Аннотация: Опера-напарники Акулов и Волгин расследуют серию убийств, которая приводит их к афёре пятилетней давности с заводом «Тяжмаш». Тогда группа людей, в своём кругу называвших себя «ворами по закону», наладила нелегальную продажу металлов за рубеж. А теперь кто-то их планомерно отстреливает…


---------------------------------------------


 Андрей Кивинов, Сергей Майоров
 Акула. Отстрел воров


 Все описанные события и персонажи являются вымышленными, любые совпадения с имевшими место в действительности — случайны.




 — Мы тебя убьём, ограбим, но перед этим выпьем все твои лекарства и никогда не будем болеть!

    Бармалей, к/ф «Айболит — 66»



 Глава первая


 На улице давно стемнело.
 Комнату освещала только слабая настольная лампа, не пригодная для создания деловой обстановки.
 Углы помещения тонули во мраке, да и лицо человека, свободно откинувшегося на спинку кожаного кресла, можно было разглядеть весьма смутно. Мужчина сидел с закрытыми глазами, руки покоились на подлокотниках, а ноги в лёгких не по сезону ботинках были задраны на стол и вытянуты в самый круг тусклого света. Он никому не подражал и не демонстрировал тренированность. В такой позе ему действительно было удобно.
 Зазвонил телефон.
 Мужчина нахмурился. Сигнал подал аппарат, номер которого был известен немногим. Как правило, такие звонки, особенно по вечерам, сулили одни неприятности.
 Второй звонок, третий.
 В окошечке определителя номера алели горизонтальные прочерки.
 Телефон стоял на краю стола — пришлось опустить ноги на пол и коснуться грудью столешницы, чтобы до него дотянуться. В круг света попала тонкая жилистая рука, высунувшаяся из рукава чёрного пиджака. Под кожей проступали бугристые вены. На пальце левой руки сверкнул перстень с мусульманской символикой. На блестящем лысом черепе появился блик.
 Мужчина снял трубку и поднёс её к уху, натянув провод.
 — Слушаю.
 Одновременно с ответом бесшумно заработал диктофон.
 — Василий Петросович Громов?
 Хозяин кабинета напрягся. Голос звонившего был искажён специальным устройством и звучал как неживой. Так говорили роботы в старых фантастических фильмах.
 — Кто это?
 Ему ответили.
 Фраза прозвучала напыщенно. Киллеры так не говорят. Они вообще не говорят с жертвой.
 Скорее всего, это чья-то дурацкая шутка.
 Чья?
 У Громова имелись враги, но не было друзей, способных на такого рода остроты.
 — Ты не ошибся номером, парень?
 — Я знаю, кому звоню.
 — Тогда объясни-ка подробнее, а то я не понимаю…
 — Апрель девяносто пятого года.
 Громов непроизвольно потёр пулевой шрам на плече. Дальнейших уточнений не требовалось, он понял, о каких событиях говорит «робот». Та перестрелка не скоро забудется. Первоапрельский день пятилетней давности был горячим. Противник, с которым рассчитывали справиться без осложнений, неожиданно оказался шустрым и тренированным. Будь у него «взрослый» ствол, а не хлопушка калибра 6,35 миллиметра, расклад мог получиться иным.
 Громов обдумал услышанные слова. Он был уверен, что давняя история не может иметь продолжения. Столько воды утекло — и на тебе!
 — Нам нужно встретиться, — предложил он, намереваясь поторговаться об удобных для него месте и времени. — Это не телефонный разговор. Я понял, кого ты имеешь в виду, но я не при делах в той истории. Могу доказать.
 Говорил и прикидывал: устроить грамотную засаду и шлёпнуть наглеца без церемоний? Или все-таки лучше сначала поговорить, дать ему возможность больше проявить себя, а там уж решать?
 Ответ огорошил.
 — Да? — переспросил Громов. — Тогда чего же ты хочешь?
 Пауза.
 Ответ.
 И короткие гудки прежде, чем Василий Петросович успел взорваться ругательствами.
 Записывающее устройство щёлкнуло, отключаясь.
 Громов положил трубку.
 Ну и дела! Вот уж с какой стороны не ожидалось подвоха… И откуда он узнал этот номер?
 Громов поднялся с кресла и сделал два шага к окну. Чуть раздвинул горизонтальные планки жалюзи. С высоты семнадцатого этажа заснеженный город просматривался до самой окраины. В дневное время панорама вызывала тоску: мрачные кварталы гигантских промзон, на большинстве из которых производство давно развалилось, да теснящиеся друг к другу «хрущевки». Вечером, когда сумрак скрывал разбитые мостовые, косые заборы и строительный мусор, картина менялась. Именно поэтому Василий Петросович и выбрал квартиру на последнем этаже. Ему предлагали любую, но Громов остановился на этой, достаточно скромной, двухкомнатной. Возникли даже мысли о том, чтобы переехать сюда на постоянное жительство, но жена воспротивилась, и он не стал спорить. Быстро провёл необходимый ремонт и переоборудовал квартиру в нечто вроде офиса, где изредка принимал посетителей, хранил картотеку или же просто отдыхал, когда хотелось побыть в одиночестве.
 Обратив внимание, что стоит сбоку от окна, словно бы прячется от кого-то, Василий Петросович выругался и отпустил жалюзи. Тонкие планки встали на место. На такой высоте снайпера можно не опасаться… Да и вообще, нужно ли его опасаться?
 Громов включил верхний свет и стал собираться. Кассету с записью телефонного разговора бросил в средний ящик стола, где уже находилось несколько таких же, использованных и чистых. Сначала хотел убрать её в сейф, но передумал, — вдруг с ним что-нибудь действительно случится, тогда будет лучше, если кассету найдут как можно скорее.
 В шкафу между запасным костюмом и дублёнкой висел лёгкий кевларовый бронежилет. Белая ткань оставалась девственно чистой: Громов купил его два года назад и ни разу не надевал. Надеть? Он ткнул в «броник» указательным пальцем. Если всерьёз задумали устранить, то бронежилет не поможет. Как и пистолет.
 Тем не менее, Василий Петросович сбросил пиджак и облачился в защитное средство. Регулируя наплечные лямки, он криво усмехался.
 Со спины и боков дублёнка надёжно скрывала «жилетку», но спереди она доставала почти до узла галстука и была, конечно, заметна из-под пиджака. Пришлось маскироваться шарфом. Оглядев себя в зеркале на внутренней стороне дверцы шкафа, Василий Петросович остался доволен, насколько это было возможно в такой ситуации, и направился к выходу из кабинета.
 На правой стене располагался ряд фотографий. Все карточки были старыми, заметно выцветшими и пожелтевшими. Сын армянина и украинки, Громов родился и вырос в Баку. Отец бросил семью ради молодой женщины, мать надорвалась на трех работах и умерла, когда единственному сыну не исполнилось и четырнадцати. Родственники пристроили в Суворовское училище. Потом — Челябинское танковое, лейтенантские погоны, недолгая служба в Туркестанском военном округе и три года Афганистана… До определённого момента Василий Петросович мог заслуженно гордиться своей биографией, и фотоснимки относились исключительно к этому этапу его жизненного пути.
 В соседней комнате перед компьютером сидел помощник, плотный двадцатилетний парень по имени Кирилл. По поводу его боевых качеств Громов не обольщался, знал, что, случись настоящая заваруха, тот окажется скорее помехой, и таскал за собой Кирилла исключительно в целях поддержания имиджа и решения вопросов бытового характера. Например, чтобы не ловить тачку, когда переберёшь в ресторане. Кирилл не пил даже безалкогольного пива и терпеливо дожидался в машине, пока хозяин гуляет с друзьями, умело махал веником в бане и мог быстро организовать девочек на любой вкус, если компании хотелось развлечься.
 Помощник играл в компьютерную «стрелялку». Выставив перед собой авиационный пулемёт с вращающимися стволами, нёсся по коридору средневекового замка и мочил неуклюжих гестаповцев, со всех сторон подворачивающихся под его горячую руку. Процесс увлёк Кирилл настолько, что он даже не услышал, как за его спиной открылась дверь, а на экран монитора упала полоса света.
 Громов стоял, не прерывая игру. Но стоило ему грустно подумать, что это — все, на что Кирилл способен, как помощник допустил ошибку и подставился под автоматную очередь немца. Экран монитора стал красным, замигала надпись: «Game over».
 — Закругляйся.
 — А? — Кирилл оглянулся на шефа, несколько раз недоуменно моргнул и, словно отходя от пережитого, улыбнулся, — Да, я сейчас. Быстро.
 Быстро не получилось. Сначала «повис» компьютер, потом долго не могли включить охранную сигнализацию.
 Спускались на лифте. Он был иностранного производства, добротный и чистенький, но на удивление неторопливый. Вышли в подземном гараже. На ходу доставая ключи, Громов кивнул дежурному в стеклянной будке.
 Машин стояло около десятка. Большинство квартир в недавно отстроенном доме пустовало. Проектировщики и строители потрудились на совесть, но выбор места под застройку был сделан откровенно неудачно. Покупатели не торопились выкладывать тысячи долларов за квадратные метры с видом на помойку и коптящие трубы. В отличие от Громова, их не прельщала перспектива ждать темноты, чтобы полюбоваться на окрестный пейзаж. Положа руку на сердце, Василий Петросович готов был признать, что и его бы такое положение дел не устроило, если бы, во-первых, пришлось платить за квартиру свои кровные, а во-вторых, жить в ней постоянно. Так что права была Александра, когда воспротивилась переезду.
 Чёрный внедорожник «мерседес-С500», купленный в автосалоне неделю назад, занимал место в отдельном ряду, самом удобном, предназначенном для жильцов, готовых раскошелиться для подтверждения своего особого статуса. Из десяти иномарок, присутствовавших в гараже, половина стояла именно на этих обозначенных жёлтой краской квадратах, хотя вокруг было столько свободного места, что даже полный «чайник» сумел бы выбраться задним ходом из самого дальнего закутка.
 Часто Громов сам управлял «мерседесом», но сегодня пустил за руль Кирилла.
 — Давай на Южное кладбище.
 — Куда?
 Объяснять мотивацию приказания Громов не стал.
 Добрались за полчаса. Всю дорогу Василий Петросович внимательно смотрел в зеркало и несколько раз, когда замечал подозрительные машины, отдавал команду изменить маршрут. Кирилл, сосредоточившись на педалях и баранке, молча кивал и только прищуривался, когда приходилось гнать тяжёлый джип по узким дворам старых кварталов или заставлять его вскарабкиваться на тротуар, чтобы проскочить сотню метров по улице с односторонним встречным движением. Подобный способ проверки был грубоват, но эффективен, как и все прочие способы, которыми привык решать вопросы Василий Петросович. Цель была достигнута: он мог точно сказать, что «хвоста» за ним нет.
 — Кажется, чисто, — угадав мысли шефа, подтвердил Кирилл.
 — Останови здесь, — Громов указал на площадку возле распахнутых ворот старого кладбища.
 — Зачем? Можно и дальше проехать.
 — Останови. Тут тебе не кабак.
 Кирилл невольно пожал плечами: иногда непонятная щепетильность начальника ставила парня в тупик.
 «Мерседес» замер, коснувшись бампером сугроба.
 — Жди здесь.
 Найти могилу не составило труда. Василий Петросович видел её всего один раз, довольно давно, но прекрасно ориентировался на любой местности, так что, чуть осмотревшись, уверенно двинулся по занесённой снегом дорожке. Убитому им человеку достался не лучший участок: в низине, на восточной окраине. Здесь хоронили тех, кто не имел обеспеченных родственников и не занимал при жизни высокого положения. Было много и двойных захоронений. Василий Петросович знал не понаслышке, как могильщики прячут трупы погибших в разборках бандитов или «пропавших без вести» одиноких владельцев квартир. Выбирают могилы, за которыми никто не ухаживает, и которые через несколько лет сравняют с землёй.
 Центральную аллею освещали несколько фонарей. Чёрный силуэт Громова контрастно выделялся на фоне девственно-белого снега.
 Не дойдя несколько метров до нужного места, Василий Петросович заметил какую-то несообразность.
 Фонари остались далеко за спиной, и в этом отдалённом углу приходилось больше рассчитывать на остроту зрения, да на свет полной луны, которую то и дело заслоняли бегущие облака. Странно: на кладбище было тихо, безветренно, а ватные облака проносились мимо высокой холодной луны со скоростью взлетающего авиалайнера… Громов приближался к могиле, недоумевая, что за тень возвышается над оградой, то почти сливаясь с деревьями, то, стоило сделать следующий шаг, неожиданно проступая на их фоне широкими плавными очертаниями.
 Он остановился и выругался, проклиная свою недогадливость.
 Памятник! На могилу поставили памятник.
 Осенью девяносто седьмого на могиле была только кривая табличка.
 Заложив руки за спину, Василий Петросович осматривал монумент.
 Лицо его оставалось бесстрастно, но он уже сделал неутешительный для себя вывод: угрозы реальны.

 «Гмыря Ростислав Ростиславович.
 12 июня 1962 — 1 апреля 1995».

 Памятник стоил немалых денег и был создан в стиле, популярном у не отличающейся хорошим вкусом братвы в первой половине 90-х годов.
 Рисунок поражал тщательной проработкой мелких деталей. На гранитной плите Ростик был изображён стоящим в уверенной позе, в «адидасовском» спортивном костюме, с «барсеткой» под мышкой и связкой ключей, свисающих с большого пальца, небрежно оттопыренного вверх, как будто покойный хотел показать, что у него все о'кей. Среди ключей выделялся брелок с символикой «мицубиси». Все правильно, он предпочитал японские машины.
 У подножия монумента лежал свежий букет. Цепочка глубоких следов, до половины присыпанных снегом, тянулась от него в направлении кладбищенского забора и терялась во мраке. Громов дождался, пока облако минует луну и станет немного светлее. «Сорок третий размер», — решил он, присаживаясь на корточки и разглядывая отпечаток зимнего ботинка с протектором в виде «ёлочки». Отряхнув полы дублёнки от снега, Василий Петросович, глядя не столько под ноги, сколько по сторонам, проследовал до забора. Там, слева от будки с хозяйственным инвентарём, оказалась маленькая распахнутая калитка. Он дёрнул за ручку. Безуспешно, нижняя металлическая планка намертво примёрзла к земле. От сотрясения упал на землю замок. Оказалось, что дужка его перекушена.
 Луна скрылась за тучами.
 Прежде, чем это произошло, Василий Петросович разглядел по другую сторону забора небольшую площадку.
 На ней чернели свежие следы автомобильных покрышек.


* * *

 — Интересный случай из практики? — Акулов обвёл взглядом собравшихся за столом. Почти все молчали, ожидая рассказа. Андрей не любил выступать перед малознакомой аудиторией, тем более — состоящей из почти двух десятков мужчин и женщин разного возраста и родов занятий. Хотелось поскорее закончить, и потому он выбрал историю короткую и далеко не самую интригующую. — Что ж… Это случилось довольно давно.
 — Многообещающее начало! — пренебрежительно хмыкнул мужчина в клетчатом пиджаке, довольно неприятный тип с замашками несостоявшегося актёра.
 — А что, такой случай — единственный? В последние годы все было скучно?
 Вопросы задала женщина. На вид лет сорока, блондинка с короткой стрижкой и броским макияжем, в платье из блестящего чёрного материала.
 Акулов посмотрел на неё, перед тем как начать говорить. Не потому, что его задели вопросы, и не из-за почтения к слабому полу. Просто держалась она на протяжении всего вечера несколько странно. Казалось, что из всех присутствующих на вечеринке её интересует только Акулов. Но не в плане знакомства и развития отношений, нет. У Андрея создалось впечатление, что она его изучает. Планомерно, последовательно. Как психоаналитик нового пациента. Как филателист редкую марку. Как он сам, бывало, оценивал подозреваемых, которые не торопились колоться и с которыми, как подсказывал опыт, предстояла большая возня. Взгляды, реплики… Это был не просто интерес к новому человеку в сплочённой, годами выверенной компании.
 Кажется, она действительно имела какое-то отношение к практической психологии. Акулов пожалел, что невнимательно слушал пояснения Маши. И начал рассказ:
 — Я тогда работав «на земле», в 13-ом отделении. — Андрей сделал паузу, чтобы более тщательно подобрать слова для продолжения. «На земле» — означало в территориальном подразделении, низовой структуре криминальной милиции. Люди, собравшиеся на празднование дня рождения хозяйки квартиры, в подавляющем большинстве были далеки от «низкого ремесла» и ментовским жаргоном в своей речи не пользовались. Хотя и понимали, благодаря сериалам и книгам, основные понятия. — В середине дня сообщили о нападении на магазин. Неизвестный мужчина, в плаще и маске… — Акулов точно не помнил, как был одет злоумышленник, но посчитал возможным приукрасить некоторые детали; впрочем, кроме плаща, ничего додумывать и не пришлось, — …наставил пистолет на продавщицу и выгреб кассу. В пересчёте на сегодняшние деньги — что-то порядка двух тысяч рублей. Выгреб и смылся. Девчонка бьётся в истерике, директор звонит нам. Мы приезжаем…
 — И начинаете «отшибать заявление»? — блеснул знакомством с газетными публикациями мужчина в клетчатом пиджаке.
 — По разбоям заявления не отшибаются, — мгновенно парировал Акулов с тем же пренебрежительным видом, с каким «актёр», минуту назад, хмыкнул, и при этом почти не покривил душой. — Мы приезжаем и выясняем, что налётчик, перед тем, как взять кассу, долго наблюдал за продавцами с улицы, через витрину. Выжидал удобный момент. А чтобы замаскироваться, делал вид, что прогуливается с собакой. И перед тем как войти в магазин, привязал собаку к водосточной трубе. А потом забыл её отвязать. Все, что нам оставалось, это потопать ногами, посвистеть и покричать: «Бобик, домой!» У квартиры преступника мы оказались раньше него самого…
 — Он сопротивлялся?
 — Пистолет оказался резиновым.
 Кто-то за дальним от Акулова концом стола рассмеялся. Другие ограничились вежливыми улыбками и потянулись к напиткам. Зазвенел хрусталь, «актёр» сказал пошловатый тост. Звон усилился, раздались одобрительные голоса. Дежурный тост имел больший успех, чем правдивый рассказ. Акулов почувствовал, как покраснел. Хорошо, что в комнате было довольно темно, так что даже Маша, сидевшая рядом, ничего не заметила. Чокнулась, выпила, взяла бутерброд. Сосед справа чавкал салатом. Кажется, он доедал уже третью порцию «оливье»…
 Акулов приложился к рюмке с коньяком, поставил её и откинулся на спинку стула. Перевёл дыхание. А что, собственно, такого произошло? Ну, не приняли его рассказ. Ожидали чего-то большего. Так ведь он и не хотел поразить аудиторию. Главное, что от него отстали. Теперь можно спокойно высидеть обязательное время и тихо смыться домой.
 Смыться?
 Акулов вздохнул. Наверняка Маша захочет остаться до конца праздника. Конечно, он сможет её уговорить, но тогда настроение будет испорчено. И его, и её. Его даже, наверное, в большей степени. Так что лучше уж потерпеть. Тем более, что он уже не в центре внимания…
 Дама в облегающем платье смотрела на него неотрывно. Когда Андрей встретился с ней глазами, спросила:
 — А что, все преступления, которые удаётся раскрыть, раскрываются так легко?
 Женщина говорила тихо, но её голос отчётливо слышался, несмотря на гвалт, создаваемый остальными участниками застолья.
 — Нет, конечно! Над большинством приходится поломать голову и стереть ноги. И кроме того, если бы все легко раскрывалось, то это было бы не интересно. — Андрей не задумался над ответом, хотя никогда прежде ему таких вопросов не задавали.
 — Ключевое слово — «интересно», — задумчиво произнесла женщина, сделав глоток сухого вина.
 А мужчина в клетчатом пиджаке хохотнул:
 — Конечно! Там, где преступник не забудет собаку, дело повисает глухарём!
 Акулов потянулся в карман за сигаретами. Ради торжественного случая пришлось отказаться от привычного «Беломора» в пользу «Винстона». По сравнению с респектабельным куревом остальных участников застолья красно-белая пачка Акулова смотрелась бледно, но, по крайней мере, эти сигареты удовлетворяли его крепостью табака. Хотя и сильно били по карману.
 Акулов поднялся.
 — Ты куда? — Маша отложила бутерброд с красной икрой.
 — Пойду на кухню, подымдю.
 — Так вот же пепельница!
 — И так дышать нечем. Да и позвонить надо. — Андрей поставил стул на место: — Я быстро.
 — На работу будешь звонить?
 Он не ответил.
 Кухня размерами почти не уступала гостиной. Один стол был загромождён тарелками с холодными закусками и открытыми бутылками, приготовленными в таком количестве, как будто гости собирались гудеть до утра. Второй был пуст, только посередине красовалась банка из-под крабов, на одну треть заполненная окурками. Что и говорить, с курительными принадлежностями в доме существовала проблема…
 Андрей потушил первую сигарету, когда вошла Маша. Посмотрела направо, в сторону плиты и мойки, чтобы убедиться: на кухне никого больше нет. Улыбнулась, но вслед за улыбкой последовал вопрос, который с ней не сочетался:
 — Ты недоволен, что я тебя сюда притащила?
 — Нет, почему?
 — Это мои друзья.
 — Все хорошо. Только коньяк вместо водки.
 — Тебе он не нравится?
 — Нравится. Но непривычно.
 — Ты произвёл впечатление.
 — Да?
 — Так сказала Ядвига.
 — Кто?
 — В чёрном платье, блондинка. Она обещала мне составить психологический портрет твоей личности.
 — Что же ты раньше не предупредила?
 Маша опять улыбнулась.
 Андрей подумал, что никогда раньше не видел её такой пьяной. Спиртные напитки Маша употребляла редко и очень обдуманно. Чуть-чуть — по праздникам. Вровень с компанией — в окружении нужных людей. Маша хорошо «держала удар», но спиртное не доставляло ей удовольствия, так что она употребляла его только в силу необходимости. Значит, сегодня возникла такая необходимость? Хозяйка дома — жена крупного бизнесмена. На торжестве он не присутствует. Дела, наверное, неотложные. Ну и что? Издержки акуловской профессии — подозревать всех в большем, чем они совершили. У него, как опера убойного отдела, свои приоритеты и ценности. У Маши, преуспевающего адвоката, — свои. Раз она сюда пришла и позволила себе принять лишнего — значит, ей нужно здесь быть. Она знает, что делает. Акулов не раз имел возможность в этом убедиться. А что делать ему? Да ничего не делать. Сопровождать. Сопровождать и расслабиться. Пить коньяк. Но пить в меру. Его напарник сегодня работает последний день, а завтра валит в отпуск. Полтора месяца придётся пахать одному. Дежурить. Раскрывать. Писать дурацкие бумаги и ругаться с начальством. Не до коньяка будет. Тем более, такого хорошего…
 В темно-бордовом бархатном платье Маша выглядела обалденно. Акулов не разбирался в фасонах и моде, но был стопроцентно уверен, что подобный наряд предназначен для походов в театр, но не для гостей. Чуть не сказал об этом Маше, когда она уже собралась. Хорошо, что промолчал. Она затмила всех присутствующих, включая хозяйку. Пожалуй, только эта… Как там её?.. Ядвига? Одна лишь психолог Ядвига не чувствовала себя обойдённой. По крайней мере, не показывала, что это чувствует.
 Маша шагнула к нему, он встал ей навстречу.
 Поцелуй вышел долгим и страстным.
 В этот момент оба, позабыв о делах, были готовы удрать из квартиры, чтобы уединиться.
 Помешал им мужчина в клетчатом пиджаке.
 Сначала он стоял в коридоре. Пялился, пользуясь тем, что его не замечают. Неизвестно, что думал. Потом шагнул в кухню и прервал поцелуи мерзким «кхе-кхе», промокая ладонью влажные губы.
 Акулов оторвался от Маши.
 «Актёр» стоял почти рядом. Если сделать шаг вперёд, то можно достать кулаком его подбородок.
 Шагнуть?
 «Актёр» отступил в коридор.
 Маша, как ни в чем не бывало, вышла из кухни.
 Акулов остался один.
 Постоял, восстанавливая дыхание. Достал сигарету, тщательно размял. Хотел продуть, но вовремя остановился. Закурил. Совершенно к тому не стремясь, выдохнул дым колечками. Посмотрел на телефон.
 — Волгин слушает, — напарник отозвался после первого гудка.
 — Привет, это я.
 — Слава Богу, что не дежурный. Просто так звонишь?
 — У нас все спокойно?
 Волгин помолчал. Счета за пользование мобильной связью он всегда оплачивал сам, но при этом никогда не стремился лишний раз сэкономить и свернуть разговор в самом начале.
 — До твоего звонка было спокойно. Что, по работе скучаешь?
 — Просто здесь надоело… — Акулов снова сделал паузу, подумав, что он наклюкался не меньше Маши, раз уж начал жаловаться на компанию. — Ты где?
 — В кабинете.
 — Завидую…
 Волгин усмехнулся:
 — На ближайшее время такое занятие тебе обеспечено постоянно. Подбросишь меня завтра на вокзал?
 Акулов оценил деликатность коллеги. Все было оговорено давно, Волгин просто хотел уточнить, не задевая самолюбия напарника, сможет ли тот выполнить обещание.
 — По-твоему, я так нарезался, что ничего не помню?
 — Голосочек-то плавает…
 — Отвезу, не волнуйся.
 Они попрощались. Акулов положил трубку и взялся за третью сигарету. Для себя объяснил: «Винстон» слабее папирос и потому он накуриться не может.
 На самом деле, идти в гостиную ему совсем не хотелось.
 Он, действительно, завидовал Волгину.


* * *

 — Домой. — Громов закрыл дверь «мерседеса». — И печку убавь. Натопил, прямо как в сауне.
 Громову было жарко из-за бронежилета. Да и нервы, конечно, играли.
 Ехали с теми же предосторожностями, что и добирались на кладбище. Громов проклинал свою мнительность, но продолжал внимательно смотреть в зеркало, а в необходимых случаях не стеснялся и обернуться, чтобы получше запомнить подозрительную машину или оценить внешний вид её пассажиров. Кто сказал — мнительность? Осторожность! Её цену он узнал очень давно, тогда как многие из числа тех, кто игнорировал осторожность или смеялся над чужой «трусостью», давно перешли в мир иной.
 Окна квартиры были темны, и только по голубому мерцанию в углу одного из них можно было понять, что Александра дома и смотрит в спальне маленький телевизор.
 — Не останавливайся, проезжай мимо, — скомандовал Громов.
 Джип, успевший чуть притормозить, набрал скорость и миновал нужный подъезд.
 — Выезжай со двора. Там развернёмся и подождём пять минут, — Громов напряжённо смотрел в зеркало. Ни малейших признаков засады. Вдоль дома застыли привычные, не один раз виденные машины. Среди них — грузовой микроавтобус на спущенных колёсах. Ни одного пешехода, даже с собакой никто не гуляет. Кажется, все спокойно.
 Остановились. Кирилл, положив локти на баранку, неподвижно смотрел в лобовое стекло. Ждал дальнейших распоряжений. Громов сам учил его не задавать лишних вопросов. Отучал проявлять любопытство довольно жёсткими способами. А теперь, впервые, об этом пожалел. Теперь молчание помощника раздражало.
 Прошло пять минут, и Громов сказал:
 — Двигай. В подъезд зайдём вместе.
 У Кирилла напряглись скулы, но вопросов, как и следовало ожидать, он не задал.
 Громов в очередной раз подумал, как грамотно он выбрал место для своего проживания. Во-первых, удобная планировка двора с точки зрения безопасности. Минимальные шансы незаметно приблизиться к жертве как для профессионального киллера, так и у пробитого наркомана, вздумавшего замолотить банальный грабёж. Во-вторых, районное управление внутренних дел располагается буквально в ста метрах отсюда. В-третьих, он здесь не прописан, квартира оформлена на подставное лицо и адрес практически никому не известен. Чтобы его раздобыть, придётся приложить немало усилий. Или слежку грамотную налаживать, или выискивать подходы к осведомлённым людям. Гораздо проще подкараулить около «офиса». Но и там есть свои хитрости. Одному человеку не справиться.
 Настроение у Василия Петросовича могло меняться быстро и кардинально. Вот и сейчас выводы, сделанные на кладбище, не казались бесспорными. Подумаешь, памятник появился! Что с того?
 Из машины вышли одновременно. Пискнула сигнализация. Первым к двери парадного направился Громов. Кирилл топал следом и, казалось, старался произвести как можно больше шума. Храбрости, что ли, таким способом себе прибавлял?
 Василий Петросович позвал парня с собой лишь для того, чтобы тот помог осмотреть чердак и подвал. На всякий случай. Если замки будут в исправности, то и волноваться не стоит. Если окажутся сорваны — что ж, тогда будет повод задуматься.
 Сдвижная дверь вросшего в землю микроавтобуса открылась со скрежетом. Два человека мягко спрыгнули на дорожку, ведущую к подъезду, оказавшись в трех метрах позади Кирилла. Один из двоих на секунду попал в световое пятно от окна и прежде, чем сделал шаг в сторону, блеснули чёрная кожа короткой куртки и лакированный приклад обреза.
 Громов среагировал первым.
 — Бежим! — рявкнул он, бросаясь к двери подъезда.
 Кирилл замешкался. Сбился с ноги, хотел обернуться. Понял, что ничего сделать не успевает. Взвизгнул и, локтями закрыв голову, брюхом вперёд прыгнул в сугроб, освобождая линию огня.
 Громов почти достиг укрытия, когда в спину ему жахнул дуплетом обрез охотничьего ружья.
 Страшный удар швырнул тело на железную дверь парадного. Обожгло шею. Задыхаясь, Громов рухнул на землю.
 Контрольного выстрела не последовало.
 Киллеры удалились под завывание сигнализации «мерседеса».
 За углом их подобрала машина.


* * *

 Волгин приехал в больницу в половине седьмого утра. Сонный вахтёр поднял шлагбаум и пропустил машину на территорию лечебного учреждения, не спрашивая документов. Перепугал, наверное, с кем-нибудь. Или догадался о цели визита.
 Территория была очень большой. Указателей нигде не было видно, так что человек, впервые оказавшийся здесь, мог бы и заблудиться, но Сергею не единожды доводилось посещать «третью Истребительную» — так прозвали больницу за отвратительное качество медобслуживания и высокую степень летальных исходов. На табличке у главного входа давно уже вместо безликого «№ 3» значилось имя какой-то святой, но старое прозвище от этого не забылось и не стало менее употребительным. Скорее, даже наоборот. Далеко не каждый мог с ходу и без запинки выговорить новое название.
 Волгин поднялся на пятый этаж и по короткому коридору дошёл до отделения. Стены были грязными и потрескавшимися, многие квадраты «шахматного», сине-коричневого линолеума оторваны. Мест в палатах не хватало, и несколько человек лежали на койках вдоль стены. Некоторое из них были травмированы довольно серьёзно, но никого из врачей, похоже, это не волновало. Пахло так, как может пахнуть только в отечественной лечебнице низшего разряда.
 Волгин старался идти бесшумно, но зацепил-таки оторванный квадрат линолеума, шваркнул его под кровать. Остановился, затаив дыхание. За спиной раздался негромкий стон. Сергей обернулся: кажется, с его неосторожностью это не связано, больной проснулся сам по себе…
 Волгину были известны некоторые сведения о пострадавшем, и он удивлялся, что тот согласился на госпитализацию в больнице для бедных. Несмотря на то, что именно она была в текущие сутки дежурной, не составило бы труда договориться в любой другой клинике о том, чтобы там согласились принять обеспеченного пациента.
 Удивляться Сергей перестал, когда увидел палату. Оказывается, и в «трёшке» можно неплохо лежать. Помещение, значительно большее, чем служебный кабинет Волгина, было великолепно оборудовано и поражало чистотой. Оказавшись в нем, трудно было представить, что этажом ниже располагается обычное хирургическое отделение с шестиместными палатами, драным бельём, хамоватым медперсоналом и отсутствием медикаментов. Не говоря уже о больных, которым не нашлось даже такого места и которых бросили в коридорах.
 Василий Петросович Громов смотрел телевизор. По кабельному каналу показывали развлекательную программу, какой-то концерт. Звук был убавлен до минимума — очевидно, вокальные данные солисток из девчоночьего квинтета раздражали Громова, но созерцание их сильно обнажённых гибких фигур отвлекало от боли и мыслей о совершённом на него нападении.
 Шея Громова была обмотана бинтом. Он лежал, опираясь на локоть, поверх одеяла. От бело-зеленого «адидасовского» костюма, в который был одет Василий Петросович, исходил запах туалетной воды. Сильный и приторный. Волгину такие не нравились, для себя он выбирал более спокойные и не привлекающие внимания ароматы, а этот, который он услышал в палате, почему-то вызывал ассоциации с выходящей в тираж проституткой.
 — Из милиции? — Громев повернул голову резче, чем можно было ждать от раненого человека.
 — Из уголовного розыска, — Волгин раскрыл удостоверение.
 Но потерпевший не обратил на «ксиву» внимания и задал следующий вопрос:
 — Отделение? Или «управа»?
 — Из районного управления. Группа по раскрытию умышленных убийств.
 — Но я пока ещё жив, — Громов улыбнулся, и эта улыбка как-то сразу погасила ту неприязнь, которую Волгин испытывал, будучи осведомлён о некоторых фактах биографии потерпевшего. Было видно, что раненый не бравирует и не играет. Происшедшее бросило его на больничную койку, но не выбило из колеи и не заставило испугаться.
 Волгин подсел к небольшому столику у стены. Раскладывать официальные бумаги не торопился. Планировал сначала поговорить без протокола. Но и с вопросами не спешил. Сидел, глядя на Громова.
 Громов смотрел на него.
 Запах туалетной воды больше не раздражал. Притерпелся? Или сказывалась возникшая симпатия к пострадавшему?
 — На самом деле мне вам нечем помочь, — сказал Василий Петросович за мгновение до того, как Волгин хотел начать беседу.
 Одновременно с этим он нажал кнопку «лентяйки» и окончательно выключил звук телевизора.
 — Я совершенно не представляю, кто в меня мог стрелять.
 — Что, ни малейших предположений?
 — Хулиганы. Знаете, сколько оружия у населения? А сколько развелось психопатов?
 Оба понимающе усмехнулись. Вопрос, по сути, был закрыт. Потерпевший давал однозначно понять, что сам разберётся с проблемами и приплетать к их решению милицию не намерен.
 — Может быть, они хотели отобрать машину? — спросил для проформы Сергей. За последний год по городу прокатилась волна нападений на владельцев дорогих внедорожников. Бывало, что использовали и огнестрельное оружие, хотя чаще просто избивали в подъездах до потери сознания и отбирали ключи, или, показав пистолет, вынуждали отключить сигнализацию и самому отогнать джип в нужное для похитителей место.
 — Тогда чего же не отобрали? — Громов передёрнул плечами.
 Движение вызвало резкую боль. Он постарался это скрыть, но все-таки гримаса исказила лицо.
 — Не успели…
 — Не, не складывается картинка. Я, конечно, парень не промах и дрался бы до последнего, но… — Предельно осторожно, помня о неловком движении, Громов покачал головой. Это не прибавило веса словам. — После того, как меня зацепило, я отключился. Стыдно, конечно, но так получилось. Сам понимаешь, что в это время и добить меня могли, и вывернуть карманы. Ничего же не сделали!..
 — Все-таки не понятно, что им было надо?
 — Я же говорю: простые хулиганы.
 — Ну-ну… Скорее, очень не простые.
 Громов перехватил взгляд Волгина: тот разглядывал перстень с мусульманской символикой.
 — Вообще-то я атеист, — Громов перевернул «печатку» рисунком вниз. — И к чеченским террористам отношения не имею. Память об армии! Об одном хорошем человеке…
 — Поправляйтесь, Василий Петросович. Всего доброго.
 — Успехов!
 Раньше, чем Сергей покинул палату, Громов отвернулся к телевизору и включил звук.
 Дверь сестринской комнаты, около самого выхода из отделения, была открыта. Оттуда доносился звонкий девичий смех, так что Сергей невольно замедлил шаг и посмотрел. Медсестёр было двое, в халатиках и шапочках, одна — постарше и полненькая, другая — совсем молодая, худенькая, с короткой стрижкой. Они сидели по обе стороны стола, забравшись в кресла с ногами, и не сводили глаз с парня в спортивном костюме, здоровенного, мордастого, вальяжно развалившегося на скамеечке у стены и вытянувшего ноги в кроссовках сорок шестого размера до середины комнаты. Даже в коридоре чувствовалось, что от парня пахнет потом и несвежими носками, будто его перебросили в больницу прямо из спортивного зала, не дав лишней минуты, чтобы ополоснуться под душем. Вполне возможно, что именно так все и было.
 — Вы закончили? — оборвав смех, спросила худенькая медичка.
 Четверть часа назад именно она пустила его на отделение и указала нужную палату.
 Тогда Волгин обратил на девушку мало внимания. А сейчас отметил, что она здорово напоминает Риту Тростинкину — следователя районной прокуратуры, с которой у него недавно завершился короткий и бестолковый роман.
 — Да, — ответил Волгин и переступил через порог, хотя только что намеревался пройти мимо. — Охраняешь?
 Не обращая внимания на притихших сестричек, Сергей встал перед «спортсменом». Парень сначала подобрал ноги, но продолжал независимо смотреть мимо опера, в пустой коридор за его спиной. Потом лицо его стремительно напилось пунцовой краской, он резко дёрнул головой, как будто шею начала сводить судорога, и поднялся.
 — Охраняешь? — повторил Волгин.
 — Нет, в гости зашёл!
 — Не хами. Со мной можно и обломаться.
 Парень продолжал смотреть мимо сыщика. Наверное, думал о том, как бы он раскатал его по асфальту, доведись им сойтись в глухом дворе поздней ночью.
 Девчонки молчали.
 — Документы при себе есть?
 Из бокового кармана спортивной куртки парень извлёк вишнёвые «корочки», на первый взгляд — куда более представительные, чем милицейская «ксива» Сергея.  Общественная организация «Союз ветеранов локальных конфликтов». Фамилия, имя и отчество. Действительно до… Состоит на должности инструктора… 
 — Ты в армии-то служил? — Волгин не торопился отдавать удостоверение. Раздумывал, как поступить. Совершить небольшое превышение власти, положив вишнёвую книжку в карман и предложив явиться завтра для обстоятельного разговора? Вызвать патрульный наряд и отправить парня в местное отделение? Оттащить самому?
 В том, что «спортсмен» оставлен охранять Громова, Волгин не сомневался, и удостоверение «СВЛК» лишний раз подтверждало эту догадку. Но что даст разговор в стенах кабинета? Парень получил прямое указание от своего шефа и о подробностях ранения Громова, можно об любой заклад биться, не осведомлён. А с учётом личности потерпевшего и занятой им позиции — «Хулиганы напали!», — все усилия по раскрытию преступления будут бесплодными.
 — Так ты был в армии, инструктор? — Волгин за хлопнул книжечку и сделал вид, что отдавать её не собирается. — Чего молчишь?
 — Ну…
 — Смотри, проверить не долго!
 — Нет, не служил, — парень говорил очень тихо, хотя это не имело никакого значения: даже если бы он перешёл на шёпот, девчонки все равно услышали бы.
 — Что так? Пропало желание? Или энурез замучил?
 — В институте учусь…
 — А чего тогда ветеранишь? Активная гражданская позиция?
 — Надо же где-то работать…
 — Ну-ну.
 Волгин постучал ребром книжечки по раскрытой ладони. Вздохнул и отдал «ксиву» владельцу.
 Охранник кивнул. Волнуясь, положил удостоверение не в тот карман, из которого доставал, а в другой, с левой стороны куртки. Там находилось ещё что-то, заметно оттягивающее лёгкую ткань. Волгин ткнул в выпуклость пальцем: твёрдый прямоугольный предмет.
 — Доставай.
 Оказалось — радиостанция. Чёрная, компактная, японского производства. Одна из последних моделей. Небольшой дисплей светился зелёным. Волгин нажал кнопку: яркость дисплея усилилась, динамик разразился шипением.
 — Не в курсе, что в больницах такими штуками пользоваться запрещено?
 — Почему?
 — На аппаратуру влияют. И рации, и сотовые телефоны. Большой плакат на первом этаже висит, крупными буквами написано. Неграмотный?
 — Читать умею…
 — Тогда показывай остальные карманы.
 Оружия у охранника не было. Может, он и притащил с собой какую-нибудь приблуду, которую спрятал от посторонних глаз где-то в сестринской, но, скорее всего, был действительно пуст. Значит…
 — Где остальные?
 — Кто? — голос охранника дрогнул, он прекрасно понял, кого имел в виду Волгин.
 — В машине сидят? Ну, чего молчишь? Не заставляй клещами каждое слово вытягивать!
 — В машине. Около главного входа.
 От геройского имиджа парня ничего не осталось. Девчонки смотрели насмешливо. Волгин подлил ещё немного масла в огонь:
 — Я бы не доверил тебе даже охрану своего почтового ящика.
 Сказал и мысленно выругался. Кто тянул за язык? Зачем было окончательно унижать парня, и без того наделавшего кучу ошибок, напрочь потерявшего лицо? Перед бабами покрасоваться захотел?
 Последнее было Сергею не свойственно, и он объяснил такое поведение усталостью. Что ж, через два часа он уже будет в отпуске, через восемь — поедет в Санкт-Петербург, где и проведёт ближайший месяц. Или чуть больше, смотря по обстоятельствам.
 — Счастливо отдежурить!
 Он вернул рацию и вышел за дверь. Охранник промолчал, полненькая медсестричка — тоже. Ответила худощавая, с короткой стрижкой.
 О том, что на его поведение могло повлиять внешнее сходство девушки с Ритой Тростинкиной, Волгин старался не думать.
 В кармане пиджака сотовый телефон проиграл «По полю танки грохотали…». Волгин вздрогнул, постарался ответить как можно скорее. Скорее, естественно, не получилось. Зацепился за галстук, промахнулся мимо кармана. Мобильник продолжал звонить, грозя перебудить всю сонную больницу. Хорошо, что только сейчас, а не раньше. А ведь был уверен, что не забыл отключить. Действительно, пора в отпуск.
 — Да!
 — Ты где?
 Половина знакомых Волгина, когда звонили ему на «трубку», начинали диалог с такого вопроса, но только один начальник отдела уголовного розыска Катышев умудрялся делать это так напористо и многозначительно, что невольно возникало чувство вины. Как будто он, да и все прочие сотрудники отдела, вкалывают в поте лица, и один только Волгин регулярно отлынивает от работы.
 — Через полчаса буду на базе.
 — Раздобыл что-нибудь интересное?
 — «Глухарек» у нас…
 — Капитальный?
 — Железобетонный.
 Катышев посопел в трубку.
 — Василич!
 — Ау!
 — Надо будет с прокуратурой попробовать договориться, чтобы возбуждали не «покушение на убийство», а «хулиганку».
 — По-твоему, прокатит?
 — Формальные основания есть.
 — Ладно, приедешь — обсудим. Я пока дома, но к девяти подтянусь в РУВД. Заходи ко мне до совещания, обсудим.
 Дав отбой, Волгин посмотрел на счётчик времени. Одна минута и две секунды. Эти цифры преследовали его постоянно. Иногда удавалось уложиться в бесплатные десять секунд, но стоило разговору чуть затянуться, как и минуты оказывалось недостаточно, причём всегда недоставало каких-то пары мгновений.
 В вестибюле навстречу Волгину прошли красивая женщина и мужчина, лицо которого показалось знакомым. Он оглянулся им вслед. Молодая женщина была бледна и взволнована, но все равно смотрелась великолепно. Внешность фотомодели, дорогая одежда… Думать о хлебе насущном ей явно не приходилось, по крайней мере последние две пятилетки. На ступеньках она подвернула ногу и чуть не упала, но мужчина вовремя поддержал за локоть и помог восстановить равновесие. Женщина наклонилась, рассматривая каблук. Символическая мини-юбка эффектно приподнялась и натянулась. Мужчина зыркнул чёрными глазами по сторонам, будто хотел отпугнуть похотливых самцов, которые осмелятся пялиться на его спутницу в столь щекотливый момент. Волгин узнал его. Адвокат Мамаев собственной персоной!
 Правозащитник был известен обширными связями, как в бандитских кругах, так и в органах правопорядка, имел репутацию человека, решающего вопросы, и тырил всякую мелочь со столов в кабинетах, как правило, милицейских, если хозяин куда-нибудь выходил. На последнем Мамаев однажды и погорел. Будучи вызван в отделение, он захотел пообщаться со своим подзащитным наедине. У того имелась пачка папирос с марихуаной, которую прозевали при обыске. Не будь дураком, задержанный воспользовался моментом и невзначай сбросил «палево» на стол, откуда его благополучно прихватил Мамаев. На улице его тормознули постовые милиционеры — адвокат был похож по приметам на какого-то разыскиваемого злодея…. Потом он долго объяснялся и доказывал, что не верблюд, но сутки с гаком откуковать в изоляторе все же пришлось.
 Женщина осмотрела каблук и продолжила путь. Мамаев двигался на полкорпуса сзади и предупредительно распахивал двери. Держался он без своей обычной наглости и даже стал как будто меньше ростом, отчего Волгин и не мог его сразу признать. То ли пребывание в ИВС так подействовало, то ли женщина, которую он сопровождал. Не иначе, как очень важный клиент, прямо-таки VIP в квадрате. Со всеми прочими Мамаев держался как кредитор с проштрафившимися должниками.
 Волгин вышел на улицу, прошёл к главному входу, на площадке возле которого стояла только одна машина, заднемоторная развалюха украинского производства. Ни откровенные бандиты, ни близкие к ним «ветераны локальных конфликтов» такими не пользуются, даже когда им требуется очень сильно замаскироваться. Что ж, значит, охранник Громова предупредил своих коллег, и они поспешили временно ретироваться. Чего и следовало ожидать.
 Волгин пошёл к своей машине, прикидывая, какое «наследство» оставляет напарнику, уходя в отпуск.
 С Громовым, скорее всего, заморочек не будет. Кое-что придётся поделать, но можно не сильно стараться. Раскрытием тут не пахнет, да и не шибко охота живот надрывать по этому поводу. Скучно. И злости нет. Подумаешь, один гангстер продырявил другого! Практически ни одна такая история не закончилась вынесением судебного приговора. Громов отлежится и пойдёт делать обратку. Лишь бы посторонних не зацепил, а в остальном… Пусть найдёт какой-нибудь медвежий угол, где не ступала нога человека, и там укладывает своих противников штабелями.
 Чтобы расследовать ничего не пришлось.




 Глава вторая


 «Вот мегера!» — подумал Акулов про Маргариту. При этом он разглядывал свои ботинки. Вокруг них на блестящем паркетном полу расползались прозрачные лужицы.
 В кабинете прокуратуры было жарко, светло и накурено.
 «Она ведь, вроде, бросала курить», — вспомнил Андрей.
 Оторвался от созерцания обуви и посмотрел на стол, за которым сидела улыбающаяся Рита Тростинкина. Поверх бумаг была установлена большая круглая пепельница, доверху наполненная окурками. Рядом с ней белела длинная пачка «Вирджинии», на треть опустошённая. Ещё одна, смятая, венчала горку мусора в корзине у стола.
 Продолжая улыбаться, Маргарита вытянула из пачки сигарету и посмотрела на мужчин. Акулов, за секунду до того, как их взгляды должны были встретиться, снова уставился на свою обувь. Снега на них почти не осталось, зато воды на паркете заметно прибавилось. Он пошевелил пальцами ног. Носки были мокры насквозь. Видимо, разошлись швы на ботинках. Они служили четвёртый сезон, правда, с двухлетним перерывом, пока он сидел в тюрьме за превышение власти, так что требовать от них многого было нельзя.
 Катышев поднёс зажигалку. Прикурив, Маргарита кивнула.
 Струйка дыма, которую она выпустила после первой затяжки, попала Андрею в лицо.
 Случайно, конечно.
 — Так как мы поступим, Маргарита Львовна? — начальник ОУР убрал хромированную «зиппо» в чехольчик на поясе.
 — Установленный УПК срок расследования — два месяца. Посмотрим, что удастся наработать за это время. Возможно, по его истечении я приму решение о переквалификации со «сто пятой через тридцатую» на «двести тринадцатую» [1] . А может, и нет. Все зависит от результатов. От того, что вы мне представите.
 Акулов хмыкнул.
 — Вы со мной не согласны, Андрей Витальевич? — взгляд Тростинкиной был стремителен и деланно высокомерен, тон — почти ледяной. — Я готова выслушать возражения…
 Акулов снова хмыкнул и перевёл взгляд с ботинок на стену. Добрые спонсоры недавно забабахали в прокуратуре ремонт. Конечно, под евростандарт отделали только кабинеты высшего руководящего звена, но и рядовым сотрудникам перепало от барских щедрот. Качество материалов заметно хромало, но в целом картинка глаз радовала. Чисто, просторно, светло. Если бы не дверные таблички, то можно было бы принять «государево око» за офис средней руки.
 — Да какие у нас могут быть возражения? — начальник розыска Катышев старался говорить легко и доброжелательно. Акулов мог представить, как трудно это давалось начальнику: дипломатом он никогда не был, целей достигал напролом и не миндальничал с подчинёнными; выслушивать указания задравшей нос девки, возрастом чуть старше его собственной дочери, являлось для него гражданским подвигом. — Вы у нас лицо процессуально независимое, так сказать, голова, а мы — только руки. Как скажете, так и сделаем.
 — Почему до сих пор не допросили жену потерпевшего? Уже пять дней прошло…
 Катышев посмотрел на подчинённого, хотя мог ответить и сам.
 Андрею хотелось сказать, что проводить допросы входит в обязанности следователя, а задача оперативника — найти свидетеля и побеседовать с ним, чтобы выяснить детали, которые могут помочь в розыске преступников, но не тратить время на документирование показаний.
 Вместо этого он, по-прежнему глядя на стену, коротко объяснил:
 — После стрельбы она дома не появлялась. Ищем. Как найдём — сразу допросим. С пристрастием.
 — А где она была в момент покушения?
 Андрей пожал плечами.
 — Надо было с соседями поговорить.
 — Они за ней не шпионят. К сожалению.
 — Мало сведений о личности Громова. Кто он такой?
 — Безработный.
 — Я запросила РУБОП…
 — Мы тоже. В аккурат через два месяца получим ответ.
 — У вас там что, нет знакомых? Волгин как-то договаривался на личных контактах… Его версия не выдерживает никакой критики.
 — Чья, Волгина?
 — Громова. Я не верю, что он приехал один. И уж конечно, он знает, кто мог стрелять. Если не кто, то — почему. Кстати, я так и не поняла, почему не изъяли в больнице одежду?
 — Она пропала из приёмного покоя.
 — Что значит «пропала»?
 — Исчезла. Никакой кражи, естественно, не было. Отдали кому-то, а теперь разводят руками.
 — Я напишу на главврача представление.
 — Сомневаюсь, что он испугается.
 Тростинкина поджала губы. Взяла какие-то документы, лежавшие перед ней. Просмотрела с преувеличенным интересом. Красным маркёром поставила на полях несколько галочек.
 — И до сих пор не проведён обыск…
 — Так ведь в квартире нет никого, Маргарита Львовна! Ждём-с… Если позволите, так я прямо сегодня дверь вынесу. Как положено, с представителем жилконторы.
 — Не тот случай, Андрей Витальевич, чтобы двери ломать. Свои методы оставьте для более подходящего момента.
 — Как скажете…
 Тростинкина убрала документы в одну из папок. В её руках остались два листа бумаги, плотно покрытых компьютерным текстом.
 — Это вам, Анатолий Василич. Отдельное поручение. Я набросала только самые необходимые пункты. И обратите, пожалуйста, внимание на срок исполнения. Десять дней. Сейчас за это спрашивают очень строго.
 — Мы никогда и не волокитим… — не читая, Катышев переадресовал «Поручение» Андрею. — Держи! Тебе исполнять.
 — Спасибо. Что бы я делал без этих ценных указаний? — Андрей пробежал взглядом строчки. — Ого! Получить в ПНД справку, состоит ли Громов на учёте! Это что, розыскное мероприятие?
 Тростинкина снисходительно улыбнулась:
 — Не хочется лишний раз напоминать, но в законе чётко указано, что я имею право отдавать любые распоряжения по ходу расследования. Так что не будем спорить, Андрей Витальевич. Если хотите поспорить, то милости прошу к прокурору. Попробуйте ему объяснить своё недовольство. А у меня слишком много других дел, по которым надо работать.
 — По этому, значит, не надо?
 — Почему? Я такого не говорила. Но вы же сами видите, что здесь в первую очередь надо проводить оперативные мероприятия.
 — Вроде справки из ПНД?..
 Ещё не так давно с Маргаритой складывались нормальные, деловые отношения. Понимая, что опыта у неё не хватает, девушка внимательно прислушивалась к чужому мнению, спрашивала, когда надо, совета, и не принимала амбициозных решений. Все изменилось мгновенно.
 Своё мнение по этому поводу Катышев не преминул высказать, как только они с Андреем покинули кабинет Риты. Звучало грубовато:
 — Мужика ей нормального надо, чтобы трахал, как следует. Тогда не будет на работе зацикливаться, королеву из себя корчить. Я слышал, она с кем-то из наших встречалась. Ты, случайно, не в курсе?
 — Нет.
 Катышев посмотрел искоса, и было понятно, что он не очень-то верит Андрею.
 Акулов, чуть ли не единственный во всем РУВД, доподлинно знал, что одной из причин происшедшей с Ритой метаморфозы послужил её разрыв с Волгиным. Их роман закрутился внезапно, занял всего несколько дней и столь же внезапно прервался. Волгин по этому поводу не переживал. Рита — срывалась на посторонних. Её папа занимал хорошую должность в городской прокуратуре. Воробьёв, районный прокурор, спал и видел, как уходит на повышение, а потому закрывал глаза на все художества Тростинкиной. Это было несложно, потому как формально она всякий раз оказывалась права. Избранная ею тактика взаимоотношений с сотрудниками управления была проста и неуязвима: она целиком и полностью следовала букве закона, каждое своё действие и каждое требование обосновывая соответствующими параграфами и статьями. Теорию, что и говорить, Рита знала отлично. А что касается практики — пусть остальные подстраиваются под неё. Законными путями поставить девчонку на место было нельзя. Оставалось впрямую хамить или тихо саботировать, и многие коллеги Андрея такой путь уже выбрали.
 «На хрена Серёга с ней связывался?» — уже в который раз мысленно вздохнул Акулов.
 Начальник снова покосился на него. Видимо, он не «слышал, что она с кем-то встречалась», а знал доподлинно про неудавшийся служебный роман.
 Была и вторая причина изменений в Ритином поведении, но касалась она только Андрея и, по идее, не могла влиять на отношение девушки к другим сотрудникам розыска.
 Месяц назад была ранена младшая сестра Андрея [2] . Она до сих пор находилась в больнице: лечение затянулось из-за врачебных ошибок. Меньше, чем за неделю, преступника арестовали. Следствие ещё продолжалось, дело вела Маргарита, и Акулов подозревал, что какие-то подробности его семейной жизни, ставшие известными ей, вызвали негативное к нему отношение. Вот только — какие? Сестра танцевала в ночном клубе с сомнительной репутацией, а он об этом — ни сном ни духом? Хм, слабовато… Арестованный что-то наговорил во время допросов? Что именно? Акулов, как ни старался, ничего правдоподобного представить не мог.
 А чувство, что она теперь воротит от него нос именно в связи с этим, не оставляло. Андрей привык доверять своей интуиции. Хотя в житейских делах она его подводила частенько, но на работе большинство предчувствий сбывалось с пугающей точностью.
 — Ты на базу? — Катышев сел за руль своей личной «десятки» — служебная автомашина уже год простаивала в ремонте.
 — Нет, выскочу по дороге, — Акулов занял соседнее место. — С человечком одним надо встретиться.
 — Опаздываешь?
 — Успеваю…
 — По этому делу?
 — Других пока нет.
 — Тьфу-тьфу-тьфу. Бог даст, закончим год по-человечески. Все нормы давно перевыполнили! На моей памяти ни разу столько «мокрух» подряд не случалось…
 — Сглазить не боишься? До Нового года ещё почти две недели.
 Катышев постучал себя по лбу.


* * *

 Осведомитель Акулова в преступных кругах носил кличку Валет и был завербован Волгиным два года назад. Поначалу он здорово помог в одном деле, но потом начал отлынивать, что, в общем-то, совершенно не удивляло. Вполне вероятно, что связь с ним оборвалась бы вообще, потому что несколько встреч он пропустил, а на других с вызовом отвечал, что информацией не располагает и что ему все надоело. Волгин не хотел тратить время на то, чтобы наставить Валета на путь истинный и возродить былое сотрудничество, но тот вдруг сам проявил инициативу. Приближался суд — его обвиняли в изнасиловании и мошенничестве, и Валет рассудил, что дружба с ментами ему не повредит. Дело было старое и бесперспективное с точки зрения современного правосудия, но Валет, как бы ни успокаивали его адвокаты и друганы, все равно менжевался. Неделю назад он сам позвонил и напросился на встречу. Волгину было не до того, и он «переключил» осведомителя на Андрея, и Акулов, сразу после покушения на Громова, дал Валету своё первое задание.
 Дождавшись, пока машина Катышева скроется из виду, Акулов нырнул в проходной двор, вышел на другой улице и, сделав ещё сотню шагов, оказался в подъезде приземистого тёмного дома довоенной постройки. По широкой лестнице поднялся на последний этаж. Там располагались всего две квартиры, из них та, что по правую руку, была нежилая, с заколоченной крест-накрест досками ободранной дерматиновой дверью.
 С точки зрения конспирации явочная квартира оставляла желать лучшего, но дарёному коню в зубы не смотрят: Валет сам её снял для встреч с оперативниками, а ничего другого Акулов предложить бы не мог.
 Валет открыл сразу, стоило один раз приложиться к звонку.
 — Здравствуйте, проходите…
 — Ты бы «глазок» хоть поставил! Да и спросить, кто пришёл, не вредно бывает…
 Осведомитель кивнул, но было видно, что эти рекомендации ему до фонаря.
 — И машину не ставь перед домом, — Акулов прошёл в единственную, но зато невероятно большую, комнату, — слишком уж твоя тачка приметная…
 — Хорошо, больше не буду.
 Сняв не самое дешёвое жильё, на меблировке Валет сэкономил. Кроме пары рассохшихся кресел и низкого столика с прожжённой и заляпанной полировкой, ничего больше не было. На трех узких сводчатых окнах висели рваные шторы, все разные по цвету и длине. Под крайним окном, вдоль стены, выстроилась батарея пустых бутылок. Акулов пригляделся: к тёмному пиву, уже виденному им в прошлый визит, добавились ликёр и водка. Марки были не из дешёвых.
 — Ты что, сюда баб приводил?
 — Не! — Валет жизнерадостно хохотнул, — У меня жена есть.
 — Хочешь меня убедить, что ты ей не изменяешь?
 — Только с проститутками, за деньги. Но это ведь не измена!
 — Хм… А все-таки, кто здесь гулял?
 — Да кореш один! Нормальный пацан.
 — Так припёрло, что… — Акулов многозначительно окинул взглядом грязную убогую обстановку.
 — Ага! В натуре, ему некуда было приткнуться. Не домой же шкуру тащить!
 — Что, тоже женатый?
 — Ага! Выпить будете?
 — Воздержусь.
 — Ну, как хотите! — Подойдя к одному из окон, Валет достал из-за шторы пузатую бутылочку «Портера» и сковырнул крышку зубами. — За встречу!
 Выплюнув пробку далеко в сторону, он сделал глоток, сразу ополовинив бутылку.
 — Уф, хорошо!
 Сидя в кресле так, чтобы не прислоняться спиной к грязной обивке, Акулов рассматривал осведомителя.
 Весёлость и раскованность были, несомненно, напускными. Валет изрядно трусил, хотя всеми силами старался это не показать.
 Актёр из него был неважный.
 Перед их первой встречей Волгин показал Андрею фотографию Валета двухгодичной давности. Снимок был сделан хорошим фотографом и передавал характер осведомителя. Бывший спортсмен, убеждённый, что общество недоплатило ему за борцовские подвиги, и решивший взять недостающее сам. Быстро и много. Не слишком умный, но упорный и хитрый, достаточно хитрый, чтобы не переть на рожон там, где плетью обуха не перешибёшь. Вербовка его прошла просто. Волгин навестил его в тюрьме буквально за день до освобождения под залог и порадовал известием о том, что освобождение может не состояться: всплыл преступный эпизод, доселе не известный, и от него, Волгина, зависит, попадёт ли он в уголовное дело. Валет согласился сотрудничать и оказался на воле, но, выполняя поручения Волгина, выяснил, что опер взял его на пушку. Эпизод, действительно, имел место, но доказать причастность Валета к нему не представлялось возможным. В открытую, со скандалом, расторгать договор бандит поостерёгся, но толковых сведений больше не приносил…
 За два года внешность его претерпела значительные изменения. О славном спортивном прошлом можно было догадываться только по раздавленным ушам и сломанному носу. Валет растолстел, набрав килограммов двадцать лишнего веса. Отрастил волосы, умерил количество золотых украшений до минимума, сменил кожанку на костюм с модным галстуком. Числился в штате солидной страховой фирмы и получал заочное высшее образование в платном ВУЗе. Растил ребёнка. Строил загородный дом. Если вспомнить, что он начал с уровня обычного «быка», успехи более чем впечатляли. Большинство его прежних друзей, занимавших два года назад ту же ступеньку иерархической лестницы преступного мира, не могли похвастаться и половиной таких достижений.
 Это и послужило одной из причин звонка Волгину. Валет понимал, что завистников вокруг него много, и найдутся такие, кто не упустит возможности наложить на его добро лапу, если представится случай. Осуждение к реальному сроку было, возможно, самым удобным из таких случаев. Валет изнервничался и не знал, кому из друзей можно верить. Ему казалось, что все вокруг только и ждут, когда он окажется в камере. В том числе и жена. Поддержку ментов, с учётом того, что обвинение само по себе дышало на ладан, он считал весомой гарантией того, что в камеру отправиться не придётся. Конечно, самым надёжным было бы подкупить судью, но сделать этого Валет не сумел и оттого терзался вопросом: не заплатили ли уже его недоброжелатели? Кто сказал, что взятку дают только за оправдательный приговор? Бывает и наоборот…
 Акулов не стал его ни утешать, ни обнадёживать. Поставил сразу жёсткое условие: дружбу надо заслужить, клятвы и обещания в зачёт не принимаются. Негласная поддержка в суде может быть обеспечена только регулярным поступлением важной и достоверной информации. Валет пообещал все сделать, как надо…
 Оставшееся пиво он прикончил за два приёма и сел в кресло напротив Андрея.
 — Кое-что я узнал.
 — Обнадёживающее начало.
 — Громов — бывший «афганец». Говорят, его героем Союза хотели назначить, но что-то там не прошло. Не знаю, правда это или нет… Но ребята-«афганцы» его уважают. Раньше он всякие должности занимал в разных организациях. У ветеранов там, у инвалидов. Барыг прикрывал. А потом, лет, может, пять назад, от таких дел отошёл. Нашёл что-то интереснее. Выгоднее. Но никто не знает, что именно. Так, всякие слухи…
 — Какие?
 — Никакие. Неконкретные, то есть. Так, фигню всякую говорят. Я не мог сильно спрашивать, заподозрить могли. Связи у него были. Не только у нас в городе, а и в Москве, в Питере. Наверное, он как-то ими воспользовался. Не знаю! И никто толком не знает. Но, по ходу, пристроился он в какое-то место, где реальные бабки можно иметь, ничего не боясь. Типа как в Думе. Одно точно: за последнее время он ни в какие стремные темы не лез, сбоку держался. Говорят, как-то ему предлагали в одно дело вписаться. И риска почти никакого, и барыш очень приличный, а он отказался. Почему?
 — Наверное, не захотел.
 — Причём здесь «хочу — не хочу», когда пол-лимона зелени можно заработать не сходя с места?! Мне, кстати, такого не предлагают. И вам, я думаю, тоже. А он отказался… Я так думаю, что он уже тогда боялся чего-то. Подозревал.
 — Что он мог подозревать?
 — Что валить его будут. Он, кстати, знаете, как про себя любил говорить? То есть, любит… Я, говорит, парень не промах. Это другие по мне вечно промахиваются, а я всегда бью точно в цель. Его слова…
 — Какое дело ему предлагали? И кто? Когда?
 — Недавно. Месяц, может, назад. Или три. А что за тема — я вам попозже точно скажу. Разузнать ещё кое-что надо. Проверить. Когда в следующий раз встретимся, я все точно скажу. Обещаю.
 — Ну-ну…
 — Честно!
 Акулов не был удовлетворён результатом беседы. Можно было поспорить, что Валет побоялся наводить справки о происшествии среди знакомых бандитов, запомнил то, что случайно услышал, а остальное домыслил, отталкиваясь от собственного опыта и стимулируя фантазию «Портером».
 — Кстати, может быть, в него случайно попали. Знаете, как это бывает…
 — Не может.
 — Да? Вы проверяли?
 Андрей не ответил. Версия «ошибка в объекте» рассматривалась с самого начала, хотя лично он в неё совершенно не верил. Прошерстили весь дом, где проживал Громов, но никого, с кем можно было бы перепутать «афганца» по роду занятий, внешности или машине, не отыскали. Как среди жителей, так и среди возможных гостей.
 — Его не перепутали, — медленно повторил Акулов и жёстко посмотрел в глаза Валета. — Сколько тебе нужно времени? Если в следующий раз ты снова попытаешься мне повесить лапшу…
 — Ничего я не вешал…
 — Если в следующий раз ты не сообщишь мне чего-нибудь дельного, то эта встреча будет последней. Ты меня понял? Мы разбежимся, и выкарабкивайся дальше, как знаешь. — Акулов встал: — До свиданья!
 Валет попрощался кивком и не пошёл закрывать за Акуловым дверь.
 На пороге Андрей обернулся: Валет казался обиженным, обида вытеснила испуг, который был заметён в начале беседы.
 Спускаясь по лестнице, Акулов подумал, что такая перемена объясняется просто. Не подготовившись к встрече, осведомитель боялся, что куратор изобличит его во враньё. Боялся, однако надеялся, что проскочит. Блеф не удался, и после разоблачения осталось только обижаться. Скорее всего, не на себя. Такие, как Валет, в своих бедах всегда винят окружающих. Потому и живут, если брать внешнюю сторону жизни, очень неплохо. Разве что мало.
 С другой стороны, даже из сбивчивого рассказа Валета можно было извлечь рациональное зерно. Как раз в тот момент, когда Андрей, в своих рассуждениях добрался до интересного обобщения, от важной мысли его отвлёк сигнал пейджера.
 Только один человек мог прислать подобное сообщение. Не нужно было читать подпись, чтобы узнать его стиль.

 «Я на трубе, тебя в РУВД нет, позвони».

 Конечно, Шурик Сазонов! Самый никчёмный мент из всех, кого Акулов когда-либо знал. Правда, в прошлом месяце Сазонов отличился, в одиночку задержав вооружённого чеченского бандита, но это было его единственным достижением на поприще оперативника. Все остальные задания Шурик с блеском проваливал.
 Возвращаться к Валету Акулов не стал. Зашёл в продовольственный магазинчик, показал продавщице удостоверение, и она проводила его в кабинетик заведующей:
 — Звоните.
 — Прямой?
 — Через девятку.
 Женщина вышла, закрыв за собой дверь. Акулов присел на табуретку перед столом, набрал номер сазоновского мобильника. Не хотелось думать, что Шурик вляпался в очередные неприятности…
 Данное ему поручение было простым.
 В течение дня Громова должны были выписать из больницы. Пустить за ним квалифицированный «хвост» не получилось, но Андрей решил хотя бы узнать, кто приедет встречать потерпевшего. Катышев отрядил ему в помощь Сазонова. Глядя в невинные глаза Шурика, Акулов долго сомневался, можно ли поручать ему это. Казалось бы, что может быть проще: сиди перед больницей в машине, слушай магнитофон и приглядывай за входом. У фигуранта достаточно приметная внешность, так что обознаться практически невозможно. Да и встречать его будут солидные люди на приличных машинах, которые наверняка подкатят к самым дверям, так что на тех, кто потопает к троллейбусной остановке, можно внимания не обращать… Знай Андрей точное время выписки — отправился бы сам. Но точного времени не мог назвать ни один врач, и Андрей, скрепя сердце, направил Сазонова, строго-настрого запретив проявлять инициативу и куда-либо вмешиваться…
 — Алло! — Сазонов был слышен плохо, сильно мешала музыка, грохотавшая совсем рядом от его трубки.
 — Ты где? — Акулов мысленно плюнул, осознав, что начал разговор в духе Катышеву.
 — В управлении! — Сазонов почти кричал; дискотеку он, что ли, в дежурной части проводит?
 — Погоди, я сейчас перезвоню по нормальному…
 — Не надо! Я… э-э-э вышел, тут рядом… Они меня засекли!
 — Кто?
 — Громова один парень встречал, на чёрном «мерине». Я номер запомнил…
 — Ты что, пытался за ними следить?
 — Ну да! Проехал немного. Они, блин, почти сразу меня засекли. Знали, наверное! На светофоре, под красный свет, как рванули! Я не успел среагировать…
 — Слава Богу, что не успел!
 — А?
 — Когда это было?
 — Часа три назад.
 Акулов посмотрел на часы: двадцать минут восьмого.
 — Что ж ты раньше не позвонил?
 — Так тебя не было! Я ждал, ждал, думал, подойдёшь с минуты на минуту. Потом решил позвонить. Ничего же ведь не случилось!
 Ругать Шурика было бессмысленно. Тем более, что в какой-то мере он был прав. Узнай Акулов о выписке Громова вовремя — к раскрытию преступления это не приблизило бы ни на шаг.
 — Ты парня запомнил?
 — Смогу опознать. Я больше сегодня не нужен?
 — Нет.
 — Звони, если что. После девяти я буду дома.
 Выходя из магазина, Акулов подумал: что сейчас делает Громов?


* * *

 С высоты территория АО «Техобслуживание» представляла собой большой неряшливый квадрат, почти безлюдный даже в рабочее время. Ещё лет десять назад предприятие процветало, и многие видные горожане записывались в очередь, чтобы отремонтировать свои «жигули» у местных умельцев. Потом сменилось множество хозяев, и от некогда многочисленного рабочего коллектива осталось человек пять, которые лишь до обеда стучали молотками и крутили гайки в нескольких сохранившихся ремонтных боксах.
 На окраине предприятия функционировала баня.
 Даже не баня, а целый физкультурно-оздоровительный комплекс, включавший в себя, кроме сауны и русской парной, небольшие залы для занятий культуризмом, теннисом и единоборствами. Комплекс занимал целый ангар, напоминавший врытую в землю железную бочку, и со стороны смотрелся непрезентабельно, но стоило зайти внутрь, как мнение менялось в лучшую сторону. Как правило, посещали ФОК только «свои», хотя рослый неулыбчивый парень, сидевший за стойкой в вестибюле, никогда не разворачивал посторонних, пришедших впервые, если в залах или бане имелись свободные места. Заведение явно не бедствовало, хотя и не рекламировалось в газетах, и только блеклый фанерный щит на столбе в начале ближайшего переулка мог привлечь новых, не знакомых с кем-то из завсегдатаев, клиентов. Некоторым установленным в нем тренажёрам могли бы позавидовать популярные спортивные клубы, а баня сверкала новым дорогостоящим оборудованием и содержалась в исключительной чистоте.
 Первым в вестибюль вошёл Громов. Кирилл следовал за боссом в полутора метрах.
 — Привет, Санёк! — Громов пожал руку администратору, поспешившему встать при его появлении.
 — Как здоровье, Василий Петросович?
 — Пошаливает. Там свободно?
 — Вы же предупреждали! — Парень выложил на стойку ключи.
 — На ту половину тоже никого не пускай, хорошо? — Громов кивнул на дверь русской бани. — Лариса не приезжала?
 — Будет, наверное, позже. Я могу ей позвонить…
 — Не надо. Лучше раздобудь холодного пива.
 — Для вас всегда найдётся! Принести?
 — Потом. Когда приедут гости.
 Кирилл переминался с ноги на ногу за спиной шефа и разговор с администратором слушал в полслуха. Он первым заметил девушку, прошедшую по коридору из туалета в раздевалку для теннисистов. Прежде чем открыть дверь, она с любопытством посмотрела на приехавших, и этот её взгляд привлёк внимание Громова.
 Лицо Громова выразило одобрение.
 — Новенькая?
 — Из резерва.
 — Как зовут?
 — Ольга.
 — Пусть заглянет ко мне минут через двадцать, — Громов взял ключ и направился в сауну.
 Париться или плавать в бассейне он, конечно, не стал. Сняв кожаную куртку и разувшись, остался в спортивном костюме, похожем на тот, который носил в больнице, но только новом, не пропахшем медикаментами и не запачканном йодом. Сел в глубокое кресло перед столиком в комнате отдыха, достал сотовый телефон и посмотрел на Кирилла, стоявшего у двери.
 — Поезжай. Когда закончите — сразу сюда. Если непонятки возникнут — сразу звони. Но постарайся без них обойтись. Просто со стороны понаблюдай, понюхай, что к чему.
 — Я все понял, Василий Петросович.
 — Всего понять никто не может. Главное — не горячись. И брательника своего придерживай, а то он у тебя горяч не по делу. Договорились?
 — Мы не подведём.
 — Хотелось бы верить.
 Когда за помощником закрылась дверь, Громов беззвучно выругался. Будь ситуация немного другой, он бы давно избавился от человека, так позорно проявившего себя во время неудавшегося покушения. Конечно, не стоило ждать, что Кирилл прыгнет грудью на дробовик, но ведь он, даже после того, как нападавшие смылись, трясся и причитал до тех пор, пока раненый Громов не отвесил ему оплеуху.
 Сейчас выбирать не приходилось. Пока картина не прояснится, придётся делать ставку на тех, кто вне подозрений, какими бы трусливыми и бездарными они ни были.
 — Алё, Иван? Громов тебя беспокоит! — Василий Петросович привычно, не думая о здоровье, закинул ноги на стол — и застонал от боли. — Нет, это я не тебе. Выписали, да… Все правильно, не надо было встречать. Сейчас приезжай… Что? Говорю, сейчас подъезжай, поговорить надо. Да, сюда… Да… Жду!
 Перед тем как набрать второй номер, он раздумывал почти десять минут. Были доводы как за, так и против звонка. Первые перевесили, хотя внутренний голос и напоминал, что ещё некоторое время назад этому человеку он не доверял.
 — Николай? Громов на проводе! Что, не узнал? Да, хорошо, только лучше не богатым, а здоровым. Приезжай, перетрещать надо кое о чем. Куда? Сам догадайся, куда! Правильно… Хорошо, давай через час. Иваныч тоже к этому времени будет. Жду!
 Громов сцепил руки на затылке. Посидел с закрытыми глазами. Такая поза вызывала слабую, но непрерывную боль, однако он её не менял. Терпел, руководствуясь принципом, что нельзя идти у организма на поводу, а надо все делать наоборот, через силу. Принцип был, со многих точек зрения, спорный, но Василия Петросовича в жизни он много раз выручал.
 В дверь постучали.
 — Да!
 — Можно?
 Громов, прищурясь, оценил фигуру девушки, замершей на пороге. У него были свои критерии оценки, расходившиеся со стандартными. Параметры 90/60/90 его не устраивали, как и чёрные волосы. Он предпочитал светленьких, грубоватых, непременно — с широкими бёдрами.
 Волосы Ольги, аспидно-чёрные, были подстрижены выше плеч, фигура укладывалась в нелюбимые им нормативы.
 Он кивнул:
 — Заходи.


* * *

 Жил Шурик Сазонов с родителями.
 Точнее, с матерью, поскольку батя большую часть года проводил в столице и появлялся только во время отпуска, под Новый год, да изредка прилетал на выходные. Мама возвращалась с работы поздно и не обременяла сына излишним вниманием, в его личную жизнь не вмешивалась и ограничений не ставила, относилась ко всему с пониманием, но Шурик все равно хотел отделиться. Деньги, чтобы снять квартиру, у него были, однако мать и слышать не хотела о таком варианте. Закрывая глаза на различные мелкие выкидоны сынули, она, тем не менее, опасалась выпускать его из поля зрений окончательно. Была уверена, что рано или поздно он, предоставленный самому себе, влетит в такую историю, что даже их с отцом связи не смогут помочь.
 Неприятности преследовали Шурика с детства. До серьёзных, слава Богу, не доходило, но, во-первых, с возрастом их не становилось меньше, а во-вторых, во всех, без исключения, он бывал виноват только сам. После школы его пропихнули на учёбу в Академию МВД, чтобы получил высшее образование и немного привык к дисциплине. Обе задачи оказались выполненными лишь относительно, характер Шурика практически не изменился, а что касается юридических знаний, то если что-то и задержалось на какое-то время в его голове, то выветрилось вместе с похмельем после выпускного банкета. Сазонов усвоил только одно: милицейская ксива даёт определённые преимущества, а из всех должностей, на которые мог претендовать новоиспечённый лейтенант, наиболее выгодной представлялась должность оперативника. Шурик потребовал, чтобы его пристроили в уголовный розыск. Мать схватилась за сердце, папаня скупо улыбнулся и пошёл звонить знакомым из главка. Ему хотелось верить, что чадо остепенилось, взялось за ум и выбрало правильную стезю.
 Около девяти часов вечера, провернув одно тёмное дельце, которое принесло сто долларов прибыли, Шурик подъехал к дому. Паркуя машину, посмотрел на окна квартиры: два из трех были освещены. Стало быть, и маман, и сестрёнка сидят в своих комнатах. Первая, скорее всего, перед телевизором. Мелкая — висит на телефоне, шепчется с очередным воздыхателем. Некоторых из них Шурику довелось видеть, в том числе одного — в отделе милиции, куда тот попал за хранение анаши. Интересно, сеструха уже пробовала дурь? Для своих пятнадцати лет она отличалась крайне вольным поведением.
 Шурик захлопнул дверь джипа и направился к подъезду, раздумывая, как провести вечер. Дома торчать не хотелось, но и в гости его никто сегодня не звал. Завалиться в кабак? Сазонов машинально похлопал себя по нагрудному карману, где лежали бумажник и ксива. Сегодняшнюю сотку бакинских можно легко пустить на развлечения…
 Входная дверь, как всегда, подалась тяжело, а дальше, в парадном, стояла непроглядная темнота. Шурик остановился, чтобы глаза чуть пообвыкли.
 И когда жилконтора вкрутит здесь лампочку?!
 Неожиданно Шурик сообразил, что обычно свет не горел на нижних трех-пяти этажах, а сегодня погружена во мрак вся лестница.
 Он не успел оценить этот факт.
 Почувствовал — увидеть что-либо по-прежнему не представлялось возможным — рядом с собой чьё-то присутствие…
 Кто-то, оказавшийся слева от него, двигался почти бесшумно. Только раз или два прошуршала синтетическая материя — видимо, от контакта локтя с боковиной куртки.
 И хотя Шурик не отличался повышенной впечатлительностью, его обдало волной горячего страха.


* * *

 Первым приехал Калмычный.
 Он поставил машину около самого входа в физкультурно-оздоровительный комплекс, удивившись, что такое удобное место свободно. Обычно его занимал «мерседес» Громова.
 Иван Иванович поднялся на заснеженное крыльцо и поднял руку, чтобы открыть дверь, но в этот момент она распахнулась от сильного толчка изнутри.
 — Извините, — сказала появившаяся на пороге черноволосая девушка в короткой шубке. — Я вас не ушибла?
 Калмычный не смог определить, является ли она клиенткой оздоровительного заведения, приехала отдохнугь со своим парнем или работает в сфере деликатных услуг, и молча посторонился, давая пройти. Посмотрел вслед, отметив, что девушка хороша собой и пользуется приятными духами.
 По узкой, занесённой снегом тропинке она быстро пошла к забору, почти невидимому в темноте. Калмычный знал, что тропинка выводит к запасным воротам и обширной мусорной свалке. Створки ворот давно были заварены намертво, но тот же сварщик вырезал в них и маленькую калитку, о которой вряд ли мог знать человек, не принадлежащий к обслуге ФОК или приезжающий сюда лишь для того, чтобы поиграть в теннис. Калмычному эту калитку показал Громов: дескать, удобный путь к отступлению, если случится попасть под облаву. А девка, значит, из проституток… Новенькая, видать. Иван Иванович не часто прибегал к их услугам — деньги жалел, но тем не менее знал почти всех местных наперечёт.
 Он зашёл в ФОК…
 Спустя пять минут появился Николай Петушков. Какой-то частник высадил его около главного входа. Петушков поднырнул под шлагбаум, помахал сторожу, которого его появление ничуть не заинтересовало, и заторопился к зданию комплекса, скользя демисезонными ботинками по льду и чувствуя, как холод проникает через тонкое пальто. Головного убора на Петушкове не было, и ему пришлось дважды растирать уши руками, прежде чем он добрался до тёплого помещения.
 — Там? — Николай кивнул на дверь сауны.
 — Ждут, — подтвердил администратор Санёк.
 — Хорошо, — Петушков довольно улыбнулся и потёр руки, как бы желая показать, что он больше думает о бане, нежели о вопросах, которые предстоит обсуждать. — Пиво есть?
 — Я уже отнёс…
 — Хорошо!
 Прежде чем открыть дверь, Николай чуть было не постучал. Одумался, повернул ручку и вошёл, зацепившись ногой за складку паласа.
 Санёк посмотрел ему в спину с усмешкой. Среди всех, кого ему доводилось видеть в компании Громова, этот, всегда суетливый и улыбающийся с непонятным подобострастием, пользовался у него наименьшим уважением. Можно сказать, вообще им не пользовался.
 — Я вижу, все в сборе? — Петушков остановился, глядя на Громова и Калмычного, сидящих в креслах за столиком.
 Громов был в спортивном костюме, Иван Иваныч — в простыне, с бокалом пива в руке.
 Перед пустым третьим креслом стояли закупоренная бутылка и пол-литровая кружка.
 — Только тебя ждём. Закрывай дверь, сквозняк же! — Громов недовольно поморщился.
 — Я и не чувствую с мороза-то… — Петушков дважды провернул головку замка. — Чтобы нам никто не мешал…
 Он повесил в шкаф пальто, оставшись в дорогом темно-синем костюме.
 — Да ты, я смотрю, при полном параде! — усмехнулся Василий Петросович.
 — Так, был на одной презентации… Где тут можно переодеться?
 — Там же, где и всегда. В раздевалке. Забыл, что ли?
 Петушков смущённо улыбнулся.
 Через пару минут он появился в комнате, сменив «тройку» на обёрнутую вокруг бёдер простыню и шлёпанцы. Сел в свободное кресло, тронул пальцем пивную бутылку, но открывать её не стал. Пояснил, хотя никто об этом не спрашивал:
 — Не согрелся ещё…
 — Так и мы, вроде, не парились. Ладно, не будем терять время, — Громов перевёл взгляд с Петушкова на Ивана Иваныча, продолжавшего сидеть молча, с бутылкой в руке. Бутылка была почти полная, Калмычный сделал только несколько глотков.
 Громов рассказал о звонке неизвестного, поездке на кладбище и о покушении. Только факты, без каких-либо выводов.
 — Что ты сам по этому поводу думаешь? — спросил Калмычный, как только Громов закончил рассказ.
 — Важно не то, что я думаю, а то, что мы собираемся делать.
 Калмычный поставил бутылку и облокотился на стол. Положил на сцепленные в замок руки подбородок. Смотрел прямо перед собой, и по лицу невозможно было угадать ход его мыслей.
 Из троих мужчин он был самым старшим по возрасту. Около пятидесяти лет, среднего роста, сухопарый. Кинорежиссёр определил бы его типаж как «крупный хозяйственный руководитель советской эпохи» — и угадал бы на все сто процентов.
 Петушков, начав в середине повествования Громова краснеть, теперь сидел пунцовый и переводил растерянный взгляд с одного собеседника на другого. Сам не заметил, как откупорил пиво и приложился к бутылке, хотя обычно пользовался только стаканами.
 — Скажи, они могли тебя добить? — нарушил затянувшуюся паузу Калмычный.
 — Легко.
 — Тогда почему они этого не сделали?
 — Только не потому, что приняли меня за мертвеца. Не знаю, почему! Могли чего-нибудь испугаться. Или с ружьём какие-то проблемы возникли.
 — Два человека и один ствол…
 — Согласен, исполнение похабное до невозможности. Я, кстати, не могу вспомнить ни одного серьёзного убийства, где бы пользовались дробовиком.
 — На Сицилии, например, такое оружие популярно… Говоришь, они тебя ждали в машине?
 — Ерунда! Я знаю хозяина. Азербот, раньше торговал на нашем рынке. Осенью уехал на родину. Машина гниёт во дворе с прошлого года, в неё кто угодно мог влезть.
 — Надо было об этом знать…
 — Ерунда! Нечего там знать, достаточно было один раз посмотреть.
 — Надо узнать на кладбище, кто ставил памятник.
 — При чем здесь памятник? — Петушков посмотрел на Калмычного с недоумением. — Господи, о чем вы говорите? Вы что, не понимаете, что нас всех могут убить? Всех!
 — Не трещи, — Громов выставил перед собой ладонь, словно отбивая слова Николая. — И без твоего визга голова болит. Пиво лучше попей. И помолчи… Так о чем ты говорил, Иван?
 Калмычному пришла в голову новая мысль. В определённой степени её рождением он был обязан Петушкову.
 — Можешь повторить дословно, что говорил тот тип по телефону?
 Громов повторил. Не дословно, но близко к тексту. Подумав, Калмычный кивнул:
 — Верно! Почему он позвонил именно тебе? Было бы логичнее, если бы он угрожал нам всем. Вернее, не угрожал, а сразу… Почему только тебе? И ведь столько времени уже прошло…
 Калмычный не договорил, по взгляду Громова поняв, что их мысли совпадают. Петушков смотрел недоуменно.
 — Нас тогда было семеро…
 — Ты не всех посчитал.
 — Я посчитал всех, кого нужно. Якушев умер… Здесь нас трое. Степанский прилетает завтра утром, Латуков лечит язву в больнице, Ющенко приехал вчера. Кстати, а почему ты его не пригласил?
 Петушков переводил взгляд с одного из собеседников на другого и хотел, наверное, что-то спросить, но вклиниться ему не удавалось. Они говорили быстро, без пауз. Будто в теннис играли.
 — Не смог дозвониться, — Громов улыбнулся, но в его глазах не было и тени веселья, он явно имел в виду какие-то обстоятельства, известные Калмычному. — Когда выписывается Латуков?
 — Послезавтра.
 — Итого — вся компания в сборе. Мне не нравится такое совпадение.
 — Думаешь, это случайность?
 — Мне бы очень хотелось так думать.
 — Степанского можно предупредить. Он успеет вернуться.
 — Не надо. Если опасность грозит только мне, то… Зачем ему нести убытки из-за ложной тревоги? А если нацелились на всех нас, будет лучше не распыляться. Вместе быстрее придумаем, как защититься.
 — Там его достать не просто…
 — Поэтому пусть обязательно прилетает. А то несправедливо как-то выходит, скажи, да? — последнюю фразу Громов произнёс с кавказским акцентом, как иногда рассказывал анекдоты или говорил тосты, желая повеселить друзей.
 Калмычный, глядя на него, потёр подбородок о руки, которые продолжал держать сцепленными в замок.
 — Знаешь, мне кажется, тебя убивать не хотели.
 — Почему? — вырвалось у Петушкова, и две пары глаз обратились на него.
 — Кажется, ты не рад, что меня только ранили?
 — Я не то хотел сказать… Просто… Просто я не понимаю! Почему не хотели убить?
 — Потому что могли, но не сделали.
 — Но ведь ты был в бронежилете!
 — Вот именно поэтому они должны были подойти, проверить и добить.
 — Так они-то об этом не знали!
 — Э-э, дорогой, не горячись! По-твоему, они что, рассчитывали, что я к себе гранату привяжу после того, как предупредили по телефону? Думали, взорвусь от одного выстрела? Или от страха подохну? Прав Иваныч, я и сам так решил: мочить меня не хотели. А почему — будущее покажет. Думаю — близкое будущее. Я уже предпринял кое-какие шаги, так что, даст Бог, скоро мы выясним, кто и почему решил на меня накатить. Или на нас…
 — Ты собираешься… — Петушков замялся, но его поняли с полуслова.
 — Я не собираюсь прятаться, как крыса.
 — Крысы бегут, а не прячутся, — заметил Калмычный, разглаживая смявшийся уголок пивной этикетки; за время, прошедшее с момента появления Николая, он так и не сделал ни одного глотка.
 «Интересно, о чем они говорили без меня?» — подумал Петушков.
 — Я не собираюсь ни прятаться, ни бежать. Пусть попробуют добраться до меня ещё раз! Теперь это будет непросто. Все, господа предприниматели! О делах больше ни слова. Баня в вашем распоряжении. А я посижу здесь, послушаю музыку…
 Громов взял со стола пульт дистанционного управления и включил музыкальный центр, четыре колонки которого были развешены по углам комнаты. Взыскательного слушателя такая акустика бы не удовлетворила, но Василий Петросович был потребителем неприхотливым. Это касалось как аппаратуры, так и качества музыкального материала.
 «Конвоир, молодой конвоир, нам с тобою обидно до слез…» — неслось в спину Петушкова, когда он направлялся к бассейну.


* * *

 — Иваныч, подбросишь до дома?
 Калмычный завязывал шнурки на ботинках. Петушков уже оделся и стоял перед ним с бутылкой пива в руке. Она была четвёртой по счёту.
 — Что, страшно?
 — Да ну тебя к лешему! Я без машины. Говорю же, что на презентации был.
 — Кого презентовали? Тебя?
 — Не смешно.
 Калмычный разогнулся, встал с кресла. Ботинки на нем были старые, изрядно потёртые, не один раз побывавшие в ремонте. Как и костюм классического покроя, тёплый, тесноватый, застёгнутый на все пуговицы. Из внутреннего кармана проступал контур сотового телефона старой модели.
 — Пошли, — он перекинул через левую руку куртку, сложенную подкладкой наружу, и хотел попрощаться с Громовым, не встававшим со своего места все полтора часа, пока они с Петушковым парились в сауне.
 — Задержись на минутку, — попросил Громов, выключая магнитофон, громкость которого и так была убавлена до минимальной.
 Не выказывая удивления, Калмычный протянул Николаю ключи от машины:
 — Прогрей пока. Я сейчас подойду.
 Петушков вышел, явственно демонстрируя недовольство таким отношением. Если уж им требуется посекретничать, то могли бы встретиться вдвоём, а не выставлять его за дверь, как будто он заведомо не способен предложить что-нибудь дельное или непременно растрезвонит конфиденциальную информацию.
 — Колян своей фамилии соответствует полностью, — усмехнулся Калмычный, укладывая кожаную куртку на спинку кресла.
 — Не только он, мы тоже своим соответствуем.
 — Ну, с тобой, Петросыч, понятно. А я…
 — А ты всегда спокойный. Лишнего слова не скажешь. И копейки лишней не дашь.
 — Копейка лишней не бывает.
 — Ага, цент доллар бережёт…
 Администратор Санёк смотрел маленький телевизор, прикреплённый к стене специальным кронштейном, над стойкой. При звуке открывшейся двери он оторвался от экрана и посмотрел на Петушкова, но тот прошествовал мимо, не обращая внимания на обслугу.
 Машина Калмычного — «фольксваген-пассат» редкого оранжевого цвета, покрылась двухсантиметровым слоем снега. Петушков не стал ничего очищать, включил двигатель и сел на пассажирское сиденье. Выругался, обнаружив, что Иваныч так и не поставил новую магнитолу — месяц назад его обокрали на авторынке, — и принялся ждать, каждую минуту поглядывая на часы, сверяя показания наручных с установленными на панели приборов.
 Калмычный отсутствовал четверть часа. Придя, ничего Петушкову не рассказал. Щёткой смахнул снег со стёкол, сел, пристегнулся ремнём и вырулил за ворота.
 — Напомни адрес.
 — Прямо.
 Двигались со скоростью ниже разрешённой, хотя улицы были пусты и стаж водителя исчислялся двумя десятками лет, а машина соответствовала всем техническим нормативам.
 — Подбавь газку, Иваныч, не жадись!
 — Успеем.
 Петушков вздохнул. К манере езды директора он давно привык, так что высказанная просьба была риторической. Сам Николай машину гонял как угорелый, так что на штрафы гаишникам ежемесячно уходила заметная сумма, да и ДТП случались не так уж и редко, но отказываться от удовольствия полихачить он не желал.
 — Слышь, Иваныч! Ты машину поменять не надумал? Сколько ей уже?
 — Девяносто первого года. Меня устраивает.
 — Перекрасил хотя бы! А то колор какой-то несолидный. Студенческий. А ты ведь все-таки начальник…
 — Время придёт — поменяю.
 — Ага! Скажи ещё — денег нет.
 Автомобильная тема исчерпала себя. Петушков не поленился повернуться и долго смотрел в заднее окно. Наконец, удовлетворённый увиденным, он занял нормальное положение.
 — Слежки нет. Хотя ведь это ничего не значит. Если надо, то встретят около дома. Как Васю…
 — Не переигрывай.
 — Чего?
 — Говорю, зрителей нет, так что можешь зря не стараться.
 — А я и не стараюсь… зря. По-твоему, все это недостаточно серьёзно?
 — Поживём — увидим.
 — На месте Петросыча я бы куда-нибудь спрятался.
 — Вот поэтому ты и не на его месте. Он знает, что делает.


* * *

 Выслушав доклад Кирилла, Громов задал всего один вопрос, совсем не тот, которого ожидал парень:
 — Где твой брат?
 — В машине сидит.
 — Отпусти. Сегодня он больше не пригодится.
 Кирилл вышел, Громов остался один в той же комнате отдыха сауны. Забросил ноги на стол, сомкнул на затылке ладони. Теперь по выражению его лица можно было понять, что новости ему не понравились. С самого начала Громов допускал такой вариант, но отводил ему не слишком большой процент вероятности и рассчитывал на более перспективный улов.
 А вот оно как получилось…
 С другой стороны — не так уж и плохо.
 Вернулся Кирилл:
 — Санёк просил передать, что Лариса только что звонила.
 — Ну?
 — Сегодня она не приедет.
 — Ну и черт с ней, — Громов посмотрел на часы. — Присядь, в ногах правды нет. Пива хошь?
 — Я же не пью, — ответил Кирилл неуверенно.
 — Ах да, точно!
 Сорок минут прошли в тишине. Иногда Громов начинал вертеть в руках ПДУ музыкального центра, но музыку ни разу не включил. Как и не задал больше ни одного вопроса Кириллу.
 Помощник, остро чувствующий вину за недостойное поведение во время нападения на босса, сидел, боясь лишний раз пошевелиться.
 На сорок первой минуте прозвенел сотовый телефон. Громов не торопился отвечать. Достал трубку и держал её в руке, считая звонки. Электронные мелодии он не любил, на его аппарате был установлен самый простой сигнал.
 — Слушаю. Так… Так… Так! Все, мы едем. Что? Скоро! Жди…
 Громов встал:
 — Уходим.
 — Давайте я машину к крыльцу перегоню.
 — Не надо. По-твоему, у меня ноги кривые? Сам дойду! Ничего не забыли? Все, быстрее!
 — Вы ещё приедете? — крикнул вдогонку администратор Санёк, но ему никто не ответил.
 Из комплекса они вышли один за другим, но потом Громов чуть приотстал.
 И тут раздались первые выстрелы.
 Автоматная очередь хлестнула из темноты, от примыкающей к забору мусорной свалки. Не меньше дюжины пуль прошили воздух возле очумевшего Кирилла, и одна из них нашла цель. Заорав, Кирилл повалился на землю, зажимая раненую кисть.
 Следующая очередь прошла над его головой.
 Он продолжал верещать, не оборачиваясь и не видя Громова.
 Все-таки боевой опыт у него, можно сказать, уже был. Сознание не заблокировалось, как в первый раз. Инстинкты потеснили рассудок, но все же осталось достаточно места для двух здравых мыслей.
 Подстреленной рукой Киря вытащил ключи от «мерседеса» и зубами сжал брелок сигнализации.
 За грохотом выстрелов не было слышно, как автомобиль подал звуковой сигнал о снятии режима охраны, но вспышку фар парень заметил.
 «Я им на хрен не нужен, — стучало в голове Кирилла в такт автомату, — Если шефа завалят, то меня пощадят… Господи, ну попади ты в него!»
 В работу вступил второй ствол.
 «Все, звиздец! Не уйти…»
 Пули простучали по железной двери ФОК. Одна, рикошетом, задела щеку Кирилла и вонзилась в сугроб. Парню вдруг показалось, что он слышит, как шипит в снегу горячий металл.
 Зазвенело стекло — очередь прошлась по окнам физкультурного комплекса.
 И неожиданно грохот выстрелов стал отдаляться, стал приглушённым, не таким пугающим, как прежде. Как будто заложило уши.
 Боковым зрением Кирилл заметил хозяина.
 Пригнувшись, Василий Петросович метнулся вдоль стены ФОК к «мерседесу».
 Метнулся и пропал из поля зрения.
 Добрался? Успел?
 Ничего этого Кирилл видеть не мог.
 Лежал, мечтая слиться с землёй.
 И обмочился, когда барабанные перепонки разорвал грохот мощного взрыва.




 Глава третья


 — Ты зачем пришла? — спросил Акулов с улыбкой. — По какому-то делу?
 Выражением лица он попытался смягчить интонацию, но все равно прозвучало как «Долго будешь сюда ещё бегать?»
 Если девушка и обиделась, то не подала вида. Улыбнулась в ответ:
 — А что, я не могу придти сюда просто так?
 — Здесь не то место, куда приходят просто так.
 Андрей подумал, что постовой, дежурящий на входе в управление, наверняка остановил Лаки и подробно расспросил о цели визита. Интересно, что она ему наплела? В том, что девушка пришла исключительно ради встречи с ним, Акулов не сомневался. Это раздражало. Хотя многие коллеги назвали бы его идиотом и посетовали, что удача всегда достаётся тому, кто её недостоин. Кто не может воспользоваться плодами успеха.
 Попользоваться было чем. С внешностью у девчонки все обстояло благополучно, пусть и не на высший балл, но на очень крепкую «четвёрку». И можно было верить, что она не рассчитывает на что-то большее, чем связь без обязательств.
 Они познакомились в прошлом месяце. Лаки — прозвище образовалось от имени Лукерья — оказалась свидетельницей по убийству. Её бой-фрэнд запинал до смерти менее удачливого поклонника. Она дала показания, а позже помогла раскрыть и нападение на младшую сестру Андрея. Попутно раскрылось убийство её собственного отца, совершённое годом раньше. Андрей не мог припомнить другого случая, когда обнаруживалось такое множество совпадений. Просто какая-то женщина-вамп. Так и норовит оказаться в эпицентре несчастий. Что же будет к тридцати годам, если сейчас ей всего восемнадцать?
 Акулов, как ему казалось, не давал поводов в себя влюбляться, но это произошло. Лаки повадилась ходить в РУВД по всяким пустяковым предлогам, и если её не было видно три дня, то это значило, что на четвёртый она обязательно позвонит в связи с каким-нибудь происшествием, по которому ей срочно нужен профессиональный совет. Складывалось впечатление, что все её знакомые только тем и живут, что попадают в истории, из которых не знают, как выкрутиться.
 Андрей не знал, как ему быть. Следовало объясниться. Сначала он откладывал решительный разговор из-за того, что не хотел обижать девушку, которая помогла отомстить за сестру. Теперь — ждал подходящего момента. Ждал ругал себя за малодушие.
 — Мама просила какую-то справку взять. По поводу убийства папы. Сейчас я посмотрю, что ей надо… — Лаки открыла сумочку и стала медленно перебирать её содержимое в поисках, наверное, записной книжки.
 Акулов покачал головой:
 — Справки по уголовным делам выдаёт только следователь. Он — лицо официальное и специально этому обученное.
 — А вы?
 — А мы только в замочную скважину можем подглядывать.
 — Я так маме и говорила. А она — сходи, да сходи… Пусть теперь сама в прокуратуру топает. Не пойду!
 — Правильно, — Андрей посмотрел на часы. Перед ним стоял электронный будильник, но он специально оттянул рукав свитера и, сдвинув брови, сосредоточился на циферблате своего китайского «Philip Persio».
 — Кто-то должен придти?
 — Да, один важный свидетель.
 Акулов с озабоченным видом достал из открытого сейфа папку с материалами по нападению на Громова. Пролистал несколько первых страниц.
 — Тогда я пойду, — Лаки встала. — Ничего, что я зашла? Не помешала?
 — Нет, конечно! — ответил Акулов вместо того, чтобы сказать: не приходи сюда больше. Ответил без раздражения, как будто даже хотел извиниться за плохое гостеприимство.
 — До свидания, Андрей Витальевич!
 — Ага. Всего доброго…
 Дверь закрылась.
 Андрей убрал папку.


* * *

 Акулов ехал домой.
 Маша позвонила и сказала, что допоздна задержится в своей адвокатской конторе — надо готовиться к завтрашнему процессу. Он предложил встретиться, как бы это ни было поздно, но она отказалась, сославшись на то, что и дома ей придётся поработать с важными документами, так что лучше перенести встречу на завтра. Андрей согласился, а положив трубку отметил, что не испытывает ни ревности, ни раздражения, ни каких-либо других отрицательных эмоций. Что-то изменилось в их отношениях за последнее время. Хорошо это или плохо? Даже на такой несложный вопрос он медлил с ответом. Как будто ему было все равно. Что и говорить, они не слишком обычная пара. Или не бывает обычных? В любом случае, они слишком разные. В привычках, в отношении к жизни, в том, какие цели ставит перед собой каждый. Собственно, из них двоих какие-то глобальные цели имела только Мария. Он не очень задумывался о том, что будет через год или десять. Останется в милиции и займёт кресло начальника? Останется простым исполнителем? Уйдёт в частный сыск, как это сделал Машин брат Денис? Станет бандитом? Ну, последнее, допустим, исключено. А что вероятно? Акулов не знал. Просто работал. Занимался тем, что ему нравится. Тем, что умел. И неспроста появилась эта… Как её там? Брунгильда? Ядвига! Интересно, она уже нарисовала его психологический портрет? Маша ничего не говорила, а когда он однажды спросил, ловко ушла от ответа. Настолько ловко, что он и думать об этом забыл, вспомнил только сейчас.
 Акулов подъезжал к перекрёстку, когда его обогнала «скорая помощь». Пронеслась, завывая сиреной, притормозила, вклиниваясь в поперечный поток, повернула налево. Быстро скрылась из вида, а через несколько секунд в том же направлении пронёсся «козелок» патрульно-постовой службы.
 Это было уже тревожным знаком, и он не удивился, расслышав завывания пожарной машины. Грубовато сменил ряд движения, повернул, прибавил скорость. Квартала через два, оказавшись примерно в том районе, где смолкли сирены специальных машин, притормозил и перестроился ближе к обочине. Ехал, постоянно бросая взгляды в боковое окно. Окраина района, промзона. Множество тупиков и безымянных проездов, в которых легко заблудиться.
 Покидая РУВД, он заглянул в дежурную часть, поинтересовался новостями. Майор Гунтере заверил, что все в полном порядке. И с личным составом, и с преступлениями. Первое Акулова не волновало, второе порадовало. Проработав без Волгина всего несколько дней, он уже стал удивляться, как тот больше двух лет справлялся один.
 Вот оно, есть! На территории АО «Автотехобслуживание», в самой её глубине, вспыхивала синяя точка проблескового маячка. Акулов повернул к воротам. За стеклом будки угадывался силуэт сторожа. Остановить акуловскую «восьмёрку», имевшую самые обычные госномера, он не попытался. Даже не пошевелился как будто. Хотя и не похож был на спящего.
 На поясе брюк запищал пейджер. Нащупав его сквозь куртку, Андрей нажал кнопку, отключая сигнал. Прочитать сообщение можно попозже, и так примерно понятно, что там написано. Наверное, Гунтере опомнился и вышел на связь. Темперамент частенько играл с майором злую шутку, и флегматичность оборачивалась раздражающей заторможенностью.


* * *

 Место происшествия освещали две переносные лампы и фары микроавтобуса — на его красных бортах белели крупные трафаретные надписи «Дежурный ГУВД». Мелькали тени занятых своим делом сотрудников. Две из них, наиболее плотные, были статичны. Приземистая, почти квадратная, и более высокая, стройная.
 Акулов докладывал Катышеву, прибывшему только что:
 — Кирилл Кулебякин, восьмидесятого года рождения. Получил ранение в руку. Ничего серьёзного, только кисть зацепило. Ещё царапины всякие. И мокрые штаны.
 Катышев хмыкнул, разглядывая дымящиеся останки «мерседеса». Пожарные давно отработали и уехали, теперь там работали эксперт-взрывотехник и представитель бюро СМЭС [3] . Последний осматривал оторванную часть руки, от кисти до локтя, и требовал, чтобы одну из мощных ламп придвинули ближе к нему.
 — Возьми да сюда принеси, — пробурчал техник-криминалист, возясь с тяжёлой треногой. — Покойнику уже все равно, где ты его препарировать будешь.
 Когда свет был установлен, эксперт стёр копоть с перстня на пальце оторванной руки. Щурясь, разглядел мусульманскую символику.
 — Золото? — спросил техник-криминалист, присаживаясь рядом с ним; он немного бравировал своей невозмутимостью.
 — Какое, на хрен, золото? Подделка.
 — А на тачку денег не пожалел…
 — …Немудрёно, что он обоссался, — заключил Катышев, отворачиваясь от останков того, что ещё недавно было престижной машиной. — Из больницы он не сбежит?
 — Он отсюда уезжать не хотел. Плакал, что второй раз хозяина не уберёг.
 — Второй раз?
 — Вот именно. Сгоряча проговорился.
 — Потом начнёт отпираться.
 — Пускай. Найдётся способ его разговорить. На всякий случай я отправил с ним двоих наших. После больницы привезут в отделение,
 — Добро… Смотрю, ты уже начальником становишься? Распоряжения отдаёшь…
 — Тебя же ведь не было.
 Катышев заявился неизвестно откуда. В машине, которую он поставил чуть в стороне от остального милицейского транспорта, его дожидалась молодая блондинка. Сидела на переднем пассажирском месте, курила третью уже сигарету и куталась в шубу. Скорее всего не от холода, просто хотела продемонстрировать, что ей очень скучно, но она стоически, не жалуясь, переносит как скуку, так и необходимость быть свидетелем неприятного зрелища. Когда она опускала стекло, чтобы бросить окурок, становилась слышна магнитола. Звучала отечественная попса. Последний раз — «Зима, холода, все как будто изо льда…»
 — Готовый понятой для протокола осмотра, — прокомментировал Катышев, перехватив акуловский взгляд.
 — Да? Ей восемнадцать-то есть, Василич?
 — Обижаешь.
 — Не стал бы я с ней связываться.
 — Почему? — Катышев чуть напрягся.
 — А вдруг ты её не удовлетворишь? Она потом от подписи в протоколе откажется, заявит, что мы все подделали. Или скажет, что ты обманом расписаться заставил. Обещал жениться, а потом бросил. Огребем неприятностей, шеф!
 — Дурак ты, Акулов!
 На Катышеве был камуфляж армейского образца, но с милицейскими знаками различия. Он любил форму, видимо, в память о молодости, отданной службе в ВВ [4] МВД, и щеголял в ней при каждом удобном случае, становясь похожим на лихого командира роты спецназа. На совещаниях или во время дежурств по району это было уместно, но сейчас-то она ему для чего? Девчонку молодую соблазнять?
 Очередной окурок вылетел в окно. «Иногда я жду тебя…»
 — Обстреляли из автоматов. Вот оттуда, — Акулов указал направление. — Гильз — море. Всяко больше одного рожка выпустили.
 — А где этот Кулебякин стоял?
 — Вот здесь.
 — Хм… Метров тридцать, не больше. Говоришь, одно ранение в руку? Да с такого расстояния из него дуршлаг должны были сделать! Чо за туфту он нам гонит?
 — Разберёмся, Василич. Может, в него никто и не целился. Кто он такой? Им Громов был нужен.
 — Это полное свинство с его стороны — дважды становится потерпевшим в нашем районе. Черт! И ведь знал, падла, кто такой зуб на него заточил. Ну что ему мешало исповедаться перед нами?
 — Наверное, не верил, что мы отпустим грехи.
 — С Кулебякой надо пожестче поговорить. Без нежностей. Ты его видел? Чо он из себя представляет?
 — Расколем.
 Подошёл эксперт-взрывотехник. В отличие от судебного медика, резиновыми перчатками он не пользовался. Правую руку он держал чуть на отлёте и нёс пистолет, зацепленный указательным пальцем за спусковую скобу.
 — Почти не пострадал от пожара…
 — Где ты его нашёл?
 — В машине. Теперь уже не скажешь, где он точно лежал.
 — Больше ничего?
 — Пока нет. Но там до утра проковыряться можно.
 — Ты уж, пожалуйста, повнимательнее. Ну-ка, покажи…
 Это был «ТТ» отечественного производства, с полным магазином патронов.
 — Даже номера не затёрты. — Катышев осмотрел находку со всех сторон, измазался в саже и вернул специалисту: — Отдай вон той тёте. Она у нас главная.
 «Тётей» была дежурный следователь городской прокуратуры — после девяти вечера районные следаки на происшествия практически не выезжали, разве что в самых пиковых случаях, а сегодняшний, видимо, не был квалифицирован как нечто чрезвычайное. Воробьёва уведомили, но он приехать не соизволил, Тростинкину найти не смогли.
 — А что ты вообще думаешь?
 — Трудно пока сказать определённо, — взрывотехник пожал плечами. — Моё неофициальное мнение, хорошо?
 — Годится.
 — Грамм четыреста тротила и радиоуправляемый взрыватель.
 — Что? Я думал, в бензобак попали, вот она и рванула… Хм, спасибо! Представляешь? — вопрос адресовался Акулову. — Не слабо подготовились ребятки! А стрелять не умеют. Причём — второй раз.
 — Не вяжется как-то.
 — Все вяжется как надо! Учли ошибки и подготовились.
 — Нет… Тогда — кулацкий обрез и засада, которая для них самих могла превратиться в ловушку. Сегодня — войсковая операция.
 — Надо трясти Кулебяку как грушу. Чувствую, от него вонь идёт! — Катышев ударил кулаком по раскрытой ладони и посмотрел вслед взрывотехнику, направившемуся к «тётеньке».
 А вскоре она сама подошла к ним. Высокая, красивая. Молодая — лет двадцать с хвостиком. В норковой шубе до пят и с безупречной причёской. Под тонкими каблучками крошился лёд. В полусогнутой левой руке она держала папку из дорогой кожи. Акулов не к месту припомнил Сазонова — у него была такая же папка, стоившая много больше зарплаты как милицейского капитана, так и прокурорского следака.
 Женщина говорила уверенно:
 — Я уже почти все закончила.
 За такое короткое время не управился бы и более опытный профессионал.
 — Так быстро? — Андрей не сдержал удивления.
 Взглядом его не удостоили. Женщина говорила только с начальством:
 — Утром надо будет провести дополнительный осмотр — сейчас слишком темно. Но этим пускай занимается уже ваш следователь. Так что потрудитесь обеспечить охрану места происшествия. И пусть кто-нибудь приедет забрать у меня материалы. До десяти, даже до половины одиннадцатого, я буду у себя в кабинете. Постарайтесь, чтобы ваш человек не опоздал.
 Катышев молчал. Стоял, опустив голову, и ничего не говорил.
 Медленно падал снег. Снежинки были мелкие и колючие. Безветрие.
 Женщине ждать надоело. Готовясь дать новые указания, она вздохнула: с кем приходится работать! Одну ногу выставила чуть вперёд, отчего вся роскошная шуба заколыхалась, пошла переливами. В разрезе мелькнула коленка.
 Катышев, имеющий прозвище Бешеный Бык, опередил:
 — Надо сейчас осмотреть как можно больше. К утру никаких следов не останется, — сказал он тихо, не поднимая головы и продолжая ковырять снег шнурованным тупоносым ботинком.
 Услышали все. И те, кто стоял близко, и те, кто искал гильзы возле забора.
 Акулов был слегка удивлён. Карьерист и приспособленец, человек сомнительных поступков и принципов, далеко не всегда справедливый и уж тем более не всегда чистый на руку, ББ явно нарывался на конфликт. Тем, кто его давно знал, было понятно: он почти закусил удила и готов оправдать свою кличку.
 Дамочка этого не понимала:
 — К сожалению, погода нам неподвластна, — свободной рукой она поправила причёску, — но если можете, то накройте все это каким-нибудь тентом.
 Катышев шумно выдохнул через нос:
 — Покажите мне протокол.
 — Что?
 — Покажи, что ты написала!
 Под каблуком женщины треснул лёд.
 — Я не обязана этого делать!
 — Я ведь все равно посмотрю.
 Составленный следователем протокол регистрируется в дежурной части местного отдела милиции, так что никакой следственной тайны в его содержании нет, тем более — от оперативных сотрудников, которым предстоит и дальше работать по делу. Но Катышев говорил не о том, что приедет в дежурку и там прочтёт документ — он собирался сделать это сейчас:
 — Невозможно было так быстро управиться. Я думаю, там очень многого не хватает.
 Со своими подчинёнными Катышев бывал не так корректен в формулировках.
 Дамочка опять не поняла. Кажется, единственная из присутствующих. Даже мужчина, который её привёз, до этого тихо сидевший в своей тёмной машине, приоткрыл дверь и высунул голову, прислушиваясь. Почему-то он смотрел в сторону — то ли был туговат на ухо, то ли не хотел, чтобы видели его физиономию. Акулову казалось, что мужчина — кавказец. Тоже молодой, хотя и старше следачки. И явно не сотрудник, а какой-то знакомый. Вполне возможно, именно он подарил ей шубу — спортивная иномарка свидетельствовала, что делать такие презенты для него все равно, что грызть семечки. Если не проще.
 Следователь покосилась через плечо на джигита, высунувшегося из машины. Сказала решительно:
 — Я управилась, — но при этом чуть покраснела. Не зная сути конфликта можно было решить, что румянец на её нежных щеках проступил от мороза. — И хочу вам напомнить, что являюсь здесь старшей. Прочтите закон, если успели забыть! Я — лицо процессуально независимое…
 — К черту, — сказал Катышев и вырвал у неё из рук бумага.
 Следачка взвизгнула, а когда ББ стал разворачивать бланки, попыталась их отобрать.
 Катышев просто закрылся плечом.
 Она дёрнула его за погон.
 Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: красавица состряпала халтуру. В документах не было и половины того, что следовало написать.
 — А потом в суде дела сыпятся… Сама переделаешь, или мне твоего начальника разбудить?
 С точки зрения норм офицерской морали Катышев был сильно не прав. Следовало отвести девушку в сторону, подальше от младших чинов, и там выяснять отношения. Он, может, так бы и поступил, допусти она оплошность по невнимательности или из-за отсутствия опыта. Но это была не оплошность, а сознательная халтура, рассчитанная на то, что обман вскроется позже, в её отсутствие, так что останется лишь материться и разводить руками, не в силах что-либо изменить.
 Кто знает, что заставило её так поступить? Скорее всего, в своём городском управлении она работала, как положено, а сейчас просто не хотела заморачиваться с проблемами чужого района. Или боялась шубу запачкать, торопилась по личным делам, просто встала не с той ноги… Множество вариантов, но ни один из них Акулов не мог принять в качестве оправдания.
 — Да ты пьян! — обвинила ББ девушка-следователь.
 Весь лоск с неё мигом слетел, нижняя губа оттопырилась некрасиво. Не представитель закона, а базарная торговка, ругающаяся с покупателем из-за найденного под весами магнита.
 — Я? Пьян? Очень немного. И быстро просплюсь. А вот ты…
 — Отдай документ! Отдай по-хорошему…
 — А ну-ка заткнись! — рявкнул Катышев, и это подействовало.
 Следачка взяла себя в руки. Голос больше не срывался. В нем слышалась злость, но не слепая, а взвешенная, просчитанная.
 — Ты на себя берёшь слишком много. Не боишься последствий?
 — Надоело бояться.
 — Ну чего ты хочешь добиться? Крутизну показать? Перед кем? Да утром мой шеф с тебя самого штаны снимет и так поимеет за самоуправство…
 — Что значит — с меня самого? И почему только утром? До этого он тебя иметь будет? Или вон тот наездник? — рукой с протоколами Катышев указал на спортивную иномарку, а свободной рукой пощупал мех на рукаве «норки», причём проделал это так быстро, что девушка не успела ни отстраниться, ни вздрогнуть. — Наверное, к нему в койку торопишься? Шубку отработать спешишь?
 А дальше Катышев высказался в том плане, что о грядущих разборках в кабинетах большого начальства не беспокоится, потому как его иметь — только половой орган тупить.
 Кульминация превзошла все ожидания.
 В дело вмешался джигит.
 Что им руководило, Акулов понял несколько позже, а в тот момент, когда горец покинул машину и с явным намерением вмешаться направился к ним, удивился безмерно.
 Рослый, самоуверенный. Пальцы унизаны золотом.
 Акулов подумал: не задирай так сильно голову, ты этим подставляешь для удара подбородок.
 И ещё подумал: никакой он, конечно, не мент и не прокурор.
 — Слюшь, да! — сказал горец гортанно; с русским языком у него были большие проблемы. — Она тебе сказал, да? Зачем кричишь? Ты не кричи на неё, она твой начальник! Как скажет — так делать бюдешь, да?
 Глядя на Катышева и продолжая говорить, джигит оказался перед Андреем.
 Он был убеждён, что ему уступят дорогу.
 Акулов не уступил.
 Джигит левой рукой попытался Андрея подвинуть. Не толкал, а просто обозначил: не мешай, вали отсюда.
 И продолжал говорить…
 — Заткнись!
 Джигит удивился. Крылья тонкого носа раздулись. Он хотел переспросить, не послышалось ли ему?
 Не послышалось. Андрей не стал повторять, сделал проще.
 Ударилась кость о кость. Звук был неприятный.
 Акулов знал, каким местом головы нужно бить.
 Добавлять не потребовалось. Выставленный подбородок сыграл со своим носителем нехорошую шутку.
 У горца закатились глаза и подломились колени, но он-таки устоял. Попятился, поковылял, набирая скорость, назад. Добрался до спортивной машины, хотел, видимо, сесть на капот, но не рассчитал. Промахнулся. Шлёпнулся задом на лёд, дрыгнул коленями, да так и остался сидеть, опираясь спиной о бампер своей иномарки, свесив голову и широко раздвинув ноги.
 Изо рта повисла нитка слюны.
 Следачка молчала, шокированная.
 — Что ты ему сказал? — уточнил Катышев.
 — Что он имеет право молчать.
 — А где так головой махать научился?
 — В тюрьме.


* * *

 — Рассказывай, Саша.
 — Что рассказывать?
 — Все. В частности, как ты дошёл до жизни такой.
 В физкультурно-оздоровительном комплексе только что закончился обыск. Продолжался он около часа, но, поскольку никто толком не знал, что искать, и не рассчитывал на сногсшибательные находки, результатов это не принесло. Пооткрывали шкафчики и кладовые, разбили пивную кружку, разворошили документацию. Администратор Санёк наблюдал за этим мрачно. Когда процедура закончилась и Акулов объявил, что теперь им следует обстоятельно поговорить, предложил расположиться в комнате отдыха сауны.
 Они сидели в тех же креслах, которые недавно занимали Громов и Калмычный.
 — Нормальная жизнь. В институте учусь.
 — Кем будешь?
 — Юристом.
 — Хорошее дело. — Акулов пригляделся к собеседнику: — Судимый?
 — А это имеет значение?
 — Иначе я бы не спрашивал.
 — Сто сорок шестая, часть два. Пять лет отсидел.
 — Разбой?! Хорошее дело… Поподробнее расскажи.
 — Чего там рассказывать? Студентами были, гуляли. Ночью не хватило денег на выпивку. Одолжили у одного паренька. Копейки! Взяли портвейн, даже допить не успели, как всех повязали.
 — Просто одолжили? Не бывает разбоя без оружия!
 — Так ножика никто не нашёл…
 — Это не значит, что его не было вовсе.
 — Мало ли, что терпиле привиделось? А у меня вся жизнь оказалась зачёркнута…
 — Давно освободился?
 — Прошлым летом.
 — Где чалился?
 — В Архангельской области. — Санёк усмехнулся, и это было первым проявлением эмоций на его неподвижном лице. — У меня отец — капитан первого ранга, служит в тех краях. И я там родился. Сюда переехал, когда восемнадцать исполнилось.
 — От армии прятался?
 — Служить, конечно, не хотелось. Насмотрелся в детстве! Но лучше бы я отслужил. Два года — не пять. А приехал сюда, чтобы в институт поступить.
 — Ближе ничего не нашлось?
 — Здесь тётка раньше жила. Пока я сидел, она умерла. И квартира пропала.
 — Сейчас где обретаешься?
 — Снимаем квартиру. Я, жена. Ребёнку два месяца. Между прочим, мы с ней ещё на первом курсе познакомились. Наверное, это о чем-то говорит, раз она меня дождалась?
 Акулов не стал отвечать. Отвернулся, чтобы собеседник не мог прочитать мысли по глазам. Посмотрел в окно. Вертикальные жалюзи были раздвинуты, так что можно было видеть раскуроченный джип. Около него ещё продолжалась работа.
 — С прошлым понятно. А сейчас чем занимаешься?
 — Спортом.
 — Шахматами, наверное?
 — В шахматы тоже играю. Ходил сюда качаться, а потом Лариса Валерьевна предложила администратором поработать. Я согласился. Удобно: все тренажёры бесплатно и в любое время, баня хорошая…
 — А зарплата?
 — С этим не очень. Сами видите, сюда мало кто ходит.
 — Кто ж в этом виноват? Реклама у вас, что и говорить, громкая. Но не слишком-то завлекательная, — Акулов кивнул на окно.
 — Первый раз кого-то убивают.
 — График удобный?
 — Сутки через двое, как у всех. Ночью всегда поспать можно. Только…
 — Да?
 — Один сменщик заболел, второй уволился. В общем, я тут уже неделю сижу. Жена жрать приносит, Лариса Валерьевна иногда днём отпускает. Да и ночью можно успеть домой сбегать.
 — Жалуешься на жизнь?
 — Не люблю врать милиции. Все равно ведь проверите.
 — А если бы проверить не могли, тогда бы соврал?
 Санёк пожал плечами:
 — Мне скрывать нечего.
 — Лариса Валерьевна — это хозяйка?
 — Как будто бы да.
 — А без как будто?
 — Старше неё я никого не видел.
 На столе лежала папка, которую Акулов прихватил во время обыска из шкафчика администратора. Картонная, розового цвета, с измочаленными тесёмками. Внутри хранилось несколько ксерокопий учредительных документов и лицензий ООО «Тубус», арендовавшего помещения под комплекс у «Автотехобслуживания». Акулов полистал бумаги, прочитал:
 — Бурденко Лариса… Адрес… Ты ей звонил?
 — Трубка отключена. Но она предупреждала, что не приедет сегодня.
 — Кстати, зачем столько копий?
 Администратор опять усмехнулся:
 — И этих надолго не хватит. Все, кто нас проверяет, хочет документы изъять. Налоговая, участковые, пожарные, СЭС… Вот мы и приготовили заранее, чтобы оригиналы никому не давать. Вы ведь тоже, наверное, возьмёте?
 — А чем я хуже других? — Акулов отложил в сторону один комплект копий, завязал тесёмки на розовой папке и толкнул её по столу к администратору: — Держи! Храни вечно… Что, часто проверками донимают?
 — Да почти каждый день! Сами видите, баня у нас мировая. Только цены не всем по карману.
 Прейскуранта Акулов нигде не заметил, но мог представить, сколько стоят услуги. Обстановка, действительно, впечатляла. Из любопытства спросил:
 — Сколько берете за час?
 — Пятьсот рэ.
 Его зарплаты хватило бы на четыре часа. Слава Богу, он равнодушен к банным мероприятиям. Зато, видимо, местные участковые их уважают.
 — Громов у вас часто бывал?
 — Три-четыре раза в неделю. В сауну с женой приезжал и в зале тренировался. У нас группа одна есть, где люди рукопашным боем занимаются. Сами, без тренера. Кто что умеет. Спарринги, работа со снарядами. Он был довольно сильным рукопашником. Реакция хорошая и удар настоящий. Мне приходилось с ним стоять… Вас, наверное, сегодняшний день интересует? Утром позвонил Кирилл, водитель Василия Петросовича. Сказал, что они приедут вечером отдохнуть. Точного времени не называл, но попросил, чтобы сауна в любой момент была свободна. Я так и сделал — заказы не принимал, хотя были желающие. Они приехали примерно в половине девятого. Сидели здесь…
 — Одни?
 — Ну, Кирилл несколько раз выходил куда-то. Может, даже уезжал. Я не следил за временем. Потом ушли… Я зашёл сюда прибраться, и тут на улице стрельба началась. Сразу понял, что из автоматов шмаляют. Побежал звонить в милицию. Телефон у меня на стойке стоит. Ещё подумал, что надо дверь запереть… Потом рвануло. Не знаю почему, но сразу понял: машину взорвали. Потом ваши приехали. Мне показалось, довольно быстро. Все.
 — Значит, Громов был только вдвоём с Кириллом?
 — Иногда и один оставался.
 — Никто к нему не заходил?
 — Я не видел.
 — Угу… — Акулов выразительно посмотрел на пустые бутылки, горлышки которых предательски торчали из-под свободного кресла. Одна, две… четыре. Может, и ещё есть. — Это все Громов употребил? Не многовато для человека, только что выписавшегося из больницы?
 Администратор моргнул. Он успел спрятать кружку, из которой пил Петушков — кстати, именно её раскокали во время обыска, — но забыл про бутылки.
 — Я не следил, сколько он пьёт.
 — Но пиво ему ты приносил?
 Администратор задумался. Акулов, усмехаясь, помог:
 — В твоём холодильнике стоит такое же.
 — Они могли его где угодно купить и с собой привезти. Хороший сорт. Ходовой.
 — Могли. Но не привезли. Сколько здесь было человек?
 Лицо администратора оставалось непроницаемо, но руки его выдавали: он готовился врать. Подбирал убедительные слова и настраивался произнести ложь как можно правдоподобнее. Когда он почти настроился, Акулов мягко спросил:
 — Тебе нравится эта работа?
 — Что? — парень вздрогнул. — Н-нравится.
 — Моя мне нравится тоже. Мне на ней интересно. Каждый день что-то новое происходит. Люди новые, ситуации. Я стараюсь делать её как можно лучше. Не потому, что мне за это больше заплатят. Просто мне самому так приятнее. А поскольку я работаю довольно давно, то всегда знаю, как поступить. Я говорил, что каждый день — новые события и люди? Это так. Они действительно новые. Но при этом все одинаковые. Знаешь, сколько таких, как ты, я повидал? Не сосчитать. Точно, что не одну сотню. Намного больше. Оцени это. И подумай, удастся ли тебе меня нае…ть? Подумай и о том, нужно ли тебе это делать. Последствия оцени. Я ведь от тебя не отстану… Знаешь, как много есть способов добиться правды от такого парня, как ты?
 — Намекаете на судимость?
 — Да черт с ней, с судимостью! Ты о душе лучше подумай!
 Прозвучало с надрывом.
 Акулов и сам не знал, зачем сказал последнюю фразу. Она случайно сорвалась с языка. Возникла пауза. Тишину нарушали лишь голоса за окном. Акулов молча смотрел на администратора, давил взглядом и думал, что словами о душе испортил все. Старался, старался — и выдал. Вообразил себя, наверное, сыщиком из плохого кинобоевика. Сам же всегда смеялся над подобными текстами, когда они попадались в книжках или на телеэкране. Мало смеялся, видать… Или наоборот — вот она, волшебная сила искусства! Собирался пригрозить камерой, закрытием ФОК, ещё чем-нибудь действенным из того же репертуара, а полез в тонкие сферы. Ничего не скажешь, специалист!
 Администратор опустил голову. Оказалось, что у него две маковки, вокруг которых волосы росли жёсткими сильными завитками, чего никак нельзя было предположить, глядя на причёску спереди или с боков.
 — Громов встречался с двоими, — сообщил он, сложив руки на животе и продолжая сидеть с опущенной головой. — Они и раньше бывали. Редко, но приезжали. О чем говорили — не знаю. После разговора парились в сауне. Тот, который помоложе, и выжрал все пиво.
 — Как они выглядели?
 Санёк довольно точно описал внешность Калмычного и Петушкова, употребив несколько язвительных сравнений во время рассказа о Николае.
 — У старого — «фольксваген» стремного цвета. Как морковка. Он её сегодня к дверям поставил.
 — Номер не рассмотрел?
 — Не, темно было. Да мне это и ни к чему!
 — Может, раньше замечал?
 — Он первый раз здесь машину поставил. Обычно — там, за утлом. А около дверей — место Громова. И хозяйки.
 — Значит, сегодня машина Громова стояла не на месте?
 — Ну! Я сам удивился, чего они так поставили. Неудобно же, идти далеко.
 — Очень далеко, лишних пять метров, — пробормотал Акулов, думая о другом.
 — Когда уезжал, ему этих метров как раз не хватило! Я вообще не понимаю, как Кирюха остался живой. Вспомню, какой грохот стоял — самому страшно становится. А он одной царапиной отделался. Везунок! И когда в Василия Петросыча первый раз стреляли, ему тоже повезло. Он ведь вместе с ним был, вы это знаете?
 — Говоришь, он все время туда-сюда бегал? Из сауны на улицу?
 Администратор помолчал. Вздохнул:
 — Его долго не было. Почти три часа. Уехал ещё до того, как эти двое появились. А приехал после того, как ушли. Точно! Теперь точно вспомнил…
 — Думаю, что и не забывал. Про старого ты рассказал. А молодой? Он тоже был на машине?
 — Не видел. Мне кажется, нет. А раньше приезжал. Не знаю, что за тачка. Маленькая такая, спортивная. Красного цвета.
 — Если они здесь ещё раз появятся, позвони мне. Хорошо? — Акулов протянул визитную карточку. — Теперь вот что скажи… Громов вас «крышевал»?
 — Не, нам это без надобности!
 — Ой ли?
 — У Ларисы Валерьевны такие знакомства, что никто на нас не наедет. Честное слово!
 — Но за баню он не платил?
 — За баню он никогда не платил. И за тренировки тоже не платил. Но это у Ларисы Валерьевны спрашивайте, я человек маленький. Мне сказали денег с него не брать — я и не брал. Да он и не предлагал никогда!
 — Ладно, спросим. А как у вас обстоит дело с блядями?
 — У нас с ними никаких общих дел нету.
 — Семён Семеныч! Покажите мне такую баню…
 — Честное слово! Если клиенты чего-то такого хотят, то я им газету даю и телефон. Пускай сами вызванивают, а я — пас.
 — Что, противно?
 — Просто не нужно.
 — Если иметь с каждой по стольнику за «проход», то получится заметная прибавка к зарплате.
 — Вы же не берете взятки? Вот и я не беру. Принципы у меня такие. Что, не может их быть?
 — Может, может. Ты, главное, так не волнуйся. Про первое покушение ты откуда узнал?
 — Лариса Валерьевна говорила.
 — Поподробнее…
 — Ну, сказала, что клиента нашего чуть не завалили, вместе с шофёром. Я спросил, которого — она рассказала. Но как, где, за что — не говорила. Сама, может, и знает. Только не говорите ей, что я это сказал.
 Запиликал пейджер. Акулов прочитал сообщение:

 «Срочно позвони дежурному. Дежурный».

 Подумал: скандал со следачкой получил продолжение. Сейчас всех соберут на ковёр. И снимут штаны. Как она обещала. Спрятаться, что ли?
 — Где телефон?
 — Сейчас принесу.
 Пока Санёк ходил к стойке за аппаратом, Андрей вспомнил, что так и не посмотрел предыдущее послание. Нашёл его:

 «Я освободилась. Можем встретиться. Позвони. Мария».

 Да, здорово?.. Сейчас она пятый сон уже видит.
 Принеся трубку комнатного радиотелефона, администратор деликатно вышел за дверь.
 — Старший оп-перативный дежурный Северного РУВД майор мил-лиции Гунтере слуш-шает. Да, аллё!
 — Арвидас, это Акулов. Что там у нас?
 — Акул-лов, эт-то ты?
 — Я, Арвидас, я!
 — Аллё! Теперь мен-ня слышно? Кул-лебяк-кин сбежал из больницы…


* * *

 Утро, серый рассвет за окном.
 В кабинете накурено.
 Катышев растёр лицо. Помолчал, собираясь с мыслями. Сильно выдохнул, прежде чем начать говорить. Он выглядел очень усталым.
 — Скандал удалось немного замять. Эта Молдавская оказалась непростой штучкой…
 — Какая штучка?
 — Не какая, а кто. Молдавская Илона Альбрехтовна, следачка эта чёртова.
 — С таким псевдонимом надо выступать на эстраде, а не в прокуратуре работать. Илона Молдавская. Звучит!
 — Да и смотрится ничего. Кстати, она не такая молодая, как кажется. Четыре года стажа, старший по ОВД [5] …
 — Теперь я понимаю, почему у нас ни одну банду не могут осудить по нормальному.
 — Не перебивай, я сам перебьюсь. Так вот, говорю, девка она не простая…
 Абрек, которого ударил Акулов, числился в розыске за РУБОП. Мажидов Магомед Мартузович, двадцати шести лет, не работающий, экс-чемпион области по греко-римской борьбе. Искали его с марта месяца, но, видно, не сильно усердствовали в этом деле, направили карточку в информационный центр и успокоились. Мажидов в подполье не уходил, только сменил номер в гостинице, где проживал постоянно, — переехал с седьмого этажа на одиннадцатый и этим обманул доблестных сыщиков. А в апреле, через месяц после объявления розыска, заделался помощником депутата Госдумы.
 — Ты знал, что его ищут?
 — Откуда, Василич? Когда прошла тридцать четвёртая ориентировка, я ещё в камере парился. Если б знал — ударил бы дважды.
 — Его сегодня отпустят.
 — Что, депутат индульгенцию выписал? — Акулов прищурился.
 — Я думаю, депутат пока не в курсе событий. Сидит в своей Москве и решает, что для нас лучше: ввозить ядерные отходы или подержанные иномарки… Так что депутат пока ни при чем, просто никто не хочет раздувать скандал с этой дурой Молдавской. Старший следователь городской прокуратуры покрывает убийцу! Кому это надо? Да и у РУБОПа с доказательствами слабовато. Сам знаешь, как у них часто бывает: широкий замах кончается слабым ударом. В январе была какая-то «стрелка», на которой одного чувака завалили. По оперданным, это сделал Мажидов. Но нет ни свидетелей, ни пистолета. Рассчитывали, что Мажидова в камере удастся дожать. Но теперь, из-за этой актрисы, его даже на трое суток никто не закроет. Допросят и выпустят. Тем более, что недавно умер один из тех, кто в этой «стрелке» участвовал. Если сильно припрёт, Мажидов на него мокруху и повесит.
 — А что его связывает с Молдавской?
 — Мне не докладывали. Любовь, наверное. С взаимовыгодным интересом. Если он даже на нас буром попёр — представляешь, как в других местах можно было выделываться! Лялька прокурорская под боком, в кармане мандат — и плевать ему на то, что его кто-то ищет. Хорошо, хоть ты от души звизданул!
 — До сих пор репа трещит. Теряю квалификацию.
 — Руоповцы, кстати, все удивлялись, как ты его с одного удара завалил. Чтобы из нашей камеры забрать, они СОБР с собой притащили… У тебя кофе есть? Сделай, пожалуйста.
 — Сейчас посмотрю.
 В шкафу нашлось не только кофе, но и полбутылки коньяка, оставшегося с проводов Волгина в отпуск. Акулов выдернул пробку, понюхал: не вдохновляло. Вспомнил, как бегали за этим пойлом в ночной ларёк. Откуда там может быть настоящий коньяк? Бодяга, хотя и не самая гнусная. Никто, по крайней мере, не отравился.
 — Будешь, Василич?
 — Не сдохнем? Давай! Есть чего на зуб положить?
 Акулов порылся и нашёл банку толстолобика в томате и шоколад.
 — Консерву оставь на другой раз. А это давай. Будем интеллигентничать.
 Андрей запер дверь и приготовил кофе. Подстелил бумагу, чтобы не замарать казённый стол, и разлил по рюмкам спиртное.
 — Хорошая посуда у вас, — заметил Катышев, ломая шоколад. — И как до сих пор не растащили?
 Поднял рюмку:
 — Давай! За нас, хороших… Уф, как пошла… Ну и гадость!
 ББ закусил кусочком с большим цельным орехом. Проглотил, потёр пальцем стол, застеленный бланками протоколов. Высказался:
 — Есть такая профессия — родиной торговать! А мы уже не актуальны. И чего ради ломаемся?
 В устах Катышева громкие слова звучали несколько лицемерно. Андрей промолчал. Тем более, что для него такой вопрос давно не стоял. Он знал, ради чего остаётся на этой работе. И почему не занялся частной охраной, как ему совсем недавно предложили.
 — Наливай. И послушай меня: в городской, — имелась в виду прокуратура, — теперь будут пасти каждый наш шаг. Особенно по этому делу. При малейшей оплошности нахлобучат по полной программе. Во все половые щели отымеют, как Молдавская и обещала. В следующий раз нам с рук ничего не сойдёт. До каждой точки в документах станут доё…ваться. Проверками замордуют… Как эти олухи Кулебякина проворонили?
 — Молча. Один придурок до спирта дорвался, второй с медсёстрами лясы точил. Как всегда и случается.
 — Козлы, одно слово. В городской ещё ничего об этом не знают. Вот обрадуются-то! Как думаешь, есть шанс его до вечера отловить? Или до утра хотя бы?
 — Навряд ли.
 — Надо затариваться вазелином… Блин, ты же сам говорил, что никуда он не денется!
 — Ошибся. Похоже, именно он Громова и подставил. Отсемафорил, кому надо, про баню и машину помог заминировать. Беспроигрышный вариант: если не завалят из автоматов, то взорвут обязательно. А сам схватил шальную пулю.
 — Голова не работает, туго соображаю… Вообще-то похоже на правду! Прав я был, когда говорил, что надо трясти Кулебяку! Чувствую, теперь мы его долго будем ловить.
 — Ничего, весной снег сойдёт — сам обнаружится. В лесочке…
 — Что про него вообще известно?
 — Мать умерла, отец алкоголик. Жил с ним, но где-то есть девушка. Ни фамилии, ни адреса — ничего не известно. Любитель машин, хороший водила. Своей никогда не было. В девяносто восьмом судим за угон, получил два года условно. Надо будет потрясти его связи по тому делу…
 — Бля-а-а, — Катышев, выпив коньяк, обхватил руками голову, — Ведь в наших руках был сучонок! Надо было колоть прямо на месте, без всякой больницы. Мордой по трупешнику повозить. Сейчас бы знали весь расклад! Слушай, а как Громов оказался в машине? У кого ключи были?
 — У Кирилла. На «мерсе» центральный замок, он его с брелока открыл, когда стрельба началась.
 — А на хрена Громов в машину полез, если все равно уехать не мог?
 — Теперь это одному Богу известно. Может, пушку взять хотел. Или надеялся, что Кирилл успеет добежать.
 — Логично… У тебя какие планы?
 — Спать. Вечером появлюсь.
 — На место больше не поедешь?
 — Чего мне там делать? Гильзы и без меня соберут. Тем более сейчас туда заявится Воробьёв, а я не хочу лишний раз с ним встречаться. Меня изжога потом мучает. Да и Ларису надо где-то искать.
 — Лариса, Лариса… Знакомое имя!
 — Главное — редкое.
 — Позвони Волгину. Если мне память не изменяет — он её должен знать. В девяносто восьмом они нашли общий язык… До чего тесен мир! Ладно, пойду я к себе. Мне ещё развод проводить.
 — Василич, я его прогуляю?
 — Гуляй…
 После ухода Катышева Андрей изменил планы и не поехал домой немедленно, как собирался. Убрал коньяк, открыл форточку, налил себе ещё чашку кофе и сел к компьютеру. В личной картотеке Волгина, которая насчитывала больше двух тысяч лиц, Лариса Бурденко числилась. К установочным данным, которые Акулов и так уже знал, прилагался комментарий: «Убийство Локтионовой И. В.», но никаких других пояснений. Андрей чертыхнулся: напарник, опасаясь, что его базой данной могут воспользоваться посторонние, часто боялся вносить в неё важную информацию. Предпочитал держать в голове или шифровал в записных книжках так, что потом и сам долго не мог разобраться. Другие ссылки на Локтионову в картотеке отсутствовали, и Акулов взялся за телефон, в который раз удивляясь, что Сергей, вообще-то педантично относившийся к документам, иногда допускал грубые просчёты в обработке собственной информации.
 Набрал номер мобильника Волгина, начал ждать. После десятого гудка раздался заспанный голос:
 — Кто там?
 — Котик, это я.
 — Инспектор Планктонов?
 — Да, господин комиссар Океанов. Можешь перезвонить с нормального мне в кабинет?
 — Лень. Говори так. Что-то случилось?
 — Объявили тревогу. Я подумал, что тебе будет интересно об этом узнать. Как отдыхается?
 — Ходил в Эрмитаж. И в Кунсткамеру.
 Акулов кратко обрисовал дело.
 — Да, я помню Ларису. Давно с ней не общался, но думаю, что и она меня не забыла. Позвоню, попрошу, чтобы с тобой была откровенна. Но ничего не обещаю. Телефон у неё не изменился?
 — Прежний.
 — Сегодня постараюсь с ней связаться, а потом тебе звякну. Если будете встречаться — держи себя в руках. Если понравишься, она потребует от тебя невозможного. А ты ей понравишься.
 — Ничего, раз ты через это прошёл, то и я как-нибудь справлюсь…
 Закончив разговор с Волгиным, Андрей отыскал Валета. Осведомитель был дома.
 — Можем поговорить?
 — Да, Анька спит.
 — Евгений, ты сауну любишь?
 — Положение обязывает любить. Да и для здоровья полезно. А что? Хотите попариться? Могу устроить…
 — Отставить. Надо тебе посетить одно место. Отдохнуть там как следует. Слушай внимательно…


* * *

 В три часа дня, когда Акулов спал у себя дома, позвонил Катышев.
 — Приезжай, — сказал он устало, — закрыли Сазонова.
 — За наркоту? — Имелись веские основания подозревать Шурика в связях с торговцами героином.
 — За убийство Громова.




 Глава четвёртая


 Вся жизнь Ивана Ивановича была неразрывно связана с предприятием. Семнадцатилетним пареньком он поступил в слесарный цех, через год ушёл в армию, после службы вернулся на прежнее место. Справил свадьбу в заводской столовой, поступил на вечернее отделение Технологического института. Медленно, шаг за шагом, делал карьеру. Каким ему виделось будущее? Должность начальника цеха, бесконечная очередь на «жигули», югославская мебель, шесть соток чахлой землицы в заводском садоводстве, дети, Чёрное море, ближе к пенсии — поездка в Болгарию или ЧССР. Он не мог представить даже во сне, что когда-нибудь встанет во главе предприятия. Все решил случай. Иван Иваныч занял директорское кресло и активно способствовал разграблению родного завода, болезненно вздыхая при подсчёте барышей: все время казалось, что ему недоплачивают. А ведь четверть века назад, да что там четверть — десятилетие, обрисуй кто-нибудь подобную перспективу, Калмычный засветил бы ему в глаз, не размышляя. Как можно! Все равно, что ограбить родительскую квартиру…
 Теперь, в узком кругу, Иван Иваныч посмеивался: «Я — вор по закону»!
 Директорский кабинет поражал своими размерами: в нем можно было играть в большой теннис или проводить турниры по мини-футболу.
 Больше поражать было нечем. В середине девяностых годов обставили новой, импортной мебелью; часть гарнитура сгинула неизвестно куда, оставшиеся предметы смотрелись убого и сиротливо: как дизайн, так и качество не соответствовали цене. Но тогда денег никто не считал.
 Единственным украшением кабинета являлись большие настенные часы. Стрелки этих часов шли в обратную сторону, а вместо цифр были ромбовидные риски «кислотного» синего цвета. Калмычному они очень нравились. Он их не покупал, недавно подарила одна журналистка, пришедшая взять интервью. Иван Иваныч так и не понял смысла подарка. На все вопросы, которые были заданы, он был готов ответить и так: никаких подводных камней в них не чувствовалось. Подумалось, что журналистка явится снова, начнёт расспрашивать о том, что для широкой публики предназначаться не может, станет грязное бельё ворошить, трогать проблемы, связанные с приватизацией. Но она не пришла. И первое интервью нигде не опубликовала; он специально купил и её еженедельник, и другие газеты, где печатались материалы по экономике. Это было несколько странно: Калмычный помнил, как напористо вела себя девушка, ссылаясь на срочное задание редакции. Иван Иваныч хотел с ней созвониться, но застеснялся: подумает ещё, что старый пень пытается подбить клинья. Трижды он брался за телефон и трижды бросал трубку. Очень красочно представлялось, как девчонка смеётся и рассказывает о нем подругам, таким же, как сама, циничным журналюгам. Визитная карточка летела в ящик стола, Иван Иваныч мрачно смотрел на тикающий подарок и не мог сосредоточиться…


* * *

 …Калмычный сидел за столом и допивал чай, пользуясь гранёным стаканом в мельхиоровом подстаканнике. Использованный пакетик он не вынимал, так что всякий раз, наклоняя стакан, приходилось дуть на перекинутую через край ниточку с картонным прямоугольничком. Справа от директорского локтя блестел целлофан с кусочком вишнёвого кекса и крошками; самые большие Иван Иваныч подбирал и отправлял в рот, для чего пользовался указательным пальцем, который предварительно немного слюнявил для лучшего сцепления кожи с продуктом.
 О приходе Петушкова секретарша не доложила. Последнее время она манкировала своими обязанностями, отдавая предпочтение «халтурам», которые можно было делать, не сходя с рабочего места. Переводила с английского и немецкого, печатала рефераты каким-то студентам, бесконечно рылась в Интернете. Калмычный пытался её приструнить, но не добился заметного результата. Все аргументы начальника она отбивала напоминанием о своей низкой зарплате.
 Николай был взволнован:
 — Мне только что позвонили!
 Калмычный вздрогнул. Спрашивать, кто звонил, он не стал. Догадался. Опережая Петушкова, из которого слова, казалось, готовы были хлынуть водопадом, поднял руку. Пальцы дрожали, ладонь блестела от пота. Кусочек кекса упал на столешницу.
 — Надо ехать. По дороге поговорим.
 — К-куда?
 — В аэропорт. Ты забыл, что прилетает Степанский?
 Петушков рухнул на стул.
 Начав от возмущения багроветь, он посмотрел на «журналистские» часы. Растерянно нахмурился — и забыл все те едкие слова, которые намеревался сказать.
 Иван Иваныч снял трубку внутреннего телефона. Связался с начальником охраны:
 — Андреич? Знаю, что свет отключили… Нет, я не по этому поводу. Решаем! К вечеру будет… Да. Вот что: мне надо в одно место съездить по важному делу. Да. Да. Нет, я на своей. Пусть ждут около главных ворот, минут через пятнадцать.
 По мере того, как говорил Калмычный, лицо Петушкова приобретало все более недоверчивое выражение. Как только трубка легла на аппарат, он взорвался:
 — Иваныч, ты рехнулся? Ты бы лучше в бомбоубежище позвонил, там, может, спасёмся! Ты понимаешь, что мне угрожали? Обещали убить! Убить! А ты зовёшь этих клоунов с газовыми хлопушками! Да им зарплату не платили с сентября; думаешь, станут они из-за нас…
 — Не ори, и так голова раскалывается, — Иван Иваныч, массируя затылок, поморщился, хотя не испытывал никакой головной боли. — Конкретно что тебе сказали?
 — Конкретно? Конкретно так и сказали!
 — Как?
 — То же самое, что и Петросычу. Слово в слово!
 — Про  этого вспоминали?
 — Да! Я виноват в том, что его замочили… Но я-то при чем?! Я же тогда…
 — Не ори, — Калмычный выразительно посмотрел на дверь; ещё минуту назад из приёмной доносилось щёлканье клавиатуры компьютера, теперь была тишина.
 Петушков притих. Ещё пару фраз он пробурчал себе под нос, но Иван Иваныч, снова взявшийся за телефон, их не расслышал.
 Теперь он звонил по городскому аппарату. Набрал один номер, второй, третий. Нигде не отвечали.
 — Странно…
 — Ты кому?
 — Громову.
 — Я уже пробовал. Не найти! Спрятался уже наш защитничек…
 Калмычный поднялся:
 — Ты со мной едешь?


* * *

 На трассе, ведущей из города в аэропорт, машин было немного.
 Калмычный ехал, как всегда, медленно. Обгоняли их почти все, только помятая «волга-2410» неотрывно держалась на два корпуса позади. Разгоны давались ей нелегко, при торможениях жалобно повизгивали колодки. Будь на месте Калмычного более темпераментный водитель — «двадцатьчетверка» давно бы безнадёжно отстала. Ей нечего было делать на трассе. Да и на городских улицах она в большей степени представляла собой помеху остальным участникам движения, чем транспортное средство.
 Сквозь грязное лобовое стекло были видны двое мужчин с серьёзными лицами. За рулём сидел Андреич — внушительного телосложения сорокалетний отставной офицер. Как помнилось Петушкову — из морских пехотинцев. Грозным видом он старался скрыть растерянность. Начальником охраны бывший морпех стал после того, как уволились прежние руководители службы, недовольные низкими заработками. При них он никогда бы не выбился в боссы, так бы до сих пор и стоял «на воротах». Напарник Андреича волнения скрыть не мог. Молодой, из несостоявшихся спортсменов. В охране оказался случайно, расценивал место как временное, пока не подвернётся что-нибудь более денежное. Меньше всего на свете ему хотелось попадать в неприятности. Он жалел, что согласился поехать с Андреичем. Лучше было бы отказаться и написать заяву на увольнение — спортсмен чувствовал, что надвигается какая-то заварушка. За три месяца его работы в охране завода такое было впервые.
 — Секьюрити, мать их за ногу… — вздохнул Петушков, отворачиваясь от заднего окна.
 — По статистике, любая охрана способна отразить только семь процентов покушений.
 — Мало ли, что говорят!
 «Фольксваген» прошёл последний поворот к аэропорту. Дорога впереди была пуста, только по встречной полосе, далеко впереди, приближался фургончик «газель». На фоне чистого, начинающего темнеть неба белели корпуса и стеклянные башни аэровокзала.
 Калмычный прибавил скорость, посмотрел на спидометр: шестьдесят пять километров.
 — Можно и побыстрее, — проворчал Петушков. — Тошно смотреть, как мы тащимся. Или ты боишься «хвоста» потерять?
 — Расскажи ещё раз про звонок.
 — Голос узнать не смогу, — вздохнул Николай. — Какой-то мужик… Сказал то же самое, что и Громову. Что я виноват и должен поэтому умереть. Сказал: жди, скоро встретимся. Может, обратиться в милицию?
 — Не торопись. Сначала с Петросычем посоветуемся. Ну-ка, набери ему!
 — Без толку… — Петушков достал мобильник. — Напомни домашний.
 Калмычный подсказал номер. Петушков, повторяя, стал нажимать кнопки.
 «Газель» приближалась. Ехала неровно и быстро, смещаясь к сплошной разделительной полосе.
 — Опаньки, автоответчик! — удивился Николай, сильнее прижимая трубку к уху. — А раньше не было…
 — Значит, появлялся дома.
 — У него жена есть. Могла она включить… Алло! Василий, это Николай. Надо срочно связаться. Перезвони мне или Ивану, мы едем встречать Вячеслава. Есть новости по нашему делу. Жду! Блин, что это?!
 Последнее относилось к увиденному.
 «Газель», резко увеличив скорость, неслась прямо на «оранжевый» пассат.
 Петушков смотрел на приближающийся фургон расширенными глазами.
 Казалось, что в кабине «газели» никого нет.


* * *

 В районный изолятор временного содержания Акулов прошёл незаконно. Разрешения от следователя у него не было, но Катышев позвонил и договорился с начальником ИВС. Сам придти не смог: получал взбучку от прокурора.
 Надзиратель впустил Андрея в комнату для допросов. Запер дверь, замок которой открывался только снаружи. Вслед за этим проскрежетала дверь камеры.
 — Сазонов, на выход!
 Помещение было ярко освещено. Две деревянные скамейки по разные стороны стола. Вся мебель привинчена к полу. На окне — решётка снаружи и проволочная сетка изнутри. Бетонные стены сделаны шершавыми, в многочисленных наплывах. Как слышал Акулов — для того, чтобы заключённый не мог разбить голову. Расчёт построен на том, что в последний момент на поведение «суицидника» [6] повлияет инстинкт самосохранения. Он значительно ослабит силу удара или вообще откажется от задуманного. Все-таки далеко не все зеки, пытающиеся наложить на себя руки, действительно хотят покончить с собой. Большинство стремится привлечь внимание администрации к каким-то проблемам, мечтает попасть в больницу или просто дуркует.
 Привели Шурика.
 Он улыбался. Вошёл, держа руки за спиной, хотя надзиратель, скорее всего, этого и не требовал.
 — Привет, Андрюха!
 — Здравствуй, киллер. Рад тебя видеть без верёвки на шее.
 Сазонов заулыбался ещё шире. Демонстративно, чтобы надзиратель заметил, как к нему относится коллега, протянул для пожатия руку. Плюхнулся на скамейку, достал пачку «Парламента». С видом «а нам все нипочём» выщелкнул две сигареты.
 Акулов отказался от предложения и достал свой «Беломор». Шурик поспешил поднести зажигалку — жёлтый «крикет» со снятой металлической скобой. Последнее было сделано надзирателем для того, чтобы арестант не мог проглотить мелкую детальку или переделать её в какое-нибудь приспособление для побега.
 — Ну и попал я, блин! — весело, словно речь шла о дружеском розыгрыше, заявил Шурик.
 — Рассказывай, как было дело.
 — А что, Ритка не дала протокол почитать? Во стерва какая! Надо было мне её раньше трахнуть — тогда бы не выпендривалась сейчас. И чего прицепилась? Как будто я виноват!


* * *

 Прокурор Воробьёв прибыл на место происшествия в плохом настроении. Тому виной был ряд причин. И скандал с Молдавской, и нелицеприятный разговор с вышестоящим товарищем, который строго указал, что Василий Данилович относится к обязанностям спустя рукава, ментов в районе не контролирует и позволяет им выносить сор из прокурорской избы. И даже то обстоятельство, что пришлось добираться из дома на общественном транспорте, в котором Воробьёву другие пассажиры отдавили ноги и испачкали куртку, а нетрезвый кондуктор долго пялился на удостоверение, не веря, что такой важный чин пользуется обычным троллейбусом. Обычно кондукторы и контролёры довольствовались внешним видом грозной ксивы, но этот попросил раскрыть книжечку и прочитал все от строчки до строчки, шевеля потрескавшимися губами и дыша перегаром, так что Василию Данилычу пришлось отворачиваться и удерживать себя от того, чтобы хорошенько пропесочить нарушителя трудовой дисциплины.
 Полкилометра от остановки до ФОК прокурор шёл, кипя от негодования.
 Первой под горячую руку подвернулась Валентина Ильинична — заместитель Воробьёва по следственной работе. В январе она собралась выйти на пенсию, так что ещё с середины лёта фактически удалилась от дел. Болела, проходила обследования, собирала какие-то справки, устраивала личную жизнь. Некогда она считалась крепким профессионалом, в её активе было несколько громких дел, но сейчас мало кто помнил об этом — Валентина Ильинична переложила свои обязанности на подчинённых, боялась завизировать самый безобидный документ, охала и хваталась за голову по любому пустячному поводу. Изредка приходя на работу, запиралась в кабинете и гоняла чаи, жалуясь на жизнь подруге — такой же «замше», только курирующей другую линию.
 Воробьёв устроил ей лёгкую головомойку, припомнив все грехи за последние месяцы. Худенькая, бесцветная Валентина Ильинична слушала, опустив голову. Куталась в тонкую каракулевую шубку и молчала, даже когда босс выдвигал совсем несправедливые обвинения. Немного выпустив пар, Василий Данилыч переключился на Тростинкину: почему она до сих пор не приступила к работе?
 Маргарита не привыкла к разносам.
 — Эксперт приедет, тогда и начнём, — она вздёрнула носик, выпустила в прокурорское плечо струю сигаретного дыма и отвернулась.
 Из щекотливого положения Василия Данилыча выручило прибытие ответственного от руководства милицейского управления. Подполковник Кашпировский занял должность заместителя начальника РУВД по тыловому обеспечению в октябре, через два месяца после того, как убили прежнего «тыловика». Он перевёлся из другого района и почти не знал личный состав нового подразделения. С Воробьёвым ему уже приходилось встречаться на совещаниях, а потому, выйдя из машины, он сказал всем негромкое: «Здрасьте» и направился к прокурору.
 Руководители обменялись тёплым рукопожатием.
 — Работа кипит? — улыбнулся Кашпировский после трех минут неловкого молчания. Что ещё можно сказать, он не знал, как не знал и того, какие действия проводятся на месте обнаружения трупа.
 — Работа стоит, — прокурор шмыгнул носом. — Эксперта вашего ждём. Его что, на собачьей упряжке везут? Вся группа в сборе, только его не хватает!
 — Один момент! — Кашпировский достал сотовый телефон.
 Краем глаза Воробьёв отметил, что мобильник начальника тыла стоит баксов четыреста. Ошибся — шестьсот пятьдесят.
 — Уже в пути, — Кашпировский опять улыбнулся. — Что-нибудь ещё надо?
 Ждать пришлось долго. Только через двадцать минут, когда подполковник снова взялся за телефон, появился специалист… Он шёл пешком. Ещё издалека его опознали по стандартному пластиковому чемодану.
 — Видимо, машина где-то сломалась, — предположил Кашпировский. — Сами знаете, какая у нас допотопная техника.
 Эксперт повёл себя не так, как от него ожидали. Извиняться не стал. Здороваться — тоже. Поставил на снег чемодан, упёр руки в бока и подошёл к останкам «мерседеса».
 — Так-а-ак! Это кто здесь так натоптал?
 Молчание, недоуменные взгляды.
 — Кто здесь топтался, я спрашиваю? Кто курил? Кто курил на месте происшествия?! Что, никто ответить не может? Как теперь эксперт должен работать? Да здесь же ни одного следа преступника не осталось! Бл-ли-ин, компот… Ну, блин, дела! Я прямо сейчас напишу рапорт. И обувь сейчас у всех изыму. Будете потом у генерала отдуваться! Нет, такого свинарника я ещё ни разу не видел. Это ж надо! Кто старший?
 — Похоже, он из главка, — тихо сказал Кашпировский.
 — Молодой, да ранний, — констатировал Воробьёв, разглядывая лицо специалиста.
 Ни один из руководителей его прежде не видел.
 — Кто старший, я спрашиваю? — Эксперт повысил голос: — Что, здесь нет старшего? Ор-ри-ги-нально!
 Кашпировский приосанился, поправил шапку. Подошёл к эксперту почти строевым шагом. Громко представился:
 — Заместитель начальника Северного РУВД под полковник милиции Кашпировский.
 Эксперт, чуть отклонив корпус назад, а левый локоть выставив вперёд, оглядел заместителя критическим взором.
 Потом неожиданно ухмыльнулся:
 — Подполковник? Тоже не ху…во! Эксперт ЭКО Северного РУВД лейтенант милиции Супченко. Вольно!
 Реакция Кашпировского была неожиданной — у него как-то странно стало надуваться лицо. У Тростинкиной возникла ассоциация с резиновой куклой, в которую щедрый хозяин закачал избыток воздуха.
 Супченко, насладившись произведённым эффектом, смачно высморкался в сугроб. Сначала правой ноздрей, потом левой, помогая этому делу ладонью с оттопыренным мизинцем.
 Только теперь все заметили, что он сильно нетрезв.
 — Да ты пьян! — вскричал Кашпировский.
 Эксперт улыбался, как кот на солнцепёке.
 Начальник оглянулся на постовых, топтавшихся возле «УАЗа». Сержанты отворачивались, чтобы не засмеяться.
 Кашпировский схватил эксперта за шкирку и поволок к машине. Пьяный лейтенант весил килограммов на тридцать меньше, чем дородный подполковник. Активного сопротивления он не оказывал, только хихикал и подгибал ноги, так что тыловику пришлось изрядно вспотеть, прежде чем он запихнул шутника в «стакан» «козелка».
 — А вы чего сиднем стояли? — переведя дыхание, накинулся подполковник на постовых.
 — Он же офицер…
 — Он пьяная скотина, а не офицер. Сегодня же уволю! Везите его в отделение, пусть подержат, пока я не приеду. Сам оттащу этого алкоголика на экспертизу…
 Подойдя к прокурору, Кашпировский пожаловался:
 — Нет, вы только видели? И когда успел нализаться? Я же сам развод проводил, все были трезвые.
 Воробьёву захотелось спросить, как мог Кашпировский, в течение без малого часа инструктируя личный состав, не запомнить эксперта. Вертелись на языке и другие вопросы: неужели сразу было не видно, что Супченко пьян? Как можно было принять его за представителя главка, если лейтенант похож на кого угодно: вечного студента, компьютерщика, наркомана, но только не на мента?
 Воробьёв промолчал.
 Кашпировский достал сигареты. Видимо, он курил достаточно редко и после второй затяжки раскашлялся. Отдышавшись, вкрадчиво улыбнулся:
 — Все как-то не вяжется с этим осмотром. То ваши набедокурят, то наши расшалятся. Больно смотреть, как низко упал профессиональный и моральный уровень сотрудников за последние годы. Может, Василь Данилыч, сами поглядим? Все равно эксперта нового ждать…
 Воробьёв не считал, что тыловик может адресовать к нему какие-то претензии по поводу ночного скандала, но опять промолчал. Кашпировский, при полной своей бестолковости в качестве милиционера, был все-таки человеком полезным: обещал отремонтировать, неофициальным порядком, прокурорскую автомашину. Воробьёв и сам мог бы запросто найти спонсора, но боялся запятнать руки в преддверии повышения.
 Они пошли «глядеть». Что хотели рассмотреть — и сами не знали. Шли неторопливо, с серьёзными лицами, обшаривая взглядами землю. Подвернись серьёзная улика — они бы её не заметили.
 Но подвернулась ксива Сазонова.
 Из-под снега выглядывал только один уголок темно-бордовой книжечки. Кругом росли кусты, валялся мусор. В двух метрах правее было сильно натоптано, там ночью собирали автоматные гильзы. Соответственно, ещё правее, метрах в пяти-шести, должны были располагаться стрелки. К тому месту и направлялись начальники, но одновременно остановились, прищурились и наклонились, чуть не ударившись лбами.
 Худощавый Воробьёв оказался проворнее раскормленного тыловика.
 — Ну-ка, ну-ка, ну-ка… Ага!
 Фамилия Шурика ничего Воробьёву не говорила, но лицо на фотокарточке показалось знакомым.
 — Оперуполномоченный криминальной милиции, — прочитал прокурор с деланным удивлением. — Интересно… Похоже, ваш Супченко не один квасил.
 Объяснение, пришедшее в голову Воробьёва, являлось наиболее правдоподобным: пьяный опер ночью выезжал на происшествие и, лазая по кустам, обронил свой мандат. Может, он был и не пьяный, а просто карман куртки прохудился, или имелась ещё какая-то безобидная причина потери, но Воробьёв моментально себя убедил, что имело место вульгарная пьянка. Во-первых, Супченко тому подтверждение. Во-вторых, представить дело таким образом значительно выгодней. РУВД скандал ни к чему, так что можно будет с Кашпировским поторговаться. Глядишь, кроме ремонта машины ещё что-то обломится.
 — Разрешите-ка… — тыловик протянул руку к находке, однако прокурор этого якобы не заметил, повернулся к подполковнику спиной и позвал Риту:
 — Тростинкина! Занеси в протокол…
 Маргарита усмехнулась, рассмотрев удостоверение.
 Она много слышала о безалаберности Сазонова, укрепилась в этом мнении, несколько раз столкнувшись с ним по работе, но понятия не имела о его высокопоставленных родственниках.
 — Да, Василий Данилыч, сейчас нарисую.
 Удостоверение исчезло в кармане её пуховика.
 Воробьёв посмотрел на Кашпировского:
 — Два ноль в нашу пользу.
 — Сейчас внесём ясность, — подполковник достал телефон.
 Как и прокурор, он подумал о пьянке. Сазонов не являлся его непосредственным подчинённым, и случись конфуз в другой день, Кашпировский не стал бы с ним разбираться. Но сегодня он являлся ответственным от руководства и вполне мог получить по шапке от начальника главка, который за утраченные ксивы спрашивал очень строго. Гораздо строже, чем за нераскрытые преступления, невыплаченную зарплату или, не дай Бог, гибель сотрудников.
 — Сейчас внесём полную ясность в этот вопрос, — медленно повторил он, дозваниваясь до Катышева.
 Одновременно подполковник думал о том, как будет торговаться с прокурором, чтобы тот отменил распоряжение оформить находку и согласился разойтись полюбовно: «Бензин? Сто литров хватит? Или дать триста?»
 — Алло! Анатолий Василич? Кашпировский приветствует! Нет, не экстрасенс… — лицо подполковника снова немного надулось: традиционная шутка ББ сейчас показалась особенно неуместной, прямо-таки оскорбительной из-за присутствия посторонних. — Сазонов — твой боец? Работает? Ах, только что видел? Прекрасно! Проверь-ка у него ксиву. Что? Сегодня утром проверял? У всего ОУРа проверял? Говоришь, было в наличии? Проверь ещё раз, прямо сейчас. Я тебя очень прошу. Да, есть основания подозревать…
 Возникла техническая пауза, пока ББ вызывал Шурика. Потом брови Кашпировского поползли вверх:
 — При себе? Прямо перед тобой лежит? Не может этого быть!


* * *

 Над местом ДТП кружилась стая ворон.
 «Фольксваген» успел проскочить, удар фургона приняла на себя старая «волга». Андреич не смог ни отвернуть, ни затормозить — ушатанная «двадцатьчетверка» слушалась команд с большим запозданием.
 «Газель» столкнула машину в кювет и заглохла.
 За рулём фургона дрых пьяный водила. Пожилой, заскорузлый, с туповатым лицом. Злости не было его колошматить. Андреич ограничился двумя оплеухами и опустил руку.
 Больше всех в аварии пострадал спортсмен-охранник. Выбравшись из машины, стоял, нервно икая, и растирал по лицу кровь, Андреич, разобравшись с водителем, осмотрел охранника: ничего страшного. Ушибленно-рваные раны виска и правой кисти, раскрошились два гнилых зуба.
 — Все равно их надо было выдирать, — сказал Андреич, обрабатывая повреждения йодом.
 Охранник попытался что-то ответить и замычал от боли: оказалось, он сильно прикусил язык.
 — Видишь, мудила, что ты наделал? — вздохнул Андреич, оборачиваясь к виновнику ДТП. — Твоя машина?
 — Не-а…
 — Значит, хозяин заплатит. Будем ГАИ вызывать.
 — А мне все по х… — ответил водитель, заваливаясь на правый бок и закрывая глаза. Голова, облачённая в засаленный «петушок», касалась колёса «газели».
 Николай нервно расхохотался:
 — Чисто русская заказуха! Киллер-лапотник, бля…
 Андреич спустился к «волге»:
 — А ничего она! Если вытащить — своим ходом пойдёт.
 — Сильно помялась? — Калмычному с шоссе было не оценить масштаб повреждений.
 — Починим. Новую-то все равно никто не купит. — Андреич покосился на директора.
 Калмычный, произведя в уме какие-то расчёты, без особой уверенности пообещал:
 — К весне две машины возьмём по бартеру. Одна вам отойдёт.
 Андреич выбрался на дорогу:
 — Надо что-то решать. Когда самолёт?
 — Через двадцать минут.
 — Значит, поступим так. Ты, — начальник охраны кивнул подчинённому, — останешься ГАИ дожидаться. Какая разница, кто был за рулём? Тем более, что этот козёл, даже когда проспится, ничего вспомнить не сможет. Потом договоришься с каким-нибудь грузовиком, чтобы вытащили. Деньги есть?
 Парень отрицательно покачал головой.
 — Держи! — Андреич достал «пятисотку». — Этого хватит. А мы едем встречать… Иван Иваныч, телефончиком не разрешите воспользоваться? Вызовем дорожный патруль…
 Над местом дорожно-транспортного происшествия продолжали кружиться птицы.


* * *

 — На меня напали.
 — Кто?
 — Неизвестные.
 — В масках?
 — Может, и в масках. Темно было. Не видно.
 Акулов видел справку эксперта. Удостоверение Шурика, найденное во дворе физкультурно-оздоровительного комплекса, было признано подлинным. То, которое он предъявил Катышеву — поддельным. Фальшивка была изготовлена довольно грубо и не выдерживала мало-мальски внимательного исследования. Сазонова задержали на трое суток по подозрению в убийстве Громова. Узнав, где работают его родители, Воробьёв схватился за голову, но не стал ничего переигрывать. Как бы то ни было, но от «триста двадцать седьмой» [7] Шурику не отвертеться, полный состав преступления налицо, так что чистеньким он не останется, даже если окажется непричастным к расстрелу около комплекса. Несмотря на свою антипатию, Акулов сочувствовал Рите. Какое бы развитие ни получила ситуация, ей, Тростинкиной, как и Сазонову, были гарантированы неприятности. Шурику — официальные, согласно нормам УК. Маргарите — подковерные, когда улыбаются, прежде чем укусить, и не признают условных приговоров.
 — В подъезде меня отоварили. Я даже сделать ничего не успел! Шарахнули по голове, с одного удара отключили.
 — Покажи.
 Сазонов наклонил голову, показал место:
 — Вот здесь.
 Акулор пощупал: шишка была. Определить её давность он не мог. Одно понятно: удар был достаточно сильным.
 — В «травму» возили?
 — Возили, Ритка выписала направление.
 — Хорошо. Дальше.
 — Очухался уже на улице. Не знаю, сам как-то выбрался, или вынесли меня из подъезда. Лопатник на месте, часы… Ничего не пропало! Кроме этой чёртовой ксивы. Я её дома хватился.
 Сазонов замолчал, играя пачкой сигарет. Улыбаться перестал. Избегал смотреть на Акулова. Определить, о чем он думал, было нельзя. Только гадать. Скорее всего, Шурик прикидывал, насколько можно быть откровенным с Акуловым.
 Андрей не понукал. Разминал папиросу, прислушивался к своим ощущениям. Его Шурик всегда, мягко говоря, раздражал. Сейчас это сильно мешало. Врёт или нет? Скорее, второе. В любом случае, трудно поверить, что Сазонов завалил Громова. Все, что угодно, любая другая статья, но только не «мокрое». Акулов видел слишком много убийц, чтобы в это поверить. И по работе, и пока сидел в тюрьме. Шурик отличался от любого из них. Может, он и запорол бы кого-то ножом в пьяной драке, но засада с автоматом, совершенно точно, не его уровень.
 — Сначала подумал, что где-то выронил. Вокруг дома все обыскал — нету. Потом вспомнил, что не мог никак выронить. Ксива в закрытом кармане лежала, на «молнии». Стал думать, чо делать.
 — Самый простой выход в голову не пришёл?
 — Какой? Застрелиться? — Сазонов грустно усмехнулся. — Кто бы мне поверил, расскажи я по-честному? Знаешь ведь, какая у меня репутация. Василич первый и предложил бы писать рапорт на увольнение. Короче, не пошёл я сдаваться. Откуда я знал, что ксива так быстро выплывет? Думал, похожу немного с липовой, а потом, когда случай подвернётся — погоня там какая-нибудь, задержание, — объявлю, что её потерял. В таких ведь ситуациях не сильно наказывают, да? Не увольняют?
 — Да. Обычно не увольняют.
 — Вот видишь, расчёт был верный! Просто не повезло… Есть у меня один чел, который ксивы мастырит. Поехал к нему, хорошо, дома была фотка с погонами, не пришлось ночью метаться, китель искать. Вот и все…
 — Что за «чел»?
 — Не, этого я никому не скажу, — Сазонов замотал головой. — Пусть лучше сажают!
 — Так уже, считай, посадили.
 — Все равно не скажу. На фига? Парень мне доброе сделал, помог, а я его заложу? Да ни в жисть! Ничего, посижу чуток — поумнею. Мамка вытащит, не даст пропасть. Адвокат уже приходил. Знаешь, кто?
 — Ну?
 — Трубоукладчиков Вениамин Яковлевич. Он такие вопросы свободно решает.
 — Тьфу, бля!
 До чего тесен мир! Трубоукладчиков был дорогостоящим специалистом, обслуживающим интересы лидеров криминального мира. Он защищал несколько человек, которых Акулов и Волгин отправили за решётку. Андрей не мог не признать: в большинстве случаев Вениамин Яковлевич свои гонорары отрабатывает сполна. Два месяца назад адвокат сам попал в серьёзный переплёт, который вполне мог ему стоить жизни, но как-то выкрутился без особых потерь.
 Что ж, Шурик прав. С такими родителями и с таким адвокатом он в камере не засидится. Разве что доблестное УСБ [8] что-нибудь накопает — но Акулов не верил в этих кристальных борцов с коррупцией. По его мнению, они были способны изобличить разве что таракана на своём письменном столе, или присосаться к чужой разработке и снискать лавры, первыми прогнувшись перед начальником главка. На их счёту было множество случаев стрельбы ракетами по воробьям — но практически ни одного попадания в серьёзную движущуюся мишень.
 — Значит, не расскажешь про своего мастера?
 — Какой мне резон?
 — А совесть?
 — Я и так тебе много сказал. У Ритки в протоколе и половины этого нет.
 Помолчали. Потом Шурик спросил:
 — Ты ведь сидел в тюрьме?
 — Два года.
 — Ну и как там, в ментовской камере?
 — Хорошего мало.
 — Жить-то можно?
 — Будь человеком, следи за словами и не подставляй свою задницу.
 — А что, можно — чужую?
 — Твою запросто могут подставить.
 Шурик обдумал услышанное. Было видно, что как бы он ни храбрился, ни уповал на помощь маменьки и адвоката, страх его гложет.
 — Кто ж знал, что так получится, — наконец вздохнул он. — Случайность. Думаешь, это был обычный грабёж?
 — Не похоже.
 — Вот и я о том говорю. Меня ждали. Знали, что я мент, и специально пасли. Знаешь, как мне кажется? Тот, кто меня отоварил — он и Громова завалил. Верняк, отвечаю! Только одно непонятно: они потеряли ксиву или специально подбросили?


* * *

 Самолёт приземлился без опоздания.
 Два автобуса довольно быстро доставили пассажиров в зал прибытия.
 Степанский вышел первым.
 Даже в толпе прозевать его было нельзя.
 Загорелый, рослый, с заокеанской улыбкой уверенного в себе человека. Высокий лоб с двумя морщинами, седые виски, чёрные густые усы. Расстёгнутое бежевое пальто из очень мягкого материала, с шикарным меховым воротником, более приличествующим, как посчитал Иван Иваныч, женской одежде. Они были почти ровесниками, но Степанский смотрелся если не младше, то намного благополучнее, здоровее потёртого жизнью Иваныча.
 Увидев друзей, Степанский широко развёл руки, как будто хотел обнять сразу обоих, но ограничился рукопожатиями.
 — Если бы вы знали, как я рад вас видеть, ребята!
 Голос у него стал ещё более бархатным, чем прежде.
 Андреич скромно держался в сторонке:
 — Здравствуйте, Вячеслав Валентинович.
 — Кто это? — Степанский по-барски нахмурился.
 — Наша охрана, — уточнил Николай. — Заводская.
 — А-а-а, — Степанский повернулся к Андреичу спиной, шагнул вперёд и взял расступившихся Калмычного и Петушкова под локти. — Как мне приятно вас видеть, родные мои! Сколько лет, сколько зим… Хотя там, где я живу, зимы нет. Представляете, весь год температура не опускается ниже двадцати градусов. Когда я вылетал, было тридцать шесть. Лето! Если и есть рай на земле, то он в Акапулько. Или где-то в окрестностях…
 — Хорошо выглядишь, — Петушков говорил искренне. — Прямо плантатор какой-то.
 — А я плантатор и есть. Эксплуатирую бедных латинос, деру с них три шкуры и держу в чёрном теле. Ха-ха-ха!
 — Гражданство уже получил?
 — А на кой оно мне? Хватает вида на жительство. И потом, я же ведь патриот!
 — Не замёрзнешь у нас?
 — Да, отвык я от ваших морозов. Но ничего, как-нибудь перекантуюсь. Потных женщин и горячей текилы мне хватало и там. Соскучился я по родному… Знаете, какая тоска берет иной раз? Аж сердце щемит!
 Степанский сильнее сжал локти друзей.
 — Так возвращайся, в чем проблемы?
 — Не могу, бизнес держит. Я и прилетел-то всего на три дня. Даже если не управлюсь с делами, все равно придётся возвращаться. Обидно, что не успею с вами толком посидеть…
 С получением багажа заминки не произошло. У Степанского оказалось два чемодана. Чёрный пластмассовый и бледно-жёлтый, в тон пальто, из хорошо обработанной толстой кожи. На крышке чёрного белели наклейки: Амстердам, Вена, Стокгольм, Йоханнесбург, Сидней, Нью-Йорк.
 — Да, пришлось помотаться по свету, — вздохнул «плантатор», перехватив взгляд Петушкова.
 Сняв чемоданы с ленты транспортёра, он поставил их на пол и выразительно покосился на Андреича. Отставной морпех дёрнул щекой, помешкал и взял жёлтый чемодан. Второй поднял Калмычный.
 Вышли на улицу.
 Степанский остановился, вдохнул полной грудью.
 Закрыв глаза, дождался, когда несколько колючих снежинок упали на лицо.
 И проникновенно сказал:
 — Здравствуй, родина!




 Глава пятая


 Акулов нажал выключатель.
 Взорвалась лампочка люстры. Под ногами захрустели осколки.
 Света из окна было достаточно, чтобы не расшибить колени о мебель и зажечь две настольные лампы, на своём и волгинском столах.
 Закрыл жалюзи, и через середину кабинета пролегла тёмная полоса. Заглянул в шкаф. Месяц назад в нем наводили порядок, но всевозможное барахло опять успело скопиться в изрядном количестве. На полке, отведённой для инструментов, лежали плоскогубцы и молоток, набор отвёрток, гвозди, моток изоленты. Лампочек не было, хотя Андрею казалось, что Волгин недавно приносил несколько штук.
 Ладно, сойдёт и так. Может, полумрак подтолкнёт к откровенности?
 Акулов выглянул в коридор:
 — Проходите.
 Вдову Громова сопровождал адвокат Мамаев. Высокий, черноволосый. Расстёгнутое кожаное пальто, костюм из тонкой материи. Аромат туалетной воды, такой сильный, как будто правозащитник не брызгался, а купался. Если бы Акулов ездил в больницу вместо Сергея, то мог бы сказать, что адвокат пользуется той же водой, что и Громов. Выражение лица было таким, словно Мамаев репетировал свою роль на похоронах.
 В том, что он там будет присутствовать, теперь можно было не сомневаться.
 Александра Громова держала на руках ребёнка. Оказавшись в кабинете, девочка начала плакать, и несколько минут ушло на то, чтобы её успокоить. Когда это удалось, вдова посмотрела на сыщика:
 — Мне не с кем было её оставить.
 Прозвучало, как обвинение.
 — Вы так настаивали на встрече, что…
 Ещё один камушек в его огород.
 И правда, настаивал. Когда удалось до неё дозвониться, она возмутилась:
 — Что значит — я «где-то скрываюсь»? Кажется, я могу быть свободна в своих перемещениях. И не обязана сидеть дома… Вы должны понимать, как мне тяжело. Хотите со мной поговорить? О чем?
 Акулов предложил два варианта. Он был готов как встретиться в управлении, так и навестить женщину по месту жительства.
 — Нет, не надо ко мне приезжать! Зачем это надо? И вообще… Вы что, не можете подождать, пока пройдёт сорок дней?
 Теперь Акулов сидел за столом и смотрел на Александру, занявшую «посетительский» стул. Клетчатая мини-юбка с разрезом, сапожки на «шпильке». Лёгкая куртка спортивного типа, с капюшоном. Кажется, великоватая размером и явно не соответствующая остальным деталям гардероба. Последствия нервного потрясения? Плохой вкус? Второпях накинула на плечи то, что подвернулось под руку?
 Успокоив ребёнка, Александра передала его Мамаеву.
 — Спрашивайте. Что вас интересует? — Одновременно она указала рукой на кожаное кресло у стены, предлагая Мамаеву сесть, но адвокат покачал головой и остался стоять, баюкая малышку.
 Девочка задремала. То, с какой нежностью о ней заботился адвокат, наводило на определённые размышления.
 Акулов задал первые вопросы. Ответы слушал в полслуха, не забывая изображать живой интерес и кивая, когда Александра делала паузы. Она, несомненно, могла рассказать много полезного — но столь же очевидным было и то, что ничего не расскажет. Ни сейчас, ни сорока днями позже.
 Она не предупредила, что придёт с адвокатом. В принципе, Андрей имел основания указать Мамаю на дверь и пообщаться с дамочкой тет-а-тет. Дало бы это что-нибудь? Вряд ли. О причинах, по которым Александра пришла с адвокатом, можно было строить любые предположения, но одно не вызывало сомнений: никто её к этому не принуждал, никакая мафия не приставляла к ней соглядатая из опасений, что вдова наговорит лишнего. Сама этого захотела. И ребёнок… Акулов не верил, что его было не с кем оставить. Взяла с собой, чтобы иметь благовидный предлог в любой момент оборвать разговор или затянуть паузу для обдумывания опасного вопроса.
 Спустя двадцать минут разговор был закончен.
 Александра первой покинула кабинет, в дверях бросив короткое «до свиданья!». Адвокат с ребёнком задержался. Будучи заметно выше ростом Андрея, он тем не менее умудрился посмотреть как-то снизу и задушевно спросил:
 — Скажите, а вообще есть надежда, что это убийство когда-нибудь будет раскрыто?
 В его глазах плескалась скорбь.
 Стоило труда удержаться от удара по челюсти.
 — Ах, какой бандитизм… Что творится! Что творится, Господи, Боже мой…
 Андрей в окно наблюдал, как они шли к машине. Во двор управления посторонний транспорт не допускали, но Мамаев как-то уломал постового и припарковал свою тачку возле крыльца. Акулов хоть и разбирался в автомобилях, но определить эту модель не мог. Большая новая иномарка, посреди крыши — стеклянный люк. Пискнула сигнализация, Мамаев, передав девочку матери, открыл заднюю дверь. Наклонился в машину, что там поправляя. Когда он выпрямился, стало видно детское сиденье, закреплённое на диване…
 В процессе допроса Александра несколько раз подражала героине «Основного инстинкта», закладывая ногу на ногу таким образом, что Акулов теперь точно знал, какое нижнее бельё предпочитает вдова. Шёлковое, тёмного цвета, с орнаментом из цветочных бутонов. Анализируя разговор, он попытался увязать это со своими вопросами, но не нашёл явной зависимости. Вряд ли таким пикантным способом она хотела сбить его с толку или же заставить забыть о неосторожном ответе. Скорее всего, просто нервничала.
 Было от чего.
 Она не сказала ни слова правды, за исключением своих установочных данных.
 Вкратце её рассказ был таков: с Громовым она познакомилась три года назад при обстоятельствах, которые не помнит. Спустя какое-то время он сделал ей предложение, и она его приняла. С тех пор нигде не работала, занималась домашним хозяйством (прежде была инструктором фитнес-клуба). О своей деятельности Василий Петросович жене не сообщал. Уходил, приходил. Клал на тумбочку деньги. Дарил на 8-е марта цветы. С друзьями не знакомил, о врагах не рассказывал. Каких-то людей она видела, когда они ходили в ресторан или поиграть в боулинг, — с мужем здоровались, говорили, рекомендовали новое блюдо или помогали выбрать шары.
 — Вы их можете описать?
 — Люди как люди.
 — Тоже примета. Бывают люди как боги. Может быть, имена?
 — Саша, Петя… Достаточно?
 Спокойное лицо, прямой взгляд. Движение ног, блеск колготок. Разрез на юбке расходится, женщина не торопясь его поправляет. Акулов трёт подбородок, рисует чёртиков в блокноте. Можно прекращать допрос прямо сейчас, ничего ценного он не услышит, даже если выпроводит адвоката.
 О том, кто мог покушаться на Громова, ей ничего не известно. Она была дома и в первый раз, и вчера.
 — Значит, вы понятия не имеете, чем занимался ваш супруг?
 — Мужчины о таких вещах не говорят.
 — Да?
 — Я думаю, ваша жена тоже не знает, чем вы занимаетесь на работе.
 — Недавно он купил новый джип…
 — Одолжил деньги у какого-то друга.
 Акулов раскрывает паспорт Александры, смотрит штапм о прописке. Усмешка появляется невольно: он давно знает адрес, указанный там. Посёлок железнодорожников в тридцати километрах от города, улица Второй каланчи, барак номер пятнадцать. Смотрит на Александру. Она понимает без слов:
 — Василий когда-то работал в депо.
 — Стрелочником?
 — Он ведь, как и я, иногородний, вы знаете. Когда был военным представителем на заводе, то жил в общежитии. Потом его оттуда попросили. Пришлось как-то устраиваться. Мы были прописаны там, но снимали в городе квартиры.
 — Сразу несколько?
 — Поочерёдно.
 Акулов, переписав в блокнот данные, отдаёт паспорт:
 — Вы приезжали в больницу?
 — Как я могла не приехать? Сразу, как врачи разрешили.
 — И он вам ничего не сказал?
 — Мой муж прошёл Афган.
 — Это не значит, что он должен был молчать.
 — Это значит, что ни при каких обстоятельствах он не стал бы советоваться с женой. Странно, что вы этого не понимаете.
 Движение ног, блеск колготок…


* * *

 …Андрей прижался лбом к холодному стеклу.
 Машина адвоката выехала за ворота. Постовой закрыл железные створки, повесил замок. Поправляя ремень автомата, направился в дежурную часть.
 Акулов задумался о роли Мамаева во всей этой истории.


* * *

 Тиканье настенных часов раздражало.
 Этого прежде с Петушковым не бывало. Он вообще не обращал внимания ни на звук, достаточно громкий для изделия таких габаритов, ни на обратное движение стрелок, Сегодня обратил. И второй раз это сбило его с мысли.
 Калмычный сидел за столом, опустив голову и положив перед собой руки. Разглядывал ногти.
 Степанский развалился в кресле. Действительно, ни дать ни взять — плантатор. Ни за что не скажешь, что он эмигрировал в Мексику каких-то три года назад. Полное впечатление, что там родился и с детства привык командовать прислугой на вилле.
 Вытянутые ноги Степанского почти касались двух чемоданов, которые принёс в кабинет начальник охраны. Он не поставил их у стены и не убрал в шкаф, а бросил чуть ли не посреди помещения. Недовольство, что ли, так выразил? Поставил и ушёл, сухо обещав явиться по первому зову. Остаться ему не предложили, хотя обсуждаемые проблемы его тоже касались. И, как оказалось в дальнейшем, не в последнюю очередь…
 Все было сказано. Калмычный уложился в четыре минуты, вопросами его не перебивали.
 — Позвони Громову.
 Калмычный взялся за телефон. Набрал номер мобильника:
 — Выключен.
 — Звони домой.
 — Он там не сидит.
 — Моли Бога, чтоб он там не лежал… с ножом в глотке.
 — Типун тебе на язык! — Иван Иваныч сильно удивился: обычно Степанский любые неприятности встречал с юмором и не уставал повторять, что без них жизнь казалась бы пресной; сейчас же он смотрел на бывших компаньонов так, словно они были во всем виноваты, тогда как он к той давней истории не имеет ни малейшего отношения.
 — Звони.
 На аппарате Калмычного был включён режим громкой связи.
 Длинные гудки поплыли по кабинету.
 — Недавно там автоответчик стоял, — удивился Николай.
 Ответил незнакомый мужской голос:
 — Алло.
 Калмычный растерялся и, после секундного замешательства, посмотрел на дисплей, где светился набранный номер. Ошибки не было. Тогда он сказал:
 — Мне нужен Василий Петросович.
 — Кто спрашивает?
 — Простите, а кто будете вы?
 На лице Калмычного сильнее обозначились морщины. Он уже понял, что с Громовым случилась беда. Скорее всего, трубку в его квартире снял следователь. Представив, как его будут таскать на допросы, Иваныч решил оборвать разговор, если собеседник снова попытается выяснить его личность.
 Помешкав, неизвестный вздохнул:
 — Ладно, сейчас… — после этого он отошёл от аппарата, и дальнейшие его слова было разобрать трудно. — Саша… Там кто-то… Поговоришь?
 Жену Громова Калмычный видел два раза, и она ему не понравилась. Конечно, Александра была привлекательной женщиной, но жить бы с ней Иваныч не стал. И другу бы не посоветовал.
 — Да. Кто это?
 — Калмычный.
 — Васю убили. — Ни тени эмоций; голос — как у живой куклы.
 — Когда?
 — Ночью. Взорвали в машине. Мне звонил следователь.
 Воротник рубашки стал тесным. Иваныч, засунув под него указательный палец, несколько раз сильно дёрнул.
 — Где это… было?
 — Господи, откуда я знаю?! Кажется, возле бани какой-то. И чего его туда понесло вместо дома? — Теперь эмоции проявились. Что-то близкое к истерике… Нет, скорее — сильное раздражение. Только непонятно на кого. На звонящих, донимающих одинаковыми вопросами? На убийц? Милицию? Мужа, позволившего себя уничтожить?
 — Мы чем-нибудь можем помочь?
 — Чем? Сама справлюсь! Вы бы ещё… — Александра неожиданно бросила трубку.
 Перезванивать Калмычный не стал. Сидел, стараясь не встречаться со Степанским глазами. Кажется, тот готов был испепелить его взглядом. Поразила реакция Петушкова.
 Бледный, как мел, Николай тихо спросил:
 — Взорвали? Около бани? Не может этого быть…
 Тиканье часов, голоса за дверью — кто-то разговаривал с секретаршей. «Только посетителей сейчас не хватало», — поморщился директор завода.
 — Что тебя удивляет? — Степанский повернулся к Николаю. — Возле бани нельзя людей убивать?
 — Они ведь и нас могли…
 — Значит, не захотели. Вот что, ребята, — «плантатор», продолжая сидеть с вытянутыми ногами, несколько раз стукнул кулаками по подлокотникам, — я улетаю первым же самолётом. Можете думать все, что хотите, но я рисковать не собираюсь. И вам советую поступить так же.
 — Куда я поеду? — Калмычный дёрнул щекой. — Тем более, мне пока никто не угрожал.
 — Будешь ждать? Ну-ну. Героическое решение! А я, простите, слишком стар для таких подвигов. Мне врач прописал не волноваться. Я жить хочу.
 — Но ведь должен быть какой-то выход, — пробормотал Петушков.
 — Я вам его подсказал. А ты, если хочешь, можешь сходить в милицию. Только не забудь рассказать, из-за чего все началось. Тебе обеспечат охрану… тюремную.
 — В той истории только Громов был виноват.
 — Попробуй это кому-нибудь объяснить. Я что, возражаю? Глядишь, тебе и поверят.
 — Не бывает так, чтоб не было выхода.
 — Купи пулемёт.
 — Можно попытаться договориться. Точно! Нужно предложить денег!
 Степанский посмотрел на него, как на ребёнка, взявшегося рассуждать о взрослых вещах.
 — Как ты собираешься это сделать? На кладбище отнесёшь, положишь к памятнику вместе с цветами?
 — Он позвонит ещё раз.
 — С чего ты взял?
 — Мне так показалось.
 — Ну-ну. Громову, я смотрю, позвонили. Так позвонили, что весь город услышал.
 Петушков покачал головой:
 — Ты не понимаешь…
 Степанский, выслушав его, махнул рукой:
 — Фигня все это, Лично я ничего платить не собираюсь. А вы поступайте, как знаете. Иваныч! Набери справочное аэропорта…
 Через минуту он уже ругался с оператором:
 — Что значит — погода нелётная? Только что была лётная! Я понимаю, как все быстро меняется, но… И когда? Здорово!
 Положив трубку, он проворчал: «В России, как всегда, бардак» — и подошёл к окну. Долго стоял, уперев руки в бока и глядя на небо.
 — И где они снегопад разглядели?
 Возвращаясь к креслу, задумчиво посмотрел на Калмычного:
 — Рвануть, что ли, на поезде?
 Сел, снова побарабанил кулаками но подлокотникам. Принял решение:
 — Останусь до завтра. Надеюсь, за это время новой революции не произойдёт?
 — Не обещали. Делами заниматься не будешь?
 — Да уж какие тут дела! По сравнению с вашими у меня не дела, а так, мелочишка! В гостиницу соваться нельзя. Как чувствовал, прихватил ключи от одной конуры.
 В подтверждение последних слов он продемонстрировал увесистую связку, извлечённую из кармана пальто.
 — Мне нужен Андреич.
 — Зачем?
 — Чемоданы носить. А если серьёзно — пусть со мной перекантуется до утра. Проводит на самолёт. Не возражаете?
 Возразить мог бы только Калмычный. Иваныч кивнул седой головой:
 — Бери.
 — С деньгами его не обижу, можешь не переживать. Если понадоблюсь — звоните на «трубку».
 — Адреса не оставишь?
 — Зачем? В гости никого не приглашаю… Прилетайте ко мне в Акапулько — там и погуляем как следует. А сегодня, простите, не до того…


* * *

 Молодой охранник положил Андреичу на стол заявление об увольнении, придавил бумагу ключами от «волги» и молча вышел. Прочитав корявые строчки, Андреич чертыхнулся. Догонять молодого не стал. Хлопнула тяжёлая дверь, потом силуэт охранника мелькнул за окном. Андреич взял ключи и вышел из одноэтажного кирпичного флигеля, в котором размещалась его служба.
 Машина стояла под фонарём, так что можно было ещё раз оценить все повреждения кузова. Извлечение из кювета стоило «волге» дополнительных царапин и вмятин. Андреич вспомнил про новую машину, обещанную Калмычным. Это не вызвало ничего, кроме горькой усмешки. Обещания звучали постоянно, и не только из уст генерального. Столь же постоянно они не выполнялись. Директорат предприятия тратиться на безопасность не любил. Даже зарплату норовили постоянно урезать, так что уж говорить об оснащении.
 Опробовать «двадцатьчетверку» на ходу он не успел, услышал, как в кабинете надрывается телефон, и поспешил ответить. Распоряжение шефа не вызвано энтузиазма. За последние годы Андреич не встречал человека более неприятного, чем Степанский, хотя и видел его в аэропорту первый раз. Однако пререкаться не стал, обещал все сделать на совесть.
 — Я выпишу премию, — сказал Калмычный, прощаясь.
 Андреич подогнал «волгу» ко входу в административный корпус. В кабинет Иваныча не пошёл. Сидел в машине, не глуша двигатель. Слушал магнитофон: единственную заезженную кассету, с блатняком. Проводил взглядом секретаршу, машинально отметив, что сегодня она припозднилась.
 Степанский вышел в сопровождении Петушкова, который нёс чемодан жёлтого цвета. Чёрный «мексиканец» тащил сам, и было заметно, что ноша для него тяжела. Странно — ведь крепкий на вид мужик. Или у него там кирпичи? На заводе, что ли, украл? Иваныч, когда нёс его в аэропорту, так не сгибался.
 Чемоданы погрузили в багажник. Они едва влезли — мешало запасное колесо. Степанский, поджав губы, наблюдал, как Андреич разгребает инструменты и ветошь, чтобы освободить место. Промолчал, хотя замечаний у него, наверное, хватало. Молча пожал руку Николаю и сел на заднее сиденье.
 — Куда едем? — спросил Андреич, выруливая за ворота.
 — В Южный район.
 — Он большой…
 — Я покажу.
 За ними никто не следил — это точно. Ехали по таким улицам, где не смог бы оставаться незамеченным даже самый квалифицированный наблюдатель.
 — Направо… Прямо… Давай в «карман». Налево. Ещё раз налево… — по мере приближения к месту Степанский начал корректировать маршрут.
 — Здесь тормози.
 Двор пятиэтажного дома был заполнен самыми разнообразными автомобилями и освещён только светом из окон. Казалось, что вокруг нет ни души. Андреич поставил машину так, чтобы она не бросалась в глаза, прикинул, как будет выезжать, если придётся спешно ретироваться, и выключил зажигание. Двигатель ещё «детонировал», когда они открывали двери — сказывалось низкое качество бензина.
 С крышкой багажника пришлось повозиться. Когда она поднялась, Степанский поочерёдно выдернул и поставил к своим ногам оба чемодана, посмотрел на охранника и сказал:
 — Знаешь, ты меня извини, если что-то было не так. Боюсь самолётов. Смешно, да? Вечно психую, когда приземлюсь. А потом ещё Иваныч твой нервотрёпки добавил. Не обижайся.
 Сбитый с толку Андреич промолчал и все время, пока шли к подъезду, смотрел себе под ноги.
 Они вошли в дом.
 Радиомаячок на кузове «волги» исправно посылал в эфир сигналы.
 Через несколько минут на двух машинах прибыли четверо мужчин. Они были исполнителями, довольно толковыми. Главарь руководил их действиями по сотовому телефону. Следуя его указаниям, они занялись поиском квартиры Степанского. Сомнений в успехе не возникало, но был готов и запасной вариант: дождаться у «волги».
 Ни о чем не подозревая, Степанский и Андреич сели смотреть телевизор.
 Это были последние развлекательные программы в их жизни.


* * *

 После работы Андрей поехал в клинику военно-полевой хирургии, где лежала сестра. По дороге купил сок и фрукты — стандартный набор, с которым её навещал. Не повезло, вместо получаса, на которые рассчитывал, потратил все полтора. Пробки, ремонт, ДТП…
 Вспомнился разговор с Катышевым.
 Начальник подошёл, когда Андрей опечатывал дверь кабинета.
 — Был у Сазонова?
 — Был.
 — Ну и что скажешь?
 — Мудак он! Что ещё можно сказать?
 Разговаривают в коридоре. На этаже пусто, только громыхает вёдрами уборщица, да треск печатной машинки доносится из одного кабинета.
 — Это я и без тебя знаю. Надо выручать парня.
 — Зачем?
 — Все-таки свой…
 — Папа с мамой его выручат. Лучше нас. И адвокат. Знаешь, кого ему наняли?
 — Наслышан. Думаешь, он не при делах?
 — Странный ты, Василич! Сначала хочешь спасать, а только потом спрашиваешь, виноват или нет.
 — Странный? Был бы ты на его месте — так бы не говорил.
 — А я был. Не на его, на своём месте. Целых два года. Что-то не заметил я вашей заботы… — Акулов, удовлетворившись качеством оттиска, убирает печать.
 Катышев отводит глаза:
 — Тогда были другие обстоятельства. Давай сейчас не будем об этом.
 — Давай. А о чем будем? А-а, про Сазонова! Из автомата он не стрелял и джип не минировал, это точно. А что касается остального… Слишком многого не договаривает. Одно меня успокаивает: если бы он хоть каким-то боком был причастен к убийству Громова, то не преминул бы официально отметиться около бани после того, как заметил, что потерял ксиву. Никаких бы подозрений это не вызвало. Никто даже не стал бы спрашивать, как он там появился. Приехал бы, посуетился вместе со всеми. Утром бы и заявил: карман порвался. Неизвестно где, может там, может — в другом каком месте. Но не стал бы заморачиваться с фальшивкой. Хотя у Шурика могло мозгов не хватить. Есть у меня одна мысль, как все было на самом деле. Но её пока не проверить.
 — Громова приходила?
 — Полчаса назад ушла.
 — И что она?
 — С луны свалилась.
 — Я бы удивился, если б было иначе.
 — Почему? Бывает, у бандитов и разговорчивые вдовы остаются…


* * *

 …Милицейский пост, который охранял Вику в первые дни, давно сняли.
 В палате находилось пять человек. Она, ещё три женщины-пациентки и молодой человек симпатичной наружности.
 Юра.
 Юрий Борисович Лапсердак. Бывший бандит и неудавшийся предприниматель, ныне — жених Вики.
 Он сидел у кровати и держал Викторию за руку. И он, и она улыбались. Лапсердак — мужественно. Виктория — с надеждой и восхищением. Они не объявляли о помолвке, но Андрею давно стало ясно: свадьба состоится, как только позволит состояние здоровья сестры.
 Будущий зять его не радовал. Слишком тёмное прошлое, слишком неопределённое будущее. Приехал из Санкт-Петербурга, ввязался в афёру с заводом тяжёлого машиностроения. Друга, стоявшего у истоков этой афёры, убили, после чего Лапсердак как будто бы взялся за ум. Андрей считал, что Виктория достойна лучшего мужа. Проблема заключалась в том, что далеко не все его принципы находили понимание у Виктории. В частности, его работа. Правда, после гибели подруг и собственного ранения отношение изменилось. Но разногласия, тем не менее, оставались.
 Андрей провёл небольшую проверку и выяснил, что к Ю. Б. Лапсердаку официальных претензий у властей нет. Во всяком случае, в розыск его никто не объявлял, да и петербургское управление на запрос Акулова ответило, что не располагает каким-либо компроматом. Претензии могли появиться, сообщи Андрей куда следует о некоторых фактах, ставших ему известными из рассказа самого Юры. Тот был достаточно откровенен, когда они познакомились — через несколько дней после ранения Вики. Откровенен настолько, что, наверное, сильно об этом жалел. Можно было поспорить, что его не единожды мучил вопрос: как оперативник, имеющий репутацию честного специалиста, распорядится полученной информацией.
 Андрей не распорядился никак. Поначалу обманывал себя тем, что сперва надо разобраться с другими проблемами, а эта может и подождать. Не первостепенной важности дело! Да и сгоряча решать его нельзя. Нужно все хорошенько обдумать… Разобрался. Остыл. Не один раз подумал.
 Ничего не решил.
 Как-то поговорил с Волгиным. Сидели, выпивали… Выслушав, Сергей отреагировал сразу: «Приглядись повнимательней. Если ничего нового нет, то о старом можно забыть. В конце концов, представь, как твои действия воспримет сестра…»
 — Привет! Как себя чувствуешь?
 — Здравствуй, — Юра поднялся навстречу, протянул для пожатия руку.
 Он перестал улыбаться и теперь выглядел очень серьёзным. Надёжным. Словно лишний раз хотел подтвердить: «Не волнуйтесь. Со мной Вика будет как за каменной стеной. Я смогу обеспечить наше общее будущее».
 Хотелось бы верить…
 Ирина Константиновна, мать Андрея и Вики, поначалу приняла Юрия сдержанно. Присматривалась, много расспрашивала. Андрею было известно, что Юра был с ней достаточно откровенным, но ряд фактов из биографии утаил — по согласованию с Викой. Уличать его Акулов не стал, согласившись с аргументом сестры: «Не будем лишний раз волновать». А недавно Ирина Константиновна как-то заметила, что Юрий импонирует ей больше всех остальных претендентов на руку дочери.
 — Послезавтра выписывают.
 — Точно?
 — Доктор сказал, что теперь не о чем беспокоиться. Дома поправлюсь скорее.
 Лапсердак предложил Акулову свой стул — все остальные стулья в палате были заняты. Акулов отказался.
 — Ты торопишься? — Виктория положила обе руки поверх одеяла. На локтях темнели многочисленные следы от уколов.
 Он неопределённо кивнул.
 — Много работы?
 — Хватает.
 Лапсердак, как бы давая родственникам возможность пообщаться наедине, чуть отступил от кровати и оказался у Андрея за спиной. Это раздражало. Хотелось попросить его встать по-другому. И не выпускать его из поля зрения.
 — Ты не видел… — сестра не закончила фразу, но Андрей понял, о ком она говорит. Её интересовал убийца — тот, кто застрелил Анжелику и Каролину и ранил её [9] .
 — Откуда? Меня теперь к нему и не подпустят.
 Ложь далась легко и прозвучала правдоподобно.
 Он видел преступника на прошлой неделе. Ездил в СИЗО по другим делам и встретился с ним в коридоре. Душегуба вели на допрос. Он раскланялся, уступая дорогу. От него пахло духами, под брюками, Акулов знал это от коллег из оперчасти тюрьмы, были надеты колготки. «Мокрая» статья не уберегла, в камере убивца сразу загнали под шконку, а на третью ночь опустили. Теперь адвокат таскал передачи, состоящие из женских вещей и косметики. Самое удивительное, что «мокрушника» такое положение дел как будто устраивало. Ни суицидных попыток, ни жалоб. Знакомые говорили, что он собирается стать «главпетухом»…
 — Я договорился со «скорой помощью», чтобы нас довезли после выписки, — вступил в разговор Лапсердак.
 Акулов мысленно чертыхнулся; он уже прикидывал, как повезёт Вику — на своей «восьмёрке», или кого из знакомых с более вместительной машиной можно найти.
 — Ты решила, куда поедешь?
 Обсуждение этого вопроса долго откладывалось. В том числе и потому, что Андрею хотелось бы услышать ответ в отсутствии Юры. Но это, похоже, было невозможно в принципе. Когда бы он ни приезжал к сестре, Лапсердак все время находился в палате. Уступал место, помалкивал и со значением пожимал руку. Так, словно напоминал: «У нас есть общий секрет. Пожалуйста, не проговорись».
 — Мы поедем домой, — Вика перевела взгляд с Андрея на Юру и улыбнулась.
 «Домой» означало — на съёмную квартиру.
 — Нам там будет удобнее. — Вика снова посмотрела на брата. — Да и вам с мамой не будем мешать.
 — Я купил новую мебель, — пояснил Юрий, как будто именно это обстоятельство являлось решающим…


* * *

 …Акулова разбудил сигнал пейджера.
 Пять часов утра, самый сон.
 Пробуждаться не хотелось ужасно.
 Сразу подумал, что разыскивает дежурный. Тормознутый Гунтере, который всегда опаздывает с новостями. Неужели опять что-то случилось?
 Поднялся с кровати, нашарил на тумбочке пейджер и вышел в соседнюю комнату, чтобы прочитать сообщение. Коленом больно ударился о сервировочный столик. Зазвенело стекло, на пол свалилась пустая бутылка. Растирая ушибленное место, Акулов покосился на дверь, которую закрыл не слишком плотно, опасаясь щелчком замка разбудить Машу.
 Кажется, она не проснулась. Или делает вид? За ужином они успели повздорить и помирились в кровати. По опыту Акулов знал, что предсказать её утреннее поведение после этого крайне сложно. С равной вероятностью может вспомнить как хорошее, так и плохое. Да ещё этот вызов — в последнее время она раздражалась, когда его тревожили в неурочное время. Как будто сама в милиции не работала…
 На дисплее приборчика высвечивался номер сотового телефона. Без подписи. Номер был не знаком. Ошибка?
 Голова отказывалась работать. Злясь на себя, Акулов дошлепал до ванной, умылся холодной водой. Взяв трубку комнатного радиотелефона, закрылся на кухне. Покурил «Беломор», пуская дым в форточку. Подумал, что придётся опять чистить зубы.
 Ответила женщина. Голос был молодой, пьяный и наглый. Потом у неё телефон отобрали, и некоторое время были слышны всякие шорохи, стуки и бормотание магнитофона.
 Андрей ждал, уже догадавшись, кому позвонил.
 Наконец Валет пробасил:
 — Внимательно слушаю.
 — Это я.
 — Кто?
 — Догадайся.
 — А-а-а, здравствуйте, Андрей Виталич! Погодите, я тачку остановлю.
 Валет не только остановил машину, но и выгнал из неё всех девиц — их было не меньше трех, если судить по возмущённым голосам. Выключил музыку.
 — Алле?
 — Говори.
 — Андрей Виталич, я все узнал! Помните, вы просили?
 — Помню.
 — Короче, там была баба. В натуре!
 И тишина…
 Акулов сосчитан до двадцати.
 — Эй, ты где?
 — А-а? — Осведомитель, видать, задремал. Пока управлял джипом — держался, а тут совсем развезло. Прямо на ходу стал вырубаться. — Бл-ли-ин! Чо это так? Короче, там была баба! Олей зовут. Работает в детской поликлинике на Чугунной. Черненькая такая. Детский врач. Из резерва.
 — Какого резерва?
 — А-а-а? Говорю, симпатичная. Говорят, отпадная девка. Слышь, Виталич! Говорят… Не п-жалеешь!
 Валет угасал, голос становился все более неразборчивым, мысли скакали, как блохи. Доминировали те, что были посвящены Оле. Её сексуальным талантам. Как она делает то-то, какие позы предпочитает, сколько денег берет. Когда Валет пошёл с подробностями по третьему кругу, Акулов его оборвал.
 Но закончить на этом разговор не удалось. К Валету прицепились гаишники. То ли они мимо ехали, то ли он сам внагляк остановился у стационарного поста. Его пытались вытащить из машины, он качал права и обещал всех уволить. Потом схватил позабытую в пылу ругани «трубку»:
 — Слышь, Виталич! Отмажь, а? Скажи, что я твоё задание выполнял. Ну чо ты в самом деле-то, а? Нормальный ведь вроде мужик… Не, в натуре, скажи этим дятлам…
 Андрей дал отбой.


* * *

 Они сидели в кафе.
 — Почему я продолжаю здесь работать? Потому что я люблю детей.
 — Да? — Акулов посмотрел в окно, на здание поликлиники. Оно было плохо видно: сумерки, метель. Почти весь день ушёл на то, чтобы установить личность Ольги. Информация осведомителя подтвердилась, чему Андрей был несколько удивлён. Ночью он посчитал, что Валет просто наклюкался и, расхрабрившись, захотел набить себе цену.
 — Да. Между прочим, все проститутки любят детей. Но я, в первую очередь, врач.
 Андрей пил кофе и думал, что девушка ему нравится.
 Тут было над чем поразмыслить, потому что обычно, оценивая нового человека, он в первую очередь обращал внимание на его род занятий. Древнейшая профессия не относилась к тем видам деятельности, которые он уважал. Просто относился терпимо, стараясь никого не осуждать раньше времени. Считал, что женщины ступают на эту стезю или от жизни, которой не позавидуешь, или по причине врождённой склонности к блядству, соединённой с нежеланием горбатиться у станка или месить глину на стройке.
 Акулову доводилось общаться с большим количеством проституток. От наркоманок, зарабатывающих под фонарём на дозу белого друга, до элитных путан.
 Ольга отличалась от всех известных ему категорий. Это очень быстро бросалось в глаза, стоило задать ряд вопросов и чуточку присмотреться.
 Старше его на два года, городская, окончила педиатрический институт, с мужем в разводе. Ребёнку пять лет, девочка. Снимает комнату в коммуналке, с родителями давно не общается — какие-то семейные дрязги, о которых Андрей не посчитал нужным расспрашивать. По формальным признакам — вариант с трудной судьбой. Но что-то тут было не так…
 — Меня подруга в баню пристроила.
 — А там что, филиал публичного дома?
 — Просто так всем удобнее. Раньше клиенты заказывали баб по объявлениям. Иногда возникали проблемы: клофелин, кражи. Вот и решили, что лучше держать своих.
 — Кто решил?
 — Не знаю, со мной не советовались. Когда я пришла, все уже было налажено. В вечер работали две-три девчонки. Там же сауна небольшая, и цены кусачие. Не каждый день работа бывала. Когда совсем глухо — отправлялись по другим баням; этим администратор занимался.
 — Санёк?
 — Почему только Санёк? Он там не один, все занимались.
 — И сколько тебе с клиента перепадало?
 — Когда как. Рублей сто, сто пятьдесят, двести. Но двести редко случалось. Это за час. Обычно бывало не больше двух клиентов. Каждый — по два-три часа.
 — А сколько брали с клиента?
 — Не меньше пятисот.
 — Несправедливо. Куда же остальные деньги девались?
 — У администраторов оставались. Они, наверное, ещё с кем-то делились.
 — С хозяйкой?
 — У Ларисы и без того денег хватает. Нужны ей такие копейки!
 — А в поликлинике тебе сколько платят?
 — Последний раз получила тысячу двести.
 — А по медицинской линии что, никак не подработать?
 — У меня не получилось.
 Акулов всегда считал, что надо проституцию узаконить. Раз уж нельзя её искоренить (да и нужно ли это делать — спорный вопрос), то выгоднее, причём выгоднее со всех точек зрения, легализовать. Определённые места для занятий, строгий медицинский контроль, учёт занятых женщин. Налоги, естественно. Пусть лучше платят в казну, чем всяким бандитам и Санькам-сутенёрам.
 — Давно ты там?..
 Ольга посмотрела на свои электронные часики и усмехнулась:
 — Сегодня ровно шесть месяцев. Я в так называемом резерве — вызывают из дома, когда много работы.
 — А что же в основной состав не перейдёшь?
 — Клиенты предпочитают более молодых.
 — Ну, внешностью тебя Бог не обидел.
 — Спасибо. — Ольга приняла комплимент с достоинством, удивительным для такой ситуации. Впрочем, Акулов ведь не издевался, говорил искренне.
 — В тот день было много работы?
 — Нет, но Санёк меня вызвал, потому что Громов заказал сауну. Обычно он парился один или два раза в неделю и, когда был не с женой, всегда звал девчонок. Но никогда ни за что не платил. Я, кстати, раньше никогда его не видела, но фамилию знала — предупреждали, что есть такой клиент.
 — А почему он никогда не платил?
 — Не знаю. «Крыша», наверное. Хотя Лариса, по-моему, и сама кого угодно разведёт.
 — Значит, «субботник»?
 — Куда ж без него? Приехала… Позвал он меня. Что ещё рассказать? Сделала ему… два раза.
 Говоря, она смотрела Андрею в лицо, а он почувствовал желание отвернуться. Приди он с ребёнком в поликлинику — и с чистым сердцем доверил бы его Ольге. Заведующий, кстати, сказал, что она очень хороший специалист. Чуть ли не лучший. А при других обстоятельствах сам бы постарался с ней познакомиться. Можно быть уверенным — остался бы доволен знакомством. И ни опыт, ни интуиция не подсказали бы, чем она занимается в свободное от медицинской практики время.
 — Он странный какой-то был.
 — Странный?
 — Напряжённый. Нервный. Даже когда шутил. Скажет что-нибудь — и ждёт, что я засмеюсь, а у самого веко дёргается. Он не раздевался, так и был все время в спортивном костюме, только… только брюки спустил. Но я заметила на его спине пластырь. Спросила, в чем дело. Знаете, у меня это профессиональное. Спросила и пожалела. Подумала, что разозлится… А он только усмехнулся и сказал, что его хотели убить. Ещё какую-то фразу такую ввернул, типа пословицы. Я точно не помню.
 — Не пословицу, а поговорку, наверное. Сказал, что он — парень не промах?
 — Да, точно! Надо же… Откуда вы знаете?
 — У нас везде микрофоны стоят.
 — А-а-а… Да, он так и сказал. Я, конечно, не стала ничего уточнять. Но он сам потом добавил… Я не помню дословно, но что-то типа… Э-э-э, я парень не промах, это враги вечно промахиваются… Им меня не достать, но я знаю, что надо делать. Что-то такое примерно!
 — И как ты это поняла?
 — Никак не поняла. Многие хвастаются, когда выпьют. И не такое слыхала.
 — Бандиты хвастаются?
 — Не, в этой бане бандитов почти не бывает. В основном, всякие бизнесмены. И… — Ольга посмотрела на Андрея с сомнением.
 Он догадался:
 — Менты?
 Проверяя догадку, описал внешность зам начальника 13-го отделения Саши Борисова, своего давнего врага. Ольга кивнула:
 — Приезжал раза два. Неприятный тип…
 — Это точно.
 — С ним ещё один был. — Она обрисовала наружность второго клиента. Память у девушки оказалась фотографической, словарный запас — очень ёмким. Шурик Сазонов угадывался моментально. — Этот получше, весёлый такой. Анекдоты рассказывал. И пушку свою в бассейн уронил.
 — Хорошо, хоть не выстрелил…
 Акулов припомнил последнюю беседу с Сазоновым. Шурик божился, что на территории ФОК никогда не был. Разве что проезжал мимо…
 — Когда я уходила, Громов сказал, что, может быть, я его вижу в последний раз.
 — Что?
 — Так и сказал.
 — Он имел в виду, что может погибнуть или что никогда больше не станет пользоваться твоими услугами?
 — Я не поняла. Но, по-моему, он остался мною доволен. Я отношусь к этому как к обычной работе. Пусть она мне и не нравится, но должна быть какая-то ответственность. Стараюсь все делать как можно лучше.
 — Хм… — Акулов покачал головой. Пытался понять. И не совсем понимал. Проклятое совдеповское воспитание! — Домой сразу поехала? Или ещё задержалась?
 — Санёк сказал, что работы больше не будет. С ним поболтала, потом сходила в тренажёрный зал на полчасика… Когда уходила, столкнулась с одним человеком. Чуть дверью его не прищемила, поэтому и обратила внимание. Мне кажется, он шёл к Громову.
 — Почему?
 — Все спортивные группы уже отзанимались, да и не похож он был на спортсмена. В сауне — Громов, русскую парную тоже закрыли. Куда он ещё мог идти?
 — Может, хотел просто узнать…
 — Нет, у него другой вид был.
 — Опиши.
 — Моего роста, немолодой… — Как чуть раньше Сазонова, сейчас, столь же подробно, девушка обрисовала внешность Калмычного. — Он на машине приехал. Оранжевая иномарка. Я в них не разбираюсь, но там спереди эмблема такая приделана, я запомнила. Могу нарисовать.
 Акулов достал авторучку.
 На салфетке, прорывая стержнем тонкую бумагу, Ольга довольно точно изобразила эмблему «фольксвагена»: круг, на шесть частей разделённый пересекающимися прямыми линиями. Задав несколько вопросов, Акулов уточнил и модель.
 — Номер, случайно, не разглядела?
 — Я уже думала. Не могу сейчас вспомнить. Может быть, позже?
 — Сразу позвони, — Андрей положил на стол визитную карточку.
 Ольга повертела визитку, прочитала вслух:
 — Оперуполномоченный группы по раскрытию умышленных убийств… Все, что я говорила, нужно будет опять повторять? Или вы на магнитофон пишете?
 — Не пишу. Если понадобится — я тебя вызову.
 — А в поликлинику вы сообщите? — спросила и затаила дыхание. Смотрела мимо Андрея. Визитка в пальцах дрожала.
 — Не сообщу. Но с работой тебе надо что-то решать. Знаешь, все-таки это вещи несовместимые. Даже в нашей стране.
 — А что вы сказали заведующему? Вы ведь у него спрашивали про меня?
 — Не беспокойся.




 Глава шестая


 Группу захвата возглавлял Катышев.
 Одно это вносило нервозность. А тут ещё внешние обстоятельства: позднее время, плохая погода, полная неопределённость с тем, как долго операция будет длиться.
 Всем хотелось поскорее освободиться.
 Захватывать собрались беглого громовского водителя Кирилла.
 Адрес раздобыл Акулов. Каким образом — никому не сказал. Даже Катышеву, хотя тот и очень настаивал. Андрей вообще был против того, чтобы Бешеный Бык участвовал в задержании. Не та ситуация, чтобы подключать тяжёлую артиллерию. Всего-то делов — приехать, взять парня за шкварник и доставить в отдел. Чтобы там вежливо поговорить. Но Катышев, припомнив, что Кулебякин удрал из больницы, решил непременно участвовать.
 Всего собралось пять человек.
 Адрес находился в соседнем районе. По телефону предупредили местный отдел, что собираются немного «пошуметь», и выехали на место, в народе прозванное «Полем дураков». Добрый километр между трех больших домов, с четвёртой части ограниченный проспектом. Кусты, канавы, мусор, полное отсутствие фонарей. Метель и температура минус пятнадцать. Посреди «Поля» одиноко темнели два флигеля, отстроенных пленными немцами более полувека назад. По одному парадному входу, по два этажа, по четыре квартиры на этаже. Эркеры и двускатные крыши, крытые железным листом. Свет горел всего в паре окон. От порывов ветра кровля грохотала так, что было слышно в машине, припаркованной на окраине «Поля».
 За рулём сидел Катышев. Он же достал постановление на обыск и, включив верхний плафон, в очередной раз прочитал:
 — Дом шестнадцать, корпус один, квартира седьмая. Кутателадзе Вероника…
 — Вероника? А почему не какая-нибудь Манана?
 — Она русская, просто замужем за грузином была. С девяносто восьмого не живут вместе, но до сих пор не разведены.
 Вероникой звали девушку Кулебякина. Про неё узнали не много. На четыре года старше бой-фрэнда, работает в каком-то ларьке, привлекалась к административной ответственности за нарушение правил торговли. Владеет двухкомнатной квартирой и «жигулями» одиннадцатой модели.
 — Вон её тачка стоит, — прищурился Катышев.
 Акулов подивился зоркости шефа. Сам он мог разглядеть только заснеженный контур машины, чуть выделенный светом, падающим из окна на втором этаже. За занавеской мелькали какие-то тени. Было невозможно разобрать, сколько человек в комнате. Но, кажется, среди них были и девушка, и мужчина плотного телосложения.
 — Дома они, — уверенно определил Катышев. — Сейчас обломаем им праздник. Серёга! Сходи на разведку…
 Один из оперативников покинул тёплый салон катышевской «десятки».
 Акулов проводил его сочувственным взглядом.
 — Как-то раз ловили мы мошенника, — вспомнил Катышев. — Ты, Андрюха, в это время сидел. Мужчина кинул две конторы, торговавшие туалетной бумагой. Чего смеётесь? Они убытков почти на миллиард насчитали… Да, вот и я говорю, обкакаться можно! Вычислили мы, что этот кидала отсиживается у любовницы. Встали под адрес, стали ждать, когда он выйдет из хаты. Или придёт — не было ясности, где он конкретно находится. Нас четверо, в двух машинах. Ствол только у меня одного… Одну тачку к подъезду поставили, вторую подальше. Сидим, ждём. Суббота, на улице плюс двадцать пять, кругом бабы голые ходят. А мы сидим, паримся и боимся даже стекла опустить, чтобы внимание не привлечь. До ночи досидели. Приезжают два джипа, из них вываливают десять братков и оцепляют весь двор по периметру. Жара — а они в куртках. Некоторые руки держат за пазухой. Выходит мошенник, садится в джип и уезжает. Охрана за ним. Мы обтекаем… Как потом выяснилось, его в казино возили играть. На следующий день мы подготовились основательно. Четыре тачки, автоматы. Сами представляете, какая злость взяла! Если б не воскресенье — ОМОН пригласили. Опять сидим, ждём. Предвкушаем… Под утро уже выясняется, что он давно в хате. Мимо нас проскочил, а мы прозевали. Не ожидали, что он пешком будет, да ещё с какими-то дурацкими цветами. Короче, после долгого скандала любовница его нам дверь открыла. Ищите, говорит, никого у меня нет. Однокомнатная квартира, спрятаться негде. И в окно, вроде, не мог ускакать. Баба стоит на своём; одна я. Невиноватая… Тут я отодвигаю от стенки кровать. Сантиметров на тридцать. Отодвигаю, значит, хочу под неё заглянуть — а она сама сдвигается обратно. К стенке. Приподнялась так немного, подрожала и встала на место. Надо было видеть это зрелище! До сих пор смех разбирает…
 — Путаешь ты все, Василий, — сказал Андрей. — Не сидел я тогда, а с тобой вместе квартиру обыскивал. Это все до деноминации было, поэтому и насчитали миллиард.
 — Да? Может, я чего и подзабыл… Ну, где там наш Мата Хари?
 Фигура разведчика то пропадала в темноте, то высвечивалась фарами проезжавших машин. Было видно, как он, подойдя к углу дома, пытается разглядеть указатель. Потом скрылся в парадном.
 — На хрена его туда понесло? — прокомментировал Катышев.
 Минут через пять разведчик вернулся. Сев в машину, отряхнул с меховой шапки и с пальто снег. Отдышался и сказал:
 — Все в цвет. Только в хате много народу.
 — Шумят?
 — Не похоже на пьянку. Но Кирилл есть, стопудово. Я слышал, как его баба позвала…
 — Если вы полчаса ломитесь в дверь, и вам не открывают, а за дверью слышно гудение, значит: а) там без вас гудят; б) это трансформаторная будка, — Катышев, перечисляя, загибал пальцы на правой руке. — Какая там дверь?
 — Никакая.
 — Отлично… Номер у машины посмотрел?
 — «Восемь-шесть-девять». Совпадает, да? Давно стоит, колёса в землю вросли. Странно, что не разворовали. Даже магнитолу не сняли.
 — Вспомни, как называется это место… Так, будем делиться. Там окна на две стороны? Значит, Володя и Женя остаются снаружи. Остальные — со мной.
 Подъехать на машине вплотную к дому не удалось, остановились перед столбом, вкопанном в середину дорожки. Можно было поискать другой путь, но ББ уже не терпелось размяться, и он выключил двигатель:
 — Пошли! Я первый, но остальным тоже не расслабляться. Работаем… вежливо!
 Дверь с цифрой «7», действительно, не представляла серьёзной преграды. Один врезной замок, щели с палец шириной, дохлый косяк. «Глазка» не было, звонок не работал. Катышев плотоядно улыбнулся: он любил все ломать, когда его не пускали.
 Для начала постучал вежливо.
 Голоса в квартире смолкли.
 И только. Другой реакции не последовало.
 Катышев постучал снова, погромче.
 Отозвалась женщина. Голос был молодым, но шарканье, с которым его обладательница приблизилась к двери, наводило на мысль о старости и таблетках.
 — Кого надо?
 — Кирилла позови, — невнятным голосом потребовал Акулов.
 — Счас!
 Шарканье возобновилось и стихло: женщина ушла в комнату.
 Катышев многозначительно посмотрел на Андрея.
 Андрей пожал плечами: рано торжествовать, ещё могут быть неожиданности.
 Время тянулось. В глубине квартиры кто-то переговаривался. Акулов присел на корточки, пытаясь заглянуть в щель. Кроме ободранной стены коридора ничего не было видно. Расслышать, что говорят, также не удавалось. Одно не вызывало сомнений — внутри несколько человек.
 Выпрямившись, Акулов покачал головой, давая шефу понять, что шпионская затея не удалась.
 Шеф потрогал пистолет в поясной кобуре. Набычился и громыхнул кулаком по двери так, что весь дом зазвенел.
 Результат не заставил себя долго ждать.
 — Кого надо?
 — Кирюху!
 — А ты кто?
 — Андрей.
 — Ну и на х… пошёл!
 Катышев начал стремительно багроветь. Шея, ладони, затылок. Лицо запоздало по сравнению с другими частями тела, зато приобрело совершенно устрашающий оттенок.
 Два шага назад. Ещё два. Плечо нацелилось на дверь. Последовал мощный рывок.
 — Откройте, милиция! — рявкнул он уже в полёте.
 Дверь оказалась не заперта.
 Он её не только открыл, но и проломил в средней части.
 Посыпалась штукатурка.
 Бешеный Бык пролетел коридор, снося на своём пути все преграды. Полет был прерван стеной дальней комнаты. В стену перед собой Катышев впечатал двоих мужиков. О них теперь можно было долго не беспокоиться. Разве что «скорую» вызвать.
 — Атас!
 Зазвенело стекло.
 Акулов, ворвавшийся вслед за начальником, зафиксировал женщину, оседающую вдоль стены коридора. Действительно, молодая… Только какая-то серо-зелёная.
 Окно комнаты было распахнуто. За ним что-то мелькнуло, Акулов не успел распознать что. Но догадался, когда с дивана к окну метнулись двое парней. На одном были только трусы, на другом — спортивные брюки. Розовые, с дыркой на заднице.
 Перед окном они столкнулись. Сила удара была велика, но «трусы» не моргнули и глазом. Вскочили на подоконник и, с треском оборвав занавеску, обрушились вниз.
 Второй был менее ловок и замешкался при подъёме. Посмотрев вниз, задрожал. Ноги, повинуясь команде, шагнули. Руки, управляемые рефлексом, уцепились за раму. Верхняя оконная петля оторвалась, и парень повис в воздухе, суча ногами и взывая о помощи. Слов было не разобрать, но силе чувств, передаваемых голосом, позавидовал бы хороший актёр.
 Парень был тщедушен и весил немного, но затащить его обратно стоило неимоверных усилий. В какой-то момент Андрей подумал, что не удержит. Мельком заметил, как на снегу возле дома зеленеет квадрат сорванной занавески. Оглянулся: Катышев, оставив за спиной два недвижимых тела, боролся с кем-то ещё. ББ подмога не требовалась. Захват, бросок… Упав с таким звуком — быстро не поднимаются. Остальных не было видно, видимо, нашли противников во второй комнате.
 Акулов, наконец, втащил парня обратно в комнату.
 Спасённый смотрел круглыми глазами и трясся. От него можно было ждать чего угодно, но не атаки.
 А он взял и атаковал. Замахнулся хилой рукой и попытался ударить.
 Андрей уклонился от невесомого кулака и саданул парню в челюсть.
 Розовоштанный шлёпнулся на диван, и глаза его закатились. Ввалился живот, на рёбрах натянулась грязная кожа. Можно было звать студентов медвуза и изучать анатомию не хуже, чем на скелете. Анатомию и наркологию — обе руки были испещрены «дорогами» от инъекций.
 Андрей посмотрел на свой кулак. Пожалуй, не стоило бить так сильно. А если б дал в печень — последствия могли быть самыми плачевными…
 Сопротивление было сломлено. Подводя итоги сражения, Катышев прошёлся по квартире, вышел на улицу. Вернулся только через пятнадцать минут:
 — Два урода упало. Одному ничего, а второй ногу сломал. Слышь, хозяйка, давай одеяла, пока он там совсем не околел.
 Женщина в квартире оказалась только одна. Та самая, что подходила к двери. Только опытным взглядом можно было определить, что ей не больше двадцати пяти лет. И вряд ли исполнится хотя бы двадцать семь. Героин уже наложил свой отпечаток. Может, где-то наркоманию и лечат, но Акулов про такие счастливые случаи только в газетах читал. А вот видеть трупы наркотов, которых помнил ещё детьми или подающими надежды юношами, приходилось более чем регулярно. Недели не проходило без них. А иногда и по три за день выходило…
 Квартира представляла собой типичный притон. Грязь, вонь, тараканы, пустые шприцы и закопчённые ложки, в которых приготовляли раствор. Героина, правда, не отыскалось. Еды — тоже.
 — Эй, Вероника, показывай, кто здесь Кирилл! — приказал Катышев, когда с заботами о пострадавшем было покончено.
 — Там, — наркоманка указала на шкаф.
 И в наступившей тишине отчётливо прозвучал шорох за плотно закрытыми дверцами.


* * *

 — Я женился на ней только ради карьеры.
 — Честно?
 — Клянусь.
 Обнажённые мужчина и женщина лежали в кровати. На потолке спальни было закреплено зеркало. В нем отражалось мятое постельное бельё, сброшенное на пол одеяло и довольные лица.
 Несколько минут назад любовники были на вершине блаженства.
 Сейчас им тоже было очень неплохо. Лишь один червячок точил сочное яблоко наслаждения.
 Имя ему было страх.
 Страх перед тем, что их связь станет известной. Этого допустить было нельзя, но оба сознавали, что такой секрет не удастся сохранить вечно. Рано или поздно тайное станет явным.
 Они по-разному готовились к неминуемому разоблачению.
 Адвокат Мамаев готовил линии обороны.
 Александра Громова надеялась, что разоблачение не состоится. А если уж оно произойдёт, то последствия будут щадящими.
 — Твоя карьера зависела от неё?
 — От её папы. Если бы он не замолвил словечко, был бы я до сих пор следаком в РУВД.
 — По крайней мере, ты честен.
 — Я ведь люблю тебя!
 Мамаев так давно привык кривить душой, что теперь уже и сам зачастую не понимал, когда говорит правду, а когда врёт. Посмеиваясь, называл это профессиональной деформацией. Врачи рискуют подхватить вирус гриппа, он заразился вирусом лжи. Серьёзных неудобств это не доставляло. Было бы не в пример хуже, если бы он обрёл способность говорить только правду и ничего, кроме правды. У американцев был такой фильм, тоже про адвоката. Мамаев очень смеялся, когда смотрел.
 В отношениях с Александрой он сам многого не понимал. Чувство было ярким и мгновенным. С юности привыкнув рассчитывать каждый шаг и подчинять желания рассудку, он давно был уверен, что застрахован от опасных душевных порывов. Зачем связываться с замужней женщиной, когда вокруг так много свободных? Какая может быть любовь в тридцать семь лет? Глупости все это…
 Однако он потерял голову.
 Познакомились они год назад. Одной из подружек Александры потребовался адвокат. Дело было пустячное, справился бы любой начинающий, но Громов сослался на занятость и от просьбы жены отмахнулся. Тогда Александра обратилась к знакомым, и те посоветовали иметь дело только с одним из мэтров «золотой дюжины» — так, неофициально, именовали элиту городского корпуса правозащитников.
 Деловые отношения стали перерастать в личные. Громова долгое время держалась неприступно. Мамаева это только подстёгивало. Может быть, сыграла роль его мания красть вещи из-под носа хозяев? Правда, до сих пор дело ограничивалось ручками и зажигалками. Но факт неоспоримый — узнав, кем является муж Александры, Мамаев только крепче закусил удила.
 И однажды она покорилась…
 Это произошло в октябре, когда Громов на три недели уехал из города.
 Мамаев ожидал, что охладеет после нескольких встреч. Чувства — чувствами, но что в ней такого, чего не могут дать остальные? Ничего абсолютно. Все как у всех. И в первый раз снимая с неё лифчик, он уже думал о том, как бы поделикатнее впоследствии разорвать отношения.
 Одним разом не ограничились. Второй, пятый, пятнадцатый… Мамаев сам себе удивлялся, не в его правилах было встречаться с одной и той же любовницей третий месяц подряд.
 Убийство Громова заставило протрезветь. Он неожиданно осознал, как близко подошёл к краю пропасти. С одной стороны, теперь не нужно бояться рогатого мужа. С другой — все только усугубилось. Друзья погибшего начнут присматривать за вдовой. Она, освободившись, будет строить планы на будущее, и кто знает, какие мысли зародятся в её голове. Чего доброго, захочет развести его с женой — а в планы адвоката такой вираж совсем не входил. Неизвестно, за что шлёпнули Громова. А вдруг убийцы мужа захотят порешить и любовника? А если это Александра заказала супруга? А если кто-то, прознав об их связи, подумает, что адвокат таким способом избавился от соперника?
 От таких мыслей кругом шла голова, ни работать, ни заниматься любовью совсем не хотелось. И если в работе иногда можно было схалтурить, то с Александрой этот номер не проходил.
 Так что какой уж там червячок в яблоке удовольствия — стая птиц разнесла весь дивный сад!


* * *

 …Глядя в зеркало над кроватью, адвокат продолжал с блаженным видом улыбаться.
 И доулыбался до того, что прослушал вопрос. Женщина толкнула его локтем:
 — Ты о чем думаешь?
 — О нас, дорогая.
 — Я говорю, похороны послезавтра.
 — Я помню.
 — Будет много народу… Мне почему-то кажется, что его убили свои.
 — Ты это знаешь, или тебе только кажется?
 — Откуда я могу знать? Мы с ним не обсуждали дела. Но я уверена, что он догадался, кто стрелял в него у подъезда. Видишь ли, если бы он по-настоящему боялся опасности, то отправил бы меня с дочкой из города. Есть место, где мы могли спрятаться. А он нас оставил… Значит, был уверен, что опасность невелика. Рассчитывал все уладить. Я не понимаю, зачем его понесло в эту чёртову баню. И как его сумели так легко подловить…
 — Теперь этого никто не узнает.
 — Думаешь, никого не найдут?
 — А кто станет искать? Уголовке такое не по зубам. Разве что друзья постараются…
 Александра покачала головой:
 — У него здесь не осталось настоящих друзей. Кто куда подевался. Многие умерли. Тем более, что он почти не занимался делами. Говорил, что денег нам хватит, а ему надоела вечная нервотрёпка. Какой-то его знакомый давно живёт в Мексике, и Вася всерьёз подумывал перебраться к нему. Так что те, кто соберётся на похороны, не будут за него мстить.
 Мамаев мысленно перекрестился.
 — Я хочу уехать, — неожиданно сказала Александра, — и начать все сначала. Мне этот город никогда не нравился.
 — В Мексику? — улыбнулся Мамаев.
 — Пока не решила…


* * *

 …Прощание не заняло много времени.
 На лестнице Мамаев облегчённо вздохнул. Кажется, проблемы начинают решаться. Что самое приятное — решаются сами собой. Так и должно быть у везучего человека.
 Машину адвокат ставил подальше от дома. Страховался по старой привычке, хотя сейчас в этом уже не было острой необходимости. Квартиру для встреч предоставляла подруга Александры. Та самая, которой некогда потребовался защитник. Она о многом догадывалась, но ничего не знала точно. Пока они встречались — присматривала за ребёнком и вешала лапшу на уши пареньку из «ветеранов локальных конфликтов», приставленному для охраны вдовы. Права Сашка, не осталось у погибшего настоящих друзей, иначе позаботились бы о её безопасности как следует, а не ограничились бесполезным мальчишкой.
 Адвокат сел за руль. Двигатель новой иномарки не требовал прогрева перед началом движения, но, в силу многолетней привычки, Мамаев все равно ждал несколько минут, прежде чем включить скорость.
 Руки положил на баранку, привалился к боковому окну. Улыбнулся отражению в зеркале. Включил очистители лобового стекла.
 Рядом притормозила машина. Боковым зрением Мамаев заметил, что это грязная отечественная развалюха, в кабине которой находятся двое мужчин. Заблудились, что ли, хотят дорогу спросить?
 Открылась дверь, вышел мужчина. В правой руке он что-то держал.
 «Зонтик», — подумал Мамаев.
 И больше подумать ничего не успел.
 Человек направил на него пистолет с длинным стволом.
 Выстрелы были бесшумны.
 «Дворники» продолжали смахивать с лобового стекла снежную крошку…


* * *

 Двое мужчин молча поднялись на пятый этаж. Они знали, где находится нужная им квартира, и не тратили время на разглядывание номеров.
 Чтобы отмычками вскрыть замки, ушло меньше минуты. Перекусывать цепочку не пришлось — Александра, проводив адвоката, её не накинула.
 Петли провернулись без скрипа.
 В ванной шумела вода.
 Стоя под душем, Громова напевала.
 Один мужчина, пониже ростом, остался в коридоре. Второй быстро обследовал кухню и комнаты. Вернувшись, отрицательно покачал головой: никого.
 Невысокий кивнул и взялся за ручку двери ванной комнаты.
 Шум воды смолк.
 Продолжая напевать, Александра растиралась полотенцем. Маленькое помещение было заполнено паром. Капли стекали по кафельным стенам и занавеске. Зеркало запотело. Женщина промокнула его углом полотенца. Потом наклонила голову, чтобы вытекла попавшая в ухо вода. Зажмурилась…
 А когда открыла глаза, не смогла удержать вопль ужаса.
 В зеркале отражался человек в длинном чёрном пальто и шапочке-маске.
 Он перешагнул порог.
 На руках блестели медицинские перчатки.
 Через тонкий материал просвечивали волосы и взбухшие вены.
 — Не надо! — она прижала полотенце к груди и попятилась.


* * *

 …На улице зажглись фонари.


* * *

 Акулов открыл дверцы шкафа.
 Внутри лежало существо.
 Человеческое…
 Андрей не видел Кулебякина даже на фотографии, но с одного взгляда понял, что существо в шкафе не имеет к водителю Громова ни малейшего отношения.
 Даже пол сразу не определить.
 — Кто это? — Катышев с грозным видом обернулся к хозяйке.
 — Кирилл, — уверенно ответила она.
 Не соврала, это было сразу заметно.
 — Какой Кирилл? — по инерции спросил ББ; уже не только Андрей, но и он догадался, что с адресом вышла накладка.
 — Брат мой.
 — А тебя как зовут?
 — Антонина. А вы сами откуда? В отделении нас все давно знают…
 Брат зашевелился и приподнял голову. Такого мутного взгляда Акулов не видел ни у кого.
 — Хоть знаешь, какой сейчас год?
 — Днсто… сьмой.
 Брат был одет в свитер и брюки, лежал на тряпьё. Вместо подушки — солдатский треух с пятном на месте кокарды. По голове, преодолевая бугорки и впадины сальных волос, бежал таракан. Судя по размерам и степени наглости — мутант, переживший ядерную катастрофу. Не замечая насекомого, человек сунул под себя руку, извлёк крепенькую приплюснутую бутылочку и приложился к горлышку прежде, чем Акулов успел помешать. Хватило одного глотка. Щёлкнув красной пластмассовой крышкой, человек прижал сосуд к груди и отключился. Акулов рассмотрел этикетку:

 «Средство для регенерации кожи и заживления ран. Содержание спирта не менее 60%».

 — Он что, все время здесь спит?
 — А что? Нам не мешает. Диван-то один!
 Катышев уже изучал паспорт хозяйки:
 — … Антонина Иванна… Семьдесят шестого года рождения… Кстати, брательнику твоему сколько лет?
 — Осенью в армию.
 Катышев нашёл страницу с пропиской:
 — Дом шестнадцать, корпус два, квартира семь. Ну! А здесь ты что делаешь?
 — Как что? Живу. Просто у нас на двух домах таблички висят одинаковые. Давно уже. Нашу разбили, вот жилконтора и перевесила с первого корпуса лишнюю. Праздник какой-то был, они и решили сделать покрасивее. Губернатор, что ли, обещал приехать.
 — Приехал?
 — Нет. А табличка осталась. Мы даже депутату нашему жаловались, когда он просил, чтоб за него пошли голосовать. Обещал помочь. Третий год уже ждём…
 — Тогда почему здесь машина стоит?
 — Какая машина?
 — Зелёная!
 — А-а-а, так это Веркина, из соседнего дома. Она её недавно продала. С первого этажа люди купили.
 Катышев, глядя на Антонину, долго ничего не говорил.
 Она забеспокоилась и обернулась, проверяя, не стоит ли кто сзади, кому ББ может подать глазами какой-нибудь знак. Сзади никого не оказалось, тогда она присмотрелась к начальнику повнимательнее и угадала вопрос, который он ещё не успел сформулировать:
 — Почему они в окна попрыгали? Так это наши с Кириллом знакомые. Не, вы не подумайте чего плохого! Просто испугались немножко… Я тоже сначала не поняла, что вы из милиции. Решила, что бандиты наехали.
 — За героин задолжала?
 Девушка жеманно улыбнулась.
 Катышев плюнул и отозвал Акулова в коридор:
 — Не, ты прикинь, как получилось!
 — Бывало и хуже.
 — Черт с тем, что бывало. Меня пугает то, что будет дальше.
 — Надо идти к Веронике. Вызовем местных, пусть дальше расхлёбывают с этим притоном.
 — Они спасибо не скажут.
 — Сами виноваты, что бардак развели. И куда околоточный смотрит?
 — А то ты, Василич, не знаешь! Напомни, я покажу тебе, куда…
 — Мы столько шума подняли! Кирилл давно уже свинтил. И баба его дверь не откроет.
 — Думаешь, они умнее нас? Сомневаюсь. А за дверь я спокоен. Войдём.
 Катышев усмехнулся:
 — Предлагаешь повторить дубль? Я-то крепкий, а вот стены могут не выдержать! Дай «трубку», я свою в кабинете оставил.
 — У меня пейджер.
 Катышев отправился искать телефон, чтобы позвонить в территориальное отделение.
 Акулов вздохнул: «Солнце клонилось к закату, но на поле дураков продолжалась работа…»


* * *

 Вероника Кутателадзе оказалась девушкой очень красивой.
 Только голос её подводил. Неприятный, как будто простуженный. Пока она молчала — глаз было не оторвать. Натуральная блондинка с короткой причёской, живые светлые глаза, идеальная линия губ. Тонкая футболка туго облегала твёрдую грудь, ноги начинались от макушки. Но стоило ей открыть рот, как возникало желание заткнуть уши.
 Она открыла дверь, не удивившись.
 — Кирилл дома?
 — Придёт.
 — Мы подождём.
 Комната, в которой они расположились, выглядела уютно. Новых вещей почти не было, последнюю крупную покупку сделали лет пять-восемь назад, но мебель и занавески подобрали со вкусом, лишние предметы не раздражали, полировка блестела, а с дивана, перед тем как усесться, не пришлось смахивать крошки и пыль.
 Вероника удалилась на кухню, пришла с кружкой чая и забралась в кресло с ногами. Угадав, что Катышев — старший группы, обращалась только к нему:
 — Кирилл вляпался во что-то серьёзное?
 — Нам с ним надо поговорить.
 — Это связано с убийством его начальника?
 — Он об этом рассказывал?
 — Говорил, что его самого чуть не пристрелили.
 Акулов отметил, что девушка уже имела дело с милицией, и не только из-за просроченного товара или отсутствующей лицензии на торговлю. По уголовным статьям она не привлекалась. Скорее всего, Вахтанг Гивиевич Кутателадзе, до сих пор считающийся мужем и прописанный в адресе, где-нибудь пошалил. Кражи из квартир или автомобилей — обычная специализация грузинских этнических группировок. Жаль, что не успели покопаться в его прошлом. Хотя, что бы это дало? Пустая трата времени на удовлетворение своего любопытства. Во всем ковыряться — никогда до сути не докопаешься.
 Разговор увял. Вероника допила чай и ушла помыть кружку.
 — Сейчас поставит на окно сорок два утюга, — усмехнулся ББ, — и Кулебякин поймёт, что явка провалена. Ты веришь, что она не знает, куда он пошёл?
 — Вполне допускаю.
 — И почему всяким уродам такие девки классные достаются?
 Андрей пожал плечами.
 Катышев взял со столика журнал. На глянцевой обложке улыбалась Памела Андерсон, избавившаяся от силиконовых вставок. Катышев, приценившись, щёлкнул пальцем по её обнажённой груди:
 — Раньше она мне нравилась больше.
 — Подай жалобу в Голливуд.
 Девушка вернулась, включила телевизор и опять села в кресло. Пробежав по каналам, выбрала кабельный. Зазвучали бравурные позывные ток-шоу «Туда-сюда». Под шквал аплодисментов на сцене появился бессменный ведущий в белом костюме и полосатой рубашке.
 — На Вилли Токарева похож, — заметил ходивший в разведку Серёга.
 Акулов сонно кивнул. Дремота подкралась неожиданно. Когда-то, будучи школьником, он был уверен, что сидеть в засадах очень романтично и волнительно. Какой может быть сон? Сплошные нервы и адреналин! Оказалось — наоборот. По крайней мере, в большинстве случаев.
 Телеведущий улыбался, Андрей клевал носом.
 — Итак, мы продолжаем нашу программу! Наступило время ваших любимых «Четырех пластмассовых масок»! Ситуация, о которой мы сегодня поговорим, просто неразрешима! Молодой человек является любовником лучшего друга своего отца! Его отец спит с дочерью друга и ждёт её совершеннолетия, чтобы взять её в жены. Ни родители, ни дети даже не подозревают о поступках друг друга! Отношения накаляются, кипящие страсти готовы перехлестнуть через край! Итак, встречайте наших героев. Вот они, все четверо, уже выходят на сцену! Громче аплодируйте нашим героям, громче!
 Андрей хотел посмотреть на людей в пластмассовых масках, но не сумел разлепить веки. Несколько секунд он ещё что-то слышал, потом мысли перенесли его во вчерашний день, и Акулов уснул.


* * *

 Хозяйка ФОК Лариса позвонила, как только он переступил порог кабинета.
 — Мне нужен Акулов, — голос звучит напористо.
 — Слушаю. — Андрей садится за стол, включает лампу.
 — Волгин просил, чтобы я с вами связалась. Моя фамилия Бурденко.
 — Нам надо встретиться.
 — Запросто! Вы можете приехать?
 — Приехать? — Андрей бы предпочёл обратный вариант. А напарник, кстати, мог бы и предупредить, что связался с Ларисой. — Могу попытаться…
 — Тогда запоминайте адрес. Центральный парк, центральная аллея. Ровно в полночь я буду ждать на третьей скамейке с северной стороны. Приходите один. На голове у меня будет белый платок. Купите цветы, георгины, и держите их в левой руке.
 Не успевает Андрей удивиться, как из трубки доносится смех.
 — Поверили? Зря! Я буду через пятнадцать минут. Кабинет тот же самый?
 Связь прерывается. Андрей чешет в затылке: нечего сказать, энергичная девушка!
 Он включает электрочайник, курит, потом встаёт у окна. Лариса приезжает на спортивной машине. Сигналит и что-то кричит, приспустив боковое стекло, после чего постовой безропотно открывает ворота и пропускает машину во двор. Хлопает дверца, Лариса быстро движется к крыльцу РУВД. Распахнутый полушубок, короткая юбка, сапожки на таком каблуке, что неясно, как она управлялась с педалями. Постовой смотрит вслед, поправляет на плече ремень автомата. Его лица не видно, и Акулов не может понять, этот ли сержант дежурил, когда приезжали Громова с адвокатом, или другой. Как они осуществляют пропускной режим? Ориентируются на длину женских ножек? Или пользуются старым правилом советских вахтёров: если человек уверенно проходит через «вертушку», значит, он — свой?
 Дверь она открывает без стука:
 — Это я. Вызывали?
 Высокая, загорелая. Волосы с рыжеватым оттенком, длинная рваная чёлка зачёсана направо, отдельные пряди достигают уголка рта. Помада неяркая, как и весь макияж. Она в нем, по большому счёту, не нуждается, и без того производит эффект. Красивой не назовёшь, но запомнишь надолго. Вот только манеры несколько вульгарны.
 Сумку и полушубок бросает на стулья, садится в кресло — кожаное, глубокое. После того, как в кабинетах диваны держать запретили, Волгин его где-то раздобыл, чтобы можно было отдохнуть во время дежурства. Мимоходом одёрнув юбку, осматривается. Отмечает перемены:
 — Второго стола раньше не было. И компьютера. Выдали?
 — Свой.
 — Монитор староват.
 Кладёт руки на подлокотники. Ноги вытянуты, с одного сапожка капает вода, второй почему-то сухой.
 — Как поживает Серёжа Сергеевич?
 — Серёжа Сергеевич? — Андрей усмехается.
 — Ага. Я так удивилась, когда он позвонил! Сто лет его не слышала. И не позвонит, и не напишет. Хоть бы повестку к 8 марта прислал! Уж думала — забыл, завяли помидоры… Он отдыхает?
 — Да, в отпуске.
 — Счастливый человек! А мы, значит, о Громове… Рассказывать все?
 — Обязательно.
 — Тогда кофе налейте. И, может быть, будем на «ты»?
 Они выпивают по две чашки. Лариса говорит так, словно отрепетировала дома весь текст. Акулову почти не приходится задавать уточняющие вопросы.
 Физкультурно-оздоровительный комплекс создавался как своего рода клуб. Несколько занятых людей скинулись, чтобы обзавестись местом, где всегда можно поиграть в теннис, побаловаться с железом, выпить с приятелем кружку пива и попариться в баньке. Первоначально вообще не планировалось пускать туда посторонних. Ларису привлекли к делу, потому что она была в этой компании своя, имела деловую хватку и располагала свободным временем. Идея была хороша, но её воплощение не совпало с задуманным. Девяносто процентов времени комплекс простаивал, занятые люди и поначалу посещали его слишком редко, сказывалось не слишком удобное месторасположение, а потом случился дефолт, и о спортивных интересах многим из них пришлось надолго забыть. Если бы не Лариса, то ФОК давно бы закрылся. Она сумела сохранить убыточное предприятие, а со временем достигла и порога рентабельности.
 Изначально Громов не входил в число «своих». Два года назад Лариса про него и не слышала, но позже он кому-то помог, был введён в круг и постепенно стал завсегдатаем. Действительно, никогда ни за что не платил. Лариса полагала, что смогла бы вынудить его раскошелиться, но не видела в этом необходимости. Наведя справки выяснила, что в определённых ситуациях Громов может оказаться полезен. Ущерб от его бесплатных посиделок был невелик, так что… Нет, его помощь ни разу не пригодилась, все проблемы Лариса решала сама. Разве что однажды он выкинул из бани пьяного посетителя, да как-то сопровождал её на переговорах с должниками, отказывавшимися платить. Это было давно и не может иметь отношения к происшедшему.
 Касательно убийства Лариса ничего сообщить не могла. Собиралась в тот день приехать, но задержалась по делам. Если бы была в комплексе во время стрельбы — может, что-нибудь и узнала бы. Хотя вряд ли. Громов не стал бы делиться ни своими планами на будущее, ни подозрениями по поводу первого покушения. А под пули она бы не полезла.
 Вот, в общем, и все…
 Жалко мужика.
 Ребёнка — ещё больше. А вот жену, то есть уже вдову — не очень.
 — Что так неласково?
 — А за что мне её ласкать? Вышла за кошелёк, наставила рога…
 Акулов припоминает свои впечатления от общения с Громовой. Рога, конечно, дело житейское. И адвокат вокруг увивался… Но делать столь категорических выводов он бы не стал.
 Лариса видит его сомнения. Усмехается:
 — Я, конечно, свечку не держала. Но глаза у меня в полном порядке. Женщины такие вещи чувствуют, вам этого не понять. Не думали, кстати, что это Александра могла постараться?
 — Ради наследства?
 — Разве это слабый повод? Деньги и свобода. Громов, конечно, миллионером не был, но и на паперти не стоял. Людей и ради меньших денег убивали.
 — Ты сама в это веришь?
 — Не очень. Но и отбрасывать такую версию не стала бы. Проверьте, если знаете, как. Конечно, она сама не взрывала и не стреляла, но могла найти каких-то людей. Крутых друзей у неё нет, могла подписать только кого-то совсем постороннего. Как бы ей самой, дуре, теперь голову не оторвали.
 — Что из себя представляет Кирилл?
 — Водила? Фуфло! Не знаю, на какой свалке Громов его подобрал. Дерьмо человек. Ненадёжный. У меня всегда, когда его видела, настроение портилось. Слышала, он от ваших сбежал? Может быть, испугался. А может, и знает чего-то! Если найдёте — говорите с ним жёстко. Таких не надо жалеть. Кстати, у него есть двоюродный брат. Отморозок полнейший! Один раз его видела… Такая дебильная харя!
 — Где брат живёт, знаешь?
 — На кой оно мне? В гости ходить?
 Вторая чашка допита. Больше кофе не хочется. Чувствуя изжогу, Акулов потирает живот. Лариса смотрит с сочувствием.
 — Администраторы у тебя все судимые?
 — Ага! Специально беру… Нет, один Санёк. Правда, кроме него, временно никого не осталось. Но он парень нормальный. Я в людях хорошо разбираюсь, жизнь научила. Так что в Саньке я уверена. Обратно за решётку он не хочет. Теперь у меня вопрос, можно?
 — Валяй.
 — Откуда ты про Ольгу узнал?
 — Догадался.
 — Так и подумала. Хорошая девка.
 — Хорошая.
 — Помогла?
 — Нет. А она что-то знает?
 — Даже про «фольксваген» не рассказала? — Лариса усмехается. — Я ведь её до тебя допросила. Рекомендовала держать рот на замке… Иваныч на этом «фольксвагене» ездит, директор завода. Я тебе позвоню, когда узнаю про него больше. И про Кирилла. Без меня, чувствую, вы за ним будете до второго пришествия бегать. Мне обещали завтра днём сказать адрес, где Киря дохнет. Думала сперва его сама потрясти, да ладно, подарю вам… Только учти — я тебе из-за Волгина помогаю. Он просил, а иначе бы я не стала ни с кем говорить.
 — Никто ничего не узнает.
 — Надеюсь. С Ольгой ты сегодня виделся? Слушай, только сейчас догадалась — это ты её до дома подвозил? На тёмной «восьмёрке»?
 — Следила, что ли?
 — Ну да, очень надо! Просто проезжала мимо случайно.
 Лариса опять усмехается:
 — Вижу, она произвела на тебя впечатление. Переживаешь за бедную девочку? Мы, кстати, с ней одногодки. Не похоже? А ведь ко мне жизнь тоже не всегда лицом поворачивалась… Ладно, можешь не переживать, подыщу ей какую-нибудь приличную халтуру. Она ведь не хочет из своей поликлиники уходить. А то давно бы место нашла…


* * *

 Акулова разбудил сигнал пейджера. Протирая глаза, услышал диалог Катышева и хозяйки:
 — Где у вас туалет?
 — В коридоре найдёте.
 Катышев вышел. По телевизору продолжалось шоу «Туда-сюда». Люди в масках наперебой откровенничали, зал организованно аплодировал. Ведущий сиял, улыбка у него была министерской.

 «У нас все нормально. Позвони, когда освободишься. Целую, Виктория».

 Андрей воткнул пейджер обратно в держатель на поясе.
 Юра Лапсердак договорился с водителем «скорой», но и Акулов не хотел остаться в стороне. Собирался приехать в больницу, помочь. Все планы спутал звонок Ларисы: она выполнила обещание и сообщила адрес Кирилла. Андрей спросил и про Иваныча, но она рассмеялась: «Не все сразу!» Для того, чтобы получить санкцию на обыск, потребовалось почти пять часов. Прокурор Воробьёв, очевидно, от большого ума, ввёл очередное собственноручное дополнение к Уголовно-процессуальному Кодексу. Он отказывался санкционировать постановление, если к нему не прикладывалась справка из жилконторы о лицах, прописанных в адресе. Зачем? Одному Воробьёву было известно. Но он твёрдо стоял на своём. В результате Акулов не успел помочь сестре, а задержание Кулебякина оттянулось на поздний вечер.
 Катышев все ещё был в туалете, когда в дверь позвонили. По характеру звонка было ясно, что пришёл кто-то свой.
 Дождались!
 — Вы сами откроете? — спросила хозяйка совершенно спокойно.
 — Откроем, — Акулов вскочил с дивана. — А вы будьте здесь, что бы ни произошло.
 В тот момент, когда оставалось последний раз провернуть головку замка, опять заверещал пейджер. На улице или в машине его сигнал был слабо слышен, сейчас же грянул подобно трели милицейского свистка.
 Акулов распахнул дверь, ожидая увидеть спину убегающего Кирилла.
 Кулебякин стоял и моргал. Выражение его лица было не то чтобы радостным, но вполне дружелюбным. В левой руке покачивался пакет с продуктами. Сквозь полиэтилен выпирали углы картонных упаковок, торчало горлышко «Монастырской избы».
 Просто Кирилл туго соображал.
 Сообразив, взревел и попытался шмякнуть Андрея пакетом.
 Андрей уклонился, бутылка взорвалась от удара о стену.
 Получилась безобразная свалка. Иногда бывает очень трудно одеть наручники на человека, который этого  действительно не хочет. Разве что сперва отдубасить его до лежачего состояния, а потом надевать.
 Кирилл не хотел. Он не пытался больше наносить удары, но и завести руки за спину не давал. Сил для этого у него было достаточно.
 — Вы чего, пацаны? Ну чего вы? Блин, осторожней, я ведь раненый!
 Возиться или уговаривать можно было до бесконечности. Ситуацию перевернул расслабляющий удар по голени. Один, другой… После того, как Андрей изо всей силы вмазал пятый раз, Кулебякин охнул и сдался.
 Потом сидел на полу коридора, ожидая, когда закончится обыск квартиры. Вытирал пот с лица плечом. Потел он изрядно… Вероника по-прежнему держалась спокойно, зато Кирилл, как только видел её, начинал волноваться:
 — Сука, это ты меня сдала? Ничо, я скоро вернусь. Выйду — поговорим!
 Катышеву эти крики надоели, и он, дождавшись, когда никого рядом не будет, провёл с задержанным разъяснительную работу.
 Кулебякин оказался понятливым. Выступать перестал, сидел тихо и только чаще прикладывал голову к плечу.
 Обыск результатов не дал.
 Вышли на улицу. Шесть человек поместиться в машину не могли. Предполагалось, что двое оперативников, живущих в этих краях, после задержания пешком отправятся домой.
 Они уже хотели прощаться, но Акулов опередил. Подталкивая к «десятке» Кирилла, громко сказал:
 — Василич, открывай багажник! Как думаешь, сперва лучше в бункер, а потом в лес, или наоборот?
 Задержанный вздрогнул.
 Акулов ткнул его кулаком в спину:
 — Будешь знать, как на ментов нападать!




 Глава седьмая


 Лариса встретилась с серьёзным человеком.
 У него было мало времени.
 Встреча происходила в машине, припаркованной на одной из тихих окраинных улиц. Прежде чем допустить к серьёзному человеку, охрана тщательно обыскала Ларису. Пришлось стоять, опершись на багажник, пока дотошный бодигард ощупает бедра и грудь. Несколько раз, сантиметр за сантиметром. Пальцы у него были сильные. Результатом остался доволен. Улыбнулся и распахнул заднюю дверь:
 — Прошу вас!
 Прежде чем сесть, Лариса внимательно на него посмотрела. Он опять улыбнулся. Глаз за чёрными стёклами очков было не видно.
 Дверь мягко захлопнулась, отгораживая от внешнего мира. В салоне было нежарко, градусов тринадцать-пятнадцать. Передние места пустовали, магнитофон выключен.
 — Добрый день, — сказал мужчина с лёгким кивком.
 Стекла очков без оправы блеснули.
 Лариса ответила.
 Договариваться о встрече пришлось через цепочку посредников. Это заняло больше двух дней. Поначалу человек отказал в рандеву, потом согласился уделить четверть часа. Свой рассказ Лариса подготовила дома и начала говорить сразу после приветствия. Уже на третьей фразе мужчина её остановил:
 — Я все это знаю. Что ты хочешь?
 Ответ был также подготовлен заблаговременно. Он должен был понравиться авторитету:
 — Мне нужно знать, что происходит. Не люблю, когда кто-то решает свои проблемы на моей территории, а я не в курсе событий.
 — На твоей территории? — Стекла блеснули, брови поползли вверх.
 — Это мой клуб. Я не хочу, чтобы рядом с ним кого-то взрывали. Тем более людей, к которым я хорошо отношусь. И хочу быть уверенной, что в следующий раз взорвут не меня.
 Мужчина жестом показал: достаточно, я все понял. Опустив голову, углубился в раздумья. Сидел вполоборота к собеседнице, отгородившись кожаным подлокотником, вытянув ноги так, что ей почти не оставалось места для своих.
 Лариса ждала.
 Коричневый костюм в едва заметную полоску, плотно облегающий шею белоснежный воротничок. Мягкий обманчивый голос, очки — зрение он посадил в лагерях, где провёл лет пятнадцать. Поверить в это было непросто — человек сильно изменился с тех пор, как последний раз сидел на скамье подсудимых. Сейчас он был одним из теневых отцов города, человеком, от слова которого иной раз зависело больше, нежели от распоряжения губернатора. О его прошлом Лариса слышала мало, и достоверным было лишь то, что наказания он отбывал за насильственные и имущественные преступления. Знающие люди предпочитали молчать, трепачи боялись ворошить эту тему.
 Заколка на его галстуке стоила больше десяти тысяч долларов. Выглядела она, можно сказать, неказисто и могла ввести в заблуждение даже опытного ювелира. Поэтому, видимо, и использовалась в качестве повседневной. Для торжественных случаев имелись другие, поярче. Бывший зек безделушки не покупал — ему их дарили.
 Лариса была уверена, что в просьбе он не откажет. Одно согласие на разговор уже означало, что тема ему интересна. А раз интересно — он впишется. Вопрос в том, какую плату потребует? Но Лариса была уверена, что не прогадает.
 Он поднял голову. Усмехнулся:
 — Твой клуб — и мой уровень. Ты разницу представляешь?
 Она не ответила. Что говорить? Поддакивать? Петь дифирамбы чужому могуществу?
 — Я подумаю, что можно сделать, — объявил решение влиятельный мужчина.
 Это означало: «Я сделаю».
 Лариса благодарно улыбнулась. Не сильно, без всякого подобострастия.
 — Говоришь, у тебя там всем нравится?
 Она этого не говорила, он сам так решил. Сказала только сейчас:
 — Пока никто не жаловался.
 — Ну-ну. Я заскочу сегодня проверить. Жди к двадцати одному.
 Аудиенция кончилась. Не прощаясь, мужчина отвернулся к окну. За тонированным стеклом двигались пешеходы. Обычные горожане, обременённые бытовыми заботами. На машину никто из них не смотрел. И уж тем более мало кто слышал про мужчину в тёмных очках без оправы — тогда как он, при желании, мог запросто поломать судьбу любого из них. Как уже ломал не один раз.
 Но при этом панически боялся операции по коррекции зрения и не выносил контактных линз.


* * *

 В физкультурно-оздоровительный комплекс Лариса приехала только в четверть девятого. Хотела пораньше, но не успела. На всякие рутинные дела ушло вдвое больше времени, чем планировалось. Хорошо, хоть на Санька можно было надеяться. Она позвонила и попросила все приготовить, он заверил, что сделает в лучшем виде. Обещал устроить и так, чтобы к назначенному времени в комплексе никого не было. Это не должно было вызвать каких-либо затруднений. Организованные группы занимались сегодня только до девятнадцати, а остальных посетителей можно спровадить, не утруждаясь лишними объяснениями. Достаточно слегка извиниться и сослаться на какую-нибудь техническую неисправность. Не придут больше — и черт с ними. Не для них, по большому счёту, это все создавалось.
 Как Лариса и думала, главный вход был закрыт. Крыльцо замело снегом — значит, администратор всех выпроводил больше часа назад. Сворачивая за угол, чтобы добраться до чёрного хода, Лариса подумала, что надо, наконец, подобрать Саньку сменщика. Сколько он уже без отдыха пашет? Другой бы давно возмутился…
 Тяжёлую дверь открыла сама. Выдирая из скважины ключ, за что-то там зацепившийся, обратила внимание, что на дорожке сильно натоптано. Следы были относительно свежие, в обе стороны. Странно — чёрным ходом пользовались очень редко. К Саньку приходили друзья? Или он сам куда-то выскакивал?
 Администратора за стойкой не было. Громко работал телевизор, шла музыкальная передача. На столе стояла кружка кофе, наполовину пустая, рядом лежал бутерброд с салом. Лариса потрогала кружку — чуть тёплая. И свиной жир на куске хлеба выглядел нагревшимся, размягчённым.
 — Александр!
 Прислушалась: тихо.
 Куда он мог подеваться?
 Вернулась в коридор, тронула дверь уборной: не заперто. Прошла в раздевалку.
 Шкафчик Санька был открыт. Пахло от старых ботинок на нижней полке, рядом блестел полиэтиленовый пакет со спортивным костюмом. «Плечики» для верхней одежды были пусты. К внутренней стороне дверцы был приклеен глянцевый разворот из «Плэйбоя». Лариса задержала на нем взгляд. Неизвестная девушка сильно кого-то напоминала. Усмехнулась, сообразив: модель была похожа на неё. Только лет на пять младше и причёска значительно проще. Ещё месяц назад фотографии не было, а значит, она не могла остаться от того, кто пользовался этим шкафчиком раньше.
 Красочная картинка оказала на Ларису успокаивающее воздействие. Она осторожно закрыла шкаф, выключила освещение и прошла в вестибюль. Ещё раз позвала администратора — безответно.
 В то, что случилось плохое, не верилось. Что могло с Саней случиться? Здоровьем Бог не обидел, благоразумием — тоже. Значит, ему потребовалось куда-то уйти. Плохо, что не оставил записку и не позвонил. Хотя… Она достала сотовый телефон. На дисплее было написано: «Звонков без ответа — 1». Номер не определён — значит, звонили не с «трубки». Посмотрела время: вызов поступил без пяти восемь. Она как раз ехала в машине и могла не услышать. Скорее всего, это Саня и был.
 Куда же он так сорвался?
 Сев за стойку, Лариса выключила телевизор. Посмотрела на кружку, опять потрогала пальцем. Бермудский треугольник какой-то… Хотела встать, чтобы проверить сауну, но не успела: подал голос телефонный аппарат. Не её сотовый, а обычный радиотелефон, «база» которого была прикреплена к стойке.
 — Алло! Физкультурно-оздоровительный комплекс.
 — Здравствуйте, простите, а Александра можно позвать? — послышался вздрагивающий женский голос.
 — Он вышел.
 — Вышел?
 — Да, скоро вернётся. Ему что-нибудь передать?
 — А-а-а… Не знаете, он домой сегодня придёт?
 — Да, около девяти.
 — Спасибо. Передайте, пожалуйста, что жена звонила.
 — Передам обязательно.
 Лариса улыбнулась и повесила трубку. Супругу администратора ей видеть не доводилось, но он рассказывал о ней много хорошего. Из тюрьмы его дождалась, домовитая, нежная…
 Улыбка сползла с её лица.
 Она почувствовала, что за ней наблюдают.


* * *

 Применять к задержанному крутые меры не пришлось.
 Разумеется, и про бункер, и про поездку в лес Акулов сказал исключительно с целью оказания незаконного психологического давления. Не было, не существовало в природе какого-то бункера, куда можно было бы вывезти Кулебякина. Лес можно было бы найти, но…
 Короче говоря, не поехали. Ограничились простым разговором. Акулов и Катышев против Кирилла. Устроились в РУВД в кабинете Андрея. Избитой схемы «добрый-злой» не получилось, для задержанного оба мента казались одинаково нехорошими: ББ олицетворял силу, Андрей — хитрость. Кого он больше боялся, было неясно. Но раскололся достаточно быстро. Минут десять хвостом покрутил, а потом начал излагать правду. Или что-то близкое к ней.
 — Из-за тебя человек на киче парится! — Катышев громыхнул кулаком по столу.
 Кирилл вздрогнул и заговорил торопливо:
 — А что я? Я не хотел! Просто так получилось. Я ж не нарочно!
 — Рассказывай, хватит сопли жевать.
 — Ну, мы с Петросычем из больницы поехали. Я рулил просто, а он говорит, что хвост, мол, за нами. Я присмотрелся — действительно, натуральная слежка. Говорю, что, мол, это менты могут быть… Извините! А Петросыч мне говорит, что надо проверить. Не поверил он про милицию. Говорит, что не может быть, что б один. И на джипе корейском. Не та, мол, машина. В милиции таких нет. А на своей тачке ни один лох светиться не будет. Да и ващще, говорит, если бы менты на хвост сели, то мы бы так просто их не углядели. Извините! Он же, который этот ваш, просто внагляк за нами катил. Чуть в бампер задний не тыкался! Я в зеркало посмотрел — а рожа у него чисто братанская! Ну и тоже подумал, что типа так не бывает. Сорвались мы от него, чисто ушли, но Петросыч номер запомнил. Узнал, на ком тачка числится.
 — Как узнал?
 — Через гаишника знакомого.
 — Что за гаишник?
 — А я знаю? Петросыч с ним разговаривал. По «трубе». Так, мол, и так, надо помочь. Ну и помогли, сказали все, чего надо. А что? У Петросыча много таких корешей. С ним и генералы здоровались…
 Кулебякин опустил голову.
 — Только не плачь, — предостерёг Катышев, — в камере будешь плакать. И хорошо, если только от воспоминаний. А не потому, что задницу на английский флаг разорвали. Дальше говори. Ну!
 Кирилл шмыгнул носом, сцепил между колен руки в замок и продолжил:
 — Короче, привёз я Петросыча в баню. Он мне адресок дал и сказал: проверь, что за птица. Ну, я и поехал.
 — На «мерседесе»?
 — Не, его же тот парень видел! У нас там, около бани, в гараже ещё одна тачка стоит. «БМВ» старая. Её я и взял. Чтоб незаметнее было. Ну приехал, где адрес на бумажке написан, посмотрел: джипа нет. Корейского, значит. Решил в подъезд зайти, квартиру посмотреть.
 — Зачем? Думал, там на двери фуражка милицейская приколочена? Или написано: «Здесь живёт Кеша-тамбовский»?
 — Ничего я не думал! Просто так решил посмотреть. Мало ли что? Никогда ведь наперёд не угадаешь, правильно?
 — Да, потом всегда так говорят. Посмотрел на дверь?
 — Посмотрел…
 — Какая она?
 — Обыкновенная. Деревянная, только крепкая. И с глазком.
 Описание совпадало. Акулов у Сазонова дома никогда не был, но Катышев незаметно кивнул: Кулебякин не врёт. Действительно, на этаж он поднимался.
 — Я ничего делать не стал, посмотрел просто. Решил в тачку пойти, обождать. Спустился, значит, а тут он навстречу идёт. В дверях прямо столкнулись! Я аж очумел! А он прям улыбается. И харя… Лицо, значит, такое прямо бандитское! Ну я и говорю, типа, что за дела, братан? Чего ездишь за нами? Если, говорю, вопросы какие — давай прям счас и решим. Чего, в натуре, тянуть? А он меня по матушке посылает. И руку за пазуху — р-раз! Я думал, там пушка. Во, думаю, сейчас прямо грохнет. Ну и рубанул его с перепугу… Я ж не знал, кто он такой!
 — Как ты его рубанул? — Катышев считал себя специалистом по рукопашному бою.
 — Как «как»?
 — Покажи.
 — Вот так… Примерно.
 — Неубедительно.
 — Ну, я точно не помню. Там же темно было!
 — А ты бил или сбоку смотрел?
 — Бил… Я что, отрицаю? Один раз ударил. Вот так. Честно! — Кулебякин опять сплёл пальцы в замок и весь подался вперёд, так что сидел теперь на самом краешке стула. — Упал он. Я на улицу выволок. Хотел пушку забрать, сунулся — а там ксива. Подумал, сначала, поддельная. Ну и решил взять, чтобы Петросычу показать. Он, думаю, разберётся. Приехал в баню, показал. Он сказал: выброси. А я не успел. Вообще забыл, когда шмалять начали! Знаете, как это страшно? Ужас какой-то… Я первый-то раз вспоминаю, когда Петросыча ранили, — страшно становится. А тут вообще жуть была. Очухался, только когда ваши приехали. Машина горит, мясом воняет. Петросыч, я вижу, мёртв. И мне в руку попали. Сначала-то ничего, а потом такая боль проняла! Думаю, ваши обыскивать станут, ксиву найдут — и все, полный амбец. Никому ничего не докажешь. Бросил подальше.
 — А из больницы чего убежал?
 — Как мне было не убежать, если эти двое, которые со мной ездили, прям так и сказали: ты, мол, у нас главный подозреваемый. Я объяснить чего-то хочу, а они только смеются. Нам, говорят, до балды твои оправдания, а вот опера из тебя все кишки вытянут, если сам не признаешься…
 Акулов мысленно помянул недобрым словом этих дуболомов из батальона патрульно-постовой службы. Кто их просил рты разевать? Даже если бы Кулебякин не убежал, такая болтовня могла здорово осложнить дальнейшую работу. Он мог испугаться и взять на себя то, чего не совершал. Или потребовать адвоката и до его приезда не вымолвить и полслова. Даже выговор конвоирам не объявить в связи с неопределённостью процессуального статуса Кулебякина на тот момент. А если и объявить — что толку с этой бумажки? Эффективнее морду набить. Но и этого, по понятным причинам, не сделаешь.
 — Значит, Сазонова ты один отоварил?
 — А с кем же?
 — Это мы у тебя спрашиваем — с кем?
 — Один я был! Честно!
 Врать Кирилл умел плохо. Акулов повторил вопрос в более жёсткой форме. Добавил:
 — Если мы что-то спрашиваем, это не значит, что мы не знаем правильного ответа.
 — А зачем тогда?
 — Чтобы проверить твою искренность. Итак?..
 — Никого со мной не было.
 — Врёшь!
 — Почему?
 — По глазам видно.
 — Мало ли, что вам кажется…
 — Не кажется. И потом, на такие дела в одиночку не ходят.
 — Да какие дела?! Вот, ей Богу… Никаких дел, поговорить просто хотел. А дальше все случайно получилось. Он в карман, я — хрясь по репе!
 — Не пожалеешь потом? — спросил Катышев. — Ладно, тогда проехали. С кем Громов в бане встречался?
 — А я знаю?
 — Слышь, дятел, ты меня решил разозлить? У тебя это быстро получится. Ещё раз переспросишь — со стула грохнешься. Забыл, где находишься? Или не помнишь, что из-за тебя наш товарищ в камере парится? Быстро отвечай, чего спрашивают!
 — А за что он в тюрьму угодил? За то, что потерял ксиву? Но я же не знал, что у вас и потерпевших сажают!
 Акулов и Катышев переглянулись. Как-то раньше и не подумали, что для Кирилла, не знающего подноготной задержания Шурика, это выглядит, мягко говоря, странным. Действительно, человек пострадал от нападения неизвестных… или неизвестного, а его, вместо того, чтоб пожалеть, отправляют баланду хлебать. Скорее всего, Кулебякин вообще им не верит. Думает, на понт берут, угрожают расправой, чтоб раскололся быстрее.
 — Сазонов, кстати, прекрасно все помнит, — сказал Андрей осторожно, — и говорит, что ты был не один. Кому, по-твоему, мы должны верить? Нашему товарищу или тебе?
 — Он ещё не то вам расскажет! Один я был. Клянусь…
 — Неубедительно.
 Катышев поднял руку:
 — Андрей, давай не будем прыгать с пятого на десятое. Проехали пока эту тему. Сейчас про баню поговорим. Итак?..
 — Да не видел я, честное слово! Уезжал — никого не было, приехал — опять никого. Откуда я знаю, чем он там занимался? Может, баб местных драл! Их там всегда вертится уйма, хоть днём, хоть ночью… А если и виделся с кем, то мне не докладывал. Кто я такой?
 — Бодигард.
 — Кто?
 — Телохранитель… в пальто!
 — Да какой же я… авангард? Так, шоферил помаленьку! Петросычу охрана была не нужна, он никого не боялся. Один раз ехали ночью и увидели, как три пацана девку в машину заталкивают. Петросыч остановиться велел, вышел и накостылял всем троим. Даже не спросил ничего. Может, ихняя знакомая какая, или жена чья… Р-раз — и всех отоварил! Бабу мы потом домой отвезли, ревела она… А я — какой я боец? Уже не помню, когда последний раз дрался.
 Акулов, заметив ошибку Кирилла, не стал его уличать. Ещё будет время это сделать. А пока достаточно и того вывода, что в нападении он участвовал не один и, стало быть, врёт, но про посещение физкультурно-оздоровительного комплекса говорит правду: ему, действительно, неизвестно, с кем встретился Громов. Неизвестно, но он может догадываться.
 — Кто ездит на оранжевом «пассате»? — спросил Андрей, опережая начальника: тот, кажется, вознамерился отвесить Кулебякину оплеуху и заорать что-нибудь типа: «Не дрался? А как же ты Сазонова вырубил, гад?!»
 — Иван Иваныч, — без запинки отозвался Кирилл, — директор завода.
 — Ты его хорошо знаешь?
 — Он со мной почти не здоровается. Телефон его знаю. Мобильный.
 — Можешь продиктовать?
 Кулебякин быстро назвал цифры. Комбинация была сложной для запоминания, и Андрей уточнил:
 — Ничего не перепутал?
 — На память не жалуюсь.
 — Какие у них отношения?
 — У кого?
 — У них. У Петросыча с Иванычем. Или наоборот. Какие у них были отношения?
 — Понятия не имею. Честно! Дела, наверное, какие-то вместе крутили. Но я знаю одно…
 — Ну?
 — Если вы меня не посадите, то я расскажу, кто стрелял в Громова.


* * *

 За окном стоял какой-то мужчина.
 Он прижимался лбом к стеклу, но разглядеть его лицо Лариса не могла. Только контур плотной фигуры и шапку из пушистого меха.
 Что ему нужно?
 Кто это?
 Один из местных работяг, заблудившийся пьяница, сторож или случайный клиент, удивлённый тем, что комплекс закрыт? И давно он стоит?
 Лариса сидела, не зная, что предпринять. Вызвать милицию? Распахнуть дверь и спросить, что ему нужно? Ещё недавно она бы так и поступила. Кого бояться? Шальных налётчиков комплекс не может интересовать, с «братками» она бы договорилась, а любого алкаша смогла бы урезонить одним разговором.
 Но теперь, в связи с пропажей администратора, человек за окном пугал. Разбираться с ним не хотелось. Пусть мирно уходит…
 Какого рожна он пялится?! Не могло быть сомнений, что из темноты он хорошо видит все происходящее в вестибюле. Лариса пожалела, что не носит с собой пистолет. Последний раз она брала в руки ствол лет шесть назад. Казалось, лихие годы закончились и надобность в оружии отпала. Уж и не припомнить, когда последний раз была ситуация, при которой бы возникла надобность в пушке. Зря успокоилась. Рано… Надо было хотя бы здесь, в комплексе, держать какую-нибудь стреляющую железяку.
 Господи, откуда эти мысли?!
 Никуда Санёк не пропал, а ушёл в магазин. Мужик за окном ничего дурного не сделает. Просто не сможет. Дверь ему не взломать, на окнах решётки. У неё под рукой телефон. Даже если оборвут провода, она может позвонить с «трубки». Хоть ментам, хоть бандитам. И через пять минут здесь будет столько народа, что мужику, кем бы он ни был, небо с овчинку покажется.
 Все равно страшно.
 Почему?
 На какое-то мгновение Лариса отвела взгляд, а когда снова посмотрела в окно, за ним никого не было.
 Ушёл.
 Слава Богу!
 Она подождала, продолжая сидеть за столом. Ничего. Ни звонка в дверь, ни стука в окно. Только где-то очень далеко выла собака. Наверное, на Северном кладбище. Лариса нахмурилась, вспомнив, что это — плохая примета. Кажется, к покойнику. Перекрестилась и вышла из-за стойки. Пошла проверить сауну.
 Там все было готово к приёму гостей. Оставалось только достать из холодильника спиртное и закуски. Окинув взглядом продукты, она решила, что администратор ничего не забыл. Куда же он все-таки побежал?
 В бассейне, душевой и парилке свет был выключен. Санёк, она не один раз замечала, очень щепетильно относился к экономии электричества. Лагерная, что ли, привычка? Лариса щёлкнула выключателем и пошла раздеваться.
 Сбросив одежду, встала перед зеркалом. Повернулась к нему одним боком, другим. Выгнула шею, чтобы увидеть себя со спины. Результатом осталась довольна. Конечно, не двадцать пять лет и уж подавно не девятнадцать. Возраст старается взять своё, тем более, что только в последние годы жизнь Ларисы стала относительно спокойной и благоустроенной, а прежде, в первой половине девяностых, стрессов было больше, чем денег. Опытный глаз разглядит следы тех событий на её теле и лице, но все равно, ещё очень многим более молодым она даст немалую фору. В том числе и красотке с разворота «Плэйбоя». У модели, надо признать, грудь заметно изящнее, но общей индивидуальности не хватает. И опыта — того самого, который приобретается путём стрессов, старящих тело и душу.
 Чтобы не замочить волосы, Лариса надела прозрачную шапочку. Шлёпанцы брать не стала — в сауне и так было везде очень чисто. Перекинула через плечо полотенце и пошла в душевую.
 Грязь все-таки обнаружилась. На темно-сером ковролине комнаты отдыха она была незаметна, но босой ногой чувствовалась. Лариса наклонилась, разглядывая. Песчинки и ещё какая-то влажная гадость. В одном месте, другом, третьем… Кто-то ходил в уличной обуви. Осталось от последних клиентов? Или это Санёк второпях здесь натоптал? Для администратора это было не характерно, но ведь и рабочее место он никогда прежде без предупреждения не оставлял. Может, у него возникли какие-то личные проблемы, которые пришлось спешно решать?
 Лариса сделала очень горячую воду, встала под колкие струи. Постаралась отогнать тревожные мысли, но они все равно появлялись, сталкивались и, искрили. Подумала, что, может, была невнимательна к своему администратору. Доверилась чутью, успокоилась, посчитав, что подвоха от него ждать не придётся. Обычно она не ошибалась в людях, но, как ни крути, в глубину чужой души не заглянешь. Чем занимался Санёк в свободное время? Вряд ли ему хватало зарплаты на семью и учёбу. Должен был где-то крутиться помимо физкультурного комплекса. Почему она раньше не задумывалась об этом? Никогда не спрашивала о друзьях, не касалась темы судимости…
 От Санька мысли плавно перетекли к визиту влиятельного человека. Будет ли от него толк? То, что ещё днём казалось бесспорным, теперь вызывало сомнения. Мало ли, что согласился — на встречу. Ведь действительно, уровень его возможностей и её проблем несопоставим. Какой ему интерес ковыряться, терять время на дело, которое не принесёт денег ни в настоящем, ни в будущем? Днём объяснение было, сейчас оно казалось смешным. Что ему, сауну бесплатную негде найти? Или баб не хватает? Глупости… И то, что общий знакомый походатайствовал перед ним за Ларису может значить как очень много, так и вообще ничего. Попользуется тем, что само плывёт в руки, и на утро забудет об обещаниях.
 Через несколько минут Ларисе все же удалось взять себя в руки. Даже посмеялась над паникой, которую только что испытала. Ну что за глупости? Давно не девочка, знает, как себя вести в этой жизни. Когда в последний раз кто-то пользовался ей бесплатно? И сейчас не получится. Ни у теневого авторитета, ни уж, тем более, у администратора Сани.
 Вот только задерживается он как-то долго.
 Может, неспроста звонила жена? Все-таки у них грудной ребёнок. Сколько ему, пара месяцев? Больше? Лекарство могло срочно потребоваться. Ещё что-нибудь — а он уже столько времени сидит здесь, практически не сменяясь. И получает гроши…
 Услышать было невозможно, но Лариса все же услышала, как открылась дверь чёрного хода. А может, просто сквозняком по ногам пронесло. Так или иначе, но поняла: кто-то пришёл. А кто мог придти, кроме Санька?
 — Александр!
 Представила, как он заглядывает в душевую и видит её… Или, может, видел в окно, когда она грязь рассматривала — в очень любопытном, надо полагать, ракурсе. Покруче, чем та девчонка на фотографии.
 А где, кстати, он взял журнал? Вряд ли покупает на свои деньги. Клиенты, что ли, оставили? Так они сюда не журналы разглядывать приезжают…
 Лариса решительно закрыла кран. Сильно вытираться не стала, прошлась углом полотенца по рукам и плечам, завернулась в него и стянула купальную шапочку.
 Вышла из душевой.
 В комнате отдыха никого не было.
 Через полуматовое стекло двери было видно, что и в вестибюле никого нет.
 — Саша! — крикнула она громко и нервно.
 Хотела крикнуть ещё, но горло вдруг перехватило.
 По ногам тянуло холодом. Где-то открылась форточка. Или осталась незапертой дверь.
 По коридору к чёрному ходу шла медленно. Лампы на потолке противно гудели и мигали.
 Так и есть!
 Ещё издалека стало видно, что дверь приоткрыта. В замке наискось вниз торчал ключ. Зацепился так, что не вытащить. Как и у неё, когда она заходила. К головке ключа цепочкой был прикреплён пластмассовый брелок, реагирующий на человеческий голос. Санёк его сам где-то раздобыл и прицепил, чтобы ключ не терялся.
 Он пришёл и снова куда-то ушёл? Решил вынести мусор?
 Нет, теперь уже очевидно, что происходит что-то неладное…
 Могла бы и полчаса назад глаза раскрыть. Уже тогда все было очевидно. А она занималась самоуспокоением. Медитировала, черт побери!
 Шаги непроизвольно делались все медленнее и короче.
 Не доходя трех метров до двери, Лариса остановилась и свистнула.
 Тихонько свистнула, сипло. Почти неслышно.
 Но брелок услышал и отозвался. Разразился глумливым механическим смехом.
 Висел и смеялся, болтаясь на тонкой цепочке. То ли от своего внутреннего сотрясения раскачивался, то ли от того, что ветер бил в приоткрытую дверь.
 В щель летел снег.
 Перемигивались лампы на потолке. Казалось, они мигают в такт взрывам дурацкого смеха. И прекратили гудеть.
 Лариса намотала полотенце на груди в кулачок. Шла, волоча за собой одеревеневшие ноги. Никогда в жизни она так не боялась. Даже в те времена, когда приходилось ездить на «стрелки», заканчивавшиеся стрельбой.
 Взялась за железную ручку. Ладонь была влажная и горячая, так что холода металла Лариса не чувствовала. Потянула на себя, ожидая, что кто-то рванёт дверь снаружи.
 Представила: дверь распахнётся, а она — почти голая. В дурацком мокром полотенце. Босая. А перед ней — мужик. Тот самый, что заглядывал в окно.
 Никто ничего не рванул. Ключ провернулся легко. Лариса облегчённо вздохнула. И только сейчас обратила внимание, что брелок замолчал. Даже не заметила, как это произошло.
 Казалось, сердце выскочит из груди.
 Обратно шла быстро. Сжимала ключ, как драгоценную находку.
 Прошла мимо и раздевалок, и двери спортзала.
 Не почувствовала тёплый ковролин комнаты отдыха.
 Поскользнулась на кафеле душевой.
 И не закричала, увидев мёртвое тело.


* * *

 Машиной управлял Катышев.
 Акулов и Кулебякин сидели сзади. Кирилл был в наручниках. Он поморщился, когда их надевали, и заверил, что не собирается бежать. Андрей пропустил это мимо ушей и защёлкнул фиксатор. Первое время Кирилл делал вид, что ему очень больно, потом успокоился.
 Ехали уже минут двадцать. Штаб-квартира Громова располагалась довольно далеко от Северного райуправления.
 Акулов искоса посмотрел на задержанного.
 Кирилл, уставясь в окно, напряжённо думал. Угадать, о чем именно, было не сложно. Прерывая его мысли, Акулов спросил:
 — Ты так толком и не рассказал, как с Громовым познакомился.
 — А? — Кирилл встрепенулся. — С Петросычем? Это было почти год назад. Я тогда под условным сроком ходил…


* * *

 …Воровать нельзя.
 Не то, чтобы вообще, а сейчас. Если попадёшься — дадут вдвое больше.
 Кирилл это знает. По трезвянке даже лишнюю зубочистку в кафе не возьмёт. Но алкоголь все меняет. Недостижимое становится близким. Угрозы — пустыми. Бабы — доступными.
 Из-за них, то есть баб, все так и получилось.
 Сняли двоих, шатенку и рыженькую, с завитушками. Угостили: пиво, орешки. Денег не много, надо спешить. У другана есть свободная хата. Но бабы не спешат отправиться в гости. Сидят, хихикают над анекдотами, шушукаются между собой. Выбирают, наверное. А у Кирюхи с друганом все поделено. Сразу договорились, как только девок у стойки заметили. Они тогда пиво брали. Пришли в кабак, купили по «маленькой» и сели за столик у выхода — он один был свободным. Маленькими глотками пьют, сигарету на двоих курят. «Наши», — решил тогда друг, и Кирюха кивнул. «Тёмненькая моя». Кирюха опять согласился, но теперь посмотрел на девок внимательнее. Рыжая не в его вкусе. Толстовата. На животе целый пласт жира, грудь едва выступает. А ещё и светлые джинсы в обтягушку одела! Вторая-то — класс. Однако другану не поперечишь. По крайней мере, сегодня. На его бабки гуляют. И хата его. К Кирюхе — никак, там отец-алкоголик. Испортит весь праздник, даже если его в своей комнате запереть. Вот уедет летом на дачу — тогда да, тогда Кирилл развернётся. А пока надо терпеть. Соглашаться. И он соглашается с другом. Друг их быстро кадрит. У него такой опыт, какой Кирюхе не снился. Полгорода, наверное… Ладно. Сидят. Другая трещит без умолку. Все внимание на себя перетягивает. Кирюхе и слово не вставить. А если и получается что-то сказать — каждый раз невпопад. Понятно, что бабы определиться не могут. Обе на Кирюхиного кореша запали. Рыжая-то, оказывается, хоть и страшненькая, но поглавнее. Не уступает подруге. И та не уступает. Шушукаются между собой… Кирилл все мрачнеет. Пьёт водку. Друг полстопки, он — целую. И без закуси. Раз — и готово! Кирилл знает, что ведро может выпить и не окосеет. Но никто его доблести не замечает. Вообще его не замечают! Четвёртый — лишний. Уйти, может?
 Не уходит. Держит что-то за столом. И не напрасно, как оказывается через несколько минут. Пары определяются. Как и планировалось. Рыжая придвигается ближе к Кириллу. От неё пахнет духами. И потом. Говорит что-то. Кирилл отвечает. Вот те на! Прежде, что б ни сказал, — никто даже не улыбался. А теперь она хохочет без остановки. И придвигается все ближе и ближе. Вплотную. Бедро у неё мягкое и горячее. Кто говорил, толстая? Просто в теле. Жалко, водка быстро кончается…
 Берут ещё. И водки, и пива с орешками. Платят, конечно, не бабы. Друган делает Кириллу знаки, что деньги закончились. Надо по-быстренькому перемещаться в квартиру. Там есть заначка, до утра хватит. Кирилл кивает, что понял. Кореш тащит свою даму танцевать. А Кирилл целуется с рыжей. Здорово у неё получается! У Кирилла кружится голова. Он щупает её грудь, лезет под свитер. Там совсем жарко. И не разобраться. Он думал, один лифчик окажется — а там ещё что-то скользкое, шёлковое. Под него никак не залезть. Тогда Кирилл суёт руку ниже, под джинсы. Хорошо, что они на резинке. Только опять сплошной шёлк, никак не добраться до главного. Голова кружится…
 Рыжая, оказывается, следит за обстановкой. Честь свою, что ли, блюдёт? Ха-ха-ха! Отталкивает его, когда музыка тихнет. Типа мы так просто сидели. Говорит, чтобы вытер помаду. А Киря на руку дует, чтобы меньше болела — когда из штанов ейных эвакуировался, повернул как-то не так. Что-то хрустнуло — и заболело. Рыжая интересуется:
 — Больно? — и замечает татуировку; читает вслух: — ЛОРД.
 Ей смешно:
 — Зачем написал? Принц, что ли, какой-то?
 Он прямо опешил:
 — Не знаешь?
 Дуть перестаёт и смотрит презрительно… Думает, что смотрит презрительно, а как там на самом деле выходит, не знает — алкоголь мимику по своему перекраивает.
 Говорит с гордостью:
 — Это старинная воровская татуировка! Легавым Отомстят Родные Дети.
 Пёс его знает, старинная она, воровская, или какая. У бабы круглеют глаза:
 — Ты сидел?
 Он кивает: сидел. Думает, что б ещё такого сказать, но тут кореш со своей тёлкой приходит. Тоже в помаде весь. А у неё пуговички на блузке расстёгнуты и кружева чёрные в разрезе видны. Дышат оба, как паровозы. Кирилл аж позавидовал: его-то толстуха даже не раскраснелась толком.
 Друган, как выясняется, не только удовольствие получал, но и про общее дело не забывал. Уговорил свою переместиться в квартиру, навешал ей какой-то лапши, так что она, едва села за столик, стала рыжую обрабатывать.
 Та недолго ломалась.
 Оделись, идут. На такси денег нету. У баб, может, и есть, но они не предлагают. Жмутся друг к дружке, с каждым шагом на кавалеров все меньше внимания обращают. Ещё чуть-чуть — и вообще пожалеют, что в кабаке не остались. Если быстрым шагом, то минут десять идти. С бабами — вдвое больше. Дворами. Темно, ветер навстречу. Самый конец февраля, а холодрыга как в крещенские морозы.
 — Придумай что-нибудь, — шепчет друган.
 А что можно придумать? Прохожего бомбануть? Так не видно прохожих, вообще нет никого, кроме них, четверых. Да и стремное это дело, грабить — не угонять…
 Вот и решение!
 Перед домом стоит нужная тачка. Кирилл издалека видит: «БМВ» седьмой серии, модель середины восьмидесятых. Сейчас таких мало осталось, так что если всерьёз угонять, с продолжением, то гаишники на первом же посту тормознут. Но им-то нужно только до дома доехать, а не гнать к перекупщикам!
 — Стойте здесь, — командует Киря. — Айн момент!
 — Поедем в таксо, — хихикает друг; он что-то читал и помнит фразы из классики.
 Девчонки молчат. Может, и не одобряют чего-то, однако остановить не пытаются. Холодно, вьюга. Темно. Алкоголь в крови.
 Друг снова хихикает. Беспричинно. Кире бы сообразить, что друган уже очканул, что подельник из него никакой, но он занят. Думает, как тачку сподручнее взять. Инструментов-то никаких, только ножик в кармане, да отмычка одна, она из кармана в дырку упала и болтается за подкладкой; уже больше года болтается, даже на суд в этой куртке ходил и забыл её вытащить…
 Сигнализации нет. По крайней мере, ничего не мигает. Вряд ли на этой старой машине стоит что-то хитрое. Вблизи видно, что денег у хозяина не густо: там и сям ржавчина, вмятины, «лобовик» треснул…
 Открыл.
 Стоит, ждёт, по сторонам смотрит.
 Тихо.
 А сердце стучит как в тот раз, когда менты повязали. Под заказ тачку брал, новую, с самого утра чувствовал, что может вляпаться. И вляпался!
 Садится за руль, наклоняется, чтобы разобраться в проводке. Темно, но ему свет не нужен, на ощупь все делает. Был бы трезвый — успел. Не, тогда бы вообще не полез. Но если бы полез, то успел, однозначно!
 Откуда он взялся?
 То есть понятно, откуда — из парадняка выскочил.
 Но совершенно бесшумно!
 Надо было хоть дверь запереть, а Кирилл, дурья башка, так и ковыряется с открытой. Даже ногу левую за порог свесил.
 По ней и ударили. Дверью.
 Больно-то как!
 Звезды из глаз летят, а мужик дальше молотит.
 Киря рукой прикрывается, да не прикрыться ему. Он локоть налево — кулак справа летит. Он в другую сторону — а удар опять неожиданный.
 О том, чтобы сопротивляться, и речи нет. Живым бы уйти!
 С этой мыслью и теряет сознание…
 Друган задаёт стрекоча, только пятки сверкают. Спустя месяц Кирилл с братом его отмудохают и поставят на серьёзные бабки, но пока он счастлив, что сумел унести ноги и не считает своё бегство постыдным.
 Брошенные им бабы не долго теряются. Рыжая дёргает тёмненькую за рукав, тащит за угол дома. Как на заказ, сразу подворачивается машина. Частник долго торгуется, прежде чем открыть для них заднюю дверь. На сиденьи они жмутся друг к дружке, но теперь уже не от холода…
 Только проехали дом, как со двора выруливает «БМВ». Устремляется следом. Четыре жёлтые фары бьют по глазам. Девушки щурятся. Рыженькая просит водилу ехать быстрей, он чуть прибавляет. Она стискивает кулачки, понимая: древнему «москвичонку» «бомбу» не сделать,
 Ясно, как божий день, что это — погоня.
 «БМВ» сокращает дистанцию медленно. Виден водитель. Кроме него, в салоне никого нет. Иногда фонари бросают свет на его лысый череп. Лицо сосредоточенно.
 Скорость под шестьдесят. «Москвич» едва держится на скользкой дороге, мотор надрывается. «Бомба» все ближе. Сдвигается во второй ряд, прибавляет.
 Рыжая охает. Она живо представляет, как «БМВ» сталкивает их на обочину. Скрежет металла, яркая вспышка взрыва. Огненный «гриб» над местом трагедии.
 «БМВ» проносится мимо.
 Лысый водила не смотрит в их сторону.
 У девчонок истерика. Рыжая начинает икать, слезы текут у обеих…
 На повороте «москвич» уходит направо, огибая жилой массив. «БМВ» ещё долго виден, свет мощных фар мелькает среди деревьев.
 Зачем его понесло в лес?
 Любительницам лёгкого «съёма» узнать это не суждено…


* * *

 …Кирилл приходит в себя.
 Он лежит на снегу. Руки связаны. Больно. Лицо залито кровью. Открывать глаза страшно.
 Слышится голос:
 — Тебя пытать, или сам все расскажешь?
 Страшный голос. Никогда бы его не слышать!
 Киря разлепляет глаза.
 Мужчина стоит у сосны. Руки в карманах, воротник поднят. Без головного убора. Когда говорит, изо рта идёт пар. «БМВ» у него за спиной. Фары погашены, но и от луны света достаточно. Крышка багажника поднята.
 Вокруг лес. Справа погуще, налево — редеет, переходя в обширный пустырь. За пустырём видны дома. Один, второй… Много! Выше — и ниже, «точечные» и длинные. Горят окна, лают собаки, перемигиваются светофоры. Там тепло. И не страшно. Там сейчас жрут, смотрят телевизор, пьют водку и трахаются.
 А он лежит на снегу…
 Кирилл рассказывает все без утайки.
 Человек подходит ближе. Лысый череп, пар изо рта. Руки в карманах. Он их не вынул ни разу. Даже не пошевелил. Как будто их вообще нет.
 Страшно до ужаса.
 Кирилл вжимается в землю. Штаны сзади промокли насквозь, но он этого не чувствует.
 В голове только одна мысль.
 Человек наклоняется ниже. Смотрит в глаза.
 Какие глубины — или низины — он там увидел? Кириллу не суждено этого узнать никогда.
 — Будешь работать со мной, — говорит Громов. — Я из тебя сделаю человека.
 Кирилл кивает. Мелко и быстро.
 — Для начала ты бросишь пить. Навсегда…


* * *

 Рассказ Кулебякина занял минуты три. О попытке угона не прозвучало ни слова. Кирилл озвучил версию знакомства, которую для него сочинил Громов: дескать, бывший «афганец» из жалости взял под крыло оступившегося парня.
 Катышев фыркнул:
 — Да на хрена ты ему сдался? Опять гонишь лажу!
 — Петросыч часто повторял, что я похож на солдат, с которыми ему пришлось воевать.
 — Ну-ну… — Катышев покачал головой. — Ладно, Сусанин, куда дальше рулить?
 — Почти что приехали. Видите тот высокий дом?
 — Ну.
 — Слева заезд. Только осторожней, там яма. Семнадцатый этаж.


* * *

 В бассейне почти не осталось воды.
 Странно, что Лариса не слышала, как она вытекала.
 Крови было мало, и выглядела она неправдоподобно. Словно кто-то просыпал рядом с трупом чуть-чуть марганцовки.
 Труп лежал лицом вниз. Лежал или плавал — Лариса не могла разобрать.
 Чёрная куртка, чёрные брюки. Ботинки казались очень большими. Полы куртки и концы штанин вяло шевелились в утекающей зеленой воде.
 Пахло так, как всегда пахнет в бассейне. Даже в маленьком.
 Что-то выпирало из-под левой лопатки трупа, натягивая блестящую кожу куртки.
 Лариса поняла, что это рукоятка ножа.
 В парадную дверь позвонили.


* * *

 — Здесь сигнализация, — предупредил Кулебякин.
 — Так отключай!
 Кнопочки пискнули, когда Кирилл вдавил их своими грубыми пальцами. На электронном табло высветилось «542». Высветилось и погасло.
 — Скользящий код, — в голосе Кулебякина слышались нотки гордости. — Сменяется после каждого открывания. Умеют же за бугром делать!
 — Рекламную паузу не объявляли. — Катышев толкнул его в спину: — Показывай, где твоя кассета спрятана.
 Две комнаты, побольше и совсем маленькая. Мебель стандартная, как в приличном офисе. Довольно чисто — ни мусора на ковролине, ни грязной посуды на кухне.
 — Ты прибирался?
 Кулебякин молча кивнул. Уборка, в его понимании, была не тем делом, о котором правильный пацан должен заявлять во всеуслышание.
 Дверь кабинета Громова была приоткрыта. Акулов удивился. Почему-то он думал, что в штаб-квартире все, что можно, окажется запертым на замки.
 Письменный стол с двумя телефонными аппаратами, «директорское» кресло. На стене размешены фотографии. Большинство снимков освещали «афганскую тему». Громов узнавался не сразу: полтора десятилетия назад у него была густая, хотя и очень коротко стриженая, шевелюра. Горы, танки, люди в камуфляже. Сколько из них сейчас живы?
 — Нет кассеты, — растерянно сказал Кулебякин. Андрей, услышав это, вышел из кабинета в большую комнату.
 Катышев смотрел на парня с подозрением:
 — Опять что-то крутишь?
 — Да что мне крутить! Она вот здесь оставалась…
 Широкий кожаный диван, трехсекционная стенка, два кресла, компьютерный стол с техникой последнего поколения. В стол вмонтирован небольшой сейф. От любопытной уборщицы такой защитит, от серьёзных воров — никогда. Они не станут тратить время на взлом замка, а целиком вывернут металлический ящик из деревянной утробы стола и унесут, чтобы вскрыть в надёжном месте. Сейчас сейф был пуст. На глазах Катышева Кирилл открыл его ключом, который вытащил из-под подушек дивана.
 Акулов присел на корточки, посмотрел. Дверца сейфа не имела видимых повреждений, замок работал исправно, без заеданий.
 — Сколько ключей всего?
 — Один. Второй мы потеряли.
 — Ключ все время в диване хранили?
 — Нет. Это я последний раз его туда положил. А до этого он на полке валялся, вон там, рядом с книгами. Ничего ж ценного здесь не держали; и от кого прятать? Чужие сюда не ходили!
 Прозвучал звонок в дверь. Вздрогнули все.
 — Открывай, — приказал Катышев. — Станешь финтить — пристрелю на хрен, понял?
 Кулебякин кивнул, шагнул к коридору, остановился и поднял скованные руки на уровень груди:
 — Может быть, снимете?
 — Перебьёшься.
 Акулов и Катышев встали в кухне. ББ достал пистолет. В зеркало, висящее на стене коридора, они видели Кулебякина и могли контролировать его действия. Катышев ещё раз предупредил:
 — Не шали. Молча запускаешь всех, кто пришёл. Запускаешь — и в сторону. Дальше мы разберёмся. Все понял?
 Кулебякин кивнул и потянулся к замку.
 — Не нравится мне все это, — шепнул Катышев. — Кого черт принёс?
 Оказалось — охранников. Их было двое, постарше и помоложе. В чёрной форме с нашивками «SECURITY. ЧОП „Наполеон"» и в беретах. У молодого головной убор был того же цвета, что и форма, у старшего — зелёный, с непонятной кокардой и с кисточкой, к которой была приторочена автоматная гильза. Несколько минут назад, когда заходили в дом через подземный гараж, он сидел в сторожевой будке и поздоровался с Кириллом кивком. Кивнул и сейчас:
 — А-а, это ты? Забыл выключить?
 — Что?
 — Как что? Сигнализацию.
 — Выключил.
 — А у нас тревожка прошла. Может, замыкает где-нибудь? Дай-ка я посмотрю…
 Он буквально оттеснил Кирилла с порога и сунулся было за дверь, посмотреть на табло охранной системы, но заметил наручники и остановился:
 — Что это?
 Катышев шагнул в коридор:
 — Спокойно, милиция.
 Охранник, видимо, знал про смерть Громова, а потому истолковал «браслеты» на руках Кулебякина однозначно:
 — Ну ты и сука! А ещё приличного изображал!
 — Чо сразу я-то? Следи за базаром, ты понял?!
 — Щенок, ты на кого вякаешь?
 — Спокойно, товарищи, — Катышев встал между конфликтующими сторонами. — Не надо эмоций. Кирилл, иди в комнату! А вас можно на пару слов?..
 ББ, взяв нервного секьюрити за локоть, вышел из квартиры и закрыл дверь.
 — Чего он меня?.. — Кирилл шмыгнул носом.
 — Сам виноват.
 В большой комнате сели. Андрей — на диван, Кулебякин — в кресло. Андрей закурил. На нижней полке журнального столика нашлась пепельница, и он переставил её себе на колени. Папироса оказалась полупустой и сгорела за две затяжки. Давя окурок, Акулов спросил:
 — Раньше сигнализация часто замыкала?
 — Да никогда не было!
 — Странно… Тебе так не кажется?
 — Сюда кто-то без меня приходил. Кассету украл. И это… Понимаете, я не мог ошибиться. «Пять-сорок-два», точно помню! Там, когда выходишь, кнопочку нажимаешь — и новый код загорается. Тот, которым в следующий раз открывать надо. Я не мог перепутать! Чо я, совсем того? Хотя… — Кирилл задумался, опустив голову; встрепенулся: — Вспомнил! В тот день, когда Петросыча ранили, её тоже заело! Мы долго уйти не могли, она все к пульту не подключалась. Нажимаем — и красная лампочка загорается. Минут десять, наверное, ковырялись…
 Андрей пожал плечами. Техника — на то и техника, чтобы время от времени портиться. Даже самый совершённый компьютер не застрахован от сбоев, так что уж говорить про «охранку» тайваньского производства, смонтированную при строительстве дома и включённую в цену квартиры? Подрядчик, надо полагать, не за качеством гнался.
 — Хорошо! Но если кто-то приходил после тебя — как он с ней справился? Он же не мог знать про твои «пять-сорок два»?
 — Не мог. Я никому не говорил. Значит… Значит, действительно, чо-то с проводами случилось! Бл-лин, херня-то какая!
 — Ага. Но куда делась кассета?
 Кулебякин почесал голову. Наручники звякнули.
 — Расскажи про неё снова…
 — Да я уж все рассказал…


* * *

 Придя в себя после покушения, Громов призвал Кулебякина. Кирилл трусил, ожидая сурового нагоняя за недостойное поведение, но патрон не стал его распекать. Дал поручение: лететь в штаб-квартиру и найти там кассету с записью телефонного разговора. Найти и привезти ему. Раньше Кирилл так бы и сделал, но теперь, в свете последних событий, решился на самодеятельность. Его преследовала мысль, что в ближайшее время придётся искать другую работу. Мысль о том, что покушение повторится и окажется успешным, он старался отогнать от себя. Больше боялся другого: шеф окрепнет, посмотрит на ситуацию другими глазами и выгонит его к чертям собачьим. Это он пока говорит, что даже более крепкие парни при первом обстреле частенько терялись и делали глупости, а то и прямо как он впадали в прострацию. А позже, когда придёт время выписываться, может подумать: «На хрена мне нужен трус?» Подумает и даст расчёт, заменит каким-нибудь тёртым «ветераном локальных конфликтов». Сам Кирилл на его месте так бы и поступил.
 Таким образом, пока Кирилл ехал, эйфория от хозяйской амнистии сменилась тревогой за будущее. Следовало позаботиться о своём «завтра», однако Кирилл, за год привыкший к тому, что за него все решают, очень смутно представлял, с чего начать. Поскольку жизненного опыта недоставало, он воспользовался почерпнутым из кино. В фильмах учили, что основой всему является информация. Знание гадости о друге, конкуренте или начальнике не повредит, надо только пользоваться сведениями осторожно и не кричать на каждом углу, что ты ими располагаешь.
 Кирилл прослушал кассету. Там была всего одна запись. Говорили Громов и неизвестный, который ему позвонил. У неизвестного был странный голос, который Кирилл, вследствие скудности словарного запаса, мог охарактеризовать только одним словом: «нечеловеческий».
 Слова врезались в память:

 — Слушаю.
 — Василий Петросович Громов?
 — Кто это?
 — Пять лет назад ты убил моего брата. Наступил час расплаты.
 — Ты не ошибся номером, парень?
 — Я знаю, кому звоню.
 — Тогда объясни-ка подробнее, а то я не понимаю…
 — Апрель девяносто пятого года.
 — Нам нужно встретиться. Это не телефонный разговор. Я понял, кого ты имеешь в виду, но я не при делах в той истории. Могу доказать.
 — Я с тобой встречаться не собираюсь.
 — Да? Тогда чего же ты хочешь?

 Пауза. Шипение чистой плёнки. И механический, бесстрастный финальный аккорд:

 — Ещё не догадался? Убить тебя. Око за око…

 В кассетный футляр был вложен листок, на котором Петросыч записал дату и время. Не стоило труда догадаться, что это — время звонка. Все выстраивалось в чёткую линию: звонок-бронежилет-поездка на кладбище-покушение-приказ срочно привезти плёнку. Знать бы ещё, на какую могилу Громов смотрел!
 Кулебякин прослушал дважды и решил, что запись надо скопировать. Свободная кассета нашлась. Осуществив задуманное, Кулебякин спрятал её в сейф компьютерного стола. Этим сейфом Громов никогда не пользовался. Ключ переложил с обычного места, за книгами, в диван.
 После выписки из больницы, перед баней, заезжали сюда. Громов работал с компьютером, кого-то искал в своей картотеке. Как догадался Кирилл — таинственного «брата». Нашёл или нет — непонятно, потому что, завершая работу, сказал непонятное:
 — Этот хрен, действительно, самый удобный…
 Воспользовавшись моментом, Кулебякин проверил кассету. Она лежала на месте. И вот теперь её нет…
 — Что ж ты домой её не забрал? — Андрей был озадачен.
 Вроде бы парень говорит правду. Но верить не хочется!
 — Думал, здесь будет надёжнее. Папаша у меня, когда ему припрёт, что угодно на бутылку сменяет. И Вероника тоже любопытная, везде нос суёт. Она и так меня достала расспросами: что да почему, да кто мог стрелять… Понимаете, кроме меня, отсюда её никто взять не мог. Но я-то не брал, честное слово! Ну, подумайте, зачем мне вам врать?
 Вернулся ББ. Посмотрел на Андрея и отрицательно покачал головой. Это означало, что в разговоре с охранниками полезной информации он не получил. Спросил, угрожающе поглядывая на Кулебякина:
 — Этот бычара все ещё бычит?
 — Разговариваем, — примирительно ответил Андрей.
 — Ну-ну…
 Катышев прошёлся по комнате. Заглянул в кабинет, как и Андрей, постоял у стены с фотографиями, вернулся и заинтересовался компьютером:
 — Знаешь, как включить?
 — Там пароль.
 — Включай.
 Кирилл пересел из кресла на стул перед компьютерным столом. Нажал кнопки. Акулов оставался на диване, ББ навис над плечом Кулебякина.
 На экране монитора появилась заставка: известная певица в неприличной позе. Катышев пренебрежительно хмыкнул:
 — Подделка!
 Поверх девушки возникла табличка:

 «Введите имя пользователя и пароль».

 Кирилл, пыхтя от напряжения, выбил на клавиатуре: «ВПГ Магнум».
 Катышев хотел и это прокомментировать, но не успел.

 «Введён неправильный пароль. Содержимое компьютера будет стёрто».

 — Стой!
 Экран погас. Чуть позже прекратилось и гудение системного блока.
 Кулебякин сидел с вытаращенными глазами.
 — Эт-того не мож-жет б-быть…
 Катышев сбил его со стула одним ударом раскрытой ладони по уху. Добавил ногой. Кирилл пытался закрыться скованными руками, но получилось только больнее.
 — Ты, сучонок, нас сюда специально приволок, чтобы «винт» уничтожить! Про кассеты какие-то нам звиздел! Да я тебя!..
 — Не надо! Кто-то пароль изменил!
 — Кто?
 — Откуда я знаю?! И кассету украл!
 Если бы не вмешался Акулов, Кириллу пришлось бы совсем худо. Не то, чтобы Андрей пожалел парня или считал такие действия недопустимыми, — просто не видел в них смысла. И побаивался, что ББ может увлечься, а тогда лёгкими побоями дело не ограничится.
 — Успокойся, Василич! В техническом управлении все восстановят за один день.
 — Растопчу, паскуду! — мгновенно перестроившись, Катышев начал играть, правдоподобно имитируя прежние эмоции. — Ты не видишь, что он нас за лохов держит?! Лажу задвинул, торговался, только чтобы сюда попасть!
 — Ничего страшного. Эксперты из компьютера все вытащат, и то, что сейчас стёрли, и то, что раньше было записано… Тогда и посмотрим, из-за чего он так переживал.
 — Да он мне сейчас и сам все расскажет!
 Кулебякин, лёжа на полу, переводил взгляд с одного оперативника на другого. Как только ББ, оттолкнув Акулова, шагнул к нему, заверещал, стараясь отодвинуться:
 — Чо я-то, чо я? Ничо я не делал!
 — Счас сделаешь!
 — Василич!
 — Пусти! И пистолет, скажешь, не твой?
 — Какой пистолет?
 — В «мерседесе»!
 — Не мой!
 Бум!!!
 — Это Громова пистолет! Честно, я видел! Он его здесь раньше хранил, я покажу! Должны патроны остаться! Там, в кабинете, тайник… Не надо, я все покажу!!!
 — А машину кто там поставил?!
 — Где?
 — В… Около бани!
 Бум!!!
 — Специально поставил, чтоб стрелять удобнее было! Как пальчик, болит? Я тебе его счас вообще оторву на хрен!
 — Не надо! Я… Я сам удивился! Мне Петросыч сказал там поставить. Честно, я сам удивился! Обычно у крыльца ставили, а он тогда говорит: здесь ставь! И на кладбище когда ездили, тоже сказал: близко не подъезжать! Вот! Это он, я тут ни при чем!
 — Ты у меня, ишак, счас точно поедешь на кладбище!
 — Василич!…
 Патронов в тайнике не нашли. Он был пуст, как и сейф. Но на дне оказались следы вещества, похожего на ружейное масло.


* * *

 Старый прапорщик обыскивал Кулебякина перед тем, как водворить в камеру. Действовал он обстоятельно, используя весь свой многолетний опыт, и процедура длилась несколько минут. Заинтересовался прапор и татуировкой:
 — Это ты зачем написал?
 После удара ББ одно ухо слышало плохо, и вопрос пришлось повторить. Кирилл дёрнул щекой в подобострастной улыбке:
 — В колледже баловались.
 — Знаешь, что означает?
 — Конечно! Люблю Одну — Раздеваю Другую.
 За спиной хлопнула дверь камеры.
 Полумрак, вонь. Кирилл огляделся. На скамейке у стены растянулся мужчина, с головой укрывшись драным пальто. Торчали только ноги в грязных штанах и шерстяных носках некогда белого цвета. Мужчина посапывал, не обращая внимания ни на грохот двери, ни на появление сокамерника.
 Тормошить его Кирилл не стал. Сел на корточки, прижался к стенке спиной. Очень быстро сквозь куртку проник холод бетона, затекли ноги. Он чуть изменил положение. Посмотрел на спящего мужика с раздражением, но потом, очень быстро, во взгляде вспыхнул интерес…
 Кулебякин рассчитывал на адвоката. В то, что крючкотвор сумеет добиться освобождения, Кирилл верил слабо — денег у него почти нет, а за бесплатно они только по телевизору могут кривляться. Придёт, отбудет номер и уйдёт, даже не подав толкового совета. Так что не в освобождении дело — в двоюродном брате. Надо ему сообщить, что влетел. Пусть делает ноги. Киря, конечно, его не сдаст никогда, но… Кто знает, как все обернётся?
 Вспомнив Катышева, Кулебякин поёжился. Ещё один удар — и он бы рассказал и про брата. Не только б адрес назвал, но и дела его все перечислил. А за ним много всякого. Разбои, грабежи. Есть и «мокрое».
 Вероника с брательником не знакома, а то бы предупредила его.
 С адвокатом пришлось обломаться.
 Причина крылась не в коварстве Акулова. Отказалась приехать Тростинкина, которая должна была допросить Кулебякина и оформить его задержание на 72 часа в качестве подозреваемого. Риту пришлось долго вызванивать. Оказалось, что вынеся постановление об обыске штаб-квартиры, она не стала ждать результатов и умотала на другой конец города к кому-то в гости:
 — Ничего не нашли? Я так и думала! Кулебякин… А что Кулебякин? Пусть сидит, меня дожидается. Договоритесь с отделением, чтоб его приняли, скажите, я приказала… А утром я его допрошу! И адвоката ему вызову… А пока пусть сидит, думает. Ему теперь спешить некуда…
 Акулов слышал посторонние пьяные голоса — Маргариту звали к столу. Убедить её заняться работой не удалось. Она быстренько свернула разговор и пошла развлекаться дальше…


* * *

 …Сокамерник почесался, сбросил с головы пальто и посмотрел на Кирилла:
 — Ты кто?


* * *

 Ехать к Маше опять было поздно.
 Конечно, она бы Андрея пустила. И скандала бы не было. Но… Что-то удерживало. Определив Кулебякина в камеру, он сел в машину и поехал домой.
 Придать мыслям новое направление не удавалось. В голове крутилось одно и то же: верить — не верить. Совершенно точно, что Кирилл соврал, когда говорил о нападении на Сазонова. С ним был кто-то ещё, в этом Акулов не сомневался. Но в остальном… Самое обидное, что эта часть показаний практически не поддавалась проверке. В то, что специалисты из технического управления сумеют вытащить из громовского компьютера информацию, Андрей верил слабо. Как правило, в таких случаях результат не соответствовал обещаниям. Да и что можно найти в этом компьютере? Массу сведений, представляющих интерес вообще, но непонятно, каким боком относящихся к данному конкретному случаю? Сколько раз такое бывало: от обилия информации просто теряешься, тонешь в ней и не можешь ухватить ту единственную наточку, которая тянется от преступника, упускаешь, хотя она и лежит под самым носом.
 А если поверить в то, что Кулебякин говорил правду…
 Если поверить в это…
 Поверить и совместить с фактами, которым сам был свидетелем…
 Отбросить, как учил Шерлок Холмс, все невозможное…
 То получается…
 То выстраивается совершенно невероятная версия!
 Версия, которая все объясняет.




 Глава восьмая


 Было около шести часов утра, когда Акулова разбудили. Телефонного звонка он не слышал, ответила мать.
 Она постучала в дверь его комнаты:
 — Андрей, просыпайся! С работы…
 В комнате было темно и прохладно. На дисплее будильника светились зеленые цифры. Спросонья они казались расплывчатыми.
 — Андрюша, вставай!
 Встал, поёживаясь. Накинул рубаху, вышел в коридор. Просипел в трубку:
 — Да.
 — Андрей Витальевич? Помощник дежурного старший прапорщик Купченко.
 Акулов прочистил горло:
 — С Кулебякиным что-то случилось?
 — Все в порядке. Но лучше, чтоб вы приехали.
 — Прямо сейчас?
 — Я думаю, да.
 Прапорщик звонил из помещения дежурной части — было слышно, как работает рация и орёт в камере какой-то алкаш. Как бы тихо он ни говорил, но есть шанс, что Кулебякин может услышать. Значит, лучше не спрашивать, какая возникла необходимость. Ночью, когда Андрей привёз задержанного, помдеж произвёл благоприятное впечатление. Служака старой закалки, который не умеет брать взятки и валить проблемы со своей головы на здоровую. Надо ехать… А так не хочется! Ему что, во всем отделении не найти телефона, по которому можно говорить открытым текстом, не опасаясь заинтересованных ушей?
 — Хорошо. Буду минут через сорок.
 Андрей положил трубку первым и поплёлся принимать душ.
 Горячей воды долго не было. Из смесителя лилась прохладная водичка, подходящая для июльского вечера, но совершенно неуместная декабрьским утром. Потом ударило почти кипятком, словно где-то проснулись сантехники.
 Голову мыть не стал, не было времени сушить волосы. Стоял, держа душ в руке — до сих пор не мог привыкнуть к специальному кронштейну, который появился, пока он был в тюрьме.
 В тюрьме… Меньше пяти месяцев прошло с момента освобождения, ещё и уголовное дело против него «не закрыто», а кажется, что минули годы. Правильно сделал, что не стал брать длительный «реабилитационный» отпуск, а сразу окунулся в работу. Тому подтверждением и нынешнее самочувствие — не столько физическое, сколько моральное, — и недавняя история с сестрой. Вряд ли он смог бы так быстро в ней разобраться, будучи на отдыхе. Ещё и оказался бы, когда её чуть не убили, в каком-нибудь санатории; пока приехал бы в город, пока бы влез в тему…
 Вспомнил свои ночные фантазии. Вот именно — теперь это казалось фантазией, а не версией. То, что он напридумывал, случается в книгах и фильмах, но только не в жизни. Действительность всегда скучнее, бледнее и страшнее, чем авторский вымысел. Если взять подлинный случай из оперской практики и описать его так, как происходило на самом деле — книга окажется невостребованной. Редкий читатель доберётся дальше третьей главы.
 Андрей выключил воду, вытерся. Посмотрел в зеркало: не худо бы побриться. С сомнением потёр подбородок. Ладно, сойдёт! В театр сегодня идти не придётся. Да и время уже поджимает.
 Он думал, что придётся готовить завтрак самостоятельно, но мама, оказывается, не легла, хлопотала на кухне.
 — Ты очень спешишь?
 — Как всегда.
 — Я делаю яичницу с беконом.
 — Отлично! Я пока покурю.
 — Не надо бы натощак…
 Андрей достал из куртки папиросы, поискал, что можно взять почитать. Подвернулась газета. Пристроился с ней на краю ванны — в других помещениях квартиры он старался не дымить, — щёлкнул зажигалкой. От первой же затяжки голова слегка «поплыла»…
 Ирина Константиновна сделала не только яичницу, но и кофе. Андрей устроился за столом, положив рядом газету.
 — Ты собираешься читать во время еды? — Мама была искренне убеждена, что совмещение этих занятий очень вредно, и не уставала напоминать.
 — Я уже забыл, когда последний раз смотрел новости, — примирительно ответил Андрей.
 — В соседнем подъезде квартиру обворовали.
 — Бывает.
 — Может, нам поставить сигнализацию? Тебе, как сотруднику, должны быть положены льготы.
 — М-м-м… Я узнаю. Но, по-моему, нет. Только тем, кто работает в охране, — поняв, что почитать не удастся, он сложил газету.
 И только теперь обратил внимание на число. Издание вышло месяц назад. А он и не заметил, когда просматривал передовицу и новостные заметки. Казалось даже, что интересно.
 — Ты во сколько пришёл?
 — Около трех, — перед тем как ответить, Андрей зачем-то посмотрел на часы.
 — Тебе Маша звонила два раза. Последний раз — где-то в двенадцать. Я сказала, что ты на работе.
 — Да? — Андрей пожал плечами.
 Он не мог понять, почему Мария так поступила. Чем попусту названивать, могла бы сбросить сообщение на пейджер. Или она думает, что он от неё прячется? Так вроде не давал поводов. А теперь и мать подозревает его в чем-то предосудительном. Последнее время она всецело занимала сторону девушки и не один раз намекала, что он уделяет слишком много времени работе, забывая о личной жизни. Причём не просто забывая — такое регулярно случалось и раньше, а обижая невниманием достойного человека. Андрей бы не удивился, узнав, что мать начала втихаря готовиться к свадьбе.
 — Ты вчера ездила к Вике?
 — Конечно.
 — Я не смог выбраться. Как там?
 — Юра все устроил очень хорошо. Но на восстановление потребуется ещё много денег.
 — Сколько?
 — Пока непонятно. Может быть, несколько тысяч. Долларов.
 Андрей опустил голову. Подцепил на вилку последний кусок. Медленно прожевал. Настроение, и без того не самое радужное, испортилось окончательно. До ранения Вика зарабатывала неплохо, но все её деньги ушли на подарок к его дню рождения — вскладчину с мамой и Машей она презентовала Андрею «восьмёрку», на которой он сейчас ездил, — и на лечение, У мамы, занимавшейся журналистикой, тоже бывали высокие гонорары, но сколько-нибудь значимых накоплений она не имела, все рассасывалось на текущие надобности. О нем, как о добытчике, и говорить нечего.
 «Придётся продавать тачку», — решил Андрей.
 Говорить это вслух он не стал. Допил кофе, поднялся. Мельком взглянул на часы: обещанные помдежу сорок минут истекали, а он все ещё дома.
 — Надо бежать. Ты же будешь, наверное, Вике звонить? Скажи, что я постараюсь вечером заскочить.
 — Не буду ничего говорить. Если сможешь — позвонишь сам. А то она будет ждать, а ты опять где-то застрянешь…


* * *

 Валет выполнял поручение Акулова.
 Со стороны это могло выглядеть привлекательно.
 Поздней ночью кавалькада иномарок пронеслась по шоссе, за полчаса одолев пятьдесят километров, отделявших город от пригородного посёлка, где располагалась база отдыха. За рулём не было трезвых, среди пассажиров далеко не все знали друг друга. Но всем было весело. Пенилось пиво, плескалась в пластмассовых стаканчиках водка, визжали девчонки, вытягивался в приоткрытые окна дым анаши. Сабантуй родился случайно, компания подобралась по спортивному признаку — все когда-то воспитывались у одних и тех же тренеров, выступали на одних и тех же соревнованиях. Было о чем поговорить. Вспоминали былое, хвастались, по мере потребления спиртного, настоящим. Развязывались языки даже у тех, кто привык тщательно следить за базаром. Казалось, что вокруг только свои, без подстав. И сказывался «эффект железнодорожного попутчика»: пошалили, потрепались, отрезвели и разбежались по своим делам. Назавтра никто не упрекнёт за неловкое слово, не пристыдит тем, что наклюкался и жаловался на жизнь. Все казалось естественным, радостным, лёгким.
 Посреди этого праздника только Валет чувствовал себя напряжённым. Внешне это не проявлялось, он скалился и гоготал вместе со всеми, вёл тачку и хватал за ляжки какую-то бабу на соседнем сиденье, травил анекдоты и прикладывался к любимому тёмному пиву, но на душе у него было невесело.
 К пяти утра все интересное кончилось. Попили, пожрали, попарились в баньке, повалялись в снегу, постреляли из ракетниц и пистолетов. Многие уже заперлись в номерах, кто в одиночку, кто с женщиной. Валета ничто не брало, ни алкоголь, ни наркотики. Конечно, доза «герыча» или «коки» его бы свалила, но он тяжёлой наркоты избегал, а «травка» в сочетании со спиртным не могла снять его внутреннее напряжение. Бабы тоже не волновали: увлёкся, вроде, одной — да бросил, потащил в спальню другую — та заупрямилась, а он поленился настаивать. Так и ходил со стаканом, как неприкаянный. С кем-то пил, с кем-то общался.
 Попёрся в сортир, чтоб отлить, и неожиданно для себя проторчал там тридцать минут — смотрел в зеркало и думал о своей жизни. Жалко стало себя, померк внешний блеск, захотелось чего-то серьёзного.
 Стоял, упёршись лбом в стекло, пока совсем не опротивело.
 Вышел в зал — а там уж и нет никого. Только баба с задранной юбкой дрыхнет на кресле, да один боец, из незнакомых, уткнулся мордой в салат.
 Валет решил подышать свежим воздухом. На звезды посмотреть, пофилософствовать.
 В коридоре было темно.
 Там-то и услышал он этот разговор.
 Всего несколько фраз.
 Но каких!
 Вжался в стену, чтоб не заметили. Дышать перестал. Навострил уши.
 Говорили тихо, не все слова долетали. Но смысл был ясен.
 Поговорили и разошлись. Хлопнула дверь — кто-то вышел на улицу. Двое протопали в зал. Валет рассмотрел лица: приблудные. Из тех, кто присоединился к компании в последний момент. Кажется, даже машины у них своей не было. Прикинул, у кого навести о них справки.
 Подумал о Волгине. С ним Валета связывали давние отношения, Акулов был новичком.
 Сообщать ему или нет?
 Ничего не решив, заперся в своём номере. Рассудил, что утро вечера мудрёнее, и бухнулся спать.
 Но сон долго не шёл. Валет ворочался с боку на бок, измял всю постель, несколько раз хватался за сигареты.
 А потом ему приснились кошмары.


* * *

 Заходить в дежурную часть Акулов не стал. Остановился в коридоре перед большим окном, так, чтобы Кулебякин из камеры не мог его видеть, и дождался, пока обратит внимание Купченко. Положив телефонную трубку, прапорщик вышел и плотно закрыл за собой дверь. Протянул для пожатия руку:
 — Жаль, что пришлось тебя разбудить.
 — Ничего страшного, была бы польза.
 — Есть что-нибудь закурить? У меня за смену все «расстреляли».
 Акулов угостил папиросами. Сам тоже взял. Поднёс зажигалку. Купченко кивнул в знак благодарности. Спросил:
 — Ты знаешь Майданника?
 — Это фамилия или?..
 В прежние времена «майданщиками» называли воров, орудующих на железнодорожных вокзалах.
 — Понятно. Из нынешних его мало кто помнит. Он тоже в дежурке работал, пока не спился. Лет десять назад. А потом совсем плохо стало. Бандиты кинули на квартиру, хулиганы отметелили так, что едва живой остался… Ночью его патруль подобрал — дрых где-то на улице, чуть не замёрз. Не первый раз! Я его в камеру положил, больше-то девать некуда. Сыну его позвонил — тот отказался забрать… И Кулебякина твоего в эту камеру посадил. Он к Майданнику и пристал: позвони, дескать, одному человеку, когда тебя выпустят. Передай, что меня замели.
 — Майданник ещё здесь?
 — Ждёт.
 — Давай.
 Бывший дежурный дремал на скамейке у паспортного стола. Услышав шаги, встрепенулся, встал, и расправил пальто. Грязный, заросший, опухший. Зубов почти не осталось, на щеке — ссадина, под глазом — старый «синяк». Неожиданно Акулов его вспомнил. Фамилия ничего не говорила, но лицо всплыло в памяти. Действительно, работал когда-то. И Майданник Андрея узнал. Протянул трясущуюся руку:
 — Здоров! Я тебя помню! Ты только начинал, когда меня вышвырнули.
 Улыбка Майданника была жалкой. Пожимая его корявую ладонь, Андрей почувствовал какую-то неловкость за своё здоровье и относительное благополучие. За то, что сам он пахнет туалетной водой.
 — А говорили, что ты сидишь.
 — Убежал.
 Оставалось поражаться осведомлённости полубомжа. Впрочем, ничего удивительного, в отделении Майданник был частым гостем.
 Прапорщик кашлянул:
 — Ну, я вас оставлю, не буду мешать. Разговаривайте…
 Ушёл. Майданник сел на скамейку, Акулов остался стоять.
 — Кирилл просил позвонить своему брату, Ивану. Сказать, что его посадили, но он не раскололся, все взял на себя.
 — Какой телефон?
 Майданник продиктовал. Андрей записал цифры в блокнот. Адрес был неизвестен, как не было до сих пор известным и то, что у задержанного имеется какой-то брательник. Папаша-алкоголик о нем не обмолвился; может быть, не родной?
 — Что-нибудь ещё он говорил?
 — Ничего интересного. Да мне и не с руки было спрашивать.
 — Понимаю, — Акулов повторил цифры. — Все правильно?
 — Да. Это в пригороде где-то, в Сосновке. У меня там когда-то баба жила.
 — Спасибо, — просто так уйти было неудобно. Андрей помедлил, думая, как поступить, и экс-дежурный сам пришёл ему на помощь:
 — Червончиком не богат?
 В бумажнике Андрея были только пятьдесят рублей одной купюрой и талоны на бензин. Майданник сдачи не даст…
 Акулов протянул ему полтинник.
 — О! Благодарствую, — банкнота исчезла в кармане пальто. — А может?.. Я быстро сгоняю, а?
 Намёк был понят. Акулов отрицательно покачал головой:
 — Как-нибудь в другой раз.
 Потоптался, не зная, что можно пожелать опустившемуся человеку, пожал руку и пошёл, не оглядываясь.


* * *

 Ждать до десяти или одиннадцати часов, когда в отделение должна была приехать Тростинкина, Акулов не стал. Пускай сама разбирается с Кулебякиным, если надо — местные ребята помогут. А он появится позже, с информацией об Иване.
 Был соблазн заехать домой и подремать часок в своей кровати, но он подумал, что наверняка не услышит будильник, и повернул к РУВД.
 Сонный милиционер открыл ворота. Двор управления был почти пуст, и Акулов выбрал удобное место для своей «восьмёрки». Большое начальство регулярно запрещало сотрудникам парковать здесь личный автотранспорт, расчерчивало на асфальте прямоугольники с номерами машин, составляло какие-то списки. Покойный Иван Тимофеевич Сиволапов отдавал этому делу много сил. После его гибели активность по данному направлению сошла на нет, но снова возобновилось, как только появился Кашпировский. Наверное, это было первое, чем он занялся, приняв должность. Акулов ни в каких автомобильных списках не значился и спрашивать разрешения на парковку не собирался. Во-первых, это казалось ему просто глупым. Во-вторых, немалую часть двора занимали иномарки, принадлежащие неизвестно кому, уж точно — не работникам управления, и несколько передвижных торговых лотков с рекламой мороженого, пельменей и чебуреков. Как-то раз опера из 13-го отделения просили одну такую тележку, чтобы замаскироваться для наблюдения за точкой наркоторговцев, но Кашпировский им показал дулю и сказал, что торговое оборудование хранится в РУВД исключительно для того, чтобы его не разворовали на улице. Как и роскошные автомашины, самая дешёвая из которых стоила тысяч тридцать зелёными. Такая вот своеобразная профилактика преступлений.
 Стоило войти в кабинет, как прозвонил телефон. Андрей решил, что это — Маша, но в трубке прозвучал незнакомый женский голос.
 — Простите, Андрея Витальевича можно услышать?
 — Это я.
 — Вас беспокоит жена… — девушка назвала фамилию, которую Андрей не сразу вспомнил. — Скажите… Вы Сашу арестовали, да?
 Казалось, что вопрос задаётся с надеждой.
 — Нет. А почему вы так решили?
 — Он пропал. Я нашла вашу визитную карточку. Он оставил её, когда приходил позавчера.
 — Простите, а… на работе?
 — Я разговаривала с Ларисой Валерьевной. Она мне, по-моему, врёт. Говорит, что приехала вчера вечером, а Саши нет.. А перед этим говорила, что он ушёл в магазин. Зачем она мне врала? — девушка всхлипнула.
 Акулов не очень-то понял, кто с кем сколько раз перезванивался, но не стал уточнять. Сказал:
 — Подождите, — и снял трубку внутреннего телефона.
 — Дежурный.
 — Коля, посмотри, пожалуйста, у нас нигде не задерживался такой Александр…
 — Нигде, — сообщил дежурный через минуту и прервал связь.
 — Я все слышала, — сказала девушка голосом, в котором угасла надежда. — А вы… Вы меня не обманываете?
 — Не обманываю.
 Акулову хотелось сказать, что ещё прошло слишком мало времени для того, чтобы волноваться всерьёз. Мало ли, какие обстоятельства у человека? Один его знакомый, в прошлом мент, ушёл из дома за хлебом и вернулся только через неделю. Жена всех на уши поставила, а он, оказывается, возле булочной встретил друзей, которые собрались на рыбалку, выпил с ними и упросил взять с собой. Из алкогольного коматоза вышел только на острове, глядя, как удаляется за горизонт катер. Средств мобильной связи в ту пору не существовало, и пришлось ждать, пока катер не вернётся за ними — через семь дней, как и было условлено.
 Хотелось сказать, но язык не повернулся. Он как-то сразу понял,  проникся тем, что с администратором ФОК случилась беда. Вот только её сейчас и не хватало…
 — Когда вы Сашу последний раз видели?
 — Видела позавчера. Он вечером забегал буквально на пару минут, принёс нам продукты. А вчера мы разговаривали по телефону. Он сам позвонил, часов в пять. Сказал, что обязательно придёт. Я попросила его купить лекарство для ребёнка — самой-то мне из дома не выйти. Понимаете? Он обязательно должен был придти! Я уже все больницы обзвонила, «скорую помощь»… А Лариса Валерьевна врёт. Я уже просто не знаю, кому можно верить!
 Акулов решал, что следует предпринять. Всего три варианта: несчастный случай, убийство, добровольное исчезновение. Два последних запросто могут быть связаны с убийством Громова. Как ни крути, а надо заниматься самому и с моральной точки зрения, и с профессиональной.
 Вот только в сутках всего двадцать четыре часа…
 — Напомните ваш адрес.
 — Зачем?
 — Я к вам заеду, поговорим поподробнее.
 — Приезжайте…
 Положив трубку, он заметил, что держит папиросу. И когда успел закурить?
 Вышел в коридор, запер дверь. Чертыхнулся и повернул ключ в обратную сторону.
 Сел за стол, щёлкнул выключателем лампы. В пепельнице дымились крошки табака. Пока доставал из ящика блокнот, давил их пальцем. Обжёгся, подул. Взялся за телефон. Жена администратора ответила быстро:
 — Алло, Саша?!
 Акулову стало неловко.
 — Простите, но это опять я.
 — А-а-а… Вы передумали ехать?
 — Через полчаса я буду у вас. Скажите, какое вам нужно лекарство?
 Она быстро сказала. Название было длинное, непривычное. Пришлось несколько раз переспросить, чтобы записать точно. Интересоваться ценой Андрей постеснялся. Приходилось надеяться, что стоимость микстуры соответствует не слишком высоким доходам администратора ФОК.
 Спустился на первый этаж, зашёл в дежурную часть, навалился грудью на высокий барьер:
 — Коля! Одолжи сто рублей. Лучше — двести.
 Сидящий за пультом молодой черноусый майор усмехнулся:
 — Издеваешься? Приснилось, что ты в Америке? Четыре дня до зарплаты, какие могут быть деньги? Сам всю смену не жрал.
 — А у помощника?
 — У него — да, у него — есть! Полный карман бабок! Только все в сотках баксов, и разменять негде.
 — Понял, не дурак. Тогда дай почитать сводки по городу.
 — Пожалуйста, — майор выложил на барьер толстый скоросшиватель, заполненный неровными листами телетайпограмм. — Чего изволите ещё? Или ты как Штирлиц: сначала — про радистку, потом — про снотворное, чтобы Мюллер ни о чем не догадался?
 — Угу, — Андрей раскрыл папку, отщелкнул прижимную планку.
 Кражи, автоугоны и грабежи, которые составляли львиную долю объёма, он сразу пропускал. Дело двигалось быстро, происшествий за минувшие сутки случилось не так уж и много. Погода, как давно замечено, здорово влияет и на активность преступного элемента.
 Кража, кража… Хулиганство. Развратные действия…
 Так, что-то есть!

 «…В 23.45 нарядом медвытрезвителя возле дома 16 по проспекту Стахановцев… обнаружен труп неизвестного мужчины без признаков насильственной смерти… на вид старше 60 лет, рост около 170 см, ХТС, седые короткие волосы… Выезжали: начальник РУВД, зам прокурора района, начальник ОУР с оперсоставом…»

 Не то! Смотрим дальше. Вот ещё что-то:

 «…В 800 метрах от проезжей части дороги на Каменку, в лесном массиве, обнаружен труп неизвестного мужчины с огнестрельным ранением в затылочную часть головы и связанными руками… документы отсутствуют… на вид 40 — 45 лет, рост около 185 см, плотного телосложения, волосы короткие тёмные, лицо прямоугольное… слева под мышкой татуировка синего цвета с указанием группы крови… на правом плече татуировка сине-чёрного цвета на военно-морскую тематику…»

 Тоже не то. Позже, когда поступит свежая информация, надо будет полистать снова — подшитые в папке сведения освещали криминальную жизнь города до середины ночи, остальные данные ещё не успели обработать и разослать.
 Акулов захлопнул скоросшиватель:
 — Дай позвонить.
 Посмеиваясь, майор выставил на барьер аппарат:
 — Экий ты неугомонный.
 Матери дома не было — она слышала звонки, даже когда крепко спала, и всегда подходила. Значит, уже поехала на работу. Как раз в пути, и связи с ней никакой нет. Фигово…
 Акулов задумчиво посмотрел на дежурного. Смотрел долго, так что в конце концов Николай заёрзал на стуле, положил авторучку и спросил:
 — Ты во мне хочешь просверлить дырку?
 — Коля! Отечество в опасности, надо спасать!
 — Опять про деньги, что ли?
 — У тебя в изоляторе полно народа. Через три часа я все верну.
 — Ты чего, спятил? Соображаешь, что говоришь?!
 Другой реакции Акулов не ждал. Позаимствовать, пусть даже на очень короткое время, что-то из ценностей, которые официально изъяты у находящихся в изоляторе временного содержания подозреваемых, было делом рискованным. Проверяющие всех мастей любили шерстить ИВС, совать нос во все щели, и проверять самые безобидные документы, отыскивая нарушения. Любая мелочь, допущенная по необходимости, или в силу каких-то других оправдывающих причин, раздувалась до невероятных размеров. Что уж говорить о преступлении с прямым умыслом, которое предлагал Николаю Акулов?
 — А если проверка нагрянет? — дежурный сунул палец за воротник новенькой отглаженной рубашки, потянул, чтобы ослабить давление, несколько раз дёрнул шеей. Он не переигрывал, возмущение было искренним.
 — Да какая проверка, окстись! Посмотри на часы — все, кто могли, давно уже были.
 — Сам посмотри на часы!
 Неожиданно для Андрея дежурный выставил перед ним на барьер огромный, прямо-таки какой-то клоунский будильник с блестящими наружными звонками. Стрелки показывали четверть девятого.
 — Видишь? Через час весь ОУР соберётся, найдёшь, у кого одолжить!
 — Мне срочно надо, не могу столько ждать. Через три часа все верну, честное слово. Хочешь, я тебя поцелую? Или штаны оставлю в залог?
 — Всем надо срочно, всем помоги, а сидеть, если что, одному мне придётся, — сказал Николай, слегка остывая. — Трубы, что ли, горят?
 — Не, мне для дела. Давай мы тебя свяжем и оставим лежать со следами насилия на лице. Скажешь, что напали неизвестные.
 — Тебе все шуточки шутить…
 — А что ещё остаётся?
 — ИВС, между прочим, мне не подчиняется. У них свой начальник имеется.
 — Но ты можешь договориться. Кстати, Сазонов здесь ещё парится? У него должны деньги быть.
 — Нет ничего, все мать забрала.
 — Ну подумай, должен же быть кто-то, кого хотя бы до обеда не отпустят и не отправят в тюрьму. Не может быть, чтоб не было!
 — Подставишь ты меня, Андрюха, под монастырь… — Вздохнув, Николай нажал на пульте кнопку связи с изолятором: — Петь, ты? Открой, я сейчас к вам зайду…


* * *

 Микстура стоила двести рублей восемьдесят семь копеек. Чтобы расплатиться, Акулов вытряс из кармана последнюю мелочь. Наверняка в аптеке имелся более дешёвый аналог, но Акулов постеснялся об этом спросить — как и чуть раньше не спросил цену лекарства у жены Александра.
 Она открыла дверь сразу, как только он убрал руку от кнопки звонка. Впустила без слов. Маленькая блондинка в синих джинсах и свитере со стоячим воротником. Со спины её можно было принять за подростка. В глаза смотреть не хотелось.
 — Проходите на кухню, только разуйтесь.
 Тапочки она предложить забыла — или же их просто не было. Акулов протянул коробочку с микстурой:
 — Эта?
 — Спасибо, — она взяла лекарство и сразу же посмотрела на ценник, который Андрей забыл оторвать. — Я вам сейчас деньги отдам.
 — Не надо. Вот Саша появится, тогда сам и отдаст.
 — Он уже не появится. Я это чувствую… Проходите, я сейчас подойду, — она скрылась за дверью комнаты.
 В квартире было прохладно. За стенкой кашлял ребёнок.
 Обстановка коридора и кухни довольно убогая — видимо, хозяин квартиры вывез все ценное, прежде чем её сдать. Холодильника не было, продукты лежали между рамами окна. Грязновато — сев на табуретку, Андрей украсил джинсы жирным пятном. Хорошо, что ткань чёрная, не так заметно.
 Пока промокал пятно носовым платком, не зная, что ещё можно предпринять для спасения брюк, ребёнок затих. Пришла девушка:
 — У вас есть новости?
 Встала, прислонившись к стене. Скрестила на груди руки.
 — Никаких. Во всяком случае, по нашей линии никаких происшествий с вашим мужем не зарегистрировано.
 — А мне звонила Лариса Валерьевна. Это вы её попросили?
 — Не я. И что она сказала?
 — Ничего нового. Хочет приехать, поговорить.
 — Когда?
 — Я не спрашивала. Все равно целый день дома. Только не надо её здесь дожидаться, хорошо? Мне одной она больше расскажет.
 Акулов в этом сомневался, но не стал спорить. Задал ещё несколько вопросов и попросил разрешения посмотреть вещи мужа. В первую очередь его интересовали записные книжки и фотографии. На вопросы девушка ответила, проводить досмотр категорически запретила. Собрала волосы на затылке в хвостик, словно хотела этим придать лицу более твёрдое выражение, и заявила с некоторым даже вызовом:
 — Без ордера не разрешу.
 — Ордера в исполкоме выписывают, — вздохнул Акулов, поднимаясь со стула. — А у нас — постановления. Выписать недолго, но вам-то как… Понятые, шумиха. Вам это надо?
 — Мне надо, чтобы Саша вернулся домой.
 Он так и не понял: она ему что, до сих пор не поверила? Считает, что его прячут в милиции? В коридоре ещё раз спросил:
 — Все-таки, может, что-нибудь было странное за последнее время? Люди, телефонные звонки, деньги?..
 — Ничего не было! — хрупкая девушка с силой захлопнула дверь.
 Андрей полез за папиросами.
 Странно все это…
 Просто так люди не исчезают. Ну, почти не исчезают… У трагедии всегда есть предыстория. Часто бывает, что признаки надвигающейся беды не удаётся рассмотреть вовремя, или же им дают превратное толкование, но они всегда есть, и потом, когда уже все произошло, многое становится очевидным. Если бы девушка вывалила кучу имён подозрительных личностей, с которыми общался Санёк, рассказала, что он приносил домой непонятные вещи, уходил по ночам, отключал телефон — Акулов бы не удивился. А теперь он терялся в догадках, можно ли ей доверять…
 Если человека убивают, а труп пытаются спрятать или обезобразить для затруднения опознания — в девяноста пяти случаях преступление совершено близкими знакомыми потерпевшего. Ни один уличный налётчик, приехавший на гастроль с другого конца города, не станет закапывать свою жертву. Не повезёт её к себе домой, чтобы спрятать в подвале, не станет жечь. Его задача — унести ноги подальше от места преступления, он убеждён, что если не прихватили с ножом над бездыханным телом, то разыскать позже не смогут.
 Что могло случиться с Александром? Жил, никого не трогал, избегал тёмных дел — а его убили и спрятали? Так не бывает…
 Впрочем, пока рановато забивать себе голову. Поведение девушки может объясняться как недоверием к ментам, оставшимся с тех времён, когда Саша загремел за решётку, так и тем, что она все-таки надеется на его возвращение.
 Андрей вышел на улицу.
 К подъезду шла Лариса Бурденко. Стройная, элегантная, уверенная. Со времени их единственной встречи изменилась причёска. Теперь волосы были убраны, никаких сложных чёлок и локонов. Ну и одежда, конечно, другая. Попроще. Чёрные джинсы, куртка из тонкой кожи. Каблук, как и прежде, высокий. В руке полиэтиленовый пакет.
 Она его тоже узнала.
 Если и удивилась, то не подала виду.
 Сказала ровным голосом:
 — Привет, — и остановилась.
 — Привет, — отозвался Акулов.
 С близкого расстояния Лариса выглядела уставшей. Даже качественный макияж не спасал. Как будто спала не больше него, а перед этим ящики разгружала. Будь Акулов с ней больше знаком, как, например, Волгин, то сразу бы понял, что от Ларисы не добьёшься сейчас и слова правды. Но он видел её только второй раз и не мог раскусить, тем более, что обманывать Лариса умела и часто в этом практиковалась. Конечно, жена администратора что-то такое говорила по телефону, но при личной встрече себя дискредитировала, и Акулов её слова позабыл. Может, и вспомнил бы в процессе разговора с Ларисой, но та провела свою партию без малейших погрешностей:
 — Вот, приехала, — она небрежно махнула на оставшийся за спиной трехдверный «форд-фокус» белого цвета. — Ты, я понимаю, уже в курсе?
 Акулов молчал, приглядываясь.
 — Похоже, я ошиблась в человеке. Помнишь, говорила, что могу за него поручиться? Теперь волосы рву… Тебе все рассказали?
 — Лучше напомни.
 — Сашка куда-то пропал. Вчера утром я заезжала в комплекс, все было нормально. Он мне каким-то мрачным показался, но я решила, что ему просто надоело здесь сидеть. Подумала ещё, что надо ему сменщика быстрее искать. Минут пятнадцать пробыла, и уехала. Потом звонила, в половине пятого. Сказала, что вечером приеду и отпущу его домой. Приехала где-то в восемь с копейками. Его нет. И никого нет, все заперто. Я, в принципе, не удивилась, потому что занятий групп все равно никаких не было. Подумала, что он в магазин побежал, или в аптеку. Мало ли что? Раньше такое бывало. Не часто, но бывало. Стала ждать. Жена его позвонила. Я сказала, что он скоро придёт. А что мне было говорить? Что я не знаю, куда он запропастился? Думала ведь, что скоро придёт… Он так и не появился.
 — Его вещи остались?
 — Одежды нет, только спортивный костюм. Учебники какие-то, библиотечные.
 — А деньги?
 — Выручку я накануне забирала. Я прикинула по графику — может, тысячу он за день и заработал. Не больше. Ну и плюс то, что брал из дома. На эти деньги далеко не убежишь…
 — Думаешь, он все-таки убежал?
 — Не знаю, что думать. Может, решил начать жизнь сначала? Хочется думать, что я бы знала, если бы он куда-то впутался… А с другой стороны посмотреть — как? Специально ведь за ним не следила, а он, я уверена, не стал бы советоваться, пока сильно не припекло. Можешь поверить, мне самой все это сильно не нравится. Постараюсь по своим каналам разузнать, что к чему.
 — Нам придётся осмотреть комплекс.
 — Осматривайте. Там пока все закрыто, я объявление вывесила, что временно не работает. Кстати, я ведь тебе кое-что обещала узнать! Записывай: Калмычный Иван Иванович…
 Акулов не стал говорить, что личность владельца «фольксвагена» уже установлена. Блокнота с собой не было, записал на бумажке с названием микстуры. Лариса это заметила:
 — Тоже привёз? И я привезла…
 — Ничего, больше — не меньше.
 — Калмычный… Записал? Директор завода тяжёлого машиностроения. На редкость нудный мужик.
 — А что его с Громовым могло связывать?
 — Голубая луна. Шутка! Громов, когда ещё из армии не уволился, был военным представителем на этом заводе.
 Они поговорили пару минут и расстались.
 Проходя мимо ларисиного «фокуса», Акулов посмотрел номера. Как он почему-то и думал, они были не простыми, из хорошо известной блатной серии, курируемой лично шефом городской автоинспекции. Официально такие госзнаки каких-либо преимуществ не давали, о чем главный гаишник не уставал повторять в многочисленных интервью. А по жизни — любой дорожный инспектор хорошо знал, что такие машины лучше не тормозить.
 Любопытно, во что ей это обошлось?


* * *

 …В квартире Лариса передала вдове администратора не только детское лекарство, но и две тысячи долларов.
 А потом у женщин состоялся разговор. Он был долгий. И напряжённый.


* * *

 — Я хочу кексик! — Тростинкина потянулась. — Ты мне его не привёз? Может, сходишь? Я пока чайник поставлю…
 Акулов приехал в прокуратуру без угощения и бежать за ним не собирался. Деньги у него были — одолжил у знакомого коммерсанта, отдал долг в ИВС и теперь мог бы накормить Риту сладким, но расстилаться перед ней не хотелось. Если бы она раньше сказала, когда он звонил и предупреждал, что заедет — тогда бы что-нибудь купил по дороге.
 — Все с тобой ясно, — Маргарита усмехнулась, вытянула из длинной пачки сигарету и прикурила, не дожидаясь, пока ей поднесут зажигалку, как поступала обычно. — Не больно-то и хотелось!
 В кабинете было дымно, хоть топор вешай. Приоткрытая форточка не спасала. Сколько же она высаживает за день? Полторы пачки, не меньше. И каждую сигарету, как заметил Андрей, докуривает до фильтра.
 — Закрыла я твоего Кулебякина.
 — Он не мой, он наш общий.
 — Сазонова сегодня вечером отпущу. Но от подделки документов он все равно не отвертится.
 — Никто его не посадит.
 — А через три дня и Кулебякина, наверное, придётся отпускать. К мокрухе он никаким боком не шьётся, а с нападением на Сазонова пускай кто-нибудь другой разбирается. Выделю из дела материалы и загоню в РУВД, пусть ваш следственный отдел колупается…
 Об этом Акулов и без её слов догадывался.
 — Мне нужен обыск, — Акулов рассказал об Иване, двоюродном брате Кирилла Кулебякина.
 Говорить начал подробно, закончил — скомканно. По лицу Маргариты было понятно, что она готовится отказать и при этом насладиться собственной значимостью.
 Её улыбка показалась Андрею змеиной.
 Ничего не говоря, она смотрела на Андрея так долго, что захотелось стукнуть по столу. Или смахнуть на пол пепельницу. Выбросить за окошко компьютер.
 — Акулов, ты сколько лет в розыске?
 — Нисколько.
 — Ты что мне предлагаешь? На каком основании я должна выносить постановление об обыске? Ты где-то что-то услышал и, ничего не проверив, предлагаешь мне вписаться в авантюру? Кулебякин про своего брата что-нибудь сказал на протокол? Нет! Другие свидетели? Тоже нет! И я должна впрягаться в этот блудняк? Акулов, ты меня хочешь подставить? Я и без того за вашего Сазонова так схлопочу!..
 — Раньше ты давала обыска на основании оперданных, — сказал безнадёжно Андрей; ему и самому стало смешно: на что надеялся, когда ехал сюда?
 — То было раньше. А сегодня — это сегодня. Я в твоих авантюрах участвовать не собираюсь! Можешь, конечно, подойти к Воробьёву, или с Валентиной Ильиничной поговорить. Да только без справки никто из них тебя и слушать не станет!
 — Без какой справки?
 — Опять начинается! Ты вчера напился, что ли? Не помнишь? Справка из жилконторы!
 — До Сосновки — шестьдесят километров по трассе. Это полдня нужно угробить, чтобы вам какую-то дурацкую бумажку привезти?
 — У тебя было время. Сейчас, — Рита показала запястье с изящными часиками, — половина четвёртого. Мог два раза туда и обратно слетать!
 Ни к прокурору, ни к его заместителю Акулов и соваться не стал.
 Когда он выходил из кабинета, в спину ему неслось щёлканье компьютерной «мышки».
 Тростинкина сидела с напряжённой спиной и раскладывала электронный пасьянс. В пепельнице сгорала сигарета. Карта не шла.


* * *

 Отдел милиции располагался на горке, с которой был виден весь посёлок Сосновка. Длинный одноэтажный бревенчатый дом, довольно крепкий, хотя и весь какой-то чумазый. Высокое крыльцо в торце, снег перед ним был расчищен, возле крыльца стояли «УАЗик», два мотоцикла и джип «мицубиси-паджеро». За лобовым стеклом синела «мигалка», и Акулов посмотрел на номера: они были обыкновенными, общегражданскими, и не относились к серии тех, которыми пользовалась Лариса.
 На большинстве окон отдела ржавели решётки, стекла не протирались сто лет, поотлетали наличники. Однако в нескольких окнах, от крыльца самых дальних, белели стеклопакеты, такие же, как и в коттеджах элитного квартала посёлка.
 Дверь была заперта. Не увидев звонка, Акулов постучал кулаком. Долго ждать не пришлось. Мелькнуло за «глазком», проскрежетал засов и дверь отворилась. Рябой усатый сержант в наброшенном на плечи кителе и в рубашке без галстука, опершись на косяк, смотрел снизу вверх.
 Акулов представился, показал документы.
 — Проходи, — сержант посторонился. — По делу или так?
 — По очень важному делу.
 В дежурной части было очень жарко. Офицер смотрел телевизор — черно-белый, моргающий и прихлёбывал чай с бубликом. Единственная камера пустовала, дверь распахнули, чтобы проветрить.
 — Добрый вечер. — Акулов остановился перед картой, пришпиленной на правую стену: — Не маленькая у вас территория!
 — Сто двадцать тысяч населения, — кивнул дежурный, ставя кружку.
 — Из оперов кто-нибудь есть на месте?
 — Кто-нибудь есть. Один в Чечне, второй на больняке… Шитов, наверное, у себя. Леха, его тачка здесь?
 — Стоит, — подтвердил рябой сержант.
 — Посмотри, последняя дверь слева по коридору, — дежурный отвернулся к телевизору.
 В коридоре было темно. Под ногами пружинили доски пола. Кое-где вдоль стен была свалена всякая рухлядь. Акулов зацепил какое-то ведро, и оно загремело откатываясь.
 Последняя дверь была приоткрыта. Андрей вошёл, не постучав, и тем самым напугал хозяина кабинета. Тот встрепенулся, словно пересчитывал полученную взятку, хотя, на самом деле, сидел на корточках перед печкой и подкладывал дрова.
 Акулов представился. Шитов, продолжая смотреть насторожённо, поднялся, и оказалось, что он почти на голову выше Андрея. Худой, небрежно подстриженный, в измятых зимних «слаксах» и толстом серо-коричневом свитере, он выглядел измождённым.
 — Володя.
 — Андрей.
 Сели. Шитов включил настольную лампу, и Акулов смог внимательнее присмотреться к обстановке. Стеклопакет, жалюзи, редчайшая в милицейских кабинетах машинка для уничтожения бумаг. «Видеодвойка» и компьютер с плоским жидкокристаллическим монитором. Казённая, пару десятилетий отслужившая мебель, вязанка дров, ведёрко с золой. На столе — ключи от «паджеро» и крошечный сотовый телефон.
 Шитов молчал. Сидел, сцепив тонкие пальцы и глядя мимо Андрея. Пойманного взяточника он больше не напоминал, но и человека, с которым хочется откровенничать — тоже. Будь ситуация чуть более серьёзной, и Акулов не стал бы ему ничего говорить. Но Иван, как представлялось, не являлся крутым мафиози, кормящим с ладони продажных ментов, и Андрей обрисовал ситуацию.
 Шитов выложил на стол несколько фотографий Ивана. Типичный набор, который Андрею не раз доводилось видеть на обысках или в альбомах убитых, связанных с криминалом. В обнимку с друзьями; за накрытым столом; с гитарой; с напряжёнными бицепсами; с девчонкой на коленях; во время пикника на озере, с пластмассовым стаканчиком и куском шашлыка. Даже на ярких праздничных карточках Иван излучал самоуверенность и агрессию. Она не была его защитной реакцией или деланным имиджем — она была образом жизни. Улыбаясь подруге, он, казалось, был готов её изнасиловать, как только отвернётся фотограф. Обнимая друзей — пырнуть их ножом, если кто-то задолжает червонец. Рослый, наголо стриженый, формой черепа Иван напоминал неандертальца, да и лицом недалеко ушёл от древнего человека. Акулов не сомневался, что отныне сможет опознать его в любой толпе.
 — Хорош гусь…
 — У меня материалов на него — полный стол, — Шитов сложил фотографии. — Кражи, хулиганства, летом — грабежи отдыхающих. У нас ведь озеро — сам видишь, какое красивое, толпами из города приезжают…
 Акулов не успел спросить, почему материалы до сих пор не реализованы. Будто угадав его вопрос, поселковый оперуполномоченный вздохнул:
 — Никак к нему не подобраться! Все на уровне оперативной информации. Местные в свидетели не пойдут, а городские, кого он грабанул, не хотят второй раз приезжать. Кинули нам заявление — и ладно, в лучшем случае один раз позвонят, спросят, почему до сих пор никого не нашли. В прошлом июле утопленницу нашли. Шестнадцать лет, студентка ветеринарного. Приехала с компанией на шашлыки, отошла в лес и пропала. Только через месяц вытащили из озера. Прокуратура в возбуждении отказала [10] , а по моим данным — Ваня её изнасиловал и утопил. Чисто сработал, если какие следы и оставил, то за месяц вода все уничтожила… Вы-то его хоть закроете?
 — Не факт. Скорее, только отколошматим при задержании.
 Шитов вздохнул и взялся за телефон. Набирая четырехзначный номер, пояснил:
 — Чтоб лишний раз машину не гонять. Может, он вообще в город смотал, есть там у него где-то хата… Алло! Галка, это ты? А это я… Ага, богатым буду…
 Акулов так и не понял, с кем говорил Шитов — с родственницей фигуранта, соседкой или каким-то своим осведомителем, но информацию он получил быстро:
 — Дома сидит. Утром припёрся, бухой… Поехали? Можно, конечно, и по телефону его пригласить…
 — Придёт?
 — Не обязательно. Чутьё у него — как у собаки. Если что-то заподозрит — сразу нырнёт. Но можно, конечно, попробовать.
 — Лучше не рисковать.
 — Ты на машине?
 — Доедем.
 — «Жигули» там не пройдут… Ладно, пошли, придумаем что-нибудь.
 Шитов надел заношенную кроличью шапку и милицейский бушлат без знаков различия. За пояс брюк заткнул пистолет:
 — Выходи.
 По коридору двинулся первым, предупреждая, где особо внимательно надо смотреть под ноги. Толкнул дверь дежурки:
 — Серёга, мы адресок один навернём. Дай ключи от «УАЗика».
 — Да он все равно не заведётся.
 — У меня все заводится.
 Продолжая смотреть телевизор, дежурный нашарил в ящике связку и не глядя метнул её Шитову. Вышло криво, ключи шмякнулись в стену, не долетев полуметра.
 — А свою чего, жалко? — продолжая следить за телеигрой, поинтересовался дежурный.
 «УАЗик» действительно не завёлся. Шитов копался в моторе, ставил запасной аккумулятор, расплетал и по-новому скручивал провода под панелью приборов — все было тщетно. Андрей помочь ему ничем не мог, молчал рядом, нажимал на педали или что-то держал, когда об этом просили. Шитов матерился все громче и, в конце концов, громыхнул крышкой капота:
 — Ну как тут можно работать?!
 Рябой сержант Леха, все это время, невзирая на холод, наблюдавший за ними с крыльца, ехидно спросил:
 — А ты пепельницу вытряхивал?
 — Пшел ты!..
 Сержант рассмеялся и скрылся за дверью.
 Шитов долго присматривался к «восьмёрке» Андрея, переводил взгляд на зелёный «паджеро» и, наконец, тихо вздыхал.
 — Придётся на моей ехать, — по его голосу можно было подумать, что Иван, как правило, отстреливается из пулемётов и шансов сохранить джип нет никаких.
 — А пешком далеко?
 — Семь километров. Я ключи в кабинете оставил. Сейчас принесу…
 На «восьмёрке» они бы, действительно, не доехали. Даже высокий «паджеро» несколько раз зарывался в снег до самого бампера, буксовал и не мог двинуться с места.
 — Здесь хотя бы летом есть дорога?
 — Там, где коттеджи — бетонка. А здесь — кому это надо? Электричество-то не во все дома подведено!
 Окрестный пейзаж был виден плохо. Фары машины высвечивали только сугробы и контуры домов. Один раз от джипа шарахнулся пешеход; Андрей так и не понял, откуда он взялся. В снегу, что ли, спал?
 — Нажрутся, как свиньи, — без злобы высказался Шитов.
 Когда половина пути осталась за спиной, дело пошло веселее. Машина больше не вязла, скорость поднялась до пятидесяти километров, стали попадаться фонари и освещённые окна домов.
 — Ты местный? — спросил вдруг Акулов.
 — Нет, — Шитов помедлил с ответом, — не местный. Судьба занесла.
 — Но живёшь здесь?
 — Куда же мне ещё деваться? Только в той стороне, — он указал большим пальцем обратное направление. — А здесь приличные люди не водятся. Все такие, как Ваня. Он, правда, самый из них отмороженный…
 Нужный дом стоял в конце улицы. От соседних он мало чем отличался. Такая же двухскатная крыша с антенной, фасад в три окна, крыльцо со ступеньками. Участок опоясан штакетником, деревьев и кустов мало, в дальнем углу — сарай с просевшим навесом, под навесом — белела машина.
 — Ванькина тачка, — пояснил Шитов, останавливая джип. — Спрашивается, на какие шиши он её взял? Ведь ни одного дня нигде не работал…
 В доме все окна светились, сквозь щели в занавесках была видна мебель, всякие другие бытовые предметы, но ни одного человека.
 — У них есть собака?
 — Боишься? Тут у всех есть собаки, — Шитов первым подошёл к калитке. Она оказалась не заперта, от сильного толчка воткнулась нижней планкой в сугроб и застыла в таком положении. На ходу Шитов переложил пистолет из-за пояса в боковой карман бушлата.
 Собака ни залаяла, ни набросилась исподтишка — вообще ничем не проявила себя. Чернела конура, блестела, извиваясь по земле и уходя в темноту, толстая цепь, но самого животного не было видно.
 В дом вошли тихо. Шитов распахнул дверь, сорвав её с крючка.
 А дальше не повезло…
 Иван был в верхней одежде, стоял посреди кухни и пил воду из большой банки. Жадно пил, запрокинув голову, капая на кожаную куртку. Рядом, с полотенцем в руках, замерла мать — неприятная толстая женщина в бигудях и халате, живое олицетворение доперестроечных карикатур на торговок пивом. Среагировала мать быстрее сына. Повернулась, прищурилась, глядя в плохо освещённый коридор.
 Узнала Шитова.
 Узнала и хотела что-то сказать…
 Звериное чутьё не подвело Ваню. То ли увидел, то ли почувствовал — запустил банкой в ментов и рванул в угол кухни, где была ещё одна дверь, ведущая прямо в комнату.
 И Шитов, и Акулов пригнулись, так что банка разбилась об стену, обдав спину Андрея водой и стеклом.
 — Минуточку, это ведь моя квартира! — мама не дала Шитову проникнуть в кухню. Она уступала в росте и силе, но превосходила массой и напором. Брызгалась слюной и царапалась, пыталась лягнуть, ловко двигала тяжёлым задом, стоило Шитову сделать попытку протиснуться между нею и стенкой. Выйти из клинча можно было, только оглушив женщину ударом по голове; Шитов, не готовый к радикальным приёмам, погряз в позиционной борьбе.
 Акулов бросился на улицу.
 Успел почти вовремя. Окно в тыльной стене дома было открыто, и Ваня как раз перемахивал подоконник. Чуть раньше — и удалось бы его встретить, как надо.
 Побежали.
 Ноги скользили на льду, проваливались до колен в снег — задняя часть двора оказалась коварной. Расстояние увеличивалось: Иван чесал, не оглядываясь.
 Участок закончился. Оба, не теряя скорости, перескочили низкий штакетник. Преодолели пустырь и оказались в квартале сараев и гаражей. Иван ловко ввинтился в узкий проход, Акулов задел спиной угол.
 Метров семь… Андрей постарался наддать, сократил расстояние. В погоне всегда наступает момент, когда становится ясно, возьмёшь или нет.
 Показалось: догонит.
 Из бокового прохода вылетела собака. Злая, непонятной породы. Бросилась под ноги, скаля пасть, — Акулов перескочил.
 Подошвы скользнули по льду, он взмахнул руками, чтоб сохранить равновесие, — и пёс атаковал его сзади.
 В мягкое место.
 Толстая куртка и джинсы уберегли… Нет, все-таки укусила! Акулов рубанул кулаком по собачьей голове, ещё и ещё… Бесполезно, зубы сжались сильнее. Собака рычала. Ухватить добычу сильнее она не могла, но делала все, чтобы не упустить схваченное. Он продолжал бить; от резкого разворота собака ударилась боком об угол гаража, и челюсти чуть разжались. Андрей крутанулся в другую сторону, и пёс опять шмякнулся брюхом… В тот момент, когда Акулов добрался до ножа, висящего на груди, собака отпрыгнула. Сверкнули глаза — она пятилась задом, низко пригибаясь к земле. Он топнул ногой, делая вид, что собирается броситься на неё, чуть присел, поднял руку с ножом. Собака, поверив, попятилась. Исчезла среди гаражей так же быстро, как появилась.
 Ивана не было видно.
 О том, чтобы продолжить погоню, не могло быть и речи. Укушенное место болело, и боль возрастала по мере того, как восстанавливалось дыхание и переставали подрагивать руки.
 Акулов шёл и ругался. На обратный путь ему потребовалось времени вчетверо больше. Шитов встретил его на участке. С пистолетом в руке он стоял у штакетника и вглядывался в темноту. Вид у него был такой же, как в кабинете, — измождённый и немного напуганный.
 — Ушёл?
 — Нет, бл… Я его, на хрен, зарезал!
 Шитов озадаченно уставился на нож в акуловской руке.
 Андрей тоже только теперь вспомнил, что не убрал его на место.
 Убрал. Выдохнул:
 — Упустили…
 Невзирая на отсутствие санкции, осмотрели и дом, и сарай, и машину. Ничего интересного не нашли. Притихшая мама Ивана смотрела на ментов с понятной злобой. Когда уходили, Шитов сказал:
 — Пусть он не дурит и сам явится.
 Женщина промолчала. Было ясно, что эти слова она, может быть, и перескажет своему сыну, но уговаривать идти в милицию не станет.
 Сели в машину.
 — Сильно болит?
 — Задница — не голова.
 — Надо укол сделать. Хрен знает, что за собака была…
 — Зараза к заразе не липнет. Скорее она от меня взбесится.
 Дальше долго молчали. Ехали значительно быстрее, чем «туда». Так всегда кажется, когда едешь обратно.
 — Выпить хочешь?
 — Обойдусь.
 И опять повисла тишина. Она была густая, давящая.
 Акулов думал о том, что подозреваемый ушёл исключительно по его личной вине. Дело не в неудачной погоне — в безграмотной организации задержания. Трудно, что ли, было собрать ещё несколько человек и оцепить весь участок? Нет, обиделся на всех (на кого?) и попёрся один! Рассчитывал притащить Ваню в поселковое отделение и позвонить в своё РУВД: я его взял, присылайте конвой. Герои-одиночки хороши только в фильмах. А в жизни раскрытием преступлений должна заниматься   система   . 
 Машина вползла на пригорок. Напротив отдела Шитов притормозил, задумчиво посмотрел на Акулова и не стал поворачивать. Повёл «паджеро» дальше, вдоль заснеженной рощи, а потом по берегу озера. Сильно трясло — дорога была покрыта наплывами крепкого льда. Андрей взялся за верхний поручень, вжался в спинку сиденья и стиснул зубы — укушенное место болело. Представил, как будет смеяться над его травмой Волгин…
 — В посёлке мы сейчас его не найдём, — сказал Шитов. — Здесь тысяча нор, куда можно спрятаться. И ни в одной его не сдадут.
 — Да? Куда же мы тогда едем?
 — Поговорить с одним человечком.
 «Человечек» жил в страшной хибаре, некогда представлявшей собой летний дом. Крыша просела, окна заколотили фанерой. Для утепления и ремонта использовалось все, что оказывалось под рукой: разнокалиберные доски, железки, двери от грузовика, картонные коробки. Неогороженный участок вокруг жилища был гол и ровен — казалось, под снегом нет ни одной живой веточки. Цепочка свежих следов тянулась от дороги к входу.
 — Дома…
 — Не побежит?
 — Прежде не бегал…
 Акулов чертыхнулся.
 Обошлось без новой погони.
 Дом Ивана смотрелся настоящими хоромами по сравнению с халупой, в которой они оказались. Холодно, сыро, убого. Повсюду грязь. Вонь. «Человечек» — в свете единственной слабенькой лампочки определить его возраст было почти невозможно, могло показаться, что ему и двадцать, и сорок пять лет — говорил тонким голосом и вздрагивал от опасений, что его станут бить. На койке в тёмном углу ещё кто-то лежал, накрытый кучей тряпья.
 Шитов свидетеля не стеснялся:
 — Мне нужен городской адрес Ивана.
 — Кого?
 — Ты меня понял. Ивана.
 — У него и спросите…
 — Я у тебя спрашиваю. Вчера ночью ты подломил ларёк на Косой линии. Скажешь адрес — кражу прощу.
 «Человечек» намотал на кулак сопли. За его спиной, на переносной электроплите, что-то булькало в грязной кастрюле.
 — Будешь спокойно жить до следующего раза.
 И Шитов, и его визави знали, что этот раз наступит не позже, чем завтра.
 — Деревенская, шестьдесят два. Третий этаж.
 Шитов чуть усмехнулся:
 — Квартира?
 Заминка.
 — Десятая.
 — Не врёшь?
 — Вы же снова придёте…
 На улице, открывая «паджеро» и глядя на свои руки, Шитов прокомментировал:
 — Он мой ларёк взял. Пункт приёма металла. И все уже куда-то сбагрил. Жаль парня, из Чечни убогим вернулся…
 Сели, поехали.
 — Если Иван где-то в посёлке — я его наверну. Но думаю, что он в город подался. Запомнил адресок? Проверь обязательно. Позвони, когда его возьмёшь…


* * *

 — Ты где был?!
 — Пиво пил.
 Маша заметила неладное, как только Акулов снял куртку. Заехав в РУВД, он привёл одежду в относительный порядок. К боли привык ещё раньше, так что уже не хромал и не боялся резких движений.
 Тем не менее, провести женщину не удалось.
 — И это ты называешь работой? Да не вертись ты, дай посмотреть!
 — Кстати, о главном! Так вот: главный — в порядке. А ведь могло и не повезти…
 — Да ну тебя! То пропадаешь на несколько дней, то заявляешься, весь покусанный…
 — Не весь, а только частично. Кстати, очень хочется жрать. У нас есть что-нибудь? И очень хочется в ванную…




 Глава девятая


 В первой половине дня Акулов отвёз громовский компьютер в техническое управление главка. Представители этого управления, бывая в РУВД, любили рассказывать о своих немыслимых возможностях: дескать, нет такой задачки, которую они бы не могли решить. На деле, стоило к ним обратиться, все оказывалось сложнее. Нет нужного оборудования, а то, что есть — не работает. Уволился ведущий специалист. Сезон отпусков или эпидемия гриппа. Большая очередь. Если результат, которого добивались «технари», и соответствовал ожиданиям, то ждать его приходилось так долго, что отпадала всякая надобность. Во всяком случае, в своей практике Акулов не раскрыл ни одного преступления, используя возможности ТУ. Хотелось верить, что у ребят из управления розыска главка, занимающихся более серьёзными, чем он, делами, такие прецеденты имелись.
 Некоторое время его «футболили» из одного кабинета в другой. В конце концов Андрей оказался перед молодым парнем в очках с толстыми стёклами. Парень выглядел искренне влюблённым в своё дело и слушал Акулова с интересом.
 — Я думаю, что смогу вам помочь, — заявил он, ставя громовский ПК в ряд к ещё нескольким агрегатам. — Давайте распишусь на копии «сопроводиловки»…
 Очевидно, взгляд Андрея выдавал его скептическое отношение к возможностям науки.
 — Что, сомневаетесь? — парень поправил очки. — Напрасно!
 — Да, хотелось бы ошибиться.
 — Вы слишком редко к нам обращаетесь, отсюда и такое недоверие. Из Северного, кажется, никто ещё не приезжал.
 — Так у вас такая очередь, что нет смысла ждать.
 — А вам нужно срочно?
 — Да как вам сказать… Вроде бы да, а с другой стороны — сомневаюсь я, что там окажется что-нибудь ценное.
 — Честный ответ дорого стоит! Обычно все начинают кричать, что время не терпит. Специально постараюсь сделать быстрее…


* * *

 В паспортном столе жилконторы Акулову разрешили посмотреть картотеку, не спросив специальный вкладыш к милицейскому удостоверению на право проверки, которые появились, пока он сидел. Выйдя на работу, Андрей неоднократно напоминал Катышеву, что вкладыша у него нет, и ББ всякий раз энергично кивал и обещал все устроить, но дальше пометок на календаре дело не шло.
 Сотрудница, мельком взглянув на «ксиву» Андрея, подвела его к деревянному шкафчику и выдвинула один ящик:
 — Шестьдесят второй дом? Смотрите здесь. Понадобится архив — скажете.
 Иван вряд ли мог прятаться в десятой квартире. Она была самой большой на этаже, четырехкомнатной. Год назад в неё въехала семья из шести человек. Дети восьми и десяти лет, их родители — сорок два и тридцать четыре года, бабушка с дедушкой. Глава семьи числился работником банка, его жена — домохозяйкой. Ни по возрастному, ни по социальном цензу сосновский отморозок не мог иметь с ними пересечений. Разве что какие-то родственники? Акулов в этом сомневался. Скорее всего, осведомитель Шитова ошибся, или специально дал ложную информацию, чтобы отделаться от ментов, или добросовестно напутал.
 Андрей припомнил разговор. Прежде чем сказать номер квартиры, «человечек» запнулся. Думал, как ловчее соврать? Или, помня адрес визуально, высчитывал номер? Откуда он вообще его знал?
 Акулов просмотрел другие карточки. Пожилые пенсионеры, армянская семья, одинокая девушка. Её квартира была однокомнатной, номер двенадцать. До девяносто девятого года была прописана мать, выписана в связи со смертью. Жильё приватизировано, имеется телефон, общий метраж… Номер паспорта, серия, выдан… В графе «место работы» карандашом записано «студентка».
 Отложив карточку в сторону, Акулов просмотрел весь подъезд. Другие жильцы интереса не представляли. Разве что кто-то сдал квартиру — но Андрей был почему-то уверен, что Иван не стал бы тратиться на аренду жилья. Так что или «человечек» все наврал, или беглец прячется под крылышком студентки.
 Посетив дом, Акулов информацией не разжился. Жильцы, которые не побоялись открыть дверь и были готовы отвечать на вопросы, затруднялись сообщить что-либо ценное. Человека с внешностью Ивана никто припомнить не мог. В десятой квартире проживала большая семья, главу которой рано по утрам забирала машина, позже жена отвозила в школу детей, а старики гуляли вокруг дома или, в хорошую погоду, грелись на лавочке. Жиличку двенадцатой мало кто знал. Её мать работала в троллейбусном парке, умерла от болезни. Девушка где-то учится, собой невидна, одевается скромно, внимания соседей не привлекает. Бывают ли у неё гости — никто определённо сказать не мог.
 Акулов съездил домой пообедать. Матери не было, еду готовил сам. Суп из пакета, пельмени — не было настроения делать что-нибудь вкусное. Позвонил сестре:
 — Как дела?
 — Выздоравливаю.
 — Юрка дома?
 — Работает.
 — Я вечером заскочу.
 — Когда ждать?
 — Постараюсь пораньше.
 Только положил трубку, как на пейджер пришло сообщение. Искал дежурный по управлению, просил срочно выйти на связь. Срочно не получилось: оба телефона дежурной части были заняты. Иногда, сквозь быстрые гудки, слышались голоса. Гунтере, медленно и уныло, читал какую-то сводку. Когда удалось пробиться, пейджер принял повторное сообщение.
 — Арвидас, это Акулов! Что там у нас?
 — Т-труп на ул-лице Заповедной….


* * *

 Покойного Акулов знал.
 Василий Губащенко, местный ворюга и наркоман. Иногда он «постукивал» Волгину, а в прошлом месяце, под нажимом сотрудников Управления собственной безопасности, дал показания на Волгина и Акулова, уличая их в том, что они отпустили задержанного преступника [11] . Сергея и Андрея тогда потрепали в городской прокуратуре, но ничего доказать не смогли.
 Теперь Губащенко был мёртв.
 Вместе с мачехой Василий занимал одну комнату в двухэтажном бараке, некогда отстроенном пленными немцами. Для жилья наркомана она смотрелась пристойно: чистенько, занавески на окнах, мебель исправная.
 Труп лежал на диване, наискосок, пятками доставая до пола. Лицо было спокойно, глаза закрыты. Прилёг — и не проснулся. Внешние признаки насильственной смерти отсутствовали. Скорее всего, «передознулся». Или в героин оказалась подмешана какая-то гадость, но это только эксперт сможет определить. Если сможет. И если станет.
 За столом скучал молодой участковый. Больше никого в комнате не было.
 Акулов пролистал паспорт покойного. Оказывается, девятнадцать лет ему было. Сколько же времени он сидел на игле, если смотрелся на полный тридцатник?
 — Что говорят? — спросил Андрей участкового.
 — Мачеха его вчера вечером к крёстной ушла. Он здесь оставался. Сегодня утром пришла — уже холодный. Говорит, не трогала ничего, так и лежал…
 — Когда она пришла?
 — Часов в десять. Пока до нас дозвонилась, пока я приехал…
 — А сейчас она где?
 — У соседей. Бухает, наверное. Я приехал — она уже вдатая. Кричит, кормильца убили.
 — Убили?
 Участковый пожал плечами, потом высказал предположение:
 — Её тут кто-то надоумил, что за убитого положена компенсация. Вот она и надрывается…
 Из коридора донёсся плач. Голос быстро приближался, и только Акулов повернулся к двери, как в комнату вошла женщина.
 Впрочем, назвать её женщиной можно было очень условно. Если покойный Губащенко лет пять ширялся «герычем», то она, как минимум, в пять раз дольше, квасила горькую.
 Зацепилась за порог, но не упала. Пригляделась, пошатываясь.
 И указала на Акулова скрюченным пальцем:
 — Попался!
 За её спиной, в коридоре, были видны ещё какие-то люди. Трезвых лиц не было. Хоть и немного, но приняли все. Стояли, неприятно молча. Ждали событий.
 Мачеха сделала шаг вперёд. Её грязный палец дрожал. Сказала ошарашенному участковому:
 — Как вы его быстро поймали!
 И Андрею:
 — Попался, изверг!
 Наверное, хотела плюнуть Андрею в лицо. Решила, что не достанет, попробовала приблизиться, споткнулась о складку ковра и молча, головой вперёд, рухнула на пол. Акулов её поймать не успел. Да и не очень-то, если честно, пытался. Наверное, растерялся от неожиданности.
 Толпа в коридоре пришла в возбуждение. Передние протиснулись в комнату, те, кто был сзади, рассосались по своим норам.
 Женщину подняли, унесли в соседнюю комнату. На Акулова смотрели насторожённо, но объясняться ни с кем не пришлось. Нашёлся один человек, который знал, где Акулов работает. Он был достаточно трезв, чтобы успокоить толпу. Дверь закрылась, Акулов и участковый остались одни. Плюс труп на диване.
 Сколько раз видел Акулов Василия? Три. Два — когда искали Артура Заварова [12] , и последний раз на очной ставке в городской прокуратуре. Злости к нему Андрей не испытывал. Даже когда нарк пытался, следуя наставлениям УСБ, уличить их с Сергеем в получении взятки от Заварова. На «очняке» Андрей был готов вмазать ему промеж глаз. Как только чуть успокоился — отпустило. Помнится, ещё сказал Волгину:
 — Сам сдохнет.
 Как в воду глядел…
 Кашлянул участковый:
 — Что будем делать?
 — Пищи протокол. Ты без машины? Я на улице подожду, довезу тебя до отдела.
 Участковый хотел возразить, но Андрей уже вышел. На душе у него было муторно. Не первый виденный им труп, и даже не сотый. Тем более — не последний. Не самый, прямо сказать, достойный член общества умер. Тем более — неприязненные личные отношения. Отчего ж тогда такой неприятный осадок? Не в дурацком обвинении мачехи дело, что-то другое мешает свободно вздохнуть.
 В коридоре обратил внимание на дверь комнаты Антона Шмелёва — погибшего друга Заварова. Она была заперта, но печати кто-то давно оборвал, только следы клея остались на косяке.
 Во дворе закурил. Подошёл к занесённым снегом останкам машины Шмелёва. Прежде, чем бесхозную «оку» перегнали на милицейскую площадку, местное вороньё сняло колёса и двигатель, разворовало салон. Кузов сначала стоял на кирпичах, потом его кто-то спалил. Одного вора, позарившегося на сиденья, Волгин сумел разыскать. Несмотря на отсутствие заявления, мародёра удалось посадить. Правда, только на несколько дней. Вор подал жалобу, что был избит при задержании, и прокурор Воробьёв его отпустил. Ещё и проверку инициировал: с какой, дескать, стати Волгин занялся кражами, если его линия — раскрытие умышленных убийств? Как ни доказывали и сколько ни объясняли, а прокурор так и остался при своём мнении, что Волгин преследовал корыстный интерес…
 Со старой истории мысли Андрея перекинулись на день сегодняшний. Интересно, как в УСБ отнесутся к смерти Губащенко? Тем более, если мачеха начнёт гнать волну и утверждать, что пасынка убили? Махнут рукой: подумаешь, одним стукачом меньше? Или захотят снова вернутся к «делу Акулова», попытаются притянуть за уши свежие обстоятельства? В свете скандала с прокуроршей Молдавской второй вариант имел право на существование.
 Акулов даже пожалел, что не вызвал сюда никого из начальства. Пусть бы приехали Катышев, мисс Марпл Тростинкина и Пуаро Воробьёв. Тогда бы никто потом не сказал, что Акулов, воспользовавшись ситуацией, заметал следы собственного преступления.
 Он подумал, не позвонить ли ББ, но участковый уже закончил работу. Вышел, помахивая картонной папкой с тесёмками:
 — Слушай, а чего старуха именно на тебя показала?


* * *

 Укушенное место болело.
 Андрей заперся в кабинете, спустил штаны и встал перед зеркалом. Оно было маленькое и мутноватое, неудобно висело, так что пришлось долго вертеться, присматриваясь. Вроде бы, ничего страшного. Может, все-таки сделать укол? Или теперь уже поздно?
 Он смазал рану йодом и стал одеваться. Телефонный звонок прозвучал, когда оставалось только застегнуть ремень.
 По голосу Валета сразу было понятно, что он сильно пьян. Впрочем, Акулов его и не слышал другим в последнее время. На заднем плане звенела посуда, визжали девчонки.
 — Я знаю, кто Санька замочил, — выдохнул Валет сразу после приветствия.
 Акулов не понял:
 — Кого?
 — Сашку, администратора.
 — Кто?
 Валет дурашливо засмеялся:
 — Нет, Андрей Виталич, не так все просто. Нам нужно встретиться. Вот тогда мы все и обговорим! Я своё дело сделал, теперь ваш ход… Помните, о чем мы договаривались?
 — Пока что ты ничего ещё не сделал.
 — Не, неправда, не надо так! У меня все хоккейно! Короче, Виталич, давай в девять часов.
 — Где?
 — В квартире. Ну, ты понимаешь, где. О'кей?
 — А ты не наклюкаешься до вечера?
 — Нормалёк, протрезвею.
 — Может, все-таки…
 Понеслись короткие гудки. Акулов перезвонил Валету на трубку. Отключена. Что бы все это значило? Выпил лишнего и решил попонтоваться? Или действительно раздобыл важную информацию?
 Акулов затянул брючной ремень и спустился в дежурную часть. Майор Гунтере, как всегда печальный и задумчивый, сидел за столом и ничего не делал. Трещала радиостанция. Помдеж играл на компьютере. Услышав шаги, оборвал игру и, не оборачиваясь, застучал по клавиатуре, печатая какой-то документ.
 — Арвидас, дай почитать сводки.
 Гунтере подумал, прежде чем выложить на барьер толстый скоросшиватель. О чем он думал — неизвестно. Может быть, просто в силу привычки сделал такое лицо.
 — Спасибо!
 Акулов пристроился за свободным столом. Нужное сообщение нашёл в папке быстро. Оно было распечатано на отдельном листе. Принтер давно нуждался в заправке, так что отдельные буквы и слова приходилось разбирать с напряжением.
 Минувшей ночью труп администратора ФОК был найден на пустыре в соседнем районе. Давность наступления смерти — более суток, причина смерти — ножевое ранение. В одежде оказались какие-то документы, благодаря чему личность погибшего быстро установили.
 Вот, значит, как все обернулось…
 Удивления не было. Разве что место и способ. Как его туда занесло?
 Акулов подошёл к висящей на стене карте. Ногтем придавил место, где располагался ФОК, правее отыскал пустырь. Оказалось не так далеко, по прямой — не больше двух километров. Если у него там была назначена встреча, то он вполне мог бросить работу, не предупреждая Ларису, рассчитывая, что обернётся минут за тридцать-сорок.
 Не обернулся…
 Вспомнилось, как характеризовала его Лариса. Решил порвать с прошлым, боится тюрьмы, достоин доверия… Вспомнились и личные впечатления. Если отбросить предубеждения, то оценка почти совпадала.
 Они оба ошиблись?
 Лариса наврала?
 Андрей потёр лоб.
 Поднявшись в кабинет, он взялся за телефон. Повезло, коллега из «убойного отдела» соседнего района оказался на месте и был готов ответить на вопросы. На этом, правда, все везение и кончилось. Коллега говорил много, но большинство реплик к делу не относились, так что информации Андрей получил немногим больше, чем из сухой телетайпной сводки.
 Кто нашёл труп — неизвестно, поступил анонимный звонок по «02». Скорее всего, какой-нибудь собаковод, выгуливавший питомца. Убиенный лежал в стороне от тропинок и фонарей, маскировать его не пытались. Сломан нос, губы разбиты, под лопаткой — нож. Один смертельный удар. Признаков ограбления нет. Следов вокруг трупа — тоже, все засыпано снегом. Положение тела несколько странное, но не настолько, чтобы сделать определённые выводы. Равно вероятно как то, что убили на пустыре, так и то, что труп «вывозной». На джипе, например, можно подобраться вплотную к этому месту. Свидетелей не нашли. На пустыре периодически случались «гоп-стопы», но до «мокрого» прежде не доходило. Поговорили с вдовой, поговорили с Ларисой. Провели в ФОКе обыск, буквально только что вернулись с него. Безрезультатно…
 — А у вас что?
 Акулов рассказал. О последнем звонке осведомителя упоминать не стал.
 — Да-а, — вздохнул коллега, — если по справедливости, то всем этим вы должны заниматься.
 — Не все справедливо.
 — Ты мне какую-нибудь справочку по этому поводу перешлёшь?
 — Какую-нибудь перешлю.
 — Ну давай, не пропадай!
 Акулов набрал номер «трубки» Валета. Опять выключена. Позвонил ему домой — жена раздражённо сообщила, что Евгений не ночевал и где он шляется, неизвестно. На работе, в страховой фирме, вежливо пообещали передать сообщение, как только господин Зуйко соизволит приехать.
 Акулов не стал ничего передавать, посидел минутку спокойно, раздумывая, и позвонил Денису Ермакову:
 — Надо встретиться.
 — Подъезжай. Или как?..
 — Давай лучше на площади.
 — Хорошо, через сорок минут.
 Брат Маши, Денис, несколько лет назад уволился из уголовного розыска и теперь занимал немалую должность в одной частной конторе, специализирующейся на охранной и детективной деятельности. Если оценивать только внешнюю сторону, то дела у Дениса шли просто блестяще. При более пристальном взгляде все казалось не так благополучно. Во всяком случае, он любил вспомнить своё милицейское прошлое и погоревать о том, что недоработал до пенсии. Правда, случалось с Денисом такое только под градусом.
 Ермаков давно звал Андрея к себе. Обещал высокую зарплату и райские условия для работы. «То же самое будешь делать, только за реальные деньги!» — настаивал он и приводил массу примеров того, как устраиваются бывшие сотрудники розыска. Машины, дачи, заграничные поездки — и никаких тебе несуразных инструкций и трясущихся за своё кресло руководителей, от которых вреда больше, чем пользы. Акулов не соглашался. Может быть, не соглашался пока. Контакта они не прерывали, часто встречались и время от времени оказывали друг другу услуги. По большому счёту, ничего криминального в их делах не было; если нарушения закона и допускались, то были они незначительными. Но оба старались, чтобы о таких отношениях не прознало начальство. Потому и встречались, когда предстоял деловой разговор, где-нибудь «на нейтралке», а не в кабинетах. Особо не маскировались, было заранее определено несколько точек, одной из которых и являлась площадь на полпути между Северным РУВД и конторой Дениса.
 Акулов приехал первым. Ермаков опоздал. Его подвезли на каком-то микроавтобусе. Он выскочил, дождался, пока тот уедет, и подошёл к «восьмёрке», поправляя воротник и пояс пальто. Можно было подумать, что в микроавтобусе он ехал не на сиденьи, а зажатым между каких-то коробок и ящиков в грузовом отсеке.
 — Шикарно выглядишь! — приветствовал его Акулов.
 Ермаков сделал вид, что стесняется своего дорогого наряда. Пробормотал что-то вроде «чего там, приходится держать марку…» и, захлопнув за собой дверцу, энергично спросил:
 — Что случилось?
 — Пока ничего. Надо проследить за одним человеком.
 — Я его знаю?
 Андрей протянул фотографию:
 — Знаешь.
 — Симпатичный мужчинка! — Денис поднёс карточку ближе к глазам. — Кто это?
 — Викин друг. Тот, который отколошматил твоих ребят. Юрий Борисович Лапсердак.
 — А-а-а, понятно…
 Инцидент произошёл в прошлом месяце, сразу после того, как Викторию ранили. С её другом Андрей был тогда не знаком; в силу разных причин попросил Дениса организовать наблюдение за квартирой, где Лапсердак должен был появиться. Ермаков, мягко говоря, опростоволосился. Его люди поняли задачу неверно, попытались произвести задержание и сели в галошу: Лапсердак оказался ловчее и скрылся от них, постреляв из газового пистолета. От своего начальства Ермаков кое-как отбрехался, но перед Андреем ему до сих пор было неловко. И за это, и за то, что сообщил своей сестре, тогда отсутствовавшей в городе, о покушении на Викторию.
 — Проследим. Карточку можно взять?
 — Для того и принёс. Запиши адрес…
 Ермаков достал блокнот и авторучку, Акулов продиктовал данные, необходимые для организации скрытого наблюдения.
 — У меня сейчас две группы новичков обкатку проходят, вот я их на это дело и кину. Не переживай — самый молодой из них в вашей «наружке» пять лет отработал.
 В «вашей»! Ещё не так давно, говоря о милицейских структурах, Денис употреблял слово «наши».
 — Тебя что конкретно интересует?
 — Все, что они смогут узнать. Только пусть не переусердствуют. Если будет опасность «засветки» — пусть все бросают к чёртовой матери.
 — Не маленькие, разберутся. — Ермаков спрятал блокнот. — Как сам?
 — Потихоньку.
 — С Машкой не цапаетесь? Не представляю, как ты её характер столько времени можешь терпеть! Она не рассказывала, как мы с ней в детстве собачились? До драк доходило! А я со своей, похоже, на днях разбегусь. Достала так, что сил никаких больше нет.
 Ермаков был женат третий раз. Каждый его новый брак длился меньше предыдущего. Этот, если Акулов не ошибался, просуществовал всего несколько месяцев. А как красиво все начиналось! Сам он не видел, знал со слов Маши. Почти сотня гостей, свадебный круиз на теплоходе. Денис, говорят, весь светился от счастья. У него всегда так: быстро загорается и гаснет, а потом чешет репу, злится и расплачивается с долгами.
 — Надо было мне с Викой вовремя подружиться, — Денис ухмыльнулся.
 — Убил бы сразу! Тебя, кобеля, к ней даже в наморднике нельзя подпускать.
 — Интересно, как бы это у тебя получилось? Тебе ведь пистолетик до сих пор не доверяют?
 — А на кой он мне нужен?
 — Ага, слышали! Стройбат — самый страшный род войск, им даже оружие не выдают. За этим парнем, — Ермаков похлопал по нагрудному карману, в который положил фотографию Лапсердака, — мы неделю походим. Дольше, извини, никак не получится.
 — Дольше и не надо, этого хватит. Если что есть — сразу будет заметно. Тебя подбросить куда-нибудь?
 — Нет, доберусь. У меня тут ещё одна встреча назначена.
 — Не перетрудишься? В милиции ты таким прытким не был.
 — Здесь есть за что страдать. Кстати, вакансия одна намечается. Первоначальный оклад — шестьсот баксов. Через год будешь получать втрое больше. Не интересно?
 — Я на взятках больше зарабатываю.
 — Н-ну… Сам, смотри, не перетрудись!
 — Пока.
 Денис вышел из машины и сразу пропал из вида. Вроде и толпы никакой не было, и света достаточно…


* * *

 Дозвониться до Валета никак не получалось. Зато удалось связаться с Шитовым.
 — Это Акулов. Помнишь меня?
 — Ну. Поймали Ивана? — голос поселкового оперативника настолько соответствовал его унылой внешности, что перед глазами сразу вставала картинка.
 — Похоже, твой человечек адрес напутал.
 — Да? Мог…
 «А что ж ты вчера, гад, не предупредил?»
 Акулов смолчал.
 Из трубки доносились сопение и шорох бумаг.
 — Мог и напутать. Я его потрясу ещё раз. Я тут проверил кое-что, поискал. В Сосновке Ивана нет. Никто не знает, куда он нырнул. Так что, скорее всего, где-то у вас ошивается. Когда отловите — позвони, хорошо?
 — Непременно.
 В то, что Шитов предпринял какие-то действия, Акулов не верил. Очень надо ему суетиться! У него ларёк и стеклопакеты на окнах. Что там какой-то Иван! Будет ходить мимо отдела и рожи корчить — никто даже не дёрнется, чтобы его задержать. Так что про адрес на Деревенской, скорее всего, можно забыть. Надо делом Громова заниматься, пока другого не навалило, а Иван, Акулов в этом не сомневался, к убийству «афганца» отношения не имеет.
 На сейфе Волгина стояла мягкая игрушка. Грязноватый белый зайчик с расколотой пуговкой левого глаза. Волгин прихватил его в квартире убитой девушки.
 Акулов посмотрел на игрушку и вспомнил изнасилованную и утопленную студентку ветеринарного колледжа, о которой говорил Шитов…
 В кабинет вошёл Сазонов. Как обычно, по его лицу скользила виноватая улыбка. Теперь, после отсидки в ИВС, она казалась ещё более напряжённой. Или Шурик просто похудел? От голода не мог, слишком мало времени прошло, разве что от переживаний.
 За собой Шурик тащил два полиэтиленовых пакета. На одном краснел логотип магазина «народных продуктов», другой, золотисто-чёрного цвета, рекламировал напитки для избранных. Позвякивало стекло, эластичные бока пакетов распирали прямоугольные упаковки закусок и округлости бутылок.
 — Здорово! — Шурик протянул руку. — Катышев мне все рассказал. Если б не ты… Прямо не знаю! Как ты его разыскал?
 — Стреляли…
 Шурик рассмеялся цитате из «Белого солнца…».
 — Я этого урода опознал. И на очняке завалил в одни ворота.
 К тому, что это произошло, Акулов приложил определённые усилия. У оперов свои секреты… Больше всех, наверное, удивилась Тростинкина. И Воробьёв.
 — Так что — спасибо! — Сазонов похлопал себя по груди. — От всего сердца! Вот!
 Продолжая улыбаться, он поставил на пол пакеты.
 — Чем думаешь заняться? — спросил равнодушно Акулов.
 Визит Шурика был ему не слишком приятен. В августе, сразу после освобождения из тюрьмы, Андрей помог Косте Сидорову — ошибочно обвинённому в двойном убийстве молодому пожарнику. Сидоров после этого даже не позвонил, чтобы поблагодарить, и не сообщил о своей дальнейшей судьбе, хотя Андрей ему искренне симпатизировал и переживал за него не только на воле, но и когда они оба парились в одной камере. Сидоров, казавшийся парнем простым и по-своему неиспорченным, воспринял чужие хлопоты, как должное, обязательное по отношению к нему. Шурик, на котором клеймо было трудно поставить, пришёл отблагодарить, по-своему, в меру испорченности, оценивая вид и размер благодарности. А может, все дело лишь в том, что Сазонов работал в одном коллективе с Андреем, а Сидоров был уверен, что они никогда больше не встретятся?
 — Матушка говорит, чтобы я увольнялся.
 — Наверное, она права. Присмотрел новое место?
 — Она меня пристроит в таможню.
 — А там что, уголовники в особом почёте?
 Сазонов снова рассмеялся. Что удивительно — довольно искренне.
 Акулов посмотрел на часы: начало девятого. Пора выдвигаться. Поднялся из-за стола, кивнул на пакеты:
 — Оставь пока у себя, потом разберёмся.
 Улыбка Шурика поблекла:
 — А чо?
 — Мне надо ехать.
 — Ну так… как раз!
 — В другой раз. Я не домой, есть дела.
 Сазонов считал, что неотложными могут быть только те мероприятия, которые связаны с прибылью. Все остальные, в том числе удовольствия, можно перенести, если наклёвывается что-то халявное. Доходы Акулова составляла только зарплата — значит, отказ вызван тем, что не устраивает компания. Брезгует, чистоплюй.
 — Ещё раз большое спасибо, — с кислой миной сказал Сазонов и вышел, задев пакетами косяк.
 Кажется, одна из бутылок разбилась.


* * *

 Перед домом стоял милиционер.
 На тротуаре лежало накрытое простыней тело.
 Акулов подходил не торопясь. Посмотрел вверх: одно из узких сводчатых окон последнего этажа было открыто. Как раз квартира Валета…
 У милиционера из-за полы куртки торчали свёрнутые бумаги. Все ясно: место происшествия уже осмотрели, сержанту доверили копию протокола и велели ждать труповозку. Значит, Валет мёртв, как минимум, пару часов.
 Постовой, от нечего делать, поглядывал на приближающегося Андрея. Издалека, так, чтобы сержант не мог прочитать данные, Акулов махнул удостоверением:
 — Привет! Из «убойного» кто-нибудь есть?
 — Не, они и не приезжали.
 — Да? А мне сказали…
 — Вечно дежурный все путает. На хрена здесь убойщики? Сразу видно — самоликвидатор, — сказал сержант, авторитетно кивая на труп.
 Ветер приподнял угол простыни. В тусклом свете фонаря Валет смотрелся, как живой. Лицо почти не пострадало, на шее — здоровенная цепура с крестом.
 По другой стороне улицы, вытягивая шеи, чтобы рассмотреть, шли женщины с сумками.
 — Нажрался, наверное, — поделился мнением сержант. — А иначе чего б он из окна стал кидаться? Денег у мужика было немерено. Одного рыжья на нем столько, что тачку новую можно купить. Не знаешь, когда труповозы приедут?
 — Могут и до утра не приехать.
 — Тогда я, на хрен, уйду. Чего я, без обеда должен стоять? Не май месяц…
 — Дай посмотреть, — Акулов протянул руку, и сержант выдернул из-за пазухи документы:
 — Ты смотри, а я пока отлить отскочу, хорошо?
 Акулов кивнул, разворачивая бумаги. Не делать же ему замечание за потерю бдительности!
 Протокол составлял участковый. Значит, никто не усомнился в том, что это несчастный случай или самоубийство. На протоколе было проставлено время его написания: 19.20 — 20.00. Значит, Валета обнаружили где-то около восемнадцати. Труп осмотрели довольно дотошно — все обнаруженные повреждения характерны для падения с высоты. Подробно переписана одежда и ценности. В бумажнике — тысяча шестьсот долларов и триста рублей. Документы, в том числе на машину… Вон и она сама стоит, дальше у тротуара. Её, надо полагать, тоже не оставили без внимания, хотя в протокол об этом не записали ни строчки. Так, осмотр квартиры… Бутылки, бутылки. Ничего, кроме бутылок и ломаной мебели. Осмотр окна, из которого выпал Валет, — ничего подозрительного. Место происшествия обрабатывалось спецпорошками тёмного цвета… Фотографировалось… Изъято…
 Из подъезда вышел постовой. Меховая шапка, ушитая и отглаженная так, чтобы казаться квадратной, была сдвинута на затылок. Не иначе недавно дембельнулся из армии.
 — Придурки! — ухмыльнулся сержант. — Дверь заколотили, а про окно забыли. На хрена заколачивали? В хате нечего брать! А так бы я посидел, отогрелся…
 Акулов постоял с ним ещё минут пять, покурил. Постовой трещал без умолку, сыпал догадками и циничными шутками, но не мог дать никакой интересующей Акулова информации. Андрей пожал ему руку и медленно пошёл к своей машине, надеясь, что сержанту надоест глазеть ему вслед и он не запомнит номер «восьмёрки».
 Акулов вывернул на параллельную улицу, проехал четыре квартала и оказался на пустыре, где ночью обнаружили труп администратора. Вышел из машины, прошёлся. Пустырь как пустырь. Никаких гениальных версий у Андрея не родилось, и он забрался в тёплый салон.
 Санёк, Губащенко, Валет… Многовато для одного дня! Наркот Вася — похоже, из другой пьесы, а вот смерти администратора и осведомителя связаны одной нитью.
 В литературе и фильмах осведомителей ликвидируют часто. Мочат на каждом углу раньше, чем успеваешь завербовать. В способах себя не стесняют, используют наиболее изощрённые, неприменимые в реальности: сбивают автомобилями, вешают, топят в бочке с бетоном. В жизни такой случай — исключительный. Акулов, за все время работы, не сталкивался ни разу. И от коллег слышать не доводилось. Если стукачи и погибали насильственной смертью, то это было вызвано их криминальным образом жизни, а не связью с милицией.
 Мог Валет выброситься из окна?
 Запросто мог. Прав циничный сержант: нажрался и прыгнул. Учитывая, как он пил последнее время и какие стрессы испытывал, нервный срыв вполне допустим. Даже более крепкие пацаны, случалось, лезли в петлю от менее серьёзных огорчений. А Зуйко совсем расклеился.
 Мог и случайно упасть. Вспомнил спортивное прошлое, переоценил силы. Полез закрыть форточку или сорвать занавеску — мало ли что могло придти в голову пьяному человеку, — пошатнулся и грохнулся.
 Вот только почему окно было открыто?
 Андрей давно заметил, что в шести из десяти случаев самоубийств присутствует какая-то небольшая загадка. Даже не загадка, а так, некий вопросик. То же касается и несчастных случаев. Всегда соблюдал технику безопасности — но именно сегодня грубо нарушил инструкции. Славился выдержкой — и вскрыл вены лишь потому, что завалил сессию. Гулял, кобелил напропалую — и повесился из-за того, что приятельница переспала с его другом. Масса примеров! Их можно, конечно, оспорить, предположить, что никто просто не докопался до настоящих причин, удовлетворились теми, что лежали ближе к поверхности — но Андрей был уверен в собственном мнении. Даже самые очевидные суициды в трех из пяти случаев оставляют вопросы. Если уж не по причинам, которые вызвали этот шаг, то по технике исполнения — точно.
 И все-таки, Валету помогли умереть…
 Почему места гибели администратора и осведомителя расположены так близко? Встречались ли они когда-то в прошлом, или познакомились только в ФОКе, куда Валет отправился по заданию Андрея? Оба занимались спортом и, следовательно, запросто могли тренироваться в одном зале или общаться на какой-то спортивной тусовке. Связана ли их гибель с убийством Громова — или это другая история?
 С ходу напрашивалась версия, которая многое объясняла. У Валета и администратора была назначена встреча на пустыре. Валет опоздал и увидел, как убили Санька. Убийцу смог опознать, или каким-то другим способом выяснил его личность. А сегодня решил об этом донести.
 Андрей достал из «бардачка» карту. Карандашом отметил нужные точки: ФОК, пустырь, дом. Соединил их линиями.
 Получился равнобедренный треугольник.




 Глава десятая


 Он не поехал к сестре и не поехал домой. Позвонил Маше и сказал, что задерживается на работе. Она ответила сухо, он первым положил трубку.
 Во дворе старого дома Акулов остановился. Ощупал взглядом каждый метр двора. Пригляделся к светящимся окнам. Вышел, поднялся по лестнице до последнего этажа. Спустился на третий, встал перед дверью. Звукоизоляция была аховой, слышалось почти все, что происходило в квартире. Телевизор, детские голоса, звон посуды на кухне. По обе стороны дверного косяка были криво приделаны звонки. Фамилии жильцов коммуналки написаны не были. Только под средним звонком в правом ряду блестела наклейка с цветочком. Андрей нажал кнопку.
 Открыла Ольга. Не узнала и спросила:
 — Вам кого?
 — Привет.
 Она пригляделась:
 — Здравствуйте…
 — Можно?
 — Что-то случилось?
 Акулов кивнул.
 Ольга посторонилась. Взгляд стал тревожным.
 — Где будет лучше?..
 — У меня в комнате.
 Ольга заперла дверь, выглянув перед этим на лестницу. Снять куртку или разуться не предложила. Первой пошла по коридору.
 В качестве домашней одежды она использовала свободную зеленую футболку и чёрные бриджи из глянцевого материала, который выгодно блестел и переливался при движении.
 В комнате было мало свободного места. Один угол отгорожен для ребёнка. Насколько Андрей мог заметить через щель в занавесках, там располагались кровать, стул и этажерка с игрушками. Остальное пространство занимали массивный шкаф, диван, кресло, стол и тумбочка с телевизором. На стене висела картина, что-то из маринистики. Потемневший от времени холст и тяжёлая старая рама.
 Ольга села на диван, поджав под себя ноги. Андрей занял кресло.
 Он волновался. Наверное, потому и начал говорить не так, как планировал:
 — Александра убили. А сегодня погиб ещё один человек, связанный с этим делом.
 — С каким делом?
 — О котором мы говорили. Ты его должна была видеть, но вряд ли запомнила. Тебе есть, куда спрятаться?
 Намотав чёрный локон на палец правой руки, Ольга покачала головой:
 — Некуда.
 — А к родителям?
 — Исключено.
 — Сейчас особая ситуация.
 — Все равно невозможно. Если только ребёнка оставить… А ко мне они даже на похороны не придут.
 Примерно так Акулов и предполагал. На этот случай у него был свой вариант:
 — Телефон в коридоре?
 — Нет, вот он висит, — Ольга указала свободной рукой. Небольшой аппарат был закреплён на стене рядом с креслом, в которое сел Акулов.
 Андрей позвонил Ермакову:
 — Мне опять нужна помощь.
 Помимо нескольких квартир, которые его агентство содержало для конспиративных нужд, Денис ещё снимал гнёздышко для своих любовных утех. Независимо от того, был он женат или находился в разводе, такое место имелось всегда. Им Андрей и намеревался воспользоваться.
 Денис понял превратно:
 — Ха-ха-ха, давно пора! А то я уже начал в тебе сомневаться.
 — Мне нужно для дела.
 — Ну, я понимаю!
 — На несколько дней.
 — Однако, силён! А какого скромника из себя строил! Конечно, дам ключи без базара! Когда пересечемся?
 — На том же месте в половине одиннадцатого.
 — Договорились. Я её знаю?
 — Конечно. По телевизору её называют Линда Евангелиста.
 — Перед Машкой не надо прикрыть?
 — Сам прикроюсь.
 Андрей повесил трубку. Ольга напряжённо улыбнулась:
 — Спасибо за комплимент. Только Линда моложе меня.
 — Это неважно. — Он вытащил папиросы, посмотрел на детский уголок и убрал пачку обратно.
 — Курите, — разрешила хозяйка.
 Акулов отрицательно покачал головой. Спросил:
 — Где ребёнок? — он никак не мог вспомнить пол и потому говорил обезличенно.
 — Дашка осталась ночевать у подруги.
 Действительно, видно же за занавеской девчоночьи шмотки! Не пора ли перестать волноваться?
 — Далеко?
 — Через дорогу.
 — Ты собралась на работу идти?
 — Нет. Просто хотелось побыть одиночестве. И Дашке там весело. — Ольга чуть натянула накрученные на палец волосы. — С того дня… Как мы говорили… В общем, я больше там не работаю.
 — А в поликлинике?
 — Тогда же подала заявление. Лариса Валерьевна сказала, что устроит меня в частную клинику.
 — Значит, жизнь стала налаживаться…
 — Похоже на то. А почему… Почему вы так уверены, что мне надо прятаться?
 Акулов посмотрел ей в глаза:
 — Как правило, человека убивают   не потому   , что ему стали известны какие-то факты, а   для того   , чтобы помешать ему их рассказать. Если человек освобождается от опасного груза, то он становится, по большому счёту, неинтересным тому, кого информация компрометировала. У того возникают другие проблемы, куда более важные, нежели месть. Это Иосиф Виссарионович любил месть в виде хорошо остывшего блюда. А современные преступники более прагматичны. Ты уверена, что не знаешь чего-то такого, из-за чего за тобой могут охотиться? Если уверена, я уеду. Один.
 Девушка отвела взгляд. Какое-то время продолжала сидеть, держа себя за волосы. Потом резко выпрямила правую ногу. Пожаловалась:
 — Отсидела.
 Андрей усмехнулся:
 — У нас мало времени.
 Она встала, подошла к шкафу. Андрей подумал, что ему надо бы выйти. Чуть промедлил, и подходящий момент был упущен. Нет, конечно, ничто ему не мешало деликатно откашляться и выскользнуть в коридор, но он остался сидеть.
 Ольга отгородилась от него дверцами шкафа. Вернее, отгородилась одной, а на внутренней стороне второй висело большое, в полный рост, зеркало, оказавшееся обращённым прямо на Андрея.
 Сняла футболку в два приёма. Наклонившись, выскользнула из штанишек. Лифчика не было, только белые трусики. Их она тоже сняла, заменила на новые. Постояла, оценивающе глядя на полки и вешалки. Она знала, что Андрей за ней наблюдает. Держалась так, будто никого, кроме неё, в комнате нет.
 Акулов подумал, сколько у неё было клиентов. Например, Сазонов и Борисов. И как она, бесстрастно, раздевалась перед ними в бане. Просто делала свою работу. Ту, которая ей не нравилась, но к которой она привыкла относиться ответственно.
 Андрей заговорил, и пришлось, действительно, прокашляться, но дело было вовсе не в деликатности. Просто горло перехватило. И голос неожиданно подсел.
 — В тридцать восьмом году испанский резидент нашей разведки Орлов [13] бежал в США. Он не был предателем, просто в НКВД шли большие «чистки», он получил вызов в Москву и опасался, что там его собираются ликвидировать. Такие случаи бывали сплошь и рядом… Чтобы обезопасить себя и родных, он послал письмо Сталину, в котором угрожал рассекретить всю известную ему заграничную агентуру и все секретные операции, в которых участвовал, если его не оставят в покое. Ни его, ни его родственников не тронули. Он тоже молчал, и только спустя четырнадцать лет, когда он решил опубликовать книгу, американские власти узнали, что на их территории с довоенного времени нелегально проживает русский полковник. Даже когда разразился скандал и за него взялась контрразведка, он никого из наших реально не выдал. В семидесятые годы ему предлагали вернуться на родину, но он отказался…
 — Слишком отдалённый пример, — сказала Ольга, застёгивая бюстгальтер.
 — Есть и более близкие…
 Собралась она быстро. Надела чёрные брюки и свитер с треугольным вырезом. Причесалась, слегка подкрасила губы. Побросала в спортивную сумку какие-то вещи, в полиэтиленовый пакет сложила детскую одежду. Хлопнула дверцами шкафа, как бы ставя последнюю точку в приготовлениях.
 — Я готова.
 Акулов поднялся.
 Она смотрела на него с таким выражением, что возникали сомнения, её ли он видел несколько минут назад голой. Может, все просто привиделось?
 — Пошли.
 Улица встретила ледяным ветром. К машине шли, наклонив головы, морщась от хлещущей по лицу снежной крупы. Дверцу «восьмёрки» заело. Андрей долго возился с ключом, Ольга терпеливо ждала. Собственно, а что ей ещё оставалось?
 — Показывай, куда ехать.
 — Вон тот дом, первый подъезд. Квартира номер один.
 — Всегда хотел посмотреть на людей, которые живут в квартире номер один. У меня таких знакомых никогда не было.
 — Хорошие люди. Катька со мной раньше работала, потом замуж удачно выскочила. Теперь плюёт в потолок и дочку воспитывает.
 Андрей подумал, что богатые люди редко живут на первом этаже. Значит, неведомая Екатерина вышла замуж не за денежный мешок. Ольга завидует её счастью. Наверное, это как-то, характеризует девушку, чередующую занятия педиатрией и проституцией.
 — Чем её супруг занимается?
 — Военный лётчик.
 Да, логика не подвела. Андрей усмехнулся: бросив мать, больную сестру и любимую женщину, он занимается проблемами проститутки, которую видит второй раз в жизни, и при этом рассуждает о её душе.
 — Здесь?
 — Да, приехали.
 Заходить в квартиру Акулов не стал. На лестнице дождался, когда жена лётчика откроет дверь и, незамеченный ею, вернулся в машину.
 Сидел, курил «Беломор». Вспомнил, что повезёт в машине ребёнка, и вышел на улицу. Стоял, притопывая ногами, возле капота. Быстро замёрзли уши и нос, пришлось их растирать.
 Дарья оказалась очень похожа на маму, только волосики, выбившиеся из-под вязаной шапочки, — светлые. Обычно Андрей не замечал сходства между малолетними детьми и родителями, но сейчас оно сразу бросилось в глаза.
 — Это дядя Андрей, — представила Ольга.
 — Привет! — Андрей сел на корточки.
 — Скажи дяде, как тебя зовут, — Ольга слегка дёрнула дочку за руку.
 — Меня зовут Даша, мне скоро будет шесть лет, и я пойду в школу.
 — Хочешь учиться? — Что ещё можно спросить, Акулов не знал.
 — Не, не хочу. Я хочу быть доктором, как мама!
 Девочка плотнее прижалась к материнскому боку.
 От её искреннего, радостного ответа у Андрея в горле комок появился. Хочет быть доктором… Дай Бог, чтобы она никогда не узнала, кем была её мать по совместительству!
 Сели в машину — Акулов за руль, Ольга с ребёнком на заднее сиденье. Выехали со двора. Андрей бросил взгляд на часы: следовало торопиться, до встречи с Ермаковым оставалось пятнадцать минут. С Дениса станется: немного подождёт и уедет, ищи его потом…
 Сзади доносилось шуршание пакета, и Андрей скосил глаза в зеркало. Даша доставала какую-то небольшую коробочку. Заметив интерес взрослого, с гордостью пояснила:
 — Это моя черепашка.
 В темноте ничего не было видно.
 — Черепашка-ниндзя?
 Девочка шлёпнула ладошкой по спинке кресла Андрея:
 — Нет, не ниндзя!
 — А как её звать?
 Он ожидал услышать какое-нибудь русское имя. А она сказала:
 — Годзилла.
 Он хмыкнул, что должно было означать одобрение. На самом деле он не знал, как следует отнестись к такой кличке животного. Никак! Годзилла — так Годзилла. Какая, в конце концов, разница? Лишь бы девочке нравилось…
 За ними был «хвост». Андрей заметил эту машину, ещё когда отъезжал от дома Ольги. Старая иномарка наподобие той, которая стояла во дворе у Ивана. Безликая, светлого цвета. В дневное время она бы долго не привлекала внимания. Сейчас, когда улицы опустели, да ещё и здесь, среди окраинных кварталов, она не могла не бросаться в глаза. Акулов дважды повернул, изменил скорость — иномарка повторила все его манёвры. Держалась метрах в тридцати. Ни номера не разглядеть, ни пассажиров. Кажется, за лобовым стеклом просматриваются два силуэта.
 Даша разговорилась, тараторила про свою черепашку. Андрей старался отвечать. Раза два, наверное, сказал невпопад, и девочка недоуменно замолчала. Ольга спросила:
 — Что-то случилось?
 — Нет, я просто задумался.
 Она не поверила. Посмотрела сперва в боковое окно, потом — в заднее. Заметила жёлтые огни иномарки.
 — Это за нами?
 — Не факт.
 Ольга придвинулась ближе к ребёнку. Обняла.
 Акулов думал, как поступить.
 Все зависит от планов преследователей. Если они просто следят, то их несложно сбросить с хвоста или подставить под наряд ГИБДД. А если готовятся к острым действиям, то лучшего момента, чем тот, что создался сейчас, им не найти. Безлюдно, темно. Ближайшее отделение милиции далеко, патрульные машины по таким кварталам много не ездят, только на вызовы — экипажи, с которых требуют показатели, предпочитают патрулировать там, где встречаются пьяные, «чёрные» и хулиганы, а не собаководы и тётки с авоськами. Допустим, преследователи не в курсе милицейской специфики. Не знают они и того, что у Акулова нет ни средств связи, ни пистолета. Но ведь должны понимать, что он их заметил, а значит, надо действовать сейчас, или отваливать!
 Акулов ещё раз повернул. Через несколько секунд из-за угла выскочила и светлая иномарка. Теперь было чётко видно, что в машине два человека.
 Откуда они взялись? Вряд ли его пасли от РУВД или от места гибели Валета. Хотя… Складная, в таком случае, получается версия. Выбросили Валета в окно, а сами затихарились поблизости и стали ждать, кто появится. Ну и что? Появилась группа из отделения, постовой сержант появился… Почему привлёк внимание именно он? Только потому, что приехал последним? Знали, допустим, что Валет стучит органам, и надумали посмотреть, с кем именно у него назначена важная встреча? Хорошо! Но почему, опять-таки, прицепились к нему? А если через пять минут явится кто-то ещё, потом ещё один, и ещё… Людей не хватит за всеми следить, да и рисково за операми таскаться, задержат — мало не будет.
 Не надо так усложнять. У них вполне могло не возникнуть и мысли, что, кроме Акулова, приедет кто-то ещё. Второй, третий… Что же, табун целый припрётся на встречу с Валетом? Поторопились его устранить потому, что знали: встреча состоится в девять часов. Участковый написал протокол, все уехали, остался охранник. Ровно в девять появился Андрей. Все логично!
 Признать, что притащил за собой хвост к дому Ольги, было непросто. Когда ехал, специально не проверялся, но и ворон не считал. С другой стороны — торопился, так что запросто мог проморгать. Одно хорошо: если следили от дома Валета, то вряд ли станут сейчас нападать. У них другая задача: выяснить, кому Валет намеревался слить информацию.
 А вот если они ехали к Ольге, а он их опередил, то…
 Началось!
 Иномарка резко прибавила скорость. Слепя дальним светом, понеслась по левой стороне.
 Акулов тоже принял влево. Придавил педаль газа. Семидесятисильный отечественный движок не мог соперничать с импортным, гораздо более мощным. Машины сближались.
 Тротуары были пусты. С левой стороны тянулся фабричный забор, справа мелькали корпуса автобазы. Напрасно он сюда повернул! Если убьют — до утра никто не заметит.
 До столкновения оставались секунды. Впереди справа появилось светлое пятно. Проходная! Вахтёр не кинется в схватку с бандитами, но позвонит в милицию.
 Акулов откинул спинку правого сиденья, освобождая проход к двери.
 — Если что — выскакивайте и бегите туда, поднимайте тревогу.
 Кажется, Ольга поняла, что он имеет в виду проходную. Кивнула. Лицо было испуганным, но не растерянным. Может быть, в своей ночной жизни видала и не такое…
 Удар!
 Впечатление оказалось каким-то будничным. Звук был не таким резким, а встряска — не такой сильной, как ожидалось. Андрей задел грудью баранку, но не почувствовал боли. Что сзади — не видел, но и женщины, кажется, остались целы.
 «Восьмёрку» бросило вправо, нос машины вспахал снежные кучи у тротуара. Ударило по колёсам. Скорость резко погасла.
 Иномарка пронеслась мимо. Задний номерной знак оказался забрызган, так что виднелась только одна цифра «6». Водителя Акулов не разглядел, но пассажира запомнил. Лет тридцати, с одутловатым лицом. Воротник поднят, шапка надвинута на глаза. Все равно можно будет узнать…
 Остановились. Акулов распахнул левую дверь, только после этого оглянулся:
 — Бегите!
 До освещённой проходной было не так далеко. Успеют добежать, пока нападавшие развернутся. Ольга потянула дочку за руку.
 — Годзилла! — Даша вырвалась, наклонилась, стала шарить в темноте между сиденьями.
 Акулов ткнул пальцем плафон на потолке — свет не зажёгся. И раньше уже заедало; сейчас, видимо, окончательно поломалась. Акулов щёлкнул зажигалкой. Тусклый огонёк затрепетал, оказывая помощь, скорее, психологическую. Ольга, с белым лицом, наклонилась, чтобы помочь дочери.
 Черепашка все не находилась.
 Яркие фары прорезали лобовое стекло машины Андрея. Иномарка делала второй заход.


* * *

 Ермаков ждал уже тридцать минут. На место встречи он приехал раньше, чем договаривались. Надеялся, что и Акулов по крайней мере не опоздает — с площади Денис намеревался отправиться в гости к своей новой пассии. Хорошо, что у неё отдельная квартира, а то пришлось бы отказать Акулову в просьбе. Если не на сегодняшнюю ночь, то в плане долгосрочного пользования «явкой».
 Дениса звонок друга и удивил, и, в какой-то степени, обрадовал.
 Сам не отличаясь супружеской верностью, Ермаков полагал, что и его сестра обманывает Андрея. Фактов не было, только предположения, основанные на уверенности, что не бывает все слишком гладко. Может быть, таким образом ему было легче оправдывать своё поведение. Этим, да ещё ссылками на наследственность. Дескать, перешло на генном уровне от деда, который за свою не слишком долгую жизнь был женат трижды и имел только шестерых официальных детей.
 Поэтому, когда час назад Акулов попросил ключи от квартиры, Денис вздохнул с облегчением. Наконец-то до парня дошло! А может, доходило и раньше, просто Акулов хорошо притворялся? Считая себя спецом в этом деле, человеком, который собаку съел на изменах, Денис полагал, что признаки адюльтера от него скрыть невозможно. Его опытный взгляд проникнет сквозь самую изощрённую маскировку и распознает неверность в зародыше. Но, может быть, Акулову удалось его обмануть?
 Интересно, кого он нашёл? Денис терялся в догадках. Одно ясно: встреча произошла на работе. Значит, или молодая сотрудница, или какой-то свидетель.
 Направление мыслей Дениса плавно переключилось на собственные проблемы. Брак катился к разводу. Жена скандалила через день, устраивала сцены ревности, подслушивала телефонные разговоры, проверяла карманы, когда он ложился спать. Было бы неудивительно, если бы она наняла частного детектива, чтобы уличить мужа в измене. Сил терпеть не оставалось. Ермаков, как и всегда, свою вину осознавал, но остановиться, начать все с начала не мог. Наследственность! Куда попрёшь против генов?! И ведь предупреждал, не открытым, конечно, текстом, намёками, но давал перед свадьбой понять, что характер у него сложный и всякое может случиться. О двух прежних браках рассказывал и, кстати, объяснял со всей откровенностью, почему они развалились. Невеста все понимала и заранее была готова прощать. В ЗАГСе, видимо, девушку подменили — став женой, она отказывалась что-либо понимать и впадала в истерику по ничтожному поводу…
 Машину Андрея Денис издалека не признал.
 Должна была появиться новенькая «восьмёрка» — а подкатило, стреляя глушителем, нечто кособокое, мятое.
 Тем не менее из машины появился Андрей.
 Денис вышел и, в первую очередь, разглядел номер «восьмёрки». Та самая…
 — Что случилось?
 Андрей вкратце рассказал.
 — Значит, они второй раз таранить хотели? — поразился Денис. — Как-то… Не вижу смысла.
 — Я тоже. Но протаранили бы, если б не расх…ячил им камнем лобовое стекло.
 — Россия, двадцать первый век. Булыжник — оружие пролетариата, — вздохнул Ермаков. — Номер запомнил?
 — Первые цифры — «шестнадцать». Можно поискать в картотеке, да только, мне кажется, это не даст ничего.
 — Наверное. Гаишников вызывал?
 — Какой смысл? Все равно машина не застрахована. А если тех уродов можно найти, то это сделаю я, а не ГИБДД.
 — Значит, получив от тебя камнем, они просто уехали?
 — Смылись.
 Денис усмехнулся:
 — Если вы часто смотрите телевизор, то должны были заметить, что хорошие парни побеждают плохих всегда, кроме программ новостей. Ремонт в копеечку встанет. — Он пригляделся к разбитой машине: — Крыло не выправишь, придётся менять. А дверь можно отрихтовать. Позвони завтра, я попробую найти хорошего мастера.
 — Спасибо, позвоню. Знаешь, у меня такое дурацкое ощущение, что эти козлы не за нами охотились, а мою тачку хотели угробить.
 — Сомневаюсь…
 — Да я тоже сомневаюсь! Так просто сказал. Скорее всего, это были исполнители, которые не смогли вовремя связаться со своим шефом и проявили инициативу. В меру своей глупости и наглости. Может, просто хотели слегка пугануть.
 — Найдёшь — сам их напугаешь и спросишь, чего они на самом деле хотели. А девочка у тебя ничего! Действительно, на Евангелисту похожа. Только ребёнок зачем?
 — Негде было оставить. Я же тебе говорю, что она — важный свидетель.
 — Да ладно. — Ермаков достал ключи: — Пользуйся, сколько надо. Про хату никто не знает, так что ни гостей, ни звонков быть не должно. Смотри, тут два комплекта. Тебе и ей. Кстати, квартира двухкомнатная, так что поместитесь все. Я тебя провожу на всякий случай.
 Денис посмотрел на часы: его свидание безнадёжно срывалось. Девушка не поймёт причин опоздания, что бы он ни наврал. Лучше завтра приехать. А сегодня — домой. К любимой жене…
 — Ты чего морщишься? — заметил Акулов.
 Денис промолчал. Расстегнул пальто и пиджак, из поясной кобуры достал газовый пистолет:
 — Держи. Издалека сойдёт за настоящий. Все лучше, чем ничего.
 — Обойдусь. В одну воронку два раза не падает.
 — Ну, смотри сам…
 Доехали быстро. Андрей — впереди, Ермаков на своём «рено» следовал сзади. Все было спокойно. Когда остановились, Денис поторопился выскочить из машины:
 — Проверю подъезд. Если через пять минут не выйду — сваливайте и поднимайте тревогу. Может быть, меня наградят…
 Акулову показалось, что он чуть рисуется перед Ольгой.
 Неприятностей не случилось. Девушку и ребёнка завели в квартиру, проинструктировали о мерах безопасности и ушли, чтобы перегнать «восьмёрку» во двор расположенного на соседней улице отдела милиции. Потом Денис отвёз Андрея в продуктовый магазин:
 — На выпивку можешь не тратиться, в баре все есть.
 — Мог бы и холодильник заполнить.
 Распрощались перед подъездом.
 — Завтра твоего родственника возьмут под наблюдение. Я уже договорился.
 — Он мне пока что не родственник. И, надеюсь, никогда им не будет.
 — Знаешь, я днём не спросил… Он связан с делом, которым ты сейчас занимаешься?
 — У него должны быть выходы на людей, которые меня интересуют в связи с этим делом. Прежде, чем с ним откровенно поговорить, хочу удостовериться, что это совпадение, а не подстава.
 Денис уехал. Акулов постоял, куря папиросу и наблюдая, как растворяются в темноте огни его машины. Хотелось почему-то оттянуть встречу с важным свидетелем…
 За сорок минут, которые Акулов отсутствовал, Ольга успела многое. Уложила спать Дашу, прибралась в квартире и переоделась. Теперь на ней были поношенные серые джинсы и мужская рубашка в красно-чёрную полоску, застёгнутая на средние пуговицы, а внизу завязанная узлом.
 Акулов снял куртку, и она сразу заметила нож, висевший у него поверх свитера. После всего, что было вечером, это её не удивило. Больший интерес она уделила пакету с продуктами:
 — Хотите поужинать или ограничимся чаем?
 — Я бы что-нибудь съел.
 Она кивнула и скрылась на кухне. Андрей зашёл в ванную помыть руки. Намыливая ладони, он хмурился до тех пор, пока не сообразил, что же привлекло его внимание в коридоре. Оказывается, запах, который мягко ощутился сразу, как только он вошёл. Аромат женской туалетной воды. Ольга воспользовалась ею, пока он отсутствовал. Андрей усмехнулся и посмотрел в зеркало над раковиной. Мокрой рукой потёр щетину на подбородке. Когда последний раз брился? Сразу и не сообразить…
 Планировка квартиры была странноватой. Все помещения располагались по правую сторону коридора, который заканчивался пустой кладовой. Проходная комната была очень большой и прямоугольной, дальняя — совсем крошечной, с дурацким выступом из задней стены, который на четверть уменьшал полезную площадь. Из-за этого в комнате помещались только подростковая кровать, два жёстких стула, коробка из-под телевизора и пылесос.
 Ребёнок спал, отбросив одеяло. Дыхание было спокойным. Черепашки Андрей не заметил. Долго смотрел под ноги, чтобы не раздавить её в темноте, потом осторожно шагнул, наклонился и укрыл девочку одеялом до подбородка. Даша шевельнулась, что-то пробормотала, но не проснулась. Когда Акулов закрывал дверь, она перевернулась на другой бок.
 В большой комнате центральным предметом являлся диван. Можно было предположить, что Ермаков снял эту квартиру только из-за его исполинских размеров. Ничего подобного Акулов прежде не видел. Не диван, а какое-то лежбище морских котиков. Потрогал рукой: да, его и слон не раздавит. На подушках было разложено чистое бельё. Кажется, из натурально шелка. Ослепительно белое. На нем и спать-то надо в такой же скользкой белой пижаме.
 Кроме дивана, имелись тумбочка с телевизором, кресло, журнальный столик и глобус высотой почти в человеческий рост — под стать великану, использующему диванное лежбище. Он, наверное, такой глобус одной рукой поднимает. Акулов попробовал его повернуть — получилось не с первой попытки. Поискал знакомые страны. Закрыл глаза и ткнул наугад пальцем. Посмотрел: Мексика, Акапулько. К чему бы это?
 — Там большой бар, — сказала вошедшая в комнату Ольга.
 — В Мексике?
 — В глобусе.
 Акулов открыл. Бутылок оказалось не много. Все с водкой, от лучшей отечественной до незнакомых зарубежных сортов, в том числе с иероглифами на этикетках.
 — Ты будешь? Только здесь все очень крепкое.
 — Можно.
 — Не знаю, что выбрать.
 Пожеланий не поступило, и Андрей вытащил бутылку со знакомым названием. В отличие от большинства других, она была непочатой. Ничего, Ермаков потом купит новую. Мог бы заранее предупредить, что у него такой скудный выбор.
 Прошли на кухню. Пока Андрей сворачивал пробку, Ольга достала рюмки. «Пепси-кола» уже была налита в две большие кружки.
 — Я люблю выдохшуюся, — пояснила она.
 — Я тоже.
 Выпили стоя. Вместо тоста Акулов криво усмехнулся, Ольга что-то пробормотала, он не разобрал слов.
 — Кстати! Не надо мне «выкать», хорошо? Если честно, меня это раздражает.
 — Хорошо, Андрей… Витальевич, — она развернулась к плите.
 Андрей сел за стол:
 — Хлеб надо порезать?
 — Я уже все порезала. Сейчас и горячее будет готово.
 Из полуфабрикатов, которые купил Андрей, Ольга приготовила котлеты и картофель-фри. Получилось вкусно. Впрочем, Акулов был таким голодным, что проглотил бы их и сырыми.
 — Трудно жить одной? — спросил он неожиданно.
 — Я привыкла. Сейчас лучше, чем когда я жила не одна.
 — Оказался скотиной?
 — До свадьбы выглядел ангелом.
 — Врач?
 — Мы с ним вместе учились. Сразу после диплома он устроился в агентство недвижимости. Сперва было трудно, потом стал хорошо зарабатывать. Деньги его и испортили.
 — А родители?
 — Не надо о них. Считай, что я инкубаторская.
 Пила Ольга обдуманно. Первые три рюмки целиком, с четвёртой начала экономить, чуть пригубит — и ставит. Чувствовалось, что ей часто приходилось выпивать в ситуациях, когда надо себя контролировать досконально.
 Обращение на «ты» требовало от Ольги усилий. В середине фразы оно проскакивало без труда, но вопрос потребовал усилий:
 — Ты не женат?
 — Как сказать…
 — То есть девушка есть?
 — Есть, — он посмотрел ей прямо в глаза. — У меня работа такая, не располагающая к семейной жизни. Редко у кого получается, чтобы там и там было одинаково хорошо. Обычно что-то одно перевешивает. По крайней мере, во время первой женитьбы. Второй раз выбирают внимательнее. Но все равно ошибаются.
 — Как и все…
 — Да, людям это свойственно.
 — Хорошо моряку. Пришёл в порт — там ждёт девушка. Хорошо лётчику. Прилетел на аэродром — и его там ждёт девушка. Машинисту хорошо — его на вокзале ждёт девушка. Только девушке плохо: то в порт, то в аэропорт, то на вокзал.
 Акулов тоже улыбнулся.
 — Это квартира твоего друга?
 — Он здесь не живёт.
 — Просто меня удивляет… Машина ведь тоже твоя собственная? Я удивляюсь. Камень вместо пистолета, игра в прятки у знакомых… Рабочий день, как я понимаю, у тебя давно кончился. Зачем тебе все это?
 — А что делать, если программа защиты свидетеля у нас только на бумаге записана, но ни фига не работает?
 — Я не о том спрашиваю! Зачем лично тебе это нужно? Тебя бы что, наказали, если бы с нами что-то случилось?
 — Нет. Но мне самому было бы неприятно. Я бы себе этого не простил. Понимаешь, я просто не могу по-другому.
 — А когда ты найдёшь тех, кто убил Громова, — что будет дальше?
 — Ничего. Займусь другим делом. На мой век их хватит с избытком.
 — Я, кажется, понимаю… Не очень, но понимаю.
 — Да, поначалу это здорово удивляет. Словами объяснить сложно. Надо почувствовать… Что-то давно я не наливал!
 Ольга выпила до дна. Подняла кружку:
 — Плесни, у меня кончилось.
 Акулов налил девушке «пепси-колу». Себе тоже добавил. Есть продолжили молча.
 — Чай будешь? — спросила Ольга, собирая грязные тарелки.
 Акулов посмотрел на водку и отрицательно покачал головой.
 — Я себе налью, если не возражаешь.
 — Пей.
 К чаю ничего не было — он как-то не подумал об этом, а в квартире, как и предупреждал Ермаков, все продовольственные припасы ограничивались спиртным.
 — Заварка хорошая, — Ольга вернулась к столу. Села на табуретку, поджав под себя одну ногу. Спросила задумчиво: — По-твоему, это за нами охотились? Хотели убить?
 — Охотились точно. Но убивать, может быть, не хотели.
 — Сашку жалко. Как его?..
 — Зарезали.
 — Ужас! — она снова, как и у себя дома, намотала на палец локон. — Ты говоришь: он, потом ещё кто-то, а теперь, может быть, я… Но я не понимаю, за что?! Все время прокручиваю в голове, думаю — и не понимаю. Я же ничего такого не знаю!
 — Они могут считать по-другому. А могут и ничего не считать, а просто хотеть подстраховаться. Ушлые ребята, ты же сама это видела. Мозг у них, правда, один на двоих. И тот — спинной.
 Ольга замолчала надолго. К чаю почти не притрагивалась. Сидела, глядя перед собой. Акулов напротив, подливал раз за разом. Спиртное не действовало — последствия стресса и обильной еды. Чувствовал, что Ольга колеблется. Что-то у неё есть на уме! Решил события не форсировать. Сама расскажет.
 Она так и предложила:
 — Давай закончим разговор завтра?
 — Как скажешь.
 — Мне нужно подумать.
 — Я вижу.
 Она помыла посуду. Быстро, как будто всю жизнь только этим и занималась. Андрей вышел в коридор, заглянул в кладовую и на антресоли.
 — Ты что-то ищешь? — Она выглянула из кухни, вытирая полотенцем тарелку.
 — Раскладушку.
 — А-а-а… — не найдя, что сказать, она вернулась к раковине; позже, когда Андрей сел за стол, сказала приготовленную фразу: — Даша спит очень крепко и не имеет привычки вставать по ночам.
 Говоря, смотрела перед собой на белый кафель стены.
 — Это хорошо, — Акулов налил новую рюмку. Выпил, поморщился. Закусывать не стал, хотя ещё оставалась нарезанная ветчина.
 Ольга выключила воду, повесила полотенце и села на табуретку. Облокотилась на стол. Две верхние пуговицы на рубашке оказались расстёгнуты, третья чуть держалась.
 Андрею была видна её грудь. Не целиком, но это даже эффективнее действовало, заставляя включаться воображение. И память — одновременно, словно боковым зрением, он видел, как она переодевается напротив зеркала. Только теперь Ольга делала это медленно…
 — Иди спать, — сказал он, переводя взгляд на бутылку.
 Он поймал себя на мысли, что уже очень давно ни одну женщину не хотел так, как хочет эту, сидящую на расстоянии вытянутой руки от него. Так близко и так недосягаемо.
 Его работа и её прошлое (прошлое?) значения не имели.
 — Ты придёшь? — спросила она.
 — Я посижу здесь, — сказал он. — Мне надо подумать.
 На лице у неё было написано «я совсем ничего не понимаю», но вслух Ольга сказала другое.
 — Спасибо за вечер. Давно не было так…
 Он не расслышал, как именно.
 Ушла. Приняла душ, мелькнула в коридоре, обвёрнутая белым полотенцем, и скрылась в комнате.
 Андрей думал, что она не станет закрывать дверь.
 Она не оставила даже щели.
 Он сидел ещё долго.
 Пил и становился трезвее.




 Глава одиннадцатая


 Утром было тяжеловато.
 Акулов долго умывался прохладной водой, полоскал рот, причёсывался. Когда вышел из ванной, оказалось, что Ольга уже поднялась, хозяйничает на кухне.
 — Привет! — Он сел за стол. — Как спалось?
 — Крепко, — она чуть усмехнулась.
 Андрей посмотрел на бутылку. Оказывается, выпил до дна. Голова не болела, но была тяжёлой.
 — Дарья спит?
 — Скоро проснётся.
 За завтраком больше молчали. Если и говорили, то о ерунде, не имеющей отношения к делу. Ольга приготовила яичницу с беконом. Андрей с трудом доел свою порцию. И аппетита не было, и качество не очень устраивало: он предпочитал более прожаренный продукт. Растворимый кофе был также далёк от совершенства. Или все дело в настроении?
 — Значит, нам сидеть здесь, взаперти?
 — Пока — да. К телефону не подходи. Каждые два часа сбрасывай мне на пейджер сообщения, что у вас все в порядке.
 — А если порядка не будет?
 — Тогда сразу звони. Если мне потребуется с тобой связаться — я позвоню дважды по три звонка, на третий раз отвечай. Ключ у меня есть, вечером постараюсь приехать. Может быть, совсем поздно.
 — Я не привыкла рано ложиться.
 — Все, я поскакал, — Акулов отодвинул тарелку.
 — У тебя ничего не болит? Давай, я посмотрю. Я же все-таки врач.
 — Не надо, со мной все в порядке.
 — Мне показалось, ты вчера немного хромал.
 — Это не от аварии.
 — Бандитская пуля?..
 — …


* * *

 Катышев высказался иначе. Вскоре после того, как закончилось утреннее совещание, он зашёл в кабинет Акулова.
 — Видок у тебя какой-то… усталый. Бухал, что ли?
 Андрей, пытавшийся дозвониться до коллег из того района, где погиб Валет, пожал плечами. По дороге на работу он думал о том, стоит ли посвящать Катышева, или кого-то другого, в последние события. Решил повременить. Не оттого, что не доверял, — не видел практического смысла. Придётся писать кучу бумаг, объясняться, а на выходе — ноль. Даже охрану для Ольги обеспечить вряд ли удастся. В лучшем случае выделят какого-нибудь постового, из числа наиболее нерадивых — хороших кто ж даст? — чтобы посидел с ней до выходных. Нет, лучше уж немного «попартизанить», дождаться, пока на руках будут не догадки, а карты, которые не стыдно предъявлять руководству. Катышев словно прочитал его мысли:
 — Знаешь, Андрюхин, ты похож на разведчика-нелегала, у которого сгорела последняя явка.
 Акулов опять ничего не ответил.
 Катышев, щурясь, разглядывал книги на полке. Чертыхнулся:
 — Зрение подводит! Меня ведь в Карабахе конкретно контузило… Написано «Боевые ножи», а я читаю — «Соевые бобы»… — Он потрогал корешок справочника пальцем, хотел вытащить, но передумал. Сунул руки в брючные карманы. В коричневом полосатом костюме, с чёрной рубашкой и светлым галстуком, ББ напоминал гангстера.
 — Василич, по поводу моего пистолетика что-нибудь слышно?
 Катышев кивнул:
 — Я держу на контроле. Как раз вчера говорил с Кашпировским. Он просил на следующей неделе напомнить. Пока, говорит, ещё не все дела принял, не может сразу решить.
 — Я ведь и в суд могу обратиться. В Петербурге, кстати, был такой прецедент.
 — И что?
 — Там один опер был осуждён за превышение власти и амнистирован. Вернулся на службу, и ему тоже ствол отказывались выдавать. Он подал в суд. Вынесли постановление: вооружать его в рабочее время.
 — Ты-то откуда это знать можешь? Волгин, что ли, звонил?
 — Земля слухами полнится.
 — Ладно, потерпи ещё немного. Думаешь, я не понимаю?
 Катышев вышел, и тут же позвонила Тростинкина. Начала разговор не с приветствия, а с претензии:
 — Не могу найти жену Громова.
 — Секундочку, — Андрей приложил по столу трубкой, пошаркал ногами, громыхнул дверцей сейфа. — У меня её нет!
 — Очень смешно! Воробьёв сказал ещё раз допросить, а я не могу с ней связаться. Дома никто трубку не берет, мобильник все время выключен. Ты не знаешь, где она может быть?
 — Понятия не имею. Где угодно, наверное.
 — Надо было допросить, когда она приходила за разрешением на захоронение. А я в тот день торопилась.
 — Плохо, Маргарита Львовна! Теперь получите выговор.
 — Да ну тебя в задницу! Ты можешь её отыскать? Я напишу отдельное поручение. Да, знаешь, что мне не нравится?
 — Судя по голосу — все. И я в том числе.
 — Адвоката Мамаева помнишь?
 — Опять посадили?
 — Убили. Застрелили в машине. Я только сегодня узнала, к нам из Центральной прокуратуры информационное письмо пришло.
 — Хм… Дай-ка подумать.
 — Чего там думать? Этого Мамаева кто угодно мог грохнуть. Он ведь всех подряд разводил, на чем угодно деньги рубил. У меня в Центральном подружка работает, я ей позвонила — она говорит, «глухарь» капитальный. Никто и не надеется, что удастся раскрыть.
 — Громова ко мне с ним приходила…
 — Наверняка они были любовниками. Все знают, он ни одной бабы мимо себя не мог пропустить. Даже ко мне приставал, хотя мой батя с его тестем в приятельских отношениях.
 — А ты через него что-нибудь можешь узнать?
 — Попробую. А ты Громову поищи.
 — Договорились.
 — Кстати, в Центральном две версии. Или Мамая за денежные дела завалили, или из ревности. Он ведь с бомжихами не общался, у него все клиенты из высшего общества или бандиты. И бабы, соответственно…
 Акулов положил трубку. Посидел, дымя папиросой. То, что Тростинкина не может отыскать Громову, его не удивляло. Похоронив мужа, Александра могла уехать из города. Или сменить адрес и номер сотового телефона, специально, чтобы не доставали из прокуратуры. Понятно, что на помощь официального правосудия она не рассчитывает. Если ей что-то и надо от органов — так это документы, необходимые для вступления в права наследства. Но в получении таких документов спешки нет, все равно надо ждать несколько месяцев. Придёт время — объявится.
 И для убийства Мамаева, надо полагать, действительно был не один повод. Деньги, женщины, черт знает что ещё. Таким образом, взятые по отдельности исчезновение вдовы и смерть адвоката имели множество объяснений, не связанных с делом Громова. Но вместе…
 Они были любовниками? Положа руку на сердце, Акулов в этом сомневался. Да, они пришли к нему вместе, и в тот раз ему показалось, что их отношения несколько выходят за рамки «клиент-адвокат». Да, у Мамаева своеобразная репутация. Но при живом Громове правозащитник, наверное, поостерёгся бы подбивать клинья к его жене, а после убийства слишком мало времени прошло, чтобы он мог успеть. Хотя, конечно, кто знает…
 Папироса закончилась. Последняя затяжка получилась на редкость противной.
 Андрей подумал, что если все-таки связать воедино убийство Мамаева с исчезновением Александры, то это органично уложится в рамки той фантастической версии, которая родилась у него двое суток назад.
 Двое суток? Кажется, что прошёл месяц…


* * *

 Они знают все!
 Калмычный стоял у окна кабинета, смотрел на территорию предприятия. Кое-где копошились рабочие, тарахтел грузовик — наверное, последний, оставшийся на ходу. Делила небо надвое стрела навечно застывшего крана. Ещё пять лет назад жизнь тут кипела. Он сделал многое, чтобы она замерла.
 Теперь он лишился почти всего. Остались копейки. Заплатил, чтобы не повторить судьбу Громова. Как и предполагал Петушков, с братом Ростислава удалось договориться. Как ни крути, а прямой виновник гибели Ростика — Громов. С ним покончено. Ему, наверное, не удалось бы откупиться. Да и не стал бы он ничего покупать, не такой человек. А остальные предпочли потерять сбережения, но сохранить жизнь. Первым был Петушков. Калмычный не знал, какой суммой отделался Николай. Предполагал, что не слишком большой. Николай привык жить на широкую ногу и, скорее всего, давно израсходовал большую часть своих накоплений. Калмычный был последним, кому позвонил брат. В искажённом, механическом голосе звучала ирония:
 — Это я. Давно ждал, наверное? Сколько предложишь?
 Как выяснилось, торг был не уместен. Калмычный, в принципе, был подготовлен к такому повороту событий, но не ожидал, что страшный собеседник имеет о нем столь полную информацию. Вплоть до банковских реквизитов и суммы вклада.
 — Кое-что тебе оставлю на жизнь…
 Знал он и о многом другом. Например, о том, как накануне телефонного звонка они здесь, в этом кабинете, обсуждали исчезновение Степанского и Андреича. Большинство склонялось к тому мнению, что до Степанского добрался таинственный брат. Как ему это удалось, если даже они не знали адреса, в котором собрался заночевать «мексиканец»? Удалось как-то, вариантов хватает… Справился же он с Громовым! А начальник охраны завода, скорее всего, пострадал за компанию…
 Знал брат и о том, как Ющенко предлагал обратиться за помощью. Не в милицию, к авторитетным знакомым. По большому счёту, таковые имелись у всех. Из разных кодланов и группировок, различного криминального веса. В общем, было к кому под крылышко встать. Все равно бы рано или поздно пришлось это сделать, раз уж Громова больше нет. В тот вечер долго сидели, но к единому мнению не пришли, слишком много у некоторых оказалось амбиций. У Петушкова больше всех… Принятие решения отложили, а наутро брат позвонил Петушкову и Латукову. Что он им говорил, Калмычный, конечно, слышать не мог, знал только в пересказе. Но был готов засвидетельствовать: общение с братом произвело на обоих крепкое впечатление. Прибежали с зелёными лицами и трясущимися руками, говорили на грани истерики, брызгая друг на друга слюной. Вопрос о защите больше не поднимался. Все согласились с тем, что дешевле будет просто заплатить.
 Имелись и другие примеры поразительной осведомлённости брата. Временами он ею откровенно бравировал. Насмехался.
 И только сейчас Иван Иваныч догадался, в чем дело. Стало противно за собственное тугодумие. До седых волос дожил… Как все просто!
 Ещё пару минут он стоял у окна, потом решительно пересёк большой кабинет и выглянул в приёмную. Секретарша делала маникюр. Сидела, вытянув левую ручку, и любовалась свеженакрашенными ногтями.
 — Срочно принеси мне отвёртку, — велел ей Калмычный.
 Она посмотрела недоуменно:
 — Отвёртку?
 Предложи он раздеться, удивления было бы меньше.
 — Да, отвёртку. Что непонятного?
 — Какую? Крестообразную?
 — Набор!
 Она кивнула, стараясь казаться невозмутимой. И не нашла ничего лучшего, как похвастаться маникюром:
 — Правда, мне хорошо?
 — Быстрей, дура!!!
 Калмычный громыхнул дверью. Отдуваясь, сел в своё кресло, долго не просидел и опять встал у окна. Прижался лбом к холодному стеклу.
 Ну где она телится?!
 Калмычный все чаще смотрел на часы. Настенные, с неправильным обратным ходом.
 Как просто!
 Встретил бы сейчас ту журналисточку — ноги бы ей повыдёргивал. И Андреич хорош! Должен ведь был проверять кабинет на наличие подслушивающих устройств. Калмычный, правда, сам посмеивался над этими мерами, называл пустой тратой денег. Но кто, в конце концов, отвечает за безопасность?
 Точнее, отвечал…
 А может… Может, и он с братом в доле? Тогда и со Степанским все ясно. Попал прямо в пекло, когда уехал с Андреичем. Тот его привёз куда надо, передал прямо в руки. Вполне реальный вариант. Маленькая зарплата, отсутствие перспектив. Несмотря на своё геройское прошлое, Андреич вполне мог продаться. Да, его рекомендовал Громов… И что? Петросыч не смог себя защитить…
 Сорок минут. Сколько можно искать? Может, она и не пошла никуда? Обиделась и сидит на своём месте, пасьянс раскладывает на компьютере?
 Чувствуя, как наливается злостью, Калмычный отошёл от окна. Ну, он ей задаст!
 В этот момент она и вошла. Выглядела слегка виновато, в руке держала коробку.
 — Вот, еле нашла. Пришлось в третий цех бегать…
 — Спасибо, — он забрал отвёртку с набором сменных насадок и выставил девушку за дверь. Болезненно усмехаясь, дважды провернул ключ. Не хватало ещё, чтобы кто-нибудь его увидел за предстоящим занятием. Подумают, совсем директор спятил от безделья…
 Чтобы содрать часы со стены, пришлось встать на стул. С каким удовольствием Калмычный просто шваркнул бы подарок на пол!
 Сдержался. Снял. Сел за стол, стал выкручивать крепёжные винты задней крышки. Руки дрожали, отвёртка соскальзывала. Он раскровянил палец.
 Через десять минут все было кончено. Иван Иваныч с каменным лицом смотрел на горку механизмов. Посторонних среди них не было. Ни микрофонов, ни передающих устройств. Ничего. Только та начинка, которая и должна быть в настенных часах. Ни одной гаечкой больше.
 Он тихо выматерился, когда во второй раз за один день пришло осознание собственной глупости. Какой, к лешему, микрофон? Этот чёртов брат что, с самого начала планировал получить деньги? Да он собирался их всех расшлепать; на фиг ему подслушивать?!
 Или нет?
 Или да?
 Калмычный запутался.
 Почти час просидел словно бы в ступоре. На телефонные звонки не отвечал. Рявкнул что-то сердитое, когда секретарша робко постучала в дверь.
 Сделанный вывод был страшен. Он казался безупречно логичным, но Иван Иваныч, совсем недавно горячо принявший версию о «жучке», боялся снова попасть в молоко.
 Получается… Получается, что среди них есть предатель. Не Андреич, кто-то рангом повыше. Иуда, который передаёт информацию брату.
 Требовалось посоветоваться.
 Калмычный пролистал «визитницу». Память не подвела. На третьем листе сверху оказалась карточка с координатами одного адвоката. Некогда он здорово помог. Может, и сейчас поможет определиться?
 Раньше надо было к нему обращаться, до того, как расстался с деньгами.
 А может, их ещё можно вернуть?
 Калмычный потянулся к телефону.


* * *

 — Мама говорит, что ты совсем не появляешься дома, — Виктория улыбнулась, придерживая на плечах шаль и машинально повернув голову вправо, чтобы не был заметён пулевой шрам. Он не скоро исчезнет. Скорее всего, до конца жизни ей придётся носить эту отметину.
 Акулов сделал виноватое лицо:
 — Волгин в отпуске, приходится одному кувыркаться.
 — Да что же мы в дверях-то все стоим? — по-хозяйски попенял Юрий. — Вика, не морозь гостя. И тапочки дай.
 Пока Андрей снимал куртку и переобувался в шлёпанцы, Юра обнял Вику за плечи. Сделано это было демонстративно: смотрите, какая мы счастливая пара.
 Акулов не был в этом уверен, и такая нарочитость его раздражала. Кроме того, сам он избегал прилюдного проявления чувств, считал это каким-то признаком слабости, что ли. Маша частенько его упрекала за это.
 На кухне был накрыт стол. Отнюдь не скромный, как обещала Вика по телефону. И выпивки, и закуски хватило бы на десять человек. Ощущая неловкость, Андрей поставил свою бутылку шампанского — игристое вино уже было, причём более дорогое, чем принёс он.
 — Ну, мы-то по водочке! — Юра подмигнул, сворачивая пробку с плоской фляжки «смирновки».
 Акулов пить не хотел. Но и отказаться было нельзя, тогда не получилось бы, скорее всего, того разговора, ради которого он и приехал сюда.
 Ну вот, дожил — уже и родную сестру навещает исключительно с целью получения оперативной информации. Самое неприятное, что и она, похоже, догадалась об этом. Отсидев меньше часа, сослалась на головную боль и ушла в комнату.
 — Я сейчас! — Юра выскочил следом.
 С прошлого месяца, когда Акулов побывал здесь первый раз, обстановка изменилась в лучшую сторону. Появился кухонный уголок, из недорогих, но симпатичный. Бытовая техника: микроволновая печь, тостер, кофеварка и электрический чайник. Вместо дешёвой магнитолы на холодильнике громоздился музыкальный центр последнего поколения. Сам холодильник остался прежний — древний, пузатый, с чмокающей ручкой рычажного типа.
 Юрий вернулся. Закрыл дверь, сел, виновато улыбнулся. Он вообще, как казалось Андрею, перебарщивал в стремлении казаться хорошим парнем. Интересно, он со всеми так держится? Или на манеры влияет то обстоятельство, что Андрею известно о его прошлом?
 — По чуть-чуть? — Лапсердак поднял фляжку.
 — Позже, — Андрей прикрыл свою рюмку ладонью. — Надо поговорить.
 Юра, став серьёзным, кивнул и поставил бутылку. Получилось неловко: задел тарелку, сбросил с неё на стол кусок мяса. Суетливо прибрал. Откинулся на спинку жёсткого дивана и посмотрел на Андрея.
 — Я готов.
 — Расскажи ещё раз про завод…
 Лицо Юрия прорезали морщины. Он вздохнул, скрестил на груди руки и начал говорить то, что Андрей уже слышал от него месяц назад. Только теперь более кратко и чётко.
 Лапсердак был родом из Петербурга. Учился на журналиста, занимался спортом. С родителями поссорился, так что с третьего курса Универа пришлось обеспечивать себя самому. В начале девяностых годов попал в одну из крупнейших, по тем временам, организованных группировок. Было трудно, но интересно. Сменил две квартиры и пять машин, но через восемь месяцев лафа закончилась — посадили лидера группировки и почти всю бригаду, в которой состоял Юра. Его подозревали в стукачестве, но как-то удалось объясниться, снять подозрения. Однако работы не стало. Начались трудные времена. Безденежье, да ещё и РУОП стал доставать. Ставили классическую вилку: или дашь показания, или сядешь вместе со всеми. Ни того, ни другого Лапсердаку не хотелось. Кое-как выкрутился. Отдышался, начал снова налаживать жизнь. Возникли какие-то перспективы, но в начале девяносто четвёртого года один серьёзный человек, с которым приходилось общаться по прежней работе, предупредил: готовься к аресту. Всплыли старые подвиги, прокурор выписал ордер, скоро должны были позвонить в дверь. Серьёзный человек продемонстрировал копии ментовских документов, и Лапсердак убедился, что ему, действительно, пора сушить сухари. Впрочем, оказалось, что есть один выход.
 Так Юрий оказался в этом городе и познакомился с Ростиславом Гмырей. Поначалу они не сошлись, до драк иной раз доходило, но потом стали друзьями.
 Как и Лапсердак, Ростислав был приезжим. «Вынужденным переселенцем», — любил пошутить он. Родился в Ленобласти, одним из первых, когда ещё ходили в «варенках», не стриглись наголо и ездили на «жигулях», занялся рэкетом, получил шесть лет за разбой, отбывал срок в местной колонии, в девяносто третьем освободился. Домой не поехал, остался здесь.
 Воспользовался связями, сложившимися на зоне, и присосался к местному Заводу тяжёлого машиностроения.
 Юру прислали Ростиславу в подмогу. Схема воровства уже была налажена и действовала бесперебойно. Цепочка включала в себя руководство завода, кого-то из чиновников министерства и нескольких бандитов из Питера, в том числе того человека, который предупредил Юру о грядущем аресте. Мелочёвкой не занимались, гнали в Прибалтику стратегический запас металла, имевшийся на предприятии. Делалось это почти что легально, чрезмерных усилий не требовало, барышей хватало на всех.
 На всех, кроме Ростика. Он посчитал, что ему перепадает до обидного мало и решил в одиночку нагреть компаньонов. Не получилось — груз все-таки пришёл по назначению, а Ростислава убили. Произошло это в «день дураков», первого апреля девяносто пятого года…
 Лапсердак опасался, что убьют и его. Обошлось, даже не попытались. Просто отодвинули от кормушки. Небольшие сбережения были, и Юра стал подыскивать себе новое поле деятельности. С криминалом решил завязать.
 Через год тучи сгустились. В Петербурге погиб «серьёзный человек», здесь застрелили того единственного из руководителей завода, с кем Лапсердак имел дело. Прокуратура начала проверку хозяйственной деятельности «Тяжмаша», появились разоблачительные статьи в прессе.
 Лапсердак уехал за границу. Оказалось, что устроиться там не так сложно, как ему представлялось. Особо не шиковал, но и не бедствовал. Сохранились по большей части положительные воспоминания. В девяносто восьмом вернулся обратно. Многое изменилось, о старом как будто бы никто не вспоминал, но по привычке Лапсердак многого опасался. Занялся бизнесом. Не лез высоко, не рисковал, предпочитая маленький, но гарантированный доход дивидендам от сомнительной афёры. Действовал через доверенных лиц, чтобы не светить свою запоминающуюся фамилию. Все ещё думал, что его ищут…
 Оказалось, пять лет назад серьёзный мужчина его обманул. Никакого ордера прокурор не выписывал, старые подвиги никто не ворошил. Юру просто пуганули, чтобы он стал послушнее и отправился за тридевять земель помогать человеку, которого прежде не видел и с которым непросто было ужиться. Может, и ещё какие-то резоны имелись — теперь об этом можно было только гадать. Историю с разворовыванием завода также замяли…
 — И чем ты сейчас занимаешься?
 — Торговлей цветными металлами.
 — Опять?
 — Теперь все легально. С пятого декабря я — заместитель генерального директора «Феррум инк.».
 — Это как? «Феррум инкогнито»? «Ворованное железо», что ли?
 — «Инк.» означает «Инкорпорейтед».
 — Круто.
 — Да, — Лапсердак криво усмехнулся, — это компаньону такая придурь в голову пришла. Любит все иностранное.
 — С «Тяжмашем» ты как-нибудь связан?
 — Обхожу стороной, — Юра постучал по деревянной столешнице. — Без них партнёров хватает. Как вспомню, что раньше было, — так сразу настроение портится.
 — А кого знаешь с завода?
 — Сейчас уже никого. Я же тебе говорил, все контакты с администрацией Ростик поддерживал. Единственный, кого я знал — это Якушев Петя. Его застрелили.
 — А Калмычный не знаком?
 — Иван Иванович? Слышал! Слышал, но никогда видеть не приходилось. Он тогда директором был. Сейчас, по-моему, тоже. Король без королевства…
 — Осуждаешь? — Акулов посмотрел иронично. — Не без твоей помощи так получилось.
 — Тогда было время такое. Если бы не мы — нашлись бы другие. Тем более, что я с этого миллионером не стал. Калмычный, мне кажется, тоже. Ростика вообще грохнули… Все деньги в Москву и в Питер ушли! Тем, кто вообще ничем не рисковал, сидел в своих кабинетах…
 — Василий Громов. Что-нибудь говорит?
 Юрий отрицательно покачал головой:
 — Тоже из заводских? Не слышал ни разу.
 — У Ростислава был брат?
 Юрий задумался. Чувствовалось, ему хочется выпить, чтобы освежить память. Рука так и тянулась к бутылке.
 Акулов не торопил. Сидел молча. Краем глаза наблюдал за собеседником. Фиксировал все перемены выражения лица. Снова обозначились морщины. Разгладились. Напряглись и расслабились желваки. Поползли к переносице брови… У Лапсердака была своеобразная мимика. То ли с рождения, то ли за годы бандитской жизни научился, но внушать доверие Юра умел. Что бы ни говорил — всегда казался до предельного искренним и дружелюбным. С такими способностями хорошо быть мошенником. Кто угодно денежки отдаст. А если и посадят, то дадут маленький срок — самый суровый судья поверит в байку о трудном детстве и неблагоприятном стечении обстоятельств. Да и политик бы из него получился…
 — Есть брат, — сообщил Юра, отчего-то понизив голос до шёпота, — Ростик один раз про него проговорился, по-пьяни. Кажется, его где-то в Казахстане посадили за «мокрое».
 Лапсердак, мысленно подсчитывая годы, начал отгибать пальцы, прежде сжатые в кулак. Андрей читал где-то, это является европейской привычкой.
 Закончил расчёты и тихо сказал:
 — Он должен был осенью освободиться…


* * *

 — Девушка, а что такое пицца с тушёнкой?
 — Это изобретение нашего повара, — продавщица кокетливо поправила красную шапочку, — лепёшка, мясо, сыр, кетчуп и овощи. Разогреть?
 — Нет, дайте мне лучше классическую.
 Через десять минут, вытирая губы салфеткой, Акулов подумал, что надо было решиться на эксперимент. Хуже бы не получилось.
 — Вам понравилось? — крикнула продавщица вдогонку.
 — Лучше бы я родился беззубым…
 Андрей вышел из круглосуточного павильончика «Бистро» на улицу. Закурил, встал у своей разбитой машины. Так и не связался с Ермаковым по поводу ремонта. Сейчас уже поздновато звонить. Десятый час вечера — скорее всего, Денис давно занялся личной жизнью. Надо будет завтра не забыть о машине поговорить и узнать, что там со слежкой за Лапсердаком. Удалось Денису организовать «хвост» или нет? Если «ноги» уже сегодня «пошли», то, значит, засекли их поездку на Южное кладбище…


* * *

 — К главному входу не надо, — говорит Лапсердак. — Езжай мимо, я покажу, где удобнее. Меньше придётся идти.
 Паркуются на занесённой снегом площадке. Она небольшая и примыкает к ограде кладбища. Калитка наполовину открыта, нижняя планка примёрзла к земле. Проходить неудобно, куртка цепляется за наплывы от сварки на прутьях калитки. Акулов стукается обо что-то ботинком, смотрит вниз и замечает торчащий из льда замок. Дужка его перепилена.
 — Последний раз я был здесь в апреле, — говорит Лапсердак.
 Заблудиться нельзя — от калитки дорожка выводит прямо к могиле. По ней давно не ходили, ноги по щиколотку утопают в снегу. Скользко, порывистый ветер бьёт прямо в лицо, пробирается под одежду. Акулов идёт, наклонив голову.
 — Черт! — Юрий даже останавливается, удивлённый. — Черт возьми! А! Ты видел?! Не, ты посмотри!
 Указывает направление левой рукой. Андрей смотрит. Ограды, кресты, монументы. Вдалеке работает трактор.
 — Ему поставили памятник, — Лапсердак потрясён.
 — В апреле…
 — Ничего не было!
 Он почти бежит к могиле друга. Поскользнувшись, брякается коленом об лёд. Должно быть, ему очень больно, однако он не обращает внимания. Поднимается и спешит дальше. Андрей чуть не падает на том же месте, хотя и двигается с осторожностью.
 Они стоят перед могилой.
 Гранит и мрамор, надпись выполнена позолотой.

 «Гмыря Ростислав Ростиславович…»

 Агрессивная поза, спортивный костюм, на оттопыренном пальце — ключи с символикой «мицубиси». Все мелочи проработаны, даже застёжка на куртке видна. Наручные часы показывают половину второго. Андрей вспоминает, что в это время, предположительно, Ростислав был убит.
 — Кроме брата, у него нет родственников, — говорит Лапсердак. — Значит, он приезжал сюда из Казахстана.
 — Кто ему сообщил?
 — Анжелика могла написать.
 Анжелика Мартынова была девушкой Гмыри. Она же танцевала в шоу-группе «Сюрприз» вместе с Викторией. В ноябре её застрелили.
 — А братва?
 Юрий отрицательно качает головой:
 — Здесь не было никого, кроме меня. А ленинградские сюда б не поехали. Да и кто бы этим занялся, когда прошло столько времени? Представляешь, сколько такой памятник стоит?
 Лапсердак, кажется, готов смотреть на него до утра. Андрей трогает его за рукав:
 — Подожди меня здесь.
 Юра кивает, не отводя глаз от монумента.
 Акулов пробирается по дорожке между могил к центральной аллее. Сориентировавшись, идёт к центральному входу — где-то там должна располагаться администрация.
 Основной корпус заперт, но в голубом вагончике-бытовке кто-то есть. Когда Акулов подходит, этот кто-то, очевидно, справляет нужду — из отверстия в полу бытовки журчит на снег жёлтая жидкость. Дверь приоткрыта, железные ступени дрожат под ногами, перила холодят даже через перчатки.
 Акулов символически стучит и заходит. Что-то вроде предбанника, в котором темно и не развернуться, потом ещё одна дверь и помещение во всю длину вагона. Дальний правый угол отгорожен занавеской. Она отдёргивается, и появляется мужчина, застёгивающий ширинку.
 Ему под сорок лет. Невысокого роста, с животиком. Одет во фланелевую рубашку, меховой жилет, тёплые брюки и валенки.
 Кажется, его недавно побили. Смотрит испуганно, на лице следы крови — он замывал, но осталось под носом и на щеке. Ворот рубахи надорван, карман сорван напрочь. Руки трясутся — справиться с ширинкой он так и не может, дёргает вверх-вниз, защемляет рубаху. Она торчит из штанов острым черно-красным треугольником.
 — Что-то случилось? Вам нужна помощь?
 Мужчина молчит. Акулов достаёт «ксиву»:
 — Угрозыск.
 Зачем так сказал? Никогда не употреблял сокращение, всегда говорил целиком оба слова.
 Мужчина кивает. Непонятно, расслышал он или нет. Прежде чем подойти к нему ближе, Акулов запирает позади себя дверь. Задвижка довольно надёжная, на окнах решётки — если начнётся осада, они продержатся какое-то время.
 В помещении беспорядок. Это не сразу заметно — ведь не ожидаешь, что интерьер бытовки будет соответствовать уровню приличного офиса. Грязь, бардак на столе и разномастная мебель не должны удивлять. Но, если приглядеться, то заметно и другое: здесь недавно дрались. Даже не дрались, а били. Надо полагать — мужчину с торчащей из ширинки рубахой, потому что сам он никак не похож на победителя.
 — Может быть, вызвать врача?
 Акулов смотрит на телефон: трубка оторвана от аппарата, валяется на столе. В пластмассовом кольце микрофона чернеет широкая трещина. Рядом с ней — бурый мазок. Видимо, хотя бы один раз этой трубкой заехали по лицу.
 — Со мной все в порядке.
 — Точно?
 Мужчина облизывает распухшие губы. Стоит, отводит глаза, переминается с ноги на ногу. Не знает, чем занять руки. На внешней стороне правой руки — след от подошвы. Фрагмент рисунка чётко различим даже с трех метров.
 Перехватив взгляд Андрея, мужчина прячет руки в карманы. Потом смотрит на телефон, подходит и кладёт трубку на рычажки. Поднимает глаза на Акулова:
 — Вы что-то хотели?
 Андрей кладёт в карман удостоверение. Застёгивая пуговицу, говорит:
 — Мне нужно узнать, кто заказывал один памятник.
 Со взглядом мужчины что-то случается. Эта метаморфоза придаёт ему сходство с кроликом, брошенным в клетку к удаву. Хотя ещё вчера, да и час назад, видимо, тоже, служитель вечного покоя подобных аналогий не вызывал.
 Это длится несколько мгновений. Потом мужчина опускает голову и протягивает обе руки к телефону… Нет, не к телефону — к раскрытой канцелярской книге, лежащей около аппарата. Разграфлённые страницы заполнены крупным почерком. Чернила сиреневые, много грязных пятен.
 — Э-э-э, — тянет мужчина, беря книгу в руки. Она начинает буквально подпрыгивать, так что не ясно, как он намеревается что-то читать.
 Андрей подходит ближе:
 — Ростислав Гмыря.
 Мужчина издаёт вздох. Акулову кажется, что он сейчас упадёт в обморок. Андрей готовится поддержать — и напрасно, потому как вместо того, чтобы хлопнуться на пол, мужчина пытается его атаковать.
 Попытка выглядит жалко. Перекошенное страхом лицо, отчаянный всхлип, кривой замах кулаком с отпечатком подошвы. Он бы сам удивился, если б попал.
 Андрей делает шаг вперёд и отбивает предплечьем. Хочет ударить по челюсти, но в последний момент ограничивается толчком в грудь раскрытой ладонью. Толкает не сильно, но противник валится, как подкошенный. Ему много не надо, упал бы и от плевка. И от одного грозного взгляда упал бы.
 Мужчина начинает отползать в угол. Андрей наклоняется, чтобы подобрать книгу. Отыскивая её на ощупь, не выпускает противника из вида. Выпрямляется, смотрит записи. Сразу видно, что двух листов не хватает.
 — Ну?!
 Мужчина подтягивает к груди колени:
 — Вы меня тоже станете бить?
 — Ещё как!
 — Понимаете, я ведь был в отпуске…
 — Тебя это не оправдывает.
 У мужчины истерика. Он трясётся и всхлипывает насухую, потом появляются слезы. Лицо у него гладко выбритое, но сильно грязное, так что слезы стекают быстро и оставляют светлые дорожки.
 Акулов смотрит с презрением. Помимо того, что такое зрелище само по себе отвратительно, у него достаточно неприязненное отношение к работникам сферы ритуальных услуг — слишком много, в своё время, довелось узнать их секретов.
 Ждать надоедает, и он несколькими пощёчинами приводит толстяка в чувство. Промокнув рукавом слезы, мужчина начинает сбивчивый рассказ.
 Два дня назад он вышел из отпуска. Вчера был какой-то странный телефонный звонок, а сегодня утром заявились двое мужчин. Прежде он их не видел. Его ровесники, в костюмах и хороших пальто. Начали вежливо. Поздоровались, спросили, как отдохнул — он летал в Эмираты, и они это знали, — и предложили сто долларов за информацию о том, кто поставил памятник Ростиславу Гмыре. Он ответил, что это был его старший брат, Ярослав. Дело происходило в октябре месяце, он лично оформлял все документы и все организовывал. Мужчины почему-то ему не поверили. Сказали, чтоб он над ними не издевался и вспомнил получше. Вспоминать было нечего, о чем он прямо и заявил. Ещё и борзанул слегонца, упрекнул, что мешают работать. Привык, за много лет, к власти на кладбище…
 Его поколотили. Он не считал себя тюфяком и умел драться, но против этих двоих оказался бессилен. Хватило одного удара, чтобы он оставил все мысли о сопротивлении. Хрястнули так, что лишился сознания. Очухиваться не хотел, но заставили. Когда открыл глаза, ему повторили вопросы. Он сказал то же самое, и следующие пятнадцать минут оказались самыми неприятными в его жизни. Его не стали вульгарно пинать — ему профессионально делали больно. Не для удовольствия, как иногда пьяные землекопы — бомжам, а для того, чтобы получить информацию. Сказать что-либо новое он не мог, и по истечении четверти часа от него отцепились. Ушли, заплатив сотню долларов и вырвав из регистрационной книги листы с нужной записью.
 Он позвонил боссу. Тот обещал разобраться, заехал через часок, выслушал снова и уехал задумчивый. Напоследок сказал, что в одну воронку снаряды два раза не падают.
 Многоопытный босс ошибался. Оказалось, что падают. Да ещё как!
 Заявились трое громил. Денег не предлагали, сразу начали бить и «козлом» обзывать. Почему-то были уверены, что памятник Гмыре поставил не родственник, а кто-то другой, и предлагали рассказать правду. Расколошматили телефон об его голову. Баксы забрали — и тот стольник, который оставили первые визитёры, и те четыреста, что заработал сам непосильным трудом.
 Было очень обидно. И больно, конечно!
 Они уехали, пообещав вернуться.
 Как только он оклемался, явился Андрей. Показал какую-то книжечку, напомнил о каких-то угрозах и начал спрашивать то же самое…
 — Что ж ты, дурень, на меня бросился?
 — Подумал, что в третий раз побоев не выдержу.
 — Помнишь, как они выглядели?
 — Может, узнаю. Которые трое — все одинаковые. Шеи — вот такие! И хари — во! А первые двое — интеллигентные, одеколоном воняют. Одного называли так интересно…
 — Вспоминай, пригодится!
 — Синус! Точно, Синусом его, падлу, звали. Я ещё подумал вначале, что на латвийца он не похож, больно смуглый…
 — А Гмырин брат?
 — Мелкий такой, мне по плечо. Да я уже и не помню! Когда это было? Знал бы, что так обернётся…
 — И что бы, интересно, ты сделал?
 Мужчина машет рукой.
 — Кроме тебя кто-нибудь видел этого брата? Я имею в виду из вашей кладбищенской братии?
 — Никто, в том-то и дело. Заказ у него я принимал. Памятник он не у нас делал, готовый откуда-то привёз. Мне передал, заплатил, сказал, чтоб установили на совесть…
 — На чью, твою? Да ты ж на неё давно болт забил!
 Мужчина воспринять юмор не может, даже такой прямолинейный. Напряжённо молчит. Акулов ещё кое-что спрашивает. Бесполезно, никакой дельной информации получить не удаётся…
 Андрей отвозит Юру домой. Тот молчит всю дорогу. На прощание крепко жмёт руку. Открывает дверь и ставит ногу на землю. Смотрит на Андрея прищурившись. Лицо серьёзное, озабоченное:
 — Ростик говорил, что его брат — страшный человек. Если он в городе… Он попытается отомстить!
 — Постарайся вспомнить о нем ещё что-нибудь.
 — Нечего вспоминать. У нас был всего один разговор на эту тему. Ростик даже фотографию брата мне не показал.
 — А она у него была?
 — Может, и не было.
 Юрий уходит, Акулов разворачивает машину и направляется в РУВД.
 На то, чтобы получить ответ на официальный запрос в Ленинградскую область, может уйти не один месяц. Вполне возможно, что ответ вообще не придёт. Или пришлют «отписку», сочинённую, не выходя из кабинета. Иногда, по бесперспективным делам, и такая сгодится. Но сейчас не тот случай. Андрей звонит в РУБОП.
 — День добрый, Северный ОУР беспокоит. Фадеева можно услышать?
 Игорь — друг Волгина. По удачному стечению обстоятельств именно он занимался убийством Гмыри. К раскрытию не приблизился, но определёнными сведениями обладал.
 — Через три месяца.
 — О как!
 — Командировка.
 — Чечня?
 — Да. Позавчера его проводили. Что-нибудь важное?
 Акулов, помешкав, кратко объясняет суть дела, но незнакомый коллега не может помочь:
 — Я краем уха слышал об этой истории, но тогда ещё здесь не работал… Боюсь, что придётся ждать Игоря. Кроме него, вряд ли кто знает все досконально…
 Обложившись справочниками, Акулов звонит в город Сясьстрой. Соединиться с местным отделом милиции удаётся на удивление быстро. Слышимость великолепная и, что ещё более важно, на том конце провода оказывается человек, готовый помочь.
 — Сделаем! — бодро заверяет он, как только Андрей заканчивает излагать просьбу. — Тебе как срочно надо?
 Акулов смеётся:
 — Как всем!
 — Сегодня уже поздновато. Завтра до обеда я тебе перезвоню. Так сгодится?
 — Пойдёт.
 Андрей кладёт трубку и улыбается. Напряжение, оставшееся после посещения Южного кладбища, пропадает. Как мало, оказывается, надо! Всего лишь краткий разговор с неравнодушным человеком. Которого он, скорее всего, никогда не увидит.
 Настроение портится очень быстро.
 В коридоре Андрей видит Кашпировского под ручку с женщиной. Дородный подполковник одет в форму, она — в блестящую чёрную шубу и шляпу, поля которой колышутся при движении. Женские шляпы Акулов не переносит, хотя и может признать, что иногда это бывает красиво. Отворачивается, запирая дверь кабинета, и слышит игривый голос:
 — Добрый вечер, Андрей Витальевич!
 Смотрит, с трудом узнает. Они встречались один раз, в гостях у Машиных знакомых. Как же её зовут? Не Брунгильда, а… Точно, Ядвига!
 — Вечер добрый, — он вытаскивает из замка ключ, ставит печать.
 Кашпировский смотрит на него неодобрительно. Соперником, что ли, считает? Смешно! Знал бы, что они здесь пойдут, — посидел бы ещё в кабинете.
 Подполковник хочет пройти мимо, но Ядвига его останавливает. До Акулова метров пять, говорят они тихо, так что слов не разобрать, но и без того понятно — прощаются. Инициатива — её. Кашпировский целует женщине ручку и топает дальше по коридору. Проходит впритирку к Андрею. Женщина ждёт. На плече сумка, в руках перчатки, одно колено чуть согнуто. Шляпа отбрасывает тень на лицо, но видно, что «психологиня» слегка улыбается. В зависимости от ситуации, такую улыбку можно назвать и насмешливой, и многообещающей.
 — Удачно мы встретились, — говорит женщина, пристраиваясь рядом с Андреем; стучат каблучки, она просит: — Нельзя ли потише?
 Акулов сбавляет шаг.
 — Вы ждали меня?
 — Не совсем. Но увидела и решила воспользоваться удобным случаем. Нам надо поговорить. Вы на машине? Вот и отлично, заодно меня подвезёте.
 Они садятся в «восьмёрку».
 — Попали в аварию?
 — Не повезло.
 Пауза, которая словно бы заменяет слова «рано или поздно это непременно должно было случиться».
 Акулов выруливает со двора РУВД.
 — Куда дальше?
 — Подвезёте до дома? Это недалеко, так что не надо спешить. Езжайте помедленнее.
 Андрей думает, что начало разговора не соответствует стандартным просьбам о консультациях в сложных житейских вопросах, с которыми частенько обращаются знакомые. Что-то другое, скорее всего — связанное с их единственной встречей. Значит, говорить будут о нем. Маша, кажется, упоминала о его психологическом портрете, который обещала составить Ядвига. Обещала, составила, но держит в секрете. Точнее, держала. Сейчас, можно поспорить, она готова кое-чем поделиться. И можно ещё раз поспорить, что её выводы не слишком-то утешительны.
 Женщина молчит довольно долго, и эта пауза получается настолько многозначительной, что и слова-то никакие уже не нужны. Без слов все понятно. Если бы у Андрея так получалось давить на допросах — ни один злодей не избежал бы раскаяния.
 Хочется протянуть руку и отогнуть поля её шляпы, чтобы увидеть лицо.
 — Я давно знаю Марию и отношусь к ней с большим уважением, — начинает Ядвига. — Она очень хороший человек. К сожалению, до сих пор ей не очень-то везло в жизни. Я говорю о первом замужестве…
 Слово «первом» было выделено. Подразумевалось, наверное, что сожительство с Андреем — второе, и тоже далеко не самое завидное, но Ядвига не хочет сказать этого прямо из соображений деликатности.
 — Поэтому вполне естественно, Андрей, что я постаралась внимательнее присмотреться к вам.
 — Очень польщён. Напрасно вы не предупредили заранее. Я бы помылся, надел чистый галстук и не ковырял пальцем в носу.
 — Ничего, вы и так оказались на высоте, — кажется, она улыбается — по крайней мере, та часть лица, которую не закрывает головной убор, выглядит улыбающейся. И снова — многозначительно. По-другому, видимо, Ядвига не умеет. Издержки профессии.
 — В самом деле?
 — Да, выглядели очень достойно. Я бы хотела задать один вопрос, чтобы окончательно внести ясность. Это можно сделать сейчас?
 — Можно, делайте. Все люди делают это.
 — Андрей, вы — патриот?
 Акулов отвечает после паузы, хотя время на раздумья не требуется, ответ известен давно:
 — О патриотизме громче всех любят говорить люди, у которых дети учатся за границей.
 — А вы придерживаетесь того мнения, что надо не говорить, а делать дело?
 — Да.
 Теперь уже совершенно очевидно, что она улыбается:
 — Лучше всего — уголовное дело?
 — Нет. Просто своё.
 — Теперь мне про вас ясно практически все. О патриотизме я спросила только для того, чтобы убедиться: выбор профессии не обусловлен особенностями воспитания. Это действительно ваш осознанный выбор. И сделан он достаточно правильно. Я скажу вещи, которые могут показаться немного жестокими.
 — Ничего страшного, я достаточно терпелив.
 — Не станете выбрасывать на ходу из машины? Хорошо… В душе вы в большей степени несчастливы, чем это отражается в поведении: на окружающих вы производите впечатление активного, ищущего, целеустремлённого человека. Мир вы воспринимаете реалистично, однако своё предназначение видите в служении идеалу. Вы распыляете талант, растрачиваете духовное и материальное богатство. Иногда вы бываете жестоки к близким вам людям и очень часто — слепы по отношению к ним, но оправдываете это необходимостью. Вам следует избегать увлечения азартными играми и асоциальным поведением. Из вас не получится ни игрок, ни преступник. В первом случае все закончится глубокой депрессией, во втором… Если вы нарушите писаный закон, Уголовный Кодекс, например, но будете считать это правильным или, в крайнем случае, необходимым, то все обойдётся. Но если вы нарушите свои личные моральные нормы — это кончится тюрьмой. Вам жизненно необходима работа, связанная с острыми впечатлениями и риском, при этом она должна быть созидательной, проходить на виду у людей, требовать больших или, скажем так, редких познаний, мобилизаций душевных и физических сил.
 — Да, мрачный портрет получился. Мне себя становится жалко.
 — Андрей, вы сейчас говорите совсем не то, что думаете. Со стороны, можете мне поверить, ваши фразы звучат очень фальшиво.
 — Что, Станиславский бы не поверил?
 — Перестаньте, я ведь не поиздеваться над вами решила!
 — Наверное, хотите помочь?
 — Вы не нуждаетесь в помощи. По крайней мере, сейчас. И я сильно сомневаюсь, что вы её попросите, когда она действительно понадобится. Из гордости промолчите. Но я действительно хочу помочь. Не вам, Маше.
 Андрей усмехается. Ядвига права, все, что он ей говорил — не его мысли. Точнее, когда он облекает их в слова, они настолько искажаются, что перестают выражать его чувства. Не диалог получается, и даже не спор — так, мелкие отговорки в ответ на колючую правду. Достойнее промолчать. Пусть говорит.
 Любопытно, она планировала вывести его из себя? Впрочем, в любом случае это ей не удастся.
 — Всем женщинам нравится Верещагин из «Белого солнца пустыри», — продолжает Ядвига, — но ни одна из них не хотела бы оказаться на месте его жены.
 — Вы уверены?
 — Буду настаивать, пока не увижу доказательств обратного. Найдутся такие, кто на меня ополчатся. Они приведут множество аргументов, построенных на эмоциях. Но после спора, оставшись наедине с собой, они предпочтут связать свою жизнь с кем-нибудь наподобие персонажа Ричарда Гира из фильма «Красотка».
 — Который тоже всем нравится, — хмыкает Андрей.
 — Вот как раз он некоторых раздражает. Или, по крайней мере, оставляет равнодушными. Но выберут они все же его. И это нормально! Это правильно. Вы не согласны?
 — Я встречал исключения.
 — И они были счастливы? А если счастливы, то надолго? Андрей!
 — Да, я внимательно слушаю!
 — Вы не тот, кто нужен Маше. А она — не та, которая составит счастье вам. Она — сильный и самостоятельный человек, а вам нужен тот, о ком нужно заботиться. Тот, кто нуждается в вашей защите. В опеке.
 Ядвига делает паузу. Да, ей бы Станиславский поверил!
 — Андрей, вы —  лишний человек. Вы нашли себя в жизни, у вас цельный характер, у вас множество разных достоинств, которым можно завидовать, — но вы плывёте против течения. Посмотрите вокруг! Жизнь идёт очень быстро, а вы ещё и подгоняете её, избрав такое направление. При этом вы все понимаете, понимаете даже, может быть, лучше многих других, но продолжаете делать по-своему, потому что считаете это правильным. Я не смогу вас переубедить, это в принципе невозможно, но мне бы очень хотелось, чтобы вы…
 — Это она вас послала?
 — Типичный мужской вопрос! Нет, она меня не посылала. По крайней мере, к вам. В какой-то степени наша встреча случайна. Будет, конечно же, лучше, если Маша о ней не узнает… Но вы, мне кажется, ей расскажете. Ничего страшного, она меня поймёт. Хотелось бы, чтобы поняли и остальные…


* * *

 В доме номер 62 на улице Деревенской светилось множество окон. Можно было подумать, что в каждой квартире хозяева принимают гостей.
 Свою машину, ставшую излишне приметной благодаря свежим вмятинам, Андрей поставил подальше и прогулялся пешком. Издалека показалось, что в двенадцатой квартире — той самой, где проживает подозрительная студентка, — темно. Подойдя ближе, он заметил, что там все-таки кто-то есть. Или ушли, забыв выключить телевизор: свечение экрана отражалось на оконном стекле, но никаких других бликов или теней не было видно.
 Андрей бросил окурок. Расстегнул куртку и потёр грудь в районе солнечного сплетения — мучила изжога от дерьмовой пиццы.
 Это его и спасло…
 Обернувшись, он увидел Ивана.
 Тот сумел подкрасться незаметно. Ещё бы пара секунд, и напал бы со спины — воинственная поза не оставляла сомнений в намерениях.
 Голос соответствовал неандертальской внешности:
 — Это ты, козёл, здесь про меня вынюхивал?
 Вслед за вопросом Иван напал. Он не нуждался в ответе, ему не требовалось уточнений и объяснений. Он привык добиваться своего силой и до сих пор не нарывался на адекватный отпор.
 Акулов ушёл с линии атаки и ударил сбоку под колено. Бесполезно, Иван не почувствовав боли и не потерял равновесие. Развернувшись, он повторил попытку. Тактика была примитивной, но действенной. Он молотил руками и ногами, как заведённый. То, что удары идут мимо цели, его не смущало. Рано или поздно он попадёт. Целился в голову и промежность, стремился сократить расстояние, чтобы сцепиться и перевести схватку в партер.
 Они вертелись на площадке в три квадратных метра. Иван умело пользовался преимуществом в росте. О защите не думал. Андрей дважды хорошо попал ему в челюсть и нос, но противник лишь чуть дёрнул головой и устремился в контратаку. Ботинки и кулаки мелькали, как лопасти пропеллера.
 В борьбе Акулов был не силён. Понимал, что у него мало шансов, если окажется прижатым к земле. А к этому все и шло. Уже один раз, неожиданно, Иван прервал серию ударов и попытался схватить за рукава, а каблуком так врезал по голени, что Андрей не сдержал короткого вскрика. Только отменная реакция спасла положение. Андрей сумел уйти от повторного тычка по ноге, приёмом айкидо освободился из захвата, шагнул вперёд и локтем, справа налево, нанёс удар по носу, после чего отскочил.
 Подействовало. Вот теперь проняло! Кровь брызнула, словно шмякнули об стену спелый помидор. Иван зарычал, отступая. Замотал угловатой лысой головой, разбрызгивая тёмные капли.
 — Пи…ц тебе, сука!
 Мгновенным движением он выхватил нож из бокового кармана. Щёлкнул фиксатор, освобождая спрятанный в ручке клинок.
 — Ты покойник! Ты понял?!
 Блеснуло тонкое лезвие. Сантиметров двенадцать-пятнадцать и наверняка очень острое.
 Понтуясь, Иван крутанул нож вокруг пальцев. Чуть не уронил и поспешил сжать.
 Акулов осторожно попятился, не спуская с противника глаз. Только бы не зацепиться ногой… Обошлось! Теперь их разделяло метров пять. Акулов выдернул из-под куртки своё оружие и затянул «молнию» до самого горла.
 У Ивана отвисла челюсть, но он быстро взял себя в руки:
 — Я тебя, на х… располосую! Я тебя, сука, бля, в капусту порежу. Ты понял?!
 Голос звенел, не вызывая больше ассоциаций с древним человеком. Обычная уголовная шелупонь, доводящая себя до истерики, чтобы на её, гребне перескочить собственный страх.
 Иван держал нож прямым хватом, и Акулов предположил, что он будет действовать в фехтовальной манере «линейного» боя. Выпад — для выполнения укола, возврат — для защиты. Боец, работающей в такой манере, создаёт вокруг себя нечто подобное «кокону», внешняя граница которого очерчивается остриём клинка в вытянутой руке, а внутренняя зависит от того, насколько уверенно он владеет своим оружием и на каком минимальном расстоянии способен его применить. Между этими границами заключена «зона поражения». Но существует и «мёртвая зона», в которой фехтование невозможно или затруднено.
 Время играло против Ивана. В любой момент могла появиться милиция или прохожие, чем дальше — тем больше становилась вероятность того, что кто-нибудь из жильцов увидит их в окно и поспешит к телефону. Что бы он там ни думал, как бы глубоко ни верил в своё право использовать силу для достижения целей, но понимал, что с правовой точки зрения совершаемое им — преступление. И с криком:
 — Ты сдохнешь, падла вонючая! — он, сломя голову, ринулся на Андрея.
 Не лучший вариант начала атаки с расстояния в пять метров…
 Акулов предпочитал «круговой» бой, в котором «зона поражения» перестаёт исполнять роль защитной оболочки, окутывающей бойца, а превращается в сгусток разящей энергии, создаваемый кистевыми движениями руки. При такой тактике «мёртвая зона» отсутствует, противник захватывается в «контролируемой зоне», «всасывается» под боевые грани оружия, подобно тому, как шнековый винт затягивает полуфабрикаты внутрь мясорубки. Нож Акулов держал клинком вниз, обхватив гарду мизинцем, чтобы её можно было использовать в качестве «рулевого колёса».
 Схлестнулись…
 Зимняя одежда практически исключала нанесение ударов по туловищу. Шея Ивана была прикрыта меховым воротником, и Андрей сосредоточился на том, чтобы поразить кисть, удерживающую оружие, и лицо.
 Иван яростно тыкал, рассчитывая пробить толстую куртку противника, целился в центр живота. Разнообразием приёмов он похвалиться не мог…
 Андрей полоснул ему по руке, ушёл от удара и, оказавшись с левого бока, пробороздил щеку противника. Успел лягнуть в пах и, прежде чем противник развернулся, отскочил. Иван произвёл длинный выпад, и Акулов снова пропорол его запястье, намного глубже, чем в первый раз, сократил расстояние, ударил ногой и сумел поразить левую половину лица Ивана. Клинок, ведомый снизу вверх, легко разрезал скулу и бровь, чуть-чуть не зацепив глаз.
 В горячке Иван не чувствовал боли, но каждый миллилитр вытекшей крови уносил часть его сил, а последнее ранение оказало вдобавок и сильнейшее деморализующее воздействие.
 — Сдавайся!
 При ведении «кругового» боя не рекомендуется разрывать дистанцию с противником. Начав, его следует прекращать, только добившись победы. Или проиграв. Дав Ивану шанс сдаться, Акулов допустил промах, которым противник немедля воспользовался.
 Его новый выпад почти достиг цели. Клинок пробил куртку Андрея, прошёл сквозь свитер, рубашку и майку. Повезло, что он скользнул вдоль рёбер, повредив только кожу и мышцы. Придись удар на четыре-пять сантиметров левее, и…
 Боли Андрей не почувствовал.
 Свободной рукой ударил противнику в нос.
 И клинком разрезал горло. Справа налево, изо всех сил. Острая сталь не почувствовала препятствия. Как и рука.
 Локтем, по инерции, он ещё и добавил по челюсти.
 Только мгновенно изменившийся взгляд противника подсказал, что бой кончен.
 Андрей отступил. Нож продолжал держать наготове.
 Иван стоял, чуть заметно покачиваясь. Поперёк горла, чуть наискось, чернел страшный разрез. Он выглядел совсем тоненьким, можно сказать — безобидным. Окажись рядом человек, не видевший драки, он бы не понял, что происходит с Иваном.
 Иван понимал. Выронил нож. Покачнулся. Хотел и не смог поднять руки к шее. Просипел без всякого выражения:
 — Врача, — и упал.
 Вот теперь кровь пошла. Не фонтаном ударила, но пошла, и обильно.
 Наверное, это просто Акулову показалось, что пауза была длинной. А в действительности после его удара прошло лишь мгновение.
 Андрей посмотрел на свой нож. Клинок выглядел почти чистым.
 С почином вас, Андрей Виталич!
 Он присел на корточки рядом с Иваном. Тот опять попытался что-то сказать.
 — Я вызову врача, когда ты мне ответишь на вопросы. Слышишь меня?
 — Да… Быстрее… врача.
 — Ты убил Громова?
 В глазах — непонимание.
 — Около бани…
 — Нет.
 — Прошлым летом в Сосновке… Студентка, молодая совсем, отбилась в лесу от компании. Потом ты её утопил. Да?
 Улыбка, тронувшая лицо раненого, больше напоминала судорожную гримасу. Но все-таки это было улыбкой. Он не раскаивался:
 — Сама виновата… Сказал, если хорошо в рот возьмёт, то отпущу домой к маме… А она… Дура! Зачем маску сорвала? Я не хотел сперва… Пришлось, чтоб не узнала… И крик подняла…
 — Ну и как она, хорошо?..
 — Не, ни х… не умела…
 Минуту назад Андрей ещё думал о том, чтобы позвонить в «скорую помощь». А теперь…
 Время шло. Снег вокруг головы Ивана пропитывался кровью все больше.
 — Я ведь сдохну сейчас, — прошептал раненый.
 — Ты убил Санька?
 Тишина. Только гавкает собака в соседнем дворе.
 — Я спрашиваю, ты?!
 — Кого?
 — Администратора из спортивного комплекса.
 — Я, — признался Иван.
 После чего сдох.
 То есть — умер.




 Глава двенадцатая


 — «При отсутствии табельного оружия и специальных средств сотрудник милиции имеет право использовать любые подручные средства», — Акулов цитирует на память одну из статей закона «О милиции».
 Следователь городской прокуратуры, немолодая полная женщина в синем кителе морщится и кивает. Брошюру с текстом закона она держит перед собой таким образом, чтобы Андрей не мог подсмотреть. По её лицу непонятно, правильно он сказал или в чем-то ошибся. Смысл-то верен, это он помнит точно, но она готова цепляться к любой запятой. И цепляется. Даже к интонации.
 — Хорошо, допустим, — она закрывает брошюру и кладёт её на край стола.
 Стол почти пуст, только тонкая книжица и стопочка незаполненных пока протоколов. Ни одного тяжёлого предмета. Опасаются, что Акулов устроит бунт и заедет кому-нибудь по голове.
 За спиной Акулова, у окна, стоят двое из Управления собственной безопасности. Молодой и постарше. Лица у обоих непроницаемо-брезгливые. Надо долго тренироваться, чтобы сохранять такое выражение долгое время. А они сохраняют. Долго. С той самой минуты, как задержали его в «явочной квартире» Ермакова. Откуда узнали адрес — неясно. Молчат, хотя он спросил. Не Денис же подставил! Ему можно верить… Ладно, какая разница?! Приехали — и приехали. Рано утром, с санкцией на обыск. Перевернули всю квартиру вверх дном. Особое внимание уделили белью, женскому. В машине сказали:
 — Живёшь с проституткой…
 — Она детский врач, а не проститутка!
 — Знаем мы таких педиатров.
 Теперь они стоят у окна, а прокурорша сидит за столом, и её внешний вид не предвещает ничего хорошего. Она уже пыталась посадить Андрея и Волгина месяц назад. Тогда не получилось. Теперь она подготовилась лучше. И она, и «гестапо». Крупные козыри у них на руках. А у Акулова — так, мелочёвка.
 Поэтому, по сути дела, и не допрашивает. Допрос ведётся последовательно, даже если выглядит внешне сумбурным. Она развлекается. Постреливает не связанными вопросами.
 — В связи с чем вы разыскивали Ивана?
 — Он проходит по уголовному делу…
 — …О грабеже. А ваша, Акулов, задача — раскрывать убийства. Почему вы полезли не в своё дело?
 — Он мог быть причастен к убийству Василия Громова.
 — Это все одно словоблудие! Мог, мог… Так можно оправдать что угодно. Почему вы поехали на задержание в одиночку?
 — Я не собирался задерживать. У меня была оперативная информация о том, что он может находиться в одном адресе. Прежде, чем его штурмовать, мне хотелось проверить.
 — Хорошенькая проверка! Таким образом все проверять — ни одного мирного жителя не останется! Кого не можем посадить — того зарежем! Так, Акулов?
 — Он напал на меня.
 — Просто так, да? Сам? Первым? Ни с того, ни с сего? Знаете, вы не очень-то похожи на человека, которого уличные грабители выбирают, как объект нападения. Даже сейчас, когда вы так стараетесь выглядеть скромным.
 — Я не знаю, почему он напал. Отморозок! За ним серия грабежей и разбоев в Сосновке. Изнасилование с убийством.
 — Интересно, кем это доказано? Он что, был осуждён? Или хотя бы ему было предъявлено обвинение?
 — Оперативная информация. Спросите у Шитова!
 — Шитов — ваш собутыльник.
 — Иван сам мне признался…
 За спиной дружно хохочут «гестаповцы»:
 — Под ножом в чем угодно признаешься!
 Прокурорша тоже слегка улыбается. Подождав, успокаивает уэсбэшников:
 — Тише, мальчики, тише! Скажите, Акулов, а где вы так научились обращаться с ножом?
 — Со мной в камере сидел один парень из СОБРа [14] . Они освобождали заложников, и он неудачно выстрелил, ранил ребёнка… Вот он меня и научил.
 — Прямо в камере?
 — Прямо в камере. Мы с ним много тренировались.
 — Какие у вас, оказывается, способности… Посмотрите, Акулов, вот справка эксперта. Нож, которым вы убили человека, является холодным оружием. У вас есть разрешение на его ношение? Нет, и быть не может.
 — Этот нож я отобрал у Ивана.
 — Перестаньте, Акулов! Это уже, в конце концов, не смешно. Кто поверит, что он был вооружён двумя большими ножами, затем напал на вас, но в борьбе вы его частично обезоружили и убили? Фантастика! Признайтесь уж честно, Акулов, что «пёрышко» вы носили с собой. Вопрос — как долго и с какой целью? Молчите, Акулов? А теперь поговорим о Губащенко.
 — Что о нем говорить? Скончался от «передоза»…
 — Какое удивительное совпадение! Не далее, как месяц назад человек даёт против вас показания, изобличает в совершении тяжкого преступления. Вы со своим дружком Волгиным обещаете отомстить. И он умирает! От передозировки наркотиков! Ай-ай-ай, как все просто! Только почему-то вас опознает его мачеха. И ещё ряд свидетелей из числа жильцов того дома. Скажите, Акулов, вы сами сделали Губащенко смертельный укол? Или как-то заставили его уколоться?
 — Да что вы несёте!
 На плечо ложится крепкая рука. «Гестаповец», тот, что постарше:
 — Не кипятись, парень. Вляпался — ответь. А оскорблять Марь Иванну мы тебе не позволим.
 — Короче, Акулов, — говорит прокурорша, доставая из пачки нужный протокол, — будет правильнее вас задержать. Пока — на трое суток. А дальше посмотрим. Но я не думаю, что у кого-то могут возникнуть сомнения в обоснованности ареста.
 — Готовься, поедешь обратно в тюрьму, — радуется молодой уэсбэшник. — А твоей адвокатше Ермаковой мы расскажем, как ты трахаешься с проститутками. Скажем — и поглядим, как, она станет тебя защищать…
 Прокурорша стучит по столу:
 — Потише, мальчики, потише! Акулов, а как вы объясните то, что у вас в крови был обнаружен алкоголь? Когда вы успели напиться?
 — Я выпил сто грамм после… после этого. Чтобы успокоиться.
 — Ой ли? А вот у нас другие сведения, — прокурорша бросает взгляд на «гестаповцев», и становится ясно, что информацию раздобыли они: — Нам стало известно, что днём, то есть в рабочее время, вы пьянствовали с вашей сестрой и сожителем. Её сожителем! — Последняя фраза звучит несколько странно, словно, будь Андрей извращенцем и пьянствуй со своим сожителем, претензий бы к нему не возникло. — И выпили вы совсем не сто грамм. Больше! Значительно больше… Короче, Акулов, распишитесь вот здесь, где стоят галочки. Вы задерживаетесь по подозрению в совершении преступления, предусмотренного частью один статьи сто пять Уголовного Кодекса. В дальнейшем, я нисколько не сомневаюсь, обвинение будет переквалифицировано на часть два пункт «м» данной статьи — убийство в целях использования органов или тканей потерпевшего. Ну, расписывайся, кому говорят!
 У Акулова в горле сухо. Перед глазами все кружится, расплывается. Он не может пошевелиться. Сидит, чувствуя на плече пудовую тяжесть руки уэсбэшника.
 Прокурорша наслаждается его слабостью. Потом проявляет немного жалости:
 — Ладно, сиди уж, малохольный ты наш. Я сама за тебя распишусь!
 В несколько точных движений она подделывает роспись Акулова. Откладывает авторучку, ровняет стопку протоколов. Улыбается:
 — Ты, Акулов, на себя много взял. Решил, что ты само правосудие? Типа самый крутой и честный? Да хрен там с селёдкой! Ты не правосудие, ты так, просто погулять вышел. Человек, мешающий обществу. Поэтому и нужно тебя от нашего общества изолировать. Пока не одумаешься. Пока не станешь, как все. А то и сам мучаешься, и других мучаешь. Посмотри лучше, какая жизнь кипит за окном! А ты чем забавляешься?..


* * *

 За окном было темно.
 Андрей смотрел на своё отражение в стекле, потом перевёл взгляд на Ольгу. Оказывается, задремал, пока она мыла посуду. Ну и кошмар же привиделся! Кошмар, который вполне мог обернуться реальностью.
 Когда Иван умер, появилось два варианта дальнейших действий. Официальный и, так сказать, теневой. Доложить руководству, вызвать прокуратуру и отвечать потом на множество неприятных вопросов, или втихаря смыться. Андрей не долго размышлял, прежде чем принял решение. Обыскал карманы убитого, вложил в его руку оружие и ушёл, никем не замеченный. Попетлял по дворам, чтобы сбить со следа собаку.
 Отстраненно подумал, что быть в шкуре разыскиваемого убийцы ему не приходилось. И никогда не думал, что придётся. Теперь с этим жить… Как там, всего несколько часов назад, говорила Ядвига? Если он совершит преступление, но внутренне будет уверен, что поступил правильно, то не попадётся? Что ж, значит, его не посадят — Андрей ни грамма не сомневался, что действовал правильно. И был уверен, что и потом, успокоившись, не начнёт сомневаться. Уничтожив Ивана, он оказал услугу множеству людей. Тех, кого этот выродок уже не ограбит, не убьёт, не изнасилует…
 Расстаться с ножом было непросто. Это была уже не та малютка, которую он заимел случайно, в августе, а настоящий боевой нож испанского производства, подаренный ему знакомым предпринимателем. Но и носить с собой, по крайней мере первое время, было рискованно. Он не нанёс противнику таких ранений, по которым можно идентифицировать клинок, но все-таки лучше пока не рисковать.
 Андрей спрятал его в подвале одного из домов. Там же, благо помещение было ярко освещено, избавился от наиболее заметных пятен крови, оставшихся на одежде. Для начала сойдёт, но завтра надо будет подумать, как сменить гардероб — лучше всего эти вещи выбросить и купить новые. Вот только с деньгами, как всегда, проблема…
 Рана на боку почти не кровоточила. У него вообще, сколько он себя помнил, была очень хорошая сворачиваемость крови. Чуть-чуть покапает — и перестанет. Так и сейчас. Но все равно надо бы показаться врачу…
 Врач! Это и решило следующий вопрос — куда податься? В травмпункт лучше не соваться. За исключением Ольги, знакомых докторов у него нет. Можно ли ей доверять? Кажется, можно, хотя она от него, определённо, что-то скрывает… Какие ещё варианты? Домой? Мать заметит неладное. Соврать ей можно, но очень не хочется. То же самое — касательно Маши. Волгин в отъезде, остальные знакомые не подходят по разным причинам. Денис? Его сейчас полночи придётся искать, и не факт, что он не растреплет сестре, прецедент уже был. Значит, дорога одна…
 Чтобы не беспокоить ребёнка, открыл дверь своим ключом. В коридоре горел свет, на кухне — темно. Как оказалось, Ольга смотрела телевизор. Услышала, вышла.
 — Привет!
 Она улыбнулась:
 — С приходом.
 Снимая ботинки, Акулов спросил:
 — Ты почему мне так редко звонила?
 Она смешалась, потом ответила неуверенно:
 — Не хотела тебя беспокоить.
 — А если честно?
 — Ну, я один раз позвонила и сказала, чтобы они повторяли это сообщение каждые два часа. Подумала, мало ли я усну или просто забуду, пропущу время, и ты начнёшь волноваться. Подстраховалась…
 — Они дают только пять повторов. Тебя что, не предупредили?
 Она засмеялась и прикрыла рот кулачком:
 — Я не расслышала. Она мне говорила что-то такое, но так быстро…
 — Больше не делай так, хорошо?
 — Хорошо. Просто я думала, что если что-то случиться, то я успею послать новое сообщение. А эти — просто чтобы ты не волновался.
 К удивлению Андрея, в квартире оказалась аптечка. Довольно толковая, и с не просроченными лекарствами. Видимо, одна из пассий Дениса имела отношение к фармацевтике и аптекам. Осматривая рану, Ольга хмурилась, но диагнозом не испугала:
 — Обойдётся, если будешь вести себя правильно.
 — Что, нельзя водку пить?
 — Водку-то как раз можно — полежать хотя бы денёк.
 — Ещё больше расклеюсь. Пока надо держать себя в форме, то на болячки внимания не обращаешь.
 — Зато потом, когда обратишь, никакое лечение не помогает. Ужинать хочешь? Все готово, надо только разогреть…
 Пока Ольга разогревала, Акулов сделал два телефонных звонка. Мама только вздохнула:
 — Опять не придёшь? Что же у тебя за работа такая?
 — Я забегал сегодня днём, переоделся. И к Вике ездил. Может быть, ещё и приду. Попозже.
 — Да уж куда позже, уже ночь на дворе!
 — Ты не жди, ложись…
 Марии дома не оказалось. По сотовому она долго не отвечала, когда ответила, голос был весёлый и громкий:
 — Алло!
 На заднем плане гремела музыка, слышались другие голоса, как женские, так и мужские. Не ресторан и не клуб, какая-то частная вечеринка.
 — Алло! Вы будете говорить? Это ты, Эдик?
 — Это я, Андрей.
 — А-а-а… Я вот у подружки в гостях. Ты её знаешь, Анька из международной коллегии.
 — День рождения?
 — Нет, её помолвку отмечаем. Представляешь, за кого она выходит? За бизнесмена с Островов Зеленого Мыса.
 — Он похож на Ричарда Гира?
 — А ты откуда знаешь?
 — Догадался. Передавай ей от меня поздравления. А кто такой Эдик?
 — Да с нашей консультации дядька! Ты его должен был видеть. Нам с ним завтра на процессе выступать, он как раз сейчас позвонить должен был, вот я и подумала… У него манера такая — в трубку молчать.
 — Понятно. Пенелопа там?
 — Кто?
 — Брунгильда.
 — А-а-а, Ядвига? Нет, не пришла. Она куда-то уезжать собиралась, весной только вернётся. А чего ты про неё вспомнил?
 «Машка, а ну иди танцевать!» — прорезался чей-то баритон. Сразу после этого стало значительно тише — видимо, Мария вышла в коридор и прикрыла за собой дверь.
 — Ты на работе? — спросила Маша как ни в чем ни бывало.
 — Угу.
 — А-а-а, понятно… Значит, сегодня не ждать?
 Он подумал, что надо бы поехать и забрать её с вечеринки. Поговорить. Расставить точки над «и».
 От таких мыслей стало тоскливо. Не потому, что они напугали, а оттого, что делать этого ему совсем не хотелось. Вдобавок — ножевое ранение. Она будет спрашивать, он станет врать, она заметит, что он врёт… Нет, это не прибавит ясности их отношениям!
 — Специально не жди. Ты ведь там ещё долго?..
 — Вообще-то мы закругляемся.
 — Слышу я, как вы закругляетесь! Если что — позвоню.
 — Хорошо. Целую! — Сказано было тем преувеличенно нежным тоном, каким говорят женщины, чувствующие за собой вину, но не желающие её признавать даже перед собой.
 — Я тоже.
 Андрей положил трубку. Нахмурясь, постоял перед зеркалом. Левая рука машинально поглаживала раненый бок. Пожалуй, в чем-то Брунгильда права. Надо быстренько разбираться с делом Громова и наводить порядок в личной жизни.
 Поужинали быстро. Ольга ни словом, ни взглядом не поинтересовалась о том, что с ним случилось — хотя ей, конечно же, было по-настоящему интересно. Как и вчера, выпила три рюмки целиком, а потом делала по глотку, поддерживая компанию. Когда она поднялась мыть посуду, Андрей налил себе ещё — сегодня они попробовали иностранную бутылку из запасов Дениса, — принял и задремал, отвалившись на жёсткую спинку диванчика.
 Проснулся от дурного сна. Ольга, глядя на него, улыбалась.
 — Надеюсь, я не кричал?
 — Было немножко. Рычал.
 Она отвернулась к раковине, домывая тарелки. Он зевнул, потянулся, протёр глаза. Встал.
 — Приму душ.
 — Рана может размокнуть.
 — Ничего, я осторожно.
 — Погоди, дам полотенце. У меня есть запасное.
 Андрей усмехнулся. Действительно, об этом он не подумал. Носовым платком, что ли, собрался вытираться?
 — Держи. Постарайся там не заснуть. А то мне тебя будет не вытащить…
 Полотенце пахло духами и выглядело совсем новым. На влажном теле от него осталось множество ярких ниточек.
 Андрей постирал носки, повесил их на батарею сушиться. Или это неэстетично? Зато утром можно будет надеть.
 Утром… Значит, он окончательно решил заночевать?
 — Ты опять ляжешь на кухне? — спросила Ольга, когда он вышел в коридор.
 Пока его не было, она сменила джинсы и рубашку на халат. Махровый, темно-синего цвета с чёрным тиснёным рисунком: цветы, горы. Удивительно, сколько вещей она захватила с собой.
 — Пока можно телевизор посмотреть.
 — Включай, там есть какое-то кино. — Она вошла в ванную и усмехнулась: — Смена караула!
 Дарья спала, отбросив одеяло. Акулов поправил. Поискал и снова, как и вчера, не нашёл черепашку. Где ж она прячется? Вышел, плотно затворив дверь.
 Фильм шёл только по одному из каналов, остальные уже прекратили работу или показывали что-то совсем неинтересное. Кино, правда, тоже не впечатляло. Уже через пять минут Андрей вспомнил, что смотрел его в молодости. Вскоре после того, как вернулся из армии. Даже тогда оно не понравилось, вызвало раздражение — чернушная мура, которую в избытке снимали у нас лет десять назад, когда авторы почувствовали вседозволенность, а хорошие актёры резко разучились играть.
 Акулов занял кресло. Перед тем как сесть, посмотрел и убедился, что оно не раскладывается. Спать, мучаясь, в нем, или лечь на диван? Будет видно…
 Он побаивался себя. После схватки с Иваном, самой жестокой из всех, что были у него в жизни, требовалась разрядка. Водка решила только часть проблем. Можно было решить и оставшиеся, но Акулов не был уверен, что морально готов. Так же как и не был уверен, что сумеет противостоять зову плоти.
 Вернулась Ольга. Прилегла на диван, оказавшись к нему вполоборота. На исполинском «лежбище котиков» она казалась совсем худенькой. И нуждающейся в защите. Спросила:
 — Что за фильм?
 — Так, ерунда. У хорошего парня рэкетиры убили друга, с которым он служил в десанте, брата, сестру и невесту. И невесту друга. И её брата. Он за них почти отомстил, но его подставили, и сейчас плохие менты дело шьют. Конец лучше не видеть, совсем испортится настроение.
 — Что-то припоминаю. В конце его должны расстрелять?
 — Типа того.
 — Да, лучше не видеть… Повеселее ничего нет?
 — Какой-то концерт, — Андрей нажал кнопку на пульте — пел Борис Моисеев, и он переключил обратно.
 На экране толстый милицейский полковник «шил дело» главному герою. Герой благородно молчал, не отвечал ни на тупые вопросы, ни на дешёвые подначки, которыми его забрасывали мерзкие потные оперативники, желающие выслужиться перед шефом.
 — А ведь многие думают, что достоверно, — задумчиво произнесла Ольга.
 — Каждый верит в меру своей личной испорченности.
 — Скажи, а ты за смертную казнь, или против?
 Акулов вздрогнул от такого вопроса. Догадалась? Нет, не могла. Просто что-то почувствовала.
 — Конечно, за. Вот когда у нас будет такой же уровень преступности, как, например, в Бельгии, тогда можно будет её отменять. Но не сейчас. Как можно, например, оставлять в живых террористов? Они будут сидеть, нормальные люди будут платить налоги на их содержание, а оставшиеся на свободе сообщники будут захватывать заложников, чтобы добиться освобождения. Все разговоры о том, что пожизненное заключение хуже «вышки», — фигня. Бредни психологов-теоретиков. И самих террористов, из которых, однако, мало кто согласился бы реально променять «пожизненку» на расстрел. Какой бы ни была жизнь за решёткой, но это — жизнь. И всегда остаётся надежда освободиться.
 — Но ведь считается, что жестокость наказания не отпугивает преступников, а наоборот, озлобляет.
 — Так считают лишь те, кто преступников видел только по телевизору, но не сталкивался с ними в действительности. И те, кому заплатили за такое мнение. Ну и родственники всех этих «заблудших овечек» — но их мнение, я думаю, полностью уравновешивается мнением потерпевших. А они почему-то не склонны прощать…
 — В средневековой Франции наибольшее число карманных краж совершалось в то время, когда на площади рубили руки пойманным карманникам.
 — Что, сохранилась какая-то полицейская статистика на этот счёт? Сомневаюсь. И потом, могу по опыту сказать, что факт карманной кражи очень редко обнаруживается потерпевшими на месте её совершения. Как правило — дома, в магазине, ещё где-нибудь, когда требуется украденный кошелёк. А кроме того, подумай сама: где ещё тогдашним карманникам было работать? Общественного транспорта ведь не существовало, и на улицах, я думаю, такой давки не было. Что им оставалось? Рынки, спортивные мероприятия и эти публичные казни. Люди тогда были попроще, и если обыватель не хлопался в обморок при виде отрубленных рук, то почему это должно было так шокировать профессионального вора? Кого-то, наверное, и шокировало, и он в этой толпе не работал, на базары ходил, но других это не задевало так сильно, и они шарили по карманам, надеясь, что их не поймают. Все преступники на это надеются! Только у одних хватает ума, чтобы запутать следы, а другие рассчитывают на авось.
 — Столько говорят о судебных ошибках…
 — Вот именно, о них столько пишут, что возникает соблазн в это поверить. Нет, я не хочу сказать, что их не бывает. Но разобраться, на самом деле, не так уж и сложно. Сколько работаю — могу припомнить максимум пару случаев, когда сам не мог определиться, виновен человек или нет. Всего пару. Я говорю не про начальный этап расследования, когда все оказываются под подозрением, а про ситуацию, когда доказательства уже собраны. Во всяком случае, я взял бы на себя смелость решать, заслуживает преступник «вышки» или нет. Думаю, что и не я один. Если обладать здравым смыслом и опытом, то разобраться можно в любом, самом запутанном случае.
 — Не знаю, — Ольга покачала головой. — Тебе, конечно, виднее. Все, вроде бы, так, но сомнения остаются. Хотя иногда самой хочется взять автомат…
 — Автомат должны брать в руки те, кто это умеет.
 — А остальные — заниматься мирным трудом?
 — Ага. Растить детей, сажать деревья… На всех дела хватит.
 — Как говорится, своё место в жизни найти не трудно, трудно его занять. Ты своё занял?
 — Сегодня вечером одна умная женщина мне это долго доказывала.
 Ольга напряглась:
 — Лариса?
 — А что, других умных нету?
 — Я себя такой не считаю.
 Андрей пожал плечами. Она задумчиво продолжила:
 — Была б поумней — не напорола бы столько ошибок. Теперь сама не знаю, как выбираться.
 — В жизни нам всегда даётся шанс занять своё место. Просто обычно мы замечаем слишком поздно и, в результате, втискиваемся в чужую нишу. От этого и вся путаница.
 Фильм катился к финалу. Под музыку, более напоминающую скрежет стекла по железу, героя вели убивать. Его не было жаль. Но настроение все равно портилось. Акулов переключил на концерт. Выступала девчоночья группа. Ни голосов, ни мелодии.
 — По крайней мере, на них приятно посмотреть, — заметил он.
 На светлом фоне телеэкрана чётко очерчивался тонкий профиль Ольгиного лица.
 — Тебя ранили по этому делу? — спросила она.
 — Просто не повезло.
 — В прошлый раз у тебя был с собой нож. Мне показалось, что это — не случайная вещь… А сего дня ты пришёл без него. И ножевое ранение на боку…
 Андрей промолчал.
 — Ясно, — вздохнула она. — Сменим тему. Нам ещё долго здесь прятаться? Все-таки Новый год скоро.
 — Я помню.
 — Ты его будешь отмечать дома?
 — Не знаю, ещё не думал. Как получится.
 — Так ведь осталась всего неделя!
 — Вот я и говорю — вагон времени.
 — Знаешь, я в детстве часто гадала, кем стану, когда мне исполнится столько лет. Лежала в кровати и представляла всякие картинки. Новый век все-таки, новое тысячелетие! И ничего, как выяснилось, не угадала. Сказки не получилось…
 Концерт кончился, и Акулов выключил телевизор. Посидели молча в темноте. Только белый шёлк простыни чуть выделялся.
 Потом Андрей услышал:
 — Ты идёшь ко мне?..


* * *

 Пока Ольга готовила завтрак, Акулов позвонил Катышеву:
 — Василич, я возьму на сегодня отгул?
 — С чего это вдруг?
 — Так мне как бы положено.
 — Вот именно, что как бы.
 — Устал чего-то, отлежаться хочу. Может, к вечеру появлюсь.
 — Телефонограмма из главка пришла, с завтрашнего дня и до пятого января отменяются все выходные. Переходим на двенадцатичасовой режим работы. Так что сегодня, черт с тобой, отдыхай…
 Только положил трубку, как на пейджер пришло сообщение:

 «Позвонил бы мне, пупсик».

 Понятно даже без подписи — Волгин скучает.
 — Ты что, всю ночь квасил? — спросил Андрей, как только напарник ответил. — Чего скандалишь спозаранку?
 — Между прочим, ты уже должен быть на работе. И мог бы из вежливости поинтересоваться, как мне отдыхается.
 — Ну и как тебе отдыхается, милый?
 — К Новому году вернусь.
 — Можешь не торопиться, Нового года не будет.
 — Почему?
 — Генерал отменил.
 — Новое усиление? Ясно… Заварова помнишь? Я его тут встретил на Невском, вчера.
 — Ну и как он?
 — Сильно удивился. По-моему, он решил, что я специально за ним прилетел. Так и не поверил, наверное, что я отдыхаю. Все время по сторонам озирался, пока говорили. Минут пять выдержал, а потом сорвался, якобы по делам. Говорит, что работу нашёл. Я не уточнял, какую именно, — он все равно бы соврал. Выглядит нормально, не бедствует.
 — Девчонка с ним?
 — Да, вместе живут.
 — Ну и слава Богу…
 — У вас-то как?
 — Идут бои… — Акулов рассказал последние новости, чертыхнулся: — Надо было тебя в Сясьстрой заслать, от тебя же это недалеко! А я телефон надрываю…
 — Ага, а потом в Казахстан предложишь смотаться? Нет уж, спасибочки… Лучше вы к нам.
 Попрощались. Из кухни выглянула Ольга:
 — Ты все? У меня готово.
 На завтрак снова были кофе и яичница, на вкус Акулова — плохо прожаренная. Ольга это заметила:
 — Невкусно?
 — Нормально.
 Она первой закончила есть. Посмотрела на Андрея задумчиво:
 — Пришло время кое-что рассказать.
 Он не удивился. Кивнул ободряюще:
 — Я тебя слушаю.
 — Когда убили Громова, Санёк очень сильно переживал, что ему могут сделать предъяву. Типа: подставил, навёл. И решил кое-что разузнать, чтобы было, чем крыть, если предъявят. Он ведь спортом занимался, ты знаешь? Раньше сам ходил куда-то тренироваться, а потом, когда к Ларисе устроился, начал у себя ребят принимать. Небольшая группа, все друг друга знают. Кто-то бизнесом занимается, кто-то — в братве. Разные люди. Всякие. И вот двое из них, как Санёк уже потом, после убийства припомнил, расспрашивали его о Громове. Он подумал, что это могло быть не случайно, и решил к ним приглядеться. Навести о них справки. Они, как я поняла, позже других появились. Санёк их плохо знал. Сами они не местные…
 — Это как? Милостыню, что ли, в электричках просили?
 — Нет, — Ольга усмехнулась, — милостыню они, конечно, не просили. И не думаю, что кому-нибудь её подавали. Такие ребята… внушительные. Они осенью появились, в сентябре или октябре. Приехали откуда-то. Один, кажется, за что-то сидел.
 — Не из Казахстана приехали?
 — Не знаю, не слышала. Клички Грека и Таджик. Обоим лет по тридцать, высокие, накачанные. Стрижки короткие. Не знаю, как описать. Таджик — мордастый немного, смуглый такой. Говорит с лёгким акцентом. Действительно, похож на азиата. Хотя, может, и русский. Они, если там долго жили, тоже становятся на местных похожими. Грека носатый немного, глаза тёмные, а лицо наоборот, бледное. Такое, чуть угловатое. Татуировка у него груди, церковь.
 — Не помнишь, сколько куполов?
 — Два или три, не могу сейчас вспомнить. А ты откуда про них знаешь?
 — Догадался. Это старая воровская татуировка.
 — Я как-то так и подумала. Ума не хватило присмотреться как следует. Я его и видела-то раздетым всего один раз! Нет, ты не подумай, просто он мне в коридоре попался, навстречу шёл в одних штанах. Нужны они мне!
 — Что, и не приставали на разу?
 — Ну, Таджик, было дело, похлопал по заднице… Противно вспоминать! Сам весь потный после тренировки, рука мокрая — даже через юбку почувствовала… Но больше ничего не было. А ты что, начал меня ревновать?
 Акулов обрисовал внешность Ивана:
 — Не видела?
 — Трудно сказать. Если он такой урод, как ты описываешь, то я бы, наверное, запомнила. Значит, не видела.
 Акулов кивнул. Признание, сделанное Иваном перед смертью, не казалось бесспорным. Он мог не расслышать вопроса. А мог сказать и просто так, из одному ему ведомых соображений. Из тех же, по которым он решил на Андрея напасть. Что им двигало? В темноте не узнал мента, приходившего в его дом вместе с Шитовым? Узнал, но все равно решил завалить, настолько велика была сила ненависти? Решил, несмотря на то, что должен был сидеть в своём убежище тише воды? Теперь не спросишь, можно только гадать…
 — У Греки есть ещё одна картинка, — продолжила Ольга. — Перстень на пальце выколот. Жирный такой, почти чёрный. Вот на этом пальце…
 Она показала. Акулов кивнул:
 — Рисунок запомнила?
 Она пожала плечами:
 — Кажется, да… Погоди, я попробую!
 Сходила за бумагой и ручкой. Села к столу, поджав под себя правую ногу. Задумалась, прикусив колпачок авторучки. Свободной рукой провела несколько раз по волосам, стянула их сзади в хвостик. Улыбнулась:
 — Кажется, вспомнила! Что-то такое…
 Нарисовала прямоугольник, срезала углы. Вверху и внизу — по небольшой тёмной короне. Внутри — ещё один восьмиугольник, заштрихованный. И поверх него — белый крест.
 — Кажется, так… Тоже что-то воровское?
 — Наверное… — Андрей видел похожие татуировки, но именно такую прежде не встречал. Может быть, она ошиблась?
 Он убрал рисунок в карман. Помолчав, Ольга вздохнула:
 — Кто-то из них Сашку убил. Пронюхали, что он ими интересуется.
 — Чего же ты раньше молчала?
 — Боялась…
 Можно было не спрашивать. Андрей допил кофе:
 — Ладно, я поехал. Не забывай звонить, хорошо?


* * *

 До обеда он обновил гардероб. Одолжил у знакомого деньги, купил обувь, куртку и свитер. Старые ботинки и все испорченные вещи, за — исключением куртки, выбросил. Её пожалел. Оставил у того же знакомого, благо тот руководил большим магазином, в подсобных помещениях которого можно было спрятать что угодно.
 Сообщения от Ольги приходили исправно, но Андрей опасался, что она снова выкинула вчерашний трюк — позвонила сразу после его ухода и заказала несколько штук, с двухчасовым промежутком.
 Встретился с Ермаковым.
 — Чего же ты вчера не позвонил?
 — Занят был, извини.
 — Да, мне доложили, как ты с будущим зятем на кладбище ездил.
 — Значит, следили?
 — Как я и пообещал! А ты что, уже не рад? Кто же знал, что и ты засветишься?
 — Да нет, ничего страшного. Было что-нибудь интересное?
 — Ничего. После того, как вы расстались, он только в ларёк за хлебом выходил, около девяти часов вечера. А утром, до тебя, ездил вот по этому адресу… Там находится офис «Феррум инк.». Похоже, он какая-то шишка в этой конторе. Пробыл там три часа, после чего поехал домой. Чем он занимался в конторе, мы, как ты понимаешь, проконтролировать не могли.
 — Какую ему кличку дали?
 Денис усмехнулся:
 — Соблазнитель.
 — С чего бы это?
 — Не знаю. Ребята сказали, похож. Сладкий такой, с двойным дном. Неприятный тип. Слишком всем хочет понравиться.
 — А меня как назвали?
 — Футболист.
 — Похоже, твоим можно верить… А кого сейчас наш друг соблазняет?
 — Опять торчит в офисе. Секретаршу, наверное.
 В автосервисе сказали, что машину придётся оставить, — заняться ремонтом немедленно не могли, ждали вчера, а сегодня уже приняли другие заказы и к «восьмёрке» смогут подойти не раньше вечера, а то и завтра.
 — Без колёс мне никак… — вздохнул Андрей.
 — Раньше-то обходился. Неужели так за месяц привык?
 — Удобно, что ни говори.
 — Ладно, соглашайся. Придумаем что-нибудь. Все-таки ты мой зятёк.
 Вернулись в контору Дениса. Андрей посидел в его кабинете, выпил кофе с печеньем, полистал журналы. Ермаков вернулся, улыбаясь и подбрасывая на ладони ключи:
 — Нашёл тебе тачку. На три дня она в твоём распоряжении, только постарайся не бить. Сейчас накатаем «доверку»…
 «Тачкой» оказался старенький «БМВ» третьей серии. Глядя на его «акулий» нос, Андрей усмехнулся:
 — Специально выбирал?
 — Ага, — широко осклабился Денис. — У тебя когда-то был такой же?
 — Лет на пять помоложе, и четырехдверка.
 — Ладно, заканчивай придираться.
 Кузов выглядел довольно непрезентабельно, но салон хорошо сохранился, а двигатель работал, как часы.
 Заехал домой. Пообедал — опять пельмени и суп из пакетика, прочитал оставленную матерью записку. Ничего в ответ писать не стал. Накормил кошку и уехал, пробыв меньше часа.
 Отправился на работу. Может, и вообще бы туда не приезжал, но вспомнил про опера из Сясьстроя, который обещал сообщить информацию. Конечно, уже давно не утро, но Акулову казалось, что новости непременно будут.
 Он не ошибся. Только устроился за столом и собрался звонить, как его опередили. По характеру звонков было понятно, что вызывает «междугородка».
 — Привет! Андрюха, ты?
 Далёкий коллега обращался к нему, словно к близкому знакомому. Голос, как и вчера, звучал уверенно, жизнерадостно.
 — Здорово! — Андрей невольно улыбнулся.
 — Извини, что я раньше не смог, тут у нас маленькая заморочка возникла… Короче, узнал я тебе кое-что. Но не много! Значит, Гмыря Ярослав Ростиславович, родился двенадцатого июня шестидесятого года.
 — В тот же день?
 — Что? А-а, да, так и есть. У него с братом ровно два года разницы, день в день. Представляешь, у нас в отделе ещё работает участковый, который его помнит. Говорит, своеобразный паренёк, с твёрдыми понятиями. Спортом занимался, вольной борьбой. Одним из первых в рэкет подался, но младшего брата старался от этого дела отваживать. Дескать, хватит в семье и одного уголовника. У них хоть и маленькая разница в возрасте, и оба были уже взрослыми мужиками, но Ярослав за младшим следил и вольничать ему не позволял. Чуть что — кулаком вразумлял. В то же время всегда горой вставал за него. У них вообще в семье было принято: один за всех. В восемьдесят седьмом году Ярослав уехал в Казахстан, не знаю уж, чего ему там понадобилось. Потом оттуда нам пришло уведомление: Актюбинским горсудом осуждён за убийство, срок тринадцать лет. Годом позже и младший загремел за разбой. Родители вскоре после этого умерли, а в прошлом году их тётка померла, так что никакой родни у Ярослава не осталось. Дом, где они жили, сгорел. Выписали его сразу после осуждения, так что если и вернётся сюда, никто его тут не ждёт. Скорее, он действительно рванёт мстить за брательника, чем кланяться родительским могилам.
 — А старые кореша?
 — Я тебя умоляю! Кого не посадили — давно перестреляли. Может, кто и остался, но вряд ли Ярослав ему сильно нужен. Сам представь, сколько воды утекло.
 — Фотографии его нет?
 — Есть, он как раз новый паспорт оформлял перед тем, как к казахам рвануть.
 — Можешь по факсу заслать?
 — Ох-хо-хо-хо, попытаюсь…
 Через десять минут, в кабинете Катышева, Акулов принимал ползущую из аппарата бумажную ленту. Он не рассчитывал на хорошее качество и потому был приятно удивлён.
 — Кто это? — спросил Катышев.
 — Один гад.
 — По роже видно, что гад.
 Физиономия, что и говорить, у Ярослава была ещё та. Глядя на неё, скорее можно было предположить, что он приходится братом Ивану, а не субтильному Ростику. И за проведённые в лагере годы он, надо полагать, краше не стал.
 Вернувшись к себе, Акулов позвонил в Сясьстрой:
 — Спасибо огромное!
 — Да ладно, чего там! Надо будет что-нибудь ещё — звони, не стесняйся.
 Положив трубку, Акулов задумался. Кто мог сообщить Ярославу о гибели брата? Родители давно умерли. Тётка, скончавшаяся год назад? Анжелика, как предположил Юрий? Кто-то третий, пока неизвестный? Варианты были, но ни один из них Андрею не нравился. Правда, объяснить, что именно его настораживает, он так и не смог. Приготовил кофе и стал размышлять, как отыскать следы Ярослава.
 Казахстан — давно другое государство. Суверенное. Просто так их не спросишь. Надо или самому слать запрос через Интерпол — неизвестно, правда, является ли Казахстан членом этой полицейской организации, — или уламывать Тростинкину, чтоб написала. У прокуратуры двух стран должны быть какие-то связи. В любом случае ответ, наверное, придёт, но к тому времени будет не нужен. В общем, все точно так же, как и с Ленобластью, если не хуже.
 Может быть, так же и поступить?
 Спустя двадцать минут удалось соединиться с управлением внутренних дел Актюбинска. Ответили на незнакомом языке. Он кашлянул и представился по-русски. Трубку тотчас же бросили. Акулов повторил попытку, и на этот раз повезло больше. Ему ничего не ответили, но выслушали до конца, а потом раздались щелчки переключения. Новый голос, более молодой, опять приветствовал по-казахски. Акулов назвался и заметил, что навалился на стол и перестал дышать. В трубке послышался смех, потом — русская речь с украинским акцентом:
 — Ну, бляха-муха, даёшь! Привет, москаль! Я — Никола Карпенко.
 — Как дела?
 — Раскрываемость падает. А у вас?
 — Держимся посерединке.
 — Зарплату хоть вовремя платят?
 — Бывает, с задержками.
 — Много?
 — Около восьмидесяти долларов.
 Карпенко вздохнул и ничего не сказал. Истолковать это можно было и как зависть, и как удивление мизерной суммой.
 — Надо чего-нибудь или просто так позвонил, поболтать?
 — Кое-что надо…
 — Конечно, просто так ты не позвонишь! Все вы, москали, одинаковые.
 — А вам, хохлам, лишь бы за чужой счёт по межгороду потрепаться.
 — Дык, земляк, скучно! Ну, говори своё дело.
 — В восемьдесят седьмом году вашим горсудом за мокруху был осуждён такой Гмыря Ярослав Ростиславович, шестидесятого года, уроженец Ленобласти. Тринадцать лет парню дали. Можешь узнать, что с ним сейчас?
 — Земеля, где я, а где восемьдесят седьмой год? Думаешь, сохранились архивы? Ох, ну ты и сел мне на шею!
 — На вас, хохлов, пожалуй, сядешь.
 — Шо верно, то верно. Приятно послушать. Говори дальше, или у тебя все?
 — Если достанешь судебное дело — посмотри, кто у него был в подельниках.
 — А як же!
 — Все.
 — А если ты не мент, а злыдень какой-нибудь? Я шо, вижу, с кем бачу?
 — Так ведь по голосу слышно!
 — Голос можно подделать…
 Перед тем как выйти из кабинета, Акулов взял с полки справочник «По ту сторону закона» — общедоступное издание, восемь лет назад выпущенное крупным тиражом. Словарь воровского жаргона, тайнопись, татуировки. В нем содержалось множество разнообразной информации, однако для Акулова до сих пор ценность её была чисто познавательной, ни одного случая успешного применения он вспомнить не мог.
 Долго искать не пришлось. На двадцать второй странице он увидел рисунок, совпадающий со сделанным Ольгой.
 В комментарии говорилось:

 «Проход через Кресты — побывавшие в следственном изоляторе № 1 Ленинграда (Санкт-Петербурга). Корона говорит о том, что её владелец нарушал режим содержания, был в конфликте с администрацией, претендует на лидерство в уголовной сфере».



* * *

 Иван Иванович Калмычный и адвокат Вениамин Яковлевич Трубоукладчиков пили чай и беседовали, когда секретарша доложила о приходе Акулова.
 — Пропускай, — велел Калмычный, и адвокат положил руку на его локоть:
 — Не переживай, Иваныч, все будет нормально. Главное — не говори лишнего.
 — А если он много знает?
 — Он не может знать много. Может только догадываться.
 Акулов вошёл. Калмычный поздоровался и предложил ему сесть. Андрей занял стул в конце стола для совещаний. Калмычный сидел на своём обычном директорском месте, адвокат рядом с ним, сверля Андрея грозным взглядом из-под мохнатых бровей. Иван Иваныч представил защитника, и Акулов не счёл нужным сдержать удивление:
 — Вы полагаете, все так серьёзно, что вам не обойтись без защитника?
 Трубоукладчиков был не рядовым исполнителем, а старшим партнёром в крупной адвокатской конторе и специализировался на делах по обвинению в оргпреступности, серьёзных мошенничествах, взятках. Как правило, свои астрономические гонорары он отрабатывал сполна, процент оправдательных приговоров по делам, в которых он участвовал, значительно превышал среднегородской уровень. Он располагал множеством помощников, которых немилосердно загружал работой, так что одно его личное появление здесь, для присутствия на рядовой, как представлялось Андрею, беседе, свидетельствовало об интересе, который проявляют к расследованию криминальные структуры. Впрочем, чему удивляться? Завод, пусть даже дочиста разворованный — это немалые деньги.
 — Мой клиент воспользовался своим правом, и я не думаю, что дальнейшее обсуждение этого вопроса является целесообразным, — привычно оттарабанил Трубоукладчиков и прикрыл рот, чтобы зевнуть.
 Акулов не понял, сделано это специально, чтобы подчеркнуть неуважение к нему, или адвокат провёл бессонную ночь.
 Во всяком случае, Трубоукладчиков не извинился.
 — Иван Иваныч, расскажите о своих взаимоотношениях с Громовым.
 Калмычный кивнул. Он не пытался скрывать, что этот вопрос они с Трубоукладчиковым прорабатывали и сейчас он выдаст заготовленный монолог.
 — Василий до своего увольнения из армии был военным представителем на нашем заводе. Тогда я с ним и познакомился. Это было, примерно, в девяностом году. После его увольнения мы поддерживали дружеские отношения, встречались время от времени.
 — Часто встречались?
 — Когда как. Бывало, что не виделись по три месяца, а бывало, что и каждый день сталкивались. В позапрошлом году мы, двумя семьями, отдыхали на Кипре.
 — Чем он занимался?
 — Не могу сказать точно. У него были свои дела в обществе ветеранов-афганцев. Были какие-то бизнес-проекты, но, поскольку они не имели отношения к заводу, я не вдавался в детали, Да он и не стремился меня посвящать. Он, знаете ли, предпочитал разделять дружбу и бизнес. Часто повторял: для того, чтобы потерять друга, надо одолжить ему деньги. Я в этом плане с ним солидарен. Так что по поводу его дел вам лучше спросить кого-нибудь другого.
 — Кого?
 Иван Иванович развёл руками:
 — Я не знаю, с кем он общался помимо меня.
 — Выписавшись из больницы, он поспешил встретиться с вами.
 Калмычный был готов и к этому вопросу:
 — Да, знаете ли, я и сам удивился. Он позвонил, предложил приехать. Я же не мог отказаться! Встретились в бане, посидели. Он рассказал, как в него стреляли… Я спросил, что он об этом думает. Василий ответил, что ничего не может понять. Скорее всего ошиблись, перепутали его с кем-то. Вот, пожалуй, и все… Посидели и разошлись. А на следующий день я узнал, что его взорвали в машине.
 — Кто ещё с вами был?
 — Николай Петушков. Вы, наверное, захотите тоже с ним побеседовать?
 — Непременно.
 — Придётся вам повременить. Он сейчас в отпуске и уехал из города.
 — Далеко?
 — В Мексику. Решил отметить Новый Год среди экзотики. В середине января должен вернуться.
 — Жаль…
 — Можете мне поверить, он не добавит ничего нового. Николай хоть и был тогда в бане, но в целом общался с Василием значительно меньше меня.
 — Почему же Громов пригласил именно вас?
 — Сам ломаю голову над этим вопросом.
 — Его жену вы давно видели?
 — Александру? Последний раз — на похоронах. Честно говоря, я всегда с ней ладил не очень. Слишком заметная разница в возрасте. Да и за Василия она вышла, мне кажется, исключительно ради денег.
 Трубоукладчиков покачал головой и негромко заметил:
 — Иван, не стоит высказывать предположения, которые могут быть истолкованы товарищем милиционером превратно. Его интересуют только факты. Вот и придерживайся их.
 — Вам известно, где она находится сейчас?
 — Дома, наверное. Вы пробовали звонить?
 — Удивительно, но пробовал. Не отвечает. И по мобильному тоже.
 — Тогда я не знаю. Могла уехать. Сами понимаете, такое горе…
 — Спасибо, Иван Иванович. До свидания, — Акулов поднялся, — ваша помощь бесценна. Вот моя визитная карточка. Может быть, вы что-нибудь вспомните? В любое время звоните. Лишь бы не было слишком поздно. Для вас.
 Андрей, кивнув, направился к выходу.
 — Э-э-э, — донёсся ему вслед голос Трубоукладчикова, — вы что, ничего не будете записывать?
 — К чему тратить время? — Акулов взялся за ручку двери. — Прокуратура запишет. А у меня есть дела поважнее. Кстати, Иван Иванович! Убийства часто раскрываются даже тогда, когда свидетели мешают. Это тоже раскроется. Вам тогда не будет стыдно? Всего хорошего!
 Он вышел, хлопнув дверью.




 Глава тринадцатая


 Ночевал Акулов у Маши.
 Заехал к Ольге, оставил продукты, пробыл меньше часа и отправился к Марии. Она удивилась его раннему приезду.
 — У меня новая машина, — объяснил он. — Летает, как самолёт.
 — А старую пропил?
 — Разбил. Ничего страшного, мелкий ремонт. И сам слегка бок поцарапал.
 Она стала расспрашивать, и Андрей сделал вывод, что Денис сестре ничего не говорил.
 — Как закончилась вечеринка?
 — Нормально. Я уехала почти сразу после твоего звонка.
 — Эдик так и не объявился?
 — Какой Эдик? А-а, Эдуард! Объявился… Дело мы, похоже, провалили.
 — Тебе грозят неприятности?
 — Мелкие…
 Ночь прошла быстро. Все было хорошо до тех пор, пока за завтраком Акулов не сказал:
 — Со мной говорила Ядвига.
 Маша вздохнула:
 — Она вечно лезет не в своё дело. Надеюсь, ты не придал этому слишком большого значения?
 — Не придал. Но она говорила разумные вещи.
 — Вот как? И какие же, например?
 — Ты сама знаешь.
 Маша поставила кружку. Сидела, опустив голову, помешивая ложечкой кофе. Спросила, не глядя на него:
 — Ты считаешь, нам надо расстаться? Наши отношения себя исчерпали?
 — Я такого не говорил. Просто если уж вопросы возникли, их надо решать, а не делать вид, что ничего не происходит.
 — Вопросы возникают у других…
 — Мы сами думали о том же. Только боялись друг друга спросить.
 Он закурил. Она поморщилась от папиросного дыма.
 — У тебя кто-то появился?
 — Нет.
 — Я же вижу, что ты какой-то не такой.
 — Устал на работе. И нервничаю.
 — Из-за меня?
 — Вообще. Помнишь, как я обещал, что если у меня кто-то появится — я тебе сразу скажу? Я своё обещание помню. На работе мне приходится видеть женщин. Всяких. Общаться с ними. Но это не значит, что я кидаюсь к каждой в кровать.
 — Если бы дело заключалось только в кровати, это было бы полбеды…
 Спускаясь по лестнице, Акулов подумал, что зря затеял этот разговор. Чего он добился? Ничего, только потрепал нервы. А чего, собственно, добиться хотел? Самому непонятно. Наверное, дело в усталости. После двух лет тюрьмы без перерыва с головой окунулся в работу. А силы уже не те, что были в молодости. Совсем недавно он ещё не осознавал своего возраста. Казалось, что по-прежнему двадцать. Только что вернулся из армии и впереди целая жизнь. Яркая, увлекательная. Девять лет пролетели, как девять месяцев. Ещё столько — и он пенсионер МВД. А два раза по столько, и… При его образе жизни в пятьдесят лет он вряд ли будет здоровым и богатым. Хотя чисто внешне, скорее всего, хорошо сохранится. Ему и сейчас никто не даст больше двадцати пяти. А в двадцать пять выглядел на девятнадцать. Это сильно мешало в работе. Особенно, когда незадолго перед арестом занял должность заместителя начальника 13-го отдела милиции.


* * *

 После развода включил компьютер и в картотеке Волгина поискал Греку и Таджика. Отыскались трое с кличкой Таджик, но ни один из них не мог быть тем, про которого говорила Ольга. «Пробитый» наркоман восьмидесятого года рождения, старый засиженный вор и продавец героина, в настоящее время отбывающий срок. Закончив с картотекой, он запустил игру-стрелялку. Нужно было бежать по бесконечному коридору и мочить террористов, укрывающихся в боковых комнатах. Через несколько минут игрушка осточертела. Андрей не мог понять людей, готовых в неё дуться сутки напролёт.
 Возня с компьютером придала мыслям новое направление. Он позвонил в техническое управление главка:
 — Я вам тут машинку одну привозил. Наверное, ещё ничего не готово?
 — Почему не готово? — молодой эксперт, убеждавший Андрея в важности своей высокотехнологичной службы, немного обиделся. — Приезжайте и забирайте. Я сам вам звонить собирался, вы меня просто опередили.
 Акулов, такого результата не ждавший, добрался за полчаса. По дороге его пыл слегка охладился. Раз так легко получилось — значит, окажется бесполезно.
 Акулов ошибся. Молодой эксперт довольно улыбался, когда Андрей читал названия файлов: «Центровые», «Пермские», «Чёрные», «Менты»… Даже беглое ознакомление с документами позволяло сказать, что это кладезь ценной информации. Работать и работать с ней. Правда, вряд ли из неё протянется ниточка к убийце Громова. Её будет просто не отыскать, не заметить в таком массиве данных, даже если она там и есть.
 — Чего же он до конца-то все не уничтожил?
 — Скорее всего, просто не знал, как это делается. Воспользовался для стирания не самой лучшей программой. Да и мы могем кое-что…
 — Можно узнать, какие файлы открывались последними?
 — Можно. Вот этот — самый последний.
 Дата свидетельствовала, что с ним работали за два дня до убийства. Громов был в это время в больнице… Кирилл? Неизвестный?
 Название удивило Андрея: «Лысюки». О такой группировке он никогда не слышал. И сомневался, что она может существовать, слишком уж непрезентабельно звучало название.
 Файл был небольшим и содержал сведения на дюжину человек, ни один из которых не носил фамилию, вынесенную в заголовок. Информация была очень подробной. Паспортные данные, описание внешности, адреса, связи, места работы, используемый автотранспорт, привычки. Все — примерно одного возраста. Живут в разных местах… Никаких пересечений по роду занятий, хотя нет — большинство записаны безработными.
 — Спасибо! Теперь буду всем вас нахвалить.
 — Мы не нуждаемся в рекламе. Без неё работы хватает.
 Акулов пожал эксперту руку, взял под мышку компьютер и вышел.
 На обратной дороге он, в основном, слушал музыку — автомобиль оказался оборудован хорошей стереосистемой, да и в бардачке оказалось несколько кассет с записями, которые Акулову нравились. О «Лысюках» старался не думать — у него уже имелась идея, все объяснявшая и при этом органично вписывавшаяся в его «фантастическую версию».
 У себя в кабинете он ещё раз, повнимательнее, просмотрел файл, а потом принялся вызванивать упоминавшихся в нем людей. Для разговоров выбирал благовидные, но незатейливые предлоги.
 — Здравствуйте! Мне Владимира Анатольевича, пожалуйста!
 — Я вас слушаю.
 — Э-э-э, подождите… Простите, это Владимир Анатольевич Мезенцев?
 — Нет, моя фамилия Ряпушкин.
 — Извините, ошибочка вышла.
 — Бывает.
 Или:
 — Игорь Евстратович? Из автосервиса беспокоят! Вы уж простите, у нас тут накладочка с документами вышла, никак разобраться не можем. Не напомните, вы у нас ТО-2 в ноябре проходили?
 — Да, тринадцатого ноября. А что случилось?
 — Не волнуйтесь, ничего страшного, просто компьютер повис, а шефу отчётность срочно потребовалась, ему с «АвтоВАЗа» звонят…
 Попался лишь один зловредный тип, который, несмотря на все акуловские ухищрения, никак не хотел признаться, как его зовут, но в конце концов и он раскололся.
 Через час из двенадцати фамилий у Акулова осталась одна.
 Кухаркин Пётр Сергеевич, шестидесятого года рождения. Не работает с апреля двухтысячного года. Живёт по прописке, холост, родственников в городе не имеет, близких друзей не имеет. Средств мобильной связи нет, по домашнему телефону никто не отвечает. Автотранспорта нет. В специальном примечании говорилось:

 «Редкая падаль. Дважды (1982 и 1987) судим за развратку, в тюрьме опустили. Подсматривает за бабами в парке, онанирует, щупает детей. Снимает беспризорников, водит к себе на квартиру. Торгует фото с детским порно, делает сам».

 Акулов приготовил кофе. Пил не спеша. Перекурил, прежде чем ещё раз набрать номер Кухаркина. Выждал пятнадцать гудков и положил трубку.
 Конечно, он мог выйти в магазин. Или где-нибудь работать. Или искать очередную жертву для своих удовольствий.
 Но Акулов был уверен, что это не так.
 Его фантастическая версия, похоже, нашла подтверждение.


* * *

 Жёлтый купальник эффектно смотрелся на загорелом теле Ларисы.
 Она заметила, каким взглядом проводил её новый администратор, когда она выскочила на секундочку из сауны в вестибюль ФОКа.
 Это доставило женщине удовольствие. Но она тут же вспомнила о погибшем Саньке, и от удовольствия не осталось и дымки.
 В сумочке, аккуратно поставленной в раздевалке рядом с одеждой, мурлыкал сотовый телефон. Она поспешила ответить.
 — Привет, это Акулов.
 — Да, здравствуй, — она ожидала другого звонка.
 — Надо увидеться. Срочно.
 — Я жду гостей…
 — Перенеси встречу.
 Лариса посмотрела на часы. Подсчитала, вздохнула:
 — Перенести не могу, важные люди. Ты можешь приехать ко мне?
 — Через полчаса.
 — Жду. У нас будет сорок минут, чтобы поговорить.
 — Нам хватит.
 Положив телефон, Лариса посмотрела на себя в зеркало. Одеться, встретить в холле, провести в кабинет?
 Лучше здесь. Если ей так удобнее, почему она должна его стесняться? Пусть он стесняется. Будет легче с ним разговаривать. Внутренний голос подсказывал — беседа будет не из простых. Она представляла, примерно, о чем. Что ж, он должен был докопаться, следовало это сразу признать. Настырный тип, упёртый… Но Волгин ей нравился больше. Даже сейчас. А два года назад, когда убили сестру и Волгин занимался этим делом, она им искренне увлеклась. Загорелась по-настоящему. А он этого и не заметил. Или сделал вид, что не заметил? Нет, ничего он не делал. Действительно, был слеп. Знал бы он, как много потерял! Может, в пику ему… с Акуловым?
 Андрей приехал раньше, чем обещал. Лариса встретила его, сидя в кресле. Нога на ногу, руки на подлокотниках.
 — Привет!
 Она видела, что он не ожидал такой встречи. Мгновенно раздев её взглядом, смутился, суетливо сел и, в дальнейшем, старался смотреть ей в лицо, избегая замечать тело.
 Маленькая победа достигнута…
 — Как раз парилка раскочегарилась. Может быть?..
 — В другой раз.
 — Если стесняешься, я отвернусь.
 — Просто не люблю торопиться. Ты же сказала, у нас только сорок минут.
 — Почти час.
 — Все равно мало.
 — Как скажешь! Итак, я тебя слушаю.
 — Я буду краток…
 Акулов, действительно, говорил лаконично до крайности.
 Она попыталась разыграть непонимание, увидела, что он не верит, и решила не унижаться. Дослушала с лёгкой улыбкой.
 Закончив говорить, он тоже улыбнулся. Не легко, а скорее жёстко.
 — Вот и все, Лариса Валерьевна. Я свои карты открыл.
 — Все?
 — Конечно, нет. Я же не дурак весь расклад вам показывать. Джокера приберёг. И не одного.
 — В колоде их не так уж и много.
 — Ничего, у меня ещё одна, краплёная, спрятана в рукаве. Поиграем?
 Лариса выпрямила ноги, почти достав под столом пальцами до ног Андрея. Склонила голову набок:
 — Ты же понимаешь, что я ответить ничего не могу.
 — Твой ответ — действия. Я должен с ним увидеться.
 — Ты просишь невозможного.
 — Не прошу — добиваюсь.
 Он перестал смотреть ей в лицо, перевёл взгляд ниже. Посидел, сцепив руки в замок. Резко поднялся:
 — Не буду мешать. Надеюсь, у нас все получится.
 Улыбнувшись, он кивнул и вышел.
 Встреча продолжалась не более четверти часа. Лариса подумала, что сделает то, чего он прос… добивался. Не так это и сложно.
 Лишь бы он сам потом не пожалел. Чтобы и ей жалеть не пришлось.


* * *

 — Чем сегодня занимался Соблазнитель?
 — Все то же самое. Дом, офис, дом. С восемнадцати часов из квартиры никуда не выходил. Знаешь, Андрей, мне даже неудобно перед ребятами. Сидят, скучают. Ты не можешь Соблазнителя как-то расшевелить?
 — Боюсь, я не в его вкусе. Даже если надену красивое бельё.
 — Моим орлам нужна практика. А с ним они её вряд ли получат…
 Пришло очередное сообщение от Ольги:

 «Все нормально, нам скучно».

 Прочитав, Андрей его стёр. Как и все предыдущие.
 Рабочий день заканчивался. Лариса молчала, казахстанский украинец тоже не вышел на связь. Только Маша напомнила о себе. Поставила в известность, что ей необходимо присутствовать на презентации, которая может затянуться до утра. Голос звучал отстраненно — очевидно, вследствие утреннего разговора. Акулов предложил её встретить, она сказала, что доберётся сама. На том и порешили. Прощаясь, он ей сказал, что будет ночевать дома. Она в ответ ничего не сказала.
 Досидев на месте до семи часов, Акулов отправился к Ольге. У неё пробыл недолго. Девочка играла в большой комнате, они посидели на кухне.
 — Тебе чай или кофе?
 — Кофе. Покрепче.
 — Тебе ещё работать?
 — Да.
 Он и сам не знал, зачем соврал. Просто отчего-то не хотелось говорить, что поедет домой. Ольга, конечно, не упала бы на колени, умоляя остаться. Вообще бы ничего не сказала. Было о чем поговорить и без этого. Но Андрей понимал, что так ему будет легче уйти. Ложь во благо?
 Так и вышло. В половине девятого он поднялся из-за стола. Заглянул в комнату, сказал Даше: «Пока!» Она играла с Годзиллой и на него обратила мало внимания. Ответила на прощание и тут же забыла.
 Пока он одевался, Ольга стояла, прислонившись к стене и скрестив на груди руки. Смотрела задумчиво. Андрею казалось, что он может угадать её мысли.
 Когда он вышел на улицу, она стояла у кухонного окна и махала рукой. Он помахал в ответ и улыбнулся. Подумал, что надо будет её попросить больше такого не делать. Зачем показывать окружающим, в какой квартире он был? Ладно, если вокруг только безобидные обыватели. А если среди них маскируется тот, кто её хочет найти?
 Андрей поставил «БМВ» на стоянку, хотя можно, наверное, было бы и оставить под окнами. Для профессиональных угонщиков старая машина интереса не представляла, а хулиганствующий молодняк, одержимый желанием прокатиться, присмотрел бы себе что-нибудь проще.
 Возле его подъезда разгорался конфликт. На дорожке, нос к носу, стояли «скорая помощь» и «волга»-такси. За рулём «скорой», к удивлению Андрея, сидела женщина. Наверное, единственная в городе водитель медицинской машины. Немолодая, с короткими волосами и невысокого, видимо, роста — плечо совсем чуть-чуть возвышалось над подоконником «газели». Таксист, здоровый горластый мужик лет сорока, требовал, чтобы она сдала свой микроавтобус назад и освободила проезд. Двигатель «волги» работал, светились задние фонари и «гребешок» на крыше. Таксист стоял рядом с машиной, облокотившись на открытую дверь, и орал:
 — Слышь, ты, тебе скоко раз говорить можно? Я т-те русским языком говорю: отьедь, блин, туда, там площадка есть, и там, блин, и стой! Тебе ч-чо, непонятно?!
 — А ты что, вокруг объехать не можешь? — женщина голос не повышала. Оно и понятно: таксист уже подходил к той стадии закипания, когда словесная ругань перерастает в мордобой. В кабине микроавтобуса, кроме неё, никого больше не было. И в салоне, видимо, тоже — врачи ушли на вызов.
 — Hе могу! Меня клиент ждёт!
 — Чем со мной лаяться, давно бы уже объехал и у него был.
 — Слышь, ты чо, совсем охренела? Учить меня будешь? Какого хрена я свой бензин должен тратить?! А ну, сдавай назад, дура деревенская! Кому говорят?!
 Акулов подошёл сзади. Крутой таксист его не слышал. Андрей подумал, что тот попытается ударить его коленом в пах и приложить лицом о крышу «волги». Врезать, что ли, первым? Без благородства, по загривку, так, чтобы с катушек слетел и до старости помнил?
 Не стал. Положил ему на плечо руку и сказал:
 — Пошёл на х…
 Тихо сказал. Очень тихо. Но шоферюга услышал. Оглянулся через плечо. Во взгляде злость теснилась страхом. Дёрнул плечом, но освободиться не смог — синтетическая куртка была тонкой, и захват получился надёжным. Стал разворачиваться всем корпусом. Акулов ждал, решив действовать на опережение. Ноги уже были расставлены для правильного удара головой. Как только таксист попытается атаковать — он его свалит. Что-то слишком много в последнее время драчунов развелось. Мажидов, наркоман в красных штанах, гробокопатель, Иван… Не хватало ещё от этого быдла синяк заработать.
 — Чо?
 — На х… пошёл, ты не понял? Я тебе, сука, сейчас выхлопную трубу в ж… засуну, ты понял?
 Таксист напрягся, готовясь к удару. Это длилось короткий момент, пока они не встретились глазами. После этого он сразу обмяк, отвернулся и без слов полез в машину. Андрей ногой захлопнул его дверь. Отступил на газон, встал, машинально отметив, что поребрик высокий и «волга» не сможет на него заскочить, если укрощённый таксист вознамерятся его задавить. Так же машинально он запомнил госномер машины.
 — Спасибо, — улыбнулась женщина в «скорой», — а я уж монтировку приготовила. Думала — засвечу промеж глаз, если в кабину полезет.
 Андрей пожал плечами. Посмотрел на удаляющиеся красные огоньки «волги», сказал:
 — Всего доброго, — и пошёл по газону вдоль левого борта микроавтобуса к своему подъезду.
 Боковая дверь «газели» с грохотом откатилась, и в широком проёме он увидел двух мужчин в белых халатах и шапочках. Удивлённо подумал: «Чего ж они раньше сидели?»
 — Заходи, дорогой, — предложили Андрею.
 Акулов остановился.
 — Ты ведь хотел со мной встретиться, — усмехнулся один из мужчин, худощавый и черноусый.
 Кроме густых усов, растительности ни на лице, ни на черепе не было.


* * *

 Дорогую машину мягко покачивало на выбоинах шоссе. За окном мелькали куцые деревца и дощатые домики с двухскатными крышами, выстроившиеся вдоль дорожного полотна. Двигались по ближнему пригороду, направляясь в один из посёлков, который состоятельные горожане облюбовали для зимнего отдыха. На заднем сиденьи расположились двое мужчин. У одного поблёскивали стекла очков без оправы, а широкий шёлковый галстук украшала заколка стоимостью более десяти тысяч долларов. Второй сидел несколько скованно, хотя и положил ногу на ногу. Чувствовалось, что в этой машине он гость, а кроме того, его положение на порядок ниже статуса собеседника. Он говорил:
 — Этот десантник попортил нам много крови. Начал свою тайную войну, не считаясь с нашими интересами. Точные цифры назвать невозможно, но, по самым скромным подсчётам, мы потеряли не менее ста пятидесяти тысяч долларов. Я учитываю и косвенные потери тоже.
 — Поясни.
 — В освобождение… э-э-э, одного известного вам человека, были вложены немалые деньги. Причём, деньги живые. И тут он убивает адвоката. В результате освобождение отложилось, сорвался проект, который мог быть осуществлён только при условии, что тот человек окажется на свободе, а нам пришлось заново тратиться на вторую попытку. И не факт, что она будет успешной — в некоторых случаях Мамаев был незаменим.
 — Понятно.
 — И это только один случай. Я могу привести ещё несколько. Они, правда, не столь убыточные.
 — Не нужно. Дальше.
 — Он так увлёкся своей местью, что не желает ничего слушать. Я лично пытался его вразумить. Без толку! Мне вообще показалось, что он слегка тронулся. Знаете, с людьми, которые долго томились бездельем, а перед этим привыкли к активной работе, такое случается. Мне, кстати, с самого начала казалось, что вся эта затея со взрывом — первый звоночек. Если помните, я вам ещё тогда об этом говорил… После нашего разговора он решил уйти в глубокое подполье.
 — Он и так был в подполье.
 — Ещё глубже. Оборвал с нами все связи. Единственный человек, которому он безоговорочно доверяет, — это тот самый Синус…
 Человек в очках кивнул, подтверждая знание темы, о которой намекнул его собеседник. Тот продолжал:
 — В распоряжении Синуса имеется парочка головорезов, но они политику не решают, используются только для грязной работы. Один раз они столкнулись с моими людьми, и встреча закончилась не в нашу пользу! Их можно было бы нейтрализовать, но я посчитал, что нет смысла отрубать пальцы, пока жива голова.
 — Грамотно!
 — Я у вас научился… Честно сказать, для меня было неожиданностью, что он согласился на встречу с ментом. Конечно, как вы и говорили, я задействовал все рычаги, но веры в успех у меня не было. Знаете, даже ревность какая-то заиграла. От меня отвернулся, а с каким-то капитанишкой из районного управления согласился поговорить!
 — Ревность — неконструктивное чувство. Когда они встретятся?
 — Там сложная схема, но я думаю, что часа через два-три.
 — Наши действия?
 — Все под контролем. Люди на местах и ждут сигнала. Другой случай угомонить этого десантника нам может не скоро представиться…
 — Все правильно, за исключением одного. Он не десантник. Он танкист.
 Машина, в сопровождении джипов с охраной, приближалась к посёлку, который облюбовали для зимнего отдыха состоятельные горожане.


* * *

 «Скорая помощь», с включёнными сиреной и проблесковыми маячками, проскочила несколько перекрёстков на красный свет и развернулась в неположенном месте. Потом, уже не привлекая внимания, шмыгнула по дворам и с нормальной скоростью покатила по спальным районам восточной окраины города. Человек по прозвищу Синус сидел рядом с женщиной-водителем.
 — Он больше похож на котангенс, — усмехнулся Андрей.
 — Только ему этого не говори. Он не помнит тригонометрии и не оценит юмора.
 — Борзый таксист тоже ваш человек?
 — Нет, левый придурок. Если когда-нибудь узнает, как мог нарваться, — свечку поставит. Ты его спас. Мы тебя ждали с минуты на минуту, так что долго объясняться с ним бы не стали.
 — Следили за мной? — Андрей был уверен, что «хвоста» не было.
 — Нет. Мой человек крутился рядом с автостоянкой. Правда, чуть не прозевал тебя — ты ведь поменял машину? Хорошо, что у тебя постоянное место.
 — Завтра же потребую другое.
 — Этим ты никого не обманешь.
 Опережая вопрос Андрея, лысый мужчина в медицинском халате и белой шапочке торопливо сказал:
 — Не сейчас! Приедем в одно безопасное место — там и поговорим. Чем мне машины не нравятся — в них столько пакости можно напрятать! И маяки, и уши, и все, что угодно…
 Безопасным местом оказался парк. «Газель» остановилась напротив главного входа, и Акулов только головой покачал от такой конспирации: не заметить их мог только слепой. Да и тот бы издалека услыхал шум мотора на пустой околопарковой улице.
 Лысый мужчина споро освободился от халата и шапочки. Поверх толстого свитера на нем был надет кевларовый бронежилет. Перехватив взгляд Андрея, он усмехнулся:
 — Театр, конечно. Но нервы чуть-чуть успокаивает.
 Облачившись в короткую дублёнку и чёрный вязаный «колпачок», он откатил сдвижную дверь:
 — Прошу на свежий воздух.
 — Он слишком свежий.
 — Ничего, у меня коньячок с собой есть. Взбодримся, если замёрзнем.
 «Газель» сразу уехала. Они пошли, бок о бок, по главной аллее. Синус, потоптавшись у ворот, двинулся следом, когда они отдалились метров на тридцать.
 Было прохладно.
 — Зачем тебе потребовалось инсценировать свою смерть?
 Громов улыбнулся:
 — А как ещё я мог разобраться в этой истории? Не забывай, я профессиональный солдат! Что мне оставалось — прятаться по щелям? Ждать следующего покушения? Я решил всех опередить, выиграть время и разобраться. В этом городе у меня слишком много врагов. Только кажется, что в последние годы я ничего не делал. Делал, да ещё как! У меня свои принципы, от которых я не отступаю. Если мне что-то не нравится — я всегда поступаю по-своему. Меня нельзя уговорить, купить или взять на испуг.
 — Вместо тебя в джип положили Кухаркина?
 — Как ты догадался?
 — В компьютере прочитал.
 — Черт, так и знал, что этой технике нельзя доверять! Мне казалось, я все уничтожил. Времени не хватило вывезти ящик из офиса. Да и надежда была, что никто туда не доберётся. Глупая, как я теперь понимаю, надежда… Да, мы использовали этого ублюдка. Дерьмово жил, так хоть смертью пользу принёс. Тебе его жалко? Не смеши! Знал бы ты, что он с детьми делал. По нему давно петля плакала.
 — Но ты его наказывать не спешил.
 — Всему своё время.
 — Александра с тобой?
 — Куда ж её денешь? Со мной, жива и здорова! А ты что подумал?
 — Так и подумал. Не в ней дело, в ребёнке.
 — Правильно, без матери его не оставишь, какая бы мать ни была. Тем более, она — не худший вариант. Дуркует от молодости. Ничего, за блядство её проучил — теперь будет шёлковая. Видел бы, как она изменилась…
 Громов шёл, сложив за спиной руки. Смотрел строго перед собой. И много, нервно улыбался.
 — Мамаев — твоя работа?
 — И это сообразил? Мы ж его в другом районе убрали, я думал, ты и не услышишь ничего.
 — Он с твоей женой путался?
 Громов скрипнул зубами:
 — Я этого Мамайку никогда за человека не считал. Представляешь, каково мне было узнать? Ладно б Сашка с дельным мужиком переспала — не так обидно было! Но с этим драным крючкотвором… Честное слово, я б его посадил на кол и с удовольствием бы придерживал, чтоб он не сползал слишком быстро. Только не надо его жалеть, хорошо? Кухаркин, Мамаев, ещё кое-кто — они, по-твоему, кто, мирные? Черта с два! За каждым столько дел…
 — Санёк-то в чем виноват?
 — Не, его мне не вешай! Я сам похороню своих мертвецов, но этот — чужой. Жаль пацана! Вот его, действительно, жаль. Полез куда не надо, вопросы стал задавать. За это его и зарезали. Грека и Румын. В сауне это было. Нож под лопатку — и в бассейн. Ещё и воду открыли, им, отморозкам дерьмовым, посмотреть хотелось, как она вытекает. Не видели никогда… А труп Лариска нашла. Сама чуть под раздачу не попала. Когда приехала, эти двое там ещё были, прятались от неё. Хорошо, она их не заметила! К ней в тот вечер гости солидные завалили. Они и порешили труп на пустырь оттащить, чтобы вопросов меньше возникало и чтобы ФОК лишний раз не светить. Ларка до сих пор об этом переживает. И вдове Санькиной деньги платит.
 — Кто?
 — Не торопись, всему своё время. Дойдём и до них. Я уже почти во всем разобрался, всю диспозицию знаю. С тобой, кстати, я только по одной причине встретиться согласился. Ты, вроде, нормальный мужик, вот и решил тебя предупредить.
 Акулов посмотрел вопросительно. Громов продолжал держать голову прямо по ходу движения и усмехнулся:
 — Всему своё время. Начну по порядку. Ты ведь уже слышал кое-что про завод? Утомлять мелочами не стану, расскажу главное. Я был на этом заводе военпредом. В девяносто первом году, в аккурат перед путчем, я уволился из армии. Надоело смотреть, как она разлагается. Я ведь идейным когда-то был, в Афган добровольцем отправился… Уволился, но связи не потерял. Мне помогали, я помогал. В общем, жили! Через три года появилась возможность завод раздербанить. Не спрашивай, почему я вписался. Все побежали — и я побежал. Казалось глупым отказываться, все равно ведь кто-то возьмёт. Почему это должен быть какой-нибудь двадцатилетний шкет, который автомата в руках не держал? Я хоть что-то сделал для этой страны. Значит, и право на долю имею. Нас было семеро — тех, кто на заводе тему крутил. И Гмыря, недомерок вонючий. Он канал транспортировки наладил, мы — все остальное. Мы — это я, Иваныч, Коля Петушков, Ющенко Петя, Славка Степанский, Герасим Латуков и Якушев. Ну, от последнего-то почти ничего не зависело, его так, за компанию взяли. И у Гмыри один тип был на подхвате. Больше никого и не требовалось. Шло как по маслу! Бумаги были в порядке, прикрытие — от самого министерства. Все шло хорошо, пока Гмыре не показалось, что ему недоплачивают. Не знаю, на какие барыши он рассчитывал, но делили мы честно. Не поровну, конечно, но честно. По-людски. Я, кстати, тоже миллионером не стал. Короче, решил Гмыря нас кинуть. И нас, и питерских партнёров. Не суть, как он это сделал, но несколько вагонов с железом ему спереть почти удалось. Мы перехватили в последний момент. Из Питера прилетела бригада разборки чинить. Вызвали Гмырю на встречу. Шустрый он оказался, змеёныш! Там был один главный, который говорить только умеет, и два парня серьёзных, обстрелянных. Недомерок их обоих уделал! И меня в плечо зацепил. Я оказался точнее, но он все равно сумел уползти, в другом месте сдох где-то. Не знаю, как так получилось, но нашли его через несколько дней в сгоревшей машине. Он ведь, гад, скрытный был. Никто так и не узнал, где он жил… Дальше про завод не интересно, к делу это отношения не имеет. Скажу только, что я от этой темы потихоньку отошёл, своим промыслом занялся. И ещё двое…
 — Якушев?
 — Да, он умер.
 — Мне говорили, что его застрелили.
 — На самом деле это тёмная история. Как я понимаю, он сам застрелился. На даче, из ружья. На похоронах это скрыть, конечно, было нельзя, но после похорон его семья стала говорить, что он просто умер. Им так больше нравилось. Просто умер, и все. От старости. В сорок шесть лет. Так вот, Якушев умер, а Славка Степанский самым умным оказался. Поднакопил деньжат и за границу свалил. В Мексику.
 — Чем он там занимается?
 — Бизнес ведёт. В Мексике, в Акапулько. Туристический бизнес. А что? В тамошних краях это доходное дело. Не знаю уж, как он сумел в него пролезть и закрепиться, но дело пошло. Наш человек в Акапулько… Я у него был — мне понравилось. Так вот, мы втроём удалились, а Калмычный, Петушков, Ющенко и Латуков остались при заводе. Пять лет все было спокойно. И тут мне позвонили с угрозами. Я, признаться, в них не очень поверил. Никогда не знал, что у Гмыри есть брат. И где этот брат пропадал столько лет? Непонятно! Но в меня уже и раньше стреляли, последний раз — два года назад. Так что пришлось предостеречься. Поехал на кладбище, а там памятник стоит недоноску. Вот дела! И в тот же вечер мне в спину стреляют. Сперва думал, что бронежилет меня спас. А потом понял: пугали. Вот и решил свою смерть инсценировать. Опередить, так сказать, добивальщиков.
 — Так ведь они-то знают, что не трогали тебя.
 — Так мы с Синусом тоже не дураки. Я же говорил, что в меня раньше стреляли. Вон он и запустил легенду, кто, за что и как меня хлопнул. Не беспокойся, все, кому надо, поверили. Удивляюсь, как до вашей ментовки эта информация не дошла. Даже обидно! Мы с ним так старались, все детали учитывали… Синус сгонял в Казахстан, выяснил, что Ярослав освободился четырнадцатого сентября. Дома не появлялся. Стали мы его здесь караулить.
 — Мужика на кладбище вы рихтонули?
 — Мы, — Василий Петросович улыбнулся. — Что, жаловаться прибегал?
 — Я к нему третий пришёл с тем же вопросом. А передо мной злые ребята были. Вашу стошку баксов отобрали.
 — Догадываюсь, откуда ветер. Серьёзные люди их посылали. Те, кому я поперёк горла. Но это не суть, к нашему делу отношения не имеет. Продолжаю. Из Мексики Степанский прилетел. Он давно собирался, но вышло так, что прилетел вскоре после моего взрыва. Прилетел и пропал. Вместе с охранником. Охранника потом нашли, с пулей в затылке. В лесу, недалеко от дороги на Каменку. А Степанского — нет. Думаю, скоро найдётся.
 — Почему?
 — Потому, что Коля Петушков позавчера в Мексику улетел. Не понял? Я тоже долго мимо смотрел. А потом глаза открылись. Брат Гмырин ведь всем подряд звонить стал, и говорил, что это он меня хлопнул, а они — следующие на очереди. Первому он Коле позвонил. И Коля поднял шум: надо заплатить, и тогда нас не тронут. Откупиться. Мол, какой ему смысл мстить, если можно нажиться. Надо дать, и тогда он отстанет. А то все окажемся, где Петросыч. И все заплатили. Даже Иваныч, которому жена на новую машину денег не даёт. А Степанского этот брат просто похитил. Славик-то ведь не местный, сел на обратный самолёт — и пока! Вот его и взяли за жабры. Тем более, что из всех нас он — самый богатый. А меня ранили для того, чтобы первая волна паники поднялась. Дескать, если уж Петросыча подстрелили, то куда нам, тюфякам мирным, рыпаться. План, как я понимаю, был такой: мне грозят, потом дырявят; я всем говорю об угрозах, и после этого меня хлопают основательно. По трём причинам. Во-первых, я бы никогда не заплатил. Во-вторых, я умею драться. В-третьих, без меня ни Иванычу, ни остальным не защититься. Это ведь я их всегда прикрывал, и меня так быстро не заменишь. И в милицию не пойдёшь. Все опасаются, что всплывёт прошлое. То, что Иваныч с Трубоукладчиковым путается — фигня. Адвокатишка только бабки умеет сосать, а защиты от него никакой. Разве что в суде. Но те ребята в арбитраж обращаться не собирались… Не догадался ещё, в чем главный прикол? Никто мстить не хотел! Это был только предлог, заводка, а нужны были деньги. Много денег. Иностранных. Можно придти к коммерсанту, сунуть ему паяльник в анальник и отобрать. А можно сделать так, чтобы он сам тебе их принёс и подарил с извинениями. Не у него отобрали — он сам предложил! При такой схеме нужен кто-то, кто, будучи внутри круга, стучит наружу.
 — Петушков?
 — Жаль, что я только вчера догадался. Принесли новую информацию — и срослось. Но сейчас он временно недоступен. По тому, как он рванул в Мексику, я делаю вывод, что бедный Славик не смог больше терпеть и согласился передать свои активы. Теперь он им не нужен…
 Они дошли до конца главной аллеи. Синхронно развернулись и пошли обратно. Громов, молчал и больше не улыбался. Шёл, опустив голову. Руки по-прежнему держал за спиной.
 — Машину мою твои ребята протаранили?
 — Мы такой фигнёй не занимаемся. Румын и Чича. За рулём, по-моему, Чича был. Он у них спец по этому делу. Бывший угонщик. Они же и стукачка твоего в окно выкинули.
 Заметив, как Акулов сжал зубы, Громов усмехнулся:
 — Не переживай, ты тут ни при чем. Он сам виноват, трепал языком, что ни попадя. Разнюхал где-то, кто Санька заколол, и давай спьяну хлестаться. Они услышали и решили подстраховаться. Что и говорить, ребята работают жёстко. Есть за что! Только здесь они двести косарей насобирали. А у Степанского, по моим прикидкам, должно быть раз в десять побольше. Только вряд ли много достанется, все ихнему шефу уйдёт. Тому, кто затеял всю комбинацию… Да не смотри ты на меня так, ради Бога! Думаешь, у меня от нервяков крыша поехала и я тебе сказки рассказываю? Да я нормальней вас всех, вместе взятых! Просто…
 Выстрела не было слышно.
 Пуля ударила Громову в затылок, пробила кости черепа, мозг, вышла через левый глаз и унеслась в ночной зимний парк. Он умер мгновенно, но ещё какое-то время стоял, покачиваясь. Рот оставался открыт, руки сцеплены за спиной.
 Синус, до которого они не дошли, побежал им навстречу, на ходу вытаскивая пистолет.
 В пистолете не было нужды. Снайпер стрелял с дальней дистанции, откуда именно было неясно, но дистанция от ограды парка до ближайших домов составляла не менее двухсот метров. Где-то там, в одной из квартир или на лестничной клетке, человек с винтовкой и прятался. Произведя один точный выстрел, он ничем себя больше не выдал. В ночном воздухе звуки разносятся далеко, но не было слышно ни шума мотора, ни лая собак, ни хлопанья двери подъезда.
 Синус убрал пистолет и посмотрел на Андрея. Смуглое лицо оставалось бесстрастным.
 — Теперь по-настоящему. Уходи, мы здесь приберём.
 — Но…
 — Его один раз уже хоронили. Зачем все усложнять? Надеешься задержать снайпера? Перестань, ты никогда ничего не докажешь. А если попробуешь мне помешать — я вспомню Ивана.
 — Что?
 — Мы действительно много знаем. Не мешай, уходи. К делу, которым ты занимаешься, это, — Синус кивнул на труп у своих ног, — отношения не имеет. Это наши внутренние разборки. Я говорил Василию, что нельзя быть таким резким. Здесь не тот фронт. Он не слушал меня. Никого он не слушал.
 — Ты с ним воевал?
 — Я много чем занимался. Прощай.
 — Он хотел меня о чем-то предупредить.
 Несколько мгновений Синус колебался. Потом отрицательно покачал головой:
 — Нет. То, что успел, — он сказал. Я тебе ничем помочь не могу. Сам разбирайся. Я не знаю, что он тебе собирался сказать, а что нет. Иди. И будь осторожен. Опасность близка.


* * *

 Одержимая ревностью, жена Ермакова, действительно, наняла частного детектива. Узнав, против кого придётся работать, он заломил тройной гонорар. Дни тянулись в тягостном ожидании результата. Денис приходил домой поздно, детектив, которого она изводила звонками, просил не волноваться.
 Сегодня утром он сообщил, что есть хорошие новости. Встретились в кафе. Детектив много ел, она ограничилась салатом и соком.
 — Ваш муж снял для любовницы квартиру, — детектив положил на стол ксерокопии документов. — Вот договор аренды. Можете посмотреть, там стоит его фамилия.
 — Я так и знала! — ахнула жена.
 — Между прочим, эти копии обошлись мне в сто долларов. Прошу компенсировать.
 Она оплатила не только взятку работнику агентства недвижимости, но и счёт за обед. По сравнению с остальными затратами последняя сумма была сущей мелочью.
 — Едем туда прямо сейчас, — сказала она, когда вышли на улицу.
 — Вы собираетесь ломать дверь?
 — Я собираюсь выцарапать ей глаза.
 — Боюсь, она вам не откроет.
 Месяц назад, когда Денис пришёл домой утром и завалился спать, в кармане его пальто она нашла незнакомые ключи. Они лежали отдельно от основной связки, и она сразу заподозрила неладное. Пользуясь случаем, сбегала в мастерскую и сделала копии. Денис, проснувшись, ничего не заметил.
 За дополнительный гонорар детектив согласился принять участие в авантюре. На его машине съездили к Ермаковым, потом отправились проверять секретный адрес.
 — Она дома, — предостерёг детектив, понаблюдав какое-то время за окнами квартиры.
 — Тем лучше! — сказала жена, направляясь к подъезду.
 Дубликаты ключей сработали качественно, и замки вскрылись бесшумно. Переступая порог, Ермакова вдруг пожалела о скоропалительном решении, но детектив дышал в спину, и она, не желая выглядеть в его глазах взбалмошной дурой, вошла в коридор.
 Соперницу увидела сразу. Та протирала пыль на полках кладовой, расположенной в конце коридора. Стояла спиной, напевала что-то весёлое и не услышала, как в квартиру вошли.
 Тяжело дыша, Ермакова выстрелила заготовленной фразой:
 — Я думала, он нашёл себе кого-то получше!
 Эффект получился лучший, чем она ожидала. Девушка испуганно обернулась, хлестнув себя по лицу грязной тряпкой. Вжалась в стенку. За её спиной с грохотом обрушились полки.
 Ермакова наслаждалась моментом. Уперев руки в бока, медленно шла по коридору, испепеляя соперницу взглядом. За её спиной покашливал детектив.
 Говоря откровенно, любовница мужа выглядела вполне презентабельно, даже сейчас, бледная от страха. Блестящие чёрные волосы, выгодная фигурка… Вот только возраст смущал. Намётанным глазом Ермакова определила, что соперница значительно её старше. Не меньше тридцатника против её двадцати двух. Конечно, для таких лет сучка выглядит замечательно, но чем она глянулась этому кобелю?
 — Кто вы? — спросила Ольга.
 — Я-то жена. А вот ты что за швабра?
 — Чья жена?
 — Его! Ты что, даже имя не спрашиваешь, когда ложишься в постель?
 — Андрея?
 — Какого Андрея? Ты мне мозги не пудри!
 Последняя фраза была произнесена визгливым тоном и являлась прелюдией к потасовке, Ермакова решила, что возраст соперницы является для неё дополнительным оскорблением. Если бы он спутался с девятнадцатилетней, это было бы ещё объяснимо. Блажь, порождённая мужской сущностью. Перебесится и домой прибежит. Малолетка ему лишь для кроватных дел и нужна, а до и после о чем с ней разговаривать? Но эта швабра… Он ведь с ней, видать, не только спит, она ему как человек интересна!
 Ермакова изготовилась к броску.
 Карты спутал ребёнок. Девочка выглянула из комнаты и без страха спросила:
 — Мама, а это кто?
 Ребёнок? Уж не его ли? Нет, не получается… Тогда вообще ничего не понятно.
 Нападение не состоялось. Для объяснений удалились на кухню. Детектив остался скучать, подпирая стенку в коридоре.
 Ольга запуталась, не зная, что говорить, а что лучше попридержать. Пока разобралась, что эта фурия — не супруга Андрея и не его девушка, уже было поздно. Ермакова, хоть и отказалась от намерения разукрасить соперницу, в категорической форме потребовала, чтобы та выметалась на улицу. Немедленно, со всеми вещами. На сборы десять минут.
 Ещё утром Ольга отправила сообщение на пейджер Андрея, наказав, чтобы его повторили четырежды с интервалами в два часа — как делала и вчера, и позавчера. Сейчас она снова взялась за телефон:
 — Для абонента 305255… «Здесь оставаться нельзя, едем домой».
 Ермакова подозрительно следила за её действиями:
 — Кому это ты жалуешься?
 — Кому надо.
 Двадцатью минутами позже она с дочкой ушла из квартиры, провожаемая насмешливым взглядом частного сыщика и задумчивым — Ермаковой. Та уже начала понимать, что сделала что-то не то и, возможно, здорово навредила мужу в делах. Но звонить ему не торопилась. Вот придёт домой — тогда и узнает. Ничего, зато в следующий раз будет меньше секретничать и болтаться неизвестно где после работы.
 Ольга постояла на автобусной остановке, ничего не дождалась и тормознула частника. Тот, увидев ребёнка, вспомнил о совести и не стал заламывать цену. Всю дорогу болтал, не давая сосредоточиться. Ольга думала о том, почему Акулов не перезвонил. В их городе нет метро, так что оказаться в мёртвой зоне пейджинговой связи проблематично. Как правило, сообщения не теряются. Был сильно занят? Но в течение почти четверти часа можно где угодно отыскать телефон и хоть как-то дать о себе знать. Может, решил просто встретить около дома? Такой вариант ей казался реальным и был, конечно же, предпочтительнее всех других.
 — Вот и приехали, — машина остановилась, — Дальше никак. Видите, все перекопано?
 — Ничего, мы дойдём, — она расплатилась и открыла дверь: — Спасибо. Даша, пошли!
 — До свиданья, — сказала девочка, выбираясь на улицу.
 Водитель улыбнулся, подождал, пока они отойдут, и стал разворачиваться.
 За время их отсутствия какая-то ремонтная организация выкопала поперёк дороги глубокую траншею. Переходить через неё пришлось по доскам, пружинящим под ногами. Даша боялась и держалась за мамину руку.
 Вспомнив о бегстве из дома, Ольга подумала, что если их тогда и искали преступники, то сейчас должны были угомониться. Поняли, что в квартире их нет, может быть, подождали какое-то время… Но не трое же суток! Посидели во дворе, может быть, наведались на работу и поняли, что проиграли. Кстати, о работе. Не безопаснее ли было бы поехать туда? Хоть своего кабинета у неё уже нет, нашла бы, где переждать несколько часов. И телефон под рукой, можно было бы сообщить Андрею, как с ними связаться, и спокойно дожидаться инструкций.
 А все-таки, скорее всего, он их встретит возле подъезда!
 Их встретили. Чича и Грека. Кое-кто из жильцов видел, как женщину и ребёнка насильно сажают в машину.
 Но никто в милицию не позвонил.




 Глава четырнадцатая


 — У меня есть две новости, — объявил Катышев на утреннем совещании.
 — Плохая и ещё хуже?
 — Нет, классические. Какую первой сказать?
 — Начинай с хорошей, Василич!
 — Волгину присвоили майора. Так что, когда вернётся, с него простава.
 — Здорово! У него всегда выпивка качественная и жрачки полно. А какая плохая? Его тут же разжаловали?
 — Валентина Ильинична, для тех, кто не знает, — это наш зам прокурора по следствию, после Нового года выходит на пенсию. Вместо неё у нас будет Молдавская Илона Альбрехтовна из городской прокуратуры.
 — О, ё…
 — Акулов, тебя это касается в первую очередь.
 — Что, уже рапорт на увольнение можно писать?
 — Лучше сделай, пока не поздно, пластическую операцию. Да, Андрей, пока не забыл! Мне вчера звонили из СИЗО. Кулебякин хочет тебя видеть. Сгоняй к нему, поговори. Может, решил покаяться в старых грехах.
 — Это вряд ли.
 — Не ленись, съезди. Тростинкина уже передала материалы в наше следствие, так что проблем с допуском не будет. Прямо сейчас оформляй и езжай. Может, он подскажет, где его брата ловить…
 Получить допуск оказалось не так-то просто. Следак на рабочем месте отсутствовал, и никто не знал, когда он появится. Акулов заперся в своём кабинете, периодически позванивал в следственный отдел и играл в компьютерную «стрелялку». То, что вчера раздражало, сегодня позволяло отвлечься.
 Иван, Громов… Андрею было не привыкать к виду трупов, но эти два стояли особняком. Стояли… Хорошо сказано о покойниках! Минувшей ночью они ему приснились. Оба, по очереди. С Иваном он снова дрался, раз за разом вонзал в него нож, но убить не удавалось. Противник смеялся и напирал, теснил к краю обрыва. Андрей оступился, полетел со скалы вниз и проснулся. Лежал, уверенный, что своим криком разбудил мать. Утром выяснилось, что он, скорее всего, не кричал — по крайней мере, мать за завтраком не обмолвилась об этом ни словом. Но кошка, видать, что-то почувствовала. Перешла из большой комнаты, где ночевала обычно, к нему. Уснув и пережив во сне расстрел Громова, которого он безуспешно пытался закрыть своей грудью, Акулов обнаружил, что кошка пристроилась рядом с ним. Прижалась, свернулась калачиком и не спала. Хитро смотрела, приоткрыв один глаз. Утром она его разбудила раньше будильника: встала передними лапами на его плечо и стала вылизывать щеку. Ничего подобного раньше не было.
 Следователь появился только в два часа. Выслушав просьбу Андрея, не стал ничего уточнять, заправил в машинку бланк и отпечатал разрешение на встречу с арестованным. Барабаня по клавишам, многозначительно заметил:
 — До сих пор не понимаю, как Сазонов мог его опознать. Считай, только из-за этого и арестовали. А все равно отпустят на суде!
 — Он ведь уже судимый…
 — Выпустят-выпустят, вот увидишь!
 Можно было подумать, что следователь даже получает удовольствие от того, что вся его нынешняя работа закончится, по сути, грандиозным пшиком.
 На вход в СИЗО была очередь. Дождавшись своей, Акулов сдал постовому пейджер.
 — Больше ничего нет? Оружие, сотовый телефон?
 — Нет.
 Постовой положил пейджер в сейф, выдал Акулову жетон и пропуск и отпер тяжёлую дверь с дистанционным управлением.
 Оказавшись на территории тюрьмы, Андрей не испытал никакого волнения. Он пробыл здесь два года… Вон, даже окно его камеры видно. И спецназовцы знакомые прошли. Прислушался к внутренним ощущениям. Ничего. Ноль, пусто. Словно и не сидел, а видел во сне. Как и драку с Иваном…
 Точно так же он не испытал каких-либо особых чувств, встретившись с человеком, двоюродного брата которого собственноручно недавно зарезал. Наверное, защитная реакция организма. Окостенение души. Плохо, если судить с точки зрения высокой морали. И хорошо, если придерживаться здравого смысла.
 Разговора с Кириллом не получилось. Так часто бывает. Человеку становится скучно сидеть, вот он и придумывает развлечения. Пишет кляузы или прошения. Признается в чем-нибудь — им не совершённом, чтобы прокатиться на следственный эксперимент и хоть какое-то время отдохнуть от опостылевшей камеры. Требует к себе следователя или оперативника для разговора. А разговора не получается. Не о чем им говорить.
 — Как у вас там дела, Андрей Витальевич?
 — Как отдыхается, Кирилл?
 — Я вот подумал: а чего меня арестовали? Я бы что, куда-нибудь убежал?
 — В камере не обижают?
 — Я письмо написал Веронике. Не передадите?
 — Нет, Кирилл, не передам. Посылай официально. Или адвокату всучи. Есть адвокат-то?
 — Он сказал, что за такие деньги даже задницу от стула не оторвёт. А у меня действительно больше нет.
 На том и закончили. Акулов пробыл в тюрьме меньше часа. Но за это время на его пейджер поступило, с разницей в пять минут, два сообщения.
 У сержанта на КПП это вызвало раздражение.
 — Один и тот же тарахтит, — пожаловался он напарнику.
 — Ну, — поддержал тот, — что за свинство? Вот же объявление повесили для людей: выключать перед сдачей. Он что, читать не умеет? Кто это был?
 — Да опер какой-то, из Северного…
 Громким резким сигналом пейджер каждые две минуты напоминал о том, что имеются непрочитанные сообщения. Очередь рассосалась, постовые сидели без дела и электронный писк их достал.
 Сержант встал, открыл тяжёлый сейф. Пока наклонялся к нужной ячейке, аппарат опять подал голос.
 — Не велика шишка, — пробормотал постовой, вытаскивая пейджер.
 Модель была незнакома, и он не сразу сообразил, какие кнопки следует нажать. Кое-как разобрался, нажал, стал читать. В этот момент прозвучал очередной сигнал повтора. Сержант выругался и в сердцах нажал не то, что надо. Последние сообщения стёрлись. Он обескуражено посмотрел на напарника:
 — Чего будем делать? Скажем ему?
 — А что там было?
 — Да баба евонная пишет. Скучно ей, а так все нормально.
 — Ну и не хрен говорить, перетопчется. А то мы скажем, а он развоняется, что не туда руки суём. Ложи обратно и успокойся. Ничего мы не трогали и не стирали. Может, сейф все экранирует. Или самолёт военный пролетал, вот сообщения и не поступили…


* * *

 Недалеко от СИЗО располагалась пышечная. Акулов помнил её ещё школьником, и с тех пор заведение не изменилось. Цены, естественно, поднялись, но готовили так же вкусно, а «бочковой» кофе наливали в такие же щербатые кружки. Оказываясь в этих краях, Акулов старался не упускать случая и зайти.
 Перекусив, Андрей поехал в РУВД. Он был уверен, что остаток дня пройдёт вяло, и ошибся на все сто процентов. Его хвалёная интуиция в этот раз подвела. События понеслись с захватывающими дух напряжением и быстротой.
 Позвонил Карпенко из Казахстана:
 — Андрей? С тебя бутылка!
 — Договорились.
 — Нашёл я твоего Ярослава.
 Акулов не рассчитывал услышать сенсацию. Освободился, уехал, где сейчас — никому не известно. Услышал:
 — Откинулся он четырнадцатого сентября. Никуда не поехал, остался здесь. Через неделю его нашли на улице мёртвым.
 Акулов сжал трубку:
 — Это точно?
 — Точнее некуда. У него в кармане справка об освобождении была. И люди опознали, так что можешь не сомневаться.
 Громов об этом не знал? Или не успел рассказать? Всему своё время…
 — Криминал?
 — Какое там! От болезней загнулся. У нас ведь тюрьмы похуже ваших, переполненность жуткая. И туберкулёз, и весь остальной букет. Представляешь, чего он мог нахвататься за столько лет? Удивительно, как он протянул столько времени. Он ведь не местный, никому здесь не нужен. Сел ещё в советские времена, пока сидел — весь мир изменился.
 — Н-да…
 — У него ведь родственников не осталось?
 — Никого. Брата убили, родители умерли.
 — Видать, в своей прошлой жизни они что-то не то натворили. Слушай, судебное дело я, честно говоря, и не пытался искать. Оно тебе ещё надо?
 Акулов подумал. Сказал:
 — Уже нет.
 — Я так и понял. Ну давай, земляк, будь здоров! Окажешься в наших краях — заходи.
 — Обязательно…
 Андрей положил трубку. Посидел, растирая лоб… Так-так-так… Значит, никакого брата не было и в помине. Но был кто-то, осведомлённый о его существовании. Памятник… Какая-то деталь на памятнике Ростику Гмыре врезалась в память особенно. Ещё там, на кладбище. Потом отвлёкся и забыл…
 Сосредоточиться не удалось. Позвонил Ермаков. Голос звучал виновато:
 — Андрюха, прости! Тут моя дура такое устроила! Блин, я ей голову точно снесу! Представляешь?
 — Не представляю.
 — Она твою девчонку выставила из квартиры.
 — Как выставила?!
 — А так. Со скандалом. Разнюхала где-то про адрес и заявилась. Думала, дура, что Ольга моя любовница. Наорала и за дверь выставила.
 — И где она сейчас?
 — Андрюха, прости! Бл-лин, ну почему так получилось? Я не знаю, где она! Она тебе разве не позвонила?
 — Нет, — Андрей достал пейджер, посмотрел: работает. Пролистал полученные сообщения: новых не поступало. Давно от Ольги ничего не было, почти четыре часа.
 — Я не знаю, что делать!
 — Я тоже. Погоди, а как она в квартиру попала? Ольга что, дверь открыла?
 — Да эта дура у меня как-то ключи видела, ну и сделала дубликаты. Ну кто же мог знать? Хорошо, не выдержала и сейчас позвонила. А то, говорит, хотела только вечером рассказать.
 — Ладно, не закатывай истерик.
 — Я тебя уже второй раз крепко подвёл.
 — За Соблазнителем «ноги ходят»?
 — Конечно!
 — Где он сейчас?
 — Поехал домой.
 — Ты на месте? Я перезвоню.
 Акулов позвонил Ольге. Ответила соседка. Сообщила, что ни её, ни ребёнка не видела уже несколько дней. После долгих уговоров согласилась ещё раз проверить. Было слышно, как она шаркает по коридору, потом стучит в комнату.
 — Никого нет. Вы слышите? Никого нету…
 — Спасибо, я понял.
 Куда она могла податься? В свою поликлинику? К подруге из первой квартиры? Вполне логично, что не поехала домой. Вот только ему не позвонила. Обиделась? Забыть-то ведь не могла…
 Раздался сигнал пейджера. Акулов удивлённо прочитал:

 «Все в порядке. Ольга».

 Как это? Стоп-стоп-стоп! Она снова балуется с повторами. Уже был точно такой же текст. Акулов пролистал сообщения, сверяя порядковые номера. Так и есть, двух не хватает. Куда они могли деться? Скорее всего, их отправляли, когда он был в тюрьме. А почему не пришли? Сейф у них там, что ли, какой-то особенный, экранированный? Вполне может быть…
 Он позвонил в пейджинговую компанию:
 — Здравствуйте, это абонент беспокоит. Вы не могли бы мне прочитать двести сорок второе и сорок третье сообщения? Ага… Так… Так… Так. А время? Спасибо огромное!
 Положил трубку. Сильно выдохнул. Пригладил короткие волосы.
 Ольга отправилась домой, но домой не доехала. О добровольном изменении маршрута она бы ему сообщила. Значит, её где-то перехватили и увезли. Скорее всего, ждали около дома. Или она случайно на кого-то наткнулась в дороге? Но это вряд ли, хотя каких только не случается совпадений.
 Акулов опять взялся за телефон.
 Он знал, что надо делать. Вся мозаика сложилась.
 Вспомнилось предупреждение Громова…


* * *

 Девчонку заперли в стенной шкаф.
 Она плакала и цеплялась за мать, так что пришлось применить силу. Головой вперёд Даша влетела в тёмную нишу, стукнулась о сложенное там барахло. Хлопнула дверь, лязгнула сопливая задвижка. Румын отвесил Ольге оплеуху. Без злобы, хоть и сильно. Просто для того, чтобы меньше кричала. Хотя — пусть кричит, стены толстые…
 Таджик балансировал на одной ноге, каблуком второй целя в панцирь Годзиллы. Черепашка медленно выползала из зоны уверенного поражения. Таджик ухмылялся, краем глаза ловя реакцию Ольги. Его брало любопытство: раздавит он с одного раза, или придётся бить дважды. И ещё: упадёт баба в обморок от увиденного, или переживёт стоя?
 Его остановил Грека. Он был самым головастым из всех четверых и оставался за главного, когда Шеф отсутствовал.
 — Позже, — Греке не пришлось повышать голос.
 Таджик вздохнул и опустил ногу. Нет, так нет. Позже — не всегда хуже. Шеф, и правда, не велел обходиться с пленницами чересчур круто. Дело, конечно же, было не в гуманизме. Просто он собирался приехать и лично побеседовать с Ольгой. Не хотел, чтобы к его появлению она билась в тяжёлой истерике, пыталась покончить с собой или же впала в прострацию. Вот если откажется говорить — тогда да, тогда они порезвятся… Впрочем, Таджик не сомневался, что и в том случае, если баба на вопросы ответит как надо, им все равно разрешат порезвиться. Все равно её вместе с мелкой придётся списать, так не пропадать же добру…
 В квартире находилась вся шайка, за исключением главного.
 Чича, взяв Ольгу за воротник, отволок её в спальню. Она не сопротивлялась, сама бы дошла, но ему так было привычнее. Он швырнул её на кровать и встал, выпятив грудь:
 — Ну что, овца дешёвая? Сама ноги раздвинешь?..
 Он бы предпочёл второй вариант — добиться своего через сопротивление. Без сопротивления, без криков и слез, ему уже было не интересно. Второй вариант он практиковал много лет. Начинал ещё на родине, в горах. Там все было просто. Главное — не трогать соплеменниц и, желательно, вообще мусульманок. А с остальными делай все, что хочешь. Первой жертвой стала пионервожатая. Десять лет уж прошло… Молодая была, совсем глупая. Не поняла, что гордый народ начал бороться за свою независимость. Чиче она запомнилась больше всего. Даже по ночам иногда снилась. Хорошо было с ней! Даже когда подчинилась, перестала бороться — все смотрела ненавидящими глазами, и его кровь закипала от этого взгляда. Не в силах остановиться, он терзал безвольное тело снова и снова… Ушёл, завалив труп камнями. Потом было много других. Когда судьба занесла в европейскую часть России, приходилось сдерживать пыл. Маскироваться. Платить проституткам, чтобы согласились ему подыграть. Но все равно, случались и на его улице праздники. Отрывался по полной программе, не хуже, чем на своей родине. Во многих городах его с содроганием вспоминали. Он думал об этом с гордостью. Хотя и не знал таких слов.
 В комнату вошёл Грека. Аккуратно затворил дверь, посмотрел на Ольгу и тронул Чичу за рукав. Сказал то же, что и Таджику:
 — Позже.
 Большую часть своей сознательной жизни Грека провёл за решёткой. Первый срок получил за хулиганство. Мог бы отсидеть и взяться за ум, да не вышло. Вскоре после освобождения загремел вновь, и покатилось… Ему очень не хотелось опять попадать за колючку. Понимая, что в одиночку многого не добьётся, он долго искал, к кому бы примкнуть. Нашёл. Поверил. Примкнул. Ещё совсем недавно он боялся, что пролетит мимо кассы — как оно и бывало в прошлом. Сейчас он знал, что большой куш практически в кармане. Конечно, червь сомнения иной раз поднимал голову: а вдруг Шеф надумает их всех кинуть? Грека себя успокаивал. Говорил себе, что в этот раз повезёт. Деньги уже есть, они лежат, ждут, когда их поделят. Осталось немного. Чуть-чуть подождать, да подчистить концы.
 Одним из таких концов была Ольга.
 Грека смотрел на неё с интересом, стоя перед кроватью. Дождаться Шефа, или допросить самому? Инструкции были даны чёткие: до его приезда не трогать. Но очень уж интересно…


* * *

 Санька, незадачливого администратора физкультурного комплекса, убил Грека. До этого ему не приходилось орудовать «пикой», только стволом. Попробовал в первый раз. Дебютировал. Получилось неплохо…
 Санёк, несмотря на судимость и крепкую внешность, оказался слабым орешком. Лишнее стал болтать, вопросы задавать неуместные. Можно было бы и не обратить на это внимание, поболтает и замолчит, но самим очень уж интересно было, кто их опередил, подорвав Громова. А Санёк, получалось, об этом многое знал.
 Так только лишь получалось. Вернее, казалось со стороны — излишне серьёзно отнеслись к его болтовне. Ни фига он не знал, те же слухи, которые ходили по кругу. Но и ещё кое-что про них с Таджиком. Это знание и решило вопрос, как поступить. Хотя и не стоял такой вопрос, заранее предполагали…
 От тычка в печень Саня согнулся. Обхватил руками живот. О сопротивлении не думал. О пощаде, правда, тоже не молил. Грека ударил коленом в лицо, но разогнуться не дал. Левой рукой придавил шею, задрал на спине куртку. Теоретически знал, куда нужно бить. Видел, как бьют другие. Но видеть и пробовать — разные вещи.
 Получилось. Острый клинок легко вошёл под лопатку. И вышел так же легко. Вместе с жизнью…
 А потом Грека глупостей понаделал. Столкнул тело в бассейн и засуетился, стал искать, как из него выпустить воду. Детство какое-то… Из-за этого дурацкого любопытства чуть не попались — Лариса пришла. Хорошо, удалось спрятаться. Конечно, она бы их не задержала. Если б припёрло — ушли бы через её труп. Но поступать так не хотелось. Она ведь не Сашка, за неё могут серьёзно спросить…
 Перед смертью Санёк сказал, что своими предположениями поделился с Ольгой.
 — Какая Ольга? — не понял Грека.
 — Та самая…
 Может быть, и наврал. Может быть, пережали, слишком усиленно спрашивали, кто ещё в курсе темы, вот он и назвал первое имя, которое пришло в голову. Тогда Грека поверил. Разозлился, лишний раз пнул администратора!
 — Нашёл, с кем делиться!
 Тогда все казалось логичным. Позже, когда эйфория прошла, появились сомнения. Но проверять все равно было надо. Опоздали чуть-чуть. Когда приехали, мент уже её увозил. И потом сплоховали, не сумели отбить. Постремались затевать перестрелку — хотя мент, как потом выяснилось, пустой приезжал, не из чего ему было стрелять, даже если б сильно припёрло. Шеф очень ругался. Грека первый раз видел его в таком состоянии. Оправдания не проходили:
 — Не бывает так, чтобы всегда гладко…
 — Что-о-о, не бывает? Это у вас, мудаков, не бывает! Мы же не пелёнку с верёвки собрались украсть; хоть один раз в жизни башкой можно подумать?
 Долго Шеф не мог успокоиться. Кое-как Грека его убедил, что большой беды не произошло. Ничего эта шалава знать не может. Санёк не знал, а уж она — тем более.
 — Уверен?
 — Стопудово… — Грека соврал. Уверенности в нем было ровно наполовину. Потому и подсуетился, расставил засады. Каждую минуту ждал результата. Неизвестно, насколько постарел за это время. Бывало, что засыпал с одним настроением: «Шалава не знает». А просыпался в поту: крышка им, баба все своему менту растрепала!
 И вот теперь она лежала перед ним на кровати, а он стоял и смотрел…


* * *

 Таджик с Румыном сели на кухне, пожрать и посмотреть телик. Показывали боевик. Звеня посудой, они громко комментировали происходящее на экране. Комментарии были толковыми, хотя и выраженными в матерной форме. Оба не понаслышке знали, как следует обращаться с оружием, драться или пытать, и потому громко ржали, когда актёры допускали ошибки. Оплошностей было много, сценарист с режиссёром не утруждали себя достоверностью. Тем не менее таджик и Румын пялились на экран с интересом. Тупой сюжет полностью соответствовал их интеллектуальным запросам.
 Когда началась рекламная пауза, Таджик прислушался к звукам, доносящимся из спальни:
 — Музыку, что ли, врубили?
 — Угу. Стриптиз, наверное, смотрят.
 — Я бы тоже посмотрел!
 — Да ну! Старая она уже…
 Румын был самым спокойным из всей четвёрки. И самым загадочным. Никто, за исключением Шефа, не знал о его прошлом. Сам Румын не рассказывал и на вопросы старался не отвечать. Знали только, что его прозвище произошло от фамилии и что он прошёл какие-то «горячие точки». На чьей стороне он воевал, оставалось вопросом.
 В одну когорту их собрал Шеф. До этого они не были знакомы друг с другом. Притирались трудно, поначалу часто вспыхивали конфликты. Один раз чуть до стрельбы не дошло. Вовремя образумились. Общность цели сплотила, теперь они представляли одну команду и могли играть по любым правилам. Желательно — по тем, которые сами же и установили.
 — Пойти, что ли, посмотреть? — лениво предложил Таджик.
 — Успеешь насмотреться.
 — После Чичи не интересно. После него там смотреть не на что будет.
 — Нам её говорили не трогать? Вот и не трогай. Не лезь. Если Шефу не понравится, то пусть спрашивает с них, а не с тебя. Налей лучше…
 Таджик, помедлив, кивнул и взялся за бутылку. Совет Румына был дельным. Главарь заявится с минуты на минуту, и неизвестно, как он себя поведёт, обнаружив, что его инструкции нарушены. Под горячую руку попадать кому охота?.. Ещё раз кивнув, Таджик разлил по стаканам красное вино.
 В команде он был самым трусливым. Шеф пригласил его в последний момент и лишь потому, что другой человек, на которого делалась ставка, неожиданно отказался. Таджик занимался перевозкой наркотиков, на этом деле чуть не погорел и решил сменить род занятий. На родину не тянуло, осел в большом городе, убеждённый, что легко сможет разбогатеть. Не получилось. Несколько раз пролетев с выгодными проектами, старался сильно не рисковать и с тех пор маялся в ожидании денежных предложений. Почему-то верилось, что рано или поздно таковое поступит. В ожидании за короткий срок осчастливил трех жён, родил пятерых сыновей. Предложение поступило внезапно. Хватило часа на то, чтобы дать согласие и собрать вещи. С тех пор Таджик ни разу не пожалел…
 Музыка в комнате стала громче. Потом раздался какой-то удар… Женский крик, и ещё раз — удар, как будто телом об стену.
 Таджик улыбался, прислушиваясь.
 Румын сидел мрачный.


* * *

 — Войдём по-нормальному, через окна, — сказал командир группы захвата, выслушав сообщение заместителя.
 Катышев завистливо вздохнул.
 — Значит, берём мягко? — Ни выражение лица, ни голос не выдавали иронию.
 — Ага, уговорами.
 — Сколько они уже там?
 — Давненько, — ББ посмотрел на часы и назвал предполагаемое время.
 — Да-а… Не повезло бабам, — командир спецназа курил, держа сигарету в трех пальцах, выпуская дым через нос.
 Акулов скрипнул зубами.
 — Одна совсем соплюшка, — напомнил ББ.
 Как медленно тянется время!
 — Ладно, мы почти готовы, — командир затоптал окурок. — Начнём через десять минут. Вам будет слышно.
 Он ушёл к своим бойцам.
 Катышев повернулся к Акулову:
 — Двинули?


* * *

 Чича зашёл в туалет по малой нужде. Дверь не стал запирать, даже не захлопнул как следует. Пусть все слышат! Стоял, широко расставив ноги. Смотрел вверх, на облупленный потолок.
 Начал застёгивать «молнию», когда раздался звон выбитых стёкол. Замер, навострив ухо, и тут же все понял. Сердце подпрыгнуло и ушло в пятки. Обдало жаром.
 Сортир и входную дверь разделяло не более полутора метров. Чича преодолел их прыжком. Сзади на него уже кто-то летел. От предчувствия страшного удара свело поясницу. Но руки все же справились с замком, он врезался в дверь плечом и вывалился на площадку раньше, чем его остановили…
 Никто не заметил, как готовился штурм. Не видели ни верёвок, ни скользнувших по ним фигур в чёрной форме. Все было прекрасно. Играла музыка, искрилось в стаканах вино. Они чувствовали свою силу и делали своё дело. Только отсутствие главаря несколько давило на нервы. Последние сроки вышли, когда он должен был появиться. А так все было, как в сказке.
 И на тебе!
 Стекла лопнули на удивление тихо. Раньше осколков на пол приземлились бойцы.
 Уговорами никто не занимался…
 Таджик пил вино, когда удар автоматом лишил его чувств, впечатав стакан в нижнюю челюсть. Румын успел посмотреть на противника, но это не помогло. Чёрный вихрь сорвал его с табуретки, крутанул и швырнул на горку с посудой. Румын разнёс её вдребезги и не успел упасть на пол, как тот же вихрь его подхватил, раскрутил заново и влепил в стенку так, что содрогнулись капитальные перекрытия.
 Греке не повезло. Бойцы, проникшие в спальню, увидели женщину, которую им надлежало освободить, и носатого бандюгана, застывшего перед ней в позе Наполеона. Одного взгляда на женщину было достаточно, чтобы понять: с ней обращались неласково. Свет был притушен, гремел магнитофон. Началось задержание…
 Видать, сходство Греки с французским императором не ограничивалось только скрещёнными на груди руками и выставленным коленом. Оно распространялось и на его самомнение. Только после того, как вся мебель в комнате оказалась разнесена в щепки, получилось заковать Греку в наручники. Это было не обязательно: в ближайшее время он все равно не смог бы передвигаться самостоятельно.
 Чича выскочил за дверь и увидел двух человек. Они молча стояли, но слов и не требовалось. И без них все было ясно.
 Из брючного кармана Чича выдернул нож. Бросился на врагов, закричав:
 — Суки!
 Фиксатор заклинило, клинок высвобождался из ручки до невозможности долго. За это время можно было разрядить магазин пистолета. А двое ментов стояли и ждали.
 Чиче казалось, что он успевает полоснуть по горлу здорового, одетого в камуфляж. И ногой отоварить второго. Можно прорваться! Внизу наверняка ещё один пост, но если проскочить на чердак… Дом длинный, где-нибудь да найдётся лазейка!
 Тот, что повыше и похудее, стоял, как и прежде. Разве что на лице появилась усмешка. А второй поднял руку с «пээмом». В огромном кулаке пистолет казался игрушечным.
 Выстрел прозвучал хлёстко.
 Чича спиной впечатался в стенку. Нож остался в правой руке. Левой, теряя сознание, Чича зажал простреленный пах.
 — А ведь целился в ногу, — сказал Катышев, убирая оружие.
 — Практически ты туда и попал.
 — Люблю стрелять, но не люблю потом бумажки писать…
 В квартире первым очухался Таджик. Два его друга лежали ничком и дожидались приезда врачей.
 Даша, освобождённая из кладовки, указала на Таджика спецназовцам:
 — Он хотел раздавить мою черепашку.
 — Да? — хором переспросили трое бойцов.
 — Нет!!! — заверещал Таджик. — Я просто шутил!
 Ему почему-то никто не поверил. За спиной Акулова, уже вошедшего в спальную комнату, раздались характерные звуки.
 Андрей прикрыл дверь — единственный деревянный предмет, оставшийся в комнате относительно целым.
 Ольга, успевшая одеться, сидела на поломанной кровати. При виде Андрея попыталась подняться. Сказала с виноватой улыбкой:
 — Какая я дура!
 Он сел рядом, положил руку ей на плечо:
 — Теперь все закончилось. Теперь все будет хорошо.
 Рыдания то нарастали, то становились потише. Ольга пыталась что-то сказать. Сперва были понятны только отдельные звуки, потом Акулов, придвинувшись ближе, смог разобрать:
 — Я… Я знала, что ты нас найдёшь… Но как… Как ты смог это сделать?
 — Я пришёл к одному парню и хорошенько его допросил.


* * *

 — Дверь там какая?
 — Не вышибем. Да и нельзя его в хате брать, там же Вика! Она не в курсе проблемы. И нам помешать может, да и вообще… Сам знаешь, как у неё со здоровьем.
 — Я понимаю. Предупредить её можно?
 — Как? Мобильник отключён, в квартире два стационарных аппарата. Этот урод может подслушать. Опасно…
 — Надо ждать, когда он на улицу выйдет.
 — Вчера не выходил. И позавчера тоже.
 — Если он главный, то должен поехать с Ольгой поговорить.
 — Ничего он не должен. А если и поедет, то когда? Пока мы ждём, с ними неизвестно что могут сделать.
 — Значит, надо вламываться и брать. Вика не маленькая, сообразит, что к чему.
 — Я туда один зайду. Или его на улицу выманю, или её уведу.
 — Рисково, он может тебя раскусить. Знаешь, как они в таких ситуациях чуют опасность?
 — Я постараюсь…
 Катышев вздыхает. Кивает:
 — Удачи! Мы будем рядом. Погоди! Возьми пистолет.
 Катышев расстёгивает свою кобуру и начинает доставать «Макаров».
 Соблазн велик. Акулов отрицательно качает головой:
 — Не надо, Василич. Отвык я от него… Не надо, так мне будет проще.
 — Проще всего, когда он в руке и снят с предохранителя.
 — Без него я себя уверенней буду чувствовать.
 — Странный ты человек…
 Лифт занят, и Акулов поднимается пешком. Пара минут ничего не решает, и хочется все ещё раз обдумать, оставшись наедине.
 На этаже темновато и пусто, только вдоль левой стены громоздятся коробки и доски. Пахнет сыростью и какими-то химикатами. Через толстую дверь из квартиры не доносится ни единого звука. Андрей давит кнопку звонка резким движением, словно хочет таким образом разогнать опасения: Петушков улетел в Мексику, и значит, главный куш уже сорван. Теперь у Юры, несостоявшегося зятька, одна цель: не даться. Почуяв неладное, может пойти напролом.
 Этажом выше занимают позицию Катышев и группа поддержки. Кто-то лязгает затвором автомата. Идиот! Дурацких фильмов, что ли, насмотрелся? Нормальные люди готовят оружие загодя.
 Акулов ещё раз жмёт кнопку звонка, и сразу после этого дверь распахивается на всю ширину. На пороге — Виктория. Она удивлена внезапным визитом. Щурится, глядя из освещённого коридора в полумрак лестничной клетки. Придерживает на плечах шаль:
 — Вот так сюрприз!
 — Я не вовремя?
 — Перестань!
 Схватить за руку, вытащить на площадку. По двери — ногой. Крикнуть Катышеву…
 Не успеть. Из комнаты появляется Лапсердак. На нем спортивные штаны и белая футболка, красиво облегающая накачанный торс. Он идёт лёгким шагом и оказывается рядом с Викторией. Обнимает её за талию, улыбается:
 — Привет, Андрей!
 Акулов вынужден изобразить радость:
 — Здорово! Хорошо, что ты дома.
 Кажется, что Юрий смотрит как-то не так, по особенному. Мнительность? Или он действительно что-то подозревает?
 — Заходи, чего стоишь-то, как неродной? Викуся, ты чего братика в дверях держишь?
 Теперь и она улыбается, привычно поворачивая голову так, чтобы меньше бросался в глаза шрам на виске.
 Акулов заходит. Лапсердак протягивает для пожатия руку. Реальный шанс его нокаутировать. Но — сестра. Пока есть хоть какая-то возможность избавить её от шокирующего зрелища, надо играть. А возможность вроде бы есть. Не подозревает Лапсердак ничего, ведёт себя, как обычно. Лицо, глаза, голос…
 Мужчины обмениваются рукопожатиями. Ладонь у Юры сухая, холодная. Пожатие — крепкое.
 — Собственно, я за тобой, — сообщает Акулов.
 — С вещами на выход?
 — Без вещей, но в рабочей одежде. Ты же разбираешься в иномарках?
 — Чуток.
 — Моя «восьмера» в ремонте стоит, я сейчас на «БМВ» старом езжу. Глохнет, зараза! Хорошо, недалеко был, до вас смог добраться. Сам знаешь, для меня все, что под капотом — тёмный лес. Посмотришь?
 — Ноу проблем, — Лапсердак растягивает брючины на манер галифе и изображает халдейский поклон. — Только переоденусь.
 Акулов надеется, что переодеваться он отправится один. Напрасно: Лапсердак шлёпает Вику пониже талии и говорит:
 — Помоги мне, пожалуйста. Там, в шкафу, столько всего, что мне не разобраться. Где-то ведь был старый ватник?
 Они уходят в комнату, обнимаясь. У Акулова сводит зубы. Что за напасть на его сестру такая — постоянно связываться с подонками?
 Обернувшись, Лапсердак говорит на ходу:
 — Посиди на кухне, не стой. И не разувайся, все равно мне пол мыть.
 Акулов следует совету. Только не садится, а встаёт у окна. Смотрит на улицу. Вполне возможно, что Лапсердак, за стенкой, делает то же самое. Андрей представляет себя на его месте, прочёсывает взглядом двор квадрат за квадратом. Как будто ничего не привлекает внимания. Не настораживает.
 Минуты тянутся долго. Акулов то и дело поглядывает на часы. Кажется, что Юрий давно должен управиться.
 В комнате что-то грохает. Природу звука не определить. То ли падение, то ли слабый удар. Слабый настолько, что в обычной ситуации Акулов бы его не расслышал. Сейчас нервы натянуты…
 Пойти посмотреть?
 Акулов отворачивается от окна, встаёт лицом к двери. Ну, где там хвалёная интуиция? Спряталась… Именно тогда, когда сильно нужна. Но потом, уже после событий, будет казаться: она предупреждала.
 Появляется Лапсердак. Он переоделся. Чёрные джинсы, толстый свитер с закрытым горлом. На рабочую одежду не очень похоже. Держит за спиной правую руку. Лицо напряжено.
 Останавливается. От Андрея его отделяет два метра.
 — Ты сделал ошибку, — говорит он и выводит руку из-за спины. В ней — пистолет. Старенький, иностранный. Калибр некрупный. Похоже, у них с Гмырей одинаковые вкусы в оружии.
 — Какую?
 — Сначала подними лапы… Вот так, чтобы я видел. И не дёргайся, не успеешь. Хорошо! Какую ошибку? Конечно, я, может быть, и поспешил, но… Ты ведь не просто так завалился? Если бы пришёл просто так, то обязательно сделал бы замечание, что Вика открыла дверь, не спросив. Не захотели вязать меня у неё на глазах? Похвально! Но благородство всегда наказуемо!
 — Что с ней?
 — Лежит. Не переживай, я её не сильно ударил. Пока не сильно… Вокруг все оцеплено?
 — Естественно!
 — Ты проведёшь меня через кордон. Не смотри так скептически, многие выкручивались и из ситуаций похуже. Не станешь мне помогать — ей будет больно. А пока раздевайся!
 — Ты не в моем вкусе.
 — А я тебя трахать и не собираюсь. Мне Вички было достаточно. Красивая вывеска, но в кровати — не сахар. Особенно после ранения.
 — Я думал, ты меня станешь грузить, что хотел собрать деньги на её операцию.
 — Я похож на идиота? Значит, хорошо сыграл! На хрен она мне сдалась? С такими бабками, какие я заимел, любая баба — моя. На черта мне больная? Сам её лечением займёшься… Если все сейчас сделаешь правильно.
 — Не боишься, что Петушков кинет?
 — Во как! Ты и про него знаешь?
 — Ага. Рассказал Вася Громов. Помнишь такого? Лох ты, Юра! Полный лох! Около бани Громов инсценировал свою смерть. А вы и купились…
 Акулов следит за мимикой Лапсердака. Если он причастен к «повторному» убийству Громова, это должно проявиться.
 Следит и одновременно себе поражается: нашёл, о чем думать! Сейчас есть проблемы намного важнее…
 Лапсердак искренне удивлён. Молчит, размышляет. Но пистолет не опускает. Довольно уверенно его держит. Хотя до спецназовца, с которым Андрей делил камеру, ему далеко.
 — Это ничего не меняет, — говорит он через минуту. — Жив, мёртв — мне сейчас до балды. И даже если Кольку Петушкова вы повяжете, мне хуже не станет. Все денежки давно в надёжном месте. Раздевайся!
 Акулов остаётся в трусах и носках. Лапсердак удивлён:
 — А где пушка? Я думал, хоть сегодня ты её прихватил.
 — Знал, что стриптиз придётся показывать.
 — Ладно. Толкай «браслеты» сюда. Ногой толкай, по полу…
 Наручники, которые прежде висели у Акулова на ремне, меняют хозяина. Юрий рассматривает их:
 — Ключ у тебя где?
 — На общей связке.
 — Хотя он нам без надобности. Надевай!
 Бросает «браслеты» Акулову:
 — Руки за спину. И покрепче защёлкивай, я проверю…
 Проверяет. Не удовлетворённый увиденным, давит так, что металл глубоко впивается в кожу запястий Андрея. Комментирует:
 — Тебе не привыкать, — после чего наносит удар в область почек, а потом, прихватив Андрея за волосы, подсечкой опрокидывает на пол и бьёт головой об стену.
 Ухмыляется:
 — Не представляешь, как давно мне хотелось!
 Акулов приходит в себя. Лапсердак успокаивается так же внезапно, как и вскипел. Возможно, он просто изображал приступ ярости. Садится за стол, держит пистолет под рукой и начинает разглядывать вещи, извлечённые из карманов одежды Андрея. Когда черёд доходит до пейджера, тот подаёт сигнал о принятом сообщении. Юрий читает и говорит:
 — Твои друзья беспокоятся.
 Акулов молчит. С пола встать не пытается. Сидит вполоборота к противнику, контролирует его боковым зрением.
 — Как ты обо мне догадался? — Лапсердак откладывает пейджер.
 — Часы на памятнике Гмыре.
 — Часы? — Лапсердак хмурил лоб. — Ну, часы! И что с ними?
 — Время смерти. Кто его мог знать, кроме тебя?
 — Анжелика могла.
 — Она давно забыла про Ростика. А его брат умер вскоре после освобождения. Там, в Казахстане. Так что, кроме тебя, разыграть этот спектакль никто больше не мог.
 — Фигня полная! Часы, время… Ладно, все это мелочи. Главное, что за друга я отомстил.
 — Месть? Она здесь ни при чем. Обыкновенная жадность.
 — Я отобрал то, что принадлежит мне по праву!
 — Вор у вора дубинку украл…
 Лапсердак, не вставая, бьёт Акулова ногой в спину:
 — Заткнись! Оправдываться перед тобой я не собираюсь. Да и все равно тебе не понять. Как был мусором, так и подохнешь…
 Опять сигналит пейджер. Лапсердак замолкает, читает. Достаёт из заднего кармана сотовый телефон:
 — Сейчас свяжешься со своими. Из квартиры мы выйдем втроём. Если что — первая пуля Виктории. У подъезда должна ждать машина. Быстроходная иномарка с ментовскими номерами и спецсигналами, с полным баком горючки. И чтобы никаких фокусов с двигателем! Поедем втроём. Будет «хвост» — я тебя застрелю. Сможем нормально уехать — останетесь живы. — Юрий колеблется, потом добавляет: — Хрен с вами! Ещё и денег вам дам, на лечение. Это если вести себя будете правильно. Все понял? Звони!
 — Как?
 Лапсердак тихо ругается. В правую руку берет пистолет, левой перехватывает телефон так, чтобы можно было нажимать кнопочки одним пальцем:
 — Говори номер.
 Акулов диктует. Соединение долго не устанавливается, потом на всю кухню разносится голос ББ:
 — Я вас слушаю!
 — Не надо кричать, — говорит Лапсердак. — Ты понял, кто я?
 — Представься.
 — У меня два заложника. Мальчик и девочка. Церемониться я не буду, одного пристрелю сразу, как только что-нибудь мне не понравится. Ясна диспозиция?
 — Ну и чего же ты хочешь?
 — Все хотят одного.
 — Дай трубку Акулову.
 — Дам. Он как раз все и объяснит.
 Лапсердак присаживается рядом с Андреем на корточки. Ствол пистолета утыкается Акулову в лоб. Курок старого «браунинга» взведён. Чтобы произвести выстрел, достаточно лёгкого движения пальцем. Левой рукой Юрий подносит сотовый телефон.
 — Василич?
 — Да, Андрюха! Как ты?
 — На троечку. Он хочет машину…
 Акулов пересказывает требования Лапсердака. Катышев слушает молча. Интонацией, паузами Андрей пытается дать понять, какой ответ требуется. Как только он замолкает, начальник ОУРа взрывается:
 — А самолёт и чемодан с баксами он не хочет?
 — Баксы у него есть.
 — Скажи ему, что в РУВД нет ни одной иномарки с мигалками. Придётся в главке просить. И весь план согласовывать с ними…
 Лапсердак все это слышит. На корточках пятится от Акулова, подносит трубку к своему уху. Обрывает Катышева на полуслове. Начинается торг. ББ напирает на то, что для генералов из главного управления капитан Акулов — слишком мелкая фигура, чтобы ради него идти на поводу у преступника. Машину, может быть, и дадут, но снайперы откроют огонь сразу, как только Лапсердак выйдет на улицу. Что будет при этом с Акуловым и сестрой — никого не волнует.
 — Я не хочу терять парня, — говорит Катышев. — Давай сделаем так: ты поменяешь меня на девчонку.
 — На фига ты мне нужен?
 — Я все-таки подполковник и начальник уголовного розыска. Меня генералы так просто не спишут. И тачку дадут, и мочилово устраивать подождут. У тебя появится реальный шанс смыться…
 — Нет, вы двое мне не нужны. Баба при любом раскладе останется. Что-то я сомневаюсь, что по ней станут стрелять…
 — Ну-ну, сомневайся…
 — В благородство играешь, начальник?
 — Я же говорю, что не хочу потерять парня.
 Лапсердак думает. Выражение лица меняется, словно оно пластилиновое. Обычно он не склонён к такому проявлению эмоций. Что ж, сейчас ему предстоит сделать выбор, от которого зависит его дальнейшая жизнь. Деньги или параша. Непростая альтернатива…
 — Черт с тобой! — почти кричит Юрий в трубку. — Будем меняться. Девчонка останется, но я возьму тебя вместо Андрея. Годится?
 — Идёт, — Катышев ни секунды не медлит с ответом. — Я иду. Открывай дверь.
 — Не торопись. Не так быстро, начальник. Зайдёшь ко мне в трусах.
 — Что?
 — Черт с тобой, оставь штаны и ботинки. Руки в наручниках. И без фокусов! У меня много патронов, и я не промахнусь. Все понял?
 — Жди.
 Лапсердак поднимается с корточек. Стоит, прислонившись к стене. Прячет мобильник в задний карман. По лицу Юры стекают крупные капли. Он смахивает их ладонью. Перекладывает пистолет в левую руку, вытирает правую о джинсы. Неожиданно рявкает:
 — Чего развалился?! А ну, быстро вставай!
 Идут в коридор. Акулов первым — ствол «браунинга» сильно давит под лопатку. Левую руку Юрий положил Андрею на шею — дрожащие влажные пальцы касаются кадыка.
 Звонок.
 — Открывай! — Лапсердак тыкает пистолетом. — И помни о сестрёнке…
 Акулов проворачивает головки замков. Если в квартиру ворвётся спецназ, то… Конечно, добраться до Вики Лапсердак не успеет, но несколько раз выстрелить сможет. В тесном коридоре невозможно промазать.
 Катышев. Один. Голый по пояс, руки скованы впереди. Лицо кажется невозмутимым. В голосе проскальзывает ирония, маскирующая внутреннее напряжение:
 — Можно войти?
 Прежде чем ответить, Лапсердак долго вглядывается в полумрак за спиной подполковника. Пальцы все сильнее сдавливают горло Андрея. От ствола пистолета под лопаткой скоро проступит синяк.
 — Заходи, гостем будешь. И дверь закрыть не забудь.
 — Отпусти парня, как договаривались.
 — Позже.
 Лапсердак начинает пятиться, заставляя двигаться и Андрея. Когда расстояние до ББ увеличивается до четырех метров, останавливается.
 — Думаешь, вы мне оба нужны? На хрена? Отпущу, не беспокойся! Сперва дверь закрой. Потом поговорим, и он уйдёт.
 Катышев ногой толкает дверь. Она захлопывается, срабатывает один из замков.
 — Ты кто?
 Катышев пожимает плечами:
 — Мы по телефону с тобой говорили. Забыл?
 — Чем подтвердишь?
 — Ксива в кармане. Достать?
 — Только медленно.
 Катышеву неудобно, мешают наручники. Наконец, удаётся выудить документ. Он раскрывает бордовую книжечку, держит перед собой. Лапсерадк силится прочитать, но не видит: велико расстояние.
 ББ делает шаг вперёд.
 — Стой!
 — Стою…
 — Брось её.
 — Куда?
 — Я поймаю.
 Лапсердак выставляет левую руку из-за бока Андрея. Растопыривает пальцы. Влажная ладонь блестит в свете лампы. Пальцы дрожат. Пот, стекая по лицу Лапсердака, капает на спину Андрея.
 Катышев примеривается и бросает. Опять мешают «браслеты». Из-за них движение оказывается усечённым, и книжечка, чуть-чуть не долетев до руки, шлёпается на пол.
 — Черт!
 Лапсердак и ББ ругаются одновременно.
 — Поднять? — предлагает ББ.
 — Стой! Стой, где стоишь. Отвернись к стенке… Так, чтобы я твои руки видел. Вот так и стой, подполковник…
 Василич стоит. Юрий подталкивает Андрея, и они делают два шага вперёд. Удостоверение лежит обложкой вверх.
 Лапсердак, сжимая горло Андрея, начинает приседать. Акулов делает то же самое. Когда представляется возможность дотянуться, Юрий снимает руку с шеи Андрея и мгновенным точным движением хватает документ. С облегчением выдыхает, когда книжечка оказывается в руке. Начинает вставать, давлением пистолета приказывая Акулову повторять его действия.
 Выпрямились. «Браунинг» все так же упирается в спину. Вторая рука Юрия занята…
 Сейчас он на пару секунд должен отвлечься, чтобы изучить документ. Должность и звание вписываются от руки и не всегда чётким почерком, да и к ментовским ксивам Лапсердак не привык, ему нужно время, чтоб разобраться.
 У Акулова будто вторая пара глаз на затылке открылась. Каждое движение противника представляется совершенно отчётливо.
 Сейчас он ещё смотрит вперёд… Переворачивает книжечку… Бросает взгляд на ББ… На свой пистолет… Снова на Катышева… Боится подвоха… Косится, пытаясь краем глаза прочитать записи в ксиве… У него не получается, он должен опустить глаза, целиком сосредоточиться на изучении документа… Можно!
 Выстрелить Лапсердак не успевает.
 Разворотом корпуса Андрей уходит с линии огня. Оказывается лицом к лицу с Лапсердаком, ещё не осознавшим случившегося.
 Чуть отклонился.
 Ударил головой.
 Ударил ногой в самый низ живота.
 И снова ударил головой так, как не бил ещё никогда в жизни. Из руки Лапсердака вывалился пистолет.
 Вслед за ним упала и ксива.
 Лапсердак рухнул беззвучно.
 Это казалось слишком лёгкой победой. Казалось, что он притворяется.
 Он не притворялся. Он лежал без сознания в глубоком нокауте.
 — Опасно играешь, — говорит Катышев.
 Акулов молча кивает.
 Требуется совсем мало времени, чтобы самим освободиться, от наручников и заковать Юрия. Открыть дверь и запустить остальных сотрудников. Но Катышев и Андрей не спешат. Не обсуждают эту тему, просто переглядываются и понимают друг друга.
 Акулов входит в комнату. Виктория лежит на кровати. Руки и ноги связаны, рот заклеен полоской синего скотча. Когда Андрей начинает его отдирать, она открывает глаза.
 Смотрит на него вопросительно.
 Он разрезает верёвки. Бормочет:
 — Зато мне теперь не надо ломать голову, как тебе все объяснить.
 — Что? — не понимает она.
 — Говорю, что в каждой ситуации есть что-то хорошее.
 — А ты почему голый?
 — Я загорал…
 Чуть успокоив, он оставляет Викторию в комнате и выходит в коридор. Дверь за собой закрывает.
 — Как она? — спрашивает ББ.
 — Без травм. Думаю, обойдётся.
 Оба смотрят на Лапсердака. Тот пытается делать вид, что до сих пор не очухался, но напряжение слишком велико для его актёрских способностей. Он начинает дрожать; когда тряска становится слишком заметной, открывает глаза.
 — Добрый вечер, — улыбается Андрей. — Сейчас ты нам кое-что расскажешь. Где Ольга?
 — Я ничего не скажу.
 — Сомневаюсь…
 Он говорит все. Это занимает какое-то время, но результат того стоит. Именно для того, чтобы его добиться, ББ с Акуловым и не торопились открывать дверь. Одно плохо: все-таки не удалось уберечь Викторию от неприятной сцены. Она, правда, ничего не видела, но по звукам, издаваемым бывшим сожителем, должна была о многом догадаться.
 — Надо спецов вызывать, — говорит Катышев. — Тех четверых отморозков нам двоим не уделать.
 — Вызывай.
 — Пойду звонить.
 Усталости Акулов не чувствует. Она копится внутри, дожидаясь, пока он управится ещё с одним делом.
 Вскоре Лапсердака увозят. Два сержанта ведут его под руки. В дверях он упирается, оборачивается и кричит:
 — До встречи, Акулов! До свидания! Увидимся!
 — Нет, — Андрей достаёт папиросу, — хватит. Не до свиданья. Прощай.
  Санкт-Петербург 
  Январь-июнь 2002 г.