---------------------------------------------


 Филип Жозе Фармер
 Дэйр



 Пролог


 Куда же они делись?
 Сто восемь мужчин, женщин и детей не исчезают с лица Земли просто так!
 «Затерянная» колония на острове Роанок в Виргинии именно так и исчезла. Виргиния Дэйр, первый белый ребенок, родившийся в Северной Америке, была среди тех, кого не видели больше никогда. Вместе со своими соплеменниками — выходцами из Англии — и несколькими индейцами она исчезла неизвестно куда. Это произошло между 1587 и 1591 годами нашей эры.
 Чарлз Форт, летописец тех давних событий и толкователь явлений необъяснимых, об этом исчезновении знал. Но ему не было известно о некоторых других, не менее загадочных, событиях. И это очень плохо, ибо они привели бы его в восторг. Какие гипотезы, какие парадоксальные умозаключения, полные иронии и сарказма вышли бы из-под его пера!
 Грустно, что никто из южноамериканских корреспондентов Форта не обратил его внимания на исчезновение генуэзского судна «Буонавита». В последний раз это судно видели с испанской каравеллы «Тобоса» 8 мая 1588 года в ста пятидесяти милях от Канарских островов. «Буонавита» под португальским флагом плыла в Бразилию, имея на борту сорок ирландских и трех итальянских монахов, собиравшихся обращать в истинную веру краснокожих язычников. Ни христиане, ни язычники их больше не видели.
 Такая вот история.
 Исчезновение судна само по себе не является событием, достойным особого внимания. У кораблей, увы, издавна укоренилась привычка выпадать из естественного хода событий. «Буонавита» упоминается в различных церковных хрониках и новой истории Бразилии только потому, что главой монахов был некто Марко Соццини, или, как его чаще называли, Маркус Социнус. Он был племянником еретика Фаустуса Социнуса, и в Бразилию был направлен вдогонку специальный папский курьер с повелением Маркусу вернуться в Рим для дачи показаний.
 Но курьер не смог бы вручить папское послание даже если бы знал, где обретается Социнус-племянник.
 В 1886 году была опубликована книга (более не переиздававшаяся), содержащая перевод нескольких глав из «Истории турков» Ибн-Кулаила. По случайному (или закономерному?) совпадению, переводчиком книги был методистский священник преподобный Карл Форт. Исполненный такого же интереса ко всему экстраординарному, как его литературный «внук», он привел рассказ некоего арабского историка об исчезновении в одну ночь целого большого каравана.
 По этому рассказу, в 1588 году христианского летоисчисления загадочно исчезли девяносто черкесских красавиц, предназначавшихся для гаремов мусульманских владык, а также сорок воинов-охранников различных национальностей. Лошади воинов были найдены стреноженными на ночь, палатки стояли на своих местах. Нетронутая пища остыла, дожидаясь едоков.
 Никаких признаков нападения не было, кроме найденного на песке окровавленного ятагана, валявшегося на песке. К лезвию ятагана вместе с кровью прилипла дюжина толстых и длинных буроватых волос, не принадлежащих — по мнению специалистов — ни одному из известных животных. Правда, некоторые склонны были считать эти волосы медвежьими, поскольку неподалеку от опустевшего лагеря были обнаружены отпечатки лап гигантского медведя.
 Куда, вопрошал Ибн-Кулаил, подевались все люди? Может быть, джинн унес их в какую-нибудь охраняемую пламенем твердыню? Уж не его ли волосы прилипли к лезвию?
 История не дает ответов на вопросы Ибн-Кулаила так же, как ничего не говорит о таинственном исчезновении колонии Роанок, а равно — монахов и команды «Буонавиты».
 И еще одно любопытное сообщение. Издательство «Эжилет Пресс» (ныне уже не существующее), опубликовало в свое время очерки о китайском философе восемнадцатого столетия Хо Ки. Он в своих «Замерзших мыслях» походя сообщает, что вся община деревни Хан Чу вдруг решила в один из вечеров пуститься в дальнее странствие и больше не вернулась.
 Это все, что сообщает философ, кроме того, что указывает дату этого события — по христианскому календарю — 1592 год новой эры.
 С 1592 до 2092 года прошло пятьсот лет — срок не такой уж большой для земной истории. А вот путь с Земли до планеты Дэйр долог даже для луча света. Дэйр является второй планетой звезды, обозначаемой современными земными астрономами как Тау Кита.
 На Дэйре говорят по-английски, на латыни и на языке гривастых.
 Старая карта, вычерченная Ананием Дэйром, отцом Виргинии, изображает материк, на который высадили похищенных землян. Называется он Авалоном. Контуры его, увиденные в иллюминаторе и в спешке набросанные чернилами, когда материк стремительно приближался при посадке, напоминают овал с четырьмя выступами-лепестками, брошенный на шар.
 Остальная поверхность планеты Дэйр покрыта водой.
 Крестиком обозначено первое поселение людей, первоначально называвшееся Новый Роанок. Позже оно было переименовано в поселок Далекий, поскольку маленькая Виргиния Дэйр заметила отцу, что поселок «очень далеко от того места, где я родилась».
 На самой первой карте планеты Дэйр помещены также надписи, поясняющие, где обитают местные живые существа, для землян очень необычные. Названы они, по аналогии с земными существами, — реальными или мифическими.
 «Здесь единороги»... «Здесь пожирающие людей оборотни»... Многие же места, разумеется, помечены просто: «Гривастые».




 Глава 1


 Джек Кейдж брел по древней дороге. Широкополая шляпа защищала его от горячего весеннего солнца. Глаза под полями шляпы были напряженно-внимательными. Левая рука Кейджа сжимала длинный лук; колчан, полный стрел и кожаные ножны с изогнутой саблей висели на широком поясе слева. Справа была сумка с круглой стеклянной гранатой, наполненной черным порохом. Предельно короткий запальник торчал из шейки гранаты.
 Рядом с сумкой — под рукой — ножны с ножом из дерева цвета красной меди. Появись из чащи «дракон» — Джек готов к встрече. Прежде всего — стрела в огромный драконий глаз: все остальное просто бесполезно, кремневые наконечники не пробивают пятисантиметровую шкуру-броню. Правда, Кейдж слышал, что брюхо у драконов мягкое, но можно ли полагаться на слухи? Слух, говорят, может убить и кота. Джек не кот — он даже не знал, что это за зверь — но кому хочется быть убитым?
 Как бы читая его мысли, Самсон — гигантский рыжий, похожий на собаку сторожевой зверь из породы «львов», — хрипло заурчал. Он остановился в трех метрах впереди хозяина и, напружинив мощные лапы, уставился в заросли слева от Кейджа.
 Джек мгновенно приготовился к стрельбе, но передумал. В глаз стрелять не стоит. Вообще не стоит стрелять: попадет он или нет — лук все равно придется отбросить. Лучше так: выхватить гранату, поджечь запальник, метнуть гранату в грудь чудовища, стараясь, чтобы осколки порвали дракону глотку. И не ждать взрыва — сразу к дереву, оно защитит; на ходу достать саблю — можно будет рубить, крутясь вокруг ствола! И Самсон поможет — отвлечет огромного, но неуклюжего зверя.
 Кейдж стал позади Самсона.
 В густой зелени леса обнаружился просвет, в котором вдруг что-то блеснуло. Кейдж перевел дух. Неизвестно, что это там такое, но точно — не дракон. Драконы не блестят. Возможно, там человек. Или гривастый.
 Лук и стрелы беспомощны среди лиан и кустарника, поэтому Кейдж вернул стрелу в колчан и повесил лук на специальный крючок наплечного ремня. Но на всякий случай вынул из ножен саблю.
 — Тихо, Самсон, — сказал он шепотом. — Пошел.
 Желтый зверь мягкой походкой двинулся по едва различимой тропе, принюхиваясь к невидимому следу. Осторожно пройдя метров тридцать зеленого лабиринта, они вышли на небольшую прогалину. Самсон замер. Урчание, вырвавшееся из его напряженной глотки, перешло в глухое клокотание. Джек взглянул поверх его головы и тоже застыл, как вкопанный, охваченный ужасом..
 Над телом сатира низко склонился двоюродный брат Джека — Эд Ванг. Сатир лежал на боку, спиной к Джеку. Из огромной раны под лопаткой хлестала кровь, заливая косматые волосы на пояснице.
 Ножом из медного дерева Эд вырезал кожу вокруг хвостовой кости сатира. Затем, поднявшись, вытянул руку со своим окровавленным трофеем, чтобы лучше рассмотреть его.
 — Зачем это? — хрипло спросил Джек и содрогнулся, увидев выражение лица Эда.
 Эд резко обернулся, выронив хвост, и напрягся, готовый к прыжку, отставив руку с ножом. Узнав Джека, он выпрямился, выражение его лица несколько изменилось, но нож он продолжал держать наготове.
 — Святой Дионис! — хрипло произнес Эд, — я принял тебя за гривастого.
 Джек слегка подтолкнул коленом Самсона. Зверь степенно вышел на поляну. Он узнал Эда, но всем своим видом показывал, что тому лучше не совершать неосторожных движений.
 Кейдж опустил саблю, но в ножны не вложил.
 — А что было бы, если бы я оказался гривастым?
 — Пришлось бы убить и тебя тоже. — Эд внимательно следил за реакцией Джека, но тот сумел сохранить невозмутимый вид. Тогда Эд пожал плечами и отвернулся, украдкой наблюдая за Самсоном. Затем наклонился и медленно вытер лезвие о густые соломенные волосы сатира.
 — Это моя первая жертва, — сказал он медленно, — но не последняя.
 — Да?! — Джек постарался передать в этом возгласе весь свой страх и отвращение от увиденного.
 — Да, да! — передразнил его Эд. Голос его перешел в крик. — Я сказал, что не последняя!
 Джек понял, что Эд близок к истерике. Он уже видел братца в деле во время кабацких ссор: его отчаянные удары были столь же опасны для друзей, как и для врагов.
 — Успокойся, — сказал Кейдж. — Разве я похож на гривастого? — Он подошел, чтобы разглядеть лицо убитого. — Кто это?
 — Вав.
 — Вав?!
 — Да, Вав. Он из семьи вийров, что живут у твоего отца на ферме. Я шел за ним, пока не убедился, что он один. Я заманил его на эту поляну. Я обещал ему показать гнездо мандрагора. Конечно, никакого гнезда не было. А когда он оказался впереди меня, я проткнул ему спину. Оказывается, это очень легко. Он даже не закричал. Вот и верь после этого, что гривастого нельзя застать врасплох! Это было совсем просто. Совсем, совсем просто!..
 — Эд, ради Бога, но зачем? Что он тебе сделал? — Эд выругался и сделал шаг к Джеку. Лезвие ножа сверкнуло на солнце.
 Могучая грудь Самсона напряглась, он припал к земле для прыжка. Хозяин его, ничего не понимая, все же приготовился отразить нападение.
 Эд остановился. Джек опустил саблю. Очевидно, брат не собирался нападать на него, просто рубанул воздух ножом, чтобы подчеркнуть последние слова.
 — А какая еще причина мне нужна? Он — гривастый. Он гривастый, а я человек! Слушай, Джек. Ты знаешь Полли О'Брайен, верно?
 Джек удивился повороту темы, но кивнул. Да, он знает Полли. Она жила в городке Слашларк, в окрестностях которого водилась пропасть маленьких крылатых хищников, похожих на земных жаворонков. Благодаря чему город и получил свое название. А они — благодаря необычной манере полета. Полли и ее мать, вдова аптекаря, раньше жили в Сант-Дионисе и сравнительно недавно перебрались из столицы в этот пограничный городишко. В Слашларке мать Полли открыла лавку, где торговала лекарствами, вином, косметикой и, как поговаривали, приворотными и прочими зельями.
 Полли с первой встречи понравилась Джеку, больше, чем понравилась. Стройная, с удивительно красивым лицом (Кейджу казалось, что абрис этого лица напоминает сердце), с огромными невинно-распутными глазами, она почти подвигла Джека отказаться от женитьбы на Бесс Мерримот, за которой он давно уже ухаживал, и всерьез приударить за ней, Полли. Удержало его только то, что Эд Ванг громогласно объявил однажды в таверне «Красный Рог» о своих притязаниях на нее. Джек не хотел становиться на пути у своего друга, к тому же — двоюродного брата. Он оставил Полли в покое, хотя и сожалел об этом. Но к чему этот разговор?
 — Конечно, я ее знаю, — ответил он на вопрос Эда, — ты был очень ласков с нею.
 — Джек, — громко сказал Эд, — она пошла искать убежища в кадмусе!
 — Погоди! Что произошло? Я пять дней был в горах.
 — Святая Виргиния, Джек! Произошло чертовски много. Мать Полли выдали властям — дескать, продает целебные средства гривастых — и посадили. Полли сперва ни в чем не обвиняли, но когда пришел шериф за матерью, Полли сбежала. Никто не мог ее разыскать. А потом старуха Винни Оргард — ты ее знаешь, Джек, это та, которая больше ничего не делает, кроме того, что смотрит за слашларкской дорогой — сказала, что видела, как Полли встретилась с сатиром на окраине города. Они ушли вместе и больше ее не видели. Понимаешь, Джек? Она ушла в кадмус!
 Эд замолк, чтобы перевести дух, и нахмурился.
 — А дальше? — спросил Джек, выказывая хладнокровие, которого вовсе в себе не ощущал.
 — Дальше? На другой день шерифу велели арестовать Полли. Смех! Ты слышал, чтоб кого-то арестовали после того, как он ушел к гривастым?
 — Нет.
 — И я нет. Не знаю уж, что случается с теми, кто уходит в кадмус. То ли гривастые их сжирают, как некоторые говорят, то ли их тайком переправляют в Социнию — слыхал я и такое. Но я знаю одно: Полли О'Брайен так просто от меня не уйти!
 — Ты влюблен в Полли, это правда, Эд?
 — Нет!
 Эд поднял взор на своего рослого родственника, затем покраснел и опустил глаза.
 — Ладно. Да, был. Но это прошло. Я ненавижу ее, Джек. Я ненавижу ее за то, что она колдунья. Я ненавижу ее за то, что она путается с сатиром. Не гляди на меня с таким недоверием, Джек. Я знаю, что говорю. Она с ним спала. Она покупала лекарства у гривастых и тайно встречалась с этим Вавом, чтобы получить их. Она занималась любовью с ним. Можешь себе это представить, Джек? Дикий, голый, волосатый зверь. Она встречалась с ним, и я... я... я готов взорваться, стоит мне об этом подумать!
 — Кто выдвинул обвинение против миссис О'Брайен?
 — Не знаю. Кто-то слал письма епископу и шерифу. Автора, ты ведь знаешь, всегда скрывают.
 Джек потер задумчиво нос и подбородок и сказал:
 — Разве аптека Ната Рейли не растеряла всю свою клиентуру, потому что не могла конкурировать с матерью Полли?
 Эд криво улыбнулся.
 — Ох, какой ты умный! Да, не могла. И все догадываются о том, кто донес на нее. В основном, благодаря тому, что жена Ната — самая большая сплетница в Слашларке. А это о чем-нибудь да говорит. — Затем, подумав немного, добавил:
 — Ну и что из этого? Если миссис О'Брайен торговала дьявольскими зельями, она заслужила, чтобы ее сдали властям, какими бы ни были подлинные мотивы Рейли.
 — Что же случилось с миссис О'Брайен?
 — Ее приговорили к пожизненной каторге на золотых копях в горах Анания.
 Джек поднял брови.
 — Суд весьма скорый, не так ли?
 — Нет! Она призналась во всем через шесть часов после ареста, а выслали ее двумя днями позже.
 — Шесть часов пыток могут кого угодно заставить сознаться. Что, если местный Блюститель Соглашения услышит об этом?
 — Ты говоришь так, будто ее защищаешь. Знаешь ведь: когда кто-то уличен так явно, как она, небольшая пытка просто ускоряет правосудие. А гривастым неоткуда узнать про инструменты в подвале тюрьмы. Да и что они могут сделать, даже узнав о нарушении Соглашения?
 — Так ты думаешь, что Полли прячется в кадмусах на ферме моего старика?
 — Вот именно. Я хотел загнать Вава в угол и узнать что-нибудь про нее. Но когда остался с этим... один на один... Словом, я завелся и... — Эд сделал жест в сторону трупа.
 Джек проследил за ним взглядом.
 — А это что?! — вдруг воскликнул он, указывая саблей на щеки мертвеца с длинными ножевыми надрезами.
 — Видишь эти буквы — УГ? С сегодняшнего дня ты еще не раз их увидишь. А когда-нибудь их можно будет увидеть на щеках каждого гривастого в Дионисии. Да, да! А если сумеем договориться с другими странами — так будет по всему Авалону. Ими будет помечен каждый гривастый, и каждый гривастый будет мертв.
 — Я слышал какие-то разговоры в тавернах о тайном обществе, посвятившем себя истреблению гривастых, — медленно сказал Джек Кейдж, — но я не поверил в это. Прежде всего, какое оно тайное, если о нем знают все пьяницы. И потом, мне кажется, что именно такой треп слышишь, как только заходит речь о Проблеме. Всегда треп. Треп, и никаких действий.
 — Клянусь всем святым и человеческим, теперь ты увидишь действия!
 Эд снял с плеча мешок.
 — Ты поможешь мне зарыть этого?
 Он вытащил из мешка лопату с короткой ручкой и штыком из недавно изобретенного прочного стекла. При виде лопаты Джек ужаснулся не меньше, чем при виде мертвого тела: лопата свидетельствовала о хладнокровно задуманном и исполненном замысле.
 Ванг начал срезать дерн и откладывать его в сторону, не переставая говорить. Говорил он все время, пока копал неглубокую могилу.
 — Ты еще не член Общества, но ты замешан в этом не меньше меня. И я рад, что именно ты, а не кто-нибудь другой. Я знаю сколько угодно мерзавцев, готовых лизаться с гривастыми, которые сейчас с криком побежали бы к шерифу. Разумеется, так будет продолжаться недолго. Не одним гривастым можно разукрасить щеки. Человеческую шкуру так же легко резать! Тем более шкуру предателя. Ты понял, Джек?
 Джек оцепенело кивал головой. Он понял. Сейчас решалось: или он считает себя заодно с Эдом, который отождествляет себя со всей человеческой расой, либо против. Решиться он не мог. Его мутило от происшедшего. Он искренне сожалел о том, что Самсон учуял запах смерти, что он сам заметил блеск ножа в просвете между кустами, что он появился на этой прогалине. Кейджу хотелось броситься бежать со всех ног и навсегда забыть об увиденном. Если бы он мог убедить себя, что ничего не произошло, а если и произошло, то он здесь совершенно ни при чем! А теперь...
 — Вот, бери его за ногу, — скомандовал Эд. — Я возьму за другую, и оттащим его к яме.
 Джек вложил саблю в ножны. Они вместе потащили тело. Руки сатира волочились, как брошенные весла гонимой течением лодки. На примятой траве остался кровавый след.
 — Надо прикрыть яму дерном, — сказал Эд, потный от напряжения.
 Кейдж кивнул. Сперва он не понял, почему Эд, хотя и невысокий, но достаточно сильный, требовал от него помощи. Теперь стало ясно — Эду нужно было сделать Джека соучастником. И хуже всего то, что он не мог отказаться.
 Джек пытался убедить себя, что помогает Эду совсем не потому, что боится его. Страха действительно не было. Ни перед Эдом, ни перед могучей, но неясной тенью тайного Общества убийц. Ведь, в конце концов, гривастые — не люди. У них нет души. Что с того, что кроме волос на теле, они похожи на людей во всем остальном? Они — не люди. Прикончить гривастого — не убийство. Хотя... Закон называет это преступлением. Но ведь убить собаку — не преступление. Почему же это не относится к вийрам?
 Конечно, есть ряд причин, по которым суды рассматривают это как убийство. Во первых, они просто вынуждены так поступать. Правительство Дионисии заключило соглашение, которое устанавливает определенный образ действий при возникновении конфликтов между людьми и гривастыми.
 Но с другой стороны, ни один человек не испытывал бы угрызений совести от того, что он убил вийра. Человеческую веру это не оскорбляло.
 Так для чего же себя мучить?
 — Тебе не кажется, что хорошо бы зарыть его поглубже? — машинально произнес Кейдж. — Дикие собаки или оборотни легко могут до него добраться.
 — А для чего нам головы, Джек? Да, собаки могли бы добраться до него. Но они этого не сделают. Вот, гляди. — Эд запустил руку в мешок и извлек бутылочку с прозрачной жидкостью. — Эта штука уничтожает любой запах на сутки. За это время секстоны управятся с телом, останутся одни кости.
 Он обрызгал труп. Жидкость растеклась и покрыла тело тончайшей пленкой. Затем пленка исчезла. Эд обошел всю поляну, капая из бутылочки везде, где замечал кровь или примятую траву. Удовлетворенный, он поднял длинный светлый хвост сатира с земли, обрызгал его и запихнул в мешок. Потом небрежно спросил:
 — Ты не собираешься прикрыть тело?
 Джек стиснул зубы и почти минуту стоял неподвижно. Ему хотелось завопить: «Убийца!», и броситься прочь. Но рассудок удерживал его. Или он сейчас последует за Эдом, надеясь отколоться позже, или же — разум подсказывал и такую возможность, хотя нутро сопротивлялось — он мог бы убить Эда и сбросить его в ту же яму. Да, выбор небольшой: либо стать соучастником убийства, либо самому убийцей, либо умереть!
 Вздохнув, Джек принялся забрасывать тело землей.
 — Эй, Джек, взгляни-ка!
 Под опавшими листьями притаился секстон. Он был не больше фаланги пальца, длинный тонкий нос непрерывно подрагивал. Маленький могильщик исчез быстрее, чем мог уловить человеческий глаз.
 — Спорим — за ночь он и его родня сожрут все мясо с костей? На что хочешь спорим!
 — Сожрут, — угрюмо ответил Джек, — но когда эти падальщики сделают свое дело, земля над скелетом просядет и останется впадина. Если вийры заметят и выроют труп, они сразу поймут, что Вав был убит. Ты поступил бы умнее, оставив тело на поляне: по костям не определишь, что с ним стряслось. Мало ли — несчастный случай или другая какая-то причина... А так любому ясно — убийство.
 — Ты прав, Джек, — согласился Эд. Умный ты парень, Джек Кейдж! Ценное приобретение для Общества!
 Кейдж хмыкнул:
 — С другой стороны, его поза все равно выдает убийство. Так что, может и к лучшему, что его зарыли.
 — Вот-вот, я и говорю! У тебя достаточно ума, чтобы сделать все как надо. Попомни мои слова, Джек: ты станешь великим убийцей!
 Кейдж не знал — смеяться ему или плакать.
 Эд не спускал глаз со своего рослого кузена, пока заравнивал место захоронения, при этом торопливо говорил:
 — Джек, хочешь кое-что узнать? Ты мне нравишься, и не потому, что мы родня. А ведь сегодня могло выйти так, что мне пришлось бы прикончить тебя. Но ты держался молодцом, Джек. Ты настоящий Человек.
 — Да, я — Человек, — ответил Джек, — не прекращая работы: в то время как Эд обрывал окровавленную траву, он аккуратно прикрыл дерном потревоженную землю. Потом, разогнувшись, оценил результат. Опытные в лесной жизни вийры могли заметить нарушенный покров. Если присмотрятся. А они непременно присмотрятся — Джек знал обстоятельность аборигенов и испытывал тяжелые предчувствия. — Эд, это ваше первое убийство? Я хочу сказать — твое и твоих... твоего Общества?
 — Это не убийство! Это война. Война, Джек! Да, у меня это первое. У других — нет. Мы тайком прикончили пару гривастых возле Слашларка: сатира и сирену.
 — А среди членов Общества не было таинственных исчезновений?
 Эд вздрогнул, как от пощечины:
 — Почему ты спросил об этом?
 — Гривастые очень умны, Эд. Неужели вы думаете, что они не поймут, откуда дует ветер и не попробуют повернуть его вспять?
 Эд Ванг сглотнул:
 — Они этого не сделают! У нас же Соглашение. Даже если нас поймают, мы подлежим человеческому суду. Гривастые обязаны нас выдать. Они связаны словом.
 — А много правительственных чиновников в УГ... в Организации?
 — Джек, а тебе не кажется, что ты слишком умный?
 — Не кажется, Эд. Просто вийры — реалисты. Они знают, что человек, убивший гривастого, по закону подлежит смерти. И знают, что невозможно осудить человека по такому обвинению в наших судах. Да, они крепко держат слово. Но есть оговорка, что если другая сторона судит неправедно, Соглашение нарушается автоматически.
 — Но они должны предупредить другую сторону.
 — Верно. А напряженность все нагнетается, вот-вот наступит разрыв, и гривастые понимают это. Как знать, не захотят ли они создать свою Организацию — УЛ, «Убийцы Людей»?
 — Ты спятил! Нет, они не сделают ничего подобного!.. И потом: никто из УГ пока не исчез.
 Джек понял, что разговор зашел в тупик.
 — Здесь неподалеку ручей, — сказал он. — Нам не мешало бы вымыться. А потом и на себя побрызгать твоим снадобьем. Ты же знаешь, какой нюх у гривастых.
 — Звериный. Они дикие звери, Джек, просто дикие звери.
 Помывшись постарались не оставить никаких следов. Затем решили разойтись.
 — Я позову тебя на следующее собрание, — пообещал Эд.
 — Было бы не плохо, чтобы ты прихватил туда свой меч. Ведь если не считать Лорда Хоу, у тебя единственное стальное оружие во всей округе. Оно может стать великолепной эмблемой Организации, символом нашей сплоченности.
 — Это меч моего отца, Эд. Я взял его без спросу, когда уходил на охоту. Не знаю, что скажет отец, когда я вернусь. Но готов поспорить: он запрет меч так, что мне его больше не взять.
 Эд пожал плечами, многозначительно хмыкнул и ушел.
 Джек проводил его взглядом, встряхнул головой, как после тяжелого сна, и побрел в другую сторону.




 Глава 2


 Уолт Кейдж вышел из амбара и большими шагами пересек двор. Его тяжелые сапоги глубоко впечатывались в размокшую грязь, чавкая при каждом шаге. Гоготуны разбегались с пути с невыносимым шумом и криками. Оказавшись в безопасности, подальше от грязных сапог Уолта, они разглядывали его своими большими синими глазами из-под двойных век. Некоторые ковыляли по двору на голенастых ногах, хлопали недоразвитыми крыльями-перепонками и высоко задирали перемазанные грязью клювы. Кормилицы высоко вздымали головы, повизгивали, созывая малышей к отвисшим почти до земли набухшим сосцам. Несушки ревниво кусали кормилиц мелкими острыми зубами и убегали к своим гнездам и петухам. Самцы то и дело сшибались, кусая друг друга за бока — без особого, впрочем, ущерба: за несколько столетий одомашнивания их природная ярость заметно поутихла.
 Все вокруг было пропитано вонью, соединившей в себе ароматы летней помойки и мокрой псины, вонью, почти непереносимой для самого невзыскательного носа. Но обитатели фермы жили в самой гуще этой вони и не замечали ее.
 Уолт Кейдж поморщился и сплюнул, сразу же ощутив нечто вроде стыда: неразумные твари не виноваты, что так мерзко воняют. Зато их мясо и яйца хороши на вкус и приносят немалый доход.
 Уолт направлялся к переднему крыльцу своего дома, но вовремя вспомнил о грязи, налипшей на сапоги: Кейт убьет его, если он снова наследит в сенях! Он свернул к конторе — Билл Камел, управляющий Кейджа, наверняка ждет его там.
 Билл сидел на хозяйском стуле, забросив ноги в грязных сапогах на письменный стол Уолта, и раскуривал трубку. Увидев входящего хозяина, он вскочил так поспешно, что с грохотом опрокинул стул.
 — Продолжай! — рявкнул Уолт. — Не обращай на меня внимания!
 Камел поднял стул и нерешительно собрался усесться, но Уолт обошел его и тяжело опустился на стул.
 — Что за день! — простонал он. — За что ни возьмусь, ничего не выходит. До чего противно стричь единорогов! Да еще эти гривастые... Каждую минуту останавливаются, чтобы хлебнуть вина. Новый сорт пробуют, видите ли.
 Билл деликатно закашлялся и попытался выпускать дым в сторону.
 — Не беспокойся о запахе, — проворчал Уолт, — я и сам хватил пару стаканов. — Билл покраснел, а Уолт наклонился и достал карандаш. — Ладно. Начали.
 Билл закатил глаза и начал отчитываться:
 — Все плуги уже с новыми ножами медного дерева. Агент из Слашларка говорит, что можно по дешевке достать одно из этих лезвий прочного стекла, на пробу. Обещает доставить через неделю, потому что везут водой. Говорят, эти лезвия вдвое долговечнее деревянных. Я сказал агенту, что в случае удачной пробы будет большой заказ, правильно? Он обещал скостить десять процентов, если мы порекомендуем эти лезвия своим соседям.
 Гуртовщик говорит, что из тридцати жеребят, с которыми он начал работу, стоит оставить только пять. Он говорит, может, они станут хорошо пахать, а может, и нет. Вы же знаете, какие беспокойные и ненадежные твари единороги...
 — Разумеется, знаю! — нетерпеливо сказал Уолт Кейдж. — Мог же я хоть чему-то научиться за двадцать лет работы на ферме! Святой Дионис, до чего же я ненавижу весеннюю пахоту и до чего надоело возиться с единорогами!.. Неужели не может быть животного, которое бы ровно тянуло плуг, не пытаясь пуститься вскачь каждый раз, как на него упадет тень пролетевшего ларка?!
 — ...пасечник сообщает, что в ульях очень шумно. По его оценке у нас около пятнадцати тысяч пчел. Они должны вылететь на следующей неделе. Зимнего меда в этом году будет меньше, потому что пришлось выкармливать больше молодняка...
 — Значит, и денег будет меньше. В чем дело, Билл? Что-то не так?
 — Ну почему же? Следующей весной меда будет больше, потому что к зиме молодняк подрастет...
 — Пошевели-ка мозгами, Билл: от этого молодняка появится еще больше молодых пчел и они сожрут весь зимний запас меда. Не рассказывай мне байки о следующем урожае!
 — Пасечник говорит другое. Он говорит, что каждый третий год матки съедают излишек молодняка, чтобы урожай был больше. Следующий год как раз третий...
 — Прекрасно! — рявкнул Уолт. — Хоть что-нибудь, может статься, выйдет неплохо. Правда, налоги растут, а ведь придется платить с большего урожая... Вспомни прошлый год!
 Билл смущенно поглядел на хозяина и продолжал:
 — Ларколов говорит, что сбор яиц будет примерно прошлогодний, около десяти тысяч... Если, конечно, не расплодятся оборотни и мордашники. Иначе нам сильно повезет, если удастся собрать хотя бы половину...
 — Знаю, — простонал Кейдж, — а ведь от дохода с яиц зависит покупка новых лемехов... И новой повозки!
 — К сожалению, мы не знаем пока, каким будет сбор этого года...
 — Вот-вот. А эти сатиры, похоже, трахают матушку Природу. Во всяком случае, знают ее, как мужчина собственную жену. Даже лучше. — Уолт добавил это, вспомнив о некоторых своих сомнениях относительно Кейт. — Если ловчий считает, что поголовье оборотней увеличится, то, верно, придется нанять сторожей и, может быть, раскошелиться на большую охоту...
 Камел поднял брови и стал сердито пыхтеть, сдерживаясь, чтобы не показать хозяину, что тот противоречит сам себе относительно надежности суждений гривастых.
 Глаза Кейджа сузились, он вырвал несколько волосков из своей густой черной бороды — так, как если бы это были зрелые мысли, которым нельзя позволить застаиваться на корню:
 — У Лорда Хоу есть кол для оборотней. Если бы подбросить ему эту мыслишку так, чтоб он вообразил, будто она — его собственная, Лорд мог бы сам организовать эту охоту. Если мне хотя бы не придется кормить охотников и собак, то... — Уолт облизал губы, улыбнулся и потер ладони. — Ну, ладно, поглядим. Давай дальше.
 — ...садовник говорит, что фруктов ожидается больше обычного. В прошлом году собрали шестьдесят тысяч плодов. В этом году он предполагает не меньше семидесяти. При условии, что поголовье слашларков не увеличится...
 — Что еще? Почему-то всегда в твоих докладах я после первой затяжки богач, а после второй — нищий! Ну, ты так и будешь сидеть и курить? Что говорит ларколов?
 Билл пожал плечами:
 — Он говорит что число ларков увеличится примерно на треть...
 — Новые убытки!
 — Не обязательно. Слепой Король вчера вечером намекнул мне, что мог позвать своих кочевых родичей, только за еду и вино. И часть счета он оплатит сам... — Билл умолк, не зная, стоит ли выкладывать плохие новости, которые он до сих пор придерживал. Кейдж оборвал его мысли вопросом:
 — А ты проверял расчеты садовника?
 — Я не думал, что это нужно. Вийры не лгут. — Лицо его покраснело.
 — Разумеется! — взревел Уолт, — покуда знают, что мы всегда проверяем их!
 Камел был готов ответить хозяину резкостью, но передумал и только пожал плечами.
 — Ты слишком легкомысленный, Билл, — проговорил Уолт более мягко, — доверие к гривастым когда-нибудь подведет тебя. — Билл уставился в невидимую точку чуть повыше наметившейся лысины Кейджа и задумчиво выпустил дым. — И Бога ради, Билл, перестань пожимать плечами и пыхтеть всякий раз, как я что-нибудь говорю! Ты сводишь меня с ума!
 — Нет. Мне это ни к чему.
 — Ладно! Временами я вспыльчив, но ведь не один же я, верно? Когда все натянуто, как струна... Хватит. Что с этой ночной засадой на дракона?
 — Гривастые говорят, что дракон возьмет несколько единорогов и потом его не будет до следующего года. Он не сделает вреда, если на него не нападать. Может, оставим его в покое?
 Кейдж грохнул кулаком по столу:
 — Значит, будем сидеть, не поднимая задницы, пока эта тварь ворует мой скот?! Пошли Джоба и Эла вырыть западню.
 — А Джек? Может, он убьет дракона?
 — Джек — дурак! Я велел ему ждать, пока можно будет собрать охотников. После стрижки единорогов и весенней пахоты, разумеется: сейчас у меня нет ни людей, ни гривастых. Так этот чертов дурень, этот идиот-романтик, мой сынок, взялся гоняться за тварью, которая может перешибить его пополам легким взмахом хвоста! Еще бы! Он же герой, этот недотепа-переросток, этот лентяй! Он один полезет на это чудище! И ему плевать, что будет с его стариком-отцом и его матерью, когда ему случайно откусят башку!..
 Слезы внезапно побежали по лицу Уолта, увлажнили бороду. Задыхаясь, полуослепший от слез, он выскочил из конторы. Камел остался на месте и, смущенно разглядывая свою трубку, размышлял над тем, как же сообщить хозяину по-настоящему плохие новости.
 Уолт Кейдж плеснул в лицо холодной водой из умывальника. Слезы перестали литься, плечи больше не тряслись. Сняв рубаху, он тщательно вымылся до пояса, взглянул в зеркало. На него смотрели опухшие, налитые кровью глаза, но это можно было принять за раздражение от пуха, которым был наполнен воздух сарая, где стригли единорогов. Билл — неплохой парень и не станет болтать о том, как хозяин сорвался. Никто ничего не узнает. И семья не потеряет уважения к нему. Уолту и так непросто с ними. Но мужчина не должен плакать. Никогда. Слезы — это для женщин...
 Кейдж расчесал бороду, гордясь, что не поддался новомодной дури и не сбрил бакенбарды. Слава Богу, он не похож на бабу или голомордого сатира! Видно, моду на бритье придумали гривастые...
 Надев чистую фланелевую жилетку, свободную настолько, что выпирали загорелые грудь и живот, поросшие седыми волосами, Уолт услыхал сигнал к обеду. Он сменил грязные сапоги на мягкие шлепанцы, вошел в просторную столовую и остановился, обводя взглядом присутствующих.
 Его дети стояли за спинками стульев, ожидая, пока он усадит Кейт во главе стола. Быстрым взглядом зеленых глаз Кейдж незаметно пересчитал их: Уолт, Алек, Нэл, Борис, Джим, Джинни, Бетти, Мэри, Магдален...
 Два стула за столом пустовали.
 Предупреждая его вопрос, Кейт сказала:
 — Я послала Тони на дорогу высматривать Джека.
 Уолт крякнул и бережно усадил Кейт. Он обратил внимание, что сыпь, появившаяся несколько дней назад, к сегодняшнему дню стала гуще. Если она продолжит уродовать складками и красными пятнами белую кожу Кейт, придется взять жену с собой в Слашларк и отвести на прием к доктору Чандеру. Конечно, только после того, как закончится стрижка.
 Когда он сел во главе стола, из кухни, пошатываясь, вышел Ланк Кроатан, прислуга. Он едва не опрокинул поднос с дымящимися шашлыками из единорога на колени хозяину.
 Уолт принюхался:
 — Опять напробовался вина из тотума, Ланк? По-прежнему трешься возле сатиров?
 — Почему бы и нет? — почти грубо ответил слуга, — у них скоро большой праздник. Слепой Король только что узнал, что сегодня вечером его сын и дочь возвращаются с гор. Вы знаете, что это значит: много музыки, много песен, много жареного мяса единорогов и тушеной собачины, а еще — вина, пива, всяких рассказов и плясок. И, — добавил он злобно, — никакой стрижки. Три дня, по крайней мере.
 Уолт перестал жевать:
 — Они не имеют права. Вийры обещали помочь. Три дня задержки означают, что мы теряем половину шерсти. К концу недели у единорогов начнется линька — что тогда?
 Качаясь еще заметнее, Ланк произнес:
 — Не беспокойтесь. Они позовут на помощь лесных вийров, и все будет закончено точно в срок. К чему эта истерика, хозяин? Мы неплохо проведем время, потом хорошо поработаем, чтобы нагнать...
 — Заткнись! — взревел Кейдж.
 — Я говорю, что хочу, — сказал Ланк с достоинством, несколько неубедительным из-за волнообразных движений его тела. — Напомню: я больше не слуга по договору. Долг я отработал и могу уйти в любое время, когда захочу. Так что вы думаете на этот счет, хозяин?
 Покачиваясь, он медленно вышел из комнаты. Уолт вскочил так резко, что опрокинул стул.
 — Куда идет этот мир?! Никакого уважения к тем, кто его заслуживает! Слуги... Молодежь... — он с трудом подбирал слова, — безбородые... Все молодые парни бреют морды и отращивают длинные патлы... Бабы даже при дворе носят лифчики с таким разрезом, что груди вываливаются... как у сирен! Даже жены слашларкских чиновников подражают им!.. Слава Богу, никто из моих дочерей еще не набрался наглости носить такое!
 Уолт обвел взглядом стол. Джинни, Бетти, Мэри и Магдален переглянулись из-под низко опущенных век: теперь уж им ни за что не надеть свои новые наряды на Военный бал! Разве что добавить кружев на низкое декольте... Слава Богу, что портной не успел доставить платья на ферму!..
 Их отец взмахнул ножом, облив соусом новую фуфайку Бориса, и заорал:
 — Это все штучки гривастых, вот что! Ей-Богу, будь у Людей железо на ружья, мы стерли бы с лица планеты эту безбожную, дикую, голую, развратную, непристойную, ленивую, пьяную, нахальную, вечно толкующую о каких-то договорах, непотребную породу! Взгляните-ка, что они сделали с Джеком! Слишком уж он близко водился с ними: не только выучил говор их ребят, но зачем-то навострился и во взрослой их речи... Их сатанинские нашептывания заставили его бросить работу на ферме — моей ферме! На ферме его деда, царствие ему небесное!.. Как вы думаете, с чего это он рискует своей шкурой, гоняясь за драконом? Да чтобы получить премию за драконью голову и поехать в Дальний — изучать науки у Рудмэна, человека, обвиненного в ереси и сношениях с дьяволом... Ну зачем, зачем ему это, даже если он вернется с головой дракона, а не оставит собственную где-нибудь в глухих дебрях вместе с телом, разодранным в клочья?!.
 — Уолт! — закричала Кейт, а Джинни и Магдален громко всхлипнули.
 — ...Почему бы этому мальчишке не использовать премию — если он ее еще получит — на приданое для Лиз Мерримот? Объединить наши фермы и наши деньги! Она самая красивая девушка в округе, а ее отец — первый после Лорда Хоу богач. Пусть женится и растит детей к вящей славе Государства, Церкви и Бога — не говоря уж о радости, которую он доставит этим нам всем...
 Ланк вернулся из кухни с большой тарелкой яичного пудинга. Дослушав тираду Уолта, он закрыл глаза, вздрогнул и громко сказал:
 — Господи, избавь нас от сатанинской гордыни! — с этими словами, сделав шаг вперед, Ланк зацепился пальцем босой ступни за шкуру хвостатого медведя на полу и рухнул. Пудинг попал прямо в лысеющую голову Уолта. Горячий густой джем волной потек по лицу и бороде Уолта, измазал свежий жилет. Воя от боли, изумления и ярости, Кейдж подскочил. В этот момент за окном столовой раздался пронзительный крик. Секундой позже в столовую влетел малыш Тони.
 — Джек идет! — кричал он. — Джек вернулся! И мы — богачи! Мы богачи!..




 Глава 3


 Джек Кейдж услышал пение сирены.
 Сирена была очень далеко и в то же время близко. Она была тенью голоса, звавшего найти телесную оболочку его обладательницы.
 Джек сошел с дороги и растворился в густых зарослях. Впереди двигалась желтая громада Самсона. Рокот струн лиры дробился в зеленом лабиринте. После нескольких крутых извивов тропы, кружащей между огромными стволами, Джек остановился, чтобы оглядеться.
 Лес прервался, открыв небольшую поляну, похожую на чашу с рассеянным в зеленом тростнике светом. В центре поляны лежал гранитный валун в два человеческих роста высотой. На вершине валуна было высечено сиденье.
 На этом гранитном троне восседала сирена. Она пела. А еще она расчесывала свои удивительные красно-золотые волосы раковиной озерной ресничницы... У ее ног, у самого основания валуна, присев на корточки, перебирал струны лиры сатир.
 Сирена глядела вдоль просеки, туда, где начинался окаймленный деревьями проспект, который спускался по горному склону и раскрывал просторную панораму местности к северу от Слашларка. Виднелась и ферма отца Джека. Она была так далеко, что казалась не больше ладони, но Джек различал белые шкуры и поблескивающие на солнце рога единорогов, склонившихся к траве просторных даже издали лугов.
 На несколько секунд мысли о гривастых сменились у Джека тоской по дому. Главное здание фермы отливало красным в лучах солнца, преломленных прикрепленными к бревнам медного дерева кристаллами. Дом был двухэтажный, с плоской крышей, построенный так прочно, что способен был выдержать и внезапный штурм и длительную осаду: посреди двора — колодец, по углам крыши — катапульты.
 Рядом с домом — амбар, за ним — разбитые на отдельные квадраты поля и фруктовые сады. На самой северной оконечности фермы поднялись над лугом кадмусы — двенадцать сверкающих клыков цвета земной слоновой кости.
 Дорога, идущая мимо фермы, прослеживалась до самого Слашларка, столицы округа. Самого города не было видно за густо поросшими лесом холмами.
 Сирена встала, чтобы пропеть последние звуки привета стране, куда она и ее спутник-сатир возвращались после трехлетнего пребывания в далеких горах, и это вернуло Джека к действительности. Солнечный свет, пробившийся сквозь крону деревьев, четко обрисовал силуэт сирены на фоне пронзительно голубого неба. Она была прекрасна, великолепная представительница своей расы, результат тысячелетнего отбора. По обычаю вийров, на ней не было ничего, кроме расчески в волосах. Сейчас она пропускала их роскошную красно-золотую тяжесть сквозь зубцы озерной раковины. Левая грудь сирены с маленьким розовым соском двигалась вверх-вниз вслед за движениями руки. Джек не мог оторвать глаз от этой красоты.
 Слабый ветерок тронул длинный локон сирены, обнажив изящное, как морская раковина, ухо. Красавица слегка повернулась, и стало заметно иное, чем у людей, распределение волос на ее теле: густые, как грива, волосы начинались у основания шеи и покрывали впадину вдоль позвоночника. С крестца волосы спадали по крутой кривой, почти как лошадиный хвост.
 На ее широких округлых плечах волос не было, как и на остальной части спины. Джек не видел сирену спереди, но знал, что ее талия покрыта пучками пушистых волос. Волосы в паху были достаточно длинными и густыми, чтобы соответствовать даже человеческим представлениям о благопристойности: казалось, на сирене набедренная повязка.
 Сатир был покрыт косматыми волосами от пупка до середины бедер, как его мифический предок, которому он и его родичи были обязаны своим прозвищем. Бедра сирен были гладкими, только внизу живота два пушистых треугольника образовывали подобие ромба, вершина которого приходилась чуть ниже окруженного кольцом волос пупка.
 Это был символ женственности у вийров: буква омикрон, пронзенная дельтой.
 Джек, волнуясь, ждал, когда замрет последний аккорд лиры и затихнет среди густой зелени сочное контральто сирены.
 Наступила тишина. Сирена замерла, высоко подняв голову, как прекрасная статуя в венце червонного золота. Сатир припал щекой к своему инструменту, прикрыв глаза, отрешенный от всего окружающего мира.
 Джек вышел из-за ствола мятного ореха и хлопнул в ладоши. Даже внезапный взрыв не смог бы более богохульно нарушить священную для вийров трепетную тишину первых секунд после песни сирены.
 Джек хотел именно этого: испугать и обидеть гривастых. Однако оба вийра обернулись и посмотрели на него с таким спокойствием и грацией, что Джек ощутил досаду и даже легкий стыд за себя: неужели эти гривастые никогда не выглядят неуклюжими? Да может ли хоть что-нибудь смутить их?!.
 — Добрый день, вийры! — сказал Джек.
 Сатир поднялся. Его пальцы пробежали по струнам.
 «Добрый день!» — произнесли струны.
 Сирена воткнула гребень в волосы и мягко спрыгнула на траву, спружинив ногами. При этом ее высокая грудь так всколыхнулась, что пристально смотревший на нее Джек пришел в замешательство. Сирена подошла к нему и взглянула своими фиалковыми глазами, резко отличавшимися от желтых кошачьих глаз ее брата.
 — Как дела, Джек Кейдж? — произнесла она по-английски. — Ты меня не узнаешь?
 Джек заморгал, начиная понимать.
 — Р-ли! Крошка Р-ли! Святой Дионис, как ты изменилась! Выросла...
 Она провела рукой по волосам.
 — Естественно. Мне было четырнадцать лет, когда я ушла в горы для прохождения обрядов. Это было три года тому назад. Теперь мне семнадцать, и я взрослая. Разве в этом есть что-то странное?
 — Да... нет... то есть... ты была похожа на швабру... то есть... А теперь... — рука его непроизвольно описала изящную выпуклую линию.
 Она улыбнулась.
 — Не нужно краснеть от смущения. Я знаю, что у меня красивое тело. И мне нравятся комплименты, можешь говорить их сколько угодно. При условии, что ты будешь искренним.
 Джек почувствовал, как румянец разливается по его лицу.
 — Ты... ты не понимаешь. Я... — и он поперхнулся, чувствуя свою полную беспомощность перед ужасающей прямотой гривастых.
 Ей, должно быть, стало жалко его, и поэтому она попыталась сменить тему разговора.
 — У тебя есть закурить? — спросила Р-ли. — Мы остались без курева несколько дней тому назад.
 — У меня есть три. Как раз хватит.
 Джек вынул из кармана куртки коробочку из дорогой меди, подаренную ему Бесси Мерримот. Он вытряс из нее три самокрутки из грубой коричневой бумаги. Непроизвольно он протянул первую Р-ли — как женщине. Его рука отказалась следовать принятому грубому обращению с гривастыми.
 Однако следующую самокрутку Джек закурил прежде, чем предложил последнюю вийру. Сатир мягко, почти незаметно, улыбнулся.
 Р-ли наклонилась к Джеку, прикуривая, подняла на него глаза. Джек не мог удержаться от мысли, что эти фиалковые глаза, пожалуй, красивее, чем у Бесси. Он никогда не понимал, почему отец говорит, что глядеть в глаза гривастых все равно, что в глаза дикого зверя.
 Сирена глубоко затянулась, закашлялась и выпустила дым через ноздри.
 — Отрава, — сказала она, — но я люблю ее. Один из драгоценных даров, который люди принесли с собой. Не представляю, как мы обходились бы без табака!..
 Если в словах Р-ли и была ирония, то совсем незаметная.
 — Это, похоже, единственный порок, который вы у нас переняли, — ответил Джек, — и единственный дар, который вы приняли. И они такие несущественные...
 Р-ли улыбнулась:
 — О, дар не единственный. Ты же знаешь, мы едим собак. — Она взглянула на Самсона, который прижался к хозяину, словно понимая, о чем идет речь. — Тебе не нужно беспокоиться, большой лев. Мы не жарим твоих сородичей. Только собак. Жирных и глупых собак для еды. А что касается даров, — Р-ли обращалась уже к Джеку, — вам, землянам, не стоит корить себя за то, что вы пришли к нам с пустыми руками: мы научились у вас гораздо большему, чем вы думаете.
 Сирена снова улыбнулась. Джек чувствовал себя ужасно глупо: можно подумать, что все умения землян идут вийрам во вред! А ведь и вправду можно подумать...
 Сатир обратился к сестре с быстрой взрослой речью. Она коротко ответила ему, но если перевести этот разговор на английский, он занял бы гораздо больше времени. Затем Р-ли сказала Джеку:
 — Мой брат Мррн хочет побыть здесь еще, чтобы закончить песню, которую давно задумал. Завтра он нам ее исполнит, уже дома. А я, если ты не против, провожу тебя.
 Джек пожал плечами:
 — Я не против.
 — А ты не боишься, что нас увидит кто-нибудь из людей и донесет, что ты запанибрата с сиреной?
 — Прогулка по общественной дороге с вийром это вовсе не панибратство. Даже по закону так.
 Они молча пошли усыпанной листьями тропкой к дороге. Самсон, как всегда, бежал чуть впереди. Позади яростно рокотала лира: если музыка сирены была мелодичной, радостной и одухотворенной, то в мощных аккордах Мррна было что-то от песен Диониса, какая-то неистовость и неукротимость.
 Джеку хотелось дослушать. Он никому не признался бы в этом, но музыка вийров всегда поражала его. Однако не было никакого разумного повода задерживаться, и Джек продолжал шагать по просеке рядом с Р-ли. За поворотом лесной дороги отчаянные звуки лиры почти затерялись в шуме листвы громадных деревьев.
 Широкое пятнадцатиметровое шоссе, которому было не меньше десяти веков, плавно огибало пологий склон горы. Шоссе было выложено из неизвестного людям серого материала без швов и стыков, сплошной полосой. Прочный, как гранит материал, казалось, слегка пружинил под ногами. Это было совершенно непонятно, как и то, что под жарким уже солнцем шоссе оставалось прохладным. Все знают, что зимой все будет наоборот: даже в лютый мороз босые ноги не замерзнут на ласковой поверхности дороги, а снег и лед стекут талой водой по ее чуть заметной выпуклости.
 Тысячи таких шоссе густой паутиной покрывали поверхность Авалона, позволяя людям стремительно расселяться по всему материку.
 Р-ли, которой наскучило долгое молчание Джека, попросила показать ей саблю. Слегка удивившись, Джек вынул из ножен и протянул сирене оружие. Держа саблю за эфес, Р-ли осторожно провела пальцами по кромке клинка.
 — Железо, — сказала она, — ужасное слово для ужасной вещи. Думаю, наш мир был бы куда хуже, будь в нем много таких вещей...
 Джек смотрел, как сирена обращается с металлом. Вот и еще одна дурацкая детская легенда о гривастых оказалась ложью: они спокойно могут прикасаться к железу! И пальцы у них от этого не отсыхают, и руки не скрючивает параличом, и от ужасной боли они не корчатся...
 Р-ли указала на рукоять:
 — Что здесь написано?
 — Не знаю. Говорят, это по-арабски, на одном из языков Земли. — Джек взял саблю, показал еще две надписи на рукояти, — «Год первый ХД», «Хомо Дэйр». Это год, когда мы сюда прибыли. Говорят, вырезал сам Ананий Дэйр. Эту саблю Камел Тюрк подарил Джеку Кейджу Первому, одному из своих зятьев, потому что у турка не было сыновей, которым он мог бы передать ее.
 — А это правда, что железной саблей можно разрубить подброшенный волос?
 — Не знаю. Никогда не пробовал.
 Р-ли тут же выдернула длинный волос и подбросила его, пустив по ветру. Свистнул клинок. На дорогу медленно опускались две красно-золотые нити.
 — Знаешь, — задумчиво проговорила сирена, — после такого, будь я драконом, да узнай, что ты охотишься на меня с этой штукой...
 Джек был изумлен, а Р-ли спокойно гасила окурок самокрутки крепкой босой ступней.
 — Как... как ты узнала, что я выслеживал дракона?
 — Дракониха сказала.
 — Дракониха сказала... тебе?!.
 — Ну да. Ты разминулся с ней минут на пять, не больше. Она была с нами и ушла, когда ты приблизился. Ты знаешь, как она устала убегать от тебя? Она беременна и страшно голодна, она просто выбилась из сил. Я посоветовала ей подняться в горы: там скалы и следов не видно...
 — Ну, спасибо! — голос Джека дрожал. — А откуда все же ты узнала, что она знает, что я знаю... Тьфу!.. Она знает, что я иду по следу, и что она собирается... Короче, как ты узнала о том, куда она направляется? Может, ты понимаешь по-драконьи? — последнюю фразу Джек попытался произнести с иронией.
 — Конечно.
 — Что?!. — Он заглянул в глаза сирены. Похоже, его дурачат. Впрочем, от этих вийров можно ждать чего угодно...
 Ответный фиалковый взгляд Р-ли был спокойным и загадочным. Разговор взглядов был беззвучен и быстр, но означал он многое. Рука сирены почти легла поверх человеческой руки, но в последний момент замерла, словно вспомнив, что человеческим рукам не нужны касания рук вийров. Самсон зарычал и вздыбил шерсть на загривке. Изящная кисть Р-ли плавно опустилась. Ничего не произошло.
 Человек, сирена и лев двинулись дальше.
 Р-ли, как ни в чем ни бывало, весело продолжала разговор, но Джека бесило, что она вдруг перешла на детский язык вийров. Взрослые вийры прибегали к нему только сердясь или выражая презрение, да еще в разговоре с детьми и возлюбленными. Джек не был ни детенышем сирены, ни ее милым.
 А сирена говорила о счастье вернуться домой, снова увидеть друзей и родных, бродить по знакомым полянам и тропам в лесах округа Слашларк. Она улыбалась, и глаза ее светились, и руки взлетали, словно отгоняя уже сказанные слова, чтобы освободить место новым... Ее сочные губы, изливающие теплые потоки беззаботной детской речи, завораживали. Это было, как песня. Песня сирены.
 Странная и неожиданная перемена произошла в Джеке. Недавний гнев сменился желанием. Вот бы прижать ее к себе, растрепать золотой водопад вдоль спины, поцелуем заставить замолчать эти губы... Предательница-мысль была скоротечной, но от нее закипела кровь и затуманился мозг: а почему бы и нет?..
 Джек отвернулся, чтобы Р-ли не видела его лица. Что так бьется в его груди и до боли, до сладкой мучительной боли рвется наружу — сейчас, немедленно? Святой Дионис, только бы она не заметила!.. Нельзя, нет!
 Со слашларкскими девушками, которые ему нравились, — а их в его жизни было уже несколько — он не стал бы мешкать, если бы... если бы хоть одна из них вызвала в нем хоть что-то похожее. А с этой...
 Р-ли одновременно манила и отталкивала Джека. Она сирена, существо, которое люди-мужчины отказываются называть женщиной. Она — гривастая. У нее нет бессмертной души, поэтому она так же опасна, как легендарные обольстительницы с берегов земного Рейна и Средиземноморья, к ней даже приближаться нельзя без риска для жизни и для души! Недаром Церковь и Государство в своей безграничной мудрости запретили мужчине прикасаться к сиренам.
 Но Церковь и Государство далеки и не очень понятны. А сирена — рядом. Рядом ее золотисто-смуглая плоть, фиалковые светящиеся глаза, алый рот, тяжелые волосы и сводящее с ума тело... Рядом! Взгляд и смех, крутые бедра и высокая легко дышащая грудь, пятна света на коже, «иди ко мне, милый», «убирайся прочь, дурак», «я тебя знаю, а ты меня — нет»...
 Она разорвала тяжелое молчание:
 — О чем это ты сейчас думаешь?
 — Ни о чем.
 — Замечательно! Как тебе удается так сосредоточенно думать ни о чем?
 Шутка разрядила напряжение. Джек снова мог смотреть в лицо Р-ли. Она больше не казалась самым желанным существом на свете; она была просто... женщиной. Просто женщиной, воплощением всего, о чем мечтает мужчина, когда мечтает... о женщине.
 Только что он был так близок к... нет! Никогда. Он даже думать об этом не будет. Он не должен думать об этом. Но как это сделать? Вернее, как этого не сделать? За секунду до мучительно-сладкого пожара он был так зол на нее — из-за сабли, дракона и детской речи — что готов был ударить. А потом гнев перешел в желание...
 Уж не колдовство ли это?
 Джек рассмеялся. Нет, он ни за что не расскажет Р-ли что тут такого забавного. Он обманывал самого себя, когда придумывал какие-то колдовские чары. Колдовство — это сказки для детишек (Джек никогда и никому не сказал бы этого вслух). Нет. Чары здесь ни при чем. Такое колдовство может совершить любая смазливая баба без всякой помощи дьявола. И можно избавиться от него, просто назвав настоящим именем.
 Похоть — вот как это называется.
 Джек быстро перекрестился и поклялся про себя, что на ближайшей исповеди расскажет отцу Таппану о своем искушении. И тут же понял, что опять врет самому себе: никому он об этом не расскажет. Уж очень велик стыд...
 Просто, вернувшись домой и уладив все дела с отцом, надо съездить в город и повидаться с Бесс Мерримот. С хорошенькой стройной человеческой девушкой он легко забудет прогулку с Р-ли, если... Если то, что случилось в его душе, не осквернит Бесс. Чепуха! Не стоит так думать. В конце концов, ничего ведь и не было. А нытики, что бродят с виноватым видом, везде привлекая внимание, и каются, не позволяя простить себя ни богу, ни кому-либо другому, просто отвратительны. Стоит ли превращаться в одного из них?
 Устав от самокопания, Джек попытался снова заговорить с Р-ли. Вспомнив, что сирена довольно неохотно говорила о драконе, он спросил о причинах этого.
 — Дело в том, — сказала Р-ли, — что, в сущности, ты обязан нам жизнью, понимаешь? Дракониха сказала, что ты гнался за ней и хотел убить. Несколько раз она могла подстеречь тебя и прикончить. И поверь, ей очень хотелось это сделать. Но наше Соглашение с драконами гласит, что только защищаясь, только в самом крайнем случае...
 — Соглашение?..
 — Ну да. Ты не заметил порядка в ее набегах на фермы? Один единорог из поместья Лорда Хау за неделю. На следующей неделе — один с фермы Чаксвилли. Через неделю один у О'Рейли. Через семь дней — одно животное из стада Филиппинского монастыря. После этого — одно у твоего отца... Одна неделя, один единорог, одна ферма. Потом круг повторяется, начиная с Лорда Хау и кончая жеребчиком из стойла твоего отца пять дней назад. Одна неделя, один единорог, одна ферма. Кроме того, по Соглашению нельзя трогать пахотных животных и дойных самок. Не забираются беременные кобылицы. Только те, что на мясо и на продажу, только! Избегать людей и собак. С каждой фермы — не более четырех единорогов в год. Один дракон на округу... Такие Соглашения заключаются каждый год, слегка меняясь, ведь и обстоятельства тоже, бывает, меняются...
 — Погоди! А кто вам, гривастым, — Джек почти выплюнул это слово, — позволил распоряжаться нашей собственностью?!.
 Р-ли опустила взгляд. Только теперь до Джека дошло, что рука сирены лежит в его руке. Кожа ее руки была гладкой и прохладной, куда более гладкой и прохладной (Джек не мог сдержать эту крамольную мысль), чем у Бесс.
 Только взглядом из-под ресниц Р-ли показала, что заметила, как поспешно Джек отдернул руку. Спокойно взглянув в зардевшееся лицо молодого человека, сирена спокойно произнесла:
 — А ты не забыл, что по Соглашению, которое твой дед заключил с моим народом, ваши люди должны давать нам четырех единорогов в год? Между прочим, это условие не выполнялось уже десять лет: у вийров достаточно мяса для еды. Мы не требовали того, что принадлежит нам по праву, мы не жадные. — Р-ли на мгновение умолкла, затем продолжила. — И мы не сообщали сборщику податей, когда твой отец включал этих единорогов в перечень необлагаемого налогом имущества, а потом оставлял себе.
 Как ни был разгневан Джек, он заметил приверженность сирены к «мы», которое филологи определяли как «частицу двусмысленного презрения». В объяснениях Р-ли была серьезная неувязка: даже если существует это Соглашение с драконами, почему бы гривастым не забирать причитающихся им четырех единорогов и не отдавать их чудовищу? К чему прикрывать пустой болтовней ночные набеги опасного зверя? Тут что-то не так, что-то не вяжется.
 Правда, гривастые редко лгут. Но ведь время от времени это все же случается... Рассказывая небылицы, взрослые вийры используют детскую речь. Ведь и Р-ли прибегла к ней в разговоре с ним! Но это вовсе не значит, что она врет: она сама учила Джека детской речи, когда они вместе играли на ферме. Вполне естественно, что и сейчас Р-ли воспользовалась ею в разговоре с товарищем детских игр...
 Смотритель Моста Эгстоу стоял на слашларкской дороге возле своего дома — высокой круглой башни из серого камня с кварцевыми вкраплениями. Перед Смотрителем стоял большой мольберт со старательно загрунтованным холстом, в руках он держал палитру и кисти; такое свое времяпрепровождение Эгстоу называл «пленэром».
 В тридцати метрах от Смотрителя сидела на корточках его жена Вигтва. Пока супруг занимался высоким искусством, она сдирала чешую с какого-то двуногого животного полуметровой длины, только что выловленного в ручье. В том же ручье плескались трое ребятишек: пятилетняя Анна, во всем похожая на человеческое дитя, если не считать золотого пуха вдоль позвоночника, заметного только при внимательном разглядывании; десятилетний Крэйн, хребет которого уже явно отливал золотом в солнечных лучах и брызгах воды; тринадцатилетняя Лида — воплощение созревания, созревания гривастых: с короткой оранжево-красной гривкой вдоль спины и подобием хвоста длиной примерно в фут ниже копчика. Наливающаяся грудь и едва намеченный символ женственности внизу живота обещали восхитительную женщину, но женщину-сирену.
 Увидев родичей, Р-ли восторженно завизжала. Эгстоу бросил палитру и кисти и устремился навстречу племяннице. Вигтва выронила нож и чешуйчатую тварь. Первыми, в брызгах воды и со звонким восторгом, сирену встретили дети. Поцелуи, объятия, поспешный нескладный разговор... Р-ли только сейчас по-настоящему поняла, как она соскучилась: три года, долгих три года, она не была дома...
 Джек стоял в стороне. Тайфун родственных чувств не помешал Эгстоу вежливо предложить гостю (на хорошем английском) свежего хлеба и молодого вина и извиниться за то, что жареное мясо будет чуть позже. Не менее вежливо Джек сказал, что ждать мяса у него, к сожалению, нет времени, но хлеб и вино он с удовольствием попробует.
 — У нас еще один гость-человек; тебе не будет одиноко, — сказал Эгстоу и махнул рукой мужчине, выходящему из дома-башни.
 Джек напрягся. В их пограничном округе на незнакомых людей всегда смотрели с любопытством, если не с подозрением. Особенно на тех, кто дружит с туземцами настолько, что запросто входит в их жилища.
 — Джек Кейдж — Манто Чаксвилли, — представил Эгстоу. После обмена рукопожатиями Джек спросил:
 — Вы не родственник Эла Чаксвилли? Его ферма рядом с нашей.
 — Все люди — братья, — серьезно произнес незнакомец, — а что до Эла, то мы с ним происходим от грузина по фамилии, если не ошибаюсь, Джугашвили. А имя у меня от одного из индейцев племени кроатанов, пришедшего сюда вместе с обитателями колонии Роанок. А вы?..
 «Черт бы тебя побрал!» — подумал Джек и решил как можно быстрее прекратить разговор с новым знакомым. Он терпеть не мог умников, забивающих голову своей и чужой генеалогией и тратящих уйму времени на бессмысленные прыжки с ветки на ветку родословного древа. Джек считал подобные знания и умения совершенно ненужными: сегодня любой человек может объявить себя потомком кого-то из первоначально похищенных.
 Чаксвилли было лет тридцать. Смуглый, тщательно выбритый, с массивной челюстью, пухлыми губами и слегка горбатым крупным носом, он был одет богато и даже, пожалуй, изысканно: в широкополую шляпу из белого фетра, темно-синий пиджак из кожи оборотня и короткий кильт — аккуратно выглаженную короткую белую юбку с красными полосками, давно уже привычную в столице, но новинку для здешнего захолустья. На широком кожаном поясе висела рапира и нож из медного дерева. Пряжка пояса — из настоящей меди, отметил про себя Джек. И сапоги богатые — высокие, закрывающие икры целиком, из хорошо выделанной кожи...
 Рапира крайне заинтересовала Джека, и он учтиво спросил, нельзя ли ее осмотреть. Чаксвилли излишне, пожалуй, стремительно выдернул оружие из ножен и эфесом вперед метнул Джеку. Тот принял рапиру, как бы просто взяв ее из воздуха: легко и изящно. Неужели незнакомец пытался застать его врасплох, выставить смешным и неуклюжим? Ох, уж эти важные городские франты... Джек слегка пожал плечами.
 Это не ускользнуло от внимательных черных глаз горожанина: он слегка растянул полные губы, обнажив ряд белоснежных зубов, скорее похожих на вийровские, чем на человеческие; при желании это можно было считать улыбкой, но уж очень смахивало на оскал...
 Джек стал в позицию, отсалютовал владельцу рапиры по всем правилам — в Слашларкской фехтовальной академии он был далеко не из худших, — немного поработал «с тенью», приноравливаясь к оружию, провел несколько стремительных выпадов и затем вернул рапиру Чаксвилли.
 — Удивительно упругая, — отметил он. — Гибкое стекло, не так ли? Хотел бы я иметь такую... В наших местах их еще нет, но, говорят, гарнизон Слашларка будут оснащать по последнему слову: шлемы, кирасы, поножи, щиты — все стеклянное! И, конечно, наконечники пик и стрел. Говорят даже, что появилось стекло, выдерживающее пороховой заряд! Значит, вскоре будут и ружья... Понятно, стволы придется делать сменные, на десять-пятнадцать выстрелов — больше-то никакое стекло, пожалуй, не выдержит?.. — Джек запнулся, заметив едва заметный кивок собеседника в сторону приближающегося Смотрителя.
 — Даже если это только слухи, — негромко сказал Чаксвилли, — гривастым совершенно ни к чему о них знать, верно?
 — Верно... — промямлил Джек, чувствуя себя человеком, только что разгласившим государственную тайну, — а что вы сказали о своих занятиях? Я имею в виду...
 — Этому... Эгстоу я сообщил, что являюсь одним из искателей невозможного, идиотом, ищущим что-то вроде Чаши святого Грааля, словом... Словом, я разведчик руд. Да, я ищу железо. И королева неплохо платит мне за поиски этого легендарного минерала. Пока что, как и следовало ожидать, я не встретил в этих краях даже железной соринки; впрочем, в любых других краях — тоже... Чаксвилли искоса взглянул на Джека и улыбнулся, собрав вокруг внимательных глаз сеть морщинок. — Кстати, если ты собираешься донести на меня, то не трать время: как королевский минералог, я имею правительственное разрешение на вход в жилища гривастых, при условии, что вийр — владелец жилища приглашает меня. Так-то, дружище!
 — Да у меня и в мыслях ничего подобного не было! — вспыхнул Джек.
 — А между тем, это твой долг. Ты был просто обязан это сделать, не так ли?..
 Джек резко повернулся и сделал несколько шагов прочь от Чаксвилли: до чего же все-таки неприятный тип!.. Но желание «спасти честь» и произвести на нового знакомого должное впечатление пересилило — Кейдж не должен быть смешным или жалким! Он, будто играя, выхватил саблю и очертил лезвием в воздухе сверкающий круг. Блик солнца блеснул на металле клинка.
 — А что вы скажете об этом?
 Чаксвилли глядел с благоговейным трепетом. Наконец-то этот франт завидует Джеку!
 — Железо! Настоящее железо!.. Вы позволите... прикоснуться к нему... подержать...
 Клинок сверкнул в стремительном полете. Смуглолицый ловко поймал саблю за рукоять, и Джек опять расстроился: в душе он надеялся, что Чаксвилли промахнется и уронит оружие или даже порежет руку, схватившись за лезвие; дурацкая, мальчишеская выходка! Совсем незачем было обезьянничать, копировать городские фокусы...
 Чаксвилли восторженно рубил воздух:
 — Да!.. Такими ударами сносят головы! Р-раз!.. Р-раз!.. Да будь у людей королевы такое оружие — кто бы смог их остановить?!.
 — Верно, остановить их не смог бы никто, — сухо произнес подошедший Эгстоу; Джек принял у Чаксвилли саблю и вернул ее в ножны. — Никто. Но, честно говоря, я сильно сомневаюсь в том, что вам удастся разыскать залежи. А даже если и удастся? Я полагаю, Соглашение... Впрочем, по Соглашению с правительством Дионисии людям, уполномоченным на то, не возбраняется проводить поиски минералов где угодно. При условии, разумеется, получения согласия от местных вийров. Что касается меня... Пожалуйста! Вы можете подняться в Тракийские горы и искать.
 Правда там очень многочисленны оборотни, да и драконы по Соглашению могут нападать на любого человека, встреченного в горах. И если кому-либо из вийров вздумалось бы вдруг убить вас где-нибудь на горной тропе, то он вполне мог бы это сделать, не опасаясь возмездия со стороны родичей или закона. В определенном смысле Тракия — одна из наших святынь...
 Но, повторяю, вас никто не станет удерживать от похода в горы. Правда, и помогать вам никто не станет. Понятно ли я сказал?
 — Понятно. Ну, а как насчет попутчиков? Насколько велика может быть группа, я имею в виду?
 — Не более пяти человек. Превышение этого числа является нарушением Соглашения, автоматически отменяющим его. Вспомните, в прошлом в Тракию уже ходили большие отряды людей. Ни одного из них больше не видели...
 — Ясно. А скажите, вийрам известно хоть что-нибудь о железе в тех местах? Это-то вы мне можете сказать, не так ли?
 — Не так. Дело не в том, могу я сказать или нет. Не хочу говорить об этом, вот и все. Эгстоу чуть улыбнулся, как ребенок, только что лукаво припрятавший какой-то свой детский секрет.
 Чаксвилли шутовски поклонился вийру:
 — Благодарю тебя, о великодушный Смотритель Моста!
 Эгстоу ответил таким же поклоном:
 — Счастливого пути, о бесстрашный Искатель Неприятностей!
 Минералог нахмурился и, подойдя к Кейджу, сердито шепнул:
 — Ну, гривастые!.. Ладно. Настанет наш день...
 Джек почти не слышал его, потому что в этот момент из дома-башни появилась Р-ли, неся комок зеленого мыла из жира тотума и охапку свежесрезанной душистой травы. Джеку нелегко было оторвать взгляд от ее торжествующего сильного тела и неосознанно-дразнящей походки. Она идет к ручью купаться. Вот бы...
 — Опасайтесь сирен, дружище, — встрял Чаксвилли, перехвативший мечтательный взгляд Джека, — помните, что это всего-навсего бездушные дикие твари! И вспомните заодно, что полагается делать с мужчиной, которого застали с такой...
 — И кошке позволено глядеть на королеву, — довольно спокойно ответил Джек.
 — Но любопытство сгубило кошку.
 — Острый нос выдает острый ум. Не суй свой нос не в свое дело — станешь богаче...
 Джека уже раздражало это фехтование словами; никто еще не стал богаче от бессмысленного жонглирования поговорками! Поэтому он подошел к мольберту и стал разглядывать почти законченную картину Смотрителя. Эгстоу последовал за ним и принялся весьма торжественным тоном давать пояснения:
 — Как видите, здесь изображен один из Арра, знакомящий первого из землян с нашей планетой. Арра говорит землянину, что здесь ему и его родичам предоставляется, наконец, возможность избавиться от болезней, нищеты, угнетения, невежества и войн, которые, как парша, сплошными струпьями покрыли Землю тогдашнего времени. Но вся хитрость заключается в том, как сказал тогда Арра человеку, что здесь, на новой родине, землянам придется научиться сотрудничать — мирно сотрудничать! — с существами, обитающими на этой земле от века. Если люди сумеют обучаться у гривастых, было сказано Аррой, а гривастые — у людей, то тем они докажут, что им позволительно развиваться и идти дальше вместе — к великим свершениям...
 Как видим, был задуман грандиозный план. Но обратим внимание на левую руку Арры! Она сжата в кулак. Это ли не символ угрозы того, что ждет людей здесь и на Земле, если они не образумятся к моменту возвращения мудрых и грозных Арра?! Сказано: у людей есть примерно четыре столетия для создания общества, основанного на взаимопомощи, а не на предрассудках и ненависти.
 Для этого определено, что у человека на планете Дэйр не будет могучего оружия, которым он мог бы уничтожать «отсталых туземцев», как это делалось на Земле... Почти все железо Дэйра, почти все, способное стать оружием, исчезло за тысячелетия до появления здесь людей.
 На Дэйре уже было общество, возлюбившее сталь, огонь, взрывчатые вещества... Когда-то вийры передвигались в гигантских летающих машинах, общались через невообразимые расстояния и умели еще многое такое, что людям Дэйра сегодня показалось бы волшебством. Но именно своим могуществом они взорвали свой мир до основания! Почти все животные и растения, не говоря уж о самих вийрах, погибли от оружия, природа которого сегодня, к счастью, неведома никому. Уцелела лишь горстка, ничтожная горстка мудрецов...
 Но эта горстка сумела создать — не возродить, а создать на иной основе — новый тип общества для нового типа разумных существ. Уцелевшие поняли, что они подошли к грани всеобщего уничтожения. Более того — что перешли эту грань, потому что так и не поняли, кто они такие и для чего им дан великий дар — разум. Поэтому все силы выжившие отдавали поиску ответов на эти два вопроса, с тем, чтобы решить: нужно ли разумным технологическое общество, а если да, то каким оно должно быть, и по какому принципу строиться... Разум должен сначала познать себя, а уж потом познавать остальные тайны природы!
 И оставшимся в живых удалось это: на развалинах рухнувшего они создали свой мир, свободный от болезней, нищеты, ненависти и войн; мир, в котором жилось настолько вольно и свободно, насколько это вообще возможно для существ, обладающих свободой воли. И он был именно таким, этот мир! Был!.. До прихода землян.
 Джека не покоробили последние слова. Он знал: когда на языке гривастых борются правдивость и вежливость, то правда побеждает в большинстве случаев. Даже если это «детский язык» вийров.
 Он внимательно вгляделся в картину. Она была неяркой: красители редки на этой лишенной железа планете; явственно выделялся Арра, знакомый Джеку по школьным описаниям и угольным копиям знаменитого карандашного портрета. Портрет был сделан предком Кейджа с натуры вскоре после того, как землян зашвырнули на Дэйр. Внешне Арра походил на помесь человека с хвостатым медведем (видно, поэтому отец Джон называл Арра «урсокентаврами»). Между тем, Эгстоу продолжал:
 — Заметно, не правда ли, что безусловно доброе выражение лица этого великого человека внушает трепет и даже некоторый страх? Мне хотелось изобразить Арра как символ Вселенной. Ведь это непостижимое существо, не похожее ни на людей, ни на вийров. Оно объединяет и олицетворяет в себе как физическое, материальное начало, так и нечто такое, что находится «по ту сторону» материи, про что, конечно, давно догадываются вийры, хотя и подразумевают под этим нечто иное, чем люди Дэйра. Носители двух столь отличающихся, и одновременно неразрывно связанных начал, необычайно могущественны, но при этом добры. Арра, по-видимому, прибегали к средствам устрашающим, внешне враждебным для людей, однако лишь с целью преподать урок, а вовсе не с желанием покарать или уничтожить. Если человек ничему не учится — тем хуже для него.
 Поймите меня правильно. Арра — не сверхъестественные существа, они из такой же плоти и крови, как вы или я. И я не верю, что ими руководили некие таинственные высшие силы, в которые верите вы. Сами Арра — это и та часть реальности, которую мы в состоянии понять, и та, которая пока нам недоступна. Я ясно говорю?
 Да, Джеку было ясно. Но ему была не по душе мысль, что человек — это лишь ребенок, лишь усваивающий уроки жизни, а гривастые — его учителя.
 В стороне неодобрительно хмыкнул Чаксвилли; Эгстоу опять слегка улыбнулся. Джек вежливо поблагодарил Смотрителя за рассказ, за хлеб и вино, извинился за срочные дела, мешающие остаться и отведать жаркого. Это были не просто вежливые слова: ему на самом деле не хотелось уходить. Ведь каждый шаг в сторону дома приближал встречу с отцом и неминуемую расплату за то, что в разгар стрижки Джек ушел на охоту, да еще прихватив драгоценную саблю.
 Решив все же, что дальше пребывание тут будет выглядеть нелепым, а то и назойливым, Кейдж свистнул Самсону. Чаксвилли уже шагал впереди по дороге, и Джек стал догонять его. Хоть минералог чужак здесь и вообще довольно неприятный тип, но вдвоем все же веселее; да и любопытно разузнать побольше об этом походе в горы. Интересно, кого Чаксвилли собирается взять с собой? А вдруг они и вправду найдут железо?.. Надо поторапливаться — смуглый уже далеко по ту сторону моста.
 Что-то заставило Джека обернуться; его нагоняла Р-ли, вытираясь на ходу душистой травой.
 — Немного пройдусь с тобой, не возражаешь?
 Джек не успел ничего ответить: из-за высокой каменной стены на дальнем конце моста раздался жалобный возмущенный вой и показалась трехколесная повозка, запряженная парой единорогов. На козлах повозки сидел Чаксвилли. Завидев Джека и Р-ли, он натянул поводья, пытаясь остановиться; как обычно, единороги и не думали повиноваться и продолжали, взбрыкивая, трусить по дороге с громким негодующим храпом. Только кнут вместе с туго натянутыми поводьями и отчаянной руганью позволили Чаксвилли остановить животных. Удлиненные глаза единорогов сверкали; не было никаких гарантий, что через секунду повозка не рванет во весь опор безо всяких приказов седока.
 — Святой Дионис! — хрипло прокричал Чаксвилли. — За какие грехи нам посланы эти вместилища нервов и тупости?! Почему бы вместе с людьми не захватить сюда легендарных лошадей? Какое, говорят было животное!..
 — Если, конечно, вообще было, — рассудительно заметил Джек. — Вы не позволите мне поехать с вами?
 — И мне? — добавила Р-ли.
 — Залезайте, залезайте! Если вы не хотите упустить свой шанс свернуть шеи! Эти тупые твари одинаково мчатся и по шоссе, и по лугу, и по извилистой лесной тропе.
 — Да уж, управлять ими при езде нелегко; но попробовали бы вы пахать на них...
 — Пробовал. Лучше уж запрячь в плуг дракона. Он намного сильнее и куда послушнее.
 — Что?!
 — Шучу, Кейдж. А вашему зверю, — он указал на Самсона, — лучше бы бежать позади и чуть поодаль, а то как бы мои скакуны вконец не свихнулись со страху...
 Джек пристально взглянул на Чаксвилли. Нет, ему определенно не нравятся люди, позволяющие себе шуточки в отношении драконов. Да и в отношении многого другого...
 Смуглолицый гаркнул на единорогов и полоснул кнутом по мохнатым спинам. Своенравная пара продолжала упрямо идти мерным неспешным шагом. Погонщик пожал плечами и предоставил животным самим выбирать аллюр. Некованые раздвоенные копыта медленно ступали по темно-серому покрытию древнего шоссе.
 Минералог спросил Джека о его дальнейших намерениях. Джек вежливо ответил, что прошлой зимой закончил учебу в монастырской школе и с тех пор помогает отцу на ферме.
 — А призыв в армию?
 — Отец заплатил отступного... Мы не можем допустить, чтобы я зря терял там время. Другое дело, если бы запахло войной...
 — Ты все еще собираешься поступать в столичный колледж? — Спросила Р-ли.
 Джек удивился этому вопросу. Он не виделся с сиреной три года и не помнил, чтобы когда-нибудь говорил ей об этом. Хотя, может быть, и говорил... А память у гривастых отменная. А может, она услыхала об этом, будучи в горах? Он много слышал о дальней связи вийров при помощи тайных сигналов.
 — Нет, не сейчас. Я хочу поступать в училище, но не в Сан-Дионисе. Дело в том, что меня очень интересуют психические исследования. Мой научный наставник, брат Джон, поддерживает меня в этом. Но он говорит, что лучшим местом для меня будет не столичный колледж, а Дальний.
 — Почему в чужой стране? — бесцеремонно вмешался Чаксвилли. — Почему не на родине, у отечественных преподавателей?
 — Хочется получить наилучшее образование, — резко ответил Джек. Теперь он точно знал, что смуглолицый ему не нравится. — Один священник много рассказывал мне о Рудмэне. Говорят, он знает о человеческом мозге больше, чем кто-либо другой.
 — Рудмэн? Я слыхал о нем. А разве его не судили за ересь?
 — Судили, — сказала Р-ли, — но нашли, что он невиновен.
 Брови Джека поднялись. Опять их система связи...
 — Я слышал, что его освободили из-за того, что обвинители исчезли при загадочных обстоятельствах. Ходили слухи о черной магии, о демонах, выкрадывающих тех, кто хотел бы сжечь их чародея.
 — А кто-нибудь вообще видел демона? — спросила Р-ли.
 — В том-то и сущность демонов, что их не видно, — сказал Чаксвилли. — А вы что думаете об этом, Кейдж?
 Джеку не хотелось отвечать. Похоже, этот парень — провокатор.
 — Я лично их не видел, — осторожно ответил он, — но скажу так: оставшись ночью один на дороге, я стал бы остерегаться только оборотней и взбесившихся хвостатых медведей. И взбесившихся людей тоже, — добавил он, вспомнив Эда Ванга, — но только не демонов.
 Чаксвилли всхрапнул как единорог.
 — Я дам вам еще один совет, мой деревенский друг. Не дай бог кто-нибудь услышит от вас такие речи. Они еще могут сойти с рук в этой пограничной глуши, но подобное заявление будет пороховой бомбой в цивилизованных районах Дионисии. Найдутся миллионы ушей, которые услышат, и миллион языков, которые передадут ваши слова серым палачам.
 — Остановите повозку, — потребовал Джек, и сам обратился к единорогам. — Тпрру!
 Повозка остановилась. Джек спрыгнул и остановился рядом с козлами.
 — Слезайте, Чаксвилли. Я не позволю, чтобы кто угодно называл меня деревенщиной! Если ваш рот разевается сам, попытайтесь почаще придерживать его рукой.
 Чаксвилли рассмеялся, блеснув зубами, особенно белыми на фоне смуглой кожи:
 — Не обижайтесь, юноша. Признаю, у меня довольно распущенный язык. Но я самым серьезным образом хотел предостеречь вас от неприятностей. Кроме того, позвольте вам напомнить, что я выполняю задание королевы. И пока я его выполняю, мне нельзя принимать вызов — будь то меч, топор, кулак или что-либо иное. А теперь садитесь обратно, и поедем дальше.
 — Только не я. Вы мне просто не по душе, Чаксвилли.
 Он зашагал по дороге. Щелкнула плеть, застучали копыта и загрохотали деревянные колеса.
 — Не обижайся, парень! — окликнул Чаксвилли Кейджа, поравнявшись с ним.
 Джек не ответил. Сделав еще несколько шагов, он остановился: сирены в повозке не было. Он повернулся и произнес:
 — Тебе не нужно было слезать только из-за того, что я это сделал.
 — Знаю. Но я поступаю так, как мне хочется.
 — Вот как?
 Зачем это ей хотелось остаться с ним? Какие мысли под этой копной красно-золотых волос? Не из-за прекрасных же его глаз околачивается она здесь...
 Его внимание привлекла возня в кроне большого дерева на обочине. Джек молча подошел к маленькой зверушке, бившей неокрепшими крылышками в тщетной попытке взлететь. Самсон тоже прыгнул к ней, но замер рядом, не тронув, и принялся обнюхивать. Хозяин не запрещал ему не трогать зверька, но Самсон был настолько хорошо выдрессирован, что не стал бы нападать без команды.
 — Детеныш синебородки, — бросил Джек через плечо. Он поднял крохотного летучего зверька с обезьяньей мордочкой в бахроме сине-черных волосков, — выпал из гнезда. Подожди минутку, я положу его обратно.
 Он снял пояс с оружием и стал карабкаться по стволу дерева. Это был стрельчатый орех. Первые ветви находились на высоте не менее десяти метров. Джек крепко обхватывал гладкую кору ногами и локтями, отставляя подальше от ствола левую ладонь с маленьким комочком меха, сжавшегося от ужаса. Приходилось изо всех сил напрягать предплечье, используя его вместо занятой кисти. Лезть было неудобно и утомительно, но ведь он всю жизнь карабкался по деревьям. Джек без передышки достиг первой развилки, рывком подтянулся на одной руке и положил детеныша в гнездо, где братья приветствовали его отрывистым тявканьем. Их родителей нигде не было видно.
 Спустившись, Джек увидел, что сирена смотрит на него сияющими глазами:
 — Хоть ты и грубо разговариваешь, Джек Кейдж, сердце у тебя нежное.
 Он пожал плечами. А что бы она сказала, узнав, что он помогал хоронить ее двоюродного брата?
 Они двинулись дальше.
 — Если ты хочешь уйти в Дальний, — спросила сирена, — почему бы тебе просто не отправиться туда?
 — Как старший сын я наследую большую часть фермы. Отец рассчитывает на меня. Он будет убит горем, если я откажусь от своего будущего здесь и стану учиться у человека, которого он считает чернокнижником. Кроме того, у меня нет денег. Надо же на что-то жить во время учебы.
 — А ты часто ссоришься со своим отцом?
 Джек решил не обижаться на этот вопрос. В конце концов, нельзя ожидать от гривастых хороших манер.
 — Часто...
 — Именно из-за этого?
 — И из-за этого тоже. Мой отец — богатый фермер. Он мог бы послать меня учиться года на четыре, но никогда этого не сделает. Порой мне кажется, что я все равно уйду и добьюсь своего. Но матери каждый раз становится плохо, когда я говорю об уходе. Сестры ревут... Мать хочет, чтобы я стал священником, хотя боится даже думать о моем отъезде.
 Правда, как священник, я мог бы изучать психологию, к примеру, в колледже святого Фомы... Но где гарантия, что меня туда примут. И даже если я туда попаду, мои исследования будут находиться под жестким контролем. Не будет той свободы выбора цели и методов, какая, говорят, есть у Рудмэна.
 И еще. Если я стану священником, мне придется сразу жениться. А мне не нужны жена и дети. Во всяком случае — сейчас.
 Можно, конечно, вступить в орден филиппинцев и стать монахом. Но это меня никак не устраивает.
 Джек замолчал, чтобы перевести дыхание. Поразительно, как легко он вдруг, ни с того ни с сего, выдал Р-ли свои самые потаенные мысли. Как будто выплеснул воду из кувшина!..
 Но беседовал же он о своих трудностях с Самсоном. Она ведь относится к тому же кругу его понятий, что и собака. Сирена никогда не сможет рассказать его родителям об этом разговоре. Как и Самсон.
 — А если бы ты нашел что-нибудь, что дало бы тебе финансовую свободу? Тогда бы ты решился?
 — Если бы раздобыл голову дракона, у меня было бы достаточно денег. Награда от Лорда Хоу плюс премиальные королевы — этого хватило бы.
 — Именно из-за этого ты так рассердился, когда узнал, что мы заключили соглашение с драконами?
 Он кивнул:
 — Это было одной из причин. Я...
 — Если бы не эти соглашения, земли, освоенные людьми, давно опустели бы, — перебила его Р-ли. — Ты себе даже не представляешь, насколько ужасны и насколько неуязвимы драконы. Вашу ферму они могли бы опустошить за одну ночь. Перебить скотину, разрушить постройки... Более того, если бы не соглашение, ты был бы сейчас мертв. Дракониха сказала, что она могла бы застать тебя врасплох добрый десяток раз.
 Охотничья гордость Джека была уязвлена. Он выкрикнул короткое слово, которое без изменений пережило многие столетия и множество световых лет:
 — ......! Я в состоянии сам о себе позаботиться. И никакие сирены мне для этого не нужны! — Джек побрел дальше молча, разъяренный, усталый и злой.
 — А если бы ты смог взять взаймы нужную сумму?
 Поистине сегодня день ошеломляющих событий!
 — Взаймы? У кого? И чем? Вы, гривастые, не пользуетесь деньгами...
 — Послушай меня. Первое: мы знаем Рудмэна. Мы считаем его учение верным и хотели бы обеспечить ему распространение. Если достаточно много людей избавятся от своих психических отклонений, это смягчит ужасную напряженность между людьми и нами, и предотвратит войну, которая грозит стать неизбежной. Второе: может быть, ты не знаешь, но вийры давно присматриваются к тебе. Нам известно, что ты, сознательно или неосознанно, но симпатизируешь нам. Хорошо бы развить это чувство. Погоди, не возражай! То, что мы знаем, мы знаем точно. Третье: нам нужно представительство в вашем парламенте. Нужен человек, представляющий наши интересы. Если мы добьемся первого и второго, то через несколько лет ты смог бы стать хорошим депутатом от слашларкских вийров. Четвертое: тебе нужны деньги, чтобы учиться. Мы дадим тебе то, что тебе нужно. Все, что требуется от тебя — это заключить обычное устное соглашение. Мой отец, Слепой Король, мог бы засвидетельствовать его, если ты не против. Если есть возражения, это сделает кто-нибудь другой. Если хочешь, можешь взять адвоката из людей для оформления документов. Лишь бы тебе было удобно. Нам, разумеется, ничего этого не нужно...
 — Погоди! — сказал Джек. — Ты даже не встречалась с моей родней. Откуда тебе знать, какие у них виды на меня? И кто тебя уполномочил предлагать мне все это?
 — Долго рассказывать. Да ты все равно не поверил бы. А что касается полномочий, то они есть у каждого взрослого вийра. А я уже взрослая.
 — Тогда перестань говорить на детском наречии! Я ведь тоже не дитя. И... и как я мог узнать об этом, пока не спросил?
 — Верно. А теперь, каково же твое решение?
 — Э... На это нужно время... Твое предложение... Я не ожидал, признаться. Словом, все это надо хорошо обдумать.
 — "Гривастый"принял бы решение сразу же...
 Джек сердито и растерянно заорал:
 — Я не гривастый! И в этом все дело! Я не гривастый, и ответ мой: нет! Знаешь, как меня назовут соседи, если я возьму у вас деньги? Собакоедом! И родной отец вышвырнет меня из дома... Ничего не поделаешь. Нет.
 — Даже взаймы? На учебу в академии Рудмэна? Даже это тебя не прельщает?
 — Нет!
 — Прекрасно. Я возвращаюсь к своему дяде. До следующей встречи, Джек Кейдж!
 — Прощай... — пробурчал он и побрел по дороге. Но, не пройдя и нескольких шагов, услышал оклик сирены.
 Она дала ему знак соблюдать тишину. Наклонив голову, Р-ли прислушивалась к чему-то:
 — Слышишь?
 Джек напряг слух. Ему почудился негромкий рокот, раздавшийся с запада. Это был точно не гром. Звук то появлялся, то затухал. Самсон превратился в желтое изваяние, устремленное на запад. Его сдавленный рык эхом отдавался в лесу.
 — Что это, как ты думаешь? — шепотом спросил Джек.
 — Я думаю... Нет, я еще не уверена...
 — Дракон? — Джек выхватил саблю.
 — Нет. Будь это дракон — ничего страшного. Но если это то, что мне кажется...
 — Так что же?
 — Тогда...
 Р-ли вошла в густую тень гигантских стрельчатых орехов и опутавших их лиан. Джек следовал за нею с обнаженной саблей. Петляя, они прошли километра полтора, затем еще метров триста почти по прямой. Несколько раз пришлось прорубать путь в зарослях. Это была самая плотная и густая чащоба, когда-либо виденная Джеком. До фермы было рукой подать, но здесь явно никогда не бывало людей.
 Наконец человек, сирена и лев остановились. Сноп солнечного света, продравшись сквозь чащу, вызолотил волосы Р-ли. Она стояла в сияющем ореоле, по-прежнему внимательно прислушиваясь, а Джек от восхищения забыл и о недавнем разговоре, и о цели их теперешних поисков. Если бы он был живописцем, как Эгстоу!..
 Неожиданно шум раздался совсем рядом. Р-ли встрепенулась, разбрызгивая солнечное золото, и бесшумно скользнула в тень...
 Догнав сирену, слегка запыхавшийся Джек прошептал:
 — Я никогда не слыхал ничего подобного!.. Будто великан пытается одновременно всхлипывать и полоскать горло...
 — Я думаю, ты все же попадешь в Дальний, Джек.
 — Что? Ты считаешь — это дракон?
 Р-ли не ответила и легко перепрыгнула через поваленный ствол. Свободной левой рукой Джек ухватил ее за локоть:
 — Откуда ты знаешь, что это тот самый? Может, это другой дракон, который не заключал соглашения?
 — Разве я говорила что-нибудь о драконе? — она стояла теперь рядом с Джеком, касаясь его бедром и предплечьем. Джек вгляделся в лесной сумрак:
 — А может, хвостатый медведь? Они сейчас бесятся; ты же знаешь — достаточно одного укуса...
 — О!.. — Р-ли затаила дыхание и плотнее прижалась к Джеку; левой рукой он обнял ее талию: она так похожа сейчас на его сестренок и так же нуждается в защите!.. Впрочем, перед кем ему оправдываться?
 Глаза сирены были полузакрыты, и Джек не мог заметить их неожиданного блеска. Потом, не раз вспоминая этот момент, он вызывал в памяти легкую улыбку на губах Р-ли. Не насмешка ли это? Была ли она и впрямь напугана, или просто насмехалась над ним?
 А может, это проявление совсем другого чувства? Но что бы Джек не думал потом, сейчас у него не было сомнений: он должен защищать Р-ли и себя от любой ожидавшей впереди опасности! Его рука сильней сжала тонкую талию, притянула к себе. Человек она или не человек — нет другой такой прекрасной женщины! И такой желанной... Даже дыхание перехватывает!..
 Непривычный рокот вывел его из восторженного напряжения. Опустив руку, Джек, как тогда, на дороге, сделал несколько шагов вперед, чтобы Р-ли не видела его лица.
 — Оставайся чуть позади, — приглушенно сказал он, не оборачиваясь, — не знаю, что это, но, похоже, что-то очень большое...
 — И очень больное, судя по звуку, — добавила Р-ли. Ее голос тоже звучал приглушенно.
 Джек осторожно раздвинул заросли.
 Совсем близко, спрятанное в густой темной зелени, мучительно опорожняло желудок какое-то чудовище.




 Глава 4


 Тони ворвался в комнату.
 Его мать, сестры и братья приподнялись со своих стульев и глядели на отца: кто с удивлением, кто с гневом, кто со страхом, а кто с едва скрываемым смехом. Только хозяин дома остался сидеть как парализованный. Над ним стоял Ланк Кроатан, похожий на восковой манекен, с расплывшимся в идиотской улыбке широким коричневым лицом. В руках у него все еще оставалась перевернутая миска. По лысеющей голове хозяина растекалось густое дымящееся варево, стекало по лицу, впитывалось в бороду...
 Трудно предсказать, что могло бы случиться в следующий момент, ибо хозяин Кейдж не обладал чувством юмора. Зато глаза Ланка закрылись, вокруг них собрались морщинки, и он захохотал, обдав столовую густым перегаром.
 Кожа Уолта — там, где она была видна из-под желтого потока, — мгновенно побагровела. Вот-вот должен был последовать взрыв.
 И тут раздался ликующий голос Тони:
 — Мы богачи! Богачи!
 Только это слово могло остановить гнев старого Кейджа. Забыв о своем смехотворном виде, он обратился к сыну:
 — Что?! Что ты сказал?
 — Бо-га-чи!!! — отчаянно-восторженно вопил Кейдж-самый-младший. — Там! Там Джек! От него просто воняет богатством! Правда-правда! Он весь воняет и... Он сказочно разбогател!
 Хозяйка дома больше не могла этого выдержать; она метнулась мимо орущего Тони и уткнулась головой в грудь своего ошалевшего от всей этой кутерьмы мужа как раз в тот момент, когда он начал подниматься. Энергия ее чувств была так велика, что Уолт потерял не только моральное, но и физическое равновесие, хоть и был тяжелее супруги на добрую сотню фунтов, и тяжело плюхнулся в кресло.
 В любое другое время Кейт забегала бы, засуетилась вокруг поверженного мужа; сейчас она просто охнула и оставила повелителя на стуле потерявшим дар речи — не до того!
 Вся многочисленная ребятня повскакивала, толкаясь и пихаясь. Ланк откачнулся в сторону, подхватил на буфете просторную полотняную салфетку, качнулся обратно и принялся обтирать ею темя, лицо и бороду своего обезумевшего хозяина. Ему и в голову не пришло извиниться или перестать хихикать.
 Наконец, к Уолту стало возвращаться хотя бы дыхание. Первым делом он от души выругался, что вернуло ему способность к мало-мальски осмысленным действиям; затем вырвал салфетку из ослабевших от вина и смеха рук слуги и тяжело вылетел на крыльцо, разметав родню.
 Сцена возвращения блудного сына получилась презабавная: Джек оказался в кольце родственников, сметенных с крыльца патриархом семейства; все жаждали прижать вернувшегося к груди, но никто, даже родная мать не могли подойти к нему достаточно близко для этого. Некоторые из встречающих, особенно сестры, заметно побледнели и продолжали бледнеть еще больше. И почему-то истосковавшиеся родственники обращали куда больше внимания на стол у крыльца, куда Джек поставил свою дорожную ношу, нежели на него самого.
 Уолт, не обращая внимания на разрушения, произведенные его появлением в сплоченном кругу семьи, остановился на крыльце, как вкопанный. Он схватил ртом воздух, закашлялся и чуть было снова не лишился дыхания. Его спасло только то, что ему стал понятен смысл безумных выкриков младшего Кейджа.
 Впрочем, если отец был изумлен, то его блудный сын был изумлен отнюдь не меньше:
 — Великий Дионис, отец! — воскликнул Джек, — что с тобой стряслось?!
 — Что? Ах, ну да... Негодяй Ланк! — пророкотал Кейдж-старший, как будто это все объясняло, — не обращай внимания... — Уолт указал на ношу, принесенную Джеком и лежавшую на столе. Это была непрерывно подрагивающая студенисто-серая масса, величиной с человеческую голову, дрожащая, словно от ужаса. — Клеевой жемчуг, верно?
 — Верно, папа. Когда я возвращался домой, я услышал, как одно из рвотных деревьев рыгало в лесу; здесь неподалеку.
 — Рвотные деревья? Неподалеку от дома? Как же это мы не заметили их? И как их не заметили гривастые?
 — Мне кажется, пап, они-то об этом все знали. Просто не хотели говорить.
 — Не хотели говорить?!. Вийры? Разве это похоже на них? Рвотное дерево!.. Это же такие деньги! И они хранили это в тайне?..
 — Не совсем так, пап...
 Джеку совсем не хотелось сейчас рассказывать отцу о встрече с Р-ли и о том, чем он ей обязан. Лучше, не торопясь, подробно объяснить все позже. Все равно сирена отказалась от своей доли денег, которые можно выручить за принесенное драгоценное сырье для парфюмерии. По Соглашению она имеет полное право на половину, но ведь сама Р-ли настояла, что бы все принадлежало Джеку... Никаких объяснений. Во всяком случае — сейчас.
 Джеку не очень-то нравился такой оборот. Как забыть об ее убитом кузене? Ведь Джек едва только смыл с себя кровь родича Р-ли, как пошел за ней к драгоценной лесной находке... Теперь-то Джек понимал, что происшедшее вовсе не было случайностью: он старательно обдумал все на обратном пути. Просто ему дали взятку, ему, Джеку Кейджу, чтобы он мог поехать в Дальний, и учиться, а выучившись — стать депутатом парламента. Депутатом парламента от вийров! Он-то разгадал, что они задумали!.. Поймет ли отец? Захочет ли? Скорее всего нет!..
 — Видишь ли, пап, — стал объяснять Джек, — на самом деле вийры знают, что делают. Ведь проходит не менее трех десятков лет, пока в рвотном дереве созреет клеевой жемчуг, верно? Так вот, если бы вдруг стало известно, что здесь, в окрестностях, есть такое дерево — как ты думаешь, через сколько времени нашелся бы купец, или бродяга, или разбойник с большой дороги, который свалил бы дерево и разрубил, чтобы добраться до хотя бы наполовину созревшего клея? И много ли в сваленном дереве вызрело бы клеевого жемчуга? Нисколько, верно? Не-е-т! Вийры знают, что делают.
 — Может, и так, сынок, — сказал Уолт, — но, святой Дионис, какой счастливый, сказочный поворот судьбы, что ты проходил мимо именно тогда, когда оно срыгивало клей! Потрясающе!..
 Джек печально кивнул.
 Уолт заметил саблю на боку сына. Его губы дернулись, но, поскольку взгляд с трудом отрывался от лежащих на столе сокровищ, ничего не произнесли.
 Джек как будто читал мысли отца: «...если бы сын не взял клинок без разрешения, не погнался бы за драконом — он не нашел бы клеевой жемчуг... и сейчас серая масса, никем не обнаруженная, валялась бы на земле у основания дерева и, пожалуй, начинала бы гнить... Верных три тысячи фунтов просто сгнили бы — да и все тут...»
 Вдруг Уолт, очнувшись, вспомнил свою роль в сцене «Возвращения блудного сына»:
 — Джек, сынок! Да ты же весь провонялся! Да и черт с ним! Это приятная, самая приятная вонь в мире! Ты же знаешь, сын, — «деньги не пахнут!» — Он потер руки. С кончика мясистого носа свалилась густая капля пудинга. — Ланк! Ты и Билл берите этот стол и тащите его в подвал. Закройте его на все замки и засовы и принесите мне ключи. Завтра мы отвезем это в город и продадим.
 О, Джек, если бы ты так не вонял, я бы обнял и расцеловал тебя! Ты сделал меня счастливым. Пошевели мозгами, сынок! У тебя теперь намного больше денег, чем нужно для того, чтобы купить ферму Эла Чаксвилли. Ты теперь можешь просить руки Бесс Мерримот! Когда вы оба получите свое наследство полностью, у вас будет пять ферм — ведь у ее отца три! И все они большие, богатые. Плюс кожевенная мастерская Мерримота, да еще магазин и таверна! Уж не говорю о самой красивой девушке во всем округе. Какие у нее губы, какие глаза! Я бы позавидовал тебе, Джек, но я женат на твоей матери.
 Он украдкой посмотрел на свою жену и добавил:
 — Я хочу сказать, Кейт, что Бесс — самая красивая из девушек. А из зрелых женщин, само собой, ты выглядишь лучше всех по соседству. Это каждому ясно.
 Кейт улыбнулась и сказала:
 — Давно ты не говорил мне ничего подобного, Уолтер Кейдж.
 Он, сделав вид, что не расслышал, запустил свои заскорузлые пальцы глубоко в бороду и яростно поскреб корни волос.
 — Послушай, мальчик. Может быть, вместо фермы ты сумеешь подкупить чиновников при дворе и добыть себе рыцарское звание. Тогда ты смог бы со временем даже выбиться в лорды. Ты сам знаешь, чего может добиться здесь честолюбивый человек. Это пограничная территория, а ты ведь как-никак Кейдж. Кто может остановить Кейджа на этой земле?!
 Джек все больше злился, хотя и сохранял внешнюю невозмутимость. Почему отец не обращается с ним как с мужчиной? Почему он не спрашивает, чего хотел бы сам Джек? Ведь это же его, Джека, деньги! Или нужно ждать еще два года до совершеннолетия?
 Вернулись Ланк и Билл. Слуга вручил Уолту большой стекломедный ключ от подвала. Уолт передал его своей жене. Затем Уолт неожиданно взревел:
 — Ладно, Кейт! И вы, дочки! Все в дом! И не выглядывайте из окон. Джек сейчас станет голым как сатир.
 — Что ты задумал, отец? — спросил Джек с тревогой в голосе.
 Кейт и старшие сестры хихикнули.
 — Они хотят избавиться от этой вони, Джек, — сказала Магдален.
 Из дома вышел Ланк с несколькими огромными мочалками и большими кусками мыла.
 — Заприте его, ребята, — распорядился Уолт. — И не выпускайте отсюда.
 — Эй! Что вы собираетесь делать?..
 — Срывайте с него одежду! Ее все равно надо закопать... От нее такой дух! Хватайте его за руки! Снимайте с него штаны... Джек, ты как бешеный единорог, ты лягнул меня! Принимай лечение как подобает мужчине!
 Смеясь и задыхаясь от вони, ругаясь и толкаясь, они схватили извивающееся обнаженное тело и понесли его к наполненному водой корыту, стоящему перед амбаром. Джек вопил и вырывался. Затем его погрузили в воду.
 Три дня спустя утро началось для Джека с гогота птичьего двора, головной боли и ощущения выжженной солнцем пустыни во рту. Предыдущей ночью было слишком много разнообразных радостей, но, увы, совсем мало сна; к числу радостей относился героический набег на винный погреб, принесший два бочонка старого вина. Последствия были мучительны.
 Почему-то Уолт Кейдж не торопился отвозить клеевой жемчуг в город; казалось, он просто не в силах расстаться с этой грудой трепещущего студня, сулившей богатство и процветание семейству Кейджей. Сперва предполагалось выехать на следующий день, но утром хозяин фермы провел в подвале целых полчаса, после чего заявил, что привалившую удачу надо как следует отпраздновать. Решение Уолта поразило его домочадцев: устраивать попойку в разгар стрижки единорогов!
 Тем не менее, Ланк был снаряжен приглашать соседей, а Билл Камел, пожав плечами, стал прикидывать, что можно успеть сделать с изрядно поредевшей бригадой стригалей. Женщины пекли пироги и наводили красоту. Сам Уолт, хоть и пытался работать, но пользы от него было мало: он то и дело ее бросал, спускался в подвал и вновь и вновь любовался своим сокровищем.
 К вечеру следующего дня стали съезжаться гости. Вино и пиво текли рекой, на вертелах жарились целиком два единорога, а все приглашенные считали своим долгом взглянуть на сказочный клей.
 Уолт парил в облаках радости, гордыни и винных паров. Он вопил во всю глотку, что от частого посещения подвала ноздри у него ссохлись, язык одеревенел, а вони он вобрал в себя столько, что стоит ему, Уолту Кейджу, еще разок спуститься в подвал, как он станет таким же драгоценным, как и настоящий продукт рвотного дерева, и его, Уолта Кейджа, все будут искать с неиссякаемым рвением.
 Он хватал за руку каждого гостя, тащил в подвал и держал там до тех пор, пока несчастный не начинал кричать, что умрет, если его немедленно не выпустят, что так, пожалуй, можно опоздать к вину и мясу, и что совершенно незачем добавлять вони за столом.
 Иногда хозяин жалел и отпускал гостя с миром. А иногда захлопывал дверь и орал, что тот останется в подвале до утра стеречь его, Уолта Кейджа, богатство. При этом попавший в западню начинал колотить в дверь и кричать, требуя ради всего святого прекратить шутки и выпустить его, иначе у него сгниют легкие. Когда дверь, наконец отпиралась, гость с разноцветными пятнами на лице, качаясь, вываливался наружу, хватаясь руками за горло, остальные хохотали, совали жертве полные до краев кружки и убеждали чихать и сморкаться, чтобы поскорее освободить нос от аромата сокровища.
 Мистер Мерримот прибыл на торжество с сестрой-вдовой и красавицей-дочерью — черноглазой, с яркими губами и высокой грудью, Бесс было разрешено присутствовать на празднике несмотря на поздний час: в конце концов, она уже совсем взрослая девушка.
 Джек был рад встрече. К этому времени он уже изрядно отяжелел от вина, обычно он не пил так много. Но сегодня... Алкоголь помогал преодолеть неловкость, которую он испытывал из-за вони, оставшейся даже после очень тщательного мытья.
 Вероятно, поэтому он и повел Бесс взглянуть на свою находку: рядом с жемчугом его запах будет не ощутим. Они пошли вдвоем по тенистой аллее; впервые Бесс не сопровождала тетушка.
 Мистер Мерримот слегка приподнял брови, глядя вслед уходящей паре, и перевел взгляд на сестру. Джек ведь еще не сделал официального предложения! Но сестра только покачала головой, давая понять, что настало, мол, время, когда девушке надо побыть наедине со своим кавалером. Мистер Мерримот решил довериться женской мудрости. Тем не менее, принимая из рук слуги очередной стаканчик, мистер Мерримот размышлял о том, какой из органов чувств подсказал его сестре, что именно сегодня Джек должен сделать первый шаг к ярму, то есть, — к священным узам брака...
 Джек и Бесс осмотрели трепещущий ком. К этому времени Джека уже поташнивало от этого зрелища. Бесс сделала подобающий случаю, жест, свидетельствующий об отвращении и протесте, после чего спросила, сколько может стоить этакая штуковина. Джек ответил и поспешно вывел девушку наверх, в сад.
 В этот момент ветер донес с лугов звуки барабанов и рогов, а горизонт к северу от фермы озарили отсветы костров. Джек невнятно пробормотал: «Вот Р-ли и дома».
 — Что ты сказал? — спросила Бесс.
 — Хочешь поглядеть, как гривастые возвращаются домой? Ну, как их встречают, и все такое?
 — Очень хочу, — ответила Бесс, легонько сжав его руку, — я никогда ничего подобного не видела. А гривастые... Они не будут возражать?
 — Мы незаметно.
 Когда они шли по залитому лунным светом лугу, Джек почувствовал знакомое уже волнение. Из-за вина? Бесс? Того и другого вместе?
 Между тем барабаны умолкли, зазвенели струны лир, наполнив чистый воздух полнолуния ласковой музыкой. Трепетно запела свирель. И на этом фоне возник кристально чистый голос. Голос Р-ли. Он звучал все выше, менял оттенки каждое мгновение, был разным на каждом вздохе и все-таки оставался одним и тем же — голосом Р-ли. Голосом сирены, таким же манящим, как и она сама. И таким же опасным. Джек опять слушал песню сирены.
 В удивительный оркестр мягко и властно влился рокот струн какого-то, видимо, очень крупного струнного инструмента. Влился — и подчинил себе все остальные, и повел их за собой. Когда в лунном свете уже затихали последние высокие аккорды, он звучал мощнее и увереннее всех остальных звуков, воспевая величие духа и красоту природы. У слушавших волновались сердца, а на глаза навертывались слезы.
 Потом и он замолк.
 Потрясенная Бесс сильно сжала ладонь Джека и прошептала:
 — Боже, как прекрасно!.. Нет, что бы ни говорили о вийрах, но петь они умеют...
 Джек взял девушку за руку и молча повел дальше. Слов у него не было. Да они были бы лишними сейчас.
 Потом он мог очень смутно вспомнить, как глядел сквозь просвет в густом кустарнике на праздник у костров. Они видели ритуальные танцы вийров и танцы-импровизации. Джек не сводил глаз с Р-ли. Когда она, танцуя, на несколько мгновений исчезла в кадмусе, а затем опять появилась в проеме входа, Джек успел заметить еще кое-что.
 Из сумерек в глубине кадмуса выглядывало чье-то лицо. И хотя дым костров и расстояние мешали хорошенько разглядеть его, Джек был уверен, что видел лицо Полли О'Брайен.
 Как только Джек окончательно уверился, что не ошибается, что там, в кадмусе, действительно Полли, он повел Бесс обратно. Ее родня, наверное, уже вовсю беспокоится, почему их нет так долго. Бесс совсем не хотелось уходить. Возбужденная музыкой и непривычными танцами обнаженных вийров, она с неохотой медленно пошла прочь от костров, опираясь на руку Джека и болтая без умолку. Джек почти не слушал девушку; впечатлений было многовато для одного вечера: песня сирены, танцующая Р-ли, Полли О'Брайен в кадмусе гривастых... Голова Джека кружилась, он почти совсем забыл о своей спутнице и даже не сразу понял, что Бесс остановилась и глядит на него из-под опущенных ресниц, приоткрыв губы для поцелуя.
 Джек попытался забыть о приключениях последних суток, азартно и радостно целуя послушную и неумелую Бесс; в конце концов, хватит с него раздумий и забот о каких-то чужих женщинах! Какое они имеют отношение к нему и его жизни? Он живет здесь и сейчас. И здесь и сейчас ему нужна женщина его мира, мира, в котором он живет и который знает. Нужна семья, дом, дети и все такое прочее. Кстати, это наилучший выход из всех затруднений и сомнений последних дней.
 Когда они вернулись к гостям, Бесс уже успела пообещать Джеку сменить свою фамилию на его. Правда, было решено пока никому ничего не говорить: вот кончится весенний сев, все станут посвободнее, тогда и можно будет объявлять о помолвке и устраивать праздник по этому случаю. Разумеется, хотя все будет держаться в секрете, Джеку следует побеседовать с мистером Мерримотом хотя бы о том, чтобы им разрешили видеться это время. Такие «прелюдии» к помолвке являются обычным делом. Редкие пары рискуют игнорировать общественное мнение и прервать отношения после официально разрешенных родителями «встречаний». Парню еще куда ни шло, а вот девушке... В таком случае она считается как бы «не совсем» целомудренной и вряд ли сможет найти другого жениха в этой округе. А уезжать куда-нибудь — страшно непрактично...
 Словом, тайна Джека и Бесс, собственно, таковой не являлась. И хотя Джек считал всю эту возню глупой и ненужной, но, как и большинство мужчин, предпочитал в подобных вопросах не перечить женщине.
 Сразу по возвращении, Бесс украдкой от Джека стала шептать что-то на ухо своей тетушке. Джек заметил устремленные на него заговорщицкие взгляды обеих и покраснел.
 Праздник продолжался почти до рассвета. Джеку удалось проспать меньше двух часов и проснулся он с головной болью, сухостью во рту и отвратительным настроением. С трудом поднявшись, Джек кое-как оделся и побрел на кухню.
 Ланк спал на груде шкур оборотней за печью и даже не заворчал, когда Джек легонько пнул его ногой под ребра. Поэтому Кейдж сам принялся разводить огонь, рассудив, что легче приготовить что-либо бодрящее самому, нежели пытаться разбудить пьяного слугу. Он залил крутым кипятком сушеные листья тотума и поставил настаиваться. А до тех пор надо покормить собак.
 Вернувшись с псарни, Джек обнаружил пропажу бодрящего напитка, в результате чего Ланк еще раз получил ногой по ребрам, на этот раз гораздо ощутимее. Впрочем, он только крякнул и повернулся на бок. Рожа спящего раскраснелась и лоснилась от жара печи.
 Джек снова лягнул слугу, Ланк сел.
 — Ты выпил мой отвар?
 — Ну... мне снилось, что я вроде что-то пил...
 — Ах, тебе снилось?.. Так пусть тебе приснится, что ты, наконец, поднялся и сделал мне новый! А я-то еще пытался тебе помочь...
 Поскольку отец велел разбудить его пораньше, Джек постучался в спальню родителей. Первой, как всегда, проснулась миссис Кейдж и принялась энергично трясти главу семьи до тех пор, пока тот не поднялся с постели.
 После легкого завтрака, состоявшего из бифштексов, печенки, яиц, хлеба с маслом и медом, пива и бодрящего отвара, Ланк отправился запрягать единорогов в повозку, а оба Кейджа начали обход фермы.
 — Терпеть не могу брать что-нибудь у гривастых, — начал Уолт, — мне это поперек гордости. Но не думаю, чтобы тебе удалось отговорить эту Р-ли от принятого раз решения... Упрямство вийров вошло в пословицу, верно? — он стал насвистывать что-то, потирая переносицу, потом вдруг резко остановился и ухватил сына за плечо. — Скажи мне, Джек, почему эта сирена отказалась от своей доли?
 — Не знаю, отец.
 Пальцы Уолта еще крепче сжали плечо Джека:
 — Ты в этом уверен? Здесь нет ничего... личного?
 — О чем это ты?
 — Ты не... — Уолт долго подыскивал подходящее слово. — Я хочу сказать, ты не... ну, не сожительствовал с ней?..
 — Па, что ты говоришь? Я? С сиреной? Да я не видел ее три года! И один на один с ней был совсем недолго...
 Уолт убрал руку с плеча сына:
 — Я верю тебе. Я верю тебе, Джек. — Он поднес руку к воспаленным глазам. — Мне не следовало даже задавать этот вопрос. Я понял бы даже, если б ты сейчас... ударил меня. Но ты должен меня понять, сынок. Поверь, такие дела случаются гораздо чаще, чем ты думаешь. Да, гораздо чаще... К тому же я знаю, какими они могут быть, сирены. Лет двадцать тому назад... Еще до женитьбы... Сынок... У меня было искушение!..
 Джек не осмелился спросить отца, поддался ли он ему.
 Немного погодя они остановились поглядеть на нескольких молодых сатиров, только-только начавших обрастать жестким взрослым волосом. Сатиры стояли на четвереньках и крошили почву между пальцами, время от времени прикладывая ухо к земле, как бы прислушиваясь. Пальцы их поочередно барабанили по верхней корке грунта.
 С ними был старший — рослый сатир с длинным хвостом, тяжело бившим его по лодыжкам при ходьбе.
 — С добрым утром, — дружелюбно приветствовал он хозяина фермы по-английски.
 Ни в желтых глазах, ни в открытом лице вийра не было ни малейших признаков сегодняшнего ночного пиршества. «Редкий, как головная боль у гривастого», — говорила одна из пословиц.
 — Как дела, Слушатель Почвы? — спросил Уолт. Беседа их была уважительной и степенной, как будто разговаривают два старых добрых соседа-фермера. Они обсудили состояние почвы, количество влаги в ней, наметили день начала пахоты; затем перешли к удобрениям, севообороту, хищным животным, приметам сухих и дождливых периодов... Вийр сообщил, что под верхним слоем «слышно» много дождевых червей, рассказал об их новой породе, выведенной в одном из отдаленных кадмусов Кроатании. Уолт высказался о видах на урожай зерновых, признав их «неплохими», и Слушатель Почвы согласился с ним, после чего Уолт с пессимизмом отозвался о набегах ларков, голых лисиц, хвостатых медведей и секстонов. Вийр рассмеялся. Ничего не поделаешь, приходится платить десятину иждивенцам Матери-Природы, если, конечно, налог не станет слишком обременительным. Но в таком случае Охотники просто уменьшат поголовье местных захребетников, верно?
 Потом вийр рассказал, что его сыновья, Испытатели грома, ушли в горы, надеясь пощупать пульс погоды. Когда они вернутся, он обязательно обсудит результаты с Уолтом.
 Когда они распрощались со Слушателем Почвы, старший Кейдж задумчиво произнес:
 — Если б они все были такими, как этот, у нас не было бы никаких хлопот.
 Джек хмыкнул что-то себе под нос. Он размышлял о собственном будущем.
 Ферма была обширной и разбросанной, а Кейдж — хорошим и внимательным хозяином, поэтому прошло больше двух часов, пока отец и сын добрались до белых матовых конусов жилищ вийров.
 С детства Джеку запрещали «ошиваться» вблизи кадмусов. В результате чего Джек проводил почти все свободное время возле них и знал о кадмусах все. Но только снаружи, и его просто распирало от желания узнать, что же происходит внутри. Однажды он почти упросил одного из своих гривастых приятелей по играм пригласить его в гости. Остановил Джека только страх перед последствиями. Он не очень боялся наказания людей, хотя и оно было бы суровым, гораздо больше его пугали рассказы о том, что случалось с теми мальчиками (и не только мальчиками), которые проникали в желанную «святая святых». А подобных рассказов он наслушался вдоволь. Сейчас, в девятнадцать, он, разумеется не верил в эти бабьи сказки. Теперь от проникновения в кадмус его удерживали запреты властей и людские законы.
 Лужайка кадмуса, служившая фермой, была, в сущности, небольшим полем, покрытым ковром из зеленой и красной бахромистой травы, настолько выносливой, что не поддавалась постоянному вытаптыванию босыми ногами вийров. По лужайке без всякой системы была разбросана дюжина строений по форме напоминающих десятиметровые клыки, сделанные из чего-то похожего на слоновую кость.
 Строения назывались кадмусами в память о Кадме, мифическом основателе земных Фив, герое, якобы засеявшем поле зубами дракона и вырастившим из них воинов. Когда земляне впервые почувствовали себя силой на Дэйре и стали нападать на общины аборигенов, из кадмусов высыпало такое несметное количество гривастых воинов, что пришельцам пришлось отступить, лишившись и оружия, и чести.
 Если бы тогда аборигены поступили с землянами так, как те собирались поступить с ними, они могли бы раз и навсегда решить проблему взаимоотношений между людьми и обитателями кадмусов. Ведь пришельцы собирались перебить вийров, захватить их подземные жилища и обратить в рабство оставшихся в живых.
 К счастью для землян, им была предоставлена еще одна возможность перемирия — заключить Соглашение. Сто лет прошли спокойно.
 Затем потомки Дэйра, желая оправдать имя, данное планете (ведь по-английски «Дэйр» — «дерзкий вызов»), нарушили свое слово и объявили войну туземцам на занимаемой землянами территории. И обнаружили, что вийры вообще не знают границ, и что любой из них, живущий на материке Авалон, готов выступить против чужаков. Численное превосходство гривастых было подавляющим. Война длилась один день.
 Подточенное позорным поражением и внутренней смутой, государство землян со столицей в Дальнем рухнуло.
 Мятеж смел династию Дэйров. Дальний стал республикой с комитетом граждан во главе. Было заключено новое Соглашение с вийрами, установлена практика предоставления убежища в кадмусах преступникам и беженцам-землянам. Смертная казнь была отменена. Ведьм больше не сжигали.
 Часть землян — в основном, католики и социнийцы — недовольная таким оборотом событий, воспользовавшись неразберихой первого послевоенного времени, покинула столицу и отправилась в отдаленные области материка.
 Оторванные от людей, социнийцы со временем отказались не только от религии, но и от одежды, домов и даже языка и полностью одичали.
 Через тридцать лет после того, как мученик Дионис Харви Четвертый основал государство, носящее его имя, Дионисия была охвачена междоусобной войной. Произошел раскол церкви на Церковь Ожидания и Церковь Целесообразности.
 Прагматики победили. Недовольные вновь сочли за лучшее отправиться в дальние края. Под предводительством епископа Гаса Кроатана они собрали пожитки и переселились на большой полуостров, где со временем и создали новое государство.
 И выжидающие, и прагматики короновали своих церковных вождей, так называемых капутов в соответствующих столицах. При этом каждый был объявлен главой единственно истинной церкви.
 Вийры улыбались и показывали на Дальний, вернее, на государство Дальнее, лидер которого объявил себя единственным истинным наместником Господа на планете Дэйр.
 Джек вспоминал историю Дэйра, приближаясь к кадмусам. Остановившись у ближайшего, он прервал воспоминания, чтобы приветствовать О-рега по прозвищу Слепой Король, который курил самокрутку в длинном костяном мундштуке, стоя у входа:
 — Приветствую тебя, о Хозяин Дома!
 — Удачи тебе, о Нашедший Жемчуг!
 Слепой Король был высок, худ и рыжеволос. Он вовсе не был слепым, да и королей в полуанархическом обществе гривастых никогда и в помине не было. Однако он занимал положение, дававшее право на титул, происхождение которого уходило в глубокую древность.
 Старший Кейдж попросил разрешения поговорить с Р-ли.
 — Вон она, — сказал О-рег, указывая в сторону ручья.
 Джек обернулся и замер — так хороша была выходящая из воды сирена. Тихо напевая, она упругой походкой подошла к отцу и поцеловала его. О-рег обнял ее за тонкую талию, а Р-ли склонила голову на его плечо и так разговаривала с Уолтом Кейджем.
 Глаза ее то и дело обращались к Джеку, и каждый раз при этом он улыбался. К тому времени, когда раскрасневшийся хозяин фермы устал от попыток уговорить сирену принять свою долю или, по крайней мере объяснить причину отказа, Джек решился тоже вступить в разговор с Р-ли.
 Уолт и Слепой Король перешли к обсуждению со вопросов стрижки единорогов, а Джек предложил сирене отойти с ним чуть в сторону. Когда отец уже не мог их услышать, он спросил:
 — Р-ли, тогда, в лесу... Ты ведь знала, что это не медведь, да? Почему же ты... Почему ты схватилась за мою руку, будто испугалась? И... повисла на ней? Ты ведь не боялась, ты знала, что это рвотное дерево, верно?
 — Верно.
 — Тогда почему ты это сделала?
 — А ты не догадываешься, Джек Кейдж? — ответила сирена.




 Глава 5


 Кейдж-старший отсрочил перевозку жемчуга в город еще на один день. Частые визиты в погреб сделали хозяина фермы посмешищем для родни и работников. Уолт вел себя так, словно драгоценный серый студень — часть его собственной плоти. Продать его казалось ему равноценным продаже руки или ноги ради денег.
 Джек, Тони и Магдален, наименее сдержанные из его детей, за последние дни отпустили в адрес отца такое количество шуток, что он, наконец, понял несуразность своего поведения.
 Утром четвертого с появления жемчуга дня двое старших Кейджей, Ланк и Билл Камел все-таки выехали за ворота фермы. Все надели шлемы из медного дерева, покрытого кожей, наборные костяные кирасы и тяжелые боевые рукавицы. Уолт сел на козлы. За ним — Джек и Билл с луками наготове. Ланк восседал на ящике с сокровищем, сжимая в руке копье.
 Вопреки опасениям Уолта, они покрыли двенадцать миль до центра округа без особых происшествий. Из лесу не выскакивали разбойники, на драгоценный груз никто не покушался. Небо было ярким и безоблачным. По нему стаями носились слашларки, заполняя все вокруг своими песнями. Время от времени то одна, то другая птица выпускала грозные когти. Однажды какая-то самка пронеслась так низко, что Джек сумел разглядеть крохотный комочек шерсти, прильнувший к животу матери. Детеныш повернул плоскую мордочку и глядел на людей черными глазами-крапинками.
 Один раз на поляну спокойной поступью вышел хвостатый медведь. Единороги, и без того нервные, едва не понесли. Уолт с помощью сына едва удержал вожжи, пока огромный зверь, не обратив на них внимания, не скрылся в зарослях.
 Они проехали мимо семи ферм. Местность к северу от столицы была довольно безлюдной и вряд ли предполагалось увеличение ее заселенности в ближайшее время: пока что обитатели кадмусов не давали согласия на создание новых поселений, говоря, что это нарушит равновесие в природе.
 Миновав ферму Моури, они подъехали к мосту через ручей Сквалюс-Крик. Смотритель Моста высунулся из окна своей башни и помахал рукой. Ланк и Билл помахали ему в ответ. Джек заметил, что отец нахмурился и, чтобы не нарваться на неприятности, не стал приветствовать Смотрителя.
 От моста и до того места, где ручей впадает в речку Бигфиш-ривер вийры больше не встречались: обычно они держатся подальше от крупных поселений людей, появляясь в них только при особой необходимости.
 С вершины крутого холма стала видна панорама Слашларка. Он раскинулся между высокой горой и рекой. Большинство фасадов были обращены именно к воде. Обычный, ничем не примечательный городишко, состоящий из длинной главной улицы и дюжины пересекающих ее коротеньких улочек. Вдоль центральной, являющейся продолжением шоссе, стояли казенные и торговые здания, таверны и танцевальный зал. Жилые дома без особых претензий расположились на поперечных улицах.
 На южной окраине притулился приземистый форт. За его красными бревенчатыми стенами жила сотня солдат.
 У причалов сгрудилось множество лодок и небольших судов. Речники суетились, грузя меха, кожу, свежие яйца слашларков, шерсть и ящики с зимними плодами тотума. Свободные от работы разбрелись по тавернам, ссорясь с солдатами-отпускниками и заглядываясь на женщин.
 Военная полиция внимательно следила за тем, чтобы дальше взглядов дело не заходило, и никогда не упускала случая (вероятно, со скуки) хватить дубинкой по твердому, как дерево, черепу речника.
 Кейджи медленно двигались по запруженной людьми и повозками главной улице. Уолт неожиданно резко натянул вожжи и заорал в сторону перегородившего дорогу пивного фургона, кучер которого вспотел от ругательств и тщетных попыток разнять четверку единорогов, составлявших его упряжку. Своенравные твари лягались, кусались, бодались из-за какой-то неизвестной взаимной обиды. Внезапно мелькнуло копыто, и оглушенный его ударом кучер повалился на спину.
 Через некоторое — довольно продолжительное — время, когда незадачливого возницу (одного из огромного количества жертв непредсказуемого и вздорного характера единорогов) вытащили на тротуар, а упряжку с трудом усмирили и отвели к одной из обочин, Кейджи тронулись дальше. Тут же, прямо перед мордами единорогов, неожиданно выскочил какой-то мальчишка, и нервные твари попытались пуститься вскачь по забитому повозками шоссе.
 Джек и Билл успели спрыгнуть с повозки и, повиснув на сбруе, остановили зловредных животных. После этого они повели храпящих и дрожащих единорогов к коновязи перед Палатой Королевы — правительственному зданию Слашларка и округа.
 В Палате Королевы агент парфюмерной компании взвесил жемчуг, запер его и выписал чек, не забыв извиниться, что не может выплатить стоимость товара — четыре тысячи фунтов — наличными. Сборщик налогов засвидетельствовал сделку и применил к выписанной сумме «Укус Королевы». Зубы Королевы оказались ужасно острыми, и после «Укуса» осталось только две тысячи фунтов.
 Хотя и это было немалым кушем, Джек был возмущен огромностью потери. А его отец закатывал глаза и божился, что налоги его окончательно изведут, что, видимо, лучше всего — продать ферму и переехать в город, чтобы жить на подачки.
 Только тогда до Джека дошла истинная причина, почему отец пытался договориться с Р-ли не отказываться от своей доли: она — из вийров, поэтому ей и надо платить налог со своей половины в Палату Королевы. В этот момент кто-то окликнул его. Это был Манто Чаксвилли. Смуглолицый рудоискатель сердечно поздоровался со всеми и пригласил выпить в таверне «Красный Рог». Сообщив, что там собирается все «лучшее общество» Слашларка, он добавил:
 — Между прочим, Джек, ваш кузен, Эд Ванг, будет там. Почему-то он сильно хочет с вами повидаться.
 У Джека екнуло сердце. Неужели его зовут на сборище «УГ»? Приглашают ли его — или велят — присоединиться?.. Он посмотрел на отца. Тот отвел глаза.
 — Я буду там, — сказал Джек, — немного попозже. Сначала мне надо повидаться с Бесс Мерримот.
 — Отлично, сынок. Окажешься там — переверни получасовую склянку. Переверни, сын. Как только она закончится, мотай сюда, ладно?
 Уолт Кейдж переглянулся с миндальным Чаксвилли, который, кивнув, дал понять, что это его устраивает.
 Джек задумчиво побрел прочь. Ланк, похоже, знающий о переездах людей все, сообщил ему, что Чаксвилли впервые появился в Слашларке недели две назад, успел перезнакомиться со всеми, с кем стоит, тратил очень много сил и времени на общественные дела и очень мало — на подготовку к экспедиции в горы.
 Насколько Джеку было известно, отец не встречался с Чаксвилли прежде. До того, как Джек ушел охотиться на дракона Уолт довольно долго не ездил в город: стрижка, подготовка к пахоте... Правда, он мог съездить, пока его сын бродил по горным тропам. Как бы это узнать? Жаль, забыл спросить у Ланка... Но как бы то ни было, отец и Чаксвилли определенно знакомы друг с другом.
 Мерримоты жили в большом двухэтажном доме на вершине холма у окраины Слашларка. После жилища Лорда Хоу это был, пожалуй, лучший дом в округе. Когда-нибудь, если Джек женится на Бесс, он станет хозяином этого дома, как и ферм Мерримотов, сыроварни Мерримотов, магазина Мерримота и мерримотовского золота в банке. Его женой будет самая красивая женщина на много миль вокруг. Немного найдется в округе Слашларк молодых людей его возраста, которые ему не позавидовали бы.
 И все же через час Джек выходил из дома Мерримотов недовольным и сердитым.
 Все, вроде, было как обычно. Бесс красивая, веселая и ласковая, сидела у него на коленях и целовала до тех пор, пока не послышались шаги тетушки, которые, как всегда, раздались не вовремя. Потом Бесс принялась — почему-то шепотом — обсуждать подробности предстоящей свадьбы.
 Но Джек не ощущал того волнения, которое полагалось бы испытывать. И злился на себя за то, что не может набраться храбрости сказать о своем намерении отправиться в Дальний. Несколько раз он совсем было собирался раскрыть рот, но как только Джек представлял, как потускнеет счастливый блеск в глазах Бесс, предложи он отсрочить свадьбу на целых четыре года, слова застревали в горле.
 Собственно, они не назначали даже точной даты помолвки. Но в Слашларке считалось само собой разумеющимся жениться как можно быстрее и как можно быстрее и тут же обзаводиться детьми. Совершенно невозможно будет убедить Бесс и ее родню подождать сорок восемь месяцев, пока он будет учиться где-то за три тысячи миль от дома. Да и может ли он, Джек, требовать такой жертвы?
 Только перед самым уходом ему пришло в голову, что он мог бы взять Бесс с собой. Пожалуй, она даже рада будет поехать далеко-далеко, повидать новые земли и людей, другую жизнь... Настроение Джека улучшилось, но ненадолго — до первой мысли о мистере Мерримоте. Он любит дочь и устроит такой гвалт, что Бесс, конечно, останется дома.
 Но ведь это будет означать, что она любит мистера Мерримота сильнее, чем Джека?
 А что, если спросить ее прямо сейчас и все выяснить? Да! Он, конечно, спросит. Но... Не сейчас. Попозже, когда у него будет побольше времени, чтобы все хорошенько обдумать, и когда тетушка не будет им мешать. А может, это просто увертки? Джек так и не сумел задать главный вопрос и злился на себя за нерешительность. Он ушел от Мерримотов очень недовольный собой.
 К «Красному Рогу» Джек шел скорым шагом: ему срочно нужно было выпить.
 Джим Таппан, хозяин таверны, кивнул, когда Джек переступил порог его заведения:
 — Там, в задней комнате, — сказал он.
 Джек постучал в дверь задней комнаты. Открыл ему Эд Ванг.
 Но вместо того, чтобы просто распахнуть дверь и впустить двоюродного брата, Эд только слегка приоткрыл ее и осторожно выглянул наружу. Похоже, он не хотел, чтобы находящиеся в комнате слышали то, что он собирался сказать Джеку. Впрочем, судя по громкому гулу голосов, доносящемуся из-за спины Эда, вряд ли стоило опасаться подслушивания.
 — Слушай, Джек, — сдавленно произнес Эд, — не выдавай меня... насчет Вава, ладно? Нет, они знают, что он мертв. Это я им рассказал... Но... мой рассказ — он не... Он не совсем такой, как можешь рассказать ты... Ты понял меня, Джек? Обещаешь?
 — Я вовсе не такой дурак, чтобы сейчас обещать что-либо, — спокойно ответил Джек, — перед тем, как вообще что-то говорить, я посмотрю, как оно все обернется. А теперь — с дороги, братец.
 Эд метнул на него отчаянный взгляд. Джек сильнее нажал на дверь. Мгновение у Эда был такой вид, словно он собирается захлопнуть ее и силой не впустить Джека. Но что-то, видимо, заставило его передумать. Он отступил, и Джек, наконец, смог войти.
 Около трех десятков человек сидели на грубых скамьях вдоль стен. За большим овальным столом в центре разместилось еще человек двадцать, среди которых был и Уолт Кейдж. Он поднял руку и указал сыну на свободное место рядом с собой.
 Разговоры в комнате почти затихли. Почему-то все наблюдали за Джеком. В глазах, скрытых за поднятыми к губам кружками или дымом самокруток и трубок, ничего не удавалось прочесть. Джеку стало не по себе. Неужели они обсуждали его в качестве кандидата в «УГ»? Это что — экзамен? Или... тайное судилище? Впрочем, здесь отец. Да и остальные...
 Перечень присутствующих практически полностью совпадал с перечнем самых влиятельных лиц округа Слашларк: Мерримот, Кейдж, Эл Чаксвилли, Джон Моури, шериф Глэйн, лесопромышленник Ковский, доктор Джей Чаттерджи, Лекс Ванг — отец Эда, меховщик Нокенвуд...
 Лорд Хоу отсутствовал, но это не удивило Джека: о старике говорили, что он излишне потакает гривастым, живущим на его земле. Ходили неясные, но упорные слухи о его делишках с сиренами в дни молодости.
 Зато молодой Джордж Хоу был здесь. Он приветственно поднял каменную чашу и выпил, расплескав пиво по толстым губам и двойному подбородку.
 Джек улыбнулся в ответ. Джордж — славный парень и неплохой собутыльник, если не считать единственного недостатка: стоит ли в конце почти каждой пьянки вскакивать на стол, круша посуду, и с пеной у рта орать о своей ненависти к отцу? Хорошо ли после этого обрушиваться, потрясая кулаками, на приятелей, приписывая им разнообразные грехи?
 Впрочем, знакомые Джорджа обычно готовы к таким выходкам: надо просто припечатать его к полу и обливать холодной водой, пока не очухается, вот и все. Правда, пару раз приходилось прибегать к ударам по голове и пинкам в живот — вон на лбу два шрама от пивных кружек. Но чего не бывает между друзьями? Все равно Джордж наутро ничего не помнит, а дружба от этого только крепче...
 Усевшись рядом с отцом, Джек обнаружил единственного, кто стоял в этой комнате — Манто Чаксвилли. Тот находился между двух сидящих военных из форта — капитана Гомеса и сержанта Амина.
 — Джек Кейдж, эта встреча — неофициальная, — произнес щеголь-рудоискатель, — не будет ни свечей, ни надевания масок, ни произнесения торжественных клятв, — красивые губы иронически изогнулись. — Так что можете вести себя совершенно свободно: вы не неофит, обязанный выказывать почтение и трепет перед старшими.
 Несколько мужчин одарили Джека суровыми взглядами. Чаксвилли продолжал:
 — Эд Ванг рассказал нам, что на него напал гривастый по имени Вав, и что он, защищаясь, принужден был убить этого гривастого. Эд Ванг рассказал также, что вскоре вы случайно оказались на месте происшествия. Не угодно ли вам будет описать своими словами, что там произошло?
 Джек неторопливо и четко рассказал. Закончив, он взглянул на Эда. У того было точь-в-точь такое выражение лица, как тогда, когда Джек застал его у свежего трупа.
 — Так вы говорите, — спросил Чаксвилли, — что у сатира было три раны на спине? Эд Ванг, вы не упомянули об этом.
 Эд вскочил:
 — Я нанес ему удар, когда он повернулся, чтобы убежать. Он понял, что я сильнее его, и что я убью его за вероломное нападение. Как все гривастые, он оказался трусом...
 — Гм. Джек Кейдж, какого роста был Вав?
 — Шесть футов два дюйма. И весом больше центнера.
 Чаксвилли оглядел низкорослого Эда:
 — Я ненавижу вийров, но не могу отрицать очевидного. Я никогда не встречал трусливого сатира и никогда не слышал ни об одном достоверном случае неспровоцированного нападения вийра на человека...
 Эд, с искаженным лицом, снова вскочил:
 — Сэр, похоже, вы назвали меня лжецом? За такое вызывают на дуэль, сэр!
 Чаксвилли остался холоден и спокоен:
 — Сядьте, сэр. Когда мне нужно будет, чтобы вы встали, я вас об этом попрошу.
 А пока что позвольте мне, джентльмены, напомнить вам о следующем. УГ — не общество для неумных игр. Мы собрались, чтобы пролить кровь. И мы выбрали вас, цвет здешнего округа, чтобы вы, джентльмены, стали ядром местной организации Общества УГ.
 Заметьте, джентльмены, я сказал, что вас выбрали. Выбрали, а не пригласили, джентльмены. Я мог бы сказать и иначе, что вас призвали. Думаю, нет необходимости объяснять, какова будет судьба тех, кто захочет уклониться от призыва. К тому же, джентльмены, для всех примкнувших к нам исключен всякий риск. Несмотря на кажущуюся неофициальность, мы являемся организацией военной. Я — ваш командир, джентльмены. Вы обязаны безоговорочно повиноваться моим приказам. В противном случае понесете положенное наказание.
 А теперь... — оратор замолк, нахмурился и вдруг рявкнул на продолжавшего стоять Эда:
 — Сядьте, сэр!
 Эд так напрягся, что голова его мелко тряслась.
 — А если я не... — прошипел он.
 Чаксвилли кивнул сержанту Амину. В следующее мгновение Эд упал навзничь с разбитым ртом. Сержант, огромный мужчина в военной форме, спокойно опустил увесистую шипастую дубину.
 Эд смог подняться только через пару минут. Он сплюнул три раскрошенных зуба. Изо рта его текла кровь, из глаз лились слезы. Оратор невозмутимо продолжил:
 — А теперь садитесь, уважаемый господин Ванг. И прошу всех запомнить на будущее: никаких убийств без приказа! Пусть вас не раздражает отсутствие немедленных действий. Наступит день, когда мы будем шагать по колено в крови гривастых. А если среди присутствующих джентльменов есть кто-то, кто не согласен с нашей программой, он может немедленно обратиться к властям. Для этого не понадобится даже выходить. Шериф Глэйн и капитан Гомес к вашим услугам.
 По комнате пробежал неуверенный смешок. Мистер Мерримот поднялся и протянул руку с пивной кружкой в сторону мистера Чаксвилли:
 — Мистер Чаксвилли, клянусь, мне по душе такие люди как вы! Я имею в виду — практичные, решительные, твердо стоящие на ногах... А главное, знающие, когда и где нанести удар. За ваше здоровье! И за УГ!
 Чаксвилли поднял свою кружку:
 — За вас, сэр! — и выпил до дна.
 Остальные тоже встали и выпили. Однако никто особо не напрягал голосовые связки для произнесения здравиц. В помещении было тихо.
 — А теперь, Эд, не угодно ли вам присоединиться к нашему тосту? — произнес Чаксвилли. — Между нами не должно быть обид. Будем считать, что мы в расчете. Между прочим, когда я создавал организацию в Старом Городе, пришлось убрать одного не в меру ретивого джентльмена, который настаивал на каких-то особых личных счетах с сатирами и на своем праве на кровную месть. Джентльмен видел только то, что у него под носом. А мы должны думать о будущем.
 Эд спрятал окровавленный платок, поднял кружку, и немедленно выпил за своего вождя. Сквозь непроглоченное пиво он произнес:
 — За вечные муки всем гривастым, сэр!
 — Ну вот и прекрасно, Ванг, — сказал Чаксвилли. — Когда-нибудь вы еще поблагодарите меня за этот урок дисциплины и здравого смысла. А теперь, может быть, вы расскажете джентльменам то, что поведали мне перед этой встречей?
 Голос Эда, дрожавший в начале рассказа, постепенно наполнялся уверенностью:
 — Так вот, джентльмены. Сын мистера Моури, Джош, знает, какие чувства я испытываю — испытывал — к Полли О'Брайен. Джош вчера пришел ко мне и рассказал, что в ту ночь, когда она сбежала, он возвращался домой с фермы Коспито, от Салли Коспито. Было уже поздно, часа четыре ночи. Впрочем, луна стояла еще высоко. Джош спешил: в округе опять видели оборотней. Перед поворотом к ферме отца он услышал громыхание повозки на мосту через Сквалюс-Крик. Джош заинтересовался, кто это разъезжает в такой час. И хорошо сделал, потому что повозкой правил человек в маске, а рядом с ним сидела женщина в капюшоне. А сзади... Сзади, джентльмены, сидели два сатира. Он, разумеется, не мог узнать людей, но одним из сатиров был Вав. В этом Джош уверен.
 Джош сказал также, что, хотя лица девушки было почти не видно, он готов присягнуть, что это была Полли О'Брайен. Думаю, понятно, джентльмены, что она попросила убежища в кадмусе на ферме Кейджа. И я полагаю, что...
 — Я полагаю, что вам следует сесть, Эд, — оборвал его Чаксвилли. — Мистер Кейдж! Судя по тому как вы отложили в сторону свою трубку, вам, должно быть, хочется что-то сказать.
 Уолт поднялся и хрипло произнес:
 — Мне ничего не известно о пребывании этой девушки на моей ферме. Позвольте мне...
 — Никто вас не подозревает, сэр, — сказал Чаксвилли. — Она могла оказаться в любом из кадмусов. По сути дела, хорошо зная вийров, я несколько удивлен, что ее не спрятали на ферме Вангов. Хотя ваша ферма, мистер Кейдж, является наиболее логически оправданным местом — она ближе всего к горам.
 Эд снова поднялся.
 — Если это правда, то Полли какой-нибудь темной ночкой увезут в Тракию! Не считаете ли вы, сэр, что прежде, чем это произойдет, стоит сделать набег на кадмусы, вытащить оттуда Полли и сжечь, как ведьму? Это показало бы гривастым, что у них ничего не выйдет из их гнусных затей, убедило бы и обнадежило настоящих людей в том, что есть все-таки кто-то, готовый сражаться за человеческую справедливость и правосудие!
 Мы могли бы атаковать кадмусы с гранатами, залить их нефтью и поджечь. Главное — застать гривастых врасплох, спящими, вырезать сатиров, сжечь проклятые кадмусы, добраться до их сокровищ, урожая, плодов, вина и скота...
 — Сядьте! — прогремел Чаксвилли, но его перебил отец Джека, тяжело налегая на стол, по которому он яростно стучал кулаком:
 — Мистер Чаксвилли! Я протестую, сэр! Если послушаться этого идиота, то это будет не только истребление моих вийров, это разорит меня! Моя ферма будет уничтожена, а я, Уолт Кейдж, и моя семья станем нищими! Кто в темноте отличит имущество вийров от моего?! Кто захочет отличать? И это не все!..
 — Прошу вас, сядьте, мистер Кейдж.
 Уолт, поколебавшись, сел. Лицо его побагровело, он тяжело дышал и нервно крутил полуседую бороду.
 — Одним из результатов УГ-Дня может стать разорение ваших ферм, в этом вы правы, мистер Кейдж; и, пожалуй, самым незначительным. — По комнате прокатился ропот. — Прошу соблюдать тишину, джентльмены. Дайте мне объяснить.
 Чаксвилли, не торопясь, развернул и повесил на стену большую карту Авалона. Пользуясь вместо указки кинжалом, он принялся объяснять:
 — Каждый из этих крестиков, джентльмены, обозначает группу кадмусов. Кружками обозначены центры расселения людей. Как видите, в окрестностях больших поселков и городов кадмусов немного. Сейчас там соотношение людей и гривастых — двенадцать к десяти в пользу людей.
 А вот в сельских местностях гривастых, увы, больше, чем нас. Значит, в УГ-День, если все останется так, как сейчас, у вийров будет превосходство.
 Но мы намерены изменить такое положение дел. В назначенный день одновременно с ночным нападением нашего Общества на каждый кадмус из городов хлынут толпы горожан, разгоряченных речами, бесплатным пойлом и возможностью грабежа. Мы позаботимся о том, чтобы они были хорошо вооружены и доведены до бешенства.
 Мы принудим правительство поддержать своих граждан. Уже сегодня многие высокопоставленные чиновники входят в Организацию. Да и королева, я уверен, ждет только повода, чтобы разорвать позорное соглашение с вийрами и ввести в дело армию.
 Наша организация является международной. Мы даже пошли на союз с еретиками, чтобы сплотить всех людей этой планеты. Разобравшись с гривастыми, мы уладим проблему отступников.
 Вы жаждете немедленных действий, мистер Ванг? Вы получите такую возможность, обещаю вам, сэр. В ближайшее время будет осуществлен рейд, но не против кадмусов. Это будет операция против армейского обоза, направляющегося в здешний форт по дороге мимо Черной скалы. Он везет новое оружие из твердого стекла, много гранат и даже пушку, которая нам очень пригодится в бою.
 Кроме того, там ожидается фургон с огнеметами. Они позволят нам выжигать вийров прямо в их жилищах...
 Джек задумался. Если бы правительство королевы тайно не готовилось к войне, зачем бы оно посылало сюда оружие, как будто специально предназначенное для штурма кадмусов?..
 Между тем Чаксвилли продолжал:
 — ...Встречаемся завтра в десять вечера в магазине мистера Мерримота. Там окончательно уточним детали предстоящего рейда. Предупреждаю вас, джентльмены, вам придется сделать кое-что, чему вы вряд ли обрадуетесь, а именно: переодеться сатирами, чтобы у королевы была возможность обвинить в нападении гривастых, а у армии — повод вмешаться.
 Чаксвилли сухо засмеялся; многие из присутствующих захихикали, сочтя за лучшее поступать так же, как он.
 — Теперь последнее. Вы, мистер Кейдж, опасаетесь, что во время штурма будет разграблено или уничтожено фермерское имущество. Отчасти вы правы в своих опасениях, если учесть присутствие толп городских мародеров. Вы, джентльмены, живете вдалеке от больших городов и, вероятно, просто не можете себе представить, насколько доведены до отчаяния городские низы. Загнанные в свои ветхие и грязные трущобы, где кишат их многочисленные голодные и шумные ублюдки, они ненавидят состоятельных людей не меньше, чем гривастых, а может быть, и сильнее: вийров они практически не знают и винят в своих несчастьях именно наиболее авторитетные слои людского населения.
 Вполне вероятно, что в назначенный день чернь не остановится на истреблении вийров и разграблении их имущества, а попытается повернуть оружие против тех, кто имеет больше, чем городские подонки... Минуту, джентльмены, минуту! — Чаксвилли поднял руку, останавливая протестующие и возмущенные возгласы, — наша Организация создана, чтобы решить разом все стоящие перед людьми проблемы. Разумеется, ее целью является подготовка победы над вийрами, но только одной из целей... Сохранение закона и порядка, борьба с преступной чернью и еретиками — задачи не менее важные. Поэтому в действиях против кадмусов будет участвовать только половина частей регулярной армии; другая же половина останется в резерве, чтобы выступить в качестве сил по умиротворению и установлению твердой дисциплины после окончательного разрешения туземного вопроса. Советую вам, джентльмены, не удивляться ничему, что может произойти в Великий День. Будет много убитых, вероятно, и среди присутствующих. Возможно, пострадают ваши дома, посевы и скот... Что ж! Укрепляйте фермы, запирайте или перегоняйте подальше скотину и готовьтесь к битве... Не стоит впадать в уныние! Ведь нам предстоит раз и навсегда избавить эту планету от наглых и опасных зверей, лишенных бессмертной души. А чего стоит победа, если она не оплачена потерями и не обагрена кровью? Какие будут вопросы ко мне, джентльмены?
 Снова поднялся отец Джека. Упершись тяжелыми кулаками в стол, он набычился и сдавленно заговорил. По его щекам и бороде обильно стекал пот:
 — Такого мы не ожидали, мистер Чаксвилли, совсем не ожидали. Если я правильно понял, предстоит перебить всех гривастых до единого? Мне кажется, это не совсем то, что нужно. Думаю даже, что это совсем не то. Я полагал, что надо перебить сколько-то вийров, чтобы показать уцелевшим, кто здесь хозяева, а потом... Потом погнать этих уцелевших на поля и фермы. Работать! Гривастые должны работать; и без всякой там ерунды с долей продуктов труда!..
 — Категорически нет, сэр! — Чаксвилли воткнул свой кинжал в доску стола, как бы подкрепляя жестом свою аргументацию. — Категорически! Никаких колебаний! Гривастые должны быть перебиты все, все до единого! Мы не можем оставлять корни обеих проблем. Куда, скажите, мы денем толпы городской голытьбы? Как мы сможем заселить ими сельскую местность и выгнать на работу в поля, если гривастые останутся в кадмусах?! Нет! Как только с гривастыми будет покончено, мы начнем планомерное переселение неимущих горожан на пустующие земли. Тогда города избавятся от своего отребья, а страна получит тысячи новых фермеров. Только так, джентльмены!
 Уолт даже задохнулся от возмущения.
 — Но... Но... Они же понятия не имеют, как надо вести хозяйство! Они загубят почву, сады, скот! Они невежественны, ленивы, грязны и неумелы. Мы не получим от них и сотой доли помощи, которую способны оказать гривастые! А кто нам гарантирует наш процент с урожая в конце года — городские подонки? Да разве можно положиться на их слово?! Нет, они просто потащат нас всех вниз, все ниже и ниже, к своему уровню, на самое дно, это говорю вам я, Уолт Кейдж!.. Мы станем нищими, такими же нищими, как эти скоты в городах!
 — Вы ошибаетесь, сэр, — спокойно произнес Чаксвилли, — все будет иначе. Кто вам сказал, что придется делиться с этой грязной братией вашей землей или чем-либо еще? Ваше имущество останется при вас, джентльмены. Переселенцы станут просто вашими батраками. В сущности, это будут просто безгривые вийры; только гораздо менее независимые. Разумеется, сначала у вас будут трудности с тем, чтобы приучить их к дисциплине, привить им любовь к земле и к труду на ней, хотя бы вполовину такую, как у их предшественников. Они будут ошибаться и путать. Возможно, от этого будут страдать ваши урожаи, но только в первое время! Довольно быстро все вернется к нормальному уровню производства.
 — Но позвольте, сэр, а что будет в первое время с теми людьми, которые останутся в городах? — спросил мистер Нокенвуд. — Нам и сейчас достаточно сложно прокормить их. Пока все уладится, им придется поголодать, не так ли?
 — Не более, чем сейчас, сэр. Вы спросите, почему? Да ведь кормить-то вам придется только половину нынешнего населения! Пошевелите мозгами, джентльмены! До сих пор вы несколько чересчур радужно оценивали свое будущее — вийров уберут, и вы полные хозяева всего здесь, так? Нет, джентльмены, не совсем так. Не приходило ли вам в голову, что гривастые чувствуют и понимают наши приготовления? Что они будут драться не хуже людей, зная что битва идет за само существование их рода? Что, возможно, они уже создали свое Общество и назначили дату своего Дня? Что этот День может грянуть раньше, чем наш, и тогда гривастые сначала вырежут сельское население — вас и ваши семьи, джентльмены! — а потом двинутся на города?..
 Джек поглядел на Чаксвилли даже с некоторым уважительным изумлением. Интересно, чего больше в этом человеке: дерзкого цинизма или острого реалистического ума? Во всяком случае, у остальных присутствующих нет либо того, либо другого, либо и того и другого вместе... Чаксвилли между тем продолжал:
 — Должен предупредить вас, джентльмены. Пусть слабонервные укрепятся духом, ибо наши специалисты считают, что в грядущей битве мы потеряем едва ли не половину своих сил.
 — Половину?!.
 — Да, джентльмены, цена ужасная. Но, хотя мне крайне неприятно говорить об этом, здесь есть своя положительная сторона. Уцелевшим останется больше места; сменится несколько поколений, прежде чем на Авалоне опять возникнет угроза перенаселения, а значит — и мятежа. А сегодня эта угроза, как вы, несомненно, понимаете, доставляет немало хлопот королеве. Впереди у нас кровавое, лихое время. Готовьтесь, джентльмены.




 Глава 6


 Тони принес Джеку обед. Он нашел брата посреди поля налегающим на рукоятки плуга и изо всех сил клянущим упряжку единорогов:
 — Всякий раз, завидев малейшую тень, эти твари пытаются пуститься вскачь! Я здесь с самого рассвета и почти ничего не сделал, если не считать возни с этими проклятыми животными!..
 — Привет, Джек! Почему бы тебе не перекусить? Может, тогда почувствуешь себя лучше?
 — Разве во мне дело? Я-то чувствую себя прекрасно... Вернее, чувствовал бы, если б не эти чертовы недоумки. Господи, чего бы я только не дал за легендарную лошадь! Говорят, это был лучший друг человека: лежи себе целый день в тенечке, а она сама за тебя все вспашет...
 — Джек, а почему бы нам не нанять людей на пахоту? Я слышал, первые здешние поселенцы так и делали.
 — Братишка, когда пашешь целину, надо пахать ее глубоко, иначе урожая не видать: зерно очень разборчиво. А чего ради наемный пахарь станет корячиться и глубоко пахать? Это ведь не его земля и не его зерно, верно?
 — Верно. А отец говорит, что и зерно у нас не такое, как там, на Земле. Вроде бы его вывели гривастые из какого-то сорняка, но при выведении порода стала такой нежной...
 Джек выпряг животных и повел их к ручью поить.
 — А знаешь, что наши единороги — это карликовая порода? Когда-то, говорят, существовал гигантский предок нынешних капризных тварей, умный и послушный, как лошадь.
 — И куда же он девался?
 — Исчез в тот же день, когда Дэйр лишился железа. Бах! Ни железа, ни пахотных единорогов. Почти все живое на планете пропало, во всяком случае, почти все полезные виды.
 — И ты в это веришь?
 — Шахтеры и рудоискатели находят множество костей животных, которых теперь нет. И остатки больших городов, — как возле Черной скалы, знаешь? — явно погибших от какой-то катастрофы. Должно быть, истории о Страшном Дне — правда...
 — Здорово! Отец Джо говорил, это было тысячу лет назад, да я как-то не очень верил. Джек, а как ты думаешь: гривастые и вправду тогда умели летать?
 — Не знаю. Но жалко, что когда железо взлетело на воздух, оно не пощадило хороших пахотных животных...
 — А когда Святой Дионис обращал дракона, он запряг его в плуг, чтобы вспахать широкую полосу земли... Джек! А почему бы тебе не запрячь дракона?
 — Ну еще бы! — Джек ел, поэтому говорил невнятно, — ты имеешь в виду историю первого Соглашения с вийрами?
 — Ну да! Когда наши пришли сюда из Дальнего, а гривастые разрешили им занять столько земли, сколько может обойти человек с плугом от зари до зари, Святой Дионис перехитрил их: запряг христианского дракона и обошел с плугом по границе... Здорово, да? Представляю, какие выражения были на лицах у гривастых в тот вечер!..
 — Тони, вряд ли стоит верить всему, что слышишь. Но хотел бы я иметь того дракона... Могу спорить — он-то пахал на нужную глубину!
 — Джек, а ты когда-нибудь видел дракона?
 — Нет.
 — Но если нужно верить только в то, что сам видел, а ни одного дракона тебе никогда на глаза не попадалось, откуда же ты знаешь, что такие звери на самом деле существуют?
 — Если драконов не существует, то кто тогда ворует наших единорогов? — Джек посмотрел куда-то поверх головы Тони. — И потом, мне сирена говорила, что она общалась с тем самым, на которого я охотился. Да вот она сама идет. Можешь спросить, если не веришь.
 Тони скорчил рожицу:
 — Мне, пожалуй, пора.
 Джек рассеянно кивнул; его внимание было приковано к приближающейся сирене, к ее легкой упругой походке. Тони ехидно прищурился и побежал к деревьям у края поля.
 — Привет, Джек! — поздоровалась Р-ли по-английски. В руках у нее была ваза в форме слезы.
 — Привет, Р-ли, — ответил он детской речью.
 Сирена заговорщицки улыбнулась, как будто применение Джеком этого языка было чем-то особенным, каким-то тайным знаком:
 — Иду за медом. Хочешь со мной?
 Джек огляделся. Вокруг никого.
 — Пошли. Пахота подождет. Если я сейчас не уйду, то не удержусь и поубиваю этих тварей.
 Р-ли стала напевать одну из последних модных песенок — «Запряги дракона в плуг».
 — О, это было бы неплохо! Если б я мог...
 Он разделся до пояса и стал плескать на себя воду из ручья. Сирена поставила амфору острым концом в ил, вошла в ручей и улеглась в воде.
 — Если б ты не стеснялся своего тела, ты мог бы сделать то же самое, — подразнила она Джека.
 — Пока я с тобой, мне это тоже кажется нелепым. — Все-таки Джек украдкой еще раз огляделся.
 — Странно слышать от тебя такое...
 — Да я имею в виду... Ну, вообще-то одежда людям необходима, а вот для вийров... Словом, нет ничего дурного в том, что вы ходите голыми.
 — Ну да, мы же животные... У нас нет души или чего-то вроде... Джек, ты помнишь, когда мы были детьми, ты часто убегал к нам на пруд и плавал с нами? Тогда на тебе штанов не было.
 — Я был ребенком!
 — Верно, но не таким уж невинным, как воображаешь теперь. Мы тогда часто смеялись над тобой — не потому, что ты голый, а потому, что ты казался себе ужасно испорченным и одновременно был в тайном восторге от сознания, что совершаешь грех. Эта тайна была прямо-таки написана у тебя на лице! Представляешь, если бы тебя тогда застукали родители? Славную порку ты бы получил, а?
 — Да уж. Но когда мальчишке говорят, что чего-то делать нельзя, он сперва пытается попробовать — почему нельзя. Кроме того, это было так... забавно. И весело.
 — Значит, тогда ты так не стыдился своего тела? А теперь стыдишься. Тебя убедили в этом, да? Я еще понимаю, когда ваши женщины наряжаются — у большинства из них куча недостатков, которые надо скрывать...
 — Не будь злючкой.
 — Ничуть. Я говорю правду.
 Джек поднялся, надел шляпу и собрал одежду:
 — Прежде, чем мы пойдем за медом, Р-ли, скажи мне вот что. Почему ты отказалась от своей доли жемчуга?
 Сирена поднялась и двинулась к нему, плавно ступая в воде. Капли на ее гладкой коже блестели, как маленькие хрустальные вселенные, скатываясь на песок. Р-ли левой рукой подняла тяжелые мокрые волосы и они блестели на солнце червонным золотом. Ее фиалковые глаза, не отрываясь, глядели в карие глаза Джека. Правая рука вопросительно замерла на полпути к нему. Джек сглотнул и протянул руку ей навстречу.
 Она не отпрянула. Подчиняясь нежной, но твердой настойчивости мужской руки, Р-ли оказалась в объятиях Джека.




 Глава 7


 Неделей позже было совершено нападение на армейский обоз. Боевики Организации с вечера вырядились сатирами. Вряд ли их маскировка одурачила бы кого-нибудь днем, да и в темноте достаточно было лишь слегка приглядеться, чтобы понять что к чему. Впрочем, это никого не беспокоило: армии королевы нужен был повод — она его получит!
 Охрана обоза расположилась в таверне «Сплошное стекло». Солдаты пили пиво и резались в кости. Фургоны с оружием цепочкой выстроились на заднем дворе таверны под присмотром ездовых и сержанта, возившихся с упряжками. Сержант даже не обернулся, когда первые участники налета появились из-за сарая.
 Справиться с часовыми оказалось делом несложным. Лжесатиры просто окружили изумленных солдат, практически не встретив сопротивления, и заставили их молчать. Таким ли уж неожиданным было нападение? — размышлял Джек, затыкая кляпом рот одному из солдат. Непохоже, чтобы так.
 Веселый шум в таверне помешал остальным воинам расслышать скрип осей повозок и храп упряжных единорогов, когда обоз выбирался на дорогу. Выехав, похитители отбросили всякую осторожность и стали шумно погонять запряжки. Только тогда двери таверны распахнулись настежь и из них, спотыкаясь, с криком и руганью, высыпала толпа обозников, все еще с пивными кружками, деньгами и костями в руках.
 Джек решил, что военные — никудышные актеры: слишком слабыми и неубедительными были проклятья, и слишком громко звучали среди них взрывы хохота.
 На протяжении всего долгого пути обратно он испытывал что угодно, только не отвагу боевого задора. Больше всего было разочарования. И это все? Да ведь ему даже не пришлось вынуть свою шпагу! Еще недавно Джеку так хотелось опробовать ее на ком-нибудь или на чем-нибудь. А теперь на его плечи давил какой-то тяжелый груз, который никак не удавалось сбросить...
 Даже во время своих редких свиданий с Р-ли он не мог полностью освободиться от этого гнета. Слишком многое напоминало о словах, сказанных после их первого поцелуя...
 Тогда он прижал ее к себе и, прерывая дыхание, повторял, что любит ее, любит, и ему совсем наплевать, что будет, когда об этом узнают, наплевать и все...
 — Сейчас ты меня любишь, да. Но мы никогда не будем вместе, Джек, милый.
 — Почему, Р-ли?
 — Потому что это невозможно. Церковь, государство, родня запретят тебе.
 — Я им не позволю. Я... Я люблю тебя, Р-ли!
 — Конечно, милый. У нас есть один выход. Только один.
 — Какой?
 — Пойдем со мной.
 — Куда?
 — В горы. В Тракию.
 — Я не могу этого сделать.
 — Почему?
 — Оставить своих родных? Разбить сердца родителей? Обмануть девушку, которая мне обещана? Быть отлученным от церкви?.. Я не могу, Р-ли... Не могу!
 — Вот видишь... Если бы ты по-настоящему любил меня, ты бы смог.
 — Пойми, Р-ли, для тебя все слишком просто. Но... Ты же не человек...
 — Если б ты пошел со мной в долину по ту сторону гор, ты приобрел бы не только меня, но гораздо больше. Ты стал бы таким, каким тебе никогда не стать здесь в Дионисии...
 — Кем же?
 — Цельным человеком. Настоящим человеком, Джек!
 — Не понимаю.
 — Ты приобрел бы равновесие, единство тела и души. Твое подсознание работало бы рука об руку с сознанием. Ты перестал бы быть похожим на сумасбродного ребенка или расстроенную лиру...
 — И все же я никак не пойму, о чем ты...
 — Пойдем со мной в долину, где я была три года перед Посвящением. Там ты будешь среди настоящих людей. Пойми, Джек, ты сейчас... не обижайся, ты сейчас какой-то... шероховатый, состоящий из кучи привычек, черт и предрассудков, не сливающихся в единое целое. Иначе говоря, набор чего угодно.
 — Просто какое-то пугало! Ну, спасибо...
 — Сердись, если хочешь. Я не хочу тебя обидеть или оскорбить, поверь. Ты еще не осознал себя, своих скрытых способностей. Они спрятаны от тебя — тобой и другими. Ты сам с собой играешь в прятки, Джек. Отказываешься увидеть себя таким, какой ты на самом деле.
 — Если уж ты такая цельная, почему же ты меня любишь? Такого разрозненного?
 — Джек, у тебя столько же возможностей стать сильным и совершенным, как у любого человека или... гривастого. Там, в Тракии, ты сможешь стать таким, каким должен быть. Сегодня любой, кто преодолел барьер страха и ненависти, может легко научиться тому, на что у нас ушли мучительные столетия.
 — Бросив все, что имеет?
 — Брось все, что стоит бросать. Лучшее сохрани. Но решить, что для тебя лучшее ты не сможешь... Не сможешь, если не пойдешь со мной.
 — Я подумаю.
 — Джек, милый, решать надо сейчас.
 — Это такое искушение. У меня просто голова кружится...
 — Идем. Стреножь единорогов и оставь плуг в борозде. Не надо прощаний. Просто уйдем.
 — Я... Нет, я не могу! Пойми — это так...
 — Не надо извиняться, Джек. Жаль...
 После этого разговора он никак не мог отделаться от мысли, что проморгал дорогу к счастью, прямую и ясную. Сперва Джек пытался убедить себя, будто он преодолел сатанинское искушение, но в конце концов осознал, что ему просто не хватило смелости отказаться от всего ради... Ради Р-ли и счастья.
 Но ведь ни один священник никогда не освятил бы их брак! Хотя...
 Если они любят друг друга, так ли уж необходимо, чтобы человек в рясе говорил над ними какие-то слова? Видно, эта необходимость глубоко засела в нем, раз он не ушел тогда с любимой... А ведь она сказала — если любишь, идем...
 Он не пошел.
 Выходит, он не любит ее?
 Нет, любит!
 Джек трахнул кулаком по борту фургона. Он любит Р-ли! Любит!
 — Что, черт тебя побери, ты там устраиваешь? — спросил молодой Хоу. — Решил разнести фургон на кусочки?
 — Отвяжись!
 — Что-то ты бесишься из-за ерунды, — засмеялся Хоу, — вот, глотни-ка.
 — Спасибо. Нет настроения.
 — Ну, воля твоя. Твое здоровье! Уффф! Кстати, ты заметил, что Джоша Моури с нами не было?
 — Не заметил.
 — А мистер Чаксвилли заметил. И закатил скандал, потому что никто не мог сказать ему, где Джош. Не могли или не хотели. Но я-то знаю!..
 Джек хмыкнул:
 — Джо, мне это совсем неинтересно, поверь. Меня это не касается.
 — Неинтересно? Дружище, да ты спятил! Это касается именно тебя! Эд Ванг послал Джоша наблюдать за кадмусами на вашей ферме.
 — Зачем?
 — Эд решил, что Полли еще там.
 Хоу засмеялся, отхлебнул из фляги и принялся нахлестывать упряжку. Когда фургон набрал скорость, Джордж заорал, перекрывая грохот колес:
 — Эд упрямый, как молодой единорог! Увидишь — он снова схлестнется с мистером Чаксвилли!
 — Чаксвилли прикончит его.
 — Возможно. Если Эд раньше не всадит ему нож под ребра. Сейчас он притих, но вряд ли забыл о своих выбитых зубах.
 — С кем мы деремся? С гривастыми или друг с другом?
 — Разногласия надо устранять до того, как они начинают мешать делу.
 — Ты-то на чьей стороне, Джо?
 — А мне все равно! Я просто жду, когда начнется большая драка.
 Хоу сделал еще один внушительный глоток из фляжки и пристально уставился на Джека. Джеку уже приходилось видеть такое выражение на лице Джо. Обычно оно предшествовало драке. Но Хоу продолжал говорить:
 — Хочешь послушать умную вещь, Джек? В День УГ очень много собственности поменяет хозяев. И гривастые, и городские мародеры, и фермеры будут... э... не прочь свести кое-какие счеты. Когда этот день настанет, — он вновь отхлебнул из фляги, — вероятно, я стану бароном Хоу. Ох, и памятник тогда отгрохаю своему бедному старому папаше, не пережившему кровавой суматохи великого Дня!..
 — Не удивительно, — медленно произнес Джек, — что твой отец убежден, будто твоя матушка ощенилась жирным, глупым, подлым и никчемным псом...
 — Придержи язык, Кейдж. Став бароном Хоу, я не забуду своих обид той поры, когда меня звали просто Джо. — Он отшвырнул пустую флягу. Вожжи давно ослабли в его руках, и, не подгоняемые никем, единороги едва плелись. — Ты считаешь себя чертовски умным, Джек Кейдж, а меня недоумком, но я докажу тебе обратное, клянусь, докажу! Я врал, когда говорил, будто мне все равно, кто верховодит в Организации. Ха! Я всегда вру. Это помогает запутать людей. Так вот, мне известно кое-что, чего ты не знаешь. И об этом бешеном Ванге, и о большеглазом лакомом кусочке О'Брайен... И о нахальном выскочке — мистере Манто Чаксвилли — тоже...
 — Что такого ты можешь про них знать?
 Хоу погрозил Джеку пальцем и помотал головой:
 — Э-э, нет! Не так быстро! Сначала попроси как следует.
 Он запустил руку в карман и извлек вторую фляжку; Джек ухватил его за ворот и притянул к себе:
 — Говори, пока не пожалел о своем молчании!
 Хоу перехватил флягу за горлышко. Не дожидаясь удара, Джек рубанул ребром ладони по заплывшему жиром бычьему затылку. Хоу без звука свалился назад, вглубь фургона. Джек поднял вожжи и спросил через плечо:
 — Как он там? Не умер?
 — Пока дышит.
 В фургоне засмеялись. Джек почувствовал себя лучше. Обрушив руку на затылок болтливого пьяницы, он дал выход накопившейся ярости. Интересно, на что все-таки намекал этот болтун?..
 На протяжении следующих шести миль — от Черной Скалы до Слашларка — животных не жалели. Джек удивлялся, как им удается выдерживать такой аллюр. Того и гляди, сдохнут от изнеможения, не добравшись до города. Стоит ли так загонять упряжку, ведь предстоит еще объезд? Да от Слашларка до фермы Кейджа добрых семь миль!
 Чаксвилли велел остановиться в полумиле от города. Тут Джек и другие участники налета обнаружили, что посвящены далеко не во все планы хитроумного полководца: из лесу вышли люди с факелами, выпрягли усталых, покрытых пеной животных и впрягли свежих. Чаксвилли разрешил переодеться в человеческую одежду.
 Когда все уже заканчивали приводить себя в порядок, из фургона выполз Хоу. Он потер шею и непонимающе уставился на факелы:
 — Что случилось?
 — Что случилось? Ты упал и вышиб себе мозги, — ответил кто-то.
 — А разве я не разговаривал с тобой, Джек, перед тем, как это произошло?
 — Разговаривал.
 — И что я говорил?
 — Свой обычный бред.
 — Ха! — Хоу перестал опасливо коситься на Эда Ванга, стоящего неподалеку. Похоже, к нему вернулось отличное настроение. — Видишь, Эд! Все путем!
 — Заткнись! — рявкнул Ванг и скрылся в темноте.
 Джек задумчиво смотрел ему вслед. Нехороший какой-то вид у его двоюродного братца... Что-то он опять затевает?
 Обоз снова тронулся в путь, огибая Слашларк с запада. Невысокая гряда, заслонявшая город, сменилась плоской равниной. Они выбрались на главное шоссе, ведущее вдоль Бигфиш к месту, где в нее впадает ручей Сквалюс-Крик и дальше, через мост. Не доезжая до моста, остановились.
 — Большинство из вас может разойтись по домам, джентльмены. Останутся ездовые и несколько человек, чтобы помочь в разгрузке, они заночуют на ферме мистера Кейджа.
 Люди стали не спеша расходиться. Обоз двинулся дальше. Передним фургоном правил Чаксвилли, следующим — Хоу, за ним — Ванг. Остальных ездовых Джек не знал.
 Под колесами прогрохотал мост. Люди в тревоге выглядывали из фургонов, ожидая увидеть в окне башни голову разбуженного Смотрителя Моста, но ничто не выдавало присутствия кого-либо из ее обитателей. Многие облегченно вздохнули. И тут на берегу ручья вспыхнул фонарь. Прямо навстречу фургонам шел Аум Эгстоу с удочкой на плече, фонарем и плетеной корзинкой в руках. Людям просто не повезло, что именно этой ночью вийр отправился на рыбалку и именно в это время возвращался с нее.
 Джек повернулся к Эгстоу. Фургон Ванга остановился, перегородив дорогу, а сам Эд спрыгнул с козел с боевым дротиком в руке.
 Джек вырвал у Хоу вожжи, резко остановил свой фургон и предупреждающе заорал:
 — Чаксвилли! Эй, мистер Чаксвилли!..
 Чаксвилли тоже остановился. Увидев происходящее, он буквально взвыл:
 — Ванг, идиот! Немедленно вернитесь на место и поехали!
 Эд Ванг тоже издал вопль; но это был вопль ярости! Не сбавляя скорости, он с ходу метнул дротик в сатира.
 Эгстоу бросил удочку и фонарь, ничком упал на землю. Дротик прошуршал над ним и исчез в темноте. Вийр мгновенно вскочил и швырнул фонарь в голову Эда. Тот не успел уклониться, продолжая бешеную езду, и фонарь с силой ударил его в лицо. Эд рухнул. Горящее масло из разбитого фонаря растеклось огненной лужей; пламя лизало голову потерявшего сознание Ванга. Эгстоу скрылся среди темных деревьев на обочине.
 — Проклятый болван! — ругался подошедший Чаксвилли. — Пусть себе горит!
 Тем не менее, он, схватив Эда за ногу, оттащил его от лужи горящего масла и сбил пламя. Ванг с трудом сел, прижимая руку ко рту, и невнятно спросил:
 — Что произошло?
 — Чертов дурень! За каким дьяволом вам понадобилось кидаться на этого вийра?!
 Эд, пошатываясь, поднялся на ноги:
 — Я не хотел оставлять свидетеля — гривастого...
 — Благодарю! Теперь-то уж одного мы точно имеем! А ведь такого приказа, Ванг, вам никто не давал. Неужели вам нужно выбить все зубы, чтобы вколотить в вашу глупую башку уважение к приказам?
 Ванг угрюмо ответил:
 — Кажется, проклятому Ауму это почти удалось. — Он убрал руку от лица, обнажив окровавленный рот. Два зуба выпали в ладонь, еще один свободно шатался в гнезде.
 — Жаль, что он не убил вас. Мистер Ванг, вы арестованы. Возвращайтесь в фургон. Дальше упряжкой будет править Тюрк. Мистер Нокенвуд, проследите за арестованным. При малейшей попытке делать что-либо неподобающее — прикончите его.
 — Слушаюсь, сэр.
 В башне хлопнула дверь. Все головы повернулись к дому Смотрителя. Оттуда слышались голоса и звук задвигаемых засовов. Потом в окне второго этажа вспыхнул свет.
 — Все! Пока мы тут толпились, Эгстоу добрался домой. Теперь нам его не достать!
 Засветились поочередно окна третьего, четвертого и пятого этажей дома-башни. Похоже, Смотритель с факелом взбирался по винтовой лестнице. На шестом свет остался гореть. В свете полной луны был ясно виден какой-то шест, появившийся над крышей.
 Джек не мог определить, из чего он сделан, но догадывался, что из дорогой меди: ему приходилось видеть такие над домами и кадмусами вийров. Говорили, будто гривастые применяют их для своих колдовских действ.
 У многих защемило сердце: уж очень шест походил на рог демона. Эд Ванг был близок к обмороку. Его выпученные глаза закатились под самый лоб.
 — Да, натворили дел, — медленно произнес Чаксвилли, — пора сматываться...
 Он обернулся к первому фургону.
 Прежде, чем кто-либо успел отреагировать, Ванг схватил увесистый камень и бросился на спину Чаксвилли. Джек только вскрикнул.
 Должно быть, реакция смуглого не уступала вийровской: он начал оборачиваться одновременно с криком Джека, а рука уже лежала на рукояти шпаги. Но угодивший в висок камень остановил начатое движение. Командир грозной Организации УГ рухнул лицом вниз. В следующее мгновение эфес его оружия был в ладони Эда, а клинок уперся Джеку в грудь. Джек остановился.
 — Это все равно должно было случиться! — прохрипел Эд. — Все равно! Джордж, вяжи его! Таппан, оттащите Чаксвилли в свой фургон, да не забудьте про кляп!
 — Что здесь происходит, Эд? — спросил Джек.
 — Ничего особенного, братец, — ощерился Ванг окровавленным щербатым ртом, — ничего особенного! Это моя собственная маленькая затея. Нам, у кого кровь помоложе и погорячей, несколько надоела осторожность мистера Чаксвилли. Дело надо начинать здесь и сейчас. Я ведь уже говорил тебе, что никому не позволю встать между мной и Полли О'Брайен, верно? Вот я и нашел с четверть сотни настоящих мужчин для настоящего дела. Ха! Осторожный мистер Чаксвилли думал, что они разошлись по домам? Как бы не так! Они здесь, поблизости, а тут, в фургонах, сколько угодно первоклассного оружия... Сегодня ночью в кадмусах на вашей ферме будет весело, Джек! О да! Очень весело, братец!..
 Через минуту действительно послышался топот копыт и стали собираться распущенные по домам мужчины. Эд поприветствовал вернувшихся, сообщил им о происшедшем у моста, затем уселся в передний фургон, и обоз тронулся.
 — Чаксвилли никогда не простит вам этого, Эд. Он просто поубивает вас.
 — Нет, братец, он этого не сделает! А знаешь, почему? Потому что после славной битвы с пожирателями собак тело нашего храброго предводителя будет найдено среди павших в первых рядах... Да, Джек! Мистер Чаксвилли станет мучеником великой борьбы за истребление гривастых!.. И не надо нервничать и вырываться, Джек. Тебя все равно не развяжут, пока я не прикажу. Разве что вставят кляп... — Эд разразился хохотом. Он еще смеялся, когда вдалеке над вершинами деревьев вспыхнул яркий цветной шар. — Это ракета Моури! Это сигнал! — заорал Эд. — Должно быть, Полли покидает кадмус!
 От ударов кнутов на спинах единорогов выступила кровь. С криками и грохотом кренящихся фургонов обоз стремился в направлении сигнала. Джек не понимал и не чувствовал ничего, кроме толчков, встречного ветра, адского шума да боли от врезавшихся в запястья веревок.
 Гонка, показавшаяся ему бесконечной, закончилась, однако, довольно скоро. К моменту, когда в горле у Джека окончательно пересохло, а на натертых кистях выступила кровь, фургоны въехали во двор фермы Кейджа.
 Эд спрыгнул с козел и принялся бешено колотить в ворота амбара. Зеб, один из работников, высунулся в окошко, потрясенно округлил глаза и через считанные секунды загремел огромным засовом. Ворота распахнулись, и обоз въехал внутрь. Эд велел Зебу сразу запереть амбар.
 Джек, с трудом поднявшись на колени, увидел своего отца, поднимающегося с груды шкур в углу. Красные глаза его говорили о недолгом и беспокойном сне.
 Где сейчас мать и сестры? Понятно, им не полагается знать о происходящем, но вряд ли они могут спать под весь этот сумасшедший шум, рев и топот... И как отец объяснил маме, почему он остается ночевать в амбаре? Пожалуй, секретности во всем этом деле оказалось немного; впрочем, какое это имеет значение, раз Эду удалось добиться своего?
 Раздался негромкий условный стук в большие ворота. Зеб приоткрыл маленькую калитку в них и впустил Джоша Моури. Обычно смуглый, сейчас он был пепельно-бледен, губы его дрожали.
 — Вы видели мою ракету?
 — Видели, — нетерпеливо ответил Эд, — и что она значила?
 — Клиц, ты знаешь его, ларколов, вернулся сегодня вечером по шоссе с гор. Понимаешь, его не было две недели... И вот, понимаешь, он входит в кадмус, знаешь — второй слева, если лицом к ручью? Вот... А потом, примерно час назад, выходит... А с ним, понимаешь, Р-ли и... И Полли О'Брайен тоже... Они развели костер... Сидели там, разговаривали, понимаешь, грудинку жарили... У них еще несколько мешков было, таких... Ну, больших, дорожных. Вот... Я смотрю... А ничего не происходит. Ну я, понимаешь, и подумал... Если Полли появляется в такой компании и при таких... ну, обстоятельствах, так это значит только одно. Понимаешь?.. — Джош отчаянно закашлялся. — Черт возьми, Эд, неужели нельзя поговорить снаружи? Знаешь ведь — не могу я возле единорогов! У меня от ихнего запаха сразу эта... ну, одышка.
 — Ну да, ты хочешь, чтобы весь округ знал, что здесь творится? Сиди, где сидишь. И поменьше подробностей. Ты не книгу пишешь.
 Джош состроил обиженную мину:
 — А если меня замучает одышка, какой же я, понимаешь, ну... боец? Так вот, я говорю... В общем, она, верно, отправляется в эту... в Тракию. Но тогда, понимаешь, чего она ждет? Там было далеко... в общем, не слышно, чего они там... А ближе я не подползал. Эти гривастые... Ну, ты же знаешь, они человека за милю чуют. Они... Они слышат, как со лба, это... в общем, пот капает. Что, не так?
 — Да не тяни ты, зануда!
 Джош тяжело вздохнул:
 — Проклятые твари!.. Не бесись, Эд. Я с самого начала подобрался как можно ближе, ну, ты знаешь, как я могу... А потом что-то мелькнуло между деревьев. Я как разглядел, что это такое, у меня прямо волосы дыбом встали. Точно тебе говорю, Эд, волосы встали дыбом! Хорошо, что был там... ну, где с самого начала!.. Просто чудо, что в штаны не наложил... Жаль, что ты сам его не видел, понял?
 — Да что ж там такое?! — в голосе Ванга появились визгливые ноты.
 — Огромный, как дом... Зубы — во! Каждый, как три медвежьих!.. Хвост вот такущий — дерево свалит. И хотя я раньше никогда...
 — Джош, ты что, хочешь сдохнуть до срока?
 — Эд, там был дракон!
 Джош обвел взглядом слушателей, желая убедиться, что его слова произвели должное впечатление.
 Эд почувствовал, что еще немного — и от его авторитета вожака ничего не останется.
 — Ладно! — заорал он. — Будь там хоть дюжина драконов, мы все равно ударим! Разгружайте фургоны! Кто не знает, как обращаться с новым оружием — там есть наставления! Встряхнитесь, черт возьми, скоро рассвет!
 Тут Джек заметил, что Чаксвилли уже пришел в себя и кто-то помог ему выбраться из фургона Таппана. Тем временем Уолт Кейдж направился прямиком к сыну, не обращая внимания на то, что творится вокруг. Он смотрел только на Джека и в левой руке его была сабля. Борода Уолта промокла от слез.
 — Сын, — Кейдж-старший говорил таким необычным тоном, что Джек сразу испугался, — Тони рассказал мне и твоей матери... Он просто не мог... Не мог этого скрывать...
 — Чего, отец?
 — Он говорит, что видел, как ты, Джек Кейдж... целовал сирену. Эту... Р-ли. И... ты обнимал ее!
 — И что же?
 — Ты... сознаешься в этом?
 Джек не опустил глаз под взглядом отца:
 — Да. А что такого? Я этого не стыжусь.
 Уолт взревел и взмахнул саблей. Эд перехватил его руку и драгоценное оружие зазвенело по полу. Уолт принялся баюкать вывихнутое запястье, а Эд поспешно нагнулся и поднял саблю.
 Только теперь, когда Уолтер Кейдж с быстро распухающей кистью руки остолбенело замер посреди амбара, до него дошло, что его сын и его командир связаны по рукам и ногам.
 — Что произошло, мистер Чаксвилли?
 Чаксвилли, сумевший избавиться от кляпа, быстро объяснил. Лицо его было черно от запекшейся крови.
 Уолт окаменел. Слишком много потрясений сразу навалилось на него. Удары, сыплющиеся со всех сторон, не давали времени решить, на который из них реагировать сначала. Сейчас Уолт был просто растерян и беспомощен.
 — Сегодня ночью мы собираемся перебить ваших вийров, мистер Кейдж, — обратился к нему Эд Ванг, многозначительно помахивая саблей, — надеюсь, вы нам поможете?
 Святой Дионис, новый удар судьбы!
 — Это... бунт, да? — прошептал Уолт. — А почему Джек связан? Встал на сторону Чаксвилли? Или... что?
 — О, Джек в порядке, мистер Кейдж, — добродушно произнес Эд. Сталь в его руке произвела на него волшебное действие. — Джек просто на секунду потерял голову. Но теперь... Теперь он мыслит правильно. Не так ли, братец? Конечно, того, что он любился с сиреной, вполне достаточно, чтобы приговорить его и тут же привести приговор в исполнение... Но ведь, в сущности, он просто слегка позабавился, верно, Джек? Сирены же такие аппетитные... Правда, я не уверен, что Бесс Мерримот смогла бы это правильно понять... Я имею в виду — если бы Бесс услышала от кого-нибудь о забавах Джека. Но ведь она не услышит, да, парень? А почему она не услышит? А потому, что мы оба знаем, кого следует сегодня прикончить первым, правильно? Ну, Джек, кого тебе сегодня надо прикончить?..
 Джек медленно произнес:
 — ...Р-ли?
 Эд кивнул:
 — Конечно. Ты же у нас умный, Джек. Ты же понимаешь, что это единственный способ искупить свой грех, стереть его с души, смыть с тела? Ты понимаешь, что только так можешь снова стать одним из нас? Я уж не говорю о прощении Церкви...
 На обоих пленниках развязали веревки. Даже с поверженным мистером Чаксвилли обращались сравнительно вежливо.
 Один из мужчин, разгружавших фургон, спросил:
 — Эд, а что мы теперь станем делать? Я имею в виду, со всем этим хозяйством? Ведь никто не умеет с ним обращаться...
 — Ну, разумеется, — презрительно бросил Чаксвилли, — никто из вас, паршивых сорвиголов, не умеет! Так куда же вы несетесь сломя голову? Неплохо было бы как следует поучиться обращению с оружием, прежде чем именовать себя грозным воинством? Почему, подумайте, я настаивал на тщательной подготовке Дня УГ? Задайте-ка себе вопрос: какая польза от ружья, которое не умеешь даже зарядить, не говоря уж об умении стрелять, а? Кто из вас умеет обращаться вот с этой стеклянной пушкой, джентльмены? А с огнеметом? То-то же! Безмозглые чурбаны, вы ухитрились потерпеть поражение, даже не начав битву!..
 — Черта с два! — вспылил Эд Ванг, — друзья, читайте инструкцию и заряжайте оружие!
 Он развил бурную деятельность: выделял расчет канониров к пушке и расчет, чтобы таскать стеклянное чудовище; так в течение часа он муштровал своих вояк.
 — Главное, не стрелять, пока не окажетесь так близко, что наверняка не промажете, — поучал Эд, — гривастые сдохнут со страху от одного грохота!..
 — Точно так же, как твои воины после первого залпа, — пробормотал Чаксвилли.
 Наконец, весь отряд двинулся по шоссе. Впереди — Чаксвилли с Джеком, оба при шпагах, за ними два человека с заряженными пистолетами, наведенными на них.
 Казалось, прикосновение к стали полностью преобразило Эда, наполнило его нечеловеческой отвагой. Он то негромко напевал, то принимался расхваливать свое отважное войско, пока не пришлось свернуть с шоссе на лесную тропу, ведущую к кадмусам. Оттуда было уже рукой подать до поля, где высились жилища вийров.
 Но на тропе колеса пушки сразу увязли в жирном перегное так, что усилия всех присутствующих — мужчин, привычных к тяжелому труду, — не помогли сдвинуть орудие с места.
 Тогда Эд выругался и скомандовал:
 — Бросьте ее к дьяволу! Все равно эта штука нам ни к чему!
 Пушку оставили на тропе. Удрученные потерей, ослабившей их боевую мощь и своим неумением толком обращаться с огнестрельным оружием, с тревожными мыслями о предстоящей битве двигались через лес воины могущественного Общества УГ. При малейшем хрусте ветки под ногой или стуке оружия раздавались нервные призывы к тишине.
 Наконец, между ними и полем осталась только полоса кустарника. У входа в один из кадмусов догорал костер, но никого из гривастых видно не было.
 — Огнеметы — вперед! — негромко скомандовал Эд. — Джош, перестань, наконец, сопеть! Слушать всем! Здесь дюжина кадмусов. По моему сигналу огнеметчики дают огонька во входы восьми внешних. На каждый из запасных выходов — по два человека. Приканчивать каждого, кто попытается выбраться. Я сейчас разделю вас на две группы. Первая, вместе со мной — к входу в правый кадмус, всем видно? Вторая, с Джошем во главе — к левому. Чаксвилли — впереди меня, Джек — впереди Джоша. Мистер Кейдж, с кем хотели бы пойти вы?
 Уолт выпучил глаза, помотал головой и хрипло сказал:
 — Не знаю. Как скажешь.
 — Тогда ступайте за сыном. Может, вам удастся вовремя ухватить его за ворот и не дать перебежать к гривастым.
 Прежний Уолтер Кейдж, которого знал Джек всю жизнь, за такие слова немедля вышиб бы из Эда дух. Нынешний же опять помотал головой и произнес:
 — Ребята, а надо ли сжигать все добро под землей? Там хватило бы на всех вас, да и мне бы осталось. Это все же моя ферма и мои вийры. Зачем жечь все без толку? Не по-людски это...
 — Ради Бога, па!.. — почти закричал Джек. — В такое время... Лучше бы подумал о крови, которая прольется сегодня!..
 Удар кулака Эда заставил его замолчать. Джек отпрянул назад, ощутив во рту вкус собственной крови.
 Уолт часто заморгал, даже не пытаясь понять сына:
 — После того... После того, что ты совершил... натворил... О чем ты думаешь?
 Через пару минут, крадучись, отряд вступил на лужайку кадмусов.




 Глава 8


 Ветра не было. Полная луна ярко освещала окрестности. Единственными звуками были приглушенные ругательства, шорох шагов по траве, да сопение Джоша Моури.
 Темные пятна входов в кадмусы казались пустыми. Но Джек явственно представлял глядящие на него из темноты глаза. Глаза — и руки, сжимающие оружие. Может, в его незащищенную грудь сейчас направлена чья-то стрела?..
 Эд тихонько шепнул Моури:
 — Джош, как ты думаешь, Полли там? Может, она успела уйти, пока мы добирались сюда?
 Сверкая белками глаз и тяжело дыша, Джош выговорил:
 — Не знаю, Эд. Да и не это меня беспокоит. Я хотел бы, понимаешь, знать — где сейчас тот дракон?
 Эд фыркнул:
 — Джош, единственный дракон, которого ты видел, мог прятаться только в бутылке!..
 — Не говори так, Эд. Я пью только чтоб избавиться от своей проклятой одышки. После выпивки у меня ее не бывает; а сейчас какая, слышишь? Подумай, Эд, где, черт побери, они могут прятать дракона?..
 Как будто подслушав его слова, над полем прокатился чудовищный рев. Никто из фермеров никогда не слышал подобного. Чья-то могучая гортань извергала звук, по сравнению с которым рычанье бешеного медведя показалось бы игрой на свирели.
 Заговорщики в смятении бросились назад, истошно вопя.
 Существо, атаковавшее их из-за деревьев, в холке более чем вдвое превосходило самого рослого мужчину. Оно мчалось на массивных задних конечностях, держа вертикально мощное туловище. Лапы напоминали страшно увеличенные задние ноги собаки, но пять пальцев на каждой были развернуты широким веером, чтобы обеспечивать надежную опору исполинскому телу. Передние, протянутые вперед, трехпалые лапы казались небольшими по сравнению с задними, хотя, на самом деле, каждая из них была в охвате с человеческую талию. В них было зажато по дубинке — стволу молодых деревьев.
 Под луной ярко блестели чудовищные зубы. У дракона была тяжелая бронированная голова, отдаленно напоминающая человеческую; по углам рта свисали усы, толщиной с карандаш. Все вместе производило впечатление непобедимой мощи и какого-то звериного изящества.
 В ответ на грохочущие над лесом раскаты драконьего рыка, буквально пригибающего к земле растерявшихся людей, с тылу, со стороны ручья донесся ответный клич чудовища. Те, у кого хватило сил и отваги обернуться, увидели второго дракона.
 Эд, орущий, словно взбесившийся единорог, сумел привлечь внимание лишь нескольких ближайших к нему людей:
 — Огнеметы! Пускайте в дело огнеметы! Пламя отпугнет их! Где огнеметы?!
 Но ужас — плохой помощник для неумелых рук; к тому же половина огнеметчиков успела разбежаться, побросав снаряжение.
 Кому-то удалось все же поджечь горючую смесь. Косо взметнулась струя яростного пламени, озарила лес и упала... Не на приближающееся чудовище, а на группу залегших людей. Огнеметчик поспешно повернул раструб своего оружия в сторону дракона, но — увы! — слишком поздно для полудюжины своих товарищей. Они катались по земле, пытаясь сбить цепкое пламя, истошно кричали, а затем затихали один за другим. Кто-то попробовал добежать до ручья, но упал мертвым на полпути.
 Струи огня заставили чудовище остановиться, но не надолго — оно развернулось и попыталось напасть с другой стороны, так, что огнеметчик не мог причинить ему вреда, не рискуя зажарить своих товарищей.
 — Стреляйте из ружей им в брюхо! — скомандовал Эд. — Брюхо у них мягкое!..
 Он обеими руками поднял двуствольный кремниевый пистолет и выпалил из обоих стволов.
 Выстрел остановил драконов; свирепо рыча, они озирались по сторонам. Но на их бледных утробах не было видно ни одной раны, ни одной струйки крови.
 Несколько человек набрались смелости и тоже открыли беспорядочную пальбу из ружей и пистолетов. Четыре или пять дали осечку, но дюжина выстрелов все же прогремела.
 Один из людей упал, пораженный в спину пулей своего неумелого товарища.
 Просыпая порох и роняя пыжи и пули, перезарядили оружие. Густой дым первого залпа медленно рассеивался.
 Оба дракона, невредимые, молча неслись на людей. Они были уже слишком близко, чтобы пытаться остановить их редким ружейным огнем, а огнеметные струи в такой позиции опаснее для людей, чем для чудовищ. К тому же огнеметчик валялся на земле, сраженный дубиной, которую издалека швырнул один из драконов...
 Горючая смесь вытекала из брошенного огнемета на землю.
 Дракон гигантскими скачками несся мимо Джека, хлеща по сторонам ужасным хвостом. Джек едва спасся от удара, успев упасть и вжаться в почву. В то же мгновение он услышал свист бронированной плоти над собой и хруст костей бежавшего следом человека.
 Несколько секунд он пролежал, зарывшись в траву, дрожа всем телом, полностью потеряв способность и желание действовать. Когда он пришел в себя настолько, чтобы приподнять голову и оглянуться, он узнал в бежавшем сзади своего отца. Уолт лежал на спине, на губах его пузырилась кровь, а правая рука была вывернута неестественным, невозможным образом.
 Ничего больше Джек разглядеть не успел — теперь дракон двигался прямо на него. Он опять изо всех сил вжался в землю. Гигантская пятипалая ступня сотрясла почву совсем рядом с головой Джека и исчезла: чудовище пронеслось дальше.
 Джек перекатился на спину, и вовремя — след в след за первым мчался второй дракон, держа в зубах Джорджа Хоу; тот вопил и извивался. Зверь слегка сжал челюсти, и толстяк затих; во все стороны брызнула кровь. «Как лопнувшая колбаса» — мелькнуло в смятенной голове Джека. Хоу прохрипел что-то и обвис в драконьих зубах.
 Первый дракон обернулся и прорычал на детском языке вийров:
 — Потешилась, сестренка?
 Второй не ответил, сжал челюсти, и изуродованные половины того, что еще недавно было Джорджем Хоу, упали на траву. Мертвая голова оказалась в нескольких дюймах от лица Джека. Глаза были открыты, и Джек, казалось, прочел в них: «Следующий — ты!».
 Джек вскочил и помчался, не разбирая дороги, не понимая куда он бежит; его гнала животная потребность хоть что-то делать для своего спасения. Он не осознавал, что ноги несут его к ближайшему кадмусу.
 Очутившись у темного провала входа, он нырнул в него головой вперед, как в омут, и только ударившись о гладкий земляной пол, смог подавить инстинкт бегства и выглянуть.
 Примеру Джека последовали другие. Теперь они мчались к его убежищу. Впереди несся Эд, яростно топча землю короткими ногами, с саблей в вытянутой руке.
 Когда Эд и те, что бежали за ним, толкаясь, вваливались в темноту кадмуса, с земли тяжело поднялся еще один человек и, шатаясь, попытался совершить ту же перебежку. Драконы как раз прекратили свой громовый разговор, раненые затихли, и по полю далеко разнеслось свистящее дыхание Джоша Моури. Только оно нарушало внезапно обрушившуюся звенящую тишину, особенно жуткую после недавней какофонии боя. В этой тишине хрип в легких Моури казался громким скрежетом.
 Один из драконов в несколько прыжков легко настиг несчастного, взмахнул дубинкой — и, проехав по скользкой от крови траве, замерло обезглавленное тело Джоша...
 Больше Джек ничего не видел: толпа оттеснила его в глубину кадмуса.
 Голова кружилась, его трясло, но Джек сообразил, что получил крохотное преимущество: он четко видит силуэты людей в лунном свете, а они его видеть не могут. Он может, например, легко отнять у Эда отцовскую саблю — достаточно одного удара по руке...
 Через мгновение сабля, не успев упасть, оказалась у Джека.
 Эд завопил и попытался наощупь схватить обидчика. Джек отступил глубже в темноту и, подняв саблю, крикнул:
 — Оставайся на месте, Эд! Иначе зарублю!
 Грянул выстрел. Пуля просвистела у виска Джека, слегка задев мочку уха. Он тут же упал на пол, успев избежать целого залпа. К нему бросились, спотыкаясь и падая. Началась суматошная драка, в которой никто не видел противника. Упавшего топтали, а поднявшийся получал удар вслепую от своего же товарища.
 Внезапно дерущихся залил свет, показавшийся очень ярким привыкшим к темноте глазам. Через дыру в стене кадмуса был просунут факел. Все мгновенно забыли о Джеке: рука, вернее, лапа, держащая светильник, была огромной и трехпалой. Лапа дракона!
 Положение было безвыходным.
 Стены кадмуса прочны, единственный выход — отверстие, через которое они сюда попали. Ход в глубину кадмуса если и существует, то спрятан так искусно, что никаких его признаков не видно. Пользоваться взрывчаткой в маленьком помещении — самоубийство, снаружи — дракон. Остается одно — стоять, где стояли.
 Что они и сделали.
 Огнестрельное оружие было у четверых. Трое лихорадочно перезаряжали, у четвертого кончился порох.
 Отвага отчаяния побудила Джека сделать то, что он сделал в следующий миг: выскочить на освещенное место и рубануть саблей по лапе, держащей факел. Он успел встретить взгляд дракона и даже заметить почерневший гнилой клык в его пасти. На земляной пол упал отрубленный когтистый палец с факелом. Джек нагнулся, чтобы подхватить факел, и на его затылок хлынула струя драконьей крови из раны. Страшный рев оглушил пленников кадмуса, многократным эхом отдаваясь в замкнутом пространстве. Джек поднял пылающее полено и швырнул его в нападавших. Коготь отрубленного пальца глубоко вонзился в древесину. Рев за спиной сменился нелепым громовым хныканьем, потом жалобными причитаниями детской речи:
 — Мой большой палец, человечек!.. Отдай мой палец!
 Джек замер, глядя на стену за спинами сгрудившихся людей.
 В прочной коричневой стене открывался проход высотой в рост взрослого мужчины.
 Джек не стал пытаться бежать мимо раненого дракона в лес. Вместо этого он рванул сквозь остатки отряда к открывшемуся отверстию, молясь, чтобы люди не успели прийти в себя шока.
 Джек успел нырнуть в проход.
 За спиной грянул пистолетный выстрел, раздались крики, но он уже свернул за угол — подальше от ножей и пистолетов людей.
 И угодил в ловушку.
 Проход осторожно, но сильно сдавил его, словно исполинская рука. Что-то мягкое заткнуло рот, мешая дышать.
 Джек почти потерял сознание.
 Словно сквозь вату услыхал он голос. Голос Р-ли:
 — Он умер?
 Мужской голос:
 — Джек Кейдж?
 — Нет. Его отец.
 — Он будет жить. Если захочет.
 — О, Целитель Душ, неужели нужно всегда говорить словами Посвящения?
 — А разве это неправильные слова?
 — Правильные, но... очевидные. А Уолт Кейдж, скорее всего, захочет умереть, когда поймет, что он в кадмусе. Он нас ненавидит.
 — Это его дело. И его жизнь...
 Джек очнулся на мягком возвышении посреди большого круглого помещения. Слабый рассеянный свет лился из жемчужно-серых гроздей, гирляндами свисавших с потолка и стен. Джек приподнялся и осторожно тронул ближайшую гроздь, отдернул руку: гроздь оказалась холодной, а он ждал ожога.
 Джек повернул голову.
 Напротив на мягком ложе лежал его отец, а рядом стояли Р-ли и Полли О'Брайен. Йат, лекарь местных вийров поправлял повязку на руке Уолта, что-то шепча ему на ухо.
 — Йат, мой отец очень плох?
 — Не мешай ему, Джек, — вмешалась Р-ли, — сейчас ему нельзя ни с кем говорить. Я расскажу. У твоего отца в трех местах сломана правая рука, два ребра справа, очень трудные переломы правой ноги, и, может быть, внутреннее кровоизлияние. Он без сознания. Мы делаем все, что можем.
 Джек порылся в карманах. Р-ли протянула ему самокрутку, поднесла огонь.
 — Спасибо. А теперь расскажи, что за чертовщина случилась? Последнее, что я помню — вокруг меня смыкались стены...
 Р-ли улыбнулась и взяла его за руку:
 — Будь у нас раньше время говорить о чем-нибудь, кроме нас самих, ты давно знал бы, что кадмус — живое существо, вроде тотемного дерева: полурастение, полуживотное. Прежде кадмусы были меньше и жили вместе с медведями или мандрагорами — с кем-нибудь, кто добывал для них мясо и траву. Признаков разума у них не было. В обмен на пищу кадмус давал кров и защиту. Если еда переставала поступать, жилец становился врагом и отправлялся в пустую желудочную сумку. Так было прежде.
 А потом вийры вывели новую породу кадмусов, больших и почти разумных — для себя. Они дают нам свежий воздух, тепло и свет. В сущности, здесь «семья» из двенадцати кадмусов, рога которых ты видел наверху.
 — Они просто большие деревья? И все? А к чему было столько таинственности вокруг кадмусов? Все эти легенды, запреты...
 — Это ваши легенды и ваши запреты. Человеческие вожди знают правду. Но им удобнее, чтобы остальные люди считали кадмусы средоточием ужасов и злого колдовства.
 Джек пропустил это мимо ушей:
 — А как вы управляете этим... полудеревом? Откуда он знает, кто враги, а кто — нет?
 — Прежде чем заключить Соглашение, нужно предложить кадмусу определенную пищу, причем через определенное входное отверстие. Потом он должен привыкнуть к твоему запаху, виду и весу. Когда он освоится с новыми хозяевами — или друзьями — все остальные, кого он не знает, для него — враги. Кадмус захватывает таких и держит, пока мы не попросим их выпустить. Или убить.
 У Джека накопилась тысяча вопросов: о нападении, о драконах, об Эде, Полли, об отце, о своей дальнейшей судьбе, о...
 Он тихо застонал.
 По лицу Р-ли пробежала тень беспокойства. Это обрадовало его: Р-ли за него волнуется!
 — Ты знаешь, что я был с Эдом и... другими?
 Наклонившись, Р-ли поцеловала Джека в губы:
 — Я знаю все.
 — Откуда?
 — Знаю, Джек.
 — Надо мне было с самого начала послать их к черту...
 — Да? И закончить, как бедняга Вав...
 — А когда вы об этом узнали?
 — Недавно.
 — Так вам было известно об... Организации?
 — Конечно.
 Йат поднял голову.
 — Мы мешаем ему лечить твоего отца, — сказала Р-ли и увела Джека и Полли в соседнюю комнату. Там она несколько раз провела ладонью по стене, и та закрылась.
 Джек охотнее остался бы с отцом: здесь были другие вийры, занимавшиеся непонятными делами. Один из них разговаривал с небольшим ящиком, украшенным круглыми стеклышками, и ящик отвечал ему мужским голосом. В следующей комнате за столом восседал О-рег, Слепой Король, отец Р-ли. Они прошли туда.
 Слепой Король заговорил сразу:
 — Присядь, Джек. Я хотел бы поговорить о твоем будущем, тем более, что это касается и моей дочери.
 Джек собрался было спросить, что ему известно о нем и Р-ли, но О-рег сделал знак, чтобы его не перебивали:
 — Я понимаю, твой отец будет очень недоволен тем, что попал в кадмус не по своей воле, но мы не могли дать ему умереть, дожидаясь лекаря-человека.
 Придется долго ждать, пока он придет в себя и сможет принимать решения. Но вы, — Полли и ты, — вы должны решить свою судьбу сейчас. В Слашларке уже знают о ночном нападении, и весь гарнизон направляется сюда, чтобы окружить ферму. Десять минут назад авангард в фургонах миновал мост через Сквалюс-Крик. За ним следует пехота. Значит, головной отряд будет здесь через полтора часа.
 Официально войска посланы, чтобы обезопасить вийров от мятежного населения, но не исключено, что будет попытка нападения на кадмусы. Властям известно, что у нас в плену несколько участников Организации. Возможно, кое-кто опасается, что они начнут говорить и расскажут лишнее. Тогда кое-кто захочет назначить День УГ на сегодня, чтобы освободить пленных или... заставить их молчать.
 Будем надеяться, что кое-кто не решится так поступить без приказа из столицы. Сейчас день. Государственные гелиографы работают вовсю. Но отсюда до Санта-Диониса полторы тысячи миль, так что понадобится некоторое время, пока придут нужные кое-кому приказы.
 А солдаты будут здесь раньше. Они возбуждены и напуганы. Если они не станут ждать указаний и нарушат Соглашение о неприкосновенности кадмусов, то вам лучше сейчас решить, как вы поступите. Собственно, возможностей только две: либо рискнуть и предстать перед людским судом, либо немедленно уходить в Тракию.
 — По правде, вы не оставляете нам выбора, — задумчиво сказал Джек, — первое означает верную гибель в рудниках.
 Он смотрел в лицо Слепому Королю, но краем глаза заметил, что Полли пододвинулась к нему. Большие глаза ее полуприкрыты, правая рука — под передником. Что она там прячет? Нож? Что-то слишком много людей за последние сутки пытались его прикончить... Хотя — что он сделал Полли плохого? Надо успокоиться, перестать чувствовать себя дичью...
 В комнату вошел сатир и что-то сказал О-регу взрослой речью. Слепой Король поднялся и произнес по-английски:
 — Я вернусь через несколько минут.
 Когда он вышел, Джек спросил:
 — У отца есть шанс выкарабкаться?
 — Не могу сказать наверняка, — Р-ли отвечала детской речью, — но Йат очень хороший целитель. Пожалуй, один из лучших в своем сословии.
 В другое время Джек удивился бы: он и не подозревал, что у вийров есть какое-то сословное деление. Профессии, ремесла — да, но слово, которое употребила Р-ли по-английски, не значит ни того, ни другого. Там была такая частица, которая...
 Но сейчас не до языкознания и общественного устройства гривастых.
 — Что с отцом?
 — Йат уже срастил поломанные кости, — объяснила сирена. — Если б не потрясение и возможное внутреннее кровоизлияние, Уолт мог бы уже ходить.
 Полли изумленно воскликнула:
 — Колдовство!
 — Никакого колдовства. Просто знание природы. Йат вправил кости и впрыснул клей. Сейчас кости мистера Кейджа прочнее, чем до перелома. Ну, и еще лекарства от потрясения, от шока... Твой отец, Джек, сейчас в состоянии «кипума». Это когда он полностью открыт для внушения; нужно убедить его организм собраться и привести себя в порядок...
 Никакого колдовства! Если б Йат объяснил способы распознавания болезней, и их лечения, секреты составления лекарств и внушения — любой мог бы лечить не хуже, чем сам Йат. Но все это составляет тайны сословия и не должно выходить за его рамки. Целитель никогда не станет Королем, но и Король не умеет того, что может Целитель...
 В комнату вернулся О-рег:
 — Чаксвилли удалось ускользнуть от Мар-Кук и Ниа-нан, наших друзей-драконов. Он встретился с авангардом и сейчас вместе с солдатами движется сюда. Через несколько минут мы узнаем, чего он хочет. — Слепой Король задумался. — Думаю, он потребует твоей выдачи, Джек. Твоей и всех людей, находящихся в кадмусе: Полли, твоего отца, Эда Ванга и его приятелей...
 Р-ли тревожно поглядела на Джека:
 — Ты понимаешь, что это значит? Вас всех приговорят, всех, не разбираясь, как и почему вы сюда попали! Ты знаешь человеческие законы: вошел в кадмус — преступник. Приговор обеспечен! Выбор только между костром и рудниками!..
 — Спасибо, я знаю, — криво усмехнулся Джек, — в каком-то смысле забавна судьба Эда: его-то привела сюда ненависть к гривастым и их друзьям. А теперь его...
 — Эд Ванг вовсе не считает свое положение забавным — сказал О-рег, — я рассказал ему, что его ждет, и он едва не лишился чувств от бессильного гнева. И еще, мне кажется, — от страха. Когда я уходил от него, он изрыгал непристойности и угрозы. Я думаю, он просто гнусный подлец...
 — Ну, и как ты намерен поступить? — спросила Р-ли.
 — А что будет, если мы с отцом останемся здесь? То есть не то, чтобы я очень хотел остаться... Всю жизнь просидеть под землей...
 — Да и нам вовсе не нравится сидеть взаперти у себя дома, — сказал О-рег, — ты же знаешь, как мы, вийры, любим просторы лесов, наши поля и горы... Конечно, мы собираемся в кадмусах по делу или для обороны, но остаться здесь надолго...
 Однако сейчас нам не приходится выбирать. Знаешь, что происходит снаружи? Ваше правительство заключило союз с Кроатанией и Дальним против вийров. Они собираются вести войну до нашего полного истребления.
 Мы только недавно узнали об этом, поэтому еще не решили, что делать. Мы готовы на любые уступки ради мира, кроме отказа от своей независимости и своего образа жизни. Но три правительства не хотят с нами даже разговаривать. Они собираются решить «проблему вийров» раз и навсегда. Значит...
 — Но если вам все равно придется сражаться, почему вы не наносите удар первыми? — перебил Джек, — надо же быть реалистами!..
 — Мы готовы к борьбе, — сказала Р-ли, — и прибегнем в ней ко всей мощи Байбан, нашей Матери!
 Джек не понял, что она имеет в виду. Для него Байбан была ложным божеством, отвратительным демоном, ненавистным для истинно верующего. Ходили слухи, что гривастые приносят ей в жертву своих детей, но он в это не верил: слишком уж ненавидят вийры кровопролитие. У них есть другие недостатки, но детские жертвоприношения? — Нет, это уж слишком!..
 О-рег печально улыбнулся и сказал:
 — Конечно, Организация УГ была неофициальной, но уж чересчур много было в ней правительственных агентов и военных на руководящих постах! Да, Джек, еще новость: столица Дионисии в огне.
 — Как в огне?
 — Там огромный пожар. Начался он в трущобах, потом ветер разнес огонь. Сейчас он уже угрожает богатым кварталам. Погорельцы из трущоб покидают Санта-Дионис и захватывают окрестные сельские местности. Похоже, у правительства на уме не только война с нами...
 — Но кто же поджигатели? — спросила Полли.
 О-рег пожал плечами:
 — Какая разница? Трущобы давно стали пороховой бочкой. Сегодня она взорвалась. Рано или поздно это должно было произойти. Но я не сомневаюсь, что обвинят в поджоге именно гривастых.
 Джек думал о том, откуда у Слепого Короля такие новости. Потом вспомнил говорящий ящик. За полторы тысячи миль?!
 — Еще несколько минут, и вы не сможете выйти, — напомнил О-рег, — солдаты уже близко.
 Вошел сатир и сказал несколько фраз на взрослом языке. Слепой Король перевел:
 — Эд Ванг и его сообщники вышли из кадмуса. Похоже, они собираются скрыться в Тракии.
 Р-ли положила руку на плечо Джека:
 — Ты не можешь сдаться! Это самоубийство! Тебя казнят, Джек!..
 — Твой отец, скорее всего, выздоровеет. И притом быстро. Но ему придется пролежать еще день-другой.
 — Я не брошу отца! — Джек оглядел присутствующих. На щеках его перекатывались желваки.
 — Ну, а ты, Полли О'Брайен? — спросил О-рег.
 Лицо девушки побледнело, ввалившиеся глаза беспокойно бегали. Она поглядела на Джека, на вийров, опять на Джека...
 — Решай сама, Полли, — сказал Джек, — мне надо присмотреть за отцом.
 Он вышел в длинный овальный коридор, в котором едва смогли бы разминуться два человека. Стены коридора были гладкими, зеленовато-серыми, блестящими. Свет — сумрачный, никаких звуков, кроме шагов Джека по прохладному полу слышно не было. Примерно через каждые восемнадцать футов видны были полосы, обозначающие вход.
 Один из них оказался приоткрыт. За входом было просторное помещение, с оранжевыми, в прожилках, стенами, освещенное значительно ярче остальных. Помещение было завалено разнообразными мехами. Единственная мебель — низкий круглый стол, за которым можно только либо лежать, либо сидеть на полу.
 Противоположный вход был открыт полностью. Там Джек мельком увидел девочку-гривастую лет пяти, снизу вверх глядящую на сирену, скорее всего, ее мать. Сирена заметила Джека, но ее реакция оказалась совершенно неожиданной для него: он ждал удивления, смущения, но не ужаса!.. Она просто задохнулась от внезапного испуга.
 Джек поспешно прошел дальше. Неужели вийры, всегда такие доброжелательные или хотя бы вежливые с людьми, на самом деле прятали под этой доброжелательностью страх?..
 Он вошел в комнату отца. Йат все еще сидел на корточках рядом с ложем и что-то шептал на ухо Уолту. Кожа раненого порозовела, на губах появилось подобие улыбки, хотя сознание еще не вернулось к нему.
 Йат обернулся, узнал Джека:
 — Он должен какое-то время поспать, потом сможет поесть и немного походить.
 — А когда он сможет совсем уйти отсюда?
 — Часов через десять, не раньше.
 — Насколько же он к тому времени окрепнет?
 Йат пожал плечами:
 — Это зависит от него. Ваш отец достаточно крепок. Думаю, ему будет по силам пройти, не торопясь, несколько миль. Но до Тракии, если вы об этом подумываете, ему не дойти. Нужно несколько дней, чтобы он смог набраться сил. Дорога через горы нелегка.
 — А можно с ним поговорить?
 — Несколько позже. Но к тому времени все вокруг будет кишеть солдатами. Так что вам, мой мальчик, не стоит ждать советов отца. Выбор придется делать самому. И как можно быстрее.
 Из коридора донесся знакомый голос:
 — Джек!..
 Узнав Полли, Джек вышел к ней. Девушка протянула ему какой-то неровный цилиндрический предмет, завернутый в когда-то белую тряпку и покрытый кровью с одной стороны:
 — Палец драконихи, — сказала она. — Р-ли хотела его выбросить, но я не дала. Она смеется, но я принесла его тебе...
 — Зачем?
 — Ты что, совсем глупый? Мар-Кук чуть не сломала этому кадмусу рог, пытаясь вернуть свой палец! Это ей не удалось, но она клянется, что убьет тебя при первой возможности и вернет свой драгоценный палец. Она откуда-то знает, как тебя зовут. Наверное, гривастые подсказали, когда она громила и грабила наши фермы. Она говорит, что искромсает тебя при встрече, если ты не...
 — Если я...
 — Если ты не будешь иметь при себе частицу ее тела. Моя мать была аптекарша, и знала больше, чем следовало, разных вийровских тайн. И с костями драконов она имела дело. Они бешено дорого стоят. Считается, что перетертые и размешанные в вине, они лечат сердце. И еще... говорят... словом, это средство для... ну, в общем, для... Оно... ну, для постели...
 А еще мать рассказывала, что драконы страшно суеверны. Они верят, что тот, кто владеет частицей их тела, может получить власть над ними. Мар-Кук, конечно, надеется, что ты не знаешь всего этого и хочет расправиться с тобой раньше, чем тебе кто-нибудь расскажет. Знаешь, она боится, что после смерти в драконьем загробном мире она окажется неполноценным духом без этого пальца...
 Джек оглядел драконий палец и с трудом затолкал его в карман куртки:
 — Вряд ли он мне понадобится здесь, в кадмусе. А уходить я не собираюсь.
 — Но, Джек, мы должны поскорее уйти отсюда! Убежать со всех ног! Скоро солдаты начнут подкоп, чтобы добраться до нас, можешь не сомневаться! Они всех поубивают, Джек!
 — Я не могу оставить отца.
 — Отца? Или эту сирену? Как ты можешь, Джек... Как ты можешь любить ее? Неужели все, что говорят о сиренах — правда? Неужели они и впрямь умеют привораживать мужчин?..
 Джек вспыхнул:
 — Она ушла бы со мной, если б я попросил об этом. Ушла бы даже без моей просьбы. Но я не могу оставить отца, а он не может уйти отсюда.
 — Это бессмысленно, Джек. Ты губишь и отца и себя. Я ухожу, ухожу сейчас же, слышишь?
 Подошел высокий рыжеволосый сатир с кожаной дорожной сумкой:
 — Нам пора, Полли. Солдаты уже близко.
 — Еще не поздно передумать, Джек, — сказала Полли О'Брайен. — Решайся! Сифлай проведет нас через горы. — Джек покачал головой. — Ну и дурак! Что ж, прощай, Джек Кейдж...
 Он проводил обоих взглядом, пока они не скрылись за поворотом, потом вернулся к отцу. Вскоре появились Р-ли и Слепой Король.
 — Только что солдаты закончили окружение кадмусов, — сообщил О-рег. — Чаксвилли и капитан Гомес требуют выдачи всех людей. Я поднимаюсь наверх, на переговоры.
 Он поцеловал Р-ли и вышел.
 — Вы прощаетесь так, как будто не надеетесь больше увидеться, — полувопросительно произнес Джек.
 — Мы всегда так прощаемся, даже если расстаемся всего на несколько минут. Кто может знать? В этом мире разлучиться навеки можно в любой миг... А сейчас нам всем действительно грозит опасность. Очень серьезная опасность.
 — Пожалуй, нам с отцом стоит сдаться самим. Какой смысл в том, чтобы из-за нас двоих вырезали все кадмусы?
 — Пожалуйста, не говори так больше, Джек. Да и выбора у нас нет: эти таррта (на детском языке вийров это означает «позже прибывшие») жаждут нашей крови не меньше, чем вашей. Тебе их не остановить — они пришли убивать.
 Джек принялся расхаживать от стены к стене. Р-ли, негромко напевая, достала гребень. Ее самообладание сейчас раздражало Джека:
 — Неужели у вас нет сердца? Как вам, вийрам, удается быть такими спокойными?
 Р-ли улыбнулась ему:
 — Потому что сейчас нужно спокойствие. Что толку от слез и страхов? — Не стоит растрачивать себя понапрасну. Если бы сейчас я могла что-нибудь сделать, я делала бы это «что-нибудь». Но делать-то пока нечего! Вот я и отодвигаю в сторону свои заботы и тревоги. Они никуда не уходят, они есть, но стоит ли возиться с этим именно сейчас? — Джек непонимающе глядел на Р-ли. — Если бы ты согласился пройти Посвящение, ты вел бы себя так же, как, например, я или мой отец. И был бы счастливее от этого, поверь.
 Вошла незнакомая сирена:
 — Джек Кейдж, О-рег просит, чтобы ты показался Чаксвилли и капитану Гомесу. Они утверждают, что ты убит, и угрожают напасть на кадмусы, если не увидят тебя. О-рег говорит, что ты можешь отказаться. Это просто его просьба.
 — А что Полли? Они знают, что Полли О'Брайен была здесь. Что с ней?
 — Они хотят, чтобы она тоже вышла. Солдаты пришли слишком быстро, Полли О'Брайен не успела выбраться. Она здесь.
 — Р-ли поднялась:
 — Я выйду с тобой, Джек.
 — Вряд ли это разумно, милая. Возможно, это просто ловушка для меня и Полли, тебе незачем в нее попадать. Солдаты могут перебить всех вышедших...
 — Джек, я иду с тобой.
 Уже выходя, Джек спросил у посланницы О-рега:
 — Что говорят насчет моего отца?
 — Гомес хочет видеть и его. О-рег объяснил, что мистер Кейдж тяжело ранен и не может ходить. Тогда Гомес сказал, что сын мистера Кейджа должен подтвердить, что мистеру Кейджу ничего не угрожает.
 — Я чувствую западню, — задумчиво проговорил Джек. — С чего бы им так за нас волноваться? Мы попросили убежища в кадмусах, и, по Соглашению, законы Дионисии на нас не распространяются. Почему их так интересует наша судьба?
 — Не думаю, что военных волнует ваше здоровье, — на ходу ответила Р-ли, — им нужен повод, чтобы напасть на кадмусы. Отец там, наверху, пытается умиротворить их, хотя это вряд ли возможно. Но не ценой ваших жизней и не ценой вероломства. Мы не так уж беспомощны: у Слепого Короля полсотни воинов, и если солдаты попытаются схватить вас или начать атаку, они увидят, что вийры — вовсе не беспомощные щенки!
 Солнце взошло около часа назад и на лугу перед кадмусом было совсем светло. У входа стоял О-рег и группа вооруженных сатиров. Полли О'Брайен держалась в нескольких шагах позади Слепого Короля.
 Переговоры с О-регом вели два человека. Один — командир гарнизона капитан Гомес, коренастый, широколицый, с густыми светлыми усами. Он был в полном боевом снаряжении: кожаный шлем, кожаная кираса и длинная юбка форменного образца, ножны и кобура на поясе, в руке — стеклянная шпага.
 Вторым был Чаксвилли.
 Позади них в отдалении стояли несколько сотен солдат гарнизона и десятков пять вооруженных фермеров. У большинства — копья и луки, но кое-где и огнестрельное оружие.
 — Джек Кейдж, тебя держат там против твоей воли, не так ли? — зычно, как на плацу, обратился к нему капитан. — Жив ли сейчас твой отец? Отвечай смело, Джек Кейдж!
 Джек набрал в грудь воздуха для ответа и... Слова застряли у него в горле. Только сейчас он понял! Он, Джек Кейдж, — предатель. Он предал людей, которые сейчас глядят на него — а это его соседи и представители властей его страны, его родины.
 Он предал их всех.
 Он перешел на сторону чужого племени, на сторону врагов всего человеческого рода, существ, у которых нет души, которые отвергают его Бога.
 Он должен быть отлучен от церкви, предан анафеме и сожжен на костре! Имя его станет ругательством — именем предателя... Джек молчал. Р-ли легонько дотронулась до его плеча:
 — Я понимаю тебя, Джек. Трудно вдруг потерять все... Всю прежнюю жизнь. Делай, как знаешь, Джек. Я тебя пойму.
 Позже он будет часто задумываться — сделала сирена это сознательно, чтобы добиться от него нужных слов и действий, или то было движение ее сердца? Касание руки и всего несколько негромких слов... Как она нашла струны, пробудившие в нем гордость и любовь сразу?
 Но в тот момент...
 В тот момент Джек Кейдж обнял сирену Р-ли за талию, притянул к себе, и они вместе обернулись к Чаксвилли, Гомесу и вооруженным людям на противоположном краю луга.
 Поцелуй юноши и сирены был долгим и горячим.
 Вооруженная людская толпа загудела.
 — Ублюдок! Скотоложец! — проорал Гомес.
 Слепой Король тоже был потрясен. Он подошел вплотную к Джеку и, едва сдерживаясь, произнес:
 — Джек, ты сошел с ума! Сейчас здесь начнется побоище! Тебе не терпится быть убитым? — он слегка отступил назад и уже спокойнее закончил: — Впрочем, сделанного не воротишь. У тебя нет пути назад, Джек Кейдж. И у всех нас — тоже...
 — Я люблю тебя, Джек, — сказала Р-ли.
 Ошеломленный, но счастливый и гордый собой, Джек молчал.
 Голос Слепого Короля перекрыл все другие звуки:
 — Вот вам ответ! Джек Кейдж добровольно пришел сюда и желает остаться здесь! Что касается его отца, то мистер Кейдж сможет покинуть кадмус, как только будет в состоянии ходить. Если, конечно, мистер Кейдж пожелает вернуться к вам!
 Неожиданно О-регу ответил крик Чаксвилли:
 — Колдовство! Это колдовство! Вы околдовали парня, чтобы сгубить его бессмертную душу! Ни за что не поверю, чтобы Джек Кейдж в здравом уме и твердой памяти смог сделать такое! Никто из людей этому не поверит! Мы требуем, чтобы наши лекари и священники получили возможность осмотреть Джека Кейджа! И Уолтера Кейджа тоже!..
 Слепой Король усмехнулся:
 — А когда вы убедитесь, что Джек Кейдж в здравом рассудке, вы отпустите его обратно, не так ли? Вы можете это пообещать?
 — Разумеется! Я готов поклясться на Библии, что так и будет!
 — Благодарю! Когда наши отцы повстречались с вашими отцами, то очень быстро узнали цену человеческим клятвам. В том числе — и клятвам на Библии! Теперь вы хотите доказать нам, что цена клятвы не изменилась, не так ли, мистер Чаксвилли?
 Все это время капитан Гомес молчал, задумчиво пощипывая усы: он искал решение. Но Чаксвилли, не дожидаясь конца раздумий командира гарнизона, скомандовал солдатам:
 — Вперед! Хватайте колдунов и богохульников!
 Часть солдат неуверенно двинулась вперед, расстроив ряды. Но тут взревел Гомес:
 — Отставить! Здесь командую я!..
 — Похоже, переговоры зашли в тупик, — уже по-другому задумчиво сказал Джек Слепому Королю, — не лучше ли уйти в кадмусы, пока не поздно? И поскорее! Потому что поздно уже сейчас!..
 — Ты прав, Джек, — сказал отец Р-ли. — Ты и Полли О'Брайен уходите первыми. Р-ли, ты идешь с Джеком. Мы прикроем вас...
 — Только попробуйте! — заверещал Чаксвилли. Он выдернул шпагу и стал в позицию перед Джеком. Джек приготовился к бою: ему ли сегодня бояться смуглого?!




 Глава 9


 Прошло трое суток. Джек продолжал отказываться от мяса, которое ему по три раза в день предлагала Р-ли. Он питался плодами тотумных деревьев и все настойчивее искал дичь: голую лисицу, горного единорога или дикого гоготуна. Несколько раз они попадались Джеку на глаза, но быстро удирали. С каждым днем он слабел все больше, ноги подкашивались, а живот вздулся от кислых плодов.
 На третий вечер, сидя на корточках у костра, Джек взял ломтик мяса. Выражение лица Р-ли не изменилось. Полли улыбнулась было, но, наткнувшись на взгляд Джека, сочла за лучшее промолчать. Голод юноши был так силен, что, казалось, Джек никогда не ел ничего вкуснее этого мяса. Однако его желудок немедленно возразил, и Джек бросился в кусты. Его стошнило.
 Ночью он поднялся и развернул нижнюю юбку Полли, в которую был завернут остаток мяса. Джек съел его и некоторое время опять боролся со своим желудком, но на этот раз одержал победу.
 В ту ночь ему снились плохие сны, проснулся он злым, во рту и на душе было мерзко. Но когда в этот же день Полли убила еще одну собаку, суку, Джек ел уже с аппетитом.
 — Теперь ты настоящий мужчина, — сказала Полли. — По крайней мере, более настоящий.
 На следующий день ему повезло на охоте. Он заколол самку единорога, когда она шла по лесной тропе с двумя ягнятами. Он находился по ветру от нее, а она, должно быть, спешила куда-то. Казалось, у самки не было присущей диким животным осторожности. Джек ударил ее копьем в бок, и она повернулась с такой силой, что древко вырвалось из его рук. Тогда он прыгнул на спину самки и стал наносить удары ножом, пока она не повалилась наземь, всей своей тяжестью придавив ногу Джека. Кость осталась цела, но несколько дней после этого Джек прихрамывал.
 Кроме мяса, им пригодились и сухожилия. Из них изготовили тетиву для лука. Острый рог зверя Джек отделил от черепа и прикрепил к длинной ровной ветке. Получилось хорошее копье. Несколько дней они потратили на изготовление стрел и наконечников к ним, луков и колчанов. Все это время Р-ли нетерпеливо ожидала окончания их работы. Она спешила снова тронуться в путь, но не спорила. Оружие было необходимо.
 Мясо разрезали на куски и прокоптили. При этом, разумеется, было много дыма и запаха. Запах привлекал хищников. Два раза к их лагерю подходили хвостатые медведи. В них пришлось выпустить несколько драгоценных стрел. Стрелы попали в цель, но животных не убили. Медведи убежали.
 Более опасными были дикие собаки. Они появлялись стаями от шести до двадцати особей, рассаживаясь на недоступном для луков расстоянии, и бросали голодные взгляды на мясо, свисавшее с ветвей, и на людей. Джек подходил к ним ближе. Часть собак начинала пятиться, остальные пытались зайти сзади, чтобы окружить его. Тогда Р-ли и Полли начинали стрелять из луков в ближайших псов. Остальные собаки разрывали раненых на куски и пожирали. Через некоторое время все повторялось снова.
 — Надеюсь, они не застанут нас врасплох, — говорила Р-ли. — Они очень быстрые и очень умные.
 — Насколько я понимаю, они — ничто в сравнении с мандрагорами и оборотнями, — сказала Полли. — Те наполовину люди, и гораздо умнее собак.
 — Не говоря уже о драконах, — сказал Джек.
 Они возобновили подъем к Фула. Местность, хоть и возвышенная, все еще была покрыта густыми лесами. Пройти вперед можно было только вброд по ручью. Метод этот был, однако, пригоден лишь для коротких переходов — ледяная вода быстро сводила ноги. К тому же через два дня пути пороги стали встречаться чаще, и делались все выше.
 — Нам лучше покинуть ручей, — сказал Джек. — Если кто-нибудь заметит нас, то без труда пристрелит с берега.
 Р-ли не возражала. Пришло время уйти от ручья — нужно было прекратить подъем в гору. Чтобы попасть в долину Аргул, они должны были обогнуть гору на этой высоте.
 Через некоторое время Джек заметил, что тропа, по которой они шли, стала очень гладкой.
 — Под лесной почвой здесь погребена древняя дорога Арра, — сказала Р-ли. Она идет вдоль склона горы и заканчивается вон там, — она показала на огромное скальное обнажение впереди. Там есть большое плато, а на нем — развалины города Арра.
 — Хотел бы я поглядеть на них, — сказал Джек. — Нас не слишком задержит такой крюк?
 Р-ли заколебалась:
 — Да, это стоит посмотреть. Жаль упускать такую возможность. Но впереди у нас еще немало опасностей, и мне не хотелось бы умножать их.
 — Я так много слышал об Арра и их огромных городах, — настаивал Джек. — Мне всегда хотелось поглядеть хотя бы на один из них. Если бы я знал, что здесь, неподалеку от нашей фермы, есть такой город, я давным-давно отправился бы к нему.
 — Собственно, нет причин, чтобы запретить посещение этих мест вам, людям, — сказала Р-ли. — Да мне и самой хочется взглянуть еще разок. Но мы должны быть очень осторожны.
 Полли тоже не возражала. Наоборот — она азартно стремилась к древним руинам. Джек поинтересовался — с чего вдруг девушка так засуетилась?
 — Говорят, в городах Арра полным-полно всяких чудес, кладов и тайн. Вот бы добраться хоть до нескольких...
 — Вряд ли, — охладила ее Р-ли, — эти руины уже перекопаны, и не раз.
 Тропа плавно вилась вокруг горы, потом внезапно повернула. Теперь путники двигались почти в обратном направлении, только на сотню футов выше, чем в начале тропы. Они продолжали говорить шепотом, ни на секунду не теряя бдительности и держа оружие наготове.
 На долю секунды раньше Джека Р-ли заметила в кустарнике футах в восьмидесяти впереди чье-то лицо.
 — Не подавать виду! — скомандовал Джек одними губами. — Похоже, это Джим Уайт, дружок Эда... — Выждав несколько секунд, он резко крикнул: — Ложись!
 Стрела вонзилась в дерево справа от упавших путников. Позади них выше по тропе раздались крики, и из-за деревьев выскочило полдюжины мужчин во главе с Эдом Вангом.
 Джек прицелился и спустил тетиву. Трое нападавших залегли, но трое других продолжали целиться. Джек не видел, попал ли в кого-нибудь, но по отчаянному воплю боли понял, что попал.
 Как только стрелы трех лучников просвистели над головами, Р-ли и Полли О'Брайен тоже разрядили свои луки. Их выстрелы не достигли цели, но заставили нападавших укрыться за стволами деревьев. Похоже, компания Эда Ванга ожидала сопротивления только от Джека.
 — Бегом! — выкрикнул Джек, вскакивая и бросаясь бежать, пытаясь на ходу оценить обстановку. — Вряд ли можно опасаться засады дальше по тропе — из кадмуса с Эдом вышли еще пятеро, они все здесь...
 Тропа еще раз резко повернула. Теперь приходилось бежать по гораздо более крутому склону.
 — До развалин еще футов восемьсот, — выдохнула в затылок Джеку Р-ли. — Там можно спрятаться. Я знаю места...
 Джек глянул вниз.
 Преследователи тяжело карабкались напрямик по поросшему кустарником подъему наперерез беглецам. Если бы Эд сообразил броситься по древней дороге, у него было бы куда больше шансов догнать свою «дичь» — не пришлось бы останавливаться и переводить дыхание.
 Джек перешел на шаг: нужно экономить силы. Р-ли остановилась.
 — А где Полли? — спросила она.
 — Да не знаю я, где эта сучка, черт бы ее побрал! Что она опять затевает?!
 — Похоже, она залегла где-то на тропе чтобы сделать пару прицельных выстрелов. Что ни говори, а смелости Полли не занимать. Хотя иногда мне кажется, что она сумасшедшая...
 — Она хочет сквитаться с Эдом, это понятно. Но вряд ли она для этого согласится лишиться жизни, верно? Не настолько же она сумасшедшая...
 Джек твердо решил не возвращаться за Полли. Конечно, ее можно понять, но почему он должен из-за этой дуры рисковать жизнью Р-ли?
 — Черт с ней! Если она попадет к ним живой, ее затрахают до смерти. Эд орал об этом на каждом углу. Пошли! Мы все равно не знаем, где ее искать...
 Следующий поворот тропы вывел Джека и Р-ли на плато. Перед ними были древние развалины. И над ними. И вокруг них. Развалины были везде.
 Джек почти забыл о грозящей ему и Р-ли опасности, он был просто раздавлен увиденным.
 Должно быть тогда, до катастрофы, здесь была одна из величайших столиц Арра. До сих пор высилось несколько исполинских зданий, каждое не менее трехсот футов высотой, из гигантских гранитных и базальтовых глыб по сорока пяти и более футов длины. Когда-то яркая облицовка зданий почти не сохранилась, только кое-где виднелись ее остатки да цветные пятна разрушенных временем фресок. Фрески изображали странных существ — помесь лошадей и хвостатых медведей, каких Джек видел на картине Смотрителя Моста. Были там и люди — или гривастые? — прислуживающие Арра. А еще были люди со звериными мордами, с ног до головы покрытые шерстью.
 Джек вопросительно взглянул на Р-ли.
 — Арра привозили сюда других разумных, — объяснила сирена. — А после катастрофы они одичали. Люди зовут их мандрагорами или оборотнями. В развалинах они водятся до сих пор...
 — Да где же, черт побери, Полли? — спохватился Джек.
 Ему ответили шум и крики внизу, на склоне. Из лесу выскочила голая Полли О'Брайен, следом за ней — четверо мужчин.
 — Похоже, одного она свалила, — произнес Джек, занимая позицию за гранитной плитой, — но Эд уцелел...
 Р-ли сосредоточенно готовилась к бою. Если бы преследователи попытались появиться на плато, их можно было бы уложить несколькими стрелами. Запыхавшаяся Полли уже добежала до ближайшего укрытия и переводила дух.
 У Эда Ванга хватило ума не лезть, очертя голову, в западню. Ни его, ни остальных людей на тропе не было.
 — Они полезут по бездорожью и проберутся через развалины там, ниже, — предположила Полли.
 Джеку совсем не хотелось иметь за своей спиной в руинах четырех озлобленных вооруженных мужчин, поэтому его маленький отряд стал осторожно углубляться в развалины, низом обходя огромные груды камней, чтобы не стать удобной мишенью на фоне светлого неба.
 Во время одной из остановок сирена внезапно опустилась на колени и припала ухом к земле:
 — Тшш! Тихо... Мне кажется...
 У Джека по коже побежали мурашки от предчувствия неведомой угрозы. Стояла мертвая тишина — ни ветерка, ни резких криков слашларков. А ведь слашларков только что было предостаточно...
 Р-ли поднялась с колен и сказала почему-то «детской речью»:
 — Тррак!
 — Один? — спросил Джек.
 — Кажется, один. Похоже, недавно прошел. А может, это Мар-Кук ищет человечка, который унес ее палец?
 — Да знай я точно, что она потом оставит нас в покое, я бы отдал этой Мар-Кук ее драгоценный палец! Отдал бы, клянусь. И разошлись бы тихо-мирно, а?
 — Не советую, — сказала Полли, — лучше напугать ее. Если появится — пригрози, что ты ее уничтожишь. Бог весть, как ты мог бы это сделать, но Мар-Кук не станет рисковать, верно, Р-ли?
 — Верно, — подтвердила сирена, — а теперь давайте попробуем попасть на ту сторону развалин; кажется, оттуда можно пройти краем плато и спуститься в долину Аргул. Конечно, это не тот спуск, который я бы выбрала, доведись мне выбирать, но... Выбирать-то не из чего. Старая дорога для нас закрыта.
 Город был огромен. Осталось меньше двух часов до заката, когда они, наконец, достигли северной окраины. Как-то вдруг кончился хаос гранита, уступив место плоской поросшей травой и мелким кустарником, равнине, резко переходящей в долину примерно в миле от Джека и его спутниц. Видна была только дальняя сторона Аргула, над которой возвышалась четырехмильная громада массива Плел.
 И еще полчаса они пробирались среди густой травы, кустарника и обломков камня. Джек нервничал — успеть бы дотемна пересечь плато! Р-ли внезапно остановилась у конического каменного обломка:
 — Вот. Тропа начинается здесь. Видишь — между камнем и обрывом?
 — Вижу. До заката — час полтора. Передохнем?
 — Джек, это только так называется — «тропа». По ней нелегко спускаться даже при свете дня. А уж в темноте... Не знаю. Свалиться, во всяком случае, легче. Если бы мы смогли хоть чуть-чуть спуститься, пока светло, можно было бы заночевать на одном из уступов. Там и защищаться легче, если что...
 Джек тяжело вздохнул:
 — Ладно. Но до обрыва еще с полмили. Побежали!
 Они не пробежали и двух десятков шагов, когда Джек, обернувшись, обнаружил Эда Ванга и его троицу, выбирающихся из каменного хаоса.
 — Придется залечь перед обрывом! — крикнула Р-ли на бегу, — на тропе нас просто забросают камнями!
 Джек не ответил — берег дыхание. Его остановил уже знакомый грозный рев. Так мог реветь только охотящийся дракон.
 Его спутницы тоже остановились и замерли, узнав Мар-Кук, приближающуюся к ним с изуродованной передней лапой на весу.
 Теперь и охотники стали добычей.
 Эд Ванг отчаянно размахивал луком и кричал Джеку что-то. Слова его были не слышны за ревом дракона. Джек понял — Эд предлагает попытаться вместе отбиться от чудовища.
 — Попробуем, — пробормотал Джек, — все равно это наш единственный шанс...
 А у Эла Мерримота, одного из эдовых сподвижников, похоже, шансов уже вовсе не осталось: он отстал от остальных и, поскользнувшись, упал, когда грозная Мар-Кук была уже совсем рядом. Мерримот просто закрыл ладонями лицо, чтобы не видеть чудовищной лапы, которая отняла у него жизнь.
 Дракониха задержалась над несчастным всего на несколько секунд. Но этих секунд хватило, чтобы недавние беглецы и преследователи оказались вместе. Ванг и его люди едва дышали после отчаянного бега, но нашли в себе силы стать бок о бок с маленьким отрядом Джека.
 — Дайте-ка я попробую сперва поговорить с ней, — предложила Р-ли, сделала шаг вперед и произнесла «детской речью»: — Мар-Кук! Помнишь ли ты Соглашение с вийрами? Там сказано: «...пусть мать твоя и все твои бабки и прабабки до самого Великого Яйца проклянут тебя, если ты нарушишь Соглашение!»
 Чудовище остановило свой бег, проскользив мощными лапами по траве:
 — Я чту Соглашение, — казалось, голос исходит из самой глубины утробы, — но до определенных пределов!
 — Чего же ты хочешь? — спросила Р-ли, прекрасно зная, каким будет ответ.
 — Чего я хочу?! — Мар-Кук внезапно перешла на горловой визг. — Я хочу обратно свой палец! И еще я хочу труп того человечка, который осквернил меня, отрубив мой палец, и вторично осквернил меня, таская мой палец рядом со своей зловонной плотью... Плотью самца!..
 — Хорошо, он вернет тебе часть твоего тела, чтобы ты могла пройти Очищение и вернуться после смерти в темную утробу Величайшей из Матерей. Но взамен ты поклянешься Муками Величайшей из Матерей, муками, которые Она вынесла, откладывая Восьмиугольное Яйцо с Первым Самцом внутри. Ты поклянешься, что как только тебе вернут твой палец, ты уйдешь прочь и никогда не станешь пытаться причинить зло этому человеку, — Р-ли указала на Джека, — или любому, кого увидишь рядом с ним! Согласна ли ты, Мар-Кук?
 Челюсть драконихи отвисла, глаза тупо моргали. Вдруг она сложила у груди передние лапы.
 Р-ли шепнула Джеку:
 — Вряд ли она поклянется... Но уж если поклянется, то просто не способна будет причинить тебе и всем нам малейший вред: она слишком боится ада.
 — Чего?
 — Ада. Холодного безжизненного ада, где не будет тепла всех ее праматерей. Если бы она поклялась... Еще никто из трраков не нарушил подобной клятвы, никто и никогда. Даже если она поклянется и получит свой палец — Очищение займет долгие годы, а если она умрет, не завершив его — ее все равно ждет холодный ад...
 — Так пусть она не отказывается от шанса избежать его! А уж палец-то я ей отдам, за этим дело не станет...
 — Будем надеяться, что и она придет к такому решению. А пока слушай... — Р-ли почти шепотом рассказала Джеку, что он должен делать.
 Джек кивнул и небрежной походкой, отнюдь не соответствующей его настроению и обстоятельствам, двинулся к краю плато. Он не оглядывался, но ясно представлял себе тупые глаза драконихи, замершей в нерешительности. За несколько футов от обрыва он услыхал драконий рев и топот, преследующие его.
 Мар-Кук приняла решение.
 Очевидно, Р-ли успела предупредить Полли, потому что обе они отскочили в сторону с до предела натянутыми луками.
 А вот Эда и его приятелей никто не предупреждал. Они попытались удержать безнадежную позицию, успев выпустить каждый по стреле, две из которых попали в цель и бесполезно отскочили от бронированной драконьей шкуры. Только после этого бедняги бросились бежать, на их беду — недостаточно быстро и достаточно поздно.
 Мар-Кук только слегка изменила направление — и двое из трех пали под ударами могучего хвоста. Раздался хруст раздробленных костей...
 Эду Вангу опять повезло: дракониха в своей погоне за Джеком не стала отвлекаться на другого «человечка».
 Вблизи Мар-Кук была так ужасна, что Джек еле удержался от попытки спастись, спрыгнув с обрыва вниз, на тропу. Но Р-ли велела держаться нахально и неколебимо, иначе все пропало: ярость бронированного чудища сокрушит всех!..
 Джек стоял над кромкой обрыва, держа драконий палец в вытянутой за край пропасти руке. В крайнем случае ему просто нужно разжать кулак — и драгоценный палец пролетит почти целую милю, прежде чем достигнет дна долины. Если достигнет...
 На этот раз Мар-Кук сумела затормозить всего в паре шагов от Джека.
 — Стой! Не делай этого! — ревела дракониха.
 Джек пожал плечами и медленно заговорил «детской речью»:
 — Гляди, Мар-Кук. Если ты попытаешься убить меня, если мне придется разжать руку — ты никогда не получишь своего пальца. Никогда, Мар-Кук! Ты слишком велика, чтобы спуститься здесь, а в обход... В обход ты будешь идти слишком долго, Мар-Кук! Мелкая живность там, внизу, успеет сожрать твой любимый палец. Думай, Мар-Кук! Наши условия ты знаешь. А палец — вот он...
 Чудовище разразилось потоком непонятных звуков, очевидно, ругалось по-драконьи. Р-ли говорила как-то, что прежде у драконов была своя речь, до того, как они освоили язык вийров. Теперь от той речи остались только ругательства и заклинания.
 Джек попытался улыбнуться, чтобы показать Мар-Кук, кто является хозяином положения, но близость дракона превратила улыбку в параличное подергивание губ. Колени и руки Джека тоже противно тряслись.
 Со стороны в разговор вступила Р-ли:
 — Мы вернем тебе палец на перевале Идола, Мар-Кук. Но сначала ты поклянешься. И еще — пообещаешь не ходить за нами дальше перевала. А до перевала — охранять и защищать нас...
 Мар-Кук едва не задохнулась от злости, но первое вразумительное ее слово было:
 — Ладно.
 Чудовище смирилось.
 Джек не опускал руки, пока Р-ли брала с Мар-Кук Великую клятву, хотя предплечье и кисть уже ныли от напряжения. Когда с формальностями было покончено, он демонстративно положил драконий палец в кожаную дорожную сумку. Мар-Кук не сводила с Джека глаз, но не предпринимала ни малейшей попытки завладеть своим сокровищем.
 Потом Р-ли помогла Джеку сбросить тела погибших с обрыва. Конечно, Джек предпочел бы похоронить их по-человечески, но могилу рыть было нечем и некогда.
 Мар-Кук стала ныть, что ее лишили свежего мяса и замолкла только после того, как сирена объяснила, что от трупов надо избавиться, чтобы не привлечь мандрагоров. Что это за мандрагоры такие, думал Джек, если даже драконы предпочитают не привлекать их внимания?
 Все это время обезоруженный Эд Ванг исподлобья наблюдал за происходящим. Его лук и нож валялись в траве, а в грудь была нацелена стрела Полли, готовой в любой момент спустить тетиву.
 — Лучше всего прикончить его сейчас, — посоветовала Р-ли из-за спины Джека.
 — Это говоришь... ты?! — поразился Джек.
 — Да. Его нельзя отпускать с оружием. Он болен ненавистью. Он будет рыскать вокруг нас, пытаясь убить. А без оружия...
 — ...он сделает другое, не хуже этого.
 — Не успеет. Полли тоже больна ненавистью, и у нее уже есть лук. Он умрет такой смертью... Я знаю ваших колдуний и я знаю Полли. Ему лучше умереть сразу.
 — Жаль, что я не убил его тогда, когда он напал на нас, — задумчиво промолвил Джек, — а сейчас... Нет, я не могу, вот так... хладнокровно. Я... я не палач!
 — Когда-то ты прикончил бешеную собаку. А до этого она была твоей любимицей. У тебя нет похожего чувства к Эду?
 — У меня есть чувство, что я блуждаю в этой глухомани с двумя самыми злыми ведьмами, какие только бывают! — Выкрикнув это, Джек повернулся и зашагал прочь.
 Он понимал, что Р-ли права, что так всем будет лучше, даже Эду. Да разве Эд сам много раз не собирался прикончить его? Но... Нет, Джек не мог этого сделать.
 Сирена медленно подошла к Полли и стала рядом. Джек оглянулся. Что там затевается? Вроде бы говорят о пустяках; Полли даже смеется...
 И тут Р-ли ударила.
 Кулак сирены пришелся снизу в челюсть Полли, и девушка рухнула. Несколько секунд она, пошатываясь, стояла на четвереньках, не в силах даже встать на колени и выпрямиться.
 Большего Р-ли было не нужно.
 Подхватив оружие Полли, она наложила стрелу и прицелилась в Эда.
 Эд метнулся к обрыву, хрипло рыча. Стрела настигла его уже в прыжке. Видимо, Эд надеялся упасть на тропу, но после выстрела Р-ли сорвался в бездну со стрелой под левой лопаткой. Еще некоторое время был слышен его яростный вопль.
 Потом стало тихо.
 Джек подошел к спутницам.
 Потом с трудом поднялась Полли, потерла ушибленную челюсть и процедила, не глядя на Р-ли:
 — Обманула меня, сука!..
 — Он умер, — ответила сирена, — не думай о нем. Забудь.
 — Тебе я этого никогда не забуду, поняла?
 — Поняла. Я попрошу Мар-Кук не спускать с тебя глаз.
 Они вернулись в развалины. Мар-Кук, шедшая чуть впереди, внезапно с хриплым вскриком остановилась. Джек проследил взглядом за указующей изуродованной им лапой драконихи и увидел свежий помет крупного животного.
 — Мандрагор! — сообщила Мар-Кук.
 — Что ж, придется поискать убежище понадежнее, — сказала Р-ли, — и побыстрее! Через несколько минут будет темно.
 — Вот хорошая нора, — предложила Мар-Кук, обнюхивая квадратный проход меж двух упавших плит. За ним темнело помещение, достаточно большое, чтобы вместить всю четверку. Р-ли отправила дракониху на поиски хвороста, остальные принялись обследовать место будущего ночлега. Вход, через который они вошли, оказался единственным; это их вполне устраивало.
 Мар-Кук вернулась через четверть часа, притащила огромную охапку веток и полено, которое правильнее было бы назвать бревном. Она свалили груз на камень перед входом, с трудом протиснулась в убежище и втащила дрова внутрь. Джек быстро развел костер. Сразу стало уютнее, хотя время от времени порывы ветра заволакивали все вокруг горячим дымом.
 Большая часть жареного мяса за ужином, конечно же, досталась драконихе, которая по этому поводу почти добродушно пробурчала:
 — Не волнуйтесь, карлики. Завтра я добуду вам другого единорога...
 — Как она сможет идти с нами? — шепотом спросил подругу Джек. — Ей не спуститься по тропе...
 — А мы пойдем кругом; так дольше, но легче и безопаснее. А почему ты говоришь шепотом?
 Джек указал на разлегшуюся неподалеку живую громаду:
 — Она действует мне на нервы.
 Р-ли поцеловала его в щеку и провела ладонью по спине.
 — Я вам не мешаю? — ехидно осведомилась Полли, — ради Бога, не стесняйтесь! Не обращайте на меня внимания, прошу вас! А может быть, мне выйти? Я выйду...
 — Ты... подлая сука! — яростно прошептал Джек.
 — Зато честная, — парировала Полли. — Нет, серьезно: я уже давно с интересом наблюдаю, как ты ее тискаешь, и целуешь, и ласкаешь эти роскошные груди. Похоже, вы уже долго трахаетесь; почему же она до сих пор не беременна? Не хочет?
 Джек изумленно округлил глаза:
 — Ты что, дура? Не знаешь, что у людей с вийрами детей не бывает?
 Полли расхохоталась и долго не могла успокоиться. В углу шумно заворочалась Мар-Кук. Полли оборвала смех:
 — Что?! Так твоя милая не рассказала тебе, что все, чем нас пичкают жирные попы — бред? Да сейчас на планете, особенно в Социнии, тысячи таких симпатичных мулатиков...
 Джек растерянно взглянул на Р-ли.
 — Джек, милый, мы же так недолго были вдвоем... А когда говорили — говорили о нашей любви. Я просто не могла успеть рассказать тебе все, чего ты не знаешь и что может быть тебе интересно. И не волнуйся, милый, я не могла нечаянно забеременеть: у вийров дети рождаются только когда они сами хотят этого и Хранители Потомства не возражают. Нельзя, чтобы родилось намного больше, чем умерло. Вы, люди, этого не понимаете; поэтому вам тесно на ваших землях и вы рветесь захватить земли вийров...
 — Да уж, — вмешалась Полли, — моя матушка знала секрет ваших Хранителей: нужные травы в нужном соотношении в нужное время — и трахайся сколько хочешь без всяких последствий!..
 Р-ли, не отвечая, выглянула наружу. Луна еще не взошла. Перед входом едва виднелась шестидесятифутовая сравнительно ровная площадка, а дальше отбрасывало жуткие тени нагромождение базальтовых плит и обломков гранита.
 — Джек, если хочешь, я могу рассказать тебе подлинную историю вийров (или гривастых, или сирен и сатиров — как нас только не называли люди!). Правдивую историю, Джек. Ту правду, которую ваша церковь и ваше государство веками скрывали от вас. Впрочем, они и сами знали не так уж много...
 Джек, мы, вийры, тоже с Земли.
 Джек молчал.
 — Это правда, Джек. Наших предков привезли на эту планету примерно сорок веков назад. Считай как хочешь — век на Земле почти равен веку здесь. Тогда здесь была могучая колония Арра. И Арра привозили сюда других разумных. Вряд ли Арра нужны были рабы или слуги — у них были машины; «младшие братья» были для них чем-то вроде... ну, домашних животных, свидетельством их могущества и разума.
 Разумных привозили не только с Земли, с других планет, других солнц — тоже. Так появились мандрагоры и оборотни. А вот драконы всегда здесь обитали. Для Арра драконы были слишком глупыми, слишком большими и слишком опасными, чтобы их приручать, поэтому и попали в такие... резервации, понимаешь?
 А примерно двадцать веков назад началась звездная война между Арра и... чужими — Эгзви. Войну начали чужие. Они сделали что-то, от чего здесь взорвалось все железо, которое было на поверхности. И какие-то еще металлы — не знаю. После этого уцелевшие Арра покинули Дэйр, а Эгзви, видимо, так и не решились здесь высадиться. И из четырех видов разумных, покинутых на планете, только мы, земляне, смогли избежать одичания. Только нам это удалось. Мы сумели договориться с драконами, мы охотились на тех, кого вы зовете оборотнями и мандрагорами, пока не загнали их на горные кручи, которые были нам не нужны. Они смогли уцелеть только в таких местах, как это...
 — Чем ты можешь все это подтвердить? — перебил Джек, — если вы люди, то почему у вас лошадиные хвосты и... такие глаза?
 — Одни говорят, что нас чем-то... облучило, когда взорвалось железо; другие — что Арра специально вывели такую породу людей. Известно, что Арра много занимались отбором. Возможно, правы и те, и другие. Но у нас, вийров, свои предания. Они не могут служить надежными доказательствами, что вийры и вы — с одной планеты. Но есть еще один признак... Язык!
 — Но ваша речь совсем не похожа на нашу!
 — Взрослая речь — да. Это древняя речь Арра, которую — лучше или хуже — изучали все подвластные им разумные. Это сложный язык, где короткое слово может значить больше, чем много страниц в книге. Но детская речь — потомок нашего и вашего праязыка, отца языков Земли. Арра позволяли пользоваться им только в общении между нами, землянами. И мы берегли эту речь, как память о тех временах, когда мы были свободны... там, на родине. После Взрыва разница наречий стала границей между вийрами и другими разумными. Вы думаете, что «взрослая речь» — язык вийров; нет! Это язык Хозяев. После ухода Арра мы, вийры, были хозяевами этой планеты, безраздельными хозяевами, пока не появились вы, «таррта», «позжепришедшие»... Еще тогда наши ученые поразились, что большинство ваших языков — и главный ныне, английский, и не забытые еще в ту пору немецкий, исландский, испанский, португальский, болгарский, албанский, ирландский, итальянский, греческий, и даже язык ваших богослужений, латинский — родственны нашей «детской речи». Только турецкий и китайский, да язык индейцев-кроатанов не в родстве с английским и нашим...
 — Мне страшно в это поверить...
 — Джек, милый, а я думала, что ты рад будешь узнать это! Ведь это значит... Это значит, что мы можем быть вместе!..
 — Да, но я не вижу никакого сходства между английским, «детской речью» и благородной латынью. Священники говорят, что мы просто взяли несколько латинских слов и выражений, чтобы облагородить английский...
 — Джек, пойми, я не языковед, но кое-что об этом знаю. И я могу свести тебя с теми из наших, кто знает намного больше. Да и двое ваших священников независимо друг от друга отмечали родство трех языков. Одному пригрозили отлучением, и он замолчал; другой ушел в кадмусы.
 — Р-ли, родная, не думай, что я спорю с тобой со злости или не верю тебе. Просто... все это так невероятно и неожиданно...
 Вдруг дракониха зашипела и попыталась вскочить; потолок убежища был низковат для нее, и Мар-Кук замерла, пригнувшись:
 — Тсс! Тихо! Снаружи кто-то есть...
 Все трое — Р-ли, Джек и Полли — приготовили луки и стали напряженно вглядываться в наружную темноту, еще более плотную из-за отблесков костра внутри убежища.
 — Кто это может быть? — тихонько спросила сирена у Мар-Кук.
 — Не знаю. Я пока не чувствую запаха, только слышу их.
 — Их?
 — Их. Там больше, чем один. Хотела бы я сейчас быть подальше отсюда, подальше от этого крохотного лаза в камнях! Здесь чувствуешь себя в капкане.
 В этот момент под дикий хор воплей и визга, отбрасывая жуткие, изломанные тени, в отсветах огня перед входом появились пять или шесть пугающих фигур.
 Тела незваных гостей отдаленно напоминали человеческие, только с несоразмерно длинными руками, широкими плечами и необъятной грудной клеткой; кроме того, они были покрыты густой длинной шерстью. Морды пришельцев — с массивными выступающими челюстями, уродливыми хрящеватыми носами и оттопыренными, почти квадратными, ушами — тоже до глаз заросли светлым волосом, на фоне которого странно выделялись огромные звериные глаза под темными косматыми бровями.
 В проем влетели деревянные, обожженные на концах, копья. Им ответили стрелы трех луков. Все три стрелы нашли свои цели: невозможно было промахнуться по широченным силуэтам. Нападавшие исчезли.
 — Мандрагоры! — выдохнула Р-ли.
 Мар-Кук прорычала, что она сейчас выйдет наружу, что ей неохота сидеть в этой каменной ловушке. Остальные не стали спорить, сгрудились позади драконихи на почтительном расстоянии, а Мар-Кук одним взмахом хвоста смела костер, рассыпав головешки ярдов на пятьдесят вокруг, и поспешно протиснулась в узкий для нее проем, издав угрожающий рев, как только ее голова оказалась снаружи. Сверху на нее упало шесть мохнатых тел; дракониха рванулась, волоча вцепившихся в нее мандрагоров, перекатилась на спину (двое нападавших оказались раздавленными, остальные успели отскочить) и поднялась на задние лапы. Уцелевшие охотники вновь набросились на Мар-Кук, к ним присоединилось еще с десяток мандрагоров, до того таившихся в темноте среди каменных обломков.
 Джек стрелял всякий раз, как представлялась возможность, но Мар-Кук так стремительно и неожиданно вертелась, падала и вскакивала, что Джеку удалось выпустить всего три прицельных стрелы, две из которых нашли цель. Двое нападавших с воем отбежали в сторону.
 Когда атакующие решили, что с них, пожалуй, достаточно, они перестали размахивать дубинами и копьями, пытаться вцепиться в драконью шкуру зубами или когтями и внезапно разбежались.
 Мар-Кук устремилась в погоню.
 Джек долго слышал доносившиеся с темного плато вопли мандрагоров и рев дракона. Он переводил дух после пережитого.
 Потом все смолкло.
 Всю ночь беглецы по очереди караулили вход. Под утро вернулась Мар-Кук — сытая и сонная, таща с собой труп мандрагора. Это ей на завтрак — объяснила дракониха.
 С рассветом продолжили путь.
 Шли весь день, сделав лишь несколько коротких привалов. Из развалин выбрались к полудню, потом шли вдоль края плато. До темноты одолели несколько подъемов и спусков, и сирена объявила, что пройдена примерно половина дороги вниз. Склон был довольно пологим, и Р-ли рассчитывала попасть в Аргольскую долину часа через два-три после полудня.
 — Она шириной миль в семьдесят и вся заросла буйной растительностью — помните, мы смотрели сверху, с обрыва? Там полным-полно всяких опасностей; даже единороги куда крупнее и злее, чем в наших краях. Но с нами Мар-Кук, так что бояться особенно нечего...
 К полудню следующих суток они были в самом сердце долины. Никто и ничто не задержало их в пути, даже на охоту не пришлось тратить времени: дракониха убила в каком-то небольшом ущелье единорога. Они устроили обед на берегу чистой мелководной речушки. К концу обеда Мар-Кук принялась беспокойно ерзать, потом поднялась и заявила, что пойдет побродит немного.
 — Кто-то из твоих сестер поблизости? — спросила Р-ли.
 — Да. И я хочу поболтать с ними. И еще — предупредить здешних драконов, чтобы вас оставили в покое. Скажу, что кто вас тронет — будет иметь дело со мной.
 Мар-Кук ушла.
 — Надеюсь, она скоро вернется, — сказала Р-ли, — вообще-то драконихи любят почесать языки не меньше, чем ваши женщины, а она давно не была здесь...
 Прошел час.
 Джек начал нервничать. Р-ли сидела тихо, словно спала с открытыми глазами, уставившись на прутик, воткнутый в песок перед ней. Это злило Джека: почему это она не обращает на него никакого внимания? Хоть бы объяснила — в чем дело, о чем это она так глубоко задумалась?!
 Полли лежала на траве, заложив руки за голову, в откровенно вызывающей позе. В последние дни она то и дело бросала на Джека совершенно недвусмысленные взгляды, а ее нечастые реплики становились все более смелыми и дразнящими.
 Р-ли не обращала внимания ни на то, ни на другое.
 Хотя Полли была ему неприятна, Джек испытывал неясное чувство вины. Тяготы перехода не настолько утомляли его, чтобы он не чувствовал копившегося напряжения. Невозможность уединиться и явная нерасположенность к этому Р-ли только усугубляли положение; Джеку нужна была разрядка.
 Как-то, ненадолго оставшись вдвоем с сиреной, он спросил ее о причинах такого охлаждения.
 — Никакого охлаждения нет, Джек, милый. Просто две недели я должна соблюдать запрет. У каждой женщины вийров есть время воздержания, высчитываемое от даты рождения. Это в честь Богини-Охотницы.
 Джек всплеснул руками. Всю жизнь он провел рядом с вийрами — и как мало он о них знает!
 — А я-то как же? — спросил он тогда, — мне, выходит, тоже запрет... в честь Охотницы? Или в честь кого?
 Р-ли в ответ пожала плечами:
 — Есть Полли.
 — Что-о?!. Ты хочешь сказать... Неужели... Тебе что — вправду все равно?
 — Нет, конечно. Совсем не все равно. Но я никогда не посмею говорить с тобой об этом. Это тоже запрет. И я... мне кажется — я поняла бы...
 — Р-ли, клянусь — я не притронусь к этой сучке, будь она даже последней живой женщиной на планете!
 Сирена улыбнулась:
 — Ну, это уж слишком. Ты переоцениваешь свою способность к воздержанию, Джек, милый. К тому же — разве продолжение рода не священная твоя обязанность?
 Уже позже он понял, что имела в виду Р-ли: она не станет принуждать его хранить верность, но будет очень огорчена и обижена, если он этого не сделает. Все ясно и правильно! Хорошо бы еще Полли не выказывала столь откровенно свои плотские потребности... Пока, слава Богу, ему удается избегать искушения, но надолго ли?.. Есть вещи, за которые мужчине трудно ручаться...
 Очнувшись от раздумий, Джек почти сердито ткнул большим пальцем ноги Р-ли в бедро:
 — Может, пойдем? Дракониха легко найдет нас по следам.
 — Откуда такая спешка? Что случилось, Джек?
 Джек украдкой покосился в сторону Полли:
 — Ничего. Надоело ждать, вот и все.
 Р-ли тоже взглянула на Полли, лежащую в прежней позе:
 — Ладно, пошли.
 Через полчаса пути Джек уже клял себя за ненужную торопливость: каждый пройденный фут отдалял их от Мар-Кук и увеличивал уязвимость. Но он был слишком упрям, чтобы вслух признать свою неправоту. Еще через четверть часа Джек понял, что еще большей глупостью будет продолжать идти без охраны драконихи.
 Он остановился и, сглотнув, сказал:
 — Давайте подождем ее здесь. Я был неправ. Это глупый риск.
 Женщины промолчали. Р-ли воткнула палку в мягкий песок, уселась перед ней, скрестив ноги, и вновь уставилась неподвижным взглядом то ли в никуда, то ли в себя, то ли на конец палки. Полли приняла прежнюю позу: руки под головой, ноги раздвинуты. Все, как час назад, только защита дальше, а, значит, опасность — больше... Джек нервно ходил взад-вперед.
 Вдруг что-то остановило его.
 Полли тоже рывком села, широко раскрыв глаза и вытянув шею. И даже Р-ли прервала самосозерцание. Кто-то бежал через заросли, отнюдь не пытаясь делать это бесшумно.
 Мар-Кук?..
 Из лесу выбежал сатир и бросился вброд через речушку. Он был в полусотне ярдов от них, но не замечал Джека и его спутниц.
 — Мррн! — воскликнула сирена.
 Теперь Джек тоже узнал брата Р-ли.
 Из лесу грянул ружейный залп.
 Сатир споткнулся на середине речки, упал лицом вниз, поднялся, сделал, шатаясь, несколько шагов и опять рухнул лицом в воду.
 Течение медленно потащило тело сатира.
 Р-ли закричала.
 — В лес! — скомандовал Джек.
 Они подхватили оружие и сумки, кинулись под защиту деревьев, но остановились, пробежав всего с десяток ярдов: навстречу вышла группа мужчин с огнестрельным оружием, среди них — смуглый Чаксвилли; он улыбнулся:
 — Привет, Джек! Твой братец искал тебя, а мы искали его. Теперь все должны быть довольны — каждый нашел искомое, верно? Разве ты не счастлив видеть меня?
 — Мне казалось — я убил вас...
 — Убил? О, нет! Хорошенько шарахнул по черепу — это да. Следующие несколько дней в слашларкской тюрьме я изрядно помучился...
 — В тюрьме?
 — Да, в тюрьме. Правительство решило, что мы поторопились с гривастыми. Королева была крайне недовольна историей у кадмусов Кейджа. Меня арестовали, я должен был предстать перед судом, чтобы королева могла доказать гривастым свою лояльность. Однако на третью ночь несколько джентльменов — моих друзей — взяли тюрьму штурмом и вернули мне свободу. Что ж, решил я: раз Дионисии Чаксвилли не нужен — надо возвращаться на родину, в Социнию. По дороге встретил этот патруль, а чуть позже — Мррна с парой друзей. Похоже, они разыскивали вас.
 Джек обнял Р-ли за талию, привлек к себе. Бедняжка! Всего за несколько дней потерять сначала отца, потом брата... Однако надо попытаться выиграть время. Где же Мар-Кук?..
 — Так вы — социниец? — обратился Джек к Чаксвилли.
 — Специальный агент Великой Социнии к вашим услугам.
 — Так что же вам здесь-то было нужно?
 — О, сущие пустяки! Всего-навсего развязать войну между Дионисией и гривастыми, которые в ней проживают. Надо сказать, я порядочно в этом преуспел, хотя некоторые недалекие джентльмены и полагают, что я потерпел неудачу. Но ведь гривастые всех трех государств всполошились и, похоже, готовятся к отпору. А там, глядишь, мои коллеги подбросят в огонь еще дровишек... Скоро вспыхнет весь материк, помяните мои слова! Весь материк... Кроме, разумеется, Социнии. Мы уже сегодня готовы навести наш, социнийский, порядок на Дэйре — после того, как люди и гривастые как следует обескровят друг друга.
 А теперь, Джек, после того, что я тебе рассказал, у тебя совсем небольшой выбор: либо немедленно присягнуть на верность Великой Социнии и следовать за мной для славной службы, либо... Ты же понимаешь, Джек, я рассказал тебе слишком много.
 Тем временем несколько солдат вытащили на берег Мррна. Тот с трудом сел и начал мучительно кашлять, избавляясь от воды в дыхательных путях. Из раны на голове кровь едва сочилась. Видимо, пуля лишь слегка задела череп, только контузив сатира.
 Чаксвилли, не обращая на вийра внимания, ждал ответа Джека. Мррн неожиданно прервал затянувшуюся паузу:
 — Я и сестра предпочитаем смерть!
 — Не очень-то ты умен, дружок, — обернулся к нему смуглый, — будь ты посообразительнее, вы присоединились бы сейчас к нам, а потом попытались бы по дороге сбежать. Впрочем, ты же гривастый высокого сословия, а у вас врать не принято... Или уже принято? Кстати, Р-ли, девочка, а что скажешь ты? Выберешь смерть только потому, что ты — сирена? Глупо. Двое моих бойцов вийры; один — метис. Да я сам метис. Социния пример того, как две расы могут слиться, породив могучую третью. Ну?
 — А почему бы вам просто не отпустить нас? Мы идем в Тракию, чтобы мирно жить там и растить детей. Какой вред мы можем вам причинить?
 — Жить мирно? О, не думаю, чтобы это продлилось долго: у Великой Социнии свои планы относительно вашей долины. И она осуществит их... После того, как наведет порядок в Дионисии, Кроатании и Дальнем.
 — Долина прекрасно защищена. Вы можете положить сто, двести тысяч бойцов и не пройти через перевал.
 — Боже, что случилось с гривастыми?! Разве ваши шпионы не донесли о нашей тяжелой артиллерии? Да по сравнению с ней пушки Дионисии — игрушечные пистолетики! А наш воздушный флот? Сотня боевых воздушных шаров с могучими моторами пролетит над горами и оставит от долины пепел, а потом высадит могучих воинов, которые выкосят уцелевших, как сорную траву!
 Р-ли всхлипнула и теснее прижалась к Джеку.
 — Ну, решай, девочка. Кстати, должен предупредить: мои люди слишком долго шатались в этой глуши без женской ласки и несколько... огрубели. Так что, в случае отказа... Ну, да ты и сама все понимаешь.
 — А могу я поговорить с Джеком один на один, без свидетелей?
 — Разумеется, моя прелесть! Только сначала вам свяжут руки и ноги, хорошо? Просто на всякий случай...
 Их оставили вдвоем.
 — Что же нам делать, Джек, милый?
 — То, что советует Чаксвилли: соглашаться. Он сам сказал, что нам лучше согласиться, а потом попытаться сбежать. Попробуем так и поступить.
 — Джек, ты не понимаешь. Я из рода Слепых Королей. Мы не лжем даже ради спасения жизни.
 — Черт побери, я же не уговариваю тебя стать предательницей! Считай это военной хитростью... Ладно, не лги совсем. Просто избегай прямых ответов. Скажи этому метису, что будешь во всем поступать точно как я. А мои намерения ты знаешь. Идет?
 — Это будет косвенная ложь. Обман.
 — О, Господи! Ну не подыхать же здесь из-за десятка слов!
 — Джек, милый, я очень люблю тебя. Ты столько для меня сделал, от столького отказался... Я...
 — Ладно, все. Просто молчи — и все.
 Джек подозвал Чаксвилли:
 — Мы решили, сэр. Мы присоединяемся к вам. И клянусь: я сделаю то, что велели вы, как Р-ли сделает все, что велю я.
 Смуглый улыбнулся:
 — О, да она, оказывается не только красивая, но хитрая! Ладно. Ноги вам сейчас развяжут. А руки пока останутся связанными. Так, на всякий случай.
 Как и следовало ожидать, за это время Полли О'Брайен успела по всем правилам принести присягу на верность Великой Социнии.
 Чаксвилли просто дал ей понять, что знает о ее прошлом гораздо больше, чем Полли могла бы предположить; конечно, она присягает из личной корысти, это ему, Чаксвилли, понятно. Но именно это и заставляет его надеяться, что она останется верна присяге. В конце концов, девушки вроде мисс О'Брайен любят победителей, а судьба Великой Социнии победоносна, Полли сама сможет в этом убедиться.
 Более того, там, в Социнии, мисс О'Брайен сможет открыто исповедовать свою веру, ибо веротерпимость — один из столпов, на которых зиждется его, Чаксвилли, великая родина. Запрещены только человеческие жертвоприношения; но Полли сама увидит, что в Социнии все настолько замечательно, что нет никакой необходимости участвовать в запрещенных ритуалах. К тому же — те, кто в них прежде участвовали, уже давно гниют в рудниках...
 Единственным ответом Полли была просьба закурить.
 Тем временем Джек несколько успокоился и заинтересовался незнакомым оружием своего конвоира. Такого видеть ему еще не приходилось. Оружие было изготовлено из явно искусственного материала большой прочности, причем пуля и порох объединялись в одну оболочку, а заряжалось оружие с казенной части. Конвоир, видя интерес Джека, показал ему непонятного назначения резьбу в канале ствола. Подошел Чаксвилли и, по обыкновению, пустился в длительные разъяснения и похвальбу:
 — Так-то, Джек. Один социнийский солдат обладает огневой мощью десяти дионисийских, не говоря уж о точности и дальности стрельбы. А видишь цилиндры у пояса? — гранаты. И каждая — втрое мощней, чем ваши склянки такого же размера. Да еще мы можем их достаточно далеко выстреливать с помощью тех же ружей.
 — Так что лучше бы вашему дракону не показываться здесь; вряд ли он сможет уйти живым...
 Последние слова Чаксвилли ошеломили Джека, хотя он и постарался не подать виду. Ах, да! Вероятно, следопыты смуглого видели следы Мар-Кук вместе с его, Джека, следами и следами Р-ли. Но где же дракониха?
 Социниец подошел к брату Р-ли:
 — Ну что ж, герой, попробую дать тебе еще шанс. Пойми, твоя смерть не нужна ни нам, ни твоему племени. Это будет не героизм — глупость. Любая культура на этой планете, кроме культуры Великой Социнии, исторически обречена; если останешься в живых, сможешь сам в этом убедиться. В ближайшее время мы избавим вас от кадмусов и связанных с ними привычек, образа жизни. Это хорошо для земледельческих общин, но они-то уже — прошлое! Мы приобщим вас к обществу победоносной техники, хотите вы этого или нет...
 Чаксвилли обернулся к Джеку и Р-ли:
 — Попробуйте объяснить ему. Социнию уже не остановить. Мы должны стать обществом могучей науки и непобедимой техники, и мы станем таким обществом — у нас нет другого пути и нет времени убеждать отставших, тех, кто не понимает, что Арра уже дважды побывали здесь. И когда они или кто-либо другой появятся на планете в третий раз — они должны встретить планету, способную дать отпор поработителям и даже одолеть их. Люди больше никогда не станут рабами или животными для экспериментов, не должны стать! У Арра — звездные корабли? Прекрасно! Значит, когда — нибудь они будут и у нас. И тогда... О, тогда борьба пойдет уже на вражеской территории...
 Этот монолог не на шутку взволновал Джека. В словах Чаксвилли он обнаруживал высокий смысл и великую цель. Джек сам не раз и не два задумывался о том, что произойдет, если Арра вернутся; однажды он спросил об этом отца Патрика. Ответ священника огорчил и даже разозлил юношу. Бог не оставит своих детей — объяснял отец Патрик, — ибо он посылает испытание, но он же дает и надежду. Даже если люди вновь станут рабами, то это только к лучшему, ибо рабство обуздывает гордыню и учит смирению, которого так не хватает нынешним людям...
 Тогда Джек не стал ничего возражать, но такой ответ его совершенно не устраивал. Уж лучше великие надежды Чаксвилли!
 — Поверь, Мррн, — говорил тем временем смуглый, — мне вовсе не доставит радости твоя смерть. Мне неприятно даже думать об этом; но, увы, мы должны быть безжалостными: у нас нет времени на уговоры. Корабли Арра могут появиться в небе хоть сегодня, и тогда конец всему. Только из-за того, что мы не успели навести порядок в своем доме. Решайся, парень, и идем с нами!
 — Лучше умереть, чем жить по-вашему. Ты, человек, не хочешь жить по законам Арра. Твое дело. Я — вийр, сын Слепого Короля, а теперь сам Слепой Король — не хочу жить по твоим законам. Нет!
 Чаксвилли вынул из кобуры на поясе странного вида пистолет, прицелился в лоб сатиру, напряг палец. Позади ствола с громким щелчком поднялась какая-то штука, ударила вперед, из дула вырвался огонь и грохот; Мррн упал навзничь с большой дырой над правым глазом.
 Р-ли негромко вскрикнула, прижалась к Джеку и бесшумно заплакала. Чаксвилли обернулся к ним:
 — Я мог бы проверить искренность твоей присяги, Джек, предложив тебе самому казнить его, но, думаю, это было бы чересчур. Я жесток, но не бесчеловечен, поверь.
 Джек промолчал. Он не мог бы убить при таких обстоятельствах. Никого. Он не палач. А Мррн — брат Р-ли...
 Сирена вытерла глаза и спросила, не глядя на Чаксвилли:
 — Я могу похоронить брата по нашим обычаям? Он — Слепой Король, и не годится бросать его тело на растерзание зверям...
 — Ты собираешься сжигать его голову? Тогда — нет: я не хочу разводить огонь, дым может нас выдать. Конечно, мы похороним его, но на полный ритуал у нас просто нет вре... Огонь!
 Загремели выстрелы солдат.
 Три дракона бесшумно подобрались совсем близко и теперь с ревом бросились на людей.
 Стрельба велась почти в упор и одно из чудовищ сразу рухнуло с развороченным брюхом. Два других, хотя и были ранены, продолжали атаку.
 В суматохе боя только связанный Джек заметил на другом берегу реки Мар-Кук. Грохот выстрелов, крики людей и рев драконов заглушили ее тяжелую поступь по воде. Она молча напала на солдат с тылу и первым же ударом хвоста скосила четверых. Чаксвилли обернулся и со сказочной быстротой всадил в туловище драконихи три пистолетных пули. Джек бросился к нему и, толкнув плечом, повалил на землю. Вовремя! Хвост Мар-Кук тяжело ударил по тому месту, где они только что стояли. Пытаясь обезвредить Чаксвилли, Джек спас жизнь и ему, и себе.
 Но теперь, со связанными за спиной руками он был совершенно беспомощен: он не мог подняться сам и не мог помешать Чаксвилли сделать это. А тот опять выстрелил в Мар-Кук (когда он заряжает? — изумился Джек), попав в искалеченную лапу. В его пистолете опять что-то щелкнуло, и смуглый повернулся, собираясь пересечь речку. Джек извернулся на песке и сделал подсечку. Чаксвилли не успел упасть — Мар-Кук подхватила его и высоко подняла, собираясь шваркнуть о дерево.
 Внезапно ее тело обмякло, и она рухнула, как взорванная башня; голова ее оказалась в нескольких дюймах от лица Джека.
 Почва дрогнула от тяжести упавшего дракона. Р-ли и Полли О'Брайен, замерев, продолжали стоять. Руки сирены были связаны.
 — Полли! — позвал Джек, — развяжи меня!
 Он с трудом поднялся и огляделся вокруг. Все солдаты были либо мертвы, либо так изувечены, что не могли двигаться. Чаксвилли лежал без сознания. Три дракона были мертвы, только Мар-Кук еще дышала. Глаза ее были открыты, она, не отрываясь, глядела на Джека. Кровь хлестала из брюха, лапы, головы и окончания хвоста.
 Полли подняла лук, наложила стрелу и замерла в нерешительности. Несколько секунд она напряженно размышляла, потом пожала плечами и бросила оружие. За две-три минуты собрала солдатские ружья и патроны к ним, сложила под деревом. Сняла с убитого пояс с кобурой, приладила на себя. Проверила пистолет, зарядила (не сразу). Выстрелила в воздух, убрала оружие в кобуру. Пришел в себя Чаксвилли. Застонав, сел спиной к Мар-Кук и стал наблюдать за Полли.
 — Неплохие трофеи, верно? И что дальше? — с трудом спросил он.
 — Полли, дай нам уйти, — перебил Джек, — мы теперь не опасны тебе. Вас двое, и вы вооружены. Делайте, что хотите, но дайте нам уйти.
 Ответ Полли утонул в отчаянном вопле Мар-Кук:
 — Палец! Отдай мне мой палец! Я умираю!
 — Я обещал ей, Полли, — сказал Джек.
 Полли задумалась, потом пожала плечами:
 — Почему бы и нет? Драконы исстари помогали нам, колдуньям. А я ничего не теряю...
 Она раскрыла кожаную сумку, вынула палец, подала умирающей драконихе. Та схватила его, прижала к своей груди и почти сразу испустила дух.
 Тем временем Чаксвилли удалось подняться:
 — Пусть себе уходят, Полли. Они не опасны ни нам, ни тем более — Социнии. Им еще придется пожалеть, что отказались от моего предложения, когда мы придем в их долину. Но до тех пор... Пусть у них будет немножко счастья. Мы поставим их последними в списках.
 — Ваше слово — закон, сэр, — сказала Полли.
 Она развязала веревки на Джеке и Р-ли, отступила, не спуская с них глаз, подняла солдатскую флягу и напилась из нее (вода в речке была еще мутной от крови).
 Джек принялся растирать затекшие кисти рук.
 — Надеюсь, вы не отпустите нас без оружия? — спросил он, — иначе мы просто не успеем попасть в ваши списки...
 Чаксвилли молчал.
 — Ладно, — сказала Полли, — не такая уж я мстительная, как она говорит. А оружие вам понадобится. И по дороге обратно, и в самом кадмусе...
 — Не понял?
 — Неужели ты все еще так плохо знаешь вийров, мальчик? Ей нужно возвращаться обратно. Ее отец, дядя и брат погибли. Значит, теперь она — глава кадмуса. Пока не умрет или не родит сына. Это ее долг, и никто не может от него освободить.
 Джек обернулся к Р-ли:
 — Это правда?
 Сирена попыталась что-то сказать и не смогла. Молча кивнула.
 — Черт побери, Р-ли! Тебе же просто некуда возвращаться! А даже если б и было куда — нельзя! Я бросил все, когда ушел от своих ради тебя! Сделай то же — ради меня, ради нас с тобой, ради Бога!
 — Пока жили мой отец... дядя... Мррн... я могла делать все, что захочу. Я могла даже выйти за тебя замуж, хотя отец долго отговаривал меня и говорил, что мне нельзя будет оставаться в нашем кадмусе, если решусь на это. Из-за сложностей в отношениях... Не наших с тобой, Джек, милый — отношениях вийров с вами, «таррта». Поэтому мы ушли в Тракию.
 Я могла бросить все, пока жил Мррн. Но теперь...
 Сирена тихо заплакала. Слезы беззвучно текли по ее щекам, но ни одного всхлипа не вырвалось у Р-ли, когда она продолжила:
 — Я должна, Джек. Это закон. Джек, милый, это сильнее меня, пойми. Я не имею права забывать их... мой кадмус.
 — Теперь ты начинаешь понимать, Джек? — встрял Чаксвилли, — у них есть традиции и есть обычаи, но нет ни малейшей возможности, да и ни малейшего желания отклониться от всего этого. Тина столетий высохла и окаменела на их кадмусах и на всей их жизни, омертвила ее. А мы, социнийцы, пытаемся сломать, разбить каменную коросту, которая сковала их...
 — Мне надоело, — Джек повысил голос. — Ты понимаешь, от чего я отказался ради тебя, Р-ли? А ведь после отца я тоже старший в роду!
 Она вновь кивнула, ее лицо посуровело, приняв уже знакомое Джеку выражение: почти всегда податливая и ласковая, Р-ли порой словно каменела, становилась тверже гранита.
 — Ты должна повиноваться мне, — медленно и тяжело произнес Джек. — Я твой муж. Ты пойдешь за мной, потому что ты — моя жена.
 Полли засмеялась:
 — Твоя жена в первую очередь — гривастая, к тому же — дочь Слепого Короля, Джек Кейдж!
 — Может быть, нам не придется надолго оставаться там, Джек, — умоляюще сказала Р-ли, — если сын О-рега из другого кадмуса согласится стать Слепым Королем, меня отпустят...
 — Как же, согласится! Когда там в любой момент может начаться черт знает что! Сомневаюсь, чтобы хоть один сатир, способный сражаться, осмелился покинуть свой кадмус в такое время...
 — Тогда я должна идти.
 Опять вмешался социниец:
 — Джек, а ты не хочешь силой заставить ее пойти с нами? Время идет. Скоро ей вообще некуда будет идти...
 — Нет, принуждать ее я не хочу.
 Страшная мысль пришла Джеку в голову: да может ли Чаксвилли позволить Р-ли вернуться в Дионисию? Он же не может рисковать: стоит сирене сообщить правительству о планах Социнии... Что же делать? Он по-прежнему любит Р-ли. Любит, иначе ему было бы безразлично — уйдет она в свой кадмус, или погибнет здесь от смуглой руки шпиона, раз не хочет быть с ним, Джеком.
 Он любит Р-ли, но мужчина — он, а женщина должна идти туда, куда ведет мужчина...
 Как будто угадав его мысли, Чаксвилли сказал:
 — Джек, я вовсе не собираюсь убивать твою... жену, чтобы заставить ее молчать, забудь об этом. Она и сама не проболтается. А даже если проболтается — люди все равно не поверят... сирене.
 Больше говорить было не о чем, зато дел было предостаточно, и весьма срочных. Чаксвилли научил всех собирать складные армейские лопатки, которыми они выкопали в мягком грунте две могилы — одну большую, другую поменьше. Полли и мужчины подтащили трупы к неглубокой могиле, сбросили, забросали землей.
 Пришлось повозиться, собирая крупные камни и валуны, чтобы защитить могилу от разорения дикими животными. Трупы драконов оставили там, где они лежали, кроме того, что упал в речку. Его с огромным трудом вытащили на берег.
 Р-ли настояла, что сама похоронит брата. Вырыв могилу, она, прежде чем положить в нее тело, отрезала ему голову и, несмотря на возражения Чаксвилли, сожгла ее на костре. Пока горел костер она молилась на детском наречии и пела древние гимны на взрослом. Потом забросала могилу землей и камнями, камнем раздробила обгоревший череп и бросила осколки в речку.
 Солнце уже клонилось к западу. Чаксвилли с каждой минутой все больше нервничал. Он недовольно глядел на дым погребального костра, и мысли его были понятны Джеку и Полли: мало ли каких новых врагов может привлечь далеко видный столб густого дыма и запах горячей плоти...
 Наконец, смуглый социниец не выдержал:
 — Мы не можем дольше оставаться здесь.
 Он дал Полли и Джеку по ружью, а затем, подумав, дал Джеку пистолет (такой же, как висели на поясе у него самого), раздал патроны и показал, как обращаться с оружием. Оставшееся снаряжение и патроны тщательно обернули кожей и зарыли под деревом, приметив место.
 Джек оглянулся на любимую.
 Та стояла над речкой, поглотившей прах ее брата, четко обрисованная солнцем, неподвижная и прекрасная в своей скорбной неподвижности. Может быть, попробовать все-таки уговорить ее? Нет, поздно. Она приняла решение, и другого не будет.
 — Прощай, Р-ли, — тихо сказал Джек и пошел прочь, — догонять Чаксвилли и Полли О'Брайен.
 Вечером, после ужина, Чаксвилли сказал:
 — Джек, возможно, ты согласился идти со мной, чтобы разведать наши планы и приготовления, а потом сбежать с этими сведениями домой, в Дионисию. У тебя теперь нет дома, Джек. Поверь, в Дионисии тебе не отмыться от прошлых грехов: еретик, любовник сирены, предатель и братоубийца — вот кто ты для своих родных и земляков. И веры тебе будет не больше, чем любому из гривастых. Даже меньше: ваши ненавидят вийров, но знают, что те не лгут. К тому же, вийров побаиваются, а кто из людей станет бояться тебя, Джек? Тебя сожгут на костре, и уверяю тебя — разбирательство будет коротким, а приговор — скорым.
 — Пойми, меня совсем не беспокоит возможность того, что ты станешь шпионить. Поживи хоть немного в Социнии и ты поймешь смехотворность и тщетность любой попытки сопротивления нам, даже в том случае, если люди трех государств объединятся со своими вийрами, а этого никогда не будет: их слишком долго учили враждовать, слишком умело копили ненависть. Мы копили, Джек. Извечной враждебности людей к обитателям кадмусов не хватает только повода, чтобы вырваться наружу. А потом... Когда все устанут от взаимной резни, придем мы, социнийцы, и установим мир. Наш мир по нашим законам. И если Арра надумают вернуться, их встретит другая планета: мирная, сильная и готовая к отпору. Ты должен стать социнийцем хотя бы из желания спасти свой народ от нового рабства!
 Джек слышал и не слышал Чаксвилли. Он думал о потерянной любимой. Каково ей сейчас одной под чужими звездами? Путь обратно долог и полон опасностей, а она одна... И как-то ее еще примут дома? Слезы текли по щекам Джека, но он не замечал этого.
 Пять дней шли они по лесной тропе. Дважды за это время пришлось стрелять: когда на них с неразумной яростью напала стая мандрагоров (пришлось перебить почти половину нападавших, чтобы остальные разбежались), и когда их выследила пара драконов (эти отступили после первых же выстрелов). К концу пятого дня троица достигла подножия высокой горы. Еще два дня тяжелого пути понадобилось, чтобы перевалить через нее, и еще день — чтобы пересечь узкую долину между гор. Потом — еще три дня мучительного подъема, тяжелый пятимильный перевал в горах Арра, и наконец — каменный форт с социнийским пограничным гарнизоном.
 Здесь Чаксвилли назвал себя и коротко рассказал о событиях последнего времени. Потом все трое уселись в невиданный фургон, двигавшийся с помощью таинственной силы пара (впрочем, для Чаксвилли, похоже, и все это тайны не составляло). Немного спустя после того, как фургон тронулся, какая-та штука с делениями и стрелкой, названная смуглым «измерителем скорости», показала, что они мчатся, пролетая почти шестьдесят миль за час. Поначалу Джеку от такой гонки было не по себе, и он старался не смотреть в окно, за которым все мелькало с пугающей быстротой, но постепенно привык и даже заинтересовался.
 Следующее потрясение ожидало Джека и Полли, когда они увидали летящий в небе над ними огромный шар — несомненно, творение человеческих рук.
 Местность, по которой мчался «паровик», была утыкана множеством торчащих над лужайками рогов кадмусов, о которых Чаксвилли сказал, что большинство из них заброшены.
 — У нас тут была своя внутренняя война, — объяснил он, — людей и метисов против вийров, цеплявшихся за свой образ жизни и привычки. Разумеется, мы одержали победу. Новое всегда побеждает, не так ли?
 Скорость заметно снизилась, потому что увеличилось количество паровиков на дороге. Проехав еще миль двадцать, Чаксвилли остановил фургон у ворот форта, гораздо большего, чем тот, что они видели на границе.
 Здесь началась воинская подготовка Джека.
 Его назначили на большой, покрытый панцирем, паровик, которые здесь называли «медведями». На каждом «медведе» была пушка и несколько крупнокалиберных штук — «самострелов», представляющих собой вертящееся колесо с десятком мощных стволов на нем, паливших по очереди со скоростью до десяти выстрелов в секунду. Заряжал самострелы специальный механизм. Стрелку оставалось лишь целиться и вертеть ручку колеса.
 Там было еще множество других диковин, но Джеку не удалось повидать их все. Ему разрешалось покидать форт не чаще, чем раз в две недели, и то только на день — от восхода до заката. Джек узнал, правда, что большая часть удивительных технических новшеств появилась благодаря найденной социнийцами полусгоревшей древней библиотеки Арра.




 Глава 10


 Наступила зима.
 Военная подготовка Джека продолжалась. Марши, занятия, учения и маневры сменяли друг друга в прежнем ритме, не завися от изменений погоды; метель, гололед — какая разница?! Главное — боевая готовность и выучка!
 Незадолго до наступления весны батальон получил секретный приказ.
 Быстро собравшись по тревоге, они двинулись в неизвестность той же дорогой, которой Джек пришел за Чаксвилли в Социнию. Миновав перевал, «медведи» вступили в долину Арчул. Древняя дорога Арра была расчищена от глины и грязи; вдоль дороги высились каменные махины фортов. Обитавших здесь мандрагоров и драконов либо перебили, либо загнали далеко в горы.
 На границе Дионисии со священными землями вийров расположилась лагерем социнийская армия.
 Впервые с начала службы Джек увидел Чаксвилли. Тот носил эмблему со слашларком, что означало чин полковника, цвет погон и нашивок указывал на принадлежность к штабу командующего.
 Джек по всем правилам отдал честь. Полковник Чаксвилли улыбнулся и скомандовал «вольно».
 — Ба, Джек Кейдж! Да ты, я вижу, уже капрал! Поздравляю... Правда, не стану говорить, что я об этом не знал. Мы ведь присматривали за тобою. Ну как, не собираешься еще дезертировать? Вон она, Дионисия, рукой подать...
 — Нет, сэр, не собираюсь!
 — Почему?
 — По многим причинам, сэр. Большинство из них вы знаете. Но есть и такие, о которых вам, возможно, неизвестно, сэр. Я тут встретил одного парня. Он был... разведчиком в наших местах. Он говорит, сэр, что моих — мать, сестер и братьев, всех! — сослали в рудники. Отец хотел вернуться к людям, покинул кадмус. Его судили, признали виновным, приговорили к сожжению на костре. Но отец не дался живым: он вырвался на свободу и убил двух тюремщиков, прежде, чем погиб сам...
 Чаксвилли, помолчав, произнес:
 — Я сочувствую тебе, Джек Кейдж. Совершенно искренне сочувствую. Не хотелось бы внушать тебе напрасные надежды, но я сегодня же распоряжусь, чтобы постарались выяснить — где именно находится твоя семья. Завтра мы перейдем границу. Одно из направлений прорыва проходит рядом с рудниками. Я прослежу, чтобы о твоей семье позаботились.
 Голос Джека дрогнул:
 — Благодарю вас, сэр.
 — Пока не за что, Джек. Да, вот еще что. Ты мне понравился с первой же встречи, хоть, возможно, сам ты так не думал. Но это так. Так вот. Не хочешь ли стать моим ординарцем, Джек? Если справишься, вскоре будешь сержантом. И к тому же — не придется самому стрелять в соотечественников, разве что нам станет уж совсем туго. Ну, решай.
 — Спасибо, сэр. Это большая честь для меня. Но, должен признаться, в Дионисии есть несколько человек, которых я бы не прочь увидеть у себя на мушке...
 — Ну-ну, Джек! Я все понимаю, но мы не можем позволить себе излишней жестокости и сведения личных счетов. Уцелевшие дионисийцы — это будущие граждане объединенного Социнией Дэйра.
 — А вы высоко поднялись с тех пор, как мы виделись в прошлый раз, сэр, — сказал Джек. — Тогда-то вы были простым офицером, не так ли?
 Чаксвилли как-то странно улыбнулся. Джек слегка покраснел.
 — Должно быть, ты ничего не слышал о моей женитьбе, парень? Я ведь взял ту красивую колдунью — может, правильнее было бы сказать, суку? — в жены. А ты же знаешь, как честолюбива и напориста Полли. Она ухитрилась — неважно, как — привлечь ко мне внимание командующего. По секрету, старик Ананий Кроатан всегда заглядывался — и не только — на красивых молоденьких самочек... Я стал довольно быстро расти по службе и ничуть этим не удивлен. Я действительно неплохой офицер. Я не кричу об этом на каждом углу, но сам-то я это знаю.
 Джек почувствовал, что краснеет. Чаксвилли расхохотался и похлопал его по плечу:
 — Нечего краснеть, парень! Я знал, что делал, когда женился!


* * *

 На рассвете армия вторжения двинулась.
 Небольшая численно — в сравнении с силами, которые должны были ей противостоять — она была прекрасно вооруженной, обученной, мобильной и практически не зависящей от тылов.
 Огневая мощь армии была чудовищной.
 План наступления был тщательно подготовлен и проработан штабами до мелочей. Никаких скрытных передвижений и ударов исподтишка — ставка делалась на демонстрацию всесокрушающей и несокрушимой силы. Против пятидесятитысячного королевского войска Дионисии социнийцы выдвинули ударный кулак в восемь тысяч бойцов — восемь тысяч из двадцати, составлявших армию! У солдат королевы было сколько угодно времени, чтобы занять позиции на подступах к Слашларку.
 Колонне потребовалось всего около часа, чтобы достичь окрестностей фермы Кейджа. Из открытого люка «медведя» Джек с окаменевшим лицом сухими глазами смотрел на царящее вокруг опустошение. Рога кадмусов, почерневшие от огня, были в беспорядке повалены, лужайки вокруг вытоптаны и покрыты огромными воронками, похожими на язвы. Видимо, нападавшие пытались вести подкопы с помощью взрывчатки. Повсюду из-под снега виднелись полуобнажившиеся скелеты.
 От дома, где родился Джек, остался обугленный каркас, едва прикрытый подтаявшим снегом. Амбары стояли под снегом, как забытые в поле стога; около одного валялся на боку разбитый фургон. Чувствовалось, что люди здесь исчезли еще до первых снегопадов.
 Джек надолго закрыл глаза.
 Р-ли! Где она сейчас, что с ней?..
 Отзовись, Р-ли!..


* * *

 Генеральное сражение началось в полдень. Главный удар нанесли «медведи», за ними шли паровики с пехотой.
 Через полчаса после полудня социнийская флотилия ворвалась в гавань Слашларка и начала обстрел города и форта.
 Тридцать боевых аэросфероидов с новейшими нефтяными двигателями в течение часа обрабатывали позиции оборонявшихся тяжелыми бомбами.
 К двум часам дня Слашларк пал.
 Остатки королевской армии бежали, бросая оружие и снаряжение. Это был разгром.
 В городе оставили небольшой гарнизон, а ударная группа покатилась дальше по гладкому шоссе Арра, стремясь использовать преимущество в скорости.
 «Медведи» шли впереди.
 Если на дороге встречались завалы или баррикады, их попросту обходили, не снижая темпа движения: план кампании предусматривал стремительный бросок вперед с прорывом с ходу любых оборонительных рубежей и непрерывное развитие наступления.
 Не заботясь о тылах и флангах — вперед! Армия вторжения катилась к столице. Социнийское командование не беспокоили остатки королевских войск вдоль дороги — они полностью разложены молниеносным поражением; не интересовали толпы жителей, напуганных голодных и потерявших кров — ими займутся оккупационные власти; не пугал отрыв от баз снабжения — все необходимое есть на транспортных машинах, их вполне достаточно катит в батальонных и полковых колоннах.
 Вперед!
 Через день-другой в Дионисию, гремя моторами, хлынет вторая волна могучей техники социнийцев — для наведения на завоеванных первой волной землях железного порядка — и надо успеть подготовить ей место для работы.
 Вперед!


* * *

 На марше Джек успел кое-что узнать о недавних осадах кадмусов и об ответной беспощадной «войне из-за деревьев», которую развернули вийры. Об этой войне красноречиво рассказывали дотла сожженные фермы по обеим сторонам дороги. Подкопы и мины погубили множество кадмусов, но вийры, призвав на помощь драконов, сражались самоотверженно и упорно. Драконов перебили всех до единого, но дорогой ценой досталась людям эта победа... До сих пор, несмотря на ожесточение и ярость нападавших, продолжают держаться некоторые кадмусы. И «война из-за деревьев», «война из-за угла» еще далеко не кончена.
 Сейчас Джек сидел за откидным столиком в просторном кузове штабного «медведя» и принимал донесения отдельных наступающих батальонов, чтобы потом, рассортировав в порядке важности и срочности, передать с помощью дальноговорителя за две тысячи миль в столицу Социнии, в Главный штаб. Работы у него было по горло. Вчера и позавчера он несколько раз сопровождал полковника Чаксвилли на передовую: а в начале вторжения пришлось даже участвовать в рукопашной. Теперь вот приходится готовить донесения командованию.
 «Таран», как неофициально называли ударную группу, стал испытывать трудности с боеприпасами. Сильный ветер держал транспортные аэросфероиды на привязи в базах, далеко от прорвавшихся войск, и нельзя было рассчитывать, что этот ветер скоро уляжется. А вчерашнее неожиданно мощное контрнаступление королевских гвардейцев Дионисии привело к незапланированному расходу патронов; контрнаступление, конечно, захлебнулось, пришлось оставить какой-то мелкий городишко, так как его нечем было защищать.
 Ветер утих неожиданно скоро, небо прояснилось, и снабжение вновь наладилось. На то, чтобы разгромить королевских гвардейцев понадобилось меньше часа, и «таран» вновь, не снижая скорости, устремился вперед. До самого Уитторна практически не было встречено никакого сопротивления. Видимо, дионисийцы стягивали все силы на защиту последнего оставшегося у них крупного города — Мерримота, богатого морского порта, куда была перенесена столица после того, как Сан-Дионис сгорел во время беспорядков.
 В Уитторне соединились все четыре ударные группы армии вторжения, прорывавшие границу Дионисии в разных местах. Сроки встречи были выдержаны с точностью до минут; отставших не было.
 Пять дней ушло на перегруппировку сил, пополнение техники и боеприпасов, реорганизацию штабов. На рассвете шестого дня начался штурм.
 Мерримот пал через две недели под согласованными ударами социнийского флота, воздушных сил и объединенных наземных войск.
 Город пал, но не сдался.
 Солдаты королевы храбро сражались до конца. Когда стали выходить из строя стеклянные ружья и пушки (все равно бесполезные, потому что запасы пороха подходили к концу), дионисийцы взялись за луки и копья. Слабое оружие против «медведей», бомб и скорострельных винтовок!
 Вскоре после победы сержант Джек Кейдж стоял на вершине невысокого холма рядом с полковником Чаксвилли и другими высшими начальниками армии вторжения и смотрел, как плененную королеву Дионисии ведут к специально отведенной для нее палатке в центре лагеря победителей. Елизавета Третья, крупная хорошо сложенная женщина тридцати пяти лет с огненно-рыжими спутанными волосами, покрытым грязью аристократическим лицом и гордым взглядом, была бледна, но держалась высокомерно, распрямив плечи и высоко подняв голову.
 — Мы убедили ее величество отдать войскам приказ о сдаче оружия, — сказал Чаксвилли. — Когда оккупационная армия будет здесь и займет намеченные позиции, мы должны быть готовы двинуться дальше, — к новым рубежам.
 Джек машинально снял с головы каску, когда мимо него прошла королева. Он с детства привык снимать головной убор при одном упоминании королевского имени или титула в любом разговоре, в любом кругу. Королева и ее охрана прошли. Джек надел каску и стал разглядывать горящий город.
 День был ясным. Солнце светило ярко, и даже сквозь гарь отчетливо пахло весной. Легкий ветерок уносил к востоку широкий шлейф дыма, закрывавший обзор. Со своего холма на северо-востоке от города Джек видел все, как на ладони.
 Впрочем, мысли его были далеко.
 Джек думал, когда будет известно хоть что-нибудь о судьбе его родных — матери, сестер, братьев. Удобно ли спросить об этом у Чаксвилли сейчас? Пока шло наступление, полковник был слишком занят, и Джек не мог даже заикнуться о своих...
 Он сделал несколько шагов к своему командиру и замер. Слова застряли в горле.
 — В чем дело, Джек? — спросил Чаксвилли, взглянув на него, — ты бледный, как...
 В следующий миг горло Чаксвилли также перехватило от жесточайшего потрясения; он с трудом вытолкнул из себя хриплый вздох. Смуглая кожа побледнела, сделав лицо неузнаваемым, похожим на маску. Полковник уронил головной убор и принялся ругаться сквозь редкие глухие всхлипы:
 — Поздно! О, Господи, поздно... Опоздали... опоздали, Господи, на пятьдесят лет опоздали...
 ...Над пылающим городом медленно опускалась сверкающая сфера ста восьмидесяти футов в диаметре.
 Из лагеря у подножия холма доносились беспорядочные крики и редкие выстрелы. По всей равнине сновали испуганные фигурки, похожие сверху на муравьев. Несколько боевых машин помчались прочь от города, отчаянно сигналя и дымя.
 Над всей этой суетой бесшумно и плавно опускалась сверкающая сфера.
 Чаксвилли застонал:
 — Боже! В день нашего величайшего торжества... На пороге великой победы!.. Опоздали...
 — Как вы думаете, сэр, что они теперь предпримут? — спросил Джек.
 — Все, что им заблагорассудится! Все, что угодно! Мы не готовы... Мы не можем им сопротивляться!
 Джек почувствовал, что его заливает липкая волна ужаса. Слишком много изображений и статуй могущественных Арра довелось ему увидеть, слишком много легенд и предсказаний о них он слышал...
 — Не лучше ли нам убраться отсюда, сэр? — неуверенно спросил Джек, — мы могли бы уйти в Тракию...
 Чаксвилли понемногу брал себя в руки:
 — Нет, парень, бежать еще рано. Вторжение начнется не сейчас, не сегодня. Возможно, они только хотят захватить нескольких «языков», — в голосе полковника зазвучала надежда. — Похоже, это просто разведка. Если им придется возвращаться на базу, чтобы доложить результаты, вторжения может не быть еще полвека, а может и век. Черт! Еще не все потеряно! Может, нам удастся... Ей-Богу, если они чуть-чуть помедлят, мы будем готовы к встрече!
 Корабль бесшумно и стремительно приблизился, завис над безлесной плешью за гребнем холма и совершил четкую посадку. Основание гигантского шара ушло в промерзший грунт на несколько футов.
 Минуты звенящей тишины и тревожного ожидания... Вот в блестящем корпусе открылся люк, выдвинулся широкий трап, лег на землю.
 Джек затаил дыхание; колени его дрожали. Что станут делать неведомые грозные существа, вперевалку спустившись по трапу? Просто побродят вокруг, по планете, где когда-то были хозяевами, и вернутся на корабль? Или начнут ловить ближайших к ним нынешних хозяев? А может быть, сразу предъявят свои права на все вокруг?
 Да где же они?
 Из темного проема в блестящем боку гигантского шара медленно появилась неясная издалека фигура. У стоящих на вершине холма вырвался дружный вздох.
 На трапе стоял человек.
 — Это не Арра! — выдохнул Чаксвилли, — и не Эгзви; Эгзви мельче. Неужели они прислали рабов на усмирение?..
 Несколько пехотинцев, затаившихся в расщелине неподалеку от места посадки чужих, стали осторожно подбираться к блестящему шару.
 — В машину, Джек, — скомандовал Чаксвилли, — поехали! Надо спуститься туда.
 Джек механически повиновался. Он провел машину по извилистой дороге вниз к подошве холма, потом направил прямо к трапу. В нескольких ярдах от него затормозил, вылез вслед за полковником и направился к пришельцам.
 Не оставалось никаких сомнений — перед ними люди. Большинство из них были светлокожими, их лица ничем не отличались от лиц дионисийцев или социнийцев. Один был черен, как ночь, с черными жесткими курчавыми волосами. Еще двое — пониже ростом, с необычным разрезом узких глаз и желтоватой кожей. Одежда на всех состояла, казалось, из одной вещи — от горла до щиколоток облегающего одеяния. Различались только цвета одежд и эмблемы на груди. В руках каждый держал неведомое оружие.
 Стоящий впереди пришелец попытался заговорить с Джеком, но тот не понял ни одного слова. Тогда Чаксвилли отвел говорившего на несколько шагов и сам попытался завести разговор. Бесполезно! Они совершенно не понимали друг друга.
 Вожак пришельцев обернулся к одному из своих, очевидно, переводчику. Тот произнес несколько фраз на разных языках. Ни одного из этих языков не знали, даже не слышали Джек и Чаксвилли. Черный принялся о чем-то совещаться с двумя раскосыми.
 Джек заметил распятие, висевшее на шее у одного из пришельцев, распятие, полускрытое воротом одежды. Крест! Это не могло быть простым совпадением! Они веруют в Господа, значит... Джек медленно и внятно произнес по-латыни первую строку «Отче наш». Несколько пришельцев изумленно обернулись к нему, не веря своим ушам. Человек с крестом опомнился первым и продолжил молитву с того места, где остановился Джек. Его произношение несколько отличалось от речи дионисийских священников, но понять было можно. Понять! Джек не знал по-латыни ни слова, кроме вызубренных с детства молитв и выражений, которые слышал во время мессы...
 Чаксвилли мгновенно сориентировался в обстановке и послал солдата за ближайшим священником. Солдат возвратился через час с насмерть перепуганным епископом Пассосом, плененным вместе с королевой. Когда епископ понял, чего от него хотят, он почти успокоился и вскоре уже довольно бойко беседовал с пришельцем-христианином. Полковник Чаксвилли тут же произвел пленного священника в официальные переводчики при штабе армии Великой Социнии.
 — Они прибыли с Земли! — провозгласил епископ Пассос. — Хвала Всевышнему, они земляне! А он, — Пассос указал на человека с распятием, — священнослужитель Святой римско-католической церкви. На земле ему посчастливилось говорить с самим Его святейшеством папой римским!
 Чаксвилли, как всегда, освоился очень быстро. Он тихо шепнул Джеку:
 — Интересно, будет ли он так же радоваться, когда обнаружится, что для попа с Земли он — еретик. У него нет ни малейшего представления о том, насколько католицизм Дионисии отклонился от первоначальной веры.
 Затем епископ произнес:
 — Отец Гудрич говорит, что мы, должно быть, ошибаемся. Не мы говорим по-английски! Говорят они!
 — Две различные ветви, — сказал Чаксвилли. — Языки тоже разошлись. Спросите у них, не хотят ли они посетить нашего командующего. Или, если они нам не доверяют, — а я не могу порицать их за это, — можем ли мы оглядеть их корабль внутри?
 При посредничестве двух переводчиков главный среди землян ответил, что он посетит командующего в его палатке. Такое бесстрашие означало, что пришельцы чувствуют себя в безопасности. Джек решил, что они, должно быть, обладают очень могучим оружием. От его радости не осталось и следа. Он начал раздумывать, а не являются ли земляне угрозой, не меньшей, чем Арра. Судя по выражению лица Чаксвилли, того обуревали такие же мысли.
 В палатке генерала Флорца Дэйриане и земляне беседовали до поздней ночи. Джеку разрешили прислуживать Чаксвилли, поэтому он слышал весь разговор. Когда земляне обнаружили, что дэйриане были потомками потерянной колонии Роанок и других аналогичных поселений, насильно переселенных сюда, настала их очередь изумляться. Однако сообщения о существовании Арра и Эгзви заставили их насторожиться.
 Джек, зная, что они пользуются разновидностью английского, внимательно вслушивался в их речь. Спустя полчаса он уже понимал некоторые слова.
 Чаксвилли и генерал, в свою очередь, расспрашивали пришельцев. Каким образом им удалось преодолеть пространство? Что за энергию они применяют? Что представляет собой Земля сейчас? Пришельцы, казалось, отвечали честно. Многие из их ответов вызывали тревогу. Джек задумался, не сошла ли с ума вся Земля? Могли ли люди в здравом уме вести подобный образ жизни? Земляне же, однако, заявляли, что они счастливы и что Земля процветает.
 С помощью переводчиков капитан звездолета «Юнайтед» Свенсон объяснил, насколько ему известно, что его корабль первым достиг обитаемой планеты. С Земли стартовали еще два исследовательских звездолета, но совсем в других направлениях. Экипаж «Юнайтед» был подвергнут глубокому замораживанию на те 30 земных лет, которые ушли на полет. Вблизи солнца Дэйра автоматика оживила их, и они стали проверять, на каких планетах системы возможна жизнь.
 Они кружили вокруг Дэйра несколько суток. Глядя через приборы с очень сильным увеличением, они с удивлением обнаружили существа, точь-в-точь похожие на них. Такое совпадение было совершенно невероятным. Они также во всех подробностях рассмотрели вийров и поняли, что те несколько иной породы или даже вида.
 Капитан Свенсон сказал, что сообщение о существовании Арра и Эгзви очень его встревожило. Они представляли реальную угрозу для Земли.
 — Чтобы сообщить об этом на Землю, вам нужно вернуться туда на этом корабле? — спросил Чаксвилли. — Или у вас есть средства связи в межзвездном пространстве?
 Свенсон улыбнулся. Он понял, что у Чаксвилли есть и другие причины, чтобы задать этот вопрос. Но ответил он честно, что средства связи у них есть, но ответа с Земли они будут ждать около 60 лет.
 — Вы захотите как можно скорее предупредить Землю об Арра, — сказал Чаксвилли. Ведь Арра уже побывали на Земле по меньшей мере дважды. В следующий раз они могут появиться как завоеватели. И этот следующий раз может наступить в любой момент.
 — Вы очень проницательный человек, — ответил Свенсон. — Не стану вам лгать, мы встревожены. Сначала мы собирались провести здесь несколько лет. Теперь же нам придется отбыть через самое непродолжительное время.
 — Я хотел бы узнать вот что, — сказал Чаксвилли. — Вы, земляне, рассматриваете планету Дэйр в качестве своей собственности?
 Свенсон задумался на мгновение перед тем, как ответить.
 — Нет, — медленно сказал он. — Правительство объявило политику невмешательства в отношении обитаемых планет. Собственностью Земли объявляются лишь планеты, не населенные разумными существами, но пригодные для обитания, при условии, что на них нет претендентов со стороны других внеземных цивилизаций. У нас нет каких-либо притязаний на Дэйр. Но нам хотелось бы заключить договор, позволяющий нам построить здесь базу. В конце концов, вам это гораздо выгоднее, чем нам. При нынешнем состоянии вашей технологии вы нуждаетесь в помощи Земли. И в следующем корабле несомненно будет много ученых, чьи знания помогут совершенствовать вашу науку.
 — Сомневаюсь, — сказал Чаксвилли сухо, что мы смогли бы что-нибудь сделать, чтобы остановить вас, даже если бы склонились к этому.
 — Мы здесь не для того, чтобы применять силу, — ответил Свенсон.
 — Но известие об Арра может изменить намерения вашего правительства, — сказал Чаксвилли.
 Свенсон пожал плечами и сказал, что он хочет вернуться на «Юнайтед». Лицо его ничего не выражало, но было в нем нечто такое, что говорило: он не удивится, если получит отказ социнийцев. Чаксвилли же и генерал были уверены — Свенсон не принял бы их приглашения, если бы подозревал, что они могут предпринять что-нибудь против него. Это они подозревали, что все происходящее здесь записывалось теми, кто был внутри корабля.
 После того как пришельцы ушли, Чаксвилли сказал Джеку:
 — Мне это не нравится. Когда они вернутся и соорудят базу, — разумеется, для нашей защиты — они неизбежно подчинят нас. Слишком далеко вперед ушла их культура. Дэйр станет придатком Земли. Дэйриане растеряют всю свою самобытность и будут перенимать образ жизни землян.
 — У нас будет по меньшей мере 60 лет, чтобы догнать их, — сказал Джек.
 — Не говори глупостей! За 60 лет они тоже продвинутся очень далеко. А нам к тому же недостает минеральных ресурсов Земли.
 — Нескольким дэйрианам не мешало бы вернуться вместе с ними, — сказал Джек. — В этом случае они могли бы многое разузнать о Земле, приобщиться к знаниям. Они могли бы оказать нам огромную помощь после своего возвращения сюда.
 — Клянусь великим драконом, парень, в этом что-то есть!
 Они вернулись в палатку. Джек подогрел воду с тотумом и сел вместе со своим начальником пить ее. Оставаясь наедине с Джеком, Чаксвилли был очень демократичным.
 — Мы попали в беду, Джек. Мы не сможем двигаться дальше без помощи Земли. Но если мы примем ее, мы перестанем быть дэйрианами.
 Он трахнул кулаком по столу.
 — Черт побери! Надо же, на самой вершине нашего торжества!
 — Вы мне неоднократно говорили, что «следует смириться с неизбежностью исторического процесса», — сказал Джек. — Вы рассказывали о развитии Социнии, которой как бы самой судьбой было предназначено завоевать остальных. Теперь история на стороне землян. Почему же вы сами не можете смириться с неизбежностью?
 Чаксвилли вспыхнул. Однако через несколько секунд лицо его прояснилось, и он рассмеялся:
 — Побит собственным же оружием! Надо же!
 Некоторое время он молчал. Джек снова наполнил их чашки.
 — Если бы мы могли захватить экипаж, а затем и корабль, — размышлял вслух Чаксвилли, — добытое таким образом знание дало бы грандиозный толчок нашей науке. Возможно даже, что к тому времени, когда сюда прилетит еще один корабль с Земли, мы могли бы встретить землян более чем на равных.
 Он поднялся.
 — Генерал Флорц сказал, что он слишком устал для того, чтобы говорить со мной сегодня ночью, и что мы обсудим все это завтра. Нет, чтоб его дракон побрал! Мы обсудим это сегодня! Сейчас совсем неподходящее время, чтобы отсыпаться!
 Он вышел из палатки. Джек поразмышлял еще некоторое время, начал зевать и лег спать. Ему казалось, что он только-только закрыл глаза, когда кто-то начал его трясти за плечо.
 Над ним стоял какой-то сержант. Джек прищурился, стараясь не глядеть на свет фонаря, висевшего посреди палатки.
 — Что, черт побери, стряслось? — недовольно спросил он.
 — Ты, должно быть, великий кобель, — сказал сержант. — Снаружи лагеря тебя поджидает какая-то женщина. Она говорит, что ей нужно повидаться с тобой, что ради этого можно даже разбудить тебя. А теперь скажи, когда же это ты, дьявол тебя побери, умудрился выкроить время, чтобы договориться с женщиной?
 Джек сел и начал натягивать сапоги.
 — Я ни с кем не договаривался.
 Он поднялся, не в силах скрыть волнение.
 — Может, это моя мать или одна из моих сестер. О боже, неужели им удалось живыми выбраться из рудников!
 — Она слишком молода, чтобы быть твоей матерью. Должно быть, это сестра.
 — А она что, не сказала, кто она?
 — Нет. Просто сказала, что она одна из женщин с фермы твоего отца.
 — Смуглая? С торчащими скулами? — спросил Джек.
 — Да нет, она светловолосая и привлекательная.
 — Элизабет!
 Джек выскочил из палатки, затем вернулся, услыхав напоминание сержанта о том, что надо прихватить с собой оружие. Джек поблагодарил его — быть пойманным без оружия во время военных действий означало для солдата смерть — а затем снова побежал. У границы лагеря он перешел на быстрый шаг. Ему вовсе не хотелось, чтобы какой-нибудь сверхбдительный часовой подстрелил его.
 Лагерь был со всех сторон окружен паровиками, стволы которых были направлены наружу. В каждом третьем из них было не менее двух дежурных. Часовой окликнул Джека. Тот произнес соответствующий пароль и затем спросил, где женщина, которой нужен Джек Кейдж. Часовой показал на небольшой костер метрах в ста пятидесяти от лагеря. Ближе женщине подойти не разрешили.
 Он побежал по промерзшей земле, выдыхая на бегу клубы пара. Днем снег подтаивал, но по ночам было весьма холодно. Он почти скользил по насту. Наконец он оказался рядом с плотно закутанной фигурой женщины, стоявшей у костра.
 — Элизабет! — закричал он и обнял ее. Раздался знакомый ласковый голос.
 — Нет, Джек. Р-ли.
 Он сделал шаг назад. На какое-то мгновение лишился дара речи.
 — Ты? Что... Как? Что ты здесь делаешь? Я думал...
 — Я тогда вернулась домой, Джек. Но кадмусы были уже взорваны. Все погибли. Поэтому я удалилась в долину в Тракии. Но мы слышали о войне между людьми и вийрами. Мы не могли отсиживаться в безопасности, пока наших соплеменников истребляли. Мы организовали несколько отрядов, я была в одном из них.
 В конце концов, после того как меня несколько раз едва не убили и не взяли в плен, я была вынуждена искать убежище в одном из кадмусов, который еще держался. Мы думали, что через несколько дней все погибнем, так как люди выкопали огромные ямы у основания кадмуса и были готовы к тому, чтобы заложить в них заряды.
 Вот тогда-то мы и услыхали о нападении Социнии. Осаждавшие оставили нас в покое. Я думаю, что они ушли оборонять Мерримот. Я надеялась на то, что ты будешь в войсках Социнии и поэтому пошла сюда. И вот... я здесь.
 Джек страстно обнял ее и начал целовать как безумный.
 — Ты не представляешь себе, как мне тебя недоставало, — без устали повторял он.
 — Я боялась, что ты будешь ненавидеть меня за то, что я тебя покинула.
 — Так оно и было в течение долгого времени. Но в конце концов я сказал себе, что иначе ты просто не могла поступить. Ты не могла изменить своему предначертанию. И тогда мне снова стало недоставать тебя. Многие ночи я не мог уснуть спокойно, потому что думал о тебе. Я собирался отправиться на поиски, как только все это закончится. Но я уже не верил, что найду тебя. Это просто божья благодать, что я могу снова увидеть тебя, держать тебя в объятиях.
 Он стоял, не зная, что предпринять.
 — Я не могу позволить тебе оставаться здесь одной. Слишком много бродяг околачивается вокруг. Но я не могу забрать тебя к себе в лагерь. Дисциплина здесь адски строгая.
 Хотя земляне — ты слышала о них, да? — побудили нас изменить свои планы. Мы останемся здесь, пока все не уладится. Так что... и все же, где ты можешь чувствовать себя в безопасности?
 — Мой кадмус всего лишь в пяти милях отсюда, недалеко от Мерримота. Он очень крупный и расположен на плоской вершине крутого холма. Его нетрудно защищать. Люди понесли большие потери, прежде чем загнали нас под землю. Я могу вернуться туда и буду там в безопасности.
 — Я пойду за тобой, как бы далеко ни был твой дом. Я не хочу, чтобы какой-нибудь бродяга убил тебя. Черт побери, я дезертирую! Я останусь с тобой!
 Она улыбнулась, покачала головой, любовно погладила его.
 — Нет, я не позволю, чтобы ты снова рисковал собой ради меня.
 — Так я, по крайней мере, хотя бы провожу тебя.
 — В этом нет необходимости. Мои провожатые прячутся в тени. Ведь я все-таки дочь О-рега.
 Они беседовали не меньше часа, целовались, жалели, что не могут остаться где-нибудь наедине. Затем Р-ли нежно, но твердо попрощалась и исчезла в темноте. Джек вернулся в лагерь, где ему пришлось выслушать несколько непристойных, но добродушных шуток. К тому времени, когда он добрался до палатки, уже занимался рассвет. Чаксвилли встретил его у входа.
 Он удивленно спросил у Джека, где он пропадал. Джек честно рассказал обо всем. Чаксвилли, казалось, был доволен, но вскоре его настроение испортилось. Он велел Джеку приготовить еще тотумной воды.
 — Флорц слишком ошеломлен и напуган, чтобы предпринять что-нибудь решительное. По-моему, он вообще ничего не сделает. Мы не можем просто так сидеть на онемевших ягодицах, поэтому я запросил по дальновидению штаб-квартиру в столице Социнии. Они согласились, что нужен человек, который способен на решительные поступки. Они переговорили с Флорцем. Сказали, что больше не нуждаются в его службе. Поэтому он завтра возвращается в столицу, где его встретят как героя. Большой парад, речи, цветы, вино, женщины... Теперь главнокомандующий — я!
 Чаксвилли встал, сцепил пальцы за спиной и стал расхаживать.
 — Не легко принять это решение. Если мы нападем, то по всей вероятности, будем уничтожены. Или корабль просто поднимется в воздух и оставит нас ни с чем. Если же мы ничего не предпримем, нам останется подбирать крохи знаний с их барского стола. Но они не захотят, в этом можно быть уверенным, чтобы мы узнали слишком много. Мы, возможно, станем весьма хорошо вооружены к тому времени, когда они вернутся. Нам очень нужна их наука. Арра могут здесь появиться до прибытия второго корабля землян. А мы будем так беспомощны! Более того, если мы сумеем захватить корабль и его экипаж, возможно, пройдет лет сто, а может, и больше, прежде чем сюда заявится другой корабль с Земли. А когда это произойдет, мы будем готовы к встрече с ним и с Арра, а заодно и с Эгзви.
 — Так вы намереваетесь напасть на них, сэр?
 — Да! Весь вопрос только как? Пока корабль наглухо закупорен, мы ничего не можем предпринять. Наши пушки бессильны перед металлом, из которого он сооружен. Готов поставить об заклад последние штаны! И мы не можем подобраться так близко, чтобы можно было ворваться, когда дверь откроется. Их капитан был настолько любезен, что поведал мне о том, что у землян имеются средства, которые позволяют заранее обнаружить нападение.
 Насколько я понимаю, даже эти мои слова, произносимые сейчас, могут быть услышаны с помощью их дьявольских машин!
 — Мне кажется, сэр, что у вас сейчас есть только две возможности, да и то не очень хорошие. Вы можете захватить в плен капитана и всех, кто будет с ним, когда они еще раз выйдут из корабля. Либо вы сумеете уговорить их взять с собой на Землю нескольких социнийцев. В этом случае, социнийцы могут попробовать захватить корабль и вернуться на нем сюда.
 — Социнийцы, которых они возьмут с собой в качестве пассажиров, не смогут управлять таким кораблем. Даже если они заставят это делать землян, то те, скорее всего, разобьют корабль, но не допустят, чтобы он попал в наши руки. На борту корабля всегда найдутся один или два героя.
 — Но... гм... если бы мы могли добиться, чтобы нас пригласили прогуляться по кораблю, или на званный ужин, то тогда...
 — Они обязательно предпримут меры предосторожности на случай вероломства.
 — Это не будет вероломством, если мы предварительно не дадим обещания!
 Чаксвилли пожал плечами, походил немного по палатке, потом лег в постель, а несколькими минутами позже то же сделал и Джек. Однако проспал он всего лишь часа два, когда его разбудил Чаксвилли. Корабль с Земли снова выставил трап и по нему спустился Свенсон с несколькими спутниками. На этот раз они взяли с собой машину для передвижения. Она была небольшой, вытянутой как игла и летела в нескольких метрах над землей. Она направлялась прямо к лагерю.
 Чаксвилли развил бурную деятельность. Он проинструктировал двенадцать офицеров, заставил их повторить свои распоряжения, чтобы исключить всякую ошибку.
 Если он даст условный сигнал, они набросятся на землян в соответствии с заранее намеченным планом и одолеют их. Пришельцев нужно будет сразу же заставить молчать. Если даже у землян будет аппаратура, которая обеспечивает связь с кораблем, она не зарегистрирует ничего подозрительного. Капитана Свенсона отведут подальше, чтобы остальные не смогли ничего услышать, после чего у него отберут аппаратуру для разговоров на расстоянии и скажут, что он должен делать, если хочет остаться в живых. Если он согласится, его сразу отведут назад, к основной группе. Он должен будет вести себя так, будто ничего не произошло. Тем временем остальных уведут в сторону и сделают точно такое же предложение, что и капитану. Затем пришельцы и их захватчики взойдут на борт корабля. Там социнийцы попытаются продержать входную дверь открытой достаточное время, чтобы заранее спрятанный за деревьями неподалеку отряд мог ворваться внутрь.
 Для осуществления плана Чаксвилли социнийцы заберут у землян их оружие, научатся стрелять из него, а затем воспользуются им внутри корабля.
 Если люди Чаксвилли не увидят сигнала во время совещания, они будут обращаться с землянами как с почетными гостями.
 — Это слабый и безумный план, — признался Чаксвилли Джеку. — И слабость его, и безумие — от отчаяния. Если один из офицеров Свенсона решит пожертвовать собой ради спасения корабля и закричит, то все пропало. Даже если нам удастся прорваться внутрь корабля, мы вряд ли сумеем овладеть помещением, откуда он управляется. Мы даже понятия не имеем, где оно находится и что из себя представляет.
 Прибыли земляне. Они были удивлены, что Чаксвилли теперь уже генерал и поздравили его. Свенсон решил, что информация об Арра слишком важна для Земли, чтобы откладывать ее передачу. Поэтому «Юнайтед» должен будет отправиться в полет уже через неделю.
 Тем не менее, он хотел бы договориться о том, чтобы оставить здесь ученых, инженеров и техников. Они не только будут собирать данные, касающиеся планеты, ее жизни и истории, но и активно содействовать прогрессу Социнии. Убежденные в том, что социнийцы не только могут победить в этой войне, но и должны это сделать, поскольку в этом случае дэйриане станут единым народом, земляне решили признать социнийское правительство в качестве полномочного представителя всей планеты Дэйр.
 — Тем не менее, — продолжал с помощью двух переводчиков капитан Свенсон, — необходимо, чтобы мы заключили официальное соглашение. В равной степени важно для нас организовать базу для тех, кого мы здесь оставим. Мы смонтируем на ней определенное оборудование и наши люди будут на нем работать. Я предлагаю, чтобы ваши представители, возможно даже вы, генерал Чаксвилли, прибыли вместе с нами в столицу Социнии. Вы сможете объяснить главе вашего государства, кто мы, что из себя представляем и чего хотим.
 Чаксвилли улыбнулся. Только Джек догадывался, что скрывается за этой улыбкой.
 — Наша армия должна немедленно выступить в направлении границы. Но вы для нас гораздо важнее, чем покорение других государств. Мой заместитель сможет командовать войсками, пока я буду сопровождать вас в Грэйтхоупс.
 — Вы хотите закончить свои завоевания с минимумом кровопролития? — спросил Свенсон. — Если бы вы могли задержать выступление своих войск, то мы снабдили бы вас средствами для осуществления этого гуманного плана.
 Чаксвилли в ответ сказал, что это более чем великодушно. И что же это за средства?
 — Их у нас несколько, — ответил капитан. — Но как мне кажется, лучше всего было бы применить газ, который лишает сознания наших противников на несколько часов. У нас также есть устройства, чтобы парализовать сражающихся в ближнем бою.
 — Очень хорошо, — произнес Чаксвилли. — Я переговорю о всех ваших предложениях со столицей по дальноговорителю. И возьму с собой около десяти офицеров своего штаба.
 — Очень жаль, — покачал головой Свенсон, — но у нас нет возможности принять на борт корабля такое количество ваших людей.
 Чаксвилли скрыл за внешней невозмутимостью горечь от рушившихся планов и понимание того, что капитан лжет. Он спросил, может ли взять с собой хотя бы четырех. Свенсон согласился. Земляне ушли, а Чаксвилли так и не подал знака.
 — Можно ли мне взять Р-ли, сэр? — спросил Джек. — Мне бы хотелось, чтобы она была в безопасности в Социнии.
 — Неплохая мысль. Может быть, если земляне увидят, что мы привели с собой женщину, они не будут так сильно беспокоиться о том, что мы захватим корабль.
 — Вы все еще не отказались от этой мысли, сэр?
 — Если выпадет хоть малейший шанс, мы должны попытаться, — кивнул Чаксвилли. Он написал на бумажке несколько имен и отдал ее Джеку. — Теперь, до того, как ты пойдешь за своей сиреной, вызови ко мне этих людей. Это смелые и быстрые ребята.
 Через несколько часов Джек на паровике возвращался в лагерь. Рядом с ним сидела Р-ли. Он объяснил ей, что может произойти и что, может быть, для нее будет лучше, если она за ним не последует. Но Р-ли ответила, что предпочитает быть там, где находится он.
 Неподалеку от лагеря Джек сказал:
 — Я много размышлял над тем, что говорил Свенсон. Земляне теперь единый народ и остаются землянами, где бы они не были. Но социнийцы не этого хотят. Они хотят овладеть планетой для себя. Но при этом всем твердят, что их война оправдана, так как объединит Дэйр и сделает планету достаточно сильной, чтобы единым фронтом противостоять Арра и Эгзви.
 Теперь все переменилось. Земля может объединить нас без всякого кровопролития. И мы крайне нуждаемся в землянах. Что с того, что мы утратим свой язык, свою веру, свою религию? Они так же будут утрачены под игом социнийцев. К тому же, они не имеют особого значения. Чаксвилли сам твердит о том, что они погибнут, ибо возникнет новая культура. Вся разница только в том, что это будет земная культура, а не социнийская.
 — И что ты намерен делать? — спросила заинтересованно Р-ли.
 — Не знаю. Один раз я уже стал предателем своей страны, поскольку понял, что она является носителем зла. Смогу ли стать предателем во второй раз, вот в чем вопрос! Это было бы в еще большей степени оправданным, чем тогда. Но меня мучает вот что. Был ли я предателем потому, что не имел понятия о верности своему государству и думал только о себе? Или мой поступок был оправдан?
 В палатке командующего их приветствовал сам Чаксвилли. Он отвел Джека в сторону и сказал:
 — Тебе ничего не придется делать, пока мы будем на корабле. Чтобы показать землянам, что я не намерен совершить какие-либо вероломные поступки, на корабль отправляются только ты, Р-ли, священник и я сам.
 — Почему? — удивился Джек. Он достаточно хорошо знал своего начальника, чтобы не догадаться, что тот задумал какой-то более выигрышный план.
 — Рядом с Народной Палатой есть большой газон, — произнес Чаксвилли, имея в виду дворец, в котором жил глава государства Социнии. — Сейчас там тысячи людей подкапывают как кроты. Они заложат в ямы огромное количество взрывчатки, прикроют ее землей и вернут на место дерн с травой. Я предложу землянам, чтобы они совершили посадку на этом газоне. Причин отказываться у них не будет. Слишком уж уверены они в своей неуязвимости. После того, как откроется выход, и мы вместе с землянами, пройдем в Народную Палату, взрывчатка будет взорвана.
 Мы не думаем, что взрыв причинит кораблю хоть малейший вред. Но сотрясение либо убьет всех, кто там находится, либо лишит их сознания. Наши солдаты немедленно ворвутся внутрь после взрыва и захватят корабль.
 Чаксвилли принялся расхаживать по палатке с торжествующей улыбкой.
 — А что будет со следующей земной экспедицией? — спросил Джек.
 — Если мы будем готовы к тому времени, мы нападем на нее. Если же нет, то сделаем вид, что понятия не имеем ни о каком земном корабле. И захватим следующий корабль, как и первый.
 Чаксвилли продолжал говорить, не умолкая, пока не пришло уведомление о том, что Свенсон готов к вылету. Чаксвилли ответил, что еще не готов. Он связался по дальноговорителю со столицей и справился, как продвигается работа по устройству ловушки. Ему велели потянуть еще два часа. Чаксвилли отправил послание Свенсону, в котором говорилось, что президент Социнии все еще советуется со своими министрами об условиях договора и он уведомит Свенсона, как только совещание закончится. Землянам ни к чему торопиться, если у них есть корабль, который способен долететь до столицы всего лишь за один час.
 — Это даст нам фору по меньшей мере в три часа, — сказал Чаксвилли Джеку.
 Джек подумал, что время тянется бесконечно. Он сидел рядом с дальноговорителем, ожидая сообщения из столицы. Р-ли сидела на стуле рядом с ним. В одежде она выглядела очень непривычно. Более того, у нее было какое-то отчужденное выражение лица. В конце концов, как только Чаксвилли на минуту вышел из палатки, Джек обратился к ней:
 — О чем ты думаешь?
 — Во-первых, я думаю о том, как мы жили раньше и о том, что все это для нас навсегда потеряно. Ты не представляешь себе, как это все много значит для вийров. Несмотря на все недостатки человеческого общества, люди гораздо легче ко всему приспосабливаются — в широком смысле этого слова. И все же, я могу воспринять перемены. Просто должна, чтобы выжить!
 Но Социния, как только установит новые порядки, сама по себе станет носительницей старых. Ее идеалы, даже если они и были раньше обоснованы, более уже таковыми не будут. Следовательно, они должны обратиться в прах так же, как люди и гривастые уступят свое место метисам. Это логично и справедливо.
 Джек ничего не ответил, но глубоко задумался над ее словами. Прошло два часа. Еще полчаса. Вдруг дальноговоритель ожил. Далекий голос докладывал, что сооружение ловушки закончено.
 Чаксвилли, Джек, Р-ли и епископ Пассос отправились на паровике к «Юнайтед». Оружия у них с собой не было, так как Чаксвилли хотел убедить землян в полном отсутствии враждебных замыслов. Когда они прошли внутрь корабля, вход закрылся и они почувствовали, что поднимаются вверх. У капитана Свенсона и отца Гудрича были небольшие черные коробочки, свисавшие на веревочках с шеи. Из каждой коробочки шел провод к затычке, вставляемой в ухо. Свенсон взял со стола четыре подобных коробочки и вручил их каждому дэйрианину, объяснив через священника:
 — Этот прибор поможет нам разговаривать, не прибегая к помощи переводчика. Мой преобразователь принимает ваш английский язык, улавливает смысл сказанного и воспроизводит его на земном аналоге.
 Это не очень-то совершенный переводчик, так как ваш английский сильно отличается от нашего. У вас сохранилось очень много слов, которые мы уже давно не употребляем. Некоторые слова, хотя и общие для наших языков, но имеют совершенно другое значение. Вы позаимствовали много слов у гривастых, да и синтаксис у вас несколько отличается от нашего. И все же, я надеюсь, что нам удастся, по крайней мере на процентов девяносто, понять друг друга без помощи переводчиков.
 Ваши приборы будут точно так же преобразовывать мое произношение в привычное для вашего уха.
 Они попробовали пользоваться этими преобразователями. Хотя слова звучали в его ухе как-то металлически, вовсе не так, как их произносят живые люди, Джек быстро преодолел связанные с этим неудобства. Он понимал почти все, что говорил капитан. Главная трудность заключалась в том, что он слышал Свенсона, говорящего как бы в два голоса. Однако, поскольку речь собственно Свенсона была совершенно непонятна для дэйриан, она казалась просто отвлекающим шумом. Джек научился не обращать на нее никакого внимания.
 Капитан повел их осматривать корабль. Джек, Р-ли и епископ даже не пытались скрыть свой страх и изумление. Чаксвилли несколько раз не выдерживал и ойкал от неожиданности, но все же большую часть времени лицо его было совершенно непроницаемым.
 После осмотра корабля Свенсон пригласил их к обеду. Не угодно ли помыть руки перед едой? То, как он произнес эту фразу, дало им ясно понять, что капитан будет удивлен и обижен, если они откажутся. Епископ вошел в одну умывальную комнату, Чаксвилли в другую. Джек и Р-ли стали дожидаться своей очереди. Чаксвилли в нерешительности остановился на несколько секунд, прежде чем уйти от них, и Джек понял, что он не хотел бы оставлять их наедине с землянами. Однако, правила этикета требовали, чтобы Чаксвилли, как начальник Джека, шел мыть руки первым.
 Именно тогда Джек принял окончательное решение. Сейчас или никогда! Ибо он сомневался, будет ли еще хоть раз с глазу на глаз со Свенсоном. Более того, через тридцать минут корабль должен будет совершить посадку в столице Социнии Грэйтхоупсе и вот тогда он уже ничего не сможет предпринять.
 — Капитан! — обратился он к Свенсону, — я должен вам кое-что сообщить.
 Через несколько минут из умывальных комнат вышли епископ и генерал. Джек вошел в ту из них, где раньше был его начальник, и долго и нудно мылся. Когда он безо всякой охоты вышел, все вокруг молчали и были бледны. Одна Р-ли улыбалась Джеку.
 — Предатель! — зло прошипел Чаксвилли.
 Джек дрожал, ощущая себя виноватым, хотя и был убежден в обратном. Однако ему все же удалось сохранить твердость в голосе.
 — Я решил рассказать все, что знаю, Свенсону по тем же причинам, по которым решил присоединиться к социнийцам. Вы были тем человеком, который в обоих случаях меня убедил.
 — Тем не менее, мы можем идти обедать, если у кого-нибудь остался аппетит, — пригласил Свенсон.
 — Я склоняюсь перед неизбежным ходом судьбы, — медленно подбирал слова Чаксвилли. — Гораздо важнее, как я полагаю, чтобы человечество существовало объединенным, а не разъединенным на враждующие между собой нации. Но очень нелегко отказываться от своей мечты.
 — Тем, кто был против вас в прошлом и потерял все, что имел, в этой битве, наверно было столь же трудно отказываться от своих идеалов, — произнес Свенсон.




 Глава 11


 Через двадцать минут показался Грэйтхоупс. Он находился в долине, окруженной со всех сторон крутыми островерхими горными вершинами. «Юнайтед» направился прямо к подготовленному для него посадочному полю. Однако, примерно в километре над землей, он остановился и сдвинулся чуть в сторону от посадочной площадки. Прошло пять минут. Внезапно земля перед кораблем исчезла. Клубы поднявшегося дыма образовали гигантское грибоподобное облако.
 — Если бы я хотел, — пояснил Свенсон, — я мог бы приказать, чтобы весь город был просканирован нашими лучами, заставляющими взрываться любые взрывчатые вещества. Каждая частица пороха во всей округе взорвалась бы. Если бы я пожелал, я мог бы то же самое проделать с каждым квадратным метром этого материка.
 Корабль сел у края широкой и глубокой воронки, которая образовалась на месте газона.
 Через три дня был подписан договор, а еще через неделю была построена с почти волшебной скоростью и с помощью невообразимых машин база землян. А «Юнайтед» покинул планету Дэйр.
 Джек и Р-ли провели конец зимы на базе. Оба делились знанием своих родных языков с землянами. Лингвисты объяснили, что не столько интересуются возможностью говорить на их языках, сколько стремятся сохранить их для дальнейшего изучения. Они ожидали, что язык социнийцев, гибрид английского и взрослого наречия гривастых, поглотит оба языка.
 Услышав это, Чаксвилли фыркнул:
 — О чем они говорят — о том, что земной язык погубит социнийский. Но это случится гораздо позже. Чаксвилли дал Свенсону торжественную клятву, что против Кейджа не будут применены никакие репрессивные меры за то, что он разоблачил попытку захвата «Юнайтед». Джек и Р-ли не были уверены в том, что его слову можно доверять. Но единственной альтернативой для них было путешествие на Землю, а этого они не хотели. Лучше рискнуть, оставаясь в знакомом мире, чем оказаться в обществе, абсолютно новом для них, обществе сложном, ошеломляющем и совершенно чуждом.




 Эпилог


 Пришла весна. Солнечным утром Джека и Р-ли переправили в район фермы Кейджа на одной из летающих машин, которые «Юнайтед» оставил на базе. Земляне снабдили их палатками, пищей, оружием и инструментами. Они пожелали им удачи и улетели.
 Джек долго глядел на иглу воздушной лодки, пока та не растаяла в голубом небе. Пополневшая в ожидании ребенка Р-ли стояла рядом с ним. Только после этого он заставил себя взглянуть на опустошение, открывшееся после таяния снега. Нужно потратить несколько лет, чтобы построить дом и амбар, достаточно большие и прочные, чтобы удовлетворить его. Там, где сейчас лежат развалины дома его отца, он соорудит небольшую бревенчатую хижину. Позже, после того как он соберет два-три урожая и появятся еще дети, он добавит к ней пару помещений. Вспахать землю будет очень и очень непросто, потому что у него не было единорогов, и не предвиделось, что удастся раздобыть хотя бы одного. Но земляне пообещали привезти ему плуг. Он надеялся, что они не забудут. Хотя он и понимал, что они очень благодарны сейчас ему за свое спасение, но благодарность, увы, не живет вечно.
 Р-ли поцеловала его в щеку.
 — Не беспокойся.
 — Во всяком случае, я буду заниматься тем, что знаю и люблю. Я устал торчать взаперти на базе и учить языку, обреченному на гибель. Но все сейчас так неопределенно и опасно. Мои соплеменники будут относиться ко мне враждебно, в этом не может быть сомнений. И пройдет немало времени, прежде чем оккупационные войска Социнии сумеют разделаться с партизанами в горах. К тому же Чаксвилли, возможно, только и ждет случая, чтобы отомстить. Он может приказать убить меня, обвинив в смерти дионисийцев.
 Она покачала головой.
 — Ты здесь подвергаешься не большей опасности, чем тогда, когда все это началось. Жизнь, дорогой, очень непредсказуемая штука. Смерть же поджидает за каждым углом. Давай построим дом, обработаем нашу землю и будем растить детей. Мы не будем питать ни к кому ненависти и будем надеяться на то, что и нас не будут ненавидеть, зная прекрасно, что в этом мире существует не только ненависть, но и любовь.
 Что бы потом ни случилось, мы сделаем все, что в наших силах, ради себя, ради наших детей и наших соседей. Это самое меньшее, что мы в состоянии сделать, и это далеко не все. Да, нам будет нелегко. Единственное, что легко — это сдаться.