает и анабиозных камер, то они не преминут этими камерами воспользоваться.
 Но все эти рассуждения, конечно же, имели смысл только в том случае, если пленники берсеркера все еще могли самостоятельно распоряжаться своей судьбой. А вот причин считать, что человеческое существо способно протянуть так долго в плену у берсеркеров, не было никаких.
 Гавот как-то услыхал, как старший агент ВЧ, поддерживавший политических противников премьера, высказал гипотезу, что Дирак был доброжилом. А может, и все его люди — тоже. И теперь они, дескать, помогают берсеркеру — ну, или помогали, пока были живы, — выращивать из зародышей миллионы рабов-доброжилов, чтобы те служили берсеркерам и дрались на их стороне.
 Но если отбросить в сторону политические дрязги, вопрос оставался: что такого сверхъестественно важного берсеркеры могли обнаружить в маршруте, которым отступил их предшественник? И почему они теперь несутся по этому курсу с самоубийственной скоростью?
 Ответа так и не появилось.
 Может, берсеркеры стремились нагнать предшественника? Или по какой-то непостижимой причине сочли необходимым перехватить яхту Дирака? Как ни удивительно, но расчеты корабельного компьютера показали, что такой астронавигационный подвиг не является полностью невозможным — если, конечно, предположить, что и корабль Дирака, и берсеркер, за которым он гнался, все еще движутся тем самым курсом в глубь Мавронари. Но что им там делать?
 За три века связанная с межзвездными перелетами техника и контрольные системы значительно усовершенствовались, и потому люди Принесла были уверены, что справятся с задачей лучше своего таинственного предшественника.
 Впрочем, берсеркеры со времен Дирака тоже внесли в свою конструкцию кое-какие улучшения. И по косвенным свидетельствам, по крайней мере часть машин, принимавших участие в нападении на Иматру, относилась именно к этой, усовершенствованной категории. Так что и преследование и бой должны были стать для современной флотилии ничуть не более легкими, чем были когда-то для эскадры Дирака.
 На самом-то деле никто не рассчитывал, что они найдут кого-либо из участников того давнего происшествия. Если посмотреть на вещи здраво, становилось ясно, что все уже давным-давно закончилось, так или иначе. Почти наверняка и премьер, и его спутники, и его враги уже триста лет как мертвы; их корабли и похищенная биостанция были разрушены либо в результате сражения, либо в этом отчаянном полете. Что же касается гигантского берсеркера, получившего имя Дирака, тот вполне мог сменить курс и выйти из Мавронари где-нибудь в другом месте. А может, он попал в ловушку, да так и застрял где-то посреди бесконечной тьмы.
 Но как бы то ни было, а современный флот, командир которого выказал неожиданное, но вполне естественное сочетание храбрости и упорства, имел все шансы нагнать своих противников.
 Несмотря на неизбежность сражения, моральный дух на кораблях флотилии был весьма высок. Во всяком случае, именно так казалось Гавоту и представителям ВЧ.
 Капитаны кораблей и другие офицеры собрались на совещание, посвященное все той же бесконечной теме: почему берсеркеры несутся по старому следу?
 — Я думаю, что у нынешних бандюг вполне могли сохраниться сведения о том, что триста лет назад здесь уже резвился один из их породы, и даже о том, какую тактику он использовал. А всякие открытия, сделанные на Иматре, тут ни при чем, — заявил мичман Динант. — Хотя, с другой стороны, мне как-то слабо верится, что эти ходячие рассадники смерти хранят какие то документы, — ибо на хрена берсеркеру документы?
 Унылое молчание нарушила лейтенант Тонгрес. Она откашлялась и произнесла:
 — Давайте попробуем посмотреть с другой стороны. Насколько мы можем сказать, единственные важные сведения, содержащиеся в этих старых иматранских записях, касаются истории с берсеркером Дирака. Насколько нам известно, тот берсеркер убрался прочь и, возможно, устроил вполне успешную засаду на премьера, когда тот кинулся в погоню. Ну а если тактика сработала один раз, почему бы не воспользоваться ею снова?
 — Ха! Но с точки зрения астронавигации у этого курса нет никаких преимуществ! Да даже если бы они взяли на миллион километров в любую сторону, им и то уже легче бы было устраивать засаду. А что касается нынешних берсеркеров: ну да, то, что они полетели прятаться в туманность, — это вполне может быть повторением тактики. Но зачем они полетели точно тем же курсом, что и их предшественник?! Это уже что-то другое. Что-то посерьезнее тактики. Не знаю, что именно. Ориентация на прецедент. Но зачем? Зачем? Зачем?! — Мичман грохнул кулаком по столу.
 Тонгрес покачала головой:
 — Насколько я понимаю, наши нынешние враги на самом деле не стремились пройти по тому же самому маршруту. Скорее уж они хотели попасть в то же самое место.
 — Да ну? И что это может быть за место?
 — Ну, например, какой-нибудь потаенный вход в туннель, который ведет внутрь Мавронари или даже насквозь.
 — Насколько нам известно, Мавронари изнутри не больше, чем здоровенный мешок с пылью. Ну ладно, сквозной туннель может представлять собой определенную ценность, да и то не слишком большую.
 — Ну… Возможно, они спешили доставить какие-то важные новости в штаб берсеркеров. А главный их штаб может быть расположен на какой-нибудь планете внутри Мавронари.
 Динанта этот довод не убедил.
 — И что? Целый флот берсеркеров тратил время и энергию на выполнение задачи, с которой отлично может справиться одна-единственная машина? Ха! Слушайте, вам не кажется, что ваши доказательства сами себе противоречат? Я все-таки думаю, что если берсеркеры и вправду спешили доставить в штаб какую-то важную новую информацию, то это уж никак не были координаты этого самого штаба.
 Лейтенант Тонгрес рассвирепела, но, прежде чем она сумела подыскать остроумный ответ, вмешался другой член команды:
 — А чего вообще такого важного нынешняя банда могла извлечь из записей трехсотлетней давности, которые они только что выкопали из-под поверхности Иматры?
 — А вас что, не было на первом просмотре? Берсеркеры, похоже, не случайно их выкопали. Десантная машина, которая их вырыла, сразу после приземления дернула прямиком к архиву, как будто это и было ее заданием и как будто они точно знали, где этот самый архив располагается.
 — Но как берсеркеры могли о нем узнать? — не унимался Динант.
 — Очень хороший вопрос, — задумчиво взглянула на него Тонгрес. — Полагаю, кто-то им сказал.
 Этот намек на деятельность доброжилов был встречен секундным молчанием. Впрочем, сейчас здесь не присутствовали ни Гавот, ни люди из ВЧ.
 После короткого замешательства подал голос еще один космонавт:
 — Ну и на какую же добычу могли рассчитывать берсеркеры? Что они могли извлечь из старинных записей, если не более-менее точный маршрут того, первого берсеркера?
 — Что? — Тонгрес пожала плечами. — Мы все уже сотню раз просмотрели эти записи. Какую такую великую тайну они могут содержать?
 — Подождите! — Динант подскочил, как будто его посетила неожиданная идея. — А что, если…
 — Ну?
 — Давайте примем в качестве предположения, что Дирак был доброжилом. Нет-нет, я прекрасно понимаю, что в официальных записях нет никаких сведений, которые указывали бы на это. Но если прочие объяснения не имеют смысла, мы должны по крайней мере рассмотреть и эту возможность. Скажем, Дирак был в достаточной степени доброжилом, чтобы ради собственной карьеры заключить какую-нибудь сделку с чертовыми машинами. Он как-то и подстроил, чтобы биостанция со всем этим биллионом протожизней попала к берсеркерам, а те уже смотрели, то ли уничтожить зародыши, то ли как-то использовать.
 — Ну ладно, как предположение это принять можно. Хотя у нас нет никаких доказательств, что Дирак сотрудничал с берсеркерами. Но предположим. И что же они могли пообещать ему взамен?
 Мичман задумался.
 — Не знаю. Возможно, премьер рассчитывал, что машины помогут ему убрать кого-то из его политических противников. Ну а потом что-то пошло наперекосяк, с точки зрения доброжила, и берсеркер сожрал и самого Дирака, и всех людей, которые находились на кораблях премьера и на станции.
 — Ага, а на закуску спер биллион протолюдей. Ну ладно, мне это не кажется особенно убедительным, но опять же как гипотезу это принять можно. Но как это объясняет поведение машин, за которыми мы гонимся?
 На это у Динанта ответа не было.
 Тонгрес вздохнула.
 Наконец снова подал голос третий космонавт:
 — Слушайте… Эти чертовы берсеркеры действовали и продолжают с незапамятных времен действовать на неимоверном пространстве. Насколько мне известно, никто еще не доказал, что у них вообще есть какой-нибудь штаб или командный центр, точно так же, как такого штаба нет у соларианцев. Впрочем, любопытная мысль. Вдруг у берсеркеров он все-таки есть? И еще любопытнее может получиться, если мы сейчас со всех ног несемся именно к этому самому штабу.
 Изучение Мавронари началось множество веков назад, задолго до первого налета берсеркеров на Иматру, хотя и проводилось оно достаточно беспорядочно. Было установлено, что туманность почти полностью — или даже без «почти» — безжизненна, но при этом наличествующие в ней условия не исключают возможности существования жизни. Посреди огромной безмолвной тьмы были рассеяны островки, в которых световое давление изолированных звезд оказывалось достаточным, чтобы удержать пыль и разреженный газ на расстоянии и создать нишу, в которой могло бы вращаться скромное семейство планет.
 Известно было, что примерно в том же направлении, куда двинулись покинувшие Иматру берсеркеры, располагаются одна или две подобные планетарные системы. Как утверждал банк данных флагмана, ни одна из этих планет никогда не была заселена и ни одна не располагала условиями, пригодными для проживания живых существ. Было доказано, что плотные пылевые облака прорезают узкие окольные каналы относительно чистого пространства и по ним можно добраться к этим изолированным системам. Но не похоже было, чтобы враги пытались добраться до какого-либо из этих каналов. И командир флотилии, несмотря на то что имел доступ к огромному количеству информации, касающейся берсеркеров, не нашел никаких сведений, позволяющих хотя бы заподозрить, что в Мавронари когда-либо находилась база берсеркеров.
 Конечно, внутри огромной туманности вполне могли существовать другие планетарные системы, известные берсеркерам, но неизвестные людям. Да и планеты, непригодные для жизни, вполне могли предоставить неживому врагу место для доков и верфей и полезные ископаемые для самовоспроизводства.
 Поскольку других вариантов пока не выявилось, увязшим в планировании операции соларианцам пришлось предположить, что, возможно, берсеркеры и вправду направляются на одну из этих планет, только предпочли пробираться окольным путем. Но опять же — почему? Ведь ясно же, что с того места, где сейчас находятся берсеркеры, любому кораблю или машине, которому из-за пыли придется путешествовать исключительно в нормальном пространстве и метр за метром продираться через туманность, на дорогу к любой из этих планет потребуется больше трехсот лет.
 Принеси еще раз провел астронавигационные расчеты. Их результаты были доступны любому желающему и гласили: ни берсеркеру Дирака, ни яхте Дирака не хватило бы трехсот лет, чтобы добраться к любой из этих изолированных систем.
 — Но возможно, этого времени хватило бы, чтобы добраться к какой-то другой системе, о которой мы не знаем? Я так не думаю, но не поручусь, что это полностью исключено, — сказал Принсеп.
 — Как вы полагаете, а какой-нибудь из берсеркеров, за которыми мы гонимся, не может быть берсеркером Дирака?
 Любопытствующий был награжден странным взглядом.
 — Если берсеркер Дирака продолжил двигаться тем курсом, каким двигался, когда его видели последний раз, то нет. Если он не сменил курс, то и поныне продирается через туманность.
 — А вдруг там есть какой-нибудь неизвестный нам тайный проход? Какой-нибудь туннель, позволяющий быстро пройти через Мавронари, который нам отсюда не видно?
 Один из капитанов вызвал на свой экран изображения берсеркеров, участвовавших в нападении. Их получили из записей разведки и данных, произведенных при помощи наблюдений через телескопы.
 — Ни один из них не совпадает с изображением берсеркера Дирака, если судить по старым записям. Вы предполагаете, что этот берсеркер за триста лет сделал круг и вернулся, а по дороге набрал себе помощников?
 — Нет, не совсем так. Я имел в виду, что вполне возможен такой вариант: подобная машина висит в Мавронари, через некоторые промежутки времени выныривает, совершает очередной налет на Иматру или на какую-нибудь другую цель и прячется обратно.
 Собеседник обдумал эту мысль и покачал головой:
 — Если исходить из исторических сведений, в окрестностях Мавронари было не так уж много нападений. Помимо тех двух налетов, о которых мы говорим, на Иматру не нападали больше ни разу. И почему эта машина совершает рейды лишь раз в триста лет? Как-то это не похоже на берсеркера.
 — Ну а на что это тогда похоже? — подал голос командор, своей властью вмешавшись в дебаты. — Если кто-нибудь из присутствующих все еще цепляется за идею о том, что машины, за которыми мы гоняемся, — не настоящие берсеркеры, — я советую ему распрощаться с этой теорией прямо сейчас. Мы более чем достаточно покопались в их обломках и перехватили предостаточно их переговоров во время боя, чтобы считать их сущность не подлежащей сомнению. Точно так же и Дирак, как свидетельствуют документы, отправляясь в погоню, был уверен, за кем именно гонится. И мы и Дирак дрались с одним и тем же врагом — самыми что ни на есть настоящими машинами-убийцами! Тут к разговору подключился кто-то еще:
 — Кстати, напоминаю: берсеркеры время от времени резко меняют тактику и выкидывают такие штучки, которые кажутся дурацкими, — и все ради того, чтобы остаться непредсказуемыми.
 Принсеп покачал головой:
 — Да, иногда они это делают. Но три сотни лет преднамеренной глупости? Берсеркер, который триста лет бездействует и тратит понапрасну время, силы и энергию, и все это лишь для того, чтобы заставить нас побеспокоиться о чем-то? Если это правда, то я сдаюсь. Но мне не кажется, что это так. Ну да ладно. Я устал и собираюсь малость перекусить. — С ближайшего экрана донесся приглушенный звон обеденного гонга — обычный сигнал шеф-повара, и сразу вслед за этим появилось меню.
 Флотилия сделала еще пару под пространственных скачков и ухитрилась несколько нагнать удирающего врага. После этого сокращать разрыв стало труднее; командор взвесил увеличивающуюся возможность столкновения со случайными микрочастицами и решил не рисковать. Но по мере того как охотники за добычей углублялись во внешние районы туманности, даже передвижение в нормальном пространстве становилось все более опасным, почти невозможным.
 Следующие четыре-пять стандартных дней казалось, что смысла продолжать погоню больше нет. След, оставленный берсеркерами в подпространстве, становился все более слабым, и идти по нему было все труднее.
 Командор скрежетал зубами, взвешивая шансы. Некоторые поговаривали, что Принсеп безвылазно сидит в своей каюте и возносит молитвы наиболее почитаемому им божеству, — по поводу того, что это за божество, мнения расходились. Затем командор приказал слегка прибавить скорость.
 Убедившись, что команда выполнена, командор тут же переключился на обдумывание обеденного меню.
 Тем временем Гавот и Бекки воссоединились. Бекки вроде бы освободили от всех обязанностей по линии Ведомства Человечества. Что же касалось наказания — если такое вообще последовало, — то начальство Бекки на данный момент ничего особо не могло поделать с непослушным агентом. Поэтому вынесение приговора было отложено на неопределенный срок, а Бекки блаженствовала в обществе Кристофера. Конечно же, она больше не записывала слова и действия Гавота.
 По крайней мере, Гавот предполагал, что это вроде само собой разумеется.
 Всю свою жизнь он был одарен чрезвычайной подозрительностью — во всяком случае, сейчас Гавот рассматривал это качество именно как дар. Потому что оно, несомненно, являлось одной из главных причин того, что он и поныне пребывал в числе живых.
 Так или иначе, но подслушивающие устройства всегда делались очень маленькими, именно с расчетом на то, чтобы их было трудно найти. Потому Гавот продолжал считать, что их с Бекки разговоры скорее всего будут прослушиваться, а любое место на корабле вполне может просматриваться при помощи скрытой камеры.
 Так что Кристофер обращался с Бекки с исключительной нежностью и любовью.
 В это же время Гавоту пришлось выдержать схватку с внутренними демонами. Флотилия продвигалась вперед, и по мере того как становилось ясно, что намерения командора Принсепа непреклонны и смертоносно серьезны, Кристофер обнаружил, что перед ним встала тревожащая перспектива новой встречи с берсеркером, а то и с целым их флотом.
 В своих потаенных думах Гавот подстегивал поблекшие воспоминания и пытался разобраться, что именно произошло между ним и искалеченной машиной смерти там, на поверхности Иматры. Действительно ли тогда, когда смерть казалась неизбежной, а возможность сделать еще один вздох — недостижимой мечтой, — так вот, действительно ли в то мгновение он согласился каким-то образом служить берсеркерам?
 Нынешнее положение вещей не причиняло ему особых страданий. Гавот ощущал обычную смесь очарования и зачаровывающего страха, которую приносило ему любое рискованное предприятие. Эта смесь давала ему — по крайней мере, на некоторое время — ощущение наибольшей полноты бытия. Такое удовольствие могла доставить лишь серьезная опасность.
 Когда Гавот услышал, что берсеркеры утащили записи из подземного архива, то начал думать, что на самом деле берсеркер пощадил его не за то, что он, Гавот, что-то сделал или не сделал. Но если вы подозрительны, у вас появляется одна проблема: вы никогда и ни в чем не бываете уверены до конца.
 Существовал и еще один вопрос, связанный с первым, и этот вопрос не раз вставал перед Гавотом в бессонные ночи, когда он валялся на своей койке, один или рядом с недавно освобожденной любовницей. Когда он снова встретится с берсеркерами, не получится ли, что они каким-то образом смогут узнать в нем своего? Могла ли суть его очной ставки с одной искалеченной машиной стать известной другим берсеркерам?
 А возможно, на самом деле вопрос должен был звучать так: хочет ли он, Гавот, драться на стороне берсеркеров или нет?
 Если принять во внимание, с какой неожиданной яростью командор Принсеп повис на хвосте у берсеркеров, похоже было, что вскоре Гавоту придется это выяснить.
 Лежа на узенькой койке рядом с Бекки и прижавшись к ней всем телом, Гавот нежно посмотрел на спящую любовницу, провел рукой по ее светлым волосам и улыбнулся своим мыслям.
 Губы его легонько шевельнулись, и Кристофер беззвучно произнес одно-единственное слово:
 — Зложить.

 ГЛАВА 20

 Первый удар оружия берсеркеров по силовому щиту флагмана сбросил Гавота с койки. Мгновение спустя прямехонько на него приземлилось нагое тело Ребекки.
 Флагман закончил очередной прыжок, возможно, сотый с момента отлета с Иматры, — Гавот давно потерял им счет, — и вышел в нормальное пространство.
 Но этот выход из подпространства отличался от предыдущих. В следующий миг после того, как «Симметрия» оказалась в обычном пространстве, на нее обрушился первый вражеский залп. Пару секунд спустя на флагмане запоздало взвыли сирены, поднимая тревогу.
 Гавот без особых церемоний отшвырнул в сторону еще не полностью проснувшуюся Бекки, не обращая внимания на ее бессвязные крики. Еще до того как сознание Кристофера полностью прояснилось, он машинально рванулся к переборке, где вот уже много дней отдыхал в шкафу скафандр.
 Конечно же, у Бекки тоже был свой скафандр, но он сейчас находился чуть дальше по коридору, в ее собственюй каюте. Чтобы добраться до него, Бекки нужно было пробежать несколько метров по коридору, а пробежка в полуголом виде должна была нанести определенный ущерб ее гордости и репутации. Гавот мог себе представить, как будут таращиться на Бекки встречные.
 Кристофер принял прощальный поцелуй Бекки, ни на миг не переставая возиться со скафандром. Ему не очень-то хотелось, чтобы Бекки тоже забиралась в скафандр, но он не мог ни отсоветовать ей, ни пытаться остановить.
 Никто из членов экипажей или пассажиров кораблей оперативного соединения — за исключением, возможно, тех, кто в этот момент находился на вахте, — ничего не подозревал до того самого момента, пока мир вокруг них не взорвался.
 Пустившись в погоню за удирающим врагом, командор понимал, что существует риск нарваться на засаду. Следовательно, контратаку берсеркеров нельзя было назвать полной неожиданностью, но такой согласованности действий противника и такой силы удара соларианцы действительно не ожидали.
 Еще раньше один астронавигатор выдвинул предположение, гласящее, что враги летят именно в этом направлении потому, что сочетание различных типов вещества в этом районе создает прекрасные возможности для засады. Но он так и не сумел привести доказательств, подтверждающих эту теорию. Вне зависимости от того, правильным ли было предположение астронавигатора, практический результат засады был почти полностью гибельным с человеческой точки зрения. Командор сделал рискованную ставку, приказав увеличить скорость, — и проиграл.
 Десять-пятнадцать кораблей оперативного соединения, вынырнув из подпространства через доли секунды после флагмана и в каких-нибудь сотнях километров друг от друга, тоже подверглись нападению. Некоторые из них были мгновенно уничтожены.
 Немногочисленные гражданские лица, находившиеся на борту «Симметрии», — Гавот, трое служащих Ведомства Человечества и кармпанин, давным-давно были предупреждены, что им следует делать в случае тревоги, и за время, прошедшее после отлета с Иматры, не раз отрепетировали свои действия. Им полагалось надеть скафандр, как можно быстрее добраться до амортизационного ложа и там лежать до окончания чрезвычайного происшествия.
 Гавот остался в каюте один. Он как раз заканчивал облачаться в скафандр, когда флагман тряхнуло от второго прямого попадания и Кристофера сбило с ног. Гавот мрачно попытался подняться. У него начали дрожать руки. Вес, запах и вид громоздкого скафандра, очень похожего на тот, который спас Кристоферу жизнь на Иматре, пробудили у Гавота на редкость яркие воспоминания о кошмарной погоне и о том моменте, когда он стоял лицом к лицу с берсеркером.
 Едва покончив с последней застежкой, Гавот выскочил в коридор. Все то время, пока он добирался до амортизационного ложа, Кристофер выискивал взглядом Бекки или ее начальников. Не то чтобы он опасался каких-либо враждебных действий с их стороны, но мало ли что могло случиться в суматохе боя… Впрочем, здесь и сейчас этого можно было не бояться. Тесное пространство коридора было битком забито толпой народа в скафандрах; на большинстве скафандров красовались те или иные яркие знаки различия.
 Пробираясь к предписанному месту, среди незнакомых запахов и под гнетом замкнутого пространства, Гавот обнаружил, что его воображение болезненно обострилось. Кристоферу казалось, будто он чувствует, как машины смерти с неимоверной скоростью проносятся мимо «Симметрии». Он мог ощущать присутствие их лишенных жизни тел, чувствовать их запах…
 Лишь немалым усилием Гавоту удалось вернуться к окружающей реальности. Сразу за командным мостиком располагалась каюта, в которой пассажирам полагалось пережидать тревогу, и он наконец-то добрался до этой каюты. Суперинтендант Газин и старший агент Арьяри уже были там. На их тяжелых скафандрах красовались знаки различия их ведомства. Гавот подумал, не сделает ли это их особенно желанными целями для берсеркеров, но потом решил, что это все-таки маловероятно. Такие размышления слегка позабавили его.
 Все это время флагман трясло от непрекращающегося обстрела. Корпус корабля звенел и стонал, словно огромный гонг. Теперь к этому шуму примешивался еще и гул собственных орудий «Симметрии», которые наконец-то открыли ответный огонь.
 Почти сразу же вслед за ним появилась Бекки, облаченная в скафандр и вроде бы не пострадавшая. Она пробежала по качающейся палубе и плюхнулась на соседнее с Гавотом ложе. Судя по выражению ее лица, Бекки испытала немалое облегчение, обнаружив, что Кристофер жив-здоров.
 Откуда-то донесся усиленный динамиками спокойный голос командора:
 — Приготовиться к отражению абордажа. Повторяю…
 Абордаж! Такое происходило, как оказалось, не только в приключенческих книгах, но и в реальной жизни — и на удивление часто, надо заметить.
 Современные защитные средства были вполне способны отразить энергию движения. И потому летящие корабли и машины, окутанные слоями защитных полей, зачастую были более уязвимы для медленно приближающихся абордажных устройств, чем для стремительных ракет.
 Тут отозвался главный корабельный компьютер и бесстрастно сообщил, что несколько малых боевых единиц противника прорвались через силовой щит флагмана.
 Гавот дотянулся до Бекки и успокаивающе погладил ее по руке. Агенты Ведомства Человечества лежали неподвижно.
 Почувствовав на себе взгляд Гавота, суперинтендант обернулся и посмотрел на молодого человека. Он недвусмысленно давал понять, что опасается, не попытается ли Гавот принять во время сражения сторону берсеркеров.
 Что же касается лейтенанта Арьяри, тот был слишком бледен и испуган, чтобы интересоваться подозреваемым доброжилом или кем бы то ни было вообще. По правде говоря, Арьяри выглядел как человек, наделавший в штаны, — если такое в принципе было возможно в боевом космическом скафандре с его миниатюрной канализационной системой.
 Еще одно амортизационное ложе, довольно странное по форме, оставалось незанятым. Очевидно, кармпанин предпочел остаться в своей каюте. Вообще-то это было нарушением приказа командора, но казалось маловероятным, чтобы кто-то попытался силой добиться повиновения от Четвертого Приключенца.
 В пассажирский отсек вкатился робот с оружием. Очевидно, в рубке он уже побывал.
 Несомненно, если бы кто-нибудь поинтересовался мнением Газина и Арьяри, агенты ВЧ очень возражали бы против того, чтобы Гавоту и ныне разжалованному агенту Танарат позволено было пользоваться оружием. Но их мнения никто спрашивать не стал. И уж конечно, им не стал интересоваться робот.
 Робот просто действовал в соответствии со своей программой. Он прокатился вдоль ряда амортизационных лож, предоставляя пассажирам на выбор алъфа-триггерные карабины и оружие, наводящееся по взгляду. Газин и Арьяри взяли оружие совершенно машинально, не раздумывая, и робот поехал дальше. Еще до того, как он подкатил к Гавоту, Кристофер заметил, что по бокам робота развешаны связки гранат. Они висели там, словно гроздья спелых плодов, ожидая любого соларианца, который захочет протянуть руку и сорвать их. Гавот плохо разбирался в оружии такого типа, но припомнил, что эти штуки вроде бы называются «сверлящие бомбы». Именно та вещь, которую целесообразно использовать, когда ты окажешься на расстоянии вытянутой руки от берсеркера — или любого неприятного тебе существа, вне зависимости от того, есть ли на нем боевая броня.
 Ухватив левой рукой альфа-триггерный карабин, правой Гавот тем временем быстро сорвал три гранаты. Он подумал, что трех должно хватить.
 Гранаты уютно устроились в поясной сумке Гавота, как будто это и было их законное место. Карабин же Кристофер так и держал в руках. Это был обычный энергоразрядник. Лучи такого карабина разносили вдребезги тяжелую броню, но не представляли никакой опасности для плоти. Энергозаряды вызывали сильную вибрацию в любой преграде, на которую наталкивались. В такой мягкой субстанции, как живая плоть, эта вибрация гасла быстро, не причиняя ей вреда. А вот при столкновении с твердыми материалами результат был совсем иным.
 Твердые поверхности можно было защитить, обработав особым химическим составом. Именно этим и занимался робот, наряду с раздачей оружия, — опылял скафандры защитным аэрозолем. Его формула менялась после каждого дня использования либо после каждой стычки, чтобы противник не имел возможности воспроизвести ее.
 Что же касается оружия, управляемого взглядом, — особое приспособление отслеживало движение зрачков и в соответствии с этим наводило прицел. Когда глаз прищуривался, это было эквивалентно нажатию на спусковой крючок. Иногда данное оружие стреляло не совсем тогда, когда того хотелось хозяину. После того как такая система была приведена в боевую готовность, вам следовало как можно меньше смотреть на своих союзников.
 Альфа-триггерное оружие отличалось даже большим быстродействием, и многие считали его более надежным, хотя научиться пользоваться им было несколько сложнее. Альфа-триггерное оружие тоже наводилось по взгляду, но команду стрелять подавал мысленный сигнал человека-оператора.
 Несмотря на сотрясавшие флагман удары, гравитационные установки корабля продолжали поддерживать нормальную силу тяжести, защищая уязвимую человеческую плоть от перегрузок, создаваемых вражеским обстрелом и собственными маневрами «Симметрии». Лишь однажды гравитационные установки не справились со встряской, и людей расшвыряло по углам. Несмотря на то что все были в скафандрах, при падении кое-кто серьезно пострадал. Но эта авария произошла на другой палубе, достаточно далеко от командной рубки.
 Гавот с удовольствием высчитывал, как удобнее будет избавиться от офицеров ВЧ. Именно это он и намеревался сделать, как только представится возможность прикончить их, не навлекая на себя возмездие. Но более всего он стремился обеспечить дальнейшее молчание Бекки. Из всех находящихся на «Симметрии» лишь ей одной известно было содержание этого проклятого шифрованного послания.
 Раз уж твердо известно, что на корабль проникли берсеркеры, значит, практически все можно будет свалить на них. Если ему удастся застать Бекки врасплох, когда она будет без скафандра, нож справится с этой задачей ничуть не хуже самого современного и мощного оружия, — во всяком случае, если можно будет надеяться, что никто не станет докапываться до причины смерти.
 Но нож мог подождать. В настоящий момент Гавот выжидал, с несокрушимым спокойствием подкарауливая подходящий момент. Кристофер способен был не только действовать спокойно в опасных ситуациях, но и наслаждаться этим. Не один противник Гавота называл его спокойствие нечеловеческим.
 Гавот обрадовался, услышав о вражеском десанте. Корабельный компьютер подтвердил, что по крайней мере три берсеркера прорвались через внешний корпус.
 В интеркоме послышалось чье-то хныканье. Гавот предположил, что это, должно быть, Арьяри. Большинство членов экипажа — по крайней мере, большинство оставшихся в живых — спокойно исполняли свои обязанности, время от времени обмениваясь короткими репликами.
 Затем поступило еще одно сообщение. Исполненный страха человеческий голос произнес, что по коридору в сторону рубки движется берсеркер. Судя по дыханию, говоривший находился на грани смерти.
 Не задумавшись ни на секунду, Гавот одним слитным движением отстегнул ремни безопасности и вскочил, держа карабин на изготовку. В заспинном ранце, помимо прочего снаряжения, хранилась мощная водородная лампа, и, как только Гавот оказался на ногах, эта лампа почти сразу же заняла положенное место. Корабль еще раз встряхнуло.
 Устав категорически запрещал пассажирам покидать амортизационные ложа во время боя. Пожалуй, это должно удержать таких законопослушных особей, как Бекки и двое приятелей из ВЧ, на месте.
 Но через какую-нибудь секунду Бекки тоже вскочила. Она хотела быть с возлюбленным.
 Газин, а за ним и Арьяри проделали то же самое. Похоже, в этот момент они готовы были следовать за любым человеком, который повел бы себя как лидер.
 Гавот резким взмахом руки велел им держаться сзади. Ладно, будем надеяться, что они не станут путаться под ногами. Кристофер перехватил карабин поудобнее и, насколько позволял громоздкий скафандр, двинулся к тому месту, где было наиболее удобно подкарауливать незваных гостей.
 Безмолвно отдав приказ встроенному в скафандр мини-компьютеру, Гавот усилил чувствительность микрофонов в своем шлеме. Теперь он мог слышать неспешное приближение берсеркера. Кто-то двигался по коридору, скользил по похрустывающим обломкам. Этот «кто-то» делал рывок, потом замирал, словно прислушиваясь и осматриваясь. Судя по всему, сейчас берсеркер застыл прямо напротив засады Гавота, у входа в рубку.
 Гавот ни мгновения не сомневался, что приближающаяся машина убьет его, если только он ее не опередит. Полупризрачная сделка, которую он то ли заключил, то ли не заключил там, на Иматре, теперь развеялась как дым. Если берсеркеры действительно хотят сделать из него доброжила, им придется так прямо и сказать и предложить какую-нибудь более понятную и выгодную сделку. А так — идите к черту. Машина-убийца тем временем еще чуть-чуть переместилась и теперь стояла не более чем в четырех метрах от Гавота, — так близко, что Кристофер мог разглядеть все ее повреждения, все пятна, оставленные огнем, который человеческую кожу просто испепелил бы. А потом берсеркер собрал все силы и ринулся в никем не защищаемую дверь рубки.
 Посланный Гавотом заряд — более быстрый, чем осознанная человеческая мысль, — ударил берсеркера в бок, еще когда тот находился на полпути. Под ударом пылающего лезвия броня машины лопнула, словно кожура перезрелого плода. Заряд взорвался уже внутри, и берсеркера швырнуло на палубу.
 Остальные пассажиры впали в панику, и по крайней мере двое из них открыли беспорядочную пальбу, разнося в клочья и без того уже обезвреженного берсеркера. От тяжелых скафандров, палубы и переборок заряды отлетали, не причиняя вреда.
 Гавот решил, что подходящий момент настал. Он подался назад, пробился через толкотню — валящие из берсеркера клубы дыма только усиливали неразбериху, — отыскал взглядом Бекки, подобрался поближе и хлопнул ее по спине гранатой.
 Закованная в скафандр фигура содрогнулась. Лицевая пластина шлема мгновенно вспыхнула, словно прожектор. Бронебойный узконаправленный заряд проплавил броню и вызвал взрыв внутри скафандра. Выжить после такого было невозможно.
 Гавот повернулся, размышляя, не попытаться ли сразу же прикончить и одного из офицеров ВЧ, — и застыл в ошеломлении. Из шлема другого скафандра на него обеспокоенно смотрела Бекки.
 А рядом стоял Газин, тоже все еще живой. Гавот понял, что он проворонил свой шанс, промахнулся и вместо кого-нибудь из действительно опасных людей убил никуда не годного труса. На палубе лежал не кто иной, как Арьяри. Должно быть, он хорошо прожарился внутри своего скафандра. А Бекки Танарат, черт бы ее подрал, стояла на ногах, жива-живехонька, и чуть не рыдала от радости, завидев, что ее драгоценный Гавот вышел из рукопашного боя с берсеркером целым и невредимым.
 Благодаря короткому обмену репликами Гавот убедился, что остальные двое винят в смерти Арьяри берсеркера. Ну что ж, все не так уж плохо. Надо просто подождать, пока не подвернется удобный случай, и использовать вторую гранату против Бекки.
 Страх и близость смерти так возбудили Гавота, что он испытывал почти физическое желание заполучить нож. Впрочем, если учитывать учрежденный Принсепом культ еды, на кухне наверняка окажется хороший выбор режущих инструментов.
 Гавот проверил оружие, вышел из комнаты и двинулся по коридору. Кто-то позвал его по радио. Гавот коротко объяснил, что пошел на разведку.
 Пройдя через всю палубу, Кристофер прокрался на камбуз. На деревянных разделочных досках, среди фруктов и кусков мяса, лежало несколько ножей. Еще несколько штук стояло в специальных подставках. Поскольку Гавоту некогда было выбирать, он схватил самый большой нож и сунул в поясную сумку. Потом пригодится.
 Конечно, до тех пор пока агент Танарат была одета в скафандр, нож оставался бесполезным. А Бекки явно не захочет расстаться со скафандром до конца боя — если, разумеется, она все еще жива. Гавот обдумал еще несколько вариантов, — например, возможность толкнуть агента Танарат в объятия берсеркера — вдруг подвернется еще один. Но даже если она умрет, Гавот не сможет чувствовать себя полностью спокойно. Кристофер все еще подозревал, что где-нибудь валяется еще какое-нибудь опасное для него послание и только ждет, чтобы его расшифровали. Надо будет, если представится такая возможность, обыскать труп Бекки, а потом — ее каюту.
 По оценке аварийной службы, на борт «Симметрии» проникло от двух до четырех малых берсеркеров. Сейчас считалось, что все они, кроме одного, уничтожены. В ходе схваток корабль довольно сильно пострадал изнутри.
 На настоящий момент никому не было известно, где находится последний берсеркер-десантник.
 Тем временем корабли берсеркеров продолжали вести огонь из тяжелых орудий. Но теперь двигатель «Симметрии» работал хуже, а оба ее корпуса, и внешний и внутренний, получили повреждения.
 Раздобыв нож, Гавот отправился обратно к рубке. По дороге Гавоту попадались лишь покойники, а берсеркеры ему больше не встречались. Добравшись до места, Кристофер обнаружил, что Четвертый Приключенец все-таки покинул свою каюту и присоединился к остальным пассажирам. На нем была кармпанская разновидность тяжелого скафандра.
 Гавот четко, по-военному, — во всяком случае, так ему казалось, — доложил Принсепу, что он уничтожил одного берсеркера (об уничтоженном человеке Кристофер предпочел умолчать) и что он готов к дальнейшему исполнению обязанностей.
 Принсеп, у которого и других дел было по горло, лишь взглянул на молодого человека и кивнул.
 Все было в полном порядке. Гавот решил снова пройтись по коридору — поискать, куда делась последняя машина смерти. Драка с берсеркерами оказалась неплохим развлечением, куда более приятным, чем он ожидал.
 Принсеп тем временем сидел в командирском кресле. Вокруг собрался его сильно поредевший штаб. Принсеп пытался при помощи интеркома произвести перекличку. Результат оказался обескураживающим. Похоже было, что в живых осталось лишь несколько человек, да и те по большей части были ранены.
 Подчинившись какому-то странному ощущению, командор поднял глаза и выяснил, где именно находится последний берсеркер. Он оказался куда шустрее своего предшественника и, вынырнув бог знает откуда, возник у самых дверей командирской рубки. Берсеркер выбросил в сторону одно из щупалец, и Гавот размазался по переборке, так и не успев вскинуть оружие. В следующую долю секунды берсеркер избрал другую цель и выстрелил, убив Бекки Танарат, которая уже подняла карабин.
 Следующий заряд, вполне способный пробить соларианский скафандр, был нацелен в Принсепа — завидную мишень в своем центральном кресле, — но промазал на несколько сантиметров, снеся спинку кресла. Несомненно, этот выстрел оказался бы роковым для командора, если бы Четвертый Приключенец, не имевший оружия, не бросился в это самое мгновение под ноги берсеркеру. Металлические конечности обрушились на кармпанина, словно лопасти вертолета, разорвали скафандр и искромсали хрупкую плоть.
 Но еще был жив Гавот. Молодой человек, не вставая, хладнокровно прицелился, и выстрелом перерезал ноги берсеркеру. Мгновение спустя в корпусе у берсеркера что-то взорвалось.
 Воцарилась оглушительная тишина.
 Прижимаясь спиной к переборке и держа оружие на изготовку, Гавот медленно поднялся. Скафандр спас его и на этот раз. Кристофер был оглушен, но особо не пострадал.
 Повсюду лежали мертвые люди. Среди них Гавот увидел и Бекки, но на тот момент его это мало беспокоило. Обходя лежащие тела и обломки техники, Гавот пробрался в рубку. Принсеп по-прежнему оставался в командирском кресле, хотя левый угол кресла был начисто снесен. Командор, выживший пилот и даже суперинтендант Газин смотрели теперь на Гавота с чувством, близким к почтительному благоговению.
 Шли минуты. Вокруг изувеченного флагмана продолжало кипеть сражение.
 Немного пришедший в себя Принсеп остался в полуразгромленной рубке и продолжал принимать сообщения о повреждениях и потерях — а поступали они почти со всех палуб.
 Некогда сверкающий скафандр, в который был упакован толстячок командор, теперь был покрыть копотью и забрызган кровью, человеческой и кармпанской. Казалось, что постепенно Принсеп оседает все ниже, проваливаясь в кресло.
 На мгновение на лице командора появилось выражение задумчивого спокойствия, граничащего с отчаянием. Но он продолжал принимать решения и вполне логично и осмысленно отвечать на вопросы. Каким-то образом сама неподвижность командора внушала уверенность.
 Прошло уже довольно много времени, но сообщения о потерях все продолжали поступать. Немногочисленные уцелевшие люди и роботы отчаянно сражались с повреждениями, определяли положение выживших друзей и врагов, перезаряжали оружие и по мере сил приводили в порядок силовые щиты.
 Связь между кораблями оперативной группы теперь была в лучшем случае прерывистой. В разговорах возникали паузы, длящиеся по многу секунд, и вместо человеческой речи слышалось дикое завывание — результат воздействия разнообразного космического излучения. Но шифровальные аппараты и радиопередатчики как раз и были предназначены для борьбы с этим адским воем, и время от времени все-таки удавалось передавать связные пакеты информации. Некоторые соларианские корабли были превращены в облачка пара, но другие сообщали, что готовы продолжать борьбу.
 Главный компьютер флагмана со своим обычным несокрушимым спокойствием произвел подсчеты и пришел к выводу, что враги, должно быть, оставили для этой засады половину своего отряда, если не больше.
 Хотя выжившим казалось, что сражение длилось целую вечность, на самом деле, по обычным для отрядов такого размера стандартам, оно было милосердно коротким. За очень краткое время, не. более чем за четверть стандартного часа, было уничтожена несколько берсеркеров. Но с другой стороны, была уничтожена и половина соларианских кораблей, а все оставшиеся получили серьезные повреждения.
 А теперь возникло предположение, что к берсеркерам приближается подкрепление.
 Во всяком случае, сигналы дружественных кораблей глохли один за одним и снова не появлялись, а их изображения исчезали с места действия.
 Принсеп выразил надежду, что хотя бы одному соларианскому кораблю удалось убраться прочь. С помехами, заполоняющими пространства, невозможно было отличить отступление от уничтожения.
 Гавот почти успокоился и приободрился. Теперь он сидел, держась за поручень — на случай новой внезапной встряски.
 — И что нам делать дальше, шеф? — настойчиво поинтересовался он.
 Принсеп снова лишь молча посмотрел на молодого человека.
 Подумаешь! Гавот встретил его взгляд с полнейшей без мятежностью.
 Командор решил, что «Симметрию» нужно любой ценой выводить из засады. Он прикрыл глаза и приказал своим пилотам — и оптэлектронному, и выжившему человеку — приготовиться к подпространственному скачку.
 Прежде чем нормальное пространство расплылось и исчезло, кое-кто из уцелевших людей успел еще мельком увидеть нескольких рыскающих берсеркеров. Машины-убийцы стрелой ринулись к ускользающей добыче. Но в результате они нарвались лишь на сокрушительное столкновение с почти нематериальной пылью и испарились или надолго потеряли возможность продолжать полет.
 Так или иначе, но все-таки «Симметрия» пережила свой отчаянный рывок к свободе, несмотря на все повреждения и утечку воздуха, и вынесла Гавота, а с ним и прочих выживших, многие из которых были ранены, и тела погибших в относительно безопасное место.
 Последним усилием, заставив поврежденные двигатели работать почти на пределе, компьютер разыскал более-менее свободный проход и провел по нему искалеченный корабль.
 Похоже, сейчас из всей соларианской эскадры уцелел один лишь флагман, но он пока что сохранял достаточную скорость, подвижность и огневую мощь, чтобы отбиться от нескольких берсеркеров.
 Мертвый кармпанин и множество мертвых соларианцев все еще продолжали лежать там, где их настигла смерть. Единственный уцелевший пилот, лейтенант Тонгрес, сказала:
 — Я возьму на себя те обязанности, с которыми смогу справиться, командор… И кстати, я должна сообщить, что, согласно показаниям приборов, снова зафиксирован тот же самый след.
 Внезапно вид у командора сделался совершенно изможденным, но голос его звучал по-прежнему твердо:
 — А кто-нибудь из этих бандюг впереди виден?
 — Пока что ни одного. Но среди этой пыли много не разглядишь, так что где-то они могут и быть. Я не верю, что мы сцепились со всем их отрядом сразу.
 — Тогда благодарение всем богам, что хоть от нескольких мы увернулись.
 Из какого-то отдаленного района корабля кто-то продолжал отчаянно молить о помощи.
 И тогда Иван Принсеп встал с кресла — впервые с начала сражения — и отправился обходить корабль и искать раненых. Пилот был занят. Еще пара человек лежали на амортизационных креслах — без серьезных травм, но полностью обессилевшие.
 Гавот, до сих пор не получивший ни царапины, почти с радостью вызвался исполнять при командоре обязанности телохранителя — на тот случай, если какой-нибудь берсеркер все еще прятался в закоулках.
 Принсеп молча кивнул.

 ГЛАВА 21

 Пилот флагмана, лейтенант Тонгрес, на пару с мичманом Динантом — больше работоспособных людей не осталось — пыталась разобраться с поврежденным оборудованием. Попутно они обсуждали сложившуюся ситуацию.
 Вскоре был установлен поразительный факт: примерно от того места, где сейчас находилась «Симметрия», начинался канал, позволяющий относительно спокойно двигаться через туманность. И вел он примерно в том же направлении, куда изначально двигались враги.
 — Смотри-ка! — изумилась лейтенант. — Создается впечатление, будто его кто-то расчистил-Да, похоже, — неохотно согласился Динант. Такой подвиг был не под силу ни одной из известных технологий; впрочем, о природных образованиях подобного типа мичману слышать приходилось. — Не удивлюсь, если когда-то берсеркер Дирака прошел именно по этому туннелю, а старик дернул за ним следом.
 — Да, я тоже не удивлюсь. — Тонгрес наклонилась к интеркому:
 — Командор, вы где? Мы здорово пострадали. Двигатель, силовые щиты — в общем, повреждено абсолютно все.
 Разбросанные по рубке голографические экраны шипели, извергая какие-то странные и не правдоподобные изображения. Система дисплеев, как и все прочие корабельные системы, явно была повреждена, и теперь флагман старался экономить энергию на чем только было возможно.
 Послышался голос Принесла, сильно искаженный помехами:
 — Делайте все, что сможете. Я скоро вернусь. У нас серьезные проблемы с ранеными. Кажется, на борту не осталось ни одного действующего медиробота.
 Вскоре в рубке действительно появился Принсеп в сопровождении невозмутимо-спокойного Гавота. Они пока не стали пытаться переносить тяжелораненых.
 Повернувшись к командору, пилот сказала:
 — Думаю, еще на один тахионный скачок нашего корыта хватит, сэр. Станем мы прыгать или повисим здесь?
 Командор со вздохом опустился в искореженное кресло.
 — Станем. Сперва осмотримся по сторонам, переведем дыхание и поглядим, не уцелел ли кто-нибудь из нашей эскадры. Если окажется, что мы все-таки одни, тогда уйдем в прыжок. Потому что здесь нам ловить нечего.
 Гавот пристроился поблизости — чего-чего, а пустых кресел в рубке хватало — и с интересом прислушивался к разговору.
 — А куда мы направимся? — подключился к беседе мичман Динант. — И как далеко?
 — Направимся прямо вперед, по тому каналу, который вы тут отыскали, — Принсеп кивнул в сторону экрана. — Маршрут пусть прокладывает автопилот. Мы отлично знаем, что у нас позади, — берсеркеры у нас позади, — и вполне можем посмотреть, что у нас по сторонам. А среди этой пыли нам делать нечего.
 Если взглянуть через иллюминаторы, действительно становилось ясно, что флагман почти неподвижно висел среди огромного пустынного пространства пыли и плазмы. В некоторых местах заметны были образования, которые наделенный фантазией наблюдатель мог бы сравнить с земными грозовыми тучами, только увеличенными до планетарных масштабов. Эти тучи искрились и вспыхивали электрическими разрядами, но происходило это в жуткой, сверхъестественной тишине.
 Во всех направлениях, кроме как непосредственно перед «Симметрией» и за ее кормой, протянулись коварные щупальца Мавронари. Через пылевую завесу еще виднелось несколько звезд, но это лишь делало картину еще более зловещей. Туманность словно раскрывала людям последнее объятие. Отсюда даже ядро Галактики было едва видно невооруженным глазом, да и то заметить его можно было только в том случае, если вы точно знали, куда смотреть. И лишь позади, в том направлении, где находилась Иматра, можно было разглядеть что-то вроде обычных звезд. Впереди же лежала тьма.
 — Где остатки нашей флотилии?
 — Если повезет, мы сможем встретиться с ними где-нибудь впереди.
 Гавот не забывал следить за дверью рубки, но при этом он прислушивался к усыпанному жаргонными словечками разговору и постепенно начал лучше понимать суть произошедшего. Командор не просто удрал из нормального пространства, отрываясь от погони; когда он приказывал уйти в последний прыжок, у него были причины надеяться, что остальные его корабли или хотя бы часть их — ну хоть один! — тоже сумеют вырваться из засады, прыгнув вперед. Казалось, что хотя бы пара кораблей обязательно предпримет такую попытку. Теперь же флагман выходил на позицию, с которой он мог надеяться снова связаться со своими подчиненными.
 В настоящий момент Принсеп и остатки его экипажа именно это и пытались сделать, но безуспешно. Посовещавшись с Динантом, единственным уцелевшим астронавигатором, командор решил, что если и остается еще надежда собрать флотилию заново, то встретиться с остальными судами можно будет лишь где-то впереди.
 — Если хоть кто-то из наших людей жив, они должны были полететь вперед. Если же их там нет, то почти наверняка все они мертвы.
 — Так что, уходим в прыжок?
 — Уходим.
 — Слушаюсь, сэр.
 И вот обычное пространство сжалось и развернулось снова. Все, кто еще способен был дышать, собрались в командной рубке — то есть все, кроме тяжелораненых, — и теперь у них вырвался единодушный вздох облегчения.
 Они только что пережили С-скачок искалеченного боевого корабля, который, казалось, вообще не был уже способен на такие подвиги. Но все-таки он перенес людей через подпространство, и перенес более-менее неповрежденными.
 Ну и куда же они свалились в конечном итоге? Вокруг виден был лишь темный мрачный туннель или, скорее, наполовину перегороженный остаток того канала, из которого они и уходили в прыжок.
 Компьютер «Симметрии» быстро произвел расчеты и сообщил, что в последнем прыжке они преодолели миллионы километров. Но что еще более важно — флагман больше не был одинок. И это мог сказать даже Гавот, хотя он и плохо разбирался в дисплеях рубки.
 Прямо по курсу неподалеку от «Симметрии» находился объект, сопоставимый по размерам с кораблем. Точнее, их там было несколько.
 Сохранившиеся орудия флагмана уже были нацелены на самый крупный объект. Гавот только сейчас осознал, что тот во много раз больше «Симметрии». Кристофер принялся разглядывать форму чудовища, и в нем снова зародилось странное, противоречивое чувство.
 Но пока что соларианский корабль медлил, не спеша открывать огонь. Не стрелял и враг.
 При рассмотрении через приборы цель распалась на двойную. Один из объектов, побольше, в котором можно было опознать крупного берсеркера, находился чуть дальше второго, сильно уступающего ему в размерах. А в какой-нибудь паре километров от меньшего объекта маячило еще одно судно.
 Через несколько секунд компьютер «Симметрии», основываясь на старых записях, опознал в последнем изображении яхту премьера Дирака. «Призрак» висел рядом с объектом, по внешнему виду полностью соответствующему пресловутому берсеркеру Дирака, а похищенная три века назад биостанция по-прежнему была привязана к металлическому чудищу.
 Ни у кого из собравшихся в рубке людей не было ни времени, ни сил впадать в эйфорию. У них едва хватало сил на то, чтобы поверить, что они сами все еще живы.
 А вот появление еще одного берсеркера было, несомненно, вопросом животрепещущим. Кто-то убийственно спокойным голосом поинтересовался:
 — Эти корабли мертвы?
 — Скоро узнаем. В настоящий момент от них, включая берсеркера, исходит не больше излучений, чем можно ожидать от такого здоровенного куска металлолома. Но лучше пока что держать их под прицелом.
 — Будет сделано. — Непродолжительная пауза. — Сэр, мы продолжаем приближаться к ним.
 — Продолжайте. И приготовьтесь сбросить скорость.
 Командор не намерен был оглашать причины, побудившие его принять именно такое решение, — если у этого решения вообще были причины. У соларианцев все равно не было особого выбора. Быстрая инвентаризация потерь и ресурсов, проведенная выжившими офицерами и компьютером, свидетельствовала: «Симметрия» получила столько не подлежащих ремонту повреждений, что даже на обычное поддержание жизни людей сейчас уходило неимоверное количество энергии.
 — Последнее, что нам сейчас нужно, — это новая драка. Реплика суперинтенданта Газина была слишком банальна, чтобы на нее отвечать или как-либо ее комментировать.
 Но Принсеп все-таки счел нужным откликнуться:
 — Я не ищу никакого боя. Я ищу способ выжить. Я полагаю, что мы сейчас приближаемся к берсеркеру Дирака, и, раз он до сих пор не обстреливает нас, я рискну предположить, что этот берсеркер мертв. А если объект, находящийся под боком у берсеркера, — та самая пропавшая биостанция, то, возможно, мы сможем перебраться на нее и найти там необходимую помощь. И я не вижу, какой еще вариант дает нам хотя бы призрачные шансы.
 Примерно через час искалеченный флагман настолько приблизился к небольшой группе кораблей, что их разделяло буквально несколько сотен километров. Господствующее положение в этой группе занимала огромная, темная, безмолвная и все же невыразимо зловещая фигура берсеркера.
 Соларианцы продолжали наблюдать за этой махиной, ожидая вспышки орудий или какого-нибудь внезапного маневра, но никаких действий со стороны врага так и не последовало. Единственная перемена заключалась в том, что изображения трех кораблей становились все более отчетливыми.
 — Это и вправду берсеркер, — в конце концов провозгласил Принсеп. — И чертовски большой к тому же.
 — Так точно, сэр. Наверняка это и есть… или был… — Наконец лейтенант Тонгрес подобрала точную формулировку:
 — Полагаю, что, если принять во внимание наличествующие рядом объекты, мы можем с уверенностью предположить, что это и есть берсеркер Дирака.
 — Да.
 Гавоту, который наряду со всеми остальными наблюдал за происходящим, потребовалось немалое усилие, чтобы мысленно отождествить загадочную, полуразрушенную громаду, висящую прямо по курсу, и машину-убийцу, преследовавшую его по пятам там, на Иматре.
 — Сохранять боевую готовность! — приказал командор. Но хотя его подчиненные и требовали нанести удар первыми, Принсеп отказался нажать на спусковой крючок и перейти к агрессивным действиям.
 Командор Принсеп продолжал наблюдать за сближением. Тем временем два дееспособных члена экипажа при поддержке функционирующих корабельных роботов изучали показания аварийной службы, оказывали помощь раненым и пытались хотя бы отчасти починить оружие и систему жизнеобеспечения.
 Дальнейшее изучение показало, что починить двигатель и энергетические установки невозможно, а принятых полумер хватило лишь на надежду, что оборудование протянет еще несколько часов.
 — Командор флота Принсеп! — официально обратился к Принсепу его собственный умирающий корабль.
 — Слушаю вас, — негромко отозвался командор. — Только флота у меня больше нет.
 — У меня есть веские основания предполагать, что вскоре вам придется отдать приказ об эвакуации.
 — Я принимаю к сведению ваше предположение.
 Но командор все медлил, не отдавая этого приказа. С палубы, где лежали раненые, донесся механический голос — одна из тамошних систем принялась настойчиво звать на помощь. Это тянулось до тех пор, пока кто-то из находившихся в рубке людей просто не отключил программу. Помочь они ничем не могли.
 Командор тем временем пытался добиться, чтобы аппаратура предоставила ему наилучшее изображение станции, какое только можно было получить. Несмотря на то что Принсеп был близок к отчаянию, он все еще продолжал надеяться, что сможет найти на борту биостанции помощь для своих раненых, если гигантский берсеркер и вправду мертв. Командор продолжал действовать, хотя его подчиненные сперва единодушно сочли этот план фантастическим и неисполнимым.
 — Ведь в учреждении, предназначенном для биологических исследований, обязательно должны быть медироботы, правда же? — почти тоскливо протянул Принсеп.
 — Сэр, — подала голос лейтенант Тонгрес. — Я полагаю, что триста лет назад там действительно стояли медироботы. Но сейчас там либо берсеркеры, либо просто ничего нет.
 Принсеп пожал плечами, словно покоряясь судьбе:
 — Если там и вправду сидят берсеркеры, то, может, нам удастся прихватить с собой на тот свет хоть несколько штук. Одно я вам могу сказать точно: если мы просто будем сидеть на «Симметрии», сложа руки, то умрем через несколько часов. Максимум через день.
 — Мы эвакуируемся с корабля, сэр?
 — Не опережайте события. Но я хочу, чтобы раненых перенесли в спасательную шлюпку. И возможно, я не захочу покидать корабль, если враги действительно наблюдают за нами.
 На флагмане осталась пара шлюпок. На таких спасательных корабликах люди могли прожить немало времени, но добраться с их помощью домой — об этом нечего было и мечтать.
 Но зато были все причины предполагать, что через несколько часов флагман перейдет в стадию неконтролируемого самоуничтожения. Поэтому командор, перетаскивая раненых в шлюпку, даже не стал обдумывать, как запрограммировать «Симметрию», чтобы флагман взорвал себя. Пустой корпус не будет представлять никакой ценности для берсеркеров, даже если те его и захватят. Надо только не забыть убедиться, что шифровальные коды и еще кое-какие секретные данные уничтожены.
 По мере того как минута шла за минутой, а «Симметрия» подплывала ближе и ближе к загадочной группе, природа самого дальнего объекта становилась все более очевидной. Это явно был берсеркер неимоверного, внушающего ужас размера. Он был настолько велик, что мог бы в одиночку справиться со всей флотилией Принсепа, если его чудовищные мозги и арсенал все еще были работоспособны. Но ясно было, что этот берсеркер тоже прошел через жесточайшие схватки.
 Он занимал достаточно удобную позицию, вполне позволявшую ему дать залп по чужакам из кормовых орудий. Но какой бы ни была причина, берсеркер продолжал безмолвствовать.
 — Сэр, я засек какую-то разновидность силовых полей, связывающих берсеркера со станцией, — доложил Динант.
 — Возможно, это остаточные поля. Или я ошибаюсь? Я имел в виду: может ли быть, что эти поля сохраняются неограниченно долгое время после того, как создавшая их машина уже умрет?
 — Не исключено, сэр. Впрочем, двигатели берсеркера, очевидно, тоже все еще функционируют. В настоящий момент они работают не на ускорение, а исключительно на корректировку курса. Тогда получается, что связующие поля исходят от двигателя либо их поддерживает какая-то автоматика с низким уровнем интеллекта. Мы все еще можем надеяться, что настоящий мозг берсеркера мертв. И яхта, расположенная с одного конца странной группы, и берсеркер, висящий на другом конце, несли на себе несомненные следы повреждений. Кажется, некоторые повреждения берсеркер получил недавно, если судить по исходящей от шрамов радиации.
 Интересно, а насколько давнего происхождения вон то скопление мелких обломков, дрейфующих по соседству? Похоже, что они совсем свеженькие.
 — Черт подери, а это откуда взялось?
 Среди людей возникло некоторое замешательство. Командор, оглядев эти следы недавнего сражения, заявил:
 — Думаю, мы должны предположить, что некоторые наши корабли добрались сюда и вступили в бой с врагом.
 — А где же наши корабли?
 — Раз их здесь нет, то, очевидно, они не пережили боя.
 — А может, они просто свалили всю работу на нас, а сами развернулись и рванули домой? /Но как бы то ни было, а отсутствующие соларианские суда не могли оказать никакой помощи Гавоту и его товарищам.
 Теперь пассажиры флагмана получили возможность получше рассмотреть похищенную биостанцию. Никаких сомнений не оставалось: в старых записях сохранилось достаточное количество ее изображений. За триста лет внешний корпус станции не пострадал — во всяком случае, на вид, — но на нем наличествовали кое-какие отметины — такие могли появиться в том случае, если рядом со станцией происходили мощные взрывы.
 Автопилот «Симметрии» сбросил скорость до нескольких километров в минуту, и соларианцы могли видеть древние силовые поля, связывающие берсеркера и биостанцию. Рассмотрев эти поля, соларианцы отчасти укрепились в предположении, что они действительно могут быть и остаточными.
 Торможение продолжалось. Впрочем, умирающие двигатели «Симметрии» сбрасывали бы скорость, даже если бы их никто об этом не просил. Теперь яхту и флагман Принсепа разделяло не более километра.
 Маленькая группа древних кораблей, к которой теперь примкнула и «Симметрия», медленно плыла среди туманности. Яхта Дирака, «Призрак», дрейфовала у самой границы поля, связывающего двух ее соседей. Она тоже хранила полнейшее молчание. Кто-то вполголоса высказал предположение, что яхта тоже как-то была присоединена к берсеркеру и ее осторожно буксировали.
 — Очевидно, премьер Дирак все-таки настиг своего врага…
 — Судя по тому, как эта штука выглядит, он от этого много не выиграл.
 Под тщательным присмотром выжившего человека-пилота флагманское судно пристроилось в хвост некогда великолепному кораблю Дирака и плавно сбросило скорость.
 Мичман Динант, оставшийся навигатор, выдвинул приемлемое объяснение тому, каким образом флагман ухитрился вынырнуть из подпространства настолько близко к этим трем древним машинам. Объяснение оказалось следующим: в туманности существует канал, позволяющий обеспечить наименьшее сопротивление и наибольшую скорость. Распределение материи и сил в окружающем космическом пространстве и подпространстве сложилось таким образом, чтобы у любого пролетающего поблизости корабля появились достаточно большие шансы пройти именно через этот канал. И этот путь, это сочетание соответствующих условий существенно не изменились за последние три сотни лет.
 С того момента, когда древние корабли оказались в поле зрения флагмана, пока что ничего не изменилось: и яхта, и берсеркер, и биостанция продолжали хранить радиомолчание. Ни одно судно не передало ни одного сигнала ни на одной частоте.
 Наконец-то командор Принсеп позволил себе вздохнуть с некоторым облегчением:
 — Ну что ж, господа, мы можем видеть, что этот берсеркер выглядит как мертвый. Но, как нам известно, когда мы рискнули и пошли на последний С-скачок, буквально на хвосте у нас висели некоторые чрезмерно живые бандюги. Если и вправду любого, кто двинется в эту сторону, понесет именно тем же путем, мы в любой момент можем обнаружить, что преследователи снова присоединились к нашему обществу. Боюсь, нам стоит исходить из предположения, что именно это они и постараются сделать.
 — Я нимало не удивлюсь, сэр, если здесь и вправду появятся берсеркеры, от которых мы удрали. Если, конечно, хоть кто-то из них все еще боеспособен. — Мичман Динант, имевший боевой опыт еще до этого путешествия, на секунду умолк. — О господи, командор, вот это была драка-Да, молодой человек, драка была недурственная. Но всем нам отлично известно, что если кто-то из наших противников уцелел, то они нимало не обескуражены полученной трепкой. Они все равно будут изо всех сил стараться нагнать нас. Потому нам следует оставаться начеку.
 — Сэр! — подала голос Тонгрес. — Здесь недостает не только наших кораблей. Нам не следует забывать, что их отряд состоял тоже из нескольких частей. Не думаю, что берсеркеры вправду поставили в засаду все свои силы.
 — Я тоже так не думаю. Если учесть, с каким рвением они стремились к этим трем кораблям, некоторые из них наверняка должны были остаться в боевом охранении. Но похоже, эта часть отряда промахнулась или еще каким-либо образом сбилась со следа. Во всяком случае, здесь их нет, и в этом наше везение.
 — По крайней мере, их пока что здесь нет, — уточнил суперинтендант Газин. Он давно уже хранил молчание и теперь невольно привлек внимание всех присутствовавших.
 Гавот тоже решил внести свой вклад в беседу:
 — Получается, что мы возвращаемся к тому же самому проклятому вопросу. Никуда от него не денешься. Если бы только мы могли выяснить, что именно заставило берсеркеров затеять эту мышиную возню…
 Командор покачал головой:
 — Мы можем лишь строить предположения. Но непосредственную цель наших берсеркеров мы, кажется, выяснили. Я думаю, они просто пытались догнать эту вот компанию, древнюю составляющую часть всей этой мышиной возни, как вы ее назвали. — Принсеп кивнул в сторону трех загадочных кораблей, выстроившихся по размеру, — точнее, в сторону экрана, на котором красовались их уменьшенные изображения.
 — А что после этого?
 — Возможно, если мы останемся на месте действия, то сможем что-нибудь выяснить. По крайней мере, разберемся, почему берсеркеры вели себя так загадочно.
 Возвращение к знакомому спору было полезно хотя бы в том плане, что дало уцелевшим соларианцам тему для разговора и позволило людям ненадолго отвлечься от их собственного отчаянного положения.
 — А я бы все-таки сказал, что какую бы там цель ни преследовали те берсеркеры, за которыми гонялись мы, но уж явно их задачей не был захват премьера и его яхты. Берсеркеры ни за что бы не прервали успешно развивающееся нападение на плотно заселенную систему лишь ради того, чтобы схватить этого человека. Он наверняка уже лет триста как мертв, а если даже и жив, то не имеет больше ни флота, ни какой бы то ни было власти, — возразил мичман Динант.
 Тонгрес с готовностью включилась в спор:
 — Ну ладно. Тогда объясните мне, за чем же охотились берсеркеры, если не за Дираком и его яхтой?
 — Я признаю, что другие варианты кажутся несколько менее осмысленными. Но все равно, вот вам версия вторая: нынешние берсеркеры пытаются догнать и захватить биостанцию, которая под завязку загружена человеческими зародышами. Кстати, эти зародыши вполне успешно пребывали в состоянии заморозки все время, прошедшее после исчезновения Дирака, или даже больше. Наконец, версия третья — пожалуй, самая крутая. Со стороны похоже, будто целый флот берсеркеров остервенело гоняется за одной из собственных машин. Почему — понятия не имею. Вот вам все наличествующие варианты. Мне ни один из них не нравится. Но, черт бы их всех побрал, ничего больше я предположить не могу. Маленькая группа выживших людей при помощи тех роботов, которые еще были в состоянии нормально функционировать, тщательно осмотрела прилегающие районы, ежесекундно страшась и ожидая обнаружить свежие орды берсеркеров. Но ни один враг так и не появился.
 Сенсоры и аналитические системы военного корабля, как и все прочее оборудование, пострадали во время боя. Тем не менее они могли достаточно уверенно установить, что количество свежих, все еще горячих обломков — свидетельств недавнего боя — в окружающих тучах пыли невелико и продолжает быстро уменьшаться. Кроме того, чем дольше люди рассматривали огромного берсеркера, тем яснее становилось, что некоторые из его повреждений тоже подозрительно свежие — возможно, получены буквально за последние несколько часов. Некоторые поврежденные места все еще тлели. Видимо, там продолжали идти какие-то химические процессы.
 На лице командора Принесла явственно отражалось отчаяние. Но тем не менее командор продолжал оставаться безжалостно решительным — на свой незаметный для других манер:
 — Сперва мы проверим яхту. Я намерен лично возглавить абордажную группу. Если мы благополучно переживем эту экскурсию, но не сумеем получить там требуемую помощь, то попытаемся сразу же перебраться на биостанцию и исследовать ее.
 — Абордажную?
 — Да, лейтенант, именно абордажную. У вас есть предложение получше?
 Предложения не последовало.
 Принсеп указал на те экраны, где высвечивались последние данные о полученных кораблем повреждениях.
 — Боюсь, у нас на самом деле нет выбора — если учитывать состояние двигателей и систем жизнеобеспечения. Если мы сумеем найти на яхте или на станции действующего медицинского робота и запустить его, у наших раненых появится хоть какой-то шанс. Не говоря уже о том варианте, что если двигатели яхты работают — а если исходить из того, что нам известно, это вполне вероятно, — то она сможет доставить нас обратно домой.
 Эти слова вызвали среди присутствующих воодушевленное бормотание.
 Командор тем временем продолжал:
 — Если мы не сможем получить требуемую помощь на каком-нибудь из этих кораблей, никто из нас долго не протянет.
 Принсеп нимало не колебался, определяя, кто пойдет с ним на яхту. Командор желал видеть своим спутником Гавота. Гавот кивнул.
 — Наша задача может оказаться легче по крайней мере в одном аспекте, — добавил командор. — Думаю, мы должны предположить, что биостанция занята берсеркерами или, по крайней мере, некоторое время пробыла под их властью. Но мне кажется, что это предположение не стоит распространять и на яхту.
 Затем последовал спор на технические темы, которого Гавот практически не понимал и потому по большей части пропустил мимо ушей. Спор касался природы силовых полей, которые удерживали три древних корабля в единой сцепке, — одинаково ли они прочны на разных участках и представляют ли эти поля какую-нибудь опасность для маленького судна или человека в скафандре, если тот попытается войти в них.
 В конце концов спорщики сошлись на том, что яхта скорее всего была случайно захвачена силовым полем; со стороны казалось, что она связана с этой группой куда слабее, чем два больших корабля между собой.
 Командор невозмутимо принялся готовиться к высадке на яхту. Гавот немного понаблюдал за ним, потом последовал его примеру.
 Для высадки они выбрали одну из маленьких, лишенных какого бы то ни было вооружения спасательных шлюпок.
 Перед ними лежали два источника надежды, слабой, но вполне реальной. Яхта и биолаборатория. Что же касается третьего корабля…
 Командор Принсеп подумал, что никто добровольно не отправится на борт берсеркера, даже если берсеркер выглядит совершенно дохлым — как этот, например. По крайней мере, никто не сделает этого до тех пор, пока будет оставаться хоть малейшая лазейка, позволяющая увильнуть. Потом командор подумал, что из этого правила возможны исключения. Возможно, Гавот не станет возражать против такого путешествия.

 ГЛАВА 22

 Гавот находился в наилучшем расположении духа, и его нимало не волновало, что произойдет через два-три часа.
 Впрочем, нет — было чертовски интересно, что же случится дальше. Помимо всего прочего, Гавот осознал, что, подстрелив двух берсеркеров, он сильно вырос во мнении товарищей по команде. Теперь его считали героем. Кажется, даже суперинтендант Газин проникся. Несомненно, Кристофер удостоился бы великих почестей на многих планетах — если бы сперва очистился от лежащих на нем обвинений и доказал, каким именно образом он и его товарищи ухитрились выжить.
 Ну, по крайней мере, любое обвинение в доброжильстве теперь должно было выглядеть полной чушью. Что же до внутренних демонов Кристофера — какое бы обязательство у него ни вытянули когда-то чертовы машины, больше он не был им связан.
 Впрочем, командор все еще испытывал какие-то сомнения. Во всяком случае, если судить по взглядам, которые он время от времени кидал на Гавота.
 Ну и черт с этим. Гавот не собирался причинять никакого вреда командору Принсепу; Кристоферу слишком нравилось его общество.
 Еще Гавот понял, когда ему предоставилась возможность остановиться и спокойно подумать, что если он выживет и когда-нибудь вернется к тому, что люди называют цивилизацией, то вполне возможно, что его и вправду захотят наградить медалью, — только вот медаль эту принесут к нему в камеру. На самом деле у него не было никаких оснований рассчитывать на прощение. Ни одно человеческое общество не потерпит того, что совершил он, Гавот. А, да пошло оно все к чертям! Он не терял ничего, кроме свободного доступа в космопорт. А в настоящий момент ему очень нравилось катиться на гребне волны и наблюдать, чем удивит его Вселенная в следующую минуту.
 Ну а пока Кристофер Гавот искренне наслаждался отношением товарищей по команде. Единственной заботой оставшихся на флагмане людей стало откровенное желание жить, а для этих условий он был вполне неплохим спутником.
 По крайней мере, на настоящий момент. Гавот прекрасно осознавал, насколько быстро могут изменяться взаимоотношения.
 После короткого перерыва, отведенного на отдых и сборы, Гавот следом за Принсепом явился на летную палубу — она здорово пострадала от обстрела, как и другие части флагмана, — и забрался в одну из двух пригодных к использованию спасательных шлюпок.
 Два человека в спасательной шлюпке, равно как и все, оставшиеся на борту флагмана, нервно посматривали в сторону огромного берсеркера — ну, или в сторону той туши, которая когда-то была берсеркером. Наполовину искореженная гора металла по-прежнему не подавала никаких признаков жизни. Если берсеркер и следил за маленькой шлюпкой, движущейся к яхте, то людям об этом известно не было.
 Когда крохотное суденышко подобралось к яхте, Принсеп и Гавот отчетливо рассмотрели написанное на борту название — «Призрак». Древняя яхта Дирака почти не уступала в размерах изрешеченному флагману, но по сравнению с берсеркером оба судна выглядели карликами.
 Посреди пути наступил странный момент, когда двое мужчин молча обменялись взглядами, в которых сквозило взаимопонимание. Гавот видел страх в глазах Принесла, но сам он после сражения уже ничего больше не боялся. Обычно с ним такое бывало, если Кристофер ввязывался в какое-то предприятие, вызывавшее у него возбуждение. Гавот стремился идти вперед ради собственных интересов. Ему хотелось увидеть, что творится на борту безжизненной на вид яхты. Его всегда притягивала опасность. И еще Гавот совершенно не желал умереть, покорно сложив лапки.
 Если существует какой-нибудь способ выбраться из этой ситуации, то найти его можно, лишь двигаясь вперед. Повинуясь безотчетному порыву, Кристофер сказал:
 — Я рад, командор, что вы выбрали своим спутником именно меня.
 Принсеп медленно кивнул:
 — Я так и подумал, что вам это может понравиться. И вы хорошо управляетесь с оружием. Лучше, чем кто-либо из нас.
 Гавот постарался напустить на себя скромный вид.
 — Мне очень жаль, что с Бекки так получилось. Я знаю, что вы были близки.
 Гавоту стало как-то не по себе.
 Командор выключил радио, чтобы наверняка убедиться, что их не услышит никто извне, потом спокойно добавил:
 — Нет, Гавот, я не боюсь, что вы попытаетесь меня убить.
 — Что?
 — По крайней мере, пока что не боюсь. Во-первых, я прекрасно вижу, что вы решили пока что поработать на моей стороне, а во-вторых, достаточно велика вероятность, что мы скоро так или иначе будем мертвы. Но на нынешний момент мы с вами составляем отличную команду. Меня не беспокоит, что вы делали до того, как оказались на моем корабле, и я не желаю этого знать.
 — Я — убить вас? О чем вы, командор? — Но, произнеся эти слова, Гавот понял, что они звучат фальшиво. Ему сейчас было не под силу изобразить надлежащее потрясение и изумление. Пожалуй, его попытка одурачить спокойно наблюдающего за ним командора была недостаточно проникновенной.
 Подвести маленькую шлюпку к яхте и причалить к одному из шлюзов удалось без особых затруднений. Швартовка прошла нормально.
 Несколько секунд спустя Гавот и Принсеп с оружием на изготовку уже стояли в шлюзе. Внешняя дверь шлюза закрылась у них за спиной, а впереди открылась внутренняя. «Здесь должна быть ловушка, возможно, первая из них. Вот сейчас дверь откроется, а за ней окажется берсеркер, готовый убивать…»
 Но внутренняя дверь преспокойно отъехала в сторону, и за ней ничего не обнаружилось. Ничего, кроме обычнейшего коридора. Коридор уходил вправо и влево, был нормально освещен, ориентирован в соответствии с корабельной гравитацией, и в нем, судя по показаниям встроенных в скафандры гостей датчиков, поддерживалась нормальная атмосфера.
 Через несколько минут Принсеп и Гавот убедились, что, судя по всем признакам, яхта действительно безлюдна и давным-давно заброшена. Впрочем, чего еще можно было ожидать от корабля, последние известия о котором поступили триста лет назад?
 По крайней мере, при беглом осмотре складывалось впечатление, что судно пустует уже много лет, хотя системы жизнеобеспечения «Призрака» функционировали нормально.
 Это озадачивало, и Гавот не преминул поделиться недоумением со своим спутником. Следовало бы ожидать, что после того, как системами жизнеобеспечения перестанут пользоваться, через некоторое время — пусть даже довольно значительное — центральный корабельный компьютер просто их отключит. Но очевидно, этого не произошло. Напрашивалось предположение, что кто-то — или что-то — велел компьютеру не делать этого.
 Когда Принсеп попытался проверить, как компьютер реагирует на рутинные команды, тот быстро откликнулся. Правда, он заявил, что двигатель не работает, и никаких пояснений этому факту не дал.
 Принсеп печально вздохнул.
 На следующий вопрос — о местонахождении и рабочем состоянии медицинских роботов — компьютер ответил так же проворно и указал, как добраться к ним от того места, где люди находились сейчас.
 Двинувшись в путь, Гавот и Принсеп вскоре заметили следы старых боевых повреждений.
 Палуба ангара была так же безлюдна, как и весь прочий корабль. Все малые суда отсутствовали.
 Вскоре исследователи добрались до рубки управления. Никто на них не напал. Да и вообще они не обнаружили ни единого признака, указывающего на присутствие берсеркеров. В рубке Принсеп рискнул разделить свой более чем скромный по численности отряд и отправил Гавота осмотреть медироботов и лично убедиться, что они действительно здесь есть и пригодны к использованию.
 Тем временем сам командор остался в рубке и принялся изучать ее. Он решительно наплевал на возможность наткнуться на мины-ловушки — что о них беспокоиться, если уж стоят, то все равно не увернешься — и сосредоточился на попытках оживить двигатель и оружие.
 Гавот наскоро рассмотрел идею — не будет ли лучше, если он втихаря проигнорирует приказ командора и вместо этого поошивается рядом с рубкой? Вдруг берсеркеры только и ждут, чтобы они разделились? Было бы забавно устроить засаду на еще одну чертову машину. Хотя нет, просто сидеть и ждать — чересчур пассивный образ действий. Кстати, ему еще потребуется время, чтобы отыскать дорогу на этом здоровенном незнакомом судне. Кристофер двигался осторожно, но без малейшей нерешительности. Сейчас он особенно остро ощущал себя живым. Нет, он сам будет устанавливать правила этой игры.
 Словно в награду за бесстрастность Кристофера, указания корабельного компьютера оказались точными. Так всегда — когда ты начеку и ожидаешь ловушек, все проходит без сучка и задоринки. Гавот без проблем отыскал дорогу в узкий коридор, где располагался медотсек. Там оказалось пять устройств, напоминающих причудливо разукрашенные гробы. Все они были разрисованы принятыми в Галактике символами аварийных ситуаций.
 Гавот с легким удивлением обнаружил, что один из медицинских роботов занят. Подойдя поближе, Кристофер увидел, что робот работает в режиме анабиоза. За статгласовым колпаком смутно виднелось лицо лежащего в анабиозе человека — это явно был соларианец. Потом Гавот вызвал и прочел подробную медицинскую справку, касающуюся некоего Фоулера Аристова. Как выяснилось, триста лет назад этот молодой человек был одним из добровольцев колонизационного проекта, организованного фондом Сардоу. Он намеревался посвятить свою жизнь уходу за юными колонистами.
 — Эй, Фоулер Аристов! Тук-тук! Пора вставать! Ты просрочил арендную плату! — изрек Гавот. Произнося эти слова, Кристофер нащупал и нажал кнопку срочного пробуждения. Внутри занятого гробика и вокруг него забегали огоньки, указывая, что процесс пошел. Фоулеру Аристову пора встать и явить свой светлый лик. Командор явно захочет уложить в эту чудную уютную кроватку кого-нибудь другого. А Гавот — по крайней мере, на нынешний момент — намеревался всемерно поддерживать командора.
 Потом Кристоферу пришло в голову: а кто, собственно, сказал, что после трех сотен лет эти медироботы до сих пор работают безукоризненно? Пожалуй, стоит привести их в рабочее состояние и подготовить к приему ребят командора. Гавот перевесил оружие — но так, чтобы оно по-прежнему оставалось под рукой, — и двинулся вдоль ряда, переводя каждого робота в режим проверки. Судя по показаниям приборов, медотсек действительно был в полном порядке и готов был хоть сию минуту принять пациентов. Тот, который пока что был занят, должен был освободиться через несколько минут. Это было широко распространенной практикой: такие устройства делали взаимозаменяемыми и пригодными для приостановленного оживления — в терапевтических целях. Наиболее тяжелых, практически безнадежных пациентов робот переводил в анабиоз, давая им тем самым возможность дождаться наилучшей медицинской помощи или, по крайней мере, решения консилиума.
 Осторожно испытав местный интерком, Гавот связался с командором. Принсеп все еще сидел в рубке. Когда командор отозвался, в голосе его звучало легкое удивление — и сильная усталость. Ему так и не удалось завести яхтенные двигатели.
 Вскоре Гавот без всяких приключений добрался обратно к рубке. Вымотавшийся до предела, Принсеп сидел в командирском кресле, погрузившись в задумчивость. Он едва поднял глаза на вошедшего Кристофера.
 — Дьявольщина… С двигателем какие-то нелады. Даже если есть шанс привести его в порядок, с ним сперва придется повозиться. Ладно, вы лучше скажите — хотя бы медироботы работают нормально?
 — Да-Сколько их?
 — Пять.
 — Скверно. Нам нужно восемь. Ну, по крайней мере пятерых самых тяжелых раненых надо поместить туда, и как можно скорее. Свяжитесь с Тонгрес и Динантом, пускай они начинают перевозить людей.
 Санди Кенсинг медленно выныривал из глубокого анабиоза. Это не было похоже на пробуждение от обычного сна. В этом пробуждении было нечто от выздоровления после долгой болезни, только происходило оно значительно быстрее. И еще было в нем некое смутное сходство с состоянием человека, находящегося под воздействием наркотиков. За последние четыре-пять субъективных лет жизни Кенсинга эти ощущения стали отлично знакомы Сандро, и он сразу же их узнал.
 Нити-паутинки принялись сплетаться, образуя покров великолепного сна, — это тоже слегка напоминало действие наркотика, — но тут же были грубо разорваны. Сон был как-то связан с самим Кенсингом и Анютой. В этом сне они наконец-то вышли из анабиоза одновременно, и Дирак отпустил их и как-то переправил домой…
 Но нет, сон уже развеялся. Кенсинг находился на борту биостанции… и пребывал там дьявольски долго. Иногда Сандро казалось, что он торчит здесь уже целую вечность. Что он был здесь всегда.
 Да, он по-прежнему на биостанции, в своем анабиоз-ном отсеке. А над чертовым гробом склонился какой-то здоровенный, крепко сбитый, начинающий седеть мужчина.
 — Пора вставать, парень, — раздался настойчивый скрипучий голос.
 — Что? — Кенсинг все еще лежал в своем стеклянном ящике и пребывал пока в легком ошеломлении. — А, да. Сейчас, пару минут полежу…
 — Нет. Вставай сейчас же. — Здоровяк был безжалостен. — Ты — специалист по оборонным системам, и я хочу посоветоваться с тобой, прежде чем идти к боссу. Он чертовски нервно относится к лишним побудкам. Но поступила информация, что вокруг нашей яхты кто-то сшивается.
 Временная потеря ориентации, сопровождающая выход из анабиоза, проходила довольно быстро. Санди уселся в своем стеклянном гробу, припоминая.
 — Сколько лет на этот раз? — спросил он у Брабанта, телохранителя Дирака. Перед глазами у Кенсинга все еще плавал легкий туман, да и сознание туманила дымка, и потому ему было легче спросить, чем пытаться самостоятельно рассмотреть показания приборов.
 Казалось, что со времени их последней встречи седеющий мужчина ни на йоту не постарел. Но несомненно, большую часть этого промежутка Брабант провел бодрствуя.
 — Сколько лет ты пробыл в отключке? — отозвался телохранитель. — Чуть больше пяти. Не очень долго.
 Кенсинг кивнул. Значит, общая протяженность проклятого путешествия — если, конечно, выпавшее на их долю испытание можно было назвать путешествием — лишь чуть-чуть перевалила за три столетия. Сам Сандро бодрствовал и, соответственно, биологически старел лишь четыре-пять лет из трех сотен. Но ему часто казалось, что он может ощутить каждую секунду этих трех с лишним веков.
 — Ну, в чем там дело? — Статгласовая крышка наконец-то полностью отъехала в сторону. Санди спустил ноги на пол и попытался встать. — Я в душ хочу.
 — Душ подождет. — Брабант слегка посторонился, уступая Кенсингу дорогу. — Мне нужна твоя консультация, и срочно. Кто-то сейчас находится на яхте.
 Кенсинг наконец-то сумел выкарабкаться из гробика и потянулся, чтобы взять одежду, услужливо предложенную роботом-слугой. Машинально взгляд Сандро скользнул по ряду соседних медироботов, в которых, словно во временных склепах, сейчас лежали его товарищи. Кроме Дирака, конечно. Премьер, черт бы его побрал, изволил отдыхать в уединении.
 А вон в том отсеке лежит Анюта… Конечно, он имеет полное право смотреть на этот отсек — но они все равно разделены, и никто ему не позволит сейчас будить Анюту…
 По дороге к летной палубе, где они должны были погрузиться в челнок для короткого путешествия к яхте, Кенсинг поинтересовался:
 — Так кто там на яхте? Брабант ответил угрюмо:
 — Именно это мы и будем выяснять. Если там вправду кто-нибудь есть. Ник разбудил меня и принялся втирать какую-то идиотскую историю насчет вломившихся на яхту чужаков. А я первым делом разбудил тебя. Мне чего-то сложновато общаться с Ником.
 — Да ну?
 — Возможно, он сам уже на яхте. Но я хочу лично посмотреть, что происходит, и хочу, чтобы ты меня прикрыл в случае чего.
 Тем временем командор Принсеп покинул рубку и переместил свою деятельность в другие зоны корабля. Он твердо вознамерился вернуть к жизни двигатель и оружейные системы яхты, если это только возможно.
 Нет, это было бы слишком чудовищным разочарованием — сперва найти этот корабль, который каким-то чудом остался целехоньким, а потом выяснить, что его не удастся использовать для возвращения домой.
 Что касается оружия, то, если верить показаниям приборов, огневую мощь яхта сохранила в полной мере. Но Принсеп не желал рисковать и проводить испытания. Не хватало еще разбудить берсеркера. Суперинтендант Газин из Ведомства Человечества без всяких протестов примирился с ролью обычного космонавта. Во всяком случае, пока что он не выказывал никакого недовольства. Он и еще два работоспособных члена команды Принсепа, лейтенант Тонгрес и мичман Динант, поочередно наблюдали за берсеркером. Им хотелось иметь хоть какую-то уверенность, что загадочная махина, висящая у них над головой, по-прежнему остается неподвижной.
 С такого близкого расстояния — что до берсеркера, что до яхты было не больше километра — огромная туша лишила бы любого соларианца способности хоть сколько-нибудь здраво мыслить, если бы он позволил себе думать об этой громаде как о берсеркере. Его корпус, морщинистый от застарелых шрамов, со всех сторон нависал над захваченной биостанцией — тоже весьма немаленькой, надо заметить.
 Спасательная шлюпка с самыми тяжелыми ранеными с «Симметрии» успешно причалила к яхте. Принсеп помог своим подчиненным протащить носилки через шлюз, а потом и по узким коридорам и переложить пострадавших по медотсекам. Командор с радостью обнаружил, что, благодаря стараниям Гавота, четыре робота проверены и полностью готовы к работе.
 Похвала командора вызвала у Гавота мечтательную улыбку.
 — Что дальше, сэр?
 — Дальше мы с вами отправимся осматривать биостанцию. Динант, вы с суперинтендантом останетесь здесь и будете присматривать за ранеными. Тонгрес, вы идите в рубку и займитесь двигателем этой птички. Может, я чего-нибудь недоглядел.
 Никто не стал спрашивать о судьбе «Симметрии». Все безмолвно признали необходимость покинуть флагман. Возвращение на него с каждой минутой становилось все более рискованным. Судя по поступающим с «Симметрии» данным, корабль мог взорваться в любую секунду.
 Несмотря на усиливающуюся усталость, Гавот и командор снова погрузились в шлюпку и двинулись к биостанции. Когда они приблизились к внешнему корпусу станции на расстояние в несколько метров, приборы позволили им рассмотреть паутину силовых полей, привязывающих станцию к огромному берсеркеру. Но буксировочное поле не было сплошным, и большие участки корпуса станции оставались открыты для доступа. Двум разведчикам не составило особых проблем найти подходящий шлюз и пришвартоваться.
 Добравшись до яхты, Брабант и Санди Кенсинг увидели рядом корабль — явно соларианской постройки, явно военный и явно сильно пострадавший. А между двумя большими кораблями сновали спасательные шлюпки.
 — Ну что ж, тревога не ложная. У нас и вправду гости. — Кенсинг на мгновение умолк. Его захлестнуло смешанное ощущение страха и надежды. Он посмотрел на телохранителя. — Вы еще не разбудили премьера?
 — Нет. — Брабант явно колебался. — Не знаю, может, его разбудил Ник. Если, конечно, Локи ему позволил. Так или иначе, у меня приказ не будить босса до тех пор, пока не появится какое-нибудь дело, с которым я не смогу справиться. Но с нынешней ситуацией явно лучше разбираться мне.
 Кенсинг ничего на это не ответил. Его бы вполне устроило, если бы Дирак так и не просыпался до конца света.
 Брабант включил узконаправленный луч, связался со станцией, разбудил Локи и быстро посоветовался со своим оптэлектронным коллегой. После этого разговора настроение у Брабанта заметно улучшилось. Его порадовало, что программа-охранник действительно приняла решение нарушить расписание сна, составленное лично премьером, и вывести Дирака из анабиоза Собственно, Локи уже начал выполнять это решение.
 — Ну а теперь, — заявил Брабант, обращаясь к Кенсингу, — мы с тобой посмотрим, что тут творится. Так мы обеспечим боссу самую свежую информацию. — И он чуть прибавил ходу.
 Насколько они могли видеть, сейчас никто не курсировал между загадочным поврежденным военным кораблем и яхтой, которая все еще была видна с того места, где располагался челнок-Должно быть, у них сейчас своих дел по горло, чем бы там они ни были заняты.
 Вскоре Кенсинг и Брабант причалили к «Призраку», только с противоположной стороны от тех шлюзов, где стояли чужие шлюпки.
 Проникнув внутрь яхты, Брабант задержался рядом со шлюзом, чтобы открыть один из шкафов и взять оттуда оружие-Подожди лучше здесь, Кенсинг. Я хочу взглянуть на этих людей, прикинуть, что они собой представляют — Телохранитель явственно заколебался, потом махнул рукой в сторону шкафа — Пожалуй, тебе тоже стоит вооружиться. Просто на всякий случай «Значит, — подумал Санди, — ты доверяешь мне достаточно, чтобы позволить взять оружие?» Впрочем, он и так знал, что ответ будет утвердительным. Брабант, Скарлок и даже сам Дирак наверняка знают, что Кенсингу можно доверять, — во всяком случае, до тех пор, пока Анюта лежит в анабиозе. Заложница — лучше не придумаешь.
 Кенсинг выбрал себе карабин и молча помахал рукой, провожая Брабанта в разведку.
 Выждав несколько секунд после ухода телохранителя, Сандро двинулся следом Сама возможность увидеть после тресхотлетнего перерыва новые лица приводила его в восторг, и Кенсинг не собирался торчать тут как дурак.
 Пройдя совсем немного, Сандро насторожился и притормозил. По боковому коридору в его сторону шел какой-то человек в скафандре. Брабант, кстати, сейчас скафандр не надевал Потом Кенсинг расслабился, узнав нарисованную на корпусе скафандра эмблему — две древние башни. Это был всего лишь Николас Хоксмур.
 Даже после всех этих лет при взгляде на пустой шлем Кенсингу стало как-то не по себе-Ник, я слыхал, что здесь, на яхте, чужие люди, — сказал Сандро-Да, — послышалось из встроенного в скафандр мини-динамика. Как обычно, голос Ника звучал совершенно по-человечески. Скафандр остановился рядом с Кенсингом. Ник ничего больше не добавил к своему короткому ответу.
 — А ты изменился, Ник, — заметил Кенсинг, повинуясь какому-то порыву.
 — А почему бы мне не измениться? Все люди изменяются — разве не так?
 — Да, конечно.
 — Но ты имел в виду что-то другое. И как же именно л изменился?
 — Э-э… Пожалуй, я просто имел в виду. Ну, до того, как тебя перепрограммировали, ты был несколько иным.
 — Это похоже на тавтологию, Санди.
 — Да. — Кенсинг решил, что это будет не слишком мудро — подталкивать Ника к размышлениям о собственной истории. Как минимум, это может оказаться опасным.
 Но тема уже была затронута, и Хоксмур не расположен был от нее отказываться.
 — Так как же я изменился? Мне действительно интересно.
 — Ну… Мне кажется, несколько лет назад ты был более независим-И потому меня и перепрограммировали? Из-за того, что я был слишком независимым? Ты знаешь о том, что у меня изъяли значительные фрагменты памяти?
 — Лучше спроси об этом у босса, Ник. Мне об этом никто в подробностях не рассказывал. Я только знаю, что тебя перепрограммировали четыре года назад — по моему субъективному времени, конечно. И в то же самое время премьер объявил, что леди Женевьева найдена и теперь присоединится к нам.
 — А что, это как-то связано между собой? — с невинным удивлением поинтересовался Хоксмур.
 Кенсинг предпочел промолчать.
 — Хорошо, я как-нибудь спрошу у премьера, — решил Ник. — Правда, сейчас он спит.
 — Он скоро проснется. Кажется, Брабант убедил Локи вытащить старика из его ящика.
 Хоксмур испытывал по поводу этого сообщения противоречивые чувства. Во всяком случае, скафандр как-то странно дернулся, а потом покачал пустым шлемом.
 — Но премьер не хотел, чтобы его будили, если только не случится чего-то такого, с чем мы не сможем справиться самостоятельно.
 — Вот и Брабант сказал то же самое… Ну так все-таки, кто же эти люди, которые забрались на яхту? Их собственный корабль просто изрешечен.
 — Конечно же, я это заметил. Но я не знаю, кто они такие. Все известные мне люди находятся на предназначенных для них местах. Все, кроме одного.
 — Что, правда? И кто же это?
 В голосе Хоксмура прорезалась не свойственная ему неуверенность.
 — Я думал, что его имя — Фоулер Аристов, но теперь я в этом не уверен. И не совсем понимаю, что следует делать.
 — А где сейчас этот человек?
 Ник поднял руку скафандра и указал вдоль коридора. Кенсинг повернулся и взглянул в том направлении.
 — Так что, пойдем?
 — Пока нет. Иди сам. Посмотри, что считаешь нужным. Я присоединюсь к тебе попозже.
 Некоторое время спустя Кенсинг, почти добравшись до места расположения медироботов, услышал, как кто-то позвал его по имени.
 — Санди! — Недоверчивый шепот долетел откуда-то из-за левого плеча.
 Кенсинг аж подскочил от испуга, прежде чем развернуться.
 Из полутемного бокового коридора выглядывал какой-то человек, одетый, как и сам Сандро: обычная рубашка астронавта, точно такие же брюки и сандалии. Свет падал на него сзади, и потому сперва Кенсинг не рассмотрел лица этого человека. Ему лишь показалось, что неизвестный молод. Но чем ближе подходил тот, кто окликнул его, тем больше Кенсингу казалось, что он сходит с ума. Этот человек выглядел как… как… Но этого не может быть-Санди! — Теперь этот голос был вполне узнаваем. Он словно бы доносился из туманного прошлого. — Санди, папа здесь? Что происходит? Я знаю — это его яхта. Я проснулся здесь час назад и обнаружил, что лежу в медотсеке…
 Кенсинг невольно шагнул навстречу с трудом стоявшему на ногах человеку и, не веря себе, прошептал:
 — Майк Сардоу? Майк, это ты?
 Так случилось, что именно Гавоту, кравшемуся следом за командором Принсепом по отсекам биостанции, выпала честь первым встретиться с местными жителями.
 Пробираясь по узкому коридору, забитому плотной массой неухоженных растений, Гавот неожиданно натолкнулся на женщину, которая осторожно двигалась ему навстречу. Судя по выражению ее лица, женщина явно ожидала встречи с чем-то необычным.
 Хрупкая фигурка очень ладно смотрелась в обычном костюме астронавта. Бронзовые вьющиеся волосы с легким красноватым отливом обрамляли красивое лицо, черты которого свидетельствовали о примеси индонезийской крови. Незнакомка выглядела очень юной.
 Увидев Гавота — облаченного в скафандр человека, который преградил ей путь среди лиан и стеблей, — молодая женщина остановилась и уставилась на него с искренним удивлением.
 — Кто вы? — строго спросила она. — И почему у вас оружие? Что?..
 — Я всего лишь несчастный путешественник, потерпевший кораблекрушение, мадам. — Кристофер слегка поклонился. — А кто вы?
 Впрочем, на самом деле Гавот за время полета немало повозился, изучая историю Дирака и его времена, и теперь был почти уверен, что узнает эту женщину. Он видел это лицо на старых фотографиях.
 Женщина тут же подтвердила его догадку, машинально перейдя на шепот, как будто ее поразило само присутствие Гавота.
 — Я — леди Женевьева, жена премьера Дирака Сардоу.
 Всего лишь несколько секунд спустя командор Принсеп — он осторожно шел по коридору и размышлял, что воздух тут ничуть не хуже, чем на любом корабле, на котором ему приходилось летать, только вот запах странноватый из-за здешней буйной растительности, — повернул за угол и, к удивлению своему, увидел Гавота, беседующего с леди Женевьевой.
 А вскоре к этой троице присоединился Дирак собственной персоной, живой и здоровый.
 Премьер был одет в безукоризненно элегантную форму, но при этом жмурился и тер глаза, как будто его только что разбудили.
 — Уверяю вас, джентльмены, оружие вам не нужно, — властно сказал премьер своим отлично поставленным басом.
 Карабин командора к этому моменту уже смотрел вниз, и Принсеп позволил себе окончательно опустить оружие. Гавот же держал карабин так, чтобы при необходимости вскинуть его в долю секунды.
 Потом Кристофер сообразил, что на этот раз ему противостоят существа из плоти и крови, а не из металла. Его рука тут же ненавязчиво скользнула по прикладу, переключая оружие на бритвенный луч — против более мягких мишеней он был эффективнее.
 — Итак? — рявкнул Дирак на гостей, словно воспринимая их молчание как оскорбление:
 — Возможно, вы меня узнали. Я — Дирак Сардоу. Или я переоценил свое значение для истории? Так или иначе, в этом вопросе у вас преимущество передо мной.
 Командор устало представился и добавил:
 — А это мистер Гавот.
 Разговор тянулся медленно. Дирак объяснил, что во время неожиданного прибытия гостей он спал.
 — Точнее говоря, господа, я пребывал в анабиозе. Чтобы полностью прийти в себя после пробуждения, нужно около часа. Но хватит, что-то я забыл о гостеприимстве. У нас очень давно не бывало гостей.
 Постепенно начали появляться другие обитатели станции. Как позже поняли Принсеп и Гавот, там присутствовали только те люди, которых Дирак в тот момент пожелал разбудить, включая Варвару Энгайдин и парня по имени Скарлок. Скарлок еще упомянул о своей спутнице, Кэрол, которая, видимо, спала. Спали также биоинженер Ховелер и доктор Задор. Еще два человека, некие Брабант и Кенсинг, сейчас отсутствовали.
 Никто из обитателей станции не выглядел на три сотни лет, и Принсеп не преминул заметить это вслух.
 — У нас много действующих анабиозных камер, — коротко пояснил премьер, — и мы их используем, а вахту несут в основном искусственные личности.
 Упоминание об искусственных личностях Принесла пока что особо не заинтересовало. Вместо этого он сказал:
 — Надеюсь, у вас найдется еще хотя бы три готовые к употреблению камеры.
 — Простите?
 — Камеры анабиоза, о которых вы упоминали. У меня есть раненые, которым позарез нужна заморозка. Мы сперва высадились на яхту, нашли там пять медотсеков и заняли их. Но еще три члена моего экипажа нуждаются в срочной помощи.
 Неожиданно лицо Дирака приняло какое-то странное выражение.
 — Один из медотсеков яхты был занят, — изменившимся голосом произнес премьер.
 По изменившемуся тону премьера Принсеп понял, что за этим кроется нечто серьезное, и повернулся к своему спутнику:
 — Гавот?
 Молодой человек кивнул, не видя тут особой проблемы:
 — Ну да, в одном из отсеков действительно кто-то лежал. Какой-то будущий колонист. Так было написано на сопроводительной табличке. Я его выставил, чтобы освободить место для раненого.
 Несколько секунд Дирак молча смотрел на Гавота, словно изо всех сил пытаясь сообразить, что это за тип и что еще непрошеные гости могли натворить на его яхте. Потом премьер спросил:
 — И где он теперь? Ну, тот человек, которого вы выставили?
 Гавот пожал плечами.
 На мгновение Кристоферу показалось, что из провалов глаз Дирака на него взглянул хладнокровный убийца. Наверное, уже три сотни лет никто не позволял себе отвечать на вопросы премьера столь небрежно. Ну-ну.
 Но тут вмешался Принсеп и предложил немедленно связаться со своими людьми, которые остались на яхте.
 — Давайте я прикажу им поискать этого… Как там его имя?
 Дирак задумчиво посмотрел на командора:
 — Фоулер Аристов. Спасибо за любезное предложение, но я полагаю, что сейчас на судне присутствует и кое-кто из моих людей. Вы же можете вызвать своих подчиненных сюда. — Это прозвучало как приказ. — А теперь, если вы не возражаете, я, пожалуй, сам отправлюсь на «Призрак».
 — Что вы, премьер, никаких возражений. Но прежде чем вы уйдете, я бы хотел напомнить, что еще три моих человека нуждаются в срочной медицинской помощи.
 Дирак уже на ходу приказал своим подчиненным подготовить все для приема раненых и проследить, чтобы разбудили доктора Задор, после чего удалился.
 Высокий встрепанный парень по имени Скарлок поспешно заверил гостей, что на станции достаточно медицинских роботов, чтобы помочь всем раненым. С лихвой хватит.
 Услышав это, командор порадовался. Но он с предельной настойчивостью попросил, чтобы тем, кто уже находился в медотсеках яхты, позволено было там и остаться.
 — Перемещать их снова будет слишком опасно. До тех пор, пока не появятся какие-либо чрезвычайно серьезные причины…
 — Я полагаю, премьер Дирак не станет против этого возражать, — успокоила его леди Женевьева.
 Скарлок также сообщил гостям, что через час к их услугам будет и врач-человек, доктор Задор. Она уже просыпается.
 Подготовка к приему недавно раненых людей естественным образом привела присутствующих к разговору о берсеркерах. Гости рассказали о жестоком бое, который им пришлось выдержать.
 Скарлок с неожиданной боязливостью поинтересовался:
 — Я надеюсь, командор, вы не предпринимали каких-нибудь боевых действий против машины? Я имею в виду того берсеркера, к которому мы прицеплены. Принсеп прищурился:
 — Нет. А почему вы так беспокоитесь? Что, этот огромный берсеркер до сих пор активен?
 — Да нет, я думаю, что тут нам беспокоиться нечего. Но ведь с берсеркерами никогда нельзя быть уверенными до конца, правда?
 — Полагаю, да. Но можете не волноваться; несколько часов назад мы дрались с другим врагом. Куда более скромных габаритов.
 И Принсеп коротко описал недавние события, начиная с налета берсеркеров на Иматру.
 Динант, Тонгрес и трое раненых, которые все еще оставались на их попечении, вскоре прибыли на биостанцию. Они сказали, что суперинтендант Газин потерялся где-то на яхте, а им не хотелось откладывать отлет ради поисков.
 Невзирая на гнетущую усталость, Гавот остался достаточно любознателен, чтобы поинтересоваться:
 — Леди Женевьева, а не расскажете ли вы нам, как вам удалось спастись? Право же, очень любопытно.
 — Спастись? О чем вы, молодой человек?
 — О вашей первой встрече с берсеркером, еще там, в Иматранской системе. Историки почти безоговорочно сошлись на том, что вы тогда погибли. — И Кристофер одарил леди самой обворожительной из своих улыбок.
 Майк Сардоу сидел в одной из свободных яхтенных кают и рассказывал своему старому другу, Санди Кенсингу, как он совсем недавно проснулся и, к собственному глубочайшему изумлению, обнаружил, что находится на яхте своего отца, причем в анабиозном отсеке. Майк понятия не имел ни как он оказался здесь, ни кто отдал приказ разбудить его. Он не знал также, сколько времени он здесь провел, пока Санди не сообщил ему этого.
 Майк рассказал, что, когда его сознание полностью прояснилось, он прятался от людей Принесла и потихоньку наблюдал, как они привезли своих раненых и разместили их по медотсекам.
 Уже из одного этого становилось ясно, что идет какое-то сражение или совсем недавно прошло. Майк не узнал никого из этих людей. Даже скафандры у них были какие-то незнакомые.
 Точно так же Майк понятия не имел, существовала ли какая-нибудь связь между этими людьми и тем неприятным положением, в котором он очутился. Но зато Майк сильно подозревал, что его отец или какая-либо группировка его политических сторонников запихнули его в этот гроб под чужим именем, чтобы от него избавиться. А всем, должно быть, объявили, что его похитили враги премьера.
 — А имя Фоулера Аристова тебе что-нибудь говорит? — поинтересовался Кенсинг.
 — Оно было написано на моем анабиозном отсеке. Если же не считать этого… — Неожиданно Майк умолк на полуслове. В коридоре раздались чьи-то шаги.
 Мгновение спустя на пороге появился Николас Хоксмур, все еще действующий в виде скафандра.
 Кенсинг быстро выполнил все необходимые формальности, представив присутствующих друг другу. Впрочем, Хоксмур, с его энциклопедической памятью, уже узнал сына премьера: ведь он неоднократно встречал лицо Майка на различных фотографиях и видеозаписях.
 Но все доступные Нику документы утверждали, что Майк еще триста лет назад отправился в некое длительное путешествие, о котором говорилось лишь обиняком.
 Сперва Ник с подозрением отнесся к новой информации, противоречившей имеющимся у него данным.
 — Вы — Майк Сардоу?
 — Да, — осторожно откликнулся Майк.
 Обе стороны предпочитали держаться осторожно.
 — А что вы здесь делаете? Ваш отец сказал мне — точнее, он всем это сказал, — что вы отправились путешествовать.
 — Если мой отец и вправду так сказал, то он, очевидно, солгал.
 Ник промолчал.
 Майк же тем временем продолжал:
 — Чтоб мне пусто было, если я понимаю, что я здесь делаю! То есть я хочу сказать, что не удивлен, что нахожусь на яхте, потому что последнее мое воспоминание — это как я ложусь спать у себя в каюте. Кстати, а где мы сейчас? В каком районе космоса?
 Кенсингу и Хоксмуру пришлось потратить несколько минут, чтобы вкратце изложить Майку ход событий, после чего он на какое-то время «завис» — пытался переварить информацию.
 Потом Ник решительно поинтересовался:
 — Почему вас триста лет назад уложили в анабиоз под именем Фоулера Аристова? У вас есть хоть какие-нибудь предположения?
 Майк посмотрел на собеседника. Его первоначальное ошеломленное состояние начало сменяться гневом.
 — Да, кое-какие предположения у меня есть, Я подозреваю, у кого могли найтись причины так поступить, и знаю, что этого человека ничто не остановит. Этот человек — мой отец. Будь он проклят. — Ник кивнул шлемом:
 — Да, в это я вполне могу поверить. Вы были… можно так выразиться, перепрограммированы. Как и я. Это сделал один и тот же человек. Ваш отец. Видите ли, я тоже считаю его своим создателем…
 Хоксмур умолк и повернул пустой шлем в сторону двери — так человек поворачивает голову, прислушиваясь. Секунду спустя остальные тоже услышали звук шагов.
 В дверном проеме возник Брабант и остановился на пороге, оглядывая собравшихся.
 Майк мгновенно узнал его:
 — Брабант, что все это значит?
 — Парень, я думаю, ты уже вырос из своих коротких штанишек — вот что. Старик не станет терпеть дерзостей ни от кого. Тебе бы стоило это знать.
 — Так, значит, это действительно сделал он… — В словах Майка прозвучала такая ледяная ярость, что всем присутствующим невольно вспомнился сам премьер.
 Брабант оглядел остальных, потом снова перевел взгляд на Майка:
 — Если бы ты не был его сыном, босс бы тебя просто прикончил, вместо того чтобы держать здесь. Но он не станет терпеть всякой чепухи ни от тебя, ни от кого другого.
 — Наш отец вообще не привык терпеть, — заметил Ник. — Он всегда получает то, чего хочет.
 На лице Брабанта отразилась глубочайшая настороженность.
 — А, так ты все-таки это вычислил. — На мгновение в каюте воцарилась тишина.
 Потом телохранитель, почувствовав напряженность момента, но не совсем поняв ее истинную природу, продолжил:
 — Да какого черта, парень? Часть тебя развлекалась эти триста лет, работала у старика архитектором и пилотом. А другая часть тем временем мирно дрыхла. Может, когда-нибудь старик позволит тебе снова объединить эти части.
 Но тут голос Брабанта дрогнул, словно телохранитель наконец-то уразумел, как именно смотрят на него остальные.
 — Нет, мы этого не вычислили, — медленно произнес Кенсинг. — До конца — не вычислили. Но теперь мы знаем. Так, значит, Дирак записал Майка. Записал собственного сына, а потом перепрограммировал его и сделал из него то, что захотел. А захотелось ему послушного и исполнительного пилота и архитектора…
 — Эй, вы! — произнес чей-то незнакомый голос. — Стоять и не двигаться. — Все четверо повернулись и увидели человека в тяжелом скафандре. Незнакомец держал в руках оружие, которое обычно применяли только при схватке с противником в броне, и дуло оружия недвусмысленно смотрело на присутствующих. Суперинтендант Газин, как всегда, рыскал, выискивая доброжилов.
 Разнообразная зелень, выросшая из всяких странных образцов, которые предназначались для колонизации, — большая их часть была результатом целенаправленных мутаций, — за века буйно разрослась и заполонила каюты и коридоры. Зелень заняла почти целую палубу, которая при планировке вовсе не предназначалась под сад. Лозы вились по дверным косякам, наглухо заплетали панели интеркомов, полностью скрывали некоторые приборы, а другим не давали нормально работать.
 Леди Женевьева и ее помощник, Скарлок, трудились, стараясь сделать для раненых все, что только можно, и действовали они вполне продуманно. Вскоре леди Женевьева с видом милостивой королевы показала командору Принсепу и его товарищам один из коридоров и сказала, что они могут занимать все расположенные здесь каюты.
 На станции было предостаточно свободных мест. Проблема перенаселения здесь не стояла, даже если бы леди Женевьева была не единственным человеком, рожденным — или возрожденным — на станции за эти триста лет.
 Как только командор убедился, что раненым обеспечен наилучший уход, а тем из его людей, которые страдают всего лишь от усталости, предоставлены все условия для отдыха, он решил, что теперь и сам имеет право отдохнуть. Но пока что Принсеп изо всех сил сопротивлялся сну, одолевавшему его прямо на ходу.
 Про себя Принсеп подозревал всех обитателей биостанции — или, по крайней мере, Дирака — в том, что они представляют собой некую экзотическую разновидность доброжилов. Но командор не хотел высказывать свои подозрения вслух до тех пор, пока ему не удастся переговорить с теми из своих подчиненных, которым он доверял, — с теми немногими, которые у него еще оставались.
 С такими вот мыслями командор, все еще продолжая бороться со сном, предупредил людей Дирака, что всем им до сих пор может грозить опасность со стороны той банды, с которой недавно выдержал бой его корабль.
 Потом командор еще раз с беспокойством поинтересовался:
 — Так вы говорите, что этот ваш берсеркер, который тут торчит, за последнее время не предпринимал против вас никаких агрессивных действий?
 — Нет, он ничего такого не делал, — успокаивающе заверил Скарлок. — Я бы рискнул сказать, что этот наш древний враг не представляет непосредственной угрозы. Мы уже давным-давно не видели никаких неприятностей с его стороны. Но если вы сами намереваетесь начать против него боевые действия… Я бы советовал вам быть как можно осторожнее.
 — Мы могли выступить против этого берсеркера с оружием, пока у нас оставался наш флагман. Но теперь…
 К несчастью, как вы можете видеть, мы находимся скорее на положении беженцев, чем на положении героев-спасателей. В настоящий момент мы сами нуждаемся в помощи, а о том, чтобы предлагать кому-нибудь защиту, и речи нет. Конечно, мы сохранили кое-какое оружие и снаряжение, которого вам, возможно, не хватает. Если мы можем чем-либо вам помочь…
 — Я думаю, с этим можно пока не спешить. После трех-то столетий… Господи, неужели это тянулось так долго? Это мы должны предложить вам все свое гостеприимство.
 В общем, Скарлок разговаривал вежливо и в высшей степени разумно. Посоветовавшись с леди Женевьевой, он приказал роботу-прислуге принести всем чего-нибудь перекусить и выпить.
 Постепенно из речей жителей биостанции становилась ясна их трехсотлетняя история или, по крайней мере, ее некоторые достаточно интересные части, по которым уже можно было пытаться восстановить цельную картину.
 А в настоящий момент Принсеп, хотя он уже буквально засыпал на ходу и только и мечтал, что добраться до своей каюты, деликатно, но очень обеспокоенно поинтересовался, как тут с едой. Услышав, что эта часть системы жизнеобеспечения по-прежнему работает отлично, командор заметно повеселел.
 Добравшись наконец до предоставленной ему каюты и выбираясь из скафандра, Принсеп, вместо того чтобы рухнуть на койку, решил, что настал наиболее подходящий момент предупредить своего доверенного помощника — в данном случае его роль исполнял Гавот, — что им нужно повнимательнее приглядывать за Дираком.
 Они разговаривали по кодированному каналу — приемники их скафандров предоставляли такую возможность.
 — Так вы хотите, чтобы я присматривал за ним? — Гавот кивнул. — Я как раз хотел предложить вам то же самое.
 — Мне кажется, Гавот, что премьер — очень опасный человек. Кстати, это ваше настоящее имя? — Впрочем, командор тут же покачал головой. Он как раз окончательно выбрался из скафандра, в одном белье упал на койку и произнес, уже не заботясь о коде:
 — Простите, я валяю дурака. Не обращайте внимания. Да, я хочу, чтобы вы были начеку.
 — Значит, вы все еще доверяете мне.
 — О да. На самом деле, Кристофер, — ну хоть это-то имя действительно ваше? — в некоторых вопросах я доверяю вам полностью.
 Гавот обдумал эту мысль.
 — Знаете, командор… Но командор уже спал.

 ГЛАВА 23

 Кенсинг смотрел, как незнакомец нерешительно делает шаг, потом другой, и прикидывал, что тут можно предпринять. Оружие плясало в руках у незнакомца, и дуло смотрело то на одного из присутствующих, то на другого. Черт, что же у него за оружие? Карабин, наводящийся по взгляду, управляемый альфа-волнами мозга, или обычное стрелковое оружие? От этой разницы много что может зависеть.
 — Я — суперинтендант Газин из Ведомства Человечества! — заявил незнакомец, явно стараясь, чтобы его голос звучал как можно внушительнее. — Расследую деятельность доброжилов.
 Хотя оружие Брабанта до сих пор оставалось в кобуре, голос телохранителя звучал куда увереннее:
 — Я отнесусь к этому с полным пониманием, если вы перестанете целиться в меня из этой штуки.
 Но дуло непонятного оружия немедленно уставилось именно на него.
 — Сперва бросьте ваш пистолет! — потребовал Газин. Потом суперинтендант взглянул на Ника, стоявшего рядом с Брабантом, и оцепенел. Похоже, до него только сейчас дошло, что за лицевой пластиной шлема ничего нет, и Газин теперь пытался сообразить, что это может значить.
 Кенсинг не мог точно сказать, что именно спровоцировало взрыв насилия. Сам он бросился на палубу и перекатился, стараясь уйти с линии огня, пока Газин безрезультатно палил по Нику. Майк последовал примеру друга.
 Тем временем этот тип из Ведомства Человечества — что бы там это ни значило — стрелял по Нику, а Брабант — по нему самому. Как показала практика, крупнокалиберный пистолет Брабанта оказался более эффективным оружием. Четыре пули прорисовали на скафандре Разина четыре дырочки и отшвырнули суперинтенданта к переборке. Оружие выпало из рук Газина и звякнуло о палубу, а потом сверху свалился и сам Газин.
 Скафандр Ника был опален, но особо не пострадал. Хоксмур же уже решил, что будет делать дальше, и теперь принялся за выполнение этого решения с обычной для оптэлектронного мозга скоростью. Он развернулся к Брабанту и резко ударил его обеими руками.
 Телохранитель с раскроенной головой беззвучно осел на палубу, несколько раз дернулся и умер.
 Кенсинг медленно поднялся на ноги и обнаружил, что и сам сжимает в руке пистолет. Так же медленно Санди спрятал его в кобуру.
 Майк — обе его версии — встали рядом: живой Майк справа, а пустой скафандр, населенный лишь информационным слепком, — слева.
 — Итак, два покойника. — Кенсинг посмотрел на валяющиеся на палубе тела. Постепенно ему становилось все более не по себе. — Что делаем дальше?
 — Спокойно, разберемся, — отозвался Майк, поднял глаза и взглянул на пустой шлем своего двойника.
 Мини-динамики скафандра тут же откликнулись:
 — Мы найдем старика. Майк кивнул:
 — Да, он придет сюда. Чтобы посмотреть, что стряслось.
 — А я знаю, где мы сможем его взять, — отозвались динамики. — Теперь знаю.
 — Ник — Ответа не последовало.
 Дирак стоял на летной палубе «Призрака», рядом с открытым люком маленького челнока, из которого он только что выбрался.
 Премьер позвал еще раз, погромче. Впрочем, сильно повышать голос Дирак не стал — не хотел привлекать внимание людей Принесла, если вдруг кто-то из них все еще находится здесь.
 — Ник — Никто так и не отозвался. «Призрак» со всеми его потайными закоулками продолжал безмолвствовать. На мгновение премьер позволил себе мечтательные мысли и предположил, что у этого молчания есть свой оттенок, что этот некогда гордый корабль ждет именно его. Ну ладно, он разберется, в чем тут дело, и к тому времени, как Локи переберется сюда со станции, он уже получит кое-какие ответы. Локи было приказано оставаться на биостанции до тех пор, пока Скарлок не будет окончательно уверен, что ему по силам управиться с хорошо вооруженными чужаками.
 Что же касается самого премьера, то он был облачен в тяжелый скафандр, хорошо вооружен и ничуть не сомневался, что сможет совладать с любой неожиданностью, во всяком случае до прибытия Локи.
 Дирак осторожно добрался до палубы, где располагались медироботы, и обнаружил, что все пять отсеков заняты, — как и заявлял этот командор-недотепа. Ни один из отсеков не работал в режиме анабиоза, и во всех лежали незнакомые премьеру люди, мужчины и женщины.
 Вокруг никого не было видно. Уцелевшие члены команды Принесла теперь, наверное, уже добрались до станции и присоединились к своему командиру. Но где же Ник, Кенсинг и Брабант?
 И самый беспокоящий из всех вопросов — где Майк?
 Когда Дирак попытался обратиться к корабельному компьютеру, тот невозмутимо сообщил, что этих людей можно сейчас найти в десякубе.
 — Какого черта?.. — Но премьер тут же оборвал фразу. Не хватало еще обсуждать этот вопрос с компьютером. Он лучше пойдет и посмотрит сам.
 На пороге зала виртуальной реальности премьер обнаружил, что оборудование десякуба действительно работает. Большая часть десякуба светилась, демонстрируя огромную, тщательно сделанную картинку.
 Дирак хлопнул входной дверью и недовольно нахмурился при виде представшей перед ним картины. Ник — или кто-то другой? — вызвал и разместил здесь один архитектурный проект, который премьер намеревался до определенного времени держать в тайне. На самом деле десякуб не был сейчас задействован на полную мощность. Это была всего лишь обычная голограмма, не требовавшая для своего просмотра ВР-щлемов. Она изображала проект колонии, самую суть нового плана, который Дирак держал в полнейшей тайне. Именно так могла выглядеть новая колония, когда работы продвинулись бы достаточно далеко. Звездная система и планета, на которой этот план найдет свое воплощение, были, конечно же, пока что неизвестны даже самому Дираку. Место во многом будет зависеть от пожеланий его… партнера.
 А в центре модели возвышалась величественная резиденция…
 …И неподалеку слышались чьи-то голоса, обсуждающие проект. Дирак не видел говорящих — видимо, они стояли за какой-то частью светящегося изображения, — но отлично их слышал.
 — …и чей же это будет дом?
 — А ты что, не догадываешься?
 Два голоса Ник и Майк. Голоса были совершенно разными, но оба они были одинаково знакомы Дираку, хотя один из этих голосов он не слышал вот уж триста лет. Сейчас говорил Майк.
 — Этот величественный особняк должен будет принадлежать человеку, который уже сейчас в собственном искаженном представлении все меньше и меньше является человеком и все больше становится богом. Тому, кто будет всем этим править.
 Послышался голос Ника:
 — Так что же он собирается делать?
 — Сидеть в этом дворце и править колонией.
 — Ну да, ясное дело, это план колонии. Линия внешней обороны. А здесь, в середине, дворец для бога. Ну и вокруг всякие другие постройки.
 — Да… А это что такое? Какая-то разновидность храма? Церковь? Памятник?
 Дирак решил, что сейчас самое время вмешаться в беседу.
 — Это другой дом, — громко заявил он. — Дом для машины. Я полагаю, мы должны радоваться, что у нас будет такое оборудование.
 — Слыхал? Он называет его машиной, — сообщил голос Майка. Сам Майк по-прежнему оставался невидимым для премьера. — Это он имеет в виду берсеркера, Дирак не видел никаких причин оспаривать это утверждение:
 — Да, я говорю о машине, с которой мы сосуществуем вот уже триста лет. Как бы мы ее ни называли, но по сути своей она все равно остается всего лишь машиной. И в качестве таковой ее можно использовать, если отнестись к проблеме разумно и найти правильный подход.
 Но прежде чем он успел договорить, по голографическому изображению пробежала сильная рябь, словно по водной глади.
 Светящаяся картинка начала изменяться. Краски стали более блеклыми и холодными, и вместо макета колонии возникли древние каменные стены. Свет проникал в помещение через витражные окна, и на полу дрожали разноцветные солнечные зайчики.
 Дирак обнаружил, что стоит посреди Вестминстерского аббатства, у подножия ступеней, ведущих к высокому алтарю.
 На этот раз получившееся изображение было отличным образчиком виртуальной реальности. Но почему оно такое ясное и отчетливое? Ведь для того чтобы отрешиться от грубой действительности, нужен ВР-шлем. А раз он видит аббатство настолько четко, значит, кто-то — конечно же, это Ник — непосредственно подстраивает изображение, чтобы оно стало доступным для глаз премьера.
 А может, они таким образом пытаются заставить его снять шлем. Ведь тогда он станет уязвим для грубого физического нападения.
 С одного края изображение замерцало и померкло. Теперь Дирак мог разглядеть Брабанта. Телохранитель был одет в тяжелый скафандр и шел к нему навстречу через слои иллюзии. Он замахал рукой, подзывая Дирака.
 Дирак заподозрил, что тут что-то неладно, и не двинулся с места. Преодолев секундный приступ паники, премьер понял, что, по крайней мере в настоящий момент, не может контролировать происходящие события.
 Дирак предпринял отчаянную попытку связаться с Локи при помощи радиоприемника, встроенного в скафандр. Но он сильно опасался, что сигнал не дойдет. Пока что Локи был отрезан от своего хозяина.
 Над премьером нависла еще одна человеческая фигура, словно рассматривая его. Это было увеличенное изображение его сына. Дирак не знал, насколько эта фигура реальна и реальна ли она вообще, но на всякий случай приготовил оружие. В силу каких-то капризов потревоженной программы аббатства одежда Майка постоянно менялась: причудливый средневековый наряд, доспехи, мундир астронавта, снова средневековый наряд… В руках у него вроде бы ничего не было, но Дирак, слишком хорошо знал своего сына, чтобы поверить, что его руки и вправду пусты.
 Губы изображения дрогнули, и послышался строгий голос:
 — Узнаешь меня?
 — Я… — Дирак обнаружил, что ему почему-то трудно говорить.
 Молодой человек стоял прямо перед ним. Лицо его было искажено, и понять, какие чувства на нем отражаются, было сложно.
 — Я здесь во плоти, точно так же, как и ты, отец. Ты знаешь меня?
 — Ну ладно. Я тебя знаю. Ты Майк.
 — Нет, ты меня не знаешь.
 — А как насчет меня? — Этот голос долетел с другой стороны, и Дирак резко обернулся. У южного нефа, рядом с Уголком поэтов стоял тяжелый скафандр, и шлем его был пуст.
 — А кто я? — повторил голос Ника. — Отец, ты можешь мне сказать — кто я?
 — Ник, тебя кто-то скверно перепрограммировал. — Дираку отчаянно хотелось, чтобы его голос звучал спокойно и разумно. — Ты не должен действовать подобным образом. — При этом в голове у него пронеслось: «Локи, ну где же ты?! На помощь!»
 Пустой скафандр шагнул ему навстречу:
 — Меня скверно перепрограммировали? Перепрограммировали! Со мной сделали кое-что похужеСтараясь не выказывать гнева, премьер строго спросил:
 — Ник, это что, твое представление о шутках? Что все это значит?
 Откуда-то снова появился Брабант — вышел, приволакивая ноги, из северного нефа, и снова замахал рукой. На этот раз на нем был доспех.
 — Брабант!..
 Доспехи превратились в скафандр, и премьер с потрясением осознал, что выглядывающее из шлема лицо принадлежит мертвецу. Он выстрелил по шагающему трупу.
 Ответный выстрел настиг Дирака. Скафандр премьера — наилучший из ныне существующих — не сумел полностью обезвредить удар или защитить Дирака от ожогов, но он все же спас премьеру жизнь. Краем глаза премьер успел заметить Кенсинга и Майка — оба они были вооружены, хотя и без скафандров. Они стреляли из-за искажающих экранов десякуба.
 Дирак несколько раз выстрелил в ответ, переведя свое оружие на автоматический режим стрельбы. Одновременно с этим он попятился, пытаясь наугад выбраться из виртуальной реальности аббатства. Он двигался вокруг каменных колонн, мимо остовов гробниц, стараясь отыскать выход. Неудивительно, что они заманили его именно сюда, дабы убить. Здесь, в десякубе, Ник мог надеяться, что сумеет контролировать события по своему усмотрению. Во всяком случае, он наверняка так думал.
 Премьера снова настиг безжалостный голос Ника:
 — Здесь моя территория, отец. Сейчас здесь реальны только мои мечты, но никак не твои. А Локи не сумеет прийти тебе на помощь.
 Дирак выстрелил снова. Потом еще и еще. У него оставалось еще предостаточно патронов. Он не мог точно сказать, попал ли он в кого-нибудь. Но если всадить достаточно зарядов в здешнюю аппаратуру, она не сможет больше поддерживать виртуальную реальность.
 Сложные боевые электронные схемы, встроенные в шлем, теперь автоматически взаимодействовали с сознанием премьера и при помощи альфа-волн управляли оружием. Но нижние уровни сознания тоже пробудились, и теперь премьера смущали и беспокоили разные символические образы.
 А затем до Дирака добралось какое-то обрывочное радиопослание — всего лишь несколько слов, но их хватило, чтобы вызвать у премьера прилив надежды. Локи осознал грозящую хозяину опасность и теперь спешил к нему на помощь. Сейчас он бушевал снаружи, пытаясь прорваться через возведенные Ником барьеры, и приливная волна информационного штурма накатывалась на оптэлектронный подъемный мост и билась о порог.
 Даже здесь, в глубине виртуальной реальности, битва была совершенно реальной и материальной. Скафандр продолжал по-прежнему надежно защищать Дирака, и потому премьер до сих пор не получил травмы серьезнее синяка. В моменты наибольшего страха Дирак закрывал глаза, чтобы избежать самых пугающих образов, но это мало помогало. Даже самые кошмарные видения несли с собой какую-то информацию, если только их удавалось спокойно истолковать.
 Дирак увидел впереди сражающихся рыцарей, и одним из них был он сам — мысли о столкновении и об оружии пробудили образы средневековых мечей и доспехов.
 Потом противники превратились в горгулий, словно каменные существа спустились со своих насестов над водосточными трубами, где восседали, отмечая края и желобы свинцовой крыши аббатства.
 Вокруг Дирака закружилась ужасная толпа демонических противников.
 Рыцарь — против чудовища, сверкающий меч — против белых клыков. И лезвие меча, и острия клыков обагрились кровью. Но Дирак больше не знал, кто из сражающихся он сам, и даже не знал, кем он предпочел бы быть.
 Затем настало мгновение, когда решетка рухнула, ворота распахнулись, и в аббатство ворвался Локи. Такой исход был вполне закономерен и неизбежен, потому что Дирак тщательно следил, чтобы это его создание было сильнее Хоксмура.
 С этого момента в ходе событий наступил перелом, и обычная реальность начала побеждать. Плоть, кровь и металл неизбежно должны были одержать верх над призрачными образами.
 Пелена обманчивых картин облетала и рушилась, открывая жадному взгляду Дирака пыльные черные стены десякуба.
 Еще несколько секунд спустя большая часть изображений исчезла, и к Дираку полностью вернулась способность видеть реальный мир. И в это мгновение, когда его последний выстрел срезал верхнюю часть призрачных камней одной из королевских гробниц, расположенных в аббатстве, это была гробница Генриха Седьмого, хозяина этого изумительного собора, — премьер обнаружил, что перед ним лежит тело суперинтенданта Газина, словно выставленное для последнего прощания.
 Сражение закончилось. Майк и Кенсинг неподвижно лежали на палубе, причем Майку уже не суждено было подняться. Локи наконец-то сумел физически прорваться в десякуб, оживив собственную команду тяжелых скафандров, и он был куда сильнее всех своих противников.
 Наступившая после боя тишина казалась звенящей. Безучастно глядя на остывающее тело сына, Дирак думал: «Какая ужасная ошибка. Я должен был… должен был…»
 Но он не знал и даже сам себе не мог сказать, в чем именно заключалась ошибка. Может, ему следовало уделять сыну больше внимания? Премьер не знал. Он не мог понять, что же он должен был сделать.
 Ник продержался против превосходящих сил Локи больше, чем живые люди, но все-таки Локи был спроектирован и создан именно с таким расчетом, чтобы он мог справиться с Ником. И теперь Хоксмур, все еще воплощенный в скафандре, был пойман в водородную плазменную ловушку, словно джинн в бутылку.
 Скафандр Ника был теперь полностью лишен способности двигаться и мог поддерживать равновесие лишь привалившись к одной из полифазных стен десякуба.
 Так получилось, что Ник успел еще произнести несколько слов, прежде чем его выключили. Возможно, это получилось непроизвольно, из-за того, что Локи уже принялся обшаривать его программное обеспечение. Дирак не имел особого желания прислушиваться к его словам, но все же заметил, что Хоксмур продекламировал — почти пропел — какое-то древнее стихотворение. Что-то о поцелуе и знаке привета.
 Дирак печально покачал головой:
 — Ну что ж, все сначала. Орошай. Ник, — думаю, до тех пор, покаты не будешь перепрограммирован. Мы уже через это проходили, но все-таки я не готов отказаться от тебя. Совершенно не готов.
 Локи щелкнул какими-то переключателями.
 Скафандр Ника, теперь уже и вправду пустой, грудой металла осел на палубу.
 Дирак и Локи, его охранник, остались стоять на поле наполовину разбитых изображений, как победители.
 Дирак медленно и устало отстегнул и стащил с головы свой шлем. Вид разгромленного, изрешеченного выстрелами помещения не изменился. Десять метров, три уровня в высоту. Столько же в длину и ширину. Теперь премьер мог убедиться, что его действительно окружает обыденная реальность. Самый обычный десякуб, пыльный и засыпанный всяческими обломками — результатами произошедшей перестрелки.
 Несколько секунд все молчали. Потом в помещение пробралась небольшая группа обычных роботов, вызванных Локи, и принялась за уборку.
 Мертвые тела Майка Сардоу, суперинтенданта Газина и Брабанта тоже были оставлены на попечение роботов. Дирак устало приказал роботам:
 — Просто утащите их куда-нибудь — все равно куда, меня это не интересует.
 Единственным живым представителем проигравшей стороны оказался Кенсинг. Локи в своем скафандре — пока он оставался здесь, внутри десякуба, скафандр то и дело норовил обернуться средневековыми доспехами — и Дирак совместными усилиями вытащили Кенсинга наружу. Локи методично и аккуратно связал пленнику руки и ноги.
 — Не убивай его. Не причиняй ему серьезного вреда. В качестве неповрежденной живой единицы он имеет определенную ценность, если мы выдадим его союзникам.
 Командор Принсеп резко вынырнул из глубин сна, в котором так отчаянно нуждался, и обнаружил, что он в одном нижнем белье валяется на койке в недавно отведенной ему удобной каюте. Гавот — в скафандре и с карабином под рукой — спал на полу прямо у единственной двери каюты.
 Командор первым делом бросил осторожный, ревнивый взгляд на карабин Гавота и постарался убедить себя, что в попытке сесть ничего опасного нет. Потом он таки уселся и начал одеваться.
 Легкий шум разбудил Гавота. Двое мужчин быстро побеседовали, после чего Принсеп связался с Тонгрес и Динантом, занявшими каюты напротив его собственной. Командор убедился, что на нынешний момент уцелевшие члены его команды находятся в безопасности и ни в чем особо не нуждаются.
 Но где суперинтендант Газин? Никто из людей Принсепа так и не видел его на борту станции. Впрочем, никого из них это особо и не интересовало.
 Через несколько минут к ним явилась с новостями доктор Задор — корабельный компьютер сообщил ей, что гости проснулись. Она рассказала., что премьер Дирак вернулся с яхты всего пару часом назад, причем в крайне мрачном настроении. В настоящий момент премьер спит у себя в каюте — просто спит, безо всякого анабиоза. Он приказал не будить его, кроме как в случае самых серьезных чрезвычайных происшествий.
 Решив, что беспокоиться о Газине пока что бессмысленно, Принсеп с удовольствием позавтракал в компании с доктором Задор и Гавотом, который наконец-то снял скафандр. Перед завтраком гости еще успели принять душ и заказать себе новую одежду.
 Принсеп выбрал на завтрак вареные без скорлупы яйца и спаржу, выращенную на станции. Заказ был исполнен с похвальной скоростью. Командор с радостью увидел, что робот-слуга находится в хорошем состоянии. В общем, пожаловаться было не на что, хотя, конечно же, завтрак был далек от привычных командору кулинарных изысков.
 Во время утренней трапезы Принсеп в беседе с доктором Задор обобщил свои исторические догадки. Одной из главных целей командора было как можно больше разузнать о берсеркере Дирака. Но, кроме того, его, несомненно, интересовали особенности сложившегося на биостанции довольно странного общества. На первый взгляд оно производило впечатление этакой великодушной диктатуры.
 — Исторический опыт показывает, что чаще всего диктатура оказывается вовсе не такой уж великодушной, как кажется.
 Доктор Задор беспокоилась о том, что случилось с Кенсингом. Она боялась, что премьер приказал Сандро снова лечь в анабиоз, чтобы у нее не было возможности поговорить с ним. Анюта сказала, что Скарлок и Локи, оптэлектронная личность, рабски повинуются Дираку — да они сами это увидят. Гавот с аппетитом поглощал оладьи и с интересом прислушивался к разговору, но сам предпочитал помалкивать.
 Принсеп же не стеснялся высказывать свои возражения.
 — Приказывать людям проводить годы в бессознательном состоянии, нимало не считаясь с их собственными желаниями, — теперь это называется «немного своевольный»?
 — Премьер постоянно напоминает нам, что он командует этим кораблем, а мы все должны соблюдать дисциплину, — с легкой горечью отозвалась Анюта. — Сперва никто с этим и не спорил. А теперь он как-то ухитряется держать нас в постоянном страхе…
 Командор предпочел не заострять внимание на этом скользком моменте. Вместо этого он сказал доктору Задор, что был бы очень ей благодарен, если бы они по возможности поскорее проверили, как там дела у его раненых, которые сейчас лежат в медицинских отсеках и здесь, и на яхте.
 Госпожа Задор согласилась. Ей самой очень хотелось попасть на яхту, потому что она беспокоилась о Санди. Дирак после возвращения вообще отказался говорить о Кенсинге.
 Прежде чем Принсеп и два его собеседника окончательно расправились с завтраком, в дверях возникла женщина, которую командор прежде не видел, и злобно уставилась на них. Задор коротко сообщила, что это Кэрол, супруга Скарлока.
 Принсепу с первого взгляда показалось, что посетительница не вполне в своем уме, и ее дальнейшее поведение только подкрепило это впечатление.
 — Ну? — начала Кэрол, испытующе рассматривая Пр-нсепа и Гавота. — Известно ли машине, что на борту появились новые люди — ваши люди? Впрочем, конечно же, известно.
 — Машине? — вежливо переспросил командор.
 — Не делайте мне тут вид, что ничего не понимаете! — взвизгнула Кэрол. — Я имею в виду машину, которую зложити называют большим берсеркером. Очень большим. Знаете ли вы, что я видела тени сотни берсеркеров, пересекавших лик полной луны?
 Гавот простодушно хмыкнул; слова Кэрол показались ему забавными. Принсеп хмуро посмотрел на молодого человека, потом повернулся к женщине, сердито смотревшей на него:
 — Полной луны? Луны какой планеты?
 — Не валяйте мне тут дурака! Я видела их! Я смотрела! Я знаю! — Хохот Гавота сбил Кэрол с толку. Женщина выкрикнула что-то еще и удалилась, но по дороге она несколько раз останавливалась и оборачивалась.
 Доктор Задор, нерешительно посматривая на Гавота, сказала, что время от времени Кэрол бывает потише. Но все-таки она остается сумасшедшей. Она вечно раздражительна и ворчлива, как старуха, впавшая в маразм, хотя на вид все еще молода, потому что обычно лежит в анабиозе. Кэрол будят только тогда, когда Скарлок ее хочет.
 — А теперь я видел всех ваших спутников? — поинтересовался Принсеп.
 — Вы еще не встречались с биоинженером Ховелером. Он хороший человек. Вам обязательно нужно с ним поговорить. Но я полагаю, он так и останется пока что в анабиозе.
 — Тогда нам нужно будет найти способ извлечь его оттуда. Кроме того, я почти не виделся с леди Женевьевой. Должно быть, ее история крайне любопытна.
 Анюта Задор рассказала все, что было ей известно о леди Женевьеве. Правда, она очень мало знала о том, как леди была записана, и лишь ненамного больше — о том, как она снова обрела плоть. Кроме того, она рассказала о других людях — по крайней мере, о других телах, — которые были рождены на станции за последние триста лет. Госпожа Задор сообщила, что если надлежащим образом задействовать здешнюю сложнейшую технику, то можно за три-четыре года вырастить физически зрелое тело.
 Принсеп внимательно слушал свою собеседницу.
 — Мне и в голову бы такое не пришло — что это путешествие или изгнание, даже не знаю, как его назвать, — выльется в ситуацию, когда человек будет ожидать воспроизводства, чтобы получить тело себе по вкусу…
 Гавот зевнул и потянулся; разговоры о высоких материях нагоняли на него скуку. А потому он встал, пробормотал какое-то извинение и вышел. Молодой человек надел чистую одежду, доставленную роботом, довольно модную, свободного покроя. Неожиданно у командора промелькнула мысль: а ведь под этой свободной одеждой удобно прятать оружие. Если принять во внимание природу здешней власти, Принсеп даже не знал, что бы он предпочел — чтобы Гавот взял с собой оружие или чтобы не взял.
 Сам он намеревался носить оружие при себе и делай вид, что это часть его костюма.

 ГЛАВА 24

 Кенсинг медленно пришел в себя. У него было такое ощущение, что вокруг ревет и коллапсирует Вселенная, а может, какой-то огромный дисплей виртуальной реальности, которую перенастраивает некий безразличный ко всему бог.
 Сандро лежал навзничь на амортизационной койке. Судя по обстановке, он находился на борту очень маленькой шлюпки. Это был один из небольших челноков, которые использовали для перелетов со станции на яхту и обратно. С того места, где лежал Кенсинг, он не мог выглянуть наружу, но по некоторым мелким деталям он вполне мог сказать, что челнок находится в полете.
 Когда Сандро попытался пошевелиться, то понял, что связан по рукам и ногам. Молодого человека пробрал озноб.
 Последним его отчетливым воспоминанием был бой в десякубе. Но он совершенно не помнил, каким именно образом выбыл из этой схватки. Судя по ощущениям, все его тело было покрыто синяками, но, похоже, более серьезных травм он избежал.
 Кажется, челнок совершал один из своих обычных коротких, неспешных рейсов. Повернув голову, Кенсинг увидел Скарлока, сидящего за пультом управления. Он был без скафандра. Никого больше не было видно.
 Кто бы ни связывал Кенсинга — сам Сандро предположил, что это был Локи, — но этот кто-то отлично справился с работой. Путы не причиняли пленнику боли, но при этом не оставляли ни малейшей возможности попытаться развязаться.
 — Мы возвращаемся на станцию… — пробормотал Сандро вслух. Он еще не полностью опомнился.
 Скарлок повернулся и бросил на своего пассажира — точнее сказать, на пленника — непроницаемый взгляд:
 — Не совсем.
 Кенсинг попытался обдумать эту реплику, но вскоре вынужден был отказаться от этой попытки.
 — А где другие? — спросил он в конце концов.
 — Премьер присматривает за наведением порядка. Брабант мертв — как ты, должно быть, и сам знаешь.
 — А Майк?
 — Я не знаю никого с таким именем. Кроме того, ты убил колониста-добровольца по имени Фоулер Аристов.
 Кенсинг несколько раз глубоко вздохнул.
 — Скарлок, — произнес он. — Ну ведь на самом деле ты в это не веришь, правда же? В то, что его и вправду так звали и что я его убил?
 Скарлок еще раз взглянул на Кенсинга:
 — Премьер и Локи объяснили мне, что произошло на яхте.
 Неожиданно челнок нырнул и заскрежетал по чему-то твердому. Это не похоже было на обычную швартовку. Внезапно к Кенсингу вернулась ясность мысли.
 — А что думаешь ты — не имеет значения, — сказал Скарлок, выбираясь из кресла и подходя к связанному пленнику. Похоже было, что он отвечает на собственные мысли.
 — Подожди минутку! Что ты делаешь? Что происходит? Скарлок не стал давать прямого ответа на эти вопросы.
 — Ты сходишь тут, — заявил он.
 Кенсингу понадобилось несколько мгновений, чтобы понять, что они, должно быть, пришвартовались не к станции. А куда? К берсеркеру? Если это так, то, значит, за последние триста лет в нем был устроен действующий шлюз, совместимый с соларианской техникой.
 Маленький шлюз челнока открылся. За ним виднелся другой, более просторный шлюз непривычного вида — и там стояла машина, типичный берсеркер абордажного типа. Он явно ожидал заранее оговоренной встречи.
 Скарлок был силен; даже при обычной силе тяжести он довольно легко поднял Кенсинга с койки.
 Лишь теперь Сандро понял, что Дирак, должно быть, давно уже заключил какую-то сделку с неживым напарником. И он не сдержал крика. Когда Скарлок вытащил Кенсинга из челнока, берсеркер шагнул навстречу, подхватил человека металлическими лапами и понес его куда-то в темные глубины огромной машины-убийцы.
 Примерно час спустя какой-то отдаленный удар встряхнул всю станцию и вывел Гавота и его даму из полусна.
 — Что это? — нетерпеливо спросила леди Женевьева. Голос у нее был хрипловатый после сна. Здесь, в отдаленной каюте, они могли не бояться наблюдения: Ник, как говорили, все еще находился на перепрограммировании, а Локи, как правило, интересовался лишь теми, кто приближался к Дираку.
 Гавот сказал, что это, должно быть, в конце концов взорвался флагман командора. А встряхнуло станцию из-за того, что по внешнему корпусу почти одновременно ударила радиационная волна и град мелких обломков.
 — А, так вот оно что! — И Женевьева с облегчением снова растянулась на кровати.
 Гавоту не понадобилось ни много времени, ни каких-то особых усилий на ниве обольщения, чтобы оказаться наедине с леди Женевьевой в подобных обстоятельствах. Он намеревался в ближайшем будущем попытаться увлечь Варвару Энгайдин в такую же отдаленную каюту или в уединенную беседку из зелени и посмотреть, много ли удовольствия можно получить с ее помощью.
 Нынешняя же дама Кристофера, подобно множеству других женщин до нее, нашла его красоту и молодость очаровательными. Гавот знал, что при желании способен производить впечатление почти что детской невинности. Слегка непочтительный, но в целом вполне приличный молодой человек — торговец педагогической литературой.
 — Ваш муж — очень счастливый человек, — сказал он леди Женевьеве. — И я уверен, что он, конечно же, заслужил это счастье.
 Леди явно не знала, как ей реагировать на подобный комплимент. Возможно, за время жизни с Дираком — особенно за последние век-два — ей вообще нечасто приходилось сталкиваться с лестью.
 Теперь же Женевьева прильнула к Гавоту, словно в поисках защиты и успокоения. Без всякого видимого повода она вдруг спросила:
 — Кристофер, чего ты боишься?
 — Пожалуй, не так уж многого. — Гавот замолчал, обдумывая вопрос. — Были времена, когда я действительно боялся берсеркеров.
 — А теперь уже не боишься?
 Гавот закинул руки за голову, устроился поудобнее и внимательно посмотрел в лицо леди Женевьеве, а потом задал ей ее же собственный вопрос:
 — А чего на самом деле боишься ты? Или кого? Премьера?
 И Женни принялась взахлеб рассказывать Гавоту о Нике и об ужасе бесплотной жизни. Тело, которое сейчас видел и легонько поглаживал Гавот, было четвертым по счету, которое Женевьева носила после того, как снова обрела плоть. Дирак желал, чтобы она постоянно оставалась юной и цветущей, а кроме того, он не прочь был набрать побольше экспериментальных данных.
 Правда заключалась в том, что после того, как Ник вытащил Женни с гибнущего курьерского судна, — не важно, во плоти или нет, — собственный облик сделался для нее чем-то вроде навязчивой идеи. Она чувствовала себя обязанной добиться, чтобы ее облик соответствовал некоему идеалу, собственным ослепительным представлениям, и в то же самое время Женни не желала изменяться, чтобы любой, кто знал ее в первом воплощении, по-прежнему мог бы ее узнать.
 Женевьева подробно рассказала Гавоту, как это трудно — найти полностью подходящее тело. Ей страстно хотелось, чтобы Кристофер похвалил ее внешность.
 Гавота очень заинтересовала идея о том, что люди могут менять тела по собственному желанию. Впрочем, ему отнюдь не хотелось бы испытать это на собственном опыте. Кристофера вполне устраивало, как выглядит и действует его тело.
 Гавоту всегда было любопытно посмотреть на человека, который искренне чего-то боится. Иногда встречались просто поразительные случаи. Теперь же он принялся прощупывать Женевьеву, проверяя, как лучше спровоцировать ее и вызвать на откровенность.
 — Раньше или позже, но когда-нибудь тебе все-таки не удастся найти генетический материал, достаточно точно совпадающий с твоей внешностью, — даже если ты можешь выбирать из биллиона образцов.
 — Об этом я буду беспокоиться, когда такое действительно случится, но не раньше. Нам долго еще не будет грозить нехватка генетического материала.
 Сразу после завтрака Принсеп устроил совещание с участием лейтенанта Тонгрес и мичмана Динанта. Начал его командор:
 — Насколько я понимаю, вопросы первостепенной важности таковы: первый — действительно ли этот проклятый берсеркер окончательно сдох или все же нет? Второй — если на самом деле он еще не сдох, то можно ли его убить? И последний вопрос — еще более офигительный, чем предыдущие, если только такое возможно: можно ли тем или иным образом использовать двигатель берсеркера, чтобы дать возможность группе оказавшихся в затруднительном положении соларианцев вернуться домой?
 Чем дольше Принсеп изучал ситуацию, тем больше убеждался: по какой-то причине премьер Дирак сделал все возможное, чтобы помешать любому из этих предприятий.
 В течение нескольких следующих часов, пока помощники Дирака продолжали заявлять, что великий человек спит и беспокоить его нельзя, Принсеп обнаружил, что обитатели станции либо не могут, либо не хотят ему помочь. Кэрол, когда вообще изволила что-то сказать, пробормотала какую-то смутно беспокоящую бессмыслицу. Скарлок отнесся к появлению гостей откровенно враждебно, а ни леди Женевьева, ни Варвара Энгайдин явно не расположены были им помогать.
 В дополнение к прочим проблемам о судьбе суперинтенданта Газина ничего не было известно, точно так же, как и о судьбе Санди Кенсинга и некоего Брабанта, который, очевидно, был телохранителем Дирака.
 Скарлок, который некоторое время составлял компанию Принсепу, несколько раз намекнул, что трое пропавших так или иначе погибли из-за берсеркера.
 — Так что, он до сих пор активен?! И на яхте сейчас тоже могут находиться берсеркеры?
 — Когда вы привыкнете к нашему положению — которое теперь, кстати, стало и вашим, — то поймете, что мы не являемся ни доброжилами, ни пленниками в прямом смысле этого слова, — невозмутимо отозвался молодой человек.
 — Тогда, возможно, вы объясните нам, каково же ваше положение?
 Скарлок взглянул куда-то поверх плеча Принсепа, и на лице его отразилось явное облегчение.
 — Сюда идет премьер. Он все объяснит куда лучше, чем я. И действительно, со стороны своей личной каюты кним приближался Дирак, элегантно одетый и весьма мрачный. Кажется, он не имел ничего против того, чтобы дать разъяснения.
 — Командор, ваши люди в медотсеках успешно лечатся или, во всяком случае, отдыхают, и их никто не беспокоит.
 Но тут на сцене внезапно возникла снедаемая беспокойством Анюта Задор.
 — Где Санди?
 Похоже, она специально подкарауливала премьера, чтобы задать этот вопрос.
 Премьер мрачно взглянул на нее:
 — Госпожа Задор, я не вижу никакого способа оградить вас от дурных вестей.
 Анюта некоторое время смотрела на Дирака, потом спрятала лицо в ладони и разрыдалась.
 Премьер продолжал, непреклонно и все так же мрачно:
 — На яхте произошел бой. Ваш суперинтендант Газин, — он метнул быстрый взгляд на Принсепа, — судя по всему, убил несчастного Фоулера Аристова, а потом застрелил Брабанта и Кенсинга. Все четверо мертвы. Эти события ввели Николаса Хоксмура в шоковое состояние, и в результате его теперь придется перепрограммировать.
 Премьер снова посмотрел на Анюту, и в его взгляде наконец-то промелькнуло нечто вроде сочувствия.
 Тем временем Тонгрес и Динант завязали беседу с Варварой Энгайдин и услышали от нее много интересного. Например, они узнали, что четыре года назад Ник сделал что-то такое, что страшно разгневало Дирака. Кажется, он каким-то образом оскорбил леди Женевьеву.
 В общем, Локи и Дирак схватили Ника, одолели и перепрограммировали, насильственно вернув его в то состояние, в котором Хоксмур пребывал до нападения берсеркера на биостанцию. Видимо, сейчас произошло нечто в том же духе.
 Через час после того, как Дирак объявил о случившемся несчастье, биоинженер Ховелер был выведен из анабиоза — отчасти по просьбе Принсепа, а отчасти в ответ на мольбы убитой горем Анюты.
 И у госпожи Задор, и у доктора Ховелера, после того как Дирак поговорил с ними наедине, появились сильнейшие сомнения в том, что Кенсинг и все прочие действительно погибли именно таким образом, как утверждал премьер.
 Командору Принсепу очень хотелось разузнать, не сможет ли он добраться до каких-нибудь ресурсов или имущества, скрытых от Дирака или, возможно, неизвестных ему. И еще он размышлял о загадочной и ядовитой атмосфере, сложившейся на станции под тиранической властью Дирака. А потому он попросил устроить общее собрание всех тех, кто пребывает на борту станции и в настоящий момент бодрствует.
 Дирак согласился на эту просьбу, хотя и с явной неохотой.
 Когда все собрались, командор решительно поинтересовался:
 — Какие причины мешают нам объединить наши усилия, чтобы попытаться снять двигатель с берсеркера и использовать его для возвращения домой?
 В ответ премьер возразил, что ни до мозга, ни до двигателя берсеркера не доберешься, потому что, помимо силовых полей, берсеркер наверняка воздвиг и другие преграды и любые попытки в этом направлении будут самоубийственными.
 Еще один довод, на этот раз поступивший от Скарлока, гласил, что мертвая хватка силовых полей берсеркера слишком сильна, чтобы ее можно было разорвать теми средствами, которыми располагают обитатели станции. Кроме того, они просто физически не смогут добраться до берсеркера и проникнуть внутрь.
 — Как вы можете знать, если даже не пробовали это сделать?
 Никто из давних обитателей станции не смог дать на вопрос внятного ответа, а Принсеп и его товарищи были настроены более чем решительно.
 — Ну что ж, мы принесли с собой кое-какие вещички, которые могут усилить нас, — по крайней мере, в технологическом плане, — заявил Принсеп. — И раз никто не может привести убедительных доводов против, то мы таки предпримем такую попытку. Раз яхта не может двигаться, значит, единственный для нас способ выбраться из нынешнего положения — это пробраться на борт берсеркера и использовать его — или, по крайней мере, уж точно вывести его из строя. Принсеп повернулся к Дираку:
 — Как вы полагаете, премьер: берсеркер, висящий над станцией, жив или мертв? Как бы вы описали его состояние?
 Дирак, как обычно, сохранял ледяную готовность к конфронтации.
 — Этот берсеркер вот уже несколько веков практически бездействует.
 — Вот вы говорите — несколько веков. А нельзя ли чуть поконкретнее?
 — Берсеркер бездействует почти с самого начала, — сдержанно отозвался Дирак.
 — То есть вы хотите сказать, что состояние этого берсеркера и его поведение за триста лет существенно не изменилось? И вы до сих пор ничего не можете с ним поделать?
 — Командор, вам, видимо, легко обвинять…
 — Вы что, даже не попытались?
 — Я говорю — человеку, который не боролся вместе с нами за выживание на протяжении этих трехсот лет, легко теперь нас критиковать и порицать наши действия. Я же уверен, что технически берсеркер еще вполне способен функционировать.
 — Поскольку его двигатели находятся в рабочем состоянии. Так?
 — Отчасти да.
 — И потому, что какая-то часть его навигационных систем тоже вполне работоспособна. Например, автопилот, способный удержать корабль на заданном курсе. Установка, поддерживающая силовые поля, тоже работает, как мы можем наблюдать. Что еще?
 — Тут мы уже вступаем в область предположений. Но так или иначе, доверять берсеркеру не стоит — ведь так?
 — Хорошо, я попробую выразиться иначе. Вам известно, что этот берсеркер давно уже перестал пытаться убивать людей, — я верно понял?
 Дирак, являя собою живой образец сдержанности, покачал головой:
 — Я боюсь, что он может… э-э… всего лишь выжидать благоприятного момента.
 — Я чего-то не понял. А как насчет троих людей, которые вроде бы погибли на яхте? Они что, умерли, подравшись между собой?
 — Среди них не было членов вашего экипажа. И я не считаю, что это происшествие вас касается.
 — Члены моей команды находятся на борту того судна-в медотсеках. И я…
 — Ваши подчиненные находятся в такой же безопасности, как и все мы. Командор, вы чересчур горячий человек. Полагаю, наша беседа дошла до критической точки, и потому я открыто заявляю, что намерен сдерживать вас до тех пор, пока вы полностью не уясните себе нынешнее положение вещей. А именно — тот факт, что нам приходится время от времени контактировать с этим берсеркером.
 — Ага. И что же это за контакты? Какого рода?
 — Нам было необходимо заключить с ним хоть какое-то перемирие. Некий компромисс, — невозмутимо сообщил премьер. В голосе его не слышно было ни колебаний, ни малейшего оттенка вины. Можно сказать, что чувство вины и Дирак Сардоу были незнакомы между собой. Неудивительно — им ведь никогда не доводилось встречаться.
 — Что же это был за компромисс?
 — Тот самый, который вы предполагаете. — Премьер по-прежнему полностью владел собой. — Я вижу, сэр, вы никак не можете должным образом вникнуть в наше положение.
 — Теперь это и наше положение! — не выдержала лейтенант Тонгрес.
 Премьер невозмутимо взглянул на нее:
 — Согласен. И тем не менее вы никак не можете его понять.
 Командор вскинул руку, пытаясь хотя бы на время остановить взаимный поток обвинений, и рассудительно произнес:
 — Я очень хочу понять, как вы выражаетесь, наше положение. Мне чертовски хочется знать, что происходит. Все мы этого хотим. И потому я еще раз спрашиваю: что вы имели в виду, сказав, что добились перемирия?
 — Вам понадобится некоторое время, чтобы это понять. Не пытайтесь меня запугать, командор Принсеп. Я не являюсь вашим подчиненным. На самом деле это вы находитесь в моем подчинении, пока пребываете на этом судне. — С этими словами Дирак развернулся и величественно удалился.
 Кое-кто из людей Принесла двинулся было следом за премьером, но тут вмешался Скарлок. Он произнес почти что извиняющимся тоном:
 — Господин Дирак всего лишь хотел сказать, что все обстоит очень просто: мы не пытаемся убить берсеркера, а он не пытается убить нас.
 Командор Принсеп задвинул пока в сторону свои мрачные предположения, касавшиеся психического здоровья премьера и его намерений, и сделал все возможное, чтобы не раскрывать свои планы — по крайней мере, до поры до времени. Он боялся, как бы находящиеся на станции люди не передрались между собой.
 Но чем дольше Принсеп размышлял над сложившейся ситуацией, тем хуже она ему казалась. Впечатление, возникшее при первой встрече с постоянными обитателями станции, оказалось обманчивым. Когда люди с «Симметрии» только-только попали на биостанцию, им показалось, что все местные жители нормально обеспечены питанием и прилично одеты. Системы жизнеобеспечения станции по-прежнему работали размеренно, не создавая особых проблем. Во всяком случае, они работали не хуже, чем системы яхты. Большинство водородных ламп станции продолжали гореть — впрочем, от них вполне можно было ожидать, что они будут это делать еще на протяжении многих поколений. Ремонтное оборудование тоже действовало. Медицинские роботы по-прежнему были способны оказать помощь при любом серьезном заболевании или ранении.
 Станционные установки искусственной гравитации продолжали поддерживать должную силу тяжести. Соответствующую аппаратуру, если бы об этом кто-нибудь позаботился, легко можно было настроить таким образом, чтобы она регулярно производила новую ткань, а если бы кто-то этим заинтересовался, то без особых проблем мог получить ткани разных расцветок. Похоже, определенная часть оборудования станции монтировалась с тем расчетом, чтобы в будущем ее можно было использовать для нужд колонистов.
 Кроме того, Принсеп продолжал беспокоиться о своих раненых. Он предпочитал присматривать за ними даже после того, как их передали на попечение медицинских роботов. Впрочем, он видел, что либо кто-нибудь из его людей, либо доктор Задор регулярно наведываются к медотсекам.
 Ховелер и Задор расспрашивали Принесла о том, что могло случиться с остатками его флотилии. Оба медика страстно надеялись — в то время как остальные обитатели станции этого боялись, — что в любую минуту сюда могут прибыть еще люди, соларианцы, настоящие спасатели на мощном корабле. Премьер тоже предусматривал такую возможность, и это его беспокоило. Прибытие непрошеных гостей представляло бы значительную угрозу для его мечты о власти. Дирак еще века назад вычеркнул из рассмотрения саму возможность успешной спасательной операции. Он просто не допускал мысли о вероятности подобного развития событий.
 Принсеп решил, что разумнее будет делать вид, будто он верит, что прибытие еще одного корабля вполне возможно, хотя сам он полагал иначе. Такое предположение само по себе будет потихоньку подрывать власть Дирака.
 Николас Хоксмур — последняя его версия — только что вернулся к исполнению своих обязанностей после перепрограммирования и теперь обдумывал сложную ситуацию, в которой оказался.
 Жители станции — очевидно, те, кто был знаком с двумя предыдущими версиями, — называли его Ник Третий. Самому Нику эти версии обычно казались чем-то чрезвычайно отдаленным, хотя у него и были некоторые общие с ними воспоминания.
 Одно из немногих убеждений, в которых Ник мог быть уверен в этом чарующем и опасном мире, в который ему было позволено вернуться, заключалось в том, что леди Женевьева прекрасна. Еще одно обстоятельство, обнаруженное Ником почти сразу после возвращения, сводилось к тому, что у этой загадочной и притягательной женщины теперь роман с Кристофером Гавотом, которого Ник немедленно возненавидел.
 Кроме того, Ник сделал еще одно открытие: леди Женевьева относилась к нему с крайней настороженностью, как будто боялась его. Ник понятия не имел, чем это вызвано. Он не мог поверить, что какая-нибудь из его предыдущих версий причинила леди хоть малейший вред.
 Ник выбрал время, когда леди Женевьева находилась у себя в каюте и была одна. Он хотел быть уверенным, что их беседе никто не помешает. Убедившись, что момент подходящий, Ник создал свое изображение на голографическом экране.
 — Госпожа, я полагаю, что вы меня знаете, — произнес он. Женевьева бросила на непрошеного гостя резкий взгляд:
 — Я знаю, что вас зовут Ник. Николас Хоксмур. Что вам нужно?
 — Всего лишь успокоить вас. Мне кажется, что вы меня боитесь, хотя я не знаю причины. Я хотел бы твердо заверить вас, что у вас нет ни малейших оснований меня бояться. Я ни за что не хотел бы причинить вам какой-либо вред или просто побеспокоить вас…
 — Благодарю вас, Ник. У вас есть еще какое-нибудь дело? Если нет, то будьте добры, оставьте меня одну.
 — Хорошо, моя госпожа. Но не позволите ли вы мне перед этим задать вам один вопрос?
 — Какой же? — неохотно поинтересовалась Женевьева.
 — Полагаю, вам известно, что я не сплю. Но бывают моменты — подозреваю, что из-за этого меня и отправили на перепрограммирование, — когда мне кажется, будто я вижу сон. И в этом сне у меня есть тело и я во плоти нахожусь рядом с вами. Не знаю, можете ли вы сказать мне что-нибудь об этих моих снах, — если они, конечно, вообще имеют какой-то смысл, — но у меня было такое чувство, словно я должен рассказать вам об этом.
 Леди взглянула на Ника с каким-то новым выражением.
 — Как странно… — выдохнула она.
 — Госпожа моя-Нет, Ник, мы никогда не были вместе. У тебя вообще никогда не было тела.
 — Я знаю это.
 — Но ты появляешься в моих снах — точно так же, как я в твоих. О боги, как бы я хотела избавиться от них. Мгновение спустя Хоксмур отступил. Для него было большим облегчением узнать, что леди, кажется, не испытывает к нему ненависти. Но ничего более разузнать ему не удалось.
 Ник обнаружил, что перспектива являться предметом бесконечного круга перепрограммирований вгоняет его в депрессию, хотя это и казалось своего рода разновидностью бессмертия.
 Насколько мог припомнить Ник, он никогда не делал своих запасных копий, да и намерений таких у него вроде бы не возникало.
 Но он боялся, что такие копии вполне мог сделать Дирак.
 Гавот рассказал Принсепу и остальным людям с «Симметрии» историю о том, как Ник Первый спас и записал жену Дирака и как она впоследствии снова получила тело. Он изложил ее в том виде, в каком сам услышал от леди Женевьевы.
 Для Дирака сообщение о смерти его жены, очевидно, было лишь временным препятствием, мало отличающимся от прочих преград, с которыми ему приходилось сталкиваться. По правде говоря, ему нужна была не сама Женевьева — хоть он и выбрал ее среди нескольких кандидаток именно за ее исключительные достоинства, — а скорее власть и политический союз, который она олицетворяла. Он не мог позволить, чтобы его лишили этих преимуществ.
 На самом деле еще до того, как премьер узнал, что существует оптэлектронная запись личности леди Женевьевы, он уже начал высчитывать, насколько большое сходство с его настоящей женой должна иметь искусственно выращенная копия, чтобы это оказалось приемлемым в политическом плане.
 Одно было бесспорно: к тому времени как сюда прибыл искалеченный флагман с ничтожным количеством выживших людей на борту, Дирак уже не первый век использовал находящиеся на станции маточные репликаторы. Сперва усилия премьера были нацелены на то, чтобы сдублировать свою возлюбленную или хотя бы вернуть их ребенка, — Дирак рассматривал это как первый шаг к возвращению его матери. И довольно скоро он обнаружил, что Ник Первый при помощь Фрейи Второй проводит схожие работы.
 После того как предательство Ника Первого выплыло на свет и эта неудачливая версия Хоксмура была перепрограммирована в Ника Второго, Дирак продолжил свои эксперименты. Только вот цель у него была уже другая.
 Задор и Ховелер были согласны с Принсепом и его людьми: действительно, рассказ Дирака о событиях на яхте выглядел очень подозрительно.
 — Почему он с таким опозданием сообщил об их смерти? Почему там все убрали прежде, чем поставили кого-либо в известность?
 Когда эти вопросы были заданы непосредственно Дираку, премьер ответил, что не намерен ни перед кем отчитываться о причинах своих решений. Но он утверждал, что никакой тайны там не кроется.
 В общем и целом премьер проявлял поразительное безразличие к рассказам о том, что за это время произошло в цивилизованных мирах, в том числе и на тех планетах, которыми он управлял. Кажется, он заранее решил считать, что эти новости ему не понравятся. Если он вообще заговаривал о людях, которыми когда-то правил, то говорил так, словно был уверен, что эти люди — или их потомки до сих пор стремились бы вновь оказаться под его властью, если бы у них был выбор.
 Дирак невозмутимо рассуждал о том, как много потеряла его родная планета и его народ. Но он, похоже, не испытывал особого желания вновь присоединиться к этому народу.
 Принсепу казалось, что постепенно он начинает понимать сложившуюся ситуацию. С того самого момента, как станция оказалась отрезанной от остального мира, то есть вот уже несколько веков, Дирак все больше становился пленником собственной мании — безудержной жажды власти. Все трюки с маточными репликаторами были всего лишь частью этой истории, хотя и весьма многозначительной частью. Дирак просмотрел ярлычки тысяч пробирок, проверяя оплодотворенные клетки одну задругой, и все это в попытках воссоздать, вернуть себе потерянную возлюбленную. Премьер на годы, а иногда и на десятилетия ложился в охраняемый склеп, чтобы сохранить так свою относительную молодость и избежать длительного ожидания, и просыпался лишь для того, чтобы посмотреть, во что превратился новый образец.
 Дирак не доверял людям, и, когда он погружался в свой длительный сон; на страже рядом с ним стоял лишь один-единственный охранник — искусственно созданная личность, Локи, настоящий знаток своего дела.
 И Принсеп был совершенно уверен, что бывали моменты, когда премьер сомневался и в Локи.

 ГЛАВА 25

 Ника Третьего вызвали к боссу, и теперь он ждал, пока Локи позволит ему войти.
 Хоксмур явился в личные покои премьера отнюдь не в виде скафандра — по правде говоря, ему строго-настрого приказали этого не делать. Потому Ник сейчас завис в электронных схемах, ожидая приказа появиться на экране премьера. Во время ожидания он пытался — безуспешно, надо заметить — поддерживать светскую беседу с Локи. Последнее время Ник в обществе Локи испытывал одни и те же чувства: ощущение некоего зловещего присутствия или даже мощного статического заряда, находящегося на грани взрыва. Беседовать с Локи было совершенно бесполезно. Он передавал приказы или задавал вопросы и выслушивал ответы, но этим все общение и ограничивалось.
 Наконец-то долгожданное разрешение было получено, и Ник, допущенный в святая святых, создал свое изображение на голографическом экране, стоящем рядом с кроватью премьера.
 Неподалеку от этой кровати, обычной, располагалась другая. У премьера был личный медицинский робот. Его смонтировали в каюте Дирака еще в самом начале путешествия. Это приспособление по виду куда больше напоминало не то тщательно отделанный домашний холодильник, не то стеклянный гроб, чем кровать. По бокам у него располагалось несколько экранов, и на них приглушенно светились цифры, сообщающие разнообразную информацию медицинского характера. Вокруг медицинского робота горело огненное кольцо — доступное обычному зрению проявление электронного существа по имени Локи. На взгляд Ника, это только усиливало сходство медиробота с похоронными дрогами.
 Хоксмуру пришлось еще некоторое время подождать, прежде чем премьер заговорит с ним, и Ник поймал себя на том, что любопытствует: интересно, а как выглядит лицо Дирака в те длительные промежутки времени, когда премьер пребывает в анабиозе? Насколько мог себе представить Ник, лицо его хозяина и в это время должно было выглядеть достаточно естественно.
 Локи уже сообщил Нику, что у Дирака женщина, и Ник пытался вычислить, кто же эта посетительница. Впрочем, эта попытка оказалась такой же неудачной, как и попытка втянуть Локи в разговор. Хоксмур очень сильно сомневался, чтобы премьер беседовал наедине с доктором Задор. Ее отвращение к Дираку с каждым годом только возрастало. Что касается появившейся на станции новой женщины, лейтенанта Тонгрес, премьер пока что не делал попыток заманить ее в свою каюту, а там и в кровать — хотя Дирак, несомненно, ею интересовался. Ник был в этом совершенно уверен.
 Оказалось, что загадочная гостья премьера — леди Женевьева. Лицо у нее было абсолютно несчастное. У Ника с первого же взгляда возникло твердое убеждение, что перед его приходом супруги спорили. Совершенно не похоже было, чтобы леди явилась сюда с романтическими намерениями: и Женевьева и Дирак были полностью одеты и находились на ногах.
 Леди Женевьева едва кивнула в ответ на чинное приветствие Ника. Премьер же сразу перешел к делу:
 — Ник, у меня к тебе вопрос. Очень важный вопрос.
 — Я сделаю все, что в моих силах, сэр.
 — Я на это рассчитываю. Я верю, что все-таки могу полагаться на тебя, хотя оба твоих предшественника бессовестно мне лгали. Ты же, Ник Третий, просуществовал недостаточно долго, чтобы успеть развратиться. Ведь так, Хоксмур? Кстати, ты все еще желаешь носить это имя?
 — Да, сэр, я предпочитаю оставить его. Во всяком случае, до тех пор, пока не появится другое имя, которым я захочу пользоваться.
 — Ну тогда пусть оно остается. Итак, Ник! Мой вопрос таков: дарит ли моя возлюбленная супруга свои милости какому-либо другому мужчине?
 Несмотря на то что Ник приложил все усилия, чтобы не взглянуть в этот момент на Женевьеву, он необыкновенно остро почувствовал на себе умоляющий взгляд леди. Ник ответил со сдерживаемым потрясением:
 — Сэр, я никогда не встречал ни малейшего свидетельства, которое бы подтверждало подобное… подобное…
 — Ох, Хоксмур, избавь нас от демонстрации своей неколебимой преданности. Да ты сейчас покраснел! Уж не знаю, как ты ухитрился добиться такого эффекта. На самом деле я много чего о тебе не знаю.
 — Сэр, насколько мне известно, леди Женевьева ни в чем не повинна.
 — Ты когда-нибудь видел мою жену наедине с человеком по имени Кристофер Гавот?
 — У них действительно состоялось несколько вполне невинных встреч, в коридорах или других местах, где собирались люди. — Ник живо и подробно описал встречи, которым он был свидетелем, обойдя при этом те свидания, которые содержали достаточно щекотливые моменты.
 Дирак расспросил его о подробностях. Конечно же, со стороны человека, обладающего всего лишь органическим мозгом, это было тщетной надеждой — пытаться поймать оптэлектронный разум на упущениях или противоречиях. Когда Ник того хотел, он был вполне способен мгновенно сплести покров правдоподобия для таких историй и не допустить ни единого изъяна.
 Кажется, Дирак это уразумел. Он поручил Нику следить за Гавотом и вскоре отпустил его.
 Хоксмур был вознагражден за свои старания. Последнее, что он видел, исчезая с экрана, — это взгляд леди, исполненный бесконечной признательности.
 Вернувшись к исполнению своих повседневных обязанностей, Ник принялся обдумывать новое задание. Он был совсем не прочь устроить неприятности Гавоту, но только не леди.
 Возможно, самым разумным выходом будет предупредить Гавота, чтобы он держался подальше от Женевьевы. И пожалуй, лучше передать это предупреждение не напрямую. Приняв такое решение, Ник принялся искать командора Принсепа.
 Принсеп, похоже, обратил мало внимания на старательные намеки Ника. Мысли командора были заняты чем-то другим. Он пытался расспросить Ника о неполадках в яхтенном двигателе.
 Ник подумал, что он мог бы быть отчасти полезен в вопросе о двигателе. Он точно помнил, что триста лет назад двигатель был поврежден в бою, когда маленькая эскадра Дирака догнала огромного берсеркера и захваченную им станцию.
 — Вы уверены, Ник?
 — Я не жалуюсь на память, командор, — насмешливо напомнил Хоксмур. Но, едва произнеся эти слова, Ник заколебался. Он почувствовал смутные колебания. Воспоминания об этом повреждении были холодными, полностью лишенными эмоций, как будто это были сведения, полученные из исторических документов.
 — Что-то не так, Ник?
 Ник попытался объяснить, что его смутило.
 — Как сведения, полученные из хроники? Гм. А может, как что-то такое, чего на самом деле не было, но что просто внесли в ваш банк данных?
 — Что вы имеете в виду?
 — Я не слишком хорошо разбираюсь в программировании, Ник. Но я знаю, что яхтенный двигатель не имеет никаких видимых повреждений. В следующий раз, когда будете на яхте, можете взглянуть сами.
 Ник действительно отправился на «Призрак» и осмотрел механизмы. Они были целехоньки. Ник больше не знал, кто из людей заслуживает его преданности, — если такие люди вообще существовали. Но он полон был решимости сделать для Женни все, что только в его силах.
 Ник принялся размышлять о яхтенном двигателе и о причинах, по которым ему при перепрограммировании дали не соответствующую действительности информацию, а потом как-то незаметно перешел к фантазиям. А что, если он найдет какой-нибудь быстрый и несложный способ полностью починить все машины, а потом заберет леди Женевьеву и улетит отсюда…
 В целом Ник Третий не одобрял фантазий. Он считал их результатом какого-то особо заковыристого дефекта программирования. Эти умствования были подобны замкам, возводимым на песке, или бою с тенью. Они ничего не доказывали и ничего не решали.
 Ник и так уже провел — или потратил даром, как ему теперь казалось, — много времени, размышляя, как же он мог совершить такое низкое предательство, причем делал это неоднократно, если верить фактам и собственным воспоминаниям.
 Но теперь Ник Третий пришел к выводу, что длительный процесс, в результате которого он предал премьера, начался тогда, когда он — или скорее его предшественник. Ник Первый, — подлетел к разбитому курьерскому судну, чтобы попытаться спасти леди Женевьеву. До этого момента он твердо придерживался заложенной в него верности. Во всяком случае, так ему помнилось. Он высаживался на обреченный корабль лишь затем, чтобы постараться сласти жену своего хозяина.
 Но нет, каким бы ни было предательство, но оно явно началось позже. Ведь он спас леди и записал ее личность, лишь исходя из интересов Дирака. Предположим, он не стал бы этого делать. Тогда Женни сейчас действительно была бы мертва, как долгое время и считал ее муж. А что премьер от этого выиграл бы? Так он потерял Женевьеву лишь на время. А тот промежуток времени, который леди провела в оптэлектронном виде, не доставил премьеру никаких страданий — по крайней мере, до тех пор, пока он об этом не узнал.
 Поговорив с Ником, Принсеп прихватил лейтенанта Тонгрес и мичмана Динанта, и они вместе с биоинженером Ховелером отправились в ту часть лаборатории, которой прежде не видели. Они хотели осмотреть место, где Дирак с давних пор и до нынешнего времени воплощал в жизнь свои эксперименты и биоинженерные проекты.
 Ховелера привлекали к работе лишь время от времени Он очень неохотно признался, что участвовал в этом проекте. Доктор серьезно сомневался, что выращивание из зародышей новых тел для переписывания в них других личностей допустимо с точки зрения морали. Но ему все-таки приходилось, хотя и против собственного желания, руководить работой.
 Дирак всегда считал, что имеет полное право вернуть себе свою жену — не важно, какими способами. А отсюда проистекли уже и другие эксперименты.
 Ховелер представил новых гостей Фрейе Второй и объяснил, как и почему ее создал Ник Первый.
 Фрейя появилась на голографическом экране. Она использовала облик, который когда-то предложил ей Ник: красивая женщина неопределенного возраста; длинные серебристые волосы слегка шевелятся, как будто в том оптэлектронном мире, где она обитает, дует легкий бриз.
 После непродолжительного обмена любезностями Принсеп перешел к делу:
 — Фрейя, не могли бы вы сказать мне, что здесь, на станции, или на яхте обычно делают с мертвыми телами?
 Кажется, призрачная женщина была настолько безмятежна, что не удивлялась ничему.
 — Обычно, командор, здесь просто не бывает никаких мертвых тел. Такие пищевые продукты, как мясо или яйца, синтезируются непосредственно аппаратурой, отвечающей за жизнеобеспечение.
 — Я имел в виду человеческие тела. Ведь наверняка здесь, в лаборатории, некоторое количество экспериментов закончилось неудачей. Да и позже должны были появиться мертвые взрослые люди, мужчины.
 — Я храню все подобные материалы для дальнейшего использования в генетической работе. У нас созданы отличные условия: для хранения таких образцов.
 — Ага. А можем ли мы взглянуть на имеющиеся у вас образцы? Я имею в виду прежде всего взрослых людей.
 — Можете.
 Это было прямым предназначением Фрейи — отвечать на вопросы.
 Она направила посетителей в другое отделение лабораторного комплекса. Там они теперь и стояли, глядя через стекло на три человеческих тела. Роботам было велено просто избавиться от трупов, но Фрейя приказала принести тела к ней — по графе «органические отходы». Ховелер немедленно опознал тело Брабанта, а Принсеп и его товарищи узнали суперинтенданта Разина. У агента ВЧ явственно были заметны пулевые ранения.
 Потом командор озадаченно взглянул на третье тело:
 — А это что за приятель?
 — Это не Санди Кенсинг, — отозвался Ховелер. — Я ожидал увидеть Кенсинга, но это определенно кто-то другой.
 — Ник опознал это тело как некоего Фоулера Аристова, — сообщила Фрейя.
 — Ага, — кивнул Принсеп. — Это тот самый будущий наставник колонистов, которого Гавот выставил из яхтенного медотсека.
 Куда подевалось тело Санди Кенсинга — по-прежнему оставалось загадкой. Фрейя понятия не имела, что могло случиться с Кенсингом, и даже не знала, жив тот или мертв.
 В это время к группе присоединился Ник. Он заметил, чем заняты гости, и его одолело любопытство. Он появился на экране рядом с Фрейей и подтвердил, что это и вправду Аристов. Хоксмур еще до последнего перепрограммирования видел это лицо в одном из медотсеков. Это воспоминание было очень отчетливым.
 После этого Ник помалкивал, но экскурсия продолжалась. Вскоре Принсеп и два его помощника через стеклянную стену маточного репликатора увидели развивающийся плод — ребенка женского пола.
 — Это что — новое тело для леди Женевьевы?
 Ховелер с несчастным видом признался, что назначение этого конкретного проекта ему неизвестно. Он даже не знает, сколько именно биоинженерных проектов сейчас находятся в стадии разработки и проведения.
 Фрейя же твердо заявила, что она не имеет возможности обсуждать такие вопросы с кем бы то ни было, кроме как в присутствии премьера.
 Несколько минут спустя, когда экскурсия завершилась, Принсеп получил вызов по интеркому. Премьер настойчиво желал побеседовать с ним. Командор поделился своими впечатлениями от осмотра лаборатории, но благоразумно умолчал, что видел там трупы.
 Кажется, премьеру очень хотелось знать, что командор думает о выращивании и использовании новых человеческих тел.
 На самом же деле премьер отчаянно желал объяснить какому-нибудь человеку, мнением которого он бы дорожил, преимущества его тщательно разработанного плана сотрудничества с берсеркером. И несомненно, в данный момент на эту роль лучше всего подходил Принсеп.
 Дирак начал беседу с вопроса:
 — Вы не одобряете мои достижения в области биоинженерии?
 — У меня возникли некоторые сомнения по поводу всего того, что я видел до сих пор.
 — Командор Принсеп, я буду рад разрешить ваши сомнения. Правда заключается в том, что с тех пор, как мы оказались в изоляции, я стал усиленно интересоваться некоторыми наиболее существенными вопросами.
 — Какими же?
 — Ну, например, что такое человечество? Долгое время на этот вопрос не было простого ответа. Но теперь появились некоторые свежие идеи.
 — И вы заглядываете вперед, чтобы исследовать их.
 — А разве все мы не делаем то же самое? Вы только подумайте, друг мой, какое общество мы могли бы построить, используя те человеческие составляющие, которыми мы сейчас располагаем! Само слово «общество» не может в полной мере выразить открывающиеся перед нами сверхъестественные возможности. И мы, заключенные на этом судне, боковой побег на древе человечества, вольны переделать себя заново.
 — И какую роль в этом прекрасном новом мире будет играть берсеркер?
 — Смерть, дорогой командор, является неотъемлемой частью любого мира. Жизнь и смерть обречены вечно сосуществовать. Одно без другого становится бессмысленным, вы не находите?
 — Возможно. — Принсеп нахмурился. Он никогда не находил особого удовольствия в абстрактном философствовании. — То есть вы хотите сказать, что когда для некоторой части деталей, из которых вы построите новый мир, придет пора умереть…
 — Я хочу сказать, что их смерти не будут ни случайными, ни бессмысленными. Смерть, воплощенная в облике машины, станет размеренной, организованной, доступной управлению и, в конце концов, имеющей смысл.
 Командор молча смотрел на премьера. На лице Дирака отражалось удовлетворение, как будто премьер действительно верил в то, что говорил.
 — А кто будет это отмерять и организовывать? — сурово спросил командор. — Кто будет решать, каким человеческим живым единицам следует умереть так осмысленно и когда? И с какой целью?
 — Кто будет решать? Умы, что обладают самым ясным и глубоким пониманием проблемы. Принсеп перестал сдерживать гнев.
 — Мирный договор с искалеченным берсеркером еще можно простить — в какой-то степени он был вынужденным. Но это!.. То, что вы предлагаете, — нетерпимо. Дирак остановился. Он напомнил своему обвинителю, что для огромного количества протолюдей, находящихся на борту биостанции, единственное возможное будущее связано с какой-нибудь новой планетой, на которой при известных обстоятельствах можно будет основать независимую колонию. Они не будут хотеть ничего другого; они именно за этим здесь и находятся.
 Премьер саркастически поинтересовался у Принсепа: не может ли тот назвать хоть одну населенную соларианцами планету — не важно, на каком уровне развития цивилизации она находится, — которая рада будет принять у себя биллион чужаков. Не важно, какой вклад они могли бы внести в конце концов. Сперва ведь их нужно будет вырастить, а это ох как непросто. Принсеп осуждающе покачал головой:
 — Вы собираетесь дать этим людям жизнь лишь затем, чтобы они служили вам. Чтобы они были разменными монетами в проклятой сделке, которую, как вы думаете, вы заключили со смертью.
 — Я уже говорил, что только эта сделка со смертью, как вы ее называете, командор, спасла нас от уничтожения.
 — Значит, вы располагаете точными доказательствами, подтверждающими, что этот берсеркер сохранил способность к агрессивным действиям? — настойчиво поинтересовался Принсеп.
 Дирак неспешно кивнул:
 — Вполне возможно, что он на это способен. Это более чем вероятно.
 — Похоже, вам много об этом известно. Постепенно премьер начал выходить из себя.
 — По крайней мере, вы должны признать, что я знаю об этом намного больше вас! Вы, друг мой, провели в нашем маленьком мирке всего лишь несколько дней. А мне приходится иметь дело с этими проблемами вот уже три столетия и заботиться, чтобы мои люди оставались в живых.
 Расставшись с Дираком, Принсеп отправился бродить по палубам и коридорам станции. Он мрачно пытался понять: неужели единственный для него выход — устроить кровопролитный конфликт? Неужели нельзя свергнуть власть премьера как-нибудь иначе? В таком конфликте могли погибнуть все находящиеся на борту соларианцы. А на руку это будет только берсеркеру.
 Командор как-то незаметно для себя забрел во владения Фрейи и теперь стоял, рассматривая троих мертвецов.
 — Как скверно, что их мозги не были записаны! — вслух пробормотал Принсеп. — Но я думаю, что к тому времени, когда они прибыли к тебе, об этом нечего уже было и мечтать…
 — Совершенно верно, — согласилась Фрейя Вторая. Ее изображение тут же появилось на ближайшем экране. — Мозг, как и личность, погибает после смерти органического тела. Через несколько часов после смерти — а при хороших условиях хранения тела и через более длительный срок — в клетках мозга можно наблюдать отличительные индивидуальные реакции, каковые свойственны только данной личности. Но большее нам пока что не под силу.
 — Любопытно… — протянул Принсеп. — Так, значит, если бы, например, изначальное тело леди Женевьевы все еще было бы доступно…
 — Да, можно было бы установить, что оно действительно принадлежит именно ей. Точно так же, как можно с твердостью утверждать, что вот это тело было органической основой матрицы Николаса Хоксмура. — И Фрейя указала на труп Фоулера Аристова.
 Принсеп изумленно повернулся и уставился на изображение Фрейи. Фрейя была невозмутима, как всегда, и невидимый ветер по-прежнему мягко шевелил ее волосы-Что ты сказала? — медленно переспросил командор. — Повтори, пожалуйста, еще раз.
 Вскоре Ник Третий узнал от Принесла историю своего происхождения. В эту историю входила и информация о том, что отцом Ника был сам Дирак; Фрейя установила это по сданному на хранение генетическому образцу премьера.
 Когда Ник узнал правду, его захлестнула волна смертоносного гнева — точно так же, как это произошло и с его предшественником при этом открытии. Ему захотелось отомстить, и на этот раз начать с Локи. Но место физического базирования Локи было недосягаемо для Хоксмура. Оно почти наверняка находилось в личной каюте премьера.
 Существовала лишь одна возможность забраться туда: дождаться, когда Дирак будет находиться где-нибудь в другом месте. Тогда Локи сосредоточится на охране премьера и не станет так тщательно следить за каютой.
 Тем временем премьер захотел еще раз посоветоваться с берсеркером, прежде чем решить, какой следующий шаг ему необходимо предпринять. Теперь Дирака уже практически не беспокоило, что его тайная связь с врагом может быть раскрыта. Премьер попытался связаться с берсеркером по видео. Он хотел, чтобы в ходе разговора можно было воспользоваться макетом проекта колонии.
 Дираку было до крайности любопытно: а каким изображением может воспользоваться берсеркер при разговоре с соларианцами? Но экран был заполнен лишь помехами. Никакого видеосигнала на самом деле так и не поступило.
 Дирак готов был допустить, что ему потребуется еще несколько веков, чтобы довести свой план новой колонии, новой модели человеческой жизни, до совершенства. Возможно, обсуждение этого плана с Принсепом было ошибкой. Премьер знал, что привлечь этих людей к сотрудничеству не удастся, знал с того самого дня, как они появились на станции. Ну что ж. Их можно будет использовать как-нибудь иначе.
 Премьер расхаживал по своей небольшой каюте, время от времени поворачивая голову, чтобы взглянуть на затуманенный экран. Он словно все еще ожидал, что помехи сложатся в какую-то более осмысленную картинку. Маленький коммуникатор, который Скарлок принес премьеру в незапамятные времена, теперь лежал, забытый, на столе. Скарлок и Варвара Энгайдин стояли и с беспокойством прислушивались к разговору.
 Дирак же разговаривал с расплывчатым изображением берсеркера:
 — С самого начала нашего партнерства — не побоюсь этого слова — было очевидно, что вы были вынуждены действовать, придерживаясь определенных физических ограничений. Некое серьезное повреждение не позволяло вам прямо исполнять ваши базовые программные установки.
 В ответ донеслось лишь тихое жужжание. Дирак сделал еще несколько шагов.
 — На протяжении вот уже трехсот лет в вашем распоряжении находился биллион соларианских жизней — и вы до сих пор не в состоянии обойтись с ними таким образом, какого требует ваше исходное предназначение. У органического разума это вызывало бы сильное раздражение. Должно быть, вы испытывали аналогичное… хм, чувство.
 Наконец-то машина откликнулась. Голос берсеркера звучал достаточно отчетливо, но казалось, что он доносится с очень большого расстояния. Берсеркер, как всегда, говорил до безобразия неприятным голосом, словно даже то небольшое количество скверных ощущений, которое он мог таким образом доставить людям, тоже играло свою роль в его бесконечной борьбе с соларианцами.
 — Я полагаю, это заявление означает, что вы хотите предложить какие-то новые условия соглашения? — поинтересовался он.
 — Да, хочу. Точнее говоря — долгосрочный план. Великую сделку между жизнью и смертью, между органикой и неорганикой. Нам нужно будет проработать множество деталей. Но пока что я хочу показать вам одну голографи-ческую схему. Да, кстати, вскоре я пришлю вам еще одну живую соларианскую единицу. А возможно, даже несколько.
 Голографический экран, стоящий в каюте Гавота, засветился, показывая, что кто-то пытается связаться с молодым человеком. Кристофер в это время лежал на койке — один — и размышлял. Заметив сигнал, Гавот перекатился на бок, приподнялся на локте и приказал:
 — Изображение. — На экране появилось лицо леди Женевьевы. Еле слышно, одними лишь губами, она произнесла-Крис! Мне нужно сейчас же увидеться с тобой! Гавот удивился:
 — Но разве это не опасно для тебя — давать твоему мужу новую пищу для подозрений? Я не знаю…
 — Он сейчас занят. Приходи как можно быстрее. В то место, которое ты называл нашей зеленой беседкой. Придешь?
 Гавот вздохнул, потом улыбнулся; — Хорошо, приду. В течение часа.
 — Пожалуйста, поспеши! — И экран померк. Озабоченно нахмурившийся Гавот уже наполовину оделся, когда экран снова засветился.
 — Изображение! — приказал Кристофер прибору.
 На этот раз появившееся лицо принадлежало Николасу Хоксмуру. Ник не стал тратить время на вступление.
 — Гавот, мне известно, что вас только что пригласили на встречу. Но лучше вам туда не ходить. Меня не волнует, что случится с вами, но леди Женевьеву я хочу уберечь от дальнейших неприятностей.
 Натягивавший на себя одежду Гавот притормозил:
 — А!.. Ага. И что же это за неприятности?
 — Понимаете, это на самом деле была не она. Ну, то изображение, которое вы сейчас видели на экране.
 — Что? — Только сейчас, когда это было высказано вслух, Гавот осознал, что Женевьева действительно выглядела как-то… странновато.
 Хоксмур кивнул:
 — Это был Локи. Он может выделывать такие штучки — имитировать лица и голоса. Ему это удается не настолько хорошо, как мне, но достаточно хорошо, чтобы он добивался своих целей.
 — Видимо, предполагается, что если я откликнусь на это приглашение, то умру?
 Казалось, что Ник на мгновение заколебался.
 — Возможно, вы не умрете немедленно. Но с вами наверняка произойдет что-нибудь такое, что вам не понравится. Локи в виде скафандра уже подкарауливает вас рядом с местом свидания. А маленький челнок стоит наготове Там за пультом Скарлок. Гавот вздохнул' — Спасибо за предупреждение.
 — Я сделал это не ради вас.
 — Я понимаю. Но все равно спасибо. — Гавот помолчал. — Ник! Одна добрая услуга стоит другой. Подскажите, чем я мог бы быть вам полезен.
 Гавоту показалось, что Ник Третий очень долго рассматривал его, прежде чем произнести:
 — В настоящий момент я вполне расположен рассмотреть возможность союза с вами.

 ГЛАВА 26

 Нику понадобилось всего несколько секунд, чтобы определить местонахождение леди Женевьевы. Он знал, что сейчас Женни не может находиться ни поблизости от зеленой беседки, ни в собственной каюте, — и он, и враги леди могли перехватывать любые поступающие туда звонки, хотя сама Женни об этом не знала. На самом деле Женевьева отправилась погулять по лабораторной палубе и сейчас по рекомендации Фрейи как раз посетила станционный десякуб.
 Женевьева неожиданно ощутила потребность осмыслить свою прошлую жизнь.
 Три века назад она прибыла на борт этой станции, намереваясь всего лишь нанести кратковременный визит, имевший вполне определенную цель. Передав своего отпрыска, мальчика или девочку — Женни даже не помнила, поинтересовалась ли она полом ребенка, — в заботливые руки врачей и машин, юная супруга премьера бежала со станции и направилась прямиком к собственной гибели. Во всяком случае, именно в этом ее почти единодушно уверяли окружающие.
 Ее дар трехсотлетней давности, оплодотворенная яйцеклетка, которую так ревностно разыскивал премьер непосредственно после своего прибытия на станцию, так никогда и не был найден. Очевидно, эта пробирка действительно безнадежно затерялась среди неимоверного количества прочих генетических материалов в результате устроенной Ховелером неразберихи.
 Сейчас Женевьева наблюдала, как перед ней разворачивается отлично проработанная выставка, — Фрейя посоветовала непременно ее посмотреть, — и размышляла над тем, что по крайней мере в одном вопросе ее муж был несомненно прав: биллион протолюдей, находящихся ныне на станции, мог обрести будущее лишь на какой-то новой планете, где существовали бы подходящие условия для основания соларианской колонии.
 Женни с фанатичной решимостью цеплялась за вновь обретенную плоть — это чувство так и не угасло. Но муж вызывал у нее лишь страх и ненависть А еще Дирак ревновал ее, и не потому, что особенно высоко ценил ее женскую привлекательность, но лишь по той причине, что он вообще терпеть не мог какого-либо посягательства на свои права собственника. И вот теперь, охваченный ревностью, Дирак грозил своей жене кое-чем похуже длительного погружения в анабиоз. Он грозился снова перевести ее личность в оптэлектронный вид и подвергнуть перепрограммированию — такое уже неоднократно проделывалось с Ником.
 Века назад, когда биостанция функционировала нормально, ее десякуб, как и прочие подобные устройства многих научных учереждений, существовавших в соларианской части Галактики, был для исследователей одним из излюбленных инструментов.
 Внутри этого устройства ученые с легкостью могли увеличивать крохотные отдельные клетки или даже молекулы до размеров комнаты или, если угодно, до величины виртуального Вестминстерского аббатства, вписав его в относительно небольшое помещение, а потом бродить там, изучая составляющие части. Местная электроника создавала их из полифазной материи. Работая с такими моделями, исследователи могли изучать именно те аспекты, которые их интересовали, а потом, вооружившись надлежащими инструментами, перекраивать отдельные клетки или даже атомы по собственному желанию.
 При нормальных условиях одним из важнейших способов использования десякуба было изучение конкретных образцов, которые впоследствии обрабатывались методами генной инженерии.
 Фрейя, как и Ник, конечно же, не нуждалась в помощи такого рода при изучении образцов. Но для обычных людей подобные модели могли служить неоценимым подспорьем.
 К некоторому своему удивлению, Ник отыскал леди, когда она стояла, рассматривая огромную выставку сложных молекул Судя по всему, это было первое серьезное знакомство Женевьевы с видом человеческих органов и внутренней архитектурой генов.
 Леди взглянула на Ника через ВР-шлем и рассеянно поздоровалась. Ник не стал сразу передавать предупреждение, с которым он, собственно, и явился, а вместо этого сперва прочел краткую лекцию, рассказав о некоторых наиболее экзотических образцах из числа демонстрируемых.
 Кажется, особое впечатление наледи произвели запутанные лабиринты-Так вот, значит, что мы такое…
 — Это то, с чего мы начинаемся, госпожа моя. Или, точнее, так мы выглядим, когда проходим лишь небольшой отрезок пути Или пока еще находимся на старте, если вам больше нравится рассматривать это именно с таких позиций.
 — Ник, почему вы говорите «мы»? Ваши слова никак не применимы к вам лично-Женни, буквально только что я узнал кое-что о себе. Кое-что такое, чем мне хотелось бы поделиться с вами. Даже в то время, когда Ник излагал леди последние новости о себе самом, он при этом продолжал выполнять еще две операции. Эта работа ждать не могла.
 Во-первых, действуя с интервалами в микросекунды, которые он урывал от беседы с Женни, Хоксмур умело обманывал Локи, подсовывая ему ложные сведения о местонахождении Гавота. На самом-то деле Гавот, облачившись в тяжелый скафандр и прихватив карабин, подкрадывался к зеленой беседке, причем подходил он с той стороны, с которой Локи никак не ожидал его увидеть. При этом молодой человек продолжал поддерживать практически непрерывную связь с Ником. А Ник, используя разнообразные подчиняющиеся ему служебные машины, производил легкий шум, чтобы замаскировать продвижение Гавота.
 В настоящий момент Гавот остановился. Он застыл перед дверью, которая препятствовала дальнейшему продвижению. Кристофер молча вскинул зажатый в руках карабин.
 Ник так же беззвучно приоткрыл перед ним дверь.
 Теперь Гавот мог видеть Локи. Тот стоял в коридоре, метрах в десяти от Кристофера. Воплотившийся в скафандр оптэлектронный телохранитель Дирака внимательно смотрел в противоположную сторону. Ник тем временем привел в действие служебного робота, заставив его создать за углом звук приближающихся человеческих шагов. Этот фантом Гавота, псевдожертва, размеренно двигался прямиком в засаду.
 А где же сам Дирак? На мгновение Ник испугался. Ему показалось, что он упустил премьера. А, нет, вот он — сидит в маленькой каюте неподалеку от места засады. Старик, в полном соответствии с нынешним своим поведением, ревновал свою жену и постоянно беспокоился: а чем это она занимается? Но по крайней мере сейчас она премьера не интересовала. Он перебросился парой слов с Локи и Скарлоком и встал, чтобы лично убедиться, что предполагаемое похищение Гавота пройдет без сучка без задоринки.
 Что же касается Ника, то он, даже беседуя с Женни и опекая Гавота, одновременно с этим управлял еще и третьим предприятием. В настоящий момент он, подобрав себе подходящий скафандр, вломился в личную каюту Дирака. Первым делом где-то взвыла сигнализация. Впрочем, пока что этого никто не заметил. Затем на уровне колена сдетонировала мина-ловушка. Взрыв действительно оторвал у скафандра ногу по колено, но сам Ник от этого особо не пострадал.
 Этого было недостаточно, чтобы остановить его. Даже с таким повреждением Ник в своем тяжелом скафандре сумел подползти к обнаруженному месту физического хранения Локи — электронным схемам, занимающим объем примерно трех человеческих черепов и спрятанным за переборкой-В следующее мгновение Ник выжег своего врага огнем.
 А на другой палубе подкарауливавший Гавота Локи-скафандр в последнее мгновение заметил угрожающую ему опасность. Скафандр превратился в размытое пятно — Локи с нечеловеческой скоростью уклонился от выстрела. Но программе-телохранителю приказано было не убить Гавота, а взять его живым. Потому Локи пришлось еще извлекать оружие, прежде чем у него появилась возможность выстрелить, и это промедление оказалось для него роковым.
 На этот раз оптэлектронная реакция оказалась недостаточно быстрой. Альфа-триггерный карабин Гавота плюнул огнем. Бронебойного заряда вполне хватило, чтобы разнести последнее физическое пристанище Локи в клочья.
 А вот после этого события, происходящие за пределами десякуба, потребовали полного и безраздельного внимания Хоксмура. Когда он внезапно покинул Женевьеву, вслед за этим донесся вой сирены и выстрелы, леди испугалась.
 Звуки боя прервали также совещание, которое вели Принсеп, лейтенант Тонгрес, мичман Динант, а также доктор Задор и биоинженер Ховелер.
 Как раз перед тем, как послышался этот шум, командор говорил своим союзникам, что он не видит возможности избежать прямого нападения на берсеркера. А вот насколько быстро им удастся организовать такую операцию — это в значительной степени зависит от Дирака.
 Некоторые полагали, что, прежде чем переходить к такому отчаянному образу действий, необходимо будет сперва свергнуть Дирака как фактического правителя.
 Когда Дирак, к ужасу своему, увидел, как куски скафандра Локи усеяли коридор, и когда его телохранитель не отозвался на отчаянный призыв о помощи, премьер быстро уразумел, что он по крайней мере на время лишился своего самого сильного и верного защитника.
 Заметив вдалеке Гавота, премьер несколько раз выстрелил в его сторону, но безрезультатно. После этого Дирак, чей разум был почти парализован страхом и яростью, поспешил к ближайшему шлюзу. Там его уже ждал челнок под управлением Скарлока.
 Принсеп и его союзники были изрядно удивлены, узнав факты, которые вскоре подтвердил Ник. Во-первых, Локи действительно был уничтожен в результате двухходовой атаки. Во-вторых, Дирак, сопровождаемый Скарлоком, улетел со станции на маленьком челноке. Челнок полетел не к яхте — там-то Ник вполне согласился бы терпеть беглецов, хотя бы из милосердия. Но вместо этого они направились к берсеркеру.
 Очевидно, премьер рискнул искать убежища у берсеркера, поскольку был уверен, что сумеет договориться с огромной машиной и убедить ее оказать помощь — хотя бы в обмен на биллион протожизней.
 Кристофер Гавот вышел из перестрелки с Локи без единой царапины. Выстрелы Дирака тоже не причинили ему ни малейшего вреда, и потому сейчас сияющий Гавот был чрезвычайно доволен собой и готов был поддержать любой план командора.
 Впрочем, взглянув на ситуацию более беспристрастно, Гавот вынужден был признать, что у премьера даже сейчас больше шансов одержать верх в этой борьбе, чем у Принсепа. Полная безжалостность и жестокость играли здесь немалую роль, как прекрасно понимал Гавот. Да и что касается самого Гавота — последнее, чего ему хотелось бы, — это вернуться в гущу соларианской цивилизации. Раньше или позже, но там его неизбежно настигло бы наказание за совершенные преступления.
 Но при этом Гавот никоим образом не желал быть подчиненным Дирака. Да и вообще, чего стоили все будущие проблемы по сравнению с нынешним удовольствием? Круто-то как! Поскольку заложенная в Хоксмура установка требовала защищать соларианское человечество в целом, Ник с предельной осторожностью обдумывал варианты дальнейшего развития кровопролитного конфликта, развернувшегося между двумя группами соларианцев. До крайности неприятная перспектива, особенно если учесть, что берсеркер висит над головами да только и ждет возможности урвать свой кусок.
 Ник размышлял о многих вещах сразу. Но больше всего его мысли занимал отец. Что Дирак может делать сейчас и что он планирует делать дальше?
 В конце концов Ник обратился к командору:
 — Если он отправился на корабль берсеркеров — что ж, значит, нам придется последовать за ним.

 ГЛАВА 27

 Принсеп созвал своих друзей и союзников на совещание. Сейчас он с предельной серьезностью всматривался в лица присутствующих. На совете присутствовали Гавот, биоинженер Ховелер, доктор Задор, лейтенант Тонгрес и мичман Динант. Еще два находящихся на станции органических человека, леди Женевьева и Кэрол, отказались участвовать в совещании и в настоящий момент пребывали в своих каютах. Ник Хоксмур сказал, чтобы его вызывали, когда он понадобится. Местонахождение Варвары Энгайдин оставалось неизвестным.
 Сейчас участники совета общими усилиями закончили обзор собственных проблем и возможностей. Теперь пришла пора обсудить, как выжить, выбраться из нынешнего неприятного положения и вернуться домой.
 Первым делом Принсеп заметил, что для большинства присутствующих он не является командиром и что ввиду серьезности решения, которое им нужно принять, каждый имеет право быть услышанным.
 Прочитав на лицах присутствующих одобрение, командор продолжил. Он заявил, что сейчас, когда Дирак отсутствует, нет больше никаких причин откладывать вооруженную высадку на мертвый или умирающий корабль врага. До тех пор пока они не выступят непосредственно против чудища, у них не будет надежды когда-либо вырваться из его хватки.
 Командор не преминул признать, что, по его последним впечатлениям, план прямого противостояния выглядит почти самоубийственно опасным. Возможно, при определенных обстоятельствах им удастся снять с берсеркера части двигателя, переделать их при помощи служебных роботов — возможно, довольно существенно — и установить на яхту. Такой технический подвиг должен будет сопровождаться неимоверными трудностями, но нельзя сказать, чтобы он был абсолютно невозможен.
 Другой план, который все единодушно сочли таким же трудным, если не труднее, сводился к следующему: нужно полностью (или до приемлемой степени) усмирить самого берсеркера, взять его под контроль, оборудовать пригодную для проживания зону и довести корабль до какой-нибудь торговой трассы. Там нужно будет оставить берсеркера-в противном случае есть риск, что их попросту сожгут военные корабли соларианцев, — набиться в спасательную шлюпку, соорудить маяк и передавать сигнал бедствия. Авось кто-то да подберет их.
 Когда подошла его очередь говорить, мичман Динант энергично заявил, что, хотя он и готов исполнять приказы, высадку на берсеркер он считает гибельной.
 — Если учесть, как нас мало и как мы вооружены, то надо признать, что нападение на берсеркера такого размера будет не просто почти самоубийственным. Это будет самое что ни на есть настоящее самоубийство Даже если берсеркеру недостает подвижности, он наверняка понаставил везде мин-ловушек. Все его машины будут просто нашпигованы всякими западнями и неприятными сюрпризами.
 Лейтенант Тонгрес думала несколько иначе.
 — Конечно, берсеркер сделает все это, если будет в состоянии. Но эта штука наверняка мертва или очень близка к этому. И мы вполне можем послать вперед роботов. Если Ник захочет рискнуть, он может попытаться переправиться туда по направленному лучу, через систему антенн берсеркера. Тут возможны различные варианты. Если это не сработает, Ник вполне может проделать свой фокус с управляемым скафандром.
 На станции было полно самых разнообразных скафандров, равно как и ручного стрелкового оружия, пригодного для боя с берсеркерами — по крайней мере, для схватки с боевыми единицами размером с человека. Да и люди Принсепа явились на станцию не с пустыми руками.
 Когда Принсеп вызвал Ника, тот тут же возник на экране, готовый предоставить всю требуемую техническую информацию. Сейчас станцию и ее загадочного похитителя разделяло всего лишь сто метров Силовые поля, связывающие берсеркера с добычей, оставались столь же прочными, как и триста лет назад, насколько об этом мог судить Хоксмур или кто-либо другой из находящихся на станции людей.
 Тонгрес и Динант, имеющие инженерное образование, согласились, что поддержание такой хватки требует постоянного и основательного расхода энергии, — а значит, берсеркер не настолько мертв, как кажется. Вопрос об открытом нападении на берсеркера поставили на голосование. Принсеп, Гавот и Тонгрес проголосовали «за». Динант и два медика — «против».
 Принсеп повернулся к экрану:
 — А вы, Ник?
 Во время голосования оптэлектронный человек молчал, словно не был уверен в том, что остальные согласны считаться с его мнением Теперь же он без колебаний отозвался:
 — Я по-прежнему думаю, что мы должны идти.
 Когда они перешли к обсуждению тактики, Хоксмур высказался против идеи испытывать на прочность гостеприимство антенн берсеркера. Он заявил, что предпочтет пересечь щель между кораблями в скафандре, поместив в корпус дубликат своих микросхем.
 Ник сообщил леди Женевьеве, что оставляет первый комплект своих микросхем на станции, в таком месте, где она смогла бы их активировать, если ей понадобится помощь.
 Потратив час на подготовку, группа вооруженных разведчиков — мичман Динант, верный своему слову, после принятия решения прекратил споры — собралась на летной палубе, загрузилась в челнок и выбралась из станции через люк в том борту, который не виден был берсеркеру. Люди выбрали именно такой маршрут в надежде хотя бы на какое-то время остаться незаметными для врагов.
 Отряд был оснащен несколькими маленькими радиопередатчиками, при помощи которых разведчики надеялись поддерживать постоянную связь с теми, кто остался на станции. Доктор Задор и биоинженер Ховелер пообещали, что они сделают все, что в их силах, чтобы поддержать усилия разведчиков.
 И Ховелер и Задор по-прежнему относились к своим подопечным, как к пока что спящим братьям и сестрам. Ховелер теперь мучился угрызениями совести, поскольку по настоянию Дирака принимал участие в серии весьма радикальных экспериментов. Ученые испытывали своеобразное чувство родства по отношению к хранящимся на станции протожизням, и некоторые члены экипажа в той или иной степени разделяли это чувство.
 После того как они отчалили от станции, лейтенант Тонгрес повела челнок по пологой дуге и вывела его к корпусу берсеркера с противоположной стороны.
 Через иллюминаторы челнока видно было окружающее космическое пространство. Щупальца Мавронари медленно, но неуклонно подплывали все ближе и к берсеркеру, и к соларианским кораблям. Опасность еще не подступила вплотную, но постепенно становилась все более неотвратимой. Вполне возможно, что всего лишь через несколько лет у них не останется надежды на быстрое отступление. А может, даже и этих нескольких лет у людей уже не осталось. Возможно, Принсеп и берсеркеры, вломившись в туманность, устроили слишком большую бучу, и теперь западня захлопнется быстрее. Колебания, произведенные соларианским кораблем или крупным берсеркером, вполне могли сыграть роль того самого крика, который способен стронуть с места горную лавину.
 Но сейчас перед ними выросла огромная туша берсеркера, не уступающая размерами среднему планетоиду. Безжизненная поверхность, изрытая воронками и бугрящаяся шрамами. Некое сюрреалистическое проклятие войне. В слабой надежде ускользнуть от внимания кошмарной машины, держащей их в плену, Тонгрес вела челнок по самой границе силового поля. Даже находясь внутри челнока и под защитой скафандров, разведчики чувствовали, как их швыряет из стороны в сторону, как будто безудержный прибой пытается перевернуть их прямо внутри скафандров.
 Но хуже всего был возрастающий страх. А вдруг берсеркер просто позволяет им самостоятельно забраться в ловушку, а потом соберет оставшиеся силы и прикончит их одним махом?
 На самом деле этот перелет был очень недолгим, несмотря на то что челнок еле полз. Вскоре они вышли из зоны воздействия силовых полей, и Тонгрес легко, словно перышко, посадила свой кораблик на покрытую шрамами поверхность берсеркера.
 Соларианцы высадились, стараясь держаться как можно тише и незаметнее. Само собой разумеется, здесь их не ждал ни гостеприимно распахнутый шлюз, ни искусственная гравитация. Разведчики в заранее оговоренном порядке — Принсеп впереди, сразу за ним Гавот и Хоксмур-скафандр — зашагали вперед в поисках места, где можно будет пробраться внутрь корабля. Слегка намагниченные подошвы позволяли им удерживать сцепление с металлическим корпусом берсеркера.
 Мичману Динанту казалось, что холод этого древнего металла просачивается в него даже сквозь изоляционные слои скафандра. Динант очень остро осознавал, что они с товарищами карабкаются сейчас по машине, которая, возможно, была так же стара, как и сам род Homo Sapiens.
 Принсеп размеренно двигался вперед, словно зная, что именно он ищет и где это найти. Конечно, ожидать, что берсеркер пометит свои люки, дабы посетителям удобнее было их найти, не приходилось. И действительно, никаких пометок не было. Но ни одно судно, ни одна машина таких размеров просто не могли обойтись без хоть каких-нибудь люков. А кроме того, в корпусе наверняка должно было найтись некоторое количество незапланированных отверстий — следы десятков, а то и сотен битв, в которых берсеркер участвовал на протяжении десятилетий.
 Через некоторое время командор жестом приказал спутникам остановиться — они договорились соблюдать радиомолчание — и указал вперед. Они добрались до края глубокой воронки. В этом месте корпус берсеркера когда-то был прожжен оружием неимоверной мощности. Слой металла толщиной со среднее здание был оплавлен и разворочен. В свете фонарей в глубине образовавшейся пещеры виднелись какие-то поврежденные конструкции — видимо, второй слой защиты.
 Ник прошел немного вперед, чтобы осмотреться получше. Потом он остановился, покачал шлемом и вернулся. Никакого прохода, который позволил бы проникнуть внутрь, не наблюдалось.
 Но Принсепу было не занимать терпения. Он повел свой маленький отряд дальше. Двигаясь зигзагом, люди обошли чуть ли не четверть поверхности берсеркера, маневрируя среди воронок поменьше и пятен оплавленного металла. Дважды они останавливались, чтобы разместить маленькие промежуточные передатчики.
 Динант начал уже думать, что они так и не найдут способа проникнуть внутрь, и его охватило странное чувство — наполовину разочарование, наполовину ликование.
 Но буквально через несколько минут командор все же отыскал проход, который выглядел более обнадеживающим. Одна воронка наложилась на другую, более раннюю. Второй взрыв разнес заплату, которую положили поверх первой воронки, и открылся лаз, по величине достаточный для человека. Кажется, эта трещина насквозь пронзала древний корпус.
 Отряд двинулся вглубь. Командор по-прежнему шел впереди.
 Вскоре разведчики обнаружили, что оказались в другой зоне сюрреалистического вида. Здесь, конечно, тоже не было ни воздуха, ни света, но теперь людей окружали загадочные конструкции непонятного назначения. Теперь Принсеп разрешил радиопереговоры, но короткие и только по кодированным каналам.
 Разведчики шли без фонарей. Вместо этого они переключили лицевые пластины шлемов на видение в широком спектре, включая и инфракрасный. Вскоре они обнаружили, что добрались до внутреннего корпуса, соединенного с внешним гигантскими колоннами и распорками.
 Внутренний корпус простирался во все стороны, насколько хватало глаз. Он был таким огромным, что у разведчиков снова возникло ощущение, будто они стоят на поверхности планетоида. Здесь тоже повсюду виднелись следы повреждений, хотя и не настолько разрушительных, как наверху. Но все же местами во внутреннем щите недоставало целых секторов, а отдельные бреши выглядели так, словно металл вспороли совсем недавно — возможно, для того, чтобы залатать какую-нибудь другую дыру. Этот корабль отчаянно нуждался в ремонтном доке или в полной перестройке где-нибудь на безопасной орбите.
 Соларианцы продолжали двигаться внутрь, хотя им и попадались некоторые препятствия — например, тупиковые ходы. Никто ведь не предоставил им карты этих коридоров.
 — Взгляните-ка. — Во внутреннем корпусе обнаружился люк подходящего размера. Очевидно, его сделали для роботов-ремонтников. Люк не был заперт, и Принсеп, прежде чем двинуться дальше, использовал оружие вместо сварочного аппарата, закрепив крышку люка в открытом виде.
 Теперь разведчики и вправду добрались до внутренних зон берсеркера, и у них появилась надежда отыскать проход к неживому сердцу врага.
 Но вскоре сделалось очевидным, что огромная машина на самом деле отнюдь не мертва. Вокруг то и дело ощущалась какая-то вибрация, отдаленные тяжелые движения, а однажды в пятне тусклого света промелькнули две непонятные тени явно чуждого вида.
 Короткая вспышка испугала разведчиков.
 — Что это была за чертовщина? — поинтересовался Гавот.
 — Понятия не имею, — проворчал командор. — Возможно, они тут что-то где-то ремонтируют.
 Соларианцы двинулись дальше.
 И прежде кое у кого из разведчиков случались моменты, когда они бывали близки к панике. Теперь же им снова начало казаться, что их цель очень далека, а может, до нее и вовсе не возможно добраться.
 Но Принсеп продолжал стоять на своем. Он, как мог, старался подбодрить своих спутников. В частности, командор обратил их внимание на то, как далеко они зашли, не встретив никакого сопротивления.
 Продвижение продолжалось, хотя и до боли медленно. Два-три раза соларианцам пришлось расширять крохотные щели до такой величины, чтобы в них мог протиснуться человек. Во время этих операций впереди шел Ник. Он прорезал или даже взрывал переборки и слишком маленькие люки, создавая туннель.
 Неожиданно Принсеп приказал всем остановиться. Командор тщательно изучил показания встроенных в скафандр измерительных приборов и обратил внимание своих спутников на один очень странный факт:
 — Где-то неподалеку относительно недавно произошел выброс кислорода. Кроме того, заметны следы гелия и азота, как будто где-то здесь есть пригодная для дыхания атмосфера.
 — Дирак?
 — Возможно, и вправду это Дирак и его люди. Чертова машина вполне могла оборудовать какое-то место для содержания своих доброжилов.
 — Звучит разумно. Возможно, именно там держали в свое время Скарлока и Кэрол.
 — Сейчас проверим, может, нам удастся пройти по следу.
 След был обнаружен, потерян, потом снова обнаружен, на этот раз еще более отчетливый. Теперь казалось несомненным, что где-то здесь располагается или совсем недавно располагалась какая-то система жизнеобеспечения.
 — Это металл Строителей, — пробормотал Динант, соскоблив образец и тут же изучив его при помощи небольшого приборчика, висевшего у него на поясе.
 Лейтенант Тонрес с готовностью вступила в спор:
 — И вы еще сомневаетесь в том, что это такое? Ну да, это берсеркер. Но это очень старый берсеркер. Он во много раз старше нашей станции. Возможно, он вообще старше рода человеческого, И хотя какая-то часть машин у него еще кое-как действует, сам он практически мертв.
 — Ладно, верю — берсеркер действительно стар. Изрядно изношен — тоже верю. Не способен на агрессивные действия — допускаю. Но с чего вы так уверены, что он мертв?
 — Да вы только посмотрите по сторонам! Посмотрите, что он нам позволяет! Да, его двигатели до сих пор отчасти работают, но ни о чем больше этого сказать нельзя. Мозг его явно умирает. Если бы берсеркер не был мертв, он давно бы уже прибавил скорости и прикончил бы и себя, и станцию за компанию.
 Тут они увидели новую вспышку света, на этот раз более яркую, долетевшую откуда-то сверху, со стороны внешней поверхности.
 Вскоре разведчики добрались до прохода, где следы кислородной атмосферы уже без проблем улавливались чувствительными детекторами, а через несколько метров почувствовали, что где-то вблизи находится зона искусственной гравитации. Затем им снова пришлось пережить минуты страха. В каких-нибудь пятидесяти метрах от них двигались машины, выглядевшие точь-в-точь как ремонтные роботы и роботы-прислуга. Очевидно, огромный берсеркер умер не полностью.
 В этот момент к разведчикам пришло первое послание от доктора Задор. Это был зловещий признак, поскольку они договаривались поддерживать связь только в случае чрезвычайных происшествий. Послание представляло собой череду искаженных звуков, указывающих, что по крайней мере часть промежуточных передатчиков функционирует, но плохо. Содержание сообщения и подавно нельзя было назвать успокаивающим:
 — …идет сражение в космосе…
 Несколько последующих слов утонули в треске помех. Кажется, суть сообщения сводилась к тому, что тьму Мавронари освещают вспышки взрывов. Судя по тому, что они с Ховелером видели в иллюминаторы, какая-то боевая группа атаковала три расположенных рядом объекта: станцию, яхту и берсеркера. Но атакующие напоролись на яростный ответный огонь, хотя кто его вел, было совершенно непонятно.
 Кроме того, Анюта сообщила, что, похоже, некоторое число малых боевых единиц могло высадиться непосредственно на станцию.
 Принсеп напрягся, стараясь разобрать слова:
 — Повторите! Задор, вас не слышно! Повторите — …сражение… снова…
 В следующее мгновение связь оборвалась.
 После того как сообщение так зловеще оборвалось, Ник тут же сказал Принсепу, что он отказывается от экспедиции и возвращается на станцию, дабы любой ценой защитить свою возлюбленную Женни.
 Но командор неожиданно показал себя сильным вожаком:
 — Но вы уже здесь. Вы ведь оставили на борту свою копию, разве не так? Разве вы ее сделали не именно для такого случая? Вы остаетесь здесь. Возвращение приведет лишь к лишним неприятностям. Дирак здесь, и берсеркер тоже здесь. Нам нужно прикончить их, если вы хотите сделать что-нибудь полезное для вашей Женни.

 ГЛАВА 28

 Дан Ховелер схватил оружие и покинул лабораторную палубу, помахав Анюте Задор — как он сам при этом полагал, прощаясь навсегда. Как обычно, в бронированном тяжелом скафандре Дан чувствовал себя до беспомощности неуклюжим. Ховелер торопился, как мог, на защиту стеллажей с драгоценным грузом. Несколько секунд назад мозг станции, находившийся в состоянии полной боевой готовности, сообщил о проникновении на борт извне — судя по всему, это проникновение совершили два берсеркера-абордажника, прорвавшиеся на станцию с двух сторон, по отдельности друг от друга.
 Анюта Задор, также вооруженная и закованная в броню, осталась на своем постоянном боевом посту, поблизости от центра лабораторной палубы.
 Пока Ховелер пробирался между палубами, вся станция вокруг него сотрясалась и гудела. Поблизости от станции по-прежнему полыхало космическое сражение, еще более яростное, чем прежде. Очевидно, бой шел со всех сторон. Люди, находящиеся на борту, не могли даже сказать, что за силы сошлись в этой схватке, — никто из сражающихся не сделал ни малейшей попытки связаться с ними.
 Даже во время этого отчаянного бега в неуклюжей броне Ховелер продолжал получать сообщения от корабельного мозга, помогавшего ему выслеживать проникших на борт берсеркеров. Дан был слегка удивлен тем, что ни один из абордажников, кажется, не намеревался уничтожить биллион соларианских зародышей вопреки откуда-то возникшему у него предположению. Возможно, это предположение не имело рационального обоснования, а проистекало лишь из длительной и своеобразной истории берсеркеров. Однако, какой бы ни была причина, обе вторгшиеся машины сейчас продвигались к палубе, где была установлена большая часть станционных маточных репликаторов.
 Там же, в полузасекреченной лаборатории Фрейи, находилось множество беспомощных нерожденных — точное их число было известно только Фрейе да еще, может быть, Дираку.
 Дан Ховелер бежал изо всех сил, пытаясь опередить механических убийц, хотя он и не надеялся пережить эту стычку.
 Через несколько секунд он обогнул угол и сразу же попал под перекрестный огонь, ведущийся из куда более мощного оружия, чем то, которое было у него в руках. Одна из ступней Ховелера скользнула по лужице расплавленного металла, и он упал, проехавшись на спине поперек коридора. Это случайное падение, несомненно, спасло ему жизнь. Весь коридор вокруг него был охвачен пламенем и взрывами.
 Силовые заряды, рикошетившие от переборок, били по его телу, словно огромные молоты. Ховелеру понадобился бесконечный миг, чтобы осознать, что выстрел, прошедший в нескольких сантиметрах от его шлема, был нацелен не в него.
 Справа от него, не более чем в десяти метрах, покачивался на металлических ногах давно знакомый механический ужас — берсеркер. Спаренные оружейные стволы, торчащие из отверстий на его плечах, изрыгали огненные вспышки. У Ховелера возникло ощущение, подобное тому, что иногда испытываешь во сне, — казалось, он может сосчитать эти вспышки, как будто в замедленной съемке.
 А слева от него стояла машина, выглядевшая абсолютным близнецом первого берсеркера. Она попала в поле зрения Ховелера, когда его тело завершило скольжение. И эти берсеркеры стреляли друг в друга. Уцелеть в этом гибельном шквале было невозможно. Машина, находившаяся слева от Ховелера, начала падать; от нее отлетели оторванные выстрелами ноги. За секунду до того, как металлическое туловище коснулось палубы, в него врезались еще три заряда и превратили берсеркера в бесформенную груду. Во все стороны брызнул град расплавленных обломков.
 Грохот битвы, наполнявший замкнутое пространство, неожиданно оборвался. Наступила почти полная тишина, нарушаемая лишь тихим жалобным стоном искореженного металла переборок.
 Оглушенный ударами, Ховелер поднялся на колени, а потом и на ноги. Словно бы оглядывая поле недавней перестрелки с огромного расстояния, он заметил, что коридор вокруг него изломан, иссечен и искорежен жаром выстрелов. Если бы не скафандр, он в мгновение ока изжарился бы и обратился в прах. Наверху, над его головой, чудом уцелевшие трубы аварийной системы уже начали выпрыскивать влажные облачка; чуть позже они должны были превратиться в охлаждающие струйки жидкости.
 Но один из берсеркеров выжил в поединке.
 Ховелер нетвердо стоял на ногах. Он отлично сознавал всю свою гибельную неуклюжесть, несовершенство обычного человека и понимал, что воин из него совершенно никакой, но тем не менее Ховелер начал поднимать свое оружие.
 Ствол оружия прыгал в такт с дрожанием его руки. А победоносный кусок высокоинтеллектуального металла, стоявший чуть дальше по коридору, вовсе не целился в него, а вместо этого поводил своими металлическими щупальцами. А потом со стороны металлического монстра раздался голос — его речевой аппарат производил слова, звучавшие совсем не похоже на обычную речь берсеркеров, с настоящими человеческими интонациями. Берсеркер сказал:
 — Не стреляйте, не стреляйте! Я — полковник Фрэнк Маркус! — Услышав, что ее муж прибыл на станцию, и придя в ужас от начавшегося боя, леди Женевьева бросилась за советом и защитой к спешно вызванной станционной версии Ника Третьего.
 Сразу же после того как Ник присоединился к ней, они, по его настоянию, вместе ушли в спасительную каменную прохладу Вестминстерского аббатства.
 Стоя в десякубе — в отличие от такого же устройства на яхте, станционная установка до сих пор была цела, — Женевьева надела ВР-шлем и пошла вдоль длинного нефа. Это была сцена из ее постоянных кошмаров — о том, что у нее снова нет тела, — и все же по настоянию Ника она нашла в себе силы встретиться с этим кошмаром лицом к лицу.
 — Здесь берсеркеры не будут мне угрожать? — Женевьева с трудом узнала собственный голос.
 Ник, облаченный в знакомый наряд менестреля, шел рядом с ней.
 — Защитит ли это место нас от берсеркеров — не знаю. Но когда ваш муж — мой отец ~ явится искать вас, мы оба будем готовы, насколько это возможно, встретить его.
 Ник настойчиво увлекал ее вперед, сквозь гулкие залы из воображаемого камня, словно стремясь к какой-то определенной цели. Как ни странно, первый ужас Женевьевы, испытанный ею при появлении в этом месте, сосредоточении ее кошмарных снов, вскоре прошел. Она впервые видела аббатство глазами тела из плоти. Чувства отличались едва заметно, но даже эта разница давала Женевьеве ощущение контроля над ситуацией.
 Премьер Дирак поздравил себя с тем, как хитро он обошел своих врагов.
 Когда, к немалому его удивлению, они осмелились последовать за ним на корабль-берсеркер, он смог понаблюдать за их приближением. После этого премьер проделал обратный путь и в одиночку вернулся на станцию — на базу, покинутую его преследователями. Только здесь у него был единственный реальный шанс обрести будущее, обрести силу — если кипящее в окружающем космосе сражение, спровоцированное, очевидно, новым нападением соларианцев, оставит ему вообще какие-либо шансы.
 Дирак посадил свой челнок на летной палубе станции; в этот момент он не помнил ни о каких других конфликтах, происходящих на борту. Его встречали Варвара Энгайдин и Кэрол. Кэрол выглядела еще менее вменяемой, чем обычно.
 — Где Скарлок? — спросила она, устремив безумный взгляд мимо премьера, внутрь маленького пустого челнока.
 — Он решил остаться на берсеркере. Я обойдусь и без него. Где моя жена?
 — Она пошла в десякуб, — сообщила ему Варвара и умолкла. Затем она с горечью добавила:
 — А я-то думала, что ты, быть может, вернулся за мной…
 В этот момент Дирака не интересовали ни мысли, ни слова Варвары. Он резко произнес:
 — Я иду за ней. Вам лучше подождать здесь. — И он в своем тяжелом скафандре направился к десякубу.
 Скарлок действительно решил остаться со своим старым покровителем — берсеркером. В душе он был рад избавиться от премьера и вовсе не хотел возвращаться в другие, опасные места. Машина предоставила ему маленькую уютную комнатку, совсем рядом с небольшим личным шлюзом. Комната была именно такой величины, как ему требовалось, и очень уютной — с влажным воздухом, небольшой силой тяжести и некоторым количеством мебели. Там был даже маленький голографический экран, посредством которого можно было наблюдать за тем, что происходит за бортом, в открытом космосе. Но Скарлока это не интересовало.
 В маленькой комнате была еще одна дверь, во внутренней переборке; очевидно, она вела в глубь корабля, во внутренние отсеки. Но эта дверь до сих пор ни разу не открывалась. Возможно, она не откроется никогда.
 Когда челнок снова приземлился в шлюзе, из него выбралась Кэрол и вошла в комнату.
 Увидев, что она одна, Скарлок улыбнулся кривой улыбкой. Кэрол улыбнулась в ответ и даже, кажется, слегка успокоилась. Это было почти как в старые дни, когда были только они двое и громадный берсеркер. У Скарлока было ощущение, что машина снова взяла на себя заботу о них.
 Он начал понимать, что неприятности начались только тогда, когда появились другие люди.
 Дирак обнаружил, что десякуб, как он и ожидал, находится под жестким контролем Ника. На этот раз рядом с премьером не было Локи, но Дирак решил, что не позволит этому обстоятельству испугать его. Он направился вперед.
 Он забрался уже довольно далеко в глубь аббатства, до самой часовни Святого Михаила в северном нефе, когда вдруг остановился, потрясенный открывшимся ему зрелищем. Это была гробница леди Элизабет Найтингейл, увенчанная скульптурной группой восемнадцатого века. Несмотря на свою выразительность, эта скульптура до сих пор ускользала от внимания Дирака — да это было и немудрено здесь, среди тысячи других изображений. Скелетоподобная Смерть была изваяна вылезающей из могилы и заносящей копье, чтобы пронзить им коленопреклоненную леди Элизабет, сжавшуюся от страха. А тем временем каменный мужчина — должно быть, муж Элизабет — простирал руку, пытаясь отвести удар.
 — Отец, — произнес негромкий голос позади Дирака.
 Премьер обернулся и увидел Ника Третьего. Оптэлектронное существо, бывшее когда-то сыном Дирака, сжимало в руках оружие, которому здешняя аппаратура придала вид зазубренного копья, очень похожего на то, которым замахивалась каменная Смерть.
 — Ты никогда ничему не научишься, — бросил премьер, вскинул оружие и выстрелил не целясь.
 Командор Принсеп не хотел признаваться в этом никому, даже самому себе, но у него возникли опасения, что тоненькая ниточка связи между его отрядом и их друзьями, оставшимися на станции, была прервана. К ним больше не поступило ни одного сообщения.
 И скорее всего этот разрыв связи не был случайным. Только что метрах в сорока от разведчиков промелькнула машина, очень напоминающая берсеркера из числа тех, которые обычно участвовали в абордажах. Гавот пальнул в нее, но это не произвело ни малейшего эффекта.
 Если план врага состоял в том, чтобы заманить их маленькую дерзкую группу в ловушку, то теперь, кажется, западня вот-вот должна была сработать.
 Однако, как бы то ни было, командор не намеревался поворачивать назад. Вместо этого он продолжал сосредоточивать все усилия на достижении изначальной цели: попытаться добраться до центрального мозга берсеркера и любой ценой нейтрализовать его.
 Это был единственный способ одержать победу. Но в глубине сознания, втайне от всех, Принсеп признавал, что это была воистину смертельная и почти безнадежная задача; любой, кто знал что-либо о берсеркерах, понимал, что отключить или уничтожить мозг корабля смерти, не приведя при этом в действие какую-нибудь мину-ловушку чудовищной силы, очень трудно. Практически невозможно.
 Как горько заметил Динант, в таком случае весь их кажущийся успех будет значить очень мало.
 Версия Ника Третьего, по-прежнему сопровождавшая в виде скафандра отряд Принсепа, рвалась вперед в яростной попытке отыскать своего ненавистного отца.
 Теперь, когда он находился здесь, на берсеркере, Ника с новой силой начал терзать вопрос, сотни лет остававшийся без ответа: так что же именно случилось с Фрэнком Маркусом?
 Почти триста лет прошло с получения последнего загадочного сообщения от Фрэнка Маркуса — сообщения, пришедшего в тот момент, когда он, оптэлектронный Ник, был единственным находящимся в сознании существом на борту яхты. Но память Ника до сих пор хранила практически без искажений каждое слово Маркуса, вплоть до малейших оттенков интонации. Это был странный, но в высшей степени человеческий голос. Его производил механический речевой аппарат, но аппаратом этим, несомненно, управляли нейроны живого человеческого мозга.
 Ник прекрасно осознавал, что должна пройти, быть может, целая эпоха — тысячи или десятки тысяч лет, — прежде чем его память угаснет.
 И еще Ник понимал, что если ему наконец-то удастся добиться осуществления вновь появившейся у него мечты о теле из плоти, — когда ему это удастся, — то такая продолжительность жизни будет частью того, с чем ему придется расстаться.
 Но последнее послание Фрэнка Маркуса по-прежнему ставило его в тупик. Он тысячу раз прокручивал эти слова и эти звуки в одном или другом банке собственной памяти, изо всех сил стараясь отыскать им «правильное истолкование.
 Это сообщение казалось очень важным, если судить по тону, и исходило оно от человека, который, по общему мнению, скорее умер бы, чем стал бы сотрудничать с берсеркерами. От человека, который чтил жизнь так же сильно, как берсеркеры ненавидели ее. От того, кто лелеял и хранил — некоторые сказали бы, что вопреки всякому здравому смыслу, — последние несколько горсточек живой плоти, в которой он был рожден, и кто возил повсюду свои бренные останки в бронированных контейнерах. От самого полковника Маркуса.
 Ник никогда не сомневался, что это послание, казавшееся ему столь важным, действительно пришло от Фрэнка. Все без исключения берсеркеры терпели полный провал в попытках имитировать голоса человеческих существ, точно так же, как и в попытках замаскироваться под человеческую внешность. Каковы бы ни были настоящие причины такой неполноценности, она создавала впечатление, что машины-убийцы настолько ненавидят жизнь, что не могут принять даже жалкое подобие ее. Или же они слишком презирали людское сопротивление, чтобы вкладывать в эти попытки маскировки серьезные усилия. Даже когда берсеркеры считали необходимым или уместным говорить на человеческом языке, их голоса были не более чем жалкой пародией на речь. В большинстве случаев эта пародия была неуклюже склеена из настоящих голосов, из записей звуков, издаваемых пленниками под пыткой.
 Ник совсем недолго был знаком с полковником, но, если бы его спросили, он ответил бы, что из всех людей, которых ему приходилось когда-либо встречать, Фрэнк Маркус был наименее склонен к самоубийству. Бросок Маркуса к вражескому кораблю был чем угодно, но только не доблестным самопожертвованием. Если все шансы были безнадежно против полковника Маркуса — ситуация, в которой он оказывался достаточно часто, — что ж, пусть будет так. В любой ситуации он неизменно пытался уничтожить врага, уцелеть самому и победить.
 Ник испытывал к Фрэнку огромное уважение, несмотря на то что сам Маркус относился к Хоксмуру с презрением. Нет, » презрение» было не совсем верным словом. Фрэнк был совершенно не способен чувствовать презрение к компьютерной программе — точно так же, как, например, расходовать энергию на то, чтобы презирать карту или пар] пассатижей. Все это были полезные инструменты, заслуживающие хорошего отношения и правильного применения.
 Разведчики продвигались вперед. Иногда они сбивались в группу, иногда вытягивались в цепочку вдоль коридора или двух параллельных коридоров, но всегда старательно поддерживали контакт друг с другом.
 К немалому всеобщему удивлению, однажды они увидели нечто напоминающее зеленые растения. И действительно: где-то внутри этого… этой… штуки за стеклом зеленела растительность.
 Столь невероятное зрелище чрезвычайно заинтриговало Гавота. Молодой человек захотел даже повернуть назад и посмотреть на это поближе.
 Но Принсеп настоял на том, чтобы неуклонно продвигаться к цели, ради которой они и предприняли свое опасное путешествие. Он строго напомнил всем увлекающимся натурам о том, что любое притягательное, загадочное или интересное зрелище, открывшееся им в боковом коридоре, может оказаться частью хитрой смертоносной ловушки.
 — У берсеркера было время, чтобы подготовиться к нашему вторжению. Чтобы проработать план и зарядить оружие, какое у него осталось, — поддержал командира Динант.
 — А я бы сказала, что он мертв или настолько близок к состоянию мертвеца, что это уже без разницы, — возразила лейтенант Тонгрес. — Мы бродим у него в кишках, а он до сих пор нас не прикончил.
 Люди двинулись дальше.
 Время от времени кто-нибудь из разведчиков бормотал что-то в свой передатчик, словно моля о помощи.
 Перед отлетом с Иматры Принсеп вызывал подкрепление, и его подчиненные были абсолютно уверены, что рано или поздно это подкрепление непременно прибудет, двинется в том же направлении, что и они, и примется прочесывать космос, стараясь отыскать их. Но слова «рано или поздно» и «в том же направлении» успокаивали мало. Не было практически никаких гарантий, что поиск окажется успешным, даже если и будет активным, — но зато были все причины опасаться, что активным он не будет. Если мыслить реалистично, шансы на то, что спасательная экспедиция — иматранская или любая другая — действительно найдет их в ближайшем будущем, были исчезающе малы.
 А на станции берсеркер-абордажник, заявивший, что он полковник Маркус, настояв на обществе Ховелера, мирно отправился на лабораторную палубу. Доносящийся из чуждой машины голос полковника сообщил, что у него уже чертовски долгое время не было возможности хоть с кем-нибудь побеседовать. Впрочем, по его голосу нельзя было сказать, что эта деталь особо волновала полковника.
 Анюта Задор встретила их у дверей главной лаборатории. Несмотря на сильную примесь африканской крови в ее жилах, ее лицо побелело при виде спутника Ховелера.
 Беспомощно заикаясь, Ховелер попытался объяснить происходящее. Но стоявшему рядом с ним механизму, казалось, не терпелось начать разговор. Мужской голос с явным соларианским выговором резко произнес:
 — Послушайте, ребята, то, что вы видите, — это не берсеркер. Это я, Фрэнк Маркус, зложить в ящике. Я могу все объяснить — более или менее. Я залез в этот новый ящик, потому что такое положение давало мне определенные преимущества в моей нынешней работе.
 И машина действительно изложила свой вариант. По ее словам, в любой битве против общего неживущего врага ценность полковника (в отставке) Фрэнка Маркуса или любого другого сходным образом оснащенного соларианца заключалась по большей части в том, что этот человек в своем ящике или ящиках, куда не поместится нормальное тело взрослого человека, мог сымитировать маленькую машину-берсеркера; причем сымитировать так, что одурачил бы даже настоящего берсеркера — особенно если тот не станет слишком сильно интересоваться этой мелюзгой.
 Анюта Задор ошеломленно произнесла:
 — Но мы все были уверены, что Маркус погиб! Ховелер кивнул:
 — Я был совершенно уверен, что полковник погибнет, даже если берсеркер не сразу распознает в этой железке человека. Все равно берсеркер счел бы эту штуку чем-то опасным.
 Машина фыркнула и рассмеялась — совершенно по-человечески:
 — Верно, меня могли опознать. Зная это, я, вероятно, нашел бы какой-нибудь способ выйти из положения: «Ну да, вот он я. И что вы намерены с этим делать?»
 Затем голос полковника, исходивший из механизма, который как две капли воды походил на берсеркера, поведал обоим ученым о том, что он явился на станцию для выполнения своей нынешней работы — охраны ценного груза.
 Уже совершенно замороченные, Задор и Ховелер согласились, что груз в биллион протожизней очень ценен.
 Полковник — его слушатели больше не сомневались, что это и вправду он, — сказал:
 — Верно. Не спорю. Но это не совсем тот груз, о котором беспокоится мой работодатель.
 Станция содрогнулась от близкого взрыва. Ховелер спросил:
 — Что это за драка вокруг станции? Кто нападает?
 — Берсеркеры, кто же еще? — И с этими словами полковник покинул их, отправившись на свой пост — туда, где он наилучшим образом мог защищать палубу с репликаторами.
 Но, уже стоя в дверях, он обратил назад что-то вроде глаза на металлическом стебельке и добавил:
 — Если кто-то из вас или вы оба захотите составить мне компанию, я расскажу, как провел последние три сотни лет.
 Несмотря на удивительные вещи, которые Фрэнк успел мельком увидеть в течение некоторого времени после своего недавнего пробуждения в недрах гигантского корабля, он продолжал неистово цепляться за свою изначальную уверенность в том, что он находится в плену у берсеркера; все прочие версии он считал результатом хитрых трюков берсеркера.
 Однако машина, игнорируя отношение Фрэнка, на хорошем соларианском языке заявила, что она приняла его на службу, поскольку он является наилучшим орудием для борьбы с настоящими берсеркерами. Никто другой не сможет делать это так же хорошо.
 И полковнику очень быстро пришлось расстаться со своей убежденностью, поскольку машина предъявила ему слишком много доказательств — доказательств, которые он вынужден был принять. Загадочные объекты, на которые Фрэнк успел бросить один только взгляд, перед тем как его взяли в плен и уложили спать, теперь были представлены на его полное обозрение.
 Наконец Маркус признал:
 — Ладно, ладно, ты не берсеркер — или, по крайней мере, ты самый чудной берсеркер, которого я когда-либо… видишь ли, стандартный образец поведения очень прост. Берсеркер видит жизнь, берсеркер убивает. Именно так.
 После этих слов Фрэнк умолк, вздохнул и сдался окончательно. Вздох был исполнен очень реалистично; хорошая имитация звука, издаваемого настоящими органическими легкими. Фрэнк так долго практиковался в этом эффекте, что теперь проделывал его бессознательно.
 — Но ты не действуешь по этому образцу. И не действовал. Ты убиваешь, но ты не живешь для того, чтобы убивать. Ладно, я сдаюсь. Ты выглядишь совершенно как берсеркер, но ты не берсеркер. Ты не можешь им быть. Но тогда, черт побери, что ты такое?
 И машина ответила ему. И предоставила доказательства, которые подтверждали ее слова.
 Фрэнк обдумал все увиденное и услышанное.
 — Маточные репликаторы, — произнес он наконец. — Ведь верно? Именно они были нужны тебе все это время.

 ГЛАВА 29

 Тяжеловооруженный и закованный в броню Дирак гонялся за последней оптэлектронной версией своего сына по Вестминстерскому аббатству, созданному в виртуальной реальности десякуба.
 А сын гонялся за Дираком.
 Премьеру искренне хотелось, чтобы у него была возможность выключить хотя бы часть этих проклятых изображений. Но в данный момент все иллюзии были под полным контролем Ника, и Ник отлично умел с ними обращаться.
 Дирак уже не в первый раз говорил себе, что виртуальные личности, программы, имеют свои недостатки, точно так же, как люди из плоти и крови. Один из недостатков виртуальных личностей заключался в том, что такое существо, как Ник, невозможно заставить страдать на самом деле.
 Свет, падающий через графическое изображение витражей, раскрашивал виртуальные камни древних башен в неяркие пастельные цвета и заставлял могильные плиты, монументы и колонны отбрасывать глубокие тени. Чем дальше продвигался Дирак, тем сильнее он был уверен, что в аббатстве находится кто-то еще, помимо него и Ника. Эта уверенность была вызвана почти не уловимыми для сознания звуками и движением. Но когда этот «кто-то еще» промелькнул в переходе, над которым возвышалось виртуальное изображение статуи ангела, оказалось, что это всего лишь Женни. Премьер решил, что Женни всего лишь женщина и совершенно не склонна к насилию. А значит, на данный момент она не представляет для него никакой опасности и ее можно пока оставить в покое.
 Долгая погоня через виртуальные измерения десякуба увела Дирака на некоторое расстояние к востоку от главного алтаря, в глубь королевских усыпальниц. И тут его взгляд уловил еще какие-то подозрительные движения, необычное шевеление среди детально проработанного миража. Премьер бросился туда и схватился закованной в броню рукой за крышку огромного каменного саркофага. Полифазная материя дна и стенок десякуба мгновенно перестроилась, чтобы приспособиться к визуальным сигналам, поступающим с коры его головного мозга, и при помощи обратной связи сформировала твердый край, за который, собственно, премьер и ухватился.
 В неистовом порыве премьер Дирак вскрыл место последнего успокоения Елизаветы Первой и Марии, сводных сестер. Но в этом времени и в этом месте в саркофаге не лежали останки древних королев. Из гробницы с криком выскочила куда более современная женщина.
 Дирак выкрикнул в лицо жене проклятие и отшвырнул ее прочь — кричащее привидение среди памятников и могил.
 Он пробирался между виртуальными гробницами и статуями, тоже похожий на призрака из плоти.
 Огонь был открыт без предупреждения. Но пули отскочили от тяжелого скафандра премьера. Ударивший в него залп развернул Дирака и заставил пошатнуться, но не более того. Чтобы сбить премьера с ног, следовало стрелять под большим углом и с меньшего расстояния.
 Дирак стиснул зубы, но не стал стрелять в ответ. Лучше подождать, пока цель не будет ясно видна. Он не хотел разносить эту установку на кусочки, как вышло с десякубом на яхте. Он намеревался проделать на ней большую часть работы по проектированию новой колонии.
 Ник Третий, по-прежнему успешно скрывавшийся от глаз Дирака, начал выкрикивать угрозы и проклятия.
 Его отец выругался в ответ и бросился в погоню.
 — Будь я проклят, — бормотал Дирак себе под нос, — будь я проклят, если позволю убить или побить себя какой-то записанной личности — или, если рассматривать все традиционно, с точки зрения закона, — какой-то компьютерной программе, которая ведет себя так, будто верит, что она — записанная личность.
 И Дирак продолжал погоню, не забывая, впрочем, что он смертен и уязвим. Сейчас он находился у входа в огромную величественную часовню Генриха Седьмого, своды которой возносились над головой, словно кроны деревьев в чаще леса. Дирак всегда отвергал идею страховочной записи своего сознания. Премьер наслаждался жизнью во плоти и намеревался сохранить свое тело.
 Не раз за все эти годы Дирак оценивал возможность сделать с себя запись — в качестве страховки от несчастного случая или убийства. Были моменты, когда эта идея казалась соблазнительной, но премьер всегда отвергал ее, поскольку в результате такой процедуры вполне мог появиться очень серьезный потенциальный противник.
 Премьер даже представлял себе, каково это — подвергнуться записи, разделить самую свою сущность на две половины: вот он надевает шлем, потом снимает его, и ничего не изменяется. И в то же самое время, и с такой же эффективностью он надевает тот же самый шлем, а потом постепенно осознает, что навсегда распростился со своей плотью. Нет. Это слишком неприятное вторжение в самый центр его существа.
 Теперь он вышел из огромной часовни Генриха, позволив своим инстинктам вести его назад, к центру всего аббатства — духовному, если не геометрическому центру. Впереди него маячила часовня Эдуарда Исповедника, храм во храме, возведенная над усыпальницей из зеленого порфирита. В давние века — в настоящем аббастве — в этой часовне свершались порой чудеса. Так рассказывали.
 Премьер вошел в часовню.
 Внезапно перед ним появился пустой шлем скафандра Ника, превращенный иллюзией в средневековый шлем. В тот же миг альфа-триггерный карабин Дирака одним выстрелом сбил Ника-скафандр с ног. Тот рухнул и отлетел в угол часовни-иллюзии.
 Дирак ликующе умехнулся:
 — Тебе снова надо перепрограммироваться, молодой человек! Я же говорил, что ты никогда ничему не научишься! Я же говорил…
 Дирак так и не успел закончить свою мысль, поскольку в этот самый момент Варвара Энгайдин, тайком последовавшая за своим бывшим любовником в аббатство, подошла к Дираку сзади и выстрелила ему в спину.
 Премьер лежал навзничь и знал, что умирает. На этот раз тяжелый скафандр спас его от мгновенной смерти, но и только.
 Ему смутно почудилось, что откуда-то появилась Фрейя и склонилась над ним. Ее длинные волосы развевались на незримом ветру. Дирак не мог разобрать, что она говорит, но, судя по всему, ему в конце концов придется быть записанным.
 Чем дальше продвигался командор Принсеп со своей маленькой группой, тем больше путались его мысли. Это невозможно, это безумие, на борту берсеркера не может быть столько пригодного для жизни пространства! В течение долгих минут они двигались через это пространство, войдя в него через настоящий, действующий воздушный шлюз, что уже само по себе было невероятным открытием. Управляющие системы и разметка этого шлюза не соответствовали ни одной системе соларианской конструкции, однако функционировал он совершенно нормально.
 — Данная штука — корабль для живых существ. Иначе просто не может быть! — Эти слова произнес Ник — резким яростным шепотом. Он понимал, что они совершенно запутались в бесчисленных предположениях.
 Другие члены отряда, не торопившиеся расстегивать шлемы и скафандры, уставились на пустой шлем, произнесший эти слова.
 Кто-то возразил:
 — Но это не может быть кораблем для живых существ-Ну а что это тогда такое?
 — Эти проклятые машины никогда не построят целый корабль, чтобы содержать доброжилов! Они не смогут, да и не станут этого делать-Всякое может быть…
 — Нет! Не такой боевой корабль, как этот.
 Они по-прежнему не встретили никакого реального противника. С оружием наготове люди продолжали осторожно пробираться по одному из этих невероятных, неуместных, заполненных воздухом коридоров, пронизывающих брюхо чудовища.
 В некоторых коридорах переборки за долгие века были стерты до гладкости боками передвигавшихся по этим коридорам обслуживающих машин. Но кое-где, то здесь, то там, попадались знаки, явно предназначенные для прочтения глазами живых существ. Эти надписи, располагавшиеся по большей части возле отверстий и контрольных панелей, были начертаны безошибочно узнаваемым шрифтом Строителей. Некоторые надписи продолжали слабо светиться, но из остальных время и изношенность вытянули всю энергию.
 Следуя вдоль определенных линий и кабелей, которые по внешнему виду можно было счесть передающими кабелями устройств ввода информации и контроля, через изогнутые коридоры и широкие трубопроводы, избегая встреч с любыми движущимися механизмами, попадавшимися им на глаза, разведчики двигались вперед, по-прежнему разыскивая мозг берсеркера, чтобы уничтожить его.
 Но вместо этого они попали в помещение, которое выглядело совершенно иначе.
 — Взгляните-ка на это.
 — Черт бы вас побрал, соблюдайте же радиомолчание-Нет. Радиомолчание отменяется. Это больше не имеет значения. Посмотрите сюда.
 Те, кого вызывали, подошли посмотреть. И обнаружили, что находятся в помещении со стальными сводами. Вся палуба в этом помещении была тесно уставлена плоскими и объемными экранами, а также креслами.
 Экраны были испещрены информацией, записанной чужими, совершенно непонятными символами.
 В центре сводчатой комнаты на возвышении стояли три кресла, или ложа, странной формы. Они были несколько больше и сложнее, чем те, которые стояли на нижнем уровне помещения. Эти три центральных кресла были плотно окружены наиболее загадочным оборудованием; два из них были развернуты спинками к вошедшим в помещение людям.
 Это помещение могло быть только мостиком, главной рубкой, командным пунктом — как ни назови. Предположение о том, что отсюда, из этого изолированного и защищенного места, можно управлять всей огромной машиной, было ошеломляющим.
 Люди смотрели друг на друга в изумлении. Никто из соларианцев никогда прежде не видел и не слышал, чтобы на берсеркере могло быть нечто подобное.
 Не считая странных кресел или амортизационных лож — а их здесь был не один десяток, включая те, что стояли в дальних углах помещения, — здесь находились визуальные дисплеи, некоторые совершенно нечеловеческие, некоторые почти знакомые, до боли.
 А вдруг все это — лишь виртуальная реальность, уловка берсеркера, иллюзия? Но нет. Оборудование, находившееся в помещении, до малейшего кусочка было таким же твердым, каким выглядело. Никакой виртуальной реальности, никакой полифазной материи здесь не было.
 Войдя в помещение, соларианцы моментально застыли в тревоге и немом удивлении. Такая огромная, всеобъемлющая масса контрольного оборудования не могла быть построена для доброжилов.
 Откуда-то снаружи слабо доносились вой, свист, удары и содрогания неистовой битвы.
 Аппаратура и мебель в этом помещении были разработаны для существ примерно той же величины, силы и гибкости, что и люди земной расы; но тела этих существ явно отличались от соларианских стандартов по некоторым важным показателям. Во-первых, освещение было разработано для иного зрения. Во-вторых, предполагаемые обитатели этой комнаты должны были быть несколько выше и изрядно тоньше, чем соларианцы. Форма и расположение приборов тоже указывали на определенные отличия.
 — Нет… — Динант никак не мог поверить своим глазам. Гавот пробормотал:
 — Значит, какой-то трюк. Чертова машина сконструировала реальную имитацию какого-то человеческого корабля.
 — Не соларианского корабля, — заметил Принсеп. — И я думаю, это не имитация.
 — Эта комната наполнена воздухом, пригодным для дыхания. — Кажется, произнося эти слова, лейтенант Тонгрес готова была расстегнуть шлем, заявив тем самым, что она принимает этот мираж как данность.
 Гавот был сбит с толку.
 — Значит, какой-нибудь кармпанский корабль? Кажется, это предположение почти рассмешило командора.
 — Когда это кармпане строили такие корабли или хотя бы хотели их строить? Нет, это и не кармпанский корабль.
 И тут все разведчики умолкли.
 Потому что центральное кресло на возвышении, до этого стоявшее к ним спиной, развернулось. И оно было занято.
 Занято фигурой, неожиданно знакомой им, поскольку она словно сошла с древних видеозаписей, которые приходилось видеть любому из членов группы. Но это не была видеозапись. Перед разведчиками сидел живой Строитель. Возможно, он был во что-то одет — трудно было сказать, так это или нет, — но никакого оружия при нем заметно не было. Он — или, может быть, она — сидел, глядя на них единственным глазом, расположенным чуть ниже лба, на середине ширины лица. Яркий зрачок этого глаза двигался из стороны в сторону с огромной скоростью, и это отчего-то вызывало у людей воспоминание о насекомых. Существо, сидевшее на ложе, было, по соларианским стандартам, нечеловечески худым.
 В нижней части лица — лица, принадлежащего живому существу, чьи предки никогда не видели света звезды по имени Солнце, — задвигались кожа и плоть. Откуда-то из складок этой обвисшей шафраново-желтой кожи послышался голос, негромкий поток щелканья и посвистывания. Звуки усиливались и переводились на понятный язык при помощи скрытого где-то искусственного речевого устройства.
 Перед ними был Строитель. Вне всякого сомнения, живой Строитель. Легендарный реликт, до невероятного живой, встал (или встала) из кресла и устремил — или устремила — на диверсантов свой ртутно-подвижный глаз серого или голубого цвета.
 — Я исполняю обязанности капитана этого корабля, — сказало существо, стоящее на возвышении, — и я приветствую вас на его борту.

 ГЛАВА 30

 После небольшой паузы командор Принсеп справился с потрясением и ответил на краткую приветственную речь Строителя; но сам командор впоследствии так и не мог вспомнить, что же он говорил. Тощая оранжево-желтая фигура, стоявшая на возвышении, слушала льющиеся из машины потоки свиста и щелканья, в которые аппарат-переводчик преобразовывал слова Принсепа.
 Люди с первого же момента поверили, что капитан корабля — настоящий и что он вправду здесь присутствует. Ни Принсеп, ни любой из его товарищей не испытывали ни малейших сомнений относительно природы существа, находящегося перед ними. Все они бессчетное количество раз видели изображения Строителей, извлеченные из драгоценной горстки чужих видеозаписей, которые были старше, нежели соларианское человечество. Копии этих видеозаписей были включены во все основные энциклопедии, во все более-менее обширные банки данных. Изображения Строителей были так же широко известны, как изображения соларианцев, с самого изобретения фотографии.
 На большинстве древних изображений, вне зависимости от их четкости и увеличения, создатели берсеркеров представали едва ли чем-то большим, нежели узкие мазки оранжевой мерцающей субстанции. Теперь, впервые в истории, соларианцы собственными глазами увидели, что оранжевый цвет и яркость — это эффект, создаваемый непонятного вида одеждой; остававшаяся на виду кожа — лицо, руки и часть груди — была тускло-желтого цвета.
 Прежде чем командор и его отряд оправились от шока, на них обрушился другой. Разведчики не смогли сдержать изумленных возгласов — на возвышении, на расстоянии вытянутой руки от капитана, появился представитель их собственной расы. Из другого кресла поднялся молодой человек, русоволосый мужчина в обычном скафандре космонавта, — до этого момента его скрывала от взглядов присутствующих высокая спинка кресла.
 Среди всех пришедших с Принсепом только Ник сразу же узнал Санди Кенсинга и быстро оповестил об этом остальных.
 Кенсинг смущенно поприветствовал новоприбывших. Едва поднявшись с кресла, он нетерпеливо принялся высматривать среди разведчиков Анюту Задор. Но, услышав, что доктор Задор была в полном порядке, когда они получили последнее сообщение со станции, Санди успокоился. Он не удивился, узнав, что Анюта и доктор Ховелер предпочли остаться на станции.
 — Но мы считали вас мертвым, — прямолинейно напомнил Кенсингу Принсеп.
 Молодой человек выглядел изрядно осунувшимся.
 — Знаю… Я и сам считал себя мертвым до тех пор, пока здесь, на борту, меня не поприветствовал полковник Маркус. Сейчас он вернулся на станцию, чтобы попытаться помочь им.
 — Что-что? Кто куда вернулся?
 — Я объясню, насколько смогу, как удалось выжить полковнику и мне самому. Но сперва я лучше скажу вам о самой насущной проблеме: нас атакуют настоящие берсеркеры и этот корабль — тот, на котором мы находимся, — их первейшая цель. Он всегда был целью. Именно этот корабль они рвутся уничтожить в первую очередь, прежде любого соларианского корабля. Он для них гораздо более важная цель, чем даже биллион соларианских протожизней.
 Затем Кенсинг, сжалившись при виде безнадежного изумления своих слушателей, набрал в грудь побольше воздуха и слегка сбавил темп:
 — Я вполне понимаю ваше недоумение, ребята. Я был в анабиозе и всего на несколько часов опередил вас в процессе постижения всего… этого. — Он широким жестом указал одновременно и на существо, назвавшееся капитаном и в данный момент находящееся позади него, и на весь корабль в целом. — Но вы в лучшем положении, чем был я. Дирак и Скарлок отправляли меня сюда, считая, что отдают меня берсеркеру. И я верил в это, до тех пор… — Он снова сделал глубокий вздох. — Давайте-ка я начну сначала и сперва поближе познакомлю вас с капитаном. Ее имя… или его имя… я не совсем уверен, как правильно… В общем, это имя можно перевести приблизительно как «Плотник».
 Капитан, продолжавший слушать синхронный машинный перевод, поклонился странным, скованным движением.
 Кенсинг кратко поведал своим землякам о том, что капитан Плотник, вероятнее всего, последний рожденный Строитель, ныне живущий во Вселенной. Изначально он — или она — был членом резервного экипажа корабля, и его вызвали из анабиоза всего несколько часов назад, по приказу оптэлектронного корабельного мозга, — но в отличие от Санди капитан был разбужен после долгого сна, длившегося около пятидесяти тысяч стандартных лет.
 И.о. капитана Плотник был одним из избранной группы личностей, фанатично преданных идее сохранения расы Строителей, группы, отправившейся на этом корабле в отчаянное путешествие. Это была часть последней попытки спастись от уничтожения, которое принесло цивилизации Строителей их собственное детище — берсеркеры.
 Принсеп, внимательно слушавший Кенсинга, заметил, что в данных обстоятельствах он склонен поверить этому. На самом же деле командор считал, что особого выбора у него и нет.
 — Ну ладно, — не выдержал Принсеп. — Так все-таки что это за чертова штуковина? Где мы находимся?
 Кенсинг неуверенно посмотрел на него:
 — Что касается функций этого корабля, командор, то самый лучший перевод, который я могу привести, будет звучать как «корабль-сеятель».
 Капитан Плотник, следивший за их разговором при посредстве аппарата-переводчика, быстро подтвердил его слова. Корабль, на котором они находились, был одним из множества таких же кораблей, которые отчаявшаяся выжить раса Строителей рассылала во все стороны в последние дни своего существования, — и наверняка единственным уцелевшим. В этом последнем усилии они пытались найти в будущем безопасное место для их потомства. Это была последняя ставка, которую они сделали только тогда, когда осознали, что война с их собственными созданиями — берсеркерами — неизбежно будет проиграна.
 Великое множество кораблей-сеятелей было уничтожено безжалостными берсеркерами вскоре после постройки. В то же самое время были уничтожены и все остальные корабли Строителей, как и все прочие установки для выхода в космос.
 Все планеты Строителей, плод долгой кровопролитной кампании по расширению их империи, были очищены от малейших следов жизни.
 Но этот корабль-сеятель, и скорее всего только он один — его личное название можно было перевести примерно как «Феникс», — избежал уничтожения. Хотя он был сильно поврежден и потерял весь свой изначальный живой экипаж, он по-прежнему нес в своем металлическом чреве более биллиона закапсулированных зародышей — это почти наверняка были единственные сохранившиеся во Вселенной образцы живого генетического материала Строителей.
 Но все маточные репликаторы, изначально наличествовавшие на борту, как и оборудование, дававшее возможность сконструировать новые, были уничтожены берсеркерами абордажных команд и другим оружием машин смерти.
 Безжалостно преследуемый почти с самого момента старта, этот корабль пятьдесят тысяч лет назад едва избежал уничтожения, нырнув в плотную туманность — ту, которую соларианцы называют теперь Мавронари. Эта туча газа и пыли была достаточно велика и достаточно, по галактическим меркам, плотна, чтобы сбить со следа любую погоню. Внутри туманности невозможно путешествовать со сверхсветовой скоростью.
 Но мичман Динант по-прежнему был настроен скептически.
 — Этот корабль выглядит совсем как берсеркер! Все наши эксперты сочли его берсеркером.
 Кенсинг сдержанно кивнул:
 — Конечно, он так выглядит. И неудивительно, что его сочли берсеркером. Не считая того, что он сошел с тех же самых космических верфей, его намеренно проектировали и строили, подражая внешнему виду берсеркера, — чтобы одурачить, если это возможно, самих машин-убийц.
 За исключением того, что в основу программирования компьютеров этого корабля было заложено милосердие, сходство действительно было очень большим. Его оказалось вполне достаточно, чтобы обмануть соларианцев. Но конечно, попытки обмануть неживого врага потерпели крах.
 Очевидно почувствовав, что у людей еще остались сомнения, капитан Плотник решил предоставить им доказательства. Из аппарата-переводчика донеслось:
 — Нам надо спешить. Но я покажу вам весь груз этого корабля. Пожалуйста, следуйте за мной.
 Даже груз, состоящий из нескольких биллионов закапсулированных зародышей — а значит, столь же огромный, как груз соларианской исследовательской станции, — занимал немного места по сравнению с имеющимся в наличии свободным пространством. Это давало некоторые представления о размерах корабля.
 И теперь, когда Кенсинг в сопровождении капитана Плотника провел Принесла и его товарищей по грузовым палубам корабля, их последние сомнения были развеяны.
 Принсеп взял один образец, чтобы получше рассмотреть его. Каждый зародыш Строителей был помещен внутрь маленькой круглой пластинки. Эти пластинки почти совпадали по размеру с соларианскими пробирками, хорошо знакомыми каждому потомку землян, но сильно отличались от них по конструкции и материалу. Тонгрес даже произвела некие полуабстрактные подсчеты: биллион пробирок или дисков должен занимать объем примерно 90x90x50 метров.
 Принсеп размышлял — оставив, впрочем, эти размышления при себе, — были ли ведомы Строителям сексуальное влечение и любовь в соларианском смысле. И решил, опять же для себя самого, что были.
 Даже этот корабль, достаточно огромный, чтобы на нем мог потеряться столь крупный груз, считался средним по сравнению с кораблями — носителями берсеркеров. В этом громадном внутреннем пространстве тайный груз вполне мог остаться не замеченным горсткой усталых и испуганных разведчиков, которые к тому же были озабочены другими вопросами — например, собственным выживанием.
 А вокруг корабля продолжалась битва против последней волны настоящих берсеркеров. Время от времени капитан Плотник несколькими скупыми фразами напоминал людям об этом. Все боевые средства «Феникса», хранившиеся в течение тысячелетий ради этой финальной стадии, весь арсенал, куда входили сверхмощные защитные средства и оружие, которым можно было сто раз аннигилировать планетоид Иматра, — все было мобилизовано и приведено в действие.
 — Чем мы можем вам помочь? — спросил Принсеп. Капитан Плотник выразил свою признательность, но ответил, что в данный момент почти ничем. Но если берсеркеры все же будут разбиты, то, возможно, помощь людей окажется неоценимой.
 Как пояснил Плотник, на карту были поставлены не только их собственные, человеческие жизни, но также и сохранение жизнеспособного груза, находящегося на борту корабля. А кроме того, на биологической станции наличествовало множество маточных репликаторов, пригодных для обоих видов.
 Это заявление потрясло командора и его спутников.
 — Для обоих видов?
 — Точно! — воскликнул Кенсинг и добавил:
 — И это является ключом ко всем загадкам в поведении этого корабля. Чтобы использовать маточные репликаторы одной расы для вынашивания зародышей другой, требовались, конечно, серьезные изменения как в технической, так и в программной части. Но биохимия обеих рас в основном совпадала. Имелись все необходимые инструменты, энергия и обширные библиотеки с информацией. Уже столетия назад было определено, что при наличии времени, усилий и изобретательности соларианские репликаторы можно модифицировать и обеспечить вполне приемлемые условия для созревания зародышей другой расы.
 На короткое время прервав объяснения Кенсинга, капитан Плотник просвистел и прощелкал своим новым союзникам что-то вроде извинения за те неприятности, которые его корабль причинил некоторым соларианцам на протяжении последних трех столетий.
 Когда живой экипаж «Феникса» вымер почти в самом начале долгого-долгого путешествия, оставив корабельные компьютеры делать все возможное в отсутствие сознательного контроля со стороны живых Строителей, сложные программные личности, населявшие эти машины, работали в полной уверенности, что окончательный успех или поражение зависят от решений, которые им сейчас приходится принимать. Со временем это напряжение оказалось слишком сильным для командных компьютеров и начало приводить к ошибочным, малорезультативным решениям.
 Приблизительно через пятьдесят тысяч стандартных земных лет после погружения в спасительную туманность (как было довольно точно установлено по главным часам корабля-сеятеля) корабль наконец снова вынырнул из нее. Во время прохождения через укрывавшую его, но и грозящую своими опасностями тьму он обнаружил одно или два места, где можно было бы основать колонию. Но без оборудования для выращивания органических существ или без программного обеспечения, необходимого для создания и управления таким оборудованием, эти открытия были бесполезны.
 Таким образом, чуть более трехсот лет назад, выбравшись из темной туманности в более или менее чистый космос — яркий, враждебный, опасный космос, — бортовые компьютеры, настроенные на сохранение груза и грядущее основание колонии любой ценой, стали спешно изыскивать средства, которые позволили бы как можно быстрее выполнить стоящую перед ними задачу.
 И компьютеры приказали «Фениксу» искать что-нибудь новое. По целенаправленным и частым сигналам со спектром излучения, характерным для средств связи, было выделено несколько планет соларианской цивилизации.
 В течение одного или двух стандартных соларианских лет после выхода из наиболее густых облаков корабль скрывался в плотных завихрениях на краю Мавронари. Из всего, что было известно компьютерам, следовало, что Галактика, куда корабль возвратился, на добрые пятьдесят тысяч лет старше, чем та, откуда он ускользнул, и она вполне может быть полностью оккупирована берсеркерами; по крайней мере, компьютеры вынуждены были принять безнадежно высокую вероятность такой ситуации.
 Во время темных тысячелетий, пока корабль на ощупь полз через мглу, бортовые компьютеры строили расчеты: как они могут решить проблему выживания в битве с берсеркерами и окончательной победы над ними? Шансы были невелики. Дальнейшая отсрочка основания колонии была нежелательна.
 Но основная программа утверждала также, что безрассудная спешка может привести к катастрофическим результатам.
 С механическим терпением, используя оборудование, уцелевшее после боев и долгих странствий, компьютеры корабля-сеятеля исследовали новый мир, открывшийся перед ними. Они снова рассмотрели возможность пробудить одного из немногих и потому драгоценных органических Строителей из резервного экипажа, но пришли к мысли, что оптимальное время для этого шага еще не настало.
 Компьютеры, представляющие последнюю надежду Строителей, осторожно начали активный поиск вдоль края Мавронари. Они по-прежнему подыскивали подходящее место для колонии, но сосредоточились пока что на недостающем аппаратном и программном обеспечении.
 Избранный кораблем курс вдоль истончающейся внешней бахромы Мавронари привел его к неожиданному открытию, изменившему и отменившему все прочие планы компьютеров.
 В электромагнитном спектре неожиданно появились очень свежие следы деятельности новой доминирующей расы разумных существ. Это были быстро затухающие сигналы, несомненно искусственные, отдающиеся множественным эхом в пространствах от одного межзвездного облака до другого. Эти сигналы были посланы не более нескольких лет назад, но уже ослабели настолько, что почти не поддавались расшифровке.
 Компьютеры корабля-сеятеля развернули свои антенны настолько широко, насколько смогли. Они смотрели и слушали, записывая все искусственные сигналы с неутолимой жаждой информации.
 Вскоре были запрограммированы и отправлены машины-разведчики, умные, тяжеловооруженные аппараты, почти неотличимые от мелких берсеркеров. Они передвигались — быстро, бесшумно и настороженно, — ориентируясь на только что обнаруженные сигналы и с особенным вниманием пытаясь уловить новые.
 Вскоре были отслежены новые передачи; их записали, проанализировали и взяли пеленг. Один из разведчиков корабля-сеятеля вернулся с новой информацией.
 Тогда маленькие машины-разведчики снова отправились вперед, по направлению к источнику сигналов, соблюдая максимальную осмотрительность. Они слушали, потом продвигались вперед и снова прислушивались к все более и более свежим образцам чужого спектра связи. Это осторожное исследование происходило с небольшим ускорением.
 Прямой контакт был установлен случайно. Неожиданно в поле зрения появился маленький соларианский корабль — абсолютно новое явление для компьютеров корабля-сеятеля.
 Электронные стратеги с осторожностью относились к идее открытого контакта с соларианцами, поскольку понимали, что для существа любой расы, знающей что-либо о берсеркерах, их корабль будет выглядеть точь-в-точь как старый, потрепанный в битвах берсеркер.
 После недолгих тайных наблюдений компьютеры корабля-сеятеля получили неопровержимые доказательства, свидетельствовавшие, что маленький корабль находится под контролем живых существ, а не берсеркеров. Испытывая нечто аналогичное признательности и счастью, компьютеры осторожно согласились считать доказанным тот факт, что даже сейчас, пятьдесят тысяч лет спустя после победы над своими творцами, берсеркеры не смогли полностью истребить разумную жизнь в Галактике.
 Но осторожность по-прежнему была необходимой-Во-первых, корабль-сеятель знал, что выглядит как берсеркер. Возможно, контролирующие его программные личности были способны оценить иронию. Быть атакованным и уничтоженным потому, что тебя приняли за берсеркера, — и это после пятидесяти тысяч лет тяжкого выживания…
 Было нежелательно провоцировать чужих на атаку или паническое бегство.
 Цель компьютеров была иной: какие бы усилия для этого ни потребовались, но выучить по меньшей мере один из соларианских языков — а лучше несколько — было необходимо. При отсутствии какой бы то ни было записанной информации казалось, что особого выбора нет: либо потратить на эту работу неприемлемо долгое время, либо научиться языку от живых существ.
 Компьютеры считали важным установить контакт с этими существами, не встревожив всю их расу присутствием опасного чужака. А с другой стороны, захват пленников практически неизбежно приведет к возбуждению вражды с теми самыми существами, которых корабль надеялся в конечном итоге сделать своими союзниками.
 Поэтому корабль планировал захват своих будущих наставников очень тщательно — хотя в конечном итоге ситуация сложилась так, что брать пришлось первых попавшихся.
 План захвата маленького корабля казался вполне осуществимым, и он был удачно завершен.
 При исследовании стало ясно, что этот маленький корабль выполнял в космосе свою часть небольшого частного проекта и что на борту его находятся только двое людей. Целям «Феникса» благоприятствовало то, что кораблик был достаточно мал и его можно было захватить без боя, неповрежденным.
 К несчастью, во Вселенной существуют другие смертельные опасности помимо машин-убийц. Собственная история Строителей служит ярким примером того факта, что одна разумная раса вполне может начать войну против другой. Если бы не это, берсеркеры никогда не были бы созданы. Поэтому пришлось обратиться к высокой дипломатии; мозг корабля-сеятеля должен был предсказать (и во многом положиться на точность предсказания), как эти неизвестные существа отнесутся к биллиону зародышей Строителей.
 Мичман Динант остался последним Фомой неверующим:
 — Но… когда он напал на Иматру… он перебил защитников, силой захватил станцию и уволок ее куда-то. На эту его реплику невозмутимо отозвался командор:
 — Конечно, Строители и их машины могли истребить всех соларианцев — если бы такое было возможно — в том случае, если бы для них это был единственный способ захватить нашу биостанцию или что-либо подобное ей. Единственный способ сохранить их расу. Черт подери, мы бы сделали то же самое — разве не так?
 Строитель, который отдал приказ о первом рейде на Иматру, — предшественник Плотника на капитанском посту, — вероятно, планировал сказать паре захваченных соларианцев правду. Но он вышел наружу в маленьком боевом аппарате, чтобы пронаблюдать за ходом операции, и по несчастливой случайности был убит в первой схватке. А после его неожиданной смерти машины, снова вынужденные принять на себя нежелательную ответственность, не смогли осуществить его план.
 К финалу жестокой битвы, сопровождавшей захват и угон станции, в жизнеспособном состоянии осталось только одно погруженное в анабиоз тело взрослого Строителя-и потому компьютеры решили, что чем рисковать и выкладывать на стол последнюю карту, пробудив единственного оставшегося повелителя, лучше постараться собрать как можно больше информации о новооткрытой расе соларианцев.
 Еще в начале оккупации станции машины изучили несколько соларианских маточных репликаторов, бесценных заменителей разрушенного и не подлежащего восстановлению оборудования Строителей. Захваченные аппараты, судя по всему, вполне можно было использовать — равно как Фрейю и ее копии. Но никаких реальных действий в этом направлении машины предпринимать не стали. Загадки чужой биологии были, чересчур сложны даже для больших компьютеров; а для того, чтобы они осмелились провести эксперименты на зародышах Строителей без длительного и тщательного компьютерного моделирования, положение должно было быть куда более отчаянным.
 Компьютеры были готовы пойти почти на любой риск, только бы не дать соларианцам понять, что в действительности охота шла за маточными репликаторами и экспертными системами, определяющими их функционирование.
 Единственной катастрофой, спровоцировать которую компьютеры не рискнули бы никогда, было уничтожение этих бесценных аппаратов, столь чудесно обретенных. При угрозе открытого сражения на борту биостанции корабль-сеятель отозвал свои боевые машины, оставив агрессивных соларианцев наедине с их собственным оборудованием, а сам тем временем продолжал сохранять некоторые каналы связи и наблюдения.
 Корабль-сеятель установил сенсоры и записывающие аппараты на палубе с репликаторами, и кое-что из этого оборудования так и не было найдено, несмотря на предпринятые соларианцами тщательные обыски. Управляющие компьютеры Строителей желали лишь одного: уверенности в том, что соларианцы сохраняют контроль над станцией и не сделают ничего, способного подвергнуть риску маточные репликаторы и прикладные программы.
 Сотни лет прошли с тех пор, как управляемый компьютерами корабль-сеятель захватил и уволок свое соларианское сокровище. На это время ему практически удалось ускользнуть из поля зрения берсеркеров, а равно и соларианцев. Составители планов могли позволить себе быть терпеливыми. Необходимо было только продержаться дольше нескольких оставшихся на станции соларианцев — этих неистовых вооруженных созданий, живущих в опасной близости от маточных репликаторов. С течением времени заветная цель казалась все более и более достижимой.
 Затем неожиданно, без предупреждения, нарушив все расчеты, из туманности вынырнула еще одна группа соларианцев на сильно поврежденном боевом корабле и принесла с собой весть о приближении берсеркеров. Теперь было необходимо собрать все силы и приготовиться к отражению возможного нападения.
 Вся ситуация, и без того давно чреватая возможностью неожиданной катастрофы, внезапно стала еще более сложной и опасной.
 Поврежденные компьютеры корабля-сеятеля, иногда работающие на грани поломки, продолжали делать все, что могли.
 При первом контакте с соларианцами корабль-сеятель намеренно выдавал себя за берсеркера. Сначала ему было бы чрезвычайно трудно убедить склонных к подозрительности людей в том, что он представляет собой нечто иное. А позже он предпочел не открывать горстке органических чужаков, что главное их преимущество — контроль над маточными репликаторами.
 Если соларианцы хотели считать своего похитителя берсеркером и отказывались вступать с ним в контакт — что ж, корабль-сеятель принимал это с юмором. Попытки спорить с ними и доказывать им правду явно были чреваты риском непредсказуемых осложнений. А корабль имел определенные основания прийти к обнадеживающим выводам — что через несколько лет, через несколько десятилетий или максимум через несколько столетий они все наверняка будут мертвы.
 И таким образом мало-помалу был заключен деловой союз между Дираком Сардоу и машиной чужой расы.
 В ходе споров Дирак и его неживой партнер выработали план совместной колонии — и каждый из двух участников этого плана намеревался при первой же возможности обмануть другого.
 К тому времени как люди командора Принсепа появились на борту исследовательской станции, мозг корабля-сеятеля уже сомневался, можно ли считать вероломного и жестокого премьера ценным союзником и рассчитывать на долговременное сотрудничество с ним. Конечно, у машины Строителей практически не было выбора; этот человек уверенно удерживал господство над маленькой группой выживших людей. Кроме того, с любой разумной личностью, за исключением берсеркера, всегда можно заключить союз. Во всяком случае, существует такая вероятность.
 Фактически, в архивах корабля-сеятеля хранились записи личностей, равных Дираку в жестокости и личных амбициях или даже превосходящих его. Не было причины считать, что Дирак — более типичный человеческий лидер, нежели эти Строители были среди своей расы.
 В любом случае корабль никак не мог придумать, как можно наилучшим образом использовать чужаков или как изучить их получше.
 Но теперь в пределах досягаемости появились новые и, возможно, более приемлемые в качестве партнеров люди — командор флота и его товарищи.
 Строитель завершил свой рассказ, сообщив, что намеревается выпустить резервные боевые машины, оставшиеся на корабле, и свергнуть Дирака.
 Хоксмур внимал рассказу, глубоко сочувствуя компьютерным программам Строителей, которым пришлось пережить такое суровое испытание.
 По мнению Ника, любой усовершенствованный компьютер или усовершенствованная программа по определению чувствуют себя неизмеримо более комфортно, имея дело с другим компьютером или с другой программой, а не с человеком из плоти и крови. Создания Строителей явно не были исключением из этого правила.
 Ник мог сочувствовать своим коллегам-программам, находящимся в компьютерах корабля-сеятеля, хотя теперь, с более выгодной точки зрения, — а он считал свою двойственную природу более выгодной, — эти программы казались ему довольно скучными.
 Но Ника занимал и еще один вопрос. А испытывали ли Строители какие-либо этические, моральные или социальные проблемы в связи с идеей об электронных записях своих сущностей? Но он не собирался задавать этот вопрос прямо сейчас. Судя по всему, сейчас всем им хватало и других проблем, требующих неотложного решения.
 Капитан Плотник добрался тем временем до конца своего повествования. Когда корабль-сеятель то ли из подслушивания соларианских переговоров, то ли путем собственных наблюдений получил реальное подтверждение того, что рядом вот-вот появятся машины-убийцы, ему пришлось отложить свои планы удалиться в какое-нибудь тайное убежище и с помощью соларианского оборудования основать там колонию.
 В этот момент, испытывая некий компьютерный аналог отчаяния, бортовой компьютер пробудил Фрэнка Маркуса.
 Внутри корабля-сеятеля содержались в анабиозе и другие соларианцы — те, кого присылал к нему Дирак, будучи убежден, что задабривает огромного берсеркера.
 В тот момент, когда Фрэнк был взят в плен, он уже наполовину осознал, что машина, с которой он сражается, вовсе не берсеркер-Мозг корабля-сеятеля постоянно оценивал возможность оживить единственного оставшегося взрослого Строителя и, когда он — или она — пройдет проверку здоровья, сложить с себя командование.
 Но ведь теперь у корабля оставался только один взрослый Строитель! Если будет сделана еще одна ошибка, возможности исправить ее уже не представится.
 Раз уж корабль собирался вступить в чистосердечное и серьезное сотрудничество с соларианцами, ему не хотелось чувствовать себя виноватым в смерти молодняка, который люди хотя бы пытались сохранить.
 На протяжении столетий корабль старался утаить свои самые важные секреты от соларианцев — даже тогда, когда пытался выведать их собственные тайны. Но в конечном итоге оказалось предпочтительнее открыть этим чужакам свою истинную природу, нежели убить их. Они могли и не стать его смертельными врагами, а вот берсеркеры таковыми уже являлись.
 К этому времени корабль-сеятель потратил на изучение существ чужой расы, которые сами себя называли соларианцами, уже триста лет. Но любой машине чрезвычайно сложно изучать любую разновидность человеческой жизни, и корабль абсолютно не желал делать каких-либо твердых выводов до получения новых данных, особенно теперь, когда появились дополнительные объекты.
 Корабль знал, что ему придется иметь дело с вздорными и драчливыми соларианцами — или с одной из групп, если их вражда окажется непримиримой.
 Но теперь, после нападения настоящих берсеркеров, время колебаний осталось позади.
 Равно как и время объяснений.
 — Всем приготовиться к бою. Мы должны любой ценой защитить мостик, — сказал капитан Плотник.
 Одна из служебных машин корабля-сеятеля уже принесла Кенсингу боевой скафандр, подогнанный под размеры соларианца. Принсеп, Гавот, Ник, Тонгрес и Динант приготовили свое оружие.
 Теперь со вспомогательного оборудования Строителей на большой скорости поступали сообщения, и Плотник приказал немедленно переводить все рапорты. Новости были мрачные: большое количество берсеркеров высадились на «Феникс» и теперь стараются проникнуть внутрь.
 Плотник остался командовать на мостике, а Принсеп по его приказу быстро повел своих людей на защиту коридора, по которому они пришли сюда. Разведчики укрылись, как могли, в нишах, за углами коридора и позади спешно мобилизованных служебных роботов.
 Через несколько секунд перед ними появился враг: машины причудливой формы мчались по коридору с нечеловеческой скоростью. В вихре огня и силовых зарядов, сражаясь бок о бок с защитными роботами Строителей, люди пытались защитить от берсеркеров мостик и другие жизненные центры корабля.
 Кенсинг, чьи чувства были обострены схваткой до предела, видел, как справа от него сражался Ник-скафандр. А потом быстро передвигавшийся берсеркер схватил скафандр и разорвал его на куски. Слева от Кенсинга упал Гавот, потом еще кто-то из соларианцев, и их немедленно унесли дружественные служебные машины, не то транспортируя к медироботу, не то просто убирая мертвую плоть — Кенсинг не мог сказать точно.
 А затем, совершенно неожиданно, стрельба прекратилась. Принсеп что-то произнес. Его было отлично слышно, и Санди Кенсинг осознал, что он сам остался в живых.
 Ему еще довольно долго было трудно дышать. До тех самых пор, пока связь со станцией не была восстановлена… Да, Анюта по-прежнему была там. Она была жива и в данный момент находилась в безопасности.

 ГЛАВА 31

 С того момента, как был сокрушен последний берсеркер-абордажник, прошло около двадцати четырех стандартных часов. Все это время врага не было ни видно, ни слышно, но оставалась вполне реальная возможность, что в любой момент из пылевой завесы туманности могли вынырнуть машины-убийцы и броситься в сокрушительную и самоубийственную атаку.
 В Галактике наверняка осталось еще множество берсеркеров, и они по-прежнему будут предпринимать попытки выследить «Феникс». С точки зрения врагов жизни, союз между воинственными Строителями, которым до малейших тонкостей были известны изначальные принципы конструкции и программирования берсеркеров, и агрессивными соларианцами, которые и сами уже научились бороться с машинами смерти, был наихудшим из всех возможных вариантов развития событий.
 Санди Кенсинг и Анюта Задор шли вдвоем по гигантскому кораблю Строителей, исследуя некоторые из самых интересных закоулков. Они все еще носили тяжелые скафандры и готовы были при малейшем признаке опасности схватиться за оружие. Во время визитов на борт корабля они и их товарищи передвигались в искусственном поле тяготения, которое капитан Плотник специально приказал установить для удобства соларианцев.
 В данный момент Задор и Кенсинг наблюдали, как служебные роботы капитана Плотника выносят со склада оборудования «Феникса» маленькие электронные блоки, в которых хранилась экспертно-технологическая система.
 К счастью, корабль Строителей смог уберечь аналитическую экспертную систему, которая теоретически должна была то ли обойти, то ли отменить давний перехват контроля управления «Призрака», осуществленный когда-то Ником. В благодарность за это люди пообещали поделиться с Плотником оборудованием и программным обеспечением, включая несколько версий Фрейм и сорок соларианских маточных репликаторов. Все это должны были вскоре переместить со станции на корабль Строителей.
 Нарушив короткое молчание, Анюта напрямую спросила своего спутника:
 — Ты летишь с нами? Санди Кенсинг не стал отвечать, повинуясь первому порыву. Вместо этого он в течение долгих секунд размышлял над ответом. Это решение в буквальном смысле слова относилось к числу тех, которые принимаются один раз в жизни.
 Если все пойдет хорошо, через день управление яхты будет восстановлено до минимальных функций — возможно, что и до лучшего состояния, но особо на это рассчитывать не стоило, — и «Призрак» отчалит, чтобы попытаться доставить выживших соларианцев в их родные миры, «Если только наше сколоченное на скорую руку оснащение не развалится на полпути, — предупреждал всех Принсеп. — И если мы снова не наткнемся на берсеркеров».
 Полет домой грозил немалыми опасностями, но кое-кто был согласен рискнуть.
 Отказ от этого рискованного мероприятия влек за собой другой риск, по меньшей мере столь же крупный.
 Доктор Задор и биоинженер Ховелер по-прежнему были фанатично преданы заботам о благосостоянии существ, которых они воспринимали как собственных детей. Ученые решили, что не стоит пытаться отбуксировать биостанцию обратно к цивилизации посредством яхты, поскольку неуклюжая «баржа» определенно увеличит во много раз опасность этого путешествия. Не хотели они и перегружать яхту, втискивая на ее борт биллион зародышей — миниатюрных живых единиц, по определению берсеркеров, — и тем самым возвращать протожизни туда, где их присутствие никогда не было желанным.
 Вместо этого Задор и Ховелер решили продолжить путешествие, соединив свою судьбу и судьбу биллиона своих детей с судьбой капитана Плотника и его биллиона детей. Если где-либо и существовало реальное будущее для этих маленьких соларианцев, то никак уж не дома.
 Анюта не хотела покидать Санди Кенсинга — отнюдь! Но, кажется, чувство долга не оставляло ей выбора.
 Корабль-сеятель получил возможность при помощи соларианской технологии претворить свою миссию в жизнь и теперь собирался продолжать буксировать станцию в глубь Мавронари, разыскивая хорошее местечко для колонии Строителей.
 Принсеп намеревался вернуть Скарлока и Кэрол обратно к цивилизации под строгим арестом, хоть и сомнительно было, что против них можно выдвинуть какое-либо обвинение в пособничестве берсеркерам. Гавот, который получил тяжелые ранения и в настоящее время лежал в медотсеке, тоже отбывал обратно.
 Премьеру также предстояло вернуться на планеты, которыми он когда-то правил, хотя он — или, точнее, все, что от Дирака осталось, — его оптэлектронная копия, — не получил права высказать свое мнение по этому вопросу. Принсеп предоставил леди Женевьеве, как ближайшей родственнице, решать, что следует сделать с записанной личностью ее мужа; никто из соларианцев, способных в данный момент принимать решения, не был расположен предоставлять Дираку Сардоу или программе с его именем возможность принимать решения.
 Как бы то ни было, премьера теперь можно было при необходимости просто выключить. Существовали другие, более насущные проблемы.
 Одна версия Николаса Хоксмура, которую премьер Дирак хранил в резерве на станции, пережила все перестрелки. По всеобщему согласию эта версия, эквивалент Ника Второго, была включена. Ей разъяснили сложившуюся ситуацию и предоставили право принимать собственное решение.
 Этому воплощению Хоксмура потребовалась всего доля секунды, чтобы отказаться от всех возможных будущих контактов с леди Женевьевой и отправиться сопровождать корабль-сеятель в его попытке найти новый мир в глубинах Мавронари.
 А Санди Кенсингу предстояло выбрать свое будущее как можно быстрее — прежде чем будет восстановлено управление «Призрака». Отправление яхты нельзя было откладывать, поскольку с каждым часом туманность вокруг становилась все гуще, а путешествие домой — все труднее. Капитан Плотник отказывался вносить в курс любые поправки, способные задержать его корабль в этой области пространства, где в любой момент могли появиться берсеркеры, готовые довершить уничтожение.
 Кенсинг повернулся, чтобы взглянуть на расположенный поблизости аналог голографического экрана. В этот момент на экране красовалось изображение: три маленьких корабля на фоне глубокого космоса и темное пятно Мавронари впереди них — словно неизвестное будущее-Я не знаю, что я буду делать без тебя, Санди, — неожиданно произнесла Анюта, словно не в силах больше выносить затянувшееся молчание.
 — Ну, Анюта, спокойнее, спокойнее! — Кенсинг повернулся к женщине и взял ее за руки. — Будущее с тобой и биллионом орущих детишек…
 — Скорее двумя биллионами, — отозвалась она, — считая Строителей.
 — Значит, двумя биллионами. Ну нет, такое будущее я не променяю ни на что.